Читать онлайн Девушка с плеером бесплатно

From: Ника

23 апреля 2007, понедельник

Женя, привет!

С днем рождения тебя! Мама говорит, 21 – самое совершеннолетнее совершеннолетие. Ты веселишься? Как погода в Англии? Я представляю себе, как ты прогуливаешься по университету в новеньком голубом платье.

Спасибо, что сделала мне страницу на Фейсбуке! Теперь сможем чаще общаться, ведь правда? Мы с мамой ждем фотографий с твоей вечеринки.

Люблю,

твоя сестра Ника

Status: прочитано

From: Женя

24 апреля 2007, вторник

Малышка, спасибо за поздравления! У нас солнечно и прекрасно. А как у вас?

Кстати, я собираюсь приехать в августе.

Поцелуй от меня маму.

Ж.

Status: прочитано

From: Ника

4 мая 2007, пятница

Женя, я нашла твой старый плеер. Можно я возьму его себе?

Status: прочитано

From: Женя

6 мая 2007, воскресенье

Ника, конечно, бери! Только, чур, не слушать по нему никаких Tokio Hotel! В письменном столе в моей комнате есть диски – возьми оттуда. Советую начать вот с этих:

Oasis – (What’s the Story) Morning Glory?

Radiohead – Kid A и Hail to the Thief

Placebo – Sleeping with Ghosts

The Libertines – там должно быть два диска, слушай оба, не могу выбрать один!

Nirvana – Nevermind

Помни, кругом полно групп, которые называют себя рокерами, но они только притворяются: на самом деле у них нет души и они с радостью возьмут твою.

Status: прочитано

From: Ника

6 мая 2007, воскресенье

Женя, спасибо!

Я нашла The Killers, альбом Hot Fuss, и пока они нравятся мне больше всего, потому что веселые. Правда, мне не всегда понятно, о чем поют. У них ведь есть душа? Сходим на их концерт, когда я приеду к тебе в гости с родителями?

Status: прочитано

From: Женя

10 мая 2007, четверг

Ника, конечно, сходим! И автографы возьмем. The Killers настоящие, и я скоро увижу их тут на одном музыкальном фестивале.

Кстати, у меня идея. Пиши мне в каждом письме, что слушаешь. Буду растить из тебя меломана!

Status: прочитано

From: Ника

13 июня 2007, среда

Женя, у меня каникулы, и мы с родителями уезжаем. Беру с собой твои диски, буду писать. Все-таки я очень скучаю. С тех пор как ты уехала в университет в Англию, дома как-то пусто.

Слушаю Radiohead, когда засыпаю, почти каждый вечер.

Люблю тебя!

Status: прочитано

From: Женя

14 июня 2007, четверг

Ника, здорово! Хорошего отдыха.

Кстати, попроси маму купить тебе айпод. У групп, которые я посоветовала, полно других альбомов.

Status: прочитано

From: Ника

19 июня 2007, вторник

Женя, как твои дела? Как каникулы? Мы на море, оно большое и такое сиреневое.

Я снова слушаю The Killers, иногда еще The Libertines. Остальные группы какие-то слишком грустные для летних каникул.

Скучаю. Скорее бы август.

Status: не прочитано

From: Ника

23 июня 2007, суббота

Женя, чего не отвечаешь?

Мама что-то приболела, и мы больше не ходим на пляж. Я гуляю одна и слушаю Placebo. Тоска.

Status: не прочитано

From: Ника

23 июня 2007, суббота

Женя, мама очень переживает, просит, чтобы ты ей позвонила.

Ничего не слушаю, очень волнуюсь.

Status: не прочитано

From: Ника

4 июля 2007, среда

У тебя все хорошо? Где ты? Почему не читаешь мои письма?

Status: не прочитано

From: Ника

26 июля 2007, четверг

Женя, где ты? Мама совсем разболелась, ходит по врачам. Тут все считают, что я маленькая, и ничего мне не рассказывают. Думают, я не пойму. Мне страшно и очень грустно, но я надеюсь, что все будет хорошо. Пожалуйста, ответь мне!

Status: не прочитано

From: Ника

12 ноября 2007, понедельник

Привет!

Слушаю твой диск Nirvana на повторе уже пару недель.

Ты мне уже давно не отвечаешь, но я все равно напишу. Мне кажется, никто больше не станет тебе писать, а ты должна знать. Сегодня умерла мама. У нее еще в июле нашли рак, было уже слишком поздно лечить. Я не писала тебе об этом раньше, надеялась, что все обойдется и с тобой, и с ней.

Но от тебя ничего не слышно уже больше трех месяцев.

Похороны будут в четверг. Если сможешь, приезжай, ладно? Тут все сошли с ума, особенно папа. Я раньше не видела, как он плачет.

Мама, пока болела, все время спрашивала о тебе, постоянно звонила куда-то, пока папа не забрал у нее телефон. Он сказал, что твоими поисками занимается полиция, что ты большая девочка и с тобой все будет хорошо. Мама так просила тебя найти, а потом впала в кому и больше не просыпалась.

Я не плачу. Мне кажется, все этого ждут, а я не могу. Я просто слушаю музыку на плеере в темноте и думаю о тебе.

Status: не прочитано

From: Ника

16 ноября 2007, пятница

Вчера похоронили маму. Она лежала в церкви в гробу, все ее целовали, а я не могла. Потому что это была уже не она, а просто какая-то напудренная кукла. Она никогда не красилась вот так, когда была жива.

Не знаю, что со мной происходит. Сегодня папа разрешил мне не ходить в школу. Я целый день одна дома, и мне кажется, что все не по-настоящему. Мне не плохо и не хорошо, мне просто никак. Это когда-нибудь закончится?

From: Ника

1 января 2008, вторник

С НОВЫМ ГОДОМ ТЕБЯ, ТУПАЯ СУКА

как ты могла бросить меня?

P. S. Я слушаю Tokio Hotel – приди и накажи меня, уродина, надеюсь, ты умерла. Как и мама.

Status: не прочитано

From: Ника

2 января 2008, среда

Женя, прости за то, что я написала. Я очень скучаю. Обещаю выкинуть диск Tokio Hotel – они отстой. Просто я вчера напилась, в первый раз в жизни.

Status: не прочитано

From: Ника

23 апреля 2008, среда

Сегодня тебе 22. Поздравляю. Интересно, ты празднуешь сегодня? Ем торт ложкой из коробки и слушаю «I Get Along» The Libertines. Угадай, какой момент в песне мой самый любимый?

Status: не прочитано

From: Ника

23 апреля 2009, четверг

Привет!

С днем рождения! Начну с новостей.

Папа женится на Ольге. Она хостес из ресторана, красивая. Вроде добрая, но я все равно ее ненавижу.

Слушаю My Chemical Romance – знаю, ты скажешь, они говно, но больше ничего не помогает.

Status: не прочитано

From: Ника

23 апреля 2010, пятница

Привет!

С днем рождения!

У нас родился брат. Кругом сплошные розовые сопли, и меня воротит от всех. Я покрасила волосы в черный цвет, напилась, и меня тошнило полночи. Как отец мог так быстро забыть вас?

А еще распались Oasis. Ноэл ушел из группы, теперь уже точно.

Папа подарил новый айпод. Скачала Green Day. Они говно или нет? Мне кажется, тебе они понравились бы.

Status: не прочитано

From: Ника

23 апреля 2011, суббота

Nirvana – «Lithium»

Привет!

Ты умерла, я это чувствую. Кажется, это возможно у близких родственников – ощущать, что разорвана какая-то связь Я думаю, это случилось в тот день, когда в последний раз включался твой телефон, – 13 июля 2007 года. Британская полиция, впрочем, считает иначе. Я знаю, потому что однажды папа напился и расчувствовался, и я развела его на рассказ о расследовании. Оказалось, твой телефон засекли в последний раз в графстве Кент, откуда уходят паромы и поезда на материк. Они думают, ты поехала в Париж или в Амстердам, или утонула, или тебя похитили бобры-зомби. В общем, им все равно. Они сказали, ты входила в группу риска. Типа «мы знали, что так и будет, нечего было визу выдавать».

А я часто представляю себе, как ты стоишь на вершине отвесной меловой скалы, на самом краю, а потом раскидываешь руки и кричишь: «Фак йээ!» – как рок-звезда перед бешеной толпой. Такая невозможная ты.

Status: не прочитано

From: Ника

13 июля 2011, суббота

My Chemical Romance – «The Ghost of You»

Сейчас шесть утра, и я встречаю рассвет на крыше многоэтажки. В наушниках тихонько играет MCR (ну и что такого!), и я смотрю, как восходит солнце, вот прямо в эту минуту. Четыре года. Я уже и вспомнить не могу, какой была до всего этого. Могу представить себе твое лицо, только если совсем напрягу мозги. Ты даже уже почти мне не снишься, только изредка вспоминаю тебя, и маму, и наши музыкальные вечера, когда мы включали старые кассеты и кружились в центре комнаты, как феи на лесной опушке.

Наверное, теперь я буду отмечать эту дату как день твоей смерти. Другого дня у меня нет. Чем старше я становлюсь, тем труднее мне верить в то, что ты вообще жила на свете. Легче вести себя как отец – будто тебя никогда и не было.

Пора отпустить тебя.

Status: не прочитано

03:56 14 июня 2015, воскресенье

Arcade Fire – «We Used to Wait»

Привет!

Не помню, в какой момент ты пропала из моих мыслей и снов. Если честно, я вообще не задумывалась об этом до недавнего момента, когда вдруг поняла, что ты снова живешь у меня в голове. Дело в том, что со мной кое-что случилось.

Только давай я сначала расскажу тебе о своей жизни, чтобы ты понимала, как я оказалась здесь, с ноутбуком, под одеялом, обуреваемая непреодолимым желанием говорить с мертвыми.

Не то чтобы мы были с тобой лучшими подругами, нет. Я всегда ревновала к тебе маму, вы были лучшими подругами, она всегда подолгу сидела с тобой перед сном, вы о чем-то болтали и шушукались. Но однажды все изменилось. Мама сказала тебе что-то, и ты так разозлилась на нее, до слез. А потом взяла и уехала. Тогда-то я и начала скучать. Без тебя из нашего дома пропало веселье, все как-то надломилось. Я так радовалась, когда ты сделала мне эту страничку в Фейсбуке. Думала, мы будем общаться. А дальше…

Вот то, что я помню. Я видела тебя в последний раз, когда мне было тринадцать. Я навсегда запомнила проводы: папа тогда решил не брать меня в аэропорт, и я махала тебе из окна нашей многоэтажки. Ты обернулась, перед тем как сесть в машину, будто почувствовав мой взгляд, и помахала мне в ответ. Некоторые умирают как мама – после долгого прощания, когда совсем не остается сил. А некоторые, как ты, просто исчезают. Я открываю глаза – ты стоишь передо мной и улыбаешься. Опускаю веки и поднимаю снова – тебя уже нет.

Я помню, в тот твой приезд мы втроем с мамой пошли гулять в большой торговый центр. Это был последний такой поход и, наверное, самый лучший для меня. Ты пропала, мама умерла. Больше никто не водил меня по магазинам, папа просто давал мне деньги.

Довольно долго я чувствовала только пустоту. Потом у меня начался период ненависти ко всему живому: побеги из дому, дешевый алкоголь и бесконечная музыка в темноте.

В конце концов, что осталось после тебя? Только музыка. Твои диски. Знаешь, они изменили меня навсегда, может, даже больше, чем твое исчезновение или мамина смерть. Они придали всему болезненную глубину. Мне сложно доверять людям, пока я не узнаю, какую музыку они слушают. Притом есть большая разница между тем, что написано у них на футболке, и тем, что они включают в пять утра, когда напиваются в сопли в полном одиночестве. Меня вот всегда интересует второе.

В начале десятого класса я решила, что пора взять себя в руки. Я остригла свои черные волосы, взялась за учебу, завела друзей и даже правильного скучного парня на пару лет постарше. Жизнь может быть легкой и веселой, если придумывать себе достаточно интересных дел. После выпускного я решила взять год передышки, покататься по свету, а потом поехать учиться в Лондон. Не для того, чтобы быть похожей на тебя, а потому, что это престижно и круто, и меня звали сразу несколько университетов, потому что я была умной, а у папы – деньги и, видимо, желание избавить свою новую семью от моего присутствия. Конечно, отец любит меня, я это знаю. Но я сильно напоминаю ему о прошлом, которое он явно решил оставить позади.

Не скажу, что я была оверачивером, но мне нравилось считать себя сообразительной, хорошо организованной и с головой на плечах. Я тусила с классными людьми, путешествовала, никогда не проваливала экзамены, получала от жизни удовольствие. Самой большой моей проблемой стал выбор темы для дипломной работы. От меня никто не ждал безумств. Только успехов и побед.

Это было в конце марта, прямо перед тем, как все разъехались на пасхальные каникулы. Я не большой любитель студенческих баров, они наводят тоску, но в тот день девочки из моей группы по маркетинговому анализу предложили пойти выпить в пабе у нас в кампусе. Внутри было шумно и людно, я заказала какой-то разноцветный коктейль и медленно пила его через трубочку. Из колонок играла «Love Spreads» The Stone Roses. Потом у меня зазвонил телефон, и я, скрываясь от галдящей толпы, вышла на улицу. Всего на пару минут. Кто-то ошибся номером. Потом я вернулась обратно к стойке. Было восемь вечера.

Это последнее, что я помню. Я открыла глаза и обнаружила, что нахожусь в своей комнате в общежитии. Привычным движением я потянулась за телефоном, чтобы посмотреть который час. Я всегда держала его на тумбочке возле изголовья. Но сейчас его там не было. Как и самой тумбочки. Я села в кровати и огляделась. Комната была точной копией моей, только в ней не было ничего моего. Приподняв краешек занавески, я увидела, что и вид из окна совсем другой: на парковку и улицу, а не во двор. Я оказалась в другом крыле кампуса. Я оглядела себя. Свитер был наизнанку. Платье расстегнуто сбоку. Легинсы и сумочка валялись на полу. Я потерла лицо руками и медленно встала. Собрала с пола вещи, надела кеды на босу ногу и вышла в холл. Коридор был пустым и гулким – все уехали на каникулы.

Знобило и очень хотелось пить. Я зашла на кухню и пила из-под крана, пока не почувствовала, что не могу проглотить больше ни капли.

Все было похоже на сон или фильм, я будто наблюдала за собой откуда-то со стороны. Воздух был густым и зеленоватым, как морская вода. Дойдя до своей комнаты, я заперлась изнутри и разделась догола. На теле не было ни синяков, ни царапин, только какой-то незнакомый запах в волосах.

Был полдень. Значит, я потеряла примерно шестнадцать часов.

Я встала под душ и пустила воду. Потихоньку подкручивала горячий кран, пока ванная не заполнилась густым паром. Потом я опустилась на пол и осталась сидеть так, обняв колени, пока не перестала дрожать.

Судя по симптомам, мне в коктейль подмешали какую-то дрянь. А потом увели куда-то и делали со мной что-то, чего я никогда не вспомню. Я потеряла шестнадцать часов своей жизни. История в телефоне была чиста – я никому не звонила и не отправляла сообщений. Меня тоже никто не искал. Я забралась под одеяло с головой и включила музыку.

Так прошло две недели. Все уехали на каникулы, мне никто не писал, не звонил, не напоминал о той ночи. В первый день семестра я нашла себе комнату в квартире, которую снимала недалеко от кампуса моя знакомая американка с факультета журналистики, и переехала туда. Сама мысль о том, чтобы находиться в общежитии, вызывала рвотный позыв.

Подумать только, чья-то чужая воля разом превратила меня в жертву, в предмет, в резиновую куклу из чужих фантазий. Абсолютно беспомощную и беззащитную. Это жутко. Я не могу перестать думать об этом ни на минуту последние несколько месяцев.

Не знаю, насиловали меня или нет. И не хочу знать. Я просто купила таблетку для экстренных случаев и сдала анализы через несколько недель. Все было в порядке. Я запретила себе возвращаться к той ночи. Это оказалось легко, ведь все мои мысли были заняты тобой.

Теперь, уверена, ты понимаешь цепочку моих умозаключений. Я исчезла на целых шестнадцать часов, и никто не заметил моего отсутствия, не поднял тревоги. Когда я осторожно спросила у девочек, как прошел вечер, они только выразили сожаление, что я так рано ушла домой, да еще и не попрощалась. Никто из них не видел, как я уходила.

В следующий раз, когда я пришла в бар в кампусе при свете дня, я сразу обратила внимание на камеры: они были повсюду – у входа, над баром, возле танцпола. Наверное, если бы со мной случилось что-то плохое, кто-нибудь просмотрел бы записи. Как твою последнюю запись с остановки в Ноутоне: ты стоишь, ветер развевает платье. Проезжает автобус, он закрывает камеру всего на секунду, а тебя уже нет.

Ведь с тобой могло произойти то же самое – бар, незнакомец с рогипнолом, нерадивые друзья. Я потеряла шестнадцать часов. За это время можно отправить человека очень далеко.

За три часа можно вывезти человека из страны, еще за двенадцать – переместить в любую точку Европы. Я могла проснуться в подвале какого-нибудь опрятного дома в пригороде, в собачьей клетке, в подпольном борделе, который рекламируют на Крейгслисте. Потом, спустя несколько недель голода, побоев и изнасилований, я бы сломалась. Ты бы сломалась. Или умерла.

Я прокручиваю в голове события, предшествовавшие твоему исчезновению. Ты вышла из дому с маленьким рюкзачком, дошла до автобусной остановки и пропала навсегда. А потом, тринадцатого июля, ты включила телефон в графстве Кент, откуда уходят корабли и поезда в Европу. Может быть, тебе удалось пронести мобильный с собой, и ты хотела попросить о помощи?

У меня есть три теории. Первую я уже изложила: тебя похитили торговцы живым товаром. В год этот бизнес приносит больше тридцати миллиардов долларов. Я читала истории выживших. В какой-то момент я начала рассказывать всю свою жизнь от третьего лица. Получалось что-то типа: в тот день она решила пойти в студенческий бар, и больше ее никто не видел. Если я права, кто-то втерся к тебе в доверие, что-нибудь пообещал и обманул. Скорее всего, ты уже мертва. А если нет, то я даже не знаю, что хуже.

Свою вторую теорию я сформулировала во время одной из бесконечных бессонных ночей за просмотром документальных фильмов из серии «Самые громкие нераскрытые преступления». Как завороженная, я слушала рассказы усатых детективов в кожаных пиджаках о том, что сказали им улики и как подозреваемые завирались на допросах. А еще там показывали настоящие фотографии и вырезки из газет – это самое интересное. Среди выцветших фото маленьких девочек, домов, огороженных полицейской лентой, и улыбающихся запекшейся кровью Черных Георгинов я увидела один заголовок, который особенно взбудоражил меня.

Никто не знает, как ее звали и в каком году она умерла; это могло случиться когда угодно, с семидесятых до конца нулевых, тело было замуровано почти без воздуха, и мнения судмедэкспертов расходились. На ней было голубое платье и синий лифчик; ее обнаружили в развалинах дома в Манчестере, в Энджел Мидоу, когда какая-то корпорация решила снести подчистую район трущоб и выстроить на его месте гигантский блестящий небоскреб. Ее никто не искал, за ней никто не пришел. Полиция воссоздала ее лицо по строению черепа, и это была не ты. Но вдруг ты тоже лежишь в подвале какого-нибудь дома, как в рассказах Эдгара По?

Интересно, почему в моем воображении всегда появляется подвал? Возможно, это чердак. Или лес. Или дно реки.

А еще мне кажется, что ты могла сбежать. Я вспоминаю твой последний приезд, и мне все чаще кажется, что уже тогда что-то было не так. Ты грустила. А ты никогда не грустишь. Значит, тебя что-то тревожило и мучило, какой-то опасный секрет, который ты унесла с собой туда, где ты есть сейчас.

Я уверена, есть кто-то, кто знает гораздо больше, чем говорит. И я найду его и заставлю привести меня к тебе.

Status: не прочитано

23:49 20 июня 2015, суббота

The Killers – «Bones»

Я не знаю, что это было. Голос Бога, хлебные крошки, тайные послания с того света?.. Но, наверное, не так уж безумны люди, которые верят: если хотеть чего-то всем существом, Вселенная обязательно поможет. После почти трех месяцев копаний в Интернете пару дней назад я, наконец, нашла твой след. Конечно, я не искала его осознанно, просто лежала с ноутбуком, завернувшись в покрывало, как гигантское буррито, и предавалась мрачной ностальгии. И если честно, мне просто не хотелось выходить на улицу. Все вокруг напоминало о тебе: воссоединение твоих любимых The Libertines, горячий сладко-горький воздух летнего Лондона, слова, звуки, рисунки в облаках.

Я смотрела старые записи концертов The Killers и представляла себе, что мы пошли на них вдвоем, как ты мне обещала. Видео шли одно за другим – сплошь 2006 и 2007 год. Тихонько подпевая, я потянулась за чаем.

Тем временем картинка на экране успела смениться. The Killers давали интервью, стоя по колено в грязи посреди толпы прогуливающихся людей. У Брендона Флауэрса были гусарские усы и переливающийся золотой сюртук.

И тут я увидела тебя.

Я резко вскочила. Чашка выпала у меня из рук и покатилась, оставляя за собой на покрывале гигантское бурое пятно, похожее на кровь на архивных фото мест преступлений.

Я нажала на паузу, и картинка остановилась. Красивое лицо Брендона исказила демоническая усмешка. Метрах в десяти позади него стояла невысокая девушка в бледно-голубом платье и венке из цветов – ты. Я снова запустила видео. Ты улыбалась и махала рукой в камеру. Потом подошла и взяла у Флауэрса автограф. На этом запись обрывалась.

В подписи говорилось: «Гластонбери’07». Но я и так знала, какой это год, – твое платье, мы купили его той весной. Я проверила даты: The Killers выступали в субботу, двадцать третьего июня 2007 года. Они были хедлайнерами этого дня. Видео с автобусной остановки было снято двадцать второго июня. Значит, вот куда ты ехала.

Гластонберийский фестиваль современного исполнительского искусства, как сообщала Википедия, является крупнейшим легендарным музыкальным оупенэйром с сорокапятилетней историей. Его организовала сама внучка Уинстона Черчилля, Арабелла. Выступление на Гласто можно считать ярчайшим моментом в карьере любого рокера, нет ничего круче, в один голос утверждают музыкальные критики. В 2007-м фестиваль посетило сто семьдесят семь тысяч человек. Уличный цирк, театр, фокусники, футболисты, журналисты, комедианты, художники, музыканты, торговцы, знаменитости, королевская семья, десятки тысяч улыбающихся, вымазанных в грязи и абсолютно обдолбанных мальчиков и девочек. Плюс ты и тот, кто отнял тебя у меня. Я думаю, вы познакомились именно там. Я просмотрела видео еще раз двадцать в надежде найти малейший намек, какой-нибудь след, зацепку – что угодно. Только ты, твое платье, венок, улыбка и больше ничего.

Потом я написала в оргкомитет фестиваля. В тот год ввели регистрацию всех посетителей по фото: так устроители борются с подделкой билетов. Тебя в списках не было, адреса твоей электронной почты и фотографии не было в их базах. Тебя не должно было там быть. Но ты была. С кем? Кто провел тебя мимо охраны?

Я пошла на кухню закинуть покрывало в стиральную машину. Хотя не сомневалась, что оно испорчено. Там я встретила свою соседку. Мы не особо дружили, но вовсе не потому, что она мне не нравилась. Просто тот случай с рогипнолом заставил меня усомниться во многом, в том числе в дружбе как в социальном явлении в целом.

– Как дела? – спросила Лора, не отрывая взгляда от экрана своего макбука.

– Спасибо, все окей, – улыбнулась я. – Лора, а ты ведь была на Гластонбери?

– Да, – она бросила на меня заинтересованный взгляд поверх очков. – В прошлом году. И в этом тоже поеду. А что?

– И как оно? Что там за люди? Там опасно?

Лора повернулась ко мне на стуле:

– Опасно? Ну как тебе сказать, туда точно не стоит ехать в одиночку, потому что там миллион человек, и все либо пьяные, либо под кайфом. Отморозков везде хватает, сама знаешь. Но атмосфера там особенная. Гластонбери – удивительный волшебный мир. Он в сто раз лучше Коачеллы, уж поверь. Я считаю, каждый должен хотя бы раз там побывать, если считает себя любителем рок-музыки и немного хиппи в душе. Там выступают только лучшие.

Я люблю музыку, я не могу жить без нее. Но на концерты не хожу. Музыка, живая и обжигающая, заставляет меня думать о вещах, которые лучше забыть. О тебе, например, и о том, почему папа не стал искать тебя. Рок-концерты – это как оральный секс, тот момент, когда начинает коротить пальцы ног. Я никогда не захожу дальше, всегда отталкиваю партнера и иду умыться холодной водой.

Рок – это искусство, а не молитва; чтобы быть его адептом, необязательно принимать его дары, бить в бубен посреди поля и приносить жертвы. Оказываясь на концерте, я обычно стою у бара с пивом и читаю свой фид в Фейсбуке или болтаю с барменом. Что угодно, лишь бы не дать музыке проникнуть под кожу. Потому что настоящий рок заставляет чувствовать, страдать по-настоящему. А это все равно что слезы или секс: слишком горячо и слишком интимно, чтобы демонстрировать на публике.

– А почему ты вдруг решила спросить? – осведомилась Лора.

Правда в том, что я никому не рассказываю о тебе. Ненавижу, когда меня жалеют, ненавижу быть маленькой и несчастной. То есть, конечно, люблю, но только наедине с собой. Поэтому, кстати, после той ночи я и не заявила в полицию и даже не рассказала службе охраны кампуса о том, что со мной произошло. Я Ника, дочка русского бизнесмена; я мою голову каждый день и никогда не опаздываю; я блестящая студентка, перед которой открыты все пути. Моя темная сторона принадлежит только мне. Никому не нужно знать, как последние месяцы я просыпаюсь в четыре утра, охваченная необъяснимым ужасом, и мне кажется, что из темноты на меня кто-то смотрит, или как я потом успокаиваю себя, слушая затертые до хрипа диски на старом CD-плеере, укрывшись одеялом с головой. Да и что мне сказали бы копы? Только то, что я виновата во всем сама. Но сейчас все было иначе, это было не нытье и не способ привлечь к себе внимание: мне требовалось чужое объективное мнение, не замутненное.

– Можно? – Я нагнулась над Лориным ноутбуком, нашла видео и нажала на «плей».

– Это моя сестра, – я ткнула пальцем в экран.

– Брендон Флауэрс – твоя сестра?

– Нет, девушка сзади. Это Женя, моя сестра.

Лора сдвинула брови.

– Ого, прикольно. Твоя сестренка тусуется с крутейшими рокерами за кулисами главного музыкального фестиваля планеты. Правда, это 2007 год.

– Только вот у меня больше нет сестры, – мой палец был все еще прижат к экрану.

– А это тогда кто? – Лора растерянно смотрела на меня. – Типа твоя духовная сестра? Ника, я что-то не догоняю.

– Это моя сестра, но она пропала без вести, – я провела пальцем по дате под видео. – В 2007-м, накануне того, как было снято видео.

– Ничего себе! Ника, мне так жаль, – Лора сочувственно похлопала меня по плечу. – Как это произошло?

Видно, сказались недели одиночества, проведенные взаперти в комнате под одеялом, потому что меня просто прорвало. Я говорила и говорила, даже не задумываясь о том, насколько сбивчивым получается мое повествование.

– Эта девушка – моя сестра, ее зовут Женя, но она любила, когда ее называли Джен. Она старше меня на восемь лет. Когда ей было девятнадцать, она уехала в Англию изучать кинематограф. В две тысячи седьмом году, летом, она пропала без вести. Я точно не знаю, в какой именно день, потому что была тогда в отпуске с папой и мамой, мы не звонили ей две недели. А когда вернулись, ее телефон был уже выключен. Есть видеозапись, как она стоит на автобусной остановке с рюкзаком. А потом как будто растворяется в воздухе. Куда она уехала, никто не знал – до сегодняшнего дня.

– Жесть какая, – Лорины глаза расширились. – Что сказала полиция?

– Да особо ничего, – я перевела взгляд на огонек башни «Бритиш телеком» за окном. – Только одно: ее телефон был активен еще раз, в середине июля, где-то в графстве Кент. Они сказали, что она, вероятно, села на паром. Или ее посадили туда силой. Никто не говорит этого вслух, но все понимают, что, скорее всего, она стала жертвой работорговцев. Точнее, я так думаю… наверное.

– Просто ад… – Лора закрыла лицо руками. – Но она ведь могла уехать сама?

– Да, вот только отметок о том, что она пересекла границу Британии, так и не нашли. А ведь нас, русских, всегда проверяют на въезде и выезде, нам же виза нужна.

– Как странно, – Лора прищурилась. – А паспорт ее нашли?

– В том-то и дело, что нет. Поэтому британской полиции хватило улик, чтобы заявить, будто это уже не их забота. Молодая девушка из страны третьего мира, без имущества, мужа и нормальной работы – она и так была в группе риска. Как, впрочем, наверное, и я сама. Просто еще один пункт в пользу ужесточения визового режима с Россией.

– М-да-а-а, – протянула Лора.

– В общем, дело было давно, я даже не очень помню ее. Мы не особенно дружили – разница в возрасте, сама понимаешь. Но, знаешь, в детстве я всегда немножко завидовала ей и очень хотела быть как она.

Лора все еще обнимала меня за плечи. Мне пришлось изобразить, что я тянусь к коробке с печеньем, чтобы скинуть с себя удушливую петлю сочувствия.

– А теперь я знаю, что она поехала на Гластонбери, – запись сделана на следующий день после того, когда ее видели в последний раз на остановке в городке, где она жила.

Лора достала две чашки и поставила чайник.

– Будешь?

Я кивнула и села напротив. Она включила музыку, что-то тоскливое, явно из Ланы Дель Рей. Но ты, наверное, понятия не имеешь, кто это.

– Как думаешь, может случиться, что она жива? – нерешительно спросила я, как будто бы ее ответ и правда мог что-то значить.

Лора грустно пожала плечами:

– Знаешь, я думаю, надо сделать пост в Фейсбуке. Опубликовать ссылку на видео, пару фотографий твоей сестры и то, что ты мне рассказала. Поставить хэштеги Гласто и, может, The Killers. Вдруг кто-то видел ее там и вспомнит что-нибудь важное.

– Да, стоит попробовать, хотя и прошло уже слишком много лет, – сказала я, поднимаясь со стула. В масштабах моей жизни восемь лет были целой эпохой.

Я должна найти тебя. Живую, мертвую, запертую в чьем-то подвале, работающую на улице или живущую в коммуне в Гималаях. Я должна найти тебя. Даже если увижу только твои кости. Я должна найти тебя и, если кто-то причинил тебе зло, обязательно наказать обидчика. Эта мысль накрыла меня с головой.

Я выглянула в окно на залитые желтым, как фильтр Инстаграма Kelvin, светом фонарей ночные улицы.

Все, что осталось мне от тебя, – коллекция компакт-дисков, плеер и страница в Фейсбуке, так и болтающаяся, будто ничего не случилось. Я так и не решилась сделать из нее памятную: а вдруг ты когда-нибудь захочешь залогиниться и выложить несколько своих фотографий с доской для серфинга на фоне апельсиновой рощи, где-нибудь в Южной Калифорнии. Ведь говорят же, что многие люди, которых считают пропавшими без вести, находятся потом в Калифорнии.

Я зашла на твою страницу и открыла альбом с фотографиями – их было не много, я знала их наперечет. Насколько я понимаю, тогда, в доайфоновскую эпоху, вообще гораздо меньше фотографировались. Я выбрала ту, где ты щуришься от солнечных лучей и улыбаешься в камеру. Волосы перекинуты на одну сторону по моде середины нулевых, в руке сигарета, из уха торчит наушник. Снято на чьем-то заднем дворе в апреле 2007-го. Твоя самая последняя фотография из тех, что есть здесь.

Я смонтировала на телефоне стоп-кадр из видео и фотографию из Фейсбука, добавила информацию, которую знала: «Привет! Летом 2007 года без вести пропала моя сестра Джен. Сегодня мне стало известно, что перед исчезновением ее видели за сценой на фестивале Гластонбери. Если вы знали ее – пожалуйста, напишите мне. Остальных прошу просто репостнуть эту запись в свой фид. Сестра – все, что у меня осталось, и я должна найти ее». Я нажала на кнопку «опубликовать для всех». Потом выключила свет и залезла под одеяло. С недавних пор я стала одной из тех, кто укрывается с головой даже в адскую жару, – только это и защищает меня от подкроватных монстров.

Status: не прочитано

16:31 21 июня 2015, воскресенье

Radiohead – «How to Disappear Completely»

Привет!

Я пишу тебе из поезда. Думаю, это неплохая идея – вести репортаж о моих передвижениях хотя бы здесь, в Фейсбуке. Тогда, если я тоже исчезну, у полиции будет хоть что-то. Но не стану забегать вперед. Вдруг какие-то детали, которые ускользают от моего глаза сейчас, окажутся потом неоценимо важными для этой истории. Ха-ха, сначала я написала «для этого расследования», но потом удалила. И еще, у Фейсбука есть какие-то ограничения по количеству знаков в сообщениях. Поэтому иногда мое повествование будет обрываться в самых неожиданных местах.

Итак, тем утром я проснулась и резко села в кровати. Болела голова, как всегда после слишком долгого сна. Я потянулась за телефоном, чтобы посмотреть, который час. Полдень. Не помню, когда я просыпалась так поздно. Следуя привычке любого интернет-зависимого существа, я сразу полезла в Фейсбук. Под моим вчерашним постом были лайки и сочувствия от друзей в комментариях. До меня вдруг дошло, что про тебя никто не знал, кроме моих совсем старых школьных друзей, с которыми я давно не общаюсь. А тут просто сенсация. Из-за вороха алертов я чуть не пропустила самое важное – запрос в друзья от девушки по имени Ханна Беллами. Тебя в друзьях у нее не было. Я приняла ее заявку и пошла чистить зубы и делать кофе.

По дороге я встретила Лору и рассказала ей про свой пост и бурю внимания, которая обрушилась на меня после.

– А что, просто великолепная идея для твоей дипломной работы, – сказала Лора, задумчиво пожевывая прядку осветленных волос.

Я вспомнила наш разговор недельной давности о темах для дипломов, которые предстояло писать в следующем учебном году. Я мечтаю уехать в магистратуру в Штаты, но для этого надо по-настоящему блеснуть. Там никому не нужны посредственности.

– Что именно? – осведомилась я, когда мы вместе зашли на кухню.

– Поиск пропавшего человека с помощью Фейсбука, только подумай! Сила социальных сетей. Ты можешь провести расследование, а потом опубликовать результаты у себя на странице. Марк Цукерберг прочитает и позовет тебя на стажировку.

– Ага, прямо позвонит мне по ФейсТайм среди ночи, – съехидничала я.

– Да ну тебя, история же просто офигенная!

– Если, конечно, здесь есть история. И если я что-то смогу найти.

– Конечно, найдешь! Недавно одна американка отыскала свою сестру-близнеца в Южной Корее через видеоблог про косметику. Поиск сестер сейчас в тренде. – Она неловко хихикнула. – Прости за бестактность!

– Да ничего, я привыкла, – я подмигнула Лоре и, подхватив чашку, отправилась обратно к себе в комнату.

Вернувшись, я обнаружила новое сообщение от только что добавившейся незнакомки: «Привет, я Ханна, мы с Джен были лучшими подругами. Как поживаешь? Не знаю, чем могу помочь тебе, но, если хочешь поговорить, я готова».

Я зашла на ее страницу: «Ханна, спасибо, что написала мне! Да, я хотела бы поговорить. Ты знаешь что-то про ее поездку на Гласто? Мы можем встретиться?»

Она появилась онлайн через секунду.

«Легко. Когда тебе удобно?»

«Сегодня?»

«ОК. Я поищу ее вещи. Где-то в гостевой спальне была коробка».

«Вещи?»

«Да, за ними так никто и не приехал тогда»

«Ты предлагаешь встретиться лично?»

«Ну да. Ты в Лондоне?»

«Да».

«Это недалеко! Большинство поездов северного направления с Юстона идут до нас. 50 минут пути».

«А станция какая?»

«Как какая? Ноутон, город, где она жила».

Я согласилась быстрее, чем успела обдумать перспективу путешествия на поезде в одиночку в незнакомый город. Похоже на прыжок в бассейн с вышки: или быстро и без раздумий, или уже не решишься.

«Я приеду, буду там часам к пяти, ОК?»

«ОК».

«Спасибо!»

Последним сообщением она прислала свой номер.

Я изучила ее страницу. Год рождения скрыт, но по виду ей было немного за тридцать: пухловатая ухоженная блондинка с типично британским лицом трогательного грызуна. У нее была маленькая дочка, лет пяти, волосы цвета имбиря и острое личико.

В ее альбомах я нашла ваши совместные фотографии. «Вечеринка Хеллоуин – 2006»: ты в костюме французской горничной-вампирши, все лицо в бутафорской крови. Новогодняя ночь 2007 года – групповой снимок в пабе, ты хохочешь во все горло, тебя по-свойски обнимает за талию какой-то престарелый бородач с блестящими глазами, похожий на волшебника Мерлина. На следующей картинке ты, зажмурившись, залпом пьешь игристое вино. Красивая и пьяная, живая на каждой фотографии. Так странно – я не знаю никого из этих людей. Что я вообще знаю о твоей жизни здесь, кроме тех историй об университете и смешных нелепых англичанах, которые ты рассказывала во время своих приездов, задумалась я.

Был еще один альбом – фото с телефона. Там на зернистых и пересвеченных снимках ты с сигаретой в зубах танцевала на концерте Babyshambles, откинув голову назад, будто языческая идолопоклонница. Интересно, что будет с ними теперь, когда Пит и Карл снова вместе, промелькнуло у меня в голове.

Я заказала билет у окна на поезд в 16:15 и вышла в гостиную. Лора как всегда сидела с ноутбуком. Она удивилась, увидев меня одетую и с рюкзаком.

– Ого, собираешься куда-то?

– Да, поеду в Ноутон.

– Куда?

– Это город, где жила моя сестра. Мне прислала сообщение ее подруга, она увидела мой пост.

Лора радостно захлопала в ладоши:

– Вот это да! До чего интригующе: волна запущена! Никогда не знаешь, что она тебе принесет, какие находки! – Улыбка сошла с ее губ при виде моего тревожного взгляда. – Хочешь, я поеду с тобой?

– Да я всего на пару часов, это недалеко, да и делать там нечего: маленький полумертвый городок, – подбодрила я скорее себя, чем Лору.

– О, там, наверное, полно классных брутальных парней в поло «Фред Перри». Кстати, я уверена, что недавно слышала название города: оттуда родом кто-то знаменитый.

– Лора, ты неисправима! – Я обняла ее. – Привезу тебе магнит на холодильник.

– Лучше привези брутального мужика британского. С во-о-от таким… подбородком! – Она залилась смехом.

– Ага, сразу после звонка от Марка Цукерберга! – крикнула я из прихожей, захлопывая дверь.

Я оказалась на вокзале Юстон впервые. Огромный и клаустрофобичный, холодный и душный одновременно, он выглядел обычным европейским вокзалом. Но с некоторых пор я смотрела на вещи совсем иначе. По статистике, вокзалы часто становятся последним местом, где видели пропавших без вести людей. Я постаралась несколько раз пройти прямо под камерами, повернувшись к ним лицом – теперь это как чек-ин для меня.

Удобно устроившись на сиденье прихлебывая кофе, я задумалась о том, что никогда еще не была нигде севернее аэропорта Лутон, не считая Кембриджа и Оксфорда. Слегка дернувшись, поезд медленно тронулся. Грудь сдавило чем-то холодным и душным – наверное, это и называют предчувствием.

У меня было свое сказочное представление о городе, где ты жила и училась, и я не хотела его разрушать, поэтому никогда не ездила туда раньше. Мне казалось, там все немного похоже на Хогвартс: узкие мощенные булыжником улочки, огромные викторианские особняки с привидениями, высокие изгороди, полные тайн заросшие сады и похожий на замок университет посреди парка.

Пока же в окне проплывали только скучные одинаковые деревни, разрисованные граффити заборы вдоль железнодорожных путей и бескрайние рапсовые поля цвета подводной лодки The Beatles.

Пространство между наушниками заполнил потусторонне прекрасный голос Тома Йорка – я слушала тот самый альбом, который когда-то посоветовала мне ты: «OK Computer».

Я думала о тебе. Когда я начала взрослеть, твой образ у меня в голове стал понемногу меняться. Появились вопросы, которых раньше не было. Но это началось только года через два после твоего исчезновения, когда ступор от осознания маминой смерти сменился шоком от новости, что у папиной новой жены будет ребенок. Ты проскользнула сквозь пальцы, по тебе никто не горевал. Всем надо было пережить мамину смерь. Но когда однажды утром я поняла, что пустота в жизни не хочет заполняться ни тряпками, ни бунтами и побегами, ни папиными деньгами, я поехала на нашу старую дачу, где /теперь/ в гараже хранились вещи, твои и мамины. В пятнадцать я провела в этом гараже целое лето, слушая твои старые диски, куря украденные у отца «Мальборо» и вызывая в памяти твое лицо, которое постепенно начало стираться и замыливаться, как старая видеопленка.

Сейчас, разглядывая в окно похожий на декорацию пейзаж, я снова и снова спрашиваю себя: кем ты была? Зачем уехала из дома так далеко? Почему исчезла? Эти мысли тревожат и успокаивают одновременно, как песни Тома Йорка или прогулки в темноте. Я думаю о том, почему сама стала бояться оказаться во власти другого человека. Потому что я могу исчезнуть, как ты. За последние пару месяцев я научилась почти на автомате замечать камеры слежения, тревожные кнопки, полицейские участки и запасные выходы. Всегда плачу картой, обязательно чекинюсь и держу включенным GPS. Меня, наверное, единственную радует, насколько пристально Фейсбук и Google следят за нами и фиксируют наши маршруты.

Status: не прочитано

19:51 21 июня 2015, воскресенье

The Enemy – «We’ll Live and Die in These Towns»

Я специально нашла эту песню, она очень в тему, не находишь?

Когда поезд начал сбавлять ход, я достала из кармана телефон и набрала номер Ханны. Она взяла трубку почти сразу.

– Привет, это Ника!

– Да, привет! Смотрю, ты пунктуальная, в отличие от сестры, – у нее был грубоватый прокуренный голос. – Я тебя встречу на машине.

– Мм, не нужно. Я хочу пройтись. Тут ведь не далеко?

– Как хочешь. Нет, минут двадцать пешком. Но, боюсь, с достопримечательностями у нас туговато.

Мы договорились о встрече в кофейне на центральной улице. Google построил оптимальный маршрут, и, выйдя из убогого здания вокзала, я пересекла парковку и повернула налево.

Кругом были пустующие кирпичные дома с забитыми досками дверьми и кварталы социального жилья, которые всегда легко узнать по крошечным окнам. Город выглядел удручающе. Вскоре путь мне преградила река, а точнее, мутный ручей шириной с двухполосную дорогу, на другой стороне которого, за рядами викторианских домов, виднелась городская ратуша. Следуя за голубым пунктиром на дисплее телефона, я повернула направо и оказалась на маленькой площади в центре очередного квартала. Из окон смотрели курящие женщины с толстыми щеками, утянутыми в конские хвосты до самого затылка. На глаза попались знаки: работает система видеонаблюдения, место повышенной криминальной активности. Я насчитала аж четыре камеры на всех углах маленького сквера. Они смотрели в каждый из выводивших в сквер проходов между домами, усиливая впечатление опасности, которое и без того производил это район.

Пройдя мимо стайки детей, активно использующих слова «oi» и «innit» (словари дают init), я повернула налево и вышла на мост. Он был выкрашен в зеленый цвет и выглядел довольно современно, не уверена, как зовется эта конструкция, когда он как будто висит на тонких металлических нитях, расходящихся в обе стороны от высокого столба. На входе тоже висели камеры и предупредительные объявления. Я поспешила дальше, за речушку, мимо супермаркета, через парковку и вверх по улице, пока не оказалась на рыночной площади.

От жары все казалось немного замедленным. Густо пахло подгнившей клубникой и нагретой мостовой. Кругом сновали люди.

Это и есть твой мир? На меня нахлынуло дежавю. Часы на ратуше показывали 17:30, торговцы начинали разбирать лотки, последние покупатели в спешке меняли деньги на товар. На углу, возле католического храма с кладбищем и колоннами, продавец газеты «Big Issue» агитировал в поддержку бездомных, мигали вывески ломбарда и дюжины букмекерских контор. Где-то здесь камера и засняла тебя в последний до недавнего времени раз, промелькнуло у меня в голове.

Пройдя мимо магазина мобильных телефонов и «Бургер Кинга», я повернула налево, на широкую пешеходную улицу. Народу там было гораздо больше, и, лавируя между прохожими, я оказалась у дверей кофейни. Телефон завибрировал у меня в руке.

– Ханна?

– Ника, постой минутку, я, кажется, тебя вижу.

Я обернулась. Высокая блондинка махала мне рукой, вприпрыжку огибая препятствия.

– Ника! – Она легко обняла меня за плечи, обдав запахом дорогого бальзама для волос. – Как приятно познакомиться. Ты ну просто вылитая сестра.

– Правда? – с сомнением откликнулась я.

– Абсолютная правда, только ты чуть повыше и… – Она невольно приложила руки к груди.

Я рассмеялась:

– Ну да, я не такая плоская.

Мы взяли по холодному кофе и сели за столиком на улице.

– Ну вот, добро пожаловать в Ноутон, – Ханна обвела рукой площадь с театральной торжественностью, – обувную столицу Великобритании.

– Обувную?

– Да, этот славный город так называли годов до восьмидесятых, пока производство не перевели в Азию. Сейчас от былого великолепия осталось только одно производство, где шьют мужские туфли с вычурными названиями по тысяче фунтов за пару, да куча заброшенных фабрик.

– Так вот откуда столько заколоченных окон!

– Какая наблюдательность, – с усмешкой кивнула она. – Я здесь родилась, поэтому уже даже не замечаю.

Небо над ратушей приобрело легкий пурпурный оттенок – близился вечер.

– Получается, ты ищешь ее, да? – после короткой паузы заговорила Ханна.

Я неопределенно пожала плечами. Пока я и сама не знала ответ на этот вопрос.

– Вроде того, – кивнула я. – Недавно нашла видео и сразу разместила в Фейсбуке пост. Спасибо тебе, что откликнулась и согласилась поговорить со мной. Сама не знаю, что я хочу найти и отыщется ли хоть что-нибудь, но мне кажется, я неслучайно увидела запись. Кстати, как ты вышла на мой пост?

– По хэштегу Гласто.

– Вы были лучшими подругами?

Она кивнула:

– И не только, мы были соседками, вместе снимали жилье, – она заправила волосы за ухо и вздохнула. – Я познакомилась с ней в пабе, мы обе там работали. Поначалу Джен меня страшно раздражала, а потом я привязалась к ней. Она была милой. Вряд ли кто-нибудь знал ее лучше меня.

Я изо всех сил пыталась заставить мозг работать. Надо спросить что-нибудь важное, значимое. Я и без Ханны знала, что ты была милой. Ради этого необязательно ехать в такую дыру.

– Ты говорила, у тебя остались какие-то ее вещи?

– Да, остались. Они в машине. Отдам тебе по дороге на вокзал, зачем таскать их туда-сюда.

– Ханна, – я глубоко вздохнула, набравшись решимости, – как ты думаешь, что с ней могло случиться?

– Дорогая, я еще тогда сказала полиции, что я думаю, – она отхлебнула кофе и шумно проглотила. – Не знаю, насколько ты в курсе, но Джен собиралась уехать в Европу на все лето. Она познакомилась с какими-то американцами, у них были большие планы.

От ее слов меня прошиб холодный пот. Именно это страшило меня больше всего – надежда. Дурацкая, идиотская, глупая, но бесконечно живучая надежда.

– Странно, она ни разу не упомянула Европу в разговорах с мамой. Даже наоборот, обещала приехать домой.

– Ну, может, это был секрет. Или она хотела сначала прокатиться по Европе, а потом поехать домой. Правда, я не знаю. Но со мной она только о своих новых друзьях и говорила.

– А что они были за люди, ты их знаешь?

– Нет, ни разу не видела.

– И ты говорила полиции все это?

– Да, – утвердительно кивнула Ханна, глядя мне прямо в глаза. – У них есть мои показания.

– А сестра говорила тебе, что едет на Гластонбери?

В задумчивости она потерла подбородок:

– Такого я не припомню.

– То есть вы были лучшим подругами, и она тебе не рассказала, что едет на фестиваль, билеты на который покупают чуть ли не за год? – выпалила я, тут же пожалев о своих словах, ведь ты не покупала никакого билета.

Ее лицо приобрело напряженное выражение.

– Ладно, если начистоту, то мы с ней не особо общались последнее время. Она почти не разговаривала со мной.

– Почему? Из-за чего?

– Я не знаю, как тебе сказать, да и надо ли вообще говорить теперь, когда столько лет прошло. Понимаешь, у нее были проблемы, – она кинула на меня многозначительный взгляд. – Психологического характера.

– Какие проблемы?

– Джен всегда была такой увлекающейся, эмоциональной. В общем, в последнюю пару месяцев она впала в какую-то беспричинную депрессию.

– Депрессию?

– Ну да. Она запиралась у себя и ни с кем не общалась, только слушала музыку в темноте и без конца курила. Мне даже пришлось вынуть батарейку из пожарной сигнализации.

– Так странно.

– Я тоже удивилась, устроила ей интервенцию.

– И что она сказала?

– Что ей плохо и она хочет, чтобы ее все оставили в покое. А потом, недели за две до ее исчезновения, все изменилось.

– В какую сторону?

– Она вдруг спустилась вниз из своей темницы, болтала со мной, как ни в чем не бывало, рассказывала про каких-то классных ребят, с которыми познакомилась где-то в соцсетях, и упоминала, что собирается в путешествие.

– Ты, конечно, не помнишь подробностей?

Она молча покачала головой.

– Может быть, было еще что-то? – настаивала я. – Какая-нибудь мелочь? Подозрительная деталь, которая тебе запомнилась?

– Даже не знаю. Я напишу тебе, если что-то придет в голову.

– А парень? У нее был парень?

– Никого постоянного. Она любила свободу.

– А что за бородатый мужик, который обнимает ее на фотографиях? Такой похожий на волшебника?

Она посмотрела на меня озадаченно, и мне пришлось показать фото, которое я имела в виду.

– Ах, этот! Алистер, наш босс в пабе, где мы работали с Джен.

– Похоже, он видел в ней нечто большее, чем просто работницу?

Ханна нахмурилась.

– Али был чудесным человеком и относился к нам как к своей семье. Не вижу ничего предосудительного.

– Ты сказала «был»?

– Он умер, покончил с собой. Жуткая история.

По тому, как, слегка поморщившись, Ханна посмотрела на часы, я поняла, что она не собирается развивать эту тему.

– Значит, резюмирую. Вы были коллегами, лучшими подругами и даже жили вместе. Внезапно, по неизвестным тебе причинам, она впала в депрессию. Потом, также при непонятных обстоятельствах, она вышла из депрессии, завела таинственных новых друзей и собралась в путешествие в Европу, которое, очевидно, началось с фестиваля Гластонбери, и о ее намерениях туда поехать ты тоже ничего не слышала. Так ты считаешь, никто не знал ее лучше тебя? – Я ощущала горячую волну ярости.

– Послушай, я говорю тебе правду! – На щеках Ханны выступил видимый даже сквозь толстый слой пудры румянец. – Я любила Джен, она действительно была моей лучшей подругой, и, наверное, я подвела ее.

– Во всей этой истории меня смущает другое. Видишь ли, она не могла уехать из страны – она же не как вы, ей в паспорт поставили бы штамп, сохранились бы записи.

– Ну, знаешь, есть и нелегальные способы, в багажнике машины или еще как-то. Люди постоянно так делают.

Да уж, примерно восемьсот тысяч человек в год, согласно данным из статьи в Википедии про работорговлю в современном мире.

– Как думаешь, она жива? – спросила я, не глядя ей в глаза, уже спокойным тоном.

– Я знаю одно: она либо мертва, либо не хочет, чтоб ее искали.

У Ханны зазвонил телефон. Она сбросила. Бариста начал поднимать стулья и подметать мостовую – пора было уходить. Вряд ли этот разговор принесет еще какие-то плоды.

– Пошли к машине, я отдам тебе вещи, – сказала Ханна, как будто подслушав мои мысли.

Я кивнула, и мы вышли на прилегающую улицу, где одиноко стоял огромный черный «лендровер».

– А как назывался тот паб, где вы работали?

– «Голова королевы».

– Какое жуткое название!

– Жуткое? Никогда об этом не задумывалась, – моя спутница остановилась возле машины, в нерешительности теребя ремешок сумочки. – Мне кажется, так называется половина пабов в Британии.

– Ни разу не слышала…

– Послушай, я знаю, ты считаешь меня сукой, но это не так. Я любила Джен и пыталась помочь ей, но она не принимала ничье сочувствие. Я правда думаю, что она сбежала из этого города. Я бы на ее месте точно сбежала бы, если бы было куда.

Признание звучало странно из уст такой взрослой и вроде бы состоятельной женщины. Она не производила впечатления сломленного человека.

Ханна открыла багажник. В глубине лежала замотанная скотчем обувная коробка.

– Это все ее вещи? – удивилась я. – Я думала, там как минимум чемодан.

– Вообще-то было больше. Я много раз переезжала за последние годы и не могла возить все за собой. Часть одежды пришлось отдать в благотворительные магазины.

– Видимо, большую часть. – Я потрясла коробку, и содержимое загремело внутри.

Она развела руками – что тут поделать?

– А среди вещей, которые ты отдала, не было голубого платья?

– Хмм, не припоминаю.

– Как вот тут, на видео.

Ханна взяла в руки мой телефон, чтобы получше рассмотреть скриншот.

– Не помню. Вроде бы не было такого. Но точно не скажу. – Она посмотрела куда-то вдаль, поверх моей головы. Это был знак, что пора прощаться.

– Спасибо тебе за все, Ханна, – я неловко протянула ей руку. – Поверь, я правда не считаю тебя сукой.

– Спасибо, – она слегка приобняла меня. От нее пахло деньгами, прямо как от новой жены нашего отца. – Звони, если что, – бросила она, уходя.

По-моему, это было сказано вполне искренне.

Status: не прочитано

20:14 21 июня 2015, воскресенье

The Specials – «Ghost Town»

У европейских городов есть такая особенность – после семи вечера в воскресенье они все похожи на пустой съемочный павильон. Или на то, каким будет мир после массового вознесения праведников на небеса. Улицы пусты, в окнах почти нигде не горит свет. Конечно, мегаполисы тут не в счет. Речь про сонные маленькие городки вроде Ноутона. Только изредка проезжающие пустые автобусы, пакистанские лавочки, торгующие всем подряд, да промокшие курильщики возле дверей какого-то облезлого паба, проводившие меня долгим взглядом, напоминали о том, что еще пару часов назад здесь била ключом жизнь.

Стремительно темнело, накрапывал дождь. Я шла по уже знакомому маршруту, накинув на голову капюшон; мои шаги эхом разносились в переулках. Я достала телефон и набрала отца.

«Сколько сейчас у них там времени в Питере, минус три часа?» – думала я, проходя мимо ратуши. После долгих далеких гудков он наконец снял трубку:

– Алло, Ника, что стряслось?

– Привет, пап, как дела?

– Дочь, давай быстро. Мы в отпуске, ты же помнишь. Связь очень плохая. – Точно, он же не дома, хлопнула я себя ладонью по лбу, он с новой семьей уехал в круиз по Карибскому морю. – Что у тебя?

– Пап, я … я нашла видео в Интернете, там Женя.

– Ее нашли? – спросил он после секундной паузы. По голосу я поняла, что он подумал о самом худшем.

– Нет… Но оно было снято уже после того, как ее видели в последний раз. И до того, как ее телефон заработал в Кенте через три недели.

Я слушала себя как будто со стороны, довольно отчетливо и мучительно осознавая, что звонок был ошибкой.

– Ты уверена, что это она?

– Да, абсолютно! Это был репортаж с музыкального фестиваля, летом того года. Я тут подумала: вдруг среди зрителей найдется человек, который знает, что с ней произошло?

Отец молчал, на линии слышалось потрескивание.

– Ника, послушай, скорее всего, это ерунда. Сколько раз до этого все оказывалось ерундой, только вспомни? Обещай мне, что не будешь ничего предпринимать, пока я не вернусь на большую землю.

Не знаю, чего я ожидала от этого разговора. Но он был прав. Несколько раз, даже на моей памяти, мы получали звонки и имейлы. Тебя видели то здесь, то там. И нигде. Каждый раз надежды были ложными, каждый раз это был кто-то другой, чаще всего даже и близко не похожий на тебя. Но разве можно просто сдаваться?

– Пап, неужели ты не хочешь знать, где она?

– Я хочу, очень хочу. Но еще больше я хочу, чтобы ты берегла себя. Помнишь, когда я отпускал тебя в Англию, ты дала мне слово, что будешь очень осторожна и благоразумна?

– Но, папа, я же не собираюсь устраивать операцию под прикрытием. Просто думала пообщаться с ее друзьями, вот и все.

– Ника, пожалуйста…

– Хорошо. Хорошо, папа.

– Нам пора, надо отчаливать. Через десять дней я вернусь, мы обсудим все спокойно и, если надо, пойдем в полицию. А пока держись подальше от этой истории, обещаешь? Это может быть опасно. И звони мне, если появится что-нибудь срочное.

Он повесил трубку.

Папа никогда не любил разговоров про тебя. Он как будто предпочитал верить, что тебя никогда не было. Я где-то читала, что некоторым так проще справиться с утратой. Наверное, последнюю пару лет я и сама так жила.

Когда я завернула за угол, передо мной открылась большая улица с островком безопасности посередине. Нажав на кнопку светофора, я остановилась в ожидании.

И тут я услышала звук у себя за спиной. Шаги.

Я обернулась. Шаги замерли. В глубине переулка, метрах в пятидесяти, виднелись два темных силуэта.

Я не видела их лиц, но ощущала на себе взгляды. Мы смотрели друг на друга сквозь рябь дождя, застыв на месте. Загорелся зеленый.

Незнакомцы резко двинулась на меня. Я заметила у одного из них в руке какой-то продолговатый предмет. Сначала я приняла его за зонт, но под светом фонарей мне удалось разглядеть его лучше: это была бита. Я развернулась и побежала. Дождь бил прямо в глаза, горьковатый и отвратительно теплый.

«Close your eyes and count to ten», – повторял голос у меня в наушниках. Я выбежала на пустую парковку. Сомнений не было: меня преследовали двое мужиков, у одного из которых в руке была здоровая алюминиевая бита. Она блестела в свете фонарей, точно гигантский леденец.

Я шла как могла быстро, то и дело переходя на бег и на ходу пытаясь набрать номер службы спасения. Было очень скользко, и я боялась упасть или уронить зажатую под мышкой обувную коробку. А вдруг у меня просто паранойя? Звук шагов преследователей в тяжелых ботинках гулко разносился по пустой асфальтированной площадке. Я неслась вперед, не разбирая дороги, и споткнулась о лежачего полицейского, подвернув лодыжку. Боль была адской. И тут я почувствовала удар в затылок, не сильный, но ощутимый. Я дотронулась до волос, они были в чем-то липком и тягучем. На секунду я подумала, что мне пробили череп, но тут под пальцами хрустнула скорлупа. В меня просто кинули яйцом! Я обернулась. Преследователи были всего в нескольких шагах. Один из них ехидно улыбался, подкидывая в руке биту. Другой запустил в мою сторону еще одно яйцо, но я, увернувшись, бросилась бежать. Позади меня раздался звонкий хлопок скорлупы, разбившейся об асфальт.

Ноги сами вывели меня к пешеходному мосту в жилой квартал. Бежать туда – не самая лучшая идея. Или…

Спотыкаясь на подвернутой ноге, я миновала мост и, повернув налево, оказалась в одном из узких переулков, ведущих к маленькому скверу посреди квартала. Шаги следовали за мной, они даже как будто не спешили, зная, что мне не уйти далеко.

Я оказалась в центре сквера и резко остановилась. Они шли прямо на меня, я чувствовала их приближение всем телом. Подбежав к мусорным бакам, я засунула руку в тот, где было стекло, и извлекла пару скользких пивных бутылок. Я не была уверена в том, что делаю, я даже не помнила, откуда взяла эту идею. Но выбора у меня не оставалось. Я с силой швырнула бутылки на землю. С оглушительным грохотом они разбилась на тысячу изумрудных осколков у моих ног. Я огляделась вокруг – сработало. Все четыре камеры медленно поехали в мою сторону, мигая красными глазками, как раз в тот момент, когда мои преследователи ступили на залитую оранжевым светом площадь. Очевидно, я была права: они были настроены на распознание звука бьющегося стекла, и полиция была уже оповещена.

– Не подходите ко мне! Видите камеры? Они реагируют на звук. Они все смотрят на меня. Помогите! Пожар! Террористы! Бомба! Премьер-министр! Насилуют! – кричала я во все горло. – Это опасный район, копы приедут через секунду.

В окнах зажегся свет, кто-то заорал из окна:

– Совсем охренели? Заткнитесь!

Я смотрела на тех двоих, переводя взгляд с одного на другого. Оба были одеты в черные толстовки с капюшонами, затянутыми поверх бейсболок.

– Что вам надо? – крикнула я.

– Убирайся домой, сраная иммигрантская шлюха. Таким, как ты, не место в нашем городе, – процедил сквозь зубы тот, что был с битой, и смачно харкнул на мостовую. – Еще раз увижу тебя здесь – убью. Поняла, тварь?

Я с готовностью закивала, молясь, чтобы он не приближался. Из окон высунулись люди, с интересом наблюдая за происходящим.

– Повтори, что я сказал, сука: «Мне не место в этой стране, я сраная одноклеточная подстилка».

Я сжала кулаки. Бежать нельзя. В любом из этих переулков я беззащитна. Только камеры и свидетели могут спасти меня сейчас.

Человек сделал шаг вперед и поднял биту над головой. Вдалеке послышались сирены. Подельники переглянулись. Первый привычным движением сунул биту за пояс и зашагал прочь. Второй последовал за ним, бросив на меня прощальный взгляд, полный ненависти.

Status: не прочитано

22:34 21 июня 2015, воскресенье

The Clash – «Should I Stay or Should I Go»

Двадцать минут спустя, когда я уже сидела в душном крошечном зале ожидания, меня наконец накрыла волна адреналинового ужаса. Со мной так всегда: я не пугаюсь сразу, организм дает мне фору минут в пятнадцать, до того как меня начинает трясти и выворачивать наизнанку. В пропахшем мочой и хлоркой вокзальном туалете я кое-как вытащила из волос осколки скорлупы и отмыла затылок холодной водой из-под крана.

Очевидно, я шла мимо паба, и они услышали мою русскую речь. Долбаные гопники, дети инцестов в пятнадцатом поколении! Возомнили себя высшей расой! Ох, Женя, какой же отвратный городок ты выбрала для жизни.

Окатив ледяной водой горящие щеки, я вернулась в зал ожидания и достала из рюкзака твою коробку. Она была надежно обмотана скотчем, и, чтобы открыть ее, требовались ножницы, которых у меня при себе, конечно же, не было.

Меня не отпускали слова Ханны. Поверить в них было бы так комфортно. Мне и без того нравилось заигрывать с мыслью о том, что ты уехала далеко-далеко из этой помойки и живешь теперь где-то счастливой жизнью, в коммуне с горсткой хиппи, отрекшись от материальных ценностей. Я так и видела тебя где-то там.

В кармане завибрировал телефон, резко прервав мои видения. Еще один запрос в друзья – Меган Грин, темнокожий андрогин в темных очках с эмо-стрижкой. Я приняла запрос, хоть он и смахивал на спам. Информации на странице было по минимуму. Через несколько минут мне пришло сообщение от этой Меган: «Привет! Я Мегс, твоя сестра была моей лучшей подругой».

Вот так поворот, подумала я. Сколько же у тебя лучших друзей? Я проверила – в ее списке друзей не было ни тебя, ни Ханны. Фотографии отсутствовали.

«Привет!»

Я видела, как мелькнул символ, что она набирает текст. Наверное, передумала и стерла написанное. Потом сообщение все-таки пришло: «:-)».

Ага, смайлик, конструктивное начало.

«Я хочу рассказать тебе все, что знаю. Про Джен. Вдруг это поможет? Я тоже хочу найти ее».

У меня в голове зазвонил тревожный колокольчик. Это может быть мошенник или маньяк, который прочел мой пост и теперь хочет заманить меня в ловушку.

«Давай встретимся?» – выскочило ее следующее послание.

«Не сочти за грубость, но откуда мне знать, что ты и правда ее подруга?»

Она опять что-то написала и стерла. Секунд тридцать спустя ответ все-таки пришел.

Это была фотография, селфи, хотя в твои времена, наверное, еще не было такого слова. Я рассмотрела снимок. Ты и худенькая девочка с миллионом косичек сидели на диване и показывали в камеру два пальца с озорным выражением на лицах. Снято по правилам эмо-фотографий – лица вниз, глаза – вверх. Вы явно весело проводите время.

«Значит, у тебя есть ее фото, но оно ничего не доказывает», – возразила я.

«Это я».

«Кто я?»

«На фото рядом с Джен. Восемь лет назад я так выглядела».

Я сравнила аватар и девочку с фото. Те же губы, нос.

«Я прошла тест? =)»

«Похоже на то».

«Теперь встретишься со мной?»

«Где ты?»

«Я в Ноутоне, как и ты».

Черт, подумала я, и выключила определение геолокации в мессенджере.

«Я уже уезжаю».

«Оставайся, встретимся завтра утром».

«Завтра? Но мне негде остановиться!»

Подумав, я стерла последнюю фразу. Застрять здесь на ночь? В месте, где меня только что пытались убить скинхеды? После того как я пообещала папе, что буду осторожной? Лучше бы у этой девушки и правда нашлось что добавить к уже известным мне фактам.

«ОК, пиши мне завтра», – напечатала я и нажала на клавишу «отправить».

В конце концов, этим уродам меня так просто не запугать.

Тем временем прибыл и отправился дальше мой поезд. Внезапно я почувствовала, насколько голодна. Мне нужно теплое место с Интернетом и едой. Твой паб! Почему бы не пойти туда и не посмотреть заодно место, где, вопреки гневу нашего отца, ты решила работать. Раз уж я остаюсь еще на один день, можно позволить себе еще немного поиграть в детектива.

Я вышла из здания вокзала и поймала такси. И только сев в салон, поняла, что нарушила сразу две свои привычки. Я не заказала его через приложение и не посмотрела в камеру наблюдения. Мимо ее огонька я прошла с капюшоном на голове и не воспользовалась обратным билетом. Теперь, кроме этой странной девочки, которая называет себя твоей подругой, никто не знает о том, что я осталась тут на ночь.

Я оказалась на заднем сиденье пропахшего курицей джалфрези такси, которое уносило меня прочь от огней вокзала в темноту города-призрака.

Таксист отлично знал дорогу до паба, ехать оказалось всего минут десять. Машина остановилась напротив высокого двухэтажного здания, напоминающего замок. Справа от него тянулся узкий темный проход к многоэтажной парковке, который перегораживали мусорные баки. Слева стоял другой паб. Напротив темнел массив парка, сквозь который вилась залитая светом фонарей тропинка. Над огромными сводчатыми дверьми виднелись исполинские покрытые облупившейся позолотой буквы: «Голова королевы». На ветру, покачиваясь, скрипела вывеска с изображением рыжей головы, обрамленной грязно-белым жабо. Я заглянула в низкие окна – народу было совсем немного, но горел уютный красноватый свет; скучающий бармен сливал остатки водки из нескольких бутылок в одну. Я потянула дверь на себя и оказалась внутри.

Status: не прочитано

22:44 21 июня 2015, воскресенье

The Smiths – «Back to the Old House»

Второй раз за день меня охватило тревожное чувство дежавю, почти такое же сильное, как запах старого пива, пропитавшего вытертый ковролин с колониальным узором, устилающий пол в большом зале «Королевы».

– Олрайт, – кивнул мне бармен, на вид мой ровесник: смеющиеся глаза и борода, такая же рыжая, как волосы королевы на вывеске.

Я кивнула в ответ и, озираясь по сторонам, уселась за стойкой. Это был огромный старый паб. Высокий потолок с почерневшими деревянными балками, неровно выкрашенные в темно-сиреневый цвет стены, где висели выцветшие фотографии с видами Ноутона в годы его промышленного расцвета. На одной из стен размещались вырезки из газет разной степени ветхости, в основном из «Ноутонской хроники». Пара заголовков бросилась мне в глаза: «Ноутонский паб вошел в сотню мест с самой повышенной паранормальной активностью Британии», «Королева» отметила свое 350-летие». Ничего себе, да этот паб старше, чем наш родной Санкт-Петербург!

– У вас еще работает кухня? – спросила я, изучая написанное мелом на большой доске меню.

– Минутку, – бармен отвернулся и заорал куда-то в сторону подсобки: – Эй, Стюарт, кухня работает?

Из темноты появился парень в поварском одеянии, вытирая татуированные по самые ногти руки куском бумажного полотенца.

– А кто спрашивает? – поинтересовался он.

Я взглянула ему в лицо, и от удивления у меня открылся рот. Они с барменом были похожи как две капли воды. Только у повара не было бороды, одни усы. Оба абсолютно синхронно разразились смехом отъявленных укурков.

– Извини, пожалуйста, – немного успокоившись, сказал бармен. – Я Ник, а это Стюарт, мы близнецы, и сегодня весь день репетировали этот прикол с драматическим появлением из темноты.

– Мм, – хмыкнула я, не особо впечатлившись.

– Так как насчет еды? – повторил Ник.

– Вообще-то я уже там все помыл и убрал, – Стюарт бросил на меня сочувственный взгляд, – но можешь выбрать себе сэндвич или десерт. Уж извини, кухня до девяти.

Я посмотрела на часы – было 21:11.

– Спасибо большое. Тогда я буду какой-нибудь сэндвич и яблочный пирог с мороженым. И чай. У вас ведь есть чай?

– Чай? Сейчас проверю, не истек ли у него срок годности, – пошутил бармен Ник. – Чай подожди у стойки, а еду я тебе принесу за стол.

Он опустил в чашку пакетик и, прежде чем я успела возразить, плеснул в воду немного молока.

– Ой, ты не хотела молока? Извиняй. Я сделаю другой.

– Да нет, все нормально.

Я взяла чашку и направилась к маленьком круглому столику в углу возле окна.

Первым делом, отхлебнув мутного янтарно-бурого чая, я занялась поиском места, где остановиться. Посмотрела местные отели – их было четыре, не считая бэд-энд-брэкфестов с рейтингом ниже трех звезд, и все не близко. Пришлось ждать, пока загрузится Трипадвизор. Вай-фай тут был не очень.

Ник принес мой заказ, поставив на стол тарелку с двухэтажным сэндвичем, который просто ломился от начинки и выглядел весьма аппетитно.

– А вот и он, сэндвич для очень голодных.

– О, спасибо! Выглядит супер, – я была готова наброситься на него немедленно. На сэндвич, конечно же. Но тут мне в голову пришла мысль. – Тебя ведь Ник зовут, да?

– Да, я Ник, а он Стюарт. Хочешь добавиться в друзья? – он прыснул со смеху.

– Подожди, дай сначала попробовать вашу кухню! Меня зовут Ника, – я протянула ему руку.

– Что? Ты Ника? Что за имя такое? Как Найки, но в конце «а»? Откуда ты?

– Я русская.

– Ого, а мы тут со Стюартом сейчас зарубились, что ты из Южной Африки. Говоришь немножко как Йоланди из Die Antwoord.

– Какая Йо-Ланди? О чем ты вообще? – Я нахмурилась. – Неважно. Я хотела спросить совета. Ты же местный?

– Я? А что, так заметно? – Он сделал обиженное лицо, но я поняла, что он просто прикалывается.

– По запаху узнала! – Я пыталась держаться с ним на одной волне. – Ник, так вышло, что я тут проездом на один день, и мне надо где-то остановиться. Отелей тут немного, и я просто не знаю, какой выбрать. Судя по отзывам, они все одинаково ужасны. Я вот думаю про «Холидей инн».

– Хм, – он погладил бороду, – а зачем тебе отель? Мы со Стю сдаем комнату через Каучсерфинг. Ну, то есть планируем начать сдавать. Можешь остановиться у нас.

– Серьезно? А где вы живете? – В голосе у меня невольно проскользнула нотка недоверия, но, кажется, он ее не уловил.

