Гаргантюа и Пантагрюэль

Эта книга - образец шедеврального и искрометного юмора с большой ноткой иронии. Вот нравится, когда приходит какой-нибудь мужик и всех высмеивает, ломая старую систему и возвещая о новой. Так и Франсуа Рабле - типичный представитель переходного периода, когда основная масса еще мыслит средневековно, а другая уже возвещает про часовой механизм, вот-вот додумается до естественных прав и начнет бузить. Прекрасное ощущение. Люблю вот такие тексты со множеством гиперссылок, хотя и не не все могу различить и прочитать правильно. Но даже та небольшая часть, что мне поддалась, вызывает чувство восторга и упоения от изящности и мощи работы Рабле. При чтении на ум постоянно приходила другая высококачественная пародия еще одного француза - Анатоля Франса с его Островом пингвинов . Неудивительно, что именно в католической Франции, которая в это время держится в стороне от основных очагов Реформации, рождается этот почти гимн антиклерикализму и возврату всего того чистого и светлого, что было в античные времена, ко всему эпикурейскому. Это противопоставление отлично просматривается хотя бы во времена обучения Гаргантюа. Французам не нужно очищение религии от наворотов, как предлагали реформаторы. Им подавай больше чувственного, которое прекрасно может ужиться под маской католичества. Книга как бы говорит: "Долой мрачные мысли о приближающемся Страшном суде и прочих ужасах, насаживаемых церковью. Долой постоянный голод и изнурительные посты. Пойте, пейте, ешьте, спите. Делайте, что хотите!" Опасно, конечно, было высказывать подобные мысли в середине 16 века, но если высказывать, то уже делать это также сочно, ярко и иронично, как Рабле. Прекрасно и то, что эти великаны - фантазия не одного автора, а целого народа, который в течение веков удобрял и развивал этот образ, подспудно проращивал эти зеленые побеги желания свободы и неограниченности государством, церковью, жизнью.О самой книге я узнала благодаря изучению интересной дисциплины с длинным названием, где всплыло имя Михаила Бахтина с его книгой, которую тоже прикупила по случаю. Теперь после прочтения оригинала приступлю к детальному разбору этого прекрасного филолога. Уже предчувствую, что разбор понравится не меньше самого оригинала.

очень едкая сатира на средневековое французское общество.
на мой взгляд, Рабле удалось в одном произведении совместить несовместимые вещи: площадной юмор и высокие размышления, низкую доступную любовь и высокие чувства.
с этим произведением можно и посмеяться от души и иной раз и призадуматься!

Думаю, нет ничего лучше, чем после просиживания на жидком стуле перед гербом Франции взяться за "Хлеб с ветчиной" Чарльза Буковски. Это я не к тому, что время снова взяться за чревоугодие, а про окаменевший кал, который застрял у героя скандального автора в жопе, потому что ему не особо хотелось пользоваться сортиром. И ведь современному человеку действительно не хватает копроты, по-видимому, из-за особого, чуть ли неосознанного поклонения богу Гастеру. И Франсуа Рабле - один из немногих, кто без всяких церемоний показывает мир таким, каков он есть, а вдохновение ищет все-таки на пустой желудок. В основном, описания Рабле очень физиологичны и раскрывают сакральное на уровне его пищеварительной системы. И все это под непременные возлияния перебродивших жидкостей высшего качества, что должно дать нам понять, что есть пантагрюэлизм.