Читать онлайн Неандертальский параллакс. Люди бесплатно

Robert J. Sawyer HUMANS (Neanderthal Parallax 2)

Посвящается Марку Асквиту Властелину множественных вселенных

Если б это было так просто! – что где-то есть чёрные люди, злокозненно творящие чёрные дела, и надо только отличить их от остальных и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?..
Александр Солженицын

Пролог

– Я совершил ужасную вещь, – сказал Понтер Боддет, сидя верхом на седлокресле в кабинете Журарда Селгана.

Селган принадлежал к поколению 144, на десять лет старше Понтера. Его волосы были умудрённо седы, а пробор раздался вширь и превратился в реку лысины, впадающую в озеро покатого лба над надбровным валиком.

– Продолжайте.

– Мне казалось, что у меня нет выбора, – сказал Понтер, глядя в пол. Его собственный надбровный валик отгораживал его от взгляда изумрудных глаз Селгана. – Мне казалось, что я должен был это сделать, но…

– Но сейчас вы сожалеете об этом?

Понтер молчал, упершись взглядом в устланный мхом пол кабинета.

– Вы сожалеете о содеянном?

– Я… я не уверен.

– Вы сделали бы это снова, доведись вам снова пережить тот момент?

Понтер коротко хохотнул.

– Что смешного? – спросил Селган. В его голосе было скорее любопытство, чем раздражение.

Понтер посмотрел на него:

– Я думал, только мы, физики, устраиваем мысленные эксперименты.

Селган усмехнулся:

– Мы с вами не так уж сильно различаемся. Оба пытаемся найти истину и разрешить загадку.

– Надо полагать, – согласился Понтер. Теперь он смотрел на гладкую, плавно закругляющуюся деревянную стену цилиндрического помещения.

– Вы не ответили на вопрос, – напомнил Селган. – Сделали бы вы это снова, будь такое возможно?

Понтер какое-то время молчал, и Селган его не торопил, давая обдумать ответ. Наконец Понтер промолвил:

– Я не знаю.

– Не знаете? Или просто не хотите сказать?

И снова Понтер не ответил.

– Я хочу вам помочь. – Селган поёрзал на своём седлокресле. – Такова моя цель. Я не собираюсь вас судить.

Понтер снова засмеялся, но в этот раз его смех прозвучал удручённо.

– В этом-то всё и дело, так ведь? Никто нас не судит.

Селган нахмурился:

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что в другом мире – на той, другой Земле – люди верят, что существует… у нас нет для этой концепции слова, но они называют это Бог. Бесплотное высшее существо, которое создало вселенную.

Селган покачал головой:

– Как у вселенной может быть создатель? Чтобы что-то было создано, оно должно иметь начало. Но у вселенной нет начала. Она существовала всегда.

– Вы знаете это, – сказал Понтер. – Я знаю это. Но они этого не знают. Они считают, что их вселенной всего… они говорили про двенадцать миллиардов лет; полтораста миллиардов месяцев.

– Что же существовало до этого момента?

Понтер нахмурился, припоминая свои разговоры с глексенской женщиной-физиком Лу Бенуа – как бы ему хотелось уметь правильно произносить их имена!

– Они говорят, что до этого не было времени, что время началось лишь с появлением вселенной.

– Какая удивительная идея, – сказал Селган.

– Согласен, – кивнул Понтер. – Однако если бы они признали, что вселенная существовала всегда, то в ней не нашлось бы места для этого их Бога.

– Ваш партнёр тоже физик, не так ли? – спросил Селган.

– Да, – сказал Понтер. – Адекор Халд.

– Так вот, я уверен, что вы часто разговариваете с Адекором о физике. Меня же больше интересуют другие вещи. Вы упомянули этого… этого Бога в связи с концепцией правосудия. Расскажите мне об этом подробнее.

Понтер помолчал пару мгновений, пытаясь сообразить, как лучше описать эту теорию.

– Похоже, что бо́льшая часть тех, других людей верит в так называемую «загробную жизнь» – в существование, которое следует за смертью.

– Но ведь это смешно, – сказал Селган. – Это терминологическое противоречие.

– О да, – согласился Понтер, улыбаясь. – Но это особенность их мышления – настолько распространённая, что они даже выдумали для неё специальное слово, словно, дав ему название, они разрешают парадокс. Я не могу произнести это в точности, как они, но звучит это похоже на «о-ксю-мор-он».

Селган улыбнулся:

– Хотел бы я, чтобы кто-нибудь из них попал ко мне – было бы интересно узнать, как функционирует такой разум. – Он помолчал. – Существование, которое следует за смертью: на что, по их мнению, оно похоже?

– Это самое интересное, – сказал Понтер. – Оно может принимать одну из двух форм, в зависимости от того, как вы вели себя, пока были живы. Если вы прожили хорошую, добродетельную жизнь, то будете вознаграждены чрезвычайно приятным посмертным существованием. Но если при жизни вы вели себя плохо или просто совершили какой-нибудь особенно злой поступок, то последующее существование будет состоять из сплошных мучений.

– И кто выносит решение? – спросил Селган. – О, погодите, кажется догадываюсь. Это решает Бог, так ведь?

– Именно. По крайней мере, они в это верят.

– Но почему? Почему они верят в нечто настолько нелепое?

Понтер слегка пожал плечами:

– На основании исторических свидетельств, оставленных людьми, якобы общавшихся с Богом.

– Исторических свидетельств? – удивился Селган. – А сейчас кто-нибудь общается с этим Богом?

– Некоторые утверждают, что общаются. Но я так понял, что это ничем не подтверждается.

– И этот Бог, он что, является арбитром для каждого человека?

– Предполагается, что да.

– Но в мире 185 миллионов человек; многие тысячи умирают ежедневно.

– Это у нас. В их мире живёт больше шести миллиардов человек.

– Шести миллиардов! – Селган покачал головой. – И каждый каким-то образом будет после смерти помещён в одно из двух мест, которые вы упомянули?

– Да. После суда.

Понтер увидел, как у Селгана поменялось выражение лица. Детали глексенских верований явно заинтриговали скульптора личности, но его основным интересом были мысли самого Понтера.

– «После суда», – повторил он, словно это слово было мясом, вкусом которого стоило как следует насладиться.

– Именно, суда, – сказал Понтер. – Вы не понимаете? У них нет имплантов-компаньонов. У них нет архивов алиби. Они не ведут подробную запись всех своих действий на протяжении всей жизни. У них ничего этого нет, потому что они верят, что им ничего этого не нужно. Они считают, что Бог смотрит на них и видит всё – и даже присматривает за ними, оберегает. И они верят, что никакое злое деяние в конечном итоге не может сойти никому с рук.

– Но вы сказали, что совершили нечто ужасное.

Понтер смотрел в окно на свой мир.

– Да.

– Там? В том, другом мире?

– Да.

– Но вы не разделяете веру в этого их Бога.

Понтер фыркнул:

– Конечно нет!

– И вы считаете, что вас никогда не будут судить за плохой поступок, который вы совершили?

– Именно. Не сказать чтобы это было идеальное преступление. Но в том мире ни у кого нет никаких оснований подозревать меня, а здесь ни у кого не может быть причин потребовать просмотра именно этой части моего архива алиби.

– Вы назвали это преступлением. Было это деяние преступным по меркам того, другого мира, в котором вы находились?

– О да.

– А мы посчитали бы это преступлением, соверши вы его здесь?

Понтер кивнул.

– Что вы сделали?

– Я… мне стыдно об этом рассказывать.

– Я ведь сказал, что не собираюсь вас судить.

Понтер неожиданно для себя вскочил на ноги.

– В этом-то всё и дело! – воскликнул он. – Никто не будет меня судить – ни здесь, ни там. Я совершил преступление. Я получил удовольствие, совершая его. И да – завершим ваш мысленный эксперимент, – да, я сделал бы это ещё раз, доведись мне пережить тот момент снова.

Какое-то время Селган молчал, по-видимому ожидая, пока Понтер успокоится.

– Понтер, я могу помочь вам, если вы мне это позволите, – сказал он. – Но вы должны говорить со мной. Вы должны рассказать мне, что произошло. Почему вы совершили это преступление? Что к нему привело?

Понтер снова сел, перебросив ноги через седлокресло.

– Я начну с моего первого посещения другой Земли, – сказал он. – Тогда я познакомился с женщиной по имени Мэре Воган…

Глава 1

Это был последний вечер Мэри в Садбери, и она испытывала неоднозначные чувства.

Она не сомневалась, что отъезд из Торонто пошёл ей на пользу. После того, что там произошло – «Боже мой, – подумала она, – неужели всего две недели назад?», – покинуть город, вырваться из окружения, которое постоянно напоминало ей о том ужасном вечере, было, несомненно, правильным решением. И хотя завершилось всё на немного грустной ноте, она бы ни на что не променяла те дни, которые провела с Понтером Боддетом.

Её воспоминания об этом времени были словно подёрнуты флёром: уж слишком фантастичными они казались. Однако бесчисленные фотографии, телерепортажи и даже рентгеновские снимки убеждали – всё это случилось на самом деле. Современный неандерталец из параллельной версии Земли каким-то образом проскользнул в нашу вселенную. Теперь, когда он отправился обратно, Мэри уже и сама с трудом в это верила.

Но это было. Понтер на самом деле был здесь, и она действительно в него…

Не преувеличивает ли она? Не делает ли из мухи слона?

Нет. Нет, именно это и произошло.

Она влюбилась в Понтера, и, возможно, он тоже полюбил её.

Если бы только она была цельной, полноценной, не надломленной психологической травмой личностью, всё могло бы пойти по-другому. О, она бы всё равно не устояла перед добродушным великаном – но тем вечером, когда они смотрели на звёзды, когда он потянулся и взял её за руку, она бы не замерла от его прикосновения.

Это было слишком рано, сказала она ему на следующий день. Слишком мало времени прошло после…

Она ненавидела это слово; ненавидела произносить его, даже в мыслях.

Слишком мало времени прошло после изнасилования.

А ещё через день она возвращалась домой, туда, где произошло это гнусное преступление, – в кампус Йоркского университета в Торонто, к её прежней жизни преподавателя генетики.

К её прежней одинокой жизни.

Она будет скучать по многому, что осталось в Садбери. Например, по отсутствию пробок. Она будет скучать по друзьям, с которыми познакомилась здесь – Рубену Монтего и даже по Луизе Бенуа. Будет скучать по расслабленной атмосфере Лаврентийского университета, где она провела исследование митохондриальной ДНК, доказавшее, что Понтер Боддет на самом деле неандерталец.

Но больше всего, осознала она, стоя на обочине сельской дороги и глядя в безоблачное ночное небо, ей будет не хватать вот этого. Вида бескрайних звёздных россыпей. Вида Туманности Андромеды, которую показал ей Понтер. Вида изгибающегося над головой Млечного Пути.

А ещё…

Да!

Особенно она будет скучать вот по этому – по виду северного сияния, мерцающего и волнующегося по всему небу: бледно-зелёные полотнища, призрачные занавеси.

Мэри и правда надеялась в тот вечер снова увидеть северное сияние. Она возвращалась из дома Монтего в городке Лайвли (ха-ха!), с прощального барбекю с Рубеном и Луизой, и съехала на обочину специально, чтобы ещё раз полюбоваться ночным небом.

И небеса пошли навстречу. Зрелище захватывало дух.

Теперь северное сияние будет всегда ассоциироваться у неё с Понтером. Она была с ним, когда увидела это впервые. Она почувствовала странное ощущение в груди, будто распирающий её священный трепет, вызванный разворачивающимся на небе действом, начал ослаблять сдавливающую её печаль.

Северное сияние было прекрасно.

А его не было.

Небесные огни мерцали и переливались, их холодный зелёный свет заливал окрестности, очерчивая силуэты берёз и осин, ветви которых слегка колыхались под мягким августовским ветерком.

Понтер говорил, что он часто видит северное сияние. Отчасти из-за того, что приспособленные к холоду неандертальцы предпочитают селиться в более высоких широтах, чем люди этой Земли.

Отчасти – из-за того, что благодаря феноменально острому нюху неандертальцев и вечно бдящим имплантам-компаньонам в его мире безопасно даже ночью; в родном городе Понтера Салдаке, расположенном на том же месте, где на этой Земле был Садбери, не было уличного освещения.

А третья причина была в том, что неандертальцы большую часть своих энергетических потребностей удовлетворяют чистой солнечной энергией, благодаря чему небеса в их мире гораздо прозрачнее.

Мэри дожила до тридцати восьми лет, ни разу в жизни не видев северного сияния. Вряд ли она вернётся в Северное Онтарио в обозримом будущем, так что сегодня, возможно, у неё был последний шанс наслаждаться волнующим морем небесных огней.

И она упивалась этим зрелищем.

Понтер говорил, что некоторые вещи одинаковы на обеих версиях Земли: крупные детали географии, большинство видов растений и животных (хотя в мире неандертальцев, никогда не убивавших больше, чем требуется для пропитания, до сих пор жили мамонты и моа), общее устройство климата. Но Мэри – учёный: она разбиралась в теории хаоса, знала, как взмах крыльев бабочки может изменить погоду на другом конце света. Разумеется, из того, что небо чисто и безоблачно на этой Земле, никак не следовало, что то же самое верно для мира Понтера.

Однако если погодные условия всё-таки совпали, то, возможно, Понтер сегодня тоже смотрит на ночное небо.

И возможно, думает о Мэри.

Понтер, разумеется, увидит те же самые созвездия, пусть и называет он их по-другому; ничто, происходящее на Земле, не в силах изменить пути далёких звёзд. Но будет ли северное сияние таким же? Имеют бабочки или люди какое-либо влияние на хореографию небесных огней? Возможно, они с Понтером смотрят на одну и ту же картину – развевающиеся световые полотнища и протянувшиеся поперёк них семь звёзд Большой Медведицы (или, как он их называет, Головы Мамонта).

Да, он запросто может сейчас смотреть на те же переливы света, что и она, на вот эту волну, что пошла налево, на тот же…

О Господи!

У Мэри отвисла челюсть от удивления.

Световой занавес расходился посередине, словно лист аквамариновой папиросной бумаги, который разрывают гигантские невидимые руки. Разрыв удлинялся и расширялся, начавшись в зените и уходя к горизонту. Мэри не видела ничего подобного в тот, первый раз, когда смотрела на северное сияние.

В конце концов полотнище разделилось надвое, словно Красное море перед Моисеем. Какие-то искры – хотя вряд ли это были именно они – заполняли пространство между половинками. А потом правая половина словно бы завернулась вверх, как штора на окне поезда, по мере подъёма меняя цвет – зелёный, синий, фиолетовый, оранжевый, бирюзовый…

Небо вспыхнуло всеми цветами радуги, и вся правая сторона северного сияния пропала.

Оставшаяся половина теперь бурлила и закручивалась, словно всасываемая в отверстие в небосводе. Кружение ускорялось, от него разлетались брызги холодного зелёного пламени.

Мэри заворожённо смотрела. Пусть она всего лишь во второй раз видела северное сияние, но фотографии в книгах и журналах попадались ей на глаза довольно часто. Она знала, что фотографии не дают полного представления; знала, что северное сияние волнуется и дрожит.

Но такого она никак не ожидала.

Светящийся вихрь продолжал сжиматься, становясь всё ярче, и, наконец, с лёгким хлопком – или, может, он ей просто почудился – исчез.

Мэри отступила назад и упёрлась в холодный металл своего взятого напрокат «Додж-Неона». Внезапно она осознала, что не слышит звуков ночного леса: насекомые, лягушки, совы, летучие мыши затихли, словно все они тоже наблюдали за происходящим в небе чудом.

С колотящимся сердцем Мэри залезла обратно в машину; в голове металась одна мысль:

«Интересно, это так и должно быть?»

Глава 2

Журард Селган поднялся с седлокресла и ходил вдоль периметра круглого кабинета, пока Понтер Боддет рассказывал ему о своём первом визите в мир глексенов.

– То есть в ваших отношениях с Мэре Воган остался элемент неудовлетворённости? – спросил Селган, возвращаясь на своё место.

Понтер кивнул.

– Отношения часто остаются невыясненными, – сказал Селган. – Было бы здорово, если бы в данном случае это было не так, но, без сомнения, в вашей жизни уже случались отношения, которые закончились не так, как вам бы хотелось.

– Да, – очень тихо согласился Понтер.

– Вы подумали о ком-то конкретном, не правда ли? – уточнил Селган. – Расскажите.

– Моя партнёрша, Класт Харбен, – сказал Понтер.

– Ах. Ваши отношения с ней завершились? Кто инициировал разрыв?

– Никто, – мрачно ответил Понтер. – Класт умерла двадцать месяцев назад.

– О, – сказал Селган. – Мои соболезнования. Она была… она была старше вас?

– Нет. 145-я, как и я.

Бровь Селгана заползла на надбровный валик.

– Несчастный случай?

– Рак крови.

– Ах. Трагедия. Но…

– Не говорите этого, Селган. – В голосе Понтера прозвучал металл.

– Не говорить чего?

– Того, что вы собирались сказать.

– И что, по-вашему, я собирался сказать?

– Что мои отношения с Класт завершились внезапно, так же, как и мои отношения с Мэре.

– Вы так на это смотрите?

– Я знал, что не стоило сюда приходить. Вы, скульпторы личности, считаете свои выводы такими глубокомысленными. А они все лежат на поверхности. «Отношения с Зелёной завершились внезапно, и это напомнило вам о том, как завершились отношениях с Красной». – Понтер презрительно фыркнул.

Сеган несколько тактов сидел молча, по-видимому ожидая, что Понтер скажет что-нибудь ещё. Не дождавшись, заговорил сам:

– Однако это вашими стараниями портал между нашим миром и миром Мэре открыли снова. – Он замолчал, оставив фразу висеть в воздухе, и в конце концов Понтер ответил:

– И вы считаете, что причина в этом? Что меня не заботили последствия такого шага для нашего мира? Что всё, о чём я беспокоился, – это мои незавершённые отношения?

– Вы скажите мне, – мягко предложил Селган.

– Всё было совершенно не так. Нет, конечно, существует некоторое поверхностное сходство того, что случилось между мной и Класт, и того, что произошло между мной и Мэре. Но я учёный. – Сердитый взгляд его золотистых глаз впился в лицо Селгана. – Настоящий учёный. Я понимаю, где имеется истинная симметрия – уж точно не в этом случае, – и умею отличить её от ложной аналогии.

– Но вы в самом деле оказывали давление на Верховный Серый совет. Я видел это по визору, как и тысячи других людей.

– Да, но… – Он замолк.

– Но что? О чём вы тогда думали? Чего стремились достичь?

– Ничего – кроме того, что считал наилучшим для нашего народа.

