Читать онлайн Трое против Зоны бесплатно

Глава 1

Предложение

– Говорят, вы, парни, уже сбывали раритеты в «Березку»? – спросил этот тип, ставя на стол полторашку местного темного.

– А тебе какое дело? – немедленно окрысился Федор. Он к нам недавно прибился, да и Зоны топчет недолго, не различает пока, когда человек просто поболтать подошел, а когда по делу, да такому, которое реальными деньгами пахнет. Новичок, одним словом.

– Погодь, Федор, – останавливает молодого Пригоршня, – давай выслушаем сначала, чего нам предлагают.

А вот Никита свою пригоршню долларов не упустит.

– Верно, предложить хочу, – усмехнулся мужик, придвигая стул и подсаживаясь к нашему столу. Выглядел он потрепанным жизнью, снаряга так себе – на груди калаш, выцветший лесной камуфляж, – но лицо живое, неглупое. Лет ему около сорока, пожалуй, черные волосы подстрижены неровно, самопалом, нос большой, с горбинкой, худые щеки покрыты трехдневной щетиной. – Выгодное дельце может получиться…

Мне мужик понравился: не с пустыми руками пришел, хорошо разговор начал. Сразу видно, бывалый. Вон и камуфляж местами прожжен искрами костра, и на руке шрам явно от электры… А вот его спутник приятного впечатления не производил. Это был плешивый дядька за пятьдесят, с настороженным взглядом из-под кустистых бровей. Зомби знает, кто он, по одежде и манерам не разберешь. Одно ясно – не сталкер. Кто из тех, что в Зону ходит, догадается классические брюки надеть? Будто в офис или в театр собрался. То есть, судя по состоянию тех брюк, собирался лет пять назад – такие грязные и мятые они были. И под старой кожаной курткой, явно с чужого плеча, пиджак. Что тут делает?

Мы с Пригоршней и Ваней Фединым, по кличке Федор, сидели в «Жирном зомби» – маленький такой бар недалеко от Любечской станции. О нем мало кто знает, поэтому пиво здесь неразбавленное, пол незаплеванный. И столик у окна, который мы облюбовали, обычно свободен. Хозяин, краснощекий медлительный толстяк, не без чувства юмора: рекламирует, что все мясные блюда в его меню – из зомбятины. Ясное дело, только рекламирует, у зомби мясо гнилое, хоть жарь, хоть туши – не сожрешь, даже и в рот не возьмешь, расплюешься. Обычная свинина с говядиной. Хотя я иногда подозреваю, глядя на то, как неторопливо несет он поднос с заказом, что жирный зомби – это он сам.

– Какое дельце, ты на нормальную снарягу себе не заработал! – наезжал на гостя Федор. – И что это за «Березки» такие?

– Вот и послушай сначала, а потом встревай, – не сдержался Пригоршня. – «Березки» – это база такая, научная, но типа засекреченная. Про нее мало кто знает, и где она – тоже в секрете держится.

– А ты типа знаешь, да?! Типа был?

– Да я ж тебе и объясняю…

Я лениво обвел взглядом привычную обстановку, вполуха слушая перепалку Федора и Пригоршни. «Жирный зомби» занимает первый этаж старого административного корпуса. Стены тут желтого казенного цвета, но хозяин развесил столько барахла, что унылости казенного заведения совсем не ощущается. Фотографии Любеча до катастрофы, разный камуфляж, ножи, пара автоматов, по одной стене рыболовная сеть с нацепленными на нее засушенными волчьими и бесячьими хвостами… Колоритное место, короче. А на полках за стойкой, там, где в обычных барах стоят ряды импортного алкоголя, здесь – водка. Только, кажется, всех сортов, марок и производителей, от «Флагмана» с «Хортицей» до самой дешевой «Столичной».

Мужик с улыбкой слушал, как препираются Федор с Пригоршней. Его спутник постоял возле стола, искоса поглядывая вокруг, затем тоже взял стул и сел, сложив руки на груди. Вид у него был высокомерно-презрительный. Определенно не сталкер. Не военный, не мародер. Может, ученый? Но что он тут делает, откуда взялся? Те, что есть в Зоне, сидят по защищенным лабораториям, их военные туда на вертолете привозят, на вертолете увозят… Странный тип. И неприятный какой-то.

Протянув руку, я взял бутылку принесенного пива, открыл. Зашипела пена, и Пригоршня с Федором обернулись на звук.

– Все, хватит спорить, горячие финские парни. Федор, привычка сначала делать, потом думать когда-нибудь тебя погубит. Заткнись и дай старшим обсудить дело. – Разлив пиво по стаканам, я кивнул гостям: – Выкладывайте уже.

Ваня надулся, как мышь на крупу, отодвинул свой стакан и откинулся на стуле. Ничего, вспыльчив, да отходчив.

– Я Шнобель, – представился сталкер. – Из наемников. Дурацкая кличка, но я привык. – Он наклонился над столом, сложив руки, и быстро заговорил, понизив голос: – У нас с ребятами скопилось некоторое количество редких штучек, ну, вы знаете. И куча непонятной фигни. Мы слышали краем уха, мол, есть база научников, где за такое неплохие бабки отвалят. Я поначалу не верил, да ребята убедили. Типа даже неопознанную хрень скупают, чтобы исследовать. Особые опыты, бла-бла-бла… Мне подробности неинтересны, главное – чтоб платили. И вот собрали мы все наши арты, ну и прочее тоже, хотим сбыть. – Он облизнулся, наклонился ниже, спросил почти шепотом: – Правда это? Научники берут все, а за раритеты платят вдвое дороже, чем перекупщики?

– Ну не вдвое, конечно… – протянул Пригоршня. Я под столом с силой наступил ему на ногу, и он дернулся. – Ну, то есть, откуда нам-то знать? – неловко поправился он.

Шнобель заговорщицки подмигнул:

– Так значит, правда, ясно-ясно.

– Говорил я тебе, – сердито встрял плешивый.

Наемник недовольно оглянулся на него, хотел было что-то сказать, но махнул рукой.

– Подождите, дядя, – сказал он.

И опять повернулся к нам, блестя глазами.

– Возьметесь довести? Десятую часть всего навара отдадим. Хотите – деньгами, хотите – артами. Точно говорю, есть реально редкие штучки. Ну, что скажете, по рукам? Мне Жирный сказал, вы в «Березки» наведывались пару раз, знаете, к кому подойти, чтобы хорошую цену получить.

Я покосился на хозяина. Тот стоял за стойкой, делая вид, что протирает стаканы, но я видел, что он внимательно слушает наш разговор. Вот скотина продажная! Небось не за красивые глазки рассказал наемнику…

Под моим взглядом продажная скотина краснорожая потупила глазки. Осталось чуток совести, и на том спасибо.

– Да, мы с Киреевым в неплохих отношениях, после того как Химик ему «проводник» подогнал, – самодовольно сказал Пригоршня, и я опять наступил ему на ногу. – Да что такое, Андрюха?! – возмутился напарник. – Что за конспирация, мужики уже знают!

Я вздохнул. Да, искусством дипломатии Никита не владеет. Торговаться тоже не умеет. Язык за зубами держать не любит. Дал бог напарничка… Нет, конечно, Пригоршня хороший друг и сталкер тоже неплохой. Только вот ума бы ему побольше…

– Хорошо. – Пришлось брать беседу в свои руки. – Было дело, сбывали товар в «Березки». Пару раз, как вы тут верно заметили. Но тем все и ограничилось. Давно мы туда не совались и больше не полезем. Дорога опасная, трудная…

– Ты о чем, Химик? Это ж Любечская локация, туда и ребенок… – опять не выдержал Пригоршня. Я со всей дури лягнул его в голень, и он наконец заткнулся. Федор переводил растерянный взгляд с Никиты на меня, пытаясь понять, о чем мы толкуем. Говорю же: молодой, недавно прибился.

Шнобель, кажется, наоборот, очень хорошо понимал наш подстольный диалог. Прищурившись, он прямо спросил:

– Сколько хотите? Учтите, мне с ребятами делиться…

Вдруг дядя Шнобеля тоже подался вперед, я заметил, что плешивый с трудом сдерживает волнение. Чего это он?

– Где база, как туда добраться? Скажите, и я хорошо заплачу, – придушенным голосом сказал Дядя. – Живыми деньгами, прямо сейчас.

Вот так поворот. Чего это он? Сам, что ли, пойдет?

– Сколько дадите? – оживился Федор.

Показав молодому кулак под столом, я покашлял, делая вид, что обдумываю неожиданное предложение.

– Видите ли, господин хороший, не знаю вашего имени, база закрытая. Это значит, кого попало туда не пускают…

– Я не кто попало! – зло сощурился плешивый. Он просверлил меня пронзительным взглядом и повернулся к Пригоршне.

– Вы сказали, это в Любече? – с нажимом произнес он. Никита растерянно покосился на меня, задвигал бровями в попытке правдоподобно соврать, пробормотал:

– Ну… на базу так просто не попадешь. Туда проход через, э, другие локации. Через Везувий, Тунгуску… Караван…

Пригоршня смешался и замолчал, хотя смутить нашего бравого десантника обычно не так-то просто. Я его понимал: этот «дядя» и мне действовал на нервы. Был он какой-то дерганый, напряженный, и взгляд нездоровый. Все казалось, сейчас кинется и горло перегрызать начнет… Зачем Шнобель вообще его сюда притащил? Пожилым родственникам в Зоне не место. Оставил бы его там, где взял… в психушке.

– Сколько хотите за эту информацию? – продолжал давить пожилой родственник.

– Потише, дядя, – попытался урезонить его Шнобель. – Здесь так не принято.

– Тебя не спросили! – бросил Дядя. И снова уставился на меня, сжимая в кулак и разжимая скрюченные пальцы. – Сколько?

Легко было представить, что эти пальцы смыкаются на моем горле. Или вырывают сердце из моей груди. Было что-то в его взгляде… Даже хозяин, продажная скотина, уже чувствовал, что дело принимает скверный оборот, и нервно переминался за стойкой с ноги на ногу, бросив свои стаканы. Правую руку он держал под стойкой, где, как я знал, у него хранилась дубинка, очень полезный инструмент для успокоения разбушевавшихся клиентов.

– Послушайте, дядя, – твердо сказал я ему, откидываясь на спинку стула. Ну так, чтобы мое горло было подальше от его кривых пальцев, если ответ ему не понравится. А ему не понравится, я мог поручиться. – Дела так не делаются. Наше знание – товар не одноразовый. Мы годами будем зарабатывать, водя в «Березки» туристов. У тебя нет столько бабок, чтобы компенсировать нам риски. Вдруг ты перехватишь бизнес или еще кому инфу перепродашь? Нет уж, это не продается, можешь не торговаться.

– Идиоты! – зашипел Дядя, брызгая слюной. Одутловатое лицо его покраснело, напряглось, глаза сузились. – Кому нужен ваш дурацкий бизнес, болваны?!

Шнобель предостерегающе положил ладонь ему на плечо. Тот раздраженно дернул плечом, сбрасывая руку наемника.

– Вы еще пожалеете! – каркнул он, резко встал, опрокинув стул, и выбежал вон.

Наемник сморщился с искренним огорчением:

– Не хотел я его брать. Почти такими же словами говорил: так дела не делаются. Всякий товар имеет свою цену, – он развел руками.

Над столом воцарилось молчание. Федор сидел хмурый, барабанил пухлыми пальцами по подоконнику.

Затем наемник пошевелил носом, лукаво прищурился:

– А что по нашему вопросу? Возьметесь отвести, парни?

– Так а с дядей твоим, я не понял, или одного тебя? – уточнил Пригоршня. – А то он свалил – далеко? Ты дальше с ним собираешься идти или как?

Наемник оглянулся на дверь:

– Без него, я надеюсь. Не хочется с собой тащить.

Мы с Пригоршней переглянулись. Дядя этот, конечно, странный, но он естественным образом отпал. Шнобель вроде заслуживает доверия, мужик с пониманием, к тому же бывалый, такому не надо объяснять, куда ногу можно ставить, куда не стоит. Можно и отвести. Деньги нам нужны: снарягу обновить, то да се… Я покосился на Пригоршню и по его лицу понял, что он сразу о FM-95X вспомнил, давно мечтает. А я себе куртку с подогревом в немецком военном каталоге присмотрел. Пишут, что аккумуляторы от тела заряжаются, во время движения. Полезная вещь! Не надо лишнего барахла тащить, мобильность сразу повышается. Или можно на освободившееся место в рюкзаке боеприпасов дополнительных взять. Вот уж что лишним не бывает, так это патроны…

Шнобель видел наши колебания. Пригнувшись, он задушевно сказал:

– Даю аванс, парни. Хотите – деньгами?

– Хотим! – немедленно отреагировал Федор, о котором я уже как-то подзабыл, так тихо он сидел.

Но наемник смотрел только на меня и Пригоршню. Мы с Никитой переглянулись, уже который раз за эту встречу.

– В принципе, чего не помочь хорошему человеку? – протянул Пригоршня. – Мы и сами собирались туда вскорости, у самих кое-что накопилось, да, Химик?

Я поднял стакан, покрутил задумчиво, отхлебнул. Пена давно осела, пиво потеплело. Наконец решился:

– Деньгами. Надо патронов прикупить, да и вообще. Только… – я поднял указательный палец, привлекая внимание наемника, – никаких пожилых родственников. Ни дядей, ни двоюродных дедушек, ни внучатых племянников троюродной тетки основателя вашего рода, ясно?

– Я же сказал, без него. – Шнобель на радостях махнул обеими руками. – Сам не жажду с ним тащиться. Зоны не знает, склочный старый пердун, ну его. По рукам?

– Давай сначала прикинем, что у вас есть, сколько за это можно выручить и сколько нам причитается, – охладил я его.

Шнобель с готовностью достал сложенный вчетверо лист, где мелким почерком был накарябан список известных артов и сделано краткое описание неизвестных. Мы четверо, даже недовольный Федор, склонились над ним.

* * *

Условились встретиться со Шнобелем у Любечского вокзала на рассвете. Он заберет арты у подельников, мы успеем собраться. Никита прав: путь не опасный, но занимает несколько дней, и все по нехоженому лесу, тропы в «Березки» не проложены. Знают о базе только два-три человека из сталкеров, кроме нас, и те стараются каждый раз по-новому клиентов вести. Совершенно незачем раскрывать рыбные места, ага?

На полученный аванс мы затарились в «Жирном зомби» крупами и макаронами, консервами, хлебом и несколькими упаковками натовских военных пайков (они калорийнее), оставшиеся деньги разделили на троих. Когда вышли из бара, уже смеркалось, на станции зажегся фонарь. Впереди, посреди большого пустыря, стояло кубическое здание с выбитыми окнами, дальше за ним поблескивали рельсы железки, еще дальше тянулась сетка-рабица на покосившихся железных столбах. Мы скорым шагом направились по бывшему шоссе, периодически спотыкаясь о взломанный асфальт или вылезшие корни. Но как ни торопились, к схрону подошли в полной темноте.

Федор дулся всю дорогу.

– Почему не продали инфу дяде? – ругался он. – Это же живые деньги, сразу!

– Химик тебе объяснил, дурашка. – Оглядевшись и убедившись, что вокруг никого нет (он неплохо видит в темноте), Пригоршня первый нырнул в дверной проем поселкового магазина. Дверей давным-давно не было, как и окон. От крыши остались только две трухлявые, почерневшие от дождей балки, на которых покоилась ржавая полоса железа. Внутри голых, заплесневелых стен пахло общественным сортиром, пол покрывал толстый слой влажной земли. Собственно, уже много лет магазин, заброшенный еще в советское время, служил этой самой общественности бесплатным туалетом. Когда загаженность и вонь стали невыносимыми, ходить туда перестали. Постепенно запах подвыветрился, теперь он был довольно терпимым. И совершенно не проникал вниз, в наш тайник.

– Но это же фигня! – фырчал Федор, помогая Никите поднять крышку люка, к которой мы в свое время приклеили земляные комки, чтобы не отваливались и не раскрывали нашу нычку, когда мы внутри. – Вы отведете Шнобеля, и он тоже будет знать. Может, в этом его план – просто разузнать, где база, а артов и нет никаких! Вы же их в глаза не видели!

– Ты бы, конечно, так и поступил, – поддел я его, останавливаясь на лестнице и закрывая за собой крышку. – Объясни, Пригоршня.

Мы спустились по бетонным ступеням метров на двадцать вниз – Федор шел впереди, подсвечивая дорогу фонариком, – и остановились перед мощной металлической дверью. Это было бомбоубежище времен Второй мировой, его совершенно случайно обнаружил Пригоршня, зайдя отлить в поселковый магазин и провалившись сквозь сгнивший пол в углу. Кому пришло в голову соорудить бомбоубежище в глухой деревне? Я считал, что это запасное убежище для находящейся неподалеку военной базы (захиревшей и брошенной уже в перестроечные времена), а Пригоршня уверял, что тут был дачный поселок для местных партийных деятелей. Как бы то ни было, у нас появилось отличное место, где можно жить и хранить хабар, не опасаясь, что кто-нибудь влезет в наше отсутствие и сопрет нажитое непосильными ходками в Зону.

Бренча ключами, Федор отпер три замка, врезанных уже нами. Никита зажег керосиновую лампу и подвесил к вкрученному в бетонный потолок крюку.

– У нас процедура отработанная, – заявил он, бросая куртку на нары. – Последний отрезок пути никто не видит. К тому же на базу все равно незнакомых не пускают. Там военные охраняют, подстрелят на подходе, и все. Если не знаешь условного места, с которого условный знак подать надо. К тому же поверье есть: обманешь проводника в «Березки» – удача тебе откажет, больше ни один артефакт тебе в руки не дастся. Да че ты вообще бесишься? Не первый раз такое проворачиваем. Прорвемся, молодой!

Тусклый свет озарил наше жилище – длинную бетонную коробку. Часть убежища мы отгородили – отапливать такое помещение было непростительной роскошью. Дальняя, бо2льшая, половина служила складом оружия, артов и консервов. Там всегда было прохладно. В ближней половине обосновались мы. Вдоль стен стояли ряды деревянных лежаков, в центре – сдвинутые вместе три стола. Федор сгрузил на столы продукты, повернулся ко мне с возмущением:

– Вы приняли решение, не спросив меня!

Я удивился:

– Ты же не знаешь, где база, как туда идти, не можешь оценить затраты и риски.

– Да какая, на хрен, разница! – взъерепенился молодой. – Мы напарники или где?!

– Слышь, успокойся. – Никита уже притащил со склада цинк с патронами, бухнул рядом с рюкзаком, откуда я вытаскивал банки консервов, чтобы распределить между нами. – Нам что, надо было там начать тебе все рассказывать? При клиенте?

– Сказали бы, что подумаете, и, когда я был бы в курсе, решили бы вместе, – упорствовал Федор. Он стоял перед нами, расставив ноги и сложив на груди руки, красный от злости. Ваня был пухлым юношей двадцати трех лет, с фигурой мальчика-огурца – узкие плечи и широкий зад. Рыжий, веснушчатый, с тонкими усиками, которые он подстригал, подбривал и всячески ими гордился. Вспыльчивый, мелочный, злопамятный… ловкий стрелок и удачливый сукин кот. И склочный, как базарная бабка. Я не был уверен, что наше партнерство продлится долго: меня очень быстро утомляло спорить с ним.

– Ага, а он бы с другими проводниками столковался. – Пригоршня сел к столу, разложил перед собой пустые магазины и начал методично заполнять их патронами из цинка.

– Хватит, Ваня, – я присоединился к Никите. – Собирайся. Мы уже подписались. Не хочешь – не ходи, мы с Пригоршней сами его проведем. Но тогда тебя из дележа исключаем.

Федор скривился. Он знал, что, когда я называю его по имени, спор пора заканчивать. Придвинув стул к столу, он достал недавно купленный FN SCAR-L, зачерпнул горсть патронов из короба, высыпал рядом с оружием.

– Ясное дело, пойду. Дурак я от бабок отказываться? Так что рассказывайте. Что за дурацкие «Березки», какого хрена они скупают неопознанную фигню? И где это все находится?

Пригоршня пошарил в рюкзаке, достал банку энергетика, открыл с клацаньем и отхлебнул добрый глоток.

– Да рассказывать-то особо нечего, – сказал он.

– Начинается…

– Погодь, молодой. – Пригоршня вытер губы рукавом и вернулся к своему занятию. – Химик тебе сейчас ситуевину обрисует, он лучше говорить умеет.

Я зевнул. Было около полуночи.

– Главное тебе уже сообщили: есть такая научная база. За редкие артефакты, так называемые раритеты, ученые платят хорошие деньги. А также берут любые новые, еще не исследованные арты, даже то, что фиг знает что такое, лишь бы фонило аномальной энергией. Финансирует их правительство, хотя ходят слухи, что – не наше.

Глаза Федора загорелись.

– Так это, слушайте, наляпать ерунды из земли и травы, «Моментом» склеить – вот тебе готовый артефакт. Навариться можно! Давайте сделаем, а?

Мы с Пригоршней переглянулись и заржали. Федор обиделся:

– Что я такого смешного сказал? Это же очевидная мысль!

– Вот именно, – объяснил я, отсмеявшись. – И не тебе первому пришла в голову. Таких умников много было поначалу, тащили подделку рюкзаками. Но ученый – не значит дурак. У них там приборы какие-то, которые позволяют отличить артефакт от обычной органики. Так что народ быстро понял, что это бессмысленно, и к базе интерес потерял. Загнать хабар можно и ближе, пусть и дешевле. А уж поднимать комок слипшейся земли и тащить неделю черт знает куда, чтобы узнать, что это всего лишь комок земли, – энтузиастов мало.

– Ладно, я понял, – хмуро отозвался Федор. – Так что с базой? Почему она закрытая? Чем там занимаются? Нафига им эти комки, которые то ли арты, то ли нет? И какие это приборы?

– В этом-то самое интересное, – не выдержал, встрял Пригоршня. – Этого-то никто и не знает.

– Как это? Туда же ходят сталкеры…

– Ну а кто со сталкерами будет откровенничать? – Я загнал полный магазин в калаш, еще несколько рассовал по подсумкам. – У них там режим полной секретности. Киреев, которого Пригоршня упомянул, ну, тот ученый, который закупает артефакты, берет товар под присмотром военных.

– Хабар сдал – гуляй, – добавил Никита. – Бабки тебе выдали и за ворота выставили, у вояк разговор короткий на секретном объекте.

– Мда. – Федор почесал в затылке. – Понятно, что ничего не понятно.

– А я знаю, – внезапно заявил Пригоршня. Он встал, потянулся, широко зевнул. – Они хотят эту самую аномальную энергию выделить, чистую. Для этого им и нужны любые артефакты. Чтобы найти эту, как ее… общую частоту.

Я чуть рот не разинул от этой гипотезы.

– Никита, ты, часом, не перегрелся на солнышке? Даром что октябрь на дворе… Ты хоть понял, какую фигню только что спорол? Нет никакой чистой энергии, энергия – это условность, которую физики придумали, чтобы объяснить некоторые явления.

– И вовсе не фигню, – стоял на своем Пригоршня. Расшнуровав ботинки, он уселся на нары. Приставив носок одного ботинка к пятке другого, стащил с ноги один, затем таким же образом, но уже пальцами ноги, и другой. – Я слышал, как Киреев с одним там разговаривал. Тебя вывели, а я задержался, в рюкзак контейнеры складывал… Вошел какой-то чудак в халате, на дядю Носатого похожий, только умный такой, в очочках. Стал арты с Киреевым рассматривать, считать, и сказал что-то вроде того, мол, теперь-то мы найдем эту, как ее… связующую, как ее… нить, во!

Он гордо оглядел наши с Федором скептические лица, надвинул свою ковбойскую шляпу на лицо и лег, закинув руки за голову. Почти сразу же из-под шляпы послышался богатырский храп Пригоршни.

Вот же елки-палки, счастливый человек! Я засыпаю не то чтобы с трудом, но долго: в голове мыслей много. А Пригоршня, красавчик, только лег, бах! – спит. Покачав головой, я поднялся, чтобы сходить на склад за рюкзаком. Федор посмотрел на меня.

– Как думаешь, Химик, это может быть правдой? Ну, что они хотят выделить чистую аномальную энергию? Зачем им? Может, хотят сделать на ней абсолютное оружие?

– Не повторяй ерунды, – рассердился я. – Любит этот Никита поумничать, особенно в той области, в которой ничего не понимает. Нет никакой чистой энергии! И абсолютного оружия нет! Пакуй вещи и спать.

Когда я вернулся со склада, Федор сидел, подперев кулаками щеки, и бормотал:

– А здорово было бы… бах! – и всех накрыло… ваще всех… всю Землю! Кроме меня.

Глава 2

Первые странности

Утро выдалось морозное, несмотря на начало октября. Дыхание с паром вырывалось изо рта. Всю дорогу от схрона до Любечской станции я представлял, будто бы та куртка с подогревом из немецкого каталога уже на мне. Эта мысль согревала душу. Тело же никак не желало согреваться, несмотря на тяжелый рюкзак, набитый патронами и консервами, и быстрый темп, который мы взяли с самого начала. Это все ранний подъем после короткого сна, в такие моменты, да еще на холодке, всегда пробирает нервная дрожь.

Пригоршня с Федором тоже поеживались. Никита, ругаясь себе под нос, все поправлял лямки рюкзака, перенастраивая их длину в десятый раз. Федор брел позади всех, то отставая, то догоняя: досыпал на ходу. У него на груди висело два ствола: АК104-2 и новый SCAR. В кобуре на поясе прятался «файв-севен» – молодой вечно таскал на себе кучу оружия.

Впрочем, к месту рандеву мы подошли бодрые и согревшиеся. Клиент уже ждал, топчась под фонарем у входа на вокзал.

– Погодка-то, а? Стерва! – жизнерадостно воскликнул он, дуя на покрасневшие пальцы. Он был без перчаток. Рядом с ним на потрескавшемся асфальте стоял солидных размеров туристический рюкзак ярко-оранжевого цвета.

– Шнобель, тебя как зовут? – спросил я, подходя и обмениваясь с ним рукопожатием. Ладонь у него была ледяная, но пожатие крепкое, уверенное. – Не нравится мне твоя кличка, кто только придумал такую?

Шнобель удивился.

– Парни дали. Я привык, нормальное погоняло, не хуже других.

– Собачья какая-то. Ты культурный человек, я культурный человек, давай уважать друг друга.

– Я культурный? – наемник от удивления даже рот раскрыл.

Федор равнодушно пожал плечами, а Пригоршня успокаивающе похлопал Шнобеля по плечу:

– Не обращай внимания, Химик любит поучить жизни. Он у нас такой… с высшим образованием. Журналист бывший.

Шнобель улыбнулся открытой, благожелательной улыбкой.

– А вы мне нравитесь, парни. Если что, я Рома.

Я протянул ему ладонь, и мы еще раз обменялись рукопожатием.

– Ну, какие планы, как идем? – бодро спросил наемник, с некоторым усилием поднимая рюкзак. Рассвет разгорался над Любечем, окрашивая крыши в розовато-красные тона. – По шоссе, по грунтовке? Север, юг? Где спрятаны ваши «Березки»?

Сквозь городок с запада на восток была проложена федеральная трасса. Идущая перед вокзалом улица являлась ее частью. Асфальт на шоссе, конечно, давно взломала поросль молодых деревьев, он раскрошился и порос травой. Но раз в два года там проезжали военные на броневиках, ломая деревца, так что федералка выглядела как просека и была вполне проходимой. На север и на юг от Любеча отходили грунтовые дороги, тоже поглощенные лесом, однако и ими можно было пользоваться. Поэтому Шнобель логично предположил, что мы выйдем из города одним из этих путей.

Но я решительно вошел на вокзал.

– Вы уверены, парни? – услышал я сзади его голос, прежде чем тяжелые шаги затопали следом по гулкому залу.

Потолок Любечской станции обрушился в незапамятные времена, в момент образования Зоны. По заваленному обломками и стеклом полу ветер гонял рваный полиэтиленовый пакет. Я пересек зал и через оконный проем выбрался на перрон.

На путях стоял порожний товарняк, колеса заржавели, обрывок соединяющей вагоны цепи уныло позвякивал. Я спрыгнул на рельсы, напарники за мной. Шнобель, поколебавшись, снял рюкзак, с которым не пролез бы ни под вагонами, ни между ними, и потащил его по шпалам.

Мы вынырнули на другой стороне, я огляделся, затем махнул рукой. Мы полезли под очередным составом.

– Эй, парни, там же все огорожено! Как мы выберемся? – окликнул Шнобель. Он, пыхтя, тянул свою огромную поклажу между пассажирскими вагонами с выбитыми окнами и дверями. В темной глубине что-то шуршало.

– Крысы, что ли? – Никита остановился, передвинул ствол на грудь. – Стой, Химик!

Но я уже сам остановился в двух шагах от вагона, прислушиваясь и невольно кладя ладонь на цевье «сто третьего» калаша, который висел на боку. Откуда бы тут взяться мутантам? Поживиться на вокзале было совершенно, то есть абсолютно нечем. Сюда если и заходили, то только по нужде, о чем неопровержимо свидетельствовал несущийся из проемов запах. Никто из известных мне мутантов дерьмом не питался. Охотиться на редких чудаков, жаждущих опорожниться именно тут, не имело смысла – можно было сдохнуть от голода, дожидаясь их. Забредшим на вокзал сталкерам проще и быстрее получалось отлить в углу пустого зала, а лучше дотерпеть до теплого сортира в «Жирном зомби» или другом баре в округе. Короче, мутанты сюда никогда не заходили. К тому же тут слишком сильно пахло мазутом, большинство тварей не любит техногенных запахов. Так кто же там притаился в вагоне?

Мы стояли между двумя составами, пассажирским и товарняком, состоящим из открытых платформ. На платформах торчали брезентовые горбы, перетянутые веревками. Я забрался на ближайшую, поднимая ствол, повернулся к вагону, шуршание в котором прекратилось, затем вновь раздалось, уже ближе.

– Давайте быстрее, прикрываю, – сказал я Никите. – Лезьте на ту сторону. Федор, сначала ты, Рома, ты за ним. Пригоршня, следи за проемом.

Коротко кивнув, Шнобель потащил свой рюкзачище под платформой. За моей спиной хлопал на ветру высвободившийся край брезента – веревка местами сгнила.

Пригоршне не надо было объяснять, его АК74М уже смотрел в темноту пустого вагона. Шуршание повторилось, еще ближе. Я вслушивался, пытаясь по звуку определить, кто это мог быть. Вроде кто-то некрупный?

– Химик, пригнись! – крикнул сзади Федор. Я боком повалился на платформу, поднимая калаш. Узкая длинная тень метнулась ко мне из-под брезента.

Короткая очередь вспорола утренний воздух. Заложило уши. Я тоже выстрелил, но пули ушли в воздух – тварь оказалась слишком быстрой. Крупные когтистые лапы процарапали железный пол там, где только что стоял я. Если бы не окрик Федора, Андрей Нечаев по прозвищу Химик уже послужил бы завтраком для… кто же это?

Я успел поднять перед собой калаш, держа его как дубинку, и это опять спасло меня. Тварь с рычанием набросилась на меня, зубы клацнули о металл, смыкаясь на стволе. Солнце вставало из-за депо, первые лучи ослепили меня, я видел только черный силуэт да горящие красным глаза. Гнилое дыхание ударило в ноздри.

– Псы! – заорал Пригоршня, открывая огонь.

Низкое рычание раздалось со всех сторон. Собаки кинулись из влажной темноты вагона, еще две крупные особи вылезли из-под того же брезента. Федор тоже начал стрельбу.

Я как мог отбивался от крупной псины, которая все пыталась добраться до моего горла. Пока она ломала зубы о ствол, извернулся и пинком отправил ее в полет. Врезавшись хребтом в брезентовый горб, мутант свалился на платформу, громко скуля. Видимо, под брезентом скрывалось что-то очень твердое. Пока пес вставал, рыча, топорща железную шерсть на загривке, которую никакой нож не брал, я разрядил ему в пасть весь магазин. Мутант захлебнулся лаем и сдох.

Я быстро повернулся, вскидывая автомат, чтобы помочь остальным, но стычка окончилась так же неожиданно, как и началась. Перед Пригоршней валялись двое псов с вывалившимися языками и остекленевшими глазами, у обоих прострелены черепа. Федор с Шнобелем оттаскивали труп мутанта с рюкзака с артефактами, куда он свалился, подстреленный, с платформы.

– Откуда здесь эти твари? – недоумевал Пригоршня, выщелкивая пустой магазин и вставляя новый. – Никогда их тут не было! Да и как вообще сюда пробрались, неужто наш лаз разрыли? В городе их бы давно изрешетили, а, Химик?

– Ладно, идем, потом обсудим. – Я выпутался из лямок рюкзака, встал и только тогда снова надел его. Встать с туго набитым рюкзаком было бы затруднительно. Мне не хотелось, чтобы Никита по простоте душевной начал обсуждать другую странность этих мутантов, которая больше напугала меня, чем появление собак там, где их испокон веков не водилось. Если, конечно, он вообще обратил внимание… Я спрыгнул с платформы, помог Шнобелю вдеться в его хранилище артов и быстро повел свой отряд через пути, пресекая дальнейшее обсуждение.

Больше поездов тут не было. Перешагивая через рельсы, мы быстро добрались до воняющего мазутом депо. В огромном здании было пусто, на полу валялся брошенный инструмент. Мы вышли через пролом в противоположной стене и уткнулись в бетонный забор. Серые плиты крошились от времени, поверхность покрывали облупившиеся граффити. Кое-где можно было разобрать «Цой жив» и «Давай, мутант, до свидания», но большинство надписей не читалось. Мы долго брели вдоль бетонного забора. Давно рассвело. Солнце карабкалось к зениту, иногда прячась за облаками, но воздух оставался свежим, от дыхания ломило зубы.

Дома давно закончились, только бесконечные рельсы тянулись справа от нас, огороженные с одной стороны серым забором. Наконец мы остановились перед росшим у бетонной стены шиповником. Пригоршня раскидал ветки между двумя кустами, пожелтевшие листья на которых похрустывали от холода. Открылся лаз под стеной. Сняв рюкзаки, мы пролезли на другую сторону, почти не измазавшись затвердевшей на морозце землей, протащили поклажу. Федор опять замаскировал ход, чтобы не бросался в глаза.

За стеной стояли покосившиеся домишки частного сектора. Окна выбиты, двери заколочены или же, наоборот, выломаны. Огороды и садики вокруг домов заглохли, поросли ядовитым плющом и хищным рогозом.

– Куда дальше? – жизнерадостно спросил наемник, энергично потирая руки, чтобы согреть их. – По грунтовке на север, в сторону Малого Закозья?

– Увидишь. – Мне не хотелось терять время на разговоры, я надеялся еще сегодня пройти Любечскую Помойку.

– Да ладно, клиент имеет право знать. – Пригоршня, наоборот, был в настроении поболтать. Он махнул рукой на северо-северо-восток: – Закозье там, на час. А мы пока на два часа будем держаться.

Шнобель прищурился, оглядывая окрестности, что-то прикидывая.

– К Помойке? – догадался он.

– Молоток, – согласился Никита. – Идем, что ли?

– Ага, только это, вы идите, я тут дело сделаю, у забора, и догоню.

Федор поправил рюкзак и двинулся к заросшей кустами акации улочке, но мы с Никитой остались.

– Ты же клиент, вдруг чего случится. Мы ж тебя охраняем, – ответил на недоуменный взгляд наемника Пригоршня.

– Да я не маленький, парни! – широко улыбнулся Шнобель.

– Отвечаем за тебя, – строго возразил Никита.

– Да перед кем же? – наемник начинал уже нервно мяться на месте.

– Перед собственной совестью, – отрезал я, понимая, что мы только теряем время. – Давай, Рома.

– Ну вы хоть отвернитесь, – пробурчал Шнобель, отходя к забору.

Мы шли по небольшим кварталам, часто сворачивая на новую улочку, чтобы сохранить направление на северо-восток. Мутанты не жаловали этот район: уж очень часто тут устраивались облавы на собак и крыс. Но мы все равно двигались осторожно, после неожиданной стычки на вокзале, зорко поглядывали по сторонам, не убирая рук с оружия. Минут через десять домов стало меньше, земли – больше. Еще немного – и мы выбрались из города. Дальше начиналась собственно Зона, ее первый круг – Любечский лес.

* * *

Первым шел Никита в любимой ковбойской шляпе, рассекая высокую траву своими длинными ногами. За ним двигался Шнобель, я следом, контролируя его передвижения. В этом не было необходимости, наемник бывалый, но у нас так принято, когда мы кого-нибудь ведем. Замыкал Федор, все еще сонный.

Под ботинками шуршала трава. Мы пересекали под-сохший лужок, отделяющий последние дома от леса. Справа тянулась грунтовая дорога, уходящая на север. Дальше, километров через пять, она раздвоится, правое ответвление пойдет параллельно нашему маршруту.

Шнобель, кажется, подумал о том же. Он нервничал, уходя с хоженых путей, все оглядывался на дорогу.

– Слышьте, парни, вы уверены, что нам надо напрямик?

– Мы уже там ходили, не дрейфь, – утешил Пригоршня через плечо. Федор молча пыхтел под весом своего рюкзака, чуть не под завязку набитого патронами.

– Я, конечно, много в каких переделках бывал, лишней электрой меня не напугать. Но чтоб вот так лезть в самые аномалии… – Шнобель кивнул на лес, до которого оставалось несколько десятков метров, не больше.

– Вот тут ты не прав, Ромыч, – возразил Никита, не снижая темпа. – А когда ты не прав, так ты не прав. Я тебе вот что скажу, и Химик подтвердит. Мы не так чтобы очень давно в Зоне, но вот что подметили: мутанты и аномалии вроде как стараются поближе к людям держаться.

– Да ну? Бред!

Я берег дыхание (Никита у нас высокий, шаг у него широкий, за ним не так легко угнаться), но все-таки встрял в их разговор:

– Это не бред, а факт. Казалось бы, там, где люди, аномалий и мутантов должно быть меньше. Люди разряжают аномалии, уничтожают мутантов… Но все происходит ровно наоборот: больше всего аномалий по дорогам и на наиболее посещаемых тропах, а также вокруг населенных пунктов. И мутанты стараются держаться ближе к городам или сталкерским поселкам в Зоне. Жратвы им и в лесах хватает, но вот фактум эст фактум. Это по латыни, если что. Такой вот, Рома, парадокс.

Наемник потрясенно помолчал.

– Вы уверены? – наконец сказал он. – Ну, то есть, я всегда старался ходить по тропам, сами знаете… хотя если вы все больше напрямик, то, конечно… – Он обернулся, и я увидел, как он заинтересованно двигает своим крупным носом. – Глазастые вы, парни! А чем вы это объясняете?

– Вот тут и начинается самое интересное! – обрадовался Пригоршня и даже шаг замедлил. Я застонал.

– Никита, только не начинай опять…

– А что? – его было не сдвинуть с любимой темы. – Все же сходится, Химик! Сам же говоришь: стараются ближе к людям держаться. Короче, Шнобель, есть теория, что наша Зона возникла, потому что природа на людей обиделась. Так я считаю, что наше наблюдение как раз подтверждает эту теорию. Правда ведь?

– Вот это как раз бред. Природа неодушевленная!

– Да ты погоди, Химик, ты послушай…

– Не желаю слушать твои ненаучные фантазии, – отрезал я. – И вообще достало меня с тобой об этом спорить. Ты не первобытный человек, Никита, чтобы наделять природу антропоморфными фантазиями.

Шнобель только головой крутить успевал, слушая нас. Но по горящим глазам я понял, что ему как раз теория Пригоршни приглянулась.

– А чего! – вклинился он, когда мы входили под своды первых деревьев. – Вот этого слова я не понял, ну, морфное какое-то. Но ведь парень прав, все сходится! Обиделась природа, значит, устроила такие Зоны. Ну вроде болячек на Земле. А человек и туда забрался. И даже использует их, артефакты таскает, бабки зарабатывает, да? Поэтому природа стягивает аномалии и мутанты, чтобы людей наказать, ага!

– Так я же и говорю!.. – обрадовался Никита поддержке. – Сечешь, Ромыч!

Они с Пригоршней принялись рьяно обсуждать эту мутотень. Я сплюнул в сердцах. Темнота, детский сад! Чем они в школе занимались на уроках физики и биологии?!

Тут проснувшийся наконец Федор тоже подал голос:

– Зря, Химик, не веришь. Пока что твоя наука-перенаука не смогла объяснить, ни как появились Зоны, ни как работают… А тут все понятно, даже я…

– Вот именно, что даже ты!..

Я резко повернулся к нему, чтобы в лицо сказать все, что я думаю о таких умниках, и только поэтому заметил движение слева.

– Федор, ложись! – крикнул я, вскидывая калаш навстречу вырвавшейся из зарослей твари.

Похожий на гигантского богомола мутант мчался на молодого, срезая острыми как бритва конечностями кусты на своем пути, ветви осины хлестали по крепкому хитиновому панцирю. От него пули отскакивают, тут надо либо метко попасть гадине в глаз, что почти невозможно, ведь она скачет вверх-вниз, либо бросаться в рукопашную. Нужно срубить ей башку – но велик риск остаться без головы самому, попав под ее ноги-лезвия. Либо, как поступает большинство, – долбить очередями в одно место, где панцирь тоньше, пока не пробьешь. Если ударим все вместе…

Пригоршня со Шнобелем развернулись, тоже вскидывая автоматы.

– Федор, ложись! – снова закричал я.

Молодой остался стоять, где стоял, расставив ноги и глядя прямо в лицо мчавшейся на него машине смерти. Богомол петлял между деревьями, подбираясь зигзагами, но на последнем участке, когда до нас осталось метров двадцать, попер напрямую, вскидывая острые ноги.

Федор стоял прямо перед мутантом, перекрывая нам линию огня, шаря рукой по поясу, где висела кобура. Парализовало его от неожиданности, что ли, или соображалку отшибло? Я бросился вперед, чтобы оттолкнуть его. Но тут молодой выхватил из наконец расстегнувшейся кобуры пистолет, поднял на вытянутых руках, замер на мгновение, встретившись взглядом с зависшим в последнем прыжке мутантом, – и нажал на спусковой крючок.

Он сделал только один выстрел. Пуля вошла точно в правый глаз твари и, пробив хитиновую башку, вырвалась с другой стороны с фонтаном прозрачной жижи. Взметнулись руки-крючья, ноги сделали в воздухе вжик-вжик, как ножницами, – и мутант рухнул перед Федором.

– Сукин ты кот! – я опустил ствол. – Она могла тебя в салат покрошить!

Шнобель склонился над дохлым мутантом.

– Эй, откуда здесь верлиока?! До болот еще пилить и пилить!

Этот вопрос интересовал сейчас всех нас. Действительно, похожие на богомолов твари обитают на болотах, а до ближайшего тащиться три-четыре дня.

Подошедший ближе Пригоршня наклонился ко мне:

– Заметил, Химик, что верлиока эта какая-то…

– Тсс! – шикнул я. – Не сейчас.

Он отошел, пожав плечами.

Федор уже отпиливал десантным ножом лапу поверженной верлиоки.

– Не лень тебе тащить лишнюю поклажу? – попробовал остановить его Пригоршня. – Я тебе опять помогать не собираюсь, имей в виду.

Но молодой не бросил своего занятия. Его руки и куртка уже были заляпаны зеленоватой прозрачной жижей. Наконец он с торжествующим воплем отломил ногу и потряс ею над головой.

– Ага, милка, попалась! Обменяю тебя на патроны и натовскую пайку!

Он обожал шоколад, который клали в пиндосовский сухпаек.

Закинув ногу, с которой еще капало, Федор бодро заявил:

– Я готов, потопали.

Кажется, его меньше всего волновало, что верлиока делала так далеко от болота, что могло ее сюда пригнать. Пожива, как всегда, на первом месте.

Мы двинулись дальше. Идти приходилось медленно и печально, обходя или разряжая аномалии на пути.

– Когда их станет меньше? – все приставал к нам с Пригоршней Шнобель. – Вроде уже далеко отошли.

Мы с Никитой только переглядывались недоуменно. И действительно, обычно к этому времени аномалий становилось ощутимо меньше. Может, еще рано? Задрав голову, я посмотрел на солнце. Да нет, перевалило за полдень. Обычно в это время мы уже прогуливаемся как по бульвару. Ну, почти.

В итоге, когда около двух сделали привал, я был выжат, как лимон. Федор так сразу, скинув рюкзак, ничком бросился на траву и заныл, как у него устали ноги.

– А я тебе всегда говорил, нефиг носить автомат и пистолет разного калибра, – заметил ему Пригоршня, впрочем, без обычной своей ехидности: он тоже устал. Шнобель еще раз обошел поляну, убеждаясь, что аномалий нет, и сел, прислонившись спиной к своему огромному оранжевому рюкзаку.

– Ты бы еще его светящейся краской покрасил, Рома. И светоотражающей, – сказал я.

– А что, идея! – оживился Шнобель. – Не, я понимаю твою иронию, Химик, смешно смотрится. Но уж лучше ходить с попугайским апельсиновым рюкзаком, привлекая лишних мутантов, чем ненароком потерять в траве зеленый. Внутри же такие бабки! Ты в курсе, вместе считали.

– Логика в твоих словах есть, – признал я. – Ладно, с лирикой закончили. Федор, дуй за дровами.

Шнобель снял с рюкзака лопатку и поднялся.

– Я тут отойду, – немного смущенно сказал. – Мы вообще где? Я что-то с направления сбился.

– Пока что, Ромыч, с курса не сбились, не переживай. – Пригоршня сверился с компасом. – Норд-норд-ост. По азимуту на Помойку.

Я сел, привалившись к дереву, вытянул гудящие ноги, потер плечи.

– Ну что, вываливай.

Пригоршне нужно высказаться, он парень простой, долго держать в себе не может.

Никита огляделся, убеждаясь, что Шнобель с Федором скрылись за елками, после чего загадочно посмотрел на меня.

– Собаки-то были того, да, Химик? Тоже заметил, какие у них глаза?

– Какие?

– Да ладно, не прикидывайся! Ты лучше меня скажешь.

– Сам скажи, – настаивал я. – Ты потом только поддакивать будешь, а мне нужно убедиться, об одном ли мы говорим.

Никита присел рядом на корточках, сдвинув шляпу на лоб, почесал в затылке.

– Ну, странные они, – начал он задумчиво, подыскивая слова. С этим у него всегда трудновато, когда требуется выразить что-то необычное. – Такие, как бы сказать… – он покрутил в воздухе пальцами. – Пустые, что ли. Черные. Мертвые. Ну, не как у нормальных живых мутантов, короче. Такие, знаешь… вроде стоячей воды. В болоте, ага. Вот так, да, точно. Мертвые, как стоячая вода в болоте. Черная.

Я кивнул. Пригоршне удалось подобрать самые подходящие слова. У всех мутантов были одинаковые неподвижные глаза, прозрачные и темные, – именно как вода в болотном озерце. Что у собак на вокзале, что у верлиоки.

– Чего это с ними, а? – Никита заглянул мне в лицо. Он не любил всякие необъяснимые странности. А я любил всякие странности объяснять и якобы необъяснимым явлениям находить разумное объяснение.

Но на этот раз ничего разумного в голову не лезло, хоть ты тресни. Я покачал головой.

– Мало данных для обобщения, напарник. Давай подождем, посмотрим, может, еще чего вылезет. Ну или мне дельная мысль придет. По правде говоря, первый раз вижу нечто подобное.

– Ага, точняк! – подхватил Никита. – Я ж сам по случайке заметил, и не собирался ей в глаза смотреть, псине той. Только она, прежде чем кинуться, посмотрела на меня этак… короче, как будто сказать чего хотела. Типа предупредить, что ли.

– Не пей, мол, Никитушка, из копытца, козленочком станешь…

– Не веришь? – обиделся Пригоршня. – Говорю тебе, меня как ледяной водой окатило от этого взгляда! И внутри вроде голос сказал: не ходи, Никита, хуже будет. Вот.

– Ладно, не перегибай, Никита, – устало сказал я.

Он поднялся и отошел на другой конец опушки, отвернувшись. Я не стал его утешать, потому что не верю в такого рода мистику. Это он себе напридумывал, причем наверняка прямо сейчас, для красоты сочинил. Глаза – да, странные. А взгляд, голос… субъективно это. Пригоршня – тот еще фантазер.

– Может, новая разновидность мутантов, – предположил я. Вслух, но негромко, больше для себя. – Флуктуации аномальной энергии в районе Любеча породили новую мутацию среди потомства живущих в окрестностях города мутантов. Повреждение гена, отвечающего за цвет глаз…

– Опять заумь всякую бормочешь? – на поляне появился Федор, одной рукой сжимая охапку сушняка, другой таща сухую осину. – Костер-то где?

Я поднялся, начал раскладывать костерок.

– Тебя ждал. Клиент где?

– Отлить ушел. И отложить тоже. Так что я за ним не пойду, – предупредил мое указание Федор. – Не маленький, сам придет.

– Я схожу, – хмуро вызвался Пригоршня.

Тут послышался хруст валежника с той стороны, откуда мы пришли, и на опушку вывалился Шнобель.

– Вот и я. – Он воткнул лопатку в землю возле своего рюкзака. – Хотите, пожрать сготовлю? У нас обычно я всю жратву делаю. Не ресторан, конечно, но получше, чем в столовке. О чем трындели без меня?

Я послал Пригоршне предостерегающий взгляд, но тот еще дулся и в светские разговоры вступать не собирался. Огонь охватил лежащие внизу сухие веточки и лизал бревна, положенные сверху шалашиком. Шнобель хлопотал возле костра, доставая консервы и крупу. Отойдя так, чтобы дым не ел глаза, я прислонился плечом к дереву.

И вздрогнул, когда незаметно подошедший сзади Федор прошептал мне прямо в ухо:

– А лопатка-то у него чистая была, а, Химик?

Глава 3

Помойка

– Что?

– Лопатка чистая. Он ею не копал.

Я не выдержал и расхохотался.

– Ваня, какое твое собачье дело? Ты бы еще в штаны к клиенту заглянул, может, он и задницу неожиданно вытер?

Федор насупился.

– Это Зона, тут нужна бдительность. Вдруг он…

– Ну-ну? – подначил я молодого. Полет фантазии окружающих уже начинал доставать. Сначала Пригоршня с внутренними голосами и говорящими взглядами, а этот что выдумал? – Чего он? Динамит подложил там, где мы уже прошли? Или, может, инструмент в чистоте держит, чтобы не тупился? Или с большой нуждой у него не сложилось и лопатка не пригодилась? Твоя версия?

– Нет, но… – третий наш напарник помялся и, не найдя что сказать, обиделся: – Никогда ты меня не слушаешь!

– Я как раз слушаю. Давай, удиви меня.

Но Федор уже надулся:

– С тобой невозможно разговаривать. Что я ни скажу, ты меня высмеиваешь.

– Потому что ты вечно людей подозреваешь, а потом оказывается, что напрасно, – отрезал я. – А тут и вовсе, нашел к чему придраться – к сортирной лопатке!

– Да пошел ты! – вспыхнул Федор. Развернувшись, он вломился в кусты и скрылся в лесу. Ничего, скоро вернется, вспыльчивый, но отходчивый.

Шнобель действительно неплохо кашеварил. Сейчас он забабахал густой, нажористый суп из тушенки и риса, и мы с удовольствием навернули по две миски каждый. Из-за готовки мы потратили на привал часа полтора. Но, во-первых, первая половина дня выдалась утомительной (по причине странно навалившихся аномалий), и всем нужен был отдых. Во-вторых, мы все равно успевали в первую точку ночевки – заброшенный егерский домик за Любечской Помойкой. Помойка хожена вдоль и поперек много раз всеми, кому не лень, аномалий там отродясь не водилось, а мутантов давно уничтожили военсталы.

Ну конечно, какая-нибудь бродячая химка или дробилка может в любом месте поджидать, нельзя скидывать со счетов и залетных собак или мигрирующую стаю крыс. Но это так, маловероятные мелочи, которые задержат нас не больше, чем на полчаса.

Собрав котелки, закопав мусор, залив костер, мы выдвинулись дальше. Обед прибавил сил, шагалось легко и свободно. Набежали облака, стало пасмурно, зато немного потеплело. Когда-то Помойка была посещаемым местом, там жили полчища крыс, и новички ходили туда бить их и собирать хвосты. Поэтому нам часто попадались протоптанные тропы. Где-то с полчаса мы даже шли по одной, сэкономив силы и время.

Когда вышли к Помойке, было около шести. Мы как раз успевали пересечь ее и до темноты устроиться в «егерятнике», как называли сталкеры егерский домик. Тени стали длиннее, затем лес кончился – и Помойка предстала перед нами во всей своей помоечной красе.

Конечно, это была не обычная бытовая помойка. Сюда свозили еще в советское время все, что следовало скрыть от глаз обывателя. Все, что изымалось из обращения, так как нарушало имидж советской власти либо попадало под запрет уже после производства или выпуска. Стотысячные тиражи ставших неугодными книг, бракованная одежда, мебель, домашняя утварь. Сюда же свозили списанные ушлыми директорами магазинов или складов продукты, которые не удалось тайком продать на сторону. Собственно, на этих продуктах и завелись крысы, да так и остались, а потом мутировали.

Причудливое место эта Помойка. Когда-то ее огораживал высокий железный забор, чтобы глаз простого человека не видел ошибок руководства. Потому ее и вынесли так далеко за город. Теперь забор местами обвалился, на Помойку пробрался лес. И растут кусты на холмах из стульев, из растрескавшегося концертного рояля торчит березка, лианы плюща покрывают гору намокших книг. Хорошо утоптанные тропки пересекают Помойку во всех направлениях.

Там, откуда мы подошли, забор стоял, но одна секция повалилась, открывая широкий проход. И первое, что мы увидели, когда лес закончился, – жарка, загораживающая весь этот проход.

Мы остановились в нескольких метрах от забора.

– Это еще что за хрень?! – возбужденно закричал Федор, размахивая руками. – Нет, вы только поглядите, откуда она тут взялась?!

– И верно, что за фигня? – Пригоршня почесал в затылке. – Химик, ведь ее тут раньше не было? Или меня память подводит?

Я задумчиво покачал головой. Как нарочно, честное слово. Что-то непонятное творится с Зоной. Даже с учетом того, что Зона вообще странное и непредсказуемое место. Сколько раз мы тут ходили – никогда ни одна аномалия не догадалась перекрыть вход на Помойку. И вот поди ж ты… Какое неудачное начало похода! Надеюсь, дальше пойдет легче.

– Обойти никак? – деловито осведомился Шнобель.

– Нет, Ромыч, – сказал Пригоршня. – Ну то есть можно, ясное дело, да это ж какого крюка надо давать…

Шнобель вытащил горсть гаек из мешочка на поясе.

– Сейчас разведаем подходы…

Ржавый, с редкими хлопьями красной краски забор тянулся влево и вправо, скрываясь где-то там за деревьями. Он был высокий, метра три, – не перелезть. Пространство между лесом и Помойкой заполнял малинник, кусты кое-где перемежались низкорослым орешником.

– Так, отставить панику! – велел я громко. – Рома, вернись! Твои гайки еще пригодятся. Федор, успокойся. Пригоршня, не дезинформируй общественность. Этому забору черт знает сколько лет, где-нибудь обязательно найдется еще одна дыра. Так что медленно идем вдоль периметра, прощупывая тропу, и ищем другой проход или слабое место.

Крюка, конечно, пришлось дать, но надо сказать, что, хотя шли мы медленно, постоянно проверяя дорогу впереди, слабое место в заборе обнаружилось довольно быстро. Одна секция накренилась, верхний угол качался под ветром. Шнобель с Пригоршней быстренько на-шли поваленное, но еще крепкое дерево, вставили его в щель, поднажали – и рифленый железный лист вышел из креплений. С мерзким скрипом он упал на землю, открывая вид на растрескавшиеся шкафы. Из полуоткрытых дверей выглядывали нежно-зеленые побеги.

Было полшестого, я предвкушал сытный ужин и раннюю укладку на ночь – меня уже покачивало, тянуло в сон: сказывался вчерашний недосып. Я беспрестанно зевал, чем вскоре заразил всех в отряде. Мы гуськом шли между мебельными стенками, в остатках полировки отражались наши искривленные лица. Много где панели ДСП разрушались, и под ногами поскрипывали влажные опилки. Впереди шагал Пригоршня с компасом и длинной палкой в вытянутой руке, чтобы разрядить невидимую аномалию раньше, чем вступит в нее. Пока что, правда, больше аномалий не было.

– Вы доверяете компасу? – спросил Шнобель.

– Магнитные линии будут посильнее аномальной энергии, – зевая, ответил я. – Верно, Никита?

– Чего? – он повернул к нам сосредоточенно-уставшее лицо. – Слушай, Химик, тебе не кажется, что мы здесь уже проходили?

Я опять широко зевнул.

– Тебе кажется. Эти стенки все одинаковые. Давай уже выводи нас из этой мебели.

Никита пробурчал что-то недовольное и двинулся дальше. Повернув пару раз, он наконец вывел нас из тесного лабиринта советских мебельных стенок. Стало светлее. Слева раскинулись холмы стульев, справа громоздились табуреточные горы, выше человеческого роста. Они перемежались бытовым мусором, из нанесенной ветром земли местами торчали кусты или деревца. Впереди виднелись груды тряпья вперемешку с игрушками.

