Читать онлайн Жена из другого мира бесплатно

Глава 1

Во рту, заглушая жжение в горле, полыхнул обжигающей мятой леденец от кашля. Отбрасывая обертку и чек из аптеки в урну, открыла дверь в подъезд, опять проклиная этот адски неудачный день.

Проспала, промокла под дождем, покуковала в двух сломавшихся в рейсе маршрутках. В бухгалтерии уронила горшок с кактусом и схлопотала от девушек впечатлившее их китайское проклятие «чтоб тебе жить в интересное время». Порвала любимые джинсы (хорошо, что в незаметном месте), промаялась с головной болью и першением в горле, порвала бисерную фенечку, подаренную еще в школе, обнаружила у себя температуру, была отправлена домой, теперь любимую секцию пропускала. И телефон на работе забыла. Ну что за день, а?

Цепляясь за перила, с трудом поднимала ноги. Родной второй этаж вдруг оказался расположенным слишком высоко, а рюкзачок за спиной – неожиданно тяжелым. Ступень за ступенью преодолела скрипящую песком под кроссовками лестницу. Ослабевшие руки отказывались снимать рюкзак, искать в нем ключи.

Я привалилась лбом к мягкой обивке новой двери и люто жалела, что Павлик сегодня на подработке. Вот бы завалиться в кровать, и чтобы он чай горячий с лимоном приготовил, и градусник дал, и одеялом укутал.

Лимона, правда, нет и телефона тоже, чтобы позвонить и попросить купить по дороге. Наконец нащупала среди спортивной одежды и кроссовок клыкастую черепушку брелока и вытащила связку из трех ключей. В новый замок ключ вошел не в пример мягче, чем в старый, и провернулся бесшумно. Дверь тоже открылась бесшумно, и на меня выплеснулись звуки: частый скрип койки и недвусмысленные охи.

Сердце ухнуло куда-то в неизвестность, руки повисли, и рюкзак тихо плюхнулся вниз. Горло будто перехватило невидимой сильной рукой. Вдохнуть не получалось, точно в полусне я шагнула вперед.

Стоны стегали плетьми, я шла сквозь светлую прихожую, вздрагивая в такт им и скрипу кровати.

«Нет, только не это! – Меня будто замораживали изнутри. – Может, он кому-нибудь ключи дал, попользоваться разрешил…»

Но здравая часть разума упорно отмела эту надежду: брезгливый Павлик никому не позволит пользоваться нашей кроватью. В прихожей стояли его туфли. И светлые босоножки на шпильках.

Сквозь рифленое стекло двери в спальню проглядывала светлая скачущая фигурка.

Протянула руку. Сердце екнуло, предупреждая, что, если открою дверь, – пути назад не будет. В груди разливалась боль. Я с силой распахнула створку.

Воздух из груди вышибло точно ударом: верхом на Павлике скакала Светка, потряхивая силиконовыми сиськами, на увеличение которых я одалживала деньги. Мое лицо свело судорогой. Увидев меня, Светка ойкнула и хитро, с надеждой глянула на округлившего глаза Павлика.

А я не знала, что сказать.

Моргнула. Скрестила трясущиеся руки на груди.

– А ты почему не в секции? – сипло спросил Павлик.

– А ты почему не на подработке? – тихо спросила я.

Наконец Светка отклеилась от него и, завернувшись в покрывало, двинулась на меня, но я стояла в дверях, и она благоразумно сохранила дистанцию. Впрочем, мне было так холодно, что я ничего не могла бы ей сделать.

Так мы и застыли. Самое плохое – Павлик не прятал глаз и не выглядел виноватым. Скорее злился. Ну конечно, я помешала развлечению.

Мы продолжали чего-то ждать. Нервно заправив за ухо осветленную прядь, Светка опустила густо накрашенные ресницы:

– Саш, пропусти, пожалуйста.

Механически отступила в сторону. Светка подхватила игривое бежевое платьице, набитую косметикой сумочку и кошачьей походкой от бедра двинулась на выход, оставив в постели кружевные трусики и бюстгальтер.

А Павлик смотрел ей вслед жадным, восхищенным взглядом.

Высокая и гибкая, как пантера, она прошла мимо, обдав меня ароматом духов и запахом моего мужа, и с потрясающей наглостью свернула в ванную комнату. В приоткрытую дверь было видно, как она поправляет светлые, идеально уложенные даже сейчас волосы, оглаживает четвертого размера груди с торчащими сосками.

Меня замутило. Шагнула в спальню и захлопнула дверь. Стекло зазвенело.

– Почему? – только и могла спросить я.

Презрительный, оценивающий взгляд Павлика резал сердце, выбивал из колеи и замораживал, замораживал еще сильнее, хотя это казалось невозможным. А я стояла перед ним и ждала, хотя все уже безвозвратно уничтожено и в его ответе смысла нет.

– А ты не понимаешь? – Павлик взял с прикроватной тумбочки тонкие дамские сигареты Светки и закурил, нарушив (вероятно, не впервые) данное мне слово больше не вдыхать всякую никотиновую дрянь. Дым от первой затяжки на миг прикрыл его лицо. Павлик тлеющей сигаретой указал на меня и как бы обвел по контуру. – Ты в зеркало себя видела?

Плотнее стиснула скрещенные руки, да так крепко, что подвеска с черепом больно вдавилась в предплечье и грудь.

– Джинсы, все эти твои детские фенечки, воронье гнездо на голове, кроссовки и майки с тупыми надписями были милы, когда тебе было пятнадцать. Даже в восемнадцать это выглядело ничего, но теперь, Саш… – Он поморщился. – Ты же взрослая женщина, а выглядишь как какая-то гопота из подворотни. Мне стыдно с тобой на людях появляться.

Дыхание перехватывало от каждой фразы. И была растерянность – всепоглощающая, парализующая.

– Тебя же устраивало.

– Разве? – Хмыкнув, Павлик снова затянулся. – Разве я не намекал много раз, разве прямо не говорил, что пора остепениться?

– На твои корпоративы я всегда надевала платья.

– Редкие дни, когда ты была похожа на нормальную женщину, а мне такая нужна постоянно. С аккуратной укладкой и маникюром, накрашенная, в юбках или платьях. А ты какая-то неправильная, Саш. Посмотри на Светика, она даже под нож не побоялась лечь, чтобы соответствовать, а ты? Ты же знаешь, как я люблю большие сиськи, но даже пуш-апом не пользуешься.

Напоминание о Светкиных обновленных сиськах было как удар под дых. Но вспомнился документальный фильм о пластических операциях, и это выдернуло из оцепенения. Я будто заново увидела курящего в нашей кровати Павлика и себя с опущенными руками.

– Так что не надо смотреть на меня, будто я в чем-то виноват, – продолжал добивать Павлик. – Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом настоящую женщину, а не особь неопределенного пола.

Лед в моей груди выпустил шипы, наполняя меня холодной яростью.

«Убью, – меня начало трясти. – Я его сейчас убью».

Толкнула дверь. Бам! Вскрикнувшая Светка отскочила в сторону, потирая лоб. А я застыла, стискивая кулаки, ошарашенно глядя на нее, завернутую в мое махровое с Винни Пухами полотенце, подаренное покойной мамой.

– Не смей! – Вцепившись в край полотенца, судорожно вытряхивала из него Светку. – Не смей! Мое!

Она отшатнулась, силиконовые шары подергивались. Светка даже не попыталась прикрыться, захлопала огромными ресницами.

– Павлик, она… она… – Направила на меня наманикюренный ноготь. – Она меня обижает.

Дрожа от гнева и боли, я стояла в прихожей и прижимала к груди (первый размер, ничего выдающегося) еще влажное полотенце. Я не знала, куда деваться, мозг отказывался работать, зациклившись на бесконечном воспроизведении обвинений Павлика, особенно на его последнем: «Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом настоящую женщину, а не особь неопределенного пола».

Разве не он говорил, что любит меня? Разве не он говорил, что я лучшая? И что теперь? Как теперь?

Светка бочком-бочком перебралась в спальню, послышался тихий шепот, резкий ответ Павлика:

– Квартира в общей собственности, так что тебя выгонять она не вправе.

Руки задрожали. Эти слова Павлика, ситуация, мои чувства никак не умещались в сознании, отторгались, выжигали все внутри.

Этого просто не могло быть.

Не со мной.

Я же над анекдотами о том, как жена пришла с работы раньше времени, смеялась, и вдруг…

Вздрогнув, обнаружила себя в нашей уютной кухне с новым, солнечным, желтой расцветки, гарнитуром. Мы же вместе выбирали, Павлик обнимал меня за плечи, так почему сейчас…

Дыхание перехватило. Полотенце упало, я закрыла лицо руками. Чудовищная боль разрывала грудь. Я кричала, орала изо всех сил, но боль не проходила.

Восемь лет, мы были вместе восемь лет, пережили и подростковые закидоны, и учебу в институте, смерть моих родителей, болезни друг друга, проблемы с работой. И вот теперь, когда все наладилось, он просто променял меня на силиконовые сиськи.

Стеклянная дверь на кухню открылась.

– Что ты орешь? – недовольно произнес Павлик. – Сама виновата: надо звонить, если раньше с работы идешь. Ну что ты на меня так смотришь? Ты же не маленькая, должна понимать, что мужчинам иногда надо расслабляться, а женам – закрывать глаза, чтобы не увидеть лишнего.

Боль переполняла меня. А он говорил:

– На худой конец, могла тихонько уйти и подождать, пока мы закончим, и было бы все, как раньше, нормально.

– Нормально? – прошептала я. – Это, по-твоему, нормальный брак?

– А ты что думала? Или считаешь, Светик первая? – Павлик снова затянулся, выпустил дымное колечко. – Кстати, с сегодняшнего дня я не намерен скрывать, что курю. Так что привыкай. Ну и… пошла бы ты погуляла, обдумала ситуацию, успокоилась. – Он презрительно оглядел меня. – Платье бы себе купила.

И он закрыл дверь.

Зажмурившись, шумно вздохнула.

Боль схлынула, оставив пустоту, беспросветную и горькую.

Платье? Да ни за что. И терпеть такое отношение не буду. И никаких больше мужей!

Выйдя из кухни, хлопнула дверью. Стекло звонко посыпалось с нее, осколки ощутимо лупили по ногам, не в силах пробиться сквозь джинсы. Я двинулась в спальню за сундучком с документами. Развод. Я должна немедленно подать на развод! За стеклом двери в спальню мелькнуло лицо Павлика.

Руку полоснула боль. Я опустила глаза – с запястья капала кровь. Видимо, один из осколков задел, срезал несколько фенечек.

– Спятила? – рявкнул выглянувший из спальни Павлик. – Ты что устроила, дура?

Зажав рану, продолжила путь к заветному сундучку со свидетельством о браке, повторяя: «Никогда больше. Ни за что. Не выйду замуж».

За две минуты до этого где-то в другом мире

– Лавентин, не глупи! – Стоявшая за зеленым энергетическим барьером Сабельда казалась призраком.

Или утопленницей.

Да будь она проклята!

Плеснул еще вина в кубок из алого, с золотыми жилками хрусталя и безобразно выхлебал. В голове, и без того кружащейся, добавилось мути. Бутылка марочного вина в руке была непростительно легкой.

– Ла-вен-тин, – протянула Сабельда нежным, сладким голоском, от которого всегда сладко сжималось в груди (и сейчас сжималось, будь все проклято!). – Понимаю, ты на меня сердишься, но у тебя нет выбора.

Поднял взгляд на потолок лаборатории. На фоне встроенных светильников ярко выделялась парившая надо мной пятиконечная магическая печать. В ее почти пустом ободе осталось всего восемнадцать знаков силы. Один мигнул, и их осталось семнадцать.

Время уходило.

Не глядя, швырнул бутылку в натянутый в дверном проеме барьер. Звон послышался будто издалека. Вообще, кажется, вдобавок ко всему прочему у меня заложило уши.

В священном намерении прочистить ухо (что-то не припоминаю, когда мылся последний раз – наверное, перед балом, хотя вроде еще в реку падал, можно считать мытьем) ткнул мизинцем внутрь, и там обожгло болью, ощущение лопающейся перепонки прокатилось по телу.

«Ну не может быть», – уставился на руку с яркими зелено-голубыми когтями по десять сантиметров каждый.

Я же в трансформе.

В родовой трансформе, будь она неладна! Хорошо еще, что не глаз решил почесать.

– Лавентин, в который раз говорю: ты все не так понял.

Поднял взгляд на эту… эту змею. Сабельда покачивалась за магическим барьером. Вместе с лабораторией и полками с коллекцией эмбрионов в стазис-растворах. И вместе со столом, на который я опирался. И со стульями, и с другими столами, и с плакатами, и стеллажами книг. Основательно они так кружились.

Но как бы ни качалась моя голова, какая бы муть ее ни наполняла, даже всем сердцем желая поверить, я не верил, что шарившую под юбкой моей невесты руку моего кузена и их договоренность встретиться и снова приятно провести время, пока Сабельда якобы будет заказывать нижнее белье к свадьбе, можно понять как-то иначе, чем понял я. Ах да, Сабельда этого златовласого козла еще и целовала.

Вообще, у меня было много слов по этому поводу, катастрофически много, я даже указал на Сабельду пустым бокалом и хотел высказаться. Ну хотя бы половину высказать, потому что вторую половину еле ворочающийся язык высказать вряд ли мог.

Но, глядя на ее зеленоватое личико, вспомнил, что я, Хуехун меня побери, длор, и не пристало длору употреблять такие слова. Благородно сдержавшись, стал отсеивать неприличные слова, в итоге остались только:

– Сабельда, ты… не… как… чтоб… и… и…

Не получалось разговора и честного выражения мнения. Поэтому достал еще бутылку из стоявшего на столе ящика. Откуда он тут взялся, ума не приложу. Впрочем, к уму не прикладывалось очень многое. Например, почему я в одних панталонах? Причем ярко-желтых, с кружевом и явно не моих.

– Лавентин! – Сабельда топнула прекрасной миниатюрной ножкой в очаровательной туфельке, на миг показавшейся из-под кринолиновых юбок.

Фуфун Великий, как же она прекрасна, изящна, женственна, как воздушны ее светлые локоны, как невинны огромные глаза. Сабельда указала пальчиком на что-то над моей головой.

Устало посмотрел вверх: знаков силы осталось всего пять.

Мама тоже нашла когда вмешаться. Вот кто ее дернул родовое проклятие активировать? Кто? Сабельда наверняка и дернула.

Заставил себя внимательно смотреть на печать проклятия. К сожалению, предки оставили за родителями право запускать брачные чары детей, и мама владела этим чудовищным инструментом. Перевел мутный взгляд на активированные брачные браслеты.

Широкие, разомкнутые на три сантиметра кольца с путаным орнаментом сияли зелено-голубым светом. У меня осталось несколько минут, чтобы надеть их на избранницу, или родовая магия сочтет меня непригодным к наследованию и бла-бла (не помню, как там точно в инструкции), отсекая от управления источником магии.

Собрав волю в кулак, уставился на Сабельду.

Самое ужасное – я ее до сих пор любил. А она совершенно не испугалась моего гнева, и значит, после свадьбы будет принимать ухаживания другого. Вот ведь!.. Бутылка в моих руках разлетелась вдребезги, омывая когти сладким, резко пахнущим вином.

– Лавентин, я нужна тебе. – Сабельда подошла вплотную к щиту. – Сейчас ты сердишься, но, поверь, ты будешь счастлив со мной, а если откажешься от брака – сила предков покинет тебя и кем ты станешь? Подумай, какая жизнь тебя ждет. Обида из-за глупого недопонимания не стоит такой жертвы. – Ее голос дрогнул. – Ну же, Лавентин!

– Я поклялся на тебе не жениться. – Вытащил другую бутылку. – Перед всеми гостями! – Подцепив когтем пробку, выдернул. – Поклялся себе!

Пил, зажмурившись, заглушая волнами алкогольного дурмана рвавшую сердце боль. Ни одна женщина не заставляла меня чувствовать себя таким бессильным и ничтожным. Мерзкое-мерзкое ощущение, разъедающее душу сильнее, чем концентрированная кислота металл.

Через считаные мгновения жизнь превратится в кошмар. Я стану ничтожнейшим из существ – лишенным родовой магии длором. В голосе Сабельды звучал сладчайший мед:

– Но до этого ты обещал на мне жениться. Нет ничего странного в исполнении более старой клятвы. Так вернее! Разумнее, в конце концов.

Даже сквозь нахлынувший дурман я ощутил ее тревогу и страх. Хотелось подойти и обнять ее, но… Поморщившись, швырнул початую бутылку в барьер, и зеленый щит окрасился багрянцем вина.

А я схватился за голову. Когти путались в длинных волосах.

Это ведь последние мгновения обладания магией.

А я… я… Оглядел любимую просторную лабораторию. Сфокусировать взгляд было так трудно, что я покрылся испариной. Но я должен смотреть сейчас, пока принадлежу роду, потом охранные чары меня отсюда вытолкнут. И я напряженно всматривался в любимые эмбриончики (даже если мне их отдадут, без магии нечего с ними делать), книги, столы с инструментами и алхимическими наборами. Полку с артефактами, плакат…

Снова уставился на полку с артефактами. Археологическое общество заказало исследование нескольких находок, среди которых ржавел большой прямоугольник портального узла. Рядом лежал свиток – копия документа из недавно обнаруженной древней библиотеки с инструкцией по открытию перехода в другой мир.

Гениальная идея озарила меня точно вспышкой молнии. Прямо-таки пронзила до глубины души!

Да, я поклялся не жениться на Сабельде, но сейчас браслеты примут любую жену, а иномирянку после церемонии можно отправить назад, из другого мира чары браслетов не дотянутся: я буду как бы женат и как бы свободен.

Шедеврально!

Ринулся к полке.

– Что ты делаешь? – В голосе Сабельды прорезалась тревога.

Ага, не хочет выгодного жениха терять! Ничего, прорвусь!

Ну или попытаюсь: руки и ноги действовали как-то неслаженно, в голове стало еще туманнее, я еле переводил закорючки мертвого языка, кое-как напитывал магией узел – закрытый корпусом механизм из кристаллов-накопителей и колб с активным раствором.

– Лавентин!

От прикосновения Сабельды щит в дверном проеме заискрил, она вскрикнула и отступила. А я схватил трижды проклятые браслеты.

Развернулся к уже раскрывшемуся овалу портала, потрясенный тем, как легко на пьяную голову получилось его создать (впрочем, трезвым я до него не добрался). Только в эту дырку полметра высотой вряд ли кто влезет.

Так…

А как вытащить оттуда женщину?

Краем глаза заглянул в схему: ничего не понятно.

Уставился на ослепительно сверкавшие браслеты. В ранте зависшей над головой печати осталось два знака силы.

– Родовой дух! – Потряс браслетами. – Родовой дух, давай, помоги. – Задумался. Родовой дух не вызывали так давно, что общению с ним уже не учили. – Давай, найди мне жену. – Поднял глаза вверх: один знак мигнул, остался последний. – Такую, чтобы…

Не хотел я жениться (мороз по коже при мысли об этом). И с женой жить не собирался, так зачем какие-то требования? Я хочу жить свободно, заниматься своими делами, чудить и веселиться.

– Короче, вытащи оттуда кого-нибудь. Женского пола!

Я влил магию браслетов в портал – вот на собрании научного общества стариканы от удивления и зависти лопнут! Овал значительно расширился, раскрылся коридор, при этом в моей лаборатории мерцал только плоский диск прохода, а сам темный, похожий на зев необработанной пещеры коридор тянулся далеко-далеко. Зелено-голубой поток магии устремился вглубь.

У меня замерло сердце.

Только бы получилось!

Оттуда летела рыжая клякса. Взглянул вверх: последний знак силы мигнул и пропал, пентаграмма стала медленно осыпаться искрами, они жгли кожу, браслеты в моих руках тяжелели.

– Эй, ты! – взвизгнула Сабельда.

Лихорадочно натянул ставший гибким браслет на свое запястье, холод отторгающей меня магии ожег до костей. От ужаса шевелились волосы, паника захлестывала. В меня врезалось тело.

Схватил тонкую руку, сжимавшую мятые листы, приложил второй браслет и надавил. Размягчившийся металл обхватил бледное запястье, в обоих браслетах мгновенно затянулись отверстия, подтверждая заключение брака.

Меня с новой силой захлестнуло родовой магией.

Ура!

Я сделал это!

И пока портал держался, толкнул рыжую в переход и с торжествующей улыбкой обернулся к Сабельде.

Даже через зеленоватый барьер было видно, как она побледнела.

– Ты, ты… – Ее губы дрожали. – Как ты мог?

– А вот так! – Помахал рукой в браслете. – Дорогая, я теперь мужчина официально женатый. Извините, ни минуты уделить вам не могу: мне надо срочно отпраздновать свою свадьбу.

Снова помахал ей рукой и направился к столу за бутылкой. Весь торжествующий внешне и трясущийся внутри. Ничего себе приключеньице!

– Ты… Ненавижу вас! – Подхватив кринолин, Сабельда умчалась прочь.

Хлопнула дверь на лестницу, отрезая цокот каблуков.

Воровато оглянулся: портал исчез, жены не наблюдалось. Браслет тоже молчал, хотя оставался замкнутым, как и полагается после заключения брака.

Уфф…

Надо же, пронесло – и как старший женатый мужчина всю магию рода теперь контролирую, и никакой жены! Это точно необходимо отметить.

Сердце сжалось: отметить то, что Сабельда никогда не станет моей по праву, никогда мне…

Так, никакой тоски по изменнице!

Ни за что!

Но вопреки желанию разума сердце разрывалось.

Махом выхлестал из горла целую бутылку. Только после этого пьяный туман достаточно заполнил мысли, чтобы притупить боль.

Браслет непривычно холодил кожу.

Свадьбу надо отметить.

Желательно в компании.

Подхватив ящик с вином, неровной походкой двинулся к выходу. Ноги не слушались, и я врезалась в дверной косяк. Щит я снял с пятого раза, назад не смог поставить и с седьмого.

Ну и Хуехун с ним!

В голове гудело. Я упорно брел к выходу из подземелья и снимал защитные чары.

Глава 2

Сжимая свидетельство о собственности на квартиру, доставшееся в потасовке за документы вместо свидетельства о регистрации брака, я стояла посередине стремного каменного тоннеля. Браслет, прицепленный всклокоченным алкашом (по запаху иначе не скажешь), холодил точно лед.

И что делать?

Закрыла глаза и досчитала до десяти.

Открыла.

Тоннель остался на месте.

Наверное, сон. Но на всякий случай пошла вперед – оттуда меня приволокло к алкашу, значит, дом там.

В конце тоннеля забрезжил свет. Приближался. Глянула вниз: рельсов нет, значит, не поезд. Машина? Да как у нее колеса не отвалились на таких колдобинах? Отойдя к стене, я пыталась разглядеть источник несущегося на меня света.

Это оказалась светящаяся мембрана.

Браслет вдруг разогрелся, я попыталась вдавиться в стену, потом побежала прочь от светящейся штуки, напоминавшей силовые поля тюремных камер в фантастических фильмах.

Споткнувшись, рухнула ничком. Ладони и колени обожгло. Сияющая мембрана поддала под зад и, притянув в мягкую сердцевину, потащила с собой, набирая скорость.

Несколько полных ужаса минут, вспышка света – и меня вышвырнуло в мрачную комнату. На каменном полу блестели осколки бутылок, пятна вина. Алкоголтные пары резали глаза.

Посмотрела в сторону… И лучше бы не смотрела, заспиртованные пакости еще с уроков биологии терпеть не могла. Местные пакости расставляли явно с любовью: подогнаны по размеру и даже цвету. От маленьких к большим, а цветовые переходы вместе с блеском баночек создавали эффект волны. Тошнотворное ощущение.

Тряхнув головой, посмотрела на книги, реторты, врезные светильники под потолком.

А потом перевела взгляд на мятый, подтверждающий совместное владение квартирой документ в руке, скованной цельным браслетом цвета платины.

Вписанные имена владельцев – мое и Павлика – воскресили в памяти ужас произошедшего. Сглотнула, вспоминая: Павлик уговорил меня продать унаследованную трешку на окраине и, добавив процентов семь от стоимости (вычтя из полученных за трешку денег на ремонт нового жилья, обновление гардероба и отложив на поездку в Турцию), купил двушку в центре. Но ведь его целью, скорее всего, была не покупка удобно расположенного жилья, а приобретение совместной собственности, ведь так его семь процентов (если можно так сказать) превратились в пятьдесят.

– Дура. – Стукнула себя по лбу. – Дура-дура-дура.

Исподлобья глянула на жуткую коллекцию чего-то напоминающего эмбрионы и добавила:

– Сумасшедшая.

Браслет вдруг показался тяжелым. Я ведь фенечки люблю, а эта бандура жутко неудобная. И витой узор какой-то эльфийский, а меня от такого изящества трясло. После слов Павлика до зубовного скрежета хотелось надеть гриндерсы, джинсы мешковатые, майку с чем-нибудь страшным, косуху…

Вспомнилась Светка на Павлике, ее гигантские скачущие сиськи. В груди разрасталась колючая, холодная боль. Я вцепилась в волосы, дернула, стараясь отвлечься, но помогло на мгновение, а потом снова накатила мысль: Павлик мне изменил.

Просто Павлик Морозов, будь он неладен! Предатель, сволочь, гад ползучий, змей подколодный и прочее, прочее, прочее… Любимый. По сердцу опять будто полоснули ножом и стали вырезать его из груди.

Порывисто скомкала свидетельство, сжала крепко-крепко, концентрируя в нем всю ярость, боль, образ Светкиных сисек, болтающихся перед Павликом, и его самого, и… Руки опалило.

Охнув, отскочила, раскрывая ладони: на хрустящие осколки бутылок посыпался пепел документа. Недоуменно уставилась на него, на покрытые копотью руки, на мерцающий голубовато-зеленым браслет. Может, я вина нанюхалась до глюков? Вонь такая, хоть топор вешай.

Тряхнула головой, но видение не исчезло.

Надеюсь, это видение, не хочется бегать по конторам, восстанавливая свидетельство о собственности. Опять грудь наполнилась болью потери. Шумно вздохнув, огляделась: лаборатория-библиотека с коллекцией древних на вид штук вызывала только одно желание – смотаться отсюда скорее. В открытую дверь просматривался каменный коридор, словно в каком-нибудь монастыре «Золотого кольца». Мы ведь с Павликом в медовый месяц в тур по этому «кольцу» ездили…

Надо избавляться от тоски и воспоминаний. И лучший способ для этого – новые впечатления. Решительно хрустя осколками, направилась к двери. Коридор за ней переходил в лестницу наверх. Оттуда на ступени падал свет.

Как-то жутенько. Я словно к маньяку попала. Или в ток-шоу, где устраивают розыгрыши друзьям и родственникам. Если последнее – кого-нибудь, наверное, прибью, если первое – прибить надо обязательно.

И вроде верила, что это сон, но инстинктивно прижалась к стене и шла осторожно. Чуть выше блестели осколки бутылки, вина вокруг было разлито совсем немного. Если я у пьяного маньяка, увеличивается шанс спастись.

Изрядно ободренная этой мыслью (даже во сне или глюках не хочется попадать в лапы безумного садиста), поднялась к двери… в ярко освещенную спальню. С огромной кроватью под балдахином, резным секретером, кованым сундуком в изножье, пуфиком на ножках-лапах, ткаными синими обоями в серебряных узорах, тяжелыми портьерами, лепниной под потолком, расписанном полуголыми девицами.

Может, я с горя напилась и оказалась в музее? Только почему-то нет оградительных канатов. Неужели я снесла? Присмотрелась внимательнее. Я не эксперт, но вроде у нас подобные шикарные экспозиции есть только в Зимнем и Петергофе, и в тех чувствовалась разница между тонко проработанными старыми вещами и аляповатыми восстановленными после войны частями, а здесь все одинаково изящно проработано и выглядит новым. Уж не в лапы ли олигарха я попала?

А что маньяк, что олигарх – выкинут трупик в реку и дело с концом.

С такими оптимистичными мыслями пробежала по роскошным коврам к резной двери и выглянула в коридор. Точнее, во тьму, в которой едва угадывались очертания коридора и огромного французского, от пола до потолка окна с приоткрытой дверью в озаренный звездами сад.

Тишина…

Случайно или нет, но мне давали сбежать. Хотелось мчаться без оглядки, но я заставила себя прокрасться вдоль стены к стеклянной двери. Ответвление коридора уходило в темную глубину дома. Холодный ветер сквозил по ногам.

Надеясь, что здесь не спускают собак, выглянула: чистый запах ночного сада. Никаких выхлопных газов и прочей мерзости. В тусклом свете звезд серебрились листья фигурных кустарников. В совсем негородской тишине свиристели птички. Посыпанные гравием дорожки, журчание фонтанов… Идиллия, в общем. Если не считать того, что я здесь.

И драпанула я вдоль хрусткой гравийной дорожки в темноту, мимо кустов и статуй, мимо фонтанов и…

Передо мной возникло двухметровое пятно мрака. Затормозив, я покачнулась и врезалась во что-то мягкое. Охнула, ощупывая препятствие – стог совсем свежей, еще не подсохшей травы. И пах он приятно, травка нежная, шелковистая, так бы и тискала – запустила в нее пальцы и сжала. Стог замычал и затрясся, обхватывая меня лапищами. Меня! Схватил! Стог!

– А-а-а! – заверещала я.

– А-а-а! – Стог перемахнул через ближайшие кусты и помчался прочь, сшибая статуи.

Легко так сшибал, как пушинки.

– А-а-а… – тихо протянула я и побежала дальше: вдруг стог за помощью рванул?

Это хорошо, что я секцию не забросила и иногда бегаю по утрам – сад оказался гигантским.

А в конце ждала белая стена метров трех в высоту, и я со своим метром с кепкой почувствовала себя ну очень запертой в этом странном месте. По привычке делая после бега растяжку, я поглядывала то на недоступный высокий край стены, то по сторонам. Привычное упражнение успокаивало, но ситуация казалось безвыходной.

А выбраться хотелось.

Надеясь обнаружить лазейку, побежала вдоль стены, прислушиваясь и поглядывая на серебрившиеся в свете звезд кусты и статуи (девы, мужчины, змеи драконистые, что-то кошкоподобное и медведеобразное). Чуть не врезалась в дерево. Странно, что раньше его не заметила. Оно выбивалось из общего ансамбля упорядоченности: стояло так близко к стене, что ветки свешивались на другую сторону, прямо-таки приманивая злоумышленников забраться внутрь, а несчастную жертву в лице меня вылезти наружу.

А с Павликом мы тоже по деревьям лазили… Тряхнув головой, полезла вверх, благо на мощном стволе имелись удобные выступы. Кора у дерева была удивительно гладкой, но рану на запястье растревожила, ее дергало и жгло, а чужой браслет на другой руке стал тяжеленным, напомнив о Кольце Всевластья с таким же свойством менять вес.

Надеюсь, этот браслет ни к чему противоестественному и опасному склонять не станет, а темные властелины обойдут меня стороной.

Радуясь своему миниатюрному сложению, проползла по тянувшейся за стену ветке и глянула вниз. В ноздри ударил слабый запах дыма, пространство за стеной покрывал туман, в нем торчали деревья, вдалеке – готические контуры очерченных звездным светом строений. Ощущение, что я угодила в какой-нибудь ужастик с маленьким городком и заброшенной психбольницей в старинном жутком особняке.

Свесившись со стены, ухватилась за ветку. Та сильно прогнулась вниз, будто у дерева был не мощный, а гибкий тонкий ствол, накренившийся под моим весом. Или будто ветка удлинилась. До земли оставалось всего ничего. Под ногами влажно чмокнуло, и кроссовки стало затягивать в жижу.

– Ну что за… – Рванулась в сторону, ноги поехали по грязи.

Едва удержалась, шагнула – и с облегчением ощутила под стопой камень дорожки.

Ворота родного имения немного двоились. Голову переполнял пьяный дурман и умные мысли. Выглядел я весьма помято, но неподходящий внешний вид не помеха для истинного ученого, желающего донести окружающим свое открытие.

А то, что все качается и я снова на четвереньках, тоже преодолимые мелочи – длор я или не длор?

Длор. Поэтому встал, приложил ладони к створкам и даже удержался, когда они поползли в стороны. Я ввалился в чистый воздух под защитным куполом родового поместья.

Свадьба подождет, куда важнее, что я первый за полтысячелетия смог открыть портал в другой мир. Об этом нужно срочно оповестить научное сообщество! И службу безопасности. И еще запатентовать способ полновластного возглавления рода.

Запатентовать и никому не давать пользоваться, чтобы оставаться единственным главой, которому не надо делиться силой с супругой. Уже представляю заголовки утренних газет. Нет, газеты – пустяк. Куда приятнее завистливые взгляды глав, женившихся ради этой власти.

Пошатываясь, двинулся к двоившемуся и вообще смутно видному в темноте парадному крыльцу. Портальный узел надо забрать для демонстрации коллегам (главное, жену на демонстрации случайно не вытащить). Центральная дорога из мраморных плит самым подлым образом пыталась уползти из-под ног. Ничего, скоро наведу здесь порядок, я же глава. И самое прекрасное: никто не будет мешать советами, спорить о цвете обоев и мебели. Кра-со-та!

Только почему-то мне плохо.

И в проткнутое ухо будто кто-то дул. Накрыл его ладонью. Дорожка опять попыталась уползти. В темноте сада послышался истошный крик, дребезг, хруст. Я развернулся на звук и чуть не столкнулся с чем-то бежавшим мимо. Это оно орало. Просто я его, похоже, плохо слышал.

– Стоять! – Я пошатнулся. – И свет!

По бокам дорожки загорелись два гриба-светильника, отчего тьма вокруг нас сгустилась. Вопли и грохот сменились невнятными всхлипываниями. На дорожке обильно зеленели выдранные травинки. Или выпавшие.

– Ко мне! – велел я хныкающей темноте.

В ней появились смутные очертания двухметрового вертикального бревна. Двоясь, оно медленно выползало на свет, отразившийся в огромных, как тарелки, глазах. В этих несчастнейших глазищах стояли слезы. На тощем, древесного цвета теле вместо огромной копны торчало несколько клочков травы, словно Дуся не трехсотлетний дух, а новорожденный.

Кто ощипал моего саддуха? Кто этот урод, позарившийся на святое?

Как злодеи смогли пробраться в мой дом? А, я же сам его открытым оставил.

– Кто посмел? – Пытался разглядеть Дусю: кажется, саддух был чем-то измазан.

Дуся затрясся тощим тельцем и, лихорадочно указывая в сторону, попискивал и похныкивал. К сожалению, говорить хранители садов не умели. Но подозреваемых в этом издевательстве над исчезающим видом немного: соседи из разбогатевших коммерсантов.

Да, точно эти! Без родовой магии завести саддухов сами они не могли, вот и обращались к длорам, находящимся в затруднительном положении. Даже ко мне пару раз, уж больно им Дуся статью приглянулся: двухметровый, травянистый, с целый стог сена… был.

– Изверги! – Сердце наполнилось жаждой праведной мести. Я стукнул кулаком в грудь. – Лично злодеев ощипаю.

Но где их искать?

А ведь дочка коммерсантов Сомсамычевых, живших через два имения от моего, пыталась подергать Дусю за травяную шкурку. Когда я запретил, объяснив, что саддухи от прикосновений незнакомых людей нервничают и лысеют, девочка (десять лет ей, не ожидал такой несознательности) разрыдалась, родители вопили: «Это же ребенок!» И, кажется, смертельно обиделись, что я не дал их чаду трогать Дусю. Неужели это их месть?

Похныкивая, Дуся указывал трехпалой лапой в темноту. Коварные злоумышленники еще здесь? Тогда я с ними разберусь.

Закатывая рукава, решительно направился во тьму.

Споткнулся обо что-то.

Еще более решительно выкорчевал гриб-светильник и, выставив перед собой, пошел разбираться со злодеями.

Свет выхватил из тьмы осколки чего-то белого, руки, ноги. Не сразу сообразил, что это статую так размолотили. Кусты вокруг остались целыми, только белой пылью припорошены. А на низенькой травке газона – пучки длинных травинок.

Сердце заныло. Скомкав на груди рубашку, развернулся к Дусе и восхищенно произнес:

– Ты сопротивлялся до последнего!

Из Дусиных глазищ размером с тарелки закапали слезы. Он отчаянно закивал.

– Бедный мой малыш. – Я отложил гриб, обнял похожее на бревно тело, которому едва доставал до груди, похлопал по узкой спине. – Не бойся, больше я тебя в обиду не дам.

Дуся растроганно поскуливал. Еще раз его похлопав, я высвободился из жестких объятий и подхватил гриб. И чем глубже заходил в парк, тем трезвее становился: да тут случилось настоящее побоище! Дуся бегал вокруг дома и отбивался от преследователей. Я знал, что саддухи сильны, но не думал, что настолько. Особенно мой – он отличался тонкой душевной организацией, нервозностью и миролюбием.

Утешало то, что в погоне за несчастным Дусей злодеи разнесли понатыканные мамой уродливые статуи, от которых я не мог избавиться, все же мамин подарок. Хоть какая-то польза от злодеев! Я довольно усмехнулся. Руки потереть мешал гриб.

Всучил гриб Дусе и удовлетворенно потер ладони: жизнь налаживается.

Жаль, нападавших в саду уже не было. Но через трехметровую стену без подручных средств не перебраться. Похоже, злоумышленники основательно подготовились и выжидали удобный момент, караулили. Ведь не было меня от силы полчаса, а они успели столько натворить, и неизвестно, что еще сделали бы, не окажись Дуся таким героем. Эх, вернись я минут на десять раньше, я бы им, я бы их… Ух!

Но не вернулся, и теперь некого ухать.

Восстановив защитные чары, я оказался перед сложным выбором: отправиться в клуб ученых мужей хвастаться порталом или ловить обидчиков Дуси?

«Туманный Альбион, блин, какой-то», – подумала я, в очередной раз споткнувшись в кромешном тумане. Бродила часа два, ноги уже гудели, но так и не поняла, повезло мне или не очень.

Похоже, меня привезли в коттеджный поселок, если можно жалкими коттеджами назвать огромные дома, силуэты которых проглядывали над трехметровыми стенами. Судя по туману, он возле реки, а где-то недалеко горели торфяники (это судя по запаху дыма).

Если территория огорожена, мне, скорее всего, капец: похитивший меня олигарх (кто-нибудь может объяснить, зачем я ему?) наверняка проинструктировал охрану, чтобы меня не выпускали.

Если с территории есть беспрепятственный выход в лес или на реку – может, спасусь. Вряд ли богатеи построили такой роскошный поселок в тайге, для южных регионов тут слишком прохладно, вероятнее всего, мы где-нибудь возле Москвы.

Послышался скрежет-цокот. Я застыла, сердце своим гулом пыталось заглушить страшный звук, но тот приближался. Усиливался. Двигался на меня.

Вытянув руки, побрела в сторону. В тумане затеплился голубой свет. Пейзаж приобрел еще более потусторонний вид. Резко захотелось драпануть, но под ногами захлюпала грязь. И браслет потяжелел. Даже не потяжелел, потянул в сторону, и рука приподнялась.

Пока я гадала: это меня зацепили ниткой и тянут или в браслете магнит и меня тянет к другому магниту (или все это затянувшийся сон), из тумана показалась пара запряженных динозавров и голубой фонарь на двухколесном закрытом кебе без кучера.

Они остановились. Натурально динозавры.

Несмотря на прикрывавшую их дымку тумана, было видно, что это не наряженные лошади (да и не могут лошади так долго ходить на задних ногах) или люди, а самые настоящие двухметровые ящеры.

Обнимающийся стог, вернись, я на все согласная!

Кажется, сердце перестало биться. Две взнузданные морды повернулись ко мне, голубой свет блестел на чешуйчатых макушках и принюхивающихся ноздрях.

Динозавры открыли зубастые пасти. И зубы не плоские, как у травоядных, а острые, хищные. Какой идиот ездит на хищниках? Нервно сглотнула.

«Они теплокровные, тут холодно, но они бегают, а значит, это не по-настоящему», – утешилась я, но, присмотревшись, поняла: ящеры в теплых облегающих комбинезонах.

Динозавры смотрели на меня, я на них, и ноги предательски слабели.

Мой мир рушился.

Я не в поселок олигархов попала, а на секретную научную базу, где оживили динозавров и впрягли в кеб. И меня никогда-никогда отсюда не выпустят.

Резко захотелось к Павлику и Светке: лучше ее силиконовые сиськи, чем эти плотоядно взирающие на меня морды. Конечно, на динозаврах сбруя, но вряд ли она помешает меня жевать.

Дверца кеба отворилась, выглянул ослепительно красивый мужчина с зелеными волосами, в нарочитом беспорядке лежавшими на плечах. Именно ослепительно красивый – даже в ярко-голубом свете, в котором он был похож на покойника или русала. Он так уставился на браслет, словно я его из Лувра сперла.

Мужчина вылез. Одет он был в зеленоватую блестящую одежду, по фасону – в стиле денди девятнадцатого века, и явно с иголочки. В петлице фрака чернел незнакомый цветок. В общем, очень настораживающая внешность, особенно если ты одинокая девушка в незнакомом месте.

И смотрел мужчина на меня так странно. Ошарашенно, я бы сказала. Морщился и гримасничал, словно не понимал, что перед собой видит (сюда, наверное, посторонних не пускали).

Настораживающий красавчик раскрыл симпатичный рот – и выдал невнятную руладу из тявкающих, вякающих и тягучих звуков.

Иностранец? Пришлось честно сознаться:

– Не поняла.

Он затявкал и замявкал с новой силой. В долгой невнятной речи я разобрала только слово, похожее на «дрель». Причем произносил он его, прижимая ладонь к груди.

– Тебя Дрель зовут? – осторожно предположила я.

Мужчина поморщился и, постукивая себя в грудь, снова начал о дрелях или длерях, или длорах (в общем, язык сломаешь, проще – дрель). Зеленоватая голубоватость придавала ему угрожающий потусторонний вид. И похрюкивания расположения не вызывали.

Он шагнул ко мне – я назад.

Он улыбнулся – я показала кулак.

У него взлетели брови и округлился рот. В окошко дверцы за его спиной выглянула женская зелено-голубая головка с припухшим лицом и что-то прохрюкала.

– Сабле – да! – ну или как-то так воскликнул Дрель.

Заплаканная девушка (подозреваю, что заплаканная: в голубом свете кожа вокруг глаз казалась синевато-лиловой, почти как фингалы) отозвалась недовольным тявканьем. Дрель снова обозвал ее саблей и, отойдя в сторону, указал на мой браслет.

Рванувшись наружу, Сабля замерла в проеме и, странно склонившись, стала бить кулаком по стенке кеба. Динозавры переминались с лапы на лапу.

– Сабле – да, Сабле – да, Сабле – да, – закудахтал Дрель и бросился к ней.

Отличная возможность сбежать, но у меня ныли ноги, кругом туман, за два часа блужданий я не видела ни одного узкого прохода, а динозавры казались достаточно быстрыми, чтобы догнать меня по широкой улице.

Дрель дернул Саблю, что-то затрещало, она выскользнула из кеба, раскрывая синие крылья. Оба шлепнулись в грязь, и я поняла: у Сабли не крылья, а просто разложился каркас платья. В колоколе подола и пене кружев дергались ноги. И выглядело это так безобидно, и Дрель так воодушевленно повторял: «Сабле – да, Сабле – да», что защекотало в груди, живот задергался в спазмах, и я, расхохотавшись, сложилась пополам.

Истерический смех захватил меня на пару мгновений. Утирая слезу и разгибаясь, уловила движение. Резко выпрямилась: Сабля и Дрель уже стояли на ногах. Он чуть в стороне, но о нем я забыла, увидев глаза оказавшейся передо мной Сабли: в них пылала такая жгучая ненависть, что я от неожиданности икнула.

Ее рука метнулась к декольте, выхватывая что-то холодно сверкнувшее – кинжал взвился для удара. Чисто на рефлексе влепила ей двоечку. Как в замедленной съемке видела мутнеющий взгляд, запрокидывающееся тело, выпадающий из руки кинжал.

Пусть сложные приемы в секции кикбоксинга я так и не освоила, но двоечку – удар левой-правой – наработала так, что тренер хвалил.

Сабля упала, верхняя юбка стояла колом, показывая кружевные нижние юбки. У Дрели глаза на лоб вылезли. Он смотрел на нее, на меня, на нее, на меня… И даже за голову схватился:

– Сабле – да?!

Снова безумно уставился на меня.

Динозавры тоже смотрели на меня. Фонарь на карете вдруг разгорелся ярче, и в отразивших свет глазах Дрели будто вспыхнул огонь.

Глава 3

«Я не вредный, я не вредный. Но Дуся должен быть отмщен», – повторял я, в двенадцатый раз раскручивая привязанный к веревке антикварный якорь и забрасывая на трехметровую стену, окружавшую имение коммерсантов Сомсамычевых. Вот зачем эти… без мощной родовой магии живущие покупают дома, которые не могут защитить?

Бздинь! Якорь остался наверху, я радостно дернул веревку. В лоб что-то ударило. Потемнело вокруг. Спине стало холодно и жестко, а вокруг все стало белое-белое, словно я оказался в облаке… потому что лежал на холодной мостовой. И лоб раскалывался.

«Пить надо меньше», – подумалось вдруг, хотя куда уж меньше, и так первый раз по-настоящему напился. Правда, продолжаю неделю, но ведь первый раз. Без перерыва. Поэтому один раз. В общем, можно считать, что я вовсе не пью…

А спине холодно.

И за облысение Дуси надо отомстить, а то понаехали коммерсанты всякие на наш длорный остров, еще и честных саддухов пугают.

Не прощу!

Поднялся покачиваясь. Кругом туман, якоря не видно, веревка потерялась. Эх, не хотел следы родовой магии оставлять! И не буду. Опустившись на четвереньки (жуткий туман, будто живой), нащупал конец веревки и дернул.

Из тумана взвилась тьма, распахнула метровую пасть и тоненько пронзительно взвыла:

– Йаа-йаа-йаа-йаа!

Осторожно отпустил веревку, оказавшуюся хвостом. Тихо, но уверенно произнес:

– Извините. Обознался. Больше не повторится.

Пасть шумно захлопнулась. Не такие уж эти коммерсанты беззащитные, вон духов бездны покупают. Черная тварь пошевеливала ноздрями – на морде при закрытой пасти больше ничего не просматривалось.

Махнув рукой на неподдающуюся стену, как бы между прочим осведомился:

– Сомсамычевых охраняете?

Громадная черная голова качнулась из стороны в сторону, из тумана высунулась ложноножка и ткнула в дом напротив, принадлежавший семье Какики. Я удивленно вскинул брови: с каких это пор благородные длоры вместо того, чтобы положиться на великую магию, нанимают подобных существ?

Впрочем, сейчас не до странного выбора соседей. Указал на дом Сомсамычевых и обворожительно улыбнулся:

– Подбросите?

Не знаю, то ли я даже в ночной тьме сразил духа бездны ослепительной улыбкой, то ли мне добрый дух попался, но он схватил меня поперек туловища и швырнул через стену. Вмазался я в кучу. Больно… Опомнившись, сложил ладони рупором и тихо позвал:

– Дух, ду-у-ух….

– Йаа-йаа?

– Там рюкзак еще.

Что-то свистнуло. По голове треснули тяжелым.

Падая в обморок, понял: «Засекли…»

Туман-туман-туман… Везде он. Замерла, прислушалась: вроде тихо. Честно думала, Дрель меня убьет, но Сабля стала барахтаться в перевернутом платье и голосить, Дрель закудахтал о дрелях и дрельках. А я, оценив открывшиеся пасти динозавров, просто сбежала.

Динозавры… Живые. Теперь, когда схлынул адреналин, захотелось присесть и поплакать.

– Ди-но-зав-ры, – прошептала густой молочной белизне вокруг. – Тут водятся динозавры.

Туман молчал. И на том спасибо.

Зябко ежась, двинулась в туманную неизвестность. Одежда была влажная и противная, такими темпами станется воспаление легких подхватить.

Потирая предплечья и пританцовывая, пыталась понять, что же со мной случилось.

Я помнила драку за документы, визг Светки «только по лицу не бей», тоннель, алкаша с растрепанными темными волосами то ли в ленточках, то ли с зелено-голубым мелированием, светящуюся мембрану из фантастических фильмов… Нет, правдой это быть не может (кроме мелированного лохмача – в отношении мужчин, наверное, больше ничему не удивлюсь).

Как же я сюда попала из своей квартиры? Самое логичное предположение: пошла и вопреки всем принципам залила горе аж до амнезии… Только похмелья нет. Еще меня могли опоить, некоторые препараты нарушают какой-то там процесс записи информации в мозге, поэтому события, случившиеся ранее, могут забыться. Еще потеря памяти бывает от ударов по голове. Правда, голова у меня тоже не болела.

Но запряженных в кеб динозавров это не объясняло.

Нет, если бы просто динозавры явились, можно было бы списать их появление на разлом времени, о таких порой пишут в желтой прессе: мол, сколько-то там человек появились из энного года молодыми и обескураженными, но злые спецслужбы погрузили путешественников во времени в воронки и увезли в неизвестном направлении.

Может, я попала в будущее, где генные инженеры восстановили или заново смоделировали динозавров? Или еще проще: роботы. Ну конечно! У страха глаза велики, наверняка мне только померещилось, что они живые, а так это роботы. Будущее, высокие технологии… Тогда почему здесь так банально воняет дымом?

Даже не банально, а как-то опасно уже, будто рядом пожар.

Огляделась: небо слегка посветлело, но без красных сполохов. Вокруг, среди плотного тумана, больше не просматривались готические силуэты домов.

Ощутила себя в ужастике по Стивену Кингу. Того гляди кто-нибудь из тумана набросится… Прокрутилась вокруг своей оси, казалось, неподалеку звучат шаги.

Точно шаги.

Кто-то бродил вокруг. Цокал по каменной мостовой когтями. Браслет опять стремительно тяжелел.

– Йаа-йаа…

Я взвизгнула.

Со спины надвинулось что-то темное, огромное. Сердце ухнуло в пятки, оттуда поддало адреналином, и я сорвалась на бег. Ноги взвыли от напряжения. Я бежала вслепую, выставив вперед руки и молясь, чтобы на пути не оказалась стена или машина, а вслед пронзительно неслось:

– Йаа-йаа-йаа!

Голова гудела и болела так, словно наковальню на нее уронили. Раза два. И лежать неудобно. Как-то мокро. Подо мной что-то скользко-шелковистое, на цветы измятые похожее. В саду я, что ли? С трудом разлепил веки: небо ночное, светлеющее, стена рядом… Дымом попахивает. И на руке что-то мешается, греет.

Воспоминания набросились с жестокостью оголодавших ящеров.

Я женат.

Сомсамычевы ощипали Дусю.

Надо в патентное бюро попасть до того, как Сабельда всем растрезвонит о моем суперспособе заключения брака.

Я женат…

– Йаа-йаа-йаа. – Черная пасть свесилась со стены. – Йаа.

Дух бездны перекинул через нее с десяток ложноножек, заставил их фосфоресцировать, перекрутил их (получилось нечто вроде человечка) и стал подергивать, будто человечек идет. Немного пошагав, человечек замер, огляделся и побежал, размахивая руками.

– Йааа, – протянул дух и еще одной ложноножкой указал на меня.

– Мм, – обозначил свое внимание.

Морщась от боли, пощупал макушку: шишка выпирала знатно. И вся великая магия бессильна, когда тебе просто бьют по голове.

Дух снова задергал ложноножками, изображая, как человечек сначала идет, а потом убегает.

– У вас талант. – Сел. Рядом лежал мой рюкзак. – В кукольный театр устроиться не пытались?

– Йаа.

Голова раскалывалась, а подлечиться нельзя: след магии здесь оставлю.

Дух добавил еще ложноножек. Так появился второй человечек, более массивный. Подержавшись с первым за руку, большой человечек упал. А маленький, у которого благодаря дополнительной ложноножке выросли груди, снова пошел, а потом побежал.

– Очень увлекательно, – кивнул я и запустил руки в рюкзак. Ощупал подарочки Сомсамычевым: целехоньки.

– Йаа, – как-то печально отозвался дух.

Снова его фосфоресцирующие человечки из ложноножек подержались за руки, потом большого по голове треснула ложноножка, и он упал. А второй, с грудями, пошел дальше. За его спиной появилось скопище ложноножек, и он (вернее – она), размахивая ручками, убежала.

Ткнув в меня ложноножкой, дух шевелил ноздрями и чего-то ждал.

– Кукольный театр расположен на улице Глор, думаю, вам там будут рады. – Я надел рюкзак спереди на грудь.

– Йаа. – Дух снова начал показывать пантомиму, активно указывая на меня свободной ложноножкой.

Поднявшись, я снова улыбнулся:

– Подождите здесь, пожалуйста. Как закончу, обязательно посмотрю ваше представление внимательно.

Издав подобие тяжкого вздоха с подвыванием, мой билет на другую сторону повис на стене. А я двинулся вглубь сада, щедро разбрасывая металлические капсулы, которыми был до отказа набит мой рюкзак.

Сомсамычевы хотели роскошный сад, волшебной растительности, удивительного на своей земле – они это все получат.

А потом уже в патентное бюро поеду.

Опять зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.

Город был на месте.

Человеческий разум обладает уникальной способностью к самообману.

Мой эту способность исчерпал.

Нет, он, конечно, пытался это как-то объяснить, но…

С высоты смотровой башни на мосту я разглядывала город в розовой дымке тумана и пыталась убедить себя, что это какой-нибудь европейский городок косит под старину.

Не получалось.

Дело было не только в отсутствии неоновых витрин и малейшего намека на телефонные будки или электричество, которые могли маскировать ради аутентичного вида или я могла не заметить из-за проклятого тумана.

Восходящее солнце высветило полотно, составленное из кирпичных и деревянных зданий от двух до пяти этажей, прошитое улочками и широкой лентой затуманенной реки. Кое-где над домами торчали шпили, но не было ни одной настоящей высотки.

Тысячи печных труб исторгали вонючий дым.

Тысячи труб обычного печного отопления. В каждом доме. До горизонта.

По улицам, несмотря на ранний час, сновали телеги и экипажи, запряженные мохнатыми рогатыми подобиями буйволов и динозаврами – эти, в отличие от кативших ночной кеб, передвигались на четырех ногах.

Даже самые бедные на вид женщины ходили в платьях до земли.

По ту сторону моста мальчик лет десяти чистил ботинки мужчине во фраке и остроконечном колпаке. Получив монетку, подхватил свой ящик и бросился под ноги другому прилично одетому мужчине и к следующему, пока не нашел того, кто позволил начистить свою обувь.

Пальцы, которыми я сжимала кованые перила смотровой площадки, окоченели, но разжать их я не могла.

В очередной раз зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.

Город по-прежнему расстилался внизу.

Как и огромный тринадцатипролетный мост через реку тумана, на который я набрела после долгих блужданий.

Между двенадцатью пролетами располагались каменные оскалившиеся химеры в броне, а на третьем от противоположного берега пролете возвышалась башня со смотровой площадкой наверху.

На этой-то площадке меня и накрыло осознание, что все плохо.

Вряд ли на просторах моей необъятной родины существует подобный город.

До меня доносились обрывки тявкающе-мявкающей чужой речи.

Прилетел запах пирожков. В животе заурчало. Показалось, что желудок приклеивается к позвоночнику, и я очнулась от оцепенения.

Где бы я ни находилась, мне нужно поесть. Высушить одежду (удивительно, что в своей, влажной от тумана и пота, я еще не окоченела). Обратиться за помощью в правоохранительные органы. Желудок резало от голода, но лучше начать с обращения к официальным властям.

Браслет на руке потяжелел. Я вновь ощупала его в поисках скрытого замка. Но украшение не желало выдавать свою тайну. Я с ненавистью посмотрела на затянутую туманом сторону, с которой еле выбралась. В белой дымке что-то двигалось, быстро приближаясь к мосту.

Покачиваясь в двуколке, я никак не мог отделаться от сладких фантазий о борьбе безмагих Сомсамычевых с моими волшебными подарками, хотя пора уже было готовить речь для научного собрания.

Впереди замаячил тринадцатипролетный мост с острова длоров к городу. Солнце подкрасило розовым светом слюдяное покрытие Башни злых духов. Она красиво блестела, невольно приковывая взор.

И так вдруг захотелось, как в сопливом детстве, забраться на смотровую площадку на самом верху и окинуть взглядом столицу, Великое озеро и поднятый с его дна остров. Когда был ребенком, казалось, что земля внизу – чудо, полное загадок, оставленных первыми главами родов самым любопытным и упорным потомкам. А сейчас остров длоров воспринимается просто самым элитным районом… в который понаехали всякие коммерсанты.

Сплюнув, стегнул ониксовую химеру вожжами, она быстрее стала перебирать шестью когтистыми лапами, гордо вскинула восьмиглазую рогатую голову и оскалила зубы. Когти зацокали по магическому покрытию моста.

Я лениво скользил взглядом по окаменевшим химерам-стражам в пролетах: моя выглядела страшнее. Но это естественно, первые главы рода делали просто охранников с удобными шипами, когтями, хвостами и прочим, а я уже старался их по внешнему эффекту превзойти, брал лучшее, добавлял еще более лучшее. И химера у меня получилась такая, что несколько человек, столкнувшись с ней в ночном тумане, даже описались.

Правда, если вдруг подраться надо, моя химера путалась в лапах и длинных когтях. Но ведь пугала!

В груди появилось тянущее ощущение, будто на меня кто-то смотрит. Поднял глаза на надвигавшуюся Башню злых духов. У перил смотровой площадки что-то шевельнулось. Я отвел взгляд, невольно улыбаясь, – сам был молодым, лазил туда, хотя родители запрещали.

Подъезжая к зеву башенной арки, накинул магический щит и придержал химеру: я в детстве обливал проезжающих водой, а то и краской.

Меры предосторожности оказались напрасными, сверху ничего не сбросили. Может, там даже не мальчишка, а какой-нибудь проснувшийся злой дух.

Когда я уже съезжал с моста, на башне душераздирающе завопили. Точно дух!

Обхватив себя руками, я брела по набережной и весело напевала:

– Я сошла с ума, я сошла с ума! Мне нужно домой. Мне нужно домой. Я сошла с ума. Я сошла с ума…

Идиотская песня уходить из головы не желала. Впрочем, она лучше воспоминаний об алом призраке, выскочившим на меня из пола смотровой площадки. И ладно бы просто выскочил: заорал так, что я сиганула в воду. Повезло, что глубины хватило не покалечиться и берег рядом.

И браслет. Опасливо посмотрела на него и почесала кожу вокруг. Когда оказалась в ледяной воде, он стал теплым, и вслед за ним потеплела вода, течение подхватило меня, вытолкнуло наверх. Пришлось сделать всего пару гребков, и я оказалась у схода набережной под мостом.

Или мне все это почудилось с перепуга?

Я уже ни в чем не уверена. Даже в том, что сейчас, несмотря на мокрую одежду, мне тепло.

Маленький чистильщик обуви, увидев, как я поднимаюсь по сходу, оставляя после себя лужи речной воды, уставился на меня, словно на призрак.

Собственно, на меня все смотрели так.

В общем-то, понимаю: одевались здесь в стиле века так девятнадцатого, и тут вся такая красивая я: джинсы, майка, кроссовки. Волосы лохматые. Как бы первыми официальными властями, с которыми я близко познакомлюсь, работники сумасшедшего дома не оказались.

Вспомнила, как с сумасшедшими обращались в том же девятнадцатом веке. Лучше пусть сразу пристрелят.

Опять запахло пирожками, желудок заныл. Огляделась: злополучная башня моста уже скрылась за домами. Удивительно, вроде на голодный желудок (только воду из колонки пила, стараясь не думать о холере) намотала уже километров двадцать, а до сих пор бодрячком. И после всех блужданий и купаний даже горло не болело. И температуры, кажется, нет.

А прохожие все косились. Пусть я не понимала их речи, но язык жестов и мимика подсказывали, что они удивлены, шокированы, разгневаны. Особенно женщины, их прямо передергивало от моего вида. Они краснели, бледнели, показывали на меня пальцами. Ну просто как старушки у моего старого дома. Мне широкие и явно неудобные подолы их платьев тоже против шерсти, но я же не кривилась.

Хорошо еще, что даже самые разгневанные не осмеливались подойти. Они и недовольство выражать в лицо не решались: кучковались и перешептывались друг с другом. Спорили.

Некоторые увязались следом, точно волки за раненой добычей.

Всеобщее внимание привлекал браслет. Смотрели на него как-то… Словно на бриллиантовое ожерелье на оборванной нищенке, и эти взгляды пугали. Если на меня нападет несколько человек, никакая двоечка не спасет. А браслет-то не снимается… За руку стало откровенно боязно.

Но как спрятать браслет, если у майки рукава короткие? Денег купить что-нибудь для маскировки не было, лопухов или иных похожих по размеру листьев поблизости не росло.

Оглядываясь в поисках хоть какого-то прикрытия для браслета, заметила на углу пухленького торговца пирожками. А еще у мужчины была бумага, в которую он свои жирные сочные пирожки заворачивал для чинных покупателей.

Пирожки…

Желудок бился в конвульсиях, слюна чуть не капала. Выложенные на раскладном прилавке пирожки манили. Даже не заметила, как сделала несколько шагов в их сторону и протянула руку с браслетом. На пальце блеснуло обручальное кольцо.

Золотое!

Стянув его, рванулась к вытаращившемуся торговцу.

– Пирожки! Пирожков мне! – отчаянно повторяла я, указывая на пирожки и протягивая кольцо: должен же мужик понять, что я предлагаю натуральный обмен.

Но он только пялился. Осторожно через прилавок глянул на мои джинсы и снова на руки.

А затем взял несколько умопомрачительных, убийственно вкусно пахших пирожков, завернул их в большой лист бумаги и протянул мне. Схватив сокровище трясущейся рукой, прижав к груди, я протянула кольцо. Мужчина замотал головой и замахал руками. Попробовала предложить снова – ни в какую.

Неужели проникся моим несчастным видом?

– Спасибо, – выдохнула я и, рефлекторно напялив кольцо на палец, побрела прочь.

Руки так тряслись, что пирожки едва не вывалились.

А вкус… У них был непередаваемый вкус. Они оказались с чем-то вроде капусты, но черного цвета, и такие, что я пальцы прикусывала.

Севшая на хвост толпа человек в тридцать напрягала. Тем более район, до которого я добрела по набережной, выглядел явно беднее расположенного у большого моста.

Браслет обернула промасленной бумагой, но следовавшие за мной люди что-то объясняли любопытствующим, и толпа росла.

Я прибавила шагу – они тоже.

Я побежала – они тоже.

Я окончательно почувствовала себя загоняемым зверем.

Да что всем этим людям надо?

Тело вновь удивило выносливостью: бежала я легко, хотя дистанцию увеличить не получалось. Впереди показался еще один мост, другой конец которого тонул в тумане, уже без украшений, даже без перил. Перебежав через узкий канал, я заметила в тумане силуэты невысоких домов. Оглянулась – толпа остановилась у моста.

Я тоже остановилась.

Они кричали, махали руками…

В общем, даже без переводчика ясно, что я забрела куда-то не туда.

Но и к толпе выходить страшно.

Оглянулась на туманную улицу: пространство между домами здесь намного у́же, чем на противоположном берегу, и, в отличие от того берега, здесь не было фонарей. На грязной мостовой валялись косточки мелких животных.

Ну точно я в совсем неблагополучном месте.

Толпа призывала вернуться.

Мне одинаково не нравились оба варианта, оставаться здесь и идти к ним. Третий вариант, хм… Отошла чуть глубже в туман и присела, очень-очень желая, чтобы меня с той стороны не было видно. Судя по тому, как пристально вглядывались и спорили преследователи, задумка удалась.

Уже через полчаса на том берегу никого не осталось. А я, отдохнувшая и снова оголодавшая, вернулась в нормальную часть города. Редкие прохожие изумленно меня рассматривали, шарахались, но не проявляли такого интереса, как прежде.

Значит, я права: проблема в браслете.

Вдруг он снова, как при первой встрече с динозаврами (они цветочки по сравнению с тем, что везло двуколку по мосту), потянул руку в сторону. Отойдя в переулок, я развернула бумагу.

Не нравился мне этот браслет. Даже не за эльфийский изящный орнамент, а потому, что не могла объяснить его появление.

При дневном свете внимательно осмотрев браслет, я не нашла ни трещинки, словно его отлили прямо на руке, а ведь это невозможно. Но и узкой частью он не налез бы на кисть, даже если вывернуть суставы.

Сидел, что называется, как влитой.

Вновь обернув его бумагой от пирожков, я вышла на улицу и огляделась.

Район у моста с призраком был богаче.

Здесь – беднее.

За мостом без перил – трущобы.

Если мне нужны представители власти, надо двигаться туда, где живут люди побогаче.

Спешившие куда-то женщины, увидев меня, быстро перешли на другую сторону улицы.

Проводила взглядом их юбки… Да, неаутентично выгляжу.

Собрав волосы, засунула концы под влажную майку, надеясь, что хоть издалека будет менее заметно, что я девушка.

«Почему я больше не мерзну? – мелькнула мысль. Я старательно запинала ее куда подальше, потому что в ответ сразу пришла другая: – Покойники не мерзнут».

Люди расступались, буйволы жались к тротуарам. Химера бодро цокала когтями по мостовой, мы приближались к последнему перекрестку перед патентным бюро. Я поднял руки, собираясь натянуть поводья, но их дернуло влево.

Какого… Не успел додумать, запутавшаяся в лапах химера сшиблась с четверкой травоядных ящеров и пробила пятью передними рогами карету.

Карету с гербом министра внутренних дел: меч, пронзающий шестикрылую химеру. Ну так по геральдическим описаниям. Мне всегда казалось, что меч просто торчит в дохлой твари.

Сейчас меня обвинят в измене, покушении на жизнь и вообще…

Взревело черное пламя, заключая меня и скулящую химеру в непреодолимый круг.

Захотелось провалиться сквозь землю. Или в другой мир. Я схватился за пристегнутый к багажной полке портальный узел.

Бедный район затянулся. В общем-то, это логично: бедных больше, чем богатых. Но впервые я ощутила это географически.

Зато здесь не использовали динозавров, что несказанно радовало психику.

Склонив голову, я брела между обшарпанных мрачных домов, искоса поглядывая на пялившихся на меня прохожих. Два непрезентабельных парня, переглянувшись, зашагали за мной. Сердце бешено застучало, я двинулась быстрее, хотя давала о себе знать усталость.

Они тоже ускорились, так мы и топали. Я оглядывалась в поисках помощи. Редкие прохожие, в отличие от прежних, интереса ко мне не проявляли. И прохожими этими все чаще становились измученные женщины.

Их мой вид если и удивлял, то не до бледности или гневного румянца, они не пытались уйти с моей дороги.

Оглянувшись, я не обнаружила своих преследователей.

Так, отлично.

Огляделась: и куда идти? В какую сторону ни посмотри – везде однотипные простенькие дома в два-три этажа.

Решила выбрать путь наугад. Зажмурилась, покружилась, открыла глаза и пошла.

Мимо пробежал на четырех лапах динозавр, впряженный в двухместный кеб. Я даже не испугалась, ну динозавр и динозавр.

Немного не доезжая до покосившегося крыльца, он остановился. Пассажир открыл дверь.

Из подворотни, напротив которой он встал, вышла пожилая женщина с девочкой лет семи в латаном-перелатаном платье. Девочка пыталась отступить назад, но женщина крепко держала ее за запястье стиснутой в кулачок руки.

Из кеба вылез хорошо одетый мужчина и, тростью убрав с личика девочки светлую прядь, набалдашником коснулся подбородка, заставляя посмотреть на себя.

Внутри у меня все взбунтовалось, я прибавила шаг. Девочка голову подняла, но смотрела вниз. Набалдашник трости скользнул по ее шее, плоской груди. Мужчина презрительно искривил губы. Ухмылка не скрыла похотливого выражения его лица, даже наоборот. Он протянул руку назад, из кареты показалась мужская рука и вложила в его ладонь мешочек. Мгновение – и тот оказался у женщины.

Мужчина ухватил девочку за шиворот и потащил в кеб.

Я сорвалась на бег. Одна часть моей личности отказывалась принимать тот факт, что среди бела дня на улице продавали ребенка. Другая помогла увернуться от хлыста кучера и врезать извращенцу. Еще миг, и я отступила с оцепеневшей девочкой в охапке. Та была столь худа, что сквозь платье чувствовались ребра.

Первый мужчина стонал на мостовой. Второго, все еще сидевшего в сумраке кеба, перекосило, он что-то тявкнул. Женщина с деньгами растворилась. Первый мужчина уже поднимался, бешено глядя на меня. На его пальцах разгоралось пламя.

Пламя на руке.

Настоящий огонь.

Девочка выскользнула из моих ослабевших рук. Я посмотрела на мужчину в кебе: холеный, и взгляд такой… опасный. Его пальцы засияли ядовито-зеленым светом.

И первый уже встал. Гадко ухмыляясь, подбрасывал на ладони огненный шар и будто примерялся, с какой части тела начинать меня сжигать.

Глянула на кучера – он тоже ухмылялся.

Задвинула парализованную ужасом, едва дышавшую девочку за спину и выпрямилась, расправила плечи. Убежать вместе с ней вряд ли удастся. И без нее тоже вряд ли, что-то мне подсказывало, что огненный шар летает не хуже снежков зимой, только с куда более катастрофическими последствиями.

Увы, человеческий мир не животный, тут гордая осанка и самоуверенность реже останавливают желающих напасть. На мою попытку выглядеть значительно мужчины только усмехнулись. Стоявшая сзади девочка вцепилась в майку и задрожала.

Огненный швырнул шар мне в ноги. Пламя размазалось по невидимой преграде, даже не подняв температуры воздуха.

Может, огонь померещился? Я смотрела на свои ноги, с которыми почти успела проститься. Но, судя по перекосившейся морде побитого мужчины, огненный шар должен был меня достать.

В меня швырнули шаром вдвое больше – без толку.

Мужчина из кеба проверил мою невидимую защиту сгустками зеленого света – не достал.

Выдохнув, я немного расслабилась.

Мужчины, переругиваясь, обстреляли меня одновременно. И если для них моя неуязвимость была удивительной, то я просто впадала в ступор. Как так? Что происходит? Я на какое-то удачное место встала? Это сон?

Сидевший в карете стал что-то громко требовать. Огненный отнекивался, потирая подбитый глаз. Наконец шумно вздохнув, ринулся на меня. Я так привыкла к своей защите, что охнула от неожиданности, когда его рука сдавила мое плечо.

Гад ухмыльнулся.

Врезала ему в пах, захватила склоненную голову и саданула мордой о колено. Мужик обмяк и повалился на мостовую.

Значит, кулаками меня достать могут.

Второй выскочил из кеба, подхватил трость первого и замахнулся. Девочка стояла прямо за спиной, неподвижная, вцепившись в майку. Я перевела глаза с набалдашника на глаза мужчины, расфокусировала взгляд и по движению плеч уловила момент удара, пригнулась. Трость просвистела над головой, я врезала мужчине под дых. Удары с короткой дистанции у меня слабоваты, но он оказался рыхлый. Сипя, сложился пополам и рухнул рядом с приятелем.

Кучер ринулся на меня с хлыстом. Схватив тяжеленную трость, швырнула в него. Он попытался увернуться, трость с хрустом врезалась ему в нос.

Нащупала за спиной руку девочки.

– Бежим! – потащила ее прочь.

Она пыталась бежать, но ноги ее не слушались, путались в ветхом подоле. Сзади что-то кричали. Вспыхнул зеленый свет. Вдалеке раздался странный мерный треск, от которого волосы встали дыбом.

Споткнувшись, девочка упала. Подхватив ее на руки, я бросилась бежать. Дыхания не хватало. Сзади кричали громче. Оглянулась: к побитым мужчинам бежали два человека в синей форме. Один раскручивал какую-то штуку, она и издавала треск. Смотрели люди в форме только на лежавших на тротуаре. Я метнулась в подворотню, подальше с глаз.

Девчонка жалась ко мне. Ноги скользили по грязи, при каждом вдохе я чуть не давилась от нараставшей вони. Шум на покинутой улице усиливался.

Руки отваливались, ноги гудели. Я привалилась к стене, позволяя девочке соскользнуть на землю; она прижалась ко мне костлявым тельцем. Я даже не сразу поняла, что она плачет, так тихо она это делала.

Ситуация такая, что врагу не пожелаешь, я – незаконная эмигрантка, попавшая неизвестно куда, избила состоятельных граждан. И даже рассказать не могу, почему избила. И не факт, что эти граждане закон нарушали. Может, тут норма детьми торговать.

Погладила девочку по голове, взяла за руку и повела прочь.

Минут пять спустя уже она вела меня по кривым проулкам, через дворы с развешенным на просушку бельем и клетками с мохнатыми животными и птицами вроде куриц, через дыры в заборах. Мимо ютившихся в подворотнях бомжей.

У меня волосы дыбом вставали: я будто вернулась в прошлое на сотню-другую лет, а некоторые места тянули на средневековье.

Окружающая обстановка давила, ломала мозг, не желающий признавать, что это все правда. Безумно хотелось вырваться из крысиных вонючих переходов. Не знаю, чем бы это кончилось для моих нервов, если бы переулки не стали шире и чище. Когда мы вышли возле огромного шумного крытого рынка, я чуть не разрыдалась.

У входа, обозначенного хлипким заграждением из выцветших бревнышек, сидели попрошайки: бабки, старики, калеки, дети. Девочка уверенно направилась к дальнему краю этой шеренги.

С каждым шагом мне все труднее было передвигать ноги, но я заставляла себя идти туда. Девочка, кивнув старику в тошнотворных язвах, села в конце ряда. Умоляюще глядя мне в лицо, похлопала ладошкой возле себя.

Ветер принес с рынка запах пирожков и рыбы. В животе опять заурчало. Мышцы ног ломило от усталости, а костяшки правой руки саднило. Шагнув к указанному месту, я обессиленно рухнула на колени. Склонила голову ниже, чтобы не видеть проходивших мимо людей, их наверняка презрительные взгляды.

В моем странном положении это место для отдыха в принципе не хуже других.

Девочка осторожно прижалась ко мне и тихо-тихо всхлипнула. Даже думать не хочу, первый раз ее так продавали или нет. Голова тяжелела, руки и ноги тоже. Разум отчаянно просил об отдыхе, хотя бы о минутке сна.

Сквозь полудрему ощутила, как голова упала на плечо девочке, затем на ее колени. Меня чем-то укрыли. От такой заботы я почувствовала себя будто бы в безопасности, почти дома…

…Меня потрясли за плечо. Рядом кто-то кричал. Точнее, тявкал и мявкал очень громко. Часто повторялось:

– Писи мы! Писи мы!

Дурнота сна резко слетела, я открыла глаза: попрошайки разбегались, светящиеся сети сбивали их на землю и опутывали ноги. А сети вылетали из рук мужчин в синем.

Полиция, как-то сразу догадалась я.

Девочка обняла меня крепко-крепко, я с трудом села и прижала ее к себе. На нас надвигались полицейские. Переговаривались друг с другом, пристально разглядывали. Один поднял руку, и в небо сорвался фиолетовый огонек.

Оборванный мальчишка что-то спросил у этого полицейского, тот огрызнулся.

Нас не трогали. Попрошаек скручивали и грузили в повозку с изображением скалящегося животного вроде собаки. Покупатели глядели на происходящее с равнодушием, намекавшим на обыденность сцены.

Через пару минут к рынку подъехал кеб. Из него выскочил владевший огнем негодяй. Он прижимал к разбитому носу кулек, и, увидев меня, кивнул полицейским.

Полицейский тявкнул, огненный швырнул под ноги мальчишки мелочь и подошел ближе ко мне.

Все ясно: облава на нас. Ну точно на справедливость рассчитывать не придется.

Вздохнула.

Четверо полицейских двинулись на меня, девочка затряслась от ужаса. Я крепче ее обняла, понимая, что спасения ждать неоткуда. Сильные руки схватили ее за шиворот и попытались от меня отодрать. Мы с девочкой исступленно держались друг за друга.

Затрещала ткань ее платья. Полицейский попытался разжать мои руки, но мышцы будто замкнуло. Я зажмурилась. Полицейский дернул сильнее, попробовал подсунуть пальцы под руку, коснулся браслета – и с криком отскочил.

В мое бешено стучавшее сердце прокралась надежда, что получится сбежать.

Пока один полицейский стонал и ругался, другой сорвал бумажную обертку с моей руки.

Я ждала, что нас снова начнут растаскивать, но ничего не происходило.

На рынке гудели голоса, кто-то ругался вдали.

Но ни меня, ни девочку не трогали.

Открыла глаза. Полицейские стояли на почтительном расстоянии в три метра и смотрели на меня… странно. Ну прямо взглядом Дрели.

Огненный был мертвенно-бледный, если не считать фиолетового расквашенного носа. Икнув, попятился, прыгнул в кеб. Кучер, тоже бледный и с расквашенным носом, без слов стегнул динозавров, те ринулись прочь.

Через плечо прижимавшейся ко мне девочки взглянула на свой браслет. Интересно, что он означает?

От группы полицейских отделился один постарше и направился ко мне.

Все получалось как-то не так. Не радовало меня выступление перед научным собранием и демонстрация работающего портала в другой мир.

А все почему? Потому что патент на «Единовластный брак» пришлось регистрировать на министра внутренних дел. Прощай глумление над длорами! Первый министр будет этим распоряжаться, подкупать себе сторонников.

И я теперь не единственный счастливчик, у министра как раз кончался срок траура, после чего он, если бы снова не женился, лишился бы положения и силы главы рода. Пришлось в обмен на свободу от обвинений в покушении экстренно женить его на иномирянке. Прямо в патентном бюро. А потом еще согласиться на то, что офицер из особого отдела будет охранять портал, а после представления того ученым мужам, по совместительству специалистам по магической безопасности, еще и заберет мое сокровище в этот самый отдел.

И какое после этого может быть удовольствие от выступления перед почтенными мужами, самый молодой из которых вдвое старше меня, если я потерял контроль над ситуацией и после всех их издевок над «молодым да ранним» не могу ни над ними пошутить, ни похвастаться своим особым, уникальным положением?

В общем, не зря говорят, что министр внутренних дел умеет портить удовольствие.

Мне вот испортил.

Хотя…

Перекошенные лица дорогих мужей (в смысле прямом – женатых, и переносном – ученых), утешали: никому активировать портал не удалось даже после подробных объяснений. Я раз сорок запустил его, прежде чем они поверили, что это возможно. Теоретически.

Неохотно передав офицеру коробку с порталом, я стал расписывать дивные перспективы моей сообразительности, сыпля соль на раны этим в большинстве своем несвободным длорам.

– …Вы только представьте, как возрастет потенциал глав рода, когда они получат всю полноту власти над родовой магией!

Я расхаживал вдоль кафедры, делая вид, что в раже вдохновения не вижу их завистливых лиц, и продолжал накалять обстановку эффектными пассажами.

– …Вообразите жизнь, когда не надо упрашивать супругу изменить цвет обоев в вашем кабинете на тот, который нравится вам, а не ей…

Особенно мучился глава собрания, он же министр науки и новых технологий. У него был неудачный брак, и обои в кабинете розовые, хотя он этот цвет ненавидел. И ведь не повлияешь особо: магией на жену не подействуешь, физически тоже – никому не хочется удар магии от браслета получить. И на стороне никого не наймешь – чревато.

А я все говорил, говорил, наслаждаясь зрелищем багровеющих лиц. Остановился с мечтательным видом:

– О, этот дивный вкус свободы! Если бы вы только знали, как это прекрасно: быть единовластным хозяином в собственном доме! Быть главой самому себе, не обремененным отношениями, свободным в выборе женщин… Вы только представьте: я первый в истории настоящий глава рода без жены!

Проникновенную речь наглым образом прервал стук в дверь.

Заглянувший секретарь уставился на меня круглыми от изумления глазами:

– Простите, что прервал. Тут явились полицейские. Говорят, ваша жена задержана за бродяжничество.

Глава 4

В животе снова заурчало, но к лежавшим на столе пирожным не притронулась: а ну как отравят или усыпят? Девочка тоже на сладости лишь косилась с подозрением, хотя, выслушав полицейских, сама повела меня к их кебу.

В участке нас проводили в кабинет к лысеющему грозному дядьке в синем мундире – ну прямо генерал, только без эполет, а с нашивками на рукавах. Тот изумленно меня оглядел. Слушая отчет сопровождающих, он краснел, бледнел, снова краснел. Универсальным жестом обалдения от чужой глупости прикрыл лицо рукой. А потом расплылся в заискивающей улыбке, разлился курлыканьем.

Открыл дверь в соседнюю комнату с диваном, шторками и цветком на окне, шкафом с книгами и столиком. С легким поклоном предложил войти.

На мягком диване сразу захотелось спать, но я держалась: рано расслабляться, я еще не гражданка этого государства (или подданная, подозреваю, тут скорее монархия) и даже не официально оформленная эмигрантка, поэтому по бумагам меня как бы нет, закопают на пустыре – и искать никто не станет.

«Генерал» куда-то делся, полицейские приходили глазеть на меня в открытую дверь. Некоторые пытались угодить: пирожные там, какие-то напитки. Все с улыбками, вежливо-вежливо. И вообще вели себя так, словно меня побаивались.

Девочке платье синее принесли. В ее глазах заблестели слезы, но на предложение переодеться она только мотала головой и крепче меня обнимала, очень расстроив добывшего платье старенького полицейского. Мне двое молодых и симпатичных презентовали розовый плащ с черными кружевами на капюшоне и рукавах (я чуть не прослезилась от ужаса). Влажная, но не холодившая одежда не настолько меня раздражала, чтобы надеть этот кошмар. Хотя отказываться от подарка не стала, вдруг убегать придется, а его можно обменять на что-нибудь или накинуть для маскировки.

Затем началась суета, и зеваки разбежались. Послышались решительные, даже грозные шаги, разительно отличавшиеся от крадущихся пошаркиваний полицейских, и в комнату влетел брюнет. Застыл, ошарашенно меня разглядывая.

Я тоже смотрела на него. Молодой, симпатичный, только бледный очень, с волосами до плеч, губы чувственные, большие серые, с зеленцой глаза – если они не от удивления так выпучились. Брови, широкие у переносицы и изящно сходившие на нет к вискам, наводили на мысль, что он их выщипывает. И руки ухоженные, ногти блестят.

Одет он был опять же в стиле денди девятнадцатого века, в темный костюм, подчеркивающий ширину его плеч и узость талии. В общем, джентльмен. Только без трости.

Безумно глядя на мой браслет, он взъерошил пятерней волосы – и я его узнала! Это же тот лохматый идиот, который на меня эту штуку напялил! И никакого мелирования у него не было.

Идиот посмотрел на мои волосы. Снова уставился на браслет. Расслабившаяся было девочка крепче в меня вцепилась. Мне тоже от такого взгляда стало не по себе: а вдруг это все же маньяк? Хотя выглядел он скорее испуганным, чем грозным. Может, полицейские раскусили его маньячный план?

Брюнет задумчиво обхватил ладонью подбородок вместе с губами и, не отрывая от меня взгляда, прошелся из стороны в сторону. Что-то тявкнул и сделал несколько шагов. Присел на корточки, разглядывая меня снизу.

В дверном проеме появился хозяин кабинета, что-то замявкал. Вставший брюнет внимательно его слушал. Я разобрала только многократно упоминание Дрели, дрелек, несколько раз «генерал» признался: «писи мы, писи мы». Помахал рукой, и в комнату прошел бледный полицейский, который возле рынка схватил меня за браслет (рука висела на перевязи). На этот раз череда «писи мы» участилась. Неужели у них полицейские называются «писимы»? Но как-то было не смешно: похоже, на меня жаловались.

Брюнет схватился за голову, сильнее взлохмачивая волосы. Алкаш несчастный, чтоб тебя похмелье тяжелое мучило!

Травмированный полицейский жалобно-жалобно запричитал. «Генерал» временами вставлял пару слов. Замахав руками, брюнет указал на меня и потявкал.

Это типа я во всем виновата? А не он, навесивший на меня эту опасную штуку! Кстати говоря, а у меня рука не отсохнет?

С опаской уставилась на браслет.

Обреченно вздохнув, брюнет что-то мявкнул и указал мне на дверь.

Кажется, меня возвращали маньяку.

Маньяк при этом выглядел очень несчастным, словно его приговорили к чему-то страшному. Ну а я что? Зачем портить жизнь какому-то маньяку? Я, наверное, лучше в участке останусь: тут все добрые, пирожными угощают, меня побаиваются… Может, помогут оформить визу.

В животе пронзительно заурчало. Брюнет вскинул брови. Ну заурчало, и что? Я только благодаря доброте торговца пирожками не лежу сейчас в голодном обмороке.

Брюнет протянул мне руку.

Все равно не пойду. Наоборот, глубже в угол дивана забилась и упрямо вскинула подбородок. Брюнет затявкал и замявкал, тоже что-то о дрелях заговорил, о бабах или баобабах.

– Не понимаю, – процедила я.

Почесав голову, брюнет подтянул левый рукав, демонстрируя браслет, как у меня. Но это же не повод идти куда-то с незнакомым мужчиной! Даже если этот мужчина мне что-то насильно подарил.

Он, похоже, считал иначе: указывал на дверь, что-то говорил, тряс браслетом.

Посмотрела на его руку, на свою… Ну да, одинаковые узоры на побрякушках. Взгляд скользнул с моего браслета на золотой ободок обручального кольца. А кольца у супругов тоже одинаковые.

И тут меня прошиб пот – а до колец ведь брачные браслеты использовали!

– Нет-нет-нет! – Я приподнялась.

Обнимавшая меня девочка висела на шее, и я рухнула на сиденье, переводила взгляд с моего браслета на браслет брюнета, туда и обратно, туда и обратно.

Посмотрела на его лицо. Неужели он мой муж по местным законам? Он, тряся рукой с браслетом, закивал. А может, даже не муж: вдруг эти браслеты означают, что я его рабыня?

Да что же мне так не везет-то?

Хозяин кабинета жестами предлагал мне следовать за брюнетом и заискивающе улыбался. Раненый полицейский тоже указывал на брюнета, всем своим видом предлагая идти за ним.

Сбагривают.

Брюнет тоже поочередно показывал на себя и на дверь.

А выглядел он отнюдь не хрупко, даже наоборот. От такого трудно отбиваться. К тому же, судя по всему, в моем появлении здесь (где бы это безумное «здесь» ни находилось) виноват этот гаденыш.

Посмотрела ему в глаза: добрые. Натурально такие добрые-добрые. И печальные. И испуганные немного. В общем, глаза человека, который вроде не обидит.

Но, судя по моей семейной ситуации, в людях я разбиралась плохо, так что верить этому сомнительному типу с добрыми глазками не стоило.

У «генерала» начал нервно дергаться уголок растянутого в улыбку рта. Брюнет снова указал на свой браслет, на мой и двумя пальцами изобразил шагающего к двери человечка.

Вообще странная ситуация: здесь много мужчин, а меня, явно не понимающую языка и упирающуюся, дружно уговаривают. Не уводят под белы рученьки, не лупят дубинкой по голове, не перекидывают через плечо и не тащат в пещеру, а уговаривают.

Может, иначе не могут?

Посмотрела на перевязанную руку полицейского, на свой браслет, на натянутые улыбки его и «генерала», на брюнета-идиота, самозабвенно повторявшего шагания человечка из пальцев к двери…

Похоже, в действиях они как-то ограничены. Но ведь меня до этого свободно хватали и дергали. А прикосновение к моему браслету закончилось травмой.

Получается, этот браслет что-то вроде электрошокера или перцового баллончика? И эти уговаривальщики боятся, что я их браслетом припечатаю? От сгустков огня и зеленого света я тоже вроде защищена, так что…

Наверное, можно и пойти с этим альтернативно одаренным владельцем похожего браслета. Вдруг домой вернет.

Хотела встать с девочкой на руках, но почувствовала, насколько устала и расслабилась, сидя на мягком теплом диване. Подтолкнула ее, чтобы слезла с колен. Девочка вцепилась в меня и заскулила. Сердце оборвалось. Быстро стала гладить ее по спутанным волосам.

Похоже, придется нести.

Крякнула от напряжения, но встала. Девчонка обхватила меня ногами, как коала. Стоило шагнуть к двери, как брюнет указал на девочку и недоуменно вскинул брови. Затем изобразил руками, будто что-то берет и передает это «генералу». Тот закатил глаза и поджал губы.

Крепче прижала девочку к себе и повернулась, как бы защищая ее от брюнета. Грозно нахмурила брови и вообще сделала зверское лицо. Ну а что делать, если руки заняты и кулак не покажешь?

Вздохнув, брюнет схватился за голову и, махнув рукой на дверь, вышел первым.

На дрожащих от усталости и напряжения ногах я отправилась следом за ним. Провожало нас, наверное, все отделение полиции. Моделей на подиуме не разглядывают с таким вниманием, с каким пялились на меня, идущую в мятой влажной одежде, растрепанную, измотанную и с грязной девочкой в лохмотьях.

К счастью, девочка сообразила, что я ее не бросаю, и возле лестницы сползла с меня, взяла за руку. Иначе мы рисковали скатиться вниз кубарем.

Брюнет шел не оглядываясь. В самой его походке чувствовалась какая-то обреченность. На первом этаже, в отделанном мореным деревом холле, он развернулся (меня поразила мертвенная бледность его лица) и о чем-то переговорил с провожавшим нас «генералом». Тот покачал головой и развел руками.

Полицейские с незаметностью мамонтов выстраивались вдоль стен, теснились, толкали друг друга, шептались. Девочка жалась к моим ногам. Брюнет так и стоял посередине холла, будто передумал меня забирать. А я уже настроилась на еду и ванну… И поспать бы. А лучше – домой.

Тяжко-тяжко вздохнув, брюнет дернул головой, вновь приглашая следовать за ним, и подошел к двустворчатым дверям. Распахнул.

Я в первый миг подумала, что неправильно запомнила положение выхода и это не та дверь, через которую меня привели. Потом сообразила, что просто не узнала площадь перед полицейским участком из-за заполнявших ее экипажей, запряженных диковинной живностью: огромные динозавры и восьмерка мелких клыкастых динозавров, и существо, будто собранное из камней, и бык из заключенного в стеклянную оболочку пламени, и облако, и нечто из плетеной соломы.

Но более всех выделялась жуткая тварь, которую я имела сомнительное удовольствие видеть на мосту: коричневая, в черных разводах хрень метра четыре в холке, на шести лапах, вся утыканная рогами (рога торчали даже на заднице), с тремя хвостами (конечно, и на концах хвостов рога, то есть шипы). Тело твари покрывали пупырчатые чешуйки, их цвет делал ее похожей то ли на рогатую родинку, то ли на кучу не до конца переваренных репейников. Это пялилось на меня восьмью круглыми темными глазками – и ладно бы они в разные стороны смотрели, понятен был бы их функционал, а так все вперед направлены. В общем, если такое ночью увидишь, можно ненароком и обмочиться.

Оторвав взгляд от чудища, я поняла, что все пассажиры экипажей, в основном почтенного возраста мужчины, смотрели на меня.

Ой, а я тут, кажется, звезда…

«Может, мне эмигрировать? – Я разглядывал темные мореные двери на улицу: ничего в них примечательного. – Потому что если жена министра тоже вернулась, лучше закопаться где-нибудь подальше. Хотя и это вряд ли поможет, руки у него длинные».

Голова снова раскалывалась: перед научным собранием я прямо порхал, а теперь стоял совсем без сил, руки и ноги казались неподъемными.

Кто меня за язык тянул? Почему не проверил, действительно ли жена добралась до своего мира? А если бы она застряла по пути?

Полицейские перешептывались, я чувствовал их взгляды – конечно, столица не знала таких скандалов. Мне уготована роль хита сезона. Если разящий меч, он же министр внутренних дел, он же моими руками потенциально несчастный новобрачный, раньше меня не убьет.

Хотя даже если убьет, хитом я стану, только результата не увижу.

Мотнул головой, приглашая дорогую супругу следовать за мной, и распахнул двери.

Преследовавшие меня всю дорогу ученые мужи собрались в полном составе, еще и знакомых по пути прихватили.

Ну что, мне не привыкать к эпатажу. Вскинул голову, шагнул к краю верхней ступени. По этикету надо бы жене руку подать, но… Поворачиваться к ней страшно, не то что трогать: мало ли какие болезни в их мире существуют, да и в нашем она могла что-нибудь подцепить, судя по тому, что ее выловили среди попрошаек. Спасибо, в протокол ее имя не вписали, все позора меньше.

– А вот и наш глава рода без супруги! – осклабился секретарь научного собрания.

Я неторопливо спускался с лестницы, чтобы девочка, а с ней и жена не отстали. Конечно, это было только начало.

– Что же вы так поспешно прервали свою речь, коллега?

– Да-да, мы только вошли во вкус.

– Мы бы желали внимательно ознакомиться с доказательствами вашей теории.

– А вы продолжите практические исследования в этом направлении и познакомите нас с результатами супружеской жизни без жены?

На этот раз они совершенно не по-длорски рассмеялись. Можно подумать, мы в закрытом клубе, а не на площади, рядом с которой полно зевак-простолюдинов.

Остановился внизу лестницы. Из-за смеха было не слышно шагов супруги, пришлось обернуться, и ужас моего положения снова меня накрыл. Рыжая особа спускалась, не смущаясь своего непотребного вида.

А вдруг в их мире такой облик – норма и мне не удастся переубедить ее (ох, надо еще вопрос языка решить) помыться и одеться соответствующим образом? Во что она превратит мой дом? И вообще ее штаны выглядели до ужаса развратно, обтягивали бедра так, как не каждые панталоны обхватывают. И это – у всех на виду. Да и верхняя одежда была без корсета, совершенно вызывающе липла к грудям, у меня даже между ног потеплело. Повернулся к двуколке.

