Читать онлайн Шведское солнце и пармезан бесплатно

Глава 1

Расмус

Они договорились встретиться в Гамла Стане [2], в крохотном уютном бистро «Пастис», где самый дешевый бокал шабли стоит как годовой взнос за медицинскую страховку в Гамбии.

Было время, когда Расмус не обращал внимания на завышенные цены в ресторанах. Теперь же все иначе. Годы действительно берут свое.

И, как человек в годах, он первым является на встречу. Садится у окна и старается как можно незаметней утереть лежащей на столике льняной салфеткой пот с верхней губы. Подходит официант, говорящий с французским акцентом (непонятно: настоящий он у него или это так, чисто для антуража), и осведомляется у Расмуса, не желает ли тот чего-нибудь выпить.

– Только пиво, спасибо.

– Какое пиво предпочитать месье?

– Э… холодное?

– У нас иметься темное, светлое, лагерное…

– Лагерное будет в самый раз.

Официант исчезает и звенит бутылками неподалеку. Расмус старается дышать спокойно, но это не так-то просто. Всего несколько минут спустя появляется женщина и садится за столик напротив него.

Женщина, которую он никогда раньше не видел. Сразу мелькает мысль, что они влюбятся друг в друга. Быть может, даже станут парой. Съедутся и станут жить вместе. Со временем заведут детишек. Во всяком случае, именно об этом мечтает сестра Расмуса. Потому что это она их здесь свела.

«Но о чем мы станем с ней говорить? – думает Расмус. – Что я могу ей рассказать? Кто я вообще такой?» Хоть самую малость, но Расмусу внезапно захотелось стать Карлсоном, который живет на крыше. Ну, пусть не один в один. Все-таки Карлсон был своеобразный малый. Из тех типчиков, при взгляде на которых руки так и чешутся позвонить в полицию. И все же Расмусу по душе его слова: «Я мужчина в самом расцвете сил!»

Расмусу – сорок один. Но порой он чувствует себя так, словно прожил на свете все сто.

Он едва успевает пригубить свой бокал.

И вот она уже здесь, стоит у входа.

Расмус давится пивом.

«О боже, что мне делать», – в панике думает он.

ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, МНЕ ДЕЛАТЬ…

– Расмус?

Он кивает, и его сердце пропускает удар. Она красивая. Не просто хорошенькая, а очень красивая. Киношная красота. Джулия Робертс после часового душа. Расмус чувствует себя инопланетянином.

Но звонок другу его теперь не спасет. Слишком поздно.

Он поднимается и протягивает руку. Она пожимает ее и ослепительно улыбается.

– Здравствуйте, Патриция, – произносит он. – Очень… приятно познакомиться.

– Взаимно!

Они садятся за столик. Точнее, это Расмус садится, а Патриция, чуть покачнувшись, неловко плюхается на стул. И с шумом втягивает носом воздух.

– О Йезус, я так волнуюсь, – произносит она, и только тут Расмус обращает внимание на ее вермландское произношение.

– Ничего страшного, я тоже. Все-таки ситуация несколько необычная.

– ХА-ХА!

Ее смех оказывается столь громким, что Расмус хватается за стул, чтобы не подпрыгнуть от неожиданности.

– Да, – соглашается она. – В самом деле. Очень необычная. Но я доверяю Карине.

– Я тоже. Все-таки она моя сестра.

– ХА-ХА-ХА!

Расмусу снова приходится ухватиться за стул.

– Извините, – смущается Патриция. – Я слишком громко смеюсь, когда нервничаю. Прошу прощения.

Тут Расмус обращает внимание, что у женщины слегка заплетается язык. Она что, пьяна? Но прежде чем они успевают еще что-то сказать, появляется тот самый французский официант и приносит вечернее меню. Расмус чувствует, что потеет, но надеется, что на его белой рубашке это будет не слишком заметно.

Патриция заказывает джин с тоником. После чего низко наклоняется над столиком, так что ее большая грудь ложится на льняную салфетку.

– Сказать по правде, я уже пропустила сегодня вечером рюмочку-другую. Ничего, если мы с самого начала будем честны друг с другом?

– Конечно. А меня разыскивает Интерпол.

– Чего?

Патриция разевает рот. Расмус нервно усмехается.

– Я пошутил. Прошу прощения. Честность прежде всего. Это была просто шутка.

– В самом деле? ХА-ХА-ХА!

Он снова вцепляется в стул.

– А ты веселый. Впрочем, Карина тоже, так что ничего удивительного. Сколько тебе лет, Кристиан?

– Расмус.

– О боже. Прости, пожалуйста. Сама не знаю, почему у меня вырвалось «Кристиан». А впрочем, знаю. Так звали моего бывшего. Я сравнительно недавно развелась. Всего полгода прошло.

– Ой. Сочувствую.

– Спасибо. Последние месяцы… они… в общем, буду с тобой откровенна. Это был чистый ад. О боже, бывали дни, когда я смотрела на банку с таблетками и думала… О, большое спасибо!

Патриция забирает свой джин с тоником у официанта, который выглядит малость встревоженным. Он спрашивает, что они будут есть, и Расмус заказывает гамбургер, а Патриция – бифштекс «тартар». Расмусу страстно хочется попросить официанта остаться и составить им компанию. Ему не улыбается сидеть одному на свидании. Это слишком жутко. Слишком мучительно.

Но официант уходит. Само собой, ведь у него полно других посетителей, которых надо обслужить. Патриция делает большой глоток из своего бокала и одергивает на себе платье, от чего ложбинка между грудями обнажается еще больше.

– Ну… расскажи мне что-нибудь о себе, – просит она. – Кто ты? Чем занимаешься?

Расмус нервно сглатывает, прежде чем ответить:

– Сложный вопрос. Эхм… не знаю, что тебе рассказывала обо мне Карина. Но мне сорок один год. Родился и вырос в Норртелье, но жил много где. И я музыкант. Точнее, был им. Несколько лет играл в музыкальной группе. И я обожаю кино, пиво, пиццу и…

Он запинается, заметив, что лицо Патриции внезапно омрачилось.

– Прости, я что-то не то сказал?

Она качает головой.

– Наверное, слишком много информации зараз. Извини. Я немного не привык к такому…

Патриция небрежным жестом отмахивается от его слов.

– Нет, ты не сказал ничего плохого, просто я… вспомнила Кристиана. Так глупо, прости.

– Тебе не нужно просить прощения.

Она поднимает на него полные слез глаза.

– Кристиан обожал пиццу. И мы часто готовили ее дома, сами. Правда, без глютена, у Кристиана была на него аллергия. Мы делали основу из цветной капусты, а потом каждый накладывал сверху что хотел. Мне нравилось с курицей, а ему – с саль… саль… саль…

Воспоминания накатывают на Патрицию так неожиданно, что она начинает заикаться.

– Саль… саль… саль…

– С салями?

Патриция кивает, и одинокая слеза скатывается по ее щеке. После чего она делает глубокий вдох через нос и большой глоток из своего бокала.

– Но сейчас мы не будем говорить о нем, – твердо произносит она. – Он превратился в историю. Которая осталась в прошлом! Последние полгода я каждый день думала о нем, представляешь? КАЖДЫЙ божий день. Каждый час, каждую минуту. О нем и его новой «женщине».

И она изображает в воздухе кавычки, намекая, что женщина, с которой сейчас имеет дело Кристиан, похожа, скорее, не на женщину. А, скажем, на баклажан.

– Она – японка, – поясняет Патриция и закатывает глаза. – Они познакомились на работе. Класс, правда? На конференции в Токио. Может, она и экономист, но шлюха тоже порядочная.

Расмус давится пивом и кашляет, чтобы отдышаться. Патриция внезапно смущается и, утерев пот со лба, одним махом осушает свой бокал.

– Прости, Кристиан…

– Расмус.

– Да, Расмус. Знаю, звучит гадко. Но я не гадкая, я даже начала практиковать медитативное дыхание. Вот так: ахххх, ахххххх…

И она принимается дышать шумно и с присвистом, как кузнечные мехи. Расмус не знает, куда деваться. Его так и подмывает вскочить и умчаться отсюда прочь.

– Иногда это помогает, – поясняет Патриция, – но чаще – нет. Как представлю их вместе… Клянусь, в такие моменты меня так и подмывает размозжить ее японскую башку… О, спасибо большое!

Официант приносит бифштекс для Патриции и бургер для Расмуса, но, прежде чем он убегает, Патриция успевает заказать еще одну порцию джина с тоником.

При виде еды Расмус испытывает невероятное облегчение. Наконец-то хоть на чем-то еще можно сосредоточить свой взгляд, кроме женщины напротив, которая, по всему видать, сбежала из какого-нибудь жутко охраняемого заведения неподалеку.

– Мммм, – довольно тянет Патриция. – Как вкусно выглядит!

И она почти похотливо впивается глазами в жареный картофель на серебряной тарелке. После чего выуживает из сумочки сине-белый флакон с пульверизатором. Средство для дезинфекции рук.

– Хочешь? – предлагает она Расмусу.

– Нет, спасибо.

Патриция выдавливает на свои ладони изрядную порцию жидкости и принимается тщательно ее втирать, массируя каждый пальчик столь старательно, словно те серебряные и она полирует их перед угощением.

– Знаешь что, Кристиан?

На этот раз Расмус не исправляет ее. Ему надоело. Она слишком пьяна.

– Кристиан не разрешал мне есть жареную картошку. Он считал, что она сокращает жизнь. Но теперь, когда он по гроб жизни обречен есть якинику с лапшой, я буду питаться исключительно жареным картофелем.

Она берет ломтик, любовно рассматривает его и отправляет в рот. От ее манеры жевать Расмус разом теряет аппетит.

– Ммммм.

– Вкусно?

– Не то слово!

После чего Патриция снова достает бутылочку с дезинфицирующим средством и опять принимается протирать пальцы. В воздухе разливается тяжелый запах спирта. Патриция берет следующий ломтик жареной картошки и кладет в рот. И следом снова та же самая процедура с дезинфекцией. Расмус потрясенно взирает на нее.

– Ты так после каждого ломтика делаешь? – с недоумением спрашивает он.

– Да. После развода я стала бояться микробов. Мой психотерапевт говорит, что это из-за желания дистанцироваться.

Патриция еще разок протирает пальцы и отправляет в рот следующий ломтик жареного картофеля. Расмуса охватывает страстное желание убежать в туалет и спрятаться там.

– Ммммм!

После ужина они стоят перед «Пастисом». Точнее, сидят. На Гамла Стан опустилась летняя ночь, и свет луны сияет на отполированных временем булыжниках мостовой. Патрицию тошнит, уже второй раз за вечер. Она сидит, сгорбившись и опустив голову между колен, и мягкие желтые кусочки жареной картошки падают на землю между ее лодочками на шпильках.

– Прости, – всхлипывает она. – Прости меня, Кристиан.

Расмус похлопывает ее по спине, аккуратно придерживая ей волосы.

– Да ничего, все нормально.

Глава 2

Расмус

В семье Кардашьян очень любят салаты.

Еще каких-то два года назад Расмус ничего об этом не знал. А теперь знает. И не только про салаты – дочь его сестры Карины, Юлия, все уши прожужжала дяде этим реалити-шоу про американских сестер. Юлия приобрела на Айтюнсе все сезоны и теперь смотрит их на огромном экране в доме Карины, в Норртелье. А Расмус подолгу у них зависает.