– Вы в этом уверены? – спросил Селган.

– Разумеется, уверен! – рявкнул Понтер.

Селган молчал, давая Понтеру прислушаться к эху его собственных слов, отражённому от полированной деревянной стены.

* * *

Понтер Боддет признавал, что ничто из пережитого им ранее – по сути, ничто из пережитого кем бы то ни было в его мире – не было настолько пугающим, как его перемещение в странный параллельный мир, куда он прибыл в полной темноте и едва не утонул в гигантском водяном баке сразу по прибытии.

Однако из всего пережитого им ранее в этом мире вряд ли что повергало его в такой ужас, как выступление перед Верховным Серым советом. Ведь это был не просто местный Серый совет; Верховный Серый совет управлял всей планетой, и его члены специально приехали сюда, в Салдак, чтобы встретиться с Понтером и Адекором и увидеть квантовый компьютер, с помощью которого уже дважды открывался портал в иную реальность.

Никто из членов Верховного Серого совета не был моложе 143-го поколения, то есть на двадцать лет старше Понтера. Мудрость и опыт, а также, при определённых обстоятельствах, злобное упрямство достигали в этих людях наивысшего расцвета.

Понтер мог просто бросить это дело. Никто не заставлял их с Адекором снова открыть портал в другой мир. В самом деле, никто на свете, кроме, может быть, той женской группы из Эвсоя, не смог бы их уличить, вздумай они утверждать, что открытие портала оказалось невоспроизводимой флуктуацией.

Однако возможности для торговли между двумя мирами были слишком многообещающими, чтобы Понтер мог их проигнорировать. Обмен информацией был возможен совершенно точно: знания народа Понтера о сверхпроводимости в обмен на, скажем, космические технологии глексенов. Но вдобавок к этому был возможен и культурный обмен: произведения искусства этого мира на произведения искусства того; дибалат итеративного эпоса на, скажем, пьесу того же Шекспира, о котором он часто слышал в том мире; скульптуры великого Кайдаса на полотна глексенских мастеров.

Разумеется, думал Понтер, он действовал исключительно из этих благородных побуждений. Разумеется, он не имел никаких личных выгод от возможного открытия портала. Да, была Мэре. Но Мэре, без сомнения, не могла быть по-настоящему увлечена существом, настолько отличным от привычных ей мужчин, – волосатому там, где мужчины её вида безволосы, приземистому и кряжистому, тогда как большинство глексенов худые и изящные, существом с надбровным валиком, выпирающим над глазами золотистого, а не голубого или коричневого цвета, как у большинства представителей её вида.

У Понтера не было сомнений, что Мэре действительно страдает от травмы, про которую говорила, но это наверняка была не самая главная из множества причин, по которым она отвергла его поползновения.

Но нет.

Нет, это было неправильно.

Их по-настоящему тянуло друг к другу. Взаимно. Сквозь границы биологических видов и мировых линий эта тяга была реальной. Понтер был в этом уверен.

Но будет ли лучше, если контакт возобновится? Он хранил и лелеял свои воспоминания о проведённых с ней днях – и это были только воспоминания, поскольку имплант-компаньон не мог ничего передавать в архив алиби с той стороны. Мэре существовала лишь в его воображении, его мыслях и снах; не было никакой объективной реальности, с которой можно бы было сравнить её мысленный образ, за исключением нескольких мгновений, в течение которых она попала в поле зрения робота, спущенного Адекором в портал, чтобы позвать Понтера домой.

Несомненно, так было лучше. Восстановление контакта могло испортить то, что между ними уже произошло.

И всё же…

И всё же, похоже, что портал откроют снова.

Понтер посмотрел на Адекора Халда, своего партнёра, стоящего рядом с ним в небольшом вестибюле. Адекор ободряюще кивнул. Перед ними были массивные двери зала заседаний Совета. Понтер подхватил сложенную деркерову трубу, которую они принесли с собой, и они вошли в зал, готовые к встрече с Верховными Серыми.

* * *

– Само присутствие здесь учёного Боддета, – Адекор сделал жест в сторону Понтера, – является прямым доказательством того, что человек может пройти в иную вселенную и вернуться обратно без вреда для себя.

Понтер смотрел на Серых: десять мужчин и десять женщин, по двое от каждого из десяти региональных правительств. На некоторых мероприятиях женщины садились в одной части помещения, а мужчины – в другой. Однако Верховный Серый совет имел дело с вещами, касающимися всего вида, поэтому мужчины и женщины, собравшиеся здесь со всех концов света, сидели вперемежку, образуя большой круг.

– Однако, – продолжал Адекор, – помимо Жасмель, дочери Понтера, которая просунула в портал голову во время спасательной операции, более никто из нашего мира в том не бывал. Когда мы создали портал впервые, это была случайность – побочный эффект эксперимента с квантовыми вычислениями. Но теперь нам известно, что наша вселенная и та, другая, в которой доминируют глексены, каким-то образом спутаны. Портал всегда открывается в одну и ту же из неисчислимого множества альтернативных вселенных, существующих в соответствии с современными физическими теориями. И из предыдущего опыта нам известно, что портал остаётся открытым, пока через него проходит твёрдое тело.

Бедрос, пожилой мужчина с Эвсоя, насупился на Адекора:

– Так что вы предлагаете, учёный Халд? Просунуть сквозь портал палку, чтобы не дать ему закрыться?

Понтер, стоящий рядом с Адекором, немного повернулся, чтобы Бедрос не заметил его усмешки.

Адекору повезло меньше: он смотрел Бедросу в глаза и не мог отвести взгляд так, чтобы не показаться невежливым.

– Ну… нет, – сказал он. – У нас на уме было нечто более… практичное, скажем так. Дерн Корд, наш знакомый инженер, предложил вставить в портал деркерову трубу.

Они заранее договорились, что в этот момент Понтер развернёт трубу. Он всунул пальцы в узкое отверстие и сильно потянул в стороны. Труба, сделанная из переплетения металлических стержней, с лязгом начала растягиваться, пока её диаметр не превысил рост человека.

– Эти конструкции применяются для укрепления стен шахтных туннелей на случай непредвиденных ситуаций, – объяснил Понтер. – Будучи развёрнутой, она уже не может свернуться обратно. Единственный способ привести её в исходное состояние – это разблокировать фиксатор на каждом пересечении металлических стержней специальным инструментом.

Бедрос, вопреки ожиданиям, ухватил идею сразу же:

– И вы думаете, что если просунуть такую штуку в портал, то он будет оставаться открытым неограниченно долго и люди смогут ходить по этой трубе, как по туннелю между двумя вселенными?

– Именно так, – подтвердил Понтер.

– А болезни? – спросила Журат, женщина 141-го поколения из местных Серых. Она сидела напротив Бедроса, так что Понтеру и Адекору пришлось развернуться, чтобы говорить с ней. – Я так поняла, что вы тяжело заболели, когда попали в другой мир.

Понтер кивнул:

– Да. Я там познакомился с глексенским физиком, которая… – Он сделал паузу, услышав, как один из Серых хихикнул. Самому Понтеру это уже не казалось смешным, но для человека непривычного это звучало примерно как «пещерный философ». – Так вот, – продолжил Понтер, – она предположила, что наши вселенные разошлись где-то сорок тысяч лет назад; это около полмиллиона месяцев. Глексены после этого жили очень скученно и искусственно разводили многие виды животных, которыми питались. В этой среде, вероятно, появилось множество болезней, от которых у нас нет иммунитета. Также возможно, что у нас есть болезни, к которым нет иммунитета у них, хотя, как мне сказали, вероятность этого невелика, поскольку у нас плотность населения гораздо меньше. В любом случае нам понадобится какая-то система обеззараживания, через которую должен будет проходить каждый путешественник, независимо от того, в каком направлении он движется.

– Постойте, – сказал Жиндо, мужчина из южных земель по ту сторону от необитаемого экваториального пояса. К счастью, он сидел рядом с Журат, и Понтеру с Адекором не пришлось снова разворачиваться. – Туннель между мирами будет располагаться на дне Дебральской никелевой шахты, в тысячах саженей под землёй, не так ли?

– Да, – подтвердил Понтер. – Видите ли, наш квантовый компьютер, с помощью которого мы открываем портал, должен быть экранирован от солнечной радиации, иначе он не сможет работать. Такое экранирование обеспечивает толща горных пород.

Бедрос кивнул, и Адекор повернулся к нему:

– Это означает, что между мирами сможет перемещаться лишь относительно небольшое число людей.

– То есть, – подхватила Журат, понявшая, что имеет в виду Бедрос, – мы можем не беспокоиться насчёт вторжения. – Адекор повернулся к ней, Понтер по-прежнему смотрел на Бедроса. – Путешественнику придётся не только пройти через вот этот узкий туннель, но ещё и добраться до поверхности, прежде чем он попадёт в наш мир.

Понтер кивнул:

– Именно так. Вы смотрите в самую кость.

– Я понимаю ваш энтузиазм в этом деле, – подала голос Пандаро, председатель Совета, галасойка 140-го поколения, до этого момента сохранявшая молчание. Она сидела примерно посередине между Бедросом и Журат, так что Понтер повернулся налево, а Адекор – направо, чтобы оказаться лицом к ней. – Но я хотела бы уточнить. Правильно ли я понимаю, что глексены не могут сами открыть портал с той стороны?

– Это так, председатель, – сказал Понтер. – Я, разумеется, многого не знаю об их компьютерных технологиях, но до создания квантового компьютера типа того, что построили мы с Адекором, им ещё очень далеко.

– Насколько далеко? – спросила Пандаро. – Сколько месяцев?

Понтер бросил взгляд на Адекора – в конце концов, он был экспертом по материальной части. Однако по выражению лица Адекора он понял, что тот ответить не готов.

– Я думаю, по меньшей мере триста, а то и значительно больше.

Пандаро развела руками, словно ответ был очевиден с самого начала.

– Стало быть, нам некуда торопиться. Мы можем изучить дело подробно и без спешки и…

– Нет! – воскликнул Понтер. Взгляды всех присутствующих устремились к нему.

– Прошу прощения? – холодным тоном произнесла председатель.

– Я хотел сказать… просто… что мы не знаем, насколько воспроизводим феномен на длительных отрезках времени. Любое из граничных условий может измениться, и тогда…

– Я понимаю ваше стремление продолжить работу, учёный Боддет, – сказала председатель, – но речь идёт о переносе болезней, о заражении…

– У нас уже есть технологии, позволяющие решить эту проблему, – возразил Понтер.

– Теоретически, – подала голос ещё одна из членов Совета. – На практике же метод Кажака никогда не использовался для этой цели. У нас нет полной уверенности…

– Какие вы все робкие, – прервал её Понтер. Адекор бросил на него шокированный взгляд, но тот не обратил на партнёра внимания. – Они бы не были так напуганы. Они поднимались на высочайшие вершины их мира! Опускались на дно океана! Они летали в космос! Они были на Луне! Им несвойственна стариковская трусливость…

– Учёный Боддет! – Громоподобный глас председателя словно заполнил собой весь Зал Совета.

Понтер замолчал.

– Я… я прошу прощения. Я не имел в виду…

– Я думаю, всем совершенно ясно, что вы имели в виду, – прервала его Пандаро. – Но осторожность – это и есть наша работа. На наших плечах – благополучие всего мира.

– Я знаю. – Понтер пытался заставить голос звучать ровно. – Я знаю, но ведь ставка очень высока. Мы не можем просто ждать месяц за месяцем. Мы должны действовать. Вы должны действовать. Прямо сейчас.

Понтер почувствовал, как рука Адекора мягко легла на его плечо.

– Понтер… – тихо сказал он.

Но Понтер дёрнул плечом и высвободился.

– Мы не были на Луне. Мы, вероятно, никогда не полетим на Луну – и это значит, что мы не полетим ни на Марс, ни к звёздам. Эта параллельная Земля – единственный мир, кроме нашего собственного, к которому наш народ когда-либо получит доступ. И такую возможность никак нельзя упускать!

* * *

Эта история походила на городскую легенду, но Мэри слышала её так часто, что подозревала, что она всё же правдива. Рассказывали, что когда Торонто в 1960-х годах решил обзавестись вторым университетом, то проект кампуса был целиком куплен у одного из университетов на юге Америки. Возможно, идея была хорошей в плане экономии средств, однако никто не позаботился принять во внимание климатические различия.

Из-за этого возникали проблемы, особенно зимой. Изначально между зданиями было много открытого пространства, но постепенно оно было застроено новыми. Теперь в кампусе стало тесно – сталь и стекло, кирпич и бетон громоздились повсюду.

И всё же здесь были вещи, которые Мэри находила неповторимыми. Например, название школы бизнеса, мимо здания которой она сейчас проходила, – она носила имя некоего Шулика, и произносилось это именно как shoe lick[1].

До начала занятий оставалась ещё неделя, и в кампусе было пустынно. Хотя день был в самом разгаре, Мэри нервничала, шагая по пустынным аллеям, сворачивая за углы, проходя мимо глухих стен, протискиваясь в узкие проходы.

Это случилось здесь. Её изнасиловали здесь.

Как и в большинстве североамериканских университетов, студенток в Йоркском в наши дни было больше, чем студентов. И всё же из более чем сорока тысяч учащихся примерно двадцать тысяч – мужчины, каждый из которых теоретически мог оказаться преступником – если предположить, что насильник – студент университета.

Но нет, так неправильно. Университет находится в Торонто, а более космополитичный город надо ещё поискать. У насиловавшего её мужчины была светлая кожа и голубые глаза. Это исключало большую часть населения кампуса.

А ещё он курит – Мэри живо вспомнилась табачная вонь в его дыхании. Хотя её внутренне передёргивало каждый раз, когда она видела закуривающего студента, всё же их нынешнее поколение родилось в 80-е, через два десятилетия после того, как министр здравоохранения США Лютер Терри заявил, что курение табака смертельно опасно. Мэри знала, что курит сейчас лишь малая часть мужчин и ещё меньшая – женщин.

Поэтому напавший на неё человек не был «кем угодно» – он принадлежал к подмножеству подмножества подмножества: мужчина, голубоглазый, курит.

Если бы Мэри его нашла, то смогла бы доказать его вину. Возможность применить профессиональные навыки в практических целях вне работы возникает у генетика нечасто, но в ту ужасную ночь они оказались как нельзя кстати. Мэри знала, как нужно хранить образцы семени насильника, содержащие ДНК, которая способна неопровержимо его изобличить.

Она продолжила свой путь через кампус. Сейчас ещё не было большого количества людей, сквозь которых пришлось бы пробираться. Однако в толпе она, должно быть, почувствовала бы себя увереннее. В конце концов, изнасилование произошло во время летних каникул, когда кампус пустеет. Толпа означает безопасность – неважно, в африканской саванне или в Торонто.

В этот момент Мэри заметила приближающегося к ней мужчину. Её пульс встревоженно зачастил, но она продолжила идти; не может же она теперь всю жизнь сворачивать в сторону при виде мужчины. Однако…

Однако мужчина был белый – это очевидно даже на таком расстоянии.

У него были светлые волосы. Она не видела волос того, кто на неё напал; на нём была лыжная маска. Но голубые глаза часто сочетаются со светлыми волосами.

Мэри на секунду зажмурилась, отгородившись от яркого солнца, запершись в своём внутреннем мире. Возможно, ей и правда стоило последовать за Понтером через портал в его неандертальскую вселенную. Эта мысль посетила её, когда она металась по кампусу Лаврентийского университета, разыскивая Понтера, а потом вместе с ним мчалась к шахте «Крейгтон» и вниз, на её дно, стремясь успеть туда прежде, чем портал в иную реальность снова захлопнется. В конце концов, там она бы точно была недосягаема для насильника.

Идущий навстречу человек был уже в десятке метров от неё. Молодой – вероятно, студент летнего семестра, в джинсах и футболке.

И в солнцезащитных очках. Стоял солнечный летний день; Мэри и сама нацепила свои «фостер-грантс». Невозможно было определить, какого цвета его глаза, хотя они, конечно, не могли быть золотистыми, как у Понтера, – она никогда и ни у кого больше не видела таких глаз.

Мэри внутренне сжалась, когда мужчина подошёл ещё ближе.

Однако, если бы на нём не было солнцезащитных очков, Мэри всё равно так и не узнала бы, какого цвета его глаза. Когда он проходил мимо, она обнаружила, что отводит взгляд и не может заставить себя посмотреть на него.

«Да чтоб тебя, – подумала она. – Провались ты…»

Глава 3

– Значит, – сказал Журард Селган, – несмотря на вашу… ваше…

Понтер пожал плечами.

– Мою нахрапистость, – сказал он. – Мы же не должны бояться называть вещи своими именами?

Селган качнул головой, принимая вариант Понтера.

– Хорошо. Несмотря на вашу нахрапистость, Верховный Серый совет не стал принимать решение немедленно, не так ли?

– Не стал, – подтвердил Понтер. – И я полагаю, что они были правы, желая хорошенько обдумать ситуацию. Двое уже готовились стать Одним, так что в заседаниях Совета был сделан перерыв…

* * *

Двое становятся Одним – такая простая фраза, но несущая такую смысловую нагрузку и внутреннюю сложность для Понтера и его народа.

Двое становятся Одним: ежемесячный четырёхдневный праздник, вокруг которого строится вся остальная жизнь.

Двое становятся Одним: период, когда взрослые мужчины, обычно живущие на Окраине города, приходят в Центр, чтобы провести время со своими партнёршами и детьми.

Это больше, чем перерыв в работе, больше, чем отвлечение от рутины. Это огонь, питающий культуру. Это узы, связывающие семьи.

Автобус на воздушной подушке опустился перед домом Понтера и Адекора. Двое мужчин вошли через задние двери и нашли пару незанятых седлокресел. Водитель запустил вентиляторы, автобус приподнялся над землёй и двинулся к соседнему дому, располагавшемуся на некотором отдалении.

Раньше Понтеру и в голову бы не пришло задуматься о такой обыденной вещи, как автобус, но сегодня он не мог не отметить, насколько элегантным было его техническое решение по сравнению с транспортными средствами глексенского мира. Там экипажи любого размера катались по земле на колёсах. Всюду, где он успел побывать в мире глексенов (надо признать, всего-то в паре-тройке мест), он встречал широкие плоские тропы, покрытые искусственным камнем для того, чтобы колесу было легче катиться.

И как будто одного этого им было мало, глексены использовали в качестве источника энергии для своих колёсных машин химические реакции – причём такие, конечные продукты которых невыносимо воняли. По-видимому, глексенов это беспокоило гораздо меньше, чем Понтера; оно и понятно, если принять во внимание их крошечные носы.