Наш самый ученый муж, министр науки и новых технологий Смуз, приподнявшись в своей коляске, оглядывал женщину за моей спиной.

– Продажные девки с Темной улицы выглядят приличнее твоей женушки. Ах да, она же, как говорят, на той улице и обреталась, пока облаву не устроили.

В глазах потемнело так, что чуть не споткнулся. Какая бы моя жена ни была, так говорить о ней никто не смеет!

Ярость клокотала в груди, но я усмехнулся. Глядя Смузу в лицо и приподнимая брови, мысленно воззвал к магии своей химеры, отвлекая всех разговором:

– А вы помните, как они выглядят, многоуважаемый длор Смуз? Насколько я понял по вашим многолетним посещениям доктора Вийона, девушки, даже самые неприличные, вам больше не нужны.

Краснота набегала на него медленной, яркой волной. В химере завершился активированный процесс, она распахнула повернутую к Смузу пасть и чихнула. Почетного научного мужа, министра по совместительству, окатило двумя ведрами соплей из серы.

На площади воцарилась мертвая тишина.

Что-то последнее время у меня входит в привычку заводить среди министров врагов.

– Простите, уважаемый длор. – Я с самым трагичным видом покачал головой. – Видимо, в нос ей что-то залетело. Не догадался вставить носовые пластины при создании, теперь такие казусы случаются. Поосторожнее, коллеги, если это приступ аллергии, зачихает всех.

Изображая смущение и готовность снова чихнуть, химера отступала в сторону и переводила взгляд с одного почтенного длора на другого. Те норовили сдвинуться.

Смуза объяло очистительным пламенем. Это он зря, конечно. В «соплях» расплавились гранулы, и над министром науки и новых технологий заклубился вонючий дым, охватил коляску, его огненного быка.

– Идиот! – прокашлял Смуз. – Мальчишка! Так и не повзрослел, гаденыш мелкий.

– Да что вы, это чистой воды случайность, – самым искренним образом уверил я (хотя после стольких ведер краски, сколько моими стараниями упало на Смуза с Башни злых духов, все равно не поверит). – У химеры аллергия на… чешую.

Соседям не хватало выдержки тактично сносить вонь, они тянули поводья, экипажи сталкивались, динозавры клекотали, а нюхнув дымка, заметались в упряжках.

Головная боль прошла, я взбодрился.

Началась сумятица, едкий дым охватывал зверье и пассажиров, которые, оказывается, знали много дурных слов. Над площадью громыхало мое славное имя, повторяемое десятками самых почтенных горожан.

Ну как, получили?

Щит родовой магии отклонил несколько непроизвольных проклятий.

Улыбаясь, взбежал на пару ступеней, понаблюдать за результатом творческой деятельности с лучшего ракурса.

Взгляд упал на рыжий сполох всклокоченных волос, и в груди будто воздушный шарик сдулся. Голова опять заболела.

Жена, м-да…

Натянув ворот странной рубашки на нос, она скептически наблюдала попытки научного собрания смотаться с площади.

Обтянутые штанами бедра, за которые тонкими грязными руками держалась бродяжка, так и притягивали взгляд.

Во что я ввязался?

На площади началась куча-мала. Экзотическая живность кусалась, плевалась, динозавры блевали, огненный бык треснул и с наскока подпалил соломенную хрень. Каменная животина тупо развалилась на куски. Почтенные дядьки махали руками, кричали, пытались выбраться из толпы. И шум стоял такой, что в ушах звенело.

Кажется, они идиоты! На всякий случай поднялась на крыльцо и снова взяла девочку на руки.

Полицейские выглядывали из дверей, но остановить непотребство не пытались. Поникший при взгляде на меня брюнет, увидев, как оплеванный дедок выскочил из толпы в одних портках, заржал и даже поаплодировал. Невольно улыбнулась и я.

Потом вспомнила, что я, кажется, такая же жертва, как спрятавшийся в чужой карете дед, и охота улыбаться резко пропала. Деда пытались вытолкать, он – влезть. Брюнет так увлекся созерцанием потасовки в карете, что не заметил, как я подошла и дернула его за ухо.

Одного моего грозного взгляда хватило, чтобы он понял, как я хочу покинуть этот балаган.

К нам вразвалочку подбрела четырехметровая рогатая туша с двуколкой за тремя хвостами. Восьмиглазая морда развернулась ко мне, я метнулась за брюнета: пусть в него плюет. Господи, ну и твари здесь водятся! И я еще верблюдов страшными считала.

Потасовка на площади сходила на нет, восемь прямоходящих динозавров позорно пали, облачко скорбно поливало обугленные останки соломенной животины. А владельцы экипажей приходили в себя, отряхивались и смотрели на нас ну очень недобро.

Брюнет подхватил меня под локоток и потащил к двуколке. От взглядов помятых мужчин у меня мурашки побежали и волосы дыбом встали, так что ногами я перебирала резво.

Только место в двуколке было одно. Брюнет постучал по ней три раза, и она раздвинулась в стороны. Миг – и он уселся наверху, протянул мне руку.

Мужчины приближались. Чем-то они напоминали зомби из фильмов ужасов, тот же голодный взгляд. Схватилась за горячую руку брюнета. Он практически швырнул меня на сиденье. Подняв шипастые хвосты и удивительно резво перебирая шестью лапами, химера помчалась мимо поверженных камней и динозавра.

Я вцепилась в боковую ручку, девочка – в меня. Брюнет уперся коленом в сиденье и, держась за него, смотрел назад.

Покидая площадь, химера запуталась в собственных лапах, сшибла угол дома и, точно нашкодивший щенок, оскальзываясь и шатаясь, рванула прочь. Нас болтало и подкидывало, двуколка скрипела, люди с визгом разбегались.

Вслед нам кричали о каких-то баобабах…

Глава 5

Химера курлыкала. Натурально. Когда мы, чудом не вывалившись и не перевернувшись, добрались до моста с тринадцатью пролетами, она перешла на вменяемую трусцу и довольно закурлыкала, точно стайка голубей.

А брюнет стал мрачнее тучи. Надеюсь, ягодицы у него болели так же, как у меня.

Когти зацокали по покрытию моста. На нас надвигалась темная смотровая башня, и желудок перевернулся: только бы снова призрак из нее не выскочил! Невольно придвинулась к брюнету. Девочка, уловив мое беспокойство, вцепилась в меня. Брюнет хмуро смотрел вперед.

Мы приближались к башне, из нее засочился красный и черный дым, образуя две огромные призрачные фигуры в доспехах с шипами. Худенькие ручки обвили меня с удушающей силой. Поднялся ветер, раздался чудовищный рев…

Не отрываясь от мрачных дум, брюнет протянул руку ко лбу девочки, она радостно ткнулась в его пальцы, и на бледной коже расцвело зелено-голубое солнце.

Красный и черный дух мгновенно исчезли.

Я выдохнула, а девочка впервые с нашей встречи улыбнулась.

Похоже, для прохождения по этому мосту требовалось особое разрешение или браслет вроде моего.

Огляделась. С обеих сторон в дымную даль уходил изломанный городской берег с мрачными домами. А на другой стороне, по которой я бродила ночью, за массивными стенами цвели сады и возвышались дома с красивой архитектурой. Манхеттен местный.

Мы уже достаточно углубились в район шикарной застройки (дома стояли как попало, поэтому дорога между ними прямизной не отличалась), когда вслед раздался вой рожка. Химера закрутила хвостами и чуть не снесла скривившегося брюнета. Он натянул вожжи. Сзади громко топотали. Предчувствуя знакомство с очередным чудищем, обернулась: к нам мчались три красных страуса.

Ну мне вначале так показалось. Это был местный аналог птицеящеров под седлом. Над передним колыхался красный флажок на гибком древке.

Суровые мужчины в черных мундирах и с оранжевыми солнцами на лбах окружили двуколку. Бледный-бледный брюнет принял письмо, сломал серебристую печать и жадно вчитался в строки. Вздохнул с таким облегчением, словно ожидал в нем смертного приговора, да пронесло. Мужик с проблемами, короче.

Обладатель мундира вручил ему объемистый сверток, и дальше мы покатили с эскортом. Это мне совсем не нравилось.

За поворотом улица кончалась тупиком из гигантских лиан. Я уже не удивлялась: динозавры есть, магия есть, почему бы не быть волшебным бобам? Правда, эти в основном стелились, опутывая стены усадеб, точно вьюнки с багряными, в человеческий рост, цветами.

Даже не зная языка, я поняла, что брюнет выругался.

Чтоб все вино в столичных кабаках скисло, а в моем погребе вся тара с ним полопалась и сам погреб засыпало землей! И пусть навечно будет проклят тот, кто придумал пить эту дрянь! Не хотел я верить в то, что вижу.

Закрыл глаза, снова открыл: огромные лианы опутывали несколько поместий и наглухо затянули улицы.

Если меня решат убивать, сошлюсь на военного министра – в конце концов, это стратегическое оружие заказал он.

А я идиот: столько раз повторял, что Сомсамычевы не владеют родовой магией, но не догадался снизить мощность заряда. Не встретив сопротивления, растения быстро добрались до усыпленного источника дома и поглотили его магию.

Судя по интенсивности окраски и размеру цветов, магоед попировал знатно. Теперь у него может хватить сил поглотить еще чей-нибудь источник послабее, а там, глядишь, и весь остров длоров высосет.

Меня точно убьют. И спорить будут, кому достанется такая честь.

– Опять твоих рук дело, паршивец! – раздался скрипучий крик. Размахивая клюкой, старик Вериндер ковылял ко мне. – Убирай траву свою мерзкую!

Глянул на его имение, расположенное немногим ближе к выезду, чем мое: магоед опутал его наполовину и пустил отросток через стену. При всем уважении к бывшим военным заслугам Вериндера, надо признать, что старик последнее время сильно сдал и его источник первый в очереди на поглощение.

Увернувшись от клюки, я соскочил на землю и побежал вокруг двуколки с химерой. Несмотря на хромоту, двигался Вериндер быстро.

– Убью гаденыша! – грозился он, как в моем детстве.

Так же как в детстве, ударить старика совесть не позволяла, к тому же бег не мешал обдумывать проблему, даже наоборот, стимулировал скорее ее решить.

Предполагалось, что летающие ящеры будут сбрасывать капсулы с семенами над войсками противника, магоеды вырастут за счет энергии магического оружия и создадут для пешего войска непреодолимое препятствие.

– Стой! Закопаю! – кряхтел Вериндер.

– Да-да, конечно. – Бежал трусцой, прикидывая, как быстро меня закопают, если предложу деактивировать магоеда тем же способом, что предполагалось на поле боя, – химической смесью негасимого огня.

– Ой, ох… – Вериндер схватился за сердце, ноги у него подогнулись.

Я ринулся на помощь – и клюка бахнула в лоб. В голове зазвенело.

– Чем ты думаешь? – Вериндер резво меня лупил.

Пропустив несколько ударов, я восстановил дистанцию. Забег продолжался.

– Изобретатель он, – кряхтел Вериндер, наступая на пятки. – Сейчас я тебе все твое изобретательство из головы-то повыбью!

– А как же я изобрету способ все назад вернуть? – не удержался от улыбки.

– И язык тебе оторву!

– На отрывание языка занимайте очередь, – хохотнул я. – Ваше сразу за…

– Лавентин! – От грозных возгласов военного министра Алвера, поговаривают, даже дети писаются.

Вериндер встал по стойке смирно. Я тяжко вздохнул.

Алвер выгрузил наеденное на заседаниях кабинета тело из кареты и ринулся ко мне. Как старый друг отца и частый гость дома, он сохранил привычку дергать меня за ухо в случае провинностей. В этот раз, наверное, он бы мне ухо вместе с головой оторвал, но я же теперь полновластный глава рода.

Увернувшись – Алвер побагровел от неожиданности, – я встал на почтительном расстоянии.

– Это случайность… Я у Сомсамычевых рюкзак с капсулами забыл, а у них дом без родовой защиты, вот и проросло. Так что не виноват я, оно само так получилось.

– У тебя все всегда само, – прорычал Алвер.

Стоило огромного труда сохранить невинное выражение лица. Тут я сообразил, что в поместье Индели – как раз между моим и Сомсамычевых, то есть почти в сердце пут магоеда, – живет любовница Алвера, и понял, что попал…

Носился брюнет с непринужденностью, выдававшей хорошую физподготовку, а может, ему просто часто приходилось так бегать. Но симпатии мои оказались на стороне деда, я уже почти собралась помочь с избиением, когда дедушка схватился за сердце и начал падать. В груди холодом разлился испуг. Брюнет кинулся на помощь, и дед врезал ему по лобешнику, прошелся клюкой по рукам, плечам и спине. Вот так и помогай пожилым людям! От облегчения чуть не расхохоталась.

Мучения мои были отомщены. Правда, недолго и нестрашно. Этот мазохист недоделанный еще и смеяться начал.

Впиваясь руками в мою ладонь, девочка наблюдала забег с округлившимися от ужаса глазами. Погладила ее по плечу, ободряюще улыбнулась, но она взглянула на меня со смесью страха и изумления, покосилась на нарезавших круги брюнета и деда. Можно подумать, она впервые видела, как люди дурачатся… Или впервые? Улица, где ее продали, радостной не выглядела.

Медвежий рев положил конец надеждам, что брюнету снова влетит клюкой: полноватый громогласный мужчина в багряном с золотом мундире подлетел к нему, что-то заклекотал. Рогатая хрень подсунула хвосты под двуколку и, чуть приподняв ее, сделала шажок в сторону. И еще, и еще. Бесшумно и грациозно.

Мундир орал, брюнет разводил руками с самым невинным видом. А меня похищали.

– Эй! – взвизгнула я.

Хрень прижалась к земле, даже рога пригнула. Теперь и дед, и мундир меня заметили. Синхронно открыли рты. Столь же синхронно уставились на брюнета, он опять развел руками (ага, невиноватый я, она сама пришла). Помахал рукой, и хрень отползла на обочину дороги, под высокую стену. А, так меня просто в сторонку убирали… Ну ладно. Еще один взмах брюнета – над двуколкой раскрылся верх, прикрыв меня от солнечного света и ошарашенных взглядов.

Нервно рассмеялась. На фоне их запакованных в платья женщин я выделялась еще больше, чем у себя дома (наверное, мужчины решили, что я в нижнем белье разгуливаю). Девочка изумленно на меня уставилась.

– Все хорошо, – улыбаясь, погладила ее по голове, она прильнула ко мне, худенькая и теплая, обняла.

Как хорошо, что помимо устной речи у нас есть другие, универсальные языки.

Пока мы грелись в объятиях друг друга, приехали солидные мужчины в мундирах синего и красного цвета, в костюмах денди. Из других подкативших экипажей выглядывали хорошенькие женщины. На ящеростраусах и в пяти больших каретах явились черномундирные и багряномундирные с цветными солнцами во лбу.

Буйную растительность быстро оцепили. Опасная, что ли?

Все сурово взирали на брюнета. Кто-то мявкал, кто-то тявкал. Жалко его стало и защитить хотелось: стоит один против всех. И вид покаянный – прямо хулиган-двоечник на выволочке на педсовете. Судя по тому, как указывали на лианы и выговаривали ему, топали ногами и снова махали рукой на лианы, этот сад-огород возник не без его участия.

То есть он не только меня сюда притащил, но и эти волшебные бобы посадил? А не из-за них ли я сюда попала? Ну как в сказке: обменял он корову на бобы, посадил в огороде, залез по стеблям в заоблачную страну великанов (в нашем случае – на Землю) и притащил принцессу, то есть меня. Хотя лучше бы Светку забрал, это она себя принцессой считала.

Снова оглядела лианы. Это мой путь домой? Мозг отказывался понимать механику подобного «пути». С другой стороны, я сюда по тоннелю дошла, а размера лиан хватало поместить подобный тоннель внутри. Может, эта штука прорастает в другие миры? У меня аж дух захватило от такой фантастической перспективы: бобовый Иггдрасиль! Или лиановый.

Кажется, я слишком устала, и мозг начинает подводить… Ситуация к этому располагает.

Брюнет нервно махнул рукой на заросли и отошел в сторону. Десять разнокалиберных мужчин выступили вперед, вскинули руки. Их пальцы засветились зеленым, алым, черным, возникшие шары молниеносно рванулись вперед. Но лишь чуть подпалили лианы.

Мне паниковать, что меня пути домой лишают, или как?

Мужчины грозно-грозно посмотрели на брюнета, он с виноватой улыбкой развел руками, что вызвало волну побледнений и побагровений. А женщины, наоборот, заулыбались. Согласна: весь такой несчастно-виноватый брюнет выглядел мило.

Но если эти лианы мой единственный путь домой и я его лишусь – урою гада.

Мужчина в багряном с золотом мундире указал на заросли и потявкал. В ответ брюнет начал что-то перечислять, загибая пальцы. Взбесившийся начальник подозвал офицера в черном, тот достал блокнот.

Динозавры подогнали карету с желтым гербом, с козел спрыгнули мужчины с желтыми солнцами на лбу и выгрузили столы, тарелки, еду. У всех ощутимо повысилось настроение, женщины вылезали из экипажей… Похоже, у аристократов пикничок. Значит, лианы неопасны.

В животе заурчало.

Не то чтобы я стеснялась своего вида, но, похоже, мы тут застряли. Вылезать и светиться перед скучающими дамами и джентльменами не хотелось, а то будут потом в нашу двуколку якобы случайно заглядывать.

Брюнет обратил задумчивый взор на лианы и кормить меня явно не собирался. Уставилась на него грозно-грозно. Минута – и он зябко повел плечами, заозирался. Круто! Дома так не получалось.

Наконец встретился со мной взглядом. Я покрутила рукой, будто ложкой ем, и указала на стол. Брюнет закивал и пошел за провизией. Сообразительный. И без заискивающей спешки, словно его не слишком заботило, что я могу вылезти и шокировать публику. Впрочем, в этом случае он наверняка лишь с невинным видом разведет руками.

Тем, что принес много мяса с салатом, а не тарталетки (или что-то такое), скромно употребляемые дамами, брюнет слегка повысил свой шанс не быть жестоко избитым за мои приключения.

Минуты две я судорожно ела, ощущая только одно: бесподобно вкусно! Девочка даже замычала от удовольствия.

Прислонившись плечом к двуколке, брюнет лениво таскал с тарелки, которую держал, кусочки чего-то вроде морковки. Я постучала себя кулаком по груди, потом указала на лианы и изобразила, что иду по ним к двери. Когда человечек из пальцев зашел в нее, охватила его ладонью и будто унесла ввысь.

Брюнет проследил за моим движением и замер, что-то обдумывая. Солнце позолотило радужку его серо-зеленых глаз, тонкий застарелый шрамик у правого виска. Сосредоточенное лицо осветила догадка, и брюнет замотал головой. Указал на меня, на лианы и снова покачал головой.

Надеюсь, он правильно понял жесты и лианы отношения к моему путешествию сюда не имеют, потому что их, кажется, собирались жесточайшим образом выкорчевать.

Оказывается, я люблю свой кабинет. Нет, в самом деле: сидишь спокойно, цветные эмбриончики разглядываешь, а мысли сами так в голову и лезут.

– Долго еще? – процедил Алвер, нарушая воображаемую идиллию.

Я тяжко вздохнул над расчетами. Ветер колыхал уголки листов. Я передвинул камушки, чтобы колыхал сильнее: красиво же. Гневно фыркнув, Алвер снова подвинул их в углы и постучал пальцем по формуле повышения волосатости, нарисованной исключительно с целью изобразить перед ними бурную деятельность: все равно не поверят, что на первых этапах я просчитываю в голове и только потом требуется бумага и ручка.

В голове просчитывать не получалось, потому что Алвер сидел с одной стороны, а пованивающий многоуважаемый Смуз, дом которого попал в лианы магоеда, сидел с другой и тоже постоянно торопил.

И это не считая того, что вокруг дороги, на которой мне поставили рабочий стол, слонялись соседи, шумно дискутировали, ели, пили, а чуть поодаль настраивал инструменты оркестр.

– Мне нужно уединение, – напомнил я, жалобно поглядывая то на одного, то на другого министра-надзирателя.

Но они не мои гувернеры и не девушки, на них не подействовало.

– Здесь. – У военного министра Алвера нервно задергался рот. – Ты будешь решать эту проблему здесь и сейчас под нашим чутким наблюдением, чтобы ничего не натворил.

Я посмотрел на формулу повышения волосатости. Ну да, под их чутким наблюдением я точно ничего постороннего не делаю.

Алвер подскочил.

– Смуз, сделай уже что-нибудь! – Показал на мои бумаги. – Неужели не разберешься лучше него? Кто из вас министр науки и новых технологий, ты или он?

Вот это зря: на лицо Смуза накатила волна красноты.

– Я. – Он тоже поднялся.

– Он, – закивал я. – Конечно он.

Зачем мне это министерство, я же там от скуки умру!

Разговоры вокруг стихли, все заинтересованно смотрели на нас. Смуз покраснел сильнее. Бросил короткий взгляд на бумаги, вскинул ладони в сторону магоеда и активировал формулу. Я закрыл лицо руками.

Послышались охи-вздохи, чей-то истерический крик.

– Идиот! – взвизгнул Алвер.

И непонятно, к кому это относилось. Приоткрыл один глаз: на магоеде прорастали кудрявые черные волосы. Проблема в том, что прорастали они и на стене поместья Вериндера.

Но что еще хуже, волосами обрастали стоявшие вблизи длоры. Покрывшиеся черными завитками дамы падали в обморок.

Хорошо, что я не нарисовал формулу распиливания (она эффектнее выглядит), а ведь была такая мысль!

Глава 6

Проснулась от шума, визга и землетрясения. Девочка вцепилась в меня мертвой хваткой и дрожала. Рогатая фигня закрыла голову передними лапами и тряслась так, что двуколка ходила ходуном – только двуколка, не земля.

Подняла глаза: лианы чернели завитками волос вроде тех, что растут в интимных местах. Черные волосато-кудрявые фигуры носились по дороге, на ней откуда-то появились холмики черных волос и пышных волосатых юбок. Брюнета не было. Как? Где? Кто меня домой отправит?

Хрень вскочила. Лохматый брюнет вынырнул со стороны стены, запрыгнул в двуколку. На щеке алела царапина.

– Йи-их! – Он щелкнул вожжами, его руки объял зелено-голубой свет, хлынул по упряжке, наполнил сиянием спину животного, среди коричневых бугорков проросли зеленые, метров пятнадцати в размахе, крылья бабочки.

– Нет! – Я схватилась за сиденье.

Девочка крепче сжала меня. По бокам двуколки вытянулись дельтаплановые крылья. Мы взмыли вверх. И вниз. Вверх. И вбок. Вниз. Вбок. Эта хрень летать не умеет, что ли?! Брюнета мотало из стороны в сторону, он вопил:

– Йиху-у!

Крылья трепетали, ветер свистел, американские горки нервно курили в сторонке. «Бабочка» крутнулась юлой, меня швырнуло на складную крышу двуколки. Вытаращенные глаза девочки оказались прямо перед моим лицом, она беззвучно открывала рот. Мелькали небо, лианы, дома.

– Йиху-у! – орал идиот.

Взревела:

– Убью!

Он повернулся с таким выражением лица, будто не ожидал нас увидеть. Взмах сияющей руки – из сидения змеями выползли веревки и накрепко нас с девочкой привязали.

– Так-то лучше, – кивнула я.

Брюнет рванул поводья, черный сгусток мелькнул рядом, мы нырнули в сплетение зарослей. Крылья сложились. Падая, мы пронеслись в щель, крылья распахнулись, наполнились светом. Мы мчались сквозь лианы: вправо-влево-вправо-влево, вверх-вниз-вверх-вниз… Голова болталась из стороны в сторону, подвывания девочки разрывали сердце, я давилась криком.

Крылья уменьшились вдвое, хрень нырнула в просвет между растительностью, шмякнулась на лапы и пробежалась, загоняя нас в пещеру с крышей из скопления лиан. Крылья всосались в коричневую шкуру.

Вытаращив глаза, я часто, прерывисто дышала. Обалдеть…

Сердце выколачивало безумную дробь. Никогда. Нигде. Даже когда одногруппник мчал меня, не надевшую шлем, на мотоцикле под сто двадцать километров в час, даже на американских мини-горках, когда казалось, что вылечу из вагончика, я не испытывала такого экстрима.

С трудом моргнула.

Брюнет накинул вожжи на штырек в носу двуколки и спрыгнул на зеленую травку.

Он еще и гонщик. Посмотрев сквозь узкий просвет между лианами в небо, брюнет нахмурился. Покачал головой.

Я попыталась встать и поняла, что до сих пор связана.

– Кхм, – сипло выразила свое недовольство.

Нужно было подумать, просто спокойно подумать в тишине.

Сзади сипло кашлянули. Чуть не схватился за голову: ну зачем взял ее с собой? Надо было одному сбежать и быстро все разрешить, пока магоед до источника Вериндера не добрался, а теперь придется отвлекаться на… жену.

Обернулся. Она и трясущаяся девочка сидели связанными в двуколке.

Девочка пикнуть не могла от ужаса (как и большинство моих пассажиров), а жена выглядела неожиданно бодро. Может, кляп для полноты картины добавить? Быстро эту идею отмел: я же длор, а она женщина. И моя жена.

Заставил ремни безопасности втянуться в сиденье. Замер, ожидая гневной тирады, но жена только растирала слегка помятые ремнями руки и талию.

Ах да, она же языка нашего не знает, так что тирады не будет. Молчаливая жена – мечта любого главы рода.

Моя приоткрыла рот.

Метнулся к ней, прижал ладонь к ее горячим сухим губам.

– Нет-нет, только молчи! – затряс головой, надавливая ладонью чуть сильнее.

Над моей рукой блестели орехового цвета глаза. Не томно-романтичные, с чарующей поволокой, как в салонных беседах, и не вытаращенные от страха, как обычно после полетов со мной, а осмысленные, что давало надежду на взаимопонимание.

Свободной рукой указал на лианы, помахал, изображая, что мне нужно с ними разобраться. Затем показал на жену и приложил палец к своим губам.

И недоуменно вскинул брови, что по моей задумке должно было означать вопрос: поняла?

Кивнула!

Облегченно выдыхая, я расплылся в улыбке. Умница.

Ухватив меня за запястье приложенной к губам руки, жена с неожиданной силой рванула ее вниз, указала на дрожащую девочку и с грозным видом потрясла перед моим носом кулаком.

У меня заскрипел мозг.

Женщина… жена грозила мне кулаком! Неужели она обещала меня им ударить? Нет, быть не может: женщина может хлестнуть по щеке ладонью, но кулак – это мужская прерогатива. Неужели в их мире не так? О, какой страшный мир!

На всякий случай покивал: пусть главе рода кулак слабой женщины, особенно его жены, вреда не причинит, но надо проявлять к этим хрупким созданиям снисходительность, я же длор.

По небу опять пролетела одна из патрульных птиц. Так, надо заняться делом.

Закатывая рукава, опустил глаза – и наткнулся взглядом на облепленную влажной сорочкой грудь, на туго обтянутые широкие бедра, ноги.

Может, я девушку из постели вытащил? Эта ее одежда – она же практически ничего не скрывала! Кожи не видно, но фигура… Она же передо мной почти нагая. И рубашка так груди обтягивает, что соски проступают.

В горле пересохло. Сглотнул. Горячие пальчики дернули меня за подбородок, заставив посмотреть в гневно суженные глаза.

Надо придумать оправдание, надо придумать оправдание своему непристойному поведению! А, она же все равно не поймет, если скажу, что ни о чем таком не думал.

Замахал руками и замотал головой: я не думал о том, как соблазнительно обтягивает груди влажная рубашка… Влажная!

Положил руки на колени жены и заставил воду уйти из всей одежды, капельки брызнули на землю. Жена ошарашенно себя оглядела, ощупала и снова уставилась на меня.

– Да я только высушить тебя хотел, – зачем-то добавил я к улыбке и кивкам.

Отошел подальше от полуголой женщины, снова указал на лианы и, глядя ей в глаза, приложил палец к губам.

Она кивнула.

А с ней можно работать, не то что со Смузом и Алвери! Я заулыбался. А потом вспомнил, что после решения проблемы с переводом жена может все накопившееся за время вынужденного молчания высказать.

Может, незнание языка вовсе не проблема и решать ее не стоит?

С каждой минутой голова тяжелела, мысли расплывались, зрение теряло четкость, а сопение склонившейся к моим коленям девочки растворялось в шуме сновидений.

Я положила голову на коробку, которую нам доставили мужчины в мундирах.

Лианы брюнет сначала ковырял, нюхал. Ходил вдоль стебля, делал подкоп к корням (в багажнике у него оказалась складная лопата). Затем на пальцах брюнета выросли когтищи зелено-голубого цвета, и указательным, точно ножом, он прорезал лиану. На землю закапал прозрачный, с коричневой взвесью сок.

Вытащенный из растения ноготь выглядел так, словно его окунули в кислоту. Резко захотелось убраться подальше от растений, а этот идиот даже на язык сок попробовал и, поморщившись, отошел. Сел на отросток размером с бревно и долго гипнотизировал лианы взглядом.

Последние минут десять он тростью, извлеченной из багажного отделения, чертил на земле размашистые символы. Темно-то как… А, это у меня глаза закрылись.

Потерла их и продолжала следить за брюнетом. Он стоял в центре чертежа и постукивал по одному из завитков тростью. Закусил костяшку указательного пальца.

Сейчас он напоминал гениального ученого – лохматого, погруженного в свои мысли, решающего сверхсложную задачу. Его темные волосы поднялись дыбом, побелели. Он повернулся ко мне и высунул язык, как Эйнштейн на знаменитой фотографии.

Вздрогнув, открыла глаза: брюнет что-то чертил, почесывая голову, отчего его волосы рисковали превратиться в прическу наподобие эйнштейновской.

Веки тяжелели. Казалось, ресницы сплетались между собой. Обняв теплую девочку, я сдалась на милость сна.

Получилось! Еще раз оглядел громадную формулу под ногами, просчитал действия и противодействия, остаточные флуктуации и вероятность спонтанных выбросов при переходах потоков в другие плетения. Все получалось!

Я гений!

Подпрыгнув, оглянулся на двуколку, чтобы хоть перед женой похвастаться, но той не было.

Как? Куда? Огляделся по сторонам. Химера спала, свернувшись калачиком и прикрыв незакрывающиеся глаза передними лапами.

А жены не было.

Подбежал к двуколке: жена просто спала на сиденье, обняв тощую девочку. Они тесно прижимались друг к другу, будто грелись.

Ой, да тут же прохладно! Стянул фрак и осторожно прикрыл их. Обе заворочались, устраиваясь удобнее.

А они ничего так, мило выглядели…

Вернулся к формуле и, закусив губу, пересчитал снова: ситуация слишком опасная, чтобы оставлять шанс случайностям. Кажется, я еще ничего опаснее этого не делал. Конечно, я много чего опасного делал, но не в масштабах нашего острова, а тут ошибка могла уничтожить его и всю длоровскую родовую магию.

Как-то нехорошо живот от этих мыслей скрутило. Вот что значит нервы!

Надо успокоиться.

– Я все могу, – поднял руки.

Как бы весь остров не разнести…

В животе закрутило сильнее.

А заклинание длинное. Это только Смуз с его феерической сообразительностью мог поверить, что магоед падет от мгновенного заклинания (иначе какое это, к Хуехуну, стратегическое оружие), настоящее контрзаклятие на сорок минут кастования получилось.

Живот холодел и урчал.

Нет, сначала в кустики, а потом спасать остров длоров.

Красные прожилки расползались по мясистым лианам магоеда, вскрывались нарывами…

Осторожно выведя запряженную химеру из-под навеса стеблей, сел на расширенное сиденье двуколки и наблюдал, как увядают огромные багряные цветы. Лепестки съеживались, стебли усыхали до коричневых морщинистых палок.

– Я ведь гений, – прошептал и взглянул на спящую жену.

Разбудить ее полюбоваться эффектным решением проблемы? Девушка (все же это девушка, после умывания она будет выглядеть лет на двадцать и премиленько) спала тревожно. Под ногтями набилась грязь, совсем как у меня во время экспериментов. Никогда прежде не видел у девушек таких испачканных рук. Удивительно, странно. Даже как-то волнительно.

По магоеду пробежала судорога. Недавно прятавшие нас стебли с хрустом обрушились на землю.

В общем, надо сматываться домой, пока меня не нашли, а там хоть трава не расти, дом длора – его крепость.

Особенно дом с хозяйкой. Холодок предвкушения прокатился по спине мурашками, интересно, как она в нем обживется?

Ах да, мне же надо разобраться, как жен в их мир возвращать. Дорогой министр внутренних дел обещал в случае задержки его супруги у нас позаботиться, чтобы мой идиотский род больше не продолжался. Да и попавшую к нему девушку жалко: наш министр одним грозным взглядом даже бывалых мужчин пугал до дрожи.

Перебравшись вперед, я легким движением направил химеру между осыпавшимися проседающими стеблями к дому. Теперь, когда растительная преграда проредилась, нам оставалось ехать пять минут.

Ворота затянули отмершие лианы. Пришлось ждать, когда в створки поступит достаточно магии, чтобы их открыть.

Интересно, внутрь магоед пробрался или нет? Я нервно притопывал по дну двуколки.

Жена тихо застонала во сне, я замер. Химера заглянула через мою голову, один из подбородочных рогов слегка прошелся по макушке.

– Эй, – прошептал я больше для порядка. Химера курлыкнула. Я улыбнулся. – Подлиза.

Почесал ее пупырчатый подбородок.

Наконец с подозрительным скрипом двери расползлись в стороны. Химера на цыпочках потрусила внутрь, но даже так когти по гравийной дорожке скрипели знатно. Следов магоеда внутри не оказалось. Посмотрел на жену: покачивалась, но спала как младенец.

Внимательно оглядел ажурные галереи и шпили своего дома. Что нас ждет?

Двуколка остановилась у полукруглого крыльца в десять ступенек.

Вновь посмотрел на жену: спала. Устала, наверное.

– Помоги, – шепнул химере.

Вздохнув, она приподнялась. На пузе щелкнули замки, раскрылись створки, и моя розовая шестилапая гордость почти двухметрового роста вылезла из ониксовой брони с шипами. Чешуйки внутреннего тела тускло блестели на солнце, восемь темных глазок взирали на меня со звериным обожанием.

– Девочку возьми.

Протянув трехпалые верхние лапы, химера со змеиной грацией проскользнула в двуколку и подхватила девочку. Та выскользнула из слабых объятий жены. Темные глазки уставились на меня вопросительно.

Да, мне же надо решить, где их разместить! Подумав, велел:

– В гостевую ее, поближе к женским апартаментам.

Жена оказалась легкой. Раньше девушек не носил, но по тому, как кренились под ними экипажи, казалось, что они должны быть тяжелее. А, ну да, они обычно в платьях и украшениях. Так что хорошо, что жена у меня голая. Невольно покосился на ее грудь, но сухая ткань обтягивала ее не так плотно. Вздохнул.

У открытых ворот замаячили красные ящеры особого отдела, оседланные мужчинами в черных мундирах. Похоже, министр решил напомнить о необходимости избавить его от жены.

Дождался посланцев на крыльце, размышляя о том, что женские волосы, судя по щекотавшей руку пряди, могут быть удивительно мягкими. А у Сабельды локоны такие, что ими впору ингредиенты в ступке толочь. И у мамы тоже.

Первый из подъехавших офицеров взбежал по крыльцу и протянул конверт. Я закатил глаза:

– Вы что, не видите: у меня руки заняты. Вскрывайте уже.

Офицер побледнел:

– Секретная депеша.

Бывшие военные, что с них взять. Терпеливо объяснил:

– Вскройте и разверните письмо ко мне, я же не прошу его читать.

На бледном лице отразилась работа мысли, офицер сломал печать и развернул мне послание министра:

«Хватит развлекаться садоводством. Быстрее избавь меня от сам знаешь кого».

– М-министр просил написать ответ, – добавил офицер.

Вот вроде министр внутренних дел у нас умнее военного и научного министров вместе взятых раза в два, а тоже не понимает: катастрофу устроить легко, а ликвидировать последствия – долго и нудно.

Терпеливо пояснил:

– Перепиской мне заниматься некогда. Передайте на словах: сейчас, только от своей избавлюсь. – И повернулся к дверям.

Они распахнулись в мраморно-золотой холл.

Офицер сунул свернутое письмо через мое плечо, лист упал на мерно вздымавшуюся грудь жены.

Стоило шагнуть в холл, как воздух изменился, магическое напряжение вокруг новой хозяйки заставило вибрировать старенькие чары.

«И что за спешка? – мысленно возмущался я. – Можно подумать, жена ему мешает. Наверняка запер ее в самом глубоком подвале, а мне пишет так, словно ему жить не дают».

Нелестно думая об очередном торопливом государственном муже, я чуть не свернул в двери своей комнаты. Промчался к следующим. Они отворились.

Алый будуар блистал золотом и шелком еще со времени, когда мама была полновластной хозяйкой рода. В углу на последнем издыхании журчал фонтан. Я положил жену на громадную кровать с балдахином. Она хорошо смотрелась на расшитом золотом бархате, только помыть надо.

И одеть. Я ее точно из спальни призвал: не может девушка в таком виде где-то ходить.

Забрав письмо, укутал жену краем одеяла.

– Спокойного сна.

А мне пора разобраться с порталом в другой мир. Интересно, почему жены вернулись?

Тело ныло так, словно я пару часов в спарринге мочилась. С трудом повернулась, кровать отозвалась привычным скрипом. Я поморщилась. Веки темные, значит, еще глубокая ночь.

И тут воспоминания ударили адреналином, сердце взвыло в груди, глаза распахнулись: я была дома. Спальню тускло освещал ночник, окно за занавеской, и жалюзи казалось черным.

Руку плотно обхватывал браслет с эльфийскими узорами.

Спала я в грязной одежде. Но, главное, дома, а не в другом мире.

Глава 7

Павлик… Сердце неприятно екнуло, но после забега по иномирью измена мужа – так, просто цветочки. Правда, непонятно, почему благоверного нет. Со Светкой празднуют мое исчезновение?

И ведь, гад, даже фотографию нашу свадебную из рамки на стене вытащил. А саму рамку зачем-то оставил висеть. Швырнула в нее подушку Павлика, рамка грохнулась на пол, хрустнуло стекло. Стало тихо-тихо.

Как там девочка? Брюнет о ней позаботится или выбросит на улицу? Глаза-то у него добрые, но кто знает…

Включив светильник, внимательно оглядела браслет: вдруг в переплетениях узоров прячутся щель, замок, шарнир. Нет, глухо. Магия, будь она неладна!

Думать не хотелось; я прошла в ванную, стараясь не глядеть на выбитое в кухонной двери стекло. Двадцать минут горячего душа, пять минут рыданий – и я была почти как огурчик, только мышцы ныли как после основательной тренировки.

Только девочку жалко.

Вытираясь полотенцем, вышла в коридор.

За окнами было темно. А в квартире по-прежнему тихо-тихо.

Ни громко работающего даже среди ночи телевизора справа вверху, ни круглосуточного детского плача ребенка с коликами под нами. И любитель рэпа слева тоже вел себя подозрительно тихо даже для ночи.

Что-то не так.

Холодок пробежал по нервам и под коленями защекотало.

Тихо.

Здесь неестественно тихо. Даже шума машин и гудения холодильника нет.

Выронив полотенце, пробежала в кухню, к окну, отдернула штору: темнота. Просто беспросветная тьма за стеклом.

И в гостиной.

И в спальне.

Попробовала открыть окна – заклинило намертво, будто отлиты вместе со стеной.

Вот теперь стало реально страшно. Страшнее, чем в неведомом городе волшебного мира.

Только бы меня не замуровали! С человеком можно справиться или договориться, с толстыми каменными стенами – нет.

Желудок скрутило, к горлу подступил ком. Задыхаясь от панического ужаса, я подошла к двери. Только бы там был выход! Меня начало потряхивать.

Быстро провернула замок, ручку и отворила дверь.

Подъезд. Все как обычно, даже скол на ступени и царапины от ножа на кнопке звонка у соседа-рэпера. Мрачный свет ламп. В окне между этажами – темнота, как за окнами моей квартиры. И тишина, точно в склепе.

Это не мой дом.

На руке резко потяжелел браслет.

Рванулась вниз, миг – и я у двери подъезда, такой родной, в черных и красных узорах граффити, с сакральной припиской из трех букв. Распахнула…

Неужели предкам не приходила мысль отправить жену в другой мир? Я вытащил из ящика свежую порцию заплавленных в консервирующее стекло древних листов. Или просто упоминания об этом не сохранилось?

Взглянул на портальный узел, вольготно лежащий посередине большого стола среди консервированных листов и хорошо сохранившихся страниц.

Этот инструмент пытались задействовать многие длоры до меня и после, но почему-то только мне он открыл дорогу в иной мир. Было это случайным совпадением? В голове яркими линиями начала свиваться мысль, что…

Стены громко, протяжно затрещали. Звук напоминал хриплый вой. Спину защекотали мурашки. Передернув плечами, я снова уставился на портальный узел. Мысль опять начала вкрадываться в голову…

Дом заскрежетал. Похоже, происходило что-то глобальное. Отложив пачку консервированных листов на край стола, я закрыл лицо рукой: никакого покоя!

– Тринь-хрясь-тру-у-у, – жалобно отозвались стены дома. – У-у-у-у…

Что-то заскрипело, словно ногти по грифельной доске, волосы встали дыбом.

– А потише нельзя? – обратился к потолку, хотя ему мое мнение, конечно, безразлично, я же всего лишь глава рода.

В общем, понимаю угрозу министра меня кастрировать, если не избавлю его от жены.

Но как я это сделаю, если мне и пяти минут спокойно подумать не дают?

Вытащил из нижнего ящика беруши. Они мешают думать, но не так, как ужасающий скрежет. Потрогал ухо, в котором неудачно поковырялся когтем – вроде зажило. Только поднес затычку, как из пола взмыло нечто в развевающихся лохмотьях.

Выронив беруши, я отскочил, врезался в стол, с края звонко посыпались пластины листов.

Нечто парило посреди лаборатории, из широких рукавов выглядывали пальцы в струпьях. Края капюшона колыхались, но под ними была лишь тьма.

– А?.. – выдохнул я, опуская руку, которой рефлекторно прикрылся.

Сиплый с присвистом замогильный голос пробрал до печенок:

– К вам министр внутренних дел. Требует срочной встречи. – Нечто поклонилось.

Внимательно его оглядев, уточнил:

– Привратный дух?

– Да, мой длор, – с присвистом, жалобно отозвался несчастный дух.

Мне стало страшновато за родной дом.

– Министр говорит, что вынесет ворота, – просвистел дух.

– А почему ты шепелявишь?

– Удивительно, что я говорить умею, у меня ведь даже головы нет. – Он стянул капюшон, под ним оказался сгусток черноты.

Из какого же странного мира явилась жена, если под ее влиянием нормальный, человеческого вида дух превратился в такое?

– Министр… – прошелестел несчастный привратник.

– Да-да, зови сюда, – кивнул я и почесал затылок.

Дух исчез.

Мой настойчивый гость не из тех, кого можно обмануть изображением бурной деятельности, ему нужен результат. Которого не было.

Но ведь попробовать стоит!

Быстро поднял с пола листы и снял с портального узла корпус.

Когда разящий меч империи, он же самый молодой в истории министр внутренних дел, он же длор Раввер Вларлендорский влетел в мою лабораторию, я с умным видом перерисовывал схему расположения в узле кристаллов накопителей и колб с активным раствором.

– Работаю, – не отрываясь от дела, сообщил я.

– Результаты? – леденящим кровь голосом спросил министр.

– Я бы пока не хотел их озвучи…

Его широкая ладонь накрыла лист с чертежом. На безымянном пальце хищно блестели острия и грани перстня на всю фалангу.

Вот так всегда – никакого уважения к труду ученых.

Поднял взгляд на бледное, будто вылепленное из гипса лицо в обрамлении длинных черных волос. Раввер до сих пор носил траур, подчеркивающий его подавляющую мрачность.

Сразу хотелось встать и отойти подальше. Но я откинулся на спинку кресла и честно сознался:

– Работа на стадии сбора данных. Выводов пока нет.

Дом душераздирающе заскрипел. Министр поднял взгляд к потолку, скривил тонкие губы. И неожиданно мягко признался:

– В прошлый раз было не так… шумно.

– Может, потому, что они иномирянки? Ты же видел, во что жена превратила моего привратного духа.

– Он мне не показался. – Министр разглядывал мою любимую коллекцию эмбрионов.

– Дух, выходи, – позвал я.

– А может, не надо? – просипел из стенки дух.

– Выходи, – строже повторил я.

Сначала из стены показалась стыдливо опущенная голова в капюшоне, затем тело в развевающихся лохмотьях. Страшные руки дух спрятал в рукавах.

Оглядев его, министр велел:

– Руки покажи.

Мой дух моментально их высунул. Да, умеет наш министр командовать. Он холодно сообщил:

– Мой стал таким же.

– Что? – спросили мы с духом одновременно.

Министр приблизился к нему, обошел вокруг и произнес:

– Мой привратный дух сейчас выглядит так же.

– Может, у них водятся такие существа? – протянул я.

– Без головы? – Дух стянул капюшон, чтобы напомнить о сгустке тьмы вместо черепа.

– А у моего там гадкая кишка с ртом на конце, – сказал министр и содрогнулся. – Но это не важно…

Он решительно прошел к моему столу и вскинул тонкую бровь. Пришлось вставать и нести стул из угла.

Хорошо еще, министр в это время не занял мое место, как он любил делать в детстве, когда приходил с дядей в гости. Уже тогда он грезил постом министра, за что и получил в кругу близких прозвище, позже ставшее служебным званием: министр.

С минуту он смотрел на меня таким взглядом, что я начал лихорадочно вспоминать, не натворил ли в ближайшем прошлом чего страшного. Ну, кроме того, что неудачно его женил и чуть не уничтожил наш остров.

– Скажи, этот твой магоед мог убить главу рода? – спросил министр.

– Мой?

– По форме вопроса понятно. Но хотелось бы уточнить: а здесь есть еще чьи-то магоеды?

Да это почти оскорбление!

– Таких создал только я. Что касается первого вопроса, то если большой стебель потеряет опору и упадет на главу рода, то, конечно, может убить. Да и сухие при падении могут убить, если угодят в висок, например, или если неожиданно испугают – от разрыва сердца даже глава рода не застрахован.

Министр чуть склонил голову и мрачно взглянул на меня исподлобья.

– Я не твое любимое научное собрание, давай обойдемся без превратных истолкований вопросов.

– Кто убит?

– Ты не сотрудник министерства внутренних дел и не имеешь права получать секретную информацию.

– Через пару часов я все равно узнаю, почему бы не сказать сейчас?

Министр смотрел на меня ледяным взором, и мое возмущение сменилось непривычной растерянностью.

– Министерство постарается сохранить это в тайне? Все настолько ужасно?

Он не ответил, но во взгляде что-то изменилось, и мне стало совсем не по себе. Всякие неприятные ощущения исчезли в бурной мыслительной деятельности. Я вычеркнул из списка подозреваемых в смерти находящихся за границей глав (если я правильно их помню) и самых ярких звезд столицы, исчезновение которых просто не скрыть, убрал занимающих министерские посты… И все равно оставалось много.

– Итак… – Министр побарабанил пальцами по столу (значит, сильно нервничает, хотя лицо, как обычно, маска спокойствия). – Мог ли магоед убить главу рода?

– Нет. Однозначно. Он поглощает магию, а не жизнь. Я трогал его сок, пробовал на вкус – для физического тела это безвредно не только в теории, – пояснил я, у министра дернулась губа. – Магоед не чувствует длоров, можно им хоть обмотаться – ничего не будет.

– А при попадании в кровь?

– Семечком? Корнем?

– И тем, и другим.

Всерьез задумался. Министр сверлил меня взглядом. Я стал размышлять вслух:

– Теоретически существует вероятность, что насыщенный магией организм длора покажется капсулам достаточно благоприятной средой для выброса корней. Но все семена я засеял лично.

– Надо же, – с обманчивой любезностью заговорил министр, – а кому-то говорил, что просто забыл рюкзак у соседа.

– Ну ты же меня знаешь, – развел руками.

– Лжешь как дышишь.

– Когда налетают с обвинениями, как-то само получается. Что касается корней… Они статичны. Даже дополнительные растут медленно, человек может спокойно увернуться. Нет, конечно, можно предположить, что некий глава рода споткнулся, стукнулся головой, потерял сознание и пропустил момент, когда на него наткнулись и проросли насквозь корни, но вероятность этого…

– В доме. Это произошло прямо в доме.

– У Сомсамычевых?

– Не у них.

Волосы вставали дыбом, горло сдавило, и голос стал тоньше, с хрипотцой:

– В доме? С активным источником? С его главой?

– Да.

Калейдоскопом закрутились мысли.

– Нет-нет, в доме такого случиться не могло! Активный источник защищает всю территорию рода, даже стены у Вериндера магоед до конца не преодолел. К тому же проникновение в дом значило бы и поглощение источника, а тогда стеблей было бы в разы больше. Так что нет, магоед тут ни при чем.

– Все поместье было в стеблях.

Замотал головой:

– Нет-нет! Если магоед свободно пророс на земле рода, значит, источник уже… – Я шумно вздохнул и изумленно уставился на министра.

Тот холодно, будто о погоде говорил, докончил:

– …уже был уничтожен.

Облокотившись на подлокотник, я обхватил губы пальцами, невидяще уставился перед собой.

Уничтожен один из активных источников. Немыслимо!

Министр снова побарабанил пальцами по столу.

– Знаешь, как мне ситуацию обрисовал следователь?

– Нет.

Министр прищурился:

– Некий молодой, склонный к эксцентричным выходкам длор, напившись, пришел к соседу похвастаться новым изобретением. Ситуация вышла из-под контроля, сосед погиб. И молодой длор засеял изобретением остров, отвлек внимание ученых длоров внезапным браком, тем самым создав себе алиби. А потом переложил вину на другого соседа, у которого якобы оставил это изобретение.

Кровь отлила от лица, я старался успокоиться, но подозрительно близко замаячила перспектива окончить дни под мечом палача. Я же полноправный глава рода, если меня признают виновным в убийстве длора, меня придется уничтожить, чтобы освободить место следующему главе.

– Послушай, я… – подался вперед, чувствуя, как сердце непривычно колотится у горла, и не зная, что сказать, кроме тривиального «не виноват».

– Я думаю, ты слишком прямолинеен и импульсивен для осуществления такого плана. По моему приказу следователь будет держать эту версию при себе, но… Он в нее верит, а когда человек во что-то верит, его разум начинает искать подтверждения и игнорировать противоречия. Поэтому существует большой риск, что со временем эта составленная из домыслов версия обретет фактическое подтверждение, и тогда уже, дорогой Лавентин, результаты расследования могут передать через мою голову.

Казалось, мир рухнул… Опять. Что-то последнее время он часто рушится.

– А если отстранить следователя? – Я поднял палец. – Заставить подписать магический контракт!

– Он уважаемый сотрудник полиции. Уволю его – и его версию будут копать с удвоенной силой. И он не длор, поэтому такой тонкий контракт умолчания с ним не подпишешь.

Наверное, я впервые не знал, что делать. От бессилия сжал подлокотники кресла.

Министр признался:

– Я считаю тебя безответственным, капризным ребенком. И, конечно, не могу доверять длору, которого исключили из Быкослова через две недели обучения.

– Три, – тихо поправил я. – Они меня после перекраски профессоров в зеленый еще неделю в карцере держали. Надеясь, что одумаюсь, а я им карцер разнес.

– Продемонстрировав свои преступные наклонности, что будет использовано против тебя в суде, – мрачно добавил министр, он же лучший выпускник двух курсов Быкослова, гордость и слава университета. И портрет его вывесили в галерее самых выдающихся студентов в год моего поступления (а я ему платье пририсовал). – Но вынужден признать: когда дело касается всяких магических штук, равных тебе нет. Поэтому… – Он вытащил из-за пазухи сложенный втрое лист. – Подписывай. Теперь ты внештатный сотрудник особого отдела министерства внутренних дел. Если подпишешь, конечно. А если нет… – Министр пожал плечами.

– А что, если нет?

Его взгляд недовольно сверкнул. Что, обычно не уточняют, что будет в случае отказа? Я удивленно приподнял бровь. Министр вздохнул:

– Тогда расследование проведет лишь подозревающий тебя следователь и его команда. Это же очевидно, разве нет?

– Ну мало ли, – пожал плечами. – Вдруг ты собирался меня на фронт отправить или еще что. В тюрьму там или на освидетельствование в дом для людей с отклонениями душевного состояния.

– Последнее, кстати, весьма заманчивый вариант. – Министр кивнул на контракт. – Подписывай.

Развернув бумагу, я пробежался взглядом по договору найма с условием неразглашения полученной на службе информации. Отрастив клык, надкусил подушечку безымянного пальца и, передернувшись, приложил кровоточащую рану к низу листа.

Контракт объяло зелено-голубым светом, который утонул во тьме магии министра. Я поднял на него вопросительный взгляд: это значило, что договор я подписал не с императорской семьей, как обычно происходит в таких случаях, а лично с ним. Складываемый контракт глянцево блеснул в цепких пальцах министра и исчез за пазухой.

Поднявшись, министр застыл, глядя на моих эмбриончиков. Бровь поползла вверх:

– Твою коллекцию засасывает.

Я оглянулся: тщательно подогнанные по цвету и размеру баночки вместе с полками втягивались в стену.

– А-а-а! – ринулся к ним, схватил, потащил к столу, побежал за следующими, поставил их на пол. – Помоги, помоги мне, – причитал я, вырывая банки из пасти размякшей стены. – Нет, только не шнюбубера!

– Как ты раздобыл эмбрион шнюбубера? – без малейшего сочувствия поинтересовался министр. – Они запрещены к хранению.

– Отец подарил. Помогай! – Я лихорадочно составлял банки на пол.

– Они и в пол проваливаются, – заметил министр. – Похоже, жене твоей они очень не понравились.

Двадцать две оставшиеся на полке банки продолжали втягиваться в стену, остальные проваливались в пол, точно в болотную трясину. Схватился за голову: вот она, супружеская жизнь, во всей красе! Так и знал! И не собирался показывать лабораторию жене!

– Стол, – подсказал министр.

Обернулся: да, стол не принадлежал дому, отец привез его из Черундии, там на рудниках трудился какой-то искусный столяр, вот и вырезал ему из каменного дерева. Банки с эмбриончиками стояли на нем незыблемо.

Перекинув портальный узел и бумаги на кресло, я начал переставлять банки на стол, сначала – последние с полок, потом – выдранные из пола. Понаблюдав, министр тоже принялся спасать моих эмбриончиков.

– Быстрее, нас ждут, – ворчал он (насколько может ворчать такая хладнокровная личность) и заставлял стол банками. – Ну и гадость!

На огромной столешнице места для всех не хватало, я готов был выть от отчаяния и не мог быстро определить, что спасать первым. Спасать надо все!

Банки встали во второй ряд.

Когда попытался соорудить третий, министр перехватил меня за запястья и заставил посмотреть на себя.

– Хватит. Иначе упадет и лишишься всех.

– Но… – С ужасом оглянулся на пропадавшие в полу эмбрионы.

– Потом с женой договоришься, чтобы вернула. – Министр развернул меня к выходу. – А сейчас быстро переодеваться – и на место преступления.

– А если не вернет? Если они там испортятся?

– Тем важнее быстро разобраться с делами, чтобы скорее начать ее уговаривать.

Прижимая баночки к груди, я поплелся за министром. Держать «эту гадость», пока я переодеваюсь, министр отказался, так что я просто надел свежий фрак и в обнимку с банками отправился на свою первую официальную государственную службу.

Глава 8

Дверь «подъезда» распахнулась в выемку в пористой скале. И ни щелочки, ни намека на выход.

Я схватилась за голову:

– Так, все хорошо. Все нормально. Я выберусь.

Только каменная порода за дверью мешала в это верить – кажется, меня замуровали в скале.

А может, мне это мерещится? Ну, всякие там голограммы, прикрывающие тайные ходы… Решительно шагнула в выемку, а до камня дотронулась осторожно и самым кончиком мизинца: если даже отсохнет, не так страшно.

С мизинцем все обошлось. Пористый камень оказался теплым, чуть-чуть упругим и едва ощутимо пульсировал. Потрогала его ладонью: не вибромассажер, но приятно.

И твердо так, что не пробьешь. Постучала по камню – звук глухой, значит, толщина приличная, а то и вовсе монолит. Надо остальные стены обстучать.

Но сначала – одеться.

Ехать пришлось в ландо министра. Грозный взгляд скользнул по дыре на месте вывернутого светильника-гриба и уперся в разбитые статуи, при свете дня прекрасно заметные с подъездной дорожки.

А вот Дуси не видно. Он стеснительный, в сад при гостях не выйдет, пока не обрастет.

Министр разомкнул плотно сжатые губы:

– Надеюсь, ты понимаешь, как подозрительно это выглядит в свете последних событий.

– Сомсамычевы постарались, – неохотно признался я.

– Когда это ты пустил их кувалды на прочность испытать?

Хотелось ответить небрежно, да вышло почти обиженно:

– Это они сами.

– Коммерсанты в саду длора с саддухом накуролесили без его ведома? – Министр поднял взгляд к небу. – Сочини объяснение правдоподобнее.

– Это правда!

– Я не говорил, что ложь. Но звучит неправдоподобно. Совсем. – Он обратил на меня леденящий взгляд. – Лавентин, на этот раз все серьезно. Попробуй хотя бы изобразить из себя взрослого человека. – Министр посмотрел на банки с эмбрионами у меня в руках. – И убери это куда-нибудь с глаз долой.

– А ты возле ворот останови, там у Дуси склад садового инструмента, я пока в нем размещу.

Министр поманил меня пальцем (я неохотно наклонился):

– Только не дергайся.

Его рука с хищным перстнем потянулась к моей щеке. От прикосновения металла по коже пробежал жар императорской магии крови, скулу защипало. Металл раскалялся. Министр отдернул ладонь.

– К вечеру ни один эксперт не сможет доказать, что у тебя была травма.

Я потрогал гладкую кожу, смутно припоминая, что при бегстве от военного и научного министров меня схватил офицер, я рухнул на даму, и ее брошка поцарапала скулу.

По легкому мановению руки ящеры остановились у ворот. Спустившись на шуршащий гравий, я быстро зашагал между стеной и живой изгородью. В сорока метрах от въезда кусты скрывали чулан-землянку. Внутри было темно и прохладно, надежная крыша над головой – самое то для временного хранения моих эмбриончиков. И на полке место свободное есть. Эх, надо было и остальные сюда принести, но поздно спохватился: министр – сущий зверь, с него станется и за шиворот меня увести.

Напоследок я полюбовался на выставленные на полочку с удобрениями банки и отправился назад.

Уже отъезжая, подумал, что Дусю надо было предупредить: вдруг испугается шипастеньких и глазастеньких эмбрионов экспериментальных химер.

Посмотрел на министра, и желание просить ненадолго вернуться мигом отпало.

А, ладно, и так нормально все будет! Дуся, может, сегодня туда и не заглянет.

С одеждой получилась беда: в шкафу ее, конечно, не было, а оставшуюся на мне пришлось стирать. Батареи оказались теплыми, и за время, пока я простукивала стены квартиры, майка, джинсы и трусы высохли. Это оказалось единственной приятной новостью. Стены отдавались исключительно глухим звуком.

Дальше я простучала подъезд и теперь в отчаянии сидела на лестнице у выхода. Смотрела на пористую стену. Как ее открыть? Каким волшебным словом? Взмахнула рукой:

– Сим-сим, откройся!

Стена слегка отодвинулась.

Снова взмахнула рукой, дрожащим голосом велела:

– Сим-сим, откройся!

Сдвинулась.

Не веря своему счастью, стала махать рукой, повторяя:

– Сим-сим, откройся, сим-сим, откройся…

Стена поддавалась!

Покачиваясь в ландо, катившем между засохшими стеблями, я задумался над словами министра. Да, он прав. Это на пьяную голову очевидным казалось, что виной всему Сомсамычевы, а на трезвую это выглядело, мягко говоря, нереально.

А, нет же, вспомнил! Стукнул себя по лбу:

– Я все защитные чары снял.

– Зачем?

– Я был очень нетрезв.

Бровь министра дрогнула.

– Ссорился с Сабельдой. Ну и наставил всякого… – В голове все путалось: воспоминания вспыхивали и осыпались, менялись местами, обрывались, всплывали в другом месте. – Я накричал на нее, чуть не к Хуехуну послал, она ушла. А потом мама активировала мои брачные браслеты, Сабельда пришла ко мне в подвал. Я едва успел закрыться от нее щитом… или… – Между этими событиями было подозрительно много провалов, и установку большинства щитов я не помнил. – В общем, Сабельда уговаривала меня на ней жениться…

– Ты о той Сабельде, которую я знаю? – скептически спросил министр. – Она уговаривала? После того, как ты ее оскорбил?

– Да. Я увидел портальный узел и предпочел рискнуть.

– На наши головы. – Министр отвернулся.

Можно подумать, он согласился на мое предложение под принуждением и без энтузиазма. Впрочем, можно сказать, что под принуждением: жениться-то надо было обязательно, а пятый раз он по-настоящему заключать брак явно не хотел.

Миновав поместье Индели, мы приблизились к потрескавшимся стенам имения Сомсамычевых. Некогда мощную ограду перевили скрюченные стебли, которые здесь даже в усохшем виде были диаметром в человеческий рост. Дом был основательно ими продырявлен и окончательно мертв.

– А Сомсамычевы? – не без трепета спросил я.

– Они сейчас на выставке промышленных товаров, к ним отправили курьера сообщить о происшествии с домом.

Я выдохнул.

Ландо свернуло в открытые ворота имения Какики, но не было привычного ощущения прикосновения чужой родовой магии. А створки за нами вручную закрыли офицеры в черных мундирах.

В конце подъездной дорожки стоял холодный, навеки запечатленный в последнем состоянии дом.

Похоже, дух бездны, с которым мы так мило общались ночью, охранял не Какики…

От бесконечных взмахов рука отваливалась, из-за повторений язык пересох и, кажется, опух. Но дыра в скале появилась. Сим-сим открылся… или открылась.

Вела дыра в незнакомую лабораторию средневекового вида. Тут тоже были цветные банки со всякой гадостью, но здесь они в два слоя стояли на столе, плотно забив всю столешницу. Кто-то, видимо, совсем не боялся, что они упадут и разобьются. Но это не мое дело.

Еще раз оглядела лабораторию: мрачновато. То ли дело наши современные лаборатории, все белое и стерильное.

За дверью обнаружилась лестница наподобие той, которую я преодолела при попадании сюда. И тоже вывела в спальню вроде предыдущей: с огромной кроватью под балдахином, резным секретером, кованым сундуком в изножье, пуфиком на ножках-лапах, ткаными синими обоями в серебряных узорах, тяжелыми портьерами. Но без лепнины на потолке, на котором вместо полуголых девиц было нарисовано красивое звездное небо – как я когда-то мечтала себе в спальне сделать, да Павлик был против.

Честно говоря, местные буржуи зажрались: спальня размером с однокомнатную квартиру новой улучшенной планировки. Это же какой расход средств на уборку и отопление – умереть не встать.

В коридоре за дверью на том же месте, что и накануне ночью, располагалось французское окно в сад. Посмотрела в другую сторону – вдали виднелись двери.

В их расположении было что-то странное. Не сразу сообразила, что между той, из которой выглядывала я, и следующей будто пропущена дверь, а остальные пять шли на одинаковом расстоянии друг от друга. Да тут как в торговом центре: пока все обойдешь, рискуешь состариться.

Возможно, за одной из дверей находилась моя девочка. Одинокий бедный ребенок в этом сумасшедшем доме. Но, может, для нее, местной, здесь все кажется нормальным. А за дверью в сад – дорога к свободе.

Хотя бежать вроде смысла нет: языка не знаю, мир опасный. Брюнет ничего так, покормил и даже домогаться не стал.

Только бы больше не замуровывал, и терпимо.

Вздохнула: да нет у меня выбора! Наверняка сюда меня приволок именно этот безумный ученый, а значит, возвращаться надо с его помощью. Так что иду искать девочку. Развернулась к дверям.

Сзади душераздирающе завопили.

Подскочив, развернулась, вгляделась в сад: среди кустов мелькнуло что-то коричневое. Единственным свидетельством того, что это что-то впрямь мелькнуло, была развалившаяся статуя и покосившийся фонтан.

На улицу выходить опасно.

Бедный ребенок, как она тут без меня? Пошла спасать девочку.

Мертвый дом производил странное впечатление. Безумно хотелось поковырять стены, спуститься в самый глубокий подвал и взглянуть на уничтоженный источник – теоретически активный источник при близости главы рода считался неуничтожимым.

– Веди себя спокойно, – почти не шевеля губами, процедил министр.

Я понял, что судорожно озираюсь, чуть не пританцовываю от нетерпения, и эксперты, исследующие холл и торчавший из потолка корень магоеда, странно на меня косятся. Постарался вести себя чинно, как подобает длору, а у самого прямо пальцы сводило от желания скорее все самому посмотреть и потрогать.

Мы миновали просторный холл и почти сразу оказались в большой библиотеке. Напротив кожаного кресла висел портрет семьи: длор Какики, его жена и три дочери, средняя из которых была второй женой министра. На портрет он не взглянул, сразу направился вглубь библиотеки. Там за отодвинутым шкафом зиял проход на узкую лестницу.

– Спальни хозяев не имеют прямых выходов в дом, пройти можно только через два тайных выхода, здесь и на кухне. – В лестничном колодце голос министра звучал гулко.

– Как же так быстро обнаружили тело? – Я шел следом, через плечо министра нетерпеливо высматривая конец лестницы.

– Благодаря пробившему окно корню. Мы выслали патрульных проверить каждый дом на случай, если нужна помощь. Полицейские перелезли по остаткам стеблей через стену. Не дождавшись ответа хозяев, пробрались внутрь. Обнаружили тело. Один остался дежурить, второй отправился в особый отдел. – Министр шагнул в светлый проем.

– И никому об увиденном не рассказали? – Едва оказавшись в спальне, я начисто забыл обо всем.

Министр что-то ответил, но я не расслышал, захваченный представшей передо мной картиной.

Всю комнату покрывал слой хлопьев отвратительного красно-бурого цвета, вроде как снег возле фабрик и приисков. Сухие извивающиеся корни магоеда протянулись от разбитого витражного окна к кровати, через лохмотья балдахина опустились на широкое ложе и сплелись в подобие человеческой фигуры.

Лишь несколько мгновений спустя я понял, что буро-коричневое нечто не корень, а неестественно выгнувшийся, усохший длор Какики.

Желудок нехорошо сжался, но все физические позывы утонули в лихорадочно собираемой разумом информации.

Спальня отличалась камерностью – площадь всего метров сорок. На стенах сквозь хлопья неизвестного вещества проглядывали то глаз ящера, то лапа животного или вскинутый арбалет. Скорее всего, на фресках сцены охоты. Свет проникал сквозь выбитое окно во всю стену, остатки витража из-за налета утратили прозрачность.

В хлопьях были видны две пары следов, наверняка принадлежавших полицейским. Они появились под торчавшим в окне корнем, тянулись до кровати, после чего один вернулся к корню, а другой отошел в угол, за ширму. Судя по следам на налете, ширма упала, но ее поставили и придвинули ближе к углу. Наверное, у полицейского не выдержал желудок. Дальше неровные следы вели к массивному креслу, на его спинке остался отпечаток руки.

Дежуривший у тела полицейский переминался с ноги на ногу. Потом торопливо ушел сквозь тайный ход, от которого к кровати вела третья цепочка следов – уверенных, с широким шагом. Человек постоял и вернулся четко по своим следам.

Я развернулся к выходу. Министр ждал у стены, оставив при входе всего четыре отпечатка ботинок. Третья цепочка следов принадлежала ему.

Семья Какики была ему, по сути, родственной. Министр часто бывал у них в доме в период ухаживаний, да и после заключения брака посещал их регулярно, общался, даже знал о тайном ходе. А потом подошел, оглядел изуродованный труп тестя (Главы рода! Убитого в собственном доме! В доме с уничтоженным источником!) и спокойно вернулся след в след.

– У тебя железные нервы, – заметил я.

– Работа обязывает.

И этот длор еще уверяет, что я веду себя подозрительно!

– Давай осматривай скорее. – Министр кивнул на кровать. – Эксперты изнемогают от желания все здесь исследовать, но я приказал ждать тебя.

– Какое высокое доверие, – улыбнулся я. – Твои эксперты поделятся инструментами?

– Нужен стандартный набор?

– Да.

Он исчез в зеве тайного хода. Оставшись один, я почувствовал что-то странное, будто из меня выкачали воздух, а кожу объяло холодом. Был ли это страх столкновения с удивительным и опасным или действительно что-то витало в воздухе, трудно сказать.

Обнаженный длор Какики лежал на своей кровати. Его изломанное, похожее на корягу тело взывало ко мне, будто умоляло разгадать тайну смерти. Зачарованный этим тошнотворным, но захватывающим зрелищем, я двинулся к постели. Ветерок дернул клин разодранного балдахина, посыпались хлопья неизвестного вещества, ноздри зачесались.

Прикрывшись рукавом, подошел совсем близко. Кожа Какики напоминала сморщенный, прокаленный до коричневого цвета пергамент, кости изогнулись. Но в складках искаженного лица запечатлелось что-то похожее на улыбку. Глаза были закрыты. Мой взгляд скользнул по вспученной ключице, по выгнутой дугой руке с утолщением на запястье, покрытом хлопьями, в отличие от верхней части тела. Неужели… Шагнул ближе. Нечто объемное скрипнуло под ногой, будто камушек.

Наклонившись, выхватил из хлопьев жирной ломкой субстанции что-то металлическое, размером с пуговицу, потер пальцем: латунная шестеренка, украшенная на диске красными капельками рубинов. Новый вид украшений?

Взгляд снова упал на запястье Какики. Механически сунув шестеренку в карман, я потянулся к руке трупа и краем одеяла протер утолщение: брачный браслет с узором из рыб, чуть поблекший, но целый.

Странно, эти браслеты – порождение источника. Причем буквально: они полностью нерукотворны, вырастают в нем без участия длоров, нам в случае потери браслета даже делать ничего не надо, источник создаст новый сам. Теоретически без источника браслет существовать не может.

– Держи, – сказал министр.

Что-то щелкнуло. Я оглянулся: он принес громадный черный саквояж с красной печатью в виде скалящегося согра. По своим следам я вернулся куда кривее, чем недавно это сделал министр, и заглянул в саквояж. Со вздохом натянул перчатки и достал капсульный измеритель магического фона.

– Мой набор юного исследователя и то содержал больше инструментов.

– У твоего набора юного исследователя было неограниченное финансирование.

Я разложил по карманам пробирки, вытащил из пенала скальпель, пинцет и снова оглядел комнату: жутко.

Жутко интересно.

Глава 9

Я открыла уже сорок комнат, а девочку так и не нашла. Поняла, что обожаю нашу стандартную застройку: в таких домах все ясно и компактно.

Распахнула очередную дверь в непомерно роскошные апартаменты – на диване сидела девочка. Приглядевшись, поняла: моя. Просто чистая. С расчесанными волосами (в отличие от меня). В черно-белом платье в тонкую полоску. То ли к детям тут относятся лучше, чем к внезапным гостьям, то ли она живое подтверждение тому, что дети быстро адаптируются.

Улыбаясь, помахала ей рукой.

Девочка тоже улыбнулась и помахала.

Приглушенный стеклом, в комнате раздался вопль. Вздрогнув, девочка обернулась к окну. Возле него мы оказались одновременно. Вид был ожидаемым: до далекой стены ограды простирался аристократический парк с живыми изгородями.

Только статуи и фонтаны лежали в руинах, а газон в стороне как-то странно шевелился, приподнимался и опадал. В другой ситуации я бы протерла глаза, но практика показала: здесь возможно все. Поэтому я с долей философского спокойствия наблюдала, как на газоне растет холм, как мимо пробегает бревно с глазами, как за ним бежит глазастая сороконожка размером с поезд…

Нет, все же сороконожка размером с поезд – перебор, я оттащила девочку в простенок между окнами и зажмурилась.

– А нам все равно, а нам все равно, – дрожащим голосом пропела я. – Пусть боимся мы волка и сову…

Родители обожали «Бриллиантовую руку». Вот в ней были хорошие, идеологически правильные приключения отдыхательного толка, я такие же хочу, а не этот… Не такое, что цензурными словами не назовешь.

А еще повыше хочу, а не на первом этаже сидеть, пока во дворе монстры бегают. И даже не на втором. Осторожно выглянула в окно: из образовавшегося в газоне холма выползало что-то фиолетовое, склизкое и рогатое. Я икнула.

Заставила себя зажмуриться и вжалась в простенок. На пятый этаж хочу. А лучше на десятый – какой-нибудь неприступной крепости без окон, без дверей.

Браслет резко потяжелел, я пронес порцию сильно фонивших хлопьев со столбика балдахина мимо пробирки. Выпрямился:

– Жена его где?

– Где ты был последнюю неделю? – Министр так и стоял у стены. – Во время прогулки в городском парке ящеры понесли, ее ландо перевернулось, похороны были два дня назад.

Смутно припомнилось, что кто-то заходил, просил не запускать фейерверки из-за какого-то траура, но я был слишком пьян, чтобы понять, в чем дело.

– А остальные члены рода? Мужчины, незамужние женщины? Они же… – У меня дух захватило от этой мысли. – Получается, они больше не длоры?

– За ними отправлены отряды, их доставят в конспиративное загородное имение, где ты сможешь пообщаться и исследовать их.

– Меня шокирует твое доверие. – Снова развернулся к столбику и снял скальпелем слой хлопьев. – Ты вроде бы считаешь меня слишком безалаберным.

– Это щекотливое дело требует недюжинных знаний, а возможно, и экспериментов с источником. Несмотря на позор в Быкослове, ты – единственный глава рода, обладающий достаточными научными познаниями для проведения подобного исследования. И ты заинтересован в том, чтобы докопаться до истины и защитить других глав, включая себя, от подобных инцидентов.

– Трезвый холодный расчет… и я. – Закупорил пробирку и, сунув в карман, снова взялся за капсульный измеритель. – Как-то мы плохо сочетаемся.

– И, конечно, тебе надо имитировать существование в доме источника.

Чуть не выронил прибор из рук, а министр спокойно закончил:

– Даже если для этого потребуется делиться силой твоего собственного источника.

Развернулся к нему:

– Неужели сохранить тайну так важно? Разве не разумнее предупредить остальных об опасности?

На мгновение министр закатил глаза.

– Понимаю, ты далек от политики, но не настолько же! Мы воюем, Лавентин, и безрезультатно воюем с Галлардией уже пять лет. Мы не можем позволить народу узнать, что главы рода настолько уязвимы, что магию может потерять вся семья. Это удар по нашей обороноспособности. Как ты предлагаешь держать врага на расстоянии, а колонии Черундии в повиновении, если сильнейшие из сильнейших могут запросто погибнуть у себя дома, в собственной постели?

У него даже глаза заблестели – вот что значит прирожденный политик.

– Понял. – Повернулся к телу и протянул измеритель. Капсулы прибора побледнели до серого: магический фон у него был совершенно обычным. – Где проведете вскрытие?

– В особом отделе. Уже запросил спецтранспорт. Ты приглашен.

Отводя от тела измеритель, внимательно следил за изменением цвета в капсулах с реагентом.

– А ты знаешь, что в анатомическом театре Быкослова…

– …ты с верхней галереи вывернул содержимое своего желудка на труп, профессора и студентов нижних ярусов? Да, знаю. Тебе выдадут ведро.

У столбиков цвет реагента в капсулах снова потемнел, а через два шага от них высветлился до цвета нормального фона.

Через три шага цвет вновь потемнел. Через четыре с половиной шага высветлился. А когда я шел от двери, зоны усиления и ослабления фона располагались на другом расстоянии друг от друга.

– Скажи, – задумчиво протянул я, – а у экспертов есть фотографические аппараты с магочуствительными пластинами?

– Везут из центральной лаборатории, он у нас один.

– Это хорошо, что везут.

Похоже, с финансированием у них совсем плохо.

Жутко не люблю, когда посторонние в моей лаборатории хозяйничают, но ради такого важного дела, может, пригласить экспертов особого отдела к себе? И место преступления совсем рядом…

Пол едва ощутимо содрогнулся, несколько хлопьев сорвалось с балдахина, спланировали на тело и оплетавшие его корни.

Мы с министром переглянулись.

На улице раздался рев.

Да что там еще?

Выглянула в окно, но окна не было. Лишь стена, обои которой светились, озаряя комнату «дневным» светом. Потрогала стену: холодная и твердая.

Навернулись слезы: да что за дом такой сумасшедший? То замуровывают, то… опять замуровывают. Стиснув руку девочки, потащила ее к двери. Коридор снаружи оказался не тот, через который я пришла: окон не было, освещался он лампами без плафонов (как мой подъезд) и был в пять раз короче предыдущего. И двери были не пылесборниками с фигурной резьбой, а нормальные такие, гладкие, с прямыми гладкими ручками.

Я поняла: на самом деле ничего этого не происходит.

Я просто не знаю как, не знаю откуда и непонятно зачем достала колеса…

Вот не надо было в прошлые выходные с племяшкой «Гарри Поттера» пересматривать с его говорящими портретами, своевольно перемещающимися лестницами, меняющим конфигурацию автобусом и прочей волшебностью. Еще немного, и мне начнут мерещиться гиппогрифы, гримы и дементоры во главе с тем-кого-нельзя-называть.

Где-то за стеной опять громогласно взревели. Даже если галлюцинация, от издавшего рев хотелось держаться подальше.

Пол завибрировал. Сначала мелко, едва ощутимо, потом осознала: землетрясение! Оно усиливалось, стены ходили ходуном. В комнате, где я нашла ребенка, что-то разбилось. Обхватив девочку, встала с ней в дверном проеме: при землетрясении это относительно безопасное место.

Дом заскрежетал.

Только бы не упал. Держись, домик!

Вибрирующие стены стонали, будто от боли. Казалось, дом сейчас треснет и развалится. Дрожание пола усиливалось, он пошел волнами, словно был мягким. Коридор собрался гармошкой, только дверные проемы остались прежнего размера. Стены медленно разглаживались.

Хотелось зажмуриться: настолько фантастически и неестественно это выглядело. Но страшно закрывать глаза. Маленькие пальчики переплелись с моими. Девочка мне улыбнулась. И в общем испуганной не выглядела.

Тут что, меняющие архитектуру дома – норма?

Землетрясения здесь быть не могло. Самое логичное предположение: причина вибрации в источнике. Конечно, он мертв, но вдруг в нем теплилась жизнь?

Вдвоем с министром мы, вооружившись светильниками, сбежали по дрожащей винтовой лестнице на шесть этажей под землю.

Колодец чужого источника я видел впервые, и меня кольнуло разочарование: у меня такой же. Тот же цилиндр отверстия глубиной семь метров и диаметром три, те же выложенные магоупорными кирпичом стены и дно, те же цепи со звеньями толщиной в запястье, протянутые к обручам и постаменту в центре. Только здесь обручи и постамент не держали кристалл в два человеческих роста – его черные осколки мрачно блестели на полу, местами торчали в стенах, хотя магоупорный кирпич, отлитый из крайне редкого вещества, после застывания по плотности не уступал алмазу.

Я восхищенно воскликнул:

– Это с какой же силой должны были лететь осколки, чтобы воткнуться в стены?

– Это ты мне скажи, ты же у нас ученый. – Министр, опустив светильник в колодец, вглядывался в его центр. – Не чувствую ни малейших признаков магии.

Я сунул в колодец прибор: капсулы остались серыми.

Да и дрожь земли прекратилась.

– Но это не могло быть землетрясение, – высказал мою мысль министр. – Что же тогда тряслось?

Вверху зашаркали шаги, замелькал желтый огонек фонарика.

– Господин министр, господин министр! – позвали сверху.

– Что случилось? – Прислонившись к стене, Раввер запрокинул голову.

– Там в доме… Там один дом… в нем…

Встретившись глазами со взглядом министра, прочитал в нем свою догадку: еще одно убийство.

Дружно бросились наверх. Эхо шагов металось между каменными стенами, прыгали тени и свет, создавая жуткое ощущение, что на нас со всех сторон кидаются духи бездны.

Вспомнив свое ночное приключение, остановился.

Потом побежал дальше:

– Дух бездны! Дух бездны!

Министр развернулся, вскидывая руку, на кончиках его пальцев затрепетало черное пламя. Я столкнулся с ледяным опасным взглядом и замахал рукой:

– Нет-нет, не здесь! Ночью. Этой ночью, когда я засеивал магоеда у Сомсамычевых, этот дом охранял дух бездны. Он еще помог мне к Сомсамычевым залезть. Я тогда удивился: отчего это Какики нанял такую тварь? У Какики служил дух бездны?

– Я ничего подобного не слышал. Но если бы он это упоминал, в салонах бы такое обсуждали.

– Ты знаешь, что обсуждают в салонах? – изумился я.

– Должность обязывает.

– Господин министр! – позвали сверху.

Мы снова бросились наверх. Выскочили из спальни на лестницу, через потайную дверь выбежали в библиотеку, где нас ожидал офицер в черной форме. Он следовал за нами через холл на крыльцо. Там указал в сторону:

– Тот дом…

К небу поднималась башня – высокая, тонкая и какая-то хлипкая. Наверное, дому не хватило массы, чтобы воссоздать фантазию хозяйки.

Кому вообще могло прийти в голову сотворить такую несуразицу?

– Кажется, это твой дом, – странным голосом произнес министр.

И резко повернулся в другую сторону. Посмотрел туда, где располагалось его родовое жилище. В той стороне никаких башен не наблюдалось.

А вот там, где должен был стоять мой дом, торчала башня. Кажется, окон у нее не было.

– Мм, – как-то обреченно протянул министр. – Способа переговорить с женой ты не нашел или это ее месть?

– Она спала. Я думал, ничего страшного не случится…

– Опять само получилось, – вздохнул министр.

Я развел руками. Потом осознал весь ужас ситуации.

– Мои эмбрионы! – и побежал домой.

Глава 10

Ландо догнало меня у ворот. Офицеры согласились их открыть только после приказа бледного министра.

– Сюда. – Он распахнул дверцу.

Я прыгнул на сиденье. Разворачиваясь вперед, схватился за голову.

Моя коллекция…

Мои разработки…

О Хуехунова бездна, как я без них?

Ворота наконец открылись, ландо рвануло вперед. Я тоже наклонился вперед, вцепился в спинку сиденья и с ужасом смотрел, как башня моего дома вытягивается на ненормальную высоту. Еще немного, и ее сломает ветром.

Что делать?

Когда меня дернули за рукав, я услышал:

– Лавентин. Лавенти-ин!

Обернулся. Министр ошеломленно смотрел на меня:

– Ты откуда их вытащил? Как их научить управлять домами? Что…

Его голос утонул в чудовищном реве. Кровь отхлынула от лица и сердца, я повернулся: над крышей имения тетушки Индели вздымалась похожая на огромные глаза двойная голова, посаженная на сегментированное тело, каждый фрагмент которого имел по паре собственных хитиновых лап.

– Хуехун нас побери! – Впервые слышал, как министр ругается. – Что это?

– Военный заказ, – отозвался я. – Многоножка для боев в горных труднопроходимых областях. Только она должна быть меньше.

Я так вцепился в волосы, что вырвал несколько.

– Почему она такая огромная? – снова дернул меня министр.

– Она… – Я уставился на него. – Она должна быть меньше, их должны извлекать из стазис-раствора и помещать в землю, заряженную стандартным магическим разрядом, тогда из химических соединений почвы выстраивается тело в шесть метров. А тут… – Мы на бешеной скорости неслись к чудовищу, точно гусеница ползающему по моему саду в поисках добычи. – Оно выросло в земле, сильно пропитанной магией рода, поэтому…

Я рухнул на сиденье, потерянно глядя перед собой. Ландо остановилось на почтительном расстоянии от ворот моего имения. Министр схватил меня за грудки и заставил посмотреть на себя:

– Давай четко и по существу: насколько это опасно и как это остановить?

– Мм… В таком его размере даже не знаю. Я не просчитывал ситуацию, когда рабочий эмбрион попадает на землю рода. Это казалось невозможным, ведь в лаборатории нет земли, там пол каменный.

Сознавая свою глупость, закрыл глаза. Дуся. Он мог уронить пробирки на пол своей землянки, и тогда…

– Кажется, у нас могут быть две проблемы.

– Что еще? – прорычал министр.

– Тот второй эмбрион, что был у меня с собой, он… Ну, он для войны в Черундии. Рассчитан передвигаться по пустыне, под песком. Здесь, конечно, условия не те, но он может медленно, но все же переползать под землей.

Прикрыв глаза ладонью, министр беззвучно шевельнул губами. Затем выпрямился, испепеляя меня взглядом.

– Вылезай и беги предупредить соседей, а я вызываю военных!

Подтолкнул меня к открытой дверце, и я спрыгнул на дорогу.

Многоножка с шумом и скрипом ползала по саду. Покачиваясь на ветру, стонал дом. Земля завибрировала, вспучилась, будто под ней что-то ползло.

Бедный остров длоров…

Дом скрипел. Пол качался в одну сторону – в другую, в одну – в другую. Пуфик медленно сползал по паркету туда-сюда, туда-сюда.

Мы с девочкой сидели в дверном проеме. Она гладила меня по волосам. А я следила за пуфиком, за время своего катания уменьшившимся вдвое, сменившим парчовую обивку на кожаную, золоченые лапы – на никелированные цилиндры.

Конечно, теперь пуфик выглядел привычно. Как и диван. Как ковер с абстрактными пятнами вместо изящных узоров и светлые однотонные обои вместо серебряной вышивки. Торшер и даже плоский телевизор на стене были до ужаса нормальными.

Ненормальным было то, что мы качались, словно плыли в море. Причем, судя по скрипу, на разваливающемся корабле.

Страшно захотелось посмотреть в окно.

Хотя нет, окон с такими чудищами, бегающими снаружи, не надо, лучше что-нибудь поменьше, типа бойницы. Вздохнув, покачала головой. Когда же это кончится?

Девочка потянула меня за руку. Я открыла глаза: прямо напротив нас в стене появилась бойница.

Бойница, которую я примерно так и представляла…

А если представить на обоях цветочки? Зажмурившись крепко-крепко, представила ромашки, нарисованные детской рукой. Открыла глаза: на стене медленно, словно нехотя, но все же проступали именно такие.

Ого!

Получается, если я желаю – это сбывается?

Тогда почему мы качаемся? Превращения дома в корабль я точно не хотела. Поднявшись и сжав руку девочки, по качавшемуся полу двинулась к бойнице.

В нее задувал ветер. Холодный, неприятно пахший дымом. Просунула голову в бойницу и закричала. Девочка вцепилась в меня, и это помогло закрыть рот, но… но…

Мы были на острове. В башне высоко-высоко над большим островом с удивительно ровной береговой линией, а внизу – очень далеко внизу – земля пестрела крышами зданий и парками в окружении стен.

Все это покрывала легкая дымка. Внизу суетились люди в мундирах, к основанию башни шли какие-то ящеромамонты, вокруг ползала огромная сороконожка.

Это они из-за меня собрались? Почувствовала себя в осажденной крепости. И крепость эта качалась на ветру. Да меня одним ударом из катапульты или пушки свалят, полечу вниз – костей не соберу.

И так захотелось, чтобы у моей башенки выросли ножки, как у треног из «Войны миров». Там они резво бегали, мне бы сейчас так – и подальше от собиравшейся у башни армии.

– Если бы ее шкуру можно было пробить гарпуном, зачем многоножку вообще делать? – изумился я предположению, что мое сокровище возьмет какой-то там гарпун. – Это было бы бессмысленной тратой ресурсов, неужели вы не понимаете?

Стоявший передо мной полковник, до этого бывший слегка багровым после моего заявления, что простым военным с моим созданием не справиться, теперь слегка побледнел.

Стоявший в стороне министр снова прикрыл лицо рукой. Что-то у него последнее время этот жест в ходу.

Полковник елейно вопросил:

– И чем же предлагаете, уважаемый длор, с вашим творением сражаться?

Я покосился на выгнутую дугой спину многоножки. Панцирь окреп и блестел как стекло – особое строение хитина, чтобы смесь негасимого огня стекала. Да и огнеупорное оно в принципе. Я же многоножку практически непобедимой создавал даже в размере шести метров, а тут она вымахала на двадцать. И ползала в опасной близости от дома.

А дома жена…

Посмотрел вверх: башня терялась в нанесенном от столицы дыму.

Надо правильно расставлять приоритеты, понял я. Важнее всего было просветить жену относительно последствий ее желаний. Следовало учесть, что самый безродный и нищий человек нашего мира знает, пусть только по сказкам, что хозяйка меняет дом, а иномирянке откуда знать? Вряд ли она достаточно умна, чтобы прийти к такому выводу на основе эмпирических наблюдений.

– Как уважаемый длор предлагает справиться со своим творением? – с нажимом повторил полковник. – Что нам прикажете делать?

– Позвать погонщика магических животных и активировать управляющий контур.

Полковник снова побагровел:

– Вы предлагаете кому-то подойти к этому существу и…

Оглушительный хруст саданул по нервам. Башню раскололи вертикальные трещины, они ширились, стены выгибались наружу.

Вцепившись в волосы, я смотрел, как мой дом, его верхушка проседает вниз, а разделившиеся на три полосы стены надламываются в нескольких местах.

Вопреки всякой логике, внизу стены стали утончаться, а вверху расширяться, верхушка разрослась, за клубами дыма угадывалась треугольная форма…

– Хуехун! – завопил кто-то, и множество голосов подхватило, хотя Хуехуна никогда не изображали треугольником на трех кривых столбах.

Послышался топот, я оглянулся: солдаты бежали, бронированные химеры пятились. Приподнявшаяся многоножка, увидев столько еды, ринулась через стену. Столб, вылепившийся из стены дома, поднялся, словно нога, и опустился на ее голову. Хрясь! И мое чудо, мое дивное творение со страшным ревом забилось в конвульсиях.

А дом – дом, который в принципе не может отделиться от источника – поднял вторую ногу и шагнул за ограду.

Не может быть.

– Кого ты нам призвал?! – Министр дернул меня за плечо.

Ноги ослабели, я рухнул на колени.

– Невероятно! Волшебно! Дом пошел! А-а-а! Это же открытие века! Это революция в родовой магии, это…

Насаженная на первую ногу многоножка извивалась, вторая нога дома, переставленная за ограду, проминала дорогу (ну да, чтобы грунт выдерживал такой вес, на конце ноги должно быть не сужение, а расширение – это же очевидно). Дом отчаянно дергал третью ногу, но она держалась в земле. Издав пронзительный вой, многоножка билась в судорогах. Дом пошатнулся, третья нога согнулась посередине, точно колено, и расплющила бедную сверхпрочную многоножку.

Первая нога высвободилась из останков молниеносно рассыпавшейся плоти и тоже шагнула за ограду. А-а-а, зачем я в тестовый образец сразу добавил режим разрушения после уничтожения? Мне же ни кусочка для исследования не останется!

Вторая нога переступила к соседской ограде.

– Ну же, ну же, еще немного, – взмолился я, поддерживая дом в его попытке обрести свободу от привязки к земельному участку. – Еще шажок! Ты можешь!

– Ты рехнулся? – Министр тряс меня за плечи. – Останови это!

– Совсем сдурел? – Министр тряс меня за плечи. – Останови это!

– Ты спятил? – Министр тряс меня за плечи. – Останови это!

От восхищения я не мог говорить, навернулись слезы.

Вторая нога глубоко проваливалась в грунт. Там тоннель песочного рогача? Естественная полость? Тогда земля точно не выдержит веса дома. Понимая, что это бессмысленно, я рванулся туда.

– Левее, левее ставь! – срывая голос, кричал я, махал руками и подпрыгивал. – Левее!

– Идиот! – Министр пытался оттащить меня назад.

Дом рвался вперед, скрипел, но вторая нога глубоко увязла в земле и коленом уперлась в ограду соседнего имения. Над участком Индели взвился красный мерцающий щит, из щита вылезли аморфные призрачные щупальца и оттолкнули ногу и верхушку моего дома.

– Ух ты! – Я вытаращил глаза. – Они так могут?!

– Да, – ошалело подтвердил министр.

Дернувшись из последних сил, мой дом опрокинулся навзничь. Две свободные ноги вскинулись вверх, в рывке проломив стену, а последняя исчезла под треугольной верхушкой.

И стало тихо. Только бешено стучало в висках сердце.

Я потрогал браслет: ни единой трещины по месту бывшей щели – жена жива.

– Значит, так… – Министр указал пальцем на дом. Несколько раз потряс пальцем, то ли грозя, то ли пытаясь скрыть дрожь руки. – Теперь твоя первоочередная задача – научиться объясняться с этими женщинами.

Хотел спросить, а как же песочный рогач, вдруг он тоже выбрался из стазис-раствора, но вид министра выбил эту мысль из головы: такого ужаса в его глазах я еще не видел.

– Ладно, научусь, – шепотом пообещал я.

Министр толкнул меня к пролому в стене. Я оглянулся:

– Мне нужны документы по старинным заклинаниям. Понимаешь… – Приходилось делать шаг за шагом, потому что министр упорно толкал меня вперед. – Я же не знаю ее языка.

– Хоть картинками объясняйся! – рычал министр и толкал, толкал, толкал.