Первые две части томика очень похожи друг на друга и рассказывают нам истории рождения и взросления названных Гаргантюа и Пантагрюэлем великанов. Остальные три крутятся вокруг приключения свиты Пантагрюэля в поисках приемлемого предсказания о будущей женитьбе Панурга. Мне показалось странным, что Рабле захотелось написать приквел про Гаргантюа и его отца Грангузье, когда все крутиться вокруг Пантагрюэля и пантагрюэлизма. Первая книга, проникнутая этим самым пантагрюэлизмом, даёт нам только одного из главных героев - храброго защитника виноградников брата Жана. Да и две первые книги, за неимением чётких целей героев и очерченной сюжетной арки, больше напоминают отрывки, которые как будто вырваны из ряда праздных рассуждений. Такие разговоры строятся, как и у Монтеня, в форме накапливания аргументов к определённой мысли, но, в отличие от настоящего философа, у Рабле любомудрие представляет собой не что иное как притягивание фактов из античной истории и философии к церковной схоластике и христианскому мировоззрению. Именно такие вещи и вызывают большую улыбку, чем обращение к низменным темам. Больше всего меня повеселила история, в которой умер бог Пан. Другие разговоры - не что иное как перетирание одной мысли во множестве привязанных к ней эпитетов, качеств и свойств, кажущихся простым нагромождением случайных фраз. Заголовки каждой главки зачастую не дают четкого представления о том, что в ней произойдёт- скорей всего, в ней будет только зачин названного события, которое может и не получить продолжения далее и закончится перетиранием пары мыслей по названному поводу.Последние три книги напоминают Путешествие Гулливера, что наталкивает на вопрос, а не заимствовал ли Свифт некоторые идеи Рабле, когда сделал своего героя великаном среди лилипутов и когда забросил его в свою собственную утопию - Лапуту? Так или иначе у Рабле встречается и сама Утопия, и несколько вариантов идеальных обществ, созданных на основе монастырей. В путешествии друзей и подданных Пантагрюэля к оракулу божественной бутылки обрывочность объяснима тем, что это могли быть судовые дневники Рабле-персонажа, который ведёт здесь повествование от первого лица и участвует в приключениях наравне со всеми. При этом чаще всего упоминаются ненасытный и неустрашимым брат Жан, учитель Пантагрюэля Эпистемон и пошляк, полиглот и пройдоха Панург. Пантагрюэль среди своих друзей выделяется редко, хоть он вроде и великан, чего зачастую и не заметно, пока к нему в рот не залезет магистр Алькофрибас и не увидит его внутренний мир, буквально описывающий этот микрокосм в масштабах макрокосма: внутри обнаруживается целый город с людьми. Но как и все сатирические произведения, в этой великой во всех смыслах книге есть огромные минусы. Во-первых, её юмор действует только для того мира, где образованные люди с одной стороны ещё не отошли от приятия Божественных истин, но уже пресыщены вольностями церкви, досконально понимают идеалы христианской жизни и при этом подробно знакомы с достоянием античной мысли. Для них винегрет из языческой мифологии в контексте доверенной единственному Богу жизни и должен выглядеть смешно, но современник и вместе с ним автор комментария, использующий понятия и взгляды атеизма, отдаляется от этого плана восприятия и, по большому счёту, видит противопоставление научной мысли и религии, что видится не менее смешным извращением существования необразованной, атеистической прослойки мира. Не ухохочешься. Во-вторых, любая сатира берет от своей эпохи то, что находится на грани, перейдя которую, получаем гротескную и оттого смешную картину. Из-за этого здесь представлена только одна сторона того мира - та, над которой можно посмеяться. Такие книги, на мой взгляд, нужно читать в дополнение к тем, в которых есть то, на что можно посмотреть так же серьезно, как не столь веселые авторы той же эпохи, либо сопровождать пространным комментарием о том, что представляла из себя та самая, серьёзная, сторона. В-третьих, в "Гаргантюа и Пантагрюэле" присутствуют вполне себе разумные рассуждения, которые читателю профанному могут показаться столь же мудрыми, как этимология языка от Задорнова, когда простота конечных выводов кажется верной и неоспоримой истиной, потому что к ней прицеплено несколько аргументов и ходящих в народе мыслишек. В общем, это одна из тех книг, которая и просветить, и повеселить может только тех, кто прочтёт её в дополнение к знаниям об эпохе Возрождения и пониманию ее сокровенной мысли. Без этого карнавал будет походить на повседневное оправдание пошлости и раболепствование перед собственным кишечником.