– А прямо здесь, над пабом! Стю! – завопил Ник через весь зал. Его голос эхом разнесся вокруг, затихнув где-то высоко под потолком. – Это же «Королева»!

Он посмотрел на меня с таким видом, как будто я должна была точно понимать, что он имеет в виду. Я только сдвинула брови.

– О’кей, – Ник вытаращил глаза, догадавшись, наконец, что я понятия не имела о чем он. – Найки, «Королева» была лицензированным борделем! Наверху есть несколько жилых комнат.

– Ого! – только и протянула я.

– Так ты согласна?

Я неуверенно кивнула. А что, приключения так приключения. Будет что Лоре рассказать.

– Йо, Стю! – заорал Ник прямо над моим ухом.

– Чего тебе? – Из болтающейся двери кухни показался Стюарт, одетый уже в обычную одежду: узкие джинсы, вансы и футболку с надписью «Joy Division».

– Я нашел нам постояльца, – Ник весело показал на меня рукой. – И угадай, как ее зовут? Ника! Как женская версия меня. И она русская, поэтому нам никак нельзя ее убивать. Ее будет искать мафия, зе русскиз.

– Надолго ты к нам? – обратился ко мне Стюарт, явно более тихий из двоих близнецов.

– На одну ночь. Надеюсь, ты не против, – я послала ему свою самую очаровательную улыбку.

– Да нет, с чего бы, – немного смущенно ответил повар.

– Супер! Тогда подожди нас до одиннадцати, мы закроемся и все тебе там покажем, – проинструктировал Ник.

Я еще ни на что не согласилась, даже обдумать не успела, но похоже, все было уже решено. Меня немного успокоило, что весь разговор прошел при свидетелях – нескольких алкоголиках, трущихся у стойки. Да и в угол, где я сидела, смотрела единственная камера, висящая у входа в заведение. Я зашла на сайт, о котором говорил Ник, и увидела описание их комнаты. Отзывов пока не было, но даже сам факт существования объявления принес мне иллюзию безопасности.

Когда я доела свой сэндвич, который оправдал ожидания, Ник принес мне пирог с мороженым. Я только сейчас заметила, что в пабе не играет музыка. За окном была уже совсем ночь, по углам зала клубился лиловый сумрак.

Тут я услышала какой-то тихий свист и осмотрелась. В противоположном углу помещения, у небольшой двери с вывеской «Beer Garden» сидел старик. Он смотрел на меня и подманивал пальцем, что-то со свистом нашептывая. Старик выглядел прилично, совсем не как бомж, на нем было не подобающее сезону пальто и очки; лицо гладко выбрито, насколько я разобрала с пятнадцати метров.

И все же от его вида мне стало неуютно. Я понимала, что он в худшем случае лишь безобидный городской сумасшедший, но решила пересесть подальше от его взгляда и неприятного свиста. Забрав остатки пирога, рюкзак и коробку, я перебралась к стойке и устроилась на высоком стуле. Ник разговаривал со Стюартом и несколькими посетителями на другом конце длинной барной стойки, близнецы с собеседниками то и дело кидали на меня как бы случайные взгляды. Очевидно, что никто не ожидал увидеть здесь иностранку, да еще и вечером в воскресенье. К тому же в такой дождливый вечер. Сюжет походил на начало готической новеллы: проливной дождь, стук в дверь, дом с привидениями.

Я рассматривала интерьер. Если бы не новенький блестящий музыкальный автомат в углу, было бы трудно угадать, в какой я эпохе. В таких местах время остановилось еще задолго до моего рождения.

Ко мне подошел Ник:

– Будешь что-нибудь пить?

– А что, я выгляжу так, словно мне это необходимо?

– Ну, если ты пришла в паб и ты не санинспектор, то ты хочешь выпить. Другой вопрос, что ты, возможно, не готова в этом себе признаться. Понимать такие вещи и есть работа бармена, – с этими словами он ловко достал пустой бокал и, не успела я возразить, наполнил его искрящимся золотистым сидром.

– «Стронгбоу»! – объявил он, словно фокусник после удачного трюка, и поставил пинту прямо передо мной.

– Вообще, я вино обычно пью, – я с сомнением глянула на бокал сидра.

– Тсс! – Ник резко прижал палец к губам. – Никому не говори об этом, пока ты здесь! А то все решат, что ты не клевая.

Я отхлебнула сидра. Он был кислый и освежающий, как будто откусил от подмороженной антоновки с дачи, в нем чувствовался спирт. Мне начинали нравиться этот паб и эти люди.

– Ник, а ты давно здесь работаешь?

– Дай посчитать, – он загнул пальцы, – десять дней!

– Что? – удивилась я.

– Паб только открылся.

– Как странно, а я думала, заведение старое, – я кивнула на потертый ковролин и изъеденную временем барную стойку. – А как же вырезка на стене? – Я махнула рукой в сторону заголовка про 350-летний юбилей.

– Ну, как сказать, сам паб очень старый, но он долгое время был закрыт. Восемь лет или что-то вроде того. Новый лендлорд появился только недавно, и мы открылись в прошлый понедельник, пока в полуофициальном режиме. Заметила, даже музыки пока нет?

– А почему паб так долго был закрыт? – Мне стало любопытно. Если он пустовал восемь лет, значит, не работал примерно с момента твоего исчезновения. – И как вышло, что нет музыки?

– Никто не хотел или не мог выкупить его. Предыдущий лендлорд покончил с собой, повесился прямо здесь, – Ник указал на балку у меня над головой. – Говорят, поставил табуретку на стойку, как раз где ты сидишь сейчас, и закинул петлю вон на ту балку. А музыкальную лицензию мы получим уже совсем скоро.

Я ждала, когда он рассмеется, но лицо парня оставалось серьезным.

– Ты же шутишь, да?

– Отнюдь – я не стал бы шутить над этим. Мужик разорился, паб хотели отнять за долги. Говорят, его нашли только через неделю. Дальше были судебные тяжбы, и паб просто стоял закрытый. Еще одно здание с забитыми окнами в Ноутоне. Так было, пока его не выкупил новый хозяин.

– Ого, жуть какая, – я почувствовала, как по телу пробежала волна мурашек.

– Стю! – заорал Ник. – Я покурить, присмотри за баром, – повернувшись ко мне, Ник спросил: – Ты куришь?

– Нет, но с удовольствием выйду подышать.

Я оставила свои вещи у стойки и последовала за ним с пинтой в руке. Мы прошли к двери, около которой сидел странный дед. Но его там уже не было, и я вздохнула с облегчением.

Мы вышли во внутренний дворик, Ник щелкнул выключателем, зажегся свет. Сад оказался размером с гостиную, пол был залит цементом. Вдоль высокого забора по краям проросло лишь несколько травинок.

– Ну вот, а я думала, «Beer Garden» – это и правда сад!

– Здесь можно курить и пить одновременно – в моем понимании, райские кущи, – хвастливо провозгласил Ник. – Хочешь еще одну местную страшилку?

– Валяй.

– Видишь следы? – Он показал пальцем на цемент.

Там виднелись отпечатки следов. Узкая тропинка – туда и обратно до дальнего угла сада.

– Это следы повесившегося лендлорда. Он забетонировал тут все за пару дней до смерти, а потом прошел по сырому полу вон туда, в самый угол. По легенде, он спрятал там свою заначку. У него была самая лучшая дурь во всем Ноутоне. Мужик знал толк в вечеринках. «Голова королевы» раньше славилась как место, про которое нельзя упоминать в приличном обществе.

Остаток вечера я провела у стойки, болтая с Ником. Он был забавным, но явно злоупотреблял марихуаной, потому что находил смешными очень странные и нелепые вещи. Он поведал мне про город, и, в отличие от Ханны, им с братом вроде бы тут нравилось. Я в ответ рассказала про университет и про Россию. Больше всего Ника поразило, что в России действительно есть туалетная бумага: прежде он был на полном серьезе уверен, что все пользуются только газетами. Он так удивился, что даже твитнул об этом, пока мы разговаривали.

Было уже почти одиннадцать, когда я сообразила предупредить Лору, что я не приеду.

Открыв Фейсбук, я быстро набрала сообщение: «Я сняла двух классных парней, братьев-близнецов, и остаюсь тут на ночь: P»

«Врешь! Фото в студию!»

Алкоголь приятно расслабил меня, и я уже не думала ни о недавней погоне, ни об опасностях, подстерегающих меня на каждом шагу. Видимо, в этом и состоит коварство выпивки. Но сейчас мне ничто не угрожало.

Я уговорила парней сделать со мной селфи, которое тут же скинула Лоре в чат.

«Не делай ничего такого, чего не сделала бы я;-)», – ответила мне подруга и ушла офлайн.

А я и не собиралась.

Status: не прочитано

23:57 21 июня 2015, воскресенье

The Cure – «Secrets»

Парни заперли огромные дубовые двери изнутри на здоровенную щеколду, как будто мы были в замке, который готовился к осаде. Потом пересчитали деньги в кассе и погасили свет. В наступившем сумраке мы поднялись наверх по скрипучей и узкой деревянной лестнице.

Моя комната оказалась на втором этаже, окнами на залитую рыжеватым светом фонарей улицу. Удивительно, но у парней нашелся чистый, пусть и не глаженый, комплект постельного белья и даже новая зубная щетка. Выходя из ванной комнаты, я наткнулась на Ника.

– Ложишься? – спросил он, опасно подбрасывая вверх и подхватывая одной рукой здоровенный бонг.

– Ага, – я поравнялась с ним в узком коридоре.

– Не хочешь покурить с нами? Поможет уснуть.

– Думаю, с этим проблем не будет, – я широко зевнула. – Очень устала, столько потрясений, а завтра много дел.

– Ну как знаешь. Если что – выходи к черному ходу, – он подмигнул мне и, насвистывая, зашагал прочь, бросив на ходу: – В этом доме все курят перед сном. Уважай наши традиции!

Приятно, что есть люди, с которыми мгновенно устанавливаются простые и понятные дружеские отношения. Я сама такая, и мне всегда невыносимо сложно общаться с людьми, которые соблюдают условности, злоупотребляют словами «спасибо» и «пожалуйста», скрывают тайные замыслы и обижаются на всякие мелочи, которых я сама даже не замечаю. Может, я и боюсь некоторых вещей чуть сильнее, чем следовало бы, но я вовсе не закрытый человек. Ведь ясно же, что Ник не хочет меня насиловать и не имеет на меня видов, он просто общительный и забавный укурок, которому в кайф знакомиться с новыми людьми. Стюарт вызывал некоторые сомнения, но он, скорее всего, просто неловкий эмо-бой, которого немного напрягает присутствие девушек.

Парни были простыми и милыми; от Ника я узнала, что они родились и выросли в одной из окрестных деревень. Их отец работал на последней в городе обувной фабрике, а мать была медсестрой. Еще Ник рассказал, что Стю собирался поступить в университет на следующий год. А пока они просто были довольны возможностью переехать от родителей и наслаждались независимостью и каннабиноидами, зарабатывая на жизнь за стойкой бара.

Я закрыла за собой дверь. Взгляд упал на обувную коробку, и в ту же секунду сердце бешено заколотилось. Коробка стояла посередине застеленной мятыми простынями кровати, словно подсвеченный прожектором музейный экспонат. Я осторожно достала из кармана прихваченные в ванной ножницы. Несколько метров до кровати я преодолела как Индиана Джонс в пещере со святым Граалем – как будто на каждом шагу меня могла ждать ловушка.

Я села по-турецки поверх простыней и уставилась на коробку. Она была из-под «Чак Тейлоров», 36 – твой размер, ты у нас такая крошка.

Скотч лопнул от одного прикосновения ножниц – он был свежий и не успел подсохнуть.

Я медленно сняла крышку и положила рядом.

Сверху лежал пухлый конверт. Письмо, подумала я. Ну точно, твоя записка, в которой ты объясняешь все, что произошло. Возможно, там даже есть адрес. Я сунула руку в конверт – там лежал ворох мелких бумажек и всякой шелухи. Я высыпала содержимое на кровать: билеты на концерты, не меньше пары десятков, какие-то флаеры и фестивальные браслеты. Большинство названий были мне незнакомы. На дне конверта осталось еще что-то – фотография. Я вытащила ее: снимок 2007 года, мы с тобой и мамой на даче, собираем черную смородину. Уголки поломаны, похожи на собачьи уши – так ведь говорят в Британии о видавших виды вещах? Он явно висел где-то у тебя в комнате. Я собрала билеты обратно в конверт и отложила его в сторону, а фотографию сунула к себе в рюкзак. Дальше в коробке лежало еще несколько конвертов с официальными письмами. Я вскрыла их, с твоего позволения. Одно послание из университета – ты просрочила платеж за следующий семестр. Еще парочка – из банка, одни овердрафты. Под конвертами лежала какая-то ткань. Я развернула ее – это была футболка. Твоя любимая, растянутая, черная, похожая больше на тряпку. Веселый череп пришельца добродушно ухмыльнулся мне.

Под футболкой лежало еще несколько вещей. Разряженный айпод классик с жестким диском. Холодный и гладкий, точно огромная жемчужина внутри устрицы. Таких больше не выпускают. Я осторожно отложила его в сторону. Настоящее сокровище.

Еще там была книга, старая и потрепанная. Я открыла ее: репринт раннего издания «Сон в летнюю ночь» Шекспира, выпущенный в конце девятнадцатого века. Она чудесно пахла – обожаю этот сладковатый запах старой бумаги. Я перелистала книгу в поисках закладок, и оттуда выпала твоя студенческая карточка. С нее мне улыбалось твое беззаботное, почти детское 19-летнее лицо.

В углу, на самом дне картонной сокровищницы, лежало еще что-то, завернутое в матерчатую салфетку. Внутри оказалась небольшая жестяная коробочка.

Мне удалось открыть ее, лишь пожертвовав ногтем. Там валялась всякая мелочь: монетка с дыркой, старые мамины сережки, цепочки, бусинки и дудочка из матового зеленого стекла размером с зажигалку. Где-то я уже такую видела. Я попробовала посвистеть – получившийся звук вряд ли походил на музыку. Тогда я положила дудочку на заднюю обложку книги, сфотографировала и запустила поиск картинок в Google. Через секунду на странице запроса загрузились десятки фотографий похожих устройств. Дудочка оказалась курительной трубкой. В ту секунду я почувствовала, как приподнялись волоски на затылке, – это больно. Внутри трубки сохранился черный налет. Ты что, курила наркотики? Совсем, что ли, с ума сошла? Нет, не могу поверить.

Из-за двери донесся сдавленный смех моих арендодателей.

– Эй, парни, – я высунулась в щелку, – есть зарядка от старого айпода?

Они повернули головы и помахали мне синхронно, как статуэтки счастливых котиков из китайского кафе.

– Ага, – отозвался Ник, – сейчас найду.

Ник занес мне шнурок минут через пятнадцать. Я поставила айпод заряжаться и, едва дождавшись, пока он проснется, включила шаффл. Я знаю, музыка, которую ты слушала в те последние летние дни, поможет мне узнать тебя немного больше и, может быть, даже укажет на что-то. Вдруг ты приготовила мне послание? Нечто такое, что поймем только мы? Жаль, у нас не было секретного сестринского языка или шифра. Жаль, что мы не были друзьями, и я знаю о тебе так мало. Вставив наушники в уши, я свернулась клубком под одеялом в чужой незнакомой комнате. Пока я рылась в содержимом твоего айпода, я представляла себе времена, когда здесь был викторианский бордель. Клиенты в сюртуках, владельцы обувных мануфактур, и напудренные проститутки-сифилитички располагаются на кушетке, на улице тускло мерцают газовые фонари и слышно, как кэбмены погоняют лошадей. Ты бывала здесь, наверху?

Сегодня столько всего произошло. Длинный-длинный день. Прости, если смерть Алистера стала для тебя сюрпризом, и прими мои соболезнования. Мысли все возвращаются и возвращаются к находке. Все равно я не верю, что трубка твоя. Я узнаю, кому она принадлежала, успокаиваю себя я.

Сквозь незанавешенное окно мне видно верхушки домов и несколько тонущих в электрическом мерцании звезд.

«Remember me, the way I used to be» – последние слова, которые я слышу, перед тем как тяжелые веки медленно смыкаются, и я засыпаю. Пока!

Status: не прочитано

10:47 22 июня 2015, понедельник

Elvis Perkins – «While You Were Sleeping

Я проснулась как всегда беспричинно рано; не знаю, сколько было времени, но пустую белую комнату заливал характерный слепящий свет, который бывает лишь в самую рань. Мне нравится утро за это обманчивое ощущение чистоты и легкости, как будто именно сегодня возможно все, стоит только заставить себя встать с кровати. По утрам зло кажется нереальным. Вытянувшись под одеялом во весь рост, я осторожно прислушалась к звукам незнакомого нового места. Хозяева явно еще спали. Я умылась, оделась, собрала рюкзак и прокралась в коридор.

Крохотная кухня напоминала декорации к фильму о конце света: раковина, полная черной от пепла воды, переполненные контейнеры для разделенного мусора, баррикада из коробок из-под пиццы. Совсем как мой до отказа забитый хламом мозг. Мне нужно все обдумать. Разгребание завалов обычно очень помогает привести мысли в порядок. Я взяла съежившиеся в углу, как розовый осьминог, резиновые перчатки и попыталась найти что-нибудь энергичное на твоем айподе.

Да, кстати, о твоей музыке. По моим ощущениям, твоя музыка делится на две категории: печальная/медленная и громкая/дерзкая. У тебя у много такого, чего я совсем не ожидала. Kasabian, например. Никогда не понимала их музыку, но теперь точно послушаю. А еще ты, наверное, единственный человек в мире, у которого нет ни одной песни Coldplay. Что еще раз доказывает, как же мало я тебя знаю. Кстати, теперь, когда я слушаю твой айпод, я буду писать тебе про песни, которые нашла на нем, чтобы ты могла лучше понять мои чувства в тот момент, когда я набираю очередное сообщение. Так будет честно, как будто мы сидим рядом, у каждого по вкладышу от наушников, и слушаем твой плеер.

Сейчас мне нужен бит, чтобы разогнать свои мысли. Я включила шаффл в надежде на то, что бог рок-н-ролла пошлет мне знак. И он послал мне Happy Mondays.

Итак, что я знаю точно. Не так уж много. Ты была на Гласто, но не покупала билет, значит, тебя кто-то туда провел, бесплатно или за деньги. Получается, после того как ты прошла по рыночной площади к остановке, где камера слежения засекла тебя в последний раз, ты отправилась на фестиваль. Зачем ты поехала туда и с кем?

Сегодня я встречаюсь с Меган. Все-таки у меня не укладывается в голове, что два человека называют себя твоей лучшей подругой, и при этом их нет друг у друга в Фейсбуке. Судя по размерам городка, здесь все должны быть друзьями в Фейсбуке. Или бывшими друзьями.

А еще эта трубка, она прямо-таки не дает мне покоя.

Внезапно кто-то дотронулся до моего плеча, я вскрикнула и выронила тарелку, которую мыла. Она разлетелась волной осколков по всему полу. Передо мной стоял Стюарт, заспанный и лохматый, и его глаза были полны такого невероятного удивления, как будто он совершенно забыл, кто я и что здесь делаю. Я выдернула наушник.

– Я не нарочно, прости, – он смущенно улыбнулся, глядя на меня снизу вверх и сгребая с пола похожий на снежинки битый фаянс. – Просто я уже минут пять тебя звал.

– Да ничего! – Я сняла перчатки, вытерла влажные руки о футболку и выключила айпод.

– Не стоило, – обвел он рукой возрожденную из пепла кухню. – Я сам собирался, но ты меня опередила. Теперь мне очень неловко, – он присел на диван в совмещенной крошечной гостиной.

– Да ладно, ничего особенного. Это был воркаут для мозга, мне надо было обдумать кое-что.

– Давай я, по крайней мере, сделаю тебе чай в качестве благодарности.

– Ой, ты знаешь, я не особый фанат чая по утрам, – я виновато пожала плечами. – Но я выпью воды и составлю тебе компанию.

Стюарт зашлепал босыми ногами на кухню и начал греметь чашками.

– Есть кофе! – крикнул он в мою сторону. – Правда, растворимый, и я не уверен насчет срока годности. Он тут, похоже, еще со времен старых жильцов!

– Неважно! – обрадовалась я. – У меня крепкий иммунитет.

Запахло жареным хлебом. Через пару минут он вернулся в комнату с двумя дымящимися чашками и тарелкой тостов с маргарином и джемом. Он поставил передо мной чашку, источавшую сильный запах идентичного натуральному ароматизатора «кофе».

– Я забыл, что это кофе, а не чай, и плеснул туда молока. Надеюсь, ты не против.

– Ты что, он идеален! – Я сделала глоток обжигающей мерзкой жидкости и закусила тостом.

– Я вчера как-то пропустил ту часть, где ты рассказывала, что привело тебя в наш славный город и что у тебя в коробке, – он кивнул на обувную коробку рядом с моим рюкзаком. – Почему-то я уверен, что там не винтажные «Чак Тейлоры».

– А я и не рассказывала. Вчера в основном Ник байки травил, – усмехнулась я. – На самом деле я здесь по одному довольно странному делу. С чего бы начать? Надеюсь, тебе нравятся загадочные истории.

Стю устремил на меня свои большие серо-зеленые глаза.

– В общем, я ищу свою сестру, она пропала без вести. Она жила в этом городе восемь лет назад. А в коробке все, что от нее осталось, ее вещи, – я поморщилась от того, как прозвучала эта фраза. Как я ни старалась, все равно вышло драматично и пафосно.

– Ого! – Глаза Стюарта расширились. – А почему ты приехала сюда именно сейчас?

– Я кое-что узнала. Точнее, увидела на Ютубе. Это был репортаж с Гластонбери восьмилетней давности. Я узнала ее в толпе во время интервью с The Killers. Она была там. А я даже не знала, что она собиралась на фестиваль.

Я рассказала ему все, что знала, до мельчайших подробностей. Он слушал меня, не перебивая, забыв про свои тосты.

– Вот я и приехала сюда, чтобы поговорить с ее друзьями. Вдруг они смогут пролить свет на то, что произошло, – резюмировала я.

– А где ты проходила, когда за тобой погнались гопники? – нахмурившись, спросил Стюарт.

– Переходила большую улицу с разделительной полосой, там, где большущий супермаркет и мост в жилые кварталы.

– Но со стороны центра?

Я кивнула.

– Хм… – Он потер подбородок.

– В чем дело?

– Это очень странно. Та улица, по которой ты спускалась из центра, нежилая. Там театр, бутики и городская управа. Никогда не видел, чтобы там собирались гопники-чавс. Они тусуются возле нескольких сетевых пабов на рыночной площади. Ты ведь не шла через площадь?

– Нет, я шла мимо и повернула налево у большого католического собора.

– Тогда вообще непонятно, – он озабоченно потирал руки.

– Но я разговаривала по телефону.

– По-русски?

– Ага.

– Может, они тебя услышали и пошли следом. Другого объяснения у меня нет. Долбаные чавс! – Стюарт сочувственно посмотрел мне в глаза: – Тебя не сильно ударили?

– Да нет, ерунда, – я махнула рукой, – разбили об голову пару яиц. Правда, я сначала не поняла, в чем дело, и очень испугалась, что у меня мозги вытекли.

Мы оба громко рассмеялись.

– И знаешь, почему я пришла именно в ваш паб? Сестра работала тут барменом.

– Да ладно! В «Королеве»? – Он почесал растрепанный затылок. – Получается, ее боссом был Алистер.

– Я уже слышала это имя.

– Еще бы, местная страшилка. Ник тебе наверняка рассказал, ты же вчера вечером сидела прямо на том месте, где он покончил с собой. Ну, по легенде.

– Ага, точно! Умерший лендлорд… И еще Ник показал мне следы. У вас тут просто дом с привидениями какой-то!

– Ну да, про «Королеву» так и говорят. Паб с привидениями. Утверждают, будто тут пинты летают по воздуху. Но сам я такого никогда не видел.

Пару секунд мы оба молчали. Стюарт задумчиво разламывал пальцами кусочек тоста.

– Н-да, старые добрые деньки, о, где же вы? – наконец произнес он, потягивая остывший чай. – Во времена Алистера «Королева» была самым злачным пабом в городе. Каждую пятницу играла живая музыка, заведение было битком набито. После закрытия Али обычно просто выгонял всех посторонних, а для своих вечеринка продолжалась до самого рассвета. Говорят, там творилось всякое: музыка, наркотики, алкоголь, девчонки, танцующие на стойке… Настоящий рок-н-ролл. А если послушать нашу с Ником маму, так тут даже духов вызывали и черные мессы служили. Ведь паб-то проклятый. Но это все легенды, никакой оккультной фигни, уверен, – он сделал еще глоток чая и откинулся на спинку дивана. – В те дни тут играли свои первые концерты сами The Red Room, которые в этом году заявлены хедланерами Гласто. Говорят, легендарное было время, правда, сам я его не застал, мелкий был.

Рокеры, наркоманы, самоубийцы – да уж, умеешь ты выбирать друзей, сестренка… Я вспомнила название группы – у Лоры в комнате висел их постер. Двое парней. Если поднапрячься, даже всплывает припев какой-то из их песен.

– А почему паб проклят?

– Он очень старый. Тут всякое случалось. Говорят, само здание построили каторжники. А потом сюда привозили на последнюю трапезу убийц и насильников перед виселицей. Вешали прямо в парке, через дорогу. Ходят легенды, что души многих из них так и остались в «Королеве». Сказать по правде, оставаться внизу одному и правда жутковато.

– А что случилось с пабом после смерти Алистера? Ведь он долгие годы был заброшен?

– Точно никто не знает, – ответил Стюарт, подумав, – но паб закрылся. Мне рассказывали, что однажды утром Алистер просто решил больше его не открывать. Когда пришли люди, двери были заперты, внутри темнота. Потом кто-то вызвал копов, и хозяина нашли висящим над стойкой, он был мертв уже с неделю. А рядом записка, написанная на уведомлении о выселении. Мужик просто разорился со всеми этими вечеринками и не нашел ничего лучше, как свести счеты с жизнью.

Повисло молчание.

– А ты не знаешь, когда примерно это было? Хотя бы в каком месяце.

– Неа, – Стю пожал печами. – Но, думаю, можно найти в Интернете, потому что в газетах об Алистере точно писали. В нашем городе никогда ничего не случается – тогда это была сенсация. И кстати, я помню, что вроде как незадолго до его смерти его девушка, иностранка, судя по имени, подала на него заявление в полицию. Ходили какие-то такие слухи, будто он запер ее в холодильнике на три дня или что-то вроде того.

– Серьезно?

– Ника, на твоем месте я бы не стал принимать все это на веру. Сама понимаешь, что такое городская легенда.

– Конечно, – я сделал мысленную пометку поискать об этом информацию. – А что случилось потом?

– Паб закрылся на несколько лет. Говорят, шли тяжбы за собственность, долги Алистера оказались огромными. Здание так и стояло опечатанное, пока, совсем недавно, кто-то его не выкупил. И вот мы снова открылись.

– Как думаешь, а новые хозяева могут знать подробности этой истории?

– Хм, вот тут не скажу. Если честно, я даже не в курсе, кто они такие. Но ты можешь спросить нашего менеджера или завсегдатаев, которые приходят каждый вечер. Старая гвардия, они помнят те времена, – он сделал последний глоток чаю. – Думаешь, твоя сестра принимала участие в легендарных «королевских» оргиях?

– Трудно сказать. Она была тусовщицей вроде как. Я видела ее фотографии с вечеринок в «Королеве», но не назвала бы их оргиями. Просто дружеские посиделки, ничего более. Хотя это то, что попало в Фейсбук…

Я вспомнила вчерашнюю находку. Наркотики? Нет, не могу поверить. Ни за что.

Стюарт задумчиво потер подбородок:

– Да уж, все так интригующе и так… романтично. Красивая молодая девушка исчезает на музыкальном фестивале. Прямо-таки сюжет для клипа… The Killers! – заметил он, собирая пальцем крошки со стола. – Надеюсь, ты найдешь ее.

– Ой, блин, – я взглянула на экран своего телефона, – пора бежать. У меня же встреча!

– Да, я тоже пойду будить Ника, нам уже скоро открываться.

– Спасибо за завтрак!

– С тебя хороший отзыв в Трипадвизоре, – улыбнулся Стюарт в ответ.

Я спустилась по лестнице черного хода и оказалась на залитой солнцем мостовой. Несмотря на довольно ранний час, воздух был горячим и сухим. Ни следа вчерашнего ливня. Жаркий будет день, подумала я.

Признаться честно, я никогда не понимала прикола маленьких городов. Клаустрофобичные спящие улочки, над которыми болтаются кеды, перекинутые через провода; маленькие площади с пряничными ратушами; похожие как две капли воды центральные улицы с одинаковыми пабами и магазинами; заброшенные заводы, переделанные в вечно выставленные на продажу лофты. Здесь так редко что-то меняется, что жизнь течет в нездоровом вакууме, где все друг друга знают, спали друг с другом и за глаза поносят друг друга. Такие города слишком похожи на мыльную оперу «Жители Ист-Энда», идущую на ВВС с 1985 года, где вакуум обусловлен тем, что за картонными фасадами Альберт-сквер просто кончается декорация и начинается серое пространство павильона. Я прошла мимо лавки на углу. Держу пари, подумала я, она находится на этом месте уже лет пятьдесят, и парень за прилавком сменил на посту своего престарелого отца.

Я снова слушала твою музыку, пытаясь разобраться в том, что ты могла переживать восемь лет назад. Я думаю, дело было в парне. Конечно, я не знаю тебя настолько хорошо, чтобы сказать с уверенностью, но я помню твои увлечения. Ты всегда была в кого-нибудь влюблена, и в девяти случаях из десяти ситуация выглядела абсолютно безнадежно. Тебя всегда влекли драмы, да ведь? Странно, что Ханна обошла вчера эту тему. Может, ей есть что скрывать?

Поглощенная музыкой и мыслями, совершенно неожиданно я оказалась перед дверями кофейни.

Меган нигде не было, и я устроилась с чашкой кофе за столиком в углу, чтобы написать тебе это послание. Я прошу тебя помнить об одном: что бы я ни узнала от Меган или других людей, это не изменит моего отношения к тебе. Обещаю.

Status: не прочитано

15:21 22 июня 2015, понедельник

Bright Eyes – «Devil Town»

Незаметно для себя я опять глубоко погрузилась в свои мысли. Наблюдая из окна за копошащимися на площади уличными торговцами, я вновь и вновь прокручивала в голове историю Алистера, как вдруг меня окликнули:

– Ника?

Я обернулась. Мне махала девушка с короткими волосами и грубоватыми чертами лица. Дайк – кажется, так называют их в Англии, хотя я не уверена в политической корректности определения. На ней были неоновый жилет и фуражка. Похоже, она коп. Удачное стечение обстоятельств.

Она подошла к моему столу. Я поднялась со своего места и протянула ей руку.

– Привет, я Мегс, – она улыбнулась широко и по-доброму, продемонстрировав чисто английский тип кривизны зубов, затем крепко сжала мою руку в своей грубой теплой ладони.

– Привет, – улыбнулась в ответ я, незаметно оглядывая ее форму.

– Я сразу тебя узнала! – радостно объявила она, когда мы обе расположились на стульях. Потом смущенно добавила: – Не потому, что просмотрела весь твой Инстаграм, а просто помню тебя по фоткам, которые были у Джен. Она столько о тебе рассказывала!

– Правда?

Интересно, что же стало с этими фотками.

– Да, чистая правда! – Она посмотрела на меня: – Вы похожи!

– Да ну, нет. Я повыше и круглолицая, а она маленькая и худая.

– У вас одинаковые глаза, – ее взгляд задержался на моем лице пару лишних секунд, и мы обе смутились.

– Ты коп? – решилась я спросить.

– Коп? – Она рассмеялась. – Нет! Я офицер службы надзора за парковкой. В народе нас называют парковочные нацисты. Кстати, одна из самых ненавидимых профессий в мире!

– А… – протянула я немного разочарованно.

– Пойду возьму кофе.

Когда она вернулась и расположилась рядом, я перешла к делу, не теряя времени на новый виток неловких прелюдий:

– Послушай, какая странная штука. Я уже встречалась с женщиной, которая назвалась подругой Джен, Ханной Беллами. Знаешь ее?

– О, Ханна… – Мегс криво улыбнулась. – И как она поживает?

– Так вы знакомы?

– Мы все вместе работали в пабе. Джен и Ханна – за баром, а я собирала посуду в зале.

– Что, есть такая профессия?

– Это работа – не профессия. Мне тогда было шестнадцать. Алистер нанял меня, можно сказать, почти нелегально. Видно, у меня такая судьба: сначала недобармен, потом – недокоп, – Мегс грустно рассмеялась.

Получается, если в 2007-м ей было шестнадцать, она всего на пару лет старше меня. А выглядит на все тридцать. Уголки ее губ смотрели вниз, даже когда она улыбалась, вокруг залегли грустные маленькие складки.

– Нелегально?

– Скажем так, я подделала кое-какие документы, когда меня брали на работу, но он предпочел сделать вид, будто ничего не заметил.

– Значит, Алистер не очень-то уважал закон? – прищурившись, задала я вопрос.

– Можно и так сказать, наверное. Он был своеобразным. И, честно говоря, я очень впечатлена тем, что ты уже слышала о нем. Ноутон такой Ноутон: здесь секретов не держат.

– Ну, знаешь, дело же не в том, что мне все рассказывают, я сама хожу и спрашиваю, – отхлебнув кофе, я решила пойти ва-банк: – Слушай, а у Джен был парень?

Мегс глубоко вздохнула. Плохой знак, только и подумала я.

– Был один человек, – она закусила губу. – Уж не знаю, насколько их можно назвать парой, но Джен очень любила его.

– Можешь рассказать о нем поподробнее?

– Его зовут Крис. Он музыкант или, по крайней мере, был им тогда. У него была группа, и он подавал большие надежды.

– Был… Он что, тоже умер?

– Нет, почему же! – Она замахала руками в знак протеста. – Просто он был первым солистом группы, которая сейчас очень прославилась. Может, знаешь: The Red Room.

– Те самые The Red Room, которые закрывают Гластонбери в этом году? – удивилась я. Название всплыло уже второй раз за день – значит, не случайное совпадение.

– Да, они самые, но солист сейчас другой, – Мегс брезгливо скривила губы, будто увидела мертвое животное или открытую рану.

– Моя соседка по квартире к ним неровно дышит! – произнесла я, наблюдая за тем, как остекленел взгляд моей собеседницы. – Ты что-то имеешь против них?

– Да нет, – она махнула рукой, – просто вспомнила одну вещь.

– Про Джен?

– Нет, не про нее. Правда, неважно, – она пожала плечами и устремила на меня сосредоточенный взгляд, как бы говорящий: «Давай спрашивай дальше».

– Джен и этот Крис – долго они встречались?

– Точно не знаю, около года или вроде того. Но отношения не были постоянными, если ты понимаешь, о чем я.

– Они ссорились?

– Частенько. Но всегда мирились. Она работала за баром, он выступал, пел, глядя ей в глаза, почти всегда это была «What Katie Did», и они уходили домой вместе. Каждый раз одно и то же. Будто дежавю. Отношения с творческими людьми, чего еще от них ждать!

– Ты называешь его творческим. Он и правда талантливый, этот Крис?

– Как тебе сказать? На мой взгляд, он просто крикливый рокер, каких полно. Но я знаю, что многие считают его гением не от мира сего. Но тогда, в 2007-м, когда они играли вместе с Марком Риммером, получалось что-то действительно необыкновенное. Знаешь, когда прям мурашки по коже, вот так.

– Кто такой Марк Риммер? – спросила я, прокручивая в памяти все, что слышала и видела за последние несколько недель. Точно никакого Марка Риммера.

– Он тоже играет в The Red Room и пишет им песни, насколько я знаю. Вообще, я не слежу за их так называемым творчеством. Они довольно посредственные.

– Ты знаешь, где сейчас Крис?

– Все еще здесь, в Ноутоне. Живет в том же доме с красной дверью.

Дом с красной дверью? Это какая-то неизвестная мне идиома? Я не подала виду, но сделала мысленную пометку позже посмотреть значение фразы.

– Как думаешь, он согласится поговорить со мной?

– Не знаю. Смотря в каком настроении ты его застанешь. Да и помнит ли он Джен и всю эту историю? Я слышала, он так бухает, что мог давно все забыть.

Последние слова Мегс задели меня за живое. Как можно тебя забыть? Твою кошачью улыбку, вечно растрепанные волосы, смех. Если я не могла тебя забыть, то и никто не мог.

– Кстати, он на днях выступает в «Королеве» в честь их открытия.

– Как удачно. Я как раз остановилась прямо над пабом – снимаю комнату у бармена, – обрадовалась я.

– Вот так совпадение! В комнате с окнами во двор?

– Нет, на улицу. А что?

– Там три спальни. Ее выходила окнами во двор.

– Ее? – Меня прошиб холодный пот.

– Да, Джен жила там. Последние несколько месяцев она снимала комнату у Алистера, – невозмутимо продолжила Мегс.

– Но Ханна сказала…

– Когда мы с Джен познакомились, она и правда снимала дом вместе с Ханной недалеко от паба. Но потом, после их ссоры, твоя сестра съехала.

– Ссоры? Ханна говорит, они были лучшими подругами.

– Ну… Вообще-то они поругались за пару месяцев до исчезновения Джен.

– Из-за чего?

– Я не знаю, – Мегс неопределенно пожала плечами. – У них была странная дружба.

Пару минут мы молча пили кофе, погрузившись каждая в свои мысли. Хотя, бьюсь об заклад, думали мы об одном и том же.

– Расскажи, какой она была? – наконец решилась заговорить я. – Понимаешь, в последний раз я видела ее, когда мне было тринадцать, и с тех пор столько всего случилось. Мне кажется, я забыла сестру, а может, и вовсе никогда не знала. Понятия не имею, какие ей нравились парни, какой ее любимый сорт кофе, делала она депиляцию или брила ноги, во сколько лет потеряла девственность, чем собиралась заняться после университета. Я помню так немного. Она часто смеялась, иногда плакала, писала стихи. Вокруг нее всегда было так радостно. А сейчас мне отдали ее айпод, и теперь я знаю, что она любила грустные и злые песни. И это все совсем не вяжется одно с другим. Как будто есть два разных человека, две ее, а мне так важно знать правду, понимаешь.

К горлу подступил комок. Наверное, до этого момента я не осознавала, насколько важны для меня детали. Ведь, кроме них да твоей музыки, мне от тебя совсем ничего не осталось.

– Я знала ее недолго, но она была лучшим человеком из всех, кого мне доводилось встречать, – вздохнула Мегс. – Она приняла меня как родную с первого дня. Я сирота, сменила кучу приемных родителей. Всю мою жизнь на меня смотрели как на жертву аборта – даже те, кто мне помогал. Все, кроме нее, считали меня отбросом и просто зарабатывали себе очки положительной кармы, или место в раю, или бог знает что еще, когда делали для меня что-то хорошее. А Джен была другой, она красила мне ногти и научила готовить омлет.

Меня затопила странная тоска, идущая откуда-то из солнечного сплетения: почти физическое ощущение потери, настолько реальное, что меня начало поташнивать. Наверное, проблемы с поджелудочной.

Мегс заметила, как я побледнела.

– Слушай, хочешь пройтись? Здесь как-то душно.

Я поднялась и последовала за ней к выходу.

Улица была полна людей – у служащих банков и городской управы был в разгаре обеденный перерыв. Мы влились в поток и какое-то время позволяли ему нести нас в направлении «Королевы».

– Значит, ты там уже была? – Мегс бросила взгляд на створчатые двери паба.

Я согласно кивнула.

– А я вот нет. Не могу набраться смелости. Призраков в этом пабе даже больше, чем было когда-то народу вечером в пятницу.

– Я никого не заметила, – усмехнулась я.

– Зато они наверняка заметили тебя, – пробормотала Мегс, слегка притормозив и заглянув в окно «Королевы».

– А ты бывала на их знаменитых вечеринках после закрытия? – поинтересовалась я.

– Нет, куда мне, шестнадцатилетке. Меня отправляли домой. Разве только кроме одного раза, когда Али не было. Но я тогда перебрала и ничего особо не помню.

По ее лицу я поняла, что ей неприятно это вспоминать. Наверное, то время не было старыми добрыми деньками для всех, кто тогда жил в Ноутоне.

– Жаль, я думала, ты сможешь рассказать мне больше, – сказала я вслух.

– Ханна сможет рассказать тебе больше, намного больше, – многозначительно протянула Мегс. – Если, конечно, захочет.

– Вчера у меня сложилось впечатление, что ей очень неприятно вспоминать те дни.

– Как странно. Для нее все сложилось самым лучшим образом.

– Что ты имеешь в виду?

– Да так, это не имеет отношения к Джен, правда. Сплетни – это проклятие городков вроде этого, не стану уподобляться местным.

Лучше я сама узнаю у Ханны, подумала я. Все равно нужно позвонить ей и выяснить, почему она не рассказала о ссоре.

– Значит, вы с Ханной не очень-то дружили?

Мегс ухмыльнулась и произнесла, избегая моего взгляда:

– А вот ее и спроси!

Мы двинулись дальше по широкой улице, удаляясь от центра, мимо многоэтажной парковки, джентльменского клуба с облупившейся вывеской, мимо нескольких пабов. Затем перешли дорогу, направляясь в сторону средневековой часовни, окруженной крошечным кладбищем, которое утопало в яркой зелени, не стыдящейся праздновать жизнь, растущую из чьих-то столетних костей.

– Я нашла кое-что среди вещей Джен, которые достались мне от Ханны. – Я чуть сбавила шаг и достала трубку.

– Это трубка, – сказала Мегс без всякого выражения.

Я шумно сглотнула, почувствовав подкативший к горлу горький комок.

– Но она принадлежала не Джен, если ты волнуешься из-за этого.

– А кому?

– Мне.

– Тебе? – Я остановилась и посмотрела на Мегс.

– Ну да. Говорю же, у меня было трудное детство. Джен отняла ее у меня. С тех пор я завязала.

– А сама она не употребляла?

– Как тебе сказать, – моя спутница медленно шагала по улице. – Посмотри вокруг. В этом городе все так или иначе на чем-то сидят. Здесь не очень-то много других развлечений.

– Я имею в виду…

Она не дала мне закончить:

– Я поняла. Нет, она не была зависимой, по крайней мере не от наркотиков точно. За ней водились другие слабости.

Она говорит о твоем парне, подумала я, но не стала переспрашивать, чтобы не произвести впечатление не понимающей намеков дуры. В конце концов, я же теперь почти детектив.

Мы повернули еще несколько раз, петляя по застроенным невысокими зданиями из красного кирпича переулкам, и оказались в начале узкой длинной улицы, упирающейся в зеленое облако парка. Дома тут были выше и шире, почти все по три этажа, в основном покрытые белой штукатуркой, что придавало улице вид сериального павильона. Мы остановились напротив трехэтажного дома, укутанного строительными лесами по самый конек крыши.

Status: не прочитано

17:47 22 июня 2015, понедельник

Bloc Party – Трипадвизор «Like Eating Glass»

Прости, мне снова помешало это дурацкое ограничение количества знаков! Постараюсь рассказывать покороче, честное слово. Хотя, возможно, мои полные излишних деталей письма понравятся тебе тем, что они помогают снова увидеть и почувствовать эти бывшие когда-то твоим домом места, услышать звуки и голоса когда-то родных тебе людей. Вдруг эти детали заставят тебя захотеть вернуться назад?

– Вот он, тот дом, где они жили с Ханной, – Мегс указала пальцем в сторону лесов. – Честно говоря, давно пора было сделать в нем ремонт. Он уже тогда находился в ужасном состоянии. Ее комната была в мансарде, под самой крышей. В тот год зима выдалась дождливой, и на потолке появилась черная плесень. Такая, про которую говорят, будто она вызывает рак. Плесень была как живая, иногда мне казалось, что она движется и смотрит из темноты. Они с Ханной вечно экономили деньги и отключали отопление на ночь. Я помню, мы спали с Дженни в одном спальном мешке, в шапках, под двумя одеялами и все равно дрожали. Забавно, но, несмотря на холод, это одно из самых теплых моих воспоминаний, – Мегс вздохнула и поежилась. На руках у нее выступили мурашки.

– Ты тоже жила тут вместе с ними?

– Нет, я жила в поселке, сорок минут на автобусе отсюда. Но твоя сестра иногда пускала меня переночевать, когда Ханны не было дома. Мы заказывали пиццу и смотрели фильмы внизу в гостиной.

– Я смотрю, ты недолюбливаешь Ханну?

– Если хочешь знать мое мнение, она двуличная. На словах они были лучшими подругами, работали вместе, снимали жилье на двоих. Но она всегда как будто завидовала Джен, хотя вслух ничего никогда не говорила, Меня она едва терпела, называла маленькой маньячкой, потому что я ходила за Джен по пятам и донашивала ее одежду. «Не давай ей повод думать, что она может здесь поселиться» – вот так она говорила, завидев меня.

– Мегс, Ханна сказала мне, что Джен собиралась уехать куда-то со своими новыми друзьями. Тебе что-нибудь известно об этом?

Она нахмурилась и почесала затылок.

– Со мной она ни разу не говорила об отъезде.

– А друзей упоминала?

– У нее был миллион знакомых. Ее все любили, вокруг нее всегда был праздник. Она называла своими друзьями половину Ноутона, – она сощурила глаза и посмотрела куда-то вверх, на окна второго этажа. – Знаешь, сам дом кошмарный, но у него есть достоинство, ради которого можно закрыть глаза на любые недостатки. Сад. Там сзади огромный сад с плодовыми деревьями и цветами, заросший и дикий. Джен любила сидеть на крыльце и курить, глядя куда-то в глубину листвы. Всегда одна, всегда в наушниках и с банкой сидра. Кто знает, о чем или о ком она думала тогда, закутанная в одеяло, так что наружу торчали только ее тоненькие ручки и копна волос. Она называла это «время грустить». Иногда она проводила так целые часы, куря одну за одной, пока весь сад не погружался во тьму. Когда из окна кухни мне был виден только тлеющий кончик ее самокрутки, я знала, что пора поставить чайник и позвать ее в дом. Иногда о ней самой приходилось заботиться.

Она закашлялась, будто вдохнула невидимый дым. Я молчала, боясь спугнуть призрак, который видела перед собой Мегс.

– Думаю, она умерла, – произнесла она наконец без всякого выражения. – Иногда я прихожу сюда или к «Королеве» и тихонько болтаю с ней. Рассказываю, как скучаю и какие есть новости. Я знаю, если бы Джен могла, она сообщила бы мне, что жива. Она была моей единственной настоящей семьей за всю жизнь.

Как странно, что я не одна. Существует еще один человек, который не забыл тебя. Я почувствовала прилив теплоты, как будто от прикосновения.

– Как думаешь, что с ней произошло? – тихо спросила я.

– Не знаю, честное слово. Конечно, у меня имеется пара идей, но это лишь догадки. Я считаю, ее исчезновение связано с мужчинами. Иногда мне кажется, что все зло в мире именно от них. Знаешь, Джен нравилось их внимание, порой даже слишком. Думаю, она поплатилась за это.

– У тебя есть какая-то версия? – Я попыталась поймать ее взгляд. – Лично я думаю, что ее втянули в нечто страшное эти ее новые друзья, о которых говорила Ханна. Они могли быть связаны с чем-то большим и страшным. Знаешь, современные работорговцы, которые заманивают обещаниями… А что думаешь ты?

– Пока не получается связать все воедино. Чего-то не хватает, – уклончиво ответила Мегс, поеживаясь, словно от холода, хотя стояла тридцатиградусная жара. – Пойдем отсюда, я покажу тебе еще одно памятное место.

Мы двинулись в обратном направлении и повернули направо, на улицу, с которой пришли.

– А что она могла делать на Гласто?

– Как что? Музыка была ее жизнью! Она только и говорила, что о всяких группах и еще о Крисе. Хотя это почти одно и то же.

– Полиция общалась с тобой тогда?

– Нет. Да и зачем? Сказать мне было нечего. Я знаю, что они говорили с Ханной и с кем-то с ее факультета. На столбах все лето висели листовки с фотографией Джен, той, с ее студенческой карточки, а потом началась осень, пошли дожди, листовки пожухли и облетели, поверх них приклеили другие объявления. Все забыли о ней. Все, кроме нас с тобой.

Я промолчала, хотя была уверена, что это не так. О тебе помнят. Я просто знаю это.

Мы прошли через полный детей двор и оказались в коротком переулке, ведущем в парк. Мегс остановилась возле здания с черной дверью. Дом выглядел обитаемым. У входа был припаркован оранжевый фургон.

– Это он, вот только дверь перекрашена, – Мегс показала рукой на здание, словно экскурсовод. До меня дошло лишь через секунду – это тот самый дом с красной дверью. Значит, это не фразеологизм, а реальный дом, у которого когда-то была красная дверь. И ты бывала тут.

– Здесь Джен проводила половину своего времени, если не больше, – продолжала моя спутница. – Это дом Криса, тут репетировала его группа. Вроде как он и сейчас здесь живет.

– Мы зайдем к нему? – удивилась я.

– Не думаю, что стоит. Он будет трезвым и злым. Лучше поговори с ним в пабе, – она посмотрела на часы: – Мне пора.

– Я дойду с тобой до автобусной остановки.

Несколько минут мы шли молча.

– Так ты правда собираешься искать ее? – наконец спросила Мегс.

– Да, – я удивилась собственной уверенности. – Хочу попробовать.

– Дай знать, если будет нужна помощь.

Мы попрощались на остановке: Мегс поехала по своим делам, а я осталась стоять посреди широкой улицы, не в силах отогнать от себя ощущение, что от меня снова, как в детстве, что-то скрывают.

Status: не прочитано

17:59 22 июня 2015, понедельник

Kooks – «Ooh La»

Когда ноги как-то сами принесли меня к «Голове королевы», я, прищурившись, оглядела постройку. Дома вокруг были на целый этаж ниже, а паб, такой высокий и белый, с огромными окнами и остроконечными башенками, напоминал замок короля Артура на острове Авалон из книжки с картинками, которая была у нас в детстве.

Внутри царили прохлада и полумрак – настоящий приют для всех страждущих и плененных алкозависимостью. Если не считать небольшой группы обедающих офисных работников, тут было пусто и тихо. На звук хлопнувшей за моей спиной двери откуда-то из глубины появился Ник. Он радостно помахал мне рукой:

– О, Найки! А я расстроился, что мы не попрощались! Чего ты там застыла, привидение увидела?

На самом деле я стояла в дверях и ждала, пока глаза привыкнут к темноте, и я смогу разглядеть написанное мелом на доске над баром расписание мероприятий в «Королеве». 21 июня – кинопоказ «Майти Буш», 22 июня – живая музыка, ноутонская акустика. Взгляд скользил по списку из нескольких имен в поисках нужного – Крис МакКоннелл!

– Погоди минутку, я изучаю вашу афишу, – я подошла к стойке.

– Афишу? А зачем она тебе? – Ник уставился на меня с шутливым подозрением. – Не иначе как ты решила остаться!

– Подумываю об этом, – я широко улыбнулась.

– Признайся, кто из нас двоих тебя очаровал? Стю, верно? Вы так мило ворковали утром, что я решил вам не мешать, – он легонько толкнул меня в плечо.

На секунду я напряглась, но потом поняла, что парень просто прикалывается.

– Нет, Ник, чутье тебя подвело. Конечно же, у меня виды на тебя, так что запирай дверь на ночь!

Он поднял вверх ладонь, и я, подхватив игру, звонко дала ему пять. Звук хлопка гулко разлетелся по комнате.

– Кроме шуток, вы ведь не будете против, если я поживу здесь чуть подольше?

– Ну не знаю, проверь наш график брони на сайте, – Ник сосредоточенно натирал стойку, но потом не выдержал и рассмеялся: – Шутка! Конечно, оставайся у нас!

– Класс, вы мои спасители!

– Я надеюсь, Стюарт не слишком запугал тебя своими эмо-историями сегодня утром?

– Так ты подслушивал?

– Так вышло, что кончилась туалетная бумага, и я пошел на кухню за новой упаковкой и нечаянно услышал вас.

– Ага, нечаянно! – Я шутливо ткнула его в плечо. – Ты теперь в курсе, зачем я здесь?

Бармен кивнул. Его лицо приобрело неожиданно серьезное выражение, и я заметила, насколько они и вправду похожи с братом.

– Я очень тебе сочувствую. Жаль, что я тогда был еще слишком мелким и ничего не могу рассказать про то время.

– Спасибо, Ник, – ответила я, но мысли мои были далеко. Надо позвонить Ханне.

Я направилась к двери во дворик и вышла наружу. Меня тут же ослепил солнечный свет, и пришлось зажмуриться, пока глаза заново привыкали к солнцу. Кто-то робко тронул меня за плечо. Сквозь слегка приоткрытые ресницы в потоке света я увидела Стюарта. Он был одет в белоснежную поварскую форму и курил.

– Так ты остаешься? – спросил он, едва скрывая улыбку.

Я кивнула:

– Нашла пару зацепок и решила задержаться. Мне нужно кое с кем поговорить. Кстати, возможно, ты его знаешь, – я помедлила: – Это Крис.

Стю пожал плечами.

– МакКоннелл, – добавила я.

– МакКоннелл? Я знаю о нем, скажем так, – Стюарт с сомнением покачал головой. – Он легенда. Был фронтменом The Red Room, а потом все бросил. Теперь работает охранником или строителем. Я видел его сольные выступления здесь, в Ноутоне. Конечно, у него репутация дебошира, но он очень крутой.

– А я надеялась, ты нас познакомишь.

– Ника, в тебе говорит стереотип жителя мегаполиса – если мы живем в одном городе, далеко не факт, что мы знакомы! – Он дружески положил руку мне на плечо. – Увы, я и сам был бы рад такому другу. Может, ты потом представишь меня? Я фанат The Red Room лет с четырнадцати.

– Поживем – увидим! – Я взглянула на Стю, закрывшись ладонью от солнца.

Он докурил и потушил сигарету в пепельнице на одном из столиков.

– Ну вот, к сожалению, у меня перекур закончился. Еще увидимся, – сказал он, закрывая за собой дверь.

Я достала телефон и набрала номер Ханны. Пошли долгие протяжные гудки.

Прохаживаясь по садику в ожидании ответа, я всматривалась в почерневшие от грязи и дождевой воды отпечатки в бетоне. Потом поставила ногу в один из них: моя стопа оказалась крошечной, следы были больше размеров на шесть. Настоящие огромные рабочие ботинки с ромбиками и еле заметной эмблемой «Доктор Мартинс». Я попробовала представить себе обладателя этих ботинок, а потом сравнить его с фотографией невысокого Алистера.

Ханна так и не ответила. Я оставила голосовое сообщение:

– Ханна, привет! Это Ника. Зачем ты соврала мне, что вы с Джен были подругами до самого конца? Что ты пытаешься скрыть?

Status: не прочитано

23:34 22 июня 2015, понедельник

Incubus – «Monuments and Melodies»

Поднявшись наверх после короткой прогулки по душным и грязным улочкам Ноутона, я устроилась на диване в гостиной с чашкой отвратительного кофе, пачкой леденцов и телефоном. Как настоящая отличница, я приготовила листы бумаги и ручку, чтобы выписать самое важное. Но вначале мне нужно было описать тебе все, что случилось со мной за день: встречу с Мегс, прогулку к месту, где ты жила, дом с красной/черной дверью, айпод и Стюарта. Может быть, это и есть дорожка из хлебных крошек, которую оставила для меня ты? Может, среди разрозненных фактов и прячется ключ? Так сложно сконцентрироваться, когда живешь с ощущением того, что все происходит не с тобой и не по-настоящему.

Не знаю, сколько прошло времени, но глаза у меня болели, а за окном начало смеркаться. Я поглядела на гору исписанных бумажек: сплошные схемы и корявые орнаменты из звездочек и букв. Ну вот, теперь я заправский детектив, как в триллере про маньяка, осталось только развесить заметки на стене и протянуть лучики из красных нитей от фото к фото. Впрочем, я не отметаю возможность, что когда-нибудь сделаю это, если есть хотя бы маленький шанс, что от этого будет прок.

Потерев глаза и размяв затекшую ногу, я встала и пошла на кухню отнести грязную чашку. Над верхушками домов алели лучи закатного солнца, делая все вокруг таинственным и волшебным. Мне вспомнилось описание из какой-то сказки: когда последний луч солнца коснется стены, ты увидишь замочную скважину. Я проводила глазами этот последний луч, но он терялся где-то за соседним домом.

Я открыла холодильник, скорее в качестве ритуала, нежели правда пытаясь в нем что-то найти. На нижней полке стояла начатая упаковка сидра «Стронгбоу». Никто не обидится, подумала я и достала банку. Она была ледяной и приятной на ощупь.

Я вышла к черному ходу с твоим айподом в руке. Жара спала, дышалось легко. Ночной ветер принес с пивоварни на окраине сладковатый хлебный запах, который недвусмысленно доказывал, что лагер – это углевод. Я прислушалась. Отовсюду доносились звуки: кто-то ужинал на улице, звенел бокалами паб, вдалеке проехал мотоцикл. Для меня лето всегда очень тревожное время: как будто кожа становится тоньше, и я чувствую мир вокруг намного острее и ближе.

Удобно усевшись на крыльце, я вставила наушники в уши и открыла сидр. Сделав глоток, резкий и освежающий, я начала просматривать твои плейлисты в поисках нужного: «Время грустить».

Мне было уютно и немного грустно, как будто я вдруг физически ощутила, как стареют мои клетки, как я медленно, но неотвратимо двигаюсь к тому, чтобы исчезнуть, полностью раствориться, впитаться, прорасти, зацвести и опасть. Это чувство неотвратимости и неизбежности было пугающим и сладким одновременно. У меня вообще не бывает простых чувств. Мне кажется, я начала понимать, какое настроение охватывало тебя, когда ты сидела вот так в своем саду, глядя на сине-зелено-золотой отблеск заката над домами. Как будто ты все знала заранее и смирилась.

Я провожала глазами остывающее солнце, оставляющее позади тлеющий свет, когда почувствовала колебание воздуха у себя за спиной. Меня обдало холодом.

– Джен? – тихо позвала я в темноту.

Рядом со мной присел Стюарт с банкой сидра. Я выдернула наушники и шутливо ударила его по плечу.

– Между прочим, уже третий раз ты вот так подкрадываешься! Надеюсь, ты знаешь, как оказать первую помощь при инфаркте.

– Извини, я поздоровался, просто не заметил, что ты в наушниках, – виновато усмехнулся он. – Опять.

– Да ничего страшного.

Пару секунд мы просто смотрели в соседний сад, видневшийся между домами, и молчали.

– Смотрю, ты очень любишь музыку, – Стю отхлебнул сидра.

– Это айпод сестры. Пытаюсь заглянуть ей в душу.

– Можно посмотреть? – Он протянул руку, и я положила холодный кусок перламутра в его раскрытую ладонь. Застрекотало колесико айпода.

– Что скажешь? – осведомилась я через несколько секунд.

– Хороший вкус. Тут есть несколько редких записей The Red Room. О существовании этих песен только настоящие фанаты знают: там еще Крис поет. Он дико талантливый, не терпится его услышать завтра. Теперешний солист, Хью Вудвард, довольно посредственный музыкант. Таких миллионы, заметным его делает только внешность и харизма. Все девочки его обожают, – он бросил на меня косой взгляд.

– Ну, видно, я не все, – пожала я плечами. – То есть умом я, конечно, понимаю, почему он считается красавчиком, но равнодушна к такому типу. А вот музыка у них вроде неплохая.

– Вряд ли тут большая заслуга Хью. Все песни пишет Марк Риммер. Он и правда гений. Ну почти. Его песни печальные и веселые одновременно, даже удивительно. И тексты отличные, он придает им особое значение. Это не просто рифмовки. Но, конечно, жаль, что Крис МакКоннелл больше не с ним, – Стю грустно улыбнулся, совсем как ты, когда рассказывала про разрыв The Libertines в один из своих последних приездов. – Их дуэт – настоящий огонь. Они были как братья. А потом раз – и все. Сохранилась лишь пригоршня песен и пара видео, но они действительно отличались от всех остальных. Такие явления в рок-музыке нечасто бывают, может, один раз в поколение. Жаль, что им так и не суждено было стать великими. Да и Бен, их старый барабанщик, реально крутой. Сейчас The Red Room – стадионные боги девичьих сердец, но от рока в них осталось немного.

Пару минут мы просто молчали. Стю крутил список песен вверх-вниз.

– А что ты можешь сказать о ней как о человеке, увидев, что она слушала? – спросила я. – Ведь такое зеркало души, как айпод, еще поискать.

– Скажу, что она была романтичной, – он осекся и виновато взглянул на меня.

До меня не сразу дошло, в чем дело.

– Ничего, я тоже постоянно путаюсь, в каком времени говорить о ней.

Мне невольно вспомнились сегодняшние слова Мегс о том, что ты умерла. Я посмотрела в темноту.

– Так вот, – продолжил Стюарт, – она очень романтичная, потому что тут столько всего о любви.

– А разве не все песни на свете так или иначе посвящены любви… или смерти?

Стюарт уставился на меня широко раскрытыми глазами. Не знаю, чего в них было больше – удивления или восхищения. Или поровну того и другого. Странный паренек. Потом он призадумался, прихлебывая сидр и глядя за горизонт.

– Ну нет, наверное, я не соглашусь. Сложный вопрос. Вот послушай, – он протянул мне один наушник.

Я придвинулась поближе. Заиграла «Тrue Love Waits», где мне был знаком каждый звук. Мне нравилось, что Стю всегда ждет конца куплета, прежде чем заговорить.

– Ты знала, что песня написана по мотивам сюжета из новостей? – произнес Стю, дождавшись проигрыша. – Про маленького мальчика, которого мать на несколько дней оставила дома одного. Когда знаешь историю, сама песня звучит по-другому, ее смысл гораздо глубже, и она… больнее.

Я кивнула.

– Но ведь все равно это о любви – просто о другой, более вселенской, что ли?

По правде, она всегда вызывала у меня мысли о тебе, запертой в подвале или на чердаке какого-то страшного дома. Вот, опять мне мерещатся подвалы! В сущности, все песни так или иначе вызывали мысли о тебе, потому что говорили о любви или о смерти.

– Она думала о смерти, – Стюарт снова принялся крутить колесико айпода.

– А разве можно жить не думая о ней? У меня вот тоже бывают такие настроения, когда слушаю некоторые песни Coldplay в темноте.

Он скривился.

– Я что-то не то сказала?

– Ты правда слушаешь Coldplay?

– Ну так, иногда, – я почувствовала, как щеки одеревенели от смущения, будто я случайно проговорилась, что до сих пор писаюсь в штаны. – А что, тебе не нравится?

– Не то чтобы не нравится. Ранние альбомы нормальные. Мне сложно это сформулировать, – он посмотрел на меня очень серьезно, как будто речь шла о каком-то принципиальном для него вопросе. – Ника, они же такие пафосные и пустые, все, что они хотели сказать, они сказали на первом альбоме, а дальше начался бизнес. Они в топе-то оказываются только потому, что продают альбом за девяносто девять центов.

Я призадумалась.

– Знаешь, сестра сказала мне однажды, чтобы я держалась подальше от притворщиков, – вспомнила я.

Стюарт немного прищурился:

– Притворщиков?

– Ну да. Она считала, что есть настоящие музыканты, а есть имитаторы. Ты про это?

– Интересная мысль. Пожалуй, так и есть.

– Ты можешь объяснить мне, в чем тут смысл?

Стюарт сделал большой глоток сидра.

– Не уверен, что твоя сестра имела в виду то же самое, но я бы объяснил это так. Для нас и нескольких предыдущих поколений музыка неизмеримо важнее, чем просто увлечение или способ снять стресс. Мы вкладываем в нее гораздо больше смысла, она стала для нас целой вселенной, местом, где мы находим себя, нашим способом познания мира. Только сделай погромче – и ты дома, где бы ты ни был. Только подумай: ты ведь не сможешь воспринимать всерьез человека, который слушает R’n’B, если сама слушаешь мэдчестер. Дело не в том, что одни группы лучше других, но музыка – самый быстрый способ разделить мир на своих и чужих. При всей ее важности, мы не уделяем музыке должного внимания. Ведь все не так просто, как кажется. Нет никаких жанров. Просто есть настоящая музыка, а есть подделка. Существует огромная разница между Nirvana и Puddle of Mud, между альбомом «Multiply» Эда Ширана и Death Cab for Cutie. И существует причина, почему Fall Out Boy всегда будут собирать горстку тринадцатилеток, а на Джерарда Уэя будут ходить толпы, пусть даже My Chemical Romance распались, а его сольные песни – дерьмо. Я даже не уверен, что отличия можно описать как-то логически. Они на уровне какого-то инстинкта. Но некоторые люди их видят, а другим все равно. Суть не в том, нравится тебе группа или нет, потому что речь не о восприятии, а о наличии в музыке чего-то важного. Чего-то правдивого. Ну или наоборот, его полного отсутствия. Например, есть группы, которые я терпеть не могу, но понимаю, почему они важны для музыки и для истории. И популярность, кстати, тоже ни при чем. Тут важна честность: настоящая боль, или настоящее веселье, или еще что-то – главное, чтобы только правдивое. Стоит писать песню, только если хочешь сказать что-то важное для себя самого. Иначе остается лишь притворство. И люди его почувствуют. Да, именно притворство. Можно прыгать по сцене, орать, бросаться головой вниз в толпу и бить гитары об пол, сочинять песни о тяжелой жизни и проблемах, фотографироваться с фанатами, а потом приходить в отель, пить травяной чай и засыпать в одиннадцать с блаженной улыбкой на лице и анализом мочи как у младенца. Я не осуждаю людей, которые предпочитают травяной чай; я просто хочу сказать, что, как правило, те, кому есть что сказать, горят изнутри, им больно и классно, и они заряжают этим всех, кто их слушает. Им нужно заглушать этот огонь, поэтому они пьют, колются и все такое. Музыка не одежда, которую можно скинуть и вернуться к нормальной жизни. Это стигматы. И поэтому Боб Дилан, поющий в «Subterranean Homesick Blues» о том, что ему не хватает доллара по чеку за ужин, гораздо глубже любого конвейерного трека про войну, глобальное потепление и ужасы капитализма от самой прогрессивной вегетарианской группы. Вот как-то так, наверное. Не знаю, – он перевел дыхание и залпом допил остатки сидра.

Я засмотрелась вдаль, на мерцающие огоньки окон. Его слова медленно проникали в мой мозг, как жидкость впитывается в толстую ткань. Позади нас, в глубине паба, кто-то бросил монетку в музыкальный автомат, и раздалась музыка. Я не могла вспомнить, что это – что-то до боли знакомое.

– Что это играет?

Стю прислушался:

– Так и вертится на языке…

Мы замерли, вслушиваясь в еле слышную мелодию, пока она не стихла совсем.

– Incubus, – наконец сказал Стю.

Невидящими глазами я уставилась глубоко в темноту и сделала большой глоток. Мы так и остались сидеть, склонившись друг к другу, каждый с наушником в ухе, хотя там давно ничего не играло.

Status: не прочитано

23:59 22 июня 2015, понедельник

Nick Cave and the Bad Seeds – «The Kindness of Strangers»

– Хочешь, покажу кое-что? – спросила я, повернувшись к Стю. Наши лица были совсем близко. – Только сегодня нашла. У тебя есть ноутбук?

Стюарт кивнул и отправился за ним.

Пару минут спустя он вернулся и уселся на прежнее место, наши колени соприкоснулись. Я ввела нужный запрос. На экране показался крупный шрифт: «Голубой ангел»: в подвале снесенного здания в манчестерских трущобах найден неопознанный труп девушки в голубом платье. Заметны следы удара по голове. Из-за хорошего состояния тела полиция затрудняется определить дату смерти: по их мнению, трагедия случилась в промежутке между 1975 и 2008 годами».

– Это не она, – уточнила я, когда он пробежал глазами по экрану. – Платье не ее и лицо тоже. Они сделали реконструкцию по черепным костям – вот, смотри. Сейчас считают, она умерла в начале восьмидесятых. Но статью я давно уже обнаружила. Суть не в ней.

Я дотронулась пальцем до курсора, навела его на строку поиска и ввела имя и фамилию: Малкольм Джеймс. Высветилась страница в Фейсбуке, и я перешла на нее.

– Кто это?

– Брат Алистера. Смотри, – я открыла фотоальбом, – Али жил в Манчестере, недалеко от того места, где нашли труп. Это было как раз в восьмидесятые.

– Ого, как ты докопалась?

– Все просто: поискала газетные статьи восьмилетней давности, узнала его фамилию, нашла в Фейсбуке его брата. У него есть памятный альбом с их детскими фотками. Они выросли в нищенском районе Манчестера Энджел-Мидоу. У их отца был там паб. Как только я узнала, что Алистер – манкунианец, сразу вспомнила про эту Джен… Джейн Доу, – я говорила быстро и сбивчиво. – А знаешь, что еще странно?

– Ну? – В глазах Стюарта читался живой, почти детский интерес.

– Возле трупа нашли жестяную табличку с рекламой «Гиннесса», их еще в пабах вешают на стены, знаешь?

Он кивнул:

– У нас тоже такие есть.

– Вот и получается: одна пропавшая девушка, один неопознанный труп из восьмидесятых, реклама «Гиннесса», зацементированный пол в саду, заброшенный дом, самоубийца – владелец паба, которому нравились девушки с акцентом, – и если все это просто совпадение, то я уже и не знаю что думать.

Стюарт нахмурился, вчитываясь в газетную статью:

– Какая жесть, вот послушай: ее нашли в одной туфле, платье не застегнуто. Ее изнасиловали, потом проломили череп и похоронили в подвале. Замуровали, – он резко перевел взгляд на меня: – Тебе нужно поговорить с бывшей девушкой Алистера, той, что подала заявление в полицию.

– Да, но как я ее найду?

– Должен быть кто-то, кто знает ее и сохранил с ней связь. У нас город маленький. Ты знаешь, как ее зовут?

– Да, Барбора как-то там, она полька или чешка. У меня записано, – махнула я рукой в сторону гостиной.

И тут меня осенило. Знаешь, как бывает: в голове загорается маленькая яркая лампочка, и внезапно понимаешь, что надо делать.

– Я кое-что придумала!

Я достала из кармана айфон и зашла в Фейсбук. Там я быстро нашла Ханну. У нее было больше тысячи друзей, но среди них не обнаружилось никакой Барборы. Тогда я зашла в фотографии. Найдя альбом с групповыми снимками из паба, я стала кликать на каждый и смотреть, кто на них отмечен. Волшебник Мерлин, обнимающий тебя за плечи, – Алистер, но в этом я уже удостоверилась, увидев его фотографию в газетных статьях о самоубийстве. Я остановилась на картинке, подписанной «День рождения Али – 2007». Там все чокались пинтами и хохотали, разинув рты. Вот! Барбора Чижикова. Точно она, больше некому. В те времена восточных европейцев в Англии было не так уж много.

– Вот она, – я приблизила лицо Барборы и развернула экран к Стюарту. – И она в друзьях у одной моей знакомой.

– О, да ты молодец! – Стю внимательно рассмотрел фотографию. – Красивая. Видно, что не британка.

– Да, – протянула я, глядя на улыбающееся лицо девушки на снимке. – Напишу ей, попрошу поговорить со мной.

– Думаю, не стоит сразу упоминать, что ты подозреваешь ее бывшего в двойном убийстве, – осторожно предположил Стюарт.

– Стю, – я пихнула его локтем, – ну за кого ты меня принимаешь, а? Понимаю, я не особо крутой детектив, но уж не до такой же степени! Я просто попрошу ее рассказать мне про Джен, они ведь знали друг друга. – Я глубоко вздохнула, отхлебнула сидра и принялась набирать сообщение. – Все, пишу ей! У нее тут не указан город, но месяц назад был чек-ин в Лондоне. Значит, по меньшей мере, есть шансы, что она еще на острове.

«Привет, Барбора, – принялась печатать я, – ты меня не знаешь, я Ника, сестра Джен, которая работала в „Королеве» в 2007 году. Я бы очень хотела поговорить с тобой о сестре, я собираю о ней информацию. Заранее спасибо за ответ и хорошего тебе вечера! Ника».

– Так нормально? – Я показала экран телефона Стюарту.

Он кивнул.

Тогда я нажала «отправить» и послала Барборе запрос в друзья.

– Ну вот, остается ждать. Как же я ненавижу ожидание!

Какое-то время мы молчали. Уже совсем стемнело.