– Нет, пойми, раньше портальными узлами пользовались, общались с иномирянами. – Мне стало не по себе, хотя непонятно почему – жена у меня вроде не буйная. – Как-то же язык их узнавали, а они – наш. Я даже, кажется, что-то когда-то видел в архивных документах, какое-то заклинание…

– Тебе привезут все архивные документы научного собрания, любого музея, все что угодно! – Министр толкал меня добрых сорок метров до пролома в стене. – Только реши эту проблему.

Послышался цокот когтей, неожиданно звонкий в наступившей после падения дома тишине. Мы обернулись.

Шестерка выкрашенных в черное хищных ящеров покачивала иссиня-черными перьями плюмажей. На пассажире ландо блестели длинные черные перья. Вместо нормальной заостренной шляпы покачивался гротескно расширенный кверху цилиндр.

– Только не он, – процедил министр.

Ящеры остановились.

– Уважаемые длоры! – широко улыбнулся длор Хлайкери Эрджинбрасский и в знак приветствия снял странную шляпу. – Вижу, у вас тут что-то интересное происходит.

Густо обведенные черным глаза хищно блестели в предвкушении сенсационного материала для его газеты. Длинные черные перья в воротнике-стойке и на плече колыхались на ветру, но остриженные в каре черные волосы свисали неподвижными сосульками.

В ландо рядом с Хлайкери сидел бледный узколицый, как и он, мужчина в кепке. То и дело бросая взгляды на нас с министром и на мой дом, он быстро-быстро рисовал грифелем на прикрепленных к планшету листах. Газетный художник.

У министра слегка перекосило лицо: явись на остров обычный репортер или художник, их можно было бы вышвырнуть. Но с длором и его личным гостем, сидящим в его транспортном средстве, так не поступишь.

Похоже, место на первой полосе в вечернем выпуске газеты мне обеспечено. Художник отложил первый набросок и взялся за второй.

Хлайкери спрыгнул с подножки ландо и вытащил из багажника объемистый ящик.

– Только сегодня приобрел. – Хлайкери извлек из чехла блестящий новенький фотографический аппарат. – Даже не надеялся, что удастся так быстро его опробовать.

Министр снова прикрыл лицо рукой. Поглядывая на него, закусивший губу художник торопливо делал набросок.

Глава 11

Мы с девочкой висели в светящихся объятиях теплого, ничем не пахшего желе. В его мутных глубинах исчезла мебель, именно это при падении спасло нас от травм, а то и смерти.

А дальше что?

Оглядела стены треугольной комнаты, сплошь покрытые многократным повторением репродукции картины Мунка «Крик». Вопящие уродцы пялились со всех сторон так жутко, что девочка спрятала лицо у меня на плече. Я снова попробовала нащупать в обволакивающей нас субстанции пол – безрезультатно. Дверей не было.

Пожалуй, зря я треногу пожелала, надо было просить танк. А сейчас дом не реагировал на мои фантазии. Я пол хотела, а его не было. Так мы и болтались посередине комнаты, словно космонавты в невесомости. Я, конечно, хотела попробовать, какова она, эта невесомость, но не таким способом.

Снова оглядела кричащие в ужасе стены.

Мне бы дверь. Хоть маленькую. На такую роскошь, как лестница из этого сумасшедшего дома, я уже не надеялась.

– Так значит, виной всему супруга-иномирянка? – Глаза Хлайкери сверкали, он развел руками с черными ногтями. – Весь этот развал устроила одна женщина? Я должен ее видеть!

– Ну… – хотел возразить, но поймал грозный взгляд министра, писавшего приказ на коленке, и пришел к выводу, что о военных разработках перед Хлайкери лучше не упоминать. – Да, это моя жена.

Министр запечатал письмо и отдал офицеру. Тот метнулся к красному ящеру, а министр – ко мне.

– Да, его жена создала проблемы в лаборатории. Сами понимаете, даже наши женщины иногда слишком резко перестраивают дом.

– Вам лучше знать. – Тонкие губы Хлайкери растянулись в улыбке. – А войсковые соединения вызывали для борьбы с нашей новой соседкой?

– Для борьбы с обитателями его лаборатории, Лавентин у нас тот еще затейник. – Министр подхватил меня под локоть и повел к треугольному валуну со вскинутыми ногами. Как жаль, что дом не смог идти…

У пролома в стене стоял готовый к съемке фотографический аппарат, на валуне устроился художник с черными от грифеля пальцами.

А меня вели к жене. Захотелось оказаться подальше, но министр все настойчивее тащил меня через сад с содранным дерном и затоптанными кустами.

– Я морально не готов, – предупредил я.

– Ты сам женился.

– Я не знал, что с женой придется общаться. Я просто не подготовился.

– У тебя было время смириться с этим фактом.

– Я полагал, она будет жить в отдельном крыле и… Послушай, у меня нет опыта совместного проживания с женами, я не знаю, как с ней общаться.

– Ничего, научишься, – процедил министр.

Что-то щелкнуло и зашипело. Вздрогнув, мы оглянулись: Хлайкери вылез из-под черной занавески аппарата и широко улыбнулся:

– Не обращайте внимания. Я просто составляю хроники контакта с иномирной женщиной.

Я все яснее представлял, во что ввязался. Я же… я женат! На совершенно незнакомой женщине! Из другого мира!

Рванулся в сторону:

– Мне нужно проверить Дусю.

– Ты его и так чувствуешь, – удержал министр.

М-да, глупо было надеяться, что он на уловку попадется: у него тоже есть саддух, он знает, что смерть Дуси я бы почувствовал. Но не сдаваться же просто так!

– Я не знаю ее языка.

– Тебе привезут много книг и бумаг, найдешь способ общаться.

– Нужная информация у меня в лаборатории, это я точно помню. А в лабораторию не попасть.

– Тем больше поводов наладить контакт.

– Не хочу, – простонал я и вдавил каблуки ботинок в землю.

Министр был силен, он буквально выдрал меня и потащил навстречу судьбе. Я сопротивлялся как мог.

– Я правда не знаю, что делать! Давай с ней пообщаешься ты, у тебя богатый опыт.

– Я четырежды вдовец, уверен, что хочешь перенимать мой опыт? – с неожиданной злобой произнес министр и схватил меня за шиворот. – Слушай, ты, проклятие острова длоров! Договорись со своей женой, пока нам есть где жить!

– Но…

Тряхнув меня, он продолжал:

– Воспринимай это как очередное исследование. Объект – жена. Цель – налаживание гармоничных отношений. Давай, изучи ее особенности, взгляды, мотивы, сильные и слабые стороны. Потом напишешь монографию: как узнать свою жену и добиться от нее нужного поведения.

– Исследовать? – В груди у меня затрепетало, на кончиках пальцев зародилась дрожь предвкушения. – Монографию написать?

– Да. – Министр обхватил меня за плечи, чуть отвернул от разваленного дома и провел по небу рукой. В голосе появились мечтательные нотки. – Ты только вообрази: твой доклад в научном собрании. Все опять негодуют, что ты придумал то, до чего они не додумались. Смуз, как всегда, любое упоминание о женах воспринимает как личное оскорбление, по мере доклада он то бледнеет, то краснеет. С тобой спорят, ты приводишь контраргументы. Выводишь формулу оптимального воздействия на женщину.

– Да, ученые мужи будут в шоке, – прошептал я, представляя негодование коллег, когда они узнают неординарную тему исследования.

– Все, что тебе надо сделать, – это наконец договориться с женой. – Министр подтолкнул меня к дому.

Никогда не рассматривал жену как объект исследования, но это действительно интересная, загадочная и весьма сложная тема. Я просто не могу не принять такой увлекательный вызов!

– Мне нужны бумага и что-нибудь, чем можно записывать, – прошептал я, прикидывая план исследования.

В первую очередь надо, конечно, зафиксировать биометрические параметры, а потом…

Дверь медленно вырисовывалась в стене выше уровня желе. Проще было придумать дырку в стене, но отказываться от начатой работы не стала, а то вдруг следующее желание не исполнят? Или, может, у этой штуки энергия заканчивается, замурует еще, а тут вентиляционных отверстий не видно.

Я гипнотизировала взглядом дверь и всячески подбадривала, мысленно представляя, как она открывается из комнаты со стенами в «Крике» в мою квартиру, повторяя: «Откройся в мою квартиру, откройся в мою квартиру».

Дом заскрипел, застонал.

– Ну или просто откройся, просто откройся, – взмолилась я.

Даже если собравшиеся у башни люди в форме пришли меня задержать, я же хрупкая маленькая девушка, они поймут, что натравливать на меня ящеромамонтов и гигантских сороконожек не обязательно, я и так сдамся. В тюрьме, может, хоть покормят.

Или депортируют домой, как незаконную эмигрантку.

Скрипнув, дверь отворилась. Всего мгновение я видела разрушенный парк. Затем обзор закрыл лохматый брюнет, прижимавший к груди планшет с бумагой. Помахал мне рукой с зажатым в ней карандашом и улыбнулся той идиотской улыбкой, которую обычно используют при общении с не понимающими языка туристами.

Экстремальный туризм в этой стране определенно развит.

Брюнет снова помахал и жестом пригласил выйти. Придерживая девочку за талию, я поплыла по желе. Оно выталкивало нас к двери.

Брюнет что-то быстро записал.

Не понравился мне его горящий энтузиазмом взгляд, потому что причина энтузиазма неясна, но он явно велик.

Я подсадила девочку.

Сбоку раздался мужской голос. Брюнет, записывая, лишь отмахнулся.

Желе бесследно соскользнуло с платья девочки, она развернулась, протягивая ко мне тонкие ручки. Зацепившись за край проема, я оттолкнулась ногами от стены и выскочила наверх. Встав на взрытую черную землю, огляделась.

В общем, можно сказать, что парка больше не было.

Напротив стоял лохматый брюнет с записями и пугал энтузиазмом.

Пых! От старинного фотоаппарата на ножках взвился столб дыма. Из-под занавески вынырнул высокий худой гот в перьях и нахлобучил цилиндр. Налаченные волосы свисали сосульками. Игравшая на губах улыбка не отражалась в густо накрашенных глазах. Но перья его мне понравились, надеюсь, не один он здесь так ходит. Коснувшись цилиндра пальцами с черными ногтями, он слегка поклонился, сверкнув острым кольцом-птицей.

Брюнет ломанулся ко мне, я дернула девочку на себя – казалось, он не успеет притормозить и собьет ее. Но он остановился, положил ладонь на мою макушку, затем параллельно земле повел ладонь к себе (получилось на уровне губ) и быстро что-то черкнул на прикрепленном к планшету листе. Краем глаза уловила движение: в стороне стоял еще один длинноволосый брюнет и закрывал лицо рукой.

Что-то резко сказав, брюнет номер два пружинистой походкой двинулся ко мне – высокий, широкоплечий, длинноволосый, с бледным, очень серьезным лицом, одетый с иголочки во все черное (но готом его не назовет даже самый наивный). От его правильности и респектабельности хотелось спрятаться, как от палящего солнца.

Но прятаться негде, разве что опять в желе нырнуть. Я осталась стоять.

Брюнет номер два остановился в полутора шагах от меня, поклонился и, прижав руку к груди, произнес:

– Раввер, – и слабо улыбнулся бледными тонкими губами.

Ну, это понятно. Имя, правда, не слишком удобное, я обдумала цепочку запоминания: «Черный ворон – равэн – Равер, Раввер. Ворону-верь. Раввер». Теперь не забуду.

Улыбнулась, коснулась своей груди:

– Саша. – Указала на него: – Раввер.

Он кивнул и с улыбкой указал на себя:

– Раввер. – На меня: – Са-ша. – Показал на брюнета номер один и медленно произнес: – Лавентин.

«Лав – любовь. Вена. Тина. Лав-вена-тина. Но «вена» и «тина» женского рода, а у нас мальчик, поэтому: Лав-вен-тин».

Лав-вена-тина помахал рукой и снова что-то записал. Не представив мне гота, Раввер с галантным поклоном предложил отойти от двери.

Людей в мундирах поблизости не было, нападать на меня, кажется, не собирались, поэтому, взяв девочку за руку, пошла, куда предлагают. Лавентин пошел следом. С вывороченного фонтана встал не замеченный ранее узколицый бледный мужчина и двинулся за нами, делая наброски. Пернатый гот, подхватив фотоаппарат, присоединился к шествию.

Вели меня в обход огромного валуна, из нутра которого я выбралась. Раввер расстегнул пуговицы фрака и, стянув его с себя, медленно, будто боялся меня испугать, накинул его мне на плечи и жестами показал, что надо его надеть и застегнуться.

Было не слишком жарко, я надела его большой фрак и застегнулась. Мой брюнет, то есть Лавентин, с прежним нездоровым энтузиазмом что-то черкнул в бумагах. Почувствовала себя жертвой эксперимента. Впрочем, возможно, так и было.

Мы прошли под вскинутыми ногами огромного валуна и оказались на большой каменной площадке. Раввер что-то сказал Лавентину. Тот, оглядываясь, почесал затылок.

Отмерив часть площадки шагами, он радостно указал на одно место. Раввер любезным жестом пригласил идти туда. Лавентин опять что-то записал. Раздался тяжкий вздох Раввера.

Затем мне попробовали что-то объяснить.

Лавентин сдвигал и раздвигал ладони, после чего указывал на пол.

Раввер коротко мявкнул, на помощь пришел художник: нарисовал на каменной площадке, куда мне указывали, дверь.

Они стали показывать на нее, на меня и трогать виски. Все трое. Безумный ученый, джентльмен в трауре и художник как заведенные показывали на изображение двери, на меня и терли виски. Причем довольно синхронно.

Первой засмеялась девочка и поспешно уткнулась мне в бок. Мужчины недоуменно замерли. Тут засмеялась и я.

Раввер закрыл глаза ладонью, Лавентин чесал в затылке, и только художник отошел в сторону и там рисовал. Первые два начали что-то обсуждать. Я глянула на изображение двери на каменной платформе, на огромный валун, из которого вылезла.

Судя по одинаковому цвету и их плотному, без шва, соединению, мой камень и площадка были из одного материала. Камень подчинялся моей мысли. Площадка, наверное, тоже. А эти три товарища просто хотели, чтобы я силой мысли создала дверь.

Представила дверь.

Раввер с Лавентином явно спорили.

Неохотно, но в камне проступала дверь. Бедный камушек, похоже, все же разрядился от моих случайных упражнений.

Мурашки побежали по спине, я обернулась: гот с фотоаппаратом стоял совсем близко. Он улыбнулся. Девочка крепче обняла меня за бедра.

Заметив его, Раввер понизил голос, гневно указал на меня. Лавентин развел руками. Серая неприметная дверь обрела четкость. Наклоняться было неудобно из-за обнимающей меня девочки, но я согнулась и дернула за ручку.

Петли заскрипели. Лавентин оказался рядом. Он сунул голову в темноту, потом поднял на меня влажно блестевшие восторженные глаза. Я испугалась, что целовать полезет от счастья. Дрожащей рукой Лавентин сорвал с планшета верхний лист и нарисовал кривенькую лестницу.

Представила нормальную лестницу.

В сумрак, скрипя, потянулись ступени. Лавентин издал похожий на мурлыканье звук и бросился вниз.

– Осторожно! – крикнула зачем-то.

В темноте затеплился зелено-голубой свет, свернул в дверной проем. Отблески озаряли гладкий светлый пол.

Внизу раздался страшный крик, будто Лавентина резали.

Глава 12

Отстранив меня, Раввер бросился вниз. Гот и художник заглянули в проем. После душераздирающего вопля ждешь звуков сражения, криков. Но было тихо, высунувшийся Раввер махнул мне рукой, предлагая спуститься.

Я не фанат подземелий, но, похоже, это единственное, что осталось от дома, где мне предстояло жить. Зашагала вниз, увлекая за собой девочку. Сзади раздалось болезненное шипение: черная сеть перегородила вход перед носом гота. Тот что-то пространно сказал, Раввер тявкнул и вновь меня поманил.

Внизу находилась белоснежная лаборатория в лучших традициях фантастики Земли. Лишними были только древние фолианты на алюминиевых полках да антикварный стол под огромным стеклянным колпаком. На столе в два слоя стояли эмбрионы, а те, что некогда располагались по краям, теперь лежали на полу среди осколков. Но в принципе потерь было всего процентов тридцать.

Державшийся за голову Лавентин выбежал из-за стеклянного колпака и уставился на меня диким взглядом. Поскакал вокруг стола, причитая, протягивая руки к разбитым банкам. В общем, языка знать не надо, чтобы понять: коллекцию свою он любил и крайне огорчен ее сокращением. А вот нечего было все на стол ставить, мог бы и по полу распределить – целее были бы.

Мертвенно побледнев, Раввер схватил Лавентина и тряхнул. Тот указал на стол. Раввер забежал за него, наклонился и выпрямился с ржавым прямоугольным ящиком в руках. Причем обнимал его так, словно это величайшее сокровище.

Затем рявкнул на Лавентина.

Тот, причитая, стал собирать с пола застекленные и пожелтевшие листы. Он раскладывал их по полу, добавлял к ним книги с полок. Стоя на подгибающихся ногах, я мечтала об одном: сесть на что-нибудь мягкое.

В углу приподнялся и обрел форму диван. Был он не слишком мягок, но лучше чем ничего. Убрав ящик в дальний угол, Раввер стал листать книги.

В душе затеплилась надежда, что джентльмены ищут способ вернуть меня домой.

Пролистав две книги, Раввер взял третью и отошел к офисному креслу у стола. Озадаченно его повращал, с наисерьезнейшим видом присел на краешек, затем устроился глубже. Облокотился на спинку с таким настороженным видом, словно она могла отвалиться. С опаской посмотрел на меня. Я улыбнулась. Он, помрачнев, уткнулся в книгу.

Я посмотрела на прижавшуюся ко мне девочку: она неотрывно следила за перекладывающим листы Лавентином. Он поминутно оглядывался на разбитые банки с эмбрионами. Неподдельное горе сквозило в каждом жесте, даже в развороте плеч; хотелось погладить его по лохматой голове, сказать, что ничего страшного – новые образцы достанет.

Но стоило подумать, что это чудо, вероятно, ответственно за мои злоключения здесь – и сочувствие как рукой снимало.

Все застекленные и просто древние на вид листы были разложены по белому полу, половина книг пересмотрена, когда Лавентин поднял вверх фолиант и один из листов и издал радостное:

– Вау-ваф!

Раввер, шумно захлопнув книгу, вернул ее на полку. Лавентин на четвереньках добрался до валявшегося у входа планшета с бумагой и карандашом, отбросил лист с изображением лестницы и, поглядывая в книгу и на старинный лист, принялся рисовать.

Абстрактный узор у него получался что надо, такой не стыдно принтом на майку сделать, даже на обоях он смотрелся бы недурно. Но, скорее всего, у узора, за созданием которого Раввер наблюдал с неподдельным интересом, было более серьезное назначение.

Когда Лавентин со взором горящим и бумажкой с засветившимся узором ломанулся ко мне, я как-то запаниковала, вжалась в стену, притискивая к себе девочку. Лавентин тявкал и мявкал, обмахивал меня листом, словно священник нечисть кадилом. Очень надеюсь, что меня изгоняли в мой мир.

С листа сорвались зелено-голубые искры и растворились в воздухе. Горло будто ментолом обожгло. Я по-прежнему была здесь. Лавентин вопросительно оглянулся на Раввера, тот грозно указал на меня.

– Шмякакабякырбыр, – произнес Лавентин на каком-то непривычном языке.

– Не поняла.

Он всплеснул руками и снова вернулся к книге и древнему листу. Почесал в затылке карандашом. Вздохнул и сел напротив стола в позу лотоса. Внимательно-внимательно разглядывал банки на столе. Раввер только головой покачал.

Минут пять спустя Лавентин подскочил, смял первый узор и стал со скоростью света рисовать новый. Затем «изгнание» повторилось, и Лавентин уставился на меня.

– Ты меня понимаешь?

– Да.

– Ура! – Метнувшись за планшетом с листами, Лавентин сел на край дивана и уставился на меня: – Возраст? Вес? Объем груди? Талии? Бедер?

Раввер поднял с пола лист с последним узором.

– Приятного времяпровождения. И без тотальных разрушений, пожалуйста. – Кивнув Лавентину и мне, он покинул лабораторию.

Не успели его шаги затихнуть на лестнице, как Лавентин подергал меня за рукав фрака и повторил:

– Возраст? Вес? Объем груди? Талии? Бедер?

– Где я? Как здесь оказалась? Кто ты такой? – грозно спросила я.

– А давай я сначала твои биомет…

– Где я? Как здесь оказалась? Кто ты такой? – спросила таким тоном, каким обычно разговаривала со злостными неплательщиками.

– Мм, ты на острове длоров. Я тебя призвал из твоего мира. И я… – Лавентин покосился на руку, на которой, я знала, был браслет, как у меня. – Я твой муж.

Подтвердив мрачные подозрения (рабство было бы хуже, хотя замужество не всегда от него отличается), он уставился на меня.

– Я не виноват, это случайно получилось. Правда-правда.

Повисла пауза. Я села прямо и выпустила девочку из объятий.

– Ты идиот?

Лавентин растерянно моргнул.

– Нет, конечно.

– Тогда объясни, как можно призвать кого-то из другого мира и жениться случайно?

– Ну, это было не совсем случайно…

– А подробнее, – с обманчивой ласковостью спросила я, но он подвоха будто не почувствовал, почесал за ухом.

– Мне надо было срочно жениться, чтобы не потерять родовую магию, это проклятие такое, долго объяснять. И я решил, что… ну, в общем, я решил попробовать призвать кого-нибудь из другого мира. Чтобы как бы жениться, но без последствий, и вот… случайно попалась ты.

– А ты подумал о том, что у меня своя жизнь есть? Планы собственные!

Оценив зверское выражение моего лица, Лавентин замахал руками:

– Нет-нет, я отправил тебя назад и собирался призвать через год, снять браслет. Тебе бы это никак не помешало. Но что-то пошло не так, и ты оказалась здесь. Но я обязательно верну тебя назад. Честно-честно.

– Значит, ты притащил меня из другого мира и сделал своей женой? Насильно?

– Мм… как-то так, да, но я не…

– Слушай, ты, я больше замуж не собиралась. Собственно, я замужем еще.

– Ничего не поделаешь, – развел руками Лавентин. – Браслет сомкнулся на твоей руке, значит, с точки зрения наших законов ты была свободна. Теперь ты длорка Бабонтийская.

Поперхнувшись гневной тирадой, переспросила:

– Кто я?

– Длорка Бабонтийская.

В груди защекотало, в голове крутилось «длорка Бабонтийская», мышцы непроизвольно сокращались… Давясь хохотом, я сложилась пополам.

– Послушай, – возмутился Лавентин, – длорка Бабонтийская – это звучит гордо!

Мышцы живота ныли, ребра ломило от истерического смеха, я всхлипывала и похрюкивала.

Длорка Бабонтийская.

Я, блин, теперь длорка Бабонтийская. Как не лопнуть от смеха?

Смех сменился поскуливанием – вот попала так попала! Поскуливание сменилось нервными хохотками.

Лавентин отступил на пару шагов.

– Что случилось?

– И ты еще спрашиваешь? – Я снова расхохоталась до слез, все тело сотрясали судороги.

Лавентин что-то записал, но сил спросить, что именно, не было. Он отбежал к столам у стены, вглядывался в пробирки, колбы, коробки и выдвигал ящики. Наконец вернулся с пробиркой. Я отмахивалась, судорожно хохоча и не в состоянии выдавить, что экспериментами его сыта по горло. Он молча бросил в меня щепотку порошка, я вдохнула, закашлялась… И успокоилась.

Не то чтобы совсем, но истерически хохотать больше не тянуло.

Глубоко вдохнув и выдохнув (жутко тянуло мышцы живота и ребер), посмотрела в серо-зеленоватые глаза Лавентина и велела:

– А теперь рассказывай с чувством, с толком, с расстановкой!

– Что?

Даже чудо-порошок не спас меня от вспышки раздражения:

– Как быстро ты вернешь меня домой?

Я уже почти не злилась. Если быстро отправит назад – расцелую его и сочту это все маленьким приключением, а через пару лет буду вспоминать с улыбкой. Только бы вернул быстро. Но Лавентин выглядел таким растерянным.

– Э, не знаю… Если честно, не понимаю, почему ты вдруг оказалась здесь.

– Светящаяся мембрана перегородила тоннель и вытолкнула меня в какую-то лабораторию.

По лицу Лавентина пробежала судорога, закончившаяся тяжким вздохом. Он опустил взгляд на свои записи и робко попросил:

– А может, скажешь, сколько тебе лет, какой вес, объем груди, талии и бедер?

– Раньше надо было спрашивать. До того, как женился.

Лавентин совсем сник:

– Времени не оставалось. В общем-то, я любое проклятие снять могу, кроме родового, ведь мне сила дана родом.

– Тебя прокляли, чтобы женился? – усмехнулась. – Специальное проклятие: женись или не поздоровится.

– Именно так.

Е-мое, он, похоже, не шутил.

Впрочем, наличие брачных родовых проклятий пока меньшая из моих проблем. И ответственности за похищение и наглое распоряжение моей жизнью оно с Лавентина не снимало. Мысль, что меня похитили и без спросу взяли в жены, будила во мне зверя.

– Значит, так, дорогой муж… объелся груш…

– Прости, чего объелся?

– Не важно чего… – От гнева стало жарко, я расстегнула огромный фрак Раввера. – Я не собираюсь из-за тебя терять работу.

– Ты работаешь? – Лавентин округлил и без того большие глаза. – Ты что, простолюдинка?

М-да, в двадцать первом веке ощутила себя жертвой классовой дискриминации. Поднялась, сбрасывая фрак.

– Работаю, простолюдинка и… Сам виноват, что такую выбрал. Мне надо срочно домой. У тебя сутки, чтобы вернуть меня, иначе пожалеешь.

Он вскинул брови. Оглядел сияющую белизной лабораторию. При виде разбитых эмбрионов вздохнул. И посмотрел на свои записи.

Скомкав верхний лист, торжественно пообещал:

– Я сделаю все возможное, чтобы уже завтра ты оказалась дома.

– Отлично. А до этого, пожалуйста, обеспечь нас едой, – я села и обняла напряженную девочку, – и нормальными условиями проживания.

– Боюсь, комфортность проживания и еда зависят от тебя.

Удивленно вскинула брови. Лавентин почесал маковку (он так часто это делал, что понятно, почему вечно лохматым оказывается).

– Вместе с брачным браслетом тебе передалась способность управлять домом. Он воспринимает твои пожелания и эмоции. Сейчас он потратил слишком много магии и будет работать медленно, пока не восстановит базовую конфигурацию, но создание комнат по-прежнему зависит от тебя, как и управление кладовыми, кухней.

– То есть у вас такие живые дома – норма?

– У глав рода – да, – улыбнулся Лавентин.

– И то, что ты сейчас сделал, чтобы мы понимали друг друга, это с самого начала было легко сделать?

– Ну, для меня – да. Там надо было перевести…

– Легко?

– Да.

Мой голос снизился до угрожающего полушепота:

– И зная, что дом будет подстраиваться под меня, имея возможность предупредить, ты оставил меня одну без этой информации?

Задумавшись, Лавентин осторожно кивнул:

– Да.

На меня накатили воспоминания о пережитом ужасе, ощущении безумия, отчаянии, попытке убежать вместе с домом, падении…

– У меня нет привычки распускать руки, но можно я тебя ударю?

Помедлив, Лавентин улыбнулся и подставил щеку:

– Да, конечно.

Он что, думал, я жалкой пощечиной ограничусь?

Глава 13

Удара Лавентин ждал с таким беззащитно-наивным выражением лица и чуть ли не с радостью, что вспыхнувший гнев угас. Я покачала головой:

– Лучше домой меня отправь быстрее.

– Да, конечно… – Лавентин замялся. – А ты, пожалуйста, отстрой мой дом. Когда попадешь в свой мир, связь прервется и дом останется в том состоянии, в каком был на момент твоего ухода.

– Мне надо просто представить, каким он должен быть, и он таким станет?

– Если это физически возможно – да. У него есть определенный объем, и наращивать дополнительный сложно и долго. Также есть ограничения по распределению веса и прочего. У нас будущие жены глав изучают архитектуру и свойства материалов.

– Я ничего подобного не изучала, так что придется обойтись жилищем скромнее предыдущего.

Он легко улыбнулся.

– Ничего страшного, мне нужны лишь лаборатория, библиотека и спальня. Можно еще столовую. И ванную с отхожим местом. О, прости, – Лавентин потер лоб, – о нем, кажется, нельзя говорить при длорках.

– При мне можно, – усмехнулась. Запросы у него скромные. Безумный ученый, что с него взять. Будет ему суровый минимализм. – Где можно перекусить?

Лавентин почесал в затылке.

– Теоретически там, дальше по коридору, если убрать стену, должна быть кладовка с продуктами и винный погреб. Винный погреб можешь уничтожить.

– У тебя там, наверное, вина многолетней выдержки.

– Да.

– Отчего такие разрушительные пожелания?

– Идея призвать жену из другого мира пришла на нетрезвую голову.

Так вот где собака зарыта!

– Уничтожу, – с чувством пообещала я.

– Доставлю тебя домой, – с еще большим воодушевлением пообещал Лавентин.

Ну вот и договорились: я ему – дом, а он мне – билет домой.

– Можно это снять? – Лавентин указал на купол над столом. – Я не смог его разбить.

– Подумаю над этим.

В серо-зеленых глазах засветилась надежда.

Так, разборки с псевдомужем закончились. Пора заняться молчаливой спутницей. Я повернулась к сидевшей рядом девочке.

Ее полный тоски взгляд говорил об одном: она поняла разговор, сообразила, что я собираюсь уйти навсегда. Ее руки подрагивали.

– Не бойся, – потрепала ее по светлой макушке. – Назад на улицу ты не попадешь. Тебя как зовут?

Она улыбнулась, но не ответила.

– Меня зовут Саша, а тебя?

Девочка беззвучно пошевелила губами.

– Не можешь говорить? – от волнения голос у меня сел.

Она развела руками.

– А писать умеешь?

Она покачала головой.

Оглянулась на Лавентина. Он стоял над древними листами и задумчиво их разглядывал.

– Ладно, – взяла девочку за руку. – Сейчас мы пойдем искать еду. Я буду перечислять имена, а ты подергаешь меня, если какое-нибудь понравится, и я стану называть тебя так. Согласна?

Улыбаясь, девочка кивнула.

«Я обещал, я же обещал ей сделать все как можно быстрее», – повторял про себя, кусая губу, стараясь не смотреть в сторону, а вникать в древние документы и разбираться в проблеме с перемещением. Но спиной, и печенкой, и носом чуял, как прозрачный купол раскрывается.

Ну и, конечно, видел образующуюся щель.

Резкий запах стазис-раствора и сладкий запах консерванта смешивались, щекотали ноздри, призывая бросить все и проверить коллекцию.

Но пощелкивания и стоны дома напоминали, что в любую секунду может что-нибудь случиться, и я не досчитаюсь еще эмбрионов. Проблему перемещения надо решать скорей.

Еще и идея монографии об эффективном обращении с женой маячила на задворках сознания. В министре погибал ученый, ведь только истинный ученый мог так неординарно взглянуть на привычную проблему.

На полу рядом со стопкой законсервированных листов вспучилась полусфера, раскрылась цветком, обнажая тарелку с копченым мясом, хлебом и ломтиками засахаренных фруктов.

В животе заурчало, желудок резанул спазм. Опять не заметил, как проголодался.

– Можно сделать перерыв.

Положив мясо на куски хлеба, я развернулся к столу. Эмбрионы застыли в цветных растворах, позволявших хорошо разглядеть зачатки лапок и хвостов, маленьких тел. Это успокаивало. В голову коварно проникали планы по восстановлению коллекции…

Дома, наконец-то дома! Я сидела на родном диване, смотрела на любимую стенку с телевизором посередине и пачками дисков на боковых полках.

И на коленях – пульт.

Усталость сковывала тело, двигаться не могла, но и спать тоже не хотелось. А рука буквально тянулась включить телевизор.

Лениво ткнула кнопку.

– Приветствуем вас в нашем магазине на диване, – бодро возвестил женский голос. – Только сегодня, только сейчас вашему вниманию предлагается лот две тысячи сорок восемь: длор Лавентин Бабонтийский.

На экране возник Лавентин – прилизанный, в строгом костюме.

– Прямой потомок основателей рода, – бодро вещал голос. – Высокий уровень интеллекта. Богатая фантазия. Отличная физическая форма.

С Лавентина слетела одежда, под ней оказалось поджарое, довольно мускулистое тело. Улыбнувшись, Лавентин продемонстрировал бицепс.

– Двадцать три года. Вынослив. Обладает выдающимся мужским достоинством.

С мускулистого тела слетели трусы. Достоинство продемонстрировали крупным планом рядом с линейкой.

Согласна, выдающееся.

Камера снова отдалилась, показывая фигуру целиком. С прилизанными волосами и без одежды (кроме вернувшихся трусов) Лавентин выглядел стриптизером-соблазнителем.

– Самый молодой в истории член Имперского научного собрания Алверии. Вхож ко двору. Владеет коллекцией эмбрионов редких и вымерших животных, золотыми и серебряными рудниками в Черундии, семью процентами акций Имперской железнодорожной компании, соляными приисками на севере Алверии и пастбищами на юге. Много читает.

Почти обнаженное тело показывали то целиком, то частями. Даже пресс помелькал, хотя кубики там разглядел бы только оптимист.

– Характер легкий, ненавязчивый. В супружеской жизни авторитетом давить не станет. Закажи сейчас – и этот жеребец покажет себя в постели. Владелицам брачных браслетов рода Бабонтийских предоставляется существенная скидка. Достаточно ответить – да.

Лавентин на экране, пошло облизнув губы, подмигнул.

– Нет, не надо.

Ткнула кнопку переключения канала, но реклама запустилась вновь:

– Только сегодня, только сейчас вашему вниманию лот две тысячи сорок восемь: длор Лавентин Бабонтийский…

Попробовала выключить – без толку.

– Прямой потомок основателей рода. Высокий уровень интеллекта. Богатая фантазия. Отличная физическая форма…

Не выключив с пульта, попробовала отключить телевизор из сети, но вилка в розетке стояла намертво. Сходив на кухню, вернулась с ножом. Шнур не перерезался.

Реклама крутилась и крутилась, расписывая достоинства и состояние Лавентина. Я пыталась сбежать из дома, но дверь не открылась. Пробовала закрыться в спальне, ванной, туалете или кухне – там реклама звучала так, словно я по-прежнему оставалась в гостиной.

– Возьми его, – сексуальным голосом предлагала ведущая между роликами.

– Иди ко мне, моя сладкая, – чувственно звал Лавентин с экрана.

В конце концов, я упала на диван и заткнула уши.

Магазин продолжал впаривать Лавентина…

Я открыла глаза: спаленка в темных тонах, девочка под боком. Тишина, только стены слегка потрескивали.

«Приснится же такое», – подумала я, закрывая глаза…

…и возвращаясь в гостиную, где ведущая продолжала нахваливать Лавентина. Она предлагала протестировать его мужское достоинство перед покупкой и обещала возврат денег в случае неудовлетворения товаром.

Ага, знаю я это «если не понравится – вернем вам деньги». Как пить дать обманут.

По плечу похлопали, и я понял, что опять сплю, уронив голову на стол.

– Все пробирки да пробирки, – цокнул кто-то над ухом.

Я резко откинулся в привычном мягком кресле. Рядом стоял седовласый мужчина, похожий на отца. Сходство было настолько неожиданным и щемящим, что я не сразу понял, что лаборатория опять выглядит нормально.

Неужели жена расщедрилась?

– Лавентин, я хочу поговорить с тобой о женщинах.

– А вы кто?

– Основатель рода. И я всерьез опасаюсь, что ты оставишь меня без прямого продолжения.

Основатель рода… Эрихорд Бабонтийский, кровавый генерал собственной персоной. Сползая вниз, поспешил уверить:

– Я женат.

– И до сих пор не подтвердил брак. – Эрихорд подмигнул.

Что-то подсказывало, что признание в запланированной фиктивности брака ни к чему хорошему не приведет. Попробовал отговориться:

– Нам с женой надо лучше узнать друг друга.

– Женщина всегда остается загадкой, – отмахнулся Эрихорд. – Поэтому момент знакомства можешь пропустить и сразу перейти к продолжению рода.

Уползти под стол не дала твердая рука, схватившая меня за шиворот и усадившая в кресло. Эрихорд властно и убедительно сказал:

– Женщина – это прекрасно. Женщина – вот твоя цель.

Послышался барабанный бой, ритмом напоминавший дикие пляски Черундии. Дверь распахнулась, и в лабораторию… нет, не вошла – вплыла жена. Полупрозрачный алый костюм окутывал ее гибкое тело, точно языки пламени. Бисерные вышивки блестели на лифе груди раза в два больше той, что мне запомнилось.

В движениях жены была пластика змеи, безумная грация. В такт барабанам она качала бедрами, вскидывала ноги и руки, крутила грудями немыслимые фигуры, в некоторые мгновения ее тело ходило волнами.

Они так могут? У меня глаза на лоб полезли от этих неестественных движений, заставивших судорожно вспоминать анатомию человека.

Эрихорд прикрыл лицо рукой очень знакомым, как у министра, жестом.

А жена продолжала удивительный танец. Вскинув руки с красиво оттопыренными пальцами, она прикрыла ими нижнюю часть лица и жгуче смотрела в глаза.

– Прекрасная, соблазнительная, – нашептывал Эрихорд. – Упоительная…

Наконец я оторвался от жгучих глаз и тут же попал в плен ритмичных покачиваний бедрами. Звук барабанов оглушал, в такт ему вздрагивали ее ноги и мышцы живота.

– Я могу стать твоей, – рассмеялась жена. – Приходи и возьми меня… Попробуй. – Голос ее был слаще меда. Интересный эффект. – Ну иди же ко мне!

Она протянула руки, продолжая двигать бедрами и грудями.

В лоб что-то треснуло. Вздрогнув, я проснулся.

В своей жуткой белой лаборатории.

Один.

Над безвременно почившими эмбрионами, сложенными под столом, о край которого я, задремав, стукнулся лбом и проснулся.

Воспоминания о танце жены накатили горячей волной. Я опустил взгляд на брачный браслет. Это он начал действовать или просто так приснилось?

Глава 14

Несмотря на странный надоедливый сон, проснулась я отдохнувшей. Оглядела спальню, пронизанную лучами солнца… А ведь заснули мы с Верой (такое имя выбрала девочка) в подвале.

Шоколадного цвета стены и потолок, широкая кровать с гладкими спинками, квадраты черных тумбочек по бокам и светильники на длинных гибких ножках. Красота. Надо сказать, удобная у них система работы с интерьером, дома бы так.

На стульях у входа лежали два пышных платья в рюшечках – такого я определенно не заказывала.

Вера тихо сопела, уткнувшись мне в плечо.

Я зевнула.

Треволнения забега по иному миру (об этом можно будет рассказать, только когда стану бабкой, настолько старой, что маразм простителен) будили одно желание – подольше валяться в уютной постели.

С другой стороны, я понимала: в интересах Лавентина держать меня здесь, пока не восстановлю жилплощадь. А в моих интересах – скорее вернуться домой. Сердце кольнуло: меня ожидало так много неприятных дел. Надо подавать на развод и раздел имущества, попытаться отсудить часть квартиры побольше (покупали-то ее на деньги от продажи доставшейся в наследство собственности).

А еще надо попросить у Лавентина золота, чтобы купить справку, что проведенное здесь время я была на больничном: портить трудовую увольнением за прогулы не хотелось, да и работы лишаться тоже. Может, попросить и на адвоката по разводам? Учитывая, сколько нервных клеток я здесь убила, Лавентин мне должен пару кило золота (вдруг у него и правда прииски есть, как в рекламе обещали) или мешочек драгоценных камней.

Заворочавшись, Вера распахнула глаза. Первый миг в них был страх, он сменился умиротворением. Огрубевшая ручка переплела пальцы с моими.

– Есть хочешь? – спросила я.

Вера кивнула.

– Но ведь все правильно, – постучал пальцем по схеме портального узла, которую начертил в процессе раздумий. – Я все сделал по инструкции, произошедшее – не моя вина.

– Тогда почему не сработало? – Министр грозовой тучей навис над моим освободившимся столом (я выпросил у Дуси пару досок и все эмбрионы выставил на них вдоль стены, чтобы больше не тонули). – Ты же понимаешь, что, если все сделано правильно, это должно работать.

– Ну… – Обижать его не хотелось, поэтому я, выводя на полях цветочек, обтекаемо сказал: – В какой-то мере ты прав.

– Лавентин! – Министр надвинулся ближе. Вот дурная у него привычка давить или авторитетом, или ростом. – У нас в стране напряженная ситуация. Мы на грани рассекречивания информации об убийстве Какики, ты нужен в этом деле. А мне для решения повседневных задач нужен трезвый ум, не отягченный заботами о чужой иномирной женщине.

– Понимаю, – кивнул я. – Мне тоже хочется коллекцию восстановить, исследовать улики по убийству. Снимками ведь со мной поделятся? А результатами вскрытия? – С надеждой посмотрел на министра.

– Вскрытие уже провели, патологоанатом ждет тебя на консультацию. Сегодня в двенадцать. Надеюсь, к этому времени ты разберешься с нашими проблемами.

Он смотрел на меня пристально и как-то нервно. Я откинулся на спинку неожиданно удобного крутящегося кресла.

– Я думаю, проблема в браслетах. Это единственный не учтенный создателями портального узла элемент.

– Да? – У министра дрогнули брови, что означало недоверие.

– Суди сам: портальные узлы были созданы в то время, когда появились основатели двух первых магических родов. Вряд ли ради прогулки в другой мир они рискнули бы своим неустойчивым могуществом. Поэтому логично предположить, что проблема перемещения связана с тем, что оно не рассчитано на глав рода, каковыми стали наши супруги.

От лица министра медленно отхлынула кровь. Он разомкнул побелевшие губы:

– Ты понимаешь, что… – Запрокинув голову, министр отступил от стола и шумно вздохнул. Тряхнул головой и пристально посмотрел на меня. – Так. Тебе лучше решить эту проблему, иначе…

Я опустил взгляд на его стиснутые кулаки и почесал висок.

– Иначе мне не поздоровится. Понял.

Предубеждения и страхи всегда стояли на пути открытий. Повезло мне, что я от них свободен. Министр продолжал сверлить меня взглядом.

– Я всесторонне исследую вопрос. – Я пробежался пальцами по чертежу портального узла. – Попробую скорректировать настройки. Можешь на меня рассчитывать.

– Я уже понадеялся на тебя один раз. – Министр зашагал к выходу, остановился на пороге. – И в полдень тебя ждут в лабораториях особого отдела. Пропуск на тебя выписан, я оставил его на проходной, чтобы ты точно его не потерял.

– Спасибо, – кивнул я. Министр развернулся, и я вскинул руку. – А как твоя жена? Что она с домом сделала? Хочется сравнить результаты, все же иномирян…

Министр выскочил в коридор. Меня жгло любопытство: что же такого случилось с домом, что он не хочет говорить? Да и в целом интересно, как прошло первое общение. Если судить по моей жене, иномирянки занимательные.

Дом нравился мне все больше: такую огромную кухню в стиле хай-тек, черно-никелированную мне сделал – я чуть не задохнулась от восторга!

Ведь все-все было, как я мечтала! И панорамное окно с видом на сад (вроде от него ничего не оставалось, неужели магией так быстро восстановили?), и черный монолит столешницы, лаковое сияние панелей, металлический блеск сковородок, лопаточек, изящные ручки ножей. А черные плиты на полу, а стеклянный стол и стулья с высокими спинками… Я прослезилась.

Правда, потом обнаружила, что блендер, соковыжималка, электрический чайник и микроволновка – бутафория. А холодильник оказался небольшим лифтом, по которому снизу молча пересылали продукты.

Коснулась кринки с молоком и задумалась о слугах, которые должны быть в таком огромном доме. Надеюсь, никто не пострадал от моих экспериментов.

Надо будет у Лавентина спросить.

Подхватив корзину с беконом, хлебом, яйцами и сыром, развернулась.

Вера испуганно тыкала пальцем в прозрачную столешницу. Почувствовав взгляд, посмотрела на меня. Синее платье с рюшками очень ей шло. Она выглядела как куколка, несмотря на кривенькие косички (не умею красиво укладывать волосы, а с распущенными Вера ходить отказалась).

– Так выглядят вещи в моем мире, – пояснила с улыбкой. – У нас часто используют стекло, никель и сталь. И я люблю черный цвет. Не бойся, хотя ножки у стула тонкие, он крепкий, присаживайся.

Вера подошла ко мне, протягивая руки к корзинке.

– Не надо, я сама. У тебя такое красивое платье, побереги его. – Подмигнув, направилась к плите.

В этой суперсовременной кухне плетеная корзинка смотрелась странновато. А индукционная плита вряд ли работает…

К счастью, стоило повернуть регулятор, и она начала разогреваться. Видимо, такую простую вещь, как нагрев, дом мог имитировать. Круто!

Правда, интересно, где они берут энергию на такие изменения. Аккумулятор должен быть о-го-го каким огромным. Или источник. А может, им присылают счет за подачу магии, как нам за электричество? Тогда Лавентина ожидает громадный счет.

Усмехнувшись этой мысли, шмякнула сковороду на плиту. Развернулась.

– Вера, тебе сколько яиц жарить?

Она стыдливо показала два пальца и сглотнула слюну. Бедный голодный ребенок. Я стала нарезать бекон. Когда тонкие полоски зашварчали на сковороде, огляделась в поисках фартука. Он вдруг возник на стене вместе с крючком.

В общем, дом готов выполнить любую мою просьбу, кроме доставки нормальной одежды. Появившееся утром платье я, естественно, не надела. А трусы поменяла бы с радостью. Но не на кружевные панталоны, предложенные вместо них. Пришлось джинсы на голое тело натягивать, и чувствовала я себя неуютно.

Послышался стук. В дверях стоял Лавентин, закрывший глаза ладонью:

– Прости, не могла бы ты одеться?

Оторопев на мгновение, осмотрела себя.

– Я одета.

– Разве на тебе не нижнее белье? – Лавентин по-прежнему закрывал глаза рукой и подсматривать не пытался.

Джентльмен.

– Это верхняя одежда. Клянусь.

О том, что никакого нижнего белья на мне нет и в помине, я благоразумно умолчала.

Я был в домах всех глав родов страны (кроме новой формы дома министра). Несмотря на попытки женщин сделать жилище оригинальным и внесение элементов искусства других народностей, в конце концов все подчинялись общему знаменателю алверской архитектуры, и дома в целом выглядели однообразно.

Мой дом теперь отличался от остальных разительно.

Начиная с лестницы из подвала – она будто отлита из серого материала. Стены неровные, снизу их покрывала зеленая, лаково блестевшая краска, а верхняя часть и потолок были матово-белыми. Причем на потолке в одном месте появились подпалины, из которых торчали черные загогулины, в которых я не сразу опознал спички. Росписи на стенах, казалось, не имели системы. Словно разные люди рисовали на них что-то свое (в основном странные геометрические фигуры), не оглядываясь на остальных.

Прихожая была маленькой, в стиле коридора в подвале. На стенах висели прямоугольные ящички с маркировкой. Дверь на улицу была в одну створку, так что ни одна длорка из-за пышного платья не сможет свободно войти в дом.

Почесав в затылке, пришел к выводу, что это удобно, уберегает от лишних гостей. Оглядел несколько дверей: все одинаковые, темные, с маркировками и глазками.

Зачем дверям внутри дома глазки? Не найдя разумного объяснения этой странности, стал заглядывать за них. Там обнаруживались пустые комнаты. Только в пятой был шкаф, стойка для обуви, коврик, скамейка. И слышался шум за одной из внутренних дверей, открыв которую, я увидел жену в нижнем белье.

И, вспомнив сон, сразу задался вопросом: а реально ли повторить те движения по-настоящему?

Сообразив, что смотреть на неодетую девушку неприлично, я прикрыл глаза ладонью:

– Прости, не могла бы ты одеться?

Повисла пауза, последовал недоверчивый ответ:

– Я одета.

– Разве на тебе не нижнее белье?

– Верхняя одежда. Клянусь.

Кажется, в ее голосе была насмешка. Шутит? Чуть раздвинув пальцы, открыл глаз. Зачем-то решившая готовить самостоятельно жена уже повернулась к плите. Я спросил:

– Разве дом не предложил тебе одежду из запасов?

– Предложил, но я не люблю платья. Тебе яйца поджарить?

«Не любит платья. Любит готовить», – пронеслось в голове. Очень хотелось внести это в список исследования жены. Ничего, так запомню. Ответил:

– Да.

– Сколько?

– Три.

Жена недовольно посмотрела на сковороду, и та выросла в размерах. Оглядел кухню: странно, но приятно. А стеклянный стол вообще нечто. Я метнулся к нему и погладил. Постучал по поверхности. Отступившая девочка настороженно за мной следила. Вдруг тоже постучала по столешнице. И я постучал. И она. И я. Мы перестукнулись раз десять, а стол все стоял.

Я опустился на колени и посмотрел на свое отражение в гладкой-гладкой поверхности ножек. Они были холодными и напоминали зеркало, но это металл. Не каждое ювелирное изделие могло похвастаться такой полировкой и блеском.

– Нравится? – спросила жена.

Вздрогнув, оглянулся: вооружившись лопаткой, она стояла у плиты. Я глянул на скрытый фартуком живот, во сне по нему ходили такие волны, что казалось, в ней нет костей.

– Ножки нравятся? – переспросила жена.

Я закивал.

– Может, встанешь? – предложила она. – Пол чистый, но все же…

– Ой, да, – опустив глаза, стал подниматься.

Неловкость сковывала движения и мысли.

«У них так принято одеваться», – повторял себе.

«Ее кожа прикрыта», – увещевал себя, садясь на стул и опуская ладони на колени.

«Достаточно представить, что я нахожусь на пляже. Правда, у женщин на пляже поверх штанов еще и тонкие юбки до щиколоток, но тут почти то же самое».

Наконец я смог посмотреть на жену, она доставала из навесного шкафчика тарелки. Как плотно одежда облегала ее тело! Как у цирковых акробаток. Хотя, пожалуй, у тех ноги обтянуты сильнее, тут все же штаны, складочки на них… И почему бы сверху не быть небольшой юбочке, как у тех же циркачек?

Жена разложила яичницу с беконом по тарелкам и подала их на стеклянный стол. Странно было видеть тарелку, будто вовсе без опоры парящую над коленями. Рядом легла вилка. Отломленный кусок хлеба.

Глядя на его неровные края, я растерянно моргал: я всегда ел отрезанные ломтики, а тут… Потыкал его пальцем.

– Что-то не так? – спросила жена.

– Нет-нет, – мотнул головой. – Просто ни разу не ел отломленный хлеб.

– Как так?

– Ну… – Я взял сладко пахнущий сдобой ломоть. – К столу всегда подают нарезанные ломтики толщиной семь миллиметров.

– И ты никогда не воровал еду с кухни? Ну так, перекус между трапезами…

– Мама была против, и дом не давал.

– А слуги? Разве слуги… Ой, забыла спросить: надеюсь, во время моих упражнений никто из них не пострадал?

В ее глазах, кажется, отразилось беспокойство. Я заправил прядь за ухо.

– Нет, они все – призрачные сущности, часть дома. Пока жив дом, живы и слуги. – В груди пробежал холодок воспоминания о доме Какики: его привратный дух был забавным, любил играть с детьми.

– А-а-а… – протянула жена. – С такими, конечно, ни о каких шалостях и речи быть не может.

Я тяжело вздохнул.

– Ты ешь, – бодро предложила жена. – А отломленный хлеб вкуснее нарезанного.

Отщипнув кусочек поменьше, положил в рот. Пожевал. Жена продолжала меня разглядывать. Чего она хотела? Кажется, из вежливости стоило согласиться с ее словами. Сглотнув, пробормотал:

– Да, вкуснее.

Ее губы дрогнули и растянулись в улыбке, глаза заблестели:

– Да, по лицу вижу.

Я коснулся своей щеки. Думал, что еще сказать, но жена принялась за завтрак. Вслед за ней за вилку осторожно взялась девочка. Судя по неуверенности движений, столовый прибор она использовала впервые. Значит, из совсем бедных.

Салфеток жена не предложила.

Было непривычно есть без ножа, поэтому с порцией я справился вторым. Густо покрасневшая девочка отчаянно пыталась нас догнать.

– Не торопись. – Жена погладила ее по плечу. – Я пока травник поставлю.

Выросший из столешницы травник она ловко наполнила водой из крана, блестевшего так же ярко, как ножки стола. Поставила на странную плиту. Движения были не такими выверенными, как у прислуги в домах обычных длоров, но достаточно умелые, чтобы подумать: жена часто хозяйничала на кухне.

Заглянув в напольный шкаф, она вытащила из подъехавшего лифта масло с вареньем и стала намазывать бутерброды.

Так странно видеть женщину за приготовлением еды, так… интимно. Словно я подглядываю за купанием в ванной или одеванием. Конечно, ни за чем подобным я не подглядывал, но ощущения, уверен, были бы примерно такие же.

Опустив взгляд на столешницу, стал водить по ней пальцем.

– Как продвигается подготовка к моему возвращению? – Жена поставила передо мной зеленоватый отвар душистого куста.

– Я все проверил. – Краем глаза следил, как она ставит тарелку с бутербродами с маслом и вареньем. – Нужно будет снова тебя отправить, считать показания портального узла, попробовать его настроить.

– Звучит не очень оптимистично. – В ее голосе послышалась нервозность.

– Я пообещал и сделаю все возможное, чтобы вернуть тебя домой. – Посмотрел на нее: растрепанная, яркая, непривычная… Может, ощущение возникло из-за того, что на ней мало одежды, но казалось, она излучала тепло.

Она приоткрыла рот. Во взгляде мелькнуло странное выражение, и губы сомкнулись. Я ждал, не надумает ли сказать то, что собиралась.

Жена хлебнула отвара, поморщилась и взялась за бутерброд с вареньем.

– А кто тебя проклял на брак? Зачем такие проклятия нужны? – Она усмехнулась. – Какая-нибудь девушка решила срочно тебя захомутать?

Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: «захомутать», кажется, значило «женить на себе».

– Почти. – Воспоминание отозвалось холодной болью в груди. Я глотнул горько-пряного отвара. Мысли никак не облекались в слова. Хотелось сказать информативно, но как-нибудь небрежно, чтобы только факты и никаких оценок, а вместо этого меня захлестывали эмоции и жгучие, злые слова. – Я… поссорился с невестой. И разорвал помолвку.

– Крепко, видимо, поссорился.

– Она мне изменила, – неожиданно признался я и поспешил выпить еще отвара.

Глаза я поднять не мог.

Жена похлопала меня по плечу:

– Все что ни делается – к лучшему. Хорошо, что ты узнал об этом до свадьбы и разорвал помолвку. Такие люди не меняются.

Ее слова кольнули, задели неведомые струны в душе, и сердце сжалось в тоске. Я обреченно спросил:

– Думаешь?

– Знаю по своему опыту. – Преувеличенно бодрый голос подрагивал. – Мне жених изменил. Прощения просил, клялся в любви, на коленях ползал и цветами засыпал. Простила, вышла за него. И что в итоге? Прихожу домой неожиданно, а он с моей подругой. Горбатого могила исправит.

Посмотрел ей в лицо. Я не знаток эмоций, особенно женских, но даже мне было очевидно, что она говорила правду и ей больно. Смутился:

– Мм… прости, что напомнил.

– Да ладно, – отмахнулась жена и потрепала по волосам девочку, только сейчас расправившуюся с яичницей. – Что было, то было. Так на брак тебя решила простимулировать бывшая невеста?

– Мама, – вздохнул я. – Только мама имела власть потребовать у родовой магии принудить меня к вступлению в брак.

– Родная мать хотела твоего брака с изменницей?

– Мама не знала причины размолвки, – пробормотал я, поражаясь тому, как обида сдавливала горло. – Думаю, ее ввели в заблуждение. Например, сказали, что я решил посвятить жизнь науке и отказался от брака. Думаю, дело было как-то так.

Повисла неловкая пауза. Я снова стал пить отвар.

– Так! – От резкого возгласа жены мы с девочкой вздрогнули. – Значит, мама простимулировала тебя на брак и не явилась посмотреть невестку? Не пришла оценить причиненный дому ущерб? Не заглянула промыть мне мозги? Странно это. Не верю.

Лишь теперь я задумался: в самом деле странно, что мама к нам не заглянула.

– Она со своим новым мужем живет в полутора днях езды отсюда, – неуверенно пробормотал я. – Может, еще не узнала, что я женился на другой.

Да и как Сабельда могла столь быстро уговорить ее проклясть меня? Странно. Очень.

Из стены послышался шипящий голос привратного духа:

– Вам письмо от длора Керла Нерландийского!

Теперь вздрогнули жена и девочка.

– Это привратник. – Я поднялся. – Письмо от маминого мужа.

Внутри стало неуютно и холодно от дурного предчувствия. С каждым шагом к выходу я ускорялся. Распахнул дверь.

Удивленно разглядывающий дом посыльный протянул мне конверт со штемпелем «срочно» и бланк для росписи. Черкнув подтверждение доставки, я схватил письмо и надломил печать. Через мгновение передо мной предстали витиеватые буквы:

«Прекрасного дня, Лавентин!

Надеюсь, дорогая Близенда доехала хорошо. Она обещала написать, когда будет у тебя, но прошло уже четыре дня с ее отъезда, а письмо так и не пришло. Наверное, потерялось. А может, Близенда еще дуется на меня за то, что не хотел отпускать ее к тебе, и в наказание терзает меня неизвестностью. Но ты же мужчина и не поддержишь эти глупые женские штучки. Так что напиши, как там моя крошка.

К. Н.»

Завтрак встал комом в горле: мама ко мне не приезжала и даже не собиралась. Известий от нее не было недели три. А исчезать без предупреждения не в ее стиле.

Глава 15

Через прихожую выйдя в подъезд, оторопела: ничего себе! Это я Лавентину вместо нормального дома такое нафантазировала? Ой. А он мне ни слова не сказал. Терпеливый какой. Павлик бы негодовал.

Шелест бумаги отвлек от мыслей о предателе.

Поникший Лавентин стоял у приоткрытой двери. Даже со спины он выглядел растерянным. У ног лежал конверт со сломанной синей печатью.

– Что случилось? – неожиданно сипло спросила я.

Лавентин повернулся. Он был мертвенно-бледен, в потемневших глазах – ужас.

– Мама пропала. Поехала ко мне и… – Лавентин опустил взгляд на письмо, трясущееся вместе с рукой. Казалось, он задыхался. – Но не приехала. Четыре дня назад она выехала и уже должна быть здесь. А ведь она даже не собиралась приезжать… Нет, не четыре дня. – Он сдавил пальцами переносицу. – Письмо срочное, должно было идти почти сутки. Пять дней. Она пропала пять дней назад.

– А проклятие брачное? Может, она расстроилась, что ты женился не на той, и не хочет показываться? – Я пожала плечами, но в сердце заползал страх. – Всякое бывает.

– Мама прокляла меня два с половиной дня назад. – Лавентин взъерошил волосы. – У нее не хватило бы терпения так долго оставаться в стороне.

Лавентин судорожно перечитал письмо и застыл, уставившись на изрисованную стену. В старомодном костюме, растерянный, он дико смотрелся в подъезде.

Но это мелочи по сравнению с тем, что у него пропала мама.

– И что дальше? – спросила, ощущая мягкое прикосновение Веры к запястью, обвивающие ладонь пальчики.

– Не знаю. – Лавентин ошарашенно уставился на меня. – Наверное, надо кому-нибудь сообщить. Э-э-э… в полицию. Да, наверное, в таких случаях надо сообщать в полицию.

– У тебя есть влиятельные друзья? Понимаю, ты аристократ, но даже аристократу лучше заручиться поддержкой высокопоставленного лица, чтобы его делом занялись немедленно и максимально эффективно.

Во взгляде Лавентина появилась осмысленность.

– Министр… Министр внутренних дел мой друг. Правда, он на меня сердится.

– Немедленно иди к нему, – махнула на дверь. – И так прошло много времени, а ты еще медлишь. Дорога каждая минута!

Кивнув, Лавентин выскочил за дверь. Тут же вернулся:

– Я обещал заняться твоим возвращением… – В его глазах снова была растерянность.

И мольба. Господи, неужели он думал, что я стану настаивать на своем? Замахала руками:

– Мама важнее, иди скорей!

– Спасибо. – На этот раз он умчался окончательно.

Вместе с Верой я подошла к открытой двери. По дорожке к воротам скакала шестилапая розовая зверюшка, на хребте которой распластался Лавентин. Да, не так я представляла сказочного рыцаря на белом коне.

Закрыв дверь, оглядела созданный мной «подъезд». Даже понимая, что это бутафория, в знакомых интерьерах я чувствовала себя уютнее. Похоже, дом считывал мое желание скорее оказаться в привычном мире.

А возвращение откладывалось на неопределенный срок…

Закрыла лицо рукой: каждый проведенный здесь час повышал вероятность того, что на работе меня хватятся, вызвонят Павлика, а он скажет какую-нибудь гадость и меня уволят. Конечно, с официальным больничным на руках я смогу разрулить ситуацию, но осадочек-то останется. Да и не хочется лишних проблем.

Вера осторожно потянула меня за руку.

– Все хорошо. – Я вымученно улыбнулась. – Просто думаю, как привести дом в порядок.

Она сжимала мою ладонь, а я боялась посмотреть на Веру, потому что не знала, что с ней делать. Это здесь, будучи женой аристократа, я могла просто оставить ее жить у себя, а на Земле я, обычная девушка в процессе развода и раздела имущества, никогда не получу опеки над девочкой. Да и каково будет ей в нашем сумасшедшем мире?

Сначала я жалел, что многоножка раздавила броню химеры и та потеряла ужасный облик, помогавший расчищать дорогу. Но на оживленных улицах города осознал преимущества верткой внутренней формы. Правда, иногда приходилось пускать химеру по стенам, но даже врезавшиеся в плечи и бедра ремни безопасности – малая плата за возможность скорее известить министра о беде с мамой. Уж он-то сумеет все организовать.

Если захочет.

И дернуло меня предложить ему жену!

В первую очередь я отправился к Сабельде. Она вчера уехала из городского дома в неизвестном направлении, а мама там не появлялась с прошлой весны. Тогда я бросился к министру.

Химера, перескочив будку полицейского, заскользила по гладким плитам площади возле шестиэтажного министерства внутренних дел. Я дал шенкеля, химера рванула к мраморному крыльцу с колоннами-змеями.

Послышались окрики. Полицейские стаскивали с плеч ружья и вставали на колени, целясь в меня.

– Сдаюсь! – Я вскинул руки, химера пыталась затормозить, но нас несло по отшлифованному камню вперед.

Бах! Бах! Бах! Громыхнули первые выстрелы.

У уха просвистела пуля, я прижался к шее химеры. Взвизгнув, та бросилась вперед.

– Стой! – взвыл я, посылая магический приказ остановиться.

Но хлопали выстрелы, свистели пули, и химера, перейдя в автономный режим защиты создателя, обрастала малой броней, увеличивалась и неслась вперед – подальше от полицейских отрядов, вбежавших следом за нами на площадь.

Бронированный лоб пробил массивные двери, мы влетели в холл. Эхо отразило грохот и крики, звуки пальбы.

– Стой! – Я тянул поводья, но спасавшая меня химера, разрывая ковровые дорожки, разнося колонны и балюстрады, взбежала по лестнице.

Вдохнув каменной пыли, я закашлялся, глаза резало и щипало.

– Стрелять на поражение! – крикнул кто-то.

– Сдаюсь! – прокашлял я.

Перепуганная химера метнулась в коридор второго этажа, помчалась зигзагами, снося открывшиеся двери. Выбила дверь на запасную лестницу, метнулась вверх. Застряла на повороте. Проморгавшись, я увидел ниже на лестнице покрытого пылью и щепками чиновника с вытаращенными глазами.

– Министр где? – Я кашлянул. Внизу гремели шаги, бряцали оружием полицейские. Химера отчаянно перебирала лапами, пытаясь развернуться на узкой площадке. – Простите, вы не подскажете, где кабинет министра внутренних дел?

Трясущийся палец чиновника поднялся к потолку:

– Н-на с-следу…

– На следующем этаже? – быстро договорил я. Чиновник кивнул. Я улыбнулся. – Благодарю. Простите за…

Когти заскрежетали по камню, химера вырвалась из тисков лестничной клетки. Вслед кричали, но не стреляли, и режим спасения ослабился. Я смог направить химеру на нужный этаж. Она проскочила в роскошный коридор. Лапы заскользили по мрамору, запутались в дорожке, затрещала ткань. Кто-то завизжал.

В панике я оглядывал резные двери.

Звук выстрела отразился оглушительным эхом. Химера побежала.

– Стой! – Я закашлялся.

Впереди распахнулись двери, выпуская черное пламя. Химера рванулась назад, лапы соскользнули, оторвались от пола. Миг ужасающего падения – и мы покатились в черный огонь.

– К вам с визитом длор Хлайкери Эрджинбрасский, – прохрипела стена.

Отскакивая в сторону, я уронила табуретку.

– Простите, – просипела стена, еще покрытая граффити.

Созерцание подъезда в попытках превратить его в аристократическую прихожую успехом не увенчалось. Наверное потому, что я не любительница подобных интерьеров и они как-то проходили мимо сознания, а дом это чувствовал.

Зябко поводя плечами, Вера смотрела на говорящую стену.

– Так что передать гостю? – спросила та. – Пускаем?

Вот только посетителей-аристократов мне не хватало для полного счастья.

– А зачем я ему понадобилась?

После небольшой паузы стена пояснила:

– Хочет засвидетельствовать свое почтение и взять интервью для колонки длорной хроники.

С журналистами, конечно, ссориться не стоит, а я еще неизвестно сколько здесь проторчу. Почесывая затылок, поймала себя на мысли, что это жест Лавентина, и опустила руку. Интересно, как там дела с поисками его мамы?

– Он ждет, – напомнила стена.

– Передайте, что я занята и не могу его принять. – Ого, оказывается, я могу говорить почти как аристократка.

– Но сейчас время визитов для длоров его положения, – хрипела стена.

– Честно говоря, мне все равно.

– Как и хозяину, – прохрипела она с непонятной интонацией.

– Почему ты говоришь так, словно горло болит? Ты же дух, с такими проблемами сталкиваться не должен.

– Особенности анатомии, – сипло пояснила стена.

– А-а-а… – протянула я.

Против анатомии, конечно, не попрешь.

Я уставилась на почти втянувшиеся в стену почтовые ящики. Надо их убрать. И сделать что-нибудь веселенькое, зелено-голубое в стиле Лавентина.

Но веселенькое не придумывалось из-за терзавшего меня беспокойства: как он там, не вляпался ли в неприятности? На нервах легко натворить дел…

– Значит, весь переполох из-за того, что ты хотел сообщить об исчезновении матери? – Министр прижимал к губе пропитавшийся кровью платок.

В общем-то, химеру я проектировал и в расчете на сражение с главами рода, так что через огонь министра она пролетела. Как и ее лапы, припечатавшие лицо, солнечное сплетение и, кажется, пах министра, вышедшего разобраться с нарушителями.

– Ну да, – понуро согласился я, разглядывая стянувшие запястья наручники.

Ноги были прикованы к ножкам стула, расположенного в центре просторного кабинета министра.

– И мое министерство ты конечно же разнес случайно? – странным голосом произнес министр. – Не виноват. И вовсе ни при чем.

Хотел сказать «да», но что-то в выражении его лица насторожило, я дипломатично отозвался:

– Почти. Когда химера переходит в режим защиты создателя, она становится неуправляемой.

Химера жалобно заурчала из угла. Министр уничижительно на нее взглянул, и она прикрыла все восемь глаз передними лапами.

– Хоть кому-то стыдно, – оттолкнувшись от стола, к которому прислонялся, министр уселся в высокое кожаное кресло и взял новый платок.

– Мне тоже стыдно, – пробормотал я, хотя в глубине души гордился, что моя химера смогла прорваться в министерство – далеко не каждая на такое способна.

– Да-да, по глазам вижу. – Поморщившись, министр сплюнул кровь в чашку. – А мне теперь зуб растить.

– Так еще повезло, – поспешил утешить я, – мог ведь и челюсть сломать.

Утешенным министр не выглядел, даже как-то наоборот. А я вот радовался, что пулю не получил и ничего не сломал.

– Может, прикажешь меня освободить? – подергал кандалы.

– Нет! – затряс пальцем министр. – Нет, нет и еще раз нет! Когда ты скованный, мне спокойнее.

– Это нечестно.

– Зато не так разрушительно. Тебя отконвоируют к патологоанатому, а потом домой, чтобы ты занялся решением нашей с тобой личной проблемы.

– Нужно обратиться в полицию, мама…

– Я более чем уверен, твоя мать в каком-нибудь загородном доме переживает позор твоего внезапного брака.

– Мама не стала бы так делать. Она обязательно написала бы Керлу отчет о путешествии. А мне бы высказала все лично. Я более чем уверен: она ехала ко мне, чтобы отчитать за неподобающее поведение. – Сердце болезненно сжалось. – Ты должен объявить ее в розыск. Пожалуйста.

– Повторяю: ты зря паникуешь, через пару дней она появится. Лучше думай о том, как решить нашу проблему.

– Найти маму важнее.

– Нет! – Министр стукнул кулаком по столу. – Ты должен разобраться с перемещением жен немедленно.

– К чему такая срочность?

Министр дернул ящик стола и, продемонстрировав мне золотую пригласительную карточку, отчеканил злым, напряженным голосом:

– Потому что твою жену хотят видеть на сегодняшнем вечернем приеме во дворце. И единственная уважительная причина не явиться на него – нахождение в другом мире.

– А почему бы ей не сходить? Что в этом такого?

К щекам министра прилила кровь, ноздри раздулись:

– Я видел, – почти прошипел он, – что вы творите по отдельности. Вдвоем вы просто разнесете императорский дворец.

Я похлопал глазами:

– Как ты мог о нас такое подумать? Моя жена – милейшая девушка, она готовить любит. – Подумал, что сказать в ее защиту, но мы толком не познакомились. – А еще у нее фигура красивая.

– А еще она разнесла твой дом до основания.

– Ну-у, с кем не бывает? – Я с улыбкой пожал плечами.

У министра задергался уголок рта. Наверное, серьезные проблемы на работе.

– Тебе бы в отпуск, – доверительно произнес я.

– Не могу я в отпуске отдыхать, когда под боком такие несознательные подданные. Уедешь на пару дней и потом острова длоров недосчитаешься.

– Это была случайность.

– Да-да, и министерство ты тоже случайно чуть не развалил. Когда же ты, Лавентин, наконец повзрослеешь?

– Да мы ни одной опоры не задели! Здание еще несколько веков простоит без ремонта. И даже если мы еще раз так пробежимся…

Взгляд у министра стал очень странный, давящий. Хотелось втянуть голову в плечи и спрятаться за кресло.

За дверями нарастал гул. Министр зло уставился на створки. За ними послышалось:

– Не велено пускать!

И женский громовой возглас:

– Дело не терпит отлагательства!

Что-то брякнуло. Поцарапанные двери с грохотом распахнулись. Химера юркнула за кресло министра, но оно было в три раза меньше ее и химеру не скрыло.

В кабинет влетела необъятная женщина в очень пышном многоярусном фиолетовом платье. Иссиня-черные растрепанные волосы обрамляли раскрасневшееся лицо жены Смуза, рукав с рюшами был разодран, на плече запеклась кровь.

Воинственно потрясая громадным зонтиком, Сарсанна Мондербойская подскочила к министру и треснула зонтиком по столешнице:

– Что это творится, господин министр внутренних дел?! Средь бела дня прямо в городском парке на честных длорок нападают!

Глава 16

Наручники сменились веером с перьями, которым я обмахивал длорку Сарсанну. Хотя, кажется, в свежем воздухе больше нуждался сидевший напротив нее министр. Он подпирал бледную щеку рукой и держал у носа платок.

Я почесал прикованную щиколотку о ножку стула.

Перегнувшись через широченный подол платья, патологоанатом, вызванный из лаборатории соседней полиции, обрабатывал сквозную пулевую рану на необъятном плече Сарсанны. Та складывала губы бантиком и пускала слезу, вперив в министра слегка осоловевший от обезболивающего взгляд.

Подозреваю, министр терпел ее в своем кабинете только потому, что она хоть и незаконнорожденная, но все же сводная сестра императора.

Наконец патологоанатом забинтовал руку и поклонился:

– Я сделал все, что в моих силах. Но вам требуется помощь более квалифицированного хирурга, он и пропишет лекарства.

Сарсанна вздернула тройной подбородок.

Когда за патологоанатомом закрылась дверь, министр мрачно осведомился:

– Теперь вы готовы сообщить подробности нападения?

– Ах! – Сарсанна промокнула глаза платком. – Это было ужасно.

– Мы это поняли.

– Меня спасло чудо.

– Безмерно рад за вас. Лавентин, маши сильнее!

Я продолжал обмахивать длорку ее веером, но так, чтобы и на несчастного министра перепало. Сарсанна опять промокнула глаза и, пригладив встрепанные черные пряди, подняла голову:

– Как вы знаете, я каждый день совершаю прогулку по городскому парку, чтобы проверить работу садовников и дворников. – Она внимательно посмотрела на министра, затем на меня.

На это надо что-то ответить? Я неуверенно заметил:

– О, не знал, что вы на службе.

– Разумеется, я делаю это на общественных началах, – гордо возвестила Сарсанна. – Это мой верноподданнический долг. Вы просто не представляете, насколько работники служб города ленивы и безответственны. И это в столице империи! – Она воздела палец. Прислоненный к подолу зонт шлепнулся на пол, но Сарсанна не обратила на это внимания. – За этими дармоедами нужен глаз да глаз.

– Вам лучше знать, – как-то обреченно согласился министр. – Так что случилось?

– Я проверяла, регламентированной ли трехсантиметровой высоты трава между кустами в дальней части сада, когда подошли два молодых человека. По их одежде было видно, что они нищие. Один из них, рыжий, позвал меня по имени. Конечно, я решила, что они очередные просители. – Сарсанна провела платком под глазами. – И подтвердила, что я – это я. Тогда он достал пистолет.

– Откуда у нищих взялся пистолет? – спросил министр.

– Вы министр внутренних дел, вам лучше знать, почему нищие разгуливают с пистолетами и откуда у них на это деньги, – взмахнула здоровой рукой Сарсанна.

– Возможно, они были не такими уж нищими? – предположил министр.

– Вам лучше знать. Но выглядели они как попрошайки, и были очень тощими. Увидев оружие, сопровождавший меня садовник растерялся. У преступника дрожали руки, поэтому первый выстрел меня едва задел. Пока он пытался перезарядить оружие, я опомнилась, схватила зонт и попыталась прикрыться. – Ее необъятная грудь заходила ходуном, платочек запорхал у глаз. – Конечно, я всего лишь слабая женщина, но эти трусы так испугались, что упали, и подоспевший полицейский их задержал.

Министр позвонил в колокольчик, заглянувшему секретарю велел:

– Позовите садовника, присутствовавшего при нападении. И полицейского тоже.

– Они уже ждут, – кивнул секретарь и шире распахнул дверь.

Сарсанна всхлипнула и, стыдливо прикрыв забинтованную руку платочком, потупила взор.

Садовник был стар, колени и руки в земле. Он явно чувствовал себя неуютно в отделанном золотом кабинете с расписным потолком и панелями красного дерева. Поспешно спрятал узловатые руки за спину. Полицейский, наоборот, был молод и на роскошь смотрел восторженными, широко раскрытыми глазами.

– Вы, – кивнул садовнику министр. – Расскажите о происшествии.

– Вы мне не верите? – отпрянув, Сарсанна прижала руку к сердцу.

– Я обязан выслушать остальных свидетелей, это мой долг.

Сарсанна надула губа и демонстративно уставилась в сторону.

– Говорите, – кивнул министр и, пощупав языком разбитую губу, отложил платок.

– Ну, э-э-э… – Покосившись на Сарсанну, садовник неуверенно заговорил: – Так это, я линейкой траву мерил, а уважаемая длорка Мондербойская ругала меня на чем свет стоит…

– Делала справедливые замечания, – обиженно поправила Сарсанна и подтянула декольте.

– Так-то замечания, да, – уныло подтвердил садовник. – И тут ее окликнули. Ребята точно не местные. Все местные длорку Мондербойскую знают и ни с кем не спутают. А эти спросили. Ну, я выглянул из-за куста, а у одного в руках-то пистолет, и ручонки трясутся. А уважаемая длорка Мондербойская его ка-а-ак огреет зонтом!

– Неправда, я хрупкая женщина и никогда не нападаю первой!

– Да-да, – испуганно покосился на нее садовник. – От ужаса пальнул парень, значит, в нашу уважаемую длорку, а она и не заметила вроде.

– Я истекала кровью, умирала.

– Да? – Садовник присел. – Ну и… зонтиком парнишку охаживали. Второй попробовал приятеля спасти, так вы ему с одного удара нос-то и расквасили. Толкнули юбками, он, бедный, упал, а вы его…

– Это возмутительно, – побагровела Сарсанна. – Вас послушать, так это я на них напала!

Полицейский вытянулся в струнку.

– Да как вы смеете оскорблять благородную длорку, главу дома! Благородные длорки не нападают на людей.

Садовник выглядел явно несогласным, но промолчал. Министр устало спросил:

– А где нападавшие?

– Доставлены в городскую больницу для бедных, – отчеканил полицейский. – А уважаемая длорка Мондербойская пожелала в первую очередь встретиться с вами, уважаемый министр.

– Что же такого случилось, что их отправили в больницу? – Министр поморщился и коснулся губы. – Полицейские – это вам не извозчики.

– У арестованных обнаружились множественные переломы. – Полицейский выпятил грудь колесом.

Министр нахмурился:

– Опять при задержании руки распускаете?

– Никак нет. Арестованные не сопротивлялись.

– Что, даже убежать не пытались? За нападение на главу рода у нас полагается повешение.

– Так переломы же. – Полицейский сосредоточенно смотрел поверх головы министра. – Идти они не могли.

Мы с министром уставились на Сарсанну.

– Я слабая, хрупкая женщина, – заливаясь румянцем, повторила она и, приподняв колокол подола, прикрыла им зонтик.

Как хорошо, что физический вред главы рода могут причинить супругу только с его разрешения, а то я бы, пожалуй, забеспокоился о Смузе.

Дверной звонок дом хорошо сымитировал. Я чуть не свалилась с табуретки. Прокралась к входной двери и сдвинула язычок на глазке.

По ту сторону сиял улыбкой гот в перьях.

Моргнув, отступила и тихо спросила:

– А это кто?

– Длор Хлайкери Эрджинбрасский, – просипела стена. – Через дыру в ограде пробрался.

Пресса здесь тоже настырная.

Звонок повторился. Я покачала головой: ни стыда ни совести у человека. Устроилась на табуретке и попробовала представить обои цвета глаз Лавентина.

В дверь опять позвонили. Вера недоуменно на меня смотрела. Ну управляю я домом, и призрачные слуги тут есть, но это не повод открывать дверь непонятным личностям даже в самых очаровательных костюмах.

– Я его не приглашала, – зажмурилась в надежде, что так лучше получится влиять на дом.

Ведь не обязательно представлять прихожую в стиле какого-нибудь барокко или ампира. Даже суровый минимализм лучше обычного подъезда.

Гот все названивал, пока из-за моего раздражения не исчез звонок. Тогда гот постучал. Я вообразила, что дверь снаружи мягкая резиновая, и через минуту стук прекратился.

– Тебе к патологоанатому пора. – Министр расписался в очередном документе.

Зря я к нему поехал. Я вертел в пальцах черное перо из веера Сарсанны. Слова давались с трудом, ради каждого приходилось буквально переступать через себя.

– Только после того, как ты объявишь в розыск мою маму и начнешь полномасштабное расследование.

– Не надо меня шантажировать, я этого не выношу, – пророкотал министр.

– Знаю. Это против моих принципов. И ты… ты мой друг. Но если выбирать между благополучием мамы и твоим комфортом… – И моими очень неприятными ощущениями, потому что мне проще прыгнуть в окно проверить, что из этого получится, чем так давить на министра. – Я выберу маму.

Министр, со вздохом потирая лоб, оставил на нем чернильный росчерк.

– Лавентин, я уверен, она живет у подруги или уехала в пансион.

Я совсем тихо возразил:

– Моя мама со мной так не поступает.

У министра дернулся уголок рта, голос стала резче:

– А что с ней могло случиться? Если бы поезд сошел с рельсов, мне бы об этом сообщили, как и о любом неординарном случае. И чего ты боишься? Что какие-то идиоты, рискуя закончить жизнь в петле, напали на твою мать, длорку, на тот момент еще владеющую женскими правами главы рода, путешествующую первым классом?

– Но ведь на Сарсанну напали, – напомнил я.

Ручка выпала из пальцев министра. На мгновение он оцепенел, но тут же зазвонил в колокольчик. Секретарь распахнул дверь.

– Принеси все дела о происшествиях с длорками за последние полгода, – отрывисто приказал министр.

Кивнув, секретарь умчался выполнять поручение. Я похолодел:

– В чем дело?

Снова потирая лоб, министр ответил:

– Когда расследовали обстоятельства гибели жены Какики, мальчишка, разносчик газет, сказал, что видел, как под ноги ее ящерам бросили хлопушку. Другие свидетели этого не подтвердили, хотя некоторые вроде бы слышали хлопок, и ее смерть сочли результатом несчастного случая. Но если сложить это и целенаправленное нападение на Сарсанну Мондербойскую, то исчезновение твоей матери… почти подозрительно.

Я остро, до боли в груди захотел, чтобы министр был прав в своем начальном предположении и мама просто впервые не известила меня о своих перемещениях по стране.

Прихожая получилась вполне симпатичная: светлые серо-зеленые обои с золотым оттенком под цвет глаз Лавентина, когда в лицо ему светит солнце. Даже подставка под обувь и столик с миской для визитных карточек вполне приличные. А у двери нафантазировала милейшую вешалку из чугунных котят с хвостами-крючками.

Подумав, еще и зеркало большое на полстены вообразила.

И коврик.

А диванчик парчой отделала. И в целом могла собой гордиться, хотя все выглядело сурово в сравнении с прежними интерьерами.

Ту обстановку мама Лавентина придумала, и теперь, когда она пропала, мне до холода в животе стало неудобно, что я все разрушила.

Я опустилась на диван. На душе было муторно. Вдруг накатил ужас: а если с Лавентином что-нибудь случится и я застряну здесь навсегда? Даже руки задрожали.

В приоткрытую дверь моей «квартиры» заглянула Вера. Оглядев прихожую, улыбнулась и закивала.

– Мне тоже нравится, – подтвердила я.

Вера жестом позвала меня на кухню.

Стена хрипло известила:

– Вам письмо.

– Мне?

– Да.

– Но я никого здесь не знаю.

– А письмо пришло, – просипела стена. – Почтальон просит разрешения вручить его вам. Пускать?

Глава 17

– В целом за последние полторы недели у нас есть семь странных происшествий с главами рода и их близкими. – Министр вновь открыл верхнюю папку. – С длоркой Какики накануне смерти произошел несчастный случай. Вывеска магазина швейных принадлежностей упала перед ней. Могла убить. Начали расследование, но дело закрыли после ее смерти.

У меня волосы вставали дыбом, пересохло во рту. Министр сдвинул папку:

– А в дом матери покойного Какики, проживающей в городе, перед этим случаем залезли воры. Их спугнул поваренок, спавший в передней.

– И где мать Какики сейчас? – У меня начинали мерзнуть руки.

Вместо ответа министр зазвонил в колокольчик, велел взмыленному секретарю:

– Отряд полиции на Восточную Садовую двадцать пять! Пусть проверят, как себя чувствует обитательница дома. – Поймав мой умоляющий взгляд, министр добавил: – И пришлите какого-нибудь следователя из особого отдела, нужно выполнить срочное поручение.

– Маму будут искать?

– Да, – неохотно подтвердил министр.

– А что за другие происшествия? С кем?

– Перландия Мондербойская получила приглашение на собрание садоводов столицы.

– Мать Смуза? – Представил эту старушку-мумию. – Разве она еще выезжает?

– Случается. Позавчера должна была ехать на это собрание, но из-за твоих экспериментов с растительностью, – министр выразительно на меня посмотрел, – опоздала почти на час. В клубе садоводов выяснилось, что собрания не планировалось.

Я вскинул брови. Министр продолжал:

– Она мнительная. Написала заявление в полицию, приложила пригласительный билет, требовала расправы над шутниками. В общем, давила, пока заявление не приняли.

– А еще с кем неприятности случились?

– С невесткой Вериндера. Он сопровождал ее в театр вместо срочно вызванного в часть супруга. На их карету напали. Предположительно грабители. Один прыгнул внутрь с ножом, но Вериндер его отделал. Длорку слегка задели лезвием. – Министр медлил, поглаживая лист протокола. – Она и ее муж после смерти Вериндера возглавят род.

Мы посмотрели друг на друга.

– Это удар по главам рода, – тихо сказал министр. – Вериндеры – военный род, Мондербойские держат подряды на военные поставки. Какики… среди них много служащих министерств. Ты уже пять лет обеспечиваешь нашу армию новейшим стратегическим оружием.

– И как это согласуется с тем, что мама наложила брачное проклятие? Если она попала к врагам, желающим уничтожить глав рода, зачем это делать? Они же должны были ее… – горло сдавил спазм. – Убить.

– Шантаж. Обменять ее жизнь на твой отказ от разработок нового оружия и на образцы уже созданного шаг достаточно эффективный. А брачное проклятие… – Министр пожал плечами. – До заключения брака ты был лишь хранителем рода, но не главой и не мог полностью использовать силу. Скорее всего, она таким образом хотела тебя защитить.

– Но если бы я не успел жениться, я бы вовсе лишился силы.

– И спас свою жизнь от врагов, ведь тогда ты не мог бы заниматься разработками.

– Жестоко.

– Проклятие дает час на заключение брака. Уж за час ты бы нашел жену, риск был минимальным, а в обмен ты получал полную силу рода. Твоя мать не могла предвидеть, что ты призовешь жену из другого мира и откажешься подтверждать брак.

Министр неистово зазвонил в колокольчик. Секретарь, приглаживая выбившуюся прядь, заскочил в кабинет:

– Следователь прибыл.

– Отлично. Выделите по пять полицейских на круглосуточную охрану домов длоров Бабонтийского, Вериндера и Мондербойского. Вызовите двух офицеров для сопровождения длора Бабонтийского.

Я тяжко вздохнул. Неожиданно министр добавил:

– И пять охранников приставьте к моему дому. Обратитесь в военное министерство с требованием усилить охрану дворца, принцессы и острова длоров в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Министр Алвер может получить разъяснения лично у меня. Следователь пусть подождет еще пару минут, я позову.

Кивнув, секретарь поспешил скрыться. Я накрутил перышко из веера Сарсанны на палец:

– Усилить охрану дворца?

– Да. – У министра заходили желваки, направленный в никуда взгляд стал леденящим. – Если ты не забыл, император тоже глава рода. – Он тряхнул головой и строго посмотрел на меня. – Лавентин, пожалуйста, веди себя осторожно. Сейчас ты посетишь морг, переговоришь с патологоанатомом и потом под присмотром офицеров сразу домой.

– Но…

– Никаких «но», Лавентин. Ты мне нужен живой и здоровый. Так что либо смиряешься с мерами предосторожности, либо я запираю тебя в самой глубокой и охраняемой лаборатории, и там ты…

– А что за лаборатория? – Вопреки мрачным обстоятельствам, во мне бабочкой затрепетала жажда исследования. – Я хочу посмотреть.

Министр закрыл лицо рукой и покачал головой. Потом устало посмотрел на меня.

– Тогда я запру тебя в камере, где не будет ничего, ни одного твоего любимого эмбриончика, ни книг, ни интересных инструментов, только ты, койка и горшок.

– Лучше маму мою найди, – грубее, чем хотел, отозвался я.

Повисла пауза. Лицо министра оставалось бесстрастным, но интонации голоса изменились:

– Сделаю все возможное.

«Ну а я сделаю все возможное со своей стороны. – Я опустил взгляд на лежавшие на краю стола кандалы. – Только больше такой глупости, как посвящение тебя в свои дела, не сделаю».

Через глазок почтальон выглядел вполне невинно: молодой парень в гламурной розовой униформе. С сумкой через плечо и планшетом с бланком в руках.

Но кто их, этих волшебников, знает? Это через глазок он милый парень, а открою – превратится в какую-нибудь хрень.

– Письмо в ящик положите, – я продолжала смотреть в глазок. – Он справа на стене.

– А расписаться в получении? – раздался глухой голос.

Представила в двери узкую щель под размер планшета и ручки.

– Давай!

Недоуменно оглядев щель, почтальон сунул документы. В их каракулях я ничего не поняла (похоже, заклятие перевода действовало только на устную речь), но бланк удивительно походил на наши, даже галочка имелась. Бюрократия везде мыслит одинаково.

Занеся ручку над листом, вспомнила о всяких мистических ритуалах с подписями.

– Дом! – жалобно позвала я.

– Это вы мне? – просипела стена.

– Да.

– Я привратный дух.

– Приятно познакомиться. Скажите, пожалуйста, безопасно ли мне расписываться на этом бланке? Могут меня достать магией через мою подпись?

– Чтобы магией через подпись доставали – не слышал о таком. А бланк покажите. Разверните к стене.

Повернула планшет. Привратный дух что-то сипло побормотал и торжественно сообщил:

– Обычный бланк. Можно подписывать.

Подписываться длоркой Бабонтийской не стала, черкнула почти забытую девичью роспись, сунула планшет озадаченному почтальону и убрала щель в двери. Направилась на кухню, где ждал приготовленный Верой перекус, но остановил сиплый голос духа:

– А письмо не откроете?

– Все равно читать не умею.

– Я бы вам прочитал, – осторожно просипел дух.

– Пусть Лавентин сначала письмо проверит. А то мало ли что там, вдруг заколдовано.

– Хм, предусмотрительно. Но хозяин его все равно просто откроет. Он не слишком заботится о безопасности.

– Зря.

Возможно, дух хотел сказать что-то еще, но в животе у меня заурчало, и я отправилась на кухню.

– Ух ты! – вырвалось у меня.

Закусил губу, но было поздно. Покосился на толстячка-патологоанатома и вместо привычного возмущения моим неподобающим поведением встретил понимающий взгляд и усмешку.

– У меня была примерно такая же реакция, – кивнул патологоанатом и любовно глянул на труп Какики.

Я тоже взглянул на распростертое перед нами иссушенное тело. Патологоанатом пояснил:

– Некоторые внутренности я вынул, чтобы было лучше видно.

В распахнутой полости, придерживаемой крючками на цепочках, переливались черные кристаллы. И каждый был заключен в сеть из увядших корней. Хотя… Я наклонился к пахшему затхлой листвой телу и прихватил лежащую рядом лупу.

– Кристаллы…

– …выросли на кровеносных сосудах, – закончил за меня патологоанатом.

У меня часто забухало в груди.

– А сердце? Селезенка?

– Сюда, – радостно поманил меня в сторону он.

На столе у стены нас ждали маркированные ящики. Патологоанатом сорвал с одного крышку. Внутри был крупный, размером с сердце, неровный кристалл, из которого торчали обрывки корней и будто остекленевшей аорты.

– Кровь превратилась в кристаллы! – Восторженно улыбаясь, патологоанатом постучал ногтем по сердцу. – Никто не хочет верить, но я абсолютно уверен: эти кристаллы каким-то образом сформировались из крови.

– Можно исследовать один? У вас есть микроскоп?

– Да, специально у криминалистов выпросил. Сюда! – Он поманил меня к двери в соседнюю комнату.

В ярком свете ламп кожа его рук казалась слишком белой. Родового кольца не было, но, может, он еще не вступал в брак? Или снял кольцо на время работы?

– Вы женаты? – Я вошел в небольшую лабораторию.

На столе стоял медный микроскоп и ванночка с кристаллами, некоторые были очищены от корней магоеда и сосудов, а один расколот.

Рядом лежал измеритель магического фона, его серые капсулы извещали, что фон нормальный.

– Не женат. А это имеет отношение к делу? – усмехнулся патологоанатом и дернул локтем, будто хотел меня в бок толкнуть.

– Нет. – Я коснулся очищенного кристалла. Кончики пальцев закололи иголочки, мурашки побежали по спине, хотя я точно чувствовал, что кристалл пассивен. – Вы длор?

Улыбка сползла с лица патологоанатома. Он сунул руки в карманы.

– У меня пурпурный профильный диплом. И вскрытие тел испокон веков делают исключительно физическим способом.

– Я не сомневаюсь в ваших способностях патологоанатома, – провел пальцами по разбитому кристаллу, на подушечках осталась пыль.

– Тогда в чем дело?

Я сел за микроскоп. Под его лупой уже лежало стеклышко с тонким сколом кристалла, на него был направлен отраженный рабочими зеркалами свет. Подстроить резкость пришлось совсем немного – патологоанатом был чуть близорук. Я вгляделся в структуру кристалла, через микроскоп казавшегося темно-бордовым. Сердце забилось чаще.

– Убийство явно не обошлось без магии. Мне интересно, делали ли вы изыскания в этом направлении, – спокойно говорил я, вглядываясь и вглядываясь, и все более убеждался: структура этого кристалла, тонкие прожилки с завихрениями в одну сторону, совсем как у кристаллов, что стоят в источниках родовой магии.

Если министр велел проанализировать кристаллы из дома Какики, то их сходство с этими скоро обнаружат. Но если те осколки министр спрятал, то даже не знаю, видел ли кто-нибудь, кроме меня, структуру родовых кристаллов – отколоть кусок от действующего источника задачка не из легких. Я двенадцать алмазных резаков на это угробил.

