Читать онлайн Гандболист. Часть первая бесплатно

От автора

Перед тем как рассказать эту историю, я считаю нужным и важным сделать акцент на трех ярких аспектах. Во-первых, это произведение, хоть и основано на реальных событиях, является художественным, а потому не стоит искать в нем биографической точности.

Во-вторых, здесь присутствует обсценная лексика, нецензурная брань, или, проще говоря, мат. Сложно отрицать, что мат есть в гандболе. Профессиональный спорт – это отдельный мир со своими законами, правилами и даже языком. Эти законы ни в коем случае нельзя полноценно переносить в обыденную жизнь. В спорте предельное эмоциональное напряжение, экспрессия, избыток тестостерона и то, что в обычной жизни может показаться неприемлемым и даже страшным, у нас является своего рода нормой. Говорят, что мат – способ высвободить внутреннюю ярость. К тому же в отдельных эпизодах эмоциональный поток, вырывающийся наружу, способен придать сил и взбодрить команду. За все шестнадцать лет моей спортивной жизни я могу по пальцам пересчитать людей в гандболе, которые не ругались матом. Я и сам в жизни практически его не использую, но спорт – это совсем другое. На площадке слова непроизвольно слетают с языка. Мат – словно балласт, сброшенный с набирающего высоту аэростата, загоревшийся уголь, разгоняющий локомотив, или пороховой взрыв, посылающий ядро к цели. Для людей, долго находящихся в гандболе, мат, даже произнесенный в их адрес в минуты эмоционального напряжения, – обыденность, не воспринимающаяся всерьез. В общем, в спорте в целом и в гандболе в частности матерятся много. Здесь это явление стихийное, как дождь или ветер, и этот факт просто нужно принять. Рассказать историю про гандбол без мата представляется мне невозможным, так что простите и поймите.

И, наконец, в-третьих, алкоголь. К алкоголю я отношусь в меру негативно. То есть считаю его вредным для здоровья, невкусным, но иногда помогающим сбросить напряжение средством. Сам я выпиваю пару раз в году, и то в основном когда отправляюсь куда-нибудь в путешествие. Я ни в коем случае не пропагандирую распитие спиртных напитков, а даже наоборот – поддерживаю идеи здорового образа жизни. Однако алкоголь в этой истории не только присутствует, но в какой-то мере и двигает сюжет. Поэтому не будем выбрасывать слов из песни.

Теперь, когда все аспекты обозначены, предлагаю перейти к самой истории простого гандболиста. Одного из миллионов тех, чью жизнь изменила игра под названием гандбол.

Пролог

– Все готово, можно начинать? – спросил женский голос.

– Да, начинаем! – ответил я.

Черный занавес отодвинулся, и в просторный белый зал вошла стройная девушка в нижнем белье и лакированной обуви. Стук тонких шпилек разлетался в пространстве, отсчитывая каждый шаг, словно метроном. Изящной походкой пересекая зал, она встала на точку, отмеченную на полу малярным скотчем, повернулась ко мне спиной, высоко натянула бикини и немного наклонилась, чтобы придать ягодицам более красивую форму. Я оценил картину, задумался. Тот же женский голос прошептал мне на ухо:

– Да, ягодицы, конечно, не совсем спортивные, но ты же сможешь сделать их упругими, как на референсах[1]? – Она протянула мне телефон с фотографиями, на которых были запечатлены подтянутые женские ягодицы без доли жира.

«Можешь сделать? Как все просто у вас», – произнес я про себя и улыбнулся. Вообще, я привык, в моей профессии происходит всякое и подобные ситуации не редкость, заказчики часто просят исправить что-то в фотошопе. Я заметил, что многие модели уделяют внимание лишь красоте лица и прилегающих к нему площадей, забывая про спортивную фигуру, а ведь в нашем организме все взаимосвязано. «В здоровом теле здоровый дух» – гласила надпись в спортивном зале моего детства, которую я хорошо запомнил.

Мне тридцать пять лет, я фотограф. Снимаю людей, бренды одежды, рекламу. Мне нравится моя работа и моя творческая жизнь. Порой я смотрю на себя сегодняшнего и удивляюсь, куда привела меня судьба. Ранее сложно было даже представить, что фотография станет моей любимой профессией. Много лет назад моя жизнь выглядела совсем иначе и имела четкую стратегию развития в направлении под названием «гандбол». Я помыслить не мог, что в ней не будет профессионального спорта. Но судьба непредсказуема. Спорт остался в прошлом, периодически напоминая о себе ярким воспоминанием или звонкой фразой. Вот и в этот самый момент на фотосессии для бренда купальников в голове моей зазвучал строгий голос тренера: «Чтоб жопа была упругой, надо меньше жрать и больше приседать, только так». Я засмеялся и ответил заказчице:

– Да, попробую подправить ягодицы в обработке.

– Славно! – ответила она.

Работа началась: вспышки, щелчки затвора фотоаппарата, выгодные ракурсы, дефиле, десятки бикини разнообразных оттенков перед моими глазами. Несколько часов съемки, заполненная карта памяти…

– Господи, ты не устал столько времени находиться в одном положении? Может, отдохнешь? – вновь обратился ко мне женский голос.

– Да, можно сделать паузу, – отреагировал я. И очередное яркое воспоминание вдруг вспыхнуло в памяти. В нем мы с командой делаем упражнение «стульчик» – упираемся спинами в стену и принимаем позу сидящего. Мышцы горят огнем, ноги трясутся, лица становятся красными, на лбу у меня надувается вена. Мы в таком положении уже пять минут, а тренер совершает обход с секундомером и железным голосом произносит: «Еще держим. Меньше разговоров, больше дела. Пиздеть – это вам не мешки ворочать».

После съемки я получил гонорар и отправился домой дорабатывать фото уже на компьютере. Солнце слепило глаза. «Надо бы взять кофе, чтоб проснуться», – подумал я. Не люблю съемки с самого утра, но что поделаешь. Прямо на первом этаже моего дома расположилась кофейня, которая меня часто выручает, в этом и плюс новостроек – необходимые магазины под рукой. Широкий асфальтированный двор, заставленный машинами, два одинаковых дерева в огороженных квадратах земли, детская площадка без песочницы и даже турники с брусьями. А прямо посреди двора лежит прекрасная футбольная площадка с мягким резиновым покрытием. Ее окружает чистенький забор, на блестящих воротах висит сетка, причем целая. О подобном в моем детстве можно было лишь мечтать. Я выпил кофе, сидя на лавке, и жизнь приобрела четкость. Направился к подъезду. С площадки закономерно доносилась матерная брань. Мальчишки играли в футбол. На всех была яркая спортивная форма с именами известных футболистов, на ногах – новенькие кеды, а у некоторых даже мини-футбольные бутсы. Я шел мимо, наблюдал за ними и бухтел: «Ну куда ты бьешь? Уйди вправо и спокойно выкати пас на дальнюю штангу, элементарно же. Эх, лишь бы ударить. Никакого понимания игры, только материться и умеют». Вдруг в груди у меня что-то кольнуло, я осекся и задался вопросом: «Я что, превратился в тех занудных, вечно недовольных дедов на лавочках из моей спортивной юности?»

Пока лифт поднимался на мой этаж, я с болью в сердце рассматривал его железные створки, исцарапанные непристойными надписями, шептал под нос: «Руки бы поотрывал». Дома первым делом я сел копировать фотографии с флешки на компьютер, лишь затем поставил в микроволновку обед. В ожидании подошел к окну. Во дворе бурлила жизнь: в кофейню заходили люди, мимо проезжали машины, ребятишки на площадке пинали мяч, а у турника стоял взрослый мужчина крепкого сложения с грозным лицом и готовился к тренировке. Мой взгляд остановился на нем. Серьезное, сосредоточенное выражение лица, уверенность в своих действиях. Разминочные движения его имели излишнюю экспрессию, выглядели агрессивно и даже угрожающе, причем для него самого. Он вращал руками с такой интенсивностью, что, казалось, может себе что-то сломать. Я даже стал побаиваться за его здоровье. Затем мужчина стал подпрыгивать и скручивать позвоночник с такой силой и резкостью, что я скривился от воображаемой боли. После чего он запрыгнул на турник и начал энергично подтягиваться, но быстро устал и спрыгнул, тяжело дыша. Пройдя прекрасную школу спорта, я научился практически безошибочно выделять опытных спортсменов из общей толпы. Порой по одному движению можно понять, каков уровень спортивного интеллекта человека. Профессионала выделяет не красивая физическая форма, мышечный рельеф, экспрессия или самоуверенное выражение лица, а движения. У мастера они спокойные, но четкие, а координация слаженна и отточенна. Он знает, как правильно распределить силы, чтоб не выдохнуться на середине дистанции.

Звякнула микроволновка. Я поел и принялся за дело. Если есть время и силы, к обработке фото я приступаю сразу, чтоб не растягивать ее на долгое время. На компьютере шел ювелирный процесс. Скрупулезно создавались новые формы имеющихся ягодиц. Чувствуя себя скульптором, я выводил линии, деликатно скрывал растяжки и неровности. Вскоре от напряжения и сидячей позы моя поясница болезненно застонала. Я встал, размялся, задумался: «Как, уже? Раньше я испытывал колоссальные нагрузки, доводил свое тело до предела физических возможностей – и ничего, а сейчас, поприседал немного на съемке, посидел за компьютером – и поясница ноет, как соседский ребенок за стеной. Это что, подкрадывающаяся старость?»

Позвонила мама, попросила прийти к ней и разобрать вещи в моей бывшей комнате, нужное забрать, а от остального избавиться. Она делала ремонт и хотела освободить пространство. Несколько лет я уже жил в своей квартире, но в шкафу родительского доме еще оставались кое-какие вещи. Есть матери, которые торжественно берегут комнаты детей, сохраняя в них все в первозданном виде, как в музее детства. Моя мама не из таких, она с легкостью избавляется от старого ненужного хлама. «Хорошо, закончу с делами и приду», – ответил я. Вскоре ягодицы были готовы, я загрузил фото в интернет, скинул ссылку заказчице и отправился к маме. Пытаясь вспомнить, имеются ли в моей бывшей комнате вещи, представляющие для меня какую-то ценность, я спускался в лифте и одновременно кривился от вида изуродованных дверей. В детстве я и сам рисовал на стенах своего подъезда, правда, не похабные и бессмысленные надписи. Это были красиво выведенные названия любимых групп и футбольных команд. Для чего я это делал? «Просто так», – отвечал я себе, не зная, что еще сказать. В детстве эти подъездные отметки были для меня жизненно необходимы, а теперь, в мои тридцать пять лет, рисунки в лифте вызывали лишь гнев. Когда ты взрослый, все воспринимается иначе. Оказывается, мир живет по законам логики.

Лифт остановился на первом этаже, отворил двери. Я вышел, нажал на холодную кнопку электронного замка, толкнул дверь. Та издала протяжный скрип. Удивительно, я живу в новостройке, современным чистеньким дверям здесь не более пяти лет, однако даже они уже издают старческий скрип. Есть в этом что-то мистическое. К дверям я всегда относился философски, словно они – портал к новым горизонтам. Если прислушаться, каждая дверь имеет неповторимый тембр скрипа, подобно голосам людей. Наверное, так они разговаривают с нами, здороваются и желают хорошего дня, не в пример соседям. В новых домах жизнь разрозненная. Порой люди, разделяющие с тобой один этаж и каждый день встречающиеся в лифте, не удосуживаются даже поздороваться. В родительском же доме все обстояло совершенно иначе. Жильцы не только радостно приветствовали друг друга, но и успевали немного пообщаться, даже при мимолетной встрече. В старых домах присутствует атмосфера большой семьи.

Я спустился с крыльца, направился к маме. Двор выглядел просторно, машины еще не успели заполнить пространство, через пару часов здесь будет тесно, как на лежбище морских котиков. Узкая тропа змеилась между одинаковыми громоздкими новостройками, ведя меня к району, где я родился, вырос и провел большую часть своей жизни. Накатили воспоминания, вытеснив из головы насущные мысли о работе, предстоящих съемках, переговорах… Я забывал про лифт, двери, соседей и бесформенные ягодицы модели, на смену им приходили картинки из прошлого: детство, моя комната, мамины блины… Этот визит был особенный, с оттенком легкой грусти. Ведь я шел забирать свои последние вещи из родительского дома, ставить точку… окончательно прощаться с детством и юностью.

За широкой и оживленной дорогой начался мой родной район. Шагая по знакомым улочкам, я чувствовал тепло в груди. Все вокруг возвращало меня к мгновениям прошлого. Старые дома, дорожки с отбитым бордюром, каштаны, школа с бортами, выкрашенными в синий цвет, могучие гандбольные залы и знакомый запах близкого сердцу места.

– Малой! – послышалось где-то сзади. – Малой, стой!

Я обернулся: это все-таки относилось ко мне. Господи, мне тридцать пять лет, один из моих тренеров говорил: «В таком возрасте уже яйца седые», я взрослый человек, успел освоить несколько профессий, даже поработал преподавателем в техникуме, где студенты обращались ко мне по имени-отчеству, а я все еще для кого-то малой. Кем бы ты ни стал, чего бы ни добился, на районе, где прошло твое детство, всегда свои правила.

На меня смотрели до боли знакомые зеленые глаза взрослого мужчины. Несколько секунд мне потребовалось, чтоб вспомнить его. Когда-то этот человек был сильным, смелым, уверенным в себе парнем, я бы даже сказал, настоящей грозой района. Помню, как с восторгом и даже некоторой завистью смотрел на него. Одним только взглядом он мог усмирить любого из местных, на его некогда мощные плечи вешались самые красивые девчонки округи. И вот он стоял передо мной, беспомощно опираясь на трость. Мы не виделись, казалось, сто лет. Время прошло… Он осунулся и словно бы выцвел, его когда-то излучавшее здоровье и силу тело иссохло, а мышцы сдулись, как шары с гелием. Глянцевые черные волосы покрылись пятнами седины, шрам под левым глазом сморщил сухую землистую кожу. Но неизменным остался кривой нос, кончик которого все так же смотрел влево. Былая мощь и агрессия в его взгляде сменились тихим смиренным спокойствием. Мне стало невероятно грустно при взгляде на то, каким он стал.

– Малой, в натуре ты. Здорова! – с нескрываемым удовольствием проговорил он.

– Привет! – ответил я с улыбкой.

– А я еще думаю, ты не ты, ахуеть, каким ты стал. Бороду отрастил. Круто… а хотя нет, сбрей лучше, тебе без нее круче, я тебе говорю.

Я засмеялся, пожал руку. Мы не были друзьями и никогда не проводили вместе время. Будучи старше меня лет на пять, он имел совсем другие интересы. Скорее всего, он даже не знал моего имени, а просто помнил как человека, выросшего вместе с ним на районе, что уже как бы нас роднило. Но несмотря ни на что, я был рад его видеть. Этот странный человек возвращал меня в теплые воспоминания.

– Я че, вот видишь, нога… непрезентабельная стала? – и он приподнял безжизненно повисшую стопу. – В аварию попал, причем почти трезвый. Теперь не пью. Почти. Слышал, ты со своим спортом уже все… А чем сейчас занимаешься? – неожиданно поинтересовался он.

– Я фотограф.

– Фотограф? – скривился он. – За это че, еще и платят?

– Вообще-то да.

Затем мы немного поговорили о жизни района и повспоминали людей из нашей юности. Кто-то уехал отсюда, а кто-то покинул это мир.

– Скурились, сбухались, скололись, – отрезал он.

Я тяжело вздохнул, покачал головой, стало невероятно грустно. Потом возникла неудобная пауза. Кроме старых воспоминаний мы не нашли новых точек соприкосновения. Он почувствовал это и протянул руку, мы тепло попрощались. Удаляясь, этот человек вдруг развернулся и крикнул:

– А хотя знаешь, малой, оставь, блядь, бороду, тебе с нею охуительно.

