Праведный палач

Майстер Шмидт по злой превратности судьбы вынужден заниматься малопочтенным ремеслом: пытать, пороть, вешать и рубить головы. Несмотря на свой род занятий, он строго чтит законы человеческие и божеские. Ведь даже Мартин Лютер говорил: «Не будь преступников, не было бы и палачей. Рука, сжимающая меч или удавку, уже не есть рука человека, но суть рука Бога и не человек, но Бог вешает, колесует, обезглавливает, душит и развязывает войну». Разумный, не допускающий излишеств, склонный к эмпатии, добропорядочный. В общем самый человечный человек.
Казнь – это путь к спасению для заблудших душ. Вслед за своим персонажем автор называет преступников «бедные грешники». Повиснуть на веревке для них самый простой и самый быстрый способ искупления и спасения души, которого они навряд ли достигли бы при иных обстоятельствах. Майстер Франц, по мнению автора, являет собой редкий для того сурового времени пример милосердия, он стремится придать всей процедуре намек на правовой характер и даже на сакральность.
Честь, репутация, доброе имя, социальный статус – самые важные ценности для палача.
Немного внимания уделено общему состоянию судебно-правоохранительной системы империи, тем изменениям, которые происходили в рассматриваемый период. В Новое Время палач становится судебным чиновником и не самого низшего ранга, «судьей с мечом в руках». Кодификация законодательства вводит в оборот процессуальные нормы касающиеся порядка ареста, сбора доказательства, проведения дознания (включающего в себя пытки) и судебного следствия. Правовая система начинает оперировать более абстрактными категориями: преступления, по мнению тогдашних юристов, совершаются не против индивида, а против власти земной и божественной.
Надо отметить, что Харрингтон идеализирует личность своего персонажа. Для него палач – это хороший человек, делающий плохие вещи. В плохие времена все занимаются плохими вещами, свобода воли отсутствует.По мнению современников, Майстер Франц выполнил свой долг и подарил жителям Нюрнберга чувство порядка и справедливости. По своему собственному мнению, он сдержал обещание, данное отцу, детям и себе, преодолеть напасти, кажущиеся неразрешимыми, укрепленный верой и необычайным успехом в избранном им самим призвании целителя. Мы слишком мало знаем о личной опыте Франца, чтобы сказать, был ли он счастлив. Но можно с уверенностью утверждать, что эта была жизнь исключительно целеустремленного человека. Возможно, в жестоком и капризном мире есть надежда в одиночку бросить вызов своей судьбе, преодолеть всеобщую враждебность и стойко пережить череду личных трагедий. Майстер Франц думал именно так. И нет сомнения, что такой акт веры достоин памяти о нем.

Очень монументальная работа историка и профессора германистики, основанная на подлинных дневниках нюрбергского палача Франца Шмидта, жившего в XVI веке.
Эта книга не совсем то, что я от нее ожидала, так как это не дневник. Автор в каждой главе делает краткий пересказ тех событий, о который рассказывает Франц Шмидт, добавляя свои комментарии по этому поводу, временами достаточно странные, к примеру, восхищается верой современников Франца во врожденное превосходство элит: Многим из нас, живущим в эпоху после Великой французской революции, трудно понять ту, по всей видимости, глубокую веру Майстера Франца во врожденное превосходство богатых и знатных людей. Наша современная культура зависти предполагает, что унаследованные богатства и привилегии других могут возмущать или быть желанны, но, конечно, никак не уважаемы за предопределенность их Богом. Однако для Шмидта и его современников иерархия, основанная на происхождении, воспринималась как естественная сила, подобно погоде или чуме, – капризная, даже разрушительная, но неизбежная. Неудивительно, что Майстер Франц разделял этот статус-кво. В других местах он высказывает мнение, что люди того времени мало чем отличались от наших современников, и что вовсе не гуманизация общества стала причиной отмены пыток и жестокостей, бывших нормой в то время, когда жил и работал Франц Шмидт.
