Читать онлайн Когда мы встретимся вновь бесплатно
Глава 1. Эрика
– Шесть лет, пять месяцев и раз, два, три… четыре дня, – загибала пальцы Эрика, сидя на удобном кожаном диване в холе дорогого отеля. – Шесть чёртовых лет, Гончаров! Пять окаянных месяцев, Илья! И четыре проклятущих дня, счастье моё! Близнецы уже в школу скоро пойдут, а я всё ещё тебя не забыла. Всё ещё жду. Чего?
Она шумно выдохнула, глянув на дату над стойкой регистрации. Двадцать четвёртое декабря. Провалиться, как бежит время!
Встала, мельком глянув на вошедшего с улицы мужчину. Именно его Эрика и ждала. Память на лица у неё была неплохая, а фотографии, что принесла в агенство его жена хорошего качества – узнать «клиента» не составило труда. А дальше уже, как говорится, дело техники.
«Но это последний раз!» – выпрямив спину, обнажённую сногсшибательным вырезом, снова мысленно пообещала она Алле, хозяйке небольшого детективного агентства, что занималось в основном неверными жёнами да мужьями, падкими на лёгкие интрижки. Последние липли к Эрике как тесто к рукам. А с её актёрскими талантами у них просто не было шансов: ни один праведник не устоит, чтобы не пригласить её в свой опостылевший номер скрасить одинокий вечер.
Это, конечно, было нечестно. Особенно когда жена поджидает в соседнем номере с брачным договором в руках и адвокатом, похожим на дрессированного крокодила, на поводке, а гостья максимум, что покажет – голую коленку. Но что в нашей жизни вообще честно и справедливо? Ничего. Особенно, когда у тебя двое детей-дошколят, старшая сестра-инвалид, съёмная квартира, репетиторы, подарки и корпоративная вечеринка на носу – и всё это требует инвестиций.
– Алла, я теперь девушка приличная. При-личная, – поясняла она на свалившееся неожиданно предложение своей бывшей работодательницы. – То есть при окладе, при должности согласно диплома и при личном кожаном креслице в рекламном отделе при-личной уважаемой компании. Я теперь из офисных губок, понимаешь? Многоклеточных и ведущих сидячий образ жизни. Не какой-то там планктон. А город небольшой, это не твоя Москва, обязательно на кого-нибудь из знакомых нарвёшься в гостинице, – честно говоря, откровенно набивала Эрика цену. Что ей эти сплетни на новой работе? Их всё равно распускают. Она девушка интересная. Но свободная, а значит, никому ничего не должна.
– Эричка, ну пожалуйста, – умоляла Алла, уже не надеясь выгадать, лишь бы Эрика согласилась. – Клиент очень сложный. Влиятельный, серьёзный и непокобелимый. Такой просто так не поведётся, на дешёвые трюки не купится, с ним надо тонко, деликатно, искренне. Ну не умеет так никто – только ты. Я тебе двойной тариф заплачу. Хрен с тобой, двойной, – сдалась она. – За пару часов плёвой работы, без интима, как всегда, и такие деньжищи. Соглашайся!
– И зачем же тебе компромат на порядочного дядьку, да ещё такой сомнительный?
– Ой, там у его молодой жены, видать, у самой рыльце в пушку. Ей надо на опережение сыграть. Вот и прилетела за ним в командировку. А интима не хочет, потому что ей развод не нужен. Нужен только факт интимных намерений. И словно всё у них случайно выйдет. Она ему сюрприз решит устроить, а тут… нежданчик.
– Угу, – кивнула Эрика понимающе. – Тогда тройной.
И Алка покричала, конечно, про грабёж, но сдалась.
Эрика даже прикинула как раскидает по пунктам семейного бюджета эти хрустящие купюры, уверенно дёрнула длинную нитку жемчуга на шее и испуганно кинулась к ногам мужчины, когда бусины звонко застучали по мраморному полу.
«Дева в беде» с такими правильными умными дядьками работало лучше всего, а этот был ещё и хорош собой – спортивный, высокий, благородно седеющий на висках – а значит, привыкший к женскому вниманию. Права была Алка: трудный случай.
– Да что за день такой! – выругалась она, не обращая никакого внимания на «клиента».
Тот на пару секунд замешкался, видимо, обалдев от вида, что открылся перед ним, когда девушка опустилась перед ним на колени, а потом бросился помогать.
– Простите! – Эрика села прямо на ковёр на полу, привалилась спиной к дивану и прикрыла глаза, едва справляясь со слезами, когда мужчина вложил в её протянутую ладонь последние бусины. – Мелочь, но для меня сегодня стало последней каплей.
– У вас что-то случилось? – участливо спросил он.
– Я совсем расплачусь, если скажу это вслух, – убирала она в сумочку порванные бусы, а потом зажала пальцами переносицу. – Ничего такого, что я не смогу пережить. Просто обидно. Горько. Больно. Он бросил меня. А я… – она махнула рукой.
Свой душещипательный рассказ Эрика продолжила в баре отеля, куда они плавно переместились с её новым собеседником.
– В общем, разоделась как дура. Думала, он мне предложение сделает, раз в такой крутой ресторан пригласил. На что надеялась? А он…
– Он оказался женат? – заинтересовано спросил мужчина, глотнув дорогой виски, что он заказал себе. Эрике, не спрашивая, подали вино, белое холодное и лёгкое.
– Нет. Он не пришёл. И даже не позвонил. Не знаю… может, ему смелости не хватило сказать мне это в лицо. А разорвать отношения по телефону – как-то…
– Жалко, – подсказал мужчина. – Беспомощно. Ничтожно. Недостойно.
– А, ладно, не будем о нём, – выдохнула она, вино так и не пригубив. Лишь покрутила в руке бокал и вернула его на барную стойку. Эрика не хотела, чтобы кто-то называл Илью жалким, беспомощным, ничтожным, ведь она всё же рассказывала о себе, хоть и случилось всё не сегодня, а шесть лет назад. Шесть лет, пять месяцев и… четыре дня, – опять по очереди загнула она пальцы. – Но она до сих пор верила, что у него не было выбора. Иначе она и не хотела думать. Не могла и представить, что он её просто бросил.
– Так может с ним что-нибудь случилось?
– Нет, – покачала она головой. – Его мать сказала, что он уехал, – она снова вздохнула. – Но бог с ним! Главное, чтобы с ним всё было хорошо. И, наверное, у него правда были причины так поступить. А что вас привело в наш город?
– Сын, – допил он одним глотком виски.
– Сын? – переспросила Эрика, когда он стиснул зубы так, что на лице заиграли желваки.
– Да. Единственный. И он… умирает. Рак, – кивнул он на её внимательный взгляд.
– Вы хотите провести с ним последние дни?
– О, нет. Я надеюсь уговорить его уехать в Америку, в клинику. Просто так я сдаваться не собираюсь. У вас есть дети?
– Да, двое. Близнецы. Девочка и мальчик, – невольно улыбнулась она.
– Тогда вы меня понимаете, – улыбнулся и мужчина. И вдруг скользнул по ней тем самым взглядом, когда думают: «А почему бы нет? Жизнь так коротка, а эта женщина так хороша! Искренна. Свободна. С ней так легко. Так почему бы не сделать этот незадавшийся вечер приятным для нас обоих?»
И карточка-ключ от его номера, что легла Эрике в руку после предложения заказать ужин в люкс, казалась таким естественным продолжением вечера, что, когда, выждав требуемые пять минут, чтобы последовать за ним, она вышла из лифта, ей и в голову не пришло, что она допустит такую глупую ошибку.
Честно говоря, Эрика думала, что откровенно всё испортила – он не поведётся. Что плакали её денежки – мужик и правда из реликтовых. Устаревший, несовременный, ископаемый вид верных мужчин, которых в наше время не больше, чем динозавров. Но так быстро и она сдаваться не собиралась. У неё был план «Бэ»: уйти от грустных тем, рассмешить его – она умела быть забавной, – а потом засобираться домой. И даже план «Цэ»: уйти, совсем уйти, а потом неожиданно вернуться. И это ещё не всё. На крайний случай был даже план «Дэ»: что-нибудь забыть, уйти и вернуться. В общем, она всегда имела запасной план на любой случай. Только никто не был застрахован от ошибок.
И ей даже не пришло в голову, что она вышла на другом этаже, когда двери лифта гостеприимно распахнулись. Она ехала одна. Она нажала кнопку «12». И она писала сообщение Алле, где указала номер комнаты «1226» и расчётное время, через которое надо явиться «10 минут», когда услышала знакомый «Бляк!» и шагнула… в непредвиденное.
Не подумала она про подвох, когда у комнаты «26» оказалась приоткрыта дверь и ключ-карта не понадобилась.
В душе шумела вода. В спальне царил полумрак. На кровати лежали мужские вещи. Она скинула платье и туфли, нацепила на себя его рубашку и уже собиралась юркнуть под одеяло, когда услышала женский голос.
Старческий женский голос.
– Андрюша, яблочного сока в этом автомате не было, но я взяла тебе виноградный. Ты будешь виноградный?
В приокрытую дверь Эрика видела, как благообразная старушка, чистенькая, опрятная, в премиленькой розовой кофточке нацепила на кончик носа очки и на вытянутой руке принялась читать что там наврали производители сока на жестяной банке, продолжая обращаться к одной ей известному Андрюше:
– Ты слышишь меня? Я говорю, пишут «сделано из натурального винограда». Ты там где? В туалете что ли?
И вот в тот момент, когда она шагнула по направлению к спальне, отрезая Эрике пути отступления, до неё дошло, что старушка-то открыла дверь своим ключом, и увидела, на тумбочке у кровати картонку с кодом вай-фая для комнаты «1126».
– Едрёны помидоры! – крутанулась Эрика в комнате в поисках спасения и собирая свои вещи. Самым разумным ей показалось в тот момент спрятаться.
Но куда? Шкафа нет – он в гостиной. Под кровать? Туда затолканы чемоданы. За портьеру? Мало места.
Она дёрнула ручку двери, что неожиданно оказалась напротив кровати у телевизора. И ровно в тот момент, когда та за ней закрылась, зажав в узком пространстве между двух смежных номеров, старушка удивилась:
– А, так ты мыться пошёл, старый дурак.
Что бабулька там делала дальше, Эрика могла только предположить. Ей стало так смешно, что она рисковала выдать своё местонахождение – еле сдерживалась, чтобы не заржать.
Глупее ситуации и придумать трудно. Она в «элегантной» дедовской рубашке, пропахшей камфорной мазью, у неё в руках платье и туфли, красноречиво говорящие о сути её визита. В номере сзади ворчливая старушка, что кажется, собиралась пораньше лечь спать, и не подозревая, что её Андрюша вовсе не старый дурак, а ещё ого-го, раз девушки сбегают он него полуголые при неожиданном появлении жены. В номере перед Эрикой – спорила пара. И, судя по тому, что теперь они курили, а кровать перестала ритмично скрипеть, не разгадыванием кроссвордов они занимались и до этого.