Под подошвами звякнуло: в траве валялись ложки и вилки. Я носком ботинка откинул их с дороги.

– Идем уже.

– Да погоди ты! – откликнулся Пригоршня. – Что-то с компасом… – Он растерянно вертел прибор, постукивая по крышечке пальцем.

– Что может случиться с компасом? – рассер-дился я.

– На север не показывает? – предположил Шнобель.

– Оставь его, так пойдем, не заблудимся, – решил я, горя желанием скорей выбраться отсюда и наконец завалиться спать. – Мы зашли на Помойку на три километра ниже, чем обычно, то есть с юго-запада. Значит, – прикинул я, – надо шагать прямо и потом свернуть направо.

– Сколько шагать-то? – буркнул Пригоршня, поправляя лямки рюкзака.

– Так не скажу, но ты поймешь. Мы же обычно пересекаем Помойку по центру, вот когда увидишь те места, тогда и сворачивай, не ошибешься.

– Да понятно, возле Железной башни, – напарник зевнул и наконец тронулся, мы за ним. Еще хорошо, что нам не попалось ни аномалий, ни мутантов! Так мы быстро дойдем…

Если бы я только мог предположить, как ошибался, наверное, я бы просто вытащил спальник и лег спать прямо там.

Сначала все шло хорошо, то есть мы шли хорошо. Бодро, весело. Шнобель рассказал несколько довольно свежих анекдотов, одного я даже не знал. Федор хохотал, не дождавшись конца. По моим прикидкам, дорога через Помойку, с учетом крюка, должна была занять около часа. Мы уже шли минут пятнадцать, следовательно, еще через пятнадцать минут должны показаться знакомые места. Да вот, кстати, и они: покосившаяся двенадцатиметровая башня из остовов «жигулей», «москвичей» и «лад», вокруг – стены из шин. Не знаю, кто их так сложил, но они реально образовывали небольшой лабиринт. Причем был он не черный, как полагалось бы такой постройке, а пятнисто-серый. Это потому, что здесь гнездилось удивительно много ворон – прямо аномалия какая-то. Они летали, каркали, где-то там, на вершине железной башни, таились их гнезда. Как-то мы поспорили с Пригоршней, чего вороны тут делают в таком количестве, и Никита предположил, что у них коллективный разум. Про коллективный разум он вообще-то от меня услышал и решил, мол, какой-то мутант воронами завладел и контролирует их. Потом Пригоршня разошелся, стал, размахивая руками, описывать этого мутанта – огромного взъерошенного черного ворона, который сидит в башне, жирный – сам не летает, а другие вороны приносят ему жратву. Я не согласился, уж больно фантастично. Хотя, конечно, это Зона, здесь такое случается порой, что и не описать.

Так или иначе, вороны летали над железной башней, над шинным лабиринтом, неумолчно галдели и хлопали крыльями. На нас они внимания не обращали. Если в лабиринт не лезть, ничего не будет. А если заглянуть в просвет между шинами на юго-западе, увидишь скелет сталкера. Это какой-то бедняга решил зайти внутрь, видимо, искал редкие артефакты, вороны на него и набросились. Они очень агрессивны, когда кто-то на их территорию ступает.

Мы миновали Железную башню и вновь углубились в деревянный лабиринт. Первым споткнулся Шнобель – в переносном смысле.

– А вот еще! – радостно рассказывал он. – Идет сталкер Петров по лесу, видит, навстречу ему кровосос. С фингалом… Погодьте, я вроде… Разве я не рассказывал этот анекдот?

И тут сзади раздалось короткое слово из пяти букв, произнесенное на выдохе: Федор опять споткнулся, уже по-настоящему.

По спине будто холодными пальцами провели. Я слышал это же самое восклицание десять минут назад – тем же тоном, тем же голосом. Я обернулся, как и тогда. На том же самом месте!

– Пригоршня, твою мать! – крикнул я. – Ты водишь нас кругами!

Сидевший на ножке перевернутого стула, на вершине стуловой горы, ворон раскрыл клюв: «Пррочь! Пррочь!» Захлопали крылья, и ворон канул за грудами заплесневелой мебели.

Мы остались стоять посреди Помойки, – удивленные, растерянные, – слушая удаляющееся мрачное карканье, единственный звук во внезапно наступившей тишине.

– Ты чего натворил? – спросил я Никиту. – Какого хрена?..

– Да ты сам попробуй! – защищался Пригоршня. – Компас сломался, кругом все незнакомое…

– Десантник, твою мать! Солнце тебе на что?

Пригоршня задрал голову.

– Где ты видишь солнце? – сердито спросил он.

Небо затянуло сплошной пеленой, за которую не пробивался солнечный свет.

– Мы что, заблудились в этой мебели? – немного нервно спросил Шнобель. Поверить ему мешало то же, что и мне: полная нелепость такого предположения. Да эта Помойка хожена вдоль и поперек, тут нельзя заблудиться! Ну подумаешь, не с того конца зашли, Помойка-то не стала другой!

Федор оттер меня, плечом толкнул Шнобеля:

– Меня пустите, я тут еще в самом начале крыс гонял. А этот Пригоршня…

И не договорил, оставил фразу подвешенной, чтобы дать почувствовать, какого мнения он о Никите. Все сразу это поняли. Пригоршня сердито хмыкнул в ответ:

– Молод еще вперед лезть. Химик, скажи ему…

– Пусть ведет, – сказал я.

– Вот, слышал?.. – начал Никита, и тут до него дошло. – Эй, Химик, ты чего?!

– Кончайте пререкаться, или мы до темноты не выберемся! Тут, конечно, спокойно, но я бы не рисковал оставаться на Помойке ночью. Возражения есть?

У Пригоршни возражения конечно же были, но он оставил их при себе, здраво рассудив, что если молодой выведет, то и ради бога, а если нет, у Никиты будет полное моральное право позлорадствовать насчет Федора. И долго еще вспоминать ему его промах. Так что бывший десантник молча посторонился, пропуская молодого в авангард.

Мы двинулись дальше. По сторонам тянулись нагромождения мебели. Стулья скоро сменились столами – письменными, кухонными, школьными партами. Все это было присыпано мусором, поросло травой, кое-где между ножками качались стволы молоденьких березок.

Между мебельными холмами были протоптаны дорожки, они разветвлялись, уходили в глубь странного пейзажа. Я старался отслеживать направление, но это оказалось непросто: прямых троп не было, дорожки петляли, кружа вокруг мусорных куч. Выбранная Федором тропинка очень скоро уперлась в стену из кухонных шкафов, почти полностью скрытых под зеленой пеленой плюща. Пришлось сворачивать вправо.

Я предполагал, что через пару десятков метров тропа свернет влево и мы вернемся на выбранное направление, но коридор между шкафами тянулся и тянулся… сменился книжными полками, на которых громоздились кучи отсыревших книг и крысиные скелеты… а затем повернул опять вправо. И снова пришлось долго тащиться между шкафами, превышавшими человеческий рост, не имея возможности оглядеться и сориентироваться. Начинало казаться, что мы уже должны были выйти за пределы Помойки, столько шли в одну сторону.

И тут проход снова повернул вправо. Что за выкрутасы?

Кажется, Федор тоже удивился, но виду не подал.

– Скоро выйдем, – бодро сказал он, прибавляя шаг.

– Химик, тебе не кажется, что мы идем в обратном направлении? – тихо спросил Пригоршня, пыхтевший за моим плечом.

– Нет, Никита, не кажется.

Потому что я был уверен в этом. И это начинало раздражать.

Но не возвращаться же?

Шнобель больше не рассказывал анекдоты, мрачно вышагивал следом за Пригоршней, который все громче отвешивал саркастические замечания. Я игнорировал его выступления, чтобы не сбивать дыхание. Невольно мы все прибавили шагу.

Наконец тесные стенки шкафного коридора раздались, стало светлее, и мы вышли на новое место. Кругом торчали ножки беспорядочно наваленных грудами стульев.

Никиту прорвало:

– Ну что, довыпендривался? Теперь ты нас водишь кругами!

Под подошвами поскрипывали алюминиевые ложки. Мы остановились, нервно оглядываясь. Стулья, конечно, те же, но отличия есть.

Федор огрызнулся:

– Глаза протри. Это другое место. Там был проход, а тут нет. – Молодой для убедительности ткнул пальцем вправо.

– Да? А это что такое? – Пригоршня наклонился и поднял с земли что-то маленькое и грязное. – Это от твоего шоколада обертка!

– Но здесь точно был проход! – защищался Федор. – Между теми и этими стульями. Мы же оттуда пришли! Куда, по-твоему, делся проход?

– Не было никакого прохода! – орал Пригоршня.

– Был, был проход, – вступился Шнобель. Он аккуратно снял рюкзак, потянулся, помассировал плечи. – Отлично помню, потому как тут я второй заход на один анекдот сделал, чего никогда со мной не бывало. Что за ерунда здесь творится?

Я понимал не больше, чем он. Сколько здесь ходили, ни разу ничего подобного не случалось. Более того, я вообще не мог сообразить, где мы находимся, хотя бы примерно, и не понимал, откуда мы пришли. Были мы здесь или нет? Вроде все сходится, но того коридора между мебельными стенками, мечтой советского человека, больше не существовало. Когда я пытался вспомнить то место, откуда мы двинулись в путь, голова шла кругом, ломило затылок. К тому же ныли ноги, сводило от голода брюхо, мешая сосредоточиться.

– Так, давайте еще раз, – велел я и зевнул. – Запоминаем все вместе. Слева деревянные стулья с мягкой сидушкой под гобелен. Справа – с железными ножками и спинками. Перекресток, за ним слева табуретки, справа – деревянные стулья с твердым сиденьем. Федор, кинь окурок на видное место. Пригоршня, положи что-нибудь на табуретки. Рома, обозначь железные стулья, а я положу носовой платок на деревянные с мягкой сидушкой. Идем.

И мы, несколько воодушевленные, двинулись по тому же проходу между стульями, что и в первый раз, если, конечно, место было тем же. Если да, то очень скоро мы должны были упереться в кухонные шкафы, а потом вернуться сюда же коридором с одними только правыми поворотами.

Поворотов не было. Мы уперлись в поросшие плющом шкафы, свернули направо. И через какой-то десяток метров оказались на открытом пространстве, полном строительного мусора.

Побродив по площадке и не найдя ничего похожего на искомый проход, решили вернуться.

Пути назад не было. Мы заблудились.

Или же сама Помойка издевалась над нами…

Мы остановились. Было тихо-тихо, солнце уже коснулось горизонта.

– Что будем делать? – медленно спросил Шнобель. Он пошевелил своим огромным носом, словно принюхиваясь.

Пригоршня топтался на месте, как конь, поглядывая то на небо, где не видно было солнца, то почему-то на часы. Насупленный Федор уставился в землю, тяжело переживая свою неудачу, самовлюбленный сукин кот. А вот не надо было лезть…

– В любом случае, стоять тут нет никакого смысла, – решил я наконец. Жрать хотелось неимоверно, но устраивать привал на Помойке, когда до нормальной ночевки рукой подать? – Пошли.

– Опять кругами бродить? – возразил Никита. – Достало же! Или давайте перекусим сначала. У меня желудок уже провалился внутрь себя.

– Поедим в егерском домике, – твердо сказал я. – Должен быть весомый стимул выбраться.

– А если не выберемся? – Федор поднял на меня тоскливый взгляд. Он уже сдался.

– Просто сил бы набраться, – добавил Шнобель. – Хрен знает, сколько еще бродить будем.

– Да долго-то здесь ходить негде… – начал напарник и осекся.

– Вот-вот, вы это уже говорили. А мы уже полтора часа круги нарезаем, – поддел Шнобель. Клиент пытался казаться беззаботным, но по тому, как он крутил в пальцах карандаш, я видел, что он тоже нервничает. Да и я уже не был так уверен в безобидности Помойки. Конечно, мы тут сто раз ходили, и никаких проблем… А что случилось именно сегодня, что несчастный склад всяческого хлама вдруг проявил недружелюбие и начал нас путать? Или мы от усталости и недосыпа просто тормозим, пропускаем нужные повороты, не замечаем старых ориентиров? Да ну, подумаешь, не спали полночи, впервой, что ли?

– Вы как хотите, а я пошел, – сказал я решительно. Это невозможно объяснить, но где-то глубоко внутри я чувствовал, куда идти, – меня звал и манил егерский домик, в котором поджидал отдых. Явственно, почти осязаемо я ощущал запах влажных бревен, прохладу отсыревших матрасов на лежаках, потрескивание поленьев в печи, когда мы разожжем там огонь, бульканье воды в котелке.

И я пошел. Наугад, руководствуясь только зовом егерятника. Никита двинулся следом: он уже привык следовать за мной даже без объяснений с моей стороны. Часто бурчал и возмущался, но не бросал друга. После недолгого колебания за нами зашагали и Федор со Шнобелем – а что оставалось делать? Не торчать же в незнакомом, недружелюбном месте?

Однако Помойка не собиралась нас так просто отпускать. Уж не знаю, как это получалось, но стоило мне пойти в нужном направлении, как на пути вырастали горы тухлой одежды или источенной жуком мебели, и приходилось сворачивать. Я упорно пер вперед, а Помойка не менее упорно заворачивала нас. Я искал обходные пути, сворачивал в любые коридоры, которые могли вывести нас к восточному периметру глобальной свалки, но коридоры изгибались, делали петли, заканчивались тупиком. Когда мы в очередной раз прошли мимо Железной башни, вороны проводили нас удивленными взглядами.

Однако я не сдавался. Пригоршня насвистывал однообразную мелодию, Шнобель рассказывал какую-то длинную историю без конца, а может, повторял одну и ту же по-новой, я, по правде сказать, не вслушивался. Федор молча тащился в конце, изредка только разражался проклятьями, когда мы в очередной раз упирались в стену, сложенную из книг, как из кирпичей. А я просто следовал зову, который то становился сильней, то слабел, будто заглушаемый помехами.

Помойка словно вымерла. Кое-где валялись начисто обглоданные кости, качалась на ветру старая, порванная паутина. Мертвая, давящая тишина, нарушаемая только нами. И – постоянное ощущение взгляда в спину. Я несколько раз оборачивался – никого, только ворон перелетает с места на место, как будто следует за нами. Ждем, что ли, когда мы свалимся от истощения? Да нет, глючит уже с голодухи…

Наконец я остановился перед книжной стеной, в которую мы уперлись, наверное, по пятому разу. Чувствовалось, что нам надо ее обойти, но как я ни кружил, никак не мог обнаружить подходящего пути. На вершине стены сидел все тот же черный ворон. А может, другой, кто их разберет. Птица поворачивала голову, глядя на нас то одним, то другим глазом.

– Хочешь почитать перед сном? – съязвил Федор. Он все еще переживал свое поражение и хотел отыграться.

Но я не дал ему такой возможности. Подняв калаш, я подстрелил наглую птицу, которая раздражала меня даже больше, чем Федор. Ворон успел взмахнуть крыльями, отреагировав на движение, но улететь не успел. В воздух взметнулись перья, ворон комом упал по ту сторону книжной стены. А я повернулся к Пригоршне:

– Никита, взрывчатку давай. Не нравится мне эта стена.

– Э, Химик, с тобой все в порядке? – Никита похлопал меня по плечу. – Очнись! Ворону постороннюю подстрелил ни с того ни с сего, теперь взрывать что-то собираешься… было бы солнце, я бы спросил, не перегрелся ли ты. А теперь даже не знаю, как сформулировать… спятил от переутомления? Или…

– Дай шашку! – рявкнул я на него.

Пригоршня попятился, переглядываясь со стоящим рядом Шнобелем. Федор многозначительно покрутил пальцем у виска, проговорил одними губами: «Не связывайся!» Мне было наплевать, что они обо мне думают. Солнце почти скрылось за горизонтом, его уже не было видно за кучами хлама. И исчезло давящее чувство взгляда в спину. Зато зов егерятни, надежного места для ужина и ночлега, усилился невероятно. Я уже не просто слабо чувствовал егерский домик – нет, я был практически уверен, что он там, за этой стеной сложенных друг на друга внахлест толстых, подмокших, заплесневелых томов.

Видимо, мои товарищи решили, что действительно проще сделать, как я говорю, чем спорить со спятившим мной. Пригоршня выудил из рюкзака палку динамита. Федор со Шнобелем, который странно на меня поглядывал, ножами расковыряли одну из книг в основании стены, кажется, это был третий том «Войны и мира», и Никита сунул туда шашку. Мы отошли и укрылись за очередной грудой мебели.

Взрыв сотряс землю, нарушив тишину. Мы заткнули уши, но все равно оглохли. Выпрямившись, я увидел, как из-за густого белесого дыма, валившего от разлетевшихся книг, беззвучно взлетает стая ворон. Они махали крыльями, разевали клювы, однако ни звука не доносилось до меня сквозь заполнившую голову вату.

Ветер отнес дым в сторону, и мы увидели за дырой в книжной стене железный забор. Прямо перед нами был широкий проем, за которым начинался лес. Среди деревьев виднелся вросший в землю сруб. Меня затопило чувство злорадного торжества. Ага, выкуси! Мы таки выбрались!

На плечо мне легла рука. Я обернулся, потряс головой, пытаясь вытрясти пробку из ушей. Словно издалека, до меня донесся голос Шнобеля:

– Химик! Ты сказал, что не веришь ни в какую мистику. Что даже здесь, в Зоне, есть своя, пусть аномальная, но логика. Только я никак не возьму в толк, как ты нас вывел? Зачем убил птицу? Почему решил, что надо снести стену? Хоть убей, не вижу тут никакой логики!

– Потому что ее тут нет, – заметил Пригоршня, поправляя ковбойскую шляпу на кудрявых волосах. Федор уже раскидывал ногами горящие книги, расчищая путь.

– Есть такая штука, Рома, «наитие» называется.

– Это ведь не научно, – возразил Шнобель. – Значит, есть что-то, чего наука объяснить не в силах?

– Не пытайся сбить меня, – твердо сказал я. – Если и есть что-то, объяснения чему еще нет, это не значит, что явление нельзя объяснить в принципе. Наше подсознание получает намного больше информации, чем доходит в сознание. Подсознание обрабатывает эту информацию и выдает готовый ответ. Мы видим только ответ, но это не значит, что решения не было и нет.

– А как ты объяснишь… – вмешался Пригоршня, но я не стал выслушивать и решительно прервал напарника:

– Идемте жрать уже, пока не стемнело.

Глава 4

Выработка

В буржуйке весело горел огонь, уютно потрескивали дрова. От печки по комнате волнами расходилось тепло. Разомлев после плотного ужина, мы сидели на низких табуретах вокруг печки, вытянув к ней ноги. Закипал чайник.

– Какие планы на завтра? – спросил Шнобель, позевывая. – Подрыхнуть получится лишний часок?

В егерском домике была всего одна комната – с низким потолком, маленькими окнами. Благодаря этому, домик быстро протапливался. Снаружи уже стемнело, внутри под потолком неярко горела керосиновая лампа, добавляя комфорта и уюта.

– Увы, – я прикрыл рот ладонью, подавляя зевок. – Надо пересечь Выработку, а она немаленькая. Встаем с рассветом.

Пригоршня зевнул:

– Тогда я на боковую.

– А чай? – Клевавший носом Федор тряхнул головой, отгоняя сон.

– Сон важнее.

Отойдя к двухэтажным нарам, стоящим вдоль стены, Никита ловко забрался наверх, предварительно скинув ботинки. Вытянулся, закинул руки за голову, сдвинул шляпу на лицо – и почти сразу до нас донесся богатырский храп.

– Выработку? – удивился Шнобель. – Там же нечего делать. Туда никто не ходит.

– Мы же не за артефактами направляемся. – Я потер глаза. Под веки словно песка насыпали. – Поэтому и через Выработку. Пустое место, аномалий почти нет, людей тоже. Наша задача – идти по возможности самым кратким и безопасным путем. Ясное дело, на таких дорогах в Зоне никого нет, тут чем опаснее, тем больше артов, соответственно, больше народу. Оно нам надо?

Шнобель вытащил из нагрудного кармана сложенную в несколько раз, запаянную в полиэтилен карту:

– А именно?

– Долго объяснять, на месте покажу.

Я уже склонялся к мысли последовать примеру Никиты, но тут чайник наконец закипел. Федор натянул рукав на ладонь, обернул алюминиевую ручку и снял чайник с печки.

– Кому налить?

– Давай сейчас? – гнул свое Шнобель. – Доводилось тут ходить, разными тропами. Выработка большая, чего по ней шастать зазря…

Кивнув Федору на свою кружку, я ответил наемнику:

– Так быстрее, поверь. Может, есть пути короче, не спорю. Но через Выработку проще и безопаснее, факт. Сам увидишь.

Наемник покрутил карту, стараясь повернуть так, чтобы на нее падало больше света.

Кипяток полился в стоящую на полу посудину, к потолку поднялся пар. Шнобель вдруг издал характерный звук и сконфуженно сжался, прижимая руки к животу. Я как культурный человек сделал вид, что не заметил, но Федора передернуло.

– Извиняйте, парни… – Шнобель спрятал карту, поднялся, отошел к тем нарам, что стояли у другой стены. У деревянной ноги кровати стоял его ярко-оранжевый рюкзак, хорошо заметный даже в полутьме. – Выйду-ка я на пять минуточек… – Он нагнулся, затем выпрямился с уже знакомой нам лопаткой в одной руке и рулоном туалетной бумаги в другой. – Желудок у меня слабый, вот и приходится бегать, – пояснил смущенно.

– Далеко не отходи, – посоветовал я. – Сам знаешь, не Елисейские поля.

Федор сверлил Рому подозрительным взглядом. Когда тот скрылся за дверью, он повернулся ко мне, открывая рот.

– Хочешь проверить? – опередил я его. – Ну беги, догоняй. Может, успеешь помочь клиенту подтереться. Потом возьмешь с него еще пару процентов от выручки – за сервис.

Молодой насупился.

– Ничего ты не понимаешь, – пробормотал он. – Вдруг он шпион?

– Чей, интересно? – Я сделал два больших глотка, обжигая язык, и отставил кружку. – Делай что хочешь, только не мешай мне спать, ясно?

Обиженный Федор полез на койку.

Джеймсбонд хренов. Уже не подавляя зевоту, я завалился на нижний лежак, под Пригоршней, и отключился практически мгновенно.

Проснулся с тяжелой головой, как будто не спал вовсе. На дворе занимался свинцовый рассвет. Пригоршня надо мной бормотал во сне, Федор дрых, как младенец, только Шнобель сидел, почесываясь, на постели, свесив на пол ноги в одних носках.

– Пора, что ли?

Мы вышли позднее, чем надо было. Я ругался на Федора с Пригоршней, которые проспали, и гнал всех вперед. Благодаря этому мы достигли Выработки вовремя, не было и полудня.

Лес давно кончился, кругом тянулась голая равнина, покрытая желтоватой, пожухлой травой да редкими кустами. Местность постепенно понижалась. Часа два мы пересекали этот безрадостный пейзаж и наконец подобрались к самой Выработке.

Нашим взорам открылся… впрочем, язык не поворачивался назвать это карьером – такой огромной была Выработка. Перед нами был угольный бассейн километров пять – восемь шириной. Никто не знал точно, какой он длины, поговаривали, что километров двадцать или больше. Во всяком случае, он тянулся влево и вправо, и конца ему видно не было. Дно и стенки бассейна были черными. То место, где мы стояли, едва возвышалось над дном, склон был пологим, по нему проходили дороги. Противоположный склон виднелся далеко впереди, почти неразличим, но я знал, что он возносился метров на пятьдесят, – собственно, это был слой угля, залегающий практически под поверхностью. По дну бассейна тянулись железнодорожные пути, по которым когда-то увозили добытый уголь на переработку. Если посмотреть в бинокль влево, можно было увидеть трубы коксового завода.

По дороге мы спустились на дно Выработки. Под ногами была земля, но покрытая толстым слоем угольной пыли. Тут следовало соблюдать особую осторожность: любая сработавшая даже в стороне огненная или высокотемпературная аномалия, жарка там или микроволновка, могла превратить тебя в ходячий факел. Или, вернее, в бегающий, орущий, а потом катающийся по земле факел.

При каждом шаге пыль поднималась в воздух. Она забивалась в ноздри, скрипела на зубах, оседала на одежде. Очень скоро все стали похожи на рудокопов. В какой-то момент мы с Пригоршней, переглянувшись, не смогли удержаться от смеха. Никита пальцем провел по лицу, рисуя зловещие брови и дьявольскую усмешку поперек черных щек.

Потом черная бескрайняя яма приелась, и все молча шли друг за другом, напряженно оглядываясь по сторонам, обходя подозрительные места. Решено было на всякий случай даже не проверять, есть аномалия или нет, а сразу огибать, чтобы не нарваться на электру какую-нибудь, которая поджарит еще на подходе. Аномалий тут хватало. Из-за необходимости все время петлять путь по дну угольного бассейна занял часа полтора, а то и все два.

Мы пересекли одну железку, затем другую. Рельсы почти не заржавели: воздух тут был довольно сухой. Толстый слой угольной пыли на земле не позволял произрасти никакой траве, Выработка была безжизненным, голым пространством.

По мере приближения противоположный склон становился все выше, и теперь можно было различить огромную машину, застывшую посреди черной стены. Это был роторный карьерный экскаватор ЭР-2500, огромный монстр, когда-то с ревом выгрызавший уголь и отправлявший его по конвейеру в вагоны. Железная дорога давно опустела, всю технику отсюда забрали, а это чудовище оставили: то ли сломалось, то ли не успели вывезти. И стоял экскаватор, уткнувшись в склон железным хоботом, – вечный укор бросившим его людям.

Мы подошли уже достаточно близко, чтобы увидеть на конце стрелы экскаватора ротор – десятиметровое колесо, по ободу которого крепились мощные ковши. Выглядел ротор примерно как колесо водяной мельницы, только вместо воды оно поднимало породу.

Чем ближе подходили, тем больше деталей можно было разглядеть. Больше всего экскаватор походил на гигантского слона без головы – а огромный хобот выходил прямо из мощного туловища. Правда, хобот и хвост были примерно одной толщины. Хобот – это стрела с ротором, а хвост – отводящая стрела. Экскаватор ротором вгрызался в породу, загребал уголь ковшами и скидывал на конвейер, который сначала шел по одной стреле, хоботовой, перенаправлялся, и уже хвостовая отводящая стрела скидывала уголь в вагоны.

– Как мы туда заберемся? – спросил Шнобель, кивая на пятидесятиметровый угольный отвал. Задрав голову, наемник разглядывал ЭР-2500.

Пригоршня вместо ответа начал карабкаться по лесенке. Гусеницы у махины были размером в два человеческих роста, общая высота превышала склон. Немного приподнятая стрела почти упиралась ротором в поверхность земли.

– Но она же не касается склона? – обернулся ко мне наемник. Я махнул ему следовать за нами и полез сам.

Мы начали восхождение на железное чудовище. Стрела с ленточным конвейером торчала сзади. У экскаватора было несколько «этажей»: кабины управления, кают-компания для экипажа, а также ремонтные мастерские. Мы карабкались на «этажи», пересекали железные площадки, обнесенные оградкой, открытые всем ветрам. Земля постепенно удалялась, горизонт отодвигался. Я уже видел лес, из которого мы вышли, и даже мог разглядеть без бинокля трубы завода на горизонте. Сейчас мы были на высоте примерно пятнадцатиэтажного дома.

Добравшись до стрелы с ротором, мы двинулись по ней. Конструкция из железных труб, казалось, слегка покачивалась, от этого становилось жутковато. До земли сорок пять метров, а под ногами лишь узкий железный настил, огороженный только с одной стороны невысоким заборчиком из тонких металлических трубок.

Вот и ротор. Снизу, в сравнении со всей тушей экскаватора, колесо казалось маленьким. Но теперь становилось понятно, что диаметр у ротора метров десять, не меньше. К ободу колеса крепились ковши – железные чаши размером с комнату. К стреле колесо крепилось с помощью внушительных размеров каретки. Дополнительно стрелу поддерживали десятки толстенных тросов, тянущихся от каретки к штангам на корпусе экскаватора.

Остановились перед этой конструкцией. Ветер гудел между тросами, рюкзак как будто стал тяжелее, тянул к земле. Я старался не смотреть вниз, потому что при одном взгляде туда кружилась голова.

– Что теперь? – спросил Шнобель, сложив ладони рупором, чтобы ветер не уносил звук.

На каретке была площадка, отделенная от ротора пространством в метр-полтора. Прямо перед нами находилась внешняя стенка одного из ковшей с протянутыми по поверхности веревками. Это мы их тут навесили, чтобы удобней было лазать. Ковши были склепаны из стальных панелей, крепившихся к изогнутому каркасу. Часть панелей отвалилась, обнажив толстые дуги, – к ним и привязали страховочные веревки. Никита вытянул заткнутые за пояс кожаные перчатки с обрезанными пальцами и усиленной ладонью, надел. Перебрался через перила, придерживаясь за верхнюю трубу, и прыгнул на ближайший ковш. Тот слабо качнулся. Никита повис, уцепившись за веревки.

– У нас все продумано, – сказал я. Стоявший рядом Федор хватал воздух ртом, не зная, что сказать. Шнобель покачал головой.

– Вы круты, парни, – признал он. – Я бы, наверно, не сообразил использовать эту штуку как лестницу, чтобы забраться на край Выработки. Хотя если подумать – и правда напрашивается. Нафига обходить всю Выработку, давать крюка… Все гениальное просто! Взял и залез по экскаватору на пятьдесят метров!

– Сможешь? – Я перекинул ногу через перила.

– Куда денусь, – усмехнулся он.

– Э, а я?!

Лицо молодого побелело, как бумага.

– Ты что, высоты боишься?

Федор сглотнул.

– Было бы чего бояться… разве это высота? – пробормотал он, стараясь взять себя в руки. – Просто не люблю…

– Одолеешь? Или подстраховать?

– Не надо! – вскинулся он. – Пройду! Не хуже других!

Веревки были натянуты и между ковшами – на альпинистский манер, как веревочный мост, одна снизу, другая сверху. Чтобы перелезть по ним, требуется навык, но осваиваешь его быстро. По нижней ступаешь боком, приставным шагом; другая, протянутая выше, – как перила, за нее держишься. Главное – наклоняться вперед, не заваливаться на спину. Вслед за Пригоршней я перебрался на другой ковш и инструктировал Шнобеля с Федором.

Так мы добрались до самого верхнего ковша. Край склона тянулся ниже метра на четыре. Здесь росла трава, дальше появлялись редкие кустики. Дальше опять начинался лес. Между крайним ковшом и кромкой обрыва расстояние было небольшое, всего метра два. От зубчатого края ковша к земле были положены железные мостки – один из трапов, снятых с экскаватора.

Шнобель присвистнул. А Федор, позеленев, крепче вцепился в каркас ковша.

– А ты не беги. Осторожненько, ползком, – утешил я.

Наемник хмыкнул, но комментировать дальше не стал. Схватившись поудобнее за веревки, он приготовился спускаться на следующий ковш, куда уже начал перебираться Пригоршня. Я обернулся, подставил лицо ветру. Всегда любил высоту. Чувствуешь невыразимую свободу и легкость, когда стоишь над пропастью. А тут, на верхотурине, на качающемся роторе нереально огромного экскаватора, ощущения были особенно сильными. Я сидел на макушке одной из самых больших машин, созданных человеком, и ощущал себя на вершине мира. Немного смекалки и ловкости – и вот ты выше всех, паришь в небесах, ничем не обремененный, попирая ногами мертвого техногенного монстра, как победитель, как царь, как бог.

Гул пришел почти незаметным, таким низким был звук. Сначала показалось, что ковш дрожит от очередного порыва ветра. Потом стало ясно, что передавшаяся ногами и рукам вибрация пришла по стреле. Звук стал громче, и я понял: гудит электричество в толстенных кабелях.

Мы с Пригоршней переглянулись, Федор вскрикнул.

– В чем дело? – спросил Шнобель.

А затем огромная махина вздрогнула, и монстр ожил. Заработал двигатель, машина задрожала, стрела начала мелко вибрировать. Я присел, хватаясь за веревки, ничего не понимая. Эта штука не может работать, тут давно нет электричества! Кабель оборван! Ротор со страшным скрежетом стал вращаться. Шнобель разбросал руки в стороны и с трудом балансировал. Ковш под нами сдвинулся с места и мучительно медленно поехал вниз. Сердце ухнуло в пятки и даже ниже. Федор тонко, по-бабьи заверещал, вцепляясь в веревки так, что побелели костяшки.

У меня перехватило дыхание, я чуть не свалился от неожиданности.

– Что за …?! – заорал Пригоршня. Край ковша, куда он только что встал, ушел у него из-под ног, и напарник повис на руках над поржавевшей осью ротора. Медленное вращение сопровождалось оглушительным скрипом.

Колесо крутилось с натугой.

– Переберемся быстро, пока мостик держится! – крикнул Никита, перехватывая одной рукой веревку, идущую от нашего ковша к следующему. Один конец железного трапа неотвратимо опускался, но другой держался на краю обрыва – в свое время мы хорошенько закрепили его, привязав толстой проволокой к вбитым в землю кольям.

Словно в ответ на его слова ротор провернулся еще на полметра, трап наклонился чуть ли не отвесно – и с металлическим скрежетом вырвался из креплений, закачался где-то внизу. Мы со Шнобелем и Федором распластались на поверхности накренившегося ковша, цепляясь руками и ногами, чтобы не соскользнуть.

Кровь грохотала в ушах, адреналин зашкаливал. Что тут происходит, почему экскаватор ожил? Кто мог завести давно отключенную машину? И, главное, как?! Эта дура жрет прорву электричества! Когда-то кабели за ней возил отдельный грузовик, а сейчас концы кабеля валяются на земле! Мысли путались, в глазах помутилось, пальцы дрожали от напряжения.

Двигатель жуткой, непонятно как работавшей машины ревел, словно раненый тираннозавр, она вся сотрясалась, от огромных гусениц до стрелы. Ротор с натугой провернулся еще на метр. Наш ковш словно провалился, в груди ухнуло, как будто на миг я попал в невесомость.

А затем соседний ковш, под нами, отломился и с грохотом, проскрежетав по внутренней поверхности дисков, улетел к земле. Свалившись с сорокаметровой высоты, он врезался в черную поверхность. Полыхнуло пламя, огонь поднялся на несколько метров, охватывая все вокруг. Я почувствовал идущий снизу жар.

Кажется, под нами притаилась большая микроволновка, и ковш разбудил ее. Уголь вспыхнул от высокой температуры, и теперь внизу бушевало пламя, пожирая запасенное природой топливо. Теперь огонь ни за что не погаснет, во всяком случае, сам по себе, будет только разгораться и очень скоро охватит все вокруг.

– Держитесь! – заорал я, пытаясь перекричать рев двигателя и пламени внизу. – Ротор сделает полный круг, мы перепрыгнем на стрелу и уберемся отсюда к чертовой бабушке!

Лучше сделать крюк в пару десятков километров, обходя Выработку, чем поджариться в этом костре! Пламя гудело, пожирая уголь тоннами и все разгораясь. Ротор проворачивался с ужасающим скрипом и скрежетом. Вот наш ковш опустился еще, он находился уже в самой нижней точке вращения. Теперь я висел горизонтально, упираясь ногами в стальную дугу, огонь гудел под самой спиной.

И тут колесо остановилось. Экскаватор снова вздрогнул – двигатель вырубился и затих. Осталось только гудение раздуваемого ветром пожара.

– Специально, да?! – не выдержал я. Не знаю, к кому я обращался, то ли к бездушной машине, которая вдруг словно бы обрела самостоятельность и захотела разделаться с нами, то ли к небесам, которые отмерили наш срок, мол, хватит, добегались.

Но я не собирался помирать. Ситуация трудная, бряка вам в печенку, но не безнадежная. И похуже бывало!

Пригоршня по веревке начал сползать к нам.

– Ща я тебя подхвачу, Химик!

Запрокинув голову, я заметил позеленевшего Федора. Молодому повезло чуть больше: он еще в самом начале обнял соседнюю дугу и сейчас висел, лежа на ней грудью. Шнобеля не было видно.

– Рома, ты где? – крикнул я.

– Здесь! – прохрипели сбоку.

– Без паники, сейчас залезем потихо…

Договорить я не успел. Ротор вздрогнул, вся его конструкция осела, ломая крепления: проржавевшая ось не выдержала нагрузки. Мы висели над растущей полосой огня, и единственная наша опора неумолимо, с жутким скрежетом, опускалась в становящийся нестерпимым жар.

От толчка оборвалась веревка, на которой висел Пригоршня, – крепившийся к соседнему ковшу конец. Никита, подобно Тарзану, с воплем пролетел под нами в сторону обрыва, потом обратно и завис под нашим ковшом, держась за веревку и матерясь.

А я с ужасом почувствовал, что подошвы соскальзывают. Запястья чуть не вывернулись от напряжения, но я удержался и теперь болтался, обхватив дугу влажными от пота ладонями.

Рюкзак давил на плечи, тянул вниз. Долго я так не смогу!

Рядом болтался Шнобель, лицо покраснело от натуги. У него рюкзак набит артефактами, потяжелее моего будет! Да он же сейчас сорвется!

– Бросай рюкзак, Рома!

– Не могу, это ж деньги! Меня мужики убьют! – прохрипел он.

Федора я больше не видел, но слышал его стоны.

– Никита!

– Ща! – отозвался напарник. Я бросил взгляд вниз, стараясь не замечать бушевавший на земле пожар. Никита обеими руками держался за веревку.

Ротор сползал, с оглушительным скрежетом царапая внутренние стенки каретки. Еще пара-тройка минут – и он рухнет в огонь вместе с нами.

Держась левой, Пригоршня накинул петлю на правую и перенес вес на нее. Затем левой рукой стянул лямку рюкзака с плеча. Перехватился ниже, опять намотал болтающийся конец на запястье, повис на этой руке, а правой сбросил рюкзак. Тот полетел в огонь. Полегчав на тридцать кило, Никита быстро полез вверх. У меня перехватило дыхание, когда от его манипуляций ротор осел сильнее.

Через пару секунд снизу донеслись взрывы. Я почувствовал, как обожгло правую икру.

– Никита, твою мать! Патроны!

Пригоршня почти вскарабкался на нижнюю стенку ковша сквозь один из проломов.

– Залезай, Химик, а я втащу Ромыча!

Я уже пытался подтянуться, но не получалось: рюкзак не пускал. Как бы от него избавиться? Чтобы скинуть его, надо повиснуть на одной руке, тогда точно сорвусь! И так пальцы уже начинали дрожать от чудовищного напряжения и соскальзывать.

– Федор! – прохрипел я. – Дай руку!

Лицо у молодого было совершенно перекошенное, видно, что он ничего не соображал. А с каждым толчком сползающего ротора рот у Федора раскрывался все шире, казалось, он вот-вот завоет от ужаса. Слышал ли он меня? Я в панике глянул вверх. Колесо почти выломалось из тисков каретки и висело, накренившись под нашим весом.

Однако молодой услышал. Весь белый, он все же протянул дрожащую руку, вцепился мне в ворот скрюченными пальцами и дернул. Я из последних сил напряг мышцы, подтягиваясь, и сумел перекинуть через дугу левую руку. Обхватив ее, высвободился из одной лямки рюкзака, затем повторил операцию с другой стороны. Но получить еще одну пулю от взрывающихся патронов мне не хотелось, поэтому, раскачав рюкзак, я швырнул его в сторону, туда, где огня еще не было.

Огня не просто не было – он будто обтекал какое-то место на земле. Рюкзак попал туда, но упал не до конца. На миг моя поклажа словно задержалась в воздухе – и стремительно взлетела по параболе, уйдя в небо над обрывом. Да там, оказывается, прятался трамплин!

Пыхтя от натуги, Пригоршня уже втаскивал Шнобеля. Вставая на внутреннюю поверхность ковша, наемник изумленным взглядом проводил мой рюкзак.

– Над нами дыра, айда туда! – командовал Никита, помогая подняться и Федору. Я подтянулся, забираясь в ковш и молясь всем богам, каких только придумало человечество, чтобы ротор не рухнул раньше, чем мы залезем сквозь дыру в ковше и по внутренней поверхности колеса не переберемся на стрелу. Кажется, у нас появился шанс: ротор накренился сильнее. Видимо, один конец оси был крепче и зацепился за что-то внутри гигантской каретки.

И тут мощное низкое гудение вновь заработавшего двигателя перекрыло гул огня. Завращались блоки, сквозь которые проходили удерживавшие стрелу тросы, и стрела стала медленно опускаться.

– Она пытается нас убить! – заверещал Федор. – Эта чертова машина, она хочет расправиться с нами!

Меня качнуло, я потерял равновесие и растянулся на стенке ковша. Ротор упал еще на полметра. Сидевший наверху Никита вывалился из отверстия в поверхности колеса. Стрела целенаправленно, все ускоряясь, двигалась вниз. Это было нелепо, безумно, фантастично, но, кажется, этот оживший экскаватор действительно пытается избавиться от нас! Инстинкты подсказывали, что я не просто жертва обстоятельств. Нет, мы все – жертвы готовящегося убийства, зайцы для какого-то невидимого охотника. Но что это за охотник и почему он пытается нас уничтожить?!

Думать было некогда. Я дернул за ногу упавшего рядом Шнобеля:

– Доставай «резак»! Никита, Федор, вниз!

– Ты спятил?! – заорал Пригоршня. Он выпрямился, упираясь ногами и руками в стенки трясущегося и опускающегося ковша. Федор по-прежнему валялся внизу, обняв дугу, не в силах выпустить ее.

– Трамплин! – крикнул я. – Если мы раскачаем колесо…

Наемник рвал завязки рюкзака.

– Ты спятил! – уже утвердительно завопил напарник. – Нас разнесет в клочки!

– Нет, если мы приземлимся в этой штуке! – Шнобель сунул мне в руки небольшой контейнер с артефактами. Он все понял. Опять вдевшись в рюкзак, он первый скользнул в отверстие на краю ковша и лег на живот, спустив ноги. Никита, бормоча проклятья, нырнул туда же. Повиснув на руках, он начал раскачиваться всем телом. Федор переехал ближе к ним по дуге, все еще не в силах отпустить ее, и тоже принялся раскачивать конструкцию.

Ротор уже не падал – падала вся стрела. Ее опускали на предельной скорости, древние тросы визжали и рвались, стрела тряслась, металл дрожал и ломался. До пелены огня оставалось несколько метров, жар становился нестерпимым, черный вонючий дым ел глаза.

Тем временем, одной рукой хватаясь за что попало, чтобы не свалиться в ревущее чрево пожара, я сунул другую в перчатку на поясе. Открыв контейнер, вытащил буроватый комок слизи, ляпнул на шов, крепящий стенки ковша к ободу ротора. Слизь раскалилась, поползла вдоль шва, – и металл потек, реагируя с артефактом. Я шлепнул еще один комок на то же крепление, но дальше, затем кое-как, с трудом балансируя на танцующих под ногами дугах, перебрался к противоположной стене и закрепил два оставшихся артефакта там. Это была безумная, самоубийственная идея – но это наш единственный шанс.

Даже один человек может раскачать автомобиль весом полторы тонны. Да, ротор весил больше – но ведь и нас получалось суммарно на триста пятьдесят кило. Огромное колесо поддалось, тем более оно держалось буквально на соплях. Диск качнулся вбок. Завис на долгое, изматывающее душу мгновение, затем, хрустнув осью, качнулся в другую сторону, увеличив амплитуду.

– Залезайте! – крикнул я, давая Пригоршне руку. – И держитесь!!!

Стрела опускалась, скрипя и качаясь. Диск ротора пошел обратно, скрежеща выламывающейся осью. «Резаки» доедали металл по шву. Получится или нет? Счет шел уже на доли мгновения, самые высокие языки пламени лизнули нижнюю часть ковша.

Ротор завис в верхней части амплитуды качения. Инерция бросила ковш вперед, последние нити жидкого металла, еще соединяющие ковш и диск, порвались – и мы полетели в стальной чаше прямо в пасть трамплину.

Волосы вспыхнули искрами, одежда затлела, когда мы пропахали верхний слой пламени. А затем жесткий удар снизу, как пинок гигантского великана, отправил нас в новый полет.

Я не рассчитывал на такое везение, хотя и надеялся, что нас забросит на обрыв. Ковш зубцами врезался в угольную стену в полутора метрах под поверхностью и застрял. В момент приземления меня бросило на стенку ковша, и я так щелкнул зубами, что чуть не поломал. Челюсти заныли, голова гудела. Плохо соображая, с трудом дыша обожженными легкими, я полез вверх. Уголь крошился вокруг зубцов, и ковш выламывался из обрыва.

Но мы успели. Черт возьми, мы успели! В последний момент мы с Пригоршней подхватили падающего Федора, и он повис, уткнувшись лицом в кромку земли. Шнобель выползал из пропасти, цепляясь скрюченными пальцами за сухую траву, раздирая кожу в кровь. Ковш валился вниз, ударяясь о стену, подскакивая, увлекая за собой глыбы угля.

Глава 5

Твой клиент – твои проблемы

Совместными усилиями мы втащили молодого и помогли Шнобелю. И затем упали в траву, где валялись остальные. Я сплюнул набившуюся в рот угольную крошку. Кровь еще стучала в ушах, руки-ноги дрожали, но уже приходило понимание ситуации. Да, мы спаслись от смерти – чтобы попасть в лапы другой, возможно, более ужасной. Оказаться в Зоне без оружия – врагу не пожелаешь. А я с Пригоршней остался без рюкзаков с патронами – это почти то же самое, что без оружия.

Я проверил, сколько у меня снаряженных магазинов и запасных обойм распихано по карманам разгрузки. Получилось с полторы сотни патронов. Пригоршня использовал магазины от РПК74, туда шло по сорок пять штук. Но он активнее отстреливался в стычке с собаками, так что у него осталось всего три магазина, это еще примерно столько же патронов. И все. Ножи не считаются.

Продолжать путь с таким снаряжением было равно самоубийству, это понимали все.

– Завернем в Куреневский лагерь «Единства»? – предложил Никита, снимая и отряхивая шляпу. Он проверил, не истерлись ли шнурки, и надел ее обратно. – Пора прибарахлиться.

Никто не возражал. У Шнобеля вид был не очень довольный, но и он ничего не сказал против, так как понимал, что других вариантов нет: надо идти за снарягой.

– Далеко этот лагерь? – уточнил он только. – Никогда о таком не слышал.

– Придется сделать небольшой крюк, – сказал я. – Сейчас пойдем к северу, вдоль Выработки, и дальше уже возьмем восточнее. Лагерь у них в пяти километрах от деревни, ближе к нам.

Он кивнул задумчиво. Повернувшись лицом к Выработке, встал на краю обрыва и стал оглядываться из-под ладони. Было часов шесть вечера, заходящее солнце светило ему прямо в лицо. Наемник долго щурился, оглядывая огромный угольный бассейн; то ли искал что-то, то ли старался запомнить каждую мелочь в месте, где столь счастливо спасся от неминуемой смерти.

Я встал рядом, глянул вниз. Огонь разрастался, охватывая все больше площади. Обогнув круг трамплина, пламя разошлось влево и вправо и подбиралось к гусеницам вновь притихшего экскаватора. Первые языки уже облизывали покрытые угольной пылью треки.

Попробовали поискать мой рюкзак, закинутый сюда трамплином, но не обнаружили. Видимо, с такой силой отфутболило аномалией, что улетел он невесть куда.

Адреналин схлынул, навалилась апатия. Мы воспринимали все как должное, не удивляясь ни фантастическому оживлению мертвой машины, ни поистине чудесному нашему спасению. Реально чудом избежали мы падения в огонь, но сейчас думать об этом не получалось. Мы просто встали и побрели вдоль обрыва, думая каждый о своем. Наверное, это был шок. Накроет, видимо, позже.

Федор уже на ходу отстегнул от пояса фляжку, плеснул немного воды на ладонь.

– Теплая, – с отстраненным удивлением сказал он и потер черное от угольной пыли и дымной копоти лицо.

– А то, – хмыкнул Пригоршня. – Дай мне тоже.

Но оба только размазали грязь по щекам и лбу. И опять мы шли вдоль обрыва в молчании, постепенно удаляясь от места загадочного происшествия. Наконец, когда впереди уже видны были за деревьями трубы завода, что означало, что Выработка заканчивалась, свернули вправо и углубились в жиденький лесок, растущий в паре километров от черного бассейна.

До лагеря добрались фактически без происшествий, только на подходе к периметру Федор подстрелил крысу, а Шнобель расплавил подошву левого ботинка, наступив на микроскопическую электру. После этого он стал прихрамывать, но присущей ему жизнерадостности не потерял. Правда, после Выработки она стала у него словно бы задумчивой. Может, конечно, отойдет. Я и сам чувствовал себя так, словно меня мешком с песком пришибли: в голове вата, звуки, слова, чувства – все доходит словно издалека и такое приглушенное, будто во сне, что ли.

Под Куреневкой «Единство» окопалось на невысоком плоском холме. Кругом был лес, но хилый, ненадежный – редкие осины да березы. Вот подлесок густой – молодая ольха, орешник с малиной вперемешку да папоротник высотой по колено. Из-за него-то Шнобель и не заметил электру: под слоем пышных листьев притаилась.

Лагерь был огорожен забором из кольев и колючей проволоки. Еще на подходе нас выцепили часовые. Парни оказались знакомые, пропустили без проблем, хотя я заметил, что поначалу они сомневались и на наемника все косились, как на личность неустановленную. Но Пригоршня быстро объяснил, что это клиент, и они успокоились.

Один вызвался проводить нас к начальству и доложил по форме. Начальником лагеря был Вепрь – матерый сталкер, получивший кличку за внушительную внешность. Крупный, с мясистым носом и маленькими глазами, мрачным лицом – и при этом кроткий, как ягненок. Если, конечно, не затронуты интересы группировки.

Вепрь выслушал нас и, вызвав завхоза, отправил с ним на склад.

– Много не дам, – предупредил он. – Можете расплатиться артами сейчас или деньгами потом. Или работку какую для нас выполнить. Потом, потом, не напрягайтесь. Типа должны останетесь. Сойдет? Информацией поделиться или еще что… по ситуации. Мои ребята вас найдут.

Мы с Пригоршней переглянулись. Все равно что кота в мешке покупать. Услуга за услугу это называется, только ты со своей стороны не в курсе, что с тебя потом спросят. Но что бы ни попросили – должен будешь сделать. Без возражений и без вознаграждения.

Увы, не в нашем положении торговаться. Мы скрепили договор крепким рукопожатием в присутствии свидетелей и отправились смотреть снарягу.

Где-то тут нас всех и накрыло. Осматривая предложенный АКМ, я обнаружил, что у меня трясутся руки. Федор, который вообще был большой любитель оружия и пошел за компанию, посмотреть, что есть, начал стучать зубами и ежиться – его пробрал конкретный озноб. Пригоршню тоже познабливало: старый друг периодически обнимал себя за плечи, горбился, вздыхал. Конечно, в землянке, где «Единство» держало оружие, было холодно, но не настолько же. Как чувствовал себя наемник, я не знал, тот остался снаружи.

Когда мы выбрали себе автоматы, набили выданные вещмешки патронами, завхоз предложил еще немного консервов с собой и остаться на ужин. Предложение было весьма кстати, лезть в Зону вечером, чтобы добраться до условленного места ночевки, совершенно не хотелось.

Нам выделили свободную палатку с нарами, место для костра и котелок с густой, наваристой мясной похлебкой да буханку хлеба. Когда кашевар на кухне отливал из общего котла похлебку, он наклонился ко мне и спросил:

– Знаешь, мужик, с кем связался?

– Ты про кого? – не сразу понял я.

– Да про приятеля вашего чернявого, носатого. – Дюжий улыбчивый повар, подумав, добавил еще один половник в наш котелок. Суп был густой, с крупно нарезанной картошкой и разваренным рисом, с волокнами мяса под прозрачными пятнами жира.

– Это наш клиент, – сказал я.

– Ах, клиент, – хмыкнул повар. – Ну смотри.

– Что с ним не так?

– Мне откуда знать? – кашевар подвинул котелок, видимо уже жалея о своей доброте. – Тебе видней, что у вас за клиенты. Но я бы на твоем месте поосторожней был с выбором компании, коли живым хочется вернуться.

– Тебе что-то известно? Говори, раз так, чего темнишь!

– Мне известно? – повар больше не улыбался. – Мое дело сторона, я просто спросил. Твой клиент – твои проблемы.

В кухню-палатку вошел, пригнувшись, Пригоршня.

– Чего застрял, Химик? Давай жратву сюда! И хлеба, хлеба побольше возьми. – Он перехватил у меня из рук котелок и потащил к выделенной нам палатке. Кашевар отвернулся, показывая, что продолжать разговор не собирается. Я пожал плечами, забирая буханку и миски с ложками. Что Шнобель наемник, мы знаем. Что он может оказаться из экстремистского толка группировки «Ветераны», я и сам догадывался. Но если что, вредить нам ему невыгодно, пока мы не приведем его на базу «Березки», ему же надо сдать артефакты. А на базе он уже ничего не сможет сделать.

Пока я ходил за ужином, Пригоршня, оказывается, успел развести костер. Никита уселся возле костра на перевернутое ведро, я на бревно, и мы жадно набросились на еду. Шнобеля с Федором не было видно.

– Если молодой опять… – начал я, выбирая куском хлеба остатки жижи.

Из темноты вынырнул Федор, без слов опустился рядом и плеснул себе в миску добрую порцию супа. Остаток мы повесили в котелке над костром, чтобы не остыло.

– Где Рома? – спросил я молодого.

Тот молча ел, быстро работая ложкой. Затем вздохнул:

– С лопаткой ушел.

Пригоршня ухмыльнулся:

– Ты бы уже проследил за ним, Ваня.

Федор бросил на Никиту косой взгляд.

– Я и проследил, – хмуро отозвался он.

– И? – напряженно спросил я, вспомнив инсинуации кашевара.

– И ничего. Сделал дело, закопал, все.

Я не выдержал и засмеялся, Пригоршня меня поддержал.

– Пришел, увидел, победил, – прокомментировал я. – Говорили тебе, не занимайся ерундой. Ты свою тень готов подозревать.

Но сам думал о наемнике. Подозрения мои усиливались. Дело было даже не в кашеваре и не в Федоре. Не знаю почему, но я и сам теперь глядел на Шнобеля другими глазами. Может быть, с ним и правда что-то не так? Что он затеял, почему на самом деле идет к той базе? Нужно быть настороже.

Подошел объект моих раздумий, вытирая руки бумажной салфеткой. Скомкав салфетку, бросил ее в костер, затем ложкой снял с огня котелок. Ел он жадно, но аккуратно, иногда дыша широко открытым ртом, чтобы охладить обожженный рот. Когда посудина опустела, кинул туда ложку, отодвинул котелок ногой.

– Фух, вроде попустило. Слышьте, парни, я человек вроде незлобливый и ближнего подозревать зазря не привык. (Федор покраснел.) Однако эта хрень, что с нами приключилась… я экскаватор чертов имею в виду… вам тоже показалось?..

– Она пыталась нас убить! – выпалил Федор.

Пригоршня с жаром поддержал:

– Она же завелась, только когда мы наверху уже были. И остановилась, когда внизу оказались. А когда вылезать начали, опять завелась!

Они принялись эмоционально обсуждать случившееся. Я отмалчивался, надеясь, что меня в разговор не втянут.

– А ты, Химик, что думаешь? – повернулся ко мне Шнобель.

Я прокашлялся.

– Вы не подумали, что машина не могла знать о том, что ковш сорвался и активировал аномалию? Это совпадение.

– Совпадение?! – Федор вскочил, размахивая руками. – Она же пыталась запихнуть нас в огонь! Когда мы сами не упали, она стрелу опускать стала! Это, что ли, совпадение?!!

Шнобель испытующе смотрел на меня в свете догорающего костра.

– Новый вид аномалий? – предположил он. – Или мутантов? Ожившая машина, а что…

– Точно! – вдохновился гипотезой наемника и Пригоршня. – Она же без электричества не может работать, значит, ожила!

– Слушайте, кабель лежал на земле, тут зона повышенной аномальной активности. Двигатель напитался аномальной энергией уже давно. Мы качнули ротор, пока перебирались по нему, это вызвало движение тока в проводах, и двигатель завелся. Не усложняйте то, что можно объяснить более просто. Про старика Оккама слышали?

– Из сталкеров? – заинтересовался Шнобель.

Я махнул на него рукой. Пригоршня, который про оккамову бритву уже знал от меня, хихикнул. Федор все возмущался:

– Твоя наука не в состоянии понять, что такое аномальная энергия, а туда же! И вообще ты так и не объяснил, почему она пыталась нас убить. Не бывает столько совпадений. Не случайно это было!

– Ну конечно, а человека создал бог, потому что не может быть такого совпадения, что в одной Вселенной появились такие законы физики и такие физические константы, что стало возможно появление белковой жизни, развившейся до нас с тобой.

Тут Федор надулся. Он в бога не верил. Правда, не по причине научного склада ума – он был довольно суеверным, как, впрочем, многие в Зоне. Скорее, из-за собственной самовлюбленности: не мог допустить, что кто-то настолько выше его.

