Читать онлайн Тени черного волка бесплатно

Глава 1. Замок и волки

Австрия, 1591 год, весна

Замок Маутендорф располагается в Западной Австрии, в предгорье Альп. Он стоит на высоком холме, как и положено, чтобы сподручней было контролировать окружающую местность и отбивать нападения иноземных захватчиков, завистливых и кичливых князей-соседей, и всяких прочих врагов. Это небольшой каменный город с узкими улицами, торчащими вверх круглыми и квадратными башнями, окруженный толстой высокой стеной и некогда глубоким, но уже изрядно обмелевшим рвом. Везде тревожно пахнет дымом печей и железом, в нос бьет резкий запах собак и мусора. Постоянно заезжают и уезжают обозы, кареты, всадники – среди них встречаются разбойники, убийцы и воры. Днем очень шумно: ругаются торговцы, ржут кони, блеют бараны, ревет скот, приведенный на продажу, лают собаки, скрипят повозки и телеги. По ночам замок засыпает, зато слышен вой подходящих вплотную волков…

Неподалеку от Маутендорфа располагаются шахты, в которых добывают соль – это не только кулинарная добавка, но и необходимый для жизнедеятельности человека продукт, стратегическое сырье, поэтому тяжело груженные мешками телеги расползаются отсюда по всей Европе, а многие считают, что и по всему миру.

Правее и ближе к горной цепи выглядывают из леса башни замка Моосхам. Эти две крепости должны преградить путь вражеским войскам, если они вздумают напасть на Австрийскую империю. Но обстановка была спокойной, враг не появлялся, и замки выполняли другие функции: в Маутендорфе размещалась таможня и управление соляными копями, а в Моосхаме находились суд, тюрьма и даже плаха: на центральной площади производились казни. Когда соперничающие между собой Господа замков хотели похвастать перед визитерами, то князь фон Веллинсгаузен гордо объявлял, что в его руках правосудие и меч палача, а князь фон Бауэрштейн, тонко улыбаясь, просил не угощать гостей этими лакомствами, предлагая взамен хлеб и соль, жареную оленину и изъятые таможенниками контрабандные меховые куртки… Надо ли говорить, кто из князей выглядел щедрее и умнее?

Штефан много времени проводил на сторожевой башне Маутендорфа, оглядывая бесконечные леса вокруг, выстроенную рядом одноименную с замком деревню, проходящую мимо довольно широкую дорогу, по которой ежедневно проезжают в обоих направлениях десятки торговых обозов, карет, крестьянских телег, разномастных повозок, едут конные, идут пешие – поодиночке, а то и целыми семьями… Весь этот поток фильтрует пост таможенных стражников, которые пропускают обычных путников, а купцов и всевозможный торговый люд направляют в замок, на таможню, для проверки.

Со сторожевой башни открывались великолепные виды на высокие горы, снежные вершины которых, в совокупности с бескрайним лесным массивом, создавали прекрасный пейзаж, с чистым воздухом, которым привольно дышалось и от которого радовалась душа. Но Штефан и его напарник Маркус, как и остальные местные жители, к этому привыкли и никакого внимания на природные красоты не обращали.

Тем более что дежурили они по ночам, а ночью ничего этого, естественно, видно не было. Даже факелы у входных ворот потушила непогода. Собиралась гроза. Дождь уже начался, но еще не вошел в силу, резкий холодный ветер со всех сторон пронизывал насквозь пустые оконные проёмы наблюдательной башни, торчащей из толстой замковой стены. Двое ночных стражников дрожали и жались друг к другу не столько от тесноты: шлемы, нагрудники и кольчуги защищают от стрел и клинков, но не от холода, наоборот – выстывшее железо стремится охладить и упакованные в него мягкие, теплые тела. Дрожи добавляла и доля тревоги: угрожающе гремел гром, частые вспышки молний зловещим светом освещали раскинувшуюся в долине деревню, поросшие густым лесом холмы вокруг и дорогу – один из основных путей через Альпы, соединяющий Австрию и Италию. В такую ночь можно ждать чего угодно: и иноземной осады, и разбойничьего налета, и злых козней нечистой силы…

– Спущусь, сделаю обход, – преодолевая себя, сказал Штефан. – Позже погода будет еще хуже…

– Подожди! – схватил его за рукав Маркус. – Лучше держаться вместе и не покидать пост! Чего там ходить?! Всё заперто, улицы пустые… А вдруг за углом кто-то поджидает? Даст топором по башке, и шлем не спасет.

– Кто может меня поджидать?

– Злодей какой-то с постоялого двора или разбойник… А то и нечисть какая… В такую злую ночь лучше сидеть здесь!

Будто в подтверждение его слов со стороны недалекой деревни донёсся собачий лай, но тут же прервался – собака придушенно заскулила и, взвизгнув, смолкла, словно кто-то большой и сильный схватил ее за горло и перегрыз в один миг…

– Волки! – поднял палец Маркус. – Их столько развелось, что уже и на людей нападают.

– Похоже, ты прав! Прошлой ночью у самых стен выли.

– У стен… Мне Харди Хитрый рассказывал, что они даже сюда пробираются как-то. Он сам, говорит, видел волка ночью внутри замка.

– Верь ему больше! Ворота всегда засветло запираем… Как они перелезут через стену?

– Не знаю как, а только Харди нет никакого смысла мне врать…

В это время разверзлись небеса, и крупные капли частой дробью застучали по черепичной крыше.

– Нехорошая ночь! – сказал Маркус. – Зловещая. В такую ночь души невинно убиенных летают и кричат… Только их никто не слышит…

Штефан вздохнул.

– Вчера как раз в «замке ведьм» одну казнили, мне брат сказал, он там был. Говорит, красивая – глаз не отведешь…

– Да все знают, откуда в этом Моосхаме берутся ведьмы! – с досадой воскликнул Маркус. – Вся округа болтает: как красивая девка князю не дала, так ее тут же и объявляют ведьмой! Могут в монастырь заточить, а могут и голову отрубить!

Штефан испуганно оглянулся, как будто здесь кто-то мог услышать их разговор.

– Ты меньше языком трепи! А то нас быстро отправят в соляную шахту… А там каждую неделю кого-нибудь заваливает!

– Ладно, ладно… – Маркус сунул руку за пазуху и достал маленький бурдючок. – На вот, успокойся и согрейся!

– Да тут и одному горло не промочить!

– А ты попробуй, попробуй! – загадочно улыбнулся в усы Маркус.

Штефан вытащил пробку, сделал большой глоток, поперхнулся и закашлялся. На глазах выступили слезы.

– Что это?! – прокашлявшись, спросил он. – Это не вино!

– Шнапс! Новый иноземный напиток из пшеницы, жена сделала. А ей рецепт дала Грета, свояченица Дитмара! Он куда крепче вина пробирает и веселит. Сейчас тебе теплее станет, вот увидишь!

Он протянул товарищу откуда-то появившуюся в руке сухую лепёшку с ломтиком вяленой говядины.

– Глотни ещё и закуси!

Штефан отказываться не стал и в точности последовал совету. Затем Маркус взял бурдючок и тоже выпил.

– Ну как, потеплело? – спросил он.

– Угу, – кивнул напарник, хрустя сухарём.

– Вот видишь! И страхи всякие в голову не лезут!

Они помолчали, прислушиваясь к шуму дождя и ветра.

– Это какой Дитмар? – вдруг спросил Штефан.

– Он из таможенной стражи, здоровый такой. Охраняет тех, кто товары проверяет. Они все новинки первыми пробуют. Вот какой хороший рецепт вызнал у немецкого купца!

Штефан кивнул.

– И вообще… Днем проверяют, по ночам спят, а мы тут торчим на ветру…

Маркус оживился и еще раз приложился к бурдюку.

– Мало того! Говорят, что они не всю пошлину в казну сдают, часть себе оставляют. Ты пей, пей!

– Кто говорит? Опять Хитрый? Так ему точно верить нельзя!

– А ты думаешь, они всё отдают?

– Не знаю. Они же монахи, люди божьи. Зачем им деньги?! И потом, они все в книгу записывают!

– Ну, не скажи! Записать можно все что угодно!

– Не знаю, – повторил захмелевший Штефан, снова пригубил быстро пустеющий бурдючок и вернул напарнику.

– Всё равно не завидуй им! – сказал он после паузы. – Ты утром пойдёшь домой, к своей жене, будешь любить её и пить это крепкое иноземное вино…

– Обязательно! – расплылся в улыбке Маркус.

– Ну вот! А они же монахи, им вообще женщин любить нельзя. Да и вино пить – тоже…

– И то верно! – согласился Маркус. – Не хотел бы я с ними поменяться! Лучше помёрзнуть тут немного…

– Во-оо-от! – назидательно поднял палец Штефан. – Тем более что уже и не холодно. Только Дитмар, скажу я тебе, все равно лучше всех устроился. Дежурит днем, жену любит, крепкое вино пьет…

– Да, но смотрителю Вагнеру всё равно лучше: он и не монах, а спит сейчас не в деревне, а здесь, в тёплой постели с какой-нибудь бабенкой, имеет слуг и иноземное вино раньше нас попробовал. А мы его охраняем…

– Ты еще Господину позавидуй! Или самому императору! – Штефан даже присел. – За такие слова – мигом голова с плеч слетит!

– А что я сказал? – понизил голос Маркус. – Что ты всего боишься? Как он узнает?

– Узнает! У него везде свои уши, – прошептал Штефан, отвернулся и принялся вглядываться в грозовую ночь, как будто бдительно нес службу. Но напарник понял, что он просто не хочет разговаривать на тему, щекотливую, как меч палача…

К утру дождь закончился. С рассветом воздух наполнился туманом и трелями птиц. Благоухающая после дождя зелень радовала глаз, и даже серые стены замка не казались уже такими мрачными. Сменившиеся замковые стражники ушли по домам, отдыхать, а их дневные собратья заступили на службу.

Весеннее солнце быстро осушило землю, туман рассеялся, и Дитмар с еще одним таможенным стражником вышли на дорогу рядом с крепостью в ожидании проезжих торговцев, чтобы скрестить перед ними алебарды и направить в замок, где таможенные монахи проверят, что за товар они везут, и определят пошлину за провоз.

А вскоре показался и первый обоз. Четыре запряжённых лошадьми кибитки медленно ползли по дороге в сторону Альп. По мере их приближения к замку стало понятно, что обоз побывал под дождём прошлой ночью: крупы лошадей, тенты кибиток, борта и колёса, – всё было покрыто засохшей грязью.

Не дожидаясь команды, из первой повозки на ходу выпрыгнул, по всей видимости, хозяин товара – не старый ещё, но толстый, с большим животом мужчина в простой грубой одежде. Он неуклюже подбежал на неестественно тонких для такого тела ногах к стражнику, почтительно поклонился. Лицо у него уже было загорелым, на правой щеке, от скулы к подбородку, тянулись четыре свежих царапины.

Обоз остановился. При ближайшем рассмотрении выцветшие тенты кибиток оказались усеяны множеством мелких точек – следами искр от костра. Некоторые прогары были тонкими, как прокол от иголки, а сквозь самые крупные из них смогла бы проскочить и лесная мышь. От этого кибитки просвечивались насквозь, как дуршлаг на солнце. Ясно, что от большого дождя такие тенты спасали плохо.

Дитмар заглянул внутрь. Все повозки были загружены большими, плетёнными из виноградной лозы прямоугольными корзинами с крышками. Что в них находится, предстояло выяснить, хотя хозяин скороговоркой что-то объяснял про дешевые носильные вещи, которые он везет для большой семьи, и жестами показывал, что очень спешит. Но на слово торговцам здесь уже давно никто не верил. Поэтому стражники даже не стали его слушать.

– Заезжай на досмотр! – отмахнулся Дитмар. – Туда! Там всё расскажешь монахам, а они проверят! И если соврешь, то я поправлю и вторую половину твоей плутовской рожи!

Для убедительности он показал огромный кулак.

Из второй кибитки неожиданно появилась молодая женщина. Прилично одетая, явно не простолюдинка, хотя и знатной дамой назвать её можно было с натяжкой – хотя бы потому, что знатные дамы путешествуют не с сомнительной компанией в торговом обозе, а в каретах, с кучером, охраной и прислугой. Придерживая по бокам подол длинного бежевого платья, она тоже направилась к стражникам. Загорелый бородач тем временем выгрузил из кибитки круглую плетеную корзину, кожаный узел и поставил их на траву у обочины. Женщина издевательски помахала ему рукой.

– Как твоя щека, Куно? Промой лошадиной мочой, а то может быть воспаление! Хотя ты мочой каждый день умываешься… Лучше занеси мои вещи в замок!

Куно угрюмо отвернулся.

– Добрый день! – обратилась она к Дитмару, одарив его ослепительной улыбкой. – Мне нужно поговорить с Господином!

Дитмар смерил незнакомку оценивающим взглядом. Высокая, статная, умеет носить хорошую одежду и любезно разговаривать. Возраст определить трудно: замысловато повязанный на голове синий платок скромно скрывал лоб, подбородок и, наполовину, щёки. Только быстрые голубые глаза выдавали молодость и живость характера. И еще кое-что: таких глаз не может быть у некрасивых женщин!

Стражник подтянулся. Он был бы не прочь служить в охране у такой дамы. Тем более раз она спрашивает самого хозяина замка, то принадлежит к высшим слоям общества, хотя и приехала на столь неказистом обозе. Но в жизни всякое бывает!

– Здравствуйте, фрау! Пойдёмте, я провожу вас до ворот!

– Скажите этому прохиндею, чтобы донес мои вещи. Меня он не слушает, но вам отказать не посмеет!

– Да, да, конечно! – Дитмар наставил на Куно алебарду. – Слышал, что повелела дама? Лучше пошевеливайся, пока я не пощекотал твое жирное брюхо!

Тяжело вздохнув, хозяин вновь погрузил вещи в кибитку и повел обоз к замку, колеса простучали по бревнам подъемного моста над заиленным и покрытым ряской рвом, а у распахнутых ворот Куно вновь выставил корзину и узел и проехал дальше, под навес, где располагалась таможня.

Дитмар галантно сопроводил незнакомку к воротам. Там их встретил начальник замковой стражи Раймунд Кёниг – еще молодой, симпатичный человек с мужественным лицом. Доспехи у него были такие же, как и у остальных, только оружие другое: вместо алебарды – меч и кинжал с красивыми рукоятками, да на шлеме плюмаж из перьев павлина. Держался он как человек, облеченный властью, и выглядел от этого важным и значительным. Гостья повторила свою просьбу.

– Прямо сразу к господину? К самому князю фон Бауэрштейну?! – с явным удивлением спросил офицер. – Вы с ним знакомы? Или у вас есть рекомендательное письмо?

– Пока нет, но…

– Ясно! – не дослушав, ответил главный стражник. – Ожидайте здесь!

Он удалился, а гостья осталась ждать у ворот рядом с вещами, наблюдая от нечего делать, как под навесом молодой монах в чёрной рясе и красном пилеолусе[1] проверяет содержимое корзин первой кибитки обоза. Хозяин по привычке всё тараторил что-то без умолку, но монах, не обращая внимания, продолжал делать своё дело.

– Разве это старые вещи? – спросил он, растягивая дорогие кастильские кружева. – И это? И это?

Он показывал фарфоровую посуду, бурдюки с вином, какие-то бочки… Монах постарше аккуратно записывал каждый предмет в толстую книгу. Собравшиеся зеваки осуждающе качали головами и хмуро переговаривались.

С каждой новой демонстрацией своих богатств Куно мрачнел, и наконец, обреченно махнув рукой, отошел и сел прямо на землю.

Время тянулось медленно, дама уже устала ждать. Но делать было нечего.

Монах досматривал уже последнюю повозку, когда из ближней к воротам двери вышел строгий пожилой мужчина с небольшой аккуратной бородкой и усами, окинул визитёршу внимательным взглядом и поздоровался. Одет он был не по-монашески: в синий приталенный дублет на шнуровке поверх бордовой рубашки, пышные бордовые штаны с привязью до колен, чёрные чулки и мягкую чёрную шляпу, а на боку красовалась длинная шпага на подвеске, украшенной золотой вязью.

– Я кастелян[2], – учтиво представился он. – Иосиф Вагнер.

– Очень приятно! А я Клара. Клара Майер. Я еду из Вены.

– Чем могу быть вам полезен?

Клара немного растерянно, как показалось Вагнеру, осмотрелась по сторонам. Неподалеку стояли две любопытные женщины, с интересом рассматривающие таинственную незнакомку, ведущую беседу с управляющим. Прямо под ногами копошились куры, выклевывающие травинки, пробившиеся между булыжников мостовой. Беспородная собака с облезлой шерстью, задрав ногу, справляла нужду на угол здания.

– Можно поговорить в другом месте? – негромко попросила она. – Мне не очень удобно…

– Хорошо! Следуйте за мной! О вещах не беспокойтесь, их никто не тронет!

Они вошли в ту самую дверь, откуда кастелян и вышел. Пройдя по мрачному, плохо освещённому коридору, остановились у серой дубовой двери, напротив которой было небольшое окошко. Рядом с дверью сидел на табурете рыжий долговязый парень в длинной заношенной рубахе, перепоясанной веревкой. При виде кастеляна он вскочил. Вагнер открыл дверь, и полоса яркого света легла на пол коридора.

– Прошу, заходите, садитесь!

В кабинете было светло, через узкое окно с коваными решётками просматривались открытые ворота, возле которых Куно с двумя подручными заканчивали грузить корзины в обоз, готовясь к отъезду.

Женщина присела на жесткий стул и сняла свой платок. Густые рыжие волосы рассыпались по плечам, обрамив лицо, которое сразу преобразилось – так старый портрет известного мастера оживает в новой золоченой раме. Клара Майер оказалась если и не красавицей, то очень привлекательной особой. Вагнер даже рот приоткрыл от удивления – настолько незнакомка изменилась. Сразу стало понятно, что она не должна сидеть на таком грубом стуле и в столь простецкой комнате. Ей больше подошли бы богатые покои Княжеской башни…

– Слушаю вас со всем возможным вниманием, фрау Майер! – управляющий выразился столь витиевато, что сам удивился.

– Я вдова рыцаря, – начала свой рассказ Клара. – Муж по нелепой случайности погиб на турнире, средств к существованию у нас было немного, они закончились очень быстро. Вот я и решила поехать в Рим, к двоюродной сестре…

Она кивнула на окно, за которым кибитки уже выезжали из замка.

– Этот торговец – Куно, любезно согласился меня довезти. А прошлой ночью дождь застал нас в пути. Это случилось совсем недалеко отсюда, но доехать не было никакой возможности – повозки тяжёлые, а лошади вязли в грязи. А Куно… В общем, он начал приставать ко мне, воспользовавшись моей безвыходной ситуацией. Мне пришлось расцарапать ему физиономию и выскочить под дождь, только после этого он оставил меня в покое. Но я сильно промокла, устала и теперь чувствую себя очень плохо. К тому же ехать с этим человеком дальше у меня нет ни малейшего желания…

Управляющий поднялся со стула, лицо его исказилось гневом.

– Я прикажу догнать обоз и наказать этого негодяя!

– Нет, нет! Пожалуйста, не нужно! Я не хочу огласки. Пусть себе едет с расцарапанным лицом, этого с него хватит!

– Добрая у вас душа, – сказал Вагнер. – Но чем тогда я могу вам помочь?

– В Риме меня не очень-то и ждут, так что торопиться некуда… Если бы можно было остаться пожить здесь какое-то время, набраться сил… У меня совсем немного денег, но я обучена грамоте и счёту, и, может, для меня найдется работа…

Управляющий оживился.

– Если вы умеете писать, читать и считать, то можете быть очень полезной для нас! Грамотные люди нужны в канцелярии замка!

– Пожалуйста, проверьте мои способности!

– Потом проверим. Вы не похожи на мошенницу. А сейчас вам нужно отдохнуть. Судя по блеску глаз, у вас начинается жар…

Он позвонил в колокольчик. Рыжий парень немедленно появился в дверях, лицо его выражало готовность к услугам.

– Слушай, Мориц, отведи даму в дом наших служащих и засели в угловую комнату – она самая большая и светлая. Занеси туда вещи, и пусть Гретхен принесет ей завтрак да приберется!

– Хорошо, хозяин! – парень наклонил голову и вышел.

– Идите за моим слугой, он все устроит, – кивнул Вагнер, внимательно осматривая гостью с головы до ног. Подол платья был испачкан грязью, и ей стало неловко за свою невольную неряшливость.

– Спасибо, господин управляющий, – смущённо ответила Клара. – Но… Вдруг мне не хватит денег расплатиться за хорошую комнату…

– Об этом не беспокойтесь, мы не возьмем плату вперед. А вскоре, надеюсь, вы получите аванс за свою работу.

– Но что я должна буду делать?

– Ознакомьтесь с работой канцелярии, проверьте все документы: нет ли неточностей и ошибок. Но делайте это аккуратно: наш счетовод, Рудольф Шустер, очень обидчив и самолюбив. Тем более что его никогда не проверяли: в замке просто нет специалистов такого уровня.

– Я очень постараюсь оправдать ваше доверие! – скромно потупилась женщина.

Иосиф Вагнер ответил благосклонной улыбкой.

* * *

Канцелярия замка располагалась на первом этаже двухэтажного дома, сложенного из больших, грубо отесанных камней, как и почти все другие сооружения замка. Она представляла собой комнату с единственным окном, двумя столами, возле которых стояло по стулу, и тремя рядами длинных полок, тянувшихся друг над другом вдоль боковых стен. Полки были меньше чем наполовину заполнены толстыми стопками бумаг, сшитыми в папки и разложенными странным образом: с десяток папок стояло на нижней полке у левой стены, несколько лежало на средней, и две – на верхней. Аналогичным образом размещались бумаги и справа. Из некоторых папок торчали отдельные листы. Всё это создавало впечатление общего беспорядка.

– Господин Шустер не разрешает мне переставлять бумаги, – поймав и правильно истолковав взгляд новой сотрудницы, пояснила Эмма. – А до верхних, я и не дотягиваюсь.

Клара понимающе кивнула.

– Ничего, вдвоём, я думаю, мы переубедим господина счетовода!

Лицо Эммы выразило сильные сомнения, но продолжить разговор они не смогли: дверь распахнулась, и в комнату вошёл сам Рудольф Шустер, с которым Клара накануне познакомилась в кабинете кастеляна. Это был худощавый пожилой мужчина с редкими, но длинными седыми волосами, постоянно щурящий подслеповатые глаза. Он одновременно являлся счетоводом и начальником канцелярии, но вел себя как ближайший помощник Господина и командир замковой стражи.

– Гм, вы уже здесь, – недовольно произнес он. – Такое трудолюбие, конечно, похвально… Но я совершенно не представляю, какую работу вам поручить – мы с Эммой вполне справляемся и сами! Разве что смахнуть паутину в углах да вымыть полы…

– Я могу уточнить у господина кастеляна свои обязанности, – сказала Клара. Она стояла, опустив руки, и почтительно слушала, тон тоже был мягким и покорным, но счетовод расслышал в нем оттенок угрозы. Он замолчал и в глубокой задумчивости прошелся по комнате взад-вперед. Когда он снова заговорил, недовольство в голосе исчезло.

– Господин Вагнер сказал, что вы будете мне помогать… Раз он так решил, то можете присутствовать в канцелярии. Но имейте в виду, в помощниках я не нуждаюсь: никто в замке не знает лучше меня грамоту и арифметику…

Эмма, похоже, побаивалась начальника: с первых его слов она макнула гусиное перо в чернильницу и принялась аккуратно выводить буквы на листе толстой желтой бумаги. Она работала писарем и занимала специально приспособленный для этого стол: с наклоненной столешницей. Стол же Шустера был обычным. Сейчас на нём лежала пачка бумаг. Перо и чернильница, впрочем, там тоже присутствовали. А кроме того, стояла маленькая бронзовая песочница для посыпания свежих надписей, чтобы, во-первых, не размазать чернила, а во-вторых – помешать подделке подписей методом катания яйца. Впрочем, о втором предназначении мелкого песка обычно догадывались очень немногие. На столе у Эммы такой песочницы не было – правом подписи писарь не обладала, её задачей было лишь правильно и чисто написать то, что продиктовал счетовод либо кастелян. Или перевести черновые записи в чистовой вид. Сейчас она старательно делала вид, что ничего не слышит и не видит.

– И еще имейте в виду, что я люблю точность и дисциплину! И за мой стол садиться никому не разрешаю! – закончил свою речь счетовод.

– Хорошо, господин Шустер, – ответила Клара. – На ваше место я не сяду. И уборка – это не дело помощника счетовода, но если вы прикажете, я с удовольствием позову Гретхен. А раз вам не нужна моя помощь, я займусь самостоятельной работой. Господин Вагнер поручил мне навести порядок в бумагах… Разберусь пока с теми документами, с которыми вы уже закончили. Вы ведь не возражаете?

– У меня и так здесь порядок! Но если господин Вагнер приказал… Как я могу возражать?!

– Вот и хорошо!

Пожилой счетовод раздражённо схватил бумаги со своего стола и молча вышел, громко хлопнув дверью.

– А ты смелая! – восхищённо сказала Эмма. – Шустер сочтет это за дерзость и запомнит навсегда… Он такой… злопамятный!

– Мне нет дела до его привычек, – ответила Клара. – Я приступаю к работе!

Она принялась снимать с полок пачки бумаг, бегло просматривать их и аккуратно расставлять по времени написания и принадлежности: амбарные книги учёта запасов продовольствия – на одну полку, слева направо в порядке от старых к более новым, записи по налогам за провоз товаров – на другую полку, расчётные листы по выплатам работникам замка – на третью, указы князя фон Бауэрштейна – на полку у другой стены…

Некоторые папки в картонных переплетах Клара откладывала на подоконник.

– В этих всё вперемешку, – пояснила она Эмме. – Придётся их расшивать и сортировать каждый документ.

– Я помогу тебе, – ответила Эмма.

За дверью снова послышались шаги со странным звоном, как будто рыцарь в сапогах со шпорами шёл по коридору. Но в комнату вошёл не рыцарь, а невысокий паренёк в шутовской одежде: обтягивающих белых с красными вертикальными полосами чулках, такой же расцветки рубахе и шапочке с колокольчиками, из-под которой торчали чёрные кудри. На завёрнутых кверху носках кожаной обуви тоже было по колокольчику. И лицо разрисовано: черные звезды вокруг глаз, большой, обведенный красной краской смеющийся рот.

– Трепещите, перед вами новый гонец по делам особой важности! – писклявым голосом прокричал он, но кроме смеха это ничего не вызвало. Шут нахмурился, но и это вышло смешно.

– Вот, его величество князь передал это тебе! – протянул он Эмме лист бумаги, испещрённый корявыми буквами с множеством зачёркиваний и исправлений. – Напиши указ, а завтра я заберу его и отнесу для светлейшей подписи…

Стоявшая у окна Клара оторвалась от чтения документов и повернулась. Посетитель с нескрываемым интересом рассматривал её фигуру в просвечивающем на фоне окна белом полотняном платье.

– Я Клара! – улыбнулась она. – А вас как зовут?

– Колокольчик.

– А по-настоящему как? Имя, а не прозвище?

– Карл, – немного растерянно ответил не избалованный серьезным обхождением шут.

– Карл, нам сюда очень нужна небольшая лестница, чтобы доставать до верхних полок… Не могли бы вы нам с этим помочь?

– Хм, – удивился Колокольчик. – Обычно меня просят только смешить людей. И сюда меня послали для смеха! Но я, пожалуй, смогу попросить плотника… А если не захочет, – ударю челом Господину, и он даст команду!

– Как любезно с вашей стороны! – всплеснула руками Клара. – Спасибо!

– Да ладно, – смущённо ответил Колокольчик. Сейчас он не чувствовал себя шутом, и это было непривычно. Но приятно. Ощущать себя человеком – совсем не то, что паяцем…

– Завтра зайду за указом, может, к тому времени и лестница уже будет готова…

Круто развернувшись и придерживая колокольчики на своем колпаке, он вышел. Клара заметила, что молодой человек даже покраснел.

– Теперь я помогу тебе, Эмма, не возражаешь? – спросила она, просматривая принесенную Колокольчиком бумагу. – Здесь много ошибок, их нужно исправить…

– Исправлять Господина нельзя! – пришла в ужас Эмма. – Мой муж стражник, он говорит, что все, что решил князь, и все, что он сделал, – это и есть правильно!

– Не бойся. Скорей всего, это писал не Господин, а его слуга. Может быть, наш друг Колокольчик… А если ошибки в своем указе увидит князь, то его гнев падет на твою голову…

И поскольку растерянная Эмма опустила глаза и молчала, Клара стала быстро и уверенно выправлять документ.

– Ты можешь переписать начисто, как хочешь: с исправлениями или без! – сказала она, закончив работу. – Я не хочу, чтобы ты рисковала из-за меня!

Эмма ничего не ответила, но, как потом выяснилось, переписала указ со всеми исправлениями. И, как положено, передала на проверку Шустеру, а тот сопоставил чистовик с черновиком и молча выбежал из канцелярии. А через полчаса Клару вызвал Иосиф Вагнер. По дороге к управляющему она очень волновалась: самовольство младшего персонала нигде не приветствуется, а вмешательство в документ Господина может быть наказано очень строго!

Но кастелян не выглядел разгневанным, скорей торжественно-праздничным. На нем был новый вельветовый жилет серого цвета, белая рубаха с расширенными от плеча до локтя рукавами, кружевами на запястьях и кружевным воротником жабо. На толстой золотой цепи висел круглый медальон с изображением Маутендорфа – знак власти высших чиновников замка. На голове – серый берет с белым пером. В таком наряде он вроде даже помолодел. За недолгое время знакомства Клара знала, что в кабинете Вагнер не надевает ни берет, ни цепь. Значит, он нарочно приоделся, чтобы произвести впечатление! И не трудно было догадаться – на кого…

Хозяин кабинета любезно встретил новую сотрудницу, предложил сесть. Это тоже было хорошим знаком.

– Колокольчик наделал много ошибок в важном указе, который диктовал ему Господин, – откинувшись на покрытую оленьей шкурой спинку кресла, Вагнер поднял двумя пальцами коряво исписанный, исчерканный листок. – Эмма ведь не сильно образованна, ее достоинство – только прекрасный почерк… И, если бы она точно переписала черновик, ее бы пришлось высечь! Но кто-то ей помог… И этот «кто-то» прекрасно знает грамоту! Благодаря этому указ получился и красивым, и правильным! Смотрите!

Он показал исписанный каллиграфическим почерком лист с подписью князя фон Бауэрштейна и сургучной печатью под ней.

– Я даже сам зашел к Господину и подписал документ, чтобы не возникло никаких вопросов. Ведь Шустер пришел ко мне с доносом на вас, и я счел необходимым исключить кривотолки…

– Большое спасибо, господин Вагнер!

Кастелян встал, обошел стол и неожиданно погладил Клару по покрытой платком голове, даже поправил выбившуюся прядь волос. Это была вольность! И не просто вольность – дерзость! Все равно, что ущипнуть подавальщицу в трактире за ягодицу… Но одно дело простолюдинка, а другое – вдова рыцаря! Женщина чуть отстранилась и замерла, не зная, как себя вести. Тем временем управляющий наклонился и горячо прошептал в ее маленькое ушко:

– На будущее вам стоит знать: Господин никогда не диктует документы шуту! И никому другому! Он всегда пишет сам! Но об этом сейчас лучше не говорить. А в дальнейшем воздерживайтесь от неосмотрительных поступков! Вы меня поняли?

– Да, господин Вагнер! Вы так добры ко мне…

– Ну и прекрасно! – кастелян выпрямился. – Осталось высечь безграмотного шута и предать забвению происшедшее!

– Ой! Я прошу пощадить этого несчастного юношу! У него, несомненно, большое и доброе сердце! Он не виноват, что его не научили грамоте…

Кастелян усмехнулся.

– Нет, это у вас доброе сердце! Кажется, я уже говорил вам об этом…

Он помолчал, задумавшись.

– Ну, ладно… Доброта вещь заразная, как и злоба. Мне тоже вдруг захотелось быть добрым и милосердным…

Вагнер еще раз погладил Клару по голове и вернулся на свое место.

– Что ж, фрау Майер, пусть Колокольчик на этот раз избежит порки. Возвращайтесь в канцелярию и постарайтесь не злить Шустера. Хотя он и так зол на весь мир… А с вами мы еще поговорим: о доброте, о родстве душ, о правде и справедливости…

Потупившись, Клара поклонилась и вышла из кабинета. Она поняла, что управляющий замком, как говорится, «положил на нее глаз»… И пока не решила – радоваться ей или огорчаться…

* * *

После снежной зимы запасы продуктов уменьшились, а любая крепость должна иметь стратегический запас провианта на случай осады. Вот и наступил период весенних заготовок. С утра крестьяне из деревни загнали в Маутендорф стадо баранов на продажу – животные заполонили узкие улицы, толпились на перекрестках, громко блеяли, бодались, бесцеремонно лезли во все двери и калитки, внося шум и сумятицу в жизнь замка. Их быстро разбирали. Часть резали на мясо, часть загоняли в овчарни, а некоторых поднимали лебедкой в донжон, где им предстояло существовать в качестве живых консервов до осады или до следующего года, когда отощавшие «консервы» заменят свежими…

Постепенно улицы разгрузили, и в замок стали заезжать скопившиеся у ворот всадники – челобитчики князю, купцы, проповедники, странствующие рыцари, родственники жителей и прочая разношерстная публика, среди которых могли быть и разбойники, и разыскиваемые убийцы, и беглые каторжники, и профессиональные картежники, и другие сомнительные личности.

Человек, который заехал в замок после полудня, не выглядел подозрительным. Конь хорошей породы, но с выступающими ребрами, явно давно не видел достойного корма. Сам всадник с худым лицом, на котором выступали резкие скулы и острый нос, уверенно сидел в седле, а судя по выпрямленной спине и гордому взгляду, он знавал и лучшие времена в жизни. Одет он был в простую, но удобную для путешествий и охоты одежду: удлиненную коричневую куртку с разрезом сзади, такого же цвета широкие штаны из прочной ткани, черную шляпу с широкими, залихватски заломленными полями.

С первого взгляда можно было подумать, что это не очень удачливый торговец или бесприютный скиталец, но кольчуга под курткой, меч на боку, притороченные к седлу шлем, нагрудник и арбалет доказывали ошибочность такого предположения. Свободный человек благородного происхождения имеет право носить меч, но если он не посвящен в рыцари, то меч должен висеть на седле, отличая его от простолюдина, а тем более от серва[3]. Только рыцарь опоясывается мечом, и может носить его на поясе. Поэтому, по здравому размышлению, в незнакомце можно было определить благородного рыцаря из древнего, обнищавшего рода. Хотя и такое предположение могло быть обманчивым.

Не вступая ни с кем в разговоры, он быстро нашел то, что искал. Наверное, самым оживленным местом Маутендорфа, средоточием встреч, бесед по душам и незатейливых мужских развлечений для многих являлась не просто центральная площадь, а расположенное на ней, неприметное с виду двухэтажное здание таверны «Единорог». Всё в мире относительно. Если замку исполнилось пятьсот лет, то таверна, можно считать, была построена недавно, хотя её бревенчатые стены уже успели потемнеть и пережить, как минимум, несколько поколений бывавших здесь людей. На первом этаже располагалась харчевня, на втором – комнаты для постояльцев. «Единорог» выгодно отличался от придорожных кабаков качеством и разнообразием блюд, а невыгодно – их стоимостью.

Правда, хозяин «Единорога» – пожилой перс по прозвищу Горбонос, осевший в замке лет двадцать назад, для местных жителей всегда делал приличные скидки, иначе бы они к нему просто не ходили. Зато заезжих торговцев он обдирал безбожно, деваться-то им некуда: в селе неподалёку харчевня тоже есть, но с вечно пережаренным мясом, разбавленным пивом и огромными крысами, снующими под ногами.

Высокий жилистый Горбонос был здесь и шеф-поваром, и главным распорядителем. Но в последнее время он всё больше руководил, а пищу готовил его помощник, молодой светловолосый паренёк по имени Тиль, сын посудомойки – любовницы Горбоноса Терезы, вдовы почившего два года назад от холеры лекаря. Были здесь ещё официанты, в разное время один или два, но менялись они так часто, что распорядитель не успевал запомнить их имена. Но порядок он наводил железной рукой. «Крыс у себя не потерплю!», – каждый раз говорил Горбонос очередному увольняемому разгильдяю, выворачивая его карманы и отбирая припрятанные чаевые. Он следил и за качеством блюд, но большую часть времени проводил, наблюдая за залом и ведя беседы с посетителями. Многие считали перса очень информированным и влиятельным человеком – действительно, нередко к нему обращались по делам, не связанным с качеством пищи, обслуживанием, да и вообще не имеющим отношения к «Единорогу». И, как ни странно, он их успешно улаживал!

К Горбоносу и заявился прибывший незнакомец, который назвался Куртом. Сняв отдельную комнату на три дня и жадно пообедав, новый гость за кувшином ячменного пива громко рассказал шеф-повару, да и всем, кто хотел его услышать, что зарабатывает на жизнь сопровождением путников по опасным лесным дорогам и охраной их от разбойников. А потому если нуждающиеся в его услугах появятся, то могут обращаться к нему в любое время. Но желающих ехать куда-то под охраной не нашлось.

Правда, неожиданный заработок Курту все же подвернулся: Горбонос нанял его зарезать и освежевать трех только что купленных баранов. Это поручение Курт исполнил сноровисто, быстро, умело. Тиль ему помогал, а потом возбужденно сообщил отцу:

– Видно, этот парень зарезал людей больше, чем баранов, уж больно ловко у него все получается! Сразу видно – привык кровь лить!

Горбонос только почесал в затылке: бывалый и опытный, он уже и сам понял, что новый постоялец не такой простой, как кажется на первый взгляд. Вечером он пригласил Курта на совместный ужин под предлогом отблагодарить за работу, а на самом деле – с целью лучше узнать незнакомца и сойтись с ним поближе. Они сидели за хозяйским столом, в полутемном углу зала, где лица собеседников трудно различить, а еще труднее разобрать, о чем они говорят. Официант принес свежую жареную баранину и шнапс, который уже прочно вошел в меню «Единорога».

– Вот, Курт, это тебе за баранов! – Горбонос высыпал на клеенку несколько монет. – Ловко ты с ними сработал! Сразу видно, что повоевать пришлось!

Курт мрачно усмехнулся.

– Баранов резать – это не воевать! А воевать – не баранов резать! Хотя что пришлось, то пришлось, тут ты прав!

Он опрокинул рюмку и закусил мясом. Потом собрал монеты и высыпал в тощий потертый кошелек. Горбонос обратил внимание, что он почти пуст.

– Вижу, честным мечом ты не добыл богатства!

– Так всегда бывает, – Курт налил себе, снова выпил и закусил. – Но оружие важнее денег: им можно добыть и деньги, и одежду, и еду, и все остальное!

– По тебе, однако, этого не скажешь, – вздохнул Горбонос. – И послушай меня: сопровождением путников на жизнь не заработаешь! У нас не так много разбойников. А еще меньше желающих платить за охрану. Каждый надеется на себя, на своих слуг и на счастливый случай…

– Только счастливые случаи встречаются куда реже, чем разбойники! – меланхолично ответил Курт, продолжая с аппетитом есть и с удовольствием пить.

– Зато ты можешь поступить в замковую стражу! – понизив голос для большей доверительности, предложил Горбонос. – Стражники требуются всегда. Их часто выгоняют за непригодность, или пьянство, или что-то еще…

Курт выпрямил и без того прямую спину и высокомерно посмотрел на хозяина «Единорога».

– Мне поступать в стражники?! Да у меня самого всегда были и стража, и слуги! Только в последнее время Фортуна отвернулась, – он выпил очередную рюмку и отправил в рот очередной ломоть баранины.

– И ты уверен, что она снова повернется к тебе лицом?

– Не знаю. Но мне нравится и ее зад! – Курт оглушительно захохотал. – Спасибо за угощение, друг! У меня был нелегкий день, и, пожалуй, я отправлюсь спать. И если кому-то понадобится охрана в пути, то не надо меня будить: пусть подождут до утра…

– Хорошо, – не выдавая разочарования, кивнул Горбонос. Его затея не удалась: гость съел мясо и выпил шнапс, но не рассказал о себе ровно ничего. Да и ближе они не стали ни на йоту. Даже не поболтали задушевно о жизни! Единственной пользой от их общения стало то, что хозяин дал своенравному постояльцу прозвище: «Бедный рыцарь». Ему показалось, что оно идеально соответствует незнакомцу.

Но оказалось, что застолье еще не закончилось: размякший от еды и выпивки Курт не спешил уходить. Он осмотрелся и обратил внимание на странного худощавого человечка с большим носом, сидящего за столом в углу. Тот был в черном плаще и остроконечной черной шляпе конической формы – так одеваются придворные звездочеты. Он не ел, не пил, а что-то писал, макая перо в переносную чернильницу.

– Кто это?

Горбонос проследил за его взглядом.

– Это Додо, летописец князя. Наш Господин хочет, чтобы его правление было подробно описано и сохранилось в веках. Вот он и нанял Додо. Ты сможешь встретить его в самых неожиданных местах замка или его окрестностях. Очень часто он сидит здесь, я иногда угощаю его выпивкой – пусть и меня опишет! Я тоже хочу остаться в веках! – Горбонос засмеялся. Было непонятно: шутит он или говорит всерьез.

Курт откинулся на спинку стула и, в упор разглядывая Горбоноса, неожиданно спросил:

– А почему, говоришь, у вас часто выгоняют стражников?

Хозяин взмахнул рукой, и Тиль принес еще кувшин шнапса.

– У нашего Господина особые требования! Ведь в стражу обычно берут простых деревенских парней. Они ничего не умеют: ни фехтовать, ни биться на алебардах, ни стрелять из арбалета. Их, конечно, учат, но для них военные знания – как буквы для неграмотного. В других замках такие и служат, а у нас их выгоняют. Остаются те, кто посообразительней, не слишком пьянствуют и способны научиться ратным премудростям. Господин Кёниг ставит во главе групп опытных стражников, возрастом постарше, которые уже успели повоевать и имеют навыки солдат. Это и есть костяк замковой стражи! Кстати, за особые требования нашим и платят больше, чем в других местах. И отряд стражников у нас вдвое больше, чем в Моосхаме или Неймотервице!

– Так это уже княжеское войско, а не замковая стража! – заметил Бедный рыцарь. – А что, тут случаются боевые схватки?

Горбонос покачал головой.

– Давненько не было. Но вот сейчас в замке объявился волк… Многие думают, что это оборотень… Кто должен его найти и насадить на алебарду? Стражники! Однако, волк до сих пор жив и наводит ужас на людей…

– Да, это никудышняя работа, – с осуждением кивнул Курт. – Такая армия, и не может справиться с волком!

Они выпили, как и раньше – каждый сам по себе.

– А можно остаться в замке жить? – неожиданно спросил Бедный рыцарь.

Хозяин «Единорога» повторил отрицательный жест.

– В деревне можно. Она рядом и называется так же, как замок. Но там простая работа: рубить лес, распахивать поля, разводить скот. Вряд ли это тебе подойдет… А здесь может поселиться дворянин с рекомендациями, родственник Государя, жена или муж постоянного жителя, офицер стражи, хороший специалист… Вот недавно взяли в канцелярию даму из Вены – она знает грамоту и счет. К тому же она красивая, и болтают, что управляющий Вагнер имеет на нее виды…

Курт громко засмеялся.

– Держу пари, что на меня тут никто не имеет видов… Да, пожалуй, и во всем мире!

– Тогда ты имеешь право временно жить в «Единороге», пока у тебя есть чем платить.

– Есть оружие, будут и деньги! – снова захохотал Бедный рыцарь. Он был изрядно пьян.

– Твой кошелек не подтверждает эту поговорку!

Но Курт не был настроен продолжать разговор. Он молча встал и, не прощаясь, ушел в свою комнату.

* * *

С каждым днём, по мере того как Клара вникала в дела канцелярии, она всё больше и больше находила то ли арифметических ошибок, то ли небрежностей, то ли злонамеренных искажений. Например, шесть, пять и восемь мешков соли, погруженные в телегу, непостижимым образом превращались в пятнадцать… Иногда в повозку грузили двадцать три или даже двадцать пять мешков, хотя больше двадцати в нее физически не поместятся. Из любопытства она заглянула в запись проверки обоза Куно, который и привез ее в Маутендорф. Оказалось, что в четырех кибитках таможенники насчитали тридцать корзин, хотя она знала – в каждой было девять… Эти записи вел помощник счетовода монах Алоиз, но Шустер тщательно проверял его работу. Во всяком случае, со стороны казалось, что он даже придирался, устраивая Алоизу выволочки по куда меньшим поводам.

Пока об этом Клара никому не говорила, только делала одной ей понятные записи на листе, который всегда держала при себе. Лишь однажды сообщила Грете, которую в замке называли «хранителем чистоты», хотя работа у нее была совсем не из чистых, что ей не доплатили девять грошенов. Подметальщица обратилась по этому поводу к кастеляну, и после недолгой проверки справедливость была восстановлена.

В знак благодарности Грета испекла для своей благодетельницы очень аппетитный румяный пирог с грибами. Клара тут же объявила, что с удовольствием его отведает, но Эмма и Грета должны разделить с ней трапезу.

– Такой огромный, одна я с ним не справлюсь! – объяснила она. – А втроем и еда вкусней, и обедать веселей, заодно и поболтаем… Тем более что господин Шустер уехал куда-то на целый день.

– А у меня как раз кринка молока с собой! – воскликнула Эмма. – Штефан спит после дежурства, так молочница мне сюда принесла. Свежайшее, утренней дойки!

Эмма явно обрадовалась: она жила в деревне и не любила ходить домой обедать, ибо дорога в оба конца занимала почти час, а муж обычно отдыхал после бессонной ночи либо уходил в лес – охотиться или за грибами, поэтому она только ужинала и завтракала вместе с супругом. Грета обрадовалась еще больше: такое внимание со стороны вышестоящих было для нее совершенно непривычным, в ожидании назначенного часа она вылетела из канцелярии как на крыльях. Очевидно, от нее новость о предстоящем общем обеде распространилась по замку, и совершенно неожиданно в канцелярию заглянул начальник стражи Раймунд Кёниг.

Всегда уверенный и решительный, сейчас он держался немного скованно.

– Здравствуйте, фрау Майер! Хочу угостить вас плодами своей охоты, – он положил на стол круг оленьей и круг кровяной колбасы.

Клара тоже смешалась. Кёниг ей нравился. Настолько, что нравилось даже его оружие – меч и кинжал, явно сделанные на заказ.

– Спасибо, господин Кёниг, – тихо проговорила она. – Может быть, вы согласитесь пообедать с нами?

– К сожалению, не могу – служба! Я должен обойти посты, – торопливо сказал начальник стражи и откланялся.

Эмма засмеялась.

– Такого никогда не было! Не удивлюсь, если сейчас кто-нибудь принесет нам целого оленя! И уж конечно, не ради моих прелестей…

Вошедшая Грета ничего не понимала и растерянно хлопала глазами.

– О! А откуда взялась колбаса?

– Хватит болтать! – резко пресекла их Клара. – Лучше займитесь делом!

Подавая пример, она ловко разложила на столе счетовода чистую белую тряпицу вместо скатерти и принялась осторожно разрезать мягкий пирог канцелярским ножом, ее товарки быстро нарезали колбасы.

Словно учуяв вкусный запах, в канцелярию зашёл Колокольчик. Впрочем, он и без того стал заходить сюда гораздо чаще, чем раньше. Казалось, шут специально находит поводы, чтобы поделиться свежими новостями, многие из которых он узнавал одним из первых благодаря близости к князю и его семье: целые дни он проводил в их жилой башне и даже спал там – в цокольном этаже.

А Кларе он явно симпатизировал и был благодарен за заступничество, позволившее избежать порки. К тому же Клара являлась самой заинтересованной слушательницей: она не забывала картинно удивляться его осведомлённости и рассыпаться в благодарностях за выполнение маленьких просьб. Лестницу, кстати, он действительно принёс уже на следующий день, показав, что и шут может держать слово. Впрочем, Клара, а за ней и Эмма, не считали его шутом, что особо привлекало молодого человека в их компанию.

– Ты как раз вовремя, Карл! – искренне обрадовалась Клара, обводя рукой богатый стол. – Смотри, какое у нас угощение!

– Красивое! А мне достанется кусочек?

– Если будешь хорошо себя вести! – рассмеялись Эмма и Грета.

– Я стараюсь. Вот сегодня отнес важное письмо Господина управляющему Вагнеру. А тот послал Шустера отвезти его в Моосхам…

– В замок ведьм?! – воскликнула Эмма.

– Ну да, так его называют. А чего ты испугалась?

– Да так, ничего, – смешалась Эмма и свела все к шутке. – Надо было предупредить господина Шустера, чтобы ведьмы его не утащили! Или наоборот, попросить ведьм, чтобы они забрали его навсегда!

– Не болтай! – перехватив напряженный взгляд Греты, сказала Клара и, чтобы сменить тему, обратилась к Карлу:

– Какая колбаса тебе больше нравится, дружок?

– Мне все нравится! – ответил тот с набитым ртом. – Я никогда не ел такого вкусного пирога и не пробовал таких замечательных колбас! У меня ведь бедные родители да восемь братьев и сестер – не всегда удавалось поесть досыта, а мяса не было даже по праздникам…

– Но сейчас-то тебе не приходится голодать?

– Нет, каши всегда хватает. Да иногда удается перехватить кусок со стола Господина… Но это редко – челяди в княжеской башне много… Они расклевывают остатки еды, как стая ворон – останки воинов на поле боя… Раз, два, три – и остались только кости!

Карл вздохнул.

– Когда меня взяли в замок, все в деревне завидовали, да и родители думали, что я буду каждый день есть мясо, да еще в семью приносить…

– А сколько тебе лет, мой друг? – участливо спросила Клара.

– Шестнадцать.

– Ничего, Карл, ты еще молод, а раз уже работаешь в замке, то обязательно продвинешься вверх и заживешь хорошо! – ободрила она его.

– Благодаря вам я сегодня живу лучше, чем вчера! – улыбнулся молодой человек, откидываясь на спинку стула и гладя себя по животу. – Я уже давно так не наедался, да еще столь вкусными яствами!

Трапеза закончилась в молчании – торопились успеть до возвращения Шустера. Когда пирог был съеден, Грета свернула тряпицу, ещё раз поблагодарила Клару и ушла.

– Мне тоже пора! – с сожалением сказал Колокольчик. – К Господину должны приехать гости, и я буду играть им на лютне и свирели. Ну, и смешить, конечно!

– Возьми это с собой, – Клара завернула ему кусок оленьей колбасы. – И заходи завтра, поболтаем!

– Обязательно, – кивнул шут. – Мне с вами хорошо, как будто я в свою семью вернулся… Ладно, пойду…

Карл вышел и вскоре удаляющийся звук бубенцов затих.

– Мне показалось, или он улыбнулся? – спросила Эмма.

– Не знаю. Показалось, наверное.

– Слушай, а ты просто завораживаешь мужчин! И господин Вагнер не сводит с тебя глаз, и Кёниг, а особенно Колокольчик! Он раньше был угрюмым и раздражительным, а теперь…

Клара едва заметно улыбнулась. Не только мужчин! Она установила добрые отношения со многими жителями замка: кому-то помогла в работе, кому-то дала житейский совет, кому-то подсказала, как вести себя в ссоре с мужем… Людям было интересно общаться с дамой, приехавшей в это захолустье из самой столицы, и они тянулись к ней: ведь и по уму, и по воспитанию, и по жизненному опыту она намного превосходила всех местных, но при этом держалась с ними просто и доброжелательно. А ведь она жена рыцаря, вращалась в высшем свете Вены и даже бывала при дворе императора! Конечно, с ней было интересно поговорить! Хотя сама она не любила много рассказывать, зато была благодарной слушательницей, поэтому ей несли новости, сплетни, семейные проблемы, которых особенно много было у жен стражников, работа которых располагала к грубости и пьянству в быту… И каждой она давала дельный совет. За короткое время Клара уже вошла в курс всех дел, которые творились в замке и его окрестностях. Теперь и с Колокольчиком у нее наметились отчетливые зачатки дружбы…

– Эх, Эмма, когда работа шута – смешить других, то в свободное время не до веселья! – как всегда разумно ответила она. – А если относиться к нему как к человеку, то и настроение будет другим…

– Это правильно, ты молодец! – от избытка чувств Эмма даже обняла ее. – Ты всегда даешь такие хорошие советы! Когда я пригрозила, что напишу челобитную князю, Штефан сразу притих и перестал поднимать на меня руку! И даже в огороде стал помогать, когда свободен от дежурства!

– Кстати, а что ты так вскрикнула, когда Карл упомянул «замок ведьм»?

– Да так… Нехорошее место, – Эмма отвернулась.

– Не хочешь говорить? Тогда не надо…

Эмма помолчала. Но ведь и она была обязана Кларе. За ошибки в указе Господина ее тоже могли высечь, да и мужа умная женщина помогла приструнить…

– Да нет, от тебя у меня секретов нет. К тому же многие об этом болтают…

– О чем?

Эмма перешла на шёпот.

– Не знаю, правда или нет… В общем, говорят, что князь Моосхама большой любитель красивых женщин…

Клара усмехнулась.

– Все мужчины таковы…

– Но не все обвиняют в колдовстве отказавших ему красоток! Их предают суду и назначают серьёзные наказания, вплоть до смертной казни!

– От кого ты такое слышала? – удивилась Клара. – Может, врут?

– Не знаю, кто-то рассказал мужу, а он мне… Но я в это верю. Слишком много там ведьм – почти каждый месяц судят! А у нас ни одной! Потому что у нашего князя нет такой привычки… А тот вдобавок утаивает часть собранных податей…

Эмма осеклась.

– Ой! Только ты никому не говори! Может, и врут, конечно…

– Не волнуйся, я не болтунья! – и чтобы завершить разговор о «замке ведьм», Клара сменила тему.

– А твоему мужу нравится служба?

– Да, – кивнула Эмма. – Конечно, он не всегда и не всем доволен, но жалованье стражников у нас выше, чем в других замках. И численность отряда больше. Где он еще найдет такую работу?

– Да, действительно… Никогда бы не подумала, – наивно удивлялась Клара.

А Эмма старалась удивить ее еще больше.

– Можешь спросить у Греты. Ее свояк тоже стражник, и он рассказывает то же самое: Господин создал большую и сильную стражу, которой хорошо платит…

На этом разговор закончился, и каждый занялся своим делом: Эмма принялась писать очередной документ, а Клара – изучать записи счетовода.

К концу дня вернулся Шустер. Он был доволен поездкой, весел и рассказывал, как хорошо его принимали в соседнем замке, как местный счетовод консультировался с ним по сложнейшим вопросам делопроизводства, как ценит его не только князь Маутендорфа, но и другие князья Зальцбургского округа.

Клара сдержанно порадовалась за начальника и вежливо попрощалась. Рабочий день закончился.

Поздно вечером у себя в комнате, плотно завесив окна и поставив на стол восковую свечу, Клара села писать письмо:

«Сведения о тайных замыслах Лебедя подтвердились. Под видом стражи он создал собственную армию. Причастность Ворона пока не установлена. Однако он скрывает подати и казнит неуступчивых женщин. Разведку продолжаем. Рысь, Орел.»

Когда она писала последние строки, первые стали бледнеть и исчезать. Так и должна себя вести смесь сока бузины и желчи древесной жабы. Вскоре на столе лежал чистый лист. Если его нагреть, буквы проступят снова. Ну, а пока…

Клара аккуратно отрезала невидимое письмо, свернула в трубочку и засунула в тростинку. Отщипнув кусочек специально приготовленной мокрой глины, она запечатала открытые концы и положила контейнер сохнуть на подоконник. Завтра толстый торговец беличьими шкурками, по совместительству агент Тайной стражи, повезет его в Вену.

* * *

Курт прожил в «Единороге» три дня и продлил проживание ещё на столько же. Вел он себя ровно и спокойно, ничем не привлекая внимания. Днем он обходил замок, заглядывая во все углы и потайные места, сходил в деревню, посидел в таверне с бегающими крысами, поболтал с хозяином и посетителями, отведал тамошнего мяса, которое не показалось ему пережаренным, зато понравилось своей дешевизной. Несколько раз ездил по окрестностям, «чтобы конь не застоялся», вечерами играл с Горбоносом и его гостями в кости и слушал их беззаботную болтовню. В игре ему везло, так что, можно сказать, что жил он на выигранные деньги. Правда, желающих нанять его в охрану не находилось, и завсегдатаи даже заключали пари: найдет он себе привычный заработок или нет.

Вместе с тем, все заметили, что при появлении в зале этого молчаливого человека, пьяные становились трезвее, дерзкие – смирнее, крикливые – тише. Один его взгляд успокаивал расходившегося дебошира и присмирял шумную компанию. И это при том, что Бедный рыцарь не отличался богатырским телосложением и в таверне не носил с собой меч. Наверное, причина заключалась в том, что от него исходила непоколебимая уверенность, основанная на скрытой силе, которую даже отмороженные типы безошибочно ощущают и не желают испытать на себе.

Но, как известно, есть живые существа, не обращающие внимания ни на чью силу, кроме своей собственной, которую нередко переоценивают. Такими и были трое смуглых чужаков, заехавших в замок на пару дней под предлогом перековать коней перед дальней дорогой. Они были похожи на итальянцев, но говорили на разных языках и производили впечатление бывалых путешественников, немало поездивших по свету. Хотя они приехали в нагрудниках, шлемах и с оружием, что-то отличало их от настоящих рыцарей. Может быть, отсутствие слуг и оруженосцев, может, развязные манеры и другие мелочи, на которые даже Горбонос обратил внимание.

– Шпоры у них не рыцарские, – скривившись, сказал он Курту. – И мечи слишком длинные.

И это была правда: такими мечами хорошо отгонять безоружную толпу или слугам сдерживать врагов вокруг упавшего господина. Но для рубки с коня или пешего боя они неудобны и часто цепляются за землю…

Вели себя незваные гости по-хозяйски, если не сказать – вызывающе: потребовали три большие комнаты и обед, пообещав расплатиться вечером. Трех больших комнат в «Единороге» отродясь не имелось, и они с явным неудовольствием согласились занять то, что было – одну маленькую и одну среднего размера. Вопреки своему правилу, Горбонос, чтобы избежать скандала, заселил их и накормил обедом в долг, но, понимая, что этим дело не ограничится, послал Тиля за стражниками.

Главное началось после обеда: приезжие затеяли игру, в которой с интересом приняли участие почти все посетители «Единорога». Светловолосый парень с усами и бородой поставил на стол три перевернутые кружки, положил под одну небольшой шарик, быстро поменял кружки местами и предложил угадать – под какой находится закладка. Казалось, что все очевидно и отгадать, где находится шарик, очень легко, но оказалось, что это не так. Один игрок за другим проигрывали. Светловолосый собирал монеты и подмигивал своим друзьям, которые стояли по обе стороны от него и весело приглашали желающих сорвать куш.

– Так всегда бывает! – громогласно объяснял коренастый крепыш. – Вначале проигрываешь, а потом как попрет удача!

– А давайте я попробую! – вмешался третий – костистый высокий мужчина с глубоко запавшими глазами, и ткнул пальцем в кружку. – Вот он, под ней!

Светловолосый бородач поднял кружку – и действительно: неуловимый шарик там и оказался. Костистый получил свой выигрыш и довольно захохотал. Игра продолжалась, но на этом удача закончилась: больше никто выиграть не сумел. Проигрыши сыпались один за другим. Толпа роптала.

– Тут что-то не так! – закричал розовощекий толстяк, который приехал за солью.

– Точно, это обман! – поддержал его товарищ.

– Какой обман, если он только что выиграл! – возмутился бородатый.

– А вот какой! – толстяк взмахнул деревянной дубинкой и разбил все три кружки вдребезги. Но среди глиняных черепков шарика не оказалось!

– Мошенники!

– Жулики!

– Да вот он, на пол упал…

– Это ты из рукава его скинул!

– Бей их!

Вспыхнула драка, которая была в «Единороге» не редкостью, так же, впрочем, как и в окрестных тавернах. Но обычно в ход шли только кулаки и серьезных последствий не наступало, зачинщиков сдавали стражникам, и они получали по заслугам. Сейчас тоже началось с кулаков, но когда толпа вытеснила мошенников на площадь, те выхватили мечи и желающих разобраться с ними явно уменьшилось. Правда, наконец-то подоспели двое стражников с грозными криками: «Именем князя Бауэрштейна сложите оружие и покоритесь княжеской воле!» Но их приказ остался гласом вопиющего в пустыне. А когда они выставили вперед алебарды, чужаки не только не подчинились, но и набросились с оружием на представителей княжеской власти.