Какая удивительная причуда природы! Понтер знал, что громадные носы его вида – по размеру больше, чем у всех других приматов, – развились в последнюю ледниковую эпоху. По словам доктора Сингха, глексена, который обследовал его в больнице, объём носовой полости у неандертальцев в шесть раз превышает глексенский. Первоначальной целью было увлажнение холодного воздуха, прежде чем он доберётся до чувствительных лёгочных тканей. Однако громадные ледники в конце концов отступили, большие же носы остались из-за благоприятного побочного эффекта, каковым является отличное обоняние.

Если бы не это, соплеменники Понтера, возможно, тоже стали бы использовать те же нефтепродукты, что привело бы к такому же загрязнению атмосферы. Ирония не ускользнула от Понтера: разновидность людей, которую он всю жизнь считал ископаемыми, отравляет свои небеса тем, что они сами называют ископаемым топливом.

Хуже того: каждый взрослый глексен, по-видимому, имел своё собственное, персональное транспортное средство. Какое немыслимое расточительство! Обычно эти машины большую часть дня просто стояли. Салдак, город, в котором жил Понтер, содержал около трёх тысяч транспортных кубов при населении двадцать пять тысяч человек – и Понтеру частенько казалось, что это слишком много.

Автобус опустился перед следующим домом. В него вошли соседи Понтера и Адекора, Торб и Гаддак, а также сыновья-близнецы Гаддака. Мальчики переезжают от матери к отцу в десятилетнем возрасте. У Адекора всего один ребёнок, восьмилетний Даб, он переедет к ним жить через год с лишним. У Понтера детей двое, но обе девочки: Мегамег Бек, 148-я, ей тоже восемь лет, и Жасмель Кет, 147-я, ей восемнадцать.

Сам Понтер, как и его партнёр Адекор, принадлежал к поколению 145, так что им обоим было тридцать восемь. Вот ещё одна ненормальная особенность мира глексенов: они не контролировали циклы своего размножения, и дети у них рождались не каждые десять лет, а как придётся, непрерывно, каждый год. Так что вместо стройной дискретной возрастной структуры возраст людей образовывал непрерывный спектр. Понтер пробыл в их мире недостаточно долго, чтобы выяснить, как в таких условиях умудряется функционировать их экономика. Вместо постепенного перепрофилирования производства с одежды для младенцев на детскую, на подростковую, на молодёжную глексены вынуждены постоянно выпускать одежду для всех возрастов одновременно. И ещё у них есть такое нелепое понятие, как «мода» – про неё рассказывала Лу Бенуа: когда хорошую новую одежду выбрасывают, поскольку она не удовлетворяет изменчивым эстетическим предпочтениям.

Автобус снова приподнялся над землёй. Дом Торба и Гаддака был последней остановкой на Окраине. Понтер устроился поудобнее в предвкушении долгого пути в Центр.

* * *

Как обычно, женщины постарались украсить город – огромные гирлянды пастельной расцветки протянулись между деревьями, стволы берёз и кедров обёрнуты цветными лентами, на крышах развеваются флаги, солнечные панели украсились золотой каймой, модули переработки отходов – серебряной.

Понтер долгое время подозревал, что женщины вообще не снимают украшения, оставляя их висеть до следующего раза, но Адекор сказал, что не видел их, когда наведывался в Центр в Последние Пять в поисках представителя на дутом процессе, затеянном Даклар Болбай.

Автобус опустился на землю. Пора листопада ещё не наступила, хотя когда Двое станут Одним ещё через месяц, он уже начнётся, и вентиляторы автобуса будут поднимать с земли тучи жёлтых, красных, коричневых листьев. Понтер будет рад, когда снова начнёт холодать.

Понтер, специалист по компьютерам, автоматически отметил, что Торб, Гаддак и сыновья-близнецы Гаддака вышли наружу первыми: автобус работал по принципу «последний вошёл – первый вышел». Понтер и Адекор покинули автобус вслед за ними. Лурт, партнёрша Адекора, заспешила к ним, сопровождаемая маленьким Дабом. Адекор подхватил сына на руки, поднял его высоко над головой. Даб захохотал, и Адекор тоже широко заулыбался. Он снова поставил Даба на землю и крепко обнял Лурт. Ещё и месяца не прошло с тех пор, когда они виделись в последний раз – оба присутствовали на доосларм басадларм, предварительных слушаниях по обвинению Адекора в убийстве Понтера, которое выдвинула Даклар Болбай после того, как его партнёр провалился в другую вселенную. Но Адекор всё равно был вне себя от радости при виде своей женщины и ребёнка.

Партнёрша Понтера Класт умерла, но он ожидал, что дочери придут его встретить. Конечно, он с ними тоже виделся совсем недавно; Жасмель принимала деятельное участие в операции по возвращению Понтера из мира глексенов.

Адекор виновато взглянул на Понтера. Понтер знал, что Адекор очень ценит его, и он демонстрировал это двадцать пять дней каждого месяца. Но сейчас наступило время для Лурт и Даба, и он собирался насладиться каждым его тактом. Понтер кивнул, словно отпуская Адекора, и тот пошёл прочь, правой рукой обнимая за талию Лурт, а левой держа за руку Даба.

Мужчины вокруг приветствовали своих женщин, мальчики уходили с девочками своего поколения. Да, в последующие четыре дня будет очень много секса, но также будут игры, семейные пикники, массовые гуляния и прочие увеселения.

Понтер огляделся. Толпа быстро редела. День был неприятно жаркий, и он вздохнул – но не только по этому поводу.

– Я могу позвонить Жасмель, если хочешь, – сказала Хак, имплант-компаньон, вживлённый в его левое предплечье над самым запястьем. Как и большинство компаньонов, она выглядела как прямоугольный матовый экран высокой контрастности размером примерно с палец, шесть крошечных контрольных штырьков под ним и линза объектива сбоку. Однако в отличие от большинства компаньонов, которые были не более чем неразумными компьютерами, Хак обладала высокоразвитым искусственным интеллектом, разработанным коллегой Понтера Кобастом Гантом.

Хак говорила не вслух, хотя и могла. Понтер стал воспринимать её как существо женского рода с тех пор, как Кобаст настроил для неё голос покойной партнёрши Понтера. Однако в такие дни, как сегодня, это казалось ему огромной ошибкой: этот голос напоминал, как сильно ему не хватает Класт. Он должен поговорить с Кобастом насчёт замены голоса у компаньона.

– Нет, – тихо ответил Понтер. – Нет, никому звонить не надо. У Жасмель, знаешь ли, есть друг. Он, должно быть, приехал другим автобусом, и они уже ушли.

– Как скажешь, – ответила Хак.

Понтер огляделся. Здания в Центре выглядели почти так же, как и на Окраине. Центральная структура большинства из них была выращена методами древокультуры – стволы деревьев наращивали вокруг строительного шаблона, который потом убирали. У многих были кирпичные или деревянные пристройки, добавленные позже. У всех были массивы солнечных панелей, установленные либо на крышах, либо на окружающей территории. В более суровом климате здания приходилось строить целиком, но Понтеру такие сооружения всегда казались уродливыми. А вот глексены, похоже, все свои здания строят таким образом, да ещё и вплотную друг к другу, как стадо травоядных животных.

Кстати о животных: сегодня днём будет охота на мамонта, мясо которого будут есть на завтрашнем празднестве. Возможно, Понтеру стоит присоединиться к охотничьей команде. Он уже давным-давно не брал в руки копья и не приносил домой мяса, добытого собственноручно таким старомодным способом. В конце концов, это хоть как-то его займёт – его и других мужчин, которым не с кем проводить время.

– Папа!

Понтер развернулся и увидел бегущих к нему Жасмель и её друга, Триона. Понтер почувствовал, как его лицо расплывается в улыбке.

– Здравый день, милая, – сказал он, когда они приблизились. – Здравый день, Трион.

Жасмель обняла отца. Трион смущённо топтался в сторонке. Когда Жасмель отпустила Понтера, Трион сказал:

– Рад видеть вас. Слышал, с вами случилось невероятное приключение.

– Да уж, – ответил Понтер. К этому парню он испытывал смешанные чувства, как и, наверное, любой отец молодой женщины. Да, Жасмель про Триона рассказывала только хорошее – он всегда к ней прислушивается, внимателен во время секса, учится на кожевника, то есть собирается производить ценный вклад в общественное благо. И всё же Жасмель – его дочь, и он хотел для неё только самого лучшего.

– Прости, что опоздали, – сказала Жасмель.

– Ничего, – ответил Понтер. – А где Мегамег?

– Она решила, что больше не хочет, чтобы её так называли, – сказала Жасмель. – Теперь она хочет, чтобы её звали просто Мега.

Мега было её настоящим именем; Мегамег – уменьшительно-ласкательная форма от него. Понтера накрыло волной грусти. Его старшая дочь выросла, и младшая тоже быстро растёт.

– Ах, – сказал он. – Ладно. Так где же наша Мега?

– Играет с друзьями, – сказала Жасмель. – Мы повидаемся с ней позже.

Понтер кивнул:

– А вы двое, чем планировали заняться сегодня утром?

– Мы думали, что все вместе поиграем в ладатсу, – предложил Трион.

Понтер посмотрел на него. Парень был, насколько Понтер мог судить, довольно красив: широкие плечи, далеко выступающий надбровный валик, чётко очерченный нос, глаза густого фиолетового оттенка. Однако причуды молодости не обошли его стороной – вместо того чтобы свободно спадать по сторонам головы, его рыжеватые светлые волосы были зачёсаны налево и, должно быть, удерживались в таком состоянии какой-то липкой субстанцией.

Понтер уже готов был согласиться на игру в ладатсу – прошло уже много декамесяцев с тех пор, когда он последний раз пинал мяч, однако вспомнил себя в их возрасте, двадцать лет назад, когда только начал ухаживать за Класт. Последнее, чего он мог тогда пожелать, – это чтобы отец Класт околачивался неподалёку.

– Нет, – сказал он. – Идите гуляйте. Встретимся вечером за ужином.

Жасмель пристально посмотрела на отца, и он понял, что она знает, что на самом деле ему хотелось бы другого. Но Трион, не будь дурак, немедленно поблагодарил Понтера, подхватил Жасмель под руку и повёл её прочь.

Понтер смотрел им вслед. Жасмель, вероятно, родит первенца через год, когда запланировано рождение 149-го поколения. Тогда всё станет по-другому, подумал Понтер. Когда Двое станут Одним, он по крайней мере сможет нянчиться с внуком.

Автобус уже давно ушёл, улетев на Окраину за новой партией мужчин. Понтер повернулся и побрёл в глубь города. Наверное, стоит где-нибудь перекусить, а потом…

Его сердце подпрыгнуло. Вот уж кого он не хотел бы сегодня видеть, однако…

Однако она стоит, словно ждёт его.

Даклар Болбай.

– Здравый день, Понтер, – сказал она.

Разумеется, они с Даклар были знакомы много лет. Она была партнёршей Класт. В сущности, если кто и понимал по-настоящему, каким ударом для Понтера стала смерть Класт, то только Даклар. Но…

Но в его отсутствие она портила жизнь Адекору. Обвинить его в убийстве! Адекор способен убить Понтера, да и вообще кого бы то ни было, не более чем сам Понтер.

– Даклар, – сказал Понтер, опуская обычную форму вежливости.

Даклар понимающе кивнула.

– Не могу осуждать тебя за то, что я тебе неприятна, – сказала она. – Я знаю, что вредила Адекору, а вредить чьему-то партнёру – всё равно что вредить ему самому. – Она заглянула Понтеру в глаза. – Понтер, я прошу прощения. Я надеялась застать здесь и Адекора и извиниться перед ним тоже, но опоздала.

– Ты говоришь, что сожалеешь, – сказал Понтер, – но то, что ты делала…

– Я делала ужасные вещи, – прервала его Даклар, опуская взгляд к земле, к своим ногам, затянутым в матерчатые мешки на концах чёрных штанин. – Но я хожу к скульптору личности, принимаю лекарства. Лечение только началось, но я уже чувствую себя не такой… злой.

Понтер имел некоторое представление о том, через что прошла Даклар. Она не только потеряла партнёршу, которую делила с Понтером; задолго до этого она потеряла партнёра, Пелбона, которого однажды утром увели принудители. О, потом он вернулся, но не весь. Его подвергли кастрации, и их отношениям пришёл конец.

Понтер был неимоверно потрясён смертью Класт, но у него хотя бы оставались Адекор, и Жасмель, и Мегамег – они помогли ему справиться. Как же тяжёло должно было быть Даклар, у которой ни Пелбона, ни детей.

– Я рад, что тебе лучше, – сказал Понтер.

– Лучше, – подтвердила Даклар, снова кивнув. – Я знаю, что мне предстоит долгое лечение, но да, мне полегчало, и я…

Понтер ждал, что она продолжит, но она молчала.

– Да?

– Ну, – сказала она, пряча глаза, – просто я вроде как одна… – Она снова замолкла, но потом продолжила без вмешательства Понтера: – И ты тоже один. И, в общем, когда Двое становятся Одним, чувствуешь себя таким одиноким, когда не с кем провести время. – Она коротко взглянула ему в лицо, но снова отвернулась, словно боясь того, что может увидеть.

Понтер был озадачен. Однако, если подумать…

Даклар была умна, а это всегда влекло Понтера. В её волосах серебрились восхитительные серые пряди, сплетаясь с натуральными каштановыми. А ещё…

Но нет. Нет. Это безумие. После того, что она сделала с Адекором…

Понтер почувствовал покалывание в челюсти. Это иногда случалось, хотя чаще зимой поутру. Он поднял руку, чтобы почесать это место сквозь бороду.

229 месяцев назад ему сломали челюсть, и сделал это Адекор – они поругались из-за пустяка. Не приподними Понтер в тот момент голову, удар Адекора убил бы его на месте.

Но Понтер вскинул голову вовремя, и хотя половину нижней челюсти и семь зубов пришлось заменить искусственными дубликатами, он остался жив.

И он простил Адекора. Понтер не выдвинул обвинений, и Адекор избежал скальпеля принудителя. Он прошёл курс лечения по контролю гнева, и за все месяцы, что минули с тех пор, ни разу не замахнулся на Понтера или кого-либо ещё.

Прощение.

Он много беседовал с Мэре там, в её мире, о её вере в Бога и о человеке – якобы его сыне, – который пытался научить прощению народ Мэре. Мэре была последовательницей учения этого человека.

Ведь, в конце концов, Понтер и правда один. Невозможно было предсказать, что Верховный Серый совет решит по поводу открытия портала в мир Мэре; и даже если они всё же на это решатся, у Понтера не было абсолютной уверенности в том, что портал получится восстановить.

Прощение.

То, что он дал Адекору полжизни назад.

То, что система верований, которой придерживалась Мэре, ценила больше всего на свете.

И, по-видимому, то, в чём Даклар сейчас нуждалась больше всего.

Прощение.

– Хорошо, – ответил Понтер. – Ты должна помириться с Адекором. При этом условии я готов забыть о вражде, которая возникла между нами в связи с последними событиями.

Даклар улыбнулась.

– Спасибо. – Но потом её улыбка померкла. – Ты не возражаешь против моей компании – пока дети не освободятся, конечно? Я всё ещё табант Меги, и они с Жасмель всё ещё живут в одном доме со мной, но я знаю, что тебе нужно побыть с ними, и не буду мешать. Но до тех пор…

Она замолкла, не договорив, но её глаза снова на короткий миг встретили взгляд Понтера, и в них было явное предложение заполнить пустоту.

– До тех пор, – сказал Понтер, принимая решение, – да, до тех пор я буду рад твоему обществу.

Глава 4

Лаборатория Мэри в Йоркском университете выглядела такой же, какой она её оставила; несмотря на всё, что произошло с ней в последнее время, прошло всего тринадцать дней с тех пор, как она была здесь в последний раз.

Дария Клейн – одна из аспиранток Мэри – определённо продолжала регулярно сюда наведываться в её отсутствие. Место, за которым она работала, потерпело перестановку, а диаграммы на стене свидетельствовали, что секвенирование древнеегипетской Y-хромосомы идёт полным ходом, и многие пустые места уже заполнены.

Арне Эггебрехт из Музея Рёмера Пелицеуса в германском Хильдесхайме предположил, что египетская мумия, купленная недавно на распродаже старого парка развлечений в Ниагара-Фолс, – это на самом деле Рамзес I, основатель династии, включающей Сети I, Рамзеса II (которого в «Десяти заповедях» играл Юл Бриннер[2]), Рамзеса III и царицу Нефертари. Мумия сейчас хранилась в Университете Эмори в Атланте, но образцы ДНК были присланы на анализ в Торонто; лаборатория Мэри была мировым лидером в области извлечения древней ДНК, благодаря чему она и познакомилась с Понтером Боддетом. В отсутствие Мэри Дария достигла значительного прогресса в деле с предполагаемым Рамзесом.

– Профессор Воган?

У Мэри ёкнуло сердце. Она повернулась. В дверях лаборатории стоял высокий худой мужчина за шестьдесят. У него был глубокий грубый голос и причёска под Рональда Рейгана[3].

– Да? – Мэри почувствовала тошноту; мужчина загораживал единственный выход из комнаты. На нём был тёмно-серый деловой костюм с серым шёлковым галстуком – узел галстука ослаблен. Мгновение спустя он вошёл в лабораторию, выудил из серебристого кейса визитную карточку и протянул Мэри.

Она взяла её, смутившись того, что рука предательски дрожит. Карточка гласила:

«Синерджи Груп»
Дж. К. (Джок) Кригер, доктор наук.
Директор

Там был логотип: изображение земного шара, аккуратно разделённого надвое. На левой половине океаны были чёрные, а континенты – белые, на правой – наоборот. Почтовый адрес указывал на Рочестер, штат Нью-Йорк, а адрес электронной почты оканчивался на «.gov», что означало принадлежность организации к правительству США.

– Чем могу помочь, доктор Кригер? – спросила Мэри.

– Я директор «Синерджи Груп», – сказал он.

– Да, я прочитала. Никогда не слышала о такой.

– Пока о нас никто не слышал, и мало кто услышит. «Синерджи» – правительственный аналитический центр, созданием которого я занимаюсь последнюю пару недель. Мы взяли за образец корпорацию «RAND»[4], хотя и в меньшем масштабе, по крайней мере, на текущем этапе.

Мэри слышала о «RAND», но мало что знала о ней конкретного. Но всё-таки кивнула.

– Один из наших основных источников финансирования – INS, – сказал Кригер. Мэри вскинула брови, и Кригер пояснил: – Служба иммиграции и натурализации США.

– Ах, – сказала Мэри.