Написана книга достаточно сухо, и читалась она медленно. Те, кто ждет увлекательной манеры изложения и любопытных фактов, могут быть по итогу разочарованы, так как фактов тут не так уж много, больше болтовни автора и его оценок происходящего, пересказ которых занимает гораздо больше места, чем те самые факты. В некоторых моментах он очень углубляется в частую жизнь героя, из-за чего какие-то общие моменты жизни в описываемый период даны очень скупо. Поэтому те, кто интересуется историей средневековья, вряд ли найдут здесь много неизвестных для себя деталей. А те, кто только хотел бы изучить этот период истории человечества, вряд ли по этой книге смогут составить для себя в голове целостную картину.
Любопытным был момент о том, каким образом семейство Шмидтов вынужденно стало палачами. Их просто выбрал местный аристократ для совершения казни, после чего от семьи отвернулись все бывшие друзья и родня, и Шмидты потеряли свое положение в обществе. Но, насколько я поняла, подобная практика бытовала только в Германии, а не во всех странах старой Европы, поэтому она не может быть показательной для истории палачей в принципе.
В общем и целом, не возможно не восхищаться той работой, которую проделал автор. И все же эта книге не оправдала лично моих ожиданий.

Эта книга сломала мои стереотипы по отношению к палачам Средневековья. И не только мои. Представления о казнях в нас сформированы поп культурой, которая уже почти двести лет демонстрирует нам настолько искаженую картину, что в ней мало что осталось от реальности.Книга "Праведный палач" - удивительная и потрясающая. До нас дошли записи о казнях одного нюрнбергского палача Франца Шмидта. Автор книги, рассказывая частную историю палача, сведения о которой находил с большим трудом, раскрывает перед нами панораму средневековой жизни Германии, в особенности быт и деятельность людей с такой тяжёлой профессией, которая обрекает семьи палачей на жизнь изгоев. Эта профессия не для слабых духом людей, которые могут не выдержать тяжести работы - многие палачи сами оказываются на месте казни в качестве приговорённых к смерти. Но для человека сильного духом, профессия палач - это служба обществу, это ответственная, тяжёлая и страшная работа. Как не повредиться умом, когда твоими руками реализуются сотни пыток и казней, причем иногда особо жестокие, например колесование? Праведный палач должен быть провидцем и знать, как и у кого нужно выбивать признание, а за кого заступиться перед судом. Должен знать, как вылечить раны - не только физические, но и душевные. Палач - не священник, но для него особенно важно покаяние. Ведь тогда ему легче будет привести в исполнение тяжёлый приговор. Палач - не жестокий убийца, а "чистильщик", который вынужден выполнять грязную работу в темное время - "золотую эпоху палачей". Он хороший палач, но свою профессию он не выбирал и мечтает лишь о том, чтобы его дети были освобождены от его участи и смогли реализоваться в другой сфере.Я под огромным впечатлением от книги. Она прекрасна, не смотря на то, что она про смерть, про боль и несбывшиеся мечты. Но при этом она и жизнеутверждающая, это книга о человеколюбии, о вере и силе духа.Одна из лучших книг, прочитанных мною в этом году.

В марте у издательства Альпина Нон-фикшн вышла книга, о которой невозможно молчать – хочется рассказывать и советовать всем и каждому. Речь пойдёт о книге американского историка-германиста Джоэла Харрингтона «Праведный палач: Жизнь, смерть, честь и позор в XVI веке».В духе микроисторического подхода Харрингтон пишет об одном человеке – палаче Франце Шмидте, жившем в Нюрнберге на рубеже XVI и XVII веков, и помещает его в широкий политический, культурный и социальный контекст эпохи Раннего нового времени. В основу такого жизне- или, скорее, профессиописания, лёг удивительный источник – дневник нюрнбергского палача. Харрингтон нашёл старенькую книгу у букиниста в Европе, которая и оказалась этим необычным памятником. Дневник не только пережил своего хозяина, но, претерпев два издания в начале XIX и в начале XX вв., был весьма и весьма популярен среди читающей публики. Теперь и современный читатель может узнать всю историю Франца Шмидта – весьма примечательную и по увлекательности превосходящую некоторые художественные произведения.