Так, на центральной площади начался настоящий бой: звенели мечи, раздавались крики и ругань, падали и снова поднимались дерущиеся. Такого в Маутендорфе не случалось уже давно. Причем нарушители спокойствия были настроены очень серьезно, хотя ничего такого, что оправдывало бы их действия, ведущие прямо на эшафот, не произошло. Костистый, с запавшими глазами, похожий на скелет чужак ударил стражника мечом по голове, причем не плашмя, а лезвием, то есть с явным намерением убить. Слугу закона спас шлем: клинок скользнул по гладкой стали и был отведен алебардой, ответный выпад едва не пронзил Скелета, но тот успел отпрыгнуть, и острие только поцарапало нагрудник. Коренастый крепыш рубанул по груди второго стражника с такой силой, что оставил вмятину на выпуклой пластине. Опасные удары сыпались на стражников один за другим, и, если бы не латы, оба уже отправились бы к праотцам. Но жесткий натиск нарушителей закона умерил их пыл, и они обратились в бегство, грозясь привести подкрепление. Троица чужаков, потрясая мечами и сквернословя, праздновала победу.

Но тут в дело вмешался Бедный рыцарь, которого шум и гам оторвали от законного послеобеденного отдыха. Он уже давно стоял у входа в таверну, скептически наблюдая за происходящими событиями, но когда понял, что явное зло взяло верх над относительным добром, решил внести поправку в такую несправедливость. Поскольку он, по своему обыкновению, вышел без оружия, то одолжил меч у одного из зевак, после чего учтиво предложил чужакам бросить клинки, освободить комнаты и отправиться в хлев к свиньям, среди которых им самое место.

Агрессивной троице доброе предложение почему-то не понравилось, и они все втроем набросились на дерзкого парня, подтвердив тем самым, что не относятся к славному рыцарскому сословию, среди которого принято выходить биться с противником один на один.

Впрочем, численное превосходство нападающих Бедного рыцаря не смутило – он сделал несколько движений, похожих на бальный танец гальярда, которым обычно открывались придворные балы: шаг в сторону, в другую, поклон, пируэт… Может быть, строгий танцмейстер отметил бы неправильную последовательность и недостаточную четкость па, но в данной ситуации это уже явилось бы чрезмерной придирчивостью, ибо цель была достигнута. Нападающие сшиблись между собой, и их оружие, вместо того чтобы поразить наглеца, ударилось в дружеские доспехи, и это было еще удачей, ибо острие клинка светлобородого воткнулось в незащищенное предплечье крепыша, и тот, вскрикнув, уронил зазвеневший о булыжник меч и схватился за окровавленную руку.

В следующее мгновение, продолжая свой танец, Курт оказался лицом к лицу со Скелетом и резким круговым движением выбил у него меч, отлетевший почти на середину площади. Удар плашмя по уху сбил Скелета с ног, и он, с грохотом и звоном опрокинувшись на булыжную мостовую, так и остался лежать, бессильно раскинув руки и ноги.

Остался один светловолосый, биться он уже не хотел, и неудивительно: сейчас его бегающие глаза, испуганный вид и свалявшаяся бороденка делали его похожим на козла, а кто и где видел сражающегося на мечах козла? Рука с мечом опустилась, и Курту ничего не помешало пнуть его ногой в нагрудник, раздался звон, и мошенник повалился рядом с постепенно приходящим в себя Скелетом. Крепыш сидел неподалеку и баюкал раненую руку, пытаясь остановить кровь.

Все трое поняли, что свои силы они переоценили, а скрытую силу неприметного и безоружного парня недооценили, а потому были готовы с деятельному и искреннему раскаянию. И оно последовало незамедлительно. Курт приставил меч к горлу козлобородого, предложив ему или умереть, или просить прощения, что тот немедленно и с большой охотой проделал. Та же процедура без каких-либо вариантов была повторена со Скелетом и Крепышом, которые тоже не стали упрямиться и говорить, что честь им дороже жизни, а выполнили требование точно и быстро.

Откуда ни возьмись, появились воспрянувшие духом стражники и увели всех троих в арестантскую. Они оказались безродными разбойниками низкого происхождения, которые не имели права носить оружие. И в ближайший выходной были публично выпороты на площади и на сутки закованы в колодки, после чего у них конфисковали оружие и лошадей и отвезли в зальцбургскую тюрьму.

– Я ж говорил, что мечи у них не рыцарские и шпоры тоже! – хвастал Горбонос, угощая Бедного рыцаря бесплатным обедом. – Так что, живи в долг, пока не разбогатеешь!

– Спасибо, – скромно сказал Курт. – Думаю, за богатством дело не станет!

И действительно, узнав об этой истории, Вагнер вызвал Курта к себе, благосклонно побеседовал, похвалил за смелость и подарил три крейцера, так что тот быстро рассчитался с долгами. Пошли даже слухи, что о нем узнал сам Господин. Впрочем, может, их распускал Горбонос, чтобы привлечь посетителей в свое заведение.

* * *

Угловая комната Клары находилась на втором этаже. Благодаря двум окнам, в ней всегда было светло, кроме того, открывался обзор сразу на две улицы, в том числе на главную, ведущую от ворот замка прямо к княжеской башне. Придя домой, она придвинула стул к окну, оперлась на подоконник локтями, поставила подбородок на сплетенные пальцы и принялась смотреть, как наскакивают друг на друга петухи, борясь за благосклонность безразлично кудахтавших в стороне кур. Неожиданно пришла мысль, что и ей оказывают знаки внимания уже несколько мужчин, причем, кроме мальчишки Карла, двое, несомненно, рассчитывают на ответную расположенность. Как бы и тут дело не закончилось ссорами и поединками…

Начинало смеркаться, улицы опустели, но ее удивляло отсутствие почетного караула стражников, которые обычно выстраивались для встречи гостей Господина. Это было явным нарушением установленного порядка… Может быть, визит отменили? Но примерно через час, когда сумерки сгустились, по булыжнику процокали копыта двух вороных коней и простучали по неровностям мостовой обитые железом колеса кареты князя Веллинсгаузена. Вскоре проехали ещё две кареты, которые были Кларе незнакомы. Значит, гости все-таки приехали!

Она долго сидела у окна, надеялась услышать звуки лютни или свирели, на которых собирался играть Колокольчик но, как ни напрягала слух, ничего не улавливала: очевидно, нежные звуки музыки не могли пробиться сквозь толстые стены Княжеской башни. Только однажды что-то похожее на дальний удар грома донеслось до ее ушей, а может, просто примерещилось не совсем то, чего ждал обостренный слух… Поздно ночью кареты выехали из замка, Клара легла спать, и ей приснился Иосиф Вагнер, который стоял на главной площади в чем мать родила и пытался играть на свирели, но у него ничего не получалось.

* * *

На другой день Карл зашел в канцелярию к обеду. Может, так ему было удобней, а может, изголодавшийся молодой человек рассчитывал вкусно поесть. И не напрасно: Клара отварила для него несколько яиц и нарезала остатки кровяной колбасы. Шустер всегда уходил обедать домой, а Эмму она попросила выйти прогуляться, чтобы не смущать юношу.

Карл не заставил себя упрашивать и с аппетитом набросился на еду. Они разговаривали о том, о сем, но молодой человек не затрагивал интересующую Клару тему, и она сама, вроде невзначай, спросила:

– Как ты вчера сыграл? Я так хотела послушать твою чудесную музыку, но, увы, ни одного звука не разобрала…

Колокольчик бросил на нее быстрый, опасливый взгляд, как будто боялся говорить на эту тему. Но все-таки заговорил.

– Я не играл. Гости приехали без семей и занимались своими важными мужскими делами. Так что, моя игра их не интересовала…

– Вот как? Кареты проезжали под окнами, но я узнала только одну – из замка Моосхам. А остальных никогда не видела…

– Это были князья из Неймотервица и Эльцмаунтера, – пояснил Карл. – Они приезжали к нам впервые. Я даже имен не запомнил… Их замки расположены ниже в долине. И ехать до них дольше, чем до Моосхама.

– Странно, – удивилась Клара. – Приехать издалека и не взять с собой жен и детей! Пусть бы и они развлеклись! Значит, я напрасно пыталась услышать твою свирель… И до того дослушалась, что мне померещился какой-то гром…

Карл снова бросил на нее прежний взгляд. Тоска и загнанность в глазах противоречили шаржировано-радостной раскраске лица, придавая ему печать обреченности. Молчание затянулось.

– Вам не померещилось, – наконец сказал он. – Вы знаете, что такое аркебуза?

Ресницы Клары дрогнули.

– Нет.

– Это такая длинная трубка на деревянном основании, чтобы удобней держать. Она стреляет, как арбалет, только не стрелой, а железным шариком! И сильно грохочет, плюется огнем, как гром и молния! Этот гром вы и слышали… А шарик пробивает насквозь и панцирь, и железный шлем!

– Неужели? – изумилась Клара, всплеснув руками. – Разве можно пробить доспехи?

– Да, клянусь! Они стреляли в большом зале, а потом приказали отнести испорченные латы в подвал. И я сам видел дырки в железе, даже вставлял в них палец! Только…

Клара снова увидела быстрый тревожный взгляд. Раньше юноша так не смотрел.

– Только это тайна! Никто не должен знать! Слуг специально предупреждали…

– Почему тайна? – женщина округлила глаза. – Что тут такого?

– Не знаю. Только всех предупредили, и очень строго!

– Как интересно! Ты всегда знаешь все новости! – Клара нежно взяла паренька за руку. Тот расслабился и улыбнулся.

– Я слышал, что, как потеплеет, они привезут много оружия и спрячут в пещере Серых скал! Туда никто не ходит, там ведь живет дракон!

– Да, с драконом лучше не связываться… Но зачем им столько оружия? И зачем его прятать? В замках есть оружейные комнаты…

Юноша пожал плечами.

– Этого я не знаю.

– А ты мог бы принести мне пробитый шлем? – вдруг спросила Клара, перебирая пальцы Карла. – Мне это очень интересно: я ведь жена рыцаря, у нас дома было разное оружие… Но я не могу представить, как можно пробить железо… Я, конечно, верю тебе, но мне надо убедиться… Я только взгляну, и ты отнесешь его обратно…

Лицо Карла вытянулось.

– А вдруг кто-то увидит?!

– Кто может увидеть? Поврежденные доспехи никому не нужны, они так и будут валяться в подвале, пока не сгниют. А ты через полчаса вернешь их на место… Никто-никто об этом не узнает! Ни одна живая душа!

– Обещаете? – юноша впился в Клару изучающим взглядом. В нем смешались надежда и страх.

– Обещаю, конечно, обещаю! И я поговорю с господином Вагнером, чтобы тебя отдали в церковную школу и научили грамоте. А потом устрою тебя работать в канцелярию! Тебя ждет большое будущее! Через некоторое время ты сможешь взять в замок всю свою семью!

Карлу очень хотелось верить этой красивой и доброй женщине. И он поверил.

– Хорошо. Я сделаю, что вы просите. Когда?

– Давай сегодня вечером. Только оденься в обычную одежду и смой грим с лица.

– Да, конечно…

– И не волнуйся, все будет хорошо! – в подтверждение своих слов, она крепко поцеловала юношу в щеку, туда, где не было краски.

* * *

На другой день Колокольчик не зашел в обеденное время.

– Какая жалость, – посетовала Клара. – Я специально зажарила ему кусок говядины. В его возрасте надо есть мясо – организм ведь растет!

– Наверное, не отпустили. Положи в погреб, чтобы не испортилось, – посоветовала Эмма. – Завтра съест.

Но завтра Клару вызвал к себе Иосиф Вагнер. Он снова был нарядно одет, от него пахло одеколоном.

– Как успехи? – доброжелательным тоном спросил он. – Я слышал о вас положительные отзывы.

– Вряд ли они исходили от господина Шустера, – ответила Клара.

– Ко всем своим достоинствам вы ещё и проницательны! Но мнение Шустера меня не интересует. Он же понимает, что вы гораздо грамотнее его!

– Спасибо, господин Вагнер, за высокую оценку!

– Она соответствует действительности. А Рудольф уже стар и боится увольнения. Думаю, небезосновательно. Так что вы можете сказать о работе счетовода?

Клара достала из рукава платья скрученный в трубочку лист бумаги, развернула его, бегло просмотрела…

– Очень много недочётов, они подчеркнуты! Умышленно они допущены или нет, решать вам. Могу пояснить подробно по каждому случаю, но это займет много времени.

– Я не тороплюсь, когда речь идет о серьезных делах! – нахмурился управляющий. – Так что с удовольствием вас послушаю!

Клара положила на стол перед собой лист с записями.

– Итак, по порядку…

Она говорила четко, ясно, последовательно, подтверждая свой рассказ цифрами и примерами, которые называла, почти не заглядывая в бумаги. Доклад занял около получаса. Когда она замолчала, в кабинете наступила мертвая тишина. Только муха громко жужжала и билась в стекло, пытаясь вылететь на улицу.

То, что кастелян Вагнер услышал, произвело на него ошеломляющее впечатление. Он долго сидел неподвижно, как будто обитающий в Серых скалах дракон, в которого верила вся округа, превратил его в камень. Но не всего – за исключением правой руки, пальцами которой он нервно барабанил по столу.

– Такого я не ожидал! – глухо произнес он наконец. – Но все это делалось с ведома Шустера? Или его обманывали?

Женщина пожала плечами.

– Я не дознаватель, а документы не умеют говорить. Они выдают факты, но не умысел виновных, господин Вагнер.

Управляющий кивнул.

– Когда мы вдвоём, вы можете называть меня по имени…

– Прошу меня простить… Я хотела бы называть вас как раньше. Ведь после смерти мужа не прошло ещё и года…

– А разве это каким-то образом оскорбляет его память?

– Нет, конечно… Но…

– Тогда и говорить не о чем! – Вагнер встал. Он явно был недоволен ответом Клары. И очень озабочен.

– Возвращайтесь на свое рабочее место, я должен доложить все Господину. А он решит, что делать!

* * *

«Змеи измены проникли в Моосхам, Неймотервиц и Эльцмаунтер. Их князья совещались у Лебедя, стреляли из аркебузы по доспехам. Простреленный шлем перешлю при возможности. Заговорщики планируют завезти и спрятать оружие. Наблюдение продолжаю. Рысь.»

* * *

С этой минуты события понеслись с нарастающей скоростью и силой, вовлекая в себя все новых и новых лиц. Так разрастается сорвавшийся с вершины Альп снежный ком, превращающийся в лавину, сминающую все на своем пути. А что бывает с угодившими под лавину путниками, хорошо известно жителям предгорий.

Когда Клара вернулась в канцелярию, Эмма что-то писала, а Шустер нервно перебирал лежащие на столе бумаги. В комнате царила напряженная и недоброжелательная тишина: и Эмма и Шустер знали, куда и зачем ходила Клара, но не знали, чем дело кончится. Особенно это касалось безответной и пугливой Эммы.

Ждать пришлось недолго. Дверь канцелярии распахнулась, и в помещении сразу стало тесно – первым вошел только вернувшийся с охоты князь фон Бауэрштейн в коричневой кожаной куртке, таких же лосинах, высоких кожаных сапогах, с оленьим ножом на поясе и в широкополой черной шляпе. Румяное лицо князя лоснилось, на губах играла снисходительная улыбка. Его сопровождала свита из четырех человек: Иосиф Вагнер при шпаге, двое стражников в доспехах и с алебардами и начальник замковой стражи Раймунд Кёниг.

Наверное, Господин никогда раньше не заходил лично в канцелярию: ошарашенный Шустер вскочил, уронив стул, и склонился в поклоне настолько резко, будто получил сильный удар в живот. Клара и Эмма повторили его жест, но не с таким отчаянным усердием.

– Позвольте представить, ваше высочество, – обратился Вагнер к князю. – Клара Майер! Она прекрасно знает грамоту и математику!

Клара сделала реверанс. Шустер издал непонятный звук, как будто подавился сливовой косточкой.

– Здравствуйте, фрау Майер! – сказал князь, не обращая внимания на остальных. – Вагнер рассказал мне о ваших успехах, они заслуживают похвалы, и вы, несомненно, будете поощрены! А пока я принял решение провести полную проверку счетной работы!

Рудольф Шустер сразу как-то поник и, казалось, в один миг постарел ещё сильнее.

– Я прошу вас, – теперь князь обращался к Кларе, глядя ей прямо в глаза. – Сравните записи в журналах на таможенном посту с учётами канцелярии. Журналы вам принесут. Кроме того, я даю вам полномочия руководить дознанием: можете проводить обыски и изымать всё, что сочтёте нужным!

Клара покорно склонила голову.

– С вами останется лично начальник стражи Раймунд Кёниг. Он будет выполнять ваши указания!

Кёниг при этом снял шлем и кивнул.

«А без шлема он даже красивее», – непроизвольно отметила про себя Клара. Эта мысль пробилась даже сквозь овладевшую ею озабоченность.

– Жду вашего доклада! – сказал фон Бауэрштейн и вышел.

Вагнер поспешил за князем, и в канцелярии снова наступила гнетущая, как перед бурей, тишина. Длилась она совсем недолго.

– Ждём ваших указаний, фрау Майер! – сказал Кёниг хорошо поставленным бархатным баритоном. Он был человеком действия и не терпел пустых разговоров, а тем более пустого молчания.

«И голос приятный», – подумала Клара. А вслух сказала:

– Сделайте обыск на таможне! И принесите журналы с поста сюда!

– Прошу прощения, – подал голос Шустер. – Но я тоже могу помочь, ведь цифры – это моя стихия…

– Про тебя не было указаний, – небрежно махнул рукой Кёниг. И строго приказал:

– Уведите его! Пусть сидит дома до окончания расследования!

Один из стражников схватил Шустера за предплечье и бесцеремонно выволок на улицу.

– Нужно у него дома тоже обыск провести, – сказала Клара. – Там могут быть украденные деньги. И все записи пусть тоже несут мне.

– Слышал? – спросил Кёниг у оставшегося стражника. – Возьми с собой двух толковых… Штефана и Маркуса возьми, они как раз пришли за жалованьем… И домой к счетоводу! Чтобы ни клочка бумажки незамеченной у него не осталось!

– Понял, господин офицер! – ответил стражник и побежал исполнять приказ.

– У вас неплохо получается командовать, – сказал Кёниг уже не голосом командира, а обычного молодого человека, которому нравится женщина.

Сидевшая за своим столом Эмма тихо хихикнула, но тут же поймала тяжелый взгляд Кёнига и снова нагнулась над бумагой.

В коридоре вновь послышались тяжёлые шаги, и в комнату вошёл стражник с двумя толстыми книгами в руках.

– Это с поста! – пояснил он. – Приказано доставить сюда.

– Оставляй! – ответил Кёниг. – И начинайте там обыск, я сейчас приду…

Просмотрев учетные книги и сделав кое-какие закладки, Клара вышла во двор замка и прошлась по проверяемым местам. У таможенного поста одна группа стражников вытаскивала из стога сена свёрнутые льняные холсты, кувшинчики с мёдом, разную керамическую утварь… Другая – проводила обыски в той части замка, где жили работавшие на таможне монахи, третья – уводила задержанных на допрос в кабинет кастеляна… Таможенный писарь Алоизий, и двое его молодых помощников со связанными руками ждали своей очереди. Работа буквально кипела. Кёниг умело руководил всем происходящим.

Правда, несмотря на все старания, дома у счетовода ничего подозрительного не нашли.

– Мы всё перевернули, – развёл руками Штефан. – Никаких записей, ни денег, ни ценностей…

Допрос у Вагнера тоже не дал положительных результатов.

– Были ошибки, грешен, только все без злого умысла, – жалобно повторял Шустер. – Старый стал, память подводит, и вижу уже плохо…

– Врет, старая лиса! Просто он хитрей остальных! – сказал Кларе Кёниг. – Надо было мне с ним поговорить, у меня бы он быстро признался!

– Били бы старика? – поинтересовалась она.

– Кхм… Нет, конечно, зачем? Можно иголки под ногти запустить, да и другие методы имеются!

– Ну, зачем такие страсти! – ужаснулась Клара. – Он же отвечал за все, теперь его уволят…

– Всего-навсего? А разве это справедливо? Ясно же, что всё с его ведома делалось! А накажут его, получается, меньше всех…

– Увольнение на старости лет – это серьезное наказание. Тем более он одинок и никому не нужен… Мне его даже жалко!

– У вас слишком доброе сердце! – криво усмехнулся Кёниг. – То подкармливаете всех, то жалеете…

– А кстати, что-то давно Колокольчика не видно…

– Сейчас не до него, – махнул рукой Кёниг. – В княжеской башне его тоже нет. Наверное, убежал без спросу в деревню, проведать родителей. Ничего, вернется – получит плетей! Или вам его тоже жалко?

– Тоже… – кивнула Клара.

У нее действительно было доброе сердце.

* * *

Дознание было закончено за неделю. Таможенных монахов во главе с Алоизием Зальцбургский епископ лишил сана, двоих отправили на год в соляную шахту, двух стражников, замешанных в неблаговидных делах, публично выпороли на площади. Всех таможенников заменили новыми, счетовода Шустера уволили. Новым счетоводом князь фон Бауэрштейн назначил Клару Майер. Она, как и обещала, попросила кастеляна направить Колокольчика учиться грамоте, и господин Вагнер не возражал, но дело в том, что сам Карл исчез: у родителей он не появлялся, а в замок не вернулся. Предполагали, что его могли растерзать волки, хотя, в отличие от многих, он никогда не ходил в лес по грибы или ягоды и не расставлял силки на птиц. Прошел даже глухой слушок, что тут не обошлось без волка-оборотня, но панические сплетни жестко пресекались, поэтому эта тема быстро заглохла.

Еще об одном объяснении никто не узнал, его придумала Эмма: дескать, несчастный юноша безнадежно влюбился в Клару и, мучимый черной тоской, бросился в одну из горных расщелин… Услышав такую версию, Клара горько расплакалась, и Эмма никогда ее не повторяла, так что за пределы канцелярии она не вышла. Пропажа Карла осталась загадкой, но князю вскоре подобрали нового шута, и об этой истории стали забывать.

* * *

– Послушай, Эмма, скоро день рождения нашего Господина, я хочу заказать себе новое платье и платок, чтобы на празднике выглядеть красивой!

– Вы и так очень красивы, госпожа! – искренне ответила Эмма.

– Не на нашем же блошином рынке их покупать! – не обратив внимания на этот реверанс, продолжила Клара. – Хорошие обновки придется заказывать в больших городах, поэтому сообщай мне обо всех обозах, идущих в Рим или Вену. Их хозяевам я и дам поручение…

– Хорошо, госпожа! – кивнула Эмма.

Очередной обоз в сторону Италии был небольшим: всего две двуосных повозки без тентов, гружённые тюками сыромятной кожи, от которой под палящим солнцем исходил специфический запах, привлекавший мух со всей округи. В первой телеге кроме возницы был хозяин товара: тучный лысый мужчина средних лет. Пока кучер расспрашивал молодого таможенника об условиях остановки на ночлег в замке, он восседал на одном из тюков и часто утирал носовым платком пот с широкой шеи под двойным подбородком. Клара наблюдала за ними со стороны и, хотя содержание разговора ей не было слышно, суть его она поняла безошибочно. За время работы в замке Клара научилась определять по поведению обозников, останутся ли они на ночлег или продолжат движение без отдыха.

А по поведению служащего можно было догадаться, что обоз этот не из провинции. Иосиф Вагнер требовал досматривать прибывающих из Вены особенно тщательно. «За ними особый контроль нужен, – инструктировал он подчинённых. – Эти могут и алмазы спрятать, и золотые слитки вывезти без пошлины. Но проверяйте их вежливо: за богатством обычно стоят очень влиятельные господа!»

Она делала вид, что просто вышла прогуляться и подышать свежим воздухом, но сама внимательно наблюдала, как таможенник попросил освободить телегу и приступил к досмотру. Хозяину товара в качестве любезности он предложил даже свой стул, хотя наверняка сомневался, выдержит ли старая вещь его вес. Но тучный обозник, видимо, подумав о том же, благоразумно отклонил предложение, с трудом слез с телеги и остался стоять рядом.

Клара подошла поближе. Заметив ее, новый старший по досмотру – коренастый Бартольд – предупредительно вскочил.

– Что угодно фрау Кларе?

– Обычный контроль, Бартольд, – ответила она. – Теперь он будет постоянным. Занимайтесь своей работой.

И повернулась к обознику.

– Добрый день! Вы из Вены?

– Угу, – кивнул тот, всем своим видом показывая, что ему сейчас не до разговоров.

– В этом году очень много дождей, – сказала Клара.

– Вы смеётесь? – буркнул потный толстяк. – За всю дорогу ни одной тучки на небе!

– А претензий к служащим у вас нет?

– Пока нет… Хотя ясно, что обдерут… – он замолчал и безнадежно махнул рукой.

Бартольд старательно записывал товары в книгу учета, молодой таможенник на миг оторвался от своего занятия и настороженно посмотрел в сторону счетовода. Но Клара, снисходительно кивнув, молча удалилась.

– Какой-то грубиян попался, – пояснила она Эмме. – Я не захотела обращаться к нему с просьбой…

Ближе к вечеру в замок на ночлег заехали ещё путешественники из Вены. Молодожёны со скудным багажом, притороченным сзади к карете, держали путь во Флоренцию. Выбрав момент, когда рядом не будет посторонних, Клара подошла к ним.

– Добро пожаловать в Маутендорф! – улыбнулась она. – Вы из самой Вены? Я там так давно не была…

– Да, – улыбнулась ей в ответ гостья. – Но у вас такой чудесный воздух!

– В этом году слишком много дождей…

– Разве? – переспросил молодой муж. – А мы и не заметили…

Выжидающий взгляд Клары потух.

– Хорошего отдыха! – доброжелательно сказала она. – И счастливого пути!

Клара вернулась в канцелярию. Несмотря на внешнее спокойствие, она была крайне раздражена: «Сколько можно так ходить с одной дурацкой фразой?! Рано или поздно это начнёт бросаться в глаза! Позавчера было двое постояльцев из Вены, вчера один… Тот вообще меня непонятно за кого принял. Хотя как раз понятно, если предложил за деньги остаться с ним на ночь… Теперь вот эти сегодня… Сколько ещё будет таких пустышек? И, как назло, когда нужна связь – наших людей нет!»

Но уже на следующий день, пожаловавшись на дожди, она услышала от едущего из Венеции торговца красками для тканей долгожданный ответ.

– Зато урожай будет хорошим!

– Уф, – перевела она дух. – Когда едешь в Вену?

– Завтра на рассвете.

– За мостом через Холодный ручей справа два валуна. Между ними прикопан небольшой, но довольно тяжелый узел. Спрячь его хорошенько и отдашь лично его сиятельству герцогу Нойманну!

– Лично?! – торговец был похож на художника: симпатичный, длинные светлые волосы, аккуратная «шкиперская» бородка. – Но меня могут не пустить к нему!

– Пустят! – уверенно кивнула Клара. – Скажешь, что это важная посылка из Маутендорфа, от Рыси!

«Художник» оценивающе осмотрел ее с ног до головы, улыбнулся и хотел что-то сказать, но, встретив холодный жесткий взгляд настоящей рыси, не решился.

– Хорошо, хорошо, я все сделаю!

– Удачи!

Через несколько дней на глупое замечание о дождях в засушливое лето отозвался купец, торгующий одеждой: высокий, худой мужчина, похожий на итальянца. Он ехал из Вены в Рим.

– Я жду письма, и уже давно! – сказала Клара, но тот только развел руками.

– Увы, у меня его нет!

– А зачем же ты заехал в Маутендорф? – раздраженно спросила она. – Чтобы я лишний раз «засветила» контакт с тобой?

Торговец посмотрел с недоумением.

– У меня же не одно поручение! И мне точно так же приходится «засвечиваться»! Если надо что-то передать в Рим – давайте, если в Вену – приготовьте: я через две недели поеду назад…

– Нет, передач пока нет, – взяла себя в руки Клара. – Извини! Но если у тебя найдется красивое платье и платок, то я их куплю!

Купец повеселел.

– Я распакую все корзины, и вы обязательно найдете что-то по душе!

И Клара действительно сделала покупки, полностью оправдав свой интерес к обозникам. Но вечером, примеряя обновки перед зеркалом, она вернулась к своим размышлениям.

«Сеть информаторов надо приводить в порядок. Чтобы было больше четкости и дисциплины, чтобы связь появлялась тогда, когда она нужна, чтобы легко узнавать своих агентов… Может, на телегах ставить какой-то знак? Или концы оглобель красить в определенный цвет? Но это годится на один-два раза, а потом будет бросаться в глаза. А вот если бы знак был малозаметным, но осведомленным лицам понятным, это было бы то, что надо! Впрочем, это мужское дело, вот пусть мужчина им и занимается!»

Глава 2. Сбить яблоко с головы

Праздник фон Бауэрштейна, как всегда, отмечался шумно, щедро и весело, с раздачей денег, подарков и развлечений. Женщинам, работающим в замке, вручили вязаные шерстяные платки, служащие канцелярии получили по крейцеру, Клара – пять, а управляющий Вагнер и другие чиновники его уровня – по десять. Даже каждый слуга дворца удостоился двадцати грошенов. На площади в огромных котлах кипел ароматный говяжий суп, и все желающие могли бесплатно получить миску горячего, острого, густого варева с распадающимся на волокна куском мягчайшего мяса и ломтем хлеба в придачу. Народ радовался и славил князя. А вечером был устроен праздник развлечений.

Вместо котлов на площади возвели трибуну, покрытую коврами, на самом удобном месте сидел именинник с супругой и детьми, рядом восседал Иосиф Вагнер и другие высокопоставленные чиновники. На последнем ряду горбился вездесущий Додо со своей чернильницей и бумагой. Несмотря на то что еще ничего не происходило, он уже старательно что-то записывал. Князь взмахнул платком, и представление началось.

Вначале выступали заезжие фокусники, силачи, борцы. Потом, на потеху, объявили состязание для всех желающих: кто поборет противника, получит крейцер. Желающих было много, схватки проходили быстро, толпа поддерживала участников криками и аплодисментами. Харди Хитрый вызвался бороться с Дитмаром. Он был худой как жердь и выглядел по сравнению со здоровяком Дитмаром, словно мальчишка, вышедший против настоящего борца. Но Харди и тут оправдал своё прозвище: когда противники сошлись, он бросился Дитмару в ноги, схватил за щиколотки, упёрся головой в пах и рывком опрокинул великана на землю. Этому приему он выучился у заезжего борца. И хотя бросок получился эффектным, толпа, увидев в нем коварство, недовольно загудела, а разъяренный Дитмар потрясал кулаками и требовал реванша… Но хитрец получил свои деньги и быстро ушел с площади.

Потом начались упражнения в военных искусствах. Несколько десятков стражников в начищенных, блестящих доспехах, разбившись на две группы, показали бой на алебардах. Выглядело это довольно внушительно. Потом сражались на мечах. Победителем вышел Раймунд Кёниг. Он одолел одного за другим трех бойцов и честно заработал свои десять крейцеров. Но тут сидящий на трибуне рядом с князем Йозеф Вагнер вспомнил про удальца, который в настоящей боевой схватке справился сразу с тремя разбойниками. Он потребовал позвать Курта, тем более что долго искать его не пришлось: он стоял здесь же, на площади, у входа в «Единорог» и лениво наблюдал за происходящим. Лицо его, как всегда, ничего не выражало. Состязаться с Кёнигом он не хотел, и даже увеличенное до десяти крейцеров вознаграждение победителю не заставило его изменить своё решение.

Но когда к нему обратился Йозеф Вагнер и эту просьбу настойчиво поддержал сам именинник, князь фон Бауэрштейн, отказываться стало уже невозможно.

– Я только за своим мечом схожу, Ваша Светлость! – поклонившись, сказал он и вернулся уже с оружием и полностью экипированный – в кольчуге, нагруднике и шлеме.

Кёниг и Курт сошлись на середине площади и по знаку князя начали бой. Кёниг нанес несколько пробных ударов, Курт без труда отразил их и выполнил ответную серию, которая тоже была легко отражена. Ни у кого не получилось развить атаку. Когда Кёниг попытался круговым движением выбить у противника меч, Курт простым поворотом кисти пресек эту попытку и попробовал горизонтальным ударом плашмя обезоружить начальника стражи, но тот поставил меч ребром и тоже сорвал его замысел. Они сходились и расходились, наносили удары и уворачивались от них, мечи блестели, со звоном сшибались, но ни один клинок не задел нагрудника или шлема. Очень скоро стало ясно, что противники равны по силе, ловкости и мастерству фехтования. Победителя в этом бою не оказалось: князь признал ничью, и каждый участник получил по пять крейцеров.

Повеселевший Курт подбросил потяжелевший кошелек на ладони и подмигнул Горбоносу, который не сводил с него восхищенного взгляда. Площадь готовили к состязанию арбалетчиков – зрителей отодвинули в стороны, у основания донжона поставили соломенные маты, чтобы стрела не дала рикошет, на них закрепили мишени в виде черных кругов размером с человеческую голову. Курт собирался уйти, когда слуга подозвал его к трибуне, где уже стоял Кёниг.

– Я хочу, чтобы вы продолжили состязание! – сказал князь, доставая увесистый кожаный кошель. – Здесь пятьдесят крейцеров, их получит победитель!

За пятьдесят крейцеров можно было купить хорошую лошадь или двух обыкновенных.

Кёниг поклонился.

– Я только за своим арбалетом схожу, Ваша Светлость! – повторил его жест Курт.

– А почему ты всегда ходишь без оружия? – поинтересовался князь.

– Мои руки – оружие, – уклончиво произнес Курт. – К тому же мне некого бояться: врагов у меня нет…

– Часто такая мысль оказывается ошибочной, и дело заканчивается кинжалом в спине, – усмехнулся князь и выразительно посмотрел на Кёнига, который бросал на соперника отнюдь не дружеские взгляды.

Курт не стал спорить и, почтительно поклонившись, отправился за арбалетом.

Результаты стрельб напомнили бой на мечах: каждый участник поразил свою мишень всеми пятью стрелами. Дело шло к повторной ничьей, но князь предложил посчитать – у кого больше попаданий ближе к центру мишени, и все-таки выявить победителя. Но «ближе-дальше» это приблизительные категории, они оставляют место сомнениям. А в соревнованиях нужна чистая победа!

– У меня есть другое предложение, Ваша Светлость! – внезапно сказал Курт. – Кто собьет яблоко с головы любого из здесь присутствующих – тот и победитель!

И крикнул в толпу:

– Эй, кто подарит мне яблоко?

– Держи! – крикнул Горбонос.

Курт поймал на лету крупный, краснобокий плод.

– Спасибо, не пожалел! – крикнул он в ответ.

– Мне нравится твоя придумка! Только вряд ли ты с такой же легкостью найдешь желающего подставить свою голову! – засмеялся князь. – Голову каждый пожалеет! Хотя смельчака ждет награда! Ну, кто смелый?

Слуги князя подошли к зрителям, предлагая показать свою смелость и решительность. Глашатай три раза громко объявил о награде для храбреца – двадцать крейцеров! Толпа безмолвствовала. Все хотели оставаться зрителями, а не становиться участниками опасного представления.

– Неужели в замке нет отчаянных голов? – вскричал Иозеф Вагнер.

– Есть! – раздался мелодичный голос, и среди стоящих отдельно женщин прошло какое-то движение. Вагнер осекся, Кёниг насторожился. Только Курт, как всегда, был невозмутим.

Желающий рискнуть своей головой все же нашелся. Точнее, нашлась. Из толпы нарядно одетых ради праздника женщин вышла Клара в новом платье и платке, подошла к рубежу мишеней и, прислонившись спиной к соломенным матам, остановилась, выжидая. Справа и слева от нее торчали стрелы, ушедшие в прессованную солому по самое оперение. Проворный шут, сменивший Колокольчика, подбежал к ней и водрузил яблоко на покрытую платком голову. Она подумала, что будет жалко, если обновку зальет кровь.

– Приготовиться! – князь поднял платок.

Кёниг нагнулся и положил арбалет на землю.

– Ваша Светлость, прошу всемилостивейше извинить вашего верного слугу, но я стреляю в людей, только если они враги моего государя, – хрипло сказал он.

У Вагнера настроение тоже изменилось.

– Ваша Светлость, использовать в качестве мишени женщину, да еще главного счетовода замка, мне кажется не очень разумно…

– А ты, Курт, что скажешь? – спросил князь, который явно не хотел отказываться от щекочущего нервы зрелища.

Тот невозмутимо натягивал тетиву, накладывал и закреплял стрелу, поправлял оперение, а закончив это занятие, ответил:

– Я готов к стрельбе, Ваша Светлость!

– Но в стрельбе уже нет необходимости! – вмешался Вагнер. – Раз один стрелок выбыл из состязания, то победителем считается второй!

– Нет, это не победа! – скривился князь. – Это позор для всех. В том числе и для меня. Ведь сегодня мое рождение. Разве я вас плохо развлекал в этот день?

– Хорошо, Ваша Светлость, – потухшим голосом сказал Вагнер и замолчал. Дальнейшие возражения – это уже спор. А спор с князем может привести только к одному – к эшафоту!

– Спасибо светлейшему князю! – кричала толпа. – Спасибо Господину!

– Так теперь вы развлеките меня и сделайте этот день незабываемым! – повысил голос князь.

Курт, держа арбалет опущенным вниз, ждал команды. Кёниг тоже поднял с земли заряженный арбалет. Но на это никто не обратил внимания: все взгляды были прикованы только к одному человеку. Точнее, к двум. Клара стояла как всегда ровно, словно статуя – иначе яблоко могло упасть.

– Ты готов, Курт? – спросил князь.

– Готов, Ваша Светлость!

– Но ты ведь знаешь, что за убийство главного счетовода замка тебя казнят?

К такому обороту Курт не был готов, он впервые услышал о новом условии, которое все меняло. Но он никогда не отступал.

– Знаю, Ваша Светлость!

Князь, конечно, удивился такому ответу, но виду не подал.

– Тогда стреляй, и да поможет тебе Всевышний!

Курт зачем-то зажал зубами вторую стрелу, вскинул арбалет и прицелился. Расстояние до яблока было около шестидесяти шагов. Сколько шагов было до Клары, он не знал, так как сейчас ее не видел. Только яблоко в прицельной щели, только легкий ветерок, который на таком расстоянии не требовал корректировки прицела, только отвлекающий шум толпы, который постепенно стихал и, наконец, полностью растворился в сгустившейся атмосфере.

Он нажал спусковой рычаг.

– Дзынн! – грубо зазвенела сорвавшаяся тетива. Стрела мгновенно пронеслась сквозь разделяющее арбалет и цель пространство и рассекла яблоко пополам.

Толпа взорвалась криками, свистом, аплодисментами, топаньем ног.

Кёниг громко, с облегчением вздохнул и разрядил свой арбалет.

– Молодец, Курт! – от души, как простой плотник, крикнул Вагнер. Курт бросил свою вторую стрелу на землю.

Неспешным шагом к ним подошла Клара. Она ела половинку рассеченного яблока. Вторую половинку протянула Курту.

– Ну, как? – спросил он.

– Вкусно! – кивнула она. – Попробуй!

Князь наклонился к Вагнеру и что-то пошептал на ухо.

– Как твоя фамилия, Курт? – спросил управляющий.

– Шефер.

Князь фон Бауэрштейн встал, вид у него был торжественный.

– Награждаю Курта Шефера пятьюдесятью крейцерами, как и было обещано, а Клару Майер – двадцатью крейцерами! Кроме того, назначаю Курта Шефера своим персональным стрелком! Соответствующий указ будет подписан завтра! И я надеюсь, что Курт уничтожит, наконец, того черного волка, который держит в страхе всю округу! Я даже уверен в этом! Независимо от того, обычный это волк или оборотень!

Смеркалось. Иозеф Вагнер и другие высокопоставленные чиновники отправились на пир в Княжескую башню. Раймунд Кёниг был обязан обеспечивать безопасность Господина, а потому двинулся за ними. Плотники со стуком разбирали трибуну, слуги уносили ковры в покои князя.

А Клара и Курт, впервые за долгое время, вместе зашли в «Единорог», где ужинали, пили вино и веселились. Клару смешил Горбонос, который все расспрашивал, зачем Курт приготовил вторую стрелу и почему Кёниг то бросал свой арбалет, то заряжал его.

– Да что тут непонятного? – смеялась Клара. – Если бы Курт промахнулся, то выстрелил бы еще раз! А начальник стражи то собрался стрелять, то передумал, потом опять собрался…

– Гм… – Горбоноса явно мучили сомнения. – Ну, а если бы он тебе в лоб угодил?!

Клара перестала смеяться.

– Тогда бы хоронили сразу троих, – серьезно сказала она.

– Кого?

– Какой ты непонятливый! Меня, Курта и еще одного человека…

– Кого? – продолжал уточнять хозяин «Единорога».

– Тебя, конечно! – она снова засмеялась, на этот раз нервно, с надрывом.

– Меня?! – ошарашенно переспросил Горбонос. – А меня-то за что?

Но ему уже никто не стал отвечать.

* * *

Поджидая Клару после работы, Раймунд Кёниг изо всех сил старался показать, что находится у здания канцелярии по службе. Он медленным шагом прохаживался по улице туда-сюда, делая вид, что рассматривает снизу крыши, как будто там мог затаиться враг. Однако, кроме слепленных из комочков глины и травинок ласточкиных гнёзд, под козырьками крыш ничего не было, а со стороны его действия выглядели нелепо и смешно. Дело усугублялось подвешенной к поясу за задние лапы тушкой зайца, поэтому Кёнигу казалось, что всё население замка сейчас наблюдает за ним и от души потешается.

Никто, однако, за ним не наблюдал, и тем более не потешался – должность начальника стражи к этому не располагала. Наоборот, случайные прохожие опускали глаза и старались поскорее пройти мимо. Ходит главный страж с зайцем на боку, значит, так надо. А то ведь на месте зайца может оказаться отрубленная острым мечом голова шпиона, а именно Кёниг должен выявлять изменников и прочих врагов!

Наконец-то хлопнула дверь, и на улицу вышла Клара, но не одна, а с Эммой. Так что перед Кёнигом встал выбор: подойти сейчас или плестись за женщинами, ожидая, пока они разойдутся, и рискуя попасть в неловкое положение, если вдруг Клара заметит его раньше времени. Но офицер привык к решительным действиям и, недолго думая, пошёл наперерез.

– Добрый вечер! – поприветствовал он женщин издалека, стараясь вести себя раскованно, хотя давалось это с трудом – хитрить Раймунд не привык, особенно вне службы.

Клара с Эммой остановились.

– Добрый! – ответила Клара. – Вы по делу? Но работа уже закончена… Впрочем, если вам надо, я могу вернуться…

Эмма лишь молча кивнула и, удивленно хлопая глазами, переводила взгляд со своей начальницы на симпатичного офицера.

– Нет, нет, никаких дел у меня нет, – учтивым тоном ответил Кёниг. – Сегодня я был на охоте и принес вам подарок…

Он снял с пояса зайца и протянул Кларе. Та в растерянности замешкалась.

– Какой большой! – радостно воскликнула Эмма, как будто подарок адресовался ей. – Это очень хорошая добыча, моему Штефану такие редко попадаются… Но все знают, что господин Кёниг знатный охотник! Он и оленей добывает, и даже козерогов, хотя к ним трудно подобраться в горах.

Клара, наконец, вышла из оцепенения.

– Спасибо! И колбасу вы приносили очень вкусную. Но он действительно такой тяжёлый…

– Я помогу донести, – сказал офицер.

– Не в этом дело… Куда мне столько еды? Это на пятерых человек…

– А давайте устроим общий обед в канцелярии, – оживилась Эмма. – Ну, как тогда, с пирогом и колбасами!

– Что ж, это хорошая мысль! – чуть подумав, кивнула Клара. – Господин Кёниг, мы просим и вас к нам на обед. Это будет не только сытно, но и весело!

– Спасибо за приглашение! – ответил Кёниг. – Я с удовольствием приду, если только позволит служба. А зайца всё-таки давайте я помогу донести до вашего дома!

– О, не беспокойтесь ни о чем! – заявила Эмма, подхватив по-хозяйски увесистую серую тушку. – Я знаю, что фрау Клара не любит готовить, да и не к лицу счетоводу возиться на кухне! А у меня свой, особенный рецепт. Я все сделаю и завтра принесу уже готового, тушенного в вине зайца. Если вы, конечно, не возражаете и доверите мне это важное дело, – обратилась она к Кларе. Хотя они подружились, в присутствии посторонних соблюдалась субординация.

– Конечно, не возражаю! – с облегчением произнесла Клара. – А в дальнейшем я попрошу научить меня готовить и поделиться своими рецептами! Надеюсь, у меня получится… Вообще-то, у меня получается все, за что я берусь!

Последняя фраза вырвалась непроизвольно, Клара про себя выругалась, и если бы это крепкое словцо услышали ее спутники, они бы очень сильно удивились. А на слова, вызвавшие ругань, никто не обратил внимания.

– Конечно поделюсь! И конечно у вас получится! Ну, я побежала! До завтра! – она украдкой бросила взгляд на Клару с офицером и действительно быстрым шагом, почти бегом, направилась к воротам. Взгляд этот не остался незамеченным.

«Похоже, баба поняла, что это лишь предлог, – подумал Кёниг. – Да и плевать! Только как теперь быть? Откланяться?»…

Он растерянно замялся, но Клара сама пришла на помощь.

– Думаю, вы и без зайца можете проводить меня до дома… Все-таки слухи про черного волка не придают женщине уверенности в своей безопасности.

Начальник стражи выпятил грудь.

– Со мной можете быть уверены: вас никто не обидит!

– Не сомневаюсь, – сказала Клара.

Они медленно шли по узкой улице. День заканчивался, и замок опустел: временные посетители, закончив торговые или служебные дела, отправились восвояси, местные жители разошлись по домам, постояльцы «Единорога» ужинали и готовились ко сну.

– А вы расскажете, в чем секрет вашей удачливости на охоте? – вдруг спросила Клара.

Кёниг развел руками.

– Рассказывать я не мастер. Вряд ли мой рассказ будет интересен. Настоящий интерес – это когда сам попробуешь найти зверя, идти по его следу и добыть, наконец! Если захотите, я приглашу вас на охоту и могу научить многим хитростям…

Клара настороженно замолчала.

Лестница отношений между мужчиной и женщиной в шестнадцатом веке имеет много ступеней. Начинается она самым невинным и незаметным для окружающих образом: с пристального взгляда кавалера и ответного жаркого взора поверх приопущенного веера; с будто бы случайно оброненного дамского платочка, который поднять и сделать своим амулетом – честь для мужчины; с непроизвольного прикосновения к платью возлюбленной, с тайного касания её руки и едва заметного ответного пожатия… Знаки становятся все более явными и недвусмысленными: стихи, подарки, письма, поцелуй ручки, щечки, первое свидание наедине… И на вершине этой лестницы во все времена – главное событие, имеющее вид откровенного первобытного бесстыдства, а потому требующее скрытности и запертых дверей: сброшенная одежда, быстрые нервные движения, взаимопроникновение дрожащей плоти, с силой трущаяся кожа, от которой, кажется, летят искры, естественные запахи, вздохи, стоны, сотрясение потных обнаженных тел…

Женщины, особенно опытные и искушенные, хорошо знают ступеньки на этой лестнице, хотя в разных эпохах и лестницы разной длины, и ступеней на них разное количество, и расстояния между ними заметно отличаются. Клара, конечно, не подозревала, какими будут взаимоотношения полов через несколько веков, ее системе координат не были известны приглашения в модный ресторан, на шикарный летний отдых, дорогой подарок или даже просто цинично-откровенные в своем бесстыдстве денежные купюры, которые приближали вершину лестницы! Все, что она знала, это незаметные взгляды, тайные прикосновения к одежде, или невзначай поправленная прядь волос, пристальное внимание, особенно со стороны мужчины, занимающего высокопоставленное положение…

И для Клары все было совершенно ясно: ожидающий у канцелярии начальник стражи, колбаса с охоты в гостинец, а теперь – подаренный заяц, проводы до дома и даже, даже! – приглашение на охоту! Это не просто знаки внимания, не просто ни к чему не обязывающие жесты – это уже не середина воображаемой лестницы и даже не верхняя треть… Если сравнивать с канонами двадцать первого века – это прямое приглашение в постель! Не потому, что там лестница короче: просто в ней меньше ступеней – иногда всего одна, и та движется в эскалаторе! И хотя о правилах обольщения будущих веков Клара ничего не знает, но в условностях своего времени разбирается прекрасно. И понимает, что Кёниг уже ведет ее в отдельную комнату, еще шаг, – и задвижка защелкнется изнутри… Надо сказать, это ее совершенно не пугало, а скорей будоражило и привлекало!

– Я подумаю над вашим предложением, – наконец пообещала она.

* * *

Полная луна была такой большой и висела над Альпами так низко, что, казалось, если взобраться на вершину горы, можно достать до неё рукой. Штефан и Маркус, как обычно, дежурили вместе. Стоя в наблюдательной башенке, они с удовольствием вдыхали свежий, полный пьянящих ароматов разнотравья воздух и любовались россыпью звёзд на небе.

– В такую ночь дежурить одно удовольствие, – сказал Маркус. – Не то что в грозу! Так и кажется, что гром ударит в тебя и испепелит на месте!

– Я был свидетелем такого случая, когда служил под знаменами герцога Брауншвейского, – кивнул Штефан. – Перед боем молния попала в конного рыцаря, убила коня, а его самого сожгла полностью. Только почерневшие доспехи, а внутри обугленные кости – и все! Говорят, железо притягивает небесный огонь…

– Но там же все были в латах! Почему именно этого беднягу поразил Господь?

– Не знаю. Но он был поединщиком и должен был драться с рыцарем противника один на один. Армия победителя занимает город без боя. Поединщики стояли перед своими шеренгами, подняв копья и ждали сигнала. Тут гром и разразил нашего…

– А что потом?

– Ничего. Мы отступили. Он оказался единственной потерей…

– Так это не случайность, – многозначительно сказал Маркус. – Это знак свыше. Значит, небеса выбрали не вас. А если бы начался бой, сам понимаешь, сколько бы полегло…

– Это точно! – кивнул Штефан. – Может, я и не стоял бы сейчас здесь с тобой…

Некоторое время они молчали, думая каждый о своём.

– А знаешь, – сказал Маркус. – Мне в детстве рассказывала бабушка, что если коснуться Луны рукой, то найдёшь в горах спрятанные там несметные богатства. Ты знал об этом?

– Нет, не знал. Да и не верю я в такие сказки. Если бы это была правда, то кто-нибудь уже сделал бы это и забрал клад. А если даже и правда, то как можно проверить, что клад ещё на месте и никто его не забрал?

– Он на месте! – уверенно ответил Маркус. – Видишь, что там на ней?

– Что?

– Ну как же, неужели не видишь?!

– Ничего нового не вижу, всё как всегда.

– Правильно. Но что там как всегда?

– Да не знаю я, пятна разные.

– Пятна, – снисходительно усмехнулся Маркус. – Это же фигуры! Видишь? Мужская и женская. Вот как раз они и пытались завладеть сокровищами. Сын одного князя влюбился в красивую, как сама Луна, простолюдинку…

– Стоп! Давай угадаю?! Она оказалась ведьмой. Так?

– Почему ведьмой? – удивился Маркус.

– Ну, просто ты сказал, что она была прекрасна, а говорят, что все ведьмы, когда они в обличии молодых, чертовски красивы. Вот посмотри на ведьм в Моосхаме!

– А то ты не знаешь, откуда там появляются красивые ведьмы! Это проделки князя Веллинсгаузена! И девок всех перепортил, и подати дерет непомерные, и от государевой казны скрывает… Про нашего господина фон Бауэрштейна никто ничего плохого не говорит, да продлит Господь его дни! Мы все им довольны. Не так разве?

– Так, так! – поспешно согласился Штефан. – Только все равно меньше болтай языком, если не хочешь, чтобы он у тебя болтался с крепостной стены! Небось про подати и государеву казну опять от Харди Хитрого слышал?

– Не только. Об этом все говорят. И в ихней деревне, и даже в нашей. Да и не такой Харди враль, как ты думаешь… Он что скажет, то потом и подтверждается…

– Сплетни все это, болтовня. Кто там считал и проверял эти подати? Или что – как красивая баба, так обязательно ведьма? Видел, у нас в замке какая поселилась, Клара Майер? Она что, тоже ведьма?

Маркус покачал головой.

– Она непохожа. Хотя, кто знает… Кастелян и Кёниг с нее глаз не сводят, словно приворожила!

– Она добрая, участливая. Мою Эмму пирогом угощала, и подметальщицей, шутом не побрезговала – всех за стол посадила! Такие ведьмы не бывают, у них душа змеиная!

– Да я и не говорю про нее ничего. Только шут-то пропал неизвестно куда!

– Мало ли куда кто пропадает… Ладно, хватит толочь в ступе одно и то же, рассказывай уже дальше про Луну!

– Я и говорю: та, что на Луне, не ведьма!

– А как же тогда она там оказалась?

– Ну, так ты слушай дальше! Им же князь, отец жениха, согласия на женитьбу не дал… И решил тогда тот юноша дотянуться до Луны и завладеть сокровищем, чтобы можно было без согласия семьи жениться, уехать и безбедно жить. Оседлал он коня такой вот ночью, как сегодня, и поскакал в горы. А перед этим заехал к любимой, сказал ей, жди, мол, скоро заберу тебя. Только девушка не послушалась, тоже села на коня и поскакала вслед за ним.

– Где она коня-то взяла? – спросил Штефан.

– Откуда я знаю?! Не перебивай!

– Ладно, рассказывай!

– Ну вот, прискакали они на гору, взялись за руки, дотянулись до Луны… А она их к себе и притянула. И теперь они там живут, и все на них смотрят, особенно в полнолуние, как сейчас. А клад так и остался в горах. Скорей всего, в Серых скалах, под охраной дракона…

Маркус замолк, и с минуту они молча смотрели на Луну.

– Я не понял, – задумчиво произнёс после паузы Штефан. – Получается, их мечта быть вместе сбылась и они там счастливы, хоть и не получили сокровища? Или они там страдают, потому что не могут вернуться?

– А кто их знает?! – пожал плечами Маркус. – Бабушка этого не сказала, а я тогда об этом и не думал, главное же, что сокровища остались в горах и можно их найти.

– Ну, может, кто-то и найдёт, – согласился Штефан. – Только ему придется сразиться с драконом!

– Нет, это без меня! Сожрет или в камень превратит, и зачем тогда мне этот клад?

– Ты прав, тогда незачем, – кивнул Штефан. – А про Харди Хитрого почему ты говоришь так уверенно, что он не враль?

– Потому что тот волк опять появился. Причем средь бела дня! Огромный зверь с чёрной шерстью. И ни на кого внимания не обращал. Лежал на пригорке, знаешь, где сосна растет? До замка метров сто, не больше… По дороге люди ехали, собаки со всей округи собрались, лаяли на него, правда, издали, близко подходить боялись… А он лежал спокойно и по-хозяйски осматривался, совсем как человек! Хитрый и кричал ему, и даже алебардой об алебарду стучал, чтобы прогнать, они же звуков оружия опасаются… А этот ничего не боится: лежит себе и ухом не ведёт!

– А кроме Харди это кто еще видел? – недоверчиво спросил Штефан.

– Да почти вся дневная смена: и Дитмар, и Конрад, да и Кёниг потом подошел, он тоже видел… И повара к воротам вышли, и каретники…

– Ничего себе! – покрутил головой Штефан.

– Это еще не все, ты дослушай! Хитрый в него из арбалета три раза выстрелил. А не попал ни разу! Причём зверь даже не сделал попытки убежать! Как лежал, так и остался, только задрал голову, раскрыл красную пасть и подвывал как-то странно… Хитрый клялся, что он так смеялся!

– Ай, – отмахнулся Штефан. – Все знают, какой этот Хитрый выдумщик, а ты ему веришь…

– Может, Хитрый и выдумщик, но стрелок он хороший. Люди видели, как он стрелял, а потом нашли стрелы – одна в основании пригорка торчала, вторая в сосну воткнулась на высоте метра два, а третья вообще в сторону улетела, ее еле с собакой отыскали!

– Ну и что?!

– Да то! У хорошего стрелка стрелы кучно ложатся, а не летят во все стороны! Все говорят, что это не простой волк, а оборотень, вот он их и разбросал вокруг себя. Потому и смеялся!

– Пока сам не увижу, не поверю! – заявил Штефан.

– Дело твоё, верить или нет, а только так всё и было. И тому есть много свидетелей! Да ты сам походи днем вокруг замка, этот пригорок посторожи. Хитрый говорит, что он каждый день там бродит, обязательно встретишь!

– Прямо мечтаю, – буркнул Штефан. – Ладно, хватит болтать, пора на обход идти! Кёниг на днях ругался: прознал, что ночная смена часто с вышки не спускается, грозил, кого поймает, под замок посадит на хлеб и воду! Говорил, что сам будет нам ловушки устраивать, так что смотри, надо нам лицом в грязь не ударить!

– Я и не привык лицом в грязь! – буркнул Маркус и, вдев ногу в арбалетное стремя, двумя руками с трудом натянул скрученную из пучка бычьих жил тетиву. Потом вставил и закрепил болт – толстую, тяжелую стрелу, короче, чем обычная.

– Слышь, Штефан, а ты видел, как такой болт с двухсот шагов пробивает миланский доспех? – спросил он, переводя дыхание.

– Не видел. И никто из ребят не видел. Думаю, это сказки – ни одна стрела не пробьет железо. А если придумают такие стрелы, которые пробивают, то все доспехи надо будет выкинуть!

– Ну, тогда конечно – зачем они нужны? Только тяжесть на себе носить?

Стражники спустились по винтовой лестнице, зажгли факелы и отправились в ночной обход, думая о неведомых сюрпризах, которые приготовил им начальник стражи.

Ни в одном из домов и башен свет уже не горел. Даже окно кастеляна, который любил засиживаться допоздна и мог себе позволить жечь дорогие восковые свечи, уже зияло чёрным квадратом на третьем этаже белёсой в свете луны каменной стены. Окна же нижних этажей были плотно закрыты прочными ставнями. Башни и стены отбрасывали черные тени, не пропуская лунный свет. Везде темно и тихо, улицы были пустынны, как и положено: без дела шляться ночью опасно даже во дворе замка. Лишь шарканье деревянных подошв Штефана и Маркуса об отполированный множеством ног и копыт чёрный булыжник нарушал эту тишину. Пляшущий по стенам свет факелов они обязательно направляли во все темные углы и подозрительные закоулки.

– Слышь, а что, если Кёниг поджидает нас в таком углу? – спросил Штефан. – И вдруг как выскочит с криком! Или просто окажется с тобой лицом к лицу и будет смотреть прямо в глаза? Так ведь и обмочиться недолго!

– Мы тут не для того ходим, чтобы в штаны лить! Наша задача сторожить, а неизвестного задержать или убить!

– Кёнига убить? Ты в своем уме?!

– Раз он так рискует, то должен быть к этому готов. Если столкнемся с кем-то в темном углу, то я вначале пущу в него болт, а потом буду разбираться – кто это…

– Ну, с разбойником-то ясно, – не очень убежденно произнес Штефан. – А с начальником стражи? Хочешь, чтобы тебя повесили?

– Не хочу. И чтобы он меня проткнул своим мечом – тоже не хочу… Постой, а что это?

Маркус приблизил факел к мостовой, и неверные отблески желто-красного огня высветили цепочку крупных следов, оставленных чьими-то выпачканными грязью лапами.

– Собачьи?

– Нет, слишком большие для собаки…

– Неужели волк?!

– Откуда бы он взялся? Мы закрыли ворота и уже проходили здесь два раза, все было чисто…

В накатившем напряжении, пригнувшись и выставив вперед алебарду и арбалет, стражники медленно двинулись по следам. Неспешно продвигаясь по узкой улочке в глубь двора, они дошли до донжона – самой высокой башни, рассчитанной на то, чтобы в ней укрылись князь и его приближенные, если враг захватит замок. Внутри донжона располагался главный колодец и склады продовольствия, а вход в него был с верхнего этажа по деревянному мостику, который можно было сжечь, отрезав путь врагу, и ждать подмоги.

– Хотел бы сидеть в этой башне, когда кругом враги? – спросил Штефан. – Тут нужно стальные нервы иметь…

– Ты не о том думаешь, – зло процедил Маркус. – Смотри лучше по сторонам!

– Да смотрю я, смотрю!