«А где-то там, этажом выше мня ждёт красивый мужик, к которому сейчас сюрпризом заявится жена. И денежки мои всё же плакали, – вздохнула Эрика и сдавлено закашлялась от дыма. – Эй, вы там! Это между прочим номера для некурящих!» – так и хотелось гневно постучать им в дверь.
«Да и хрен с ними, с этими деньгами, – спустя пару томительных минут погрела она одну ногу о другую. – Мужик хороший. К сыну умирающему приехал. А эта, которая его жена… и как ей только не ай-яй-яй использовать в своих корыстных целях такой тяжёлый для мужа момент. Как вообще такие мужики выбирают себе в жёны таких циничных баб? А пойду-ка я на неё хоть посмотрю. Ну правда, не до утра же мне тут стоять!»
Она отклонилась и приложила ухо к щели, из которой истошно тянуло табаком, когда разговор в «курящем» номере неожиданно перешёл на повышенные тона.
– Насть, останься! Ну что ты заладила: не могу, не могу, – видимо, ходил мужчина по номеру. Голос его то становился громче, то тише. Такой приятный низкий голос с хрипотцой, что Эрика аж заслушалась. – Ну он же всё равно в больнице. Позвонит – ответишь. Обещаю: вмешиваться не буду. Но мчатся со всех ног в пустую квартиру только потому, что он может позвонить – глупо.
– Вале р , ты не понимаешь. Он всё поймёт. Что я не дома, что я не одна. У него чутьё на такие вещи, а за время болезни оно, кажется, ещё обост р илось. Ты не п р едставляешь, как я р исковала, когда ехала сюда, – слегка, едва заметно картавила девушка, да и то, наверно, потому, что Эрика её не видела, а это всегда обостряет слух. Вжикнула молния. Несмотря на уговоры, она одевалась. – Благо, его отец остановился здесь. И…
– Так вот почему ты сказала, чтобы я выбрал именно этот отель. Который обошёлся мне в копеечку, между прочим, – перебил мужчина. – А ты представляешь, чем рисковал я, когда бросил всё и приехал? Жену. Ребёнка. По твоему единственному звонку. А у Тёмки, между прочим, первый в жизни утренник, который я пропустил.
– Так сказал бы «нет»! – Эрика отпрянула, так неожиданно громко выкрикнула девушка. – И не надо сейчас делать меня виноватой. Да, мне было плохо, и я позвонила. Но ты не обязан был мчаться ко мне, р аз тебе так важен этот ут р енник!
– Насть! – он явно пытался её обнять. – Ты мне важна. Ты! И ты… выходишь замуж. Ты понимаешь, что я тебя теряю?
– Нет, это не ты меня те р яешь, это я тебя – поте р яла, когда ты женился.
– Я женился, потому что ты за меня замуж не пошла. Я же для тебя недостаточно хорош. Недостаточно богат. Так, только потрахаться. Вот я со психа и женился.
«А мог бы эротические книги, например, озвучивать. Озолотился бы. С таким голосом отбоя бы не было от клиентов», – упёрлась Эрика лбом в дверь, слушая их перепалку.
– И что тогда ты тут делаешь, если уже меня потеряла?
– Поп р ощаться пришла. Всё, Валер, это был последний раз. Я выхожу замуж и…
– И буду век ему верна, – гнусно усмехнулся Валера и его голос стал откровенно паскудным. – Ну если что, я тут буду ещё четыре дня. Соскучишься – звони.
– Ты се р ьёзно?
– Ага!
– То есть ты на самом деле ты даже не р ади меня приехал? У тебя тут дела?
– Какой-то предлог я же должен был найти. Или надо было сказать жене, что лечу к любовнице?
– Фу! Тысячу р аз тебе гово р ила: не называй меня любовница!
– А как тебя называть? Женщина моей мечты? – язвил он. – Королева моей души? Мой сладкий мышонок?
– Никак больше не называй, – фыркнула она. – Всё, п р ощай, Вале р !
– Насть, ты же за бабки замуж выходишь. К чему это пафос?
– Ни к чему. И да, мне нужны его бабки. Не каждому повезло р одиться с золотой ложкой во рту. Он хо р оший парень, жаль его, но… в общем, давай, Вале р , пока!
– Да пока, пока! Уходи уже, раз уходишь, только знаешь, ну и дрянь же ты!
«Эпическая богомышь! – выдохнула Эрика. – Да сто̀ите вы друг друга. Что-то тошнит меня от вас обоих уже», – сморщилась она. И женский голос даже показался ей знакомым. Где-то определённо слышала она эти стервозные нотки и совсем недавно.
– Ты даже и близко не п р едставляешь себе какая, – ответила резко, как отрезала, девушка. – Но я знаю на что иду и р ади чего. А ты? Что ты скажешь своему сыну? Я женился со психа? Заделал тебя на зло?
– Вот ты сука, Насть.
– Да, Валер. Но не тебе меня судить. Я всю жизнь как та лягушка машу лапками, ста р аюсь не сдаваться, стремлюсь чего-то добиться, суметь, достичь. Своим трудом, упо р ством, талантом. А побеждают знаешь кто?
– Те, у кого сиськи больше, – гоготнул он.
– Те, у кого они даже не вы р осли. А мои два высших об р азования оказывается в самый р аз только для должности помощника временно назначенного генерального, – горячилась она. – То есть по факту работаю я, а этот дядя протирает штаны и создаёт видимость бурной деятельности.
– Да чо ты комплексуешь, Насть. Нормальные у тебя сиськи, – снова гоготнул «остряк».
Судя по тишине, девушка или презрительно сморщилась, или махнула рукой. А может, и то, и другое, а потом процокала каблуками к двери.
– Он хотя бы относится ко мне с уважением. Заботится. Беспокоится. Понимает. Слушает. В отличие от тебя.
– А, ну да, я то тебя всего лишь… – мужчина характерно присвистнул и даже, наверно, показал, что именно он с ней делает. Но потом тяжело вздохнул. – Насть, ну ты же его не любишь!
– И он меня не любит. Ну и что? Этим мы и похожи. И мы нужны друг другу.
– А как же я?
– У тебя есть жена, Валер. Есть сын. И будут ещё дети. А у меня не будет. Так что учись радоваться тому, что есть. И ценить то, что имеешь. Это так, дружеский совет.
– Ну, спасибо!
– Не за что. Это от всей души. Не поминай лихом. И прости, если что.
Дверь хлопнула так внезапно, что Эрика вздрогнула.
«А я-то думала вы уже никогда не расстанетесь, – скептически сморщилась она. – В общем, прости, Валер, но мне тоже надо как-то отсюда выбираться. И, если что, я сошлюсь на тебя».
Эрика нажала ручку и неловко развернувшись, выглянула в скрипнувшую дверь.
– Тук-тук! Извините, пожалуйста!
В комнате никого не было, но на её голос из гостиной сначала появилась уже знакомая ей бабулька, а потом и неловко переставляющий разбитые артритом ноги дед.
– А вы кто? – сняв со лба, нацепил на нос очки старушка.
– Я Эрика. И мне… В общем, можно я через вас выйду?
Повисла пауза, во время которой Эрика переминалась с одной замёрзшей ноги на другую, пытаясь согреть их друг о друга, и готовилась к допросу с пристрастием.
– Андрюша, это на ней что? Твоя рубашка? – первой пришла в себя старушка, но вопрос адресовала совсем не неожиданной гостье.
– Вот, я же говорил, что никуда её не девал, – парировал дед.
– Простите, было холодно, а мне пришлось там стоять, пока… – Эрика невинно пожала плечами. – Но, если вы позволите мне переодеться, я вот тут всё оставлю, как было, – показала она на расстеленную кровать.
– А вы? – сдвинула на самый кончик носа очки старушка и показала на дверь в смежный номер.
– Ага, – кивнула Эрика, что бы та ни имела в виду. – Но вышло небольшое недоразумение.
– Отвернись! – ткнула женщина мужа в лоб и вытолкала в дверь. – А я тут, милочка, постою. Да ты меня-то можешь не стесняться, переодевайся.
И всё то время, пока Эрика натягивала обратно платье, старушка бдительно следила, наверно, что бы та не спёрла чего, а потом спросила, подозрительно прищурившись:
– Это ж мой тебя вызвал, да? Я видела, как он телефончик-то прятал. А там номер такой чудной, одни девятки да ноли и написано «массаж».
Эрика неопределённо пожала плечами, а старушка лукаво улыбнулась.
– Вот распутник! Надеюсь, ему хоть понравилось?
– В каком смысле? – прыгала Эрика на одной ноге, натягивая туфлю.
– Ну вы ж его хорошо помяли? «Ох ты ж, едрёна кочерыжка!» он говорил?
– Нет, – искренне расстроилась Эрика. – Но я знаю одного массажиста, – она полезла в сумочку, достала телефон и на той самой картонке, где был написан пароль от вай-фая, записала номер Анжелы, массажистки сестры, тётки с такими ручищами, что не забалуешь. – Творит настоящие чудеса. Вспомнит ваш Андрюша и кочерыжку, и Матрёну, и вошь, и колобашку и даже едрён батон.
И пока женщина недоверчиво всматривалась в цифры, протиснулась в дверь, поздравила деда с Наступающим и побежала вверх на двенадцатый этаж по лестнице.
– Ты хотя бы представляешь себе… – перехватила Эрику в коридоре Алла, шипя как раскалённая сковорода.
– Алл, ты не поверишь, – виновато прикусила губу та. – Но я всё могу объяснить.
– И слушать не хочу. Скажи мне только как? Как у тебя это получается? Баба вломилась в номер, а он… один. Один! Стоит глазами моргает. Она в спальню – никого, даже постель не разобрана. В ванную, по шкафам, под кровать – пусто!
– А дверь в смежный номер? Туда заглядывала? – спросила Эрика исключительно исходя из личного опыта.
– Да какая уже разница! Ты что не понимаешь? – только что за грудки не потрясла её Алла.
– Да не специально я, господи! Само так вышло!
– У тебя всегда само, только… – Алла полезла в сумку и протянула ей пачку банкнот. – На! Твои! Честно заработанные.
– Но я же, – моргала Эрика, спешно пересчитывая. – Не хрена себе! А это за что?
– А я знаю? – развела та руками. – Они там за закрытыми дверями поговорили, а потом жена его выскочила, и давай чуть не в дёсна со мной долбиться. Денжищи отсчитала. В глазах слёзы. Руки трясутся. В ножки покланялась и в номере с мужем закрылась. Я тут стою жду, когда она выволочет твой хладный труп. А ты там вообще была?
– Ну я… – оглянулась Эрика: что ж ей сказать? И вдруг увидела тележку, что толкал перед собой официант в фирменной форме ресторана. – Это ж мой ужин, – пробубнила она, когда тележка подъехала аккурат к номеру «1226».
Недолго думая, она сунула официанту купюру. И тот без лишних вопросов повязал на неё свой фартук:
– Стифадо из кролика по-гречески сегодня особенно сочное.
– Спасибо, Вань, – подмигнула она парнишке, глянув на бейджик на его груди.
– Эрика, что за… – вытаращила глаза Алла.