"О, какой неожиданный подарок!"- подумалось мне при взгляде на июньское задание. "Гаргантюа и Пантагрюэль" - эти имена давно на слуху, но как-то не представлялся случай познакомиться с двумя великанами поближе. Хотя кто же рассматривает великанов вблизи? Ведь ничего не разберешь. Так вот, обрадовалась я, что в отпуске понаслаждаюсь хорошей книгой, да ещё и с юмором. Но не тут то было!
Это, конечно, не юмор, а именно сатира. Как сам Гагрантюа больше обычного человека, так гиперболизировано и все в этом романе, вернее, романах. Даже определения превращаются в длиннейший ряд перечислений. Иной раз кажется, что можно составить из них целую главу, например, из перечня игр, которыми развлекался юный Гаргантюа.
Нет, это определённо не та книга, которую следует читать в отпуске. Лежишь ты, значит, на пляже под жарким солнцем, и пытаешься в уме (который уже расплавился от температуры), или с помощью рук воспроизвести тот жест, который так вдумчиво описывает Рабле, а выходит у тебя, после пары минут описания, обыкновенная фига, а то и ещё что похуже, если станешь пытаться продолжать речь глухонемого.
А вот на что удалось обратить внимание, так это на мастерство переводчика. Переводя эпитеты, он даже смог сохранить местами зарифмованность или схожесть слов по звучанию. Так что это все звучало практически как стихотворение в прозе, как Диоген приводил в порядок своё жилище, например. Или как детская игра: придумай, что можно сделать с бочкой.
Несомненно, обращает на себя внимание очень частое обращение автора к более интимным сторонам жизни: процессам пищеварения, отходам производства и прочему, чего обычно принято избегать. Это звучало несколько необычно, но не могу сказать, чтобы противно. Наоборот, если переешь черешни и мучаешься животом, всегда можно себя утешить, что ты не великан, и целые деревни не вымрут от чумы в результате твоего неосмотрительного переедания.
А вот читать про Париж, даже название которого мол произошло от слишком обильного орошения земли лимонадом из гульфика было несколько грустно. Все же Париж для нас город мечты, и мы не можем обращаться с ним столь же бесцеремонно как и французы.
Отношение к церкви у Рабле столь же легкомысленное, он с удовольствием подсмеивается над монахами, паломниками, епископцами и прочими священцами, да и над самой Библией. "Авраам родил Исаака..." Боюсь, эта длинная цитата в основном известна мне по "Неуловимым мстителям", но она была великолепно спародирована автором при рассказе о родословной Гаргантюа.
Что-то я в своём повествовании пока упоминала только отца, хотя надо бы не забывать и о его сыне, Пантагрюэле, тоже далеко не малыше. Хотя кое-что из вышеупомянутых приключений относится и к нему. Например, этого великана мы сможем осмотреть даже изнутри. Ну, на столь неаппететных подробностях как полная санация его кишечника мы останавливаться не будем, а лучше ограничимся сладкой жизнью в его горле, где пищу воистину можно приравнять к манне небесной. Только надо быть аккуратным и не забредать на ту сторону зубов, ведь там прячутся настоящие разбойники!
А еще мы узнаем как серьёзно мужчины относятся к вопросу брака, но, несмотря на море предосторожностей, какие же они всё-таки наивные, так и лезут добровольно в расставленный капкан. (И поделом им, кстати, нечего для бедных вдов собачьи свадьбы устраивать!) А с другой стороны, надо быть очень талантливым философом (или юристом) чтобы суметь дать одной и той же довольно ясной фразе два взаимоисключающих толкования.
А вот посещение острова Колбас было очень кстати, так как в отпуске проще и быстрее всего перехватить именно колбасу и сосиски. Правда, не знаю, можно ли их сейчас относить к категории мясных продуктов?! Но прозвища Колбасореза и Сосискокромса обрели новую жизнь.