Так же соблюдая осторожность, они двинулись дальше, прошли почти до самой крепостной стены, свернули на параллельную улочку и пошли в обратном направлении, в сторону главных ворот. Луна выплыла из-за донжона и осветила мостовую: следов на ней больше не было!

– Я понял! – облегченно вздохнул Штефан. – Это штучки Кёнига! Он приказал проложить эти дурацкие следы, а сейчас вместе со своими остолопами наблюдает за нами сверху из какой-нибудь башни!

– А может, грязь просто стерлась, и теперь лапы не оставляют отпечатков, – заметил осторожный Маркус.

– Всяко может быть, – недовольно буркнул Штефан. – Он не любил усложнений.

Луна стояла прямо над ними, и настроение улучшилось даже у Маркуса. Ведь верить в хорошее легче и приятней, чем в плохое.

– Или действительно это Кёниг нас проверяет? – он уже был готов согласиться с напарником в более простом и удобном объяснении.

– Конечно! Чего тут придумывать?!

Справа тянулась конюшня, сквозь щели в воротах пахнуло теплом, навозом и сеном, а почувствовавшие присутствие человека лошади зафыркали и нетерпеливо затоптались в ожидании хозяина, который обязательно принесет угощенье.

– Если бы волк тут был, представляешь, какой бы переполох устроили лошади? – спросил Штефан. – Да и собаки бы какой вой и лай подняли?

– Собак на ночь стараются выгнать из замка, хотя некоторые успевают спрятаться, – сказал Маркус. – Но вообще-то ты, наверное, прав! Животные бы взбесились от волчьего духа и устроили та-ра-рам!

За конюшней улица расширялась и переходила в небольшую площадь, на которой стояла чёрная карета с нарисованными на дверцах белыми цветками эдельвейса.

– А это еще что? – удивился Штефан.

– Экипаж итальянского вельможи, он остался ночевать: колесо разболталось, – пояснил Маркус. – Завтра каретник починит.

– Ну, это не наше дело…

– И то правда…

Неожиданно под каретой зашевелилось что-то большое. В густой тени ничего разобрать было нельзя. Стражники решили, что это пришел в себя какой-то заснувший с вечера пьяница.

– А ну, вылазь, живо! – грозно рявкнул Штефан и, пригнувшись, сунул в темноту древко алебарды. Трудно сказать, что произошло раньше: увидел ли он нечеловеческие глаза, горящие злым зеленым огнем, или услышал рев потревоженного зверя.

– Осторожно! – уронив факел, Штефан отпрыгнул назад.

– Кто здесь?! – отшатнулся и Маркус, вскидывая арбалет. Его факел тоже, разбрызгивая огненные искры, упал на мостовую.

Вместо ответа прямо на них выскочил из непроглядного мрака огромный клок черноты! Волк!! Чуть не сбив Штефана с ног, он сиганул вправо и в призрачном свете луны помчался по ведущей к воротам улице.

Маркус прицелился, беря с упреждением – чуть выше ушей.

– Дзы-ы-н-н! – грубо ударила тетива.

– Фьюить! – стремительно вылетела стрела. Она должна была вонзиться зверю в хребет, в районе шеи. Но пролетела выше и попала в мостовую, выбила из камня сноп искр, отлетела в сторону, еще дрожа, воткнулась в ставню дома, но, потеряв последние силы, замерла, нелепо белея оперением в мирной ночи замка.

– Где он?! – закричал Штефан.

Улица была пуста – волк исчез…

– Только что был! – воскликнул Маркус. – Ты видел?!

– Да не видел я ничего! Только что был здесь… и вдруг пропал!

– Вы чего по окнам стреляете, стекло разбили! – раздался недовольный крик.

Дверь дома, в который попала стрела, приоткрылась, и в проёме появилась рыжая голова высокого худого парня. Это был Мориц – помощник кастеляна. В руках он держал внушительного вида самодельную дубину с налобком на конце.

– Пьяные, что ли?! Орете, как на войне, людям спать не даёте… А еще стражники! Хотите, чтобы я господину Вагнеру пожаловался?

– Не скандаль, Мориц, здесь был волк! – ответил Маркус. – Я в него и стрелял!

– Какой ещё волк? – вроде не поверил рыжий, но опасливо осмотрелся по сторонам. – Настоящий?

– Самый настоящий! – подтвердил Штефан и добавил страху:

– Огромный чёрный волк, оборотень!

– Тогда хватит болтать, найдите его и убейте! – явно копируя своего хозяина, распорядился Мориц, быстро спрятался обратно, захлопнул за собой дверь и с лязгом задвинул засов.

– Не повезло нам нарваться на этого рыжего паникёра! Завтра весь замок и окрестности будут знать про волка! – угрюмо сказал Штефан. – И кастелян Вагнер, и офицер Кёниг, и сам Господин! И если мы не убьем этого проклятого зверя, то нам не поздоровится!

Стражники тщательно проверили ворота – они оказались заперты, как и положено. Потом несколько раз обошли замок, добросовестно заглядывая во все закоулки. Волка нигде не было. На всякий случай осмотрели стены – не остались ли на них следы грязи с лап? Нет, не остались.

Светало, дежурство подходило к концу, но сегодня их это не радовало.

– Но как-то же он сюда пробрался? – рассуждал Маркус. – И куда-то делся? А стены высокие, не перепрыгнешь… Да и стрелял я прицельно, метров с десяти, а промазал… Непонятно!

– Ну что, теперь поверил, что Хитрый не врал? – спросил Штефан. – Что волк этот не простой?

– Теперь верю, – кивнул напарник. – Точно оборотень! Только…

– Что «только»?

– А то, что раньше у нас такого не было, чтобы по замку оборотни шастали! И вдруг стало! Может, простое совпадение? Только не верю я в простые совпадения с непростыми волками!

– Да говори ты по-человечески! – обозлился Штефан. – Какое совпадение?!

– Вспомни, о чем мы на вышке говорили? Про эту, новенькую, красивую… Как она появилась, так и черный волк в замке объявился… Что ты на это скажешь?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю!

На следующий день Мориц растрезвонил о ночных событиях, о волке-оборотне, которого он, якобы, лично видел. Каждый раз, повторяя свой рассказ, он добавлял новые, всё более страшные подробности: как вставала дыбом на волке шерсть, как горели его глаза, как он злобно скалился и рычал, как внезапно пропал, словно растворился в воздухе… А ещё через пару дней пугающие слухи охватили не только деревню, но и ближайшие окрестности.

Штефан и Маркус за нерадивость отсидели пять дней в холодном сарае, получая через день кусок хлеба и кружку воды. Тем временем вся дворцовая стража целыми днями искала логово волка. И нашла. Точнее, нашли Кох и Дитмар, и не оборотня, а другую пропажу… И не далеко, а совсем рядом – в заиленном рву под мостом, который поднимается при осаде, отрезая вход и укрепляя ворота. Неизвестно зачем, Кох заглянул под бревенчатый настил, увидел среди кувшинок и не успевшего затянуться зеленого слоя ряски длинный темный предмет и тут же позвал напарника. Они зацепили непонятный предмет алебардами и вытащили на берег.

Это был пропавший Карл-Колокольчик. Вопреки предположениям, он не отправился без спросу к родителям, не сбежал неизвестно куда и не исчез бесследно. Бедный шут оказался в болоте под подъемным мостом замка Маутендорф, заколотый рыцарским кинжалом прямо в сердце. Тип орудия убийства определил Раймунд Кёниг. Он же сказал, что, судя по точности единственного удара, убийца профессионально владеет оружием. А Кёнигу в таких делах можно верить…

Глава 3. Охота на козерога

Заяц, фаршированный куропатками, томленый в красном вине и зажаренный на углях, был выше всяких похвал. Но наслаждались им только счетовод Клара, писарь Эмма и новые помощники счетовода – по таможне увалень Бартольд и по общим вопросам – стремительно взлетевшая из подметальщиц Грета. К сожалению Клары, Раймунд Кёниг на обед не пришёл. Начальник стражи зашёл позже, перед окончанием рабочего дня.

– Извините меня, – пояснил он, щелкнув шпорами. – Непонятная история: князь объявил внезапную проверку боеготовности стражи! А самое удивительное, что эту идею ему подал управляющий Вагнер! Но ведь управляющий никогда не лез в мои дела! Удивительно!

– Действительно странно, – согласилась Клара, хотя она тут же просчитала ситуацию: ревнующий Вагнер прознал про совместный обед и лишил соперника возможности его посетить! Ничего удивительного и странного она тут не увидела. Но задумалась о дальнейших последствиях складывающегося треугольника.

По должности Вагнер выше Кёнига, но по силовым возможностям и значимости для безопасности замка начальник стражи важнее. То есть, практически они равны. Но если два крупных чиновника начнут бодаться между собой, то ничего хорошего из этого не получится. И в первую очередь для нее самой: ее ждет судьба веточки, случайно попавшей между мельничных жерновов… Если, конечно, она ничего не придумает… Но ситуаций, когда она не придумывала выхода из самых сложных положений, в ее жизни еще не было!

Кёниг вновь проводил ее до дома.

– Госпожа Майер, я собираюсь на охоту и повторяю вам свое приглашение, – сказал он уже у дверей.

– Что ж… Если вы найдете для меня дамское седло и хорошую лошадь…

– У вас будет лучшая лошадь и лучшее седло во всём Зальцбургерленде! – окрыленно воскликнул начальник стражи.

* * *

И вот желанный день наступил: рано утром через главные ворота замка выехала живописная процессия. Клара в коричневом платье восседала боком на белом коне, у Раймунда конь был чёрной масти, в некотором отдалении за ними держались четверо конных слуг. Еще несколько слуг ехали в закрытой повозке, загруженной всем, что должно обеспечить успех охоты и комфорт дамы, само участие которой в таком мероприятии было большой редкостью.

Ехали они долго. По мере продвижения вверх растительность становилась реже, а склон каменистее. Один раз сверху с шумом обрушился камнепад, и валун, размером с лошадиную голову, пролетел буквально в нескольких метрах от охотников. Лошади всё чаще стали спотыкаться, в конце концов всадникам пришлось спешиться и вести их под уздцы.

Впереди выросшая каким-то чудом на покрытой мхом скале одинокая сосна раскачивалась от ветра. Влажность была такая, что притороченная к седлу Кёнига сумка покрылась мельчайшими каплями росы, а от разгоряченных лошадей шёл пар. Переваливаясь через вершину, будто молочная река, сплошным потоком медленно ползли вниз облака, клубясь и обволакивая всё большее и большее пространство. Вскоре и сосна на скале оказалась наполовину скрыта белой пеленой.

– Погода портится, – сказал Кёниг. – До козерогов, видно, не добраться. Ну, ничего, ниже должны быть серны…

– Я не привыкла отказываться от своей цели! – возразила Клара. – Вот ваши козероги!

Она показала рукой куда-то вправо и вверх.

Подивившись остроте ее зрения, Кёниг посмотрел в указанном направлении и действительно рассмотрел на значительном расстоянии небольшое стадо козерогов, почти сливающихся с окружающим ландшафтом.

– Молодец, госпожа Майер! – Кёниг махнул рукой старшему слуге. – Ганс, возьми людей, обойдите дичь и не дайте уйти в горы! Гоните на нас, а мы разойдемся по флангам. Госпожа Майер, вы доберетесь до того остроконечного камня? Или мне пойти с вами и помочь?

– Конечно доберусь!

– Позвольте, я взведу вам арбалет…

– Спасибо, справлюсь, – рычагом «козья нога» Клара ловко натянула тетиву, наложила и закрепила стрелу.

Кёниг только удивленно развел руками, но попытался дать последнее напутствие:

– Цельтесь так, чтоб животное было видно в эту щель…

– Разберусь! – азартно зажав еще две стрелы в зубах, Клара быстро и ловко, словно снежный барс, полезла вверх по покрытому тонким слоем льда скальному склону. Иногда она оскальзывалась и упиралась рукой в камни, но арбалет держала профессионально: бережно и стрелой постоянно в сторону цели.

Завороженно глядя вслед гибкой фигурке, Кёниг заметил, что подошвы её обуви подбиты гранёными гвоздями, точно так же, как и его охотничьи ботинки.

«Она мало похожа на избалованных красавиц, – подумал он, тоже карабкаясь вверх. – Как будто всю жизнь охотится в горах… Удивительная женщина!»

Выбравшись на позицию, он осмотрелся. Клара уже добралась до своего ориентира, опустилась на колено и изготовилась к стрельбе, грамотно уперев локоть в колено, чтобы не держать арбалет на весу и повысить точность прицела.

Загонщики делали свое дело, и стадо козерогов постепенно спускалось в их направлении. Кёниг прикинул, что они выйдут ближе к женщине. Но стрелять ей придется снизу вверх, при этом обычно неопытные охотники завышают прицел, не зная, что стрела и без того летит выше. И промахиваются! А он не предупредил Клару об этом… Значит, надо подстраховать ее своим выстрелом, чтобы не остаться без добычи, а то слава удачливого добытчика улетит туда же, куда и пролетевшая мимо цели стрела!

Но валуны и клочья спустившегося вниз тумана мешали прицелиться. У Клары позиция была лучше, и она выстрелила первой. Звон тетивы и свист стрелы спугнули чутких животных, козероги шумно рванули в стороны, но самый крупный, сделав несколько шагов, упал и покатился вниз, ударяясь о камни и отскакивая от них, как пружина. Вверху поочерёдно мелькали то еще бегущие сильные ноги, то большие, немного изогнутые назад ребристые рога. Пролетев так метров двадцать, туша застряла в узкой расщелине неподалеку от Клары.

– Есть! – азартно воскликнула она, легко потрясая увесистым арбалетом.

Козероги разбежались, только большие и маленькие камни продолжали катиться и сыпаться вниз, глухо стукаясь и громко щелкая друг о друга. Сравнительно безобидная каменная осыпь в любой момент могла превратиться в камнепад, разрушающий все на своем пути, но Клара не обращала на это внимания.

– Поберегись! – запыхавшийся Кёниг подбежал к ней и, прикрыв своим телом, повалил за остроконечный обломок скалы.

– Ты цела? Не ушиблась?

– Нет, наоборот, пока мне все нравится. Но вы уже можете с меня встать.

Азарт быстро прошёл, она снова была спокойна.

– Извините! – Кёниг вскочил и помог ей подняться. – Но как вам удалось попасть? С такого расстояния, да еще снизу вверх… Это очень сложный выстрел! Тем не менее стрела попала в шею!

– Не знаю, так получилось. А мы будем обедать? Я проголодалась.

– Да, и очень скоро, – Кёниг показал на слуг, которые, оскальзываясь на камнях, тащили тяжелую тушу, подвешенную за связанные ноги к прочному шесту.

Они спустились вниз, где уже был разбит лагерь и горел жаркий костер.

Клара продрогла и устроилась ближе к огню. Ганс с несколькими помощниками сноровисто разделывали добычу. Через несколько минут свежее мясо жарилось над угольями, с шипением стрелявшими искрами, когда на них капал жир. Кёниг внимательно, испытующе рассматривал спутницу.

– Что-то не так? – поинтересовалась она.

– Не знаю, – пожал плечами офицер. – Я часто хожу на охоту с Дитмаром и сегодня не заметил никакой разницы…

– Между мной и Дитмаром? – засмеялась Клара.

– Ну, не в том смысле, – слегка смутился начальник стражи. – Между вами как охотниками. Женщина-счетовод такой же опытный охотник, как мой солдат! Вы не уступаете ему в выносливости, зоркости, целеустремленности, умении владеть оружием… А стреляете, может быть, даже лучше него! И мне это кажется очень странным!

– Не забывайте, что я была женой рыцаря…

– Да, у нас много рыцарей, и у большинства есть жены, но они не обладают такими качествами… А кстати, на каком турнире погиб ваш муж? Что с ним случилось? Я закончил «Рыцарскую академию» в Вене и изучал историю рыцарских поединков…

– Год назад, в Энсе, – печально сказала Клара. – Копье сломалось, и острый обломок древка вошел в глазницу шлема…

– Удивительное совпадение! – воскликнул Кёниг. – Точно так когда-то погиб король Генрих II на турнире в Париже… А этого случая в Энсе совершенно не помню! Впрочем, уже три года я живу в Маутендорфе, а столичные новости сюда не доходят…

– Я бы желала, чтобы этого несчастного случая вообще не было… И такое королевское совпадение не уменьшает моего горя!

– Конечно, конечно, – сочувственно покивал Кёниг. – А из какого рода происходил ваш муж? Я не помню фамилии Майер в рыцарских сословиях…

– Вы и не можете ее помнить – это фамилия моего отца, он был лекарем. А Конрад происходил из нижней ветви Лотарингской династии… Надеюсь, мне не придется вам объяснять, почему я осталась на девичьей фамилии?

Теперь Клара отвечала ему пристальным, изучающим взглядом. Так рыцари на турнире, ощетинившись копьями, смотрят друг на друга перед тем, как пустить вперед коней. Несколько мгновений – и будет ясно, кто победил, а кто повержен, а пока это знает только Господь Бог. Правда, соперничающие рыцари смотрят сквозь узкие щели шлемов, а лица мужчины и женщины открыты, и на них играют красноватые отблески костра. К тому же они могут заглядывать в глаза друг друга, которые гораздо выразительнее, чем черные щели враждебных шлемов. Но в глазах Кёнига читалось подозрение, и Кларе это не нравилось.

– Думаю, что вы скоро поймете, чем я отличаюсь от других женщин, – наконец, сказала она. – А тем более, чем я отличаюсь от Дитмара!

В ее голосе достаточно откровенно звучало обещание. Подозрение растворилось в других чувствах, и Кёниг первым опустил взгляд.

– А насчет моей супружеской жизни и семейных событиях мы, возможно, еще будем иметь возможность поговорить…

– Надеюсь, – кивнул Кёниг.

Слуги подали жареное мясо и разлили по кубкам вино из бурдюка. Охотники жадно набросились на еду, запивая жесткое мясо вином. Голод был утолен быстро. Стало смеркаться, усталость брала свое.

– Даме постелено в повозке, – дипломатично доложил Ганс. – Надеюсь, ей будет удобно, тепло и даже дождь не помешает!

– Хорошо! – кивнул начальник стражи. – Расставь посты по периметру и организуй смену дежурств. А я посижу у костра…

Но уже через полчаса он оказался в затянутой тентом повозке. Это была вершина лестницы, которые ничем не отличаются друг от друга в любых временах и странах, та самая отдельная комната, только вместо задвижки – завязывающиеся веревки и вооруженная охрана по периметру.

Клара встретила его жарким поцелуем и обвила руками и ногами, как лианы обвивают крепкое дерево. Чертыхаясь, Раймунд принялся распаковывать женщину, путаясь в многочисленных крючках, тесемках и шнурках. Терпения у него хватило ненадолго, он выхватил кинжал и вмиг разрезал шнуровку.

– Вот, так всегда! – притворно вздохнула Клара. – Куда вы все торопитесь? Хорошо, что я захватила запасные тесемки…

– Хорошо, что ты такая предусмотрительная! – сказал Кёниг, и в голосе прозвучала легкая издёвка. А может, Кларе это показалось: в такие моменты не до анализа нюансов.

* * *

На обратном пути Клара почти всю дорогу дремала в повозке, но въехала в замок так же, как выезжала – верхом. Процессия охотников привлекла внимание: зеваки выстроились вдоль улиц, улыбались и оживленно что-то обсуждали, рассматривая сидящую в дамском седле красивую женщину, молодцевато гарцевавшего рядом начальника стражи, довольных и сытых слуг, а главное – их внушительный трофей: крупного козерога с отрубленной задней ногой.

Иозеф Вагнер, заложив руки за спину, тоже смотрел из окна, но вид у него был мрачный и суровый. Он не радовался удачной охоте, не интересовался добычей, а, цепко вглядываясь в лица главных участников, пытался прочитать на них тайну прошедшей ночи. Радостное возбуждение Кёнига и деланное безразличие Клары не успокаивали душу, а, наоборот, укрепляли его худшие подозрения. И это больно ранило каменное сердце кастеляна – могущественный управляющий должен был признаться самому себе, что он влюбился в эту женщину и ревнует ее, чего раньше никогда с ним не случалось. Но каков плут Раймунд Кёниг! Правда, у него высокие покровители в Вене и князь Бауэрштейн к нему благоволит…

Вернувшись за стол, он с силой ударил кулаком по столешнице и хотел было немедленно вызвать нового счетовода под свои светлые очи под предлогом её отсутствия, но вовремя сдержался, вспомнив, что сам отпустил её на несколько дней. Правда, она не рассказывала о том, как намерена провести свободные дни, но это не повод предъявлять ей претензии. Тем более, что она умная женщина и поймет, что им руководит не служебное рвение, а обычная ревность, и значит, его авторитет в ее глазах упадет… С другой стороны, если ничего не делать, то молодой и энергичный начальник стражи вскоре поведет красавицу под венец, а ему останется только злиться и жалеть об упущенных возможностях… Вагнер заперся, никого не принимал и думал, как лучше ему поступить. И к вечеру ему пришла в голову хорошая, на первый взгляд, мысль.

* * *

Клара целый день спала, а к вечеру выспалась и от нечего делать смотрела в окно на пустынную улицу, думая, что так придется провести всю бессонную ночь. Занять себя было решительно нечем, и она приготовилась скучать, размышляя о своем будущем.

И вдруг раздался требовательный стук. Очень странно: никто и никогда не приходил к ней в столь позднее время! Запахнув халат, надетый на голое тело, она подошла к двери.

– Кто здесь?

– Это я, фрау Майер, – раздался голос Вагнера. И это ее не удивило. Она предвидела, что управляющий сразу же узнает о ее поездке на охоту с Кёнигом и что это вызовет его недовольство, если не гнев. Но она шла на это сознательно. Во-первых, хотела дать кастеляну понять, что руководящее положение не делает его хозяином над ней, во-вторых, пробудить ревность, а в-третьих, набить себе цену в его глазах. Очевидно, все цели были достигнуты, и поздний визит это подтверждал.

– Откройте, пожалуйста, фрау Майер, – просительно раздалось из коридора.

Она с лязгом отодвинула щеколду.

Вагнер без спроса вошёл в комнату и закрыл за собой дверь. В руке у него был глиняный горшочек с крышкой.

– Мёд! – протянул он гостинец Кларе. – Вы ведь любите дары природы, а у меня есть большая пасека!

Намек на «дары природы» был довольно прозрачный, но Клара пропустила его мимо ушей.

– Если пасека большая, то почему горшочек такой маленький? – засмеялась она.

– Завтра я прикачу целую бочку, – смешался кастелян.

– Я, конечно, пошутила. Спасибо! – Клара приняла подарок, кивнула, отнесла его на стол и осталась стоять там же, пытаясь сообразить, как себя вести.

– Я знаю, что вы были на охоте с этим… с этим стражником! – Вагнер подошёл к ней поближе. Он был заметно взволнован. – Я пришел узнать, не позволил ли он каких-либо действий, которые могут затронуть честь столь достойной и порядочной женщины, как вы!

– Что вы, Иозеф! – Клара нарочно выполнила его давнюю просьбу и назвала по имени. – Господин Кёниг настоящий рыцарь, а вы знаете обычай: если рыцарь путешествует с девицей и если даже им приходится спать в одной постели, то между ними кладется обнаженный меч, который создает препятствие более серьезное, чем крепостная стена! Но я вообще спала в повозке, а он со слугами – у костра, как и подобает мужественному воину…

Человек легко верит во все, во что ему хочется верить. Даже в то, что вдова может быть непорочной девицей, а меч – непреодолимей крепостной стены. У Вагнера резко улучшилось настроение.

– Дело в том, что женщин редко берут на охоту, – мягко пояснил он. – И при этом дама никогда не бывает в одиночестве: ее окружают служанки, подружки, жены других участников… Да и всегда присутствует мужчина, который оберегает ее жизнь и честь: муж, отец, брат, жених…

– Но у меня, к сожалению, нет такого мужчины! – развела руками она.

– Теперь есть! То есть, я надеюсь – будет, если ты дашь согласие… Я хочу взять тебя в жены! – перейдя на «ты», Вагнер достал из кармана золотое кольцо с красивым красным камнем и протянул на раскрытой ладони. По тонкости резьбы и камню, пылающему даже в свете восковых свечей, было видно, что это дорогой подарок.

Клара лишь расширила удивлённо глаза, глядя то на неожиданного жениха, то на драгоценный предмет.

– Но это так неожиданно, Иозеф…

– Уверен, ты ощущала мои чувства! Я хочу, чтобы ты ни с кем никуда больше не ходила! Ни с кем, кроме меня!

Помешкав, Клара взяла кольцо и надела на палец. Оно оказалось как раз впору.

– Подошло? Это хорошая примета!

Вагнер схватил ее в охапку, как разбуженный во время зимней спячки и выбравшийся из берлоги медведь.

– Я больше не могу владеть собой! – он осыпал ее поцелуями и повалил на кровать. – Мы прямо сейчас станем мужем и женой!

Возбужденный и сильный медведь думал, что побеждает беззащитную женщину, которая даже не решается сопротивляться. Он не знал о физических возможностях Клары, о лежащем под подушкой рыцарском кинжале, испившем немало человеческой крови, да и о многих других секретах скромного счетовода замка Маутендорф. В том числе и о том, что женщина просто позволяет рычащему медведю срывать с себя одежду, грубо хватать белое тело, от чего на нежной коже моментально появлялись красные пятна, наваливаться всем своим весом, дыша запахом выпитого для храбрости шнапса…

Клара отвернула голову в сторону и прикрыла глаза. Работа есть работа… Всё закончилось быстро. Вагнер надел штаны и сел на кровати у ее ног. Женщина продолжала лежать с закрытыми глазами, никак не реагируя на произошедшее на вершине лестницы, до которой кастелян добрался так быстро.

– В ближайшее время мы сыграем свадьбу, – тяжело дыша, произнес Вагнер. – Ты станешь моей женой и, клянусь, ты об этом не пожалеешь!

Клара открыла глаза, но смотрела на него равнодушно и даже безучастно, как будто бы это не ей только что сделал предложение один из самых завидных женихов земли Зальцбург.

– Ты выйдешь за меня? – настаивал Вагнер, искренне удивлённый безразличием женщины. – Со мной ты не будешь нуждаться ни в чём. Или ты не рада?

Клара вполне искренне улыбнулась.

– Конечно, рада!

И Вагнер перевел дух.

* * *

Почти весь мёд съели на следующий день во время обеда в канцелярии. Клара сообщила коллегам о предстоящей свадьбе. Они восприняли это известие с восторгом.

– Пусть будет твоя жизнь такой же сладкой, как этот мед! – воскликнула Эмма.

– Господин Вагнер так богат и могуществен, что сделает ее еще слаще! – вторила ей Грета.

– Теперь будете ходить в шелках и бархате, фрау Майер, – не остался безучастным Бартольд. – Да вы можете и вообще оставить работу!

– Нет, я не хочу сидеть без дела! – возразила Клара. – Но Эмме придется все-таки научить меня готовить…

– Зачем? У него два своих повара! – засмеялся Бартольд.

– Это неважно, – покачала головой Клара. – Хорошая жена должна хотя бы иногда кормить мужа своей готовкой! Ты умеешь печь грибной пирог, как Грета?

– Конечно! И научу тебя! – воскликнула Эмма. – Будешь иногда баловать его по торжественным случаям. Этого будет вполне достаточно!

– Правильно! – согласилась Клара. – Но тогда научи меня и собирать грибы! Чтобы я угощала Иозефа полностью продуктом собственных рук! Ему это будет приятно!

– Какая ты умница! – засмеялась Эмма. – Собирать – это самое простое!

– Все просто, если умеешь, и все сложно, если не умеешь! – резонно заметила Клара. – Пейте чай и ешьте мед!

В воскресенье рано утром, когда ещё не сошла роса с травы, Клара с Эммой встретились у дороги напротив главных ворот замка и, обойдя деревню, зашли в густой лес. Слежавшаяся листва проминалась под ногами как перина. Длинной сухой палкой Эмма привычно разгребала листья, быстро срезала открывшийся гриб и бросала в плетеную корзину. Клара пыталась повторять ее действия, но так ловко у нее не получалось.

– У тебя нож короткий, – заметила Эмма. – Надо подлиннее брать, им удобней. И наточить хорошо. Вот, смотри, как у меня…

У Клары в левом рукаве был закреплен острый, как бритва, рыцарский кинжал, но она покорно согласилась с замечанием своего писаря. Корзина, хоть и медленно, но наполнялась. Эмма изредка проверяла ее добычу:

– Молодец! Шампиньоны, подвишенники – отличные грибы. И старайся не мять их, чтобы пироги выглядели красиво!

Но вдруг она подозвала Клару и указала палкой вроде бы на такой же гриб, которые они с таким азартом собирали.

– Видишь, с виду обычный шампиньон, – тревожно сказала она. – А на самом деле – змеиный поддубник! Очень похож на хороший гриб, только шляпка снизу не белая, а розовая… Смотри!

Она осторожно срезала обманку и перевернула: действительно – пластинки под шляпкой были другого цвета!

Эмма растоптала ложный шампиньон, тщательно вытерла нож и руки о фартук.

– Очень ядовитый – таким можно насмерть отравиться!

– Спасибо, хорошо, что показала. Но в конце проверь у меня все, на всякий случай…

Спустя два часа корзины были полны.

– Ну вот, все съедобные, – сказала Эмма, осмотрев плетенку Клары. – Отдай на кухню, пусть сварят грибной борщ, мой Штефан очень любит. И твоему жениху понравится! Пусть оценит твою хозяйственность!

– Спасибо, так и сделаю, – ответила Клара.

Вернувшись в замок, Клара занесла корзинку с добычей в «Единорог», потом зашла в свою комнату, которую ей предстояло скоро покинуть, достала из кармана десяток грибов и сложила в горшочек из-под мёда. Чтобы закрыть крышку, их пришлось примять, одна шляпка даже отломилась, обнажив розовые пластинки внизу. Но это было неважно: аппетитный вид в данном случае роли не играл.

* * *

Серые скалы находились в одном дне пути от Маутендорфа, почти весь путь шел через лес. Курт выехал утром, под предлогом поисков черного волка, и на закате, когда до цели было рукой подать, остановился на ночлег. Сгущался туман, от горной гряды тянуло холодом и пахло снегом. Он расположился у родника на неприметной лесной поляне, привязал коня на длинном поводе, чтобы мог щипать траву и объедать листья кустарника, разжег костер, перекусил вяленым мясом, положил рядом с собой меч и кинжал. Арбалет заряжать не стал: в дракона он не очень-то верил, а в обычной ночной скоротечной схватке арбалет мало пригоден. Перед сном разбросал вокруг сухие ветки, которые треском выдадут подкрадывающегося человека или зверя, завернулся с головой в тёплый, на меху, плащ и крепко заснул.

Ночь прошла спокойно: ни одна ветка не хрустнула под чужими шагами – так бывает, когда на ночлег устроился лев: более слабые хищники издалека чувствуют его запах и обходят стороной. Курт позавтракал, надел поверх кольчуги стальной нагрудник, сменил широкополую шляпу на железный шлем и оседлал верного коня. Наверняка доспехи он готовил не против дракона, который, если верить легендам, взглядом превращал неосторожного путника в камень, и латы не могли помешать этому процессу. И арбалет зарядил тоже для более реального, двуногого врага. Потому что за много лет опасной, связанной со скоротечными схватками и боями жизни он не встречал ни одного дракона, но убил немало людей, опередив их в аналогичных желаниях. Причем все они хотели с ним расправиться не колдовством, а обычным оружием.

Через пару часов он приблизился к Альпийскому хребту и довольно быстро нашел группу остроконечных скал серого цвета, которые выделялись среди окружающих черно-рыжих склонов и напоминали стены и башни встроенной в горный массив крепости. Наверное, это и послужило основой легенды о замке и его страшном хозяине…

Затаившись на опушке леса, Курт долго наблюдал за Серыми скалами. Не доносятся ли оттуда посторонние звуки, не пробивается ли из незаметной щели дымок костра, не улетают ли потревоженные кем-то птицы… Но ничего подозрительного обнаружить не удалось. Тогда он, осторожно, держа арбалет наготове, направился к логову дракона. У самой горной гряды он спешился и, оставив коня на лужайке, по узкой петляющей тропинке стал подниматься вверх, где его, в лучшем случае, никто не ждал. Под ногами хрустели маленькие серые камешки – осколки окружающего его каменного мира.

Вблизи Серые скалы не напоминали замок. Острые и тупые вершины, завалы каменистых осыпей между ними, темнеющие тут и там расщелины, края которых он тщательно осматривал, но не обнаруживал никаких свежих зацепок или сколов. То, что он искал, не должно было находиться наверху, куда неудобно добираться и тем более тащить тяжелый груз. Поэтому он разыскивал достаточно широкий вход в пещеру, который находится где-то поблизости. И в конце концов он обнаружил следы: едва заметные царапины от горных ботинок, мелкие щепки, отколотые от доски, просыпанный табак… Пещера пряталась за скальным выступом, она не бросалась в глаза, и случайный путник не имел шансов на неё наткнуться.

Но Курт не был случайным путником и хорошо знал, что ему нужно. Запалив приготовленный факел, он осторожно вошел в чёрный провал, напоминающий чью-то распахнутую пасть – возможно, того самого дракона. Пещера была сухой и достаточно просторной. Из-за холода змей здесь быть не должно, но он всё равно пошарил мечом между наваленными на полу камнями и только потом двинулся в глубину. Если в пещере что-то и спрятано, то оно должно находиться здесь, в углу, за большим валуном – больше негде…

Так и оказалось. В куче наваленного промасленного тряпья он обнаружил длинные ящики и специально сплетенные корзины, в которых находились новенькие аркебузы, мечи, копья и алебарды. В обычных круглых корзинах лежали мешочки с черным порохом, фитили, пыжи и пули. Этими средствами поражения можно было экипировать несколько десятков человек, а аркебузы позволяли разбить любую дружину в провинции, не знающей смертоносной силы пороха и пуль. Но, согласно Высочайшему указу, аркебузы могли находиться на вооружении только регулярной армии, вассалам запрещено приобретать и пользоваться ими. А значит, спрятали запрещенное огнестрельное оружие или разбойники, или бунтовщики, которые подлежат смертной казни за государственную измену независимо от своих громких дворянских фамилий, титулов, званий и богатства!

На суровом лице Курта эти размышления не отражались: во-первых, он был обучен скрывать свои мысли, во-вторых, тут некому было их читать, а в-третьих, при тусклом свете факела в темной пещере самый проницательный наблюдатель ничего не рассмотрит даже на самом открытом и простодушном лице! Но мысли сейчас были не главным: главное – Курт знал, что он должен делать…

Некоторое время он возился с фитилями для аркебуз и мешочками пороха, сделав все, что надо, немного отдохнул и проверил сделанное – работа была выполнена безупречно, как, впрочем, и всегда. Можно отправляться в обратный путь. На этот раз он спешил и успел ускакать достаточно далеко, когда сзади раздался приглушенный мощный гул, будто высоко в горах сошла большая лавина. Он знал, что произошло, но машинально обернулся и увидел большое пылевое облако, которое поднималось над Серыми скалами. Вход в пещеру обрушился, и тонны камней навек замуровали находящийся в ней арсенал.

Остались только доказательства – по одному образцу каждого вида оружия, которые Курт вез с собой. Он направился в самую чащу и к вечеру вышел к одинокой избушке из темных бревен, притаившейся у ручья в густых зарослях терновника. Начало смеркаться, как-то по-особому шелестели листья, зловеще кричала какая-то ночная птица. Место было жутким, и избушка выглядела устрашающе, как будто в ней жило какое-то чудовище.

Курт остановился на приличном расстоянии и, став за дерево, умело изобразил уханье филина. Его пришлось повторить несколько раз, но наконец раздалось ответное уханье, между кустов обозначилось какое-то движение и сквозь ветки проявилась крупная лохматая фигура, похожая на вставшего на дыбы медведя. Это и был Медведь. Точнее, княжеский лесник Герберт Краузе, он же агент Тайной стражи по прозвищу Медведь. В мощных руках зажат арбалет, впрочем, по слухам, он даже на медведя ходил с рогатиной, за что и получил свое прозвище.

– Это ты, Орел, что ли? – хрипло спросил он, опуская оружие.

– А ты кого ждешь?

– Палача.

– Шутишь?

– Наполовину!

Через полчаса в полутемной, увешанной звериными шкурами избе Курт ужинал холодным кабаньим мясом и черствым хлебом. От вина и шнапса он отказался. Медведь сидел напротив и внимательно смотрел, как гость ест.

– Завтра поедешь по делу! – насытившись, сказал Курт.

– Куда?

– В Вену.

– Ого! Ничего себе! Так сразу?!

– Не бойся, хорошую премию получишь! А в замке я скажу, что ты по моей просьбе ищешь черного волка. Так что, ни о чем не беспокойся…

– Ну да… Если в дороге найдут оружие, то меня повесят, – Медведь кивнул на стоящие в углу аркебузу, меч и алебарду. – А с петлей на шее трудно не беспокоиться!

Курт покачал головой.

– Скажешь, что действуешь именем герра Нойманна, и тебя отпустят, спокойно поедешь дальше…

– Ну да! Кто знает Нойманна в Бриске? Или еще где-то по пути на Вену?

– Те, что будут тебя спрашивать – все знают! А сейчас дай свечу, письмо писать буду…

«Заговорщики Лебедя завезли в пещеру Серых скал аркебуз – 15, мечей – 18, алебард – 20, кинжалов – 20, порох, пули. Пещеру взорвал, образцы передаю. Разведка в Маутендорфе, Неймотервице и Эльцмаунтере продолжается. Жду указаний. Орел.»

Утром оружие спрятали в двойном дне телеги, сверху положили мешки с солью, и Медведь отправился в Вену. А Курт поехал обратно в Маутендорф.

* * *

За время жизни в замке у Клары появилось много друзей. Но все в мире стремится к равновесию, поэтому чаша весов для гирь зла никогда не бывает пустой. Были и недоброжелатели, которые завидовали ее красоте и умению делать добро, успеху у мужчин, уважению начальства, быстрому продвижению по службе, да и просто, беспричинно, были ею недовольны потому, что она выделялась из серой человеческой массы. Как всегда, имелись и враги, самыми злостными являлись те, кто считал, что Клара испортила им жизнь. Это бывший главный счетовод Шустер, его заместитель по таможне Алоизий, стражники и таможенники, которые потеряли работу, а некоторые были наказаны поркой и тюрьмой…

Раньше Рудольф Шустер еду готовил дома, а потому заходил в «Единорог» не часто. Не любил он шумных компаний, да и выпивкой не увлекался. Но в последнее время положение изменилось: сидеть дома в одиночестве было тошно, все валилось из рук, а кувшинчик вина и веселящиеся вокруг люди поднимали настроение.

Там он часто встречался с лишенным монашеского сана Алоизием и бывшими светскими таможенниками Хельмутом Юргенсом и Давидом Мозером, которые были публично выпороты на центральной площади. Ничего странного: теперь свободного времени у бывших княжеских слуг было хоть отбавляй, а неприкаянность и одиночество требовали общения и выпивки.

Однажды вечером Шустер сидел с Алоизием за дальним столиком в углу справа от входа. Свет от пламени в кухонной печи сюда не доставал, а за окном быстро сгущались сумерки. Других посетителей в столь позднее время в харчевне не было. Готовясь к закрытию, Тереза гремела на кухне посудой. Запах жареного мяса приятно щекотал ноздри и пробуждал аппетит.

Алоизий взял большую кружку ячменного пива и тарелку с ломтиками твёрдого сыра, а Шустер заказал Тилю красного вина и порцию жареной говядины с хлебом.

– Не желаете, чтобы я принёс восковую свечу? – предложил Тиль. – У нас они по той же стоимости, что и в лавке, не дороже.

– Нет, спасибо, мимо рта не пронесем!

Выпив свою кружку, бывший монах взял ещё одну и теперь неспешно потягивал густую пенящуюся жидкость, меланхолично закусывая сыром. Шустер был занят тем, что считал одним из двух самых приятных вещей на свете – едой. Мясо оказалось вкусным, да и вино очень приятным. Второй самой приятной вещью на свете для него являлась собственная значимость и власть. Пусть и маленькая, но которой он был лишен по вине этой рыжей ведьмы…

Они почти не разговаривали, каждого угнетали тяжелые мысли и мрачные обиды. У бывшего счетовода даже аппетит пропал, он резко отодвинул недоеденное мясо и заказал шнапса. Алоизий одним глотком допил своё пиво, придвинул чужую тарелку к себе и, недолго думая, принялся доедать порцию Шустера его же вилкой.

– А правда, что рыжие волосы у женщины есть признак ведьмы? – спросил бывший счетовод.

– Один из признаков, сын мой! – по привычке сказал бывший монах, но Шустер осадил его:

– Я уже не сын твой, а ты – не мой пастырь!

– Увы, это действительно так, сын… – и тут же поправился. – Это действительно так, Рудольф!

– И я, и ты стали жертвами козней этой рыжей ведьмы! А ведь она осталась безнаказанной! – Шустер залпом выпил свой шнапс, а Алоизий вымакал его хлебом остатки соуса из его тарелки.

– Не нам, обычным слабым людям, наказывать грешников! – смиренно произнес бывший монах. – И не наше дело разоблачать ведьм…

– Но если на лесной тропинке тебе встретится змея, ведь ты убьешь ее?

– Скорей обойду, – покачал головой Алоизий.

– А если она заползет в твой дом или в твой сапог?

– Тогда у меня не будет другого выхода…

– Сейчас у нас тоже нет другого выхода. Ты уже доедаешь чужую еду, чтобы удовлетворить голод. А что с тобой будет дальше? И что будет со мной?

– Но мы не можем изменить предначертание судьбы, сын мой! Вернее, Рудольф…

– Однако, изменить последствия злодейского колдовства мы можем!

– Каким образом? – Алоизий впервые заинтересовался разговором. В отблесках печного огня его худое, испещренное морщинами лицо казалось застывшей маской злого духа.

– Если ведьма куда-то улетит на своей метле, то кто станет счетоводом?

Алоизий пожевал пустым ртом.

– Не знаю. Кроме тебя в замке нет грамотеев…

– Вот именно! Пусть я допускал ошибки, но я много лет выполнял свою работу! И худо-бедно справлялся со своими обязанностями. Если место освободится, то меня вернут на прежнюю должность! А тебя я опять сделаю своим помощником вместо этого дурака Бартольда, который считает на пальцах!

– Но куда улетит рыжая Клара? Я даже не уверен, что она умеет летать!

– Ведьма заслуживает наказания! И ее надо вычеркнуть из списков живых!

– Увы, сын мой… То есть Рудольф, эти списки даже раньше не находились в моем ведении…

– Хватит играть словами! Я думаю, ты знаешь человека, который сможет это сделать за хорошие деньги. Ведь тебе исповедуются во всех самых страшных грехах!

– Это будут плохие деньги, Рудольф! Причем независимо от суммы! А вот если ты купишь мне шнапса, то они будут хорошими… Ведь деньги сами по себе не хороши и не плохи, все зависит от цели, на которые их тратят…

– Так что ты скажешь на мое предложение?

Бывший монах надолго задумался.

– Я действительно знаю такого человека! – наконец, сказал он.

– Тогда мы можем выпить за исполнение задуманного! – скрывая радость, сказал Шустер и заказал еще шнапса. Они с удовольствием выпили.

– Он из деревни Моосхам, его зовут Гюнтер, – продолжил Алоизий. – И на исповедях каялся в убиении людей…

Бывший счетовод прищурился.

– А почему он каялся тебе, а не в своем приходе?

– Сие мне неведомо! – Алоизий сложил ладони перед грудью и поднял очи к закопченному бревенчатому потолку. – Но, по моему разумению, он не очень доверял моосхамскому пастырю и опасался огласки…

– Почему же он не переселился сюда?

– Увы, я не умею читать мысли, а языки часто лживы, – не меняя позы, ответил бывший монах. – Он говорил, что здесь нет для него работы. Возможно, это соответствовало действительности…

– А кем же он работал?

– Сын мой, ты путаешь исповедь с допросом в Святой инквизиции! – улыбнулся Алоизий одними уголками губ. – Могу только сказать, что это угрюмый и нелюдимый дикарь, которого боятся даже соседи. Его считают полоумным: старые люди помнят, как он в детстве забавлялся тем, что сдирал кожу с лягушек, убивал ежей и прочую живность… Он скуп, очень жаден и, по моим наблюдениям, за деньги готов на все! Так что, не вздумай его обмануть!

– Я не собираюсь этого делать! У меня достаточно денег, и, в отличие от многих, я догадался их спрятать! – снисходительно ответил Шустер и заказал еще шнапса. Дело шло на лад. Оставалось оговорить детали.

– Надо узнать, где она бывает, – сказал бывший счетовод. – Но сделать это тайно.

– Поручи Хельмуту Юргенсу, – бывший монах указал корявым пальцем на пустой стол, за которым обычно сидели разжалованные таможенники. – Он очень обижен на рыжую бесовку, к тому же ему нужны деньги.

Шустер последовал его совету. На следующий же день он угостил Юргенса пивом с мясным пирогом и завел задушевный разговор.

– Вы с Мозером, как и я, и все остальные, пострадали ни за что, – говорил он, а молодой человек внимательно слушал. – А та злодейка, которая разрушила наши жизни, сама ворует так, что вам и не снилось! Если найти, куда она прячет деньги, то я пойду к Господину и разоблачу эту тварь! Но у меня нет уже той ловкости, которая нужна для этого дела. Если ты выследишь – куда она ходит и с кем общается, то справедливость восторжествует!

И Шустер положил на стол серебряный шиллинг. Юргенс жестом, которым ловят мух, тут же смел монету в свой карман. Опытный счетовод, пусть и разжалованный, нащупал самые чувствительные струны в его душе: месть и корысть!

– По рукам! – не задумываясь сказал он.

Юргенс следил за Кларой больше двух недель. Оставаться при этом незамеченным было трудно: она почти всегда находилась среди тех, кто знал Хельмута, да ещё в таких местах, где появление уволенного таможенника вызвало бы вопросы. К тому же женщина почти никогда не оставалась одна. В таможню ее всегда сопровождал рыхлый увалень Бартольд, после работы провожала до дома благодарная Грета или любительница поболтать Эмма, а то и сам начальник стражи Кёниг. Изредка она выходила в Управу к Вагнеру, а иногда кастелян сам приходил в канцелярию. Только с хозяевами некоторых обозов, идущих из Италии в глубину Австрии или наоборот, она общалась наедине: не привлекая внимания, будто случайно, подходила, перебрасывалась парой фраз и шла дальше по своим делам. В людской толчее это не бросалось в глаза.

Юргенс был зол, мстителен и упрям, поэтому принялся следить за ненавистной рыжей чертовкой даже ночью. И регулярная слежка дала интересные результаты. Оказалось, что ночью к Кларе заглядывает господин управляющий Вагнер, а иногда и господин Кёниг, да и сама она поздно вечером, когда людей на улице практически не оставалось, выходила из дома и в укромном месте встречалась с некоторыми из обозников, с которыми переговорила днем. То ли она им что-то передавала, то ли они ей – этого Юргенс точно сказать не мог. А по четвергам она заходила в маленькую дверь пустовавшей Северной башни и проводила там несколько часов.

Результаты своих наблюдений Хельмут пересказал Шустеру, и он очень обрадовался.

– Видишь, значит, в башне она хранит свои ценности и через торговцев передает деньги сообщникам или родственникам! – воскликнул он. – Теперь мы сможем расставить для нее ловушку!

– Так, может, я заслужил вознаграждение? – тут же спросил Юргенс.

– Несомненно! – кивнул Шустер. – Но не сейчас.

– А когда?

– Когда восторжествует справедливость! – туманно ответил бывший счетовод. Он хорошо умел считать, поэтому в его понятии торжества справедливости места соглядатаю не было: лишние свидетели никому не нужны… Старый кремень Алоизий не будет болтать почем зря, а вот Хельмуту предстояло последовать за Кларой…

Теперь оставалось только выбрать время и место. Выборочные торговцы, которые проезжали через замок, были переменной величиной. А вот четверг и Северная башня являлись константами!

* * *

Клара надела туфли на войлочной подошве и теперь ступала по мостовой почти бесшумно. Черный плащ и капюшон сливались со сгустившейся темнотой, как будто она была невидимой. Но, свернув за угол, женщина неожиданно столкнулась лицом к лицу с ночными стражниками. Они стояли молча, с погашенными факелами, будто кого-то поджидали.

– Стой, именем князя фон Бауэрштейна! – грубо крикнул один, наставив на нее алебарду.

– Это я, Штефан, – сказала Клара. – Что вы здесь делаете?

– О, фрау Майер! Кто-то возился за тем сараем, мы с Дитмаром думали, это волк, – пояснил стражник. – А вы куда спешите?

– Ты уверен, что хочешь это знать? – вопросом на вопрос ответила она. – А вдруг это тайна? И не только моя, но и кого-то из твоих начальников? Ведь такие тайны очень опасны!

– Нет, конечно, нет, фрау Майер, я ничего не хочу знать! Давайте мы вас немного проводим, чтобы вы были довольны… А вы расскажете о нашем усердии своим друзьям… Ну, вы понимаете, о ком идет речь…

– Я ничего не понимаю! Почему вы стоите в переулке, вместо того чтобы ходить по улицам! Почему не горят факелы? Почему болтаете, вместо того чтобы сторожить замок?

Отчитав Штефана, Клара быстро пошла своей дорогой. Стражники быстро зажгли факелы и двинулись следом.

– Не волнуйтесь, фрау Майер! Мы вас не видели! – виноватым тоном сказал Дитмар. – Мы не для того караулим замок, чтобы беспокоить уважаемых подданных нашего Господина. Мы проводим вас куда нужно и забудем об этом!

– Я не волнуюсь, – небрежно обронила на ходу Клара. – Я и сейчас никого не вижу. И разговариваю сама с собой…

– А когда у вас свадьба, фрау Майер? – влез в разговор Штефан. – Эмма так за вас радуется…

– Скоро узнаешь. И постарайся необдуманными действиями не омрачить ее радость! – последовал резкий ответ, и стражники опасливо замолчали. Но все-таки молодцевато шли следом и довели ее почти до цели. На перекрестке Клара отослала их вперед, нырнула в узкий проулок и направилась ко входу в Северную башню. Небольшая толстая дверь была открыта – ее уже ждали. Она ловко проскользнула внутрь и задвинула засов. И засов, и петли были хорошо смазаны и не издавали ни скрипа, ни звука.

– Ну, здравствуй, Клара! – раздался в темноте знакомый голос. – Осторожно, не споткнись…

Послышались удары кремня о кресало, сноп искр поджег трут, в слабом свете небольшого огонька стали видны каменные ступени винтовой лестницы. Держась за своим спутником, Клара поднималась вверх. Остро пахло сыростью и нежитью, было зябко – казалось, застылые за прошедшие сезоны толстые стены еще не прогрелись и щедро излучали накопленный за зиму холод.

– Я промерзла до костей! – сказала Клара. – Здесь хорошо хранить сырое мясо, а не приводить женщин!

– Ты тут первая женщина. И последняя. Не бойся, я тебя согрею. А если потребуется сохранить мясо к твоей свадьбе, то я и на это готов. Заходи сюда!

Он открыл дверь, из которой сразу повеяло теплом. Она перешагнула порог. Здесь ярко горел камин, освещая довольно просторную полукруглую комнату. Хозяин уверенно зажег свечи, и Клара осмотрелась. Обстановка аскетичная, чтобы не сказать убогая. Стол, стул, кровать, узкое стрельчатое окно, грубые каменные стены, – и это все…

Она подошла к окну. За ним расстилалась сплошная чернота. Не видно ни факелов у входных ворот замка, ни огней деревни. Это противоположная сторона – внизу, на много миль вокруг расстилается густой лес. И свет в окошке башни могут видеть только живущие там волки. Возможно, и тот страшный черный волк сейчас рассматривает слабый огонек в невидимой башне, который напоминает мерцающую крупную звезду на небе…

– Куда ты меня привел?!

– В тайное жилище личного стрелка князя фон Бауэрштейна!

– И что, ты не мог устроиться получше? Повесить на стены ковры, расстелить на полу звериные шкуры, поставить мебель?

– Зачем? – Курт пожал плечами. – Мне чужда роскошь. Я привык к солдатской жизни. К тому же я по-прежнему живу в «Единороге», а тут бываю, когда хочу исчезнуть, побыть наедине с собой или встретиться со своим напарником…

– Точнее напарницей, которой нужно согреться! – Клара разделась и, подобрав ноги, села на стул у камина. Ее белая кожа приобрела розовый оттенок. – И что, лично князь сделал тебе такой подарок?

– Да. Он дал мне ключ и запретил Кёнигу и его остолопам совать сюда нос.

– Но зачем это ему?

– Во-первых, чтобы найти меня, когда никто не знает, где я. А во-вторых, в соседней комнате приготовлен десяток арбалетов и сотня стрел, а ее окно выходит на Княжескую башню. В случае угрозы для Господина я могу легко уложить несколько десятков осаждающих его жилище!

– Но ведь ты здесь совсем для другого!

– Да. Но он этого не знает. Кстати, и ты здесь не для того, чтобы устраивать личную жизнь и заводить любовников!

– Без этого не обойтись! – хладнокровно сказала Клара. – У женщины только одно оружие, и было бы глупо им не пользоваться! И вообще, шпионы императора должны обзаводиться друзьями и вызывать симпатии у окружающих…

– В этом ты преуспела! Все восхищаются твоей добротой и отзывчивостью. Жена ночного стражника тайком, с умилением рассказывает о твоем чувствительном сердце – как ты плакала, когда пропал этот бедный шут!

Клара небрежно отмахнулась, словно рядом жужжал назойливый комар.

– Кстати, мое первое донесение написано именно со слов Эммы, я отправила его давно, без вещественных доказательств, но скоро Веллинсгаузена арестуют – пока за укрывательство податей и ложные обвинения в колдовстве невинных девушек! А на допросах он признает и умысел бунтовать против Императора Священной Римской империи!

– Кстати, зачем ты его заколола? – казалось, что Курт не слышал ее оправданий.

– Кого?

– Несчастного шута. Мальчика шестнадцати лет от роду! По какой необходимости?

– Он принес мне простреленный шлем – доказательство нарушения закона о запрете аркебуз для вассалов! Если бы его начали пытать, он бы сразу меня выдал! А так я отправила шлем Нойманну и спрятала концы в воду!

Фамилию начальника Тайной стражи Клара произнесла с таким пафосом, будто она доказывала несостоятельность всех вопросов Курта.

– Можно было вообще обойтись без шлема! Ведь, по сведениям горемычного мальчика, я нашел тайник оружия, уничтожил его и передал образцы в Вену! Шут вполне мог жить!

– Не будем спорить по пустякам! Я согрелась, хотя ты обещал мне другой способ! – Клара потянулась, обнажив грудь. – Так мне одеваться?

– Не торопись! – Курт схватил ее в охапку и бросил на кровать. От стен все равно тянуло холодом, однако, агенты императора уже не обращали на это внимания.

Когда волкам окружающего леса надоело рассматривать одинокий огонек в Северной башне и они, недовольно крутя хвостами, разбрелись по своим логовам, шпионы императора снова вернулись к рабочей теме. Курт подбросил в камин новую порцию дров, а уже одетая и согревшаяся Клара, отодвинув стул подальше от жаркого огня, села перевести дух и, тяжело дыша, одобрительно рассматривала своего напарника.

– Подозрение в подготовке бунта мы подтвердили и подкрепили доказательствами, – удовлетворенно сказала она. – Скоро свершится возмездие в Моосхаме, потом придет черед Неймотервица, Эльцмаунтера и Маутендорфа. Куда ты думаешь ехать потом?

– К господину Нойманну, разумеется, за следующим заданием. Ведь я умею только воевать и разоблачать измены. А больше ничего… А ты?

– Но я ведь собираюсь замуж…

Курт хмыкнул.

– Ты это всерьез? Ведь это только способ маскировки!

– Нет, это способ устроить свою жизнь. И ты тоже можешь остаться здесь, в замке. Вместо Кёнига. Начальник стражи нужен любому Господину!

– А как же твой возлюбленный Раймунд?

– Вот он и есть только способ маскировки! – усмехнулась Клара. – Кстати, выпытывал у меня подробности биографии – видно, что-то заподозрил…

– Но ты его переубедила? – усмехнулся Курт. – Своим оружием?

– Конечно. По крайней мере на какое-то время.

– Этого достаточно, скорей всего, его казнят вместе с заговорщиками! И твоего будущего мужа, господина Вагнера! Если летучий отряд императора придет быстро, то свадьба не состоится. Это лучше, чем стать вдовой казненного изменника!

– Да, имущество предателя подлежит конфискации, – задумчиво проговорила Клара. – Но обозы идут медленно. И вообще, система тайных агентов очень неповоротлива и неудобна. Бывало, мне приходилось искать нашего человека среди трех-пяти обозов, привлекая внимание…

– Тут ты права! – оживился Курт. – Место Кёнига меня не интересует, а вот привести в порядок Систему – это другое дело! Сколько у нас своих людей в Залцбургленде? Постоянно живущих – человек сто-сто пятьдесят… И маршрутчиков под сотню! И среди них – опытные воины, специально обученные незримой войне! Из них нужно сколотить тайное общество, по типу ордена иезуитов… Опознавательные знаки, секретные приемы, позволяющие опознавать друг друга… Как у масонов…

Клара зевнула.

– Меня все эти игры не забавляют. И вообще, мне пора идти. Я хочу спать!

Глава 4. Ночной убийца

В замок Маутендорф Гюнтер приехал заранее. Спокойно вошёл во двор с табором проезжих цыган и, смешавшись с толпой, походил по улицам, присматриваясь к обстановке.

Он надел монашескую рясу с капюшоном, а поскольку знакомых здесь у него не имелось, риск быть узнанным сводился к нулю. Здоровенный монах, со скрытым от посторонних взглядов, лишенным Божьей искры круглым лицом, густыми черными бровями над выпученными бессмысленными глазами и плоским носом, не привлекая внимания, несколько часов провел возле канцелярии и хорошо рассмотрел выходившую несколько раз Клару, запомнил фигуру и походку, так что мог опознать ее даже в темноте.

Потом нашел укромное место и затаился в сеннике конюшни. Зарывшись в свежескошенное сено, он умудрился даже поспать до вечера. Оставалось исполнить заказ, спрятать труп, отсидеться здесь же до утра, а когда откроют ворота и начнется движение входящих и выходящих людей, спокойно покинуть замок…

Когда стемнело, он уже занял место в углу между каменной пекарней и крепостной стеной. Несмотря на множество крупных звезд, усыпавших чистое небо, и полную луну, здесь залегла глубокая черная тень. Прямо напротив располагалась Северная башня, вход в нее – маленькая, обитая железом дверь, напротив, был хорошо освещен. Теперь оставалось ждать.

Через некоторое время послышались тяжелые шаги, лязг металла и голоса нескольких человек. Осторожно выглянув в переулок, Гюнтер увидел на перекрестке массивные, отблескивающие в лунном свете фигуры двух стражников, разговаривающих с женщиной, которую он поджидал. Она разговаривала с ними требовательным, приказным тоном, и ясно было, что стражники не проверяют позднюю прохожую, а скорей обеспечивают ее безопасность. Гюнтер отпрянул обратно в темноту и затаился в испуге: он лучше многих знал, что бывает с тем, кого хватают на месте убийства!

Медленно текли минуты. Если охрана исключит исполнение задуманного, что тогда делать? Не привыкший к самостоятельному мышлению, неразвитый мозг не мог найти выход из изменившейся ситуации… Он сжался в темном углу и, целиком положившись на судьбу, впал в оцепенение зимующей змеи.

Через некоторое время тяжелые шаги стали удаляться, а легкие – наоборот – приближаться. Значит, стражники ушли своим путем, а рыжая ведьма идет к нему в руки! Он оживился, быстро достал отрезок веревки и, выглянув из укрытия, впился взглядом в изящную фигурку, спешащую навстречу своей гибели. Но краем глаза заметил какое-то движение и, повернув голову, увидел, что маленькая дверь, ведущая в башню, бесшумно приоткрылась. Кто скрывается за ней?! Он снова забился в угол и увидел, как женская фигура юркнула в темный проем. Так же бесшумно дверь закрылась, и он снова стал ждать. Гремя железом и громко переговариваясь, стражники прошли обратным маршрутом, в замке вновь наступила тишина.

Луна продвигалась по небосводу, яркие звезды незаметно кружились на черном фоне дорогого бархата, из которого шьют костюмы только князьям да императорам. Мгновения вечности медленно пересыпались из верхней колбы вековых песочных часов в нижнюю, сокращая чьи-то жизни и неумолимо съедая минуты радости и печали, добра и зла…

Носитель зла, видно, снова оцепенел в каменном углу между хозяйственной постройкой и толстой крепостной стеной, потому что не увидел открывшейся двери и обнаружил свою цель уже уходящей из тупика у Северной башни. Он вдруг понял, что выдаст себя топотом ног, и, быстро сняв обувь, босиком бросился следом.