На горизонте появился мой дом, он всегда выделялся из общей картины построек старого фонда белым цветом своего фасада, который теперь стал сероватым. На пологой крыше возвышалась большая антенна, метров семь в высоту, шпиль которой был виден издалека. Много лет назад ее установил один радиолюбитель из нашего подъезда. Мы с друзьями фантазировали, что так он общается с инопланетянами, и темными вечерами высматривали в небе неопознанные летающие объекты. Я прошел по вытянутому тоннелю, который называли «проходной», и оказался в родном дворе, там, где я рос, взрослел, постигал новое. Внутри протекала спокойная многообразная жизнь. Заметно выросшие деревья покачивались на легком ветру. Мужики, во времена моего детства сидевшие на лавках, все так же находились на месте. Лавки теперь новые, а мужики сильно постарели. С их лиц пропали задорные улыбки, а огонь в глазах медленно угасает, как поздней осенью теплые солнечные дни плавно утекают из нашей жизни. Я поздоровался почтительным наклоном головы, они махнули в ответ. Дети, которые когда-то на моих глазах играли в песочнице и бегали по двору в одних трусах, сейчас уже воспитывают собственных малышей. Удивительно, как сильно они похожи на своих родителей в детстве. Колесо сансары сменяет циклы.

У дверей подъезда меня встретила соседка с первого этажа – тетя Зоя. У ее ног привычно кружили дворовые кошки.

– О, привет, сосед! Маму навестить? – спросила она. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Ну молодец! А то я думаю, давно не был. Все высматриваю тебя, а ты все не приходишь. А ну-ка по очереди, Дымок, ты куда лезешь, – обратилась она вдруг к кошкам, которые пили свежую воду.

– И вам здрасьте! – ответил я.

– Как дела? Бороду, смотрю, отрастил… Ну ничего… – заявила она. – Это самое, а мама дома. Иди скорее.

– Я знаю, – ответил я и зашел в подъезд.

Вытянутые линии лестничных пролетов вели меня привычной дорогой на самый верх. Я поднялся на пятый этаж и свернул за угол, к своей двери. Под ногами послышалось легкое позвякивание, сжав мое сердце в сантиментах. Долгие годы несколько плиток просто лежали на полу не приклеенные, и, когда на них наступали, они легонько дребезжали. В полной тишине из кухни родительской квартиры можно было услышать, что кто-то идет, еще до того, как раздастся дверной звонок.

– Я блины только испекла. Садись за стол. Если добавить творожного сыра и клубники, то будет смесь русской и французской кухонь, – заявила мама с порога. – А еще у меня абрикосовое варенье.

– Мое любимое, – ответил я.

Мы обнялись. Я рассказал про свои дела, погладил кошек, зашел на кухню и сел на диван у окна. Мама хлопотала и предлагала все новые угощения, хоть стол был уже полон вкусностями, будто мне все еще чего-то не хватало. В каком бы возрасте мы ни находились, для родителей навсегда останемся маленькими детьми, которых необходимо накормить. Я тщательно намазал абрикосовым вареньем румяный блин, свернул его в трубочку, как любил делать всегда, и сложил пополам. Тонкая корочка аппетитно хрустела, варенье таяло во рту. Я ел блины, разговаривал с мамой и ощущал невероятное тепло в груди, словно за окном 1996 год, я маленький, а по телевизору вот-вот начнутся любимые мультики.

После обязательных процедур с едой и разговорами пришло время приступить к делам. С необъяснимым трепетом я направился в комнату. Прокрутил позолоченную ручку и отворил дверь. Она чуть отрывисто и до боли знакомо скрипнула, я улыбнулся и зашел внутрь. Запах родного места навеял приятные воспоминания. Вот она, моя комната, моя крепость, царство детства, мое укромное местечко. Я вошел, осмотрелся. Вроде бы ничего особенного, самая обыкновенная комната: небольшой прямоугольник с желтыми потускневшими обоями, старая кровать, бежевые стеллаж, комод и шкаф. На стенах бледные следы от когда-то висевших картин, рядом – тоскливо торчащие шляпки гвоздей. Прямо напротив двери небольшое окно с деревянной рамой, плохо выкрашенной в желтый цвет, на ней жалюзи, прикрученные на саморезы. Раньше мне нравился желтый цвет в интерьере, казалось, он придает моему жилищу солнечного тепла и отдаленно напоминал золото. У окна – шатающийся рабочий стол черного цвета, а рядом стул с протертыми до блеска подлокотниками. Под ним, на старом паркете, прошкрябанные полосы от металлических ножек. Я всегда эмоционально писал, ерзая на стуле, вставал, ходил, размышлял, снова садился… Да, ничего особенного, но только не для меня. В этой самой комнате прошла почти вся моя жизнь, здесь я грустил и радовался, злился и прыгал от счастья, здесь я тренировался, рассуждал, думал, создавал, здесь же и зародилось мое творчество. Раньше моя комната казалась мне большой и просторной, а сейчас она будто уменьшилась в размерах. Стены и потолок буквально давили.

Но я вспомнил, зачем пришел. В углу стоял тот самый шкаф, в котором и находились мои пожитки. Хлипкие дверцы отворились, показывая содержимое. На вешалках висела старая одежда, в основном зимняя, свитеры, ветровки, куртки. На верхней полке лежали мои портреты и шаржи. Их здесь скопилось с десяток, друзья упорно вручали мне такие подарки на праздники, полагая, будто я останусь в восторге. Что может быть хуже твоего портрета, написанного плохим художником, в качестве подарка?! Справа от этих картин пылились блокноты со старыми записями, целями и размышлениями, школьные тетради, вырезки из газет с моими фотографиями, брелоки, сувениры. Внизу, у левой стенки, скучали советские гантели, когда-то и дня не проходило без них. Рядом стояли раздутые пакеты с подушками и одеялами, сверху были навалены выцветшие покрывала. Я перебирал содержимое в надежде отыскать там что-то ценное, но ничего не находил. Эти вещи теперь не представляли для меня былой значимости, сегодня я научился легко отказываться от ненужного и освобождать пространство для нового. А значит, практически все из шкафа должно отправиться на мусорку. И вдруг в самом углу, под покрывалами, я обнаружил картонную коробку и с любопытством достал ее. Гулкое позвякивание, доносящееся из ее недр, отразилось в моей груди тонким трепетом. Сердце сжалось. Я сразу вспомнил, что там находилось.

Не решаясь открыть коробку сразу, я отставил ее в сторону и проверил другой угол шкафа. Там лежала закупоренная бутылка водки. Когда-то я собирал на свой день рождения большую компанию и покупал алкоголь. Сегодня эта бутылка водки могла мне пригодиться разве что для бытового применения. Уже несколько лет я не пью алкоголь, только по редкому случаю, он просто перестал быть для меня привлекательным. Крутя бутылку в руках, я решал, что с ней делать: выкинуть или забрать домой. Но, на самом деле, мне было плевать на водку, я просто оттягивал время, чтоб не открывать коробку из дальнего угла шкафа. Набрав воздуха в грудь, я переместил ее на свет и начал рассматривать. Картон выцвел, нижний угол был смят, а верхние края надорваны. На одном боку застыли следы какой-то жидкости, а на другой имелась надпись «Фортуна», сделанная ручкой. Решительно подняв коробку, я высыпал содержимое на кровать. Клубы пыли поднялись в воздух, послышался металлический звон, будто где-то зазвучали волшебные маленькие колокольчики. Дыхание замерло. Я присел. Передо мной лежали мои спортивные награды. Все то, что заработано трудом, потом и кровью. Я аккуратно провел пальцами по медалям, ощущая их прохладу, стер пыль. Запах прошлого пропитал ленточки. Здесь были награды, о которых я совсем ничего не помнил, и те, что крепко запечатлелись в моей памяти как свидетели ярких событий. Я брал в руки каждый предмет и тщательно разглядывал. Вспоминал, улыбался, грустил.

«Это и все? – спросил я кого-то. – Шестнадцать лет я отдал спорту, шестнадцать долгих и тяжелых лет. А что взамен? Что гандбол дал мне? Десятка три-четыре потускневших медалей, пыльные кубки, значки, вымпелы, папку выцветших грамот, оперированное колено, шрамы по всему телу, засечки в памяти, тоску и чувство незавершенности…» Я поднял побледневшую табличку «Лучшему игроку международного турнира», к которой болтом была привинчена фигурка прыгающего гандболиста. Только теперь крепление ослабло, и гандболист висел вниз головой. К горлу подступил ком. Стало тяжело дышать. И вдруг пространство начало искажаться, комната расширялась на глазах и вмиг стала большой, как и раньше. Я превратился в застенчивого семилетнего мальчишку, а за окном проплывал 1996 год.

Глава 1

Если подойти к вопросу с философской точки зрения и смотреть в корень, то, пожалуй, все, ну или почти все в этом мире мужчинами совершается из-за женщин, ради женщин или вопреки им. Мы совершенствуемся, становимся сильнее, смелее, идем на подвиги, дабы снискать женскую любовь. Вот и моя история не стала исключением в этой эволюционной схеме. Несмотря на то что еще до моего рождения гандбольная школа расположилась в десятке метров от нашего дома, причиной пришествия в этот вид спорта, который кардинально изменит мою жизнь, стала девушка.

Шли далекие и не слишком благоприятные для страны девяностые годы. Последствия развала Союза и кризис, очередная фаза перестройки, Ельцин, путч, дефолт, разруха, приватизация, первая чеченская война, теракты по всей стране, разгул преступности и прочие бонусы эпохи. Правда, об этом я знал лишь из старого лампового телевизора и возмущенных монологов моего дедушки. Говорили, что молодая Россия переживает непростые времена, однако я, увлеченный познанием дворового мира, тягостей этого периода совсем не ощутил. Точнее, не так, я просто не знал другой жизни и принимал происходящие события как данность. Пока в мире взрослых нарастала нервозность, копились и множились проблемы, в нашем детском мире светило яркое солнце.

К этому моменту я был щуплым лопоухим мальчишкой с ясными голубыми глазами, вихром в челке русых волос и продольным шрамом на лбу. Его я заработал, героически упав с карусели во время прогулки с моим прадедом – военным фельдшером, прошедшим всю Великую Отечественную. Шрамом я дорожу до сих пор, это одно из двух воспоминаний о моем прадедушке. Во втором памятном фрагменте он разрезает перочинным ножиком большое желтое яблоко на четыре дольки и протягивает их мне. Кажется, я и сейчас помню аромат фруктовой свежести, согнутый мизинец и темноватые линии ладони прадедушки. Яблоко таяло во рту, а пальцы стали липкими от сока. Столько всего происходило между нами, но мне почему-то запомнились лишь эти два фрагмента. Удивительно устроена наша помять. Она фиксирует сюжеты и мгновения по только ей известному алгоритму. Я не понимал и не понимаю до сих пор, чем именно какой-нибудь бытовой момент заслужил остаться в сознании яркой печатью, вытеснив более важные.

Жизнь в то время складывалась непросто, хотя, в сравнении с послевоенным детством моих бабушки и дедушки, все казалось сносным и даже благоприятным. Загородного замка и родового поместья у нашей семьи не имелось, престарелых щедрых родственников с виллой в Англии также не нашлось. Мы жили в трехкомнатной квартире большой и шумной семьей: я с сестрой, мама, бабушка и дедушка, пушистый пес по кличке Альф, смесь йоркширского терьера и дворняги, и рыжий кот с незамысловатым именем Рыжик. Раньше нас было больше. Сначала от нас съехала моя тетя, а затем… погиб мой отец. Это случилось, когда мне было семь лет, прямо в начале сентября. Я только пошел в первый класс, получил букварь, обрадовался, что становлюсь взрослым, и тут… Долгое время я не мог принять его уход. Казалось, это все как бы понарошку. На самом деле он жив и благополучно проживает где-то в другом городе, только ему почему-то нельзя видеться со мной, иначе он уже обязательно появился бы. Я долго и всерьез ждал, что однажды все прояснится, он придет и скажет: «А это была неправда, вот он я, целый и невредимый, и я так по тебе соскучился». Потом он обнимет меня, и мы пойдем гулять в парк. Я расскажу ему, что нового узнал в школе, покажу тетрадь с ровным почерком, прочитаю несколько строк детского стишка, выученного наизусть, и продемонстрирую бицепсы на худеньких руках. Ох, как он будет мной гордиться… Еще несколько лет папа мерещился мне на улицах города: в окне проезжающего мимо автобуса, среди потока прохожих, отдаляющихся от меня, и я с надеждой высматривал его фигуру. В каждом высоком усатом мужчине я искал своего папу, но всякий раз ошибался.

Вскоре я познакомился с понятием «неполная семья». Взрослые часто употребляли это выражение, перебирая какие-то бумажки. К сожалению, таких семей было много в то время. Мама, дедушка и бабушка днями напролет работали, чтоб прокормить всех нас. Помню усталый опустошенный взгляд мамы, обычно сильной и энергичной, когда в день зарплаты она возвращалась без денег. Обрывки фраз из нервных разговоров взрослых долетали до моих ушей: «Три месяца не платят… Сил больше нет… деньги обещают в марте…» Мама работала микробиологом в ветеринарной лаборатории. Когда она приходила домой, в прихожей появлялся ни с чем не сравнимый аромат – смесь приятных духов, медицинских препаратов и родного маминого запаха. Сколько я ее помню, она всегда испытывала любовь к животным. Соседи, имеющие питомцев, здоровались с ней особенно почтительно и всякий раз задавали вопросы насчет здоровья их любимцев. По вечерам мама ходила по соседям, но не гостить, а помогать лечить домашних животных: делала уколы, давала лекарства и даже проводила несложные операции. Мне нравилось наблюдать, как во дворе ей улыбаются благодарные знакомые. Еще мама прекрасно готовила и умела создавать из копеечных продуктов вкусные блюда. Но больше всего мне нравились ее блины: тонкие, с румяной корочкой по краям. Однажды я прокусил язык, поедая блины, настолько они были вкусные.

Бабушка занимала должность технолога на хлебокомбинате. На работе она ходила в белом халате, строго следя за производственными процессами. Я любил бывать у нее на заводе. Массивные котлы месили тесто, на черных полосках конвейера весело ехали пряники и булочки, огромные противни медленно вращались, превращая тесто в хлеб. Масштабное производство вызывало во мне восторг. К тому же на хлебокомбинате мне уделяли много внимания: кто угостит горячим пряником, кто протянет бублик, а кто преподнесет только что приготовленную ромовую бабу. Дома у нас всегда имелся свежий хлеб. Вместе с ним каждый вечер бабушка приносила нам с сестрой по сладкой булочке или кофейному прянику. Помню, как я с нетерпением ожидал ее возвращения и первым бежал открывать дверь, услышав звонок.

Дедушка был человеком деятельным и многогранным, работал в строительной сфере, разбирался во всех ее составляющих. Имел гараж, под завязку забитый инструментами, и проводил в нем любые ремонтные работы. Дедушка обладал обширными знаниями и все стремился сделать сам, от фундамента пристройки до электрики и сантехники. Рядом с гаражом имелся небольшой огород с рядами клубники, помидоров и зелени. Вдобавок к этому дедушка держал дачу, где выращивал уже серьезный урожай. Мы с сестрой добровольно-принудительно ездили на огородные работы. Со слов дедушки – отдохнуть на природе и немного помочь, так, в удовольствие, а в нашем представлении – батрачить, как рабы. Один раз, когда мы вернулись с дачи, я увидел по телевизору картину Репина «Бурлаки на Волге» и произнес: «Ох, как я вас понимаю». Бабушка долго смеялась. «Никакой химии, все натуральное. Животные пестициды есть не станут», – гордо заявлял дедушка, разбирая урожай и протягивая мне червивое яблоко. Замечая мою брезгливость, он говорил: «Страшны не те черви, которых мы едим, а те, которые едят нас». Ко всему прочему, он был профессиональным рыбаком, в молодости занимал должность старшего тралмейстера рыболовецкого судна и ходил по морям и океанам. С возрастом любовь к рыбалке никуда не делась, дедушка плел сети и снасти на продажу, каждые выходные выезжал на реку или пруд ловить рыбу. Иногда брал меня с собой, но не сказать, что мне это нравилось. Во-первых, надо было вставать в пять утра, во-вторых, копать червей, в-третьих, мерзнуть и отбиваться от комаров. В общем, рыбалка, к большому сожалению моего дедушки, меня не увлекла. А после того как я спутал несколько снастей и упустил новенький спиннинг в реку, попытки привить любовь к его любимому хобби закончились. С рыбалки дедушка всегда привозил добротный улов. Переступив порог дома, первым делом он подзывал меня, доставал из мешка увесистую рыбину, поднимал за жабры и гордо улыбался, замечая, что та размером больше моего роста.