Сражение чертенка и пахаря вызвало во мне приятные детские ассоциации со сказкой "Мужик и медведь", там они тоже делили вершки и корешки. Но окончание этой притчи было уже далеко не детским, и напомнило, что автор - француз (ха, как будто на протяжении книги об этом было можно забыть)!
А вообще это путешествие по островам уже стало мне несколько надоедать, укачало слегка от непрерывной качки и в книге и наяву, зато я поняла откуда Коваль взял идею для своей книги "Суер-Выер". Там тоже был целый архипелаг островов с весьма оригинальными жителями. Так и здесь и какие-то коты-взяточники, и напоминающие шахматы нимфы и королевы и даже фонари как жители острова. Хотя больше всего из придумок понравился мне чудодейственный фонтан (мечта детства, превращать воду в газировку или сок) и деревья, на которых растёт разнообразное оружие.
Конечно, после перегрева на жарком солнце, в голове могут зародиться и куда более фантасмагоричные идеи, но на одну волну с автором мы определённо не попали. Нет, его фантазии, игры со словами и медицинская детализация не вызывали раздражения, но не было и сладостных минут восторга от наслаждения мыслью автора. Возможно, это можно будет исправить, неспешно перечитав книгу долгими зимними вечерами, но сейчас я не готова занести её в любимые.

Неоднозначное произведение, ох не однозначное. Тут и смешно, и пошло, и зацикленность, и остроты к месту и настолько острые, что в наше время с законом о верующих, которых оскорбляет все подряд, Франсуа Рабле точно бы посадили. Хотя ему и в свое время не везло с этими фанатиками оголтелыми и, если бы не покровительство короля, то его бы таки или посадили или повесили, точно. Франсуа Рабле оказался интересным человеком, все произведение пропитано его умом и его отношением к очень многим вещам, которые до сих можно обсмеивать. Сколько над этим не смейся, сколько не тыкай людей носом, они упорно бьются об стену, заявляя, что это ворота. Так что во многих вопросах мы с этим человеком уже из далекого прошлого на одной волне.Я не могу описать героев как таковых из книги в книгу они меняются, не новые герои появляются, а изменяется их внутреннее состояние, если так можно сказать. Пантагрюэль растет на наших глазах, поэтому в начале он маленький и скорее шалит, а потом он вырастает, становится зрелым и шалить начинает совсем другой герой. Тут книги стоит рассматривать не столько через героя, сколько через то, что хотел рассказать автор или как он это рассказывает. Не меняется из книги в книгу только одно, все безбожно пьют, заливают себя вином по самую макушку и все едят, они пожалуй лопнули бы от такого количества еды, если бы не были книжными героями и не прикрывались великаном Пантагрюэлем. Первая книга одна из самых саркастических. Тут очень много насмешки именно над слепой человеческой верой. Над наивностью, над упертостью в одну идею. Эта книга мне понравилась больше всех, мне, кажется, автор выплеснул в нее все что ему не нравилось, посмеялся над всем, что его раздражало и смешило. Можно сказать освободил себя от всего того, что встречалось ему каждый день.Вторая книга хоть и начинена остротами, но уже другая, тут автор изменяет Пантагрюэля. Он растит уже не шалопая и в чем-то не совсем уверенного человека, он уже растит великого и умного короля. Он оставляет какие-то его не самые приятные действия из первой книги, но старается не столько оправдать эти поступки, сколько перекрыть хорошими делами героя. И его остроты и усмешки уже направлены не в сторону веры, хотя и они все так же остаются, а в сторону самоуверенности людей и их глупости, а так же знаете, как в басне Крылова "но лесть гнусна, вредна, но все не впрок..." Третья книга отличается от настроений второй и это довольно сильно заметно, хоть само повествование остается все таким же как и в первой и во второй книгах. Тут автор так напирает на подмены понятий, так указывает людям, что нельзя истину переврать и подгонять под себя, что подозреваю, его такие люди сильно допекли в реальности. И здесь чувствуется, что сам автор уже понимает, что дурака не переспорить, но до умного может и можно донести, что так рассуждать нельзя. Я бы сказала, что эта самая печальная книга про Пантагрюэля, хотя в ней все так же много острот, шуток, насмешек, но отчаянье проскальзывает в общей сути.