Расслабленная Клара свернула из тупика на улицу, ведущую к дому, когда услышала за спиной какое-то шлепанье и движение то ли легкого ветерка, то ли серьезной опасности, но разобраться в этом она не успела: Гюнтер налетел сзади и набросил удавку на шею. Дело было простым, и никаких осложнений он не ожидал. И конечно, не ожидал, что у Клары под рукой окажется рыцарский кинжал с острым клиновидным клинком и крестообразной рукоятью, которым она, вдобавок, прекрасно владеет. Эта ошибка стоила ему жизни.

Клара лягнула его ногой в колено, а когда он от боли и неожиданности на миг ослабил веревку, засунула под петлю левую руку, а правой, из-под её локтя, не глядя, ударила назад кинжалом.

– Хрр! – захрипел убийца как раненый зверь.

Сорвав петлю с шеи, Клара резко развернулась и, оказавшись с ним лицом к лицу, вонзила кинжал в сердце. Клинок вошел в грудь почти до самой рукояти. Гюнтер, как восковая кукла, повалился на брусчатку. Клара хладнокровно засунула удавку ему в рот и, держась в тени домов, быстро продолжила путь. Через несколько минут, тщательно обмывшись в деревянной кадке холодной водой, она легла спать. Уже под утро Штефан и Маркус во время очередного обхода территории обнаружили труп и подняли тревогу. Но шум, беготня и суета не нарушили ее спокойного сна.

Началось очередное дознание, но никто не мог предположить, как неизвестный оказался в замке, почему он босой и кто так ловко и умело с ним разделался. Даже заговорщики Шустер и Алоизий были в недоумении – они не могли представить, как хрупкая женщина ухитрилась так легко разделаться со здоровенным и опытным убийцей. Решили было, что кто-то Клару охранял. Но не могли понять – кто? Однако сам факт и красноречивый угрожающий знак – удавка во рту, отбили у них всякую охоту продолжать задуманное и даже вспоминать о своих намерениях.

Дело шло к наказанию стражников, но вдруг Штефан высказал свою версию: убит волк-оборотень, который давно держит в страхе население округи! А против оборотня никакая бдительность охраны не поможет! Дитмар был с ним полностью согласен. Про ночную встречу с Кларой они решили не говорить: это только запутает дело, привлечет внимание важных персон и, кроме неприятностей, ничего им не принесет. Правда, вставал немаловажный вопрос: кто разделался с оборотнем? Но и на него был быстро получен ответ: вездесущий Харди Хитрый взял этот подвиг на себя. Можно было верить ему или нет, но черный волк действительно пропал!

Труп убитого выставили у ворот замка, и Гюнтера быстро опознали. Как водится, тут же нашлись свидетели, которые видели, как Гюнтер заходил в лес, а потом из этого самого места выскакивал чёрный волк. В деревне Моосхам все с такой версией согласились. Одна из соседок клялась, что чёрный волк заходил в стоящий на отшибе дом Гюнтера и выходил оттуда по ночам.

Клара одобрила версию оборотня, Вагнер и Кёниг ее поддержали, князь наградил Харди Хитрого двадцатью крейцерами. Так тайна убийства в Маутендорфе была если и не раскрыта, то по крайней мере получила всеобщее признание.

Через неделю в замке Моосхам отменили объявленную заранее казнь ведьмы. По округе пошли слухи, что пропал палач. А делавший обыск в доме Гюнтера Кёниг по секрету рассказал Кларе, что там нашли с десяток человеческих черепов и короткий широкий меч без острия. Такими мечами отрубают головы на эшафоте. Но это ее не заинтересовало, тем более что их отношения с Раймундом заметно охладели.

А еще через несколько недель в замок Моосхам нагрянул отряд из столицы и после короткого жесткого дознания заковал князя фон Веллинсгаузена в кандалы и отвез в Вену пред светлы очи самого императора Фердинанда II. Это событие отвлекло внимание всех от истории Гюнтера, и она постепенно забылась. А через некоторое время из столицы докатилась весть, что фон Веллинсгаузена обезглавили на главной площади Вены за государственную измену.

– Всё, как я предвидела! – сказала Курту торжествующая Клара, когда они, вроде бы случайно, встретились в «Единороге».

– Посмотрим, кто станет следующим, – кивнув, ответил Бедный рыцарь. Он, как всегда, был немногословен.

А в замке многие шушукались о происшедших событиях.

– Помнишь, что я тебе когда-то сказал? – прошептал Маркус напарнику во время очередного дежурства. – У императора везде есть уши!

– Ты был прав! – отозвался Маркус. – Хорошо, что мы ни о чем запретном не говорили! И хорошо, что ты придумал эту историю про волка…

– Хорошо, – помолчав, согласился Штефан.

* * *

События в Моосхаме испортили настроение князю, и озаботили местную знать. Но намерений Вагнера они не изменили: он всегда двигался к своей цели неудержимо, как сорвавшаяся с вершины Альп лавина. Подготовка к свадьбе шла полным ходом: портные делали последние стежки в нарядах для жениха и невесты, заготовители провианта завозили на лед в подвалах «Единорога» дичь, рыбу, домашних и лесных птиц, грибы, ягоды, фрукты и прочую снедь. Повара обновляли знания рецептов редких пиршественных блюд.

Вагнер несколько раз предлагал невесте перебраться к нему, но она отказывалась, считая, что следует соблюсти приличия. Но в трехэтажном узком каменном доме, неподалеку от Княжеской башни, она у него бывала и поражалась богатству и роскоши убранства. Даже в Вене не каждый знатный дворянин может позволить себе такое великолепие! Но виду она не подавала, будто такая обстановка была для нее вполне привычным делом.

Внезапно снова прошел слух о черном волке: жители деревни видели его утром на околице… Вагнер пришел в ярость и вызвал к себе Бедного рыцаря.

– Ты должен разделаться с этим зверем до моей свадьбы! – кастелян бросил на стол тяжело звякнувший кошель. – Он приносит несчастья. Думаю, неприятности фона Веллинсгаузена вызваны колдовством. Я хочу, чтобы ты принес мне черную волчью голову в ближайшие дни!

– Недавно я искал его в лесу, но безуспешно… – начал было Курт, но Вагнер повернулся к нему спиной и, заложив руки за спину, принялся рассматривать висящие на стене скрещенные тевтонские мечи. Бедный рыцарь забрал кошелек и вышел.

Курт не представлял, где искать этого полумифического волка, он добросовестно объездил ближайшие лесные окрестности, однако не обнаружил даже крупных следов.

Однако на следующий день черный волк, по своему обыкновению, вышел на пригорок напротив ворот замка. Дневные стражники послали за Куртом, и он пришел в полном рыцарском облачении: в кольчуге, нагруднике, с мечом на поясе и арбалетом на плече. Волк, как всегда, не реагировал на кольцо отчаянно лающих собак и высыпавших из ворот зевак. Он стоял, по-хозяйски осматривался и иногда, задрав голову, издавал какие-то звуки, похожие то ли на лай, то ли действительно на смех.

Курт поднялся на стену, не торопясь, зарядил арбалет, поправил оперение стрелы, положил оружие на зубец и прицелился. Собравшиеся вокруг стражники во главе с Кёнигом внимательно наблюдали, фиксируя каждое его движение. Никто не верил в успех: ведь в черного зверя стреляли неоднократно, в том числе и те, кто сейчас ожидал, чем кончится дело.

Курт нажал спусковой рычаг.

– Дзынн! – ударила тетива, выбрасывая хорошо заточенную стрелу, которая через мгновение угодила волку точно в голову. Он вскинулся на задних лапах, подпрыгнул и, вытянувшись, повалился на траву.

Зеваки ахнули. И стражники изумленно переглядывались так же, как обычные обыватели. Даже Раймунд Кёниг удивленно покачал головой. Но никто не двинулся с места: казалось, все ждут, что волк поднимется, отряхнется и неспешно уйдет в лес. А может быть, еще и огрызнется напоследок. Его продолжали бояться!

Но черная туша лежала на траве неподвижно. И единственным, кто подошел к ней, был Курт. Подошел спокойно, без опаски, не проверяя – мертв ли зверь. Похоже, он знал это наверняка. Подошел, пнул сапогом в бок, попытался выдернуть стрелу, но она намертво застряла в костях черепа. Тогда он выхватил меч и одним ударом снес волчью голову. Держа ее за загривок в правой руке, вернулся в замок, – зеваки и стражники расступились перед ним, – и прошел в апартаменты Вагнера.

– Вот! – он положил трофей на пол перед столом кастеляна. Тот радостно вскочил.

– Молодец, Курт Шефер! Кёниг не мог с ним справиться, стражники его не могли, а ты смог! Предложу Господину тебя на место начальника стражи! Что-то наш хваленый Раймунд совсем мышей не ловит! А когда кот мышей не ловит – его выгоняют!

– Спасибо, господин Вагнер, но я не хочу ни на чье место! И вообще не хочу на службу. Мне привычней быть вольным стрелком и охранять путников от разбойников…

– Ладно, ладно, посмотрим! – добродушно сказал Вагнер. – А пока прибей это страшилище на ворота, пусть все убедятся, что бояться больше некого!

Через полчаса пробитая стрелой волчья голова скалилась с ворот замка. Осмелевшие подданные собрались вокруг, они грозили кулаками бывшему врагу, плевали в него и ругались. История черного волка закончилась, зато авторитет Курта резко возрос. С ним здоровались на улицах, завсегдатаи «Единорога» считали за честь угостить героя, молодые вдовушки строили ему глазки. Но у Курта Шефера была другая цель и другие заботы.

Старый ювелир Кох сделал ему грубоватый серебряный перстень в виде волчьей головы, пробитой стрелой. Его подмастерья изготовили несколько таких же из обычной меди. Но Курту эти поделки не нравились – непонятно, кто изображен на перстне: волк, собака или какой-то другой зверь… А ведь тайные агенты императора должны носить хоть и неброский, но соответствующий их важной роли опознавательный знак! Клара вообще захотела перстень из золота. Тем более, Вагнер не скупился на расходы: до свадьбы оставалось совсем немного, и он всячески ублажал невесту.

* * *

В назначенный день состоялась свадьба. Гостей собралось не так много, как можно было ожидать от женитьбы столь важной особы, как кастелян замка. Оказалось, что ни жених, ни невеста со своими родственниками отношений не поддерживают и, соответственно, никого из близких за столом не было. Окрестная знать, озабоченная политической обстановкой и страшным концом фон Веллинсгаузена, отсиживалась в своих замках и лишних контактов избегала.

Зато присутствовал князь фон Бауэрштейн, и даже сказал длинную речь, смысл которой, впрочем, мало кто понял – то ли оттого, что Господин увлекался философией и часто прибегал к непонятным аллегориям, то ли потому, что он успел выпить нескольких бокалов выдержанного вина и от души попробовал шнапса.

Во всяком случае, фраз: «После засухи обычно идет дождь», «Вдовы всегда выходят замуж» и «У старого винограда крепкие корни, но кислые ягоды», – гости не поняли, но истолковали как пожелание счастья молодым. Хотя упоминание старого винограда насторожило Иозефа Вагнера и его друзей.

Эмма над этим и не задумывалась, она была немного огорчена из-за того, что пришлось праздновать без мужа – Вагнер убедил князя усилить стражу, чтобы пресечь провокации недоброжелателей. Кто такие эти «недоброжелатели», князь уточнять не стал, а просто согласился со своим кастеляном – делай, мол, как знаешь. Так что Раймунд Кёниг на свадьбе тоже не присутствовал. Впрочем, его и так никто туда не звал.

В общем, свадьба прошла как средняя по уровню гостей, но богатая по выпивке и закускам. После официального бракосочетания Клара перешла жить в дом мужа, а в остальном всё осталось как прежде: она так же работала счетоводом и каждый день ходила на работу, занималась привычными делами… Только начальник стражи перестал заходить в канцелярию и, казалось, намеренно избегал встреч с ней.

Но спустя полмесяца в замке случилось новое происшествие, встряхнувшее на короткое время размеренную жизнь. Как-то утром, когда сонный люд тянулся к рабочим местам, из окна дома Вагнеров раздался пронзительный женский крик. Собрался народ, а на крыльцо выбежала заплаканная Клара и сообщила, что муж скончался во сне.

Жителей округи это известие не удивило.

«Мужик-то в возрасте, а взял жену молодую, темпераментную. Вот сердце и не выдержало! – судачили женщины, глядя вслед идущей по улице Кларе. – И богатство не помогло: молодость и здоровье не купишь!»

Мужчины многозначительно переглядывались: «Мало взять молоденькую кобылку, надо еще суметь ее объездить!» Некоторые вспоминали тост про старый корень, который произнес князь на свадьбе. Почти все сходились в мысли, что Кларе повезло: унаследовала богатство усопшего, а сама вновь свободна, как ветер в поле!

Наследство вдове действительно досталось немалое: дома в Вене и в Италии, о которых Клара и не знала, пока случайно не нашла документы в письменном столе Иозефа, дорогая мебель, венецианские зеркала, персидские ковры, ювелирные украшения, а также запас золотых и серебряных монет в таком количестве, которого она никогда не видела. Ну, и жилище, где жила сейчас Клара, тоже по закону перешло к ней, как и всё остальное.

* * *

Паоло Мартинелли был специально привезен из Венеции, и стал личным ювелиром князя фон Бауэрштейна, хотя принимал заказы и от других важных господ. После уничтожения черного волка Курт вошел в их число. Его заказ должен был на должном уровне увековечить избавление жителей Маутендорфа от страшного зверя: полтора десятка перстней с изображением черной головы, пронзенной стрелой… Два перстня Паоло изготовил лично: золотой – для самого победителя, и серебряный – для кого-то из его близких. Остальные произвели из меди подмастерья итальянца, но они все равно были гораздо изящнее изделий Коха.

Золота Курт, в отличие от большинства людей, не любил, может оттого, что не привык к нему, и предпочитал такие металлы, как булат и дамасская сталь. А серебряный надел на палец, покрутил, рассматривая, и остался доволен. На серебристом фоне контрастно выделялась искусно выполненная из чернёного серебра оскаленная голова зверя, пронзённая светлой, серебряной же стрелой, даже оперение можно разобрать. Детали проработаны настолько точно, что сразу понятно: это не собака и не шакал, а опасный разъяренный волчара, зубастая пасть которого не сулит ничего хорошего! Золотой перстень тоже выглядел произведением искусства, и он решил подарить его Кларе.

Спрятав в кошелек золотой перстень и ссыпав в карман медные, Курт направился к Кларе. После смерти Вагнера жизнь продолжалась без изменений. Так же проезжали по узким улочкам заезжие всадники, шли по мостовой пешие странники, спешили по своим делам местные жители, несколько человек на повышенных тонах разбирались возле «Единорога», завидев его, они успокоились и вошли в таверну.

Впрочем, кое-что изменилось. Возле дома Иосифа Вагнера стояла крытая повозка, запряженная гнедым тяжеловозом норикером, дородный торговец строго наблюдал, как в нее грузили упакованные для перевозки мебель, картины, статуи и зеркала. Из окна на улицу смотрела Клара, увидев напарника, она помахала ему рукой. Погрузка закончилась, повозка уехала, звонкий цокот копыт норикера по мостовой постепенно растворился в общем шуме. Курт проводил ее долгим взглядом и зашел в дом.

Клара встретила его улыбкой. На ней был богатый стеганый халат с меховой опушкой, на шее золотая цепочка с крестиком, волосы аккуратно уложены. Курт осмотрелся. Предметов обстановки поубавилось. От письменного стола и платяного шкафа из красного дерева остались только светлые прямоугольники на полу, на стенах темнели квадраты от увезенных картин, исчезло большое зеркало, мраморные статуи Аполлона и Венеры. Хозяйка перехватила его взгляд.

– Много лишнего, мне столько не надо, – пояснила она. – А то он столько натаскал, что повернуться негде! Там еще второй и третий этаж битком набиты!

– «Он» – это безвременно почивший любимый муж? – с издевкой спросил Курт. – Наверное, «он» не оставил тебе средств к существованию, и ты вынуждена распродавать имущество, чтобы хватило на еду? Хотя выглядишь ты богато!

Но женщина не смутилась.

– Я приехала в Маутендорф только с узелком и корзиной – это было все мое имущество… Ах да – еще кинжал… А ведь мне скоро тридцать! Пора поменять кинжал на что-то более подходящее для зрелой женщины!

– Ты меня разжалобила, – Курт достал из кошелька кольцо. – Дай руку!

– Хочешь обручиться со мной? – засмеялась она.

– Почти.

Перстень ловко сел на средний палец.

– Теперь тебя будут узнавать связники, а ты их. Да и вообще все братья смогут сразу определять друг друга!

– Это мне неинтересно! – разочарованно сказала Клара, оценивающе рассматривая подарок. – Хотя штучка красивая, я, пожалуй, ее оставлю, но только на память. Я уже наигралась в эти игры… Когда Нойманн думает заканчивать очередную партию?

– Медведь сегодня вернулся, привез сообщение, – Курт сунул руку за пазуху, вынул сложенный в несколько раз лист тонкой бумаги с размашистой подписью и черной печатью, протянул напарнице. – Прочти.

«Ввиду возможного вступления империи в войну разоблачение и суд над изменниками откладываются. Продолжайте наблюдение и информирование императора. Нойманн.»

Выругавшись, женщина скомкала письмо и бросила в камин. Жадное пламя быстро сожрало секретный документ.

– И что ты думаешь делать? – раздраженно спросила она.

Курт пожал плечами.

– Буду исполнять приказ. Что еще тут можно делать?

– Но я уже сыта по горло этими приказами! – закричала Клара. – Сколько можно ждать?! Я хочу начать новую жизнь! Уже не с узелком, а со всем этим!

Она обвела рукой вокруг.

– Я честно получила свое богатство! И теперь хочу им воспользоваться! Мы с тобой много лет работали бок о бок, хорошо знаем друг друга и не раз выбирались из опасных переделок, потому что действовали вместе! Так почему бы нам не пожениться и не начать новую жизнь вдвоем?!

Курт молчал, исподлобья разглядывая свою напарницу.

– Что смотришь? Если бы я тебе не нравилась, ты бы не лазил столько лет ко мне в постель! Значит, я тебе подхожу как женщина!

– Как женщина подходишь, – кивнул он.

– Так в чем дело?!

– В том, что я не хочу получить удар кинжалом в сердце и оказаться в заболоченном рву! – скривил губы Курт. – И быть отравленным ядовитыми грибами тоже не хочу!

– Что еще за новость?! Какие грибы?!

– Змеиный поддубник…

Она осеклась, отвернулась и подошла к окну, за которым шла обычная, открытая для всех жизнь замка Маутендорф.

– Вот так, Рысь! – Курт поворошил кочергой в камине, превращая в черную пыль обугленный листик секретного письма. – Всем этим уловкам ты научилась в Тайной страже и богатство получила благодаря службе, которую сейчас возненавидела и хочешь бросить! Поэтому как человек, как жена ты мне и не подходишь! А как баба – да! Не запирайся на ночь, я загляну попозже… Надеюсь, сегодня этого стражника у тебя не будет? Хотя, думаю, ты и с нами двумя справишься… А, Клара?

Издёвка не пробила шелковый халат и не вонзилась в узкую спину – отскочила, как стрела на излете от кольчуги.

– Тебе какое дело? – лениво ответила она. – Получай, что получаешь – и радуйся!

– Да никакого… Не пойму только: как можно спать с тем, против кого мы ведем дознание?! Зная, что его скоро казнят как соучастника измены?

– У меня с тобой любовь, а с ним работа! – не отворачиваясь от окна, сказала Клара. – Он не копается в моей биографии, я получаю от него информацию, – вот и все! Чувства тут ни при чем!

– Ладно, до вечера!

* * *

На пути в деревню Курта неожиданно облаяла из зарослей терновника собака. Не успев ничего сообразить, он выхватил меч и снес половину куста, после чего увидел бездомную ощенившуюся суку и выводок щенят. Если бы не они, мать бы затаилась и пропустила случайного прохожего, который ничем ей не угрожал. А так пришлось обозначить свою территорию: «Не подходи, тут я хозяйка!» Другой на его месте разрубил бы ее пополам, но Курт только сплюнул и прошёл мимо.

В таверне было пусто, Медведь одиноко сидел у окна, ел ливерную колбасу с хлебом и пил пиво, поджидая своего наставника. Курт сел напротив.

– Ну, давай подробно, как съездил?

– Нормально, – он взъерошил и без того торчащие во все стороны волосы. – Этот, главный, кому письмо вез, накормил, заплатил хорошо. Доволен был. Только непонятно у них там все: то ли будет война, то ли не будет! Но мое дело маленькое: выполнил поручение и поехал обратно…

– Ладно. Я у тебя хочу наших людей собрать – ты не против?

Медведь только пожал плечами.

– Собирай, не жалко!

– Только ты вначале поймай черного волка покрупней, посади в сарае на цепь и не корми…

Герберт Краузе хмыкнул.

– Легко сказать «поймай»! Это же не блоха… Черных вообще мало – злые, осторожные… Тебе же он, небось, целым нужен? Капканом калечить нельзя?

– Целым! – кивнул Курт. – На то ты и лесник…

Медведь повторил свой универсальный жест. Он вообще не любил пустых разговоров. А пожатие плечами можно истолковать по-разному. Курт истолковал как согласие. Удовлетворенно кивнув, он встал, сунул в карман кусок хлеба и остаток колбасы.

– Не возражаешь?

– Бери, раз оголодал, – хмыкнул лесник.

– Кузнец у себя?

– Стучит на всю деревню, не ошибешься…

И действительно, ещё издали Курт услышал звонкие удары молота. Под летним навесом кузнец в длинном фартуке из грубой кожи держал длинными щипцами на наковальне раскалённый добела кусок железа, а его помощник, совсем юный молотобоец, наносил по заготовке размеренные удары, превращая её в плоскую полосу. От красной пасти горна исходил жар, и заходить под навес Курт не стал – остановился в сторонке, не отвлекая работающих. Через некоторое время кузнец снял заготовку с наковальни и сунул в наполненную водой бочку. Металл зашипел и моментально почернел.

– Эй! – окликнул Курт.

Кузнец обернулся, отдал щипцы с заготовкой помощнику и подошёл к гостю.

– Случилось что-то? – спросил он, почесывая окладистую бороду. Могучим телосложением и манерами он напоминал Медведя. И прозвище его совпадало с профессией, как и у многих тайных агентов.

– Пока ничего. Собраться надо – через неделю у Герберта. Позови Мельника, Длинного, Косого…

– Всех наших? Толстяка, Клюва, Стрелка звать?

– Клюва не надо. Я хочу боевых парней собрать – тех, кто на поле брани сражался. Да и насчет Толстяка не уверен.

– Он говорил, что бился с османами…

– Ладно, проверим…

Попрощавшись с Кузнецом, Курт отправился обратно. Проходя мимо срубленного куста, под которым пряталась собака, он остановился, нагнулся. Рыжая псина лежала на земле, вытянув лапы вперёд, и настороженно смотрела на человека. Щенки, отталкивая друг друга, возились у нее под боком. В глазах животного читался страх и заискивание.

Курт положил перед ней хлеб и колбасу, успокаивающе потрепал по загривку.

– Жри, а то передохнет весь твой помет!

Глава 5. Обряд с черным волком

К дому княжеского лесничего Герберта Краузе, по прозвищу Медведь, Курт добирался в одиночку. Вначале верхом, а забравшись в самую чащу, спешился, ведя коня на поводу и, по привычке, стараясь не шуметь. Он знал, что в это же время ещё десяток мужчин пробираются разными тропами к тому же месту. Правда, они тоже соблюдали осторожность: ни конское ржанье, ни человеческие голоса, ни звяканье снаряжения, ни топот копыт не нарушали лесную тишину. Не взлетали всполошенные птицы, не убегали вспугнутые человеком звери.

Время от времени на участках влажной земли он пытался отыскать следы подков, но это ему удалось только один раз. Судя по глубине следа, на этой лошади ехал Толстяк. Все остальные не забыли обернуть копыта и прибегали к другим способам маскировки.

К дому лесничего Курт подошёл, когда солнце клонилось к закату. На небольшой поляне горел костер, перед ним в землю был вкопан тотем Черного волка. Герберт сидел на скамье справа от входа, прислонившись спиной к бревенчатой стене, и, казалось, дремал. Медведь был один, но интуиция бывалого бойца подсказывала Курту, что впечатление обманчиво и в окрестных зарослях затаились еще несколько человек. Он даже чувствовал их взгляды, что не раз спасало ему жизнь, когда его рассматривали через прицельную прорезь арбалета.

– Добрый день, Орел! – не поднимая век, сказал хозяин, когда Курт приблизился.

– Здравствуй, Медведь! – нарочито громко поздоровался пришедший. – А что, больше никто пока не пришёл?

Лесник открыл глаза и встал.

– Да все уже здесь, – усмехнулся он. – Наверное, думают, что если я их не вижу, то и духа не чувствую!

– Выходите, братья! – скомандовал Курт.

Кустарник зашевелился, затрещали ветки деревьев, и с разных сторон на поляну вышли Мельник, Кузнец, Толстяк, Косой, Длинный, Стрелок, Бык и Борец. Разного возраста и телосложения, они имели вид бывалых людей и достаточно давно находились на службе в Тайной страже. Все были в просторной одежде, под которой пряталась кольчуга, и при кинжалах. Они не знали, зачем их собрали, но были готовы к демонстрации силы, кому бы ни пришлось ее демонстрировать. Отдавать команды должен был Орел, и мрачные вооруженные мужчины не сводили с него глаз. Правда, рассмотреть тотем на шесте: выделанную чучельником голову черного волка, пронзенную стрелой, уже успели все. Если она их и удивила, то виду никто не показывал.

Девять человек стояли полукругом перед Куртом, который занимал место командира, и следили за каждым его движением. Он отстегнул кинжал, держа за ножны, высоко поднял над головой. Перекрестье и рукоятка крестообразно выделялись на фоне темнеющего на глазах неба. Восемь человек синхронно опустились на колени, сложив руки перед грудью. Толстяк неловко топтался на месте, растерянно осматриваясь по сторонам и явно не зная, что делать. Выждав минуту, Курт резко вырвал кинжал из ножен, вскинув клинок вверх. Восемь мужчин вскочили и повторили этот жест – восемь клинков, окрашенные красноватыми отблесками от костра, тоже устремили острия к низким дождевым тучам.

– Слава императору!

– Слава императору!

– Слава императору!

Восемь глоток рявкнули это так, что с окружающих деревьев испуганно взлетели устроившиеся на ночлег птицы. Только Толстяк опять не знал, что делать, и тем самым явно выделялся из остальных мужчин. Он работал заготовителем провианта в Моосхаме и жил в деревне по соседству. По его рассказам, в молодости пять лет служил под знаменами императора и участвовал в битвах с турками. Но Курт почему-то в это не верил и сейчас убедился, что был прав.

Он вложил клинок в ножны и вернул кинжал на пояс.

– Ты ведь не воевал, Толстяк?

– Ну… Почему… Может, не пять лет, а меньше, – растерянно пробормотал тот.

– Стрелок, объясни ему! – сказал Курт.

– Еще со времен Крестовых походов кинжал и меч приравнены рыцарями к христианскому символу веры – Святому Кресту! – уверенно сказал худощавый молодой человек лет двадцати пяти. – На них приносили присягу, на них клялись, ими посвящали в рыцари, обращали в нашу веру сдавшихся сарацинов! Это знают все солдаты, даже я, который не воевал с османами, но пролил немало чужой и своей крови в войнах за Венгрию и Чехию! И то, что солдаты славят императора с вознесенным оружием, тоже все знают! Кинжал острием вверх – знак власти и могущества императора, которому и возносится слава!

Толстяк стоял, опустив голову. Возразить было нечего. Тем более что его учил самый молодой член сообщества.

– Ты все понял? – спросил Курт.

Тот молча кивнул.

– Возвращайся домой. Это ничего не меняет, ты по-прежнему член Тайной стражи. Просто мы готовимся воевать за империю, а тут лучше иметь боевой опыт!

Не поднимая головы, Толстяк скрылся в зарослях. Медведь проследил за ним, пока тот не нашел свою лошадь и не уехал. После чего вернулся к костру.

– Мы собрались здесь не для подготовки к предстоящей войне, – внимательно оглядев присутствующих, сказал Курт. – Если она случится, мы просто продолжим свою службу императору. Я хочу сплотить самых решительных, боеспособных и проверенных в боях бойцов, укрепить ваш дух и дисциплину! Видите этого зверя?

Орел указал на возвышающуюся над ними волчью голову. В сгущающихся сумерках и в бликующем пламени костра казалось, что она шевелится. Живая голова рассматривала их сверху вниз, будто выбирая жертву. И выглядела она довольно устрашающе.

– Он наводил ужас на всю округу, ходили слухи, что его не берут стрелы! А надо было только преодолеть себя и правильно прицелиться, – и вот он, страшный оборотень! Это и будет наш символ побежденного страха! Но вначале каждый должен преодолеть свой собственный страх!

Мужчины непонимающе переглянулись. Только Медведь знал, какое испытание ждет каждого.

– А что, в нашей смелости есть сомнения? – угрюмо спросил Кузнец.

– У меня нет, – покачал головой Курт. – А у того, кто сидит вон там, – есть!

Он показал рукой на сарай с тыльной стороны дома. Можно было предположить, что это загон для коз или овец, хотя ни тех, ни других Герберт Краузе не держал.

– И кто там сидит? – по-прежнему угрюмо спросил Кузнец.

– Сейчас увидите. Пойдем, пока не стемнело!

Они подошли к сараю. Оттуда исходили странные звуки: звенела цепь, время от времени кто-то большой и сильный дергал ее так, что сарай сотрясался, грозя развалиться. Кроме звуков из хлипкого деревянного сооружения доносились биологические волны страха, ненависти и безжалостности. Послышалось сдавленное рычание.

– Там черный волк! – объявил Курт. – Поменьше того, в чью башку я всадил стрелу, но сильный и опасный. Надо зайти туда, пройти вдоль стенки до полки в конце, взять то, что там лежит, и вернуться назад… Восемь рук легли на рукоятки кинжалов. Но Курт бросил свой в землю, и тот, провернувшись, воткнулся возле его ног.

– Оружие оставить здесь!

– Так что, в рукопашную с ним биться?! – буркнул Косой. – Это чересчур!

– Я покажу как, – Орел распахнул дверь и нырнул в полутемное помещение. Раздался угрожающий рык, звякнула, натягиваясь, цепь, сарай содрогнулся. Но тут же все успокоилось. Через несколько минут Курт вышел наружу. И показал всем серебристый перстень на безымянном пальце.

– Такие лежат там на полке. Для всех. Надо только зайти и взять.

– А почему он тебя не тронул? – спросил Борец.

– Это я его не тронул. Потому что он почувствовал силу духа и не решился рисковать.

– А если все же бросится? – поинтересовался Стрелок. – Я не то что боюсь. Но с голыми руками как-то… У него же клыки, когти…

– Цепь короткая, не достанет… Только прижимайся плотно к стене. Но лучше, если он сам все поймет и будет вести себя тихо… Давайте, по одному!

Еще семь кинжалов воткнулись в землю. Медведь и Кузнец прошли довольно спокойно: зверь рычал, припадал к земле, готовясь к прыжку, но нападать не решился. А на Косого и Стрелка бросился: разодрал одежду, исцарапал руки. Они зло ругались:

– Он не достает всего на две ладони! Лапами в грудь упирается, слюной брызжет!

Но перстни все же они вынесли. А через час опознавательные перстни были у всех. Правда, Мельник попытался ударить зверя ногой и получил укус в икру. Соратники перетянули ногу тугой повязкой из скрученной как верёвка рубахи.

– Ничего страшного! – сказал Курт. – Скоро заживет!

– Я убью эту тварь! – порывался встать раненый.

– Нет! – покачал головой Орел. – Вы все прошли посвящение и стали рыцарями Ордена Черного волка! А зверю предстоит принять посвящение и у других. За это время ты подлечишься и, если захочешь, выйдешь с ним один на один: у него зубы, у тебя – кинжал…

Потом все прошли в дом, Медведь выставил на стол жареную кабанью ногу, и все с жадностью набросились на еду. Но инструктаж не прекращался.

– Носим тирольские шляпы с черным или белым пером, – это первый броский знак, – говорил Орел. – При рукопожатии делаете так: нажимаете указательным пальцем вот сюда, будто пульс меряете. И чтобы пароль не выглядел дурацким, его меняем по сезонам…

Через неделю такое же собрание Курт провел на мельнице в деревне Эйсе, потом в лесу под Моосхамом, потом на Горелом урочище… «Орден черного волка» уже включал пятьдесят человек и продолжал разрастаться. Испытания менялись, но волк, не обязательно редкого черного окраса, присутствовал всегда. Иногда он кого-нибудь кусал или царапал, иногда его убивали, но сила духа члена Ордена всегда брала верх над необузданной жестокостью зверя.

По сути, внутри Тайной Стражи была создана новая организация. В нее Курт принимал только солдат, офицеров и профессиональных шпионов, как правило, требовал две рекомендации. Адепты Ордена носили перстни с волчьей головой, предметы одежды, по которым можно было опознавать друг друга, пользовались определенными ритуалами, знаками, условными словами и тайными фразами. Простые информаторы Тайной стражи про Орден ничего не знали, хотя он рос и крепчал.

Последствия всего этого Курт осознал не сразу. Когда его начали называть Магистром и обращаться по разным поводам: от житейских проблем до разрешения споров, – он вдруг понял, что невольно стал непосредственным руководителем нескольких десятков серьезных, лично проверенных, готовых на всё мужчин. Если раньше их вождем был далекий и малодоступный герр Нойманн, который выступал от имени еще более далекого и совсем недоступного императора, то теперь ими командовали не звезды с неба, а свой, близкий и хорошо известный человек… Существовала и вторая сторона медали: если про Тайную стражу знали и император и Нойманн, то про Орден знал только Курт по прозвищу Орел! Значит, он один стал командиром тайного боевого отряда!

Правда, Курт не знал, как использовать свои новые возможности. И склонялся к мысли при первом удобном случае передать Орден Нойманну, – пусть служит на благо императора!

* * *

– Так что, ты согласен бросить службу? – спросила Клара, набрасывая халат на голое тело.

– Что мне эта служба? – вопросом на вопрос ответил Кёниг. – Я из старинного знатного рода, у нас хорошие связи при дворе. К тому же для меня всегда найдется место в столице…

Раймунд встал и прошелся по комнате. Клара жадно рассматривала его мускулистое тело. Она испытывала к рыцарю такие чувства, которых не испытывала ни к одному мужчине. И хотя с Куртом её связывало давнее общее дело, незаметно переросшее в нечто бо́льшее, то сейчас она понимала, что влюбилась в Кёнига как неопытная девчонка. Но что толку? В ее дальнейшие планы Курт не вписывается: у него свои представления о будущей жизни, и он не собирается их менять. Впрочем, как и самонадеянный начальник стражи, не подозревающий, что ждет его в недалеком будущем…

– Тогда что же ты делаешь в Маутендорфе, Раймунд? – мягко спросила она. – Это захолустье мало похоже на столицу…

– Отец и дядя считали, что в Вене я веду слишком вольную жизнь, – Кёниг стал одеваться. – Но я исправился и теперь могу вернуться! Что ты молчишь? И почему так смотришь?

Клара отвела взгляд. В интуиции и умении читать по глазам ему не откажешь. Но он не знает, что готовит ему судьба. А она только что отчетливо видела его болтающимся на виселице. Но висельник тоже не вписывается в ее планы. Хотя есть возможность изменить будущее и его в них вписать!

– А ты не хотел бы бросить императорскую службу? – безразличным тоном спросила она. – Уехать в крупный город и жить богатой самостоятельной жизнью, никому не подчиняясь?

– В качестве кого? – поднял бровь Раймунд.

– В качестве мужа молодой, богатой и красивой вдовы! – улыбнулась Клара, подбочениваясь, будто позировала известному художнику.

– Но возле тебя уже вертится претендент на твою руку и богатство! – раздраженно сказал Кёниг. – Ты же не можешь жить с двумя мужчинами!

– Курт ни на что не претендует! Тем более недавно ты попрекал меня тремя мужчинами, но бедный Иосиф уже покинул этот мир… Рок расставляет все по местам…

– Такова воля Всевышнего! – перекрестился Раймунд.

«Он прост, как ребенок, – подумала Клара. – И верит всему, что я делаю, а ведь это очень важно! А Курт видит меня насквозь, и я не удивлюсь, если он напишет Нойманну обо всех своих подозрениях… Как бы тогда и мне не оказаться на виселице рядом с Раймундом…»

– То, что я предлагаю тебе, я не предлагала Курту. Он просто мой друг – не больше!

– Я бы предпочел вызвать его на честный поединок и убрать со своей дороги раз и навсегда!

– Это не так легко, – напомнила Клара. – А главное – он не стоит у тебя на пути. Во всяком случае, услышав про поединок, он только посмеется!

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним!

«Или тот, кто лучше осведомлен, – подумала Клара. – Но мои мальчики не могут видеть будущее!»

И это была чистая правда. Мужчины ревновали ее, Раймунд был настроен к сопернику агрессивно, Курт – как всегда, спокойно, ибо эмоции вспыхивали в нем только в минуты опасности. Он посмеивался над напарницей и ее расположенностью к человеку, которого скоро казнят как соучастника измены. Об их общих намерениях он не знает, как, впрочем, и Кёниг – они солдаты, а солдат живет сегодняшним днем. Другое дело – женщины. Особенно хитроумные.

Клара, несомненно, была женщиной и, бесспорно, хитроумной. И думала, что точный план есть только у нее самой!

– Если то, что ты говоришь, правда, то я согласен! – решительно сказал Кёниг.

И Клара удовлетворенно улыбнулась. Все шло по ее плану. Но она не брала в расчет такую «мелочь», как судьба.

* * *

Уже чувствовалось дыхание осени. Всё чаще в проходивших через Маутендорф обозах стали появляться мешки с зерном нового урожая, корзины с яблоками и виноградом, большие кувшины с молодым вином… Каждый из проезжавших готов был поклясться, что самое лучшее вино именно у него, а если у кого-то возникали сомнения – тут же предлагал побиться об заклад, попробовать и сравнить с любым другим. Соблазн для таможенных стражников, стоящих на дорожном посту, был велик. Кёнигу теперь приходилось чаще выходить на дорогу, чтобы подчинённые не слишком усердствовали в дегустациях.

Этот выход был уже четвёртым за день. Стражники Кох и Рихтер, подтянувшись при виде начальника, завернули на таможню очередной обоз. Время близилось к обеду. Кёниг стоял в тени раскидистого дерева и, казалось, наблюдал, как обычно, за работой таможенного патруля. Но взгляд его был отрешённым, а мысли – совсем не о служебных делах. Он пытался представить будущую жизнь с Кларой в городе, от которого уже успел отвыкнуть. Там не будет этих просторов, не будет такой полной власти: после смерти Вагнера он фактически второй человек в замке… Но не будет и этой провинциальной скуки, да и Клара будет принадлежать только ему… Но не потащится ли за ними этот проходимец Курт?

Он полностью погрузился в личные мысли: «Клара говорила, что этот парень для неё ничего не значит, но я же своими глазами видел, как он ночью выходил из дома канцеляристов… А к кому он мог туда ещё ходить? Больше не к кому! Не к Алоизу же и не к старой Терезе! Хотя он приходит и в дом покойного Вагнера – у них, вроде, есть какие-то дела… Но и я прихожу к ней вроде бы по делам, а дела эти известные…»

– Гер Кёниг, гер Кёниг! – оторвал его от тягостных размышлений крик Коха. – Смотрите!

Рука в блестящем наруче указывала на всадника, показавшегося вдали на дороге. Он гнал лошадь быстро, как на скачках, хотя его никто не преследовал. И сидел в седле как-то странно, качаясь из стороны в сторону, да то и дело падая на холку коня. С тревожным предчувствием Кёниг вышел на середину дороги, широко расставил ноги и, заложив руки за спину, стал ждать.

Через несколько минут взмыленный конь затормозил перед ним так резко, что проехал на упершихся в землю ногах, оставляя в пыли глубокие борозды.

Было видно, что животное сильно устало. Ноздри раздувались, влажные от пота и до крови расцарапанные шпорами бока ходили ходуном. Всадник, остатки сил которого ушли на то, чтобы остановить бешеную скачку, кулем свалился с седла, хорошо, что Кёниг и Кох успели поймать обмякшее тело.

– Э, да у него стрела в спине! – воскликнул Кох.

И точно: догнав незнакомца на излете, стрела пробила кольчугу и неглубоко, одним наконечником, вошла в мякоть плеча, правей лопатки.

Раненого отнесли под дерево. Кёниг, не обращая внимания на стоны, сноровисто выдернул стрелу и отбросил в сторону. Потом стащили кольчугу и, разорвав рубашку, перевязали рану.

– Я тебя знаю! – сказал Кёниг. – Ты из Эльцмаунтера, помощник начальника стражи. Кто это тебя?

– Пить… дайте…

Отхлебнув из баклажки Коха неизвестного напитка, раненый взбодрился.

– К нам прибыл Летучий отряд императорской конницы, – тяжело выговорил он. – Во главе с самим бароном фон Крайцнером… Господин, с кастеляном и другими приближенными, вышли встречать: торжественно, с дарами, как положено… А он дары выбил из рук: мол, от изменников императорские слуги подношений не принимают! Ну, и все…

– Что все?! – рявкнул Кёниг. – Договаривай!

– Господину тут же голову отрубили, его близкую челядь на стенах повесили, все в замке перевернули… И в Неймотервице то же самое: в измене всех обвинили – казни, порки… Меня послали вас предупредить… Отряд фон Крайцнера движется сюда…

Гонец бессильно вытянулся на земле, а Кёниг опрометью бросился к Господину. Князь фон Бауэрштейн, выслушав доклад, приказал немедленно готовиться к обороне. Кёнига это удивило: разве можно сопротивляться императорским воинам? Разве верный вассал выступит против своего императора?! Если он, конечно, в самом деле не изменник… Но приказ князя есть приказ князя, – его надо выполнять, а болтовня раненого гонца – болтовней и остается…

Кёниг поднял по тревоге всю дворцовую стражу, которая и по численности, и по подготовке больше соответствовала маленькой регулярной армии. Тревожная весть мгновенно расползлась по всем закоулкам Маутендорфа. Жители собирались на углах, шушукались, испуганно оглядываясь по сторонам. Из деревни поспешно бежала отдыхающая смена. Горбонос запер двери «Единорога», и это показало всем, насколько серьезна обстановка.

Стражники, выполняя команды Кёнига, закрыли ворота наглухо, потом, с усилием крутя скрипящий барабан, которым не пользовались много лет, подняли мост надо рвом… Выставив перед собой алебарды, маневровый отряд замковой стражи взял ворота под охрану. Арбалетчики заняли позиции на крепостной стене…

Сам Кёниг, облачившись в стальной шлем и кольчугу с нагрудником, намеревался подняться в сторожевую башню, откуда видны все окрестности. Но у двери его перехватила Клара, взяла под руку и завела в пустой и тёмный коридор, откуда начиналась винтовая лестница.

– Что ты делаешь, Раймунд?! – зашептала она. – Ты знаешь, что такое выступать против императора?! Или тебе мешает голова на плечах?!

– Я выполняю команду Господина! – взвинченно ответил начальник стражи. – А что мне прикажешь делать?

– Не смей сопротивляться посланцам Вены! Приказ Его Величества Фердинанда II важней приказов всех герцогов империи!

– Но император мне приказа не отдавал! И потом: какая разница, по чьему приказу мне отрубят голову?!

– Приказ императора ты получишь! И впусти имперскую стражу в замок!

– Гонец из Эльцмаунтера рассказал: они не разбираются и казнят всех, кого считают изменниками – и князей, и тех, кто к ним приближен!

Клара обвила его шею руками, прижалась всем телом.

– Для тебя у меня есть индульгенция. Мы вместе уедем в Италию, поженимся и начнём новую жизнь…

Кёниг отстранился.

– Да меня обезглавят на месте! И поедешь ты с этим Куртом, а моё тело сожгут как изменника!

– Никто тебя не казнит! Разве я стала бы подвергать тебя опасности, если бы не была уверена, что всё получится?!

Кёниг колебался. Курт не выходил из головы, да и в биографии самой Клары много темных пятен. А сейчас на весах его собственная жизнь!

– Уверена, говоришь? – ответил он, убирая нежные руки со своей шеи. – А я не уверен! Посмотрим, как все обернется…

Кёниг резко развернулся и принялся быстро подниматься по лестнице.

* * *

Сторожевая башня наполовину выходила за пределы крепостной стены, поэтому обзор из нее был хороший. Примерно через час слева, на востоке, в конце непривычно пустынной дороги показалось какое-то сияние: будто там всходило солнце, которое на самом деле уже миновало зенит и начало опускаться к закату. Неопытному человеку было бы трудно догадаться, что происходит, но бывалый солдат Кёниг понял сразу: это отражают солнечные лучи начищенные до блеска доспехи императорской конницы!

Он прикинул ширину дороги и пространство, занимаемое едущим в строю всадником: выходило, что в шеренге движутся пятеро. Конный отряд выстраивается обычно в десять шеренг, значит, их где-то полсотни… Точнее станет ясно, когда колонна вытянется и можно будет определить ее длину… Во всяком случае в замковой страже семь десятков алебард: Господин словно предвидел, что придется биться не с шайкой разбойников, а с регулярным подразделением… Значит, чувствовал грех за собой! И недаром проводил тайные встречи с другими князьями, недаром они обводили на карте карандашом свои территории, как будто хотели отделить их от Австрийской империи настоящими границами…

Раймунд тяжело вздохнул. Одно дело – выполнять приказ князя и защищать замок от врагов, а совсем другое – защищая изменника, противостоять армии императора… Это совсем, совсем другое дело! Да и стражники вряд ли поддержат бунт против своего монарха… Скорей они поднимут на пики предателя-начальника стражи!

Кёниг вздохнул еще раз. Он оказался между двух огней. Даже между трех! Князь и император могут его казнить, а подчиненные без ритуальных церемоний заколоть алебардами… И все будут правы! Хотя… Есть еще огонек – четвертый, спасительный, как сигнал маяка – Клара! Но спасительный ли он? Как бы ее заманчивый свет не привел доверившийся корабль на скалы…

Он спустился на этаж ниже и вышел на стену. Стражники, спрятавшись за зубцы, положили рядом арбалеты и ждали. Они не знали, чего ждут и против кого их подняли по тревоге. А в неизвестности минуты растягиваются часами. Поэтому все поворачивали ожидающие лица к Кёнигу.

Штефан, Маркус, Дитмар, Кох, Ганс, Харди Хитрый, Диппель, Рихтер… Кто из них поддержит своего командира в битве с императорскими войсками? Они ждут разъяснений или, на худой конец, – команды. Ведь любая команда – это какая-никакая ясность…

– Это враги! Зарядить арбалеты! – приказал Кёниг, и подчиненные с облегчением занялись привычным делом.

Тем временем колонна императорской конницы приблизилась к замку. Она оказалась в два раза длиннее обычной, включая повозки обоза, оруженосцев и слуг. Значит, они сильнее, но у тех, кто прячется за толстыми стенами, всегда имеется преимущество… Если, конечно, противостояние все же начнется…

Похоже, что конники не рассчитывали на сопротивление: поднятый мост, закрытые ворота и арбалетчики на стене их явно удивили. Подчиняясь громким командам, отряд длинной шеренгой выстроился напротив замка по другую сторону дороги, как на площади Хельденплац во время проезда Императора Священной Римской империи во дворец Хофбург. Выглядели воины монарха торжественно и внушительно: блестела шерсть ухоженных лошадей, на некоторых были надеты специальные латы, защищающие голову, шею и грудь, сверкали полные – от ног до головы – доспехи, щиты, и шлемы «штеххелм» – жабья голова, обтекаемая форма которой отводит вскользь стрелы, копья и мечи. Издали «штеххелмы» больше напоминали не жабьи, а змеиные головы, поэтому к торжественности и парадности отряда добавлялась и его несомненная опасность…

Стражники Маутендорфа никогда не носили полных доспехов – только отдельные их части: нагрудники, наручи, шлемы – всё разнокалиберное: где что удалось урвать… Если их построить в шеренгу напротив, то они бы отличались от имперского отряда, как разбойники с большой дороги от них самих… И в сердца защитников замка закрались сомнения насчет правильности своих действий.

Между тем командир имперского отряда на мощном белом коне, закованном в броню, покинул шеренгу и неспешно, с достоинством, подъехал ко рву замка, как раз напротив поднятых ворот. На нем были индивидуально изготовленные доспехи – по фигуре, с замысловатыми узорами, выполненными золочением и чернением. Это свидетельствовало о богатстве владельца, а открытое забрало демонстрировало его смелость. Открытая часть лица показывала, что это еще достаточно молодой человек – вряд ли старше Кёнига, но уверенность манер выдавала привычку чаще отдавать приказы, нежели им подчиняться.

– Именем Императора! – начал он звучным голосом, перекрывшим все окружающие шумы. Впрочем, их, можно сказать, и не было: стих ветерок, не шелестела листва деревьев, даже не звякали уздечки и стремена почти сотни коней, хотя без этого не обходится ни один большой конный строй. А уж на стене замка воцарилась мертвая тишина, так что далеко вокруг отчетливо разносилось каждое слово всадника в богатом облачении.

– Именем Императора Священной Римской империи, Его Величества Фердинанда II я, барон фон Крайцнер, прибыл в замок Маутендорф, чтобы огнем и мечом выжечь и искоренить государственную измену, замышленную бывшим князем Бауэрштейном, ныне лишенным титула и приговоренным к смертной казни! Мне ведомо про тайные встречи Бауэрштейна с другими подлыми изменниками, бывшими князьями из Моосхама, Неймотервица и Эльцмаунтера, которые уже казнены! Требую немедленно открыть ворота, сложить оружие и не препятствовать мне в исполнении воли Его Величества! Я знаю, что здесь не обычная стража, а многочисленное и обученное войско, но любая попытка помешать исполнению моего долга будет пресечена так же жестоко, как деятельность изменников, свивших свое гнездо в этом и соседних замках!

Барон замолчал. Арбалетчики на стене окаменели, как зубцы, за которыми они прятались. Кёниг тоже превратился в каменную статую полководца, стоящего на грани поражения. Голова шла кругом: он совершенно не представлял – откуда этот барон прознал все секреты Господина! И как ему самому поступить в такой ситуации, тоже не знал… Про Летучий отряд императорской конницы он был наслышан – это элитное подразделение, которое жестоко подавляет масштабные бунты, заговоры вассалов и устраняет любые серьезные угрозы для империи. Про барона фон Крайцнера он тоже слышал такое, от чего по телу пробегали холодные мурашки…

Пауза затягивалась. Штефан, Кох и еще несколько стражников отложили взведенные арбалеты. Барон со щелчком опустил забрало. Кёниг вздрогнул. Больше молчать было нельзя.

– Я начальник стражи замка Маутендорф Раймунд Кёниг! – так же громко и уверенно сказал окаменевший командир. Точнее, ему только казалось, что он говорит так же громко и уверенно, как посланец Императора. На самом деле это было совсем не так. Но надо отдать должное: несмотря на смятение в душе, голос его звучал все же достаточно твердо и громко.

– Мы верные подданные Его Величества Императора Фердинанда II. И мы верные подданные нашего князя фон Бауэрштейна, о лишении титула и о приговоре которого нам ничего не ведомо. В настоящее время я выполняю приказ защитить замок от неизвестных людей. Прошу покинуть призамковую территорию!

Очевидно, чтобы придать убедительность сказанному, Кёниг выхватил меч и взмахнул им над головой. Штефан истолковал этот жест по-своему и, схватив арбалет, выстрелил в строй сверкающих змееголовых латников. Его примеру последовали еще несколько стражников: четыре-пять человек, не больше. Стрелы не принесли змееголовым вреда: весь строй мгновенно закрылся щитами, в которые и воткнулись, азартно дрожа, два болта – остальные улетели неизвестно куда.

Барон поднял руки и опустил их в стороны. Подчиняясь этому знаку, блестящая конная шеренга раздвинулась, освободив место для полутора десятков аркебузеров, уложивших свои тяжелые ружья на воткнутые в землю рогульки-подставки. Они прицелились, тлеющие фитили прижались к затравочным отверстиям, тонкие струйки чёрного дыма зловеще потянулись вверх…

– Всем присесть! – крикнул Кёниг.

Но поздно – слова его перекрыл гром небесный.

– Ба-Бах-Бах-Бах! – почти одновременно из всех стволов вырвались молнии. Град тяжелых пуль обрушился на стену. От них не спасали ни шлемы, ни даже выпуклые нагрудники, которые часто уводили стрелы в рикошет. Двое арбалетчиков упали замертво с простреленными головами, ещё один хрипел, прижимая руки к большой дыре в самой середине нагрудника. Нескольких стражников пули смели со стены, как неожиданный порыв ветра сметает с крыши опавшие осенние листья. Раненые стонали, их товарищи испуганно кричали. Но вся эта какафония смолкла, когда вновь заговорил барон фон Крайцнер:

– Приказываю сложить оружие и открыть ворота! – громоподобным голосом крикнул он. – Наказаны будут только изменники! Невиновных мы не тронем!

– Надо сдаваться, командир! – Харди Хитрый отбросил арбалет. – Мы ни в чем не виновны, мы верные слуги императора! Нас не тронут!

– Правильно! – поддержал его Рихтер. – Раз барон обещал – так и будет. Надо открыть ворота!

Кёниг задумчиво осмотрел свое еще не разбитое, но уже побежденное войско. Ему стало ясно: надо взять курс на тот четвертый, ласковый огонёк, который сулил ему жизнь в самом простом, первобытном смысле этого слова. Да еще с приложением в виде любви, богатства и вечного благополучия, насколько что-то в этом мире может быть вечным. Возможно, этот огонек кажущийся, иллюзорный и приведет фрегат его судьбы на острые рифы предательства и обмана, но что терять тому, кто уже обманут и предан? Чего бояться капитану судна, уже получившего смертельную пробоину ниже ватерлинии?

– Что ж, если вы так решили, идите, опускайте мост и открывайте ворота, – наконец, сказал он. – Кто хочет сдаться на милость победителей – оставайтесь с ними. Только запомните: противник до победы и после неё – это не одно и то же! И когда побежденные сложили оружие, победитель очень быстро забывает свои обещания!

Но его не слушали. Харди Хитрый, Рихтер и Ганс, толкая друг друга, бросились к барабану, опускающему мост. За ними, роняя оружие, рванулись еще десятка два слабых духом стражников.

– А те, кто не хочет идти, как бараны на убой, – за мной, к Княжеской башне! Будем защищать нашего Господина с оружием в руках, как и положено честным солдатам! – крикнул Кёниг, спускаясь со стены, и опытные ветераны, составляющие костяк замковой стражи, пошли за ним. Следом потянулись и молодые, но уже зарекомендовавшие себя смелостью и сообразительностью бойцы.

А полтора-два десятка человек, потоптавшись, положили арбалеты на каменные плиты и остались на месте. Они предпочли плен.

Глава 6. Предательская рокировка

Клара, заперев входную дверь, сидела в канцелярии за своим столом. Через закрытые изнутри ставни дневной свет почти не проникал в глубь комнаты, лишь обрисовывал абрис окна и фигуру прильнувшей к нему Эммы, которая пыталась разглядеть через щель, что происходит на улице.

– Побежали наши, мимо пробежали, – комментировала она. – У ворот вроде пушки грохотали, разве ж они такое выдержат! Бедный мой Штефан! Хоть бы увидеть его одним глазком…

– Увидишь еще! Скоро все закончится, и увидишь! – бесстрастно успокоила ее Клара.

– Думаешь, наши отобьют захватчиков?

– Конечно отобьют! – уверенно ответила Рысь, хотя была убеждена в противоположном. Она лучше других знала, что рыцари императора хорошо подготовлены к атаке: есть у них и план замка, и указание местонахождения казармы и позиций стражников, и сведения об их численности, и схема кратчайшего пути к Княжеской башне, и расположение донжона, – все это она сама уже давно передала в Вену… Есть и аркебузы, и веревочные лестницы с крючьями, и новейшее холодное оружие, и большой боевой опыт… В общем, исход боя был предрешен. Но откровенничать с подчиненным писарем Клара не собиралась, а их дружба приближалась к концу.

– И все же я переживаю за Штефана! Он вечно первым лезет в пекло… Как думаешь, это долго продлится?

– Думаю, нет, – на этот раз вполне искренне ответила Клара.

* * *

Первый раз в жизни Харди Хитрый не оправдал своего прозвища. И последний. Хотя он старался: вынул стопор и вместе с Гансом придерживал ручку, чтобы барабан не сильно раскручивался и мост не упал под своей тяжестью, а плавно, без повреждений опустился на место. Потом с Рихтером они отодвинули засовы и вынули поперечную противотаранную балку, а Ганс быстро распахнул створки ворот и поклонился въезжающему первым в покорившийся замок барону фон Крайцнеру. Но выпрямиться не успел: командир имперского Летучего отряда острым мечом отрубил склоненную голову, и она покатилась по тщательно установленному подъемному мосту, обильно пятная его кровью. Телохранители барона столь же сноровисто и быстро зарубили Харди Хитрого и Рихтера, так что те даже не успели изумиться и испугаться. А вот увидевшие расправу стражники, вышедшие к воротам сдаваться на милость победителей, пришли в ужас.

– Милосердия! Жизнь невиновным! Просим пощады! Господин барон, вы же обещали, – нестройно загомонили они, а некоторые даже упали на колени, вздымая руки то ли к небесам, то ли к командиру отряда.

– Милосердие обещано невиновным! – крикнул фон Крайцнер, пришпоривая коня. – А незаконное войско государственного изменника виновно!

В окружении телохранителей он скакал по мощеной улице Маутендорфа – не первого и не десятого захваченного, с боем или без, замка, за ним, словно ртуть в узкое бутылочное горлышко, вливался сияющий поток змееголовых латников и тут же растекался по кровеносным сосудам пронизывающих обреченную крепость улиц. Некоторые, правда, ненадолго задержались у ворот, чтобы воздать должное несостоявшимся пленным и подтвердить высказанную опытным Кёнигом мудрость о короткой памяти победителей, но потом быстро догнали своих. Лишь несколько десятков трупов в разношерстных доспехах могли создать видимость отчаянной битвы за Маутендорф, но впечатление портило отсутствие шлемов, которые снимают только сдавшиеся в плен: герои гибнут в полном снаряжении и с оружием в руках.

Кровавую расправу у ворот видел рыжий Мориц и еще несколько сотрудников Управы кастеляна, видел грузный Бартольд со своими таможенниками, видели прильнувшие к окнам жители прилегающих домов, видели Кёниг и его люди, перегородившие вдали главную улицу перевернутыми телегами, бревнами и всем, что попалось под руку… Самое быстрое, что есть в мире – это дурные вести, поэтому вскоре весь Маутендорф уже знал, что в замок ворвались жестокие и бессердечные захватчики. Некоторые жители, схватив имеющееся оружие или вилы и топоры, бежали к баррикадам защитников замка, но большинство баррикадировались у себя дома за ставнями или в подвалах.

Между тем на улицах шли бои. Хотя назвать происходящее боями можно было довольно условно: аркебузеры давали залп по примитивной баррикаде, налетевшие конники добивали уцелевших и ошеломленных защитников, слуги и оруженосцы рыцарей оттаскивали телеги и бревна в сторону и Летучий отряд продвигался вперед до следующей преграды, потом ситуация повторялась… Наступление шло довольно быстро, хотя кое-где и не столь успешно.

Арбалеты слабее аркебуз, но перезаряжаются гораздо быстрее, а на маленькой дистанции достаточно эффективны. Змееголовые теряли лошадей и получали ранения, но хорошие доспехи создавали для них серьезное преимущество. Кое-где вспыхивали пешие схватки, но мечом латы не пробить, а у большинства имперцев были тяжелые датские топоры с острым клювообразным ударником, проникающим в любую щель, и плоским шипастым обухом, которым можно оглушить и сшибить с ног самого крепкого бойца. Имелись у них и тяжелые двухлезвийные секиры, разрубающие сочленения панциря и отрубающие руку вместе с наручем; и молоты, сминающие шлемы вместе с головой…

В общем, на холодных камнях Маутендорфа оставались, в основном, тела стражников замка, и, несмотря на сопротивление, имперский отряд наступал, сужая кольцо вокруг Княжеской башни, ибо любая крепость, дворец или замок живут лишь до тех пор, покуда живет их хозяин.