– Молчи, нищастная . И учись у профессионалов, – растянула она губы в улыбку и позвонила. – Обслуживание номеров!
А, когда дверь открылась, уверенно вкатила тележку внутрь.
– Вам накрыть в гостиной или? – она обернулась к спальне, обращаясь к мужчине.
– Вы?! – искренне поразился он. – Честно говоря, я догадывался, что это подстава. Что вас, – красноречиво показал он на ванную, где шумела вода, – наняла моя жена.
– И всё же удивлены?
– Даже не знаю, как описать вам мои чувства, – выдохнул он, засунув руки в карманы. Пару секунд смотрел на носки своих дорогих ботинок, а потом поднял глаза на Эрику. – Да, я удивлён, что вы не воспользовались моей минутной слабостью. В моём возрасте оказаться в столь щекотливой ситуации уже как-то стыдно, несолидно и даже смешно. Но дело даже не в этом. Это я, конечно, пережил бы. А в том, что, когда вы не пришли, и я понял, что и не придёте, я расстроился даже больше. И неожиданно осознал, что упускаю что-то важное, настоящее. Что размениваю свою жизнь, давно не веря, что в наше время ещё есть девушки, которые могут сказать: «Он меня бросил, но главное, чтобы у него всё было хорошо». Вы же это искренне?
– А вы? – усмехнулась Эрика.
– Я предложил жене развод на условиях, которые нас обоих устраивают. И она согласилась. Нас брак давно себя изжил, но нам всё не хватало смелости друг другу в этом признаться. Позвоните мне, – он полез во внутренний карман пиджака.
– О, нет, нет, – остановила его Эрика. – Лучше позвоните вы.
На фирменном бланке отеля фирменным карандашиком она написала номер. Вырвала лист, свернула и протянула, зажав между пальцев.
– Когда я уже не смогу поставить вас в столь щекотливую ситуацию, конечно.
Она отступила к двери, когда он убрал лист в карман.
– Пусть ваш сын поправится. С наступающим!
– Как вас хоть зовут?
– Эрика, – улыбнулась она. – А вас?
– Майк. Вернее, Михаил, если по-нашему. С наступающим, Эрика!
– Стифадо из кролика по-гречески сегодня особенно сочное, – улыбнулась она и вышла.
– Ну что, я домой, Алла Александровна? – переодевшись у Аллы в номере, застегнула Эрика пуховик и подхватила пакет с платьем.
– Пойдём провожу, – пропустила её вперёд себя Алла. – Чем будешь заниматься на выходных?
– Будем наряжать ёлку с детьми. Наверно, поедем на горку. Или сходим на каток. Зима – это так здорово. А ты?
Они вошли в лифт.
– Вернусь обратно в Москву. Кастрирую уже, наконец, кота. Заведу мужика. Или наоборот, – улыбнулась она. – Скажи, где ты берёшь силы вот на это всё? Ёлка, каток, горка? У меня порой раздеться не выходит, так и падаю с порога на кровать в пальто. А ты? Неужели всё ещё веришь, что однажды он вернётся? Что вас найдёт?
– Честно?
Алла кивнула.
– Каждый день. Каждый день, я накрываю стол к ужину и ставлю лишнюю тарелку. Вздрагиваю на каждый телефонный звонок. И каждое утро просыпаюсь с единственной мыслью: может, сегодня?
– Эрика, прошло сколько лет, – сочувственно сморщилась она.
– Всего шесть. Шесть лет, пять месяцев, – Эрика посмотрела на часы в холле, стрелки на которых переползли за полночь. – И… пять дней.
– И ты всё ещё ждёшь? – обняла её Алла на прощанье.
– Всегда.
«Может, сегодня?» – улыбнулась она и махнула рукой, останавливая такси.
Глава 2. Илья
«Наверно, я любил тебя всегда, – глядя на летящий за окном снег, думал Илья. – Нет, без «наверно». Я любил тебя всегда», – опустил он глаза в экран ноутбука и мысленно вычеркнул неверное слово.
Мысленно, потому что слушал врача и не мог сейчас писать. Но рука так и тянулась к клавишам.
С того дня как ему поставили диагноз «острый миелобластный лейкоз» он писал ей каждый день. Столько лет не искал. Не ждал. Старался не думать о ней. Смириться, отпустить, забыть, хоть и знал, что не сможет.
Но в тот день начал ей писать, и плотину в душе, что он так тщательно воздвигал, словно прорвало. С того дня он уже не мог без этих писем.
Он делился с ней тем, что было на душе. Тем, что когда-то не успел сказать. Тем, о чём думал сейчас. И тем, что боялся не успеть сказать.
Это были даже не письма. Разговор. С ней. Ведь мысленно она всегда ему отвечала. Та, что он любил всегда и без «наверно».
Всегда. С того дня на школьной линейке, когда он протянул ей влажную от волнения руку, а она смело вложила в неё свою и не поморщилась: «Я – Эрика». «Первый «А», шурша целлофаном букетов, гуськом потянулся в школу за первой учительницей. А он смотрел на неё и думал: эта девочка настоящая? Или снится ему?
– Кстати, помнишь, как её звали? Нашу первую учительницу?
– Фаина Кантимировна? – в его воображении улыбнулась та, что всегда ему отвечает, и передразнила стучащую линейкой по ладони Фаину: – «Максимова, на первую парту! Немедленно! Если не умеешь себя вести, будешь сидеть здесь. Рядом с Кантимировым». Рядом с её дебилковатым сынком, который вечно ковырялся в носу.
Фаина Константиновна Кантимирова. Конечно, она помнит.
– Кстати, Вадик Кантимиров вырос неплохим парнем. Стал геологом-нефтяником. Не зря над ним смеялись за его дурную привычку: что ты там хочешь найти? Полезные ископаемые? Вот он и ищет теперь нефть и газ.
– Илья Михайлович, – отвлекла его доктор, закончив пространный рассказ о том аду, что ему пришлось пережить, а она сухо назвала «индукцией». – Ваш отец разговаривал со мной о вашем дальнейшем вашем лечении. И ваша невеста. Они сейчас за дверью. Пригласить?
Илья встрепенулся: «Отец? Здесь?» Илья никому ничего не хотел говорить о своём диагнозе категорически. И болезненно сморщился: «Настя, какого лешего? Да, я согласился, что отец имеет право знать, но хотел, должен был позвонить ему сам. А ты же ещё и представилась наверняка как моя невеста?»
Невеста.
Ещё три месяца назад она была просто его личной ассистенткой: отвечала на звонки, предупреждала о встречах, составляла расписание на день и тезисы к переговорам, забирала одежду из химчистки, покупала корм Мистеру Жопкинсу Нагломордовичу.
Илья глянул на фотографию кота на заставке экрана в стиле «за секунду по падения». Там в пору его юности и стройности, полосатый опрометчиво растянулся на коленях у Эрики, которая его терпеть не могла, и захлопнул ноутбук.
Три месяца назад диагноз свалился на Илью как гром среди ясного неба, когда невесты у него ещё и в помине не было.
– Ладно, ладно, не на пустом месте она появилась. Да, до этого мы разок переспали. – Скептически приподнятая бровь Эрики. Он мысленно обречённо выдохнул, глянув на неё. – Уговорила: пару раз. Но жениться на ней я точно не собирался.
И не врал. Какая женитьба? Его «ОМГ-групп» только вступила в «Союз производителей нефтегазового оборудования», Илья прилетел с ежегодного форума в Тюмени, где, кстати, как раз встретил Кантимирова, «ОМГ-пром», то есть производство компании, получило долгожданную лицензию Американского института нефти на штангонасосное оборудование. Он купил дом – сделал себе подарок на двадцативосьмилетние, – который просто нереально ему нравился и бесил кота.
И никакая миссис Гончарова не могла бы и мысленно переступить порог этого царства идеального порядка, света и космической пустоты три месяца назад.
Но болезнь вмешалась бесцеремонно.
Он грешным делом подумал, что это открывающиеся перспективы так вскружили ему голову, когда голова у него начала кружиться в прямом смысле от слабости, стали постоянно появляться синяки, одышка, кровоточить дёсны, и температура поднялась и держалась за отметкой «тридцать восемь» как при хорошей простуде неделю.
Илья оказался в гематологии, когда уже и ноги переставлял с трудом. Там, то есть здесь, в Центре Гематологии и поставили диагноз. И, можно сказать, ему повезло. Из всех форм лейкоза у него оказался ОПЛ, так называемый М3: острый промиелоцитарный. Тот, что раньше давал самый высокий процент смертности, а теперь, когда при терапии лейкоза этой формы используется специфическое лекарство, стал давать самый хороший процент выздоровления – семьдесят процентов.
Илья очень надеялся попасть в эти «семьдесят». И сегодня, наконец, собирался вылезти из нежных батистовых больничных распашонок, которые ему до чёртиков надоели и уехать домой.
– Я же правильно понял, Елена Владимировна, анализы у меня обнадёживающие? – почесал он лысый череп. Наголо он побрился сам, сразу, не дожидаясь, когда после курса химиотерапии выпадут волосы. И до того, как врач пригласит отца и Настю, хотелось бы понимать перспективы.
– Ну, скажем, анализы я видела и получше, – заглянула в бумаги доктор, женщина строгая, немолодая и неулыбчивая, но Илье было глубоко всё равно как выглядит его врач, идёт ли ей этот покрой белого халата, давно ли она делала маникюр, лишь бы она была компетентна настолько, чтобы её больше никогда не видеть.
– Но курс химии ведь дал неплохие результаты? – всматривался он в непроницаемое лицо с глубокими морщинами, надеясь услышать оптимистичные прогнозы.
– Будем надеяться на лучшее, Илья Михайлович. Но на случай рецидива я предложила вашему отцу сдать кровь на типирование. То есть соответствие тканевой совместимости между донором и реципиентом при пересадке костного мозга.
– Это страшное слово «рецидив», – вздохнул Илья. Пожалуй, самое страшное для каждого больного лейкозом. При рецидиве ОМЛ единственным действенным способом лечения остаётся пересадка костного мозга.
– Я же правильно поняла, что других родственников у вас нет?
– Нет, – уверенно покачал головой Илья.
У него нет других родственников. Ни братьев, ни сестёр. И матери тоже нет.
То есть она, конечно, есть. У неё даже всё хорошо. Молодой муж. Своя гомеопатическая клиника в Торонто – небольшая, а возможно, уже большая сеть магазинов-аптек. Илья больше шести лет он с ней не общался. С того дня как очнулся в чужом доме, чужой стране и узнал, что она сделала. Соврала и ему, и Эрике. Наговорила такого, что Эрика всё продала, забрала сестру и уехала в неизвестном направлении. Конечно, вышла замуж. По крайней мере Илья точно знал, что родила, а где и с кем теперь живёт и знать не хотел. Слишком больно.
Он ни в чём её не винил. Она слишком долго его ждала. Ждала окончания школы. Ждала, когда он закончит университет и вернётся. Ждала его в том ресторане, где он должен был сделать ей предложение. Но в тот день всё пошло наперекосяк.