Четвертую и пятую книги я соединю потому, что они обе мне напоминают о путешествии Гулливера, где высмеиваются пороки людей, на каждом новом острове куда прибывают наши герои. Вот так через путешествие каждый из авторов хотел обратить внимание и на политику государства и на людей с их страхами, ожиданиями, бараньим упорством, где всю эту энергию да в мирных целях. Только Гулливера мы превратили в сказку забыв о подоплеки заложенной в книге, а в этой книге все настолько залито вином и завалено яствами, что с разбегу сразу и не разобрать в чем суть. А еще там так много образов, что не все я до сих пор разобрала, хотя многие понятны и знакомы и человек из века в век не меняется.Если подводить итогом стоит ли читать книгу, то пожалуй я бы хотела, чтобы люди ее прочитали, но тут порой надо обладать терпением и смириться, с тем что очень много шуток будет ниже пояса. Надо уметь разглядеть, что стоит над этими шутками. Одно могу сказать - это, конечно, не для поголовного чтения и точно не для впечатлительных девочек в рассвет их прекрасных фантазий, потому что из-за этой книжки они слишком рано станут циничными. Восторженных девочек надо сохранять, они делают мир более розовым и прекрасным, вот прочитай я ее лет в 12 - половину бы не поняла, а из-за второй половины могла бы еще и заранее на мужчин обидеться, с меня стало бы:)) Так что читать подобное лучше уже с умом и цинизмом за плечами, тогда книга действительно удивит.

Сама книга "ГиП" давно украшала мою книжную полку своим корешком, цикл Мировой фонд зарубежной классики. Но вот дошло до нее время и 800 стр легли мне на руки. Практически в самом начале чтения я столкнулась с неприличными описаниями и диалогами, отчего была в недоумении. Но поразмыслив о том, что за всё своё почти 500-летнее существование, Рабле и его "ГиП"не переживал периодов забвения, произведение дошло до наших дней, значит, как я предположила, в чем то заложен смысл. И действительно, чем дальше читать , тем ярче он проявляется и читать становится интереснее. Рабле высмеивал культуру того времени, людские пороки, отношение к церкви. Невозможно искать смысл в произведении, отрывая его от эпохи написания. Для того времени сочинение очень смелое, недаром во времена Рабле и позже иметь в своей библиотеки книгу "ГиП" являлось плохим тоном (это указано в предисловии). От себя скажу, что хотя литературой такого жанра я не увлекаюсь, книга мне понравилась. Там много пословиц, поговорок, хороших изречений, больше понравились письма(душевные). От этого произведения, если не получила особенного удовольствия от прочтения, то как минимум добавила большой плюс к своему литературному кругозору.

Если вы взялись за эту книгу только потому, что она входит в список «умри-но-прочти», отложите ее. Для ловли кайфа от этой книги, своеобразной веселой энциклопедии того времени, впору самим составлять список: книги-которые-необходимо- прочитать-прежде-чем-читать-Рабле. Люди его века и нашего уж очень далеко отстоят друг от друга в понимании того, как и что следует и стоит писать в книгах. Рабле, сын своего времени, свободно ориентируется в античной литературе, ботанике, зоологии, знает рыцарские романы, сведущ в тонкостях кулинарии и военного дела. И писал он не для грядущих поколений, а для своих современников. Там, где для нас необходим комментарий, современник понимал с полунамека.
Не читайте, если вы не в ладах с логикой, не знакомы с риторикой и этикой, и вам неизвестно высокое искусство топики.