– Вообще-то улики только косвенные. Ты же понимаешь, простое совпадение ничего не доказывает, – наконец нарушил молчание Стюарт.

– Господи, Стю, какими словами ты кидаешься! Улики! – Я снова пихнула его. – А я и не хочу ничего доказывать. Пока что.

– Блин, это становится похоже на настоящий детектив! – Он что-то набрал в поиске и развернул экран ко мне: – Знаешь эту историю?

На черном экране поплыли белые буквы: «Кто положил Беллу в дерево?»

– Что-то знакомое. Вроде имя я уже где-то встречала.

– Эта история не имеет никакого отношения к твоей сестре, я уверен. Но в детстве это была для нас с Ником самая жуткая страшилка. Представь: конец войны или незадолго после него, несколько деревенских мальчишек вроде нас с ним лазают в лесу по деревьям в поисках птичьих гнезд и случайно набредают на такое, – он кликнул на ссылку, и открылось изображение.

На черно-белой фотографии виднелось дерево, окруженное ковром палой листвы. Но это было не просто дерево. Весь ствол покрывали толстые шершавые наросты, а вместо кроны ветвилось нечто вроде гнезда исполинской птицы. Довольно жуткое зрелище.

– Внутри, под сплетением веток, оказалось что-то наподобие грота; там ребята и нашли ее, Беллу. Она умерла уже год назад или около того, один из парнишек достал из дупла ее череп. Рот был набит тафтой. Ни одного перелома – она была еще теплой, когда ее положили туда. Не хватало только кисти руки. Ее отрубили и зарыли у подножия вяза.

– А! Я тоже читала об этом! Насколько я помню, ее так и не опознали?

Стю энергично замотал головой и протянул мне еще банку сидра.

– Совершенно верно. Расследование зашло в тупик. То ли потому, что во время войны страну наводнили иммигранты, то ли земля, где нашли Беллу, принадлежала кому-то очень влиятельному, но никто так никогда и не узнал ее имени.

– А откуда тогда это имя – Белла? – спросила я, со щелчком открывая банку.

– Так звали проститутку, которая пропала без вести примерно в то же время.

Меня пробрал холодок ужаса, и я поспешила отшутиться:

– Стю, нам тут не хватает только костра и зефирок. Люблю страшилки в темноте.

– Я тоже, – кивнул он, прихлебывая сидр. – Но мне не дает покоя твоя история. Я надеюсь, она не окажется такой же страшной, как эта, Ника. Давай верить, что она найдется.

Несколько минут мы просто сидели рядом и вслушивались в звуки вечернего города. Я рассматривала татуировки у Стю на предплечьях. Там были сплошь тексты песен: Роллинги, Nirvana, еще что-то до боли знакомое. Стюарт повернулся ко мне и откинул со лба длинную челку.

– Спасибо тебе, – сказала я, заглянув украдкой в его зеленые глаза. – Кстати, оказывается, перед тем как исчезнуть, она жила в твоей комнате.

– Правда? – Челюсть парня поползла вниз. – Вот…

Его фразу прервал хлопок распахнувшейся двери.

– Попались! – заорал материализовавшийся из залитого светом дверного проема Ник. – Дуете тут без меня?

– Нет, просто болтаем.

Ник кивнул на пустые банки:

– То есть бухаете? И тоже без меня? Ладно-ладно, я вам припомню.

– Ладно, мне, пожалуй, пора спать, – я поднялась с крыльца, устало потирая глаза.

– Чего это ты сбегаешь? – возмутился Ник.

– Да я не сбегаю, просто уже почти полночь, а я еще хотела кое-что сделать.

Ник с недоверием посмотрел сначала на меня, потом на Стюарта. Тот пожал плечами.

– Ну, как знаешь, – махнул рукой Ник. – А вообще, нехорошо как-то, будто у вас от меня секреты.

– У нас? От тебя? Да что ты, какие секреты, – улыбнулась я.

Парни пожелали мне спокойной ночи. Я была уже в дверях, когда Стюарт окликнул меня:

– Ника, – он повернулся ко мне всем телом, как йети, – я тут подумал: твоя сестра ведь пользовалась Фейсбуком?

– Ну да.

– Ее страницу превратили в мемориальную?

– Нет, я там ничего не меняла. Официально Джен жива – еще недели три, пока не исполнится восемь лет с даты подачи заявления о ее исчезновении, если я ничего не путаю.

– Нужно хакнуть ее аккаунт. Вдруг в сообщениях или еще где-нибудь найдется информация.

– Мне приходило такое в голову, но как это сделать? У меня же нет ордера. Да и полиция наверняка уже проверила там все вдоль и поперек.

– Даже если так, полиция не знала, что искать. А ты знаешь.

В раздумье я почесала затылок. Где-то вдалеке послышался заливистый женский смех.

– Погляжу, что можно сделать, – Стюарт улыбнулся мне уголком рта.

– Он точно что-нибудь придумает! – радостно подтвердил Ник. – Он нам намутил бесплатную подписку на Suicide Girls!

– Ник! – Стюарт толкнул брата в бок, и тот с хохотом чуть не свалился с крыльца.

– Ладно, парни, пойду спать.

Я поднялась к себе, забралась в уже ставшую мне родной кровать. Надо подготовиться к возможной встрече с Крисом, посмотреть его Фейсбук, интервью, если они были. В общем, нужно разобраться, кто он такой, чем живет и дышит и что нашла в нем ты. Как ни манила меня история о серийном убийце-лендлорде, с твоим парнем мне все равно необходимо поговорить.

Набрав в поисковике The Red Room, я погрузилась в изучение статьи в Википедии об истории группы. Итак, дело развивалось следующим образом: в далеком 2002-м трое парней из Ноутона, вдохновленные успехом The Libertines, создали собственную группу и играли горячий грязный рок, что бы это ни значило. Их звали Марк, Крис и Бен. Марк был гитаристом и автором большинства песен. Крис пел и играл на гитаре; песен он не писал, но ему хватало харизмы, чтобы завести толпу, о чем свидетельствовал ролик, где фронтмен, тряся длинными светлыми волосами, плыл по рукам не помнящей себя от восторга публики в маленьком рок-клубе Ноутона. Бен сидел за барабанами, и о нем вообще почти ничего не говорилось. В 2007 году группу заметили. Но где-то по пути к мировой славе вокалист и гитарист успели вусмерть разругаться, и Крис, послав всех к чертям, ушел. Его место занял Хьюго, примкнувший к The Red Room в начале 2007-го гитарист, настоящий красавчик, сохранивший свой титул по сей день. В 2008-м ребята выпустили альбом, подаривший им звездный статус, а песня «Smokers Die Younger» вошла в саундтреки ко множеству рекламных роликов и фильмов – даже в какой-то вампирский бред. Сейчас группа готовила к выходу долгожданный четвертый альбом, первый сингл с которого обещала выложить для скачивания послезавтра.

У меня как-то не укладывалось в голове, что рокер может покинуть собственную команду накануне мировой славы. Но, как оказалось, история совсем не нова. Ты знала, что даже The Beatles избавились от лишнего груза, перед тем как их подводная лодка поднялась над клубничными полями?

Я попробовала найти Криса в Фейсбуке среди друзей Ханны и в сообществах The Red Room – тщетно. Как будто его никогда и не было. Или, может, он использовал чужое имя? Загадочная личность этот Крис МакКоннелл. Не терпится с ним познакомиться. Хочу услышать, что он расскажет о тебе. Я заготовила для него несколько неудобных вопросов.

А еще я очень надеюсь, что мне ответит чешка. Смешное слово «чешка», правда? Но, кроме шуток, разговоры о девочках без имен и именах без девочек навеяли на меня какую-то душную тоску.

Сейчас я слушаю старые треки The Red Room и чувствую, как тяжелеют веки. Ты, конечно, знаешь, что у твоего Криса очень глубокий приятный голос. Но все портит деревенский британский акцент, потому что я сразу представляю себе грубого злобного гопника вроде тех, что гнались за мной по улице и кидались яйцами.

Ах, Женя-Женя. Джен. Почему ты не оставила мне ничего, кроме своего плеера и жалких хлебных крошек, по которым мне придется как-то искать тебя? Впрочем, я сама выбрала этот путь и не могу жаловаться. Спокойной ночи.

Status: не прочитано

12:37 23 июня 2015, вторник

The Streets – «Dry Your Eyes»

Привет!

Сегодня мне опять снилось, что ты стоишь на краешке отвесной скалы и, раскинув руки навстречу ветру, что-то кричишь. Но, сколько я ни пытаюсь, не могу тебя расслышать. Только вижу, как шевелятся твои губы, снова и снова беззвучно повторяя одну и ту же фразу, будто припев из песни.

Я проснулась поздно и сразу полезла проверять Фейсбук. За ночь Барбора прочитала мое сообщение, но в друзья меня не добавила. Это могло значить только одно: общаться со мной она не собиралась. Может, не помнила тебя или помнила, но не хотела тратить время. Но я не принимаю отказы так просто. Пролистав ее страницу, я нашла людей, которые писали у нее на стене больше одного раза. По счастью, информация была открытой. Я по очереди зашла в их профили. У одной из девушек, молоденькой гопницы-чаветты по имени Бекка, была недавняя фотография, где среди прочих я нашла Барбору. Признаться, я едва узнала в опухшем, обрамленным ореолом неоново-розовых волос лице улыбчивую чешку с фотографии в альбоме Ханны. Под картинкой была подпись: «Отдыхаю с девочками после долгого дня». Каковы шансы, что эта Бекка работала вместе с Барборой? Я посмотрела следующие снимки. На одном была пустая барная стойка с подписью: «А какое у вас утро понедельника?» Я перешла в ее Инстаграм, молясь, что она отмечала геолокацию. Бинго! Паб находится в Сохо. Постой, паб в Сохо? Разве это не кодовое обозначение борделя?

Я посмотрела точку на просмотре улиц в Гугле: там и правда был паб. Каковы шансы, что Барбора работает именно там? Это можно проверить! Я набрала номер телефона, который предложил мне Гугл. Один гудок, второй, третий. Наконец раздался щелчок и глубокий прокуренный женский голос ответил:

– «Красный лев».

На секунду я решила, что это какой-то секретный пароль. Но это было всего лишь название заведения.

– Здравствуйте! Скажите, у вас работает Барбора Чижикова? – Я постаралась скопировать произношение Стюарта, когда он называл ее фамилию, на английский манер, Чижикова.

– А кто интересуется?

– Так, значит, работает? – радостно воскликнула я. – Меня зовут Ника Лукина. Я старая знакомая Барборы. Не могли бы вы оставить для нее сообщение?

Пару секунд в трубке слышался только треск.

– Да что ты врешь, нет у меня таких знакомых, – грубо прошипели в трубке. – Кто ты такая?

– Барбора! Ты работала вместе с моей сестрой в пабе в Ноутоне восемь лет назад. Русская девочка Женя, Джен Лукина. Она жила над пабом с тобой и Алистером. Помнишь?

– Допустим, – она чуток смягчилась, я как будто услышала щелчок зажигалки и глубокий вдох. – К чему ты ведешь?

– Джен пропала без вести. Поехала на фестиваль Гластонбери, и больше ее никто не видел.

– И чем я могу помочь? Как ты вообще меня нашла?

– Через Фейсбук. Барбора, я просто должна знать кое-что. Я прочитала в газете, что ты подала заявление в полицию на Алистера незадолго до его смерти. Скажи, что было в том заявлении? Что он натворил?

– Ах ты, сучка! Да как ты смеешь звонить мне и вот так говорить про Али! – Она с грохотом бросила трубку.

Я нажала повторный набор. Один звонок, два, три, четыре, пятнадцать. Наконец она сдалась и взяла трубку.

– Ну? Что тебе от меня нужно? Да пропади ты пропадом, как твоя шлюха сестра! – заорала Барбора мне в ухо. Дальше последовала автоматная очередь нечленораздельных ругательств на чешском.

– Барбора, послушай, я не хотела тебя обидеть, правда! – взмолилась я. – Просто скажи мне, пожалуйста, что сделал Али? Я хочу найти того, кто причинил зло моей сестре. Если Алистер ни при чем, помоги мне поскорей понять это и не ворошить больше ваше прошлое. Я все равно не отстану. Барбора…

Она долго молчала, гневно дыша в трубку.

– Если хочешь знать, мы с ним поссорились из-за нее. Она три дня не появлялась в пабе, и я велела Али уволить ее. А он все искал для нее оправдания. Чертов дурень! Она вертела им как хотела, жила и жрала задарма, являлась на работу когда вздумается. Она и ее уроды дружки пустили его по миру. Но он ничего не понимал, старый болван. Встал в позу, уверял, что я сгущаю краски, – мне показалось, она всхлипнула. – Тогда я предложила ему выбирать: я или она. Мы стояли в дверях, у лестницы на второй этаж. Он рассердился, но голос на меня так и не повысил. Он вообще никогда не повышал на меня голос. Только хлопнул дверью и пошел наверх. А я как раз держалась рукой за косяк двери. Али не знал, он не видел этого, просто не мог. Мне сильно прищемило пальцы. Я закричала, было дико больно. Потом поехала в больницу, в отделение скорой. И соврала врачам, что он специально, будто бы это домашнее насилие, – она всхлипнула.

– Барбора, мне очень жаль, – тихо сказала я.

– Да пошла ты! Жалей лучше себя. Ведь все из-за нее, из-за сестры твоей! – Она сопела и хлюпала носом. – На следующее утро я решила забрать заявление. Но было уже поздно. Он… он умер…

Я не знала, что сказать. Да и что тут скажешь.

– Барбора, а зачем Али залил цементом пол на заднем дворе, если понимал, что разорен?

– Он до последнего не верил, – объяснила она, немного успокоившись, – просто не мог поверить в то, что это происходит на самом деле. Людям надо дать место, где можно курить, не испортив обувь, все повторял он. Первого июля того года входил в силу запрет на курение в общественных местах. Наш задний двор постоянно заливало дождем… Али заботился о других, даже если у самого в карманах были дыры.

– Но откуда у него появились деньги, чтобы заплатить за работу?

– А он и не платил, – фыркнула Барбора. – Ему все бесплатно сделал бойфренд твоей сестренки, Крис МакКоннелл.

А вот это уже интересно. Я попыталась потянуть за ниточку.

– Как думаешь, а ребята из The Red Room: Марк, Хьюго или Бен – могут что-нибудь знать о Джен? Или Крис? Они близко общались?

– Не хочу больше слышать про этого дьявола. Зря я вообще все это вспомнила. И сама держись подальше.

– Подальше от кого? Барбора?

Раздался щелчок – и тишина. Я попробовала дозвониться снова и снова, но в трубке слышались только гудки: Барбора выключила телефон.

Я нашла в Фейсбуке страницу «Королевы». Давно собиралась, но слова Барборы напомнили мне об этом. Страница оказалась заброшенной, словно стеклянный шар, в котором навсегда застыло лето 2007 года. В самом последнем альбоме лежали фотографии того времени. Я пролистала его до даты начала фестиваля: Барбора и Али вместе стояли за знакомой мне стойкой, которая станет его виселицей всего через несколько дней, после того как был сделан снимок. За их спинами по телевизору шла трансляция. Я узнала сцену «Пирамида». А вот и алиби Алистера. Или нечто вроде того.

Не в силах оставаться в помещении, я надела кеды и вышла на улицу. Потом я бродила и бродила по городу, пока не зашла в тот самый парк, где когда-то стояла настоящая виселица. Опустившись на траву, я подставила лицо солнцу и закрыла глаза.

Status: не прочитано

21:07 23 июня 2015, вторник

The Fratellis – «Chelsea Dagger»

Мой путь обратно к пабу лежал по вымощенной брусчаткой дорожке со скамейками и фонарными столбами через каждые сто метров. Вокруг, насколько хватало глаз, простирался зеленый луг. В свете солнца на разноцветных пледах потягивались отдыхающие, судя по виду, студенты на каникулах. Справа от меня высилось здание кампуса – безликий бетонный монстр из шестидесятых. Где-то тявкала маленькая собачка. Все как во сне или в сериале, как будто на самом деле я просто уснула с пультом в руке. Причина моего приезда сюда в ярком свете солнечных лучей казалась совершенно нереальной. Глядя на английские газоны в солнечный летний день, вообще очень трудно поверить в существование зла. Хотя, если вдуматься, наверняка по этой самой дорожке и шагали висельники, о которых любят рассказывать местные, направляясь прямо к месту своей казни после последнего обеда в «Королеве». Они двигались тем же маршрутом, что и я сейчас, только в обратную сторону.

По дороге я размышляла о словах Барборы. Конечно, я отлично понимаю, почему она так ненавидит тебя. Она ревновала, ты была причиной их роковой ссоры. Тут все логично. Но кого и почему она назвала дьяволом? И правда ли, что Крис цементировал пол на заднем дворе уже после того, как пропала ты?

Обуреваемая мрачными, несмотря на солнечный день, мыслями, я вошла в паб, ожидая, что там будет полно народу. До официального начала вечера акустической музыки оставалась всего пара часов. Но внутри было как всегда сумрачно, прохладно и пусто.

– Салют, Найки, – кивнул мне из-за стойки Ник.

– Привет, – я взобралась на высокий стул. – А где все?

– Кто все? – Он поставил передо мной полпинты сидра.

– Ой, это мне? Вот спасибо! – Я робко притянула бокал к себе. – В смысле, где публика, скоро же концерт?

– Кто же начинает вовремя! Это рок-н-ролл, детка, – Ник оглядел меня с ног до головы. – А ты уже на концерт?

– Ну да, – я перехватила его взгляд. – А что не так?

– Да все в порядке, – он ухмыльнулся: – Стю упомянул, что ты собираешься пообщаться с Крисом Мак-Коннеллом.

– Ага. Он встречался с моей сестрой. А что такого?

Он состроил смешную гримасу, что-то похожее на стилиста из телешоу.

– Ник, ты намекаешь, что я плохо выгляжу?

– Упаси бог, Найки, ты прекрасна. Просто Крис… он же рок-звезда, пусть и не совсем состоявшаяся. Я видел, с какими девчонками он обычно зависает. Чтобы заинтересовать его, тебе надо, – он сделал из пальцев фоторамку и посмотрел на меня сквозь нее, – надеть что-нибудь более откровенное и… накраситься. А то ты тянешь лет на пятнадцать от силы. Только не сочти за грубость.

– Но я же не собираюсь с ним спать! Мне просто нужно выяснить пару вещей.

– Ну а ты прикинь, кто скорее разговорит его: секси-пташка или герлскаут?

Я недовольно фыркнула:

– Знаешь, надоело мне слушать про вашего Криса. Кто он вообще такой и почему все считают его таким особенным? Обычный престарелый лузер из маленького городка, – залпом я прикончила сидр и со звонким стуком опустила бокал на стойку. – Вот еще, стану я для него стараться!

– Эй, полегче, тигренок, – заржал Ник. – Никто ничего не считает. Крис – отличный мужик. Смотрю, ты быстро пьешь сегодня. Расскажешь, как движется расследование?

– Вечером, когда Стюарт будет, чтоб потом не повторять сто раз, ладно?

– Как скажешь, – отозвался он немного обиженно.

– Ладно, спасибо за заряд уверенности в себе, бро. Сгоняю в торговый центр, а потом голову помою, раз вы тут вовремя все равно не начнете, – я поднялась и закинула рюкзак на спину.

– Найки, да я же пошутил. Ты красавица.

Не оборачиваясь, я подняла два пальца и вышла за дверь.

Ненавижу девчонок, которые утверждают, будто не любят шопинг. Они врут. Я сама вру в таких случаях, поэтому знаю точно. Вообще, чтобы ты понимала, у меня не особо рокерский стиль. Я люблю обычную одежду – джинсы, толстовки, кеды, и только по выходным наряжаюсь в платья. Поэтому мне было сложновато выбрать образ, и я купила ансамбль, который увидела на манекене в витрине «Топшопа»: обрезанную майку и юбку. Пришлось также обзавестись балетками и бордовой помадой.

Дойдя до своего пристанища, я с трудом переборола желание завалиться спать. Вместо этого, ворча, вымыла и, как сумела, уложила волосы с помощью крошечного походного фена, который остался у парней с тех времен, «когда Стю, как педик, ходил с длинными патлами», по выражению его любящего братца.

Я выглядела непривычно, но, в общем, неплохо по английским стандартам красоты. Конечно, в России моя гламурная мачеха зачморила бы меня за такой вид.

Взявшись за ручку двери, чтобы спуститься вниз и окунуться в нарастающий гул голосов, я вдруг почувствовала, как в животе заурчало. И немудрено: я не ела с самого утра. Уже больше девяти, и кухня в пабе точно закрыта. Наспех я соорудила себе бутерброд с сыром и засунула его в микроволновку, совсем как в школьные времена после маминой смерти. Как всегда, 23 секунды на супергорячем режиме. Но местная печь, видимо, была более мощной, и тарелка, когда я за нее схватилась, оказалась обжигающе горячей. Я уронила чертову тарелку прямо себе на грудь, на новую майку, и, разумеется, сыром вниз.

– Блин, ну что за на фиг! – заорала я по-русски от досады и неожиданности.

Майка была испорчена, на груди расплывалось красное пятно ожога.

– Да ты просто ходячий секс, – сказала я своему отражению в зеркале, после того как минут десять подержала на обожженном месте пакет с замороженным горошком. – Загляденье.

Я рванула к себе в комнату. Надеть нечего, значит, пойду в вонючей толстовке. И по фиг, решила я. Но тут на глаза попалась твоя коробка. Я открыла ее и достала твою старую футболку. Конечно, пахла она не очень, провалявшись столько лет по разным шкафам и чердакам. Но зато на ней не было пятен. Я натянула ее. Выходит, грудь у тебя была сильно меньше моей, поскольку на мне гигантский череп пришельца забавно растянулся, изобразив подобие ухмылки.

– Вот и чудесно, – сказала я вслух, захлопывая за собой дверь. – По рок-н-роллу.

Status: не прочитано

22:34 23 июня 2015, вторник

The Libertines – «Can’t Stand Me Now»

Привет. Я сижу на полу в ванной комнате над пабом и пытаюсь как-то привести себя в чувство с помощью дыхания, как на занятиях йогой. Раз-два-три вдох, потом раз-два-три выдох. Все прошло, честно говоря, немножко не так, как я планировала. Это еще мягко сказано. Внизу еще слышится бит, пол подо мной слегка колеблется – там продолжается концерт.

Я сразу увидела его у барной стойки, как только спустилась вниз, часа два назад. Он был одним из тех людей, которые заполняют собой все пространство и транслируют свое настроение на каждого из присутствующих. Когда ему хорошо – всем хорошо, но вот когда он не в духе… Я мгновенно почувствовала, что это он.

Думаю, ты прекрасно меня поймешь, если я скажу, что в жизни бывают такие моменты, о которых хочется рассказывать, вдаваясь в миллион ненужных мелких деталей, которые все равно не в состоянии передать, как свет лампочки над баром отражался в его слегка расширенных зрачках, как выгибалась его верхняя губа, когда он произносил слово «луф», как проступали ямочки у него на щеках, когда он улыбался. Да, я дура, сама знаю.

Конечно, я ожидала увидеть того длинноволосого парня, плывущего по рукам, из видео, которое смотрела накануне ночью. Но его снимали восемь лет назад, и с тех пор многое явно изменилось. Он стал совсем не похож на рокера – скорее на футбольного фаната хорошо за тридцать: среднего роста, широкоплечий, с широкой грудной клеткой и массивным подбородком. Крис был одет в униформу английского рабочего класса на выгуле – белые «Адидас ориджиналс», узкие черные джинсы, поло с лавровым веночком. Меня неизменно удивляет, насколько массовой остается странная модская культура в Британии – все эти стрижки, рубашки, музыка. Крис рассказывал что-то невероятно веселое, судя по тому, как он стучал ладонью по стойке в конце фраз и слегка подпрыгивал от переизбытка энергии. Он был каким-то нервным и резким, как будто перепил кофе и давно не спал. Его лицо ни на секунду не оставалось спокойным. Если бы он не был нужен мне для дела, я бы даже не подумала приближаться к нему. Подумаешь, пропитый мужик на десять с лишним лет меня старше, думала я в тот момент. Стоило ли ради него мыть голову.

Народ все прибывал. Я начала медленно пробираться к бару и поближе к Крису.

Наконец я оказалась у стойки через два человека от него и принялась наблюдать. Нужно было как-то привлечь его внимание, заговорить с ним. Безрезультатно я пыталась поймать его взгляд: прозрачно-голубые глаза ускользали от меня, как лед в стакане с водкой. У него был приятный голос, но ужасный акцент, который делал речь невнятной. Крис говорил не на кокни, который я волей-неволей научилась неплохо понимать благодаря ежедневным поездкам в метро. Нет, это был настоящий дворовый британский английский, как у детей из кварталов социального жилья, тот самый, который пародируют комики на ТВ, и речь шла о футбольной премьер-лиге. Я невольно закатила глаза.

Внезапно я почувствовала, как народ в зале взволнованно зашевелился. Рядом со мной у стойки появился мужчина в бархатном блейзере с волосами цвета имбиря и тонкими чертами лица. Он напоминал университетского профессора – усталый взгляд умных глаз за очками в толстой оправе, аура спокойствия и легкого превосходства. Его лицо казалось знакомым, но я не смогла вспомнить, откуда его знаю. Он попросил извинения за то, что толкнул меня, хотя вовсе и не толкал, а только слегка задел своим бархатным рукавом. Я кивнула. Затем он повернулся к Крису и произнес, громко и отчетливо:

– Эй, Крис! Привет, мейт! – Он сделал рукой жест, означающий в Англии предложение выпить, а по российским меркам больше похожий на оскорбление.

Крис машинально, не прерывая бурного монолога, поднял свою почти полную пинту, демонстрируя, что у него пока есть что пить. Но через секунду он резко замолчал и устремил на незнакомца ошарашенный взгляд.

– Ты какого хрена тут делаешь? – Глаза Криса моментально налились яростью.

– Меня пригласили на открытие. Это же историческое событие, мейт! Решил поддержать, да и тебя послушать.

– Засунь свою поддержку откуда вытащил и катись отсюда, – прошипел Крис сквозь стиснутые зубы. Кто-то из стоящих рядом мужчин положил ему руку на плечо, пытаясь умерить нарастающий гнев.

– Крис, ну не заводись так сразу. Может, пойдем покурим? – не теряя самообладания предложил незнакомец.

Мне было видно лицо Криса, и оно предвещало бурю.

– Я с тобой никуда не пойду, ублюдок!

Я заметила, что Крис весь сжался и задрожал, точно полицейская овчарка, готовая вцепиться в горло. Все вокруг замолчали.

– Старик, ну что ты, это же я. Ну, давай! Ради старых времен, выпей со мной и давай пообщаемся. Подумай, прошло столько нет. Сколько еще ты намерен избегать этого разговора? Есть кое-что важное…

Он не успел договорить, потому что Крис обхватил его затылок и со всей силы ударил его лицом прямо о барную стойку. Все произошло так быстро, что никто даже не успел вмешаться. Все ахнули. Кто-то выругался. Крис стоял над незнакомцем, чье лицо приземлилось прямиком в лужу разлитого пива, и сверкал глазами.

– Ну что, выпил за старые времена? А теперь убирайся отсюда, – сквозь сжатые зубы процедил Крис.

Вокруг них образовалось кольцо, как на концерте /на танцполе/ в мошпите, перед началом самого быстрого трека. Я оказалась в первом ряду. На секунду я подумала, что незнакомец ответит ему. Судя по всему, он и сам был не уверен. Но нет, он лишь, слегка пошатнувшись, распрямился, вытер салфеткой мокрое лицо и вышел прочь, расталкивая толпу бархатным плечом. Народ зашептался. Лицо Криса было багровым от гнева. На стойке виднелись мелкие бурые капельки крови, которые медленно растворялись в луже лагера.

Между тем наступило время выхода на сцену второго из четырех заявленных исполнителей. Я подумала, что пауза станет отличной возможностью представиться Крису и поговорить с ним, но, глядя на его потухшие глаза и азарт, с которым он уничтожал одну пинту «Стеллы» за другой, поняла, что лучше пока сохранять дистанцию. «Стеллу» пьют парни, которые избивают своих жен, ведь так говорят?

Прошло минут двадцать, когда кто-то окликнул его, и он, одним глотком осушив третью пинту, двинулся в сторону сцены. Я последовала за ним. Где-то на входе я столкнулась со Стюартом.

– Мне так и не удалось до него добраться, кругом толпа, – с досадой в голосе пожаловалась я, скрыв, что на деле у меня просто не хватило духу. – Похоже, он и правда местная знаменитость.

– Ничего, подойдешь после. Как раз будет предлог – похвалить выступление.

Мы встали с краю, почти у самого выхода и тихонько перешептывались, в ожидании переминаясь с ноги на ногу. Тут Крис запрыгнул на низенькую сцену, и в крошечном зале, заполненном на две трети, наступила полная тишина. Все взгляды были обращены на него. Я огляделась. В толпе нашлось несколько молодых парней и девчонок, остальная публика состояла из тех, кому было за тридцать.

– Классная гитара, – прошептал Стю, показывая пальцем на инструмент, который МакКоннелл изящно подхватил с подставки. – Винтажный «Гибсон ES». Характерный алый цвет. Правда, год точно не скажу, но явно после шестьдесят второго. Их тогда начали делать по… – Он осекся, поймав мой смеющийся взгляд.

– Прости, – он скорчил виноватое лицо, – просто люблю гитары.

– Да уж вижу! – Я улыбнулась и устремила взгляд на сцену.

Крис выждал пару секунд, затем подошел к микрофонной стойке и остановился. Посмотрел куда-то поверх голов, неловко поправил воротничок поло, провел рукой по лбу, прокрутил лиловую фенечку на левом запястье – будто исполнил одному ему понятный ритуал или нажал секретные кнопки машины, перед тем как включить зажигание. Он крепко, до побелевших костяшек пальцев, обхватил микрофон рукой. Несколько секунд в темном зале слышалось только его тяжелое дыхание. Казалось, в эту минуту он превозмогает себя.

Постояв так пару секунд, он прочистил горло и снова посмотрел куда-то вверх. В толпе кто-то свистнул, не выдержав напряжения момента. И, наконец, Крис заговорил:

– Олрайт, «Королева», – с меланхоличной улыбкой он оглядел толпу. – Как же странно вновь оказаться в этом доме с привидениями и увидеть здесь столько знакомых лиц. Али, дружище, это твоя вечеринка! – Он подхватил стоявшую у ног пинту, поднял высоко над головой, и толпа повторила его движение. Крис отхлебнул пива и шумно проглотил. – И мы играем для тебя.

Как описать музыку? Это невозможно, да и, наверное, не нужно. Лучше я опишу, что почувствовала в тот момент, когда Крис закрыл глаза и провел пальцами по струнам болтавшейся у него на шее красной электрогитары. Когда он снова открыл глаза и невидящим, полным тоски и гневного величия взглядом обвел толпу, я поняла, что это уже не он. Это был кто-то другой. Кто-то могущественный, пугающий и манящий. Меня накрыли ужас и восторг, и я хотела только одного: чтобы музыка никогда не прекращалась.

Мне не забыть ту первую песню. Это был кавер The Stone Roses, я знала только припев, но слова не имели значения. Толпа произносила их вместе с ним, как заклинание, и своим хрипловатым баритоном Крис вел нас узкой тропой через долину смерти.

– I am the resurrection and I am the light, – повторял он, закрыв глаза, и я верила ему.

Когда песня кончилась, зал взорвался криками и аплодисментами. В свете прожектора, выхватывавшего из темноты его напряженный силуэт, Крис слегка прищурился.

– Фак, как же мне не хватает ритм-секции, – слегка задыхаясь, шепнул он в микрофон, озираясь на пустующие позади него барабаны. – Из меня хреновый соло-артист – слишком громко пою.

Из зала послышались смешки. Услышав его слова, двое парней, похожих на хипстеров, которые играли в группе, выступавшей ранее, запрыгнули на сцену. Крис по очереди обнял ребят. Один взял бас, другой устроился за простенькой барабанной установкой. Потом они склонились друг к другу, пошептались, и Крис снова вернулся к микрофону:

– Раз-два-три, поехали.

Паб заполнили обжигающие злые аккорды до боли знакомой «Shadowplay» Joy Division.

– To the center of the city in the night, waiting for you, – шептал он, слегка покачиваясь. Мне невольно вспомнился другой кавер на эту же песню – тот, что исполнил Брендон Флауэрс на Пирамидальной сцене Гласто в 2007-м. Первая песня после перерыва. Ты помнишь? Это какой-то знак мне?

Движения Криса, казавшиеся прежде нервным тиком, превратились в неистовый танец. В момент гитарного соло он повернулся спиной к аудитории, и я увидела проступившее на его спине влажное, похожее на рисунок из теста Роршаха пятно пота. Он весь лучился каким-то статическим электричеством, которое, соединяясь с шепотом толпы, взрывалось под потолком ослепительным фейерверком, и его искры приземлялись на головы всех присутствующих и на гриф гитары Криса.

Он был шаманом, и его устами той ночью в полутемном бэк-руме проклятого паба со мной разговаривала Вселенная. Меня охватило неистовое желание прикоснуться к нему, обладать им, стать частью обряда, свидетелем которого я была.

В какой-то момент я обнаружила, что стою у самой сцены, оставив Стюарта далеко позади, и покачиваюсь в такт медленно и томительно отдающейся в теле «Where Is My Mind». Крис посмотрел мне в глаза. Или мне так показалось, потому что я очень хотела этого. Песня закончилась, он тяжело дышал.

– Эй, Крис, давай что-нибудь из The Red Room! – раздался крик из толпы.

На секунду его глаза налились уже знакомой мне яростью, но он только отхлебнул пива и криво улыбнулся.

– А кто это? – произнес он в микрофон. – Я не знаю такую группу.

В зале опять послышались смешки.

– Ладно, мальчики и девочки, я вас всех тут уже утомил. Следующая песня последняя, и она моя, – он повернулся к музыкантам и что-то шепнул.

Вступила легкая романтическая гитара. Я невольно начала танцевать, крутясь на носочках своих красных балеток. Его голос был тихим и почти нежным, когда он пел, слегка касаясь микрофона губами, что-то про любовь и про смерть. Я не знала слов, да и не слушала, у меня в голове отдавалось эхом снова и снова: «Where is my mind», пока я неотрывно следила за движениями его влажных губ.

Музыка закончилась так внезапно, словно кто-то откинул одеяло, пока я спала.

– Спасибо, – только и сказал Крис, а потом вытер пот с лица и спрыгнул вниз со сцены, аккуратно прислонив гитару к стене.

К нему подошли люди – сначала несколько, а потом целая толпа. Все обнимали его, поздравляли и говорили о том, как он крут. Он улыбался и переминался с ноги на ногу от переизбытка энергии, как пятилетний ребенок, объевшийся «Скиттлс». Я стояла невдалеке, как вдруг кто-то включил свет. Внезапно мне стало невыносимо стыдно своих пылающих щек и горящих глаз, и я поспешила выскользнуть из зала, почувствовав себя голой посреди толпы, будто в кошмарном сне. Вот что ты делаешь со мной, рок-н-ролл?!

Status: не прочитано

22:19 23 июня 2015, вторник

Kasabian – «Shoot the Runner»

Женя… Джен, я должна была с ним поговорить; надеюсь, это ты понимаешь. То, что произошло дальше, оказалось вне моего понимания или контроля. Я клянусь тебе, я никогда не сделала бы подобного умышленно. Но, Джен, я просто потеряла голову.

Когда, умывшись и припудрившись, я вернулась из туалета, то обнаружила Криса у бара. Вокруг него топталась куча людей. Он был королем вечера, и всем хотелось урвать немного его внимания. Что мне было делать? Протолкнуться между сисястых блондинок и их лысеющих бойфрендов и крикнуть, что я хочу поговорить с ним о девушке, в убийстве которой его, возможно, подозреваю? Я не могла так поступить. Да и вообще я сомневалась, что смогу с ним заговорить. Он стал невероятно, недостижимо привлекательным для меня с той самой минуты, как я увидела его на сцене. То же самое случилось со мной, когда я увидела Джейка Джилленхола с бородой на фотографии в журнале «ОК» в очереди к дантисту. Он просто в один момент стал для меня кем-то другим. Дурацкая аналогия, но ничего лучше сейчас просто не приходит мне в голову.

Я стояла в растерянности и наблюдала за ним метров с десяти. Наверное, я смотрела слишком пристально, потому что через несколько минут он поймал мой взгляд и, продемонстрировав мне ямочки на заросших щетиной щеках, подмигнул правым глазом. Неужели это и вправду адресовано мне? Я обернулась, но сзади стояла только группка парней, толпившихся вокруг древних игровых автоматов. Когда я вновь устремила свой взгляд к бару, Криса там уже не было. Внезапно кто-то дотронулся до моего плеча.

– Стюарт, прекрати так… – Обернувшись, я не успела закончить. Это был он, Крис МакКоннелл. И он улыбался мне во весь рот.

– Олрайт, луф? – мягко и так густо по-британски произнес он, глядя мне прямо в глаза. Его акцент перестал казаться таким уж отталкивающим.

Я почувствовала, как реальность отъезжает куда-то очень далеко, будто оператор, снимающий мою жизнь, взмыл на кране куда-то вверх, под самый потолок.

– Олрайт, – только и смогла сказать я, выдавив из себя подобие улыбки.

Смерть мозга, нитевидный пульс, испарина.

– Было классно. Я стояла в первом ряду, – наконец смогла прошептать я, облизывая пересохшие губы. – Вообще очень круто.

– Я видел тебя, – он заглянул исподлобья глубоко мне в глаза и изобразил, что снимает невидимую шляпу.

– Я могу тебя угостить? – Я кивнула в сторону бара. – Просто не знаю, как еще выразить тебе свой восторг по поводу выступления.

– Это так мило, дарлинг, почему нет, – он игриво подмигнул мне. – Пинту «Стеллы».

– Я Вероника.

Он легонько сжал мою протянутую руку:

– А я Крис.

– Знаю.

У бара собралась огромная толпа. Все галдели и смеялись, Криса то и дело обнимали и чмокали. Я переживала, что все так медленно, и кто-то успеет украсть у меня его. Наконец, прождав вечность, мне удалось сделать заказ.

Ник вернулся к нам с двумя пинтами. Пока я расплачивалась, он похлопал Криса по плечу:

– Тут, конечно, было не особо хорошо слышно, но все равно, мужик, ты просто огонь.

– Спасибо, дружище, – улыбнулся ему Крис. – Покурим? – обратился он ко мне.

Я кивнула и двинулась в сторону двери в садик.

– Может, выйдем на улицу? Неохота опять лезть через всю эту толпу.

– Ладно, – я последовала за ним.

Пока мы проталкивались по направлению к выходу сквозь пьющих и галдящих посетителей, стараясь не расплескать пиво, я чувствовала себя девушкой рок-звезды. Абсолютно все, мимо кого мы проходили, останавливали Криса, чтобы сказать ему, как он крут. В какой-то момент я замешкалась и отстала от него, но он поймал меня за руку и распахнул передо мной массивную сводчатую дверь на улицу. Оказавшись на воздухе, я вдохнула полной грудью тягучий и тревожный воздух летнего вечера.

Крис поставил свою пинту на подоконник, достал табак и папиросную бумагу и принялся крутить папиросы – одну для себя и одну для меня. Вот он, момент, когда можно спросить его про тебя, только и думала я. Но так и не сумела, просто не осмелилась. Вместо этого я как зачарованная наблюдала за его ловкими пальцами. Но надо было сказать хоть что-то, и я спросила:

– Ты часто выступаешь?

Он поднял на меня взгляд, проводя кончиком языка по краю папиросной бумаги, которая тут же набухла от влаги.

– Да нет, это первый раз за последние пару лет.

Я взяла предложенную мне самокрутку и поднесла к своим свеженакрашенным губам.

На самом деле я и не собиралась закуривать, но он уже поднес зажигалку и накрыл своими ладонями мою, защищая огонек. Я сделала затяжку. Горло заполнила едкая горечь, и я закашлялась.

Крис дотронулся до моей спины, и я инстинктивно изогнулась.

– Поосторожнее, дарлинг, – произнес он, не отрывая руку от моего тела. – Ты в норме?

– Я в порядке, правда, – я стряхнула пепел на мостовую и откинула голову назад, глядя ему прямо в глаза, тонкой струйкой выдыхая дым и молясь, чтобы он не заметил, что я курю не взатяг.

– Grateful Dead, – он провел кончиком пальца по вороту твоей футболки. – Отличная группа.

Я опустилась на подоконник рядом с ним. От близости его тела у меня сводило ноги. Крис был уже заметно пьян; глаза у него блестели, а движения наконец приобрели спокойную плавность, как будто демон внутри него насытился и подобрел. Он болтал о каких-то глупостях, перепрыгивая с темы на тему, так что я даже не пыталась уследить за его мыслью. Только смеялась.

Не знаю, что произошло дальше, я клянусь тебе. Я только дотронулась до него, просто провела кончиком указательного пальца между фенечками на его запястье. Я сделала это потому, что была не в силах удержаться: так страдающие обсессивно-компульсивным синдромом перешагивают через швы между плитами мостовой, поскольку просто не могут иначе. Через секунду мы оказалась во тьме переулка. Холодная острая пряжка ремня его джинсов впилась в мой голый живот. Стена, к которой я прижималась спиной, трепетала от басов и ударных, грохотавших внутри паба.

Его шершавые пальцы жалили меня, как слепни на летнем лугу, быстрые и нервные. Я не могла дышать и боялась закрыть глаза. Стекло, которое отделяло меня от мира последнюю пару месяцев, вибрировало и крошилось, будто от сотни децибелов, тело коротило. Я чувствовала его горячую кожу, его запах – так близко, слишком близко. Его руки были повсюду. И тут меня накрыло видение. Мне хочется думать, что это было видение, моя фантазия, а не настоящее воспоминание. Я лежу на кровати в пустой комнате в кампусе, дверь в коридор открыта, оттуда слышатся смех и радостные вопли. Я смотрю в потолок, не в силах пошевелиться, пока с меня стягивает трусы какой-то незнакомый парень в футболке с эмблемой университета. Я чувствую, как он входит в меня, но не могу даже пискнуть. Из коридора кто-то кричит: «Эй, Дэн, позови, как закончишь там!» Я почувствовала, как у меня скрутило желудок. Это уже в реальности. Я оттолкнула Криса как раз в тот момент, когда меня начало выворачивать под ноги, прямо на асфальт.

Не помня себя, я взбежала вверх по лестнице и заскочила в ванную комнату. Заперев за собой дверь, я села на пол, обхватив голову руками. Нет, нет, нет, нет!

Status: не прочитано

11:41 24 июня 2015, среда

Oasis – «Don’t Look Back in Anger»

На цыпочках спустившись вниз, я огляделась по сторонам. Народу в пабе заметно поубавилось. Криса нигде не было видно. Я подошла к бару и спросила Ника, не видел ли он МакКоннелла.

– Он ушел.

– Как ушел? Блин.

– Я видел, как он забрал гитару и ушел с какой-то бабой кудрявой. Ну как твой допрос, удался?

Я залилась краской. Ник засмеялся.

Надо прийти в чувство.

– Дай мне какой-нибудь шот, пожалуйста.

Я заглянула в зеркало за баром. На меня смотрело чье-то чужое лицо. Губы опухли, щеки раскраснелись, волосы всклокочены.

– Вуаля, – Ник поставил передо мной стопку.

– Что это?

– Скользкий сосок! – гордо произнес он. – Самбука и «Бейлис»!

– Дрянь какая! – Я взяла стопку в руку, зажала нос и проглотила его залпом, как лекарство, даже не ощутив вкуса. – Я надеялась, ты обо мне лучшего мнения.

Ник только усмехнулся моему отражению в зеркале за стойкой, возвращая на место бутылки с алкоголем.

Выпив шот, я заказала еще сидра, чипсов и орешков. Устроившись одна за столиком в углу, я листала картинки в телефоне, как вдруг откуда-то материализовалась Ханна. Судя по безумному блеску в глазах, она была еще пьянее меня.

– Ну вот, теперь можешь считать себя своей, – с ехидной ухмылкой она плюхнулась на стул рядом со мной, расплескав красное вино. – Трахнуть Криса МакКоннелла – это почти как получить вид на жительство в нашем помойном городишке, понимаешь ли. Теперь ты среди большинства.

– Ничего не было, – тихо сказала я, впрочем, без всякой надежды, что мне поверят.

Она пропустила это мимо ушей.

– Притом классический вариант, любимый твоей сестрой: у помойки в переулке прямо после концерта. Что ж поделать, это, видно, у вас семейный порок.

Ханна неловко встала и доковыляла до музыкального автомата. Она порылась в кармане, потом раздался звук монетки, которая со звонким стуком провалилась в его бездонное чрево.

Через пару секунд зал заполнил томительный и глубокий голос Эми Уайнхаус, звучавший почти зловеще, разносясь под сводчатым сводами.

– He left no time to regret… – тихо подпевала Ханна, неверной походкой возвращаясь к столику.

Она рухнула на стул и жадно глотнула вина.

– А знаешь, она была похожа на нее, на Эми, – она показала пальцем в сторону музыкального автомата. – Наша Джен.

– И чем же? – осторожно спросила я, ожидая услышать гадость.

– Они обе были зависимы от безразличного, самовлюбленного, чокнутого мудака, который использовал их, высосал из них всю душу и выбросил, – Ханна потерла глаз кулаком, размазывая жирную подводку. – Она была такой отчаянной, набрасывалась на него, царапала ему лицо при всех, стекла била. Трахала его друзей, чтобы сделать ему больно, а потом заваливалась к нему домой в пальто на голое тело. Запомни, бейб, вот тебе жизненная мудрость. Любая девчонка может переспать с любым парнем, даже самым крутым, но только один раз. Это вообще раз плюнуть. Главная сложность в том, чтобы заставить его переспать с тобой еще раз. Второй раз решает все. Вот и весь парадокс отношений между полами, понимаешь ли.

Она резко замолчала и уронила голову на руки. Я подумала, что она заснула. Но через секунду она подняла голову и посмотрела мне в лицо полными гневных слез глазами:

– Знаешь, так удивительно снова увидеть ту же историю, что и девять лет назад: опять темный бэкрум, блестящие глаза, пинты «Стеллы». Может статься, Джен была в этой самой футболке. Она стояла в первом ряду и смотрела на него во все глаза. Потом он поймал ее взгляд, и судьба была решена для них обоих. Вот так, – она звонко щелкнула пальцами. – Даже смешно, он не смог отказать себе, увидев ее бледный сисястый призрак. Ты видела его лицо, когда он стоит на сцене? Там уже не он. Это сильнее его, он не может себя контролировать, и его ни в чем нельзя винить. Он раб этой силы, – она порылась в сумочке и достала маленький белый пакетик. – Хочешь, бейб?

Я отрицательно покачала головой.

– А вообще, Крис та еще сука, конечно. Если бы не он, все могло бы быть по-другому.

Она огляделась и раскатала дорожку прямо на столе. Ник поспешил запереть дверь изнутри.

– Ханна, – осторожно спросила я, когда, глубоко вдохнув, она начала тереть крылья носа. – Ты мне соврала. Зачем? Что ты пытаешься скрыть?

Она пропустила мои слова мимо ушей.

– Ханна, я говорила с Мегс. Она рассказала про вашу ссору и про переезд.

Глаза моей собеседницы прояснились, на губах заиграла злая улыбка.

– Да что эта маленькая лесба могла знать? Переезд был ненастоящий, она толком даже вещи не перевезла. Просто Али разрешал ей иногда ночевать над пабом.

– За что ты ненавидишь мою сестру?

– Ненавижу? Да бог с тобой. Я любила ее. Это она портила мне жизнь, – с этими словами Ханна достала сигарету, прикурила и глубоко затянулась. Часы над баром показывали четверть двенадцатого. – Девять лет прошло, как они с Крисом встретились. С ума сойти, до чего быстро летит время. Может, немного поменьше; вроде был уже конец лета, такие горячие темные вечера. В один из таких вечеров у нас обеих был выходной, и я предложила зайти послушать Криса с группой в какой-то паб. Мы тогда только начинали дружить с ней, сблизились на почве любви к музыке, возможно, немного нездоровой, – она нервно хихикнула. Наркотик явно начал действовать. – Они ушли домой вместе в тот же вечер. На следующий день она не пришла на работу – они провели неделю в доме с красной дверью, курили, трахались, заказывали еду, принимали гостей. Долбаные Джон и Йоко. А потом она надоела Крису, и он бросил ее в первый раз. С ним всегда так: он не может сконцентрироваться надолго на чем-то одном. У него была группа, они писали песни, выступали в пабах в Камдене, и все мы верили в то, что Крис – мессия рок-н-ролла, который пришел спасти наши души. И теперь ты сама понимаешь, почему. Ему не нужны были отношения. По крайней мере такие. А она… – Ханна отхлебнула вина, чтобы промочить пересохшее горло. – Она тоже недолго горевала. Но потом снова появилась в первом ряду на их выступлении, и все повторилось, просто до смешного. А теперь еще ты! У Вселенной отвратное чувство юмора, скажу я тебе.

Я молчала. Мне было неловко, и я молилась, чтобы Ник пришел забрать ее пустой стакан и прервал этот монолог, но он только во все глаза наблюдал за нами из-за стойки.

Песня кончилась. Ханна встрепенулась и снова пошла к автомату, по пути махнув рукой Нику, который налил ей еще бокал. Видимо, он не понимал, насколько она уже пьяна.

Еще одна монетка провалилась внутрь. Под гулкими сводами паба разлились клавишные, к которым вскоре присоединился знакомый до боли голос, – это была «Don’t Look Back in Anger». Я залпом прикончила свой сидр, кружилась голова. Ханна всхлипнула:

– Почему я всегда так удивляюсь? Ведь и он, и Джен, и ты, и, наверное, я сама – мы все всего лишь рабы этого зова, который пробуждает в нас рок-н-ролл, ю ноу. Он сводит людей с ума. За годы я поняла: музыка не исцеляет, она только инфицирует раны, которые почти уже зажили. Всего пара аккордов какой-то паршивой забытой песенки могут разрушать все, в чем годами себя убеждаешь. Все это происки гребаного Сатаны. И Крис служит ему.

Она долго и без всякого выражения смотрела мне в глаза. Потом раскатала еще дорожку.

– А я… я всю жизнь спасала его, выкупала у копов, отмазывала, одалживала бабла и зашивала раны. Я, блин, правда их зашивала, пришлось научиться, – она снова хихикнула. – А он всегда уходил домой с девочками вроде тебя и твоей сестрицы.

– Вы… – неловко начала я, – вы были вместе?

Она запрокинула голову назад и расхохоталась как безумная:

– Что ты, бейб, он мой кузен.

Status: не прочитано

03:12 24 июня 2015, среда

The Wombats – «Let’s Dance to Joy Division»

Когда я совсем устала от Ханны, я встала из-за стола и подошла к музыкальному автомату. Мне хотелось включить что-то веселое, но нужно было дождаться, когда закончится предыдущая песня.

Стю дотронулся до моего плеча, но на этот раз ему не удалось подкрасться незаметно, и я совсем не испугалась, а только ласково улыбнулась ему. Он наклонился и произнес, перекрикивая музыку, несущуюся из джук-бокса:

– Ника, хочешь сбежать отсюда?

– Что? – Я повернулась к нему лицом.

– Давай сбежим, – прочитала я по его губам. Песня закончилась.

– А как же?.. – Я кивнула в сторону скучающей в одиночестве Ханны. – Она вроде такая расстроенная, не оставлять же ее бухать тут одной.

– Да забей. Она так каждый вечер проводит. Ну почти. Ей лишь бы подсесть кому-нибудь на уши.

Я в сомнении сощурила на него глаза.

– А куда пойдем?

– Ну как, сегодня же вторник.

– Дааа, и что с того?

– Студенческая ночь! Разве у вас в университете не так? – удивился Стю.

– Честно говоря, не знаю, я не особый ходок по барам, – я пожала плечами. – А что там будет?

– Да просто тусовка в профсоюзном клубе. Диджей мой друг, он ставит что попросишь. Будет классно, вот увидишь.

Я вспомнила свой последний и единственный поход в бар в кампусе, потом взглянула на смущенное лицо Стю. Он никогда не даст меня в обиду, подумала я, он хороший парень.

Я хотела вызвать кэб, но Стюарт сказал, что идти тут всего ничего. Мы выскользнули через калитку черного хода и прошли мимо многоэтажной парковки, минуя парк и закрытые лавки этнических товаров бывших колоний Британской империи, и оказались возле серой махины кампуса.

Студенческий клуб находился в небольшом отдельном здании, прятавшемся среди остальных университетских построек, кортов для сквоша и парковок.

Мы прошли внутрь, мимо скучающих вышибал, один из которых поздоровался со Стю за руку, и оказались в центре большого зала, выкрашенного целиком в черный цвет. Под потолком висело несколько прожекторов и диско-шар; невдалеке вокруг барной стойки толпился народ – мальчики и девочки с разноцветными волосами. Рваные джинсы, футболки с ироничными слоганами, цветочные орнаменты платьев – одним словом, студенты. С некоторых пор я стала чувствовать себя чужой среди этих беззаботных улыбок.

Стю помахал кому-то рукой и двинулся сначала к бару, а потом к диджейскому пульту, где, склонившись над макбуком, болтал с двумя девчонками длинноволосый парень. Я так и осталась в нерешительности стоять у входа, накручивая на палец завитушку волос. Через пару минут Стю вернулся с двумя большими пластиковыми стаканами пива в руках и протянул мне один.

– Ну как тебе здесь? – Ему снова пришлось перекрикивать музыку.

– Да я пока не поняла, – улыбнулась я.

– Тебе понравится, вот увидишь! Пошли потанцуем?

Я посмотрела на него с сомнением во взгляде.

– Ты серьезно?

– Конечно! – Он взял меня за руку и потащил в центр танцпола, где кружились и переминались с ноги на ногу пара десятков студентов. – Ника, нельзя постоянно думать о смерти. Тебе нужно расслабиться, разрешить себе хоть на минутку все забыть. Когда у меня депрессия или тревога, я всегда прихожу туда, где музыка. Просто закрываю глаза, скачу и ору, пока все, что давит в груди, не выйдет наружу. Ты должна попробовать, Ника.

Мне не хотелось пробовать – мне хотелось домой, под одеяло, лежать и до потери всяческой связи с реальностью анализировать то, что случилось сегодня в переулке за пабом. Вгрызаться в свой собственный мозг, пока в глазах не полопаются капилляры, а на небе не забрезжит убивающий всякую надежду на нормальный день рассвет. Но я видела полные уверенности глаза Стю. Похоже, он знал, о чем говорил. Я сделала пару больших глотков пива и закрыла глаза, позволив музыке заполнить мою голову, вытеснив абсолютно все до единой мысли.

Мы прыгали и хохотали, Стю кружил меня, потом мы играли на невидимых гитарах, потом просто скакали в такт, тряся челками. Парень за пультом и правда был неплох, ему отлично удавалось манипулировать эмоциями, хоть он и был не настоящий диджей, а просто парень с лэптопом. Вскоре в голове не было ничего, кроме басов. Мне было приятно, весело и легко, как и должно быть, когда тебе двадцать один и ты на летних каникулах. Пусть это и продлится всего одну ночь.

Status: не прочитано

11:53 24 июня 2015, среда

Razorlight – «In the Morning»

Это был хороший вечер, наверное, он стоил того, чтобы так скверно чувствовать себя утром. В моих размытых воспоминаниях о дороге домой остались только яркие вспышки смеха и то, как мы со Стю смотрели на звезды, сидя на большом лугу и попивая из горла прихваченное из клуба пиво. Я не помню, как уснула и писала ли тебе. Это было чудесно. Жаль, что так не может быть всегда.

– Подъем, больная голова, – проорал в дверной проем Ник, разорвав мой липкий похмельный сон. – Ты вчера перед сном просила тебя разбудить пораньше. Сейчас пол-одиннадцатого. Нормально?

Он явно глумился надо мной, и я хотела было швырнуть в него подушкой, но малейшая попытка пошевелиться отзывалась горячей волной боли внутри распухшей черепной коробки.

– И еще у меня вопрос: на какой почве вы так скорешились с нашим лендлордом. Я смотрю, вы и в Фейсбуке друзья.

От неожиданности я подскочила в кровати.

– Лендлордом? – Меня пронзил ужас. Я пыталась восстановить хронологию вечера. После разговора с Ханной я отправилась прямиком в студенческий бар. Неужели я еще и с их боссом пила? Это в парке, что ли?

– Ну да, с Ханной.

Потерев глаза рукой, я уставилась на Ника:

– Постой, Ханна Беллами – лендледи «Королевы»?

– Ну она, по меньшей мере, управляющая. А кто владеет самим заведением, я не в курсе. Но, возможно, и она сама. Она богатая.

– Понятно, – я помассировала пальцами точку между бровями, чтобы снять боль. Не помогло.

– А вообще, эпичная вчера была ночь, прям в лучших традициях «Королевы», – Ник восторженно взмахнул руками. – И сет Криса вышел просто охрененный. Я не понимаю, почему этот парень еще не хедлайнер Гласто.

– Мм… – Я неопределенно кивнула. Звук имени МакКоннелла вызвал у меня смешанные чувства.

– И даже драка была! – Нику явно нравилось подводить итоги. – Вот это вообще супер. Да еще и с участием настоящей знаменитости!

– Ну, Крис не особо знаменит, должна тебя разочаровать.

– Да при чем тут он! Я про Марка. Ты ж там рядом стояла.

– Стой. Значит, тот незнакомец в очках – Марк Риммер? Гитарист из The Red Room? – Я привстала на кровати. Конечно, как я могла не узнать его? Да уж, я детектив что надо.

– Да-да. Жаль, что воссоединения не случилось.

– А с чего Крис его так ненавидит?

Ник пожал плечами:

– Кто их разберет, этих творческих личностей? Сплошная драма. Найки, давай вставай. Стю там готовит завтрак, прям как будто сегодня рождественское утро, и он наша мамочка.

Он повернулся и почти закрыл за собой дверь, но я успела окликнуть его:

– Ник?

– Ась? – В щелку пролезло его довольное моими страданиями улыбающееся лицо.

– Я хотела тебя кое о чем спросить. Закрой дверь.

Он вернулся в комнату.

– Слушай, тебе Стю ничего не говорил про то, что я странно себя вела вчера? Сначала игнорила его полвечера и тусовалась с Крисом, а потом пошла с ним гулять… как на свидание.

Ник разразился хохотом:

– Блин, Найки, да это обычный похмельный загон! – Продолжая смеяться, он хлопнул себя по бедру. – Расслабься. Но, если тебе станет от этого легче, Стю сказал сегодня, что переживает, что вчера прогонял тебе какие-то свои задротские темы, и ты, возможно, теперь считаешь его занудой.

– Но это совсем не так! Значит, он не считает меня идиоткой?

– Нет, все в порядке. Кстати, если ты думаешь, что Стю запал на тебя, то знай – у него есть девушка, она живет в Лестере.

– Круто, – ответила я со вздохом облегчения, смешанного с легким разочарованием. – Рада, что все в порядке.

– Давай-ка, подруга, выползай из своего убежища. У тебя тут перегаром воняет будь здоров, ты хоть окошко открой.

В ужасе я прикрыла рот рукой и дыхнула.

– Ну ты-то сама ничего не почувствуешь! Шевелись, Найки, душ и завтрак тебя вылечат. Не забудь, ты обещала нам рассказать о продвижении расследования.

Едва живая, я доползла до душа и открыла кран. Прохладная вода хлынула на меня, остужая горящую голову и смывая запах алкоголя, сигарет и Криса.

Я вытерлась большим махровым полотенцем, закрутила его на голове, натянула джинсы и майку и спустилась к парням.

Стюарт и правда приготовил настоящий английский завтрак, и, боже, это было невероятным счастьем! Оказалось, ничто так не снимает похмелье, как обилие свиного жира, – еще одна маленькая истина, которую я узнала за три коротких дня в английской провинции.

Когда мы утолили первый голод, я вспомнила, что близнецы с нетерпением ждут очередной серии саги о моих приключениях. Без долгих предисловий я рассказала им обо всем, что случилось накануне, упустив лишь несколько жарких минут в переулке за пабом. Впрочем, думаю, Стюарт и так догадался. Я заметила, что он стал смотреть на меня как-то по-другому. Воспользовавшись наступившей паузой, я пошла на кухню, чтобы сделать себе еще кофе.

– В общем, сейчас у меня только один подозреваемый, – слукавила я. – Это Алистер. В его истории есть темные пятна. Однако я точно знаю, что в день, когда Джен попала в тот репортаж с The Killers, он был здесь, в «Королеве». Я видела фотографии в Фейсбуке. Даты совпадают. Он не мог быть на Гласто. Но кто же тогда там был?

Последняя часть моего монолога была обращена скорее к тебе, чем к парням.

– Послушай, – окликнул меня Стю, уже знакомым мне жестом собирая со стола крупинки сахара. – А когда телефон твоей сестры включали в последний раз? Ты говорила, но я не помню дату.

– Тринадцатого июля, – отозвалась я, раздавливая гранулы кофе в кипятке кончиком чайной ложки. – А что?

– Получается, это точно не мог быть Алистер.

Я вернулась в комнату с чашкой в руке.

– Почему? – спросила я, облокотившись о стенку. Меня слегка пошатывало.

– Он был уже мертв, – спокойно пояснил Стюарт.

Я как-то не подумала об этом раньше, но решила не подавать виду. Вот такой из меня отличный детектив. Ты в надежных руках.

– Ну, блин, телефон тоже ничего не доказывает. Он мог попасть к кому угодно. Совсем не обязательно, что его включал именно убийца, – возразил Ник.

– Да, но получается, что Али не ездил на фестиваль и не включал телефон. И если бы он не покончил с собой, то и подозревать его было бы не в чем! – настаивал на своем его брат.

– Но вот незадача, – упорствовал Ник, – ведь он таки повесился.

– Блин, ребята, только не надо ссориться, – вмешалась я, почувствовав нотки раздражения в голосе Ника. – Все равно остается Голубой Ангел и цементный пол. Это никуда не выкинешь!

– Но дворик-то заливал не он, – огрызнулся Ник. – Она могла вернуться, и Али ее порешил, а Крис замуровал. Как раз этой Барбары, или как ее там, не было дома.

– Ника! – позвал меня Стю. Я обернулась. – А ты знаешь, что The Red Room выступали на Гластонбери в две тысячи седьмом? – произнес он, глядя в экран своего телефона.

– Нет, – я почувствовала покалывание в кончиках пальцев. – Там написано, в какой день?

– Да, двадцать третьего июня, в субботу, на сцене в парке.

Я старалась ухватиться за ускользающий смысл происходящего. Это тот день, когда снято видео! То самое видео с тобой! Значит, Крис и вся его компания были там. Я плюхнулась на диван и закрыла лицо руками, защищая глаза от ярких солнечных лучей, а мозг – от неминуемого взрыва.

– Что это все может значить? Что? – Голову переполнял сразу миллион вещей, я не могла сформулировать до конца ни одной мысли. Меня охватила паника. Я упускаю, я точно что-то упускаю. Так не может быть!

– Это значит, что, если твоя сестра встречалась с Крисом, а он выступал на Гласто, логично предположить, что она поехала туда с ним, – подытожил Стюарт. – Но надо подумать о мотиве. Если она мертва, кому выгодна ее смерть? В чем тут дело? Ревность?

– Вот так поворот, – присвистнул Ник. – Черт, а ну как Крис убил ее и замуровал в полу тайком от Али? А может, Али все видел, и Крис потом помог ему завязать петлю потуже? Может, Али вовсе и не покончил с собой!

Я вытаращила на него глаза.

– Заткнись, Ник! – прикрикнул на брата Стю и обеспокоенно посмотрел на меня.

– И знаете что самое забавное? – откликнулась я. – Ваш лендлорд, Ханна, и есть та лучшая подруга сестры, из-за которой я оказалась в Ноутоне. Она знает Криса: упомянула вчера, что он ее кузен, – я решила не вдаваться в подробности того, с какой страстью она говорила о своем родственнике. – И она даже словом не обмолвилась про их выступление на фестивале.

Я не подала виду, но к горлу подступила волна тошноты. Мне хотелось закрыть глаза и оказаться в Лондоне, на кухне с Лорой, а еще лучше – в зимнем кампусе, до пасхальных каникул: готовиться к экзаменам, гулять на Примроуз-Хилл, слушать музыку в темноте. Хотелось развидеть то интервью Брендона Флауэрса. Не знаю, простишь ли ты меня за эти слова, но в тот момент я думала именно так. Еще одна строка в списке поступков, за которые мне нужно просить у тебя прощения.

Я выпрямила спину и сложила кончики пальцев перед собой – вроде бы именно так делал Шерлок Холмс. Вдруг его прием поможет навести порядок у меня в голове? Нужно успокоиться. Я снова начала дышать на три счета, пока мысли не перестали скакать.

– Мне нужно пообщаться с группой, – сказала я после минутных раздумий. – Со всеми из The Red Room, кто был тогда на Гласто. Стю, как эксперт, введи меня в курс событий: в каком составе они выступали?

– Вокалистом был все еще Крис, Марк играл на гитаре, Хьюго – на басу, а Бен – за барабанами.

– Кто из них по-прежнему в группе?

– Марк и Хьюго. Бен ушел через пару месяцев после выхода альбома, не выдержал напряжения тура. Ну а Крис свалил летом две тысячи седьмого, – Стю что-то посмотрел в телефоне. – Кстати, Гласто – последнее его выступление в составе The Red Room.

– А когда появляется первое упоминание о Хьюго как о новом солисте?

– Мм, погоди, – он проскроллил вниз, – ага, вот! Двенадцатого июля того же года The Red Room приступили к записи своего дебютного альбома в Амстердаме. Вокальные партии исполнил Хью Вудвард.

– Значит, – рассуждала я вслух, – где-то между двадцать третьим июня и двенадцатым июля произошло нечто такое, из-за чего Крис, фронтмен группы, которая вот-вот станет всемирно известной, решает послать всех к черту и уйти. И в те же дни бесследно исчезает его девушка, моя сестра.

Я замолчала. В наступившей тишине слышалась только психоделическая мелодия из проезжавшего мимо фургона мороженщика.

– Блин, уже четверть двенадцатого! – Возглас Ника разорвал наступившее молчание. – Стю, в половине к нам доставка приедет!

Парни спустились вниз. Сложив грязную посуду в раковину, я последовала за ними.

Присутствовать при открытии паба оказалось не менее волшебно, чем при его закрытии. Это все равно что попасть за кулисы театра. Внизу было темно и пусто. Я ожидала увидеть следы вчерашнего безумия, но кругом царила чистота, а стулья покоились перевернутыми на столах, как в школе после уроков.

– В семь утра сюда приходит уборщица, – пояснил Ник, заметив мой недоуменный взгляд.

Он включил свет и поднял жалюзи. Стюарт отправился на кухню разбирать посудомоечную машину и готовить меню для ланча. Я наблюдала, как Ник спускает стулья на пол, раскладывает на столах подставки под пиво. Потом подошла к музыкальному автомату и, пошарив в карманах, скормила ему пару монеток и приготовилась делать то, что я делаю в любой непонятной ситуации, – слушать музыку.

Status: не прочитано

14:07 24 июня 2015, среда

The Pigeon Detectives – «I Found Out»

Глядя на чистое и такое пустое пространство паба, я с трудом могла поверить в реальность вчерашней ночи. Перед глазами мелькали образы: исполняющий свой шаманский танец с микрофоном Крис, пошатывающаяся Ханна с бокалом красного вина в руке.

В дверь постучали: прибыла доставка. Парень в синем комбинезоне по очереди затащил десять кегов с пивом, Ник открыл дверцу в погреб прямо у входа, и они вдвоем стали ловко закидывать кеги вниз.

– Включи радио, если хочешь, – бросил мне Ник, показывая на маленький приемник в глубине бара.

Я покрутила колесико, и комнату залила томительная сладкая грусть – «Smokers Die Younger» The Red Room. Пританцовывая и подпевая, я прошлась вдоль стойки бара, легонько прикасаясь к поверхности дерева кончиками пальцев. Эта песня заставила меня подумать о Крисе: о его акценте, прикосновениях, вкусе его губ. Меня охватило тревожное томление, я хотела увидеть его снова. Но в ту же секунду вернулось холодное и безжалостное осознание того, что он, вероятнее всего, причастен к тому, что случилось с тобой. Я замерла. Песня закончилась.

– Это был бессмертный хит «Smokers Die Younger» от наших любимцев The Red Room. Их новый сингл будет доступен для скачивания уже в полночь. Но, как мы только что узнали, фанатов из родного города группы сегодня ждет особый сюрприз: автограф-сессия и возможность приобрести диск раньше всех на планете! Следите за эфиром, чтобы узнать время и место, – пропел на одном дыхании в микрофон диджей. Началась реклама.

Услышав объявление, я в три прыжка оказалась на кухне, где нашла Стюарта, разбирающего гигантскую коробку овощей и фруктов.

– Стю, ты знал, что у The Red Room сегодня будет встреча с фанатами?

– Серьезно? – Он распрямился в полный рост, держа в руках сетку с дюжиной лаймов. – Где?

– На радио велели следить за эфиром. Как думаешь, куда они могут пойти?

– Я не знаю. Разумно предположить, что в «Эйч-Эм-Ви» – других музыкальных магазинов у нас тут нет.

– Понятно.

– Я тут подумал: попробуй еще с Беном поговорить. Он же был тогда на Гласто и может что-нибудь рассказать.

– С Беном-барабанщиком? Я не нашла его в Фейсбуке.

– Я порылся на форуме, где сидят суперфанаты, вот его адрес, – он показал мне скриншот. – Скину тебе картинку.

Зная адрес, я легко нашла номер городской линии на сайте «Бритиш телеком».

Набрав нужные цифры, я вслушивалась в гудки: один, другой, третий.

– Алло? – осторожно произнес тихий голос на другом конце провода, будто говоривший находился очень далеко, а не в этом же городе.

– Бен? Привет, меня зовут Ника. Ты был знаком с моей сестрой, Джен, восемь лет назад, – я старалась произносить слова как можно четче и разборчивее.

– Что? С кем знаком?

– Джен, девушка Криса МакКоннелла.

– Которая из девушек Криса МакКоннелла? У него их много.

По голосу казалось, что ему по меньшей мере лет семьдесят.

– Бен, ты помнишь Джен? Русская, миниатюрная, длинные волосы, большие глаза, она тусовалась с вами в две тысячи седьмом.

Последовало долгое молчание. Я решила, что связь оборвалась:

– Бен?

– Да, я ее отлично помню. Только она была моей девушкой, а не Криса.

– Что? Бен, пожалуйста, повтори чуть погромче, мне послышалось…

– Она была моей девушкой, – громко и уверенно произнес мой собеседник. – Что вы от меня хотите?

– Я ее сестра, я ищу ее. Я хотела поговорить с тобой о вашем выступлении на Гластонбери в том году. Что там случилось? Она не вернулась домой с фестиваля.

– Ничего не случилось. Она просто уехала, решила, что ей не место в таком болоте, – было слышно, как он сглотнул. – Мне пора идти, до свидания.

– Бен?

Раздался щелчок, потом тишина. Я нажала повторный набор. Телефон звонил так долго, что я потеряла счет звонкам. Потом представила себе пустую комнату и Бена, смотрящего на трезвонящий аппарат, и повесила трубку.

– Ну что? – спросил Стюарт.

– Он сказал кое-что странное.

– Что? – Стю сдвинул брови.

– Что моя сестра была его девушкой. И что он не хочет разговаривать. И положил трубку.

Глаза Стюарта расширились:

– Ну дела…

– Это далеко? – Я показала Стю адрес.

– Минут пятнадцать на электричке.

Секунду поколебавшись, я решилась:

– Стюарт, я поеду туда. Он что-то знает. А тебя хочу попросить об услуге. Сможешь послушать радио и сообщить мне, как только объявят о времени и месте встречи с фанатами? Если повезет, мне удастся поговорить со всеми участниками группы прямо сегодня. Я уверена, именно они провели ее на фестиваль и должны знать, что там произошло.

– Ладно, – согласился он. – Я бы хотел поехать с тобой, вдруг это опасно, – Стю бросил на меня робкий взгляд.

– Не волнуйся, я буду очень осторожной. Я всегда осторожна.

Он нагнулся и легонько обнял меня. От него приятно пахло кухонными специями и жидкостью для мытья посуды.

Я вышла из паба и поспешила на вокзал.

Едва я успела написать тебе свое предыдущее послание, как поезд уже остановился в крохотной деревушке, где жил Бен. Выйдя на маленькой станции, я решила пройтись. День был нежарким, а свежий воздух помогал справиться с головной болью, вновь сковавшей мозг после тряски в поезде.