– Как вы знаете, инцидент с неандертальцем застал нас – застал всех – со спущенными штанами. Всё закончилось фактически раньше, чем успело начаться, а мы первые несколько дней считали, что это ещё одна дурацкая газетная «утка», – как сообщение о встрече с йети или о появившемся на сушёном черносливе лике матери Терезы.

Мэри кивнула. Она сама не сразу в это поверила.

– Конечно, – продолжал Кригер, – есть вероятность того, что портал между нашей и неандертальской вселенными больше не откроется никогда. Но если это всё-таки произойдёт, мы должны быть к этому готовы.

– Мы?

– Правительство Соединённых Штатов.

Мэри почувствовала, как её спина напряглась.

– Портал открылся на канадской территории, так что…

– На самом деле, мэм, он открылся в миле с четвертью под канадской территорией, в Нейтринной обсерватории Садбери, которая является совместным проектом канадских, британских и американских организаций, включая Университет Пенсильвании, Вашингтонский университет, а также Лос-Аламосской, Лоуренсовской и Брукхейвенской национальных лабораторий.

– О, – сказала Мэри. Она этого не знала. – Но шахта «Крейгтон», в которой находится обсерватория, принадлежит Канаде.

– Точнее, канадской публичной корпорации «Инко». Но послушайте, я здесь не для того, чтобы спорить о суверенитете. Я просто хотел дать вам понять, что у США есть законные интересы в этом деле.

– Хорошо, – ледяным тоном ответила Мэри.

Кригер помолчал; он явно чувствовал, что слишком уклонился от темы.

– Если портал между нашей и неандертальской вселенными снова откроется, мы хотим быть готовыми к этому. Защита портала не выглядит большой проблемой. Как вы, возможно, знаете, на командование двадцать второго крыла канадских ВВС, которое базируется в Норт-Бей, возложена задача обеспечения безопасности портала от вторжения или террористических атак.

– Вы шутите, – сказала Мэри, хотя и подозревала, что вряд ли.

– Нет, не шучу, профессор Воган. И ваше, и моё правительство относятся к ситуации очень серьёзно.

– А какое отношение к этому имею я? – спросила Мэри.

– Вы идентифицировали Понтера Боддета как неандертальца на основании анализа его ДНК, так?

– Да.

– С помощью такого рода анализа можно идентифицировать любого неандертальца? Можно ли надёжно определить, что данное лицо является неандертальцем или человеком?

– Неандертальцы и есть люди, – сказала Мэри. – Мы принадлежим к одному роду Homo. Homo habilis, Homo erectus, Homo antecessor – если считать его отдельным видом – Homo heidelbergensis, Homo neanderthalensis, Homo sapiens. Все мы – люди.

– Признаю свою ошибку, – Крикер кивнул. – Как мы должны себя называть, чтобы отличить нас от них?

– Homo sapiens sapiens, – ответила Мэри.

– Длинновато, не правда ли? – заметил Кригер. – Кажется, я слышал, что нас иногда называют кроманьонцами. По-моему, вполне подходящий термин.

– Технически он относится лишь к отдельной верхнепалеолитической популяции анатомически современных людей, обнаруженных на юге Франции.

– Тогда мы возвращаемся к предыдущему вопросу: как нам себя называть, чтобы отличить себя от неандертальцев?

– У народа Понтера есть термин для обозначения ископаемых людей их мира, похожих на нас. Они называют их глексенами. В этом есть определённая симметрия: мы называем их именем, которое придумали для их ископаемых предков, а они нас – именем, которое придумали для наших ископаемых предков.

– Как вы сказали? Глексены? – Кригер задумался. – Хорошо, думаю, это подойдёт. Могут ваши методы анализа ДНК провести границу между любым неандертальцем и любым глексеном?

Мэри нахмурилась:

– Сильно сомневаюсь. Внутривидовая вариативность очень велика, и…

– Но неандертальцы и глексены – это разные виды, наверняка существуют гены, которые есть только у них или только у нас. Например, ген, который отвечает за надбровный валик.

– О, у многих из нас, глексенов, тоже есть надбровный валик. К примеру, он довольно часто встречается у мужчин из Восточной Европы. Конечно, его двойной изгиб характерен именно для неандертальцев, но…

– А что насчёт треугольных выступов в носовой полости? – спросил Кригер. – Я слышал, что это отличительная черта неандертальцев.

– Да, это так, – сказала Мэри. – Если вы готовы заглядывать каждому человеку в нос…

Кригеру было не до шуток.

– Я думал о том, что вы могли бы найти отвечающий за них ген.

– О, возможно, хотя они сами, вероятно, уже его нашли. Понтер дал понять, что они уже давно завершили свой проект, аналогичный нашему «Геному человека»[5]. Но вообще, да, я могла бы поискать диагностический маркер.

– Правда? И как скоро?

– Не торопитесь, – сказала Мэри. – У нас есть ДНК четырёх доисторических неандертальцев и одного современного. Исследовательская база узковата.

– Но вы всё же могли бы это сделать?

– Возможно. Только зачем?

– Как много времени это займёт?

– С тем оборудованием, что у меня есть, и если я не буду ни на что отвлекаться, – вероятно, несколько месяцев.

– А что, если мы дадим вам всё необходимое оборудование и персонал, которые потребуются? Что тогда? Деньги – не проблема, профессор Воган.

Мэри почувствовала, как её сердце убыстряет бег. Будучи канадским учёным, она никогда в жизни не слышала таких слов. У неё были друзья, которые после защиты уехали на постдок в американские университеты; они часто рассказывали про пяти- и шестизначные суммы грантов и новейшее оборудование. Исследовательский грант самой Мэри составлял жалкие 3200 долларов. Причём, разумеется, канадских.

– Ну, с неограниченными ресурсами, я думаю, это можно провернуть довольно быстро. Если повезёт, то за несколько недель.

– Отлично, отлично. Займитесь этим.

– Хм, при всём уважении, доктор Кригер, я гражданка Канады. Вы не можете говорить мне, что делать.

Кригер мгновенно дал задний ход:

– Конечно нет, профессор Воган. Прошу прощения. Мой энтузиазм бежит впереди меня. Я хотел сказать, не будете ли вы так любезны предпринять подобное исследование? Как я сказал, мы предоставим всё необходимое оборудование, персонал и значительную сумму в качестве оплаты ваших услуг.

У Мэри голова шла кругом.

– Но зачем? Почему это так важно?

– Если портал между двумя мирами откроется снова, – сказал Кригер, – наш мир будет посещать большое количество неандертальцев.

Мэри прищурилась:

– И вы хотите… как-то их дискриминировать?

Кригер покачал головой:

– Ничего подобного, уверяю вас. Но нам нужно это знать для целей иммиграционного учёта, для оказания соответствующей медицинской помощи и так далее. Вы ведь не хотите, чтобы находящемуся без сознанию пациенту дали не те лекарства только потому, что доктор не смог определить, неандерталец он или глексен.

– Но ведь для этого достаточно посмотреть, есть ли у него имплант-компаньон. Понтер говорил, что в его мире все носят такие.

– Ни в коей мере не хочу бросить тень на вашего друга, профессор Воган, но мы знаем об этом исключительно с его слов. В своём мире он с тем же успехом может оказаться условно освобождённым преступником, а эта штуковина – следящим устройством, которые носят лишь преступники.

– Понтер не преступник, – возразила Мэри.

– Тем не менее вы, несомненно, понимаете, как полезно было бы иметь свои собственные, независимые методы для определения вида, к которому относится то или иное лицо, не полагаясь на сведения, известные нам лишь с чужих слов.

Мэри неуверенно кивнула. Это вроде бы имело смысл. И кстати, был ведь прецедент: канадское правительство уже приложило массу усилий для того, чтобы сформулировать, кого считать индейцем, а кого – нет, для правильного распределения пособий и льгот. И всё же…

– Но ведь нет оснований полагать, что портал когда-либо откроется снова? То есть должны же быть какие-то основания так считать, разве нет? – Она была бы счастлива увидеть Понтера снова, но…

Кригер качнул головой:

– Нет. Но наша политика – быть готовыми ко всему. Буду с вами честен: я признаю́, что внешность вашего мистера Боддета, скажем так, весьма характерна. Но можем ли мы быть уверены, что не существует неандертальцев с менее выраженными характерными особенностями, которые способны раствориться среди людей нашего вида?

Мэри улыбнулась:

– Вы говорили с Милфордом Уолпоффом[6].

– Говорил. И с Иэном Таттерсалем[7], и практически с каждым специалистом по неандертальцам. Похоже, консенсуса насчёт того, насколько сильно неандертальцы отличаются от нас, не существует.

Мэри кивнула; это, несомненно, было правдой. Некоторые, как Уолпофф, считали, что неандертальцы – это лишь ещё одна разновидность Homo sapiens – в лучшем случае раса, если этот термин всё ещё имеет хоть какой-то смысл, и, несомненно, относятся к одному виду с нами. Другие, подобно Таттерсалю, придерживались противоположной точки зрения: что неандертальцы – это отдельный биологический вид, Homo neanderthalensis. Пока что все генетические исследования свидетельствовали в пользу последней гипотезы, однако Уолпофф и его последователи полагали, что немногие имеющиеся образцы неандертальской ДНК, включая 379 нуклеотидов, которые Мэри сама извлекла из типового экземпляра в Rheinisches Landesmuseum, либо были нехарактерными, либо неправильно интерпретировались. Данный вопрос, без преувеличений, был одним из самых спорных во всей палеоантропологии.

– У нас по-прежнему лишь один полный образец неандертальской ДНК, – напомнила Мэри, – а именно ДНК Понтера Боддета. Выявить характерные признаки по единственному образцу может оказаться невозможно.

– Я это понимаю. Но мы этого никогда не узнаем, пока не попробуем.

Мэри оглядела лабораторию:

– У меня есть обязанности здесь, в Йоркском. Семинары. Аспиранты.

– Я понимаю и это, – сказал Кригер. – Однако я уверен, что об этом можно договориться. Я уже перемолвился парой слов с ректором.

– То есть речь идёт о проекте с полной занятостью?

– Да, мы, разумеется, оплатим вам весь учебный год.

– Где я буду работать? Здесь?

Кригер покачал головой:

– Нет, мы хотели бы, чтобы вы работали в нашем режимном учреждении.

– В Рочестере?

– В Рочестере, штат Нью-Йорк, да.

– Отсюда не очень далеко, не так ли?

– Я летел самолётом, – сказал Кригер, – и это практически вообще не заняло времени. На машине, как я понимаю, где-то три с половиной часа.

Мэри задумалась. Она по-прежнему сможет видеться с друзьями и с мамой. И она признавала, что сейчас ничто так её не интересует, как изучение ДНК Понтера; преподавание же ей будет только мешать.

– Какие… э-э… условия вы предлагаете?

– Мы предлагаем годовой контракт консультанта на сумму сто пятьдесят тысяч долларов и медстраховку с полным покрытием. – Он улыбнулся. – Я знаю, что для вас, канадцев, это ключевой пункт.

Мэри нахмурилась. Она уже более или менее смирилась с возвращением в Йоркский университет, в место, где её изнасиловали, но…

Но нет. Нет, это не так. Мэри думала, что сможет это пережить, но если сегодняшнее утро хоть сколько-нибудь показательно, то она до сих пор шарахается от собственной тени.

– У меня здесь квартира, – сказала Мэри. – Кондоминиум.

– Мы позаботимся об ипотечных платежах и квартплате на время вашего отсутствия; по окончании работы ваш дом будет вас ждать.

– В самом деле?

Кригер кивнул:

– Да. Ведь это величайшее событие, случившееся на нашей планете с… да с самого начала времён. Мы с вами, профессор Воган, собственными глазами наблюдаем конец кайнозойской и начало новой эры. Уже тридцать пять тысяч лет или около того на Земле существует лишь одно человечество – наше, но если портал откроется, их снова станет два, и в этот раз мы позаботимся, чтобы всё пошло как надо.

– Ваше предложение весьма соблазнительно, доктор Кригер.

– Джок. Зовите меня Джок. – Пауза. – Видите ли, я раньше работал в корпорации «RAND». Я математик; когда я окончил Принстон, семьдесят процентов выпускников математических специальностей подавали заявление в «RAND». Это было место, где давали деньги и ресурсы на занятия чистой наукой. Тогда ходила шутка, что RAND расшифровывается как «Research And No Development»[8] – это был аналитический центр в чистейшем виде.

– А как это расшифровывается на самом деле?

– Якобы просто «Research and Development». Но она финансировалась американскими ВВС и существовала с единственной целью: проработка сценариев ядерного конфликта. Я специалист по теории игр; это моя профессия, и из-за неё я туда и попал: чтобы строить модели балансирования на грани ядерной войны. – Он помолчал. – Вы видели «Доктор Стрейнджлав»?[9]

Мэри кивнула:

– Давным-давно.

– Помните сцену в штабе, где Джордж К. Скотт сжимает в руках исследование корпорации «BLAND»? В следующий раз, когда будете смотреть, остановите DVD и приглядитесь. Исследование озаглавлено «Глобальные цели в мегатрупах»[10]. Мы примерно этим и занимались. Но холодная война закончилась, профессор Воган, и теперь нас ждёт нечто невероятно позитивное. – Он сделал паузу. – Знаете, несмотря на свои военные корни, корпорация «RAND» много занималась долгосрочным прогнозированием. Одно из исследований называлось «Планеты, на которых жить людям» и было посвящено вероятности обнаружения где-нибудь в галактике землеподобных планет. Его выполнил Стивен Доул[11] в 1964-м, когда я только пришёл в «RAND». Но даже в те времена, когда космическая программа была в зените славы, очень немногие из нас всерьёз считали, что мы получим возможность попасть на другую землеподобную планету ещё при нашей жизни. Если же портал откроется снова, такая возможность появится. И поэтому мы хотим, чтобы контакт прошёл без сучка без задоринки. Когда откроется первое неандертальское посольство…

– Неандертальское посольство! – воскликнула Мэри.

– Мы думаем наперёд, профессор Воган. Для этого и существует «Синерджи» – не только чтобы взять лучшее из обоих миров, а чтобы сделать нечто, что было бы больше, чем сумма составных частей. Нас ждёт интереснейшая работа, и мы хотели бы, чтобы вы приняли в ней участие.

Глава 5

Понтер и Даклар шли через площадь, болтая о пустяках. Вокруг резвились дети – играли в игры, гонялись друг за другом, просто дурачились.

– Всегда хотела спросить об этом мужчину, – сказала Даклар. – Вы скучаете по детям, когда Двое порознь?

Маленький мальчик 148-го поколения выбежал прямо перед ними, ловя летающий треугольник. Понтер никогда не жалел о том, что у него две дочери, но хотел бы ещё и сына.

– Конечно, – ответил он. – Я всё время о них думаю.

– Они такие замечательные девочки, Жасмель и Мега, – сказала Даклар.

– Я думал, вы с Жасмель «скрестили копья», пока меня не было.

Даклар грустно усмехнулась:

– Ну да. Она говорила от имени Адекора на доосларм басадларм, а я была его обвинителем. Но, Понтер, я ведь не дура. Очевидно, что она была права, а я – нет.

– Так вы теперь помирились?

– Это… потребует времени, – сказала Даклар. – Ты же знаешь, какая Жасмель. Упрямая, как сталактит – как его ни тяни, всё равно держится.

Понтер засмеялся. Он хорошо знал Жасмель – и Даклар, как видно, знала её не хуже.

– Да, с ней бывает тяжело, – согласился он.

– Ей только-только исполнилось 225 месяцев. Разумеется, с ней тяжело. – Даклар помолчала. – Для молодой женщины это большой стресс, знаешь ли. От неё ожидают, что к началу зимы она обзаведётся двумя партнёрами. Я знаю, что Трион, скорее всего, станет её партнёром-мужчиной, но вот женщину она всё ещё ищет.

– У неё не будет проблем, – сказал Понтер. – Она – настоящее сокровище.

Даклар улыбнулась:

– Да, она такая. Унаследовала всё лучшее от Класт и… – Она снова замолкла, возможно раздумывая, следует ли заходить так далеко. – И от тебя тоже.

Но Понтер был польщён этим замечанием.

– Спасибо, – сказал он.

Даклар погрустнела:

– Когда Класт умерла, Жасмель и Мега очень грустили. Мегамег-то была слишком мала, чтобы по-настоящему понимать, что случилось, но Жасмель… Девочке без матери очень сложно. – Она снова сделала паузу. Понтер подумал, не ожидается ли от него похвала за то, что она заменила Жасмель мать. – Я пыталась быть хорошим табантом, – продолжила Даклар. – Но это совсем не то, что настоящая мать.

И снова Понтер не знал, что сказать.

– Да, – проговорил он. – Наверное, ты права.

– Я знала, что они никак не могли переехать к вам с Адекором, – сказала Даклар. – Девочкам жить на Окраине…

– Да, – согласился Понтер. – Конечно, это было невозможно.

– Тебе… – Даклар оборвала себя, уставившись на покрывавшую площадь коротко подстриженную траву. – Тебе не нравилось, что я взяла над ними опеку?

Понтер слегка пожал плечами:

– Ты была партнёршей Класт. Логично, что именно тебя она назвала табанта для своих дочерей.

Даклар медленно склонила голову. Её голос был тих.

– Я не об этом спрашиваю.

Понтер закрыл глаза и вздохнул:

– Ты права. Да, мне это не нравилось – прости. Я их отец, их кровная родня. Ты…

Даклар ждала, что он продолжит, но когда стало ясно, что он больше не собирается ничего говорить, закончила мысль за него:

– А я им не родня, – сказала она. – Они не мои дети, но я всё-таки взяла над ними опеку.

Понтер не стал отвечать; для этой ситуации не было вежливого ответа.

– Это ничего, – сказала Даклар, на мгновение касаясь его плеча. – Ничего, что ты так к этому относишься. Это естественно.

Над головой пролетело несколько гусей. Несколько дроздов, прятавшихся в траве, вспорхнули при их приближении.

– Я очень люблю своих детей, – сказал Понтер.

– Я их тоже люблю. Я знаю, что это не мои дети, но я жила с ними всю их жизнь, так что люблю их как своих.

Понтер остановился и посмотрел на Даклар. Он никогда не задумывался над таким типом отношений; чужие дети его всегда немного раздражали – Адекоров Даб, к примеру, был весьма вредным ребёнком. В нормальной семье Даклар жила бы со своими собственными детьми. Сын или дочь 148-го поколения всё ещё жили с матерью и её партнёршей, как и дочь 147-го – хотя в течение следующих нескольких месяцев она бы обзавелась партнёрами и стала бы жить отдельно.

– Ты удивлён? – спросила Даклар. – Я правда люблю Жасмель и Мегу.

– Ну… я… думаю, я просто никогда об этом не задумывался.