На этом разговор заглох. Лагерь давно затих, палаток в темноте не было видно. Это был временный лагерь, но, как известно, самое постоянное – это временное, и члены «Единства» жили в палатках и времянках уже пять лет. Потягиваясь и бормоча что-то под нос, Пригоршня уполз в выделенную нам палатку, за ним и Федор. Шнобель достал из внутреннего кармана куртки список артефактов, огрызком карандаша, выуженным откуда-то из штанов, вычеркнул четыре «резака».

– Минус штука, – сообщил он. – Хотелось бы пожалеть, да что-то не очень жалко. Если б не арты эти, осталась бы от нас кучка золы. Не сидел бы я тут, не говорил с тобой…

И вздохнул. Затем поднялся, отряхнул зад и посмотрел на меня:

– А все-таки что-то странное происходит, этого даже ты, скептик, отрицать не можешь.

И он ушел спать. Я поворошил темно-красные угли, уже подернутые пеплом. Странное? Это еще слабо сказано!

* * *

С утра мы попрощались с Вепрем и продолжили путь. День прошел относительно спокойно. К вечеру отпахали километров двадцать – очень неплохое расстояние для Зоны. Лагерем встали на холме у Гнилого болота.

Выделенный завхозом «Единства» вещмешок сильно меня раздражал. Пригоршня не жаловался, что означало: его все устраивает. Он у нас парень простой, душа нараспашку, если бы не понравилось ему что-нибудь, об этом знали бы все вокруг. Ну, у него и опыт военный есть, может, и с вещмешком приходилось иметь дело. А вот я привык к хорошей экипировке, тщательно выбранной и подогнанной под меня лично. И это брезентовое безобразие с криво пошитыми лямками злило меня всю дорогу.

Поэтому как только мы решили остановиться на ночлег, я немедленно скинул мешок на землю и от души пнул. Затем сел на поваленное дерево и стал разминать плечи. От плохо распределенной нагрузки спина ныла, побаливала поясница.

К счастью, наша палатка была притачена к рюкзаку Федора и не канула в огне на Выработке. Мы с Пригоршней установили камуфляжной расцветки шатер на относительно ровном месте, предварительно раскидав шишки и ветки. Молодой натаскал валежника, дров, развел костер. Шнобель помогал ему. После того как Федор развеял свои подозрения относительно наемника, они почти подружились. Шнобель травил свои байки, а молодой слушал, развесив уши.

День был солнечный, и вечер выдался ясный, светлый. На плоской вершине невысокого холма деревьев было мало, ветер сдувал комаров. Шнобель собрался открыть банку тушенки, но Федор остановил его.

– Схожу на охоту. Тут зайцы водятся. Сможешь приготовить?

– Да запросто! – обрадовался наемник. – Честно говоря, консервы поднадоели, хочется нормальной пищи. Иди, я пока дров подброшу, чтобы углей побольше было. Запеку твоего зайца – пальчики оближете!

Никита все шуровал в палатке, расстилая пенки, раскладывая одеяла. Я стесал ветки с поваленного дерева и перетащил ствол поближе к костру. В моем безвозвратно утраченном рюкзаке осталась терморубашка – тонкая, но теплая. Днем, пока двигались, было еще терпимо, а вот вечером без нее я начинал замерзать.

Федор скрылся в зарослях лещины. Когда надо было, он умел двигаться совершенно бесшумно. Шнобель покрутил банку тушенки, сунул обратно в рюкзак. Вытащил свою запаянную в полиэтилен карту, подсел ко мне.

– Где завтра идем?

Каждый вечер он дотошно выспрашивал дорогу. «Люблю знать, куда иду, – говаривал он. – Так спокойней».

Из палатки вылез Никита, прищурился.

– Опять с картой? Ты смотри, Ромыч, дорога-то – часть бизнеса, можно сказать. Мы эту тропу сами прокладывали, между прочим. Не хотелось бы потом с нее конкурентов гонять…

Шнобель поднял обе руки.

– Ты прав, убереги тебя Зона, прав! Торжественно клянусь, что больше не пойду этой дорогой! Только как клиент. – Он ухмыльнулся. – Я не понимаю разве? Бизнес есть бизнес. Чужой кусок хлеба не отберу, не боись. У меня свой есть, так что… Я даже не отмечаю, видишь? Просто изучаю местность. Чтобы, понимаешь, по дороге обращать внимание не на рельеф там, все такое, повороты и спуски с подъемами всякие. А чтобы аномалии высматривать. И хоть примерно представлять, куда бежать, если мутант погонится. Логика понятна?

Никита и не ждал серьезных объяснений, он уже приспосабливал рогатины вокруг костра и вешал на перекладину котелок с водой, чтобы вскипятить чай в ожидании дичи. Убрав карту, Шнобель отстегнул от своего апельсинового рюкзака лопатку.

– Пока не стемнело… – пробормотал он, уходя.

Пригоршня опустился на бревно рядом со мной, сунул в рот травинку.

– Слушай, Химик, – начал он задумчиво. – Ты серьезно думаешь, что с экскаватором тем все случайно было? Ну, совпадение только, ничего больше?

– Никита, прекращай, – сказал я. – Не желаю больше слушать ваши антинаучные гипотезы.

– Нет, ты подожди, послушай, – не сдавался напарник. – Ты же не можешь спорить с тем, что не могла машина ни с того ни с сего завестись. Если б обычный грузовик завелся в Зоне, я б и глазом не моргнул. Тут разные штуки случаются, да мы сами с тобой видели… короче, там все ясно, законсервировалось немного тока, ну и… А эта дура – ты же сам понимаешь, Химик, какую прорву электричества она должна жрать. Никакая Зона столько не наконсервирует. Тут другое, да?

– Никита, – предупредил я, – еще одно слово…

– Да погодь, – перебил он. – Ты же вроде все объяснил, да? Ну, там, зона повышенной аномальности, кабель на земле лежал, аномальная энергия по нему в двигатель пошла…

– Если ты немедленно не заткнешься…

– А ведь ты раньше сказал: нет никакой чистой энергии! – закончил Пригоршня и торжествующе посмотрел на меня. – Ну вот когда доказывал, что моя теория про обиженную на людей Зону, тьфу, природу – фигня. На чем же тогда экскаватор-то работал, а? Если нет никакой чистой аномальной энергии?

Мне было что сказать, я мог сказать много, но ничем из того, что меня беспокоило, я с Пригоршней делиться не собирался. Пока, во всяком случае. Слишком мало информации и много домыслов и фантазий. Много непоняток. Есть такая штука в математике – ослиная индукция. Это когда закономерность выводится на основе всего лишь двух членов последовательности. В то время как нужно минимум три члена. Я очень не любил пользоваться ослиной индукцией в построении своих объяснений, предпочитал подождать и набрать как можно больше реальных фактов. И только тогда строить гипотезы.

Но Никита – настырный малый, за то время, что мы ходим вместе, я его хорошо изучил. Он ведь пристанет, как репей к собачьему хвосту, и не отвяжется, пока не вытянет из меня всего. Поэтому надо было срочно сообразить, как отбрехаться. Чего бы такого сказать, чтобы отвязался? Никите много не надо, даже видимость логики его успокоит на некоторое время. Потом, конечно, он покумекает, сообразит, что я его опять наколол, и снова пристанет. Но это будет уже потом. А вот сейчас – что бы такого правдоподобного брякнуть?

Пригоршня выжидающе смотрел, довольный, что уел меня на моей территории, нашел прореху в логике. Я открыл рот…

Короткий крик донесся из леса. Мы с напарником вскочили, переглянулись – и, не сговариваясь, бросились с холма.

– Федор! – на бегу выдохнул Никита.

Продравшись сквозь кусты лещины и неожиданно вставший на пути малинник, мы вывалились на большую поляну. Тело увидели сразу. Молодой лежал, неестественно выгнувшись, голова откинута, почти оторвана, из шеи хлещет кровь. Вернее, уже не хлещет, вяло, толчками вытекает. Но земля вокруг пропитана кровью, и трава почернела.

– Стой! – Пригоршня схватил меня за локоть, едва увидел труп. – Дробилка!

Я остановился, пытаясь выровнять дыхание. Да, судя по состоянию тела, Никита правильно угадал, это аномалия под названием «дробилка». Она затягивает внутрь и ломает все, что в нее попадет.

Из кустов на противоположной стороне поляны выскочил Шнобель. Куртка расстегнута, рукав разодран.

– Что, кто кричал? – взволнованно спросил он. – Вроде…

Взгляд его упал на труп. Он издал невнятное восклицание и сделал два осторожных шага вперед. Замер, сунув руку в мешочек на поясе, достал гайку, но кидать не стал. Нервно подбросил на ладони, затем осторожно убрал обратно.

– Что ж ты, Федя? – опустив голову, пробормотал он. – Говорил же я тебе: осторожней надо, осторожней…

– Вы с ним говорили после того, как ушли из лагеря? – спросил я. Вдруг вспомнились слова кашевара «Единства», подозрения Федора… А что, если?.. Но что «если», я не мог придумать.

– Да не сейчас, раньше, – огорченно махнул рукой Шнобель. По дуге обойдя аномалию, он приблизился к нам. Вечер уже вступил в свои права, в лесу быстро сгущались сумерки.

– Что это у тебя с рукавом? А это что, кровь? – я посмотрел на его руку. Он опустил взгляд, удивившись.

– А что? А, это? Ну хрен знает, порвал, когда бежал, наверно. – Шнобель двумя пальцами поднял висящий над локтем лоскуток. – Я как крик услышал, так дороги не разбирал уже. Думал, может, успею на помощь. Как сам куда не вляпался… Да-а, парень, – вздохнул он. – Тебя теперь и не вытащить, не похоронить… Угораздило же…

«Дробилка» не отключилась, поймав Федора, такое иногда бывает. Она продолжала корежить труп, ломать руки, ноги – тело подрагивало, меняясь, и уже все меньше напоминало человека, все больше какое-то загадочное насекомое. Я отвернулся.

Пригоршня медленно обходил вокруг аномалии, проверяя, нельзя ли извлечь тело.

Но труп лежал не с краю, как бывает обычно, а ближе к центру, совершенно изломанный. Будто не случайно Федор туда попал, и его затянуло, будто его швырнула туда какая-то сила. Только вот какая сила способна такое сотворить здесь, в лесу? На этой полянке?

– Полный абзац, – сказал Пригоршня, подходя к нам. – Никак не вытащить. – Он стащил с головы шляпу. – Молодой… вот и попался. Ходить бы тебе и ходить еще по Зоне…

– Лопатка где? – спросил я. Наемник посмотрел на свои пустые ладони, похлопал себя по поясу, по разгрузке:

– И верно, где это я ее обронил?

– Хотелось бы знать, – сердито сказал я.

– Эй, Химик! – Никита положил широкую ладонь мне на плечо. – Ты чего, Ромыч сам только что прибежал.

Я потряс головой. Действительно, что это я? С чего я вообще решил, что Федор не сам в аномалию попал? Ну в центре лежит, ну изломан не так, как обычно, когда дробилка сталкеров затягивает, которые неосторожно прошли слишком близко, не заметив аномалию. Бежал за зайцем, шарахнулся от мутанта, дробилка очень сильная – тысяча причин может быть! Сам ведь я постоянно предостерегал других, чтобы не усложняли, Оккамом пугал. А теперь накручиваю.

Просто… просто не верится. Невозможно взять и так быстро смириться со смертью человека, пусть даже он тебе не очень и нравился. Но мы ходили вместе с Федором несколько месяцев, свыклись с ним. С его трудным характером, с удачей, с меткостью. С тем, как любит… черт, любил он шоколад из натовских сухпайков и цапался со всеми окружающими.

Мы еще постояли над окровавленным телом Федора, думая каждый о своем. Затем молча двинулись в лагерь. Там Шнобель, вздыхая, открыл-таки тушенку и сварил быстрый супчик с макаронами. Я сидел на бревне, тупо глядя в огонь. Пригоршня разлил чай, протянул мне и наемнику по кружке:

– Помянем напарника. Молодой был, непутевый, но перспективный. Дробилка ему пухом.

Мы глотнули. Чай был обжигающе горячий, и я закашлялся. Стемнело, пламя освещало наши унылые лица, склонившиеся над костром. Мне вдруг отчетливо показалось, что Федор рядом, он близко, возвращается с охоты и вот-вот вступит в круг света, высвеченный огнем. Скажет: «Опять без меня начали?» – и по своему обыкновению надуется, как мышь на крупу. Но я помнил, как неестественно, как криво была повернута его голова, как почернела земля вокруг шеи, как удивленно смотрели в небо светлые глаза.

Тогда я понял, откуда пошло у людей представление о привидениях. Для каждого человека, с которым мы долго общаемся, образуется у нас в мозгу цепь электрической активности. Крутятся сигналы по нейронам, для каждого человека своя дорожка. И вот человек умирает, исчезает из твоей жизни – а электрические сигналы в мозгу, дорожка эта нейронная, не исчезает сразу. Человека нет, а сигналы крутятся еще какое-то время, крутятся… и кажется тебе, что он есть, что он жив, отошел только, но вот-вот вернется. Отчетливо так кажется, до дури, до дрожи. Почти до галлюцинаций. Вот и мерещились людям призраки недавно умерших людей – это мозг воссоздавал их образы по сигналам от оставшейся дорожки.

Остаток вечера прошел в скорбном молчании. Шнобель долго сидел, глядя в костер, теребил лоскуток на разодранном рукаве и вздыхал. Я думал о том, что у меня только один близкий человек на этом свете – Никита. После смерти брата и его семьи я ведь остался совершенно одинок. Сильно сдружились мы с Пригоршней за то время, что вместе Зону топчем, и теперь не просто напарники, а еще и друзья. И мне было бы очень горько вдруг, вот так внезапно, потерять его.

Я поднял голову и увидел, что сидящий рядом Пригоршня тоже смотрит на меня, примерно с тем же выражением. Мы никогда не говорили об этом ни слова, но сразу поняли друг друга.

А наутро снова пустились в путь. Жизнь про-должалась.

Глава 6

Гнилое болото

– Не нравится мне это задание, Никита, – заявил я, пока Шнобель ходил умываться. – Нутром чую, что-то с ним не то. Давай откажемся, пока не поздно.

– Поздно, мы аванс взяли, на снарягу потратили, – возразил Никита. – И вообще, не стоит. Слухи пойдут, мол, струсили Химик с Пригоршней, слили задание, клиента кинули. А репутация в Зоне порой важнее экипировки, сам знаешь.

Вздохнув, я продолжил сборы. К сожалению, сейчас Никита прав. А когда он прав, так он прав…

Рюкзак Федора я отдал Пригоршне вместе с большей частью поклажи. Он у нас сильный, ему полезно тяжести таскать.

Никита первым делом провел ревизию оружейных запасов молодого. Тот любил пушки и таскал с собой две-три, зачастую разного калибра. Запасной одежды, еды брал по минимуму, предпочитая охотиться, чем брать тушенку, – зато набивал рюкзак разнообразным боезапасом. За что его очень ругал Пригоршня. «Оружие у всего отряда должно быть под один патрон, – наставлял он молодого. – Если кто-то выбыл из строя, его боезапас пригодится всем. Если у одного кончились патроны, другой всегда может поделиться». Но Федора было не пронять в этом вопросе. И теперь Пригоршня выгружал из рюкзака коробки с натовскими винтовочными и пистолетными патронами.

– И ведь не лень же ему все это таскать было! – разорялся Никита, изучая маркировку на картоне. – Главное, все стволы с ним сгинули, так что это все уже ненужное барахло. Ромыч, тебе пару коробок натовского патрона не надо? Бусы сделаешь…

– Заканчивай, Никита, пора дальше двигать. – Я привязал котелок к своему вещмешку, туда же сунул миски с ложками. Аккуратно скатал сложенное полотно палатки в тугой валик, закрепил ремешком, приаттачил к рюкзаку напарника. Позевывавший Шнобель застегивал свой, ярко-рыжий. Недавно рассвело, солнце еще не поднялось. Утро было холодным, но ясным, теплый свет пронизывал лес. И тем мрачней, унылей казалось болото под холмом. За деревьями виднелся висящий над водой туман.

Собравшись, проверив оружие, мы спустились с холма к болоту. Перед нами расстилалась гиблая топь. Хуже всего, что выглядела она усыпляющее безопасной – всего лишь покрытая мхом и травой земля. Но на самом деле мхи затягивают поверхность озер, и под ними образуется жижа из густого ила. Называется такой слой сплавиной или зыбуном. По сплавине можно идти, если она достаточно плотная и толстая. Но стоит провалиться сквозь нее, там, где слой тонкий, – и ты начинаешь тонуть. У трясины нет злого намерения тебя поглотить, просто ты вязнешь в этом полужидком иле. Не от чего оттолкнуться, чтобы выпрыгнуть, вылезти. Барахтаться тоже не получится: жижа сковывает движения. Поэтому если уж ты попал под сплавину – верный конец, ты медленно и неизбежно тонешь.

Место и впрямь гнилое. Солнце сюда как будто и не заглядывало никогда. Мох выглядел бурым, на низкорослом кустарнике висели сизые, тронутые плесенью ягоды. Между почерневшими обломками деревьев была растянута гигантская паутина. Кое-где виднелись окна с темной водой, от которой несло тухлятиной.

Мы постояли, озирая это невеселое место.

– Нельзя ли обойти? – Шнобель потер покрасневшие от холода руки.

– Куда там! – Пригоршня поежился. – Километров тридцать в обход, не меньше.

– Ну, тогда вперед? – и наемник поднял ногу, намереваясь шагнуть на выстилающий болото ковер мха-сфагнума.

Я едва успел задержать его.

– Стой! Во-первых, ты идешь строго за мной. Во-вторых, к воде не подходи, зыбун там тонкий, легко провалиться. Все ясно? Тут вешки проложены, которые только мы с Никитой знаем да еще несколько людей.

Шнобель отдернул ногу, как будто из мха высунулась разинутая пасть мутанта.

– Лады, тогда веди, – откликнулся он.

Внимательно осмотревшись в поисках наших меток, я прошел немного влево и попробовал ногой сплавину. У берега она, конечно, толстая, но я каждый раз проверяю. Так спокойней.

Мох держал хорошо, почти не прогибался. Мы двигались гуськом, я тщательно высматривал дорогу. Трудно было разглядеть оставленные нами знаки в месте, где все очень быстро растет и гниет. А оставлять такие вешки, которые разглядит любой, – тоже не дело. Этак кто угодно начнет тут шастать, и мы потеряем тайную тропу, дающую нам столько преимуществ. Укрыться ли от врага, залечь ли на дно, просто срезать дорогу… Поэтому мы просто втыкали колья и маскировали их под кусты и деревья. А потом поди отличи поддельные от настоящих… Так что продвигались мы медленно даже без учета возможных аномалий.

А они были. Больше, чем когда-либо на моей памяти в Гнилом болоте. Раньше я всегда считал, что это место настолько гнилое и гиблое, что даже аномалии здесь не появляются: никто сюда и не забредает, ни зверь, ни человек. Одна верлиока по болотам шарится, да и ту мы с Никитой ни разу не видели, видимо, и ей Гиблое было не по вкусу. А тут мы обогнули уже две микроволновки, трамплин, заметили дробилку буквально в двух метрах от вешки, и пару раз впереди мелькало ядовито-зеленое марево стены. В общем, идти приходилось чуть ли не на ощупь.

И еще у меня опять появилось давящее чувство взгляда в спину. Я даже оборачивался несколько раз – но нет, никого. Наверное, места повышенной аномальной активности вызывают подобные ощущения.

Время было уже к полудню, а мы не прошли и половины болота. Я уже вспотел от напряжения, высматривая вешки и аномалии, плечи ломило от неудобных лямок. В ботинке хлюпала гнилая вода, и нога замерзла. Глаза слезились от испарений, щеку пересекала царапина от сучка, и я побаивался, как бы рана не загноилась в этой нездоровой атмосфере.

Чувство назойливого внимания не проходило. От усталости немного пошатывало, болото перед глазами расплывалось: стоящий над водой туман скрадывал очертания. В одном месте через узкое окно были перекинуты доски. Проходя по ним, я бросил взгляд вниз. В темной воде, как в зеркале, отражались облака и перевернутые деревья. Вдруг между облаками показалось женское лицо – морщинистое, в очках. Вылитая училка. Она кривила рот, будто говорила что-то. Вздрогнув, я быстро посмотрел наверх. В небе никакого лица не было.

Я потряс головой. Странно, раньше у нас с Никитой в Гнилом ничего подобного не было. Правда, мы всегда пересекали болото раза в два быстрее. Может, просто не успевали надышаться? А сейчас приходится обходить все эти аномалии, выскочившие, как после дождя грибы. Ну будто специально их расставили, честное слово!

Когда я повернулся, чтобы спросить насчет привала, Шнобель плелся, уставившись в мох, стараясь ставить ноги след в след. Его тоже покачивало. Пригоршня тащился, одной рукой опираясь на выломанную еще на холме палку, другой придерживая калаш на груди. Кажется, никто не будет против. Хорошо, что еще мутантов нет, не то бы…

Царящую на болоте тишину нарушило громкое хлопанье крыльев. Из кустов впереди вырвался ворон и налетел на нас с оглушительным карканьем: «Пррочь! Пррочь!»

Мы с Пригоршней вскинули стволы одновременно. Птица свалилась перед нами, отброшенная выстрелами, в воздухе кружились перья. Я глубоко вдохнул, успокаивая будто взбесившееся сердце. Так неожиданно эта тварь выскочила…

– Вот хрень, – пробормотал Шнобель. Проходя мимо мертвого ворона, он пинком откинул его с дороги в воду.

Мы находились в самом сердце Гнилого болота. Мох пружинил под ногами, местами довольно заметно прогибался. Выброшенный в кровь адреналин снял усталость, и я больше не думал о привале, еще внимательней глядя по сторонам. Поэтому кабана заметил первый.

Мутант оказался крупный, матерый, с торчащими вперед желтыми клыками. Часть нашего пути пролегала по кабаньей тропе. Тут сплавина потолще, даже росли деревья. А может, просто раньше здесь в озере, которое потом превратилось в болото, был островок. Как бы то ни было, в земле копытами прорыта почти траншея. Но она поросла травой и свежим мхом, ясно, что звери давно ушли из этих мест.

И вот нате вам – огромный кабан-секач, бычара под полтора метра в холке, перегородил дорогу. Пригоршня со Шнобелем встали рядом со мной, мы замерли, подняв оружие. Обычный-то вепрь, если встретиться с ним лицом к лицу, – опаснейший противник, а уж мутант таких размеров…

Кабан издал низкий рокочущий звук, но не спешил нападать. Он открыл пасть, продемонстрировав клыки, – страшное оружие, способное распороть брюхо медведю, и вновь зарокотал, но уже иначе модулируя. И снова, и опять – теперь он почти лаял. Мутант будто искал нужные звуки.

«Пррочь!», рычал он. «Назад!», лаял. «Кышш!», шипел, брызгая слюной.

Ощущение взгляда в спину усилилось неимоверно, я жаждал обернуться и убедиться, что сзади никого нет, однако усилием воли сдержался, боясь подставиться под клыки странного зверя. Я смотрел на него в упор, пытаясь разглядеть маленькие глазки в складках толстой кожи, полускрытые щетиной. Слегка кружилась голова – то ли от испарений, то ли от нереальности происходящего. Говорящий кабан? Я сплю или галлюцинирую?

Массивное тело мутанта покрывала темно-серая, с подпалинами, шерсть. Нижние клыки торчали на ладонь, не меньше. Серый пятак вздрагивал, когда секач втягивал воздух, а затем с шумом выдыхал.

«Прочь!», опять прорычал он и следом гавкнул: «Назад!»

– Да что же это?! – крикнул Шнобель, вскидывая ствол. Мы с Никитой последовали его примеру. Три очереди ударили одновременно. Я целился под ухо, как рекомендуют опытные охотники.

Кабан мотнул головой – и бросился на нас. Мощный прыжок – и мы кинулись врассыпную, отстреливаясь на ходу.

Этот бычара пронесся по тропе, раскидав троих взрослых мужиков, как кегли. Затормозив так, что земля взметнулась фонтаном, он развернулся и зыркнул на нас. Глаза у него были черные и пустые.

Никита отбежал по одну сторону тропы, мы с наемником по другую. Кабан посмотрел влево, потом вправо.

Не дожидаясь, когда он опять атакует, мы втроем открыли огонь. Пули застревали в толстенной шкуре, не причиняя мутанту большого вреда.

Кабан взрыл копытами землю и рванул в нашу сторону. Не прекращая стрелять, я лихорадочно огляделся в поисках укрытия или достаточно крепкого дерева. Но тут болото, деревья карликовые, кругом ровная поверхность, поросшая мягким мхом, да еще прогибающаяся под ногами… вот засада!

От толчка в плечо я резко обернулся, чуть не подпрыгнув.

– Отвлеки его на себя! – крикнул Шнобель, размахивая чем-то, чего я не успел разглядеть.

Отвлечь эти несколько центнеров живого злобного веса на себя?! И как?!

– Ты уверен?!

– Быстрей!!!

Я выскочил на тропу перед кабаном и побежал от него, какое там – помчался стрелой, ощущая между лопатками горячее, зловонное дыхание. Топот кабана паровым молотом гремел в ушах. Если у Шнобеля не получится… я старательно гнал от себя эту мысль.

– Ложись! – заорали сзади.

Еще и лечь? Под копыта этого паровоза?!!

И тут за спиной раздался взрыв. Меня швырнуло вперед, лицом в кабанью тропу. Рюкзак мощно припечатал по спине. По ушам словно великан хлопнул, и все звуки исчезли. Я лежал, не в силах встать, ощущая, как качается земля.

Через несколько минут меня подняли. Лицо горело, все ободранное, в голове вата, земля все еще покачивается. Я провел ладонью по уху – на пальцах осталась кровь. Неужели порвало барабанные перепонки?

Пошатываясь, я сделал несколько шагов. Секача отбросило с тропы, взрывом ему разнесло бок. А кабан еще дергался!

Пригоршня добил мутанта двумя очередями в сердце в упор. Я не слышал выстрелов. Это было неприятно и в то же время даже неплохо – какое-то расслабление наступило. Я сбросил рюкзак, плюхнулся в мох, прислонился к обломанному стволу ольхи и закрыл глаза. В голове плавали какие-то волны – будто неимоверно далеко шумел прибой.

Затем шум стал громче, и сквозь него, как сквозь помехи, пробился голос Никиты:

– …вставай, Химик!

Я открыл глаза. Напарник тряс меня за плечо и говорил, говорил… Я с трудом поднялся. И правда, пора уходить отсюда. Еще немного, и чертово болото нас доконает.

Или я до сих пор сплю, лежа в палатке на холме, и болото даже не начиналось? Ущипнуть себя, что ли?

Шнобель размахивал руками, слишком возбужденный.

– …говорил, долбанный мутант! – донеслось до меня.

И тут вспомнилось самое главное. Кабан пытался что-то сказать! Что за дурацкий кошмар мне снится?!

– А я еще думал о привале, – далеким, чужим голосом сказал я. – Срочно выбираемся отсюда…

Далеко мы не ушли. Метров через пятьсот, не больше, дорогу перегородила «стена» – аномалия, выглядящая как слой плотного зеленого тумана. Ядовитого, как укус королевской кобры. «Стена» тянулась далеко влево и вправо, пропадая между деревьями, перекрывая нам выход с островка.

Но мы даже не успели удивиться – из-за «стены» выскочили крысы.

Столько я никогда не видел.

Они шли ровным потоком, как ручей по сухому руслу, неся перед собой сухие ветки и листья. Увидев, что на нас мчится эта темно-серая лавина, мы развернулись не сговариваясь и побежали. Столько не перестреляешь.

Крысы были крупные, размером с таксу. Шерсть отливала стальным блеском. А глаза – черные, пустые. Как вода в болоте…

«Не ходите! Не ходите!», тявкали крысы.

Пока что мы бежали по островку, но когда твердая земля под ногами закончится, что тогда? Эта крысиная волна запросто может скинуть нас в топь, и тогда очень скоро нам наступит очень верный конец… Нужно куда-то забраться, хоть на дерево…

– Туда! – закричал Пригоршня, бросаясь вправо. Я кинул взгляд – метрах в двухстах в стороне стоял дом. Мы с наемником свернули за Пригоршней.

Крысы – за нами. Еще не догоняли, но, если мы не успеем добежать до строения раньше них, нас просто захлестнет живой волной, мутанты сгрызут нас до костей за три минуты. Кошмарная смерть…

Ворвавшись в покосившуюся избушку с почерневшими от времени, намокшими бревнами, мы закрыли за собой дверь. На разбухшее от влаги дерево ударили первые тела. Пригоршня и Шнобель навалились на дверь, удерживая ее, я бегло осмотрел укрытие. Тут было темно, сквозь маленькие окна проникало мало света, и я не сразу это заметил.

В окнах не было стекол.

На подоконник влезла первая крыса, мордочка зверька быстро двигалась из стороны в сторону, шевелились усы. За ней показалась вторая, а первая уже прыгнула внутрь.

– Никита, чердак!

Мебели в доме тоже не было – пустая черная коробка, бревна покрыты изнутри плесенью и паутиной, в углах росли грибами. Пригоршня, как самый высокий, подбежал к квадратной дыре в потолке. Скинул рюкзак и закинул на чердак, затем, схватившись за края отверстия, он подтянулся.

– Пусто! – крикнул он, исчезая в дыре. Потом там появилось его лицо. Он протянул руку:

– Давайте, быстро!

Крысы перепрыгивали через подоконник. Стрельба в таком маленьком помещении гарантированно приведет к глухоте; быстро перекинув ремень калаша через голову, я перехватил автомат как дубинку и раскидывал мутантов сильными ударами. Шнобель проталкивал в дыру рюкзак с артефактами.

«Не ходите! Не ходите!», пищали крысы. Одна особо настырная тварь укусила меня за лодыжку. Я пнул ее, и она улетела в угол, но сразу несколько накинулось на меня со всех сторон.

– Руку, Химик! – орал Пригоршня сверху. Я подбежал к люку, давя мутантов ногами, протянул обе руки, и Никита вместе со Шнобелем втянули меня на чердак. Крысы внизу плескались, как черная вода, неразборчиво пища и потявкивая.

Я выдохнул. Черт, что тут творится? Это воистину гнилое, безжизненное болото, в котором даже комары не выживают, вдруг оказалось густо населено! Счастье еще, что в аномалию не вляпались, когда бежали от крыс! И каких крыс… да кабан… и ворона… все говорящие. Цирк какой-то. Я точно, однозначно сплю, потому что в реальной жизни такой не объяснимой никакой мистикой ерунды не происходит!

– Химик, подойди сюда, – каким-то странным, не своим голосом позвал Пригоршня. Я даже вздрогнул. Что еще?

Чердак был даже темнее, чем комната внизу. Никита стоял возле круглого слухового окна, проделанного в торце крыши. Я подошел к нему, с другой стороны приблизился и выглянул Шнобель.

Мне показалось, что реальность рвется и трещит по швам, настолько фантастичным было то, что мы увидели. Десятки пауканов, быстро-быстро работая ногами, ползали по окружающим дом деревьям, сплетая паутину. Пока мы закрывались внутри, потом забирались на чердак, они успели опутать окрестности белой стеной и продолжали вырабатывать нить, сплетая купол. Пауканы – это помесь насекомого и зверя, у которого вместо паучьих ног – лапы наподобие кошачьих.

Слуховое окошко тоже было без стекла, но все равно пришлось выставить раму, чтобы прошли широкие Никитины плечи. Следом за ним на крышу выбрались и мы с наемником. Встали на некрутом скате плечом к плечу. Белая пелена почти скрыла от нас небо. Она была плотная, слабо пропускала свет и быстро затвердевала, смоченная каким-то составом. Пауканы сновали по паутине туда-сюда, продолжая наращивать слой за слоем. Вот осталось небольшое круглое отверстие в самом верху – но через секунду исчезло и оно. Вокруг стало сумеречно, как будто солнце уже зашло.

Крысы плескались вокруг дома. Затем неожиданно – как будто подали не слышимый нами сигнал – они бросились к стенкам паутинного кокона и исчезли, словно разом просочились сквозь него. Стало тихо.

Пригоршня сел по-турецки на мокрые доски, посмотрел на меня снизу вверх:

– Ты все еще думаешь, что это совпадение?

Глава 7

Ловушка

Паутина гасила звуки, но все равно извне доносилось какое-то шуршание. Я сумрачно поглядел на торжествующего напарника:

– Ты лучше скажи, умник, какого хрена нас здесь заперли? Если Зона, предположим на минутку, собралась нас убить, достаточно было бросить всех этих мутантов…

Шнобель растерянно топтался на месте.

– Я что-то не врубаюсь, парни, что происходит, – признался он. – Ты и впрямь думаешь, Химик, что это Зона?..

– Нет! – обрубил я, резче, чем собирался. – Какого хрена, Рома? Ты можешь себе представить, что обиженная на всех людей природа вдруг решила силами Зоны уничтожить конкретно нас? За что? Почему именно нас? Зона – не маньяк в подворотне, который нападает на первого прохожего.

– А тетка в воде? – не сдавался Пригоршня. – Говорящие мутанты, леший меня покусай?

Так я не один все это заметил, выходит?

– Ты тоже видел? – оживился наемник. – Хотел было спросить, да подумал, с устатку мерещится. Да по правде, боялся, что вы засмеете. Или подумаете, что нарик…

Так это были не галлюцинации? Я озабоченно потер лоб.

– Несмотря на все эти странности, которые я не в силах объяснить, я не верю в одушевленную Зону. Никита, мы сколько с тобой вместе ходим? Когда-нибудь ты замечал за Зоной хоть малейший признак одушевленности?

– Нет, но…

– Никаких «но». Ни разу ничего подобного не было. Поэтому, повторюсь, я не верю, что нас вознамерилась убить сама Зона. – Стараясь показать, что разговор окончен, я сел и осмотрел ногу. Ничего серьезного, царапины – но кровит, надо бы перевязать. Я демонстративно занялся перевязкой ран.

– Да ты вспомни! – загорячился Пригоршня, не считая, что уже все сказано. От возбуждения он вскочил и начал размахивать руками. – Сначала псы эти пустоглазые на станции. Потом верлиока в неположенном месте. Затем Помойка нас заблудила. А экскаватор?

– Не путай теплое с мягким, это все явления разного порядка.

Шнобель снял рюкзак, аккуратно положил на пол.

– Может, нас пытаются не убить, а просто остановить? Ну, эти мутанты, они ж не орали: «Умрите!» Чего там кабан донести пытался? «Назад»? И крысы?..

– «Не ходите!» – вклинился Никита.

Я покачал головой.

– Сколько раз ходили этим путем – ничего подобного. Выходит, дело в тебе, Рома? Что такого ты несешь?

Тот развел руками:

– Да артефакты же, ты ж сам список проверял, Химик. На вон, можешь еще в рюкзак заглянуть, проверить, – он стал расстегивать верхний клапан.

– Не надо тут свое добро раскладывать, – поморщился я. – И вообще, думайте, как нам отсюда выбраться, а не почему мы сюда попали.

– Ну, может, знание о том, как попали, помогло бы выбраться? – наемник задумчиво застегнул клапан рюкзака.

Я бросил взгляд в прямоугольное отверстие. Крысы по-прежнему плескались внизу: теснились, залезали друг на друга и на стены, подпрыгивали, тихо попискивая.

– Не уверен.

Никита выглянул в слуховое окно.

– Если бы удалось прорваться сквозь крыс и паутину… Сделали бы говноступы из досок и ушли по трясине. Дом-то на самом краю острова этого стоит, я заметил.

– Прекращай ерунду пороть, – устало сказал я.

– И вовсе не ерунду, – обиделся напарник. – Если бы не крысы… – Он сделал шаг к отверстию. – Ого! Глянь только, что творят!

Мы со Шнобелем тоже посмотрели. Крысы пытались создать башню из тел ровно под дырой в потолке, чтобы добраться до нас. Они настойчиво карабкались друг на друга, по спинам, по головам – и холмик крысиных тел все рос. Еще немного, и верхняя, подпрыгнув, заберется сюда…

Пригоршня потянул из-за спины автомат.

– И не думай! – остановил я его. – Если ты их сейчас перестреляешь, то значительно облегчишь им задачу.

Никита почесал в затылке.

– И верно. А вообще крысы боятся огня. Мы можем сделать говноступы, потом поджечь дом. Мутанты разбегутся, и мы…

– Никита, заткнись, а?

– Да что такого?! – возмутился он. – Ты, конечно, старше, в горячих точках бывал, но у меня тоже кой-какой опыт есть!

– Тсс… – прошипел Шнобель. – Вы слышите?

Мы заткнулись оба, навострили уши. Где-то снаружи по-прежнему что-то еле слышно шуршало, но звуки заглушала паутина да писк крыс.

– Показалось. – Наемник присел возле дыры, пошатал одну из подгнивших досок. Напрягшись, выломал ее из потолка. В руках у него оказалась доска длиной в полметра. Шнобель задумчиво покрутил обломок.

– Пожалуй, могло бы получиться, – пробормотал он. – Привязать той же паутиной, а?

– Точно, Ромыч, голова! – обрадовался Пригоршня. – Не один ты, Химик, способен выдумать, как спастись!

– Тихо! – Теперь и я услышал какой-то неясный шум снаружи, за паутиной. – Что это?

Но Пригоршня уже загорелся своей идеей и вовсю отдирал доски, поддевая ножом шляпки гвоздей. Шнобель после недолгого колебания присоединился к нему.

– Надо же что-то делать, – пояснил он.

Деятели! Я покачал головой.

– По-вашему выходит, чтобы прогнать крыс, надо поджечь дом. Но чтобы поджечь дом, надо спуститься. А там крысы. Вас это не смущает? И как вы достанете паутину?

Шнобель увлеченно обкрамсывал ножом доски.

– Будем решать по мере поступления, – заявил он. – Что можем, то и будем решать.

Да-а, мужиков накрыло, понял я. Тоже своего рода реакция, вроде шока. Когда попадаешь в ситуацию, где есть очевидная угроза твоей жизни, но ты не способен себе реально помочь, есть две основные реакции. Или ты замираешь и тупо ждешь, что ситуация разрешится сама по себе. Или ты начинаешь делать хоть что-нибудь – просто чтобы не ждать тупо. В этом есть свой резон, но не очень большой. Это тактические выходы, а нужно мыслить стратегически, я считаю.

Поэтому я оставил Шнобеля с Пригоршней посреди чердака манстрячить «говноступы», как выразился Никита, и двинулся исследовать дом, попутно напряженно соображая. Очень мне не нравилась ситуация, в которую мы попали. Не в данный конкретный момент, хотя она и была очень опасной. А вся наша миссия. Не знаю, конечно, связаны ли все эти странности, случившиеся с нами, с целью нашего похода, вряд ли. Однако странностей вправду хоть отбавляй. Мне хотелось обсудить их с Пригоршней – только не в присутствии наемника. Но так как пока что не было возможности это сделать, приходилось самому раскладывать все по полочкам.

Хотя что «все»? Почти ничего не было. К некоторому своему сожалению, я не мог отрицать некоторых вещей, вроде разговаривающих мутантов. Верней, пытающихся издавать звуки, похожие на известные нам слова. Облачные буквы в небе, увы, видели все. Значит, Зона – или, будем рассуждать логически, кто-то или что-то с помощью средств Зоны, в одушевленную природу я по-прежнему не верю, увольте, – пытался донести до нас некую мысль. «Прочь», «Не ходите», «Уходите», «Назад»… Отсюда логически вытекает несколько вопросов. Во-первых, куда нас пытаются не пустить. Во-вторых, почему. В-третьих, кто или что. И в-четвертых – как. Как, Зона их всех разбери?! И могли ли эти события быть не реальными, а, скажем, наведенной галлюцинацией? Кто-то распылил вокруг нас галлюциногенный газ или подсыпал в воду наркотик вроде ЛСД, вызывающий видения. И потом как-то управлял этими видениями в нужном себе ключе. Такая версия кажется мне более правдоподобной, но есть одно небольшое «но». Моих скудных знаний по психологии хватало, чтобы знать: каждый галлюцинирует по-своему, в собственных образах. А мы трое видели общие галлюцинации. Что позволяет придать им статут фактов реальности. Здесь мы возвращаемся к первой версии. Итак: куда, почему, кто, как?

После недолгого осмотра я пришел к выводу, что это рыбацкий домик. Стоит на берегу, одна комната, стационарной печи нет, в углу чердака сохранилась секция чугунной трубы, явно от буржуйки. В крыше трубы уже не было, и сквозь отверстие в шифере во время дождя заливала вода. Поэтому доски чердака подмокли и подгнили. В домике давным-давно не жили.

Внизу по-прежнему копошились крысы, уже по третьему разу пытаясь составить башню и добраться до нас. Я опять нарушил их планы прикладом калаша.

В общем, результаты осмотра получились неутешительные. Никаких путей отступления, ничего, чтобы зацепиться и составить нормальный план побега. А торчать в этом коконе уже надоедало. Сколько мы тут, наверное, около часа? Кокон такой глухой, выяснить, что за ним, никакой возможности – честно говоря, из-за этого меня даже нечто вроде клаустрофобии одолело. Только не боязливой, а такой, агрессивной. Хотелось порвать паутину в клочья и развеять по ветру. А потом того, кто нам это устроил…

Пригоршня со Шнобелем полезли на крышу добывать паутину. Заинтересовавшись, я последовал за ними. Как они собираются?..

Эти двое уже придумали. Мутанты оплели окружающие дом деревья и затем сплели нечто вроде крышки на получившуюся банку с неровными стенками. Пауканы свою паутину смачивают специальным секретом – для липкости. Крышка нашей банки состояла из нескольких слоев паутины. Деревья на болоте низкорослые, да еще паутина под собственным весом прогнулась, так что висела она совсем невысоко. Пригоршня подбросил калаш, держа его за ремень. Автомат прилип. Никита потянул и вместе со стволом притянул и паутину. Вместе со Шнобелем они принялись отдирать от нее слой за слоем, радостно переговариваясь.

– Послушайте, – попытался я их образумить. – Тут что-то не чисто. Давайте смотреть на пару шагов вперед. Если кто-то или что-то пытается нас остановить, умея управлять мутантами, то ваши говноступы не помогут. Стоит выбраться отсюда, и мы опять попадем…

– Химик, примерь, – перебил Пригоршня, протягивая нечто вроде широкой лыжи – два обломка доски, плотно обмотанные липкой паутиной.

– Вы меня слушаете?! – Я рассердился.

Никто не успел ответить: паутина в дальней части кокона взорвалась обрывками нитей. Огромные хитиновые лезвия несколькими движениями взрезали плотную сеть, и нашим потрясенным взорам предстала гигантская верлиока, под три метра ростом. Адская тварь лишь отдаленно напоминала богомола. Мутант стоял на четырех ногах, еще две пары торчали спереди – жуткие хитиновые пилы. Острые, как акульи зубы, они легко распороли толстенную, слипшуюся в клейкую массу паутину. Из всех сочленений торчали хитиновые шипы, и такие же шипы, даже длиннее, покрывали спинной панцирь.

Тварь завращала черными, пустыми глазами и раскрыла пасть. Нестерпимый, на грани ультразвука визг пробуравил воздух – и наши барабанные перепонки.

Мы повалились на ломкий шифер, зажимая уши.

Верлиока двинулась к дому, хищно шевеля ногами. Шипы на сочленениях кровожадно подрагивали. Приподняв голову, я обнаружил, что на некоторые насажены пауканы – видно, не успели убежать. Похоже, мутант не брезгует и своими.

Двигалась она на удивление быстро. Через мгновение верлиока была у дома. Мы не успели испугаться. Взметнулись передние ноги – и в воздух полетели осколки искромсанного шифера и досок. Пытаясь добраться до нас, верлиока рубила крышу, кроша ее, как камнедробилка – известняк.

– Сматываемся!

Не помню, кто это закричал, может, даже я. Пилы мелькали перед нами, в лицо летела шиферная крошка. Это не хитин, хитин бы уже не выдержал! Мы развернулись и побежали вверх по скату, спасаясь от смертоносной молотилки.

Первым перевалил через гребень крыши Пригоршня. Он не успел затормозить – нога соскользнула, Никита взмахнул руками и упал в дыру, черневшую посреди ската. Я присел, вцепившись в гребень. Крыша сотрясалась под ударами верлиоки. Стоявший ближе всех к краю крыши Шнобель потерял равновесие. Кусок шифера, под которым лопнуло подгнившее стропило, сломался, и наемник рухнул на чердак. Оттуда донесся его крик.

Еще несколько рубящих ударов – и мутант обнаружил, что жертвы исчезли из поля его зрения. Верлиока остановилась, занеся передние ноги-пилы, завертела башкой. Черный зрачок в единственном глазу задвигался, сканируя пространство, и задергались усики-локаторы.

Я немного сполз по скату, заглянул в дыру:

– Что у вас?

На чердаке было темно, и я ничего не видел. Затем послышалось шевеление и голос Пригоршни:

– Ромыч, где ты?

С другого конца чердака донеслась приглушенная ругань. «…завалило обломками!» – разобрал я.

Усики верлиоки задрожали, словно приняли сигнал, башка мутанта стала поворачиваться на голоса.

– Химик, отвлеки ее! Я Ромыча вытащу, ему ногу привалило, – попросил Никита.

– Слышал, сделаю, – отозвался я и пополз обратно, перетаскивая калаш на грудь. И замер, едва не свалившись с крыши: на меня смотрел огромный влажный глаз, черный зрачок ходил кругами, рассматривая меня. Как быстро и тихо эта тварь двигается! Я дернул ствол – но верлиока уже была на противоположной стороне дома, у проделанной ею же дыры, и заглядывала туда, словно выбирая жертву.

Судя по звукам, Никита нашел Шнобеля и освобождал из-под обломков. Усики верлиоки хищно задвигались, ее жвала раздвинулись, тварь склонилась над искромсанной в решето нижней частью ската.

Я вскочил, поднимая ствол и целясь. Но тут темноту чердака под верлиокой распорола вспышка.

– На, гнида! – крикнул Шнобель.

Раз, два, три! Одна за другой три пули вошли в огромный глаз.

Отпрыгнув, тварь заверещала, задрав башку к небу и разевая пасть. Ворсинки между жвалами затрепетали. Я заметил, что тонкая шея мутанта защищена хитиновыми, или что это такое на самом деле, пластинами.

Чувствуя облегчение, я выпрямился. Ну все, верлиоке конец, глаз – самое уязвимое ее место. Сейчас эта тварь сдохнет…

Но мутант и не думал подыхать. Наоравшись так, что мы чуть не оглохли, верлиока бросилась мстить. Потеря глаза не сильно испортила ее скорость и координацию – тварь крутилась вокруг дома, иногда нанося сильные удары по крыше и стенам, с каждым ударом выбивая фонтан щепок и осколков шифера. Рыбацкий домик содрогался до основания. Я крутился за ней, едва держась на ногах, и стрелял по мутанту короткими очередями. Все зря: или не попадал вообще, или пули застревали в толстом хитиновом, ну или что это, панцире. Расстреляв один магазин, я перезарядился, но второй закончился еще быстрее.

– Берегись! – крикнул я, когда верлиока вернулась к проломанному ею отверстию и попыталась всунуть туда свои пилы.

– Химик, Ромыч ногу повредил, я бинтую, держи ее! – закричал снизу Пригоршня.

Вот черт! Пули ее не берут, может, попробовать что посильнее? Я сдернул с пояса гранату, выдернул чеку и швырнул гранату в мутанта.

Тварь уклонилась, верней, именно в этот момент ей приспичило извернуться, чтобы глубже просунуть ногу в дыру на чердак.

Граната упала немного в стороне и взорвалась. Я успел пригнуться. Уши заложило, и я пропустил новый, еще более сильный визг верлиоки. Когда я приподнялся, то увидел, что тварюгу посекло осколками: панцирь в некоторых местах сочится зеленоватой жижей, кое-где торчат перекореженные куски металла, как будто верлиока вдруг отрастила себе новые шипы.

А еще она отломала себе лапу. В первый момент мутант замер, согнувшись, выставив далеко в сторону изогнутую ногу, острейший крюк на конце которой остался засунутым в отверстие в крыше.

Тут атаковали крысы, выжидавшие удобного момента под опутанными паутиной деревьями. Они бросились на верлиоку, захлестнули мутанта волной – но не стали нападать на нее. Они карабкались по ней, держась цепкими лапками, и затем перепрыгивали на крышу!

– Вот черт! – я защелкнул предпоследний магазин и стал стрелять по бегущим ко мне крысам. Глаза у них были пустые, без агрессии. Не сами бежали – чья-то воля вела их. Только чья?

Часть крыс бросилась на чердак сквозь проломанное верлиокой отверстие. С чердака понеслись ругательства и почти сразу – выстрелы.

Замершая на момент верлиока разморозилась с оглушающим, сбивающим с ног визгом. Она дернулась – сочленение правой верхней передней ноги с громким хрустом сломалось, нога осталась торчать, как толстая антенна. Оставшиеся три ноги беспорядочно молотили воздух. Вконец озверевшая верлиока ринулась к дому и стала крушить крышу и стену, пытаясь добраться до сидящих на чердаке. Не успевшие перепрыгнуть с мутанта на крышу крысы разлетались в разные стороны и с сочными шлепками падали на землю.

– Химик!

Дом сотрясался до основания, казалось, он вот-вот рухнет. Я кое-как подобрался к пролому на своей стороне, откуда торчали головы Пригоршни и Шнобеля, помог Никите втащить наемника на крышу. У того была перевязана лодыжка. Наемник обнимал свой рюкзак.

– Надо линять! – заорал Никита. Покоцанная верлиока визжала так, что приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

– Догонит! Ничто ее не берет! – закричал в ответ я.

Мы огляделись, держась друг за друга. Крыша тряслась, мы присели, хватаясь за гребень, чтобы не съехать вниз. Тварь билась о домик, круша его беспорядочными ударами. Противоположная стена поддалась, и строение с громким треском перекосилось. Другой скат ушел вниз, и наша часть крыши стала почти горизонтальной. Еще секунда – и верлиока обнаружит нас своими хищно шевелящимися усиками-локаторами. И тогда нам точно конец.

Крысы на земле бесновались, с писком прыгали на дом, карабкались по стенам. Одна острая мордочка высунулась из проема возле нас, Шнобель отправил ее обратно ударом приклада. Затем начал быстро вдеваться в рюкзак, балансируя на крыше, качающейся, как палуба корабля в сильный шторм.

– Что будем делать?!

Никита сорвал с пояса гранату.

– Сейчас я ее!..

– Стой! – заорал я, хватая его за руку. – Не поможет!

– Она сейчас доберется до нас! – Шнобель вскинул автомат.

Усики верлиоки зашевелились, мутант задрал башку, дергая и крутя ею из стороны в сторону. Наводится!

– Где твои говноступы? – закричал я, снимая свою последнюю гранату. – Бери их! И взорви паутину со стороны берега! Беги сразу после взрыва!

Дом скрипел и оседал на один бок, наш скат заваливался все больше, наклоняясь в другую сторону. Верлиока подняла башку, ее лопнувший глаз посмотрел на нас, передние три ноги замолотили воздух, приближаясь.

– Рома, стреляй по крышке! – крикнул я, указывая вверх. – Чтобы паутина накрыла ее! И прыгай!

– А ты?! – Пригоршня выдернул чеку.

– Взорву эту дуру к бесовой бабушке!

– Ты спятил?!! – заорал Никита, но было уже поздно.

Вскинув автомат, наемник ударил очередью по паутине у нас над головой. Крышка кокона все кренилась, лишившись опоры с одной стороны, когда внутрь ворвалась верлиока. Теперь Шнобель перебил крышку посередине длинной очередью. Под собственной тяжестью толстая липкая сеть рухнула на мутанта, облепив верлиоке башку, шею, грудь и передние ноги, на короткое время обездвижив ее.

Никита швырнул гранату. Я побежал вперед, оттолкнулся от накренившегося ската и прыгнул на спину верлиоке, чудом не напоровшись на торчавшие по хребту шипы. Панцирь слегка пружинил. Это точно не хитин!

Верлиока замотала башкой, почувствовав движение, а потом удар по панцирю, но как в замедленной съемке, – толстый слой паутины тормозил ее. Налипшие на шею нити рвались, но их было много, и пока что они держали.

Я выдернул чеку и сунул гранату в открывшуюся щель между щитком и мягкой шеей. Граната намертво влипла в паутину.

– Ложись! – заорал Никита.

Оттолкнувшись от панциря, я прыгнул с мутанта на землю.

И почувствовал, что подошвы прилипли к спине верлиоки. Схватившись за шипы, я рванулся изо всех сил, помогая себе руками, – и сумел отодрать себя.

Почуявшая жертву верлиока крутанулась, благо ноги у нее оставались свободными. Меня мотнуло в сторону, я оторвался от мутанта – и понял, что падаю. Крысы внизу подняли морды и разинули пасти, готовясь вонзить зубы в меня сразу же, как только я окажусь на земле.

Взрывы грохнули почти одновременно. Меня смело ударной волной, швырнуло на крыс. Те не успели даже пискнуть – я раздавил их. В голове, да нет, во всем теле загудело! Рядом в воздух взлетели ошметки верхней части панциря и башка верлиоки. Ноги затанцевали – и подломились. Мутант рухнул на землю, давя оставшихся крыс.

У дома обрушилась крыша, и из окон прыснули грызуны, которые пытались добраться до нас изнутри. Вместе с крышей рушился Шнобель. Лежа щекой в мох, я наблюдал, как наемник в последний момент спрыгивает на землю и, прихрамывая, бежит ко мне.

Он помог мне подняться, вдвоем мы кинулись к Пригоршне, который уже стоял у неровной дыры в паутине, пробитой взрывом между двумя деревьями. Деревья посекло осколками, кора на них тлела, вокруг валялись оторванные ветви.

– Говноступы! – Никита сунул нам в руки обмотанные паутиной деревяшки. – Надевайте, прикрою!

И он ударил длинной очередью по крысам, которые, сгрудившись в стаю, помчались за нами, с черными, тускло поблескивавшими пустыми глазами.

Мы вылезли из кокона на берег. Тут, за грядой камыша, нам по колено, начиналась топь. Тонкий слой сплавины колыхался. Шнобель стал быстро приклеивать к ботинкам округлые деревяшки, кое-как обтесанные ножом. Я срезал двумя короткими очередями высунувшегося из-за кокона паукана и тоже приладил себе на ноги слепленные паутиной обломки досок. После чего повернулся к Пригоршне:

– Теперь ты!

Пригнувшись, он рыбкой нырнул в отверстие, а я стал отстреливать крыс одиночными: патроны заканчивались.

Никита быстро нацепил говноступы.

– Давай, Химик!

Я развернулся, и мы побежали.

Деревяшки ерзали на подошвах, было очень неудобно, мы переваливались, раскачивались на колыхавшемся слое мха и травы – но не проваливались.

Повылезавшие из-под земли пауки не рискнули преследовать нас – а крысы толпой ринулись по сплавине. Так как они были небольшие и легкие, то сплавина хоть и прогибалась, но держала их.

Шнобель хромал, он был с рюкзаком и бежал медленнее всех. На плечах у Пригоршни висел мой вещмешок – его рюкзак остался на чердаке. Я несколько раз оборачивался, придерживая крыс одиночными выстрелами, – но они все равно нагоняли. Потом кончились патроны.

Мы остановились, тяжело дыша. Бежать получалось медленно, приходилось высоко поднимать отяжелевшие ноги. Развернувшись, мы приготовились встретить крыс лицом к лицу. Никита поднял калаш, Шнобель вытащил нож, я перехватил автомат как дубинку, уже в который раз за день.

Вдруг крысы побежали медленнее, глаза их изменились, стали осмысленнее. Как будто державшая их воля ослабела.

Наверное, так и случилось. Поведение крыс изменилось. Видимо, они пришли в себя и обнаружили, что находятся посреди болота, в середине топи, и от илистой жижи их отделяет всего лишь тонкий слой влажного мха.

Крысы запаниковали. Ровный бег их нарушился, зверьки поскакали зигзагом, затем остановились – и стали метаться туда-сюда, принюхиваясь и быстро-быстро шевеля усами, тихо, тоскливо попискивая.

Затем они разом развернулись и помчались прочь, волоча голые хвосты, оставляя во мху узкие дорожки. Их больше никто не контролировал, и они бежали к твердой земле, спасая свои маленькие жизни. Мы их больше не интересовали.

Глава 8

Предательство

Мы сидели в клубе старого пионерлагеря, промокшие, продрогшие. Костер развели прямо в помещении – в металлическом поддоне, найденном на кухне. Еще мы там нашли мятую алюминиевую кастрюлю и теперь грели в ней воду. Чая не было. Из еды – два брикета натовского сухпайка из моего вещмешка, оставшиеся от Федора. Рюкзак Пригоршни сгинул, а Шнобель не нес продуктов, только артефакты и боезапас.

Помещение было небольшое, да и весь лагерь мелкий – два десятка домиков, разбросанные среди деревьев на берегу речки. Целым остался только клуб, поэтому мы и разместились в нем. Одежда наша сушилась возле костра, а мы, завернувшись в полусырые одеяла, сидели на каких-то пуфиках, которые попахивали плесенью. Штаны с куртками исходили паром – мы все-таки окунулись в холодную воду, убегая из болота. В темном окне отражались языки пламени и наши всклокоченные головы.