– Пусть я не могу провести эксперименты лично, – напыщенно отозвался патологоанатом, – но задокументировать визуальные наблюдения, результаты анализов и показания приборов могу и без магии.

Я поморщился: вероятно, он обиделся. Почему на невинные, даже естественные вопросы люди часто реагируют неадекватно? Наверное, я этого никогда не пойму.

Отодвинувшись от микроскопа, оглядел разложенные в лотке кристаллы. Странное дело. Получается, вся кровь вдруг стала принимать структуру кристалла из источника магии…

Браслет на руке потяжелел, сбивая с мыслей. Потирая его, повернулся к раздувавшему ноздри патологоанатому и мягко спросил:

– А браслет можно осмотреть?

– Какой браслет?

– Тот, что был на теле.

– Никаких вещей на нем не было, – отчеканил патологоанатом.

Кажется, он хотел, чтобы я скорее ушел.

Глава 18

Я, конечно, гений, но с ходу придумать, что превратило кровь в кристаллы, не смог. Не сумел и через полчаса. И через час.

Честно говоря, сидя между офицерами в приемной министра, я больше думал о маме. Увлечение наукой она поддерживала, но иногда, восстанавливая дом после моих неудачных опытов, сетовала, что эксперименты до добра не доведут.

Неужели министр прав и маму похитили из-за моих военных разработок? Для меня это всегда было развлечением, и так странно, что оно вдруг обернулось угрозой для семьи.

Я поймал себя на том, что тереблю браслет. Времени дожидаться министра не было. Искоса глянул на сопровождающих офицеров: от них я, пожалуй, смогу оторваться. Правда, министр разозлится, но… Я поднялся. Офицеры вскочили.

– Мне надо отойти. – Развернулся к выходу, мысленно приказывая отправленной в стойло химере искать окно уборной.

Дверь в приемную отворилась, министр алым вихрем проскочил в кабинет.

– Лавентин, за мной!

Хоть я и не согр, но послушался. Министр бросил папки на стол, скинул на стул расшитый серебром алый официальный плащ, который надевал для визитов во дворец.

– У Какики пропал брачный браслет, – сразу начал я.

Министр пригладил волосы:

– Не пропал. Его сняли до отправки в морг, чтобы никто не опознал в покойном главу рода. – После этих слов министра я облегченно выдохнул. – Браслет в моем сейфе, позже дам исследовать.

– Понятно. – Я перекатился с носков на пятки. Спрашивать было страшно, ведь ответ министра мог убить надежду спасти маму. – Что нашли в доме длорки Какики?

Медленно, тяжело опустившись в кресло, министр сцепил пальцы и уставился на них:

– Ночью за ней явился посыльный от Какики с извещением о его внезапной болезни. Которой не было. Мать поспешила к сыну. С тех пор ее никто не видел. Слуги были распущены на неделю письменным уведомлением, в котором говорилось, что хозяйка это время проведет на острове длоров.

Из груди будто выбили воздух. Очень хотелось сесть, но я остался стоять. Министр добавил:

– Сейчас допрашивают всех, кого только можно.

– Зачем кому-то похищать старую женщину?

– Если бы знал, я бы уже приказал арестовать преступника.

– Да, глупый вопрос, – почесал в затылке.

– Иногда попытки ответить на такой вопрос приводят к раскрытию преступления. Но у тебя, Лавентин, в этом деле иные задачи. И я очень надеюсь, что ты блестяще их выполнишь.

– Постараюсь.

Министр хлопнул ладонями по столу.

– Значит, так. Приглашение на прием будет ждать тебя с курьером прямо у дворца. Твоя задача проста: убрать жену в ее мир. Если не получится, позаботься, чтобы она выглядела прилично. У вас дома есть запас одежды или прислать с курьером новое платье?

– Запасы есть.

– По пути объяснишь элементарные правила поведения. Но надеюсь, этого не потребуется.

– А твоя жена?

– Отправим ее следом. О ней никто не знает. Помни, ты обещал молчать.

– Э-э-э… – Я моргнул. – Но она хоть в порядке?

– За кого ты меня принимаешь?

– Я виноват в том, что она оказалась здесь, и чувствую себя ответственным…

– Вот ответственно и верни ее домой. И свою тоже. – Он странно на меня посмотрел. – Если хочешь. – Его голос повысился. – Ты ведь хочешь вернуть жену в ее мир?

– Я обещал.

– Желаю скорее исполнить обещание. Все, иди. И не забудь: офицеры остаются с тобой. Теперь они – твои тени.

Моим теням определенно не хватало умения спокойно следовать за мной в любой ситуации. И вообще, мои тени не должны бояться моей подросшей химеры, а эти нервно ерзали на ее хребте и постоянно спрашивали, не кусается ли она. Конечно, кусается, если очень попросить или наступить на один из хвостов.

Лавентин вернулся с двумя зеленоватого оттенка мужчинами в черной форме. Когда я открывала дверь, один из них убежал в кусты. Похоже, его стошнило.

На лице Лавентина читалась самоотверженная решимость.

– Там письмо, – указала на почтовый ящик. Лавентин этого не заметил. Я загородила вход, ловя взгляд серо-зеленых глаз. – Мне прислали письмо. Мне. А ведь я никого здесь не знаю, Лавентин.

Он стоял на пороге и отрешенно смотрел перед собой.

– Лавентин!

Вздрогнув, он посмотрел на меня более осмысленно. Я указала на ящик:

– Мне прислали письмо, хотя я никого здесь не знаю.

– Но тебя многие знают, – сказал он после паузы.

– Проверь, безопасное ли оно. Давай. У тебя маму похитили, вдруг и мне угрожает опасность.

Нахмурившись, Лавентин шагнул к ящику, положил на него руки. Кончики пальцев засветились зелено-голубым. И это было, бесспорно, восхитительное зрелище, но слишком напоминало свечение радиации, каким его рисовали в мультфильмах. Связка светится-радиация-опасность сработала против воли, я отшатнулась.

– Слушай, Лавентин. – Сердцебиение участилось, наверное, вдвое. – А магия для меня не опасна? У вас тут есть немаги? Как они ее воспринимают? А ничего, что я из мира, где ее нет?

Даже понимая, что лучевая болезнь у меня точно не началась, я нервно дернула волосы – они держались крепко. Лавентин повернулся ко мне.

– У обычных людей проблем со здоровьем из-за соседства с магией вроде не фиксировали. Бывают, конечно, редкие вырожденцы, которые болеют от магии. Но если бы ты была такой, не смогла бы управлять домом.

Облегченно вздохнула и оставила волосы в покое. Из кустиков вернулся бледный офицер и безмолвно встал рядом с вытянувшимся по струнке товарищем.

Лавентин приподнял крышку ящика и с любопытством заглянул внутрь. Прежде чем я успела сказать, что надо сдвинуть нижнюю пластину и письмо выпадет, Лавентин сделал это сам. Поймал конверт сияющими пальцами. На нем проступил красный круг с зазубринами и закорючками, а рядом вычернился еще один, поменьше.

– Заклятие доверия к отправителю и заклятие очарования адресата. – Лавентин провел ладонью по конверту, и круги испарились. – Хочешь прочитать?

Вот и доверяй местной почте! Боюсь представить, как у них при таких заклятиях поставлено облапошивание одиноких старушек. Мотнула головой:

– Не могу, не понимаю вашей письменности.

– Недоработка…

– Ты не хочешь его прочитать?

– Но оно адресовано тебе, как я могу?

Кажется, он начинал мне нравиться.

– Но я не могу сама его прочитать, кто-то должен стать моим переводчиком.

На письмо Лавентин посмотрел с мрачным сожалением, того гляди выбросит.

– Торопишься? – покосилась на стоявших у крыльца офицеров.

– Немного, – замялся Лавентин и робко глянул на меня. – Ты точно хочешь это прочитать?

– Хо-о-очет, – просипела стена.

Живые стены, вернее духи привратные, определенно не в моем вкусе. Лавентин надорвал конверт и вытащил нежно-розовый лист бумаги. Взгляд пробежался по четким строкам.

– Мм…

– Заходи. – Я отступила в сторону. – Кстати, те люди останутся на крыльце?

– Мы должны сопровождать длора Бабонтийского в лабораторию и следить, чтобы он не покидал ее без нужды, – отчеканил ближний к нам мужчина.

– Он арестован? – изумилась я.

Мне казалось, после исчезновения мамы его могли охранять, но не запирать в лаборатории.

В глазах офицеров появилась растерянность.

– Министр хочет, чтобы я работал не отвлекаясь. Заходите. – Лавентин отошел к столику, кашлянул и начал быстро читать: «Милейшая длорка Бабонтийская, безмерно рад, что столь прекрасный цветок пополнил цветущий сад острова длоров. Насколько мне известно, наша речь теперь вам понятна, поэтому я набрался смелости написать. И, разумеется, высказать похвалу вашим прекрасным манерам, не позволившим принять незнакомого мужчину, пока вы в доме одна. Итак, разрешите представиться: пишет вам длор Хлайкери Эрджинбрасский, один из ваших соседей. Лелею надежду, что в следующий раз вы позволите хотя бы взглянуть на вас, а то и почтите беседой. Ведь ваш многоуважаемый супруг при всей его учености не отличается хорошими манерами и умением поддерживать разговор, в то время как я в любое время дня и ночи готов стать вашим конфидентом и проводником в нашем прекрасном мире. Посему мне бы…»

– Стоп-стоп! – замахала руками. – У меня голова заболела. – И я не лгала. – У вас все так витиевато изъясняются?

Подняв на меня зелено-серые глаза, Лавентин тихо подтвердил:

– Обычно да.

– И бумаги не жалко?

– Это способ подтвердить статус. – Он качнул листом. – Чем длиннее письмо и дороже сорт бумаги, тем более состоятельным должен казаться отправитель. Есть нормативы, но я, если честно, не слушал, когда о них рассказывали.

Мои губы сами растянулись в улыбке. Она погасла, едва Лавентин посмотрел на письмо и открыл рот, явно намереваясь продолжить чтение.

– Не надо, – отмахнулась я. – Мне ни к чему это знакомство. Все равно скоро вернусь домой… Ведь так?

Вопрос жены застал врасплох. Конечно, я должен заниматься проблемой ее возвращения, но мама и убийство Какики, загадка его крови… Так много научных проблем одновременно на меня еще не сваливалось, и впервые к восторгу исследования примешивался страх неудачи.

А ведь ошибок я прежде не боялся.

Теперь же смотрел в глаза жены, и сердце ледяными когтями царапал ужас.

– Я постараюсь вернуть тебя как можно скорее. – Потянулся к жене, но в пальцах зашуршало письмо Хлайкери, и я опустил руку. – Просто сейчас нужно… сделать одно важное дело. – Меня осенила внезапная мысль, я улыбнулся. – И это может приблизить нас к решению твоей проблемы.

Жена слабо улыбнулась, в ее глазах засветилась надежда.

– Тогда поторопись. – Она подтолкнула меня к двери, но тут же удержала. – Ты голодный? Может, тебя покормить? Или хочешь бутерброд?

– Спасибо, повар обо мне позаботится.

– Здесь есть повар?

– Э-э-э… – Наконец обратил внимание, что стены отделаны цветом, очень близким к нашему родовому, а из-за приоткрытой боковой двери подглядывает девочка. – Да, повар. Надо только захотеть, и он приготовит. А стены пропустят еду к желающему перекусить. Если хозяйка, конечно, хочет, чтобы дом и духи заботились о других обитателях.

– Получается, если мне нужны сырые продукты, повар доставит мне их в таком виде?

– Полагаю, что да.

– Тогда понятно, почему ваш повар не доставил мне ни одного готового блюда: я по привычке все думала, чего бы приготовить. – Жена рассмеялась приятным легким смехом.

Этот смех напомнил о маме. В груди сразу похолодело, я сложил письмо Хлайкери и вручил жене.

– Прости, мне нужно спешить.

Ее глаза потускнели. Неужели обиделась? Но не время об этом думать. Кивнув, распахнул дверь, к которой жена меня подталкивала, и чуть не ослеп от белизны стен. На их фоне ярко выделялись черные кожаные диваны, столик с цветами.

Дверь на лестницу в подвальную лабораторию была прозрачной, с металлической ручкой и мощными петлями. Ничего подобного в жизни не видел. Полуобернулся:

– А если внизу что-нибудь взорвется, дверь не сдержит взрывную волну.

Повисла зловещая пауза.

– И часто у тебя что-нибудь взрывается? – вкрадчиво осведомилась жена.

Прикинул, ответил:

– В среднем раз в пару лет.

Дверь на моих глазах стала металлической, как у сейфа.

– Благодарю. – Я кивнул офицерам, переступавшим с ноги на ногу в прихожей: – Проходите. Вот дверь в мою лабораторию, я иду туда.

Кажется, надо было что-то сказать жене, но что? Вспомнил, что говорил маме отец:

– Дорогая, я скоро.

Судя по взгляду жены, ей это не понравилось. Надо будет это записать. Позже.

Оказавшись в белоснежной лаборатории, пополнившейся непонятными приборами, я снова оценил всю прелесть папиного стола, не подчинявшегося изменениям дома: внутри все было так, как я оставил.

Сняв с цепочки на груди ключ, я открыл нижний ящик, просунул руку над пачкой акций и долговых расписок, надавил на потайную кнопку. Под столешницей щелкнуло, и к моему носу выдвинулся скрытый ящичек.

Осторожно вытащив кожаный конверт с металлическими уголками, я извлек из него завернутую в бумагу пластину. Бечевкой к ней была примотана карточка с каллиграфической надписью:

«Руководство по вызову разумной формы родовой магии. Использовать только в случае крайней нужды. И да убережет вас Фуфун Великий от искушений».

Отложив карточку, размотав бечевку и сняв бумагу, обнаружил под ними плотный кожаный конверт с выжженным корявым предупреждением:

«Взывать к разуму родовой магии стоит с осторожностью и только в самой крайней, безвыходной ситуации. Если случай может быть разрешен, немедленно убери это назад».

Под кожаным конвертом оказалась ткань с карточкой:

«Разумная форма опасна, соблюдайте осторожность. А лучше уберите это подальше и забудьте о желании к ней воззвать».

И снова в руках оказался кожаный конверт. На прикрученной к нему металлической пластинке было выгравировано:

«Опасно! Применять только при смертельной угрозе».

Ну, маме, вероятно, угрожает смертельная опасность, так что и этот конверт я вскрыл. Внутри была ткань с вышивкой:

«Не делай этого».

Под ней бумажная обертка с большими коричневыми буквами:

«Одумайся! Ритуал очень опасен. Отступись!»

И под ней, наконец, тонкая металлическая пластина с выгравированной магической печатью.

Отрастив клык, надкусил палец и приложил кровоточащую ранку к центру узора. Он наполнился зелено-голубым светом…

Глава 19

Пальцы закололо, сердце бешено стучало. Меня охватила паника, рука сама отшвырнула пластину на столешницу. Сияние печати усиливалось, ее магический отпечаток поднимался над пластиной, разрастался.

Внутренности скрутило. Стало нечем дышать. Казалось, магический знак вытягивает из меня силу и жизнь. Он раскинулся на весь потолок лаборатории, озарил ее зелено-голубым светом.

Пол дрогнул, будто поверхность воды, эмбрионы и столы качнулись. Проступил большой ковер с переплением узоров. В центре лаборатории вспучился пузырь, постепенно формируясь в софу и лежащую на ней женскую фигуру.

Вещество перетекало, наполнялось светом, принимало окончательную форму…

Лежащая в ворохе подушек женщина шумно вздохнула и открыла глаза. Они сияли зелено-голубым светом, но вскоре потухли. С ними угас и свет под потолком, погрузив все в ненормальную белизну.

Тысячи вопросов возникли в голове и, устроив столпотворение, оставили меня немым. Я и не знал, что разумная форма нашей магии, так называемый родовой дух, принимает облик женщины.

Выдав пару нецензурных слов, родовая магия вытащила из-под подушки мундштук, вставила в него извлеченную оттуда же сигарету и, прикурив от вспыхнувшего на указательном пальце огонька, глубоко затянулась.

Я не знал, как дышать. Что магия грязно ругается и курит, тоже не знал. Разглядывал волевое лицо женщины неопределенного возраста где-то за тридцать, рыжеватые, чуть вьющиеся волосы, стриженные слишком коротко, ярко накрашенные глаза и губы, сверкающие серьги и ожерелье, облегающее платье, которое нельзя принять за сорочку только благодаря тому, что оно расшито бисером и драгоценными камнями, черное боа, браслеты и удивительные туфельки на высоких каблуках, переплетающие щиколотки тонкими ремешками.

Еще несколько раз затянувшись, магия косо посмотрела на меня сквозь дым:

– Зачем ты меня вытащил? И почему здесь все белое?

Попробовал ответить, но в горле пересохло. Кашлянув, начал:

– Уважаемая родовая магия…

– Бабонтия Мулькура.

– Уважаемая Бабонтия Мулькура. – Язык заплетался. Я оперся о столешницу в поиске спокойствия на этом островке стабильности в меняющемся доме. Наверное, не стоило удивляться, что магия носила имя нашего рода. – Помогите найти маму. Она пропала, я не представляю, как ее искать, но она старшая в роду, стоит у его истоков, а у вас, как у духа, возможностей больше.

Зевнув, Бабонтия Мулькура ответила:

– Ничем помочь не могу. Едва ты женился, она окончательно потеряла контрольную привязку ко мне. Можешь попробовать обратиться к родовому духу ее нового мужа, но она слишком далеко в очередности раздачи, вряд ли ее смогут отыскать по такой тонкой нити.

Колени ослабли, я рухнул в кресло.

Бабонтия Мулькура задумчиво наблюдала за мной сквозь струящуюся завесу дыма.

– И что мне делать? – растерянно спросил я.

Она пожала плечами:

– Не знаю, я не провидица.

– А что-нибудь посоветовать? Вы же такая…

– Только не говори «старая» или, того хуже, «древняя», а то вас, молодых, столько развелось, что кристаллу упасть негде.

– Я хотел сказать – умная.

– Надо же, наконец меня оценили с этой стороны! – Бабонтия Мулькура коротко затянулась. – Ладно, можешь считать, что экзамен ты сдал, я остаюсь.

– Спасибо.

– Все равно возвращаться не хочется. – Она потянулась. – Как же давно не вылезала! А уж когда вылезала, то с такими идиотами сталкивалась, что и вспоминать не хочется.

Я в некотором шоке продолжал ее разглядывать. Бабонтия Мулькура казалась обычной женщиной. Если бы не видел, как она всплыла из пола по зову магической печати, не поверил бы, что она родовой дух.

Не о том думаю! Я запустил пальцы в волосы. Исподлобья посмотрел на Бабонтию Мулькуру. На ее ярких, четко очерченных губах играла легкая улыбка. Это сбивало с толку.

– Вы можете посоветовать, как найти маму? – снова попробовал я.

– Мне безусловно приятно твое высокое мнение о моих способностях, но еще раз напоминаю: я не провидица. Собственно, я понятия не имею, как исчезла твоя мать.

Я оторопел:

– Вы знаете, что у нее появился другой муж, знаете ее примерный статус в его роду, но не представляете обстоятельств ее исчезновения? Это же случилось до того, как она вышла из рода… кажется.

– Мальчик, я над каждым из вас свечку не держу. А вот переход подопечного в другой род или появление нового чувствую отлично.

Упоминание пополнения рода заставило, сетуя на забывчивость, хлопнуть себя по лбу.

– Ты полегче, – насмешливо посоветовала Бабонтия Мулькура, – а то все мозги вытрясешь.

– Скажите… – Я встал. Снова сел. – Почему я не могу отправить жену в другой мир?

– Ишь какой резвый нашелся! – Бабонтия Мулькура погрозила мне мундштуком. – Что это за дурные мысли о ссылке супруги в иные миры?

«Это случайность», – рвалось с языка, но оправдываться перед родовым духом бессмысленно, лучше сразу говорить правду.

– Она иномирянка, я не вправе задерживать ее здесь. Она вернуться желает, министр хочет их по домам вернуть. Так ведь и планировалось с самого начала. Желание это обоюдное, почему бы и нет?

Бабонтия Мулькура посмотрела на меня с презрением:

– Слушай, что ты хотел получить, то и получил. Товар обмену и возврату не подлежит.

– Совсем?

Строгий взгляд Бабонтии смягчился. Она отмахнулась:

– Ну почему ты такой милый? На тебя даже злиться долго не получается.

– Многие женщины так говорят. Вы поможете вернуть жену домой?

– Ее дом теперь здесь.

Ну, технически Бабонтия Мулькура, пожалуй, права, но я напомнил:

– У жены в ее мире свой дом, дела.

– Браслет не пропустит ее одну. Вместе с парным браслетом – да. Но не отдельно.

Проблемка… Я почесал затылок:

– А вы можете на браслет повлиять? Вы же его создали.

– Он работает автономно, ничего не могу сделать.

– Получается, надо ждать год, чтобы их снять? Или идти в мир жены, чтобы она продолжила свою жизнь?

– Ждать год, – безапелляционно заявила Бабонтия Мулькура. – В том мире магия будет расходоваться очень быстро, а если запас кончится, вернуться домой самостоятельно вы не сможете. Путешествия возможны на несколько часов, и то не слишком часто.

– О… – только и смог сказать я, сознавая весь ужас ситуации. – А я обещал вернуть жену домой. Она расстроится… наверное.

А уж как министр расстроится – страшно представить.

– А уж как она обрадуется, когда узнает, какие развлечения вас ждут целый год при воздержании от физического подтверждения брака. – Бабонтия Мулькура фыркнула и с улыбкой покачала головой. – Чувствую, будет весело.

Мне было совсем невесело. Я с опаской посмотрел на брачный браслет, который будет притягивать меня к жене и навевать всякие непристойные желания.

Бабонтия Мулькура рассмеялась:

– Видел бы ты свое лицо!

– Это несправедливо, – прошептал я. – Я ведь о свободе мечтал, я хотел… Совсем другого хотел.

– Не надо напраслину возводить! Мы исполнили твое желание с максимальной точностью при имеющихся возможностях. А что результат не вписывается в твои о нем представления – ну, бывает, магия она такая. Сам знаешь.

С минуту я смотрел на нее, осознавая сказанное.

– Исполнили мое желание?

– Да.

– Но как? Я ведь жениться не хотел.

– Но должен был, – развела руками Бабонтия Мулькура, посмотрела на меня укоризненно. – Ты хоть помнишь, чего пожелал?

К стыду своему вынужден был признать:

– Нет.

– Понятно. – Бабонтия махнула рукой, из дыма ее сигареты на ладони соткалась мужская качающаяся фигурка с чем-то в руках.

А затем в лаборатории зазвучал пьяный голос:

– Родовой дух! – Фигурка потрясла предметами в руках. – Родовой дух, давай, помоги… Давай, найди мне жену… – Дымный человечек взглянул вверх. – Такую, чтобы…

Тут над головой стали складываться дымные слова: «Не хочу я жениться. И с женой жить не собираюсь, так зачем какие-то требования? Я хочу жить свободно, заниматься своими делами, чудить и веселиться».

Дымный человечек завершил:

– Короче: вытащи оттуда кого-нибудь. Женского пола! – И растаял.

– Э… это был я?

– Ты.

От стыда захотелось спрятаться под стол. Бабонтия продолжала:

– А теперь еще скажи, что не веселился, не чудил и не занимался своими делами. Или что жена мешала, а не дала тебе свободу.

– Не мешала… Даже участвовала, что вовсе неожиданно.

– И брак настоящий тебе с ней не светит, – протянула Бабонтия. Выкрутив окурок мз мундштука, указала им на меня: – Годик подождешь – и здравствуй, полная свобода.

Полная свобода – это здорово, ради нее можно и больше года подождать… Потом до меня дошла другая, менее значимая часть фразы. Я осторожно спросил:

– Почему это не светит?

– Ты не в ее вкусе и… вообще.

– Вкусы это одно, а замуж за меня не хотеть – другое.

– Послушай, это долго объяснять, просто прими как факт: ты хотел, чтобы жена была фиктивная, жить с тобой не желала и не мешала. А это возможно в одном случае: если она тебя не любит и денег твоих не хочет. Поэтому тебе достали бескорыстную жену, которая точно тебя не полюбит.

– И как вы определили, что не полюбит? – Мне до покалывания в пальцах стало интересно, как можно гарантировать возникновение или отсутствие чувств. – О, вы наложили на нее проклятие, чтобы она не могла меня полюбить?

Бабонтия закатила глаза:

– Нет, она просто тебя не полюбит.

– Но почему?

– Какая разница?

– Просто интересно.

– Если ты не хочешь, чтобы жена в тебя влюбилась и подтвердила брак, зачем выспрашивать подробности? Задело, что ты не в ее вкусе, теперь хочешь обязательно ее получить?

Новая сигарета в мундштуке затлела сама собой, окутывая лицо и пытливые глаза Бабонтии струящимся дымом.

– Да нет, что вы! – помотал головой. – Просто знакомые теорию разрабатывают, что чувства, в том числе привязанность и любовь, возникают из-за электрических процессов в мозге. Вот я и подумал, может, вы проанализировали процессы в мозге жены и пришли к таким выводам. Тогда я бы спросил у вас подробности и передал…

У Бабонтии был очень странный взгляд, словно…

– Я вас чем-то обидел? – неуверенно спросил я.

– То есть тебе все равно, что жена к тебе равнодушна?

– Конечно, равнодушие супруги – это большая проблема в семейной жизни. Как и непонимание. Но в нашем случае ее неспособность меня полюбить – удачное стечение обстоятельств.

– И ты не хочешь проверить правдивость моих слов?

Вопрос вверг меня в ступор, я не сразу смог объяснить:

– Вы моя родовая магия, я вам верю.

– О-о-о… – Бабонтия затянулась. Посмотрела в потолок. Снова на меня. Голос ее стал мягким и вкрадчивым. – А как же исследовательский интерес? Некто, не будем акцентировать внимание на личности, сделал спорное утверждение. Неужели не хочется его проверить, доказать обратное?

– В обычных обстоятельствах – да. Но вам я верю. К тому же любовь жены ко мне усложнила бы борьбу с чарами браслета. Я не должен ее провоцировать, ведь если жена им поддастся, брак подтвердится, и браслет будет не снять. А я обещал вернуть ее в тот мир.

После паузы Бабонтия вздохнула:

– Тяжелый случай.

– В каком смысле?

– Похоже, во многих.

– А в каких конкретно?

Бабонтия откинулась на подушки и молча курила. Две минуты я ждал, не захочет ли она что-нибудь добавить, а мысли распределялись между несколькими важнейшими вопросами:

Где и как искать маму?

Что делать с женой?

Что случилось с кровью Какики?

Захватить успокоительное министру, прежде чем сообщать, что проблема растянется на год?..

– Уважаемая Бабонтия Мулькура, можно еще вопрос? – Она не посмотрела на меня, но вскинула бровь, и я счел это разрешением продолжать. – Тут у нас случилось интересное убийство. Моего почти соседа Какики…

– Новичка-иностранца?

– Э, да, его предки переселились к нам двести пятьдесят лет назад. Его убили, источник раскололся, а кровь Какики стала кристаллами со структурой, как у источника родовой магии. Вы не подскажете, что это значит?

Бабонтия смежила веки. Снова посмотрела в потолок:

– Не знаю.

Я не очень разбирался в родовых духах, но, кажется, она сказала неправду.

– Может, что-нибудь подскажете? Какие-нибудь намеки? Информацию об истоках родовой магии и принципах работы кристаллов предки нам не оставили, но вы…

– Ничего не знаю. – Она закусила мундштук.

– Совсем?

Ее губы растянулись в зловещей улыбке.

– Я всего лишь родовая магия. Дух, служительница. Откуда мне знать такие важные вещи? Мой удел – давать силу. Так бери ее и решай проблемы самостоятельно.

– Вы правы. Спасибо за совет. – Я пошел просить у жены вернуть из недр дома библиотеку.

Бабонтия резко села, проводила меня взглядом до двери, но так ничего и не добавила.

Вроде она милая, интересно, почему было столько предупреждений? Или Бабонтия проявит себя позже?

Надо оставить ее материализованной, посмотреть, что будет. И вдруг она что-нибудь да подскажет.

Едва отворил мощную сейфовую дверь, навстречу метнулся человек в темной форме. От неожиданности я отшатнулся, потом вспомнил, что это приставленный для охраны офицер. На столике перед вторым, сидевшим на диване, были тарелки с пирожными и большой пузатый травник. А жена у меня гостеприимная.

– Вам послание от министра. – Офицер протянул конверт.

Сломав черную печать, я развернул лист:

«Пришлю полицейский кеб к пяти, он отвезет тебя во дворец.

В пять будь готов.

Надеюсь, ты решил нашу проблему.

В противном случае помни, что надо:

1) Одеть жену соответственно.

2) Объяснить ей правила поведения.

И сам оденься прилично, а не как в прошлый раз.

Раввер».

Значит, ехать на прием придется. И платье… Надо найти платье. И объяснить все жене.

Ох, лучше бы я посмотрел браслет Какики или снимки с места преступления, или…

Да в мире море занятий куда более увлекательных, чем визит во дворец! К сожалению, ни императорская семья, ни министр этого не понимают.

Глава 20

Пахло жареным. В прямом и переносном смысле: в целях успокоения нервов я пекла блины, а в голове упорно билась мысль, что творится что-то опасное. Мама Лавентина явно не в темных подворотнях гуляла, когда ее похитили, а к Лавентину приставили охрану. И как передал привратный дух, у дома заступили на дежурство полицейские.

«Господи, – мысленно воззвала в приступе религиозности, – помоги скорее вернуться домой, а? – Подняла взгляд к потолку. – Если слышишь – помоги, я у Лавентина слиток золота выпрошу и в храм пожертвую. Правда-правда… А если не выпрошу, то на слиток заработаю и отдам».

Запахло горелым, я перевернула блин с тонкой сеткой темно-коричневой корочки. Вера, ожидавшая с кусочком масла на ноже, вопросительно на меня посмотрела.

Подхватив испорченный блин, я швырнула его в мусорное ведро и залила сковороду тестом. Вздохнула. Вера положила нож на масленку и обняла меня за бедра.

– Спасибо, милая, – потрепала ее по голове, пригладила корявые косички. – Ничего страшного, сейчас сделаем блинный пирог, дернем с молоком.

В памяти с новой силой всплыло «дорогая, я скоро», произнесенное двумя голосами.

Лавентина.

И Павлика.

До свадьбы Павлик часто так говорил, когда уходил в магазин или покурить. А теперь эта фраза в устах Лавентина – прямо мороз по коже.

Я едва успела перевернуть зарумянившийся блин. И отругала себя за сентиментальность. Павлик, вернее, Павел Сергеевич, теперь пройденный этап. Все.

Только сердце упрямо сжималось, ныло, снова задавалось вопросом: почему? Неужели человека делают тряпки? Неужели юбка вместо джинсов делает более хорошей спутницей жизни? Что, Светка готовить из-за юбки лучше стала или порядок в доме научилась поддерживать? Нет.

И зачем обманывать, если разлюбил? Разводился бы и жил со Светкой.

Циничная часть меня отозвалась: «У нее съемная однушка, требований выше крыши и готовить она умеет только пельмени из магазина. Да и мусор она вряд ли стала бы сама выносить, в отличие от тебя».

Как же хотелось, чтобы эта циничная часть сейчас молчала, а не выкручивала внутренности и душу своими предположениями.

Я гневно сбросила блин на стопку других и вылила остатки теста на сковороду. Вера прижала к новому блину кусочек масла, расплавила и присыпала сахарной пудрой.

– Уже заканчиваем. – А голос-то дрожал, я сглотнула.

«Все будет хорошо, – старалась дышать глубоко, чтобы развязался в груди тугой узел страха и обиды. – Попрошу у Лавентина моральную компенсацию, съезжу на эти деньги в отпуск, позажигаю с какими-нибудь туристами, восстановлю нервишки. И вообще, мама говорила, что ранние браки редко кончаются хорошо, что молодым погулять надо, что это только от переизбытка гормонов кажется, что Павлик – тот самый единственный и неповторимый».

Щеку защекотала слеза, я поспешно стерла ее кулаком и, перевернув блин, выключила плиту.

– А еще нам нужно молоко, – прошептала я. Все дрожало в мареве слез. В «холодильнике» звякнуло. – Вот и оно.

Если Вера снова меня обнимет, я точно разрыдаюсь.

– А что это такое? – послышался сбоку голос Лавентина.

И мысли переключились, тугой комок внутри расслабился. Сморгнув слезы, я проследила за взглядом Лавентина и пояснила:

– Блинный пирог. Хочешь попробовать?

– Да. – Он почесал в затылке. – С удовольствием. Спасибо.

– Садись. Сейчас молока налью и отрежу кусок. Вера, переставь пирог на стол, пожалуйста.

В «холодильнике» меня ждал большой кувшин с биркой, исписанной непонятными закорючками. Наверное, здесь, как в ресторанах, помечали дату поступления продуктов. Пока переставляла кувшин на столешницу возле раковины и доставала посуду, Лавентин разглядывал блинный пирог в подтеках сладкого масла.

Нарезая стопку блинов кусками и перекладывая их на тарелки, я вновь ощущала себя объектом исследования Лавентина. Изящным движением отрезав кусочек, он насадил его на вилку и разглядывал, а масло капало в тарелку.

– Не отравлено, – улыбнулась я.

Лизнув кусок пирога, Лавентин улыбнулся:

– О, сладкое!

Через минуту его тарелка была пуста. Причем кусочки он отрезал безупречно выверенными движениями ножа. Я только моргала удивленно.

– Еще можно? – деловито спросил Лавентин.

– Можно. Только в следующий раз прожевывай, а то такое чувство, что тебя неделю не кормили.

– Я часто забываю поесть, – пожал плечами Лавентин.

Наверное, все увлеченные исследователи такие. Я добавила ему две порции.

– Если понадобится, еще испеку.

Ошеломленная его скоростью поедания, я не сразу заметила, что Вера слегка покраснела. Придавив вилкой кончик разъехавшегося куска, она неловко пыталась его отрезать, но блины рвались, масло вытекало.

– Вера, можно просто накрутить на вилку. – Я подцепила краешек верхнего блина на своем куске, накрутила его на вилку и отправила в рот.

Вера повторила, но с таким трудом, словно впервые пользовалась вилкой.

Я похолодела: а что, если так и есть? Это я привыкла к тому, что вилка нечто само собой разумеющееся, а тут все может обстоять иначе.

– Кстати, прости, но вернуть тебя домой смогу только через год. – Лавентин забросил в рот следующий кусочек блинов.

Вилка выпала из моей руки, во рту пересохло. Перестав жевать, Лавентин испуганно смотрел на меня.

– Что? – сипло спросила я.

Сглотнув блин, он торопливо объяснил:

– Как оказалось, в другой мир могут попасть только два браслета. По одному портал их не пропускает, а два пропускает ненадолго. Но через год браслеты можно будет снять, и ты вернешься в свой мир… – Его голос затихал. – Не устраивает, да?

Я глубоко вдохнула. Поднялась:

– Конечно, не устраивает. У меня там… да меня с работы уволят, без вести пропавшей запишут. Вещи выкинут. И как я свое исчезновение потом объясню? А восстановление документов, а стаж… е-мое! – Я схватилась за голову.

Это же сколько проблем будет по возвращении!

– Мм… – Лавентин поднял руку, привлекая внимание. – Мы можем отправиться в твой мир на пару часов и решить часть проблем.

– Конечно, отправимся! – рявкнула я. – Я не могу просто так исчезнуть!

Схватив чашку, залпом выпила молоко. Затем взяла чашку Лавентина и тоже выпила. Молоко успокаивает, а спокойствие мне сейчас нужно позарез.

– А еще сегодня вечером мы приглашены на прием в императорский дворец. Отказываться нельзя, – добил Лавентин.

Я взяла кувшин и стала пить молоко из горлышка. Не успокаивало.

Зря жена так сырым молоком злоупотребляла. Нет, стакан, конечно, можно выпить, на худой конец два, но вот так, из горла, не контролируя порцию…

Потом сообразил, что в их мире все может быть иначе, и поинтересовался:

– А ты знаешь, что молоко в больших порциях обладает дурманящими свойствами?

Поперхнувшись, жена забрызгала молоком полкухни и ошарашенно посмотрела на меня.

– Похоже, не знаешь, – заключил я. – Это из-за хмарь-травы. Она поразила почти все пастбища, уже лет восемь вывести не могут. Животным-то ничего, а вот люди странно реагируют.

Сплюнув в раковину, жена сердито сказала:

– Надо было раньше говорить!

– Ничего страшного, выветрится.

– А если для меня эта ваша хмарь-трава яд? А если у меня на нее аллергия будет?

– Тогда врача вызовем конечно же. Несколько врачей живут на острове. Так что не бойся, если что, спасем.

Оптимизма во взгляде жены не прибавилось. Убрав молоко в стенной шкаф, она взяла тряпочку и начала протирать черную столешницу. Вдруг бросила тряпку в раковину и стала наблюдать, как капли молока втягиваются в забрызганные поверхности.

Чувство вины вгрызалось в сердце неприятным холодком. Я опустил взгляд:

– Прости. Я не предполагал таких последствий.

– Год… – севшим голосом произнесла жена. – А раньше нельзя? Почему такой срок?

– Дело в том, что брак… – Мне вдруг стало неудобно, я приподнял рукав над своим браслетом. – У нас браки заключаются на всю жизнь, но если брак не подтвердить, то через год он аннулируется и браслет снимается. Ждать нужно именно столько, я не могу повлиять на браслет, он действует самостоятельно.

– Что значит – не подтвердить?

– Не совокупляться. Ни разу.

Жена заморгала. Вряд ли она огорчилась такому условию. Ей не понравилась формулировка? Вроде нормальный термин. Или она его не поняла? Вдруг заклятие понимания подвело или она слово не знает?

– Не совершать половой акт. Не предаться страсти, – перебирал я знакомые синонимы, – не возлечь на ложе любви, не…

– Поняла. Мог бы при ребенке не выражаться.

Покосился на девочку со странным именем Вера.

– Хорошо, больше не буду. – Я вновь посмотрел на жену. – Прости, я очень виноват и сделаю все возможное, чтобы ты уладила свои дела и жила здесь с удовольствием. Считай, что уехала в путешествие, в отпуск.

– Есть еще что-нибудь, что мне стоит знать? – мрачно осведомилась жена.

Узнав о соблазняющих функциях браслетов, она наверняка разозлится. Часть меня очень хотела смолчать, чтобы избежать шума и разборки, но другая понимала: я обязан рассказать все сейчас. Вздохнув, уставился в тарелку:

– Браслеты будут склонять нас к подтверждению близости.

– Как?

– Притягивать. Мысли навевать всякие. – Я покосился на краснеющую девочку. – Тематические.

– Час от часу не легче! Ты всегда такой?

– Какой такой? – вскинул взгляд на лицо жены в обрамлении огненных прядей.

– Внезапный и разрушительный.

– Кажется, да, – понуро признал я.

– И как тебя до сих пор никто не убил?

Не она первая об этом спрашивала. Развел руками: откуда мне знать? Хотя грозились многие.

Махнув на меня рукой, жена плюхнулась за стол и принялась есть блинный пирог. Это хорошо, еда успокаивает. Мама всегда из-за моих опытов пирожные ела, а потом становилась сговорчивее.

Значит, надо подождать, когда жена поест, и тогда попросить ее вызвать библиотеку, то есть гардеробную.

Да, в первую очередь надо просить вызвать гардеробную с церемониальными нарядами.

Глава 21

Гардеробная не желала показываться. Я и так ее и эдак приманивала, но не шла, хоть тресни.

– А ты уверен, что у вас эта гардеробная есть? Может, она… того? – Я вспомнила эпичное приключение с домом. – Схлопнулась, когда дом пытался убежать?

Лавентин сосредоточенно смотрел на бетонную стену с сакральной надписью из трех букв, вызвать гардеробную я решила в «неотремонтированной» части дома, где царствовал подъезд.

– Да вроде не должна, – отозвался Лавентин, – она из резерва, как и кладовая, винный погреб и библиотека. Разрушается только целенаправленным волевым усилием.

– Еда, одежда и знания под защитой – разумно, – хмыкнула я.

И я точно не думала об уничтожении местной гардеробной.

– Может, дому силы не хватает ее к нам доставить? – предположила я.

Лавентин задумался.

– Может быть. Давай проведем эксперимент: призови библиотеку. Если она появится, значит, что-то случилось с гардеробной, а если и библиотека не появится – дом настолько обессилел, что не может вытолкнуть комнаты из глубины.

– Хорошо.

Так и стояли мы, как два идиота, и пялились на корявую стену. Лавентину хорошо, он не понимал, что на ней написано. Ох, ну что я торможу: надо просто представить, что стена чистая!

Представила.

– А почему ты надпись убрала? – тихо спросил Лавентин.

– Она неприличная.

– А зачем писать на стене что-то неприличное?

– Знаешь, я не писала, так что ответить не могу. Это покрытая мраком тайна за семью печатями.

– О, семь печатей – надежная защита. Похоже, важная тайна.

И так серьезно это сказал, что я улыбнулась. Потом вспомнила, что из-за этого альтернативно одаренного застряла здесь на год, и веселья убавилось.

С работы уволиться придется. И еще договариваться, чтобы сразу отпустили, потому что визитами по паре часов я им как раз год положенные две недели отрабатывать буду.

– Лавентин, – глухо позвала я.

– Да?

– Ты мне должен пять… нет, десять килограммов золота.

– Рубинами можно?

– А у тебя есть?

– Да, отцу ими долг вернули, где-то в доме лежат, тебе надо только их призвать. А с золотом сложнее, его надо или монетами собирать, или в банке заказывать.

– Ясно. – Я по-прежнему смотрела на стену, размышляя о том, какая я, наверное, дура: обживаться бы, Лавентина в оборот брать, а я думаю о том, как работу сохранить и домой вернуться, чтобы с неверным мужем развестись и отдохнуть на юге.

– Послание от министра внутренних дел, – просипел привратный дух.

– Что-то он зачастил с посланиями, – попыталась шуткой прогнать беспокойство, но не получилось. – Пропусти его.

– А я все помню и все правильно делаю, – проворчал Лавентин. – И не моя вина, что гардеробная не открывается.

На стене проступала двустворчатая резная дверь. Я улыбнулась:

– Кажется, получается.

– И это не библиотека, – вздохнул Лавентин.

Двери в темную, полную зеркал и чехлов с одеждой комнату открылись одновременно с появлением незнакомого мужчины в черной униформе. В руках он держал очень объемистую коробку.

– Министр передал это на случай, если у вас возникнут проблемы с гардеробной.

– Благодарю, не возникли. – Церемонно кивнув, Лавентин добавил: – Верните это ему.

Проводив взглядом посланника, мы одновременно развернулись к гардеробной. Под потолком разгорелись светильники. Чехлы соскользнули с многочисленных нарядов. У меня засосало под ложечкой.

Это был мой оживший кошмар.

Гардеробная была полна платьев. Вычурных, сверкающих, в рюшках, мехах, вышивках, все с пышными подолами и тугими корсажами.

Умереть – не встать. Между ними притулились мужские костюмы. И многоэтажные парики.

Я попятилась.

– Ну что, приступим, – без особого энтузиазма предложил Лавентин и вошел туда. – Так, где-то тут должен быть мой костюм для официальных визитов ко двору… Так… – Он двинулся вдоль рядов с одеждой.

Меня слегка замутило. Корсеты, от одного вида которых ныли ребра, и пышные платья с кринолинами. Зажмурилась, чтобы спрятаться от этой ужасающей пестроты.

Кошмар, натурально оживший кошмар! Домой захотелось до слез.

– Ага, вот он!

Послышалось шуршание колесиков. Я открыла глаза. Лавентин подогнал на середину гардеробной манекен в зелено-голубом, шитом золотом костюме с широкими штанами типа шаровар, только на вид жесткими. На плечи манекена был наброшен трехъярусный бархатный плащ черного цвета с вышитыми серебром пробирками, ретортами и звездами. На голове манекена на полметра возвышался белый парик с буклями и заколками в виде реторт.

– Что это за кошмар? – хватаясь за сердце, простонала я.

– Официальный костюм члена Имперского научного собрания Алверии. Я в нем состою.

– Сочувствую, – прошептала я, продолжая держаться за сердце, потому что оно норовило выпрыгнуть в предчувствии ужасного.

– А тебе надо, наверное, платье для представления императорской семье. Так… – Лавентин почесал затылок. – Оно где-то тут.

Платье. И здесь на меня пытаются натянуть платье. Это что, беда всех миров? Почему я не попала в тот, где платья не изобрели, а?

Снова заскрипели колесики. Лавентин вывез из закромов манекен в белом платье с пышнейшей юбкой. Декольте у него было в форме окруженного рюшами сердца, шею закрывал воротник-стойка с очень широким воротом сверху, так что голова оказывалась на блюде из гофрированной ткани. Вместо парика манекен венчала диадема с белыми цветами.

– Нет! – Я даже на собственную свадьбу платье без кринолина надела, а тут и подавно не стану над собой издеваться.

– Но почему? – Лавентин сделал брови домиком.

– Не ношу платья, – отчеканила я, а в ушах звучал мерзкий голос Павлика с его обвинениями в неженственности и предложением прогуляться и купить платье.

Теперь у меня полно платьев, так бы все на него и напялила.

– Надень, тебе пойдет, оно очень… – Лавентин помедлил, оглядывая белый ужас, – очень женственное.

Ну все…

– Слушай, ты, муж, я тебе нормальным русским языком… – А нет, это как раз под вопросом, каким языком. – Я тебе нормальным человеческим языком объяснила: я это не надену. Все.

– Но мы будем при дворе, там этикет, правила.

Вот засада! Я с ужасом воззрилась на платье моих кошмаров, причем в буквальном смысле: после похода по салонам свадебных платьев я примерно такое в страшных снах видела.

Нет, должен быть выход. Правила, правила…

– Это оформлено законодательным актом? – Я с трепетом ждала ответа.

– Э-э-э… – Во взгляде Лавентина отразилось сомнение. – Нет.

– Значит, я ничего не нарушаю.

– Тебя не пустят в таком виде.

– Ну и отлично! Все равно не хочу идти.

Да нужен мне их дворец, я лучше по возвращении домой в Зимний еще раз съезжу!

– В конце концов, если им очень надо – пустят, – распалялась я. – Или пусть оформляют соответствующий закон о запрете джинсов. И вообще, я сюда не напрашивалась, дипломатических отношений между нашими странами нет, так что ничего не знаю и не обязана ничего выполнять.

– Почему бы не уступить ради одного визита?

Я погрозила пальцем:

– Э нет! Прогнусь раз – и придется всегда прогибаться. Уж лучше сразу обозначу свои позиции. К тому же они хотят познакомиться с инопланетянкой – вот пусть знакомятся со всеми прилагающимися в виде одежды. И с отсутствием знаний о местных манерах.

– Мм, в чем-то ты, бесспорно, права… Только веди себя вежливо.

– Разумеется. Я жить хочу – и не в тюрьме. Я даже согласна в пол смотреть и стыдливо молчать. Но только не платье.

Чтоб Павлику пусто было, но больше я ради мужчины платье не надену, даже ради императора. И хочу, чтобы меня во дворец не пустили!

– Но, понимаешь ли… – Лавентин отвел взгляд. – Ты выглядишь так, словно ты в нижнем белье. Я-то привык, а вот во дворце…

М-да… Оглядела себя:

– А что, у вас нижнее белье выглядит так?

– Ну, э-э-э… – Лавентин уставился на мою грудь, затем перевел взгляд на бедра. – Может, ты чем-нибудь прикроешься – ну, слегка?

Он помахал руками, словно закутывал меня в простыню.

– Даже не знаю. – На мгновение я и впрямь почувствовала себя голой, потом посмотрела на Лавентина, и это ощущение исчезло. – А ты, значит, не как в нижнем белье, да? И то, что брючки тебя обтягивают в причинном месте, и жилеточка плотно к телу прилегает, – это не считается?

– Я же мужчина, – искренне удивился этот представитель патриархального общества.

– Оттого что ты мужчина, брюки тебя лучше не прикрывают. Даже наоборот.

В серо-зеленых глазах появилось задумчивое выражение.

– А ты права, – удивленно согласился Лавентин.

Я щелкнула пальцами:

– Вот именно!

– Я как-то об этом не задумывался. – Лавентин поднял растерянный взгляд к потолку. – Но ведь правда! Собственно, а зачем женщины носят неудобную одежду, когда намного проще одеваться, как мужчины?

Кажется, мне повезло. А ведь могла нарваться на сурового сторонника домостроя.

Ладно, с ним разобралась, но каждому во дворце это не объяснишь.

– Лавентин, извини, что отвлекаю, но я могу попросить у дома сотворить мне одежду? Он вроде с бельем постельным справляется.

– Можешь, но эта одежда исчезнет за воротами имения, да и в саду будет не очень стабильна.

– Получается, вся эта одежда…

– Настоящая, – кивнул Лавентин. – В этом платье мама была представлена ко двору после свадьбы с папой.

Теперь я точно не хотела надевать это платье.

– Думаю, лучше его оставить как есть. – Я отправилась перебирать мужскую одежду.

Лавентин остался возле манекена со своим нелепым костюмом.

Женщины тут, похоже, не использовали брючные костюмы даже для верховой езды, по крайней мере, я ни одного не нашла. К счастью, здесь имелась одежда для подростков, я нашла подходящую по размеру черную жилетку с вышитыми серебром черепами.

– Это траурное, – заметил Лавентин.

– У меня траур, я год жизни теряю.

– О… – поник Лавентин. – Прости, я не предполагал, что все так выйдет.

Он выглядел настолько виноватым, что сразу хотелось простить. Вернув траурную жилетку на манекен, я взяла фиолетовую, с глянцевым цветочным узором на матовом фоне. Верхнюю пуговицу (они все были инкрустированы аметистами) пришлось оставить расстегнутой и подогнуть края внутрь, но в целом смотрелось неплохо.

– Прикрылась, – сообщила я.

Я бы и джинсы сменила, но брюки были ужасного кроя и не полезли бы на мои широкие бедра.

Судя по взгляду, каким меня окинул Лавентин, прикрылась я недостаточно, но возражать он не стал.

Да, все платья с длинными рукавами…

Подумав, взяла темно-фиолетовую рубашку и надела ее поверх майки, не заправляя в джинсы, а сверху жилетку. В общем смотрелось неплохо: короткая жилетка подчеркивала талию, подогнутые края визуально увеличивали грудь, а низ рубашки – бедра, так что получилась фигура «песочные часы». Правда, с майкой мне нравилось больше – не так броско, и фигура казалась изящно-подростковой, а не женской. Но ради визита к императору можно слегка уступить.

Только слегка.

– Так лучше. – Улыбнувшись, Лавентин оттолкнул манекен со своей уродской формой. – Пожалуй, раз ты не при параде, то и мне можно не переодеваться.

Свой человек. Я тоже улыбнулась.

Полтора часа спустя, когда кеб остановился возле пятиэтажного дворца с грозными каменными женщинами в высоту фасада, мне было уже не до улыбок. Боевой раж прошел, идея явиться в таком виде во дворец больше не казалась вменяемой. Молоко на меня, что ли, тогда повлияло?

Слуга открыл дверь кеба. Мы с Лавентином не шелохнулись.

– Министр здесь? – напряженно спросил он.

– Какой? – с каменным выражением лица осведомился слуга.

– Внутренних дел, Раввер.

– Нет, длор Вларлендорский задерживается.

– Отлично. – Лавентин выпрыгнул из кеба.

Сделав шаг к высокому крыльцу, быстро развернулся и протянул мне руку. Его глаза азартно сверкали.

– Давай быстрее, пока его нет!

Глава 22

– Длор Лавентин Бабонтийский, член Имперского научного собрания Алверии. Длорка Саша Бабонтийская, его супруга! – возвестил церемониймейстер и стукнул трезубцем.

Над зубьями вспыхнул зелено-голубой свет и озарил дверной проем, куда ступили мы с Лавентином. Упоминание длорки плохо сказалось на моем самообладании – я, отчаянно закусывая губы, подхихикивала.

Повисла пауза.

Все смотрели на нас. Сжимавшая мои пальцы рука Лавентина не дрогнула. Приветливо улыбаясь ошарашенной публике, он повел меня дальше. Ну а я что? Пошла.

И длорки начали падать. Волна ахов и охов прокатилась по залу, дамы валились, вздымая жесткие юбки и являя взору мужчин подштанники.

Улыбка против воли стала до ушей. И вообще, я была свято уверена, что рассказы о том, как раньше женщины по любому поводу грохались в обморок, – поэтическое преувеличение. Но нет, сейчас я воочию видела негативные последствия тугих корсетов.

Официант выронил поднос с бокалами. Ничего, он уже третий на моем пути.

Мы шли, женщины падали. Хотя некоторые только за компанию, видимо, чтобы их моими сторонницами не сочли.

– Здорово получилось, – восторженно прошептал Лавентин, не прекращая любезно улыбаться и кивать бледнеющим и краснеющим мужчинам, бросавшимся поднимать длорок, которым улыбалась и кивала я.

Кто говорил, что женщина в джинсах неэффектна? Я сногсшибательна!

Даже жаль, что зал всего сорок шагов в длину. Мы остановились напротив возвышения с тремя тронами. Они пустовали, но, помня предупреждение, я, как и Лавентин, поклонилась месту монархов.

После чего мы с чистой совестью развернулись к гостям. Двое против всех – и это было круто.

Большинство длорок еще лежали, не так-то легко было их поднять из-за жестких объемных юбок. Но для людей, треть которых выглядела откровенно смешно из-за многоярусных париков и пышных нарядов, реакция на мою одежду слишком уж бурная. Продолжая улыбаться, Лавентин прошептал:

– Ты великолепна!

– Длор Раввер Вларлендорский, министр внутренних дел! – гаркнул церемониймейстер и ударил трезубцем об пол.

Над зубцами взвилось черное пламя.

– Ну вот, веселье кончилось, – печально вздохнул Лавентин.

В дверном проеме показался мой давешний знакомый черный ворон, только теперь он был в красном плаще с золотым шитьем. Темные глаза окинули попискивавших и кряхтевших дам, раскрасневшихся кавалеров. И остановились на нас.

Захотелось спрятаться за трон.

А лучше сбежать.

Судя по взгляду министра, нынешнее посещение дворца у меня будет самым коротким. Но, спасибо жене, и самым эффектным. Она – огонь! Веки приближающегося министра налились чернотой, она переползала на сосуды вокруг глаз.

Встал между ним и женой, кивнул:

– Добрый вечер.

Министр надвинулся на меня.

– Я тебя о чем просил – ты, при… проблема ходячая!

– Попрошу не оскорблять его при всех, – вкрадчиво зашипела моя жена. Она что, меня защищает? – Хотите что-то сказать? Уверена, здесь хватает свободных помещений для приватного разговора.

Министр выглядел так, словно на него внезапно бросилась ковровая дорожка. Я точно помню, что у него при попадании в мою ковровую ловушку было такое же ошеломленное выражение. Прикрыв глаза, министр медленно выдохнул, его веки снова приобрели нормальный цвет, и он мотнул головой в сторону дверей во внутренние покои:

– Идемте, надо поговорить.

Я окинул взглядом сраженный наповал зал, задрал нос и, предложив жене руку, на миг застыл, глядя в ее сверкающие глаза. Ей тоже понравилось!

Выйдя в коридор вслед за министром, я принял подходящий случаю виноватый вид. Хорошо еще Сарсанны сегодня нет, вдвоем они бы нас с ума свели.

Министр заскочил в первую открытую гостиную и, едва закрылась дверь, грозно уставился на меня:

– Я просил, предупреждал, посылал платье. Почему твоя жена явилась во дворец полуголая?

Пока я мысленно составлял патетическую речь о том, что мужская одежда прикрывает женщин ничуть не хуже, чем мужчин, жена спросила:

– А вы почему полуголый?

– Я? Я полностью одет.

– Разве? На вас тоже брюки, рубашка, жилетка. Правда, плащ есть, но впереди щель шириной с ладонь, и проходит она по паху, а выглядывающие в прорези руки закрыты лишь рукавами. Или для вас отсутствие подобного плаща или фрака – признак наготы?

Министра настолько пробрало, что на обычно безразличном лице проявилось недоумение.

– Вы женщина, вы можете считаться одетой, лишь когда находитесь в платье, – отчеканил он.

– Покажите регламентирующий это закон.

И ведь министр задумался. Я решил добавить аргументов:

– В самом деле, мужская одежда прикрывает ее фигуру не хуже женской.

– Я вижу ее ноги, это неприлично.

– По какому закону? – поинтересовалась жена.

Похоже, действие молока еще не прошло.

– Так… испокон веков заведено. – Министр нервно взмахнул рукой. – Здесь императорский дворец, а не подворотня. Есть регламент, в конце концов, который предписывает при первом представлении ко двору надевать соответствующее платье. Платье!

Точно! Про регламент первого приема я забыл.

– А какое наказание полагается за несоблюдение регламента? – Жена нервно сдавила мою руку, но тут я знал, поспешил обрадовать:

– Два золотых. Я заплачу.

– Уже три, – процедил министр.

– А давай мы сразу пару сотен внесем и будем приходить в какой угодно одежде? – воодушевился я. – Могу даже по двойной ставке.

– И казне польза, – поддержала жена.

– И на приемах веселее будет.

С ужасом оглядев нас, министр глухо произнес:

– Теперь у нас два Лавентина. Спаси нас Фуфун!

Жена прыснула. Министр хотел что-то добавить, но дверь отворилась, вошел слуга:

– Вас требует император.

Теперь я осознала весь ужас ситуации: меня вели к императору, самому могущественному человеку в государстве.

«За нарушение с одеждой полагается всего лишь штраф, – успокаивала себя. – И мы можем его заплатить».

Раввер ввел нас в тронный зал, где дамы выстроились по стеночкам и смотрели в пол. А мужчины теперь внимательно меня разглядывали.

Согласно протоколу я опустила глаза.

Первым поклонившись, Раввер отступил, открывая меня сидящим на троне.

Послышался судорожный вдох, кряхтение, шуршание ткани и отчетливый щелчок. Очень хотелось взглянуть на реакцию сидящих на троне, но по регламенту я, как не состоящая при дворе, должна смотреть в пол, пока мне не разрешат лицезреть монархов.

Ожидание затягивалось. У меня ноги затекли. И руки. Пальцы Лавентина сжимали мою ладонь легко и спокойно, и это придавало уверенности, что действительно страшного со мной не случится.

На тронах кто-то закашлялся. Зашептался.

– Ах да, длорка Бабонтийская, можете поднять глаза.

С трепетом я посмотрела на возвышение. На массивном троне сидел носатый старичок в золотом мундире и разглядывал меня через пенсне. Если бы знала, что император в таком почтенном возрасте, плащиком бы прикрылась, а то вдруг его инфаркт хватит.

Императрице было лет сорок, она тяжело дышала, округлившимися глазами взирая на мои ноги. Сама запакована в платье так, что непонятно, как дышит.

Третий, маленький трон занимала девушка лет восемнадцати с диадемой в жгуче-черных волосах. Она посмотрела мне в глаза со смесью ужаса и изумления.

– Длорка Бабонтийская, – прокряхтел император и наклонился вперед, чтобы лучше меня разглядеть. – Почему вы в таком виде?

– Хотела показать, как выглядят женщины моего мира.

Сзади заохали, императрица стала обмахиваться веером. А я продолжала выбираться из ямы, в которую себя закопала.

– К моему величайшему сожалению, при мне не было одежды, достойной посещения дворца, поэтому пришлось в гардеробе мужа выбрать нечто напоминающее привычный мне наряд. Но штаны из моего мира. Как вы можете судить по покрою и тому удобству, с каким они на мне сидят, это действительно женская одежда.

– У вас женщины одеваются как мужчины? – полушепотом спросила принцесса.

Императрица недовольно глянула на нее. Не ответить было невежливо, я слегка поклонилась:

– Очень многие. У нас в брюках могут ходить и женщины, и мужчины. Также наша одежда значительно более откровенна. А платья, которые носят женщины, редко опускаются ниже колена. Так что, полагаю, для спокойствия общества даже хорошо, что я появилась лишь в брюках.

– Это невозможно, – выпалила императрица. – Невозможно, чтобы женщины добровольно обнажали свои ноги!

– Но аборигенки Черундии обнажают, мама, – тихо вставила принцесса. – А если такое возможно в нашем мире, то стоит ли удивляться, что возможно и в другом?

Императрица залилась краской. Император продолжал рассматривать меня через пенсне, его нижняя губа мерно дрожала.

«Только бы его кондратий не хватил», – взмолилась я.

Сзади, судя по оху и шелесту, кто-то снова упал в обморок. Покосилась на Лавентина. Он стоял со скорбным видом, но уголок губы норовил завернуться вверх, да и нижнюю губу ему постоянно приходилось закусывать.

Ну что, и я приняла скорбный вид, только от этого тоже захотелось смеяться. Пришлось закусить губу. Но меня предавали уголки губ. Как не к месту! Наверное, это нервное. От сдерживаемого смеха заныли мышцы живота.

Император запрокинул седую голову и рассмеялся:

– Лавентин, ты нашел жену себе под стать!

Лавентин расплылся в улыбке.

– Спасибо за высокую оценку моего выбора.

– Ладно! – Император махнул пенсне. – Наслаждайтесь вечером. После ужина останься, нам нужно обсудить кое-какие дела.

Взгляд императора стал холодным и серьезным, он надел пенсне и оглядел шокированных гостей. Мы отошли к стеночке. Только теперь поняла, что у меня дрожат колени – как после педсовета, на котором меня костерили за тройной прокол уха и кожаные штаны с клепками.

К нам ало-черным духом возмездия подступил Раввер. Выражение лица – словно у моей школьной директрисы. Только здесь, в отличие от школы, между мной и воплощением порядка наконец кто-то встал. Лавентин. Приятно как…

– Если император не возражает, я тоже не возражаю, – процедил Раввер. Перевел пронизывающий взгляд на меня. – Вам повезло. Император хоть и стар, но до сих пор любит созерцать полуодетых девиц.

– Она одета. Раввер, я тут подумал… – Лавентин встал так, чтобы оказаться под прицелом его взгляда. – В свете того, что мужские костюмы оставляют женщину как бы не совсем одетой, можем ли мы, мужчины, считаться одетыми?

– А я думал, тебя больше интересует, что случилось со старшей Какики.

Лавентин расправил плечи и сразу стал выше. Я физически чувствовала охватившее его волнение. И голос у него изменился, исчезла бравада.

– Ты что-нибудь узнал?

– Когда собирался сюда, пришла информация по делу. Или, думаешь, я просто так позволил бы вам явиться сюда без моей проверки?

Ну все, этот Раввер – моя директриса и завуч в одном лице. Нащупала неожиданно холодную руку Лавентина и сжала. Он стиснул мои пальцы в ответ.

– Что с ней? – напряженно спросил Лавентин и качнулся к Равверу.

– Раввер! – послышался бас. К нам подошел пузан лет шестидесяти в зеленом мундире, косивший на меня глазом через розовый монокль в золотой оправе. – Мне предлагают поспорить, что нас ждет: твоя отставка или твоя женитьба? – Фыркнув в усы, пузан заговорщически подмигнул: – Ну, что посоветуешь? На что ставить?

Раввер поднял расфокусированный взгляд к потолку. Затем повернулся к пузану.

– Я бы посоветовал не заниматься глупостями.

– Ну, дорогой племянник, у тебя осталось три дня, чтобы решить, в какую сторону плыть. Поэтому трудно назвать эти ставки глупостью, они как никогда актуальны.

– В таком случае мне не стоит подсказывать правильный вариант, это нарушит правила тотализатора. – Раввер протянул руку, тут же возле него оказался официант с подносом. – Я же блюститель порядка.

Не глядя забирая бокал с янтарной жидкостью, Раввер задел стоявший рядом, тот выплеснулся на объемное пузо, осколки звякнули об пол и исчезли.

– Ах! – облитый мужчина ошарашенно уставился на Раввера.

– Покорнейше прошу простить, – не глядя бросил тот и подхватил Лавентина под локоть. – Мне срочно нужно с тобой переговорить.

Они направились в угол. Лавентин по-прежнему держал мою руку, и я пошла следом. Предчувствие у меня было наидурнейшее.

Глава 23

Хоть и говорил Раввер, что ничего не имеет против моего костюма, но попросил сесть в угол и подвинул свой стул так, чтобы меня загораживать. Лавентин просто сидел рядом и сжимал мои пальцы, как утопающий соломинку.

Дамы перетекали в противоположную от нас сторону, поближе к тронам. Мужчины осмеливались взглянуть в мою сторону лишь исподтишка. А неплохим я щитом получилась для приватного разговора: многие любопытствуют, но дистанционно. А кого-то держало подальше нежелание принимать винный душ.

Императрица, обмахиваясь веером, закатывала глаза. Император о чем-то беседовал с невысоким смуглым мужчиной в красном мундире. От стен исходила легкая музыка, но то и дело фальшивила. Принцесса, спустившись с постамента, вытащила из складок необъятной юбки книжечку и обсуждала ее с молодой девушкой.

В общем, никто не пытался сжечь меня на костре. Хотя еще неизвестно, что император скажет Лавентину тет-а-тет. Ведь только кровавый тиран будет рубить гостям головы прямо на банкете, а умный тихо сделает это после праздничного ужина.

Стискивая мои пальцы, Лавентин наклонился к Равверу и прошептал:

– Не издевайся. Что с ней?

– А ты попроси рассказать.

Вот ведь шантажист! Терпеть не могу таких людей.

– Пожалуйста, расскажи, – легко попросил Лавентин.

Раввер, скользя взглядом по изнывавшим от любопытства мужчинам и подчеркнуто возмущенным женщинам, вкрадчиво произнес:

– Я просил тебя жену одеть нормально. Выполнил ты мою просьбу?

– Но я объяснил ей правила поведения, как ты и просил.

– И на том спасибо. Хорошо: ее нашли возле Ликортских складов.

Лавентин перегнулся через мои колени:

– Живую?

– Лавентин, веди себя пристойно! – Шепот Раввера напоминал шипение, он, не сводя взгляда с гостей, подтолкнул Лавентина в плечо. – Еще решат, что в довершение всего вы решили исполнить супружеский долг прямо здесь.

Из моей груди вырвался нервный смешок:

– Извините, что вмешиваюсь в разговор, но в моем мире люди даже на пляжах, где они находятся… – Задумалась, а знают ли они бюстгальтеры и трусы, и решила объяснить все без терминов: – Куда они приходят в тряпочках, едва прикрывающих груди и бедра, супружеский долг прилюдно не исполняют. Да и тут, сдается мне, некоторые пристойно одетые женщины и мужчины не упускают случая в какой-нибудь беседке страсть разделить.

Бледный Раввер побледнел еще сильнее, взгляд его стал страшным, а Лавентин крепче сжал мои пальцы. Кажется, сейчас я проехалась по больному. Попробовала сгладить все философским заключением:

– Главное не обертка, а содержание.

– Но не когда содержание определяет свою обертку, – ледяным тоном произнес Раввер. – И прошу больше не вмешиваться в разговор.

Я шумно вздохнула.

Спокойствие, только спокойствие. Лавентин снова наклонился вперед:

– Министр, я очень хочу знать, что случилось со старшей Какики. Готов потешить твое самолюбие, но жену не трогай. Я согласен с ее аргументами относительно одежды. Она сюда не напрашивалась. И здесь в таком виде с моего согласия. Есть претензии – готов их лично с тобой обсудить. Но не здесь и не сейчас.

Я оторопело глядела на Лавентина. Он на дуэль сейчас нарывается или предложил перекинуться парой слов за стаканчиком горячительного? Помедлив, Раввер тихо отчеканил:

– Я же сказал, мое отношение к этому вопросу определяется мнением императора.

– У тебя ко всему свое собственное отношение. Тут тебе даже император не указ, что бы ты ни говорил.

Глаза Раввера расширились:

– Лавентин!

У меня тоже расширились: обычно право на любимую одежду я отстаивала сама, и вдруг… С одной стороны понятно, что, оскорбляя меня, Раввер оскорбляет Лавентина, а для джентльмена это повод вмешаться.

Но и волнительно тоже.

– Так что со старшей Какики? – с прежней мягкостью спросил Лавентин.

– Убита.

Лавентин отшатнулся. У меня мороз пробежал по коже. Раввер продолжал:

– Простое физическое воздействие. Ориентировочное время смерти – три дня назад.

– Вместе с ним, – прошептал Лавентин.

Почесал затылок и облокотился на колени. Посидев так, достал из-за пазухи блокнотик с карандашом, открыл на чистой странице и стал задумчиво рисовать… цветочки. Хорошо не эмбрионы! А нет, рано обрадовалась: среди цветочков проявилось что-то с лапками, хвостиками и острым хребтом, свернувшееся в позе зародыша.

С минуту Раввер наблюдал за получавшимся монстриком, потом развернулся к гостям. Стоило ему задержать на ком-нибудь взгляд дольше десяти секунд, и человек начинал передергивать плечами, озираться. Страшный этот Раввер.

Лавентин вскинул голову:

– А можно мне снова осмотреть тело? И остатки кристалла источника? И…

– После разговора с императором, – отрезал Раввер.

И мы стали ждать разговора с императором.

В программу ожидания входило:

Сидение в углу около часа, пока в противоположном углу гости и императорская семья что-то обсуждали. Причем к концу смотрели они больше на Раввера, чем на меня. Лавентин рисовал цветочки и эмбрионы, я тихо лезла на стенку.

Ужин на пятнадцать блюд с несчетным количеством столовых приборов. Лавентин сидел пятым, справа от императора, из чего я сделала вывод, что супруг у меня персона важная. Раввер вместе со своей мрачной аурой отсел к монарху. Справа от меня оказался дедушка на грани апоплексического удара от моего непристойного вида, сидевшие напротив дамы смотрели в тарелки. Короче, дали поужинать спокойно, если спокойной можно назвать трапезу, когда приходится следить за соседями, чтобы знать, что каким прибором есть.

После ужина нас для групповых развлечений разделили по половому признаку, но Лавентин лишь на две минуты вышел вместе с мужчинами и вернулся ко мне. Я едва успела дойти до окна, из которого открывался вид на гроты и фонтаны, залитые светом заходящего солнца.

Кто-то начал играть на клавишных. Шуршали голоса. А мы с Лавентином стояли молча. Он думал о своем. Я проникалась мыслью, что жить мне здесь еще год.

Ужас.

Наверное, стоило сердиться на Лавентина за то, что забыл предупредить о регламенте, но получилось очень уж забавно.

– Нас ведь больше ко двору не пригласят? – прошептала я.

– Думаю, что нет.

– Хорошо.

– Я тоже так считаю.

Мы, улыбаясь, переглянулись. Но в потемневших глазах Лавентина за задорным блеском притаилась грусть.

Я наклонилась чуть ниже:

– Что там за убийство?

Оглянувшись на женщин, Лавентин склонился к уху, его рука заскользила по моему браслету, скрытому тканью рубашки.

– Длоры владеют родовой магией. У каждой семьи свой источник. Главы, как ты и я, имеют к нему прямой доступ. Объем магической подпитки остальных членов рода определяют главы. Я оставил то же распределение, что было при отце, и пока ты не вмешаешься, женская часть будет распределяться по установкам мамы. Чем обширнее род, тем сильнее борьба за магию, часто в семьях начинаются сражения за право получить больше подпитки. Но недавно случилось невероятное… – Лавентин шумно вздохнул. – Только я подписал магический контракт и не могу об этом рассказывать.

– Лучше бы не начинал.

– Тоже любопытная?

– Да. – Я смотрела на рубиновые брызги фонтана. – Убийство, о котором вы с Раввером говорили, как-то связано с исчезновением твоей мамы?

– Вероятно.

– И об этом тоже нельзя говорить?

– Нельзя, – покачал головой Лавентин.

– Плохо…

– Да.

Думал, из женской гостиной меня выгонят, но, похоже, после нашего фееричного появления нарушение протокола визитов восприняли как нечто само собой разумеющееся. Удобно.

Взгляд вслед за сверкающей водой скользил по изгибам гротов. Подобно ей, разум струился по лабиринтам мыслей. И все чаще оказывался перед фактом, что жена стояла слишком близко и через нашу легкую одежду я чувствовал жар ее тела.

Интересно.

С Сабельдой так не было, у ее одежды теплопроводимость ниже. Да и встать так близко не получалось из-за пышного платья. Наверное, люди в мире жены намного ближе друг к другу и не так одиноки, ведь они могут ощутить тепло чужого тела.

Провел ладонью по руке жены и отступил.

Надо обдумать убийство Какики. Наверняка целью был не он, а источник родовой магии. Министр считает это нападением Галлардии, воюющей с нами из-за Черундии. Но если бы я был галлардийцем и планировал операцию, я бы в первую очередь ликвидировал не Какики, а самый вовлеченный в войну род, ведь с каждым новым ударом повышается вероятность, что противник примет эффективные контрмеры.

А жена у меня теплая и от ее волос приятно пахло блинным пирогом.

Я надавил пальцами на лоб: надо думать о крови Какики и о кристаллах родовой магии.

Лавентин думал. При этом иногда сопел, как ежик. Кажется, ему нужен предмет для сосредоточения, и, стоя у окна, он такого не находил.

Хотелось задать много вопросов. Например, на этот год Лавентин отправит меня в путешествие или оставит дома? Ведь если браслеты будут нас притягивать, разумнее всего разъехаться подальше друг от друга.

А возвращение в мой мир вместе с Лавентином… Придется везде его с собой водить, а то его дома одного оставишь и потом дома недосчитаешься.

И Павел…

Сердце привычно кольнуло, но мысли о нем я прогнала: квартиру буду делить до последнего. Из принципа.

Работа нравилась, и коллектив хороший. И социальный пакет… Ладно, с рубинами от Лавентина мне не соцпакет нужен, а охрана.

Ко многому я была готова, но привыкнуть к тому, что о мелочах вроде работы думать больше не надо, оказалось почти так же сложно, как осознать, что я нахожусь в другом мире.

И что в этом мире у меня есть фиктивный муж, немыслимый социальный статус, живой дом и ребенок на руках, с которым тоже надо что-то делать. А о детях я знаю лишь в теории, потому что с племяшкой только мультики и фильмы смотрю, когда ее родителям надо на пару часов отлучиться.

И вообще, я только сейчас подумала, что, когда детей из семьи забирают, им обычно медосмотр делают. Вере тоже, наверное, надо.

Фонтаны стали ритмично вздымать струи, чертить ими узоры. Глядя на погружающиеся во тьму гроты, я почти не слышала музыку, которую продолжали наигрывать женщины. Оглянулась: дамы плотным кружком сидели вокруг подобия клавесина и самозабвенно слушали игру императрицы.

Дверь в зал отворилась. Слуга возвестил:

– Император требует длора Бабонтийского с супругой!

У меня засосало под ложечкой.

Через две минуты мы оказались возле золоченых дверей. Короткий стук, бесшумное движение открывающейся створки – и слуга жестом предложил пройти в синий кабинет.

– Без церемоний, можешь смотреть. – Император сидел за массивным столом, по сравнению с которым казался еще более сморщенным и усохшим.

В кресле застыл Раввер с напряженно выпрямленной спиной. На столике с другой стороны стояла бутылка и четыре бокала, что намекало на дружескую обстановку, начисто убитую направленным на Лавентина грозным императорским взглядом.

Лавентин встал так близко ко мне, что наши руки соприкасались.

– Надолго она здесь? – спросил император.

Подойдя к столику, Лавентин налил бокал и подал Равверу алую жидкость.

– Выпей.

Взяв бокал, Раввер медлил. Лавентин понурился:

– На год.

Раввер вскочил. Его грудь часто вздымалась, вино плеснулось на роскошный ковер.

– Ты… Ты хоть понимаешь, что этого ни один человек не выдержит?

Я открыла рот, чтобы спросить почему, но не успела – Лавентин развел руками:

– Ничего не могу поделать. Нет, я пытаюсь, даже к родовому духу воззвал, но, похоже, придется принять это как факт.

И что Раввер так волнуется? Дом Лавентина я разрушать больше не собираюсь и ко дворцу на пушечный выстрел не подойду.

Император вытащил из письменного набора золотую ручку, покрутил в пальцах.

– В принципе, меня это устраивает. – Он уставился на Лавентина. – Я ведь тебя предупреждал: еще одна выходка – и запрещу посещать официальные приемы.

– Простите.

– И знаешь, мне кажется, ты каждый визит что-нибудь устраиваешь специально, чтобы получить этот запрет.

Так вот в чем дело! Лавентин молча смотрел в пол. Император приподнялся:

– Это ведь так?!

– Я мог бы полезными делами заниматься вместо того, чтобы попусту тратить время на разговоры.

– Я понимаю, ты скучал при дворе, когда тебе было десять. И в пятнадцать это простительно. Но тебе двадцать три! Раввер в твои годы уже отслужил в Черундии и стал министром, а ты все думаешь, как бы прием сорвать. Сколько тебе еще нужно лет, чтобы повзрослеть?

О боже, как мне знакомы эти разговоры. Лавентин грустно отозвался:

– Лет десять – пятнадцать.

Бедный. Я ему всей душой сочувствовала: в этом дворце даже мышь от скуки повесится, не то что такой интересный парень.

– Да я столько не проживу! – вскипел император. – Что, хочешь совсем со мной не встречаться?

– Ну что вы. С вами – всегда с удовольствием, а вот с остальными гостями официальных приемов…

– Год. Я отлучаю тебя от обязательных приемов на год. И Сарсанна, когда оправится, займется вашим воспитанием, дорогие мои Бабонтийские.

А я-то тут при чем? Через год меня здесь не будет, зачем мне учить их этикет? Срочно надо напомнить, что я здесь временно. Но как сделать это по этикету, чтобы не вызвать еще большего желания меня ему обучать?

Лавентин подался вперед:

– Я осознал. Вот только сейчас осознал, насколько неподобающим было мое поведение. Правда-правда. Мне стыдно. Я потрясен до глубины души. И как это я раньше не замечал? – Он стукнул себя по лбу. – Этого больше не повторится.

– Конечно, не повторится. Сарсанна тебе все-все правила напомнит. А за каждый новый промах я буду снова назначать ее твоей учительницей хороших манер.

Бледнея, Лавентин сглотнул.

Я уже боюсь этой таинственной Сарсанны.

Глава 24

– Теперь вы, юная длорка. – Император посмотрел на меня.

– Простите, – Лавентин встал между нами, – все ее промахи – моя вина.

Покосилась на Раввера, надеясь по его реакции понять, следует ли мне вступить в разговор или надо тихо стоять, пока император негодует. Но мертвенно-бледный Раввер застыл с отрешенным лицом и казался невменяемым. Вряд ли его настолько огорчило мое временное проживание здесь. На что же такая реакция?

Император потребовал:

– Лавентин, отойди.

– Моя жена оказалась в этом мире против своей воли. В качестве компенсации я, как длор и глава рода, обязан обеспечить ее комфортными условиями проживания. Даже если это идет вразрез с нашими традициями.

Император повысил голос:

– Лавентин, отойди!

Невыносимо стоять за спиной Лавентина, хотя она так широка и уютна. Не привыкла я прятаться за другими, когда виновата сама. Опустив глаза, вышла из-за него и встала рядом:

– Я вас слушаю.

– Еще бы нет! Расскажи об оружии вашего мира. Давай, если у вас женщины одеваются как мужчины, то должны знать подобные вещи.

– Почему? – вскинув взгляд, поняла, что император прекрасно видит меня без помощи пенсне, которым пользовался на приеме.

– Потому что одежда – отражение общества. Наши женщины носят тяжелые и неудобные платья как символ процветания и безопасности страны. Ваши женщины, совершенно очевидно, не могут себе такого позволить, иначе не променяли бы статусные вещи на сомнительные удобства.

А ведь прав, старый хрыч… император.

– Полагаю, ваше общество вынуждает женщину защищаться самостоятельно, а это значит, она должна иметь представление об оружии. Ты очень уверенно и независимо себя ведешь, эта уверенность для тебя привычна и уж точно не продиктована уверенностью в Лавентине.

Это он зря, с Лавентином хорошо.

– Так что брось жеманство, ты явно к нему не привыкла. Итак, чем ваш мир может помочь моей стране выиграть затянувшуюся войну?

Только поставщиком оружия мне стать не хватало! Что делать-то? Как выкручиваться? Я не пацифистка, но не до такой степени пофигистка, чтобы очередной империи военное преимущество обеспечивать. Пусть своими силами технологическую революцию устраивают.

– Мы не…

– Полагаю, – Лавентин выступил на полшага вперед, – подобные вещи лучше обсуждать с экспертами. Я могу помочь составить списки известного… Саше оружия с пояснениями.

– У тебя, Лавентин, другие задачи, – переключился на него император. – Какие выводы ты сделал по убийству Какики? Угрожает ли потеря магии другим родам?

– Думаю, да.

– Источник разрушился не из-за твоих растений?

– Магоеду нужен прямой контакт, а корней в колодце не было. Корни опутали Какики, потому что его кровь приобрела структуру, схожую со структурой источника. Иначе целью они бы его не восприняли.

– Ты успел исследовать осколки источника?

– Нет.

Император нахмурился:

– Тогда откуда уверенность, что кровь стала именно такой структуры?

– Да я как-то от своего источника кусочек отколол посмотреть.

Император спал с лица. Даже Раввер отмер и допил остатки вина. Тишина стала гнетущей. К императорскому лицу приливала кровь.

– Лавентин, – поднялся он, – чтобы больше никогда ни разу ты даже не думал что-нибудь такое сотворить! Ты чем думал?!

Лавентин втянул голову в плечи.

– Интересно было.

– Интересно ему! – Император швырнул ручку на стол. – Ты весь род мог… – Он тяжело дышал и гуще багровел. – У тебя никаких понятий, никакой ответственности! Ты… – Император схватился за сердце. – Вон! С глаз моих вон!

Раввер бросился к императору, а Лавентин ухватил меня за руку и потащил к двери.

– Идем, идем быстрее! – У выхода развернулся. – Я позову врача.

Император пучил глаза:

– Источник! От источника кусочек отколол! Да это…

Давно я так императора не доводил. В следующий раз надо осторожнее, сердце у него уже не то.

А, я же обещал больше ничего не устраивать! И Сарсанну мне теперь точно навяжут. Надо было держать язык за зубами, сколько раз себе говорил: лучше молчать.

Жена не отставала. Попросив прислать императору врача, мы вихрем пронеслись к выходу и остановились на крыльце. Нас окутала ночная прохлада.

– Ты отколол кусочек от источника своей магии? – спросила жена.

Она же не знает наших реалий, вроде не должна меня осуждать.

– Да, – осторожно подтвердил я.

– И тяжело было?

– Двенадцать алмазных резцов сточил.

– Большие они были?

Глянув на свои руки, поднял ладонь:

– С половину мизинца.

– Тоже неплохо. Мне бы терпения не хватило.

– А я не за раз, я четыре месяца подтачивал.

– О! – прозвучало весьма уважительно.

Падавший из окон свет золотил рыжие, растрепавшиеся во время побега волосы жены. А она красивая. И веселая. Бегает по дворцу. И одевается так быстро…

Левую руку потянуло к правой руке жены. С тихим щелчком наши браслеты соединились по всей своей высоте, и меня прижало к жене. Браслеты проворачивались, выкручивая нам руки и телами притискивая друг к другу плотнее. Остановились. Я чувствовал рельеф груди жены. Попробовал отступить, но получилось отодвинуться лишь одним боком, вывернутое плечо отозвалось болью.

– Это, – выдохнула ошеломленная жена, и я острее ощутил ее рельефы, – нас так сводят?

Жена попробовала освободиться, но браслеты склеились намертво. Ума у них нет: как бы мы исполняли супружеский долг, если оба одеты, а из-за неудобной позы не раздеться? Будь жена в сорочке, может, что и вышло бы, но она же в брюках.

– Да, сводят, – подтвердил я.

– Надеюсь, мы в таком положении будем находиться не весь год.

Продолжая думать о теплом теле жены, я не сразу понял смысл ее замечания.

– А, нет. – Рядом с ней было как-то… странно. – Пока это не должно длиться долго.

– Мне надо будет уехать. В какое-нибудь загородное имение, в другую страну.

– Без подтверждения брака браслеты не отпустят так далеко.

– Жестко у вас тут. Проклятия брачные. Прижимает друг к другу. И не захочешь – размножишься.

От мыслей о технике размножения и от выражения золотившихся в сиянии светильников глаз жены в груди странно завибрировало. Вибрация распространялась по телу, нагревая его. Сердцебиение резко участилось до гула в ушах, я перестал чувствовать боль в вывернутом плече.

«Это возбуждение», – краем сознания понял я.

Наверное, у меня зрачки сейчас такие же огромные, как у жены…

Подлая эта магия. Подлая и несправедливая. Вот так стоишь, ничего не подозреваешь – и вдруг тебя прижимает к постороннему мужчине. Браслет будто врос в кожу, и провернуть руку, склеенную с рукой Лавентина, не выходило. Хорошо еще, прижиматься получилось одним боком, а не всей грудью. Но даже так меня пробирало от тепла его тела.

А уж когда Лавентин стал еще больше теплеть, сопеть и смотреть на меня потемневшими глазами, демонстрируя все признаки возбуждения, я окончательно поняла, что с браслетами у нас будет война за независимость. Нет, в самом деле, кто дал им право решать, когда мне млеть от близости мужчины?

Две дамы и мужчина, остановившись в глубине прихожей, наблюдали за нами и тихо переговаривались. Послышался нервный смешок. Дама постарше прикрыла улыбку веером.

Отличное завершение вечера! Скорее бы кеб наш подали и отпустили на все четыре стороны.

Словно услышав мой зов, в конце дорожки показалась знакомая упряжка с динозаврами, на груди которых болтались таблички со скалящимися подобиями псов.

«Скорее же!» – почти молилась я, впиваясь в них взглядом. Вдруг стало обостренно тихо. Через прихожую, мимо склонившихся в поклоне придворных, к нам шел бледный, отстраненный Раввер.

– Никак не угомонитесь? – процедил он, обдавая нас запахом вина.

Все внутри сжалось от предчувствия опасности. Ветер трепал черные волосы Раввера, алый плащ захлопал по его ногам, точно крылья. Взял бы он и улетел куда подальше…

– Попробуй их расцепить, – с нервной улыбкой попросил Лавентин.

– Зачем? В зафиксированном состоянии вы мне нравитесь больше. Я бы для надежности еще в камеру вас посадил.

– И ключ от нее потеряли бы? – не удержалась я.

От их махрового патриархата уже потряхивало, молчать в рамках приличий становилось труднее. Хотелось домой, к своим родным шовинистам, с которыми можно поспорить, с которыми можно просто не общаться. А не как тут: император приказал – беги к нему, роняя тапки.

– Неплохая идея, – мрачно согласился Раввер.

Кеб остановился внизу лестницы. Безразличный ко всему слуга отворил дверцу. Меня терзало дурное предчувствие, и оно оправдалось.

– Я с вами, – сказал Раввер.

– В кебе тесно, – заметил Лавентин. – И он не такой комфортный, как твое ландо.

– Лавентин, не надо так явно демонстрировать неприязнь ко мне.

– Это не неприязнь, – покачал головой Лавентин.

– А что? – уставился на него Раввер, нервно дергая уголком губ.

– Мм… – Лавентин явно подбирал слова.

Я бы сказала: ужас перед унылостью Раввера и его формализмом. Еще можно было сослаться на несовпадение мировоззрений. И на подавляющую ауру господина черного ворона. Да от Раввера даже такие же, как он, поборники порядка дергались, чего от Лавентина ждать?

Но говорить этого не стоило, потому что не мое это дело. Да и тормоза иногда включать надо.

– Рядом с тобой некомфортно, – брякнул Лавентин. – И я не хочу слушать нотации о своем непристойном поведении.

– Тогда веди себя пристойно.

– Тогда мне придется на каждый прием являться.

– Император обещал твоему отцу сделать из тебя достойного длора, цени заботу.

– Я предпочитаю быть достойным длором где-нибудь подальше от дворца.

– Ты глава одного из древнейших родов, ты должен быть при дворе. У тебя должность императорского астролога, в конце концов. Когда ты последний раз делал астропрогноз?

Представив Лавентина за составлением гороскопа, нервно хихикнула. От мрачного взгляда Раввера смеяться захотелось сильнее. Лавентин кивнул на меня:

– Смотри, даже моей жене смешны твои претензии. Астропрогнозы – прошлый век.

– Но по регламенту ты должен их делать. А твоя жена… Не знаю, из какого безумного мира она явилась, но ее мнение значения не имеет.

– Для меня – имеет.

У меня дрогнуло сердце и в животе защекотало от теплой благодарности. Я от родных людей не часто получала такую поддержку, а Лавентин меня впервые увидел меньше трех дней назад, толком общаемся мы несколько часов – и он за этот вечер вступался за меня чаще, чем Павел за последние три года брака.

Я не сентиментальная, но слезы навернулись. Сглотнула подступивший к горлу ком и опустила взгляд. Ох как меня накрыло этой самой благодарностью, даже сердце защемило.

Цак! Браслеты разомкнулись.

Мы с Лавентином одновременно схватились за свои плечи, начали их растирать и усмехнулись друг другу.

– Садитесь. – Раввер спустился с крыльца и забрался в кеб.

Я с надеждой посмотрела на Лавентина: пусть придумает способ избежать совместной поездки. Он грустно шепнул:

– Придется ехать с ним.

Синхронно вздохнув, мы поплелись к кебу.

В сумраке тесного, подрагивающего экипажа сидеть с раздраженным Раввером было как-то даже страшно. Я невольно придвинулась к Лавентину, он накрыл мою ладонь своей. От такого я тоже успела отвыкнуть.

Несколько минут провели молча. Я ждала, когда начнутся нотации. Раввер заговорил:

– Не думай, я поехал с вами не для того, чтобы высказать свое мнение о вашей недопустимой, просто возмутительной выходке.

Ну да, не для этого. Только сейчас он что делал, как не высказывал свое мнение?

– Теперь главам рода надо держаться вместе, – уныло отозвался Лавентин.

– Да. А еще у нас с тобой этой ночью много дел.

От интонаций его голоса у меня побежали мурашки.

Лавентин вздохнул.

Глава 25

В пути я задремала, поэтому взошла на крыльцо дома сонная, рассеянная. Лавентин при свете горевшей над входом лампы казался старше. Отворил передо мной дверь.

– Пожалуйста, не выходи одна и не принимай писем. Заклинания очарования не относятся к атакующим, поэтому противостоять им можно только волевой постановкой щита.

– От получения писем ты меня отучил, – усмехнулась я. – Но я бы предпочла научиться всяким магическим штукам, а то у вас маньяк бродит.

– Да. К сожалению, даже дома небезопасно.

– Умеешь ты успокоить девушку.

Лавентин озадаченно нахмурился:

– Мне казалось, в такой ситуации разумнее сказать правду.

– Конечно, – похлопала его по плечу, скользнула ладонью на предплечье. – Спасибо, что предупредил. Только не удивляйся, если по возвращении не найдешь в доме ни одного окна.

– Дверь тоже запечатай. Оставь только веревку колокольчика, чтобы я мог до тебя дозвониться.

– Хорошо.

– Мне пора.

Но он остался. Мы смотрели друг другу в глаза. Лавентин тихо добавил:

– Начало приема вышло просто замечательное.

– Сногсшибательное.

Мы засмеялись. Рука соскользнула с его предплечья, наши пальцы переплелись.

Из ожидавшего у крыльца кеба выглянул Раввер:

– Время.

Вздохнув, Лавентин подтолкнул меня к двери.

Только закрыв ее за собой, поняла, насколько спокойнее было в его обществе.

Оглядела тускло освещенный дом: окно в прихожей затягивалось, входная дверь слилась со стеной.

– Мой дом – моя крепость.

Голос звучал гулко и одиноко.

В своей спальне, голубоватой от света ночника, я обнаружила спящую Веру. На стуле уже появилось очередное роскошное детское платье. А для меня – мягкий большой халат.

Завтра решу, что делать.

А в общем, Лавентин прав: надо воспринимать этот год как отпуск, как поездку на курорт.

Надеюсь, у самого Лавентина все будет в порядке.

– Это точно оттуда? – У меня не только пальцы зудели, но и внутренности скручивались.

– Нет, это я решил пошутить от нечего делать, – отозвался министр. – Люблю, знаешь ли, веселиться в критических ситуациях.

Его слова заставили меня оторвать взгляд от осколков на столе и посмотреть на министра.

Обычно он не шутил. И строго дозированную иронию всегда направлял на других. Себя не высмеивал.

До этого случая.

– Тебе точно нужно в отпуск, – пробормотал я и натянул перчатки из тонкой кожи.

– Если разберемся с этим делом – возьму.

Министр усомнился в своих силах. Министр собрался в отпуск. Сегодня снег выпадет!

Едва я зарядил магией прожектор, эти мысли вылетели из головы. Луч света пронзил огромные куски кристалла из источника Какики, сложенные на столе в примерно правильной последовательности. В этом свете, заигравшем в высветлившихся гранях, стало окончательно ясно, что внутри кристалла вплавлена…

– Мумия, – произнес министр. – Как и там.

Он развернул прожектор ко второму, цельному кристаллу, извлеченному из особняка Сомсамычевых. Тот был значительно светлее принадлежавшего Какики, поэтому свернутые в позу эмбриона мощи просматривались лучше.

Теперь понятно, почему магия запоминает команды и принимает решения, а разумная форма моей магии имеет облик женщины. Не удивительно и то, что ее вызов сопровождался столькими предостережениями: все живое обладает волей, а потому непредсказуемо. И всякая непредсказуемость опасна – это я по себе знаю.

Кристалл поглощенного магоедом источника стал хрупким, но вскрывать его мы не стали. Я внимательно осмотрел лишь разорванную мумию из источника Какики.