Зарплату в то время платили с перебоями, однако взрослые искали способы обеспечивать семью пропитанием. Это занимало большую часть времени, поэтому застать всех дома можно было лишь вечерами. Когда взрослые возвращались с работы, мы все вместе собирались за кухонным столом, ужинали и разговаривали. Оплотом семейных традиций и совместной трапезы служил дедушка. Сидя во главе стола, он расспрашивал каждого, как прошел день, рассказывал что-то интересное из своего моряцкого прошлого и ругал власть за бюрократию, воровство и беззаконие. Бабушка раздражалась и называла его пессимистом, мама просила не кричать и разговаривать тише, мы с сестрой улыбались и уплетали ужин, Альф лаял под столом, выпрашивая еду, Рыжик лениво спал на подоконнике.

Мама воспитывала нас своим примером: прививала любовь к порядку, готовила, рассказывая важные детали, читала хорошие книжки вслух… Мы смотрели, впитывали, кое-что повторяли. Однако же большую часть времени мы с сестрой принадлежали сами себе, школе и улице. Она всего на полтора года старше меня, но мы были совсем разные. Сестра, тонкая и утонченная натура, увлекалась творчеством с самого детства: рисовала, училась играть на гитаре, ходила на танцы. Мне же тогда больше нравилось гулять на улице и лазить по стройкам со своими друзьями. Во дворе ей было интересней общаться со сверстниками, чем с малолетками, как они нас называли. Не сказать, чтоб мы дрались, но и не особо дружили, просто делали вид, что каждый сам по себе. Днем за нами никто не следил и не контролировал, доступных сотовых телефонов тогда еще не было, а сложности в экономике и бешеный ритм жизни задавали свои условия. Мы рано стали самостоятельными. Уже в этом возрасте умели приготовить обед, естественно, каждый сам себе, при необходимости, вручную постирать свои вещи. К тому же у нас имелись обязанности по уборке дома: вымыть посуду, протереть пыль, пропылесосить, вынести мусор. В общем, обыденные дела, по крайней мере для детей того времени.

Дома мы практически не находились, ведь все самое интересное было за пределами квартиры – на улице. Дни пролетали бурно, стремительно и познавательно, в обильном круговороте дворовых дел. Наша квартира располагалась в большом пятиэтажном доме из белого кирпича. Два соединенных между собой корпуса создавали форму буквы «П», благодаря чему наш дом называли «Пентагоном». Двор, с трех сторон заботливо окруженный пятиэтажкой, представлял из себя отдельный укромный мир с деревьями, палисадниками, лавочками у подъездов, детской площадкой, жаль, конечно, без ракеты, и маленькой песочницей, которую с большим удовольствием посещали бродячие собаки и кошки. Сооружая песчаный замок, мы то и дело обнаруживали «клад» от животных, однако подобные находки нисколько не пугали и темпы «строительства» не снижались. Для нас, детей, двор являлся отдельным социумом. Множество мальчишек и девчонок разных возрастов находили себе всевозможные занятия на обширной территории. Если выйти на улицу днем, можно было наблюдать различные компании, занятые каждая своим делом. У третьего подъезда девочки играли в резиночки, кто-то рисовал мелом на проезжей части солнце с длинными лучами и улыбающимся лицом, с детской площадки доносился скрип качелей и смех, там же более взрослые ребята висели на турнике, между деревьями бегали мальчишки, играя в догонялки, а у входа в подвал детвора гладила уличного кота.

Конечно же, у меня имелись дворовые друзья, с которыми мы вместе росли и попадали в передряги. Их было немало, однако с двумя мальчишками я дружил особенно близко. Мы были одногодками и одновременно шли по ступеням постижения мира. Звали их Самвелом и Сергеем, и моя история в спорте начиналась именно с ними.

Самвел – симпатичный мальчуган с глянцевыми черными волосами, зачесанными набок. Густую левую бровь пересекала белая полоска шрама, а большие черные глаза всегда смотрели хитрым взглядом. Над пухлой верхней губой уже тогда пробивались ранние усы, чему я даже завидовал. Имея горячую армянскую кровь, он выделялся смелостью и решительностью, во всех компаниях и на каждом событии был на виду и впереди остальных. Думаю, что Самвел знал о своих лидерских качествах, умело пользуясь ими, он становился предводителем в любом совместном деле. Самвел удивительно хорошо умел рассказывать истории, придумывая и добавляя красочные детали. Осознанно или интуитивно, но он был способен влиять на окружающих, часто склоняя их к нужному мнению. Нередко мы всей компанией отправлялись на дело, которое придумал именно он. У Самвела, например, получалось покупать семечки дешевле, чем они стоили на самом деле, или он мог договориться о мелкой подработке, за которую полагались кое-какие деньги. Самвел генерировал идеи, а воплощали их уже другие люди.

Сергея же можно было назвать типичным представителем уличной шпаны. Вечно в рваной грязной одежде и стоптанной обуви, с расхлябанной и дерзкой походкой. На его смуглом теле имелось бесчисленное количество мелких шрамов от активной дворовой жизни. Русые волосы росли в разные стороны пучками бурьяна, один из передних зубов находил на другой, а голубые глаза постоянно что-то выискивали. Если кто-то и попадал в странные истории и передряги, это был Сергей. То он упадет с дерева, то попадется на воровстве яблок из палисадника суровой бабушки, то перевернет прилавок на рынке. Но никакие травмы и наказания не могли поколебать его интерес к жизни. Казалось, он был бесстрашным и ввязывался в любые авантюры, куда бы его ни звали. Сергей лазал по стройкам, бегал по крышам, пешком брел на рыбалку за несколько десятков километров, с нескрываемым азартом ловил змей голыми руками. Последний факт вызывал во мне восхищение, змей я боялся страшно. Этот резвый парень не страшился самой грязной работы. Если надо было зайти по пояс в речку или достать что-то из грязи, он без доли сомнения или брезгливости это делал. Слово «дружба» имело для него большое значение, но в большей степени по отношению к Самвелу. В наших с Самвелом спорах или даже стычках Сергей всегда становился на его сторону. Даже в школе их определили в один класс, тогда как я пошел в параллельный.

Я же, к моему горькому сожалению, не мог назвать себя таким же смелым. От своих друзей я отличался сдержанностью и даже осторожностью, был застенчив, особенно с чужими людьми, но открыт и сердечен к «своим». Наравне со всеми я участвовал в любых мероприятиях, однако не забывал про последствия авантюрных решений. Еще в детстве я старался помнить о «цене» любого поступка и никогда не выключал голову. Часто это даже мешало наслаждаться радостными моментами.

Если Самвел продумывал идею, как заполучить что-то, например, стащить фрукты с соседского огорода, а Сергей первым бросался реализовывать план, то я прикидывал, как оттуда незаметно и быстро скрыться, чтоб не попасть в руки сторожа. Однажды Самвел заприметил дерево с румяными абрикосами, растущее за забором спортивной школы, прямо рядом с нашим домом. Сладкие плоды буквально манили нас и просили их сорвать. Мимо пройти мы, естественно, не могли. Самвел предложил «обнести» дерево. Тут же появился план: для начала как бы случайно перекинуть мяч через забор, чтоб наше пребывание на территории имело повод, после перелезть на участок, затем забраться на дерево и хорошенько потрясти его, наконец, собрать ценные плоды и быстро удалиться. Сергей решительно кивнул. Я припомнил, что, помимо сторожа, школу охраняет собака, она часто лаяла на прохожих. Поэтому я предупредил ребят, что надо оставаться начеку. Каждому отводился свой сектор ответственности. Моей задачей было собрать абрикосы с той части, откуда просматривался периметр, и параллельно наблюдать за горизонтом, а в случае опасности оповестить остальных.

План перешел к реализации. Самвел закинул мяч на территорию школы, наигранно крикнул: «Ой, ты смотри, перелетел, надо достать». Мы втроем перемахнули через забор и начали действовать. Сергей полез на дерево, Самвел направился за мячом, я занял наблюдательный пост, плотно прижавшись к гаражу рядом со сторожевой будкой. Сердце бешено стучало. К счастью, ни собаки, ни сторожа не было видно, вдалеке лишь высился забор яркого голубого цвета, немного покачивающийся на легком ветру. Послышался резкий звук шелестящей листвы. Сергей начал шатать дерево. На землю глухо попадали желтые плоды. Следом, кряхтя, спрыгнул сам Сергей. Мы вмиг собрали урожай, распихав абрикосы по карманам и наполнив подолы футболок. После спешно покинули место. Дело сделано. Операция «желанный абрикос» прошла стремительно, незаметно, а главное – успешно.

– Кого хоть мы обнесли? – спрашивал Сергей, набив рот сладкими плодами.

– Кажется, гандбольная школа, – ответил Самвел.

Тогда слово «гандбол» для нас не представляло особого значения, мы только знали, что это какой-то там вид спорта.

Вместе с Самвелом и Сергеем мы гуляли днями напролет, а домой приходили лишь спать и есть. Нас невозможно было загнать, ведь улица предлагала самые интересные занятия, не в пример домашним обязательствам. Бывало, купишь семечек у бабушки на углу (если без стаканчика, а в карман, то с небольшой скидкой) и с наслаждением идешь заниматься делами. Мы последовательно изучили весь двор, пробираясь в самые укромные уголки – в каждый из подъездов, в недра темного подвала и на широкие просторы крыши. Казалось, именно в этих местах спрятаны сокровища, что, естественно, было неправдой. Кроме грязи, мусора и паутины мы не находили там ничего ценного. Однако сами приключения дарили радостные эмоции. Как только сокровенные места двора были освоены, мы начали расширять горизонты познания: изучали соседние дворы, гаражные кооперативы и стройки. Здоровое любопытство толкало к открытиям.

Позже, в старших классах, нам будут преподавать химию, но первые ростки познаний и опыты в этой науке рождались задолго до этого, на улице. Где-то находились специальные смеси и вещества. Пропорции и необходимые реакции обязательно знал кто-то из старших ребят. При правильном использовании ингредиенты давали яркий эффект. Мы поджигали карбид, мастерили самодельные взрывпакеты, делали «дымовухи» из марганца, завороженно наблюдая за взрывами, вспышками и клубами дыма. Родители, естественно, были не в восторге, и мы тщательно скрывали опасную деятельность. Однако опаленные ресницы и брови выдавали наши эксперименты. Особенной популярностью пользовались «сурики». Каждый парень на районе знал, как их смастерить. В пакет или клеенку помещались несколько округлых камней и серебрянка, суриковая краска. Все содержимое сворачивалось в шар, а затем прочно обматывалась изолентой. Откуда брались компоненты, я не знал и даже не задумывался об этом, они просто всегда имелись у ребят с района. «Сурики» мы с восторгом бросали в стены. При соприкосновении с ними следовал оглушительный взрыв. В разлетавшемся эхе слышались мелкие позвякивания камней, отброшенных взрывной волной. А на стене оставалось темное сине-черное пятно – как метка о наших умениях.

На улице мы создавали свои миры, где могли спрятаться от глаз взрослых. Тщательно и скрупулезно мастерили шалаши и собирались там целыми компаниями, чтоб общаться и делиться секретами. Вдали от посторонних глаз, там обсуждались самые сокровенные вопросы, разрабатывались планы для новых свершений, рождались идеи и смелые мечты. Там мы отдыхали от мира взрослых.

– Как я устал пылесосить, – говорил кто-то.

– Да, этим взрослым постоянно что-то надо. То мусор выкинь, то в магазин сходи, то посуду помой, – отвечали ему.

– Еще и гулять всего до девяти, – добавлял кто-то.

Все понимающе кивали. В шалашах устраивались уличные трапезы. Каждый приносил из дома что-то съедобное и складывал в общую кучу. Когда приходило время, обед честно делился на всех. Если же еды не хватало, а голод пробуждался с новой силой, мы искали выход. Поход домой в таком случае был крайней мерой, ведь всегда имелся риск быть оставленным родителями дома. Фраза «Не могу, а то загонят» в спорах являлась веским аргументом, не требующим объяснений. Поэтому мы умудрялись находить пропитание прямо на улице. Всегда можно было пройтись по району и собрать уличный урожай, благо в переулках частного сектора всегда было чем поживиться. Богата и плодородна наша Кубанская земля. Кусты и деревья с драгоценными плодами располагались прямо в палисадниках и на придомовых территориях, не огороженных даже маленьким забором. В любое время года там можно было отыскать что-то вкусное. Фруктовые сезоны сменяли друг друга: сочная клубника, сладкая черешня, кисловатая склянка, жерделы и медовые абрикосы, душистая шелковица, наливные груши, персики, сливы, виноград, грецкие орехи и даже лепестки цветов акации… Это лишь часть богатств нашего района. Их вполне хватало, чтоб утолить детский аппетит. Сбор урожая проходил организованно, а главное, быстро, тихо и незаметно, чтоб не попасться на глаза хозяевам. Никаких пакетов, корзин или сумок, фрукты и ягоды собирались прямо в карманы или за пазуху. Поэтому пятна от вишни или шелковицы на одежде не вызывали в дворовых кругах вопросов или насмешек. Дезинфекция продуктов выглядела просто – майкой стирался верхний видимый слой пыли, иногда добавлялись слюни, на этом все, можно есть. И мы ели. Ни о каких болезнях и речи не шло, мой закаленный улицей иммунитет был способен победить любую заразу, а желудок, казалось, переварил бы даже ржавые гвозди.

Как и большинство детей, мы хотели скорее повзрослеть, наивно полагая, что взрослая жизнь – бесконечное наслаждение. А потому примеряли на себя взрослые привычки. Естественно, мы пробовали курить. Найденные бычки или купленные поштучно сигареты ходили по кругу. Про конспирацию никто не забывал. Сигарету, словно щипцами, зажимали сложенной в два раза веткой, чтобы руки не пропитывались запахом никотина и взрослые не поймали нас на запретном занятии. Курить по-настоящему – как взрослые – означало с затяжкой. Для лучшего эффекта даже имелась своя методология. После затяжки надо было произнести вслух фразу: «Ох, мама идет» – и лишь затем выдыхать остатки воздуха. От неумелого курения горький табачный дым сжимал легкие режущим кашлем, окутывал довольные молодые лица со слезящимися глазами. Никотин, разливаясь по крови, кружил голову, а у некоторых вызывал тошноту. Запах сигарет мы старались тщательно скрывать, жевали мятную жвачку или даже обычные листья. Мне курить не нравилось, но я, естественно, продолжал это делать, чтоб не отрываться от коллектива. Для курилок выбирались надежные места, в гаражах за углом дома. Ощущая себя скрытыми от взрослых глаз, мы вальяжно и расслабленно курили, даже не подозревая, что из окон верхних этажей нашей многоэтажки видны как на ладони.

Однажды во время завтрака мама наигранно и бодро пожелала мне приятного аппетита, а затем, словно опытный следователь, заставший подозреваемого врасплох, резко попросила:

– Дай закурить?

Я аж подавился. Но за доли секунды пришел в себя и ответил:

– Я не курю!

– Да? А мне тут сказали, что видели тебя курившим в гаражах.

– Я… – начал было оправдательный монолог.

– Если хочешь курить, кури! Твое дело, – перебив меня, твердо заявила она.