На самом деле он не считает себя любителем реалити-шоу. Раньше он в основном смотрел боевики или документальные фильмы про природу (из тех, где две сотни змей охотятся за до смерти перепуганной ящеркой по выжженной саванне и все это в замедленной съемке). Но теперь он основательно подсел на семью Кардашьян. И вот краткий список тех вещей, которые, как он успел узнать, они любят:

1. Есть салаты (которые доставляются в пластиковых упаковках, но при этом их едят настоящими столовыми приборами).

2. Делать селфи.

3. Смотреть драмы.

4. Летать в Исландию на частном реактивном самолете, купаться там в гейзерах, делать селфи и есть салаты.

5. Фотографироваться на обложки различных журналов.

6. Заниматься спортом с личным тренером.

7. Заботиться о семье (и есть салаты).

Полеживая на гигантском синем говардском диване сестры, Расмус посмотрел вчера аж четыре серии зараз. Просто тупо пялился в экран, пока его одиннадцатилетняя племянница Юлия пыталась приготовить на кухне невероятно липкую чашу асай.

Юлии уже надоела семья Кардашьян. Но она все равно считает их «просто отпадными». Юлия умна. Куда умнее своих ровесников. Она ходит в школу, которая находится в пятнадцати минутах ходьбы от их дома, и уже достаточно большая, чтобы ее не требовалось забирать после уроков. Но Расмус все равно каждый день встречает ее на школьном дворе. По его мнению, Карина специально просит его так делать, чтобы он почувствовал себя нужным. Что ж, это приятно. И немного грустно.

И все же Расмусу повезло, что у него есть такая сестра. Карина на целых пять лет старше брата, и подростками они страстно ненавидели друг друга. Впрочем, это было классическое противостояние брата и сестры, ничего такого. Он считал ее надутой, стремящейся быть в центре внимания фифой. Она же его – несносным шалопаем, который только и мечтает о том, чтобы занять ее комнату с балконом. В тринадцать лет Расмусу нравилось представлять, что Карину похитил какой-нибудь псих, и теперь ее комната наконец свободна. А Карина в свою очередь находила порножурналы Расмуса с Памелой Андерссон на обложке и бежала ябедничать маме. А однажды она наткнулась на старый бычок от косячка с марихуаной, который как-то раз на пару выкурили Расмус с Толстяком Юнасом, и прочла отцу целую лекцию о том, что травка – самый распространенный путь к героину, после чего Расмусу было на целый месяц запрещено гулять.

Можно подумать, что сама Карина была кем-то вроде святой. Так вот, НИЧЕГО ПОДОБНОГО! Всячески изобличая в Расмусе порождение дьявола, она сама при этом потихоньку выбиралась из дома и отрывалась целыми ночами напролет. Сестра путешествовала автостопом с самыми отвязными парнями и находила особую радость в том, чтобы обмениваться триппером и прочими «прелестями жизни» со всеми представителями поколения семидесятых из Норртелье (и даже парочкой из Римбо). Когда мама с папой не слышали, Расмус называл сестру Клиникой, поскольку полагал, что она является носителем всевозможных инфекций, какие только известны человечеству.

Как они дошли до жизни такой, Расмус не знает.

Но на сегодняшний день сестра – его самый лучший друг. Наверное, это тоже печально.

Безусловно, у него есть приятели. И Толстяка Юнаса он по-прежнему считает одним из своих самых близких друзей. Но совсем недавно тот обзавелся ребенком, и теперь они видятся уже не так часто, как прежде. Ну и потом, конечно же, остаются «Розы».

Тут, пожалуй, стоит уточнить, что Расмус знаменит.

Он – певец. И пел в группе «Розы Расмуса».

Как видно из названия, это был ансамбль в стиле данс-бэнд, из тех, что играют музыку на танцах. Кроме Расмуса в него входила Эрика – пианистка и бэк-вокал и Хенке – труба. Потом еще был Бассе (которому весьма шло играть на бас-гитаре, возможно, как раз по причине его имени) и Туббе, игравший на электрогитаре. Они называли друг друга «Розами» и на протяжении многих лет оставались лучшими друзьями. Вместе гастролировали, вместе жили под одной крышей. Но рано или поздно годы все же взяли свое. Хорошо еще, что они до сих пор могут рассчитывать на отчисления от продаж своих дисков и на те деньги, что выплачивает им Шведское общество по авторским правам за трансляции их песен в эфире четвертой радиостанции. При этом Расмус получает львиную часть прибыли, поскольку почти все тексты их песен написал он сам.

Но Эрика и Бассе теперь женаты и на данный момент занимаются усыновлением ребенка. Туббе же сменил род деятельности и заделался кем-то вроде духовного гуру, а, впрочем, Расмусу толком не ведомо, чем тот занимается. Но, судя по всему, находчивости его приятелю не занимать. Когда Расмус виделся с Эрикой в последний раз, та рассказала, что Туббе начал практиковать гадание по чаинкам. Что ж, если принадлежишь к верхушке среднего класса, то можно позволить себе и до такого психоза дойти.

Сам же Расмус последние два года безраздельно принадлежит дивану Карины. И правда состоит в том, что с тех пор, как из его жизни исчезла Лолло, он не написал ни одной песни. Ни единой песни за два года, пять месяцев и семь дней.

– Buon giorno! [3]

Расмус зевает, лежа на диване, когда Карина распахивает входную дверь. Выбравшись из джунглей пакетов из супермаркета «Домашняя еда», сестра бодрым шагом топает в гостиную. Волосы торчком, на плече болтается сумочка от какого-то жутко дорогого бренда.

– Ах, Кардашьян, – тянет она. – Ну и как, случилось сегодня что-нибудь интересненькое?

– Нет.

– А какой-нибудь новый салат они ели?

– Нет, все тот же, что и обычно.

– Ах.

Глаза сестры неожиданно загораются лукавым блеском.

– Ты чего? – не понимает Расмус.

– Как насчет бокальчика вина на террасе?

– А не рано ли? Который сейчас час?

– Четыре. Но мне сегодня просто необходимо немного расслабиться. Ну же, братишка! Андерс купил страшно дорогую бутылку бургундского, и мы сейчас ее опробуем! Только, смотри, когда он вернется домой, ты скажешь ему, что мы пили из коробки. Все равно он не заметит разницы, как бы ни утверждал обратное.

* * *

Сад Карины – поистине райский уголок, изобилующий пышной зеленью, за которой ухаживает приходящий раз в неделю садовник. В центре этого моря красок находится сверкающий бассейн, который пока что пустует, потому что еще не сезон. Его наберут через несколько недель, когда начнутся каникулы. Ни Карина, ни ее муж Андерс (банкир с золотым сердцем, прочным интересом к вину и – по словам Карины – нестабильной эрекцией) еще не успели этим заняться.

На террасе, пуская во все стороны солнечных зайчиков, стоит огромный серебристый гриль. Летом Карина и Андерс любят запекать на нем мясо. Они оба замечательно готовят. Особенно Карина. Возможно, в иной жизни она стала бы поваром. Если бы не была настолько одержима страстью к зарабатыванию денег.

– Ну что, твое здоровье!

Расмус и Карина удобно расположились на стульях с мягкими подушками. Карина принесла из погребка купленное Андерсом дорогое бургундское и наполнила два бокала. Белое вино бодрит и невероятно освежает. То, что надо в такую жару, – несмотря на то, что сейчас только начало июня.

– Жизнь прекрасна, не правда ли? – довольно выдыхает Карина.

Расмус удивленно поднимает бровь.

– Что это с тобой? Тебе что, повысили зарплату?

– Нет, я просто чувствую, что жизнь прекрасна, вот и все. А ты что думаешь?

– А по мне разве не видно? Я просто вибрирую от счастья.

– Давай еще по бокальчику, братишка!

– Кстати, я тебя еще не простил.

Карина бросает на него обиженный взгляд:

– За что?

– За то, что отправила меня на свидание «вслепую» с «Мисс Бекомберга 2017».

– А, ну это не страшно.

– Я держал ей волосы, Карина! Пока ее тошнило.

Карина хихикает:

– Честно сказать, мне было невдомек, что она с приветом. Она совсем недавно появилась у нас на работе и сперва показалась мне очень милой. Она рассказала о своем разрыве с мужем, и я подумала, что ей необходимо с кем-нибудь познакомиться. Как говорится, снова влиться в струю. А тебе, между прочим, это тоже не помешает. Ты же помнишь, да? Мы договаривались – год траура. Вполне приемлемый срок, так пишут во всех журналах. Но прошло уже больше года. Более чем достаточно. Ты не можешь скорбеть все десять лет, Расмус. Это никуда не годится!

Расмус фыркает, но вместе с тем согласно кивает. Сестра права, и он это знает. Однако случившееся с Лолло до сих пор свежо в его памяти. Словно это было только вчера. И вместе с тем целую вечность назад. Он делает глоток освежающего вина.

– Вкусная штука, – говорит он, пытаясь отвлечь сестру, и переводит взгляд на сад. – Словно солнечный свет пьешь, правда?

Но Карина упрямо возвращает его обратно к теме:

– Ты обдумал мое предложение?

Расмус ухмыляется. Карина отвечает тем же.

– Это очень мило, что ты пригласила меня, но я пас.

– Но Расмус!

– Но Карина!

– Это может оказаться началом твоей новой жизни. Ты только подумай – неделя кулинарных курсов в Италии! Ты хоть представляешь, сколько людей готовы отдать за это жизнь?

– Отдать жизнь?

– Ты меня понял.

– Тебе просто нужна компания, потому что эта твоя… как ее… Анн-Кристина…

– Анн-Шарлотта.

– Точно, Анн-Шарлотта. Так вот, только потому, что она выдохлась и больше не может ездить с тобой, ты тащишь меня. Тебе полтинник скоро стукнет, Карина. Пора бы уже научиться путешествовать одной.

Карина вздыхает и доливает еще немного вина в свой бокал.

Прошла уже неделя с тех пор, как сестра осчастливила Расмуса своим предложением. А идею эту подкинула Юлия. Карина чуть в обморок не хлопнулась на кухне, когда Анн-Шарлотт позвонила ей и призналась, что она ужасно выдохлась на работе и ни на какие путешествия ее уже не хватит. Карина кричала и плакала. Ну почему люди не могут просто перестать выдыхаться?!

Ни у Расмуса, ни у Андерса не хватило духу напомнить Карине, что она сама два или три раза находилась на грани нервного срыва. Потому что знали, насколько сильно это ее огорчит.

Карина полгода мечтала об этой кулинарной поездке. Раньше она уже принимала участие в подобных мероприятиях. Мастер-классы итальянской кулинарии выходного дня, вечерние курсы, где она изучала географию итальянских вин, – и в придачу у нее имеются все книги о приготовлении пасты, какие только есть на свете. В рождественские праздники она вместе со своей единомышленницей Анн-Шарлоттой сходила в ресторан, а когда вернулась домой, то чуть ли не парила от счастья. Мы нашли кулинарный тур в Италию! В Тоскану! В начале июня я еду в Италию готовить еду!

И вот на прошлой неделе, когда мать билась в истерике из-за отказа Анн-Шарлотты куда-либо ехать, на кухню, как всегда с какао в кружке и самоуверенным выражением лица, вошла Юлия и небрежно так бросила:

– Эй, Расмус, не хочешь составить маме компанию?

– Что, прости? – опешил Расмус.

– Ну а чего? Ты же все равно только и делаешь, что лежишь и смотришь целыми днями про этих Кардашьян. Тебе давно пора поглядеть на мир. Хоть немного пожить как нормальный человек. Заново обрести себя.