Дом Бена я нашла без особого труда. Дуплекс, окруженный садом, находился совсем недалеко от станции. Вторую половину выставили на продажу, о чем говорил знак агентства недвижимости на стене. Окна в половине Бена были занавешены наглухо.

Я постучала, но мне не открыли. Меня терзали подозрения, что хозяин внутри и просто не хочет меня пускать. Я забарабанила в дверь громче, но безрезультатно. Тогда я перешла дорогу, села на бордюр и принялась ждать, когда объявится Бен. Прошло около получаса. Тщетно я пыталась раскопать в Интернете хоть какую-то информацию о барабанщике The Red Room и его прошлом. Я так увлеклась, что чуть не пропустила момент, когда к двери подъехал велосипедист, спешился и достал из рюкзака увесистую связку ключей.

– Бен? – окликнула я.

Велосипедист повернулся ко мне. Это был тот, кого я ждала. На лице его застыло встревоженное выражение.

– Бен, я звонила тебе этим утром. Я Ника, сестра Джен.

– Что вам тут нужно? – спросил он, нервно ища нужный ключ на огромной тяжелой связке.

– Я очень хочу поговорить с тобой. О ней.

– А я не хочу. Мне очень жаль, – он отпер дверь, и она со скрипом отворилась.

Одним прыжком я перелетела через дорогу и оказалась рядом с ним.

– Бен, пожалуйста, я не отниму много времени! – Я пыталась заглянуть ему в глаза. – Впусти меня на пять минут.

Невысокий, очень худой, в затемненных очках, он выглядел куда старше своих тридцати трех. Из-под велошлема торчал длинный хвост седеющих сальных волос.

– Это невозможно, я очень занят, – он проскользнул в щелку и захлопнул дверь прямо у меня перед носом.

– Бен, пожалуйста! – Я барабанила ладонью в дверь. – Я только хочу узнать правду.

– Уходите, или я звоню в полицию, – произнес он прямо из-за двери.

Я уселась на крыльце:

– Давай хотя бы поговорим через дверь, если ты не хочешь пускать меня внутрь.

Он не отвечал. Прошло несколько минут молчания, и я прикинула, что он и правда вполне мог вызвать копов.

– Хорошо, я уйду, – сдалась я наконец. – Но я еще вернусь, слышишь?

Когда я уже сидела в поезде, у меня зазвонил телефон. Это был Стюарт.

– Стю?

– Три часа дня, «Эйч-Эм-Ви» в торговом центре на рыночной площади! – выпалил он в трубку на одном дыхании. – Успеешь?

– Да, должна! Спасибо!

– Как все прошло?

– Он меня не пустил на порог, чего и следовало ожидать. Но теперь я почти уверена в том, что он что-то знает.

– Или он просто сумасшедший. Я прочитал на фанатском форуме, что он хикикомори. Там, кстати, много другого странного дерьма пишут про них. Ты бы почитала как-нибудь.

– Погоди, он кто?

– Погугли. Такая японская тема, когда почти никогда не выходишь из дома и ни с кем не общаешься. Что-то вроде острой социофобии.

– Глупости, он только что приехал домой на велосипеде.

– Ну я не знаю, я просто передаю тебе то, что прочитал, – в его голосе промелькнула обида.

– Спасибо, Стю, я очень ценю твою помощь, – сказала я с нежностью.

Сейчас я уже в поезде, который несет меня обратно в Ноутон. Надеюсь, Марк и Хьюго окажутся более сговорчивыми, чем Бен, и прольют немного света на события того далекого субботнего вечера восемь лет назад.

Status: не прочитано

16:31 24 июня 2015, среда

Kings of Leon – «Fans»

Мне всего-то и нужно пару минут поболтать с ними, думала я, несясь в такси по направлению к торговому центру. Интересно, какими они окажутся? Мне было немного не по себе. Часы на приборной панели показывали половину третьего. Когда мой кэб притормозил на автобусной остановке, я увидела гигантскую очередь, начинавшуюся прямо у дверей на площади. Рядом работала съемочная группа местных новостей. Невдалеке стояла патрульная машина. Похоже, я недооценила масштабы их славы. В замешательстве я расплатилась и поспешила к входу. Приблизившись, я заметила, что очередь состояла в основном из очень молодых и сильно накрашенных местных жительниц. Они весело галдели, подпрыгивая от нетерпения. Я никогда ни от чего не фанатела настолько, чтобы стоять длинную очередь. Разве что на выставку прерафаэлитов. Не знаю, поймешь ли ты, что я имею в виду, но музыка для меня существует отдельно от ее исполнителей и авторов. Их я воспринимаю лишь как дилеров моего любимого наркотика: моя судьба в их руках, но за это я скорее ненавижу их, чем люблю.

Пока очередь медленно двигалась к черно-маджентовому павильону «Эйч-Эм-Ви», я прислушивалась к разговорам вокруг. Девочки обсуждали музыкантов в выражениях, которые подошли бы племенным жеребцам или симпатичным младенцам. Главное, что я вынесла из щебета поклонниц, – что Хью любит сладости, а Марку лучше дарить самодельные игрушки, потому что он потом отдает их своей маленькой дочери. По обе стороны от входа в музыкальный магазин была выставлена охрана – мрачные ребята в черных футболках. Очень деловая девица с беспроводной гарнитурой в ухе инструктировала всех входящих:

– Подписываем только по одной вещи, диск с новым синглом можно взять прямо перед столом, где сидит группа. Фотографировать только без вспышки, музыканты находятся в туре, они очень устали.

Я кивнула, не глядя на нее. Толпа возвратно-поступательными движениями несла меня по направлению к заветной цели – устланному белым сукном столу, за которым сидели двое мужчин.

Тут толпа немного расступилась, и я увидела Хьюго. Он был обезоруживающе красив. Лохматые иссиня-черные локоны с голубыми прядками обрамляли скуластое лицо, из-под густых ресниц блестели огромные темные глаза. На кадыке красовалась татуировка: всевидящее око. Тонкие пальцы музыканта были унизаны тяжелыми перстнями. Хью напоминал французского графа или героя аниме, и в целом мне было ясно, откуда столько ажиотажа вокруг его персоны. Хотя сейчас он занимался вполне земными вещами, а именно непринужденно болтал с девочками и прихлебывал диетический «Ред Булл», то и дело заправляя за ухо растрепанные волосы, вблизи от него возникало ощущение, будто все вокруг было сном. Он приподнялся со стула, чтобы обнять особо жаждущую малышку лет пятнадцати. Она блаженно вжалась лицом в ложбинку между его шеей и острой ключицей, что-то жарко шепча. Хьюго улыбался и гримасничал для камер, раздавая поцелуи направо и налево. Как Санта в торговом центре, подумала я. Фронтмен группы превосходно отрабатывал деньги фанатов, потраченные на новый диск.

Наверное, я опять слишком сильно пялилась, потому что внезапно поймала на себе взгляд Хьюго. Я очень смутилась. Но он улыбнулся мне широко и ласково, обнажив два симметрично кривых верхних зуба, добавлявших его красоте тот необходимый изъян, который делал ее живой и настоящей.

Тут я увидела Марка. Он был именно таким, каким запомнился мне вчера: тонкие черты лица, имбирные с сединой волосы, падающие на лоб, одет как профессор университета – твидовый пиджак, белоснежная рубашка, очки в роговой оправе. Вылитый Джарвис Кокер, но не молодой и дерзкий, а такой, каким он был в середине нулевых, в твое время, Джен, – наконец дошло до меня. То же обаяние. Несмотря на слой грима, под усталыми глазами у него проступали синяки от вчерашнего удара. По лицу было сразу видно: он из тех, кто мало говорит, но не потому, что ему нечего сказать. В его голове был целый мир, огромная вселенная. Казалось, Марка смущает толпа и все это внимание. Но, тем не менее, он протягивал руку каждому, кто подходил. Принимая подарки фанаток, он, как мог, изображал радость, хотя у меня сложилось впечатление, что экспрессивная любовь девочек скорее настораживала его, чем забавляла. Он выглядел усталым и каким-то несчастным, будто находился здесь исключительно по воле рекорд-лейбла. Я заметила в нем проблески радости лишь в тот момент, когда он подписывал гитары, принесенные ребятами, в которых я узнала музыкантов, подыгравших вчера Крису. Марк с явным удовольствием обсуждал с ними заковыристую музыкальную тарабарщину. Наверное, за восемь лет он сильно устал от развратных крошек из захолустных городков, готовых на все ради пары минут наедине с настоящим рокером.

Подошла моя очередь, и я оказалась прямо перед Хью. Он вопрошающе посмотрел на меня, ожидая подарков или, по меньшей мере, диска на подпись. Но у меня ничего не нашлось, и я совершенно растерялась, хотя вовсе не собиралась брать автограф. Его фломастер взмыл вверх и опустился на стол.

– А я совсем не подготовилась! – беспомощно улыбнулась я, боясь посмотреть ему в глаза. Я чувствовала, как впадаю в ступор от привлекательности Хью и нелепости ситуации. – Ведь надо было взять что-то для автографа.

– Ну ничего, подпишу твою майку! Можно? – С этими словами он поднялся со стула и потянулся ко мне. Голова Хью оказалась где-то в районе моей шеи. Черный фломастер легко пробежался по ткани над моей правой грудью, оставив за собой объемистую черную закорючку с длинным росчерком и парой косых сердечек. Я вдохнула – от него пахло чистотой и чем-то сладким, как от маленького ребенка.

– Спасибо, – улыбнулась я Хьюго, слегка оправившись. Он подмигнул в ответ, и я сделала шаг в направлении сидящего рядом Марка.

Когда мы встретились глазами, Марк спросил, стараясь скрыть усталость в голосе:

– Привет! Я Марк. Что тебе подписать? Майку?

– Вообще-то ничего, – смущенно ответила я. – Я пришла поговорить. Меня зовут Ника, я сестра Джен Лукиной. Вы с ней общались восемь лет назад, она пропала без вести.

Марк смотрел на меня непонимающими близорукими глазами.

– Прости, я не совсем понял, – он растерянно развел руками и заморгал. Очевидно перехватив какой-то условный знак, к нам тут же подошла девица с гарнитурой.

– Какие-то проблемы? – обратилась она ко мне.

– Абсолютно никаких, – ответила я настолько вежливо и спокойно, насколько позволяло ускользающее самообладание. – Я сестра старой знакомой Марка. Хотела задать ему пару вопросов про старые добрые времена, а именно о том, что произошло в июне две тысячи седьмого года.

Я говорила глядя Марку прямо в глаза. Сзади меня уже скопилось несколько девочек, которые, пообщавшись с фронтменом, спешили засвидетельствовать свою любовь главному сонграйтеру группы. На секунду мне показалось, что я смогла достучаться до него: что-то промелькнуло в глубине его глаз. Но тут девица с гарнитурой взяла меня за плечо и потянула в направлении выхода, явно желая передать с рук на руки подоспевшему охраннику. Прежде чем потеряться в толпе, я успела обернуться и крикнуть Марку:

– Я видела тебя вчера в «Королеве»! Найди меня в Фейсбуке. Я Ника Лукина.

Меня грубо вытолкали из магазина, и девица с гарнитурой объявила мне о пожизненном запрете на посещение концертов группы. Отойдя на безопасное расстояние, я по-хулигански показала ей два пальца и быстро покинула здание торгового центра, захватив по пути карамельный латте с двойными взбитыми сливками.

Странные они, думала я про Хью и Марка. Такие холеные, каждое движение отточено, каждая фраза сказана уже тысячу раз до этого. Что-то не заметила я в них того искрящегося счастья, которое мелькало вчера в глазах Криса, когда он спустился со сцены в объятия толпы.

Status: не прочитано

16:31 24 июня 2015, среда

Pulp – «Common People»

Наверное, когда-то Ноутон был красивым городом, и даже сейчас, в мягком свете послеобеденных солнечных лучей, он выглядел не так уж плохо. Я прошла весь уже ставший таким знакомым путь до «Королевы», чувствуя, как пружинят ноги, а где-то в солнечном сплетении холодит и лихорадит от нового, незнакомого и тревожного чувства. В тот момент я еще боялась признаться себе, но в глубине души уже отчетливо понимала, что запала на Криса.

Причем запала вселенским кармическим образом, как миллионы хороших девочек до меня западали на сотни плохих парней до него. Это в нашем с тобой геноме – вестись на таких, как он, верно? Притом не просто на таких, как он, а именно на него. О, ирония!

Джен, а что, если он правда убил тебя? Приревновал к кому-нибудь да и зарезал? В стиле русской классики. Вчера я видела, как Крис без предупреждения или малейшего зазрения совести напал на человека, который пришел к нему с миром. Потом он готов был поиметь меня прямо на улице. Он животное, он опасен, он способен на все. И, блин, как же он мне нравится!

Я шла к пабу, всей душой надеясь, что каким-то чудом застану его там, и, когда я зайду, он будет опять стоять у стойки и рассказывать кому-то про регби или крикет, пританцовывая от восторга, злой, веселый и пьяный.

Но его там не оказалось. В пабе было прохладно и пусто. Ник помахал мне рукой, и я заказала еды. Минут через пятнадцать из кухни вместе с моим бургером вышел Стюарт.

– Ну что, пообщалась с группой? – осведомился он, рассматривая испорченную закорючкой Хьюго майку.

– Ого, а чего поверх одежды? – загоготал Ник. – Надо было прямо на груди!

– Меня и так оттуда охрана вывела! А тут бы еще и копов вызвали, – отозвалась я.

– Охрана? Что ты натворила? – нахмурился Стю.

– Ничего особенного – просто не взяла автограф у Марка, прикинь?! Я спросила его про Джен, чем спровоцировала нештатную ситуацию. Еще минута – и я достучалась бы до него, но меня вывели.

– Так что же, получается, тебе не удалось поговорить ни с Беном, ни с этими двумя? – нахмурившись, спросил Стю.

– Вроде того, – кивнула я, прожевав луковое колечко. – Знаешь, чем больше я об этом думаю, тем больше у меня вопросов к тому, как вел себя Бен. Он ведь сказал мне, что Джен была его девушкой, а не Криса. А потом не пустил на порог, даже заглянуть внутрь не дал, просто захлопнул дверь и угрожал вызвать копов. И эти плотно завешанные окна. Он что-то скрывает.

– А вдруг она заперта у него в подвале? – вмешался Ник, подняв указательный палец.

Как ты уже знаешь, подобная мысль не раз приходила мне в голову.

– А что, получилась бы вполне стройная история, – развил его мысль Стю. – Допустим, есть любовный треугольник: Джен, Крис и Бен. Джен отвергает Бена, но он не сдается, похищает ее и держит у себя в подвале долгие годы.

– А что с телефоном? Кто его включал, если тринадцатого июля The Red Room, включая Бена, уже записывали альбом в Амстердаме? – спросила я.

– Интересно, где был в тот день Крис? – Стюарт кинул на меня долгий взгляд.

Я почувствовала, что краснею, и пробормотала, изображая полное равнодушие:

– Да, стоит выяснить.

– Какие у нас рабочие версии? – Ник начал по-британски разгибать пальцы на руке, отсчитывая количество. – Первая: Алистер – серийный убийца, у которого есть еще минимум одна жертва – Голубой Ангел.

– Погоди, чтобы тебя объявили серийным убийцей, нужны хотя бы три жертвы, – вмешался Стюарт.

– Как скажешь, эмо-бой, – согласился Ник. – Перефразируем. Алистер – убийца со стажем, минимум еще одна жертва. Убил Джен, когда она вернулась с фестиваля. Крис помог ему избавиться от тела, замуровав его в полу. Какие тут «за» и «против»?

– «Против» то, что у него практически полное алиби, пусть и от невменяемой бывшей, – вставила я. – Но я не вижу причин, которые могли бы заставить ее лгать. Если она хотела из ненависти засадить Алистера в тюрьму, убийство было бы куда более крутым обвинением, чем мелкое бытовое насилие. А других мотивов навредить ему, кроме тупой бабской ревности, я для нее не вижу, учитывая, что сейчас она в полной заднице. Плюс Али был уже мертв, когда в последний раз включали телефон сестры.

– Допустим, мы верим в алиби лендлорда, – продолжал Стю. – Но это не объясняет следов на полу. Или участия Криса – ведь убийство вполне может быть делом его рук. Особенно зная, что с вероятностью 99 % именно он провел Джен на Гласто, откуда она так и не вернулась. Он мог привезти ее сюда и замуровать в полу. Сил и сноровки ему для этого вполне хватило бы.

Я кивнула и опустила глаза:

– Получается, мне все-таки нужно с ним поговорить.

– Только умоляю, будь осторожна, Ника, – Стюарт дотронулся до моего плеча.

– Версия вторая: хикки Бен, – продолжил он. – Я понимаю, тебе, наверное, нелегко слышать такое, но может статься, Джен жива, и он держит ее у себя, как делал со своими жертвами Йозеф Фритцель, – Стю посмотрел на меня полным сочувствия взглядом. – Или была жива какое-то время.

– Или ее все-таки замочил Крис, – подвел итог Ник. – Мне эта версия как-то ближе. Легко могу представить…

Оба близнеца посмотрели на меня в ожидании реакции.

– Парни, это же бред какой-то.

– А что, ты скорее готова поверить, что она сбежала с какими-то хиппи, счастливо живет в коммуне и не звонит только потому, что потеряла зарядку от телефона? – Стю не сводил с меня глаз. – Прости мою прямоту, но, Ника, ты сама разворошила этот клубок гадюк. Если ты не готова к правде – поворачивай назад, прямо сейчас. Ведь ты же понимаешь, что, если кто-то совершил преступление и стережет свою тайну все эти годы, он легко может причинить зло и тебе, если ты подберешься слишком близко. Ты уверена, что готова рискнуть?

Серьезность тона и обжигающая правдивость его слов сразили меня наповал. Сердце забилось где-то в висках. Мое расследование – больше не увлекательная тема для дипломной работы, думала я, это кроличья нора, и я со свистом лечу вниз в бездонную холодную тьму.

Внезапно у меня в кармане завибрировал телефон – сообщение в Фейсбук мессенджере. Я с ужасом отпрянула от экрана: с аватарки на меня смотрела девица с гарнитурой из «Эйч-Эм-Ви», Шона Росс. Что же ей нужно от меня?

«Ника, позвони по этому номеру. Марк».

– Тут что-то странное происходит, – я показала телефон парням.

– Ох ни хрена ж себе, – выдохнул Ник. – Это тот Марк, про которого я думаю?

– Есть только один способ проверить, – я кликнула на номер, пошли гудки.

– Хэллоу, – ответил мне мужчина с приятным мягким акцентом, какой бывает на дисках, прилагающихся к кембриджским учебникам по английскому языку. Это, без сомнения, был Марк Риммер. По гулу голосов я поняла, что он находится в людном месте. Видимо, автограф-сессия еще продолжалась.

– Марк, это ты? – спросила я немного смущенно. – Это Ника…

Он не дал мне закончить:

– Ника, здравствуй и спасибо, что перезвонила мне, – на секунду он замолчал, явно перемещаясь в более тихое место. – Я хотел бы принести извинения за поведение организаторов сегодняшнего мероприятия. Шона наш новый ассистент менеджера, и ей все еще трудно понять границы. Это было абсолютно возмутительно с ее стороны. Я прекрасно помню твою сестру, и если ты все еще хочешь поговорить – я готов.

– Мм, спасибо, Марк. Очень мило с твоей стороны, – его спокойный вежливый тон неожиданно располагал. Там, в магазине, он показался мне напряженным закрытым человеком, который считает минуты до конца встречи с фанатами.

– Мы можем встретиться, – продолжил он после короткой паузы. – Понадобится еще час, чтобы тут все закончить, а дальше мы можем выпить… мм… чаю.

– Да, отлично, – мне не верилось, как легко в конце концов далось его согласие.

– Например, в «Королеве», раз ты уже знаешь, где это находится.

– Хорошо.

– Прекрасно, договорились. Через час, – он повесил трубку.

Близнецы зачарованно смотрели на меня в ожидании новостей.

– Ну что? – не вытерпел Ник.

– Доставайте ваше лучшее бухло – через час здесь будут сами The Red Room.

У Стюарта заметно отвисла челюсть.

– И что, он вот так просто предложил тебе встретиться? Марк Риммер? Тот самый Марк Риммер? – В глазах Стю сверкал детский восторг. – Парень – реально гений. Ты слышала их аранжировки? Он сам продюсирует их альбомы!

Я бросила на Стю взгляд, полный умиления, совсем как тогда, когда он рассказывал мне про гитары. Он немного смутился.

– Значит, Марк Риммер хочет встретиться? – спросил он уже более спокойно.

– Да хватит уже повторять его имя, Стю. Ты меня пугаешь! – Я улыбнулась. – Он сказал, что отлично помнит Джен.

– Вот это да, – задумчиво произнес Стюарт. – А я-то думал, что они сольются.

– Посмотрим еще, что он скажет, – ответила я, не особо скрывая отсутствие больших надежд.

Следующий час я провела склонившись над ноутбуком Стю за просмотром старых интервью парней из группы на Ютубе. Я была права: Марк оказался спокойным и вдумчивым. В ранних интервью он почти все время молчал и лишь последние пару лет начал понемногу высказываться, будто выходя из тени Хьюго. И если, в отличие от Мрака, Хьюго лучился обаянием, без конца и довольно остроумно шутил, гитарист казался пресыщенным и утомленным. Хью был полной его противоположностью. Казалось, он вовсе не знаменитый рокер, собиравший Уэмбли, а просто красивый улыбчивый старшеклассник, на которого засматриваются девчонки. Странный дуэт, подумала я.

– Мы обязаны своим успехом таланту Марка, – улыбаясь, говорил Хью в одном из интервью. По его акценту чувствовалось, что он ходил в частную школу. – Его песни заставляют людей думать и чувствовать. Марк – один из величайших поэтов-песенников нашего времени.

– Вспомните, как все начиналось, – продолжал задавать вопросы интервьюер. – Каким был первый шаг, который привел вас на вершину?

– Нас заметил сам Ноэл. Это было абсолютно невероятно – он просто подошел к нам после какого-то концерта и сказал: эй, парни, вы классные, хотите играть у нас на разогреве? Понятное дело, мы согласились. Правда ведь, Марк, так все и было? – Он повернулся к Риммеру.

Тот легонько кивнул, закинул ногу на ногу и прикурил сигарету, глядя в раскрытое окно, как усталый родитель, ждущий, когда дети наиграются на площадке и можно будет идти домой.

– Ну а потом вышел наш первый альбом, и чарты были взорваны, – продолжил Хью с восторгом. – Мир узнал, кто мы такие.

– Вашей визитной карточкой по сей день остается «Smokers Die Younger». Вы еще не устали ее играть?

– Никогда не устанем! Она потрясающая. Иногда мы играем ее под занавес, я вижу лица зрителей в зале и сам пускаю слезу. Она рождает в людях подлинные эмоции, – он снова глянул на хранившего молчание гитариста.

– Расскажите немного об истории написания этой песни. Как она пришла вам в голову?

– Это классическая рок-баллада. Конечно, она о любви, и конечно, о любви трагической, – начал Хьюго, но Марк сделал еле уловимый жест, и тот замолчал, передав микрофон гитаристу.

– Позвольте мне ответить, – медленно произнес Марк, поднимая очки на лоб. – Дело было одной пьяной ночью, после вечеринки, когда все ушли и остались только я и одна девушка. Она изливала мне душу, и знаете, это была настоящая ночь откровений, когда говорят друг другу только правду. Мы сидели вдвоем и болтали, пока комнату не заполнил утренний свет, и волшебство не закончилось. Песня сама нашла меня какое-то время спустя, – как-то грустно улыбнулся Марк мимо камеры. – Мы посвятили ее одному человеку, который покинул нас и по которому мы скучаем.

Да он настоящий лирический поэт, подумала я, слушая его речь. Конечно, он говорил о Крисе, эта песня о нем, уверена. Так грустно и так красиво.

– Скажите, вы поддерживаете отношения с бывшими участниками, – повернулся интервьюер к Хьюго, – Крисом МакКоннеллом и Беном Викерсом?

Марк поерзал на диване.

– Пожалуй, на это я тоже сам отвечу, – предложил он. – Парни – часть нашей истории как группы. Без них мы не были бы теми, кто мы есть. Да, наши пути разошлись, но сердца и двери всегда для них открыты, – он посмотрел прямо в камеру, в первый раз за все интервью.

– Просто не все понимают, что музыка – это тяжелая работа, – вмешался Хьюго. – Такое напряжение под силу не всем.

Марк кинул на него нечитаемый взгляд. Вслух он сказал только:

– Я был бы рад записать альбом с Кристофером… и Беном, если они решат вновь заняться музыкой.

– Но ваше творчество, позвольте заметить, – вставил интервьюер, – сильно отличается от того, что вы играли во времена МакКоннелла. Как думаете, классический рок-вокал Криса впишется в ваш теперешний более электронный звук?

– Действительно, – ответил Хьюго, – музыка The Red Room при Крисе представляла собой типичный британский рок, одновременно в лучшем и худшем его проявлениях. Такой стиль, на наш взгляд, морально устарел. Мы хотели нового революционного звучания.

– Парни, не могу даже представить, насколько вся эта безумная популярность повлияла на вас и на ваш образ жизни. Скажите, как изменилась для вас повседневная жизнь? Какие самые сложные вещи, с которыми пришлось столкнуться?

Хью и Марк переглянулись.

– Даже не знаю, – улыбнувшись, начал фронтмен. – Я всегда хотел такой жизни и всегда себя к ней готовил. Никогда не мог себе представить, даже в детстве, что буду работать в офисе, просиживать целые дни за монитором. Поэтому никаких особых сложностей для себя не вижу, – продолжил Хью. – А вот Марку пришлось нелегко. Все это внимание, Марки, оно же просто сбивает тебя с ног, верно? А ты у нас скромняга-интроверт. Плюс к тому тебе пришлось перебороть свой страх перед перелетами. Да и страх толпы тоже. В общем, Марк молодец. Он очень поработал над собой. А я просто родился рок-звездой…

– Ага, сразу весь в татуировках, – сухо отшутился Марк.

Status: не прочитано

16:54 24 июня 2015, среда

The Smiths – «This Charming Man»

Они болтали еще долго, интервью длилось больше сорока минут, но мне пришлось прервать просмотр, когда дверь отворилась и на пороге появился коренастый парень в черном бомбере. Он огляделся и подошел прямиком к стойке бара, где сидела я.

– Ты Ника? – обратился он ко мне.

– Да, это я, – ответила я, догадываясь, о чем пойдет речь.

– Я Тедди, телохранитель ребят. Мне нужно осмотреть помещение.

Да уж, Тедди, а ты совсем не похож на плюшевого мишку, подумала я. Тут к нам подоспел Ник. Вместе с мрачноватым Тедди они осмотрели зал и выбрали максимально удаленный от окна столик.

– Телохранитель? А что, их хотят убить? – удивилась я.

– Нет, – ответил Тедди, – хуже. Папарацци.

– Но Марк был тут вчера один, и за ним никто не гнался.

– А они за ним и не гоняются, им нужен Хью. По крайней мере большинству.

– А-а-а, – протянула я. – Хью, получается, тоже здесь.

Мне было любопытно пообщаться с ним в нормальных условиях. Хотя бы потому, чтоб потом дразнить мою соседку Лору. Ну и, конечно же, он был милашкой.

– Я проведу их через черный ход.

Ник и Тедди исчезли в глубине зала.

Значит, вот оно как, такова цена успеха: нельзя просто взять и сходить в паб. Через несколько минут из сумрака показались Хьюго и Марк, которых сопровождал едва сдерживающий восторг Ник. Из дверей кухни высунулся и снова смущенно спрятался Стюарт. Бодигард встал у дверей и замер, как восковая фигура.

Странное ощущение, когда встречаешь людей из телевизора в реальной жизни. Они всегда выглядят совершенно другими – даже не такими, как пару часов назад в торговом центре. Хьюго оказался высоким, намного выше, чем я ожидала, белокожим, узкоплечим и почти бестелесно худым. Он был одет во все черное. Он улыбнулся и дружески приобнял меня. Я вновь почувствовала сладковатый запах чистой кожи и фруктовой жвачки. Узор татуировок у него на руках напоминал лабиринт. От Хьюго исходило какое-то томительное очарование; на него хотелось смотреть просто потому, что он действительно отличался необыкновенной красотой. Интересно, он уже был таким восемь лет назад? Сложно судить по фотографиям. Надо обязательно сфотографироваться с ним и отправить Лоре, подумала я.

Марк держался тихо и немного скованно, чем моментально расположил меня к себе, поскольку я сама, со всеми своими секретами, давно превратилась в анонимного интроверта. Он был немного ниже Хьюго, одет дорого и слегка небрежно, как рассеянный декан кафедры античной философии.

Марк пожал мне руку и еще раз извинился за случившееся ранее. Мне нравятся рукопожатия – женщинам, и особенно молодым девушкам вроде меня, почти никто не пожимает руку. Это всегда очень располагает.

Ник пригласил нас сесть за столик, но Марк настоял на том, что они сделают заказ у стойки, как обычные посетители. Они попросили по бутылке «Перони», что, конечно, впечатляло меньше пинты «Стеллы», но куда больше травяного чая.

– В старые времена в «Королеве» мы всегда пили у стойки, – Марк осмотрелся: – Тут как будто ничего и не изменилось. Только раньше пиво нам наливал Алистер, пусть земля ему будет пухом.

– Или моя сестра, – добавила я, наблюдая за его реакцией. Но на лице Риммера не дрогнул ни один мускул.

– Да, так и было. Ты знаешь, она была отличным барменом, умела наливать идеальный «Гиннесс».

Опять «Гиннесс», как и сувенир в могиле Голубого Ангела. Что это – еще одна крошка хлебного мякиша, которым ты указываешь мне путь, или просто феномен Баадера-Майнхоф в деле? Впрочем, мне было приятно услышать такое. Любая деталь, любое воспоминание о тебе были для меня сокровищами, и я не могла не испытывать благодарности к рассказчику.

Мы уселись на высоких стульях. Я попыталась представить себе, что я тележурналист, который снимает очередной выпуск документального сериала о пропавших людях. Что спросил бы у них журналист? Но Марк оказался быстрее моих мыслей.

– Ника, не сочти за оскорбление, но почему ты решила обратиться за помощью именно к нам? – осторожно спросил он, сделав маленький глоток пива.

Признаться, я удивилась такой прямоте, она меня слегка обескуражила.

– Все просто: я узнала, что Джен была на Гластонбери. Собственно, это последнее место, где ее видели. Поскольку она ваша подруга, я предположила, что она поехала туда вместе с группой.

– А что, кто-то видел ее там? – спросил Хью.

– Камера. Я нашла видео, где она берет автограф у Брендона Флауэрса. Вот, смотрите, – я показала им запись.

– Ага, я помню тот день, – закивал Марк, потягивая пиво. – The Killers действительно там выступали. Правда, звук был просто убийственно плохой. Потом говорили, что соседи мистера Ивиса в тот год очень жаловались на шум, и инженеры неудачно настроили усилители, так что в середине зала было почти ничего не слышно. The Killers так ни разу и не вернулись на Гласто с тех пор. Впрочем, как и мы – до нынешнего года, – немного переведя дыхание, он добавил: – Конечно, все вполне логично. Мы были там, она была там. Я бы сделал на твоем месте тот же вывод.

Общаться с Марком было приятно: пожалуй, он оказался первым и единственным взрослым человеком, которого я встретила в этом городе. Более того, взрослым мужчиной, а не парнем.

– Я повесила видео в Фейсбуке и на следующий день получила сообщение от девушки по имени Ханна Беллами, – я снова внимательно наблюдала за их реакцией.

– Мы отлично знаем Ханну, особенно Марк, – улыбнулся Хью. – Кстати, надо было сказать ей, что ты хочешь с нами встретиться, она бы все организовала гораздо быстрее, и тебе не пришлось бы стоять в очереди.

– Ну кто же знал, – пожала я плечами, мысленно ругая себя за тупость. Ведь правда стоило спросить. Все-таки я совсем не гожусь в детективы.

Я рассказала про разговор с Ханной, про Алистера, цементный пол и Голубого Ангела, про встречу с Меган и поход к Бену. Не знаю почему, но я скрыла от них, что уже знакома с Крисом. Пока что это совсем не относилось к делу – мне очень хотелось убедить себя в этом. Я представила все так, как будто считала, что исчезновение моей сестры – дело рук свихнувшегося лендлорда, который затем покончил с собой.

Марк приподнял очки и в раздумье потер глаза; его лицо исказила еле заметная гримаса боли – видимо, задел вчерашний синяк.

– Не возражаете, если я поставлю музыку? – прервал молчание Хьюго. – Меня всегда угнетает тишина в пабах. И особенно в этом, который раньше был самым шумным местом в этом городе. Мне кажется, в этой тишине я начинаю различать голоса местных призраков.

Марк легонько кивнул, и Хьюго, изящно распрямив свои бесконечно длинные ноги, выбрался из-за стола и отправился к музыкальному автомату. Поступь его черных байкерских бот эхом разнеслась по залу. Раздался знакомый звук падающей монетки, и паб заполнил шум, похожий на далекий гул поезда, который медленно приближается и превращается в тягучую гитару. Это была «I Wanna Be Adored» The Stone Roses, она входила в твой список любимых треков.

– Признаться, твоя теория про Алистера меня немного шокирует, – наконец заговорил Марк. – Я не думаю, что бедолага мог иметь какое-либо отношение ко всему этому. Он был отличным парнем, этаким местным филантропом и покровителем молодых талантов. Его смерть стала настоящей трагедией, но в ней не было ничего подозрительного. Он оставил записку, в которой все объяснил. Ох, Али-Али… В каком-то смысле он был моим учителем. – Обведя паб меланхоличным взглядом, он продолжил: – Если честно, в то лето столько всего происходило, что я узнал об исчезновении твоей сестры только много позже, как раз от Ханны. Странное было время. Знаешь, когда внезапно, буквально за одну ночь, жизнь полностью меняется, и тебя подхватывает волна и несет вперед с огромной скоростью, так что даже не успеваешь смотреть по сторонам.

Думаю, он даже и представить себе не мог, насколько хорошо я его понимала.

– А разве вы не видели листовки на столбах? С вами не говорила полиция?

– Мы оставили Ноутон недели через две после Гласто и не были тут почти год, – Риммер покачал головой. – Если нам кто и звонил, то они не слишком активно пытались связаться с нами. Я бы запомнил, приди ко мне детективы.

– Да, понимаю, – грустно улыбнулась ему я. – Из спящего маленького городка сразу в гущу событий. Наверное, потрясающее ощущение.

– Да, невероятное, – как-то без особой уверенности кивнул он.

– Марк, а Джен ведь встречалась с Крисом, вашим прежним фронтменом?

– Как сказать, у них были отношения. Но, насколько помню, они оба поддерживали, скажем так, широкий круг общения, – он пожал плечами.

– А почему Бен, ваш бывший барабанщик, сказал, что она была его, Бена, девушкой?

– Ах, Бен… – Марк печально вздохнул и сцепил пальцы в замок. – Он уже давно живет в своем мире. К сожалению. Его не стоит воспринимать всерьез.

– В каком смысле?

– У него проблемы с головой, – вдруг донесся голос Хьюго откуда-то с другого конца комнаты. – Бедолага.

Я только сейчас заметила, что все это время он стоял у окна и смотрел на собравшуюся у входа в паб стайку фанатов, дружелюбно им улыбаясь и прикасаясь к стеклу кончиками пальцев.

– Хью прав, у Бена есть некоторые, мм, особенности. Именно из-за них он и вынужден был покинуть группу. У него случился нервный срыв во время нашего первого тура, если быть точным. Но, как ты понимаешь, это конфиденциальная информация.

– О, конечно! – Я энергично закивала.

Мне стало жаль Бена. Как же так, сломаться от исполнения собственной мечты – вот уж правда, бойтесь своих желаний.

– А почему ушел Крис?

Марк промолчал.

– И почему он так себя повел вчера с тобой? – Я кивнула в сторону барной стойки. – Я была тут и все видела. Это было так… жестоко.

– Потому что он деревенский хам и гопник, – со смехом отозвался Хьюго. – Жаль, что ты пошел сюда без Тедди, Марк. Я знаю, сам ты бы никогда не дал МакКоннеллу в морду, а ведь следовало бы, еще давным-давно, например когда он увел у тебя жену. Или когда обчистил твою квартиру. Скажи, за что ты так его любишь, Марк? Что вас связывает? Хотя вы двое, конечно же, стоите друг друга, – Хью бросил на гитариста долгий колючий взгляд, а потом добавил: – Впрочем, мне даже нравится этот твой боевой раскрас после кулаков МакКоннелла, очень по рок-н-ролльному.

Меня охватило неловкое чувство, будто я присутствую при семейных разборках.

– Не говори так, Хьюго, – Риммер посмотрел на фронтмена с осуждением. – Что ты вообще там делаешь?

– Общаюсь с фанатами. Всегда приятно проводить время с теми, кто искренне любит тебя, понимаешь. Особенно в этом городишке, который, вроде как, считается родиной The Red Room.

Я вспомнила, что читала в Интернете: Хьюго был откуда-то из благоустроенных лондонских пригородов и к Ноутону особого отношения не имел. Кажется, там говорилось, что его отец был адвокатом, а мать, испанка или француженка, принадлежала к миру искусства. У него было блестящее образование, вроде бы архитектор. Он познакомился с группой во время одного из их выступлений в Камдене и переехал в Ноутон только после того, как Риммер предложил ему место бас-гитариста в группе.

– Мне вот интересно, как это девочки всегда узнают, где ты? – недоумевал Марк.

О, ты совсем не знаешь, на что способны девочки в погоне за своим счастьем, подумала я про себя.

– Наверное, кто-то выложил информацию в Интернет.

Все посмотрели на Ника, который притворялся, будто занят нарезкой лаймов и ничего не слышит.

– Если тебе важно знать, – со вздохом начал Марк, возвращаясь к моему вопросу, – то причиной разрыва с МакКоннеллом стали творческие разногласия. Мы по-разному видели будущее группы. Для него это было одной безумной вечеринкой. А я… я тогда хотел стать профессионалом.

Я вспомнила песню, которую играл Крис. Она настолько отличалась от нынешних The Red Room, что с трудом верилось, что он вообще стоял у истоков группы.

– Он чрезвычайно талантлив, даже слишком, и, как многие талантливые люди, неуравновешен и обидчив, – продолжил Марк. – И склонен к саморазрушению.

– Он постоянно прогуливал репетиции, являлся на концерты в отмороженном состоянии – в общем, вел себя как долбаный Джим Моррисон, – перебил его Хью. – Насколько я помню, он был не слишком-то предан делу.

– Ну это же так по рок-н-ролльному, – попробовала я защитить Криса. – Нельзя ведь играть рок по расписанию.

– Действительно, – хмыкнул Хьюго. – Ты только объясни это парням с нашего лейбла.

– Простите, конечно, не мое дело судить о ваших порядках, – попыталась исправить положение я. – А в какой момент Крис решил уйти? Это ведь случилось на Гласто или сразу после?

Марк кивнул. Его и без того невеселое лицо исказило выражение глубокой боли. Тема была для него тяжелой. Лицо Хью сохраняло выражение легкой отчужденности, как у ребенка, который привык слушать, как отзываются друг о друге за глаза разведенные родители.

– Так что, моя сестра поехала на фестиваль вместе с вами? – спросила я, по очереди заглядывая им в глаза.

– Нет, – замотал головой Марк. – Там очень строго с этим. Мы выступали в три часа дня на самой маленькой сцене, мы же не какие-нибудь хедлайнеры, которые раздают проходки направо и налево.

– Но вы видели ее там? Ведь правда?

– Да, – кивнул Риммер. – Она подходила к нам после выступления.

Я почувствовала, как зашевелились маленькие волоски у меня на шее. Почему же он так не хотел говорить? Почему приехал сюда сам, а теперь приходится вытаскивать из него каждое слово чуть ли не клещами? Он всегда был таким скрытным, Джен?

– О чем вы с ней говорили? – продолжала я гнуть свою линию. – Я понимаю, это было так давно, как будто в прошлой жизни, но мне так важно знать.

– Да так, ни о чем особенном, насколько я помню, – Марк сделал глоток пива, к тому моменту наверняка уже теплого и мерзкого. – Она рассказала, как сильно ей понравился сет, и пожелала нам успеха. К тому моменту они с Крисом уже разбежались, и мы потеряли связь. Все произошло очень быстро и очень любезно, много улыбок и ничего не значащих фраз, как бывает, когда сталкиваешься на вечеринке с бывшими друзьями. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я. Такой особый вид вежливости.

Я кивнула. Тонкое замечание.

– Она была одна?

– Да, но ее кто-то ждал, она спешила.

– Джен говорила, кто ее ждет? – с нетерпением спросила я.

Он виновато улыбнулся:

– Прости, я с тех пор, наверное, встретил миллион людей и сыграл сотню фестивалей – все смешалось.

– Но ведь Гласто был таким значимым событием в карьере группы. Я уверена, если ты хорошо поразмыслишь, то вспомнишь что-нибудь еще, – я с надеждой смотрела на Марка. – Важна любая мелочь. Может, она говорила или делала что-нибудь необычное? Может, она беспокоилась или выглядела испуганной?

– Нет, она выглядела счастливой. Она танцевала. И еще, я помню… Я помню, звучала какая-то фраза про американцев, – после секундного раздумья произнес Марк.

– Американцев? Что именно сестра про них сказала?

Он виновато покачал головой. Воцарилось молчание.

– Ханна говорила мне, что Джен подружилась с какими-то ребятами из Штатов незадолго до своего исчезновения. Может, речь шла именно о них? – думала я вслух. – Вроде бы она еще упоминала путешествие по Европе.

– Послушай, у меня есть идея, – взгляд пронзительных глаз Хьюго устремился на меня. – Мы можем разместить твой пост о сестре в нашей группе в Фейсбуке. На нас подписано несколько миллионов человек. Чем черт не шутит, вдруг кто и откликнется.

– Ого! – Я не знала, что сказать. – Было бы очень круто и так мило с вашей стороны.

– Отличная мысль, Хью, – кивнул Марк. – Может, кто-то видел ее с теми американцами и знает, куда они двинулись дальше. Я дам поручение пиар-команде. Или лучше Шоне. Если забуду – напомни мне, пожалуйста, у тебя ведь есть мой телефон.

– Шона – это ведь та девушка с гарнитурой? – Я неловко улыбнулась.

– Да, это она.

– А ничего, что я показала ей два пальца? – состроила я виноватую гримасу.

Хьюго рассмеялся.

– Два – это фигня. Она американка. Главное – не показывай один, – он подмигнул мне.

Немного погодя я набралась смелости и наконец произнесла вслух мучивший меня который день вопрос:

– Марк, скажи, а ты не думаешь, что Крис причастен к исчезновению Джен? Не мог он что-то сделать с ней в порыве ярости? Я видела его глаза, когда он напал на тебя вчера.

На щеках Марка выступил румянец.

– Я знаю Криса с одиннадцати лет. Мы выросли на одной улице. Он дрался с задирами, которые обзывали меня в школе, он слушал по двадцатому разу рассказы моего деда о войне и ел невкусное печенье моей бабушки, лишь бы они отпустили меня на очередной музыкальный фестиваль. Он был тем человеком, благодаря которому я стал всерьез заниматься музыкой. Он был моим единственным другом, пока не появился Бен. Он был мне как брат, Ника. Я понимаю, какое у тебя могло создаться впечатление, особенно после того, что зачем-то рассказал тебе сегодня Хью. Но, поверь, Крис совсем не такой. Да, он доставил мне немало неприятностей. И да, он приложил меня вчера. Но он не убийца. Кто угодно, только не убийца. Просто поверь мне, ладно? Я знаю его как никто другой на этом свете. Он взбалмошный, порывистый, инфантильный, у него почти наверняка врожденное расстройство концентрации, он способен довести до белого каления своим упрямством и бесконечной бессмысленной болтовней, перемежающейся напряженным молчанием и обидами, но он не социопат. Он бы не выдержал, он рассказал бы всем о том, что сделал. Так было всегда. Он не умеет хранить секретов.

Я кивнула, хотя его слова не доказывали ровно ничего, кроме огромной любви к бывшему фронтмену, чувства вины и желания замять тему.

По тому, как почти синхронно завибрировали телефоны парней, я поняла, что отведенное на меня время вышло и настал момент прощания. Мы поднялись из-за стола.

Мне очень хотелось с ними сфотографироваться, чтобы потом дразнить Лору тем, что я пью пиво с The Red Room, но я решила отказаться от этой идеи. Думаю, им нравилось, что я веду себя с ними как с обычными людьми. Нельзя портить впечатление. Вдруг они мне еще пригодятся.

– Ну что ж, – произнес Марк, стоя у бара и оглядываясь по сторонам, – приятно, что некоторые места не меняются.

– Спасибо вам, ребята, – я по очереди пожала парням руки: сначала широкую ладонь Марка, а потом прохладные сухие пальцы Хью, – вы такие милые и настоящие. Если честно, я была уверена, что вы окажетесь заносчивыми придурками.

– Н-да, и почему все про нас так думают? – Хью по-детски хихикнул и подмигнул мне. – Но это большой секрет. Если кто спросит – говори, что мы настоящие засранцы и сатанисты, которые жрали котят и запивали их абсентом.

Когда они отправились обратно к черному ходу, я заметила на стуле забытую Хьюго черную кожанку. Я схватила ее и стремглав бросилась вдогонку. Когда я настигла ребят, они уже сели в машину. Я начала прыгать и размахивать курткой, чтобы привлечь внимание водителя. Машина остановилась, и оттуда выскочил Хьюго.

– Спасибо тебе, Ника, – в знак благодарности он обнял меня и, наклонившись, нежно поцеловал в щеку, немного задев уголок губ. – Могла бы загнать ее на eBay, – он положил руки мне на плечи, как, наверное, сделал бы старший брат, которого у меня никогда не было. – Знаешь, я знал твою сестру недолго, но она была чудесным человеком, таким светлым и полным любви. Ведь есть надежда, что с ней все хорошо, – сказал он, заглянув мне в глаза. – У нее же были деньги, а значит, она могла просто уехать.

– Деньги?

– Ну да. Марк, видимо, забыл упомянуть. Целая пачка наличных, – он показал пальцами толщину около сантиметра. – Она хвасталась.

– Но откуда?

Окно машины опустилось, и оттуда высунулся Марк:

– Хью, мы спешим.

– Бегу, – повернувшись ко мне, он добавил: – Понятия не имею. Но их хватило бы, чтобы исчезнуть.

С этими словами Хьюго оторвал руки от моих плеч, еще раз обнял меня и запрыгнул в открытую дверь машины, будто грабитель банка, убегающий от полиции.

Status: не прочитано

17:47 24 июня 2015, среда

Bloc Party – «Hunting for Witches»

Признаться, его последние слова и правда вселили в меня какое-то подобие надежды. А еще вызвали миллион вопросов, которые роились и жужжали у меня в голове, не давая сконцентрироваться. Внезапно все мои худшие подозрения стали куда реальнее. Откуда деньги? Кто тебе их дал? Что ты с ними сделала? Вдруг ты была связана с наркотрафиком или чем-то еще страшнее? Нет-нет, нельзя загонять себя в угол дурными мыслями. Надо продолжать тянуть за ниточку и следовать по тропе из хлебных крошек.

Я вернулась в паб почти на ощупь – настолько далеко были мои мысли.

Дорогу мне перегородили Ник и Стюарт, смотревшие на меня со смесью любопытства и священного трепета.

– Какие они в жизни? – спросил Стю, когда мы устроились за стойкой.

– Да нормальные, обычные, ты ж все сам видел и слышал, – пожала плечами я. – Марк, похоже, так и не пережил уход Криса, хотя столько лет уже прошло. А Хьюго, – я не смогла скрыть улыбку, – просто очарователен. Вы знали, что он так хорошо относится к своим поклонникам?

– Да, про его любовь к фанатам ходят легенды, – восторженно подхватил Ник. – И вообще он крутой чувак. Встречается с той актрисой, голые селфи которой еще слили в Интернет прошлой осенью, такая блондиночка, американка, как ее? Стю, помоги! Та, что с пирсингом в…

Его никто не слушал.

– Ника, а что они говорили про твою сестру? – спросил Стюарт.

– На самом деле Хьюго сказал мне кое-что очень важное. У Джен были деньги, наличные. Ну и еще Марк мягко намекнул, что она спала и с Крисом, и с Беном, и боюсь предположить с кем еще.

– В общем, она была что-то типа группи? – предположил Ник.

– Видимо, – перед внутренним взором сразу же предстала ты в длинном пальто, отороченном пушистым белым мехом, как у Пенни Лейн из «Почти знаменит».

– Если кратко, они сказали, что барабанщик со странностями, но это мы знали и так, – задумчиво произнесла я. – Но самое любопытное, они тоже вспомнили про американцев. Джен говорила с Марком на Гласто, она была там со своими новыми друзьями. И с толстой пачкой наличных. Но они не проводили ее туда. Как же она туда попала? Впрочем, думаю, за деньги можно купить все.

Ты могла сбежать и начать новую жизнь! Ведь могла же? Я не вижу, почему нет. Вдруг ты живешь в Южной Америке и зарабатываешь на жизнь тем, что вяжешь шарфы и варежки из шерсти горных альпак?

– Значит, у нее были деньги, – задумчиво произнес Стю. – Интересно, откуда.

– Да, мне тоже интересно, – мрачно ответила я.

– Наличные деньги – это всегда подозрительно, – подхватил Ник.

– Кстати, Ника, я забыл сказать, – перебил его Стю. – Я придумал, как получить пароль от аккаунта твоей сестры в Фейсбуке. Не факт, что сработает, но можно попробовать. Ведь вряд ли твоя сестра познакомилась с теми американцами в Ноутоне, скорее всего она нашла их в Сети.

Я задумчиво кивнула. Мои мысли блуждали очень далеко.

– И как это сделать? – рассеянно спросила я.

– Ты знаешь электронную почту Джен?

– Да, знаю.

– Мы сделаем сброс пароля, и он придет на почту.

– Ну а как мы зайдем в почту? Я ведь и там пароля не знаю.

– Ящик, скорее всего, на Yahoo или Gmail, так? И регистрировался лет десять назад?

– Да, Yahoo.

– Тамошние старые пароли защищены только вопросом. И вот тут тебе уже придется проявить смекалку. Но шансы есть.

– Пожалуй, – сказала я, поразмыслив. – Если она создавала его до отъезда в Англию, может получиться.

– Ник, наберешь меня, если будут заказы? – попросил Стюарт брата и повернулся ко мне: – Ну что, пойдем хакнем Фейсбук?

Комната Стюарта всем своим видом говорила о том, что он живет тут совсем недавно. Кругом громоздились коробки, в углу приютилась старая кровать. А ведь когда-то, пусть совсем ненадолго, эта комната была твоей, и ты, скорее всего, спала на той же кровати. От этих мыслей по коже пробежал холодок.

Тем временем Стю разбудил свой лэптоп и зашел на Yahoo. Я ввела нужный адрес и кликнула на кнопку «Забыли пароль?». Появилось окно секретного вопроса: «Кличка любимого домашнего животного».

– Проще простого! – Я ввела ответ и кликнула ввод. Это был наш пес, немецкая овчарка Штрудель.

Через секунду над окошком появилась надпись: неверный ответ.

– Хм, странно. У нас был только один пес, – в задумчивости я почесала в затылке.

– У меня есть идея, подвинься!

Стюарт быстро настучал несколько символов, не глядя на клавиатуру. После момента раздумья мы оказались внутри ящика.

– Круто! Что ты ввел?

– Твое имя, – ухмыльнулся он.

Честно, не знаю, обижаться или умиляться, что ты считала меня своим любимым питомцем. Наверное, все же второе.

Мы оказались в полной спама папке «Входящие». По ней можно было изучать эволюцию имейл-маркетинга. Я пробежалась по заголовкам писем, но их было слишком много. На всякий случай я прокрутила до 2007 года, но и там был только спам: письма из Африки про наследство в миллион долларов, реклама поддельного белья Victoria’s Secret, запросы в друзья и обновления с Фейсбука. В глаза мне бросилось письмо из университета о просроченном платеже за обучение, датированное октябрем 2007-го. Уведомление об отчислении за прогулы и неуплату взносов. И еще там были письма от мамы. Непрочитанные. Много-много. У меня закололо в висках при виде ее имени. Двое любимых мною призраков переписываются друг с другом – как странно и очень-очень жутко. Я почувствовала себя такой одинокой.

– Ну что, если тут ничего нет, то предлагаю заняться Фейсбуком, – прервал мое оцепенение Стю.

Мы сбросили пароль и, затаив дыхание, прошли на твою страницу. Наверное, именно так чувствовали себя первооткрыватели гробниц фараонов. Это было захватывающе и абсолютно нелегально. Я искренне надеюсь, что нашу переписку никто не мониторит и я не получу пожизненный бан из соцсетей за нарушение их правил.

– Поскольку это первое посещение за много лет, они, скорее всего, заметят подозрительную активность и заблокируют страницу. Поэтому у нас всего одна попытка, – сказал Стю, заметив мое оцепенение.

Я зашла в твой инбокс в Фейсбуке. Конечно, последним в списке контактов значилась я: множество непрочитанных сообщений, которые я трогать не собиралась. Кроме меня, тебе уже несколько лет никто не писал. Я отмотала вниз, к другим веткам переписки, по очереди открывая странички адресатов, пока не нашла нужный: Донна Керби, Огайо.

Не буду приводить тут дословно твою же с ней переписку. Я поняла оттуда главное: вы познакомились в Интернете и собирались встретиться. Донна была такой же чокнутой рок-н-ролльщицей, как и ты, вы намеревались «сжечь Гласто дотла», а потом махнуть в Европу и обменялись телефонами. За две недели до фестиваля ты написала ей, что едешь туда со своим парнем из группы The Red Room, которая одержала победу в строгом отборе и получила возможность выступить на легендарном Гласто. Ты очень гордилась ребятами, судя по тону писем. А еще ты, несомненно, была очень счастлива.

Двадцать третьего июня Донна писала тебе четыре раза. Эти сообщения не прочитаны, значит, полиция вовсе не смотрела твою переписку.

«Джен, у тебя выключен телефон. Встречаемся у Каменного круга в четыре часа».

«Ау, подруга?»

«Джен, наша палатка недалеко от Другой сцены. Ты легко нас найдешь – она с принтом американского флага».

Следующее сообщение пришло в воскресенье, 8 июля: «Джен, куда ты пропала? Мы тебя так и не дождались в субботу. Через пару дней уезжаем в Брюссель. Пиши, если надумаешь присоединиться».

– Стю, – я схватила его за руку от волнения, – ты видишь это?

– Да, Ника.

– Она могла уехать в Бельгию! – Я заметила, как побелело его запястье и разжала пальцы.

– Могла. Надо написать этой Донне.

Без лишних слов я нашла Донну и послала запрос в друзья со своей страницы. Я надеюсь, она ответит мне. Я на многое надеюсь. Так сильно, что даже боюсь сказать вслух.

У Стюарта завибрировал телефон. Это был Ник: кто-то сделал огромный заказ на еду, и Стю надо было немедленно бежать на кухню. Я осталась одна в его комнате. В задумчивости я рассматривала корешки книг на полке – Стюарт явно интересовался документальными расследованиями и теориями заговора.

Я растянулась на его кровати. Внезапно мысли заполнил Крис. Из всех, с кем я познакомилась, он больше остальных походил на рок-звезду: грубый, дерзкий, невероятно талантливый. Хотя я не видела на сцене Хьюго и Марка вживую, почему-то мне не верилось, что милашка Хью способен на такой отчаянный угар. Я достала телефон и нашла видео с концерта The Red Room с несколькими миллионами просмотров. Да, Хьюго был по-своему хорош: одетый в белоснежные узкие джинсы и уже знакомые мне байкерские боты и черную косуху с бахромой, он двигался по краешку сцены на своих длинных ногах и стрелял глазами в зал и в камеру. На записи они играли фестивальный кавер «The Love Cats», и вряд ли нашелся бы лучший исполнитель этой песни. Весь вид Хьюго вызывал такое сладкое томление, что тринадцатилетняя девочка где-то внутри меня закусила губу при виде этих скул. Хью то и дело подходил к Марку или переглядывался с ним, а в финале, когда последняя песня плавно перешла в их бессменный хит «Smokers Die Younger», с нежностью обнял гитариста. Марк, впрочем, никак не ответил на его порыв и ушел со сцены, лишь помахав на прощание и послав пару воздушных поцелуев в зал, оставив фронтмена играть акустический сет один на один с толпой.

Под видео было несколько сотен комментариев: «Хью, Аргентина любит тебя!», «Он так хорош, господи, почему мне не пятнадцать!», «Хью, будь моим первым!».

Мне стало немного обидно за Марка – ведь именно он писал песни, а вся любовь доставалась фронтмену. Но Хьюго и правда симпатичный, и вряд ли его можно винить в том, что он нравится малолеткам. Крис, с его стейдж-дайвингом, мокрой от пота футболкой, матом и воплями никак не вписывался в идиллическую картину увешанной постерами спальни девочки-подростка. Я не могла представить себе Криса, исполняющего сладенький припев «Smokers Die Younger». Он слишком резок и прям для таких мелодий. До чего же мне хотелось увидеть его снова! Разумеется, только чтобы поговорить с ним о тебе. Где-то на середине между этой мыслью и навязчивой идеей закинуть вещи в стиральную машину я задремала с телефоном в руке.

Status: не прочитано

11:13 25 июня 2015, четверг

The Libertines – «What Katie Did»

Когда меня разбудил телефонный звонок, на улице уже стемнело.

– Найки, он здесь! – завопил мне в ухо Ник.

– Кто он? – Я спросонок терла глаза.

– Крис! Сидит тут уже час и пьет в полном одиночестве. А ты трубку не берешь!

Я стряхнула сон:

– Сейчас спущусь, задержи его, если что.

Я зашла в ванную комнату и оглядела себя в зеркало. На мне все еще была разрисованная Хью майка. Волосы стояли торчком. Я умылась, припудрилась и подвела глаза. Стараясь не поддаваться панике, спустилась вниз и оказалась в залитом тусклым светом зале.

Крис и правда сидел за стойкой, мрачно глядя на дно своей пинты: для него стакан точно был наполовину пуст. Где-то в животе у меня затянулся тугой узел, во рту моментально пересохло, зрение расфокусировалось. Я сглотнула и сделала шаг из сумрака на свет. Крис не обратил на меня ни малейшего внимания. Внезапно я поняла, что меня, как и Хью несколько часов назад, угнетает гулкая густая тишина «Королевы». Неслышно ступая в красных балетках, я подошла к автомату и пошарила в кармане в поисках монет. После долгого звука падения раздалась музыка – легкие стрекочущие гитары.

Я пошла к стойке, тихонько подпевая и покачиваясь в такт:

– Shoop, shoop, shoop de-lang de-lang.

– Shoop, shoop, shoop de-lang de-lang, – подхватил скучающий за стойкой Ник.

Я забралась на краешек высокого стула рядом с Крисом. Он проследил за мной уголком пустых глаз.

Легонько покачивая плечами, я повернулась к нему и прошептала в унисон с Карлом, хрипловато поющим на записи:

– Oh, watcha gonna do, Katie?

Я улыбнулась, заметив, как зашевелились его губы, произносившие в ответ следующую строчку: You’re a sweet sweet girl. Он посмотрел на меня. Воспоминания прошлой ночи, на секунду промелькнувшие в его зрачках, заставили меня покачнуться на стуле.

– Ну, привет, дарлинг, – просто сказал он.

– Привет, Крис, – улыбнулась я.

– Я не обидел тебя вчера?

Меня пробила гневная испарина:

– Нет, но вот сейчас, когда спросил, обидел.

– Прости.

Какое-то время мы просто шепотом подпевали Питу и Карлу. Потом, когда стихли последние беззаботные аккорды гитар и паб погрузился в прежнее молчание, я почувствовала, как воздух между нами вновь начал стыть. Сегодня Крис был другим – силуэтом вчерашнего себя, молчаливым, усталым и злым. Я не знала, что сказать, с чего начать. По правде говоря, я боялась его реакции, поэтому просто продолжила сидеть рядом в тишине и сумраке, который собирается вокруг кольцами, если достаточно долго сидеть не шелохнувшись.

Внезапно Крис одним глотком осушил остатки своей пинты и повернулся ко мне:

– Ненавижу это место. Тут все напоминает о старых добрых деньках.

Вот он, мой шанс! Сейчас бы и задать ему вопрос про старые добрые деньки, навести на разговор о тебе. Но вместо этого я просто улыбнулась ему, и наши колени нечаянно соприкоснулись.

– Если хочешь, можем пойти ко мне. У меня есть вино. Или ты из тех, кто всегда сбегает? – усмехнулся МакКоннелл.

Я вытаращила на него глаза, а потом вместо ответа просто спрыгнула со стула. Ник посмотрел на меня из своего угла и только подмигнул.

Я последовала за Крисом к выходу, зачарованно глядя на его русый затылок.

Мы двинулись вверх по пустой улице. По дороге мне запросто удалось изобразить, будто я не знаю, где он живет, потому что он вел меня странным маршрутом, в обход увешанных камерами кварталов, по узким жилым улочкам, где в окнах горел свет и были видны ужинающие перед телевизором семьи. Мы шли молча. Я уже привыкала молчать рядом с ним: видимо, разговор получался только в том случае, если его начинал сам Крис.

После нескольких поворотов мы неожиданно оказались перед его дверью. Он порылся в кармане и достал ключи.

– А где же легендарная красная дверь? – спросила я, глядя на свежий слой краски.

– Покрасил в черный, как видишь, – ответил он, пропуская меня вперед.

Внутри пахло пылью и сигаретами. Крис включил свет. Я скинула балетки и босыми ногами ступила на замызганный бежевый ковролин.

Комната оказалась большой и захламленной, совмещенной с крошечной кухней, которой явно давно никто не пользовался. Сквозь тонкий слой краски цвета яичной скорлупы на стенах проступали рисунки и граффити; над диваном на пыльной стене виднелся силуэт электрогитары, в углу, как привидение, высилось укрытое белым саваном пианино. На кофейном столике сгрудились пустые бутылки, большая часть которых использовалась в качестве пепельниц. В целом такой обстановки я и ожидала.

Я выглянула через окно кухни на задний двор, но там было так темно, что я не смогла разобрать ничего, кроме силуэтов деревьев невдалеке, – дом прилегал к парку.

Я робко опустилась на краешек дивана и стала ждать, что будет дальше, пока Крис возился на кухне с бутылками и стаканами.

– Включи телевизор, если хочешь! – как-то по-домашнему крикнул он мне из кухни, и внутри моей головы разлилось что-то теплое, похожее на ирландский кофе в осенний день.

Пульт лежал среди горы мусора на столе. Почему-то я знала, что не нужно пытаться убрать беспорядок, поэтому просто взяла пульт и нажала на большую красную кнопку. Шел какой-то старый фильм. Приглядевшись, я узнала «Касабланку».

Крис вернулся с бутылкой калифорнийского зинфанделя и двумя пыльными бокалами. Увидев, в каком состоянии стол, он без слов передал мне свои сокровища и быстро расчистил поверхность, просто свалив все в черный мусорный пакет. Я поставила вино и посуду на стол.

– Давай напьемся? – сказал Крис и плюхнулся на противоположный конец дивана, закинув ноги на столик. Он взял пульт и начал щелкать каналами, давая каждому шанс длиной секунд в тридцать. В конце концов он вернулся к тому же, с чего мы начали. Я разлила вино.

– Ну расскажи же мне о себе, Вероника, – сказал он, отхлебнув вина и явно потеряв интерес к происходящему на экране. – Что девушка вроде тебя делает в Ноутоне?

Теперь уже точно наступил тот самый момент, когда я должна была рассказать ему, зачем я здесь, и прояснить раз и навсегда все волнующие меня вопросы. Но, заметив, как начали разглаживаться напряженные складки между его бровей и как его пальцы начали беззвучно отстукивать какую-то одному ему слышную мелодию, я снова не смогла заставить себя сказать правду.

– Я просто разыскиваю кое-кого, – я махнула рукой в неопределенном направлении. – Семейная история.

– А откуда ты?

– Из Йоханнесбурга, – ложь сама соскочила у меня с языка, прежде чем я успела задуматься о ее целесообразности.

– Здорово. Я так и подумал. У тебя акцент как у Йоланди. Скажи еще что-нибудь – это даже сексуально.

Я смущенно промолчала. Кто такая эта Йоланди, с которой меня постоянно сравнивают? Ты знаешь, о ком он? Надо погуглить.

– Ой, подожди, у меня кое-что есть, – он вскочил с такой же невероятной скоростью, с какой вчера атаковал Марка, и побежал на кухню.

Через минуту он вернулся с сеточкой красных круглых головок сыра «Бейби белл».

– Вот, – он положил сетку на стол. – Вино и сыр, чтобы ты не подумала, будто я бомж какой-нибудь.

Какое-то время мы просто пили вино и ели сыр, уставившись в телевизор. Он лепил из восковых скорлупок смешных Шалтаев-Болтаев с гитарами и выставлял на стол. Потом Крис начал болтать о погоде и правительстве, о своей ненависти к Майли Сайрус, об Уимблдоне, собаках, своей гитаре, старой научной фантастике, снова о ненависти к Майли Сайрус. Незаметно бутылка вина закончилась.

– Схожу за еще одной, – сказал он, поднимаясь. – Не хочу, чтобы ты уходила, потому что кончилось вино.

– На самом деле я уже и так хороша.

– О да, ты хороша! – Он подмигнул мне, накидывая джинсовку.

Мне вдруг захотелось пройтись с ним до магазина, как будто мы обычная пара и давно живем вместе.

– Я с тобой, – вскочила я на ноги.

– Как скажешь, луф, – отозвался он из коридора.

На улице посвежело, в темноте над парком клубился туман. Даже выпив полбутылки вина, я почувствовала холод. Крис заметил, как я поежилась. На секунду я подумала, что он отдаст мне свою куртку, но он просто обнял меня, так что я оказалась у него под мышкой.

– Ну как ты находишь Ноутон? Мрачновато тут, да? – сказал он, кивая в сторону парка и подернутого легкой дымкой переулка.

– И не говори, – я прижалась к нему еще крепче. – Тут так стремно, что того и гляди раздастся сирена и покажется Пирамидоголовый.

Мы оба засмеялись.

Местный магазин спиртного был за углом. Парень за прилавком продал нам две бутылки красного, того самого зинфанделя, и пригоршню шоколадок для Криса. Я улыбнулась продавцу, повернувшись через плечо, когда мы уже выходили. Он был единственным свидетелем, надеюсь, он меня запомнил.

Status: не прочитано

11:23 25 июня 2015, четверг

Tom Waits – «Watch Her Disappear»

Когда мы вернулись в дом, я почти не сомневалась, что Крис начнет целовать меня прямо в коридоре, – так мило мы шли по улице, прижавшись друг к другу. Я и хотела этого и не хотела одновременно. Но он, не снимая обуви, прошел на свое прежнее место на диване, к оставленному включенным телевизору, откупорил бутылку и налил нам вина.

Я села поодаль, поджав под себя ноги, и стала ждать, что же будет дальше.

– Даже не помню, когда подсел на эту дрянь, – сказал Крис, выковыривая очередную головку сыра из красной восковой скорлупы. – Еда для детей.

Он сделал внушительный глоток вина, поставил бокал на стол и начал уже знакомую мне игру с фенечками. На левой руке у него было несколько кожаных полосок, полуистлевшие фестивальные ленточки и лиловый резиновый браслет какой-то благотворительной кампании. Он то и дело оттягивал резинку и щелкал по тыльной стороне запястья.

Мы становились все пьянее, веки у меня тяжелели. Пусть этот вечер дешевого вина, ночного телевидения и бессмысленной болтовни не был похож на то, как я представляла себе ночь в доме Криса, я не хотела засыпать. Увидев, как я зеваю, Крис приподнялся на локте и пошарил рукой под диваном. Он извлек оттуда жестяную коробку – точь-в-точь как та, что я нашла в твоих вещах, только чуть побольше. Внутри оказались его запасы.

Приняв свою порцию, он протянул мне свернутую в трубочку двадцатку. Я с сомнением посмотрела на него, потом на купюру и все-таки взяла ее в руку. Совсем как всего день назад с сигаретами – я готова была закурить ради момента, когда его ладони накрыли мои, пряча от ветра язычок пламени.

– Чтобы подольше не уснуть, – он подсел немного ближе.

Я наклонилась над столом и резко втянула в себя дорожку. Где-то между бровями начало саднить. Я облизнула губы и хлебнула вина, чтобы смыть едкую горечь во рту. Это был мой первый раз. Все только ради того, чтобы втереться в доверие к парню, которого подозреваю в убийстве своей сестры, убеждала себя я. Может, все же я и не такой плохой детектив? Работаю под прикрытием, и легенда отличная – тусовщица из Йоханнесбурга.

Я думала о тебе. Своим пьяным мозгом я видела только два возможных продолжения этого вечера. Первый – я говорю ему, кто я и зачем я здесь. Скорее всего, он психанет, но потом успокоится и расскажет мне правду. Второй – я просто останусь сидеть в этой большой неопрятной комнате, и, может быть, правда сама найдет меня.

– Рисунки на стенах – что это? – спросила я, пытаясь отвлечься от своих мыслей.

– Да просто каракули, вроде наскальной живописи. Раньше у меня тут часто бывали гости. Ты, наверное, в курсе, когда-то я играл в группе, и этот дом был местом, где мы жили и репетировали и даже играли концерты для всех, кто готов был послушать. Поклонников тогда было немного, и мы знали их всех по именам, – Крис без конца облизывал губы, так что они припухли и зарделись. Я не могла оторвать от них взгляд.

– И кто это все сделал?

– Что? А, рисунки! Точно, ты же спросила про рисунки. Их сделали люди, которые приходили к нам, и мы сами. Вот, смотри, – он вскочил и одним прыжком оказался у заложенного кирпичом камина, – я пару лет назад страшно разозлился на всех и закрасил стены, но тут еще неплохо видно.

– А кто это – мы?

– Мы… Я и группа, в которой я когда-то пел. Вот.

Он свалил гору хлама с каминной полки. На стене показались профили трех парней, довольно неплохо нарисованные. В них я узнала длинноволосого Криса, Марка и Бена. Должно быть, красили баллончиком по трафарету – такая картинка все равно проступит, чем ее ни закрашивай.

– Очень красиво и так похоже! Почему ты решил их замазать? И отрезать волосы?

– Я же говорю, разозлился. Помню, красил тогда всю ночь. Понимаешь, мы должны были стать величайшей рок-группой в целом мире. Но… – Он нахмурился, как одинокий обиженный ребенок.

Мне захотелось обнять его.

– Как тебе объяснить… Знаешь, вот ты живешь, ходишь на работу, влюбляешься, трахаешься, бухаешь, упарываешься на рейве, но ничто не способно заполнить пустоту внутри. Ничто, кроме музыки. Сколько себя помню, всегда ее слушал, и песни застревали у меня в голове. Причем почти нет разницы какие. Они заполняют мою голову – это как шизофрения. Я слышу голоса. И всегда их слышал. Когда я на сцене, они полностью мной завладевают. Иногда я даже не помню выступлений, у меня случаются провалы в памяти. Так было с самого детства, я просто ходил и пел. И однажды Марк услышал, как я пою. Оказалось, что у него в голове бродят мелодии, которые он раньше не мог облечь в слова. А еще у него была гитара. Мы как будто составили два полушария одного мозга, понимаешь? Когда мы начали писать свои песни, я получил ответ на вопрос о смысле жизни, до того как успел его задать, – глаза у него заблестели. – А потом все изменилось. Вдруг музыка перестала быть детской мечтой. Нас позвали выступить на Гласто, и этот ублюдок Марк начал вести себя как продюсер. Теперь его волновала только слава, он был одержим идеей, что наши песни должен услышать весь мир. Он забыл, что рок совсем не об этом. Он все гнал и гнал нас к одному ему известной вершине, забывая о том, что нужно просто жить, что нельзя форсировать такие вещи, они приходят сами к тем, кто их по-настоящему достоин. Я не мог согласиться с его видением. И он бросил меня. Никогда не забуду тот вечер, Вероника. Лил дождь. Я был в нули, мы гуляли на очень пафосной вечеринке. Марк отвел меня подальше в сторону, чтобы никто не услышал. Боялся, что я опозорю его, устрою сцену, будто я истеричная баба. Он сказал, что все кончено и мы не можем больше играть вместе, поскольку я не профессионал. Что мне нужна помощь в управлении гневом и реабилитация. Что я полный мудак, и ему стыдно за меня. До сих пор помню тот разговор. Мы были вместе со школы. А он решил, что может просто закончить все вот так, – он щелкнул пальцами. – Когда-то Марк говорил мне, что мы будем править миром. Он говорил, что любит меня. Понимаешь, мы были братьями. А потом предал. Фак, вот сука, до сих пор не отпускает. Только подумаю об этом – и сразу хочется разрушить что-нибудь красивое.