В «Прологе» Харрингтон подробно рассказывает о специфике дневника как исторического источника: какая у него история, какие другие свидетельства связаны с ним и могут дополнить картину, какие возможности и ограничения он даёт историку, начинающему работать над анализом. В бережном и чутком отношении к источнику заключается один из самых больших плюсов этой книги. Харрингтон показывает истинно научный подход, позволяя широкому читателю проникнуть в тонкости работы историка. Помимо пролога книга содержит 5 глав и эпилог. Каждая глава – Ученик, Подмастерье, Мастер, Мудрец, Целитель – рассказывает об определённом этапе в жизни героя, и автор добавляет обширные экскурсы на отдельные сюжеты, вроде репутации или медицинской практики, которые позволяют лучше понять положение Майстера Франца в его эпохе, а также в социальном и политическом окружении. Структура книги и повествование выстроены очень чётко и ясно, благодаря чему книга читается легко и увлекательно, что я несомненно отношу к её достоинствам. «Эпилог» не только подводит итоги жизни нашего героя, но и рефлексирует над рецепцией образа палача и его профессии в европейской культуре – собственно, с этим образом Харрингтону приходится бороться на протяжении всего рассказа.Книга проникнута искренним интересом и даже привязанностью, которые Харрингтон испытывает к палачу, о котором пишет. Лично меня всегда вдохновляют люди, которые с увлечением занимаются своим делом, и в «Праведного палача» его автор вложил не только силы и время, но и душу, поэтому книга действительно получилась образцовой.Тем не менее, книга остаётся научно-популярной. Харрингтон осторожен и не перегружает читателя излишними подробностями внутринаучной кухни. Однако наряду с подробным обзором самого дневника другие источники, связанные с жизнью Франца – записи и хроники, хранящиеся в архивах Нюрнберга – остаются без внимания. Опираясь на них в тексте, автор не знакомит с ними читателя, что, вероятно, вызвано как раз научно-популярным характером издания. В целом же «Праведный палач» – это синтез обзорного очерка истории Раннего Нового времени и более глубокого исследования одного источника. На мой взгляд, это может быть как слабостью, так и сильной индивидуальной чертой книги.Хочется также отметить качественное издание Альпины Нон-фикшн. Книга очень красиво и добротно сделана, при этом также сохранены авторские карты, сделанные для англоязычного издания книги, и полный научно-справочный аппарат, куда входят многостраничные примечания и предметно-именной указатель. Это поднимает книгу на более высокий уровень, чем просто популярная работа по истории. Альпина Нон-фикшн всегда ответственно подходит к изданию научно-популярных книг, и я несказанно рада, что «Праведный палач» оказался в их надёжных руках.Личность и история Франца ШмидтаЧто выделяет Франца Шмидта, или как почтительно называли его нюрнбергцы – Майстера Франца – из ряда других палачей того же времени? Нет, вовсе не грамотность – в то время многие палачи могли читать писать. Он всю свою жизнь посвятил тому, чтобы изменить свой социальный статус.Отец Франца, Генрих Шмидт, был респектабельным горожанином Хофа до того момента, когда из-за отсутствия в городе профессионального палача его вынудили провести казнь в соответствии со старинным законом. Это поставило на Генрихе Шмидте позорное клеймо, от которого он не мог очиститься. Профессия палача ещё со времён средневековья была несовместима с честным именем и высоким социальным статусом, и Шмидту пришлось всю жизнь нести на себе это бремя позора и затем передать его сыну – вместе с ремеслом. Юный Франц начал вести дневник в период ученичества, когда жил вместе с отцом в Бамберге, и вёл его на протяжении 45 лет, с 1573 по 1618 гг., записывая каждую проведённую казнь и каждое совершённое телесное наказание. После завершения обучения Франц работал в разных местах и путешествовал, после чего получил постоянное место в Нюрнберге, где проработал до самой старости.Вместе с профессией Генрих передал сыну – как предполагает Харрингтон – страстное желание исправить несправедливость, постигшую семью. Дневник, вероятно, был формой отчётности о прилежном и аккуратном исполнении своих обязанностей. Ощущение несправедливости своего положения заставляло Майстера Франца дистанцироваться от маргиналов общества, которые для многих других палачей были обычной компанией, не пьянствовать, вести жизнь честную, простую и набожную.Харрингтону не даёт покоя вопрос: а зачем всё же палачу было вести этот дневник? Оказывается, что с этим памятником связан ещё один документ, обнаруженный в Австрийском государственном архиве Вены. Это – прошение, направленное уже пожилым, но уважаемым палачом императору Священной Римской империи, в котором Майстер Франц рассказывает историю о незаслуженном позоре отца, о своей прилежной и честной работе на городской совет Нюрнберга в течение десятков лет, и просит о восстановлении доброго имени семьи, чтобы его дети могли избежать судьбы отца и деда и получить другие, более престижные профессии. Целеустремлённость в неустанной борьбе против несправедливости, постигшей его семью, – вот чем выделяется история Майстера Франца на фоне других. Ну, и тем, конечно, что его дневник сохранился до наших дней.