Со стороны может показаться, что Юлия пугающе заносчивый вундеркинд, однако это не так. Она, конечно, своеобразная, но все же замечательная. Просто к ней надо… немножечко привыкнуть. Несмотря на то что ей всего одиннадцать лет, ее любимая книжка – это «Хорошая самооценка, или Психотерапия для исправления негативных представлений о себе» Марты Кулльберг Вестон, и в будущем Юлия твердо намерена стать психологом.

– Отличная мысль! – тут же оживилась Карина. – Расмус! Ты едешь со мной!

– В Италию?

– Да!

– Но постой… я же ни черта не смыслю в готовке.

– Верно. Но не зря же они называются курсами. Ты научишься!

– Но… как же так… я же…

– Ну, пожалуйста!

Разговор состоялся неделю назад. А теперь они с сестрой сидят рядышком на террасе. Летнее солнце припекает их лбы, и Карина с надеждой смотрит на Расмуса.

– Самолет вылетает через три дня. У тебя есть время, чтобы собраться. Ну же! Ты успеешь. Я… я в самом деле думаю, что это будет тебе полезно.

Расмус чешет подбородок. Делает еще один глоток солнечного света.

– Посмотрим.

Он думает о синем говардском диване в гостиной у сестры. О днях, которые зачастую начинались так же, как и заканчивались. На этом самом диване. Многие сочли бы его маленькой мягкой тюрьмой, но для Расмуса он был своего рода пристанищем. Дом без претензий.

– Я все равно тебя уговорю, – твердо заявляет Карина.

Глава 3

Хильда

– «Весонаблюдатели» [4]. Вы говорите с Анетт.

– Ой, как хорошо, здравствуйте, Анетт…

Хильда стоит перед плитой с лопаточкой для жарки в одной руке, с миской в другой и телефоном, зажатым между плечом и ухом.

– Меня зовут Хильда Андреассон, я оставляла заявку несколько недель назад. Точнее, месяц назад. Или даже полтора. Кажется.

– Сейчас посмотрим… ваш персональный идентификационный номер?

Хильда скороговоркой бубнит номер, одновременно поглядывая на сковородку, где жарятся вегетарианские котлеты. От масла они приобрели яркий абрикосовый цвет. На столике у мойки – зеленые беспроводные динамики. Гремит, отскакивая эхом от стен, последний альбом группы «Блендер», и Хильда пританцовывает перед плитой, пока невидимая Анетт на другом конце вводит ее данные в компьютер.

– Все правильно, Хильда. Я вас нашла.

– Ой, как хорошо!

– И я вижу, что вы оформили членство в клубе в январе.

– Э…

На помощь! Как это в январе? А сейчас что… начало июня?

– Неужто так давно? – удивляется Хильда.

– Да. Январь.

– Ха-ха, надо же! А я-то…

– Третье января, время 16.30, насколько я вижу…

– Да-да, все верно, – перебивает Хильда. – Просто последние месяцы выдались… очень напряженными.

– Понимаю. Вы звоните, чтобы отозвать свое членство? К сожалению, у вас осталось еще три месяца подписки, прежде чем вы сможете забрать свое заявление.

– Точно! То есть нет. Я не хочу отзывать свое членство. Я тут просто подумала… я пыталась немного обновить свои личные данные. На домашней странице. Но у меня ничего не вышло.

– Никаких проблем, я могу сделать это за вас. Что вы хотите изменить?

– Мм…

Хильда переворачивает на сковороде котлеты из цуккини с сыром халлуми. В животе урчит от голода. Уж больно ей полюбились в последнее время эти котлеты. Натираешь на терке цуккини с сыром, добавляешь яйцо, пшеничную муку, свежий тимьян, петрушку, лук, перец и соль. После чего жаришь на масле. Много масла. Чем больше масла, тем вкуснее котлеты. Известная мудрость. А если нет, то должна быть таковой.

– …первоначальный вес.

– Вы хотите изменить свой первоначальный вес? – переспрашивает Анетт таким тоном, словно Хильда покусилась на Ветхий Завет.

– Да, точно.

– Хорошо. И сколько?..

Хильда передает данные о своем весе, параллельно проверяя запекаемую в духовке картошку. Подрумянивающиеся кусочки выглядят уже довольно аппетитно.

Пока Анетт обновляет в системе первоначальный вес Хильды, сама Хильда бросает взгляд на настенный календарь. С рисунками кошек в трико, занимающихся йогой. Одна из дат обведена красным, а рядом – надпись розовой пастой с блестками «ИТАЛИЯ!». Через три дня.

Хильда откашливается, и мысли в ее голове пускаются вскачь. Паста. Трюфеля. Масло. Еще больше масла. Вино. Пармезан. Очень много пармезана. Масло.

– Знаете что, Анетт? Прибавьте-ка еще два кило.

Анетт удивленно кашляет в трубке.

– Еще два? Хорошо. Ладно. Теперь вы довольны?

Хильда улыбается и выключает плиту. Лучше быть честной с самой собой.

– Да. Теперь я довольна.

* * *

Хильда стоит у окна и смотрит на ночь, которая опустилась на Норртелье. На Тулльпортсгатан, главной улице города, уже позакрывались все магазины, кафешки и китайский ресторанчик.

Если бы сейчас была зима, в это время было бы уже темно, думает Хильда, но сейчас лето. Июнь месяц. И белые ночи – это реальность. Спасибо тебе за это, господи!

Белые ночи делают жизнь менее одинокой.

Вечернее солнце в какой-то мере составляет ей компанию. Поэтично звучит? На самом деле Хильда далека от поэзии и никогда ничего в ней не понимала. Наверное, она недостаточно умна. Еще в школе ей пришлось усвоить, что ей не добиться успеха там, где требуется хорошее владение шведским языком, математикой или физикой. Или каким-либо еще предметом. Может, учителя никогда и не говорили ей об этом вслух, но их взгляды делали это за них. По крайней мере, ей хватало ума понимать взгляды.

В школе Хильде не нравилось. Ни в младшей, ни в средней, ни в старшей. С ней никто не дружил, наоборот, только издевались. Ей так и не удалось найти «своих» и прибиться к стае. Но были и другие причины, почему ей не нравилось учиться. И прежде всего сама школьная обстановка. Ну кому понравится год за годом таскаться по серым коридорам с серыми металлическими шкафчиками, серым же ламинатом на полу и маловразумительной росписью на стенах, оплаченной из бюджета коммуны? Нет, еще ребенком Хильде хотелось сбежать отсюда. Она тосковала по миру с обилием ярких красок. Где ничто не напоминает мрачные стены казенных учреждений.

Ей хотелось видеть красоту.

Но прошло уже много лет с тех пор, как она закончила школу. Сейчас ей тридцать три, и неважно, что у нее имя как у тех героинь, которым требуется тревожная кнопка у постели. Она живет на Тулльпортсгатан, в крошечной, но уютной съемной квартирке, которую оформила по своему вкусу, в радостных тонах. И проводит все дни за готовкой. В сущности, кулинария стала первым школьным предметом, в котором она преуспела, – впервые в жизни. Быть может, она не знает всех подробностей про Первую мировую войну или не понимает, для чего нужен углекислый газ (и что это вообще такое), но зато она понимает толк в готовке. Знает, что масло способно наводить мосты между различными вкусами, что соль никогда не играет главную роль в еде – и все же ей отводится жизненно важная второстепенная роль. Знает, как следует сочетать сладкое и кислое и как добиться того, чтобы блюдо было «пальчики оближешь».

Наверное, это дано ей от рождения. И есть какой-то смысл в том, что именно Хильда так хорошо разбирается в готовке. Или же это просто чистой воды везение.

Она помнит, как однажды отправилась в ресторан с бабушкой и дедушкой здесь, в Норртелье. Ей было всего восемнадцать или девятнадцать лет, и до этого она пробовала вино всего несколько раз в своей жизни. Когда официант порекомендовал к бабушкиной пасте с чили и салями южно-африканский «ченин бланк», Хильда сразу подумала, что это плохой выбор. Не то чтобы она пила это вино раньше, но, по словам официанта, у него был округлый, маслянистый вкус, с оттенками меда, а, по мнению Хильды, к перцу чили куда лучше подошло бы что-нибудь освежающее и с куда более выраженной сладостью. Вино, способное засучить рукава и основательно побороться с остротой в блюде.

И она оказалась права.

Бабушка едва притронулась к своему вину в тот вечер.

Вскоре после этого случая Хильда стала жить самостоятельно, и с тех пор большая часть ее будней крутится вокруг готовки.

Днем она работает поваром в детском садике «Слива», а по вечерам готовит еду для самой себя. Ее кухонный столик настолько мал, что за ним она никогда не чувствует себя одинокой. Двоим здесь просто нет места. И потом, ей нравится слушать за едой музыку. Любимые песни эстрадных групп.

То, что эстрадная музыка заняла столь прочное место в ее сердце, – заслуга ее дедушки с бабушкой. Еще в средней школе, когда мама была на работе, она прибегала к ним домой после уроков. Контраст был просто оглушительный, когда она покидала стены ненавистного ада, которым являлась для нее школа, и распахивала дверь в квартиру на улице Чаек, 12, где жили ее дедушка с бабушкой. В их доме всегда пахло чем-то сладким, словно в воздухе распылили сахарную пудру. Сквозь немытые стекла светило солнце, по телевизору шел повтор «Лотереи Бинго», и все разговоры крутились исключительно вокруг певческих данных Свена-Ингвара, Вицекса, Грёнвалля или Пер-Хокана.

Сегодня Хильда слушает другие эстрадные группы, где артисты малость помоложе, а тексты песен чуть посовременней: не только о жизни на танцполе среди женщин с чарующими улыбками и золотисто-карими глазами. Но это по-прежнему является эстрадной музыкой.

Хильда вынимает изо рта порцию снюса и вонзает зубы в котлету из цуккини и халлуми. Рот наполняется солоноватой слюной. Еда. Наконец-то!

Из маленького динамика льется старый хит «Роз Расмуса», и Хильда легонько притоптывает в такт ногой. Впервые она услышала эту песню очень давно, но ей до сих пор нравится ее мелодия, ритм, а прежде всего сам голос. О боже, до чего же он красив! Мягкий, но в то же время с легкой хрипотцой. Каждая нота на своем месте. Каждое слово идет прямо от сердца. Было время, когда она слушала «Розы Расмуса» постоянно.

Ах, взгляни, как плещется синее море о берег, который когда-то был твоим. Где ты танцевала в то лето, что я помню.

И, конечно же, уверенный в себе саксофон.

Она кладет в рот кусочек котлеты, на этот раз с салатом и кремом-фреш. Думает, каково это, когда напротив тебя кто-нибудь сидит. Скажем, Расмус. Ха! Он ведь такой потрясающе красивый – такой же, как и его голос. Это видно по обложке диска. Но, кажется, по нынешним временам «Розы Расмуса» уже не так актуальны. Порой Хильда задумывается о том, почему они перестали выступать. Несколько раз она гуглила их в интернете и всякий раз ей выходила масса различных ссылок про участников группы, но Хильда никогда их не читала. Ей еще в детстве хватило занудных людишек, мелящих всякую чепуху.

На стене напротив, над кухонным столом, висит круглое зеркало. Оторвавшись от еды, Хильда видит, что ее шея испачкана мукой. Светлые непослушные волосы собраны в небрежный хвост. Она снова опускает глаза на тарелку.