Он вернулся слишком поздно. И она была права, что вычеркнула его из своей жизни…
Вот только всё равно навсегда осталась с ним. В тенях на стене, в снеге за окном, в биении его сердца, и в этих бесконечных письмах и диалогах, что он теперь с ней вёл.
С того дня как он потерял Эрику, можно сказать, что матери у него тоже не было.
– Пап, – скупо по-мужски обнял Илья отца. – Спасибо, что приехал.
Отец только покачал головой в ответ. Не обиженно, но всё же укоризненно.
– Ты умираешь. Ты женишься, – развёл он руками. – Когда я стал всё узнавать последним?
– Я пойду заберу твои вещи, – тут же выскользнула вслед за врачом из палаты Настя, оставив их вдвоём.
– Честное слово, я не собирался, – улыбнулся Илья. – Это я про умирать. И не собираюсь. Пап, лейкоз лечится, не надо этого скорбного лица.
– Где ты видишь скорбь? – усмехнулся тот. – Но об этом мы потом поговорим. Я уже связался с клиникой в Бостоне, и всё обсудил с твоим врачом. В общем, здесь я, конечно, тебя не оставлю и это не обсуждается.
– Подожди, подожди. Что значит, не обсуждается? – встал Илья. – Честно говоря, чувствовал он себя прекрасно. И, конечно, собирался строго следовать курсу лечения, что ему прописали, но собирался он, прежде всего, и работать, и продолжать жить той жизнью, что привык. – Какой Бостон? Какая клиника? Пап, у меня всё хорошо. И работы столько, что не на одну жизнь хватит. Здесь. Не в твоей Америке.
– Я же сказал: об этом потом. Сейчас у меня вопрос, который тебе понравится ещё меньше. Сядь, Илюш, – кивнул отец на койку.
– Спасибо, насиделся за три месяца, – обернулся Илья и ушёл к окну.
Снег. Он валил за окном так густо, и такими большими хлопьями, что Илья на секунду забылся.
– Как тогда…– заворожённо прошептал он.
Классе в третьем. Они лежали, держась за руки, в таком же мягком снегу, ловили ртом снежинки, смеялись. И вдруг она сказала:
– Ты знаешь, что такое снег? Это лекарство.
– Снег – это просто замёрзшая вода, – важно возразил он.
– Нет. Это такие волшебные таблетки, хлопьями, чтобы мы не помнили плохое. Чем больше съешь, тем больше плохого забудется.
– Всё ты врёшь! – толкнул он её ногой.
– А ты попробуй, – хитренько улыбнулась она.
И он же засунул в гость целую пригоршню. Сморщился. Прожевал. Посмотрел на неё с вызовом:
– И что?
– Помнишь Кантимировна поставила тебе двойку по математике, и ты расплакался от обиды?
– Что?! Не было у меня никогда двоек. И что я девчонка, плакать?
– Вот видишь! Уже и не помнишь, – кинула она в Илью охапку снежинок. И пока он отплёвывался, смеясь, убежала.
С каким бы удовольствием он сейчас наелся такого волшебного снега.
– Ты знаешь, что такое снег? – спросил он у Насти, глядя в окно, после первого ужасного укола, от которого его тошнило и всё болело. А первый снег вот так же валил и валил, словно желая сказать: «Держи, парень! Это тебе. Просто надо пережить плохое, вытерпеть. И забыть».
– Замёрзшая вода? – равнодушно пожала плечами Настя.
Илья украдкой вздохнул. Только Эрика умела делать снег волшебным.
– Ты меня слышишь? – голос отца вернул Илью к реальности.
– Да, пап. Но если ты хочешь поговорить о матери, этого не будет.
– Нет. Я хочу поговорить о тебе. И о Насте, – кашлянул отец.
– Если бы не Настя, – медленно развернулся Илья, – наверно, меня и не было бы уже в живых. Но она была рядом. Все эти три месяца. Меняла окровавленные простыни. Подставляла тазики, когда меня рвало как Найду на помойке. Ты даже не представляешь через что ей пришлось пройти…
– Илья, – примиряюще поднял ладони отец. – Я ни в коем случае не хочу оспаривать и даже обсуждать твой выбор. Но есть один вопрос, о котором она просила с тобой поговорить, – он набрал воздуха в грудь и произнёс на выдохе: – О детях.
– О детях? – удивился Илья.
– Я твой единственный родственник, как ты указал в документах. И доверенное лицо, пока вы не женаты. Но свадьба дело хлопотное и, в принципе, необязательное сейчас. Да что я тебе объясняю, ты сам прекрасно знаешь, что может пройти не один год пока вы распишетесь. Но для неё это болезненно. Из-за перенесённой в детстве травмы ребёнка она выносить не сможет, ну ты знаешь.
– Я, конечно, знаю. Только не пойму к чему ты клонишь, – подошёл Илья. И всё же сел на кровать.
– После химиотерапии должен пройти, как минимум, год прежде чем, ну ты понимаешь, – отец опять кашлянул, разговор явно был неловкий.
– Прежде чем восстановится репродуктивная функция, – кивнул Илья. – А консолидационное лечение подразумевает ещё три-пять возможных курсов химиотерапии даже после полной ремиссии, мы это обсуждали. И я на всякий случай сдал сперму перед началом лечения.
Вернее, Настя настояла сдать, но Илья не стал уточнять.
– Вот о ней я и хочу поговорить, о твоей замороженной сперме, – встал отец. – Понимаешь, поиски суррогатной матери тоже процесс долгий. А женские биологические часы тикают ещё быстрее. Настя красивая девушка. У вас вышли бы замечательные дети. И раз ты даже сделал ей предложение…
– Она хочет, чтобы мы использовали эту возможность уже сейчас? – Илья мотал головой, словно хотел стряхнуть неприятные ощущения от этого разговора и тяжесть, которой он ложился на душу. – Но почему мне об этом говоришь ты?
– Потому что это будут не только твой сын или дочь. Это – мои внук или внучка. Родные, понимаешь? Ребёнок, которого ты возьмёшь на руки, – дрогнул его голос.
– Которого я, может быть успею взять на руки, да? Ты это хотел сказать? – Илья опять встал. – Да почему же никто не верит, что я поправлюсь-то, а? Откуда столько пессимизма?
– Я не пессимист, сын. Я реалист. И ты знаешь, что я пахал все эти годы как проклятый ради того, чтобы ты закончил свою элитную школу…
– За неё платила мать, – перебил Илья. – Ты уехал в Америку, когда мне ещё и шести лет не было.
– Но я же тебя не бросил.
– Пап, я без обид, ты же знаешь – я у тебя просто зануда. Вот и уточнил, что на школе настояла мать. А вот университет – благодаря тебе. Магистратура в Бостоне – тоже твоя заслуга. И «ОМГ» родилась из дочернего предприятия твоей компании.
– Всего лишь сеть заправок, – равнодушно махнул рукой отец.
– Но контракты, связи, деньги – всё это действительно появилось не с потолка, а с твоего кармана, с твоей помощью, и твоим трудом.
– И всё это не имеет никого значения, если ты… – отец болезненно сморщился. – Я уже решил: я всё продам, там, в Новой Англии, но ты получишь самое лучшее лечение, сынок.
– Пап, я и так его уже получил, – горестно вздохнул Илья. – Самое лучшее. И единственное из возможного. И я прекрасно себя чувствую. Я понимаю, для тебя это всё свежо и неожиданно, ты паникуешь и готов на всё. Мне хорошо это знакомо. Но я за эти месяцы научился относиться к своей болезни по-другому. Я хочу жить, пап. Хочу. У меня ещё столько всего задумано. И мне не нужен ребёнок как стимул, как мотивация, или как пункт обязательной программы по продолжению рода, которую я должен выполнить.
«Но я хочу ребёнка от любимой женщины! – чуть не выпалил он, сдержался, поправил себя: – Если бы это было возможно. Я хочу найти её, ту, что действительно люблю. Хочу больше всего на свете. Чего бы мне это теперь не стоило, – он вздохнул. – А не заводить детей просто потому, что кому-то приспичило».
– Ты не понимаешь, – покачал головой отец. – Он нужен не только тебе. Мне. Твоей невесте. Твоей матери. И тебе тоже нужен. Просто поверь мне на слово. Тот редкий случай, сын, когда я знаю лучше.
Илья выдохнул. Обречённо. Понуро.
Он прекрасно понял почему Настя так торопилась позвонить его отцу. И знал, почему выбрала себе в союзники именно его – человека, которого Илья не только искренне любил и уважал – боготворил. И почему ей вообще понадобились союзники.
Он сделал ей предложение, когда после десяти дней ада (а говорили, что первый курс химии обычно все переносят хорошо, но оказалось – не его случай), наконец, наступило облегчение. И он был так счастлив, так благодарен ей за то, что она всё это время она была рядом, что слова вырвались сами. Это было не предложение выйти за него замуж, нет, он не предложил ей руку и сердце, не подарил кольца, не сказал слов любви, да и не мог бы сказать – они просто решили быть вместе, два одиночества, что неожиданно сблизила его болезнь. Она сказала, что не может иметь детей, он – что любит другую, но у них не сложилось, и скорее всего, жить ему осталось недолго. Она спросила можно ли ей представляться его невестой, а не просто девушкой и он подумал: почему нет. Обыденно, как на работе они обговорили детали: как они будут жить, где встречаться, какие-то правила важные для них обоих и всё.
Его одиночество шесть лет было сознательным. Он не мог быть с той, что любил, а ни с кем другим быть не хотел. Он не лез в её жизнь, он уважал решения других людей – как бы неправильно и нелогично с его точки зрения они не поступали – это их выбор, их жизнь, их право. И это было её право. Она вышла замуж и родила ему детей – что в этом непонятного?
Но болезнь всё изменила.
Когда нет уверенности в завтрашнем дне, когда тебе дают целых тридцать процентов на то, что будущего у тебя нет – мир становится другим. И взгляд на жизнь тоже. Тем, кто не был в такой ситуации – не понять. Да и тем, кто был – тоже. Все по-разному реагируют на плохие новости. Кто-то замыкается в себе, кто-то истерит, кто-то становится озлобленным. Тем, кто смотрит со стороны не видно, как внутри тебя всё рушится. Не слышно, как за обыденным «у меня всё хорошо» скрывается «я так хочу жить».
«Но идите к чёрту те, кто считает, что я кому-то что-то должен: поступать так, как от меня ждут, говорить то, что хотят услышать. И я никому не обязан нравится. Мне вообще всё равно, что вы обо мне думаете. О моих решениях, о моей жизни, о моей… невесте».
– Да брось, сознайся уже, что у неё просто классные сиськи, а не вот это всё: мы подходим друг другу, потому что оба страшные зануды, сухари и ботаники, – услышал он голос той, то теперь как ангел-хранитель словно всё время стояла рядом.
– И всё-то ты знаешь! – улыбнулся он в ответ на её приподнятую бровь. – Ладно, ладно, сдаюсь: задница тоже ничего. И она брюнетка. А мне всегда нравились девочки с тёмными волосами. (Одна. Только одна девочка).