Например, себя, подумала я.

– А ведь знаешь, Марк не похож на меня. Обычно я покричу и забуду, а он долго переживает все внутри, мучается, страдает. Фак, может, я и был виноват в чем-то тогда? Черт, не могу я думать об этом! – Крис схватился за голову, потом прикончил бокал вина и вытер рот рукой. – У меня было все. У меня могло бы быть все, – он развел руками: – Просто какая-то исповедь неудачника.

– Перестань, ты вовсе не неудачник, Крис. Ты потрясающий! – Я бросила на него полный восхищения взгляд.

Но он был где-то очень далеко, в его глазах сверкал гнев и что-то еще, что я была не в силах распознать в тот момент.

– Марк! Чокнутый придурок, вечно гоняющийся за славой. Ведет себя как принц голубых кровей, а сам вырос в одном их кварталов соцжилья в Пекэме. Знаешь, где это?

Я согласно кивнула, вспомнив увиденные в Интернете черно-белые фото огромных монструозных построек в южном Лондоне, похожих на картонные космические корабли из немого кино и колонию термитов одновременно.

– Там в восьмидесятые тусовался Джарвис Кокер и остальные. Мать Марка была хиппушкой, они жили в коммуне с другими такими же чокнутыми. Однажды по пьяни он признался мне, что мать не раз говорила ему, будто его настоящий отец – один из музыкантов The Who. Можешь себе представить, насколько у нее крыша съехала? Но Марк-то ей верил. А потом она умерла – кажется, ее сбила машина или что-то трагическое вроде того. Ему было лет десять, когда он поселился на нашей улице. Жил у своих деда с бабкой. Они были строги к нему, не хотели, чтобы он повторил судьбу своей матери-шлюхи. Но видишь, не уберегли, – Крис усмехнулся. – Его дед преподавал литературу в нашем колледже. От него Марк и набрался манер. Ведет себя будто он профессор в Хогвартсе!

– А что ты скажешь про Хью?

– Хью просто расфуфыренный педик, который не может признаться в этом даже самому себе, – отрезал Крис и со злостью затушил окурок. – У парней вроде него всегда водятся мерзкие секреты. Я не знаю, что Марк в нем нашел. Хью – жалкая посредственность, мейнстрим. Хотя, может, это Марку в нем и нравится. Я больше не знаю, кто такой Марк Риммер, человек, который был моим братом. Или я вообще никогда его не знал.

Это настоящая ревность, подумала я. В нем полыхал огонь, и сейчас пламя рвалось наружу, я видела это в метавших молнии глазах Криса. Я придвинулась немного поближе, ни дать ни взять бабочка, летящая на огонь.

– Крис, послушай, а почему ты ушел из музыки? Ты же офигенно поешь, ты невероятно талантливый. Почему ты все бросил? Я… – Язык слегка заплетался. – Вчера на концерте… там же просто все с ума сошли.

Он усмехнулся:

– Знаешь, как говорят? Понять, насколько хорош концерт, можно только по тому, хорошо ли тебе отсосут после него.

– Значит, вот чего ты ожидал вчера? – рассмеялась я немного смущенно. – Прости, не знала этого правила.

– Блин, ты классная, Вероника, – сказал Крис, долго глядя мне в лицо. – С тобой легко. Знаешь, мне бывает очень сложно с женщинами. Они все время хотят меня спасти. А ты другая, тебе просто тоже одиноко сегодня вечером. Ведь правда?

Я кивнула, подумав, что почти не покривила душой.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать один.

– А мне тридцать три. Кобейна и Моррисона я уже пережил, – он раскатал еще пару дорожек, себе и мне. – Черт, свет слишком яркий, ты не находишь?

С этими словами он поднялся и щелкнул выключателем. В наступившем полумраке замелькали картинки в телевизоре, звук которого мы давно выключили.

– Знаешь, ты чем-то похожа на одну мою знакомую. Это было очень давно, в молодости.

Меня пробил холодный пот. Он заметил, что мы с тобой похожи. Ну точно. Крис начал ходить кругами по комнате.

– Нам было лет четырнадцать или, может, уже пятнадцать: дело было в девяностые. Тогда считалось модным устраивать рейвы прямо в поле. Привозишь колонки, пульт, закупаешь колеса и воду – и все, можно начинать. Мы приехали туда с ее братом. Играла музыка. Тогда ведь не было Интернета, кто-то привез диски из Лондона, чей-то парень, я уже не помню. Так вот, мы с той девчонкой уже приняли по мэнди и ждали, когда подействует, и тут послышались сирены: кто-то из местных фермеров вызвал копов. От ужаса мы проглотили все, что было у нас с собой. Хорошо, что оказалось не так много. Я схватил ее за руку, и мы побежали. Господи, ну и ночь была! Я так быстро не бегал никогда в жизни, мы перепрыгивали через какие-то изгороди, спотыкались, за нами гналась собака, потом мы кубарем покатились вниз с холма. Когда, наконец, сирены стихли и мы поняли, что за нами никто не гонится, мы вдруг почувствовали, насколько обдолбались. Мы лежали грязные в кустах, все исцарапанные и окровавленные, и нас перло так, что казалось, сейчас просто разорвет. Мы говорили, смотрели на звезды, пели песни. А ведь у нас не было даже телефона, чтобы поставить музыку или позвонить и позвать на помощь. Конечно, ни один из нас такого не планировал, но мы были подростками, и оба перебрали колес, поэтому как-то так вышло, что мы начали трахаться – неловко и неумело, прямо на холодной земле. Но это было невыразимо прекрасно и, вероятно, спасло наши рассудки или даже жизни. Потом наступило утро. Мы лежали в обнимку и дрожали, когда нас нашел какой-то парень, который гулял там со своей собакой. Он вызвал скорую и копов. Нас отвезли в больницу с обезвоживанием и переохлаждением. Я посчитал эту историю волшебным приключением и думаю так до сих пор. Но моя подружка восприняла ее совсем по-другому. В ее понимании мы нашли свою судьбу и должны быть вместе. Хотя это совершенно невозможно хотя бы потому, что мы кровные родственники. Но история и правда прекрасная, понимаешь, дарлинг. Я никогда ее не забуду. Жизнь состоит из таких вот прекрасных историй. Их не нужно осмысливать – их нужно просто беречь, чтобы потом, когда состаришься, рассказывать их молодым. Пойми, не нужно искать во всем смысл, просто наслаждайся, – он снова оттянул лиловую резинку и щелкнул себя по запястью. Его мысли блуждали где-то далеко.

Бедная Ханна, подумала я. Ведь, без сомнения, Крис говорил о ней. Ты знала об этом? Знала, что она любит его с четырнадцати лет? Наверное, нет. Иначе ты бы не стала, не смогла бы спать с ним. Видимо, отсюда и вытекают все странности вашей с ней дружбы. Я права?

– Послушаем музыку? – внезапно спросил Крис, остановившись напротив меня. – А то я что-то все гружу и гружу тебя. Пора пожалеть твой мозг.

Я пожала плечами. Мне нравилось слушать его сбивчивую речь, мне хотелось, чтобы этот сюрреалистический вечер продолжался вечно, и я была согласна на все.

– Крис, а ты есть на Фейсбуке? – осторожно спросила я.

– Нет и никогда не был. Бессмысленная херня.

Я облегченно вздохнула. Он воткнул свой айпод в колонку:

– Что ты хочешь послушать?

– Я не знаю, сам выбирай.

– Вот задачка, – он почесал в затылке. – Конечно, в голове у меня из-за того, что я тебе рассказал, вовсю фигачат The Chemical Brothers, но нужно нечто другое.

Поразмыслив, он нажал на «плей». Из маленькой колонки раздались далекий смех, шепот и моментально заставивший мою душу тосковать звук аккордеона. Это был Том Уэйтс, любимый мамин Том Уэйтс. Ты помнишь? Танцы посреди гостиной, щелканье ее старого кассетного магнитофона? Я невольно улыбнулась, по коже пробежали мурашки. Я не знала слов, но один только голос Уэйтса вернул меня в старые добрые времена, когда мы по очереди танцевали с мамой посредине ковра в нашей старой гостиной с высокими потолками, и она прокручивала нас за руку, ведя в танце.

Крис не мог не заметить, как изменилось мое лицо.

– Не говори мне, что знаешь, кто это! – Его лицо осветила широкая улыбка невероятного детского восторга. – Дарлинг, это же просто факин невероятно. Ты еще ребенок, откуда тебе его знать?

– Моя мама… – Я не успела закончить.

– Я знал только одну девушку, которой нравился Том. – Крис закурил самокрутку и передал ее мне после пары затяжек.

– Кто она? – спросила я, выдыхая голубоватый съедобный дым.

– Русская. Сумасшедшая кошка, она любила кружиться по комнате под эту песню, вот послушай:

«For she loves you for all that you are not, when you’re falling down» – пропел он одними губами вместе с Томом Уэйтсом.

Внезапно меня охватило жгучее чувство стыда. Я не имела права на этот вечер, эту комнату, эту песню. Они принадлежали тебе. Но что тут поделаешь, от некоторых вещей невозможно отказаться, даже если знаешь, что они достались тебе по ошибке.

– А что с ней сейчас? – спросила я, рассматривая «наскальную живопись». – С той девушкой?

– Уехала, – он неопределенно махнул рукой. – Для каждого наступает момент, когда пора уезжать. В каком-то смысле тут есть и моя вина. Но обратно ничего уже не вернешь…

Опершись на локти, я лежала на ковре напротив него и наблюдала за тем, как его выцветшие глаза краснеют от дыма. Мы молчали.

Крис встал с дивана и тоже растянулся на ковре. Телевизор разбрасывал по стенам матовые голубые блики, как будто мы лежали на дне глубокого колодца. Его пальцы нашли мои. Том хрипло шептал нам на ухо:

– And now she’s dead, forever dead, forever dead and lovely now.

Status: не прочитано

11:41 25 июня 2015, четверг

MGMT – «Indie Rokkers»

Я забралась на него верхом и посмотрела прямо в глаза. Потом стянула с него футболку и долго целовала, чувствуя на губах солоноватый вкус его кожи. Крис наблюдал за мной, не произнося ни звука, то и дело поднося к губам самокрутку и выдыхая вверх медленно уплывающие в пустоту колечки дыма, которые растворялись в темноте где-то под потолком.

Я не думала ни о чем. По крайней мере старалась. Я хотела его, по-настоящему, физически. Ты же понимаешь, о чем я? И мне жаль, что первый мужчина, который вызвал во мне такие чувства, оказался твоим парнем. Да, у меня было несколько парней. И, видимо, еще несколько изнасиловали меня, когда я была в отключке. Но я никого не хотела так, как Криса в ту минуту, на грязном ковре, в комнате, где когда-то танцевала ты. Сейчас мне было бы легче, если бы ты умерла.

Самокрутка и песня закончились почти одновременно. Крис лизнул пальцы и затушил окурок. Отбросив его куда-то в сторону, перевернул меня на спину. Поцеловал меня одними губами, и я почувствовала вкус пепла.

Я знала, такое больше никогда не повторится, поэтому старалась запомнить каждую деталь. Мерцание ночного телевидения, треск холодильника, надписи, проступающие сквозь краску на стенах.

Он стянул с меня джинсы, и я снова оказалась сверху.

Если не хочешь знать, что было дальше, не читай, пропусти следующую страницу. Но мне просто некому рассказать об этом, кроме тебя.

Я сидела на нем верхом, в одной футболке и трусах, упершись ладонями в пол по обеим сторонам от его лица. Волосы свесились вниз и щекотали Крису глаза, заставляя жмуриться, как от яркого солнца. Сквозь плотную ткань его джинсов я чувствовала горячий и твердый стояк. Прости, я не умею говорить об этом красиво, да и вряд ли мне раньше случалось описывать секс. Я не скромница – просто никогда не было особой потребности.

Не знаю, что на меня нашло, но вдруг я почувствовала себя абсолютно свободной. Наклонившись, я прошептала, касаясь губами мочки его уха:

– Так ты хочешь знать, понравился ли мне вчерашний концерт?

Не дожидаясь ответа, я сползла вниз и взялась за пряжку его ремня. Наверное, я надеялась сделать это одним легким движением, но мои неловкие пьяные пальцы не могли справиться даже с первой пуговицей. Смеясь, Крис перекинул меня на диван и взгромоздился сверху. Я ощущала вес его тела, дыхание у себя на щеке. Тогда он положил мою руку обратно на пуговицы, которые оказались уже расстегнутыми. Просунув ладонь под резинку боксеров, я жадно обхватила пальцами его член. Я почувствовала, как участилось его дыхание, и он зарылся лицом в мои разметавшиеся по дивану волосы. С силой я потянула его джинсы вниз свободной рукой. Он перекинул меня наверх и подтянулся, облокотившись на спинку дивана, так что наши лица оказались почти на одном уровне. Я все еще держала его рукой.

Тяжело дыша, Крис посмотрел мне в глаза. На секунду мне показалось, что он увидел призрак. Слегка приподняв мои бедра, он отодвинул ткань трусиков влево и потянул меня вниз. Повинуясь, я стала медленно опускаться на него. Но стоило только нам соприкоснуться, как он обмяк в моей руке. Меня накрыла холодная волна паники, смешанной с разочарованием. Очевидно, я что-то сделала не так, я недостаточно красива, уж точно хуже тебя, пронеслось у меня в голове. Я в смятении уставилась на Криса.

– Не волнуйся, дарлинг, сейчас все будет, – шепнул он мне на ухо.

Я спрыгнула с дивана и опустилась перед ним на колени. После пары минут нам обоим стало ясно, что вечеринка закончилась. Наверное, это прозвучит кощунственно, но я чувствовала себя как те дети из видео, где родители подарили им на рождество вантуз и еще какую-то фигню, упакованную в блестящую коробку. С грустным видом я прошла на кухню и, набрав воды в единственный чистый стакан, сделала пару жадных глотков. У меня начиналось похмелье.

Крис обнял меня сзади своими большими грубыми руками.

– Прости, луф, это все кокс.

Внезапно я почувствовала волну огромной нежности. Он был таким большим, таким злым и таким восхитительным, и в то же время совершенно беспомощным и уязвимым. Я развернулась и прижалась щекой к татуированной английской розе у него на груди.

– Ты останешься? – спросил он, и я кивнула в ответ.

Его спальня была маленькой и такой же захламленной, как и гостиная. Мой взгляд упал на макбук и пару гитар в углу – значит, он все-таки что-то пишет. Посреди завалов стояла большая неубранная кровать. Мне вспомнились слова Ника о том, что вчера Крис ушел домой с какой-то бабой. Прежде чем присесть на краешек, мне пришлось побороть в себе чувство брезгливости и отвращения. Через пару минут в дверях появился Крис с двумя чашками чая и горой сладостей. Я снова почувствовала щемящую нежность и волнение при виде его лица, сосредоточенного на том, чтобы не расплескать кипяток. Он поставил музыку.

Когда мы устроились под одеялом на уважительном расстоянии друг от друга, как супруги средних лет, Крис выудил откуда-то из-под кровати огромный косяк, зажег его и, глубоко затянувшись, передал мне. Я последовала его примеру и почувствовала, как тяжелеет голова и растворяются мысли. Мы затянулись еще пару раз, непринужденно болтая, как пара случайных знакомцев на автобусной остановке во время дождя.

– Есть хочешь? – внезапно спросил он, сваливая на простыни гору разноцветных упаковок печенья и шоколадок. Я радостно закивала. Странная ночь.

Он по очереди открывал батончики и разламывал, отдавая мне половину.

– Знаешь, как правильно их есть? – с блаженной улыбкой спросил он. – Сначала сгрызаешь шоколад, а потом ешь начинку. Но нужно грызть очень аккуратно, чтобы не повредить. – Он продемонстрировал мне свой навык на паре батончиков, ловко откусывая кусочки вафли. – А вот «Скиттлс» нужно долго рассасывать, пока сердцевинка не станет мягкой. – Он высунул сине-зеленый язык и по-мальчишески широко улыбнулся.

От шоколада и марихуаны во рту стало совсем сухо и очень сладко. Я залпом прикончила остатки чая и потянулась к Крису. Наши липкие разноцветные языки сплелись в долгом сонном поцелуе. Я вынула из его пальцев тлеющий окурок и затушила его в чашке с остатками чая. Он перевернул меня на спину и прошептал:

– Дашь мне еще один шанс, Вероника из Йоханнесбурга?

Разноцветные леденцы рассыпались по скомканным простыням и забарабанили по полу.

Status: не прочитано

12:00 25 июня 2015, четверг

The Cure – «А Forest»

Когда я проснулась, на улице все еще горели фонари. Без сомнения, это был именно он, тот самый, самый черный час перед рассветом. Крис спал рядом, еле слышно похрапывая. От вина очень хотелось пить. Я натянула его футболку, которую нашла в куче вещей, сваленных на полу, и на цыпочках спустилась вниз. Телевизор по-прежнему работал, и в его тусклом свечении я отыскала стакан и налила воды. Мне захотелось выйти в сад, вдохнуть предрассветный воздух и наконец остаться наедине со своими мыслями. Я повернула ручку двери и вышла на темное крыльцо. Похожая на слепоту тьма парка, который только притворялся спящим, захлестнула меня с головой. Верхушки деревьев колыхались дремлющим чудовищем, и я не могла оторвать от них взгляда, пока от холода у меня не начали дрожать губы.

Знаю, что ты скажешь. Но я не предавала тебя. Я предпочитаю считать себя копом под прикрытием. Теперь я точно знаю, что Крис не убийца. Не потому, что он не способен взять в руки биту и крушить, а потому, что он не смог бы скрыть свое преступление, как не мог скрыть свою жгучую любовь/ненависть к Марку. Если бы Крис и убил человека, он совершил бы это на рыночной площади, в пабе, посреди супермаркета, ровно в ту секунду, когда начал бы видеть красное. Его ярость не знает расчета. И он вспоминает тебя. И старые добрые времена в доме с красной дверью.

Окончательно промерзнув, я решила вернуться в теплый кокон спальни, но в темноте споткнулась обо что-то и, вскрикнув, подвернула ногу. В гостиной зажегся свет. Я посмотрела под ноги: там вверх подошвой лежал огромный рабочий ботинок. У меня в мозгу щелкнуло – рисунок протектора ромбиками, такой знакомый, и клеймо «Доктор Мартинс». Я подняла ботинок и рассмотрела поближе. И как только я поняла, где видела такой отпечаток, на кухне появился заспанный Крис. Я выронила свою находку, и она с глухим ударом приземлилась на крыльцо у моих ног в ту самую секунду, когда он распахнул дверь.

– Что ты там делаешь? – Он протянул руку ко мне в темноту.

Я шагнула ему навстречу, в теплую душную кухню, боясь смотреть в глаза. Этого нет, это не со мной, я не здесь, повторяла я про себя.

– Пойдем спать, – позвал Крис и, взяв меня за руку, потянул меня наверх.

Когда мы оказались в спальне, он обхватил мое лицо ладонями и поцеловал, не закрывая глаз. В свете уличных фонарей, пробивавшемся из-за штор, мне на миг показалось, что его лицо превратилось в безобразную маску монстра.

Он развернул меня спиной к себе и опрокинул на кровать – думаю, ты хорошо знаешь этот трюк. Я почувствовала его ладонь на горле. Голову заполнил упругий рев гитар, который почти заглушил тихий бэк-вокал, повторявший шепотом: «Он убил тебя, он убил тебя, он убил тебя».

Status: не прочитано

12:17 25 июня 2015, четверг

Arctic Monkeys – «Leave Before the Lights Come On»

Я проснулась от неприятного стрекочущего звука. Из-под штор в комнату пробивался искрящийся утренний свет, и вначале я не поняла, где нахожусь. Но уже через секунду все вернулось на свои места.

Стараясь не производить шума, я перевернулась на другой бок на скрипучей кровати. Криса рядом не было. Я прислушалась. В голове промелькнула мысль, что он ушел на работу, оставив меня одну в своем доме, и теперь у меня появилась возможность вернуться вниз и осмотреть ночную находку. Но тут где-то в глубине дома раздался звук сливного бачка, и через минуту в дверях показался Крис. Он был в трусах и футболке, отчего я сразу почувствовала себя отвратительно голой. Меня насторожили его сдвинутые брови.

– Не спишь? – Он щелкнул браслетом по запястью.

– Нет, – я натянула одеяло до самого подбородка. – Тут так шумно.

– Дорожные работы, на Эрл-роуд меняют асфальт, – пояснил он будничным тоном, глядя куда-то мимо меня.

– Сколько сейчас времени?

– Мм, полдесятого, – ответил он, достав из кармана доисторический мобильный телефон.

– Надеюсь, ты никуда не опоздал из-за меня.

– Нет, все в порядке, – он облизнул пересохшие губы. – Ну ты одевайся, не буду мешать.

Я знала, что могу сейчас откинуть одеяло, убедив его остаться и помешать мне одеваться, но не сделала этого.

Крис вышел, прикрыв за собой дверь. Я по очереди высунула наружу обе ноги и встала голыми ступнями на ковролиновый пол. Левая лодыжка отозвалась искоркой боли: значит, мне точно ничего не приснилось. Натянув футболку и трусы, я проскользнула в ванную и заперла за собой дверь. Во рту был уже знакомый мерзкий привкус похмелья, но голова оставалась удивительно ясной. Я взглянула на себя в зеркало. Кожа на лице покраснела, веки опухли. Мне нужен детокс и сон, подумала я.

Спустившись вниз, я нашла Криса на крыльце заднего двора с чашкой чая и сигаретой. На столе в кухне дымилась вторая чашка – для меня. Приоткрыв дверь, я встала рядом с Крисом. Я почувствовала на себе его косой взгляд, но я смотрела вниз в поисках ботинок, которые куда-то исчезли. В голове крутилась соблазнительная мысль: а может, их и не было вовсе, и я не выходила ночью на крыльцо, и все это был только сон?

Утро выдалось пасмурным, верхушки деревьев тонули в дымке. Тыльная сторона ладони Криса случайно коснулась моего запястья. Или мне показалось.

Он докурил, щелчком отбросил окурок в дальний конец заросшей лужайки, и мы вернулись в дом. Я села на краешек дивана и посмотрела на Криса выжидающим взглядом.

– У меня дела, – сказал он, неопределенно махнув рукой. – Я подвезу тебя, куда скажешь.

С этими словами он взбежал вверх по лестнице. Услышав звук закрывшейся двери в спальню, я поднялась и прошлась по комнате. То, что было пещерой чудес еще несколько часов назад, сейчас снова превратилось в неопрятную берлогу человека с дурными привычками.

Где же эти ботинки, думала я, куда он спрятал их и почему? Я не могла и не хотела верить в то, что Крис убийца. По крайней мере не сейчас, пока мои волосы еще пахли его подушкой, а на бедрах виднелись голубоватые отпечатки его пальцев. Мне нужно было все обдумать, разобраться, проветрить голову.

Крис спустился вниз. Он был во всем черном, с головы до пят, кроме идиотских белых кед.

– Знаешь, у тебя такие белые кеды, что даже расизмом попахивает, – неловко попыталась пошутить я. Он фальшиво усмехнулся.

Мы вышли на улицу, дверь в пещеру чудес захлопнулась за моей спиной. Крис запрыгнул в фургон, завел мотор и, опустив стекло, окликнул меня:

– Ты со мной?

Я рассеянно улыбнулась ему в ответ и забралась на пассажирское сиденье.

– Куда тебе? – спросил Крис, выезжая с парковочного места.

– Давай в центр, – попросила я. Мне хотелось пройтись.

В салоне было удивительно чисто. Заметив, как я верчу головой по сторонам, Крис произнес:

– Классный фургончик, правда? Уже восемь лет на нем езжу, ни разу меня не подводил.

У меня кольнуло в груди. Восемь лет. Что это, очередное совпадение?

– Кстати, в бардачке есть какие-то диски, – он протянул руку мимо меня, одновременно совершая левый поворот на оживленную улицу. – Вот.

Мне на колени посыпалась пригоршня исцарапанных СD. Большинство были самодельными миксами, подписанными фломастером. Почти все надписи стерлись и едва читались. Поставив наугад один из дисков, я нажала на воспроизведение и загадала: эта песня расскажет, что будет с нами дальше.

Из слабенькой колонки раздалась «She’s Lost Control».

Status: не прочитано

05:47 26 июня 2015, пятница

Stars – «Your Ex-Lover Is Dead»

Привет!

Сейчас ночь с четверга на пятницу. Точнее, уже утро: я слышу голоса людей на улице и звук проезжающих машин. Опять не могу уснуть. Все думаю и думаю о том, что узнала сегодня. Надежды больше нет. Ты умерла. Тебя нет. А я чокнутая, раз снова пишу тебе, даже зная, что ты никогда не прочтешь и не ответишь.

Давай-ка я просто расскажу тебе все по порядку, без спойлеров. Это и мне поможет разобраться с мыслями.

Придя домой после мечтательной одинокой прогулки под пасмурным небом Ноутона, я проверила Фейсбук и обнаружила, что мне ответила твоя американская подруга, Донна. Вот что она писала:

«Привет! Я понятия не имела, что Джен пропала без вести! Какой ужас, мне так жаль. Я могу чем-то помочь? Мы познакомились в Фейсбуке: я прокомментировала ее пост, и мы разговорились. В то лето мы с подружками планировали евро-трип, и Джен сказала, что не прочь присоединиться. Мы договорились встретиться на Гласто. У нее был выключен телефон, но мы встретились возле Каменного круга, где договорились ждать друг друга в случае чего. Друзья Джен и, кажется, ее парень выступали на фестивале. Она выглядела беззаботной и очень счастливой. Мы познакомились с какими-то ребятами, у них был барабан и бубен. Несмотря на ливень, она танцевала. А потом ее кто-то позвал, окликнул по имени, и она отошла. Это было вечером в субботу, незадолго до хедлайнеров, мы уже изрядно выпили, и все было как в тумане. Больше я ее не видела. Прости, что не смогла вспомнить ничего полезного. Я и правда не знала, что она пропала. Может быть, мне нужно дать показания? Пиши, если нужна помощь, и мне очень-очень жаль».

Следом она прислала еще одно сообщение – с фотографией. На ней стояла ты, в голубом платье, и стайка белозубых американских девиц. Позади зеленел залитый солнцем луг и блуждали разноцветные группки людей.

Я написала Донне ответ с благодарностями.

Марк говорил правду: американцы были вполне реальными, и ты даже встретилась с ними. А потом ускользнула и навсегда затерялась в многоликой толпе фестиваля. И теперь я точно знаю, кто поманил тебя прочь от музыки, танцев и радостных улыбок в вечную безмолвную тьму. Но я опять забегаю вперед и говорю загадками. Я просто расскажу тебе, как все было, будто пишу заявление в полицию.

Трижды перечитав послание Донны и немного поразмыслив, я позвонила Мегс.

– Привет, Ника! Как твои дела? – радостно приветствовала она меня.

– Мегс, привет! Помнишь, ты говорила, чтобы я звонила, если нужна будет помощь? – вкрадчиво пропела я в трубку.

Последовала небольшая пауза.

– Ну да, конечно, мейт. Что-то случилось? – осторожно спросила Мегс.

– Нет, ничего не случилось, но я кое-что узнала, и мне нужно, чтобы ты проверила одну вещь. У вас же есть база данных или архив?

– База? Я не понимаю, к чему ты клонишь. У кого у нас?

Я сделала глубокий вдох. Очевидно, придется выложить все начистоту.

– Мегс, я говорила с Хью и Марком из The Red Room. Они сказали мне кое-что важное. У Джен были наличные, целая пачка, – я выждала пару секунд, но моя собеседница молчала. – Достаточно, чтобы сбежать, так считал Хьюго.

– Это… ммм, Хью тебе сказал? – спросила она.

– Да, а что?

– Ничего, – она замешкалась. – Нет-нет, ерунда. Так что нужно проверить?

– Дату, когда Крис МакКоннелл купил свой фургон. – Я назвала регистрационный номер.

– Крис МакКоннелл? Подожди, я не успела записать номер.

– Я скину тебе сообщением. Мне нужна точная дата покупки.

– Посмотрю, что можно сделать. Честно говоря, даже не знаю, есть ли у меня доступ к такой информации, я ведь просто штрафы людям выписываю. Но я попробую.

– Спасибо… мейт, – я повесила трубку.

Душ стал счастьем, огромным и всеобъемлющим, как объятия матери. Наверное, это был единственный светлый момент того странного жуткого дня.

Просушив голову и переодевшись в заботливо постиранную кем-то из ребят футболку Grateful Dead и джинсы, я спустилась вниз. Ник приветствовал меня восхищенным свистом мультяшного героя.

– Глядите-ка, а вот и наша леди-детектив! – Он подмигнул мне: – Судя по походке, ночь прошла бурно.

Я знала, что лучший способ заставить его заткнуться, – игнорировать.

– Ник, я просто умираю с голоду. Можно мне английский завтрак и сто порций кофе?

– Не вопрос.

Внезапно я почувствовала, что позади меня кто-то стоит. Я обернулась и увидела Мегс. Черт, только и подумала я, черт, черт, черт. Дурной знак, что она пришла сама, а не позвонила.

– Привет, – сказала я, пытаясь прочесть по выражению ее лица, насколько все плохо. – Что ты здесь делаешь?

– Ты не отвечаешь на звонки, вот я и решила прийти сюда на ланч, вдруг заодно найду тебя, – ответила она без улыбки.

Сердце у меня провалилось куда-то в пятки.

– Я так понимаю, у тебя есть новости?

– Да, – кивнула Мегс. – Давай я закажу поесть, и присядем за столик.

От тяжелого предчувствия у меня в глазах поплыли маленькие белые точки.

Мы сели за тот же самый стол, где я ужинала в свой первый вечер в Ноутоне, казавшийся теперь далеким сном.

– В общем, – Мегс отхлебнула колы, – Крис действительно купил фургон после фестиваля.

Я молчала, ожидая продолжения.

– Через три дня после фестиваля, если говорить точно, двадцать седьмого июня. За шесть тысяч фунтов.

По ее лицу было понятно – это не все. Я проглотила комок в горле.

– И я знаю, у кого он его купил. У Бена Викерса, их барабанщика.

– Вот это поворот, – только и смогла сказать я.

– Все равно я не думаю, что Крис в чем-нибудь замешан, – нахмурившись, произнесла Мегс. – Он тот еще мудак, но на такое не способен.

– Почему ты так считаешь? – От напряжения глаза у меня чуть не выскакивали из орбит.

– Я видела их вместе, когда он приходил к Джен в тот дом и сюда тоже. Крис любил ее, Ника. Он не смог бы причинить ей зло. Только не так, не намеренно.

– Но он причинял ей зло! Он бросал ее и разбивал ей сердце. И вообще, разве возможно представить такое совпадение, когда речь идет об исчезновении человека?

Я рассказала Мегс про следы и свою ночную находку. Пока я говорила, перед глазами стояло лицо Криса тогда, в свете уличного фонаря, пробивавшемся сквозь занавески, такое пугающее и плотоядное.

– Послушай меня, я знаю, о чем говорю, – упрямо возразила Мегс. – Эти двое стоили друг друга. Но ты бы знала, какое тепло они излучали, когда были вместе, рядом. Они были как пара влюбленных детей, вечно облизывали друг друга, грызли шоколадки, щекотались.

Я почувствовала укол ревности.

– А как же драки и измены?

– Их я тоже видела. Но это не главное, – Мегс отхлебнула еще колы, захватив губами льдинку. – Я помню, однажды она заболела, и Крис принес ей мороженое. Джен начала смеяться над ним, мол, кто же так лечит больное горло, а он все равно кормил ее, опухшую, с немытыми волосами, мороженым с ложки. Конечно, оно не помогло, и тогда Крис пошел в аптеку и купил ей парацетамол в пакетике. Потом по приколу попробовал занюхать его и бегал по комнате, вопя от смеха и боли. Дальше они валялись на диване в гостиной и смотрели телик несколько дней, пока Джен не стало лучше. Крис забил на группу, на музыку, на работу – он просто был с ней, понимаешь. Люди, которым на тебя наплевать, которые используют тебя для секса, а потом замуровывают в цемент, так не делают. Уж поверь мне.

Несколько секунд мы обе молчали. С примесью ревности и ностальгии я представляла тебя с ним.

– Пожалуй, – кивнула я наконец. – Но вряд ли МакКоннелл использовал мою сестру. Я думаю, тут дело в преступлении на почве страсти, когда себя не контролируешь. Знаешь, в конце концов, он мог ее во время секса…

Заметив, как расширились ее глаза, я осеклась.

– Вижу, вы с Крисом успели подружиться, не так ли? – Мегс криво улыбнулась.

Я залилась краской, но не стала ничего отрицать.

Status: не прочитано

06:13 26 июня 2015, пятница

Radiohead – «Climbing up the Walls»

Я решила ехать к Бену немедленно. Барабанщик должен был, по меньшей мере, знать, откуда у Криса нашлись наличные на покупку фургона, ведь они были друзьями. Кроме того, он мог пролить свет на то, что же произошло на фестивале. Кто позвал тебя, куда ты ушла, что случилось после. Но все же в тот момент мой мозг был в большей степени занят поиском способов доказать, что Крис не имеет ко всему этому отношения, – хотя бы самой себе. Пусть это будет кто угодно, только не он, повторяла я про себя по дороге на вокзал.

Знаешь, с некоторых пор моя жизнь очень похожа на фильм. Все происходит как будто не со мной. Иногда я вижу повторяющиеся лица – как в кино, статисты одни и те же. Вот и сейчас мне показалось, что в толпе на станции промелькнул кто-то знакомый, но я не успела понять, кто это был. Маленький городок – это тебе не Лондон, тут можно встречать знакомые лица где угодно по сто раз на дню. Тогда я не придала этому значения.

Дом Бена Викерса выглядел точно так же, как и вчера, – как призрак. Я постучала в дверь. Ответом мне была глухая тишина. Я набрала его номер и слушала, как внутри без конца звонит телефон. После шести попыток я поняла, что хозяина опять нет дома. Я решила подождать и села на крыльцо, подставив лицо послеполуденному солнцу, пробивавшемуся сквозь тяжелые облака. Сквозь опущенные веки я видела только красное сияние, которое согревало и успокаивало. Не знаю, сколько прошло времени, но солнце скрылось за облаками, а Бен так и не появился. Я попробовала постучать в дверь еще несколько раз – без результата. Мне вспомнился рассказ близнецов про того австрийского психа, который держал в своем подвале пленников на протяжении двадцати лет, и никто даже не подозревал об этом.

Я решила обойти вокруг. Ведь я же детектив, а они так и делают. Дорогу мне преградил высокий забор. Осмотревшись вокруг, я заметила ящик с засохшими цветами и, подтащив его к забору, заглянула по ту сторону стены.

Двор зарос высокой травой и бурьяном. В сад выходило два окна, наглухо занавешенных выгоревшими шторами. Повсюду валялись черные мусорные мешки, к забору притулился какой-то позеленевший от дождей хлам. В целом двор скорее напоминал заброшенный дачный участок, чем английский сад. В сериале «Закон и порядок», который мы с Лорой часто смотрели по вечерам в приступе прокрастинации, утверждали, что мусор выдает любые секреты, которые пытается скрыть его хозяин. Не знаю, что конкретно я рассчитывала там найти, но, если Викерс действительно прятал у себя в доме женщину, это было бы очевидно по содержимому мешков. Ничего не случится, если я просто загляну, подумала я, уже перекидывая ногу через забор.

Приземлившись на другой стороне, я ударилась подвернутой щиколоткой и громко выругалась. На секунду мне показалось, что занавески шевельнулись, как будто в комнате на первом этаже был сквозняк. Приглядевшись, я поняла, что двигаются не занавески, а облепившие стекло изнутри отвратительные жирные мухи.

Первым, что пришло мне в голову, был кадр из «Психо», где мать Нормана Бейтса покачивается в кресле спиной к зрителю. Вторым – что нужно вызвать копов, но сначала убраться с этого двора куда-нибудь в безопасное место. Я попыталась перелезть обратно через забор, но больная щиколотка сильно ограничивала маневренность. Забор был гладким, без единого выступа, а мусорные пакеты – слишком скользкими от недавнего дождя.

Если я позвоню копам отсюда, получится, что я вломилась на чужую территорию, и мне не избежать вопросов. Отец узнает, что я ослушалась его, и может прореагировать неадекватно – например, заставит меня вернуться домой. Ты же знаешь папу, он вполне на такое способен. Думаю, поэтому ты и сбежала от нас в Англию в первый попавшийся университет, который готов был предложить тебе место и скидку на обучение. Нет, сначала надо выбраться отсюда, а уже потом звонить копам. Или узнать самой, что Бен прячет за плотными шторами…

Я попробовала открыть дверь черного хода, и она поддалась, хотя отворилась не полностью – изнутри что-то мешало. Однако образовавшейся щелки хватило, чтобы я смогла протиснуться в дом. Сперва в царящем внутри полумраке глаза различили только силуэты предметов. Я сделала шаг и споткнулась, прошипев под нос проклятие. Когда глаза немного привыкли к темноте и я смогла разобрать, где нахожусь, меня охватил ужас. Комната – очевидно, это была гостиная – походила на гигантских размеров кладовку, куда неряшливый ребенок многие годы запихивает вещи всякий раз, когда взрослые просят его прибраться в комнате. В тяжелом спертом воздухе пахло прелой бумагой с тошнотворно-сладкой ноткой разлагающегося мяса – так обычно от бомжей воняет. Я закашлялась и медленно двинулась вброд меж мусорных берегов. В сумраке мне казалось, что все эти журналы, компакт-диски, магнитофоны, зонты, мусорные мешки со скомканными тряпками тянут ко мне руки и пытаются схватить меня. Я попробовала ускорить шаг и пошла не разбирая дороги, зацепила тяжелую коробку, и та с грохотом свалилась вниз. Вслед за ней обрушились несколько картин, стопка старых газет и туго набитая чем-то металлическим спортивная сумка. Я вновь замедлила шаг и пошла осторожно, почти крадучись, шаг за шагом продвигаясь вперед. Запах гниения все усиливался, к горлу едкой кислой волной подступала рвота. Наконец я выбралась из комнаты в коридор. Отсюда вверх по лестнице вела такая же узкая тропинка, и открывался вид на то, что когда-то было кухней, а сейчас напоминало темную пещеру, заваленную ржавыми кастрюлями, грязной посудой и пустыми банками от консервированного тунца и томатного супа. Из темных недр доносилось злобное жужжание полчища мух. Запах стал почти невыносимым.

Нужно убегать, шептал мне разум. Но я не могла. Раз уж я оказалась внутри этого страшного дома, надо узнать все секреты, которые могут быть спрятаны здесь. Другого шанса у меня уже не будет. Стараясь не слушать стучащее прямо в ушах сердце, я сделала шаг по тропе, ведущей наверх. Несколько раз я чуть не оступилась, щиколотка распухла и пульсировала, в воздухе почти не оставалось кислорода. Когда я достигла верхней ступени, от духоты у меня кружилась голова. Прислонившись спиной к перилам, я изо всех сил старалась сконцентрироваться на боли в щиколотке, чтобы отвлечься от на двигающейся паники. Я вдыхала и выдыхала на три счета, двигаясь по направлению к узкой полоске света, которая пробивалась из-под двери в конце коридора. Несколько раз я больно ударялась о предметы, валявшиеся на полу, но все равно продолжала идти. Оказавшись у двери, я на секунду притормозила, сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и повернула ручку.

Комната оказалась маленькой и светлой. В ней тоже был навален хлам, но его было куда меньше, и он явно был организован по какому-то принципу. На высокой металлической полке стояли по алфавиту компакт-диски, в углу виднелось узкое ложе, скорее напоминающее нары, чем кровать. Стена над ним была целиком увешана фотографиями. Приглядевшись, я разобрала, что почти на всех была ты. Слева стояла вешалка, аккуратно заполненная одеждой. Я провела пальцем по одной из множества коробок – пыли почти не было. Если я и найду в доме что-нибудь важное, то только в этой комнате, подумала я. На полу высокими, похожими на сталактиты стопками лежали книги: Шекспир, Уильям Блейк, Эзра Паунд, какие-то учебники. Рядом громоздились такие же стопки винила. У окна стоял письменный стол с древним ноутбуком. Я отодвинула краешек занавески и выглянула наружу: из-за кованой решетки открывался вид на тихую деревенскую улицу – женщина с коляской переходила дорогу, мимо пронеслась стайка детей на велосипедах, заливаясь хохотом. Жизнь шла мимо, никто и не подозревал о том, что за ужас творится за стенами соседнего дома.

Рассматривая комнату, я вспомнила кое-что услышанное когда-то, может даже, еще в школе на уроке литературы. Речь шла о психическом нарушении, патологическом накопительстве, как у Плюшкина в «Мертвых душах».

Я подошла к вешалке и провела рукой по вещам. Одежда была женской и явно не новой, похоже твоего размера. Мы виделись редко, и я не знаю весь твой гардероб. Эти тряпки запросто могли принадлежать тебе. Клетчатые рубашки, платья, свитер крупной вязки. Я открыла одну из коробок. В ней была аккуратно сложена поношенная женская обувь маленького размера.

Тут за окном послышался шорох. Я глянула под занавеску и увидела велосипедиста, который поднимался на крыльцо. Не помня себя от страха, я бросилась вон из комнаты, сбивая на ходу вещи, ударяясь об углы, царапая лицо. Пробравшись к лестнице, я кубарем скатилась вниз. В замке со скрежетом повернулся ключ. Тело сжалось от волны ледяного ужаса, я попятилась обратно в гостиную по узкой тропе между грудами мусора. Но обрушившаяся недавно лавина перегородила мне путь назад: я была отрезана. Раздался хлопок двери, и до меня донеслось тихое бормотание. Я не могла разобрать слов и только молилась, чтобы Бен пошел наверх и не заходил в гостиную, где, окаменев от ужаса, его ждала я.

Было слышно, как он снимает обувь. Господи, вдруг пронеслось у меня в голове, зачем он разувается, неужели не видит, что творится вокруг? Через несколько секунд в гостиной зажегся свет.

Status: не прочитано

06:37 26 июня 2015, пятница

Bloc Party – «I Still Remember»

Наверное, я была похожа на животное, застывшее посреди ночного шоссе в свете фар приближающейся машины. При виде меня худое осунувшееся лицо под велошлемом исказила паника. Потом гнев.

– Опять ты? Какого черта тебе здесь надо! – вскричал Викерс.

Я вжалась в груду мусора, пытаясь слиться с обстановкой. Бежать было некуда, кричать бесполезно.

– Бен, я просто заглянула. Дверь была открыта, и я зашла.

– Дверь была открыта? Что ты врешь, я запираю ее на два замка!

– За…задняя дверь, – прошептала я, пытаясь сделать шаг назад.

– То есть ты перелезла через забор и вломилась ко мне через черный ход? – На лбу у него выступила испарина. – Это моя частная собственность!

– Послушай, я просто хотела знать, что ты скрываешь.

– Ну вот, – Бен обвел комнату рукой, – теперь знаешь! Довольна?

С этими словами он сделал несколько шагов в мою сторону. Я сползла вниз и сжалась в комок. Дыхание стало прерывистым и частым, мозг усиленно работал, ища варианты. И тут пальцы нащупали какой-то металлический предмет. Резким движением я выхватила из горы мусора свое оружие, которое оказалось чем-то вроде остова костыля или микрофонной стойки, и прыгнула вперед, издав боевой клич.

Барабанщик от неожиданности отпрянул, а потом достал из кармана мобильный телефон:

– Все, я звоню копам.

– Копам? Ты блефуешь! – крикнула я. – Я видела твой алтарь наверху – это вещи моей сестры! Ее тело тоже где-то здесь?

Я скинула вниз с вершины мусорной горы несколько пакетов, словно и правда искала твой труп. Лицо Бена потемнело, рука с телефоном опустилась вниз.

– Я права? Она здесь? Она жива? – Я сделала несколько шагов в направлении Бена, держа над головой палку. Не знаю, откуда взялась решимость, но я была готова ударить его, если потребуется. – Признавайся, что ты сделал с ней, долбаный маньяк!

Неожиданно раздался тихий всхлип. Я глянула в лицо Бена – из глаз у него катились слезы.

– Отвечай сию же минуту или я тебя ударю, слышишь, придурок? – заорала я, ощущая себя Крисом МакКоннеллом.

– Ее здесь нет, – он закрыл лицо руками.

– Где она?

– Я… я не знаю, я… – Голос прерывался от всхлипов.

Меня немного обескуражила его беззащитность.

– Откуда у тебя ее вещи? – спросила я, смягчившись.

– Ханна, – он опустился на пол и обнял колени.

– Ханна? – В ответ только сопение. – Бен, да прекрати ты рыдать!

– Она попросила меня отвезти все на свалку, а я не смог их выбросить. Они по-прежнему пахли ею.

– Когда это было?

– Во… восемь лет назад, когда она собралась переезжать к Марку и… – Дальше его речь превратилась в неразборчивое бормотание от заиканий и всхлипов.

Я положила палку на мусорную пирамиду слева от себя и подошла поближе. Костлявое тельце Викерса тряслось от спазмов. Я опустилась на корточки рядом с ним и положила руку ему на плечо.

Он поднял полные слез глаза, и меня пронзило чувство жалости. Тощий и заплаканный, он напоминал бездомное животное.

– Слушай, Бен, прости, что орала на тебя. Обещаю, я уйду и больше не буду тебя беспокоить, но сначала тебе придется рассказать мне все, что знаешь. Про мою сестру, про ее парней, группу, фестиваль Гластонбери и про фургон, который ты продал Крису. Ты понимаешь? Я должна знать все. Иначе никуда не уйду!

Он нерешительно закивал.

– А теперь давай-ка выйдем на улицу, тут слишком душно, – сказала я и потянула его за руку, поднимаясь на ноги.

Пробравшись к выходу, мы оказались на крыльце. Воздух показался таким свежим, что от переизбытка кислорода у меня слегка закружилась голова. Бен сел рядом со мной и, утерев лицо рукавом, уставился в землю.

– Эй? – позвала я. Он молчал, заблудившись в своих мыслях. – Бен, ты слышишь меня? Я с тобой разговариваю!

Вместо ответа он начал тихо покачиваться, обняв колени.

– Ладно, – уступила я, – если не хочешь говорить первым, то я начну. Расскажу тебе о себе. Мне двадцать один год. Когда мне исполнилось тринадцать, моя сестра Женя, Джен, пропала без вести, а через три месяца умерла мама. Единственный ответ, который дали мне отец и полиция, был полной чушью. Мне сказали, что моя сестра состояла в группе риска из-за своего образа жизни и, вероятнее всего, нелегально пересекла границу, потому что вскоре после исчезновения ее телефон включали в графстве Кент. Но я знаю точно, что Джен не просто сбежала. На самом деле всем было плевать на нее. Даже отцу. Даже мне. Но потом со мной кое-что случилось. Я стала жертвой преступления, если угодно. После этого я поняла, что не смогу жить нормально, пока не найду сестру. Я чувствую внутри огромную зияющую дыру, – я дотронулась до центра груди и перевела дыхание. – Поверь, я понимаю, почему ты отказался от мира. Всем плевать друг на друга до такой степени, что даже удивляешься иногда. Я тоже ненавижу мир. Вижу, тебе последние восемь лет дались нелегко. Ты скучаешь по Джен. Так почему же нам не помочь друг другу найти ее? То, что от нее осталось, Бен.

Он повернулся и посмотрел мне в глаза с неуловимым выражением, как будто мне наконец удалось достучаться.

– Хорошо, – только и сказал он. – Я скажу, что знаю.

– Спасибо.

– В ту ночь на Гласто… – Он на секунду прервался, а потом, будто собираясь с силами и переносясь туда, где ему совсем не хотелось находиться, начал рассказывать: – В ту ночь на Гласто всем вдруг стало очевидно, что между ними что-то сломалось.

– Между Джен и Крисом?

– Нет, – взгляд Бена немного прояснился. – Разве ты еще ничего не поняла? Она тут вообще ни при чем. Она была героем второго плана, катализатором, если угодно, сопряженным ущербом. Это история Криса и Марка. И вряд ли когда-либо это было иначе.

Что? О чем говорит этот сумасшедший, Джен? Так думала я тогда, но решила не перебивать и послушать.

– Это всегда была и будет только их история, – продолжил он тихим голосом. – Хью – временное явление. Как и твоя сестра. Они оба лишь испытания, тупиковые повороты на их пути, – Бен поднял с земли прутик и принялся чертить в пыли комету с длинным хвостом. – Понимаешь, Крис словно дикое животное. И только Марк знает, как его усмирить. Кому-то их отношения могли казаться странными, но им было плевать. Они дружили с самого детства, понимали друг друга без слов, буквально читали мысли друг друга. Они как мозг и сердце, как одно существо. Иногда даже мне было жутковато, хотя я знаю обоих со школы. Так мы жили десять лет. Они запирались вдвоем, жрали кислоту и писали музыку. Шаман и алхимик. Любая успешная группа состоит из пары таких людей. Да что там группа – любой дуэт, будь то политика или бизнес, неважно. Крис – великий фронтмен, уровня Моррисона или Джаггера, а Марк – великий сочинитель, творец, художник, который предпочитает оставаться в тени. Они дополняли мысли и мечты друг друга, и из обрывков выходило нечто особенное, цельное. Я счастлив, что был частью этого. Мы играли в пабах и на выпускных вечерах, колесили каждое лето по местечковым фестивалям. Потом школа кончилась, Марк поступил в университет, Крис пахал на стройке и водил к себе баб, я работал в музыкальном магазине в торговом центре, но мы продолжали верить в мечту.

Он перевел дыхание и продолжил:

– Крис гениален. У него врожденный талант, сродни физической способности, скажем, скручивать язык в трубочку. Человек либо умеет, либо нет, и на учиться этому никак нельзя, сколько ни старайся. А тут только представь, что ты умеешь отлично скручивать язык в трубочку, но что-то постоянно мешает, и тебя сводит с ума, выжигает изнутри постоянное желание сделать это. А когда не удается – ты начинаешь разрушать все вокруг, и прежде всего самого себя. Ты не выбираешь талант, он сидит в тебе, сколько ты себя помнишь. Таков Крис. Только Марк мог утолить его боль и дать ему то, что было по-настоящему нужно. Марк умеет сказать словами и мелодиями то, что горит внутри Криса. Они нужны друг другу, понимаешь? Риммер вызывает духов с помощью вороновых перьев и слез девственниц – он алхимик. А МакКоннелл говорит голосами этих духов, он как портал в другой мир – шаман. Идеальный союз, понимаешь? Друг без друга они не могут. А Джен… – Он бросил на меня быстрый испуганный взгляд. – Она появилась в нашей жизни в роковой момент, когда после десяти лет попыток у нас наконец начало получаться.

Бен бросил на меня долгий бесстрастный взгляд.

– Думаю, она была ведьмой. Не сказочной, с метлой и черной кошкой, а настоящей, которая служит самому Сатане. Она заставила Криса почувствовать себя долбаной рок-звездой еще до того, как он правда ею стал. Понимаешь, когда с тобой спит такая девушка, как Джен, можно уже ничего особо не делать – ты и так на вершине мира. Но им с Крисом всегда было тесно в одной комнате, когда они не трахались. Она постоянно твердила всем о его гениальности, пока, ко всеобщему несчастью, он и сам в это не поверил. Она выпускала зверя наружу, а управлять им не умела. Их отношения были полем боя. Эти двое оставили друг другу не один шрам.

Пару минут Бен молчал. Я начала думать, что он уснул, но тут он опять подал голос:

– Поначалу я просто наблюдал за ней. Она только смеялась. А я наблюдал. Украдкой вдыхал запах ее волос, таскал к себе забытые в доме с красной дверью вещи. Вскоре у Марка начались проблемы с Крисом. Он пропускал репетиции, забивал на группу, а ведь успех был так близок. И все из-за Джен. Марк бесился, зная, что прорыв совсем рядом. А потом они расставались, и Крис каждый раз ненадолго возвращался к нам, к группе. Вот тогда, в такие моменты, твоя сестра начинала сходить с ума. В один из таких периодов она обратила внимание на меня. Она была моей целый месяц. Четыре субботы, когда, проснувшись, мы рука об руку бродили по городу, покупали яблоки и ели их, немытые, прямо на площади; четыре воскресенья, когда она голая варила кофе на этой самой кухне и мы занимались сексом под «Revolver», на протяжении целого альбома. Она приходила на репетиции, и мы трахались в перерывах, пока остальные курили, прямо в ванной в доме Криса. Она танцевала под наши песни, кружась по комнате и сверкая глазами. Я знал, что у нее со мной не по-настоящему. Но ничего другого мне и ждать не приходилось.

Бен все говорил и говорил, описывал мне твои руки, губы, тело, твой запах, твои привычки, твой смех. Он рассказал мне, как ты врала, как предавала его. Мне было страшно. Я видела, как он распаляется, думая о тебе.

– А потом она пришла на наш концерт в «Даблин кастл», и Крис спел ей «What Katie Did». Десять минут спустя она стояла перед ним на коленях в туалете, даже не заперев дверь. Я зашел внутрь и увидел их. Она сказала: «Прости, но ты же знал». Да, конечно знал. Но еще я любил ее. Да-да, я отлично понимаю, что она слишком красивая, экзотическая и дикая для такого парня, как я. Но разве тут можно что-то поделать? Мы же не выбираем такие вещи, правда? Знаешь, тогда я понял, почему моряки не берут на корабль женщин. Они ведьмы. Марк даже написал об этом песню, правда, Крис отказался ее петь. Но вот тебе правда: Джен разбила мне сердце. И разрушила нашу мечту. Она вообще все уничтожила. А теперь скажи, легче тебе теперь, когда ты знаешь это?

Викерс был возбужден, на глазах сверкали крупные слезы. Мне стало до боли жаль его, такого разбитого и потерянного. Я понимала, что те чувства, о которых он говорил, вполне могли подтолкнуть его к поступкам, о которых придется горько сожалеть. Но я не могла бояться или ненавидеть Бена в тот момент. То, как ты с ним поступила, непростительно. Я понимаю, почему все так вышло, можешь не объяснять. Но, если ты хотела сделать больно Крису, могла бы уж выбрать кого-нибудь своей весовой категории – хотя бы Хью, а не играть на чувствах и слабостях нежной души барабанщика. Он едва мог произнести твое имя вслух! Тогда, сидя на крыльце того странного дома, я поняла, что ты совсем не тот человек, которым я считала тебя еще пару часов назад. Кто ты такая, Джен?

Status: не прочитано

06:57 26 июня 2015, пятница

Kubb – «Burn Again»

– Я не знаю, что произошло в ту ночь на фестивале. Я не мог отделаться от чувства, что все как-то не так, – тихо сказал Бен, уставившись себе под ноги. – Я расскажу, что случилось накануне. Мы собрались на последнюю репетицию в доме с красной дверью. То есть тогда, конечно, мы не подозревали о том, что она станет последней. Джен и Крис не общались уже пару недель. Она трахалась с парнем, который недавно переехал в соседний дом. Крис сходил с ума, но мы все дали друг другу слово, что до фестиваля засунем свои проблемы и переживания себе в задницу. Гласто был самой важной вещью на тот момент. И все бы хорошо, но Крис зачем-то вышел во двор и увидел через забор, как она загорала топлес на соседской лужайке. Он вскипел, поднялся жуткий крик. Потом вышел куда-то и вернулся с двумя бабами. Они пошли наверх. Через несколько минут Джен появилась в нашей гостиной и спросила, где он. Я промолчал, но в этот момент со второго этажа послышались женский смех и музыка. Она заплакала. А потом подошла ко мне и поцеловала в губы. Но я не мог, я знал, что она любит его, а не меня. И я ушел, оставив ее в слезах посреди гостиной. На ней была вот эта футболка, что на тебе сейчас.

Я невольно взглянула вниз, на ухмыляющийся череп.

– Когда мы встретились утром, чтобы ехать на фест, Марк и Крис едва разговаривали. Они оба были с разбитыми лицами. Я не знаю, что произошло той ночью, мне никто так и не рассказал. А потом я увидел ее на Гласто, – он перевел дыхание. – Мы выступали в середине дня, но народ уже подвалил. Наша музыка была популярна в Myspace. За сценой я заметил самого Ноэла. Марк сказал, что среди публики есть люди из рекорд-лейблов и пара журналистов. Это был момент высочайшего подъема и триумфа для меня. Ни платиновый альбом, ни выступления в шоу Джулса Холланда и Джонатана Росса, ни мое лицо на афишах – ничто не сравнится с тем днем, – Бен сделал паузу, его глаза заблестели. – Она танцевала в первом ряду во время нашего выступления, такая красивая, в голубом платье и в венке из цветов. Она улыбалась, и, пока ее улыбка была с нами, мы играли по-настоящему хорошо. Потом, я знаю, она перекинулась парой слов с Марком, он провел ее к нам за сцену, но ко мне она не подошла. После выступления Марк сказал, что нас пригласили на вечеринку Ноэл и Лиам, а я к тому моменту уже здорово напился и пошел бродить по территории фестиваля, я слушал разные группы в шатрах, а потом завалился спать. Когда я проснулся в воскресенье утром, Марк объявил, что Хью – наш новый солист и что мы записываем альбом, а потом едем в тур на разогреве у Ноэла с Лиамом. Крис ушел. Ее тоже нигде не было. Мы никогда не обсуждали тот вечер. Просто стали жить дальше, как будто так всегда и было.

Бен тяжело дышал: ему непросто далось погружение в мир призраков.

– А почему ты ушел из группы?

– Мне не хватило духу. Я недостаточно крут для всего этого рок-н-ролльного дерьма. Я не красавчик, как Хьюго, не музыкальный гений, как Марк, и не псих, как Крис. Мне невыносимо каждый день видеть девочек с безумными глазами. Кому-то это нравится, но не мне. Невыносимо трахаться с ними и знать, что они со мной только для того, чтобы подобраться поближе к Хью. Что для них я всегда тот третий парень, барабанщик без имени. Понимаешь, когда проходит первая волна экстаза, ты понимаешь, что это все – рутина и кабала. Это не рок, а индустрия, долбаный капитализм в его худшем проявлении. Наверное, я просто не создан для большой сцены. Играть концерты в пабах для пятисот человек, когда в благодарность тебе покупают пиво, как позавчера на выступлении Криса, – одно дело. А я увидел другую сторону: многомиллионный бизнес, жестокий и циничный мир. Успех в нем – случайность, лотерея. Оказавшись там, сразу чувствуешь, что ты не уникален, что это конвейер. Вот так. Я начал загоняться, пить, жалеть себя. И в конце концов ушел.

Так он был в «Королеве», пронеслось в тот момент у меня в голове, но вслух я спросила совсем другое:

– И тебе совсем не хотелось богатства и славы?

– Нет. Мне хватило моих пятнадцати минут.

– Понятно, – кивнула я, пытаясь вобрать полученную информацию. – Слушай, а что ты скажешь насчет Хьюго?

– Хьюго? Хью – артист, – задумчиво произнес Бен. – Но он не Крис. Он неискренний.

– Ты говоришь, что он недотягивает до Криса, но у него же столько фанатов!

– Его обожают маленькие девочки, а не ценители музыки, вот и вся разница, – усмехнулся Бен. – Посмотри, кто ходит на их концерты: две трети составляют девчонки, которые просто любуются Хью. А оставшаяся треть – парни, которые любуются этими девчонками. Да, они собирают стадионы и зарабатывают миллионы. Но о том ли мы мечтали, до рассвета бренча на гитарах и обкуриваясь в доме с красной дверью?

Я промолчала.

– Помню, впервые Хью просто подошел к нам после очередного концерта в Лондоне. Тогда наша песня только попала в ротацию рокерской станции «Икс-эф-эм», был февраль или март. Марк позвал парня выпить. Мы наполовину приговорили вторую бутылку рома, когда Хьюго спросил, нельзя ли ему подыграть нам в одной из песен. Так все и вышло. Марк снял с Криса бремя гитары. Поначалу тот злился, но Марк был прав. К тому времени их отношения уже дали изрядную трещину. Крис был постоянно под кайфом, не мог концентрироваться ни на чем, особенно когда рядом была Джен. Она считала, что он звезда и ему не нужны репетиции. Потом оказалось, у Хьюго приятный голос, достаточный для бэк-вокала. Когда Крис пропускал репетиции, он мог заменять его. Ну и ты же понимаешь, он само очарование, полная противоположность МакКоннелла: такой вежливый, обходительный, пунктуальный. Хью даже особо не бухал. А Крис… я удивлен, как он вообще до сих пор на ногах держится, – столько он жрет всякой дряни последние десять лет.

– Бен, расскажи мне про свой фургон. Тот, что ты продал Крису.

– А что рассказывать? Он давно хотел купить машину, а я – продать.

– Он не говорил, откуда у него деньги? – осторожно поинтересовалась я. – Такая значительная сумма…

– Да он мне до сих пор должен! Я отдал ему фургон в рассрочку. Крис заплатил мне всего тысячу фунтов, а потом все как-то сошло на тормозах.

Я не могла скрыть облегченный вздох. Значит, у Криса не было налички. Он не брал ее у тебя. Он невиновен!

– А откуда у тебя столько вещей Джен? – осторожно спросила я. То, что Крис непричастен, не означает, что мое расследование закрыто, ты не подумай, Жень.

– Как я и сказал, Ханна решила избавиться от них и попросила меня помочь. А я не смог с ними расстаться и привез их сюда. Расставил все в гостевой спальне. Я думал, может, она вернется, и тут появлюсь я и скажу, что сберег все это для нее.

– Так и началась твоя страсть к накопительству? – Я кивнула в сторону дома.

– Нет, я всегда любил собирать красивые вещи, – он пожал плечами, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Сколько лет ты не был на кухне?

Он призадумался и закурил.

– Три года.

Я покачала головой. Мне было жаль его, но я не знала, что тут можно поделать.

– Мне стыдно, что ты видела мой дом, – он потупился. – Я уже пять лет никого не пускаю к себе – даже ремонтные службы.

– Это опасно. А ты еще и куришь.

– Я знаю, – кивнул Бен и повернулся ко мне лицом. – Кстати, я сразу узнал тебя – по фотографиям, мне Джен показывала тебя.

Я улыбнулась ему. А потом спросила:

– Ты сказал, что Ханна переехала к Марку, они долго встречались?

– Несколько лет – это началось вскоре после ухода Криса. Они с Марком были обручены. У них даже есть ребенок, дочка. Я видел ее один раз, еще совсем крошкой.

Я вспомнила фотографию девочки с имбирными волосами в Фейсбуке Ханны. Малышка и правда была очень похожа на Марка.

– Как странно, я не знала.

Мне вспомнились слова Хью о том, что Крис увел жену Риммера.

– Они не любят говорить об этом. Марк с детства был влюблен в Ханну. Он не афишировал своих чувств, но мы все знали. Она встречалась с ним, но сама не спускала глаз с Криса. Понимаешь, о чем я? Ханна была с нами с самого начала, кормила нас во время репетиций, помогала организовывать выступления, присматривала за нашими финансами. Когда мы прославились, она переехала жить к Марку в Лондон. Мы думали, они поженятся после рождения дочки. Но у Криса случился очередной срыв, и Ханна, как всегда, ринулась его спасать. А Марк остался с дочкой. Вот такая история.

– Да уж, – невесело отозвалась я.

Рассказ Бена многое объяснял. Ханна говорила, что всем пожертвовала ради Криса. Да уж, теперь понятно, что речь шла не о потере девственности. Получается, она была для Марка тем, кем была для Бена ты? А в центре всего клубка страстей стоял Крис. Чисто английская история, вполне в духе Шекспира или, по меньшей мере, «Жителей Ист-Энда». А может быть, твое исчезновение – дело рук Ханны?

– Слушай, а какой у тебя ник на Майспейс? – прервал мои размышления Бен.

– А он все еще существует? – удивилась я.

– В смысле?

Тут у меня в кармане завибрировал телефон, пришло сообщение от Мегс: «У Криса талон за парковку на тринадцатое июля 2007 года. Он не мог воспользоваться телефоном Джен в Кенте, он был в Ноутоне. Я же говорила тебе!!!»

Викерс заметил мою широкую улыбку:

– Что такое?

– Бен, спасибо тебе за все и прости за вторжение, – я встала. – Уже очень поздно, и я жутко опаздываю ну просто везде.

Он поднялся вслед за мной. Мы робко обнялись.

– Спасибо, что зашла, – пошутил он.

– Обещай мне, что обратишься за помощью. Ну или хотя бы подумаешь об этом.

Он кивнул.

По дороге на станцию я не могла перестать думать о том, как поступил бы Пол, если бы заранее знал, к чему приведет встреча Джона и Йоко. Надо еще раз увидеться с Марком. Что-то тут не сходится. Если рассказ Бена правдив хотя бы наполовину, уж слишком отрешенно держался Марк, когда я спрашивала о тебе. Ведь ты – виновница разрыва его дружбы с Крисом. С другой стороны, есть Ханна, пожертвовавшая семьей и ребенком ради призрачного шанса заполучить твоего МакКоннелла. Н-да…

Я стояла на пустом, залитом холодным электрическим светом перроне крошечной сельской станции. Циферблат над моей головой показывал девятнадцать семнадцать, и на небе уже проступили звезды, исчезающие где-то к югу в далеком зареве вечерних огней Лондона. От пережитого и услышанного за день у меня гудела голова. Я встала прямо под камерой наблюдения и все равно не могла отделаться от ощущения, что кто-то смотрит на меня сзади и вот-вот столкнет под проходящий поезд. Наверное, паранойя после нападения тех лузеров-скинхедов.

До поезда оставалось четыре минуты, и я не сводила глаз с табло. Тут у меня в кармане завибрировал телефон. От неожиданности я чуть не свалилась с платформы, но потом, пользуясь моментом, резко обернулась. Дверь в зал ожидания покачивалась, как будто кто-то только что вышел.

– Йоу, Найки, это Ник, – раздался знакомый, почти уже родной голос. – Ты сегодня у нас ночуешь?

– Привет! Да, конечно у вас, – даже забавно, что я уже дала близнецам повод усомниться.

– Крутяк! А можешь быть моей маленькой звездочкой и захватить китайской еды по дороге домой?

– Без проблем. До скорого, – попрощалась я и положила трубку.

Мне стало немного легче, в основном от мыслей о китайской еде. Прохладный, пахнущий скошенной травой и мазутом ветер подсушивал испарину вдоль позвоночника.

Телефон опять зазвонил.

– Да, Ник, это Найки, твоя маленькая звездочка! – засмеялась я в трубку.

– Ника? Это Бен. Бен… барабанщик, – по тому, как он произнес мое имя, чувствовалось, что во рту у него пересохло от волнения.

– Ой… Бен? Извини, я думала, это… неважно! Я жду поезда в Ноутон. Что-то случилось?

– Нет, просто я вспомнил кое-что. Очень важное, – раздался тихий всхлип. – Ты должна знать… – Он замолчал.

– Бен? Ну говори же! – Я пыталась держаться помягче и не давить на него, но невольно начала злиться.

– Ника… – Связь стремительно портилась, и несколько секунд я слышала только электрический плеск.

– Бен, Бен? Очень плохо слышно.

– Вернись ко мне, пожалуйста, – наконец расслышала я шепот из глубины.

Вдалеке показались огни приближающегося поезда.

– Прямо сейчас? – Я взглянула на табло. Электрички ходили каждые полчаса до полуночи.

– Я знаю, уже поздно. Но мне хочется покончить со всем этим сегодня… – Викерс добавил что-то еще, но я опять ничего не смогла разобрать.

– Бен, я иду к тебе. Двадцать минут, оставь дверь открытой и поставь чайник… если можно. Я принесу что-нибудь поесть.

Я повесила трубку и развернулась. Дверь в зал ожидания покачивалась, как будто кто-то только что вышел.

Status: не прочитано

07:11 26 июня 2015, пятница

Interpol – «All Fired Up»

По дороге назад я зашла в «Теско» и купила пачку «Джемми доджерс», сэндвичи с тунцом, молоко, воду и одноразовые чашки. Бену точно должен нравиться тунец, подумала я, вспоминая завалы на кухне. Конечно, о том, чтобы принимать пищу внутри дома, и речь не шла, но можно попить чаю на крыльце.

Начало смеркаться, вдоль идиллической деревенской улицы зажглись желтые фонари. Где-то вдалеке залаяла собака, ей вторила другая. В окнах горел уютный свет – во всех, кроме дома Бена, который стоял в отделении, как мрачная гробница.

Я постучалась в дверь и обнаружила, что, как мы и условились, она незаперта. Приоткрыв ее, я заглянула во мрак. Меня окатило волной отвратительного запаха.

– Бен! – позвала я. – Я вернулась, спускайся, посидим на крыльце. Я поесть принесла.

В глубине дома послышался шорох, где-то скрипнула половица.

– Бен? Ау?

Раздались шаги.

– Поднимайся сюда, в ее… в комнату с вещами твоей сестры! – крикнул он сверху.

– Ты уверен? – отозвалась я. – Там такой чудный вечер, звезды и приятный ветерок.

Через несколько секунд полной тишины он наконец ответил:

– Хорошо, я выйду, но сначала поднимись сюда ненадолго, я хочу тебе кое-что показать.

– Ладно, – нехотя согласилась я.

Подсвечивая путь экраном телефона, я поднялась на второй этаж, переступая через хлам, нагроможденный на ступеньках. Тут были банки с краской и растворителем, видеокассеты, нечто вроде лыжного костюма в стиле восьмидесятых и полчища пакетов. Из-под двери в конце коридора пробивалась желтая полоска электрического света. Я отворила дверь и вошла внутрь.

Бен сидел на полу в центре комнаты. Он раздвинул хлам в стороны, расчистив вокруг себя круг метра три в диаметре. Рядом с ним стояла картонная коробка. Он доставал из нее и аккуратно раскладывал вокруг себя какие-то бумажки: вырезки из газет, распечатки, пожелтевшие документы, черно-белые фотографии, потрепанный сборник стихов Уильяма Блейка. Поодаль стоял проигрыватель, на котором крутилась пластинка – «The Man Who Sold the World» Дэвида Боуи.

Викерс посмотрел на меня снизу вверх. Его глаза покраснели, как будто он только что плакал.

– Тебя долго не было.

– Да, я зашла в магазин по дороге. – Я протянула ему пакет, и Бен жестом велел положить его на кровать. – Что за бумажки?

– Мое расследование. Ты не одна ее искала, знаешь ли. – Он похлопал по ковру рядом с собой. – Садись, я тебе все расскажу.

– Но ведь ты уже рассказал мне все, что знаешь. Разве нет?

– К сожалению, правда гораздо больше и гораздо страшнее, чем наш мозг способен переварить за один раз. – Бен посмотрел мне в глаза. – Садись.

Я опустилась на пол рядом с ним. Пробежав взглядом по вырезкам, я не нашла в них ничего особенного: обычные статьи. Некоторые были посвящены вандализму и музыкальным фестивалям, тут же лежало несколько некрологов. Среди них нашелся только один заголовок, который бросился мне в глаза: «Кто положил Беллу в дерево?» Опять эта Белла!

– Что ты знаешь про Гластонбери? – начал Викерс.

– Это музыкальный фестиваль, самый крутой в мире и один из старейших.

– А про само место?

– Там молочная ферма, а рядом разрушенное аббатство.

– Нет, – он покачал головой, – и да. Но это неважно. Гластонбери – сердце мира. Место, откуда все началось и где все и закончится. – Он уставился в пустоту.

Если бы я не знала, что Бен душевнобольной, я бы, наверное, начала над ним смеяться – уж слишком пафосным и многозначительным был его тон. Как у телепроповедника. Неужели он позвал меня сюда, чтобы грузить подобной чушью?

– Бен, я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к моей сестре.

– Она была там.

– Как и еще сто тысяч человек. Что именно началось в Гластонбери? И что должно там закончиться?

Вместо ответа он порылся в бумажках и протянул мне фотографию. На ней был изображен холм с высокой башней на вершине, утопающий в лучах закатного солнца.

– Это холм святого Михаила – так называют его сейчас. Но настоящее имя ему Авалон.

– Подожди, ведь Авалоном назывался остров, где жил король Артур? – Мне вспомнилась книга с красивыми цветными иллюстрациями, которую ты читала мне в детстве. Я посмотрел на вешалку с твоими вещами, и мне захотелось прикоснуться к ним. С трудом я перевела взгляд на Бена.