На третьем этаже, у выходящего на последнее убежище разжалованного князя фон Бауэрштейна окна Северной башни, занял позицию его личный стрелок Курт Шефер, который должен был защищать князя в случае любого нападения. Назначая Курта на столь важную должность и размещая по соседству с собой, Бауэрштейн не мог предположить, что это агент Тайной Стражи императора по прозвищу «Орел» и его цели прямо противоположны тем, которые он ему определил. Но, как в бесхитростных пьесах бродячего театра, приближался момент истины, когда маски сбрасываются, а цели злодеев и праведников становятся очевидны, вызывая восторг и негодование публики, получающей в конце концов полное удовлетворение от торжества справедливости…

Однако пока время его выхода не наступило, и он рассматривал шумное, забитое десятками людей тесное пространство двора между Княжеской и Северной башнями и донжоном: Курт понял, что здесь собрались все уцелевшие защитники замка. Так оно и было. Среди них находился и Кёниг, который тоже преследовал цели, отличные от целей большинства его подчиненных, но не представлял, каким образом их достигнуть: как из кровавого шторма, урагана несущих смерть стрел, пуль и мечей добраться в тихую заводь, до спасительного маяка, манящего его ласковым огоньком? Но вариант пока был только один – плыть по воле волн, если этим благодушным термином можно называть заведомо проигрышную битву с превосходящим противником, которая приближается к неизбежному концу?

Толстая, обитая железом дверь в башню распахнулась, на пороге стоял ближайший помощник князя Конрад Шварц – грушеобразный толстяк с круглыми испуганными глазами.

– Раймунд, отберите десять-двенадцать ваших лучших воинов и поднимитесь с ними наверх! Будем садиться в донжон! – распорядился он, то и дело бросая взгляд в сторону приближающихся звуков боя: криков, звона железа, оглушительного грома выстрелов. Кёниг подумал, что если бы Шварц был лошадью, то сейчас прядал бы ушами, ржал и бил копытом.

– Хорошо, Конрад! – кивнул он и принялся за почти безнадежное дело: из напуганных и уставших людей, желающих как можно скорее оказаться как можно дальше отсюда, отбирать «самых смелых бойцов», готовых к длительному затворничеству в окружении врагов!

В этот момент его и увидел Курт.

– Кёниг! – воскликнул он, хватаясь за арбалет. – Такого идиотского плюмажа из павлина нет больше ни у кого! Он как будто нарочно привлекает к себе внимание! Ну, что ж… В конце концов он давно хотел свести со мной счеты… Почему бы и мне не ответить ему тем же…

Орел прицелился. В конце концов, Кёниг защищает изменника, врага императора, значит, он тоже враг… Но что-то мешало ему нажать спусковой рычаг… Может, то, что начальник замковой стражи все время перемещается и скрывается за другими людьми? Нет. Лучший стрелок князя прекрасно знает: секунда – и стрела войдет в голову старшего стражника, как бы его ни заслоняли другие фигуры. Дело не в физическом препятствии, а в моральном. Кёниг хотел поединка, но не пытался убить его тайком, из зарешеченного окна…

И потом, Клара неравнодушна к Раймунду, и получается, что Курт нарушает кодекс рыцаря не по воле императора, а из своих личных соображений – из ревности! Это позор и бесчестье, даже если об этом никто и никогда не узнает: ведь сам-то он будет знать, что водило его рукой, значит, придется всю жизнь носить на своем гербе и в душе несмываемое грязное пятно! К тому же Клара об этом обязательно узнает – у Рыси безошибочное чутье… Тем более что она неравнодушна не только к Кёнигу, но и к нему самому, значит, ее чувствительность обострена в сотни раз! Разве можно допустить такой позор?!

Тем временем вопрос разрешился сам собой: Кёниг запустил в Княжескую башню с десяток стражников, последним зашел в укрепленную дверь и запер ее за собой.

«Князь решил отсидеться в донжоне, – пришла в голову запоздавшая мысль. – В данном случае это ни к чему не приведет, но отсрочит момент правосудия, а он здесь именно для того, чтобы этого не допустить!»

Наступил последний акт пьесы, и Орлу пора было выходить на сцену! Заряженные арбалеты лежали рядом – на столе, подоконнике, на полу. К стрелам некоторых были привязаны пучки сухой соломы. Вот сейчас они и пригодятся! Свеча уже была предусмотрительно зажжена. Он поднес зажигательную стрелу к огню, и когда солома загорелась, выстрелил в дно деревянного мостика, соединяющего на высоте пятого этажа Княжескую башню и донжон. Потом пустил туда же еще одну горящую стрелу, и еще одну…

Огонь всегда рвется вверх, особенно когда его раздувает ветер предгорий. И хотя в общем шуме Курт не слышал потрескивания загорающихся досок, но увидел, как пламя со стрел перекинулось на основание моста, как потянулся к близкому во всех смыслах небу сначала легкий, почти невидимый дымок, который понемногу густел и разрастался, как во все стороны полетели искры и огненные мыши побежали по тому пути, которым надеялся воспользоваться разжалованный князь со своей ближайшей челядью и надежной охраной, чтобы хоть на несколько недель отодвинуть то, что его неминуемо ожидало…

С третьего этажа Северной башни до пятого этажа Княжеской – рукой подать, и Орел хорошо видел, как в изумлении замер в дверях бывший правитель Маутендорфа фон Бауэрштейн, увидев перед собой клубы черного дыма и бушующее пламя. Лицо его исказила гримаса ярости, и он пинками вытолкнул на мост Конрада Шварца, которого, очевидно, назначил виновником произошедшего. Резвости несчастному помощнику придал резко высунувшийся следом меч кого-то из стражников, вонзившийся ему в ягодицу. Издав крик подстреленной лошади, обезумевший Шварц накинул на голову плащ и бросился в черный дым… Но полусгоревший мост не выдержал грузного тела и с треском обрушился. С отчаянным воплем Шварц, в облаке искр, размахивая руками, полетел вниз вместе с горящими обломками и обугленными кусками досок и брусков…

Все это обрушилось на толпу замковых стражников, которые с криками рванулись из узкого, межбашенного пространства и, вырвавшись на прилегающие улицы, нарвались на выстрелы аркебуз вплотную подошедшего неприятеля. Грохот, крики раненых, вопли ужаса, звон оружия, запах пороха и крови, неразборчивые команды, – все смешалось в хаосе неожиданно вспыхнувшего, уже бессмысленного и никому не нужного боя.

Однако змееголовым надо было захватить Княжескую башню и арестовать изменника, поэтому они рвались вперед, а замковая стража, хотя и не хотела уже оборонять князя, но деваться ей было некуда: приходилось защищать самих себя – кстати, в таких случаях сломить сопротивление обреченных труднее всего…

Они дрались с ожесточенностью смертников, и им удалось на какое-то время остановить змееголовых: на узких улочках с многочисленными поворотами очень трудно вести успешное наступление и перезаряжать аркебузы… А тут еще из Княжеской башни подоспело подкрепление: больше десятка отборных бойцов во главе с Кёнигом, которые выплеснули всю свою нерастраченную силу и накопившуюся решительность на ненавистных имперцев…

Но известная во всем мире мудрая пословица, по-разному звучащая на языках разных народов, имеет одинаковый если не перевод, то смысл: «Сила солому ломит!» Аркебузеры все же перезарядились и дали очередной, сметающий все живое залп. Датские молотки и тяжелые двухлезвийные секиры изрядно проредили шеренги защитников и вновь загнали их в узкое пространство у подножия Княжеской башни. Однако они продолжали оказывать ожесточенное, основанное на отчаянии сопротивление… И хотя подчиненные Кёнига спасали свои собственные жизни, они препятствовали Летучему отряду императорской кавалерии достигнуть поставленной перед ними цели…

Только через несколько веков изобретут многозарядные скорострельные винтовки с точными оптическими прицелами, появится слово «снайпер» и в тактике боя резко возрастет значимость одного-единственного бойца, умеющего без промаха стрелять. Курт Шефер, по прозвищу Орел, ничего этого не знал. Он понимал, что несколько минут назад не дал изменнику фон Бауэрштейну спрятаться на несколько месяцев в донжоне, но не задумывался над тем, что сделал это в одиночку, вопреки воле и действиям десятков защищающих князя стражников. Он просто не придает этому значения. И он понимает, что сейчас в одиночку должен помочь бойцам императора выполнить боевую задачу, которой снова препятствуют десятки отчаявшихся и стоящих насмерть защитников Княжеской башни.

Но это его не смущает, и он над этим не задумывается. Орел просто оценивает обстановку. А она такова: изрядно поредевшая дворцовая стража перекрыла вход в башню. Стражники прячутся за трупы товарищей, за убитую лошадь, за обломки сгоревшего моста, за разбитую княжескую карету… Они используют арбалеты, что при узком входе на защищаемую территорию делает их огонь весьма результативным. Аркебузеры же не могут занять позиции для стрельбы, не могут вести без подставок прицельный огонь, и уже несколько их трупов лежат рядом со ставшими бесполезными аркебузами.

Обстановка предельно ясна. И напряженность можно легко разрядить: надо просто отпустить замковых стражников, объяснив им, что их жизни никому не нужны. Это мгновенно освободит проход к башне. Но объяснения и разрешение противоречий между сторонами в функции Курта не входят. Тем более что он занимает господствующую стрелковую позицию. И он берет арбалет.

– Дзынн! – стоящий на колене за каретой стражник опрокинулся на спину, выпущенная им стрела ушла в небо.

– Дзынн! – лежащий за убитым латником арбалетчик уткнулся лицом в доспех мертвеца.

В прицельной щели вновь оказывается плюмаж из перьев павлина. Сейчас идет бой, Кёниг командует противником, поэтому никаких самооправданий не надо, но Курт почему-то переводит оружие на другую цель.

– Дзынн! – упал стражник, спрятавшийся за выступом стены.

– Дзынн! – обмяк лежавший за трупом лошади.

– Дзынн! – завалился на бок стрелок, перезаряжающий арбалет.

– Дзынн! – рухнул рослый боец, перебегающий на другую позицию.

Когда-то это назовут снайперской стрельбой, но сейчас никто, даже сам Курт, не знает такого слова. Но главное, не слова, а дела. А дела говорят за себя без слов: каждая его стрела поражает стражника, среди них возникает паника. Приободрившиеся аркебузеры устанавливают свои рогульки, начинают стрелять с них и выводят из строя еще трех человек. Боевой дух обороняющихся окончательно подорван.

– Прекратить огонь! Сложить оружие! Барон Крайцнер, мы сдаемся! – кричит Кёниг, размахивая мечом, на который насажен кусок белой рубахи со следами крови. Он честно плыл по воле волн. Оставалось выяснить – куда они его принесли?

Противник врывается в межбашенный дворик. Двое имперцев подбегают к Кёнигу.

– Командир?!

– Командир.

– Вот мы тебя первого и повесим! – кричит один. Второй зло срывает павлиний плюмаж со шлема начальника стражи.

– В императорской армии не принято вешать сдавшегося противника, – без особой надежды говорит Кёниг.

– Это если по своей воле, а тебе деваться некуда было! – размахивает павлиньими перьями имперец. – Твоих бы все равно всех перестреляли!

Голоса из-под шлемов звучат глухо, железная перчатка с нелепо выглядевшими яркими перьями указывает на стрелу, торчащую из спины лежащего за лошадью стражника.

– Вот, смотри! И вот, и вот!

– Что тут происходит? – требовательно раздалось сзади. К ним подошел сам барон фон Крайцнер. Забрало у него было поднято, голос звучал четко и, как всегда, грозно.

– Да вот, кто-то нам помогал и бил их сзади! – сказал имперец и выбросил перья. – А их командир говорит, что сдался добровольно и его нельзя вешать!

Барон подошел поближе, осмотрел убитых стражников.

– Не сзади, а сверху! По углу наклона стрел видно, – заключил он. – Вот из этой башни пуляли! Скорей всего, из того окна…

Он показал рукой.

– Только кто это мог быть? Кто мог нам помогать?

Кёниг молчал: он сам был удивлен таким открытием. Пленившие его рыцари тоже не знали ответа. Да и интересовал их сейчас другой, более конкретный вопрос.

– Так повесить его можно, господин барон?

– Не спеши! Ведите его на площадь, там будем разбираться!

Во дворе было шумно и суетливо. Змееголовые строили разоруженных стражников, срывали с них доспехи и брали под охрану, слуги собирали брошенные мечи и арбалеты. Десяток имперцев ворвались в башню. Через несколько минут обезглавленный труп князя Бауэрштейна сбросили на мостовую. Разгром замка Маутендорф был завершен.

* * *

Стрелять больше было не в кого. Курт перешел в другую комнату, где он иногда встречался с Кларой. Умылся из кувшина в углу, поел колбасы с хлебом, глядя в окно на бесконечный лес, окружающий замок. Все, его работа здесь закончена и, как всегда, успешно. Он возвратится в Вену, даст полный отчет господину Нойманну, передаст ему Орден Черного волка, наверное, получит вознаграждение и отпуск, а потом будет ждать нового задания. Отпуск можно было бы провести с Кларой, но неизвестно, что у нее на уме… И потом – это все равно что проводить отпуск со скорпионом за пазухой! Все-таки убийство мальчика-шута и собственного мужа не укладываются даже в широкие рамки полномочий секретных агентов императора… И противоречат кодексу чести. Она даже стала ему меньше нравиться как женщина… Хотя они напарники и их многое связывает…

Он зевнул и вдруг почувствовал, что сильно устал. Хорошо бы поспать… Он бросил взгляд на разобранную, как всегда, кровать. Хорошо бы, но сейчас нет времени. Надо представиться командиру отряда и выполнить некоторые формальности. А потом можно и спать!

Переодевшись в чистую одежду и надев на всякий случай кольчугу, он спустился вниз, вышел на улицу, запер дверь большим ключом, который когда-то получил лично от князя фон Бауэрштейна.

Но не успел он отойти и на двадцать шагов, как наткнулся на парный конный патруль императорского отряда. Конники подняли забрала, а потому меньше походили на змееголовых. Скорей на жабьи головы.

– Эй ты, а ну, стой! – грубо крикнул старший. – Ты что там делал? Видно, ты один из тех, кто бился с нами насмерть!

– Именем императора! – поднял руку Курт. – Вначале узнайте, в кого я стрелял!

– Вот оно как, – сразу сбавил тон патрульный. Просто так никто не посмеет бросаться подобными словами. Произносить всуе имя императора – большой грех, а провинившийся язык отрубают вместе с головой, и все это знают. – Пойдем, мы отведем тебя к барону!

– Пойдем! – согласился Курт.

* * *

Все побежденные города выглядят одинаково. На улицах валяются трупы – и воинов в латах, и обычных жителей, и даже не причиняющих никому вреда лошадей. Перевернутые телеги, импровизированные баррикады, брошенное оружие… Ходят самые зловещие слухи, испуганный народ сбивается в кучки, как овцы, потерявшие вожака, озираясь по сторонам, перешептывается.

– Так, вроде, их сам император прислал, наказать изменников…

– А какие тут изменники? Наш князь всех в строгости держит…

– Ему уже голову отрубили, твоему князю! Сам он и был главный изменник!

– Теперь начнут лютовать, простых людей пороть, как будто мы за князя ответчики…

– Поркой не отделаешься… Сейчас виселицы и эшафоты поставят, да начнут направо-налево вешать, да головы рубить…

– Кому?!

– Да всем, кто попадется…

Эмма слышит обрывки разговоров, и они не добавляют ей оптимизма. Хотя обычные в таких случаях словесные страшилки женщину не интересуют: она бродит по улицам в поисках своего мужа. Переворачивает трупы, снимает шлемы, вглядывается в лица… Она заметила, что убитых захватчиков на улицах нет – или они неуязвимы, или их быстро забирают свои. Старательно рассматривает пленных, которых со всех концов замка сводят на главную площадь. Но ни среди мертвых, ни среди живых Штефана не оказалось. Своих близких разыскивают и другие жены или родственники. Грета, например, искала свояка Дитмара, поскольку муж, здоровый и невредимый, занимался хозяйством в деревне. Но и она не преуспела в своем поиске, и в конце концов они объединились с Эммой и стали искать вместе.

Клара тоже озабочена. Она распорола корсаж длинного бежевого платья, в котором несколько месяцев назад прибыла в замок Маутендорф, и с тех пор ни разу не надевала; порывшись в складках, извлекла из потайного кармана какой-то даже на вид серьезный документ, написанный на аккуратном квадрате тонкого, но прочного шелка и заверенный красной печатью и витиеватой подписью.

Спрятав шелк за пазуху, Рысь отправилась на площадь. Шла она быстро и целеустремленно, как летит стрела к цели – ни сплетни, ни трупы ее не интересовали и не могли отвлечь.

На площади было многолюдно, как в былые добрые времена, когда собирались праздновать Рождение князя или свадьбу Иозефа Вагнера и Клары Майер. Так же шла подготовка к торжеству: стучали молотки, слуги приносили доски и бревна, возводили какие-то сооружения. Но сейчас любопытные зрители, толкущиеся перед конным оцеплением из змееголовых рыцарей, ожидали совсем другого зрелища, которого, наряду с хлебом, всегда требует толпа. Потому что на этот раз плотники ставили не эстраду для бродячих артистов, не трибуну для высокопоставленных зрителей и не другие приспособления для развлечений. Времена изменились, на смену доброму торжеству пришло злое: они возводили эшафоты и собирали разборные виселицы. На оцепленной части площади обреченно наблюдали за зловещими приготовлениями несколько десятков пленных замковых стражников, окруженных плотным кольцом охраны.

Клара протолкалась сквозь возбужденную толпу и что-то требовательно сказала коннику из оцепления. Через минуту ее сопроводили к барону фон Крайцнеру, который, сняв доспехи, сидел в черном плаще с поддетой кольчугой, черных высоких сапогах и черной шляпе с черным пером посередине площади, на стуле с высокой спинкой и, как олицетворение смерти, наблюдал за приготовлениями к казням. Стул он везде возил с собой вместе с деревянными плахами, сборными виселицами, штатным палачом и личной охраной, не спускавшей с него глаз круглосуточно. Сейчас два телохранителя в доспехах стояли по сторонам стула и один за спинкой.

Командир Летучего отряда был очень педантичным и любил порядок. Увидев Клару, он слегка улыбнулся, если легкое движение губ смерти можно назвать улыбкой.

– Что такая красивая женщина хотела мне сообщить именем императора?

Вместо ответа Рысь протянула квадрат желтого шелка с каллиграфическим текстом, написанным черными несмываемыми чернилами, красной императорской печатью и витиеватой подписью самого императора.

Улыбка стала заметной. Фон Крайцнер явно не первый раз видел такой документ. И, разгладив шелк на колене, стал читать вслух:

«Податель (подательница) сего и его сопровождающая (сопровождающий) выполняют мою волю, действуют на благо Австрийского государства и пользуются неприкосновенностью, нарушение которой карается смертью. Император Священной Римской империи Фердинанд II.»

– Я подозревал, что тут не обошлось без моего друга Нойманна, – хмыкнул барон. – Слишком уж много у него сведений о четырех замках, да еще с доказательствами! Без секретных информаторов Тайной стражи столько не соберешь! Ну-ну! Однако, где ваш сопровождающий?

– Должен быть у вас, – хладнокровно ответила Рысь. – Или сам пришел, или его схватили…

– Тогда пойдем искать! – барон встал и двинулся к обреченно сидящим на мостовой пленным. Доспехи с них сорвали, – в лохмотьях одежды, а некоторые в одном белье, они имели вид бездомных скитальцев, которые во множестве бродят по дорогам империи. Клара прошла вдоль имеющих жалкий вид людей, бегло осмотрела всех и, естественно, никого знакомого не обнаружила.

Зато ее обнаружила зажатая в толпе Эмма.

– Смотри, смотри, – толкнула она Грету. – Вот же наша Клара! С чужим командиром пленных рассматривает! Она, оказывается, важная птица!

– А откуда она их знает? – простодушно хлопала глазами Грета.

– Да какая разница! Она может помочь найти Штефана и Дитмара! Только как к ней подобраться?

– Может, позже удастся? Народ разойдется и тогда…

– Как бы поздно не было, – процедила Эмма. Она была поумней подруги и, в отличие от нее, понимала суть происходящих приготовлений.

– Пойдем пока в «Единороге» посмотрим, – предложила Грета. – Люди сказали, туда раненых заносили…

– Ну, пойдем, – тяжело вздохнула Эмма. – Чтобы хоть чем-то себя занять…

* * *

– Его здесь нет, – сказала Клара.

Барон не очень удивился.

– Может, убит. Может, бежал. Или… Сейчас посмотрим в другом месте…

В сопровождении телохранителей они прошли в угол площади, где стоял шатер, очевидно, для отдыха командира. Проходя мимо привязанного рядом широкогрудого белого коня, фон Крайцнер ласково погладил его по морде:

– Вот мой лучший друг – Буцефал! Сколько раз он спасал мне жизнь!

Кларе это было неинтересно, но из вежливости она улыбнулась, хотя обстановка не располагала к веселью.

За шатром, под охраной четырех рыцарей действительно находились Курт с Кёнигом. Курт был в своей одежде и даже не связан, а с Кёнига сняли только шлем, поножи и наручи, но руки стянули толстой веревкой.

– Темные лошадки! – пояснил барон и указал на Курта. – Вот этот из башни стрелял в стражников, наверное, с десяток уложил… А зачем – непонятно…

– Предатель! Кто ты?! – разъяренно вскричал Кёниг и рванулся, пытаясь разорвать веревки, но не сумел.

– А этот, – фон Крайцнер перевел на него указующий перст, – командир стражи, но прекратил сопротивление и приказал сложить оружие. И тоже непонятно зачем…

Клара переводила бесстрастный взгляд с одного на другого, и барон был уверен, что она видит их впервые. Но, будучи педантом, на всякий случай спросил:

– Нет среди них вашего?

– Есть, – так же бесстрастно кивнула Рысь.

– А ты кто такая?! – рявкнул Кёниг, который понял, что эта женщина не просто счетовод, вдова кастеляна Вагнера и его любовница, а крупная военно-политическая фигура, но не мог уяснить, кто она на самом деле и каким образом оказалась влиятельным лицом среди посланцев императора. И в конце концов совсем запутался и перестал что-либо соображать.

– Кто же?! – поднял бровь барон. Он не любил загадок. Особенно когда они долго не получают ясного и полного объяснения.

Клара, не отвечая, внимательно рассматривала стоящих напротив двух мужчин, а они, в свою очередь, смотрели на нее.

Курт, как всегда, не проявлял эмоций: он был уверен, что сейчас будет с почетом освобожден, и уже приготовился попросить барона не сжигать замок, который достался тому малой кровью.

Кёниг же, растерянный всем происходящим, не знал, чем обернутся обещания Клары, хотя понял, что спасти его вполне в ее власти. Но захочет ли она это сделать? И потом, похоже, что она с Куртом заодно, а он находится на другой стороне баррикады – почему же она должна его выбрать? Значит, рассчитывать ему не на что, а эшафоты уже почти готовы…

О чем думала Клара, не знал никто, кроме нее самой. Молчание затягивалось.

– Кто ваш сопровождающий?! – повторил барон с нескрываемым раздражением.

– Вот он! – палец Рыси указал на Кёнига. Тот не поверил своим глазам, но охранник перерезал веревку, и главный стражник, убедившись, что его действительно освободили, с облегчением принялся растирать затекшие запястья. Стук молотков сразу изменил свой смысл, он уже не имел к нему никакого отношения и не сулил ничего страшного.

Для Курта ее выбор был совершенно неожиданным, но он мгновенно понял, что за ним последует, и не стал дожидаться дальнейшего развития событий: мгновенно выхватил меч из ножен ближайшего охранника и, размахивая им, проложил себе дорогу к коню, вскочил в седло и помчался через площадь, опрокидывая тех, кто оказался на пути и не успел уступить дорогу.

Тяжелый, мощный, привыкший разрывать вражеские шеренги на поле боя и пробиваться сквозь свалку остервенело бьющихся, окровавленных солдат, Буцефал с ходу прорвал оцепление с тыла: два конника вылетели из седел, толпа шарахнулась в стороны, замешкавшихся конь сбивал с ног и топтал копытами. Вырвавшись с площади, он помчался по узким, пустынным улицам и вскоре остановился у Северной башни. Спешившись, Орел хлопнул коня по крупу, и тот, развернувшись, помчался обратно искать хозяина. А Курт быстро вошел в башню и запер на все запоры маленькую, крепкую дверь, к которой уже приближались преследователи. Он быстро поднялся на третий этаж, повесил за спину меч и свой излюбленный арбалет, положил в вещмешок кусок колбасы и хлеб. Снизу доносились тяжелые удары, но выбить внутрь дверь из сужающегося проема было нельзя, так что время у него имелось. Хотя и не очень много.

Вокруг башни собрались десятки змееголовых – в панцирях и без. Несколько человек безуспешно били в дверь толстым бревном. Кто-то предложил рубить ее секирами. Полетели щепки. Это был верный, но долгий путь. А главное, он не гарантировал поимки смутьяна, потому что Курт Шефер, по прозвищу Орел, уже спускался по выброшенной в окно веревке. Его заметили зоркие слуги, подняли крик и даже успели выпустить несколько стрел, но он уже скрылся за крепостной стеной, а через минуту спрыгнул на мягкую, покрытую перегноем землю и оказался с тыльной стороны замка в непроходимом лесу, искать в котором его было совершенно бесполезно.

* * *

Эмма действительно нашла Штефана во дворе «Единорога», хотя не особенно рассчитывала на это. Правда, он был уже мертв. В оцепенении она стояла на коленях у тела, как будто ее превратил в камень дракон Серых скал, и невидящими глазами смотрела на дыру в доспехах размером с грецкий орех.

– Если бы стрела, то отскочила, – скорбно пояснил Горбонос. – А от этих дьявольских ружей ничего не спасает! У нас ведь их раньше никогда не было…

И тут в голове Эммы что-то щелкнуло: десяток вроде бы разных и не связанных событий вдруг выстроились в одну линию, указывая направление на того, кто виновен в гибели Штефана!

Добрая, ласковая и внимательная Клара, быстро сделавшая карьеру в замке, интересовавшаяся их жизнью и задававшая много вопросов, которые аукались самым неожиданным образом… Она кормила вкусностями несчастного шута – мальчика Курта, но его убили и бросили в ров; она заботилась о том, как будет угощать своего будущего мужа Иосифа Вагнера, но тот внезапно умер вскоре после свадьбы… А ведь это она, Эмма, показала ей змеиный поддубник! И она рассказала про «замок ведьм», после чего арестовали и казнили князя фон Веллинсгаузена! Клара умела слушать и вызывать на откровенность, и вот разорены замки Неймотервиц и Эльцмаунтер; а сегодня пришли войска со своими проклятыми ружьями, которые убили Штефана, захватили Маутендорф и готовятся казнить оставшихся в живых стражников, а среди них наверняка находится и Дитмар, которого ищет Грета… А милая и улыбчивая Клара по-свойски держится с главным захватчиком и явно пользуется у него авторитетом…

Аккуратно, чтобы не раздался скрежет, Эмма вытащила из ножен кинжал Штефана и, спрятав под одеждой, направилась к выходу из «Единорога». Стоявшая в стороне Грета поспешила за ней.

* * *

– Догоните его и убейте! А главное – верните мне Буцефала! – потеряв обычную невозмутимость, кричал барон фон Крайцнер, глядя вслед скачущему во весь опор Курту.

– Как думаешь, догонят? Убьют? – спросил Кёниг, беря Клару за руку. Ладонь у него была холодной – веревка нарушила кровоснабжение.

– Вряд ли, – негромко ответила она. – Но нас это не касается. Ты видишь, я исполнила свое обещание…

– Да. Но только потому, что меня не убили в бою, потому, что я не смог попасть с князем Бауэрштейном в донжон и потому, что меня сразу не повесили на Княжеской башне, – ответил Кёниг. – Иначе тебе было бы трудно выполнить свои гарантии!

– Верно, оживлять убитых я не умею, – Клара весело рассмеялась. Веселей, чем позволяла обстановка. – Но я сделала, что могла. И теперь мы можем выполнить все остальные наши планы!

– Если на небесных скрижалях не написано обратное! – Кёниг поднял палец вверх.

– Видели, как Буцефал опрокинул моих рыцарей и растоптал толпу?! – подошел к ним барон. Он показывал на рассеянное оцепление, безжизненно валяющихся на мостовой и с трудом поднимающихся людей и явно гордился своим конем.

Там, куда он показывал, находились и Эмма с Гретой. Они не пострадали в происшедшей давке, избежали тяжелых, с шипастыми подковами копыт и сейчас протискивались между напуганными, помятыми и ранеными зеваками.

– Пойдем, скорей, сейчас мы сможем пройти к Кларе! – торопила Грета. – Вон, видишь, она разговаривает с их самым главным начальником. Я попрошу найти Дитмара и отпустить его!

– Дура! Да это она их и привела! – крикнула Эмма. – Она убила Карла, Вагнера и еще многих! И Штефан погиб из-за нее. А ты думаешь, что она будет тебе помогать! Стой лучше здесь!

Эмма перешагнула через лежащего на земле, оглушенного падением змееголового рыцаря и побежала по площади.

– Господин барон, если не возражаете, мы удалимся, я очень устала, – обратилась Клара к фон Крайцнеру.

– Как, вы не останетесь на экзекуцию? – удивился барон.

– Нет, я не очень люблю подобные зрелища…

Клара не успела закончить фразу.

– Проклятая ведьма, ты убила моего мужа! – раздался сзади истерический женский крик, сильная рука вцепилась в волосы, рванула… Перед ней мелькнуло искаженное ненавистью лицо Эммы, которая уже занесла над головой блестящий клинок…

Но Эмма не проходила специальной подготовки и не знала, как надо делать то, за что она взялась: не выдавая своих намерений и не демонстрируя оружия, под благовидным предлогом приблизиться к жертве вплотную и неожиданно, резко нанести удар в уязвимую точку. Клара такую подготовку проходила, кинжал у нее всегда находился в левом рукаве, а благодаря непрофессионализму нападающей она успела достать его и выполнить точный, по всем правилам, выпад в сердце. Собственно, они ударили одновременно. Эмма была убита наповал, а у Клары оказалась распорота сверху донизу правая щека. Обливаясь кровью, они упали на мостовую побежденного замка. Судьба распорядилась так, что их тела образовали крест.

Кёниг поднял голову к небу и перекрестился.

– Приведите лекаря! – не оборачиваясь, бросил фон Крайцнер, сосредоточенно вглядываясь в отходящую от пережитого толпу, и один из телохранителей бросился бегом исполнять приказ. Кёниг, наклонившись над бесчувственной Кларой, зажал ей рану оторванным рукавом рубахи. Командир Летучего отряда не обращал на них никакого внимания, рассматривая площадь. Вдруг лицо барона просветлело.

– Он сам пришел! Я же говорил: он умнее человека!

Между поспешно расступающимися людьми к своему хозяину рысью скакал могучий и красивый белый конь. Барон бросился навстречу, и они наконец встретились: Буцефал радостно заржал, а суровый фон Крайцнер даже поцеловал его в морду и украдкой смахнул слезу.

Глава 7. Один против всех

Веревки не хватило всего метра на два. Когда Курт Шефер, известный в Тайной императорской страже под прозвищем Орёл спрыгнул, мягкая, покрытая перегноем земля спружинила, и он даже устоял на ногах. Быстро осмотрелся, оценивая ситуацию. Над ним возвышалась Северная башня и стена замка Маутендорф, вокруг простирался густой бескрайний лес. Если его захотят преследовать, то надо обойти стену от входных ворот до тыльной стороны. На это уйдет много времени, и вряд ли Летучий отряд императора будет заниматься такой работой: они заточены на открытые бои и привыкли действовать в конном строю, а не ловить беглецов в лесной чаще. По этой же причине вряд ли кто-то рискнет последовать вслед за ним: латника барона фон Крайцнера не выдержит ни одна веревка, да и вряд ли у кого-то хватит сил и решительности, чтобы в тридцатикилограммовом панцире совершить такой головокружительный спуск… А вот арбалетчики могут появиться на стене в любой момент!

И Орел бросился в чащу. Когда три арбалетчика вышли на стену, он уже был надежно укрыт плотно стоящими деревьями. Несколько пущенных наугад, для очистки совести, стрел застряли в ветвях.

Курт бежал легким размашистым шагом, выработанным на многочисленных тренировках. Приобретённая с годами привычка тщательно выбирать одежду и правильно подгонять оружие снова пригодилась. Лёгкая обувь из хорошо выделанной кожи не защитит от укуса змеи и не очень поможет в драке, в отличие от добротных, но грубых и тяжёлых сапог рыцарей Летучего отряда, зато почти не издаёт шума, и в ней легко бежать. А змей тут немного, да и рукопашные драки не предвидятся…

Остальная его экипировка тоже продумана и тщательно подогнана: меч в ножнах за спиной на плечевых лямках с рукоятью чуть ниже головы, там же арбалет с пристегнутыми к корпусу пятью стрелами, под ними прилегает к спине небольшой тряпичный рюкзак с ломтем хлеба и кругом колбасы, впереди, на уровне живота, висит плоский бурдючок с водой. Руки при этом свободны и двигаются в такт бегу, что позволяет сохранять ритм дыхания.

Сердце работало учащенно, но ровно и спокойно, он вообще любил бегать, в том числе и с полным снаряжением. Правда, сейчас приходилось то и дело подныривать под низкие ветки или уклоняться от встающих на пути стволов деревьев. Но главное – оторваться от возможной погони, а потом можно и отдохнуть. Хотя погони Курт по упомянутым причинам не ожидал. И в этом он ошибался.

По свисающей верёвке всё же спустился преследователь. Двадцатитрехлетний рыцарь Летучего отряда Никлас недаром слыл бесшабашным и рисковым парнем: пока командиры групп обсуждали, что делать, а арбалетчики впустую пускали стрелы в лесную чащу, он снял доспехи и без привычной броневой защиты, взяв в зубы меч, быстро съехал по веревке, а потом, ориентируясь на оставленные в мягкой почве следы, начал погоню. Он тоже был тренирован, вдобавок моложе Курта и без поклажи – его не били по спине меч и арбалет, не подскакивала на животе баклажка с водой, кроме того, у него была ясная и определенная цель. Да и вообще моральный дух у преследователя обычно выше, чем у преследуемого, хотя было ли так в данном конкретном случае, сказать трудно. Тем не менее вполне реальные шансы догнать беглеца у него имелись.

Отбежав на приличное расстояние, Курт перешёл на шаг, постепенно отдышался, напился воды, но что-то его насторожило – он остановился и прислушался. Вспугнутые им птицы уже, было, успокоились, а сейчас вновь встревожились: недовольно ухал филин, возмущенно кричали сойки, каркали вороны. Густые кроны деревьев не позволяли рассмотреть небо, но лесные обитатели наверняка сорвались с мест и всполошенно кружатся в воздухе…

«Кто бы это мог быть? – подумал Курт. – Обойти вокруг замка никто бы не успел, значит, все же спустились?!»

Но, как бы то ни было, укрыться ему негде, значит, оставлять преследователей за спиной нельзя… Их не может быть много – два-три человека, не больше…

Орел занял место в кустах, выломав ветки, устроил себе бойницу, зарядил арбалет и, прижавшись к стволу дерева спиной, стал ждать. Он наблюдал за подходами к своему укрытию и вдруг обостренным чутьем почувствовал, что за ним тоже наблюдают! Он резко повернул голову – и точно: большая чёрно-бурая белка, никогда раньше не видевшая человека, спустившись по стволу, с интересом рассматривала его блестящими глазами-бусинками. Резкое движение спугнуло зверька – ловко цепляясь за кору, он мгновенно взлетел на безопасную высоту.

«Хорошо зверям и птицам, – подумал он. – Могут убегать, улетать, прятаться так, что никто не найдет… И, в отличие от людей, они не предают друг друга и не убивают себе подобных…»

До сих пор у него не было времени обдумать происшедшее, надо было спасать свою жизнь, но сейчас он вдруг почувствовал тяжесть лежащего на душе камня. Почему Клара так поступила?! Ну, понятно, есть личные интересы, симпатии, любовь, наконец… Пусть даже Кёниг ей больше подходил и она испытывала к нему глубокие чувства… Но есть служебный долг, есть обязательство хранить секреты и всегда прикрывать напарника… А она нарушила все клятвы, все обязанности тайного агента, наплевала на многолетнюю дружбу и близкие отношения, забыла трудный путь, который они прошли вместе, и рискованные ситуации, в которых они прикрывали друг друга… Причем она знала, к чему это приведет! Если бы он не среагировал так быстро, если бы по счастливой случайности не оказалось рядом коня, то сейчас он бы висел в петле на центральной площади Маутендорфа…

Белка наверху что-то ела и ему на голову посыпалась какая-то шелуха. Курт провел ладонью по волосам, стряхивая мусор от ее обеда. Это отвлекло от тяжелых размышлений, но только на миг. Хруст веток выдал приближение погони. Курт прильнул к арбалету. Между деревьями мелькнул какой-то белый силуэт – раз, другой, третий… Он довольно быстро приближался, будто летел над землей… Привидение, что ли?! Курт перекрестился.

Фигура приблизилась – это было не привидение, а бегущий молодой человек атлетического сложения, который выглядел более чем странно: в нижнем белье, тяжелых сапогах и тонких кожаных рукавицах, на голове – простеганный подшлемник, в руке обнаженный меч!

«Рыцарь Летучего отряда, съехал по моей верёвке, – понял Курт. – Сообразительный, смелый: сбросил лишнее железо и без страха в сердце пустился в погоню! Предусмотрительный – латные рукавицы оставил, иначе стер бы до мяса ладони. Хороший, видно, парень… Пусть бежит дальше – разойдемся, лес большой…»

Но белка невольно решила проблему по-другому: своим звериным чутьём почувствовав опасность, исходившую от этих невиданных существ, она сильно оттолкнувшись, прыгнула на соседнюю ель. Ветки деревьев качнулись, и это привлекло внимание Никласа. Он остановился, осмотрел кроны, опустил взгляд вниз, расширив ноздри, глубоко втянул в себя воздух и вытянул руку с мечом в сторону Курта.

– Выходи, подлый изменник! – грубым голосом, так не идущим к юношескому лицу, крикнул он. – Иначе будет хуже!

Курт встал, держа арбалет нацеленным на преследователя. Но тот не испугался.

– Именем императора, брось оружие! – приказал он. – Я Никлас Штейнер, капрал императорского отряда под командованием барона Крайцнера!

– Именем императора, опусти меч! – словно эхо прозвучали ответные слова. – Я Курт Шефер – лазутчик Тайной стражи под командованием господина Нойманна! Моя жизнь охраняется императором!

– Ты изменник, проникший в государственные тайны и выдающий себя за другого! – Никлас взмахнул мечом. – Только за это тебе надо отрубить голову!

Решительный юноша нравился Курту все больше. И ему все больше не хотелось его убивать.

– Это я и моя напарница Рысь навели ваш отряд на Маутендорф! Я перебил охрану княжеской башни и помешал Бауэрштейну укрыться в донжоне!

– Ты врешь! Я видел, кого указала лазутчица своим напарником! И видел, как ты подло захватил коня его светлости барона Крайцнера и трусливо бежал! Я верю своим глазам! Хватит болтать, сдавайся, и я отведу тебя обратно в замок!

Симпатичный Курту юноша перечеркивал его благие намерения в отношении себя. Орел сделал еще одну попытку.

– Не всегда можно верить глазам: действия бывают обманчивы. Их мотивы надо поверять разумом! Рысь соврала: она выдала за напарника начальника стражи замка… Давай разойдемся! Иди своей дорогой, а я пойду своей!

– «Своя» дорога закончилась! Я отведу тебя к командиру, он разберётся и выберет тебе дорогу!

– Я видел, как «разбирается» ваш командир, – усмехнулся Курт. – Я не хочу убивать тебя! Смотри, я кладу арбалет…

Он осторожно опустил заряженное оружие на землю.

– Ты тоже брось меч и уходи!

– Солдаты Летучего отряда никогда не бросают оружия!

– Ладно, уходи с ним!

– И с твоей головой! – Никлас, занеся меч, бросился в атаку. Но удар не достиг цели: между мечом имперца и шеей беглеца, будто сам собой, оказался клинок Курта.

– Бзынь! – ударился металл о металл. – Бзынь! Бзынь! Бзынь!

С минуту рыцари ожесточенно рубили друг друга, парировали удары и наносили ответные. Бой шел по классической схеме пешего поединка: два удара сверху, два снизу, выпад – отбой, выпад – отбой… Звуки леса ушли на второй план, а может, вся живность, кроме знакомой Курту белки, спряталась и притихла, в тишине только со звоном сшибались клинки, тяжело дышали люди, белка с еще покачивающейся ветки внимательно наблюдала за происходящим, и если умела думать, то хвалила себя за то, что постаралась подальше держаться от этих злых и агрессивных существ…

Никлас был хорошо подготовлен, как и все бойцы Летучего отряда. Но и Курт был подготовлен не хуже. Скорей даже лучше. Сказывался и более зрелый возраст, и больший боевой опыт, и число выигранных поединков. К тому же если Никлас привык биться в конном строю, защищенный панцирем, то Курт владел фехтовальной техникой скользящих передвижений, уклонов, переброской меча из руки в руку и неожиданных выпадов. К тому же он был в кольчуге, а противник обходился без защиты, поэтому Курт чувствовал себя свободней и мог действовать более рискованно. Один раз он, уходя с линии атаки, ударил из-за спины, сдержав руку, чтобы не пронзить Никласа насквозь, другой раз в развороте остановил контратаку, чем снова спас жизнь капралу, но наглядно продемонстрировал свое преимущество.

В лесу биться сложно: негде развернуться, ветки и стволы деревьев мешают размаху, но уже даже белке было понятно, на чьей стороне перевес, как и то, что Курт не хочет убивать своего союзника. Однако долго играть с рыцарем Летучего отряда, как кошка с мышкой, было рискованно: один раз тот рубанул его по корпусу, хотя и недостаточно сильно, второй раз Курт еле увернулся от колющего выпада, и клинок скользнул по боку – спасла кольчуга, на которой остались глубокие царапины. К тому же Никлас не видел превосходства противника или не хотел его признавать. Он атаковал снова и снова, возможно, дожидаясь подкрепления. Курт уходил от атак и перебрасывал меч из одной руки в другую, сбивая противника с толку. Но надо было заканчивать.

– Бейся как следует, изменник! – возмущенно крикнул Никлас. – Я не собираюсь щадить тебя в ответ!

– Я знаю, господин Штейнер! – Курт в очередной раз уклонился, перебросил меч в правую руку и рубанул сверху вниз. – Получай!

Зловеще сверкнувший клинок должен был развалить голову Никласа на две части, но в последний момент он повернулся, и удар пришелся плашмя. Стеганый подшлемник смягчил его, но недостаточно: ноги молодого рыцаря подкосились, и он рухнул на вытоптанную траву.

Курт вынул из разжавшейся ладони капрала меч, так и не испивший его крови, и, размахнувшись, забросил его подальше – в кусты между деревьями. Потом поднял арбалет, развернулся и пошёл прочь. Надо было спешить – время потеряно, а если отчаянный Никлас подал пример и показал дорогу для погони, то пойти по ней могли и другие бойцы Летучего отряда…

* * *

Курт шел быстро, стараясь углубляться в самую чащу, чтобы затруднить преследование и быстрее замести следы. Иногда останавливался и прислушивался, но звуков погони не слышал: видно, никто, кроме Никласа, не отважился его преследовать. Но, несомненно, по всей округе его ищут: про изменников никогда не забывают, пока не найдут и не казнят… Но он-то не изменник! Проклятая Клара предала его, навесив позорный ярлык! Сейчас он испытывал к этой женщине только ненависть… Куда теперь ему деваться?

Начало смеркаться, но он продолжал идти, обуреваемый тяжелыми думами. Попадаться на глаза никому нельзя – наверняка за его голову объявлена награда, а деньги всегда нужны бедным крестьянам, живущим в округе… Они не станут разбираться – схватят и отведут к барону Крайцнеру или убьют и отнесут труп: как правило, за живого и мертвого дают одну цену…

Погрузившись в размышления, он перестал внимательно смотреть под ноги, споткнулся о выступающий корень и упал во весь рост, ударившись локтями. Хорошо, что кольчуга была с налокотниками, они смягчили удар и кости остались целыми.

Только лежа на земле он почувствовал, как устал: слишком длинным и насыщенным был этот день. Он вместил скоротечную, но кровавую битву, в которой и он убивал, и его пытались убить, и он предавал, и его предали… Он не стал вставать, решив отдохнуть хоть несколько минут на холодной жесткой земле. Именно в этот момент он понял: надо идти к лесничему Герберту Краузе – члену Ордена Черного волка по прозвищу Медведь, который живет в глухом лесу, правда, по другую сторону дороги и ближе к замку Моосхам… Если не возвращаться, чтобы проходить мимо Маутендорфа и не выходить из леса, то придётся делать большой круг и идти несколько дней, но другого выхода нет: лучше быть усталым, но живым, чем отдохнувшим и мертвым…

Курт с трудом встал. Болел бок, по которому ударил меч, ноги подгибались от усталости. Пора было устраиваться на ночлег. Под сводами деревьев было уже почти темно, и в лесу начиналась ночная жизнь: кто-то шевелился в кустах, наверное, енот, неподалеку ухала сова, прямо над головой, хлопая крыльями и противно пища, летали нетопыри[4], у которых была дурная репутация – говорили, что они норовят вцепиться в волосы бодрствующему человеку и выпить кровь у спящего… Но опытный рыцарь в это не верил: во многих походах он встречал таких тварей, но подтверждения устрашающим слухам ни разу не находил.

Курт почти на ощупь насобирал сухих сосновых веток, – благо их было достаточно прямо под ногами, – и с помощью огнива, которое всегда носил с собой, развёл костёр. Весело вспыхнуло пламя, с треском пожирая ветки, рванулось вверх, отгоняя тьму и согревая живительным теплом. Усевшись рядом под деревом, он опёрся спиной о ствол и вытянул ноги. Есть не хотелось, но как только откусил кусочек колбасы, проснулся зверский аппетит, и он очень быстро уничтожил весь свой скромный запас пищи.

Где-то слева, довольно далеко, раздался протяжный волчий вой – вожак стаи хищников известил лес о начале охоты. Что ж, ночью оживляется не только мелкая живность, но и звери покрупнее… Этот вой вернул Курта к прежним нелегким мыслям о своей дальнейшей судьбе.

Да, решено, он идет к Медведю, вся надежда только на Орден! «Волки» не поверят лживым обвинениям в адрес своего магистра… Или поверят? Но это выяснится позже, а сейчас… Во всяком случае, настоящие волки совершенно точно не испытывают к нему симпатий и почтения! Хотя огонь должен их отпугнуть, да и обнаженный меч надо положить под руку…

Он поднялся, в свете костра насобирал сухостоя про запас, чтобы хватило до утра, наломал мягких веток и соорудил из них подобие постели. Конечно, непривычного человека это ложе вряд ли могло расположить ко сну. Но кадет курсов Тайной стражи Шефер мог целый день бегать, маршировать, скакать на коне, фехтовать, но стоило только добраться до казармы и расслабиться, как усталость моментально валила с ног, склеивала веки, и он тут же засыпал, даже на стуле или на табуретке без спинки.

Поэтому, едва Курт прилёг, его сразу окутала дрема. Спал он чутко, слыша все шорохи: слева захлопала крыльями и улетела сова, справа лесной ёж побежал по своим делам, пискнула, прячась от него под слой опавшей хвои, напуганная мышь… Однако разбудила его не мелкая ночная живность, а солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь кроны деревьев и бегающие по его лицу. Костер давно погас, и угли успели остыть, солнце стояло уже довольно высоко, и было ясно, что вечером он быстро провалился в тяжелый сон и не слышал ничего, происходящего вокруг. А следовательно, мог стать легкой добычей для хищников или врагов… Но что толку говорить о том, что не произошло?

Курт отдохнул, чувствовал себя бодрым и сильным, цель ясна и достижима, а потому и настроение было хорошим. Быстро собравшись и определив направление по солнцу, он двинулся в путь. Конечно, долгое путешествие лучше не начинать на голодный желудок, но насытить его было нечем, да и вода закончилась. Но вскоре он наткнулся на родник, напился вдоволь, наполнил баклажку и умылся. Холодная вода придала свежести и сил, однако, еды не заменила. Но дичь не попадалась, он двигался голодным, правда, нашел и на ходу съел сырыми несколько грибов, которые, впрочем, не заменили доброго куска мяса…

Около полудня Курт вдруг обнаружил, что за ним идут волки. Вышло это, можно сказать, случайно: он поднялся на холм, вершина которого заросла деревьями не так густо, как равнина, и, решив сориентироваться на местности, полез на высокий раскидистый дуб. Вскарабкавшись наверх, он устроился в развилке ветвей и осмотрелся. Здесь было привольно и вольготно: ярко светило солнце, не заслоняемое смыкающимися кронами деревьев, в чистом голубом небе, неподвижно расставив крылья, парили на теплых потоках восходящего воздуха огромные скальные орлы, которые снизу казались обычными маленькими птичками.

А вокруг расстилалось бескрайнее зеленое море, из которого слева торчали башни замка Маутендорф, а справа – башни несколько иной конфигурации, принадлежащие замку Моосхам. Курт, пожалуй, находился между замками, хотя до Моосхама было немного дальше… Если бы у него имелась подзорная труба, он бы, возможно, рассмотрел, что происходит в них… Хотя он бы предпочел иметь орлиные крылья, которые быстро доставили бы его к цели пути. «Хорошо бы уметь превращаться в зверей и птиц!» – уже не в первый раз подумал он. Но тут же пришла и отрезвляющая мысль: «Тогда он стал бы оборотнем и подлежал сожжению на костре!» Да, оборотней все боятся и ненавидят…

Он прикинул свой дальнейший маршрут. В принципе, он двигался в правильном направлении, но следовало внести небольшую поправку… Можно было спускаться. Интуиция заставила его посмотреть вниз – тут-то он и увидел волков! Их было четыре – три обычных, серых, и один крупный черный… Они растерянно топтались под дубом, нюхали землю, вертелись на месте, пытались пойти дальше, но тут же возвращались… Все ясно: след преследуемого внезапно пропал, хотя запах витал в воздухе, скорей всего, от повешенных на нижних ветках рюкзака и оружия – сам Курт находился слишком высоко, поэтому легкий ветерок относил человечий дух в сторону и растворял в атмосфере…

Звери не понимали, в чем дело, нюхали следы, сходились и терлись друг о друга, как будто советовались. Посмотреть вверх они не догадывались, да и не смогли бы этого сделать: шея волка не гнется, он даже поворачивается всем телом, а уж задрать голову вверх у него и вовсе не выйдет! Наблюдая за хищниками, Курт понял, что черный волк среди них главный и остальные ждут от него советов или указаний… И еще он порадовался, что не бросил оружие на земле: звери вполне могли погрызть арбалет и унести меч… Но сидеть на вершине дуба тоже не входило в его планы, видно, придется спуститься и, добравшись до оружия, вступить в бой. Правда, арбалет на ветках не натянешь, а с одним мечом против четырех хищников выступать опасно… Хотя вся его жизнь состояла из опасных ситуаций. И до сих пор он всегда выходил победителем! Правда, победителем можно выйти из схватки много раз, а побежденным – только один… И никто не знает, когда этот роковой раз наступит!

Но в данный момент ему не пришлось испытывать судьбу: черный волк вдруг трусцой побежал в сторону, остальные потянулись за ним. Курт быстро спустился, вооружился и двинулся по скорректированному маршруту. Хотя он понимал: низовой ветер почти мгновенно разнесет его запах и стая бросится в погоню. Вся его жизнь и большой боевой опыт подсказывали, что надо делать, когда тебе угрожает нападение. Надо напасть первым!

Быстро пройдя несколько сот метров, Курт устроил вторую лесную засаду. Хотя первая ставилась для человека, а вторая для хищников, и засады, и те, для кого они готовились, ничем не отличались друг от друга: густые кусты, прорубленная в ветках бойница, заряженный арбалет, обнаженный меч рядом, толстый ствол за спиной. Курт перебрал стрелы. У него был свой секрет точной стрельбы: тщательно подобранные стрелы – каждое древко одинаковой длины, толщины и веса, наконечники тоже одного веса, и оперения, не отличающиеся друг от друга. Сейчас у него было три боевых стрелы – с острыми жалами на конце конических наконечников, которые могут войти в щель доспехов или между кольцами кольчуги и иногда даже разорвать их… Две стрелы предназначались для охоты: треугольные, остро заточенные наконечники наносили большие раны. Конечно, их можно было использовать не только против зверей, но и против врагов, не имеющих броневой защиты. Такой стрелой Курт зарядил арбалет и стал ждать.

Через некоторое время в отдалении послышался волчий вой: стая почувствовала человека! Но хищники не знали, что будущая жертва превратилась в охотника… Медленно тянулось время. Стало смеркаться: под деревьями темнеет быстрее, чем на опушке. Опять раздался вой, теперь гораздо ближе. Но оказалось, даже еще ближе, чем он предполагал: кусты напротив вдруг шевельнулись, раздвинулись, и из них, оскалившись, вышел большой серый волк. Чуть дальше, в серых сумерках, показались силуэты ещё двух, немного меньших размеров, скорее всего, молодых. Черного видно не было, но Курт и не собирался его дожидаться. Он прицелился.

– Дзынн! – сорвалась с зацепов туго натянутая тетива, с силой выбрасывая стрелу. – Тух!

С мягким звуком она вошла в серую шею, и волк повалился замертво. Бросив арбалет и размахивая мечом, Курт бросился вперед. Второй хищник бросился на него, но острый клинок оборвал прыжок: зверь, взвизгнув, отлетел в сторону и, с трудом волоча ноги, бросился обратно в кусты. А третьего волка уже не было!

Не теряя времени, Курт вырезал загривок убитого зверя. Волки едят людей, но люди волков – нет. Кроме специально подготовленных к лишениям и подножному корму. Бойцы Тайной стражи относились к их числу. Курт мог есть змей, мышей, гусениц и любую другую белковую пищу, способную поддержать силы. В сравнении с ними кусок волчьего мяса кажется деликатесом…

Унося добычу, он продолжил свой путь. Скоро пришлось поджечь сложенные вместе несколько веток и освещать путь импровизированным факелом. По доносившемуся сзади рычанию он понял, что оставшиеся в живых волки жрут своего менее удачливого сородича. Это был хороший признак. Не с точки зрения морали: звериный каннибализм – поедание животными особей своего вида, – осуждается так же, как людоедство, хотя надо честно признать, что многие африканские племена такое осуждение не останавливает. Хороший признак заключался в том, что Курт точно знал: насытившийся зверь не побежит мстить за погибшего собрата, а отправится спать. Им руководит только голод. Человек – более сложная и тонкая натура: палитра мотивов у него весьма широка, поэтому он способен убивать и сытым, и голодным…

Отойдя на достаточное расстояние, Курт разжег костер, зажарил порезанную на куски жесткую волчатину и утолил голод, поддержав иссякающие силы. Потом, положив рядом меч, устроился на ночлег, но спал плохо, опасаясь нападения: логика поведения зверя еще менее предсказуема, чем поведение человеческих особей…

Курт шел еще день и почти приблизился к своей цели. Хотя он периодически проверялся, преследующих волков не заметил. Значит, отстали! Одной проблемой меньше… Но он ошибся!

Следующей ночью он неожиданно проснулся, будто его кто-то толкнул. Все, вроде бы, было спокойно. Горел костер, тишина, вокруг никого… Но что это за красные точки правей костра? Они приближаются, и тьма вокруг них гуще остальной, как будто к нему крадется кусок ночи… Блики рыже-красного пламени обрисовали сливающуюся с темнотой лохматую тушу. Черный волк! Он даже не боится огня, идет уверенно и спокойно… Или это сон?!

Курт схватил меч и вскочил на ноги. В следующее мгновение зверь прыгнул! Время растянулось, как всегда бывает у тренированного человека в минуты смертельной опасности. Огромное вытянутое тело медленно летело по воздуху, как недавно парящие над холмом орлы. Можно было подумать, что у него выросли невидимые крылья! А голова осталась прежней – с оскаленной пастью и белеющими в темноте зубами.

Курт отскочил в сторону и взмахнул мечом.

– Фьють! – свистнул рассекающий воздух клинок. Но он наступил на ветку, пошатнулся и бил из неустойчивого положения, поэтому удар оказался неточным – меч почти не встретил сопротивления: пересек вытянутую вперед лапу и просвистел дальше, в пустоту, так что Курт с трудом удержался на ногах. А волк – не удержался! Взвизгнув, он чуть позже отрубленной лапы тяжело рухнул на землю, перекувыркнулся, ещё не понимая, что произошло, вскочил, зарычал и попытался броситься на врага, но тут же снова упал – на трех лапах много не попрыгаешь… Курт, перехватив меч двумя руками обратным хватом, занес его, чтобы пригвоздить зверя к земле, но тот неловко развернулся и поковылял прочь, оставляя за собой темную полоску…

– Ладно, уходи… Хватит каждый день кого-то убивать! – сказал Курт ему вслед.

До рассвета Курт больше не уснул. Лучи солнца только пробились сквозь кроны деревьев, а он собрал вещи, чтобы продолжить путь. Взгляд упал на отрубленную лапу. Он поднял ее, покрутил, внимательно осмотрел. Толстая, как человеческая рука, мощная, с большими крепкими когтями, лапа уже попадала в переделки – одного пальца на ней не было… Подумав, он сунул трофей в рюкзак – хороший амулет для Магистра Ордена черного волка! А можно у Медведя на доме прибить вместо тотема – как память о первом приеме в Орден! Только надо выделать хорошенько, но Медведь на это мастер: привык чучела из зверей делать… Осталось только до него дойти… Но по всем прикидкам, осталось немного.

* * *

К полудню лес поредел, и Курт наконец вышел из необитаемой чащи, причем почти туда, куда и хотел. Эти места он знал – неподалеку находилась деревня замка Моосхам, а в лесу на той стороне дороги живет Медведь. Если повезет, ночевать он уже будет у него дома, после бани и на нормальном ложе. Но его здесь наверняка поджидают, так что надо будет обойти посты…

Ветер донес от крестьянских домов запах жареных грибов и пробудил аппетит. Он расположился под старой елью, за кустами, достал последний кусок жареной волчатины, зубами оторвал шмат мяса и принялся с трудом разжевывать. Ничего, вечером он получит нормальный ужин, даже с вином и шнапсом! А пока приходится через силу грызть несъедобную пищу, только чтобы поддерживать силы.

Странный шум заставил прервать трапезу. Курт встал, осторожно выглянул из-за кустов и тут же спешно присел. Прямо на него, растянувшись цепью, шли люди, колотившие в кастрюли, как в бубны, и улюлюкающие, словно на облавной охоте. Но на охотников они были совсем не похожи: в простецкой одежде, без оружия, но с вилами, косами и цепями для молотьбы на длинных держаках, некоторые размахивали серпами… Явно это были крестьяне, жители близлежащей деревни. Вели себя они, однако, именно как загонщики на охоте…

Курт снова осторожно выглянул и заметил, что ведет их солдат Летучего отряда в походном обмундировании – облегчённом, без защитных металлических лат. Он громко отдавал команды, и крестьяне выравнивали цепь. Впрочем, строй держался не долго, и солдату приходилось снова и снова покрикивать на необученных людей.

«Барон Крайцнер придумал, как увеличить плотность заслонов, – догадался он. – Крестьян в десятки раз больше, чем воинов! Если он поднял все деревни, то к дому Медведя и мышь не проскочит! Но сейчас горячая пора – подготовка к зиме, в деревне уйма работы, как барону удалось оторвать столько людей от повседневных дел? Ведь им нет дела до каких-то изменников, важнее починить амбары, залатать крыши, сделать заготовки… Даже угрозе силой они противопоставят хитрость и изобретательность, чтобы отвертеться от ненужной им обязаловки!»

Крики доносились уже не только спереди, но и справа от Курта.

«Заходят полукругом, надо срочно уходить, пока не замкнули кольцо!»

Он сунул в котомку мясо, схватил положенный на землю арбалет и, пригибаясь, побежал влево – там должен быть заросший деревьями и кустарниками овраг… Крики и звон кастрюль постепенно отдалялись, и становились тише, но он не успокаивался и внимательно смотрел по сторонам, чтобы не выскочить на засаду.