Круг обязанностей палача и его положение в обществеХаррингтон борется с беллетризованным образом палача, который сложился в XIX в. – в колпаке, закрывающем лицо, хладнокровный и жестокий, использующий всевозможные орудия пыток и казней. Реальная историческая картина, конечно, отличалась от этих образов, созданных романтиками.Среди обязанностей Майстера Франца, помимо уже упомянутых собственно казней и телесных наказаний, значилось следующее: проведение допросов и дознание преступников, сооружение и поддержание в порядке виселицы и других орудий казни, избавление от трупов и уборка. В этих обязанностях палачу помогал человек, чья должность в Нюрнберге называлась «Лев» – этакий ассистент или помощник. Побочным занятием не только Майстера Франца, но и любого палача в то время было целительство – после пыток или нанесения увечий всякий палач должен был залечить раны преступника, и эти навыки оказывались востребованы у горожан.Это создавало довольно парадоксальную ситуацию, потому что палачи были «неприкасаемыми»: ни один приличный человек не должен был быть замечен в обществе палача, а все официальные городские клятвы он обязательно приносил отдельно, но те же люди, которые брезговали водить знакомство с Майстером Францем, могли оказаться у него на приёме и получить лечение. Увы, источники не слишком подробно разъясняют этот момент, однако Харрингтон отмечает, что рубеж XVI-XVII вв. стал временем кардинального изменения положения палачей. Уходят в прошлое старые стереотипы.Психология и мировоззрение человека в Раннее Новое времяВ скупых строках с описанием преступников, совершивших те или иные преступления, проступает личность Майстера Франца. Харрингтон показывает, какие виды преступлений больше всего порицались автором дневника, как палач относился к преступникам разного пола и возраста, какие поступки он считал самыми гнусными. В манере палача чувствуется сострадание и жалость к жертвам, которые без вины были ограблены, изнасилованы или убиты.Одним из важных вопросов, которые беспокоят Харрингтона и на которые он стремится найти ответ, является оправдание профессии палача с точки зрения христианской морали. Почему исполнение профессионального долга не входило в конфликт с верой? Для читателей из XXI века, как кажется, здесь действительно есть несоответствие. Харрингтон уделяет большое внимание тому, как подходила подготовка осуждённого к смертной казни. Каждому «бедному грешнику» предоставлялась возможность раскаяться в совершённых преступлениях, с ним проводили беседы капелланы, и в своих записях Майстер Франц особо отмечает, принял ли осуждённый свою судьбу со смирением, подготовившись тем самым к смерти, или до последнего в нём не было ни капли раскаяния. Харрингтон также задаётся вопросом, не стала ли целительская практика для палача возможностью искупить тяжесть и сложность своей профессии.Несмотря на жестокость, с которой ему приходилось иметь дело на протяжении всей жизни, Майстер Франц оставался честным и глубоко религиозным человеком. За время ведения дневника палач превратился из юноши в зрелого мужчину и затем в пожилого горожанина, и постоянная рефлексия на страницах дневника оказала влияние на духовный мир Майстера Франца. Как пишет Харрингтон, «проявились чёткие границы понятий жестокости, справедливости, долга, чести и личной ответственности», через которые проявилась целостность личности и мировоззрения палача. Многое в нём отражает новое, более секуляризованное сознание, формирующееся в Новое время и разительно отличающееся от сознания в Средневековье. Что-то из взглядов Майстера Франца уже близко и понятно нам, читателям из нашего века, а что-то всё ещё кажется чуждым и странным.Повседневная жизнь и функционирование городских институтовЛейтмотивом на протяжении всей книги звучит идея о важной роли, которую играли публичные казни в том обществе. Власти Нюрнберга – то есть работодатели Франца, а именно городской совет – использовали казни не только как меру наказания, но и как меру устрашения, чтобы и другим было неповадно. Очень часто на страницах дневника появляются люди, уже не единожды пойманные и осуждённые за преступления, и если в первые разы их наказывали поркой или изгнанием из города, то за последующие преступления их наказывали как закоренелых преступников. Никакой необдуманной жестокости в приговорах не было, напротив – очень часто жестокие казни колесом заменялись на более быстрое и поэтому милосердное отрубание головы.