Бабушка иногда спрашивает, когда приходит к ней в гости, почему Хильда не ест перед телевизором. Ведь бабушка с дедушкой всегда так делали. Но еда, по мнению Хильды, требует особенного к себе отношения. Ведь в мире полно людей, которым вообще нечего есть. Здесь же, в Швеции, где абсолютное большинство граждан имеет средства на еду, нельзя отказывать себе в праве на роскошь по-настоящему насладиться тем, что отправляешь себе в рот. И когда вместо этого народ предпочитает просто запихивать в себя все подряд, тупо пялясь в экран, по которому крутят очередную серию про убийства детей в Бостаде, Хильда этого не понимает.

Ее взгляд вновь перемещается на настенный календарь. Всего через три дня она окажется в Италии. Надо же, подумать только – она, Хильда Андреассон, отправится в Италию! Такое даже в голове не укладывается.

Хильда возвращается к еде, ощущая в животе теплое радостное покалывание. Она уедет из Норртелье. Прочь от своей привычной жизни. Пусть всего на неделю. Но эта неделя обещает стать совершенно незабываемой.

Глава 4

Хильда

Солнце льется на Норртелье, освещая дорогу, по которой на велосипеде катит Хильда. Она проезжает мимо дачных участков, приюта для престарелых и детских садиков, где смеются и играют дети. В наушниках поет группа «Блендер». Их песни особенно хорошо подходят для таких вот солнечных дней, потому что все они о том, как это прекрасно – жить, любить и надеяться. То, что нужно сегодня Хильде. Ведь впереди ее ждет многочасовая уборка.

Она въезжает в красивый квартал с виллами. Едет мимо желтых построек кирпичных домов и белых вилл с деревянной резьбой. Здесь и там мелькают бассейны, батуты, теплицы.

Быть уборщицей не так-то легко, Хильда это давно поняла. Она узнала об этом от Зейнаб. Полдня женщина трудится вместе с Хильдой на кухне детского садика, а остальную часть времени вкалывает уборщицей в шикарных кварталах Норртелье. У нее широкая сеть знакомств, и она убирается в самых дорогих виллах города. Раньше Хильда думала об уборке как о довольно приятном занятии. А что, пылесосишь или протираешь пыль, а сам в это время слушаешь музыку или размышляешь о жизни. Вот только она не подумала про боль в спине. И что от постоянных наклонов тело буквально разваливается на куски.

Несколько недель назад Зейнаб позвонила ей домой. Она была в панике: из Ливии к ней на месяц приезжает погостить сестра, а она не знает, что ей делать с ее субботними сменами в клининговой фирме. Но Хильда, которая в это время стояла и чистила картошку, вдруг услышала, как ее губы сами собой произнесли: «Давай я тебя подменю!»

Зейнаб сначала засомневалась, но Хильда быстро ее уговорила, потому что ей нравится помогать, а еще потому, что ей нужны были деньги. Поездка в Италию была далеко не бесплатной. На путевку ушли почти все ее сбережения, а ведь в самой Италии тоже надо будет на что-то жить. И потом, она собиралась накупить столько разных вин, оливкового масла, специй… Так что приезд сестры Зейнаб оказался как нельзя кстати.

Вовсю налегая на педали, Хильда взбирается на холм. На вершине холма расположился огромных размеров зеленый дом. Она останавливается перед белой калиткой и, утирая пот со лба, оглядывает фасад. Он невероятно красив. Элегантен, но при этом чуть кривой и малость скособоченный. Словно гламурная версия виллы «Курица».

Ежовая улица, 24. Сегодня ей предстоит здесь убираться.

Она шагает по усыпанной гравием подъездной дорожке. Не всем нравится видеть уборщицу в своем доме по выходным, когда хочется растянуть на подольше завтрак с детьми или просто поваляться на диване. Но на Ежовой улице, 24, с этим проблем нет – по словам Зейнаб, по субботам с девяти до трех вся семья, включая ребенка, играет в гольф.

Хильда никогда не понимала сути гольфа. Она вообще ничего не понимает в спорте. Он кажется ей такой… нервотрепкой. Пусть не гольф. Его нервным не назовешь. Но все равно ужасно скучный вид спорта.

Она поднимается на крыльцо, приподнимает большой терракотовый ящик с цветами, достает ключ и открывает им дверь.

Глава 5

Расмус

Уборщица моей сестры – явно сумасшедшая.

Расмус только что проснулся и теперь лежит в постели, таращясь в стену мутным взглядом. Может, он ослышался? Мужчина навострил уши. Нет, все правильно. Уборщица его сестры слушает музыку. Причем громкую. И не абы что, а в стиле данс-бэнд.

Ё-мое, это же «Блендер». Группа из Вадстены. Старые конкуренты «Розы Расмуса»: они сталкивались на многих фестивалях, где воевали за концертные площадки. Но… этого не может быть. Он сел в постели и увидел свое отражение в зеркале на стене. Волосы дыбом, словно он только что слез с электрического стула. Расмус выбрался из постели и пересек гостиную, в которой спал последние два года.

Ну почему уборщица Карины должна обязательно слушать «Блендер»? Он подкрался к двери и распахнул ее. Сквозь высокие окна верхнего этажа лился солнечный свет, и в воздухе танцевали пылинки. Дома был только Расмус. Карина с семьей по субботам всегда играет в гольф и каждый раз предлагает ему присоединиться к ним. Но ему даже ответить и то бывает трудно, не говоря уж о том, чтобы тащиться на какой-то там гольф.

Еще двадцать лет назад Карина пренебрежительно отзывалась о гольфе как о «хоккее с мячом для элиты» и злорадно высмеивала одежду игроков.

Теперь же она, как какая-нибудь Анника Сёренстам, стоит на лужайке и, приставив ладонь козырьком ко лбу, всматривается вдаль – куда это там полетел маленький глупый мячик. Деньги действительно меняют людей.

Расмус покидает гостиную и приближается к лестнице. Перегнувшись через перила, бросает взгляд на нижний этаж и ничего не видит. Однако из кухни продолжает греметь музыка. Она и в самом деле очень громкая. Кому взбрело в голову врубить «Блендер» на полную катушку? Это не может быть уборщица. Неужели это…

Ледяные пальцы внезапно стискивают его сердце.

Дьявол. Это она. Лена. Та самая пятидесятилетняя старуха-сталкерша. Которая начала забрасывать Расмуса своими письмами, когда он был на пике своей популярности. Которая каким-то образом раздобыла номер его телефона и постоянно ему названивала. Которая маячила на каждом его концерте. С этой своей жутковатой улыбочкой. О боже.

Расмус в панике оглядывается по сторонам, пытаясь найти хоть какое-нибудь подобие оружия. Его взгляд натыкается на письменный стол Карины. На столе лежит скоросшиватель[5]. Розовый, с зелеными бабочками. Да, пожалуй, сгодится.

С колотящимся у самого горла сердцем он спускается в кухню навстречу гремящей музыке, крепко сжимая в руке скоросшиватель.

Глава 6

Хильда

А Хильда тем временем отплясывает на кухне дома 24 по Ежовой улице. В этом доме она убирается впервые, но любую уборку привыкла начинать с кухни – святая святых. Наушники она сняла, потому что в них неудобно работать – провода все время за что-нибудь цепляются – и положила телефон с включенной музыкой на кухонный стол.

Она сует за щеку новую порцию снюса, выдавливает на плиту немного чистящего средства и принимается оттирать губкой следы убежавшей еды. Большие красивые окна притягивают ее взор. Когда в них светит солнце, то становится заметно, что они уже малость грязные. Конечно, мойка окон не входит в ее рабочие обязанности, но если у хозяев найдется подходящее средство, то почему бы и нет.

Внутри дома довольно жарко. Снаружи здорово припекает и из-за больших окон в кухне стоит настоящая парилка, словно ты очутился в теплице. Да еще, кажется, в этой семье любят полы с подогревом – и это в середине лета! Хильда уже стянула с себя клетчатую рубашку и теперь работает в одной футболке. Пот так и течет с нее ручьями.

Сад вокруг зеленого дома обнесен высокой живой изгородью, не пропускающей чужих взглядов. В принципе она могла бы вообще снять футболку. Как-никак на ней еще спортивный бюстгальтер. Да, так и сделаем. Она стягивает с себя футболку и вешает ее на спинку кухонного диванчика. И возобновляет уборку. О боже, хорошо-то как! Надо почаще убираться полуголой. Такое облегчение!

Внезапно за окном мелькает человеческая фигура.

Мужчина.

Голый.

Хильда замирает с губкой наперевес и морщит лоб. Может, ей померещилось? Неужели по саду и в самом деле разгуливает голый мужик?

И тут ее осеняет. Это же чье-то отражение в стекле. Позади нее кто-то есть.

ПОЗАДИ НЕЕ.

В голове в один миг проносится сотня пугающих мыслей. Кадры из документальных фильмов про то «Как я выжил» принимаются скакать перед глазами, словно шарики для пинг-понга. Она часто смотрит по вечерам американскую телепередачу, где очевидцы страшных событий рассказывают свои истории – начиная от нападения акулы и встречи с торнадо и заканчивая покушениями на жизнь.

Неужели за ее спиной стоит убийца?

Хильда стремительно отпрыгивает в сторону, и одновременно с ее губ срывается крик. Зрение не обмануло ее – в дверях кухни действительно стоит самый настоящий голый мужик. Впрочем, не совсем голый – из одежды на нем трусы-боксеры. И… Что это у него там в руке? Розовый скоросшиватель? О боже. Он что, собирается запытать ее им до смерти? Вот это будет всем историям история. Прочие просто померкнут на ее фоне.

– Э… здравствуйте? – нерешительно произносит мужик со скоросшивателем.

Хильда так быстро и часто дышит, что с трудом выдавливает:

– З…здрас…сти.

– Ты кто?

– Уб… уб…уборщица! Разве не видно?

И Хильда воинственно взмахивает в воздухе губкой.

– Ты не уборщица, – заявляет мужик. – Нашу уборщицу я знаю. Ее зовут Зейнаб.

– А я ее сегодня подменяю! А… вы кто?

– Я – Расмус. Я здесь живу.

– А… разве вся семья не отправилась играть сегодня в гольф?

– Отправилась. Но я остался. Я в гольф не играю. А ты чего голая?

Хильда в ужасе переводит взгляд на свое тело. Бледное, как сырая картофельная клецка, да еще и блестит от пота.

Ей становится дурно. Этот голый мужик, должно быть, принял ее за умалишенную.

– Но… вы тоже голый, – выдавливает она.

– Я вообще-то здесь живу.

– А я делаю уборку, и мне жарко. Зачем вы включили подогрев пола? У вас здесь как в бане!

– Не знаю. Это дом сестры, а она любит, чтобы было тепло.

У твоей сестры-гольфистки явно какой-то биологический изъян, мелькает в голове у Хильды. Это просто чудо, что ее ребенок до сих пор не расплавился.

Тем временем мужчина медленно опускает руку и кладет скоросшиватель на крышку бюро. Хильда стоит и мнет губку. Ее бешено колотящееся сердце понемногу успокаивается. И тут она наклоняет голову и всматривается в мужика в боксерах повнимательнее. Уж больно знакомое лицо…

И вдруг замирает, пораженная внезапной догадкой. У нее отвисает челюсть.