– Он там похоронен, – наконец произнес он.

– Кто?

– Король Артур.

– О’кей. Но разве это не остров где-то в океане? – повторила я, глотая улыбку.

Бен проигнорировал мой вопрос.

– Король Артур лежит внутри горы. Это хрустальная гора, которая является входом в царство мертвых. Когда народ позовет его, Артур проснется и встанет во главе несметного воинства. И возродит великую империю. Вот почему Авалон – начало и конец всего, колыбель и могила.

– Это просто красивая легенда, Бен. При чем тут фестиваль? И моя сестра? – У меня ныли виски, и я не была настроена слушать эти сказки дольше, чем того требовало чувство жалости к несчастному.

– А тебе не приходило в голову, что фестиваль проходит там не случайно? Что люди, которые основали его, выбрали место сознательно? Как и день?

– А что за день?

– Первая суббота после девятнадцатого июня. Почти всегда Гласто начинается именно вокруг этой даты.

«Сон в летнюю ночь» – я вспомнила книгу в твоей коробке и почувствовала неприятное покалывание где-то глубоко в переносице, как будто вдохнула красный перец. Но вслух ничего не сказала.

Бен сверкнул на меня глазами и нервно потер ладони о свои худые, обтянутые замызганными джинсами колени.

– Это место наполнено духами, добрыми и злыми. Люди, основавшие фестиваль, посвятили его друидским божествам. Они празднуют великий праздник солнцестояния. Это время, когда духи ходят по земле, говорят с людьми и завладевают их телами. Я думаю, друидские жрецы выбрали ее своей белой королевой и оставили там, на дне озера. – Он зашелся приступом глубокого лающего кашля.

Я поднялась на ноги, чтобы дать ему бутылку воды, но голову повело, и я ухватилась за ближайшую гору вещей, повалив их на пол.

– Что ты наделала! – вскричал Бен и принялся извлекать из-под книжного завала свои драгоценные бумажки.

– Тебе не кажется, что тут несколько жарковато? – спросила я, утирая со лба испарину, пока он осторожно раскладывал по своим местам хрупкие, как крылья бабочек, истлевшие газетные вырезки. Пластинка кончилась, и в наступившей тишине раздался глухой рокот, доносившийся откуда-то снизу. – Что это за звук?

Он прислушался:

– Наверное, с улицы.

– Да нет, это внутри дома. – Держась за стену, я поднялась и приоткрыла дверь.

Обжигающий черный дым ударил меня прямо по глазам. Я шагнула к перилам и глянула вниз. По ступенькам на второй этаж медленно взбиралось черно-рыжее жидкое пламя, будто перетекая снизу вверх. Первый этаж, сколько хватало глаз, был охвачен сине-бурыми всполохами. Вверх, будто джинн из бутылки, столбом шел черный дым.

Status: не прочитано

07:27 26 июня 2015, пятница

The Maccabees – «About Your Dress»

Я захлопнула дверь, но комната уже наполнилась гарью. Глаза саднило и щипало, горели щеки.

– Бен! – крикнула я. – Бен, пожар! Нижний этаж горит.

Он схватился за голову и побелел:

– Это они! Они нашли меня! Я не должен был рассказывать тебе.

– Бен, ты бредишь! Нам надо бежать отсюда как можно скорее. Если первый этаж горит, то скоро тут может обвалиться пол.

Я позвонила в службу спасения, и там ответили, что пожарные уже в пути.

Лампа потухла, комнату освещал только свет фонарей из окна. Значит, огонь добрался до проводки, подумала я.

– Тут есть выход на крышу?

– Есть, но он в комнате справа; боюсь, вход туда… ограничен.

– А что там, прямо по коридору, за дверью?

– Ванная комната.

– В нее можно зайти?

– Там сейчас хранится моя коллекция снежных шаров и еще кое-какая мелочь.

– Нам хватит там места?

– Думаю, да.

– Тогда бежим.

Я дернула на себя дверь, но она не поддалась. На секунду я подумала, что ее завалило с той стороны, но это было невозможно: створка открывалась внутрь. Я повернулась к Викерсу:

– Бен, ты что, запер дверь?

Вместо ответа он обнял свои колени и начал качаться.

Я присела рядом с ним. От пола начинал идти жар.

– Бен, посмотри на меня. Ты действительно запер дверь? Зачем? Мы же умрем здесь!

Наши глаза встретились.

– Мы все равно так и так умрем. Они убьют нас, – пробормотал он.

– Да о чем ты говоришь?! Ты просто поставил чайник и забыл. Это просто чайник.

– Просто чайник? – В его глазах мелькнул проблеск разума.

– Да, – сказала я как можно тверже и спокойнее, как говорят с животными. Из-под двери начинал пробиваться черный дым.

Он продолжал смотреть мне в глаза. Я не могла понять, плачет он или глаза слезятся от дыма.

– Прости меня… прости, что я позволил им сделать это с тобой. – Бен, как во сне, погладил меня по волосам. Но видел он перед собой другое лицо – не мое. Я заметила, что в сжатом кулаке блеснул ключ, и поймала пальцы, перебиравшие мне волосы:

– Бен, ты ни в чем не виноват. Ты замечательный.

Пол становился обжигающим. Надо было бежать. Покачиваясь, он зачарованно смотрел на меня, очевидно, вглядываясь в твои черты. Его словно охватил транс. Нужно было что-то делать, чтобы спасти нас обоих. Тогда я наклонилась и поцеловала Бена прямо в губы, медленно и как могла нежно. Его пальцы разжались. Я схватила ключ и прошмыгнула к двери.

Распахнув ее, я бросилась вперед, но, видимо, от притока кислорода из открывшейся двери пламя, подбиравшееся к ванной комнате, развернулось, точно заметив новую жертву, и потянулось в мою сторону по деревянным перилам лестницы. Я отпрянула, но огонь успел лизнуть предплечье. Боль была ледяной и отрезвляющей.

– Черт, мы в ловушке!

Сквозь дым мне было видно, что Бен педантично складывал твои вещи в коробку, как будто ничего не случилось, как будто вокруг нас не полыхал огненный ад. С лестницы послышался резкий хлопок и треск – огонь добрался до первой банки с растворителем.

– Бен, – я трясла его за плечи, – нам надо бежать отсюда, Бен, пожалуйста!

Достав из пакета бутылку воды, я стянула с себя футболку, вылила на нее и обмотала вокруг лица. Затем сорвала с вешалки какую-то тряпку и тоже облила водой.

– Бен, у нас отравление угарным газом, поэтому ты ничего не соображаешь сейчас, но поверь, надо убираться отсюда как можно скорее.

Казалось, он услышал меня. Я замотала тряпку вокруг его лица.

– Кажется, если я правильно помню, снизу температура ниже, так что придется ползти.

– Но ее вещи! Я не могу бросить их тут. Это же все, что у меня есть!

– Да о чем ты говоришь? Будет чудом, если мы сами не сгорим! – Я снова потрясла его за плечи.

Раньше я думала, что открытое пламя золотое и ослепительное, но в действительности огонь имеет в своей основе черноту, лишь подкрашенную и подсвеченную алыми и синими всполохами и от того особенно непроглядную. А еще пламя оглушительно громкое, оно орет, ворчит, стрекочет, гудит, воет, как толпа на рок-концерте, подбираясь все ближе и ближе к самой любимой песне. Тряпка на лице превратилась в горячий компресс, но я не могла ее снять, иначе черный дым ринулся бы прямо мне в легкие.

Тропинка до ванной шла вдоль уже занимающихся перил, мимо коробок и банок и прочего хлама, которые завалили коридор до самого потолка. Я вспомнила про видеокассеты на ступеньках. Когда огонь доберется до них, дышать станет уже нельзя и мы умрем: даже не сгорим – не успеем, а просто захлебнемся собственной блевотиной от удушья и паралича.

Я ползла как могла быстро, не чувствуя жара, стараясь не смотреть налево, где гуттаперчевое пламя ступенька за ступенькой подбиралось все ближе. Огонь шел по перилам и по потолку. Мы должны были опередить эти три луча, которые стремились навстречу друг к другу.

Мы уже почти достигли цели, когда я почувствовала горячие пальцы Бена у себя на щиколотке. Я обернулась, он потянулся ко мне.

– Ты должна знать… – Но его слова затерялись в гуле.

– Что?

Пол под нами пополз куда-то вниз. Пальцы Бена больно впились мне в лодыжку и потянули за собой. Я упиралась изо всех сил, стараясь тащить нас обоих вперед. Обернувшись, я прочла на его лице пугающую ясность мысли.

– Это сделал я. Я убил ее. Ее кровь на моих руках. – Викерс уставился на свою ладонь, словно она и правда была в крови. – Я помню, как она лежала мертвая, как я держал ее. – Он исступленно прикрыл веки.

– Что? – Мои слезящиеся глаза расширились от ужаса. – Что ты несешь?

– Смотри!

Он достал из-за пояса кукую-то тряпку и протянул мне. Я развернула ее. Это было твое платье, то самое, голубое, которое было на тебе в тот день. На лифе виднелось огромное бурое пятно. Кровь.

– Бен? – Я подняла на него взгляд.

Но тут пол под нами дрогнул и резко затрещал.

Я попыталась схватить Викерса за запястье как раз в тот момент, когда под ним образовался огненный кратер. Массивные паркетные доски сначала вздыбились, а потом грузно опустились, охваченные пламенем. Скользкие пальцы вырвались из моей ладони, и тело Бена начало сползать вниз по наклонной без особого сопротивления. Его удерживало только твое платье, за которое он все еще хватался обеими руками. Но я должна была получить его: кровь это улика, она ответит на все вопросы. С силой я дернула ткань на себя, но Бен был слишком тяжелым, он не слышал меня, тянул нас обоих вниз. Мои пальцы разжались сами, и я отвернулась.

Одним прыжком добравшись до двери в ванную, я посмотрела назад. Там зияла яма, со дна которой поднимались длинные языки пламени. Изо всех сил я толкнула дверь ванной плечом, и она поддалась. Я пролезла в щель. Ванная оказалась крошечной, зато там почти не было дыма. В темноте я ударилась коленями о гору вещей, перегородивших проход. Ухватившись за край раковины, я взобралась на баррикаду и ползком добралась до окна. На секунду я замешкалась, но тут за моей спиной раздался грохот взрыва, и из-под хлипкой фанерной двери, единственной преграды между мной и преисподней, показались тонкие огненные пальцы, которые принялись отщипывать от дверного полотна кусочки, словно от хлебного мякиша.

Я схватилась за раму и с силой потянула вверх. Она со скрипом поддалась. В комнату влетел ледяной ветер, я сорвала с лица маску и прыгнула ему навстречу.

Не думала, что такое возможно, но я была счастлива, что Бен оказался сумасшедшим собирателем, потому что приземлилась на кучу мусорных пакетов, набитых тряпками. Я даже не ударилась – только на секунду перехватило дыхание и потемнело в глазах. Издалека доносился разноголосый крик сирен. Ночное небо над головой затянули облака, отражавшие зарево пожара и синие проблесковые огни пожарных машин. Собрав силы в кулак, я перекатилась в дальний угол двора.

– Эй! На помощь! – крикнула я, вжавшись в угол. Волосы у меня обуглились, я была босиком, лицо и руки горели, но я осталась жива. Через забор заглянула девушка-констебль. Она посветила на меня фонариком:

– Вы целы?

– В доме остался еще один человек!

Через несколько минут подоспевший пожарный выбил дверь в заборе и на руках вынес меня со двора, усадив внутрь «скорой», припаркованной на безопасном расстоянии от пылающего дома.

Тут же меня окружили люди, они щупали мои кости и задавали миллион вопросов. Кто-то раздел меня, наложил повязку на ожог на предплечье. Кто-то спрашивал, кому нужно позвонить, потом нацепил на меня кислородную маску. Я стряхнула с себя их всех и вышла из «скорой», завернувшись в плед. Пожарные бригады, которых прибыло уже четыре штуки, пытались сбить огонь. Переднюю дверь выбили, но внутрь никто не заходил. Я подбежала к одному из полицейских, стоявшему возле припаркованной на противоположной стороне улицы патрульной машины.

– Почему никто не идет спасать его? Он же там, в огне.

Коп удивленно посмотрел на меня:

– Шесть минут назад обрушился второй этаж. Как раз после того, как вас вытащили с заднего двора. В доме выбило все окна. Там уже некого спасать. Мне очень жаль.

Я опустилась на бордюр и смотрела, как пожарные, матерясь, пытаются сбить пламя, перекинувшееся на вторую половину дома.

– Ваш друг хранил в доме много всякого мусора, – сказал коп, сочувственно глядя на меня.

– Что вы, это были настоящие сокровища, – пробормотала я, наблюдая, как у дома, словно в замедленной съемке, начала проваливаться крыша.

Status: не прочитано

07:36 26 июня 2015, пятница

Smashing Pumpkins – «The Beginning Is the End Is the Beginning»

Нужно было кому-то позвонить, чтобы меня забрали. Я набрала Стюарта, потом Ника – оба не ответили. Я представила себе, как они сейчас курят траву у себя на крыльце и хохочут, пока их телефоны надрываются где-то в пустоту, и мне страшно захотелось оказаться с ними рядом. Телефона Криса у меня не было. Я пролистала последние набранные номера. Наверное, мне дали какие-то опиаты, потому что меня мазало, сильно и приятно. На кнопку вызова я нажала еще до того, как успела обдумать, что скажу.

– Хэллоу? – произнес сдержанный голос в трубку.

– Марк, это Ника. – Я говорила так уверенно, будто он обязан был меня узнать. И он узнал:

– Привет, Ника. Что-то случилось?

– Да, случился пожар, и твой друг Бен Викерс погиб. – Я была как пьяная, но фразы давались с удивительной легкостью.

Пару секунд Марк молчал.

– Пожар? – Он сглотнул.

– Мне очень жаль, – сказала я совершенно искренне. – Приезжай и забери меня отсюда. Перед смертью Бен рассказал мне кое-что.

– Еду.

Когда полчаса спустя «ягуар» Марка затормозил возле «скорой помощи», от дома остались одни лишь каменные стены. Пожарным удалось победить пламя, и почерневший остов сверкал тлеющими глазницами, коптя и без того черное небо. Перед домом работала бригада новостей.

«Ягуар» мигнул мне дальним светом, и я забралась в салон. Марк оглядел меня с ног до головы глазами, полными невыразимого сочувствия:

– Ты в порядке?

– Более или менее.

– Как ты выбралась оттуда?

– Прыгнула из окна.

Он промолчал.

– Не отвезешь меня куда-нибудь, где есть еда? – робко спросила я. – Деньги у меня есть, но я так жутко выгляжу, что вряд ли меня куда-либо пустят даже с тобой.

Мы тронулись.

– Куда едем?

– К Хью, тут недалеко.

Не знаю, долго ли и далеко ли мы ехали. В оцепенении я прокручивала перед глазами последние минуты в доме Бена, его лицо, слова, то, как он пытался утащить меня с собой в пекло. Твое платье. Кровь. Огонь.

Мы молчали. Марк смотрел на дорогу, и я была безмерно благодарна ему за то, что он ни о чем меня не спрашивал. Все, что я могла различить в темноте, был флюоресцентный блеск разделительной полосы и мелькающие на обочине тени мелких ночных хищников. Мне кажется, я начала засыпать, как вдруг мы оказались у массивных кованых ворот. Они медленно открылись, пропуская нас внутрь темного сада. В конце пустой подъездной аллеи стоял дом, похожий на отреставрированный фермерский коттедж. Марк припарковал машину у входа, и мы зашли внутрь.

На пороге нас встретила крошечная молоденькая филиппинка в синем платье горничной. Добродушно улыбаясь, она протянула мне чашку чая. Как это по-английски, подумала я. У тебя половина волос сгорела, ты только что чудом спасся от смерти – на тебе чай. Из-за дверей появился Хьюго. Он был одет во все черное, и мне показалось, что у него даже немного подведены глаза. Он напоминал красивого сиамского кота на фоне белых стен холла.

– А вот и моя девушка! – Он наклонился и обнял меня. Снова этот запах будто жвачка для детей.

– Девушка? – Брови у меня поползли вверх.

– Ты что, не читаешь таблоиды?

– Вообще-то нет.

Хьюго достал телефон, набрал что-то в поисковике. «Ноутон кроникл онлайн»: «Пылкое прощание. Лидер The Red Room Хьюго и таинственная грудастая красотка украдкой обмениваются поцелуями в переулке за легендарным местным пабом „Голова королевы“». Внизу было несколько фотографий: Хьюго, улыбаясь, кладет мне руки на плечи. Хьюго целует меня. Я передаю ему куртку, и наши пальцы соприкасаются.

– Странно, что у тебя еще не просят автографы на улице. Впрочем, это не «Дейли мейл» и не первая полоса.

Его мягкий тон и то, что он ни разу не упомянул огонь, смерть или мой ужасный вид, заставили меня немного расслабиться.

– Ты, наверное, хочешь в душ перед ужином? – спросил Марк.

– Да, было бы чудесно.

– Энджи даст тебе во что переодеться и проводит в ванную комнату. – Хьюго жестом подозвал филиппинку. – Выдай, пожалуйста, гостье что-то из вещей Лиз.

Так звали его девушку, актрису-американку. Я последовала за Энджи наверх, в глубину правого крыла дома, где находилась гостевая комната.

Выйдя из душа, я обнаружила на кровати новенькую футболку The Red Room и пару дизайнерских джинсов, которые едва на мне застегнулись. Я взяла ножницы, обстригла обгоревшие кончики волос, намазала лицо густым слоем крема для рук из ванной комнаты и спустилась вниз, наскоро отписавшись по дороге Нику, чтобы они не ждали ни меня, ни китайской еды. Энджи накрыла ужин на террасе. Ночь была теплой, но я все еще чувствовала горький запах дыма на своих влажных волосах.

Пока нам раскладывали по тарелкам какие-то пророщенные зерна и прочие веганские яства, Хьюго принес из дома початую бутылку рома и провозгласил:

– За Бенджи! Бедняга, надеюсь, хоть теперь он обрел немного покоя, которого так жаждал.

Марк бросил на него косой взгляд. И тут я начала говорить.

Слова лились из меня мощным потоком, как вода из пожарного шланга. Я рассказала им, зачем пошла к Бену, про его страшный дом, про комнату с твоими вещами, про наш разговор и признание Бена. Почти слово в слово я передала им то, что услышала. Наконец я замолчала, ловя воздух ртом, как маленькая рыбка, выброшенная на сушу морским прибоем. Хьюго с сочувственной улыбкой протянул мне бокал рома. В наступившей тишине стрекотали цикады.

– Бен убил мою сестру. Я видела ее платье, все в крови, – повторила я свои последние слова.

Уже знакомым мне жестом Марк потер глаза под очками. На лице у него так и застыло выражение отвращения и испуга, какого-то тупого шока, как от удара по голове. Он ни о чем не подозревал, это было очевидно. Он с силой затушил недокуренную сигарету о край тарелки, где стыла нетронутая еда. Энджи поспешно забрала блюдо прочь.

– Она стояла в первом ряду, в том самом платье. Мы все заметили ее. Это была триумфальная ночь. Нас все угощали, мы тусовались со звездами, нами, парнями из ниоткуда, вдруг заинтересовалась серьезная публика, – начал Марк.

Хьюго плеснул нам еще рома и продолжил за него:

– Бен принял очень много наркотиков, что было не в его стиле. В какой-то момент он просто исчез из виду. Как мы поняли, он уехал куда-то на своем фургоне. Его телефон не работал, и мы увиделись лишь через несколько дней, когда забирали инструменты из дома Криса. Я не придал этому значения. Конечно, я спросил Бена, где его носило, но он не сказал ничего вразумительного, и я оставил его в покое. – Он шлепнул себя ладонью по лицу. – Болван! Должен был догадаться!

Мы все надолго замолчали.

– А что, если пожар начался не случайно? – продолжил Хью. – Вдруг он специально попросил тебя вернуться, заманил в дом и поджег его? Потому что хотел убить вас обоих – он ведь запер дверь.

– Не знаю, – тихо сказала я. Это было правдой. Я уже вообще ничего не знала, кроме того, что ты мертва. – А как насчет белой богини? – спросила я после небольшой паузы. – Он рассказывал странную фигню про какой-то культ.

– Я думаю, это нечто вроде механизма защиты. Бен не помнил или не хотел помнить того, что случилось на самом деле, и придумал собственную теорию заговора, – ответил Хьюго, выдыхая во мрак струйку голубого дыма. – Не знаю – просто первое, что пришло мне в голову.

– Он делился с вами своими мыслями?

– О, неоднократно. – Хью устало прикрыл глаза. – Пытался уговорить нас привлечь внимание прессы к своему расследованию. По сути, он считал, что существует тайное общество язычников-друидов, основанное чуть ли не Уинстоном Черчиллем, которого не раз встречали на друидских богослужениях. Что-то наподобие масонской ложи. Они, как кукловоды, крутят этой страной, и каким-то образом твоя сестра то ли примкнула к ним, то ли стала их жертвой. Ему не давало покоя то, что одной из основательниц Гласто являлась Арабелла, внучка Черчилля.

– Но ведь это полный бред? – Я посмотрела сначала на Хью, потом на Марка.

Фронтмен грустно усмехнулся.

– Но как он убил мою сестру? – Вопрос был обращен скорее к Вселенной, чем к моим собеседникам.

Марк облизнул губы:

– Теперь можно только предполагать. Одному Богу известно, что там произошло. – Он бросил на меня быстрый взгляд, – Думаю, несчастный случай. Уверен, он не хотел этого и понял, что натворил, когда было уже слишком поздно. Он никогда бы не стал причинять ей вред намеренно. Он был нежным и ранимым, наш Бен. Его многое огорчало.

– Наверное, посадил ее в свой фургон и увез куда-то. Там ведь до моря недалеко, – предположил Хью.

Послушать Марка, так все они просто ангелы, подумала я.

– Если честно, мы испытали облегчение, когда он свалил из группы, – тихо признался Хьюго, выпустив в ночной воздух струйку дыма.

Он продолжал говорить, но я опять не слушала. Я думала о тебе. Представляла себе твое лицо, зажатое в ладонях убийцы, твои пустые открытые глаза, в которых отражаются мириады звезд и выпуклое ночное небо.

– Он хотел, чтобы я сгорела заживо. – Меня невольно передернуло.

– За минувшие восемь лет он потерял рассудок. Я предупреждал тебя, – по-отцовски увещевал Марк, подливая себе рома.

– А куда делись деньги?

– Деньги? – Бровь Риммера поползла вверх.

– Я рассказал ей про наличные, которые были у Джен, – пояснил Хьюго, поднявшись и направляясь с террасы в дом.

– Так ты про те деньги? Ну не знаю. Он мог похоронить ее с ними. Деньги волновали Бена меньше всего.

Мозг упорно не хотел шевелиться. Мне казалось, я упускаю что-то важное. Коктейль из угарного газа, адреналина, лекарств и алкоголя давал о себе знать. Значит, Бен увез тебя с фестиваля в своем фургоне куда-то в укромное место, и там случилось то, от чего он стал тем, кем стал. Он любил тебя достаточно сильно, чтобы сойти с ума. Там, среди огня, в его глазах сверкало настоящее безумие. Он смотрел на меня, но видел тебя. Он тащил тебя за собой в пекло. Ведь это ведьм сжигают заживо?

– А что в это время делал Крис? – наконец спросила я.

– Крис был со мной, – сухо сказал Марк. – В ту ночь мы долго говорили и решили разойтись.

Мне показалось или Марк был пьян? Его глаза казались остекленевшими.

– Наши новые знаменитые друзья дали нам несколько советов, а он вспылил, заявил, что не намерен подстраиваться, что рок-н-ролл это совсем не то, к чему стремлюсь я, – продолжил он, хотя я вовсе и не просила. – Я совершил глупость, дав ему уйти. Без него все не так. Когда я представлял себе успех, я мечтал разделить его с ним.

Хьюго кашлянул. Он вернулся и стоял у нас за спиной.

– Но какая удача, что у нас есть Хью, – с деланой улыбкой произнес Марк.

– И послезавтра мы закрываем Гласто! – будто не заметив его сарказма, с мальчишеским восторгом добавил фронтмен.

Ночь была темной и беззвездной. Какое-то время мы просто сидели и слушали звуки сада, пытаясь не думать о том, что терзало каждого из нас.

Наконец Хьюго разорвал тишину:

– Если она была у Бена в доме, у полиции уйдут недели, чтобы найти какие-то следы. Дом сгорел дотла, там же было столько хлама.

– Нам следовало догадаться, – сказал Марк, крутя пустой стакан в ладонях.

Его слова повисли во влажном ночном воздухе тускло мерцающими неоновыми буквами. Я решила, что пора уходить.

– Парни, а может кто-нибудь подвезти меня домой? Я страшно устала.

– Оставайся здесь, если хочешь. Завтра утром мы улетим на какой-то фестиваль в Швейцарию… или Швецию, – с улыбкой сказал Хью.

Я оглянулась на пустой дом за моей спиной. Мне хотелось оказаться там, где никогда не выключают свет, где шумно и людно, где никто не думает о смерти.

– Я лучше поеду.

– Как скажешь. Я попрошу Тедди отвезти тебя в Лондон.

– О нет, я хочу вернуться в Ноутон. У меня там есть… незавершенные дела.

– Ладно.

Марк вышел с террасы.

– А как ты поедешь без обуви? – спросил Хьюго, заглядывая под стол на мои босые ступни.

– Точно! Я же босиком!

– Сейчас попрошу Энджи найти что-то из обуви Лиз.

Он дал горничной поручение, и она удалилась.

– Она такая клевая, Энджи: наша фанатка, я нашел ее спящей у себя на заднем дворе лет пять назад. Прикинь, она просто сорвалась и приехала вслед за нами после концерта в Маниле. Ей тогда было лет пятнадцать.

В дверях появился Марк:

– Машина ждет.

Через минуту Энджи появилась на пороге с парой балеток с вышитыми кошачьими мордочками в руках.

– Ох, спасибо огромное. Я их верну! – пообещала я, но она ничего не ответила, только заулыбалась в ответ.

Я обулась, и мы пошли к выходу. Оказавшись на крыльце, парни по очереди обняли меня. Никто ничего не говорил, потому что сказать было особо нечего. Я села на заднее сиденье «ягуара».

– В паб? – обернувшись, спросил Тедди.

– Да, – кивнула я, улыбнувшись. – Хотя нет, давай в другое место. Я покажу.

Status: не прочитано

06:49 26 июня 2015, пятница

Placebo – «The Bitter End»

Он открыл дверь в тот момент, когда я, утратив надежду, развернулась, чтобы уходить.

– Крис! – Я шагнула вперед, готовая упасть к нему в объятия.

– Какого хрена ты барабанишь мне в дверь в три ночи, – оскалившись, прошипел он.

Накрапывал дождь. Оторопев, я глядела на его побелевшие от злости глаза и сжатые кулаки и не могла понять, в чем провинилась.

– Крис, я просто хотела… – Я снова потянулась к нему, он сделал шаг назад.

Его взгляд упал на мою футболку.

– Идиот. Я должен был догадаться, когда ты спросила про эту гребаную дверь. Зачем я ее перекрасил. Сука.

– О чем догадаться? Я не понимаю тебя, Крис, – я почувствовала, как предательски задрожала моя нижняя губа.

– Все ты понимаешь. Мне уже встречались такие, как ты. Обхаживаешь меня, спишь со мной. Используешь, чтобы добраться до этого ублюдка. – Он кивнул на футболку с портретом Хьюго.

Тут позади него послышался шорох. Дверь приоткрылась чуть шире, и в нее просунулась кудрявая голова.

– Бейб, что за крики? – сонно спросила красивая голубоглазая мулатка.

– Да вот спроваживаю чокнутую фанатку, – ответил Крис, даже не глядя на меня.

– Вызвать копов? – Она смерила меня равнодушным взглядом из-под длинных золотистых ресниц.

– Все в порядке, луф. Она уже уходит.

С этими словами он захлопнул дверь у меня перед носом.

Сначала я даже не замечала дождя. Просто стояла перед закрытой дверью и вспоминала, как минувшим утром, каких-то пятнадцать часов назад, мы слушали музыку и улыбались друг другу.

Черт. Черт-черт-черт. Кто эта баба? Она красивая, и он зовет ее луф. Это я его луф! По лицу текла вода, душный английский летний дождь. Черт. Как можно быть таким идиотом?

Меня охватила невыразимая ярость.

– Тупой английский ублюдок! Чтоб ты сдох на хрен! – заорала я что есть мочи и, схватив с земли кусок кирпича, швырнула в боковое стекло припаркованного у дома фургона, после чего бросилась бежать.

Улицы были пустыми и одинаковыми, и я заблудилась. Добежав до угла, где сутки назад мы, как влюбленная пара, покупали в лавочке вино, я остановилась отдышаться. Витрину магазина закрывали металлические жалюзи. Поверх красной краской кто-то написал: «what would jesus do».

Я повернула вниз по улице и зашагала к «Королеве». Туда, где музыка, люди и свет, который никогда не гаснет.

Когда я доковыляла до паба, в окнах было темно, все уже давным-давно спали. Ключи потерялись, и мне пришлось барабанить в дверь. Мне открыл заспанный Стюарт в футболке Cypress Hill. Мы пошли на кухню, он сделал нам чай. Я вся дрожала. Он принес маленькую симпатичную самокрутку. Мы накинули одеяла и вышли на ступеньки заднего крыльца. За нашими спинами поднималось солнце. В сером предрассветном сиянии все вокруг казалось убогим и отвратительным. Мне очень хотелось домой, в нашу старую квартиру с высокими потолками, на кухню, где мама ставила музыку и мы раскладывали пасьянсы и смотрели черно-белые фотографии до наступления темноты.

Мы со Стю сидели на крыльце и молча курили, почти прижимаясь друг к другу плечами и бедрами. Вскоре руки у меня перестали дрожать. С каждой затяжкой мне становилось все спокойнее, рев в голове стихал. Когда первый луч солнца упал на окно дома напротив нас, я открыла рот и рассказала ему все. Он слушал меня не перебивая. Когда я закончила, он просто обнял меня за плечи. Мы сидели так какое-то время, просто обнявшись, в холодном утреннем свете и сладком запахе солода с высившейся, как готический замок, в лучах восходящего солнца пивоварни.

Теперь я знаю правду, все кончено. И, знаешь, похоже, Бен был прав. Эта история и правда не о тебе и не обо мне. Она о двух славных парнях, которые одним летним вечером послали друг друга на хер. Один из них стал неудачником и страдает всю жизнь. А другой стал звездой и тоже страдает всю жизнь. Глядя на них обоих, я верила, что вдвоем они были бы величайшей рок-группой на земле. Был Хьюго, но Хьюго был другим: такой идеальный, такой привлекательный, такой загадочный – он куда интереснее, чем его музыка. С Крисом все иначе: без музыки он был просто пустым сосудом, силуэтом на фоне прожекторов, который обретал лицо только когда звучали гитары. Была ты, красивая девочка, сучка. Сломанная кукла. И был мальчик, который любил тебя до смерти. И как я ни силилась, я не могла его ненавидеть. Блин, просто сюжет для клипа Джерарда Уэя.

Эти минуты со Стю были самым близким к ощущению дома, что я испытывала за последние несколько лет. И конечно же, мне непременно надо было все испортить.

Я посмотрела на силуэт Стюарта в холодном утреннем свете, на его спутанные волосы, нелепые татуировки, длинные ресницы. Не помню, о чем я думала, когда потянулась к нему и дотронулась губами до уголка его рта. Наверное, именно так все и должно было закончиться.

Status: не прочитано

13:21 26 июня 2015, пятница

My Chemical Romance – «Famous Last Words»

Чувствую себя скверно. Вчерашний день вспоминается как сон, когда пьяный засыпаешь во время фильма и огонь и взрывы перемешиваются с образами знакомых улиц и лиц в остывающем после тяжких трудов подсознании. Наверное, тот прыжок из окна все же не прошел для меня даром. Ноет каждая косточка и каждая мышца во всем теле. Единственное, что приносит мне хоть какое-то облегчение, – мысль о том, что не нужно никуда спешить, ни с кем говорить и ни о чем думать. К черту все. Я даже музыку слушать не могу. Внезапно весь этот рок-н-ролл и хайп вокруг него вызывают у меня только чувство омерзительного стыда и пустоты внутри. Я не хочу быть частью этого, я хочу «мерседес» А-класса и магистратуру в Калифорнии. Ненавижу всех этих убогих неудачников, наркоманов, хиппарей, шлюх и псевдомногозначительных творческих ублюдков с гитарами. И особенно я ненавижу британцев. Рок мертв. Ты мертва. Я хочу просто спать. Спать, пока все не станет на свои места. Спать, пока не перестану думать про Криса. Спать. И слушать MCR. Плевать, что ты считаешь их говном.

Status: не прочитано

13:47 26 июня 2015, пятница

Господи, я только что вспомнила, что полезла вчера к Стюарту. Боже, какой стыд. Хотя на моем месте ты поступила бы так же, уверена. Сначала рассказывала ему, как хочу Криса, а потом поцеловала. Твой стиль, сестричка. Классика.

Что же он думает обо мне теперь? Не могу ему в глаза смотреть. Дура! Потеряла единственного друга здесь.

Status: не прочитано

14:11 26 июня 2015, пятница

Прости за этот эмо-вброс – я просто очень устала.

Status: не прочитано

15:16 26 июня 2015, пятница

Bright Eyes – «Easy/Lucky/Free»

Итак, вещи собраны. Мне даже удалось кое-как отстирать твою футболку, которая спасла при пожаре мое лицо. Я сижу внизу в пабе за столиком в углу и жду, когда придет Мегс. Я хочу рассказать ей правду и попрощаться. Думаю, она этого заслуживает.

Мне грустно уезжать, но задерживаться здесь я не могу. Знаю, мы со Стюартом и Ником останемся друзьями. По крайней мере я на это надеюсь. Они обещали приехать ко мне в Лондон. Думаю, Ник может понравится Лоре. Со Стю мы делаем вид, что ничего не произошло. Это единственный вариант.

Паб начинает наполняться людьми – пятница. На стенах появилось несколько блестящих плоскоэкранных телевизоров, и сегодня по ним будут показывать трансляцию Би-би-си с Гластонбери.

Люди веселятся и смеются – начинаются выходные. Ник разбивает бокал, и все аплодируют – здесь так принято, это на счастье.

Сегодня я ходила к Крису. Я понимала, что, если не проясню ситуацию, буду думать о нем еще чаще и дольше, чем уже думаю. Настал момент перелистнуть эту страницу и двигаться дальше, в буквальном смысле слова. Я уже заказала билет на поезд.

Я вышла из паба и повернула налево, по тому же маршруту, которым он вел меня позавчера. Трудно поверить, что прошло так мало времени.

День выдался хмурый, облака висели низко над головой, солнце шевелилось где-то под ними, будто свернувшийся под одеялом кот.

В дымке надо мной мерцал неоновым светом гигантский багряный крест Армии Иисуса. Его блики отражались в лужах и окнах домов, делали улицу зловещей и праздничной одновременно, как сам Бог. Я смотрела как завороженная, пока двери не открылись и ко мне не вышел розовощекий мальчик в сером костюме с неоновым пластмассовым крестом на шее. Он натягивал рукава до самых костяшек пальцев, стараясь скрыть татуировки с черепами.

– Вы заблудились? – спросил он.

– Нет, я нашлась. – Я посмотрела на него и грустно улыбнулась. Он немного помолчал и скрылся за дверью, оставив после себя запах дешевого лосьона после бритья.

Я двинулась дальше по улице, мимо кладбищенских ворот. Странно, но мне даже начало тут нравиться. Хотя я отлично понимаю, что этот город – убийца радости и что отсюда не так просто выбраться. Хотя до Лондона меньше часа на поезде, на самом деле это два мира, между которыми бездна. Либо ты умен и поступаешь в хороший университет и уезжаешь отсюда в восемнадцать, либо нужно быть рокером, или спортсменом, или убить кого-нибудь. Или все это одновременно.

Я подошла к черной двери и в нерешительности остановилась. Под ногами скрипнули осколки – значит, я все-таки разбила окно его фургона. Самой машины нигде не было видно. Видимо, поехал вставлять новое, подумала я.

Я постояла несколько минут, уставившись на его дверь, будто ждала какого-то знака, а потом развернулась и пошла прочь. Думаю, правда сама найдет его, если он захочет ее узнать. Наверное, это даже к лучшему, что я больше не увижу Криса. Это игра, в которой мне ни за что не выиграть.

Мне было грустно и легко. Я представляла себе, как с тоской и сладостью буду рассказывать Лоре за бокалом субботней сангрии про то, как мы лежали на дне колодца и накуривались, точно пара подростков. Всю дорогу назад до паба я слушала твой грустный плейлист и улыбалась сама себе. Похоже, это и была та самая легкость, которую должна была принести мне правда. Я устроилась в углу и стала ждать Мегс, потягивая красное вино.

Зайдя внутрь, Мегс скинула с головы капюшон. Она махнула мне и пошла к стойке.

Сейчас она вернется к столику, и я расскажу ей про Бена. Скорее всего, она уже знает о пожаре – сегодня он во всех новостях.

После того как мой рассказ иссяк, мы с Мегc сидели уставившись на еду, застывшую на тарелках, как пластиковый муляж, все откладывая момент, когда придется прощаться. Конечно же, мы обе понимали, что вряд ли снова увидимся. Нас связывала только ты, а ты была мертва.

– Знаешь, несмотря ни на что, я рада, что узнала правду, – наконец сказала я. – Я думаю, это облегчение для всех. Конечно, я бы предпочла другой финал, но в глубине души я всегда знала, что ее не вернуть. Не понимаю только, почему я не могу заставить себя ненавидеть его.

– Кого?

– Бена. Мне страшно представить себе его последние минуты.

– Получил по заслугам. Ты пойдешь в полицию? – Глаза Мегс блеснули.

– Не знаю. Вряд ли. Какой смысл?

– Разве ты не хочешь настоящего расследования? Ты же так стремилась найти ее.

– Я не знаю. Пойми, до вчерашнего дня я все еще немного надеялась, что она может быть жива. А теперь, когда я точно знаю, что она умерла, я уже ни в чем не уверена. Разве кости и каменная плита заменят мне сестру? Мне дороже воспоминания тех, кто ее любил. Твои, Криса… Пусть это будет светлый образ, без грязи, полиции, таблоидов. Без историй о том, с кем она спала и кого предала. Пусть она покоится с миром. А если они что-то найдут под завалами горящего дома – так тому и быть. – Я подняла бокал и сделала глоток. На самом деле я ничего еще не решила, но в тот момент мне хотелось думать именно так, хотелось оставить этот город и всех его жителей далеко позади и никогда больше не возвращаться. – Ты говорила, что подозреваешь кого-то, в тот раз, когда мы гуляли по городу. О ком шла речь?

– Ну я оказалась неправа. Так что это уже не имеет значения.

– Да ладно, мне-то можешь сказать.

– Я думала, даже была почти уверена, что это Ханна.

– Ханна? – Брови у меня невольно поползли вверх. Хотя мне тоже приходило в голову подобное.

– Ты, наверное, знаешь, что она влюблена в Криса, и всегда была влюблена. Хотя они двоюродные брат и сестра.

– Ну да, что-то такое я слышала.

– Понимаешь, насколько я знаю, до Джен у Криса не было настоящей девушки. То есть, конечно, он перетрахал кучу девиц, но никогда ни в кого не влюблялся. На первом месте у него всегда стояла группа, Марк, все это. А Ханна всегда была рядом, помогала ему во всем, выручала, организовывала их выступления и все такое. Думаю, она надеялась, что рано или поздно он повзрослеет и придет к ней. А потом появилась твоя сестра, и ее план потерпел неудачу. Не знаю, осознанно или нет, но она ненавидела Джен и желала ей зла. Поверь мне, я видела, как они общались. Но Джен, конечно же, ничего не замечала, она была слишком чистой душой. А потом Дженни исчезла.

Мегс секунду помедлила и продолжила свой рассказ:

– Когда пришло время, Ханна блестяще исполнила роль горюющей лучшей подруги и рассказала копам про поездку в Европу и депрессию, наверняка бросила и пару намеков на то, что Джен употребляла. А меньше чем год спустя выяснилось, что она беременна от Марка. У них родилась маленькая дочка. И, знаешь, что самое жуткое? Она назвала девочку Дженни. Три года я о Ханне ничего не слышала. Она жила с Марком в Лондоне, работала бухгалтером при группе, занималась их финансовыми делами и налогами. А потом Крис передознул. Лежал в больнице здесь, в Ноутоне, весь утыканный капельницами. Ханна бросила все и переехала в лофт в обувном квартале. Выходила Криса, отправила в реабилитационный центр. Думаю, она надеялась, что наступил тот момент, которого она ждала всю жизнь. Но ничего не вышло: Крис выписался из клиники и вернулся к старым привычкам.

– Жаль ее, – только и сказала я.

Мы сдержанно попрощались, и Мегс ушла. Потом я крепко обняла парней и села в такси. Через полчаса поезд увезет меня назад, к тихому и спокойному существованию, где нет огня, смерти и потерянных девочек.

Status: не прочитано

23:16, 26 июня 2015, пятница

Babyshambles – «Delivery»

Ну вот и все. Я дома. Лора на фестивале; тут тишина, покой. Я только что вылезла из ванны, где отмокала несколько часов с бокалом вина и книгой. Пишу тебе, только чтобы сказать, что люблю тебя. Я все обдумала. Когда приедет отец, я пойду к копам и расскажу им все. Ты заслуживаешь правосудия.

Случилось кое-что любопытное. Мелочь, но стоит упомянуть. Пару часов назад мне пришло новое письмо. Адрес отправителя – Myspace. Какого фига, подумала я, открывая его. Это был Бен, он послал френд-реквест с того света. Я шучу. На самом деле запрос просто пришел с большой задержкой. Кликнув на ссылку, я зарегистрировалась.

Признаться, мне было интересно узнать о твоем убийце побольше. Может, удастся испытать тот праведный гнев, которым горели глаза Мегc. Бен казался мне слишком незначительным и каким-то отвратительно беззащитным для человека, который забрал тебя у меня. Мне представлялся харизматичный подонок вроде злодея из бондианы, человек, который крутит судьбами других. Я вообще люблю параллели с кино.

Страница Бена выглядела такой же странной и захламленной, как и его дом. В фотоальбоме были снимки с тобой, что неудивительно. Десятки, даже сотни фотографий. Ты, ты, ты. На стене – куча ссылок на разную странную хрень: конспирология, переселение душ, нераскрытые убийства и исчезновения. Сорок пять друзей, половина из которых – музыкальные группы и телепрограммы, а остальные – заброшенные страницы людей, давно переехавших на Фейсбук.

Я заметила среди друзей твое лицо – та же самая фотография, что и на Фейсбуке. Мелькнула мысль о том, какая ты старушка, – у тебя даже на Майспейс аккаунт был. Я кликнула по ссылке.

На меня смотрело твое улыбающееся лицо. Вверху стоял твой последний статус: «Today has been the most perfect day that I’ve ever seen». Обновление от 23 июня 2007 года. Это же дата фестиваля! Значит, в свой последний день ты была счастлива. Ниже подпись: пользователь был активен 2926 дней назад. Женя, тебя нет уже почти три тысячи дней. Как же так?

Тебе будет приятно знать, что у тебя на стене много постов. Многие спрашивали, как ты и где ты, поздравляли с чем-то, скучали, любили тебя. Еще есть куча всего от Бена. В твоих альбомах я нашла сотни фотографий: группа, концерты, фестивали, ты и Крис. Он такой молодой и улыбчивый, с длинными светлыми волосами, как Курт Кобейн. Ты рядом с ним такая счастливая. Я впервые видела вас вместе. Кажется, он был влюблен в тебя. Хотя что я вообще могу знать об этом? Все мои знания о любви почерпнуты из песен My Chemical Romance и саги «Сумерки». Блин, ты же не знаешь о чем я, да? Неважно. Кажется, я ревную – совсем немного. Ты такая красивая, что захватывает дух.

Я зашла в твой альбом с видео. Там было несколько записей, почти все с концертов. Я открыла видео с заголовком «Дом с красной дверью – часть 1». На экране ноутбука появилась гостиная Криса, ты снимала ее через открытое окно в сад, по-тихому, как настоящий гонзо журналист. Камера тряслась, картинка дробилась. Крис и Марк сидели на диване и перебирали гору каких-то бумажек с озабоченными лицами. Поодаль стояла гитара – другая, попроще, не та красная с концерта три дня назад. Крис то и дело заправлял за ухо длинную прядь русых волос, внимательно рассматривая что-то в руках.

– Вот она! – триумфально вскричал Крис, подняв над головой обрывок салфетки. – Я знал, что не мог выбросить ее.

– Дай же скорее, – Марк выхватил мятую бумажку у него из рук и, приподняв очки, пробежал по ней глазами. Он говорил с простецким южнолондонским акцентом, заменяя сочетание «th» на отчетливое «ф», а не так как сейчас, как профессор. – Ага, точно! Это та салфетка из поезда, со стихами. А я-то уж думал, потерялась!

Он схватил в руки гитару и протянул бумажку Крису:

– Тут только мост и припев. Ну ты понял.

Марк заиграл на гитаре, внимательно глядя МакКоннеллу в глаза, и произнес одними губами: «Давай!» Крис начал петь. Это было что-то веселое и легкое, его голос был еще по-мальчишески звонким, без той горечи, которая сквозила в нем пару дней назад в «Королеве». Он то и дело сбивался на смех. Они смотрели друг на друга с сосредоточенностью ученых в лаборатории. Вот он – процесс творения воплоти. Вместо куплета Марк продолжил играть, мурлыкая себе под нос какие-то слова, а Крис вскочил с места, снял с головы Марка черную шляпу-трилби, закинул себе на макушку и принялся ловко отбивать чечетку в узком пространстве между диваном и столом. Через секунду в комнате появился Бен с губной гармошкой и подхватил мелодию, отстукивая ритм носком ботинка.

Я смотрела на экран не отрываясь. Никогда еще я не видела столь неподдельного веселья. Им было что сказать, только вот у них это не сложилось. Особенно странным было видеть их троих вместе, в одной комнате, зная, что жизнь сделает с ними за следующие восемь лет.

Тут камера задрожала. Марк прекратил играть и бросил взгляд в окно.

– Ты что, снимаешь? – спросил он, моментально деревенея и прямо на глазах превращаясь в того Марка Риммера, которого знала я.

– Да, – захихикала ты и прошла в дверь, – для вашего архива! Мой мальчик-звезда и его группа.

Крис послал в камеру воздушный поцелуй и направился прямиком к тебе. Бен присел на краешек дивана. Волшебство закончилось.

– Не снимай, пожалуйста, – тихо произнес Марк, и ты опустила камеру вниз…

Ой, подожди, мне еще что-то пришло. Сейчас проверю, что там, и посмотрю остальные видео.

Status: не прочитано

18:37 27 июня 2015, суббота

Dirty Pretty Things – «Truth Begins»

Привет!

Ни за что не угадаешь, где я. Хотя угадаешь – у меня включено гео. Я сижу на траве на парковке у Бронзовых ворот на фестивале Гластонбери и пребываю в легком отчаянии. Хочешь знать, как я здесь оказалась? Ты даже представить себе не можешь. Я думала, все закончилось. Но нет, на тебе, еще один перевертыш. Но я опять веду себя как королева спойлеров.

Где-то в пять утра в ночь с пятницы на субботу я вдруг поняла, что мне необходимо быть на фестивале. Я должна была кое-что сказать Марку, лично и срочно. И это не имело отношения к тебе и твоей смерти. Но его телефон все слал и слал меня в голосовую почту.

Мне нужно было попасть на Гласто! Я поискала информацию о билетах – оказалось, их раскупили подчистую еще в октябре! Можешь себе представить?! Люди готовы платить по двести с лишним фунтов и планировать свою жизнь за восемь месяцев, даже не зная, кто там будет играть! И, чисто для справки, фунт стоит сто рублей. Ты пропустила две волны экономического кризиса, оставившие мир в руинах.

Вообще, пора завязывать писать тебе: с тех пор как я узнала, что ты умерла, послания больше напоминают лирический дневник. Клянусь, я завяжу. Но только не сегодня. Сегодня мне нужна ты. К тому же, если со мной что-нибудь случится, эти записи найдут.

В конце концов я набрела на любопытную ссылку в комментариях к одному из постов про несправедливость политики продажи билетов на Гласто. Я написала личное сообщение человеку, который утверждал, что знает парня, который знает парня, который может помочь. После недолгих уговоров он признался, что работает в музыкальной индустрии и готов внести меня в список за символические сто фунтов. Я спросила у него, каковы гарантии, и он скинул мне ссылку на свою страницу в Фейсбуке. У него был весьма внушительный список друзей, не говоря уже о фотографиях, где его отметили. Почувствовав мои сомнения, он в качестве решающего аргумента скинул селфи из бэкстейдж-зоны с каким-то добродушным бородатым дедушкой. Не знаю, что он хотел этим сказать. Скрепя сердце, я перевела ему деньги и взяла билет на поезд до станции «Касл-Керри».

Устроившись в коконе из музыки и своих мыслей, я двинулась в путь. Поезд не успел даже отъехать от вокзала Паддингтон, когда у меня завибрировал телефон. Звонил отец. Как странно, к чему бы это? Не иначе родительское чутье.

– Папа? Вы вернулись?

– Ника, привет! Нет, еще в круизе. Я… – Линия хрустела, как простыни в дорогом отеле. – …Я просто хотел узнать, все ли в порядке, не ввязалась ли ты в какую-нибудь авантюру.

Мне захотелось обнять его, моего скрытного и скупого на проявления чувств отца.

– Нет, пап, все в порядке. Как мы и договаривались, я жду тебя и ничего не предпринимаю сама.

– Где ты сейчас?

Я посмотрела в окно на копошащуюся на перроне толпу.

– Я в… в Лондоне. – Это была даже не ложь. Пока что.

– Хорошо. Это очень хорошо.

Наступило молчание.

– Пап?

– Ника, я надеюсь, ты понимаешь, как сильно я люблю тебя. – Он был заметно пьян.

– Конечно. И я тебя.

– Я знаю, что исчезновение сестры повлияло на тебя. И что ты винишь меня во многом. Ты права. Я поступил малодушно. Я выбрал твою мать.

– Что?

– Ты должна знать. Когда я познакомился с твоей мамой, у нее уже была маленькая Женя, пара месяцев от роду.

– Что ты хочешь сказать?

– Женя – не моя дочь.

Я сглотнула комок:

– Тогда чья?

– Не знаю. Твоя мать не говорила, а я не спрашивал. Иногда думал, что она вышла за меня только потому, что девочке был нужен отец. – Он тяжело вздохнул. – Я так и не смог полюбить Женю. Она была мне чужой. А после того, как твоя мама сказала ей обо всем, она и вовсе не смогла жить со мной под одной крышей. Я оплатил ей учебу. И я испытал облегчение, когда она взяла деньги и сбежала.

– Деньги? – Значит, деньги все-таки были.

– Они предназначались на оплату учебы. Она так и не внесла их в кассу. Я попросил одного из друзей, летевшего в Лондон, передать ей конверт. Они встретились накануне того дня, когда ее видели в последний раз.

Я промолчала. Вот сейчас я могла бы рассказать ему, что знаю, кто убил ее и какое наказание он понес. Но вместо этого я просто молчала и наблюдала через окно, как мальчик и девочка, туго сцепив пальцы, говорят друг другу «прощай» на перроне.

– Поэтому я уверен, что она просто сбежала. Она никогда не любила никого из нас, кроме твоей матери, – сказал папа. – Ника, ты там?

– Да, пап, – рассеянно отозвалась я. – Ты прав, она просто сбежала. Не нужно себя ни в чем винить. Ты бы все равно ничего не смог поделать.

– Ладно, мне пора. Позвоню тебе через три дня уже из Майами. Я рад, что ты послушалась меня и не влезла в историю.

– Ага.

Я повесила трубку.

На самом деле в глубине души я всегда знала, что вы с ним не родные. Вы слишком разные. Мне стало понятно, почему мне не досталось твоего гена стройности. И конечно сразу многое прояснилось в их отношениях с мамой. Они не были первой любовью друг друга, как я думала всю жизнь. Папа стал для нее запасным вариантом. И всю жизнь доказывал, что она не ошиблась с выбором. А ты просто хотела, чтобы тебя любили. Поэтому тебя и тянуло на парней вроде Криса.

Фрейд, дедушка Фрейд наверняка улыбается сейчас в своей могиле.

Status: не прочитано

04:11 28 июня 2015, воскресенье

Crystal Сastles – «Сrimewave»

Фух, наконец я снова на связи и могу рассказать тебе ВСЕ! Господи, с чего же начать? Постараюсь быть краткой и не влезать в ненужные детали. Но ничего не обещаю. Меня очень затягивает это повествование. Может, имеет смысл вести дневник?

Итак, на станции «Касл-Керри» мне удалось договориться с какими-то разрисованными ребятами, что за десятку они подбросят меня до Гласто. Я забралась на заднее сиденье и уставилась в окно. Из стерео рванул даб степ, и мы тронулись.

Небо прояснилось, и сквозь сизые тучи на зеленые луга струились длинные теплые лучи вечернего солнца, широкие и плоские, как горки на детской площадке. Ехать было недалеко.

Я все ждала, когда же увижу фестиваль с его шатрами, огнями, музыкой и смехом, но правда заключалась в том, что площадка была настолько огромной, что целиком ее можно увидеть только сверху, если лететь над ней. Первым делом я увидела парковку. Все на свете начинается с парковки. На этой было очень паршиво с местами.

Когда машина остановилась, я поблагодарила ребят и поспешила к входу. Мне нужны были Бронзовые ворота. Я ожидала увидеть очередь длиной в квартал, но народу оказалось совсем немного. Я двинула по устланной спрессованной соломой дорожке вдоль бесконечных рядов припаркованных машин в сторону ворот. Хотя на Гласто меня ждало серьезное дело, я предвкушала фестиваль с радостным нетерпением. Из поезда я позвонила Лоре. Она сказала, что я могу спать в ее палатке, а резиновые сапоги и спальный мешок купить можно прямо на месте.

Наконец подошла моя очередь. Я приблизилась к проходу, который перегораживали двое стюардов в оранжевых жилетах с бейджами и рациями. Позади них вдоль линии ворот вальяжно прогуливались двое конных полицейских cо связкой разноцветных бус на шее.

Я представилась и назвала имя человека, чьим гостем являюсь. Стюарды переглянулись.

– Какая-то проблема? – спросила я.

Тот, что выглядел постарше, отступил на несколько шагов и тихо переговаривался с кем-то по рации. Второй стюард попросил меня отойти в сторону, пока он проверит билеты тех, кто стоял в очереди за мной. Я занервничала, ладони противно вспотели. Я боролась с сильным желанием наорать на этих ребят, чтобы они пошевеливались и делали свою работу. Прошло не меньше десяти минут. Тут первый стюард вернулся к входу. С недовольной ухмылкой он шепнул что-то второму.

– Что происходит? Вы собираетесь меня пропускать? – возмутилась я.

Они снова ничего не ответили.

Я заметила, что в нашу сторону направляется женщина, говорившая по рации. Это за мной, подумала я, сейчас она заставит их пропустить меня. Действительно, она подошла ко мне и представилась:

– Привет, я Керри-Энн. Пройдемте со мной.

Вместо того чтобы забрать меня внутрь, за ограждение, она снова вывела меня наружу, к парковке. Наверное, подвезет меня до ВИП-зоны, пронеслось у меня в голове. Но, когда мы отошли на расстояние выстрела от ворот, она повернулась ко мне и объявила:

– Мисс, мне очень жаль, но вы стали жертвой мошенников.

– Что? – Я достала из кармана телефон: – Вот, посмотрите, переписка и подтверждение платежа.

– Простите, но человек, в списке гостей которого вы якобы числитесь, не подозревает о вашем существовании. Да и, если бы знал вас и хотел пригласить, у него нет таких полномочий.

– Но я же заплатила!

– Увы. Так или иначе, я не могу пустить вас внутрь.

– Не может быть!

– Мисс, я понимаю ваше расстройство. К сожалению, в этом году мошенники особенно активны. По нашим данным, отмечено более сотни случаев подделки билетов. Я прошу вас подать официальное заявление в полицию и изложить все обстоятельства транзакции. На сайте фестиваля сказано, что любая перепродажа билетов незаконна, поэтому мы не можем взять на себя ответственность.

Я смотрела на нее открыв рот. Вот такие же люди вроде нее отказались брать ответственность за тебя восемь лет назад. Больше всего мне хотелось ударить ее, но я понимала, что она просто делает свою работу и бить мне надо разве что себя – за глупость и доверчивость. Конечно, мне стоило задуматься, но все происходило так быстро и я так обрадовалась своей удаче, что просто отогнала все сомнения. Я уронила голову на грудь.

– Керри, послушайте…

– Керри-Энн, – поправила она.

Я сжала кулаки.

– Керри-Энн, послушайте, я подруга Хьюго Вудварда и Марка Риммера из The Red Room. Они выступают здесь завтра, но я не смогла до них дозвониться. Это правда. Моя фотография даже была позавчера в газете, в «Ноутон кроникл», – я лихорадочно гуглила во время разговора, – вот, смотрите, это я и Хьюго. Мы друзья.

Она равнодушно посмотрела на фотографию, потом на меня:

– Что вы хотите этим сказать?

– Будет замечательно, если вы сможете как-то связаться с ними и сказать, что я здесь. Они наверняка добавят меня в свой список!

– Мисс, если хедлайнеры фестиваля действительно ваши друзья, почему вы платили какому-то интернет-мошеннику, чтобы попасть внутрь? – Она сощурила глаза.

– Потому что я не планировала ехать сюда, а потом передумала, вот и все.

Она сделала шаг назад и достала рацию.

– Мисс, я даю вам пять минут, чтобы покинуть территорию фестиваля.

– Но…

– Иначе я буду вынуждена вызвать службу охраны.

– Керри… Энн…

Но она уже не слушала меня, тараторя по рации. Я повернулась и поплелась прочь. Навстречу мне попалась стайка девчонок: они бежали к воротам, весело смеясь.

– Ну и пошли вы все! – Я зачерпнула в руку горсть грязной соломы и швырнула в направлении ворот.

Выйдя за территорию парковки, я набрала Лору.

– Алло, где ты?

– Нигде, меня не пустили.

– Что?

– Ага. Оказалось, что это какая-то разводная схема, и я не одна такая. В общем, полный облом. – Я утерла нос грязной рукой.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю. Буду думать. Перезвоню.

– Удачи!

Я снова попробовала дозвониться до Марка, но в очередной раз нарвалась на автоответчик.

– Фак, фак, фак! – в отчаянии выкрикнула я, обращаясь к Вселенной.

– Эй, что стряслось? – окликнул меня один из трех парней, которые курили косяк неподалеку.

– Да ничего, просто меня развели с билетами, как лохушку.

– Ого! – Он подошел поближе. – И сколько ты заплатила?

– Сотню.

– Ну это еще ничего, я слышал, некоторые отдавали по пятьсот.

– Да дело не в деньгах, мне просто очень нужно туда, понимаешь? Вопрос жизни и смерти.

– Все так серьезно? – Он смерил меня с головы до ног оценивающим взглядом.

– Ага, – кивнула я, снова набирая номер Марка.

Парень отошел к своим друзьям, и они немного пошептались.

– Эй, – окликнул он меня. – Как тебя зовут?

– Ника.

– Дай угадаю, ты из ЮАР?

– Да-да, – закивала я. – Прямо из Йоханнесбурга, как Йоланди.

Парни подошли ко мне и окружили с трех сторон.

– Так тебе нужно попасть туда? Во что бы то ни стало?

Я кивнула.

– Тогда, возможно, тебя заинтересует наше предложение.

Я обвела их взглядом. Вроде довольно безобидные: клетчатые рубашки, футболки N.W.A. Все ребята были немного похожи на Эминема в разные эпохи его творчества.

– В общем, мы уже третий год подряд пробираемся на Гласто бесплатно, – выложил все начистоту мой новый друг. – Это реально, но довольно сложно. Придется и побегать, и в грязи изваляться. У нас есть складная лестница и карта. Риск большой, но раньше нам всегда везло. Что скажешь?

– Вы предлагаете мне быть четвертым другом Оушена?

– Тут скорее «Миссия: невыполнима», – ухмыльнулся один из парней.

– Но, конечно, тебе придется кое-что сделать для нас взамен.

Так, началось, подумала я.

– Что же?

– Пронести на себе наши запасы. Даже если нас поймают, большинство охранников – мужики и не имеют права обыскивать девчонок. Это может сделать только женщина, а пока тебя довезут до нее, ты успеешь все скинуть.

– А если не успею?

– Тебе все равно ничего не сделают, это же не настоящая полиция.

– А что бывает, когда нарушителей ловят?

– Самое страшное, что может случиться, – нас отвезут в поле миль за десять отсюда и высадят там. Придется часов пять идти пешком до ближайшей фермы без воды и все такое.

В сомнении я терла вспотевшие ладони о коленки.

– Между прочим, билеты на самый первый фестиваль стоили всего один фунт! А тут, мало того что цена подскочила в двести раз, так еще и Канье!

– Канье?

– Что, уже передумала? – улыбнувшись, спросил один из парней. Он немного напомнил мне Ника, и я почувствовала к нему расположение. – Не готова рисковать ради Канье?

– Да нет, это тут совсем ни при чем. Мне действительно очень нужно туда попасть по личным обстоятельствам. А почему вы только сегодня лезете? Фест же уже пару дней как идет.

– Вчера ночью у нас ничего не вышло. Сегодня – план В.

– Ладно.

– Значит, ты готова нарушить границы чужой собственности? Это, между прочим, преступление, – с выражением шутливой серьезности на лице продолжил он. Чем-то похож на Ника, это располагало.

У меня вырвался нервный смешок.

– Ничего такого, чего я раньше не делала.

Парни весело переглянулись. Мы встали в круг и ударили по рукам.

Status: не прочитано

04:39 27 июня 2015, суббота

Kasabian – «Club Foot»

Вскоре я поняла, что парни и впрямь очень хорошо подготовились. У них имелась бумажная карта, склеенная из четырех разных планов местности, куда подробнее и достовернее тех, что можно найти в Интернете. Территория фестиваля была обведена фломастерами разного цвета. Они объяснили мне, что цветами обозначены высота забора и плотность охраны. Как оказалось, один из трех мушкетеров, самый тихий, несколько лет назад работал волонтером на фестивале с единственной целью: изучить слабые места периметра и системы безопасности. Я прозвала их про себя Тихоней, Стратегом и Весельчаком. Для этой троицы сам факт того, что они проберутся на фестиваль бесплатно, составлял половину, если не больше, того удовольствия, которое сулило посещение подобного мероприятия.

Помимо карты у них была четырехметровая складная лестница, которая легко помещалась в обычный рюкзак. Ею они особенно гордились, поскольку Стратег заказал ее на e-bay и ждал посылку из Китая целый месяц. Мне б научиться так планировать!

Мы выпили немного рома для храбрости, и приключение началось. Мне передали небольшой сверток, упакованный в фольгу, о содержимом которого я не спрашивала. Я убрала пакет в передний карман джинсов.

– Идем на юго-восток, – полушепотом инструктировал Стратег, указывая рукой в направлении поросшей деревьями и кустарником возвышенности. – В сторону леса, поближе к Каменному кругу.

Мы двинулись через парковку. Стараясь не привлекать к себе внимания, проскользнули мимо трех постов охраны. Волонтеры службы безопасности были слишком поглощены ленивыми разговорами и собственными телефонами, чтобы заметить четверку веселых ребят, двигавшихся против течения в сторону зеленой рощи. Мы почти добрались до кустов, когда услышали позади потрескивание рации – видимо, все прошло не так гладко, как нам показалось поначалу. Не сговариваясь, мы нырнули в кусты и замерли. Спустившийся в долину голубоватый сумрак нам благоприятствовал. Не шелохнувшись, мы пережидали, пока звуки стихнут. Очевидно, это был регулярный сеанс связи и ничего больше, потому что нас никто не преследовал. Выждав еще несколько минут для перестраховки, мы выдвинулись вперед вдоль извивающейся живой изгороди, медленно, полуприсев, стараясь производить как можно меньше шума. Парни шли по компасу, и по их довольным улыбающимся лицам я понимала, что они получают от своей авантюры огромное удовольствие. Весельчак передал мне фляжку с ромом, и я сделала маленький глоток. Приятное жжение в горле помогло мне немного расслабиться. Не знаю, сколько мы шли: по-моему, прошло около часа. Туман сгустился. Мне понадобилось в туалет, и я немного отстала от ребят. Когда я выбралась из кустов и поспешила догнать своих спутников, в сизой дымке впереди мне померещилось какое-то шевеление. Я остановилась. Нечто огромное двигалось прямиком на меня. Чтобы подавить крик, я зажала рот рукой. Меня парализовал ужас. Что бы это ни было, оно шло на меня, будто плывя над землей. Не помня себя от страха, я протянула руку вперед и шагнула. Из пелены выплыла жуткая рогатая голова и потянулась ко мне, уставившись прямо в глаза своими гигантскими черными зрачками. Я издала пронзительный крик. Откуда-то сбоку послышалось щелканье рации и переговоры охраны. Тут я почувствовала, как мою ладонь обхватили чьи-то пальцы и потянули вниз. Я нырнула в туман и приземлилась на поросшую густой мокрой травой землю. Весельчак зажал мне рот рукой и прошептал на ухо:

– Не пугайся, Йоханнесбург, это всего лишь корова, белая корова. В Англии их полно.

Не знаю, сколько мы так пролежали. У меня затекла рука. Наконец щелчки раций стихли. Тогда мы поднялись, и я почти ползком последовала за Весельчаком куда-то вперед, почти не разбирая дороги в быстро опускавшемся сумраке. Где-то слева от нас ревел, хохотал и переливался разноцветными огнями фестиваль. Мы с Весельчаком добрались до густой рощи и остановились. Тут нас ждали Тихоня и Стратег. Они пошептались и решили, что теперь я должна идти второй, поскольку не знаю этих мест и запросто могу снова отстать. Прислушавшись, мы двинулись влево. Темнота была почти полной, если бы не мигающее марево Гласто в черных небесах над долиной.

Мы шли, пока из-за деревьев не показалась высокая белая стена. Я потерла глаза кулаками – перед нами действительно было что-то похожее на крепостную ограду. Стена поднималась метров на пять, гладкая и абсолютно отвесная. Вдоль нее вилась тропинка. Если верить словам Стратега, позади забора была грунтовая дорога, по которой на «лендроверах» ездили охранные патрули. Каждые сто пятьдесят метров стояли вышки с прожекторами. Они не горели, но было ясно, что в случае малейшего подозрения все лампы зажгутся, выхватив испуганные лица партизан из темноты. Наверное, так чувствовали себя люди, пытавшиеся перелезть через Берлинскую стену, подумала я.

Выбрав самый темный участок стены, парни начали распаковывать лестницу. Они уже прислонили ее к забору, и Стратег поднялся наверх и заглянул на ту сторону, когда темноту разрезал свет фар «лендровера» охраны, медленно выползающего из-за поворота. Мы замерли. Стратег только и успел повалиться вниз вместе с лестницей. От травмы его спасла живая изгородь. «Лендровер» остановился, мы услышали хлопки дверей и уже знакомый шелест рации. Сквозь забор виднелись силуэты охранников в свете фар. Они вызывали подмогу. Загорелись прожекторы. Вокруг шарили фонарики, проходя в сантиметрах от нас. Мы лежали без движения, боясь поднять голову. Стратег бесшумно оттащил лестницу в кусты. Прошло минут сорок, когда все наконец стихло, свет погас и машины разъехались. Следуя за Стратегом, мы прошли обратно в рощу и дальше, пока не оказались около заброшенного коровника. Трава была влажной от росы, у меня вымокли ноги. Мы заглянули внутрь. В углу сарая кто-то завозился. Ну все, попались, решила я. Но Весельчак посветил айфоном в угол, и там оказалась стайка ребят, человек шесть, которые таращились на нас полными ужаса глазами.

– Все в порядке, – провозгласил Весельчак. – Это наши братья-партизаны.

Все с облегчением выдохнули.

– Где ваша лестница? – поинтересовался Стратег.

– Нам она не нужна, – робко ответил тощий прыщавый парень. – Мы подсадим друг друга.

Мои спутники переглянулись.

– Понятно, – саркастично отозвался Весельчак. – В первый раз, значит, идете?

– Вспоминается наш провал одиннадцатого года, более известный как «поход домой по полям с электрическими изгородями в полной темноте», – прошептал Стратег.

Мы простояли в темноте еще минут двадцать, допивая содержимое фляжки, пока Тихоня не пробормотал:

– Я помню, что в зоне платного кемпинга меньше всего охраны.

– Блин, что ж ты молчал всю дорогу? – встрепенулся Стратег и вытащил карту. – Вот это место, помечено голубым. За мной.

Я послушно двинулась следом.

– Удачи, школота! – на прощание пожелал ребятам Весельчак.

Мы снова шли в темноте гуськом, двигаясь за Стратегом, который, очевидно, хорошо знал местность или ориентировался по звездам, как Христофор Колумб или Магеллан. В траве сновали какие-то мелкие животные, иногда задевая мои лодыжки. В лесу слышались смех и шепот других партизанских отрядов. Судя по звукам, хедлайнер уже отгремел, и фестиваль трясло от технобита ночных шатров. Мы все продолжали идти, когда туман сменился моросящим дождем. Когда мы добрались до нужного места, Стратег дал условный знак, и мы остановились. Дождь все усиливался. Промокшая одежда липла к моей обожженной руке, и я поежилась от боли, отдирая ткань от раны.

Стратег вновь развернул лестницу и приставил ее к забору. Он выждал несколько минут и поднялся наверх. Потом спустился и подозвал нас к себе.

– Внутренний забор совсем близко к внешнему, но туда можно спрыгнуть. Я полезу первым и помогу вам спуститься. После этого сигаем через внутренний забор и бежим. Нужно быстро валить из кемпинга, пока у нас не проверили фестивальные браслеты. Все понятно?

Мы дружно закивали. Я достала из кармана телефон и посмотрела на часы: три сорок утра. Совсем скоро рассвет, нужно торопиться. Я убрала телефон в карман рюкзака. Надо где-то подзарядить его – батарейка была почти на нуле.

– Йоханнесбург идет сразу после меня.

– Сэр, есть сэр, – шепотом отозвалась я.

Стратег взобрался по лестнице и исчез на другой стороне стены. Подождав минуту, я отправилась за ним.

Лестница была хрупкой и шаткой, мокрые кеды скользили по ступенькам, больная щиколотка сковывала движения. Если бы не полная темнота и выпитый ром, я бы ни за что не полезла так высоко. Добравшись до вершины, я обнаружила острый скат, загнутый наружу градусов на сорок пять. Кое-как перекинув через него ногу, я схватилась за конек и оказалась верхом на заборе. Не смотри вниз, не смотри вниз, не смотри вниз – только и крутилось в голове. Впрочем, это было нетрудно, ведь вокруг стоял ночной сумрак. По эту сторону фестиваль отбрасывал длинные оранжевые и сиреневые лучи, то и дело освещая мое лицо. Надо было действовать быстро. Плотно зажмурив глаза, я прыгнула вниз. Стратег поймал меня на руки и поставил на землю, прямо в липкую чавкающую грязь. Я огляделась. Метрах в двадцати от нас уже начинались ровные ряды одинаковых палаток – платный кемпинг. Людей тут было совсем мало; очевидно, все спали. Вдалеке справа стрекотала танцевальная музыка.

Рядом со мной приземлился Весельчак. Он ударился об ограду спиной.

– Фак! – пронзительно крикнул он.

Практически в ту же секунду где-то слева в темноте запрыгали лучи фонариков – три или четыре, я не успела сосчитать.

– Тревога! Нас спалили! – заорал Стратег и ринулся вправо, по тропинке между заборами. Весельчак корчился от боли на земле.

Я наклонилась и протянула ему руку.

– Беги, Йоханнесбург, – прошептал он. – Что стоишь? Я не жилец.

Не раздумывая, я перепрыгнула через внутренний забор. Рюкзак зацепился за торчащую из сетки толстую проволоку. Охранники были уже метрах в пятнадцати: двое волонтеров и девушка-коп.

– Стой, ни с места! – кричал мужской голос, фонарик светил мне прямо в лицо.

Я отчаянно пыталась отодрать рюкзак от забора, но он застрял по другую сторону. От очередного рывка острая проволока распорола ткань сбоку, и содержимое высыпалось на землю.