Это была женщина. Маленькая, хрупкая, как и большинство родичей длора Какики. Ее кости в какой-то момент стали гибкими, но позже снова затвердели, а внутренности покрылись кристаллами – как у него. Кристаллы проросли через кожу, соединившись с внешней кристаллической оболочкой.

В зловещей тишине под присмотром министра я очищал мумию и все это фиксировал. Мы долго рассматривали собранное по кусочкам тело. Накрыли его простыней.

– Пойдем! – Министр кивнул на металлическую дверь.

Он запер ее на несколько материальных и магических замков. Я снова удивился тому, что в особняке министра есть отдельные, не тронутые магией дома, подземные помещения.

Мы поднялись в гостиную на первом этаже. Занимавшийся рассвет бросал на дорогое убранство кровавые отблески.

Меня замутило то ли от усталости, то ли от осознания происходящего. Я распластался на кресле. Руки и ноги налились тяжестью. Казалось, я не смогу сделать ни шага.

Министр открыл бар и налил полный бокал янтарного крепленого вина.

– Будешь? – спросил устало, потом качнул головой. – Нет, пожалуй, тебе нельзя. А то еще что-нибудь натворишь.

Прихватив бутылку, министр отошел к креслу и, отпив полбокала, практически рухнул на сиденье. Несколько капель плеснулось на ковер. Затирая пятно носком ботинка, министр глухо произнес:

– Везде, во всех письменных упоминаниях, в каждой легенде источники называются даром Фуфуна Великого, чем-то неповторимым, недостижимым. А это просто законсервированные трупы.

Это не просто трупы, но делиться своим предположением я пока не собирался, слишком оно опасное.

– Мы всегда так гордились принадлежностью к длорам, считали это положение уникальным. – Министр покачал бокалом. – А получается, какой-нибудь простолюдин может законсервировать подходящий труп и тоже стать длором.

– Вряд ли найти подходящий труп легко.

– Будь это сложно, секрет происхождения источника не спрятали бы. Придумали бы легенду об основателях рода, обращенных в камни, но ведь нет! Просто вымарали из истории способ, чтобы длоров не стало слишком много.

А мы открыли древнюю тайну. Только я не радовался. Было тошно. Возможно, от недосыпа и голода, но думать об источниках магии оказалось физически неприятно, словно что-то выталкивало из меня эти сведения. Я тихо спросил:

– Ты кому-нибудь будешь рассказывать об этой находке?

– Не знаю. Все, кто это видел, уже плывут на освоение Новой земли.

– Это почти верная смерть, – заметил я, помня о суровом климате, болезнях и ядовитых животных заокеанских территорий.

Министр допил вино и налил еще. Покачал бокал, разглядывая подкрашенную восходящим солнцем янтарную жидкость.

– Я даже императору еще не сказал.

– Не думаю, что это произведет на него сильное впечатление. В нем меньше идеализма длоров, чем в тебе.

– Вероятно. – Министр махом осушил бокал и заново наполнил.

Кажется, пора было откланяться, но тошнило при мысли об усилиях, которые потребуются, чтобы встать, ехать, дозваниваться до жены.

Министр снова приложился к бокалу.

– Не знал, что ты столько пьешь, – произнес я.

Допив и это, вылив остатки из бутылки в бокал, министр глухо ответил:

– На людях столько не пью определенно.

Сквозь усталость пробился зуд любопытства:

– А не на людях?

– Лучше не считать, так спокойнее.

Так вот почему он всегда такой бледный – работа в помещении, алкоголь по вечерам. Тяжело быть министром, даже если очень хочется им быть.

– Проблемы на работе, – покивал я.

– В личной жизни. Во многом благодаря тебе. Ты понимаешь, что при моем положении в обществе, стране и даже на международной политической арене мой брак должен быть соответствующим? Жена должна иметь хорошие связи или хотя бы достойную родословную. – Министр допил вино и направился к бару. – Ты должен найти способ снять браслеты.

Он звенел бутылками и графинами. Политик во всем, даже в личной жизни.

– Постараюсь, – пообещал я. – В крайнем случае снимем их через год. Если проявить волю…

– Никакой воли не хватит сопротивляться зову браслетов.

– Но они же не могут в буквальном смысле заставить исполнить супружеский долг. Да, они будут притягивать, оказывать физическое воздействие, но разум сильнее. Если принять твердое решение устоять и следовать ему…

Министр стал пить прямо из хрустального графина. Я сидел с полуоткрытым ртом. Выдержки у министра хватило только на половину литрового объема. Закрыть пробкой графин он уже не смог, просто поставил в бар. Не поворачиваясь, спросил:

– Знаешь, почему Талентина покончила с собой?

О том, почему первая жена министра умерла, не дожив до первой годовщины свадьбы, ходило множество самых невероятных слухов. Но правды не знал никто.

– Ты не рассказывал, – заметил я.

– Мои ухаживания и предложения она приняла под давлением родственников. Даже, я бы сказал, из-за их шантажа. В первую брачную ночь она заплакала и призналась, что любит другого, без него ей не жить, и если я хоть каплю ее люблю, то должен отпустить. – Не оборачиваясь, министр помахал рукой. – Конечно, я был молод и благороден, тоже верил в силу воли и прочие глупости. Считал, что никакой брачный браслет мне не указ и если я захочу… – Он заскрежетал зубами. – А потом начался кошмар. В снах. Наяву. Мы часами не могли отойти друг от друга. Порой было трудно понять, где сон, где реальность. И в какой-то момент физическое воздействие стало настолько велико, что мы не удержались. Ночью, пока я еще спал, Талентина поняла, что навеки привязана ко мне и не будет с любимым. Написала прощальную записку и утопилась. Конец истории.

Наверное, мне следовало посочувствовать, но министру опасно сочувствовать – обидится еще. Когда он ногу сломал, а я посочувствовал, сильно обиделся. Здесь же ситуация хуже.

Министр оперся о бар, вытащил графин с черной жидкостью. По-прежнему на меня не смотрел.

– Я рассказал это, чтобы ты понял: год ждать не получится. Придумай, как снять браслеты или как вернуть женщин в их мир. Что угодно! – Его голос повышался, дрожал. – Любой вариант, только не повторение этого всего! Ты меня понял?!

– Да.

– А теперь иди! Отсыпайся! И работай! Ты должен все исправить!

– Да. – Я поднялся. Подошел к двери. Вернулся на середину комнаты. И не знал, что сказать.

Вышел. Постоял у входа.

Нет, так нельзя! Я заглянул внутрь. Стоявший боком ко мне министр перестал пить из графина.

– Прости, я не хотел. – Это был тот редкий случай, когда я извинялся искренне.

– Ты никогда не хочешь, – голос плохо слушался министра, – но почему-то всегда делаешь.

Я не стал напоминать, что временный брак показался ему замечательной идеей. А еще я чувствовал, что министра надо как-то поддержать. Но как? Я не силен во взаимоотношениях с людьми.

– Может, все не так уж и плохо? – осторожно предположил я. – Мне жена очень нравится, я бы на ней по-настоящему женился. А ведь твою тоже браслеты родовые выбирали.

– Лавентин!

– Я хотел…

– Это ты можешь жениться на ком хочешь! – прорычал министр. – А я, если уж вынужден жениться, должен сделать это во благо страны. Мне нужен выгодный брак!

– Жена тебе нужна нормальная, ты один не можешь, – пробормотал я и закрыл дверь.

С той стороны об нее разбился графин. Ну а я что? Я ведь все правильно сказал. Не всем эмбрионов и работы достаточно для жизни, а он сопьется еще, и кто внутренними делами страны заниматься будет? Министр-то он хороший.

Я огляделся по сторонам. Когда мы шли в подвал, цвета обстановки были светлее, теперь тона преобладали мрачноватые, даже черный цвет появился в узорах обоев и ковров.

Скучно жена министра домом распоряжалась, самое то для него.

Усталость навалилась с новой силой, я поплелся к выходу, удостаивая интерьеры дома лишь мимолетным, рассредоточенным взглядом. В них, пожалуй, было что-то чужеродное, но в целом все выдержано в стиле прежней хозяйки.

Ноги вдруг по щиколотку погрузились в черную жижу пола.

– Ох! – Я огляделся.

В холле никого не было. Стены стремительно чернели, лестница на второй этаж оплавлялась. Стекла огромных окон подернулись дымкой.

Так выглядела тоска хозяйки… Возможно, министр прав и его жену надо скорее возвращать назад.

Идти было тяжело, с каждым шагом я погружался все глубже. Как бы не засосало! Я снова огляделся по сторонам. Никого.

Вряд ли жена министра хотела устроить такое осознанно. Скорее всего, дом воспринимал ее сны, неконтролируемое разумом настроение. Приложив ладонь к горлу, я послал магический заряд в голосовые связки и заорал:

– Проснись!

Стекла лопнули, рассыпались дребезжащими лезвиями. Свежий воздух хлынул в холл. Меня вытолкнуло из твердеющего пола, и я быстро пошел к двери. В ушах звенело. Я сбежал с крыльца. Кеб по-прежнему ждал у входа, ящеры испуганно озирались.

Прыгнув в кеб, я крикнул в окошко:

– Поехали!

Правивший кебом полицейский не шелохнулся. Так и пришлось ждать министра, пока он не проорал из разбитого окна, что я могу катиться куда подальше.

Кажется, страна в опасности. И все потому, что я на радостях рассказал министру о фиктивном браке с иномирянкой.

Надо было тогда промолчать.

Покачиваясь в кебе, я задумался над страшным рассказом о первой жене министра. Вдоль хребта пробежал холодок.

Мы с моей женой тоже можем не сдержаться, закрепить брак пожизненно. По отношению к ней это было бы несправедливо, но подобная перспектива меня не только не огорчала, а даже вызывала приятное трепетное ощущение в груди.

Бабонтия права: мне выбрали идеальную женщину. Жаль, что мой мир настолько чужд и враждебен ей.

Глава 26

Окинул взглядом свой дом без окон без дверей. Внушительная двухэтажная крепость казалась неприступной. Хотелось спать, но я обошел жилище кругом: гладкие вертикальные стены, полусфера крыши, за которую не зацепить «кошку».

Прав император: эта женщина знает толк в обороне.

Сбоку послышался щелчок. Вздрогнув, я уставился на кусты. Из них высунулись два огромных, с тарелку, глаза и моргнули.

– Дуся! – Я двинулся навстречу саддуху.

Он приседал, съеживался, и когда я добрался до кустов, огромные глазищи оказались на уровне моей груди. Свое облысевшее тело Дуся не показывал. Я почесал его ребристую макушку:

– Прости, что не уделял времени. Много дел.

Справа закурлыкала химера, высунула обросшую броней морду, потянулась ко мне. И ее стал чесать. Саддух и химера выгибались под моими руками, млели от ласки.

– Милые мои, – улыбался им. Но вспомнил обстоятельства и помрачнел. – Теперь всем надо быть осторожнее.

Химера мотнула головой.

– Не как обычно. Кто-то задумал плохое против глав рода. Маму мою украли. И вас могут обидеть. Будьте осторожны.

Основательно обоих нагладив, я подошел к дому. И пока чесал в затылке, думая, как достучаться до жены, в стене открылась дверь.

Какой у меня милый дом.

И внутри солнечно от желтых обоев и множества приветливо вспыхнувших ламп. Сразу видно – хозяйка в благодушном настроении. Мне даже легче дышать стало, и усталость отступила.

Пройдя по коридору, обнаружил пожелтевшую комнату с диванами, сменившими цвет на оранжевый, и сейфовой дверью в подземную лабораторию.

Пока у жены отличное настроение, надо попросить ее сделать полки для эмбрионов. С этой оптимистичной мыслью я спустился по лестнице.

Мои вещи стояли в коридоре.

Даже папин стол из Черундии. Эмбрионы аккуратно выстроились вдоль стены на досках из Дусиной землянки. Книги располагались стопками, записи в неправильном беспорядке лежали на непонятных приборах из фантазий жены.

Я схватился за голову:

– А-а-а…

Подошел к двери в лабораторию. На створке желтела записка:

«Теперь здесь мой будуар.

Попроси жену сделать тебе другую лабораторию».

Приподнял лист. С обратной стороны обнаружились расчеты грузоподъемности одного из видов брони-усилителя для моей химеры. Можно было и чистую бумагу для записки взять. Я переложил ее к другим своим записям и остановился перед дверью.

Снова накатывала усталость, в глаза будто попал песок. Потер их, размышляя, стоит ли заходить сейчас или дождаться наступления утра. Но любопытство дергало нервы. Постучал. Ждать пришлось долго. Еще дважды стучал, прежде чем Бабонтия наконец открыла.

– Вы из другого мира? – спросил я.

Зевнув, Бабонтия плотнее закуталась в блестящий халат и вытащила из кармана сигарету. Прикуривая, исподлобья следила за мной. Выдохнула струйку дыма мне в лицо. Но я почти не ощутил неприятного запаха и тепла.

– Уничтоженные кристаллы видел? – спросила Бабонтия.

Кивнул.

– Проходи. – Она отступила, шире открыла дверь.

Лаборатория сверкала золотом и драгоценными камнями, по полу стелились меха. Я присел на пуфик поскромнее. Бабонтия улеглась на меховой диван и выпустила струйку дыма.

– Я была женой посла в вашем мире. Его звали Херинфард Мулькур.

– Херинфардские – королевский род Охтандии.

Бабонтия прикрыла ярко накрашенные глаза.

– Пленившие его люди были крайне амбициозны. Чего нельзя сказать о моих поработителях. – Она снова затянулась. – Древнейший магический род, а так и не стали правителями.

– Вы огорчены? – удивился я.

Она склонила голову набок.

– Я бы предпочла умереть во имя чего-нибудь грандиозного, а не ради простой мечты жить в достатке. Не говоря уже о том, что я бы предпочла вовсе не умирать в жалкие восемьдесят.

Я осмотрел ее от макушки до остроносых домашних туфелек.

– По строению мне показалось, что мумия из кристалла Какики не совсем человек.

– Ты прав, мы другой вид. Считали вас недоразвитыми, а вы… – Она горько усмехнулась и вновь затянулась сигаретой. – Сумели нас удивить. Странное ощущение – из полубога вдруг превратиться в жертву.

– Прости, – только и мог сказать я.

– Что было, то быльем поросло.

Бабонтия выдохнула вуаль из дыма. Мне стоило молчать, уйти сейчас, но сдерживаться было бы выше моих сил.

– А кто открыл порталы, вы или мы? Каков ваш мир? Как вы попали в кристаллы? Что знаете об этой технологии? И что делаете в неактивной форме? А это тело насколько материально? Оно состоит из вплавленного в кристалл или это другая материя? И как с этим всем связаны брачные браслеты глав рода?

Испепеляя меня сердитым взглядом, Бабонтия процедила:

– И в самом деле, чего это я ожидала от тебя сочувствия? Тебе техническую часть подавай.

Почему она хмурится и смотрит так зло? Я же попросил прощения за действия предков, разве это недостаточное сочувствие? А чем плох интерес к ее положению? Любопытно же.

– Иди-ка ты спать, – процедила Бабонтия, помахивая сигаретой на открывшуюся дверь, – к жене.

– Ну хотя бы что-нибудь расскажите! – Я сделал жалобное лицо.

– Вон, – отчеканила Бабонтия.

Пуфик подо мной взвился, я только охнуть успел, и меня вышвырнуло в коридор. Дверь захлопнулась. И исчезла.

Лежа на холодном полу, я подумал, что идти спать к жене не такая уж плохая идея. Жена теплая.

Левую руку дернуло вверх, потянуло.

Браслет проволок меня по полу, ступеням, снова по полу. Скорость увеличивалась, на повороте меня впечатало в стену, подтащило к двери. Сердце бешено колотилось, рука выстукивала по створке бешеную дробь. Так я жену разбужу, нехорошо получится. Поднявшись, открыл дверь и на цыпочках побежал к следующей. Приоткрыл. Меня втянуло во тьму спальни, тащило к кровати.

Я ткнулся носом в пахнувшее незнакомыми цветами белье. Тепло. Тепло и уютно. Голова тяжелела, мысли ворочались медленно. Браслет больше не тянул. Я ощупью стянул ботинки, сбросил фрак и вполз на край большой постели. Посередине растянулась жена. С другой стороны посапывала девочка.

«Кажется, это неприлично», – успел подумать я, прежде чем провалился в сон.

Проснулась с ощущением, что меня стиснули с обоих боков.

Это ненормально вообще-то. Хотя уютно. Продрала глаза: здравствуй, шоколадная комната нового мира с иллюминаторами бронированных окон!

С одного бока ко мне, подсунувшись под руку, прижималась Вера. С другого – и тут уже я прикорнула на плече – посапывал Лавентин в измятой одежде.

Я подняла взгляд на потолок в точечках звезд. Странно это все.

Я здесь на год.

Год.

Надо это обдумать.

Узнать надо, сколько год длится. Конечно, сила тяжести вроде обычная, что дает надежду на совпадение скорости вращения планеты вокруг солнца, но мало ли… Вдруг местные считают год не астрономически, а идеологически, вроде советских пятилеток.

Попробовала вообразить себя здесь на столь долгий срок. Фантазия отчаянно пробуксовывала: слишком разные миры. Об аристократических обществах я знала мало. Даже если навскидку может показаться, что олигархическое общество с демократическим строем, в котором я выросла, может подготовить к аристократической монархии – это только так кажется.

Олигархи кичатся деньгами, аристократы – происхождением, и это различие определяет восприятие окружающего. Например, я абсолютно уверена, что в глазах длоров брак Лавентина со мной возмутителен в первую очередь тем, что я простолюдинка. Какое бы правильное платье я ни надела на прием, я так и останусь всего лишь безродной девкой, волей случая попавшей в их элитарный круг. Второй сорт навсегда. Хотя бы поэтому не стоило ради них отступать от собственных принципов. Так хоть они дистанцию держат. А искреннее негодование в тысячу раз лучше фальшивых улыбок и ядовитой лести.

Еще наши олигархи живут в мире значительно более свободном от условностей, чем местные властители мира. Не говоря уже о том, что на прием к нашим можно явиться в джинсах от какого-нибудь суперпупермодельера и это будет нормально. Впрочем, я не так много знала об олигархах, чтобы иметь представление о психологии сильных мира… того. Мне больше нравятся люди попроще. Как Лавентин, мирно посапывающий рядом.

А лежать между Лавентином и Верой было жарковато. Я сползла вниз, выкручиваясь из объятий. Хотелось побыть одной, обдумать ситуацию. Почмокав губами, Лавентин откатился на край постели. Вера закопалась под одеяло. А я прокралась в ванную.

В ней все было светлым и голубоватым, сама ванна удобной формой и размером призывала понежиться в ней. На полке – баночки и бутылки со всякими мыльно-мазательными принадлежностями. Что удивительно, в них действительно были притирки и мази. С незнакомым запахом. Косметика местного разлива?

Пока я изучала косметику, в ванну сама набралась вода. И сразу идеальной температуры. Чего у этого мира не отнять, так это комфорта. Привыкну, и через год в обычной квартире будет скучно.

Год…

Страшно представить, каким чужим станет за это время родной мир. Сколько всего в нем произойдет, пройдет мимо меня. Как трудно будет целый год жить в этом совершенно чуждом и непонятном обществе. Это на Земле я могла выбрать подходящую компанию. Например, люблю джинсы – нашла работу, где можно так ходить. В них в любой клуб, кафе или магазин можно, никаких ограничений. А если опять пойду так по улице, бегать за мной станут, как в день прибытия? Хотя со временем все приедается, через месяц все будут знать, кто я и откуда, привыкнут.

Проблема в том, что я тоже привыкну к отсутствию свободы и права выбора, как тюремный заключенный. Ведь здесь косность правил – такая же клетка. Лавентин сможет превратить серые будни в феерию, но хватит ли этого, чтобы не сломаться? Когда дома я сражалась за право одеваться, как мне нравится, в таком виде мне было куда идти.

Ох, сколько же я всего хорошего в своем мире оставила…

Воспоминания о доме разрывали сердце. Я поспешно выбралась из ванны. Полотенце и свежий халат ждали на вешалке. Причем у полотенца обнаружилось чудесное свойство моментально отсасывать воду из волос. Со страшным хлюпающим звуком. Шевелясь. Не знаю, как я не заорала, но выброс адреналина был такой, что в ушах загудело. Полотенце еще попыталось обсосать меня всю. Я содрала его с плеча. Оно затрепыхалось.

– Хватит! – бросила его в раковину.

Попискивая, полотенце вывалилось из нее на кафельные плитки и забилось в угол. Ну отлично: сейчас оно пол подтирает, а потом опять на меня полезет.

Господи, у него даже глаза вылезли – огромные, печальные и наполненные слезами. Котик из мультфильма о Шреке, полотенце-версия.

– Ну не обижайся! – За то, что швырнула несчастное существо, было стыдно. Но не настолько, чтобы рискнуть к нему наклониться. – В моем мире не водятся живые полотенца, поэтому я занервничала. Извини. В следующий раз давай будем делать это по обоюдному согласию.

Глаза у полотенца задрожали, наполнились слезами. В мягких складках распахнулся рот и огласил ванную стенанием.

– Тихо, тихо! – Я посмотрела на дверь. Звуков из-за нее не доносилось. Оставалась надежда, что существо не разбудило остальных. – Послушай, хватит. Волосы ты мне высушило, хорошего понемножку.

Все высосанное из волос разлилось по полу горючими слезами. Взгляд полотенца прояснился и утратил большую долю жалобности. Похоже, кому-то надо было просто выплакаться.

Решившись, я потрепала полотенце по махровой макушке.

– Давай в следующий раз с предупреждением будешь меня обсасывать, хорошо?

Полотенце кивнуло и уползло в открывшуюся в стене дыру. Я выпрямилась.

Я только что успокаивала полотенце.

Обалдеть – не встать.

С опаской ощупала халат, но он, слава всему святому, признаков жизни не подавал. Такими темпами меня через год можно будет в психушку сдавать.

Стараясь не думать о грустном, я отправилась успокоить нервы перекусом или готовкой. Хотя эффективнее было бы спустить пар в спарринге. Но где я здесь найду партнера по кикбоксингу? Нигде! Что не добавляло привлекательности этому миру.

Оставив выбор блюда на усмотрение подсознания, я распахнула «холодильник». Мини-лифт прикатил цветные шарики сорбета: желтые, оранжевые, лиловые, красные. Все на одном огромном блюде.

Вытащив его, я развернулась к столу.

Послышался плач. Негромкий, но очень печальный. От него стыло сердце.

Глава 27

Трудно наслаждаться вкуснятиной, когда рядом кто-то рыдает.

Убедившись, что Вера и Лавентин по-прежнему спят, а привратный дух к слезам отношения не имеет, я снова взялась за ложку и хотела попробовать сорбет.

Но кто-то подвывал тихонечко.

Отложив ложку, мысленно попросила дом сделать ход к страдальцу. Почти сразу в полу открылось отверстие на тускло освещенную лестницу. Ну что, вперед, для оказания срочной психологической помощи!

Лестница вела на кухню, обычную такую, как в фильмах ресторанные кухни показывают. Восхититься блеском стали и полезных для готовки приспособлений мешало усилившееся подвывание. Я кралась между плит и столов на звук.

В углу кухни сотрясался от рыданий пухленький повар в мятом белом колпаке. Ой, надеюсь, он не из-за моей привычки готовить самостоятельно так огорчился?

Остановилась в пяти шагах от него.

И что делать? Вдруг ему надо просто выплакаться, а я помешаю?

Но и уходить, не убедившись, что ничего серьезного не случилось, тоже не вариант.

Повар рыдал, пряча раскрасневшееся лицо в ладонях. Для духа он выглядел на редкость материально.

– Кхм, – выдала я свое присутствие.

Дернувшись, повар стянул колпак и уткнулся в него лицом. Невнятно пробормотал:

– Простите.

– За что?

– Что ме-ме-ша-а-аю, – проскулил он.

– Да нет, что вы, не беспокойтесь. Скажите, в чем дело? Возможно, я смогу помочь.

Он поднял мокрое багровое лицо и, шмыгнув носом, протянул ко мне руки:

– В этом! Дело в этом!

И смотрел на меня с осуждением.

Жутко захотелось подобно Лавентину задумчиво почесать затылок.

Разглядывала трясущиеся пальцы.

И что с ними не так?

– Э… тремор? – предположила я. – В этом проблема?

– Да нет же! – сморщился повар, по щекам опять заструились слезы. – Это ужасно.

– Что?

– Две руки!

Судя по его взгляду, я должна проникнуться трагизмом положения. У меня не получалось. Это сумасшедший дух? Мало ли, тут ведь и у полотенца тонкая душевная организация оказалась.

– И что же? – мягко спросила я.

– Их всего две, – прохныкал повар.

Чем ввел меня в легкий ступор.

– А сколько должно быть?

– Шесть! – Повар потряс руками. – Их должно быть шесть. Я не умею готовить двумя, не успеваю.

Я отступила на полшага, еще на шаг. Ну точно у него с головой что-то не то.

Повар встал на колени и, тряся конечностями, взмолился:

– Хозяйка, верните мне руки!

Пора бежать. Хотя лучше без резких движений, медленно отступать. Я пятилась.

– Ну хозяйка, будьте нормальной длоркой, верните мне руки! – Повар полз за мной. – Ну не хотите шесть, дайте хотя бы четыре, а?

Поравнявшись с плитой совершенно земного вида, я остановилась.

Ну конечно, дом ведь меняется по моему желанию! Наверное, духи тоже.

– Мне надо просто захотеть? – на всякий случай уточнила я.

– Да, – бодро закивал повар. – У нас, кухонных духов, есть стандартная форма. А потом появились вы, и я… я… – Он снова залился слезами. – Я проснулся таким странным, с двумя руками.

– А какая у вас стандартная форма?

Повар смотрел на меня жалобно-жалобно:

– Мы чешуйчатые.

Удобно, никаких тебе волос в супе.

– У нас мощные ноги с подвижными пальцами, чтобы вещи с пола, не наклоняясь, поднимать.

– Надеюсь, после пола продукты вы моете.

– Обижаете, хозяйка, – демонстративно обиделся повар, но глядел при этом в сторону.

– Мой тебе хозяйский приказ: обязательно мыть.

– Конечно. А рук должно быть шесть, все очень подвижные. С длинными пальцами без ногтей. И еще вторая пара глаз на затылке.

Хорошо, что сначала я увидела его в человеческом облике.

– А еще я худой… – Повар опустил взгляд на пузико. – Был.

– Очень постараюсь сделать тебя таким, – пообещала я.

– Буду очень, просто невероятно благодарен, – проникновенно произнес повар.

– Э… я пойду, да? – указала через плечо на лестницу.

– Да-да, – закивал повар. – Постарайтесь скорее вернуть мне нормальный вид, а то готовить неудобно.

– Хорошо.

Когда я поставила ногу на ступеньку, повар неуверенно добавил:

– Оранжевый сорбет… Я миску с ним на пол уронил.

Даже в магическом мире, в доме, который полностью подчиняется тебе, можно напороться на некачественное обслуживание и нужно дружить с обитателями.

– Спасибо, учту.

Едва я поднялась на кухню, дырка в полу исчезла. Я села за стол и уныло посмотрела на подтаявший сорбет. Потом все же встала, вытащила из навесного шкафа тарелку и переложила зеленые, дальше всего находившиеся от оранжевых, шарики отдельно.

Теперь можно насладиться сладостью в блаженной тишине.

Как это часто бывает, решение созрело во сне, и я очнулся, ясно сознавая, что надо делать.

Подняв руку, осмотрел браслет.

«Спасибо», – мысленно поблагодарил его за нечаянную помощь и крепко поцеловал изящный узор.

Жены в постели не было, девочка еще спала. Осторожно поднялся, вышел и оставил дверь открытой, чтобы Вера, проснувшись, не почувствовала себя запертой.

Идея прокручивалась в голове, память извлекала формулы заклинаний.

Попавшее в поле зрения рыжее пятно заставило меня остановиться.

Жена сидела за столом.

Очень яркие у нее волосы, это удобно – трудно пройти мимо. А то когда я в задумчивости Сабельду не заметил, получилось неловко. Потом долго прощения просил, словно я виноват, что она сливалась с желтыми обоями в крупных нежно-розовых цветах.

– Доброе утро, – сказал я.

– Доброе.

Мы смотрели друг на друга через дверной проем. Я обдумывал идею, но и о жене думал тоже.

– Мне лаборатория нужна. Срочно. С полками для эмбрионов.

– Я вроде твою не трогала.

– Ее родовой дух занял. Мои вещи в коридоре теперь.

– Сочувствую. – Жена поднялась из-за стола. – Пойдем, попробуем решить проблему.

– Спасибо. А можно лабораторию не белую?

– Не нравится?

Мне говорили, что хозяйки обижаются, если их архитектурными решениями недовольны. Это был вопрос с подвохом? Женщины такие любят. Но вроде жена меня еще не подводила.

– Жутко как-то, – объяснил я.

– Хорошо, исправим.

Кажется, не обиделась. Мы шли к подвалу, я время от времени на нее поглядывал, чтобы уловить недовольство.

– Что-то не так? – Жена интересно повела бровью.

– Ты не обиделась, что мне не понравился белый цвет?

– А должна была?

Ее бровь задралась выше, придавая лицу плутоватое выражение. Я улыбнулся:

– Судя по тому, что говорят о женщинах, – да.

Жена засмеялась.

Мы почти ступили на лестницу, когда привратный дух захрипел:

– Письмо для длорки Бабонтийской.

Смеясь, жена замахала рукой:

– Если это от журналиста, не надо.

– Оно из Общества борьбы за равноправие женщин.

Улыбка исчезла с лица жены, между нахмуренных бровей пролегла складочка.

– Я хочу это прочитать. – Она посмотрела на меня: – Поможешь?

Мыслительный процесс застопорился: я должен помочь, но и задумку надо проверить. Взял жену за руку.

– Я проверю письмо на заклятия, но прочитать… можно привратного духа попросить. Просто я… у меня есть идея, как найти маму.

Глаза жены расширились, зрачки увеличились.

– Так чего мы ждем? Надо срочно сделать лабораторию!

Ее теплые пальцы слишком быстро выскользнули из моей руки…

Помещение в стиле сурового средневековья я выдавила в стене быстро, а вот вещи перенести, даже заставив пол катиться под ними наподобие конвейерных лент, получилось не сразу.

Еще и эмбрионы гадкие помогала на полки по цвету и размеру выставлять, потому что, глядя на них, Лавентину лучше думалось.

Только вернулась на кухню и приготовилась вскрыть конверт, оказавшийся без чарующих дополнений, как проснулась Вера. Накануне я оставила ее одну и решила возместить это совместным завтраком, во время которого отгораживаться от нее бумажками не собиралась.

Лишь поев и перебравшись в гостиную с муляжом телевизора на стене, я вскрыла конверт и поднесла письмо к стене:

– Читай!

Откашлявшись и хрюкнув, привратный дух начал патетически вещать:

– Многоуважаемая длорка Бабонтийская! Не передать словами радость, какую мы испытали, узнав, что вы осмелились явиться во дворец в брюках, как мужчина. Вы настоящая героиня. Вы показали всем, что женщины могут быть равны мужчинам…

От удивления я даже письмо опустила, и дух перестал читать.

Нет, я, конечно, понимаю, событие это идеологически важное. Но считать, что, надев штаны, я стала равна мужчинам, – перебор. У нас от рождения по две ноги, это биологическое равенство.

– Дальше, – просипел дух. – Что там дальше?

Вера смотрела на меня огромными-огромными глазами и теребила оборки на подоле.

Кажется, у кого-то культурный шок. Я ласково пояснила:

– В моем мире для девушек ходить в брюках нормально.

Вера неопределенно всплеснула руками. Как же не хватало возможности общаться! Надо будет научить ее писать. Интересно, почему она нема? Излечимо это здесь, в волшебном мире?

– Хозяйка, интересно же, – сипло напомнил о себе привратный дух. Я подняла письмо, он продолжал: – Что женщины могут заявить о себе, бросить вызов условностям и победить!

Ну да, победила я, как же. Теперь этикет буду учить в принудительном порядке. Разве это победа?

– Уже несколько десятилетий мы пытаемся доказать этому косному обществу, что женщина тоже человек.

Внезапно захотелось домой. Хотя у нас этот постулат тоже доказали не всем.

– Но у нас никогда не было мощной поддержки в кругах длоров. Теперь вы – наше знамя…

Вот и все, меня уже на тряпочки порвали.

– …наша надежда на то, что голоса сотен тысяч угнетенных женщин с вашей помощью проникнут во дворец.

Император от такого идеологического десанта на год вперед отказался. К счастью.

– И конечно же вы зачислены почетным членом Общества борьбы за равноправие женщин. Естественно, вы освобождаетесь от членских взносов…

С длорки-то надо бы содрать побольше, их экономике кто-нибудь учил?

– …но если будет возможность оказать материальную помощь нашему движению (мы готовы представить отчеты о расходовании средств)…

А, нет, не все плохо у них с экономикой.

– …мы будем безмерно благодарны. Нам не хватает средств на листовки, на просветительскую деятельность и организацию убежищ для жестоко притесняемых женщин.

Пожалуй, надо пару рубинов у Лавентина экспроприировать и поддержать несчастных: все же год еще здесь мариноваться, идеологическая поддержка моей позиции не помешает.

– Дух, – оглянулась на стену, – а год у вас сколько длится?

– Триста шестьдесят три дня.

– Спасибо, – выдохнула с облегчением.

– Дальше читать?

– Давай.

Привратный дух медлил. Не дождавшись продолжения, я помахала перед стеной письмом. Он кашлянул и стал читать:

– Также мы мечтаем увидеть вас на нашем собрании. Возможно, это большая дерзость с нашей стороны, но мы безумно хотим с вами познакомиться…

Справочник по заклинаниям крови соскользнул с края стола и громко шлепнулся на пол. Раздраженно смахнув со лба прядь, я пополз вниз.

Над головой раздался хриплый голос:

– Встречи с вами просит Сабельда Эзольи.

Сердце дрогнуло. Подскочив, я треснулся виском о край стола, схватился за ушибленное место.

Из потолка ко мне тянулось чудовище в изодранном плаще. Пришлось напомнить себе, что привратный дух теперь такой.

– Со мной? – растерянно пробормотал я. – Не с женой?

– А о чем им разговаривать?

Ответа на этот вопрос я не знал. И думать над ним не хотел, ведь упоминание Сабельды открывало дверь в воспоминания, которые я мечтал забыть. Вспышками накатывало увиденное и услышанное тогда. Руки кузена на теле Сабельды и под ее подолом, разговор, не оставлявший сомнений в случившейся близости… Тряхнув головой, я жалобно посмотрел на страшного духа:

– А жена?

– В ее душе нет желания препятствовать вашей жизни и любым контактам, поэтому личные гости могут посещать вас без извещения о них супруги.

– О…

– Так звать? – Дух покачнулся, рваный плащ заколыхался. – У меня дела там наверху…

От волнения скрутило живот. Сердце забилось тревожно и быстро.

Как мне поступить?

Глава 28

Общество борьбы за равноправие женщин, несмотря на некоторый пафос призывов и превращение меня во флаг, обрадовало: значит, местный махровый шовинизм оспаривается.

Даже нездоровый энтузиазм пробрал – информацию о движениях нашего мира им дать, брошюры заказать эффектные, предоставить тематические данные (здесь тоже считали женщин более глупыми, потому что мозг меньше), показать общеобразовательные фильмы.

Только нельзя, ведь мир должен развиваться естественным путем. Эмансипация приживется только в обществе, которое до нее доросло, в котором технический прогресс достиг определенного уровня. А не так, чтобы инопланетянка махала своими историческими бумажками, давила, пудрила мозги и прочими способами склоняла людей к прогрессивному мировоззрению. Насильственное внедрение идеологии завтрашнего дня в сегодняшний всегда проваливалось.

Письмо от общества я положила у «телевизора». Обязательно к ним схожу, но действовать надо осторожно, чтобы не навредить.

А сейчас пора заняться Верой. Я развернулась. Она сидела на диване и теребила кружево на подоле.

– Хозяйка, – просипел привратный дух. – Это не мое дело, но, кажется, хозяина надо спасать.

– Что такое? – похолодела я. – Взорвалось что-нибудь?

Помедлив, дух ответил:

– У него гостья.

– И что?

– Его бывшая невеста… Хозяйка, помогите ему, пропадает длор.

Вмешиваться в размолвку мне не стоило. Я почувствовала неприятное стеснение в груди. Но Лавентина спасать пошла.

– Где он?

– В лаборатории, – как-то виновато просипел привратный дух.

Вот настырная девица! Отвлекает Лавентина от спасения мамы.

Дверь в лабораторию была открыта, и, ступив на лестницу в подвал, я имела сомнительное удовольствие слышать разговор.

– …было обговорено, приняты обязательства. Ты должен на мне жениться, – говорила бывшая невеста. – Ты это понимаешь?

Лихая дамочка.

– Но я женат, – растерянно отозвался Лавентин.

– Брак не подтвержден! Браслеты вас сводили, это видели. Ты обязан продержаться и снять с нее браслет великого рода Бабонтийских, – с придыханием требовала невеста. – Ты ведь любишь меня. За пару дней разлюбить меня ты не мог. Не из-за этой мужланки безродной.

С ней я бы с превеликим удовольствием размялась в спарринге. Хоть сейчас.

– Не оскорбляй мою жену, – повысил голос Лавентин.

Чем добавил себе баллов. Особенно в сравнении с Павлом.

– Это во-первых. Потому что она теперь длорка Бабонтийская.

– Это я должна быть длоркой Бабонтийской! Ты обещал.

– Но ты мне изменила.

– Ты все не так понял.

Классическая отговорка всех времен и народов.

– Я лишь пыталась вызвать твою ревность. Ты же такой отстраненный, тебе будто все равно, что со мной. Иногда ты меня даже не замечал!

– Один раз, – напряженно отозвался Лавентин. – Это было один раз. И это не повод целоваться с другим.

– Я сделала это ради тебя.

В такие моменты я начинаю понимать шутки о женской логике.

– Только ради привлечения твоего внимания. Лавентин, ты сам в этом виноват. Это все твоя вина.

– Моя? – изумился Лавентин.

Ну точно надо спасать.

Заглянула в лабораторию. Лавентин, притиснутый к столу жестким подолом блондинки в голубом плаще с черными кружевами, выглядел изумленным и несчастным. У невесты был милый профиль, медовые кудряшки и глубокое декольте.

– Твоя вина! – возвестила она, часто вздымая высоко поднятую грудь. – Один ты виноват, ведь я не знала, как еще привлечь твое внимание.

– Э-э-э… – Лавентин пытался отступить, но стол мешал. Испуганный взгляд упирался в лицо девушки. – Я не понимаю. Я был твоим женихом. Разве измена – это не способ разрушить отношения? Почему ты говоришь так, будто она сближает?

– Хороший вопрос, – согласилась я.

Вздрогнув, оба посмотрели на меня. Сложив руки на груди, я прислонилась к дверному косяку. Девушка казалась смутно знакомой…

Да я ее знала!

– Сабля! – Я широко улыбнулась. – Добрый день.

Побледнев, она вскинула подбородок:

– Длорка Сабельда Эзольи.

– Длорка Саша Бабонтийская, – не удержалась я.

– Временно, – улыбнулась Сабля.

Исподлобья глядя на меня, Лавентин пробормотал:

– Прости, это…

– Можно тебя на минуту? – Я отступила в коридор.

Ситуация крайне, просто до дрожи неприятная. Через мгновение Лавентин уже стоял передо мной и, преданно заглядывая в глаза, прошептал:

– Я не знаю, что делать, как быть…

– Ты ее любишь? – тоже шепотом спросила я.

На его лице появилась растерянность. Почти испуганно Лавентин шепнул:

– Я не знаю! Во мне будто что-то сгорело, когда увидел ее… их…

– Понимаю, – положила ладонь ему на плечо. – Нужно время, чтобы разобраться в себе. Но и меня пойми: эта особа с ее заявлениями, что я лишь временное явление, мужланка и прочее, мне здесь не нужна. Я этот год хочу жить спокойно.

– Ты… права. Я должен обеспечить тебе наилучшие условия проживания.

– Отлично. Рада, что мы поняли друг друга. – Моя рука соскользнула вниз, наши пальцы соприкоснулись, практически переплелись. – На этот год двери твоего дома для нее закрыты.

Кивнув, Лавентин зашел в лабораторию и с порога объявил:

– Сабельда, приходи через год.

Я поперхнулась от смеха. Умеет Лавентин обращаться с девушками.

– Что? – ошеломленно спросила Сабля. – Ты выгоняешь меня из-за этого лохматого нечто?

Меня передернуло, в груди стало тесно. Послышался визг, чавкающий звук. Дребезг. Глухой далекий вскрик. Я заглянула в лабораторию.

Сабли не было. Если только она не избавилась от необъятной юбки и не спряталась за Лавентином. Я отошла в сторону, но и за ним Сабли не оказалось.

Лавентин смотрел вверх. На потолке затягивалась дыра. На ее выступе болтались светлые волосы. У меня перехватило дыхание, на миг показалось – убила. Потом сообразила: это накладные локоны.

Потолок чавкнул – светлые кудряшки шмякнулись на пол – и закатал отверстие заподлицо.

Лавентин опустил взгляд на кучку волос. Нервно кашлянул.

– Теперь понимаю, почему невест будущих глав рода чему-то дополнительно учат! Спонтанные желания опасны. – Дернувшись, Лавентин испуганно посмотрел на меня. – Ты ведь не хотела ей ничего плохого? Убить, например…

– Не-э-эт, – не слишком уверенно отозвалась я. – Просто подумала, что ее надо вышвырнуть отсюда.

– Привратник, – позвали мы одновременно и переглянулись.

– Жива длорка, – хрипло отозвался привратный дух. – Правда, помялась немного и в клумбу угодила, но жить будет.

Мы с Лавентином дружно выдохнули.

Его облегчение сменилось грустной задумчивостью. Расширившиеся зрачки придали взгляду растерянное выражение. Избавляться от привязанностей больно.

В этой ситуации слова вряд ли утешат. Я опять коснулась его руки.

– Все образуется. И спасибо, что на этот год сделал меня полноправной хозяйкой.

Лавентин слабо улыбнулся.

– Иначе не мог… – А взгляд до ужаса грустный. – Как думаешь, она действительно могла сделать это, только чтобы возбудить мою ревность? Неужели подобное может подействовать на мужчину именно так, как сказала Сабельда?

– Все люди разные. На кого-то действуют. На меня – нет. И я считаю, что заниматься подобными вещами нечестно. Лучше поговорить, высказать претензии, а то недомолвками и полуправдой можно так и не объяснить, чего хочешь.

Я старательно отодвинула мысли о Павле и претензиях к тому, что я не угадала его желаний.

– Лучше маму буду искать, – сказал Лавентин. – И спасибо за помощь. Без тебя я бы долго с Сабельдой разговаривал, терял время.

– Правильно, пора заняться делом. – Я подтолкнула его к столу. На выходе развернулась. Лавентин перелистывал книгу. – Я бы хотела показать Веру доктору. Можно вызвать его на дом? И как?

Не отрываясь от поиска нужной страницы, Лавентин сказал:

– Привратный дух отправит послание кому-нибудь из островных врачей.

– А плата?

– Запишут на наш счет, казнодух внесет это в документы и в конце месяца сдаст их в банк, который переведет средства адресатам. Так можно расплачиваться за все.

– Спасибо за информацию.

Еще с минуту я стояла, наблюдая, как Лавентин устраивается за столом, смотрит в книги, что-то чертит. Взлохмачивает волосы… Страшно захотелось дернуть его за прядь или еще как-нибудь отвлечь. Но сейчас нельзя.

Выйдя из лаборатории, я тихо закрыла дверь.

Едва уловимо звучала музыка. Кажется, она исходила из бывшей лаборатории, оккупированной родовым духом. Надеюсь, мы не встретимся, а то после рассказа повара о его истинном облике с другими духами знакомиться страшновато.

– Привратный дух, вызови профильного врача осмотреть Веру! – Я направилась к лестнице.

Передо мной возник дементор.

Я отскочила.

Дементор из «Гарри Поттера»? Что он здесь делает? Я во все глаза смотрела на него и ничего не понимала.

– Хозяйка, – прохрипел дементор голосом привратного духа. – А я как обычный человек выглядеть должен. В эффектной зелено-голубой одежде с золотым шитьем. Я вообще красивый должен быть, на меня даже длорки засматривались, а теперь…

Резким движением он стянул с головы капюшон. Под ним вместо головы оказался сгусток черноты.

– Это я тебя так, да? – виновато спросила я.

– Да. Хозяйка, верните мне красоту!

Дементор бухнулся передо мной на колени. Меня накрыло дикое ощущение нереальности происходящего.

– Хорошо, – пообещала напряженно. – А мне постоянно надо думать, что ты красивый? И что повар шестирукий? И вообще обо всем думать, чтобы оно нормальное было?

– В большинстве случаев хватает одноразовой установки, потом они меняются только по целенаправленному решению. Представьте, что ваш привратный дух писаный красавец, и я таким стану.

– Писаный красавец по человеческим меркам?

Дух закивал черным сгустком.

Какого бы писаного красавца представить? Туго у меня с ними. Вроде эльфы красивыми считаются, надо кого-нибудь из «Властелина Колец» или «Хоббита» вообразить. Леголаса или Тракторина… Тарантуила… или как там короля эльфов с темными бровями звали?

А может, блестящего вампира из «Сумерек» вообразить? На работе постер с ним в туалете висел, кто-то чмокнул его напомаженными губами, что для меня – вернейшее подтверждение его неписаной красоты, ведь кого попало на стене в общественном туалете целовать не станут.

Или эльфа? Или вампира?

Пока я решала, дух превратился в вампира с брежневскими бровями, длинными светлыми волосами и в короне. Он осмотрел свой эльфийский костюмчик, который я спешно перекрасила в зелено-голубой. Пригляделся к ногтям. Оглянулся, неестественно вывернув шею, чтобы посмотреть на свой зад. Потрогал волосы, корону. Представила на стене зеркало, оно появилось. Подойдя к нему, дух стал придирчиво разглядывать лицо, подергивать брови, ощупывать острые уши.

Даже интересно стало, сколько он будет себя изучать.

Минут через пять я потеряла терпение:

– Доктора вызови.

– Да-да, хозяйка.

Когда поднялась из подвала, вслед донеслось рассеянное:

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Еще повара теперь надо вообразить правильно.

А быть главой рода не так уж и легко.

Никогда не любил работать с кровью. Не моя это стихия, маминого рода Индели, а у меня вид крови вызывал не самые приятные чувства. К тому же для колдовства требовалась особая подготовка.

К счастью, в лаборатории было все необходимое.

Начертив на листе разработанную магическую печать, я вытащил из коробки пластины спецстекла толщиной в четыре миллиметра, подложил под стекло рисунок. Перерыв три ящика в поисках стеклоплавильного карандаша, нашел лишь маленький огрызок.

– Вроде должно хватить. – Я вернулся за стол.

Стоило послать в карандаш заряд магии, и он разогрелся, кончик стал ярко-оранжевым, словно капля расплавленного металла. При соприкосновении со стеклом кончик стирался, оставляя ровную борозду.

Двадцать минут спустя узор печати был готов.

Отложив остаток карандаша, я замер. Сердце учащенно билось, но не от приятного исследовательского волнения, а от страха, что не получится.

Снова я боюсь провала.

Крови нужно было больше, чем для договора. Отыскав нож, надрезал мизинец – все равно редко этот палец использую – и позволил крови попасть в лунку. Магически подготовленная карандашом канавка потянула красную вязкую жидкость дальше, узор постепенно заполнялся. Пришлось сделать еще надрез, чтобы он завершился.

Лизнув раны, накрыл печать второй пластиной стекла. Теперь кровь в надежной ловушке, осталось добавить магию.

Я простер ладонь над заготовкой. И обмер.

Заклинание, как вчера мой браслет к его паре, должно притянуть меня к маме. Ведь мы, как брачные браслеты, кусочек одного целого, в моей крови ее частичка, к ней-то меня и поведет.

Если мама жива.

Ее кровь должна течь в венах, должна подсвечиваться родовой магией ее мужа, чтобы заклинанию хватило силы найти ее среди множества людей. И если печать не отзовется, то либо я что-то сделал неправильно, либо мама…

Страх комом подкатил к горлу. Я усилием воли отогнал дурные мысли и наполнил кровавый узор активирующей магией.

Глава 29

– В общем, я… э-э-э… вызвала врача, чтобы он проверил твое здоровье, – сказала я.

Вера смотрела на меня с недоумением. Возможно, ее ни разу с момента рождения медик не осматривал.

– У нас так принято, – объяснила я. – Регулярные медицинские осмотры. Особенно для детей.

Помедлив, Вера кивнула. Но в ее глазах была тревога. Я ободряюще коснулась ее плеча и улыбнулась:

– А теперь давай…

Снаружи что-то загрохотало. Раздался далекий мужской вскрик. Я рванула на шум, двери передо мной распахивались.

В прихожей по стене полз Лавентин. Побагровевший, растрепанный, он по-пластунски лез по стене на высоте полутора метров от пола.

– Что случилось? – воскликнула я.

– Недооценил притяжение, – пропыхтел Лавентин, упираясь руками в стену. – К маме тянет.

– Надо вызвать полицию.

– Они дежурят у дома.

Лавентина распластало по стене.

– Ты можешь как-то это остановить? – Я шла рядом с ним, ползущим, или, вернее, протаскиваемым по стене силой магии.

– Не уравновесил давление, пока не исправить.

Его доволокло до двери. Ее он открыл сам и вывалился на крыльцо. Навстречу мчалось шестилапое многоглазое нечто. Лавентин врезался в него и обвил руками шею.

– Лавентин… – Мне стало трудно дышать. Подошла вплотную к существу в хитиновой броне. Когти твари впились в крыльцо. – Ты… ты не должен идти за мамой один.

– Меня тянет. Это магия крови… – Тянуло не только его, но и тварь, в которую он отчаянно вцепился. Когти зверя, соскальзывая с крыльца, прорезали доски. – Ее практически не отменить.

Решила не спрашивать, как он умудрился так ошибиться, – не каждый может нормально работать, когда надо маму спасать и бывшие невесты с претензиями являются. К тому же, судя по несчастному виду, ошибку Лавентин осознал.

Шестилапое существо под ним отступило на шаг… и еще на один. Сомкнутые на его шее пальцы Лавентина побелели от напряжения. Из спины твари выползли ремни-щупальца и стали его обвивать.

Ухватив Лавентина за локоть, я уперлась ногами в землю, но меня тащило следом. На коже Лавентина расцветали алые звездочки кровоподтеков.

– Я должен идти туда, – прорычал Лавентин. – Воздействие… я как на цельный объект рассчитал, а я же многосоставной… Сердце… – Он шумно вздохнул, скрючился.

По его лицу разливалась бледность, дыхание срывалось. Шестилапая тварь двинулась к воротам. Я шла рядом.

– Я же многосоставной, – бормотал Лавентин. – Почему я не учел такую элементарную вещь? Это же…

– Молчи!

– Это же очевидно.

Ветер трепал его волосы, Лавентин был бледен, поверхностно дышал и выглядел слишком беззащитно, уязвимо. Вот так отпустишь одного, потом овдовеешь… И домой не вернешься.

Вздохнув, я ухватилась за опутавшие Лавентина ремни и прыгнула на хребет чудовища.

– Зачем? – почти простонал Лавентин. – Это опасно, ты не должна…

Только прижавшись к нему, я ощутила, что его трясет. Сердце екнуло.

– На случай, если понадобится звать на помощь. – Я вздрогнула от прикосновения страховочных, будто живых, ремней. – А теперь поехали. Говоришь, рядом есть дежурные полицейские?

Шестиногая тварь мелкой рысью побежала к воротам.

Выслушав Лавентина, двое из пяти приставленных полицейских оседлали красных птицеящеров и поехали следом за нами. Один, миновав мост, умчался за подмогой, а второй приотстал, оставляя им метки. Но все выглядело оптимистично: чем дольше едем по городу, тем больше патрулей в помощь можно собрать.

Но долго ехать не пришлось: мы удалились от моста всего метров на пятьсот, и тварь остановилась перед особняком с украшенным лепниной фасадом и роскошным эркером над крыльцом. Содрогаясь в конвульсиях, Лавентин оглядел темные окна.

В одном качнулась занавеска.

Нас заметили.

Я похолодела. Лавентин застыл в моих объятиях, и я поняла: он тоже видел это движение.

Если имеем дело с убийцами, у жизни его мамы начался обратный отсчет.

Оглянулась посмотреть, спешит ли подмога. Ремни оторвали меня от Лавентина и поставили подальше на мостовую. Тварь присела, мощно оттолкнулась шестью лапами и прыгнула в эркер.

Звонко брызнуло стекло. Послышался грохот.

Подскакавший к нам полицейский бросился выламывать дверь. В доме лязгало и стучало. Послышался вскрик.

Что с Лавентином? Он крепкий, но он же ботаник несчастный, а магия от ударов не защищает. И его тащит неизвестно куда, он чуть живой. Только чудовище его охраняет… А если оно в дверном проеме или в коридоре застрянет?

Поймала себя на том, что от волнения кусаю палец.

Приложив к двери ладони, полицейский что-то бормотал, и по резному дереву расползался синий светящийся узор.

Заскрипело стекло, упало несколько осколков. Из окна свесились два розоватых хвоста.

– Лавентин! – Я подпрыгивала в нелепой надежде увидеть происходящее на втором этаже.

Вместо ответа – грохот. Время тянулось страшно медленно. Я оглядела улицу: из переулков и окон выглядывали люди, но среди них не было ни одного человека в форме.

Розоватые хвосты втянулись в дом. Я сжала кулаки. Надеюсь, животина помчалась на помощь хозяину. Будь я на Земле, по лепнине фасада уже лезла бы к эркеру – посмотреть, что там происходит, а то и посодействовать спасению женщины, но здесь могут напасть маги, а магией я не владею.

Но у меня есть от нее защита. Как и у Лавентина, наверное.

Внутренности скручивало от ужаса.

Хрясь! Дверь треснула, разлетелись синие искры.

Полицейский толкнул ее плечом и провалился в темноту прихожей.

Тянуло войти, узнать, что с Лавентином, но здравый смысл останавливал: в темноте меня могут принять за врага, там может оказаться магия сильнее моей защиты, там могут просто прибить.

И кто-то должен оставаться снаружи, чтобы позвать на помощь и указать это место подкреплению.

Особняк, раззявив полную осколков-зубов пасть эркера, надменно взирал на меня темными окнами трех этажей.

«Что делать»? – набатом стучало в голове, не привыкшей бездействовать.

На другом конце улицы показались четверо всадников на красных птицеящерах.

– Сюда! Сюда! – махая руками, запрыгала я. – На помощь! Скорее!

Они припустили ко мне, вытаскивая что-то из-за поясов, направляя в мою сторону. Пистолеты. Все четверо целились в меня из пистолетов! Бросилась в дом. Громыхнул залп. Дверной косяк сухо треснул. После светлой улицы казалось, что я попала в абсолютную тьму.

Снаружи что-то кричали.

– Лавентин! – Я метнулась вглубь дома, налетела на лестницу.

Коленка отозвалась болью, запястье что-то оцарапало.

– Она там! Убить рыжую!

Бросилась наверх – сначала на четвереньках, потом поднялась и побежала, цепляясь за перила. Лестница казалась бесконечной.

Свет в проеме входной двери загородили фигуры.

Налетев на стену в конце лестницы, я осмотрелась.

– Где она? – донеслось снизу.

Глаза наконец привыкли к сумраку. Коридоры уходили в обе стороны, огромную прихожую на высоте второго этажа опоясывала галерея. В ее центре, над входной дверью, был арочный проем, перекрытый что-то огромным, тонко очерченным светом с улицы. Это зверь Лавентина лежал.

Не шевелился.

Где сам Лавентин?

Браслет дернул вправо.

По ступеням загрохотали сапоги, я метнулась в правый коридор, на ходу толкалась в стены, надеясь отыскать дверь, чтобы исчезнуть с линии огня. Двери не открывались. Споткнувшись, я ухнула в пустоту.

Группируясь, врезалась в ступени, покатилась вниз, прикрывая голову. Ударилась об пол. В ушах звенело, боль налетала ослепительными вспышками. Мир качался. Не сразу сообразила, что я в небольшом холле возле коридора.

В коридоре приоткрыта дверь.

Из нее падает свет.

Там смерть или спасение.

– Сюда! – бахало сверху вместе со страшным топотом. – Она здесь!

Поднявшись, я заковыляла к приоткрытой двери. Вперед-вперед-вперед…

Громыхнул выстрел, щепки пола ударили по щиколотке.

Прибавила скорость.

Дверь распахнулась шире, пропуская навстречу мне человека…

Глава 30

Сердце так неистово колотилось, что страху места в нем не осталось. Я бросилась вперед, замахиваясь для удара. В свете мелькнула всклокоченная голова, сверкнули сияющей зеленью глаза.

Схватив меня за занесенную руку, Лавентин заскочил в комнату, втащил за собой. Вслед прогремели выстрелы, свистнули пули.

Захлопнув дверь, Лавентин стал двигать к ней огромный книжный шкаф. Шкаф казался неподъемным, но мышцы Лавентина сильно вздулись, надрывая брюки и жилетку с рубашкой. Шкаф со скрипом загородил дверь.

В нее застучали. Разрядили пистолет, снова колотили. Шкаф вздрагивал.

Я огляделась в поисках второй двери, но ее не было.

Было десять хрустальных гробов. В пяти лежали люди.

– Это что? – Я уставилась в фосфоресцирующие глаза Лавентина.

Он указал на один из занятых гробов.

– Мама. – Голос прорвался сквозь барабанную дробь ударов. – Сети стазиса. Жива.

Коротко выдохнула. Но до облегчения далеко.

Снова оглядела комнату: ни окон, ни иных дверей. Стояла пара столов, куча изломанной мебели в углу. Пол – гладкий паркет без намека на люк. Не было лазеек и на потолке. Опираясь рукой на шкаф с книгами, Лавентин тоже оглядывал комнату.

– Держись рядом со мной! – перекричал он шум ударов. – Чем мы друг к другу ближе, тем меньше расход магии браслетов на защиту!

– Хорошо. – Подошла вплотную к нему и сквозь прорехи в одежде увидела струившийся по венам зелено-голубой свет. – А то, что ты зеленеешь…

Стена напротив шкафа разлетелась на кирпичи, щепки, пыль. Пламя лизнуло стены, раскалило воздух. Ноздри и легкие обожгло, я закашлялась до черных мушек в глазах. Лавентин притиснул меня к стене, мелко вздрагивал, точно от ударов.

Стоило открыть глаза – брызнули слезы. Сквозь них я с трудом различила несколько человеческих фигур с обрубленными полукружьями трепещущих крыльев. Потом дошло, это не крылья – над их плечами мелькали пластины вроде сдвоенных лопастей вентилятора, вращающихся в противоположные стороны.

Их было четверо – в медных чумных масках, в металлических браслетах на плечах, предплечьях и ладонях. Железки соединялись проводами, словно у каких-нибудь потрепанных киборгов из старой фантастики.

– Длор, отойди в сторону, – проскрежетал хриплый голос.

– Нет. – Лавентин разбух на пару размеров и расставил руки, закрывая меня собой.

В его венах ярче засиял зелено-голубой свет, еще больше увеличивая его рост и мышцы. Ужас, удивление, благодарность и жажда борьбы смешивались в гремучую смесь, адреналин кипел в моей крови.

Стена под спиной завибрировала, треснула и завалилась назад, увлекая меня за собой.

– Саша! – вскрикнул Лавентин.

Я оттолкнулась ногами и перекатилась в сторону, пропустив удар секирой по месту, где стояла. На миг застыла, глядя на мужчину в маске с клювом. Поверх его кожаной одежды были закреплены толстые медные нашлепки со вставками из крупных камней.

Мужик дернул секиру, но та застряла в бревне проступившего в стене каркаса.

Схватив один из выбитых кирпичей, швырнула его в голову врага. Тот отклонился, кирпич саданул по уху, брызнула кровь. Вопль мужика утонул в гуле моего сердца. Схватила еще кирпич и швырнула в рожу. Клюв маски смялся, в глазных стеклах пошли трещины.

Следующий кирпич швырнула в пах. Попала. Снова вой, мужик сложился пополам, подставляя мне спину с рюкзаком, на котором крутились лопасти. Карлсон-отморозок, блин!

Сдвоенный пропеллер крутился медленно, но подходить к нему страшно. В соседней комнате загрохотало, кто-то вскрикнул.

Лавентин!

Меня захлестнул ужас. Подхватила с пола обломок кирпича и треснула по поднимавшейся голове Карлсона. Он рухнул на вывороченный кусок стены.

Схватив кирпич побольше, ринулась спасать Лавентина. Он высунулся в проем и едва не получил по лбу. Лохматый, нормального размера, с зеленоватыми венами на лице.

– Ты как? – спросил он.

– В порядке.

Лавентин ошеломленно уставился на неподвижно лежащего человека, потом не менее изумленно – на меня:

– Как ты справилась?

Я выше подняла кирпич.

– О, – со странной интонацией и выражением лица произнес Лавентин. – Зайди, тут опасно.

Он кивнул в сторону холла с лестницей и пропустил меня в комнату с гробами. Там все было в пыли и обломках, на полу валялись четыре мужика в проводах, кое-где их нашлепки были измяты и вскрыты, обнажая колбы со светящейся жидкостью и механизмы, в некоторых шестеренки еще крутились.

Поморгав, снова пересчитала врагов и поинтересовалась:

– Ты магией их так?

Один застонал, задергал руками.

– Нет, конечно, у меня магия больше созидательная, – отозвался Лавентин, увлекая меня к гробам. – Держись поближе.

Истрепанным рукавом он протер от пыли одну из крышек.

Следя за дырами в стене, я призналась:

– Не думала, что ты умеешь драться.

– Я длор, военная подготовка для меня обязательна, а единственный способ избежать каждодневных многочасовых и многолетних тренировок – поскорее в совершенстве овладеть навыками боя.

Мышцы живота задергались в спазматическом смехе. Выучить все – отличный способ больше не учиться!

На верхних этажах что-то ломалось и трещало.

– О, химера очнулась, – обрадовался Лавентин.

Там кто-то истошно заверещал.

Глаза Лавентина стали расширяться.

По коже побежал мороз, внутренности стиснуло, выдавливая из легких воздух. Обхватив меня за талию, Лавентин распахнул пустой гроб и швырнул меня внутрь. На меня упала крышка в голубых морозных узорах. Хлоп!

Я провалилась в беспамятство.

Сознания достиг импульс от пробуждающейся химеры, я улыбнулся жене.

Вдоль позвоночника пробежала волна нервной дрожи.

Вибрация.

Чужеродная вибрация исходила от поверженных людей, от приборов на их спинах.

Родовая магия активировалась во всю мощь, вскрывая реальность, как скальпель тело.

Смерть. Ощущение ее приближения и запах, разжигавшие пространство вокруг.

Наступающие стихии – огонь с примесью обычной химии и тьма, стиравшая границы между реактивами в приборах на спинах врагов. Черные сети тьмы, прошивавшие дом заклятиями-ловушками. Враждебные люди снаружи.

Разгорающиеся реактивы.

Самоуничтожение.

Выжимающий все силы миг осознания этого всего.

Жена стояла передо мной – слишком уязвимая. В ее глазах читался страх. Я должен ее защитить.

Стазис-камера – ее единственная надежда, как и для мамы. Схватив жену, кинул ее в пропитанный магией хрустальный короб. Захлопнул крышку, замок запечатался, погружая жену в сон.

Мне так спрятаться нельзя – неизвестно, кто явится сюда после взрыва, и камеры мамы и жены надо подзарядить, чтобы они точно выдержали.

По меди вражеских приборов растекался жар, раскаляя металл до ярко-оранжевого цвета. Воздух наполнился жгучими ядами, легкие выворачивало, сплющивало.

Тело магически утолщало кожу, меняя ее эластичность. Перепрыгнув через стазис-камеру с женой, я схватил еще один хрустальный ящик, распахнул крышку и бросил поперек камер жены и мамы. Раскаляющегося воздуха для дыхания не хватало, перед глазами все плыло.

Остановить естественную химическую реакцию я не мог. Идеальная ловушка для мага.

Раскрыв еще стазис-камеру, кинул и ее поперек камер моих женщин. Над телами врагов поднимался дым, прорывались первые языки пламени. Свет ламп тонул в черных клубах. По памяти я отыскал еще две пустые камеры. Двигаться все труднее. Последнюю тащил по горячему, тлевшему полу.

Уложив их верхним слоем, хотел залезть вниз… Но в остальных четырех камерах тоже чьи-то родные. Прикрываясь рукавом, оттащил их к своим, подталкивал под распластанные сверху пустые оболочки зачарованного хрусталя.

Комнату захлестнуло алыми сполохами. Только сейчас понял, что не чувствую химеру. Но ради нее маму и жену я оставить не мог.

Закашлявшись, пополз под нагромождение волшебного хрусталя. Пол обжигал. Закрыв глаза и расслабившись, я позволил магии концентрироваться под измененной кожей, создавать между ней и мышцами защитный слой. Коснулся пальцами обеих камер, посылая во вплавленные в хрусталь силовые линии больше магии.

Внутренние часы подсказывали, что с момента осознания угрозы прошло две с половиной минуты, но ускоренный темп движения вымотал, легкие и глаза жгло. Зажмурившись, я приготовился к взрыву. В эпицентре химического взрыва такой мощности я никогда не был, даже интересно, каково это.

Дышать точно тяжело. Яд испарений мутил разум.

Сквозь слои хрусталя я видел, как на мгновение пригибается занимавшееся пламя, и комнату обволакивает голубым облаком, в нем огненными цветами вспыхивают тела и мебель. Цветы разрастаются, нас будто охватывает оранжевой водой. Пол проминается, разлетается волной покореженного паркета. Давление на хрусталь усиливается, разрывая магические связи. В щели между его пластинами рвется нестерпимый жар, я пускаю всю доступную магию на охлаждение кожных покровов.

Разум говорит, что этого хватит, но сердце заходится от ужаса и восторга. Жаль, не могу безопасно увидеть взрыв во всей красе.

Ударная волна вспарывает стены, и они начинают заваливаться…

Глава 31

По очагам боли в придавленном теле очень некстати вспоминались анатомические атласы. Голова превратилась в колокол, его протяжный звон беспрестанно бился в висках. Жаль, ведь у меня такая умная голова.

На спину, голову и ноги что-то остро давило, в руки втыкались осколки. Нет, лучше забыть анатомический атлас.

Веки черные, значит, я в темноте. Открывать глаза не решался. Лежал, пытаясь импульсами магии прощупать окружающее пространство.

Голова болела. Как же она болела, бренчала, раскалывалась!

Местами магический контур был нарушен трещинами, погас в оплавившихся фрагментах хрусталя и теперь мягко разбудить моих женщин больше не мог, но они в относительной безопасности.

Сколько я так лежал?

Насколько критичны повреждения дома?

Наши враги ушли или еще рядом?

Почему они пытались убить жену? Она ведь такая милая девушка… И глава рода, как жена Какики и Сарсанна.

Почему целью становятся женщины?

Меня почему убить не пытались?

Что за приборы использовали для нападения?

Когда нас уже вытащат?

Кто?

И что с химерой?

Мыслью пытался дотянуться до нее.

Сверху раздался скрип, шелест, посыпались крошки мусора. Давление на спину резко усилилось.

И было прикосновение магии – мягкое, ищущее, почти нежное.

Наверху заскрипело и заскрежетало сильнее. Вдруг дышать стало легче, веки озарил свет.

Интересно, меня убьют или спасут?..

Завал надо мной разбирали часа три. Финал получился безрадостным. Стоило приподняться между обломков, и в отверстие каменного колодца я увидел мрачное бледное лицо министра.

– Не виноват, да? – процедил министр.

Вот все прекрасно понимает, а признавать не хочет. Вниз бросили живые веревки, они мягко опутали меня и потянули вверх. Боль захлестнула нервы, я стиснул зубы и попробовал проиграть в голове ослепительно-прекрасный взрыв, но воспоминания разрывались физическими ощущениями.

Будто переламывая каждую косточку, меня вытащили и на носилках снесли по завалу в палатку, разбитую посередине дороги. Прежде чем прорезиненный полог меня поглотил, я успел заметить блеск перьев на костюме Хлайкери, разбитые окна соседних домов, сочившуюся с моих рук кровь.

Меня переложили на раскладную койку. Усевшись на походный стул, министр наблюдал, как две медсестры промывают раны на моих руках и спине раствором, от которого по телу разливается блаженное онемение, а хирург вспарывает одежду и прикладывает к пылавшей от боли коже диагностические амулеты.

В легких острыми иголками притаилась боль. Слишком ее много. Не как после взрывов в домашней лаборатории, где стены и пол вздымались, окутывая меня непроницаемым куполом. И непрозрачным заодно, так что здесь мне повезло увидеть взрыв.

Но какой, оказывается, реальный мир страшный!

Мне всегда казалось, что все проще.

Что так больно не бывает.

Сверля меня мрачным взглядом, министр крутил в пальцах шестеренку с вкраплениями синих камушков.

– Небольшой химический ожог легких, – сухо констатировал хирург. – Сотрясение мозга средней тяжести. Трещины в правых ребрах и ключице. Перелом правой плечевой кости почти ликвидирован родовой магией, указательного и среднего пальца – тоже. Ушиб правой почки. Трещина в правой большой берцовой кости подвергается массированному магическому воздействию восстанавливающего оберега главы рода. Наблюдается некоторая отечность кожных покровов после принятия защитной формы. Рекомендую постельный режим, обезболивающее, покой. Вред от хирургического вмешательства в естественные механизмы родовой магии превысит пользу. Рекомендую только медикаментозную поддержку.

– Обработайте раны и можете идти. – Министр прожигал меня взглядом.

На меня, как обычно, не действовало.

– Там мама и жена, – сказал на случай, если спасатели ему не сообщили. – И еще какие-то люди.

Одежду с меня срезали кусочками, покрывали раны мазями и повязками. Снаружи доносился тихий рокот голосов, поскрипывание камней, рубленые приказы, вскрики недовольных ящеров. Надеюсь, стазис-камеры достаточно крепки, чтобы выдержать спасательную операцию. А если бы их что-то повредило, нам бы сообщили… Наверное.

Министр продолжал смотреть на меня. Я снова перебирал в памяти, что такого натворил, но отвлекал блеск шестеренки в его пальцах и непривычное беспокойство.

Где-то далеко фоном я ощутил кратковременный, смутный зов химеры. Она свернулась в шар, обросла броней и подавала теперь сигналы бедствия, призывая меня.

Министр все смотрел. Можно ли его гневный взгляд трактовать как своеобразный сигнал бедствия?

– Выйдите, – жутко приказал министр. Я дернулся встать. Он рявкнул: – Лавентин, лежать!

Сбежать захотелось сильнее, но я растянулся на койке, люто завидуя ушедшим медсестрам и хирургу. Химере завидовал. Жене. Вообще всем, кто в эту минуту имел счастье находиться подальше от министра.

Заговорил он негромко, но его рокочущий голос заглушил прочие звуки:

– Что. Ты. Здесь. Делаешь?

– Лежу.

Швырнув шестеренку на столик с лекарствами, министр вскочил:

– Не паясничай!

– Но я же в самом деле лежу, – не без обиды заметил я. – И не надо на меня смотреть таким зверским взглядом.

Взгляд стал еще более зверским, а голос рокочущим:

– Я велел тебе заниматься делом. Сам знаешь каким. – Министр постучал по предплечью, где под рукавами фрака и рубашки скрывался брачный браслет.

– Я должен был найти маму, – напомнил я. – Ни о чем другом думать не мог.

Министр снова сел:

– А предупредить было нельзя?

– Я послал полицийского за помощью.

Глаза министра сузились:

– Подробнее.

– Едва мы съехали с моста, один из двух сопровождающих нас полицейских помчался в участок. Второй оставлял метки для отряда поддержки. Я не сумел правильно оценить расстояние до мамы, мы подошли слишком близко. Нас заметили. Оставив жену и полицейского на улице, я ворвался в дом.

– Зачем ты все взорвал? Осторожнее не мог? Мы в столице! Тут обычные люди. Ты хоть понимаешь, сколько шума наделал?!

– Дом не я взорвал. Те, кто на нас напал, использовали неизвестные приборы с магической и химической начинкой. Проиграв, нападавшие самоуничтожились. Взрыв был химическим, я ничего не успевал сделать, только защитить тех, кто находился в стазис-камерах.

Брезгливо кривя губы, министр покачал головой:

– Опять ты не виноват.

– Я правду говорю, – приподнялся я. – Они использовали кристаллические и жидкие накопители магии. И химию. Я ничего подобного не встречал.

– И не вынес ни одного образца? – хмыкнул министр. – Не верю.

– Детали плавились. А я думал, как защитить жену и маму.

– О, как благородно с твоей стороны.

Ну и зачем такие пассажи? Словно благородный длор и ученый понятия несовместимые.

Министр, разглядывая стены из слабо колыхавшейся материи, прошелся по палатке. Проворчал:

– Что ты, что жена твоя – оба ходячие неприятности. Вы взяли и взорвали дом на одной из центральных улиц столицы. – Он не смотрел на меня да и говорил будто сам с собой. – Ты хотя бы немного думаешь о последствиях своих поступков?

– Иногда, – тихо признался я.

– Иногда, – передразнил министр. – Ты представляешь, как твоя выходка отразится на внутриполитической ситуации? На порядке в городе?

– А что?

Крутнувшись на каблуках, министр уставился на меня:

– Последняя военная операция в Черундии провалена, потери мертвыми и пленными исчисляются в тысячах, скоро эта информация просочится в прессу, а тут еще этот взрыв как доказательство того, что мы даже внутри страны порядок навести не можем. Ты! Ты даже не представляешь, к каким народным волнениям это все может привести.

Я понял главное: дело плохо.

– В общем, так. – Министр снова прошелся по периметру палатки и остановился напротив моей койки. – Ты и твоя непоседливая женушка под домашним арестом. Увижу вас за пределами острова длоров – посажу под замок. На этот раз я не шучу. Ты зашел слишком далеко. И молись, чтобы император не ужесточил наказание.

В действенность молитв я не особо верил, но кивнул:

– Буду молиться.

Министр покачал головой, словно ответ его разочаровал, и вышел из палатки.

Странный он – под арест посадил, а домой не отвез.

Вздохнув, я осторожно приподнялся. Одежды на мне осталось слишком мало. Накинув на плечи серое покрывало с койки, я заковылял к выходу. Несмотря на старания родовой магии и лекарств, наступать на ногу было до зубовного скрежета больно.

Снаружи во всей красе предстали руины особняка. Дымящиеся. Терзаемые ящерами и химерами, разбиравшими обломки под присмотром полицейских и военных.

Возле палатки дежурили пять черномундирных из особого отдела.

Министр не прав. Но как ему доказать, что взрыв устроил не я? При этом не выходя из дома? При этом практически не имея улик?

Закрыв глаза, я как наяву увидел интересные костюмы нападавших, блеск меди и переплетения проводов. Я бы палец отдал, чтобы получить один работающий образец. Даже пару пальцев.

Над шорохом камней и гулом голосов возвысился один зычный, командный:

– Проверьте крепления! Стазис-камеры повреждены, любой удар может стать фатальным.

Я поспешил туда.

Глава 32

Расчищенный в завале колодец для большей надежности укрепили распорками и сверху положили деревянную раму. Спасательная химера вцепилась в нее когтями и шарила внутри росшими из спины живыми лентами. Посланный мной импульс магии показал, что первая на очереди для извлечения – жена.

Разум проанализировал крепления, приложенные силы, использованные заклятия и пришел к выводу, что все должно получиться и мамину камеру после удаления камеры жены защитит от обрушения кирпичей лежащая поперек балка. Но сердце волновалось и норовило выдать пульс за сто ударов в минуту.

Кусая губу, я плотнее закутался в покрывало.

– Расширяем поле экспериментов? – насмешливо осведомился Хлайкери.

Он стоял лицом к спасательной химере, но косился на меня.

– Министр допустил сюда прессу? – спросил я.

Впрочем, все равно ничего не расскажу, даже если контракт позволит: за несанкционированные откровения министр мне голову открутит.

Хлайкери обнажил зубы в улыбке:

– Взрыв в близком к острову длоров квартале не то событие, которое можно замолчать. Пришлось Равверу пойти на сотрудничество с моими «Горячими новостями Динидиума».

– А, понятно… – Кивнув, снова уставился на спасательную химеру. Она сделала первый шаг вниз, росшие из спины ленты натянулись от тяжести стазис-камеры.

– Лавентин, ты, конечно, не от мира сего, но должен хотя бы из вежливости потешить мое самолюбие и удивиться тому, что я уломал самого Раввера.

– Работа у него такая, иногда быть уломанным, – пожал плечами я, мысленно прикидывая, насколько поднялась камера с женой: на полметра.

Да и в любом случае договоренность с «Горячими новостями Динидиума» – не худший пункт в биографии министра, уж получше бойни в Черундии с последующей казнью нескольких тысяч повстанцев. И общение с послом Охтандии, одним из любовников последней жены министра, тоже вряд ли приятнее договора с Хлайкери.

– Так что здесь произошло? – Хлайкери выступил вперед, в поле моего зрения оказались колыхавшиеся на ветру черные перья.

– Министр договаривался, пусть он и рассказывает.

Хлайкери рассмеялся:

– И я еще считал его нелюбезным.

Министр, как и всякий политик, часто был любезным. Просто Хлайкери не попадал в сферу его интересов.

Спасательная химера застыла, ее ленты так сильно натянулись что, казалось, оторвутся. Я закусил губу.

– Лавентин, перед печатью все написанное будет утверждаться Раввером, поэтому как длор длору скажи, что тут произошло. Я от любопытства изнемогаю весь.

– У меня контракт. – Я подступил ближе к развалинам. От скрипа камней и хрусталя сжималось сердце. Хватит ли прочности лент? Удержит ли балка кирпичи над маминой камерой? – Пусть министр тебе продиктует, что писать.

– Ох, ну что за длоры нынче пошли. Я же за вас радею, все хочу представить в лучшем виде, а вы…

– Меньше знаешь – крепче спишь. – Подошедший сзади министр хмуро смотрел на обернувшегося Хлайкери.

– Любопытство не порок, – отозвался тот.

– Порок – нарушать только что заключенные договоренности. Я сказал, что печатать ты будешь информацию, которую предоставит мой секретарь. А здесь твое присутствие – лишь видимость деятельности.

– Вот я и создаю видимость, – вскинул руки Хлайкери. – Уверен, многие заметят мое позорное изгнание и охотнее поверят материалу. Особенно если ты не поскупишься на факты.

– Для создания видимости беседы ты мог говорить о погоде. А сейчас уходи, дальнейшее – юрисдикция особого отдела.

Несколько секунд Хлайкери, сощурившись, смотрел на него. Натянуто улыбнулся, кивнул и зашагал прочь. Черные перья нервно вздрагивали на ветру. Хлайкери несколько раз оборачивался и, провожаемый строгим взглядом министра, вышел за кордон полицейских, залез в один из кебов.

Спасательная химера продвинулась еще на несколько шагов, над деревянной рамой появился край стазис-камеры жены.

Потирая ноющие ребра, я спросил:

– Не боишься, что злоумышленники попытаются избавиться от свидетелей?

– Именно потому, что этого боюсь, я до сих пор здесь. – Министр снял со спрятанного под рукавом родового браслета серебристую подвеску в виде глаза.

Едва шарик упал на землю, мое сердце дрогнуло от всплеска темной родовой магии министра. Стазис-камера жены наполовину показалась из завала, и внутри нее все было черным от только что наложенного заклятия.

– Сколько времени продлится маскировка? – Я подавил желание растереть грудь, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и это напряжение отозвалось болью в ребрах и ключице.

Министр покосился на меня, будто решая, выдавать ли тайну своей магии, но понял, что я и так время сосчитаю.

– Сорок две минуты.

– Всех вытащить не успеют.

– Сколько успеют.

Стазис-камера жены наконец целиком показалась на поверхности. Химера распутала ленты. Солдаты, повинуясь приказам командира, подхватили камеру и понесли вниз, к подводе. Нога идущего впереди солдата провалилась между камней, камера накренилась. Я метнулся на помощь, но спасательная химера обвила хрустальный короб лентами, и падение прекратилось.

Только когда черную от магии министра, оплавленную и пыльную стазис-камеру опустили на подводу, я с облегчением выдохнул. Спасательная химера уже устроилась на раме и шарила внутри завала спинными лентами.

– Надо ей глаза сделать. – Я посмотрел на министра. – Почему я не подумал снабдить ее глазами на эластичных щупальцах?

У него стало какое-то странное выражение лица. Я попытался объяснить ход своих мыслей:

– Ну смотри, когда надо просто живое существо достать откуда-то, ленты, конечно, даже отдельно от химеры с этим справятся. Но сейчас и участие ее сознания в работе не гарантирует положительного результата, ведь она не видит, что там внизу, ей приходится судить лишь по притупленному осязанию. Ей там нужны глаза. Но на лентах их располагать нельзя – помешают работе. Значит, надо сделать щупальца с глазами, чтобы они могли проникать в труднодоступные места и…

– Лавентин, твоя животина используется для извлечения всяких застрявших не к месту идиотов и поиска утопленников. Глаза на щупальцах ей не нужны.

– Но…

– Она и так прекрасно работает.

– За свой счет их приделаю.

– Прежде чем что-то куда-то приделывать ты должен кое-что снять, – процедил министр, но я так задумался о проблемах соединения зрительных окончаний и обучения химеры с динамичными глазами пространственному восприятию, что не сообразил, о чем он, и рассеянно поинтересовался:

– Что снять?

Министр шумно втянул воздух. И выражение глаз такое, словно хотел меня придушить.

– А-а-а, браслет снять, – сообразил я.

Он надвинулся на меня и грозно спросил:

– Ты этой проблемой занимаешься? Хотя бы немного?

– Я с духом родовым проконсультировался.

– Отлично. А что еще ты сделал?

Да ничего, я и у духа-то спросил мимоходом. Но об этом, наверное, лучше не говорить.

– Мама…

– Очень надеюсь, что теперь, когда она найдена, ты вплотную займешься моей проблемой.

– А убийство Какики? Разве это не приоритетное дело?

Его губы дрогнули, взгляд изменился.

– Да, с убийством надо разобраться скорее, – выдавил министр.

– Мне кажется, мамины похитители имеют к этому отношение. И нападавшие на Сарсанну. Их допросили?

– Нет. – Министр перевел взгляд на спасательную химеру, натужно тащившую стазис-камеру мамы.

– Почему?

– Они исчезли из больницы. Или вовсе туда не доехали. До сих пор разобраться не можем.

– А полицейский, который должен был сообщить о том, что мы идем по следу похитителей?

– Только что спрашивал. Никто ни о чем подобном не предупреждал. Я велел допросить тех, кто остался у твоего дома.

– А второй полицейский? Он же ехал с нами. – Я огляделся по сторонам. – Это ведь он рассказал, что с нами случилось?

– Его завалило. Не насмерть, но, когда его отправляли в госпиталь, он был без сознания. И прогнозы не слишком благоприятные. О твоем участии в этом деле полицейские узнали от свидетелей и сообщили мне.

Стазис-камера мамы со скрежетом проехалась по раме и кирпичам. Магический узор проступал на хрустале красными линиями, сигнализируя о критическом состоянии. Штатно вывести маму из стазиса не получится. И вероятность сохранения последних перед засыпанием воспоминаний ничтожно мала.

– Вот ведь… – Министр вздохнул.

– Надеюсь, у других дела обстоят лучше, – тихо произнес я.

– Не думаю. Нам в этом деле катастрофически не везет. Какая-то беспросветная черная полоса.

– Прорвемся.

Министр неопределенно хмыкнул. Камеру мамы спускали к подводе, на которой ждала пробуждения жена. Я обернулся к министру:

– Новые камеры уже привезли?

– Скоро будут.

Передернув плечами, он покосился в сторону. Я взглянул туда же: Хлайкери пробрался на оцепленную территорию и наблюдал за нами из-за палатки.

– И как ему это удается? – раздраженно произнес министр. – Везде пролезает. Не удивлюсь, если однажды во время секретного совещания обнаружу его под столом.

– У вас там магическая защита, а он магией принципиально не пользуется.

– Это он так говорит. Но, судя по «Горячим новостям», Хлайкери любитель приукрасить действительность.

– Может быть. Но у вас надежная защита на кабинетах для секретных совещаний, я и старую-то три недели взломать не мог, а он…

– Лавентин!

На нас уставились солдаты и офицеры, даже спасательная химера. Схватив меня за покрывало, министр полушепотом процедил:

– Зачем ты взламывал кабинет для секретных совещаний?

Язык мой – враг мой. Когда я это запомню?

– Из любопытства, – честно признался я.

Кажется, у министра начинается нервный тик. Попробовал успокоить:

– Мне было одиннадцать, дворцовые приемы казались страшно скучными, вот я и… Ты не думай, император об этом узнал и велел усилить защиту, я в нее кое-что добавил, так что не переживай: Хлайкери под столом ты не найдешь.

– Спасибо, утешил, – без малейшего намека на благодарность отозвался министр.

В глубине завалов что-то противно заскрипело, спасательная химера застыла. Военные растерянно смотрели под ноги и на деревянную раму. Но звук не повторился, и извлечение камер из-под завала продолжалось.

Склад бакалейной лавки, расположенной через дом от взорванного особняка, оцепили военные. Туда доставили новые стазис-камеры и те четыре, что успели извлечь из-под обломков.

Силовые линии у всех, кроме камеры жены, горели красным. Злоумышленники не уничтожили этих людей, но как свидетелей дискредитировали. Даже если кто-то вспомнит похитителей, суд показания о произошедшем перед усыплением не примет.

Обработавшие меня хирург и медсестры считывали показатели камер, заполненных темнотой благодаря повторно наложенному заклинанию министра. А он силен: мало кто может два раза подряд активировать одно и то же особое заклятие рода.

Сам он бродил между складом и завалом, отчаянно пытаясь все держать если не под контролем, то хотя бы под присмотром. Интересно, а он через свою магию знает, кто находится внутри камер, или для него это такая же загадка, как для остальных?

– Начнем с этой. – Хирург указал на стазис-камеру жены.

Морщась от боли в ноге, я встал с табуретки и положил ладонь на хрустальное изголовье.

Медсестра взяла с подноса круглый камень экстренного дестазис-ключа и приложила к уплотнению на боку камеры. Хрусталь озарился голубоватым светом силовых линий, крышка щелкнула, но линии продолжали гореть, не выпуская жену из сетей стазиса.

Ближайшим к нам солдатам хирург приказал:

– Вы и вы: снимайте.

Они медленно приподняли крышку. Исходившие из нее голубоватые нити стазис-заклятия утопали в окутавшей жену тьме. Хирург осмотрел нити, внутреннюю сторону бортов нижней части камеры и недовольно цокнул:

– Придется перекладывать.

Одним движением астрального лезвия он рассек нити заклятия, и они остались торчать над темным коконом с женой, словно стеклянные травинки. Пока солдаты отставляли крышку, хирург подвез каталку с новой камерой.

– Я сам, – сказал я.

Хирург сжал мое плечо:

– Постельный режим и покой.

Надавил лишь чуть-чуть, а боль хлестнула огненной плетью, и я весь сжался.

Солдаты подхватили жену за ноги и под руки, вмиг переложили на хрустальное ложе.

Обрезанные нити заклятия затрепыхались, пытаясь дотянуться до крышки. Пока солдаты осторожно ее закрывали, мы с хирургом следили, как нити соединяются с силовым узором. Соединились все.

– Отлично, – констатировал хирург. – Самое легкое позади.

Он мрачно посмотрел на сиявшие алым камеры.

– Продолжите, пожалуйста, с нее. – Я указал на ту, в которой лежала мама.

Дождавшись кивка хирурга, посмотрел на камеру с женой. Тьма министра сползала с рыжих прядей и лица.

Глава 33

Настойчиво пищали комары.

А нет, это в ушах звенело… Мышцы превратились в желе.

– Все неприятные ощущения скоро пройдут, – нежно пообещал Лавентин.

С десятой попытки веки разомкнулись. Выглядел он неважно: на скуле цвел лиловый синяк, на лбу белела повязка. Вместо одежды – тряпка серая.

Огляделась – какой-то склад.

Лежала я в ящике, полупрозрачные стенки которого мешали толком осмотреться.

Точнее, в гробу.

Хрустальном.

Может, и не хрустальном, но очень похожем на такой. Ну просто Спящая красавица. Или Белоснежка без гномов.

А надо мной – лохматый принц с розовой шестилапой хренью вместо коня.

– Ты меня поцелуем разбудил? – сипло поинтересовалась я.

– А надо было? – И взгляд такой виноватый.

Улыбнулась:

– В нашем мире девушек, спящих в хрустальных гробах, будят исключительно поцелуями.

– О… Прости, не знал. – Лавентин наклонился.

Я хотела возразить, но его губы прижались к щеке.

Чмок.

– Ведите себя пристойно, – проворчал Раввер.

Лавентин выпрямился:

– Она моя жена, я имею право целовать ее в щеку на людях.

– При встрече и прощании, – сурово уточнил Раввер и положил ладонь на борт моего гроба.

Лавентин деловито заявил:

– Мы, можно сказать, только что встретились. И это традиция Сашиного мира – будить в стазис-камере поцелуем.

– Разбудил – свободен. Мне надо ее допросить.

– Только повежливее, Саша моя жена.

– Об этом невероятно трудно забыть, – нависая надо мной, еще мрачнее произнес Раввер.

Сбежать бы подальше, но мышцы не повиновались. Совсем! Надвигалась паника, сердцебиение учащалось. Что со мной? Наконец шевельнув пальцами, я облегченно выдохнула: не парализована.

Раввер сверлил меня угрюмейшим взглядом. Директор и завуч в одном флаконе, только перед теми я стояла, а перед ним лежала, отчего ощущение беззащитности просто зашкаливало. Закопаться бы поглубже, вон я даже в гробу уже, дело осталось за малым…

– Что произошло? Расскажи подробно.

Только после его приказа поняла, что с памятью неладно. Морщась от рожденной мысленным напряжением боли в висках, я пыталась сложить из обрывков воспоминаний цельный узор.

Раввер терпеливо ждал. Присевший возле соседнего гроба Лавентин ободряюще мне улыбался. Постепенно я расслабилась и воспоминания прояснились. Начала рассказывать:

– Лавентин придумал заклятие, чтобы отыскать маму. Его к ней тянуло. – Перед глазами встали расцветавшие на его коже звездочки. – Даже сосуды лопались.

– Кровь тянуло, – вставил Лавентин.

– Мы обратились к полицейским, к нам присоединились двое. Один отправился за подкреплением, а второй поехал с нами.

– Я же говорил.

– Лавентин, помолчи. – Раввер пристально смотрел на меня. – Твою версию я уже слышал.

– Нас заметили в окно, Лавентин ворвался в дом. Полицейский взломал дверь. А потом… – Воспоминания снова рассыпались, сердце забилось чаще. Вдруг ярко-ярко, до одури реалистично я пережила бег по дому, падение с лестницы, удар выбитых пулей щепок по ноге. – На меня напали полицейские.

– Полицейские? – подался вперед Раввер.

– Да. Они скакали ко мне, стрелять начали издалека. Я забежала в дом, нашла Лавентина… На нас напали люди в масках и с пропеллерами на спинах. А потом… – Виски прострелила боль, руки взметнулись к ним, сдавили, пытаясь защитить от нараставшей мерзкой вибрации. – Этот гроб…

Во рту пересохло. Хмурый Раввер отступил, сложил руки на груди.

– Воды, – прошептала я.

– Нельзя, – отозвался высокий худощавый мужчина и положил руки на соседний гроб. – После выхода из стазиса пить нельзя полчаса, есть – минимум час. Для возвращения к нормальной работе органам требуется время, не стоит увеличивать нагрузку.

– Не буду. – Я попыталась приподняться, но голова закружилась, и я улеглась обратно. Ну и что, что этот хрустальный ящик на гроб похож, лежать-то удобно.

Мужчина провел по соседней крышке пальцами, будто наиграл мелодию на клавишных, и приподнял ее. Лавентин просунулся внутрь. Высокий полупрозрачный борт не давал рассмотреть содержимое, но встревоженное, нежное выражение лица Лавентина не оставляло сомнений: он смотрел на маму.

– Как она? – Сердце у меня замирало, глаза пощипывало.

– Жива, – улыбнулся Лавентин и погладил ее по волосам.

Раввер промчался мимо них к следующему гробу и махнул мужчине:

– Продолжим. У меня не так много времени.

– Здесь ситуация хуже. – Мужчина положил руки на хрустальный ящик. – Структура стазиса сильно нарушена, возможна полная потеря памяти.

Умиление воссоединением Бабонтийских как ветром сдуло, я мрачно спросила:

– То есть у меня в этом гробу память могло отбить?

– В случае повреждения структуры заклинания, – подтвердил мужчина.

– Выбора не было, – виновато произнес Лавентин. – Функции глав рода разнятся, возможности соответственно тоже. Лишь мужчины могут трансформировать тело, а без трансформации ты могла умереть.

– Даже здесь дискриминация. – Я потерла шею, в горле было до ужаса сухо.

– Зато ты можешь управлять домом, а я нет. Мы маги, а не боги и не можем получить все. – Лавентин быстро опустил взгляд. – Здравствуй, мама.

Как же ему повезло, что его мама выжила. Я бы со своей тоже хотела вот так поздороваться, но никогда не смогу.

На складе бодрствовали только Бабонтийские, Раввер и сухощавый мужчина. Домой меня не отпустили, и я устроилась в стороне в одном из принесенных из лавки кресел.

В другом сидела мама Лавентина – Близенда. Она оказалась высокой стройной шатенкой и выглядела молодо, несмотря на болезненную бледность лица, серые тени под глазами, лохматые волосы и измятое платье с поломанным кринолином.