Она поняла, кто перед ней. Я – Расмус. Так он сказал. И… был прав. Это действительно Расмус. Расмус из «Роз Расмуса». Группы, которую Хильда слушала много лет подряд. И в горе, и в радости. Потрясающие песни, где было собрано всего понемножку. Одни красивые и печальные о несчастной любви с непременным соло на саксофоне, другие наоборот – жизнерадостные и энергичные, о летних ночах и зарождающейся любви. Но прежде всего ее привлекал сам Расмус и его чудесный голос.

А теперь… он сам оказался перед ней собственной персоной.

В одном доме. В одном помещении. Всего в нескольких шагах от нее.

Тут настал черед Расмусу наморщить лоб. Он удивленно поднимает брови.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спрашивает он.

– А?

– У тебя рот открыт. Словно ты задыхаешься. Тебе нехорошо? Голова не кружится?

– Вы… вы… вы…

– Погоди, попробуй поднять руки над головой. Я видел по телевизору – вроде помогает.

– Вы… вы…

– Да?

– Вы – Расмус Розен!

Он кивает.

– И… и… из «Роз Расмуса»!

– Верно. Все хорошо? Можешь поднять руки над головой?

Хильда кивает. Но рук не поднимает. Еще не хватало выставлять напоказ свои потные подмышки.

– Могу. Но мне и так хорошо. Просто… я… вы хорошо поете.

Хильда сглатывает. Вы хорошо поете. О господи, и это все, что она может сказать?!

Расмус скребет в затылке.

– Спасибо. Но… где Зейнаб?

– Она… ее здесь нет.

– Я вижу.

– Она… она…

Хильда внезапно утрачивает дар речи и лишь немо разевает рот, как выброшенная на берег рыба. Ой-ой-ой, нехорошо-то как! Расмус, еще чего, доброго решит, что она прикончила Зейнаб и закопала ее труп в саду.

Хильда откашливается. Набирает в грудь побольше воздуха. И выпаливает:

– Зейнаб поехала погостить к сестре. В Ливию.

Расмус скрещивает руки на груди и вопросительно глядит на Хильду.

– Э… в смысле наоборот. Это ее сестра приехала к ней сюда в гости, а я помогаю ей с уборкой по выходным.

– А моя сестра знает об этом?

– Да, конечно. Зейнаб предупредила ее.

– А почему ты слушаешь «Блендер»?

Хильда поворачивает голову и видит телефон, который по-прежнему лежит на кухонном столе, наигрывая веселый мотивчик. Продолжая сжимать в руке губку, она делает шаг и выключает музыку.

– Мне нравится эстрадная музыка. Поэтому я знаю, кто вы. А вам тоже «Блендер» нравится?

– Не особо.

Хильда молчит. Больше всего ей хочется провалиться сквозь раскаленный пол. А может, под ее ногами сама преисподняя? Поэтому здесь так чертовски жарко?

– Ладно, – говорит Расмус. – Я пойду спать дальше. А ты лучше надень наушники.

Хильда кивает:

– Простите.

– Мм.

– Я не знала, что дома кто-то есть. Если бы знала…

– Я дома.

– Теперь знаю.

Расмус кивает. Пожимает плечами.

– Все в порядке. Я иду к себе наверх. В гостиной убираться не нужно – я там сплю.

– Хорошо. Я поняла.

Расмус поворачивается и плетется вон из кухни. Взгляд Хильды задерживается на его круглых, подпрыгивающих вверх-вниз ягодицах, обтянутых боксерами.

А ты лучше надень наушники.

Только что она встретила Расмуса из «Роз Расмуса», и он попросил ее надеть наушники. Сердце колотится, отдаваясь в висках. Да кем он себя возомнил?

Хильда принимается тщательно выжимать губку.

Уже почти одиннадцать часов утра. Он что, собирается весь день лежать в своей комнате? А Хильда, значит, должна ходить на цыпочках? Бесшумно как мышка? А может, пылесос ей тоже нельзя включать? Он что, думает, что она станет ползать на коленках и всасывать пыль ртом?

Обиженная Хильда берет наушники, втыкает их в телефон и опять на полную громкость врубает «Блендер». После чего достает из кладовки в прихожей пылесос. Пришло время пропылесосить верхний этаж. Причем как следует.

Хильда поднимается по лестнице, и пылесос в ее руках ревет как зверь.

Глава 7

Хильда

– Я читала в «Дагенс Нюхетер», что в Тоскане очень сильная организованная преступность. – С этими словами бабушка водружает на обеденный стол блюдо с дымящимися картофельными оладьями.

Для многих картофельные оладьи – заурядное шведское блюдо, которое традиционно едят по четвергам (в ресторанах его часто подают с салатами на закуску и брусничным морсом, которые входят в стоимость), но в доме бабушки и дедушки Хильды это самое настоящее праздничное блюдо, которое подают по субботам. И, должно быть, в этом заслуга Хильды. В детстве картофельные оладьи были ее самым любимым блюдом. Впрочем, сало и протертая с сахаром брусника важны здесь так же, как и тиара королевы Сильвии на вручении Нобелевской премии.

– В Тоскане? – удивленно переспрашивает Хильда и недоверчиво изгибает бровь.

– Да, так пишут в «Дагенс Нюхетер».

– Ты не ошиблась? – спрашивает дедушка, наполняя свой бокал низкоалкогольным пивом. – Может, на Сицилии?

– Нет, я уверена, что речь шла о Тоскане, – гнет свое бабушка, усаживаясь за стол.

Взгляды Хильды и дедушки встречаются, и он едва заметно улыбается. Маленькая, вечно беспокоящаяся по любому поводу бабушка.

– Это всего на недельку, бабуль, – утешает ее Хильда. – И глазом не успеешь моргнуть, как я уже буду дома.

– Да уж. Очень надеюсь, что ты вернешься к нам целой и невредимой, а не в пластиковом мешке, разделанной на куски мафией, – мрачно говорит бабушка. – Ну-с, приступим!

И они принимаются уписывать за обе щеки истекающие маслом картофельные оладьи, которые вместе с салом и брусникой буквально тают во рту. Хильда делает глоток пива, думая о том, что, если бы ей было суждено погибнуть в Италии от рук мафии, она бы все равно умерла счастливой. Под знойным небом, насытившись едой, которую имел в виду, скорее всего, сам Господь Бог, когда ее создавал – и вкусив самого лучшего в мире вина.

– Как прошла сегодняшняя уборка? – спрашивает чуть погодя бабушка. – Смотри, не перетрудись, а то, я слышала, молодые женщины сейчас сплошь и рядом доводят себя до полного изнеможения. Разве тебе недостаточно полного рабочего дня в детском садике?

– Это всего лишь временно, бабуль, чтобы подзаработать деньжат на поездку.

– Деньжат, чтобы подкупить мафию?

– Ну, хватит тебе, Ингрид, – не выдерживает дедушка и слегка хлопает бабушку по плечу.

– С уборкой все отлично, спасибо, что спросила. В квартале, где работает Зейнаб, такие красивые дома.

– Да, в самом деле. Очень роскошные виллы, – вставляет дедушка.

– А я нахожу их вульгарными, – не соглашается бабушка, выглядит она при этом преуморительно, с кусочком сала, прилипшим к уголку рта. – Понастроили, понимаешь, трехэтажных особняков с батутами, бассейнами и лужайками размером с Диснейленд. Не удивлюсь, если выяснится, что у них в садах есть даже посадочные площадки для вертолетов.

Хильда улыбается:

– Ну, это ты, бабуль, загнула.

– Напыщенные снобы, – высокомерно заявляет бабушка. – Вот мы – живем в своем скворечнике, и нас все устраивает. И что еще людям надо?

Хильда согласно кивает. Если уж на бабушку нашло настроение покритиковать, то тут только держись. В остальное время она милейшая старушка, мухи не обидит, но когда волнуется (вот как сейчас из-за поездки внучки и итальянской мафии, которая занимает все ее мысли), то принимается перемывать всем косточки. Мир за пределами ее крохотной квартирки приобретает очертания чего-то мрачного и враждебного, и все, что не вписывается в рамки их с дедушкой мирного существования, внезапно превращается в угрозу.

Хильда снова думает о той зеленой вилле, в которой она убиралась всего несколько часов назад, и чувствует, как у нее алеют щеки. Подумать только: она отплясывала там полуголая с пылесосом, словно какая-нибудь стриптизерша вокруг шеста. Невероятно. И потом внезапно из-за спины появился он. Словно из ниоткуда. Лохматый и в одних трусах-боксерах. Практически голый.

Последние часы эта картинка неотступно преследует ее. Так и мелькает перед глазами вперемешку с горечью позора. Словно ее мозги превратились в стиральный барабан, куда вместо белья запихнули сексапильную звезду эстрады и плеснули добрую порцию стыда.

Покинув во второй половине дня зеленую виллу, Хильда проехала чуть дальше вниз по улице и, остановившись, обернулась. Может, стоило вернуться, позвонить в дверь и попросить прощения? Простите, что напугала вас. Простите, что убиралась полуголой… Но она этого не сделала. Потому что он тоже был хорош. Уставился на нее и велел убавить звук. Никаких тебе «спасибо, что наводите порядок в громадном доме моей сестры» или «простите, что лежу и дрыхну в самый разгар дня, пока вы так героически трудитесь». Хам, можно сказать. Взлохмаченный хам, с умеренно волосатой грудью и в серых трусах-боксерах, от которых невозможно оторвать взгляда.

Но каким бы красавцем он ни был и сколько бы Хильда не балдела от его музыки и его голоса, у нее тоже есть своя гордость. Поэтому она покинула блистающую чистотой виллу, не попрощавшись.

Позже, вечером того же дня, Хильда лежит в гостевой комнате бабушки с дедушкой, где она провела всю свою юность, и думает об Италии. О том, что ее ждет совсем скоро. В животе слегка екает. Не только от предвкушения, но и от легкой тревоги.

Поездка обошлась ей в кругленькую сумму.

Оправдает ли она потраченные на нее деньги?

Успеет ли Хильда насладиться ею в полной мере?

И самое главное: когда все закончится, хватит ли у нее сил расстаться со сказкой и снова окунуться в череду унылых будней?

Хильда зажмуривается и делает глубокий вдох. За стенкой дедушка и бабушка пьют в гостиной свой вечерний кофе и слушают джазовые пластинки на старом проигрывателе.

И под звуки саксофона и фортепьяно Хильда постепенно уплывает в мир снов.

Глава 8

Расмус

Субботний вечер в семье Карины протекает по раз и навсегда заведенному распорядку.

Карина обожает готовить и даже в полночь способна закатить целый фуршет, а сегодня вечером вообще расстаралась и приготовила наивкуснейшее куриное пюре с йогуртом, тахини и кунжутом, острый соус с красным перцем и грецким орехом и табуле с петрушкой, что растет в горшках на кухонном окне. И в придачу испекла питу, собственноручно замесив и раскатав тесто, стоя по локоть в муке.

Потому неудивительно, что она страшно рассердилась на Андерса, который не стал дожидаться ужина и позорно набил брюхо чипсами.

На заднем плане работает включенный телевизор (правда, в данном случае в роли телевизора выступает белый экран как в кинотеатрах, занимающий собой одну из стен гостиной), по которому крутят повтор «По следу». Семья Розенов видела уже почти все выпуски этого телешоу, и не один раз, но Юлия настояла, чтобы они еще разок его посмотрели. Она обожает выкрикивать ответ, еще когда Кристиан Луук только готовится задать вопрос: «Куда мы направляемся?» Всякий раз, когда Юлия вопит: «ЛАКСО! СЕФФЛЕ! [6] АБУ-ДАБИ!» – Расмус вздрагивает и покрепче сжимает бутылку пива в руке, чтобы та не расплескалась.