– Помогите, у меня перелом позвоночника! – заорал Весельчак, когда охрана приблизились почти вплотную. – Я не чувствую ног. – Он повернулся ко мне, еле заметно подмигнул и прошептал одними губами слово «беги».

Пользуясь минутным замешательством преследователей, я бросилась бежать через поляну в сторону палаток.

Status: не прочитано

05:17 28 июня 2015, воскресенье

Pulp – «Sorted for E’s & Wizz»

Я пробежала сквозь разноцветные ряды палаток, юрт и фанерных домиков-пряников, забирая вправо, несколько раз чуть не сбив с ног попавшихся мне навстречу людей. Затем перелезла через кусты и оказалась на небольшой площади, где играла музыка и танцевали люди. Я притормозила и пошла сквозь толпу спокойным шагом, стараясь не хромать. Не думаю, что моя испачканная одежда вызвала у кого-нибудь подозрения. Здесь все были в грязи и блестках. Стрекотал кислотный бит. Нужно было смешаться с публикой.

Знаешь, где-то я слышала такую фраз: если хочешь спрятать дерево – прячь его в лесу. А если хочешь спрятать перемазанную грязью растрепанную девочку с расширенными зрачками – лучше места не найдешь. Я смешалась с толпой, и, похоже, мне удалось оторваться от преследователей. Публика оказалась весьма живописной, мне вспомнились слова Лоры: чтобы это любить, нужно быть немного хиппи в душе. Что ж, это была чистая правда. Бородатые трансвеститы в костюмах фей брызгали блестками из баллончиков в прохожих; на столе танцующие девушки в металлических корсетах лизали пламя факелов; меня приобнял незнакомец в деловом костюме, а когда он обернулся, вместо лица у него оказалась маска безобразного старика. Толпа влекла меня к огромным разноцветным воротам, над которыми гигантскими подсвеченными буквами высилась надпись: «Шангри-Ла». Я будто оказалась внутри фильма «The Wall». Тут ко мне подлетела женщина в белых одеждах и, взяв за плечи, прошептала на ухо:

– Ты в ад или в рай?

От нее пахло чем-то горьким.

Я выскользнула из ее пальцев и попятилась назад. Выскочила на дорожку и, лавируя между людьми, устремилась прочь.

Моей первой мыслью было найти Лору. Я полезла в карман за телефоном и вытащила наружу тугой сверток – груз, который меня попросили перетащить через забор три мушкетера.

– Черт! – выругалась я вслух, резко остановившись возле высящихся посреди полей почерневших развалин здания. – Черт! Черт! Черт!

Мой телефон и все деньги остались там, утонули в грязной жиже под забором.

На обвалившейся стене мигала красными неоновыми буквами вывеска «Отель». Из пустых глазниц окон неслась музыка и мелькал стробоскоп. Мне хотелось бежать, но бежать было нельзя, слишком подозрительно. Я старалась двигаться очень спокойно, ища свою тропу меж колышущихся под ритмичные техноволны тел.

Испугавшись, что своим возгласом привлекла к себе внимание стоявшего неподалеку стюарда в салатовом жилете, я двинулась дальше, быстро засунув сверток обратно в карман. Проходя мимо него, я натянула рукава толстовки до самых костяшек пяльцев, чтобы скрыть отсутствие браслета.

Черт, черт, черт! Как можно быть такой дурой?! Я проверила карманы: в наличии имелись резинка для волос, билет на поезд и сверток. Найти Лору я смогу только чудом. Здесь сто пятьдесят тысяч человек, а я даже не спросила, где ее палатка.

Тут я вспомнила нашу договоренность с мушкетерами: в том случае, если придется бежать в разные стороны, встречаемся у Каменного круга.

Я остановила парочку влюбленных подростков и спросила у них, в какой стороне Каменный круг. Девочка с голубыми волосами махнула рукой в нужном направлении. Я пошла по широкой утоптанной тропе, лавируя между людьми, как на улице в час пик; кеды хлюпали, проваливаясь в холодную липкую грязь. Мимо меня прошел высокий усатый мужчина, неся на плечах малыша лет шести с абсолютно седыми волосами. А может, это был карлик. Потом навстречу пронеслись девочки в развевающихся сарафанах с разрисованными перламутром лицами, их звонкий смех защекотал у меня в ушах.

Я шла вверх по пологому холму, мимо круглых белых шатров, музыки, людей, целующихся парочек. Шла уверенно, будто знала, куда иду, и там меня ждали друзья.

Каменный круг стоял на широком покатом лугу. Позади него черной стеной стояла роща и тот самый участок забора, где мы пытались перелезть в первый раз. Сам Каменный круг оказался небольшим, всего метра три в высоту. Мне представлялся еще один Стоунхендж, но здесь были просто осколки валунов с острыми рваными краями, врытые в землю. Грязь сменилась утоптанной травой, под ногами хрустел мусор. Фонарей тут почти не было, но из-за горящих повсюду длинных восковых свечей тут было светло и довольно уютно. Люди сидели тесными маленькими группками, как на пляже в жаркий день, мне приходилось пробираться между ними, то и дело виновато улыбаясь. Невдалеке от круга догорал костер. Кто-то играл на тростниковой флейте. Четыре девочки в разрезанных на длинные шуршащие ленты дождевиках плясали на ветру под только им слышный ритм. Парень в венецианской маске и футболке Radiohead вращал длинными факелами. Кто-то предложил мне шарик веселящего газа.

Я прошлась по поляне, осторожно переступая через спящих. Моих спутников видно не было, и я решила подождать. Я уселась поближе к костру. Одежда начала подсыхать от холодного ветерка, и я промерзла до костей. Внизу под холмом раскинулось необъятное марево огней. Небо над нами понемногу начинало светлеть. Еще одна бессонная ночь, думала я.

Рядом со мной веселая компания друзей, передающих по кругу сладко пахнущую самокрутку, галдела и грызла чипсы и еще какую-то хрустящую еду из пакетов. Одна из группы, девочка, перехватила мой взгляд, когда я голодными глазами следила за тем, как она кладет в рот пригоршню воздушной кукурузы.

– Иди к нам, – позвала она и протянула мне пакет.

Я в нерешительности посмотрела на группу. Остальные обернулись на меня. Их было четверо: три девочки и один парень.

– Правда? Спасибо!

Они подвинулись теснее друг к другу, освобождая немного места для меня. Я втиснулась между двумя худенькими блондинками в ожерельях из тряпочных цветов, отличающимися только длиной волос. По кругу мне пришла самокрутка, а потом пакет с чипсами, который мне позволили оставить себе.

– Ты потерялась? – спросила блондинка с прической эльфа, дружелюбно улыбаясь.

– Вроде того. Я должна найти своих друзей, мы договорились встретиться здесь, но их нет.

– В первый раз на Гласто? – спросила блондинка с волосами ниже талии.

Я кивнула.

– О, ребята, – обратилась она к остальным, – с нами Гласто-девственница!

– Как тебя зовут? – спросил меня парень.

– Вероника. А вас?

– Я Лиза, – сказала блондинка-эльф. – Это Хелен, – показала она на Рапунцель.

– Его зовут Майлз, а я – его девушка Робин. – Мне протянула руку огненно-рыжая веснушчатая девчонка. – Получается, ты тут одна?

– Ага.

– Тогда оставайся с нами! – Хелен-Рапунцель обняла меня за плечи и вложила мне в пальцы тлеющую самокрутку. – Скоро рассвет.

Я затянулась вкусным съедобным дымом и почувствовала, как меня накрыло теплой волной покоя. Сидя рядом с незнакомцами на голой земле, голодная, исцарапанная, в мокрой одежде, я чувствовала себя в полной безопасности.

– А что тут самое классное? – обратилась я к Хелен и остальным. – На Гласто?

Она вытаращила на меня глаза и посмотрела на товарищей, словно я только что ляпнула несусветную глупость.

– Самое классное? Блин, ну ты даешь! – Хелен развела руками. – Да тут… тут все волшебно. Правда, ребята?

Все утвердительно закивали и замычали.

– Но ведь есть то, ради чего именно вы приехали сюда? То, что делает этот год по-настоящему особенным?

Хелен задумчиво почесала в затылке.

– The Libertines! – выпалила девушка Майлза с птичьим именем, которое мне было никак не запомнить. – Прошел слух, что они приедут, но я так до конца и не верила. А когда увидела их, просто с ума сошла от счастья. Это было невообразимо! Майлз посадил меня на плечи, и я видела их, Карла и Питера, живьем, не на экране. Видела их вместе, понимаешь?! Я даже плакала.

Ты бы тоже плакала, правда, Джен? Надо и мне увидеть их, подумала я, а вслух спросила остальных:

– Ну а вы, ребята?

– По-моему, здорово, что пригласили выступить Pussy Riot! – откликнулась Лиза. – Они достойны восхищения. Такие смелые! Девочки, которые не побоялись пойти против системы и не отступили от своих убеждений. Я их очень уважаю. У меня даже розовая балаклава есть. – С этими словами она натянула на голову розовый носок с дырками для губ и глаз. – Теперь это символ борьбы!

Джен, ты ведь не в курсе насчет Pussy Riot. Я обязательно расскажу тебе, но в другой раз. Ты бы оценила, я уверена.

– Ну а Майлз здесь ради Канье! Правда, Майлз? – Лиза шутливо прописала ему локтем по ребрам. – Майлз обожает Канье.

– Да заткнись! – с шутливым гневом вскинулся тот. – Я жду речь далай-ламы!

– Неужели он тоже будет здесь? – удивилась я.

– Да, его выступление завтра! Мы должны пойти.

Я согласно кивнула и повернулась к Рапунцель:

– Хелен?

Та пожала плечами:

– Мне ближе мейнстрим, я здесь из-за The Red Room. Ну, то есть билет-то я купила до того, как утвердили программу, но букмекеры принимал ставки один к пяти или вроде того, что хедлайнерами станут именно они. Я думаю, шоу будет потрясающее.

Да уж, подумала я, принимая из ее пальцев почти догоревшую самокрутку. Это будет шоу, которое войдет в историю. Я тоже здесь ради него.

Еще в ту ночь я узнала историю Стоунер-Серкла – именно так называли Каменный круг завсегдатаи Гласто. К нам подсел волосатый парень с длинной бородой с бусинками и стал объяснять значение символа. Наблюдая, как на другом краю бескрайних полей медленно-медленно занимается рассвет, я вполуха слушала его бессвязный рассказ:

– Изначально место называлось Лебединым кругом. Видите тот треугольный камень? Это голова лебедя, и солнце взойдет прямо над ней. Человек, который построил круг, говорит, что это ворота в мир мертвых.

– Постой, – перебила я, – как он может что-то говорить, если кругу тысяча лет?

– На самом деле всего двадцать три. Его построил в девяносто втором году человек по имени Юэн Макбет. Он вырос в Дартмуре и, говорят, будто бы умеет слышать, как говорят камни. Мистер Ивис, бородатый дедуля, главный организатор фестиваля, попросил его построить на территории фермы храм камней. Макбет слушал землю и ветер, и они рассказали ему историю Орфея, очаровавшего всех своей божественной музыкой и после смерти ставшего лебедем, который вечно тянется к своей лире. Каждый из камней круга символизирует звезду, всего их около двадцати. В солнцеворот первый луч восходит над головой лебедя. Это место – действующий храм друидов.

Пока он говорил, над горизонтом забрезжил первый луч и, как по волшебству, вознесся золотым нимбом прямо над треугольным камнем. Вслед за ним, как хедлайнер на сцене, под восторженные выкрики, барабанную дробь и пение толпы, показалось огромное алое солнце. Я подумала о том, что Орфей тоже искал пропавшую девушку, и для этого ему пришлось спуститься в ад.

– Всякий, кто зашел в круг, почувствует в себе духа и унесет с собой его часть, – продолжал волосатый парень. – Круг исцеляет. Круг – это врата.

Я растянулась на влажной траве, глядя на восток. Вокруг смеялись, танцевали, дышали веселящим газом, спали и занимались сексом тысячи людей. Мне очень хотелось быть частью общего праздника, но я не могла не думать о тебе, я чувствовала рядом твое присутствие: так бывает, когда, войдя в квартиру, точно знаешь, что мама дома, даже если свет не горит и вокруг тихо. Не бросай меня, Джен. Завтра мне потребуется твоя помощь. Мне захотелось поговорить с тобой, и я одолжила у Рапунцель ее телефон. Пока я пишу тебе письмо, над нашими головами всходит багровое солнце, освещая раскинувшуюся у моих ног сцену для последнего акта этой истории.

Status: не прочитано

21:06 28 июня 2015, воскресенье

Blur – «Park Life»

Я сижу в гримерке The Red Room. Она расположена так, что звуки снаружи практически не слышны, хотя всего в нескольких метрах позади орет десятками тысяч децибелов сцена «Пирамида». Я слушаю «In Rainbows» на айподе Марка. Я никогда прежде не слышала этот альбом. Для меня Radiohead – это «OK Computer» и «Hail to a Thief». Те диски, что достались мне после тебя. Других я никогда не скачивала и не покупала просто потому, что песни имели смысл, только если их слышала ты. Мне так жаль, что ты не дожила. «In Rainbows» потрясающий. Хотя Википедия говорит мне, что многие песни с него были написаны гораздо раньше.

Сегодня я проснулась около полудня под большим камнем: с двух сторон меня обнимали мои новые подружки, кто-то накрыл нас блестящим пластиковым одеялом, совсем как то, что дали мне пару дней назад в машине службы спасения. Я шевельнулась, и лежавшая сбоку Хелен блаженно улыбнулась и, не открывая глаз, прошептала:

– Чувствую кофе.

Я высвободилась из ее объятий и, потянувшись, села. Передо мной во всей красе раскинулся Гластонбери. Он напоминал блошиный рынок, цирк и кислотный сон одновременно. Повсюду, сколько хватало глаз, высились полосатые своды шатров; над землей, как рыбы, плескались разноцветные флаги; в воздухе пахло травой, едой и навозом. Солнце стояло высоко над головой, с запада ползло гигантское грозовое облако. Рядом с нами кто-то пил кофе и громко разговаривал. Я оглянулась: это были Майлз и его подружка с рыжими волосами – я не запомнила ее имя. Увидев, что мы ожили, парочка прервала свою беседу.

– Доброе утро! Я так и знал, что вы не доберетесь до палатки! – радостно защебетала рыжая. – Пойдемте завтракать. Там потрясающие вегетарианские хот-доги.

Я была так голодна, что даже мысль о соевых сосисках с горчицей заставила меня сглотнуть. И тут я вспомнила.

– Блин, у меня нет денег! – Я охватила голову руками. – У меня вообще ничего нет. Ни сапог, ни одежды, ни палатки.

Ребята переглянулись.

– Как же ты сюда попала? – спросила совсем уже проснувшаяся Хелен.

Я только ухмыльнулась.

– Ого, – Майлз подсел ко мне поближе, – так это не легенды?

– Нет, не легенды. Но я не горжусь своим поступком. Мне просто очень нужно было сюда попасть. Я даже попалась на удочку каких-то мошенников и заплатила им за то, чтобы меня внесли в несуществующий гест-лист.

– Вот это да, – потирая глаза кулаком, сказала Лиза. – У тебя, вообще, хоть что-нибудь есть при себе? Как ты собираешься тут выживать?

Я достала из кармана сверток:

– У меня есть это.

– А что там? – осторожно спросил Майлз.

– Не знаю, сам посмотри. Это плата за то, что меня провели сюда. Я должна была пронести это на территорию.

Майлз потянулся к свертку.

– Ой, а может, не надо? – Его руку перехватила рыжая девочка, переводя настороженный взгляд с меня на него.

– Да ладно, все путем. – Майлз осторожно взял пакет и развернул фольгу. – Фига себе!

– Что там? Что? – разом вскрикнули девочки.

– Вероника, да ты богата! Тут таблетки – штук пятьдесят, не меньше.

– Таблетки? – переспросила я, нахмурившись.

– МДМА.

Я смерила его озадаченным взглядом.

– Мэнди? Молли? – подсказал Майлз.

– Экстази, что ли?

Он радостно закивал.

– Хотите – забирайте себе, – разочарованно махнула я рукой.

– Что?! – Майлз вытаращил глаза. – Как можно расстаться с такой ценностью?

– Я не принимаю наркотики, – заявила я и закашлялась. Во-первых, реплика прозвучала как-то высокомерно, во-вторых, была не совсем честной. – Ну, стараюсь не принимать. А вы мне так помогли, так что забирайте себе, если нужно. Все равно парни, которым принадлежит пакет, похоже, не придут. Видимо, их загребли.

Майлз и его подружка переглянулись.

Он протянул мне руку. Я пожала ее, но он притянул меня к себе и обнял:

– Вот спасибо тебе, сестра.

Он разделил содержимое свертка на две кучки, большую часть оставив в фольге. Остальное ссыпал себе в пустую пачку от сигарет.

– Да бери все, – предложила я.

– Знаешь, здесь это лучше, чем деньги. Если вдруг тебе потребуется вписка, или еда, или билет домой. Или просто немного неземной всеобъемлющей вселенской любви. Возьми.

Пожав плечами, я положила комочек фольги обратно в карман.

– Только, если вдруг решишь пробовать сама, принимай по одной каждый час. И пей воду, много воды. Целиком такое количество может тебя убить.

Девчонки повели меня в свою палатку – за мою доброту было решено поделиться со мной одеждой и едой. Но я чувствовала любовь и без всяких химикатов. Пока что все, кого я встретила на фестивале, оказались исключительно приятными людьми.

Я очень надеялась, что мне ответила на вчерашние сообщения Лора, но она была офлайн. Солнце припекало, отовсюду слышались смех и музыка, все улыбались друг другу. Мимо нас медленно проезжали конные полицейские – розовощекие девушки с цветами на козырьках. Я опять натянула рукава ниже запястий.

Девочки одолжили мне полотенце, и я сходила в душ. Наверное, для европейцев он выглядел экстремальным, но для тех, кто хоть раз был на обычной российской даче, ничего особенного: вечером просто льешь себе на макушку прогревшуюся за день дождевую воду.

Девочки нарядили меня в некое подобие огромной светло-голубой футболки, подпоясанной лентой из искусственных цветов, и пару резиновых сапог. Хелен закрутила мне вокруг запястий цветные ленточки, скрыв мое нелегальное положение. В таком виде я полностью слилась с толпой.

Вокруг происходило что-то невероятное: я никогда не видела столько веселых, красивых и улыбчивых людей в одном месте. Потом я узнала, что где-то неподалеку выступал далай-лама. Я бы хотела его увидеть. Жаль, что мне не удалось насладиться этим днем вместе со всеми.

Изучив карту фестиваля, я направилась к задворкам Сцены-Пирамиды. Было уже около шести вечера, народу собралась огромная толпа. В перерывах между выступлениями групп слышался ее приятный гул, как далекий прибой. Под ногами хлюпала и причмокивала жирная болотная грязь. Внезапно дорогу мне перегородила группка девочек в футболках The Red Room. Очень юные, едва ли совершеннолетние, похожие на размалеванных крошек из торгового центра. Они восторженно щебетали, и по их разговорам я поняла, что их план состоял в том, чтобы пролезть к самой сцене и сразу застолбить места в первом ряду на случай стейдж дайвинга со стороны Хью. Я двигалась дальше, лавируя в уплотняющейся с каждым шагом толпе, медленно, но верно прокладывая путь к бару за ограждением. Внезапно справа, рядом с обернутым брезентом пластиковым забором, отделявшим зону для особых гостей от остального фестиваля, что-то зацепило мой взгляд. Знаешь, такое чувство, как будто резкий укол, когда мозг не дал даже понять что это, но уже трубит, что это требует внимания. Я резко повернула голову и, споткнувшись, врезалась в парочку тучных дам средних лет передо мной. Они разразились ругательствами. Кое-как извинившись, я посмотрела вперед. Против движения толпы плыл знакомый русый затылок. Сердце у меня сжалось. Крис? Не может быть, что ему тут делать? Я пустилась вслед, что есть сил выкрикивая его имя. Но двигаться против течения оказалось непросто. Когда толпа впереди немного поредела, я разглядела спину человека, которого на миг приняла за МакКоннелла. На нем была оранжевая жилетка фестивальной охраны. Он что-то передавал по рации. Меня кольнуло разочарование: все-таки не он. Я развернулась и продолжила путь в ВИП-зону, легонько расталкивая плечом расслабленных тусовщиков.

На входе за кулисы стояли два охранника. В отличие от остальных фестивальных стюардов, даже тех, что патрулировали периметр, эти выглядели очень серьезно, почти устрашающе, и проверяли браслеты у всех, кто заходил внутрь. Конечно же у меня не было ни ви-ай-пи ленточки, ни беджа, поэтому качать права и даже приближаться к посту не имело смысла. Я стояла поодаль и наблюдала за теми, кто входил и выходил через проход в зеленом ограждении. Через некоторое время я решила пройтись вдоль забора в надежде увидеть Марка.

Найдя клочок еще не до конца вытоптанной десятками тысяч резиновых сапог травы рядом с основной дорогой, я присела на землю, обняв колени. Нет, я не могу. Я не справлюсь. У меня просто не осталось сил. Блин, если только подумать, за последнюю неделю я успела немало: влюбилась, чуть не сгорела заживо, была отвергнута. Я совершила не меньше дюжины правонарушений. Но, главное, я нашла твоего убийцу. Мне известно, что случилось. Я знаю, что ты мертва и что, скорее всего, какие-то уцелевшие следы полиция найдет в обгоревших обломках дома психопата драммера. Все, что происходит сейчас, – уже не моя война. Можно просто повернуть назад, найти попутчиков и уже через пару часов оказаться в собственной постели в Лондоне. Достаточно просто оставить Марку еще одно сообщение, автоответчик стерпит любую истерику. Мне не нужно туда идти. Я так устала, мне нужно немного поспать, просто вырубиться. У меня совсем не осталось сил. Я хочу забыть все, Джен. Даже тебя – теперь, когда я больше тебе ничего не должна.

Все бросить и уйти. Быть простой, обычной двадцатилетней с обычными проблемами. Парни, путешествия, тема для диплома и магистратура. Но разве я могу быть нормальной? После того, что случилось со мной на пасхальных каникулах? После того, что случилось с тобой? Зная то, что знаю я сейчас? Хочется вернуться назад и сказать себе: эй, не ходи в студенческий бар, не смотри видео, не покупай билет на поезд. Хотя, конечно, я прекрасно осознаю, что мне уже не стать прежней. Мой мир дал трещину, которая только ширится и растет с каждым моим шагом. Так, может, пора уже заглянуть внутрь это гребаной кроличьей норы? Что, если хоть на секунду предположить, что все предопределено и судьба специально вела меня именно в эту точку пространства и времени? Вдруг все, что я знала, умела, весь мой жизненный опыт, все мои поступки и решения, даже твоя смерть – все на свете вело меня к этому моменту, где, сидя в грязи посреди поля, окруженная десятками тысяч незнакомцев, в вонючей футболке с чужого плеча, избитая и полуголодная, я должна совершить единственно верный поступок? Как вышло, что он выпал на мою долю? Когда ты все узнаешь, ты поймешь. Осталось совсем чуть-чуть. Потерпи.

Я поднялась с земли и зашагала обратно к воротам.

Подойдя ближе, я заметила за забором знакомое лицо. Это была девица с гарнитурой – Шона, ассистент, которой я на автограф-сессии показала два пальца. Я окликнула ее по имени и, когда она обернулась на мой голос, помахала рукой, улыбаясь и показывая жестом подойти ко мне. Она нерешительно приблизилась.

– Шона, привет! Я – Ника, подруга Марка, помнишь меня?

Она прищурилась:

– «Эйч-Эм-Ви»? О! Привет, и прости за тот случай. Как у тебя дела? – Она по-американски широко улыбнулась и нетерпеливо уставилась на меня, давая понять, что у нее мало времени.

– Я не могу дозвониться до Марка. Мы договаривались встретиться, – соврала я. – Он уже здесь?

Шона в сомнении склонила голову набок:

– Не помню, чтобы он мне что-нибудь передавал насчет тебя. Только про пост в группе на Фейсбуке…

– Да мы только в четверг все решили. Я ужинала у Хью, и ребята предложили мне приехать. Видимо, забыли сказать.

– Мм, – она почесала голову под своим тугим хвостом, – Марк только что прилетел. Подожди здесь, я найду его и уточню по поводу тебя, хорошо?

Я кивнула.

Ее не было минут тридцать, и я решила, что Шона уже не вернется, как вдруг она появилась из-за шатра и поманила меня в сторону чек-пойнта.

– Марк в гримерке, пошли за мной, – велела она, когда я оказалась за воротами.

Она провела меня между рядами тур-автобусов и серых вагончиков. Наверное, вокруг была куча знаменитостей; мне даже показалось, я видела кого-то из семейства Кардашьян. Но ты все равно понятия не имеешь, кто это. У ВИП-бара промелькнуло еще одно знакомое лицо – Ханна. Сердце у меня билось где-то в барабанных перепонках. Руки вспотели. Я чувствовала, как волна паники плещется о затылок, так и норовя накрыть с головой.

Шона подвела меня к одному из серых вагончиков рядом с самой сценой и большим белым шатром. К двери скотчем был приклеен листок А4 с надписью: «The Red Room».

– Заходи, – сказала ассистентка, посторонившись.

Я ступила в кондиционированный сумрак. Слева от прохода я заметила стол с напитками. На полу валялись какие-то сумки с вещами, одежда и несколько больших черных ящиков со сделанной по трафарету надписью «The Red Room». На стуле в самом углу сидел и тыкал пальцами в айпод подслеповато щурящийся Марк. Он поднял на меня взгляд: сегодня он был без очков, и лицо казалось беспомощным и печальным. На секунду мне захотелось обнять его.

– Марк? – позвала я.

– Ника, привет! Какой сюрприз! – Он искренне улыбнулся. Вокруг глаз собрались паутинки морщинок, которых я не замечала раньше.

– Марк, – я сделала несколько шагов вперед и остановилась посреди комнаты не в силах пошевелиться, – послушай… – Слова сухой коркой застревали у меня во рту. – Я должна тебе кое-что рассказать.

Status: не прочитано

21:31 28 июня 2015, воскресенье

Bright Eyes – «Down in a Rabbit Hole»

Сейчас я расскажу, что привело меня сюда, на Гласто. Судьба, наверное, скажешь ты. И, возможно, это окажется недалеко от истины, хотя до недавнего времени я совсем не верила в такие вещи. Но ты уже понимаешь, насколько важна причина моего приезда, раз я так запарилась и столько пережила.

В пятницу, когда я была дома и нежилась в своей родной кровати, чистая и усталая, мне пришло сообщение. От Барборы.

Оно было коротким: просто мобильный номер и слово «перезвони». Признаться, я была очень заинтригована. В нашу последнюю, и единственную беседу она вела себя грубо, если не сказать больше. Я набрала десять цифр и стала ждать. Она взяла трубку неожиданно быстро, уже после второго гудка.

– Ника?

– Барбора? Да, это я.

– Мне нужно с тобой поговорить. Это важно. Прямо сейчас.

– Сейчас? – протянула я с сомнением. – Но уже почти полночь.

– Это важно, – повторила она. – Я могу приехать куда скажешь.

– Хотя бы намекни, о чем речь. Потому что я нашла того, кто…

Барбора не дала мне договорить:

– Давай просто встретимся, и я все тебе объясню.

Я назвала адрес – паб напротив нашего дома. Была суббота, и он работал до часу ночи. Барбора приехала быстрее, чем я ожидала. Когда я вошла внутрь, она уже заказывала у стойки выпивку. Я узнала ее по розовым волосам и усталому опухшему лицу. Ей должно быть немного за тридцать, но выглядела она куда старше. Внутри было безлюдно. Я подсела к ней у стойки.

– Привет, Барбора, – я протянула ей руку.

– Привет, – кивнула она, игнорируя мое приветствие, будто мы знакомы тысячу лет, а не видимся в первый раз в жизни под покровом ночи. – Будешь что-нибудь?

Я отрицательно покачала головой. Мы неловко молчали, как свойственно двум едва знакомым друг с другом людям, которым предстоит говорить о чем-то личном. Бармен поставил перед Барборой ее напиток, коктейль «Смирнофф айс» в бутылочке, и она начала свой рассказ:

– Извини, что наорала на тебя в прошлый раз. Просто все так неожиданно, как снег на голову, этот твой звонок. Я… я стараюсь не думать о тех днях.

– А я тебе напомнила, – закончила за нее я. – Понимаю. Прости.

Она потягивала серебристый напиток через тонкую розовую трубочку, под цвет своих волос, то и дело зажимая между передних зубов торчащий из языка гвоздик пирсинга.

– После смерти Али я осталась ни с чем. Я из Чехии, но живу здесь уже одиннадцать лет. Ничего своего. Ты, наверное, не знаешь: у меня есть дочь, Ленка, она была совсем крошкой, когда я уехала из Есеника. Я оставила ее у родителей, а сама перебралась в Англию на заработки. Али хотел, чтобы я привезла ее к нам. Он собирался жениться на мне, а потом все вот так сложилось… – Она смахнула невидимую слезу. – Ладно, я пришла поговорить не об этом. В общем, после того как он умер, я переехала в Лондон и вернулась к тому, чем занималась до встречи с ним. Эскорт-услуги. Прошел, наверное, год или чуть больше. Я оказалась на одной вечеринке. И там я встретила его.

– Кого? – Я почувствовала, как от напряжения одеревенели корни моих волос.

Она пошарила по карманам.

– Слушай, ты куришь? – Я отрицательно покачала головой. – А ты не против выйти со мной постоять?

Я кивнула и последовала за ней на крошечную веранду. Вечер был душным и теплым. Она закурила ментоловые «Суперкингс», и запах вызвал у меня какие-то тревожные воспоминания. Мне хотелось, чтобы она скорее продолжила.

– Барбора, кого ты встретила?

Она как будто вынырнула из глубины.

– Я хочу спросить у тебя кое-что, прежде чем скажу. Насколько близко ты дружишь с The Red Room?

– С ребятами? Едва ли можно сказать, что мы вообще дружим. Они помогли мне, приятные люди, но не более того. Наверное…

Барбора снова перебила:

– Хьюго Вудвард, – она выдохнула ядовитый дым. – Я встретила его. Он узнал меня и был так мил, ты не поверишь. Мне показалось, он даже не понял, что я на работе. Мы пили, болтали о старых деньках. Он попросил у меня номер телефона. Я не думала, что он позвонит. Он тогда уже был звездой, в газетах писали, что он встречался с той телеведущей, блондинкой, как ее? Неважно. В общем, он позвонил мне недели через две и предложил встретиться. Поначалу мы пересекались в отелях на пару часов, а потом он снял мне жилье. Ничего особенного – просто крошечная квартирка с двумя спальнями, но я смогла перевезти в Англию свою дочь. Я все равно занималась тем, чем занималась, его это устраивало. Квартира служила ему чем-то вроде убежища. Он приезжал туда внезапно, обычно во время тура; иногда раз в пару недель, иногда пропадал на несколько месяцев. Наверное, я влюбилась в него, хотя у меня не было никаких иллюзий. Мы не говорили о будущем, но это был самый близкий к ощущению безопасности и крыши над головой период, что выпал мне со времен «Королевы». А потом… – Она закашлялась. – Понимаешь, он всегда был довольно эксцентричен в постели. Не буду тебе рассказывать, но он вытворял со мной такое, что, думаю, мужчины не делают со своими девушками и женами. Но я была совсем не против, даже наоборот. Он звезда и красавец, а я его грязная тайна. Иногда мне даже казалось, что у нас это взаимно.

Она замолчала, крутя сигарету между пальцев, будто бы размышляя, стоит ли продолжать. Хотя, мне кажется, где-то в глубине души я уже знала, что она скажет.

– Я точно помню тот момент, когда заметила это впервые. Я вышла на кухню рано утром и увидела, как он достает соринку из глаза у Ленки. Он держал ее маленькое личико в своих ладонях, наклонившись так низко, будто хотел поцеловать. Увидев меня, он улыбнулся, как провинившийся ребенок. Потом я стала замечать, что он как-то странно смотрит на мою девочку. Я списывала все на усталость и наркотики, которые мы принимали вместе с ним всякий раз, когда он проводил у меня ночь. А потом он рассказал о своих фантазиях насчет маленьких девочек. Ленке тогда было двенадцать.

Барбора прикурила новую сигарету от окурка старой и с ненавистью затушила его в пепельнице.

– Конечно, я бросила его и съехала с квартиры. И пошла к копам. Я не продумала, что им скажу, и надо мной только посмеялись. Заявили, будто я тварь, которая хочет срубить денег влегкую. Мол, бедные знаменитости, их все используют. Короче, им было наплевать. Я сняла комнату у одной знакомой, прошло примерно полгода или больше. Хьюго меня не беспокоил. А потом я узнала, что он переписывается с моей Ленкой в Интернете. Я просмотрела его послания, там ничего особенного не было, он просто писал, что скучает по нам, и передавал мне привет. Тогда я подумала: а может, мне это все приснилось или я слишком драматизирую? Я позвонила ему, мы встретились. Я сразу заметила, как Хью изменился, он стал жестче и холоднее. Я не спешила возвращаться к прежнему укладу, мы виделись только в отелях. Он больше ничего не говорил о девочках. Однажды я спросила про те фантазии, и тогда он рассказал мне, что нашел способ их утолять. Он снимал девочек, своих поклонниц, онлайн. На сайте их группы, в Фейсбуке, в Инстаграме или Твиттере. Отвечал на их комментарии, переходил в приват, потом начинались видеозвонки – короче, вербовал их, вычислял тех, кто предан ему безотказно. Больше всего он ценил девственниц, чем моложе – тем лучше. Договаривался с ними о встрече в отеле, по всему миру, и даже не особенно прятался. Когда он рассказывал о своих похождениях, глаза у него сверкали, он как будто сиял изнутри. Мне стало страшно. Господи, Хью такой красивый, безупречный, и, стыдно сказать, я по-прежнему не могла отвести от него глаз. Поначалу я решила, что, может, это только его фантазии, что он врет, выдает желаемое за действительное. Так прошло еще полгода. Всякий раз, когда мы встречались, а было это нечасто, он рассказывал мне новые истории. Иногда он писал мне по ночам. Я не знала, что делать, и тогда притворилась, будто меня возбуждают эти его подвиги, и спросила, есть ли у него фотографии.

Барбора облизнула губы и прикончила свой напиток.

– Ника, оказалось, он снимал их на видео, прямо на свой телефон, все снимал. Иногда он брал сразу двух и заставлял их снимать по очереди, – она закрыла лицо руками. – Он делал с ними то же, что делал со мной, с этими маленькими хрупкими девочками, такими доверчивыми и нежными. То, что он делал… Ведь все они чьи-то дети. Ты понимаешь? Я смотрела, как это чудовище пожирает души чьих-то детей, и делала вид, что мне это нравится. Ты можешь в это поверить?

Я кивнула, не в силах проронить ни слова. Перед моим мысленным взором проплывали одинаковые пустые комнаты, приглушенный свет, безупречное лицо Хью, его полуулыбка. Вспышка фотокамеры. И чувство, что ты никому и никогда не сможешь рассказать об этом, потому что пришла сюда сама. Ты сама сглупила, и глупость привела тебя сюда. Тебе некого винить, кроме себя. Холод. Мне хотелось знать больше. Я умирала от желания спросить ее, что именно происходило в тех комнатах. Но не спросила.

– И еще он сказал мне, что хотел бы вместе со мной воспитать мою девочку. Сделать из нее искушенную женщину – так и сказал. В тот момент я собрала в кулак всю свою волю, чтобы только не убить его прямо там, в отеле. Пробормотала, что мне пора, собралась и ушла. После бессонной ночи я снова отправилась в полицию. Но опять у меня не было ничего, кроме слов. А кто я такая? Сама подумай. Меня выставили вон. Но я не могла все так оставить и продолжила писать Хьюго, будто меня возбуждают мысли о нем, таком большом и мужественном самце, и этих малышках, и просила прислать мне фотографии. В ответ он описывал, что сделает со мной и моей дочкой. Мне приходилось поддерживать переписку, пока наконец он не прислал мне фотографию. Это было два года назад, тогда я пошла к копам в третий раз. Они взяли у меня заявление и заверили, что попробуют все выяснить. Снимок был размытый, сделанный при плохом освещении. Там всего-то и видно было его татуировки на животе и чью-то голову с длинными волосами. Не знаю, кто ему донес, но Хьюго уже ждал меня дома. Он сказал, что, если я еще хоть раз открою рот, он сделает из моей девочки звезду детского порно. А меня депортируют, и я ничего не смогу сделать. Через два дня пришел какой-то юрист с парой вышибал. Меня заставили подписать документ о неразглашении и перевели мне на счет деньги. По этому документу я не имею права говорить ни о чем, что происходило во время нашего общения, потому что это было оплачиваемое время. Я предоставляла ему услуги. Так там написано. Хотя я никогда не брала с него денег – просто позволяла какое-то время платить за жилье. Вот так, – она посмотрела на меня из-под длинных фальшивых ресниц с чем-то похожим на надежду в глазах.

– Господи, Барбора, это просто чудовищно. Я не знаю, что сказать.

Признаться, я не могла поверить. Подобный кошмар просто не укладывался у меня в голове. Хотя нет, конечно, укладывался, и даже очень.

– Ты хочешь доказательств? – Она полезла в сумочку.

– Барбора, нет-нет, не нужно! – запротестовала я. – Я не хочу этого видеть.

Но я хотела.

– Все равно ничего не докажешь. Он использует одноразовый номер и фальшивые страницы. А на фотографиях может быть кто угодно – так он мне сказал.

– А ты пробовала найти кого-то из тех девочек? Может, они пойдут в полицию?

Хотя я лучше всех знала, что смысла нет. Потому что ты сама во всем виновата. Только ты и твоя глупость. Тебе никто не поверит, у тебя ничего нет. Ты просто упилась до состояния, когда сама предложила себя какому-то парню, – вот что скажут в полиции в ответ на такое заявление. Всего лишь твои слова против его слов.

– Никто на него не заявит. Они либо запуганы до смерти, либо обожают его. У него есть странная власть над людьми. Ему очень трудно отказать, даже для меня трудно, до сих пор. Я не знаю, насколько близко ты с ним знакома… – Она бросила на меня многозначительный взгляд исподлобья.

– О нет, что ты! Я… нет! – замахала руками я.

– Просто я видела те фотографии в Интернете… Хотела предупредить, с кем ты имеешь дело.

– Те снимки случайность, папарацци подловили. Я едва знаю Хью.

– Тогда почему они выложили твой пост про сестру? Я решила, вы друзья.

– Нет, не сказала бы. Я… немного общаюсь с Марком.

Черт, пронеслось в голове. Марк.

– Барбора, а он когда-нибудь упоминал Марка? Марк знает о его привычках?

– Хьюго почти не говорил о Риммере. Ну разве что рассказывал про турне и все такое. Жаловался, что тот его ни во что не ставит. Но, насколько я знаю, Марк не участвует в этих оргиях.

Пару минут мы сидели молча. Она курила, я рассматривала свои обгрызенные ногти.

– Барбора, послушай, а зачем ты рассказала мне? Только чтобы предупредить?

– Нет, не только. Ну не совсем, – она решительно покачала головой. – Ты должна помочь мне остановить его. Сама я не могу. Полиция у него на крючке, они никогда не рискнут копать под обладателя Brit Award, посла благотворительных фондов и народного любимца. Если ты не знала, они во вторник уедут в тур в поддержку нового альбома, на целый год. Только представь, сколько это городов, сколько гостиниц, сколько встреч. Этого нельзя допустить. И ты мне поможешь. Ведь поможешь же?

– Но как?

– Расскажи обо всем Марку. Я помню его еще по старым временам. Он хороший человек, и у него тоже есть дочь. Он все поймет.

Дженни, подумала я. У него есть дочь Дженни, твоя тезка. Ей, должно быть, лет семь. Она мне никто. Как и все остальные девочки.

– Почему ты не хочешь поговорить с Марком сама?

– Потому что мне он не поверит.

– Как не поверит – он же знает тебя еще со старых времен. Тебе-то он как раз и поверит.

С горькой миной она покачала головой:

– Хью знал, что я приду к Марку, и позаботился обо всем заранее. У меня запретительный ордер. Я не могу приближаться к ним или звонить, иначе мне грозит встреча с полицией.

– Тогда почему не слить информацию в Интернет? Анонимно, убрав твое имя.

– Нет такой вещи, как анонимность, уж ты-то должна понимать, если нашла меня по геотегу. Я боюсь Хьюго и не могу рисковать. К тому же у обвинений должно быть лицо, должен быть голос, иначе это просто сплетня, только и всего.

– Господи, – выдохнула я, – как все сложно.

– Поэтому ты и должна помочь. Я не прошу тебя стать этим лицом, Ника. Просто встреться с Марком, пока еще есть время. Расскажи ему все. Вдруг он поверит тебе? Если есть даже крошечный шанс, что удастся остановить Хьюго, это нужно сделать.

– А если Марк не поверит?

– Тогда притворись дурочкой, я не знаю. Но хотя бы попытайся, если тебе не все равно.

Все равно ли мне? Начнем с того, что в тот момент я еще не знала, верю ли Барборе. Какова вероятность того, что эта женщина, которая всего пару дней назад злорадствовала по поводу твоего исчезновения и сама призналась в том, что оболгала любимого бойфренда перед копами, не окажется сумасшедшей? Вдруг она и правда охотится за деньгами, вниманием или дешевой славой? Должна ли я верить ей лишь потому, что ассоциирую себя с предполагаемыми жертвами Хью? Нельзя принимать никаких решений сгоряча. Нужно дистанцироваться, подумать, взвесить. В конце концов, она просто шлюха, так ведь?

– Ладно, давай не будем торопиться. Я точно не готова вот так сразу бежать к Марку. Мне нужно подумать.

– Ника, не осталось времени думать. Они уезжают во вторник. Сегодня пятница. Это их самый большой тур за всю историю. Двести с лишним городов за год. Только подумай.

Я в раздумьях потирала ладони, наблюдая за кружащимися вокруг уличного фонаря насекомыми.

– Ты мне не веришь? – горько спросила Барбора. – Считаешь, что я съехавшая с катушек метамфетаминовая проститутка, которая вознамерилась очернить хорошего человека, да? Что ж, вполне ожидаемо, особенно после того, как я оболгала Алистера.

Я молчала. Мне было нечего сказать. Она будто прочитала мои мысли.

– Подумай о своей сестре, Ника. Ты говоришь, будто нашла того, кто причинил ей зло.

– Да, это был Бен. Барабанщик. Ты должна его помнить.

– Бен? Такой тихоня? Ни разу в жизни с ним не разговаривала. Что он сделал?

– Убил ее. Судя по всему, зарезал. На Гласто, в ночь после их концерта. Он сказал мне, что любил ее, а она разбила ему сердце.

– И он ее зарезал, да? – Барбора снова закурила. – Потому что она не отвечала ему взаимностью?

– Да. А потом он умер.

– Значит, он решил, что имеет право отнять у нее жизнь. Почему мужчины считают, что могут отнимать у нас что-то лишь потому, что они сильнее? – Вопрос повис в воздухе.

Вернувшись домой, я заварила чай и забралась под одеяло с ноутбуком. После нескольких часов онлайн я поняла, что Барбора не врала. Я нашла их – десятки, даже сотни комментариев, рисунков, фанфиков. По отдельности они не значили ничего. Но, если собрать их вместе, складывалась картина. Секрет, хранившийся у всех на виду. Хьюго Вудвард и в самом деле монстр, думала я, глядя на экран и чувствуя, как внутри все наполняется незнакомым прежде чувством – невыносимым отвращением, как если дотронуться до чего-то гадкого или отключить безопасный поиск в Гугл.

Мой взгляд задержался на иллюстрациях в черно-сиреневых тонах: комикс без слов, восемь картинок. На каждой был Хьюго. Сначала он красиво стоял в своих узких джинсах и с гитарой, томно улыбаясь из-под челки. Дальше, рисунок за рисунком, следовала зловещая метаморфоза: из-под джинсов вылезали отвратительные лиловые щупальца, джинсы трескались по швам и рвались на клочки, а щупальца заполняли все пространство, оставив место только для его пленительной сатанинской улыбки и мерцающих влажных глаз.

Status: не прочитано

21:42 28 июня 2015, воскресенье

Radiohead – «Videotape»

Когда я закончила свой рассказ, Марк смотрел на меня широко открытыми, ничего не выражающими глазами и облизывал губы.

– Значит, Барбора добралась и до тебя, – наконец произнес он, крутя в пальцах незажженную сигарету.

– В смысле «добралась»?

– Она чокнутая. Ты не первая, кто приходит ко мне с ее байками. Признаться, я не понимаю, чего она хочет. То ли скандала, то ли закопать Хью. Даже деньги не помогают.

– Деньги?

– Ну да. Я присылал к ней поверенного. Мы перевели ей двадцать тысяч, думали, она успокоилась. Но, видишь, получается, что нет. Придется звонить в полицию, – он озабоченно потер пальцами виски. – Как же неприятно. Мне жаль, что ей удалось втянуть тебя в свои игры.

Меня поразила его реакция. От волнения мое сердце билось где-то в солнечном сплетении, я лихорадочно искала ответ.

– Марк, послушай, я не считаю, что она лжет. Да и нельзя всякий раз, когда человек говорит что-то странное, записывать его в психи. Подумай про Бена, ведь про него ты тоже думал, что он безобидный. А Барбора… Я полночи рыскала в Интернете и нашла много всего. Только… только я потеряла телефон. Но если ты дашь мне свой, то я найду.

Пожав плечами, он протянул мне айпод-тач.

Интернет был слабеньким, я нервничала. Но в конце концов мне удалось найти подходящий пост.

– Вот, смотри, – я протянула ему айпод. – Тут девочка пишет, что он предлагал ей встретиться. Она не пошла, но они переписывались. Там ссылки. Он скидывал ей свои фотки, он там держит член в руке. Открой. А потом идет скриншот переписки. Почитай.

Я наблюдала за тем, как на лбу Риммера проступали продолговатые тонкие морщины. Он встал и начал прохаживаться по гримерке с планшетом в руках.

– Марк? – наконец позвала я.

– Нет, не может быть. Это не он. Это фейк.

– Это не фейк. А только один пример. Их много, поверь. Дай, – я взяла айпод у него из рук и нашла комикс. – Посмотри.

Он долго вглядывался в экран. Потом отдал мне его и сказал:

– Но как? Я не понимаю. Когда мы в туре, мы почти всегда вместе. Наверное…

– Но вот сегодня, как я поняла, вы добирались сюда порознь, – я выглянула в окно. – А где он, например, сейчас?

– Дает интервью Джо Уайли, – машинально ответил Марк, наливая себе рома. – Конечно, нас нельзя назвать лучшими друзьями. Мы деловые партнеры, не более. Но разве я пропустил бы такое…

В дверь постучали.

– Открыто! – крикнул Марк.

В проем просунулась голова Шоны:

– Марк, ваш выход через час.

– Договорились, босс.

Дверь тихонько закрылась.

– Марк, скажи хоть что-нибудь… Я специально приехала сюда, чтобы рассказать тебе все. Ты должен был узнать, прежде чем я пойду в полицию и прежде чем вы поедете в тур.

– В полицию? Но с чем?

– Со всем этим. Пусть надо мной посмеются. Но я не сомневаюсь, ты наверняка что-нибудь вспомнишь, если подумаешь. Конечно, по отдельности у нас есть только слухи и домыслы, но если связать все воедино… Просто нужен нескомпрометированный человек, который указал бы полиции на детали, которые вместе составляют целое. Когда я только узнала, тоже не поверила. А потом вспомнились разные мелочи… и я поняла, что это правда. Нужен только повод, чтобы полиция смогла получить доступ к его аккаунтам в соцсетях и переписке. Он же снимает все прямо на свой телефон.

Марк рассеянно почесал гладковыбритый подбородок. Он непохож на рок-звезду, подумалось мне. Слишком благородный.

– Ты совсем ничего не знал?

Он покачал головой и горько усмехнулся. Я почти чувствовала, как в его голове роится миллион мыслей, как из глубины памяти поднимаются тысячи мелких доказательств моей правоты, как рушится его привычный, пусть и неидеальный мир.

– Что теперь делать, Марк?

Он потер лицо руками:

– Я приведу Хьюго. У него должно найтись объяснение. Но, повторяю, я считаю обвинения полным бредом и лишь хочу, чтобы ты успокоилась и не делала никаких резких движений, пока мы всего не выясним.

Заглянув в маленькое зеркало на столе, он поправил волосы на висках, надел пиджак и вышел за дверь.

Я осталась одна. Присев на краешек стула, я задумчиво крутила в руках айпод, покачиваясь в такт песне.

Знаешь, самые важные вещи происходят тогда, когда их совсем не ждешь. Это как смс от парня: стоит только перестать ждать – и на тебе, точно напишет. Воздух на улице стал золотисто-розовым – скоро закат. Марка не было уже минут двадцать. Я зашла в Фейсбук с его айпода. Там меня ждало одинокое послание от Лоры, где она высказывала сожаление, что у меня не получилось приехать.

Альбом Radiohead «In Rainbows» играл и играл на повторе. Такой совершенный. Обязательно надо увидеть их живьем, думала я, когда заиграл последний трек – «Videotape». Видимо, выступление на сцене «Пирамиде» закончилось, и в наступившей тишине я отчетливо слышала голос Тома Йорка:

– Today has been the most perfect day that I’ve ever seen.

Откуда я знаю эту фразу? Что-то такое знакомое вертится на языке. И тут меня осенило: твой статус, твой последний статус в Майспейс. Я поставила песню на повтор и зашла на твою страничку. Точно, так и есть, последняя строчка последней песни альбома «In Rainbows» – и последнее, что ты опубликовала. Альбома тогда еще не было, но песня эта написана задолго до его выхода.

…This is my way of saying goodbye…

Печальные аккорды фортепиано как будто двигались наружу от центра, как будто магнитная лента, которая разматывается и закручивается с бобины на бобину. Если честно, я не знаю, какой звук был у видеокассет, я не застала их. У меня пробежали мурашки.

…talking to you after it’s too late from my videotape…

Видеокассета. Прощание с кем-то, послание из прошлого от кого-то, кого уже нет. Меня прошиб холодный пот. Что это значит, Джен? Дорожка из хлебных крошек кончается здесь. Ты что-то хочешь мне сказать? Под твоей фотографией было маленькое меню, я выбрала в нем раздел видео и просмотрела список записей, пока не увидела нечто, незамеченное в первый раз, от чего у меня на секунду перехватило дыхание. Дата под последним постом – 22 июня 2007 года. Я нажала на кнопку воспроизведения. Окошко расширилось, заполнив весь экран. Закрутилась серая ромашка загрузки. В наступившей тишине за тонкими стенами фургончика грохотал фестиваль. Ромашка исчезла, и я увидела чье-то лицо в знакомой комнате. Марк. Молодой и застенчивый, в очках в роговой оправе.

Потом его лицо рассыпалось на пиксели, и, когда мозаика собралась снова, я увидела тебя. Ты улыбалась и глядела прямо в камеру. Я узнала спинку дивана и захламленную кухню за твоей спиной – дом Криса.

– Ты снимешь меня? – спрашиваешь ты и передаешь камеру Марку.

Ты заправляешь волосы за уши, как в детстве, когда ты концентрировалась над задачкой по алгебре, и лицо у тебя становится очень серьезным.

– Марк, я знаю, что я тебе не нравлюсь, и я даже вполне понимаю почему, – немного торжественно начинаешь ты. – Мне так жаль, что мы так и не стали друзьями. Я надеюсь это исправить. Я надеюсь все исправить.

Ты смотришь поверх камеры – на него.

– Мы с тобой очень похожи. Мы оба любим его, – ты показываешь пальцем наверх, в потолок, как если бы речь шла о Боге. – А он… он – это просто он!

Ты смахиваешь с ресниц слезы, которые предательски выступают на глазах, и я повторяю твой жест.

– Его нельзя не любить, ты же знаешь, – продолжаешь ты, широко улыбнувшись сквозь слезы. – И ни у одного из нас не получилось его приручить. Потому что он дикий и свободный. Его нельзя контролировать… А я, я все порчу, я знаю.

– Джен, я не совсем понимаю, к чему ты ведешь, – тихо говорит за кадром Марк. – Нам завтра на фест, уже ночь…

Секунду ты молча играешь с прядкой растрепанных волос, а потом продолжаешь очень серьезно:

– Марк, знай, я считаю тебя безумно талантливым. А вместе вы – лучшая группа на свете. Я горжусь тем, что знаю вас, что была частью вашей истории, – ты взмахиваешь рукой, не давая ему перебить себя, – такой знакомый и родной жест, который я совсем забыла. – И я хочу сыграть тебе кое-что.

– Сыграть? – раздается удивленный голос Марка.

– Это полная фигня и глупость, да-да. Но я тут наслушалась вас и написала песню.

Ты перегибаешься через диван, обнажив худые бедра в джинсовых шортах, достаешь гитару и укладываешь ее, как младенца, на колени. Картинка снова разбилась на пиксели, будто в комнату зашло привидение. Я тряхнула айпод.

– Надеюсь, она поможет тебе понять, что заставляет меня делать вещи… все эти вещи, которыми я совсем не горжусь. Все от чертовой любви, Марк. Я написала это сегодня ночью. Знаю, это сентиментальная фигня. Но девочки с гитарами нынче в моде, не так ли? Лора Марлинг, Кэти Мелуа, а недавно еще в Лондоне слышала одну девушку по имени Адель. Поэтому я и попросила тебя снять меня на камеру. Вывешу на Майспейс, чтоб все видели! – Ты смеешься. – Поеду с вами в тур.

Потом облизываешь губы и заправляешь волосы за уши. Твои пальцы неловко касаются струн, звучат аккорды, что-то смутно знакомое. А потом комната вокруг меня чернеет и кружится. Я чувствую, что лечу вниз с огромной высоты. Это уже в реальности – не на видео.

– Because sometimes all I can see, is your face, – шепотом повторяешь ты. – But I’ve gotta remember that smokers die younger, smokers die younger, smokers die younger.

– Черт, – вырвалось у меня. Айпод брякнул об пол.

Ненавижу моменты в книгах, когда герой видит или слышит нечто, и внезапно переосмысливает все происходящее, и сразу же понимает, что его обманывают. До этого дня я была абсолютно уверена, что в жизни так никогда не бывает. Но я ошибалась.

Внезапно меня охватило чувство невероятной ясности сознания, которое бывает, когда случайно остаешься в клубе до пяти утра и смотришь на осколки, пустые стаканы и забытые свитера, идешь по липкому полу под робкий бит охранника, которого пустили за пульт, потому что в клубе пусто, и понимаешь, что где-то за стенами этой темницы уже начинается рассвет. Момент, когда ты видишь вещи такими, какие они есть. Он убил тебя ради этой песни, хладнокровно и безжалостно, а потом свалил все на бедного чокнутого Бена. «Smokers Die Younger» сделала из ничем не примечательных говнарей стадионных богов. Она была лиричной и трогательной, настоящая баллада. Такая не похожая на остальные песни Марка, полные подтекстов и сложных рифм. Эта песня была другой. Голос Хью сделал ее настоящим бальзамом для ушей всех влюбленных девочек мира. Сколько там копий они продали – миллион? Сто миллионов? Я снова и снова прокручивала в голове текст, а потом интервью Марка: «Песня сама нашла меня… ночь, полная волшебства… девушка, которая ушла из моей жизни». Подонок! Как я могла не догадаться? Конечно. Это могло быть только о тебе.

Айпод лежал у моих ног, видео все еще играло. Ты закончила петь.

– Джен, это просто потрясающе. Такие пронзительные стихи. Я… я не знал, что ты так умеешь.

– Я и сама не знала, – скромно отвечаешь ему ты. – Тебе правда понравилось?

– Да, Джен. Это…

Пока я дописываю эти слова, под дверью слышатся смех и шаги. Знакомые голоса. Я отправляю это письмо тебе и надеюсь, что его кто-нибудь прочтет.

Status: не прочитано

04:02 30 июня 2015, вторник

Interpol – «Evil»

Я помню все. Убийственно ярко и четко, как запоминаешь культовую сцену из любимого фильма на сотый просмотр, – каждый кадр, реплика, деталь будут со мной навсегда. Я помню все и никогда не смогу это забыть. Или рассказать кому-то кроме тебя.

Хью стоял в дверях. На нем были черные узкие джинсы с кожаными вставками по бокам и футболка с надписью: «Garmonbozia». Его увитые татуировкой руки были сложены на груди. На левой – кинжал, а на правой – олдскульный красный дьявол. Хью улыбался.

– Ника! Какой сюрприз! – произнес он, грациозно двигаясь прямо на меня.

– Хьюго, – я слегка потерялась, – а где Марк?

– Он скоро придет.

Хью остановился в нескольких сантиметрах от меня, преграждая путь для отступления.

– Марк сказал, что ты хочешь у меня что-то спросить. Верно? – Он выжидающе смотрел на меня, закусив губу.

Я чувствовала его дыхание у себя на лице. От такой близости у меня подкосились ноги – его сладковатый запах заполнил легкие. Я смотрела в его темные глаза, не в силах проронить ни слова.

– Ты не против, если я переоденусь? – спросил он и, не дожидаясь ответа, стянул футболку. Как завороженная, я уставилась на узор из завитков огня, покрывающий его субтильное тело.

– Хьюго, я вижу тебя насквозь, – наконец собралась с духом я. От напряжения в мозгу стучал метроном. – Я знаю, что ты творишь с маленькими девочками, которые обожают тебя. И, будь уверен, я заявлю на тебя в полицию. Но сейчас я хочу поговорить не об этом.

– Ника, крошка, к чему такой пафос? – Хьюго сделал еще шаг на меня. Приблизился почти вплотную. – Все получили, что хотели, никто не пострадал. Я просто исполняю их мечты, а они – мои. Где трагедия?

– Я не знаю ни одной тринадцатилетки, которая мечтает, чтобы ее заманили в отель, напичкали всякой дрянью, изнасиловали, а потом поссали на лицо. И все это на камеру.

Я старалась придать голосу максимум уверенности, и он даже почти не дрожал – просто очень сохло в горле.

– Ты удивишься, о каких вещах мечтают девочки в наше время, – он облизнул губы и улыбнулся мне, обнажив неправильный прикус. – Сколько тебе лет? Ты так похожа на сестру. Но ты лучше. У нее в глазах не было ничего, кроме восторга и похоти. Типичная чокнутая группи. А ты – другая. С тобой будет непросто.

– Что это со мной будет непросто? – Я нагнулась и подняла айпод. – Видел это? Может, теперь ты изменишь твое мнение о Джен. Взгляни-ка.

Я нажала на «плей». На экране снова показалось твое лицо, и заиграла песня.

– Вот удивила! Конечно, я знаю, что это она сочинила, – равнодушно пожал плечами Хью. – Поэтому дурочки вроде нее так любят эту песню. Но у меня лучше получилось спеть, не находишь? А откуда, кстати, у тебя это видео?

Значит, он все знает, пронеслось у меня в голове. Они с Марком сообщники.

– Оно есть на ее странице в Майспейс.

– Майспейс? Кто-то еще им пользуется? – усмехнулся Хью. – Его разве не заморозили?

– Нет.

Он нахмурился и снова шагнул ко мне. Я попятилась назад и уткнулась в туалетный столик. Хьюго уже подошел вплотную. Невольно я села на крышку стола, стараясь отползти как можно дальше, а Хьюго медленно придвинулся, оказавшись между моих коленок. Я сглотнула.

За нашими спинами раздался тихий скрип входной двери. Я повернула голову и увидела Марка.

– Ника, Хьюго, я вижу, вы нашли общий язык, – сказал он, увидев нас. Я резко отпрянула и, соскочив со столика, бросилась к двери.

– Еще пара минут – и мы с Никки обо всем бы договорились. Вечно ты все портишь, Марк, – Хью подмигнул мне, надевая футболку для выступления. – И, кстати, Марки, – холодным как лед голосом произнес Хьюго, не оборачиваясь, – Ника показала мне одно увлекательное видео.

Он бросил Марку айпод.

Поймав его, тот нажал на воспроизведение. Когда Риммер услышал первый аккорд, его глаза остекленели и приняли какое-то рыбье выражение.

– Что это? – спросил Марк, стараясь лишить свой голос всяких эмоций.

– Как странно, я только что хотел спросить у тебя о том же! – воскликнул Хьюго. – Это Майспейс. И это наша песня.

– Черт! – выдохнул Марк и опустился на стул возле двери.

– Марк, – я подскочила к нему, вцепившись в лацканы его пиджака, прошептала: – Марк… Скажи мне, что это неправда. Скажи мне, что ты не убивал мою Джен. Скажи мне, что это не ты пролил ее кровь. Господи, там на платье было столько крови, Марк. Пожалуйста, скажи мне, что это не ты, что я ошиблась, и ты никогда не причинял ей зла!

С минуту он просто молча сидел, уставившись в экран, где застыло твое лицо, оставив мои вопли безо всякого внимания. В его глазах не было ни ужаса, ни гнева. Одна только мрачная решимость.

– Я убил ее, – наконец тихо сказал он и посмотрел мне в лицо. – Это был я. Нет смысла лгать, да я и не могу больше.

Моя рука потянулась к дверной ручке. Казалось, я сейчас потеряю сознание. Но тут острые пальцы Хью впились мне в предплечье. Я и забыла, что он все еще был здесь.

– Отпусти меня! – заорала я от боли и неожиданности. – Я пойду в полицию и покажу им видео. Вы убили ее из-за чертовой песни. Вы убили ее!

Хью резким рывком отшвырнул меня в центр вагончика.

– Ну вот ты сама подумай, зачем кому-то убивать человека ради никому не известной пары куплетов? – холодно спросил он. – Ты же умная, Ника.

– Потому что Марк музыкальный гений, и он понял, что этo долбаный хит, как только услышал это! Он ведь говорит прямо на видео, что это классная песня! – выпалила я. – Да и какая разница зачем? Он же только что признался.

Мы оба оглянулись на Риммера, который так и сидел, уставившись в экран.

– Ника, ну не будь дурой, он же не Саймон Коуэлл, чтобы видеть в прыщавых подростках звезд, а в трех аккордах – хиты. Мы записали ее скрытым треком к нашему первому альбому, как дань памяти твоей сестре, которая была нашим близким другом, – не унимался Хью. – Марк говорит в метафорическом смысле… Мы убили ее веру в себя. Мы убили ее молодость… Я прав, Марк?

Тот молчал, как будто был где-то очень далеко.

– Марк! – закричала я. – Марк, да скажи же что-нибудь! Что это все значит, блин!

Наконец, он поднял на меня глаза:

– Хочешь знать правду? Я же сказал, я убил ее, забрал ее жизнь – никаких вторых смыслов. И, знаешь что, пожалуй, настал момент, когда я готов за это ответить.

Я смотрела в глаза твоего убийцы и видела в них свое отражение. Все казалось нереальным: картонные стены, складные стулья. Как будто на спектакле студенческой труппы.

– Она была такой маленькой. Она просто сломалась. Я не хотел.

Хью не дал ему договорить:

– Да заткнись же ты! – Хью с силой ударил его в лицо. Из рассеченной перстнем губы выступила кровь. Марк даже не пытался ответить Хью. И я поняла почему – он больше не мог скрывать того, как сильно презирал его, и сейчас для Риммера Хью просто не существовало. Как будто с его глаз спала пелена, и он больше не чувствовал на себе чар его темного обаяния.

– Я убил Джен, – повторил Марк спокойным тоном, почти без выражения, не обращая внимания на сочащуюся кровь. Он поднялся со стула и зашагал по комнате. – Мы похоронили ее той ночью, мы вдвоем.

– Кто второй человек? – Сердце у меня больно вжалось в ребра. – Крис?

– Нет, – Марк покачал головой: – Хью. Хью помог мне похоронить ее. Педофил Хью.

Я почувствовала, как где-то глубоко внутри мозга что-то лопнуло от напряжения. Я снова сделала шаг к двери. Марк не шелохнулся, он просто моргал, уставившись в пространство, будто рядом с ним только что взорвалась бомба.

– Ни ты, ни это видео не покинут пределы этой комнаты, дорогая, – почти ласково сказал Хьюго, крепко обхватив меня за талию. – Там, на улице, все журналисты этой страны, десятки камер, гребаное Би-би-си, сотни тысяч людей. Думаешь, я могу позволить тебе говорить с кем-то из них о наших личных делах? В любой другой день, но только не сегодня. Ты не испортишь эту ночь своими бреднями и большими, полными слез глазами на камеру.

– Отпусти меня, – прошептала я, пытаясь вырваться из его тугих объятий. Но хватка была железной. – Я… меня будут искать друзья. Марк! Марк, помоги мне!

Хьюго развернул меня к себе и рассмеялся прямо в лицо. В его прекрасных бездонных глазах сверкало черное солнце. Он был похож на картину кого-то из прерафаэлитов. Юношеский автопортрет Габриэля Россетти? Нет, что-то другое… Я отчаянно пыталась вспомнить, пока из глубины кроличьей норы мозг кричал мне, что нужно бежать, кричать, сопротивляться.

– Марк, – Хью чеканил слова, – Марк, я умоляю тебя, приди наконец в себя. Нужно действовать быстро, скоро наш выход. Сегодня все должно быть безупречно.

– О чем ты? Что тут можно поделать? Она все знает, есть видео, оно даст копам мотив. Это конец, Хью, – Риммер устало опустился на стул. Он был похож на шекспировского героя. – Я так устал жить в этом аду, Хью. А ты нет? Давай просто расскажем правду. Тебе все равно конец. Рано или поздно все узнают про твои развлечения. Ты ж и сам не особенно их скрываешь, раз отправляешь кому попало свои фотографии.

Его голос звучал отрешенно и совершенно безжизненно.

– Марк! Марк, мать твою! – крикнул Хью, сгорая от бессильной ярости. Но Марк остался глух к его гневу.

– А ведь я верил, что та женщина, Барбора, просто чокнутая. Проклятый Гластонбери! Надо было держаться подальше от этого места. Я ведь уговаривал тебя отказаться, но ты так хотел здесь сыграть…

– Соберись, Марк. Нельзя сейчас просто сдаться, только не сейчас, сам подумай. Выход есть всегда, – ответил Хью, стараясь вернуть себе самообладание. – Не смей сейчас уходить в себя. Ты нужен мне, ты нужен The Red Room здесь и сейчас.

– Нет никаких The Red Room, – услышала я за спиной хриплый голос Марка. – И не было с той самой ночи, когда я выгнал Криса и убил Джен. Хью, что ты делаешь?

Пальцы Хьюго нежно коснулись моих ключиц, затем сдавили мне горло. Я попыталась закричать, но вышел только мучительный хрип.

– Решаю твои проблемы, – огрызнулся вокалист.

– Мои? Вообще-то она пришла сюда из-за твоих грязных историй. Почему ты не рассказал мне правду о тех девочках? – Голос Риммера был холодным и далеким.

– Потому что они не имеют никакого значения, все эти глупые бесстыжие маленькие щелки. Они – ничто, расходный материал, не стоящий упоминания. А она пришла сюда из-за того, что сделал ты. Помнишь, восемь лет назад? Все это начал ты.

Пользуясь моментом, я дернулась изо всех сил и наступила Хью на ногу. Он вскричал от боли и, размахнувшись, ударил меня унизанной перстнями рукой прямо в висок. Горячая пульсирующая боль красной волной затопила комнату. Я упала навзничь, как животное, прикрывая скрюченными ногами живот.

– Какого хрена, Хью, что ты творишь?! – закричал Марк, словно очнувшись ото сна.

– Сделай музыку погромче, – холодно отозвался вокалист. Сквозь приподнятые веки я видела, как ко мне двинулись его байкерские боты. – Марк, пожалуйста, просто сделай музыку погромче. Все будет хорошо, мы просто разговариваем, только никто не должен слышать ее воплей.

Комнату заполнили The Rolling Stones – «Anybody Seen My Baby».

Status: не прочитано

04:22 30 июня 2015, вторник

Black Rebel Motorcycle Club – «Need Some Air»

Хорошо отработанным движением Хьюго придавил меня коленом к полу, одной рукой держа плечи, а второй зажимая рот.

– Кто-нибудь еще видел эту запись?

Я замотала головой.

– Не знаю… я никому не показывала.

Марк опять рухнул на стул и закрыл голову руками, будто обдумывая что-то.

– Никому? – уточнил Хью. – Очень хорошо. Теперь скажи, как ее удалить. У тебя есть пароль от аккаунта?

Я снова замотала головой. Его длинные пальцы вжались мне в горло с удвоенной силой, перекрывая кислород.

– Подумай как следует!

Вместо ответа я попыталась извернуться и ударить его ногой. Но резиновый сапог лишь скользнул по полу. Я едва успела зажмуриться, когда, на секунду отпустив мое горло, Хьюго, широко размахнувшись, ударил меня по лицу наотмашь. В тот момент я уже не чувствовала боли – только металлический вкус крови во рту. Затем мне залепили рот куском скотча.

– Хью, ну не так же! – прохрипел Марк. Сквозь прикрытые веки я видела, как он подбежал к нам. – Должен быть другой способ…

– Ты прав. Еще одна пропавшая девочка может вызвать подозрения. Надо подумать, – пробормотал Хью, обшаривая мои карманы и одежду. Его рука остановилась на левой чашечке лифчика – туда я положила сверток с таблетками. – А что это у нас тут?

Холодные пальцы скользнули по моей груди под одеждой. Меня затрясло от страха и отвращения. С триумфальным видом вокалист развернул сверток у себя на ладони.

– Таблетки. То, что нужно. Кинь мне куртку, – велел он Марку.

Марк не шелохнулся.

– Вот так ты, значит? – Хью сверкнул на него глазами и дотянулся до кожанки вытянутыми пальцами.

Порывшись в карманах, он достал сигаретную пачку. Выкинув все сигареты, он извлек со дна несколько таблеток и пакетик порошка.

– Вот, десятка два таблеток, еще штуки четыре валиума и кет. А потом отнесем ее в кемпинг. Просто еще одна девочка, которая передознулась на фестивале. Печальная статистика, не более того. А что, звучит вполне реалистично, Марки, – Хью собрал таблетки на ладони. – Она приехала сюда, на то место, где исчезла ее сестра, поддалась ностальгии, и опа – она сначала слегка перебирает рома, а потом решает заесть парой колес. Но, как многие подобные ей неопытные малышки, не знает свою дозу. Ей плохо, она пытается сняться транками, но делает только хуже. Бедная глупышка, – он провел рукой мне по волосам. – Ты говорил, она приехала одна и потеряла телефон?

Я впала в ступор, не в силах пошевелиться, только смотрела на них сквозь полусомкнутые ресницы и старалась сдержать слезы. Все это происходит не со мной, твердила я про себя.

– Дай бутылку, – скомандовал Хью, склонившись надо мной, стоя на четвереньках.

Он резким движением сорвал с моего рта скотч. Я тихонько всхлипнула. А потом, собрав все силы, ударила его головой в лицо и вскочила на ноги. На секунду, сквозь боль и головокружение, мне показалось, что мне удалось уйти, но Хью резко дернул меня за подол футболки. Я упала навзничь и почувствовала, как носок его ботинка врезался мне под ребра. Все вокруг вспыхнуло мириадами цветных огней. Никто не знает, что я пошла сюда. Я никому не сказала. Никто меня не видел. Я совершенно одна.

– Дьявол, Марк, у меня кровь, – прошипел Хью.

Несколько теплых капель шлепнулись мне на лицо, и я открыла глаза.

Марк протянул Хьюго салфетку, избегая моего взгляда. Очевидно, он определился с выбором, на чьей стороне ему быть. Бедняга.

Я уже даже не пыталась сопротивляться, только стонала и ерзала по полу, когда, положив мою голову к себе на колени и обхватив пальцами рот, Хью разжал мне губы и начал сыпать туда таблетки. Я видела, как это делают собакам, которые отказываются принимать лекарства. В голове метались образы: пустые незнакомые комнаты, руки, которые снимают с меня одежду, вспышки камеры, смех, прикосновения, искаженные гримасами незнакомые лица. Может, все к лучшему? Я пыталась кричать и кусаться, но выходили только хрипы. В первой порции было всего несколько таблеток, чтобы я не подавилась. Я отплевывалась, но Хью заливал мне в рот ром и зажимал мне нос, со смехом приговаривая:

– Во исцеление души и тела. Аминь.

Скулы Хью горели, волосы растрепались, под носом запеклась корочка крови и белого порошка, который он только что принял, на щеке алела царапина. К нему подошел Марк:

– Хью, тебе лучше привести себя в порядок перед выступлением. Я сам закончу. Это из-за меня она здесь. Прости, что я дал слабину. Это не твоя проблема, я все решу сам, – он положил ему руку на плечо, будто речь шла о неприятном звонке или заполнении налоговой декларации. – Правда, брат, я со всем разберусь.