«Похоже, оторвался! – подумал он. – Ещё немного, и можно будет отдышаться»…

– Гух! – земля ушла из-под ног неожиданно, как и всегда в таких случаях. Котомка и арбалет вылетели из рук, а он провалился вниз, в замаскированную ветвями и листвой яму. Удалось вцепиться в край ловушки, но земля осыпалась, и он, не удержавшись, обрушился вниз. Но не упал на дно плашмя, а съехал по вертикальному склону холодной земли и приземлился на ноги.

«Жив и, похоже, цел!» – подумал он, осматриваясь.

Совсем рядом, у правого бока, торчал из земли остро заточенный кол, за ним ещё пять… Ему повезло, что соскользнул и оказался между стенкой и кольями, а не напоролся на них… Ловушка была глубокая, узкая и длинная, с кольями на дне, зловеще нацелившимися остриями вверх. Классическая волчья яма, самому не выбраться… Курт сел и просто стал ждать.

Через некоторое время послышались голоса и нервный собачий лай. Звуки эти издавали четверо крестьян и крупная пегая собака неизвестной породы с висячими ушами и завернутым в колечко хвостом. Трое молодых парней держали на плечах косы и вилы, кряжистый пожилой мужчина с окладистой седой бородой нес в руке молот. Настроены они были вполне мирно и разговор вели на животрепещущие хозяйственные темы: о складировании сена для скота, о засолке овощей, о перековке лошадей и, конечно, о защите от волков, которые при зимней бескормице часто заходят в деревни… Собака, такая же злая, как многие беспородные люди, срывающие злость на окружающих, и вела себя так же: постоянно лаяла, рыскала по сторонам, отыскивая, к кому бы привязаться и затеять ссору… Рванувшись вперед, она обнюхала лежащий на земле арбалет, потом хотела проделать ту же процедуру с сумкой, но тут же шарахнулась от нее и отбежала в сторону.

– Смотри, что нашла Лайка! – указал молодой парень на бесхозно лежащие предметы. – Похоже, кто-то попал в ловушку…

– Пойдем посмотрим, – кивнул бородач.

Через минуту накрывавшие яму сосновые ветви раздвинулись, и Курт увидел над собой четыре удивленных лица.

– Кто это?!

– Чужак какой-то…

– Так это и есть волк-оборотень, больше некому!

– Тогда давайте забросаем его камнями!

– Где ты тут возьмёшь камни?

– Из деревни принесём! Не доставать же его из ямы! Видишь, даже осиновый кол его не взял!

– Из ямы доставать опасно, – подтвердил пожилой. – Набросаем сухих веток и сожжём его прямо там!

– Точно! Сапожник дело говорит!

Беспородный пес подгавкивал всем, то есть решение было единогласным.

– Подождите! – подал из ямы голос Курт. – С чего вы взяли, что я оборотень?

– Солдаты сказали! Мы тебя уже который день ищем!

«Вот чем барон заинтересовал деревенских жителей! – понял Курт. – До какого-то изменника им дела нет, а волк-оборотень в любой момент может зайти в деревню и забраться в каждый дом! Так что они кровно заинтересованы в поимке зверя!»

Но этот обман и облегчал его положение.

– Никакой я не оборотень! – уверенно закричал Курт. – Наоборот, я охотник за оборотнями!

– Он ещё и разговаривает по-человечьи! – воскликнул тот, который предлагал забросать камнями. – Давайте быстрее ветки, пока он нас не заговорил!

– Не торопись! – спокойно ответил бородач. – Никуда он не денется!

Он склонился над ямой и щурил глаза, будто пытаясь рассмотреть, кто там – оборотень или действительно охотник на них. Но по виду определить этого было нельзя.

– Чем докажешь?

– А ты загляни ко мне в котомку!

– Слышал, Августин? Неси! – приказал Сапожник. Молодой крестьянин принес котомку, заглянул туда, показал всем надкушенный кусок мяса и бросил собаке. Но у Лайки шерсть встала дыбом, она попятилась, поджав хвост, а потом и вовсе бросилась наутек.

Крестьяне переглянулись. Августин снова запустил руку в котомку, извлек волчью лапу и поднял её для всеобщего обозрения.

– Ух ты! Лапа черного волка! – изумленно выдохнул бородач.

– Может, он ее сам себе отрубил? – предположил кто-то из молодых.

– У него все руки и ноги на месте! – возразил Сапожник. – И волчье мясо в сумке… Причем он его ест! Какой он оборотень?

– Так что будем делать? Может, дождёмся солдат, пусть сами разбираются?

Сапожник задумался.

– Доставайте его из ямы, без солдат обойдемся! Только осторожно! Мало ли…

И крикнул.

– Слышь, парень, отдай нам меч!

Вниз опустилась коса на длинном держаке. Курт повесил на неё меч, и оружие вытащили наверх. Взамен ему сбросили веревку.

– Поднимайся! – приказал Сапожник. – Только смотри, дёрнешься, убьём сразу!

В четыре руки Курта быстро вытащили из ловушки. И тут же в грудь ему упёрлись зубья вил, сильно пахнущие навозом. Двое парней стояли спереди, двое сзади. Никто не взял меч или арбалет – крестьянам оружие непривычно, но острые косы и молот были наготове и могли в любой момент снести с плеч или размозжить ему голову.

– Рассказывай, что ты здесь делал! – потребовал бородач.

– Говорю же, охотился на оборотня!

– Какой же ты охотник, если сам угодил в ловушку? А лапу чёрного волка вполне мог и найти!

– А кто из вас находил волчьи лапы? Может, вы знаете, где они валяются?! – Курт повысил голос. – Или вы едите волчье мясо?!

Крестьяне стушевались. Вилы отодвинулись от груди и косы чуть опустились.

– Быстро вы забыли, как я в Маутендорфе убил черного оборотня и прибил его голову на ворота! – продолжал Курт. – Многие меня тогда видели, а кто сам не видел, те наверняка слышали…

Сапожник с новым выражением лица рассматривал незнакомца.

– Постой-ка, так это ты?! То-то я смотрю, что где-то тебя уже видел… Вспомнил! Точно!

Он повернулся к молодому.

– Убери свои вилы! Я его узнал, он не врёт!

Настроение у простых людей меняется быстро. Только что желавшие его убить крестьяне теперь смотрели с восхищением.

– А этого, от которого лапа, ты тоже убил?

– Пока нет. Бродит где-то. Подранок ещё опасней…

– Мы тоже на него охотимся, – сказал тот, который совсем недавно хотел забить Курта камнями. – Солдаты предупредили, что он где-то рядом. Надо убить, нам такое соседство не нужно…

– Всё правильно, вы молодцы! – похвалил Курт.

– Чем мы можем тебе помочь? – спросил Сапожник.

– Не говорите никому, что видели меня! Оборотень быстро узнает новости…

Все закивали.

– Конечно, конечно!

– А ночью на дорогах посты стоят?

– Возле замков стоят, а здесь нет. На всю дорогу солдат разве хватит? Возле деревни дежурить – от нас требуют, только мы тоже не двужильные… Работать надо, оборотня ловить надо, но нам еще и спать надо! Как стемнеет, никто не выходит…

– Ладно, я пошел!

Сапожник поднял с земли оружие Курта и протянул хозяину.

– Удачи тебе, охотник на оборотней! – и, помолчав, переминаясь с ноги на ногу, добавил: – Ты извини, что мы твое мясо собаке бросили… Если ешь что-то кроме волчатины, я тебе дам хлеба с салом и луковицу…

– Конечно! – скрывая радость, кивнул Курт. И, получив угощение, быстро скрылся в лесу. Забравшись в заросший овраг, он пообедал. После волчатины сало с черным хлебом и луком показались ему царским угощением. Потом он поспал, а когда стемнело, при бледном свете луны пересек дорогу и двинулся к дому Медведя. Проплутав немного в лесу, он около полуночи наконец добрался до цели.

Лесник ещё не спал. Или спал, но очень чутко.

– Кого там принесла нечистая? – рыкнул он, как только Курт подошёл к дому, и тут же сам выскочил на крыльцо – в нижнем белье, но с обнаженным мечом в руке.

– Неласково ты, Медведь, гостей встречаешь! – ответил Курт и обессиленно сел на землю – сжимавшие душу обручи опасности лопнули, и накопившаяся усталость вырвалась наружу.

* * *

Курт проснулся, когда солнце светило уже вовсю. Медведь к этому времени успел зажарить на костре куропатку, накрыл стол под навесом у дома, и проникавший через приоткрытую дверь запах пробудил зверский аппетит.

– Хорошо здесь! – сказал Курт, выйдя на улицу. – Погощу у тебя, наберусь сил, если не возражаешь.

– Иди за стол! – ответил хозяин. – Обедать пора, а мы ещё не завтракали.

Курт последовал приглашению, но про себя отметил, что Медведь чем-то обеспокоен. Лесник разорвал пополам зажаренную птицу, одну часть положил перед гостем, вторую оставил себе. Кроме этого на столе был хлеб, соль, вареная картошка, дикий чеснок и ароматные корешки растения, известного лишь Медведю. Была и бутылка шнапса с двумя стаканами, но пить не хотелось, зато на еду Курт набросился с жадностью.

– Представь себе, несколько дней я ел волчатину! – с набитым ртом пояснил он.

Медведь поморщился.

– Это жестко! Я знаю много случаев, как волки жрали людей, но чтобы наоборот… Пожалуй, ты первый случай!

Некоторое время они ели молча.

– Ладно, рассказывай, что тут произошло, пока меня не было, – сказал Курт, немного насытившись.

– Подробностей я не знаю, – ответил Медведь. Он быстро разделался с куропаткой, а теперь ел картошку и с аппетитом отправлял в рот обильно посоленные пучки чеснока и неизвестные корешки. – Ко мне же не присылали посыльных с отчетом… Только то, что рассказывали приходившие парни. Кузнец и Мельник, правда, заглядывали почти каждый день. Но они тоже больше пользовались слухами. Этот приезжий барон казнил человек пятнадцать, жители замка несколько дней сидели по домам и боялись выходить…

– А что с фрау Майер?

– Счетоводку жена одного стражника полоснула кинжалом по лицу, вот так, – Медведь пальцем провел по небритой щеке – наискосок, от уха до подбородка. – Болтают, что из ревности. Эта Клара действительно была на передок слабая… А там, кто знает!

– На себе не показывай, примета плохая!

– Да ладно, – отмахнулся лесник. – Что на роду написано, то и будет!

– А Кёниг? Ну, этот, начальник замковой стражи?

– Да знаю я! Они, вроде, пожениться собирались. А когда ей красоту испортили, так вроде передумал…

– Вроде, вроде… – Курт вытер руки и рот куском чистой тряпицы и отодвинулся от стола. – Ты не ответил, можно ли у тебя пожить?

– Живи, конечно, мне не жалко! – помедлив, ответил лесник. – Только сюда в любой момент прийти могут. Мельник, Кузнец или Косой… Да любой из наших ребят. У меня же вроде как штаб Ордена…

– Ну и что?!

– Кто знает! – Медведь смотрел в сторону. – Барон Крайцнер на площади назвал тебя изменником и объявил награду за твою голову…

– Ты думаешь, член Ордена предаст брата из-за награды? – воскликнул Курт.

Лесник перевел на него тяжелый взгляд, потом налил по полстакана шнапса, поднял свой. Курт последовал его примеру.

– Из-за денег, думаю, нет. Но они привыкли верить императору, а Крайцнер – его посланец и действует от его имени…

Они выпили. Огненный напиток сразу побежал по жилам. Медведь снова налил.

– Ты закусывай, он крепкий!

– Неужели кто-то из моих людей верит в то, что я изменник? – огорченно спросил Курт.

– Может, кто-то и верит, – ответил Медведь. – В чужую голову не заглянешь! Поэтому лучше, чтобы тебя никто не видел…

Они снова выпили. Курт вздохнул и тяжело задумался.

– Значит, выход один, – сказал он после паузы. – Добиваться реабилитации. А для этого нужно ехать в Вену!

– Дороги перекрыты, – ответил Медведь. – Куда ни сунься – посты стоят.

– Так уж и везде? Откуда у них столько бойцов?

– Везде, не везде… Патрулей много! Там не только бойцы Летучего отряда. Часть стражников барон посчитал невиновными в измене и оставил на службе. Они очень стараются… Тебя никто не видел?

– Крестьяне из деревни видели. Сапожник и трое молодых. Их послали вроде волка-оборотня искать, а не изменника. А я их убедил, что охочусь на оборотней, попросил никому не говорить, что меня встретили…

Медведь помрачнел.

– Всем расскажут! Одному по секрету, другому, третьему… А те дальше понесут…

– Пожалуй, так, – согласился Курт.

– Когда до барона или до стражников дойдет, они и прикинут – где ты можешь быть… А укромных мест тут немного…

Курт ничего не ответил. Выпил еще, закусил картошкой и чесноком. В голове приятно зашумело, напряжение спало, впервые за много дней он расслабился. Сытный обед, спиртное и въевшаяся в клетки тела усталость сделали свое дело – Орла поклонило в сон.

– Спасибо! – он встал.

– Что ты решил? – спросил Медведь. У него был такой вид, будто он не брал в рот спиртного.

Орел пожал плечами.

– Пока не знаю. В любом случае мне надо в Вену. Нужно продумать, как туда проехать, и хорошо подготовиться. А пока придётся пожить у тебя, ничего не поделаешь.

Курт пошёл к дому, но у двери остановился и обернулся.

– А ты-то мне веришь? – неожиданно спросил он.

– Верю! – ответил Медведь, прямо глядя ему в глаза. Похоже, он сказал правду.

– Ладно, пойду посплю…

– Давай. А я схожу в деревню: может, узнаю новости, да скажу Кузнецу, чтобы ко мне пока не ходили – мол, дом запру и буду обходить угодья… Ты, кстати, задвинь засов и не отзывайся, если кто-то придет.

Курт кивнул. Все было ясно. Четкого плана у них нет, а болтать попусту в привычки этих людей не входило.

* * *

Он сразу провалился в глубокий сон, как будто не проспал недавно двенадцать часов. За запертой дверью у Медведя спалось совсем по-другому, чем в ночном лесу, среди волков, готовых растерзать тебя в любую минуту… Но лес ему снился. Качались деревья, металось и брызгало искрами пламя костра, выли волки, в темноте двигались какие-то тени… Вдруг откуда-то появился совершенно голый рыцарь с перевязанной головой и двухсторонним топором, они стали сражаться, но вдруг рыцарь с жалобным визгом растворился в воздухе… Потом он бежал, уклоняясь от веток и стволов деревьев, а за ним гнался какой-то великан, который бил огромной дубиной по толстым стволам дубов и елей… От этих ударов он и проснулся, схватился за меч, но тут же осознал, что находится в доме Медведя, а сам Медведь колотит в дверь и кричит:

– Открывай, Орел, это я! Открывай! Ты живой там?!

Он провел ладонью по лицу, подошел к двери и отодвинул засов.

– Цел?! – ворвался в сени возбужденный Медведь. В руке он держал выставленный вперед кинжал.

– Конечно, цел! Что ты так всполошился? – удивился Курт.

– Волк утащил козу! Средь бела дня! Такого никогда не бывало! Ты ничего не слышал?

– Я спал… Слышал какой-то визг, но думал, это сон!

– Не сон, разорви меня медведь, совсем не сон!

– Жаль, конечно, козу, но стоит ли так волноваться?! Заведёшь себе новую, а зверя поймаешь, сделаешь чучело и продашь!

– Трехлапый волк! Черный – там осталась шерсть…

– Трехлапый?! – теперь и Курт взбудоражился. – Точно?!

– Да! Как он смог утащить козу?! – Медведь впился взглядом в его лицо. – А ты, вижу, тоже обеспокоился?

Курт вернулся в комнату, достал из валяющейся в углу котомки черную волчью лапу.

– Я отрубил ее пару дней назад, но это было далеко отсюда…

– Пойдем со мной! – Медведь выхватил трофей и выскочил на улицу, Курт последовал за ним.

Они обошли дом и подошли к загону, огороженному довольно высоким забором из крепких жердей. Калитка была распахнута, посередине загона растеклась лужа крови, вода из перевернутой поилки смочила землю, и на ней четко отпечатались волчьи следы. Действительно, только трех лап…

Медведь наклонился к земле и принялся прикладывать черный трофей к следам. Потом выпрямился и поднял его над головой.

– Вот она, левая передняя! Ее не хватает, и размер такой же! Зачем ты ее взял?!

Курт пожал плечами.

– Хотел амулет сделать… Или тотем над нашим штабом!

Лесник осуждающе покачал головой.

– Зря, Орел, ох зря! Не дело это, при живом волке лапу его у себя хранить! Он за ней и приходил! Добраться не смог, поэтому козу забрал…

– Но как он мог на трёх лапах пройти километров пятнадцать? Да еще меня выследить?!

– Как видишь! – Медведь указал черным обрубком на лужу крови. – Прошел, выследил, вот веревку перегрыз, которой я калитку привязывал, козу загрыз и утащил! Это предупреждение: лапу нужно вернуть!

Курт растерянно развел руками.

– Ну, не знаю… Если для тебя это важно, делай что хочешь!

Медведь с облегчением вздохнул.

– Да, так будет лучше, поверь! – он привязал лапу перегрызенной веревкой на калитку опустевшего загона.

Ночью они почти не спали, всё прислушивались к шорохам за окном. Но ничего подозрительного не услышали. А утром оставленной лапы на месте не оказалось!

* * *

План придумал Медведь, а основан он был на информации о том, что обитатели деревни готовятся отправить обоз с солью в Вену для продажи купцам-оптовикам.

Они с Куртом загрузили телегу мешками с солью – поперёк движения в три яруса, один над другим. В нижнем устроили тайник – пустое место, над которым на досках лежали верхние мешки. На подъезде к дороге они остановились, и это место занял присыпанный солью мешок, который не отличался от остальных, но внутри была не соль, а обложенный сеном Курт. Орел лежал на правом боку, через маленькие дырочки он мог видеть происходящее снаружи, и в руке держал кинжал – на всякий случай. Правда, глаза пришлось закрыть, чтобы в них не попала соляная пыль. С поджатыми коленями лежать было неудобно, но лазутчику Тайной стражи не привыкать переносить трудности…

Обойдя телегу и осмотрев плоды своих рук, Медведь остался доволен и погнал лошадь вперед. Доехав до перекрёстка, он снова остановился. Ждать пришлось недолго: большой торговый обоз появился, как и должен был – в полдень. Медведь пропустил несколько телег, а увидев достаточный промежуток, тронул вожжи и занял его. Щуплый старик с горбатым носом, которому пришлось притормозить, погрозил кулаком и зло крикнул:

– Куда лезешь? Ты что, самый умный? Пристраивайся в конце!

Но Медведь только усмехнулся. Ведь он был лесником, поэтому почти все мужчины в округе его знали и, в основном, уважали, а кто и не уважал – не хотел с ним ссориться. На это он и рассчитывал. И Орла успокоил: стражники не должны к нему придираться… А тут какой-то старик!

Через километр, у моста через Холодный ручей, стоял контрольный пост. Двое замковых стражников под руководством рыцаря Летучего отряда проверяли телеги, ещё несколько их собратьев, очевидно, отдыхали в расположенном неподалёку шатре, возле которого стояли сапоги и лежали нагрудники и шлемы. В ожидании своей очереди Медведь заметил, как недовольный старик соскочил с телеги, подбежал к одному из караульных и что-то ему пошептал, показывая в его сторону. Вот ведь змея!

Очередь двигалась довольно быстро, и вскоре лесник оказался перед двумя стражниками. Тот, которому наушничал противный старик, подошел к Медведю, второй направился проверять следующую телегу, а рыцарь лениво наблюдал со стороны.

– Что везёшь? – спросил караульный, высокомерно улыбаясь. У него был маленький приплюснутый нос, как свиной пятачок, и рыжие висячие усы, обрамляющие красный рот. Внешность его показалась Медведю знакомой, но он не мог вспомнить – откуда?

– Как обычно, соль!

– А тебя что, выгнали из лесников? И правильно, давно пора! Не помнишь меня? И как подвел под штраф за паршивых зайцев, тоже забыл?

Кроме тех, кто уважал Герберта Краузе, и тех, кто не хотел с ним ссориться, были и те, кто его люто ненавидел. Их было немного, и могучий лесник никогда не принимал их в расчет, но сейчас, когда он был особенно уязвим, он наткнулся как раз на такой тип. Медведь вспомнил, где он видел эту свиноподобную рожу.

– А-а-а! Когда ты не в сезон силками беременных зайчих ловил?!

Ноздри раздулись, в голосе звякнул металл, но он вовремя вспомнил, что сейчас не время показывать свой крутой нрав и сбавил тон.

– Слушай, Пауль, тебе самому не жалко их было? Это же нехорошо, стыд один…

– Мне своих детей жальче! – резко ответил тот. – Тебе вон туго пришлось, так стал солью торговать! А где твой стыд?

На этот раз лесник счел за лучшее промолчать и опустить глаза в землю. Пауль явно был доволен, хотя и презрительно скривился. Он прошёл вдоль телеги и пару раз ткнул мечом в мешки среднего ряда.

– Эй, что ты делаешь?! – не выдержав позы смирения, возмутился Медведь. – Соль же высыпется!

Глаза стражника зло блеснули.

– Ты не наглей! Сейчас я главный! Захочу, вообще заставлю всё высыпать!

– Я знаю, знаю… Не нужно… Вот, возьми лучше! – Медведь достал из кармана несколько монет. Стражник покосился на рыцаря Летучего отряда, но деньги взял.

– А что у тебя за перстень? – заметил он, нацеливаясь мечом то на один мешок, то на другой. – Красивый, с волчьей мордой… Это что, лесникам выдают? Ну, раз теперь ты солью торгуешь, то он тебе не нужен, давай его сюда!

Следя за острием меча, Медведь снял перстень и отдал. Желваки на скулах опасно заиграли, но он сдержался. Наблюдавший за происходящим Курт крепче сжал кинжал. Он бы с удовольствием вонзил клинок в свиноподобного стражника, но сейчас сила не на его стороне…

Пауль надел знак Ордена на толстый палец, потом сильно ударил мечом плашмя по мешкам – раз, другой, третий… На Курта просыпалась соль. У него и так щипало глаза, и сейчас он их закрыл.

– Это для порядка! – пояснил стражник, пряча меч в ножны. – Чтобы в другой раз не наглел!

– Хорошо, больше не буду! – покорно пообещал лесник.

– Ладно, проезжай, пока я добрый, не задерживай очередь!

Медведь тряхнул вожжи, и лошадь рванулась с места так, что хрустнули доски, удерживавшие тяжелые мешки над Куртом. Они просели, больно придавили бок, Орел выругался сквозь зубы.

Отъехав от поста на достаточное расстояние, Медведь свернул на обочину, спрыгнул с телеги и, держась за живот, побежал к кустам, растущим вдоль дороги.

– Что, живот скрутило? – крикнул старикашка с горбатым носом, обгоняя его телегу. – Так тебе и надо!

Лесник дождался, пока весь обоз пройдёт мимо, огляделся по сторонам, развязал мешок и выпустил Курта.

– Как ты?

– Живой! – тяжело дыша, ответил Курт. – Глаза как огнем жжет и в горле пожар… Да чуть ребра не лопнули!

Он умылся, промыл глаза, напился, постепенно приходя в себя. Потом они выбросили треснутые доски и переложили мешки.

– Ну что, дальше специальных постов нет и там тебя не ищут, – сказал Медведь. – Доедешь один? А я подожду до вечера, когда эта свинья Пауль сменится, и вернусь на какой-нибудь запоздалой повозке…

– Конечно, доеду! Спасибо тебе! А с Паулем я рассчитаюсь при случае…

– Если случай подвернется, то я тебя дожидаться не стану!

Они обнялись. Курт занял место возницы, телега тронулась, а Медведь перешёл через дорогу и спрятался в лесу.

* * *

Через неделю без особых приключений Курт добрался до Вены. Обычно встречи лазутчиков с руководителями происходили в секретных казенных домах на окраине, но сейчас он погнал лошадь прямо на площадь Хельденплац, где наискосок от императорского дворца Хофбург располагалась официальная резиденция Тайной стражи. Мрачное черное здание с узкими, похожими на бойницы окнами и башенками на крыше напоминало крепость и внушало жителям страх. Пеший не проходил мимо, перебегая на другую сторону улицы, конный объезжал его с тыльной стороны, даже щегольские экипажи столичной знати не останавливались на этом квартале. Поэтому, когда у входа в страшное здание остановилась груженная мешками телега и невзрачно одетый человек, перепачканный белой пылью, с седыми от соли волосами, направился к двери, стражники даже опешили и не сразу скрестили перед ним алебарды.

– Стоять! Ты куда прешь?!

– К его сиятельству герцогу Нойманну.

Стражник поперхнулся.

– Ты что?! Да как ты смеешь!

– Передай герцогу Нойманну, что пришёл Орёл!

На грубом лице промелькнула тень понимания. Стражник исчез за дверью.

А через несколько минут из здания быстрым шагом вышел высокий плотный мужчина в гражданской одежде, с маленькими, глубоко посаженными глазами, бровями вразлет и большим носом, который делал его похожим на хищную птицу. Второй стражник при виде его вытянулся в струнку. Это был сам грозный и могущественный начальник Тайной стражи, который встречал у двери только высшую знать императорского двора.

– Жив! – воскликнул он и крепко обнял Курта. – Пойдем, расскажешь! А то ко мне гонец с такой бумагой от Крайцнера прискакал…

* * *

Прошло три дня.

– Да, не ожидал я такого от Рыси, – задумчиво сказал Нойманн, глядя в окно на проплывающие мимо лесные пейзажи. – Впрочем, бес предательства всегда появляется неожиданно…

Начальник Тайной стражи решил лично навести порядок в Маутендорфе и принять под свое начало Орден черного волка. Теперь они ехали в карете с императорским гербом, запряженной парой выносливых и резвых лошадей, впереди скакали два рыцаря, сзади еще трое, за ними двигался обоз, в котором везли необходимые для высокопоставленной особы вещи и вели двух коней, предназначенных для Нойманна и Орла. Удостоенный возможности путешествовать вместе с герцогом, Орел пользовался привилегиями, сопутствующими такой чести. Одетый в новую дорогую одежду, с кинжалом в изукрашенных ножнах, он почти на равных беседовал с начальником, ел изысканную пищу, ночевал в замках, а не в стогу сена или в лесу возле костра. По всей дороге их встречали руководители отделений Тайной стражи и местные Господа, каждый день им меняли лошадей, поэтому они продвигались в два раза быстрей, чем он плелся в Вену на телеге. И до Маутендорфа оставался всего десяток километров.

– Зря ты отказался стать наместником, хотя бы временно! – сказал Нойманн. Голос у него был басовитый, с рыкающими нотками, особенно, когда он впадал в раздражение. – Ты бы как раз подошел на это место, и я был бы спокоен…

– Благодарю за доверие, ваше сиятельство, – смиренно ответствовал Курт. – Но это не для меня. Я тайный солдат и не собираюсь менять профессию. К тому же я уже не могу видеть Маутендорф, где меня предали и чуть не повесили. Я хочу вернуться в Вену и служить при вашей канцелярии, выполняя деликатные поручения…

– Да, это ты тоже можешь, – милостиво согласился герцог. – А кто вместо тебя станет руководить Орденом в Зальцбургленде?

Он посмотрел на свою руку – на безымянном пальце уже блестел золотой перстень с головой волка, специально заказанный Куртом и переданный со связником.

– Есть надежный человек. Лесник Герберт Краузе, по прозвищу Медведь, – с готовностью ответил Курт.

Нойманн кивнул.

– Познакомишь меня с ним без посторонних глаз. А ты будешь при мне. И будешь координировать деятельность Ордена по всей стране.

– Как прикажете, ваше сиятельство! – Курт наклонил голову.

Они проезжали заставу у моста через Холодный ручей. Завидев важную процессию и карету с императорским гербом, стражники и рыцарь Летучего отряда приняли стойку «смирно» и замерли, как каменные истуканы. С краю стоял свиноподобный Пауль, физиономия которого выражала самые верноподданнические чувства.

– Можно остановиться, ваше сиятельство? – спросил Курт. – У меня должок перед вон тем мародером. Он отобрал наш перстень у Медведя и меня чуть не заколол мечом!

– Конечно! – свел брови герцог и стал похож на сокола, готового камнем упасть на добычу. Он дернул за витой шнурок – впереди, над кучером, звякнул колокольчик, и карета остановилась.

Курт пружинисто выпрыгнул наружу. Увидев разыскиваемого изменника, боец Летучего отряда вытаращил глаза от изумления. А когда следом вышел Нойманн, он был готов упасть в обморок. За герцогом тут же выросла рослая фигура спешившегося адъютанта.

– Подойди сюда, Пауль! – приказал Курт.

Стражник, не понимая, откуда важная персона знает его имя, на негнущихся ногах подошел поближе. Видно, грешных дел было за ним больше, чем праведных, поэтому ничего хорошего от такого внимания он для себя не ожидал.

– Покажи руки!

Тот выставил ладони с дрожащими пальцами. Перстень был на одном из них.

– Где взял? – спросил Орел тоном, не предвещающим ничего хорошего.

– Я… Ну… Это… Нашел, – проблеял Пауль.

– Смотри, как у меня! – Нойманн показал сжатый кулак. – Только это золотой, а у тебя серебряный. Где это у вас валяются серебряные перстни?

Стражник понял, что дело еще хуже, чем он предполагал. И, упав на колени, принялся биться лбом о землю.

– Пощадите! Я не хотел! Я отдам… – он принялся снимать перстень, но тот застрял и не поддавался усилиям.

– Михаэль, помоги! – негромко сказал Нойманн.

– Слушаюсь, ваше сиятельство! – адъютант достал кинжал и шагнул вперед. Но стражник быстро обслюнявил палец, сорвал перстень вместе с куском кожи и лихорадочно вытер об одежду.

– Вот, возьмите! Я и деньги отдам!

Курт брезгливо взял перстень и сунул в карман.

– Михаэль, – также негромко сказал Нойман. – Деньги бывшего стражника нам не нужны, так что забери у него палец, доспехи и оружие, дай двадцать плетей и пусть убирается с этой земли!

Герцог и Орел вернулись в карету, и она тронулась с места. Стражники срывали с бывшего коллеги нагрудник, шлем и меч, Михаэль внимательно наблюдал за экзекуцией, и можно было с уверенностью сказать, что он в точности выполнит приказ хозяина. Не обращая больше внимания на остающийся сзади вой Пауля, Курт принялся смотреть в окно на знакомые места.

До цели путешествия оставалось меньше километра.

* * *

День выдался пасмурным. На центральной площади замка Маутендорф было не протолкнуться от зевак, собравшихся не только из окрестных деревень, но даже специально приехавших из Моосхама и Никотервица. Столько народу было здесь последний раз, когда барон Крайцнер казнил соучастников князя Бауэрштейна – подлинных и мнимых. Ведь известный глас народа «Хлеба и зрелищ!» – есть не что иное, как завуалированное в приличную форму требование «Мяса и крови!» Сейчас главной приманкой тоже являлась ожидаемая экзекуция: посреди площади, над шумевшей в ожидании зрелища толпой возвышались эшафот из свежеструганных, пахнущих сосной досок, а на нем виселица с покачивающейся на ветру петлёй. Перед эшафотом, лицом к почётным гостям, выстроились в шеренгу 10 барабанщиков в парадной военной форме.

Впереди, как и тогда, стояли в конном строю рыцари Летучего отряда. Только в прошлый раз они сдерживали толпу, а потому были развернуты к ней конскими мордами и закрытыми забралами шлемов, сейчас же они присутствовали в качестве зрителей первого ряда, поэтому простой люд видел только задницы и хвосты коней и обтянутые блестящим железом спины всадников. Треугольные красно-белые флажки на поднятых вертикально копьях рыцарей развевались от порывов ветра, задувавшего даже через высокие стены замка. Среди них, на почётном месте, в середине строя, сидели на породистых конях рядом с бароном Крайцнером начальник Тайной стражи герцог Нойманн и рыцарь Курт Шефер. На Курте ловко сидели изукрашенные гравировкой нагрудник и шлем, которые хотя и уступали золоченным, с чернением и синением доспехам Нойманна, но были нарядней экипировки рыцарей Летучего отряда.

– Будем начинать? – спросил Крайцнер у Нойманна.

Они оба были приближенными к императору, имели одинаковый вес при дворе и соперничали между собой, как скачущие ноздря в ноздрю лошади, когда финиш уже близко… Но что сильнее – Летучий отряд, состоящий из отборных бойцов и одержавший не одну победу в сражениях, или невидимая армия лазутчиков, собирающая информацию обо всех мало-мальски значимых фигурах и могущая в любой момент послать бесшумного убийцу с острым кинжалом тебе за спину? До сих пор они так и не выяснили это между собой, и каждый считал себя важней и сильней соперника. Но не сейчас, когда Крайцнер пошел на поводу у изменницы и чуть не повесил человека Нойманна! В данный момент можно было считать, что лошадь начальника Тайной стражи первой пересекла линию финиша!

– Начинай! – кивнул Нойманн, и барон взмахнул белым платком.

На эшафот, как на трибуну, поднялся глашатай, развернул свиток, и толпа затихла. Казалось, даже ветер утих.

– Приказ императора! – громко и торжественно объявил голос Фердинанда II. – Мой верный слуга, рыцарь Курт Шефер, выполнил долг перед империей: разоблачил изменников во главе с князем Бауэрштейном, помог Летучему отряду с боем взять замок, но был несправедливо обвинён предательницей Кларой Майер и объявлен в розыск…

Барон Крайцнер внимательно слушал. И он, и другие старшие офицеры понимали: то, что к ним прибыл лично начальник Тайной стражи, говорит о важности этого дела и значимости рядового лазутчика Шефера.

– …Приказываю! – произнёс глашатай и сделал небольшую паузу. – Курта Шефера исключить из списков разыскиваемых и щедро наградить. Клару Майер за измену повесить публично. Летучему отряду, как выполнившему свой долг, вернуться в постоянное расположение. В ближайшее время в замок будет назначен мой наместник!

Глашатай свернул свиток, и толпа снова зашумела, но её звуки тут же утонули в барабанной дроби. На эшафот поднялся сначала палач в чёрном плаще с полностью скрывающим лицо островерхим капюшоном, а затем два его подручных вывели на площадь Клару со связанными за спиной руками. Она выглядела как побитая в драке, но не побеждённая кошка: страшный багровый рубец через все лицо, измятая, испачканная кровью одежда, легкая, но заметная хромота при ходьбе… Однако осанка, как всегда, важная, взгляд по-прежнему внимательный и даже дерзкий.

Взойдя на эшафот, она стала искать глазами кого-то в первой шеренге всадников, но никак не находила – в одинаковых латах, да еще на расстоянии, они все выглядели одинаково. Курт знал, кого она ищет, но отвел взгляд в сторону и на процедуру не смотрел. Клару поставили на чурбак, темп барабанного боя ускорился, палач сильным ударом выбил опору из-под ее ног, и барабаны смолкли, словно оборвали разговор на полуслове, в унисон с оборванной жизнью. Тело еще недавно красивой и притягательной женщины, раскачиваясь, повисло на веревке. Жадно глядящая толпа удовлетворенно ухнула… Представление закончилось.

Когда толпа схлынула и воины стали разъезжаться, к Курту на вороном коне подъехал молодой рыцарь.

– Здравствуй, Шефер! Ты чуть меня не убил, – сказал он. – До сих пор мучает головная боль! Вижу, ты меня даже не помнишь!

Курт узнал храброго Никласа Штейнера, с которым дрался в лесу, и усмехнулся.

– Как же тебя узнаешь на таком коне и в красивых доспехах – ведь я видел тебя голым! Но ты молодец, хорошо бился! А голова пройдёт со временем. Скажи спасибо, что оставил тебя в живых.

– Спасибо, конечно! – сказал Штейнер. – Я три дня отлеживался и понял, что ты говорил правду. И стал искать Кёнига, чтобы вызвать на поединок, но он уже исчез…

– Может, это и к лучшему, – улыбнулся Курт. – Он хороший боец!

– А я плохой?! – вспылил Никлас.

– Ты молодой…

– Эх, я бы вызвал тебя… Но может, мы встретимся через тройку-пяток лет и тогда…

– Тогда я бы предпочел не размахивать мечами, а выпить с тобой хорошего вина под жареное мясо!

На лице Никласа отразилось удивление.

– Гм… А что, это тоже неплохая мысль!

Они пожали друг другу руки и разъехались.

А через час Курт и Нойманн в сопровождении четырёх рыцарей отправились к дому лесника Краузе. «То-то удивится Медведь, когда вдруг увидит меня, да еще с таким сопровождением! – подумал Курт, и на губах сама собой появилась улыбка. – И отдам его перстень, пусть порадуется!»

Оставив охрану на некотором удалении, они подъехали к дому с тыльной стороны и спешились.

– Странно! – сказал Курт. – Обычно Медведь встречает гостей!

О том, что встречает он их с мечом или арбалетом, Курт решил не рассказывать – в конце концов, это детали…

– Ещё ни разу никому не удавалось подойти незамеченным… Почему-то сейчас он изменил своему правилу!

Причина выяснилась, когда они обошли дом. У крыльца, раскинув руки, в одном нижнем белье, забрызганном кровью, лежал навзничь лесник Герберт Краузе, по прозвищу Медведь, с разорванным до позвоночника горлом. В метре от правой руки воткнулся в землю отлетевший в сторону меч.

«Волк! – понял Курт, и у него захолодело под сердцем. – Выпрыгнул из темноты, опрокинул и сразу вцепился в горло! Но волки не нападают на спящих в домах жителей! А этот выманил – воем или рычанием…»

Орел стал внимательно осматривать влажноватую землю и быстро обнаружил то, что искал – крупные волчьи следы! Он присел на корточки, пристально вгляделся. У зверя были все четыре лапы. И на левой передней не хватало одного пальца!

– Однако, здесь свирепые волки! – сказал подошедший поближе Нойманн. – И судя по следам – огромные…

Курт молчал, собираясь с мыслями.

– Видно, это случилось ночью, раз он раздет, – продолжил начальник Тайной стражи. – Зачем же он вышел?

– Он всегда выходил навстречу гостям, как званым, так и незваным…

Про то, что волк мог выманить хозяина, Орел решил не говорить. Как и про все остальные странности случившегося. Вместо этого он сосредоточенно надевал на руку Медведю его перстень.

– А есть у тебя человек на его место? – спросил Нойманн. Герцог всегда добивался поставленной цели, даже если обстоятельства этому препятствовали.

– Да, Кузнец. Он живет в деревне, неподалеку.

– Только теперь ты привезешь его в замок. Ночью, чтобы никто не видел…

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – кивнул Курт. – А пока, с вашего позволения, я предам его земле!

– Хорошо! – не прощаясь, Нойманн повернулся и пошел к своему коню.

* * *

Историю Курта и Клары помнили долгие годы, ее передавали из поколения в поколение, она даже попала в летопись замка Маутендорф. И никто не знал, что через четыре сотни лет она повторится почти дословно – с участием других секретных агентов – мужчины и женщины. Но тогда на карту будет поставлен весь мир…

Глава 1. Рабочий круиз

2015 год, Средиземное море

В синем-пресинем небе летит маленький серебристый «Боинг», оставляющий за собой длинный-предлинный белый, постепенно тающий, инверсионный след. Если кто-то из пассажиров выглядывает в иллюминатор и смотрит вниз, как я смотрю вверх, он видит синее-пресинее море, маленькую щепочку круизного лайнера «Золотая принцесса», оставляющую за собой длинную-предлинную белую, постепенно тающую, кильватерную струю. И он, и я как будто видим свои отражения в зеркале, только я не могу рассмотреть его любопытную физиономию, а он – меня, неизвестно что делающего на палубе для загара. Чем это место может быть привлекательным для человека, не любящего загорать? Я не хожу в солярии и не валяюсь на дорогих пляжах, даже если и приходится на них бывать.

И дело не только в том, что я рождён белым и считаю грехом корректировать божеский замысел, тем более что это не цинично-лживый компьютерный фотошоп, а натуральное вмешательство в человеческую природу. Возможно, конечно, кому-то я покажусь чрезмерно занудным в своей правильности, но тут уж ничего не поделаешь – я действительно очень строг в вопросах морали! Конечно, мне не один раз приходилось менять внешность и, скажу без бахвальства, я довольно силен в искусстве грима, но временное преображение, тем более в благих целях – совсем другое дело!

Есть и другие причины такой непримиримости. Во-первых, я не желаю показывать свой торс малознакомым людям, не говоря уже о незнакомых, которыми кишит палуба для загара. Во-вторых, меня коробит, когда полуголые любители жаркого солнца мажут себя жирными кремами, как хозяйка мажет медом и маслом тушку утки перед запеканием. Эта аналогия уже вполне достаточная причина для отвращения к воздействию высокой температуры на дорогое мне тело. Потому что однажды, в диких джунглях Борсханы, меня хотели запечь аборигены племени нгвама. Запечь в полном смысле слова, правда, не в газовой духовке, а под огромным костром, в засыпанной раскаленными камнями яме, вперемешку с кусками гигантского питона[5]. А сколько раз в разных местах мира меня пытались поджарить, спалить, испепелить, сжечь в фигуральном смысле слова, – и не упомнишь!

Но, к счастью, никакие опасности здесь и сейчас мне не грозят. Точнее, их вероятность не превышает одного-двух процентов, которые всегда присутствуют в жизни любого человека, а у людей моей профессии, даже когда они спят дома в собственной постели, что, кстати, бывает довольно редко. Да и нахожусь я здесь вовсе не для загара, как все остальные.

Двенадцатая палуба «Золотой принцессы» оборудована так, чтобы создать максимальный комфорт пассажирам. Огромные раздвижные тенты в жаркий солнечный день дают возможность принимать воздушные ванны на морском ветерке. Два бассейна с очищенной морской водой разной температуры охлаждают разгорячённые тела. В более тёплом, как это ни странно, много возрастных джентльменов – забота о здоровье при сытой жизни выходит на первое место: больные суставы, бронхиты, радикулиты, да и измотанные в борьбе за деньги и должности нервы требуют более полезных тёпленьких ванн. Дамы же, особенно молодого возраста, коих здесь большинство, предпочитают более прохладную воду, полезную для поддержания тонуса и упругости кожи – одними пилингами да массажами возрастное увядание, увы, не компенсируешь…

Вообще, надо отметить, что девиц, барышень, матрон на двенадцатой палубе видимо-невидимо!

Одни поджариваются под беспощадными лучами солнца, доводя себя до кондиции красоток племени нгвама, с которыми я довольно близко познакомился, хотя и не совсем по своей воле, но могу сказать, что мне больше по вкусу белокожие женщины… Не «белые» в расовом смысле, – я не расист, упаси Боже, а именно белокожие, то есть не затемнившие свою самую нижнюю, самую нежную, самую ближнюю к телу – первозданную одежду загаром или, что еще хуже, татуировкой – брр-рр!

Другие прогуливаются по солнечной стороне или принимают завлекательные позы, как будто фотографируются на обложку «Плейбоя». Третьи лежат на шезлонгах в тени. Четвертые… Эх, да что тут говорить! Купальники всех цветов и оттенков, различной степени открытости и закрытости будто призваны не скрывать то, что под ними, а как можно больше показывать… Круглый бассейн-джакузи рядом с баром видится мне волшебным аквариумом с фантастическими тропическими рыбками, превратившимися вдруг в соблазнительных русалок с бокалами всевозможных напитков в руках. Соки, коктейли, шампанское, кофе, – два бармена, два официанта и бариста с трудом успевают выполнять заказы по удовлетворению жажды разноцветных рыбок. Самой простой жажды, в общепринятом смысле слова.

Хотя красиво отдыхающие русалки, которым, по всем правилам, надо преданно и благодарно смотреть на оплачивающих их круиз джентльменов в теплом бассейне, бесстыдно пялятся сквозь модные солнечные очки на молодых и мускулистых официантов в обтягивающих плавках, бегающих туда-сюда и без труда наклоняющихся к ним, отдавая напитки и принимая пустые бокалы. Сразу видно, что эти парни понятия не имеют про артриты, радикулиты и одышку, но, увы, и про настоящие деньги тоже… Однако сейчас дорогие рыбки думают не о деньгах. И хотя я не могу видеть сквозь темные стекла, но живу давно, тщательно изучаю человеческие отношения, стереотипы поведения мужчин и женщин, а потому уверен, что в их глазах, жадно сканирующих быстрых молодых самцов, плещется совсем другая жажда, которую не утолить даже ледяным кокосовым молочком, смешанным с манговым соком! Да-а-а, против зова естества не попрёшь…

Конечно, я немного обижен, что представительницы прекрасного пола не обращают никакого внимания на лучшего в этом зоопарке альфа-самца из породы homo sapiens, то есть меня. Нет, на меня, конечно, смотрят, причем все, кто находится на двенадцатой палубе – и пассажиры, и персонал, и мужчины, и женщины, и тот любопытный парень из «Боинга»! Но смотрят отнюдь не восторженно и тут же отводят взгляд с каким-то кислым выражением физиономии, должным отражать внезапно появившуюся глупую мыслишку, нечто вроде: идиотов везде хватает! И это меня не только оскорбляет до глубины души, но вызывает полнейшее непонимание: за что такая уничижительная оценка?!

Да, я не загораю. Не пью алкогольных и прохладительных напитков, не барахтаюсь в бассейнах, не подкатываюсь с гнусными предложениями к разноцветным рыбкам. Сижу один в шезлонге, под тентом, и любуюсь морем. В отличие от максимально обнаженной публики, я одет в плотно облегающую белую майку, что, конечно, привлекает внимание и порождает незрелые и неправильные мысли насчет идиотов, к которым я, как всем хорошо известно, не имею ни малейшего отношения.

Причины наличия майки просты, как рецепт безалкогольного коктейля «мохито», только вместо лайма, сахара, мяты и «спрайта» тут другие компоненты: сокрытие страшной рожи Макумбы – жестокого духа племени нгвама, которую добрые, в общем-то, аборигены варварским способом вытатуировали у меня на груди без моего согласия, если, конечно, не считать согласием желание избежать немедленного умерщвления; сокрытие царапин, оставленных на спине острыми коготками Эльвиры; и, естественно, моя природная застенчивость. Неужели скромное поведение, отсутствие спутницы и майка – это повод для презрительного отношения и даже отнесения меня к категории лиц, страдающих глубокой формой умственной отсталости?!

Мнимое одиночество тоже имеет объяснение, еще более незамысловатое, чем рецепт «мохито»: если и здесь прибегать к сравнению, то оно столь же простое и откровенное, как русская водка: Эльвиру после нашей вчерашней изнурительной, но плодотворной литературной дискуссии я оставил отсыпаться в каюте. Да, ей Гийом Мюссо нравится гораздо больше, чем Курт Воннегут – он и современней, и моложе, и не такой безысходно мрачный, поэтому она много сил затратила на отстаивание своей позиции, хотя под давлением моих аргументов периодически ее меняла. Словом, она доказала то, что хотела, причем, извините за каламбур, не только словом, но и телом, и хотя я остался при своем мнении, пусть хорошенько отдохнет: ведь здоровый крепкий сон свойственен молодости. Я же ни по возрасту, ни по положению долго спать не могу, поэтому и сижу в относительном одиночестве на двенадцатой палубе, резко выделяясь среди полуобнажённой публики скрывающей торс майкой, наличие которой я только что убедительно объяснил, исключив этот предмет летней одежды из перечня поводов считать меня идиотом! Но если не майка и не одиночество, то что?!

Может быть, все дело в книге? Да, я держу в руке увесистый томик, на обложке которого написано: «Kurt Vonnegut. Preferiti»[6]. Дело не в том, что книга на итальянском, она могла быть на любом из многих языков, которыми я владею. Но книга из бумаги – не электронная, не «таблетированная», не даже «смартфонированная» – уже раритет, обращающий на себя отдельное внимание. Может, именно настоящая бумажная книга выделяет меня из скопища отдыхающих на палубе для загара ещё больше, чем все остальное? Но я ведь сейчас ее не читаю, хотя идиот вполне мог бы это делать! Нет, я любуюсь окружающими пейзажами – лазурное море, встречные и попутные круизные лайнеры – эти плавающие многоэтажные гостиницы, коих здесь не меньше, чем водных велосипедов в Туретчине! «Holland America Line» с черным корпусом и белой надстройкой, белоснежное семейство «Принцесс» с вознесенной высоко над кормой шестнадцатой палубой – приплюснутым цилиндром дискотеки, и «Карнивалей» с трубами, похожими на китовые хвосты, итальянские близнецы серии «MSC Cruises», отличительным знаком которых является крутая корма и закрывающий трубы черный обтекатель с белой розой ветров, желтотрубный, с буквой «С», клан «Costa», шестизвездная «Silversea», семизвездная чернокорпусная «Куин Элизабет 2», по палубе которой гуляли едва ли не все знаменитейшие люди мира, и ее близнец – самый большой лайнер планеты «Куин Мэри 2». Надо сказать, что кроме штучных «Королев Элизабет», почти все остальные встречались в нашем коротком путешествии, ибо в Средиземном море их плотность не уступает насыщенности рыбой прудов форелевого хозяйства в Кисловодске, где любой, самый ленивый заброс сачка выхватывает из воды десяток отчаянно бьющихся деликатесных рыбешек…

Так что, и бумажная книга ни при чем: несмотря на ее наличие, я веду себя адекватно обстановке: рассматриваю гигантские лайнеры и крохотные, в сравнении с ними, белоснежные яхты, словно гордые лебеди, покачивающиеся на неправдоподобно синей воде, слушаю гортанные крики чаек, любуюсь девушками в рискованно открытых купальниках… Какой же я после этого идиот?! Нет, я такой же, как все! По крайней мере внешне…

Вообще-то, мой отдых, как говорится, «на расслабоне», – это только видимость. В реальности же я, как и русалки из бассейна, сквозь зеркальные очки фильтрую окружающих, классифицирую по известным мне признакам, раскладываю по полочкам, прикидываю линии их связей между собой. Мой мозг не может отключаться даже при отсутствии в данный момент полезной информации для размышления. Я должен чем-то занимать, тренировать извилистые полушария, как культурист годами многократно прокачивает бицепсы и трицепсы – мало используемые детали быстро ржавеют и выходят из строя… Кстати, если бы несправедливо восхваленный, хотя и уступающий мне по всем позициям, Джеймс Бонд имел мозговую мощь, превосходящую мускульную, он бы не начинал каждое задание с провала, после чего ему приходилось включать физическую силу и навыки рукопашных схваток не для выполнения оперативной задачи, а только лишь для того, чтобы выпутаться из силков, в которые по неосмотрительности попал. А уже выпутавшись, приступать к выполнению собственно секретной миссии – хотя что может выполнить раскрытый агент?!

– Вы итальянец? – раздался надо мной мелодичный женский голос. Дама говорила на итальянском, хотя с заметным акцентом. Я скосил глаза, благо темные стекла позволяют сделать это незаметно. Узкие ступни, размером выдающие большой рост, аккуратный дорогой педикюр – разноцветные спирали и цветочки на бордовом фоне, длинные тонкие ноги, примерно сто десять – сто пятнадцать сантиметров: точно не скажешь, надо мерить… Приятно улыбнувшись, я повернул голову. Да, высокая, ухоженная, худощавая, в красном купальнике, который практически ничего не прикрывает и который купальником можно назвать только из правил приличия: несколько переплетённых полосок ткани, подчёркивающих наготу стройного загорелого и дорогого тела.

Я встал и раскланялся.

– Вы почти угадали, прекрасная синьорита, но не совсем, – блеснул я ответом на чистейшем языке Петрарки и приготовился продолжать беседу в том же духе, но итальянский словарный запас грациозной незнакомки был исчерпан, и она, как и ожидалось, перешла на русский.

– Почему вы так внимательно рассматриваете встречные корабли? – любопытствует прекрасная незнакомка.

– Сравниваю их с «Титаником». Он считался огромнейшим пароходом своего времени, хотя был вдвое меньше нашей «Принцессы». Помните «Титаник»?

– С Ди Каприо? Конечно.

– Нет, с Эдвардом Смитом.

Она оживляется.

– А что, сняли вторую серию? Я и актера такого не знаю…

– Это не актер, а английский морской офицер, капитан настоящего «Титаника». Про который и сняли фильм. А в нем уже сыграл Ди Каприо.

– Но это было очень давно, – она морщит носик.

– Да, – скорбно киваю я. – Сто лет назад.

– А почему он все-таки утонул, если все было так шикарно?

– Видите ли, о любознательнейшая из красавиц, «Титаник» известен двумя особенностями – высочайшей надежностью и наибольшими масштабами катастрофы. Это один из мифов мировой истории, но, в отличие от многих, миф наглядно развеянный…

– Приятно встретить такого образованного и воспитанного мужчину, – промурлыкала она. Блестящие волосы цвета воронова крыла рассыпались по плечам, темные очки закрывали половину лица, но не могли скрыть природную красоту, которую не портили даже излишне накачанные губы. Пожалуй, их объем был чуть больше объема груди. – Меня сбила с толку книга. Да и ваша галантность не характерна для моих земляков…

– Земляки бывают разными, – философски проговорил я, зная, что попадаю в точку. – Возможно, вам не всегда везло. Впрочем, что же мы стоим? Присаживайтесь! Можно узнать ваше имя?

Она села в соседний шезлонг и протянула узкую ладошку с маникюром, узором повторяющим педикюр.

– Лика.

Это почти правда, но не совсем. Виктория Сергеевна Полупанова – вот как ее зовут. Но псевдоним выбран грамотно: Вика-Лика звучит похоже, значит, меньше риск не среагировать, когда тебя окликают.

– Алессандро, – ослепительно улыбаюсь я, как настоящий итальянец. – Рад знакомству!

– Я тоже! А чем вы занимаетесь, если не секрет?

– Какие могут быть секреты в антикварном бизнесе? Разве что суммы сделок…

– Наверное, есть основания хранить их в тайне! – столь же многозначительно, сколь и заинтересованно говорит она.

Загадочно пожимаю плечами: мол, тайна есть тайна!

– Так вы едете по делам? – мягко, но дотошно выпытывает Лика.

– Нет, путешествую с подругой, давно обещал, и вот, наконец…

– А где же она?

– Отсыпается, вчера мы допоздна спорили о литературе.

– О литературе? Гм… – тормозит Лика, но зажигание, хоть с опозданием, все же включается. – Так вот почему вы в майке!

– Вижу, вы знаток словесности!

– О да!

Мы смеемся. И хищный оскал вмиг преображает миловидное личико: обычное дело – суть натуры можно замаскировать, но спрятать нельзя…

– Вы москвичка?

– Конечно! У меня пентхауз на старом Арбате!

А это уже голимое вранье! Город Саратов, Дровяной переулок, 22. Печное отопление, горячей воды нет, дощатый туалет во дворе… В столицу приехала семь лет назад, снимает однушку на Шипиловской улице.

– А здесь какими судьбами? – деликатно интересуется Алессандро.

Лика очаровательно улыбается.

– Вообще-то я модель…

Это опять почти правда. «Почти» – потому что она действительно работала три года назад в модельной студии «Ред стар». Однако правда трехлетней давности перестает быть правдой.

– …но сейчас перешла в шоу-бизнес…

Точнее, в эскорт-агентство «Весь мир в кармане»…

– И вот, решила отдохнуть с друзьями перед конкурсом красоты в Ницце: говорят, у меня есть неплохой шанс…

Знаю я и этот несуществующий конкурс, и её друзей, и номер адмиральского сьюта, в котором они втроем проживают. Но слушаю, восхищенно открыв рот, правда, не слишком широко, чтобы не переборщить.

– Искренне желаю успеха! Я думаю, что у вас не просто шанс, а контрамарка прямо в финал!

– Спасибо! – она польщённо улыбнулась. – Жаль, что вы не в жюри конкурса.

– Нет, этого мне мало! Я бы не хотел видеть вас издали в толпе людей, как сейчас. Вот если бы я был председателем и вывел вас на первое место, положение бы изменилось…

Лика приспустила очки и поверх темных стекол многозначительно посмотрела на антиквара Алессандро внимательными зелеными глазами. Если придираться, то глазки маловаты, но это дело поправимое – просто сейчас они не накрашены.

– А как же литературная девушка, спящая в номере?

– А как же ваши друзья?

Она снова сморщила чуть вздёрнутый носик в улыбке и многоопытно пожала плечами:

– Ну, жизнь-то и после круиза продолжится.

– Однозначно! Давайте выпьем за это, – я сделал знак официанту, он моментально оказался рядом с нами. – Что предпочитаете в первой половине дня?

– Минеральную воду без льда, пожалуйста.

– Маленькая бутылка «Перье», – официант кивнул и, сделав пометку в электронном блокнотике, вопросительно взглянул на меня.

– Двойной экспрессо, будьте любезны.

Молодой человек будто растаял в насыщенном йодом воздухе.

– Мне очень комфортно в Италии, – сказала Лика, глядя в сторону далекого берега.

Алессандро кивает, соглашаясь.

– Я думаю, что в мире нет страны, которая была бы более, чем Италия, приспособлена для отдыха и веселья. А шедевры архитектуры, музеи, гастрономические изыски, стильная одежда и обувь, крутые машины и потрясающая мебель – ведь это всё собрано на поистине волшебном сапожке!

Говоря это, я внимательно разглядываю не обезображенное улыбкой хищницы красивое лицо девушки и думаю: подошла она ко мне по профессиональной привычке знакомиться с мужчинами или выполняя задание своего хозяина?

– О чём вы думаете, Алессандро? – спросила она, перехватив мой взгляд.

– Вам, милая Лика, лучше об этом пока не знать, а мне бы лучше об этом пока не думать. Всему своё время!

Подошедший официант начал выставлять с подноса на миниатюрный столик между шезлонгами бутылочку воды с пустым стаканом, кофе, маленький молочник с горячими сливками, крохотную шоколадку и стакан ледяной воды на салфетке. Пока он, наклонившись, наливал воду, Лика бесцеремонно вытащила из нагрудного кармана его рубашки ручку и написала на салфетке номер телефона, он так же бесцеремонно скосил быстрый взгляд на её небольшую, едва прикрытую грудь. Один-один, в расчете!

– Вы, конечно, знаете, что притягиваете к себе молодых невинных девушек? – спросила Лика, придвигая ко мне салфетку с цифрами.

Ну, если считать двадцать восемь лет молодостью, а работу в эскорте невинностью, то знаю…

– Неужели?! – искренне удивился Алессандро. – Ну что ж… Буду рад соответствовать вашему впечатлению!

– Только я прошу сохранить нашу беседу в тайне, – скромно потупилась Лика и снова надвинула очки на глаза. – Мой… э-э-э, продюсер очень ревнив…

– Слово джентльмена! – горячо, как настоящий итальянец, воскликнул Алессандро.

Дама встала, послала мне воздушный поцелуй, и через мгновенье к ярким тропическим рыбкам в джакузи добавилась еще одна. Полагая, что вышла из поля зрения перспективного антиквара, она отбросила манеры выпускницы института благородных девиц и заказала себе виски.

* * *

Танцпол дискотеки круизного лайнера «Golden Princess» покрыт подсвеченным матовым стеклом, и дёргающиеся на нем, будто в приближении оргазма, молодые люди, кажутся живчиками-сперматозоидами на предметном стекле микроскопа.

По потолку и стенам, отражённые зеркалами, мечутся разноцветные лучи прожекторов. Пульсация стробоскопа световой саблей рубит на куски всё пространство зала и даже музыку, громкую, на мой взгляд, до такой степени, что она, кажется, должна быть слышна и в Риме, откуда мы вышли, и даже в Венеции, куда сейчас идём. Но нет, уже на палубе громкость падает до уровня, когда слышишь музыку, только если хочешь того. Превосходная звукоизоляция, так же, как и бассейны, джакузи, библиотека, концертный зал, фитнес-центр, бары, рестораны, казино и многое другое, включая двенадцать скоростных лифтов и мощные стабилизаторы качки, призваны обеспечить полноценный, ничем не омрачаемый отдых дорогим гостям всех четырнадцати пассажирских палуб. Вернее, фактически их тринадцать, но, согласно традиции, «чёртову дюжину» моряки не жалуют, поэтому после двенадцатой сразу идёт четырнадцатая.

А приплюснутый цилиндр дискотеки поднят высоко над ней – благодаря панорамному остеклению отсюда открывается прекрасный обзор, совсем рядом летают чайки, многие танцоры, судя по неиссякаемой энергии и обилию поглощаемой минералки, не отказали себе в возможности подкрепиться «экстази» и тоже хотели бы полетать, но, ударяясь о крепкое стекло, возвращаются прыгать на середину зала. За соседним столиком, не особо таясь, двое молодых людей курят «лёд» через стеклянные трубочки, возбуждённо и путано пытаясь что-то объяснить друг другу. Курение веществ без запаха – очень удобная вещь, а в открытом море – тем более: нет бдительных ищеек наркоконтроля, и с судовыми секьюрити договориться легко – бедняки в круизы не ходят. А уж в портах местной полиции и вовсе нет никакого дела до помещений транзитных судов – на берегу своей головной боли хватает.