Еда у Карины, как обычно, получилась просто потрясающая. Большая тарелка Расмуса быстро опустела, и он, сытый и довольный, откинулся на спинку дивана. Андерс предложил Расмусу отведать бароло, но тот благодушно отказался. Он больше по пиву, как бы банально это ни звучало. Сидит тут, понимаешь, бывшая эстрадная звезда с пивом в руке и отказывается от шикарного вина. Но напиток за четыре сотни крон кажется ему чистым расточительством. Может, я и банален, думает Расмус, но разве это так страшно?

– А вот я с удовольствием выпью еще вина! – говорит Карина и машет своим бокалом.

– Конечно, дорогая. – И Андерс наливает красного своей жене.

Расмус смотрит, как Андерс опорожняет графин, испытывая в этот момент к сестре огромную нежность. Он рад, что она сделала правильный выбор. Нашла мужчину, который разделяет с ней ее любовь к радостям жизни. Вкусная еда, вкусное вино и… ведь в конечном счете именно это важнее всего для супругов. И пусть даже Расмус не всегда их понимает, но ему нравится посмеиваться над их явным чувством солидарности, когда они, пробуя новое вино, вместе распознают в нем нотки малины, смолы или кедра. Когда же дело доходит до Расмуса, то он всегда ощущает один тот же аромат: «Пахнет как в парке отдыха в Вэксъё в районе двух часов ночи. Или даже трех!»

– Как новая уборщица? Все нормально прошло? – спрашивает Карина, пока на стене разворачивается проекционный экран. Расмус хмыкает и делает глоток пива. Семья вернулась домой настолько довольной результатами своей игры в гольф, что он совсем позабыл рассказать им о приключении с уборщицей.

– Точно, – спохватывается он. – Но почему ты не сказала, что заменила Зейнаб?

– В самом деле? Значит, забыла. У Зейнаб какие-то семейные обстоятельства, она сказала, что ее подружка заменит.

– Ага. Голая подружка.

Карина, Андерс и Юлия дружно повернули свои головы к Расмусу.

– Что? – восклицает Карина.

– Ну ладно, не совсем голая, а в лифчике. Она убиралась в лифчике.

– Шутишь?

– Ничуть. И еще она на полной громкости слушала данс-бэнд.

Юлия смеется:

– Звучит так, словно она твоя самая ярая поклонница, которая повсюду тебя преследует, дядюшка!

– Да, я вначале тоже так подумал.

Расмус глотает еще немного пива и пытается отогнать от себя образ неистовой фанатки Лены. Волосы дыбом, безумные глаза. Все это осталось в прошлом. Больше не о чем волноваться.

– О боже. – Карина делает большой глоток бароло. – Прости. Я не знала, что подруга Зейнаб…

– Нет, не стоит говорить об этом Зейнаб. Ее подруга честно сделала свою работу. Просто убиралась при этом в лифчике. Надеюсь, это не твоя очередная попытка свести меня с сумасшедшей?

Карина закатывает глаза.

– Нет, я выучила урок, который преподнесла нам Патриция. Признаю, это была целиком и полностью моя вина. Но эта женщина точно не имеет к тебе никакого отношения. И здесь она больше не появится. Потому что в следующие выходные Зейнаб уже вернется к работе.

– Вот и славно, – откликается Расмус.

– Но это уже не важно, поскольку через неделю тебя самого уже не будет в Швеции. – И Карина широко улыбается. Андерс пихает ее в бок.

– Перестань терроризировать своего бедного братика. Если он не хочет – значит, не хочет.

Карина отталкивает от себя руку мужа и заглядывает Расмусу прямо в глаза:

– У тебя в запасе еще целый завтрашний день, Расмус. Самолет вылетает в восемь часов утра в понедельник утром. Ты можешь оттягивать сбор чемодана хоть до завтрашнего вечера.

Расмус кивает. И вдруг чувствует на себе взгляд Юлии.

– Что, милый ребенок, хочешь сказать что-то мудрое своему дяде?

Племянница пожимает плечами.

– Нет.

– Уверена?

– Нуу…

– Так-так?

– Я тут прочла одну штуку в «Будь здоров!».

«Будь здоров!» – любимый журнал Юлии. На его страницах пережевывают одно и то же, а еще там все зациклены на весе и далеком от реальности идеале стройной фигуры. Но ей все равно нравится это издание, в котором много пишут о саморазвитии и психологии.

– Там была статья про одну женщину, которая потеряла всю свою семью во время схода лавины в Альпах.

– О господи, Юлия!

Карина опускает бокал вина и строго смотрит на свою дочь:

– Что ты вообще читаешь?

– Я уже сказала. Это была статья в «Будь здоров!».

– Ты не должна читать такое.

– Почему это?

– Потому что… потому что…

– Ясно. – И Юлия закатывает глаза. – Потому что.

– Не смейся! От таких вещей бывает ПТСР!

– Из-за одной статьи в газете? – позволяет себе усомниться Андерс. – Да ладно тебе, Карина.

– Ты вообще знаешь, что означает ПТСР, мама? – спрашивает Юля.

– Да.

– Ну и что же?

– Эээ… посттерапевтический… терапевтический…

– ПОСТТРАВМАТИЧЕСКОЕ СТРЕССОВОЕ РАССТРОЙСТВО, мама.

– Откуда ты вообще знаешь про такие вещи, Юлия? Это же так тяжело для психики!

– Может, она все-таки расскажет про статью, а? – молит Расмус.

Карина сердито подхватывает свой бокал и раздраженно откидывается на спинку дивана, оставив Расмуса и Юлию вести свой разговор.

– Ну так вот, – продолжает Юлия. – Она потеряла всю свою семью. За несколько считаных минут. Во время поездки в Альпы.

Расмус пялится на свою бутылку с пивом, глядя, как внутри шевелится пена.

– Ясно, – говорит он после паузы. – Жизнь не всегда сахар.

Юлия кивает. Несмотря на свой юный возраст, она уже в полной мере осознала несовершенство этого мира. К сожалению.

– Само собой, она была убита горем. Ее жизнь была сломана. Она перестала ходить на работу, перестала есть… в общем, перестала делать все.

– Угу…

– Таким вот образом она прожила несколько лет и попутно превратилась в хоардера [7]. Знаешь, что это такое? Это когда человек собирает вокруг себя столько вещей, что его жилище превращается в помойку. Он до смерти боится выбросить любую, даже самую незначительную вещь, потому что страшно привязан к своему мусору.

– Ну, хорошо. А я-то здесь при чем?

– Погоди, сейчас и до тебя доберусь. В конце концов, у лучшей подруги этой женщины лопнуло терпение. Подруга отдавала себе отчет в том, что бедняжка уже довольно давно сознательно изолирует себя от людей, и поэтому предприняла так называемую интервенцию. Она заявилась к несчастной вместе с целой оравой сотрудников из клининговой фирмы, и они все вместе дружно принялись за уборку в ее доме. Они все таскали и таскали, выбрасывали и выбрасывали, пока жилище не начало приобретать нормальный человеческий вид. И знаешь, что в итоге произошло?

– Что?

– Во время уборки на чердаке был обнаружен ящик. Похороненный под мусорными завалами. И знаешь, что в нем оказалось?

– Труп? – выдвигает предположение Расмус. – И ее обвинили в убийстве и посадили в тюрьму?

Не переставая потягивать вино, Карина бросает на него мрачный взгляд. Юлия смеется и качает головой:

– Нет! Множество старинных керамических чашек.

– Какое разочарование, – огорчается Расмус. – Ты так рассказываешь, что я уж было понадеялся на нечто более захватывающее!

– Так это и есть самое захватывающее, дядя! Потому что до того, как эта женщина вышла замуж и обзавелась семьей, она занималась гончарным ремеслом! Все свободное время. Но когда у нее появились дети, тут уж стало не до керамики, и она напрочь позабыла о своем увлечении. Но когда увидела эти чашки и блюдца, страсть к гончарному кругу вспыхнула в ней с новой силой. И знаешь – теперь она ведет курсы по гончарному ремеслу для людей, у которых в жизни произошла какая-либо трагедия. Они так и называются: «Исцели себя глиной». То есть эта женщина помогает людям побороть свое горе, увлекая их гончарным делом. Ну, разве это не здорово?

Расмус заглядывает в полные надежд глаза своей племянницы. Ему не хочется ее расстраивать. Поэтому он улыбается ей. И согласно кивает. Пусть даже реальная жизнь куда сложнее и может оказаться совсем не такой радужной, какой ее представляют на страницах «Будь здоров!».

Будем надеяться, что Юлия никогда этого не узнает.

– Да, – кивает он. – В самом деле здорово.

– Правда ведь? А самое интересное, что ей бы никогда и в голову не пришло вновь заняться гончарным ремеслом, если бы не ее лучшая подруга, вздумавшая навести уборку в ее доме.

– Да уж. Это точно.

– Вот и все, что я хотела сказать.

– Спасибо, Юлия.

– А теперь, я думаю, пора оставить Расмуса в покое, – подает голос Андерс. – И посмотреть немного «По следу».

И все дружно поворачиваются к большому экрану, следя взглядом за движущимся поездом и Кристианом Лууком, зачитывающим вопросы.

Однако блаженство длится недолго. Спустя всего пятнадцать секунд Юлия вскакивает, и тишину гостиной потрясает ее вопль:

– Куала-Лумпур!

* * *

Около полуночи Расмус отправляется на вечернюю прогулку. Но не один, а с собакой. На самом деле пес принадлежит Карине, типичный избалованный любимец всей семьи, однако в последний год Расмус уделяет ему куда больше времени, чем сестра. Собаку зовут Майсан, ей четыре года, и она страдает неизлечимым недержанием мочи. Майсан спит в постели Расмуса, и каждый вечер он ее выгуливает. У Майсан лохматая черно-белая шерстка, и сама она словно крохотный шарик на четырех ножках. Сегодня на улице тепло. И захваченная Расмусом из дома джинсовая куртка совершенно лишняя. И неудивительно. Ведь завтра третье июня. Лето уже началось.

Майсан останавливается, чтобы пописать, и Расмус ободряюще ей кивает:

– Молодец, малышка.

Они бредут дальше по усыпанной гравием дороге, по обеим сторонам которой возвышаются красивые дома. А все-таки интересно, как там сейчас в Италии, думает Расмус. Среди зеленых виноградников и каменных вилл.

Стало бы ему лучше от этого?

Помогло бы ему это?

К еде он абсолютно равнодушен. Нет, неправда, покушать он любит. Но вполне довольствуется пиццей из «Билли». Что для его сестры совершенно неприемлемо.

Поднявшись на холм неподалеку от дома Карины, Майсан снова останавливается, на этот раз, чтобы покакать под кустиком. Пока она тужится, Расмус разглядывает раскинувшуюся перед ним панораму Норртелье. Роскошные трехэтажные виллы, крошечные домики рядной застройки, футбольное поле и бензоколонка. Он запрокидывает голову и смотрит на стоящий рядом уличный фонарь. Тот разбит. Трещина по диагонали пересекает плафон из пластика, дробя на части свет, падающий на асфальт.

Он хмыкает себе под нос. Плафон треснул давно: еще до того, как Расмус переехал жить к своей сестре два года назад.

И его все еще не заменили.

За это время в тихом городке много чего произошло. Люди рождались и умирали. На клумбах распускались и увядали цветы, белый снег заносил городок и таял по весне вновь. Разводились супруги, и вчерашние дети превращались в подростков. Ставились батуты, строились теплицы, и фасады домов заново покрывались свежей краской.