Хью бросил на него полный сомнения взгляд и зажал мне рот рукой. Это слово, «брат», – так Марк и Крис говорили друг о друге, когда вспоминали старые деньки. Оно явно подействовало на Хью. В горле у меня жгло, я чувствовала химическую горечь.

– Уверен, брат? Ты сегодня что-то совсем не в форме.

– Нет-нет, все в порядке. Думаю, лучше растолочь таблетки, чтобы она не подавилась. Нам нельзя, чтобы она подавилась. И не нажимай так ей на лицо, а то будут синяки, следы от пальцев. Все должно выглядеть естественно, ты же сам понимаешь.

Хью на мгновение отпустил руку. Я жадно глотала воздух, пытаясь вызвать рвоту.

– Тебе надо пойти развеяться. Этот концерт – самый важный в нашей карьере. Мы столько лет к нему шли. Только подумай. А потом у нас вечеринка – ты заказал шестьдесят ящиков водки, помнишь? Тебе надо беречь силы, – настаивал Марк. – И сменить футболку – эта вся в крови. Иди выпей с кем-нибудь, поболтай с журналистами, послушай музыку – в общем, расслабься. Я все сделаю. Я должен тебе, позволь мне расплатиться с тобой. Я запру ее здесь, а после сета мы избавимся от улик.

Наконец я почувствовала, как Хью снял колено с моей грудной клетки. Потом высыпал горсть таблеток на раскрытую ладонь Марка.

– Пока, Ника, передавай привет сестре, – произнес он и поцеловал меня в губы.

Когда дверь за ним закрылась, Марк склонился ко мне с бутылкой воды. Я с силой оттолкнула его руку и вскочила на ноги. Меня трясло.

– Ника, – Марк схватил меня за плечо, – это просто вода. Пей. А потом два пальца в рот. Сколько он успел тебе скормить?

Я остановилась и посмотрела на него.

– Я не причиню тебе зла, – мягко произнес он, откручивая пробку и протягивая мне бутылку. – Я специально выпроводил его, чтобы тебе помочь.

– Штук пять, – неуверенно сказала я, ведь мне было не до счета.

– Значит, пять. Несмертельно, но все равно плохо. Пей, скорее пей. А потом беги. Я ничего тебе не сделаю.

Я послушно взяла бутылку и выпила ее до дна, потом склонилась над мусорным ведром. Меня скрутил болезненный спазм. Я вытерла лицо окровавленной футболкой Хью. На дне ведра во вспененной жиже плавали маленькие голубые точки. У меня кружилась голова. На каждом вздохе в глазах темнело от боли.

– Ника, я знаю, тебе плохо, но надо бежать. Найди полицейских или журналистов и расскажи им все. Я клянусь, ты получишь мое признание. Сразу после выступления.

Марк взял меня под руку, помогая идти. Я захромала к выходу и уже взялась за ручку, но дверь распахнулась сама. В проеме показался Хьюго.

– Привет! – почти радостно вскричал он, закрывая за собой дверь и почти одновременно с силой толкая меня на землю. – Я так и знал, что все-таки ты тряпка, Марк, и решишь отпустить ее. Это же так в твоем духе! Ты ж у нас долбаный философ. А тут, значит, тебе захотелось прощения грехов? Бесхребетный мудак! Это же был идеальный план!

– Хью, ты просто идиот! – ответил Марк. – Все кончено, Хью.

– Марк, подумай обо всех вещах, которыми мы пожертвовали ради этой минуты. Ведь ты убивал ради того, чтобы оказаться здесь, не правда ли? Мы оба отдали свою душу ради славы и триумфа! По сути, все это было ради этой ночи, Марк. Ради того, что случится через несколько минут – там, на сцене, Марк. Ведь нет ничего круче. Сегодня никто не круче, Марки. Ты – музыкальный гений, который привел нас к вершине. Мы разберемся со всем, но после того, как выступим. Прислушайся, – он замолчал и показал пальцем на дверь, – там, в нескольких метрах стоит двухсоттысячная толпа, которая хочет только нас. Что может быть лучше? Мы боги, Марк. Мы победители. А победителей не судят.

Марк молчал.

– Марк, если ты не выйдешь на сцену сейчас, получится, что Джен умерла зря. Что в ее смерти не было смысла. Что все было зря. Пойми это. У нас нет пути назад. Вспомни свою мать, Марк. Вспомни, как она любила тебя. Она бы хотела увидеть тебя на сцене Гласто, не так ли? Она отдала тебе все, и, получается, это тоже было зря? И МакКоннелла мог бы не выгонять… Если ты не выйдешь туда сейчас – это будет еще большее преступление, чем все, что мы с тобой сделали.

Раздался стук в дверь. Хьюго нагнулся и зажал мне рот рукой, забравшись на меня верхом и с силой придавив коленом шею. Марк высунулся за дверь, перегородив собой вход. Послышались приглушенные голоса, потом Риммер закрыл дверь.

– Нам пора, – обратился он к фронтмену, потирая челюсть и стараясь не глядеть в мою сторону.

– Уже? Черт! Куда ее деть? – Взгляд Хьюго заметался по комнате. – Ящик! – Он указал на самый большой из черных коробов у двери. – Что там внутри?

Марк откинул тяжелую крышку.

– Пусто, – сказал он, извлекая черный поролоновый каркас. – Ты хочешь посадить ее туда?

– А у тебя есть идеи получше? Или туда, или… Разберемся с ней позже.

Марк молча отступил в угол. Хьюго схватил меня за волосы и потянул вверх. Я заскулила от боли.

– Залезай в ящик!

– Хью, ты уверен?.. – попробовал возразить Марк.

– Да, черт возьми, уверен! – Он оскалился на сонграйтера точно хищник.

Наверное, я сильно побледнела, потому что Марк двинулся ко мне со словами:

– Ты в порядке?

– Похоже, малышка ловит бледную, – усмехнулся Хьюго, когда меня согнуло пополам от сильнейшего спазма, идущего откуда-то из глубины живота. – Смотри не заблюй мне ботинки. Видно, что-то ты все-таки проглотила.

Я сплюнула на пол едкую желтую слизь вперемешку с прожилками крови. В глазах было темно. Колени дрожали, я начала сползать вниз. Хьюго подхватил меня на руки, поднял и заботливо, как младенца, уложил в ящик, тщательно залепив мне рот скотчем. Я услышала, как над головой защелкнулся замок. Потом послышались голоса: пришла Шона. Я попробовала закричать. Безрезультатно.

– Ребята, ну что, вы готовы? – спросила ассистентка. – Что у вас тут за бардак?

– Да так, – со смешком произнес Хьюго. – Мы же рокеры, мы разносим гримерки, Шона. Такова традиция. Скоро ты к этому привыкнешь.

– Уж лучше гримерка, чем номер в отеле за десять тысяч фунтов, Хью, – кокетливо захихикала она. – Марк, а где та девочка, которая к тебе заходила?

– Ушла, – бодро отозвался Хью. – Ладно, ребята, сегодня лучшая ночь в нашей жизни. Пошли!

Раздался хлопок входной двери. Меня окутала тьма.

Я лежала, не шевелясь, стараясь сфокусироваться на колючем пластике под щекой. Мозг твердил мне: это не по-настоящему, это фильм, который мы смотрим в твоей комнате в нашей старой квартире, и вот-вот придет мама и разгонит нас по кроватям, потому что завтра в школу. Дура. Мне не под силу никого спасти: ни тебя, ни тех девочек, ни даже себя. И вот я лежу, скрючившись, в черном ящике, который скорее всего станет моим гробом, и жду, пока твой убийца отыграет черную мессу в алых лучах заката почти что самого длинного дня в году. Я загнала себя сюда своими руками.

От гипоксии по телу побежали мурашки, голову вело, как тогда, в детстве, когда мы до одури кружились под музыку и с хохотом падали на диван. Я думала о маме, о боли в виске, которая пульсировала, как метроном; я думала о том, как щетина Криса касалась внутренней поверхности моих бедер. И все глубже и глубже проваливалась на дно колодца, чтобы исчезнуть, раствориться в его необъятной черной маслянистой глубине. Меня убаюкивала далекая печальная мелодия. Я видела размытые неоновые буквы, медленно плывущие мимо, рогатую коровью морду, выплывающую из тумана, разноцветные узоры, потом твое лицо. Это ты привела меня сюда, Джен, как белый кролик.

Status: не прочитано

04:41 30 июня 2015, вторник

The Libertines – «What Became of the Likely Lads»

Внезапно музыка стихла. Наверное, в айподе села батарейка. Или я просто потеряла сознание. Это небытие продлилось несколько минут. А потом, в наступившей тишине, я услышала хлопок двери. Собрав все оставшиеся силы, я отчаянно задергалась всем телом, приведя ящик в движение. Послышались чьи-то шаги и щелчок. Крышка открылась, и глаза ослепил яркий свет фонарика.

– Крис, – только и прошептала я горькими от желчи губами, когда он осторожно отлепил скотч и его большие руки подхватили меня за подмышки и потянули вверх. Он посадил меня на пол. Я прижалась к нему всем телом, как ребенок или щенок.

– Крис, не отдавай меня им, пожалуйста.

Я уткнулась носом ему в шею, почувствовала его запах, обычно будоражащий, а сейчас действовавший как успокоительное. Его кожа была теплой и немного влажной. Я беспорядочно целовала его в лицо и в губы и тихонько всхлипывала, пока он не отстранил меня, протянув мне бутылку с водой. Я сделала несколько жадных глотков.

– Вероника! – наконец сказал Крис, обхватив ладонями мое лицо. – Что здесь произошло?

На нем был синий жилет фестивальной охраны.

– Крис, как хорошо, что ты здесь! Хью хотел убить меня, он… он кормил меня таблетками. Но потом ему помешал Марк. Он хотел спасти меня, но у него не вышло. А потом они ушли на сцену и оставили меня в этом ящике, чтобы разобраться со мной после. Я… я думала, это конец, что…

Я заметила его потрясенный взгляд. Нужно было признаться ему во всем:

– Я врала тебе. Я не из Йоханнесбурга. Я из Санкт-Петербурга. Ты встречался с моей сестрой, Джен, восемь лет назад. А потом она пропала. Я приехала в Ноутон, чтобы найти ее, Крис. Прости, что наплела всякую фигню, надо было сказать тебе все сразу. Мне не нужен никакой Хью. Мне нужен ты. И нужна правда о Джен, – я снова уткнулась ему в шею, не в силах поверить, что все закончилось; на глаза наворачивались горячие слезы. – Марк убил Джен, нашу Джен. Она написала песню, ту песню «Smokers Die Younger», главный хит The Red Room, и Марк убил ее и забрал песню себе. Вот она, правда.

Притаившись, я ждала его реакции. Но Крис просто молчал.

– Как ты узнал, что я здесь? – Я обхватила руками колени.

– От Ханны. Ханна сказала мне, что ты пошла сюда. Она весь день пьет в баре для ВИП-гостей, тут недалеко. Она видела тебя. Когда я шел мимо, она поймала меня за рукав. И знаешь, что она мне сказала? – Он выглядел ошарашенным. – Она сказала: «Крис, и как тебе хватает совести спать с младшей сестренкой девки, которую ты убил своими руками?» Я вообще не понял, о чем она. И тогда Ханна объяснила мне, кто ты и что делаешь в Ноутоне. Оказалось, эта тупая корова все восемь гребаных лет думала, будто я убил Джен и замуровал ее в цемент возле паба. А потом ты написала свой пост, и она откликнулась. Специально наговорила тебе ерунды, чтобы сбить со следа, да еще отправила за тобой двух гопников, чтобы те припугнули тебя, и ты больше не совалась в наш город. А потом она упомянула, что видела тебя здесь. Тут я сразу понял, куда ты пошла и зачем, и только надеялся, что с тобой ничего не случилось.

Я утерла кулаком слезы:

– Так ты что, знал?

– О чем?

– Что Марк убил ее. Иначе как бы ты понял, к кому я пришла? – Мой голос дрожал.

Крис отвернулся.

– Ты все знал!.. – Я вскочила на ноги, сердце стучало где-то в висках, горячо и гулко. Мне хотелось убежать отсюда, но бежать было некуда. Внезапно дверь открылась, и на пороге показался Марк. Он вытирал полотенцем лицо.

– Кристофер? – Марк так и застыл с тряпкой в руке.

Я увидела, как что-то изменилось в его лице, оно стало таким же беспомощным, почти влюбленным и полным надежды, как пару дней назад в пабе, когда Риммер заметил Криса в толпе.

Вместо ответа Крис вскочил на ноги и ударил Марка кулаком в глаз. Тот пошатнулся, ухватился за край стола, но удержался на ногах и, собравшись с силами, с размаху прописал Крису прямо по лицу. Они стояли и смотрели друг на друга и на кровь на своих руках.

– Крис, прости меня, – тихо сказал Марк и сделал шаг вперед. На секунду я подумала, что он собирается обнять его, но потом Марк замер, увидев вновь наливающиеся яростью глаза МакКоннелла. Они уставились друг на друга, как два пса.

– Так ты все-таки убил ее, да? – процедил Крис, делая шаг на него. – Ты убил ее. Предал меня. Украл ее песню! Марк, отвечай мне! Ты же так добивался возможности поговорить со мной все эти годы. Что ты хотел мне сказать, сукин ты сын? Давай, не молчи.

– Все было совсем не так. Я ничего не крал. Выслушай меня, – наконец произнес Риммер.

Крис только тихонько кивнул.

– Это была ночь нашего триумфа, – начал Марк. – Мы столько работали, чтобы попасть на Гластонбери. Десять лет, Крис. Мы шли к этому десять лет. От этого выступления зависело наше будущее.

Риммер перевел дыхание. Крис молчал.

– Поначалу, когда ты начал встречаться с ней, я не придал этому особого значения. Да, она была красивая, не чета тем девкам, которые вились вокруг тебя. Но я недооценил Джен. Я слишком поздно понял, насколько сильна ее власть над тобой. Она была хуже долбаного героина, Крис. Или, может, лучше. Я не знаю, как правильнее сказать. Маленькая, худая, с горящими глазами. В ней было нечто такое, что сводило с ума, да? И ты подсел на это, не мог без этого жить. Ты пытался оттолкнуть ее, но она всегда находила путь обратно.

Крис, прищурившись, не сводил с него глаз.

– Она заставила тебя забить на группу. Она внушила тебе, что ты лучше нас. Она заменила тебе нас. Ты сливал концерт за концертом, выезжая лишь на своей харизме и на том, что толпа обожала тебя, сколько бы ты не лажал на сцене. Знаешь, ведь по сути это она заставила тебя предать нашу мечту.

МакКоннелл хмыкнул и закурил сигарету, одну из тех, что валялись на полу.

– Она поссорила нас.

– Нет, Марк, нас поссорило твое гребаное вероломство, – процедил Крис, выдыхая дым. – Ты убил мою девушку и выгнал меня из группы, которую мы создали вместе. Ты предал всё – ночи в доме с красной дверью, наши песни, нашу жизнь. А теперь просто пытаешься оправдаться.

Я слушала их диалог, не в силах вставить и слова, только рассматривала узор из капелек крови, моих и Хьюго, на подоле футболки.

– Я слишком поздно понял, что было между вами, – сказал Марк. – В ту последнюю ночь в твоем доме, когда она сыграла мне свою песню.

– Эту проклятую песню и правда написала она?

– Да, ее написала Джен, притом о тебе, и сыграла ее мне. А потом ты спустился вниз и устроил погром.

– Черт тебя дери, Марк, ты же целовался с ней! Я видел! – Крис схватился рукам за голову. – Ты хотел трахнуть мою девушку, прежде чем выгнать меня из группы.

– Ты не понимаешь: эта песня, она вроде такая простая, ничего в ней нет. Но она совершенно точно описывает то, что она чувствовала к тебе. Я понял ее, понимаешь, я понял, что она хотела сказать. Это все о тебе и из-за тебя, Крис. В ту ночь я понял, как сильно она любила тебя, и на меня просто что-то нашло, что-то такое… как будто мы с ней были родственными душами.

– Ха! – Крис горько ухмыльнулся. – Получается, у тебя встал на нее потому, что ты думал обо мне! Да ты просто извращенец.

– Крис…

– Ты предатель, Марк. Ты предал меня. Ты предал дом с красной дверью и представил все так, будто это я виноват! Ты, и никто другой!

У меня в голове пронеслась фраза, услышанная пару дней назад: эти двое оставили друг другу не один шрам.

– Крис, – Марк укоризненно склонил голову, будто разговаривал с маленьким ребенком, капризным и злым, но бесконечно любимым, – пожалуйста, выслушай меня.

Тут я заметила, как подействовал на МакКоннелла этот мягкий уверенный тон и спокойный ясный взгляд: складка между его бровями немного смягчилась.

– Тогда, в ту ночь перед фестом, мы договорились, что ты порвешь с ней навсегда. Ты помнишь нашу ссору, Крис?

– Конечно, помню. Я спустился вниз, а ты с ней в обнимку.

– Ты сломал мне зуб, – Марк дотронулся кончиком пальца до разбитой губы. – Я думал, на этом все и закончится, когда ты прогнал ее вон той ночью. Но она все равно появилась на Гласто. Я сказал тебе правду, – добавил он, повернувшись ко мне.

– Знаю, – кивнула я.

– Крис, ты помнишь тот день? Двадцать третье июня?

– Как я могу его забыть! Это же было наше выступление на Гластонбери, сбывшаяся мечта любого подростка с электрогитарой. Все шло так хорошо! Джен танцевала в первом ряду, на ней было голубое платье и венок из цветов. Это был крутейший сет. Мы ведь офигенно сыграли тогда, правда, Марк?

– Нет, Крис. Ты был бухой, и это было видно всем, кто нас слушал. Ты половину времени просто болтал с ней через микрофон. Но это тебе не помешало. Ты всегда будешь богом на сцене.

Они смотрели друг на друга через всю комнату, как будто остального мира не существовало. Где-то звонил телефон, за дверью слышались голоса. Но сейчас не было ничего важнее разговора этих двоих.

– Наверное, стоит предупредить, что ты не выйдешь на бис, Марк? – робко спросила я, но они пропустили мои слова мимо ушей.

– После концерта к нам подошел Ноэл и пригласил выпить в ВИП-баре, а потом позвал на вечеринку на ферме неподалеку, – продолжил Марк. – Несмотря на твои закидоны, он сказал, что мы круто отыграли и что они хотели бы обсудить с нами возможность совместного тура по Штатам. Они искали разогрев.

– Чертовы пидоры, – процедил сквозь зубы Крис.

– Крис, они братья.

– Значит, братья-пидоры. Они болеют за «Манчестер Сити», у меня с ними ничего общего быть не может.

Марк оглянулся на меня.

– Вот именно так ты и реагировал, когда я сказал тебе о предложении Ноэла. Ты не хотел идти с нами. Ты хотел только одного: найти Джен. Но я все-таки уговорил тебя пойти в бар, и это был полнейший провал. Ты хамил всем подряд, даже самому Лиаму. И тогда Ноэл сказал мне, что они возьмут нас, но без тебя. Он сказал, что ты слишком сложный. Пусть лучше красавчик бас-гитарист займет твое место. Не стоило его слушать, и я очень скоро понял, насколько он ошибался. Но я был молод, и мне очень хотелось увидеть Америку, записать альбом, дружить со своими идолами. Поэтому я согласился…

– Ты, – перебил его Крис, – отвел меня подальше от того сраного бара, как крикливую бабу, и заявил: чувак, у нас не складывается, ты слишком много на себя берешь, ты не вписываешься в коллектив, мы сейчас на разных этапах, группе нужно много работать, у нас разная философия… И что еще там говорят, когда бросают надоедливых телок? Ты вывалил мне все это на полном серьезе, глядя в глаза. Помнишь, Марк? Ты помнишь, как ты предал меня в день нашего триумфа?

– А что мне было делать? Что сделал бы ты? – тихо спросил Марк.

– Послал бы их на хрен. Я бы никогда не предал тебя, ведь ты был моим братом, и даже играть на гитаре научил меня ты. Ты что, забыл дом с красной дверью, Марк? Я никогда не вышел бы на сцену проклятого Гласто без тебя, брат.

– Но ты выбрал Джен, Крис. Ты предал меня первым, ты предал нашу мечту, когда выбрал ее. Я перестал быть твоим братом, когда появилась она.

Крис гневно нахмурил брови. Марк выдержал его взгляд, улыбнулся грустно и как-то по-взрослому и продолжил:

– Я высказал тебе все по-честному. Это был реальный шанс на настоящий успех, этот тур. Я думал, ты поклянешься мне, что одумаешься, приведешь себя в порядок, что избавишься от нее. Но ты этого не сделал. Ты слишком упрямый и гордый, Крис. Ты помнишь, что сказал мне тогда? «Пошел на хер, Марк. Твоя группа дерьмо. Я слишком хорош для вас». Вот что ты сказал, а потом ты психанул. Ты сломал мне нос, ты орал и матерился, обещал разнести весь бар и сказать Лиаму и Ноэлу, что они долбят друг друга в задницу. И я знал, что ты говоришь серьезно. Ты ведь всегда был таким, отвечал за свои слова. Никогда не давал слабину. Да ведь, Крис?

Они смерили друг друга долгим, полным ненависти взглядом. Или это была любовь? Я уже ничего не понимала. Знаю только, что никогда не видела, чтобы глаза Криса так сверкали, если он был не на сцене.

– Я знал, что ты сделаешь это Крис. В таком состоянии с тобой почти невозможно договориться. Я спросил тебя, как мне поступить, чтобы ты не устраивал сцен. И тогда ты потребовал откуп. Десять тысяч долбаных фунтов стерлингов, сказал ты, и тогда ты уйдешь без скандала, и сосунок Хьюго сможет стать солистом и делать все что захочет. Ты знал, что условие нереальное. Ни у кого из нас в жизни не было в руках таких денег. Я пробовал уговорить тебя, но ты не слушал. Тебе требовался только предлог, чтобы сорваться окончательно.

Крис кивнул. Марк, вздохнув, продолжил:

– Мне нужны были деньги. Срочно. И тут я вспомнил, что они были у Джен, целая пачка, она хвасталась накануне, после того как ты вышвырнул ее из своего дома, заявив, что ей не видать нас на Гласто. Тогда, уходя, она показала мне пачку пятидесятифунтовых купюр и сказала, что это и есть ее билет. Сумасшедшие русские и их черный нал! И зачем только она таскала их с собой? Если бы вы чаще пользовались банковскими картами, ничего не случилось бы. Я долго искал ее, телефон у нее был выключен. Я уже почти потерял надежду, когда меня осенило, что она наверняка где-то возле Каменного круга. Она ведь была хиппушкой.

Марк облизал губы и глотнул рома из горла. Под глазом у него начинал проступать багровый синяк.

– Шел дождь, смеркалось. Долина напоминала затухающий костер. Народ собирался у «Пирамиды», вот-вот должны были начать хедлайнеры – The Killers. В тот год был настоящий потоп, и все стояли по колено в грязи. И тут я увидел Джен. Она танцевала под дождем в центре круга с нелепым самодельным бубном. Я подошел ближе и окликнул ее. Она обернулась и подбежала ко мне на цыпочках, прямо по жиже и мусору, словно никакая грязь не могла испачкать ее. Я соврал, что ты зовешь ее, и она радостно последовала за мной. Я отвел ее подальше, в темный угол, в рощу, где ручей и камень в виде головы дракона. Я попросил у нее денег, обещал вернуть, как только мы получим первый гонорар за будущий тур. Сначала она не поняла и начала смеяться. «Какой тур? Какие гонорары? О чем ты, Марк?» – повторяла она. Она была под кайфом, и все, что я говорил, казалось ей безумно смешным. Я объяснил, что ты оставил группу, Крис, что мы едем в тур без тебя и солист теперь Хью. Она как будто ничего не понимала. Тогда я повторил: отдай мне деньги. Она уперлась. У меня не было другого выбора. Это ты не оставил мне выбора, Крис, как всегда, как умеешь только ты. Я потянулся за ее сумочкой. Джен начала кричать, я схватил ее и прижал к себе. Я готов был на все, лишь бы она замолчала в тот момент. Она кричала, что не может отдать мне деньги, что ей надо заплатить за учебу, иначе ее депортируют. Наверное, она плакала, но шел дождь. Я боялся, что нас услышат, но куда там: на «Пирамиде» выступал Брендон Флауэрс в золотом сюртуке, и толпа ревела. Я выхватил у Джен сумочку. Она бросилась на меня и вцепилась ногтями в лицо. И вот тогда я толкнул ее. Я лишь хотел, чтобы она замолчала. Чтоб прекратился этот крик, от которого звенело в ушах. У меня так болела голова, я столько выпил. И она затихла. Ударилась головой о каменного дракона, из которого бьет ручеек. Вот здесь, виском, – Марк провел тыльной стороной ладони по лицу. – Звук был ужасный, как будто что-то треснуло. Глаза у нее закатились, шея выгнулась назад. Кругом была грязь. Грязь, кровь и блестки с ее лица. Меня стошнило. Я набросил ей на голову капюшон своей кофты и взял ее на руки. Если бы не бурая гластонберийская грязь, все бы поняли, что она вся в крови. Я отнес ее в нашу палатку, снял с нее платье и надел на голову пакет, чтобы не испачкать все кровью. Я не хотел убивать ее, – Риммер посмотрел в глаза мне, потом Крису. – Это был несчастный случай. Понимаешь, мне просто были нужны ее деньги, а она отказывалась слушать.

– Где ее тело? – тихо спросила я, но он меня не слышал.

– Я стоял над ней, не зная, что делать. И тут в палатку вошел Хью. Я рассказал ему, что случилось: ты, Крис, потребовал денег, и я согласился, а он теперь может занять твое место. Он молча слушал, а потом вышел. Я думал, за полицией. Но он вернулся минуту спустя с парой лопат. Наш кемпинг затопило грязью, многие рыли в земле канавы для отвода воды. Найти лопаты оказалось совсем нетрудно. Видя мое состояние, Хью взял дело в свои руки. Он велел мне отнести тебе деньги. Когда я вернулся, мы распороли дно тента и начали копать. Палатка была огромной – человек на двенадцать, помнишь, а спали мы в ней только вчетвером. Все было как в расфокусе. Я очнулся, когда на ладонях лопнула кожа и пошла кровь. Пару дней я совсем не мог играть. В ту ночь нам с Хью пришлось спать на том месте, чтобы примять землю. Потом дождь кончился, и мы бросили ее вещи в костер, который горел возле Каменного круга. Я смотрел, как пламя сожрало все, что осталось от Джен. За тот вечер я постарел лет на двадцать, но в реальном мире, видимо, все произошло очень быстро, потому что The Killers как раз вышли на бис. Звук был отвратительный, но музыка заполнила мою голову, как пустой сосуд: «All These Things That I’ve Done». Какая нелепая ирония: совесть разговаривала со мной голосом Брендона Флауэрса. Когда я встретил его год спустя на вечеринке в Нью-Йорке, меня вырвало с крыши небоскреба. Если бы я мог выбрать саундтрек той ночи, это точно были бы не The Killers. Лучше бы The Who… «I Can See For Miles», – Марк замолчал.

Я нашла тебя. Ты все это время была здесь, Джен.

Status: не прочитано

05:21 30 июня 2015, вторник

Tricky – «Veronika»

– Где ее могила? – дрожащим голосом спросила я, поднимаясь на ноги и приближаясь к Марку. Сквозь тонкую дверь отчетливо послышался взволнованный голос Шоны:

– Марк, пора! Акустический сет Хью уже закончился. Все тебя потеряли, Марк! Выходи на бис.

Бедная Шона, подумала я. Она и понятия не имеет о масштабах катастрофы. На ее месте я бы уволилась прямо сейчас.

– Я уже не вспомню точное место, – наконец сказал Марк. – Я не возвращался сюда восемь лет. Когда Гласто заканчивается, остаются только луга и пастбища, сколько хватает глаз: трудно даже на секунду представить себе, что здесь вообще когда-то был фестиваль. Я не сомневался, что ее откопают животные или трактор. Но, видимо, могила была достаточно глубокой.

– А телефон? Кто включил ее телефон тринадцатого июля? Ведь ты улетел в Амстердам.

Марк покачал головой:

– Всегда ненавидел летать. Я отправился туда на поезде на следующий день после того, как все улетели, и включил ее мобильный перед самым туннелем. С той ночи он так и остался у меня в кармане куртки. Я нашел его перед отъездом. Мне было страшно, что меня поймают, и я только хотел посмотреть, кому она звонила в тот день. Включив телефон, я нашел то видео, с песней. У меня вылетело из головы, что я ее снимал. Но тут я увидел, как Джен поет, и решил записать ее, в знак памяти о ней. Не знаю, о чем я думал. Странное было время. Все мои мечты вдруг сбылись, но какой ценой! Без тебя это не имело никакого смысла, Крис. Ничто больше не имело смысла.

– А ты знал обо всем? – спросила я притихшего Криса.

– Я не думал, что ты достанешь их, – произнес Крис, даже не глядя в мою сторону, будто они были здесь вдвоем. – Деньги. Поэтому и назвал первую попавшуюся сумму, просто наобум. Я думал, ты вернешься и скажешь, что все фигня и мы по-прежнему братья. Ведь с нами такое уже бывало в начале всего – мы ругались вусмерть, группа распадалась на пару дней, а потом все снова было в норме. Но тогда… Откуда появилась ненависть? Я не заметил момента, когда все сломалось. Возможно, ты прав, и это правда все она… Я не верил, не мог поверить, что все по-настоящему. Но, когда ты протянул мне бабки, я понял, что ты и правда хочешь, чтобы я ушел навсегда. И я ушел. Я никого никогда не уговариваю. Нет так нет. И пошли все на хрен. Я подцепил каких-то баб, у которых было полно колес, и затусил с ними в фургоне нашего барабанщика, пока тот не прибежал весь бледный и не заявил, что ему срочно нужно уехать. Тогда я пошел к телкам в палатку, а наутро свалил с фестиваля. Когда я проснулся в понедельник у себя дома, все случившееся показалось мне сном. А потом я нашел пачку денег у себя в куртке. Они были перевязаны резинкой. Это был ее браслет, я узнал его. Джен обвела буквы по контуру черной ручкой, она всегда так делала, а еще рисовала у себя на плече маленькие звездочки. Я позвонил ей, но телефон был выключен.

– Почему ты не сказал об этом копам? – спросила я.

– Не знаю. Наверное, это было для меня не так уж важно, по сравнению со всем остальным. Прости. Тогда я думал только о твоих словах, Марк. Они затмили все.

В дверь начали барабанить с удвоенной силой. Время шло очень медленно. Где-то за стенами этого кукольного дома томилась и медленно приходила в ярость от ожидания многотысячная толпа.

– Знаешь, когда ты ушел, – сказал Марк, – как будто половина меня ушла вместе с тобой. Мне больше не писалось, как раньше, в доме с красной дверью, в дыму сигарет и угаре, когда мы играли для пьяных девочек и хмурых драгдилеров, когда не спали всю ночь и расписывали стены стихами и аккордами. Все это ушло вместе с тобой. Я идиот.

Глаза Марка заблестели. Крис теребил браслет, не глядя на Риммера.

– Знаю, я не просто прогнал тебя – я тебя убил. Я убил ее. Я убил себя. Я позволил Хью издеваться над ни в чем не повинными детьми, на деньги которых мы покупали кокаин, машины и дома. А потом я узнал, что ты сел на крэк и больше не можешь играть, – Марк забрал из пальцев Криса недокуренную сигарету и сделал глубокую затяжку. – Тогда я выкупил «Королеву», чтобы ты мог выступать там, когда захочешь. Я хотел вернуть тебе хотя бы часть своего долга.

– Ты купил «Королеву» для меня? – Крис поднял на него взгляд.

Марк только коротко кивнул. Мой мозг силился осознать реальность происходящего, но вместо этого цеплялся лишь за исчезнувший из речи Марка звук «th». Снова дом с красной дверью, разрисованные стены, чечетка и стихи на салфетках. Это снова были те самые Марк и Крис.

– Значит, ты страдал? – МакКоннелл тряхнул головой.

– Ты даже не представляешь. Без тебя получалась уже чья-то чужая мечта. Я очень тосковал и тоскую до сих пор, – Марк подошел к МакКоннеллу, обнял его и крепко держал, пока тот не расслабил плечи и не уронил голову ему на плечо. – Прости меня. Та ночь была самой большой ошибкой в моей жизни. И теперь мне придется за все заплатить. Но главное для меня – твое прощение. Я пойду к копам, я во всем признаюсь, Крис. Только скажи, что я должен сделать, чтобы искупить вину перед тобой?

– Сыграть со мной на «Пирамиде»? – Крис усмехнулся. – Марк, это невозможно. Я люблю тебя, но не смогу простить то, что ты сделал с нашей музыкой… и с Дженни.

Он мастер ставить нереальные условия, подумала я.

Внезапно дверь в гримерку открылась. На пороге стоял Хью, держа в руках ключ. Второй раз один и тот же трюк, только и подумала я. Увидев нас, он повернул защелку замка. Глаза у него блестели, он без конца облизывал губы.

– Вот так сцена! Что у нас тут, реюнион? Или вечер встреч? Крис, отличная жилетка! – Хью указал на форму охранника. – Я смотрю, ты наконец нашел свое место в жизни. О, вы, кажется, разговаривали. Простите, если прервал…

В эту секунду Крис вышел из ступора и ударил Хьюго в лицо, так что тот повалился на пол.

– Крис, – вновь обратился к МакКоннеллу Марк. – Мне уже действительно все равно. Я готов на все. Хочешь, пойдем на сцену прямо сейчас. Нас там все ждут. Ждут тебя. Да, я убийца. Я убил твою девушку, хоть и не хотел этого. И я готов во всем сознаться, другого пути нет. Истина все равно уже вышла наружу, и наказания не избежать никому. Этот ублюдок пойдет в тюрьму за растление девочек, я – за убийство. Все кончено. Пошли, давай сыграем, это наш последний шанс. Только ты и я, как мы всегда мечтали.

На несколько секунд в комнате повисло молчание.

– Не будь идиотом, – прохрипел Хьюго из угла. Никто и не заметил, как он пришел в себя и сел, вытянув ноги и потирая челюсть. – Марк, мы с тобой боги. Да об этой истории вообще не стоит волноваться. Какие у них доказательства? Думаешь, кто-то будет перекапывать все кемпинги Гластонбери в поисках костей какой-то девчонки, основываясь лишь на словах другой девчонки? Только если ты признаешься сам! Я буду все отрицать, Марк. Да и кто на нас заявит? Она? – Он с ухмылкой указал на меня пальцем. – Да она просто очередная чокнутая фанатка, которая преследует нас. Смотри: она оскорбляла тебя на автограф-сессии, потом бежала за мной по улице, чему есть свидетельство – фото в газете. Она вломилась в дом Бена и даже, судя по всему, от безысходности трахалась с тобой, МакКоннелл. Ее слова не значат ровным счетом ничего. А когда она поймет, что ты тоже сядешь в тюрьму как соучастник, Кристофер, она, скорее всего, решит, что игра не стоит свеч. Ведь ты все знал и молчал, не так ли, Крис? Значит, ты шантажист и укрыватель. Так что, Марки, по сути, у них ничего нет на нас.

– Ты забыл про видео! – тихо сказал Риммер.

– А в сущности, что там такого на видео, если как следует задуматься? Напишем красивый пресс-релиз о пропавшей без вести возлюбленной, все обрыдаются и купят еще миллион копий альбома.

– Тупой ублюдок, ты еще не вкурил, что все кончено? – огрызнулся Крис.

– Для вас – да. Ты, Крис, если будешь артачиться, пойдешь в тюрьму за нападение на меня и никогда не сможешь найти работу, а потом сторчишься и сопьешься. Хотя такой конец в любом случае тебе на роду написан. Тебя, – Хью повернулся ко мне, – депортируют, и ты не сможешь получить визу ни в одну страну мира. Будешь до конца жизни гнить на своей убогой родине. На твоем месте я бы хорошо подумал, прежде чем выдвигать обвинения против таких влиятельных людей. А ты, – он подмигнул Марку, – соберись же уже, наконец. МакКоннелл тебя простит, сделаете убогонький сайд-проект, будете снова тусоваться вместе и писать друг другу стишки. Приди уже в себя, Марк, ты же профессионал в конце-то концов. Нам еще выходить на бис. И утешься: ты никого не убивал. Все было немного не так, как ты думаешь.

– Что? – прохрипел Риммер.

Хью осторожно ощупал пальцами переносицу и невозмутимо продолжил:

– В ту ночь, когда ты, Марк, ушел разбираться с Крисом и отдавать ему деньги, девчонка пришла в себя. На виске у нее была здоровенная рана, но этого оказалось мало, чтобы убить такую, как она. Живучая тварь! Она открыла глаза, начала вращать ими, как будто пыталась сфокусировать зрение. Она порвала руками пакет, который ты надел ей на голову, и увидела меня. Видно, ты сказал ей, что выгнал МакКоннелла и взял меня, потому что она рассвирепела и попыталась встать. Я наклонился, и она прошептала: «Я знаю, что ты сделал с Мегс, пятнадцатилетней девочкой из паба, она рассказала мне, как ты накормил ее какой-то дрянью и поимел. Я пойду к копам, так и знай. Не будет у вас никакого тура. Я не позволю! Без Криса вы никто». И я с ней разобрался. Иначе она вылезла бы из палатки вся в крови, пошла к копам, рассказала бы им про тебя, Марки, и про меня. Хотя там и рассказывать-то особо нечего: я просто угостил крошку-посудомойку метамфетамином и трахнул на вечеринке в «Королеве» после закрытия. Вряд ли она была так уж против, во всяком случае, стонала она так, будто ей по кайфу. Но я не мог позволить Джен распустить язык – только не в тот вечер. Поэтому я сделал то, что должен был сделать. Разве ты не согласен со мной, Марки?

– Что ты сделал с Джен? – прошептал Марк побелевшими губами.

– Она и так едва дышала. Это было несложно, – Хью ухватил себя обеими руками за шею и высунул язык. – Легче, чем я себе представлял. Она сразу затихла.

У меня потемнело в глазах. Телефон Марка надрывался, в дверь барабанили, но никто не обращал внимания на посторонние звуки, и они гулко метались по вагончику, как будто мы были где-то глубоко под водой.

– Самый прикол в том, что, когда все было кончено, в палатку завалился Бен. Бедняга был в кислоте, и, скажу я вам, это был очень плохой трип. Он наклонился к Джен, начал обнимать ее, что-то приговаривать. Когда до Бена дошло, что она мертва, он в ужасе уставился на меня, а я и говорю: «Смотри, Бен, что ты натворил! Зачем ты убил ее, Бен? Что она тебе сделала? Теперь ее кровь на твоих руках». Кто бы мог подумать, что он поверит? Мы почти соскочили с крючка. Это был подарок судьбы – его признание.

Так вот откуда у Бена твое платье. Должно быть, он прихватил его с собой из палатки, подумала я.

– Ну что, ребята, все довольны? Все счастливы? Вот видите, Хью решил ваши проблемы, – провозгласил фронтмен с безумной улыбкой. – Пошатываясь, он поднялся на ноги и закурил. – Черт, как теперь петь-то? – Он дотронулся до переносицы, и его лицо исказила гримаса боли. – По ходу, ты сломал мне нос, МакКоннелл, – он сплюнул на ковер маленький сгусток крови. – А знаешь, что самое обидное во всем этом для меня? – обратился Хьюго к багровеющему от злости Крису. – Что Марк, мой брат и товарищ по оружию, с которым мы столько прошли, до сих пор не понял, кто настоящая звезда. Он все еще думает, что это ты, – он выпустил струйку голубоватого дыма, задумчиво глядя на нас. – Ладно, Марк, нам пора, – Хьюго решительно двинулся к двери. – Нас народ там заждался уже.

Крис подскочил к нему так быстро, что я не успела ничего сообразить. Он схватил Хьюго за грудки и повалил на пол. Потом низко склонился над ним, тяжело дыша и вращая глазами. Но Хьюго его ярость только забавляла. Ублюдок и правда ощущал себя богом!

– Я убью тебя, – шипел Крис, брызгая слюной в улыбающееся лицо вокалиста. – Ты считаешь себя неуязвимым, но ты ошибаешься. Я сейчас размозжу твое сладенькое личико, мразь…

– Не трогай его, – раздался вдруг голос Марка, и мы все повернули к нему головы. – Это должен сделать я. Этот монстр – мое творение.

Он схватил складной стул, и после короткого быстрого размаха спинка приземлилась фронтмену куда-то в живот. Он скорчился от боли. Марк снова занес стул над головой.

Я видела, как в глазах Хьюго промелькнула наглая усмешка. Рот ему зажимали руки Криса, но он и не пытался кричать. Происходящее все еще казалось ему забавным.

А потом я вдруг услышала свой голос, который будто существовал отдельно от моего тела. Операторский кран, с которого снимали мою жизнь, снова взмыл вверх, и я увидела вагончик с огромной высоты, как съемочный павильон «Жителей Ист-Энда».

– Парни, успокойтесь, – неожиданно уверенным голосом произнесла я. – За дверью люди, там Шона и организаторы. Судя по всему, они вот-вот вызовут охрану. Нам не нужны тут кровь и крики. Мы сделаем по-другому. Он ведь уже сам придумал идеальный план. Марк, где те таблетки?

Растерянно глядя на меня, Риммер залез в карман джинсов и достал комочек фольги. Хью пытался что-то сказать, но Крис зажимал ему рот рукой, придавив всем телом.

– Дай сюда, – Крис протянул руку.

– Нет, – твердо ответила я. – Просто держите его, я все сделаю сама. Это идеальный план. Еще одна чокнутая рок-звезда не рассчитала дозу в момент своего триумфа. Печальная статистика. Бла-бла-бла, правда, Хью?

Взяв с ладони Марка сверток, я положила его на стол и несколько раз с силой стукнула донышком бутылки с ромом, пока содержимое пакета не размололось в порошок. Именно так делают те, кто подмешивает девушкам в напитки всякую дрянь.

– Сколько ему лет – не двадцать семь случайно? Так вышло бы эффектно, но роли не играет. Марк, он употреблял что-то еще? Он пил?

Марк кивнул. Тогда, с бутылкой и свертком в руках, я подошла к Хью. Он крутил глазами, следуя за мной взглядом. Похоже, до него начало доходить, но было уже слишком поздно.

Я встала на колени возле его головы. Сняла с бутылки крышку, налила в бумажный стакан рому и, высыпав туда порошок, размешала пальцем, пока напиток не помутнел. Потом я плеснула в ром немного колы. Так будет символичнее. Затем я кивнула, и Крис убрал ладонь. Не дав Хьюго проронить ни слова, я разжала его челюсти, как делают собакам: нужно просто нажать на мышцы у краев пасти, и челюсти разомкнутся сами. Когда я вливала коктейль в глотку Хью, его зубы сжали мои пальцы. Я никогда не смогу забыть отвратительные следы человеческого укуса на руках. Марк зажал фронтмену нос, Крис прижимал его к полу. Тело Хью ходило ходуном. В дверь молотили, похоже собирались ее взломать. Хью стонал и брыкался изо всех сил. Казалось, он и не собирался затихать, а я надеялась, что все случится быстро. Ручка двери вращалась туда-сюда. Наконец Крис с размаху ударил Хью по голове, и тот потерял сознание.

– Марк, тебе нужно выйти к ним, – сказала я.

Он послушно встал, открыл замок и высунул голову за дверь.

– Какого хрена у вас тут происходит? Организаторы в бешенстве. Вас нет уже двадцать минут! – истерично кричала Шона. – Нам светит огромная неустойка. Скандал! Вы хоть понимаете, какой масштаб принимают последствия ваших поступков?

– Конечно, Шона, – послышался голос Марка, – последствия обязательно будут. Мы сейчас выйдем. Иди к сцене, мы догоним.

– Но…

– Шона, успокойся. Мы догоним, дай нам минуту, – Марк закрыл за собой дверь и взглянул Крису в глаза.

– Поспешите, – сказала я, глядя на них с Крисом по очереди.

– Но как же…

– Просто идите. Это ваша судьба. И Джен хотела бы этого, я знаю. Это придало бы хоть какой-то смысл ее смерти.

Крис поднялся на ноги и в нерешительности взглянул на Марка. Господи, они такие дети, подумала я, глядя, как заблестели глаза у обоих.

– Вероника, – Крис взял меня за запястье, – я не могу оставить тебя здесь. У него начнется агония, его начнет выворачивать наизнанку. Передоз – это жуткое зрелище, поверь. Уходи. Останусь я.

– Нет, – ответила я очень твердо. – Если сейчас на эту сцену кто-нибудь не выйдет, нам всем конец. Поэтому я останусь тут. Я хочу, чтобы ты сыграл. Джен хочет этого, Крис, – я крепко сжала его ладонь.

Они с Марком переглянулись. Крис поцеловал меня, а потом скинул жилетку охраны, и оба вышли за дверь.

Я осталась наедине с Хьюго. Надо заклеить ему рот и сделать музыку погромче, подумала я тогда.

Вопреки словам Криса, ничего жуткого не случилось. Я не заметила никакой особой агонии. Хью просто лежал и стонал, будто ему снился кошмар. В какой-то момент мне показалось, что он приходит в себя, и я села на него сверху. Я не могла оторвать взгляда от его безупречного лица. Его кожа стала очень горячей, на щеках выступили пятна румянца, пульс зашкаливал. Я наблюдала, как лихорадочно сгибаются и разгибаются его длинные тонкие пальцы, как под сомкнутыми веками мечутся глазные яблоки. Потом он резко открыл глаза и хотел вскочить, но получилось только слегка приподнять голову. Его огромные темные глаза смотрели прямо на меня, но он не мог ничего сказать, потому что рот был залеплен скотчем.

Наверное, не следовало смотреть ему в глаза в тот момент. Но я все равно смотрела. Он был прекрасен и беспомощен, как сломанная кукла. Потом он застонал, дернулся, и я почувствовала, как напряглась каждая мышца его тела. А потом его глаза закатились, в уголках губ выступила желтоватая пена; он затих, обмяк и больше уже не шевелился. Ну вот и все.

Я встала и прошлась по комнате. Немного прибрала, уничтожила улики – не зря же я три месяца провела за просмотром криминальных документалок – и уложила Хьюго в позе, которая будет хорошо смотреться на черно-белых фотографиях. Потом накинула брошенную жилетку охраны с бейджем Криса и выскользнула прочь.

Status: ошибка при отправке сообщения

05:51 30 июня 2015, вторник

The Killers – «Midnight Show»

Я смешалась с толпой. Мне нестерпимо хотелось увидеть их, хотя бы издалека, одним глазком, но обязательно вместе. Мне нужно было знать, ради чего все это.

Сцена мигала и переливалась, я слышала их голоса. Издалека они казались всего лишь двумя крошечными черными фигурками на фоне красного бархатного задника – одна у микрофонной стойки в самом центре и одна слева, с гитарой в руках. Сессионный барабанщик отстукивал звонкий бит. Я постаралась подобраться поближе. Каждый раз, когда на огромных экранах по краям сцены появлялось лицо Криса, люди в толпе спрашивали друг друга, кто этот человек на сцене. Наконец песня закончилась, и в наступившей тишине раздался голос Марка.

– Как дела, Гластонбери? – произнес он, приложив руку к глазам и оглядывая толпу.

Наверное, кто-то в первых рядах выкрикнул вопрос, и Марк поспешил ответить:

– Хью не выйдет, нет, я же сказал. Он принял решение покинуть нас и заняться сольным проектом. А с нами сегодня…

Кто-то в толпе начал свистеть. Свист подхватила еще пара сотен человек. Но это не остановило Марка, и он продолжил:

– С нами Кристофер МакКоннелл, единственный, кто достоин быть здесь сегодня, на этой легендарной сцене в этом легендарном месте, – он повернулся к Крису.

На экране показались профили обоих. Глаза их были обращены друг к другу.

– Раз, два, раз-два-три, – Марк ударил пальцами по струнам, и барабанщик подхватил бит.

Через пару секунд, перекрывая свист и недовольство толпы, полилась вокальная партия Криса. Да как могли все эти люди не хотеть его слушать или смотреть на него? Идиоты. Он был невероятно прекрасен в своей черной футболке, с подбитым глазом. Выражение его лица было сосредоточенным и просветленным одновременно. Он закусывал губу, совсем как тогда ночью в его комнате.

Звучала одна из тех старых песен, что были на твоем айподе, – невыпущенный материал, как объяснил мне Стю, – и мне был знаком каждый аккорд. Публика стояла неподвижно, ни одной поднятой вверх руки, сколько хватало глаз. Только море удивленных лиц. Я смотрела на большой экран. Марк и Крис глядели друг на друга не отрываясь, как будто не было никакой толпы, как будто они снова находились в гостиной дома с красной дверью: недовольные соседи уже вызвали копов, и вечеринка вот-вот закончится. Но им было все равно. В тот момент я наконец поняла, что имел в виду Бен, когда говорил, что эта история не о тебе. Она и не обо мне. Эта история о них. Все было ради них, Джен. Ты звала меня, ты разбросала хлебные крошки и привела меня сюда сегодня вечером для того, чтобы это стало возможным. Крис и Марк.

– Мы сыграем еще одну и уйдем, я обещаю, – сказал Марк, и толпа разразилась одобрительными воплями. – Девушка, которая написала эту песню, сегодня здесь. Она с нами каждый вечер. Мы посвящаем ее тебе, Джен. Сегодня в первый раз ее споет для тебя тот, для которого она написана.

Крис поправил ремень гитары. Заиграли первые аккорды «Smokers Die Younger», и он начал петь, слегка перевирая слова. Выступление на Другой сцене давно закончилось, и голос МакКоннелла заполнил собой всю долину, густой и влажный, словно ночной туман. Я почувствовала, как вдохнула его, и он занял все пространство внутри моей черепной коробки, не оставив места ни сомнениям, ни мыслям. Марк откинул волосы назад и сделал несколько шагов к вокалисту, не сводя с него глаз. Крис опустил веки и вытянулся в струну, казалось, он левитирует. Толпа невольно начала подпевать, замерцали фотовспышки.

Потом Марк подошел к Крису почти вплотную, и тот приподнял веки и посмотрел ему прямо в глаза. Их лица оказались совсем близко друг к другу, щека к щеке. Марк начал подпевать, очень тихо, не сводя глаз с вокалиста. Джен, это было по-настоящему прекрасно. Губы Криса дотрагивались до микрофона. Марк что-то шепнул ему на ухо во время проигрыша, и Крис улыбнулся во весь рот, как ребенок. Потом они оба закрыли глаза и позволили песне струиться, обвиваясь вокруг них, как хвост кометы. У меня из глаз покатились слезы, и я зажмурилась, отдавшись целиком пульсирующей волне. Гитарное соло прервал восторженный рев толпы. Так и должно быть, подумала я и открыла глаза.

Сбоку, с той стороны, где стоял Марк, на сцене появился Хью. Он был весь в белом, с ног до головы. Его опухшее лицо и блистающие глаза крупным планом высветились на огромных экранах по обоим краям сцены, и толпа разразилась гулким исступленным ревом. Меня пробрал озноб. Марк и Крис, казалось, даже не обратили внимания: они продолжили играть, глядя друг другу в глаза, но камеры уже забыли о них.

Кривясь от боли, Хью изобразил подобие улыбки, подошел к краю площадки и остановился на самом бортике, раскинув руки по сторонам, как распятый Иисус или Джим Моррисон. Белые одежды на красном фоне в лиловых лучах прожекторов – это было невероятно красиво, почти по-шекспировски, если не по-библейски. Уж точно как что-то из Дэвида Линча.

Толпа бесновалась. Зрители смотрели на него как завороженные, не в силах отвести взгляд от его искрящихся глаз и дьявольской ухмылки на осунувшемся, но все равно невыразимо прекрасном лице. Наконец Хьюго разжал губы и произнес что-то. Его лицо заполнило оба экрана. Я никогда не смогу забыть: сотни тысяч глаз, устремленных в одну точку, гром и молнии на сцене и это лицо, будто ухмылка самой судьбы. Хьюго стоял, раскинув руки, а толпа бушевала океанскими волнами, как настоящий шторм. Потом он схватил микрофон. Сердце у меня упало. Он мог сказать что угодно, назвать мое имя, обрушить на нас все кары небесные. Его шатало, казалось, он вот-вот свалится вниз. Публика неистовствовала, очевидно считая появление Хьюго частью шоу. В конце концов, шли последние минуты величайшего музыкального фестиваля в истории.

– Какая ночь, Гластонбери, – произнес Хью своим хриплым низким голосом и устремил искрящиеся языками адского пламени фотовспышек глаза куда-то вдаль, поверх голов, на полоску неба и мечущиеся на ветру флаги. Кто знает, что он увидел там, на горизонте. – Такая ночь, просто умереть можно!

Это был красивый и страшный момент, и мне показалось, он длился вечность. Но вдруг Хью распрямился как стрела, вцепился пальцами в футболку где-то в том месте, где у него было вытатуировано пламя, чуть слева, удивленно выпучил глаза и двинулся к Марку. Он успел сделать лишь несколько шагов и, пошатнувшись, схватился за край красной портьеры, закрывающей проход за кулисы. О, какая смерть!

Не знаю, каким было его лицо, – он стоял ко мне спиной. Но, когда я представляю себе этот момент, мне неизменно видится дьявольская улыбка и блики черного солнца, которое закатывается в глазах Хьюго, когда его красивое лицо тонет в лавине алого бархата, падающего с высоты.

То, что случилось потом, не поддается никакому описанию. За волной общего ступора наступила паника. Сцену заполнили люди, в зале раздались крики ужаса, началась давка. Девушка из команды организаторов подскочила к микрофону и призвала всех сохранять спокойствие. Подоспевшие медики унесли Хью со сцены. И все это сопровождалось слепящим облаком фотовспышек.

Над «Пирамидой» взмыл в ночное небо большой, похожий на красного жука вертолет скорой помощи. Но ему было уже некуда спешить. Как напишут потом в Твиттере, его сердце разорвалось прямо там, на сцене. Врачи ничего не смогли сделать. Что ж, я только надеюсь, он понял, каково это, когда тебе разбивают сердце.

Status: ошибка при отправке сообщения

09:11 30 июня 2015, вторник

Placebo – «Protect Me From What I Want»

Не помню как, но ноги сами принесли меня к Каменному кругу. Там была музыка, свет и танцы. Никто еще даже не подозревал о том, что случилось всего несколько минут назад на «Пирамиде», всем было плевать на сирены и вертолеты, это была самая лучшая ночь в году. Какое-то время я просто смотрела на двух старых хиппушек, танцующих возле круга. А потом в голове что-то щелкнуло – выключилось или, наоборот, включилось. Я подобрала с земли бубен и пустилась танцевать вместе с ними, босая и окровавленная. Кружась и запрокидывая голову, как жрица друидов, я вызывала твой дух.

Джен, я нашла твоего убийцу. Я наказала его. Я освободила тебя, Джен. Ты можешь отпустить меня и позволить мне забрать его себе. Думаю, я заплатила достаточно. Теперь он будет моим. Кристофер. Отдай мне его, Джен.

Мне вспомнились слова бородатого парня прошлой ночью: после смерти проживешь еще одну жизнь, которая будет лучше, чем эта. Ты умерла на святой для кельтов земле, значит, твою душу встретит у ворот сам Король Мертвых. Он посадит тебя на свой корабль, и вы отплывете в его царство, на остров Авалон. А потом ты переродишься. Ты уже стала этой землей, этой травой, воздухом, который я вдыхаю. Ты во всем, Джен. Ты повсюду. А я служу по тебе поминальную службу.

Потом я упала на траву и стала смотреть в небо, провожая глазами плывущие мимо призраки облаков. Мне было не страшно, не холодно и даже не больно. Я ни о чем не думала. Я просто лежала, пока бледные предрассветные звезды не заслонило чье-то лицо.

– Крис? – Я приподнялась на локтях. Я так ждала его, но, когда он пришел, ничто во мне не дрогнуло.

Он опустился рядом. В руках у него была бутылка рома, совсем как та, из гримерки. На шее все еще болтался сценический пропуск, на котором крупными буквами было написано «Артист». Уже светало. Дотронувшись губами до его виска, я почувствовала, как во мне что-то кончилось, а может, этого никогда и не было.

– Я знал, что найду тебя здесь, – его взгляд был пустым и отрешенным.

– Что с Хью?

– Умер.

– Где Марк?

– Все еще дает показания.

– Что будет дальше? – обеспокоенно спросила я, но Крис только пожал плечами.

– Надо напиться, – он открутил крышку, сделал большой жадный глоток и лег на траву.

– Лучше бы нам поскорее свалить отсюда, – тихо сказала я.

Я засмотрелась на мигание стробоскопа и всполохи пламени вдалеке. Потом мой взгляд упал на ботинки Криса. Это были те самые рабочие «Доктор Мартинс», которые валялись у него на крыльце той ночью. Он перехватил мой обеспокоенный взгляд.

– Что случилось, луф? – Он потер усталые глаза кулаком.

– Твои ботинки, – я заглянула ему в лицо. – Это от них следы на полу во внутреннем дворике «Королевы»? Я видела их у тебя в доме той ночью. А потом они исчезли.

– Так вот почему ты была такой встревоженной, когда я нашел тебя на крыльце?

Я кивнула.

– Ну что ж, если тебе важно знать, то ответ – да, это мои следы на полу.

– Что спрятано в бетоне в том дальнем углу?

– Ничего.

– Но цемент там неровный, будто его специально топтали.

– Я расскажу тебе, как все было. После фестиваля я впал в депрессию. Только подумай, за одну ночь я потерял все: группу, друга… девушку. Я хотел уехать из Ноутона и купил у Бена фургон. Но сбежать оказалось не так-то просто, если не знаешь, куда бежишь и зачем. Тогда-то Али и попросил помочь с полом, и я согласился. Физический труд помогает отвлечься. Работа была сделана, и я вернулся через пару дней, чтобы проверить, все ли ровно. Я долго стучался в дверь, но мне никто не открыл. Тогда я обошел сзади и перепрыгнул через забор. Бетон оказался еще немного сырым от дождя, и на нем отпечатались мои следы. Дверь была открыта настежь, и я долго звал Али, но он так и не вышел. Тогда я заглянул внутрь и увидел его. Он висел на балке, абсолютно голый. Кругом валялись пустые бутылки, жестяная коробка была открыта, кругом разные штуки, ну ты понимаешь, наркотики, древние поляроидные снимки какой-то спящей девицы в синем лифчике. Нельзя было, чтобы его нашли вот так, среди всего этого дерьма. Я собрал мусор в черный пакет, поднялся наверх, нашел халат его девушки и надел на него. Он был хорошим человеком, Вероника, он не заслуживал позора. Я взял пакет и ушел, стараясь наступать в свои следы.

– Так, значит, ты просто вынес мусор?

– Ну да.

– А жестяная коробка?

– Ты ее видела, я забрал ее себе.

Я смотрела на розовое марево над долиной.

– Расскажи мне о Джен – какой она была с тобой?

– Не знаю, что ты хочешь услышать, – он полез в карман за табаком и папиросной бумагой и ловко соорудил самокрутку. – Есть столько всего…

– Что угодно. То, что ты сам вспоминаешь, когда думаешь о ней. Если вообще такое бывает…

Он глубоко затянулся и посмотрел куда-то за горизонт:

– Она так заразительно смеялась. Запрокидывала голову, из глаз лились слезы, ноги подкашивались, щеки покрывались пятнами. Она очень любила музыку, искренне, всей душой. Она бы никогда не посмотрела на меня, не играй я в группе, ты знаешь. Музыка всегда шла в первую очередь. Мы ругались из-за разных вещей, но чаще всего из-за The Libertines: она с пеной у рта доказывала, что они лучшая группа на земле. Все твердила, что они настоящие поэты и созданы друг для друга, а их разрыв – чудовищная потеря. А я только смеялся и обзывал их бомжами и цыганами. Знаешь, в пятницу, когда они играли здесь, я смотрел их сет и думал о ней, о том, как она была бы счастлива увидеть их вместе и услышать новые песни. Конечно, они дерьмовые, как и их старые песни. И я сказал бы ей об этом, а она ударила бы меня своим маленьким острым кулачком прямо вот сюда, – он потер предплечье, как будто и правда почувствовал боль. – Но она была бы так счастлива.

Потом, немного помедлив, я задала еще один вопрос:

– А что ты сделал с ее деньгами, Крис? Когда понял, что произошло нечто ужасное, что ты сделал с ними?

Он тяжело вздохнул:

– Сначала я хотел расплатиться ими за фургон. А потом решил, что так нельзя, ведь это ее деньги. И купил гитару. «Гибсон», может ты видела.

Так вот она, цена твоей жизни, думала я, – красная гитара. Если это послужит тебе хоть каким-то утешением, у Питера Доэрти такая же. Неплохо, правда?

В полнейшем безмолвии мы лежали на поросшем травой склоне невысокого холма, устало пялясь на разноцветные шатры внизу. Было пять утра. Все слова кончились.

– Пора уезжать, – наконец сказал Крис и подал мне руку.

Мы пошли в сторону «Пирамиды», – ведь убийц всегда тянет вернуться на место преступления. Светало. То, что издали я приняла за полевые цветы, на деле оказалось фантиками, смятыми жестяными банками и бумажными стаканами. Поселенцы ушли, оставив за собой горы мусора: запекшиеся в грязи резиновые сапоги, печально торчащие остовы сломанных палаток, нетронутые упаковки лапши быстрого приготовления и еще миллион всякой шелухи. Вокруг уже начинали работать сборщики мусора в неоновых жилетах. В грязи у помойных куч дрались за остатки еды налетевшие с моря огромные чайки.

«Пирамида» стояла посреди усыпанного мусором поля, словно космический корабль, покинутый своими обитателями. Полоски бело-голубой полицейской ленты бились на ветру. Алый занавес был сорван. Гигантские крылатые часы на вершине показывали вечную полночь.

– Какой ужас, – сказала я, озираясь. – Почему никто не забирает свои вещи? Все эти палатки и сапоги – они просто брошены здесь. Кому теперь все это убирать?

– Волонтерам. Тысяча человек убирает территорию за неделю, они ходят и выискивают все до соринки, пока земля не становится первозданно чистой. А через месяц здесь уже снова цветы и трава.

Мы шли мимо пустеющих парковок и кемпингов, где уже начинали демонтировать лотки и шатры. Мы видели, как паковались и уезжали еще не успевшие протрезветь посетители. Мы видели, как закончился мир.

А потом мы сели в фургон и поехали в Ноутон. Всю дорогу, пока над нами поднималось солнце, я украдкой смотрела на профиль Криса. Мне хотелось прикоснуться к нему, положить ему голову на плечо, поцеловать его. Но я не могла заставить себя пошевелиться. Теперь мы сообщники, значит, ни друзьями, ни любовниками мы быть уже не можем. У всего был серый вкус пепла.

Даже забавно, что Ханна оказалась права: любая девушка может переспать с любым парнем, но только один раз. Так уж вышло, что я провела ночь с хедлайнером Гласто. Некоторые гордились бы.

И да, Джен, я деактивировала твою страницу. Теперь она мемориальная. Пароль есть только у меня.

Status: ошибка при отправке сообщения

08:23 24 апреля 2016, воскресенье

Royal Blood – «Blood Hands»

Прошел уже год. Прости, что так долго не писала тебе.

В то утро, в понедельник, Крис остановил свой фургон возле дверей в паб. Это я попросила его об этом. Я коснулась губами его губ, он погладил меня по щеке. Нам было нечего сказать друг другу.

Быстрыми шагами я взбежала по лестнице и забарабанила в дверь. На пороге появился заспанный Стю. Опять дежавю. Он глядел на меня в остолбенении, не в силах проронить ничего кроме: «Господи, Ника!» Мы обнялись и пошли к нему в комнату. Я позволила ему снять с себя одежду и обработать мои раны, а потом мы забрались под одеяло и сплелись в теплый клубок, как животные, которые зимуют на улице.

Он ни о чем меня не спрашивал, а я не рассказывала. Я просто уснула.

Когда я проснулась, стоял поздний вечер. Я спустилась вниз, кухня еще работала, в пабе было прохладно и пусто.

– Привет, Найки, – поздоровался со мной Ник. – Я знал, что ты вернешься. Ты же запала на нашего эмо-боя Стю, да?

– Может быть, – улыбнулась я и заказала еды.

– Ты уже слышала про Хью? – спросил Ник. – Я вообще, блин, в таком шоке. Он же был здесь всего неделю назад и казался таким нормальным, да ведь?

Я кивнула, скривив брови в удивленную дугу.

Он включил телевизор. На экране шли новости: мелькающие фрагменты вчерашнего концерта, лицо Хью, его падение, мигалки и вертолеты. На заднем плане Крис и Марк.

– Ему стало плохо во время выступления? – невинно спросила я.

– Не просто плохо, Найки. Он покончил с собой. Марк узнал о его грязных делах с малолетками и вышвырнул его из группы прямо на концерте, в антракте, можешь себе представить? А еще Риммер помирился с МакКоннеллом, и, говорят, они будут записывать альбом. Марк твитнул об этом пару часов назад. То-то Стю порадовался! Но главное не это. После того как Би-би-си показало смерть Хью, в полицию поступило уже три заявления. Одно из них от Мегс – той, что приходила сюда и болтала с тобой. Она сделала заявление и выложила видео в Фейсбук. Вудвард изнасиловал ее, когда ей было пятнадцать лет, прямо тут, в этом пабе, во время одной из закрытых вечеринок Алистера. И даже это еще не все. Оказалось, Хью был настоящим монстром, прикинь, Найки. Он творил чудовищные вещи даже по меркам рок-звезды: отыскивал в Интернете фанаток, которые были готовы ради него на все, особенно тех, у кого были несовершеннолетние дети. Дальше можешь сама догадаться, – Ник экспрессивно хлопнул себя ладонью по лицу. – Парень был настоящим психом. Запугивал своих жертв, шантажировал, сажал на наркоту.

– Ужас какой, – пробормотала я, прихлебывая «Стронгбоу».

В дверях кухни появился Стю с моим бургером, такой будничный и домашний. Он сел рядом, и я положила голову ему на плечо. Так и должна была закончиться эта история.

С того вечера прошел почти год. Я все еще здесь, в Ноутоне. О будущем я не думаю. Этот город – мое чистилище. Я живу в твоей старой комнате над баром вместе со Стю. Я так ничего ему и не рассказала, но, я думаю, он все знает. Он видел кровь у меня на одежде. Впрочем, это неважно. Он – хороший, он никогда меня не предаст.

Расследование преступлений Хью заняло у полиции почти полгода. Они раскопали чудовищные вещи, не хочу даже рассказывать. В его ноутбуке и телефоне обнаружились терабайты видео. Пару месяцев после его смерти весь мир стоял на ушах, а потом прогремела какая-то новая сенсация, и о нем все забыли. О нем больше не пишут в газетах, что и есть для него настоящее наказание, гораздо хуже смерти. Ни любви, ни славы. Забвение, Хью. Думая об этом, я смеюсь, как Сатана.

Хотя имя Вудварда встало в один ряд с Чарли Мэнсоном, в Инстаграме все еще попадаются закрытые аккаунты девочек с никами вроде Сучка Хьюго. Многие фанатки до сих пор боготворят покойного кумира и не видят в его поступках ничего предосудительного. Мне кажется, если бы он остался жив, суд и тюрьма стали бы просто новыми карьерными возможностями, которые принесли бы ему еще больше славы, поклонниц и денег. Название группы, The Red Room, стало ассоциироваться у масс с ужасными преступлениями ее фронтмена. Их треки больше не ставят на радио, клипы убрали из ротации. Даже твою песню. Ты уж прости, что так вышло.

Смерть Хьюго сочли самоубийством. Марк рассказал копам, что до него дошли слухи о преступлениях фронтмена, а потом нашлось подтверждение в лице Барборы, и он решил выгнать Хью из группы. У них произошла ссора с дракой. Разнимавшим их охранником оказался Крис МакКоннелл, старый друг Марка, который уже седьмой год работает в охране фестиваля. Риммер объявил Вудварду о разрыве и ушел на сцену с Крисом. Когда Хью остался один, он передознулся. В его крови нашли МДМА, мет, алкоголь и еще какие-то вещества с непроизносимыми названиями. Очевидно, те гластонберийские таблетки были адскими. Руководство фестиваля усилило борьбу с наркотиками.

Из других новостей. Барбора стала правозащитником иммигрантов. Ника повысили до менеджера «Королевы». Мегс встречается с девушкой и вроде как собирается стать копом. Смерть Хью освободила ее.

А я – я же говорила, плохой из меня детектив. Правда все время была у меня под носом. Но, видимо, из плохих детективов получаются неплохие убийцы, раз за нами так никто и не пришел.

Криса с тех пор я так ни разу и не видела. Как я и думала, нам не суждено было даже стать друзьями. Он переехал куда-то в Лондон, у них с Марком новая группа. Когда я слушаю их, то всегда вспоминаю слова Стю тогда на крыльце, когда мы слушали твой айпод. Есть настоящая боль и настоящая радость, а все остальное – притворство. Мне кажется, их музыка – настоящая. Крис всегда со мной, стоит только нажать на «плей». Иногда я пробую представить себе его лицо на сцене, когда занимаюсь сексом со Стю, и совершенно ничего не чувствую. Крис был твоей любовью – не моей. А сейчас он нашел то, что искал.

Результаты пожарной экспертизы в доме Бена показали, что у него хранилось девятнадцать видов горючих веществ и полностью сгнила проводка. Заключение неоднозначное. Но я все равно никогда не перестану думать, что это был поджог. Я думаю, это дело рук Хью. С некоторых пор я перестала верить в случайности.

Ты хочешь знать, что я чувствую и думаю по поводу пережитого сейчас, когда прошло уже достаточно времени и я могу дистанцироваться? Так вот, как я уже говорила, бедняга Бен был прав.

Это история не о обо мне, и даже не о тебе. Это история о двух парнях, которые должны были стать величайшей рок-группой на земле. Но они встретили девушку, которая спутала им все карты. Ты хуже героина, Джен, как сказал однажды Марк. Только подумай, что могло бы произойти, если бы не ты.

Я совсем не раскаиваюсь и ни о чем не сожалею. Я представляю себе, как горело его тело во время кремации, как огонь пожирал драконов и бесов на его атласной белой коже, и мне становится тепло. И я не хочу, чтобы душа Хьюго покоилась с миром, и ее увез на своем корабле в царство мертвых какой-то друидский бог. В глубине души я всегда знала, что сделаю то, что сделала, когда найду его.

С некоторых пор я больше не заглядываю в камеры, не делаю чек-инов и не боюсь монстров, которые живут под кроватью. Пусть они боятся.

P. S. И да, я потеряла твой плеер, еще тогда, той ночью, вместе с телефоном и рюкзаком, когда перелезала через забор на Гласто. Но я не расстраиваюсь. Мне кажется, я готова к новой музыке.

Status: ошибка при отправке сообщения

13:27 25 июня 2016, суббота

The Libertines – «Gunga Din»

Людей было довольно много, но нам удалось протиснуться вперед, и мы оказались в первых рядах. Сердце у меня бешено колотилось, я пила уже третье пиво и не могла перестать хихикать и переминаться с ноги на ногу в бурой грязи. Стю сжимал мою руку. Мой милый добрый Стюарт.

Когда он вышел на сцену, я его едва узнала. Отросшие волосы, кожаная куртка, узкие джинсы. Но это был Крис. Его губы, ямочки на щеках. Он снял темные очки и поприветствовал ликующую толпу. Он снова пританцовывал на месте и дергал браслет. Марк подошел к нему и что-то шепнул. Они улыбнулись друг другу из-под ресниц, как счастливые дети.

Потом на секунду все замолчали, как будто в память о тех, кого больше нет. А потом они начали играть, и весь мир перевернулся, совсем как тогда. Песня было новой, она называлась «Girl With Headphones on». Голос Криса и гитарные рифы звучали у меня в голове. Я смотрела на затылки девочек, которые визжали и прыгали передо мной. Я думала о том, что все было не зря, это стоило пролитой крови, Джен. Все получилось именно так, как должно быть. Я просто исправила то, что ты наделала, сестренка.

Песня закончилась, толпа билась и ликовала. Крис посмотрел на Марка, а потом куда-то вверх и вдаль, поверх голов, туда, где на фоне розовеющего неба метались разноцветные флаги. Он был счастлив. Я попробовала поймать его взгляд, но он меня не заметил. Оно и понятно. В конце концов, кто я такая? Просто лицо в толпе, очередная чокнутая фанатка. Девочка с плеером.

Status: ошибка при отправке сообщения