Было очень важно, чтобы казни проходили «хорошо» – то есть чтобы грешники выказывали признаки раскаяния, а палач осуществлял наказание за один удар мечом, или на виселице без задержек и проволочек. В случае непрофессионализма палача, срывов или промахов, толпа могла, разозлившись, забить камнями осуждённого и побить самого палача. Публичные казни в соответствии с буквой закона были возможностью ограничить людское самоуправство и самосуд.Кроме этого, документы из архивов Нюрнберга позволяют Харрингтону рассказать о том, каково было жалование Майстера Франца, какое жильё ему было предоставлено, с какими людьми из городской администрации ему приходилось взаимодействовать. В дневнике содержится множество сведений о простых людях, ставших жертвами преступников, о горожанах и деревенских жителях, об их роде занятий, о повседневных ссорах, о любовных связях, которые приводили к совершению убийств и покушений. Дополнительно Харрингтон рассказывает о том, какие опасности подстерегали человека, жившего в германских землях в Раннее Новое время, и о том, как власти Нюрнберга пытались привнести в этот хаос закон и порядок.***
Эта книга однозначно достойна вашего внимания: она одновременно очень добросовестно и качественно сделана и при этом исключительно увлекательна. Я также вынуждена предупредить, что в ней содержатся сцены насилия, без смачных деталей, но тем не менее достаточно яркие, чтобы болезненно отложиться в памяти.Харрингтон выстраивает диалог современных ценностей и представлений с нормами Раннего Нового времени, то есть обращает к давним временам вопросы, которые родились в нашей культуре и в нашем времени. Такой диалог может быть очень продуктивным, и в первую очередь для нас самих: как мы пришли туда, куда пришли, и почему мы теперь смотрим на мир именно так, а не иначе. Харрингтон проделал отличную работу, и я с большой радостью рекомендую эту книгу.19:37

Под обложкой с катахрезным названием и заманухой про палача скрывается очень познавательная книга, отлично рассказывающая о средневековой немецкой бытовухе, о том, как жили-тужили в шестнадцатом веке, что думали и как боролись с судьбой.Профессор германистики в Университете Вандербильдта Джоэл Харрингтон на довольно скудном материале, комбинируя дневник нюрнбергского палача Франца Шмидта с другими источниками, умудрился провести довольно убедительную и детальную реконструкцию жизни горожанина в южной Германии в эпоху Тридцатилетней войны.Автор концентрируется на палаче, его окружении и деятельности, но понятно, что существовал-то он не в вакууме, так что попутно книга захватывает и другие темы - особенности понятия чести и позора в Средние века, межсословные отношения, преступность, легальные реформы и изменение правового сознания горожан.Вторая часть подзаголовка фактически является стержнем, на который автор нанизывает свой рассказ - как и Нэнси Коллманн в Соединенных честью он показательно демонстрирует, что честь и позор в средние века были основой существования любого человека, так что Харрингтон вслед за своим героем уделяет институту репутации немало времени. Кроме того, историк показывает, как в течение жизни одного человека сильно изменились право, традиции и мировоззрение как элиты, так и рядовых горожан - для книги весьма важна тема текучести средневековья, постепенных изменений, иногда заметных, иногда нет, позволивших герою сделать то, что не удалось его отцу и многим другим палачам - снять с себя профессиональную стигму и стать уважаемым членом общества. Лично для меня многое было в новинку - и то, что палачи были также и лекарями (вполне логично, если так подумать), и то, что голову рубили сидящим и стоящим жертвам, и что у немецких женщин в средние века, оказывается, также как и в России, фамилии отличались от мужских особыми окончаниям, а особенно медицинский каннибализм - тут у меня вообще глаза на лоб полезли.Книга хорошо написана (и переведена) и отлично структурирована, легко читается, автор выбрал для книги идеальный стиль, не заигрывает с читателем, не юморит, объясняет сложные моменты на пальцах, но при этом не упрощает тяжелые и комплексные аспекты. На средневековые события и явления смотрит одновременно и как наш современник, и как историк - в общем, нашел идеальную позицию и идеальный тон для такой темы.