Она бы всё свела к шутке. Но если без шуток, Илья прекрасно понимал ответственность, что взял на себя этим нечаянно вырвавшимся предложением и к чему его обязывает теперь эта её просьба называться «невестой». А он не из тех, кто отказывается от своих слов. В конце концов, союз двух людей, что близки по духу и подходят друг другу – не самый худший способ жениться, хотя о женитьбе никто и не говорил. И все их разговоры с Настей о детях пока заканчивались Ильёй одинаково: «Нет. Нет. И нет!»
Вот только Настя явно рассчитывала на большее, чем он предложил и была не из тех, кто легко сдаётся. Он ещё с больницы не вышел, а это уже становилось проблемой.
– Я подумаю, – обнимая, похлопал он по спине отца. – Остановишься у меня?
– О, нет, от тебя не наездишься, а у меня ещё дела, – ожидаемо отказался отец. —Поживу пока гостинице, но буду частым гостем. Имей в виду: я надолго.
– Здо̀рово. Тогда созвонимся? – ещё раз крепко обнял его на прощание Илья.
И о том, что им ещё предстоит ни один разговор и ни один чудесный вечер вместе Илья думал с радостью.
Настя помогла ему одеться, проводила до машины, поцеловала, прижимаясь к нему чуть дольше, чем требовало их прощание, но сейчас Илья хотел побыть один: дописать письмо, потискать кота, по которому так скучал, достать старые фотографии, которые он не мог попросить Настю привезти ему в больницу, но физически ощущал, как хочет к ним прикоснуться.
Словно прикоснуться к той, что он всё же должен найти. Не для того, чтобы бесцеремонно влезть в её жизнь или растравить ей душу. Не для того, чтобы что-то изменить или испортить. И даже не для того, чтобы извиниться, объяснить то, что уже давно не имеет значения, или оправдаться. Нет. Сейчас, спустя столько лет, всё это неважно. Он просто должен её увидеть. Должен убедиться, что у неё всё хорошо. И сказать… нет, этого он ей говорить не должен. Что любит, что болен – не нужно ей этого знать. Им бы просто поговорить, отпустить прошлое, поставить, наконец, точку и идти дальше… каждому своей дорогой, долгой или не очень, как у него. Он же не идиот, что бы он ни говорил отцу, прекрасно осознавал, что шансов у него немного.
– Когда у нас новогодний корпоратив? – вспомнив, что забыл спросить о готовящемся в компании мероприятии, позвонил он невесте из машины.
– Илья, ты не должен идти. Там будет столько на р ода, – странно, но только по телефону он слышал, что Настя немного картавит.
– Я глава этой компании, Анастасия Александровна. И я знаю сколько людей на меня работает.
– Я имела в виду, что у тебя ещё такой слабый иммунитет, что это…
– Неразумно? Опасно? Глупо?
– Р искованно, – улыбнулась она.
– Риск – моё второе имя. И будь добра не подсовывай мне одну из тех старых речей, что я уже произносил. Придумай что-нибудь новое, вдохновляющее и покреативней.
Глава 3. Эрика
– А она мне такая говорит: «Придумайте что-нибудь вдохновляющее и покреативней!» – приняла Эрика из рук Нины гирлянду.
Сестра стояла внизу, дети носились вокруг ёлки, а Эрика залезла на табуретку и цепляла на стену уже вторую нитку светящихся лампочек, делясь последними новостями.
– Это кто? Твоя начальница?
– Если бы! Секретарша генерального. Представляешь, мне, – хмыкнула Эрика, – рядовому сотруднику рекламного отдела, дала задание придумать ему речь. Я, конечно, глаза выпучила, говорю: «Простите, важная тётенька в костюме, но я тут рекламные слоганы для топливных заправок составляю, вы ничего не попутали?»
– А она? – засмеялась Нина и протянула вилку от гирлянды племяннику. – Даня, ну-ка, проверь, дотянется до розетки. Только в неё не тычь!
– А я вто рюю проверю, – тут же подскочила следом за Данькой сестра.
– Вторую, – машинально поправила её Нина и вдруг закашлялась.
– Втор-р-р-ру-у-ю, – зарычала та, дёргая гирлянду.
– А по-испански «два» как? – спросила Эрика, подозрительно глянув на сестру.
– Дос! – крикнула Глафира маме.
– А по-французски? – спросила Нина, показав рукой, что всё в порядке.
– Ду , – тут же ответила Глашка. – По-итальянски дуэ , по-немецки цвай , по-арабски итнан , – выпалила она скороговоркой и залезла под высокую пушистую ёлку в большом горшке, прячась от них.
Эрика жестами показала сестре:
– Я понятия не имею. Это правильно?
Нина кивнула и так же одними губами, проведя ребром ладони по горлу, показала:
– Мы её замучили, – махнула рукой и сказала уже громко: – Что тебе начальница-то ответила?
Нина снова закашлялась.
Эрика дождалась, когда приступ закончится, не подавая вида, как не нравится ей этот царапающий звук, что издают лёгкие сестры, и потом только продолжила:
– А что она мне могла ответить? Что у меня богичные слоганы, а значит, выйдет и эпически божественная речь. И намекнула, что к концу рабочего дня она должна лежать у неё на почте.
– И ты написала речь?
– Абижаешь, – спрыгнула Эрика с табуретки. – Теперь, надеюсь, меня повысят до четвёртого заместителя третьего начальника отдела рекламы тоннельных заглушек. Ну или дадут рублей пятьсот.
– За молчание? – закрыла Нина пустую коробку из-под игрушек, что уже красовались на ёлке, и тяжело вздохнула.
– За молчание я бы сторговалась подороже, – обняла Эрика сестру. – Ну не вздыхай, не вздыхай, Нинуль, с деньгами мы как-нибудь выкрутимся. Были у нас с тобой деньки и потяжелее.
Были у них с Ниной не просто тяжёлые деньки, были у них такие дни, что и худшему врагу не пожелаешь.
Эрике было пятнадцать, когда их родители погибли. Нине – тридцать. Дочь отца от первого брака, тихая, спокойная, добрая, она всегда жила с ними. У отца был книжный бизнес – сеть магазинов, что они держали с другом, и в тот день ехали отмечать семьями какую-то хорошую сделку. Нина поехала с ними, а Эрика, как обычно, заартачилась и осталась дома.
В той автомобильной аварии на большом перекрёстке столкнулось три машины.
И у неё осталась только Нина.
С переломами, травмами, Нину одну привезли в больницу, всех остальных – в морг. Эрика в одночасье потеряла всё. И на свою беду всё помнила: как ей позвонили, как первым приехал Алый, похороны, и бесконечные дни, что она проводила с Ниной в больнице, умоляя, уговаривая, заклиная её жить. И Нина выжила. Хотя чуть не потеряла ногу и на всю жизнь осталась со страшными шрамами и хромотой.
Помнила Эрика и другое. Как стремительно пустели счета. Как вдруг они стали бедными. Как в элитной школе, где они учились с Ильёй, Эрика вдруг стала нежелательным элементом. А в элитном посёлке под Москвой, где они жили, даже соседи стали обходить их стороной.
Никто не хочет впускать в свой дом чужое горе. Никому не интересны чужие проблемы и чужие дети. И в пятнадцать лет Эрике резко пришлось повзрослеть и стать главой семьи.
Как-то незаметно и постепенно от них отвернулись все: друзья, что были в основном связаны с отцовским бизнесом; знакомые, далёкие и близкие, образ жизни которых ни Эрика, ни тем более Нина, теперь не могли поддерживать. А родственники… их и не было: отцу было под шестьдесят – его родители давно умерли, а остальных желающих остановится проездом или попросить денег взаймы он отвадил; мама от своих сбежала замуж, и никогда не общалась, да и не рассказывала.
Рядом были только Алый и Илья.
Но Илье, как и Эрике, всего пятнадцать. Его мать и раньше была не в восторге, что её ненаглядный мальчик, умный и талантливый, столько времени проводит с этой шаболдой. А после аварии – ещё и с нищей шаболдой, без будущего, без поддержки, без перспектив.
Алому – двадцать семь. Он самый молодой сотрудник в администрации Президента страны и сын друга отца Эрики, с которым у них и был совместный бизнес. И всё в то страшное лето легло на него: свалившийся с инфарктом отец (он очень тяжело воспринял утрату и обвинения в том, что это он подстроил гибель партнёра, а матери у Алого давно не было), хлопоты с похоронами, резко осиротевший бизнес, долги, в которых компания оказалась по уши, молчаливое отчаяние Эрики, больничные расходы Нины. Как он справился Эрика никогда не спрашивала. Сейчас он работал в аппарате Губернатора города. И был единственным человеком, что остался в их жизни с Ниной из прошлого.
– Может, отказаться от педагогов по арабскому и, скажем, итальянскому? – вздохнула сестра и снова закашлялась. – Простыла я, простыла, не смотри на меня так, валялась с детьми вчера в снегу. Попью грудной сбор и пройдёт, – приглушённо прохрипела она в ответ на тревожный взгляд Эрики. – Я тоже могла бы массаж делать реже.
– Ты не могла бы, Нин, иначе совсем ходить не сможешь, а как я без тебя, – подала ей Эрика с пола пустую коробку от гирлянды.
Порванные мышцы, покалеченные связки и кости – всё это требовалось постоянной заботы. А Нина, педагог младших классов по образованию, с того для как родились близнецы стала им и нянькой, и бабушкой, и воспитателем, и сиделкой. Без неё Эрика бы не справилась.
– Я не имею права лишить занятий детей, родившихся с такими способностями. Я что-нибудь придумаю, Нин. Если что, попрошу денег у Алого.
Она вздохнула украдкой, но Нина была бы не Нина, если бы не заметила:
– Он ведь всё ещё ждёт?
– Да, – кивнула Эрика.
«Всё ещё ждёт, когда я скажу ему «да». И не стала уточнять, что и терпение Алого не безгранично и, кажется, подошло к концу. Он уговаривает Эрику выйти за него замуж не первый раз. Не первый год. И не жди она так упрямо отца своих детей, уже и жили бы они безбедно, и муж из Алого вышел бы хороший, но… они живут как живут.
– Ты хоть перезвони ему, – сунула Нина коробку в шкаф. – Он же привёз с утра фрукты, подарки детям, продукты к новогоднему столу.
– Обязательно, – улыбнулась Эрика, заглядывая к детям под ёлку, хотя сердце сжалось. Ну, не могла она. Не могла сказать ему «да». И даже не потому, что не любила. А как раз потому, что любила. Но не его. А любя – не отрекаются. – И чем вы там, козявки занимаетесь? О, нет! – скривилась она. Так и знала, что раз дети затихли – жди какую-нибудь пакость.
– Мам, а давай украсим ёлку фотографиями? – спросил Данька. Они с Глафирой достали из шкафа коробку со старыми снимками и уже вытрясли на пол.
– А игрушки куда денем?
– Их всё равно мало, – рассудительный не по годам сын явно пошёл в отца. – Повесим между ними.
– А ещё мы хотели конфеты повесить на ёлку и манда л ины, – подхватила сестра.