Жизнь продолжается.

И только этот уличный фонарь все мигает да мигает. Вот уже два года. И никому до этого нет дела.

Майсан глядела на Расмуса, давая тому понять, что она уже закончила свои дела и готова идти дальше. Расмус поглядел на нее в ответ и улыбнулся. Потому что принял решение. Он тоже готов. Он – тоже.

Глава 9

Хильда

Аэропорт Арланда кишит людьми – не протолкнуться. Теперь понятно, почему за многими аэропортами закрепилось второе название «Скай Сити» – небесный город. Такое чувство, словно она в самом деле находится в центре города, где люди в любой момент могут оторваться от земли и улететь прочь, куда им вздумается.

У ног Хильды стоит розовая дорожная сумка, достаточно большая, чтобы вместить в себя всю ту одежду и обувь, которые ей понадобятся, но все же не настолько, чтобы ее нельзя было взять с собой в салон.

В аэропорт она явилась заблаговременно. Пожалуй, даже чересчур. Но когда сегодня утром Хильда открыла глаза, у нее было такое чувство, словно ей восемь лет и сейчас Рождественский сочельник. Рождественский сочельник! Дед Мороз! Подарки и вкусная еда, да-да-да! Так они пели в детстве. Теперь же эта песенка прозвучала бы чуть иначе: Италия! Италия! Тосканские долины! Масло из оливы! И нежный пармезан! Но ощущения были те же.

Одна нога Хильды нервно постукивает по твердому полу тесного пятачка между киоском с книгами, каруселью такс-фри и кафе, в котором стакан свежевыжатого апельсинового сока стоит восемьдесят девять крон. Ей срочно необходима новая порция жевательного табака. А лучше две. Она засовывает по комочку снюса за каждую щеку и убирает остатки в задний карман.

Впервые в жизни она отправляется куда-то одна. И от этого ей… немножко не по себе. Она не из тех людей, у которых денег куры не клюют и кто может позволить себе кататься за границу каждые полгода, и все же кое-куда она за свою жизнь выбиралась. Например, с группой девчонок на остров Крит, когда ей было девятнадцать (было довольно сыро, суматошно, но все же весело). Пять лет назад она ездила с бабушкой в Дублин. А еще прошлым летом был уик-энд в Праге с ее лучшей подругой Джилл. Четыре дня пива, искусства и красивых старинных улочек.

И вот теперь четвертая поездка Хильды за границу, и впервые она путешествует одна. Само собой, она спросила у Джилл, не хочет ли та составить ей компанию, но подруга недавно родила, а если у тебя появился ребенок и ты живешь в Норртелье, то как минимум на два ближайших года твой дом становится тебе тюрьмой, откуда ты уже ни ногой.

Хильда любит Джилл и души не чает в Сигге, ее шестимесячном пухленьком карапузе. Он так забавно агукает и постоянно хватает Хильду за пальцы, что она ждет не дождется, когда же он наконец заговорит. Тогда она будет читать ему сказки, они вместе станут ходить на детскую площадку, а там, глядишь, придет черед и Стокгольму и парку аттракционов Грёна-Лунд.

Но вместе с тем Хильда не может отделаться от беспокойства: как же сложатся ее отношения с Джилл в будущем. Они с ней очень дружны, с самой старшей школы.

Издевательства начались с переходом Хильды в седьмой класс. Нелегко быть маленьким и пухленьким. Впрочем, в старшей школе стало только хуже. Но однажды осенью, еще когда она была в седьмом, одна девочка по имени Алиция (тут уж ясно, если тебя нарекли Алицией, то у тебя просто нет другого выбора, кроме как стать стервой) решила выставить ее на посмешище. Хильда до сих пор помнит тот день. Они сидели в столовой – в тот раз на обед были картофельные клецки. Хильда обожала клецки (и до сих пор обожает), и это было заметно. Когда Хильда взяла себе третью порцию, в дело вступила Алиция. Это сколько же в тебя влезает, а? Хочешь, возьми и мою порцию, ненасытная ты наша. Хильда уставилась в пол, кусая губы и не в силах вымолвить ни слова. Но тут из-за соседнего столика поднялась Джилл – шатенка с большими клипсами в ушах, на которую прежде Хильда едва обращала внимание. Джилл бесстрашно уставилась на Алицию и во всеуслышание произнесла: Перестань молоть чепуху, Алиция. Лучше на себя посмотри – ты сама ну просто вылитая клецка.

На самом деле это было неправдой. Алиция вовсе не походила на клецку. Или же это была самая красивая клецка в мире. Ну просто Пенелопа Крус среди клецок. Но народ все равно заржал, и стыд Хильды как ветром сдуло.

Вот с того самого дня Хильда и Джилл – лучшие подруги.

Но теперь Джилл стала мамой, и все вечерние посиделки с вином, совместные вылазки в Стокгольм по магазинам и заграничные путешествия временно отошли на второй план.

Ну, ничего, мне это даже полезно, думает Хильда, стоя в аэропорту Арланда. Путешествовать в одиночку – это так по-взрослому. Фраза, словно взятая из романа Мии Тёрнблум. У ее бабушки есть все книги этой писательницы, она на них буквально молится, и сама Мия для нее этакий белокурый, малость истеричный Иисус.

И все же бабушка негативно отнеслась к этой поездке. Вечно она переживает по любому поводу. И, наверное, на то у нее есть свои причины. Ведь она, как ни крути, потеряла свое единственное дитя. Мама Хильды умерла, когда сама Хильда была еще подростком. И теперь для дедушки с бабушкой внучка – это самое дорогое, что у них есть. Вчера вечером Хильде по телефону пришло сообщение: Ты уверена, что должна ехать в Италию, Хильда? Мы тут с дедушкой недавно смотрели по третьему каналу документальный фильм про то, как одну женщину продали в сексуальное рабство в Умбрии, а это не так далеко от Тосканы. А вдруг та же самая судьба постигнет и тебя?!

Бабушка никогда не умела держать свои страхи при себе. Чем больше она ими делится – тем лучше, таков ее девиз. Но Хильда, которая вообще-то всегда во всем слушалась бабушку, отбила короткий ответ: Уверена, бабуль. И я не передумаю. Я тебе позвоню, когда прибуду на место. Передавай привет дедушке. Люблю вас.

Нет, наверное, мне все же стоит выпить кофе, решает Хильда. Пусть даже одна чашка в Арланде стоит как целый завтрак в Норртелье. Хильда направляется к «Старбаксу», берет себе двойной эспрессо и несколько раз дует на пенку, чтобы не обжечь губы. Она так сосредоточилась на своем кофе, что не обращает внимания на телефон, который безостановочно жужжит в ее сумочке.

Бросив взгляд на табло с расписанием вылетов, она вдруг понимает, что подошла очередь и для ее рейса. Наконец-то! С надеждой в груди она направляется к терминалу 32, пункт прибытия: ФЛОРЕНЦИЯ.

Однако, оказавшись на месте, она обнаруживает, что народу почти никого. И тут внезапно замечает знакомое лицо – женщина с темными курчавыми волосами. Хильда сразу ее узнает. Это же Паула! Организатор поездки «Солнце и пармезан» – кулинарные туры в Италию!»

Но что-то здесь не так. Паула выглядит совсем не такой радостной, как на фотографиях на сайте.

Скорее уж… подавленной.

Хильда в нерешительности подходит к ней и робко машет рукой:

– Паула?

– Да, это я. А вы… вы…

Паула делает паузу, словно собираясь с духом, и выпаливает:

– Вы летите в Италию?

Хильда нервно сглатывает.

– Да, а что?

Паула качает головой:

– Ах, Хильда. К сожалению, у меня плохие новости. Очень-очень плохие.

Глава 10

Расмус

– Нет, ну вот скажи мне, как одна чашка кофе может стоить как целых две в «Губбэнгене», а? – ворчит Карина, пытаясь вместе с Расмусом пробиться сквозь толпу народа к нужному терминалу.

– Нашла над чем заморачиваться, сестренка, ты же у нас высокооплачиваемая персона.

– Да, но я предпочитаю тратить свои деньги на более достойные вещи. А не на кофе.

– Но он хоть вкусный?

Карина делает глоток и пожимает плечами.

– Сойдет.

Вот и нужный им терминал. Когда путешествуешь с Кариной, про пунктуальность можешь забыть. Старшая сестра Расмуса изначально запрограммирована на то, чтобы не замечать время, и легко впадает в ту разновидность паники, которая настигает всех безнадежно опаздывающих.

– Посадка уже началась, – замечает Расмус.

– Верно. Ну и очередь – просто бесконечная. Вот глупые, это же не концерт Бейонсе – здесь у каждого свое место согласно билету. Ну что, пошли?

– Да, хотя…

На подходе к терминалу Расмус притормаживает. Потому что чуть в стороне стоит женщина с табличкой, на которой написано: «СОЛНЦЕ И ПАРМЕЗАН». Вокруг нее с растерянным видом топчется группа людей разных возрастов и внешности.

– Э… разве это не наша группа?

– Хм. – Карина наморщивает лоб. – Вроде похожа.

Они направляются к женщине с табличкой, на ходу понимая, что что-то здесь не так. Расмус чувствует, как с каждым шагом нарастает тревога сестры, но сам испытывает почти облегчение. Что, поездка отменяется? Можно я тогда отправлюсь домой и буду дальше дрыхнуть на своем диване? Едва приблизившись к группе, Карина тут же вступает в разговор. В центре группы стоит женщина с табличкой. Темноволосая и курчавая, она поворачивается к Карине и Расмусу.

– Я так понимаю, вы тоже собирались лететь в Италию?

Собирались, отметил про себя Расмус. Значит, уже не собираемся. Диван, дружище, – я лечу к тебе!

– Да, – с тревогой подтверждает Карина. – Но что значит собирались? Вы ведь Паула?

Женщина с курчавыми волосами кивает. Крупные золотые серьги в ее ушах резко качаются вперед-назад. Расмус еще никогда не видел настолько больших серег. Они выглядят такими тяжелыми – того и гляди оторвут уши.

– Да, я Паула, – глубоким печальным голосом отзывается женщина.

– А что случилось? – осторожно спрашивает Карина.

– Я скажу вам, что случилось, – ворчит стоящая рядом с ними крупная пожилая дама. – В Тоскане сгорел пансионат. Тот самый пансионат, в котором мы должны были жить.

Дама облачена в оранжевую тунику, а рядом с ней топчется другая женщина, поменьше ростом и того же возраста, целиком упакованная в джинсу. Они явно заодно.

– Как это похоже на Южную Европу, – продолжает крупная дама. – Как может большой дом вот так просто взять и сгореть?

– Сожалею, – отзывается Паула. – Для меня это такое же потрясение, как и для всех вас.

– Однако вся разница в том, что это мы, а не вы заплатили за это потрясение! – перебивает ее дама в оранжевом.

– Спокойно-спокойно, – произносит молодой человек рядом. – Эта милая женщина ни в чем не виновата. Мы же не станем ссориться?

Лет двадцати пяти, бритоголовый, в обтягивающей футболке и с мускулистыми руками, покрытыми татуировками, парень сам похож на итальянца.

– Я правда очень сожалею, – повторяет Паула, глядя на всех несчастными глазами. – Наша поездка не заладилась с самого начала. Ах, прежде наши туры пользовались такой любовью у туристов, такая приятная атмосфера…

– Пока пансионат не сгорел, да? – уточняет дама в джинсе.