Протягивая к огню красные от холода руки, Шнобель сказал:

– Хотел бы я знать, что это такое с нами случилось. Больше всего оно смахивало на охоту загоном. Крысы эти, пауки… А верлиока, гнида?! Кстати, вы глаза их видели, этих крыс? А как они потом бросили нас и ушли? Гнали-гнали – и вот… Как будто их кто-то вел до того момента, а потом раз – контроль ослаб. И крысы слиняли. Они ж воду не переносят. У кого какие соображения? Пауканы нас реально заперли там! Кто может управлять пауками и крысами? И главное – зачем? При чем тут мы?

Пригоршня бросил на меня вопросительный взгляд, словно испрашивая разрешения.

– Управлять мутантами может кто угодно, – отозвался я, стараясь не стучать зубами. – Для сильного телепата это не представляет никакой проблемы. Ведуны или бляки какие-нибудь… Или человек с такими способностями.

– На хрена?!

– Это я хотел у тебя спросить. Сколько мы ходили этой дорогой – ничего подобного не случалось ни разу.

Шнобель ударил себя кулаком в грудь:

– Парни, да при чем тут я! Я сам в шоке! Сам ничего подобного никогда…

Вмешался Пригоршня:

– Химик, да чего сразу Ромыч? Мало ли от чего эта мистика вся дурацкая! Расшалилась Зона, бывает…

– Ни фига себе «расшалилась», – хмыкнул я. – Как-то целенаправленно она «расшалилась», не находишь? В нашу сторону.

– Да может, и совпадение все? – Пригоршня кинулся защищать Шнобеля.

Я махнул рукой.

– Может, и я причина, – сказал Шнобель, приподнимаясь, и, обернув руку одеялом, снял с огня кастрюльку с закипевшей водой. – Только, парни, хоть убейте, не понимаю, в чем дело. Враги у всех есть, чего скрывать… Но мои враги – обычные люди, я вам клянусь, и такого наворотить не могут. Ну вообще никак! Я реально не могу в толк взять, что за ерунда творится. Это ж точно мистика какая-то, как вон Пригоршня сказал. А я в мистику и не верю. Но теперь даже не знаю, может, и надо было бы поверить… А? Фигня какая!

Во мне нарастало раздражение: слишком уж необъяснимо непонятной была вся эта ситуация, неподвластной логике и разуму. Мысли метались, пытаясь придумать объяснение, но никак не получалось связать все странности воедино. Хотя основа у них была одна, ясно же, как день!

– Не верю в мистику, не верю! – твердил Шнобель, незаметно для себя повышая голос. – Это уже выходит за любые рамки странностей самой Зоны. Ну хоть убейте, не верю!

– Ну так и нечего орать, – одернул я его. Поднялся, чтобы взять оставшуюся на столе у выхода кружку. Дверь была сломана и закрывалась только наполовину. – Хотя, конечно, ум за разум заходит. Хочется крикнуть в лицо этой Зоне: не верю!

Не сдержавшись, я сделал шаг наружу и, задрав голову к черному небу, полному звезд, заорал, выплескивая накопившееся за последние дни напряжение:

– Не верю!!!

Звезды погасли на миг и снова включились, сильный порыв ветра прошел по берегу, стекла в окне задрожали – весь мир, а точнее, вся Зона вздрогнула с низким рокочущим грохотом. Он быстро стих.

– Что за срань господня?! – Шнобель с Пригоршней вскочили, озираясь. А я окаменел, вцепившись в косяк.

И эхом грохота отозвался в ушах, померещился – сухонький смешок школьной училки. Той, из отражения.

* * *

Шнобель, против обыкновения, с лопаткой ушел не вечером, а с утра. Солнце низко висело над рекой, заглядывая в окно, высвечивая неприглядность нашего убежища. Мы с Пригоршней сидели вокруг поддона, где еще теплился костерок, и по очереди прихлебывали кипяток из единственной кружки.

– Не нравится мне все это, – сказал я наконец. – Чувствую, дальше будет хуже. Пора заканчивать с этой миссией, Никита. Федора мы уже потеряли… Не хотелось бы потерять и тебя. Я к тебе привык уже, знаешь ли.

Пригоршня широко улыбнулся и передал мне кружку.

– Я тоже к тебе привязался, Андрюха, – он хлопнул меня по плечу так, что я поперхнулся кипятком. И затем заботливо начал стучать меня по спине.

– Кончай эти телячьи нежности! – прикрикнул я на напарника. – Ты что, не понимаешь? До «Березок» еще два дня, слишком большой шанс, что мы просто не дойдем! Не знаю, как ты, а я лично ценю свою жизнь больше тех денег, что мы наварим на этих артефактах. Сейчас Шнобель вернется, и я скажу ему, что мы дальше не идем.

Никита поднялся, сильно, до хруста, потянулся.

– Без паники, Химик! Нельзя миссию бросать. Мы же уже аванс потратили, забыл? Не возвращать же теперь. Прорвемся, не дрейфь!

Еще и деньги за это возвращать? Нет уж! Тогда я иду до конца!

Я тоже встал.

– Где этот твой Ромыч? Что-то он долго со своей лопаткой гуляет. Пойду навстречу, скажу, уже выдвигаться пора.

– От Федора заразился? – ухмыльнулся Пригоршня. – Смотри в аномалию не угоди.

– При чем тут Федор? – поморщился я, выходя наружу.

Сегодня было не так холодно, как последние дни, солнце даже немного пригревало. Я не собирался следить за Шнобелем, с чего бы? Хотя определенные подозрения на его счет у меня имелись. Ничем не подкрепленные, правда. Все эти странности начались только в этом походе. Значит, вероятнее всего, связаны они либо с самим наемником, либо с содержимым его рюкзака. Логично? Еще как. И я хотел задать Шнобелю пару вопросов без свидетелей, в интимной обстановке, так сказать. Чтобы Никита не начал опять выступать. Из-за этой его защиты наемник чувствует, что его как будто обвиняют. А если я расспрошу его – он может сказать что-нибудь, что наведет меня на мысль. В конце концов, Шнобель мог быть первопричиной всего этого, но невольно, и сам быть совершенно не в курсе.

Я углубился в лесок, ведущий к болоту, из которого мы вчера с таким трудом выбрались. Косые лучи солнца пронизывали его, на пожухлой траве лежали длинные тени деревьев. Ближе к трясине подлесок стал гуще, кусты лещины и малины стояли по пояс и выше. По дороге я продолжал обдумывать наше положение и не сразу понял, что заставило меня пригнуться за кустами.

Наверное, инстинкты сталкера сработали. Осторожно выглянув из-за кустов, я обнаружил в нескольких метрах впереди наемника. Я так углубился в размышления, что среагировал на знакомого как на чужака, чисто на автомате.

Осознав ошибку и испытав облегчение, я собирался встать из кустов навстречу Шнобелю, но вдруг до меня дошло, что он делает.

Я зашел немного сбоку и хорошо все видел. Наемник сидел под деревом. Держа на коленях свой блокнотик, Шнобель писал в него огрызком карандаша, который всегда носил в кармане. Закончив карябать, наемник сложил бумажку, сунул в ямку перед собой и забросал землей. Выпрямившись – кстати, он был в штанах, то есть и дела-то не делал, за которым ходил, – Шнобель сунул в карман карандаш с блокнотом, поднял лопатку и сделал на дереве зарубку. Затем набросал еще земли на месте, где закопал бумагу, похлопывая лопаткой плашмя, соорудил маленькую, хорошо заметную башенку. Развернулся и, весело насвистывая, ушел к лагерю.

Дождавшись, когда он скроется из виду, я подобрался к месту, где сидел наемник. Что это он, Зона его забери, делал?

На измазанной землей бумажке я разобрал наспех набросанную карту местности и несколько слов. «Мост к северу, потом по дороге на восток до деревни…» Да это же план пути на сегодня! Зачем Шнобель это написал и зарыл тут? Какого хрена…

Да он же ведет кого-то за нами! – дошло до меня. Вот двуличная душонка! Клялся и божился, что все понимает, уважает чужой бизнес, – а сам вел по нашим пятам конкурентов. Прав был Федор, наемник-то с душком! Решил перехватить дело! Ну погоди, сейчас я тебя выведу на чистую воду…

Я гневно скомкал бумагу. Ну сволочь хитрожопая! Теперь понятно, почему он каждый вечер так тщательно про маршрут выспрашивал. Говоришь, хочешь знать ориентиры, если вдруг опасность и надо действовать самостоятельно? Говоришь, карта в полиэтилен запаяна и ты ничего на ней не отмечаешь? А что на листочки потом карту перерисовываешь – об этом сообщить забыл! Запамятовал как-то, да? Ну сейчас я тебя выведу на чистую воду! Все тебе выскажу! Посмотрим, как ты оправдываться станешь, лжец хренов…

Весь кипя от негодования, я повернулся, чтобы скорей вернуться в лагерь.

И чуть не столкнулся с выходящим из-за кустов Шнобелем. Тот посмотрел на бумажку у меня в руках, затем поднял на меня взгляд, лишенный обычной доброжелательности.

– Зря ты это сделал, Химик, – серьезно сказал он. И добавил полувопросительно, полуутвердительно: – Если я попрошу забыть, ты ж этого не сделаешь?

Мы стояли друг против друга на небольшой поляне.

– Нет, конечно, – отозвался я, следя за каждым его движением. – Кого ты ведешь за нами?

– Это не то, о чем ты подумал, – быстро заговорил он. – Химик, я правду сказал, вашему бизнесу ничто не угрожает. Слушай, вы мне нравитесь, парни. Я предлагаю, чтобы ты бумагу обратно убрал и сделал вид, что ничего не было. Пока еще не поздно. Скоро здесь будут люди…

Говоря это, Шнобель медленно двигался по краю поляны, ступая мягко и осторожно. Я столь же медленно и аккуратно двигался по кругу в противоположную сторону, ни на миг не выпуская его из поля зрения.

– Что ты задумал? Кто за нами тащится? Что вам от нас надо?

– Глупо это, – продолжал сокрушаться наемник. – Я правда не хочу, чтоб вы пострадали. Что ж вы такие любопытные-то?

– Кто еще? – Догадка пришла сразу. – Федор? – Я вскипел. – Что он тебе сделал?! Пацану еще жить и жить бы!

– Эй, эй, полегче! Я не хотел его убивать, честно. Федор первый кинулся, я защищался. Он парень вспыльчивый, сам знаешь. Был…

Признание стало последней каплей. Хоть Шнобель искренне сожалел о смерти молодого, что было видно по лицу, по интонациям, – я понимал, что Федор увидел то же, что и я, поэтому был обречен в любом случае. Скорее всего, наемник и меня попытается убрать. Я должен был его опередить.

Он был крупнее, я – быстрее. Он, скорее всего, сильнее. У меня черный пояс по джиу-джитсу, но я давно не тренировался. У него явно имелся опыт драки без правил, на выживание. Это было заметно по тому, как наемник держал дистанцию и обшаривал взглядом пространство вокруг, прикидывая, чем можно воспользоваться.

Не дав Шнобелю договорить, я бросился на него и сбил с ног. Наемник ждал нападения, но все равно отреагировал медленнее, чем следовало. Через минуту ожесточенной борьбы я сидел у него на груди, прижимая лезвие своего десантного ножа к его горлу, чтобы он не вздумал рыпнуться.

Может, Шнобель и впрямь за нас ратовал и плохого не хотел. Но то другое, о чем он говорил, было, скорее всего, еще менее полезно для меня с Пригоршней, чем слежка за бизнесом. Поэтому я заранее прикинул возможные исходы драки, а также приемы, которыми наемник может ответить; я был готов. А Шнобель, похоже, всерьез предполагал меня уболтать и драки избежать.

– Химик, не глупи, – прохрипел Шнобель, не делая попытки вырваться. – Сейчас сюда придут…

– Не заговаривай мне зубы! – прошипел я, чувствуя, что руки немного дрожат от порции адреналина, выброшенной в кровь во время драки. – Коротко и по существу: кто, сколько, зачем?

Шнобель выкатил глаза, скосив взгляд мне за плечо, как будто там кто-то был.

– Оглянись! – просипел он полузадушенно.

– Такими приемами меня не купишь! – прикрикнул я. – Еще раз: кто…

– Я бы на вашем месте последовал совету, молодой человек, – раздраженно сказал резкий голос у меня за плечом. – И нож бы убрал, если вы дорожите своим другом.

Я почувствовал, как каменеет от напряжения спина. Мучительно медленно, чтобы не спровоцировать тех, кто стоял за мной – кто? – я отвел лезвие от горла предателя. Затем поднялся и повернулся. Шнобель вскочил и начал отряхиваться, после чего, кивнув мне, как будто мы только что обменялись дружеским рукопожатием, отошел к своим.

Невозможно было ошибиться: на той стороне поляны стояли наемники.

– Какого хрена… – начал я – и заткнулся.

Из леска послышались крики, удары, и трое наемников вытолкали на поляну сопротивляющегося Пригоршню. Вели его двое, третий шел сзади, держа АК-103 так, что ствол упирался моему напарнику в затылок. Руки у Никиты были заломаны назад, на скуле наливался желтизной будущий фингал.

– Ромыч – предатель, сука! – крикнул Пригоршня, когда его выволокли на поляну. – Не верь ему!

– Да понял уже, – буркнул я, стараясь не делать резких движений. Хотя меня так и подмывало начистить кому-нибудь фотокарточку.

– Брось нож и подойди, – велел мускулистый наемник в камуфляже с обрезанными рукавами, направляя на меня ПП-90М1, – я узнал шнековый магазин на шестьдесят четыре патрона под стволом.

Глава 9

Буря

Их было пятеро. Пока нас с Пригоршней вели обратно к лагерю, я исподтишка разглядывал их. Главарь был хорошо накачанным, камуфляжная куртка на нем трещала по швам. Видимо, рукава он отодрал, потому что бицепсы не влезали. Лицо у него было хищное, с красивым орлиным носом и подвижными тонкими губами, густыми черными бровями, очень смуглое; черные волосы коротко сострижены. Бабка его явно согрешила то ли с испанцем, то ли с итальянцем.

Кроме главаря и Шнобеля, в отряде имелись близнецы – высокие сильные парни, начинающие полнеть, оба с длинными сальными волосами. Это они держали Пригоршню. Звали их, как удалось выяснить позже, Перец и Песец. Различал я их только по вооружению. Песец тащил АК-12 с барабаном на девяносто пять патронов, а у Перца грудь крест-накрест перетягивали ремни сразу двух АК-104 – укороченных.

Ствол к затылку моего напарника приставлял среднего роста мужичок с мелкими чертами лица и тонкими усиками. Когда главарь приказал двигаться, он ткнул Пригоршню в затылок так, что у пленника мотнулась голова.

– Крыса, хватит! – прикрикнул главарь. – Они нужны целые и здоровые, кому сказал! Боцман, отвечаешь за второго.

Я так понял, что фингал на скуле Пригоршни – его рук дело, этого Крысы. Ну что же, запомним на всякий случай.

Меня взял на мушку приземистый мужик в тельнике под расстегнутой камуфляжной курткой. Он был хорошо выбрит и плохо выглядел: глаза красные, нос синий. Явный любитель заложить за воротник, понял я. Со стажем. На тыльной стороне ладони – татуировка в виде якоря. Надпись я не разглядел.

– Где Сикорский? – спросил Шнобель, подходя к главарю.

Тот сплюнул:

– В болоте сгинул.

Шнобель помрачнел.

– Второй уже… Прими его Зона.

Они с главарем легонько хлопнули друг друга ладонями один раз и, перевернув руки, второй, словно совершая какой-то свой ритуал. После чего нас погнали сквозь малинник к клубу.

– Эй, качок! – окликнул я главаря. – Чего вам от нас надо?

– Узнаешь, – хмуро отозвался он. – Кончай болтать.

– Какого хрена вы тащились через весь Любеч за собственным мешком с артефактами?

– Заткнись, а то ща по зубам получишь, – любезно отозвался он.

Я собрался еще раз спросить, уточнив, не возьмут ли они плату за охрану, которой они все это время занимались, но тут мы пришли. На пороге клубного домика стоял… чертов пожилой родственник собственной персоной. Дядя!

Вот уж кого я менее всего ожидал тут увидеть. Приперся! Чего только и потерял тут?

За спиной у нежданного гостя топтался мужик, больше всего напоминающий видом работягу с кирпичного завода, – морда у него и цветом, и размером была как кирпич.

– Вы их обыскали, Валерьян? – резко спросил Дядя.

– Ща сделаем. – Главарь дал знак Перцу и Боцману ввести нас внутрь.

Нас с Пригоршней втолкнули в домик, туда же во-шли Дядя, главарь с редким именем Валерьян, а также Шнобель и Крыса с Боцманом. Близнецы остались снаружи.

– Дверь закрой, Крафт, – распорядился Валерьян. – Боцман, свяжи их. Крыса, держи их на мушке.

Работяга с кирпичного завода, то есть Крафт, посторонился, пропуская всех, и захлопнул дверь. В клубе стало тесно.

Меня и Никиту развели по разным углам комнаты, чтобы мы не могли переговариваться. Крафт вернулся к занятию, от которого его, судя по всему, оторвало наше появление, – к потрошению моего вещмешка. Он тщательно перетряс каждую вещь, ощупал и чуть ли не обнюхал саму ткань, все лямки и ремни.

– Карты нет, – доложился он, бросая мешок поверх кучи барахла.

– Обыщите уже их, – велел Дядя и принялся ходить из угла в угол, заложив руки за спину. Валерьян дал знак Шнобелю.

– Извиняйте, парни, – сказал наемник и начал выворачивать наши карманы. Никита, когда Шнобель приблизился, плюнул в бывшего товарища.

– Ничего, дело терпит, – пробормотал Шнобель и утерся рукавом.

Когда он взялся за меня, я отвернулся. А он про-шептал:

– Сказали бы сразу дорогу этому больному, ничего бы и не было.

Стоя возле стола с облезлым полиролем, Валерьян постукивал по столешнице длинными пальцами.

– Ничего, – наконец доложил Шнобель.

– Ты уверен? – Дядя недовольно зыркнул на него, останавливаясь посреди помещения.

– Так точно. – Рома изобразил взятие под козырек. – Карты нет, других бумаг тоже.

– Может, зашита где? Прощупай одежду! – разорялся Дядя.

– Да что я, этот, что ли? – возмутился наконец Шнобель. – Сами щупайте!

– Ищи, а то ща как дам в зубы… – начал Валерьян, хмуря красивые черные брови.

– Да пусть вон Крыса щупает! За ним не за-ржавеет.

– Я те пощупаю, – окрысился маленький на-емник.

– Карты нет! – повысив голос, чтобы перекрыть их спор, сказал я. – Кончайте этот балаган и объясните, зачем вы нас взяли. Что вам нужно?

Дядя посмотрел на меня с плохо скрываемой ненавистью.

– В голове держишь?

– Самое надежное место, когда надо уберечь важную информацию, – заверил я его. – К тому же мы не первый раз ходим, запомнить дорогу не проблема. А вот вы какого хрена перлись за нами через всю Зону? За бабло свое испугались?

Дядя рассмеялся неприятным каркающим смехом, который оборвался так же внезапно, как и начался.

– Тупица! – бросил он. – Дальше собственного носа не видишь, а туда же, выводы делать. Кому нужны твои артефакты, когда речь идет о несоиз-меримо большем! Тебе не людей водить, а курей разводить.

– Эй, ты моего напарника не оскорбляй… – угрожающе надвинулся на него Пригоршня.

Он не успел договорить: к нему подскочил Крыса и, вскинув автомат, прикладом ударил Никиту в челюсть. Пригоршня отклонился, так что удар прошелся по касательной, – но Крыса немедленно пнул пленника в колено. Никита охнул, приседая.

– Хватит тебе, они нормальные парни. – Шнобель положил ладонь приятелю на плечо. Крыса гаденько усмехнулся и вновь навел на Пригоршню ствол. Я уставился на него и сказал громко, чтобы наемник услышал:

– Ты, крыса! Еще раз ударишь моего друга, и я тебе руку сломаю.

Маленький наемник подскочил, как ужаленный, оборачиваясь, но я уже не обращал на него внимания, переключившись на Дядю.

– Всего лишь недостаток информации, чтобы делать правильные выводы, – сказал я ему. – Так о чем идет речь?

Дядя перевел быстрый взгляд с меня на Никиту, после чего, не отвечая, упал в кресло.

– Валерьян, когда мы будем на уже известном месте?

Главарь сверился с набросанным Шнобелем планом и картой.

– К вечеру.

– А где будем в полдень?

Мускулистый красавец опять сверился с картой:

– У переправы.

– Хорошо, тогда выходим, – кивнул Дядя. – Приготовьтесь к полудню.

Я заметил, что Валерьян слегка побледнел.

– Что на этот раз? – спросил он, махнув Шнобелю, чтобы забирал свой рюкзак.

– А я знаю? – раздраженно отозвался пожилой родственник. Хотя, конечно, я уже понял, что никакой он не родственник, ни близкий, ни дальний, ни седьмая вода на киселе. Просто чокнутый, который нанял отряд для какого-то грязного дела. Почему-то я не сомневался, что дело грязное. Почему? Думаю, дело в методах. Чистые дела грязными руками не делаются. – Но она точно что-нибудь устроит.

О ком это они? Ни черта не ясно, что происходит и о чем они говорят…

Крафт сгреб мои вещи, кроме патронов, запихнул в вещмешок и кинул мне, даже не завязав. Я не стал ловить поклажу.

– Никуда не пойду, пока не узнаю, зачем…

Удар был неожиданным, хотя я заметил движение. Крыса щучкой кинулся ко мне, занося ствол. Я поставил блок – но он предательски ударил снизу левой в печень.

Я молча скрючился, сцепив зубы, прижимая ладонь к боку. Боль, только что бывшая острой, растеклась по телу, теперь в месте удара тупо ломило.

Дядя поморщился.

– Валерьян, я который раз вас прошу, обуздайте этого крысеныша. Он портит мне человеческий ма-териал.

Человеческий материал? Это еще что значит?

Главарь шагнул вперед и без замаха дал Крысе в зубы. Тот отскочил, ощерившись, но ничего не сказал.

А Дядя повернулся ко мне:

– Как вас… Химик? Вечером вы все узнаете.

* * *

Я пошел – а что оставалось делать? Их больше, даже если удалось бы как-то договориться с Пригоршней, нам все равно их не одолеть. Они отобрали у нас оружие, связали нам руки и погнали по маршруту, который я сам обрисовал Шнобелю вчера вечером. Какое-то время я потратил, проклиная собственную неосмотрительность, а также доверчивость Пригоршни. Затем, понимая, что трачу время зря, стал приглядываться к своим спутникам.

Никиту пустили вперед вместе с Перцем и Крысой. Крыса этот не нравился мне чем дальше, тем больше. Кличку свою он совершенно оправдывал. За ними шагали, не придерживаясь особого порядка, Дядя с Крафтом и Валерьян. В конце я с Боцманом, Шнобель замыкал. Поначалу он пытался поддерживать беседу, но потом понял, что я с ним говорить не собираюсь, и заткнулся.

Путь пролегал вдоль реки. Было на удивление тихо. Замерло все, и природа, и звери, и птицы. Я шел, постоянно озираясь, потому что, честно говоря, подобная тишина конкретно настораживала. В Зоне, где мутанты вытеснили большинство обычных животных, все равно присутствует немолчный гул живой природы: листва шелестит, ветерок посвистывает, насекомые жужжат, птицы свиристят что-то свое, птичье. А тут – все будто вымерло. А ведь такого тут раньше не было. Даже солнце, казалось, застыло в небе и никак не могло подняться к зениту.

Было заметно, что наемники нервничают. Ближе к полудню они стали оглядываться, как и я, зарядили и по пять раз перепроверили оружие. Они будто ожидали нападения. Я попытался вспомнить, о чем говорил Дядя. Что должно случиться в полдень? Почему в полдень? Если нападение, то, может, стоит попросить оружие? Да нет, глупости, не дадут. Еще и в зубы можно получить… я вспомнил, что костяшки на правой руке у Валерьяна сбиты, видимо, у главаря это не пустая присказка, а реальный метод общения с подчиненными, наверняка и с пленниками он не миндальничает.

Идти, постоянно ожидая неизвестно чего, да еще не имея возможности защититься, – невольно и я немного занервничал.

Запястья стянули не слишком туго, но все равно довольно скоро заведенные за спину руки заныли, начали болеть, потом затекли и онемели. Я постоянно шевелил пальцами, крутил кистями, насколько позволяла веревка, однако это не помогало.

Дядя вполголоса переговаривался с главарем.

– Аномалий совсем нет, – тихо сообщил Ва-лерьян.

– Энергию копит, – отозвался Дядя. Он задрал голову, изучая небо. Я тоже бросил взгляд наверх. Кто копит энергию, для чего?

До переправы оставалось всего ничего, когда вдруг поднялся ветер. Он свежел, становился влажным. Небо резко затянуло тучами – откуда и взялись? На реке поднялись волны.

А ветер крепчал с каждой секундой, он бил в лицо, гудел в ушах.

– Бегом! – крикнул Валерьян. Дядя, подняв воротник, перешел на мелкую старческую рысь. Мы все побежали. Если нас накроет… в общем, лучше не надо. Буря в этих местах – опасное дело. Подгнивший лес, широкая река со склонностью к разливу, глинистые берега…

– На том берегу лодочная станция! – крикнул я, стараясь перекричать завывающий ветер. – Надо успеть переправиться!

Потемнело, начался дождь, усиливаясь с каждым мгновением. Ветер швырял в лицо горсти холодной воды, заливал за шиворот. Река вспучилась, волны захлестывали берег, вода поднималась с каждой минутой.

Через две минуты, промокшие насквозь, мы стояли у переправы.

У бывшей переправы.

Вздувшаяся река разметала мостки по бревнышку. Над волнами едва-едва виднелись верхушки опор, которые раньше поддерживали настил, вода бурлила вокруг них, завивалась в водовороты. Выше на берегу, привязанные за колышки, лежали перевернутые вверх днищем лодки.

– Переправимся! – сложив ладони рупором, прокричал Дядя.

– Самоубийство! – заорал в ответ Валерьян.

Он был прав. Ветер достиг почти ураганной силы, гнул деревья. Вода в реке все прибывала, уж не знаю, откуда она бралась. Черная, холодная, еще минуту назад она была метром ниже, а теперь лизала нам ноги. Было темно, как ночью, волны ходили по реке, вода закручивалась водоворотами, ревя и пенясь.

Мы поспешили подняться выше по берегу, ближе к лесу. Трава была мокрой и скользкой. Я запнулся обо что-то, не удержался, повалился лицом. В последний момент ухитрился упасть на плечо. Сильная рука схватила за куртку, Шнобель рывком поставил меня на ноги. Я облился холодным потом, представив, что было бы, если бы я упал в реку, со связанными-то руками.

Оскальзываясь и спотыкаясь, мы бежали вверх по берегу, а река наступала нам на пятки. Лес качался и скрипел. В какой-то момент Дядя остановился и потряс кулаком, грозя небу:

– Ты меня не остановишь! Я пробьюсь!

– Берегись! – страшным голосом закричал Пригоршня.

Неслышно за раскатами грома и общим скрипом, одно дерево качнулось, завалилось вперед и стало падать. Грохот, треск – ствол обрушился на берег, ломая ветки. И тут же крону захлестнула вода.

Мы метались по берегу, увязая в песке, скользя по островкам травы. Буря достигла невиданных размеров, природа рвала и метала, падали деревья, вода прибывала, сметая все на своем пути, дождь заливал глаза, гром оглушал, молния ослепляла.

– Лодки!!! – надрывался Дядя.

До меня дошло. Я толкнул плечом Шнобеля, который все еще держал меня за куртку.

– Спрячемся под лодку! – крикнул я ему. – Под лодку!

Очередной зигзаг молнии порвал небо, в синем свете разряда я разглядел непонимание в глазах наемника. А потом он кивнул и, пригибаясь, с трудом удерживаясь на ногах, бросился к лодкам, которые, привязанные к вбитым в землю кольям, не могли уплыть и качались, перевернутые, на волнах, бились друг о друга.

Меня несколько раз сбивало с ног порывами ветра. Дождь хлестал по лицу, слепил, я захлебывался в потоках льющейся с неба воды. Шнобель с Крысой поймали одну лодку и, по колено в воде, пытались вытащить ее на берег, перерезав веревку. Меня в очередной раз кинуло на берег, песок забился в рот. Уже не пытаясь встать, я кое-как поднялся на колени и закричал:

– Развяжите мне руки!

Вода подобралась ко мне, заливала колени. Сквозь штаны я чувствовал ее леденящий холод.

Вытолкнув лодку на берег, Шнобель подбежал ко мне, несколькими движениями перепилил веревку на запястьях, помог подняться. Втроем мы потащили лодку вверх и влево, на открытый участок, подальше от леса. Руки пронизывала боль, но я упорно тянул и толкал. Ничего не было видно, только в разрывах молний можно было кое-что разглядеть вокруг, и то недалеко. Все смешалось: воздух, вода, река, небо, лес, берег… Мы уже не видели других и только старались спастись сами.

Кое-как выбравшись подальше от воды, приподняли лодку и полезли туда. Когда я попытался нырнуть в укрытие, Крыса встретил меня ударом в лицо:

– Куда, сука! Без тебя места мало!

Ненависть сдавила горло. Сжав пальцы в «лапу ягуара», я врезал маленькому наемнику по глазам. Кажется, один глаз таки пробил. Крыса захрипел, выставив руки, попытался схватить меня. Тогда я вцепился ему в горло и начал душить. Он задергался, а я перевернулся через него и, оказавшись под лодкой, выпихнул наружу. До того я подпирал борт, теперь же лодка со стуком упала. Шум бури стал тише. Я повернулся. Рядом зажегся огонек – Шнобель щелкнул зажигалкой. Видел ли он, что случилось с Крысой?

По лодке снаружи застучали.

– Очень ты шетубной, – вдруг сказал Шнобель. Удара я не почувствовал – просто все потемнело перед глазами, и я провалился в беспамятство.

* * *

В себя приходил медленно и мучительно. Тело ломило, руки затекли, я их совершенно не чувствовал, начиная от плеч. Болела голова. Я не сразу понял, что лежу на земле, только когда ощутил, как холодит щеку мокрый песок. Приоткрыл глаза – но тут же пожалел об этом.

– Не слишком я тебя? – надо мной склонился озабоченный Шнобель.

– Какого хрена ты меня стукнул? – прохрипел я, пытаясь поднять голову.

– Да мало ли чего ты сделал бы с развязанными-то руками…

– Хорош валяться, подъем! – прозвучал рядом голос Валерьяна.

Меня подхватили под мышки и поставили на ноги. В этом положении я обнаружил, что голова еще и кружится, а во рту сухо, как в Сахаре.

Буря кончилась. Широкая полоса песка между лесом и все еще высокой рекой была занесена водорослями, мокрой травой, мусором, обломанными ветками. Поперек берега тут и там лежали упавшие деревья. Недалеко Боцман возился с костром, от котелка над огнем тянуло мясным запахом. Рот у меня наполнился слюной.

По ту сторону костра на земле сидел Пригоршня. Увидев, что я пришел в себя, он кивнул мне и пожаловался:

– Они меня чуть не утопили!

– Заткнись, – велел Валерьян, – не то ща…

– Знаю, знаю, в зубы дашь, – отмахнулся Пригоршня. – Придумай чего-нибудь новенькое!

Губы у напарника распухли, в уголке запеклась кровь. По щеке расплывался синяк, сливаясь с тем, что на скуле.

Главарь сплюнул и отвернулся. Увязая в песке, он двинулся к Дяде, который нагнулся и рассматривал что-то возле поваленного дерева. Подошедший Валерьян замахал своим, и к нему пошли Перец с Песцом.

А я обратил внимание, что нет Крысы. Куда он делся?

И тут же стало ясно куда. Дядя с Валерианом возвращались к костру, за ними Песец и Перец несли тело.

Упавшим деревом Крысе раздробило грудь. Тело успело закоченеть, лицо застыло в омерзительной полуухмылке, полугримасе, один глаз вытек. Видимо, после того, как я его выпихнул, он запаниковал, заметался, попытался забраться под другую лодку, тут-то его и раздавило.

Я отвернулся, не чувствуя ни грамма жалости к этой человеческой падали. Интересно, что Шнобель меня не выдал, не сказал о моем участи в смерти Крысы. Я почти уверен, что он видел нашу короткую схватку и ее результаты.

Интересно, они собираются покормить нас с Пригоршней? И не помешало бы хлебнуть чего-нибудь горяченького, а то и горячительного: меня уже пробирал озноб. На ветру-то да в мокрой одежде… Не хватало еще простудиться посреди Зоны.

Я повернулся к Дяде, который с Валерьяном оживленно обсуждал вопрос переправы.

– В одну сядем, другую разломаем на весла, – толковал Валерьян. – Эти пусть гребут… – он кивнул на Пригоршню.

– Мы не будем этого делать, пока вы нас не покормите, – громко сказал я.

От неожиданности оба вздрогнули. Я продолжал:

– Вы можете бить нас, можете пристрелить, конечно. Но если нас не покормить чем-нибудь горячим, мы сами сдохнем посредине реки. Сами вы до базы не доберетесь. От места, которое знает Шнобель и теперь вы, благодаря его карте, еще двадцать километров. К тому же без нас вас не пустят на базу. Захватить ее у вас не получится.

Дядя смотрел на меня без малейшей приязни, но, поразмыслив, согласился.

– Покормите, – отрывисто велел он.

Пригоршня по ту сторону костра подмигнул мне. Я подошел к огню, пытаясь хоть немного обогреться. Тут же подошел и встал между мной и Никитой Боцман, ненавязчиво так положив ладонь на цевье своего укороченного калаша.

– Ты как? – спросил я.

– Ничего, – ответил Никита. – Воды нахлебался.

– У меня вроде сотрясение, – сказал я. – Мутит как-то.

– Суки! – огорчился Пригоршня. – Я рад, что крыса эта сдохла. Так ему и надо, падле. Об одном жалею…

– Хорош болтать! – повысил голос Валерьян.

Стараниями Шнобеля нам досталась приличная порция еды на каждого. Дав подкрепиться, Валерьян загнал нас в самую крепкую из уцелевших лодок. Там мне и Никите развязали руки и вручили весла – обломки досок другой лодки, которой повезло меньше. Впрочем, гребли все, кроме Дяди и Боцмана, – этот последний сидел на корме с импровизированным рулем и подгребал в нужном направлении, а также командовал гребцами.

Был еще день, но пасмурно и сумеречно было, как вечером. Еще дул довольно свежий ветер, волны с силой хлестали в борт. Переправа длилась долго. Лодку бросало по реке, закручивало в водоворотах. Грести досками было сложно и малоэффектив-но. Я содрал ладони в кровь, но даже не пытался возникать или отлынивать: в любом случае надо было на другой берег.

Когда мы наконец причалили, почти стемнело. Я так устал, что валился с ног и не сопротивлялся, когда мне опять закрутили руки за спину. Вопросы о цели и смысле нашего похода уже не терзали мозг, как утром, я мечтал только об одном – добраться до любого укрытия и завалиться спать. Головокружение вроде прошло, но моментами казалось, что земля уходит из-под ног.

Этот берег был круче, он сильно зарос. Спотыкаясь о корни, мы шли по узенькой кромке песка между кустами и водой. Почти в полной темноте мы достигли лодочной станции. Никто не стал разводить огонь, заморачиваться с едой – все рухнули спать. Даже неугомонный Пригоршня был бледен, обессилен и не пытался сбежать. А я забыл потребовать, чтобы Дядя выполнил обещание рассказать все.

Утро выдалось солнечное, но прохладное. После завтрака, не дожидаясь, пока я вспомню, Дядя сам завел об этом разговор. Мы сидели в лодочной станции – небольшом дощатом сарайчике под крышей из дранки. Дядя расположился на шатком стуле у окна, нас с Никитой поставили в центре небольшого помещения, держа на прицеле. Наемники сидели кто где придется – на кровати, перевернутом ведре, покосившейся лавке. В домике пахло водорослями.

– Вчера был не очень подходящий момент, – начал он, – но ситуация требует некоторого прояснения. И не потому, что я считаю себя как-то обязанным рассказать вам что-то. Нет, вы просто должны быть в курсе, чтобы действовать.

– Действовать? – Пригоршня повернулся боком, чтобы продемонстрировать вновь связанные за спиной руки. – Ну-ну.

Дядя бросил холодный взгляд на моего напарника, свидетельствующий, что он весьма невысокого мнения об умственных способностях Пригоршни. Надо сказать, что я тоже не то чтобы в восторге от его выдающегося кругозора, широты мышления, отточенности и выверенности логических построений… Но мы сработались, понимаем друг друга без слов, и вообще Никита мой единственный друг. Так что я не испытал в этот момент ничего, кроме неприязни к Дяде и его манере заводить друзей.

Впрочем, этого козла не интересовало мое мнение по этому поводу. Он просто продолжал:

– Вас наняли не для того, чтобы нести артефакты на продажу. Мне необходимо попасть на базу. Вы знаете, где она, и там вас знают. Вы должны были быть моим пропуском туда.

– Почему же вы не пошли с нами? – не удержался я.

Он бросил на меня быстрый взгляд, говорящий, что и мои умственные способности он невысоко ценит. Но мне сейчас было начхать на его мнение по этому поводу, я хотел разобраться. Согласитесь, хочется понимать, какого лешего тебе вяжут руки и тащат куда-то, как барана на убой. Собственно, это был один из первых пунктов, которые стоило выяснить, – не на убой ли?

– Все шло по заранее составленному плану, – проскрипел он, и стало ясно, что он говорит далеко не все. – Вы должны были провести Шнобеля в «Березки». А он разобрался бы с охраной и впустил нас. Не один, конечно, на базе есть свой человек…

– Почему нельзя было просто тихо ночью открыть ворота? – опять не удержался я.

Теперь его взгляд говорил красноречивее любых слов, что его мнение о моих возможностях думать, анализировать и делать выводы ухудшилось. Впрочем, ответил он довольно спокойно:

– Чтобы меня не задели в перестрелке, когда будут уничтожать охрану, тупица.

– Ну ты… – опять угрожающе заворчал Никита, но я движением головы остановил напарника:

– Все ясно, я спутал ваши карты, когда обнаружил, что вы идете по нашему следу. Теперь, понятное дело, мы с Пригоршней никуда не пойдем, это вы, я надеюсь, понимаете. Не поведем вас в «Березки».

– Вы – нет, – согласился Дядя. – А вот ты поведешь.

– Ни за что. Там же десятки людей, которых вы собираетесь перебить!

Этот тип пару мгновений смотрел на меня с подобием жалости во взоре. Словно удивлялся, что такие тупые люди еще живут на свете и их как-то носит еще земля. Затем скучным голосом он объяснил так, как говорят очевидные вещи:

– Тогда умрет твой друг.

Пригоршня вскочил, но его с двух сторон схватили Перец и Песец и силком усадили обратно, а Боцман вытащил ствол и приставил дуло к его виску. Лицо у Никиты было злым и растерянным.

– Что ты несешь, чурбан?! – крикнул он.

– Я тебе не верю, – сказал я.

Дядя кивнул Валерьяну:

– Прострели ему ногу. Нет, руку, он еще должен ходить.

Главарь вытащил из кобуры на поясе FNP-9 и приставил к плечу Пригоршни.

– Ладно, прекратите, – повысил я голос.

– Подожди, – кивнул Дядя Валерьяну. Главарь скривил тонкие губы в гримасу, но послушался. А пожилая гнида продолжила:

– В действительности мне достаточно одного проводника. Ты немного более разумен, поэтому я ставлю на тебя. Подумай об этом. Твой друг жив только до тех пор, пока ты делаешь то, что мне нужно. Ты пойдешь со Шнобелем в «Березки» и предложишь там артефакты. Вы появитесь на базе вечером, и вас оставят ночевать. Ночью вы перебьете охрану и откроете для нас ворота.

Я опустился, размышляя. Обернулся к стоящему сзади Шнобелю:

– Ты это сделаешь? Убьешь всех этих людей, которых ты даже не знаешь?

– Мне это не очень нравится, но я наемник. Это моя работа, – пожал он плечами.

– Наемник, а не киллер!

Шнобель опять пожал плечами. Я повернулся, посмотрел на Пригоршню. Тот сидел, раскрыв рот, и в изумлении разглядывал Дядю, как диковинного мутанта. Я вдруг подумал, что Дядя и есть диковинный мутант. Как может культурный, явно хорошо воспитанный человек строить такие планы? Что ему надо в тех «Березках»? Кто он вообще?

– Что ты там забыл? – озвучил я эти вопросы.

– Не твое дело, – отрезал он. – Если в пять утра ворота базы не будут открыты, твой друг умрет. Это все, что тебе нужно знать.

Глава 10

«Березки»

– Хорошо, – сказал я после непродолжительного раздумья. – Я сделаю это.

– И чтобы без фокусов, – желчно сказал Дядя.

До базы было недалеко. По плану Дяди с Валерьяном, попасть туда требовалось вечером, чтобы нас оставили внутри на ночь. Предполагалось, что никто не выгонит сталкеров ночью в глухую Зону. Я сильно сомневался, что режим секретности, действующий на базе, позволит это, но спорить не стал. Не до того было: рассматривал схему «Березок» и внимательно слушал объяснения Валерьяна, одновременно лихорадочно пытался сообразить, как выкрутиться из этого положения. Не мог я допустить, чтобы эти подонки грохнули Пригоршню, – но убивать невинных людей на базе тоже был не способен. Они мне ничего не сделали, эти охранники и ученые, девяносто девять процентов их даже не подозревало о моем существовании – а я буду их уничтожать вместе с наемниками? Нет уж! Надо что-то придумать, чтобы обвести бандитов вокруг пальца, спасти Пригоршню и население базы.

Но как? Сколь бы внимательно ни слушал, сколько ни изучал план – ни одной мало-мальски подходящей мысли пока не приходило. Одно ясно: сначала надо попасть на базу. Пока что сосредоточусь на этой задаче.

План был из технической документации, я посмотрел на подписи и печати – оригинал. Красным поверх плана были сделаны пометки: количество охранников, расписание дежурств, маршруты передвижения. Валерьян все время повторял: «наш человек», – стало ясно, откуда такая детальная информация.

Шнобель все перекладывал свои артефакты, стараясь упаковать рюкзак поудобнее, – контейнеры разъехались после тряски во время бури. Песец с Перцем оставались снаружи лодочной станции, охраняя, Боцман сторожил Пригоршню. Мой напарник, сидя в углу со связанными руками, бледный, с кругами под глазами, тем не менее не унывал, или не подавал виду, что унывает, и подавал комментарии.

– Все, – сердито сказал Дядя, – вам пора.

– Стойте, – сказал я. – Мне нужны гарантии, что когда я сделаю то, что вам надо, Пригоршня будет жив.

– Ну, и что ты хочешь? – Дядя зло уставился на меня.

– Не волнуйся, Химик, я так просто не дамся! – весело закричал Никита, но я видел, что веселье его было напускное.

Валерьян вручил Шнобелю АК-104.

– И мне ствол дайте, – сказал я. – А то охрана на базе заподозрит что-нибудь. Сталкер без оружия в Зоне? Кто в такое поверит!

Они с Дядей переглянулись, и Дядя, скривившись, кивнул. Тогда главарь наемников, после секундного колебания, взял другой «сто четвертый», выщелкнул магазин, пошарив по разгрузке, достал другой – пустой, – вставил и отдал ствол мне.

Шнобель осторожно встряхнул рюкзак, уминая контейнеры, взялся за лямки.

– Куда! – прикрикнул на него Валерьян. – Тебе этот, – и подтолкнул ногой к носатому наемнику другой рюкзак, поменьше, который чуть раньше Перец загрузил снаряженными магазинами и коробками с патронами.

Ясно, значит, теперь артефакты тащить мне… Впрочем, какая разница? Я вделся в апельсиновый рюкзак Шнобеля и крякнул. Вот это вес! А наемник тащил и не охнул ни разу. Да еще на руках висел с ним и не хотел снимать! По-новому я взглянул на фигуру наемника. Плечи широкие, но особенно мускулистым он не выглядел. Однако выходит, что силища у него приличная, раз он так легко тащил все эти контейнеры. Мне они показались сейчас просто чугунными.

Еще вдруг стало ясно, почему цвет у рюкзака такой вызывающий: чтобы идущие следом наемники видели нас издалека.

Дядя выглядел недовольным, он поглядывал на часы. Валерьян опять заторопил нас.

– Шнобель, у тебя два сухпайка лежит, пожрете в дороге. А больше – шиш. Чтоб соблазна не было не дойти. Ночевать на базе – и точка. Усек?

Я тоже бросил взгляд на свои командирские, в водонепроницаемом корпусе. Действительно, пора было выходить, чтобы успеть к «Березкам» к шести. Поправив рюкзак, я взялся за ручку двери. Солнце давно освещало помещение лодочной станции, день обещал быть теплым.

– Эх, Андрюха! – воскликнул вслед Пригоршня. – Куда ты без меня?

И он поспешно отвернулся, махнув рукой.

Мы со Шнобелем вышли на яркий солнечный свет.

* * *

Шнобелю в моей компании было явно не по себе. Он болтал больше обычного и шутил неудачно, причем сам это чувствовал. Пару раз разражался неестественно громким смехом вслед своей же шутке, но потом замолкал и мрачнел. Наконец наемник не выдержал:

– Ты, Химик, пойми! Ничего личного, вы мне понравились, нормальные парни. Я бы с вами в Зону пойти не побоялся. Но у меня своя команда, и я не могу подвести их. Вот вы с Пригоршней сколько вместе работаете?

Я молчал. Мы шли по нескошенному лугу, сухая трава давно полегла, прибитая ночными заморозками, ноги частенько путались в переплетении стеблей. Дядя с наемниками и Пригоршней следовали за нами где-то далеко сзади.

– Вот, – назидательно продолжал Шнобель так, будто получил ответ. – А мы пять лет вместе. Каких только дел не делали, куда не ходили! И в Тунгуску забирались, и… да что там говорить! Даже Крыса, уж на что гнилой человек, а и тот спину всегда прикроет. Прикрывал…

Он заткнулся, вспомнив, как погиб Крыса, помрачнел. Глинистая земля была твердой, как камень. Перевалившее через зенит солнце уже прилично припекало, да еще этот тяжеленный рюкзак с артефактами… я взмок. Спасал только сильный ветер, дующий через равнину, он охлаждал лицо, высушивал капли пота на лбу. Пожухлая трава громко шуршала под подошвами, пахло сеном и глиной. Шнобель после паузы продолжил:

– Ты, Химик, пойми, нет объективно плохих парней. Для себя каждый хорош. Просто у каждого свои методы, свои цели… Вы, которые считаете себя хорошими парнями, для нас можете быть плохими парнями. Ну, ты понимаешь. Лохи, тормоза, отсталые, своей выгоды не понимаете, над какой-то честью трясетесь… А это все другие парни придумали, про честность и прочее. Чтобы такие честные, как ты, свою выгоду видеть стыдились бы. И дорогу другим не перебегали бы. Сечешь фишку? Ну а потом эти честные парни называют себя хорошими, а парней, которые на правила для лохов плюют, – плохими. Но мы не плохие. Это вы нас так назвали.

– Может, ты еще и Гегеля читал? – не удержался я. – Развел тут диалектику. А сам сейчас пойдешь и положишь двадцать ни в чем не повинных людей. – Мне хотелось достучаться до него, Шнобель казался мне человеком с остатками совести, не окончательно потерянным.

– Ни в чем не повинные? – делано удивился Шнобель, поворачивая ко мне длинное лицо с поднятыми бровями. – Думаешь, они в жизни не украли, не убили, у ребенка конфету не отобрали, с чужой женой не переспали?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я! Они тебе ничего не сделали.

– Ты тоже убивал таких, – с дьявольской кротостью возразил Шнобель. – Если даже кто-то собрался тебя пристрелить – он же еще не ничего не сделал, верно? Только собирался. А ты его завалил!

– Иезуит, тоже мне. Не дается тебе, Рома, софистика. Право на самооборону даже в законе прописано. А то, что ты собираешься совершить, называется преднамеренным убийством.

– Ты мне законами не тыкай. – Шнобель почти обиделся, из чего я заключил, что он, возможно, имел в большом мире столкновения с этим самым законом. – Ты по совести скажи. Эти, на базе, пристрелят тебя и не задумаются, когда узнают, что собираешься сделать ты. А что ты друга спасал, это они спросить не успеют.

Он замолчал. Мы шли уже давно, солнце клонилось к горизонту. Я пару раз оглядывался: Дядя с наемниками и Пригоршней по-прежнему шли сзади на приличном расстоянии.

– А по совести это ты мне скажи: вот зачем ты туда сейчас идешь, в «Березки»? Ради дружбы?

Шнобель оживился:

– Ты сам посчитай: за арты база отвалит хороший куш, потом на базе можно будет поживиться оружием, артов еще набрать, может, у начальства в сейфе заначено чего… Ствол прикуплю, снарягу обновлю… Дядя, опять же, обещал подкинуть, если мало хабара будет.

Я критически осмотрел простое снаряжение наемника.

– Мало? Да если базу обнести, можно увешаться стволами, как елка игрушками!

Тут Шнобель поскучнел и отвернулся.

– Батя у меня в параличе лежит, – буркнул он. – Я деньжат подкидываю. Врачи говорят: может расходиться. У него ведь только левая сторона парализована. Но лекарства нужны, такие, спецом для мозга. Знаешь, какие дороженные? Мать с ним убивается, старенькая она. А так сиделку наймет.

Я не сразу нашелся, что сказать, а когда придумал, Шнобель уже повеселел:

– Да и вообще, нравится мне тут. Хабара надыбал, снарягу обновил – и в новый поход. Весело живем! Не жалею я, что в Зону попал. Настоящая жизнь, без этих ваших… преднамеренное, непреднамеренное… или ты, или тебя, все по-честному.

Вдалеке показались уже холмы, среди которых и лежала цель нашего похода. Мы прибавили шаг.

– Скажи, Шнобель, – спросил я серьезно, – ты с этим Дядей знаком. Он вообще кто? Сначала я думал, он твой дядя, теперь смотрю – кличка это его, так? Он вообще слово держит? Он моего напарника не замочит, пока мы с тобой базу берем?

– Я уже не Рома, да? – понимающе улыбнулся наемник. Затем поморщился. – Да фиг его знает, – честно ответил он. – Я бы с ним в сложную локацию не сунулся. Умный он слишком. – Шнобель покосился на меня и прибавил: – Ты тоже умный, Химик, но не слишком, не чересчур. Ну, то есть, не глуп, не, я-то чую. Недаром рубильник у меня такой, – усмехнулся он, пошевелив носом. – А Дядя вот – слишком.

– И как это влияет?

– Да вот попробуй объясни, – развел наемник руками. – Просто чую я так. Нормальные люди живут по понятиям, ну, ты понял. А он мыслями своими. И в какую сторону его мысли повернут, не угадаешь. Но вроде Валерьян ему доверяет. А я Валерке доверяю. Пять лет мы с ним ходим, и ни разу он с заказчиком не прогадал, всегда у нас и хабар был, и команда почти без потерь. Правда, – тут наемник помрачнел, – в этот раз трех человек потеряли. И фигня эта странная творится…

Тут я забеспокоился. На часы посмотрел. Обычно «фигня странная», которую Шнобель упомянул, начиналась днем. Не то чтобы как часы, но довольно уверенно, каждый день. А сегодня идем – и ничего. Или чего? По времени мы уже к холмам должны подходить – а холмы по-прежнему на горизонте маячат, до них еще пилить и пилить.

– Что такое, что ты на меня зыришь? – забеспокоился и Шнобель. – Что я не так сказал? Долго еще шкандыбать?

– Это ты правильный вопрос задал, дорогой товарищ. – Я достал компас, лежащий в нагрудном кармане куртки и привязанный шнурком к петлице, благодаря чему он не потерялся во всех наших передрягах. Хотя собирался достать уже в холмах. – Сейчас попробую выяснить…

– Постой! – он схватил меня за рукав. – Это что за фигня?

Впереди от далеких (по-прежнему таких далеких!) холмов на нас катилось красное марево. Оно приближалось, темнело. Мы остановились, попятились.

– Что это?.. – начал было Шнобель – и тут марево накрыло нас. Будто кто-то громко хлопнул в ладони. Мы ощутили толчок ударной волны, присели. Я развел руки, расставил ноги, чтобы не упасть, Шнобель вообще плюхнулся на задницу. Все вокруг побагровело. Заложило уши. Красная пелена окутала нас, небо казалось рубиновым, а тучи – почти черными. Я закричал, но не услышал собственного крика. Увидел разинутый рот Шнобеля – он тоже кричал. Земля мелко дрожала под нами – а потом все разом прошло. Мгновенно закончилось, будто и не было ничего. Над головой снова чистое небо в легких облаках, никакого марева вокруг. Выпрямившись, я потрогал уши, для пробы сказал:

– Так, так…

– Что «так»? – заорал Шнобель. – Что это за хрень, что творится? Каждый день такая нелепая фигня происходит!

– Не знаю, – отрезал я. – Сам ничего не понимаю. В этот раз хоть не опасное, просто странное.

– И на том спасибо, – проворчал наемник, поднимаясь. – Руки-ноги целы, и никто не напал.

Мы обернулись. Позади люди Дяди поднимались с земли – их тоже накрыло. Переглянувшись, мы со Шнобелем продолжили путь.

* * *

Вошли в холмы. Они были невысокие, кое-где поросшие смешанным, преимущественно лиственным лесом.

– Тут вроде Туманная Падь недалеко? – блеснул знанием местности Шнобель.

– Она и есть, – кивнул я.

Местность была сырая, в низинах собирался туман.

– Так здесь никакой базы нету! – возмутился наемник. – Ты куда, Сусанин хренов, завел нас?

– Попрошу без необоснованной критики, – на ходу глядя в компас, отозвался я и смахнул непрошеную слезу. Через минуту и Шнобель, шмыгнув носом, спросил:

– Слышь, Химик, тут воздух не отравленный какой-то? Что-то у меня глаза слезятся…

Мы шагали по колено в тумане. Сквозь серую пелену едва просвечивала мокрая трава. Наемник беспокоился все сильнее.

– Слышь, мы туда вообще идем?

– Все правильно, – успокоил я его. – Ты, главное, ровно за мной иди, не сворачивай.

Он поежился, повертел головой. Слева и справа возвышались гладкие зеленые склоны. Мы петляли между холмами, если бы не компас, я бы уже давно потерял направление.

Шагавший сзади Шнобель как-то по-детски подергал меня за рукав:

– Я совершенно уверен, что мы сбились с дороги. Нам туда не надо, нам явно левее. Или правее? Эй, Химик! Мне че-то неуютно…

Я его очень понимал, самому приходилось тяжело. В голове с каждым шагом шумело все сильнее, стрелка и буквы на циферблате компаса расплывались, двоились, появлялись и исчезали. И желание свернуть, обойти, а лучше – развернуться и бежать отсюда – одолевало со страшной силой, росло с каждым шагом.

А Шнобель, похныкав, начал злиться:

– Куда ты меня завел, гад? А ну быстро топаем назад! Быстро, кому сказал!

По интонации было ясно, что он схватился за оружие. В таком неуравновешенном состоянии он запросто мог выстрелить, так что я прикрикнул:

– Не дури! Почти пришли, сейчас увидишь.

А сам в компас уставился, чтобы не сбиться. Здесь это раз плюнуть.

Холмы стали ниже, затем расступились – и мы вышли к самой Туманной Пади.

– И что я должен увидеть? – спросил наемник, подозрительно вертя головой и невольно пятясь.

– Избушку видишь?

– На курьих ножках, что ли? Нет, а должен?

– Давай за мной, – напомнил я, потому что Шнобель маленькими шажками, медленно, но верно двигался обратно в холмы.

Подгоняя наемника, я подбадривал и себя. Давно не был здесь без защиты и подзабыл уже, как мозги крутит. Смотреть вперед даже не пытался, иногда только бросал взгляды искоса, повернув голову боком.

Домик вынырнул из-за тумана внезапно. И дело было, конечно, не в тумане.

– Эй, что это?! – Шнобель от неожиданности схватился за автомат.

– Тихо, тихо, – успокоил я его. – Пришли, считай.

– Да это ж не база! Развалюха какая-то, небось и не жилая…

Покосившаяся избушка стояла в густых кустах малины, которые выросли под самые окна. Бревенчатые стены поросли клочками мха. Подходя к невысокому, на три ступеньки, крыльцу, я прищурился. Подозвал Шнобеля:

– Встань сюда. Повернись лицом к двери, а сам краем глаза посмотри дальше, за дом. Да не таращься! Искоса глянь, будто и не туда смотришь, а на дверь. Ну, разглядел?

– Ух ты ж, твою мать! – воскликнул наемник, последовав моим наставлениям. – Это и есть «Березки», да?

За избушкой метров на пятьсот простиралось ровное поле, за которым земля довольно резко уходила вниз, образуя широкую и длинную лощину – ту самую Туманную Падь. По склонам Падь заросла елками, их вершины торчали на краю поля, словно живая изгородь. И дальше, за деревьями, виднелся блестевший под лучами заходящего солнца купол.