– Манда р-р ины, – поправил Данил.
Глашка показала ему язык и, выбравшись на четвереньках из-под пушистой сербской красавицы, что тоже привёз визжавшим от восторга детям Алый, обняла Эрику.
– А давай поиграем в «про папу»?
– Опя-я-ять?! – притворно удивилась та, когда Глашка побежала за Барби с Кеном – обязательными участниками их бесконечной семейной игры «про папу», где Эрика придумывала про папу разные неправдоподобные истории, а дети слушали. – Да сколько ж можно!
– Опять! Опять! – хором закричали близнецы, подтягивая к ёлке кукольный дом.
– Сейчас, только Алому позвоню, – встала Эрика под укоризненным взглядом Нины.
Она ретировалась в маленькую комнату сестры.
На стареньком комоде, что достался им вместе с остальной видавшей виды допотопной мебелью от хозяйки квартиры стояла фотография родителей.
Гены сложились так причудливо, что Данька с его светлыми волосёнками один уродился в деда. Над Ильёй за его лохматые кудри в школе всегда подшучивали, он – стопроцентный брюнет с зелёными глазищами, как у Глашки. У Эрики – тёмные волосы и карие глаза. А вот отец Нины и Эрики был голубоглазым блондином, как Данька.
Эрика достала телефон. Выдохнула. И в тот момент, когда уже собралась нажать на вызов, трель входящего звонка заставила её вздрогнуть.
Абонент не определился, но что-то ей подсказывало, что она знает кому принадлежит этот красивый номер, где последние цифры стояли по порядку: 3, 2, 1…
«Пуск!» – мысленно продолжила Эрика смысловой ряд и нажала «ответить».
– Алло! Эрика? Это Майк.
Они договорились встретиться в воскресенье на катке.
Вернее, на автобусной остановке, что находилась у дома Эрики.
А каток находился в глубине большого парка.
Эрика сняла эту квартиру в пригороде как раз потому, что куда бы они ни шли – в садик, на работу, с работы – всегда можно забежать в парк покататься на качелях, или покормить карпов в большом пруду, или собрать большой букет осенних листьев или, как сегодня – поваляться в снегу.
Майку она сразу сказала:
– Я буду с детьми. – «И это не обсуждается!»
И он, очевидно, был хорошо воспитанным человеком – даже искренне изобразил радость. Иллюзий на этот счёт Эрика не строила. Но Нина и так возилась с малышами всю рабочую неделю: отводила в сад, забирала, гуляла, занималась с ними сама и когда приходили репетиторы. Домашние задания, поделки, баловство – всё доставалось ей. А ещё готовка, стирка, уборка. Эрика с этой новой работой в центре уезжала затемно и возвращалась затемно третий месяц. Но в выходные старалась дать сестре отдохнуть, и дети были с ней.
Но едва они с малышнёй вышли из подъезда и повернули в сторону остановки, её окликнул знакомый голос:
– Эрика!
«Да вашу ж меня! – выругалась она, когда дети уже понеслись с криками «Алый!» – Ему-то я позвонить как раз и забыла».
– Привет! – развернулась она, улыбнулась. И решила сразу с этим и покончить, с тем что забыла сделать вчера. – Спасибо большое за подарки!
– Но? – поздоровавшись с Данилом по-мужски за руку и обняв Глафирку, он засунул руки в карманы тёплого «бомбера» и вид у него был недовольный и обиженный. – Ты же что-то хотела добавить ещё? – спросил он с вызовом. – Спасибо, но?
– Не надо было, Алый.
– Не надо было что? Дарить детям игрушки? Привозить фрукты? Или в принципе приезжать? – шагнул он к Эрике. Ей пришлось поднять голову, чтобы заглянуть в его волевое жёсткое лицо с трёхдневной щетиной. Красивой густой щетиной, неожиданно тёмной для его светло-русых волос. И глаза цвета мечты смотрели на Эрику холодно.
– Не надо было дарить им подарки до Нового Года, – сделала она шаг назад, игнорируя и его вызов, и саму причину его злости. Но тут и к бабке не ходи, было ясно, что теперь он будет давить. Он устал ждать, устал уговаривать её выйти за него замуж. Устал быть добрым, терпеливым и понимающим. И вот-вот поставит ультиматум. А пока просто предупредил, что запас его прочности на исходе и Эрике придётся определиться.
– На праздник я подарю им другие, – и как сказал классик, арктические льды по сравнению с его взглядом казались горячими пирожками.
– А мне подаришь? – улыбнулась она как ни в чём ни бывало, невинно и кокетливо. Но он же не рассчитывал, что она, Эрика Максимова, испугается. Да она даже обязанной себя не чувствовала. И пусть в кармане у неё осталось не больше тысячи до зарплаты, справится. Да, она плохая, злая девочка. И она не из тех, что бегают за богатыми дяденьками, размазывая сопли.
– А что ты хочешь? – заинтересованно потеплел взгляд Алого.
– Удиви меня, – сделал она ещё шаг назад и махнула близнецам, возившимся в снегу: – Дети, пошли!
И они пошли. Оставив Алого скрипеть зубами так, что даже Майк это заметил.
– Не хочу показаться, э-э-э, забыл, как это по-русски… оbsessive… Навязчивым! – вспомнил он. – Тем, кто лезет не в своё дело. Но этот парень, я видел, вы разговаривали. И он был чем-то расстроен.
– Алый? – оглянулась Эрика, словно после того как она познакомила детей с Майком, и они прошли уже пол парка, он всё ещё мог стоять у неё за спиной. «Я бы сказала: чертовски зол», – усмехнулась Эрика. – Он друг семьи.
– Алый?! – удивился Майк. – Это никнейм?
– Это фамилия. Но сколько себя помню, мы всегда звали его именно так. Даже отец.
А ещё он Алый, потому что Илья Алый. Но Илья у них мог быть только один. Поэтому Алого звали Алый, а Гончарова – Ильёй.
– Да он и сам так представляется лет с двух. «Мальчик как тебя зовут?» – «Алый!» – «Вопросов больше не имею!» – в лицах изобразила Эрика и Майк рассмеялся.
– У вас явно талант.
– Да, мне говорили, – улыбнулась она. – Я даже собиралась поступать в театральный. Но в итоге выучилась на пиарщика и теперь специалист широкого профиля. Хочу – менеджером пойду, хочу – маркетологом.
– А сейчас работаете где?
– В рекламном отделе одной крупной компании. А чем занимаетесь вы?
– Собираю установки шельфового бурения.
– Как интересно!
– О, нет! Это ужасно скучно, – откинув полы расстёгнутого пальто, засунул он руки в карманы. На улице был так тепло, что выпавший вчера снег даже начал таять.
Но Эрика не отстала. И пока познавала азы бурения на суше и особенности морских буровых платформ, они подошли к катку.
– Подожду вас здесь, – опустился Майк на лавочку на трибуне, где Эрика помогала детям надеть коньки.
– И не мечтайте отсидеться, – уверенно покачала она головой, скептически осматривая его строгий костюм, ворот рубашки, шарф. – Вон там прокат, – показала она рукой.
– Я не умею. Я… – он посмотрел на брюки, – не одет.
– А кто говорил, что будет легко? Дети, Майк не хочет с нами кататься.
И как по команде, они облепили его и начали настойчиво канючить.
– Да вы коварная! Это запрещённый приём! – покачал он головой.
– Отчего же? – невинно пожала она плечами. – Зато забьёте с нами пару кружков, выпьем по кружечке горячего чая, – показала она на выставленный на скамейку термос, – и получите право обращаться ко мне на «ты».
И он, конечно, лукавил, что кататься не умеет. Но столько Эрика уже давно не смеялась. Дети возили его за руки, толкали за ноги, когда он изображал слепого как кот Базилио, они все вместе падали, вместе вставали, кряхтя и потирая ушибленные места, а потом взмокшие, уставшие и счастливые делились бутербродами и чокались пластмассовыми стаканчиками с чаем.
– Глафира, доедай! – доставая из кармана телефон, погрозила ей пальцем Эрика, когда дочь, как обычно, откусила и отвлеклась, рассматривая смуглую девочку лет десяти, что пришла на каток с друзьями. – Простите, я сестре позвоню, узнаю, как она там, – пояснила она Майку.
– А почему ваша сестра с нами не пошла? – допил Майк чай и оглянулся в поисках урны, когда Эрика закончила короткий разговор.
Нина ощутимо сипела, к утру у неё поднялась температура, но она обещала Эрике, что будет весь день лечиться, и сейчас с её слов чувствовала себя терпимо.
– Нина инвалид, – со свойственной детям прямотой выпалил Данил. – Она не может кататься.
– Что же с ней случилось? – спросил Майк, так серьёзно и без ложного стыда, с которым взрослые пытаются уходить от разговоров с детьми на сложные темы, что даже Эрику тронуло.
– Она попала в аварию. Столкнулось три машины. Семь людей погибло, а она одна выжила, – гордо заявил Данил.
– Семь человек. Правильно говорить: семь человек, – поправила Эрика и забрала у Майка пустой стаканчик, который он так и держал в руках.
– Мой бабушка с дедушкой тоже там погибли, – встал Данил и подошёл к Майку. – Это было давно. Нас ещё не было. А мама была, – он посмотрел на Эрику, вспоминая слово, но выкрутился. – Не взрослая.
– Тинейджер, – пискнула Глафира, так и не сводя глаз с девочки, которая ей понравилась.
– Мне было пятнадцать, – шепнула Эрика Майку и повернулась к Глашке.
Дочь посмотрела на Эрику и показала рукой:
– Пуэдесэр? Айе?
Если, конечно, Эрика правильно расслышала все те звуки, что та произнесла.
– Что?!
– Если я верно понял, она спросила: Можно? К ней? – хлопал глазами Майк. И у него было то самое лицо, что бывает у всех, когда Глафира с русского вдруг переходит на другой язык в присутствии людей, которые его понимают. Словно и сам не веря, что это слышал, Майк тряхнул головой и обратился к Глашке похожим набором звуков, из которых Эрика поняла что-то вроде «эспаньёль».
– Ун погито, – ответил ребёнок, которого она с какого-то перепугу считала своим, и снова вопросительно глянул на мать.
– Да иди, иди, познакомься. Конечно, – закивала Эрика как китайский болванчик.
Темноволосая девочка снизу приветливо помахала:
– Ола!
Взрослые ответили, как по команде, тем же жестом. А когда дети вдвоём осторожно пошли вниз, цокая коньками, Эрика повернулась к Майку:
– Прости, ты спросил…
– Говорит ли она по-испански. А она ответила: «Немного». Отец ваших детей испанец? – сделал неожиданный вывод Майк, и выглядел он слегка пришибленным.
– Нет, – улыбнулась Эрика. – Просто у меня особенные дети. Не нормотипичные, как из толерантности принято говорить. Глафира – полиглот. Терпеть не могу это слово, но, если точнее, у неё необычные способности к языкам. А Данил любит всё научное. Сейчас, например, он увлекается зоологией. Только, умоляю, ничего не спрашивайте у него про насекомых.