Если вы такой же любитель исторической прозы, как и я, то не спешите браться за «Праведного палача». Да, книга в самом деле достойная, и проделанная автором работа просто поражает, но стоит взвесить все за и против, прежде чем отправиться в удивительный и завораживающий мир средневековой Германии.Вся соль тут вот в чем: рассчитывая прочитать добротный исторический роман, вы, несомненно, разочаруетесь с первых же страниц «Палача». Потому что это отнюдь не художественное произведение, а скорее его можно отнести к жанру научно-популярной литературы. Историческое исследование – вот, пожалуй, какой термин самым достоверным образом отражает суть творения Джоэла Харрингтона.И пусть во время чтения я чувствовала себя отчасти обманутой в своих ожиданиях, я не могу не восхититься работой писателя. Какой колоссальный труд был затрачен на её создание, чтобы собрать воедино все кусочки паззла и представить на суд читателя полноценную картину жизни и быта той давно ушедшей эпохи!Джоэл Харрингтон изучил не только непосредственно сам первоисточник – дневник Нюрнбергского плача Майстера Франца, но и все городские хроники того времени, сопоставляя их между собой, чтобы наиболее полно и приближенно к реальности воссоздать дух и колорит средневековой Германии без искажения реальных фактов.Писатель рассказывает нам об особенностях административно-территориального устройства страны, о законодательной базе, традициях и обычаях, о социальных классах, быте людей, их нравах и видении мира, о тогдашних взглядах на мораль, нравственность и справедливость. Получилось на редкость масштабное и многослойное изображение Германии XVI века.Отношение к палачам во все времена и во всех государствах было крайне неоднозначное. Их боялись, их избегали, они и их семьи были буквально изгнаны из социума: их не допускали в пивные, на танцы, ярмарки, праздники, не звали в гости и не приходили в гости к ним. Что-то вроде касты неприкасаемых в Индии. Считалось ничем не поправимым позором просто перекинуться парой слов с палачом или членом его семьи прилюдно – человек, осмелившийся на такой смелый шаг, становился отшельником, как и сам палач.Германия не была в этом плане исключением – на долю Майстера Франца, чей отец из вполне респектабельного и благопристойного горожанина по мимолетной прихоти правителя превратившийся во всеми презираемого и внушающего страх душегуба, пришлось немало унижений и тягот в связи со своей профессией.Но личные качества Майстера Франца, такие как порядочность, исполнительность, безупречная трудовая дисциплина, отсутствие пагубных привычек, в итоге взяли вверх над вековыми предрассудками и сумели обеспечить ему и его семье устойчивое финансовое положение, уважительное отношение со стороны руководства и граждан и возможность обширной врачебной практики среди населения, доверявшего целительным способностям палача. В итоге статус палача впервые обрел относительную социальную устойчивость, и его трудовая деятельность утратила значительную часть ореола презрения и стыда.В дневниковых записях Майстера Франца, несмотря на максимально обезличенную манеру письма, можно проследить отношение палача к своим жертвам и вершимому им правосудию, на что и обращает внимание читателей Харрингтон. Складывается впечатление, что палач черпает силы для совершения своих обременительных кровавых обязанностей в мыслях о возмездии и восстановлении справедливости.Но в те времена судебное наказание преследовало еще одну важную цель – укрепить тем самым государственную власть, заставив людей бояться нарушать закон. Именно поэтому казни и телесные наказания носили публичный характер – чтобы другим неповадно было.Интересно, что многие юридические и социальные нормы тех времен находят отражение и в наши дни. Так, например, предумышленность преступления служила и продолжает служить отягчающим обстоятельством для обвиняемого. У Майстера Франца наиболее возмущение вызывали именно те преступники, которые на трезвую и холодную голову вели подготовку к будущему убийству. Зато к обычной поножовщине после распития спиртного и власть, и общество относились более снисходительно в отличие от современной системы правосудия.Самым поразительным для меня различием стало (после способов совершения казни, разумеется) отношение к ворам-рецидивистам. Даже кража такой безделицы как банка мёда могла оказаться роковой для незадачливого вора, пойманного за кражей энное число раз. «Как общество может повесить человека за кражу меда?» – спрашиваем мы. «Зачем человек постоянно рискует быть повешенным, воруя мед?» – удивляется Франц.