Впрочем, меня всё это не касается и совершенно не интересует. Я получаю кайф совсем от другого: во-первых, у меня потрясающе очаровательная подруга, а во-вторых, – и это без пафоса, – я очень люблю свою работу. Я бесчисленное количество раз в течение многих лет говорил и готов повторять это снова и снова – я ее обожаю! Если бы в молодости мне предложили выбирать между женщинами, гурманством и моей работой, я бы, не задумываясь, ответил: «К чертям собачьим такой выбор! Или всё, или ничего!» Однако с годами, в силу различных социальных, физиологических и других причин, категоричность сменилась осмысленно-вынужденным: «Работа!» – она будоражит кровь, держит в тонусе, дает полноту ощущения жизни и все остальное… Такая метаморфоза отражена в замечательных строчках немолодого, но не стареющего Игоря Губермана:

Н-да… Итак: подруга и работа. Даже если бы мне обломился только один из этих подарков судьбы, я бы со смиренной благодарностью аскета склонил слегка поседевшую голову перед небесами. Сейчас же так и хочется радостно повторить вопрос мудреца: «Объясните, пожалуйста, за что такое счастье?!»

Но, вопреки поговорке, алгеброй все-таки можно измерить гармонию, поэтому свое счастье я могу разложить на составляющие элементы и проанализировать каждый. Итак, элемент первый – спутница! Рост метр семьдесят шесть, ноги – метр пятнадцать, это точно, сам измерял! Блестящие медные волосы, карие глаза красивые, как незакопченные пистолетные дула, ухоженные руки и ступни, холёное мускулистое тело, нежная кожа, тонкая золотая цепочка на узкой лодыжке, такая же на узком запястье – и в танце, и в постели эта женщина, как гигантская кошка, гуляет сама по себе.

Впрочем, я не уверен, что такое сравнение ей понравится. Во всяком случае, прозвище себе она выбрала далекое от симпатичных пушистых домашних животных. И даже не относящееся к классу теплокровных зверьков. «Кобра» – вот ее оперативный псевдоним! Мне он, мягко говоря, не симпатичен, думаю, не только мне – сами понимаете, какие ассоциации вызывает это словечко…

Но был случай, когда она поступила в соответствии со столь несимпатичным прозвищем. Дело было во Франкфурте-на-Майне – она, поставив в парке метку о заложенном мной тайнике, шла на стоянку такси, когда на нее напали трое. Не сотрудники разведки Главного противника или германской контрразведки, не посланцы конкуренток по конкурсу красоты, участие в котором было ее «легендой», и даже не члены городской ассоциации дворников, возмущенные тем, что она своей помадой запачкала фонарный столб.

Это были обычные мигранты из дружественных нам африканских стран, которые не ценили интернациональную дружбу, руководствовались низменными инстинктами и хотели отобрать у одинокой красивой женщины самое дорогое, что у нее есть, а попутно и всякую мелочь – деньги, кредитные карточки, телефон, золотые украшения, возможно, и фирменную, со вкусом подобранную одежду. Если бы бездумно выбранная жертва была тем, кем казалась – грациозной пушистой кошечкой, им бы это наверняка удалось, и вся немецкая, а может, и мировая пресса расписала бы циничное и дерзкое злодеяние, сгустив краски и скомпрометировав всех темнокожих гостей, прибывающих в цивилизованный мир за лучшей долей.

К счастью для массы порядочных и законопослушных иммигрантов и к несчастью для трех конкретных злодеев, они напали на Кобру, схватили ее за руки и за ноги и потащили на окруженную кустарником цветочную клумбу. Каждому ясно, что случилось дальше: Кобра освободилась, раздула капюшон и контратаковала негодяев. Двое так и остались на месте преступления, отказавшись от уже не нужного им социального пособия и прочих преференций, ради которых они и прибыли в Европу. Это вполне понятно, объяснимо и вопросов не вызывает. Но третий нападающий, обладающий, очевидно, большей дальновидностью или просто развитым от природы инстинктом самосохранения, сразу же отказался от преступного замысла и бросился наутек, перестав представлять для несостоявшейся жертвы какую-нибудь хоть малую опасность. Но Кобра догнала его и отправила вслед за соучастниками. Причину этого я понять не мог и, чтобы успокоить растревоженное чувство справедливости, придумал, что она действовала исключительно в интересах немецких налогоплательщиков… Но подспудно несколько изменил мнение о своей коллеге и подруге, хотя оставил его глубоко внутри, где оно закуклилось, как гусеница на пути превращения в бабочку…

Правда, ей плевать на чужие мнения! Главное, а Кобра это знает наверняка, – что она сама нравится мне и еще нескольким десяткам самцов, которые с ней знакомы! Но какое нам до них дело? Ведь идеальная пара – это чертовски красивая женщина и дьявольски умный мужчина, поэтому у меня нет соперников, я единственный подходящий в ее окружении. И именно мне, единственному, нравится, как она ходит, говорит, танцует, как пьет взрывной охлаждённый шотдринк из абсента, джина и виски с пошлым названием «Ласковое крепкое объятие». Это, впрочем, вовсе не лишает коктейль строгого шарма, который и мне пришёлся по душе, а её мягкие искусные губы и прохладный язычок после каждого глотка моментально гасят крепость напитка. И сразу хочется сделать ещё глоток и загасить, а потом ещё, ещё, ещё… Вся эта обстановка, поцелуи, коктейли, танцы напоминают какую-то древнеримскую оргию, перенесённую в наши дни.

В каюте происходило примерно то же, и я, словно патриций первого века нашей эры, время от времени отпускал свою покорную вакханку и, обмотавшись простынёй, выходил на балкон подышать насыщенным ионами натрия, калия, магния, йода и совсем не содержащим пыли воздухом. Кому же придёт в голову, что всё это только маскировка, что азартно и с удовольствием отрывающиеся по полной программе дорогого морского отдыха солидный импозантный мужчина с восхитительной и стильной спутницей на самом деле тяжело, изнурительно, и рисково работают, на что бы это ни было похоже со стороны.

Итак, пункт второй – тут я не могу особо откровенничать, но и из первого пункта ясно: разве можно не любить мою работу?!

Но сейчас мы на людях и ведем себя достаточно скромно. Сидим, пьем ромовые коктейли кубинской линии и без особого интереса разглядываем бушующее вокруг веселье. Только иногда обмениваемся живительной энергией: будто случайно прикасаемся друг к другу, на миг невзначай беремся за руки, изощренная Эльвира, сняв под столом туфельку, запустила нежную ступню, которой она ломает дюймовую доску, мне в штанину и нежно поглаживает ногу. В бушующем вокруг грохоте упорядоченного беспорядка и узаконенной порочности, словно в модели еще не наказанных Содома и Гоморры, на эти невинные вольности никто не обращает внимания.

Помните поговорку: «Нельзя быть одновременно веселым, трезвым и умным»? Она наглядно подтверждается в особом мире, поднятом над основными палубами на два этажа. Тут царит циничная вседозволенность: сохраняя анонимность, проще вести себя самым скотским образом. А здесь никому ни до кого нет дела, никто никого не знает. Хотя из этого правила, как и из любого, есть исключения…

Через столик от нас красиво, по его меркам, прожигает жизнь наш объект – фигурант розыскного дела «Утечка» по прозвищу Иуда. К Иудее он никакого отношения не имеет, это уроженец маленького, но славного города Ижевска, с характерной фамилией Кулебякин. Рыхлое, оплывшее, цвета сырого теста лицо напоминало жирный пирог с мясом и полностью оправдывало фамилию. А может, подтверждало поговорку: «После тридцати пяти человек сам ответственен за свое лицо»… Важные выразительные штрихи в портрет вносили маленькие круглые глазки, в которых непонятным образом умещалось выражение большой наглости и бескрайнего высокомерия, добавьте к этому барские манеры, и станет ясно, почему в школе еще не ставшего Иудой толстячка обзывали Барчуком. Отец его был правильным партийцем и занимал солидную должность в городской власти, это он заставил пухленького Колю заняться вольной борьбой, в которой сам выполнил когда-то мастерский норматив, и даже лично отвел отпрыска к своему тренеру Потапычу – уже немолодому тяжеловесу с суровым морщинистым лицом и прозрачными голубыми глазами.

– Здесь и научишься за себя постоять, и жизнь поймешь! – напутствовал Петр Иванович. – Главное, слушай тренера!

А Потапыч тяжело похлопал новичка по плечу и, коверкая латинские слова, добавил свою, как потом выяснилось, любимую присказку – vis vim vi pellit[7], которую тут же перевел: сильнее силы только сила!

В борьбе Коля не преуспел, но проявил злость, напористость и манеру выталкивать соперника с ковра, за что был награждён прозвищем Бульдозер. Поначалу присказку тренера будущий Иуда понимал буквально, но довольно быстро до него дошло, что единственная сила, которую не подавишь никакой другой, – это монета, на аверсе которой выбит денежный номинал, а на реверсе – изображен огромный кулак. Деньги и власть, власть и деньги, – именно они правят миром! Такой вывод сделал для себя идеологически выдержанный комсомолец, который без особого труда, и в отсутствие конкуренции стал комсоргом класса, а потом, к радости отца, так и пошел по комсомольской линии.

Через несколько лет деятельный инструктор райкома комсомола собирал средства с городских предприятий для создания библиотек на комсомольских стройках. В то время книги были дефицитом, в свободную продажу не поступали, зато спекулянты сбывали их втридорога. Но на культурно-массовую работу дефицита не жалели, и двери книжных баз широко распахнулись, выпуская для общественной пользы грузовики с «Тремя мушкетерами», «Королевами Марго» и «Проклятыми королями»…

Никаких данных о созданных Николаем Кулебякиным библиотеках в истории комсомола не осталось, однако, его материальное положение заметно улучшилось, а домашний книжный фонд значительно увеличился. Книг Бульдозер не любил, хотя иногда и почитывал, но в то время сам факт их наличия являлся признаком хорошего тона и элементом престижа, и он умело этим пользовался: ведь глупо было бы, сидя на распределении книжного потока, не сделать отводного канала в свою маленькую гавань!

А ведь книги в то время, как и любой дефицит, являлись валютой общения! Какой «деловик», «цеховик», «фарцовщик» или торгаш не хотел иметь дома «Библиотеку всемирной литературы» или «Библиотеку приключений», альбомы по искусству или семитомник Мориса Дрюона? И Бульдозер помогал денежным тузам приобщиться к мировой литературе и почувствовать себя умнее и образованнее. Так начинал формироваться список нужных и полезных «друзей».

А потом грянула перестройка, и в период становления капитализма на Руси все это показалось невинной детской игрой в разбойников. На смену пришла торговля дармовым местным лесом, контрабандными сигаретами, «левой» водкой, оружием, продажа станков за границу по цене ржавого металлолома… Результаты этой деятельности приносили такие деньги, о которых в советские времена нельзя было и подумать!

Кулебякин дорос до начальника областного управления торговли, перебрался в столицу, где пустил глубокие корни: одно время держал казино и несколько универсамов, а потом резко сменил род деятельности, нырнув в бурный, пестрый и опасный водоворот политики, из которого иногда доносились выстрелы и выбрасывались трупы… Но ему повезло – непредсказуемые волны шального успеха приподняли и ласково опустили Бульдозера в кресло народного избранника. Это было куда более престижно, чем когда-то обладание дефицитной библиотекой, тем более что среди «новых русских» книги уже утратили свою ценность, да и круг знакомств расширился и поднялся на новый уровень, к тому же депутатская неприкосновенность, она и в Африке гарантия неприкасаемости! Ну, и быт постепенно обустроился: пятикомнатная квартира в начале Олимпийского проспекта, чёрная служебная «Ауди» с мигалкой, дача на Рижском направлении и полное ощущение того, что жизнь удалась…

Отец, правда, его новые занятия не принимал уже давно. Петр Иванович приезжал в Москву проведать сына, но остаться там и влиться в окружающую его атмосферу не захотел: не понравилось то, что он там увидел. Конечно, в жизни Кулебякина-младшего приходилось «кидать» сотоварищей, пресмыкаться перед высшими и топтать низших, «переобуваться» в воздухе, без смущения говоря то одно, то другое, отворачиваться от тех, кому еще вчера кланялся в пояс, но это было делом обычным, в его кругах распространенным, и предательством не считалось.

Поэтому он еще не был Иудой. Во всяком случае, в официальных документах.

* * *

В девяностых, когда традиционные ценности в одночасье рухнули, а такие категории, как честь, совесть и порядочность, развеялись, как дым печного отопления, которое, кстати, никуда не исчезло и продолжало исправно коптить небо и загрязнять атмосферу, среди новоявленной «элиты» появилась мода на дворянские титулы, и те, чьи отцы и деды всю жизнь выдавали себя за потомственных пролетариев, вдруг оказались носителями «голубой крови» – графами, баронами и даже князьями. Молниеносно, как грибы после дождя, полезли из-под разбитого асфальта в новую жизнь всякие «дворянские общества», в которых одни аферисты за вполне настоящие деньги выдавали липовые дипломы и сертификаты другим аферистам, страдающим от комплекса неполноценности и по наивности, а скорей, глупости, считающим, что фальшивая бумажка с подписью никому не известного Бибикова избавит их от ощущения собственной никчемности и высоко поднимет в глазах окружающих…

Эта мода не прошла мимо бывшего комсомольского работника: оказалось, что он тоже потомок древнего рода, причем не российского, а немецкого, рыцарского, что до поры скрывалось, дабы не погубить карьеру отца, да и его самого… Ему даже выдали диплом, правда, не Тевтонского рыцарского ордена, а все того же несъедобного гриба из московской подворотни.

По мере развития демократии и перерождения ее в полную анархию популярность глупых «дворянских» сертификатов сменилась повальным увлечением вполне себе настоящими паспортами не очень развитых стран, которые, естественно, стоили дороже.

Информация о том, что господин Кулебякин успешно совмещает российское гражданство с пуэрториканским, не особенно меня удивило, только добавило неприязни к нему. В своё время заместителем секретаря Совета безопасности России был назначен российско-израильский гражданин, и это, вроде бы, никого не смущало – как будто ничего экстраординарного не произошло. Вот тогда я ещё подумал: «Бред какой-то!» А потом примеры второго гражданства чиновников размножились в геометрической прогрессии… Вполне возможно, что у Иуды уже есть и американский паспорт. Ну, или вот-вот появится. Когда мы с Эльвирой заговорили об этом, она пожала плечами:

– Ну, сейчас считается, что это не запрещено законом…

– Кем считается?! – нарушив свою обычную деликатность, взревел я и даже допустил несколько выражений, не принятых в приличном обществе. – Так можно договориться до того, что если он агент ЦРУ, то это тоже не запрещено законом!

Она засмеялась.

– Ты вечно доводишь все до абсурда!

– Я?!

Внешне Кулебякин ничего общего с одним из двенадцати апостолов, учеников Христа, не имеет и никак не оправдывает присвоенного псевдонима: ни тёмных кругов под глазами, ни впалых щёк, ни изнурённости тяжёлыми раздумьями, ни угрызений совести. Наоборот: килограммов двадцать избыточного веса, пальцы-сардельки с пятикаратником на левом мизинце, обтягивающий рыхлое туловище серый льняной костюм с тёмными пятнами пота на спине и под мышками. Хорошо известная российским телезрителям блестящая самодовольная физиономия с неестественно приподнятой левой бровью. Жирный подбородок, как медицинский шейный бандаж, без какой-либо многоступенчатости закрывая шею, переходит в безволосую грудь, создавая проблемы для соблюдения галстучного дресс-кода.

Жителям европейских цивилизаций, естественно, Кулебякин не известен, и, очевидно, комплексуя от этого безобразия, он парится в пиджаке, оставив на лацкане депутатский значок, который напрочь перечеркивает легенду Лики о том, что он ее продюсер. Хотя… Продюсирование при желании можно подтянуть к творческой деятельности, а заниматься ею закон не запрещает никому – ни депутатам, ни судьям, ни министрам! Досадно, конечно, что красивый флажок никому здесь не говорит о его избранности, исключительности и неприкосновенности. Но как по-другому показать свою элитарность? Обжираться икрой и лепить горчицей официантам на лоб стоевровые купюры? Старо и банально… К тому же и горчицы на столах нет… А главное, избалованные официанты, в отличие от лакеев эпохи царизма, такого не потерпят – зарядят кулаком в лоб, и иммунитет не поможет…

Впрочем, Иуда нашел выход и окружил себя отечественными избирателями, которые уважают его, считают хозяином, восторженно заглядывают в глаза и постоянно заходятся смехом от сальных шуток и анекдотов. Избирателей, точнее избирательниц, двое – длинноногие, высокие и тонкие модели, в его кругу называемые «вешалками». Имена, точнее прозвища, у них не такие мудрёные, как было принято в восьмидесятые-девяностые – Виолетта, Анжелика, Каролина, а простые, короткие, как выстрел, и легко выговариваемые: Мика и Лика. Имена, конечно, мало кого из клиентов интересуют, но, с другой стороны, надо же как-то отличать их друг от друга! С Ликой я днем беседовал на палубе для загара, она мне даже дала – пока только номер своего телефона, но просила сохранить наше общение в тайне, что я и делаю, отмечая, однако, про себя: Иуда умеет экономить – девушки не только атрибут шикарного времяпрепровождения, но и привычное уважительное окружение. Две функции за одни деньги!

Блондинка Мика-Мила, на самом деле Людмила Ивановна Крольченко, – соседка Лики-Вики по Дровяному переулку в Саратове. Обе в коктейльных платьях от Армани: тончайший узорчатый шелк, стразы, голые плечи, спины, ноги до середины бедер… Только Мика в черном, а Лика в голубом. Искусно наложенный макияж, тщательно уложенные волосы, лабутены, – кинозвезды, да и только! Когда неземные красотки под восхищенными взглядами мужчин танцуют в середине зала, извиваясь гибкими телами, как змеи, то никому не приходит в голову, что они большую часть жизни справляли нужду в дворовых сортирах, а зимой, да и по ночам, – в стоящее в сенях ведро…

И хорошо, что не приходит – в противном случае очарование растворится без следа, от красоты ничего не останется, потому что она, красота, вовсе не в глазах, а в мозгах – в умах и представлениях… И как только «кинозвезды» превратятся в провинциальных девушек из бедных семей, привыкших писать в помойное ведро, то не спасут ни платья за тысячи евро, ни туфли с красными подошвами, ни косметика Мейбеллин – королевы бала станут случайно попавшими во дворец золушками… Не вытравляемые из памяти картины происходящего в холодных сенях навсегда убьют модельно-эскортные карьеры подружек и резко собьют стоимость их тел, которые уже не будут казаться неземными и неимоверно притягательными…

Эх, девчонки, девчонки! Если бы не социально-политические катаклизмы, были бы вы добросовестными труженицами – продавщицами или официантками в своем Саратове, и хотя не ездили бы в круизы, за стоимость которых можно капитально отремонтировать ваши саманные хатенки и оборудовать их теплыми туалетами, но сохранили бы непорочность и девичью честь. И хотя ведро в сенях никуда бы не делось, но для всех местных кавалеров оно привычно и возлюбленную никоим образом не компрометирует…

Впрочем, пьяному Иуде все равно что жрать, что пить и кого трахать, хотя это «все равно» он заворачивает в понты, как дешевую конфету маскируют красивым фантиком. Обняв одной рукой за талию, он целует взасос сидящую справа Мику, а другой рукой в то же время пытается нащупать грудь Лики. Но… тщетно: то ли рука не изгибается так сильно, то ли размер маловат… Странно, конечно, в век победившего силикона. Зато острый длинный язычок, которым она виртуозно щекочет жирное красное ухо, вероятно, компенсирует отсутствие приличных «айрбэгов».

Гремит музыка, крутится на матовом стекле вихрь разгоряченных танцоров, а Иуда щупает девушек, нимало не стесняясь окружающих, обыденно и деловито, как рачительная хозяйка щупает куриц, определяя – собираются ли они нестись в ближайшее время… Уверен, он знает все впадины и выпуклости на поджарых телах, все эрогенные зоны и самые чувствительные точки… Хотя нет, не все. Он не знает, где находятся их точки послушания. А я их знаю, хотя даже пальцем не дотронулся до Мики, а Лике только пожал руку. Правда, все еще впереди…

Кулебякин расставил ноги, посадил Лику на одно колено, Мику – на другое, откинулся на спинку дивана, выпил очередную порцию виски и вытер губы тыльной стороной ладони. Честно признаюсь – омерзительное зрелище, хотя он, несомненно, ощущает себя арабским шейхом. Вообще-то, на фотографиях в жёлтой прессе Иуда всегда окружён целым гаремом модных дорогих гурий от ведущих сводников страны, так что сегодня он демонстрирует завидную умеренность, почти что аскетизм. Промежутки между танцами и обжиманиями он заполняет двадцатипятилетним «Чивас Ригал», запивая им солёный миндаль, а эскорт угощает золотой текилой «Дон Хулио» под корицу и апельсин.

Конечно, щекастая, потная, блестящая жиром рожа портит общее впечатление, и сейчас неплохо было бы замаскировать этот эффект, так дурной запах маскируют дорогим дезодорантом: словно на привычной для него тусовке, посадить рядом какого-нибудь скандально известного олигарха или аристократического вида высокопоставленного иностранца. Неслабо смотрелся бы за этим столиком красавчик Алан Чандлер, или, как его называет Кулебякин, – Алик, с которым они вместе любили зажигать в самых дорогих московских клубах. Но, увы, бывший третий секретарь посольства США, получивший красноречивый псевдоним «Поводырь», уже давно хандрил в чопорном, с кулебякинской точки зрения, Вашингтоне. Так что некому лоском и изысканностью манер компенсировать свинообразный вид и хамоватые повадки Иуды.

Венеция вот-вот появится на горизонте, и пора бы нам сблизиться с объектом, а еще лучше – стать закадычными друзьями. Но каким образом? Хотя, как обычно говорится в таких случаях – «голь на выдумки хитра»! «Голью» выступил, естественно, я, а Эльвира в нашем тандеме представляла собой мою «выдумку» умопомрачительного экстерьера, феноменальной изворотливости и высочайшего артистизма. План предельно прост, и всем разведкам мира, да что там разведкам – просто всему миру, он известен под названием «медовая ловушка». А моя уж такая сладкая, уж такая ладная и пахучая!

Я наклонился к ушку Эльвиры и прошептал:

– Пора! Только смотри, не увлекайся!

Она, сверля меня прищуренными глазами, резко отодвинула стул, словно я шепнул нечто неприличное, отвесила мне хлёсткую пощёчину, хотя этого в моём сценарии не было, как, впрочем, не было и последней фразы. Резко развернулась и, изобразив взволнованность, пошла в сторону бара, не забывая про подиумную походку – ступни на одной линии, словно идешь по канату, и про легкое, но отчетливое покачивание бедрами.

Музыка как раз смолкла и взгляды присутствующих предсказуемо метнулись к нашему столику – какой осел посмел обидеть такую женщину? Я вскочил, держась за щёку, и, не оборачиваясь, быстро вышел из бара. Надо сказать, что врезала она мне прилично, выражая недовольство двусмысленным поручением, которое чаще всего в реальности имеет только один смысл.

Эльвира ещё не добралась до барной стойки, когда Иуда, его спутницы и другие сидящие неподалеку отдыхающие опять повернули головы в ее сторону. Её фигура, как источник эстетического удовольствия, сексуального влечения, фертильности и репродукции, этот совокупный продукт женской скелетной структуры, количества и распределения мышц и жира на теле, по форме классифицировалась где-то между «классической гитарой» и «песочными часами». В цифрах 90–60–90. Короче говоря, смотрелась она просто божественно!

– Ничтожество! – театральным шёпотом произнесла она, подойдя к барной стойке. Поймав удивлённый взгляд бармена, вполне натурально отмахнулась и раздраженно бросила:

– Это не вам. Двойной «Чивас» без льда!

Пауза закончилась, снова грянула музыка. Но пауза сыграла свою роль! Кулебякин не отрывал покрасневших глаз от огненной красотки. Мысленно Бульдозер, а сейчас он был похож именно на тяжёлую гусеничную машину с ковшом в виде выдвинутой вперёд нижней челюсти, уже сорвал одежду с рыжеволосой обладательницы шикарной фигуры и готов был приступить к совокуплению прямо сейчас. Но на расстоянии этого сделать нельзя, и он, не глядя, слегка ткнул локтем в бок Мику и, кивнув в сторону Эльвиры, процедил:

– Давай, зови её сюда. Она, вроде, русская, своих бросать нельзя, я её жалеть буду…

Ну что ж, сработал первый вариант, до смешного верный и простой: несколько дней и ночей в компании одних и тех же девушек заставляют всеядного Бульдозера пристальней смотреть по сторонам. Может быть, Эльвира для кого-то и не лучше, чем пресловутые модели, но новизна – проверенный афродизиак! Если бы он сразу не клюнул, тогда Эльвира включила бы второй вариант – сама постаралась бы сойтись с такими родными, на злой чужбине, соотечественниками.

Мика сделала было недовольное лицо, но, видимо вспомнив, что послушание входит в прайс-лист и хорошо оплачено, встала, при этом ее ноги будто разложились, как старинные подзорные трубы – пришлось расправить поднявшееся до лоскутка трусиков платье. И эти самые трусики, которые хорошо прорисовывались под обтягивающим изящное тело полупрозрачным шелком, оказались на уровне головы развалившегося на диванчике Кулебякина. Немало способствовали этому и высоченные каблуки её туфель.

Отработанным на многих тренировках шагом она подошла к Эльвире, слегка согнув ноги, присела, показала рукой на свой столик и что-то сказала. Эльвира благодарно кивнула, но, судя по всему, отказалась, потому что длинноногое создание развернулось и, не скрывая улыбки, вернулось на место.

Иуда, на первый взгляд, удивительно спокойно отнёсся к отказу, однако, сделав добрый глоток «Чивас Ригал», тут же пинком локтя послал в бой Лику. Внешне она ничем не отличалась от товарки, но с мозгами ей повезло чуть больше: на пути к барной стойке она прикинула, что рыжая незнакомка им не конкурент: деньги получены предоплатой – клиент ещё в Москве закрыл счета за всё, что прописано в договоре на обслуживание.

– Добрый вечер! Ради бога, простите! Меня зовут Лика, моя подруга уже подходила к вам, и я пойму, если вы вновь откажете. Пожалуйста, просто помогите чисто из женской солидарности, если это можно так назвать. Наш бойфренд уже достаточно принял на грудь и возомнил себя Санта-Клаусом. Говорит, что не уснёт сегодня, если не поднимет вам настроение…

Лика, в отличие от товарки, не приседала, а грациозно наклонилась к Эльвире, чем взбудоражила мужчин, находящихся у нее за спиной. Но это дело привычное, и она не придавала ему значения.

– Очень-очень прошу, присядьте, пожалуйста, за наш столик хоть ненадолго, иначе он устроит жуткую головную боль мне и подруге. Это вас, конечно, не должно волновать, но я прошу, как землячку, просто помочь. Без всяких обязательств: посидим, выпьем, поболтаем, а потом мы уже без вас спокойно уложим его в постельку.

Эльвира слегка дрогнувшими губами изобразила подобие улыбки:

– Ну, хорошо. Надеюсь, я не пожалею об этом.

* * *

Алан Питер Чандлер был установленным американским разведчиком, и должность в посольстве, которую он занимал, служила официальным прикрытием для руководителя резидентуры ЦРУ. Особого секрета из этого никто не делал: в отличие от других, резиденты ЦРУ много лишнего туману вокруг себя не напускают – если появится потенциальный доброволец-кандидат на вербовку, на профессиональном сленге «инициативник», чтобы знал, к кому обращаться.

Чандлер родился в 1971 году в Сан-Франциско. Окончил Колледж права Хейстингса. Служил в Корпусе морской пехоты, в 1996 поступил в ЦРУ. Его направляли в различные уголки планеты и, наконец, в 2005 году он прибыл в Россию. А Москва 2005 года – это не аскетичная и расхристанная столица девяностых – город покрылся жирком, залоснился, где-то даже засверкал. При достаточном финансировании, – а ЦРУ во все времена финансировалось достаточно, – и официальной дипломатической должности Алан Питер от жизни и работы в Москве получал не меньшее удовольствие, чем я, находясь на борту «Золотой принцессы» в связке с Эльвирой.

Таких, как Кулебякин, в памяти Поводыря было записано немало, но никто из них громко не гордился, и уж тем более старался не делать достоянием посторонних ушей и глаз знакомство с американским дипломатом. Другое дело наш объект. Как ни странно, Кулебякин не особенно скрывал дружбу с мистером Чандлером, даже бравировал этим, демонстрируя широту своих взглядов, прогрессивность и бесстрашие. Последнее основывалось на природной наглости и пресловутой депутатской неприкосновенности.

Осенью прошлого года нашей Службе стало известно, что информация о совершенно секретном плане «Зет» просочилась в ЦРУ, а Кулебякин, являясь заместителем председателя Комитета по обороне и имея доступ к государственным секретам высшего уровня, входит в число осведомлённых лиц. По факту было заведено оперативно-розыскное дело «Утечка», в котором Кулебякин представлялся наиболее перспективным фигурантом. Тогда-то он и стал Иудой, во всяком случае, ему официально было присвоено это прозвище.

Но ничего более доказательного, чем очевидные догадки, собрать не удалось, а поскольку и Иуда, и Поводырь пользовались депутатско-дипломатическим иммунитетом, то подобраться к ним поближе в тот раз не представилось возможным.

В начале декабря сотрудники ФСБ задержали Поводыря во время невинной банной пирушки с директором одного из секретных КБ. Уже через сутки представителю посольства США в РФ вручили ноту протеста МИД РФ в связи с проведением «шпионской акции, наносящей ущерб безопасности России». Алан Питер Чандлер был объявлен «персоной нон грата» и в двадцать четыре часа покинул Москву, даже не успев попрощаться со своим жирным дружком.

На деле же высылка Чандлера была ответом Москвы на выдворение из Вашингтона второго секретаря посольства России, без всяких оснований обвинённого в сборе информации с подслушивающего устройства, установленного в Госдепартаменте США.

И Чандлера, и Кулебякина оставили в поле зрения агентуры.

В январе стало известно, что Иуда купил тур и 10 августа отправляется из Рима в морской круиз на пятизвездочной «Золотой принцессе». А в феврале из Вашингтона пришла информация: Поводырь 8 августа отходит из Лондона на не менее пятизвездочном «Карнавале свободы». Наши аналитики напряглись, сопоставили маршруты и вдруг обнаружили, что «Принцесса» и «Карнавал» 14 августа встречаются в Венеции.

Таким образом, мы с Эльвирой нежданно-негаданно оказались в этом чудесном путешествии благодаря отвратительной паре персонажей: изменнику Кулебякину и профессиональному шпиону Чандлеру. «Такие дела», – как говорил мой любимый и самый полезный в работе писатель Курт Воннегут.

* * *

Воннегута я полюбил давно, когда только начинал работу в Службе и почти год адаптировался в Париже, одновременно создавая чужую биографию, которой через десять-пятнадцать лет будет пользоваться какой-нибудь мой коллега, сейчас еще школьник, не подозревающий о своем будущем.

«Бойня номер пять» на французском, была шифровальной книгой, а поскольку свободного времени у меня было много, то кроме использования текста по основному назначению, я читал ее и как пособие по языку, и как литературное произведение, и как философский трактат, и как учебное пособие по психиатрии. В бредовом потоке сознания Билли Пилигрима перемешались знаменитая бомбардировка Дрездена, его перемещения во времени, полеты на Луну и даже общение с жителями далекой планеты Тральфамадор… Но, пересказывая неописуемые ужасы, коим он являлся свидетелем (или был уверен, что являлся), Билли своей знаменитой завершающей фразой придавал им такую банальную законченность, что они из сферы противоестественного адского кошмара переводились в ранг скучной будничной заурядности, серой обыденщины, плавно перетекающей во вполне естественную обычность.

Ну, например: «Хорошо бы защитникам ядерного разоружения прочесть эту книгу и подумать о судьбе Дрездена, где при воздушном налете с дозволенным оружием погибло сто тридцать пять тысяч человек. В ночь на 9 марта 1945 года при налете на Токио тяжелых американских бомбардировщиков, сбросивших зажигательные и фугасные бомбы, погибло восемьдесят три тысячи семьсот девяносто три человека. Атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, убила семьдесят одну тысячу триста семьдесят девять человек. Такие дела»…

Я собрал экземпляры «Бойни» на всех языках мира! Ну, положим, как честный человек уточню: не на всех, а только на тех, которыми владел, то есть почти на всех. И на «Золотой принцессе» у меня, конечно, был с собой ее итальянский вариант. Я привык к этой книге, она успокаивала мне нервы, ибо описанные в ней ситуации были гораздо хуже тех, в которые я попадал: «Звали его Говард У. Кэмбл-младший. Впоследствии он повесился в тюремной камере, ожидая суда как военный преступник. Такие дела».

Ну, согласитесь, для человека, не сидящего в тюрьме как военный преступник и не собирающегося вешаться, – это вполне оптимистическая концовка! Я уж не говорю о более апокалиптических описаниях: «… небо было сплошь закрыто черным дымом. Сердитое солнце казалось шляпкой гвоздя. Дрезден был похож на Луну – одни минералы. Камни раскалились. Вокруг была смерть. Такие дела».

* * *

Я уже около двух часов валялся в ожидании Эльвиры на широкой кровати нашей каюты, размышляя о чём-то своём под лёгкий джаз из судовой радиоточки. Влетающий время от времени, будто волнами, через открытую дверь балкона прохладный и свежий морской воздух шевелил полы висящего на спинке стула пиджака. Брать предусмотренную конторской сметой внутреннюю, расположенную по хребту корпуса каюту без окон совсем не хотелось, а каюты с окнами, на начало января, были уже все забронированы немцами. Обстоятельная нация – всё расписано на месяцы вперёд.

Но я тоже человек основательный и предусмотрительный, а потому написал рапорт, в котором обосновал что, во-первых, внутренняя каюта снизит уровень представительства, а во-вторых, балкон – это вовсе не балкон, а второй выход, отсутствие которого ставит под угрозу выполнение задания. Это серьезная угроза, и шеф наложил разрешающую резолюцию, не задаваясь вопросом: куда и от кого бежать в открытом море? Почти как с подводной лодки… Как бы то ни было, я добился, чтобы рабочее место было максимально комфортным. Ведь восстанавливать дыхание свежим морским воздухом гораздо лучше, глядя не в потолок каюты без окна, а в крупнозвёздное южное небо – хочется жить и работать! И делать всё это хорошо!

Около часа вернулась Эльвира с каким-то листком бумаги в руках.

– Смотри, что нам подсунули под дверь!

Это была судовая газета на русском языке. На первой странице небольшого листка сообщалось, что завтра в восемь утра мы прибываем в Венецию. Не новость, конечно, но…

– Ладно, давай по делу!

Она сбросила туфельки и скользнула прямо в платье ко мне в кровать.

– Товарищ полковник, ваше задание выполнено, – горячо промурлыкала прямо в ухо, – враг не прошёл мимо. Ему так хотелось прилипнуть к моей груди, что даже напрягаться не пришлось. Когда мы вышли на слезливый медлячок, он просто слился со мной чуть ли не воедино – я чуть из бюстгальтера не выскочила…

– Ну, тут я его вполне понимаю, – встрял старший по званию. – Ты же видела его сопровождение – донская чехонь и то фигуристей…

– Не пошличай! Обычные несчастные девчонки, жить-то надо…

– Обычных и несчастных в эскорт не берут… Кстати, экспромт с пощёчиной произвёл на всех впечатление, даже на меня! – деликатно высказал я некоторое неудовольствие.

Эльвира гладеньким наманикюренным пальчиком провела по пострадавшей щеке – это можно было расценить как извинение.

– Всё, молчу, продолжай.

– Так вот, он просто прилип ко мне, – повторила она. – Я запросто могла у него на спине делать вышивку мулине, он бы ничего не заметил. А уж вставить под воротник пиджака маячок…

Она сладко зевнула, обдав меня лёгким выхлопом джина.

– Лишь бы он завтра без костюма не вышел, – озаботился я.

– А куда он, по-твоему, депутатский значок повесит? На штаны, что ли?

– Тоже верно…

– Подожди, не перебивай! Значит, так, завтра днём у жирдяя встреча с деловым партнёром, а вечером мне обещан шикарный ужин в лучшем ресторане Венеции!

– Молодец, капитан, с заданием справилась! Но, между прочим, у нас последняя ночь на «Принцессе»…

Эта фраза выбрасывает нас из постели, как катапульта из падающего в море истребителя. Грубые стратосферные комбинезоны, шлемы, тяжелые летные ботинки летят во все стороны! Наткнулись на какое-то препятствие – то ли крупная чайка, то ли пуфик, – неважно: отбросили, перевернули… Потом! Утром! Все утром! Голые пилоты ныряют в морскую пучину, точнее, в прохладные простыни! Море бушует, волны высотой с двухэтажный дом подбрасывают мягкие беззащитные тела – чтобы не утонуть и не потеряться, надо крепко держаться друг за друга и плыть, плыть, разгребая воду изо всех сил! Эльвира обхватила меня руками и ногами, она превратилась в боевую пружину взведенного пистолета, я тоже вцепился в ее плечи, и кажется, никакая сила не сможет оторвать нас друг от друга в дружеской учебно-тренировочной схватке, которая мало отличается от настоящего боя! Какая-то навязчивая метафора бьется в подсознании, как попавшая между стекол муха… Вот она нашла щелочку и с жужжанием вырвалась на простор сознания, ага, вот что лежит в основе этой аналогии: богатырские двигатели, неустанно работающие, чтобы гнать огромную и тяжелую «Принцессу» вперед, к далекой цели! Чух-чух, чух-чух, – неутомимо ходят взад-вперед исполинские поршни, перегоняющие один вид энергии в другой и передающие ее к гребному винту… Между комфортабельной каютой с балконом и машинным отделением в трюме целых десять палуб, но между нами есть что-то общее… Впрочем, никчемушные мысли быстро улетают из не привыкшей отдыхать головы…

Ночь опять без сна! Что поделаешь – такова специфика нашей работы! Хотя, пожалуй, правильней отнести эту нечеловеческую нагрузку к побочным эффектам, за которые не доплачивают, не присваивают наград и не повышают в должности – это, скорей, бонусы. Вместе с тем, объективный и непредвзятый, а особенно имеющий разведывательный опыт человек согласится с тем, что и основную работу, не прибегая к «побочным эффектам», выполнить не удастся!

* * *

Вход в Венецию отличается от процедуры захода в тысячи других портов мира. Это зрелищный аттракцион, столь же интересный для зрителей, сколь и чрезвычайно сложный для исполнителей. Огромный лайнер, выключив ход, следует по Гранд-каналу с носовой частью, привязанной тросом к крохотному в сравнении с ним буксиру, еще шесть тросов расходятся от бортов к таким же буксирам, которые призваны удержать громаду «Золотой Принцессы» на курсе и не дать ей по инерции развернуться и стать поперек канала или выскочить на застроенный историческими памятниками, отелями, церквами и обычными домами берег. Оба варианта неминуемо повлекут непредсказуемые, но, несомненно, ужасные последствия.

Мы с Эльвирой стоим на своем балконе и наслаждаемся ювелирной работой лоцманов и капитанов буксиров, которые, на первый взгляд, не способны протащить через достаточно узкий канал такую громадину, но, тем не менее, это успешно делают. А у меня в голове, как всегда, роятся мысли, не имеющие отношения к происходящему. Ну, например: Венеция – свободная республика пиратов, рыбаков, беглых каторжников. Почему эта своеобразная публика не создала монархию или империю, а именно республику, – судить не берусь. Но то, что они построили прекрасный город практически ни на чем – факт красноречиво характеризующий венецианцев!

Ведь вопреки устоявшемуся мнению, морская республика построена не на естественных островах. Точнее, естественные тоже имелись, но основной фундамент надо было тоже вначале построить. В дно лагуны вбивали деревянные сваи, задерживающие наносимый ил, так образовывались искусственные клочки почвы. Их укрепляли, расширяли, соединяли между собой мостами, а потом уже застраивали. Причем не саманными времянками, не черными избами, не землянками, а белокаменными дворцами, храмами, палаццо и прокурациями. При том, что вечностью в этом месте и не пахло – наоборот: регулярные приливы и наводнения обещали недолгий век новой стране… Ан нет, до сих пор стоит одна из удивительных жемчужин планеты, подтверждает правильность решения древних строителей и радует глаз миллионов туристов… Собор Святого Марка, например, на мой взгляд, один из красивейших в Европе. Каждый сантиметр его площади, будь это стены, потолок, колонны или пол – выложены рисунками или мозаикой. Огромный золотой иконостас метр на два очень впечатляет…

Венецианцы везли для своего собора самое лучшее со всего света: золотых коней и мраморные колонны из Константинополя, прах святого Марка-Евангелиста из Александрии… Статуи львов свозили отовсюду, где встречали, переделывали их в символ города – грифонов, и украшали площади и дворцы. Как удавалось завладевать всеми этими сокровищами? Только ли с помощью купеческого золота и силы убеждения? Ой, вряд ли… Попробуй, выкупи у египтян мощи христианского святого или сторгуй у турок опорные колонны их дворцов! Думаю, свою роль сыграли в сём деликатном процессе пиратские навыки абордажей, налетов с моря и венецианские мечи – длинные и широкие, с выведенными жалом остриями и затейливыми, как у палашей, гардами…

Но этнографические размышления постепенно развеиваются, и сквозь них проступают другие: не столь красивые и философские, но куда более важные: каникулы закончились, мы прибыли к месту действия, и никто не знает, чем закончится тот спектакль, который предстоит нам разыграть или по крайней мере сыграть в нем не последние роли…

Наконец, «Золотая принцесса» пришвартовалась к причалу. Только высадка нескольких тысяч пассажиров не происходит в режиме «встали и вышли», несмотря на несколько выходных трапов. Это долгая и довольно утомительная процедура. Оказавшись на берегу, не все бросаются к выходу в город – кто-то ждёт знакомых, кто-то ищет свою группу – обычная вокзально-портовая сутолока, поэтому отыскать в этой толпе Иуду не было никакой возможности. Было бы очень тяжко, если бы не знания, добытые Эльвирой, и надежда на радиомаячок под воротником его пиджака. Мы же профессионалы!

А через пару часов к соседнему пирсу причалил «Карнавал свободы». «Такие дела», – как говорил вы уже знаете кто.

* * *

В районе полудня следующего дня мы с Эльвирой медленно брели по площади Святого Марка, рассматривая бурлящий конгломерат из тысяч людей и голубей, умиротворенно щурясь на солнышко и расслабленно улыбаясь. Точнее, я, конечно, делал вид, что медленно бреду, умиротворенно щурюсь и расслабленно улыбаюсь. Так я маскируюсь, мимикрируя под толпу туристов, которые делают все то же самое, но действительно от души…

Моё притворство совершенно не мешает мне заниматься и просветительской работой. Эльвира знает много чего, но знания эти в массе своей делятся на чисто профессиональные и чисто женские. История, особенно конкретных городов, не является сильной стороной этой восхитительной дамы. Прижавшись к моей руке и подставив ушко поближе, чтобы слышать лучше, она впитывает каждое сказанное мной слово, будто прилежная студентка на лекции любимого профессора. Яркая шевелюра Эльвиры скрыта под нежнейшим шёлком «гермесовского» платка, который я утром купил ей в подарок в холле нашей совсем не бюджетной гостиницы. Лёгкий ветерок время от времени бросает волнистую прядь её рыжих волос, выбившуюся из-под платка, мне на лицо. Ну, я вам скажу… Работа работой, но меня, несмотря на срок службы и неплохую, отмечу без лишней скромности, профессиональную подготовку, всё ещё будоражат такие моменты.

Умение делать несколько дел сразу, выработанное долгими годами работы и личностными качествами, позволяет мне маскироваться, восторгаться своей спутницей и спокойно рассказывать ей о достопримечательностях и истории города на воде.

– Обрати внимание на эти мощные колонны, – Эльвира, приложив ко лбу ладошку «домиком», задрала голову. – Правую венчает статуя Святого Теодора, убивающего дракона. Когда-то Теодор был патроном Венеции, пока его место не занял апостол Марк, чьи мощи были перевезены сюда. Вторую венчает крылатый бронзовый лев, который был символом Святого Марка, а впоследствии стал и символом Венеции…

– И главным призом здешнего кинофестиваля! – быстро взглянув на меня, проговорила Эльвира, как студентка на экзамене, будто боясь, что, если я скажу это первым, зачёта ей не видать.

– Умница! Но должен предупредить, что проходить между колоннами плохая примета: когда-то там стоял эшафот и проводились публичные казни!

– Какой ужас! – она довольно правдоподобно захлопала глазами, как будто ей не приходилось слышать об еще более ужасных событиях, проходящих в наши дни, и даже присутствовать при некоторых…

– Там собор Святого Марка, Дворец дожей, базилика Сан-Марко и так далее, – я «закруглил» экскурсию панорамным движением руки. – Об остальном расскажу на следующем занятии, тут довольно много чего есть интересного, а нам с тобой ещё и поработать не мешало бы.

Она чмокнула меня в щёку, прижавшись на мгновение грудью к моей руке. Никогда не устану повторять:

– Как же я люблю свою работу!

Хотя сейчас в этой фразе было бы куда больше озабоченности, чем обычно…

* * *

Экскурсии, даже как прикрытие, все равно приятны и полезны, однако для того, чтобы отработать Иуду, надо держать его на коротком поводке: знать его планы, намерения, отслеживать контакты. Один поводок уже наброшен – радиомаяк, который Эльвира вставила ему под воротник пиджака. Поводок, правда, не так уж и короток. С помощью моего смартфона я мог определять местоположение Иуды с точностью до пятидесяти метров. И это несколько облегчало дело. Мы могли не только отслеживать Иуду, но и держаться от него на почтительном расстоянии, не попадаясь на вражьи глаза. Правда, меня он и не знал, а Эльвира со скрытой под платком копной рыжих волос и в больших солнцезащитных очках вряд ли могла быть узнана нашим объектом издалека, но, как говорится, бережёного… а то вылетит – не поймаешь…

Отель, в котором остановится Кулебякин – «Бауэр Палаццо», естественно, был известен нам заранее, поэтому поселились мы в «Венецианском Дворе», по соседству, и, начиная с десяти утра, завтракали и долго пили кофе через дорогу от сухопутного выхода из обиталища Иуды, который своим гадким присутствием осквернял прекрасную и не заслуживающую такого постояльца гостиницу. Столик наш стоял в глубине уличного кафе под солнцезащитным зонтиком, на Эльвире уже был платок и очки, хотя, на мой взгляд, появление фигуранта в утреннем общепите было исключено.

Номер «люкс», завтрак в постель, обязательный утренний лёгкий секс – нормальное традиционное начало дня «нового русского» на отдыхе. А пока он облизанный и умиротворённый окончательно просыпается и приходит в себя, Мика с Ликой должны пробежаться по магазинам с его банковской карточкой, специально для этого предназначенной. А до вечера девушкам хорошо бы ещё отдохнуть и поспать: ночь может оказаться бессонной. Такая вот у бедняжек специфика работы, хотя не исключено, что и они свою профессию очень даже любят!

Иуда вышел из гостиницы в начале двенадцатого и медленно направился в сторону площади. Я облегчённо вздохнул – он был в том же костюме и, права была Эльвира, естественно, при депутатском значке. Его довольная физиономия подтверждала, что он удовлетворен началом отдыха. Мы с Эльвирой не спеша побрели следом на почтительном расстоянии. Маячок работал стабильно и давал возможность не потерять Иуду из виду.

Кулебякин и Чандлер встретились в кафе «Флориан» на площади Святого Марка ровно в полдень. Американца я заметил ещё раньше – он сидел на лавочке рядом с кафе. Дождавшись, пока появившийся Иуда займёт круглый столик, Чандлер подошёл к нему и, спросив позволения, присел напротив. Старые знакомые демонстрировали полное отсутствие интереса друг к другу, но внимательно сканировали всё вокруг – всё-таки Поводырь научил кое-чему своего агента. Они сидели на открытом воздухе за крохотным столиком. На площади тысячи людей и голубей, оркестр тихо играет увертюру из «Кармен», проворные официанты носят белую форму с золотыми галунами и похожи на матросов… Нет, пожалуй, на капитанов. У них строгие серьезные лица. Сквозь раскрытые окна и двери видно, что кафе шикарное: стены и потолок расписаны, как во дворце дожей, огромные зеркала в золоченых рамах, потемневшие картины… И, соответственно, вполне московские, то есть зашкаливающие за пределы здравого смысла цены.

Шпион и его агент сидели лицом друг к другу, грамотно разделив сектора контроля. Но основы контрнаблюдения мне тоже немного известны, поэтому я не заходил к ним за спины и вообще держался в стороне.

Маячок помогал нам в осуществлении визуального наблюдения, а вот отсутствие устройства подслушивания оставило бы нас «глухими», если бы не умение моей спутницы читать по губам. Мы с Эльвирой разделились таким образом: я сидел на скамейке метрах в сорока от цели, сбоку от Поводыря и Иуды, а она расположилась ещё дальше от меня с маленьким, но сильным электронным биноклем в руках. Человек с биноклем – явление нередкое в любом туристическом месте, а общались мы через обычные мобильные телефоны, гарнитура которых представляла из себя комбинацию беспроводных наушника и микрофона, вставленных в ухо.

Над площадью стоял парной запах тысяч голубей, вокруг нас толклись тысячи туристов – ещё неизвестно, кого здесь больше. Не знаю, как голуби туристам, но туристы голубям не сильно мешали. Говорят, местные власти подмешивают голубям в корм средство, угнетающее репродуктивную функцию. Насчёт аналогичных действий в отношении туристов я не слышал, но, может быть, мои объекты были более осведомлены: несмотря на то, что они сидели в кафе, ни к заказанным пирожным, ни к уже, скорее всего, остывшему кофе оба так и не притронулись, демонстрируя полную индифферентность по отношению друг к другу и показную отстранённость от всего, происходящего вокруг.

Несмотря на это Чандлер и Кулебякин обменялись какой-то информацией самым незатейливым способом: оказавшийся в кафе первым, Иуда бросил на столик небольшой буклет с туристической картой Венеции, первым же он и ушёл через несколько минут, а Поводырь, естественным образом проявив к буклетику интерес, отметил пальцем какую-то точку на карте и неспешно отправился в противоположную от своего агента сторону. Уставшие туристы после короткого отдыха продолжают ознакомление с Венецией. Всё было проведено грамотно с конспиративной точки зрения и по-артистически убедительно. Особенно в данных предложенных обстоятельствах. Я бы поверил!

«Держать» обоих я никак не мог, а задействовать для этого Эльвиру не представлялось возможным без риска «засветить» её, да и вообще, нужна была квалифицированная и неотложная помощь, которую я в Венеции мог получить только по одному адресу, не входящему в путеводители, но представляющему немалый интерес для нашей Службы в общем и для меня, в данный момент, в частности.

Глава 2. Граф Брандолини – агент «Рыбак»

Под оперативным псевдонимом «Рыбак» и под именем Джузеппе Брандолини, а это была его настоящая фамилия, относящаяся к одному из самых древних и почитаемых венецианских родов, здесь жил старый агент, которого давно «законсервировали» и не вспоминали достаточно долго, главным образом ввиду прогресса в методах древнейшей профессии добывания секретов, взявшей на вооружение интернет, Гугл, социальные сети, квадрокоптеры, безукоризненные средства наблюдения и прослушивания и т. д., и т. п. Теперь шпионаж – это открытая для новичков сфера деятельности, которая принадлежит всем, у кого есть мозги, наглость и технологическая база. Немалую роль сыграли и реалии изменившегося мира, в котором для поездки за границу, по большому счёту, нужно просто купить билет.

Но профессионалов – и офицеров и агентов, как правило, имеющих узкий спектр применения, – рано списывать со счетов. И Рыбак еще состоял в списках, «законсервированный» по двум причинам: во-первых, он лет десять как утратил свои разведвозможности, которыми располагал на момент вербовки, а во-вторых, у Службы долго не было значимых интересов в ареале его обитания. И вот теперь такой интерес появился, и олицетворял его не кто иной, как офицер под псевдонимом Цицерон, – каждый, кто знает, как я красноречив, образован и как люблю историю древнего Рима, догадается, кто стоит за этим именем. Предварительно Цицерон тщательно, как он делает всё и всегда, изучил биографию своего конфидента.

Надо отдать должное – Джузеппе Брандолини не очень любил работать руками, а если не смягчать высказываний и называть вещи своими именами, то испытывал презрение и отвращение к «простонародному» физическому труду. При каждом удобном, да и неудобном случае он любил рассказывать, что является потомком дожей, «графом по крови», что долгое время служил в венецианской мэрии и даже достиг поста заместителя мэра, но из-за политических разногласий с начальником оставил государственную службу… Все эти истории основывались на правдоподобных фактах: графы в роду Брандолини действительно имелись, и в мэрии он работал, и какое-то время реально являлся заместителем…

Но мелкие детали, которые могли превратить «правдоподобие» в правдивость, увы, в арсенале рассказчика отсутствовали. Графского патента Брандолини не имел, объясняя это тем, что оригинал утрачен, а знаменитый пожар 1623 года уничтожил архив со всеми исходными документами. Из мэрии Рыбак ушел не по своей воле – тут сыграло роль его пристрастие к вину и граппе, причем особенно губительной была привычка смешивать эти столь разнородные напитки, которые он разнородными не считал, поскольку и тот и другой производятся из винограда. Это и стало «политическим разногласием» с мэром, который придерживался противоположного мнения.

Несомненно, мелочи не играют решающего значения, но они решают всё, поэтому репутация потомка славного рода Брандолини была неоднозначной, что во многом способствовало его привлечению к работе на нашу Службу. Зато семья у него была трудовой, можно даже сказать, пролетарской: они ремонтировали катера, глиссеры, яхты и, конечно, гондолы.

Паоло, младший брат Джузеппе, слыл в Венеции прекрасным механиком и непревзойдённым гондольных дел мастером: его форколы, – а это замок для весла, своеобразная коробка передач гондолы, по красоте и изяществу считались произведениями искусства. Мастерская семьи Брандолини, где кроме Паоло трудились ещё два брата – Гаспаро и Лоренцо, прошла долгий и трудный путь, наградой за который стали слава и деньги. Кстати, в итальянском слове «гондола» ударение правильно ставить на первый слог, что исключает всякие неприличные ассоциации, – жажда знаний всегда была одним из моих отличительных признаков!

Так вот, от семьи Брандолини по образу жизни Рыбак давно отошёл, но кровным членом её, естественно, оставался, и на семейном совете было решено выделить ему ежемесячное вспомоществование, покрывающее невеликие расходы на питание, включающее недорогое вино, приличную одежду без изысков и коммунальные платежи за старую квартиру родителей, в которой Джузеппе и проживал. Фамилию свою и изрядно поношенный смокинг он с гордо поднятой головой носил на всяческие презентации и обеды по случаю юбилеев и торжеств республики, на которые часто был приглашаем в связи с принадлежностью к роду основателей этой самой фамилии. Так как Паоло с братьями не любили великосветских тусовок, которые, вдобавок, приводили к потере времени и заработков, представительские функции семьи были полностью возложены на Джузеппе, который на подобных торжествах чувствовал себя как рыба в воде, причем не в мутной, дурно пахнущей из-за обильно разбавленной нечистотами воде венецианских каналов, а в чистой и прозрачной соленой стихии открытого моря.

Рыбак по натуре являлся «синьором из общества», во всяком случае, именно так он себя и называл, очевидно заимствовав название известной книги Джулио Скарниччи. Он любил общение с известными и значимыми людьми, среди которых ощущаешь себя таким же важным и знаменитым, любил непринужденную обстановку светских раутов, изысканные блюда и выпивку бесплатно, любил заводить новые знакомства, поддерживать и укреплять старые, тем более когда это ему ничего не стоило. Больше того, как герой знаменитого романа, он тайком утаскивал с праздничных столов деликатесы и спиртное, обеспечивая себя питанием впрок на несколько дней.

Но на всякие романтические радости и глупости Рыбак должен был зарабатывать сам, чего он очень не любил. Надо сказать, Джузеппе был умён в достаточной степени, чтобы не раздражать братьев, позволяющих ему вести светскую жизнь богатого рантье: кроме нечастых одиноких запоев и умеренных контактов с дамами легкого, полулегкого, и наилегчайшего поведения, он вёл себя практически безупречно и даже считался хорошим прихожанином в своей церкви.

На контакт с нашей разведкой он пошёл, будучи заместителем мэра, под тлетворным воздействием алкоголя и под настоятельным и изощренным влиянием агента «Коко» – Кончитины Конте, – танцовщицы и полусветской львицы. Словом, попался в обычную до банальности «медовую ловушку» – столь же простую и хорошо известную, сколь и безотказную. Псевдоним Рыбак никакого отношения к профессии или к увлечениям Джузеппе не имел и появился после того, как он обмочился в постели Коко, увидев поутру подписанное собственной рукой обязательство о сотрудничестве. Правда, не исключено, что это были только слухи, распространяемые завистниками, не добившимися от красотки Кончиты того, что так запросто обломилось «счастливчику» Джузеппе.

Как бы там ни было на самом деле, за давностью лет и малозначительностью для дела, это значения не имело. И я шел на встречу с полузабытым Рыбаком для того, чтобы активизировать его и вновь поставить в поредевший было строй помощников нашей Службы. Эльвира быстро нашла в компьютере нужный адрес: Калле делле Рассе, 13. Мне пришлось отойти довольно далеко от центра по главной набережной, и я обратил внимание, что на водной глади гораздо больше разнокалиберных белоснежных яхт, чем обычно. Словно это утки, прилетевшие со всего мира в преддверии холодных зим в теплые края.

Несколько четырехпалубных корабликов стояли у набережной, огороженные бетонными блоками с КПП и установками просвечивания багажа. За темными стеклами мостика угадывались крепкие фигуры в строгих костюмах, которые почему-то провожали меня внимательными взглядами. Может, потому, что я один шел вдоль залива, нагло рассматривая пришвартованные у стенки маломерные суда…

К счастью, мне уже было пора сворачивать в глубину города. Улицы и переулки Венеции, вопреки дилетантскому мнению, представляют собой не только каналы. Обычные элементы городской инфраструктуры в виде улиц, то есть два ряда зданий и сухопутное пространство между ними для передвижения, представлены здесь довольно полно. Названия многих из них, как это часто бывало в старину, происходят от наличия определённых профессиональных заведений: магазинов либо ремесленных мастерских. Имя улицы Калле делле Рассе происходит от присутствия магазинов, продающих «rascia» или «rassa», шерстяные ткани, используемые для покрытия гондол, и которым дали это название, потому что они пришли из королевства Rascia – латинское название древней Сербии. Извиняюсь, конечно, за подробности, но знания скрывать трудно и противно, а демонстрировать их не только очень приятно, но и всегда считалось хорошим тоном. Хотя, судя по некоторым тенденциям, вскоре ситуация изменится и хорошим тоном станет полное невежество, столь же полная самоуверенность и сопутствующая им амбициозность.

Возле старых, не включенных в путеводители домов сидят на вынесенных из дома стульях или табуретках престарелые мужчины и женщины, последние кутаются в пледы, потому что со стороны моря потянуло легкой, но опасной для застарелого радикулита прохладой. Они разговаривают, смеются, занимаются какими-то мелкими делами вроде вязания или вышивания, как будто дело происходит в каком-нибудь нашем провинциальном городке. Я вежливо здороваюсь со всеми на своем безупречном итальянском, они вежливо отвечают, но замолкают, провожая меня взглядами, пока я не отойду на достаточное расстояние.

Адрес агента я отыскал довольно быстро: обветшалый, давно не видевший ремонта двухэтажный дом с тусклыми от пыли окнами и сильно отсыревшей стеной мало походил на жилище графа, но красноречиво напоминал о превратностях судьбы, которые иногда даже королей обрекают на изгнания, бедность и скитания. Первый этаж занимала давнишняя семейная траттория, больше похожая на гостиную старого деревенского дома, чем на ресторан. В одной из двух квартир второго этажа проживал Рыбак. Не обращая внимания на устойчивый запах плесени, я поднялся по скрипучей лестнице и долго стучал в облезлую деревянную дверь, но дома его не оказалось.