Даклар улыбнулась:

– Как видишь, у нас очень много общего. Мы оба любили одну и ту же женщину. И оба любим одних и тех же детей.

* * *

Понтер и Даклар решили начать день с просмотра пьесы, поставленной в открытом амфитеатре. Понтер всегда любил театр, а пьеса относилась к числу его любимых – «Вамлар и Колапа», историческая постановка об охотнике и собирательнице. Такого рода пьесы играют, только когда Двое становятся Одним, и в постановке могут участвовать актёры обоих полов. Сюжет строился на множестве завязок и поворотов, которые были бы невозможны в современную эру компаньонов: одни люди пропадали без вести, другие не могли общаться, будучи далеко друг от друга, третьи не могли доказать, что были в определённом месте в определённое время, четвёртые по-разному описывали одни и те же события.

В амфитеатре они уселись прямо на полу, скрестив ноги, и Понтер обнаружил, что его колено плотно прижато к колену Даклар.

Пьеса была действительно хороша.

* * *

После представления Понтер с Даклар отправились навестить маленькую Мегамег, которая играла с друзьями. При виде отца она пришла в полный восторг и бросилась к нему через весь двор.

– Привет, малышка! – сказал Понтер, подхватывая её на руки.

– Привет, папа! – Она посмотрела на Даклар и поздоровалась, как отметил Понтер, совершенно тем же радостным тоном: – Привет, Даклар!

Он ощутил укол ревности – было бы предпочтительнее, чтобы она больше радовалась встрече с ним, её биологическим отцом, чем с законным опекуном. Но это быстро прошло. Он знал, что у его младшей дочери любви хватит на всех. Он снова сжал её в объятиях, потом опустил на землю.

– Смотрите, как я могу! – крикнула она. Потом отбежала от них на несколько шагов и сделала сальто назад.

– Ух ты! – воскликнул Понтер, лучась от гордости.

– Здорово! – сказала Даклар, хлопая в ладоши. Понтер взглянул на неё и улыбнулся. Даклар улыбнулась ему в ответ.

Мегамег явно хотела показать ещё один трюк, но они на неё не смотрели.

– Папа! Мама! Смотрите! – закричала она.

У Понтера перехватило дыхание. Мегамег смутилась.

– Ой! – тихо сказала она. – То есть папа, Даклар, смотрите!

* * *

К середине дня Понтер начал нервничать. Сегодня Двое становятся Одним, и он вовсе не дурак. Но у него не было секса с женщиной… первой мыслью было – с тех пор, как двадцать месяцев назад умерла Класт. Но на самом деле дольше. О, он любил Класт до её последнего дня, но последствия рака начали давать о себе знать гораздо раньше. Это было… На самом деле он не помнил точно. Понтер никогда не позволял себе думать о том, что эта встреча может быть последней их с Класт интимной близостью, что вот сейчас он входит в неё последний раз, но…

Но в конце концов самый последний раз всё-таки наступил, и после она уже была слишком слаба, чтобы делать это снова. И это было, вероятно, за целый декамесяц до её смерти.

Так что – по меньшей мере тридцать месяцев. Да, всё это время рядом был Адекор, но…

Но это не то же самое. Физические контакты между двумя мужчинами – или двумя женщинами, неважно – хотя также являются выражением любви, но это всё же развлечение, забава. Но секс – это потенциально репродуктивный акт.

Конечно, ни у Даклар, ни у любой другой женщины не было никаких шансов забеременеть, когда Двое становятся Одним в этот раз. Все женщины, живя вместе и вдыхая феромоны друг друга, давным-давно синхронизовали свои менструальные циклы. В следующем году, когда запланировано зачатие 149-го поколения, Верховный Серый совет сдвинет дни, когда Двое становятся Одним, так, что они совпадут с периодом максимальной фертильности.

И всё же, хоть у Даклар не было шансов забеременеть, прошло так много времени с тех пор, как…

– Давай отведём детей на площадь Дарсона и пойдём чего-нибудь перекусим, – предложила Даклар.

Понтер ощутил, как его бровь взбирается на гребень надбровного валика. Детей. Понятно, каких детей. Его детей.

Её детей.

Их детей.

Она определённо знала, как к нему подольститься. Попытка наладить отношения через секс могла растревожить его и выбить из колеи. Но прогулка с детьми…

Это было именно то, что нужно.

– Конечно, – сказал он. – Конечно.

Понтер кивком подозвал Мегамег, и они пошли искать Жасмель – что было нетрудно, поскольку её компаньон и Хак могли легко связаться. На улицах по-прежнему играло множество детей, но взрослые по большей части разошлись по домам, чтобы предаться утехам любви. Лишь некоторые из них – и мужчины и женщины – ещё оставались на улице.

В мире глексенов Понтер практически не имел дела с детьми, но, как он понял, их там редко вот так оставляли одних. Глексенское общество было больно вдвойне. Во-первых, они не чистили свой генетический пул, не удаляли из него даже наиболее нежелательные психологические особенности. А во-вторых, среди них не появилось своего Лонвеса Троба, который сделал бы их свободными: без имплантов-компаньонов и регистраторов алиби глексены по-прежнему подвергались опасности со стороны себе подобных, и, как смог понять Понтер из того немногого, что видел по глексенскому визору, объектом нападений часто становились дети.

Но здесь, в этом мире, дети могли бродить, где им вздумается, и днём и ночью. Понтер не понимал, как в глексенском мире родителям удаётся не сходить с ума.

– Вот она! – сказала Даклар, заметив дочь Понтера прежде него. Жасмель и Трион рассматривали стенд с инструментами для свежевания, выставленный в уличном павильоне.

– Жасмель! – позвал Понтер и замахал рукой. Его дочь вскинула голову и расцвела в радостной улыбке – ни следа досады от того, что их с Трионом прогулку прервали.

Понтер и Даклар подошли ближе.

– Мы собирались сходить на площадь Дарсона, поесть буйволятины.

– Кстати, мне тоже ещё нужно повидаться с родителями, – сказал Трион, то ли восприняв невысказанный намёк Понтера, то ли и правда собираясь с ними встретиться – Понтер не мог сказать. Трион склонился к Жасмель и лизнул её в лицо. – Увидимся вечером, – сказал он.

– Пошли! – сказала Мегамег, вставая на цыпочки и беря за руку Понтера левой рукой, а Даклар – правой. Жасмель прижалась к Понтеру, и он обхватил её второй рукой за плечи, и они вчетвером отправились обедать.

Глава 6

Хотя Мэри и собиралась обдумать предложение Джока Кригера, размышлять здесь особо было не о чем – оно было слишком соблазнительно, чтобы его упустить.

А сегодня как раз было назначено единственное собрание факультета до начала учебного года. Присутствовать будут не все – многие профессора всё ещё где-то отдыхали либо принципиально отказывались являться на работу раньше первого вторника сентября[12]. Но большинство её коллег будут там, и это самый подходящий момент, чтобы найти среди них замену для своих курсов. Мэри знала, что ей очень повезло: она оказалась женщиной как раз в подходящую эпоху, когда Йоркский и другие университеты корректируют исторические дисбалансы в своей кадровой политике, особенно в отношении научного персонала. Ей не составило труда получить постоянную должность, а потом и бессрочный контракт, тогда как многие мужчины её возраста по-прежнему считали копейки и каждый семестр сражались за лишние часы по сезонным контрактам.

– Всех с возвращением, – сказала Кейсер Ремтулла. – Надеюсь, все отлично провели лето?

Полтора десятка человек, сидящих за большим столом в конференц-зале, закивали.

– Очень хорошо, – сказала Ремтулла, пакистанка возрастом за пятьдесят, одетая в бежевую блузку и такого же цвета брюки. – Конечно, – продолжила она, улыбаясь, – я уверена, что ни у кого не было таких захватывающих каникул, как у нашей Мэри.

Мэри почувствовала, что краснеет, а Корнелиус Раскин и ещё несколько человек захлопали.

– Спасибо, – сказала она.

– Однако, – продолжила Кейсер, – если у нас всё пройдёт гладко, Мэри, вероятно, покинет нас на весь этот год.

Корнелиус, сидящий через стол от неё, насторожённо выпрямился. Мэри улыбнулась: он знал, что из этого следует, и был готов вцепиться в подвернувшуюся возможность.

– Мэри читает вводной курс генетики на втором, регуляцию экспрессии генов на третьем и эукариотную генетику на четвёртом курсе, – сказала Кейсер. – Плюс она курирует двоих аспирантов – Дарию Клейн, которая делает работу по ДНК древних людей, и Грэма Смайта, который… Мэри, чем он занимается?

– Переоценкой танксономии певчих птиц на основе анализа митохондриальной ДНК.

– Точно, – сказала Кейсер, кивая. Она оглядела собравшихся поверх своих узких очков. – Если кому-нибудь интересны дополнительные преподавательские часы…

Рука Корнелиуса Раскина взметнулась вверх прежде, чем Кейсер закончила произносить «кому-нибудь». Мэри было жаль несчастного Корнелиуса. Ему было тридцать пять или тридцать шесть, он защитился восемь лет назад. Однако на факультете не было вакансий для белых мужчин. Десять лет назад он бы уже был на полпути к бессрочному контракту, сегодня же он получал 6000 долларов за семестровый курс и 12000 за годовой и жил в облупленной многоэтажке в Дрифтвуде, районе неподалёку, в который даже студенты предпочитали не заходить, – Корнелиус называл своё жилище «пентхаусом в трущобах».

– Возьму регуляцию, – сказал Корнелиус. – И эукариотную генетику.

– Берите эукариотную и вводный для второго, – сказала Кейсер. – Не могу отдать все плюшки одному.

Корнелиус стоически кивнул.

– Договорились, – сказал он.

– В таком случае, – сказал Девон Грин, ещё один белый мужчина и тоже преподаватель на сезонном контракте, – могу я взять курс регуляции экспрессии генов?

Кейсер кивнула:

– Он ваш. – Она взглянула на Карен Кли, негритянку примерно одних лет с Мэри: – Вы бы могли взять… э-э… скажем, мисс Клейн?

Преподаватели с временным контрактом не могут курировать аспирантов: эта работа только для постоянных сотрудников.

– Я бы лучше взяла парня с птичками, – сказала Карен.

– О'кей, – ответила Кейсер. – Кто возьмёт мисс Клейн?

Молчание.

– Тогда поставим вопрос так, – сказала Кейсер. – Кто возьмёт мисс Клейн и старый офис Мэри?

Мэри улыбнулась. У неё действительно был первоклассный офис, с хорошим видом на оранжереи.

– Продано! – воскликнула Хелен Райт.

– Ну вот и всё, – сказала Кейсер. Она повернулась к Мэри и улыбнулась: – Похоже, этот год мы перетопчемся без вас.

* * *

После собрания факультета Мэри вернулась к себе в лабораторию. Она надеялась, что её аспиранты, Дария и Грэм, сегодня тоже придут; они вправе услышать объяснения от неё лично.

Хотя какое объяснение она могла им дать? Очевидное – что ей предложили отличную работу в Штатах – было лишь частью правды. Мэри и раньше звали в американские университеты; её обхаживали далеко не впервые. Но все те предложения она отклонила, говоря себе, что предпочитает жить в Торонто, что здешний климат «придаёт ей сил», что ей будет не хватать Си-би-си[13], и здешних прекрасных театров, и Карибаны[14], и «Ищеек с Бейкер-стрит»[15], и Йорквилля[16], и бистро «Ле-Селект», и Королевского музея, и некурящих ресторанов, и «Блю-Джейз»[17], и «Глоуб энд Мэйл»[18], и социальной медицины, и Харборфронтских чтений.

Конечно, она могла расписать им все достоинства новой работы – но главной причиной её отъезда всё-таки оставалось изнасилование. Она знала, что такое происходит повсюду – в другом городе не будет безопаснее, чем здесь. Но именно желание избавиться от напоминаний о нём понесло её в Садбери разбираться с безумной историей об обнаруженном там живом неандертальце, и на этот раз её тянуло из города то же самое чувство. Возможно, если бы сейчас рядом была Дария, она смогла бы ей об этом рассказать… но она никак не могла обсуждать это с Грэмом Смайтом… или любым другим мужчиной, по крайней мере в этом мире.

Мэри принялась собирать личные вещи, которые хотела забрать из лаборатории, в старый пластиковый ящик из-под молока, который кочевал по всему факультету уже многие годы. У неё был настенный календарь с фотографиями крытых мостов; фотография её двух племянников в рамке; кофейная чашка с логотипом «Канада a.m.»[19] – она была на их шоу почти десять лет назад, после того, как сумела получить ДНК тридцатитысячелетнего медведя, найденного в юконской вечной мерзлоте. Большинство книг на полках принадлежало университету, но она забрала полдюжины своих собственных, включая свежее издание справочника CRC[20].

Мэри оглядела лабораторию ещё раз. Кому-то другому придётся продолжить секвенирование ДНК странствующего голубя, которым она занималась перед отъездом в Садбери. И хотя большинство растений в лаборатории принадлежало Мэри, она не сомневалась, что Дария будет их поливать.

Итак: всё готово. Она подхватила заметно потяжелевший молочный ящик и уже двинулась было к двери…

Нет. Нет, осталось ещё кое-что.

Она знала, что могла бы оставить это здесь. Никто бы не выкинул их в её отсутствие. Какое там, у них ещё хранились образцы, принадлежавшие Даниэлю Колби, а он уже два года как умер.

Мэри поставила ящик на пол и подошла к холодильнику для хранения биологических образцов, находящийся в противоположном углу лаборатории. Она открыла дверцу и ощутила порыв морозного воздуха.

Они были там: два матовых контейнера для образцов с надписью «Воган 666».

В одном были её трусики с той ночи, в другом…

В другом содержалось то, что он оставил внутри неё.

Но нет. Нет, она не возьмёт это с собой. Они могут остаться здесь; кроме того, ей не хотелось даже касаться их. Она захлопнула дверцу холодильника и повернулась.

Как раз в этот момент в дверь лаборатории просунулась голова Корнелиуса Раскина.

– Привет, Мэри, – сказал он.

– Привет, Корнелиус.

– Просто хотел сказать, что мы будем по тебе скучать, и… в общем, хотел поблагодарить за доставшиеся мне часы.

– Не за что, – ответила Мэри. – Не думаю, что для этого курса есть более подходящая кандидатура. – Это не была простая вежливость: она знала, что это правда. Корнелиус был настоящим вундеркиндом: он учился в Университете Торонто, но степень получал в Оксфорде, где работал в Центре изучения древних биомолекул.

Мэри подошла к молочному ящику.

– Давай помогу, – сказал Корнелиус. – Отнести к машине?

Она кивнула. Корнелиус присел на корточки и поднялся вместе с ящиком. Они вышли в коридор. Им навстречу попался Джереми Баньон, аспирант другого преподавателя.

– Здравствуйте, профессор Воган, – поздоровался он. – Здравствуйте, доктор Раскин.

Мэри заметила, как кисло улыбнулся Корнелиус в ответ. Её и других постоянных сотрудников факультета всегда называли «профессор», но Корнелиусу такое обращение было не положено. Только в академических стенах обращение «доктор» могло считаться утешительным призом, и она отчётливо видела, как сильно Корнелиус жаждет этого слова на букву «п».

Мэри с Корнелиусом спустились по лестнице и вышли под августовский зной. По Йорк-Лэйн они дошли до парковки, и Корнелиус помог ей погрузить ящик в багажник её «Хонды». Она попрощалась с ним, уселась за руль, завела мотор и покатила навстречу новой жизни.

Глава 7

– Вызывает интерес, что вы начали новые отношения так скоро, – сказал Селган совершенно нейтральным тоном.

– Я не начинал отношений, – возразил Понтер. – К тому времени я был знаком с Даклар Болбай больше двухсот месяцев.

– О да, – согласился Селган. – Ведь она была партнёршей вашей партнёрши.

Понтер скрестил руки на груди.

– Именно.

– Так что, разумеется, вы были с ней знакомы, – поддакнул Селган, кивая.

– Так и было. – В голосе Понтера прозвучали нотки самооправдания.

– За всё то время, что вы были знакомы с Даклар, у вас когда-нибудь были фантазии на её счёт?

– Что? – переспросил Понтер. – В смысле, сексуальные?

– Да, сексуальные.

– Разумеется, нет.

Селган едва заметно пожал плечами.

– В этом нет ничего необычного. Многие мужчины фантазируют о женщинах, с которыми связаны их партнёрши.

Понтер помолчал несколько тактов, потом тихо признал:

– Ну, есть определённая разница между досужими мыслями и фантазиями…

– Конечно, – согласился Селган. – Конечно. И часто в ваших досужих мыслях появлялась Даклар?

– Нет, – быстро ответил Понтер. Он снова замолчал, потом продолжил: – Ну, «часто» – это субъективный термин. То есть, конечно, время от времени, я думаю…

Селган улыбнулся:

– Как я сказал, в этом нет ничего необычного. Существует целый раздел порнографии, посвящённый именно этой теме. Вы когда-нибудь с ней…

– Нет, – отрезал Понтер.

– Как скажете. Но я чувствую подспудный дискомфорт. Что-то вас беспокоит в этой перемене ваших отношений с Даклар. Что именно?

Понтер молчал.

– Может быть, вы считали это неправильным, потому что Класт умерла совсем недавно?

Понтер покачал головой:

– Нет. Класт умерла. Ушла. На самом деле общение с Даклар помогало мне вспомнить Класт. В конце концов, Даклар – единственный человек на свете, который знал Класт так же близко, как и я.

– Хорошо, – сказал Селган. – Тогда позвольте мне задать вам ещё один вопрос.

– Не думаю, что могу вам как-то помешать, – ответил Понтер.

– И это тоже правда. – Селган улыбнулся. – В тот момент вы ещё не знали, какое решение примет Верховный Серый совет по вопросу об открытии портала в мир глексенов. Был ли ваш дискомфорт связан с мыслью о том, что, проводя время с Даклар, вы изменяете Мэре?

Понтер саркастически засмеялся:

– Вот видите? Я же говорил, вы, скульпторы личности, всегда ищете простые банальные ответы. Я не был связан с Мэре Воган. Я не брал на себя никаких обязательств. Мой дискомфорт…

Понтер оборвал себя на полуслове, и некоторое время Сеглан ждал, что он продолжит говорить. Но он молчал.

– Вы не договорили, – сказал Селган. – Мысль сформировалась у вас в мозгу, но вы решили не озвучивать её. Что это была за мысль?

Понтер сделал глубокий вдох, наверняка чтобы ощутить запах феромонов Селгана и попытаться угадать природу приготовленной им ловушки. Но Селган обладал способностью контролировать свои телесные запахи; именно благодаря ей он был так хорош в своей области. Он терпеливо ждал, и Понтер наконец ответил:

– Я не изменял Мэре. Но мог сделать больно Адекору.