Позже для курения мы выбрали другое место. За квартал от нашего «Пентагона», между двух многоэтажек, располагалась заброшенная голубятня. С одной стороны она скрывалась домом, с другой – гаражами, а сверху – развесистыми кронами деревьев. Она являлась идеальным местом для различных таинств и долгое время служила самой известной курилкой района. Утоптанная твердая земля голубятни была усыпана окурками, бумажками, пустыми бутылками. Нередко там валялись использованные шприцы и пакеты с клеем. Мы лишь в общих чертах понимали, что это наркотики. В нашей компании подобное не приветствовалось. Не помню откуда, но я всегда знал: это зло. Курить начали в новом месте. Все, кроме меня. Мамин радикальный метод неожиданно сработал. Желанное «можно» дало совершенно обратный эффект. Курить мне категорически расхотелось, даже несмотря на мнение моих друзей. Однако я всегда шел с ними за компанию, надрывно кашлял от дыма, но не уходил. «На курилке» мы знакомились и общались с ребятами соседних дворов, делились новостями и планами на будущее, порой узнавали новое. Оказывается, за пределами нашего района, граница которого очерчена линией железной дороги, лежали бескрайние просторы. Взрослые ребята, подобно мореплавателям средних веков, рассказывали легенды, будто там находятся волшебные поля, конца которым не видно, они устланы фруктами, сладость которых не имеет равных. Однако плодородный край охраняет злой сторож с большим ружьем, а потому путешествие туда несет в себе большую опасность. Мы с восторгом слушали истории и грезили о путешествии. И вскоре, набравшись смелости, решились отправиться в далекий таинственный мир. Втроем с Самвелом и Сергеем мы подошли к границе района, перешагнули блестящие рельсы железной дороги, поднялись на холм и увидели те самые заветные поля. Яркое солнце волшебным блеском озаряло чудесный край. Ветер волновал зелень бахчи. Листья плавно и нежно танцевали, словно волны в бескрайнем океане. Преодолев склон, мы вступили на магическую территорию. Пахло черноземом, травой и дыней, круглые плоды которой стройными рядами желтели на полях.

– Ого, сколько их! – сказал Самвел и потер руки.

– А вон там еще арбузы! – прокричал Сергей.

Мы принялись собирать урожай, сожалея, что не сможем унести много. Я спокойно и расслабленно бродил по бахче, высматривая дыни покрасивее и поаппетитнее. Теплый ласковый ветер поглаживал тело, волновал листья. Дыни, смирно лежавшие на земле, улыбались мне. Блаженную тишину нарушил крик Сергея:

– Шу-у-у-у-хер! Сто-о-о-рож!

Мы пулей рванулись с места, словно легкоатлеты после выстрела стартового пистолета. Адреналин яркой вспышкой ослепил глаза. Лишь спустя мгновение я пришел в себя и будто бы наблюдал за происходящим со стороны. Я бегу со всех ног по неровному ухабистому полю, спотыкаясь о комья сухого чернозема. Косой линией пересекаю ряды бахчи и мчусь к железной дороге. В руках сжимаю две небольшие дыни, сердце колотит по грудной клетке, густой жаркий воздух бьет в лицо и гудит в ушах. Самвел кричит: «У него ружье!» Я в страхе ускоряюсь до предела, инстинктивно сжимаюсь и щурюсь, ожидая выстрела в спину или в пятую точку. Боковым зрением замечаю друзей, они тоже бегут со всех ног, унося с собой урожай. Кажется вот-вот, уже в следующую секунду, послышится оружейный хлопок, кто-то из нас вскрикнет от боли и упадет, сраженный пулей… Я бегу и молюсь, чтобы все обошлось. Сергей же несется вперед и почему-то заливается смехом. Кажется, дуло ружья сторожа направлено нам в спины и выбирает цель… И вот наконец они – спасительные линии блестящих в полуденном солнце рельсов. Мы пересекаем их, словно финишную черту, ныряя вниз по склону. Все, здесь ружье сторожа нас не достанет. Мы сворачиваем за холм и скрываемся среди знакомых зданий района. Страх в один миг сменяется эйфорией и восторгом. Отдышавшись, мы садимся на покосившуюся лавку, смеемся и сдаем добытое к общему столу. Я протягиваю дыни, на желтых плодах темнеют вмятины от моих пальцев. Самвел ставит на асфальт небольшой арбуз. Сергей сваливает в кучу початки кукурузы.

– А кукуруза нафига? Что мы с ней будем делать? Ее ж варить часа два, – говорит Самвел.

– Не знаю, дыню не успел сорвать, уже возле железки схватил что под руку попалось, – отвечает Сергей.

Мы смеемся. Перочинный нож разрезает дыни на дольки. Аромат безмятежного лета окутывает нас, сладкая мякоть тает во рту. Это наша награда.

Глава 2

Наша семья жила небогато, мы не голодали, но и роскошью похвастаться не могли. Сладкое было желанным подарком. Появится дома коробка конфет, и мы счастливы. Сладости у нас никогда не лежали долго и съедались сразу же. Одним обыкновенным вечером произошло невероятное событие: моя тетя принесла в подарок целый блок жвачек «Турбо». Счастью не было предела, подобный сюрприз в то время стал для меня настоящим чудом. Жвачки мы покупали поштучно в магазине на углу или у бабушек с рук. До этого момента я ни разу в жизни не держал в руках более пяти жвачек одновременно, а блоки желанных лакомств видел лишь в магазинах, по телевизору и когда кто-то из одноклассников раздавал их по случаю праздника. В школе было принято в свой день рождения приносить угощения и по завершении уроков угощать всех. Кто-то приносил специально испеченные пироги, торты или печенье, а другие угощали покупными сладостями. Один из моих одноклассников принес целую коробку киндер-сюрпризов. Глядя на эту гору шоколадных яиц, красиво сложенных на полках картонного дома, я восхищенно думал: «Наверное, его родители – миллионеры».

С большим воодушевлением мы с сестрой ожидали пятое число каждого месяца. В этот день мама получала зарплату, и мы знали, что будут конфеты. Такая сложилась традиция. Причем они появлялись вне зависимости от того, дали маме зарплату или нет. Когда я стал зарабатывать сам, долгое время не мог привыкнуть, что в доме на постоянной основе может быть шоколад. Двадцатого числа каждого месяца – мамин аванс. В этот день она всегда покупала заветную плитку молочного шоколада, делила на две части и вручала нам с сестрой. Свою половину я берег и растягивал сладостное удовольствие, съедая по одному-два квадратика в день. Сестра же действовала более расточительно: наслаждалась своим шоколадом сполна, съедая все и сразу. После чего без доли стеснения просила шоколад у меня. Такая наглость и самоуверенность вызывали во мне одновременно раздражение и восторг. Ведь я так не умел. Казалось, признаки гедонизма отсутствовали во мне уже с детства. Позже нам стали выделяться карманные деньги: по десять рублей с аванса и по пятнадцать рублей с маминой зарплаты. Это были весомые для нас суммы. За полтора рубля можно было купить мороженое в вафельном стаканчике, за два рубля – эскимо, а сникерс стоил два рубля семьдесят копеек.

В то время в округи семей, похожих на нашу, было огромное множество, я бы сказал, большинство. Однако же среди моих друзей находились и довольно обеспеченные ребята. Они носили красивую фирменную одежду и всегда имели личные деньги. В сравнении с ними, мои карманные финансы выглядели грошами. Я не причитал и не жалел себя, а умел довольствоваться малым. Правда, внутри неизменно присутствовало ноющее чувство шоколадного голода, ведь сладкого никогда не было в достатке. Денег всегда не хватало, и мы с друзьями находили способы заработать. Часто выполняли какие-то несложные работы, выносили строительный мусор, искали покрышки для мужиков из гаражей, собирали бутылки и металлолом для сдачи. Зимой за небольшое вознаграждение помогали толкать застрявшие на скользких перекрестках машины с летней резиной. Накануне мы сами забрасывали колею снегом и ждали «клиентов», сидя на бордюрах и заборах, как стая снегирей. Ничего личного, просто бизнес. На Рождество и старый Новый год наступала волшебная пора – ходить колядовать и посевать. К традициям мы относились по-разному. Чем больше благ они приносили, тем крепче была наша вера в них. Праздничные традиции давали немалый финансовый доход и целые пакеты конфет. Два раза в год, шестого и тринадцатого января, выучив несколько специальных песен, набрав полные карманы риса, мы выдвигались на дело. Как только открывалась дверь чужой квартиры, в хозяев летел рис и раздавались наши хоровые песни. Накануне Рождества мы пели: «Коляд, коляд, колядниця. Добра з медом паляниця…», а в ночь на старый Новый год: «Сеем, веем, посеваем, с новым годом поздравляем…» Кто-то ругался и прогонял нас, некоторые вручали веник с совком и заставляли подметать рис, но таких было меньшинство, в основном же люди дослушивали песни, улыбались, поздравляли нас с праздником и выносили конфеты, фрукты или деньги. Завершив труды, темным вечером мы собирались в подъезде у горячей батареи, грели руки и под масляно-желтым светом лампы делили заработанное. Сначала деньги, а потом конфеты и фрукты. После «смены» я приносил домой полные пакеты добра. Сладостей хватало на целую неделю. Новый год и «колядки» хоть как-то поднимали настроение в зимние периоды, ведь зимы я никогда не любил. В Краснодаре они обычно хмурые и серые, с холодным промозглым ветром. Но периодически происходило волшебство, которое не могло оставить меня равнодушным. Бывало, засыпаешь в мрачном промозглом городе, а просыпаешься уже в сказке. Эти эмоции я помню до сих пор.

Утро неожиданно оказалось светлым и ярким. Солнце ворвалось в комнату и озарило ее белым свечением. Я поднялся с кровати, подошел к окну и застыл от восторга. Стекло было расписано причудливыми узорами льда. Грани и завитки поблескивали в лучах всеми цветами радуги. Я нагрел дыханием стекло, растопил теплом своих ладоней небольшой кружок, посмотрел через него и раскрыл рот от восторга. Район оделся в белый пушистый покров снега. Ощущение зимнего волшебства охватило меня, я тут же побежал на балкон и откопал под грудой утвари старые санки. Раньше снег выпадал чаще, нежели сейчас, и лежал больше трех дней, поэтому иметь санки в Краснодаре было совершенно нормальным делом. Этим же днем мы катались на них с горок, которые еще с утра отполировали толпы ребятишек. Когда санки надоедали, пробовали новые способы: съезжать на картонках, пакетах, покрышках или просто стоя на ногах. Но однажды мы удивили всех. Как-то раз на мусорке рядом с домом появился старый советский холодильник. Едва мы его заметили, тут же возникла гениальная, как нам казалось, идея. Всей оравой организованно дотащили тяжеленный агрегат до горки, ценой неимоверных усилий подняли его на самую вершину. Пришла очередь главного этапа. Отдышавшись, мы аккуратно уложили холодильник на бок, всей толпой сели сверху, как на надувной банан, оттолкнулись и помчались вниз по склону. Рациональное мышление подсказывало, что подъем холодильника в гору занял более часа, а спуск – всего около десяти секунд. Но вопрос «зачем?» не возник ни у одного из участников мероприятия. Всем было понятно: так надо, ведь это весело.

Зимой находились и другие занятия. Например, в морозный день на спор облизать турник. Споры в детстве имели огромную значимость. Проигрыш принимался достойно, но отказ от спора приравнивался к трусости, поэтому мы придумывали самые странные и сомнительные пари. Никогда – слышите, никогда! – в лютый мороз не облизывайте турник! Вот летом – пожалуйста, но не зимой.

Лето я любил и всякий раз радовался, когда оно наступало. Мы гуляли, подрабатывали, развлекались. Добытые и заработанные деньги тратились на сладости, жвачки, взрывпакеты, но вскоре появилось новое увлечение – компьютерный клуб. Заветную приставку «Денди» могли позволить себе далеко не все семьи. Но играть в нее хотелось всем без исключения детям. Смекалистые взрослые сыграли на этой слабости и организовали компьютерный клуб. Прямо во дворе частного дома под виноградным навесом располагался стол, на котором стояли телевизор и священная приставка, а напротив – две табуретки. Можно было оплатить час, тридцать минут, и даже десять. Двое счастливцев играли в «Супер Марио», «Танчики», «Черепашки-ниндзя» или в футбол, их окружала орава зевак. Зрители сидели прямо на асфальте, завороженно наблюдали и давали советы, куда жать и как играть. Деньги водились не у всех, без них оставалось лишь наблюдать со стороны. Но даже возможность посмотреть, как играют другие, уже вызывала у нас восторг.

Настоящий футбол нравился мне больше компьютерных игр. Спортивной площадки у нас во дворе не было, но тем не менее мы находили способы играть в него. Два вытянутых корпуса нашего дома образовывали букву «П» и в «сердцевине» оставалось пространство без садовых клумб, там разворачивались и парковались машины. В стене, соединяющей две длинные половины дома, имелся сквозной проход (так называемый «проходной»), а рядом с ним – небольшое углубление. Именно оно и служило нам футбольными воротами. Роль вторых ворот играли два кирпича или бордюры, расположенные немного левее. Перед матчем требовалось разделить всех желающих на команды. Толпа сама выбирала двух капитанов – обычно это были те, кто хорошо играл в футбол. Они-то и набирали себе игроков. Все мальчишки стояли перед двумя лидерами и ждали, пока их выберут. Этот момент был волнительным, особенно для тех, кто оставался в числе последних. Игроки в дворовых командах делились на несколько групп.

1. Активные ребята с лидерскими качествами.

2. Парни без особых спортивных талантов, но крепкие и развитые.

3. Неуклюжие или полные мальчики. Часто их ставили на ворота, чтоб не мешались под ногами.

Но был и еще один тип игроков – странные и таинственные люди. Такие, я уверен, нашлись бы в каждом дворе. Обладая большой физической силой, они стремились бить по мячу, вложив в свой удар всю свою мощь и злость на наш бренный мир. Первостепенной задачей являлось именно ударить, и только потом вставал вопрос «куда?» Немало окон, дверей и бамперов машин пострадало от таких ударов.

Укомплектовав составы, приступали к игре. Вместо футбольного газона воображаемую площадку устилал грубый асфальт, испещренный рытвинами. Ох, сколько же эффектных падений видел двор, сколько кожи и крови я оставил на том дворовом асфальте. Эти мгновения зафиксировались в моей памяти яркой меткой: «Вот я веду мяч на полной скорости, приближаясь к воротам, обвожу соперника, еще больше ускоряюсь и сталкиваюсь с защитником. Одно мгновение – и я уже лечу вниз, выставляя вперед согнутые ноги и руки. Острые камни стесывают кожу коленей и внутренней стороны ладоней. Обида, злость, жгучая боль, потеки крови». К счастью, мы владели навыками самопомощи: для начала надо вытащить каменистые осколки из пыльно-кровавой зоны повреждений и самоотверженно оторвать свисающие кожные лоскуты. Затем тщательно промыть рану в луже и сорвать за углом дома подорожник побольше. Вытереть с него грязь и пыль собственной футболкой, обильно увлажнить слюной, после чего прилепить на рану. Держать, не отрывая, три минуты. И, выждав примерное время, можно возвращаться на площадку.

Играть в дворовый футбол было весьма увлекательно, но непросто. Нам постоянно мешали: то машины, проезжающие прямо посреди площадки, то прохожие и жильцы дома, которые ходили через поле, направляясь к «проходному». Обязательно находился какой-то взрослый, внутри которого жил профессиональный футболист. Пройти мимо мяча без предъявления своих футбольных талантов представлялось делом невозможным. «А ну, малой, накати-ка», – говорили они и наносили посредственный, но сильный удар. Правила нашей игры отличались от классических. Ауты отсутствовали в принципе, часто баталии разворачивались где-то в предподъездных палисадниках и даже под машинами. «А ну, не топчите цветы, я сейчас с веником выйду, надаю по шее!» – кричали бабушки из окон. Если гол забивался в верхние воображаемые углы, это означало, что радоваться рано: предстояло еще морально отстоять свое право на гол и доказать взятие ворот. Вдобавок находилось множество противников наших футбольных матчей – хозяева припаркованных рядом машин, двери и бамперы которых страдали от частых попаданий, жильцы квартир прямо над стеной, в которую мы беспощадно долбили. Отчего, помимо сосредоточенности на игре, требовалось каждую минуту оставаться начеку и смотреть, не появился ли рядом кто-то из строгих взрослых, желающих отобрать наш мяч. Главным «конфискатором» был хмурый тучный мужчина с тоскливым усталым взглядом, живущий прямо над «воротами». Постоянный стук в стену ему явно мешал, и при любом удобном случае он старался заполучить наши мячи. «Отдам только родителям», – строго отвечал он. Но родителям никто не жаловался, и про мячи просто забывали. Имя мужчины нам было неизвестно, однако весь наш футбольный контингент знал его в лицо и мог издалека распознать по походке. Чтобы как-то его называть, мы придумали прозвище. В разгар напряженных матчей, когда вдруг на горизонте появлялся этот особый человек, мы по цепочке передавали клич, и на весь двор разлеталось звонкое: «Дядя Мячик идет, Дядя Мячик!» Мы хватали главное богатство – футбольный мяч, кирпичи (штанги) – и разбегались врассыпную. Ему оставалось лишь угрюмо смотреть нам вслед, грозя кулаком.