Если вы не любите перечисления, списки, списочки, не читайте эту книгу. Рабле играет со словами, текст так и пестрит списками, он нанизывает друг на друга гнезда наименований вокруг слова, очень часто совершенно несовместимых по значению, что поначалу вызывает раздражение, потом легкий транс, а потом – нетерпеливое ожидание очередного списка и улыбку на лице.

Не читайте, если вы не любите преувеличений. Не читайте, если вы не любите героев, охочих и поесть, и попить, и поспать, и по-ть. В книге невероятные количества еды, вина, перечисленные с дотошной тщательностью, устрашающее количество людей, убитых братом Жаном, перечисленных «не считая женщин и детей».
С этими словами он, посмеиваясь, отстегнул свой несравненный гульфик, извлек оттуда нечто и столь обильно оросил собравшихся, что двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать человек утонули, не считая женщин и детей.Не читайте, если вы не любите насмешек над идеями. Рабле безжалостно высмеивает одно, предлагает второе, на первый взгляд лучшее, и посмеивается, доводя до крайности. Высмеяв схоластическое образование, Рабле предлагает образование гуманистическое и доводит до абсурда, когда пишет, то учитель читал ученику даже в уборной. Хотя, следует отметить, некоторые плюсы в гуманистическом образовании все же были: вероятно отсюда пошла идея правильного питания, ведь Гаргантюа во время еды рассказывали о свойствах того, что он ел, и зачитывали соответствующие места из античных авторов. И, вероятно, тогда же появилось то, что теперь называется паркуром: Гаргантюа «взбегал на шесть шагов вверх по стене и таким образом достигал окна, находившегося на высоте копья», «лазил по деревьям, как кошка, прыгал с одного на другое, как белка», «с помощью двух отточенных кинжалов и двух прочных шильев проворно, как крыса, взбирался на кровлю дома, а спускаясь, принимал такое положение, при котором падение не представляло для него опасности».
Телемская обитель с ее принципом свободы воли и девизом «Делай что хочешь» превращается в страшное место, когда ее обитатели начинают как автоматы повторять друг за другим свои занятия.

Не читайте, если считаете, что над религией и ее представителями смеяться нельзя. Замена одной буквы в слове (случайная оговорка), и вот кордельеры (монахи ордена св. Франциска Ассизского) превращаются в бордельеров, молитва Venite adoremus («Придите, поклонимся») шутливо переделывается в venite potemus (придите, выпьем), гигант гиганта Хуртали спасается от потопа, оседлав Ноев ковчег, родословная Пантагрюэля шутливо перекликается с Библией:
И первым был Шальброт,
Шальброт родил Сараброта,
Сараброт родил Фариброта,
Фариброт родил Хуртали, великого охотника до супов, царствовавшего во времена потопа.Не читайте, если вы любите стилистическую однородность. Рабле меняет стили, как перчатки. От воплей и лексики балаганного зазывалы до псевдонаучного жаргона студента: «Мы трансфретируем секвану поутру и ввечеру, деамбулируем по урбаническим перекресткусам, упражняемся во многолатиноречии и, как истинные женолюбусы, тщимся снискать благоволение всесудящего, всеобличьяприемлющего и всеродящего женского пола». А вот королева Квинтэссенция: «Благородство, излучаемое циркумференцией ваших особ, дает мне полное представление о добродетели, сокрытой у вас в душе; ощущая же медоточивую сладость ваших смиренных изъявлений преданности, я легко убеждаюсь в том, что сердца ваши свободны от зловредного и напыщенного суемудрия и вольнодумства, что они впитали в себя редкостные иноземные учения, между тем нравы непросвещенной черни ныне таковы, что к учениям этим можно как угодно тяготеть, да не так-то легко к ним пробиться».
***
А если вы все-таки рискнули, вас ожидает удивительная забавная странная непонятная комментарная раздражительная упоительная улыбательная и восхищательная книга.