При всей серьезности ситуации я не могла отделаться от мысли, что со стороны запихивание этого необъятного подола в хрустальный гроб выглядело забавно.

Лавентин с чашкой успокоительного отвара стоял перед Близендой на коленях и преданно заглядывал в лицо. Раввер возвышался над ними. Не выдержав затянувшейся паузы, он повторил:

– Вы что-нибудь помните?

Близенда открыла большие карие глаза.

– Смутно, – потерла лоб тонкими ухоженными пальцами. – Я получила известие, что Лавентин… пустился во все тяжкие.

– От кого? – наклонился к ней Раввер.

– От Сабельды.

Раввер и Лавентин переглянулись. Не заметив этого, Близенда устало продолжала:

– По письму выходило, что требуется срочное вмешательство. Что это вопрос чести, а возможно, и жизни. Я немедля отправилась в путь, хотя Керл был против. Он считает, я не должна путешествовать одна, но не мог уехать из-за заседания городского совета. А я не хотела ждать еще четыре дня.

Как все удобно сложилось: вызов, занятость мужа… Судя по взглядам, которыми обменялись Лавентин и Раввер, они тоже сочли это совпадение подозрительным.

– Кажется, я заказала билет на поезд… И потом… Дальше все как в тумане. – Близенда сжала виски. – Не знаю, не уверена. Может, и не заказывала. Я точно помню, что Керл просил меня остаться, спорил, а дальше…

Отставив чашку на подлокотник, Лавентин взял руки Близенды в свои и мягко спросил:

– Мама, ты накладывала на меня брачное проклятие?

Нахмурившись, подумав, она покачала головой:

– Нет, не помню такого… – Ее глаза расширились: – Брачное проклятие? Ты что? – Она схватила его запястье, ощупала браслет, и в глазах заблестели слезы. – Ты женат!

Резко потянуло уйти. Как минимум спрятаться за кресло. Приподнялась, но Раввер посмотрел на меня через плечо, и я, точно нашкодившая ученица, застыла на месте.

– Да. – Лавентин предательски указал на меня: – Это Саша, моя жена. Я призвал ее из другого мира.

И помахал рукой, приглашая подойти. Наконец Близенда посмотрела в мою сторону. Устало. Потерянно. Как и полагается человеку после похищения и неправильного выхода из их стазис-заклятия.

Ну все, сейчас будет выволочка от настоящей леди, то есть длорки… Взгляд Близенды был очень растерянным, я уже поверила, что она не задаст сакраментальный вопрос, но она вздохнула и спросила:

– А почему вы не одеты?

– Она одета, – спешно заверил Лавентин. – В ее мире женщины одеваются именно так.

Близенда прикрыла глаза, будто борясь с головокружением.

– Вы в порядке? – Я испуганно шагнула к ней.

Она философски произнесла:

– Привыкла к взрывам, к бегающим по дому химерам. И к тебе привыкну. Женился мой мальчик – уже хорошо.

– Это временно, – уверила я.

– Временно так временно.

Похоже, мальчик маму так выдрессировал, что она познала дзен. Крепко познала, ведь даже после второго, уже более осмысленного взгляда на меня, у нее не случилось ни сердечного приступа, ни непреодолимого желания прочитать мне нотацию о женственности и прочей ерунде.

Впрочем, расслабляться рано: Близенда не в себе, а выспавшись, может кардинально изменить поведение.

В одном из гробов кто-то сухо закашлялся.

– Спокойно, – властно распорядился хирург, следивший за состоянием людей в гробах. – Без резких движений.

Раввер поспешил к ним. У лежавшего там человека не было рядом упрямого родственника, который потребовал бы сначала обеспечить комфорт и успокоительный отвар, и лишь потом разрешил допрос, поэтому возражение хирурга «он еще недостаточно оправился» пропало втуне.

– Вериндер, – Раввер склонился над гробом, – как вы здесь оказались? Кто вас похитил?

Лавентин приподнялся, выворачивая голову в их сторону. Близенда схватила чашку с подлокотника. Лавентин вскочил, уронив блюдечко, и бросился к очнувшемуся.

– Раввер? – сипло спросили из гроба. – Что? Где? Ох, Лавентин, только не ты!

Лавентин обиженно вскинул брови.

– Что ты опять натворил? – проскрипел голос. Морщинистая рука вцепилась в борт. – Чуть травой дом мой не окрутил, а теперь что? Решил избавиться от старика? Да я тебе… Где клюка моя? Сейчас, вы только погодите…

– Спокойно. – Хирург попытался удержать его, но дед уселся.

Это оказался тот самый старик, что с клюкой гонялся за Лавентином вокруг нашей повозки. Выглядел он бледным и изможденным, но кулаком грозил бодро:

– Поймаю и выпорю!

– Если вспомните, как оказались в стазис-камере, – вклинился Раввер, – я лично его поймаю и подержу, пока будете пороть.

Старик Вериндер застыл. Гнев схлынул с его сурового лица, оставив растерянность, словно только сейчас он осознал происходящее.

– Как я оказался в стазис-камере?

Кулак задрожал, Вериндер запустил пальцы в волосы. Взгляд заметался, ноздри сильно раздувались. По телу пробежала дрожь.

Хирург коснулся его плеч:

– Я не…

Глядя на старика, Раввер вскинул руку, и хирург умолк, отступил к столику с какими-то пластинами.

– Меня… Я куда-то шел… – Вериндер стиснул волосы, взгляд его стекленел, грудь часто вздымалась. – По приглашению. Нет, ехал… Я ехал… Девушка с корзинкой. Улыбалась и… – застонав, он согнулся пополам.

– Я протестую. – Хирург занес над ним одну из пластин.

– Запрещаю! – рыкнул Раввер.

Он был бледен и взбудоражен не меньше Вериндера.

Напряженное молчание, шумное дыхание старика и легкий шум с улицы перекрыл голос Близенды:

– А знаете, я тоже помню… девушку с корзинкой.

Все повернулись к ней. Она смотрела на свою руку. Потом ощупала уши.

– Ей понравились мои украшения. Теперь их нет.

В двустворчатые двери постучали. Окинув всех недовольным взглядом, Раввер чеканным шагом прошел к ним и приоткрыл створку:

– Слушаю!

– Вас вызывают на экстренное совещание кабинета министров. Немедленно.

– Пусть начинают без меня, я приеду позже.

– Это приказ императора.

Раввер запрокинул голову и вздохнул. Вспомнив встречу с императором, я ему даже посочувствовала.

Глава 34

Четырехместный полицейский кеб покачивался, слабо вскрикивали рессоры, ныли мои ребра и почка. Обнимая за талию маму, склонившую голову мне на плечо, я томился чувством вины, ведь жена ехала напротив одна. Ее бледное лицо ярко выделялось в сумраке закрытого экипажа.

Конечно, жена пострадала меньше мамы, но я должен быть рядом.

С обеими.

В моей двуколке я бы раздвинул сиденье, а в этом жутком кебе приходилось мириться с неудобствами.

Я вздохнул.

Ситуация складывалась интересная, но гадкая. Среди пяти заключенных в стазис-камерах был один мужчина – Вериндер. Остальные – старейшие в своих родах женщины. Хосаэлла Индели – двоюродная бабушка мамы, Нэтья Клахорийская и Перландия Мондербойская, мать Смуза, которая крайне редко покидала дом.

Министр ничего не сказал о личностях пленников (ну кроме того, что их имена должны остаться тайной), но после осознания масштаба проблемы он выглядел загнанным зверем. У него такой взгляд бывает лишь первое время после смерти очередной жены.

Надеюсь, с другими спасенными все будет в порядке.

Благородства от преступников ожидать не принято, но у этих вовсе совести нет – издевались над стариками. Убить хотели. И если маму после осмотра хирург отпустил домой, то остальным потребовалась медицинская помощь.

Они тоже сейчас под охраной, но безопасность им это не гарантирует. Например, полицейский, который должен был вызвать подкрепление, оказывается, в полиции не служил. Подменыш пришел на пост в одежде убитого офицера. И дальше бы приходил, если бы не этот случай.

Кто-то за мной следил.

Я раздраженно потер висок: человеческие взаимодействия трудно просчитать. Это не химическая и не магическая реакция, где возможно строго определенное и в принципе обозримое количество комбинаций, а условия задаются положенными ингредиентами.

Если бы я мог определить возможности хотя бы некоторых участников дела, можно было бы составить план противодействия. А как их определить, если, с одной стороны, злоумышленники используют дорогую технику и подкуп, словно очень состоятельные люди, а с другой – воруют украшения жертв, ведь без драгоценностей остались все женщины, не только мама.

Как оценить их технические возможности, если не осталось ни детальки, и только по чрезмерной сложности механизмов я предполагаю, что у них были иные функции, кроме самоуничтожения.

Жена сложила руки на груди. Меня снова захлестнуло тягостное чувство вины.

– Скоро приедем. Прости, что так получилось.

– Ты не виноват, – отозвалась жена.

А я все равно чувствовал себя плохо. Крепче обнял маму. Единственное утешение – к моим военным разработкам нападение отношения не имело. Под ударом оказались длоры в целом.

Стук колес изменился, мы выехали на мост. Жена поморщилась, будто от боли. Из-за неспособности ее защитить стало еще мерзостней.

Наверное, случившееся надо как-то компенсировать. Но как? Вроде принято в качестве извинения дарить украшения, ездовых ящеров, экипажи или оплатить поход к модистке.

Оглядел полускрытую сумраком фигуру жены. Красивая. Кажется, я догадался, почему мужчины их мира не возражали против облегающих штанов и открытых рук: наши женщины в одежде, точно в броне, а жена казалась легкой и беззащитной. Соблазнительно.

Моргнув, прогнал неуместные мысли.

Так что подарить жене, если украшения, ящеров, экипаж и помощь модистки она и так получит, стоит лишь изъявить желание?

Внезапно меня осенило:

– Саша, если завтра утром будешь чувствовать себя хорошо, давай уладим дела в твоем мире.

Мама на моем плече напряглась:

– Как – в ее мире?

– Мама, не волнуйся, мы ненадолго.

– Матери всегда волнуются, – отозвалась она и вздохнула.

Привыкла уже не спорить. Жена смотрела на нее широко открытыми глазами. Маминой покладистости многие удивлялись.

Вроде приключения были короткими, и в гробу я отдохнула, а ощущение, словно пару дней без перерывов дачный огород копала.

Кажется, до завтрашнего путешествия домой я не оправлюсь.

А надо.

Пусть сердце усиленно колотилось при мысли об этом, но необходимо уволиться и с жилплощадью разобраться.

Одеждой запастись.

Кеб остановился. На крыше заворочалась зверюга Лавентина, выкопанная из-под завала за несколько минут до нашего отъезда. Временно пятилапое тело шмякнулось на землю, зашуршало гравием.

Толкнув дверцу, Лавентин оглядел скромное крыльцо дома и, выбравшись наружу, помог Близенде вылезти. Придержал за талию.

– Мама, ты как?

– Терпимо, Лавентиша, терпимо.

Держа ее одной рукой, другую Лавентин протянул мне. Я осторожно встала и потянулась к нему.

Сбоку, обходя химеру, замаячила помесь сумеречного вампира с королем эльфов. Он с поклоном подступил к Близенде и предложил руку:

– Окажите честь, позвольте вам помочь, многоуважаемая длорка.

Близенда его оглядела:

– Недурно, даже хорошо.

Привратный дух просиял. Причем и в буквальном смысле, потому что его кожа на солнце поблескивала. Приняв ее руку, дух взглянул на меня:

– Прибывший по вашему распоряжению доктор осмотрел Веру и ожидает вас в… комнате с черной прямоугольной картиной на стене.

Пальцы Лавентина охватили мою ладонь теплом. Пытаясь понять, что за вытянутый квадрат Малевича у меня нарисовался, я рассеянно посмотрела на Лавентина.

Он смотрел на меня. Я на него. Он – на меня.

И как-то неловко стало.

– Осторожнее, тут ступенька, – тихо произнес Лавентин.

– Ага, – протянула я и спустилась на шуршащий гравий.

Сердце бешено стучало, ветер трепал волосы. Лавентин продолжал смотреть.

– Что-то не так?

Он мотнул головой:

– Н-нет, все… все нормально. Кроме того, что ты чуть не умерла из-за моей неосторожности.

И почему, с какой стати я умилилась-то?

– На фоне попадания в другой мир это выглядит не так уж страшно. – Я посмотрела на вход.

Поддерживаемая духом Близенда с любопытством осматривала дверь. Приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать. Но сомкнула губы и, кивнув своим мыслям, вошла.

Лавентин сжимал мои пальцы:

– Тебя поддержать? Может, за талию обхватить?

– Нет, спасибо.

Мы вошли в дом (ради потрепанной химеры пришлось увеличить дверь), но лишь увидев в прихожей своей «квартирки» Близенду, задумчиво заглядывающую то в кухню, то в спальню, то в гостиную, где с дивана поднялся седой джентльмен в строгом темно-коричневом костюме, я поняла страшную вещь: к проживанию нескольких человек и приему гостей дом не готов.

Сами комнаты есть, а с мебелью засада.

И черной картиной дух наверняка назвал телевизор.

В голове было не очень ясно, я растерялась.

Ситуацию спас гость, оказавшийся доктором Лирикири. Он с порога взял в оборот Близенду. И пока в моей спальне ее расспрашивал, щупал пульс, проверял всякими кристаллами, а Лавентин метался между ней и мной, я, кивнув сидевшей возле пирожных Вере и в конце концов отправив Лавентина ее развлекать, успела обставить одну из комнат.

Кровать под балдахином, шелковые обои, ковры, пуфики, портьеры и туалетный столик выглядели очень музейно и богато.

– Маме понравится.

Подскочив от неожиданности, я обернулась к Лавентину.

– Прости, что напугал, но доктор закончил с мамой и хочет осмотреть тебя.

– Меня?

Лавентин подхватил меня под руку:

– Да, тебя. Доктор Лирикири мастер своего дела, ему я доверяю больше, чем хирургу министра.

Сердце забилось в горле, ноги уперлись в пол, вдруг ставший вязким. Мы с Лавентином посмотрели на утопавшие в жиже стопы. Он улыбнулся:

– Тоже врачей не любишь?

Кивнула. Лавентин улыбнулся шире:

– Понимаю, но надо убедиться, что с тобой все в порядке. И ты собиралась поговорить с ним о здоровье девочки.

Он прав. Я вздохнула, силясь избавиться от страха перед медицинскими осмотрами и вернуть полу твердость, но не очень-то получалось.

Сорок минут спустя я поняла, почему Лавентин не любил врачей. Наверное, их тут никто не любил. У меня было чувство, что мне все внутренности вынули, перековыряли и сложили назад в неправильной последовательности.

А доктор сидел напротив, попивал то, что они тут вместо чая хлебали, и улыбался во все зубы. Он до одури напоминал доктора Ливси из советского мультфильма «Остров сокровищ», даже подбородок двойной.

Напряженно стиснув губы, сидевшая рядом Вера собирала пазлы из раскрашенных деревяшек. Надо будет ей из нашего мира что-нибудь интересное принести.

Не хватало Лавентина, но он выращивал химере лапу.

– Итак, что вы можете сказать о результатах осмотра Веры?

– Если не углубляться в медицинские термины, – жизнерадостно возвестил Ливси, точнее, Лирикири, – то мы имеем дело с физическим и психическим истощением. Не волнуйтесь, ничего непоправимого: хорошее питание, витаминчики, свежий воздух, сеансы терапии раз в два дня – и ваша девочка заговорит.

– Заговорит? – Я уставилась на Веру.

На ее щеках разливался румянец.

– Конечно. Физически никаких препятствий этому нет, всему виной нервы.

Казалось, он сейчас захихикает, как мультипликационный Ливси, но он ограничился широченной улыбкой.

Вера съежилась на стуле. Я улыбнулась:

– Будет здорово, если тебе смогут помочь.

– Поможем, как же без этого. – Доктор хлебнул отвара. – Приятно иногда заняться настоящим лечением.

– А обычно чем занимаетесь?

– Лелею ипохондрию.

Я нервно усмехнулась. Он развел руками.

– Что ж, тогда ждем вас… – Я умолкла, предлагая ему выбрать время.

– Завтра в три часа дня, если вас устроит.

На этом и распрощались. Сверкавший улыбкой доктор покинул нас. Вера не поднимала взгляда от сцепленных на коленях рук. Закралась мысль, уж не притворилась ли она немой, а теперь боится рассказать правду.

Я ее просто обняла.

Другой мир…

Совсем другой мир.

Другой мир!

Вздрогнув, я проснулся в небольшой синей спальне, накануне обставленной женой. Было совсем раннее утро. Сердце безумно колотилось, меня заполнило удивительным, поразительным, сногсшибательным осознанием, что сегодня я отправляюсь в другой мир!

Только бы министр не узнал, что я снова отложил выполнение его задания.

Разминаясь на ходу, я отправился в ванную. Воодушевление было так велико, что я едва соображал, что делаю и как. И в общем ничего удивительного, что, столкнувшись в коридоре с мамой, я услышал:

– Лавентиша, ты опять не причесался.

– А, да…

Под строгим маминым взглядом я спешно пригладил волосы.

Она склонила голову набок. Затянутая в строгое домашнее платье, посвежевшая, увенчанная сложной прической даже в столь ранний час. И взгляд пытливый.

– Что-то мне подсказывает, что ты спешишь не на завтрак.

– Мама, я сейчас в гости к Саше. В ее мир. Представляешь! Хочешь с нами? – Ноги подергивались, так не терпелось мне помчаться в спальню жены.

– Нет, спасибо, дорогой. – Мама застегнула верхние пуговицы моей рубашки. – Если будет возможность, принеси мне оттуда духи и сладости.

– Принесу! – Я рванул дальше по коридору и, промчавшись через прихожую, заколотил в дверь спальни: – Саша! Саша! Пора!

Только почему-то когда она открыла дверь (лохматая, как я, и в сорочке), радости на ее лице не было.

– Ты что, в свой мир не хочешь? – испугался я.

– Хочу.

Ее взгляд просветлел.

Глава 35

По поводу возвращения домой я не то что энтузиазма не испытывала, а с каждым шагом по тоннелю между мирами все больше тревожилась. Нервно стискивала сверток с рубинами и простенькими сережками, браслетами и кольцами с изумрудами для сдачи в ломбард.

Лавентин разглядывал стены тоннеля, ковырял их, тыкал в них кристаллами и что-то записывал в блокнот.

Причин для беспокойства было две: встреча с Павлом. И Лавентин. Уже сейчас он выглядел слегка неадекватно, что с ним будет на месте, страшно представить.

Сердце тяжело стучало и всячески способствовало выбросам адреналина.

«А может, не идти? – закрадывалась крамольная мысль. – Пусть меня пропавшей без вести запишут. Может, Павла в убийстве моем заподозрят, это месть получше раздела имущества».

Но есть еще дядя и племяшка, им трепать нервы своим исчезновением стыдно, так же как и бывшим сослуживцам дяди, которых он наверняка привлечет, чтобы меня действительно искали, а Павла всерьез допросили.

Встречаться с Павлом не хотелось до тошноты. Все внутри противилось, шипело, скручивалось, кололо. Только сейчас я поняла, насколько спокойнее мне было, когда нас разделяли миры.

Можно сказать, в доме Лавентина я из-за предательства Павла не страдала. И сейчас с удовольствием вернулась бы к блаженной свободе от душераздирающих чувств.

Я уже собралась было предложить вернуться, но Лавентин уставился на появившуюся впереди светлую щель с таким детским восторгом, что я не смогла ему отказать. Это же как отнять конфету у ребенка.

И надо еще показать Лавентину весь ужас войны нашими средствами массового уничтожения. Мне кажется, он достаточно добр, чтобы проникнуться этим и вопреки приказу императора уберечь свой мир от ввоза или разработки подобного оружия.

Сердцебиение зашкаливало, к горлу подступила тошнота. Никогда еще возвращение в собственную квартиру не вызывало у меня столь негативных чувств.

– А можно я первый?! – Глаза у Лавентина восторженно округлились.

Представила себе реакцию Павла на появление в закрытой квартире непонятного парня. Кивнула:

– Да.

Лавентин пробежал к тускло светившейся щели и, потыкав ее кристаллом, просунул голову. Щель раздвинулась, пропуская его плечи и ноги.

Выдохнув, я шагнула в блеклый свет.

И оказалась в прихожей.

Здесь был день.

– Ты скопировала свой дом! – Лавентин пробежал из гостиной в спальню. – А, нет, не совсем…

Он проскакал на кухню.

– О! – Распахнул холодильник. Сунулся в прихожую. – А это все можно есть?

Не дождавшись ответа, рванул к окну и сдвинул штору.

Я посмотрела на обувь. Любимых ботинок Павла не было. Часы в кухне показывали два часа. В другом мире сегодня было пятое утро моего пребывания, так что здесь, если время идет одинаково, середина недели.

– Экипажи без животных, – задумчиво произнес Лавентин. – Значит, у вас решили проблему с массивностью паровозных двигателей и чрезмерным объемом потребляемого топлива. О! – Он запрыгал у окна. – Вы их так уменьшили, что даже на двухколесных штуках можно ездить? Здорово!

Совершенно счастливый Лавентин повернулся ко мне:

– Хочу здесь жить!

– Поверь, здесь не так здорово, как кажется на первый взгляд. Ваши живые дома для нас – недостижимая мечта.

– А летательные аппараты вы сделали?

– Да. – Радость Лавентина была заразительной, но избавиться от тревоги не получалось. – Ты любуйся видом, я гляну адреса ломбардов, и поедем добывать деньги.

– Где глянешь?

– В Интернете, – тихо ответила я, предчувствуя долгое и плотное сидение Лавентина за ноутбуком.

Блеск серо-зеленых глаз не оставлял сомнений в том, что Лавентин заинтересуется таким кладезем информации.

– Ух ты! – Лавентин вытаращился на экран недавно купленного смартфона.

Отвернувшись от мелькавших за окном такси домов, заглянула ему через плечо. Лавентин смотрел ролик о полетах в космос и сейчас наблюдал парение в невесомости. В наушниках у него бормотал диктор. Поправить заклинание понимания на перевод письменной речи Лавентин не смог, но, возможно, так даже лучше.

– А, вода вверх летит прямо пузырями!

Невольно улыбнулась. И снова посмотрела на улицу, стараясь запомнить родной город в мельчайших подробностях, ведь неизвестно, как скоро я увижу его вновь.

Свернув с широкой улицы в проезд между высотными домами, такси подкатило к очередному ломбарду. Мой рюкзак потяжелел на четыреста сорок тысяч рублей, но я продолжала сдавать драгоценности, ведь траты предстояли немаленькие.

Положа руку на сердце, мне просто хотелось как можно дольше не возвращаться домой, чтобы избежать встречи с Павлом.

Расплатившись с таксистом, я потянула Лавентина за рукав. Не отрываясь от просмотра, он неловко выбрался из машины и поплелся за мной к встроенному в торец дома помещению с ремонтом обуви, зоомагазином и ломбардом.

Легенда о бабушкином наследстве уже навязла в зубах, но по-прежнему работала, и несколько рубинов взяли вместе с серьгами. Когда, стягивая завязки на рюкзаке, спускалась с крыльца, Лавентин воскликнул:

– Так вот оно как!..

В ролике показывали трехмерную модель работающего двигателя внутреннего сгорания. Ухватив Лавентина за рукав, потянула его к остановке, решив для разнообразия прокатить гостя на общественном транспорте.

Гость этого не заметил, ухая и ахая над общеобразовательными роликами. Я смотрела в окно, и сердце разрывалось от тоски. Какое здесь все серое и унылое. Удивительно, но я бы с куда большим удовольствием оказалась сейчас в доме Лавентина.

Это все из-за Павла. Наверное. Или от мысли, что я покидаю этот мир на год.

Обняв рюкзак с деньгами, склонила голову на плечо Лавентина. Он опустил ладонь мне на колено, забарабанил пальцами в такт музыке ролика.

Надо было и себе смартфон купить, смотрела бы сейчас что-нибудь.

Барабанить Лавентин перестал, задумчиво поглаживал мое колено, пока ему показывали ролик о работе мозга. Я опять поразилась тому, как быстро он, не понимая письменности, освоился со смартфоном.

А наткнувшись взглядом на сидевшую рядом женщину в откровенном платье, снова изумилась тому, что на легко одетых девушек Лавентин не смотрел, хотя это должно его шокировать. И привлекать.

Мечты должны сбываться. Особенно если у тебя в сумке полтора миллиона и не надо их откладывать на что-нибудь действительно полезное.

С замиранием сердца я стояла перед лестницей, спускавшейся в магазин «Подвал», и влюбленно смотрела на вывеску и дверь в черепах.

Мимо проезжали машины, проходили люди, бледный Лавентин с покрасневшими глазами пялился в смартфон, а я наслаждалась моментом.

Вдыхала ароматы выхлопов машин, улавливала обрывки мелодий и культивировала в себе непередаваемый кайф момента.

А затем потянула Лавентина вниз:

– Осторожно, ступеньки… ступеньки, осторожно…

Звуки тяжелого металла пробивались сквозь дверь, я распахнула ее и втянула носом обалденный запах кожи.

Штаны и косухи, самые разнообразные мощные сапоги, туфли и ботинки, включая Dr. Martens и Grinders, покорившие мое сердце, когда я была сопливой девчонкой и соседка-металлистка ходила в них на дико интересовавшие меня тусовки.

Были тут в непомерных количествах корсеты и корсажи, перчатки, украшения с черепами и шипами, солнечные очки, банданы, торбы с принтами, ремни с мощными пряжками и кружевными цветочками, майки и футболки, леггинсы, шарфы, линзы и открытки.

У меня перехватило дыхание, я порывисто втягивала ноздрями воздух, а окружающее теряло резкость из-за навернувшихся слез.

– Я могу купить что захочу, – прошептала я.

Продавщицы – готка и панк – на миг оторвались от планшета и снова в него уткнулись.

В голове не укладывалось, что я могу купить вообще любую вещь. Даже самую дорогую.

Могу купить несколько. Много.

И никто не вынесет мозг за непонятно на что потраченные деньги.

Потребовалось минут пять, чтобы достаточно успокоиться и пойти набирать вещи для примерки.

Это был эпик.

Фантастика.

Феерия шопинга, склонной к которому я себя никогда не считала.

Но тут меня переклинило. Я ходила вдоль полок с обувью и щупала ботинки на мощных платформах и каблуках, перебирала завязки.

А потом мерила.

И покупала.

И еще кожаные штаны. С высокой талией и низкой, с клепками, цепями и без. Облегающие, роскошные. Когда я выходила к большому зеркалу в зале, Лавентин даже от смартфона отрывался.

Продавщицы тоже вошли во вкус. Я перемерила уйму корсажей и даже пару корсетов, посмотрела их сочетание со штанами, примерила сверху косухи.

Еще-еще-еще!

Я не узнавала себя в зеркале: черная кожа невероятно стройнила, корсажи подчеркивали талию. А кожаные шорты – это нечто. Глаза у меня горели безумным огнем, шею и запястья усеяли плетеные чокеры, цепи и браслеты всех мастей.

Через некоторое время Лавентин убрал смартфон, сел у прилавка и, подперев рукой подбородок, стал задумчиво следить за мной.

– Денег хватит, – уверила я по старой привычке закупок с Павлом.

– Конечно. Ни в чем себе не отказывай. Тебе идет.

Я повертелась перед зеркалом, любуясь блеском обтягивающих зад штанов, приподнявшего грудь корсажа и узорами плетеных украшений.

– А-а-а, не могу поверить! – Я продолжала кружиться, хватая с полок майки, еще корсаж, пару косынок, миленькую косуху с тисненым рисунком.

И протанцевала в примерочную.

А когда через три часа мы с Лавентином, обвешанные пакетами со сногсшибательными вещами, вышли из магазина, я еще не могла поверить, что это случилось со мной.

Этого не могло быть.

Я на такое даже не надеялась.

Мы оставили в магазине девятьсот косарей, и Лавентин не возразил.

Наоборот, радовался моей радости. Это было что-то запредельное и прежде незнакомое.

– Теперь куда? – спросил он, оглядывая заполненные людьми улицы.

Меня захлестнула благодарность. Шурша пакетами, я обхватила его за шею, благо с каблуками рост позволял сделать это без труда.

– Спасибо, спасибо тебе огромное, – шептала я, крепче прижимаясь к нему, такому теплому, невероятному.

Лавентин обнял меня за талию. Щекотал дыханием ухо.

Счастье жены было настолько ярким и заразительным, что я то и дело пропускал объяснения и в конце концов просто выключил смартфон. В нем, конечно, рассказывали много полезного, но наблюдать за женой было… приятнее.

И несмотря на все проблемы, ожидавшие дома, невзирая на перегруженность ума невероятной информацией, я будто стряхнул с себя шелуху утомления и воспарил… воспарил куда-то. Счастье определенно заразительно, а Саша выглядела счастливой, и я возблагодарил судьбу за свое богатство, ведь именно оно подарило нам этот момент.

Время в магазине пролетело незаметно. Выходя, я пытался понять причину фонтанирующей радости жены. Говорили, что женщины любят обновки, но я даже отдаленно не представлял, насколько сильно.

Что в этом такого хорошего?

Оглядываясь, спросил:

– Теперь куда?

Вместо ответа жена крепко меня обняла. Сквозь тонко выделанную кожу я ощущал тепло ее тела, биение сердца.

– Спасибо, спасибо тебе огромное! – От шепота по моей спине пробегали мурашки, а с ними и волны жара.

Ко мне прижималась прекраснейшая женщина. Вдруг стало невыносимо тяжело дышать, но при этом жутко приятно задыхаться. Меня охватила дрожь, руки сами потянулись обхватить, притиснуть жену крепче.

От нее исходили волны счастья, запах новой одежды и прогретых солнцем волос, смешанный со странными ароматами этого мира.

Как покупка одежды могла подарить столько счастья?

Может, я не могу понять потому, что одежду мне шили на заказ или извлекали костюмы из гардеробной?

Или дело в самой одежде? Она была необычна даже для этого мира, в котором слишком много едва прикрытых женщин, чтобы я смел отрывать взгляд от смартфона, пока мы перемещаемся по улице.

Жена прижималась ко мне, такая счастливая…

– Может, и мне что-нибудь подберем? – робко предложил я. Она заглянула мне в лицо. Я тихо добавил: – Ну, тебе так нравится эта одежда, мне хочется иметь что-нибудь соответственное.

– Д-да, конечно. – Не сводя с меня удивленного взгляда, жена потянула меня назад в магазин.

Одежда способна сильно изменить впечатление о человеке.

Я считала Лавентина милым.

Только одев его в черную кожу, я поняла, что он просто умопомрачительный.

Нет, в самом деле: и стать, и ширина плеч, и… все при нем. И ноги шикарные, и задница крепкая. И вообще со всех сторон просто конфетка. Мороженка. Ведро мороженого. Тонна конфет.

Удивленно заломив бровь, он разглядывал себя в зеркале.

Сердце учащенно колотилось, внутри все оплавлялось. Я сглотнула.

Прикрыла глаза, силясь выбросить из головы этот потрясающий образ, но он спросил:

– Мне идет, да?

Открыла глаза.

Лавентин, что же ты такой…

– Да. Очень. – Ему надо накупить вещей. Пусть даже он будет носить их только дома. Но надо. Просто чтобы у меня время от времени случался эстетический оргазм. – Иди в примерочную, я сейчас еще принесу что-нибудь.

Продавщицы впились взглядами в его широкую спину.

– Мое! – пророкотала я.

И схватила с полки еще косуху. И жилетку кожаную. И штаны. Пару ошейников кожаных прихватила.

Ввалилась в примерочную, где Лавентин сидел на высоком барном стуле и распутывал шнурки высоких ботинок. Косуха слегка приподнялась, в воротнике черной майки просматривалась бледная кожа.

Свалив одежду на полочку, я расстегнула ошейник с шипами. Нет, это, конечно, больше шутка, просто забавно посмотреть на длора в ошейнике. Лавентин спустил ногу и доверчиво смотрел мне в глаза, пока я тянулась к нему с кожаной полоской в руках. Пальцы соприкоснулись с его горячей шеей, через подушечки пальцев передался заполошный стук его сердца.

И взгляд Лавентина, такой доверчиво-растерянный.

Я слепо нашаривала позади его шеи застежку ошейника, но не попадала в пряжку. Сердце заходилось. И руки дрожали.

А Лавентин все смотрел, невероятно милый и притягательный. Его глаза потемнели. Я наклонилась, надеясь, что так будет удобнее застегнуть ошейник, но… Да не нужна мне эта побрякушка! Качнувшись вперед, я поцеловала Лавентина.

Он шумно выдохнул через нос, притягивая меня, прижимая к себе. Я вдруг обнаружила себя оседлавшей его колени, обняла его за шею. И вроде целоваться умела, а от этого поцелуя задыхалась, сбивалась, млела слишком сильно, чтобы следить за техникой. И в общем-то не понимала ничего, кроме одного: это невероятно, упоительно, прекрасно, словно мне снова пятнадцать, и гормоны зашкаливают, и восторженный романтизм хлещет.

Слишком, ненормально хорошо для простого поцелуя!

Глава 36

Легкий скрип кожи, фейерверки в крови, жадные губы, руки, которые словно бы везде и дрожь тел… Когда мы наконец прервали поцелуй, тяжело дыша и дрожа от возбуждения, я ничего не соображала.

Просто смотрела в потемневшие глаза Лавентина. Он прижимал меня так крепко, что я четко ощущала рельеф его тела и не удержалась, потерлась о него. Если бы стул не стоял в самом углу – точно бы обвила Лавентина ногами, никакие бы плотно облегавшие кожаные штаны не помешали.

Лавентин потянулся ко мне, ловил губы, и я то наклонялась, то приподнимала голову, желая и страшась урагана чувств.

С ума сойти… Наклонилась. Пальцы Лавентина пробежали по шнуровке корсажа, по обнаженным лопаткам, запутались в волосах на затылке. И голова кружилась, словно я падала и взлетала, и не всегда могла понять, где верх, где низ.

Жгучим контрастом было прикосновение плеча к холодному зеркалу. Миг отрезвления – и снова пьянящий экстаз поцелуя…

Дрожащие руки Лавентина оказались на моих плечах, и он мягко оттолкнул.

– Саша… – Прижался лбом к моему лбу. Наши щеки горели. Тяжело дыша, зажмурился. – Не надо, так трудно сдержаться.

Я сглотнула, сердце билось в горле, а в глазах темнело от возбуждения. Меня лихорадило, Лавентина тоже. И хотя он вроде как собирался остановиться, его ладони соскользнули с моих плеч и обвили талию.

– Ты ведь не собираешься меня отпускать, – сипло прошептала я.

– Оказывается, так обниматься очень приятно. – Он снова провел руками по моей спине. – Восхитительно просто…

Сквозь розовую пелену наслаждения до меня добрался смысл его слов, и глаза широко распахнулись:

– У тебя была с кем-нибудь близость?

– Конечно нет! – Лавентин выглядел возмущенным. – Ты же моя первая жена.

Вспомнился Павел с его объяснениями, что тогда, в восемнадцать, он изменил мне из чистого любопытства, потому что ни с кем, кроме меня, не пробовал.

– Неужели тебе было не интересно? – Я повела бедрами. – Неужели тебе потом не захочется попробовать с другой женщиной?

Что я делала? Зачем? Но меня будто током пронзало желание прижаться к Лавентину – обнаженной кожей к обнаженной коже, обвить ногами.

Снова зажмурившись, Лавентин торопливо прошептал:

– Близость – это всего лишь поступательные движения цилиндрического тела в полости. Конфигурации полостей бывают разными, что может привести к различиям в ощущениях, но они не настолько существенны, чтобы нарушать гармонию отношений и пятнать честь длора и свою совесть неблаговидными поступками.

Верилось абсолютно и беспрекословно, что он действительно думает так, что он может избежать соблазнов, потому что честь, потому что совесть, потому что…

Его покрасневшие влажные губы притягивали, я снова хотела целоваться, ощутить их тепло. И руки сами расстегивали его косуху, и мысли были исключительно непристойными.

– Саша… – Лавентин перехватил мои ладони, прижал к своей груди, в которой бешено колотилось сердце. – Ты должна понимать, что… Если сейчас поддадимся соблазну, жить здесь ты не сможешь.

«Ну и что?» – почти сказала я.

Запиликал в рюкзаке мой старый телефон.

Медленно-медленно возвращалась способность мыслить.

Браслеты.

Еще немного, и мой оказался бы на мне навсегда.

Телефон продолжал надрываться.

Сглотнув, я сползла с покрасневшего, растрепанного Лавентина. Руки тряслись, я откопала старенький мобильник, который обычно использовался вместо домашнего, если мы с Павлом, желая оградиться от звонков с работы, отключали основные телефоны.

«Виктор», – горело на экране.

Было уже за семь часов вечера, рабочий день у дяди кончился, и ему вернули мобильный.

Вдохнув и выдохнув, прижалась лбом к стеклу и приняла вызов:

– Алло!

– Сань, только не говори, что ты звонила предупредить, что в пятницу не сможешь посидеть с Лелей.

Я поморщилась: совсем забыла, что у дяди с теткой корпоратив в пятницу, и я обещала присмотреть за племяшкой.

– Не смогу, – обреченно призналась я. – Уезжаю на год. И связаться со мной будет невозможно.

На том конце линии молчали. На фоне гудел мотор и переговаривались люди.

– На год? Куда? С чего это вдруг?

– Расхожусь с Павлом. Купила годовую путевку в островной санаторий, буду дышать свежим воздухом, искать смысл жизни. Интернет и телефоны запрещены правилами. Уезжаю через пару часов.

Снова молчание.

Потом ошарашенное:

– Сань, ты чего? Как поссорились? Почему на год? Ты же не соплячка какая-нибудь – обидки лелеять целый год у черта на куличках. Что на самом деле случилось? Какие у тебя проблемы? Со своей коллекторской работенкой наехала не на тех? Подключить моих ребят? Если не совсем отморозки попались, можно договориться.

– Нет, честно, все не так драматично и с работой никак не связано. Я правда еду отдыхать и разбираться в себе. – Почти не вру ведь. Почти. – Сам понимаешь, когда рушатся отношения длиной в восемь лет – это слишком… Это требует осмысления.

– Но не год же! Сань, тебе всего двадцать.

– Двадцать два.

– Ну двадцать два, все равно жизнь только начинается, в этом возрасте многие расходятся со своими первыми парнями, чтобы начать серьезные отношения.

Покосилась на Лавентина, ковырявшего на ошейнике шип. Дядя продолжал:

– Сань, давай возвращай путевку, слетай на недельку в Турцию, этого хватит.

Противненький внутренний голосок намекал, что больше всего дядю волнует, что теперь придется раскошеливаться на няню для племяшки. Хотя так лучше не думать. Даже если дядя звонит, только когда надо присмотреть за Лелей.

– Нет, я хочу поехать, – уверила я. – И хочу, чтобы ты в это время присмотрел за Павлом.

– Морду ему набить? Этого хватит, чтобы решить ваши разногласия?

– Нет, что ты, – нервно усмехнулась я. – Просто проверяй время от времени, платит ли он по счетам и не пытается ли продать квартиру. Свидетельство на собственность у нас безвозвратно потеряно, но вдруг…

И снова с той стороны молчание. Потом суровое:

– Сань, надо встретиться и поговорить.

– У меня честно все нормально.

Правда, я попала в другой мир, у меня теперь два мужа, а еще меня пытались убить и могут попытаться снова.

– Мне кажется, ты врешь, – сказал дядя.

– У меня правда все нормально. И я не хочу встречаться, извини, потому что ты не успокоишься, пока все из меня не вытрясешь, а у меня просто девичьи чувства, и потом будет стыдно за откровенность.

– Может, я не самый лучший дядя, но, если у тебя проблемы, – я должен помочь их разрешить.

– Это правда чисто психологическая проблема. Через год вернусь.

– А если там с тобой что-нибудь случится?

– Я укажу твой номер, тебе сообщат.

– А если нет? Ты должна оставить мне всю информацию: адрес, владельцы, реквизиты.

– Я их пробила, все в порядке.

– И все же…

– Пришлю их реквизиты по почте, – пообещала я, конечно же не собираясь ничего присылать, хотя потом получу за это взбучку. Если доживу до возвращения. – Мне пора бежать, пока. Поцелуй Лелю от меня. И я тебе деньжат скину на карточку, будешь покупать подарки от моего имени.

– Такое чувство, что ты прощаешься навсегда.

– Всего лишь на год, – улыбнулась я. – Пока-пока.

Посопев, дядя буркнул:

– Мне это не нравится. Но счастливого пути. И будет возможность – звони.

– Обязательно.

Я первой оборвала связь. Помедлив, выключила телефон. Посмотрела на свое отражение: взгляд испуганный, щеки красные, губы припухшие, хотя вроде недолго целовалась.

Вздохнула.

Еще на один пункт меньше в списке дел перед разговором с Павлом.

Даже возникла мысль потянуть время и съездить к дяде. Но при личной встрече он так замучает вопросами, что точно проколюсь. Придется рассказывать о волшебном мире, а для психики человека, считающего магию выдумкой и параллельные миры лишь безумной фантазией, такое известие и демонстрация доказательств могут стать разрушительными. Пусть лучше дядя спокойно живет в своем привычном мире и считает, что у его племянницы сдали нервы, чем нервы сдадут у него.

– Ты как? – Лавентин внимательно глядел на меня.

– Терпимо.

– Прости, – потупился он. И выглядел при этом так мило-мило. Виновато глянул исподлобья и приложил шипастый ошейник к шее. – Мне идет?

– Очень, – невольно рассмеялась я.

Тянуло обнять Лавентина. Сильно. И в его темных глазах читалось такое же желание.

Хуже того – внутри у меня все пело и трепетало, настолько хотелось оказаться в его руках.

Кажется, надо держаться подальше друг от друга, а то…

Я попятилась.

А браслет остался на месте – в полуметре от браслета Лавентина, словно привязанный невидимой веревкой.

– О нет, – застонала я.

– Повезло еще, что нас не прижало друг к другу.

– Не накаркай.

Лавентин вскинул брови. Пришлось объяснять значение фразы.

К счастью, Лавентин не накликал, нас даже отпустило сантиметров на десять, но ни о какой развеселой примерке речи больше не шло. Да и Лавентин, судя по томным вздохам и прикосновениям к своим губам, думал вовсе не об обновках.

Пришлось ограничиться тройкой штанов, пятком жилеток и парой косух.

Но когда Лавентин обмолвился, что в такой одежде он может вне острова длоров и столицы ходить, я не удержалась и взяла ему еще одежду. Ничего, в следующий раз буду морально готова к такой сногсшибательности и на него не брошусь, а посмотреть будет приятно.

Извинившись, что из-за нас пришлось держать магазин открытым на час дольше (продавщицы уверили, что мы можем приходить еще, они и на два часа позже закроют), мы покинули «Подвал».

На повестке дня оставалось еще два неприятных дела.

Поставив пакеты с вещами на газон, я попросила у Лавентина смартфон.

Пошел девятый час вечера. Значит, начальница успела принять ванну и поужинать. Время наибольшего ее благодушия. И полного нежелания заниматься работой. Самое то быстренько предупредить об увольнении и, может быть, даже обойтись без долгих объяснений.

Пришлось снова включить старый телефон и поискать в списке контактов на всякий случай внесенный номер. Пришло извещение о двух пропущенных вызовах.

Я набрала номер.

Начальнице версия с поездкой в закрытый санаторий на год странной не показалась. Наоборот, вызвала желание так же хорошо отдохнуть.

Стараясь оттянуть неизбежное, я принялась расписывать прелести несуществующего места, то и дело поглядывая на смотревшего ролики Лавентина. Свет экрана красиво очерчивал его лицо, играл на скулах, мерцал в глазах. И у меня щемило сердце.

Разговор закончился, а я все смотрела…

Тряхнула головой, избавляясь от наваждения. Такими темпами через год я в самом деле буду замужем за Лавентином.

Остался один главный неприятный пункт – Павел.

Но ведь перед этим я собиралась купить игрушки для Веры, а Лавентин что-то для мамы.

И еще нужно запастись чаем.

Обязательно нужно купить очень много чаю. И кофе. И какао. Шоколада тоже.

И вообще можно придумать себе уйму дел. Только бы с Павлом не встречаться. Только бы не поднимать спрятанную в глубине души боль.

«Надо, надо, надо с ним поговорить, – уверяла себя. – Это один из жизненных этапов, нужно его хоть как-то подытожить, чтобы не тяготил незавершенностью. И надо объяснить Павлу, что наши разборки по техническим причинам переносятся на следующий год».

Надо, но встречаться все равно страшно не хотелось.

Глава 37

– Естественно, я все сделаю, но зачем это тебе? – спросил я, отчаявшись самостоятельно найти вразумительный ответ.

Сумрак автомобильного салона, мельтешение света и теней скрыли выражение глаз жены, но напряжение тела выдавало волнение. И неровный голос тоже выдавал:

– Он… изменил мне, я хочу его уязвить. Хотя бы немного.

Да, жена говорила, что ей изменили дважды. Но я не понимал другого.

– Если он настолько тебя не ценил, что пошел на измену, почему его должно волновать появление у тебя другого мужчины?

– Потому что он собственник. И это единственный способ задеть его мужскую гордость хотя бы немного.

Через мгновение я понял: она хочет этого потому, что была уязвлена ее женская гордость.

Хм, получается, внезапным браком я сильно задел Сабельду?

Как-то не думал о ситуации с этой стороны.

Сердце отозвалось тупой болью. Я накрыл ладонью сжатую в кулак руку жены, мягко улыбнулся:

– Почту за честь помочь.

Саша выглядела грустной, а ведь я привел ее сюда, чтобы порадовать…

Такси остановилось у подъезда. Саша сглотнула. Я наклонился прежде, чем подумал, что делаю. Прижался к ее щеке губами. Запах ее кожи, прикосновение к волосам захлестнули воспоминанием об умопомрачительном поцелуе в магазине одежды. Сердце бешено взревело, по телу пробежала дрожь.

Закрыв глаза, ощущая биение сердце Саши губами, я понял, насколько прав министр: этому невозможно противиться. И как он не прав: это не кошмар, а блаженство.

Пакеты, перетащенные из такси, заполнили почти всю лестничную клетку. Свободной осталась узкая дорожка к двери квартиры.

Накатывала паника.

Пока я, уломав Лавентина разрешить мне носить вещи, бегала туда-сюда, волнение притупилось, а сейчас внутри все дрожало.

Но отступать было поздно.

Вытащив из рюкзака запасной ключ, я отперла дверь в бывшее семейное гнездышко.

Запах жареной картошки окутал меня. В квартире бормотал телевизор, в кухне шкварчало масло.

Я шире открыла дверь и скомандовала:

– Заноси!

Лавентин подхватил две сумки со сладостями и духами для мамы и, как мы и договаривались, понес их в спальню.

– Какого?.. – выскочил из кухни Павлик, в его руке блеснул разделочный нож.

– А я теперь здесь живу, – развернулся к нему Лавентин.

И вроде стоял расслабленно, а чувствовалась готовность отразить удар. Да и вообще он был на полголовы выше и шире в плечах, как-то даже подавлял.

Павел растерянно моргнул.

– Да, – подтвердила я. – Он теперь будет жить со мной.

– Ты… – Павел меня оглядел. – Что ты здесь делаешь? Ты же… – Он подергивал губами, словно не решаясь произнести невероятное.

То, что я просто исчезла из комнаты.

Совсем.

– А картошка это хорошо, мы проголодались. – Я подхватила пакет с игрушками для Веры и вошла в квартиру.

Павел открывал и закрывал рот, шокированный то ли моим возвращением, то ли моей наглостью.

– Это мой второй муж Лавентин. Он будет жить с нами. Прошу любить и жаловать.

– То есть ты любовника сюда притащила?! – Павел указал на него ножом. – А ты не обалдела, Саш? Ты на какой своей тусовке этого гопника подобрала?

Выронив сумку, Лавентин молниеносным движением выхватил у Павла нож.

– Не надо размахивать острым. И я не любовник, я муж.

Осмотрев свою пустую ладонь, в которой только что была рукоять ножа, Павел уставился на Лавентина и прорычал:

– Выметайся!

– Меня Саша пригласила. – Убрав нож в сумку, Лавентин поднял ее и зашел в спальню. Секунда шуршания, и он пошел за следующими пакетами. – Мы и вещи уже привезли.

Беззвучно открывая и закрывая рот, Павел переводил взгляд с него на меня и обратно. Никогда не видела его настолько обалдевшим.

Но радости это не принесло. Ну в шоке он от моей борзости, и что? Это не вернет потраченные на него годы. Не отменит причиненную им боль.

Мстить скучно.

Не приносит это удовлетворения и покоя. По крайней мере мне.

Хотя постращать Павла стоит, чтобы в следующий раз думал, прежде чем ширинку расстегивать.

– Он не будет здесь жить, я не позволю. – Павел махнул рукой. – Выноси свое барахло!

А Лавентин знай втаскивал вещи.

– Квартира большая, всем места хватит, – улыбнулась я. – А Света где?

Павла перекосило:

– В неврологии эта истеричка. Она из-за твоего исчезновения так психовала, что пришлось ей «скорую» вызывать.

А жаль, что у Павла нервы крепкие. Вот бы ему тоже башню снесло, но нет – его больше волнует, что Лавентин здесь поселится, чем мой провал в тартарары.

Хотя, может, это и неудивительно: Павел верил в параллельные миры. И даже немного в магию – в том смысле, что человека можно проклясть.

– Ты хотя бы знаешь, как она? – глухо спросила я.

– Мне припадочные не нужны. – Павел снова уставился на таскавшего сумки Лавентина. – Пусть уматывает или я вызову полицию.

– Вызывай, – пожала плечами я. – Паспорт при мне, прописка здесь есть, а Лавентин мой гость. Имею право его пригласить.

Прислонившись к стене, я расстегнула и стянула один ботинок на мощной платформе, затем второй. Глядя на мою обувь, Павел брезгливо кривил губы.

Забавно на самом деле. Он ведь меня тем и покорил, что явился в школу в коже и с кривеньким ирокезом. Только потом узнала, что это расплата за проигрыш в споре. Но ведь и это впечатлило: он сдержал слово, даже понимая, что завуч и директор ему все мозги съедят.

Почему он в итоге превратился в такого козла?

– Саш, ты ведь насчет подселения несерьезно? – В его голосе появились просящие нотки.

– Серьезно. – Я премило улыбнулась. – Он теперь мой мужчина, не выгонять же его.

Павел уставился на Лавентина, освобождавшего подъезд от наших вещей. Уж накупили так накупили. Страшно представить, как будем таскать это по тоннелю между мирами. Надо было не увлекаться, прожила бы без чая и кофе, без шоколадок.

С другой стороны, почему нет? Деньги есть, нести не так чтобы далеко, почему не побаловать себя вкусностями? В конце концов, жизнь предстоит опасная, в любой момент подстрелить могут, лучше не отказывать себе в маленьких удовольствиях, ведь каждое из них может стать последним.

Павел заскрипел зубами. Понимаю, Лавентин в черной коже с шипами и заклепками, с длинными растрепавшимися волосами выглядел внушительно и достаточно асоциально, чтобы ожидать от него удара в ответ на грубость.

Блин, неужели Павел настолько себя не уважает, настолько труслив, что стерпит въезд моего любовника в квартиру?

– Я против, – процедил Павел, вернулся на кухню и захлопнул дверь.

Лавентин вопросительно на меня посмотрел.

У меня не было слов. Просто гадко на душе.

– Это твой муж? – прошептал Лавентин.

Очень хотелось вымарать этот факт из биографии. Но я кивнула.

– Да, неудачный брак – это всегда трагедия. – Лавентин пошел за сумками с обувью. Проходя обратно, остановился. Нахмурился, глядя в пол. – Ты… мм…

Так ничего и не сказав, мотнул головой, отнес вещи в спальню. Последним оказался пакет с запасом нижнего белья.

Оглядев пустую лестничную клетку, я заперла дверь.

Павел даже не спросил, куда и как я пропала, что со мной было, в порядке ли я. Надеюсь, это он от шока такой неразговорчивый, а не потому, что ему абсолютно все равно, что со мной.

Судя по скребущим звукам, он переворачивал на сковороде картошку. Стальные нервы.

А ужин у него экспроприирую. Вот что у Павла не отнять – так это умение обалденно жарить картошку. В мире Лавентина картошки вовсе нет.

Да, вот и вернулась. Чувства-то какие противоречивые: хочется и довести Павла до белого каления, и оказаться подальше от него.

Заглянула в кухню:

– Когда картошка будет готова?

Павел смотрел вытаращенными глазами:

– Саш, ты реально обалдела?

– Не более чем ты.

– Я Светку водил ненадолго и жить здесь ей не предлагал, – зашипел Павел. – Нет, я понимаю, нашла хахаля себе под стать, счастлива, но вселять его к нам – это перебор. Я в суд подам.

– Тогда я отпишу ему половину своей доли.

– Выгони его, – тихо прорычал Павел. – Давай!

И тут я сообразила, что он говорит едва слышно и с опаской косится поверх моей головы.

– Боишься его? – усмехнулась я.

– Отморозков всяких бояться нормально.

– Трус.

– Потаскуха.

– Это ведь оскорбление, да? – над самым ухом произнес Лавентин.

– Да, – тихо согласилась я, покрываясь мурашками от его дыхания на затылке, от прикосновения ладоней к плечам.

Лавентин отодвинул меня в сторону.

– Ты должен извиниться перед Сашей.

– Вот еще, – неуверенно фыркнул Павел.

– Если не возьмешь свои слова обратно, мне придется применить силу, – спокойно предупредил Лавентин.

Павел посмотрел на него с яростью. Скривившись, выключил газ и швырнул лопаточку на столешницу.

– Да подавитесь вы всем! – Набычиваясь, он попер на нас, но возле неподвижного Лавентина остановился. – Дорогу.

– Только после того, как принесешь извинения.

– Дорогу, я сказал!

– Саша, он благородного происхождения?

– Нет.

В следующий миг Лавентин заломил Павлу руку и выволок в коридор. Потащил к туалету. Павел вцепился в косяки. Пара ударов под колени – и он рухнул перед унитазом.

Все происходило так быстро, что возразить я не успела.

Ухватив Павла за шею, Лавентин стал наклонять его голову в унитаз, приговаривая:

– По закону нашего мира человек неблагородного происхождения, оскорбивший длорку словом или делом и не раскаявшийся в своем проступке…

Упершись ладонями в унитаз, Павел заорал:

– Извиняюсь! Извиняюсь я!

Лавентин навис над ним, придавливал к ободку.

– Хорошо надо извиниться, чтобы понятно было, за что и что чувствуешь себя виноватым.

Хрипло дыша, Павел забормотал:

– Саша, прости, что оскорбил тебя.

И это ведь мой муж Павел, человек, отношения с которым я пронесла почти через всю сознательную жизнь.

Казалось, Лавентину не составляло труда удерживать его в опасной близости от сливного отверстия в унитазе, голос звучал уверенно и раскатисто:

– Повторяй: и если мой язык еще раз посмеет…

– И если мой язык еще раз посмеет…

– …произнести о тебе несправедливое и дурное…

– …произнести о тебе несправедливое и дурное, – придушенно буркнул Павел.

– …пусть тогда он отсохнет на веки вечные.

Веривший в колдовство, видевший мое исчезновение, Павел умолк. Лавентин надавил ему на затылок.

– …пусть тогда он отсохнет на веки вечные! – взвизгнул Павел.

Попятившись, Лавентин взглянул на свои руки. Отправился в ванную комнату и включил воду.

Побагровевший Павел обратил ко мне влажные глаза, губы дрогнули, будто намереваясь произнести очередное оскорбление, но он сдержался.

Я глубоко вздохнула. Еще и еще.

Лицо Павла перекосило жгучей ненавистью. Приподнявшись, он захлопнул дверь в туалет, отрезая себя от нас.

Из ванной вышел Лавентин, постучал к нему.

– Идите вы, – огрызнулся Павел.

– Я просто предупредить хотел, – добродушно произнес Лавентин. – Это за первое оскорбление купание в нечистотах, за второе – лишение языка. За недозволенное прикосновение к главе рода – отсыхание руки. За попытку убийства – смерть через повешение. Ты не слишком буйный, но мне кажется, лучше предупредить, что я прослежу за исполнением закона в случае его нарушения.

С той стороны что-то невнятно пробормотали.

То, что происходило, – это немыслимо просто.

Даже живой дом Лавентина в момент моего неосознанного контроля казался более реальным, чем это мгновение.

Оказывается, я так забегалась по другому миру, что не смогла оценить и принять случившееся здесь пять дней назад.

Измена Павла, то, что он оказался вовсе не таким, каким я представляла, – все это еще не вписывалось в картину моего мира.

А теперь этот ужас снова обрушился на меня.

К прежней жизни возврата нет.

К Павлу возврата нет.

Все перевернулось.

Наблюдавший за мной Лавентин встревожился:

– Ты в порядке?

– Не знаю, – пожала плечами я. – Просто обидно, что все так кончается. Обидно, что он… – голос дрогнул, – оказывается, совсем-совсем меня не любил, что все…

Я задохнулась.

Мой мир рушился окончательно.

– Тебя обнять? – подступая ближе, спросил Лавентин.

Один мой кивок – и он прижал меня к своей груди, обнял крепко.

– Это пройдет, – пообещал он.

– Знаю, – всхлипнула я.

– А ты самая лучшая жена в мире. Лучше тебя представить невозможно.

– Спасибо за утешение. – Я орошала слезами его кожаную жилетку.

– Я просто сказал правду.

Я медленно обвила руками его талию. Как же хорошо, что Лавентин сейчас рядом.

Глава 38

Картошка вышла на редкость удачной, да еще с солеными огурчиками от двоюродной бабули Павла – просто объедение. Жаль, мало было.

После нее мы неторопливо пили чай с пирожными.

Павел сидел в туалете.

Меня уже распирать начало, а дражайший супруг занимал стратегическое место. Живот у него, что ли, подвело от страха? Или надеялся нас таким образом из квартиры выжить?

Мысль, конечно, здравая: без туалета в квартире плохо. Но и в туалете все время проводить тоже как-то не очень.

Допив чай, Лавентин задумчиво произнес:

– Может, он заболел?

– Кто?

– Этот твой… муж. – Он махнул рукой, указывая на дверь в прихожую. – Столько в туалете сидеть ненормально.

Невольно рассмеялась:

– Согласна. Но, думаю, дело не в болезни.

Лавентин вопросительно приподнял брови. Я подхватила ложечкой кремовый цветок и покачала его из стороны в сторону.

– Это стратегический ход: заблокировал доступ к важному ресурсу в надежде, что мы покинем оккупированную территорию.

– Дверь хлипкая.

– Для кого хлипкая, а для кого и нет.

Забросила в рот сладкий, таявший на языке кремовый цветок. Так же, как таял он, растворялась поселившаяся в груди тяжесть.

Обидно, горько, страшно, но… лучше в двадцать два узнать, что не с тем человеком связалась, чем в сорок или пятьдесят. Или в ситуации, когда его поддержка была бы жизненно необходима.

Можно сказать, я легко отделалась.

– Ладно. – Воткнув ложку в остаток пирожного, поднялась. – Давай закончим дела.

– Да, пора. – Лавентин тоже поднялся.

Пропустил меня, следом вышел в прихожую и постучал в туалет.

Павел молчал.

Лавентин постучал громче.

– Ну что вам? – огрызнулся Павел.

Я прямо представила, как он, сложив руки на груди, нахохлившись, сидит на крышке унитаза и злобно смотрит на дверь.

– Физиологические потребности, – пояснил Лавентин.

Стало до ужаса интересно, что победит у Павла: гнев или страх?

– Не пущу, – отозвался он.

– Мне бы не хотелось выбивать дверь. – Лавентин не терял спокойного расположения духа.

Если подумать, в нашем мире такое поведение выглядит страшно, аристократическая выдержка кажется поведением психопата. В фильмах психопатов часто так и показывают: спокойное дружелюбие, а потом раз – и голову отрубил.

Похоже, у Павла появились примерно такие же ассоциации. Щелкнул замок. Гордо вскинув подбородок, но опасливо косясь на Лавентина, Павел пересек прихожую и закрылся в кухне.

Будет ругаться из-за картошки или нет?

Я ждала, ждала… Судя по звукам, Павел открыл тумбу с овощами и вытащил несколько клубней.

– Будешь? – Лавентин указал на туалет.

Улыбнулась:

– Да, конечно.

Была у меня мысль: на время, пока разбираюсь с последними делами, приклеить к двери спальни смартфон Лавентина с запущенным на тихом звуке порнороликом длиной так с час. Чтобы Павел, если решит подслушивать, только охи-вздохи уловил и почувствовал себя ущербным. Но вдруг стало лень с этим возиться.

Не стоил Павел лишних телодвижений.

Оставив Лавентина со смартфоном, я взялась за ноутбук. Деньжат дяде на подарки племяшке перевела. Даже письмо на таймер поставила, в котором извинилась, что не даю адреса своего таинственного санатория. И еще на год вперед писем отсроченных написала с сообщениями, что со мной все в порядке.

ВКонтакте тоже написала об отъезде, статус поставила «Вернусь через год», вышла из всех аккаунтов, чтобы Павел чего не натворил, историю почистила.

Затем поставила ноутбук на табуретку возле кровати и усадила Лавентина рядом. Меня вдруг охватило волнение, сомнение в способности добиться желанного результата.

А вдруг я в Лавентине ошиблась, как когда-то в Павле?

Вдохнув и выдохнув, начала:

– Я хочу объяснить, почему императору не стоит знать об оружии нашего мира.

И рассказала о том, что такое высокотехнологичная война.

С цифрами. С описанием травм. С показом роликов и фрагментов исторических фильмов и хроник.

Лавентин кивал, задавал вопросы, но выглядел отстраненным. Сердце сжималось: неужели ему совершенно безразличны страдания других людей? Неужели надежда, что он не станет выспрашивать о земных военных разработках и даже поможет сделать так, чтобы император не прислал в мой мир шпионов, окажется тщетной?

Голос слабел, энтузиазм угасал. На застывшем лице Лавентина мерцал цветной свет экрана, где сменялись кадры документального фильма о применении бактериологического оружия.

Не выдержав, я захлопнула крышку. Лавентин вздрогнул. Помолчал.

– Знаешь, – он почесал затылок, – мне кажется, ваш мир слишком опасен. И еще тут много смертельных болезней, которых у нас нет. Сюда на самом деле нельзя путешествовать. Тебя и меня, по-хорошему, надо запереть в карантин.

Лавентин заглянул мне в лицо. Спокойный, задумчивый. Непредсказуемый.

– Оружие вашего мира очень разрушительно, но хуже того – бездумно, ему все равно, солдат перед ним или младенец. Такое нельзя пропускать в наш мир, и я постараюсь этому помешать.

От сердца отлегло.

Пусть попадание к Лавентину не моя вина и произошло против воли, я не должна стоять в стороне, пуская на самотек последствия контакта двух миров.

Теперь наконец выражение лица Лавентина стало обеспокоенным, он почесал затылок, потер подбородок.

– Какие-нибудь проблемы с этим? – положила руку ему на плечо.

– Да, будут некоторые сложности… – Он снова почесал затылок. – Нам придется скрыть, что мы здесь были. Скажем, что проникнуть сюда в брачных браслетах в принципе невозможно. Я постараюсь сделать незаметную защиту, чтобы никто не мог войти в тоннель.

– А если прибор для перехода у тебя заберут и защиту снимут?

– Тогда остальное будет не в нашей власти. Но, подозреваю, сделать этого не смогут.

– Почему?

– Видишь ли, когда я предложил членам научного собрания открыть проход в другой мир, ни у кого не получилось. Они четко следовали инструкции, но все равно не смогли.

Осмыслила сказанное. Моргнула:

– Почему?

– Вероятно, это связано с тем, что магия их семей не такая древняя, как моя. Мой предок был одним из первых, кто получил родовую магию, а она связана с путешествиями между мирами. Возможно, у него были какие-то особые способности, а может, основатели первых родов позаботились о том, чтобы держать появление источников магии только в своих руках.

– То есть… – Я шумно вдохнула и откинулась на постель.

Получается, мне, так сказать, троекратно «повезло»: Лавентин пожелал такую аферу провернуть; каким-то образом из трех с половиной миллиардов женщин выбрали меня; он оказался одним из немногих, кто способен открыть проход.

Так и в судьбу поверить можно.

– Хорошо, скажем, что здесь не были… Только вещи жалко.

– С этим как раз проблем нет: дома можешь ходить в них сколько угодно, все будут считать их порождением самого дома. Позже можно будет найти портных и модисток, которые скопируют покрой. Или вовсе объявить их сшитыми у нас по твоим рисункам и пояснениям.

– Я не умею рисовать.

– Об этом никто не знает.

– Ну да… Сколько времени у нас осталось?

– Часа два.

Я села.

– Ну что ж, давай объясним Павлу, что он должен ждать моего возвращения и не дергаться.

– Да-да, помню, – кивнул Лавентин и тихо добавил: – А вообще, идея с магическими жучками мне понравилась, надо будет реализовать.

Вероятно, с защитой своего мира от нашего оружия он поможет, но технологический прогресс по полученной информации будет ускорять. Можно ли от ученого ожидать иного?

Глава 39

Иногда что-то кажется ужасным, а потом кардинально меняешь мнение и даже хочешь этого. Это я не о стокгольмском синдроме, а о светящейся мембране, которая вытолкнула меня в мир Лавентина. Вот бы сейчас она появилась и прокатила нас с барахлом до нужной точки.

Но нет.

Мембраны не было и в помине, и мы перебежками таскали сумки с вещами. Мне доставались легкие и физподготовка у меня нормальная, но после насыщенного дня это таскание немного раздражало.

– Чуть-чуть осталось. – Лавентин поставил ношу посередине коридора.

Я с сомнением посмотрела вдаль. Ага, как же, – еще идти и идти! А он продолжал:

– Чем ближе к родному миру, тем больше приток магии, еще немного, и я смогу понести все вещи.

– Опять превратишься в Халка?

– В кого?

– Это выдуманный герой, он, когда сильнее становится, зеленеет. Почти как ты в том доме.

– А… Я немного другой вариант имел в виду. Так трансформироваться не очень приятно, если честно.

– Догадываюсь.

Мысли путались. В голову укладывалась новая информация, в том числе о мозге и его электрических импульсах, что я обязательно расскажу изучающим возникновение чувств друзьям.

И то, что я сейчас думаю, как запоминаю, – это ведь тоже электрические импульсы!

Даже немного жутко.

Но и восхитительно тоже.

А интересно, как импульсы выбирают, в какую сторону двигаться, точнее, какую часть мозга стимулировать? И химические процессы тоже. Например, у меня сейчас множество тем для обдумывания, как из них выбираются наиболее важные?

Почему эти крайне важные вещи мозг ранжировал так, а не иначе? Почему присвоил высокое значение информации об эмоциональных связях Саши с ее миром?

Вроде эти данные не входят в сферу моих интересов. То есть мне, разумеется, легче оттого, что я не оторвал Сашу от чего-то очень важного, и, похоже, ее отсутствие не станет критическим для родных, но я должен отметить это как факт и к нему не возвращаться. А я возвращался.

Может, в своих выводах не уверен? Но Саша вживую пообщалась лишь с этим сомнительным мужем и попрощалась по телефону только с двумя людьми.

Даже весь возможный срок в своем мире не провела.

Едва объяснив Павлу, что ему никуда не деться, ведь мы можем открыть проход прямо к нему, и приврав насчет магических подслушивающих жучков, которые будут отслеживать его деятельность, мы отправились назад. А ведь можно было еще полтора часа чем-нибудь интересным заниматься, ролики познавательные смотреть.

Вроде мои выводы логичны.

Тогда почему я продолжаю об этом думать? Наверное, стоит прояснить ситуацию, чтобы заняться другими вопросами. Теми же подслушивающими жучками, например.

– Мм… – Я покусал губу. – Мне показалось или ты не слишком привязана к своему миру?

Саша поставила сумки. Удивительная длорка, которая сама носит вещи, и не по нужде, а по собственному желанию. Да с ней даже в экспедицию отправиться можно!

– Почему ты так решил? – Хмурясь, Саша пошла назад, к оставленным неподалеку вещам.

– Ты почти ни с кем не прощалась.

– Не хотела лишних расспросов. Врать не люблю.

– А-а-а…

Подхватил еще пакеты.

Похоже, в глубине души я сомневался, что Саша легко перенесет жизнь в моем мире.

Интересно, а как бы я себя вел, если бы уезжал к ней на год? Кому бы об этом сказал? Наверное, только маме. А Саша предупредила троих.

По справедливости, это мне надо к ней переселяться. Жаль, это невозможно.

Мы в тягостном молчании носили вещи. Я снова думал о Саше.

Она казалась грустной. Я вздохнул:

– Прости, что приходится из-за меня уезжать.

– Да дело не в этом, – отмахнулась Саша. – Если честно, ты это так компенсируешь деньгами, что я радоваться должна, а не огорчаться. Просто… была любовь, планы на будущее – и вдруг ничего не стало. Не только из-за тебя. Ты меня забрал, когда моя семейная жизнь уже развалилась.

Вспомнил ее мужа. Конечно, Саша простолюдинка и выбрала себе подобного. Но они такие разные: в ней есть стержень, внутренний свет, сила, или как там это называют, а муж ее слизняк слизняком. Что она в нем нашла?

– Вас родители поженили? – предположил я.

– С кем?

– С Павлом.

– Нет, – Саша усмехнулась. – Родители были против.

– Тогда зачем вы женились? Это же навсегда.

– У нас не навсегда. У нас можно хоть на следующий день разводиться, хоть через двадцать лет.

А ведь есть в этом логика! Не всегда удается оценить человека до брака, а у них можно официально разойтись и попытать счастья снова.

– Хм, удобно. – Но тут я задумался о другом аспекте. – А дети?

– Обычно остаются с матерью.

– Да?

– Да. Реже с отцом. Но если родительских прав не лишают, то второй родитель видеться имеет право. Точно не знаю, но какие-то нормативы есть. И еще родитель, который не воспитывает ребенка, платит алименты, то есть выплачивает часть от своего дохода на содержание детей.

– Как все продумано, – кивнул я, снова удивляясь и восхищаясь ее миром. – Это куда лучше, чем ждать смерти супруга.

– Или чем убивать супруга, чтобы скорее освободиться.

Мы переглянулись, в глазах Саши появился блеск, словно отдаление от ее мира уменьшало ее грусть, как отдаление меня от моего мира ослабляло мою магию.

– Согласен, – тихо отозвался я.

Впрочем, если в моем мире и убивали супругов, я таких случаев не знал. Хотя, если подумать, такое могло происходить.

Поднимая очередные пакеты, я поинтересовался:

– А у вас нормально мужей или жен убивать?

– Случается. Бывает по неосторожности. Порой ради денег.

– Удивительно. – Я посмотрел на грубо отесанный потолок тоннеля. – Жить с человеком, делить постель, строить планы. А потом раз – и убить. Ужас.

Помотал головой. Саша хмыкнула:

– Повезло, что для тебя это ужас! А то избавился бы от меня, вместо того чтобы выходки браслетов терпеть.

– О, против брака с тобой я ничего не имею, даже по-настоящему. Ты такая замечательная.

Саша засмеялась.

– Что? – не понял я.

Она только покачала головой. Хотел подробнее расспросить, но ощутил прилив магических сил. Все, я в зоне полноценной магической силы, можно применить родовое заклятие.

Может, это и не особо умно – магию между мирами применять, но интересно, да и позволять Саше носить вещи стыдно. К тому же она показала мне техническое волшебство своего мира, было бы неплохо продемонстрировать эффектные магические явления моего.

Я приложил пальцы к ободку браслета, в ответ он выплюнул в руку горошину.

До чего Лавентин отличается от земных мужчин! Наши, даже имея возможность развестись, от брака как от огня бегают, даже намек лишний боятся сделать, а Лавентин с ходу заявил, что не прочь жениться на мне по-настоящему. Я даже засмеялась.

А если бы я авантюристкой какой оказалась? Поймала бы его на слове, склонила к исполнению супружеского долга – и все, пожизненная связь непонятно с кем была бы гарантирована.

– Что? – Лавентин выглядел таким обиженным, что смеяться хотелось еще больше.

Он настолько милый, что, будь я авантюристкой, наверняка бы его пожалела.

Хотя нет. Сочла бы, что лучше я, чем Сабля с накладными волосами, и все равно захомутала, потому что такие мужчины редкость. У нас в мире точно.

Что-то изменилось в выражении его лица, в серо-зеленых глазах блеснули зеленоватые искорки.

– Сейчас все понесу, – радостно возгласил Лавентин и, подмигнув мне, что-то проглотил.

А потом…

Лавентин превратился в дерево.

Я, конечно, утрирую, совсем деревом он не стал, но из шеи и головы у него выросли тонкие гибкие ветки, а ноги покрылись сетью корней, усиливших их и приподнявших стопы, будто на платформе.

Росшие из Лавентина прутья двигались точно змеи. Они обхватили ручки пакетов и сумок, подтянули их к Лавентину, развесили над ним, и он зашагал дальше. Сумки покачивались, веточки двигались. Я стояла с открытым ртом.

Нет, к такому жизнь меня не подготовила. Вообще.

Обернувшись, Лавентин улыбнулся, но выражение моего лица его смутило, улыбка увяла, во взгляде появилась обеспокоенность. Надо было что-то сказать. Ну я и сказала:

– А ты говорил, превращаться неприятно.

– В это – приятно… Что-то не так?

Ну да, подумаешь, в дерево превратился, чтобы вещи донести. С кем не бывает.

Е-мое, в дерево!

Это просто какой-то невероятный мир.

Улыбнулась.

– Все просто замечательно.

– Тебе мой вид не нравится? – поник Лавентин.

– Нет, что ты. – Опасливо проскочив под пакетами, я подхватила его под руку. – Главное – функциональность.

– Все же не нравится.

– Просто слишком внезапно, – похлопала его по ладони. – В моем мире люди такого не умеют.

– Зато умеют другое. Мне очень понравились образовательные видеоролики. Это же здорово: не надо к профессору ехать, в институт поступать – можно смотреть, пока не научишься. А двигатели ваши – какое невероятное удобство, насколько вы ускорили путешествия, упростили. Здорово!

Бедняга Лавентин не знал, что такое борьба за парковочные места и пробки. Но развеивать благоприятное мнение о нашем мире не стала. Так и шла, держа его под руку, а над нами раскачивались пакеты.

– Ты говорил, твоя магия не атакующая, – заметила я. – Но в таком виде ты выглядишь очень воинственно.

– У деревянных щупалец слишком медленная реакция, чтобы они служили оружием. Они не отражают магию и легко рассекаются. Не говоря уже о том, что соединены с нервными окончаниями и каждое повреждение будет ощущаться весьма болезненно.

– Да, такими не повоюешь.

Хорошо шли. От Лавентина пахло смесью корицы и ванили – очень уютно, умиротворяюще, и захотелось положить голову ему на плечо, закрыть глаза, забыть обо всем.

– У меня мирная магия, – ласково согласился Лавентин. – А в этой форме ветки даже источают особые вещества, способствующие умиротворению. Этими ароматами бессонницу лечить можно.

Зевнув, подтвердила:

– Верю.

Впереди показался тусклый свет прохода в его мир. Чаще забилось сердце. Что меня там ждет? Надеюсь, не пуля в лоб и не очередная встреча с императором.

В первую очередь Лавентин высунул наружу ветвистую шевелюру с вещами, затем пропустил меня и только тогда сам шагнул в лабораторию. Ветки неторопливо втягивались в его голову, я зачарованно наблюдала за процессом. Лавентин же наблюдал за мной. Вот исчезла последняя ветка, и взгляд переместился на его ясные глаза.

Мы молча стояли друг против друга.

В дверь постучали.

Вздрогнув, Лавентин отступил:

– Войдите.

Близенда быстро вошла в лабораторию и затворила дверь. Пристально осмотрела Лавентина в кожаном прикиде. Надеюсь, она не собирается высказать мне, что я порчу ее мальчика?

– Нужно обсудить с вами несколько очень важных вопросов, – твердо произнесла Близенда.

У меня засосало под ложечкой. Лавентин шагнул к ней.

– Мама, что-то случилось?

– Да. Боюсь, что случилось.

Закончилась наша маленькая передышка.

Глава 40

– Начну с самого простого. – Близенда опустилась в кресло. – По особому секретному распоряжению Раввера все длорки – главы рода, а также старейшины семей, обязаны неотлучно находиться в родовых домах. – Она мимолетно улыбнулась. – Придется вам потерпеть меня некоторое время.

– Хорошо, что министр осознал угрозу, – кивнул Лавентин. – Еще какие-нибудь инструкции?

– Через два часа за тобой заедет отряд, чтобы сопроводить в лаборатории особого отдела.

Почесывая затылок, Лавентин кивнул.

– А что действительно страшного случилось?

– В императора стреляли. – Близенда потупилась.

Как отличается феодальное мировоззрение от привычного мне: их фактически по домам заперли, убить хотят, а самое страшное – неудавшееся покушение на императора.

– Как он? – сразу оживился Лавентин.

– Не пострадал. Спасибо Равверу.

– А министр как? В стране ввели чрезвычайное положение?

– Только в столице. А с министром все в порядке.

– Преступника поймали?

– Да. Это уроженец Черундии, прибыл в страну матросом на торговом судне. Утверждает, что причина нападения – ненависть к захватчикам, уничтожившим его деревню. Но нашлись те, кто объявил виновными галлардцев. В их квартале погромы.

И здесь погромы по национальному признаку. Бывает ли без них?

– Это несправедливо. – Лавентин гонял пятерню по волосам. – Даже если убийцу подкупили галлардцы, живущие здесь уроженцы этой страны не виноваты. Многие на исторической родине никогда не были.

Близенда мягко ему улыбнулась.

– Некоторым это ужасно трудно объяснить. Ненавидеть ведь проще, чем думать о собственных невзгодах. – Она ласково смотрела на сына. – Поспи, скоро тебе понадобится много сил.

– Да! Мне надо уложить в голове то, что я узнал в другом мире.

– Интересно было?

– Невероятно! – Лавентин взмахнул руками. – Там машины – это такие повозки без ящеров. Моторы настолько маленькие, что есть индивидуальный двухколесный транспорт, маленький-маленький, мотоциклом называется, а скутеры еще меньше. А еще там есть смартфоны – это такие штуки, по которым показывают всякое интересное, причем это интересное загружается внутрь через невидимые и неосязаемые сети. И Саша, оказывается, одета очень скромно, потому что в ее мире – там одежду почти не носят. А еще там такие штуки, на которых создают образы объемных вещей и потом их снимают, и так можно увидеть работу мотора изнутри. Или работу мозга. Мама, представляешь, все наши мысли – это электрические и химические реакции. И привязанности, даже любовь. И любопытство тоже. И речь запускается маленькими разрядами тока, а мозг похож на грозовое облако, которое искрит молниями, а еще…

Он рассказывал и рассказывал, иногда сбивчиво, порой четко, выпучив глаза, размахивая руками, бегая по комнате, хватаясь за бумагу и карандаши. Близенда внимательно слушала, кивала и своевременно вставляла реплики вроде: «Да неужели! Невероятно! Просто замечательно! Хотела бы я это видеть!»

И невозможно было понять, делает она это из вежливости или ее интересует тема. Кажется, Лавентину было все равно, он лишь делился своими впечатлениями.

– А еще там…

– А еще мы…

– А еще в том мире…

Я не выдержала:

– А еще мы решили никому не рассказывать, что были там. – Я встретилась глазами с внимательным взглядом Близенды. – В моем мире много опасных вещей, лучше защитить вас от их появления.

– И еще надо подумать о контроле технологического прогресса! – вскинул палец Лавентин. – Мама, там… как они ведут войны – это просто ужасно.

Она удивленно вскинула брови:

– И это говорит молодой человек, занимающийся разработкой боевых химер.

– Да ни одна моя полностью завершенная химера не обидит ребенка или невооруженную женщину! Она и вооруженную-то может пощадить. А мой магоед совершенно безвреден для людей. И ни одно из моих созданий не может в секунду уничтожить целый город.

Теперь Близенда посмотрела на меня. С сомнением.

– Было дело, – развела руками я. – Еще до моего рождения. Во время Второй мировой войны.

Глаза Близенды расширились:

– Второй… мировой… войны?

– Вам повезло не знать, что это такое, – уверила я.

– Да, мама, нам очень повезло, потому что то, что там было, – это совершенно не по-длорски, там… никакой чести не было. И ограничений тоже не было. Слепая смерть.

– Я никому и никогда не расскажу, что вы были в том мире. – Близенда сложила руки на коленях. – А теперь иди спать, тебе предстоит много дел. И успокойся, а то от восторга в самый неподходящий момент развяжется язык.

– Да, конечно. – Лавентин растрепал волосы и двинулся к выходу, продолжая терзать пряди.

Я осталась наедине с Близендой. Она внимательно меня разглядывала.

– Вам Лавентин привез кое-что. – Я указала на сумки.

– Это хорошо, – улыбнулась Близенда. – К сожалению, он не всегда помнит просьбы, особенно если много впечатлений.

По сравнению с его достоинствами рассеянность Лавентина просто мелочь.

Наверное, стоило это сказать, чтобы польстить Близенде. Но было неловко. Этакие смотрины.

– Я здесь временно, – напомнила на всякий случай.

– Это ваше личное с Лавентином дело, я не стану вмешиваться.

– Звучит так скептически, словно вы предполагаете, будто я останусь.

По ее губам пробежала легкая улыбка, Близенда откинулась на спинку кресла и немного расслабилась.

– Как долго ты здесь?

– Пять дней.

– Между тобой и свободой еще триста пятьдесят восемь дней. Это очень много. Особенно когда на тебе брачный браслет.

Во мне взыграло упрямство:

– Считаете, мы не справимся с притяжением?

– Судя по рассказам домашних духов, ты терпеливая и в целом на Лавентина не сердишься. То есть он тебя не раздражает. Вы оба молоды и привлекательны, постоянно рядом друг с другом. Наш мир тоже умеет очаровывать, а за год к нему можно не только привыкнуть, но и полюбить. Поэтому я, конечно, буду на вашей стороне, если вы решите воздержаться от подтверждения брака, но и к тому, что ты станешь моей невесткой, тоже морально готова.

Нет, я не злая. И Близенда мне симпатична своим вселенским спокойствием. Но что аристократка примет в семью кого-то вроде меня? Верится с трудом. Не удержалась и спросила:

– Даже против не будете?

– Равный брак – это замечательно. С точки зрения генеалогии. Но мне не хочется поступать с родным сыном, точно с породистым ящером, выбирая самку на случку по родословной.

Как Лавентину повезло с прогрессивной позицией мамы. Вот только…

– А Сабля… Сабельда разве не такой породистый выбор?

– О, это партия Сарсанны. Сабельда ее родственница и протеже. Сарсанна любит сводничать, и даже неудачи вроде первого брака Раввера ее не останавливают.

– Сарсанна… – Поморщилась, припоминая, где слышала это имя. – Это та, кого император назначил нас этикету учить?

– Если бы он кого и назначил, то именно ее. Пока можешь расслабиться, Сарсанна тоже заперта дома. А вот позже… – Близенда покачала головой. – Я вам сочувствую. В ней сильна императорская кровь и страсть к командованию.

Что-то подсказывало, что от этой Сарсанны я рискую начать бледнеть подобно Лавентину.

Захотелось зевнуть, аж мышцы свело от попытки сдержаться. Справившись с позывом, я указала на сумки:

– Хотите взглянуть, что Лавентин вам принес? Могу достать.

– Тебе тоже надо отдохнуть. Сувениры подождут.

Здравая у нее позиция. Кому-то очень повезет со свекровью.

Выходя из лаборатории, я все же зевнула.

Только рухнув на кровать, уже проваливаясь в сон, осознала, что единственные позитивные чувства за время пребывания дома – радость от покупки вещей, о которых мечтала с подросткового возраста.

И уже практически совсем во сне я вынуждена была признать, что было еще кое-что приятное, очень приятное – поцелуй с Лавентином.

Засыпать я начал на подлете к подушке.

Мгновение блаженной темноты… И прикосновение к плечу.

– Лавентин, – настойчивый голос мамы, – пора собираться.

– Ну еще немного, – промямлил я, пытаясь обнять подушку.

Подушка исчезла. Голос мамы зазвучал строже:

– Лавентин, вставай!

Я открыл глаза. Необычная, конечно, спальня, но милая. Зажмурившись, потянулся. В голове закрутились мысли. Или, вернее сказать, в голове бушевали разряды тока? Или: синопсисы взбесились? Можно столько всяких обозначений придумать – уму непостижимо.

– Дела, – напомнила по-прежнему стоявшая надо мной мама.

Я открыл глаза. Она часто так возвышалась надо мной, пока не встану. Но сегодня… Кажется, ей грустно.

– Что-нибудь случилось? – приподнялся на локтях. – Что-то еще?

– Просто за тебя боюсь. Там ведь опасно. – В ее глазах заблестели слезы. – Самого императора пытались убить, а ты…

Поднявшись, обнял ее за плечи, вдохнул привычный запах волос.

– Его ведь охраняют постоянно. – Мамин голос дрожал, и от этого становилось страшно.

– Я возьму с собой химеру. И надену на нее экспериментальную броню. И…

– Лавентин, ты не боевой маг.

– Но я длор и как всякий длор, умею сражаться. Даже я бы сказал, лучше многих длоров.

– Отец Раввера, Элинсар, был лучшим воином империи, но это его не спасло.

– Потому что он защищал других, а моя цель хоть и помочь родине, но вернуться живым. И кто кроме меня вернет Сашу домой? Нет, мне определенно нельзя умирать.

– Отличная мотивация, – усмехнулась мама. Крепко-крепко меня обняла. – Ты мой единственный ребенок. Пожалуйста, вернись живым.

– Мама, я же не на передовую…

– Лавентин, если нас заперли по домам – опасно даже на острове длоров. А это второе по безопасности место в империи, сразу после императорского дворца.

И ответить нечего. Хорошо еще, мама не знает, что Какики убили в его собственной спальне.

Приближался вечер, что-то мрачное было в том, как резко высвечивались предметы и лежали тени. Воздух потяжелел даже под защитным куполом дома. А за стенами ползли сизые клубы дыма.

Оглядев выстроившийся у крыльца отряд из двадцати солдат, я немного заволновался. Если мне предоставили такую охрану – дело совсем плохо. Моя химера, отливая зеленоватой магической сталью, пристроилась в хвосте процессии.

Я двинулся к кебу (их было три, два – для отвлечения внимания). Передо мной из-под земли вырос сверкающий привратный дух в ветвистой короне. Поклонившись, придвинулся ко мне и забормотал на ухо:

– Вас кое-кто хочет видеть. Срочно. Вас это заинтересует.

– Минуточку, – крикнул я сопровождению и направился за духом в выращенные Дусей кусты.

Под ногами противно скрипел гравий, тени казались живыми. Я протиснулся сквозь ветки на газон и, дойдя до середины, вопросительно глянул на привратного духа.

Сбоку что-то шелохнулось, моя тень растворилась в более крупной. Я крутнулся на каблуках.

Из тени взвилась тьма, распахнула метровую пасть и пропищала:

– Йаа-йаа-йаа-йаа!

Конечно, духи бездны для людей все, можно сказать, на одно лицо, но я уверен, что нависший надо мной – тот самый, что был возле дома Сомсамычевых.

Дух бездны, стороживший имение Какики, пока главу рода убивали.

Глава 41

В кеб пробирался горький дым, щипал ноздри. Мыслями я по-прежнему был в саду, где привратный дух выступил переводчиком для духа бездны, попросившего у меня убежища.

Из бездны тот явился нелегально, позарившись на выгодный заказ сопровождать женщину на свидание с клиентом.

Я не сразу догадался, о чем речь. Дух бездны подвывал «йаа-йаа», а привратный дух краснел и переводил эвфемизмами, так что вводная часть получилась долгой.

Не знал, что для некоторых женщин близость с мужчиной – постоянная работа. Теперь стали понятны шутки, смысл которых прежде от меня ускользал. Но к делу это не относилось.

– Сам процесс договора Йаа-Ий не насторожил, он и прежде выполнял подобные заказы. Хотя длор, который не был длором, ему не понравился.

– Длор, который не был длором – это как? – не понял я.

Дух бездны разразился серией «йаа-йаа», что привратный дух перевел как:

– Он не был длором по сути, но он был длором.

– Как это?

– Йаа. Йаа-йаа. Йаа.

– Он не знает, – развел руками привратный дух. – Лишь описывает свои ощущения. Духи бездны воспринимают все не так, как люди, ему трудно объяснить. Говорит, вы длор и многие из вашего сопровождения – длоры, но вы другие, не такие, как тот длор, который не был длором, вы отличаетесь… составом.

– Хм… – Я почесал затылок. – Любопытно получается. А дальше?

Последовали монотонные «йаа-йаа».

– Немного странным ему показалось, что на крыше кеба, везшего женщину с тремя сопровождающими, среди которых не было вызвавшего его длора, крепились большие сундуки, словно она не на несколько часов туда собралась, а на несколько дней, а ведь наём был оформлен на одну ночь. Но Йаа-Ий подумал, что это оборудование для выполнения заказа.

У меня отказало воображение.

– Какое оборудование может требоваться для выполнения такого заказа?

– Йааа! Йаа! – подергивая хвостом, отозвался Йаа-Ий.

Привратный дух покраснел до ушей, его кожа блистала на солнце, словно покрытая рубиновой крошкой.

– Вам лучше не знать, вы такой благородный длор – просто чудо! Не обращайте внимания на эти оговорки.

– Но интересно же! И я должен иметь полное представление о произошедшем.

– Поэтому и перевожу так подробно, – вздохнул слегка посветлевший привратный дух. – Но знать о его догадках вам точно ни к чему.

– Йаа-йаа-йаа-йаа-йаа, – принялся за свое дух бездны. Привратный перевел:

– Мужчины сняли сундуки и внесли их в дом, женщина вошла следом.

– Им открыл привратный дух Какики?

– Йаа-йа.

– Да. Их ждали. И укорили за опоздание.

– Даже так? – Я подергал ветку куста. Мои сопровождающие молчали, их ящеры перебирали лапами. – То есть это была запланированная встреча. А чьи разрешительные метки были на лбах мужчин и женщины?

Подняв морду к небу, дух бездны вырастил ложноножку и принялся накручивать на нее хвост. Ответ был полон вселенской тоски:

– Йааа-йаа-йа-йаа!

– Лбы мужчин были закрыты шляпами, а у женщины – челкой.

Такая нить оборвалась!

– Но они были недлорами, хотя были длорами, – добавил привратный дух. – И он не знает, как это объяснить, потому что по составу они были длорами, но они не такие длоры, как вы и длоры из вашего сопровождения.

Длор, который не длор, и недлоры, которые длоры – замечательная компания. Есть над чем поразмыслить. Хотя…

Кажется, тут все просто: недлорами, которые длоры, могут быть представители младших ветвей, которым не распределили магию. Ведь по крови они тоже длоры, но не владеют магией, что делает их длорами лишь условно.

Если исходить из этой теории, длор, который недлор – простолюдин, получивший магию через брачный браслет от союза с последней в роду длоркой.

Но у нас таких нет.

И даже если бы были угасавшие роды, в мужья выбрали бы кого-нибудь из длоров, чтобы магия точно ему передалась.

Получается, либо я ошибся, либо существует тайный, почти пресекшийся род длоров.

– А дальше? – подбодрил я.

Подвывания Йаа-Ий мой привратный дух слушал очень внимательно, кивая и хмурясь, один раз сильно покраснев. Посмотрел на меня:

– Он ждал возвращения женщины, не вполне понимая, зачем ей защита, если внутрь она вошла с тремя сопровождающими. У него были разные мысли на этот счет.

– Какие?

– Такие, какие я не переведу, даже не просите. Он ждал, думал об этом и наткнулся на вас. От нечего делать решил помочь. В доме Какики было тихо, ничто не предвещало беды. Увидев вас без сознания, Йаа-Ий отправился за вашей супругой по связующей браслеты нити.

– Он видит такую связь?

Дух бездны закивал.

– И у длора, который не был длором, была такая нить?

Он помотал головой.

Значит, теория о браке с угасающим родом неверна.

– Дальше, – рассеянно попросил я.

– Йаа-йаа-йааа.

– Ваша супруга испугалась, и Йаа-Ий вернулся, но привратный дух Какики не отозвался. Перебравшись через ворота…

А это невозможно без разрешения привратного духа. Если только привратный дух еще жив. Судя по взгляду моего, он подумал о том же.

– …он не обнаружил кеба. Надеясь получить вторую часть платы, Йаа-Ий отправился на поиски заказчиков.

– И? – От нетерпения я оборвал листок с куста.

Пока оглядывался, не увидел ли это варварство Дуся, Йаа-Ий рассказал дальше, и привратый дух перевел:

– Он нагнал их возле трехэтажного дома с лепниной и большим эркером над крыльцом. Этот дом расположен где-то в пятистах метрах влево от выезда с моста длоров.

Дом, в котором держали маму… Пока я обдумывал, так это или Йаа-Ий попал в рядом находящийся дом, духи обменялись информацией.

– Ему предложили войти. Понимая, что жертву на улице ему не принесут, Йаа-Ий вошел. Его поймали в сеть. Последнее, что он помнит, как его вталкивают в пятидесятилитровую бутыль. Очнулся он под обломками. Завалы разбирали полицейские. Йаа-Ий с трудом от них ускользнул. Он был слишком слаб, чтобы пробраться в бездну, и решил обратиться за помощью к вам. Вы показались ему добрым и понимающим, а ваша жена – интересной. – Привратный дух польщенно улыбнулся и поправил корону. – С чем я абсолютно согласен.