После футбола в жаркий летний день больше всего хочется утолить жажду. К счастью, мы знали, где самая вкусная вода. В двух кварталах от дома, на перекрестке дорог частного сектора располагалась колонка. Мы шли к ней целым отрядом, шагая сначала спокойно и размеренно, затем немного ускоряясь, а приблизившись вплотную, кое-кто взвинчивал темп до предела. Этот порыв подхватывали другие, вскоре нервы юных футболистов не выдерживали, и кто-то начинал бежать, подстрекая всю ораву. Каждый рвался скорее испить воды. Бывало, прибежишь первым, весь разгоряченный и красный, наклонишься, широко расставив ноги, чтоб не замочить обувь. Затем надавишь на железную рукоятку и прильнешь сухими губами к железному крану. А оттуда мощным потоком льется ледяная вода. Жаждущие своей очереди мальчишки нетерпеливо наблюдают за твоим блаженным лицом и двигающимся молодым кадыком на хрупкой шее. Пьешь жадными глотками и думаешь, что в этот момент ничего прекраснее и вкуснее этой воды на свете просто не существует.

Нередко обязательства отвлекали меня от важных дворовых дел. Как всегда в неподходящий момент на балконе пятого этажа появлялся кто-то из моей семьи и окликал меня. Ребята по цепочке передавали информацию.

– Ну чего там? – раздраженно спрашивал я, стоя под балконом.

– Купи хлеба, – говорили мама или сестра и скидывали монетки в пакете.

Я шел за угол дома, покупал румяный кирпич и нес домой, по пути откусывая хрустящую корочку. Аромат свежего хлеба шлейфом тянулся за мной по ступеням подъездной лестницы. Дома, срезав погрызенную горбушку, я намазывал ее сливочным маслом и посыпал сахаром – деликатес нашего детства. Белые гранулы медленно тонули в сливочной мягкости. Я жадно откусывал большой кусок и жевал, прикрыв глаза от удовольствия.

Глава 3

Дворовая жизнь протекала ярко и разнообразно, при этом была знакома и понятна. Но в один из теплых солнечных дней все изменилось. Собравшись с Самвелом и Сергеем поджигать карбид, мы зашли в магазин у дома купить жвачек и увидели чудо – стройных спортивных девушек с необычным – как выяснилось позже, уральским – акцентом. В магазине привычно приятно пахло шоколадом и выпечкой, но теперь там появился новый волнующий запах женских духов. Еще не понятый и не осознанный трепет пробудился внутри. Нам очень захотелось поговорить с девушками, но стеснение и страх сковали нас. Прикрывая застенчивость безразличием, мы пытались делать вид, что ничего нового и интересного в магазине не происходит. Тогда Самвел принял смелое решение и первым начал разговор, что-то спросив у девушек. Они дружно ответили и задали встречный вопрос. Затем подключились и мы с Сергеем. Завязался легкий и непринужденный разговор, перешедший в знакомство. Оказалось, что девушки приехали на чемпионат России по гандболу защищать честь своего города, который называли на старый советский лад – Свердловском. Они были гандболистками и сильно отличались от тех девочек, с которыми мы дружили во дворе. Гандболистки – взрослые, стройные, еще и приезжие, к тому же спортсменки и вдобавок старше нас! Они находились в том возрасте, когда в девочках начинает пробуждаться женская красота. Надо ли говорить, что мы сразу влюбились, правда, еще не осознавая этого?! Бросив все свои дела (камни, палки, бутылки, карбид…), мы отправились с ними на край света – а точнее, на территорию гандбольной школы, смотреть игры.

Раньше я часто видел гандбольные площадки, они всегда были по соседству с нашим домом. Тренировки и свистки где-то на фоне стали привычной декорацией, не привлекающей внимания. До этого момента я смотрел на гандбол через сетку забора небесно-голубого цвета, вершина которого, казалось, упиралась в облака. Но в этот раз я впервые оказался внутри. Отсюда все выглядело гораздо больше. Несколько вытянутых прямоугольников с воротами и странной разметкой простирались вдаль. Удивительно, что с улицы они казались меньше. Вокруг бурлила жизнь. Сразу на всех площадках проходили игры. Там бегали девочки в разноцветной форме, передавая друг другу мяч. Ворота скрипели от забитых голов, звенели штанги, раздавались судейские свистки, слышались крики тренеров и аплодисменты зрителей. Я крутил головой из стороны в сторону, совершенно не понимая, куда смотреть и какой матч выбрать. Мы проследовали за девушками, сели на деревянные трибуны и растворились в атмосфере спортивного сражения. Однако совсем скоро соревновательная составляющая сместилась на второй план, ведь самое важное было не там, а здесь. «Садись сюда», – сказала мне девушка по имени Света. Я сел, смутился, немного покраснел, но был приятно удивлен ее желанием сидеть рядом. Мы все разговаривали, шутили, смеялись. Однако я больше всех общался со Светой. Стройная, коротко стриженная девушка, волосы которой напоминали колючки ежика, меня очаровала. Ее большие глаза цвета неба и приятная улыбка пленили меня. Она вдохновенно рассказывала мне о гандболе, объясняла правила игры и интересовалась моими увлечениями. Я отвечал что-то про дворовые дела, футбол, прогулки с Альфом, смотрел на нее и чувствовал, что сердце мое начинает биться все сильнее. Когда она говорила о гандболе, глаза ее светились счастьем. И вдруг я спросил:

– А что в гандболе самое-самое высшее, вот прямо самое крутое?

– Это Олимпиада, – ответила Света. – Стать олимпийской чемпионкой – круче всего. Я мечтаю об этом.

– Понятно, – задумчиво и загадочно ответил я, зафиксировав в голове ее слова. События на площадке завладели нашим вниманием. Мы посмотрели игру, немного помолчали. Но даже это мне понравилось. Больше всего на свете хотелось продлить тот момент. «Вот так бы сидеть здесь на деревянной лавке, разговаривать со Светой или просто молчать», – думал я.

Все последующие дни мы приходили на игры болеть за «наших» девчонок из Свердловска. Совершенно не понимая правил, мы возмущались несправедливостью судей, которые не засчитывали голы «нашей» команде, хлопали в ладоши и придумывали кричалки, подбадривая спортсменок. На площадке одновременно находилось четырнадцать девушек, но я смотрел лишь на одну из них, на мою Свету. «Боже, пусть она забьет гол! Я могу не есть мороженое неделю, но пусть она выиграет. Я готов принести эту жертву во имя Светы», – говорил я про себя.

Когда я смотрел на Свету, разговаривал с ней или вспоминал ее открытую улыбку, со мной происходило что-то странное. Новое притягательное чувство рождалось внутри. Грудь распирало от счастья, хотелось бегать и кричать от радости. Я был готов подарить Свете весь мир, лишь бы она так же весело со мной разговаривала и улыбалась. Но через несколько дней жизнь развела нас в разные стороны. Соревнования закончились, и «наши» девушки уехали домой. Мы даже не попрощались, этот момент был как-то упущен. Казалось, девчонки из Свердловска всегда будут здесь с нами и тут… Я не горевал – просто еще не знал, что так принято делать в подобных случаях. Ритуалы, сопровождающие нас в любом событии, еще не успели сформироваться. Если бы я знал, как надо, непременно взял бы адрес Светы и писал бы письма, но не случилось и этого. Вместо тоски и грусти внутри меня родилась идея, что мы обязательно встретимся вновь, причем где-нибудь на вершине спортивного Олимпа. Она красивая спортсменка, и я должен быть достоин ее, представ в образе сильного мужчины – олимпийского чемпиона. Эта мысль укоренилась внутри, постепенно превратившись из идеи в мечту, а затем перекочевав в категорию «планы и намерения». Я начал рассуждать логически. Чтобы выиграть Олимпиаду по гандболу, прежде всего требовалось стать гандболистом. Одному идти в гандбол было страшновато, поэтому я предложил Самвелу и Сергею присоединиться. Друзья идею поддержали, и мы перешли к реализации плана.

Мимо нашего дома часто проходил один мужчина, всегда серьезный, неизменно в яркой спортивной форме и красивых кроссовках. Я его запомнил, потому что очень хотел себе такие же кроссовки. Этот человек выделялся высоким ростом и широким размахом мощных плеч. Темные волосы были зачесаны назад, а на лице выделялись густые черные усы. В его орлином взгляде чувствовалась сила и уверенность. Ходил он быстро, бодро, даже слегка подпрыгивая, как боксеры на ринге. Нехитрым дедуктивным методом и шпионской слежкой мы вычислили, что он работает настоящим гандбольным тренером. Как раз то, что нам нужно. План был таков: выждать подходящий момент, встретить его, как бы случайно завязать беседу и между делом попроситься на гандбол. Прийти сразу в гандбольную школу, находящуюся буквально за углом, мы почему-то не сообразили. Вместо этого несколько дней караулили тренера у нашего дома. Фантазия рисовала картинки, как будет протекать разговор и как смело мы будем презентовать свои лучшие качества. «У него просто не останется шанса, ведь от таких смелых и сильных ребят никто не откажется». Мы были уверены в себе и готовы к свершениям, но тренер все не появлялся.

Жаркое лето тем временем неторопливо катилось, как мягкие волны спокойной реки, унося нас к безмятежной дворовой жизни. Занятия находились всегда: футбол, игры в казаки-разбойники, сезон черешни, жерделы, сливы, экспедиции на стройки и в подвалы, химические эксперименты и разговоры на лавках у подъезда до самой ночи. Привычная сладостная жизнь отодвигала спортивные мечты куда-то в сторону, а мысли о гандболе постепенно тускнели. Поглаживая плечи бархатным теплом, пришла осень, желтая и солнечная. В прохладных вечерах уже улавливалось тонкое чувство тоски по лету. Еще в конце августа в доме появились тетрадки и ручки, в шкафу висела белая рубашка, а я обновил стрижку – естественно, «спортивную канадку». Лишь застарелые царапины на коленках, шрам на носу и руки, черные от орехов, напоминали о беззаботном летнем времени.

С первым днем сентября начался новый учебный год. На тетрадках я теперь писал 2 «Б». Мы ходили в школу, занимались уроками, выкрадывали время на гулянки. Казалось, мы уже отпустили некогда навязчивые мысли о гандболе и жили привычной жизнью. Но с мечтами всегда так. Постоянно думая о заветном желании, ты порой находишься за сотни метафизических километров от его воплощения. Но стоит расслабиться и отпустить его в небо, как оно освобождается и улетает, чтоб вскоре принести нам сбывшуюся мечту на своих крыльях.

Одним сентябрьским вечером мы с Сергеем и Самвелом прогуливались по району и оживленно обсуждали, как бы перелезть через высокий забор завода и наворовать там яблок. Сухие листья романтично шелестели под ногами, осенний флер укутал район, но в остальном все было привычно: фонарный столб – преданный старожил, острый угол дома и бордюр, возле которого мы когда-то караулили тренера… Самвел говорил: «Надо, чтоб кто-то оставался на шухере на заборе…», но посмотрел вперед и вдруг застыл. Я поднял глаза и тоже остолбенел. Мы увидели чудо. Прямо перед нами неожиданно появился он, тот самый тренер. Той же узнаваемой бодрой походкой, в ярком спортивном костюме и кроссовках, он двигался стремительно и непринужденно, неся в руке алое пластмассовое ведро, наполненное картошкой. Дыхание мое замерло. Еще несколько недель назад у нас имелся четкий план, мы знали, как действовать, и были уверены в себе, но теперь, спустя время, внезапное появление тренера пробудило в нас сомнение, стеснение и страх. Начались переговоры шепотом, стоит ли его окликнуть или нам уже это все не нужно? Решения все не было, а тренер тем временем проплывал мимо, словно парусник по морской глади. Еще каких-то секунд тридцать – сорок, и наши тонкие голоса уже не смогут долететь до него. Он уйдет, испарится в пространстве, а вместе с ним и наши мечты. Ситуация требовала решительных действий, но стеснение сковывало железной хваткой. Казалось, это конец. Но вдруг Самвел громко и отрывисто крикнул: «Здрасьте!» Тренер обернулся и сделал пару шагов в нашу сторону. Меня бросило в холодный пот. Обратного пути уже не было. Мы робко подошли и еще раз поздоровались, спросив его имя. Мужчина поздоровался в ответ, представился Аркадием Ивановичем, пристально всматриваясь в наши глаза и слушая несвязную робкую речь. Выглядели мы не сказать, что прямо-таки парадно. Чумазые оборванцы с района, будто только что поднявшиеся из подвала на свет. Что, в целом, могло быть действительностью, ведь наши будни тогда проходили как раз в подвалах, на стройках, в гаражах. Воображаемого уверенного разговора и презентации своих лучших качеств не состоялось. Вместо этого, задыхаясь от волнения, мы робко просились в гандбол. Тренер внимательно выслушал нас, поднял бровь, повел усами, затем спросил, сколько нам лет. Задумался. Секунды молчания казались вечностью. После чего он твердо ответил: «В понедельник в шесть в манеже». Восторг и страх разом вспыхнули внутри меня, обдав жаром лицо, – симбиоз чувств, возникающий всякий раз, когда совершаешь какой-то знаковый поступок и шагаешь в неизвестность.

В назначенное время наша троица подошла к большому величественному залу, который называли манежем. Преодолев калитку забора с олимпийскими кольцами, мы прошли по мраморным ступеням, отворили тяжелую дверь и оказались внутри. Вахтерша тут же разузнала всю информацию и велела идти переодеваться в раздевалку, указав направление скрюченным пальцем. Ее совершенно не смутило, что у нас с собой не было ничего. «В смысле, переодеваться? – подумали мы. – Ведь мы уже переодеты». Понятия о сменной одежде и обуви у нас тогда напрочь отсутствовали. Мы прибыли прямо с улицы, в буквальном смысле, только что слезли с дерева, помыли руки в колонке на углу и сразу отправились на тренировку. Однако же мы повиновались и направились в раздевалку. На стенах узкого коридора висели портреты титулованных воспитанников школы. Под некоторыми фамилиями имелась священная надпись: «Олимпийский чемпион». Я с восторгом рассматривал их героические лица. «Мне тоже надо сюда», – промелькнуло в мыслях. В раздевалке стоял гул. Там уже находились другие мальчишки. Они переодевались, разговаривали и оценивающе поглядывали на нас. Однако никто не решался заговорить с новичками. Очевидно, здесь уже сформировались свои группы, и мы были совсем чужими. Я чувствовал неловкость и очень порадовался, что пришел не один. Наша тройка поддерживала друг друга в атмосфере нарастающего напряжения. Детский социум не так прост, как может показаться на первый взгляд, а отношения в нем способны оставить глубокий отпечаток на всю жизнь. Дети часто более жестоки, чем взрослые. Не потому, что они плохие или злые, просто они еще многое не осознают, не задумываются о глубине последствий своих поступков. В детстве нет правил приличия или взрослой мудрости, здесь все прямо и просто. Помнится, у нас во дворе жил мальчик с ДЦП. Разговаривал он невнятно, слова звучали так, будто во рту у него горячая картошка. Двигался он конвульсивно, содрогаясь всем телом и скрючивая пальцы на руках. Дети без зазрения совести прозвали его «бракованным», смеялись над ним и постоянно задирали. Вряд ли они понимали последствия, а делали так, потому что это смешно. Надо отметить, что, защищая свое достоинство, этот мальчик без страха и сомнения давал всем решительный отпор. На обзывания он реагировал решительно, в ответ на задирания кидался в обидчиков камнями и отбивался палками. К его чести, он, несмотря ни на что, стремился жить полной жизнью и со своей компанией (чуть младше нас) катался на качелях, играл в прятки и даже в футбол. Забив гол, он победно вскидывал скрученные ручонки вверх, кричал «го-о-ол» и радовался так искренне и ярко, словно он профессиональный футболист на переполненном стадионе. Он был приятным и добрым человеком, но многие дети во дворе знали его как «бракованного». В детстве нужно уметь влиться в коллектив. Любое неуклюжее действие или неловкая фраза при знакомстве могут стать неприятным клеймом и в дальнейшем нанести серьезную травму еще не сформировавшейся психике маленького человека. Я знал мальчишек с прозвищами Вафлежуй, Шлеп-нога, Пухлый, Круглоголовый, Скунс… Нетрудно представить, за что они получили свои клички. С моей же звучной фамилией прозвище было предопределено.