Учитывая мелкую дрожь летучей мыши, храбро отклонившейся от летнего солнцестояния, дабы поухаживать за небылицами, коим с помощью пешки удалось сделать шах и мат благодаря злым обидам светобоящихся ночных птиц, обитающих в римском климате с распятьем на коне, самостоятельно натягивая арбалет, истец имел полное право проконопатить галион, который надувала служанка, — одна нога здесь, другая там, — выдавая ему, отличающемуся совестью неподкупною, в виде возмещения столько же чечевичных семечек, сколько шерстинок у восемнадцати коров, и такое же точно количество — мастеру хитрого плетенья.

Гхм. Вспоминал я тут несчастливый опыт времён начальной школы, когда многоумная классная, поведав о необходимости чтения сего тома, сказала, что мне с моим соседом по парте, ввиду большой смышлёности, можно брать и полный вариант, — и я, дурачок такой, послушался и взял (а другого дома просто не было) — и спустя несколько минут с отвращением забросил, за неимением печки, за шкаф, ибо не мог сыскать смысла в рассуждении бройлерного цыплятки Гаргантюа о том, что высмаркиваться в ботинки крайне неудобно. Вспоминал и оттягивал до последнего, ибо в универе, по какой-то счастливой случайности, пронесло (зато не повезло с Декамероном), и я было уж понадеялся на светлое будущее, но нет, видно от судьбы не уйдёшь…Так вот, други мои, сим заявляю, что эта книжища ни в какое сравнение с помянутым Декамероном не идёт! Чему нас учит Декамерон, как не удачливому обходу условностей, с видимым их соблюдением, ради достижения цели? Здесь же каждый лист прямо-таки в уши орёт, что для героев сего тома условностей не существует. Ну и не только орёт, но и при этом переваривает тонны еды, брызжет мочой и фекалиями, а перевернёшь его, глядь — а под ним не следующий лист, а женщина. И если бы одна! Может, в начале и туго было соглашаться с поучениями едва вылупившегося из уха мамочки бройлерного цыплятки «как жить», но потом, потом! Потом пошло действие, цыплятка замутил войнушку, а когда на горизонте появляется брат Жан и рушит установку, гласящую, что в чужой монастырь со своим уставом не… хотя, почему ж чужой, обитель Телемскую бройлерный цыплятка специально для него ж выстроил, да и нет там чужих, общая она, всем там рады.Но чтой-то я, как же я мог забыть и не сказать, что порождение бройлерного цыплятки превзошло все ожидания и явило собой миру ещё большую мощь и разнузданность. Первым деянием нового цыплятки Пантагрюэля было, правда, убийство матери (ненамеренное), но на это все закрывают глаза, заглушив скорбь несколькими цистернами вина (и не только). Новоявленный цыплятка превосходит умом и сообразительностью своего отца, а с появлением его дружка Панурга начинается настоящий плутовской роман, ибо ни в какое сравнение не идёт его хитро-да-не-прощайте-жопость с туповатой простотой Одиссея. Нет, всё-таки глубокое и неопровержимое свидетельство того, что не топчется литература на одном месте, принёс господин Рабле, написав сию повесть! Вокруг этого симпатяги Панурга, затмевающего порой даже цыплятку Панту, и вертится вся кутерьма, и — куда бы вы думали, приводит? Очаровательная компашка свершает паломничество к — ну, разумеется, Божественной — Бутылке! Которая, впрочем, не даёт ясный ответ на вопрос (а какая дала бы), что не мешает жрице (а какой бы мешало) его расшифровать в угоду охочего до вина пройдохи (а какой бы не был охоч). Мнится мне, что путешествие это — пародия на, опять же помянутую «Одиссею», ибо и в свинью прячут войско, и овец там немеряно, да и прочего скота рода человеческого. Налицо, налицо за века произошёл прогресс мозговых извилин — вот главное, что доказывает сей внушительный труд господина Рабле!