Конечно же, самыми шокирующими для читателя будут описания пыток и способов смертной казни. Просто в голове не укладывается возможность легитимного истязания человека и умерщвления самыми изощренными способами. Радует, что во времена Франца становится выраженной тенденция к гуманизму – среди назначенных судом методов казни преобладали повешение и обезглавливание мечом (что гораздо выглядит всё-таки чуточку более человечно на фоне сожжения заживо или четвертования). Кстати, именно меч считался самым достойным способом встретить смерть – многие приговоренные к смерти молили о замене наказание обезглавливанием.Кстати говоря, приводить в исполнение назначенные судом наказания и казни не было столь простым делом: для этой должности назначался даже особый экзамен «включающий не только письменную, но и практическую часть, призванную определить, умеет ли заявитель пытать, не ломая костей, сжигать трупы так, чтобы оставался лишь пепел, и насколько мастерски он владеет приспособлениями для допроса и казни».Довольно иронично в этом плане звучит термин «хорошая смерть», не раз употребленный писателем на страницах книги. По меркам XVI века таковой смертью считалось раскаяние, признание вины и обязательное религиозное искупление, а в конце – достойное поведение на самой казни. Казнь же считалась хорошей, если голова была отрублена с первого раза, приговоренные к утоплению не всплыли, а те, кому было положено сгореть заживо, умерщвлялись перед костром, дабы не слишком смущать своими криками публику. Вот такие вот средневековые представления о том, «что такое хорошо, а что такое плохо».Автор и сам не раз иронизирует по поводу варварских представлений о законности и справедливости немецкого общества того времени.Разумеется, если бы все жители Нюрнберга были и впрямь столь честны, городу вряд ли бы понадобились услуги нового палача.– вот пример одного из таких остроумных замечаний писателя.Харрингтон определенно знает толк в написании исторических исследований – в процессе чтения у тебя не возникает ощущения, будто читаешь какой-то учебник истории. Нет, всё максимально ёмко, лаконично, с минимумом архаизмов и непонятных слов, и что самое главное – интересно.Но чего мне не хватило, так это личности самого автора личного дневника – того самого нюрнбергского палача. Знаю, что писатель ставил своей целью изобразить целую эпоху, а не самого Майстера Франца, поэтому обошелся без средств художественной выразительности и додуманных им самим внутренних монологов героя. А ведь это как раз то, чего так ждет читатель – узнать побольше о самом главном герое, о том, кто своим примером доказал правдивость утверждения, чтоСудьба творится человеком, а не наследуется им.Но, несмотря на этот существенный для меня минус, оценить работу писателя меньше чем на пять баллов не могу. Прекрасная и талантливая исследовательская работа.

Дневник палача, жившего и трудящегося в 16 веке. Одна из самых вдохновляющих книг, которые читала за жизнь, как бы пугающе и нелепо это не звучало. Однозначно, лучшее прочитанное за последние годы. Рекомендую всем любителям мемуаров, исторической и научно-популярной литературы.
В один прекрасный день профессор истории, он же автор этой книги Джоэл Харрингтон, на полках букинистического магазина обнаружил дневники Франца Шмидта. Палача, который за 45 лет карьеры казнил и искалечил сотни людей. И решил подарить историческому документу новую жизнь.
Об этой книге очень трудно писать без экзальтации и восторгов, очень уж хороша, с какой стороны не посмотреть.
Во-первых, уникальная возможность узнать о запретной профессии без романтизации и устоявшихся стереотипов.
Многие ли знали, что палачом можно было стать по трагической случайности? Так и случилось с отцом героя, которого выбрали в толпе и предложили сделать выбор: либо он соглашается казнить преступника, либо убивают его и ещё двое ни в чем неповинных мужчин, стоявших рядом. После невыносимого выбора от человека и его семьи (на много поколений вперёд) отворачиваются друзья и соседи. Их детей не крестят в церкви, не пускают во многие общественные места, шарахаются как от прокаженных. Потомки могут создавать семьи только с людьми этой же профессии. Остаётся либо вешаться, либо совершенствоваться и пытаться заслужить уважение своей достойной жизнью.