Мы сидели на лавке и ждали чего-то. Ожидание непонятного и нового невыносимо. Другие ребята начали шептаться, посматривая на нас. Вдруг все разом затихли. В дверном проходе появился Аркадий Иванович и позвал в зал. Я был невероятно рад его увидеть, одним своим появлением он вмиг успокоил нас и показался каким-то родным. По узкому коридору мы выдвинулись в зал вслед за общей группой. Отворив тяжелую скрипучую дверь, оказались в темном тоннеле подтрибунного помещения. Пол там был устелен ковром, который приглушал топот и придавал торжественности входу в зал. Ранее я уже бывал на открытых гандбольных площадках, но манеж – это нечто другое. Выйдя из темноты на свет, я увидел его изнутри, и у меня перехватило дыхание. Размеры впечатляли, я ощущал себя маленьким человечком внутри огромного Колизея. Звуки отражались гулким эхом, уплывая к потолку. Стены были покрыты деревянными рейками, прохладный воздух приятно пах лакированным деревом. Трибуны лесенкой спускались с высоты книзу. Необъятная сетка свисала с потолка до пола, отделяя эту территорию от иной жизни. А за ней, отражая лучи закатного света, блестел паркет гандбольной площадки. Смирно и величественно стояли ворота, сияя каким-то волшебным блеском. Казалось, я пришел не просто в спортивный зал, а в храм. Подобно историческим сооружениям, показывающим всю мощь своей конструкции, гандбольный манеж был пропитан возвышенной энергетикой спорта. Казалось, на его паркет позволено ступать лишь избранным, причем чистыми обнаженными ступнями. «Не знаю, что нужно делать, но я готов на все, лишь бы оставаться здесь», – подумал я. Аркадий Иванович сказал ждать его на трибунах и удалился. Сидя на жестких сиденьях, мы смотрели на ворота, не решаясь нарушить указ тренера и зайти на сакральную территорию самостоятельно. Послышались щелчки переключателей, разлетаясь эхом по залу. Фонари под потолком поочередно загудели и зажглись, осветив пространство. Аркадий Иванович дал свисток и пригласил на паркет, первым направившись туда своей слегка подпрыгивающей походкой. Мне приходилось видеть его много раз проходящим мимо нашего дома, но здесь он был другим: сосредоточенным и серьезным учителем, обладающим сакральными знаниями. В его действиях и словах сквозила такая легкость и уверенность, за которой хотелось следовать без оглядки. И мы пошли. Робкими аккуратными шагами я приблизился к черте площадки, сделал глубокий вдох и разом шагнул в мир гандбола. В этот миг на карте моей судьбы появилась новая, извилистая и богатая на события дорога.

Команда выстроилась в шеренгу перед тренером. Всего человек двадцать. Его сосредоточенный взгляд внимательно изучал тех, из кого ему предстояло сотворить спортсменов. Самая первая моя команда, стоявшая тогда перед тренером, совсем не выглядела устрашающей победоносной машиной. Скорее мы походили на толпу кочующих цыган, оставивших свои пожитки в раздевалке и зачем-то пришедших на тренировку. Солянка из тех, кого по каким-то причинам занесло в гандбол. В ней были мальчишки разных возрастов и комплекций: высокие, стройные, низкие, крепкие, щуплые, пузатые… У одних уже тогда четко проявлялись атлетические формы и пробивались юношеские усы, а кто-то оставался тщедушным и маленьким, словно малыш старшей группы детского сада. Вот как раз среди вторых был и я. Форма будущих чемпионов тоже выглядела странно. Одеты мы были кто во что горазд: в майки-безрукавки, футболки, трико, спортивные шорты, обрезанные до колен джинсы… Обувь также пестрила разнообразием: пыльные затасканные кроссовки, классические кеды, модные в то время тряпочные футбольные бутсы с резиновыми шипами и даже лоферы. У меня на тот момент имелась универсальная пара обуви, в которой я и пришел на тренировку. Это были летние кожаные туфли бежевого цвета, в мелкую дырочку, которые отдаленно напоминали кеды. Как сказал мой дедушка сразу после покупки: «Модно, прочно и нога дышит». Такие можно встретить даже сейчас, преимущественно на взрослых мужчинах, часто в комплекте с бежевой рубахой с коротким рукавом и множеством карманов. Главным козырем чудо-туфель являлась невероятная прочность. Они были просто неубиваемые, как я ни старался. В них я гулял по полям, лужам и стройкам, ходил в школу, бегал кроссы на физкультуре, играл в футбол во дворе, в них же я пришел в мир гандбола. Наверное, сейчас подобный внешний вид на тренировке может смутить и вызвать вопросы. Но тогда картина не выглядела странной, время было тяжелым, и тренер это прекрасно понимал. Тот факт, что ребятишки с района променяли улицу на гандбол, уже являлся хорошим знаком.

Аркадий Иванович рассказывал план предстоящей тренировки, а я, увлеченный размерами манежа, восторженно рассматривал стену, выложенную цветной мозаикой. На ней был запечатлен гандболист в прыжке. Прозвучал громкий свисток, и вся толпа куда-то побежала, я последовал за всеми. Первая тренировка прошла как в тумане. Старшие ребята, уже знакомые с гандболом, выполняли упражнения, а мы с Самвелом и Сергеем повторяли, глядя на них. Полтора часа мы с ошарашенными глазами бегали по площадке под звонкие свистки, стучали мячами, отдавали передачи кто как мог. Я ничего не понял про гандбол, но тем не менее мне он понравился. Мечты, сам статус гандболиста, тренер и манеж создавали торжественный образ важного дела. Какие-то новые мощные и высокие эмоции окутали меня. «Света, жди меня, я скоро буду», – пронеслось в моей голове.

Три дня в неделю мы ходили на тренировки, не понимая там ничего. Мы беспорядочно бегали, кое-как делали передачи, мимо мелькали люди, летали мячи, слышались свистки тренера. Я злился, что не удается включиться в процесс уже на первых тренировках. Больше всего раздражали старшие игроки, которые с легкостью меня обыгрывали, а я никак не мог им противостоять. И однажды я спросил у Самвела:

– А как ты отбираешь мяч?

– Все просто! – ответил он. – Когда бежишь с кем-то, пытайся выбить мяч. Если не получается, то просто толкай нападающего.

– Ясно, спасибо! – ответил я.

В следующей атаке я воспользовался советом. Один крупный и всегда серьезный парень после моего толчка чуть не влетел в стену на скорости. За что я получил по шее сразу и от него, и от тренера.

– Не знаю, у меня прокатывало, – отвечал Самвел, разводя руками.

Тогда я понял, что нужно думать своей головой.

Время шло. Уже несколько недель я регулярно посещал тренировки, однако нормально держать мяч и уж тем более бросать по воротам по-прежнему не получалось. В то время как более взрослые ребята делали это легко, уверенно и красиво. Мой запал начал стихать, интерес к гандболу – угасать, а мечты об Олимпе и Свете – меркнуть. Казалось, стоит выбрать другое занятие. Я даже пропустил тренировку, но все изменилось в один знаменательный день, когда я забил свой первый гол. В гандболе я проживу шестнадцать долгих лет. За годы моей карьеры, с двух-, а то и трехразовыми ежедневными тренировками, с турнирами и играми чемпионата, я забил бесчисленное количество голов – по несколько десятков, а порой и сотен в день. Среди них были обычные рядовые голы, случайные шальные и голы с применением технических элементов, голы на тренировках и в ответственных играх на чемпионатах города, в финалах чемпионатов России и на играх европейских турниров. Однако свой первый гол помню до сих пор. Прошло уже двадцать семь лет, а я вижу тот момент, словно это было вчера.

Вечерело. Уходящее солнце чертило оранжевые полосы на блестящем паркете. Шла обычная тренировка. Мы выполняли задание в парах, все двигались буднично и спокойно, но я был настроен решительно. В какой-то момент мне удалось оторваться от преследователя. Неудержимая спортивная злость и желание продвинуться в гандболе немного дальше несли меня вперед. Я рвался к воротам, стремясь забить гол, экспрессивно, почти истерически, стуча о паркет полуспущенным детским мячом цвета спичечной серы. Приблизившись вплотную к зоне вратаря, я посмотрел на пол, чтоб не наступить своей туфлей на линию, сжал что есть мочи мяч и стиснул зубы. Неуклюже прыгнул и каким-то несуразным толчком отправил мяч в сторону ворот. Посылая его, я выкрикнул что-то вроде: «Н-н-на-а-а». В воротах стоял даже не вратарь, а полевой игрок, неказистый сутуловатый парень, повадками похожий на медведя. Он закрыл глаза и сделал странное движение, больше похожее не на защиту ворот, а на уклонение. Коричневый полуспущенный мяч пересек линию и залетел в ворота. Слабо колыхнулась сетка, послышались два коротких свистка. Гол! Тренировка покатилась дальше, Аркадий Иванович подгонял другие пары, все продолжали работать, словно не произошло ничего особенного. В общем, так оно и было, но только не для меня. Ведь со мной творилось что-то фантастическое. Эйфория переполнила грудь, перехватило дыхание, по спине пробежали мурашки, и в теле возникла мощная энергия, способная, казалось, сдвинуть горы. Внутри вспыхнула искра, загорелся огонь: в меня проник дух гандбола. Это было невероятно, даже лучше взрывов суриков и карбида, сильнее радости от украденной дыни. Совершенно новое и чудесное чувство, лучше всего того, что мне нравилось ранее. Это была фантастика.

«Олимп уже близко, жди меня, Света, я скоро!»

Глава 4

Со временем я освоился в гандболе. Голы стали привычным и даже обыденным делом. Движения приобретали четкость, а броски силу. Все располагало к дальнейшему движению и покорению новых вершин. Но тут пришло время чемпионата Мира по футболу. Во дворе только и говорили, что о ЧМ. Его магия приковала к себе всех ребят, в том числе и меня. Ведь несмотря на занятия гандболом, на самом деле я считал себя футболистом. Самая популярная игра мира очаровала меня еще до того, как я узнал о существовании гандбола. Моя комната была увешана плакатами футбольных звезд: Бекхэм[2], бразилец Роналдо[3], Дель Пьеро[4]. Я знал составы многих команд наизусть, рисовал эмблемы футбольных клубов в школьных тетрадях, собирал журналы сборных и вклеивал в них специально купленные наклейки. Ночами смотрел футбольные матчи на кухонном телевизоре, а днями гонял мяч во дворе, отрабатывая финты, увиденные на ТВ. Обрюзгшие подвыпившие мужики, сидящие на лавках у подъезда с сигаретами в зубах, наблюдали за нашими играми, то и дело комментируя. «Ну куда ты бьешь! Вот, посмотри, справа свободный игрок. Эх ты! – кричали они. – Ничего не понимаете в игре».

Обычно их комментарии меня не трогали, но иногда все же обижали, ведь с их советами я был категорически не согласен. Порой, в порыве эмоций, я вступал с ними в полемику. Играя в футбол, параллельно перекрикивался с мужиками на лавках.

– Финтишь ты неплохо, но вот играешь в одного, – говорили мне, – а надо в пас.

Однажды, сильно разозлившись, я прокричал в ответ:

– Ну куда там пас? Это… я хочу сделать по-другому. Я сам знаю, как надо.

– Молоко на губах еще не обсохло, а уже нам рассказываешь, – ответил один из них.

– Что-то я не видел, как вы играли в футбол, – в порыве эмоций едко ответил я.

– Вот наглец! Да я в детстве в сборной района играл. Виктора Понедельника[5] видел!

Тем не менее мужики на лавках и многие игроки нашего дворового футбола отмечали мои умения. «Тебе надо в большой футбол», – говорили мне. Однажды я решил, что пора перенести мои финты с дворового асфальта на настоящее поле с газоном и пойти в секцию. В вопросе с футболом я действовал более решительно: разузнал у одноклассника-футболиста, где проходят тренировки, и просто пришел на занятие. Когда новый тренер спросил, что я умею делать, ответ был краток: «Бегать». Я знал, что говорю, и был уверен в своих силах. В то время, вдобавок ко всему, я занимался легкой атлетикой и имел хорошие успехи в спринте. На коротких дистанциях в своих чудо-туфлях я обгонял даже старших ребят в кроссовках. Ухмыльнувшись, тренер решил проверить мою самоуверенность на деле и выставил быстрых игроков. Мы выстроились на линии. Раздался свисток, побежали. На шестидесяти метрах я уверенно и спокойно обогнал всех. Тренер не смог скрыть удивления и сразу же взял меня в команду. Так легко и быстро я стал футболистом, отодвинув гандбол в сторону. «Света, ты должна меня понять, это же футбол», – говорил я в сердцах. Тем не менее бросать гандбол я пока не планировал, мне он действительно нравился. Какое-то время я собирался совмещать, распробовать футбол, а впоследствии сделать окончательный выбор. Теперь, смотря по телевизору футбольные матчи, я представлял себя там, на поле. Большой футбол, казалось, уже мелькал на горизонте и звал меня к себе, а я бежал к нему навстречу, смакуя блаженные фантазии. Реальность же, как это часто бывает, отличалась от грез. Когда я немного окунулся в настоящий мир футбола, понял, что он мне не нравится. Во-первых, тренировки проходили на улице в любую погоду, будь то жара, дождь или снег. Будучи с раннего детства самым заядлым мерзляком, я недовольно бегал по промерзшей февральской земле футбольного поля в туфлях, а после – в тряпочных кедах и думал о теплом гандбольном зале. Вдобавок большие пространства футбольного поля мне не нравились, я привык к более компактным площадкам, похожим на наш двор, и здесь терялся. Во-вторых, я чувствовал, что не очень вписываюсь в коллектив. Ребята там были совсем другие, они вели себя высокомерно, надменно возвышали футбол над всеми остальными видами спорта. А узнав, что я дополнительно занимаюсь гандболом, брезгливо морщились и противно ухмылялись, словно гандбол – это нечто отвратительное. Меня оскорбляло их поведение даже не в отношении меня лично, а в адрес самого гандбола. «Да вы и ногтя самого неуклюжего гандболиста не стоите», – говорил я про себя и молча сжимал кулаки от злости.

Я только осваивал азы техники большого футбола и часто совершал ошибки. Более опытным игрокам не нравилось, когда меня ставили в их команду, что они и проговаривали вслух, глядя мне прямо в глаза. Я крошил эмаль зубов и повторял вполголоса ругательства. Здесь на тренировках игроки красовались, как актеры, будто их снимает камера, а при столкновениях, даже самых безобидных, наигранно падали и симулировали боль. В то время как в гандболе все было совсем по-другому, как-то честно, понятно и по-настоящему. Там у нас нет чрезмерного позерства, уже тогда тренер жестко пресекал подобные проявления. В гандболе ценились открытый честный контакт и сила. А главное – там царила особая атмосфера дружбы и поддержки, в которой я был своим. Однажды при отработке футбольных комбинаций я разозлился и жестко встретил корпусом в корпус соперника. В гандболе меня бы похвалили за самоотверженность и жесткость, здесь же накинулись, словно коршуны, и начали отчитывать, что мол я играю грубо. «Что вы жалуетесь, как девчонки?» – думал я про себя и тяжело вздыхал. Мне опротивело все вокруг: фальшивые эмоции, позерство, надменность. Даже стало неприятно там находиться. Тоска по гандболу сдавила сердце, я почувствовал себя чужаком на огромном футбольном поле. После тренировки честно и решительно сообщил тренеру, что ухожу и больше никогда не вернусь.