В центре его торчала едва различимая антенна, на вершине которой мерцал алый сгусток. Я прищурился, глядя на него.

Это был пси-артефакт «Сглаз» – он генерировал излучение, вызывающее непреодолимое желание убраться куда подальше и все те неприятные эффекты, испытанные нами со Шнобелем на пути сюда. Именно артефакт не позволял никому близко подобраться к базе и увидеть ее.

* * *

Дверь избушки, перед которой мы остановились, внезапно распахнулась. На пороге стоял крепкий старик в камуфляже. На голову, поверх короткого ершика седых волос, была натянута металлическая крупноячеистая сетка. У старика был только один глаз – другой давно вытек, веки стягивал неровный шов.

– Кто это тут пожаловал?.. А, Химик! Давненько тебя не было видно, совсем забыл старика. Кто тут с тобой? Пригоршня, что с твоим носом? И вроде ты постарше стал?

Он пронзительно взглянул на наемника.

Я скинул рюкзак.

– Привет, Дед. Это Шнобель.

– Сменил напарника?

Шнобель бросил на меня предостерегающий взгляд, совершенно излишний.

– Пригоршня не смог прийти, – сказал я. – Пустишь? Ох и долго мы до вас добирались. И трудно.

Старик еще посверлил Шнобеля единственным глазом, после чего посторонился.

– Поздновато вы, – сказал он, закрывая за нами дверь. Голос у него был низкий и скрипучий. Дед повредил голосовые связки в той же заварушке, где потерял глаз. – Теперь только завтра пущу на базу.

Я втащил порядком осточертевший рюкзак на середину небольшой комнаты, довольно, надо сказать, уютной. В одном углу стояла небольшая, сложенная из красного кирпича печь, в темном зеве печи мерцали угли. Напротив, у глухой стены, располагалась аккуратно заправленная кровать. Под окном был стол, под салфеткой явно скрывались остатки ужина. На подоконнике стояли горшки с цветами – невинное хобби спецназовца на пенсии.

– Рабочий день еще не закончился, успеем, – заявил я. – Ты, главное, позвони, Дед. У меня такой товар…

Шнобель топтался у двери, не участвуя в разговоре. Хозяин избушки, заметно прихрамывая, прошел к лавке у стола, сел, отставив не гнущуюся в колене ногу.

– Ишь ты, шустрый какой, – проскрипел он. – Авось подождет до утра твой товар. Садитесь лучше, картошка еще теплая. Огурчиков достану…

Наемник оживился, но я не поддался соблазну, помня про моего друга, оставшегося в лапах Дядиной бригады. Они сейчас остановились лагерем в лесу неподалеку от холмов и ждут условленного часа, чтобы ворваться на базу.

– Телефон доставай, – напирал я на старика.

– Поздно, – упорствовал Дед. Сунув руку под салфетку, вытащил картофелину в мундире, надкусил. – Мне потом выговор будет, почему, мол, на ночь глядя шушеру всякую сталкерскую пускаю.

– На этот раз тебе премию выпишут, точно говорю, – я похлопал по боку рюкзака. – Звони давай.

Старик вздохнул, положил картофелину на стол, вытер руки о салфетку.

– Вот настырная молодежь пошла, никакого уважения к возрасту…

Он поднялся, опершись широкой морщинистой ладонью о стол, и захромал к печке. Весь его вид говорил при этом, что на молодежь он плевал с высокой колокольни и в случае прямого столкновения задал бы нам жару.

У печки, над маленьким кухонным столом, возле алюминиевого умывальника, висел шкафчик. За дверцами вместо полок оказался видеофон. Старик потыкал кнопки, набирая номер, подождал с минуту, после чего проскрипел в трубку мое имя и настойчивое желание сегодня же сдать товар. Маленький экран, померцав, разгорелся, показав лицо дежурного. Шнобель подошел ближе, с любопытством заглянул мне через плечо.

– Свяжитесь с Киреевым, скажите, Химик принес «везувий» и еще много чего, – влез я.

Дежурный быстро нашел Химика в своих списках, после чего согласился соединить с научным сотрудником, который ведал скупкой у сталкеров артефактов.

Как и ожидалось, у ученого загорелись глаза от одного упоминания «везувия». А когда Киреев увидел рюкзак – я открыл его, показав, что он доверху набит контейнерами, – его затрясло.

– Немедленно пускайте! – распорядился он.

– Так рабочий день почти закончился, – почти в один голос воскликнули дежурный охранник с Дедом.

– Давайте, давайте его сюда! – поторопил Киреев, словно не услышал. – Уже бегу в Будку.

И бросил трубку. Дежурный, пожав плечами, стал нажимать какие-то кнопки. Старик, ворча, отключился. Отодвинув потертую дорожку в центре комнаты, он поднял крышку люка:

– Ну, лезьте.

Надев рюкзак, я начал спускаться по вбитым в стенки бетонного колодца скобам. Среагировав на движение, зажегся тусклый свет. Шнобель карабкался следом. Путь на базу был открыт.

Глава 11

План Шнобеля

Итак, мы на базе. Теперь наша задача – остаться тут на ночь. Я бы сказал, по прошлым посещениям, что это нереально, но попробуем так повернуть… или «свой человек» поспособствует?

По гулкому бетонному коридору мы протопали до мощной бронированной двери. Камера под потолком при нашем приближении описала полукруг и замерла, нацелившись на нас. Потом в недрах двери загудело, защелкало – и она приоткрылась ровно настолько, чтобы мог протиснуться взрослый мужик с рюкзаком.

Мы со Шнобелем так и сделали. Наемник с интересом огляделся. Я заметил, что дверь открывается кодом, который набирается при помощи устройства ввода на стене рядом. Охранник, незнакомый молодой крепкий мужик, положив ладонь на ствол MP-7, хмуро кивнул вглубь уходящего дальше коридора. У него тут не было ничего, чтобы скрасить дежурство: ни телевизора, ни стола со стулом… даже газетку негде развернуть. Один сейф небольшой.

– Оружие сдавайте, – строго сказал он, открывая сейф.

– Как обычно, – согласился я, отдавая ствол, полученный от Валерьяна. Шнобель тоже быстро разоружился, сдал и АК-104, и нож. – Как звать? Давно работаешь?

На симпатичном лице отразилась короткая борьба между желанием поболтать и необходимостью соблюдать правила. Наконец он решился:

– Алексей я. Алексей Жевунов. Шестой месяц.

– И как оно?

– Ничего, – вздохнул он. – Только скучно – пипец. Наружу не выйти, телек не ловит, баб нет…

– Служи, солдатик, а нам пора, – ласково сказал Шнобель и, толкнув меня в бок кулаком, быстро двинулся прочь. По эту сторону двери коридор был ярко освещен трубками дневного света, в отличие от тусклых лампочек Ильича в предыдущей части.

– Ну, не скучай, – напутствовал я охранника.

Когда мы отошли подальше, Шнобель спросил сердито:

– Ты какого хрена в разговоры вступаешь? Потом сложнее будет по башке его тюкнуть. Не нужно нам знать, ни как его зовут, ни че он тут забыл, ясно?

– Я, может, для того и разговорился, чтоб тебя познакомить с местными. Глядишь, в нужный момент совесть проснется, если ты будешь знать, что здесь стоит Алекс, служит полгода, служба достала, без бабы ему тошно…

– Умный, да? – огрызнулся наемник. – Ты мне карты не мешай. О Пригоршне думай, а не об этих. Эти, считай, мертвецы. Так к ним и относись. Крепче спать будешь.

Коридор тянулся на полкилометра или даже дальше. Наконец мы подошли к еще одной железной двери, уже открытой. Переступив порог, попали на базу. В глаза ударили лучи заходящего солнца.

Как я уже говорил, «Березки» располагались на дне Туманной Пади. По подземному коридору мы вышли из облицованного бетонными плитами склона наружу и оказались в узкой глубокой долине. Над нами горел и переливался на солнце купол, оранжевые лучи дробились в стеклянных панелях, слепили. Поддерживающие бронированное стекло металлические дуги выглядели на этом фоне черными полосами.

По короткому коридору из сетки мы вошли в Будку – так тут называли КПП – одноэтажное кирпичное здание.

И попали в комнату с длинным столом. Тут нас уже ждал, изнывая, Киреев – старший научный сотрудник базы «Березки», заведующий складом артефактов. Голубые джинсы на коленях обвисли, из оттопыренных карманов белого халата торчали ручки и карандаши.

– Показывай, показывай! – Худой рыжий очкарик нервно потирал ладони. – Сколько у вас тут?

– Привет, Виталий Василич, – отозвался я, снимая рюкзак и начиная развязывать горловину. – Как обещал, принес тебе «везувий». Теперь и ты свое слово держи. Помнишь, сколько посулил?

– Максименко сейчас придет, – опять невпопад сказал Киреев. Осунувшееся, будто от постоянного недосыпа, лицо его было покрыто веснушками. – Давайте быстрее, через час вам надо покинуть базу.

Максименко был помощником Киреева на складе.

– Вот это вряд ли, Виталик, – задушевно сказал Шнобель, вмешиваясь в разговор. – Сам посмотри, сколько мы добра притаранили. Пока ты примешь, пока бабки пересчитаем…

Киреев часто заморгал. Ресницы у него тоже были рыжие, но светлые, в отличие от огненно-медных волос, почти прозрачные и едва видные за толстыми очками.

– Виталий Васильевич, прошу вас, – смущенно, но твердо поправил он наемника. – И на «вы», если позволите.

Уже наклонившийся над рюкзаком Шнобель удивленно выпрямился, обернулся ко мне. Я едва заметно кивнул.

– Ну раз у вас такие порядочки… – протянул наемник, кладя первый контейнер на длинный железный стол. – Как хочете.

На дальнем конце стола стоял компьютер с небольшим монитором. Стул был только один, перед компьютером. Предполагалось, что сталкеры тут не задерживаются, сдал товар, деньги получил – свободен. Комнату освещали две матово-белые трубки под потолком.

Дверь отворилась, вошел высокий, широкоплечий Максименко в белом халате с толстой бухгалтерской книгой под мышкой. Отдав начальству книгу, он сел за компьютер. Подвигал мышкой, которая совершенно исчезла в его крупной ладони, и вопросительно оглянулся.

– Сетка не работает, Виталий Васильевич.

– И пять «слизней», – опять не в тему ответил Киреев и заморгал. – Что? Как не работает? Почему? Я же проверял перед твоим приходом…

– Ничего не знаю, вот я открываю базу данных, а мне пишет, что нет связи с сервером, – равнодушно сказал Максименко. – Позвать Веденеева?

– Зови, да поскорее. – Киреев потянулся к ряду контейнеров, которые уже лежали на столе. – И зайди в административный корпус, попроси Петра Александровича калькуляцию сделать. Я пока так запишу…

Я открывал контейнеры и называл артефакты, показывая их Кирееву, а Шнобель вытаскивал все новые контейнеры. Он предусмотрительно не достал свой список, чтобы потянуть время. Чем на дольше затянется прием артов, тем лучше, ведь наша задача – остаться здесь ночевать.

Было четверть седьмого. Вернулся Максименко, привел тощего, в синей робе, Веденеева – электрика и по совместительству техсаппортера и сисадмина. Правда, насколько я знал, Веденеев считал, что он, наоборот, – сначала сисадмин и техсаппортер и только потом электрик. Веденеев подсел к компьютеру, Максименко встал у него за спиной, и у них начался оживленный разговор, стандартный в таком случае: «кто последний подходил к машине?» – «да я ничего не делал!».

– А вот и «везувий». – Шнобель любовно протер контейнер рукавом и только после этого открыл. Киреев заморгал и склонился над открытым железным ящичком, почти не дыша.

– Так вот ты какой… – прошептал он зачарованно.

И особенно старательно вывел название артефакта в принесенном лаборантом гроссбухе.

Пришел Петр Александрович, толстенький бухгалтер. Поочередно обласкав взглядом всех находящихся в помещении, задержавшись на незнакомом ему Шнобеле, он положил на стол большой калькулятор. Работа закипела.

Спор Максименко с Веденеевым то утихал, то разгорался по-новой. Наконец сисадмин выбежал из комнаты – у него явно не заладилось. Киреев с Петром Александровичем проводили его тревожным взглядом. Перед выплатой требовалось согласовать список и сумму у директора, а Марков принимал бумаги на подпись только в печатном виде.

Я открывал и закрывал контейнеры с артефактами, а сам напряженно размышлял. Кто этот «свой человек» на базе? Может, попробовать надавить на него или как-то его нейтрализовать, чтобы сорвать план Дяди? Запереть где-нибудь? Но сначала нужно его вычислить. Пока что Шнобель не считал нужным раскрывать мне личность этого «своего». Как они будут встречаться, как обговаривать детали плана? Буду ли я при этом присутствовать, или Шнобель постарается от меня избавиться на это время? Если я не буду знать весь план, мне будет сложнее его сорвать, поэтому желательно все время держаться возле наемника. Однако даже если нам повезет и мы останемся на базе на ночь, нас оставят в Будке, никто не пустит посторонних на территорию.

Такого рода вопросы всплывали один за другим. Я покосился на Шнобеля, но наемник на удивление спокойно озирался, изучая обстановку. Может, «свой» – это кто-то из присутствующих? Я еще раз посмотрел на всех, кто находился в комнате. Киреев? Максименко? Бухгалтер? Нервный Веденеев? Кто может сотрудничать с Дядей? Каким образом они знакомы? Что Дядя пообещал кому-то из них, какова цена предательства?

Тощий Веденеев вбежал в дверь, потрясая паяльником.

– Сетка упала! Сервер лежит!

За его спиной маячил дежурный в черной форменной куртке.

– Что это значит? – часто моргая, спросил Киреев. – Мы успеем внести данные?

– Вы что, не понимаете?! – раздраженно отозвался Веденеев. Как и все сисадмины, он полагал, что окружающие обязаны разбираться в его предмете, а кто не разбирается, тот звания человека не достоин. – Данные лежат на сервере, а к серверу нет доступа! Ясно?

Киреев продолжал быстро моргать и ждать разъяснений. Положение спас Максименко:

– Полагаю, не успеем, Виталий Васильевич, уже половина седьмого. Надо переносить на завтра.

– Но я так ждал этот артефакт, у меня все приготовлено для опыта! – и завскладом вцепился в контейнер с «везувием». – Сделаем список в текстовом редакторе!

– Это можно, – покладисто согласился Максименко. – Сейчас я посмотрю…

Веденеев перехватил мышку, к которой потянулся лаборант.

– На этой машине нет текстового редактора.

– Что же делать? – нервные руки Киреева ощупывали и гладили контейнер.

– Отложим на утро, – опять предложил Максименко.

– Посторонние должны покинуть базу, – напомнил стоящий в дверях дежурный.

Шнобель, пожав плечами, потянул к себе контейнер с «везувием». Киреев крепче вцепился в другую ручку контейнера.

Петр Александрович, до этого равнодушно ожидающий, когда же ему начинать считать, вдруг оскорбился.

– Это что же, меня зря вызвали? Ну знаете! У меня дел хватает!

Киреев умоляюще взглянул на него:

– Петр Александрович, постойте! Я все устрою! – И Шнобелю: – Не убирайте! – И теперь мне: – Не уходите, я все устрою, Геннадий Маркович еще не ушел…

С явным трудом выпустив контейнер, очкарик рысью бросился вон.

– Ну знаете! – продолжал возмущаться бухгалтер. – Своих дел, что ли, мало?

– Подождите, Петр Александрович, Виталий Васильевич сейчас все устроит, – успокаивающе прогудел Максименко, не двигаясь, впрочем, со своего места перед компьютером; то ли человек он был такой флегматичный, то ли ему просто по барабану были эти разборки.

Но бухгалтер, брюзжа и брызгая слюной, ушел. Веденеев тоже покинул комнату, бормоча что-то свое. Максименко остался сидеть, бездумно водя по столу мышкой и иногда кликая в произвольных местах экрана, кажется, больше для того, чтобы производить какой-то звук, чем пытаясь что-то в компьютере сделать. Дежурный вошел в помещение и стал наблюдать за нами со Шнобелем, привалившись плечом к стене возле двери.

Я посмотрел на часы – уже без четверти семь. Прислушался, пытаясь уловить в кликах Максименко азбуку Морзе – но нет, слишком редко и беспорядочно он щелкал мышкой. Кто же человек Шнобеля? Уж не Киреев ли? Так рьяно побежал разбираться, глядишь, и выхлопочет разрешение…

Было почти без пяти, когда вернулся завскладом, красный и взволнованный.

– Директор разрешил им остаться до утра! – радостно-возбужденно сообщил он. И добавил, обращаясь к охраннику: – Можете идти, мы тут разберемся.

Тот отлепился от стены, однако уходить не спешил.

– Противоречит уставу, – степенно произнес он. – Они должны уйти. Пусть переночуют у Деда со всем своим барахлом, а утром уже…

– У нас опыты стоят! – чуть не взвизгнул рыжий очкарик. Совершенно забыв, что «везувия» он еще не получил и, соответственно, опыты даже не начинал. Какие, интересно, они проводят эксперименты с этим редким артефактом? – Директор разрешил!

– А у меня директор – устав караульной службы, – меланхолично отозвался охранник.

Киреев задохнулся и какое-то время не мог говорить, только открывал и закрывал рот. Наконец нашелся:

– Сейчас я вас поставлю на место!

И вновь рысью покинул комнату. Шнобель подмигнул охраннику, но тот равнодушно отвел взгляд. Я сел на пол по-турецки, понимая, что мы вроде бы остаемся.

Охранник нахмурился.

Почти сразу вернулся Киреев:

– Подойдите к телефону! Начальник охраны!

Охранник вышел, а завскладом нервно потер ладони:

– Ну все, решил. Максименко, иди сюда, возьми книгу…

В соседней комнате включили или сделали громче радио, и все услышали сигнал точного времени, а потом голос диктора произнес: «Московское время семь часов ноль-ноль минут».

Лаборант поднялся:

– Рабочий день закончился, Виталий Васильевич.

И двинулся к выходу, стягивая халат.

– Максименко! – повысил голос Киреев, но лаборант вышел не оглянувшись. Очкарик посмотрел на нас, часто моргая.

– Ну, тогда я сам. – Он притянул гроссбух, взял ручку. – Диктуйте, пожалуйста, Химик. Что тут у вас?

Мы выполнили первую и самую важную часть плана – остались на базе. До условленного времени оставалось десять часов.

* * *

Прием артефактов затянулся на два часа. За это время несколько раз в комнату входили другие ученые, видимо, те, которых Киреев привлекал для давления на директора, у которых тоже простаивали эксперименты. Одного я видел раньше, двух других – впервые. Они с радостно-удивленными лицами разглядывали кучу контейнеров на столе, лопотали какую-то белиберду, которую даже я, с моим интересом к науке, уже не понимал. Поверх обычной одежды на них были прорезиненные халаты. Двое хмурых лаборантов притащили какие-то приборы – и тут же сбежали. В отличие от ученых, лаборанты соблюдали режим работы. Ну а ученые, надев перчатки и вооружившись щипцами, принялись разбираться с артефактами.

Шнобель активно наблюдал: заглядывал в приборы, советовал, рассказывал анекдоты. Поначалу ученые косились на наемника, но потом увлеклись и даже расспрашивали о той или иной штуке. Как нашли да как проявляется аномальность, да есть ли предположения о действии… По результатам измерений и расспросов назначали цену. Шнобель так вошел во вкус, что даже торговался.

Заскучав, я прошел по комнате, выглянул в коридор. Оттуда вели четыре двери. Входная закрыта; вторая дверь, справа от комнаты, где кипела работа над артефактами, была открыта настежь, за ней я увидел такую же длинную комнату, только вместо стола стояли четыре кровати. Я заглянул в третью, лишь приоткрытую, и обнаружил маленькое помещение с еще одной дверью в глубине. Там виднелись шкафчики.

В маленьком помещении вполоборота сидел охранник и, сложив руки на груди, созерцал мониторы. С десяток маленьких черных экранов, на каждом из которых бежала зеленая кривая – как отмечающая пульс на приборах жизнеобеспечения в больницах.

Не успел я удивиться, что это, как охранник, заслышав шаги, подскочил.

– Ку-уда? – раскатывая «у», воскликнул он. – Давай-ка обратно.

Я миролюбиво улыбнулся.

– Нас оставили до утра, а в том «обратно» ни сесть, ни лечь негде.

Он смотрел на меня настороженно, даже непри-язненно.

– Спать будете там, – показал на дверь за моей спиной, ведущую в комнату с кроватями. – Из Будки не выходить, ясно?

– Что насчет поесть?

– Никаких распоряжений на этот счет не поступало, – сердито сказал охранник.

Я вернулся в комнату, решив, что спорить с ним невыгодно. А дежурный еще и дверь за мной закрыл.

Хлопнула дверь, послышались шаги. Судя по голосам, в Будку вошло человека три-четыре. Они направились в караулку, спустя пару минут к ним присоединились еще несколько. Какое-то время за стенкой громко разговаривали, смеялись, ругались – затем все поочередно покинули помещение. Я опять выглянул – за мониторами сидел уже другой охранник.

Из комнаты вышли ученые и Шнобель, тащивший на горбу рюкзак с артефактами.

– Сейчас Сергеев проводит вас в столовую, ужин до десяти, – произнес Киреев, радостно потирая ладони.

– Сергеев никого никуда не проводит, – отозвался со своего места охранник, поворачивая к нам гладко выбритое лицо и окидывая нас со Шнобелем изучающим взглядом. – Сергеев на посту. Вызову Архарова, покажет.

Он сказал что-то в висящую на лямке бронежилета рацию, после чего велел нам подождать. Опять окинул нас внимательным взглядом, особенно мою перевязанную ногу.

– Кто тяпнул? К врачу не надо? Михалыч еще дежурит.

Я поблагодарил и отказался.

Архаров оказался крупным, добродушным мужиком. На левой руке у него я заметил похожий на часы браслет из черного пластика, кругляш вместо циферблата прижимался к внутренней стороне запястья. Кстати, у Сергеева такой же. Что это, интересно?

– Вы сталкеры? – Архаров с интересом осмотрел нас. – Не видал еще вашего брата. Ну, шагайте за мной, доведу до столовки, прослежу, чтобы не забрели, куда не следует. А это ты куда потащил?

Ученые уже ушли, обсуждая привалившее им счастье в виде наших артов.

– Так это, – Шнобель кивнул на входную дверь. – Эти сказали, чтоб я оттарабанил куда-то…

– Ну щаз. – Архаров с улыбкой переглянулся с Сергеевым. – Вы их больше слушайте. Сундук свой тут кидайте. Сергеев вызовет кого-нибудь. И шевелитесь уже, мне на пост пора возвращаться.

Вслед за Архаровым мы ступили на внутреннюю территорию. База была небольшая – метров сто в диаметре. Пока мы шагали по бетонному покрытию к зданию столовой, я осматривался – не скрываясь, но стараясь не слишком вертеть головой. Шнобель делал то же самое. Пару раз наши взгляды пересеклись. Наемник ухмыльнулся, а я сердито отвернулся.

До этого момента я старался вообще не думать о том, что предпринять, только приглядывался, изучал обстановку. Теперь можно было поразмыслить предметно.

Пригоршню я им не отдам, ясное дело.

Однако и гробить этих Сергеевых-Архаровых не собираюсь. Не знаю планов Дяди насчет ученых и персонала, но охранников он с Валерьяном точно положит, как минимум дежурную смену. Это сколько человек? Я бросил вокруг несколько быстрых взглядов, высматривая фигуры в черной форме.

– Одиннадцать, – тихо сказал Шнобель.

Я отвернулся от него.

Значит, надо что-то придумать. Чтобы и Пригоршню спасти, и невинных людей не подставить под пулю.

Только вот пока что ни одной идеи не возникло, и я продолжал осматриваться в надежде, что придумаю что-нибудь. Солнце уже село, сквозь купол над головой проглядывало вечернее серое небо. Стальные дуги, поддерживающие стеклянные панели, делили купол на несколько секторов. Начинали собираться сумерки, но фонари на базе пока не зажглись.

Архаров вел нас к приземистому зданию, перед которым раскинулся небольшой сквер – аккуратно подстриженные кусты, газоны, клумбы с поздними цветами, скамейки. Идиллию портила торчащая посреди центрального газона штанга, уходящая к центру купола, – излучающий маяк. У бетонного основания штанги приткнулся металлический контейнер, издающий негромкое ровное гудение. Видимо, внутри находился усилитель. «Сглаз» – не очень мощный артефакт, и, чтобы его излучение накрывало достаточно большую площадь и давало хороший эффект, его нужно увеличить в несколько раз.

Мы со Шнобелем отстали на пару шагов.

– Столовая, – прошептал наемник. – И рекреационная зона. На втором этаже круглосуточный бар.

– Моя территория, – сказал Архаров и обернулся, ища нас взглядом. – Сегодня я столовку обхожу. Лучшее место для дежурства: бармен иногда спускается покурить, хоть поболтать можно, не так скучно.

По диагонали от нас, вперед и влево, или на одиннадцать часов, если столовку принять за двенадцать, стояло большое двухэтажное здание. Шнобель кивнул туда:

– Жилой корпус. За ним пожарный выход с базы, открывается только изнутри в случае тревоги.

Слева от нас, напротив столовой, торчал склад – бетонная коробка без окон.

– На складе еще один, – продолжал считать Шнобель.

– Кто ваш человек? – спросил я вполголоса. Наемник пожал плечами.

– Не знаю, сам должен подойти. Ждем.

Остановившись у железной, крашенной в темно-зеленый цвет оградки вокруг рекреационной зоны, Архаров кивнул на столовую:

– Вам туда. Поторопитесь, пока шеф подачу топлива не перекрыл.

Всю территорию справа отгораживал высокий толстый бетонный забор. Заметив мой любопытный взгляд, Архаров пояснил:

– Чтобы всякие мутанты после опытов не вылезли.

– Так там лаборатория? – влез Шнобель.

– Этого я не говорил, – смутился добродушный охранник.

– Ну, спасибо, братан. – Шнобель протянул руку, и охранник после недолгого колебания пожал ее. После чего, передвинув MP-7 со спины на бок, размеренным шагом двинулся обходить свой участок.

Поднявшись на крыльцо, я бросил быстрый взгляд на Будку и здания между ней и складом – два небольших кирпичных домика. Второй, ближе к складу, даже имел подобие архитектуры – фронтон с двумя колоннами. Это, видимо, административный корпус, а то, что между ним и Будкой, – техпомещение.

– Административный корпус, – подтвердил Шнобель, берясь за ручку и широко раскрывая дверь. – Кабинет директора, секретарша, а также пост видеонаблюдения. За мониторами еще один сидит. Свой человек нам подробно все расписал, помнишь план?

– Не очень. План у тебя? Покажешь потом, чтобы я вспомнил.

В столовой половина ламп была потушена, за столами сидело всего три человека, в разных концах длинного зала. За раздачей никого не стояло, пришлось звать. Из двери кухни появился толстый повар, которого Архаров обозвал шефом, вытирая красные руки мокрым полотенцем.

– Это вас еще кормить? – без малейшего любопытства к чужакам поинтересовался он. Рукава белой форменной куртки были закатаны до локтя. – Выбора нет, предупреждаю, только гороховый суп остался и гуляш. Компота нет, только чай.

– Пусть будет чай, – нисколько не огорчился Шнобель, беря поднос. Я тем временем оглядывал зал и сидящих тут. Сбоку от раздачи наверх вела лестница – видимо, в бар. Оттуда доносились голоса и негромкая музыка.

– Да у вас тут веселье! – Шнобель подмигнул шефу, но тот равнодушно отвернулся и с грохотом начал сдвигать крышки кастрюль.

Получив ужин, мы отошли за столик возле окна, равно далеко от всех, кто тут сидел. Мужик с бритой головой, хлебавший суп в дальнем углу, уставился на нас недовольным взглядом. Остальные косились с любопытством.

Пока я ел, Шнобель загибал пальцы, тихо считая охранников:

– Возле склада главный вход, там один. Затем один в коридоре, через который мы пришли, это двое. Один на посту в Будке, другой в Административном корпусе, это четверо. Плюс на складе один, уже пятеро. Один ходит по периметру, другой по внутреннему кругу, то бишь вокруг столовой и рекреации, – семеро. Еще один вокруг лаборатории – восемь. Двое внутри лаборатории – десять. А Дядя говорил, что в смене одиннадцать, кого же я забыл? – подвигав носом, Шнобель залпом выпил полстакана остывшего чая. – Ну да, по периметру же двое ходят! Значит, две команды по одиннадцать трупов – уловил намек? Смена – сутки, сменяются каждые четыре часа.

Шнобель исподтишка оглядел людей в помещении, склонился ко мне и снова зашептал:

– Будем действовать в последнее дежурство второй команды. В четыре часа первая команда сдает дежурство и шкандыбает спать, так что на всей базе остается только вторая команда. Час переждем, чтобы уж точно все улеглись. И у нас остается два часа до того, как поднимется следующая смена. Но вообще-то операция займет несколько минут. Заметил у них черные браслеты?

Я кивнул.

– Знаешь, что такое? Датчики сердцебиения. Если грохнуть кого, датчик отсигналит на пульт, что хозяин копыта откинул. И дежурный тревогу подымет. Так что того, что за пультом, – кладем одним из первых.

– Так эти приборы в Будке…

– Вот-вот. Аппаратура, на которую сигналы со всех датчиков приходят. Что все охранники живы. Поэтому если вкратце, то план такой: мы с тобой ложимся дрыхнуть в Будке, как нам определили. Ждем последней смены, она в четыре начинается, потом ждем еще чуток. К пяти приходит наш человек. Он идет в тоннель к воротам и дает по кумполу первому. Так как первый знает нашего человека, то охранник шуму не поднимает и не бузит, тихо дает себя стукнуть. Это засекает дежурный на пульте в Будке и дежурный в Административном корпусе.

– Аппаратура дублируется?

– Точно. Наш человек открывает ворота, впускает остальных. Дежурные за пультами пока не очень беспокоятся: может, тот, что у ворот, просто заснул? У спящего все-таки частота пульса поменьше, чем у живого. Тьфу, бодрствующего. Надо бы проверить. Но тут мы убираем дежурного в Будке. И тот, что в АК, получает реальный повод для беспокойства. Он посылает троих – тех, кто ближе, то есть тех, кто обходит территорию, – посмотреть. Тем временем наш человек уже выпрыгнул в окно с Валерьяном и Перцем, предположим, и бежит к Административному корпусу. Мы с тобой и другие спрятались в раздевалке.

Шнобель многозначительно посмотрел на меня и продолжал:

– Трое заходят в Будку, видят, что дежурный лежит носом в стол. Тот, что за мониторами, говорит двоим проверить охранника у ворот, они идут в тоннель. Мы тихо снимаем одного, который остался проверить пульс у лежащего носом в стол дежурного. Чел за пультом видит, что еще один в отключке, велит двоим идти обратно в Будку, сам тянет дрожащие ручонки к тревожной кнопке. Но тут его убирает наш человек. Мы убираем этих двоих, которые пришли проверить в тоннель отключившегося. И если все сделать быстро, тихо и чисто, то через пять минут мы фактически взяли базу. Остаются один на складе и в главном тоннеле, с этими разобраться не проблема. После чего дружно идем в лабораторию, снимаем тех троих, что там, – и вуаля. Остальные – ученые там, персонал, короче, все прочие – в это время мирно дрыхнут в жилом корпусе. Дядя говорит, что двух часов до утренней смены ему хватит.

– Хватит для чего? – меня неожиданно мороз пробрал по коже. Нечто вроде дурного предчувствия, как бывало не раз перед большой опасностью. Да кто же этот Дядя и что ему, Зона его поглоти, нужно здесь?

– А хрен знает, – беспечно отозвался Шнобель, беря ложку в одну руку и хлеб в другую. – Нам это уже пофиг.

– Но тут еще… – я на секунду замолчал, подсчитывая. Две команды по одиннадцать человек – это одно суточное дежурство. Если взять сутки через сутки, к примеру… – Как минимум сорок четыре человека охраны. Да плюс ученые, персонал… В семь все эти люди встанут и выйдут на улицу. Ученые пойдут в лабораторию, охрана заступит на дежурство и обнаружит трупы… Обнаружат Дядю быстро – что тогда? Вас всего шестеро – против почти пятидесяти вооруженных людей. Может, в случае тревоги они и персонал вооружат, тогда до сотни врагов. Вас выбьют из лаборатории в считаные минуты!

– Он сказал, с остальными сам разберется. Когда сюда попадет.

– И ты в это веришь? Ты же видел сам, не слепой, Дядя этот ваш – не боец. Что он может сделать? И потом, по самому плану – а если кто-то не пойдет спать, а в бар завалится, а потом в неподходящий момент на улицу выйдет? Бармен, к примеру, курить ходит. Не увидит своего дружка Архарова – и тревогу поднимет.

– Какую он там тревогу поднимет, – отмахнулся Шнобель, но тень беспокойства все-таки промелькнула на его лице. Он раздраженно сказал: – Отстань, короче. Я тебе все изложил, что знал. Две части плана я уже выполнил: попал на базу, остался на ночь. Значит, Дядя рассчитал верно, и остальное получится. Валерьян верит Дяде, а я верю лидеру, ясно? Пять лет вместе. Валерьян еще ни разу с заказчиком не про-кололся.

Помолчав, наемник вдруг быстро сплюнул через левое плечо.

– Я сегодня помирать не собираюсь.

Шнобель наконец заткнулся и принялся работать ложкой.

– И что теперь делаем?

– Жри давай, остывает. Ждем нашего человека.

Глава 12

Плен

Я все крутил план Шнобеля, соображая, получится ли у меня вклиниться и сорвать операцию. По всему выходило, что одному не справиться.

– Поднимемся в бар? – спросил я, когда с остывшим ужином было покончено. – Ты хоть примерно представляешь, кто может быть этот «свой человек»? Какие-то пароли, кодовые слова Дядя тебе дал? Где его ловить?

Наемник встал, потянулся, широко зевнув.

– Не кипешуй, братан. Возьмем по пиву, а там поглядим. Кто подойдет…

Поднявшись по лестнице, мы очутились в вытянутом помещении, дальняя часть которого представляла собой сцену – пол там был приподнят. В остальной части стояли квадратные пластиковые столы. В баре было полутемно: за окнами по-осеннему быстро смеркалось, а света еще не зажигали. Народу немного, сидели группами по четыре-пять человек.

Когда мы вошли, к нам повернулось сразу несколько голов. От стола в глубине бара замахали:

– Эй, это ж Химик! А Пригоршня где? Давай к нам!

Кто это меня там узнал? Проходя через помещение, я косился по сторонам, оглядывая сидящие за столами группы. Вон у окна Максименко и один из лаборантов, притаскивавших оборудование, – остальные, наверное, тоже лаборанты. Вот, сдвинув два стола, сидят охранники в форме – видно, ждут своей смены. Я кивнул Жевунову. Другие проводили нас заинтересованными взглядами. Один поднялся со словами:

– Сталкеры? А ну послушаем…

За ним встал и Алексей. По дороге к нам присоединились еще двое охранников и один лаборант, так что пришлось подтаскивать еще стол, чтобы разместиться всем. Тут сидели охранники в обычной одежде, без формы. Я узнал того, кто окликнул меня, – Петриевич, обрусевший поляк.

Мы сели, заказали пива.

– Ну что, как там, в Зоне? – с горящими глазами начал расспрашивать Петриевич.

Работавшие здесь парни были из какой-то частной охранной фирмы, их, как и ученых, закинули сюда на вертолете. Поэтому Зону они не нюхали и изнывали от любопытства и царившей тут, на базе, скуки. Это ученым интересно, они эксперименты ставят, что-то изучают, копаются в артефактах – а мужикам после работы и заняться особо нечем. И база-то небольшая, сидят под этим куполом, как тараканы под колпаком. Короче, их внимание было очень понятно.

Шнобель в компании сразу повеселел и начал рассказывать, как мы сюда добирались, порою безбожно приукрашивая. Особый интерес вызвало повествование про оживший экскаватор. Пока наемник расписывал, как машина пыталась нас убить, к нашему столу подтянулось еще несколько человек, нас окружили. Когда Шнобель закончил, все бросились обсуждать.

Пока они наперебой выдвигали свои варианты, один фантастичней другого, я внимательно разглядывал каждого. Кто из них «свой человек»? Он точно должен быть из охраны. По плану Шнобеля, «свой» идет в тоннель среди ночи. Если в это время припрется лаборант или ученый, дежурный будет сильно удивлен – как минимум. К тому же кто еще так хорошо знает график и маршруты передвижения охраны? Плюс для участия в подобном плане требуется определенная подготовка, не каждый сможет вырубить тренированного охранника. Нет, предатель точно среди тех, кто окружал сейчас нас. Ну или сидит за соседним столом, выжидая удобный момент.

После третьей кружки пива Шнобель поднялся.

– Где у вас сортир?

Я встал и двинулся следом.

– Ты чего? – удивился наемник, глазами указывая на мою недопитую посудину – первую.

– Лопатка с собой? – вместо ответа спросил я. – Хочу видеть его.

Шнобель усмехнулся, поняв, на что я намекаю.

– Ну иди. Могу дать подержать, хочешь?

– Не смешно.

– А я не шутил.

Под эту пикировку мы успели дойти до бара, и тут я сообразил, что надо делать. Охранники тут изнывают от скуки и не откажутся поучаствовать в деле. Рассказать все Петриевичу, попросить его выбрать пару-тройку достойных доверия парней – незаметно выбраться с ними наружу и напасть на Дядю с бандитами, когда они не ожидают.

Я стал быстро прикидывать, как осуществить такой план. С одной стороны, нужно держаться Шнобеля, чтобы узнать, кто этот «свой». С другой, мне нужно от него отделаться, чтобы переговорить с Петриевичем. Иначе наемник тут же заподозрит что-нибудь.

Тут я понял, что мне вовсе не надо знать, кто этот «свой»: если моя контратака удастся, предатель будет неважен. Мы завалим Дядю с Валерьяном и всеми его бандитами, и они никуда уже не пойдут. А Шнобель пусть идет потом на все четыре…

– Еще пива, – сказал я бармену.

Наемник покосился на меня с удивлением, даже приостановился на миг – но затем, махнув рукой, сбежал по лестнице. Может, и вправду приспичило? С чего я решил, что он будет в сортире со «своим» встречаться? Это все Федор со своей лопаткой не отпускает…

Решившись, я вернулся к столу и отозвал Петриевича. Рассказал ему все – кратко, но с подробностями и по возможности убедительно.

Поляк, высокий крепкий шатен, выслушал внимательно и воспринял мои слова серьезно.

– То-то я и думаю, где Пригоршня, – сказал он. – Вы же всегда вместе ходили. Ну слушай, надо срочно все начальству рассказать. А Шнобеля этого завалить просто. На меня можешь рассчитывать.

– Нет, подожди, – забеспокоился я. – Ты так все сорвешь. Убить его всегда успеем. А если не получится с ходу, он стрельбу откроет в ответ? А если сбежать попробует? И потом, самое главное: ты же их человеку выдашь нас. Нельзя с бухты-барахты действовать, надо все просчитать.

– А, да, в этом ты прав, – согласился Петриевич и задумался. – Еще ведь этот предатель среди нас… Значит, нужно тихо все провернуть. Давай я тебя к начальству отведу. Димыч мировой мужик, все поймет. А я пока с нашими переговорю.

Я оглянулся на дверь, не возвращается ли Шнобель. В бар широким шагом вошел тот бритый мужик, который сверлил нас взглядом в столовой.

– Эй, смена! – зычно крикнул он. – Не напивайсь! Остальные – расходитесь.

– О, блин, Брежнев, – сморщился Петриевич. – Как его дежурство, так старается всех разогнать пораньше. Идем?

– Подожди, надо что-то сказать Шнобелю, чтобы он не заподозрил…

Названный Брежневым мужик направился к нашему столу. По дороге он остановился передо мной с Петриевичем:

– Сталкеры? Где второй? По территории не шляться! Чтобы я вас не видел, когда обход буду делать!

И двинулся дальше. Под его криками народ начал разбредаться, и бар быстро опустел.

Поднявшийся с первого этажа, где располагался сортир, Шнобель застал меня за бокалом с пивом в компании Петриевича. При его появлении я поднялся.

– Тут сердитый мужик приходил, велел идти в Будку, – сообщил я ему.

Встал и Петриевич:

– Время еще есть, отбой по базе в полночь. Пойдем ко мне, Химик, покажу, как мы тут живем. А приятель твой может вернуться в Будку.

И честный поляк сам улыбнулся своей неуклюжей лжи.

– Я бы поспал, – откровенно зевнул Шнобель.

Выйдя из столовой, мы разошлись. Наемник отправился к Будке, а Петриевич, дождавшись, когда Шнобель скрылся за дверями, повел меня к Административному корпусу. Уже совсем стемнело, горели фонари над входом в каждое здание и вдоль дорожек. Жилой корпус был ярко освещен, в остальных зданиях, наоборот, почти никакие окна не горели.

На скрип открываемой входной двери из первой комнаты выглянул охранник.

– К Димычу, – сказал Петриевич. – Мы быстро, Вован. У мужика дело важное.

Проходя мимо этой комнаты, я мимоходом заглянул в нее. Одну стену занимали мониторы, передающие изображение с камер. В основном это были освещенные фонарями участки перед входом в каждый корпус.

– Ну, вот, тебе сюда, – сказал Петриевич, подводя меня к кабинету на первом этаже, в самом конце коридора. На дверях висели две таблички: «Дымов Д.В., начальник охраны» и «Брежнев В.Л., заместитель начальника охраны».

Я посмотрел на часы: половина одиннадцатого. До момента, когда нужно впустить Дядю с бандитами, оставалось шесть с половиной часов.

– Думаешь, твой Димыч еще на месте?

– До двенадцати засиживается часто, – успокоил Петриевич. – Я пока пойду с парнями переговорю. Приходи потом в жилой корпус, мы тебя там будем ждать. Двести двадцать третья, первый этаж, найдешь.

Он убежал. Прочистив горло, я постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

В помещении стоял офисный стол с компьютером и три стула вдоль левой стены. В правой стене была еще одна дверь с еще одной табличкой «Дымов Д.В., начальник охраны». На полках небольшого стеллажа у четвертой стены громоздились раздутые папки и бумаги в стопках.

За столом сидел тот же самый бритый мужик. У него оказались жесткие, стального цвета глаза. Он что-то делал в компьютере. При моем появлении он приподнялся, но тут же упал обратно в кресло, откинулся на спинку, уставившись на меня.

– Я же велел не шляться по территории! – рассердился он.

– Срочное дело к начальнику охраны.

Он пробуравил меня свирепым взглядом.

– Изложите мне. А я решу, беспокоить ли Дмитрия Владимировича.

– Мне срочно нужно поговорить с начальником охраны, – повторил я громко, косясь на вторую дверь. – Дело очень важное и срочное. И конфиденциальное!

– Чего?!

– Ничего, не для чужих ушей, – рассердился и я. – Речь идет о безопасности базы.

– Что? – уже тише повторил он. – А ну рас-сказывай.

– Только начальнику охраны, – уперся я.

– Да нету его! – рявкнул Брежнев. – Или выкладывай, или вали! Или прикажу вывести тебя…

Если бы кто и был в кабинете начальника охраны, он бы уже вышел на наше препирательство, ведущееся на повышенных тонах. Петриевич ничего не говорил про замначальника охраны, но мне-то большая ли разница, сам начальник или заместитель? Главное, чтобы имел полномочия разрешить выйти наружу.

И я рассказал ему.

– Предатель?! – прервал он меня один раз. – Среди моих людей?

Под конец лицо Брежнева и вся голова его по-краснели.

– Предатель! – прохрипел он. Схватился за телефон, лежащий на столе, бросил, схватил рацию, опять бросил, полез в компьютер, опять взял рацию. – Черт!

Затем он пружинисто подскочил из кресла, быстро подошел ко мне чуть не вплотную, испытующе посмотрел мне глаза в глаза.

– Не заливаешь?

– Зачем? – чуть не заорал я ему в лицо. – У них мой напарник!

Брежнев отступил.

– Надо сообщить Дымову, – пробормотал он, почесывая подбородок антенной рации и искоса поглядывая на меня. После чего велел: – Ты! Иди в Будку, жди там. Поговорю с Дымовым – пришлю людей за тобой. По территории не шляться!

– Лучше, чтобы по территории шлялся я, иначе скоро тут будут шастать бандиты, а ваша охрана будет валяться с простреленной башкой, – возразил я, не трогаясь с места. – Так что, дадите людей?

– Поговори! – бросил он сердито. – Сказал же: пришлю! Но сначала доложу старшему. Надо получить разрешение. Тут тебе не Зона! Жди в Будке. – И замолчал, дожидаясь, когда я выйду.

Неприятный тип, подумал я, закрывая дверь кабинета. Плевать на него, двину отсюда к Петриевичу в комнату, обсудим план. Надо же выйти с базы незаметно для Шнобеля, значит, обычный сталкерский тоннель отпадает. Через главный идти? Смогу ли я потом найти стоянку наемников? Как далеко от излучателя главный выход, не будет ли «сглаз» давить на мозг и сбивать с направления? Может, у них тут есть какое-нибудь защитное приспособление от излучения пси-арта? Первым делом спросить об этом у Петриевича, наверняка что-то есть, не может не быть. Занятый этими мыслями, я открыл дверь на улицу.

Снаружи меня ждали двое.

Что ждали именно меня, я понял по наставленным на меня стволам MP-7.

– Топай с нами, – велел один из них.

– В чем дело?

– Без разговоров! – второй схватил меня за шиворот и вытащил на улицу. – Руки за спину и вперед!

Они повели меня к видневшейся впереди стене лаборатории. Я не сопротивлялся: один и без оружия против двоих с пистолетами-пулеметами. Конечно, какие-то навыки ухода от огнестрельного оружия у меня были – но благоприятный момент оказался упущен.

Охранники были незнакомые, вели себя недружелюбно. Я бы даже выразился так: меня явно взяли под арест. Так вот кто предатель – Брежнев! Не Дымову звонил, а сразу отдал приказ ближайшим охранникам немедленно арестовать сталкера по кличке Химик, который в этот самый момент выходит из Административного корпуса, ничего, бесы вас раздери, не подозревая!

Последнее меня особенно бесило. Почему я был так уверен, что «свой человек» – рядовой охранник, почему не подумал, что им мог быть кто-то из начальства? А ведь начальство – всегда с гнильцой. И чем выше начальник, тем гнили больше. Я попытался представить, как там сейчас Пригоршня. Наверное, хреново. Сидеть на месте, в то время как кто-то другой спасает его задницу, – совершенно не в духе напарника. Никита у нас деятельный, и сейчас, наверное, как на иголках.

Мысли о том, что Дядя разделался с моим другом, не дождавшись условленного срока, я старался не допускать.

Все время, пока мы шли, я высматривал кого-нибудь знакомого – позвать, отвлечь этим охранников, может, удастся сбежать? Но, к великому моему разочарованию, никого не попалось вообще, база как будто вымерла. Количество светящихся окон в жилом корпусе сильно поуменьшилось: большинство обитателей «Березок» легли спать. Интересно, Петриевич ждет еще меня?

Охранники подвели меня к воротам в высокой бетонной стене, один из них набрал код, и железные створки разъехались.

Вход в лабораторию располагался практически напротив ворот. В свете фонаря над дверью я разглядел длинное двухэтажное здание. Первый этаж был сильно выше второго.

На дверях в здание кодового замка уже не было. Меня втолкнули внутрь. В первый момент я зажмурился от яркого света. Когда глаза попривыкли, я обнаружил справа от себя прозрачную, но толстую стену (судя по искажению размеров находящихся за стеной предметов). Справа была обычная бетонная стена, даже не крашеная. Недлинный коридор пересекал здание лаборатории насквозь.

Здесь двое недружелюбных охранников сдали меня третьему, местному. У этого был шлем, в проеме виднелось немолодое лицо с крупной челюстью. Тот молча ткнул меня стволом между лопатками. Ни слова между охранниками произнесено не было, видимо, какие-то указания относительно меня уже поступили по рации. Но какие указания? Что они собираются делать? Наверное, просто запрут в каком-нибудь кабинете или лаборатории, а оттуда я уж как-нибудь выберусь.

Когда глаза привыкли, я понял, что свет не такой уж яркий, просто так показалось после ночной темноты. Охранник повел меня по коридору. Примерно посередине в бетонной стене открылась арка – начало нового коридора, отходящего перпендикулярно от этого. Второй был длиннее, он шел вдоль здания. По обе стороны его были железные двери – видимо, собственно лаборатории, где проводились эксперименты. Коридор заканчивался еще одной дверью.

Можно было бы попробовать здесь избавиться от охранника – упасть, сбивая его с ног, и быстро перехватить ствол. Но еще на входе я обратил внимание, что у этого оружие снято с предохранителя, так что мужик запросто может успеть выстрелить. К тому же на нем шлем – во-первых, падение меньше оглушит его, во-вторых – ни у кого из охраны на базе больше шлема не было. Что это значит? Скорее всего, тут опаснее, чем в других местах. Если я уроню этого парня, он перекроет мне дорогу наружу, придется уходить через другие двери – но что мне встретится по дороге? Нет, пожалуй, подожду, когда меня оставят в лаборатории, оттуда выбраться будет легче.

Напротив входа во второй коридор в стеклянной стене была дверь из того же прозрачного толстого стекла, усиленная внутри решеткой. За ней стоял еще один охранник – в усиленном бронежилете, закрывавшем не только грудь и спину, но и пах, и горло. В моей груди зародилось сомнение. Может, надо было…

Охранники лаборатории переговорили через коммуникатор, и тот, что внутри, отпер дверь. Меня втолкнули внутрь. Первый охранник вошел следом.

Сомнение быстро перерастало в нехорошее подозрение. Мы стояли в коридоре, разделяющем пространство за стеклом надвое. Так вот что это были за ячейки, которые я разглядел от входа! С обеих сторон коридора располагались камеры – современные, из какого-то явно бронированного стекла, с прозрачными дверями, прилегающими плотно, практически герметично закупоривающими внутреннее пространство. Двери были понтовые, с закругленными углами, возле ручки у каждой – большая панель с экраном и клавиатурой. Под потолком коридора проходила широкая труба вентиляции, от нее к каждой камере отводился свой отросток, и там, где вентиляционная труба входила в камеру, над дверью, была врезана коробка – неужели автономная подача воздуха? На каждой коробке мигал красный или зеленый диод. Вот это у них круто все тут оборудовано. Для чего это все?

– Сталкер? – удивился второй охранник, помоложе. Он тоже был в шлеме, на бедрах и плечах висела дополнительная защита. – Чего вдруг?

– А я знаю? – уныло откликнулся первый.

– Эй, ты как сюда попал? – обратился второй ко мне.

– А я знаю? – с горечью отозвался я. Вдруг стало ясно, что упущен тот единственный момент, когда я мог вырваться отсюда. Теперь, когда выход и меня разделяла эта стена и еще одна дверь, охранников теперь двое… Надо же было так проколоться!

Видимо, благодаря современному оборудованию камер запах зверинца почти не ощущался. Поэтому, входя, я не обратил внимания на обитателей камер. Но тут охранники стали подталкивать меня дальше по коридору, и за толстенными дверями по левую сторону возникло движение. Я дернулся, резко развернулся, вскидывая руки.

И получил прикладом по затылку от второго – а в спину уткнулось дуло MP первого. Я мгновенно вспотел: от толчка ствол мог и выстрелить!

– Поаккуратней! – прошипел я. Ударили меня несильно, но башка гудела.

– Не дергайся! – предупредил первый.

А в камере, которую мы проходили, бесновался крупный пес. Мощное тело раз за разом бросалось на дверь и, ударившись о преграду, сползало на пол. Что-то с мутантом было не так, но толстое стекло, искажающее очертания, не позволяло разглядеть, что именно.

Пока первый охранник держал меня на мушке, второй возился с управлением одной из камер. Нет, с двумя я точно не справлюсь.

– Послушайте, парни, меня взяли по ошибке, – быстро заговорил я. – Я Химик, меня тут знают, принес арты, уже не первый раз. На базу собираются напасть бандиты, у них мой напарник. Если вы меня посадите, бандиты придут ночью и вырежут всех. Среди охранников предатель…

– Шагай! – прикрикнул первый. – Все вы на выдумки горазды… – уже тише прибавил он. Я медленно повернулся к нему, стоя в открывшихся дверях ячейки:

– Правду говорю. Слушай, не знаю, как тебя зовут, если не помешаю им, они убьют моего друга и вас, и вообще всех. Если я не…

Немолодое лицо первого охранника покраснело:

– А ну поговори!

Черное дуло смотрело мне в грудь.

– Давай внутрь.

Сейчас или никогда! Пока второй устанавливал что-то, щелкая клавишами, я перенес вес на одну ногу, другую незаметно сгибая в колене, чтобы броситься на первого и, поднырнув под ствол, повалить его, обхватив за пояс. Если успею завладеть оружием…

Но я не успел. Недооценил противника, мужик попался внимательный и с хорошей реакцией. А может, он ничего не заметил и так собирался это сделать. Неожиданно выбросил вверх и вперед ногу и ударом в грудь толкнул меня в камеру.

Я влетел в ячейку спиной. Удар на секунду выбил из меня дух.

Дверь захлопнулась, сверху замигали какие-то датчики. Вскочив, я бросился плечом на дверь, заколотил по ней кулаками. Осталось всего шесть часов до оговоренного времени, а я заперт в суперсовременной клетке для мутантов, без оружия и надежды выбраться…

Глава 13

Контратака

Я понимал, что веду себя глупо, но не мог удержаться. В конце концов, просто надо было сбросить накопившееся напряжение и раздражение. Весь этот дурацкий поход! Какого беса мы вообще подписались сюда идти? Не такие уж большие деньги! Конечно, изначально дело выглядело самым обычным, так, приятная прогулка. Но во что это все вылилось! Черт, черт!

И я опять обрушил на дверь несколько ударов, не замечая боли в кулаках.

Стоящие снаружи охранники смотрели на меня, отчего я злился еще больше. Как можно было так попасться! Надо было бежать еще на улице! Дать в челюсть одному, по куполу другому… вцепиться зубами им в горло…

Второй охранник, который помоложе, нажал что-то на двери, и его голос донесся из динамика над моей головой:

– Стекло бронированное, только руки разобьешь. Ложись поспи лучше.

– Поспи?! – заорал я, поднимая голову и пытаясь разглядеть, где тут микрофон, если он есть. – Пока я сплю, они всех тут вырежут! Вас не жалко, но они убьют Пригоршню!

И напоследок пнул дверь. После чего отошел вглубь камеры и сел, задумавшись.

Охранники потоптались немного возле камеры и разошлись. Тот, что постарше, вернулся в свой коридор, и я видел сквозь заднюю стенку его смутную тень, равномерно бродящую туда-сюда. Второй ходил между рядами ячеек. Проходя мимо моей камеры, он каждый раз бросал любопытный взгляд внутрь.

Какое-то время я предавался сожалению и гневу, но затем сумел взять себя в руки. Эмоциями делу не поможешь, надо выбираться.

Изнутри стеклянная ячейка была покатой, без углов. Размер – примерно три метра длина и два ширина. Высотой метра два с хвостиком, до потолка можно рукой дотронуться. Все стены прозрачные, правда, толстое стекло все искажало. Из одной стены выступает длинный ящик того же материала – вместо кровати. Полый внутри – вроде прикрытой стеклянной панелью ванны. Больше ничего – только над дверью динамик, возле вентиляционного выхода. Даже лампы никакой нет, свет проникал из коридоров по обе стороны камеры. Выход вентиляции перекрыт мелкосетчатой решеткой, за решеткой мигали зеленым какие-то датчики. Вентиляция едва слышно гудела, гоняя воздух. Судя по тому, сколько охранник щелкал, подача воздуха была компьютеризирована, можно регулировать с наружного пульта температуру, влажность, силу потока…

И все. Я даже не был уверен, что они могут меня слышать. Да если и могут – что это даст?

Пока я тут прохлаждаюсь, Шнобель с предателем уточняют детали, а Валерьян с наемниками чистит стволы и снаряжает магазины. Теперь понятно, почему почти все они вооружены пистолетами или укороченными стволами – для драки в ограниченных пространствах.

Нужно что-то предпринять! Но нельзя выбраться сразу, иначе дадут сигнал тревоги, меня начнут искать, поднимется суматоха… Бежать надо после пересменки, в четыре утра. Тогда Брежнев постарается не объявлять общую тревогу, обойтись минимальными силами… Только как, как бежать?!

В который раз я озирал камеру, не находя, за что зацепиться, и каждый раз взгляд, обежав помещение, возвращался к мигающим огонькам за решеткой вентиляции. Решетка пластиковая, выставить ее не проблема, но толку? Труба узкая, к тому же частично перекрыта со стороны камеры блоком управления – провода, плата, решетка для регулировки потока…

Снова и снова я возвращался к этой вентиляции. Наконец тряхнул головой, прогоняя ходящие по кругу мысли. Встав, подошел к двери. В толще бронированного стекла на уровне моего лица была форточка. С которой тоже никакого толка: диаметр отверстия – меньше головы. К тому же заперта снаружи. Ну хорошо, остается вентиляция. С этой мыслью я поставил таймер на часах на четыре и лег спать: мне понадобятся силы и ясная голова, чтобы действовать.