Во-вторых, автор дневника незаурядный человек. Дневник палача не такое уж невероятное дело, их создавали как резюме, но Франц Шмидт обладал талантом, совершенствовал писательское мастерство с каждым годом. Начиналось все с сухих записей о людях, которых он казнил и пытал, но со временем раскрывался как отличный рассказчик. Скромный и сдержанный человек, непосредственно о себе упоминал всего пару раз. Глубоко сочувствовал жертвам. Его сердце рвалось на части из-за насилия над детьми и женщинам, от коварства и жестокости по отношению к родным, от аморальности и вседозволенности.
Франц вёл здоровый образ жизни, совсем не употреблял алкоголь. В те времена пили даже самые благочестивые люди, а уж палачам сам Бог велел. Стандартное пиво перед казнью, а затем забытьё с вином. Из-за того, что палач едва держался на ногах от опьянения, казнь могла длиться бесконечно долго.
Удивительно, что между сеансами пыток преступника нужно было лечить и это совершенствовало знания и навыки в медицине, поэтому палач становился более продвинутым специалистом, чем лекари того времени. Выйдя на пенсию, бывший палач вылечил множество людей.
Тронуло так же, что с помощниками, так называемыми львами, которых обычно нагружали самой мерзкой работой, поддерживались добрые и уважительные отношения. За всю карьеру сотрудничал лишь с двумя.
Религиозность, порядочность, желание прожить жизнь достойно, вызывают уважение. С раннего детства семейные узы были святы для Франца. У него были теплые отношения с мачехой и сестрой, не говоря уже о собственных детях. Мечта всей жизни — чтобы следующие поколения перестали быть персонами нон-грата. К сожалению, это удалось лишь отчасти. Это придаёт дополнительного трагизма и интереса к биографии умного, любознательного человека.
В-третьих, автор книги разнообразил ожидаемое содержание. Это не только дневник человека и полное погружение в профессию палачей, но и все что касается жизни в Германии в 16 веке. Величайшее множество интересных и познавательных фактов обо всем на свете. Бытовые моменты, воспитание детей, фольклор, обычаи и суеверия простых людей, а так же представителей криминального мира, сравнение мировоззрения и взглядов жителей Средневековья, сходства и различия в мировоззрении с современными людьми.
В-четвёртых, прекрасное оформление. Немного завидую владельцам бумажной версии! Хотя и в электронном варианте иллюстрации прекрасно дополняют текст.
В-пятых, юмор! Мягкий и уместный. Стало немного грустно, ведь в отечественных науч-попе нередко встречаются оскорбительные шутки. Легкий нрав Джоэла Харрингтона придает очарование книге. Да вы сами посмотрите на фотографию в профиле автора и все поймёте!
Достоинства можно перечислять бесконечно, но не хочется лишать хотя бы одного процента читательского удовольствия. Когда рассказывала друзьям, чью биографию читаю на данный момент, многие предсказуемо морщили носики «Мол, снова гниль да свищ!» Но после нескольких моментов, которыми немилосердно делилась во время чтения, почти все прониклись уважением к праведному палачу и захотели узнать его лучше.

Книга основана на дневниках Франца Шмидта – палача Нюрнберга, который жил и работал в XVI веке. Автор не просто приводит перевод дневников Франца, но и связывает условия жизни и устремления палача с эпохой средневековой Германии, в которую он жил.Это такое историко-психологическое исследование: кто становился палачами и сколько они получали, как к этой профессии относилось общество, каким образом проводились допросы и казни и т.п. Всё это переплетается с личными взглядами Франца Шмидта на свою деятельность, который по праву стал лучшим палачом Нюрнберга и первым палачом, получившим гражданство этого города. И Харрингтон объясняет, почему: что его отличало от таких же, как он.Немного печально, что Франц всю жизнь работал на репутацию, пытаясь выбить потомкам право получить другую профессию. И ему это удалось. Но потомки жили недолго.