– Почему? – всё ещё слегка пришибленный Майк посмотрел на Данилку.
– Если что, я предупредила, – достала оставшиеся бутерброды Эрика и один протянула Майку. – Козявка мавританская и калоед слаборогий – это меньшее, что вы можете услышать от моего сына.
– В свой адрес? – машинально откусил он и, словно его отпустило, улыбнулся.
– Как знать, – пожала плечами Эрика.
– А, я понял! Их отец Алый. Но вы развелись?
– Ты задаёшь слишком много вопросов, Майк. Сложных вопросов, – откусила свой бутерброд Эрика. – Как твой сын?
– Уехал из больницы домой. Последние анализы вроде неплохие. Его невеста так меня перепугала, что я думал увижу обтянутый кожей скелет и на руках понесу его до самолёта. А он, кажется, даже поправился. Лысый, конечно, но ему на удивление идёт.
– А что у него? – жевала Эрика, пытаясь представить себе сына этого красивого статного мужчины. Лысого сына. То есть вот если состричь эту седину на висках и эти тёмные кучеряжки, в которые после гонок на коньках превратилась его некогда идеальная укладка. Оставить… А что бы она оставила? Наверно, вот эту ямочку на гладко выбритом твёрдом подбородке, едва заметную и какую-то родную. И губы «бантиком»…
–… верхняя с острыми уголками у тебя красивая, чтобы смотреть, а нижняя, – она оценивающе хмыкнула, – наверно, чтобы целовать, – закончила обводить пальцем контур его приоткрытых губ.
– Я буду целовать тебя обеими, – убрал он её руку и подтянул к себе. – А ты сама реши, какая тебе больше нравится…
Эрика невольно покрылась мурашками от этих воспоминаний.
– Лейкоз, – тем временем ответил Майк, пока Эрика его откровенно рассматривала. – Что? – смутился он, вытер рот. – У меня соус?
– Нет, нет, – засмеялась она. – Ваш сын похож на вас? Я просто пытаюсь его представить.
– О, нет! – улыбнулся он. А вот в зубах у него как раз застрял кусочек салата. – Скорее на мать. Разве что ростом пошёл в меня. И, наверно, характером. Такой же зануда.
– Лейкоз? Это же рак крови?
– Да, раньше именно так и называли.
И пока он читал Эрике лекцию, из которой она поняла, что это тяжело, но иногда лечится, всё смотрела на зелёный листик и думала, как же ему сказать.
– Говорю же, что я зануда, – почти правильно оценил он её скучающий вид.
– Нет, нет, мне интересно, только очень грустно и страшно. И я не знаю, как бы чувствовала себя, окажись на месте его невесты.
– Уверен, вы бы не сдались.
– Ни за что, – уверенно покачала она головой. – И к слову о детях. Нет, их отец не Алый. Помните, в баре я рассказывала вам свою историю.
– Она не выдуманная? – удивился Майк.
– Самая настоящая. Только всё это произошло шесть лет назад.
– Так это их отец тогда сбежал? – повернулся Майк к детям, что, в два голоса кричали «Мама!», пока их мать усиленно делала вид, что не слышит.
– Внимательно, – сдалась Эрика, повернув только глаза.
– Мам, можно мы ещё покатаемся? С Даниэлой?
– Идите лучше снимайте коньки и пойдём лепить снеговика. А Даниэла, если хочет, может с друзьями пойти с нами.
Дальше произошло небольшое детское совещание, а потом, держась за руки и осторожно ставя ноги в коньках на ступени, дети стали подниматься.
– Это я от него сбежала, Майк, – встала Эрика, уступая им дорогу. Я знала, что он не мог просто не прийти, ничего мне не сказав. Что он не бросит меня, чего бы ему это не стоило. И что у него неприятности. Из-за меня. Я влипла в такую скверную историю, Майк, – вздохнула она, – что ему и правда лучше было уехать. И ничего не знать. Пока я не разберусь. Сама. Мне пришлось делать вид, что я выкинула его из своей жизни.
– А ты не выкинула? – недоверчиво прищурился он.
И пусть Эрика задницей чувствовала, что интерес у него не праздный, отрицательно покачала головой.
– Не пойми меня неправильно, но не хочу, чтобы меня держали за дурака, – встал Майк.
В груди у Эрики тоскливо сжалось, когда взгляд у него стал совсем как у Алого.
– Майк, шесть лет, пять месяцев и девять дней назад, двадцатого июля мы расстались. И больше никогда не виделись. Я не замужем и не была. Не состою ни с кем в отношениях. У меня двое особенных детей, сестра-инвалид и ни копейки за душой, поэтому я хватаюсь за любую подработку, если за неё платят – так я оказалась в той гостинице. И ты сам реши, что тебе с этим делать, но я ждала, жду и всегда буду его ждать. Не потому, что он действительно придёт. А потому, что не могу не ждать, – она резко выдохнула. – И это… у тебя листик в зубах.
Глава 4. Илья
Он проснулся от того, что в щёку ткнулся холодный кошачий нос.
Дёрнулся. Прогнал кота. Почесал лицо. Потёр глаза. Так вот почему ему снилось, словно его кто-то обнюхивает и щекочет усами, а он лежал на земле, скорчившись и гадает кто: волк, тигр, лев, хомячок.
– М-р-р, – снова поставил передние лапы на край матраса кот, выглядывая.
– Отстань, Жопь, – перевернулся на другой бок Илья. Закрыл глаза. Но досыпать не хотелось. На душе стало муторно: ему снова снилось как его били.
Горячие кавказские парни пытались объяснить, что «эта дэвачка хазяина, а нэ твоя», а Илье надо возвращаться туда, откуда он приехал. И всё в духе «я твой дом труба шатал», «вали, а то хуже будет». То есть «ты валишь, а она остаётся» – расклад был такой.
Втроём на одного, да ещё привязанного к стулу – те ещё были храбрецы эти люди Ваграма. Но, сплёвывая кровь, он, как все занудные ботаники, ворчал про себя, что в Питер, откуда приехал, он вернётся нескоро: университет закончил, диплом бакалавра получил. А уехать всё равно уедет, потому что его ждёт двухлетняя магистратура в Бостоне. Но в это раз без Эрики не уедет.
Они оба устали за эти четыре года: она в Москве, он в Питере. Вокзалы, электрички, самолёты, поезда… Её съёмная квартира, сестра в соседней комнате, учёба, работа, бессонные тёмные ночи… Его квартира, мосты, учёба, работа у отца, такие короткие выходные, бессонные белые ночи …
И не надо его пугать. Он дрался за неё с десяти лет. С десяти лет, когда первый раз ему разбили очки, повалили и отпинали, он пошёл на самбо и с тех пор всегда отстаивал своё право быть рядом с этой несносной девчонкой кулаками. Право ждать её после уроков, провожать до дома, носить портфель, не позволять бегать без шапки и списывать домашку.
Он выглядел рядом с ней как паж при вздорной королеве. Высокий, нескладный, кучерявый. Слишком правильный. Слишком скучный. А она – дерзкая разбойница, заводила, хулиганка. Яркая, бойкая, смелая. Она просто не могла не нравиться. И нравилась всем. Она росла такой красавицей, что не только старшеклассники, взрослые мужики сходили с ума. А Илья стал, наверно, самой первой, но самой стойкой её жертвой.
Что он нашёл в ней – было очевидно.
Что она нашла в нём – для него так и осталось загадкой.
Но то, что их связывало, сразу было чем-то больше, чем дружба. Сильнее, чем родство душ, когда оторвать одну от другой, не повредив – невозможно. Глубже, чем просто понимание – что-то на уровне интуиции и инстинктов: она читала по его лицу правильно ли отвечает урок, он – по её глазам куда они пойдут после школы.
Они всегда были одним целым. Неделимым. Спаянным. Единым.
Между ними невозможно было встать, вбить клин, втиснуться.
Но слишком много было тех, кто пытался.
И Ваграм постарался на славу….
Илья потерял сознание, когда ему сломали ногу. Удар. Хруст. Боль. И он отключился.
А очнулся – белый больничный потолок, обе ноги в гипсе и на фоне чистого голубого неба башня Си-Эн Тауэр за окном.
– Эрика! – стало первым словом, что он произнёс.
– С ней всё в порядке, – мать отложила журнал и её тонкие губы презрительно дёрнулись. – А вот тебе месяц придётся пролежать в гипсе.
– Как я оказался в Торонто? – упал он обратно на подушку.
– Сынок, – она встала. Элегантный брючный костюм резал глаза белизной на фоне голубых стен палаты, но Илья не отвернулся. – Когда тебя притащили без сознания и бросили на крыльце дома со словами «пусть убирается или в слэдущий раз убьём» у меня был небогатый выбор. Клиника, перевязка, гипс, уколы, частный самолёт – и ты в безопасности.
– А Эрика?
– О, да, она приходила. Пришлось сказать ей, что ты срочно уехал – несчастье с нашей двоюродной бабушкой в Гваделупе, а телефон сел, – вытянув руку, равнодушно оценила она свои идеальные ногти, давая понять, что могла наплести любую чушь, в том числе и настолько достоверную, что Эрика бы ей поверила. Засунула руки в карманы и посмотрела на Илью в упор. – А ещё я сказала, чтобы она устраивала свою жизнь без тебя. А не висела кандалами на твоём будущем.
– Ты же знаешь, что как только смогу ходить, я вернусь. Даже если не смогу – поползу, но вернусь, – а вот теперь он отвернулся.
– Я даже сама куплю тебе билет, родной. Мне же ты всё равно не поверишь. Захочешь, чтобы она сказала тебе это в глаза.
– Что сказала?
– Наверно, что вы выросли. Что время школьной дружбы и юношеской влюблённости прошло. Поиграли в любовь до гроба и хватит. У тебя Бостон и магистратура, а у неё… – она махнула рукой, – своя дорога. И своя жизнь.
Своя…
Илья сел, спустил ноги с кровати. Жопкинс доверчиво ткнулся в руку.
– Пошли, пошли, старина, – потопали они на пару в кухню.
И пока кот стучал зубами по миске – он всегда так смешно ел – Илья налил кофе и уткнулся в фотографии, разложенные на столе.
Вчера он пытался разложить их по годам – по мере того как они с Эрикой росли. Но сегодня выбрал только те на которых был Алый.
Алый…
Илья вернулся в конце августа. Больше, чем через месяц. Ещё прихрамывая. Только, когда гипс сняли, он выяснил, что у него была сломана только одна нога. Но мама позаботилась о том, чтобы ему загипсовали обе и это окончательно поставило крест на их отношениях.
В квартире, что Эрика снимала – другие жильцы. Дом отца в их элитном посёлке, что они с Ниной начали сдавать, когда Эрика поступила в университет, пуст и продан.
Илья уговаривал Эрику поступать в Петербурге. Он был нужен отцу – тот давно перебрался в Америку, но в Питере на подставное лицо ещё держал сеть заправок, компания его партнёров по бизнесу достраивала в пригороде завод, и он рассчитывал за время учёбы ввести Илью в курс своих дел и присмотреться будет ли с него толк.