Когда проснулся, уже новые охранники ходили по коридорам, каждый со своей стороны камеры. Я постучал по заглушке форточки, крикнул вверх:

– Эй!

Второй охранник, как раз проходящий мимо, обернулся. Окинув меня внимательным взглядом, подошел, нажал кнопку на коммуникаторе:

– Чего тебе?

– Куришь?

– А? – удивился он. – Ну да, а что?

– Тогда мог бы не спрашивать, – сердито сказал я. – Дай сигарету. Лучше две.

– Запрещено курить, – отозвался он. – Ты где попался, на периметре?

– Слушай, будь человеком, поделись куревом. У вас тут вентиляция такая шикарная, вреда не будет. А то у меня ваши все карманы обчистили, прежде чем сюда отвести.

Я видел, что он колеблется, и надавил:

– Часов шесть не курил. Сам знаешь, каково это. Или жалко?

Уж не знаю, разжалобил я его или ему не хотелось казаться жлобом, но охранник неохотно потянул из кармана пачку. Какой-то кнопкой на пульте открыв форточку, он достал две сигареты и кинул мне, я поймал.

– И зажигалку.

– Дам прикурить, – нахмурился он. Я видел сквозь форточку молодые, крупноватые черты его лица. Под носом у него была родинка, почти затерявшаяся в пробивающейся щетине.

– Лучше кинь, а то могу не удержаться и взять твою руку с зажигалкой в захват, – возразил я. Он с недоверием хмыкнул:

– Ну попробуй!

Но кинул и зажигалку.

– Только отдай, как покуришь. Мне после четырехчасового дежурства, сам понимаешь, неохота бегать искать новую. – Он закрыл форточку.

– Обязательно, – пообещал я и закурил тут же, не отходя от дверей.

Пришлось приложить усилие, чтобы не закашляться. Сколько я не курил? Лет десять, наверное, если не больше. Баловался в подростковом возрасте, говорил, ясное дело, мол, брошу, как только захочу. Потом, конечно, подсел, несколько лет курил. Когда же пошел на джиу-джитсу, пришлось бросать: дыхания не хватало. Трудновато было, но зато извел вредную привычку раз и навсегда.

Иногда, правда, снилось мне, что курю. И так приятно было снова держать в пальцах сигарету, втягивать вкусный, ароматный дым…

Однако теперь дым казался вонючим, драл горло. Я заставлял себя глубоко вдыхать эту гадость, плавно выдыхать. Хорошо, что стекло такое толстое и не надо еще и удовольствие изображать.

Охранник не уходил.

– Ты как на базу попал? – повторил он вопрос.

– Артефакты принес. – Несмотря на то что больше табак не казался вкусным, свое дело никотин сделал: я успокаивался.

– Да ну? – удивился охранник. – А сюда какими судьбами? За решетку тех кидают, кто сквозь излучение пси-артефакта сможет пробраться. Изучают, как у них получилось.

Интересно, подумал я, вы и на людях опыты проводите. На нашем брате сталкере. Ну-ну.

– Кто-то из ваших предатель, – сказал я. – Он и приказал схватить. Потому что я собирался пойти замочить бандитов, которые на базу ночью нападут.

– Да ладно заливать-то. Так просто на базу не проникнуть. Спецшлемы нужны, без них до купола не доберешься.

– Это если не знать, куда идешь. А так до сторожки Деда добраться можно. Мутит, конечно, но в целом реально. – Я докурил и осторожно, чтобы не помять фильтр, затушил окурок о дверь. На стекле осталось серое неровное пятно. Охранник неодобрительно покачал головой.

– Возвращай зажигалку-то.

– Подожди, вторую попозже выкурю, перед сном, тогда отдам. Как тебя звать-то? Не боишься, что сюда бандиты вломятся? Вдвоем вы не продержитесь и минуты. Может, освободишь меня? Петриевич обещал помочь, вместе мы остановили бы бандитов.

Я видел по его лицу, что он мне не очень верит.

– Скажу Петру, чтобы двери запер, – сказал он. – А освободить не могу. Приказ есть приказ. Мы не военные, конечно, но и тут своя дисциплина. Фадеев я, Николай.

– Ну как знаешь, Фадеев Николай. Я предупреждал, вспомнишь потом. Кстати, я Химик.

Мы кивнули друг другу сквозь толстое стекло. После чего я удалился вглубь камеры и завалился на жесткое стекло, закинув руки за голову. На самом деле мои карманы никто не чистил. На входе в Будку с меня сняли все оружие, оставалась какая-то мелочь: носовой платок, несколько мятых купюр, пачка жвачки. Я сунул в рот пару пластинок и стал ждать.

Николай, потоптавшись, продолжил мерно, как маятник, ходить туда-сюда. Первое время он бросал на меня любопытно-подозрительные взгляды, но, так как я лежал, не шевелясь, скоро он перестал обращать внимание.

Убедившись, что охранник не смотрит, я сел. Достал окурок, раскрошил табак до фильтра. Затем зажигалкой оплавил край фильтра, сунул его под подошву и, нажав, выдернул. Оплавившийся край стал острым, как бритва. Я быстро отломал фильтр у оставшейся сигареты и проделал с ним то же самое. Теперь у меня имелись два маленьких ножа. Правда, ножи из сигаретного фильтра недолговечные, хватает буквально на два-три пореза или тычка.

Секрет изготовления этого оружия раскрыл мне один сталкер, у которого была лихая юность – и молодость, соответственно, он провел в тюряге. С нормальным оружием там, ясное дело, туго, поэтому изобретали из того, что было под рукой.

Теперь я был готов воплотить в жизнь свой план освобождения. Очень сырой, слепленный на скорую руку, шитый белыми нитками, шаткий… короче, очень сомнительный и рискованный план, во многом зависящий от удачи. Продумывать и подготавливать другой времени не было. Я знал, что у меня всего одна попытка.

Впрочем, как говаривал один уважаемый мною человек, удача приходит к тому, кто действует.

Я отдал Николаю зажигалку и еще поговорил с ним. Лег обратно, дождался, когда он отойдет и продолжит монотонное хождение. Ходили охранники навстречу друг другу, но немного с разной скоростью, их амплитуды движения не совпадали. В какой-то момент они шли в одну сторону, и никто из них не мог видеть меня.

Дождавшись этого момента, я вскочил, метнулся к двери и, вытянув над головой руки, высадил решетку вентиляции. Загреб в горсть попавшиеся под руку проводки и дернул, выдирая их с корнем. Затем посадил решетку обратно на жвачку, так как крепления болтиков я выломал. Какое-то время она там продержится.

И лег обратно. Все заняло несколько секунд.

Теперь начиналась самая неприятная часть плана. Вряд ли самая опасная, охранники не оставят меня тут помирать, камера большая, воздуха надолго хватит… но стрёмно, Зона меня поглоти!

Главное, не совсем понятно, что мне сейчас делать. Будет ли дан некий сигнал о неисправности и Фадеев сам узнает, что вентиляция в камере не работает? Или мне спустя некоторое время надо живописно изобразить удушье? Будет ли это звуковой сигнал или мигание диодов? Что я там испортил? Вообще прекратится подача воздуха или просто изменится какой-то режим?

Я перевернулся на бок, сделав вид, что сплю, а сам смотрел из-под руки на огоньки над дверью. Два из них стали красными. Тихое гудение смолкло или мне показалось, потому что хотелось, чтобы оно смолкло?

Очень быстро в камере стало душно. Я вспотел, начал дышать чаще. Пытался заставить себя вдыхать медленно и глубоко, но все время сбивался с ритма: организм чуял нехватку кислорода и пытался ее восполнить. Николай шагал мимо моей ячейки, не обращая никакого внимания. Пора уже паниковать или еще потерпеть? Не повредил ли я также и провода, сигнализирующие о неисправности? Или отсутствие сигнала уже воспринимается пультом управления как проблема этого достаточно, чтобы замигала какая-нибудь тревожная лампочка?

Начало двенадцатого. Время поджимает. Мне надо успеть уйти с базы до полуночи, до того, как следующая смена обнаружит мой побег. Если, конечно, у меня удастся. Ведь охранников нельзя вырубать: дежурные за пультом по показаниям датчиков сердцебиения увидят, что тут проблемы, пошлют сюда людей и за мной начнется охота. Долго скрываться на небольшой территории, которую я не знал, конечно, не получится.

Мое терпение стало истощаться, я был готов уже изобразить, что просыпаюсь и задыхаюсь, – когда Фадеев наконец обратил внимание на мою камеру. Видимо, на экране двери все-таки что-то изобразилось, потому что Николай, приблизившись, склонился над пультом, потыкал кнопки. Затем открыл заглушку на форточке.

– Эй, Химик, ты как? Ты в порядке?

Я оглушительно зевнул – сам по себе, даже не ожидал.

– Включи кондей, служивый, душно у вас – задыхаюсь уже.

Вид у него был несколько испуганный.

– Подожди там, – сказал он, нервно тыкаясь в пульт. – Ну как, так легче?

Я зевал без остановки, просто не мог остановиться. Против воли внутри поднималась паника.

– Не, только хуже. Вы меня уморить тут решили, что ли? Приказ-то хоть был?

Фадеев побледнел и схватился за рацию.

Не знаю, с кем он советовался – или же сам принял решение. Но, кажется, события развивались в нужную мне сторону. После недолгих переговоров первый охранник, имени которого я так и не узнал, пришел в наш отсек.

Николай отпер дверь.

– Выходи, – велел он. – Тут с вентиляцией что-то, не работает. Переведем тебя в другую камеру.

Ну ясное дело, что вам еще остается, подумал я, но вслух не сказал. Пока все шло по плану. Близилась самая рискованная часть. Я покинул ячейку под дулом MP и насупленным взглядом Первого. Руки в карманах сжимали заточенные фильтры.

Теперь все зависело от того, как быстро и точно я буду двигаться.

Я сутулился – поза покорности. Покорность жертвы расслабляет агрессора, ослабляет его внимание.

Николай отпер соседнюю камеру, встал слева от меня, одной рукой держа MP, другой придерживая дверь. Рукав этой руки чуть сполз, обнажая бледную кожу на запястье с синими прожилками вен. Первый остановился правее, по-прежнему направляя ствол своего оружия на меня. Я сделал шаг вперед и оказался между ними.

Я сделал ставку на то, что это конец их четырехчасового дежурства. Плюс неожиданность.

Одним движением я выбросил руки в стороны. Левой полоснул Фадеева по открытому запястью – ничем не защищенное место. Правой резанул Первого по лицу, метя в глаза.

Брызнула кровь, оба закричали. Первый нажал спусковой крючок, но рефлекторно вскинул руки при этом, и очередь ушла в потолок. Я упал, перекатился, вскочил у Первого за спиной, ребром ладони ударил его по шее и тут же пинком отправил в камеру. Следовало бросить Первого на Николая, но тот мог выстрелить и уложить товарища, а мне трупы сейчас не нужны.

Залитая кровью ладонь Фадеева соскальзывала с цевья, у него не получалось направить ствол на меня. Я ногой снизу ударил по стволу, выбивая оружие из рук. Пистолет-пулемет вывернулся из скользких от крови пальцев и сшиб крепившуюся на клипсе рацию. Схватив молодого за грудки, я и его кинул в камеру. Захлопнул дверь, надеясь, что запирается она автоматически.

Так и было. Правда, закрывалась она не быстро, пришлось налечь, и в какой-то момент мне показалось, что бросившийся вперед Первый успеет вставить в щель ствол. Но он столкнулся с зажимающим запястье Фадеевым, и толстая дверь всосалась в стенки ячейки, замуровывая беснующихся охранников.

Не позволяя себе передохнуть, я потыкался в пульт, включая им вентиляцию. И увидел, что Первый, прижав ладонь к окровавленному лицу, берет рацию. Мутанта мне в печенку, я не учел рации!

Голос Первого раздался у меня под ногами. Там валялась рация Фадеева, которую сшиб ненароком. Я подобрал ее – и побежал к выходу из отсека.

Изнутри дверь открывалась не с кода. Выйдя в коридор, я увидел, что дверь в здание открывается, – и метнулся в коридор с железными дверями. Дернул одну, другую – заперты. Только одна, в конце, оказалась открыта, и я заскочил туда. Вовремя: в здание кто-то вошел.

Я ожидал оказаться в темном помещении, но внутри горел неяркий свет. Под одинокой люминесцентной трубкой в дальнем конце лаборатории стоял стеклянный саркофаг, в котором лежало тело. От саркофага отходили трубки и провода к многочисленным приборам. Аппаратура еле слышно гудела, что-то равномерно попискивало. Я подошел ближе, склонился над заполненным жидкостью – хотя, скорее, каким-нибудь гелем – прозрачным ящиком. Там, в обтягивающем темном костюме наподобие водолазного, плавала женщина. К костюму, а также к голове ее крепились многочисленные электроды. В первый момент я едва не вскрикнул от неожиданности. Это же та тетка, лицо которой я видел в луже! Что это значит?

Из рации неслись приглушенные, взволнованные голоса. Времени гадать, кто эта женщина, почему она лежит здесь и как оказалась там, в Зоне, не было. Я направился дальше, к окну, стараясь ступать как можно тише. Выберусь наружу, пока всю охрану не подняли на ноги…

Незнакомый голос, видимо, дежурный, тревожно оповещал:

– Вторая смена, прием! Всем на поиск и захват сталкера по кличке Химик. Повторяю, всем на поиск и захват сталкера по кличке Химик!

Переговоры дежурного с Первым слышали все, объяснять, какой я плохой и зачем меня ловить, не пришлось – отклик ожидающих смены охранников последовал немедленно.

Вклинился голос Брежнева, приказал отрывисто:

– Лобарев, Донохов, прием! Заберите Фадеева и Русого, обоих в медпункт. Михайлов, Корякин, прикройте! Архаров, Жариков – в Будку, изолируйте второго сталкера. Остальные – ждать меня у лаборатории. Я руковожу захватом.

Вот как, сам заместитель начальника охраны будет меня ловить? Надеется пристрелить под шумок?

Окно находилось высоко, под потолком, не дотянуться, даже встав на цыпочки и вытянув руки. Я покрутил головой, ища, на что бы взобраться. Внимание привлек железный шкаф со стеклянными дверцами, в котором, как показалось в полутьме, лежали артефакты. По высоте вроде подходит… Я подошел ближе.

На полках действительно лежали артефакты – от них исходило слабое аномальное излучение. Но какие-то странные, я таких никогда не видел. Каждый упакован в прозрачную капсулу, не понять отсюда, из какого материала. И надписан. На несколько мгновений я забыл обо всем, читая названия. «Ледокол», «Вращатель», «Правдоруб», «Мемориал», «Феминизатор»… Хм, что делает ледокол – понятно, феминизатор, видимо, усиливает женские качества. Вот с мемориалом ничего не понятно. А что делает вращатель? Я еще раз пробежался глазами по названиям. Ледокол, вращатель, правдоруб…

И тут же сам собой родился план.

В коридоре послышались тихие шаги. Но когда охранники заглянули в лабораторию номер девять, окно было открыто – а меня внутри не было.

Глава 14

Мой план

– Архаров, захожу слева.

– Шустов, лаборатория пять – чисто.

– Копытин, коридор – чисто.

– Михайлов, крыша – чисто. Вижу открытый люк, иду туда.

Голос Брежнева:

– Михайлов, прием! Где открытый люк?

– На крыше склада артефактов, прием. Вижу свет. Проверить?

– Стой! Один не лезь. Внимание, вторая смена! Объект предположительно на складе артефактов, подтягиваемся туда. Михайлов, Корякин – крыша. Лобарев, Донохов, к окну. Копытин, Шустов – снаружи. Остальные – ждать у дверей. Без меня не входить. В переговоры не вступать!

Пока они обшаривали каждый закоулок лаборатории, я не сидел без дела. Времени оставалось немного, но к тому моменту, как охранники обнаружили открытый люк, у меня уже все было готово к приему гостей.

Склад артефактов – это вытянутое помещение размером со стандартный школьный спортзал. Под невысоким потолком на металлических штангах висят осветительные панели. Весь склад, за исключением широкого прохода посередине, заставлен длинными застекленными стеллажами. На полках лежат сотни артефактов – известные, редкие, неизвестные, сами по себе и спрятанные в отдельные контейнеры. Часть стеллажей отведена под засушенные или заспиртованные аномальные растения, вроде ржавого плюща и волчьей лозы, в еще некоторых громоздились останки мутантов – копыта, ноги, хвосты, пятачки… все, что в ходу у скупщиков.

Воздух на складе дрожал от напряжения – совокупное аномальное излучение зашкаливало. Даже если разбить стекла только в нескольких в стеллажах, излучение всей этой кучи артефактов срезонирует, и склад, да что там, вся лаборатория взлетит к чертовой бабушке.

Напротив дверей, поперек центрального прохода, стоял стол. Возле стола валялся апельсинового цвета рюкзак Шнобеля, контейнеры с артефактами громоздились на железной поверхности. Их еще не успели обработать и разложить. Среди этих артефактов я тоже успел покопаться.

Дверь с едва слышным скрипом стала приоткрываться, полутьму склада рассекла полоса света. Я подобрался, готовясь встречать гостей. Оставалось только надеяться, что все сработает как надо.

В щель просунулся ствол, походил из стороны в сторону, ощупывая пространство. Дверь открылась шире. Секунда – внутрь влетели двое, группируясь, и тут же откатились в разные стороны. Каждый встал на одно колено, выставив ствол, прикрывая остальных. Которые, выждав положенное время, начали проникать внутрь и рассасываться по периметру помещения. Последним вошел Брежнев, дергая своим МП-7 туда и сюда, прощупывая пространство. Он нажал выключатель, и яркий свет залил склад.

Стеллажи стояли вдоль всех стен, кроме той, где был вход, и еще двумя рядами вдоль всего помещения, торцом к стене и проходу. Охранники парами, страхуя друг друга, крались между стеллажами. В волосах у них потрескивало статическое электричество, по оружию иногда пробегали голубые искры. Напряженную тишину нарушали только переговоры по рации – торопливым полушепотом.

– Дошел до конца – никого…

– Справа тоже никого…

Я видел, как Брежнев крутил головой вслед за докладами охраны, пытаясь понять, где же все-таки спрятался беглый сталкер по кличке Химик. Они все видели протянутую по полу волчью лозу, лианоподобное растение из Зоны, но не обращали на нее никакого внимания. То ли никогда не бывали внутри склада и не в курсе, что ей не положено так лежать, то ли просто не знают, чем это чревато. Мне же лучше.

Дождавшись, когда все разойдутся по складу, я взялся руками в перчатках за крепкую бечеву, привязанную в скобу, запиравшую люк. У входа остался один Брежнев. Он сделал шаг вперед, к столу, не переставая водить стволом из стороны в сторону и бросая вокруг внимательные взгляды.

– Да где же он, черт побери? – спросил один охранник, дойдя до последних стеллажей. – Тут негде спрятаться!

При этих словах самые сообразительные посмотрели наверх, в том числе заместитель начальника охраны. Я встретился взглядом с Брежневым и улыбнулся ему. Он вскинул пушку, но я уже спрыгнул со штанги под потолком, на которой все это время висел.

– Стрелять не советую! – крикнул.

И приземлился ровно перед выходом, между дверью и быстро развернувшимся Брежневым. Одновременно соединил два артефакта. Сборка вспыхнула синим, разбрасывая искры, внутри нее вихрем кружились яростные молнии. Я поднял выше сборку – и конец волчьей лозы. Растение свисало с пальцев, хищно шевеля усиками, которые так и тянулись к аномальному образованию.

– Знаете, что это? Волчья лоза! Проводит аномальную энергию лучше и быстрее, чем вода – электричество. Вы в ловушке, вашу мать! Если я соединю сборку и лозу – все здесь взорвется на хрен. Так что бросить оружие и ко мне с поднятыми руками. Ну!

Брежнева перекосило, но он, кажется, лучше всех понимал, что я сделал.

– Не стрелять, болваны! – крикнул он охранникам. – Нас разнесет в клочки.

Люди выходили из-за стеллажей, оглядываясь и щурясь на сиявшую у меня на ладони сборку. Брежнев с перекошенным лицом пятился, пока не уперся спиной в стол.

– Артефакты не взрываются, – неуверенно произнес добродушный Архаров.

– Некоторые – нет, а некоторые – еще как, – уверил я его. – Особенно если по ним шандарахнуть чем-то вроде этого. – И выше поднял голубой комок света и энергии. Одновременно покосился на часы на запястье – оставалось меньше часа до назначенного Дядей времени.

– Э, да ведь это «молния»! – воскликнул один. – Иртеньева как-то показывала, помните?

– Когда проверка приезжала из министерства, точно. Ей еще руку оторвало!

– Твою мать, стремно…

– А та «молния» поменьше была. Эй, парень, ты не боишься?

– От этого жизнь Пригоршни зависит. Так что – нет, не боюсь.

Они начали переглядываться. Тут были знакомые и незнакомые, последних больше. И всех их сейчас мне предстоит убедить. Кому они поверят, пришлому сталкеру или собственному начальнику? Посмотрим, посмотрим… еще не все козыри раскрыты.

– О чем ты? Чего тебе вообще надо? – раздались голоса. Уже все охранники на складе подтянулись к столу.

– Хочу, чтобы вы меня выслушали.

– Не слушайте его! – крикнул Брежнев, не сводя с меня ненавидящего взгляда. – Он диверсант! Он пробрался на базу обманом, чтобы спасти своего друга! Что?! Вашу мать, он вас обманет… он скажет правду… – последние слова он процедил, изо всех сил сжимая зубы, чтобы не проговориться. И взвыл: – Что, мать вашу, происходит?!

– Ну-ка, повтори, – ласково попросил я его. – Зачем я здесь? Что ты хотел набрехать своим людям, чтобы очернить меня? Так я сейчас расскажу. – И я обратился к удивленным не меньше Брежнева охранникам. – Слушайте, пока не поздно! Этот человек предал вас. Он договорился с отрядом наемников и сегодня, в пять утра, должен впустить их на базу, чтобы захватить ее. Сейчас половина пятого. Шнобель, с которым я пришел сюда, – из их банды. Он должен помочь вашему начальнику перебить дежурную смену и впустить остальных. Бандиты собираются захватить базу. Это правда? А ну отвечай!

Бритая голова Брежнева побагровела, глаза выпучились. Замначальника охраны качался, прижав руки к вискам.

– Нет, я не буду говорить, нет!.. – сквозь зубы восклицал он. – Это все правда… вашу мать! Нет, я не скажу… твою мать, все правда! Чтоб ты сдох, как ты это делаешь?! Прекрати!

Охранники невольно отодвинулись от Брежнева. Тот качался, сжимая череп крупными ладонями, словно утихомиривая сильную головную боль. Может, кстати, так и было, не знаю, как эта штука, «правдоруб», влияет при попытке соврать.

Я тем временем продолжал:

– Теперь я прошу вашей помощи. Эти сволочи взяли в заложники моего друга и напарника Пригоршню. Если я не помогу им, если ворота базы не откроются сегодня в пять утра, бандиты убьют моего друга!

Охранники зашевелились.

– Что с Митричем? Где доказательства? – послышались голоса со всех сторон.

– Ну во-первых, он сам сказал. – Я наконец достал из кармана штанов то, что держал там все это время. Поднял так, чтобы все увидели артефакт и бирку.

– «Правдоруб»? – с некоторым усилием прочел издалека Архаров, сведя брови к переносице. – Что это за хрень?

– Я так понимаю, одна из экспериментальных разработок ваших ученых. Судя по названию и действию – госзаказ. Пси-артефакт, заставляющий говорить правду, правду и ничего кроме правды. Видите – он не может соврать, как ни старается!

Брежнева корежило все сильнее. Он повалился на колени, мотая головой из стороны в сторону и подвывая сквозь зубы. Слов, если он и пытался что-то сказать, было уже не разобрать.

– Есть еще одно, – я повысил голос. – Приведите сюда этого наемника Шнобеля, и я покажу другое доказательство. Вы ведь знаете почерк вашего замначальника?

Брежнев огляделся, приходя в себя. Кое-как поднявшись, он сделал шаг ко мне, но двое охранников, Архаров и мощный Васютин, говоривший хриплым баском, догнали и задержали его.

– Погодь-ка, – прогудел Васютин. – Давай разберемся. Некрасиво, если ты своих подставил, Митрич. Не дело это. Давай выясним. Решить надо.

Остальные согласно загомонили. Двое вышли со склада и бегом припустили по коридору, торопясь в Будку, где должны были охранять задержанного наемника. Архаров обратился ко мне:

– Расскажи-ка пока подробнее, Химик. Кто на нас собирается напасть, зачем, почему? Как? Сколько их? Какая твоя роль во всем этом?

Я повторил историю вкратце, как раз уложился к возвращению охранников.

Шнобель, войдя на склад, быстро огляделся, оценивая обстановку. Широким шагом прошел к столу, вынимая свернутую бумагу. Положил на стол, разгладил.

– Ну, смотрите, парни. Врать не буду, тем более, говорят, у меня и не выйдет.

Сгрудившись вокруг стола, охранники уставились на план базы с пометками красной ручкой.

– Это его рука! Почерк Митрича! – наперебой закричали мужики. – А ну держи его!

– Не надо меня хватать, я сам сдамся! – Шнобель поднял руки. Повернулся ко мне: – Вы мне с самого начала понравились, Химик. Не хотел я вас подставлять, – сказал он с искренней улыбкой и подвигал носом.

Не знаю, то ли это было побочное действие «правдоруба», то ли они мне действительно все сразу доверились, не знаю. Я так боялся проиграть и тем подставить Пригоршню под пулю, что не колебался ни секунды.

– Осталось совсем немного времени до назначенного часа. Надо предупредить всех, открыть ворота и впустить наемников. И затем перебить их.

– Держи его! – закричал кто-то.

Воспользовавшись тем, что все отвлеклись, Брежнев оттолкнул стоявшего у него на пути охранника и бросился к дверям. Стрелять никто не решился, и замначальника охраны, рванув дверь, выскочил в коридор. Послышался удаляющийся топот.

– За ним! – заорал Архаров.

– Нет! Предупредите посты и дежурных. И к воротам!

* * *

На складе собралось пятеро охранников, еще шестеро оставались снаружи. Троих я отправил на главный пост в Административном корпусе, велев соблюдать осторожность. С остальными мы побежали к Будке. Шнобеля взяли с собой и держали на мушке.

– Сергеев, прием! – бубнил по дороге в рацию Архаров. – Прикрой выход с базы, никого не выпускай! Как слышно, прием? Брежнев предатель, как слышно? Может попытаться выйти с боем. Мы на подходе, прием. И скажи Деду, пусть убирается из сторожки, пока не поздно. Сейчас нас штурмовать будут, готовься!

Еще только выйдя за стену, окружавшую здание лаборатории, мы заметили в свете фонаря над входом в Будку темную фигуру. Михайлов дал по ней одиночный. Фигура метнулась вбок, в кусты, и исчезла в окружающей Будку темноте. Мы припустили быстрее. Надо быстро захватить ключевые посты, впустить Дядю с наемниками и нейтрализовать их. Тогда Брежнев не страшен, что он один против целой базы?

Охранники переговаривались на ходу. Когда мы покинули склад с его вибрирующей от аномальной энергии атмосферой, общее напряжение спало и народ начал соображать.

– Химик, ты уверен? – спросил Шустов.

– Мужики, зачем бы мне все это выдумывать, вот честно? – мы подбежали к Будке, охранники выставили стволы, на случай неожиданного нападения. Двое остались караулить у входа, остальные набились в маленькое здание.

Дежурный Сергеев был недоволен. Он стоял в комнате с длинным столом, у двери, ведущей в сетчатый коридор и туннель наружу. При нашем появлении вскинул MP-7, целясь во входную дверь. Увидев нас, ствол не опустил.

– Кто-нибудь объяснит, что тут происходит? – сердито спросил он. – Мне еще попадет от Димыча, что я пост бросил. Кофе не успел допить… Кто что натворил? Какие бандиты, почему Брежнев предатель? Какого хрена вообще?..

Было без нескольких минут пять. Дядя, наверное, уже в сторожке. Я бросился в комнату с приборами, так как помнил, что туда унесли наше со Шнобелем оружие. В самой комнате его не оказалось, но я заглянул в соседнюю, со шкафчиками, и нашел там свой «сто третий» и шнобелевский АК74У. Хотел было взять шнобелевский укороченный – он больше приспособлен для стрельбы в помещениях и на ограниченном пространстве, вроде этой базы, – но потом все-таки остановился на своем калаше. Все-таки свое оружие, пристрелянное, мало ли что.

С автоматом вернулся в комнату.

– Что делать будем, как брать бандитов? – спросил Архаров.

– Дежурного от ворот отозвали? – вместо ответа спросил я.

– Тут я, – откликнулся из-за плеча Жевунова невысокий плотный мужик со светлым чубом. – Морошкин.

Шнобеля я приказал держать под охраной в комнате для отдыха. Тот с философским спокойствием пожал плечами и позволил увести себя двоим в черной форме.

– Слишком у вас суетливо, вот что, – сказал он. – Хоть вздремну, а то так и не успел нормально поспать с вашей беготней. Туда ведут, сюда тащат… ну вас нахрен.

– Что бандитам вообще надо на базе? – продолжал возмущаться Сергеев.

– Они мне не докладывали, – огрызнулся я, спешно перезаряжая «сто третий».

Архаров подошел к делу ответственнее:

– Сколько их, чем вооружены? Куда пойдут в первую очередь, попав на базу?

– Шесть человек, но Дядя не боец, – отозвался я, быстро соображая, как нам их брать и где лучше отбивать Пригоршню, чтобы не подставить его под пули. – Куда пойдут – понятия не имею, это зависит от того, что им тут надо, а это мне не доложили.

– На склад артефактов, куда же еще, – отозвался Морошкин из-за спины Алексея. В помещении набилось человек восемь, и тут было довольно тесно. – Что еще тут может понадобиться бандитам, кроме артов?

– И для этого они тащили через всю Зону рюкзак с редкими и дорогими артефактами?

– Ну и что? Бабки получили, свои арты забрали да еще новыми поживились…

Я покачал головой. Если бы это были просто наемники, то да. Но этот Дядя… не артефакты ему нужны, это точно. Но что, Зона вас поглоти?!

– Начнут они с того, что Будку обыщут, – подал голос Морошкин. – Если мы останемся здесь, то будет заваруха, и Пригоршню твоего наверняка под шумок положат. Не мы, так они.

– Да через сетку их покрошить, и делов-то! – горячо воскликнул Жевунов, вдохновленный общим обсуждением. – Еще пока в Будку не вошли. Снаружи в кустах залечь и…

– От сетки пули отскакивать будут, половина выстрелов впустую уйдет, – возразил Архаров.

– А те, что не впустую, Пригоршню задеть могут, – вмешался я. – Время поджимает, мужики. Думаю, действительно лучше остаться снаружи. Посмотреть, куда бандиты направятся, и брать их по дороге.

– На открытом пространстве, чтобы им деться было некуда, – кровожадно добавил Жевунов. Ему, как я погляжу, очень нравилось участвовать в операции по обезвреживанию наемников. Молодой, необстрелянный, глаза горят…

– Не суйся под выстрелы, – посоветовал я ему.

– Темно снаружи, – с сомнением покачал головой Морошкин.

– А ученые и прочие, когда выстрелы услышат, – не сунутся на улицу? – вспомнил я. – Не хватало еще задеть кого-нибудь. Может, послать кого-нибудь предупредить, что сейчас стрелять будут, чтобы не полезли?

Архаров махнул рукой:

– Все спят. У нас иногда мутанты сбегают, приходится на них охотиться на территории. Так что никто в жилом корпусе на выстрелы не отреагирует. И не выйдут наружу, если что такое услышат.

Большие настенные часы показывали без двух минут пять.

– Все, время вышло. Идем на улицу. Шнобеля тоже вывести! И убрать куда подальше, хоть в столовую отвести, чтобы он не подал им сигнала какого-нибудь. Я сяду ближе к Будке, когда увижу Пригоршню – свистну. Он высокий блондин такой, может, кто помнит.

Нестройная толпа высыпала наружу, двое вытолкали сонного Шнобеля. Я понимал, что мы действуем бестолково, но не было времени продумать нормальный план. Часовых с крыльца отослали дальше, в кусты рекреационной зоны напротив. Вместе со мной в кустах у входа засел Морошкин и Жевунов. Архаров с еще двумя скрылись в темноте слева, где еле виднелась в темноте генераторная, остальные ушли направо, за угол Будки.

Все затихло. Я сидел на корточках, сжимая приклад и цевье автомата до боли в пальцах, и прислушивался. Воздух был влажный, полный запахов зелени и подмокшего бетона. Мы притаились не у самой стены, так как туда падал свет от фонаря над дверью, а чуть дальше по дорожке. Матовое стекло входной двери притягивало взгляд. Еще немного, еще чуть-чуть, и за стеклом мелькнут силуэты… Или сначала послышатся шаги и голоса? Мучительно хотелось посмотреть на наручные часы, но я сдержался и не пошевелился. Рядом тихо дышал Морошкин, сопел Алексей, напряженный, как сжатая пружина. Да я и сам готов был подскочить от любого звука.

И этот звук пришел. Все навалилось сразу: шаги, голоса, стук дверей в глубине здания… Я замер, забыв дышать. Морошкин с Жевуновым вытянули головы.

Белая пластиковая дверь распахнулась, пропуская крупное тело Песца. Ствол АК-12 плавно поворачивался, круглый барабан на девяносто пять патронов, казалось, хищно вздрагивает, предвкушая драку. Морошкин едва слышно втянул воздух сквозь зубы, увидев пулемет.

Потом выскочили Крафт с Перцем, выставив стволы налево и направо, прикрывая идущего следом Дядю. Наемники зыркали по сторонам, стараясь проникнуть взглядами в ночную тьму, особенно темную за пределами круга света.

Следом шагал Валерьян, держа в каждой руке по стволу – свой FNP-9 и ПП-90М1 с круглой дурой под стволом, – готовый палить на любой шорох.

За ними Боцман вел Пригоршню. Никита шел спокойно, но я видел, как он рыскает глазами, ожидая нападения – или выискивая возможность сбежать? Если крикнуть ему «Ложись, Пригоршня!» и открыть огонь на поражение – успеет ли напарник среагировать?

А если они откроют ответный огонь, кусты нас не спасут…

Кажется, Морошкин подумал об этом же, потому что осторожно положил мне ладонь на плечо, не давая подняться.

– Пусть пройдут, – шепнул он.

Боцман шел, упирая ствол Никите между лопаток. По этому жесту было понятно, кто пленник, издалека.

По бетонной дорожке процессия двинулась вперед. Наемники заметно нервничали, стволы так и дергались из стороны в сторону, пальцы на спусковых крючках напряжены. Любой звук, любое движение – они сначала начнут палить, потом уже разбираться, кто и что…

Морошкин незаметно нагнулся, я вздрогнул, услышав его шепот возле самого уха.

– Сниму крайнего, – прошелестел он едва слышно. – Ты валишь своего парня на землю, чтобы не трепыхался. Мы берем остальных. Валить или?..

– Или, – решил я. – Обойдемся без шума. И пусть ваше начальство утром с ними разбирается.

– Не боись, я на снайпера учился, – прошелестел Морошкин, поднимая ствол. – Не задену твоего парня.

Хорошо, что я приготовился к прыжку заранее, потому что вспышка ослепила меня.

У Пригоршни реакция отличная, и прыгать на него лучше сбоку, чтобы не получить кулаком в челюсть. Примерно так и рассчитав, я по сигналу Морошкина с воплем «Пригоршня, ложись!» бросился на напарника. Сбил его с ног, и мы, сцепившись, укатились в кусты.

И тут же по обеим сторонам дорожки выросли фигуры охранников, наставив на бандитов стволы. Те не успели сделать ни одного выстрела, только дергали стволами из стороны в сторону. Навстречу от рекреации бежали еще люди.

– Что, что такое? – в бессильной злобе заскрипел Дядя, поворачивая голову и близоруко щурясь. – Откуда? Где Брежнев, где Шнобель?

– Говорил я: подозрительно это, не надо вперед лезть! – сердито откликнулся Валерьян и толкнул Жевунова, который забирал у него оружие. – Поосторожней со стволами, молокосос!

Алексей вспыхнул и хотел что-то сказать, но Морошкин положил ему ладонь на плечо.

– Нечего, нечего, – спокойно сказал. – Им есть с чего беситься, а тебе нечего дергаться.

Пригоршня вскочил, дернул меня за руку, поднимая, и заключил в медвежьи объятья. Кажется, у меня хрустнули ребра.

– Вот и ты, Андрюха! – заорал Пригоршня. – А я все высматриваю, жду, когда ж ты меня спасать будешь! Не подвел, а? – И он радостно огрел меня по спине. Я охнул, потер бока – но не смог сдержать ответной улыбки.

– Куда бы я делся…

Охранники быстро разоружили наемников. Дядя шипел и плевался и все бросал вокруг яростные взгляды, наверное надеясь испепелить ими нежданное препятствие на пути к непонятной своей цели, так некстати возникшее.

– Что за самодеятельность? – злился он. – Я вам еще покажу!

Архаров всмотрелся в потемневшее, небритое лицо Дяди.

– Ба, да это же Никодим Иванович! – удивился он. – Вы как это тут, зачем? Вы же вроде бы улетели месяц назад!

Дядя плюнул и отвернулся, не удостоив Архарова ответом.

Нас с напарником окружили оживленные охранники. Пригоршне жали руку, его приветственно, одобряюще хлопали по плечам, по спине.

– Повезло тебе, парень, с напарником. Он тут такого учудил, чтобы тебя освободить! – смеялся Архаров.

– А почему, вы думаете, он Химик? – радостно отвечал Пригоршня, оглядывая окружавшие его лица. – В химии разбирается? Нет! Химичит много…

– Куда этих? – подошел Морошкин. У него за спиной красный от возбуждения Жевунов тыкал стволом в Валерьяна, а тот громко ругался. Тело Боцмана оттащили в сторонку.

Я посмотрел на небо – за куполом чуть посветлело.

– В лабораторию их, в камеры, – решил я. – Доложите начальству, как проснется, мол, так и так, предотвратили диверсию. Кстати, почему все дрыхнут?

– Брежнев не велел общую тревогу поднимать, еще когда началось, – подал голос Михайлов. – А потом не до того было сообщать.

– Да у нас Димыч вообще такой человек… – усмехнулся Морошкин. – Кабинетный…

– Давай отведем их и запрем, – сказал я. – И внимательней будьте, Брежнев где-то до сих пор гуляет. Как дела за мониторами, на главном посту? Спросите, они никого не видели?

Архаров связался с Административным корпусом и выяснил, что у них все спокойно, Брежнев не появлялся, ни сам, ни на камерах.

– Это ничего не значит, он знает и покрытие камер, и слепые зоны, – сказал Морошкин.

– Да он сбежал уже небось. Пробрался через окно в Будку и чешет теперь отсюда на всех парах… Пешкодралом через всю Зону… – предположил Алекс.

Я махнул рукой, и мы с Пригоршней и Архаровым повели пленных к лаборатории. Морошкин с Алексеем и другими держали наемников под прицелом. Бандиты недовольно щурились и переругивались друг с другом. Дядя, кажется, утратил способность связной речи – по-прежнему плевался и шипел. Иногда только можно было разобрать «Я вам еще покажу!» и «Подождите немного!» Наконец, громко фыркнув напоследок: «Человеческий материал!», – он затих.

Я понял, что мы победили. Осталось дождаться утра, получить свои деньги – и валить отсюда нафиг. Пусть местные сами разбираются со своими проблемами. Мы свою часть сделки со Шнобелем выполнили, чем бы это ни обернулось, значит, честно заработали то, о чем договаривались. Кстати, где сам Шнобель? Я сказал Архарову, чтобы тот связался с охраняющими наемника ребятами, все ли у них в порядке.

Вот и стена вокруг лаборатории, вот и открытые ворота. Фонари над воротами и над входом в лабораторию создавали своего рода световой тоннель от стены к зданию. Охранники оживленно переговаривались, подталкивая неохотно идущих наемников. Дядя у нас с Пригоршней за спиной шел молча, только иногда фыркал и бубнил что-то насчет «человеческого материала».

Выстрел выбил бетонную крошку из-под ног идущего впереди Васютина. Шустов вскрикнул: рикошетом ему ранило ногу. Голос раздался сверху:

– Стоять, не двигаться! Вы окружены и под прицелом!

Это был Шнобель.

Все разом подняли головы.

Людей видно не было, но торчащие из окон стволы, слабо подсвеченные снизу, заметны были очень хорошо.

– Черт, он что, поднял тех, кто спал? Две другие смены? – слабо выругался Архаров.

– Бросить оружие!

Сколько бы их там ни было, их положение оказалось намного выгодней нашего: сверху они легко могут нас контролировать. И при желании расстрелять, как куриц в загоне.

Люди неохотно начали опускать укороченные стволы МP-7 на бетонную дорожку.

Дверь лаборатории распахнулась, оттуда выбежал Брежнев, прижимая локтем висящий на боку штатный пистолет-пулемет. Дуло его смотрело на нас с Пригоршней. В руках у замчанальника базы был второй MP-7.

– Не доросли играть со взрослыми, – нехорошо улыбнулся нам Брежнев. – Рано расслабились.

И неожиданным ударом дал Пригоршне прикладом по голове. Никита рефлекторно уклонился, так что удар пришелся не в висок, а в челюсть. Вторым движением Брежнев всадил приклад ПП напарнику в живот, и Никита со стоном согнулся. Я поддержал его, внутри все вскипело. Ну, Брежнев, еще доберусь до тебя, сволочь!

Наемники, которых вели в камеры, с радостным гоготаньем поднимали положенное нами на землю оружие. Ситуация разом поменялась на сто восемьдесят градусов.

Из окна над входом высунулся Шнобель и помахал нам.

– Эгей! – крикнул он. – А нас тут только двое!

Дядя растолкал всех, отпихнул меня с Пригоршней.

– Ну наконец-то! – и устремился внутрь здания.

– На кого работаешь, Митрич? – набычился Архаров.

– На большого человека, Паша, тебе не понять.

– Большого человека? Дядьев гнилой насквозь, тебе ли не знать! Средств не выбирает. Ты же в курсе, за что его выслали?

Брежнева перекосило.

– В курсе ли я? Еще бы! Поэтому я и здесь!

Он приблизился к нам и прошипел:

– Я помогаю ему, потому что знаю, к чему он стремится. У нас общая цель! Я буду царем при боге, ясно вам? И никто мне не помешает! А ну пшли внутрь, материал для экспериментов!

Глава 15

Кто такой Дядя

Заново вооружившиеся наемники загнали нас всех в лабораторный коридор. Под потолком лампы горели через одну, свет бликовал в белой плитке пола.

По лестнице спустился ухмыляющийся Шнобель.

– Привет, парни, – кивнул он нам. – Ситуация опять поменялась, а?

Крафт зареготал. Я даже вздрогнул, услышав этот смех. Крафт казался мне самым невозмутимым из наемников, безэмоциональным. Валерьян с силой хлопнул Шнобеля по плечу:

– Отличная работа!

Дверь в девятую лабораторию, ту самую, где я прятался, была открыта, оттуда лился яркий электрический свет. Брежнев, с каждого плеча которого свисало по MP-7, отогнал нас с Пригоршней от толпы недоумевающих охранников.

– Шнобель, присмотри за этими двумя.

– Э, я опять под твоим началом? – наемник вопросительно оглянулся на стоящего возле двери Валерьяна. – Приказы мне лидер отдает, раз он на свободе…

Привалившийся к косяку и жующий жвачку Валерьян коротко кивнул. Я видел, что мускулистый красавец чувствует себя несколько скованно. Его оставшиеся в живых люди вели себя развязно, задирали охранников, но было ясно, что они просто не знают, как себя держать теперь. Видимо, дальше, чем проникнуть на базу, их планы не простирались, и они сами сейчас не очень понимают, что им делать.

– Ну о’кей, кэп, – шутливо козырнул Шнобель. – Командуй.

Брежнев распоряжался умело, быстро и четко отдавал команды, глаза его светились вдохновением, твердое лицо выражало решительность. Он обратился к главарю наемников:

– Помогите загнать людей в камеры – и свободны. Возьму базу – рассчитаюсь за все.

Передвинув жвачку за щеку, Валерьян отлип от косяка:

– Че делать?

Брежнев повернулся к охранникам:

– Так, парни. Мне нужны люди. Верные люди. Кто не хочет – пойдет со штатскими в камеры. Нужно держать базу, дежурить прежним порядком. Работаем теперь не на государство, а на себя. Жевунов, ты хотел сталкером пойти после контракта? Устрою. Михайлов, хотел зарплату больше? Будет. Архаров, жаловался на скуку? Развлечешься. Ну, кто? Быстро.

Охранники нерешительно переглядывались.

– Ты же нас убрать собирался, Митрич, – неуверенно сказал из толпы хриплый басок Шустова.

– Ситуация, – бросил Брежнев, нетерпеливо рубанув ладонью воздух. – Теперь все по-другому. Остаемся тут, живем на полную.

– Так что, и в Зону можно пойти? – оживившись, спросил Алексей. – Тогда я за!

После коротких перешептываний и новых переглядываний, охранники согласились вернуться под начало бывшего заместителя начальника охраны. Кто Брежнев теперь, никто не знал, но было ясно – он тут распоряжается. Этого оказалось достаточно.

– Валерьян, выдай оружие этому и этому – Брежнев указал на Жевунова и Михайлова. – Остальные пока так.

– А я, пожалуй, в камере поскучаю, чем заниматься не пойми чем, – подал голос Архаров. К нему присоединился Морошкин:

– Я контракт не с Брежневым подписывал.

Тот только рукой махнул.

Из девятой лаборатории выглянул Дядя, воспаленными глазами окинул собравшуюся в коридоре пеструю компанию:

– Скоро?

Брежнев рубанул воздух ладонью:

– Пошли! Этих – в камеру. Этих – в лабораторию. Остальные – за мной.

Крафт в сопровождении Перца и пулемета затолкал Архарова с Морошкиным в одну из камер, после чего наемники ушли вслед за Брежневым и другими охранниками. Мы остались в коридоре вместе со Шнобелем и Пригоршней.

Наемник неторопливо подпихнул нас стволом моего же калаша. Я вдруг зевнул: сказывались усталость, недосып и напряжение последних двух часов. До этого я действовал на пределе возможностей, думал и принимал решения быстро, практически мгновенно, почти лихорадочно – а теперь от меня уже ничего не зависело. Адреналин схлынул, оставив разбитость и вялость.

Пригоршня, напротив, продолжал ругаться.

– Нет, вы только подумайте! – кипятился он. – Что за херня тут вообще творится, ты понимаешь, Химик? Эй, Шнобель, бандитская морда, может, ты объяснишь? Эти твои так и не дали ни поспать нормально, ни пожрать…

Весело блестя глазами, Шнобель отвечал:

– Да я сам не очень в курсе, парни. Знаю столько же, сколько вы. Думаете, этот Дядя разговорчивый? Неа. Сейчас я вас отведу туда, куда велено, может, он сам объяснит.

– Так он чей дядя-то? – не удержался я. – Давно любопытно.

– Да ничей вообще-то. Мы все первый раз его увидели, когда он нанимать нас пришел. Это Валерьян его Дядей стал кликать. Любит всем погоняло давать. Коротко и ясно.

Мы остановились перед железной дверью в девятую лабораторию. Она была открыта настежь, внутри ярко горел свет. Дядя стоял перед загадочным саркофагом с однорукой женщиной, чье лицо я видел в болоте, и задумчиво созерцал его. Едва слышно попискивали приборы, по мониторам бежали ломаные кривые и плавные синусоиды. Шнобель потоптался перед входом в лабораторию, боясь войти и тем нарушить Дядину сосредоточенность. Мы стояли так пять минут, десять…

В тот момент, когда мне надоело и я собирался уже сам шагнуть внутрь или иначе разрешить дурацкое ожидание не пойми чего, – снаружи послышались голоса, и затем – шаги в коридоре. Мы оглянулись.

Сопровождаемые охранниками в форме, по коридору шаркали ничего не понимающие, сонные люди. Большинство – в пижамах, ночных рубашках, халатах. Кое-кто успел одеться – но на всех без исключения лицах царило выражение сумятицы и непонимания. Седые, полные ученые, пожилые научные сотрудники, молодые лаборанты, а также разновозрастный персонал – все шагали, спотыкаясь со сна и ежась на утреннем холодке. Снова и снова слышались недоуменные возгласы. Охранники с помощью наемников начали загонять всех в стеклянные ячейки.

На шум из лаборатории выглянул Дядя. Увидев эту сонную процессию, он повеселел.

– Антон Петрович, доброе утро! – каркнул он своим скрипучим голосом. И помахал кому-то в толпе. – Говорите, мои эксперименты не одобрят? Так я не нуждаюсь ни в чьем одобрении! Покойного отдыха в клетке с мутантами!

В некоторых ячейках и правда сидели мутанты. Тот пес, которого я видел раньше, рычал, ощерив зубы, на проходящих мимо людей. В соседней с ним камере свернулся леший, а в еще одной – зверь, видовую принадлежность которого я так и не смог определить.

Седой полный мужчина в синей пижаме, задыхаясь от возмущения, начал что-то отвечать, но его вместе с прочими затолкали в другой коридор, и слов мы не услышали. Дядя гадко захихикал, потирая руки.

– Ученый совет не разрешает, Ученый совет не разрешает! – воскликнул он, будто продолжая давний спор. – Чихать я хотел на ваш Ученый совет. Вот он где теперь, ваш Ученый совет, в полном составе!

И Дядя сжал кулаки.

Нас он не замечал, как будто мы были пустым местом, – что я с Пригоршней, что Шнобель. Наемник пару раз порывался обратиться к Дяде, даже один раз поднял руку, как школьник на уроке, – но не решился.

Уйдя обратно в лабораторию, Дядя нетерпеливо пересек залитое светом помещение, затем вышел обратно в коридор.

Вдоль хаотичной процессии жителей «Березок» прошел озабоченный Брежнев, в черной форме охранника, со включенной рацией, висящей на клипсе на нагрудном кармане.

Увидев Брежнева, Дядя вскинул руку в патетическом жесте, как Ленин на броневике, и воскликнул:

– Дорогой друг, настал момент истины! Жду толь-ко вас.

Брежнев остановил размашистый шаг, обернулся:

– Уже?

Нервно огладил бритую голову, будто прическу поправлял.

– Загоню последних и буду! – отрывисто пообещал он.

Задумчиво кивнув, Дядя вернулся в лабораторию. Брежнев начал покрикивать на толпу, охранники стали подталкивать людей, увеличивая общую суматоху. Запертые в некоторых ячейках мутанты озверело кидались на двери, пугая персонал. Наемники уже прикладами заталкивали в камеры несчастных ученых с лаборантами.

Появился Валерьян, с набитым рюкзаком за спиной. Красивое лицо его светилось искренней радостью, я и не думал, что он способен на такое чувство.

Шнобель тоже заметил главаря.

– Заплатили, – удовлетворенно отметил он.

Между главарем наемников и Брежневым завязался оживленный разговор. Шнобель, подумав, решился все-таки ввести нас в лабораторию. Мы не сопротивлялись, мне так, несмотря на отходняк и накатившую вялость, хотелось узнать, кто этот Дядя и, в частности, – что он задумал. Когда находишься в плену у маньяка – а у него в башке явно шарики с роликами поссорились, – последнее особенно актуально.

Пригоршня, хоть и продолжал бурчать себе под нос, с любопытством начал крутить головой, да и я осмотрелся не без интереса. В первый раз тут было темно, и я многого не увидел.

Помещение было довольно большим, с высоким потолком. Стены белые, под потолком ярко горят десять люминесцентных трубок. Пол выложен белой матовой плиткой, отчего лаборатория немного напоминала операционную. Да еще эти приборы…

Вошел Брежнев, шаги его гулко отозвались в полупустом помещении.

Шнобель оглядывался с не меньшим интересом, чем мы. Внимание его привлекли шкафы с артефактами вдоль правой стены. Из одного такого я унес ночью «правдоруб». Почитав названия, наемник протянул уважительно:

– Прямо музей, да, парни?

Дядя обернулся на голос:

– Это еще кто?

– Человеческий материал, – успокоил Брежнев. – Для тестов.

– А, сталкеры? Ну хорошо. – Дядя метнул на нас недовольный взгляд из-под бровей. – Можно было и не тащить сюда.

– Материал?! – возмутился Пригоршня. – Что еще за тесты вы тут устраивать собираетесь на людях, франкенштейны хреновы?

Дядя поморщился.

– Кого, может быть, и стоило пригласить, так это моих научных оппонентов, – сказал он. – Но так как интерес у меня уже не научный, а личный… – он снова хихикнул и морщинистой ладонью провел по блестящей поверхности саркофага. Женщина внутри безмятежно спала, повиснув в толще прозрачного геля, приборы отмечали равномерное биение сердца, прочие показатели жизнедеятельности тоже были в норме, как я мог судить.

– Кто вы и что собираетесь делать? – резко спросил я, понимая, что другого шанса узнать, скорее всего, не будет. Дядя опять поморщился.

– Не стоило их тащить в лабораторию, – пробормотал он. – Вытащи-ка мониторы, голубчик, – обратился он к Брежневу.

Тот бросился выполнять просьбу. В присутствии Дяди он сильно изменился. С охранниками и наемниками Брежнев был резкий, уверенный в себе начальник. Возле Дяди он стал спокойней, движения более плавные, вообще вся фигура его излучала почтительность вплоть до угодливости какой-то. Мне стало противно.

Брежнев выкатил из угла стол на колесиках, с компьютером и двумя большими мониторами, подтащил к саркофагу и вытянулся рядом, готовый к новым приказам. У него было лицо… ну да, подумал я, лицо новообращенного адепта. Глубоко верующего фанатика. Дядя потирал ладони, приглаживал растрепанные волосы вокруг плеши, но от его неровных движений жидкая шевелюра только больше топорщилась. На мониторах отражалась карта Зоны – по которой плавно перетекали какие-то разноцветные овалы. Вроде как иногда изображают атмосферные фронты в прогнозе погоды.

– Где же вы, Татьяна Васильевна, притаились? – пробормотал Дядя, склоняясь над мониторами. – Неужели ничего не чувствуете, а? Ни волнения, ни страха?

– Вы ученый, – громко сказал я. – Работали тут, на базе. Над чем вы работали?

Дядя оглянулся с досадой, он уже и забыл, что мы тоже присутствуем в лаборатории.

– Мы изучали природу Зоны, – с возбужденным блеском в глазах отозвался он.

– Много узнали? – вмешался Пригоршня.

Дядя опять поморщился.

– Что с вами говорить, – так же досадливо отмахнулся он.

– Нет, отчего же, – напирал Никита. – Вот, к примеру, есть байка, будто природа на людей обиделась и создала Зону. Вы как, верите в это? Химик говорит, что ерунда.

Я хотел одернуть Пригоршню: его выступления были тут неуместными. Но напарник случайно выбрал верный тон – Дядя разозлился.

– Байка? Дурак твой Химик! – ученый мазнул по мне презрительным взглядом. – Это уже доказано! Вернее, – поправился он, – насчет «обиделась», конечно, слишком ненаучно. Но наши исследования показали, что у Зоны есть зачаток сознания. И ею можно управлять!

Истина смутно забрезжила у меня в мозгу.

– Так значит, Дядя…

На этот раз он скривился, будто укусил лимон.

– Этот ваш невежда Валерьян с привычкой раздавать «кликухи позорные»… Дядьев я.

– Никодим Николаевич, – подсказал Брежнев. Дядя кивнул.

– Значит, вы нашли способ подключаться к самой Зоне? – продолжал я. – Через этот саркофаг?

– Иртеньевой просто повезло, что она оказалась внутри эксперимента в момент контакта, – опять скривился Дядя и с ненавистью глянул на саркофаг. – На ее месте должен был быть я!

– Погодь, Химик, ты о чем? Притормози, я не успеваю!

Шнобель крутил головой, переводя взгляд с меня на Дядю и обратно:

– Ты хочешь сказать, лохматая башка, что все те клятые странности по дороге – ее рук дело?

– Не рук, конечно, только не рук! – Дядя пнул саркофаг. Тело женщины чуть заметно колыхнулось в геле, но показания приборов не изменились. – Это все сознание. Сознание первично!

– Кома? – уточнил я.

Дядины пальцы скрючились, словно вонзаясь в чью-то беззащитную плоть.

– Эта заносчивая дура отключилась, и из-за нее остановили все опыты. Я спорил, я доказывал, я предлагал себя… но Ученый совет отказал. Надутые индюки! – Дядя задохнулся от злости. – Но теперь-то я возьму реванш. – Он повернулся к Брежневу: – Отключайте, голубчик.

Пригоршня повернулся ко мне:

– Хоть ты мне объясни, Химик, что произошло? Я что-то не совсем въехал.

– Знаешь, Никита, лучше бы ты и дальше не въезжал, – мрачно сказал я. – Этот маньяк… короче, изучая Зону, они нашли у нее зачатки сознания. Эта женщина, которую ты видишь в стеклянном гробу, подключилась к сознанию Зоны. Теперь она… ну, вроде как и есть сама Зона. И может управлять Зоной. Помнишь, как нас по Помойке водило, как на нас мутанты напали в Гнилом болоте, и другое все? Глаза пустые у псов, крыс и верлиоки?