Командующий моим сопровождением не выдержал, и разговор пришлось завершить. Заручившись моим обещанием помочь если не с эмиграцией, то хотя бы с безопасной депортацией, Йаа-Ий остался под присмотром привратного духа, а я поехал в город.

За мостом длоров задымленность усилилась. Запах чересчур интенсивный и сложный, чтобы принадлежать только печному дыму. Да и день выдался слишком теплым, чтобы все столичные жители в столь ранний вечер массово топили камины.

Обдумав разговор с Йаа-Ий, я всерьез заинтересовался причинами странного запаха.

К тому же было не только дымно, но и шумно. Сквозь скрип рессор и стук когтей по мостовой пробились хлопки, подозрительно напоминавшие выстрелы.

Постучал в стенку кеба. Никто не отозвался.

Не выдержав, я приоткрыл задвижку на окне и выглянул наружу. Вдали над домами поднимались черные столбы дыма. К щелчкам выстрелов добавился отдаленный рокот голосов. Людей на улице не было.

На доме мелькнула надпись «ул. Красильщиков».

Офицер подскакал к окошку и, загородив меня, пророкотал:

– Вам приказано не высовываться!

– Что происходит?

Но я и сам понял: если мы ехали по улице Красильщиков, то дым поднимался над кварталом выходцев из Галлардии.

– Галлардцев бьют. – Офицер свирепо посмотрел на меня. – Закройте окошко!

Он оглянулся, словно опасался нападения. Но мы ехали на достаточном расстоянии от того квартала, чтобы не бояться случайного нападения.

А, ну да, меня ведь защищали не от случайного, а от целенаправленного покушения.

– Закройте окошко! – Офицер багровел от ярости. – Мы не сможем вас защитить, если вы не будете содействовать.

Закрыв окно, я откинулся на спинку сиденья. Дым жег ноздри, в нем чудился запах горелого мяса. Очень надеюсь, что только чудился.

Звуки выстрелов, этот запах, страх офицера, загадка длора, который не был длором, – все смешалось, и в душе разрастался страх.

Вспомнилась жуткая улыбка мумифицированного Какики.

Он пустил убийц в дом.

Вероятно, знал их, ведь они были длорами. Доверял им.

Что, если Саша тоже впустит преступников? Будь она одна, делать бы этого не стала, но если убийцы – мамины знакомые и попросятся к ней, Саша позволит им войти.

Нестерпимо захотелось вернуться.

Я заколотил кулаком в стенку. Приоткрыл окошко. Все тот же офицер, теребя поводья, мрачно смотрел на меня.

– Поверните, – велел я.

– Нет.

– Это срочно.

– Приказано доставить вас в особый отдел. Я сделаю это, даже если придется вас связать.

Рядом громыхнул выстрел. Кеб дернулся, затрясся, сбавляя ход.

– На крышах!

У офицера округлились глаза, он смотрел вперед.

Бах! Бах!

Взвыли ящеры. Меня швырнуло на стенку накренившегося кеба…

Глава 42

Врезавшись в фонарный столб, кеб застыл. Ожесточеннее загрохотали выстрелы, взвизгнула пуля, пробивая стенку кареты. Скулили ящеры. Дрожала земля, поднимаемая чьей-то уверенной рукой в щит над кебом и людьми. Запертый внутри, я этого не видел, но ощущал по натужным всплескам магии. Опознал в ней родовую магию Мондербойских.

Снаружи раздавались команды, адресованные не мне. Я счел за лучшее не мешать профессионалам, только призывал химеру, отправленную с другим кебом в надежде отвести от меня беду.

Министр оказался прав: я был целью. Возникла крамольная мысль, не специально ли он отправил меня в город – ловить преступников на живца. Но потом решил, что в закрытом кебе с этой целью можно было отправить другого длора.

Рядом что-то звонко разбилось. Взревело пламя, в трещине стенки кеба оранжевели его языки. Сильнее запахло дымом. Сидеть на месте стало значительно труднее.

Не думал, что ждать, когда тебя спасут, так утомительно. Но если меня хотят убить, лучше не высовываться.

Бутылка с зажигательной смесью раскололась о крышу кеба. Мгновение бешеного огненного рыка – и внутри стало жарко. Я толкнул дверцу с противоположной от каменной стены стороны. Заклинило! На миг меня захлестнула паника.

«Спокойно!» – велел сбоившему сердцу и, ухватившись за поручни, пнул дверь. Скрипнув, та поддалась. С той стороны в щель протолкнули лом, видимо снятый с задка, поднажали, и дверь со скрежетом распахнулась.

– Быстрее! – Офицер указал на бакалейную лавку.

Пожираемый пламенем кеб сухо потрескивал, сбоку захлопали выстрелы. Через гребень поднятой стены перелетело пять бутылок с горящими запалами, разлились по нашей части улицы огненными кляксами. Густой мерзкий дым нахлынул на нас, ослепляя и удушая.

– Оно ядовитое! – давясь кашлем, прокричал я и плотнее прижал к лицу рукав.

Покрасневшие глаза офицера вдруг расплылись, в моем теле появилась странная легкость.

Я очень не хотел этого делать, но воззвал к браслету. Тонкий узор его поверхности ожил, зацвел серебристыми листьями, гибкие веточки проползли на сгиб локтя и вонзились в вену.

Это было как легкий укол, хотя должно быть очень больно. Вместе с упавшим на колени офицером это показалось мне симптомом близкого обморока.

– Ко мне! Все ко мне! – успел крикнуть я.

Соскальзывая в омут беспамятства, видел серебристые ветки, опутавшие меня и небо, и землю вокруг, и людей. Хотя нет, это больше походило на грибницу, и на ее перемычках распускались белые цветы с дутыми пористыми листьями.

Пространство между перемычками затягивалось мембранами. Рядом бушевало пламя, валил дым, но воздух терял мерзостный запах, становился сладковато-умиротворяющим. Рядом покашливал офицер, кто-то тихо возился.

Один из Мондербойских пытался сомкнуть над нашими головами щит из взломавшей мостовую земли.

В общем-то все не так плохо, но почему-то казалось, что министр опять будет недоволен.

Проснулась я резко, как от удара, и, пока безумно колотилось сердце, в памяти восстанавливались события последних дней.

Другой мир.

Покушение.

Кратковременное возвращение домой.

Дурные известия здесь.

Надеюсь, я не попала в начало кровопролитной революции.

Зевнув и потянувшись, встала. В окнах-иллюминаторах с бронированными стеклами мерцало солнце. Вроде бы такое же, как на Земле.

И может быть, из-за естественности и привычности освещения мне труднее стало считать мир чужим, ведь все вокруг выглядело очень по-земному, а на стуле ждали кожаные штаны, майка и жилетка.

«Отдыхай, думай о вечном, наслаждайся. У тебя просто годовой отпуск, только и всего», – посоветовала себе.

Но не получалось.

Снова зевнув, я оделась и отправилась на кухню.

Пока спала, в доме расширилась прихожая моей «квартиры», окно кухни переехало на другую стену, а на месте прежнего появилась дверь в крытый переход, соединявшийся с другой кухней.

Там за столом сидела элегантная, словно сошедшая с портрета девятнадцатого века, Близенда. Она отсалютовала мне чашкой, но молчала, предоставив самостоятельно решать, подойти или нет.

Поговорить с ней следовало. Хотя бы ради советов по управлению домом.

Только вколоченные с детства страшилки нашептывали на ухо: «Это же свекровь – оживший кошмар любой жены». Ожившим кошмаром выглядела только затянутая в корсет осиная талия Близенды, точнее, пугал сам корсет, скрывавшийся под синей тканью с глянцевым узором.

Она меня не съест. Это ясно.

Но на стул напротив нее садилась с опаской. Пока я шла, Близенда изучала мою одежду, и я рефлекторно ждала нотаций.

– То, что вы пьете, этот «чай», – Близенда покачала чашкой, – удивительно вкусно.

– Согласна. Подумала, стоит сюда захватить немного.

Прямо из столешницы всплыла чашка с ароматным горячим чаем. Надеясь, что мой приказ о продуктах с пола повар помнит, я обхватила ее руками и чуть пригубила.

– Сладости тоже весьма интересные. – Близенда кивнула на столешницу, где в ряд стояли коробки с конфетами. В одной остались лишь фантики.

Так, вступление было. Кажется, Близенде пора заговорить о моем поведении, планах, одежде… Я огляделась в поисках повода сбежать.

– Мне надо проведать Веру, – приподнялась было я.

– Она спит после сеанса терапии с доктором Лирикири.

– А-а-а… – Учитывая, что мы заперты в доме, иных поводов уйти не было.

Разве что помыться отпроситься или на разминку. Я села. Близенда заговорила:

– О Вере я бы хотела поговорить отдельно. Ей не место на острове длоров.

У меня глаза полезли на лоб: она казалась довольно терпимой, – и вдруг такое неприятие.

– Почему? – резко спросила я.

– Потому что здесь она всегда будет чувствовать себя чужой, – без малейшего раздражения моим грубоватым откликом ответила Близенда и погладила кромку чашки. – Полагаю, Лавентин не объяснил особенности магии и жизни на острове.

Вспыхнувший было гнев улегся в груди потревоженной змеей. Я ожидала подвоха – сказывалось общение с мамой Павла, та всегда норовила меня уязвить, тайно или явно.

– На острове длоров только три семьи не владеют магией, и лишь у одной есть дети близкого Вере возраста. И они очень богаты, то есть все равно другие. Все остальные или владеют магией, или ожидают доступа к ней. Старшие в роду учатся владеть ею с пеленок, младшим дают пробовать ее по графику. Всего этого Вера будет лишена, и другие дети сочтут ее ущербной. Простолюдины на остров длоров могут попасть, лишь получив метку одного из родов. Став старше, Вера без вашей помощи не сможет провозить к себе в гости друзей.

– И никаких шансов это исправить?

– Только браком с главой рода. Она простолюдинка, даже если вы возьмете над ней опекунство – удочерить не сможете, закон не позволит. И она станет женой обычного длора, ни одна глава не распределит ей магии в ущерб чистокровным длоркам.

Обдумав сказанное, я протянула:

– Жестко у вас тут.

– Таковы законы наследования магии: мужчины и девушки получают силу от рода отца, женщины – от рода мужа.

– А если не вышла замуж?

– Остается в своем роду. Если отношения с главой хорошие – при магии.

– А если вышла замуж повторно?

По губам Близенды скользнула улыбка.

– Полностью переходит в семью нового мужа. Небольшое исключение составляют вдовствующие главы рода. После смерти супруга мы еще полтора года, если наследник не женится, владеем всей силой родовой магии, а после их брака сохраняем возможность накладывать проклятия старейшин рода на своих отпрысков.

Покручивая в пальцах фарфоровую чашку, я пыталась представить жизнь Веры здесь, жизнь вечного изгоя. Сможет ли Лавентин толком за ней приглядывать после моего возвращения домой? Наверное, есть пансионы для благородных девиц, но принимают ли туда простолюдинок?

Никогда, даже в кошмарном сне, мне не грезилось, что я стану что-то планировать, оперируя категориями «аристократы» и «простолюдины». Особенно планировать чью-то жизнь.

Близенда попивала чай. Она не пыталась навязать своего мнения, просто ждала, когда же я спрошу. И у меня в общем-то не было выбора.

– Что вы посоветуете?

Она ведь знала этот мир, а я – нет.

– В первую очередь я бы советовала поискать родственников. Родители ее умерли, и других родных она не знала, но это не значит, что их нет.

– А если их не найдут?

– Надо будет подыскать пансион для девушек среднего класса. Там достаточно высокие стандарты образования что для брака с длором, что для обычной жизни. С хорошим дипломом можно рассчитывать на работу гувернантки или учительницы. Лавентин в состоянии выделить ей приданое. Ее жизнь будет устроена. – Помедлив, Бизенда добавила: – Я поговорю с Керлом, если он согласится, мы могли бы взять Веру в наш город. Он не такой шумный, как столица, а главное, простых людей там большинство, у девочки не возникнет проблем со сверстниками. Есть несколько приличных пансионов, Вера сможет заходить к нам по выходным и приезжать к вам на каникулы.

– Я здесь только на год.

– Тогда тем более нет смысла пытаться оставить ее здесь, Лавентин не сможет уделять ей достаточно внимания. В пансион отправить – да, дом и духи позаботятся об остальном, но все же это не самый лучший вариант. А когда он снова женится…

Она умолкла, ожидая ответа. Разумные у нее доводы. И приучать Веру к себе, собираясь исчезнуть через год, жестоко.

– Ты не хочешь взять ее в свой мир? Насколько я поняла, магии там нет, она будет как все.

Вряд ли Близенда могла понять, насколько агрессивен наш мир, насколько он отличается от их собственного.

– У нашего мира много позитивных сторон, – осторожно начала я. – Но он значительно более развит технологически, дети с младенчества учатся жить в условиях переизбытка информации. Я не уверена, что Вере будет там лучше, чем в вашем пансионе. К тому же у нас строгий учет жителей, мне придется отдать ее в детский дом. Я одинокая женщина и получить опеку будет сложно. Думаю, я смогла бы с помощью дяди найти человека в соцслужбе, который помог бы решить вопрос, но для этого надо иметь мужа.

Близенда лишь шевельнула бровями и отпила еще чаю. Я не стала углубляться в подробности. Оплату Лавентина я собиралась оформить как клад и продать легально, а чтобы не делиться с Павлом, надо сначала развестись. Да он и не согласится на удочерение, которое само по себе дело не быстрое. Еще и про Веру, если вздумаю ее укрывать, в соцслужбы бы сообщил. И ждали бы меня сначала развод с разделом имущества, потом волокита с кладом, потом поиск фиктивного мужа… Подумать страшно, сколько всего.

Сделав пару глотков, я продолжала:

– Вера едва знает меня и не знает моего мира. Ради чего брать ее туда? Ради нашего загрязненного воздуха? Ради того, чтобы на нее со всех сторон обрушилась всякая информационная грязь и ужасы? Ради нашего общества, балансирующего на грани очередной мировой войны? – Не выдержав взгляда Близенды, я посмотрела в окно, на восстановленный лабиринт живых изгородей. – Если бы здесь Вере угрожала нищета или иные опасности, можно было бы рискнуть. Но сейчас в этом абсолютно нет смысла, ведь вы можете хорошо устроить ее жизнь.

Понятно, в своем квартале Вера могла насмотреться ужасов почище тех, что показывают у нас в новостях, но она достаточно мала, чтобы похоронить это под слоями новых приятных воспоминаний.

А что ждало бы ее у меня? Бумажная волокита, жизнь в приюте, потом, если повезет, престижная школа. И совсем чужой ей мир, который будет напоминать о прошлом ужасе похожими хрониками с экрана телевизора, через Интернет.

Да и не уверена, что смогу дать ей достаточно тепла. Позаботиться – позабочусь, но стану ли матерью, а не тетей, подобравшей ее на улице? Вера слишком велика для импринтинга, безоговорочно меня своей не сочтет, тут нужна работа по взаимной притирке. Способна ли я на такое?

Возникнув из стены, привратный дух поклонился и чопорно сообщил:

– К вам посетители.

Мы с Близендой переглянулись.

Кого там нелегкая принесла?

Глава 43

– Длоры Керл Нерландийский и Хлайкери Эрджинбрасский просят о встрече, – сообщил привратный дух.

– Керл! – Близенда поднялась, прижимая руку к часто вздымавшейся груди. Сверкающие глаза обратились ко мне. – Это мой муж. Но Хлайкери… – Она помрачнела. – Угораздило же их приехать одновременно.

– Но ваш муж наш родственник, а этот Хлайкери…

– Ужасен. Но он неизбежное зло, все платят ему дань, принимая у себя. Правда, на первый раз можно отказаться. Но Керл политик, а «Горячие новости Динидиума» Хлайкери могут попортить ему кровь.

Откуда же я могла знать, что свекрови нужен этот гот? По поведению Лавентина об этом ни за что не догадаешься. Хотя это же Лавентин…

– Первый раз уже отказала, – призналась я.

Помедлив, Близенда сказала:

– Я буду с Керлом. С Хлайкери ты рано или поздно встретишься. Если сейчас нечем заняться – выпей с ним травяного отвара, изобрази восторг от переезда, а через полчаса пожалуйся на головную боль и предложи встретиться в другой раз. Если не хочешь, сошлись на чрезвычайное положение. Только Керла, пожалуйста, пропусти быстрее. – Она слегка улыбнулась.

– Керла можно пустить и пускать всегда, – кивнула я.

В глазах привратного духа блеснули зеленовато-голубые искорки. Он поинтересовался:

– А что с длором Хлайкери Эрджинбрасским?

Я тяжко вздохнула.

С одной стороны, пускать человека, пытавшегося тебя околдовать, не слишком разумно. С другой – я не одна, а с длоркой и длором. С третьей – если пропущу Керла, а Хлайкери опять откажу, он может оскорбиться, ведь понимает же, что Близенда могла на меня повлиять, а Керл окажется невольным свидетелем его позора.

Но и приглашать пройдоху не хотелось.

Что же делать?

Отфильтрованный пористыми листьями воздух хотелось вдыхать полной грудью, он слегка кружил голову, заставлял сердце биться быстрее, на душе становилось радостно и чисто.

Но расслабляться нельзя: кокон с мембранами защитит от ядовитого воздуха и огня, но не от пули, не от удара чем-нибудь тяжелым, вроде рухнувшей земляной стены.

Пока Мондербойский справлялся, но по моим ощущениям конструкция его щита получилась слабоватой и могла упасть от сильного толчка.

Я поерзал в мягких объятиях кокона. Ждать утомительно. А лезть в бой неразумно еще и потому, что моя магия созидательная, а не разрушительная. Возможно из-за того, что ее источник – женщина, ведь женщины – дарительницы жизни.

Правда, отца это не останавливало. Его ремеслом была война и недостаток атакующих заклинаний он компенсировал магическим оружием. Надо было захватить что-нибудь мощное.

Прикрыв глаза, сосредоточился на моей химере – она совсем близко, чуяла вонь ядовитых испарений.

Со вздохом я вытащил из кармана стеклянный шарик с лиловым эмбрионом размером с мизинец. В сумраке кокона его невозможно было толком рассмотреть. Магическим импульсом я раскрошил скорлупку, в ладонь хлынула жидкость, эмбрион засучил мелкими лапками. Перевернув его, я наблюдал, как раскрывались на спине полупрозрачные крылышки.

Соединив сознание наблюдателя-однодневки и моей химеры, я велел кокону сделать небольшое отверстие. Внутрь хлынул удушливый воздух, а через мгновение герметичность мембран восстановилась.

Закрыв глаза, я через наблюдателя следил за происходящим.

На нас напали оборванцы. Только оружие у них хорошее. Слаженные действия, меткость, спокойствие под пулями и четкое следование командам лидера выдавали у двадцати из них военную подготовку. И все же они просто люди, хоть и прикрыты простейшими магическими щитами и пули их усилены магией.

Против моей химеры, имевшей дополнительные глаза в воздухе, выстоять они не могли.

«Интересно, почему не напали на кеб, который сопровождала химера?» – гадал я, направляя мое разбушевавшееся создание и морщась, когда обрывалась чья-то жизнь.

Едва из тридцати пяти нападавших остались двое, я позаботился, чтобы химера живописно рухнула в провал, образовавшийся перед вздыбленной земляной стеной. Те двое ринулись прочь. Наблюдатель полетел следом, последний раз скользнув взглядом по залитым кровью крышам и переулкам.

Недовольно пофыркивая, химера выбралась из провала и зашагала в обход хрупкой стены.

«А ответ прост: преступники точно знали, в каком кебе я нахожусь».

В конце улицы показались военные. Помня историю с переодетыми полицейскими, я не распутывал кокон и держал химеру в боевой готовности, пока не узнал среди подъезжавших сына старика Вериндера.

Кажется, это действительно свои.

Момент встречи выбежавшей к Керлу Близенды от меня загородил Хлайкери. Хотелось посмотреть на избранника столь интересной женщины, но гот сыпал комплиментами, длинные черные перья на воротнике-стойке и плечах дыбились на ветру, а сам Хлайкери подскакивал, точно у него в одном месте шило.

– Безмерно рад… счастлив… знаковый момент… счастлив… почтите ответным визитом… как прекрасно получилось… очаровательны… визит ко двору… подробности… как супружеская жизнь?.. я пленен… в полном восторге… – Излияния сыпались с такой скоростью, что мозг отказывался их воспринимать.

Когда я наконец смогла выйти из дверей и заглянуть за спину Хлайкери, Близенда и высокий широкоплечий брюнет сворачивали на тропинку с подъездной дорожки. Он обнимал ее за талию, Близенда склонила голову ему на плечо, и шли они медленно-медленно, как задумавшиеся о своем влюбленные.

Хлайкери снова оказался напротив меня, широко улыбнулся во все зубы:

– Можно войти?

Запряженная ящерами двуколка стояла у крыльца. Вот бы Хлайкери забрался в нее и уехал навсегда. Но я вспомнила о политической карьере супруга Близенды и напомнила себе, что на доброе отношение надо отвечать добром.

– Конечно, проходите. – Я посторонилась, пропуская Хлайкери внутрь.

Он цепким взглядом исследовал прихожую, столик для визиток, парчовый диванчик, улыбнулся своему отражению в зеркале.

– Судя по интерьеру, вы строгая женщина, – развернулся ко мне Хлайкери. – То что надо нашему юному гению.

«Приму его – и можно будет еще недели полторы не видеться, а то и все две», – так говорила Близенда, скрывшаяся в кустах вместе со своим Керлом.

Я бы тоже предпочла посидеть в саду с любимым, а не развлекать этого человека с ледяными глазами. Но назвалась благородной длоркой – изволь соответствовать хотя бы немного.

Только Близенде с Керлом лучше войти в дом, ведь сад менее защищен. Не сходить ли за ними?

– Поделитесь впечатлениями о нашем мире, о визите во дворец, о замужестве, – прервал мои размышления Хлайкери. – И позвольте восхититься вашим нарядом. Никогда не видел ничего более… соблазнительного.

Я хотела осадить его, но в его взгляде не было страстной поволоки и прочих признаков действительного интереса. Эта похвала – лишь способ польстить, добиться моего расположения.

Поздно. После попытки меня зачаровать относиться к нему хорошо я не буду никогда.

– Что больше всего впечатлило вас в нашем мире и… – Хлайкери уставился на диванчик. – Можем мы присесть? Я сегодня весь день на ногах.

Переодетый в мундир, я мчался среди солдат, сопровождавших мою химеру, оседланную офицером в моей одежде.

Галлардский квартал полыхал, а следом занимались кварталы выходцев из других континентальных стран. Наконец прибыли отряды из расположенного в пригороде гарнизона и оцепили близлежащие улицы. На помощь съезжались пожарные, маги огня, воды и земли.

Работа кипела. Стрельба прекратилась, а на сердце по-прежнему тревожно. И тошно. Тошно оттого, что в столице моей родины творится такой ужас.

Переполошенные, прокопченные дымом с пожарищ, мы влетели во двор министерства внутренних дел, проскочили в тени здания. Меня коснулась тьма магии министра, направила через узкие проулки к корпусу особого отдела.

Бледный министр спустился в холл, когда я заходил с улицы. Рука его висела на перевязи, и это почему-то больше дыма и огня над столицей уверило меня в том, что все действительно серьезно.

Я быстро приблизился к министру, отмечая, насколько он осунулся и будто постарел.

– Сильные родовые заклятия? – спросил я, подразумевая, что ему пришлось использовать наиболее опасные для здоровья и жизни заклятия рода.

Министр, кивнув, направился к лестнице в нижние лаборатории.

– Мы допросили Сабельду, – на ходу бросил он.

Сбившись с шага, я поторопился за ним.

– Что она сказала? Она причастна к похищению мамы?

Двое дежурных полицейских открыли перед нами двери на лестничную площадку.

– Мне кажется или вы меня боитесь?

От взгляда Хлайкери было неуютно, я уже тысячу раз пожалела, что пустила его, хотя вел он себя вежливо и почти ненавязчиво. Но что-то заставляло постоянно быть начеку.

– Ситуация обязывает, – туманно отозвалась я и приложилась к чашке с местным травяным напитком.

Хлайкери закинул локоть на спинку парчового диванчика и покрутил в пальцах выпавшее из воротника перо. Насмешливо произнес:

– Вы глава рода в собственном доме, вам и другой глава рода здесь вряд ли сможет причинить вред.

– Береженого бог бережет, – не удержалась я и снова пригубила отвар.

– Тоже верно. – Хлайкери стал поглаживать пером подлокотник. – Разумеется, я могу быть очень неприятным собеседником, могу язвить на страницах газет – не только своей, поверьте. – Он хитро улыбнулся, и на этот раз в его взгляде все же мелькнула тень улыбки. Он снова посмотрел на перо, которым выводил невидимые узоры на диване. – Но можете меня не бояться, я не пользуюсь магией. Отказался от нее. Так что расслабьтесь, я не причиню вам вреда.

Кажется, он хотел, чтобы я поинтересовалась причинами такого поступка. И это лучше, чем снова оказаться под градом вопросов.

– И почему отказались?

– Я мирный человек, – усмехнулся Хлайкери и покачал пером. – Перо – мое оружие.

– Да?

Он отмахнулся:

– Забываю, что вы не местная. Мой род, Эрджинбрасские, военные до мозга костей. Я ненавижу войну всеми фибрами души и буду клеймить позором всех, кто ее разжигает. Но большинство моих родных неотлучно воюют в Черундии, а я… – Хлайкери выдержал несколько театральную паузу. – Я против их действий, но никакие убеждения не заставят меня лишить хоть толики магии родных, которым она нужна для выживания в бою. Я отказался от своей доли магии.

Повисла пауза.

– Благородно, – признала я.

– Не так страшен Хлайкери Эрджинбрасский, как о нем говорят, юная длорка.

Это был, конечно, отличный ход, чтобы добиться моего расположения, но я помнила письмо, способное поработить мой разум, вызвать определенные чувства.

Может, вы и пацифист, длор Хлайкери, но вы определенно страшны.

И кстати, о птичках. Приподняв бровь, я невинно поинтересовалась:

– Кто же тогда накладывает вам заклятия очарования на письма?

Хлайкери запрокинул голову и рассмеялся. Умолкнув, провел пятерней по волосам и выпрямился.

– Уели, – легко согласился он. – Моя секретарша. И троюродная сестра по совместительству.

– А, то есть ее не смущает тот факт, что достающаяся ей магия может стоить жизни кому-то из родных?

– Она пользуется магией мужа.

Теперь он уел меня. Но уже можно сослаться на головную боль и прекратить этот бестолковый разговор, все равно впечатления о своем мире и рассказ о моде в моем он выслушал. Я уже собиралась его выпроводить, но из стены высунулась голова привратного духа, в его взгляде был ужас:

– Примчался курьер от министра внутренних дел. С хозяином беда. Длорка Близенда и длор Керл вызваны в министерство.

Сердце будто покрылось льдом. Чашка выпала из моих рук и покатилась по полу.

– А Близенда?

– Они уехали с полицейскими.

Я поднялась на ослабевших ногах.

Что с Лавентином?

Меня ударила страшная мысль: а вдруг среди сопровождающих Близенду и Керла полицейских есть переодетые преступники?

Глава 44

– Я заставил Сабельду подписать контракт правды. – Министр умолк на время, пока мы на первом подземном этаже проходили в охраняемую бронированную дверь.

Сабельда длорка, еще и протеже Сарсанны, сводной сестры императора. Страшно представить, как извернулся министр, чтобы добиться разрешения провести с ней этот гадкий опасный ритуал.

Оказавшись в пустом сумрачном коридоре, он тихо сказал:

– Она не только не пыталась заставить твою мать наложить брачное заклятие, она о нем даже не знала.

Я остановился.

Как она могла не знать, ведь я… Она же была у меня, видела проклятие, уговаривала.

Министр обернулся, хмуро посмотрел на мое ошарашенное лицо.

– И Сабельда не уговаривала тебя на ней жениться. Не возвращалась к тебе после ссоры. А когда ночью встретила твою жену, подумала, ты поехал в веселый квартал и в отместку женился на первой встречной девице легкого поведения.

– Не может быть…

– Твой кузен, тоже подписавший контракт правды, это подтвердил. Он подвозил ее в ночь, когда тебя прокляли, и уверяет, что Сабельда выскочила из твоего дома и не собиралась возвращаться, пока ты не одумаешься. Они поехали в его загородный дом и все это время провели там.

– Но я видел ее вернувшейся. – Я запустил пальцы в волосы. – Она уговаривала меня жениться на ней, она точно видела нависшую надо мной печать проклятия. Я… я могу тоже подписать контракт и подтвердить свои показания.

– Ты был нетрезв, толку от твоих показаний будет мало.

– Может, они тоже были пьяны?

– Сабельда – да, но твой кузен не пьет, у него аллергия, так что его словам можно доверять.

Уставившись в пол, я секунду соображал, потом вскинул взгляд на министра.

– Получается, меня уговаривала жениться не Сабельда?

Но как так, ведь она выглядела точно как Сабельда…

– Дух, ты можешь их задержать?!

Привратный дух побледнел:

– Так приказ министра внутрен…

– Уверен?

– Ну… – Привратный дух опустил взгляд. – Я не могу их окликнуть, они уже отъехали.

На улице громыхнуло. Не сразу поняла, что это взрыв. Переглянулась с побледневшим Хлайкери и первая метнулась к выходу.

Над опоясавшей сад стеной вращался черный смерч. Сухо трещали в его ревущем теле молнии. В ответ громыхали выстрелы.

Моргнув, я осмотрела небо – ни облачка. Значит, смерч волшебный.

Хлайкери выступил вперед, жадно смотрел на ревущее чудо и кусал губу.

– Дух, – сипло позвала я. – Что там происходит?

Не знаю, услышал ли он меня за грохотом пальбы и ревом смерча. Я обхватила себя руками.

– Там сражение. – Привратный дух вырос из земли рядом со мной. – Длор Вериндер и второй длор Керл дерутся с солдатами и… первым длором Керлом, у которого…

– Близенда, – закончила я за него.

Сеть ветвистых грохочущих молний растянулась за стеной и будто коснулась чего-то невидимого, что отозвалось зелено-голубыми искрами.

– Вам лучше войти в дом. – Привратный дух вытянул передо мной руку. – Длор Вериндер глава рода и очень силен.

– Но как так получилось с Керлом? – Я попятилась.

Снова бахнул взрыв.

– Не знаю. – Привратный дух загородил меня. – Пусть хозяин разбирается. Или министр. А вам надо домой.

– Как Близенда?

По волосам привратного духа забегали зелено-голубые искорки.

– Жива.

– Может, нам лучше подойти туда? – предложил Хлайкери. – Вдруг требуется помощь?

– Идите, если желаете, – отозвался дух, подталкивая меня к крыльцу.

Дернув головой, Хлайкери поспешил к воротам. Вот что значит журналист.

Помня о том, что нас могут обстрелять, я забежала в дом и заломила руки.

– Вы правильно поступаете. – Привратный дух рассеянно глядел перед собой.

Еще бы, зачем под пули подставляться, когда помочь не можешь?

Я вдруг заметила, что меня трясет.

– …Или тебе ее появление спьяну померещилось, – отозвался министр.

Прикрыв глаза, я пытался воссоздать в памяти ту ночь. Получалось плохо, но в одном я был уверен.

– Я был не один. Сабельда или нет, но она уговаривала меня жениться.

Министр окинул меня скептическим взглядом.

– Можно спросить привратного духа, – напомнил я. Браслет до боли стиснул мою руку. Сердце ухнуло куда-то вниз. – Ты ведь усилил охрану моего дома?

– Да, там несколько постов, в том числе скрытые. И еще я попросил старину Вериндера приглядывать за соседними домами.

Звучало обнадеживающе, но браслет на моей руке теперь казался почти неподъемным.

– Мне кажется, дома что-то случилось. – Я поддернул рукав. На запястье от хватки браслета покраснела кожа. – Там точно надежная охрана?

В глазах министра ничего нельзя было прочитать. Прежде чем я хорошенько подумал, мое сознание дотянулось до наблюдателя, летевшего за двумя нападавшими, и насекомое резко свернуло к острову длоров. Туда же рванула и моя химера.

Я зажмурился, заставляя наблюдателя сжигать короткую жизнь, но лететь быстрее.

– Лавентин? – будто издалека послышался голос министра.

Наблюдатель нырнул в столбы дыма, прошмыгнул мимо сухих ветвей старого дерева. Взвился над крышами. Летел, поднимаясь над дымным пологом, и рывком вынырнул из него.

Над островом длоров черной воронкой покачивался смерч, разбрасывал хлесткие молнии. Я узнал здания возле него.

– На них напали! – Я распахнул глаза. – На мой дом напали!

Не сговариваясь, мы одновременно бросились к двери, ведущей на лестницу.

Повинуясь моему нестерпимому желанию увидеть, что происходит снаружи, в стене прихожей появилось бронированное окно. Из-за моего страха стены утолстились, внутри не раздавалось ни звука.

Внутри не раздавалось ни звука. Особенно странно при этом безмолвии выглядел бьющий молниями смерч.

Зачем он стоит посередине дороги?

– Что с Близендой? – в который раз спросила я.

– Ее держат в заложниках, – глухо отозвался привратный дух.

Только бы с ней все было хорошо!

Я сжала кулаки.

– Как такое возможно? Нас что, совсем не охраняют после всего случившегося?

– Хозяйка, – привратный дух хрипел, точно его душили. – Я не знаю, что происходит. Я не слышал о магии, которая помогает принять облик другого человека. Я пропустил этого поддельного Керла и не ощутил подвоха. Это моя ошибка.

– Ты же не знал, что такое возможно. Может, и не смотрел внимательно. Как привратные духи определяют, кто перед ними?

– По внешности.

– И никакой магической проверки?

– Зачем, если внешность человека достаточный ориентир? Оборотни и злые духи в телах людей – это только легенды. Нас создавали для выполнения реальных задач: открыть ворота, наблюдать за происходящим снаружи, физически вмешаться в случае необходимости. Еще я могу защитить от простейших магических ударов.

За окном все крутился смерч, трепал листья живых изгородей у стены. И хотя беспокойство одолевало, я вспомнила свое прибытие и задалась вопросом:

– А почему мне в первый день не помог?

– Вы не просили.

Логично, не поспоришь. Я снова задумалась о нашей проблеме.

– Я бы решила, что преступник загримировался под Керла, но такой подлог Близенда бы раскусила. – Меня до боли в сердце пронзила внезапная догадка: – Если только ее не очаровали каким-нибудь заклинанием доверия или подчинения.

– Вполне может быть. Эти заклинания не атакующие, а длорка Близенда теперь даже не глава рода, магической защиты у нее почти нет.

– Час от часу не легче!

Смерч зашатался и сдвинулся от ворот.

– Что происходит? – Я впилась в подоконник ногтями.

– Отступают. Длоры Вериндер и Керл, несколько офицеров пятятся, пропуская преступников. У длорки Близенды на шее кровь.

– Ей грозят перерезать горло?

– Да.

Не то, совсем не то мы привезли из моего мира. Надо было «Сайгу» купить. С небольшого расстояния я бы пристрелила мерзавца!

А смерч отступал, показывая, насколько защитники уступили дорогу врагам. Еще мгновение, и смерч развеялся как подтверждение поражения.

«Неужели они позволят увести Близенду? – заколотилась в висках страшная мысль. – Нет, так не должно быть. Надо что-то делать!»

Привратный дух вскрикнул, я подскочила, оглянулась, но он уже исчез. Ворота распахнулись. Несколько мгновений спустя в них показался высокий плечистый брюнет, несший на руках приникшую к его груди Близенду.

За ними ковылял старичок с клюкой, некогда избивший Лавентина. Рядом с ними, будто из ниоткуда, возник Хлайкери и попытался расспросить, но они не ответили, и он метнулся наружу, где показались двое солдат и встали на караул.

Керл торопился к крыльцу, к распахнувшейся двери. Он беспокойно вглядывался в жену, на его щеке стал различим кровоточащий порез. Старичок приотстал, тяжело опирался на клюку.

Я выскочила на крыльцо. Хотела помочь, но не знала как. Посторонилась, пропуская Керла с его драгоценной ношей. Он пронесся через прихожую дома и моей «квартиры», вскочил в гостиную и опустил Близенду на диван. Крепко обняв Керла, она беззвучно заплакала, лишь плечи вздрагивали. Рядом всплыл из пола столик с вазочкой конфет и полными чашками. Запахло мятой.

– Что случилось? – выдохнула я.

– Невероятное! – Старик с клюкой проковылял к столу и залпом осушил чашку, сгреб несколько конфет и бросил в рот.

– Милая, все обошлось, все хорошо, – бормотал Керл, поглаживая Близенду по волосам. – Покажи свою шею.

– Вкусно, – хмыкнул старик Вериндер и огляделся. – Представляете, встретился я с этим молодым человеком на улице. – Он кивнул на Керла, что-то шептавшего Близенде. – Перекинулись мы парой слов, и вдруг видим: Близенда-то наша с ним же и уезжает. М-да, совсем времена дурные, раз честных длорок двойники их мужей прямо из дома похищают. Пришлось тряхнуть стариной.

– Благодарю за помощь. – Я усиленно воображала кресло, и оно наконец поднялось возле старика.

Кивнув, он уселся, вздохнул тяжко. Кончики его пальцев дрожали. Заметив это, старик крепче сжал клюку.

В комнату зигзагами влетело лиловое, размером с палец, насекомое. На миг застыло напротив меня, потом метнулось к Близенде. Стрекозиные крылья у него были помяты, из хитинового тельца капала вязкая, карамельного цвета жидкость.

– Осторожно! – Я оглянулась в поисках чего-нибудь, чем можно сбить тварь.

В дверь заглядывала Вера, но боялась войти.

– Это помощник наш, – вступился Вериндер. – Подлетел к мерзавцу и кинжал от Близенды отвел, тут-то мы и ударили, скрутили его и всю шайку.

Насекомое приземлилось на спинку дивана, дернулось – и скатилось на измятый подол Близенды.

– Думаю, это Лавентина зверюшка. Любит он всю эту гадость, – проворчал старик и снова запустил пальцы в конфеты. – Но в кои-то веки на острове длоров его изобретения принесли пользу.

И тут я сообразила, что сладости на столике – из моего мира. Только бы этого никто не заметил!

Глава 45

И вроде все кончилось хорошо, а до сих пор не по себе. Кажется, что покоя больше не будет.

Лирикири перевязал маме шею и дал успокоительного. Она расслабленно сидела на диване, в карих глазах поселилась нездоровая безмятежность. Доктор заканчивал накладывать повязку на запястье Керла, щека которого маслянисто блестела от лечебной мази.

Я опустил взгляд на парик поддельного Керла в своих руках. Незаметно для себя пощипывал темные волоски. Театральный грим, чары доверия и наглость – вот оружие, при помощи которого взяли мой дом, мою крепость. Возможно, и дом Какики тоже.

– Мне пора, – снова попытался уйти Хлайкери, перехваченный министром у ворот.

– Сидеть, – не глядя бросил министр.

И Хлайкери, фыркнув, опустился в кресло.

Министр лишь раз сказал доктору Лирикири поспешить, но его мрачный взгляд торопил сильнее слов. Хотя министр, скорее всего, просто обдумывал ситуацию и через выданного ему нового наблюдателя следил за связанными преступниками, ожидающими, когда для их сопровождения прибудут клетки и дополнительный конвой.

– Готово. – Лирикири черкнул рецепт и вложил в здоровую руку Керла. – Разрешите откланяться.

Никто не сказал ему ни слова. Лирикири покинул комнату, и меня потянуло выйти следом, проверить, в порядке ли Саша, которую он отправил в сад прогуляться с переволновавшейся девочкой.

Но я остался.

Закрылась дверь. Министр окинул всех грозным взором:

– Объясняйтесь.

– Мне нечего объяснять, – вздернул подбородок Хлайкери. – Это задержание просто возмутительно. Сейчас я должен находиться в редакции и заниматься подготовкой материала.

Министр ледяным тоном предупредил:

– Как бы не пришлось готовить материал об условиях пребывания в тюрьме.

Сощурившись, натянуто улыбаясь, Хлайкери оглядел его, а у самого нервно подергивался уголок губ.

– Привратный дух, рассказывай, – пророкотал министр.

– Длоры Керл Нерландийский и Хлайкери Эрджинбрасский приехали вместе. Длор Керл с длоркой Близендой пошли гулять по саду. Они были почти у ворот, когда приехали солдаты с известием, что хозяин ранен, а вы вызываете их в министерство. Они сели в пролетку, отъехали…

Керл, обнимая маму за плечи, объяснил:

– По дороге я встретил длора Вериндера, мы перекинулись парой фраз о сложившейся ситуации.

– Затем увидели пролетку с Близендой и двойником. – Вериндер потер левый бок. – Оторопели сначала, а когда напали на них, поддельный гаденыш Близенду за шею схватил и кинжал приставил.

– Мы начали торговаться. – Керл крепче обнял маму. – Прилетело насекомое и помогло.

– Дальше вы прибыли, – глухо завершил Вериндер и потянулся к вазочке с засахаренными сухофруктами.

Министр повернул голову к Хлайкери:

– Значит, вы приехали вместе.

– С Керлом Нерландийским я едва знаком, откуда мог знать, что мужчина не тот, за кого себя выдает? – Хлайкери резко отмахнулся. – Он предложил меня подвести, я согласился. Мы едва перекинулись парой слов об этом ужасном дыме. Двойника даже жена признала, почему именно я должен был его раскусить? К ней все вопросы.

– Я не знаю, как это произошло, – мама коснулась повязки на шее, – не помню. Я спустилась с крыльца, заглянула ему в глаза – и дальше все как в тумане, пока у горла не оказался кинжал. – Она виновато взглянула на Керла.

– Тебя просто околдовали. – Керл сжал ее пальцы. – Это могло случиться с каждым.

Я подошел и, подвинув ее подол, сел рядом с мамой. Она опустила голову мне на плечо. Так хорошо…

– Надо привратных духов заставить проверять посетителей на грим, – проговорил я.

Мама тихо усмехнулась:

– С женщинами и девушками не получится, слишком много косметики.

Вериндер закашлялся. На столике рядом с ним всплыл стакан воды.

– Я могу идти? – холодно осведомился Хлайкери. – Или собираетесь арестовать меня за то, что я не всех длоров знаю настолько хорошо, чтобы определить подмену?

Он с вызовом смотрел в задумчивые глаза министра. Задерживать Хлайкери и впрямь не за что. Он осведомился почти ласково:

– Вы хотите, чтобы это событие осветил я или другие газеты – исходя из того, что они узна́ют от солдат?

Вновь закашлявшийся Вериндер приподнялся в кресле и рухнул на одно колено, клюка отлетела в сторону.

– Зови Лирикири! – рявкнул министр непонятно кому и бросился к старику.

– Позову. – Хлайкери направился к двери.

Я подскочил. Керл тоже. Вериндер кашлял и хватался за сердце.

– Говорил же я вам, – поднимая его в кресло, бормотал министр, – чтобы дома сидели.

– Не могу, – цепляясь за подлокотники, хрипло отозвался Вериндер. – Не после того, что эти мерзавцы учинили. Я должен был их поймать, должен… отомстить… я…

Его морщинистое мертвенно-бледное лицо блестело от пота.

Шеки Веры налились румянцем. От рекомендованной доктором прогулки по вечернему саду она и впрямь успокоилась, хотя из-за ворот доносились тревожные крики.

В свете вечернего солнца гравий дорожек порозовел, воздух наполнился сладким запахом цветов. Гуляла бы и гуляла, прошлась бы вглубь сада, но осторожность вынуждала держаться поближе к крыльцу и подъездной дороге: и Лавентин недалеко, и военные в зоне слышимости.

Из дома вышел широко улыбавшийся Лирикири. Направился к нам.

– Ну, как моя юная пациентка? – Он склонился к Вере и вытащил из кармана леденец. – Меня можешь не бояться.

Ну точно доктор Ливси. Он подмигнул. Робко улыбнувшись, Вера взяла завернутую в вощеную бумажку конфету.

Снова подмигнув, Лирикири выпрямился:

– Мы ведь так и не встретились сегодня.

– Да, не вышло.

– Хотел вас порадовать: терапия действует быстрее, чем я предполагал. У Веры нет магии, поэтому моим воздействиям она поддается лучше длоров.

– А быть недлором не так уж и плохо, – усмехнулась я и обняла Веру за плечи. Близенда права: здесь ей постоянно будут напоминать о том, что она не такая, как все. – Хм, говорите, Вера лучше поддается воздействиям? Любым воздействиям, даже негативным?

– Ну конечно.

Получается, если другие дети решат над ней нехорошо пошутить…

– Ну что ж, позвольте откланяться. – Лирикири поклонился нам обеим.

А ведь он не со зла по Вере проехался, для него это просто констатация факта. Как и для Веры, пока ей об этом не напоминают постоянно. Пока она находится среди других людей без магии.

Я вздохнула. Во всяком делении людей есть что-то печальное. Даже если умом понимаешь, что это деление полезно: воспитывать длора в окружении обычных людей тоже может быть сложно, а детей, способных проказничать с помощью магии, лучше держать с теми, кто может от них защититься.

На крыльце черной трепещущей тенью показался Хлайкери. Быстро зашагал к воротам, перья на воротнике и плечах вздрагивали. От него исходили волны злобы. Мне бы тоже не понравилось, если бы Раввер меня чуть не волоком потащил на незаконный допрос.

Впрочем, приятнее отчитаться перед Раввером сейчас, чем ехать в отделение полиции. Или благородных длоров допрашивают на дому?

Поравнявшись с нами, Хлайкери, не глядя, процедил:

– Лирикири, вы там нужны. Вериндеру плохо.

Все с той же улыбкой Лирикири сообщил:

– Бегу-бегу, – и бросился к крыльцу.

Я смотрела ему вслед, но буквально кожей чувствовала, как уходит Хлайкери. Даже гравий под его ногами скрипел как-то грозно.

Вера схватила меня за руку. Я покосилась на нее:

– Пойдем домой?

Она кивнула. Кто-то неведомый заверещал:

– Йаа-йаа-йааа-йаа-йа-йаа-йааа-йаа-йаа-йа-йаа!

Я вздрогнула. Хлайкери стоял у открытых ворот, а рядом с ним над живой изгородью колыхался черный осьминог и, распахнув гигантскую пасть, вопил:

– Йаа-йаа-йаа-йаа-йаа!

– Длор, который не длор! – подскочил привратный дух.

Я оторвал взгляд от руки Лирикири, которую он держал на груди уложенного на диван Вериндера.

– Что?

– Хлайкери – длор, который не длор! – выпалив это, привратный дух исчез.

– Что происходит?! – Министр подступил ко мне.

И тут я понял, что ничего не рассказал ему о Йаа-Ий. Сознался на одном дыхании:

– Дух бездны у дома Какики. Пришел ко мне. Он узнал нанимателя. Это Хлайкери.

Бледнея, министр бросился к выходу. Я – следом.

– Лавентиша!

– Не надо! – воскликнул Керл.

Оглянувшись, я увидел бледное лицо мамы, которую Керл удерживал в кресле. Молодец.

– Осторожнее! – несся вслед крик мамы.

Дверь на улицу была распахнута. Министр бежал по гравию дорожки, вскидывая руку с трепетавшими на пальцах языками черного пламени.

Кусты рядом с воротами дымились. Кто-то выл.

– Сбежал! – выскочил из земли привратный дух. – Я не успел закрыть ворота.

– Открой! – Я припустил за министром. – Ворота открой!

Если солдаты снаружи не догадаются задержать Хлайкери, он сбежит. Сбоку промелькнуло рыжее пятно волос жены, прикрывшей собой девочку.

Министр метнулся в тень кустов на обочине и внезапно исчез.

Тут же возник у открывающихся ворот.

– Держите его! Брать живым! – В руке министра взвились черные щупальца.

Земля задрожала, заскрипела. Рокочущий звук вспорол воздух. Родовая магия министра? На моей территории?

Министр покачнулся, земля под ним пошла трещинами. И зарычала, вспучиваясь. Он отскочил в сторону. Сквозь трещины протиснулись фиолетовые рога, следом проталкивалось склизкое тело с рогами поменьше.

Мой песочный рогач.

Живой.

Наверное, он был далеко, когда ощутил магию Вериндера и пополз сюда, но та быстро угасла, и он остался внизу. Пока не почувствовал магию министра.

А министр сильнее разжег свое черное пламя.

– Не колдуй! – размахивая руками, я побежал к ним. – Стой! Министр! Стой! Его привлекает магия! Он…

Земля содрогнулась. Могучее тело рогача взвилось, сминая ворота и стену, кусты, вспарывая подъездную дорожку.

Глава 46

– Не колдуй! – Лавентин на бегу размахивал руками. – Стой! Министр! Стой! Его привлекает магия! Он…

Рогатый фиолетовый червяк навис над Раввером. Палили из ружей, но пули не брали склизкую кожу гигантского существа. Земля трескалась, проваливаясь вместе со стеной. Пошатнувшись, Раввер неловко взмахнул подвязанной рукой и рухнул навзничь в разлом земли. По слепой рогатой морде скользнуло черное пламя и развеялось в небесах.

Червяк, точно цветок лепестки, распахнул четыре челюсти и склонился к яме, куда упал Раввер.

– Стой! – хрипло заорал Лавентин. Его объял зелено-голубой свет. – Ко мне! Ко мне!

На фиолетовой коже червя вздулись зеленоватые вены. Будто что-то тянуло чудовище в сторону, а оно изо всех сил рвалось к Равверу.

Содрогнувшись, червь обратил пасть к Лавентину. Под ногами у того зашевелился гравий, земля вспучилась. За его спиной поднялся пузырь и лопнул, выпуская рогатую фиолетовую шишку.

Я заорала до боли в легких:

– Сзади!

Лавентин обернулся, глаза его изумленно расширились. Шишка вытянулась, в ней распахнулась пасть. Лавентин рванулся в сторону, дорожка треснула, выпуская склизкое тело хищного червя. Привратный дух загородил катившегося по лужайке Лавентина. Духа отшвырнуло, перекинуло через него и вогнало в землю.

Над Лавентином нависла пасть.

У меня перехватило дыхание.

Пронзительно завизжала Вера, дергала за руку, но я не могла оторвать взгляд от пасти червя.

Над Лавентином взмыло полупрозрачное трехметровое серо-зеленое существо в разодранном пончо. Руки были скованы кандалами, шею тянул вниз ошейник, цепи исчезали в земле. На перекошенной зубастой морде пылали голубым светом глаза.

Ног у существа не было, оно колыхалось на ветру, словно гигантский скат с волосами и скрюченными пальцами. Существо занесло кулак и ударило червяка в распахнутую пасть. Червя сплющило, из треснувших боков брызнула жижа.

Дернувшись, Вера стала оседать на землю. Я подхватила ее на руки, искоса следя за призрачным существом. Оно уменьшилось до фигуристой брюнетки. В свете заходящего солнца драгоценные камни на ее облегающем платье сияли алым.

Глядя на приподнявшегося на локтях Лавентина, женщина крутнула в пальцах невесть откуда взявшийся мундштук и закурила.

Мой песочный рогач… Размазала с одного удара?

Сигаретный дымок взвился к темнеющему небу. Бабонтия выглядела хрупкой женщиной, но моего рогача – и с одного удара? Не зря столько предупреждений было на пластине.

– Ты что-то, – выдохнул я. – Ты… невероятная!

Дернув плечом, Бабонтия затянулась сигаретой.

– Знаю. – Она указала на меня мундштуком: – Еще раз подпустишь к источнику какую-нибудь тупорылую тварь – я тебе продолжатель рода оторву.

Осознал. Закивал.

– Бабонтия! – Привратный дух выбрался из лужайки и заломил руки. – Вы в порядке? Не пострадали? – Он обошел Бабонтию кругом. – Помочь вернуться?

– Сама справлюсь. – И она провалилась сквозь землю.

Песочный рогач истекал субстанциями, заменявшими ему кровь. Бедная зверушка. Ему было жутко неуютно в грунте острова длоров и тревожно из-за магии источников, словно кругом враги.

Как я мог о нем забыть?

Ладно, когда забываю о людях, но о своих химерах?..

Нашел взглядом Сашу. Замечательные у нее волосы, как огненный факел на ветру. Она передала девочку в руки привратного духа. Вместе они направились к дому.

У разрушенных ворот что-то заскрипело.

Министр!

Подскочив, я бросился к разлому, в котором тот пропал.

– Мини-и-истр! – издалека позвал на случай, если он жив и мечтает оторвать мне голову.

Несколько офицеров, держась за веревки, опасливо перебирались по развороченной земле. Тоже звали:

– Министр, вы в порядке? Отзовитесь!

Неужели я оставил страну без министра внутренних дел? Схватился за голову.

Земля подо мной крошилась, проседала. Нога провалилась в трещину, я рухнул на колени. Лодыжку пронзила боль. Я выдрал ее из зажима земли и пополз вперед. С той стороны к провалу в земле полз офицер. До краев разлома мы добрались одновременно.

В комьях склизкой земли лежал министр, устремив в небо застывший взгляд. Повязка на руке порвалась, черная одежда измялась и казалась коричнево-охристой.

– Мини-и-истр, – позвал я.

– Лавентин, – скорее читалось по бледным губам, чем слышалось. Министр кашлянул и продолжил громче: – Еще одна такая выходка – и я посажу тебя.

Ну до чего все любят угрожать. Можно подумать, я виноват, что все так получилось. Нет, я, конечно, причастен, но другие тоже. И все опять как-то само получилось…

– Понял, – согласился я.

– Хлайкери поймали?

Офицер доложил:

– Никак нет.

– Объявите его в розыск. Срочно. Задействуйте все силы. – Морщась, министр прикрыл глаза локтем согнутой руки. Глухо потребовал: – И вытащите меня уже отсюда.

Кажется, на этот раз он сильно расстроился.

– Йаа… – простонал дух бездны из опаленных кустов.

Ему-то никто не поможет.

– Полагаюсь на вас, – улыбнулся я оглядывающему стенки провала офицеру и отправился проверить Йаа-Ий.

Вдалеке раздался скорбный плач Дуси. Он ведь только сад восстановил…

Очнувшись, Вера заплакала навзрыд и никак не успокаивалась. Я не знала, что делать. Не сталкивалась с детскими истериками. Точнее, с детскими истериками, порожденными чем-нибудь столь страшным.

– Оно тебя не обидит, с ним расправились, – снова попробовала успокоить я и покачала перед лицом Веры стаканом с водой. – Попей. Тебе надо попить.

Она попыталась соскочить с кровати, я удержала Веру, но выбитый из руки стакан покатился по полу.

Оглянулась на дверь. Лирикири все не шел, занимался Вериндером.

– Кто-нибудь, помогите, – простонала я, снова поворачиваясь к Вере.

Что делать? Это в кино пощечину дадут – и человек успокаивается, а на практике не так-то легко поднять руку на ребенка.

– Вера, все хорошо. Все обошлось. Мы в безопасности.

Вера заколотила руками и ногами, силилась соскочить на пол. Я обняла ее крепко-крепко. Вера билась в моих руках, всхлипывала. И вдруг сквозь плачь послышалось:

– Он не умер? Его не раздавило? Не раздавило?

У меня мурашки побежали по спине:

– Кого?

– Л-лавентина. – Вера повисла в моих руках, ее трясло, сиплый голос казался совершенно недетским. – Его ведь не раздавило, как дядю?

– Нет, с Лавентином все хорошо. – Я гладила ее по встрепанным, влажным от пота волосам. – Все хорошо, все живы.

Скорее бы пришел Лирикири.

Вытаскивать министра пришлось моей химере. Она зацепилась хвостами и лапами, осторожно спустилась по осыпавшимся стенкам на дно разлома и легла. Морщась от боли, министр схватился за ее рога и осторожно, стараясь не потревожить лишившуюся повязки руку, залез на отливавшую металлом спину.

Когда химера выползла на развороченную подъездную дорожку, министр был так бледен, и взгляд был такой полуобморочный, что я сказал:

– Ты не слезай, – и зашагал к дому.

Химера везла безмолвно согласившегося на это министра. Вблизи он, положа руку на сердце, даже в вечернем сумраке выглядел хуже покойника на похоронах. Что показательно – даже не пытался отдавать распоряжения идущим по пятам офицерам особого отдела.

Опять мне стало стыдно. А ведь я кричал, чтобы он не колдовал…

– Ты мне все объяснишь, – глухо пробормотал министр, – об этом духе бездны и длоре, который не длор.

– Объясню, что сам знаю. Хотя пассаж про длора, который не длор, я не понял.

Оглянулся на опаленные кусты. Хлайкери бросил в Йаа-Ий химическую бомбу с магической составляющей.

Не чистую магию использовал, а средство, каким мог воспользоваться даже немаг.

– Проклятье, – процедил министр и обернулся. – Отправьте отряды в дом Эрджинбрасских. Глав рода сюда, ко мне на допрос. Остальных из дома не выпускать. И никого не впускать вообще. До моего особого распоряжения.

Крайний из офицеров кивнул и побежал, присвистывая. На его зов в разрушенные ворота вбежал красный ездовой ящер. Офицер на ходу прыгнул в седло и, лавируя между трещинами в земле, умчался прочь.

От песчаного рогача осталась лишь бесформенная саморазрушающаяся каша. Еще минут пятнадцать – и он растечется, впитается в землю. Я вздохнул.

Возле крыльца химера улеглась на брюхо и сделала из лап подобие лестницы, а один из хвостов согнула в перила. Стиснув зубы, министр приподнялся, попробовал ухватиться за «перила».

Отвернувшись, я послал химере команду. Когда хвосты опутали министра, он охнул, но, оказавшись на земле, не проронил ни слова. Шумно дыша, прошагал мимо меня к дому. Пошатнувшись, схватился за косяк.

Гордыня хуже неволи. И ведь не умер бы, помоги я ему до доктора дойти. Но если поддержу, весь изобидится. Тяжело с ним.

– Смотри, как хорошо ты заговорила, – подбодрила я. – А с Лавентином все в порядке.

Вера надрывалась в плаче. У двери послышались шаги. Доктор Лирикири показался мне ангелом спасения.

– Помогите, – взмолилась я.

Он протянул руки, сжал виски трясущейся Веры, и она обмякла в моих объятиях.

– Положите ее. – Лирикири встряхнул кистями и, проведя ладонью по своему лбу, стал разминать пальцы. – Ух, ну и денек! Столько пациентов за раз у меня было только на практике.

– Она заговорила, – укутывая Веру одеялом, прошептала я. – Сказала несколько слов.

Лирикири широко улыбался:

– Прекрасная новость! Правда, плохо, что это случилось в результате нервного потрясения.

– Как Вериндер, кстати? – Убирая прядь со щеки, я поняла, что лицо мокрое от слез.

От моих слез.

– Я остановил разрыв сердечной мышцы. Все хорошо. Вериндер еще бодрячком. У него хорошая родовая магия, лечить может.

– Что делать с Верой?

– Покой. Крепкий сон. – Лирикири усмехнулся. – До утра можете об этом не беспокоиться, ее из пушки не разбудишь.

– Спасибо. Но дальше что?

– Утром загляну, осмотрю ее. И тогда решим.

В спальню заглянул Лавентин:

– Доктор, там министру надо помочь.

– Уже бегу! – всплеснул руками Лирикири и умчался к следующему пациенту.

А Лавентин так и остался стоять, задумчиво на меня глядя.

– Ты в порядке?

– Вроде да. – Провела ладонью по встрепанным волосам, заправила пряди за уши. – А что это были за существа? Первое я уже видела у тебя во дворе, а то, что в женщину превратилось, это…

– Мой родовой дух. Разумная форма магии. Бабонтия Мулькура. Она интересная. А химера – песочный рогач, он создан, чтобы из толпы простолюдинов магов противника вылавливать. Они так маскируются иногда, их трудно выбить.

– Не повезло Равверу. – Я снова расправила волосы, потому что забранные за уши пряди выглядят не очень.

– Да нет, он легко отделался. Хорошо, что рогач его съесть не успел. Министр сильный маг, он ему очень вкусным казался.

Фантазия моя – враг мой. Вот зачем я сейчас пожеванного Раввера представила?

– Ну, раз ты в порядке, я пойду, – Лавентин указал себе за спину, – вдруг министру понадоблюсь.

– Да, конечно, иди. Вера будет спать до утра. Я, наверное, тоже.

– Хорошо…

Но он остался на месте, и мне становилось как-то неловко.

Браслеты дернули нас одновременно. Споткнувшись о туфельку Веры, Лавентин рухнул передо мной на колени. Наши браслеты звонко соединились.

– Извини, – прошептал Лавентин.

Кто-то сухо кашлянул. Я огляделась, но в спальне кроме нас была только Вера, и она спала.

– Бабонтия велела передать, – заговорил так и не появившийся привратный дух, – что рядовую сцепку браслетов можно разомкнуть поцелуем. В губы. Все, я удаляюсь.

Но из-за того, что он и не показывался, чудилось, будто он до сих пор здесь.

Лавентин преданно смотрел на меня снизу.

– Мне идти надо, – почти жалобно прошептал он. Зажмурился и едва слышно произнес: – И поцеловаться с тобой хочется. Кажется, даже больше, чем… – Он открыл глаза. – Нет, узнать, что там с министром и послушать Эрджинбрасских тоже очень хочется.

Я улыбнулась. Стало легче, словно стряхнула с плеч насквозь мокрый тяжелый плащ.

Наклонившись, поцеловала Лавентина. Он запустил свободную руку мне в волосы, притягивая. Сердце неистово заколотилось, стало жарко. Голова закружилась, ноги ослабели, и я тоже оказалась на коленях. Ловя прикосновения губ Лавентина своими, я обхватила его за плечи, он меня – за талию и крепко-крепко к себе прижал…

Глава 47

Саша… Ее глаза… Ее прикосновения… Запах кожи…

Пьяный от поцелуя, я добрел до приоткрытой двери своей спальни. Раздался голос Лирикири:

– Ваша магия не обладает лечебными свойствами или уже началось отторжение? Вы жениться-то еще не собрались?

– Моя магия не лечит.

Заглянул в спальню. Министр сидел в кресле, склонив голову к коленям, Лирикири скользил пальцами по его обнаженной спине в кровоподтеках.

– Ну как? – пробормотал министр.

– Могу и третий раз перепроверить, но трещина в девятом позвонке от этого никуда не денется. Перелом руки, кстати, тоже. Но что-то мне подсказывает, ха-ха, что на постельный режим вы не согласитесь.

Я бочком просочился в спальню.

– Правильно вам это что-то подсказывает, – глухо отозвался министр. – А теперь бросайте шуточки и приведите меня в порядок, мне еще допрос проводить.

– Служба не ждет.

– Хватит шутить. Просто поставьте меня на ноги. Я даже согласен провести дома пару дней. Когда все это закончится.

– Ну, если не женитесь к завтрашнему вечеру, свободного времени у вас будет предостаточно. Об этом весь остров длоров судачит. – Лирикири, словно на струнах играя, скользил пальцами по спине министра, и синяки бледнели. – Или вы намерены утереть нос своим оппонентам и в последний момент сочетаться браком с какой-нибудь счастливицей?

– С какой-то несчастной, вы хотели сказать. – Министр приподнялся.

Рукав рубашки он не снял, так что доктор не мог видеть, что на браслете нет широкой щели, предвещавшей скорое снятие.

– Ха! Ну, когда-то вам должно повезти. Почему бы не в этот раз?

– Интересный вопрос, – кивнул я, думая почему-то не о жене министра, а о том, как приятно неистово заколотилось сердце, когда меня поцеловала Саша.

Министр так посмотрел, что я обрадовался, что в арсенале его родовых заклятий нет убийства взглядом.

Из стены высунулся привратный дух:

– Длоры Эрджинбрасские прибыли. Они с сопровождающими ожидают разрешения войти.

– Веди в кухню. В Сашину, – предложил я и взглянул на министра: – Или сюда?

Выглядел он так, словно его оскорбило предложение допрашивать кого-то в кухне. Но разве можно на это обидеться?

– А кроме кухни, мест нет? – брезгливо осведомился министр.

Хм, видимо, можно.

Почесав затылок, я ответил:

– Гостиная занята Вериндером. Есть еще комнатка перед спуском в лабораторию. И лаборатория.

Министр выпрямился:

– Вели жене создать приличную комнату.

– Она устала, пусть отдыхает.

– Мне нужно место для допроса.

– Какая разница, где допрашивать? Главное, чтобы они все рассказали.

– Вот для этого и надо, чтобы место допроса выглядело внушительно.

Он так много значения придает внешнему, что иногда я сомневаюсь, может ли он видеть суть вещей.

Значит, моя лаборатория – внушительная. Я вновь оглядел полки с эмбрионами, папин стол, за которым устроился бледный министр, вытиравший с висков капельки пота. И с благодарностью подумал о Саше: как она хорошо все сделала. Внушительно.

Совсем как мама, тоже создававшая лабораторию при моем участии.

Министр, видимо обдумавший рассказ о Йаа-Ий, махнул рукой.

Дверь распахнулась. Проковылял внутрь длор Садор Эрджинбрасский. В первую очередь внимание привлекал его сильно выдающийся вперед нос, затем – холодные темные глаза. Потом становились заметными прилизанные к шишковатому черепу седые волосы, а дальше уже остальной облик стандартного длора – главы рода: горделивая стать, костюм по последней моде из дорогого материала, трость с массивным набалдашником.

Длорка, его жена – лет на двадцать моложе, еще более надменная, – была в темном домашнем платье и без украшений.

А моя длорка, наверное, уже спит… Я перестал теребить губу и убрал руки за спину. Это движение привлекло холодный взгляд Садора. Но он тут же уставился на министра.

– Вы звали? – И склонил голову ни на градус ниже стандартного приветствия равного равному.

Его жена с незапоминающимся именем поклонилась министру чуть более почтительно. Взгляд министра слегка плыл, но он совладал с дурнотой.

– Итак, – его рокочущий голос внушал трепет, – ради чего Хлайкери Эрджинбрасский мог похищать и убивать длоров?

Оба Эрджинбрасские спали с лица.

– Ну же, – усмехнулся министр, и в этот миг даже я не поверил бы, что он держится из последних сил. – Давайте рассказывайте.

– Мы ничего не знаем, – процедил Садор.

Министр звонко хлопнул по столу.

– Вы жили в одном доме. Ели вместе. Общались. – Его испепеляющий взор обратился к длорке. – Дом подчиняется вам, вы должны знать о Хлайкери больше остальных.

Она зажмурилась, ухоженные пальцы дрожали на кружевных оборках по низу корсажа.

– Сначала предъявите обвинение, – вскинул голову Садор, – а потом допрашивайте. Я не намерен здесь оставаться. – Он ухмыльнулся. – Пришлите за мной послезавтра, тогда и поговорим. Если вы еще будете министром внутренних дел.

Министр смотрел на него, как на мои эмбрионы, – с неприкрытой гадливостью.

Я отчеканил:

– Вы никуда не уйдете, пока не ответите на его вопросы. Дом вас не выпустит.

Садор аж подпрыгнул:

– Это возмутительно!

Его длорка потеребила кружево.

– Думаю, надо рассказать, – искоса глянула на багровеющего мужа. – Пусть они с ним разбираются. В конце концов, к нашей семье это отношения не имеет.

– Хлайкери нас потопит, а этот… – Садор указал дрожащей рукой на министра. – Да он завтра вылетит с поста, а все его обвинения…

– А если он женится?! – Длорка посмотрела на министра. – Вы ведь женитесь?

Его губы дрогнули в легкой усмешке. Нравится ему, что ли, над людьми издеваться? Или выясняет, кто ему сторонник, а кто враг? Эрджинбрасские себя зарекомендовали не самым лучшим образом.

– Расскажи, – велела длорка.

– Нет.

– Тогда я сама.

– Ты нас погубишь! – Садор надвинулся на нее, грозно смотрел с высоты своего роста. – Закрой рот и молчи. Ничего нам Раввер не сделает.

– А Хлайкери? – поинтересовался министр.

– У него на нашу семью материалы. – Длорка отступила, стараясь не смотреть на мужа. – О расхищении средств, выделенных на военную кампанию в Черундии. О махинациях с акциями железных дорог и что-то еще. Поэтому мы вынуждены были поселить его у себя. Он угрожал все опубликовать. А если с ним что-нибудь случится, это сделают его помощники.

Кулак багрового от злости Садора трясся, трость ходила ходуном в другой руке.

– Молчи, – прорычал он.

Не глянув на него, длорка продолжала:

– И Хлайкери не Эрджинбрасский по крови. Пларон Эрджинбрасский женился на простолюдинке, которая уже ждала ребенка от какого-то простолюдина. Как ни странно, их брак был счастливым. Хлайкери считал Пларона своим отцом. Но он не Эрджинбрасский, поэтому, что бы он там ни творил, – наша семья ни при чем.

– Длор, который не длор, – протянул я.

– Теперь понятно, почему он не использовал магию, – кивнул министр. – Просто не мог в силу происхождения, а эта сказка о благородном отказе от своей доли…

– Просто сказка, – подтвердила длорка. – Вы не подумайте, его растили как родного, обеспечили достойное образование, отправив в инженерную академию вместе с состоятельными простолюдинами. Но он очень злился, что Садор не распределяет ему магии.

– Значит, он не знал о своем происхождении? – вздернул бровь министр.

Садор фыркнул:

– Пларон считал, так будет лучше. А этот ублюдок настолько помешался на желании получить магию, что, когда мы были у них в гостях, посмел ее требовать. – Он снова фыркнул.

Жена приблизилась к нему на полшага:

– Это было после того, как Хлайкери объявили, что он будет учиться в инженерной академии, а не в Быкослове. Сначала Хлайкери умолял дать ему хоть искру магии, даже на коленях ползал. Потом приставил к горлу Садора меч.

– Тогда-то я и выложил ему правду. И мы уехали. – Садор расправил плечи. Поморщился, как от зубной боли. – Этот крысеныш затих на несколько лет, а когда разбогател на спекуляциях и купил эти свои «Горячие новости Динидиума», выловил меня в одном из клубов и потребовал поселить его на острове длоров, иначе расскажет о наших махинациях.

– Ну что ж… – Министр положил ладонь на столешницу. – Теперь, по крайней мере, ясно, откуда у него такая ненависть к длорам. А теперь подробнее. Просил ли он разрешения простолюдинам на визиты на остров длоров? Как часто отлучался? Пользовался ли лабораторией в доме?

– В доме он почти не бывал, – ответила длорка.

– А разрешения ему давали младшие, – опираясь на трость, величественно сообщил Садор. – Естественно, я не снисходил до подобных пустяков.

Министр покачал головой:

– Перечислите имена младших, которые занимались пропуском его гостей.

Эрджинбрасские освободились только через полчаса. За это время министр ни разу не заговорил о материалах шантажа. Мое любопытство по этому поводу нарастало, но спросил я только после того, как он распорядился доставить на допрос попавших в список младших Эрджинбрасских.

– И ты не будешь заводить дело о расхищении казны?

– Буду. Надеюсь, Хлайкери поможет, когда его поймаем.

– Думаешь?

Помедлив, министр потер переносицу. Когда открыл глаза, его устремленный на полку с эмбрионами взгляд был очень странным.

– Думаю, Хлайкери завидует и ненавидит их настолько, что ради их уничтожения будет сотрудничать даже со мной.

– Почему? Ты тоже длор, зачем ему помогать тебе?

– Эрджинбрасские легко, без усилий, получили то, чего он очень сильно хотел и не мог добиться. Там такая ненависть должна кипеть. – Он сильнее скривил губы. – А враг моего врага – мой друг, разве не так?

– Откуда ты знаешь, что он чувствует?

– Сужу по дядюшке Веронию. Почти та же ситуация: он был так близок к пожизненному статусу главы рода, но раз за разом не мог физически подтвердить брак. – Министр цокнул. – Когда я получил браслет, Верония трясло от ненависти, я думал, его удар хватит. Наверняка Хлайкери испытывал нечто подобное, ведь он ждал, когда получит свою долю магии, но все вокруг получали, а он – нет.

Ну… Наверное, министр прав. Тяжело надеяться всю жизнь, а потом раз – и потерять всякую надежду. Одного я не понимал:

– Зачем его так мучили?

– Сначала, наверное, боялись, что он проболтается. Если бы о его происхождении стало известно, их бы обвинили в нарушении родового законодательства. И Хлайкери не мог бы официально считаться первенцем Пларона и наследовать ему. А потом… не знаю. – Прикрыв глаза, министр потер предплечье сломанной руки. – Какой сегодня длинный день.

Ковыряя пальцем один из бутафорских приборов, я тихо заметил:

– Поспать бы тебе. Можешь у меня.

– Нет, – не открывая глаз, покачал головой министр. Усмехнулся. – Мне надо домой, чтобы не допустить въезда озабоченных моим будущим родственников. Вдруг увидят жену, сюрприз себе испортят.

– Завтра вечером, когда родовой браслет с тебя не спадет, даже дурак поймет, что ты женат. Зачем скрывать?

– Хочу посмотреть, кто чего стоит. Не каждый же день я нахожусь на грани вынужденного ухода с поста министра внутренних дел.

Глядя на его бледное лицо, принадлежащее скорее мужчине под сорок, чем двадцативосьмилетнему, я хотел сказать, что пару лет отдыха ему бы не повредили, а то в могилу себя загонит.

Но для министра его пост – все равно что для меня эксперименты, от которых я ни за что не откажусь. И я промолчал.

После глав рода мы допросили наемников, не сумевших скрыться в суматохе. Это были солдаты черундийской армии, уволенные в запас из-за ранений, оставивших их калеками, и они ничего не знали о планах Хлайкери – или для признания нуждались в более убедительных уговорах, чем те, на какие был способен побитый министр.

С младшими Эрджинбрасскими и составлением списков тех, кто посещал остров длоров по приглашению Хлайкери, его знакомых и известной собственности, мы закончили почти в три часа ночи.

Министру подвезли документы из редакции «Горячих новостей Динидиума», банков и земельных архивов. Он отбыл с ними к себе домой, а я, позевывая, побрел в спальню.

Но стоило раздеться и упасть на мягкую кровать, сон как рукой сняло.

Я зарылся в одеяло и подушки. И не мог закрыть глаза, потому что стоило это сделать – я видел лицо Саши.

Ощущал прикосновения ее губ.

Жестковатые, густые рыжие волосы в своей руке.

И сердце билось часто-часто, а тело охватывал жар. Странно…

Нет, конечно, это нормальная физиологическая реакция на мысли о красивой девушке, но…

Сумрак комнаты окутывал меня, пряча непривычные, иномирные очертания окружающего пространства. Я глубоко вздохнул. Честно пытался восстановить дыхание. Но разум был полон и воспоминаниями о мире Саши, и ей самой. Когда песчаный рогач навис надо мной, собираясь проглотить, я подумал о Саше. Подумал, что…

Я сел. Ощупью отыскал одежду и стал одеваться.

Когда песчаный рогач навис надо мной, я понял, что хочу, чтобы Саша стала моей женой по-настоящему. Надо ей это предложить, пока меня кто-нибудь не съел.

Надеюсь, она не спит.

Глава 48

Куда я попала? Что за сумасшедшее место, где бешеный червяк пытается сожрать министра внутренних дел? И Лавентина заодно. От налетавших в полудреме воспоминаний у меня до сих пор екало сердце.

Опять я коснулась Веры. Она безмятежно спала рядом.

Надо было Лирикири попросить и меня усыпить, но он, прощаясь, выглядел таким измученным, что я не стала приставать к нему со своими внезапно расшатавшимися нервами.

За дверью кто-то поскребся. Мышь? Я вздрогнула. Потом сообразила, что скребут слишком высоко для мыши. Или здесь живут мыши-мутанты размером с корову. Чему я совершенно не удивлюсь, просто поседею раньше времени, если такое существо окажется за дверью.

– Саша, – прошептали с той стороны.

Облегченно выдохнув, я накинула халат.

– Саша, – снова позвали меня.

Отворила дверь. Свет из прихожей ослепил, я закрылась рукой.

– Прости. – Лавентин потянул меня из спальни, закрыл дверь. – Я тут подумал… А давай сделаем наш брак настоящим.

Мозг от такого внезапного перехода сильно затормозил.

– Понимаю… – Лавентин взял меня за обе руки. Я проморгалась и уставилась на его серьезное, торжественное лицо. – Если согласишься, придется отказаться от твоего мира, но в моем тоже очень интересно. И я буду заботиться о тебе. И постараюсь, чтобы тебе всегда было весело. Ты… Я хочу, чтобы ты осталась со мной навсегда.

– Э-э-э… – Я прикинула, сколько тут нахожусь. Усмехнулась. – Тебя не смущает, что мы на одном языке разговариваем только четыре дня, а толком общаемся всего три?

– Мне этого хватило, чтобы понять, что ты лучшая жена на свете. И другой мне не надо.

И что на это скажешь? Особенно когда так преданно смотрят в глаза.

– Знаю, тебе надо подумать, но… – Горячие пальцы Лавентина пробежались по моим рукам к плечам. Он смотрел в глаза. – Я хочу, чтобы ты осталась. Не из-за нестерпимого притяжения браслетов, а потому что сама этого хочешь.

– Э-э-э…

Внезапно.

Кажется, Лавентин все время только своими делами занимался, когда он меня как достойную супругу оценить успел? Когда дом его разносила?

– Саша… – Пальцы скользнули по моей шее, и сердце отозвалось сумасшедшим перестуком, по коже побежали мурашки. Вдруг стало нечем дышать, словно я девчонка перед первым поцелуем. Руки Лавентина задрожали. – А я все аргументы забыл, так волнительно рядом с тобой.

Он наклонился и поцеловал. Аргумент, от которого у меня подкосились ноги.

Первое, что понял, когда проснулся, – я улыбаюсь. А это не перед всяким интересным экспериментом случается.

Немного полежал, вспоминая, как делал предложение Саше, как мы целовались, как она обещала подумать и как мы разошлись на подгибающихся ногах.

Интересно, сколько думать будет?

Отказаться от родного мира нелегко, но у нас тоже хорошо. И время от времени заглядывать в Сашин мир можно будет. Если портальный узел не отнимут…

Эх, сейчас надо загадки Хлайкери решать, и министр просил съездить в особый отдел, посмотреть труп Какики… А я бы лучше Саше еще раз объяснил, как хочу видеть ее своей женой навсегда.

Но пора думать о деле.

Усилием воли я изгнал навеянные мыслями о Саше приятные ощущения. И попытался представить себя на месте Хлайкери.

На месте человека, который до восемнадцати надеялся получить магию, верил в это, предвкушал, а потом узнал, что она никогда ему не достанется.

Всего несколько мгновений я ощущал нечто подобное, когда родовое проклятие могло выжечь во мне магию, но я всегда жил с ней, сроднился. А Хлайкери только мечтал. Строил какие-то планы. Надеялся хотя бы на искру – самую малую долю волшебства, позволяющую разжечь фитиль или создать разряд тока, каким можно помочь себе в драке.

Сделав над собой усилие, припомнил, что Хлайкери тридцать шесть или тридцать семь. Выходит, почти двадцать лет он готовил месть.

Но какова его цель? Лишение длоров родовой магии? А Какики оказался лишь пробой? Случайно подвернулся, был недостаточно силен или чем-то уязвим? В ночь убийства Хлайкери мог быть у Какики и добиться у того разрешения пустить своих сообщников.

А потом целый род лишился магии.

Министр не прав, не собирался Хлайкери скрывать свое преступление. Едва магия исчезла, вся семья должна была ринуться к главе с расспросами. И тогда никакие приказы министра не сохранили бы произошедшее в тайне. Газеты разнесли бы весть по стране. А там недалеко до паники. Тем более убили Какики так изощренно, что и не захочешь, да станешь обсуждать.

Значит, Хлайкери хотел, чтобы все знали и боялись.

Вполне возможно, планировал только напугать длоров потерей обожаемой магии. С другой стороны, он потратил на это слишком много средств. У него были люди, готовые совершить силовые действия. Не похоже, что он собирался обойтись одной акцией.

Но что еще планировал?

Еще кого-то лишить магии?

Убить?

И что намерен делать с Эрджинбрасскими? Ограничится публикацией компромата или отомстит серьезнее?

Займется ли ими сейчас?

– Пора вставать, – сообщил дух порядка.

Я неохотно выбрался из постели.

А все же интересно, что задумал Хлайкери, как смог уничтожить источник Какики? Любопытно, аж пальцы зачесались от желания разобраться с этим поскорее.

В ванную я пошел бодро. И вдруг меня пронзил, заставил остановиться всплывший в памяти вопрос. Почесывая затылок, я позвал:

– Привратный дух…

– Да? – раздалось из стены мгновение спустя.

– Спроси Йаа-Ий, почему он назвал Хлайкери длором, который не длор. Ведь тот лишь простолюдин.

Привратный дух не возвращался. Я уже и голову чесать закончил, и зудящую лодыжку стопой тер, и беспокоиться начал.

Из стены высунулась голова в короне. Дух выглядел пришибленным:

– Потому что у него была магия длоров, а длором по сути он не был.

Все еще потирая стопой лодыжку, я стоял на одной ноге. Осознал сказанное и чуть не упал.

Умеет Лавентин покоя лишить!

Так полночи и провалялась, думая о возможности настоящего брака с ним.

И как-то взглянула на него иначе, оценила и умение постоять за себя и меня, веселый характер, и мускулатуру, и то, какой он милый и надежный, несмотря на безалаберность. С ним не заскучаешь. И в его верности я не сомневалась.

В общем, просто сказка, если бы к нему не прилагалось ПМЖ в сумасшедшем мире. Хотя, конечно, его финансовые возможности даже в дурдоме обеспечат комфортную жизнь.

Но дворец. Но этикет. Но платья с корсетами…

А император, который, зная, что я здесь только на год, не собираясь нас во дворце этот год принимать, велел учить меня манерам.

Пришло запоздалое понимание: да он не поверил, что я здесь временно, вот и велел готовить меня к следующей встрече.

И даже понятно, почему так решил: Лавентин красив, молод, богат. Благороден. Заботлив. И еще невесть сколько положительных качеств пряталось за этой вечно лохматой фигурой.

Но…

О, эти «но»!

И ведь даже не уверена, что влюбилась, а подумаю о жизни с ним – и сердце замирает. Интересно, как он поступательные движения цилиндрического тела в полости будет изучать на практике. Нет, я не пошлая, но любопытно же!

Самое плохое, что, взвешивая предложение, я думала только о хорошем, а о плохом приходилось себе напоминать. Это вообще глупой влюбленностью попахивало. И еще мурашки по коже, и повышение температуры, и томные вздохи, которые сами собой рвались из груди…

Нет, Лавентин определенно умеет лишать покоя.

Вздрогнув, Вера задышала чаще, ощупью нашла меня в темноте и, крепко прижавшись, всхлипнула.

Как же я с ней без доктора Лирикири справлюсь?

– Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! – Перемазанный типографской краской мальчишка на съезде с моста острова длоров размахивал газетой. – Семейство Эрджинбрасских расхищает средства, выделенные на войну с Черундией!

– Эрджинбрасские воруют из фондов для ветеранов! – горланил другой торговец газетами.

Прав был министр, Хлайкери решил ударить по бывшей семье. Газеты расходились бойко.

Я покачивался в своей двуколке. Химера крутила бронированной головой, до одури пугая особо впечатлительных прохожих. Но меня больше волновало, как у недлора могла появиться наша магия. Ведь для мужчины это практически невозможно. Будь Хлайкери девушкой, вопрос решился бы посредством брака, но где, как он отыскал неизвестный пресекающийся род длоров с готовой выйти за него женщиной?

Или он отыскал способ стать длором?

Хм… А мог бы я придумать, как украсть чужую магию? Чисто теоретически?

Неплохо бы еще знать, какой информацией располагал Хлайкери.

В инженерной академии он обучился стандартной механике и химии, отсюда физико-химические ловушки на его бойцах. А что касается магической составляющей, то настолько углубленно магии его в семье вряд ли учили. Он знал базу: об источнике, о распределении магии главами рода.

Длор, он должен был общаться с себе подобными, с выпускниками Быкослова, скорее всего, тоже. От них мог узнать подробности магических манипуляций. К тому же он выкупил несколько промышленных предприятий, что открыло дорогу к изобретателям и патентным бюро, дало поле для экспериментов и почти неограниченные средства на материалы.

Опять в задаче слишком много неизвестных, трудно просчитать результат.

Нет, надо идти не от возможностей Хлайкери, ведь я их не знаю. Надо распутывать этот клубок от самой магии. Если бы мне понадобилось украсть магию, как бы я поступил? С чего начал?

С источника.

Попытался бы понять, почему источник подчиняется главам рода и распределяет магию на основе родственных связей.

Ответ, в принципе, очевиден: создатели источников (хоть боги, хоть люди) желали наградить этим даром представителей конкретной семьи, поэтому магия связана с кровью, а для вошедших в семью женщин – с артефактами рода. Так через браслет или кольцо супруга женщина получает свою магию.

Но если этот способ закрыт, значит, надо… Надо заставить источник принимать твою кровь за правильную.

Изменить сам источник.

И такой измененный источник перестанет обеспечивать магией свою изначальную семью.

Только с источником Какики что-то пошло не так. А еще… Хлайкери был длором, который не длор, до того как добрался до него.

Значит, был еще один уничтоженный род? Но чей?

Перебирая в памяти свои и заграничные семейства длоров, я не заметил, как оказался перед зданием особого отдела. Меня ждали офицеры, повели внутрь, по лестнице, спускавшейся в подземный этаж.

«Но ведь ни один род не лишался магии. Не только в последние годы, но, кажется, никогда за всю историю. Лишь естественно угасали, и их источники строго учитывались. – Я едва различал коридор, мелькавшие двери. – Как же так? Если я прав, Хлайкери должен был подчинить минимум еще один источник, чтобы получить магию длоров. Может, он сумел сделать это, не лишив магии остальных? Или у нас целый род лишился магии и это скрывает?»

Передо мной открыли дверь, я ринулся внутрь и наткнулся на стол для вскрытия трупов.

– А, уважаемый длор почтил нас своим визитом, – усмехнулся из угла толстячок-патологоанатом. – Проходите.

Он указал на одну из внутренних дверей. Но я смотрел на огромный темный кристалл родовой магии, торчавший из маркированной коробки, в которой некогда лежало сердце Какики. Высота кристалла достигала почти метра, он едва ощутимо фонил.

– Ого, – прошептал я и, взяв себя в руки, промчался во внутреннюю комнату.

Один из столов для вскрытия был вплавлен в горизонтально лежавший родовой кристалл. И я не сомневался: внутри находилась мумия Какики.

Глава рода сам стал источником. Здорово!

Глава 49

Веру успокоили общими усилиями. Я – уговорами, Близенда – лаской, Керл – обещаниями защитить от любой угрозы, повар – сладостями, а вовремя появившийся Лирикири – магией.

Так мы и засели – четверо взрослых напротив съежившейся на кровати девочки с мягким земным медвежонком в руках. Взгляд у Веры просветлел, и истерика, кажется, миновала, хотя слезы еще набегали на раскрасневшиеся щеки.

– Расскажи, – прошептала Близенда. В ее голосе появилось что-то чарующее, порабощающее, и словно теплый весенний ветерок повеял. – Расскажи о себе.

Захотелось опустить голову ей на плечо и закрыть глаза. Вера заметно расслабилась, а Лирикири бросил на Близенду одобрительный хитроватый взгляд.

– Мена зовут Вердла… – прошептала Вера. Из всех названных мной имен она выбрала наиболее созвучное своему. – Мы с мамой и дядей жили на улице Колодцев.

Я закусила губу, чтобы не брякнуть неуместный вопрос: что раздавило ее дядю? Но Вера, кажется, вспомнила это и без моей помощи, вся сжалась.

– Месяц назад дядя устроился в цирк, но одна из химер вырвалась, на него упала клетка и… – Она судорожно вздохнула. Лирикири коснулся ее плеча, и взгляд Веры помутнел. – Через несколько дней у него началась лихорадка, и он умер. Мама все деньги потратила на хирурга и… Она работала, много работала. Днем и ночью стирала, и ее руки были красные-красные, и мозоли лопались. Кровь пачкала белье, мама плакала. И потом… потом она тоже заболела.

Вера тяжело дышала, по щекам сильнее заструились слезы, но Лирикири сжимал ее плечо, и она как зачарованная продолжала рассказ:

– Мама болела… У нее тоже была лихорадка. Я просила милостыню и покупала хлеб. Но однажды утром она… стала холодная. Ее руки не шевелились. Я умоляла хозяина помочь, но он сказал, она совсем мертвая, и все, чем он может помочь, – оплатить доставку на кладбище для нищих. Но его жена была против. А он все равно заплатил. А потом хозяйка сказала, что я должна за те дни, что мы жили в комнате, пока мама болела, и за воду, которую брала, и за плату могильщику. И что она уже договорилась отдать меня длорам, и что я должна слушаться, иначе меня посадят в долговую яму. И я пошла с ней. Она говорила, что, если я буду ласковой, меня накормят сладостями, но девочки-попрошайки рассказывали, что эта неправда, и длоры, которые покупают девочек, они…

Глаза Веры расширились, почернели – такими огромными стали зрачки. Шумно вдохнув, она повалилась на диван. Веки ее опустились, дыхание выровнялось, как у спящей.

– Я ее усыпил, – подтвердил мои догадки Лирикири.

И все умолкли, не глядя друг на друга.

– Наверное, надо обратиться в полицию, – предположила я, на сердце стало нехорошо. – У вас ведь это наказывается?

– Если покупатели были длорами, то практически нет, – признал Керл и провел ладонью по приглаженным волосам.

Меня захлестнул гнев.

– Они колдовали! Набросились на меня! Если не за нее, то хотя бы за нападение на меня можно их наказать?

– О, это другое дело, – звонко уверила Близенда. – Ты глава рода, за нападение на тебя подсуден даже длор. Опознаешь их?

– Запросто, – кивнула я, стараясь унять сбившееся дыхание.

– А женщина, что ее продала, – добавил Керл, – если она простолюдинка, ее можно посадить, тут никаких сложностей.

– Проведаю старину Вериндера, – поднялся Лирикири. – Вердла проспит несколько часов. Успокоительные капли я передам повару, он проследит за их приемом. Если соберетесь проводить это дело через судебную систему, постарайтесь не мучить Вердлу лишними расспросами. Впрочем, – он широко улыбнулся Керлу, – уверен, у вас получится быстро разобраться и без привлечения свидетелей.

Откланявшись, Лирикири покинул мою спальню.

– Поможете? – Я пытливо смотрела на Керла.

– Да, – хмуро согласился он. Его взгляд нервно скользил по полу. – Но дело грязное, да и на репутации девочки скажется. Лучше выяснить имя хозяйки и адрес, а там найти какое-нибудь правонарушение. Возможно, Вердла не первая проданная этой особой бедняжка.

– Надеюсь, что первая, – отчеканила я.

– Вы оптимистка, – тепло улыбнулся Керл.

И мне стало холодно от мысли, что он может быть прав. Близенда чуть подалась вперед, заглядывая мне в лицо.

– Ведь не важно, с чьим именем будет ассоциироваться правосудие, главное, чтобы оно свершилось. Та женщина больше не сможет торговать детьми, это я тебе обещаю. А уж как мы с этим разберемся, надеюсь, для тебя значения не имеет.

Можно подумать, я горела желанием в это лично ввязываться. Посмотрела на посапывающую Веру. Если с преступниками разберутся, не допрашивая ее, – даже лучше. Незачем напоминать ей об этом кошмаре.

Министр явился с папками и газетами под мышкой. Он был страшно бледен, а рука по-прежнему висела на перевязи. Окинув кристалл из сердца Какики мрачным взглядом, министр бросил бумаги на стол для вскрытия трупов и опустился на стоящий рядом стул.

– Оставь нас одних. – Он устало посмотрел на патологоанатома.

Тот насупился, но двинулся к выходу.

– Ты был прав, Хлайкери попытался утопить Эрджинбрасских. – Я прислонился к косяку дверного проема между смежными комнатами.

Перед тем как закрыть за собой дверь в коридор, патологоанатом мрачно на меня посмотрел.

Министр широко зевнул и подпер щеку кулаком.

– Он и документы изобличительные мне по почте прислал. Очаровательный преступник. Длор, даже если он не длор.

– Он владеет магией длоров.

Министр настолько устал, что даже в таком невероятном известии не усомнился. Он просто спросил:

– Как?

– Думаю, он каким-то образом научился перенастраивать источник, чтобы тот давал магию не только своей семье, но и чужаку. Возможно, что-то аналогичное тому, что произошло с Какики. Я уверен, теперь Какики сам стал основой источника и питает какого-то нового длора. Возможно, Хлайкери. Или кого-нибудь из его сообщников. Но Хлайкери получил магию раньше этого случая.

– Но Какики наш первый убитый.

– Или убийство для отнятия магии было не обязательно. – Помедлив, я вскинул руку: – Возможно, оно было результатом вмешательства моего магоеда! Или у нас есть род без магии, который отчаянно это скрывает.

– Безумие, – почти шепотом произнес министр.

Глаза у него закрывались. Он выглядел настолько уставшим, что это подтачивало мой энтузиазм. Я опустил руку.

– Тебе надо поспать.

– Нужно уничтожить это, – указал на кристаллы министр. – Длоров-преступников нам только не хватало. А потом будем искать чистокровных длоров без магии.

– Зачем искать? Их Йаа-Ий прекрасно чувствует. Я попросил его прогуляться по острову длоров, если он заметит нужную семью – сообщит.

– А из тебя получился неплохой сотрудник особого отдела. – Министр вытянул здоровую руку на выскобленную столешницу и склонил голову на сгиб локтя. – Разбуди меня через пять ми-и-инут…

Я решил дать ему полчаса и в это время внимательнее изучить кристаллы из тела Какики. Разложил измерительные приборы, начертил таблицу для внесения данных. Но через пятнадцать минут к нам ворвался офицер.