На следующий день я снова пришел на родной гандбольный паркет. Только переступив черту площадки, я ощутил невероятную внутреннюю силу и тепло в груди. Будто что-то знакомое и родное вернулось в мою жизнь. «Оказывается, я не футболист, а гандболист», – подумал я.

С тех пор все мое внимание принадлежало гандболу. Некоторое время, испытывая вину за то, что чуть было не предал мечту и свой вид спорта, я словно пытался отработать провинность и тренировался с полной самоотдачей. В доказательство верности, футбольные плакаты в моей комнате были сорваны со стен. В присутствии кота Рыжика и пса Альфа я сбросил старых идолов с иконостаса, чтобы поместить туда новые. Правда, найти гандбольные плакаты мне не удалось, поэтому первое время на стене тоскливо висел лишь плакат моей любимой группы Scooter[6].

Гандбол занял главенствующее место среди моих интересов, став гораздо большим, чем просто увлечение. Он овладел моим вниманием, временем, мыслями. Гандбол словно врастал в меня, вплетался в характер, проникал в жилы, нервные узлы, создавал новые нейронные связи. Тренировки затмили улицу, школу, дом. Все, чего я хотел, это играть, тренироваться и снова играть, но еще лучше. На тренировках Аркадий Иванович занимался всесторонним развитием спортивных качеств команды. Мы бегали много и по-разному: то быстро, то медленно, со сменой направлений и взрываясь с места. Прыгали различными способами через лавки и прочие препятствия, отрабатывали разнообразные передачи и броски, даже неудобной рукой, оббегали фишки с ведением мяча и обыгрывали железные стойки. Мы изучали способы индивидуальной защиты и нападения и даже кувыркались на гимнастических матах.

Однажды дома дедушка меня спросил:

– Что вы там делаете на гандболе?

– Сегодня кувыркались, – ответил я.

– Кувыркались? – недоуменно переспросил он и задумчиво сказал: – Может, ты перепутал и это не гандбол, а на самом деле ты ходишь на акробатику?

Но это был именно гандбол, и мне он нравился своим разнообразием. Аркадий Иванович внимательно следил за процессами и корректировал детали, иногда на своем примере показывал броски. Помню, демонстрируя движения обыгрыша, он сказал:

– Если научишься обыгрывать любого соперника один в один, тебе цены не будет.

И я загорелся этой идеей, стремясь овладеть индивидуальным мастерством обыгрыша. Сначала старался делать все быстро, а Аркадий Иванович меня тормозил, отмечая, что скорость нужно добавлять уже после того, как движения станут четкими. Я не хотел медлить, пока на скорости не воткнулся головой в железную стойку. Шишка на лбу – самое действенное средство в усвоении урока. Аркадий Иванович стоял над каждым, как надзиратель, и внимательно следил за техникой выполнения упражнений.

– Когда делаешь показ в сторону, ты сам должен поверить, что собираешься туда уходить. Надо сильнее наклонить корпус, даже можно немного отвернуть голову, а потом резко взорваться и уйти в другую сторону, – говорил тренер.

Если у меня получалось, он комментировал:

– Во-о-о-о-от, поехало.

Помимо спортивных качеств, Аркадий Иванович следил за дисциплиной: ругал за провинности и хвалил за успехи. Он разнимал потасовки и драки, возникающие в тренировочном процессе, ратовал за справедливость и не давал в обиду слабых. В полной мере я это ощутил, будучи вне зала. С Аркадием Ивановичем мы жили в одном районе и часто виделись на улице. Но одна встреча стала особенной.

Теплый день клонился к вечеру, ничего не предвещало беды. Я сидел на корточках у входа в школу и занимался крайне важным делом: играл в фишки. Эти круглые картонки с различными картинками, вроде комиксов, в то время были очень популярны. Фишки коллекционировали, меняли, продавали и играли на них. При особых умениях эти ценные кружочки можно было выиграть, а не покупать. Фишки бросались на плоскую твердую поверхность и, отскакивая, кружились в воздухе. После розыгрыша очередности бросков первый участник игры брал всю стопку участвующих в деле фишек и бросал. Если они переворачивались картинками вверх, он забирал весь куш себе, если же нет, то очередь переходила к другому. И в этот теплый солнечный вечер удача была на моей стороне. Я сидел в окружении старших ребят, отточенной до идеала техникой, виртуозно переворачивал новенькие фишки и хладнокровно забирал их себе. Злость вспыхивала на их лицах всякий раз, когда я своей маленькой кистью спокойно загребал стопки фишек и до отказа забивал ими карманы. Напряжение вокруг меня нарастало, поэтому после очередной победной партии я объявил, что выхожу из игры. После чего забрал все добро и направился к дому. Карманы, полные трофеев, торчали в стороны, фишек было так много, что они высыпались на асфальт. Я ощущал себя настоящим богачом. За углом меня окликнули те старшие ребята, которых я только что обыграл. Теперь они вели себя совсем не дружелюбно. Приблизились. Один из них схватил меня за шею, другой потянулся к карману.

– Гони фишки сюда, – грозно объявили они.

– Но я их честно выиграл, – давя на чувство справедливости, оправдывался я.

– Да похрен, давай их сюда.

Казалось, сейчас я лишусь честно добытого богатства и вдобавок получу фингал, но вдруг послышался сильный и громкий голос:

– Так, а ну отпустили его. Что здесь происходит?

Обернувшись, я увидел тренера. Грозным орлиным взглядом он сверлил моих обидчиков. Те, поняв, что в вопросах справедливости явно проиграют, бросили фишки на асфальт и быстро удалились. Аркадий Иванович похлопал меня по плечу, поправил футболку и предложил пройтись вместе в сторону дома, нам было по пути. Я рассказал ему предысторию конфликта, поблагодарил за помощь. На углу возле дома мы встретили мою маму, которая возвращалась с работы.

– У него хорошо получается, – сказал ей тренер. – Уже просматривается техника. Если будет усердно тренироваться, у него может быть большое будущее в гандболе. Пусть только не бросает.

Эти слова воодушевили меня. Стало понятно, что я не безымянный мальчик из огромной и шумной толпы ребят, которые приходили на тренировки. Он знал меня, видел, замечал.

Уверенность внутри меня крепла, а решимость достигнуть желаемого росла. Я начал работать с новой силой и мотивацией, старался, действовал. Усилия не проходили бесследно и вскоре начали давать закономерные результаты. Многое менялось: в моих движениях появлялись уверенность и четкость, на коленях, локтях и пояснице – ссадины, а в голове – новые игровые схемы и общее понимание стратегий. Сами же тренировки стали сложнее и вместе с тем интереснее. Однако не каждый был готов к изменениям, случайные люди постепенно отсеивались. Время, отсекая лишнее, вытачивало из бесформенной массы дворовых ребят силуэты настоящих спортсменов и формировало состав команды. Гандбол разделил и нашу дворовую дружбу. Меня он буквально пленил, я считал часы до каждой тренировки, с удовольствием бежал в зал и работал. Сергей же быстро понял, что это не его. Однажды перед тренировкой он сказал: «Не, я лучше поем арбузов» – и вместо гандбольного зала пошел гулять. Самвел тоже утратил интерес и начал пропускать занятия. Однажды тренер встретил маму Самвела и поинтересовался, почему он не ходит на тренировки. После чего сказал, что у него есть все шансы стать хорошим игроком, а затем добавил: «Стасик вон уже мяч в руке держит». Дома мама передала Самвелу слова тренера про хорошие перспективы и так же добавила: «Стасик уже мяч в руке держит». Спустя много лет Самвел признался мне – жить тогда с осознанием, что Стасик уже держит мяч в руке, а он нет, было невыносимо, и он вернулся в гандбол. Мы вновь бежали вместе по гандбольному пути, навстречу совместным победам.

Настало время первых соревнований. В Краснодар приехали несколько краевых команд, и мы победили всех. Я совершенно не помню, как проходили игры и с кем мы сражались. В памяти остались лишь некоторые отрывки, где я бегал по всему полю с большими круглыми глазами, оказываясь то с одной стороны площадки, то с другой, то в самом центре. Я забыл даже игроков собственной команды, но хорошо запомнился миг, когда мне на шею надели медаль. Заслуженная награда за труды наконец пришла ко мне. Вместе с медалью, в качестве приза лучшего игрока, я получил тряпочные наколенники. Если бы мои колени могли, они бы расплакались от благодарности. Гордость распирала грудь. Я был уже не просто мальчик, который ходит на гандбол, а победитель какого-то турнира и обладатель медали. Моя первая медаль – белый пластмассовый кружок на красной атласной ленте. Посередине развевался российский триколор, рядом сияла надпись алого цвета: «СДЮШОР Краснодар двадцать пять лет» и был изображен застывший в прыжке силуэт гандболиста. С этой медали все и началось. Счастью в тот день не было предела. Гордо пронеся на груди, а точнее – она болталась в районе живота, награду через весь район, я подошел к своему дому и встретил соседку тетю Зою. Эта женщина жила на первом этаже в нашем подъезде. Большое окно ее квартиры располагалось сбоку от входа. Тетя Зоя, казалось, всегда следила за происходящим на улице и была в курсе всех дел нашего подъезда. Когда я заходил или выходил из дома, она удивительным образом оказывалась в поле моего зрения, встречая меня на улице или махая ладонью из окна. С детской непосредственностью она заводила разговоры, порой действуя даже беспардонно. Причем ее интонация носила несколько пренебрежительный характер, а вопросы звучали как приказы. Когда она звонила по домашнему телефону, то никогда не здоровалась, а сразу будто бы давала задание, словно я ее секретарь. Например: «Алло, это самое, Стас, скажи маме, что вечером я буду дома, пусть придет, уколет кошку» или: «Спустись, забери кости для ваших животных, я жду». Но в своей простоте она выглядела органично и указания ее вызывали лишь добрую улыбку. Тетя Зоя носила старую, но красивую одежду советских времен, а иногда появлялась на пороге в домашнем махровом халате и пушистых тапочках. Эта женщина была любопытна по своей природе, и часто это любопытство доходило до крайностей. Однажды моей маме на день рождения подарили диван. В час, когда его привезли, дедушка принял товар, расплатился и попросил меня присмотреть за покупкой, а сам пока пошел за помощью, чтобы поднять его на пятый этаж. Я спокойно стоял рядом с диваном, рассматривая обновку. Как только дедушка ушел, на пороге появилась тетя Зоя. Опытным оценивающим взглядом она быстро пробежалась по дивану.

– Это самое, у твоей мамы-то день рождения! – заявила она сходу.

– Здравствуйте! – ответил я. – Да, я вообще-то знаю.

– Подарок, что ли, ей?

– Да.

– М-м-м, понятно.

Бесшумным и резким рывком разведчика она вмиг оказалась у дивана, уверенно провела ладонью по обивке, сказала:

– Неплохо, приятный материал и цвет хороший. Правильно, что серый взяли. Не так пачкаться будет, у вас же животные.

– Ну да, – с нескрываемым раздражением процедил я сквозь зубы.

– В кухню, наверно, поставите? Там будет лучше смотреться. Определенно надо туда поставить, так маме и скажи.

Я ничего не ответил и отвлекся на шум сзади, а когда вернул взгляд к дивану, тетя Зоя уже сидела на нем и слегка подпрыгивала, приговаривая:

– Хороший, мягкий, точно на кухню надо. Там, в углу, возле окна.

Затем она расспросила меня о цене, названии фирмы, поинтересовалась, почему именно этот цвет. Я говорил, что не знаю, но, очевидно, ответы ей были не интересны.

Прошел сосед, поздоровался. Тетя Зоя ему торжественно заявила:

– Ларисе диван купили!

– Ясно, поздравляю! – сухо ответил он.

Я смутился и покраснел.

Тетя Зоя имела большое сердце и была сострадательна – правда, больше к животным. Сколько я ее помню, она всегда подкармливала дворовых кошек. Тетя Зоя выносила из дома чистое блюдечко, пакетик с угощениями и бутылку свежей воды для пушистых питомцев. Как только ее фигура появлялась на пороге подъезда, кошки с любовным мяуканьем мчались к ней и ласково терлись о ноги. Она разговаривала с ними, как с людьми, гладила и высыпала еду в блюдце. Кошки жадно поедали кушанье и с нескрываемым удовольствием мурчали.

Каждая наша встреча с тетей Зоей неизменно переходила в разговор, даже если этих встреч было по несколько за день. Диалоги же ограничивались парой фраз или даже слов – просто по-соседски, несколько ментальных прикосновений: «Правильно, что тепло оделся, сегодня холодно», «Доллар опять подорожал, а рубль все дешевеет» или «Сегодня буду суп варить из ребрышек». Чаще всего я отвечал коротко и односложно, не давая ей повода для развития диалога. Бывало, тетя Зоя меня раздражала, но по-настоящему на нее невозможно обижаться или злиться, как невозможно злиться на странного, но обаятельного персонажа любимой сказки.

И в этот торжественный момент моей славы она была на месте – у подъезда – и занималась обычным делом: кормила дворовых кошек. Я немного замедлил шаг, чтоб ее глаза успели разглядеть мою медаль на шее.

– О, привет, сосед! Как дела? – задорно спросила она, наклонившись над кошачьим блюдцем.

– Здравствуйте! Хорошо, – ответил я и выпятил грудь вперед.

– Ух ты, какая медаль, – отметила тетя Зоя и спросила: – Ты что, спортсмен, что ли?

– Да, я гандболист.

– Молодец, – сказала она и тут же прокричала кошкам: – А ну не лезь без очереди, Дымок, дай сначала Марфе покушать, всем достанется.

Затем, не отводя глаз от миски, спросила:

– Медаль-то золотая? Выиграл что ли?

– Да, золотая, выиграл! – гордо заявил я. – Точнее, пластмассовая, но все равно выиграл.

– Ну молодец, чемпион, так держать! – ответила она и опять увлеклась кошками. – Ну ты, не понимаешь, что тебе говорят? Сейчас она поест, я тебе насыплю новую порцию, лезет он.

Уже уходя, тетя Зоя произнесла:

– Ты давай там, выигрывай и прославляй наш подъезд. Будем по телевизору на тебя смотреть и гордиться!

– Хорошо!

Я принес награду домой, зашел в комнату, взял молоток, вбил первый гвоздь в стену и торжественно повесил на него медаль. «Вот так, Рыжик, смотри, я чемпион! – заявил я коту, безразлично спящему на кресле под медалью. – Пусть ее видят все, кто бывает в моей комнате».

Этим же вечером в модном журнале сестры, который она выписывала по почте, я заметил фотографию американской модели или актрисы, и глаза мои округлились от удивления. Время стирало из памяти внешность Светы из Свердловска, я уже смутно помнил, как выглядит ее улыбка и как светятся глаза. Но девушка из журнала вернула мне ее облик, уж очень она была похожа на Свету. Я вырезал фотографию и вложил в папку, где хранилась моя грамота. Пусть ее лик напоминает мне о мечте и помогает не свернуть с пути.

Глава 5

Время неумолимо мчалось вперед, в его потоке бежал и я, попутно стуча гандбольным мячом. Обыгрыш, прыжок, бросок, гол! Нашу разнородную гандбольную толпу начали распределять по годам рождения. Пришла пора нового этапа, я вскарабкался на следующую ступень лестницы своей гандбольной жизни. Формировались команды, игровые связки, проявлялись взаимодействия и утверждались игровые позиции. Я сделался левым крайним, деликатно сместившись из центра площадки в сторону. Не помню, как это случилось, но мое новое амплуа мне сразу понравилось. Позиция располагалась сбоку у самой линии – моя любимая локация. Когда, с одной стороны товарищи по команде, а с другой – ты немножечко интроверт.