Никита помотал головой.

– Ты хочешь сказать…

– Это она управляла мутантами. Она водила нас по Помойке. Она включила роторный экскаватор и чуть не угробила нас. Она бурю устроила у переправы.

– Но зачем?!

– Не будь наивным, Никита. Она пыталась нас остановить.

– Но…

– Вы же должны были протащить на базу меня, а я уже впустил бы его. – Шнобель мотнул головой в сторону Дяди, который суетился вокруг саркофага. Брежнев вытаскивал из шкафов в глубине помещения канистры с гелем. На столе уже лежал гидрокостюм.

– Так что, теперь маньяк этот, блин, Дядя, ляжет в стеклянный гроб и начнет управлять Зоной? – дрогнувшим голосом спросил Никита.

Я пожал плечами. Шнобель пошевелил носом:

– Это что же за Зона у нас теперь будет? Что он тут устроит?

– Зона-маньяк, – сказал я. – Строгого режима. Без права голоса. С «человеческим материалом» вместо людей. Ты только посмотри на него…

Дядя метнул на нас горящий злобой взгляд.

– Вы ничего не понимаете, – каркнул он. – Жалкие, ничтожные люди! – он воздел руки над саркофагом. – Я, я должен управлять Зоной! Никаких денег, никакого оружия, никаких манипуляций, уговоров, угроз, шантажа… чистая, незамутненная власть!

Если бы не всклокоченные волосы, он напоминал бы сидящего на стеклянном гробу зловещего ворона из стихотворения Эдгара Алана По. Меня мороз пробрал по коже.

Дядя оборвал сам себя и повернулся к Брежневу:

– Все готово, голубчик?

Тот энергично кивнул. Мне на миг показалось, что за этой почтительностью и покорностью скрывается что-то еще. Дядя в саркофаге будет столь же беспомощен, как и эта ученая, Иртеньева. Когда Брежнев получит в свое распоряжение не только базу, но и тело Дяди… ограничится ли он ролью подчиненного, не попытается ли взять под контроль самого Дядю?

Будущий бог Зоны ушел за ширму с гидрокостюмом и скоро вернулся, облаченный в обтягивающее прорезиненное трико, в которое уже были впаяны в нужных местах электроды, – оставалось только подключить провода.

– Если у вас есть другой костюм, может, у вас есть другой гроб? – спросил я.

Дядя оглянулся с холодной улыбкой:

– Мне не нужны конкуренты.

– Зона нас всех побери, он же сейчас отключит ее к такой-то матери! – воскликнул Пригоршня.

– Верно, голубчик, отключу, – кивнул Дядя. Склонившись над саркофагом, он протянул скрюченные пальцы к проводам. Не утруждая себя адресным выключением приборов, сгреб в горсть часть проводов и дернул с силой, которой я никак не ожидал в его хилом теле.

В один момент погасли все экраны, исчезли зеленые ломаные линии и плавные синусоиды, выключились все шкалы и датчики. Смолкло гудение и равномерный тихий писк аппаратуры. Я невольно задержал дыхание, стало жаль эту неизвестную мне женщину. Конечно, она причинила нам много неудобств и чуть не угробила нас – но Иртеньева пыталась предотвратить дядьевпокалипсис, и теперь я понимал, что она была права. Этого маньяка надо было остановить. Однако благодаря в том числе и нашему с Пригоршней упорству и нашей живучести она потерпела крах, и теперь Зона окажется под контролем больного на голову ученого, который человеческую жизнь ни в грош не ставит. Что ожидает нас в такой Зоне? Всех – сталкеров, скупщиков, наемников, военных, бандитов, профессионалов, любителей и сочувствующих, заезжих туристов; всех, кто тут живет и кто погулять вышел; всех, кто кормится Зоной и кто наблюдает за ней, изучает ее… Что будет с этими людьми, которых Дядьев воспринимает исключительно в качестве человеческого материала? В лучшем случае тут будет второй Освенцим, в худшем – не останется никого живого…

В этой белой лаборатории все выглядело особенно страшно, потому что было совершенно беззвучно. Толстое стекло саркофага гасило звуки, если они и были. Лишившись питания, женщина еще несколько секунд дышала нормально, плоская грудь ее поднималась и опускалась равномерно. Затем стала ощущаться нехватка воздуха. Безмятежное морщинистое лицо исказилось, губы раскрылись, несколько пузырей вышли изо рта и лениво поднялись сквозь толщу геля. Тело выгнулось, согнулось. Женщина забилась, раскинув руки, пальцы на уцелевшей руке инстинктивно царапали стекло изнутри. Дядьев молча стоял над саркофагом. Я не мог на это смотреть и отвернулся.

– Не нравится мне это, – прошептал Шнобель, отворачиваясь вместе со мной и Пригоршней. – Это что же, сейчас этот маньяк ляжет на ее место – и что? Он будет вроде как везде в Зоне, да? В любом мутанте, в любой аномалии, в любой, мать вашу, погоде? Слышьте, парни, я не хотел такого! Если б я знал, я б ни за что этого больного сюда не притащил. Еще в Любече бы пристрелил! Это ж во что он мою Зону любимую превратит? В концлагерь? Я не согласный!

Иртеньева уже не билась под стеклом, выгнувшееся тело ее застыло в толще прозрачного геля.

– Открывайте, голубчик, – скомандовал Дядя Брежневу. Бывший замначальника охраны с непроницаемым лицом вскрыл саркофаг и извлек тело. Без всякого почтения он оттащил труп в сторону. Я вспомнил сухое морщинистое лицо в болотном озерце, умные глаза. Наверное, она догадывалась, что этим может кончиться. Была ли она готова к такой смерти? Что она чувствовала в последние моменты своей жизни – да и чувствовала ли вообще?

Я, например, чувствовал, что все больше отвращения и ненависти к Дядьеву поднимается у меня в душе. Вот кому не стоило жить! Но что я мог сделать – безоружный, в окружении людей с автоматами, на базе, полной вооруженных врагов? Может, попытаться напасть на Шнобеля, отобрать, кстати сказать, мой собственный «сто третий» и покончить с этим маньяком, пока он не натворил еще больших бед? Ведь он еще не озвучил свои планы в отношении нас с Пригоршней, а я, кажется, начинал догадываться, что это могут быть за планы…

Шнобель стоял между мной и Никитой. Я покосился на него и встретился взглядом с напарником. Мы переглянулись и незаметно кивнули друг другу. Пока наемник пялится на Дядю…

Но мы не успели, Шнобель опередил нас. Он закричал, вскидывая мой калаш:

– Сдохни, маньяк!

И вдавил спусковой крючок до упора.

Лучше бы у него был его собственный ствол…

Шнобелю просто не повезло. В тот самый момент, как он выстрелил в Дядю, ученый нагнулся над опустевшим саркофагом, опираясь о края, чтобы забраться внутрь. Наемник не посмотрел, что переключатель моего «сто третьего» стоит в положении «стрельба строенными». На его АК74У такой функции не было, он думал, что стреляет длинной очередью. Но автомат выплюнул три пули, которые пролетели у Дяди над головой и разбили окно за его спиной, и замолчал.

Дядя свалился в саркофаг, расплескав гель по полу.

– Брось оружие!!! – страшным голосом закричал Брежнев, поднимая оба свои ствола. – Стоять-не-двигаться-оружие-на-пол! – проорал он на одном дыхании заученную фразу, скользящим шагом приближаясь к нам. – На колени, руки за головы, лицом к стене все трое быстро!!!

Выбора у нас не было. Дядя, бултыхаясь и отплевываясь, вылезал из саркофага. Шнобель положил калаш и толчком ноги отправил его к Брежневу. Мрачно посмотрел на нас с Пригоршней и первый завел руки за голову. Мы встали лицом к стене. Теперь о том, что происходит, мы могли только догадываться по звукам.

Отфыркавшись, Дядя сказал у нас за спиной:

– Я все равно должен испытать свои силы. Двое, трое – какая разница. Отведите их, голубчик, куда-нибудь на пару километров, пожалуй, от базы…

– Рыжие пески? – предложил Брежнев.

– Вам виднее, – согласился Дядя.

– Только без оружия они долго в Зоне не продержатся.

– Ну, дайте им ножи какие-нибудь.

По тихому плеску я понял, что он уже ложится в свой стеклянный гроб. Сейчас Брежнев должен будет начать укладывать его, подключать провода, закрывать, может, получится…

Додумать я не успел, легкие шаги услышал слишком поздно, даже обернуться не получилось – удар, которого я не почувствовал, погрузил меня в черные воды беспамятства.

Глава 16

Охота началась

Ломило затылок, нестерпимо ныли затекшие руки. Глаза никак не желали открываться, тело не слушалось. Вообще было непонятно, зачем открывать глаза, ведь так приятно лежать в полузабытьи, не ощущая ничего, кроме этой непонятной боли. Боль – как будто вне меня, не моя даже.

Правда, чувство легкой тревоги мешало вернуться в небытие. Как будто что-то было не так или же я что-то забыл… Но что могло идти не так? Ведь я так удобно лежу в этом месте… Нет, пришло понимание секундой позже, неудобно.

Я рывком сел и тут же со стоном упал обратно на спину. Кругом царил тот уютный сумрак, который бывает перед восходом солнца. Когда уже рассвело, но солнце не показалось из-за горизонта и предметы тонут в плюшевой дымке.

А мне было совершенно неуютно. Я лежал на склоне песчаного холма в неудобной позе. Все тело затекло и продрогло, руки-ноги шевелились с трудом. Рядом валялись Пригоршня и Шнобель. Дядя! Чертов пожилой родственник приказал кинуть нас в километре от базы с одними ножами. Он собирался потренироваться в управлении Зоной, и в частности – поохотиться на людей. На нас!

Картины прошедшей ночи сначала неохотно, урывками, потом все отчетливее вставали передо мной. Я сделал все, что мог, и победил – но победа обернулась сокрушительным поражением. Что теперь? Что делать, куда бежать?

Пригоршня застонал, приходя в себя. Поднялся на карачки, постоял на четырех костях, покачиваясь. Я помог ему встать.

– Какого хрена? – Никита ощупал затылок. – У меня теперь там просто Джомолунгма какая-то. Зачем вообще надо было бить по черепу, тащить… мы бы и сами дошли, да, Химик?

– Чтобы не сбежали… по дороге… – слабым голосом отозвался Шнобель, не делая даже попытки принять вертикальное положение. – Земля ведь правда качается, а, парни?

– Предатель! – Пригоршня повернулся к Шнобелю. – Да я тебя сейчас задушу! Это ты нас втянул во все это!

И в подтверждение своих слов Никита, прихрамывая, направился к лежащему наемнику, нехорошо щурясь в лучах выглянувшего из-за горизонта солнца. Шнобель сделал вялую попытку отползти.

– Пригоршня, хорош! – я повысил голос. – Кончайте оба. Надо сообразить, что делать дальше, а вы сцепились, как два барсука из-за яблока.

– Да че делать, линять к такой-то матери! – Пригоршня присел перед брезентовым свертком, оказавшимся рядом на песке. Развернул – там были два десантных ножа и один охотничий тесак.

– Дядя нас везде достанет… ох… – Шнобель наконец решился встать и теперь, стеная, ощу-пывал себя. – Кажется, Брежнев меня еще и отпинал…

– Ты просто отлежал все, как и мы. На холодном-то песке… – Никита при виде оружия оживился. Схватив тесак, взвесил его на руке, махнул пару раз.

Наемник, оглядевшись, обнаружил следы, на которые мы с Пригоршней не обратили внимания. Присел, всматриваясь, и прокомментировал печально:

– Эге, это наши. Были. И ушли. Бросили меня, выходит. Я больше для них не свой… А могли бы и забрать, а? Чего им стоило… Никто бы и не заметил… Ан нет, оставили тут. Эх, мужики…

Шнобель тяжело вздохнул.

Никита тем временем, испытав тесак, с удовлетворением засунул его за пояс и, взяв один десантный нож, второй отдал мне.

– Эй, а я?! – возмутился наемник.

– Обойдешься. – Пригоршня вставил десантный нож в пустые ножны, прикрепленные ремешками к щиколотке. – Вдруг воткнешь в спину…

– Да вы че, парни? – Шнобель развел руками. – Мы теперь вместе!

Выглядел он подавленным. Его можно было понять: вот так быстро, разом, превратиться из охотника в дичь…

– Пригоршня, отдай нож Шнобелю, – распорядился я. – Без оружия мы не выживем.

– Вот и я о том же! – вскинулся Никита. – Еще один клинок мне лишним не будет. А предателя этого не жалко.

Наемник насупился.

– Никита! – я опять повысил голос.

– Да что сразу «Никита»? – рассердился напарник. – Один раз он нас предал, кто знает, что у него теперь в голове? Заманит в ловушку, чтобы этот маньяк на нас верней потренировался… Без него мы вернее отсюда слиняем, точно говорю, Химик.

– Пригоршня, кончай ерунду пороть. Мы никуда не линяем. Дядя достанет нас везде.

– Да ну! Свалим по-тихому и все тут.

Я сунул нож в ножны на поясе, затем подобрал кусок брезента, повертел в руках, пытаясь сообразить, не пригодится ли.

– Никита, надо вернуться на базу и прикончить этого маньяка. До периметра мы просто не дойдем. Нет, надо добраться до «Березок» и покончить с Дядьевым навсегда. Зона под его контролем… Никита, точно говорю, тебе не понравится такая жизнь, даже если он не прикончит тебя сегодня же к обеду. Помнишь, что вытворяла та тетка? Она всего лишь пыталась нас остановить. Что сделает Дядя, который хочет узнать пределы своего могущества?

– Точно, – согласился Шнобель. – Прикончить его! Я хочу вернуть нормальную Зону!

Пригоршня исподлобья посмотрел на нас. Было ясно, что возразить нечего, но сразу согласиться мешает самолюбие.

– Так ты с нами? – спросил я наемника.

– С вами, парни. Мне Дядя жизни не даст, ясное дело. Иначе почему я здесь? Он и на меня будет охотиться, пока не прикончит. Я для него теперь ровно кабанчик какой.

– Для него все кабанчики, – пробормотал Пригоршня, делая вид, что и не спорил вовсе. Это у него нормальный такой выход из спора, чтобы не признавать, что он не прав. – Маньяк он. Только с одними ножами мы ни хрена не сделаем. Там же полным-полно народу со стволами.

– Трое против Дяди, да? – сказал Никита.

– Дядя теперь – вся Зона, – напомнил я напарнику.

– Ну тады трое против Зоны, – ухмыльнулся Пригоршня. И с легким вздохом отдал нож Шнобелю. Мы посмотрели друг на друга.

– Ваще-то не обязательно всех там крошить, – задумчиво произнес наемник, пряча нож. – Достаточно разбить саркофаг с Дядей и его самого по кумполу стукнуть. Ну и с Брежневым разобраться, конечно.

Я напомнил им:

– Пора выбираться отсюда. Давайте поднимемся на холм и попробуем понять, где мы.

По пологому склону, увязая в песке, мы взобрались на плоскую вершину. Я посмотрел по сторонам. Невысокие холмы из рыжего песка тянулись довольно далеко. Песок был покрыт жухлой травой, кое-где торчали низкие кустики. Понизу ветер поземкой гнал мелкую рыжую пыль.

– Узнаешь место, напарник? – негромко произнес я.

– А? – Пригоршня завертел головой. – Мы тут не проходили вроде.

– Это за базой. Квадрат Б7.

– Б7? – Шнобель полез в нагрудный карман за своей запаянной в полиэтилен картой. – Посмотрим-посмотрим… это где Каньон водопадов, что ли?

– Каньон правее.

– Ого! – Лицо Никиты просветлело. – Школа!

Шнобель перевел взгляд с меня на Пригоршню.

– О чем вы, парни?

– Хей-хо! – развеселился Никита. – Да у нас тут схрон недалеко. Ну все, Дядя, ты попал! Дай только добраться до стволов, а там уж…

– Стволы? Вот это дело! – обрадовался Шнобель. Он больше не выглядел таким подавленным, стал оживленнее, радостно потирал руки. – Куда идти?

– Дай сориентируюсь, где у нас тут север… где мы вообще… – Никита стал поворачиваться на месте, внимательно из-под ладони оглядывая местность. От наших ног протянулись длинные тени, оранжевый шар восходящего солнца низко висел над горизонтом. Слева, за холмами, виднелись макушки деревьев и перья тумана – там осталась Туманная Падь и база. Если я правильно понял, старая школа, чуть ли не единственное уцелевшее от поселка здание, находилась почти прямо перед нами, но идти до нее было километров пять, не меньше, по открытой местности.

Определившись с направлением, стали спускаться с холма.

Громкий хлопок, как будто выскочила пробка из бутылки шампанского, раздался за нашими спинами. Мы резко обернулись. Сноп яркого света, сопровождаемый низким, едва различимым гулом, упал с неба где-то там, за холмами.

И тут же по земле передалась странная дрожь.

– Что за хрень?! – воскликнул Шнобель.

Там, где упал сноп света, теперь поднимался столб пыли. И он приближался, разрастаясь. Уже можно было различить другие звуки: отдаленное хрюканье, рычанье, рев – и топот множества ног и лап.

Мы невольно попятились.

– Это Дядя! – крикнул Пригоршня. – Гонит мутантов!

– Тут они нас затопчут! – Шнобель в панике за-озирался. – Бежим!

Мы со всех ног припустили по склону. Местность открытая, негде укрыться, некуда залезть… Дядин первый ход оказался удачным, если мы не пошевелимся, мутанты раскатают нас в коврик.

Бежали мы налегке – ни снаряги, ни оружия, – но все равно скоро устали. Легкие горели, рот пересох, в горле саднило, ноги вязли в песке. Стало ясно, что долго так продолжаться не может. Я постоянно оглядывался и видел, что мутанты приближаются.

– Не уйдем! – в отчаянии крикнул Шнобель, тоже постоянно оборачивающийся на бегу.

Надо было срочно что-то придумать.

– Сворачиваем! Пригоршня, тормози, направо!

– Да они же срежут и перехватят нас у ущелья! – воскликнул Никита, не снижая темпа.

– Мост! – крикнул я, беря правее.

– Мост через каньон? – уточнил Шнобель, хватая воздух широко открытым ртом. И припустил за мной. – Он же дряхлый, как…

– Точно! Химик, ты голова! – Пригоршня остановился, заметив, что мы с наемником бежим уже другим курсом, и, тяжело дыша, порысил за мной. Я опять оглянулся.

Мы петляли, уходя от мутантов по низине между холмами, чтобы не тратить время и силы на преодоление склонов. Поначалу мы видели только столб пыли над холмами, растянувшийся на сотню метров. Теперь можно было различить темную бегущую массу – и она неумолимо приближалась. Рычанье, визг, хрюканье – становились все громче и громче, в общем реве слышались отдельные звуки.

Риск, что мутанты свернут и перекроют нам дорогу к мосту, был. Я не очень представлял, как Дядя ощущает пространство. Видит ли, как мы, или у него где-то в сознании присутствует виртуальная карта? Сможет ли он сообразить, куда мы направимся? И даже если сообразит – угадает ли, что мы собираемся сделать?

Когда мы выскочили к так называемому каньону водопадов, мутанты нагоняли. Каждый раз, оборачиваясь, я видел все приближающиеся морды, слышал топот, от которого сотрясалась земля и пыль вздымалась до небес, мог разобрать хриплое дыхание. Кабаны, волки, бряки и верлиоки, тут и там между ними мелькают темные спины медведей – самое разное зверье мчалось за нами.

Каньон водопадов только звучал красиво – на самом деле бежавшая когда-то тут речка давно пересохла, и теперь он превратился в высохшее ущелье, на дне которого порогами громоздились камни. Трещина в земле была неглубокой, метра четыре-пять, не больше, но если свалиться на дно – камни внизу никому не оставляли шанса.

На той стороне вдоль ущелья росли, впиваясь корнями в сухую землю, пирамидальные тополя. К двум из них и были привязаны веревки старого подвесного моста. На нашей стороне мост крепился к вбитым в землю кускам рельса.

– Туда! – закричал я, первым ступая на мост.

Шаткое сооружение опасно раскачивалось и скрипело – но держало. Я бежал по растрескавшимся от старости и сухого воздуха доскам, хватаясь руками за растрепавшиеся веревки, Никита со Шнобелем за мной.

Первые мутанты подбежали к ущелью. Волна ничего не понимающих, не видевших, куда бегут, совершенно обезумевших тварей захлестнула берег ущелья, звери заметались. Некоторые мутанты, неосторожно подбегая к краю, не удерживались и съезжали вниз – из ущелья доносился затихающий визг.

Наверное, Дяде пришлось приложить усилие, чтобы загнать мутантов на мост, – но он быстро справился, быстрее, чем я рассчитывал, – мы не достигли и середины. Я, Никита и Шнобель застыли посреди моста, крепко вцепившись в веревки, бежать дальше было невозможно. Мост опасно шатался, он раскачивался и прыгал от топота десятков ног, доски прогибались под весом десятков тел.

Некоторые мутанты, не выдержав напора собратьев, валились в ущелье – однако основная масса напирала на нас и вот-вот должна была захлестнуть троих людей, сбить их с ног, смести с моста, сбросить на камни. Я видел вздыбленные загривки, оскаленные морды, пенящиеся пасти, свисающие нитки слюны – и глаза мутантов, черные и пустые.

Я просунул запястье под веревку, служащую перилами, и завернул так, чтобы кисть стянуло петлей, то же самое проделал с другой. И закричал:

– Никита, руби!

– О Зона, ты спятил! – завопил Шнобель, повторяя мой маневр.

Пригоршня сделал то же, что и я, только с одной рукой. Другой он выхватил тесак и, взмахнув, начал рубить мост. Несколько взмахов – несколько ударов – и перерезанный мост развалился пополам.

Под весом огромной толпы зверей мост стремительно рухнул в пропасть. Кабаны, волки, медведи, верлиоки, бряки, крысы посыпались в ущелье на камни. Они шмякались и разбивались.

Сердце в груди ухнуло и будто оборвалось. Потом запястья дернуло и чуть не вывернуло. Наш обрывок моста пронесся по воздуху – и ударился о противоположную стену ущелья. От удара чуть не вышибло дух. Потемнело в глазах, я едва не выпустил веревки, но вовремя вцепился в них и повис, качаясь, на пятиметровой высоте.

Шнобель был выше меня, Никита – ниже. Мы болтались примерно посредине отвесной стены из рыжего песчаника.

Не успевшие вбежать на мост мутанты, остававшиеся на той стороне, метались вдоль обрыва, ревя и повизгивая. Камни внизу обагрились кровью, между ними валялись в самых причудливых, неестественных позах изломанные туши.

– Наверх!

И мы, отдышавшись, поползли наверх, цепляясь за доски моста, как за перекладины огромной веревочной лестницы.

* * *

Чтобы попасть к схрону с этой стороны, требовалось обойти Каньон водопадов справа. Ущелье тянулось еще пару километров, постепенно уменьшаясь, затем вовсе сходило на нет. Речка, которая текла когда-то по ущелью, раньше впадала в озеро, но теперь на месте озера стояло торфяное болото. К счастью, оно обмелело и почти высохло, пройти через него будет несложно.

Мы пересчитали, что осталось из снаряжения. Разгрузки все еще на нас, в подсумке лежало по паре готовых к стрельбе магазинов и сколько-то пустых, теперь к этому прибавился нож. У Пригоршни, кроме того, – охотничий тесак. У Шнобеля на поясе еще висели фляжка, наполовину наполненная водой, и мешочек с гайками. Кусок брезента, в который были завернуты ножи и который я захватил, пришлось выпустить на мосту. А ведь им можно было бы накрыться в случае дождя или сесть на него…

Вот и все, что составляло наше богатство. Не было времени горевать об утраченных возможностях – мы двинулись дальше вдоль Каньона водопадов.

Местность понижалась с каждым шагом, становилась менее сухой, воздух все больше насыщался влагой. Больше росло травы, появились раскидистые кусты, в которых кто-то шнырял и чирикал. День быстро вступал в свои права, солнце поднялось, потеплело. Небо было высоким, радовало глаз чистой синевой.

Вот и болото. До катастрофы это место было довольно густо населено, поэтому через болото даже мостки кое-где проложили. Мы ступили на лежащие рядышком две доски. Давно лежащее в воде дерево не скрипело, почти не гнулось и хорошо держало. Где по мосткам, где по упругому ковру травянистого мха мы двигались вглубь торфяника. Идти всего километра три-четыре, я надеялся преодолеть расстояние к полудню.

– Интересно, когда Дядя накопит силы для следующей атаки? – задумался Пригоршня.

Меня тоже волновал этот вопрос. Иртеньева, убитая Дядей тетка-ученая, аккумулировала энергию целые сутки. Правда, создавала она сложные ловушки, требующие хорошей подготовки, – например, найти и взять под контроль стаю крыс и пауканов, а также большую верлиоку, подобрать место, разработать план… Что будет делать Дядя? Пока что созданный им гон мутантов не тянул на хорошо разработанный план. Скорей это походило на разминание пальцев перед ударом. Что же последует за этим?

Долгий, тягучий стон разнесся над болотом. Вздрогнув, мы остановились.

– Что это, Химик? – Пригоршня нервно огляделся.

– Бывает, трясина издает такие звуки, – неуверенно сказал Шнобель.

– Больше похоже на стон неупокоенного мертвеца, – хмыкнул я. Однако и мне сделалось неуютно.

– Ну тебя. – Пригоршня сглотнул. – Не пугай.

– Уж к чему-чему, а к зомбям нам не привыкать, – утешил я напарника. – Мы их уже порядком покрошили тут, в Зоне. Идем дальше, нечего время зря терять.

Звук не повторялся, и мы двинулись вперед, иногда оглядываясь. Но болото было пустынным, как Сахара какая-нибудь, так что довольно скоро, забыв про странный стон, мы бодро шагали по мосткам. Тут и там по сторонам от дорожки росли невысокие деревья, правда, большинство из них давно превратилось в коряги.

Влажное шлепанье мы расслышали не сразу. Позади всех шел я, деловой топот Пригоршни и Шнобеля заглушал тихие шаги за спиной. Когда же разобрал, что за мной кто-то чапает, и обернулся, он почти нагнал нас. Я чуть не подпрыгнул, увидев у себя за плечом эту темно-коричневую харю с горящими глазами. Его руки со скрюченными пальцами жадно тянулись к моей шее.

Некогда было расстегивать ножны из толстой кожи. Справа из темной лужи воды торчало почерневшее дерево. Я нагнулся, уходя от когтей мертвеца, рывком выломал корягу из болота и, поднимаясь, ударил с разворота. Пригоршня со Шнобелем обернулись на звук.

Коряга разбила мертвяку башку. Труп закачался, неловко переступил ногами – и свалился в воду с громким плеском, подняв тучу брызг.

– Что это?! – заорал Пригоршня.

– Никита, сзади! – вместо ответа крикнул я, тыча рукой напарнику за спину.

Там, раскидывая доски, поднялся новый мертвец. Пригоршня отпрыгнул, толкнув наемника, и выхватил свой тесак. Взмах – и облепленный почти черной кожей череп улетел за два метра. Болото с чмоканьем поглотило его.

Я помог Шнобелю выбраться обратно на доски. Наемник промочил ноги, штаны по колено были испачканы темной жижей.

Слева послышался плеск – еще один ковылял по пружинящему мху, и выражение мертвого лица не радовало добродушием. Прямо скажем, рожа его, да и весь облик дышали злобой. Когда мертвяк приблизился, наемник сильным пинком перебил его тощую, полуистлевшую ногу, затем, с разворота, и другую. Труп повалился обратно в болото.

– Че они какие-то коричневые, будто негры? – спросил Шнобель с гримасой отвращения на заляпанном грязью лице. – Терпеть не могу зомбей!

– В болоте много дубильных веществ, – пояснил я. – В таких местах трупы вообще хорошо сохраняются. Мумифицируются. С кожей, волосами, ногтями, даже внутренности могут остаться. Хотя обычно внутренние органы разлагаются и вытекают в первые несколько дней после захоронения.

– Обойдемся без подробностей, – побледнел Шнобель.

Ковер мха вокруг нас заволновался, расступаясь, и новые мертвецы начали подниматься из густой торфяной жижи.

– Уходим! – первым среагировал Никита.

Мы гуськом побежали по доскам, мертвецы за нами. Кто-то выбирался на дорожку, кто-то шлепал прямо по торфу. Трупы были разной степени сохранности, некоторые выглядели так, будто еще вчера ходили. Я имею в виду, сами, в смысле, еще были живы. Хотя я знал, что большинство из них умерло много лет назад. Болото все-таки очень хорошо консервирует органику. Одеты мертвяки были по-разному – видимо, это все люди, попавшие в смертельную хватку трясины в разное время.

– Опять Дядя? – крикнул Пригоршня.

– Наверняка! – ответил Шнобель, на бегу сталкивая обратно в болото вылезающего на доски перед ним мертвеца. Я, вытащив нож, тоже отбивался. Мертвяков становилось все больше. Были тут и женщины. Лица неподвижны, но глаза горят яростью, руки со скрюченными пальцами тянутся к нам.

Земля под ногами пружинила все меньше, вода уже не заливала следы, если, оступившись, шагнуть на мох: болото заканчивалось.

Но мертвецы не останавливались, хуже того – их становилось больше. Уже трупов десять упорно тащились за нами ровной рысцой. Один вылез из воды прямо перед Пригоршней и схватил напарника за щиколотку. Никита полетел носом в траву. Еще две пары рук протянулись к нему. Пригоршня заорал, размахивая тесаком. Мы со Шнобелем подбежали к нему, я ухватил Никиту за куртку и потянул обратно на доски, а наемник ножом кромсал вцепившиеся в бывшего десантника мертвые руки.

– Далеко до вашего схрона? – спросил, тяжело дыша, Шнобель.

– Почти на месте! – отозвался я, рукоятью своего ножа сворачивая челюсть догоняющему меня мертвецу и сталкивая его с мостков.

На твердой земле бежалось быстрее – но мертвяки, хоть и приотстали, не желали оставлять нас в покое. Из чего можно было заключить, что это не мы каким-то образом разбудили спящих в болоте, это все-таки работа Дяди. Скорей бы добраться до схрона, достать стволы – и тогда мертвецы не будут проблемой…

От довольно большой деревни Красный Хутор осталось всего два здания – сельская школа и церковь. Последняя была без крыши, на фронтоне росла молодая березка. Школа, как и церковь, была каменная, в отличие от остальных домов деревни, потому и сохранилась. Мы бежали напрямик, перепрыгивая через какие-то бревна, обломки мебели, поломанные оконные рамы, – рискуя в любой момент переломать ноги. Мертвецы упорно трусили за нами.

Пригоршня первый достиг здания под покатой крышей, выстланной железом. Тут даже сохранились стекла в окнах. Когда-то белая краска на стенах посерела и облупилась. Напарник запрыгнул на крыльцо и рванул дверь.

И тут же, захлопнув, прижался к ней спиной, будто загораживая от нас. Мы со Шнобелем, вбежав по ступенькам, остановились перед ним.

– Что такое? – пытаясь отдышаться, спросил я. Утро получилось насыщенным, спортивным.

– Не разбудите, – одними губами сказал напарник.

– Да что там?!

– Мутант. – Пригоршня развел руки, пытаясь показать размеры. – Отакенный волк. Кажется, у него шесть лап…

Мертвецы были уже в деревне, карабкались через завалы на месте домов. Не зная о том, они запирали нас в клещи. Или знали? Да нет, откуда Дяде знать про школу, что мы стремимся именно сюда! Или он может слышать наши разговоры? Или – у меня уже паранойя? Где границы его способностей? Этот вопрос мучил меня все утро – ведь от ответа на него зависели наши жизни!

Глава 17

В центре ледяного урагана

Мы стояли на крыльце, поглядывая то на при-ближающихся мертвецов, то на дверь, которую подпирал своей спиной Пригоршня. В единственном помещении школы послышался шорох, затем – недовольное ворчание. Мы оказались между молотом и наковальней.

– Что будем делать, Химик?

Любит Никита в напряженные моменты переложить решение на меня!

– Для начала – дышим ровно. – Я оперся ладонью о столбы, подпирающие козырек над крыльцом. Между школой и толпой в полтора десятка мертвецов оставались развалины только одного дома, и преследователи уже штурмовали их.

За дверью раздался раскатистый рык. Похоже, мутант почуял запах человека. Никита побледнел и поспешно отлепился от дверей.

– Где схрон? – спросил Шнобель.

– В подвале.

– Другой вход есть? – деловито осведомился наемник.

Мы с напарником переглянулись.

– Подвальное окно! – воскликнул Никита.

– На крышу! – заорал я, вскакивая на деревянное ограждение крыльца и хватаясь за влажную дранку, выстилающую козырек. Первый мертвяк достиг школы. Подняв тощие руки, обтянутые выдубленной кожей, неловко вскидывая ноги, он полез на ступеньки.

Из школы послышался короткий топот – зверь брал разбег. Никита отпрыгнул и тоже вскарабкался на перила. Я уже был на крыше и протянул ему руку. С другой стороны показалась голова Шнобеля, наемник подтянулся, закинул на скат одну ногу, забрался.

Мощный удар выбил дверь, и волк вылетел на улицу, сбив с ног первого мертвеца. Я поспешно втягивал на крышу Пригоршню, который болтал ногами и тихо матерился. У огромного зверя действительно было шесть лап. Он был светло-серый, почти седой. Шерсть на загривке встала дыбом. Мутант взрыкнул – и, нагнув голову, бросился на мертвецов, как бык на толпу тореадоров. Те вцепились в волка когтистыми иссохшими пальцами, раздирая теплую живую плоть.

Мы не стали ждать конца схватки – любой исход был для нас невыгоден, потому что победитель занялся бы нами. Быстро забравшись на крышу школы и скатившись с другой ее стороны, выломали маленькое окошко, ведущее в подвал, и по очереди протолкнулись туда.

В подвале было темно, с непривычки ничего не видно, пришлось стоять, теряя драгоценные секунды. Как только удалось разобрать хоть что-то, Пригоршня бросился в угол, где в тусклом свете из окошка рисовались прямоугольные силуэты. Это были ящики со сгнившими овощами. Никита отбросил верхние, где перекатывались слабо светящиеся гнилушки, мы со Шнобелем подняли нижний, тяжелый.

Снаружи доносился разъяренный вой шестилапого волка и тугие, сочные шлепки: драка мутанта с мертвяками продолжалась.

Развернув промасленную ткань, мы разобрали стволы. Как приятно было наконец ощутить в руках приятную тяжесть оружия! И почувствовать себя не мелкой сошкой в разборках высших сил, не беспомощным наблюдателем – а полноценным участником событий. Хватит убегать и прятаться! Надо покончить с Дядей и его опасным экспериментом, разобраться с этой угрозой лично нам и всей Зоне. Весь ясно, что на нас сбрендивший ученый не остановится, начнет и дальше пробовать свои силы, но уже во все больших масштабах. Попытается взять под контроль всю Зону и всех, кто там живет, а кого не удастся подчинить – просто уничтожит.

– Снаряжаемся по полной, берем весь боезапас, – велел я. – Другой возможности прибарахлиться не будет, а часть патронов по дороге наверняка расстреляем.

В тусклом свете, проникающем с улицы, и совсем уж слабом мерцании гнилушек мы молчаливо и сосредоточенно заряжали оружие, снаряжали запасные магазины, рассовывали их по карманам. Пригоршня положил трубу гранатомета и пять выстрелов к нему в промасленную тряпку, оторвал край и полосой перевязал сверток, соорудив лямку. Перекинул лямку через голову и повесил получившийся мешок на спину.

Шнобель вертел Сайгу-12, прикладывал к плечу, пытался прицелиться в полутьме подвала.

– Ствол неприцеленный, – ворчал он. – Много всякого добра я держал в руках, но такого еще не приходилось.

– Давай поменяемся, – предложил Пригоршня, протягивая наемнику калаш.

– Убери эту унылую фигню, десантник, – открестился Шнобель. – Я люблю жить весело. Пробовать новое – один из важных пунктов моей жизненной программы.

– Которая может очень скоро завершиться, если ты будешь плохо стрелять, – поддел я его. Мне достался АК-47 – ствол неплохой, хотя и устаревший. Он был тяжелее привычного «сто третьего» и тут не было любезной моему сердцу функции отстрела очередями по три – ну да ничего, я с удовольствием вобью Дяде в грудь весь магазин.

Занятые вооружением, мы не заметили, как снаружи стало тихо. А потом над головой раздалось горловое рычание – и в окошко всунулась волчья башка. Мутант разинул пасть, высунув алый язык, с растянутых губ капала слюна, смешанная с кровью. Нас обдало зловонным дыханием.

Первым среагировал Шнобель – вскинул карабин и всадил прямо в розовую пасть одну за другой пять пуль.

– Вот и пристрелял. – Наемник с удовлетворением опустил оружие. – Говоришь, патрон «магнум»?

Волк сдох беззвучно. Башка его осталась в окне, загораживая свет.

– Ты чего натворил, балда? – Пригоршня от возмущения постучал костяшками себя по лбу. – Как мы выберемся? Подвал заперт снаружи!

Может быть, хорошо, что стало совсем темно и я не разобрал выражение лица Шнобеля. Я сказал, предупреждая очередную перепалку:

– Пора выбираться, пока Дядя не придумал еще какую-нибудь дрянь. Выталкивайте его.

В ящике с оружием лежала еще пара банок тушенки, банка сгущенки, пара полторашек воды и пачка печенья, и я добавил:

– В дороге поедим.

Когда Пригоршня со Шнобелем, пыхтя и переругиваясь, вытолкали из проема тяжелую башку шестилапого мутанта, тело его со стуком рухнуло на землю. Наконец мы смогли выбраться наружу.

Наемник достал карту. Сверившись с ней и с моим компасом, мы двинулись обратно к базе. Цель была ясна – убить маньяка Дядьева. Вот только совсем неясно, как именно это можно сделать. База полна вооруженных людей, там хватает и гражданских, убивать всех – нет смысла, да и не хочется, все эти ученые и обслуживающий персонал ни в чем не виноваты. Да и как втроем справиться с целой группой охранников под командованием Брежнева?

– Можно воспользоваться запасным выходом, пожарным, который за жилым корпусом, – рассуждал Шнобель, на ходу все время вскидывая карабин, прикладывая его к плечу и озирая окрестности, чтобы привыкнуть к новому стволу. – После всех рокировок у Дядьева не хватает людей, чтобы охранять базу, как раньше. Он же, наверное, большую часть охраны распихал по камерам. Во избежание. Так вот: зайти с пожарного входа, расхерачить дверь из гранатомета, добежать до здания и пустить ракету в окно той самой лаборатории.

– Ракету! – презрительно вскинулся Пригоршня. – Ты его только послушай, Андрюха! Это называется «выстрел», балда. И план твой фигня полная. Как и прошлый, кстати. Без фантазии работаешь. Пока бежишь к лаборатории, тебя двадцать раз подстрелят.

– Ты сам-то ни одного предложения пока не выдвинул, а туда же – критиковать, – обиделся Шнобель. – А ты как считаешь, Химик?

Я берег дыхание, поэтому участия в перепалке не принимал. В общей сложности нам надо было пройти километров восемь: болото мы решили тоже обогнуть. Восемь километров по Зоне – будем возле базы в лучшем случае вечером. Но и моральный аспект проблемы волновал меня не меньше тактического. На базу соваться не имело смысла, тут Пригоршня прав. Но взорвать со склона Пади прицельно именно девятую лабораторию – ту самую, где стоит саркофаг с телом Дяди, – не получится, там пленники. Что же делать? Нужно придумать что-то короткое и эффективное.

Под ругань Пригоршни со Шнобелем миновали болото, обойдя его по дуге с востока, и зашагали по пересохшему руслу. Мы приближались к Пореченску – городишке, построенному при советской власти и тогда же, кажется, обветшавшему. Здесь пытались разводить радужную форель. Рыборазводческая станция стояла на самом берегу. Отсюда уже виднелся бетонный корпус станции и спускающиеся в русло проржавевшие трубы, бравшие воду из речки для рыбных садков. Я глядел на эти трубы и, поеживаясь от холода, соображал, не надо ли обогнуть и заброшенный городок – на всякий случай. Вдруг там очередной мутант засел, которого Дядьев на нас натравит? Или зловредный ученый поднимет местное кладбище… как нам отбиваться?

Солнце клонилось к горизонту, но до заката было далеко. Морозец пощипывал нос и щеки. Пригоршня со Шнобелем, устав спорить, молча шагали рядом, дыхание с паром вырывалось у них из носа. Наемник дул на покрасневшие от холода руки. Я похлопал себя по плечам, пытаясь согреться, ходьба уже не помогала.

Стоп, откуда мороз? Конечно, сентябрь выдался в этом году прохладный, но не настолько же! Еще утром было довольно тепло. До ночных заморозков далеко.

– Химик, ты это видишь? – изумленный Никита поднял ладонь.

– Что за хрень? – Шнобель остановился, вертя головой.

Я поднял взгляд – с неба падал редкий снег. Не веря своим глазам, подставил руку, и несколько снежинок растаяли на ладони, оставив капельки воды. Кожа покраснела от холода, кончиков пальцев я уже почти не чувствовал.

Порыв ветра смел успевшие нападать снежинки с песка перед нами. Снег начал сыпать быстрее. Ветер усилился.

Мы переглянулись. Дядьев?

Судя по внезапности и неуместности явления – да, его работа.

Снегопад еще усилился. Потемнело, небо заволокло тучами, белая пыль сыпала все гуще, покрывая голову и плечи. Видимость резко ухудшилась. И ветер крепчал – завивал снежные вихри вокруг ног, бросал горстями ледяную крупу в лицо. Снежинки секли кожу. Я втянул голову в плечи. Снег падал за шиворот, по спине ползли холодные капли, из-за чего пробирала дрожь.

– Нас так заметет совсем, замерзнем насмерть! – крикнул Пригоршня и припустил вперед, придерживая гранатомет на боку. – За мной, укроемся на рыбостанции!

Мы со Шнобелем бросились следом, отворачиваясь от ветра и прикрывая лицо руками. Снежная пелена заволокла все вокруг. По затвердевшей от мороза земле стелилась поземка, ноги промокли и продрогли. Глаза слезились, щеки горели.

Ветер упруго гудел, усиливаясь, превращаясь в ураган. Мы едва держались на ногах, нас мотало из стороны в сторону, как сухие листья. Сквозь завесу снега я различил, что Пригоршня упал, и бросился ему на помощь. Мимо просеменил Шнобель, увлекаемый бураном.

Незаметно ветер изменил направление, теперь он дул не хаотично, то в лицо, то в спину, то в бок, а завивался вокруг нас, увлекая массы снега, скрыв окружающее. Стена снега двигалась все быстрее, и при этом сжималась. Мы оказались в центре ледяного смерча, который постепенно раскручивался. Вот-вот он разгонится до немыслимой скорости – и вздернет нас в воздух, как котят. Что Дядьев сделает с нами потом? Забросит смерчем далеко отсюда или, подняв повыше, грохнет о землю?

Ветер гудел и ревел, закладывая уши, смешанный с песком снег забивался в ноздри, в рот, за шиворот, колол спину, сдирал кожу с лица. Я понял, что больше не могу идти, не могу даже стоять на месте – ноги отрываются от земли. Рядом Пригоршня со Шнобелем размахивали руками, пытаясь удержаться, но и их неудержимо увлекало за собой вращение воздушно-снежной массы. Я закричал, когда меня подняло в воздух и понесло.

Огромная фигура, очертаниями напоминающая тролля, проявилась в грязно-белой пелене. Ростом метра два с половиной, широченные плечи, мощный торс, руки как стрелы подъемного крана, толстые ноги – словно фонарные столбы. Наклонив голову, монстр проламывался сквозь буран. Это что, брутор?! Откуда он здесь? Так вот что нам приготовил Дядьев!

Снежный поток бил брутора по плечам, по груди, но мутант пер, как танк. Меня протащило перед ним. Монстр протянул огромную лапу, схватив за ногу, подтянул к себе. Ну нет, не дамся! С трудом преодолевая сопротивление визжащего и гудящего воздуха, несущего тонны снега и песка, я потянул из-за спины автомат.

Мутант поднял меня за ногу и встряхнул. Автомат выпал из рук, повиснув на ремне, все поплыло перед глазами. Брутор закинул меня на плечо, затем вытянул другую лапищу и схватил пролетающего Пригоршню, орущего и размахивающего руками. Тоже встряхнул, закинул на другое плечо – и поймал Шнобеля. Ветер трепал нас, как тряпичных кукол. Я попытался вытащить нож из ножен, но ничего не получилось. Глаза засыпало снегом и песком, меня жутко качало и трясло, ветер яростно пытался оторвать нас от чудовища. Прижимая нас к себе, брутор зашагал сквозь смерч. Кровь прилила к голове, замутило. Зубы клацали при каждом шаге монстра. Я вслепую вонзал нож в его толстую шкуру, но он, кажется, даже не замечал моих попыток. Рядом возились Пригоршня со Шнобелем, что-то кричали, я не разбирал слов за ревом бурана, даже не был уверен, что это они, а не брутор рычит или ветер в ушах завывает.

А смерч нападал на мутанта, словно тот уносил его добычу, ярился, взвивался к небу и падал вниз тоннами снега, сек ледяной крупой, сбивал с ног, рвал волосы и шкуру. Брутор согнулся почти вдвое, преодолевая злобную стихию, и шаг за шагом продвигался вперед. Может, где-то впереди его лежбище. И какого лешего он вылез из норы в такую погоду?! Уже почти ослепнув, я все пытался достать брутора ножом, колол и резал – без толку.

Вдруг шум смерча поутих, больше ничто не лезло в глаза, не скребло будто наждаком кожу на лице и руках. Поморгав, я попытался оглядеться, по-прежнему вися вниз головой. Брутор держал крепко, я опасался, как бы он не раздавил мне ногу.

Сквозь просвет в стене мутант втиснулся в какое-то помещение. С трудом я разглядел бетонные стены и пол. Похоже, это рыборазводческая станция. Брутор понес нас по коридору, задевая его плечами. За ним осыпался бетон. Буран снаружи все еще бесновался. Порыв ветра взметнул сальные длинные волосы брутора, замел в коридор песок со снегом. Я вдруг понял, что под напоротом ветра бетонные стены заметно подрагивают, а еще трещат. Кажется, долго это здание не продержится…

Брутор поднял Никиту, поднес к лицу, разглядывая в слабом свете, проникающем сквозь проломы в потолке и стенах.

– Пригоршня, засандаль ему в глаз из гранатомета! – заорал Шнобель, отплевав песок.

Никита воспринял предложение серьезно и задергался, пытаясь достать привязанный к спине мешок из промасленной ткани.

Огромный рот брутора открылся, лицо исказилось в гримасе.

– А… ны… ынада! – прохрипел мутант.

– Скорей! – закричал Шнобель, качаясь в лапах чудовища.

Морда того снова скривилась:

– Ынада!

– Никита, стой! – крикнул я. – Подожди!

Переваливаясь с ноги на ногу, брутор пошел вперед. Прижал нас к вонючей груди – я чуть не задохнулся, теперь, когда ветер ослаб, животный запах чувствовался намного острее, – и плечом вломился в стену: дверь была для него слишком маленькой.

Бетон поддался, куски его упали на пол. Прикрывая нас плечом от осколков, брутор втиснулся в пролом. Мы оказались в длинном зале, я разобрал в полутьме под собой широкие горловины вмурованных в пол цистерн. Кажется, садки для икры.

Снаружи буря продолжала бушевать, пытаясь разнести здание станции. Дядьев не на шутку рассердился, когда у него отняли добычу. Смерч злобно и яростно бился в стены, кроша старый бетон. Мимо моего лица свалился большой кусок, оцарапав щеку, разбился где-то под нами.

Мутант поднял крышку одной цистерны и опустил нас туда. Мы повалились на холодный пол круглого бассейна глубиной метра два. Склонив над отверстием корявое лицо, брутор опять раззявил рот:

– Надыпырыждать…

Он сел рядом, нагнувшись, обхватил горловину цистерны огромными лапами и закрыл крышку, придавив собственным телом.

Тут было абсолютно темно. И не так уж и холодно, понял я, пытаясь подняться на ноги. Даже, пожалуй, тепло.

– Мы же задохнемся! – закричал рядом Шнобель, вскочил и тут же со стоном повалился обратно. Я этого не видел, понял по звукам.

Пригоршня шарил ладонями по стенкам, приговаривая:

– Надо понять, какого оно размера… Может, где-то стенка прохудилась, выберемся… Эй! Да тут труба! Наверно, вода подходила. Из нее поддувает!

– Ну, значит, не задохнемся. Никита, сядь. Шнобель, успокойся. Вы поняли, что эта образина пыталась говорить с нами? И он сказал: надо переждать. Переждать смерч, вызванный Дядьевым.

Я провел ладонью по покрытию, обтягивающему стенки цистерны изнутри. Местами оно было повреждено. Кажется, это прорезиненная ткань, натянутая на пенопласт. Под слоем пенопласта скрывался бетон.

– Бруторы же тупые, – возразил Пригоршня. – Не разговаривают они.

– Давайте подождем, – предложил я. – Если этот мутант не съел нас сразу, а сунул сюда, скорее всего, он же нас и вытащит, когда закончится буря. Надо просто дождаться этого момента.

Мы стали ждать, вслушиваясь в доносящиеся сверху звуки.

Глава 18

Прорыв

В бассейне-цистерне было так темно и тепло, что я не заметил, как уснул.

Разбудил меня скрип люка. Было тихо, солнечный свет проникал сквозь огромные проломы в потолке и стенах большого зала. Вокруг валялись обломки бетонных плит и кучи цементной крошки. Две железные лестницы из трех, что вели на опоясывающую зал поверху галерею, упали, сорвавшись со штанг. Смерч не развалил, но основательно потрепал здание. Пол и стены были мокрыми, тут и там расплывались лужи от нападавшего сквозь дыры и успевшего растаять снега.

Покрытый светло-серой пылью мутант стоял рядом с цистерной. При нашем появлении он встряхнулся, как вылезший из воды пес, и оглушительно чихнул. С потолка ему под ноги упал камешек.

Пригоршня со Шнобелем схватились за стволы, настороженно следя за каждым движением брутора.

А ведь это самка. Похожа на йети, снежного человека, – огромная, сутулая, с широкими плечами и крупными лапами. И немолодая: длинные космы подернуты сединой, торчащие из подобия мехового платья груди обвисли.

Бруторша махнула лапой, и морда ее исказилась.

– Ызвыните, – рыкнула она. – Сложно упыравлять… прымы-ытывным сознанием…

Говорила мутантша медленно, с трудом, речь ее была полна взрыкиваний и фырканья.

– Ыртеньева, – представилась она.

Пригоршня присвистнул.

– Ух ты! У мутантов фамилии есть?

– Татьяна Васильевна? – уточнил я. Бруторша очень по-человечески кивнула.

Шнобель, опустив ствол, нервно хихикнул.

– Татьяна Васильевна, так вас звать? Во фигня!

Я видел по ее морде, что ей хочется строго осведомиться, что тут смешного, – она даже раскрыла пасть и пошевелила губами и языком… и ничего не сказала. Наверное, берегла силы для другого. Хорошо было видно, как трудно дается ей речь. Верней, как сложно заставить эту тупую биологическую махину разговаривать.

Меня в первую очередь интересовало другое:

– Дядя отключил питание саркофага. Мы все видели, как вы умерли. Ну… ваше тело. Почему?..

Она заморгала, уставившись на меня с высоты своего роста.

– Сакро… – прохрипела она вопросительно. И затем кивнула: – А! Усы… Усты… установка жызне… да. Тело… умерло. Но мое… созы… созны… сознание долго было… здесь и поэтому… осталось в Зоне. – Бруторша вздохнула, почесалась под мышкой: – Трудно… говорить. Лучше… вопросы. Извините… манеры.

Так значит, Иртеньева вовсе не умерла. Верней, умерла, но не полностью, погибло только тело – а внедренное в Зону сознание осталось. И теперь женщина-ученый взяла под контроль самку брутора, чтобы вступить с нами в контакт.

– Почему вы здесь?

– Ох! – она завела глаза к потолку, и я понял, что сформулировать сложный ответ устами глупой бруторши Иртеньевой будет сложновато, придется самому догадываться.

Шнобель с Пригоршней уставились на меня.

– Это что, та самая тетка, которая?.. – Никита изобразил в воздухе нечто большое и объемное. – В гробу стеклянном? К которому Дядьев питание перекрыл у нас на глазах?

– Гробу! – рыкнула самка и, запрокинув голову, вдруг разразилась оглушительным фырканьем и горловым бульканьем. От неожиданности мы схватились за оружие – но потом поняли, что она так смеется.

Отсмеявшись, бруторша серьезно посмотрела на нас – и в больших, навыкате, глазах я узнал взгляд училки из болота.

– Мало… время! – раскатисто напомнила она. – Дядьев… растет сила.

Мы переглянулись.

– Он все лучше управляет Зоной? – уточнил я. – Сколько времени займет у него полностью освоиться со всеми возможностями?

– Сутки! Может, двое…

– Так, погоди, – продолжал допытываться Пригоршня почему-то у меня. – Это точно та тетка, которая лежала в гробу? Которая участвовала в этих странных экспериментах на базе по контактам с сознанием Зоны? И которая мешала нам добраться до базы? Почему сейчас она нам помогает?

– Почему вообще мешала? – добавил Шнобель. – Что за женская непоследовательность такая?

Я кивком показал, что они могут задать вопросы ей самой. Бруторша уже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, почесывалась, потом вообще с отсутствующим видом подобрала обломок бетона и попыталась его жевать. Тьфу, вот образина!

Пригоршня повернулся к бруторше, поднял руку и помахал, привлекая ее внимание.

– Эй, вы! Как там… Татьяна Васильевна! – он выглядел смущенным, обращаясь по имени-отчеству к трехметровой уродливой мутантше. Я его вполне понимал. Неужели нельзя было найти мутанта поприятнее? – Сначала пытались убить, а теперь спасли нас. Зачем?

Бруторша с видимым усилием сфокусировала взгляд на Пригоршне. Тот невольно попятился, поднимая ствол. Пожевав губами, самка сплюнула кусок бетона, но плохо рассчитала, и Шнобелю пришлось отпрыгнуть в сторону.

– Помощь! – рыкнула она. – Ыксы… ыкспи… опыт! Опасен! Прекратить!

– Хочешь сказать, нужна наша помощь? – перевел Шнобель. – Опомнилась! Помнишь, как ты меня чуть с махины этой не стряхнула? У меня руки вытянулись, как у обезьяны, пока я там висел! И ты еще хочешь…

Бруторша резко наклонилась вперед, придвинула морду почти вплотную к наемнику и выдохнула ему в лицо:

– Помощь… я… вам. Срочно! Пыка… не поздно.

– Эй, эй, полегче! – от неожиданности Шнобель упал на задницу, прикрываясь локтем от летевших в него брызг слюны и бетонного крошева.

– Так, а ну отставить! – велел я. – Если у нас действительно мало времени, давайте успокоимся и разберемся. И составим план действий.

Пригоршня, ворча, опустил калаш и отошел от бруторши. Усевшись на крышку одной из цистерн, которые торчали из пола рядком, он вытащил банку тушенки, открыл и начал пальцами доставать куски мяса.

– Разбирайся без меня, – сказал он. – Потом расскажешь.

Шнобель пристроился рядом с Пригоршней, они стали по очереди таскать из банки тушенку, заедая печеньем.

Я повернулся к бруторше. Та переминалась с ноги на ногу, беспокойно глядя на нас.

– Давайте начнем с начала. Итак, вы – Иртеньева Татьяна Васильевна, ученая, которая в числе прочих занималась экспериментами по управлению Зоной…

– Да! Нет! – рыкнула самка. – Не контроль! Ыс… ыссле… ысследования. Контакт с сознанием.

– Вы установили контакт с сознанием Зоны, правильно? Но что-то пошло не в ту сторону, и эксперимент остановили.

– Кома! – рявкнула самка так, что Пригоршня со Шнобелем, тихо о чем-то переругивавшиеся, подпрыгнули, едва не выпустив тушенку. – Впала… в кому. Ученый совет… испугался. Отменили… опыт. Дядьев… ааргх… против! – она зарычала, замотала головой.

– Но Дядьев был против, – продолжал я, стараясь не терять нить рассказа. – Наверное, он настаивал на продолжении эксперимента, так как увидел в произошедшем с вами возможность управления Зоной, иначе говоря – неограниченную, нечеловеческую власть. Правильно?

– Лишили права… на опыт! – согласилась бруторша. – Ызгнали!

– За скандальный характер и несогласие с решением Ученого совета Дядьева отстранили от работы на базе и выслали на Большую землю, – перевел я. – Но он не желал упускать такие возможности. Договорился с Брежневым…

– Ааргх? – вопросительно рыкнула Иртеньева.

– Заместитель начальника охраны базы, он заодно с Дядей. Эти двое разработали план захвата базы. Я так понимаю, Дядя обещал Брежневу, что будет отдавать ему все артефакты или что-то в этом роде. А Брежнев будет хранить тело ученого и работать, как бы выразиться, его голосом в этом мире. При необходимости. Дядьева увозят с базы на вертолете, он не знает дорогу на базу и не может на нее обратно проникнуть – его не пустят. Поэтому он нанимает, во-первых, наемников для захвата базы, во-вторых, нас с Пригоршней – как проводников и пропуск на базу. Я правильно понимаю?