– Это ваш партнёр, – сказал Селган, будто бы пытаясь вспомнить, где он уже слышал это имя.

– Да, – ответил Понтер.

– Ваш партнёр, который вытащил вас из чужого мира, разлучил с Мэре Воган…

– Да. Нет. То есть я…

– Он сделал то, что должен был сделать, вне всякого сомнения, – сказал Селган. – И всё-таки где-то глубоко внутри вас была какая-то частица, которая… что?

Понтер закрыл глаза:

– Которая злилась на него за это.

– За то, что он вернул вас домой.

Понтер кивнул.

– За то, что разлучил вас с Мэре.

Снова кивок.

– За то, что лишил вас возможной замены Класт.

– Никто не сможет заменить Класт, – вскинулся Понтер. – Никто.

– Конечно нет, – быстро согласился Селган, поднимая руки ладонями к Понтеру. – Простите. И всё же вам нравилось – какой-то части вас нравилось – флиртовать с Даклар, женщиной, которая, пока вас не было, едва не подвела Адекора под кастрацию. Ваше подсознание желало его наказать? Отомстить за то, что он заставил вас вернуться из другого мира?

– Вы не правы, – сказал Понтер.

– О, – легко согласился Селган, – это случается довольно часто…

* * *

Двое в конце концов перестали быть Одним, и Понтер с Адекором и другими мужчинами снова вернулись на Окраину. По дороге Понтер ничего не сказал Адекору о том, что встречался с Даклар. Вряд ли его расстроит тот факт, что Понтер проводил время с женщиной.

Однако Даклар – это не просто какая-то женщина.

Как только Понтер и Адекор выгрузились из автобуса возле своего дома, навстречу им вылетела Пабо, собака Понтера красновато-коричневого окраса. Иногда они брали её с собой в Центр, но в этот раз решили оставить дома; в их отсутствие она могла запросто прокормиться охотой.

Все трое вошли в дом, и Понтер сел на диван. Вообще-то, была его очередь готовить ужин, и обычно он принимался за дело сразу, как только они входили в дом, но сегодня он хотел сначала поговорить с Адекором.

Его партнёр пошёл в уборную, и Понтер ждал его, нетерпеливо ёрзая. Наконец послышался звук смывных струй. Адекор вышел и заметил, что Понтер сидит на диване; он выразительно поднял бровь.

– Присядь, – сказал Понтер.

Адекор взгромоздился на седлокресло лицом к Понтеру.

– Я хочу, чтобы ты услышал это от меня прежде, чем услышишь от кого-то ещё, – сказал Понтер.

Адекор ничего не сказал, лишь выжидающе смотрел на него.

– Большую часть периода, когда Двое были Одним, я провёл с Даклар.

Адекор заметно осел в своём седлокресле, его ноги бессильно обвисли по сторонам.

– Даклар? – повторил он и переспросил, словно была какая-то другая Даклар: – Даклар Болбай?

Понтер кивнул.

– После того, что она со мной сделала?

– Она жаждет прощения, – сказал Понтер. – Твоего прощения и моего.

– Она пыталась добиться моей кастрации!

– Я знаю, – тихо сказал Понтер. – Я знаю. Но ей не удалось.

– Нет ножа – нет раны? – взвился Адекор. – Так, что ли?

Понтер молчал томительно долго, собираясь с мыслями. Он прокручивал эту речь в голове, пока они возвращались на автобусе из Центра, но, как всегда в таких случаях, реальность сильно отклонилась от запланированного сценария.

– Послушай, я же должен подумать о детях. Будет плохо, если их отец и женщина, с которой они живут, станут враждовать.

– Мне Жасмель и Мегамег тоже не безразличны, – сказал Адекор. – Но не я начал этот конфликт.

Понтер медленно кивнул.

– Разумеется. Но… всё-таки… им нелегко пришлось в эти двадцать месяцев.

– Я знаю, – сказал Адекор. – Мне очень жаль, что Класт умерла, но, ещё раз, не я начинал этот конфликт. Его начала Даклар Болбай.

– Я это понимаю, – сказал Понтер. – Но… но прощение приносит пользу не только тому, кого прощают. Но и тому, кто прощает. Носить гнев, ненависть, злобу внутри… – Понтер покачал головой. – Гораздо лучше выпустить её, избавиться от неё полностью и навсегда.

Адекор, по-видимому, задумался над его словами. После короткого молчания он сказал:

– Две с лишним сотни месяцев назад я ударил тебя…

Понтер почувствовал, как его губы сами собой сжимаются. Они никогда об этом не говорили. Никогда. Во многом благодаря этому они смогли жить дальше.

– И, – сказал Адекор, – ты меня простил.

Понтер застыл.

– Ты никогда не просил у меня ничего взамен, – сказал Адекор. – И я знаю, что и сейчас ты этого не делаешь, но…

Пабо, явно обеспокоенная внезапным изменением привычного порядка – ведь уже было время готовить ужин! – вошла в жилую комнату и ткнулась носом в колени Понтеру. Он потянулся к ней и почесал макушку собаки.

– Даклар правда хочет прощения, – сказал Понтер.

Адекор смотрел в покрытый мхом пол. Понтер знал, о чём он думает. Кастрация была высшей мерой наказания, разрешённой законом, и Даклар добивалась её применения в отсутствие преступления. Её собственная несчастливая судьба предоставила для этого если не оправдание, то мотив.

– Ты собираешься вступить с ней в союз? – спросил Адекор, не поднимая глаз.

Вообще-то с партнёршей Адекора, химиком Лурт, у Понтера сложились хорошие отношения, но в целом не было никакого закона, который предписывал бы ладить с партнёршей своего партнёра.

– Пока рано даже задумываться об этом, – сказал Понтер. – Но я провёл с ней четыре вполне приятных дня.

– У вас был секс?

Для Понтера в таком вопросе не было ничего оскорбительного; для партнёров обсуждать интимные отношения со своими женщинами было в порядке вещей.

– Нет, – сказал Понтер. Потом пожал плечами: – Могло дойти и до секса, если бы представился случай, но мы почти всё время провели вместе с Жасмель и Мегамег.

Адекор кивнул, словно Понтер только что раскрыл ему обширный заговор.

– Лучший способ завоевать любовь мужчины – заботиться о его детях.

– Она, знаешь ли, их табант. В каком-то смысле это и её дети.

Адекор ничего не ответил.

– Так что? – спросил наконец Понтер. – Ты простишь её?

Адекор какое-то время разглядывал росписи на потолке комнаты.

– Какая ирония, а? Эта наша проблема возникла лишь вследствие доброты, которую ты проявил тогда, две сотни месяцев назад. Если бы ты публично обвинил меня в нападении, я не избежал бы кастрации ещё тогда. И в этом случае Даклар нечего было бы требовать с меня, когда ты пропал. – Он двинул плечами. – У меня нет другого выбора, кроме как простить её, раз это то, чего ты хочешь.

– У тебя есть выбор, – сказал Понтер.

– Как и у тебя был тогда, давным-давно. – Адекор кивнул: – И я прощу её.

– Ты хороший человек, – сказал Понтер.

Адекор нахмурился, словно обдумывая эту простую мысль.

– Нет, – ответил он. – Нет, я просто адекватный. А вот ты, друг мой…

Понтер усмехнулся и поднялся на ноги.

– Пора мне заняться ужином, – сказал он.

* * *

Хотя Двое уже не были Одним, Понтер и Адекор снова явились в Центр, в зал заседаний Совета. Верховные Серые объявили, что готовы огласить своё решение относительно открытия портала.

Помещение было забито зрителями обоих полов. Адекор выглядел неуверенно, и Понтеру понадобилось некоторое время, чтобы понять почему. Когда он был в этом зале в прошлый раз, это был его доосларм басадларм. Однако Адекор ни словом не обмолвился о своём дискомфорте – это было бы напоминанием о той неприятной истории с Даклар, – и Понтер был безмерно благодарен ему за это.

Среди зрителей находилось одиннадцать эксгибиционистов в серебристых одеждах. Понтер так и не сумел понять глексенской идеи «новостей»: непрерывного сообщения обо всех плохих вещах, что происходят в мире. Некоторые каналы посвящали этому десять десятых времени своего вещания, а вещали они круглые сутки. Импланты-компаньоны, которые обеспечивали безопасность людей здесь вот уже почти тысячу месяцев, положили конец воровству, убийствам и избиениям. Тем не менее информационный голод никуда не делся; Понтер читал, что сплетничание выполняет у людей ту же функцию, что и взаимное выискивание паразитов у остальных приматов, – связывает их воедино. И поэтому некоторые граждане делают свой вклад в общество путём разрешения всем желающим просматривать то, что передаёт их имплант; люди просто настраивают свой визор на передачу того из них, кто им больше нравится.

Один-два эксгибициониста присутствовали на каждом заседании Серого совета, но сегодняшнее вызвало такой интерес, что явились даже те эксгибиционисты, что обычно посещают лишь спортивные мероприятия или поэтические чтения.

Председатель Верховного Серого совета Пандаро поднялась и обратилась к собравшимся, опираясь на резную деревянную трость:

– Мы изучили дело, переданное для нашего рассмотрения учёным Халдом и учёным Боддетом, – сказала она. – Мы также изучили пространное описание путешествия учёного Понтера Боддета в мир глексенов, сделанное по его возвращении оттуда, а также немногие имеющиеся физические свидетельства.

Понтер коснулся пальцами небольшого золотого предмета, который он иногда носил на шее. Ему очень не хотелось отдавать его на анализ, и он был счастлив, когда его вернули. Мэре дала его ему прямо перед тем, как он вернулся в свой мир: пара взаимно перпендикулярных золотых полосок, одна длиннее другой.

– И после длительных размышлений, – продолжала Пандаро, – мы пришли к выводу, что потенциальная выгода от получения доступа к этой другой Земле и другому человечеству, с его научными достижениями и уникальными товарами для обмена, слишком велика, чтобы её игнорировать.

– Это ошибка! – выкрикнул мужской голос из толпы зрителей. – Не делайте этого!

Советник Бедрос, стоящий рядом с председателем Пандаро, впился взглядом в кричащего:

– Ваше мнение было учтено, если бы вы дали себе труд поучаствовать в опросе на эту тему. Тем не менее обязанность принятия решения лежит на этом Совете, поэтому будьте любезны дослушать его до конца.

Пандаро продолжила:

– Верховный Серый совет четырнадцатью голосами против шести рекомендует разрешить учёным Халду и Боддету попытаться снова открыть портал в параллельную вселенную. Они должны докладывать Совету о результатах каждые десять дней; вопрос о целесообразности продолжения этих работ должен рассматриваться каждые три месяца.

Понтер встал и слегка поклонился:

– Благодарю вас, председатель.

Адекор тоже вскочил, и двое мужчин обнялись.

– Приберегите это на потом, – сказала Пандаро. – Теперь что касается конкретных мер безопасности и карантина…

Глава 8

– Добро пожаловать в «Синерджи Груп», доктор Воган.

Мэри улыбнулась Джоку Кригеру. Она плохо себе представляла, чего ожидать от нового места работы. Как оказалось, «Синерджи Груп» располагалась в старинном особняке в районе Рочестера под названием Сибриз[21], на самом берегу озера Онтарио. Понтеру бы понравилось это место: по песчаному пляжу вышагивала цапля, а в гавани, усеянной прогулочными яхтами, плавали утки, гуси и лебеди.

– Давайте я покажу вам, что к чему, – продолжил Кригер и повёл Мэри в глубь старинного дома.

– Спасибо, – сказала Мэри.

– Сейчас у нас в штате двадцать четыре человека, но мы всё ещё растём.

Мэри была поражена:

– Двадцать четыре человека работают над проблемами неандертальской иммиграции?

– Нет-нет-нет. «Синерджи» участвует во многих других проектах. Генетический проект имеет особенно высокий приоритет, потому что это то, что может понадобиться сразу же, если портал снова откроется. Но мы здесь изучаем ситуацию с неандертальцами в любых её аспектах. Правительство США особенно интересуется имплантами-компаньонами, и…

– «Большой Брат смотрит на тебя», – сказала Мэри.

Но Кригер покачал головой:

– Нет, дорогая, ничего подобного. Дело в рассказах Понтера о том, что компаньоны имеют полный сферический обзор и производят детальную запись всего, что происходит в непосредственной близости от носителя. Нет, у нас есть, конечно, четверо социологов, призванных разобраться в том, может ли неандертальская практика использования этой технологии найти какое-то применение в нашем мире – хотя, честно говоря, я в этом очень сомневаюсь; слишком уж мы ценим тайну частной жизни. Но всё же к моменту открытия портала мы хотели бы иметь равные возможности. Если их эмиссары могут без усилий постоянно записывать всё, что они видят и слышат, то нам бы хотелось, чтобы у наших эмиссаров в их мире тоже была такая возможность. В конечном счёте всё сводится к торговле – честной торговле.

– Ах, – сказала Мэри. – Но Понтер сказал, что его компаньон не может ничего передавать отсюда в архив алиби; ничто из его пребывания в нашем мире не было записано.

– Да, да, но это чисто техническая проблема. К примеру, записывающее устройство можно установить по эту сторону портала.

Они шли по длинному коридору и сейчас как раз добрались до его конца. Кригер открыл дверь. Внутри было три человека: чернокожий мужчина, белый мужчина и белая женщина. Чернокожий мужчина полулежал в кресле и бросал смятые обрывки бумаги в урну для мусора. Белый мужчина пялился в окно на пляж и озеро за ним. А белая женщина ходила туда-сюда перед белой доской, сжимая в руке маркер.

– Фрэнк, Кевин, Лили, познакомьтесь с Мэри Воган, – сказал Кригер.

– Привет, – поздоровалась Мэри.

– Вы по визуализации? – спросила женщина, должно быть, Лили.

– Простите?

– Визуализация, – сказал Фрэнк.

– Визуализация, – повторил Кевин. Или, может быть, наоборот.

– Ну, вы знаете, – доброжелательно добавил чернокожий мужчина, – формирование изображений. Фотография и всякое такое.

Кригер объяснил:

– Это основная причина, почему мы разместились в Рочестере. Здесь находятся штаб-квартиры «Ксерокс», «Кодак» и «Бауш энд Ломб»[22]. Как я сказал, воспроизведение технологии компаньонов – очень приоритетная задача; ни в каком другом городе мира не собрано столько экспертов по генерации и обработке изображений и оптике.

– Ах, – сказала Мэри и посмотрела на троих обитателей комнаты. – Нет. Я генетик.

– О, я вас знаю! – воскликнул чернокожий мужчина. Он поднялся с кресла; его сиденье издало вздох облегчения, принимая свою нормальную форму. – Вы та женщина, которая была вместе с НП.

– НП?

– Неандертальцем-прим, – объяснил Кригер.

– Его зовут Понтер. – В голосе Мэри явно слышались обиженные нотки.

– Простите, – сказал чернокожий. Он протянул руку: – Я Кевин Билодо́, в прошлом работал в кодаковских скунсодельнях[23]. Знаете, нам бы очень хотелось узнать, что вы помните о компаньонах. Вы видели его вблизи. Какое у него было расположение линз?

– Там была только одна линза, – поправила Мэри.

– Вот видишь! – воскликнула Лили, обвиняюще глядя на второго мужчину, который, по методу исключения, должен был быть Фрэнком.

– Понтер сказал, что изображение записывается с помощью сенсорного поля, – сказала Мэри.

– Он не говорил, какого рода эти сенсоры?

– Он не упоминал зарядовую связь?

– Голография – он говорил что-нибудь про голографию?

– Какое у этих сенсоров разрешение?

– Он не упоминал количество пикселей?

– Вы не можете описать…

– Народ! – повысил голос Кригер. – Народ! Мэри собирается работать с нами долго, очень долго. У вас будет достаточно возможностей расспросить её. Сейчас у нас вводная экскурсия, ничего больше.

Все трое извинились, и после обмена несколькими общими фразами Кригер и Мэри покинули комнату.

– Они полны энтузиазма, – заметила она, когда дверь за ними закрылась.

Кригер кивнул:

– Как и все здесь.

– Но я не вижу, как они могут получить то, о чём вы их просите. То есть я слышала об обратном проектировании, но, не имея на руках образца импланта-компаньона, можно ли надеяться его воспроизвести?

– Простого знания, что это возможно, может быть достаточно, чтобы направить их по верному пути. – Кригер открыл дверь на противоположном краю холла, и у Мэри округлились глаза.

– Луиза! – воскликнула она.

За рабочим столом, с открытым ноутбуком на нём, сидела Луиза Бенуа, сотрудница Нейтринной обсерватории Садбери, которая спасла Понтеру жизнь, когда он появился внутри ёмкости с тяжёлой водой.

– Привет, Мэри, – поздоровалась Луиза с хорошо знакомым французским акцентом. Она поднялась из-за стола; её густые каштановые волосы ниспадали до середины спины. Мэри было 38 лет, Луизе – 28, однако даже в свои 18 Мэри не выглядела так потрясающе. У Луизы была высокая грудь, длинные ноги и лицо фотомодели; когда профессор Вонг увидела её впервые, она почувствовала к ней инстинктивную враждебность.

– Я забыл, что вы знакомы с доктором Бенуа, – сказал Кригер.

Мэри потрясённо покачала головой:

– Ну и утечку мозгов вы тут устроили, Джок. – Она снова посмотрела на Луизу, удивляясь, как ей удаётся выглядеть такой цветущей без макияжа. – Луиза, я так рада тебя видеть. – И тут же кошка внутри неё не удержалась от подковырки: – А как Рубен?

Рубен Монтего был штатным доктором на шахте «Крейгтон». У Луизы случился с ним довольно бурный роман, когда они все вместе с Понтером оказались в Садбери на карантине. Мэри полагала, что они просто убивают время, поэтому ответ Луизы стал для неё неожиданностью:

– У него всё в порядке. Помог мне перевезти вещи. На следующие выходные собираюсь к нему съездить.

– Ах. – Мэри поняла, что её поставили на место. – А ты чем здесь занимаешься?

– Доктор Бенуа возглавляет нашу портальную группу, – сказал Кригер.

– Ага, – подтвердила Луиза. – Пытаемся разработать технологию открытия портала с нашей стороны.

Мэри кивнула. Луиза не всё время проводила в постели с Рубеном; она также вела долгие беседы один на один с Понтером Боддетом и, несомненно, знала о неандертальских достижениях в области физики больше, чем кто-либо другой на этой версии Земли. Мэри чувствовала себя пристыженной; Луиза не сделала ей ничего плохого, её единственным преступлением была красота.

– Будет здорово снова работать вместе.