Соревнований стало больше. Мы выигрывали турниры и чемпионаты города среди учащихся своего возраста. Гандбольный водоворот закрутил меня в своей стремительной природе. Я горел желанием играть и забивать, выигрывать и становиться лучшим. Каждый день мне нужны были те несравненные эмоции, которые возникают внутри после победы, жить без них уже не представлялось возможным. На школьных уроках, на лавочке с друзьями во дворе, ночью в кровати… я думал о гандболе. Страсть к игре становилась маниакальной. Я тренировался, не жалея сил и коленей, отодвинув все лишнее в сторону. Отчего, естественно, страдала учеба. Однажды маму вызывали в школу и сообщили, что я пошел по наклонной, хотя я-то считал эту наклонную восходящей. Мама забеспокоилась и попыталась как-то повлиять на ситуацию. Между нами состоялся откровенный и серьезный разговор. Мои горящие глаза сказали все за меня. Мама поняла, что увлечение гандболом перешло в раздел «серьезно», и распахнула оберегающие родительские объятия, позволив мне самому сделать выбор. А он был сделан уже давно. Теперь я беспрепятственно бежал навстречу мечте и мог полностью посвятить себя гандболу. Казалось, путь к Олимпийскому золоту открыт. А серьезные дела требуют серьезных перемен.

Если бы в тот момент меня спросили, какой подарок я больше всего хочу, я бы ответил – кроссовки Adidas, модель Special. Ведь всем известно, что настоящие гандбольные кроссовки творят чудеса, в них прыжок длиннее, бросок сильнее, а скорость выше. Изо дня в день мама слышала истории о волшебных кроссовках и о том, как бы я мог играть, будь они у меня. Она задумчиво кивала, все понимая. И наконец долгожданное время пришло. Мы, в большей степени мама, решили в ближайший выходной поехать на рынок и купить мне новую спортивную обувь. Дедушка, прослышав о планах, идею одобрил, но не забыл упомянуть, что спорт, конечно, хорошо, однако я становлюсь настоящим мужчиной, а каждый уважающий себя мужчина должен одеваться как джентльмен. Дедушка говорил: «Мужчина должен выглядеть солидно всегда и везде». А поэтому добавил капитала на классические, но обязательно качественные, туфли.

О гандбольных кроссовках Special я узнал от старших игроков, точнее, увидел. В них играли профессиональные гандболисты того времени. Естественно, найти драгоценный товар было непросто. Стоили кроссовки приличных денег, к тому же спортивных магазинов с фирменной обувью в городе насчитывалось мало. Однако волею судьбы именно в это самое время они появились в магазине «Высшая лига». Еще не существовало общедоступных сотовых телефонов/соцсетей, и вся информация передавалась из уст в уста. Кто-то на тренировке сообщил, что именно на них и именно сейчас действует скидка. Стало понятно – надо действовать немедленно. Ускоряющийся шаг переходил в бег, дыхание сбивалось от волнения, когда я спешил домой сообщить маме благую весть. Реакция мамы обрадовала – мы немедленно выдвинулись в магазин. Всю дорогу я нервничал, хотел бежать быстрее к остановке, мысленно подгонял троллейбус, отсчитывал секунды красных светофоров, будто так они скорее переключатся на зеленый и мы наконец поедем. Ведь мои гандбольные кроссовки Special могли купить в любой момент. Очевидно же, что каждый пассажир в троллейбусе и каждый пешеход на улице спешит в тот же магазин, и непременно за моими кроссовками. Нам нужно их всех опередить. Приехали. Желтая вывеска магазина призывно сияла, три невысокие ступеньки промелькнули перед глазами, прохлада гладкой дверной ручки еще осталась на ладони, а я уже окидывал взглядом витрину с кроссовками. «Фух, успели! Они на месте», – выдохнул я. Казалось, их озарял небесный свет, выделяя из общего ряда. Это были не кроссовки, а настоящее произведение искусства: каучуковая подошва с парафиновым налетом мелкой текстуры, синяя, цвета океанской волны поверхность бархатистой замши, три белые полоски, словно конденсационные следы от реактивных самолетов, рвущихся к новым просторам, мощные белые шнурки, округлый язычок с надписью Adidas, а сбоку священные золотые буквы Special. «Они просто идеальны», – прошептал я. После вопроса о размерах секунды тянулись мучительно, словно часы. Продавец-консультант проверил информацию, бодро ответил, что в наличии остались всего две пары, и принес обе. Первая пара оказалась на размер меньше моего, другая на размер больше. Ну естественно! В моей жизни того времени существовало одно плотно укрепившееся в сознании понятие – «на вырост». Это словосочетание я ненавидел всей душой. Невысокий рост и худощавое телосложение таили в себе перспективу на развитие. Отчего одежда, которую мне покупали, всегда была велика, порой на несколько размеров. В общем-то, здесь присутствовала здравая логика, ведь растущий юношеский организм меняется стремительно, но мои чувства при этом были задеты. Злость сжимала кулаки до хруста, а обида сковывала горло всякий раз, когда я примерял безразмерную одежду. Даже на гандболе выдавали форму двух-трех общих размеров, преимущественно равняясь на крепких ребят. Я просил тренеров посмотреть или по возможности достать нужный размер, приводя аргументы за. Ведь если крупным ребятам форма приходилась впору, то я вечно бегал в огромных шортах, подворачивая резинку несколько раз. Казалось, эти шорты заплетали колени и мешали игре. А объемные футболки в моменты разгона надувались парашютом и тормозили мой бег. К тому же в безразмерной форме я выглядел еще меньше, что мне совсем не нравилось. Я неистово мечтал о времени, когда вся моя одежда, обувь и форма будут нужного размера, и говорил: «Когда-нибудь время придет». Но тогда ничего изменить было нельзя. В общем, фразу «на вырост» я ненавидел, но принял ее как данность и безальтернативный вариант событий, оставляя надежду на лучшее.

В тот священный миг перед сакральными кроссовками, вновь сработала старая проверенная схема «на вырост», и я выбрал те, что оказались на размер больше. Затаив дыхание, я взял кроссовку, аккуратно поставил на коврик. Нога сама скользнула внутрь. Я туго затянул шнурки и лишь потом выдохнул. Кроссовки приятно пахли новой кожей и перспективными переменами. Special согревали не только ноги, но и сердце, еле заметно вибрировали, окутывали белым магическим свечением и придавали суперсилу. Потрясающе! В голове возникали картинки гандбольных матчей: полные трибуны, яркий свет прожекторов, вспышки фотокамер. Я бегу, обыгрываю, забиваю фантастические голы, болельщики аплодируют мне стоя, кричат: «Боже, да как он это делает?» А я тем временем возвращаюсь в защиту с серьезным лицом, на котором читается фраза: «Ничего особенного, это всего лишь моя работа».

– Ну что? – спросила мама.

– Как раз! – соврал я. Точнее, даже не соврал, а, кажется, и сам поверил, будто они мне впору. Ведь после того как настоящие Special оказались в моих руках, я просто не мог и представить, что возможно оставить их в магазине.

– Берем! – ответил я.

Возвращаясь домой, я едва дышал от восторга, держа в руках пакет с моими первыми гандбольными кроссовками. Вечер был эмоциональным, чему не очень-то и обрадовались соседи снизу и сбоку. Я бегал по дому в новых кроссовках, прыгал, стуча мячом о стены, обыгрывал двери, кресло и кота Рыжика, представляя себя на гандбольной площадке. Воображаемые голы влетали в ворота соперников.

С появлением кроссовок Adidas внутри меня укоренилось новое чувство: «Я настоящий гандболист». Они будто бы еще немного приблизили меня к заветному Олимпу. Дедушка кроссовки одобрил. Крутя их в руках, он многозначительно говорил:

– Натуральная кожа, каучуковая подошва, будут прочные.

А позже он еще раз напомнил:

– Кроссовки – это хорошо, но мужчина должен быть джентльменом. Спортивная обувь для тренировок, а в другой жизни: на мероприятия, в школу и просто по городу – принято ходить в туфлях.

В тот день, ложась спать, я поставил их у кровати и уснул сладким сном. Вторую пару, кстати, купил Самвел. Его кроссовки имели светло-голубой оттенок ясного неба. Так несколько лет эти две гандбольные пары играли в одной команде.

На следующий день мы с мамой отправились за туфлями джентльмена. Знаменитый рынок «Вишняки» представлялся мне тогда местом, полным несметных сокровищ. Его бесчисленные ряды пестрили ценным товаром: разноцветными футболками, стильными рубашками, модными джинсами, яркими кроссовками и лакированными туфлями. Пробегая возбужденным взглядом по торговым рядам и прилавкам, я восторгался обилием роскоши. Мир провинциальной моды очаровывал ярким блеском, но особенно трепетно я смотрел на спортивные костюмы. Черные, белые, синие, красные, в полоску и цветной градиент… они меня манили. Я знал, что пока они нам не по карману. Ведь мне только вчера купили гандбольные кроссовки, сразу еще одну серьезную покупку мы не могли себе позволить. Поэтому я и не просил маму их купить, а лишь тайком мечтал. «Когда-нибудь заработаю много-много денег и смогу себе купить не один, а целых два, нет, даже три спортивных костюма. Может, еще и на кроссовки Nike хватит. Но не сейчас. Пока мы не можем этого позволить», – говорил я себе, лаская взглядом сакральные атрибуты спортивной жизни. К тому же, надо не забывать о главном – мы приехали сюда за туфлями джентльмена. Протиснувшись сквозь толпы людей, мы оказались в углу рынка среди шумных рядов и обувных прилавков. Наигранно улыбчивые продавцы в красивых джинсах протягивали мужские туфли, приглашали померить. Обращались они исключительно к маме. Всем было ясно – деньги у нее. На некоторые предложения мы откликались. Я заходил внутрь торговой палатки, становился на узкую картонку и примерял туфли. Из-за шторы доставалось зеркало. «Ему очень идет, хорошая моделька. И, главное, они очень прочные, у меня у сына такие же», – твердили учтивые продавцы. Пытаясь понять, как туфли будут вести себя при ходьбе, я делал маленький шажок вперед и шажок назад, а дальше картонка заканчивалась. Мама спрашивала, нравятся ли мне туфли? Я не успевал даже открыть рот, как продавец меня перебивал: «Да конечно, нравятся. Вон как сидят. Самый модный будет». Я скромно отвечал «да», стесняясь сообщить правду в присутствии наседающего продавца. Мама, все понимая с полувзгляда, говорила: «Спасибо, мы еще походим, посмотрим, если что, вернемся», – и мы шли дальше, естественно, никогда не возвращаясь.

Вскоре подходящая модель нашлась. Продавец кавказской внешности так и сказал: «Я вам говорю, эта моделька очень подходит, таких нигде больше не найдете». Как только туфли оказались на ногах, все сразу стало понятно.

– Берем! – твердо заявил я.

Бывает, видишь свое с первого взгляда и будто чувствуешь родную энергетику. Они стоили больше той суммы, на которую мы рассчитывали, но мама, увидев мой восторг, согласилась. Блестящие лакированные туфли на стандартном мужском каблуке, с загнутыми носками и большой металлической бляшкой поверх тонких шнурков выглядели эффектно. Такие я видел у цыган, увешанных золотыми цепями, вечно стоящих на углу магазина шуб. Мне казалось, что именно такие туфли – путь к успеху и богатству.

– Поздравляю с покупкой! – сказала мама. – Я рада, что туфли тебе понравились.

– Спасибо.

– В них пойдешь?

– Нет, конечно, вдруг испачкаю, – ответил я.

Мы вышли из рынка на остановку. Стуча колесами, подъехал трамвай, с натугой отворились дверцы, мы поднялись… Оба – в вагон трамвая, а я – еще и на новый жизненный уровень.

Настал особенный день, хоть это и был понедельник. Окрыленный и уверенный в себе, я надел новенькие туфли, гандбольные кроссовки бережно уложил в рюкзак и направился в школу. Туфли натирали пятки, были жутко неудобные, но очень красивые. Они прекрасно смотрелись на ногах. Казалось, вся школа только и делает, что смотрит на мою обновку. Вот учительница математики пишет какие-то цифры, а сама искоса посматривает на блестящую бляшку моей туфли, нарочито выставленной из-за парты в сторону. Вот одноклассницы шепчутся и строят мне глазки, периодически оценивая мои туфли. Я хитро улыбаюсь, осознавая, что вдобавок у меня в рюкзаке лежат вторые – настоящие гандбольные кроссовки… Но пока только я знал об этом. Счастье переполняло грудь, и я упивался его энергией, воодушевленно рисуя что-то в тетради. Сразу после уроков побежал на долгожданную тренировку и сменил туфли на гандбольные кроссовки. К этому моменту мы уже здорово сдружились, словно они живые существа. Кроссовки я ласково называл «спэшки» и даже разговаривал с ними, не в пример другой обуви. Ребята по команде оценили мои Special по достоинству, они-то знали истинную ценность сакрального артефакта. «Давайте, родные „спэшки“, покажем, на что способны», – твердил я перед тренировкой. Как и ожидалось, в новых кроссовках я буквально парил по площадке. Магия работала. Удивительно, как внутреннее состояние влияет на внешние действия. Внутри меня бушевал океан страстей. Энергия аккумулировалась, ее оказалось настолько много, что целой тренировки в полтора часа не хватило, чтобы ее израсходовать. Поэтому после гандбола я побежал играть в футбол с местными ребятами. В этот волшебный день у меня получалось все, я блистал и в гандболе, и в футболе. Казалось, еще никогда такой объем счастья не умещался в одном моем дне. «Спэшки» добавляли спортивной страсти и желания… играть, забивать, выигрывать!

А меж тем в мире протекала обыденная жизнь с житейскими проблемами и невзгодами. Примерно через две недели мама легла в больницу и перенесла операцию. В один из выходных наша соседка собралась ее навестить и предложила мне поехать с ней в больницу. Естественно, я согласился. Для такого важного дела, как учил дедушка, следовало выглядеть настоящим джентльменом. С самого утра я тщательно собирался: выгладил наряд, уложил прическу. Когда подошло время выезда, надел джинсы, белую рубашку и полез в обувной шкаф за новыми туфлями, однако никак не мог их отыскать. Вскоре, перевернув всю квартиру вверх дном, я с ужасом признал: туфель нигде нет. Холодок пробежал по моей спине. Пришлось надевать родимые «спэшки». По дороге в больницу к маме мне хотелось плакать от обиды, но я сдерживался, чтобы никто не догадался о моем проколе. Мне было жалко не самих туфель, а маму, ведь я видел, как тяжело тогда доставались деньги. Когда я взглянул на бледное и уставшее лицо мамы, сердце мое буквально разорвалось на части. Я хотел промолчать, ведь ей сейчас явно не до этого, но не мог терпеть, испытывая сковывающие чувства обиды, вины и стыда. Твердо сказав себе, что нужно уметь отвечать за свои поступки, я честно признался в потере туфель. Мама расстроилась и устало вздохнула, но не отругала меня, а лишь попросила быть внимательнее. Тяжелый осадок вины еще оставался, но с этим признанием с моей души упал камень.

Еще через несколько дней на дереве у ворот школы я заметил до боли знакомый пакет, правда, уже потрепанный и изорванный. В нем лежала лишь одна туфля. Моя джентльменская туфля, с большой блестящей бляшкой. Тут же нейронные связи мозга начали воссоздавать хронологию того дня. Все вспомнилось. «Вот я в школе, отстукиваю туфлей такт какой-то назойливой мелодии. Вот я общаюсь с Настей и смотрю то в ее карие глаза, то на бляшку своих туфель. Здесь я иду на тренировку, звонко стуча каблуками, потом сажусь на лавку рядом со школой и переобуваюсь в «спэшки», а туфли складываю в пакет. Вот после тренировки меня зовут друзья, я беру рюкзак и бегу играть уже в футбол… Здесь этот судьбоносный момент». Оказывается, я забыл туфли на лавке возле спортивной площадки, переодеваясь на тренировку. Я был настолько окрылен наличием у меня «спэшек» и увлечен гандболом в тот счастливый первый день, что забыл про всю остальную жизнь.