Эрика уговаривала Илью остаться в Москве. Первое время она тоже работала в бывшей фирме отца и надеялась, что та встанет на ноги. К тому же дом, Нина. Ей никак нельзя было уезжать. В итоге они так и учились: она – в Москве, он – в Питере.
Книготорговая компания Эрики окончательно загнулась, когда она перешла на третий курс. Алый-старший выплатил им гроши, что выручил за продажу, и дом – единственное, что у них с Ниной осталось, – они сдали в аренду. Суммы от сдачи трёхэтажного особняка хватало, чтобы платить за недорогое съёмное жильё в Москве и на жизнь, а ещё Эрика стала подрабатывать. По иронии судьбы тоже на заправке. У того самого Ваграма.
К Ваграму Илья не поехал.
Нашёл Алого.
Телефон Эрики давно не отвечал. Но благо, в администрации Президента не так много сотрудников с такой яркой фамилией.
Илья дозвонился Алому в офис ещё с Торонто.
«С Эрикой всё в порядке. Большего я не могу тебе сказать, прости», – был его ответ.
В этот раз Илья звонить не стал. Несколько дней ждал его у ворот безрезультатно. Но дождался.
– Илья! – обрадовался Алый. Обнялись, поговорили о том, о сём. А потом он без предисловий полез куда-то в бумажник. – Не знаю, что там между вами произошло. Да и не моё дело. Но она оставила тебе записку.
Трясущимися руками Илья развернул бумажный клочок:
«Илья, у меня всё хорошо. Надеюсь, у тебя тоже. Вот пусть всё так и останется. Прости и отпусти. Знай, что я тебя ни в чём не виню. И никогда тебя не забуду. Но это неточно…
Уже не твоя, Эрика ».
– Где она? – это всё, что Илья смог произнести.
– Она выходит замуж, Илья, – тяжело вздохнул Алый. – Не трави ты ей душу.
– За Ваграма? – оглушение накрыло такое, что взорвись рядом бомба, Илья бы не услышал.
– За кого?! Ха-ха, хорошая шутка, – заржал Алый, но, глянув на Илью, смутился, кашлянул. – Нет, конечно, с чего ты взял, – он оглянулся, словно его ждали. – Ты прости, я всё же на работе.
– Да, да, я понимаю. Скажи, что я приезжал.
– Конечно, – кивнул Алый.
Опять обнялись. На прощание.
– Ну бывай! – похлопал его по плечу Алый.
– Он… хороший человек? – крикнул Илья вдогонку.
Алый остановился, обернулся.
– Ты же знаешь Эрику, – пожал он плечами. – Она других не держит.
Она не держит…
Кот клацнул зубами по пустой тарелке, Илья очнулся, хлебнул кофе, что так и держал в руке. И выудил фотографию, которой у него вообще не должно было быть.
Эрика и два смешных малыша в одинаковых тёплых комбинезончиках разного цвета.
Он невольно улыбнулся:
– Надо же, близнецы.
Один – на руках у Эрики, другой – у Нины.
Нина…
Нину он встретил случайно уже в Питере.
Он закончил магистратуру, и отец передал ему часть бизнеса, что была в России, поэтому Илья вернулся.
Он бежал к метро и очень торопился.
Как обычно, машина сломалась в самый неподходящий момент. Как обычно, лил дождь. Такси застряло в пробке, а он опаздывал на очень важную встречу.
Илья задержался всего на секунду у входа под козырьком станции – стряхнуть воду, да так и застыл, не веря своим глазам: у выхода стояла Нина и сверялась с какой-то бумажкой.
Всё те же коротко подстриженные волосы (Эрика стригла её сама). Всё та же невысокая сутулая фигурка. Неестественно, под прямым углом к здоровой, вывернутая нога (она подшучивала, что носок её теперь всегда смотрит на север).
– Нина? – удивился Илья. И побежал, расталкивая прохожих. – Нина!
Она подняла на него глаза. Обомлела. Выронила бумажку.
– Илья?!
– Ты… я… – не знал он что сказать, выудил из лужи бумажный прямоугольник, встряхнул, протянул. – Ты как здесь?
– Я… – она прижала к груди коротенькие пухлые ручки таким привычным жестом, что заболело в груди. – Я… в Центр Реабилитации… меня пригласили… вот… – предъявила она сумку на колёсиках.
– Ясно, – кивнул Илья. Хотя ни черта ему было не ясно. – Как ты? Как Эрика? – от радости мысли путались. Он не находил слов. Не знал, что спрашивать, что отвечать, хотя Нина ничего и не спрашивала. Но обоим было как-то неловко.
И неловко расспрашивать, как-то нечестно что ли, ведь ему так ясно дали понять…
– Я нормально, – коротко махнула Нина и натянуто улыбнулась. – Как обычно. Скриплю потихонечку. А Эрика… у неё… близнецы.
– Близнецы? – растерялся Илья. Задохнулся. А он и не ожидал, что это будет так больно.
– Да, – засуетилась Нина, полезла в кошелёк и протянула ему фотографию.
Глаза защипало, но что он девчонка – плакать и, вглядываясь в знакомые, до боли, до крика, до прокушенной щеки черты – сдержался.
– А ты где, как? – робко спросила Нина.
– А я толком и нигде. Мотаюсь сейчас между странами, городами. Офис вот в Питере открываю, – он опомнился: «Встреча! Чтоб её!», протянул фотографию обратно.
– Да оставь. Себе, – спрятала Нина руки за спину каким-то детским жестом.
– Тебе, может, помощь какая нужна? – убрал снимок в карман Илья. Руки тряслись. – Может проводить, подсказать что? – покрутился он на месте.
– Спасибо, я сама. Разберусь, – скромно, куце, от груди махнула она, и от этого жеста, что он знал с детства, тоже защемило в груди.
Илья достал визитку, протянул.
– Если вдруг что-то понадобится… – и проглотил окончание фразы «…тебе или Эрике». – Я… всегда… – оглянулся на двери, виновато прижал руку к груди. – Прости. Очень тороплюсь.
– Понимаю, – мелко закивала Нина. – А ты… женился? – крикнула вдогонку.
– Не успел, – грустно улыбнулся он и махнул на прощание.
Он имел в виду, что не успел тогда, двадцатого июля, когда он так и не сделал Эрике предложение. Но вряд ли Нина поняла.
– Счастливо, Илья! – ответила она коротеньким взмахом…
Сколько же тогда он ждал звонка?
Месяц? Два? Вздрагивал на каждый. С замиранием брал трубку. И уговаривал каждый незнакомый номер, чтобы это была Эрика.
Почему-то казалось, что она должна позвонить. Что она не может не позвонить.
И её фотография, казалось, прожигала карман на груди до кожи. Он её чувствовал. Он слышал биение маленьких сердечек, которым она дала жизнь. Ощущал даже её улыбку, счастливую, гордую.
Но она так и не позвонила…
Илья швырнул кружку с кофе о стену со всего размаха.
Перепуганный кот выскочил с кухни как ошпаренный.
– Что я сделал не так? – одним движением смахнул он со стола фотографии. – Что?! Почему? За что? – зарычал он, глядя вверх.
Столкнул ещё что-то по пути. Упёрся головой в холодное стекло окна. Потом ударил в него лбом…
Он перестал ждать, когда однажды выронил эту фотографию из кармана.
– Ваши? – улыбнулся, поднявший её собеседник.
– Мои, – натянуто улыбнулся Илья. А что он мог ещё сказать? Нет, чужие?
В тот день он кинул этот снимок к остальным, убрал коробку подальше и больше ни разу не доставал.
Он ушёл с головой в работу, втянулся, не давая себе ни отдыха, ни поблажек. И очнулся, кажется, только когда оказался на больничной койке.
Когда-то ему казалось, что у него впереди целая жизнь, чтобы забыть, отпустить и научиться жить без неё. А значит, когда-нибудь он обязательно справится.
Нет, он обязан был справиться! И как-то жить дальше. Зная, что у неё всё хорошо, это даже казалось несложно. Не так сложно, если не думать, что это могла быть его жизнь.
А теперь… у него просто не было на это времени. Он уже не разлюбит её. Никогда. Не забудет. Не научится жить без неё. К счастью, ему и мучиться осталось недолго.
Но он не хотел умирать, ещё хоть раз её не увидев.
Илья вернулся к столу, открыл ноутбук.
Забил в поисковике «Илья Алый».
Алого найти всегда было несложно. Поэтому Эрика и отдала тогда записку именно ему, знала – Илья найдёт именно Алого.
Хотя иногда, очень редко, по пьяни или в минуты полного отчаяния он всё же набирал в поисковике «Эрика Максимова». И до рези в глазах вглядывался в чужие фотографии, открывая страницу за страницей, ни на что не надеясь: она наверняка сменила фамилию да никогда и не любила зависать в соцсетях.
С Алого он начал поиски и сейчас.
– Да ладно! – Илья уставился в экран. – Помощник губернатора Санкт-Петербурга?!
Последний раз, когда Илья интересовался Алым, может, год назад, может, два, тот работал в Нижнем Новгороде. До этого в Ярославле. Но то, что они жили теперь в одном городе для Илья стало откровением.
Он нащупал телефон, всё ещё не веря своим глазам.
– Позвонить Антон Могилевский, – дал приказ голосовому помощнику. И когда в трубке ответили, откашлялся, чтобы скрыть волнение.
– Антоха, тебя из органов ещё не уволили? – после всех приветствий и прочей мишуры спросил Илья.
– Сухой как лист, – фальшиво икнул в трубку старый приятель.
– Найди мне одного человека.
– Пишу!
Илья секунду помедлил. Подумал про Алого. Только зачем нам Алый? Алого раз плюнуть найти и так.
– Не надо писать. Запомни. Эрика Альбертовна. В девичестве Максимова. Сейчас фамилию не знаю.
– Запомнено, – шмыгнул Антон, когда Илья продиктовал дату рождения. – Понято: конфиденциально.
– Когда примерно ждать ответ?
– Ну если по всей России пробивать и СИМ-карты добавить, то часа через три, а если…
– Через сколько? – перебил его Илья, не веря своим ушам.
Шесть лет! Шесть грёбаных лет, а уже через три часа…
Он встал.
– Ну, может через четыре, – помялся Антон. – В общем, до связи. С Наступающим!
Илья отложил телефон. Подошёл к мойке. Открыл воду и засунул лысую голову под ледяную струю.
И вдруг засмеялся…
Это было такое странное чувство. Совсем странное.
Словно время только что отмотали назад, и он вернулся ровно туда, откуда начал шесть лет назад. Сошёл с трапа и отправился туда… где она.
Ещё не понимая, что для него всё изменилось. Ведь он вдохнул всё тот же густой августовский воздух с запахами спелых яблок, что зрели в подмосковных садах. Всё также в солнечных лучах плавился в городе асфальт, уверяя, что ещё лето. Но школьные базары уже зазывали к себе ученикови их родителей – напоминая, что скоро осень. Как в прошлом году, и позапрошлом, и все те пятнадцать лет, что она была рядом.