– Кстати, – сказала Луиза, – может быть, нам снимать квартиру на пару? Кажется, мы хорошо ладили, когда находились у Рубена во время карантина.

– Думаю, нет. – Мэри покачала головой. – Спасибо, конечно. Но я… люблю побыть одна.

– В Рочестере у тебя с жильём проблем не будет, – сказала Луиза.

Кригер кивнул:

– В «Ксероксе» и «Кодаке» в последние годы были сокращения, а они – основные работодатели в городе. Дом можно приобрести за бесценок или выбрать квартиру из сотен предложений.

– Буду знать, – сказала Мэри.

– Рекомендую Бристоль-Харбор. Это в часе езды отсюда, но зато прямо на берегу одного из Фингер-лэйкс[24]. Божественно. Множество оленей и настоящее звёздное небо ночью.

– Кстати, о звёздном небе. – Мэри внезапно поняла, что как раз Луиза может ей всё объяснить. – В мой последний вечер в Садбери я видела, как северное сияние сошло с ума. Чем это могло быть вызвано?

Луиза несколько секунд смотрела на Мэри, словно не могла поверить своим ушам.

– Ты что, не читаешь газет?

Мэри покачала головой:

– Была занята переездом.

– Магнитное поле Земли ведёт себя необычно, – сказала Луиза. – Измерения по всему миру это подтверждают. Мощность геодинамо существенно флуктуирует.

– Из-за чего?

Луиза пожала плечами:

– Никто не знает.

– Это опасно?

– Вероятно, нет.

– Вероятно? – переспросила Мэри.

– Ну, – сказала Луиза, – ничего подобного в прошлом не фиксировалось. Многие эксперты думают, что магнитное поле Земли коллапсирует перед сменой полярности.

Мэри что-то об этом слышала, но обрадовалась, когда Кригер, а не она, спросил:

– А что это такое?

– Магнитное поле Земли время от времени меняет полярность – ну, знаете, когда Южный полюс становится Северным и наоборот, – пояснила Луиза. – Из геологической летописи известно о более чем трёх сотнях таких событий, но в исторические времена такого пока не случалось, так что о деталях этого процесса мы мало что знаем. Однако всегда предполагалось, что в таких случаях магнитное поле сначала пропадает, а потом снова усиливается.

– И вы говорите, что беспокоиться не о чем? – спросил Кригер. – Это разве не связано с массовыми вымираниями?

Луиза покачала головой:

– Нет. Полярность магнитного поля действительно была обратной, когда вымерли динозавры, но она стала такой за миллион лет до окончания мелового периода. – Она улыбнулась своей мегаваттной улыбкой. – Самое страшное, что нас ждёт, – нам придётся перекрасить все компасы.

– Какое облегчение, – сказала Мэри.

Луиза кивнула:

– И даже это может не понадобиться. Насколько мы можем судить, определение, какой полюс станет северным, а какой южным – это квантовомеханический, то есть абсолютно случайный процесс. Из чего следует, что с вероятностью 50 % магнитное поле снова появится с той же полярностью, что и раньше.

Кригер поднял бровь.

– Но в таком случае даже если вымирание динозавров и не было связано с коллапсом магнитного поля, то мы об этом не узнаем, если его полярность после этого не изменилась.

– Вы зря беспокоитесь, Джок, – сказала Луиза. – Те коллапсы магнитного поля, о которых мы знаем, не были связаны с вымираниями. Так что нет оснований предполагать это относительно коллапсов, которые мы упустили из-за того, что полярность поля после них не поменялась. – Она снова улыбнулась Кригеру, который, как заметила Мэри, всё ещё был погружён в собственные мысли. – Не волнуйтесь. Я уверена, что мы это переживём.

Глава 9

– Ранее вы мне рассказывали, – сказал Журард Селган, – что ваш единственный интерес в деле с открытием портала – это блага, которые он принесёт народу нашего мира.

Понтер коротко кивнул:

– Именно так.

– И поскольку способность осуществлять контакт с другим миром зависит от квантового компьютера, который разработали вы с Адекором Халдом, то было бы естественно, если бы вы остались здесь, на этой Земле, чтобы обеспечивать работу квантововычислительной установки.

– Ну… – начал было говорить Понтер, но потом замолчал.

– Вы сказали, что у вас не было никакого личного интереса в этом деле, не так ли?

– Да, но…

– Но вы продолжили сражаться с Верховным Серым советом, не так ли? Вы настояли на том, чтобы вам было позволено лично вернуться на другую Землю.

– Это был единственный осмысленный образ действий, – сказал Понтер. – Никто из нашего мира там не был. А я уже был знаком с некоторыми людьми и многое узнал об их жизни.

– И вы отказались поделиться лингвистической базой глексенского языка, собранной вашим компаньоном, если вам не будет гарантировано место в следующей группе, которая посетит другой мир.

– Это было не совсем так, – возразил Понтер. – Я просто предположил, что моё участие было бы полезно.

– Вы более чем «просто предположили», – вкрадчиво сказал Селган. – Вместе с бо́льшей частью людей я видел это всё по визору. Если ваша собственная память вас подводит, мы легко можем обратиться к вашему архиву алиби за этот день. Потому мой терапевтический центр и находится именно здесь, рядом с павильоном Архива алиби. Давайте пройдём туда и…

– Нет, – сказал Понтер. – В этом нет необходимости.

– То есть вы всё-таки прибегли к… слово «давление» здесь будет уместно, как по-вашему? – чтобы снова оказаться в другом мире.

– Я хотел сделать наиболее возможный вклад. Кодекс Цивилизации требует этого от каждого из нас.

– Да, это действительно так, – согласился Селган. – И если этот вклад – это наибольшее благо – наилучшим образом достигается путём совершения преступления, так что же…

– Вы не правы, – сказал Понтер. – В тот момент я ещё даже не начинал думать об этом преступлении. Моей единственной целью… – Он помолчал, потом продолжил: – Единственными моими целями было принять участие в возобновлении контакта… и да, увидеться с моим другом Мэре Воган. Я никогда бы не отправился туда, если бы заранее знал, что это окончится тем, что я… совершу…

– Это не совсем правда, не так ли? – сказал Селган. – Ведь вы сказали, что, доведись вам пережить тот момент снова, вы бы всё равно совершили это преступление.

– Да, но…

– Но что?

Понтер вздохнул:

– Ничего.

* * *

Верховный Серый совет наконец согласился с требованием Понтера позволить ему оставить квантовый компьютер на попечение Адекора, а самому отправиться в мир глексенов. Он ожидал, что согласие будет дано неохотно – так оно и случилось, – но никак не ожидал, что на него возложат титул «посланника».

Как бы он ни хотел вернуться и снова увидеться с Мэре, его одолевали смешанные чувства. Предыдущий визит был случайностью, и он был до смерти напуган тем, что может никогда не вернуться домой. Хотя Адекор искренне верил в то, что портал можно снова открыть и держать открытым неограниченно долго, никто не мог этого гарантировать. Понтер однажды уже чуть не потерял Адекора, Жасмель и Мегамег; он не был уверен, что сможет снова подвергнуться такому риску.

Но нет. Он этого хотел. Несмотря на все опасения, Понтер хотел вернуться. Да, интересно посмотреть, как станут развиваться отношения с Даклар Болбай. Но до следующего раза, когда Двое станут Одним – ближайшей возможности снова её увидеть – почти полный месяц, и если всё пойдёт гладко, до того времени он уже успеет вернуться из другого мира.

Кроме того, в этот раз Понтер отправится не один. С ним будет Тукана Прат, женщина 144-го поколения, на десять лет его старше.

Первого открытия портала никто не ждал. Второе было отчаянной спасательной операцией. В этот раз всё должно пройти организованно и в соответствии с планом.

Всегда есть вероятность, что события начнут развиваться не в лучшую сторону: что портал откроется в какой-то другой мир или что Понтер ошибся в глексенах, и они только и ждут возможности вторгнуться в соседний мир. На этот случай Бедрос, один из старейших членов Совета, будет держать в руках детонатор. Вокруг подземных помещений, занимаемых установкой квантовых вычислений, заложена взрывчатка. Если дела будут плохи, Бедрос взорвёт её, и тысячи пертавов скальной породы обрушатся и заполнят вычислительную камеру. И хотя сигналы с его компаньона не могут быть услышаны на поверхности, детонаторы взрывчатки услышат их отлично; так что если Бедрос погибнет – если глексены хлынут через портал, паля из своего оружия, – то взрывчатку подорвёт его компаньон.

Тем временем Адекор будет контролировать менее разрушительную тревожную кнопку. Если всё пойдёт не так, он сможет отключить питание квантового компьютера и прервать соединение между мирами. И опять же, если он погибнет, его компаньон сделает это за него. Наверху, на поверхности, вход в Дебральскую никелевую шахту также был заминирован, и принудители несли вахту, готовые действовать в случае любых неожиданностей.

Конечно, Понтер и Тукана не собирались очертя голову кидаться на ту сторону. Сначала туда будет спущен зонд, оборудованный видеокамерами, микрофонами, устройствами для забора проб воздуха и многим другим. Зонд будет выкрашен в ярко-оранжевый цвет и окружён кольцом фонарей. Всё это для того, чтобы глексены не подумали, что целью зонда является тайное подслушивание, – Понтер рассказал о том, как сильно глексены дорожат своим правом на уединение.

Как и робот, которого посылали через портал во время операции по возвращению Понтера, зонд будет передавать данные своих приборов по оптическому кабелю. Но в отличие от того злополучного робота этот зонд будет крепиться на прочном тросе из синтетического волокна.

Хотя зонд представлял собой продукт самых современных технологий, да и деркерова труба, с помощью которой предполагалось не дать порталу закрыться, также была довольно тонким механическим устройством, сама операция вставки её в портал определённо относилась к категории низкотехнологичных.

Понтер и Адекор построили квантовый компьютер для того, чтобы факторизовать по-настоящему большие числа. Принцип его действия состоял в том, что он обращался ко всем другим параллельным вселенным, где существовал его аналог, и каждый из них проверял один-единственный делитель. Комбинируя результаты, полученные в разных вселенных, компьютер производил проверку миллионов делителей практически моментально.

Но если факторизуемое число оказывалось настолько огромным, что потенциальных делителей было больше, чем параллельных вселенных, в которых существует квантовый компьютер, то он начинал перебор вселенных, в которых его аналога не было. При первой же попытке обратиться к такой вселенной процесс факторизации аварийно завершался, и открывался портал.

Изначально лаборатория квантовых вычислений занимала всего четыре помещения: автономный санузел, столовая, пультовая и обширная вычислительная камера. Теперь к ним добавились ещё три: небольшой медицинский изолятор, комната отдыха и большое помещение с оборудованием для деконтаминации. Люди, идущие в обоих направлениях, будут проходить через неё, чтобы уменьшить шанс принести что-то вредное из своего мира или очиститься от того, что могли подхватить в чужом. Глексенские технологии деконтаминации были весьма примитивны: то ли практически полное отсутствие волос на теле позволяло им легко поддерживать чистоту, то ли крошечные носы позволяли им оставаться в блаженном неведении относительно их собственной загрязнённости. Но в этом мире уже давно применялись деконтаминаторы на калиброванных лазерах, для которых протеиновые структуры человеческой кожи, плоти, органов и волос были прозрачны, но которые с лёгкостью уничтожали все вирусы и микробы, испаряя их.

Никогда раньше в лаборатории квантовых вычислений не собиралось столько народу. Помимо Понтера и Адекора здесь также присутствовала посол Прат и три члена Верховного Серого совета, включая обоих местных делегатов. Робототехник Дерн будет управлять зондом. Здесь же были двое эксгибиционистов со специальными устройствами, которые передадут записанное изображение зрителям, как только окажутся на поверхности.

И вот наконец время пришло.

Адекор встал у своей консоли на одном краю пультовой, Понтер – на другом. У Дерна была своя консоль, водружённая на крышку стола.

– Ты всё взял, что может понадобиться? – спросил Адекор.

Понтер выполнил финальную проверку. Хак, разумеется, был всегда при нём, и в него была загружена полная медицинская и хирургическая база данных на случай, если с Туканой и Понтером что-то случится в мире глексенов.

Широкая кожаная лента с нашитыми на неё карманами была обёрнута у Понтера вокруг пояса. Он уже проверил всё по описи: антибиотики, антивирусные препараты, иммуностимуляторы, стерильные бинты, прижигающий лазерный скальпель, хирургические ножницы и набор других лекарств – против насморка, обезболивающее, снотворное. У Туканы был такой же пояс. У каждого также был чемоданчик с несколькими сменами одежды.

– Всё на месте, – сказал Понтер.

– Всё на месте, – повторила Тукана.

Адекор взглянул на Дерна:

– У тебя?

Толстяк кивнул:

– Я готов.

– Тогда мы можем начинать, – сказал Адекор Понтеру.

Понтер ответил жестом – рука с растопыренными пальцами.

– Отыщем наших родичей.

– Начинаем, – сказал Адекор. – Десять!

Один из эксгибиционистов стоял рядом с Адекором, второй – рядом с Понтером.

– Девять!

Три члена Верховного Серого совета переглянулись. Хотели присутствовать и другие, но было решено, что разумно рискнуть максимум тремя.

– Восемь!

Дерн потянул какие-то стерженьки на своей консоли.

– Семь!

Понтер глянул на посла Тукану; если она и нервничала, то очень хорошо это скрывала.

– Шесть!

Он оглянулся через плечо на широкую спину Адекора. Они специально не устраивали никаких прощаний накануне вечером – никто из них не хотел допускать мысли, что в случае чего Понтер может никогда не вернуться домой.

– Пять!

И ведь тогда он потеряет не только Адекора. Мысль о том, что его дети могут так рано остаться без родителей, беспокоила Понтера сильнее всего, когда он принимал решение о повторном путешествии.

– Четыре!

Меньшим, но не менее значительным беспокойством была возможность снова тяжело заболеть в мире глексенов, хотя доктора укрепили его иммунную систему, а Хака модифицировали для постоянного мониторинга его крови на предмет присутствия посторонних тел.

– Три!

Была также опасность возникновения у него или Туканы аллергии на какие-нибудь вещества с другой стороны.

– Два!

Ещё у Понтера были опасения насчёт долговременной стабильности портала, ведь он был продуктом квантовых процессов, которые в силу самой своей природы непредсказуемы. И всё же…

– Один!

И всё же при всех возможных проблемах, при всех потенциально негативных факторах в его возвращении в мир глексенов был один неоспоримо позитивный аспект…

– Ноль!

Понтер и Адекор одновременно вытянули контрольные стержни на своих консолях.

Внезапно из вычислительной камеры, видимой через окно пультовой, донёсся громкий рёв. Понтер знал, что происходит, хотя ранее не имел возможности наблюдать процесс воочию. Всё, что не было прикручено к полу вычислительной камеры, отправилось в другую вселенную. Сделанные из стекла и стали цилиндры регистров – даже глючный 69-й – остались на местах, но весь воздух в камере был заменен на эквивалентную массу из другой вселенной. Когда Понтер был случайно заброшен туда, соответствующее пространство на другой стороне было занято гигантской акриловой сферой, заполненной тяжёлой водой – сердцем глексенского нейтринного детектора.

Но в этот раз с той стороны не хлынула тяжёлая вода. Оттуда её выкачали ещё до возвращения Понтера в свой мир, чтобы можно было исправить повреждения, нанесённые акриловой сфере его прибытием.

Как и ожидалось, ярко раскрашенный зонд – цилиндрической формы и длиной примерно с руку – провалился в синее пламя портала; во время перехода оно плотно охватило устройство, очерчивая контур его сечения. Сейчас же были видны только туго натянутые трос и телекоммуникационный кабель, уходящие в никуда примерно на высоте пояса над полом. Понтер перевёл взгляд на укреплённый на стене большой монитор, который был установлен в пультовой, чтобы показывать то, что видит зонд.

А видел он…

– Глексены! – воскликнула посол Прат.

– До сих пор я так и не мог до конца поверить, – сказал советник Бедрос.

Адекор, улыбаясь, посмотрел на Понтера:

– Узнаёшь кого-нибудь?

Понтер всмотрелся в экран. Как и в прошлый раз, портал открылся в нескольких человеческих ростах над полом; похоже, лаборатория квантовых вычислений располагалась немного выше и чуть-чуть к северу от центра камеры нейтринного детектора. Помещение по-прежнему оставалось сухим, и в нём работал десяток или больше глексенов. Они были одеты в комбинезоны, все носили на головах жёлтые пластиковые черепаховые панцири. У большей части глексенов была такая же бледная кожа, как и у народа Понтера, однако у двоих она была тёмно-коричневого цвета. Создавалось впечатление, что практически все рабочие – мужчины, но в случае глексенов определить это не всегда просто. Конечно, лицо, которое он надеялся увидеть, было женским, но глупо было ожидать увидеть её среди ремонтников на дне шахты.

Все лица были обращены к зонду, и некоторые из глексенов указывали на него своими костлявыми руками.

– Нет, – сказал Понтер. – Никого не узнаю́.

Микрофоны зонда передавали окружающие звуки, странно искажённые отражением от стен каверны. Понтер не понимал, что они говорят, но один раз определённо разобрал своё имя.

– Хак, – сказал он, обращаясь к компаньону, – что они говорят?

У Хака теперь был новый голос; во время последнего обновления Понтер попросил Кобаста Ганта загрузить в компаньон приятный мужской голос, не похожий на голоса никого из знакомых.

Хак ответил через свой внешний динамик, чтобы его могли слышать все собравшиеся:

– Мужчина в правой части экрана только что упомянул сущность, которую они называют Богом, – очевидно, в данном контексте это возглас удивления. Мужчина рядом с ним произнёс имя предполагаемого сына этой сущности. А женщина рядом с ним сказала: «Цельные фекалии»[25].

– Очень странно, – сказала Тукана.

– Мужчина справа, – продолжал Хак, – кричит кому-то за пределами поля зрения, чтобы тот установил телекоммуникационный контакт с доктором Ма.

Пока Хак говорил, несколько глексенов подошли ближе к зонду. Понтер испытал удовольствие, услышав, как ахнули три члена Верховного Серого совета и посол Прат, впервые увидев вблизи странные, словно сдавленные с боков лица глексенов с их смехотворно маленькими носами.

– Ну что же, – сказал Дерн, робототехник, – похоже, мы восстановили контакт, и похоже, что условия на той стороне приемлемые.

Трое членов Верховного Серого совета коротко посовещались, затем Бедрос кивнул.

– Приступим, – сказал он.