– Есть данные от информаторов! – Он смутился, увидев протирающего глаза министра, и, вытянувшись в струнку, оттарабанил: – Бывшие зерновые хранилища на окраине города. Там видели Хлайкери.

– Выезжаем. – Министр подхватил документы. У двери оглянулся через плечо: – Знаешь что, пойдем со мной, вдруг понадобится твоя экспертная помощь.

С тоской взглянув на кристаллы нового родового источника и приготовленные для исследования инструменты, я поплелся за министром. Я же на него теперь работаю, надо иногда подчиняться. И вдруг удастся расспросить Хлайкери о его изобретениях?

В дверях министр развернулся и поднял руку. Черное пламя охватило кристалл из сердца, тот заскрипел, но выдержал.

– Надо придумать, как их уничтожить, – процедил министр и вышел в коридор.

Я хотел предложить их расколоть, вдруг они не такие твердые, как наши родовые, все же у патологоанатома я видел расколотые кристаллы, но потом сообразил, что в этом случае пропадет такой интересный образец, и промолчал.

– Деточка, прости, что занимаю койку.

Бледный, осунувшийся Вериндер лежал на огромной двуспальной кровати. Спальню я ему сделала что надо, в дворцовом стиле с позолотой, лепниной и нимфами, убегающими от сатиров. Только теперь, глядя на обнаженные груди дев, подумала, что для чопорного мужчины с инфарктом картинки неподходящие.

Правда, Вериндер посматривал на роспись с явным одобрением.

– Места всем хватит, – отмахнулась я.

Он пристально оглядел мое кожаное одеяние.

– А правда, что в твоем мире все так одеваются?

– Я еще скромно одеваюсь, – на всякий случай приврала я.

– Эх, был бы я на пятьдесят лет моложе, – вздохнул Вериндер. – Я бы показал тебе, каким должен быть настоящий длор.

«Как хорошо, что вы не на пятьдесят лет моложе», – подумала я, старательно изображая сожаление по поводу его преклонного возраста.

– А старику одна радость остается – на молодых посмотреть да сладеньким заесть. Тут конфеты были, ни разу таких вкусных не пробовал. Можно повторить? Я к повару обращался, но он остался глух к мольбам.

По спине поползли холодные мурашки. Я натянуто улыбнулась:

– Спрошу у него, вдруг ингредиентов не хватает. Со всеми этими событиями о поставках продуктов как-то не думали.

– И я еще со своими капризами, – всплеснул морщинистыми руками Вериндер. – Но ты не беспокойся, Лирикири сказал, что завтра меня можно перевозить к себе. Буду своих духов гонять.

– Гостите, сколько потребуется, места хватает. И с продуктами я сейчас разберусь.

Уйти удалось только минут через десять вежливых расшаркиваний. Я чуть не пулей залетела в кухню и постучала в пол:

– Повар! Повар, ты здесь?

Из пола высунулась жуткая морда ящера:

– Да.

Отпрянув, я схватилась за бешено колотящееся сердце.

– Простите, хозяйка. – Ящероповар потупил глаза с вертикальными зрачками.

– Ты это… предупреждай в следующий раз, – сипло попросила я и на всякий случай заговорила шепотом: – Можешь сделать что-то похожее на конфеты из моего мира? Мы хотели сохранить в тайне свое путешествие, а Вериндеру они понравились, он требует еще.

– Мм… – Повар наморщил лоб зеленоватого цвета. – Ну, я попытаюсь, конечно. Но для начала придется их попробовать.

– Пробуй, конечно, только сделай, пожалуйста. Хотя бы внешне похожие. По вкусу можно будет сказать, что он ему в предынфарктном состоянии померещился. А вот внешний вид надо соблюсти в точности.

– Сделаю все от меня зависящее, хозяйка!

– Надеюсь на тебя.

Голова исчезла в полу. Вот так здесь задушевные беседы с поварами-духами происходят. Безумный-безумный мир.

На сердце вдруг потяжелело. Раньше было просто: год здесь проведу – и все, а теперь решать надо. Плюсы и минусы взвешивать.

Ясно и четко вдруг ощутился губами поцелуй Лавентина.

И так тоскливо от мысли, что год спустя вернусь к себе и больше его не увижу… будто сердце разрывается. Неужели настолько привязалась за несколько дней? Или браслеты шалят? Почему родной дом кажется блеклым, скучным… чужим?

Но если останусь здесь, чем заниматься-то? Общество защиты женщин продвигать? Социальную политику стимулировать?

Я закрыла лицо руками.

Лавентин, зачем ты такой милый, добрый, отзывчивый, красивый, замечательный, соблазнительный, богатый и веселый? Как такое сокровище оставлять?

Почему я вообще всерьез обдумываю его предложение?

Потому что Лавентин слишком понравился, зацепил…

Глава 50

Бывшие зерновые хранилища посерели от времени, на покатых крышах зияли дыры. Наш кеб остановился на границе складской зоны. Министр открыл осоловелые с полудремы глаза, высунулся в окошко.

Солдаты и офицеры особого отдела рассредотачивались между ветхих строений и куч мусора. Команды передавались знаками. И все так тихо, спокойно, что закралось подозрение: а не обманул ли нас таинственный информатор?

Бах! Бах! Бах! В небо взвились огонь и земля, трескуче заполыхал мусор, магия всколыхнула воздух, выпуская в него водяных хлестких змей.

Меня отшвырнуло на стенку, министр выскочил наружу, его крик утонул в воплях раненых. Темная магия наполнила все вокруг леденящим дыханием. Мне сдавило грудь, сердце бешено колотилось.

В сумраке кеба, в рыжих отблесках пожиравшего мусор огня я видел свои руки с зеленеющими венами. Стальные кольца на груди будто кто-то отомкнул. Глубоко дыша, я выскочил наружу.

Черные щупальца сцепились с водяными потоками, словно ветви двух тесно стоявших деревьев.

«Он сошел с ума, – пронеслась лихорадочная мысль. – Кто же так открывается?»

Я побежал к министру. А из хлипких стен хранилищ выбивали доски и просовывали в проломы дула ружей.

Сидя на лавочке среди кустиков, я держалась за голову.

Недели здесь не провела, а уже думаю о браке с аборигеном!

Шесть дней назад единственным мужчиной, с которым я мыслила провести свою жизнь и встретить старость, был Павел. И что сегодня? Меня ломает от мысли остаться без Лавентина. А ведь при первой встрече он не впечатлил, я просто хотела домой.

Может, заболела? Или меня околдовали?

Но я отмела эти предположения: никакого колдовства не надо, чтобы оценить Лавентина. Он хорош по самое не могу. К нему еще чуткая, терпеливая и далеко живущая свекровь прилагается.

А если я здесь не приживусь? Так и бегать всю жизнь от визитов во дворец?

«Не о том думаю, не о том думаю», – твердила я себе, не вполне понимая, зачем и почему, в каком смысле «не о том».

Если сейчас так пугает перспектива расставания, то что будет через год?

Если переживем все их заговоры.

Мы будем жить вместе.

Иногда просыпаться в одной постели.

Лавентин будет меня умопомрачительно целовать.

Еще сны какие-нибудь тематические начнутся.

А еще Лавентин будет весь такой милый, очаровательный и добрый.

Ну и какие у меня шансы устоять против него?

Никаких.

Будь Лавентин подлецом или мистером «директор школы» вроде Раввера, я бы продержалась, а этот взглянет серо-зелеными глазами – и все, я даже сердиться за похищение на него не могу.

Попала. Кажется, я действительно попала.

Надо срочно обдумать, что я теряю в случае согласия остаться здесь навсегда.

Следом за мной выскочила из засады химера.

– Пригнись! – Я бежал к министру.

Застрелят ведь! И его и меня.

Министр провалился во тьму теней у себя под ногами. Химера прыгнула на меня, притиснула к земле. Громыхнул нестройный залп. Над нашими головами вились, хлестали друг друга водяные змеи-плети, яростно шипели.

Солдаты и офицеры, пригибаясь, лавируя между постройками, воронками от химико-магических бомб, полыхающими сарайчиками и мусором, помчались к хранилищам.

Я лежал под химерой. Она опять вошла в режим защиты и наотрез отказывалась слушать мои приказы идти в атаку.

В общем-то, она права. С боевыми заклятиями у меня слабовато. А еще я стал понимать план министра.

Встав под пули и выпустив магию, он заставил врагов показаться, прощупал их и прошел через тень к кому-то из самых опасных. Судя по опадающим водяным змеям, министр оказался рядом с магом. С Хлайкери? Надеюсь.

И чего я беспокоился? Министр опытный боец, он в Черундии и сам в атаку ходил, и нападениям подвергался. Умеет вести себя на поле боя. Умеет планировать. Выманивать.

Хрюкнув, химера приподнялась. Я высунулся из-под бронированного брюха. Из щелей в стенах ружья больше не торчали. Солдаты открыли широкие ворота.

На захват ушло меньше десяти минут. Не верится, что за это время можно справиться с серьезным противником. На тех ли мы напали?

Бег помогает думать. Я бежала шестнадцатый раз вокруг дома, но с мыслями было туго. Зато развивалась паранойя: казалось, лежащее в кустах бревно переползает с места на место. Оно не делало этого у меня на глазах, но положение с каждым заходом меняло.

Подойти проверить я не решалась – вдруг оно хищное?

И зачем думаю о бревне, когда надо думать о предложении Лавентина?

Если брак с ним – осознанный выбор обоих, ситуация воспринимается иначе. Ведь одно дело жить с человеком, который тебя вынужден терпеть, потому что случайно призвал, и совсем другое, когда тебя оценили и хотят вместе прожить жизнь.

За кустами впереди взвился сигаретный дымок, блеснули драгоценности на платье. Это же дух, который гигантского червяка одним ударом приложил! Я остановилась. Из-за кустов послышался смех, блеснула кожа сумеречного вампира и показалась корона короля эльфов. Лицо этого мутанта моей фантазии закрыл алый букет.

То есть там, за кустиками, стояла родовая магия в женской форме.

А перед ней – привратный дух (форма мужская) с букетом цветов.

Они времени зря не теряли.

Я попятилась. Развернулась и побежала в обратную сторону.

Передо мной возникла сощурившаяся Бабонтия. Еле успев затормозить, я вскинула руки:

– Я не подглядывала!

– Знаю. Без моего согласия ты бы не смогла.

И взгляд насмешливый. Не злой. Но все равно страшно – она с ходу такое чудище уложила. Я снова попятилась.

– Можно мне дальше бежать?

– Выслушаешь, и можно будет. – Бабонтия затянулась сигаретой.

Угрозы в ее голосе не было, просто уверенность, что я останусь. Ну как же не послушать того, кто тебя прихлопнуть может?

– Слушаю.

Внимательно глядя мне в глаза, Бабонтия спросила:

– Что в жизни важнее: вещи или люди?

– Люди конечно же.

– Почему?

Несколько опешив, я объяснила:

– Потому что вещи – это просто вещи. А люди… они незаменимы. – Поморщилась. – Нет, конечно, и люди в какой-то мере заменимы, но они все такие индивидуальные. И они просто важнее вещей.

– Вот именно. – Бабонтия указала на меня мундштуком. – А теперь подумай и скажи себе честно, есть тебе к кому возвращаться или нет. Не к вещам и привычным удобствам, а именно к людям. Все, можешь дальше бежать.

Она провалилась сквозь землю.

– Ну Бабонтия! – вздохнул в кустах привратный дух.

И все стихло. Я осталась одна, а в груди холодело от слов Бабонтии.

Она задала страшный вопрос.

Едва оказавшись в помещении старого хранилища, я заметил металлический блеск деталей, проглядывающих за шторками на перегородках.

Со всех сторон доносился звон изымаемого у женщин и редких мужчин оружия, охи и вздохи, ругань, звон защелкиваемых наручников. Хлайкери среди этих людей не было.

– Даже не пытайся! – Грозный возглас министра перекрыл прочие звуки, заставив меня остановиться на полпути к цели.

Здоровой рукой министр заламывал запястье женщины. Ее растрепанные темные волосы стелились по грязному полу, но свободной рукой она пыталась оцарапать полицейского, а он норовил захватить руку в браслет наручника.

Темная магия министра не выразилась визуально, но удар я ощутил, по коже побежали мурашки. Застонав, женщина сжалась.

Все преступники разом заорали. В гвалте слышалось:

– Ублюдок!

– Длор проклятый!

– Тварь!

– Отпусти ее!

– Сволочь!

– Будь проклят!

– Бей длоров!

Девицы колотили полицейских кулаками, пинались, хватали доски, камни и лупили ими, кричали. Полицейские пытались унять их, но тут и мужчины включились в потасовку. Кто-то страшно заорал. Над моей головой просвистел брошенный кем-то стул. Я присел.

Знакомые металлические детали манили, но вокруг бегали, кричали и дрались люди.

– Тихо!

Хранилище содрогнулось от темной магии министра, его волосы взвились от невидимого ветра, скулы заострились, глаза провалились, точно у мумии, и голос приобрел потустороннее звучание:

– Прекратить сопротивление!

– Иди ты! – взревел один из арестантов, треснул лбом полицейского и потянулся к валявшемуся на полу ружью.

Черное пламя охватило мужчину, плоть истлела, осыпалась с сероватого скелета. Лишившиеся связок кости повалились на пол, череп отскочил в сторону и уставился на остальных пустыми глазницами.

– Клеар, – всхлипнула и заплакала одна из растрепанных женщин, выпуская из рук кирпич.

Остальные, пряча глаза, протянули руки. Защелкали наручники. Некоторых связывали веревками.

Невидимый ветер больше не колыхал волосы министра, но выглядел тот бледновато и мертвовато. И вообще вел себя так, словно ему и впрямь главой рода оставаться только до вечера.

Механизмы на столах в отгороженных каморках снова привлекли внимание, и я бросился туда.

Среди вещей преступников были современные измерительные приборы, пара микроскопов, лупы и прочие инструменты, даже для химических манипуляций, но сразу заняться неизвестными механизмами министр не дал, а со всеми сокровищами и арестованными повез в особый отдел.

Сеть темной магии опутывала клетки и даже конвоиров. Меня слегка мутило от прикосновения столь чужеродной силы. И когда мы, невредимые, въехали на территорию министерства, я вздохнул с облегчением и чуть не бегом отправился в лабораторию, сопровождаемый несколькими офицерами и полицейскими с ящиками конфискованных приборов и оружия.

– Да быстрее же! – Я готов был тащить их за руки.

Покрасневший от натуги полицейский крепче сжал ящик с медными приборами.

– Ох! – Я отнял ящик и помчался дальше.

Ведь надо еще в лабораторию спуститься, все запротоколировать…

Ведя под локоть скованную шатенку с презрительно изогнутыми губами, министр шел за мной. Она была бледна, а во взгляде – бешеная ненависть, от которой мурашки по спине бежали. Надеюсь, министр вел ее не в ту лабораторию, куда собирался определить меня. Несколько встревоженный, я вошел в холл. Охранники пропустили нас без единого вопроса.

Министр втащил арестованную и скомандовал:

– Налево, вниз, лаборатория номер три.

Это рядом с отделением морга, где хранился источник с Какики внутри.

Войдя в эту самую третью лабораторию, министр велел:

– Зовите Хобла Нерландийского. Всем выйти. Никого, кроме него, не пускать, только по очень срочным извещениям и если будет информация о Хлайкери.

Женщина фыркнула и отвернулась.

В полминуты сопровождающие расставили конфискованные механизмы с шестеренками и проводами по столам и исчезли.

В лаборатории мы остались втроем.

– Ничего не скажу, сволочи длорские! – Женщина сплюнула на ботинок министра.

– Время покажет, – ледяным тоном отозвался тот.

На этот раз у меня не только мурашки побежали, но и внутри все сжалось.

– Мне кажется, вы не понимаете, кто перед вами, – примирительно начал я. – Это министр внутренних дел, разящий меч империи, он в Черундии…

Арестованная вскинула голову:

– …убивал женщин, стариков и детей за то, что они хотели освободиться от гнета империи. – Она ухмыльнулась, смело глядя ему в глаза. – Я прекрасно знаю, кто передо мной.

Ну вот, я хотел ее испугать, а она уже знает все страшные мифы о министре.

– Тем лучше, – отозвался он. – Значит, вы понимаете, что я могу с вами сделать.

– Ничего страшнее, чем моя жизнь, вы сделать со мной не можете, длор Раввер Вларлендорский.

Улыбка у нее была жуткая, сумасшедшая.

Глава 51

Стена между комнатами слишком тонкая преграда, я чувствовал, как за ней схлестываются три родовые магии.

Леденящая тьма министра и убаюкивающая магия очарования Хобла Нерландийского, какого-то там родственника маминого мужа, впивались в эластичную, верткую водную магию рода Какики.

Судя по ее браслету и моим ощущениям, неизвестная женщина была главой их рода, и вся магия, не рассеянная по другим членам, концентрированная, стремилась ее защитить.

«Занимайся своими делами», – напомнил себе задание министра и оглядел разложенные на столе механизмы с шестеренками и накопителями магии вроде тех, что были на людях, напавших на меня и Сашу в особняке с заложниками.

Отжал металлический лепесток, высвобождая полусферу темно-фиолетового камня. Он выскочил из паза, обнажив выпуклость с впаянными проводами. Что-то это напоминало. Что-то… Пазы для батареек и аккумуляторов в мире Саши!

Я стал вынимать камни из разнокалиберных браслетов и нашейных пластин, из шестеренок (даже в них они были, как в шестеренке из дома Какики). Многие соединялись друг с другом проводами. Камни способом крепления упорно напоминали батарейки в земной технике.

Проверил камни капсульным измерителем – фон лишь чуть повышенный. Повертел в руках цветные полусферы, глянул на свет: камни как камни. В одном из ящиков отыскался молоток. Опустив образец на плиточный пол, ударил по цветной полусфере. Камень раскололся.

Через минуту я уже рассматривал структуру скола в микроскоп. Тонкие прожилки с завихрениями в одну сторону соответствовали кристаллам родовой магии.

У наших родовых кристаллов немного другой цвет. И они значительно тверже этого.

На пробу разбил еще несколько камней – все раскалывались легко и имели структуру с завихрениями. Возможно, кристаллы нашей родовой магии так крепки, потому что созданы из иномирян.

А тот, что из Какики, какой твердости?

Схватив молоток, я выскочил из комнаты, пробежал мимо министра, Хобла и трясущейся, покрытой потом арестантки. Прежде чем караульные сообразили, я нырнул в отделение морга и, обогнув стол, ударил молотком кристалл из сердца Какики. Тот хрустнул. Разбился легко!

– Треснул! – Я стал бить его молотком. – Он треснул! Треснул!

Я ведь исследовал скол кристалла Какики, но даже не подозревал, что тот бьется настолько легко.

– Что вы творите? – Патологоанатом схватил меня за запястье и вырвал молоток. – Вы в своем уме?!

– Нет, конечно. – Я помчался назад.

Министр, Хобл и арестантка находились в прежних позах. Подбежав к пристегнутой наручниками к стулу женщине, всмотрелся в ее темные глаза и спросил срывающимся голосом:

– Кто стал основой кристаллов магии?! Какие длоры?

Ее глаза расширились.

А еще узнать бы, зачем они вставляли кристаллы в металл, словно батарейки…

– О! – Я схватился за голову. Прокрутился вокруг своей оси и приблизился к ее лицу так близко, что наши носы почти столкнулись. – Это магическое оружие! Вы каким-то образом научились извлекать магию из этих кристаллов в обход ключа крови. Да-а, магия длоров основана на родовом разрешении, жен – через артефакты мужа. Но вы создали артефакты, которые дают магию мужчинам, да еще не длорам.

Ее зрачки расширились, она ухмыльнулась:

– Ты ошибаешься. Мы все длоры.

Я почесал в затылке:

– Так вам просто магии в семье не дали? Вы только из-за этого убивали?

По лицу женщины пробежала судорога. Мгновение она будто боролась с чем-то невидимым, и сквозь лихорадочное возбуждение я ощутил чарующее мурлыканье магии Хобла. Арестантка процедила:

– Они не дали нам не только магии. В именах и жизни тоже отказали.

– Разве длоры отказываются от своих? – выпрямился я.

Арестантка отрывисто рассмеялась. В ее хохот врезался чеканный голос министра:

– Незаконнорожденные.

– В смысле? – Я обернулся к министру, но ответила арестантка:

– Такой взрослый длор, неужели от тебя еще не понесла какая-нибудь наивная простолюдинка или одна из женщин веселого квартала?

Я совместил слово «понесла» с «беременна», с тем, отчего происходит беременность, и помотал головой:

– Нет, я только с женой буду этим заниматься.

– Ха-ха-ха, – нарочито рассмеялась арестантка. – Эти сказки рассказывай жене, но я-то знаю вашу подлую мужскую натуру. Вы ходите в веселый квартал, вы покупаете женщин, а на последствия плевать. – Ее глаза наливались кровью, с губ брызгали капли слюны, и я попятился, а она наклонилась вперед. – Вам плевать, что честных женщин, доверившихся вам, клеймят шлюхами, изгоняют из дома, швыряют в тюрьмы за бродяжничество. Вам плевать, что ваши дети умирают от голода, побираются на улицах, что их продают, как скот, всяким извращенцам.

Я отступал, не сводя глаз с ее покрасневшего, искаженного яростью лица.

– Разве так бывает? – прошептал я.

– Не разыгрывай из себя невинность, ты, длор…

Ее грязные ругательства смешались с резкими возгласами за дверью. Оттуда послышалось:

– Да пропустите же меня!

– Молчи, – рыкнул министр на пути к двери.

– Молчать?! – дернулась женщина. – Да я всю жизнь должна была молчать! Молча принимать свою судьбу, и с семи лет мужиков в своей постели только потому, что моя мать была такой дурой, что позволила обрюхатить себя какому-то длору, а потом спиться и умереть! Молчать?! Да я не хочу молчать! Не хочу молчать о судьбе ваших незаконнорожденных детей.

Министр распахнул дверь, за которой слышалась возня, и рявкнул:

– Что происходит?!

– Ваш умный длор разбил кристалл! – Патологоанатом потряс крупным осколком. – Такой экземпляр! Просто взял и разбил! Молотком!

– Я никогда не буду молчать! Больше никогда! – Арестантка вырывалась, стул под ней ходил ходуном. – Пусть этот ублюдок Хлайкери сбежал, но мы остались. И мы отомстим. Всем вам отомстим, чистокровные твари! За каждого выброшенного в канаву полукровку, за каждую загубленную жизнь, слышите меня?!

– Как разбил?! – Голос министра перекрыл ее вопли.

Женщину трясло, она затравленно смотрела на министра.

– Он хрупкий, – объяснил я.

– Хрупкий? – Министр повернулся к патологоанатому.

Бледнея, тот чуть присел на полусогнутых ногах. Министр взревел:

– Почему мне никто не сказал, что кристаллы хрупкие?!

– Так чудо же, – пролепетал патологоанатом.

– Не разбивай, – взмолился я.

Министр шумно втянул ноздрями воздух.

– Меня окружают идиоты. – Он выскочил в коридор.

– Не надо, – ринулся следом патологоанатом.

– Это научное достояние! – побежал и я. – Министр! Это наш военный потенциал!

Я выскочил в коридор. Дверь в отделение морга была открыта. Оттуда послышался грохот и звон. Проем на миг заполнило пухлое тело патологоанатома, отчаянно заоравшего:

– Да стойте же! Это же! Это такое!

Но грохот-грохот-грохот разбиваемых кристаллов был ему ответом. Меня точно ударило в грудь, я споткнулся. Сердце бешено колотилось, гудело в висках. И пришло тошнотворное, вымораживающее внутренности понимание: магия умерла.

С трудом вдохнув, я нащупал стену и прислонился к ней. Перед глазами плясали цветные точки.

– Вы в порядке? – спросил один из караульных.

– Да-да, сейчас пройдет. – Я понял, что невыносимо будет смотреть на осколки.

Еле переставляя ноги, вернулся в комнату, где бледная, покрытая испариной арестантка беззвучно рыдала о потерянной силе. Она снова была просто женщиной. С ее запястья хлопьями осыпался родовой браслет.

Хобл держался за сердце.

А у министра стальные нервы. Мне бы не хватило силы своими руками разбить кристаллы родовой магии, даже если они лишь блеклая копия наших. А уж как физически плохо находиться при этом рядом, даже думать страшно.

Из коридора доносились причитания патологоанатома. Кажется, он тоже скоро поплывет на освоение Новой земли.

По щекам женщины катились слезы. Ее лихорадило. Она так посмотрела на вошедшего министра, что мне стало не по себе. Как и от ее рассказа о том, что случается с рожденными вне брака детьми. Я знал, что родившие не от мужа женщины осуждаются, но что их ждет такая судьба… это ужасно.

– Хобл, продолжай, – велел министр.

На этот раз чарующая магия Нерландийских, не встретив сопротивления, вошла в арестантку, точно нож в расплавленное масло. Глаза женщины расфокусировались, заплаканное лицо приняло дебильное выражение.

– Где Хлайкери? – отрывисто спросил министр и прислонился к столу, накрыл здоровой рукой больную.

– Он нас бросил, – бесцветно ответила женщина. – Предал нашу мечту о мести. Он хотел уехать из страны.

– Когда он собирался это сделать?

– Как только вернулся с острова длоров, где его разоблачили. Велел нам бежать, пока порты не перекрыли.

– Все порты перекрыты. – Министр потер висок. – Где он может скрываться?

– Не знаю, у него много собственности. И на случай побега он делал схроны с деньгами.

– Почему вы не сбежали? – едва слышно спросил Хобл. – Мы ведь не знали ваших лиц, вы могли исчезнуть из страны.

– Мы должны были отомстить отцам и их семьям за все, что мы пережили. Им ведь не так сложно было подкидывать бывшим любовницам немного денег. В бедных кварталах жизнь так дешева, что стоимости вашего нового фрака или трости хватило бы нам на год. Нам бы не пришлось… идти на все, чтобы выжить.

– Как вы собирались отомстить? – громко спросил министр.

– Отнять магию у всех длоров.

– Как вы это делали?

– В момент, когда глава рода впервые сношается с женой, источник переливается в него, чтобы окончательно ее принять. Если в муже замкнуть магию, он обращается в источник, подчиняющийся супруге.

Вот зачем избавлялись от жен-длорок! А старейших в роду похищали ради брачного проклятия.

– Как это осуществляется технически?! – подскочил я.

– Какими-то приборами Хлайкери. Я даже в школе не училась, не понимаю в этих вещах.

– Где приборы? – Я подошел вплотную к арестованной и сильнее ощутил давление магии Хобла.

– Хлайкери увез их с собой.

Я почесал затылок. Министр вставил:

– От кого он получил магию?

– От семьи, он заставил их себя признать.

Значит, Хлайкери не рассказал им о себе. Министр продолжал:

– Сколько вас было?

– Девяносто четыре.

– Сколько ушло с Хлайкери?

– Сорок три.

– Где он набрал столько? – Хобл утер покрытый испариной лоб.

– По публичным и работным домам, среди попрошаек. У него был камень, и в руке того, в ком течет кровь длоров, он начинал искрить.

– Искрить? – Я снова подошел к ней. – Но это невозможно, если вам не распределяли магии, то в вашей крови ее быть не могло. Или… – У меня дыхание перехватило. Я пробормотал: – И когда он начал вас, незаконнорожденных, собирать?

– Первых – шесть лет назад.

В это время Хлайкери поселился на острове длоров, воспользовавшись материалами на Эрджинбрасских. Я запустил пальцы в волосы:

– Кажется, я знаю, от кого Хлайкери получил магию.

Глава 52

– Похоже на правду, – подытожил министр мои умозаключения об источнике магии Хлайкери. – А теперь выйди.

– А вдруг он сейчас там?

Прикрыв глаза, министр раздельно, напряженно произнес:

– Я очень на это надеюсь. А теперь выйди. Я скоро догоню и отдам соответствующие распоряжения.

Зачарованная арестантка сидела на стуле, бессмысленно глядя перед собой. Из уголка рта стекала слюна. Жутковатая у Нерландийских магия, даже не представляю, как мама среди них живет. Аж мороз по коже.

Я с тоской оглянулся на дверь, за которой скрывались разложенные на столах детали магических механизмов.

– А может, я пока…

– Выйди, – ледяным тоном велел министр.

У него был… выворачивающий душу взгляд.

– Хорошо. – Я вышел в коридор. Закрыл дверь.

За ней полыхнула темная магия. Я вздрогнул. Воздух хлынул в легкие лишь с третьей попытки вдохнуть.

Караульные ничего не замечали. А я кожей чувствовал, как в покинутых комнатах бушует магия министра.

Даже не заглядывая, знал, что нет больше деталей. И арестантки тоже больше нет.

И никого из сообщников Хлайкери министр в живых не оставит. И Хлайкери тоже убьет. Потому что все они владели интересным, но поистине страшным знанием.

Закрыв глаза, я медленно дышал и считал, стараясь не слушать хруста кристаллов из механизмов.

Но мысли прорывались.

Осознание последствий, если простолюдины пожелают стать длорами.

Если вдруг простые люди смогут активировать магическое оружие.

Я могу недолюбливать отдельных длоров, но я один из них. И мама. И Саша теперь тоже.

Медленно считал и принимал омерзительную истину: эти знания должны быть уничтожены.

Странно, что министр принял такое решение в обход императора, но… Вспомнился вдруг разговор императора с Сашей, как тот хотел выведать об оружии ее мира. Хотел усилить нашу армию. Но почему министр не дал ему даже шанса вмешаться?

Я спиной ощутил, как открылась дверь и министр бесшумно вышел в коридор. Спокойный, собранный, убийственный. Обернувшись, я встретился с его настороженным взглядом, словно он ждал осуждения.

– Пошли. – Министр направился к охраняемой двери на лестницу. – У нас много дел.

Двинувшись следом, я задумался, стоит ли говорить, что убивать беззащитных женщин – это не по-длорски. Но почти сразу понял: в некоторые моменты жизни министр – это нечто большее, чем просто длор. Он – карающий меч империи, и он стоит на защите ее рубежей даже такими способами, какие недопустимы для мужчины его происхождения. Он – черная тень императора.

А изобретений Хлайкери жалко. Но если повезет, при его задержании смогу что-нибудь припрятать. И даже, может, выспросить подробности технологии успею. Взглянул на темный затылок министра, на тускло блестевшие длинные волосы, лежавшие на широких плечах.

А может, и не буду выспрашивать.

Мозги есть, как-нибудь сам догадаюсь, и министр об этом точно не узнает.

Уличный воздух пахну́л дымом пожарища. Но небо оставалось чистым.

– Галлардский квартал потушили? – спросил я.

– Да. – Министр обернулся к одному из следовавших за нами людей. – Мне нужно два отряда хорошо вооруженных, надежных офицеров особого отдела. Длоров, подписавших контракты. Всех посадить на ездовых животных. Об операции не болтать… И погонщика с десятком согров захватите.

Кивнув, мужчина бросился выполнять приказ. Министр, морщась, снова потер руку.

– Разрешите обратиться к уважаемому длору Бабонтийскому, – натянуто попросил полицейский в возрасте.

Я и не заметил, как он подошел. Под взглядом министра полицейский побледнел. И не успокоился, когда министр холодно бросил:

– Разрешаю.

Полицейский вдруг уставился в землю и стал теребить каску.

– Уважаемый длор Бабонтийский, вы, наверное, запамятовали, что мой племянник по незнанию коснулся вашей супруги и теперь лишается руки. – Он указал в сторону. Возле здания полиции стоял молодой человек с подвязанной рукой. – Может… поспособствуете, чтобы ваша супруга его простила?

Вспомнив разговор в полицейском участке, я хлопнул себя по лбу:

– Так надо было напомнить. Саша добрая, наверняка простит. Пусть он едет к нам, поговорит. Она теперь нашу речь понимает.

Полицейский просветлел лицом, благоговейно выдохнул:

– А разрешение? – И махнул рукой племяннику, чтобы тот подошел.

Молодой человек подбежал. Я коснулся его лба, на нем расцвел зелено-голубой знак.

– Спасибо, – пролепетали дядя с племянником и попятились, словно боялись, что передумаю.

Озадаченный такой реакцией, я почесал затылок. Краем глаза поймал нахмуренные брови министра и развернулся к нему:

– Что?

– Ничего.

Невольно вспомнил разговор с арестанткой, передернул плечами. Посмотрел на министра.

– А то, что я собираюсь заниматься любовью только с женой, – это странно?

– Это хорошо. – Министр грозно посмотрел на ящерник, из которого выезжали и строились офицеры. – Это идеальный вариант. Доступный не каждому.

– Почему?

– Не все женятся по любви.

– А-а-а… Печально. И много… незаконнорожденных?

– Разумные длоры предпочитают близость с замужними женщинами, чтобы дети были пристроены. Но случается и так, как говорила та… особа.

– А у тебя есть дети на стороне?

– Нет. Без моего желания такого не случится.

А, да, конечно: его стихия – смерть, он может уничтожить живородящую силу семени. Хотел спросить, были ли у него женщины на стороне, но закусил губу. Некоторые вещи лучше не знать.

К нам подбежал плюгавый офицер, вытянулся в струнку:

– Все готовы!

Министр махнул рукой. К нам подкатил кеб. Сердце тревожно забилось.

– Хозяйка, к вам полицейский с извинениями.

Привратный дух так неожиданно высунулся из стены, что я поперхнулась чаем. Дух выбрался целиком и похлопал меня между лопаток:

– Вы в порядке?

– Да, – прохрипела я.

Но потребовалась пара минут, чтобы успокоиться и запить стресс чаем. Жаль, все мои стрессы чаем не запьешь и шоколадом не заешь.

– Что там с полицейским? – поинтересовалась я.

Взгляд привратного духа поплыл, затем снова сфокусировался на мне.

– Он случайно коснулся вас во время задержания, у него теперь рука отсыхает. Спасти может только ваше прощение. Молит о пощаде. Говорит, понятия не имел, кто вы такая.

Тот роковой день встал передо мной во всех своих крупных и мелких деталях.

Длоры, купившие Веру, были явно знакомы с полицией, обратились к ним. Да, может, и хозяйку дома крышевали полицейские. Мои плечи расправлялись от нахлынувшего гнева.

– Зови его, – велела я. – В прихожую.

А сама отправилась к Близенде. По ее просьбе Керл будет шевелиться охотнее.

Но, заглянув в созданную для нее кухню, никого не обнаружила.

– Привратный дух, где Близенда?

– У Вердлы.

Я тихонько прошла в спальню. Близенда читала в кресле, Вера спала. Заметив меня, Близенда заложила книгу пальцем и склонила голову набок. Я указала себе за спину:

– Там полицейский, который может знать напавших на меня длоров. Он меня схватил без разрешения, теперь рука отсыхает. Наверняка это сделает его сговорчивее.

– Безусловно.

– Вы попросите Керла… с ним разобраться?

– Конечно. – Шелестя платьем, Близенда поднялась. – Не переживай. Керл расчетлив, как всякий политик, но он знает, как важна для меня эта часть семьи, поэтому с преступниками разберется. Не напрямую, чтобы не поссориться с нужными длорами, но разберется.

Я посмотрела на Веру. Бедный ребенок, она спала, свернувшись калачиком, обнимая медвежонка. Сколько еще таких нищих бродит по улицам, сколько продавали за долги и еду не чужие люди, а свои?

Вспомнила бедный район. Разум отказывался принять такую вопиющую нищету, отличную от нищеты нашего мира, моей страны, где маленький ребенок имел право на защиту соцслужб. Но сквозь привычные реалии, где подобные Вериной ситуации – нонсенс или следствие человеческой тупости, неотвратимо наступало осознание, что здесь такое может быть нормой.

Я ощутила, как холодеет и немеет лицо, от которого отхлынула кровь:

– Бездомных много?

– Да.

– Почему?

– Потому что много бедных.

– Почему им не оказывается социальная помощь?

– Какая помощь?

– Ну там еда, место для ночлега, бесплатное образование.

На последней фразе брови Близенды подскочили вверх. Я убито произнесла:

– Только не говорите, что у вас бедным не помогают.

– Для совсем нуждающихся есть дома работы, но бесплатное образование – это невероятно.

Вспомнила земные работные дома и спросила:

– И в этих домах специально поддерживаются ужасные условия, чтобы люди не вздумали задерживаться?

– Да. А как иначе заставить их изменить свою жизнь к лучшему?

Боже мой, почему я не попала в космическую эру с нормальным обществом? Почему здесь напоролись на те же грабли, на которые до середины двадцатого века наступали у нас, пока не развился менеджмент с вменяемой системой мотивации?

Просто потому, что у местных нет соответствующего опыта. Технологическая революция, судя по всему, только началась. Вот когда потребуется много квалифицированной рабочей силы, тогда и выработают нормативы для быстрой качественной работы. Потом заметят влияние коллектива на производительность. А там, глядишь, сообразят, что человек – главный трудовой ресурс. Лет так через сто.

Но этот подход обществу еще не нужен, вот и живут так.

Глубоко вздохнув, я изгнала из души гнев. Улыбнулась кротко:

– А почему бы не сделать нормальные условия, не обучить людей ремеслу и не позволить достойно зарабатывать, чтобы в работном доме людям жилось хорошо и хотелось трудиться ради того, чтобы оставаться в нем?

При всей прогрессивности и терпимости Близенды ей потребовалось время, чтобы понять мои слова. Я видела, как борется в ней заложенное обществом и внутреннее, более разумное и свободное, способное анализировать, оспаривать традиции. В какой-то миг ее глаза озарились яркой мыслью. Наверное, так выглядит человек в момент просветления. Но почти сразу Близенда опустила веки, скрывая это чудесное сияние.

– Интересная идея. Противоречащая всему, что у нас думают о ленивых и злых бедняках, не желающих пальцем шевельнуть ради собственного блага, но интересная. – Близенда приблизилась и, подхватив меня под руку, повела прочь из спальни. – Мне кажется, эта идея требует доказательств. И раз уж ты здесь застряла, как насчет того, чтобы взять под патронаж один из работных домов и попытаться показать на практике, возможно ли то, что ты говоришь?

– Что? – Я остановилась перед дверями в общую прихожую дома.

– Сейчас я натравлю Керла на полицейского, а потом мы поговорим здесь. – Она потянула меня в кухню. – Понимаешь ли, положение Лавентина достаточно высоко, а состояние достаточно велико, чтобы ты могла взять на себя патронаж над одним из столичных работных домов. Тебе все равно надо чем-то заниматься, пока Лавентин возится в лаборатории. Ты могла бы э-э-э… оказывать социальную помощь. Вообще объяснить это явление. На примере одного работного дома. Если получится, можно будет Лавентина отправить в собрание длоров идею продвигать. Император у нас человек меркантильный, выгодный проект обязательно пустит в мир. Правда, возможно, года тебе не хватит…

У меня появилось чувство, что меня обводят вокруг пальца. Не слишком хитро, явно понимая, что я чую подвох. И взгляд из-под ресниц у Близенды лукавый.

Глава 53

Снова перебрал в голове факты, лежащие в основе моих выводов о том, магию какого рода получил Хлайкери.

Способность определять принадлежность к длорам – знак стихии крови. Это самое разумное объяснение, потому что сильные маги крови могут ощутить даже неактивную магическую составляющую в человеке. И семей с такой магией у нас в стране две: императорская и семья Индели.

Почти семь лет назад с главой рода Индели произошел несчастный случай. После этого он разорвал отношения с семьей, кроме своей супруги, и стал часто уезжать. Магию он раздавал, но лично ни с кем не общался.

Его видели издалека, даже я, ведь его дом расположен между моим и домом Сомсамычевых. Рядом с домом Какики. Иногда слышали, как Индели говорит с женой. Я тоже слышал. Но никаких близких контактов с соседями не было. Значит, любой похожей комплекции человек мог замаскироваться под главу рода.

Семья Индели была не в чести из-за конфликта с императором. Они вроде как присутствовали, но не слишком явно. Служили, ездили по стране – все как у всех. Кузен мой даже в министерстве внутренних дел числился. В общем, ничего такого, что могло бы явно привлечь внимание. В конце концов, Индели не первый глава рода, который изволил чудить. А вот супруга его в светской жизни себе не отказывала. И последние шесть лет была любовницей Алвера, нашего военного министра. Длора, который почти наверняка знал о махинациях Эрджинбрасских. Просто не мог не знать, в его же ведомстве все происходило.

Если Алвер рассказал длорке Индели о воровстве субсидий, а она передала сведения Хлайкери, он мог собрать доказательства и прижать «родственников». И продолжать через постель добывать новые сведения, постоянно удерживая Эрджинбрасских на крючке.

Свойство магии.

Затворничество главы рода.

Возможная доступность информации об Эрджинбрасских…

Достаточные ли это доказательства?

А мотив?

Возможно, Какики заподозрил, что с соседом беда. И меня могли захотеть убрать по той же причине: подозревали, что я заметил нечто подозрительное.

Кеб остановился. Министр открыл глаза. Прикрыв рот рукой, зевнул. Расправил плечи и толкнул дверцу. Я выпрыгнул на землю следом за ним и оглядел ажурные башенки над гладкой стеной.

– Привратный дух Индели, – позвал министр.

Никто не ответил. Служащие особого отдела спешились, заряжали ружья, занимали боевые позиции. Согры вставали в боевые стойки.

Сощурившись, министр зашагал к воротам. Я – рядом. Мы одновременно толкнули створки, и ворота поддались.

Дом был мертв. Не встретил нас проверяющим касанием.

– Магию забрал, – констатировал я.

Министр жестом подозвал кеб, и нас довезли до крыльца.

Входная дверь пронзительно скрипнула. Дом выглядел величественно и мрачно. И тишина мертвая.

– Тетушка! – позвал я, хотя знал, что хозяйка ненавидит такое обращение.

Впрочем, меня она тоже недолюбливала, особенно с тех пор, как я присыпал ее платье порошком, растворившим волокна ткани, из-за чего она во время приема оказалась почти голой. Но мне же было двенадцать, я изучал магохимию, могла бы отнестись с пониманием. Министр же отнесся…

Тихо.

До меня начал доходить весь ужас ситуации: источник не чувствовался совсем. Значит, весь мамин род лишился магии. И кузен тоже. Он достоин наказания за покушение на честь моей невесты и измену, но не такого же.

А тетушка… Хлайкери взял ее с собой?

– Знаешь, где ход к источнику? – почти шепотом спросил министр и знаками велел офицерам занять позиции.

Подумав, я отрицательно качнул головой:

– Нет, мама из младших, ее не удостаивали визита к источнику.

– Жаль.

Мы поднялись по широкой лестнице, заглянули в расходившиеся в стороны коридоры. Лаково блестел паркет и резные завитки дверей, вычурные золотые рамы. С портретов взирали мрачные предки Индели, но в некоторых я видел отражение мамы: то карие, теплого цвета глаза, то шелковые каштановые волосы. Схожесть подбородка или носа. И с кузеном тоже. Особенно он напоминал деда. Но ни почти одинаковое лицо, ни руки, точно такой же формы как те, что ласкали Сабельду, не вызвали у меня переживаний. Не будь кузен женат, я бы обрадовался, что он расстроил мою помолвку. Сейчас даже удивительно, что была какая-то иная кандидатка в жены, кроме Саши.

Нас нагнал офицер, сбивчиво зашептал:

– У ворот длор Брондельбундель Индели, требует встречи с главой рода.

А вот и помянутый кузен Буль пожаловал. Быстро он. Скоро остальные родственники подтянутся. Судя по взгляду министра, он ожидал их появления с изрядной долей ужаса.

Еще один род остался без магии. Конечно, часть мужчин пристроится к родам матерей, а женщины будут просить принять детей в семьи своих отцов, но все же магии будет не хватать.

– Всех прибывающих Индели собирайте в гостиной на первом этаже, – распорядился министр. – Начнут буйствовать – грозите арестом. Понадобится – арестуйте кого-нибудь.

Оставив при себе меня и трех офицеров с пистолетами и магическими палашами, министр продолжил обход дома.

Тетушку мы обнаружили в будуаре. Она лежала на животе в луже собственной крови, медные с проседью волосы разметались по скомканному ковру.

Я застыл, не понимая, почему она мертва. Ведь она помогала Хлайкери, как он мог так с ней поступить? На свободном от цветастого покрытия паркете она успела начертить кровавыми буквами:

«Бег».

Министр пощупал пульс. И, мотнув головой, направился к распахнутой двери на темную лестницу.

А я смотрел на тетушку. В памяти проносились обрывки воспоминаний, к горлу подступала тошнота. Закрыл глаза, но это мало помогло.

– Лавентин, сюда! – в отголосках эха прогремел призыв министра.

Я бросился к нему, хватаясь за возможность отвлечься от страшного ощущения скоротечности жизни.

Очень скоро понял, что спускаюсь в колодец источника. Министр стоял на краю выемки.

В отличие от моего и колодца Какики, в этом был установлен подъемный кран, позволявший вытащить снизу что-нибудь тяжелое. А на лестнице обнаружились узкие рельсы.

Я заглянул в колодец. Дно усыпали осколки кристалла источника с кусками иссушенной плоти. Осколки торчали и в магопрочном кирпиче. Значит, взрыв источника Какики – не следствие вмешательства магоеда в процесс похищения магии.

Министр тихо произнес:

– У них у всех был понижен уровень магии.

– А? – Я вглядывался в осколки, стараясь думать только о них, а не о разлившейся на полу будуара крови, запах которой вдруг ощутился болезненно остро.

– У всех Индели последние годы был снижен магический запас. – Прикрыв глаза, министр тер предплечье подвязанной руки. – Некритично, но все же. А младшим магию вовсе не давали.

Я все смотрел на осколки.

Потом на кран.

На рельсы – их теперь разглядывал и министр.

– Готов поспорить… – начал он.

А я закончил:

– …что их настоящий родовой источник был уничтожен лет шесть назад, главу рода играл какой-нибудь актер или сообщник Хлайкери, сам глава стал источником, а Хлайкери раздавал магию остальным, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Такое возможно?

– Почему бы и нет? Существа в наших источниках не были нашими родственниками, но раздачу магии по крови блюли четко. Значит, настройка на нужный род как-то производится. Хлайкери нашел, как это сделать. И подменил источник, когда Индели якобы был сильно травмирован. Тогда скачок распределения магии показался естественным, а позже все привыкли к странностям.

О том, как жена могла опуститься до такого предательства, я решил не спрашивать. Это не тот вопрос, который стоит задавать мужчине, жена которого была убита одним любовником в постели другого, а министр был таким мужчиной.

– И где будем искать Хлайкери? – Присев, я вгляделся в осколки на дне колодца.

Часть пространства внизу была очищена, и постамент для кристалла тоже. Наверное, там стоял кристалл с мумифицированным Индели.

– Об этом тебя хотел спросить, изобретатель ты наш, – протянул министр.

– А я откуда знаю, – развел руками. – В каком-нибудь порту, наверное.

– Замечательный адрес. Лавентин, ты не забыл, что у нас островное государство? У нас много портов. Я их перекрыл, но император дал время до завтрашнего полудня, не более, иначе протухшие продукты и нехватка дешевой рыбы в рационе подданных приведут к бунту.

– Хлайкери может выбрать любой порт. Или отплыть незаконно.

– Знаю, – устало согласился министр. – А ты придумай что-нибудь. Лавентин, ты же всегда что-нибудь придумываешь. Когда маму твою похитили, тоже взял и придумал.

– С мамой мы одной крови, я просто нашел две схожие детали… – Меня обдало жаром.

Можно попытаться найти Хлайкери через кусочек его «родового» кристалла или через деталь от механизма!

Затем окатило холодом: вряд ли я найду среди осколков настоящего кристалла крупицы поддельного, если тот вообще скалывался. А все детали уничтожил министр.

И снова обдало жаром: где-то у меня дома осталась шестеренка. Если она от механизма, который сейчас у Хлайкери, она нас к нему приведет.

– Ты только что покраснел, побледнел и снова покраснел. – Министр устало прислонился к стене. – Выкладывай.

– Мне надо домой. Шестеренка… Я взял в доме Какики шестеренку. Молись Фуфуну Великому, чтобы она была от чего-то, что Хлайкери захватил с собой.

– Я буду усердно молиться, – пообещал министр. – Бегом туда! Я разберусь с Индели и приду к тебе.

Я бросился к выходу, но министр ухватил меня за рукав и, дернув к себе, отчеканил:

– И не вздумай активировать заклятие прежде, чем я с отрядом буду у тебя. Хлайкери опасен, мы поедем к нему вместе.

– Х-хорошо.

Министр отпустил меня. Поднимаясь, я все оглядывался. Склонив голову, он следовал за мной.

– Ты как? – прошептал я.

– Хуже, чем хотелось бы, а мне еще вечером штурм родственников выдерживать.

– Сказал бы, что уже женат.

Он мрачно усмехнулся.

– Э нет. Я должен знать, кто чего стоит.

– В каком смысле?

– В прямом. – Министр вскинул на меня суровый взгляд. – Лавентин, мне очень многие улыбаются в лицо, но при этом мечтают всадить нож в спину.

– Не посмеют.

– Когда я в силе – да. Но именно когда я буду слаб, их удар станет наиболее опасным. Я хочу знать, в чьих руках припасены для меня ножи.

Трудно быть министром. Очень.

– Надеюсь, таких окажется немного.

Губы министра дрогнули в подобии улыбки. Он махнул рукой.

– Поторопись. Если план с шестеренкой не сработает, придется искать другой, а времени мало.

Кивнув, я побежал и в будуаре чуть не налетел на кровавый «Бег». Хотелось спросить накрытую простыней тетушку, что она хотела сказать этой надписью, но к горлу опять подступила тошнота, и я поспешил прочь.

Сбежал по лестнице.

Холл рассек крик:

– Лавентин!

Я оглянулся на стрельчатую арку в золотой зал. На фоне обоев терялся одетый в золото златовласый Брондельбундель Индели, кузен Буль, или просто кузен, спасший меня от Сабельды.

– Помоги! – Кузен бросился ко мне, но офицеры удержали. В его глазах плескался ужас. – Что с моей магией, Лавентин? Почему здесь особый отдел? Где тетушка?

– Мертва, – бросил с высоты лестницы министр и стал неторопливо спускаться. На него смотрели, как на восставшего из мертвых. – Сейчас все объясню. Лавентин, поторопись.

Кивнув, я поспешил прочь. Кузен не посмел меня окликнуть.

Химера ждала позади ездовых ящеров и многочисленных пролеток, ландо, двуколок и карет. Я сел на шестилапку, оставив кеб министру с его сломанной рукой.

До дома было всего ничего, ворота распахнулись, знакомо зашуршал под лапами гравий.

– Привратный дух, когда приедет министр – пропускай без доклада.

Я ехал на химере, дышал воздухом и был жив, в отличие от тетушки.

Я жив.

Счастье-то какое!

Спешившись, взбежал на подросшее стараниями Саши крыльцо, влетел в прихожую.

– Дух порядка! Мне нужна шестеренка, которая была в моем костюме четыре дня назад. Срочно!

Из пола вырос извилистый стебель, на конце вспух бутон, раскрылись белые лепестки, явив на подушечке сердцевины искомую шестеренку.

Одна из дверей открылась, выглянула Саша.

– Что случилось?

– Я понял, как здорово, что я жив, а ты моя жена! – Сунув шестеренку в карман, я подбежал к Саше, обхватил ее за талию и, приподняв, закружил по прихожей. – Это прекрасно: дышать, влюбляться, кружиться в танце…

Она ошарашенно смотрела на меня. И в этом недоумении было что-то на редкость милое. Ореховые глаза были широко распахнуты, придавая лицу невероятно очаровательное выражение. А приоткрытые губы, а жар ее тела… Я сбился с ритма, опустил Сашу на пол.

– Ты восхитительная.

Удержаться было невозможно, я наклонился и поцеловал ее теплые, сладкие губы с запахом шоколада.

Глава 54

Кеб покачивался на ухабах. Руки выламывало рвущимся вперед кувшином с шестеренкой внутри. За долгую поездку мышцы свело от постоянного напряжения.

Министр был настолько мрачен, что я решил оправдаться. Еще раз:

– Это был порыв.

– У тебя было задание, – проворчал министр. – Ты на службе.

– Шестеренку я уже взял, так что формально…

Взгляд министра стал таким, что я подумал, как бы на мое «формально» он не ответил чем-нибудь нецензурным. Ну не понравилось министру, что мы с Сашей целовались так увлеченно, что не заметили, как он вошел. И кашлянул дважды. Про кашель – это с его слов. Я почему-то думаю, он преувеличивает. Хотя, положа руку на сердце, это самое сердце так громко колотилось, что я бы услышал только выстрел.

– Мы были дома, – напомнил я. – И она моя жена.

– Вы подтвердили брак?

В ответ я помотал головой. Министр уставился на зашторенное окошко. Хмурился. Интересно, а он свой брак подтвердил?

– Тебе еще нужен способ снять с жены браслет? – тихо спросил я, и министр проорал:

– Конечно!

Я отшатнулся.

Министр потер лоб и добавил глухо:

– Конечно, нужен.

– Уверен?

– Да.

– А если попробовать наладить отношения?

– У меня другая ситуация, – отчеканил министр.

– Да ладно, ты достаточно богат, чтобы позволить себе брак с бесприданницей. И достаточно отдаешься служению родине, чтобы в браке разрешить себе немного расслабиться.

Он затравленно посмотрел на меня.

– Хватит об этом. Тебе просто надо отыскать способ освободить меня от жены как можно быстрее.

Мне стало не по себе, словно на плечи надавило что-то незримое.

– Постараюсь, – пробормотал я. Кувшин в моих руках накренился. – Правее. Надо ехать правее.

Министр стукнул кулаком по правой стенке, и кеб свернул. Я взглянул вокруг глазами химеры, бежавшей в хвосте отряда между поджарых темных согров. Мы приближались к порту на Ларзе, впадавшей в Торговое море.

Стиснутый в моих руках кувшин завибрировал, шестеренка скребла по дну, силясь воссоединиться с неведомым механизмом.

– Оставь хоть что-нибудь из изобретений Хлайкери, – взмолился я. – Я никому их не покажу.

– Никто не должен знать, что магию может получить любой человек, иначе люди начнут ради этого убивать. Нас убивать.

– Знаю. Поэтому никому не расскажу, но так хочется посмотреть, попробовать…

– Еще одного Хлайкери не хватало! – стиснул кулак министр. – Лавентин, это дело государственной важности – уничтожить все свидетельства деятельности Хлайкери и его изобретений.

– А вдруг мы с помощью его приборов сможем вернуть магию Индели и Какики? Зачем уничтожать два рода, когда можно…

– Лавентин! Пойми: простые люди узнают, что для получения магии надо убить длора. Многие даже не станут разбираться в условиях, просто будут убивать. Детей. Младших. Просто потому, что не каждый дотянется до главы рода. У тебя мать живет в человеческом городе, хочешь, чтобы ей перерезали горло в надежде, что ее кровь подарит магию?

Я оцепенел, ярко представляя, как маму… Замотал головой.

– И я не хочу, – доверительно сообщил министр. – Никому такой участи не хочу. Не все длоры благородны, но мы знаем их в лицо, мы можем их контролировать.

Опустив взгляд, я крепче сжал кувшин.

Если бы все могли получить магию мирным способом, я бы первый стоял в рядах сторонников распространения волшебства.

Но способ… Все упиралось в способ.

Кеб остановился.

Донеслось глухое предупреждение:

– Дальше не проехать.

Министр выбрался первым. Я чуть не выпал – так рвался из рук подталкиваемый шестеренкой кувшин.

Мы были в порту. По случаю запрета на выход в море сорок больших торговых парусников стояли на внутреннем рейде без дела. Людей не было. Или при виде отряда и согров они разбежались.

Нас, наверное, увидел и Хлайкери.

– Почему выступаем так открыто? – Я искоса взглянул на министра, смотревшего на суда.

– Кораблю не выйти из залива – сторожевые не пропустят. Порт тоже оцепляют. А незаметно к кораблю не подойти, лучше ударить сразу, пока не успели подготовиться.

– Тогда я пойду, – кивнув на кувшин в своих руках, шагнул вперед, но министр меня удержал, показал на среднего размера парусник.

– «Бегущий». Они там.

Пока он отдавал распоряжения офицерам, я разглядел смутно различимое название. Вспомнил написанное тетиной кровью слово «Бег». И хотя кувшин тянулся в ту сторону, когда министр закончил инструктаж, я все же решил уточнить:

– Думаешь?

– Хлайкери не стал бы убивать, если бы любовница не знала слишком многого. И я говорю не о технической составляющей, а о простых вещах вроде банков, где он хранил деньги, или корабля, на котором собирался отплыть из страны.

Министр следил, как офицеры занимают позиции и наполняют магией оружие. Я зажал дергающийся кувшин под мышкой. Когда три офицера разбили скорлупки моих экспериментальных наблюдателей, министр дал отмашку погонщику, и согры рванулись вперед.

– Лавентин, ты сейчас заставишь корабль пустить корни до дна.

Чешуйки согров блестели на солнце, твари мощными рывками преодолели площадку, на которой в обычное время сновали грузчики с поклажей, и прыгнули в воду. На поверхности закачались приплюснутые, устремленные к «Бегущему» морды.

– Лавентин!

– Откуда ты знаешь, что я это могу? – накрывая браслет ладонью, глухо спросил я.

Дергающийся кувшин мешал. Министр забрал его. И я свободно вздохнул, повел затекшими плечами, настраиваясь на древесину корабля, нащупывая дремлющие в досках нити жизни.

– Я же министр внутренних дел. Это моя работа.

На корабле стали поднимать якоря. Команда юрко заскользила по вантам. Длоры особого отдела отозвались ружейным залпом. Несколько человек сорвалось, но остальные продолжали работу.

Закрыв глаза, я протянул руку в браслете и начал перебирать невидимые струны. Корабль отозвался мощной дрожью, структура дерева изменилась, на миг обрела текучесть, позволяя формировать корни. Они метнулись сквозь толщу воды, вошли в илистое дно и потянули соки, разрастаясь, выпуская новые корни.

– А теперь к берегу, – скомандовал министр.

Я передернул плечами, ощутив в бортах корабля когти согров. Дрессированные твари взбирались на палубу.

Повинуясь моей воле, корни подгребали корабль к берегу. По ним из трюма били магией, но подпитываемая илом древесина восстанавливалась и двигалась к цели.

Корабль с громким треском врезался в деревянный настил пристани.

– Пленных не брать! – рявкнул министр.

Ощутив колебание темной магии, я открыл глаза. Министра рядом не было.

Ко мне, с явным намерением прикрыть от опасности, подбиралась химера.

А на корабле были всякие интересные штуки. Я бросился туда. Химера – следом. Не сбавляя темпа, заставил ее притормозить. Она села. На корабле громыхнул залп – и химера рванулась меня спасать. Я припустил вперед, она тоже.

Согров отшвырнуло на пристань, вены животных вздулись, брызнула кровь. Умерли, не издав ни звука. Я посмотрел вверх. На накрененной палубе стояли двое мужчин и женщина в масках с птичьими клювами, в медных браслетах на предплечьях и запястьях: кристаллы в них пылали алым.

Маски с клювами… а у Хлайкери всегда на одежде были перья, всегда! Иногда – перстень или булавка с птичьей головой. И как я не подумал об этом раньше?

Магия Индели ударила по моей крови. Сила главы рода пружинисто отразила хищные уколы чужого волшебства. Но многие офицеры застонали, падая на землю.

С Хлайкери должно быть сорок три человека. Надеюсь, не все они используют магию.

– Не переживай. – Близенда оторвалась от написания письма. – Вролди замечательный няня-дух, она очень помогла мне с Лавентином, нянчилась с большей частью основной ветви Бабонтийских. И с Вердлой справится.

Я отвернулась от окна. Краем глаза уловила движение бревна в кустах, но это как-то прошло мимо сознания.

К стыду своему, я вынуждена была признать, что думала не о Вере, игравшей в новосозданной детской с духом-няней, а о Лавентине. Мне показалось, разгневанный Раввер уводил его на опасное дело, и теперь сердце ныло, а браслет казался слишком тяжелым.

– Надеюсь, – выдавила я улыбку.

Пугать Близенду не хотелось, но, судя по взгляду, она поняла, что дело вовсе не в Вере. И промолчала. Посмотрела на разложенные перед ней письменные принадлежности.

Я села в кресло. Делать решительно нечего: их письменность я не понимала, занятий, кроме воссоздания дома, не имела. Социальными преобразованиями пока тоже не пахло. К тому же…

– Простите, что отвлекаю. – Я сложила руки на коленях, а тянуло скрестить их на груди, закрыться. – Думаете, Лавентин поможет мне с работным домом? Ну и с подобными вещами…

– Лавентин добрый. И уступчивый очень. Но, уверена, уговаривать его не придется. – Близенда покрутила в пальцах изящное перо. – Еще и придумает что-нибудь в помощь. И я помогу со связями. Пока жила здесь, патронировала школу-интернат для детей рабочих.

– Думаю, мне это пригодится, – рассеянно согласилась я.

Близенда явно боролась с желанием о чем-то меня спросить. Надо было найти тему для разговора. Я огляделась, выискивая, о чем бы поболтать. Наткнулась взглядом на бутафорский телевизор и радостно ухватилась за тему ремонта:

– Даже не представляю, как смогу отстроить этот домище. У вас был хороший.

– Попробуй нарисовать. Это помогает заранее обнаружить слабые места проекта. И потом легче формировать дом.

– Я не умею рисовать.

– А лепить? Клеить макеты? Это еще лучше, хотя требует больше времени и почти не годится для создания текстур, узоров и резьбы.

Рисовать придется учиться и макеты клеить… Но это лучше, чем бездельничать. Близенда улыбнулась:

– Не переживай, это не так сложно, как кажется. Когда страсти улягутся, обратишься за консультацией к преподавателю по проектированию.

– Или к вам.

Близенда покачала головой.

– Не стоит. Вольно или невольно, но я буду влиять на твой проект. Лучше, если помогать будет кто-нибудь нейтрально настроенный.

Золотая свекровь. Памятник ей надо.

В гостиную быстро вошел весь такой важный и решительный Керл, окинул нас суровым взглядом, и Близенда поднялась навстречу. Супруги церемонно, но нежно поцеловались в щеки.

– Ну же, рассказывай. – Близенда за руку отвела Керла к дивану и усадила.

Тот вытянул длинные ноги и запрокинул голову.

– Я невыносимо устал. Пришлось обратиться к друзьям, чтобы ускорить дело. Та особа с улицы Колодцев помогала выкупать девочек у обедневших семей или подлавливала сирот, которых не успели прихватить попрошайки.

Близенда слегка побледнела. Мне тоже стало не по себе, хотя я чернушными телевизионными новостями не брезговала.

Керл продолжал:

– Думаю, ее ждет повешение, в самом мягком случае – каторга. Мужа ее – тюрьма за соучастие. С длорами сложнее. Один из них оказался Эзольи, другой – Алвер.

– Алверы – это очень высоко, – покачала головой Близенда.

– Но хоть как-то их можно наказать? – обреченно спросила я.

– На Эзольи я уже пожаловался Сарсанне, она ему весь, кхм… – Керл слегка покраснел. – На его счет можно не беспокоиться, воспитательная программа ему обеспечена на много лет вперед. С Алвером сложнее. Но глава предложил лишить виновного магии. В обмен на то, что мы не подадим заявление.

Договариваться с такими ублюдками! Я до боли закусила губу. Но мне здесь жить, а если Алверы могущественны, то разумнее уступить, вдруг еще придется обратиться за помощью. С работным домом, например.

– Пожизненный отказ в магии, – выдавила я. – И крупное пожертвование в Фонд развития работных домов.

– Но такого фонда нет, – заметил Керл.

– Не бы-ло, – певуче возразила Близенда и погладила его по плечу. – Ты отлично справился, я и не думала, что удастся длоров достать. И так быстро.

Керл засиял, расправил могучие плечи и весь разомлел под ее ласково-восторженным взглядом. Улыбаясь, продолжил:

– Документы матери девочки сохранились у хозяина дома. Адвокаты нашли остальные. Она местная. Три поколения семьи жили в столице. К сожалению, почти все погибли в прошлогоднюю вспышку волдырянки, остались только мать, младший брат ее мужа и девочка. Но и те, сами знаете, прожили недолго. Свидетельство о рождении выправят к завтрашнему дню, после этого можно будет оформить опеку и устроить ее в пансион.

– В пансион рано, – проворковала Близенда, поглаживая его по плечу. – Надо дать ей немного опомниться. Все равно мне нельзя уезжать, пока не минует опасность, пусть поживет с нами. А ты возобновишь столичные знакомства.

Минуту назад в комнату вошел решительный мужчина, а сейчас на диване сидел довольный котяра, млеющий от поглаживаний хозяйки. М-да… Если Керл и не хотел брать над Верой опеку, возьмет. Пожалуй, даже с радостью.

Неприятным холодком пробежала мысль: а почему у Близенды с Керлом нет детей? И, кажется, не намечается. Близенда вроде в детородном возрасте. Не хотят? Не могут? Прямо спросить об этом я, конечно, не решилась. И хотя Керл и Близенда не делали ничего даже отдаленно интимного в моем земном понимании, вокруг них была такая аура близости, от которой я почувствовала себя лишней.

Поэтому минуту спустя оставила их, а сама пошла… За пластилином я пошла, который для Веры купила. Буду успокаивать нервы, лепить макет дома. Хотя бы части дома. Да не важно, главное – избавиться от изматывающей тяжести в груди.

Надеюсь, Лавентин в порядке.

Глава 55

Кто-то из особого отдела ударил по кораблю огнем, и паруса загорелись. В меня срикошетило болью пробужденного дерева. Химера догнала меня у края пристани, накрыла собой, придавливая к настилу. По химере ударила магия Индели, кипятила кровь в венах, но благодаря маме я знал принцип этого колдовства, и часть заклятия поглощалась встроенными в химеру накопителями.

Она жалобно скулила и била хвостами.

– Потерпи!

Мой призыв утонул в грохоте выстрелов и криках. Ревело раздуваемое длорами пламя, корабль скрипел, ходил ходуном от напряжения, наваливался на деревянный край пристани, и доски с треском выламывались. В мешанине магических вспышек не чувствовалось тьмы министра. Я прополз под брюхом химеры, выглянул между лап.

Преступники отстреливались из трюма и орудийных портов. Хорошо, что корабль накренился и они не могли дать залп из пушек.

Но где министр? Где Хлайкери?

Бах! Бах! Бах! Бах!

Порт содрогнулся от взрывов. В ушах звенело. Я зажмурился, отдышался. Открыл глаза.

Поземкой по земле струилась кровь согров, свивалась в нити. В кровавый голем. Ох, что сейчас начнется! Я еще немного вылез из-под химеры и попытался ощутить магов огня среди офицеров, стрелявших из-за вывернутых магией земляных пластов.

Искал, стараясь не думать, что магов крови слишком много, и заклятия их так сильны, словно с ними сражается глава рода, а министра, который должен его отвлекать, не чувствуется совсем!

Химеру трясло. Пользуясь ее замешательством, я выскользнул между лап с вогнанными в настил когтями и побежал к торчавшей из брусчатки глыбе. Пуля чиркнула у лба, я нырнул вниз, прокатился, прижался к земляному пласту.

Схватил за рукав офицера, в котором ощущал рев огненной магии, и указал на трупы согров:

– Там кровавый голем формируется, спалите их!

Офицер побледнел, отчетливее стали видны вздувшиеся на висках вены. Похоже, удар магии крови мучил и его, чужая и его магия боролись.

Бах! Покачнулся от взрыва земляной пласт, к которому я прижимался.

Офицер протянул руку в сторону трупов. Над сограми взвилось пламя, с шипением сгорели кровавые нити. Высвобожденная магия крови ударила по нам. Моя химера мучительно каталась по земле, сучила лапами, щелкала челюстями.

Надо что-то делать. Надо с этим что-то делать…

Ну конечно!

Сдавив виски, сосредоточившись, я заставил корни тянуть корабль ко дну. С парусника послышались крики. Пальба по нам прекратилась. Я медленно затягивал судно в воду, ощущая, как она проникает в трюм.

Остро ощущая дерево, из которого сделан корабль.

Ощущая его частью себя.

Улавливая прикосновения посторонних.

Хотя вокруг шумели, стреляли и меня кусала злобная магия Индели, я как никогда хорошо ощущал подчиненную мне живую материю. Как никогда тесно с ней сроднился. Я отчетливо осязал корабль, все его трюмы и каюты, вывернутые ударом о пристань пушки, удары волн, подошвы людей. Самих людей. Словно сквозь толщу воды услышал их крики.

И ощутил кристалл родовой магии Индели в одном из трюмов – замотанный в мешковину, заложенный стружкой в ящике. А ящик был накрыт тюками ткани.

Почувствовал министра, прижавшегося спиной к переборке. Он ощупывал пространство незримыми ледяными нитями своей магии.

Будто издалека ощутил, как по моей спине побежали мурашки.

И всколыхнувшее пространство соприкосновение магии министра с защитой кристалла.

– Нет! – взревел Хлайкери, спешивший в трюм с помощниками, веревками, креплениями и колесами. – Нет-нет-нет!

Он был теперь рыжим. Никаких перьев и черных ногтей. Обычный непримечательный клерк в зеленом костюме – если бы не жилет и нарукавник из медных пластин, полусфер родовых кристаллов и проводов. На трех его сподвижниках были подобные вещи, и я ощущал, как перетекает по проводам из странного сплава магия, как она искрит.

Министр бежал к родовому кристаллу, эти четверо – тоже. Вода вливалась сквозь оружейные порты.

Снаружи офицеры палили по лезшим с палубы преступникам, и кровь раненых стекалась в кровавые, почти незаметные нити, скапливаясь, сползая в воду, но сохраняя концентрацию в ней, прорываясь к нам, свиваясь в гигантский, скрытый волнами ком у самой пристани.

Министра заметили. Он метнулся в трюм с тюками и кристаллом. В переборку и захлопнутую дверь запоздало ударили сгустки магии, слетевшие с ладоней Хлайкери и приспешников.

– Раввер! – Хлайкери бежал к нему.

Министр здоровой рукой выворачивал тюки, разрушал их магией.

Хлайкери с ходу пинком выбил дверь.

– Раввер!

Тот развернулся – хладнокровный и собранный, окруженный едва уловимым ореолом своей магии.

– Зря ты сюда пришел, – осклабился Хлайкери. – Родовая магия уже должна тебя отторгать. Но если прикажешь нас отпустить, останешься жив.

– Нет.

– Зря ты так, – покачал головой Хлайкери, но нападать не спешил.

Встал более расслабленно. Его люди пылали ненавистью и страхом, но молчали. Наверняка понимали, что министр – их единственный шанс уйти живыми.

По полу растекалась вода, впитывалась в тюки. Министр спросил:

– Здесь все твои люди? Все сорок три?

– Добрались до Лирели, – усмехнулся Хлайкери, но в его холодном бешенстве промелькнули нотки грусти. – Убили ее?

– Это было неизбежно. Все здесь?

– Собираешься пойти с нами ко дну?

– Все здесь?

Хлайкери фыркнул:

– Надеешься, корабль утонет раньше, чем мы уговорим тебя сотрудничать? Хочешь еще о чем-то поговорить? О моих мотивах, например?

– Мне нет дела до мотивов. Все оставшиеся люди с тобой? Кто еще знает об этой технологии?

– Раввер, – криво усмехнулся Хлайкери, сапоги которого были по щиколотку в воде. – Ты, кажется, не осознаешь: я тоже глава рода, и весь мой род здесь. А ты теряешь силу.

– Значит, ничего страшного не случится, если ответишь на мои вопросы.

– Только когда кристалл будет в безопасности. – Хлайкери вскинул руку и пошел на министра. – Отойди, иначе подвину силой!

Министр отступил к стене. Хлайкери так развернул трюмовый фонарь, что под закрытыми водой стопами министра почти не осталось тени.

– Я знаю о твоем фокусе, – подмигнул ему Хлайкери и полуобернулся к своим. – Уберите тюки!

Они побросали веревки и крепления в воду. Стали споро откидывать тюки с тканями в сторону. У меня безумно колотилось сердце. Я перестал топить корабль. Министр устало наблюдал, как преступники освобождают ящик с кристаллом.

А ведь я могу унести кристалл. Лучше – раздавить, ведь ящик-то деревянный! Потянулся к этому дереву, нащупывал струны, но путался в струнах корабля. И едва уловил движение министра: его пальцы исчезли в тени на стене, вынырнули уже с блестящей капсулой. Она сверкнула в полете, ударилась об ящик и разорвалась огненной вспышкой.

Министр упал на пол, прикрывая голову рукой, окутывая себя холодом тьмы, поглотившим пламя и щепки.

Кристалл треснул. Я наконец ухватил нити пылающих досок ящика, влил силу, и они прокрутились, окончательно раскалывая хрупкий источник магии.

С такого расстояния я почти не ощутил ее смерть.

Вскочив, отплевываясь от воды, министр схватил оглушенного, едва шевелящегося Хлайкери за шиворот и потащил наружу, прикрываясь им от врагов.

Преступники, оставшись без магии, растерялись, и нескольких мгновений их растерянности офицерам хватило для точных выстрелов. Палубу заливала кровь.

К горлу подступила тошнота, я с трудом вырвался из плена корабельной плоти, отпустил струны сил, и корни стали распадаться. Полузатопленный корабль с треснувшим от взрыва бортом дернулся и быстро ушел на дно, ободрав край пристани. Большая часть палубы осталась на поверхности.

Кто-то крикнул:

– Вперед!

Офицеры побежали, стреляя на ходу, отбрасывая ружья и посылая удары магии. Я высматривал министра. Надеюсь, он ждал завершения атаки в незатопленной части трюма, иначе… Страшно.

На меня что-то грохнулось. Химера. Очнулась и прибежала защищать. Вздохнув, я терпеливо ждал, когда она выйдет из режима спасения моей жизни. И молился, чтобы с министром все обошлось.

В кебе я сел напротив Хлайкери. Тот выглядел странно с рыжими волосами, в простой одежде. Ссадины на лице ярко выделялись, но еще ярче пылали злобой глаза.

Даже лишенный магии и скованный по рукам и ногам, он казался страшным.

– Зачем убил тетю? – не удержался я. – Разве нельзя было иначе? Она же просто женщина.

– Слишком много знала. Не брать же с собой длорку. – Он улыбнулся, зияя дырками на месте двух выбитых зубов. – Вы мне отвратительны, и она со своей сумасшедшей любовью отвратительна вдвойне.

Откуда столько ненависти? Я не находил разумного ответа, пришлось спросить:

– Ладно незаконнорожденные, их можно понять, но ты-то не длор. Тебя приняли в семью, за что нас ненавидишь?

У него дрогнули губы.

– Тебе не понять, каково это – жить рядом с недосягаемой мечтой. Видеть, как люди вокруг пользуются магией, как даже младшей сестре дают искру, и она бегает по дому, поджигая свечи или наполняя комнаты запахом озона от разрядов маленьких молний. И все радуются, восторгаются, а у тебя ничего нет. Просто ничего. И никогда не будет.

Мне действительно не понять. Я оглядел его кожаный жилет со следами сорванных металлических пластин.

– Ваша система наследования магии несправедлива, – шепелявил Хлайкери. – Вы же магию украли, она вам не принадлежит.

– Откуда узнал?

– Из архива древнейшего университета Охтандии. Ваши предки поступили не лучше нас, но нас вы осудите, а их, конечно, нет. Это же предки! И магия досталась вам! – Он дернулся вперед, звякнули цепи. – Это несправедливо. Нечестно!

– Так получилось.

– Ты любишь это говорить, – усмехнулся Хлайкери. – Крайне удобная отговорка.

– Очень удобная. Но ты не прав. Мне не нравится, как мы получили магию, только дети не ответственны за проступки отцов. Мы не можем изменить случившееся, а ты и твои друзья сами сделали свой выбор, сами приняли решение убивать.

Снаружи громыхнуло несколько раз – это министр взорвал механизмы Хлайкери и остатки кристалла. Сверху ударил своей магией. Велел прикладами ружей добить кристаллы из приборов.

Остатки наследия Хлайкери швырнули в море.

Под конец еще раз пересчитали снятые с корабля, выловленные в волнах магами воды и валявшиеся на пристани трупы.

Сорок три человека Хлайкери.

Передо мной сидел последний негосударственный служащий, знавший способ украсть магию длоров.

После допроса Хоблом Нерландийским и он будет мертв.

Стало невыносимо грустно, что такой способный человек растратил большую часть жизни, свой несомненный талант на глупую, разрушительную месть. Неужели данного природой и судьбой ему показалось так мало, что он возненавидел всех вокруг? Ведь многие чистокровные длоры не получали магии из-за интриг в семье или слишком большой численности рода.

Хлайкери мог прекрасно жить, жениться на простолюдинке, наслаждаться богатством, а он… Почему? Мне не понять.

И хорошо, что не понять.

Глава 56

Кеб покачивался на ходу. Мы молчали. Пылающий злобой Хлайкери, понимающий, что его ждет смерть. Его будущий палач министр – холодный и сосредоточенный, словно морально готовившийся к своей нелегкой миссии.

И я с мрачными думами о детях, невиновных в проступках родителей, но жестоко за них наказанных. Наверняка незаконнорожденные дети появляются не только у длоров, но и у простых людей. Сколько этих несчастных, почему им не помогают?

Кеб остановился возле особого отдела.

Открывший дверь офицер отстегнул наручники Хлайкери от сиденья. Тот поднялся сам, но колени и пальцы у него дрожали.

– Прощай, – тихо сказал я.

Хлайкери фыркнул, но, ступив на землю, все же произнес сиплым, чужим голосом:

– Прощай.

Министр тоже поднялся и замер, глядя вслед Хлайкери.

– Я освобожусь минут через пятнадцать и тоже поеду на остров длоров. Подождешь?

Странная просьба – министр не отличался компанейским характером. Но если хотел моего общества…

– Разумеется, подожду… С радостью.

У министра дернулся уголок рта:

– Конечно.

Все, кто находился во дворе, смотрели на темную статную фигуру министра. Даже в окна за ним наблюдали. Мной овладело нестерпимое желание крикнуть: «Да женат он, женат!» Но столь же быстро прошло. Если министр скрывает правду, да еще при поддержке императора, это зачем-то надо.

Закрыв дверцу, я откинулся на спинку сиденья. Снаружи моя химера улеглась рядом с колесами и замурлыкала.

Скоро поеду домой. Там Саша. И мама, которой больше никто не угрожает. Мой дом. Источник краденой магии.

Жизнь.

Для сотни человек жизнь сегодня оборвалась, и хотя большая их часть преступники, ситуация от этого не менее трагична.

Зажмурившись, я ждал.

Пытался понять, как можно обречь свое дитя на существование, о котором говорила арестованная. Как можно быть настолько жестоким? В голове не укладывалось.

Меня передернуло от озноба.

Дверца резко открылась, министр впрыгнул внутрь и рухнул на сиденье, где около четверти часа назад сидел вместе с Хлайкери. Кеб тронулся.

Наше молчание было не таким тяжелым, как по пути сюда. За стенкой цокала когтями химера.

Я не удержался:

– Как все прошло?

– Он был осторожен. Если кто из простолюдинов и знает о случившемся, то не с разрешения Хлайкери.

Вспомнил приведенный министром пример, как из крови моей мамы пытаются получить магию, кивнул:

– Хорошо, что это осталось в тайне.

Министр глянул на меня и уставился в зашторенное окно.

Мы помолчали. Я почесал затылок:

– Надо открыть приют, помощь незаконнорожденным детям оказать. Они же ни в чем не виноваты.

– Знаю.

– Тогда почему бездействуешь?

– Лавентин… – Министр пошевелил плечом сломанной руки, погладил ее. – Понимаешь ли, я не просто длор Вларлендорский, который может потакать своим капризам и мчаться воплощать в жизнь даже самые гуманные идеи. Я – первый министр империи, я выражение чаяний общества в целом, а не отдельных людей в частности. И против общества идти не могу, потому что в его поддержке моя сила. Это как солнечному зайчику угрожать самому солнцу.

– Хочешь сказать, общество не хочет помогать детям?

– Таким детям. – Он вздохнул, поерзал, устраиваясь удобнее. – Да, это жестоко, бесчеловечно. Но общество ценит добрачную чистоту женщин, а незаконнорожденные дети – подтверждение порочности, клеймо. Ты знаешь, что незаконнорожденные девушки не имеют права вступать в брак?

У меня широко распахнулись глаза:

– Что?

– Что слышал, Лавентин, что слышал. Это древний закон, но его пока не отменили. Закон осуждает таких женщин и их детей. А я должен служить закону. Поэтому не могу им помогать. А ты, как лицо неофициальное, можешь. Попроси маму этим заняться, она разбирается в благотворительности, сможет и это устроить.

– Обязательно! – Я даже приподнялся от возбуждения. – С этим надо что-то делать.

– Да-да, конечно, – устало отозвался министр и потер переносицу.

В сумраке кеба стала заметнее его нездоровая бледность.

– Теперь сможешь отдохнуть, – подбодрил я.

– Ха. – Министр покачал головой. – Я же говорил, через пару часов начнется самое интересное.

Ах да, у него же истекает срок, отпущенный родовыми браслетами на заключение брака.

– Неужели никто не догадался, что ты женат? – удивился я.

– За мной даже следили, чтобы я не сделал этого тайно. И за всеми подходящими столичными длорками приглядывали. Но никому в голову не могло прийти, что я женюсь на иномирной простолюдинке.

– А я рад, что женился на иномирной простолюдинке.

Что-то изменилось во взгляде министра, он снова отвернулся к окошку. Я тихо произнес:

– Прости, что так получилось.

– Я сам виноват. Но хоть буйных оппонентов подловлю. – Помедлив, министр добавил с какой-то грустью: – Да и император не против такого развития событий.

– Как твоя жена?

– Не так разрушительна, как твоя. Но время покажет. Женщины умеют притворяться невинными, когда им это выгодно.

Я решил промолчать, опыта у министра больше. Надеюсь, его разрушительная магия не избрала для него самый неподходящий из возможных вариантов.

Кеб остановился.

– Тебе пора, – сказал министр.

– Удачи. – Поднявшись, я хлопнул его по здоровому плечу. – Желаю, чтобы у тебя оказалось не так много врагов, как ты думаешь. Ты отличный министр.

Когда я выпрыгнул и начал закрывать дверцу, министр отозвался:

– Спасибо.

Улыбнулся ему, засевшему в сумраке кеба, бледному и усталому. Закрыл дверцу. Ящеры тронулись, экипаж покатился дальше.

Химера смотрела на ворота. Я развернулся.

У гладких створок стояла заплаканная Сабельда. Ветер колыхал светлые пряди, кружева на плаще. Жаль ее, но хотелось домой. К Саше.

– Ты… ты ведь примешь меня через год? – прошептала Сабельда.

Очень ее жаль, но я помнил не только о том, как она обнималась с кузеном. Я не понимал одного.

– Ты ведь подруга его жены. Как ты, девушка, могла уехать с ним в загородный дом и позволять ему изменять супруге?

– Это была ошибка. Все ошибаются. – Она шагнула ко мне, но, покосившись на створки ворот, остановилась. – Вспомни, сколько ошибок ты совершил в своей лаборатории, сколько взрывов было по твоей вине. И никто не будет попрекать тебя этим до конца жизни, почему же меня так наказывают за одну-единственную ошибку?

– Не знаю. Возможно, это несправедливо. Но я люблю жену и даже через год не смогу принять тебя из-за чувств к Саше.

Сабельда нервно сглотнула. Ее пальцы дрожали, по щекам текли слезы.

– Прости. – Я двинулся к воротам.

Они распахнулись для меня и химеры, а через мгновение отделили нас от Сабельды, от кузена, которому надо привыкать к жизни без магии. От всего мира.

Жаль, с Индели получилось так грустно.

Но грусть развеивалась на пути к дому с тепло светящимися окнами. Шуршание гравия казалось музыкой.

Там ждала Саша, и все ужасы отступали, а улыбка сама набегала на губы.

Я взбежал на крыльцо, распахнул дверь.

– Саша, я дома!

Передо мной возник привратный дух и, пуча глаза, замахал руками:

– Хозяин, не ходите к ней!

– Что? – у меня засосало под ложечкой.

– Хозяйка в гневе, – шепнул привратный дух и провел ребром ладони по горлу, заломил руки. – Она… она…

– Да что такое?

– У-у-у… – Дух критически меня оглядел. Хлопнул себя по лбу. – Вы же защищены брачной магией. Ладно, идемте. Только не попадайтесь ей на глаза, а если попадетесь – не говорите, что вас привел я.

О том, что дух сам защищен, я напоминать не стал, пошел за ним по новому коридору. И вскоре услышал звуки ударов.

Озадаченный, заглянул в приоткрытую дверь.

Там оказалась тускло освещенная квадратная комната, но я не успел ее разглядеть – внимание приковала Саша.

Она была в коротких шортах и обтягивающей штуке, которую в их мире называют майкой. Кожа блестела от пота, забранные в хвост рыжие волосы вздрагивали, когда она прыгала и била по груше. Саша осыпала ее мощными ударами кулаков в красных перчатках.

Грациозная. Сильная. Ловкая.

Ее кулаки крепко впечатывались в грушу. А удары ногами были такими хлесткими, что звенело в ушах. Какие движения… Как перекатывались мышцы… Не видел никого красивее нее.

Теперь понятно, как она победила сообщника Хлайкери в городском особняке. А от мысли, что при нашем первом разговоре Саша могла меня ударить, даже челюсть заныла.

Но это – отрывочные, мимолетные мысли. Дыхание перехватывало от восхищения.

Я многое могла понять. Очень многое. И что давление коллектива штука серьезная, тоже, но… Господи, как я зла на того полицейского – словами не передать. Это же надо было оправдать свое потворство педофилам аргументом «зато дети от голода не умирают».

Ну как так-то? Как? И это мнение полицейского в третьем поколении! Чтоб у него его мерзкая рука отсохла! Но обещала простить, если поможет этих гадов прижучить, и пришлось простить.

Кулаки гудели от ударов, но я била и била по груше. Потому что зла. Потому что не представляла, что делать.

Потому что слова Бабонтии жгли раскаленным железом.

И дикое ощущение несправедливости жизни смешивалось с обидой на правоту несчастного родового духа. Но ведь это нечестно! Как я умудрилась довести свою жизнь до того, что стала никому не нужна? Зачем я променяла друзей и все на Павла?

На ресницах закипали слезы. Я мутузила грушу до боли в суставах, но это пустяк в сравнении с ощущением, что сердце разрывается.

Я ненавидела все. И была невыносимо несчастна сейчас, словно опять стояла на пороге спальни и смотрела, как рушится моя жизнь.

Еще и Лавентин пропадал неизвестно где, беспокойся тут за него!

И Бабонтия не права: мне есть к кому возвращаться. К партнерам по спаррингам. Здесь-то не с кем тренироваться. Тут порядочные женщины должны в платьях ходить, а не кулаками махать. Придется весь год бездушную грушу колошматить.

Била невпопад – врезала коленом, ушла в разворот, рубанула локтем.

Лавентин с приоткрытым ртом стоял в дверях. Живой!

– Это… – Он шумно вдохнул. – Это непередаваемо прекрасно. У тебя такие движения… завораживающие.

В его взгляде был чистый восторг. Кровь прилила к моему лицу. Это подстегнуло гнев, и я проворчала:

– Ничего замечательного. Просто движения. Жаль, тренироваться не с кем, за год потеряю форму.

– Можешь со мной попробовать. – Лавентин почесал затылок. – Правда, придется разрешить друг друга бить.

– Нет проблем. Иди сюда. Я разрешаю. И ты разреши.

– Разрешаю себя ударить. – Он приближался, на ходу снимая фрак, рубашку…

Лавентин, что же ты красивый-то такой, а? Какой торс под одеждой пропадает!

– А можно мне такие же? – Он кивнул на мои руки.

Я нафантазировала ему перчатки для спарринга и увеличила свои.

Силой мысли создала ринг. Лавентин с забавным выражением лица подергал пружинящий канат и перебрался ко мне.

Зеркально скопировал позу.

И понеслось.

Взгляд у Лавентина был добрым, но двигался он с ловкостью хищника. Не знаю, какую военную подготовку он проходил, но суть кикбоксинга уловил быстро, и через десять минут я дралась с ним нормально. И это было… здорово! И удивительно легко, словно что-то наполняло меня силой и выносливостью.

Через четверть часа я расслабилась, понимая, что не смогу ему навредить, по взгляду чувствуя, что сама могу не бояться сильного удара, и просто отрабатывала приемы, подстраиваясь, сливая гнев в короткие броски атак. С живым человеком состязаться – это не грушу мутузить.

Пот струился градом, пульс учащался, и на душе светлело. Я чувствовала, как становится легче дышать, как тело наполняется легкостью.

– Интересная техника, – кивнул Лавентин.

Мы обменялись парой ударов.

И остановились, глядя друг на друга. У Лавентина раскраснелись щеки, глаза сверкали.

– Ты самая красивая девушка в мире, – прошептал он и шагнул ко мне.

Он был горячим-горячим. К нему тянуло. Поцелуй захлестнул нестерпимым жаром.

Наши перчатки растворились, пальцы Лавентина пробежались вдоль моего позвоночника, зарылись в волосы.

Я тонула в ощущениях. Голова кружилась. И в какой-то момент бесконечно приятного поцелуя я поняла, что падаю на спину.

Разобьюсь!

Пол стал мягким как перина, и мы утонули в его объятиях. Лавентин продолжал целовать.

А в горизонтальном положении поцелуи опаснее, чуть забудешься – и все. Да что я теряю? Перепишу собственность на племяшку или дядю, пусть разбирается с Павлом.

Лавентин оторвался от моих губ, посмотрел в лицо. Выглядел он восторженно-шальным. И вообще лежал между моих ног.

Быстро сориентировался.

– Приятно как, – тяжело дыша, прошептал он. – Очень… яркие ощущения.

– Мы еще даже не начали.

Обхватив его шею и притянув к себе, я выбросила лишние мысли из головы. Будь что будет.

Было уже утро. А может, день.

Оглядела освещенную солнцем импровизированную спальню. На краю мягкого ринга лежала лупа. Притащил все же! Изучал меня, пока я спала.

Искоса глянула на обнимавшего меня за бедра Лавентина. Он улыбался во сне. А я чувствовала себя немного объектом исследования. Или даже не немного.

Запустила пальцы в мягкие всклокоченные волосы Лавентина. А он хорошо справился для первого раза. Потом и для второго. И для третьего тоже. И даже что-нибудь вроде «ты лучшая полость для моего цилиндра» не сказал. Он лучшей из всех возможных жен меня назвал. Улыбнулась.

Приятно все-таки, когда тебя ценят…

Невыносимо милый спросонья Лавентин перебрался выше, прижался к виску и прошептал:

– Как хорошо, что ты теперь никуда не уйдешь.

Очень приятно.

Устроившись в его горячих объятиях, я решила поспать, все равно торопиться больше некуда.

– Хозяйка, – жалобно позвал привратный дух, – простите, что отвлекаю, но к вам длорка Сарсанна Мондербойская. Говорит, ее сам император прислал учить вас этикету.

– О нет! – Я уткнулась лицом в подушку.

Лавентин поцеловал мне плечо, лопатку, шею.

– Хозяин… – простонал привратный дух.

– Саша… – Лавентин обхватил меня за талию. – Преврати этого надоедливого духа в меня, а духа порядка – в себя. Пусть уважат Сарсанну, пока мы занимаемся исследованиями.

– А так можно?

– Да, – прошептал Лавентин. Провел носом у меня за ухом. – Только это большой секрет.

От его прикосновений и поцелуев стало жарко.

Отдуваться за нас пришлось духам.

Эпилог

– Высота небольшая, поэтому ускорение свободного падения можно не учитывать. А вот направление ветра, его силу и скорость движения цели – обязательно, – наставлял Лавентин.

Было ветрено, я плотнее закуталась в плащ и вздохнула:

– Может, пойдем? Близенда с Вердлой скоро приедут. Нехорошо, если им придется с малышами сидеть на вокзале.

Да и я планировала по дороге заехать к модистке за новым пристежным подолом для визита к императору и взглянуть на строительство нашего подотчетного работного дома для семей с детьми.

– Еще минуточку, – взмолился Лавентин.

– Мог бы и поторопиться ради встречи с братьями, – проворчала я.

Ну не любила я Башню злых духов. С тех пор как прыгнула с нее в озеро, не любила, хотя призраки меня больше не пугали.

– У нас новый вокзал, им есть на что посмотреть, – отозвался Лавентин.

– Мам, ну еще пять минут, – попросил Сеймунд.

Оба смотрели на меня одинаковыми жалобными глазами серо-зеленого цвета. Двойного удара сердце не выдержало, я отмахнулась:

– Ладно. Но только пять минут! – и демонстративно приподняла рукав, под которым скрывались часики, подаренные Лавентином во время последнего путешествия на Землю.

Не прошло и минуты, как Сеймунд радостно воскликнул:

– Едет!

– Тсс… – Лавентин приложил палец к губам. Подмигнул нашему сыну и вручил ему наполненный краской воздушный шарик.

Рано Сеймунд начал, ох рано… Я покачала головой, но наблюдала, как маленькая лохматая копия дорогого лохматого мужа перетаскивает через парапет тяжеленный для его пяти лет шар.

– Помни: ветер, скорость…

– Да знаю, пап! – Сеймунд покраснел от напряжения, но шар держал крепко.

По мосту с острова длоров на собрание ученых мужей ехал министр науки и новых технологий Смуз Мондербойский.

Сын с силой швырнул наполненный краской шар за парапет. Раздался хлопок. И воздух сотряс страшный вопль:

– Бабонтийские!

Почему-то длоры всегда правильно угадывали источник неприятностей.

Была у меня мысль устроить что-нибудь этакое, чтобы хоть раз мои мальчики были ни при чем.

Но ведь я тоже Бабонтийская.