– Откуда ты все это знаешь? – поразился Шнобель. Я выразительно постучал пальцем по лбу:

– Думать надо, Рома.

– Химик у нас голова, – поддакнул Пригоршня.

– Откуда вы узнали про этот план? – обратился я к бруторше. – Ведь поэтому вы и пытались нас убить по дороге к базе?

Самка выглядела смущенно – насколько может выглядеть смущенным мохнатый йети.

– Не убить! – фыркнула она. – Остановить. Знаю много, что в Зоне. Слышу! Вижу! Чую… мысли.

– Мысли читать умеешь? – оживился Шнобель. – О чем я сейчас думаю?

Иртеньева укоризненно посмотрела на наемника, скривила рот.

– Мысли… нет. Ын… ынте… интенции!

– Чего? – вылупился наемник. – Какие еще интенции?

– Проехали, – одернул я его. – Дальше! Тьфу… – теперь и я пытался говорить короткими, рублеными фразами. – Значит так: вы как-то почувствовали, что Дядьев намеревается сотворить, и попытались помешать. Почему нам, а не ему?

– Всем, – проворчала бруторша, вертясь на одном месте. Видно было, что мутанту, чьим сознанием завладела женщина-ученый, неуютно долго стоять на одном месте, да еще разговаривать. Мозг у самки должен просто кипеть. Не вырвется ли она из-под контроля? Или мозги перегреются и вскипят в этой волосатой башке… Все-таки брутор – большой, сильный и кровожадный мутант, не брезгующий человечиной. Опасный враг.

Иртеньева заметила мое беспокойство.

– Контроль… держу, – сказала она. – Но мутант портится. Нервы… сдают. Надо быстро.

Наверное, ученая выбрала старую самку не столько потому, что та была крупной и сильной – в смысле физической мощи она явно проиграла бы молодому самцу, – а потому, что эта особь явно была развита несколько более прочих.

– Хорошо, я заканчиваю. Вы пытались помешать всем нам добраться до базы. Чтобы Дядьев не попал в лабораторию и не взял Зону под контроль своим больным сознанием.

– Больным – уж точно, – ввернул Пригоршня. – То мутанты, то смерч… Псих недорезанный.

– …Но он попал и взял. Теперь вы узнали, что мы собираемся ему помешать, и хотите помочь нам. Так?

Самка мотнула головой в знак согласия.

– Но как мы можем остановить его?

Бруторша со свистом втянула воздух сквозь желтые клыки.

– Знаю… проход. Под землю!

– Проход под землю? – удивился Шнобель. Он давно встал и прохаживался, разглядывая зал и цистерны для мальков.

– Под землю… подземный…

– Подземный проход? На базу?

Иртеньева кулаком стукнула себя в грудь и зарычала. Судя по всему, это был жест бруторши, а не ученой. Видимо, у самки и контролирующей ее сознание ученой совпали эмоции, срезонировали, и несвойственный женщине жест проскочил сквозь контроль.

– На базу мы и сами можем, – возразил Шнобель. – А вот внутри-то как мы и чего делать будем? Ты вот что скажи! Как Дядю порешить, а прочих не задеть? Среди нас пацифистов много, если ты заметила, – он покосился на нас с Пригоршней. – Этих, как их… филантропов. Не хотят, понимаешь, чтоб невинные пострадали.

Внимательно слушающий наш разговор Пригоршня уставился на меня и привстал:

– Ну-ка, ну-ка, Химик… Узнаю это сложное выражение лица! Есть идея?

Я обратился к Иртеньевой:

– Откуда на базе электричество? Кажется, я слышал шум водопада ночью.

– Да! – закивала бруторша. – Гидро… электро… эта! Ход… подземный. Не на базу идет. А туда! Проведу.

Не знаю, какой была Иртеньева, когда еще оставалась человеком – ученой, женщиной, – но мутантом она оказалась… однообразным. Диалог с нею получался очень уж монотонным. Для своего удовольствия я с такой дамой разговаривать не стал бы.

Шнобель с Пригоршней переглянулись.

– А что, это мысль! – воскликнул наемник. – Если мы не можем выдернуть провод из розетки, то можем отключить саму розетку!

Пригоршня задумчиво почесал в затылке:

– А если Дядя тоже, как она, не умрет, а останется в Зоне? – он кивнул на бруторшу. – Ему-то даже и лучше, не надо беспокоиться о теле.

– Он еще… не слился, – рыкнула та. – Пока слабый контакт. Еще… сутки, и тогда – да. А сейчас еще… можно уничтожить. Быстро!

Пригоршня выпрямился:

– Ну так чего стоим – тогда вперед!

Бруторша даже начала приплясывать на месте от нетерпения.

– Контроль… тяжело! – вздохнула она. – Нужно движение.

– Веди, – кивнул я. – Покажем этому Дяде, кто настоящие хозяева в Зоне.

– Кто? – не понял Шнобель.

– Думай! – Пригоршня постучал себя пальцем по лбу. Этот жест он перенял у меня. – Сталкеры, балда, вот кто настоящие хозяева Зоны.

* * *

Рыбозавод был небольшой. Покинув цех для мальков, в котором отсиживались во время насланного Дядьевым смерча, мы прошли по коридору, заваленному обломками, и оказались в бассейне для молодняка. Не в самом бассейне, конечно, а в зале с ним. Один за другим ступили на мостки, идущие по периметру. На другой стороне зала в бетонной стене красовался еще один пролом: для бруторши дверь оказалась маловата, и мутантиха проделала свои ходы. Она потопала прямо по дну бассейна, с громким хрустом проминая пенопласт, прятавшийся под прорезиненной тканью, по лужам, поднимая брызги.

Миновав несколько подсобных помещений, вышли на улицу.

И вот там-то нас и поджидали мутанты, которых сталкеры называют бесами.

Во дворе, огороженном бетонным забором, валялись в беспорядке разбросанные контейнеры и ящики. Между ними стояли мутанты. Одного взгляда на их пустые черные глаза было достаточно, чтобы понять, что они тут делают. Стоило Шнобелю первому показаться из ворот, как они молча бросились вперед.

Их было десятка два – все крупные, мощные, как на подбор. Шнобель и шедший за ним Пригоршня открыли огонь. Никита шпарил очередями, а наемник, уперев приклад карабина в плечо, высаживал одиночными – но адресно.

Бесы кинулись врассыпную, уходя от выстрелов, подныривали под пули и высоко подскакивали. Двое упали сразу, еще один побежал медленнее, хромая, но остальные, прячась за контейнерами, быстро двигались к нам.

Бруторша взревела. Одним прыжком она оказалась возле ближайшего контейнера, за которым спрятался мутант, схватила его за башку. Мощные мышцы напряглись под коричневой кожей, и самка резким движением оторвала бесу голову.

Из-за соседнего контейнера на нее кинулись двое. На плечах и спине бруторши набухли кровью длинные порезы. Самка завертелась, отбивая удары и молотя бесов крупными, совсем не женскими кулаками.

Однако было ясно, что, несмотря на силу бруторши, мы не справимся. Перекрикивая грохот калаша, я позвал Иртеньеву, и мы отступили в здание, захлопнув железные ворота, заложили поржавевший засов. Вот только надолго ли эта преграда задержит бесов?

– Дядьев… уже мутанты! – выдохнула бруторша и слизнула кровь с плеча. – Быстро слишком… овладел. Талант! Одержимый!

– То есть, у нас меньше времени, чем мы думали? – уточнил я.

Снаружи доносился неравномерный стук – бесы принялись долбить ворота.

– Куда теперь?! – крикнул Шнобель.

– Туда… обратно… Берег!

Мы дружно бросились назад через подсобные помещения. Промчались через зал с бассейном – бруторша топала так, словно лавина с гор сходила, – и через зал с цистернами для мальков. По заваленному бетонными обломками коридору подбежали к выломанным задним воротам.

На берегу, между покореженными смерчем трубами и выломанными из креплений рыбными садками, ползли слизни. При нашем появлении они разом выпустили длинные струи ядовитой слюны.

Мы отпрянули. Шнобель оказался не очень быстр – и край его правой подошвы начал обугливаться, пузырясь и шипя. Наемник с воплем сунул ногу в лужу.

– Задело! Вашу мать, ну и кислотой они шпарят!

Слизни подползали к воротам. Новые струи тягучей зеленой жижи взвились в воздух. Мы отбежали дальше вглубь зала с цистернами. Шлепки ядовитой слюны упали на пол, прожигая покрытие, края образовавшихся лужиц дымились. Завоняло горелой резиной.

Мы оказались в ловушке. Впереди бесы, сзади слизни… Дядя неплохо подготовился, Зона его поглоти! И он заметно улучшил свои навыки. Если вначале мог только гнать мутантов на нас, то теперь он реально управлял ими.

Прорезиненный пол шипел и дымился, разъедаемый кислотой. Из подсобных помещений донесся грохот: бесы, смяв ворота, вломились на станцию.

– Наверх! – Пригоршня первый подбежал к единственной целой лестнице у стены. Лестница вела на опоясывающую зал галерею.

Другого выхода не было, и я полез следом, а за мной Шнобель. С галереи, по крайней мере, можно через проломы в потолке выбраться на крышу.

Когда за железные перекладины схватилась бруторша, лестница не выдержала, просела. Ржавый металл хрустнул, и перекошенная конструкция обрушилась под ноги самке. Та отпрыгнула, едва не вступив в лужу кислоты. Первые слизни уже вползли в зал, их плевки скоро достанут мутантиху. А ведь она единственная, кто знает вход в подземелья, ведущие к базе! Если Дядьев уже так наловчился управлять мутантами, то поверху мы точно не дойдем!

Пригоршня, вскарабкавшись на крышу, протягивал руку подбежавшему Шнобелю. Тот оглянулся на меня.

Я стоял на галерее и смотрел на оставшуюся вни-зу Иртеньеву, лихорадочно соображая, как ей сюда залезть.

Она же не раздумывала. Задрав башку, смерила расстояние до галереи, отвела одну ногу немного назад, присела, затем оттолкнулась и прыгнула, вскинув лапы.

Толстые пальцы, как крючья, вцепились в железо, но тут же начали сползать: слишком тяжелой она была. Самка подняла глаза, тоскливо глядя на меня. Я подбежал к краю галереи, присел и обхватил ее за кисть, упершись ногами в прутья ограждения. Перила затрещали, медленно сгибаясь.

– Перехватитесь за перила другой рукой! – крикнул я. Она висела кулем, не в силах совладать с собственной массой.

С другой стороны подбежал Шнобель, перегнувшись, схватил ее обеими руками за другое запястье.

– Держу! Тяни!

Бруторша пыталась упереться ногами в стену, но подошвы все время соскальзывали. Я чувствовал, как руки вытягиваются под тяжестью мутантихи. Слизни подползали, их хоботки поднимались, целясь в повисшую самку.

В зал вбежали бесы, заливисто лая, как стая бродячих собак.

Пригоршня, ругнувшись, спрыгнул обратно на галерею. Под общим весом та крякнула, и я вдруг подумал, что не только мы можем не выдержать, – галерея, кажется, сейчас обвалится… Заскрипели, выдираясь из креплений, болты. Никита метнулся к нам, сцапал Иртеньеву за волосы на башке и потянул.

Втроем кое-как втянули бруторшу на трещавшую, неравномерно оседавшую галерею. Мутантиха скрючилась, пытаясь уместить на узкой металлической дорожке свою широкоплечую тушу. Правая лодыжка у нее была обожжена, и бруторша сдавленно шипела, припадая на одну ногу.

Мы побежали к ближайшему пролому в крыше. Бесы начали бестолково подскакивать, пытаясь допрыгнуть до нас. Забравшись наверх, снова помогли вылезти Иртеньевой. Мутанты начали выстраивать живую лестницу, карабкались друг на друга, ссыпались, падали – но опять поднимались и сосредоточенно ползли вверх. Сами бы они ни за что не догадались до такого маневра.

Первый бес забрался на галерею. На плече у него сидел слизень, белесое студенистое тело свисало аморфной массой. Да у них сотрудничество началось под чутким руководством Дядьева! Слизень поднял хоботок и плюнул нам вслед. Мы помчались по ломкому, мокрому бетону к краю крыши – и остановились.

До земли было метров пять – слишком высоко для прыжка.

Пригоршня вскинул автомат, с разворота дал очередь. Вылезающий на крышу бес взмахнул лапами, вместо со слизнем они свалились в пролом. Перед падением тварь успела плюнуть – тугая зеленая струя шмякнулась на бетон прямо перед нами. Едкая капля упала мне на штаны, ткань затрещала, чернея.

Никита первый ринулся вдоль крыши, вертя головой, мы за ним. Огибая дыры, мы пересекли здание рыбозавода. Бесы лезли из трех проломов сразу, мы, рассыпавшись, на бегу отстреливались одиночными. Бруторша тяжело топала рядом, и крыша опасно дрожала под ней.

– Сюда! – замахал Шнобель. – Здесь можно спуститься!

Он стоял с той стороны, где завод примыкал к теснившимся вдоль берега складам, – по соседству была пристань, пара небольших грузовых барж лежала на сухом дне, частично погрузившись в песок и ил. С крыши завода можно было спрыгнуть на крышу ближайшего склада – хотя и с риском поломать ноги.

Разбежавшись, один за другим мы перемахнули туда. Кровельное железо загрохотало под ногами, сильно прогнулось под мутантшей.

На бегу я обернулся и выстрелил в бесов, подбегающих к краю заводской крыши. Им расстояние между заводом и складом, конечно, не препятствие. Крупный мутант в прыжке замахал лапами, засучил ногами. Свалившись на крышу склада, покатился – и остался лежать неподвижно.

Мы перескочили на другое здание. Теперь наш склад и следующий разделяло метра три – не перепрыгнуть. Внизу, под стеной, были навалены ящики.

Иртеньева сиганула вниз первой, рухнула в ящики, как гиря в воду. Мы тоже спрыгнули. Пригоршня, задержавшись у края, повернулся и выпустил в бегущих по крыше завода бесов остаток магазина.

Многострадальная кровля, уже испытанная на прочность тушей бруторши, не выдержала и с грохотом обвалилась. Кто успел – скакнул на соседний склад, но большая часть мутантов исчезла в облаке белой пыли. Оглянувшись перед тем, как сигануть вниз с крыши склада, я заметил, что теперь нас преследует всего пятерка бесов.

Мы оказались в погрузочном дворе пристани. Со стороны реки высилось деревянное здание причала, два низких кирпичных склада огораживали двор по бокам. А выход со двора на улицу перекрывала высокая железная решетка с запертыми воротами. Пригоршня подергал – бесполезно. Створки удерживала вместе толстая цепь, закрытая на большой навесной замок.

– Отойди! – Шнобель вскинул карабин к плечу, но Пригоршня заорал «С дороги!», схватил меня с наемником, потащил вбок. Я оглянулся. Бруторша, тяжело топая, мчалась на ворота, как паровоз. В больших глазах ее была обреченность. Бедная тетка, подумалось мне, всю жизнь просидела за столом в кабинете, и вдруг приходится убегать, скакать, ломать…

За миг до удара я невольно прикрыл глаза. Полутонная туша врезалась в старые чугунные ворота и снесла их. Было немного стыдно, что всю грязную работу делает дамочка, – но сейчас не до рыцарства, все в одной лодке, да и дамочка эта больше смахивает на медведя-переростка.

Бруторша, с несколько ошалелой мордой, вся в порезах, с обожженной ногой, побежала по улице. Вдоль проезжей части росли раскидистые тополя. Асфальт был взломан кустами и молодыми деревцами. Пятеро бесов преследовали нас. А мы спешили что было сил вдоль набережной к центру городка, удаляясь от завода.

Из-за угла вывернуло еще трое бесов, каждый держал толстого слизня.

– Как их остановить?! – крикнул Пригоршня. Я бежал, оглядываясь по сторонам. У бесов на прямой преимущество, они скоро нас догонят, если что-нибудь не придумать. Однако бежали мы по хоть и заросшей, но обычной городской улочке – заборы, садики, низкие дома в глубине… Ничего, что могло бы помочь.

Бруторша тяжело дышала, широкая грудь вздымалась и опадала, дыхание со свистом вылетало из горла. Она мотнула головой на боковую улочку – узкую, даже без покрытия. Бесы были близко, я слышал цокот их копыт по изломанному асфальту. Оглянулся – один тут слизень плюнул, и влажный зеленый комок чуть не впился мне между лопаток. Я вовремя вильнул, но споткнулся и чуть не упал. Шнобель поддержал меня на ходу.

Мы свернули. На углу стояла старая телефонная будка. Не сговариваясь, подбежали к ней, поднатужившись, своротили набок – Иртеньева помогала. Железная дура упала, перегородив вход в переулок. Втроем мы присели за ней, Пригоршня быстро выщелкнул пустой магазин и вставил новый, Шнобель поднял карабин. Когда показались бесы, дружно открыли огонь.

Трое легли сразу, остальные сыпанули в стороны. Прижавшаяся к забору бруторша махала нам:

– Там, там!

Вслед за ней мы заскочили в калитку частного дома, когда-то крашенную в зеленый цвет, но давно облупившуюся. Проламываясь сквозь кусты, побежали напрямик. Ветки хлестали по лицу, рукам, словно розги, на торчащих из заборов гвоздях оставались клочья одежды. Когда выбрались на следующую улицу, все были подраны.

– Там! – настойчиво тыкала бруторша.

Перед нами в конце мощенной булыжником улицы на пологом холме стояла водонапорная башня. Иртеньева указывала на нее.

Я прислушался – вроде погони нет. Пришлось сбавить темп: все дышали с трудом, легкие горели. Быстрым шагом наш потрепанный отряд направился к башне.

Тут сзади раздался треск веток и злобное тявканье бесов. Мы с Пригоршней дали очередь по кустам и припустили вверх по улице. За нами на мостовую высыпала погоня.

Кто это так топает? – я оглянулся. Вместе с бесами, переваливаясь, косолапо бежали два здоровенных медведя. Вон кого Дядьев из ближайшего леса смог пригнать!

Мы вбежали на холм, где в окружении брошенных торговых ларьков высилась водонапорная башня.

Бруторша проломилась между двумя ларьками, своротив стенку одного, и поманила нас за собой. Сердце у меня бешено колотилось, в голове шумело, сильно хотелось пить.

Наконец она остановилась у входа в башню. Железная дверь не просто закрыта – поперек нее навешаны внешние засовы, в скобах подвешены два амбарных замка.

Сзади слышался громкий треск, там медведи разносили разделяющие нас и погоню ларьки. Во все стороны летели обломки фанеры. Мы повернулись спиной к двери, подняв оружие.

– У меня патронов десятка полтора, не больше, – прикинул Пригоршня.

– Шесть – восемь, – сквозь зубы сказал я. Шнобель вместо ответа передернул затвор.

Ларек метрах в пяти от нас взорвался щепками, и среди обломков показалась оскаленная пасть.

Но тут случилось нечто неожиданное: земля под ногами сильно дрогнула, и мы провалились. Я упал на Пригоршню, который заорал от неожиданности, а на меня упал Шнобель. На головы нам посыпался песок с клочьями травы. Над краем ямы показалась коричневая морда. Шнобель, вскинув карабин, выстрелил. Медведь вскинул башку и заревел.

А затем мощная рука задвинула железную крышку, отгораживая нас от врага. Мы оказались в темноте.

Глава 19

Подземелье и водопад

Воздух был влажный, где-то равномерно падали капли. Когда глаза привыкли, я понял, что здесь не так уж темно, – на стенах светились голубоватым пятна лишая.

Падение оказалось довольно мягким, мы приземлились на груду валежника, переложенного тряпьем. Груда эта источала… определенного рода амбре. Иначе говоря, воняло тут порядком. Зато над головой теперь был толстый железный лист, закрывший нас от преследователей.

Бруторша стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу и тряся космами.

– Откуда ученая с базы «Березки» знает о подземном переходе в этом городишке? – спросил я, стряхивая со штанов нечто налипшее на них и стараясь не думать, что это.

– Не я… самка, – пробормотала Иртеньева, дергая плечами. – Лежбище… тут.

– Какого хрена надо было падать на меня? – кряхтя и постанывая, Пригоршня поднялся, начал ощупывать руки и ноги.

– Извини, братан, некогда было крикнуть «подвинься!», – хмыкнул Шнобель. Он уже обходил место, куда мы свалились, осматривался. Я присоединился к нему.

Хорошо, что был хоть какой-то свет, иначе мы рисковали свалиться в воду. Лежбище бруторши, та самая груда давленого валежника вперемешку с тряпьем, находилось на бетонной площадке в полукруглом тоннеле, довольно широком. Площадка занимала меньше половины ширины тоннеля – а вокруг вода. Под потолком тянулись толстенные трубы, наверное, подводка к водонапорной башне.

Площадка была метра два на четыре. Когда-то к люку в потолке вела подвесная лестница, но она давно проржавела и упала, возле железной окантовки отверстия торчали два рыжих пенька.

– Глубоко? – Шнобель посветил в воду тактическим фонариком.

Вместо ответа бруторша шагнула в поток. Черная вода закрыла массивные ступни, завиваясь водоворотами. Течение, впрочем, было слабое, едва заметное.

От площадки в обе стороны отходила полка шириной в полметра. Бруторша по воде, а мы – гуськом по этой полке двинулись вверх по течению.

– Быстро, быстро, – все повторяла самка, шагая впереди, пригнув седую голову. Порезы на спине и плечах перестали кровить и быстро подсыхали.

– Если Дядя такой талантливый и скоростной, имеет ли смысл ломать электростанцию его базы? – разглагольствовал Пригоршня. – Я имею в виду, нет ли другого способа? Может, ты могла бы его забороть прямо там… ну, где ты там сейчас находишься? Борьба сознаний, типа? Битва разумов!

– Как вы вообще уживаетесь? – спросил я. – Давно интересует этот вопрос. Не конфликтуете?

Бруторша посмотрела на свои ладони, будто впервые их видела.

– Не могу, – тихо прорычала она. – Он… сильнее. Вытесняет. Чувствую… все. Но теперь… мало что могу. Запер… здесь, в теле… мутанта.

Я вдруг обратил внимание, что самка иногда подергивается, сбивается с шага.

– Эй, а с вами все в порядке, Татьяна Васильевна?

Иртеньева шла молча, с громким плеском загребая воду ступнями. Я уже хотел повторить вопрос, решив, что не расслышала, как она сказала:

– Контроль… портит. Самка… нервы… много напряжения. Если долго… может умереть.

– И что будет, если эта страхолюдина окочурится? – вмешался Шнобель. – У нас шкурный интерес, сама знаешь. С тобой-то что? Ты куда денешься? Если этот маньяк тебя вытесняет из Зоны? Уж не знаю, где вы там вообще находитесь…

Помолчав, Иртеньева отозвалась извиняющимся тоном:

– Не знаю…

– Думаю – везде, – ответил я Шнобелю по последнему пункту. – Их сознания равномерно разлиты по всему пространству Зоны.

– Ну, не факт, не факт, – пробормотал он.

Бетонный коридор имел ответвления. Пару раз из боковых ходов доносились приглушенные звуки, Пригоршня хватался за автомат, но я останавливал его:

– Береги боезапас, Никита. Неизвестно, как сложится дальше, а мы уже потратились на бесов.

– У меня всего два магазина, – пожаловался Шнобель.

Мы останавливались и пережидали, когда подозрительные звуки затихнут, потом шли дальше. Один раз на нас выскочил детеныш бляка – но бруторша так рявкнула на него, что он укатился обратно в свой коридор, и долго еще нам вслед неслась неразборчивая жалобная ругань. Судя по тому, что родители не кинулись нам вслед, детеныш потерялся. Повезло, что он был маленький и не владел еще телекинетическими способностями. Ну как маленький – всего полтора метра в холке…

– Быстро, быстро… – все стонала бруторша, при-чмокивая и почесываясь. – Успеть до вечера!

Скоро бетонная облицовка закончилась, подземный поток теперь тек по каменной кишке. Пришлось забираться в воду. Конечно, все залило в ботинки, но я быстро привык к бульканью в них. Ноги постепенно замерзали, несмотря на движение. Идти было очень неудобно, скорость сильно замедлилась. Часто приходилось перебираться через перегородившие дорогу валуны, протискиваться в узкие лазы. Пригоршня цеплял за камни трубой гранатомета и ругался. Бруторше было еще сложнее – но, в конечном итоге, она проходила везде. Впрочем, сама по себе эта самка, как мне показалось, явно не первый раз пробиралась этим путем.

Со стен и потолка свисали светящиеся веревки мха. Иногда встречались проломы в земле, тогда сверху в карстовые пустоты, по которым мы топали, проникал свет и свежий воздух. Судя по интенсивности освещения, день близился к вечеру.

Дорога заняла часа четыре. Иртеньева дергалась, иногда останавливалась и рычала, задрав башку к каменному своду. В такие моменты я опасался, как бы камни не обрушились нам на головы.

В конце концов мы выбрались в пещеру, куда вода проникала откуда-то сверху. Иртеньева уверенно направилась к шумящему трехметровому водопаду. Шнобель посветил фонариком. Стало видно, что верхнюю часть пещеры в том месте перекрывает бетонная подушка, в центре которой – широкое отверстие сливной трубы.

– И как мы отсюда выберемся? – Пригоршня, вскарабкавшись по каменной стене до самой бетонной заглушки, вертел головой. Шнобель подсвечивал.

Вместо ответа бруторша, хватаясь за выступающие камни, полезла с другой стороны заглушки. Проследив взглядом ее путь, я заметил над косматой башкой черную прореху между камнями.

– Быстро, быстро, – пролопотала она, поманив нас, и скрылась в прорехе. Мы полезли следом.

В лазе было темно и душно, и я обливался потом, думая, что будет, если сорвусь. Конечно, он не отвесный, стена под углом сорок пять градусов, неровная, есть за что схватиться, но некоторые камни шатаются под ногами. За мной, вполголоса матерясь, карабкался Пригоршня.

Затем вверху стало светлее, и опять послышался шум воды. Из неровной дыры показалась лапа бруторши, ухватила меня за протянутую руку и втащила дальше.

Щурясь, я уставился на переливающуюся в лучах закатного солнца падающую воду. Мы оказались за водопадом, на узком пространстве между каменной стеной и потоком воды. Из скалы тут выступала каменная площадка, забранная бетоном. Падающая вода отгораживала нас от Туманной Пади.

А это что у нас крутится с мерным гудением? Ну да – турбина! Точно, мы на месте.

Бетонная площадка была мокрая, вода, падая на турбину прямо перед нами, разбивалась на сотни капель и орошала все вокруг. От кожуха турбины отходила изогнутая широкая труба, отводя воду туда, откуда мы только что выбрались. Ручей обрушивался с обрыва в Падь и здесь уходил под землю.

Вдруг накатила головная боль, тисками сжала виски. Перед глазами помутилось, предметы расплылись, стали нечеткими, будто окутанные туманом. База была совсем близко, и действие артефакта на куполе оказалось сильным. Нестерпимо, до тошноты хотелось все бросить и стремглав бежать отсюда. Пригоршню перекосило, Шнобель схватился за лоб.

Я снял куртку, приблизился к водопаду и намочил, потом намотал на голову. Стало легче. Все равно еще подташнивало, но теперь хоть можно действовать. Никита со Шнобелем последовали моему примеру.

Над нами виднелась еще одна турбина, смонтированная на такой же бетонной площадке, только поменьше, лопасти быстро вращались. Видимо, мощности одной турбины не хватало для нужд базы. Подойдя почти вплотную к нижней турбине, я осторожно выглянул и увидел третью – еще выше. Три турбины располагались каскадом, каждая на своей площадке; их связывали навесные железные лестницы. Выставив голову, попытался все рассмотреть, но тут же отпрянул: на площадке прямо за водопадом стоял часовой и, облокотившись о перила, курил. Обернувшись, я сделал Пригоршне и Шнобелю знак, чтоб не шумели. Они как раз вытаскивали из щели между краем площадки и осыпавшимися камнями сверток с гранатометом.

Снаружи я разглядел далеко слева купол базы. Последние лучи заходящего солнца окрасили его оранжевым. Надо было торопиться.

Бруторша села на пол у дальней стены и, зажав себе рот, раскачивалась, едва слышно постанывая. Пригоршня быстро развязывал сверток, Шнобель, перехватив карабин за ствол, подкрадывался к водопаду, чтобы, прикрываясь им, подобраться поближе к часовому и вырубить. Вдруг бруторша резко дернула башкой, а у меня мороз пробежал по коже. И будто чей-то взгляд уперся в спину между лопатками. Быстро обернулся – никого.

– Дядьев, – прошлепала губами Иртеньева. – Обнаружил…

Ах, вот оно что! В подземельях он нас потерял, поэтому там никто и не нападал. А теперь он снова почувствовал. Ладно, значит, надо действовать быстро.

Шум падающей воды почти скрадывал гул работающей электростанции. Будка с генератором находилась слева от водопада. Я перетащил калаш на грудь, знаками поторопил Пригоршню и вслед за Шнобелем направился к водопаду. У гудящей турбины мы с наемником разошлись; тем временем Пригоршня, собрав гранатомет, зарядил его и двинулся за мной. Я собирался заставить персонал в техпомещении, если он там был, выключить аккумулятор. Или же мне надо будет сделать это самому. Аккумулятор точно должен быть – чтобы обеспечить базу бесперебойным питанием даже в случае выхода из строя одной из турбин, на время ремонта.

Бруторша вдруг подскочила и, выгнувшись всем телом, закричала: «Он здесь!» – и повалилась на камни, рыча от боли.

Шнобель как раз занес карабин, делая шаг из-за турбины. Часовой обернулся, ствол его MP-7 уперся наемнику в грудь. Я застыл, не зная, бежать ли в генераторную – или на помощь наемнику. Пригоршня поднял трубу гранатомета, прицеливаясь в верхнюю турбину.

И тут случилось невероятное. Поток воды стал закручиваться длинной спиралью – все быстрее и быстрее. Водяная пружина оторвалась от скалы, изогнулась и заледенела. Ледяной бугор хищно завис над нами.

…застыло все: открывший от изумления рот Никита, Шнобель с карабином, часовой с направленным на наемника пистолетом-пулеметом, я с занесенной ногой, распластавшаяся на камнях Иртеньева… Воздух похолодел, все словно превратились во вмерзших в лед мух…

Шнобель упал и покатился часовому в ноги. Тот выстрелил, пуля, взвизгнув, ударилась о скалу над головой Иртеньевой. Я бросился к генераторной.

Бруторша прыгнула вперед, грудью прямо на ледяную стрелу, которая тяжело устремилась навстречу ей.

А Пригоршня выстрелил. Дымная полоса протянулась по воздуху вверх и уткнулась в скалу под верхней турбинной площадкой.

Там расцвел цветок из огня, дыма и осколков. Бетонная плита накренилась с тяжелым скрежетом, турбина, еще вращая лопастями, дернулась, выламываясь из креплений, – и все это рухнуло вниз, на вторую площадку. Тонны бетона, камней, железа обрушились туда, проломили, покатились дальше, ко дну Туманной Пади – туда, где стояли мы.

– Уходим! – заорал я, бросаясь к ограде вокруг нижней площадки.

Шнобель с Пригоршней кинулись за мной. Часовой, замерший с задранной головой, одним махом перепрыгнул через ограду и дал деру по влажной земле, оскальзываясь и размахивая руками.

Оба железных колеса с передающим механизмом, спрятанным в кожухе, в облаке бетонных обломков упали на третью, последнюю площадку электростанции, давя генераторную будку. Во все стороны брызнула бетонная крошка, одно колесо, искривленное, откатилось, воткнулось в каменную стену Пади – и замерло.

Мы с Пригоршней и Шнобелем обернулись. Ледяной бур стремительно таял, дождем проливаясь на землю. Пыль медленно оседала.

– Все?! – прохрипел Никита. – Мы его сделали, а?! Электричества на базе больше нет – системы жизнеобеспечения там всякие отключились – капсула отключилась – Дядьев сдох! Правильно?

– Где Иртеньева? – спросил я.

Бруторши не было видно.

– Кажись, тетенька того… там осталась. – Шнобель кивнул на груду ломаного бетона и искореженного железа. – Лед этот, он же как живой, прям к ней метнулся. Как змея, видели? Разве может лед так… изгибаться? Это против законов природы!

– А Зона, в которую сознание какого-то маньяка вселилось, это по законам природы?! – рявкнул Пригоршня и тыльной стороной ладони отер грязь со лба.

Я первый побежал обратно, они поспешили за мной.

Самка лежала под самой скалой, из-под обломков торчала сгорбленная окровавленная спина. Я схватил лежащий сверху кусок бетона, приподнял и отбросил, потом другой… Пригоршня со Шнобелем присоединились ко мне, разгребая засыпанную бруторшу. Опять поднялась пыль.

Ее тело зашевелилось, распрямляясь.

– Татьяна Васильевна, вы как?

Седые космы на затылке слиплись от крови. Голова приподнялась, медленно повернулась, мы увидели мутные глаза навыкате. Одна бровь была рассечена, по виску размазалось красное пятно. Толстые губы шевельнулись.

– Плохо… – прохрипела она. – Самка… умирает…

– А вы? Что будет с вами?

Бруторша издала жалкий, какой-то детский стон.

– Я… что-нибудь… придумаю.

Она закрыла глаза, голова упала на грудь, огромное тело обмякло. Мы немного подождали – бруторша не подавала признаков жизни. Пришлось слезать с груды обломков.

После обрушения турбин успевший отбежать охранник то ли поскользнулся, то ли упал сам, думая, что будет взрыв. Теперь он поднялся метрах в пятнадцати от нас, повернулся. На грязном лице его была растерянность и страх.

– Эй, стоять, руки вверх! – крикнул он, хватая свой ствол. – Вы че натворили?! Вы похерили электростанцию! Вы ваще кто?!!

Пригоршня в ответ навел на охранника ствол гранатомета и сказал почти ласково:

– Уверен, что хочешь знать?

Тот сильно побледнел, что было заметно даже под слоем грязи.

– Э, мужики, вы…

– Стой на месте! – приказал Пригоршня, в то время как я тоже взял охранника на прицел.

Шнобель тем временем отошел в сторону, чтоб не стоять на линии огня, и направился к охраннику. Тот нервно крутил головой, переводя взгляд с него на нас и обратно.

– Вы – сталкеры? – еще неувереннее заговорил он. – Вы не балуйте! Тут у нас база, там еще люди есть, они…

– Знаем, – перебил я. – Хотели бы тебя убить – уже убили бы. Опусти ствол, Опустить, я сказал!

Последние слова мне удалось произнести так грозно и таким командирским тоном, что охранник последовал приказу. И через секунду приклад «сайги» врезал ему в голову сбоку, над ухом. Тихо ахнув, охранник ничком повалился на землю. Довольный Шнобель снял с него МP-7, проверил подсумок на поясе, взял бинокль и пошел обратно.

– Даже связывать не буду, нет сейчас смысла, – сказал он и потер лоб. – Пригоршня, сделай чего-нибудь с этим артом, наконец. Башка же трещит – сил нету!

Никита прищурился, глядя вдаль, навел на слизистый комок, поблескивающий в вышине над куполом, трубу гранатомета.

– Это называется: из пушки по воробьям, – сказал я, прицелился и дал очередь по артефакту. Ярко сверкнув, тот погас…

И будто со всей Зоны сдернули плотное серое одеяло, невидимое, но душное, давящее. Сразу стало легче. Снова тихо и мирно шумела вода по стене Туманной Пади, падала на груду бетонных обломков и покореженного железа, разбивалась мириадами брызг, и в них, едва заметная, переливалась в лучах закатного солнца радуга. Излучение артефакта сгинуло, и сам воздух в Туманной Пади, казалось, стал чище.

– Все-таки Дядьев был мерзкой беспринципной сволочью, – сказал я. – Надеюсь, он там сейчас сдох, в своем гробу.

– Хо-хо! – Пригоршня от души потянулся. – Пусть знает, что сталкеры за себя постоять умеют!

– Теперь он знает только, есть или нет жизнь после смерти, – возразил я.

– Но поделиться своим знанием не может, – ухмыльнулся Шнобель.

Никита предложил:

– С Дядей разобрались, давайте покончим с Брежневым.

Я посмотрел в отобранный у охранника бинокль. Стекло купола из-за впаянной металлической экранирующей сетки свободно пропускало свет, но немного искажало предметы.

– Электронные замки на камерах должны открыться, когда электричество вырубило. Значит, пленники вот-вот побегут…

– Там же охрана, – напомнил Пригоршня. – Дураков нет на стволы с голыми руками.

– А вот с охраной ты сейчас и разберешься, мой друг. Шмальни пару раз по куполу для начала.

– Сам же говорил: там люди, – напомнил Никита.

– Теперь там люди Брежнева, – возразил я. – И значит, наши враги. К тому же лучше совершить преступление против людей Брежнева на базе, чем против всех людей в Зоне. А если мы не разберемся с этим делом до конца, кто-нибудь еще захочет лечь в стеклянный гроб, дающий власть над Зоной. Пока есть Брежнев и это оборудование… К тому же нам надо как-то войти на базу. Стреляй, Никита, стреляй, не стесняйся.

– А и выстрелю!

Мы смотрели, как величественно, словно в замедленной съемке, рушится бронированная полусфера. Когда дым и пыль рассеялись, стал виден купол – как будто прогрызенный с одной стороны.

– Сколько у тебя выстрелов осталось?

– Три.

– Тогда порушь пару-тройку зданий, – велел я. – Из жилого корпуса они всех выгнали, можешь по нему стрелять. И техпомещение вместе с Административным корпусом – к бесовой бабушке!

Пригоршня положил еще два выстрела по строениям под куполом. Последним он разбил стены перед зданием лаборатории.

– Ну что, зачистим вручную? – Шнобель с ухмылкой перезарядил карабин. – Покажем, кто в Зоне хозяин! – он подмигнул нам с Пригоршней.

– Жалко, тетка эта не увидит нашей победы, – с сожалением сказал напарник. – Ученая наша. Она нам нехило помогла, верно? – он оглянулся на завал на месте электростанции, ставший могилой самке брутора. И заорал: – Твою мать! Бежим!!!

Мы со Шнобелем подпрыгнули, обернулись – и оцепенели. Со дна Туманной Пади на базу наползал фронт аномалий. Жарки, электры, дробилки, трамплины, зеленый туман стены – все это медленно, но неуклонно надвигалось на нас.

Глава 20

Конец

– Это Дядьев! Он не сдох!

– Может, Брежнев успел подключить его к автономному питанию?

– Бегом на базу, попробуем отрубить его раньше, чем аномалии нас накроют!

Мы оказались заперты между отвесных стен Туманной Пади, отступать было некуда, единственный путь, который оставили нам аномалии, – на базу.

От гидростанции к ней вела забетонированная дорожка, которая петляла между камней, постепенно поднимаясь. Мы рысью преодолели ее.

Было видно, как носятся охранники среди огня и развалин. Большинство предпочло укрыться в ведущих с базы тоннелях. О пленных никто не позаботился, их явно предоставили самим себе. Мы уже решили, что по каким-то причинам двери камер не открылись автоматически после отключения электричества, но тут я заметил, как сыпанули из лаборатории испуганные люди. Внутри послышались выстрелы, как далекие глухие щелчки, – и наружу вырвался огромный волк. Тот самый мутант, который бесился в клетке, когда меня привели.

– Сейчас я его попробую… – пробормотал Шнобель, поднимая карабин. – Блин, промазал! Все, ушел, гад.

Донесся вопль, мутант укусил кого-то – и благора-зумно свалил в лес через пролом. Следом повалили люди, за которыми бежали другие мутанты. Сражаться со зверьем между дымящихся развалин и еще целыми зданиями охранникам явно было не с руки, к тому же они, наверное, испугались, что купол может окончательно рухнуть им на головы, и потому поспешили убраться с базы. Ну а освободившееся из клеток зверье, естественно, стремилось обратно на природу, так что вскоре на базе никого не осталось, во всяком случае, мы отсюда никого не видели.

От разгромленных зданий поднимался дым, кое-где горел огонь. Когда мы подошли к лаборатории, из дверей показался щуплый благообразный дедок, тащивший клетку с белыми мышами. Испуганные зверьки метались по клетке и громко пищали.

– Себя спасай, дед, – сказал ему Пригоршня.

Дедок приостановился, окинул здоровяка-сталкера внимательным взглядом и отозвался надтреснутым голосом:

– Не учите меня жить, юноша! Мои опыты – целая эпоха в истории науки, я не могу осиротить человечество и оставить ценный биологический материал на разграбление вандалам. Кстати, – добавил он, близоруко щурясь поверх очков, – вы не знаете, что происходит?

– Происходит эксперимент, – сказал ему я. – На человеческом материале. Поэтому лучше сейчас держаться от этого места подальше.

– Да что вы говорите? – дедок заинтересованно взглянул на нас. – Я непременно должен это видеть! Не начинайте без меня, я только мышек унесу в безопасное место…

И он засеменил дальше. Мы переглянулись.

– Пока будешь искать безопасное место, все интересное кончится, дед! – ухмыльнулся Шнобель.

– Не учите меня работать, юноша! – продребезжал дедок издалека. – Я в вашем возрасте уже сталинскую премию получил!

Мы осторожно вошли в здание. В коридоре было пусто и полутемно. Оставив входные двери открытыми, чтобы хоть какой-то свет проникал внутрь, достигли поворота и остановились, глядя на вход в отсек с прозрачными ячейками. Я сказал:

– Шнобель, проверь камеры, не осталось ли кого. Всех гражданских наружу выгони. Пригоршня, осмотри девятую лабораторию, я на склад.

Кивнув, наемник скрылся за разбитой стеклянной дверью, а мы с Никитой осторожно двинулись по коридору с лабораториями. Девятая по-прежнему была открыта. Пригоршня встал боком у прикрытой створки, подняв ствол, заглянул. Затем прыгнул внутрь, водя калашом из стороны в сторону. Махнул мне: чисто, проходи!

Я пошел в конец коридора, к складу артефактов, по дороге заглянув в девятую лабораторию. Вечерний свет проникал сквозь окно, тускло освещая помещение. Прозрачный саркофаг стоял на прежнем месте, там плавало тело Дяди – неподвижное, опутанное сетью проводов. Приборы жизнеобеспечения молчали. Все, мертв Дядьев, точно – мертв.

По крайней мере, его тело.

Я прошел дальше, Никита – за мной. Толкнув дверь на склад, вздрогнул и едва не отпрыгнул. От острого, пронзительного чувства дежа вю слегка закружилась голова.

Правда, на этот раз не я держал артефакт и конец волчьей лозы…

Брежнев неприятно ухмылялся, подняв «молнию». Он был в прорезиненных рабочих перчатках. Голубые искры разлетались от артефакта и гасли в полутьме. Свет на склад проникал только сквозь полуоткрытый люк.

– Ну что, сталкеры, в гости решили заглянуть?

– Эй, мужик, ты чего? Это опасно! – Никита попятился. – Что там у тебя?

Я мысленно застонал. Ночью времени смотать лозу не было, и склад так и остался заминированным, если можно так выразиться. Брежнев оказался достаточно сообразительным, чтобы обернуть мое оружие против меня же. По безумному блеску глаз я видел, что он не побоится взорвать тут все к бесовой бабушке. Ясно: терять этому психу больше нечего. Благодаря нам, он и так потерял все.

– Ты! Иди сюда! – велел он Пригоршне.

– Нет уж, я уже был заложником, мне не понравилось. – Никита отступил еще на шаг.

– Брось ствол и ко мне, я сказал!

Сзади послышались шаги и голос Шнобеля:

– Что за крики… Твою налево!

Наемник замер рядом со мной, глядя на Брежнева.

– Что там у него? Стрелять или лучше не надо?

– Лоза идет ко всем шкафам с артами. Если он соединит лозу и «молнию»… Всплеск аномальной энергии будет такой… всю Зону разнесет.

Шнобель присвистнул.

– Ого! Лучше его не злить… Иди к нему, Пригоршня, иди, маленький.

– Да не хочу я! – уперся Никита. – Иди ты, раз такой умный…

– Без разговоров! – крикнул Брежнев, почти ткнув конец лозы в сияющий сгусток голубого света на своей ладони.

– Да чтоб вас всех разорвало! – воскликнул Пригоршня в сердцах и положил ствол на пол. – Что я вам, нанимался?!

Он сделал шаг вперед. Брежнев посторонился, пропуская моего напарника на склад. Я сжал автомат так, что костяшки побелели.

– Ты! – Брежнев ткнул артефактом в Шнобеля. – Иди в лабораторию, достань тело Дядьева и подключи генератор аварийного питания. В углу стоит. А ты! – он ожег меня злобным взглядом. – Иди за ним и ложись туда. Быстро! Будешь создавать мне артефакты, иначе я твоего приятеля на ремни порежу. Ну!

– Чего? – не понял я. – Ты совсем свихнулся? О чем ты вообще говоришь?

В коридоре раздался дробный топоток, и дедок-ученый продребезжал, задыхаясь от волнения:

– Вы это видели? Аномалии идут сюда! Они уже на базе, подползают!

– Вон!!! – заорал Брежнев. На лице его заиграли желваки.

– А вас, юноша, – не испугался дедок, – я бы попросил выказывать больше уважения старшим. В вашем возрасте я…

Лицо бывшего замначальника охраны исказилось бешенством, в глазах заплясали искры безумия. Он поднял «молнию» и лозу и вдруг захохотал. Я бросился вперед, понимая, что не успеваю…

В люк с громким карканьем влетел крупный черный ворон и спикировал на Брежнева. Когти вцепились в лозу и вырвали ее из рук. С победным хриплым карканьем птица взмыла под потолок, унося конец аномального растения. С разбега я плечом толкнул Брежнева, сбивая его с ног. Подбежал Никита.

Брежнев дрался, как загнанный в угол зверь. Он всадил мне колено в живот, Никите сделал подсечку и, обеими руками схватив упавшего напарника за волосы, саданул головой о пол. Вскочил и рванул вглубь склада.

Громыхнул выстрел, особенно оглушающий в не очень большом помещении. Я оглох. Приподнявшись на локте, увидел, как Брежнев взмахнул руками, будто споткнулся, и тяжело рухнул лицом вперед у стола, на котором все еще лежали неразобранные контейнеры с принесенными нами артефактами.

Мы с Никитой поднялись. Бывший замначальника охраны базы лежал, раскинув руки, под ним расплывалась темная лужа. Опустив дымящийся ствол карабина, подошел Шнобель. Наклонился, приложил к шее Брежнева два пальца, подождал и выпрямился.

– Готов.

– Туда ему и дорога, – пробурчал Никита, поднимаясь и щупая затылок. – Опять шишка!

Я вглядывался в темноту под потолком, щурясь. Из тени вынырнул ворон, взмахнув крыльям, бросил мне конец лозы.

– Торропитесь! – каркнул он. – Они здесь!

Снова Иртеньева?

– Говорящий мутант? – удивился дедок, все еще стоящий рядом. Не отвечая ему, я крикнул:

– Татьяна Васильевна, это вы?

– Я, я! – гаркнул ворон и закружился под потолком. – Аномалии наступают!

– Наружу, быстрей! – задыхаясь от волнения, продребезжал дедок. – Я видел, их там десятки, если не сотни. И они движутся! Такого не бывало…

– Так идем, оратор! – прервал его Никита, и мы дружно высыпали на улицу.

Передний край аномального фронта уже вливался сквозь пролом в куполе.

– Линяем? – деловито осведомился Шнобель, вешая карабин на плечо.

– Куда? – отозвался я. – Аномалии перекрыли проход.

– Есть же еще штатные выходы, – напомнил Пригоршня. – Насколько я помню план базы, наружу ведут аж три тоннеля.

– Все заперты, юноша, я уже проверил, – возра-зил дедок. – Кстати, позвольте представиться: Артемий Филиппович Красненький, доктор биологических наук. Специалист по нейронным сетям.

– Ну здрасьте, – пробурчал Шнобель. – Так что делаем-то? Выходит, Дядьев еще там… – он развел руками, – вокруг нас. И управляет аномалиями. Не справились мы, выходит!

Пригоршня напомнил:

– Выстрелы к гранатомету все вышли. Если не придумаем, как раскурочить стекло…

Мы стояли, растерянно крутя головами, на дорожке возле столовой. Полыхая светом, переливаясь, шипя и вспыхивая, изломанный фронт аномалий двигался к нам, уничтожая все на своем пути. Вот жарка наползла на угол жилого корпуса – фонтан огня взвился метра на три, кирпич почернел, угол здания обуглился, рядом со звоном полопались от жара стекла. Плюясь синими молниями, электра врезалась в склад – железную конструкцию словно жидким пламенем охватило. Затем внутри начали взрываться патроны, и мы пригнулись, прикрыв уши.

– Бесполезно, – сказал я, пятясь. – Даже если выберемся с базы… Видите, какая у Дядьева мощь. Он сотрет нас в порошок в любом месте Зоны, далеко не уйдем.

Аномалии приближались. Они шли плотным строем, часто разряжаясь друг о друга, но на месте погасших вскоре появлялись новые. Фронт гудел, трещал, сверкал – и неумолимо полз дальше, пожирая базу.

– Так что, нам конец? – удивился Пригоршня, будто до него только теперь дошло. – Эй, Химик, скажи, что это не так! Мы же сделали все, как надо. Турбины взорвали, базу обесточили. Дядю завалили, Брежнева завалили! Нечестно это! Срочно придумай что-нибудь!

Я только развел руками. Самые безумные планы крутились в голове, но ни один не подходил. Выхода не было. Кругом бронированное стекло купола, тоннели перекрыты бронированными воротами, рассчитанными на взрыв небольшой атомной бомбы. А впереди – фронт аномалий, жар которых уже начинал чувствоваться.

На куст за оградой рекреационной зоны спикировал ворон, сел на ветку, покачиваясь.

– Выход есть! – каркнула Иртеньева. – Ррасширить Зону!

– Чего-о?! – разинул рот Никита.

– Дядьев потерряет контрроль! Слишком много энерргии! Сознание ррастворрится!

Мы обернулись к черной птице. Дедок Красненький только хлопал глазами, слушая говорящего ворона.

– Расширить Зону, чтобы Дядьев растворился в ней, – повторил я. – Неожиданно как-то… Но вы же тоже погибнете, Татьяна Васильевна.

– Не стррашно! – каркнула она. – Это не жизнь!

– А как это сделать-то? – влез Шнобель. – Скажешь тоже: расширить Зону! Типа пальцами щелкнуть… Это ж какой всплеск аномальной энергии должен быть? Шутишь!

Пригоршня почесал в затылке:

– А если взорвать склад артов? Химик, ты говорил, если оно рванет…

– Не хватит мощности, – покачал я головой. А жаль, идея-то хорошая…

– Подождите-подождите, а усилитель? – всплеснул сухонькими ручками Артемий Филиппович, который, кажется, наконец разобрался в ситуации.

– Какой усилитель? – не сообразил Пригоршня. – Химик, ты что-нибудь…

– Но электроснабжение… – начал я.

– Видите железный кожух у основания маяка? – перебил Красненький. – Так как это первый контур безопасности базы, питание у усилителя бесперебойное, собственный генератор. Включается в случае падения напряжения в сети или же отключения электричества, как сейчас. Работает двое суток.

Я уже все понял.

– Никита, дуй в лабораторию и тяни сюда лозу. Не убирай из шкафов только, а просто вытащи сюда свободный конец, ясно?

– Чего ж неясного? Ща сделаем!

Он убежал. Шнобель переминался с ноги на ногу:

– А мне что делать?

– А ты…

В дверях лаборатории показался Пригоршня.

– Не хватает! Лозы не хватает! – отчаянно закричал он, потрясая концом сухого стебля. – Только досюда дотягивается!

Ворон каркнул, широко разевая клюв и хлопая крыльями:

– Арртемий, помоги!

Дедок всплеснул руками:

– Ну конечно, как я забыл! У меня в лаборатории лежит моток этого аномального растения, для собственных опытов. А то у Киреева вечно не допросишься… Бегите, бегите, юноша, у вас ноги крепче, в пятую лабораторию. Там на столе, увидите, у окна…

Шнобель сорвался с места, вместе с Пригоршней они скрылись в дверях. Аномалии были уже близко, они подкатывались к рекреации, посреди которой торчал столб маяка и была закреплена железная коробка с усилителем и генератором. За шумом наползающих аномалий не слышно было, работает генератор или нет.

– Скорее! – отчаянно закричал я и замахал рукой показавшимся из лаборатории наемнику и Никите.

Они бросились к нам, на ходу разматывая лозу: мясистый бледно-зеленый стебель тянулся по дорожке за ними, подобно бикфордову шнуру. По сути, волчья лоза и являлась шнуром-проводником для аномальной энергии.

– Давай! – я схватил конец лозы и побежал вперед, к маяку. Так как усилитель работал, достаточно кинуть лозу на маяк – аномальная энергия артефактов, к тому же многократно усиленная, пойдет по штанге, и маяк ретранслирует ее на всю Зону.

Дядьев словно почувствовал, что мы хотим сделать, а может, и правда как-то понял это – и отреагировал. Фронт аномалий рывком сдвинулся; жарки, электры, химки, дробилки – вся эта плавящаяся от напряжения масса накатила, словно прибой, и захлестнула маяк, до которого мы не успели дойти.

Мы попятились от нестерпимого жара. Аномалии вспухали и разряжались в нескольких метрах, грозя вот-вот накрыть и нас.

Ворон-Иртеньева сорвалась с места и, громко хлопая крыльями, вырвала у меня лозу. Полетела вперед, взмывая над потоком аномалий, к маяку. Заложила вираж, облетая металлическую штангу, чтобы обвить лозу вокруг нее.

Под маяком сработала электра, наверное, не случайно. Пучок синих молний пронзил ворона, птица издала сухой звук, вроде смешка, – и вспыхнула. В плавящемся от жара воздухе поплыли обгорелые перья. Стебель лозы, наша последняя надежда, упал в аномальный фронт.

Усики лозы хищно шевельнулись. Синие искры побежали по побегу, чистая аномальная энергия полилась по нему. Искры убежали по лозе в сторону лаборатории. Я вдруг понял, что сейчас произойдет, заорал «Бежим!!!» и первый рванул прочь.

Вся энергия огромного аномального фронта встретилась с сотнями артефактов на складе. Взрыв был неслышным. В обратную сторону от лаборатории по лозе пронесся шквальный вихрь энергии. Проводником послужили сами аномалии, захлестнувшие базу. Прозрачное синее пламя ворвалось в аномальный фронт и протянулось к маяку. Взлетело вдоль него – и рвануло к небу, многократно умноженное усилителем. С гулом взлетающей ракеты, раздирая барабанные перепонки, пламя бушующим гиперфонтаном воткнулось в облака и разошлось голубой кольцевой волной, сливаясь с синевой небес. Нас бросило на землю.

А потом произошло что-то еще. Меня пробрал озноб, показалось, что мир вывернулся наизнанку, а может, рассыпался на мириады кусочков и тут же собрался вновь… но теперь это был другой мир.

– Ох-ох-ох! Молодые люди, что это было? – Артемий Филиппович Красненький первым поднял голову. – Похоже на… как будто… затрудняюсь описать свои впечатления, но словно бы реальность изменилась. Вы не находите?

Мы поднялись, шатаясь, морщась, трогая виски и потирая лбы. Пригоршня кряхтел, массируя колено, и часто моргал. Шнобель ощупывал грудь – наверное, ударился, когда падал.

Я медленно повернулся кругом, скользя взглядом по окружающему. Аномалии исчезли. База выглядела по-прежнему, только вокруг маяка вместо газона была обгорелая проплешина.

– Парни, вы тоже это ощущаете? – спросил Шнобель шепотом.

– Как-то все изменилось, – подтвердил я. – Такое чувство, вроде теперь весь мир – это одна большая Зона.

Пригоршня хмыкнул:

– Ну если это старая добрая Зона, то я только за!

На этом заканчивается история о приключениях Химика и Пригоршни.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 5

Глава 1. ПРЕДЛОЖЕНИЕ 5

Глава 2. ПЕРВЫЕ СТРАННОСТИ 21

Глава 3. ПОМОЙКА 38

Глава 4. ВЫРАБОТКА 55

Глава 5. ТВОЙ КЛИЕНТ – ТВОИ ПРОБЛЕМЫ 73

Глава 6. ГНИЛОЕ БОЛОТО 90

Глава 7. ЛОВУШКА 102

Глава 8. ПРЕДАТЕЛЬСТВО 118

Глава 9. БУРЯ 128

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 148

Глава 10. «БЕРЕЗКИ» 148

Глава 11. ПЛАН ШНОБЕЛЯ 162

Глава 12. ПЛЕН 182

Глава 13. КОНТРАТАКА 196

Глава 14. МОЙ ПЛАН 208

Глава 15. КТО ТАКОЙ ДЯДЯ 227

Глава 16. ОХОТА НАЧАЛАСЬ 243

Глава 17. В ЦЕНТРЕ ЛЕДЯНОГО УРАГАНА 258

Глава 18. ПРОРЫВ 270

Глава 19. ПОДЗЕМЕЛЬЕ И ВОДОПАД 289

Глава 20. КОНЕЦ 302