Я спустился в тратторию и, спросив позволения, подсел к столику колоритного старичка в чёрном кожаном жилете, шляпе с узкими полями и белоснежной рубашке, застёгнутой на все пуговицы. Это был вид «над столом». Ниже пояса дедушка был одет в полосатые красно-чёрные пижамные штаны и войлочные тапочки на толстой подошве. Траттория есть траттория – небольшой набор блюд семейной кухни, упрощённый сервис, постоянная клиентура, «домашняя» обстановка.

– Простите, – обратился я к экзотическому венецианцу. – Вы наверняка здесь всех знаете…

Он медленно, со значением кивнул.

– На втором этаже проживает синьор Брандолини…

Последовал следующий медленный кивок.

– Я его старинный приятель. Дома его нет, а я хотел бы повидаться до отъезда. Может, вы знаете, где я смогу его найти?

Пожилой, но практичный венецианец с тоской посмотрел на свой пустой стакан. Это был выразительный взгляд, особенно для такого наблюдательного и понимающего человека, как я.

– Позвольте вас угостить? – я сделал знак немолодой официантке, указав на стакан старичка. Она медленно подошла, держа чистый стакан для меня и большой запотевший графин с красным вином для обоих. Брюнетка с внимательным взглядом, очевидно, тоже была прагматичной. Может, это качество всех венецианцев? Или всех европейцев? Хотя и у меня на родине прагматиков с каждым годом все больше…

Поставив графин и стакан на стол, синьора так же медленно удалилась, не забывая покачивать бедрами. Если продолжать сравнивать женские фигуры со струнными музыкальными инструментами, то сейчас была бы уместной мысль о контрабасе…

– Вам тоже понравилась Лаура? – скрипучим голосом сказал старичок. Похоже, он начал оттаивать в предвкушении выпивки.

– Несомненно, это достойная женщина, – дипломатично ответил я, разливая вино по стаканам. Сизый нос моего визави сморщился от довольной улыбки. Он сделал большой глоток, поставил стакан на стол и представился:

– Лука.

– Цицерон, – скромно ответил я.

Флегматичное лицо Луки на миг оживилось.

– Сенатор? Римский консул?

Я улыбнулся.

– Нет, Октавиан Цицерон. Однофамилец.

– А я Лука Манфреди. Увы, у меня нет знаменитых однофамильцев!

Он улыбнулся в ответ, и мы обменялись рукопожатиями. Кисть у него была сухая и твердая, а улыбка искренне доброжелательная. Думаю, если бы я представился Марком Туллием Цицероном из семидесятых годов до Рождества Христова, он бы мне поверил. Или очень правдоподобно сделал вид, что поверил. Но точно не оскорбил бы сомнениями!

Мы выпили еще и еще, после чего я счел возможным, не нарушая приличий неспешного винопития чрезмерным любопытством, вернуться к причине своего визита.

– Так что вы сказали насчет того, где я смогу найти своего приятеля, синьор Лука?

Он покачал головой и задумчиво причмокнул губами:

– Джузеппе, по моим прикидкам, невозможно будет увидеть ещё дня два-три. Где он – никто не знает, кроме Бога. К сожалению, это случается всё чаще и чаще, но что поделаешь: синьор Брандолини занят поисками истины! – Лука показал глазами на графин с вином, как бы доказывая, что он тоже не чужд стремления к истине. И я не стал от него отставать.

– Чин-чин!

– Чин-чин!

Вино было простым, домашним, без тонкого букета и послевкусия, но холодным, что немаловажно в такой жаркий день, а когда мы за дружеской беседой об особенностях пресной и неинтересной современной жизни, не идущей ни в какое сравнение с той, настоящей, которая осталась в давно ушедших годах, уже допивали графин, в нем вдруг открылся отчетливый вкус хорошо вызревшего винограда.

Открылась и душа моего собеседника: он внезапно взял бумажную салфетку, извлек откуда-то огрызок карандаша и изобразил на тонкой рельефной бумаге кривоватый треугольник, который, судя по сияющему виду Луки, имел колоссальное значение для понимания тайн если не всей Вселенной, то уж точно – нашего, земного мира. Я даже заподозрил, что синьор Манфреди собирается сообщить мне секрет Бермудского треугольника! Ну что ж, это будет здорово: если я включу его в отчет сверх основного задания, то могу рассчитывать на… На что? Я уже полковник, под генеральское звание надо иметь соответствующую должность, а они все заняты, все на особом учете, и к каждому стоит очередь… На грамоту или ценный подарок? Пожалуй… Но работаю ведь я не ради поощрений! И люблю свою работу не за это…

Лука снова потянулся карандашом к своему пусть и далекому от художественности, но, несомненно, важному рисунку. Если он изобразит в центре треугольника несколько тонущих кораблей, то, значит, мои подозрения оправдались, и надо внимательно выслушать суть тайны этого мрачного места мировых кораблекрушений!

Но Лука не полез внутрь лишенной геометрической безупречности линий фигуры, а надписал ее неровные стороны названиями улиц: Морская, Гондольеров, Корабельная. И постучал по ним корявым пальцем.

– Где-то тут вы его найдете. Дальше он обычно не забирается. А здесь он не пьет. Наверное, стесняется…

Гм… Стеснительность – это новое качество нашего агента… Надо будет занести в его досье!

Глава 3. Предатель Иуда

Попытки сближения с Иудой предпринимались неоднократно. Надо сказать, все, к сожалению, без положительного результата. И, я думаю, совсем не звериное чутьё и недюжинный ум клиента стали тому порукой. Как, собственно, и по всей предыдущей жизни, ему просто тупо везло! Если, конечно, можно назвать «везунчиком» человека, имеющего наследственные либо благоприобретённые черты характера, именуемые цинизмом, наглостью, хамством, лицемерием и другими столь же официально осуждаемыми, сколь и необходимыми для существования подобных индивидуумов качествами.

Несколько лет назад я участвовал в одной из таких операций. После долгих обсуждений и споров из нескольких типовых сценариев была выбрана сцена спасения. Образ жизни объекта позволял разыграть именно этот вариант: когда он после трудов праведных на благо страны и народа восстанавливал силы, то есть тусовался с элитными дамами полусвета в престижных злачных местах Москвы, то охранника оставлял в машине с водителем – иное считалось дурным тоном в его кругах. А поскольку хамское поведение оставить в машине он не мог, хотя бы уже потому, что хамом себя не считал, то нередко давал повод для конфликтов, которые обычно сглаживала его широко известная благодаря телевизионному ящику харя и депутатский значок – символ безнаказанности и вседозволенности.

Сценарий был прост и ясен: трое-четверо отморозков находят повод придраться к Иуде (или делают это без повода), начинают жесткий прессинг, пытаясь увести его в машину и «вывезти в лес» для разговора… Но тут неожиданно вмешивается благородный защитник в моем лице, который обращает агрессоров в бегство и на волне благодарности спасенной жертвы становится его другом, а потом, может быть, и доверенным лицом! Препятствием к развитию событий именно таким образом могло стать полное отсутствие у Иуды чувства благодарности, тогда он мог ограничиться купюрой в сто долларов или просто небрежным взмахом руки: мол, иди, халдей, свободен! Это, конечно, учитывалось, но привить ему чувство благодарности возможности не было, так же как и более подходящих вариантов, оставалось надеяться, что благодарность все же проявится сама по себе, если спасение принесет большое и наглядное облегчение. Я предположил, что наглядность могла бы быть достигнута несколькими предварительными, но достаточно сильными ударами по толстой роже и хорошо осознаваемой реальной перспективой продолжения этого процесса, так удачно оборванного спасителем.

Начальники-организаторы акции были только довольны некоторым усложнением задачи. Исполнители получили соответствующие инструкции, а со мной были проработаны варианты развития диалога после избавления объекта от «злодеев». Но судьба внесла свои коррективы, добавив совершенно неожиданное препятствие.

Действие развивалось в ресторане пятизвездочного отеля «Арарат». Иуда поил двух моделей-эскортниц шампанским «Кристалл», когда вдруг, за полчаса до начала операции, к нему подошли три наглых парня с явно бандитскими физиономиями и соответствующими манерами и потребовали освободить излюбленное место своего хозяина, который стоял в двух шагах и смотрел на Иуду с таким выражением, с каким смотрит курица на зернышко, которое собралась склевать. Ни физиономия, ни значок не произвели на них ни малейшего впечатления, так и должно было быть, я даже удивился великолепному подбору участников. Правда, непонятно было, почему они начали раньше времени.

Тут я бы хотел внести небольшую ясность: участники операции с нашей стороны не были представлены друг другу, то есть я не знал в лицо «отморозков», они, естественно, никогда не видели меня. Кроме того, я изменил внешность – наклеил бороду, усы и вставил контактные линзы, изменив цвет глаз. И ещё два обстоятельства – было бы странно нашим сотрудникам предположить, что кто-то другой, кроме меня, в добром здравии и рассудке полезет спасать Иуду, а мне бы и в голову никогда не пришло, что нападение на Иуду станет трендом вечера.

Дальше все закрутилось по сценарию, только он оказался слишком натуралистичным, или актеры переигрывали: Иуде бутылкой разбили голову, а вдруг вскочившего гражданина с огнем справедливого негодования в глазах, то есть меня, тяжело осмотрели, будто прикидывая величину гроба, а потом достали ножи и бросились со всех сторон, пытаясь заглянуть мне даже не в бессмертную душу, что стремились сделать достаточно часто, а прямо в бренное тело – что, надо признаться, случалось гораздо реже. И тут я понял, что это не спектакль, а реальное нападение! И мне пришлось вести очень жесткую схватку по теме № 12 курса рукопашного боя: «один против четверых с использованием подручных предметов»… Двоих я уложил рядом с Иудой, третий не без моей помощи напоролся на собственный нож, а их главный успел вытащить пистолет, но тут же был отправлен мной в глубокий нокаут. Мне удалось уйти через заднюю дверь, так как Иуда слабо осознавал действительность и ему вызвали «скорую помощь». Нападавших – группу разбойников из Грузии во главе с известным вором в законе, задержали подоспевшие в установленное время мнимые нападающие и передали милиции. Все «залётные» получили длительные сроки за особо дерзкое хулиганство, ношение оружия и наркотиков, а также за целый ряд ранее нераскрытых, а теперь раскрученных преступлений. Ни Иуда, ни тем более я – в деле не фигурировали. Так мы с Иудой и не познакомились, он даже не знал, что должен быть мне благодарен.

Ну, и как тут опять не вспомнить Воннегута?

«Все настоящие солдаты погибли, – сказала она. И это была правда. Такие дела».

* * *

Как я проводил инструктаж и собирал свою напарницу в ресторанный вояж с Иудой – это отдельная горькая и душераздирающая песня с обильными мужскими слезами. Наивно было бы с моей стороны предполагать, что у этого подонка возникло желание бескорыстно накормить Эльвиру ужином в дорогом ресторане: Бульдозер если за что и платил, то всегда добивался возмещения расходов. Своими соображениями я откровенно поделился с Эльвирой, она обречённо покивала и развела руками: мол, что поделаешь – работа есть работа! Потом нервно закурила, несколько раз чиркнув колёсиком «Zippo», которую по-свойски вытащила из моего кармана.

Этого делать не следовало: «Zippo» была не обычной зажигалкой, а специзделием, найденным у убитого американского разведчика, работавшего под легендой офицера сил специальных операций в Сирии… Мне ее вручил Иван – соученик по разведшколе, а ныне генерал и мой начальник. Точнее, не вручил, а всучил: на прощанье широким жестом с размаху хлопнул по ладони, а когда убрал руку, то зажигалка осталась у меня в машинально сжатом кулаке.

«Вот, на всякий случай – может, пригодится», – туманно сказал он. Как «Zippo» может мне пригодиться: для прикуривания или по своему специальному назначению, Иван не уточнил. Правда, перед этим мы обговаривали задание: я должен был задокументировать измену Иуды и привезти его обратно для предания суду. Как человек догадливый, я понял, что «пригодится» мне она, если Иуда заупрямится и возвращаться не захочет. Но слова к делу не пришьешь, а непроизнесенные слова – тем более! Официально я задания на крайнюю меру не получал, значит, все можно списать на эксцесс исполнителя… Такие дела!

Я деликатно отобрал зажигалку и вернул на место, а потом внимательно заглянул в глаза той, которая, вопреки инструкциям, была не только моим партнером и спутницей. Она действительно выглядела расстроенной. Истинный профессионализм плюс высокое актёрское мастерство всегда отличало сотрудников нашей конторы… Эльвира, конечно же, не дура и прекрасно понимала, куда и зачем идёт, но её временами зависающий, мечтательно затуманенный взгляд и чрезмерное употребление сигарет «Данхил» говорили о многом. Я слишком хорошо знал свою партнёршу, чтобы не заметить этот тщательно скрываемый предстартовый энтузиазм, который, без оглядки на мои чувства, всё-таки слегка смущал старого разведчика. Да, конечно, это наша работа, мы профессионалы… ну, лимон бы, что ли, съела!

Ресторан был расположен в двух минутах ходьбы от площади Сан-Марко. Эльвира с удовольствием прогулялась по свежему воздуху, заодно и лёгкий мандраж пригасила, непонятно откуда взявшийся. Она много раз бывала с Полянским в ресторанах и покруче этого, так что шикарность заведения с мишленовской звездой не могла быть причиной волнения, да и сама акция внедрения в близкий круг Иуды для такого профессионала, как капитан Горина, была делом несложным, по крайней мере не объясняющим внезапные приливы и потливость. А вот замутить интимный хоровод на четверых с Кулебякиным и модельками – это кровь может разогнать неслабо. И в своих будоражащих видениях Эльвира почему-то чаще представляла себе ласки моделек, в своей безгрудости больше напоминающих мальчиков, чем свиноподобного Иуды. Странно, конечно, но, вполне возможно, это бессознательное желание объяснялось годами работы в мужских коллективах, где между делом о женщинах говорили гораздо чаще, чем о разрабатываемых мужчинах.

Эльвира шла по кварталу Риальто, цокая каблучками купленных утром специально для сегодняшнего выхода лодочках от Valentino Garavani. Увидев их в магазине на точёных ножках моей напарницы, я тут же плюнул на несчастные восемьсот евро, только бы она их не снимала! А ей вслед с тротуаров тоже звучало цоканье, только восхищённое, мужчин разных возрастов, провожающих взглядами эффектную красотку.

Как сказала в викторианскую эпоху английская поэтесса Элизабет Браунинг: «Душа Риальто – это торговля…» Эльвира проходила мимо многочисленных магазинчиков овощей, фруктов, ароматических трав, заполненных туристами барчиков, тратторий, остерий и прочего средиземноморского общепита, мимо закрытого уже рыбного рынка, своим амбре не дающего ни малейшего шанса воображению даже представить себе нечто другое на этом месте.

Порывшись вчерашним вечером в Интернете в поисках места нахождения нужного ресторана, капитан Горина между делом узнала, что во времена Венецианской республики Риальто был кварталом оживлённой торговли золотом, пряностями, шелками, здесь размещались розничные и оптовые рынки, магазины, торгующие предметами роскоши, конторы банков и страховых агентств, а также налоговая служба Венеции. Скотобойня города также располагалась в Риальто.

«Потому-то Иуда и выбрал ресторан в этом районе», – подумала Эльвира, но тут же справедливо одёрнула себя, заметив, что до таких тонкостей этот мордатый кабан вряд ли дошёл бы своим умом.

Веранда ресторана звёздного отеля с видом на мост Риальто будто медленно дрейфовала по Гранд каналу. Практически незаметный сетчатый купол накрывал её, защищая от надоедливых и опасных «попрошаек» – речных и морских чаек. После того как в Венеции убрали с улиц и площадей мусорные баки, тем самым лишив местный птичий бомонд пропитания, пернатые стали всё чаще атаковать людей и отбирать у них пищу. И если речные чайки немногим крупнее местных раскормленных голубей, то морские – настоящие монстры, с клювами, напоминающими средневековые кинжалы. Они способны вмиг опустошить тарелку с изысканным блюдом, либо, клюнув не туда, отправить человека на лечение. Кружа над верандой и не имея возможности хоть что-то стибрить с тарелок, птицы время от времени истошно орали, видимо, проклиная идиотов, натянувших сетку над шикарным харчем.

Покой респектабельной публики, наслаждающейся изысканной кухней от известного повара со звездой Мишлен, казалось, ничто не может нарушить, тем более крики каких-то птичек. Однако…

Хмельной Кулебякин со своими «вешалками» был уже на месте. Эльвиру проводил к столику пожилой представительный метрдотель с тщательно уложенной седой шевелюрой, очень напоминающий актёров старой русской театральной школы. Придвинув стул и положив перед ней меню в кожаном переплёте с оттиснутым логотипом отеля, «небожитель» с достоинством унёс свою импозантность.

– Опаздываешь, – не вставая, с дурашливой улыбкой попенял Иуда.

Эльвира, сморщив носик, кротко улыбнулась, будто извиняясь. Видимо, борову понравилась такая покорность, и он потрепал девушку по коленке.

Пренебрежительно кивнув на папку с меню, что Эльвира поняла как позволение выбрать то, что захочет, Кулебякин, тем не менее, сказал:

– Но я рекомендую присоединиться к нам. Там внутри, на красной страничке. Я здесь не впервые – плохого не посоветую!

Она открыла папку и прочитала текст, отпечатанный золотыми буквами на пурпурном глянцевом листе вкладыша:

МЕНЮ от ШЕФ-ПОВАРА

– Комплимент от шефа – вафля с перцем чили, устрица.

– Луковый бисквит со свекольной меренгой, анчоусом и пудрой из цветной капусты.

– Копчёная креветка, консоме с крабом, песто из морских водорослей и бельгийский салатный цикорий.

– Баулетти с треской, оливками, щавелем и горьким миндалём.

– Рыба «Джон Дори», подаётся с кремом из артишоков, картофельными чипсами, лобстером и кофейной пеной.

– Кокосовый мусс, красная шоколадная глазурь, малиновое печенье и мороженое из розы.

– А что из себя представляют эти «баулетти»? – спросила Эльвира, будто бы по другим названиям вопросов у неё не было.

– Да это такие конвертики из теста для лазаньи с разной начинкой. Так себе, – с готовностью продемонстрировала осведомлённость то ли Мика, то ли Лика. Кто есть кто, Эльвира так и не запомнила, хотя девиц теперь можно было различать по цвету волос: одна стала блондинкой, другая осталась брюнеткой. Не исключено, что у Кулебякина на них так «замылился» глаз, что он, дабы не путаться, повелел произвести покраску одного из объектов. Или берёзки вспомнились, или зебры. С него станется!

Запивали эти фантастические блюда шампанским и какой-то коллекционной граппой, без которой, по словам Кулебякина, вкус в полной мере не откроется и деньги будут пущены на ветер.

Под десерт Эльвира подняла восхищённый взгляд на Иуду:

– Потрясающе! Я бы такое никогда в жизни не выбрала. А как вы во всём этом разбираетесь? Ну и ну!

– По цене, – снисходительно ответил он, – самое дорогое плохим быть не может! Я всегда придерживаюсь этого принципа.

– Самый дорогой бриллиантовый ошейник всё равно останется ошейником!

Эльвира, в соответствии с моим инструктажем, не очень должна была сдерживать свой острый язычок, чтобы ещё контрастней выделиться на фоне вечно поддакивающих или молчащих моделек. Но это касалось только вербального общения, хотя тщетность такого ограничения я хорошо понимал.

Эскортницы с недоумением переглянулись: «При чем здесь какие-то ошейники? Ну, бриллианты – понятно, хотя сразу требовать их – это наглость!»

А Кулебякин, как всегда и везде, слышал только то, что хотел услышать:

– Будет и ошейник, будет и свисток! – похотливо осклабившись, он уже по-хозяйски двинул влажную липкую ладонь вверх по ноге Эльвиры, даже не подозревая, что она может этой ногой сделать с его мошонкой. – Ты со мной, киска, если подружишься, жалеть не будешь. Весь шоубиз – и артисточки наши козырные, и телеведущие, и всякие львицы светские, и балеринки из Большого – у меня с руки слизывают. И не только с руки. А уж про певичек и говорить нечего, добрая половина «Золотого граммофона» через меня прошла… Пока никто не жаловался!

Эльвира попыталась мягко убрать его руку, но Иуда, громко засмеявшись, попытался продвинуть пальцы по линии бедра под юбку дальше, к самому вожделенному. Он уже завёлся, а останавливать свои прихоти на полпути было не в его правилах, он и не замечал, как на него удивлённо оглядываются не только клиенты ресторана, но и его эскортное сопровождение. Длинная белая скатерть не давала рассмотреть в деталях происходящее ниже линии стола действо, но наряду с возмущёнными взглядами были и явно одобрительные – этот жирный русский кобель явно не промах: три барышни на любой цвет (блондинка, брюнетка и рыженькая) и вкус (модельки и классика) – по большому счёту есть чему позавидовать как не слишком разборчивым женщинам, так и многим разбирающимся мужчинам. Традиционной, естественно, ориентации.

Вдруг Эльвира, слегка наклонившись к Кулебякину, схватила его за руку, сдавила, как положено по инструкции в районе пульса, и положила обездвиженную кисть на стол, приводя непристойное положение в состояние приличия.

– Ой, кажется, я перебрал, рука затекла, – пожаловался Иуда и, растерев кисть, хрипло скомандовал:

– Всё, мочалки! «Пилотки» в ручки и быстренько в номер!

Зал проводил их взглядами разной степени зависти и брезгливости. Только «мхатовский» метрдотель, глядя поверх голов клиентов куда-то в венецианскую вечность, казалось, ничего не замечал, ничего не слышал, никем не интересовался и никого не осуждал. Только вздохнул с облегчением. Видимо, предыдущие посещения пьяных кобелей заканчивались не так мирно.

* * *

В интернете всё было описано красочно, честно и картинки впечатляющие, но «живьём» у Эльвиры всё равно дух захватило: антикварная мебель, обивка, обои и шторы фирмы Rubelli, бесшовный мозаичный пол – венецианский терраццо, резные лепные потолки и люстры из муранского стекла. Она и представить себе не могла, что эти качественные и поразительно красивые вещи способны, даже на короткое время, отвлечь её от любимой работы, но, войдя в номер, на мгновение забыла и о задании, и об Иуде, и даже обо мне, полковнике Дмитрии Артёмовиче Полянском, что понять, конечно, можно, но всё равно – довольно обидно!

То, что Кулебякин мало в чём себе родному отказывал, Эльвира уже знала, теперь она понимала, что и про женщин он вряд ли врал: импотент сразу трёх «мочалок» в постель не потащит. А постель в этом шикарном номере была по-венециански дожеской. Громадный квадрат, судя по всему, предназначался или для «шведской» семьи, или для супругов, которые не горят желанием соприкасаться друг с другом во время сна.

Тут-то и наступил второй за такой короткий промежуток времени момент, когда Эльвира забыла и о задании, и обо мне. Пока она приходила в себя от потрясения, Мика с Ликой привычно, на ходу сбросив с себя коктейльные платьица и лабутены, принялись за неё и Кулебякина. Ласковые, ухоженные руки профессионалок быстро раздели уже «поплывшую» Эльвиру и сопящего, с покрасневшими глазами, как у быка на корриде, Бульдозера. Перед тем как безоглядно сигануть в омут вынужденного разврата, Эльвира, наверное, успела подумать: «Как же я люблю свою работу!»

– Бр-р-р-р! – меня эти мысли привели в ярость, и я их безжалостно прогнал. – Нет, конечно нет, все-таки этот кабан не Ален Делон!

Хотя какая разница! На смену первой отвратительной мыслишке пришла другая, мстительная, подсказанная Воннегутом: «В телефонной будке рядом с номером написано: “Шейла Тэйлор дает всем!” Думаю, так оно и есть. Такие дела!»

И я не стал прогонять эту мысль писателя.

* * *

Все-таки правильно говорит начальство, правильно твердят приказы и инструкции: нельзя путать личное и служебное! Потому что, пока Эльвира выполняла задание, я думал о ее душе, чувствах, мыслях, – то есть категориях, совершенно чуждых нашей работе… Ревновал? Завидовал? Но кому?! Хотел бы я быть в это время на месте Эльвиры? Бред какой-то! А на месте Иуды? Категорически нет! Я русский офицер, а не похотливый разложившийся самец! Но тогда почему я думаю о том, о чем думать не должен?! Да потому, что я нарушил железное правило, что нередко приводит не только к провалу задания, но и к более печальным результатам…

Все эти мысли кипели у меня в голове, когда ножки напарницы ещё только цокали каблучками дорогих туфелек по мощёной многовековой мостовой квартала Риальто, а я уже как пару часов прочёсывал места возможного пребывания Рыбака. Согласно далекому от чертежного совершенства, но информативному рисунку синьора Луки Манфреди, мой друг Джузеппе плавал сейчас в венецианском треугольнике винопития, между улицами Гондольерной, Морской и Корабельной. А из досье Рыбака я знал, что он особо выделяет два типа питейных заведений, в зависимости от состояния кошелька на данный момент: бакари и траттории. В бакари, например, исключительно венецианском заведении, есть и пить, как правило, предполагается стоя, и кроме вина и легких закусок в этих маленьких барах ничего нет. Зато это чуть ли не единственное место в городе, где можно очень недорого выпить и перекусить. Траттория же для Брандолини, да и вообще для итальянцев, – это ресторан домашней кухни, то есть там подают то, что готовили мама и бабушка, а это значит, что в меню должен быть полный перечень национальных яств с обязательными закусками и, естественно, домашнее вино с не менее домашней граппой. Конечно, по сравнению с бакари траттория удовольствие более дорогостоящее, но классом несравненно выше, как, например, в ещё советской Москве уличная пивная и бар «Жигули» на Калининском.

В досье Брандолини регулярные недолгие запои и чистоплотность отмечались отдельно. За прошедшее время изменений тут не произошло: по словам синьора Манфреди, Рыбак не спал у себя уже несколько дней, но регулярно заходил переодеться и, насколько возможно, привести себя в порядок. Я включил логику и предположил, что он зависает не просто в треугольнике своего обычного плавания, а где-то в пешей доступности от дома. Поэтому поиски я начал с обхода дешёвых питейных точек, которые в районе адреса Рыбака были понатыканы, как кусочки свиного сала в местной мортаделле, и какое-то время мне казалось, что вот-вот, в следующей бакари или крохотной кафешке я его встречу.

Иногда приходилось пропускать по стаканчику, чтобы разговорить персонал, выдавая себя за его старинного приятеля, а непьющего приятеля у Рыбака быть не могло. Ведь показывать его фотографию – путь в никуда: ментов нигде не любят. Да, его видели то тут, то там, да, вот недавно был здесь, выпейте стаканчик, подождите, может, скоро заглянет, куда ему деваться… Но выйти на чистоплотного алкоголика никак не удавалось.

Ноги гудели, желудок требовал еды, а вино наоборот – просило выхода, но воля римского императора Веспессиана и любопытная деталь местного коммунального хозяйства исключали обычную в таких случаях процедуру, которую можно исполнить где угодно…

«При чем тут Веспессиан?» – спросит меня пытливый читатель. Да при том, что именно он насаждал во всех владениях Рима платные общественные туалеты (ему и принадлежит знаменитая фраза «деньги не пахнут»), а неизвестный изобретатель придумал наклонные доски, закрывающие углы на уровне коленей: чтобы не справляли нужду где ни попадя – теперь не примостишься, да еще обязательно забрызгаешься… Называли эту придумку не очень изящно, но точно: «антиссыкун»! Вдобавок к основному назначению она играет и антикриминальную роль: злоумышленники не спрячутся в углу темным вечером, поджидая припозднившуюся жертву. Может, поэтому я и не слышал про ограбления в Венеции?

Я зашёл в очередную симпатичную уютную тратторию и, посетив чистенький санузел, устроился в углу небольшого зала. Миловидная пожилая хозяйка с улыбкой выслушала просьбу принести пиццу, пасту, какую-нибудь закуску, вино и рюмку граппы. И неспешно сообщила:

– Есть вино домашнее деревенское, граппа тоже из нашей деревни, антипасти, то есть закуски остренькие. А вот по основным блюдам позвольте дать совет: отведайте мою баклажанную пармеджану и наше простое венецианское блюдо – баккаламантекато – кремовые шарики из протёртой трески с гренками из поленты с пармезаном. Гарантирую, останетесь довольны!

– Согласен сразу, но вы действительно считаете, что ваша баккала такое простое блюдо? Я даже не слышал о нём никогда…

– Покажите мне человека, у которого нет возможности купить кусок высушенной трески и пару кукурузин с щепоткой сыра. Настоящая домашняя и, главное, недорогая еда. И, в отличие от пиццы, готовится заранее, что ей совсем не вредит, наоборот, только лучше пропитается, так что вы ещё не успеете закусить граппу, как всё будет разогрето и появится перед вами на столе в лучшем виде.

Я действительно ещё не успел прожевать острый перчик, нафаршированный овечьим сыром, после рюмки ароматной крепчайшей граппы, а пармеджана уже появилась на столе. Заметив блаженство на моём лице, когда я глубоко вдохнул умопомрачительный букет баклажана, томата и пармезана, хозяйка сказала:

– Пицца самое популярное и разрекламированное блюдо нашей кухни, но держать раскалённую печь в ожидании случайного туриста мы не можем себе позволить, к сожалению. В туристическом центре многие заведения предложат вам большой выбор, зато у нас вы полакомитесь настоящей домашней кухней. Все в нашем квартале знают мою тратторию.

Я, при всей своей сдержанности и интеллигентности, так набил с голодухи рот, что только и мог согласно, как китайский болванчик, благодарно кивать головой. Довольная хозяйка улыбнулась и, отвернувшись от меня на звякнувший колокольчик, с кем-то поздоровалась:

– Салют, Джузи! Как всегда?

Когда она отошла, перестав перекрывать мне обзор, у меня в голове, как у человека эрудированного и читавшего не только Воннегута, всплыли слова нашего классика Некрасова: «…Поглядел из-за портьеры: Зала публикой кишит – Все тузы-акционеры! На ловца и зверь бежит…». За соседний столик, а в маленьком зальчике все столики располагались по соседству, присаживался Джузеппе Брандолини – Рыбак. Такие дела.

Пьян ли он был? Трудно сказать, я его видел впервые в жизни. Скажем так – со стороны он казался глубоко задумчивым. Молодость миновала, а пройденная жизнь отметила его лицо клеймом разочарования и бессмысленности бытия. Тем не менее физиономия поразительно контрастировала со здоровой дородностью статного тела, будто пить-то он пил, но тренажёрный зал посещал регулярно. Объяснение, скорее всего, крылось в генах семьи потомственных ремесленников Брандолини.

Добрая хозяюшка поставила перед ним графинчик с вином и тарелку с уже знакомыми мне перчиками и зелёными оливками. Рыбак закурил, медленно выпил стакан вина и, не закусив, погрузился в самосозерцание, а может, просто задремал, не выпуская сигарету из руки. Вот уж действительно – спящий агент.

Я продолжил трапезу, внимательно наблюдая за ним и залом. Народу было совсем мало – у противоположной стены сидела молодая пара, которая под кофе с печеньками-макаронками пыталась накормить своего малыша мороженым с наименьшими потерями. Часть холодного десерта была на столе, часть на родителях, часть на маленьком разбойнике. Попало ли что-нибудь непосредственно в него, определить не представлялось возможным. Короче, им было не до нас.

К тому времени, как я закончил ужин, сигарета дотлела до пальцев Рыбака, он выплыл из глубин своего духовного мира и успел пропустить ещё стаканчик. Потом медленно обвёл зал то ли пьяным, то ли усталым взглядом и неожиданно остановил его на мне. Как вежливые европейцы, мы улыбнулись друг другу. Брандолини открыл пачку сигарет и, перед тем как вытащить себе, взглядом и жестом предложил мне отведать его табачку. Я с удовольствием согласился и тут же выразил ответное желание пропустить с ним по чашечке эспрессо, что было тут же принято, и мы объединились за моим столиком.

Рыбак если и был пьян, то не настолько, чтобы я не смог достучаться до его сознания, скорее, состояние итальянца я бы охарактеризовал как подшофе среднего уровня. Мы довольно долго вели светскую беседу ни о чём, выпив за это время по три-четыре чашки кофе, так как спиртное я решительно отвергал, ссылаясь на запрет врачей превышать дневную дозу, которую я сегодня уже принял. Брандолини, получив от меня подтверждение своего умозаключения, что я турист из северной Европы, с увлечением и знанием дела вещал о своём городе, всё больше и больше приходя в себя. И увидев, наконец, блеск в его глазах, я между делом задал вопрос пароля.

– Как долго я буду добираться отсюда до Дворца Дожей?

Агент должен был ответить:

– Минут одиннадцать.

Рыбак не сразу понял, при чём здесь великий памятник итальянской готической архитектуры, но, тем не менее, стал объяснять мне, избыточно жестикулируя, как лучше добраться до площади Святого Марка. Я жестом остановил его и, многозначительно глядя прямо в глубоко посаженные синие глаза, медленно задал вопрос ещё раз.

– Как долго я буду добираться отсюда до Дворца Дожей?

– Послушай, друг, выгляни в окно, там темно, нафиг сейчас тебе приспичило спешить во Дворец Дожей?!

Это была совершенно здравая и, безусловно, трезвая мысль. За долгие годы в «спящем» состоянии агент отвык и от конспиративных встреч, и от секретных занятий, и, конечно, забыл пароль. Наверное, и отзыв тоже. К тому же Рыбак имел дело с совершенно другим куратором, и когда в его голове сложится пазл, в котором «Дворец Дожей» займет не свое привычное место мировой достопримечательности, а условного знака для оперативного контакта, он вполне может ударить меня кулаком в челюсть как провокатора, который пытается поймать его на крючок старых грехов! Причем кулаком – в лучшем случае: многие итальянцы носят автоматические ножи с обоюдоострым клинком…

Сложилась глупая ситуация, когда из двух картежников только один знает правила, а второй даже не может вспомнить, в какую игру они играют! Я попробовал зайти с козырей.

– Мне рекомендовал это сделать Центурион. Вы ведь помните Центуриона?

Но и псевдоним прежнего куратора не пробился сквозь склеротические наслоения уже немолодого, к тому же изрядно проспиртованного мозга.

– Подожди, подожди, – он наморщил лоб. – Это кто-то из тех ребят, которые фотографируются у Колизея за пять евро? Но я никогда с ними не фотографировался! Даже не разговаривал! Почему я должен помнить какого-то мошенника?

Джузеппе все больше трезвел и все больше раздражался.

– И вообще, кто ты такой? Выходит, ты меня здесь поджидал?!

В голосе отчетливо звякнул металл. Грубый тон и жесткие складки у рта показывали, что дело принимает рискованный оборот, но поскольку голова у меня работает гораздо лучше и быстрее, чем у Джеймса Бонда, то в моей игровой колоде появился козырь, который Брандолини наверняка не забыл.

– Центурион познакомил вас с Коко. Это вы, надеюсь, помните? Кончитина Конте!

Моему собеседнику будто плеснули в лицо холодной водой. И не какой-то «Эвиан» или «Перье», а настоящей живой водой, привезенной из сказочного «пойди туда, не знаю куда»… Черты лица разгладились, раздражение мгновенно сменилось мечтательным умиротворением, а жесткие губы тронула улыбка. Брандолини, подняв брови, замолчал на полуслове и удивлённо уставился на меня. Я продолжал прожигать его взглядом. Через несколько секунд он опустил голову и медленно, негромко ответил:

– Коко разве забудешь? Значит, ты из этих?

– Да. Я вместо Центуриона.

– Что же случилось, что вы про меня вспомнили? Ты видишь, в каком пиджаке я хожу? – он оттопырил большими пальцами потертые лацканы.

– Это все будет исправлено! – заверил я с таким жаром и убедительностью, будто прибыл в Венецию специально с целью поднять благосостояние Джузеппе Брандолини. – Только вначале ответьте: «Как долго я буду добираться отсюда до Дворца Дожей?»

– Ах, вон ты о чем! – он махнул рукой. – Думаешь, я помню, что должен сказать в ответ? Тут идти минут двадцать… Но тебе же нужен точный ответ?

– Да. Подумайте. Мы могли встретиться гораздо ближе, и путь был бы вдвое короче…

– Десять минут? – с надеждой спросил Рыбак.

– Ну, почти. Напрягитесь, старина, вы обязательно вспомните!

Со скрипом запустив свои мозги, заржавевшие за годы нервного ожидания и не очень тягостного безделья, старый итальянский парнишка прямо у меня на глазах стал приходить в себя.

– Минут одиннадцать! – наконец, выпалил он.

Ну, слава Богу! Талант, говорят, не пропьёшь, а ведь Брандолини, судя по лицу, долго старался. Ну что ж, не он один на этом свете пытался алкогольным анабиозом приостановить жизнедеятельность организма для последующего восстановления ее при наступлении благоприятных условий. А уж условия я умею обеспечивать!

– А что от меня требуется?

Из моих осторожных слов Рыбак довольно быстро смог уразуметь, что ничего чрезвычайного я ему не предлагаю, обычные поручения информационного характера, ну, вроде, как у гида, которому надо провести очередную экскурсию. Он сразу воспрял духом и начал рассказывать о годах томительного ничегонеделанья и почти нищенской жизни, на которую мы его обрекли. Но когда я аккуратно спросил: разве он давал подписку нигде и никогда не марать руки обычной работой, если нет задания от нас? – Рыбак быстро стал выдыхаться, съехав на экономические трудности, безработицу и невозможность потомку графского рода заниматься трудом, для которого предназначены низшие слои населения и мигранты.

Говорить о конкретном задании я не торопился, решив оставить это на завтра в надежде, что его организм сам снизит уровень алкогольной интоксикации благодаря сну и предчувствию заработка. Но совершенно неожиданно, на обыденный вопрос: «Почему так много яхт в лагуне, ведь время карнавала прошло», который я задал без особого интереса, просто чтобы не дать погаснуть маленькому костерку с трудом разбуженного энтузиазма агента, он стал выдавать такую информацию, от которой мой расслабившийся от прекрасного ужина брюшной пресс стал опять собираться в чёткие кубики.

Теперь Рыбак полностью соответствовал характеристике из досье: он знал о Венеции не только исторические факты и легенды, но и плавал в местных новостях и слухах, как крупный окунь в Венецианской лагуне. Правда в той ее части, куда сбрасывается канализация.

Новая сигарета, ещё чашка кофе: и вот уже голос стал тверже, мысли последовательнее, даже появились, пока кратковременные, проблески разума в глазах – Брандолини явно садился на своего конька. И сразу погнал галопом!

Он сообщил, что в городе появилось много специфических гостей: высокопоставленные чиновники со всей Италии и европейских стран, банкиры, крупные политики и военачальники, а также короли преступного мира, имеющие приличное прикрытие. Причём, по его мнению, ничего странного в этом не было:

– Это, в конце концов, Венеция, а не какой-то там Милан, – с презрением произнёс Рыбак, явно не считая столицу европейской моды достойным городом. Очевидно, тут имело место что-то давнее родовое: в пятнадцатом веке Светлейшая Республика Венеция воевала с Миланским герцогством за власть в Северной Италии, а принцип вендетты в Италии отменить невозможно…

Конечно, очень странное скопление влиятельных гостей не могло быть простым совпадением, оно, несомненно, должно иметь какую-то причину, но подробностей Брандолини не знал. По крайней мере никаких официальных мероприятий, которыми можно было бы объяснить слёт легальных и нелегальных селебрити, в Венеции не проводилось.

Моя легендарная интуиция подсказывала, что эта информация ещё как может понадобиться.

– Вы можете выяснить, в чем тут дело? – этим деликатным вопросом я дал «пробужденному» агенту первое задание, на которое он, к удивлению, охотно откликнулся.

– Завтра в мэрии закрытый прием, на который зовут только очень влиятельных людей, – важно сообщил он, выпячивая грудь. – И я там, конечно, буду. Думаю, ситуация прояснится сама собой!

Я дал Рыбаку тысячу евро – не столько для повышения жизненного уровня, сколько для поднятия морального духа, потом расплатился с хозяйкой и, пообещав в скором времени заглянуть снова, вышел в прохладную венецианскую ночь очень довольный прошедшим вечером, ужином и собой.

Жаль только, что Эльвира, скорее всего, не ждёт меня в номере, как подобает верной… Тут плавно текущий поток моих мыслей запнулся, будто узкий, но громко журчащий ручей безнадежно уперся в лежащий на пути огромный валун. Подобает «верной кому»? Она мне не жена, чтобы оправдать окончание фразы. Верной коллеге? Но на работе верность проверяется вовсе не в постели. Во всяком случае, в постели не в первую очередь… Поэтому я просто и даже с некоторым изяществом обошел логическое препятствие: Эльвира работает, и есть надежда, что она тоже соберет неожиданную и ценную информацию. Кто знает? Ручей нашел лазейку под камнем и снова бойко зажурчал. И я умиротворённо направился в сторону отеля.

Глава 4. Диспут в темном переулке

Никогда нельзя спешить с выводами: в сложном, пронизанном противоречиями мире, где переплетаются причины, условия, поводы и следствия, нельзя абсолютизировать какой-либо один фактор, пусть даже такой хитроумно-изощренный, как «антиссыкун». Наклонная доска в укромном углу, на которую я возлагал такие надежды, не может исправить все диспропорции капиталистического общества! И мне пришлось в этом убедиться…

Жизнь в Европе очень дорогая, с работой большие проблемы, поэтому численность венецианцев сокращается, а свято место пусто не бывает, особенно когда пресловутая западная толерантность расцветает махровым цветом. Венеция – не исключение: на пустынной улочке с заброшенными домами, которые изредка встречаются за пределами туристического центра, дорогу мне преграждают… Если прибегать к заискивающе-приспособленческой терминологии европейцев, – четыре афроамериканца или темнокожих гражданина – местная идеология признает наличие негроидной расы, но напрочь отрицает существование негров как таковых и даже само слово, их обозначающее, признает оскорбительным! Если же не выпендриваться в изысках терпимости, а говорить понятно, прямо и по-простому, «рубить сплеча», как это у нас принято, то навстречу мне вышли и стали поперек дороги четыре самых обыкновенных негра с прекрасно развитой мускулатурой, причём ещё двое с непринужденным видом обошли меня со спины – тактики хреновы!

Естественно, они не хотят, как их не такие уж далёкие предки, стеклянных бус, разноцветных ленточек или металлических колечек в нос, они хотят настоящих денег, смартфонов, кредитных карточек, драгоценностей, дорогих часов и других достижений цивилизации, которых были незаконно лишены за многовековое угнетение белыми богачами. Но я не считаю, что именно Дмитрий Артёмович Полянский, то есть я, должен отвечать за мировую расовую политику и восстанавливать попранную справедливость за счёт личных средств, имущества и моральных, а то и физических издержек, с этими хлопотами связанными. Тем более что в СССР, откуда я родом, чернокожих не угнетали, а напротив – любили больше, чем своих советских коренных граждан, и считали братьями – если не родными, то двоюродными точно.

Я попытался было вступить в полемику с этими достойными людьми, которые, хотя и придерживаются противоположных взглядов, но, несомненно, как все мыслящие существа, открыты к диалогу, и я искренне надеялся достучаться в хрустальные чертоги их сложных разумов, разъяснить свою позицию и сгладить возникшее противоречие, во многом обусловленное конфликтом культур и полным провалом глупых теорий мультикультурности.

Но темнокожие граждане почему-то сразу отмели поведенческие догмы цивилизованного общества и, вместо перехода к высоконаучному диспуту, бросились на меня с такой яростью, как в племени мумбо-юмбо голодные дикари набрасываются на приговорённого жрецом к смерти нарушителя каннибальских законов, когда непонятно, что ими движет в большей степени: голод или стремление к справедливости…

Прислонившись спиной к стене дома с выбитыми стёклами, я был вынужден принять навязанный мне племенной стиль общения. Используя навыки политических дискуссий, а особенно очень эффективные приёмы риторики из специального курса ораторского искусства, я быстро убедил троих оппонентов в своей правоте, и те, успокоив свои рвущиеся к справедливости натуры, отрешенно легли на разбитую мостовую, погрузившись в самосозерцание, которое, как известно, является верным путём к совершенствованию мятущейся души.

Но остальные оказались убеждёнными сторонниками отстаиваемых воззрений и, столкнувшись с непробиваемой аргументацией белого угнетателя, прибегли к более весомым аргументам в виде валяющихся у обшарпанных фасадов палок, досок и камней. Надо сказать, что мировая философская мысль еще не придумала доводов, опровергающих столь прямолинейно-грубые методы убеждения, наглядно демонстрирующие подтверждение марксистского тезиса о преимуществе твердой материи над зыбким сознанием. Нет, придумала, конечно, но у меня с собой не имелось ни пистолета, ни раскладной стальной дубинки, ни, на худой конец, даже кастета! Правда, в кармане лежала зажигалка «Zippo», но она не могла сравниться с огнеметом «РПО-42[8]» ни по поражающей способности, ни по психологическому воздействию. Конечно, и ею я мог дать хорошенько прикурить троим, но делать этого не имел права, тем более что при отсутствии внешних эффектов оставшиеся ничего бы не поняли, никаких выводов не сделали и продолжили бы молотить меня твердыми предметами, превращая в заготовку для замечательного армянского блюда кюфта, которое я всегда любил, но никогда не давал согласия в него превращаться…

Итак, я исчерпал весь свой запас неотразимых суждений, это было самой большой несправедливостью, ибо полемика развивалась, и чаша весов победы стала склоняться уже не в мою сторону. Один темнокожий гражданин с силой толкателя ядра швырнул камень мне в голову, я едва успел присесть, чем сохранил себе жизнь и способность иногда давать консультации парням из аналитического отдела. Другой беспорядочно размахивал доской и, хотя я изворачивался, как тот самый уж под теми самыми вилами, один раз со всей дури попал мне в предплечье. Отправленные во временную медитацию оппоненты постепенно возвращались к своему обычному состоянию, ибо усовершенствовать душу удаётся не всем и не всегда; и поднимались на ноги, явно собираясь прежними грубыми методами продолжить вечный философский спор, не имеющий ясного и однозначного ответа.

Моя позиция находящегося в очевидном меньшинстве дискутанта пошатнулась. Цепкие чёрные руки вцепились в ворот новой рубашки, и даже когда я своей несокрушимой логикой отбросил их обладателя назад, не выпустили тонкой ткани, а поскольку это было всего-навсего хлопчатобумажное полотно, а не кевлар, то оно с треском лопнуло, обнажив в меру могучую и, к счастью, не очень волосатую грудь.

И тут произошло чудо, подтверждающее истину: глубина и логика аргументации гораздо сильней грубой силы, а чистая правда способна достучаться даже в самые заскорузлые и немилосердные сердца. Первым пал на колени тот, кто разорвал дорогую рубашку – очевидно, этот акт беспардонного вандализма поразил интеллигентную душу настолько, что он мгновенно перевоспитался, пришел в крайнее возбуждение и с явным испугом закричал что-то на своем, неожиданно слегка знакомом мне языке. Его единомышленники на миг замерли, рассматривая изрядно потрепанного противника, и вдруг тоже, с воплями страха и сожаления, бросили палки и камни, приняли коленопреклонённые позы и уткнулись лицами в брусчатку мостовой, невзирая на то, что ее санитарное состояние явно не располагало к столь искреннему, идущему от самой души раскаянию.

Похоже, они изменили первоначальные непродуманные намерения и теперь молились на меня, своего недавнего врага, а разорвавший рубашку привстал и, указывая на, повторюсь, к счастью, мою не очень волосатую грудь черным пальцем, горячечно говорил что-то невнятной скороговоркой, в которой я смог различить только повторяющееся знакомое слово «Макумба»… Его лицо, которое я только теперь разглядел в свете качающегося фонаря, было шрамировано знакомыми символами: по три рубца, идущие под углом вниз справа и слева от плоского, с большими ноздрями носа…

И тут до меня дошло, что неожиданная реакция недавних противников вызвана не моей железной логикой и даже не навыками рукопашного боя: дело в Его Величестве Случае, который вдруг вывалился из сотен закономерностей окружающего мира в нужное время и в нужном месте! Как будто я, выстрелив в воздух, попал в монету, брошенную «на счастье» пассажиром пролетающего в высоте воздушного шара, что убедило малокомпетентных зрителей в моем умении сверхметко стрелять!

Дело в том, что эти шрамы наносились обитателям борсханского племени нгвама, которые поклонялись своему верховному божеству Макумбе. А я, когда-то выполняя задание в Борсхане, попал в плен к этому племени, заработал там определенный авторитет и был в добровольно-принудительном порядке удостоен чести нанесения на грудь татуировки с изображением их Великого Духа! А теперь, темной ночью в Венеции, среди напавших на меня грабителей оказались набожные дети этого замечательного и цивилизованного племени! И я искренне возрадовался довольно банальной формуле «Как тесен мир!»

Бывший белый угнетатель, а теперь объект поклонения всех нгвама, исповедующих культ Макумбы, глубоко вздохнул, его голос набрал силу, загремев над пустынной улицей.

– Я Большой Бобон! – заговорил я на ломаном языке нгвама. – Я убил жреца Анана! Я друг вождя Твала!

– Его съел крокодил! – быстро вставил поклонник Макумбы. – Я тогда был совсем маленький, но потом много слышал про Большой Бобон!

Знакомые имена и человек, реально воплотившийся из известной с детства легенды, окончательно размягчили его сердце. Так и стоя на коленях, он стал, кивая на меня, показывать своим приятелям широко расставленные ладони, как рыбаки хвастают размерами выловленной рыбы. Сколько раз этот жест я видел, находясь в племени: все особи женского пола повторяли его при моем появлении. И рыбаки, и женщины всегда преувеличивают, поклонник Макумбы преувеличивал еще больше, поскольку пользовался слухами и легендами, которые всегда выходят за пределы реальности. Но его соплеменники сомнений не выказывали, а наоборот – смотрели на меня с большим уважением.

– Как тебя зовут? – спросил я, испытывая гордость, хоть и не очень заслуженную.

– Бокари! – с готовностью отозвался шрамированный.

– Встань. А этих?

– Ты хочешь их убить? – деловито спросил Бокари. – Я принесу нож…

Пятерка темнокожих граждан стояла на коленях, покорно понурив головы. Они жили по законам Борсханы, знали, что совершили страшное преступление, напав на легендарного, приближенного к Макумбе Большого Бобона, и были готовы к тому, что теперь их убьют. Это решение неоспоримо вытекало из ситуации, оно было не только правильным, но заслуженным и справедливым. И то, что дети природы находились в центре Европы, дела не меняло: законы Борсханы не знают границ и действуют по всему миру, причем неукоснительно, в отличие от местных бессильных закончиков.

И я прекрасно понимал, что творится в их душах, простых и естественных, как брошенный мне в голову камень.

– Нет! – великодушно сказал Большой Бобон. – Их пока не за что убивать. Как их зовут?

– Это Адисо, это Дуна, это Кашил, это Мунаш, а это Лузала…

– Встаньте все!

Темнокожие граждане вскочили на ноги. Они были здорово избиты, но радовались тому, что остались живы: Большой Бобон их пощадил, а друг Бокари, который мог принести нож и перерезать им глотки – одному за другим, этого не сделал. Значит, надо радоваться!

– Чем вы тут занимаетесь, и где вас можно найти? – строго поинтересовался Большой Бобон. Сейчас самым главным было не создать преувеличенного впечатления о своем великодушии и гуманизме. Иначе пропадет авторитет, и рисунок Макумбы не поможет: его сожрут вместе с моей шкурой, хотя я сам запретил каннибализм в племени.

Нгвамы замялись.

– Продаем сувениры у моста Вздохов, – наконец сказал Бокари. – А Дуна и Мунаш катают туристов на катерах по лагуне…

– Так вы хотели продать мне сувенир? – догадался Большой Бобон и подул на ободранные кулаки. – Или приглашали покатать на катере?

Темнокожие граждане, понурившись, переминались с ноги на ногу.

– Сувениры дешевые… И на катерах много не заработаешь, – глядя под ноги, пояснил Бокари и тяжело вздохнул. Казалось, они всё еще ждали наказания. Однако, Большой Бобон хотя суров и страшен в гневе, но справедлив – он вошел в их положение!

– А, ну тогда другое дело! – я махнул рукой, как бы снимая все претензии. Нгвамы переглянулись, на лицах появились радостные улыбки. Похоже, они расценили этот жест как официальное разрешение грабить туристов в случае плохих заработков.

Но я строго покачал пальцем и так же строго спросил:

– Где сейчас Бегиме, дочь Твалы?

– У нас дома. Она жена вождя Иму, – сообщил Бокари, и я ничуть не удивился. Действительно, кем может быть дочь предыдущего вождя после его естественной замены – а смерть в челюстях крокодила, несомненно, является природным явлением, таким, например, как перевыборы. Если бы он был отравлен жрецом или зарезан подосланными им убийцами, то последствия для продолжателей рода были бы, однозначно, печальными. Но натуральный процесс замены предполагает процветание наследников, и если бы Бегиме не была женщиной, то она сама и заняла бы высокое, в прямом и переносном смысле, кресло вождя, выполненное из черного вулканического камня. Впрочем, быть женой вождя Иму ничуть не хуже, чем дочерью вождя Твалы – даже лучше, потому что командовать собственным мужем гораздо проще, чем строгим отцом, не только в цивилизованном мире, но и в каменном веке африканских джунглей!

– И как поживает Бегиме? – спросил я, мечтательно вспоминая стройную фигурку и миловидное личико девушки.

– Очень хорошо, у нее двенадцать детей! – Бокари расставил вокруг туловища полусогнутые руки, показывая нынешние габариты бывшей красавицы.

Впрочем, почему «бывшей»? По меркам нгвама, набранный вес только усиливает красоту! Но я почувствовал себя так, как будто вместо налитого в широкий стакан янтарного «Макаллана» поднес ко рту маленькую тыквочку с мутной вхавхой, которую пережевывает и сплевывает в чан все племя… И тут же выплеснул эту гадость вместе с приятными воспоминаниями! Ладно, это было давно!

– Вождь Твала, я и Великий Юджин запрещают каннибализм и воровство! – торжественно провозглашает Большой Бобон. – Бегиме тоже требует честной работы вместо краж! И она спросит меня: как вы соблюдали здесь эти запреты! Так что больше работайте и меньше воруйте! А если кто-то нарушит закон племени, того я убью, съем и накормлю свою женщину!

Все шестеро согнулись в поклоне. Самое смешное, если это, конечно, смешно, что они верили каждому моему слову. Они жили в Европе, где люди не ели друг друга, утоляя голод в фаст-фуде или даже шикарных ресторанах с хрусталем на крахмальных скатертях, но никто не усомнился в том, что я действительно убью и съем отступника, угостив заодно Эльвиру!

– Чем вы занимались в племени? – грозно спросил Большой Бобон.

– Охотились, ловили рыбу, – сказал Бокари. – Как все. Вот Адисо был заклинателем.

Атлетически сложенный африканец, будто в знак подтверждения, наклонил голову.

– У вас же Додо заклинал зверей! – показал знание обстановки Большой Бобон.

Бокари кивнул.

– Да, так и было. Адисо у него долго учился. А потом леопард не послушал заклинаний и разорвал Додо на куски… А Адисо стал на его место…

– Так почему же вы бросили родные края и приехали сюда, в эту не знающую Макумбы страну? – недовольно спросил Большой Бобон. – Там вы все имели работу, жили среди своих родных, а тут вы чужие, вынуждены воровать и в любой момент можете попасть в тюрьму!

Нгвама переглянулись.

– Здесь даже в тюрьме кормят сытней, чем дома, – сказал Бокари. – И здесь не подстерегают тебя крокодилы или питоны. И никто не разорвет на куски и не сожрет. Здесь лучше, Большой Бобон!

Его товарищи усиленно кивали головами, соглашаясь. Они не изучали политэкономию и наверняка не читали Маркса, но на своих шкурах почувствовали, что экономический фундамент важней идеологической надстройки. И Большому Бобону нечего было им возразить!

Наступила пора прощаться. Если бы не моя скромность, парни нгвама отнесли бы меня в отель на руках. Но я приказал им остаться в своём квартале и, помолившись, отойти ко сну. Правда, кому надо вознести молитву, я не сказал. Может, оттого, что сам точно не знал.

* * *

Через час я уже был в отеле, прикладывал лед к ушибам, коих мне до обожествления накидали достаточно, и ждал Эльвиру. Точнее успокоения, которое она принесет. К сожалению, не судьба…

Она пришла только утром, от нее разило спиртным и развратом.

– Где была? – зачем-то спросил я довольно грубо, запоздало осознавая, что и вопрос не тот, и ответ по форме и по содержанию мне известен.

– Куда ты послал, там и была! – устало, но с явным раздражением бросила напарница. Язык у нее заплетался.

Мы, конечно, профессионалы, но у нас, против правил, сложились и какие-никакие личные отношения. Многолетняя привычка жизни одинокого волка не предполагала различных романтических бредней, однако и хамить ей я не имел никакого права. Она всегда была со мной откровенной, да и сейчас ответила чистую правду, которая не перестала быть таковой только от того, что мне не понравилась. И я всегда считал ее интересной, непредсказуемой, милой, ласковой, будто созданной для любви, и стремительной, предприимчивой, серьёзной и очень надёжной, когда этого требовала работа. А она вернулась с выполнения задания, которое я ей поручил!

«Ну, я и скотина!» – укорил себя я. Кстати, так охарактеризовал меня когда-то Роберт Смит, тогда рядовой офицер, а впоследствии резидент ЦРУ во Франции, правда, в его варианте я был «хитрой скотиной». Впрочем, большой разницы между этими определениями нет. Как, впрочем, и маленькой…

Несмотря на возвышенные мысли, сегодня я не помогал ей снять платье и туфли, не целовал нежно в плечо, не укладывал в постель, не ложился рядом и не обнимал, чтобы она, устроив головку на моей груди, стала доверительным тоном рассказывать о проведенном мероприятии. Эльвира сама прямо в одежде повалилась на одеяло и закрыла ладонями глаза. Между нами стояла невидимая холодная стена, словно из тонкого льда. А может, это она была покрыта льдом. Или я…

Чтобы успокоиться, я прошелся несколько раз по комнате, словно тигр в клетке, потом, стараясь быть любезным и деликатным, сказал:

– Докладывай, пока не задрыхла! – и тут же понял, что особенной вежливости не добился.

– Он бахвалился, что приехал в Венецию на крупный международный тайный съезд, – хрипло произнесла Эльвира. – И на нём его примут в какой-то «орден». Тогда он станет фигурой мирового масштаба, сказочно разбогатеет, и перед ним откроются новые возможности…

И тут у меня в голове сложился пазл: селебрити, о которых поведал Рыбак, тайный съезд, Иуда. Я перебил Эльвиру:

– Он в масоны, что ли, собрался? Может, не в «орден», а в «ложу»?

– Не знаю, в какой театр, в какую ложу и какой орден ему там дадут, только это связано с волками…

– С волками?!

– Да, он надел маску волка и голый за нами троими гонялся по номеру! – со смехом и без надлежащего случаю смущения пояснила раскрепощённая алкоголем напарница, сделав неприличный жест, которым, очевидно, обозначила, чем именно угрожал трём невинным девушкам голый Иуда в маске волка.

– Э-э-э, так у вас там и ролевые игры были, – делано возмутился я. – Да еще групповые!

– Всякое было, – не стала отрицать она и устало махнула рукой. – Но это к делу не относится. А вот в волчьей маске он пойдет на эту… сходку свою…

Я тоже усмехнулся:

– Голый и в маске?

– Не, не голый, – она подняла голову и посмотрела на меня, оценивая важность добытой информации. – В накидке такой черной, блестящей. Как у судей и у профессоров. В мантии – вот!

– И где это все будет?

– Не знаю. На каком-то острове с древней церковью. Нехороший остров, его все объезжают: там вроде привидения водятся, оборотни всякие…

– Лучше было бы, чтобы голый, в маске и вас троих взял с собой! – в сердцах сказал я. – Вот бы ты все и разведала!

– Я уже свое отработала, – зевая, сказала Эльвира и ткнула пальчиком в меня, будто прицелилась. – Теперь твоя очередь!

И она была права, но с обязательным уточнением.

– Только я не собираюсь трахаться с Иудой!

– Все-таки ты злой, Дима, – прошептала она, засыпая.

– Кто, я?! – она уже не слышала моего вопроса, и я адресовал его скорей самому себе. Подошел к зеркалу, всмотрелся: благородное лицо интеллигента, вдумчивый взгляд, квадратный подбородок, выдающий твердость характера и волю к победе… Можно отметить еще целый ряд явных или скрытых признаков личности: сдержанность, умение быстро ориентироваться в ситуации и быстро принимать правильные решения, галантность… Но вот признаков зла я не вижу – скорей всего, она просто пошутила…