Понтер и Дерн взялись каждый за свой конец деркеровой трубы. Адекор открыл дверь, ведущую в вычислительную камеру. Не было ни шипения, ни хлопка в ушах, которые свидетельствовали бы о разнице давлений; хотя весь воздух в вычислительной камере предположительно был из мира глексенов, в этот раз произошёл обмен примерно равного количества. Глексены тщательно фильтровали воздух в помещениях своей нейтринной обсерватории, так что Понтер, вдохнув, не уловил никакого запаха.

Точка выхода в другую вселенную была отчётливо обозначена двумя кабелями, исчезающими в окружённой синим сиянием дыре в пространстве. Дерн, присутствовавший при возвращении Понтера с той стороны, направил сложенную деркерову трубу так, чтобы её конец соприкоснулся с привязным тросом зонда. Понтер повернул свою часть трубы – в ней было добрых восемь саженей в длину – так, чтобы она была параллельна привязному тросу.

– Готов? – спросил Дерн, глядя на Понтера через плечо.

Понтер кивнул:

– Готов.

– Хорошо, – сказал Дерн. – Теперь потихоньку…

Дерн начал вдвигать сложенную трубу в портал, который расширился ровно настолько, чтобы охватить её по окружности. Понтер осторожно толкал сзади. Адекор принёс с собой портативный монитор, показывавший изображение с камеры зонда. Он повернул устройство так, чтобы Дерн и Понтер видели, что происходит на той стороне. Хотя зонд опустился к полу детекторной камеры, так что трос и оптический кабель изгибались на 90 градусов сразу, как только оказывались на той стороне, деркерова труба торчала из портала параллельно далёкому полу. Глексены не могли до неё добраться: она была слишком высоко над их головами. Но они указывали на неё и что-то кричали друг другу.

– Достаточно, – сказал Дерн, когда в портале исчезла половина трубы – посередине длины на ней была нанесена маленькая риска. Понтер перестал толкать. Дерн перешёл к другому краю трубы, чтобы помочь Понтеру раскрыть её.

Сначала они с Понтером едва могли засунуть в трубу руку. Но по мере того как они тянули её в разные стороны, под громкое щёлканье храповиков она всё больше и больше увеличивалась в диаметре.

Понтер засунул вторую руку в расширяющееся отверстие, Дерн сделал то же самое, и они продолжили тянуть каждый в свою сторону. Скоро диаметр трубы достиг сажени – но это была лишь треть её максимального размера, и они продолжали растягивать её дальше и дальше.

К этому моменту посол Прат и трое Серых советников уже были в вычислительной камере. Один из эксгибиционистов спустился вниз вместе с ними; второй остался на верхней ступеньке, ведущей из пультовой лестницы, – он явно хотел находиться как можно дальше от места событий, если что-то пойдёт не так.

По виду Бедроса было понятно, что ему хотелось поучаствовать – в конце концов, здесь и сейчас творилась история. Понтер одобряюще ему кивнул. Вскоре уже шесть рук растягивали всё расширяющийся створ трубы. На переносном мониторе Понтер видел, как глексенские, заострённые книзу челюсти попадали от удивления.

Наконец всё закончилось: труба достигла своего максимального диаметра и её дно покоилось на полу вычислительной камеры. Понтер посмотрел на Тукану и жестом пригласил её пройти вперёд.

– Вы – посол, – объяснил он.

Седовласая женщина покачала головой:

– Но вас они знают в лицо.

Понтер кивнул:

– Как скажете.

Адекор крепко обнял Понтера. Затем Понтер вернулся к краю трубы, сделал глубокий вдох – несмотря на увиденное через камеры зонда, он не мог не вспомнить, что случилось с ним, когда он попал в мир глексенов в первый раз. Потом он пошёл вдоль трубы. Изнутри единственным признаком наличия портала было тусклое кольцо синего света, видимое сквозь прозрачную мембрану, натянутую на решётчатую конструкцию, – кажется, при таком способе раскрытия портала им не придётся наблюдать собственные тела в разрезе при проходе сквозь него.

Понтер подошёл к синему кольцу, а потом одним гигантским шагом переступил в мир глексенов. В конце туннеля он теперь видел дальнюю стену камеры нейтринного детектора, на довольно большом расстоянии. Ему понадобилось всего несколько тактов, чтобы добраться до края туннеля, который, благодаря тому что Дерн с Адекором удерживали другой конец, лишь немного провисал под весом Понтера.

Понтер высунул голову из трубы и посмотрел на глексенов далеко внизу; он знал, что его лицо расплылось в широчайшей улыбке. Он произнёс несколько слов, и Хак воспроизвёл перевод с максимальной громкостью, на которую был способен его встроенный динамик:

– Кто-нибудь, принесите, пожалуйста, лестницу!

Глава 10

На самом деле лестницу можно было взять с собой с той стороны, но её было бы весьма неудобно тащить через тесные помещения лаборатории квантовых вычислений. Поэтому Понтер предпочёл дождаться, пока глексены принесут её с дальней стороны детекторной камеры. Похоже, это была та самая лестница, по которой он карабкался в прошлый раз, когда возвращался домой.

Потребовалось несколько попыток, но в конце концов лестница опёрлась о край деркеровой трубы, торчащей, с точки зрения глексенов, прямо из воздуха.

Позади себя Понтер видел, как Дерн и Адекор с помощью специального инструмента прикрепляют их конец трубы к гранитному полу вычислительной камеры.

Когда лестница была установлена, Понтер вернулся по трубе назад, и Дерн с Адекором получили возможность пройти туда, где он только что стоял. Несколько мгновений они разглядывали детекторную камеру и существ из иного мира, а потом принялись за работу, крепко привязывая верхнюю часть лестницы к краю деркеровой трубы. Понтер слышал, как Адекор, работая, снова и снова повторяет «невероятно, невероятно».

Наконец Дерн и Адекор вернулись по трубе обратно, и по ней снова прошёл Понтер, на этот раз вместе с послом Прат. Понтер повернулся спиной и стал осторожно спускаться. В самом низу он почувствовал у себя на плечах руки глексенов, помогающих ему сойти с лестницы. Он опустил ноги на каменный пол и повернулся.

– С возвращением! – сказал один из глексенов; Хак перевёл его слова для Понтера через кохлеарные импланты.

– Спасибо, – ответил Понтер. Он оглядел окружающие его лица, но никого не узнал. Это было неудивительно: даже если они вызвали кого-то сразу же, как только увидели зонд, этот человек ещё не успел бы добраться досюда с поверхности.

Понтер отошёл от лестницы и поднял голову к створу трубы. Он помахал Прат и крикнул:

– Спускайтесь вниз!

Посол повернулась спиной и начала спускаться.

– Глядите, глядите! – воскликнул один из глексенов. – Неандертальская леди!

– Это Тукана Прат, – объяснил Понтер. – Она – наш посол в вашем мире.

Тукана встала на пол и повернулась. Отряхнула ладони от покрывавшей лестницу пыли. Глексен – один из темнокожих мужчин – выступил вперёд. Он явно не знал, что делать, но через мгновение поклонился Тукане и сказал:

– Добро пожаловать в Канаду, мэм.

Возложив задачу перевода полностью на Хака, приходилось мириться с его не всегда уместным чувством юмора.

– Мы собирались попросить отвести нас к вашей лестнице, – сказал Хак через внешний динамик, – но я вижу, что вы это уже сделали[26].

Понтер в достаточной степени понимал язык глексенов, чтобы сообразить, что происходит. Ох хлопнул себя по левому предплечью.

– Ай! – вскрикнул Хак через кохлеарный имплант. Потом, через динамик: – Простите. Я хотел сказать: «Отведите нас к вашему начальству».

Темнокожий мужчина, который вышел вперёд, сказал:

– Э-э… Меня зовут Гас Хорнби; я тут главный инженер. И мы уже позвонили в Оттаву доктору Ма – директору обсерватории. Она будет здесь уже сегодня, если потребуется.

– Мэре Воган ещё где-то здесь?

– Мэре? А, Мэри. Профессор Воган. Нет, она уехала.

– Лу Бенуа?

– Вы про Луизу? Она тоже уехала.

– Тогда Рубен Монтего?

– Здешний доктор? Конечно, его можно сюда вызвать.

– На самом деле, – сказал Понтер посредством динамика Хака, – мы бы предпочли сами навестить его.

– Э-э… конечно, – сказал Хорнби. Он посмотрел вверх, на торчащий из ниоткуда туннель. – Вы полагаете, он останется открыт?

Понтер кивнул:

– Мы очень надеемся.

– То есть вы можете просто уйти на… на свою сторону? – сказал один из глексенов.

– Да.

– А можно взглянуть? – спросил тот же самый глексен со светлой кожей, оранжевыми волосами и глазами цвета неба.

Понтер посмотрел на Тукану, Тукана посмотрела на Понтера. Потом Тукана ответила:

– Моё правительство хотело бы встретиться с кем-либо, кто может говорить от имени всего вашего народа.

– О, – сказал оранжевоволосый глексен. – Не со мной, конечно…

Понтер и Тукана пересекли гигантскую каверну, сопровождаемые толпой глексенов. Сегменты акриловой сферы, занимавшей прежде центральную часть каверны, теперь были сложены штабелями вдоль её изогнутых стен, а бесчисленные фотоумножительные трубки были собраны в одном месте.

На другом краю каверны была ещё одна лестница, даже выше той, что опиралась на край деркеровой трубы. По ней можно было взобраться к техническому люку детекторной камеры, тому самому квадратному люку, который выбило внутренним давлением, когда Понтера вместе с воздухом из его квантовой лаборатории перенесло сюда в прошлый раз. Хорнби взобрался наверх первым и исчез в люке. За ним стала подниматься Тукана.

Понтер взглянул назад, на туннель, ведущий в его мир, и его сердце подпрыгнуло, когда он увидел, что на краю стоит Адекор и смотрит вниз на него. Понтер хотел быть помахать ему, но это выглядело бы слишком похоже на прощание, так что он просто улыбнулся, хотя Адекор и не мог на таком расстоянии разглядеть выражение его лица. И это, подумал Понтер, наверное, к лучшему, потому что улыбка получилась вымученная. Он ухватился за боковины лестницы и полез вверх, надеясь, что видит своего партнёра не в последний раз.

Понтер протиснулся через люк в потолке и встал на ноги. Внезапно к нему шагнули пятеро глексенов, одетых в одинаковые зеленоватые одежды; в руках у каждого было какое-то оружие зловещего вида.

Понтер читал фантастическую литературу; он помнил истории о параллельных мирах, населённых злобными аналогами людей из известной вселенной. Его первой мыслью было, что каким-то образом они оказались не в той вселенной.

– Мистер Боддет, – произнёс один из… солдат, кажется, так их здесь называют. – Я лейтенант Дональдсон, Канадские вооружённые силы. Пожалуйста, отойдите от люка.

Понтер сделал, как было сказано, и из люка показалась посол Прат, которая тоже выбралась на металлическую платформу, стены которой были покрыты тёмно-зелёным пластиковым материалом, а с потолка свисали трубопроводы и кабели. У стен Понтер заметил что-то напоминающее вычислительную аппаратуру.

– Мэм? – сказал Дональдсон, глядя на Тукану.

– Это Тукана Прат, наш посол в вашем мире, – объяснил Понтер; Хак перевёл его слова.

– Госпожа посол, мистер Боддет, я должен попросить вас пройти со мной.

Понтер не двинулся с места.

– Мы здесь нежеланные гости?

– Вовсе нет, – ответил Дональдсон. – Наоборот, я уверен, что наше правительство будет несказанно радо признать вашего посла и соблюсти все положенные дипломатические формальности. Но сейчас вам нужно пройти с нами.

Понтер нахмурился:

– Куда вы нас ведёте?

Донадьдсон сделал жест в сторону ведущей наружу двери. Сейчас она была закрыта. Понтер пожал плечами, и они с Туканой двинулись к двери. Один из солдат вышел вперёд и открыл её. Они прошли в узкое тесное помещение.

– Пожалуйста, двигайтесь побыстрее, – сказал Дональдсон.

Понтер и Тукана подчинились.

– Как вы, должно быть, помните, мистер Боддет, – сказал шагающий позади них Дональдсон, – Нейтринная обсерватория Садбери находится в 6800 футах под землёй, и в ней поддерживается режим «чистой комнаты», чтобы предотвратить попадание пылевых частиц и других загрязнителей, способных повлиять на работу детекторного оборудования.

Понтер на ходу оглянулся на Дональдсона через плечо.

– Так вот, – продолжал Дональдсон, – эти службы были ещё более усилены на случай, если вы вернётесь. Боюсь, что вам придётся задержаться здесь на карантин, пока мы не убедимся, что вас безопасно выпускать на поверхность.

– Опять?! – воскликнул Понтер. – Только не это! Мы можем доказать, что не несём никакой заразы.

– Принимать такие решения не в моей компетенции, сэр, – ответил Дональдсон. – Но люди, которые могут их принимать, уже на пути сюда.

Глава 11

Мэри Воган склонялась над микроскопом, когда дверь её лаборатории в «Синерджи Груп» распахнулась.

– Мэри!

Она вскинула голову и увидела в дверях Луизу Бенуа.

– Да?

– Понтер вернулся!

Сердце Мэри встрепенулось.

– Правда?

– Да! Я только что слышала по радио. Портал между вселенными в Садбери снова открылся, и через него прошёл Понтер с ещё одним неандертальцем.

Мэри поднялась на ноги и посмотрела на Луизу:

– Прокатимся до Садбери?

Луиза улыбнулась, словно ждала этого предложения.

– Нет смысла. Неандертальцы сейчас на карантине прямо там, под землёй; с ними всё равно не увидеться.

– О, – сказала Мэри. Она изо всех сил пыталась скрыть разочарование.

– Но сразу после того, как их выпустят, они поедут в Нью-Йорк, в штаб-квартиру ООН.

– Правда? А это далеко отсюда?

– Не знаю. Думаю, где-то пятьсот-шестьсот километров. Но всяко ближе, чем отсюда до Садбери.

– Я всё равно собиралась съездить туда посмотреть «Продюсеров»[27], – улыбнувшись, сказала Мэри. Но улыбка тут же пропала. – Хотя там тоже вряд ли получится увидеться с Понтером. Он же будет всё время занят всякими дипломатическими делами.

Но Луиза не дала ей загрустить:

– Ты забываешь, на кого работаешь. У нашего Джока, похоже, есть ключи почти от всех дверей. Скажи ему, что тебе нужно съездить получить образцы ДНК неандертальца, который прибыл вместе с Понтером.

Мэри слова заулыбалась. В этот момент она очень-очень любила Луизу.

* * *

– Понтер Боддет, дружище!

Рубен Монтего вошёл в двухкомнатный изолятор и протянул к Понтеру сжатый кулак. Понтер коснулся его костяшками пальцев.

1 Schulich – shoe lick – нечто вроде «лизни башмак». (Здесь и далее прим. пер., если не указано иное.)

2 Юл Бриннер (1920–1985) – американский актёр театра и кино российского происхождения. «Десять заповедей» – фильм 1956 года, получивший премию «Оскара». Повествует о библейском персонаже Моисее, его рождении, взрослении и ключевом исходе евреев из Египта. (Прим. ред.)

3 Рональд Уилсон Рейган (1911–2004) – 40-й президент США, государственный и политический деятель, актёр. (Прим. ред.)

4 «RAND» – Американский центр стратегических исследований, некоммерческая организация.

5 «Геном человека» – международный исследовательский проект, целью которого является определение последовательности нуклеотидов в человеческой ДНК и идентификация генов в человеческом геноме. В основном завершён в 2003 году, через год после выхода книги.

6 Милфорд Уолпофф – палеоантрополог и профессор антропологии в Мичиганском университете и его музее антропологии. Является ведущим сторонником гипотезы мультирегиональной эволюции. (Прим. ред.)

7 И эн Таттерсаль – палеоантрополог и почётный куратор Американского музея естественной истории в Нью-Йорке. Является специалистом по анализу летописи окаменелостей человека. (Прим. ред.)

8 «Исследования, и никаких разработок».

9 «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» – фильм 1964 года режиссёра Стэнли Кубрика, антимилитаристская сатира на военные программы, снятая по мотивам триллера Питера Джорджа «Красная тревога». (Прим. ред.)

10 Megadeath – миллион погибших: единица измерения потерь при ядерном ударе.

11 Эта работа издана на русском языке в 1974 году под названием «Планеты для людей» главной редакцией физико-математической литературы издательства. (Прим. ред.)

12 В первый понедельник сентября в Канаде празднуется День труда. Поэтому все учебные занятия начинаются в первый вторник месяца. (Прим. ред.)

13 CBC (Canadian Broadcasting Corporation) – государственное телевидение и радио Канады.

14 Карибана – ежегодный летний карнавал в Торонто, фестиваль карибской культуры.

15 «Ищейка с Бейкер-стрит» – книжный магазин в Торонто, специализирующийся на детективах.

16 Йорквилль – торговый квартал в центре Торонто.

17 «Блю-Джейз» («Blue Jays») – торонтская бейсбольная команда.

18 «Глоуб энд Мэйл» – канадская ежедневная газета, базирующаяся в Торонто, одна из крупнейших в стране.

19 «Канада a.m.» (Canada AM) – канадское утреннее телешоу, которое транслировалось по CTV с 1972 по 2016 год. (Прим. ред.)

20 Справочник CRC – всеобъемлющий однотомный справочный ресурс по химии и физике для научных исследований. Его также иногда называют «Резиновой Библией» или «Резиновой книгой», так как CRC первоначально означало «Chemical Rubber Company». (Прим. ред.)

21 Seabreeze, sea breeze – морской ветер.

22 Bausch & Lomb Inc. – американская компания, известный производитель контактных линз, офтальмологических хирургических препаратов и лекарств, а также различных оптико-механических изделий и оптико-электронной аппаратуры военного назначения. (Прим. ред.)

23 Skunkwork project – так называют проекты, ориентированные на достижение некоего прорыва, разработку чего-то принципиально нового, своеобразные инкубаторы идей. Название происходит от обозначения секретного отделения фирмы «Локхид», занимавшегося разработкой реактивных самолётов во время Второй мировой войны, которое, в свою очередь, было позаимствовано из популярного довоенного комикса, в котором фигурировал завод по переработке дохлых скунсов и старой обуви.

24 Фингер-лэйкс – группа длинных узких озёр в западной части штата Нью-Йорк к югу от Рочестера.

25 Имеется в виду восклицание «Holy shit!».

26 Непереводимая игра слов: слова ladder – «лестница» и leader – «лидер, вождь» звучат по-английски очень похоже. Фраза «отведите нас к вашему начальству» (take us to you leader) – типичная первая фраза прибывших на Землю инопланетян в фантастических произведениях, в особенности в телесериалах, превратившаяся в устойчивый мем.

27 «Продюсеры» – бродвейский мюзикл (2001) по классическому фильму 1968 года.

Продолжить чтение