Паула вздыхает.

– Но… что же нам тогда делать?

Расмус вздрагивает, когда резкий голос сестры внезапно раздается совсем рядом. Ему очень жаль Паулу, и он надеется, что Карина не сорвется на крик. Сожаление, испытываемое сотрудницей турфирмы, явно неподдельное.

– За это утро здесь перебывали все участники тургруппы и многие предпочли развернуться и уйти. И я их понимаю. Но кое-кто решил остаться и последовать плану Б.

– Плану Б?

Паула кивает.

– И что же это за план?

– Ну, в общем… моя кузина заведует пансионатом в Орегрунде. Это в Руслагене. Мы можем отправиться туда.

Расмус смотрит на Карину, которая в свою очередь во все глаза глядит на Паулу. Ее взгляд говорит: «А моя сестра заведует лагерем рабочих в Йемене – давайте все двинем туда!»

– Орегрунд, значит, – с холодком в голосе повторяет Карина. – Орегрунд?

– Да, Орегрунд.

– Орегрунд.

– Да.

– Оре-ГРУНД?

– Может, лучше сразу в Хапаранду? [8] – Расмус попытался свести все к шутке. Но никто даже не улыбнулся.

– Вы хотите сказать, что наш кулинарный тур будет проходить в Руслагене? Не в Тоскане? – уточняет Карина.

Паула нервно кивает:

– Да, это и есть план Б.Разумеется, никто не заставляет вас туда ехать. Как я уже сказала, многие вообще этим утром отказались от поездки. И я пообещала сделать все возможное для того, чтобы они как можно скорее получили обратно свои деньги. Только что я разговаривала со своей кузиной по телефону, и она согласилась принять нас на целую неделю. Пансионат пустует, поскольку сейчас не сезон. И там есть красивый сад, где вы сможете готовить итальянские блюда.

– Из натуральных итальянских продуктов? – сомневается Карина.

– Да… Это вполне можно устроить.

– А сколько нас должно было ехать в Италию? – вдруг становится любопытно Расмусу.

– Пятнадцать человек.

– А сколько собирается поехать в Орегрунд?

Паула взволнованно потирает ладони и оглядывает небольшую группу людей, окруживших ее.

– Вот, все здесь. Пятеро, включая меня. И, надеюсь, вы двое тоже?

Пятеро? Расмус морщит лоб. Он что, кого-то пропустил?

Он окидывает взглядом стоящих рядом пожилых женщин, мускулистого парня и… вот оно что. Чуть в стороне стоит белокурая женщина примерно его возраста. Очевидно, она тоже едет с ними. Как забавно, на долю секунды ему почудилось, что женщина похожа на…

О нет. Только не это!

Нет, нет и нет!

Глава 11

Хильда

О

боже всемогущий.

Он меня заметил.

Что он обо мне подумал?

Наверно, решил, что я эта… как его? А, сталкерша!

Хильда на трясущихся ногах выбирается из-за рекламного щита, за которым она пряталась, и нервно улыбается.

– Здравствуйте.

Расмус стоит, вытаращив глаза и открыв рот. Так он очень похож на прежнего Расмуса с постера группы «Розы Расмуса», который висел в комнате Хильды, когда она была подростком. Только на постере у него был более загадочный взгляд. Теперь же он словно вопит «Помогите!». Рядом с ним нервно переминается какая-то женщина, и Хильда моментально улавливает между ними сходство. Брат с сестрой? Так, значит, это ей принадлежит дом, в котором я убиралась?

– Здравствуйте, – наконец выдавливает из себя Расмус. – Что… вы здесь делаете?

– То же самое я собиралась спросить у вас, – отвечает Хильда.

– Мы планируем отправиться в путешествие. В Италию. Точнее – в Руслаген. – И он сделал жест рукой, показывая, кто это «мы». Стоящая рядом с ним женщина протягивает Хильде руку:

– Здравствуйте. Я – Карина, сестра Расмуса. Вы знакомы?

– Эээ… Ну… – тянет Расмус.

Он явно испытывает неловкость от данной ситуации, и его брошенный на сестру взгляд подтверждает это. Хильда судорожно сглатывает. Только бы не зареветь, только бы не зареветь. Мало того, что Италия отменяется – так теперь еще и этот Расмус вдруг нарисовался. Что дальше? По пути в Руслаген начнется метель?

– Хорошо… – тянет Карина. – Значит, вы тоже едете?

– Да, – тихо произносит Хильда. – Какое совпадение, правда?

Она поднимает на Расмуса взгляд и пытается улыбнуться, но он не отвечает на ее улыбку. Вместо этого закатывает глаза и отворачивается к сестре. Внутри у Хильды все вскипает. Она так долго ждала этой поездки. И теперь не позволит какой-то там заносчивой звезде данс-бэнда все испортить. Ни за что!

Теперь она подсядет на рэп. Или на тяжелый металл.

Что угодно, главное, чтобы даже намека не было на Расмуса Розена.

Глава 12

Расмус

Час спустя Расмус уже сидит в большом зеленом микроавтобусе «Фольксваген Т2». Карина сидит рядом. Их вовсе не похитили – а впрочем, это еще с какой стороны посмотреть. Потому что именно таким вот зеленым микроавтобусом мог бы воспользоваться потенциальный похититель.

Закончив препираться возле выхода на посадку, все погрузились в машину и теперь мчатся сквозь шведские летние леса с кузиной Паулы Флорой за рулем. Между стволами сосен и елей мелькает солнце, и время от времени леса сменяют большие зеленые поля, по которым ползают тракторы.

Выяснив, что поездка в Италию отменяется, Карина отвела Расмуса в сторонку, чтобы обсудить, что им делать дальше. Каждый имел свою точку зрения, отличную от другого, и это еще мягко сказано.

– Ну что, едем домой? – с надеждой спросил Расмус.

Он подумал о диване. О сестрах Кардашьян. О пицце в морозилке и привычном ничегонеделанье. О Майсан. Домой.

Но Карина покачала головой:

– Расмус, мы не едем домой.

– Но… Тоскана. Ты же рассчитывала на Тоскану, верно?

Карина вздохнула, бросила взгляд на расстроенные лица туристов, топчущихся вокруг Паулы, после чего посмотрела брату прямо в глаза:

– Да, я рассчитывала на Тоскану. Но ты должен понимать, что у меня семья. Семья, которую я люблю больше жизни, но от которой буду рада отдохнуть недельку. Целая неделя, когда я смогу готовить, спокойно принимать душ и спать допоздна по утрам. Если уж на то пошло, то я готова отправиться с этой компанией даже в Чернобыль. Настолько меня все достало.

На том и порешили. Тоскана или Орегрунд – не важно. Главное – двигаться вперед. И теперь они трясутся в микроавтобусе.

В каком-то роде Расмус даже рад этому. Ему совсем не улыбалось лететь на самолете. Просто диву даешься, как может быстро поменяться человек. Еще два года назад Расмус закатил бы глаза, услышав, что кто-то боится летать самолетом. Ведь, по статистике, самолеты терпят крушения куда реже, чем другие виды транспорта, и порой мы подвергаемся куда большему риску на кухне, жаря курицу, нежели сидя в кресле авиалайнера.

Но так было до того, как из его жизни исчезла Лолло. После этого он стал бояться всего на свете. Не далее как сегодня ночью ему приснился сон, что они с Кариной сели на самолет, а тот даже на взлетную полосу вырулить еще не успел, как у него уже треснули стекла в иллюминаторах и отвалились крылья.

Он проснулся в холодном поту.

Впрочем, микроавтобус, в котором он сейчас едет, тоже не внушает ему доверия. И по части комфорта оставляет желать много лучшего. Всякий раз, когда на дороге попадается колдобина, все пассажиры дружно подпрыгивают до потолка под радостное дребезжание оконных стекол.

Расмус пытается дышать глубоко и размеренно. Закрывает глаза и думает о том, что если произойдет авария, то они должны в ней выжить. Если это можно назвать позитивным мышлением.

Впереди Расмуса сидит его новая преследовательница. Ее светлые волосы малость растрепались, и несколько прядей смешно торчат, словно решили удрать с головы.

Но если она и сталкерша, то не особо на нее похожа, думает Расмус. Выглядит вполне безобидно. Но внешность бывает обманчива. Кто не видел «Основной инстинкт» и «Опасную связь»? Встречаются больные на голову мужики, а бывают и свихнувшиеся тетки. Уж Расмус-то знает.

Сидящая рядом с ним Карина уже уснула, прислонив голову к дребезжащему стеклу.

Когда они проезжают Уппсалу, Расмус все же решает до конца выяснить намерения предполагаемой фанатки и треплет светловолосую женщину по плечу. Та растерянно поворачивает голову.

– Э, простите, – выдавливает Расмус. – Я просто хотел проверить, что…

Он замолкает. Как же ему сказать?

– Проверить что? – переспрашивает женщина.

– Ну что вы отправились в это путешествие не из-за…

Он осекается. Потому что понимает, что то, что он собирается сейчас сказать, может прозвучать несколько самодовольно. Но, кажется, женщина все равно догадывается, потому что ее глаза широко распахиваются.

– Не из-за… вас, вы хотели сказать? Ни в коем случае!

– Хорошо. Ладно. Простите. В смысле, не подумайте, что я льщу себе или что-то в этом роде. Просто я всего неделю назад видел вас на кухне моей сестры.

– Знаю, – насупливается женщина и становится как будто еще более взъерошенной. – Но это только потому, что мне пришлось подменить вашу постоянную уборщицу.

– Да, я это уже понял. А теперь мы вместе едем в одном микроавтобусе.

– Я очень люблю готовить. И купила путевку в этот тур еще в феврале. Я понятия не имела о том, что вы тоже здесь будете.

Расмус кивает. Ему ничего не стоит уточнить у Паулы, когда эта женщина приобрела путевку. Или у него уже началась паранойя?

Женщина со светлыми волосами чешет подбородок, избегая встречаться с ним взглядом.

– Вы… я понимаю, получилось немножко глупо. Мир тесен. Но я не сталкерша, даю слово. Все, что я хочу, это лишь поехать в Орегрунд и целую неделю готовить там итальянские блюда. Так что… может быть, оставим эту тему?

И тут Расмусу удается поймать ее взгляд, и он в первый раз замечает ее большие голубые глаза. В обрамлении мягких пухлых щек и белокурых локонов. А она довольно симпатичная. Он улыбается ей.

– Хорошо. Оставим. Без проблем.

– Спасибо.

– Кстати, – успевает произнести Расмус, прежде чем женщина отворачивается. – Как вас зовут?

– Хильда.

* * *

Солнце уже стоит высоко в синем небе, когда в одиннадцать часов утра группа туристов «Солнца и пармезана» наконец прибывает в Орегрунд. Расмус сам не знает, что он ожидал от этого места. Где он только в своей жизни не бывал, и ему показалось, что здесь он тоже был, но никаких особых воспоминаний об этом городке у него не сохранилось.

Десять лет назад «Розы Расмуса» объездили с гастролями всю страну. И пусть Расмусу на тот момент было почти тридцать, он все равно воспринимал тот период своей жизни как вторую юность. Как же это было здорово! Иногда даже чересчур, но что из того? Они пили, ели, танцевали, целовались и пели песни. Выступали на руинах на острове Эланд, в сараях на Готланде, на шаткой сцене на музыкальном фестивале в Сконе и в парках отдыха на севере страны. В дачных поселках в пригородах Стокгольма, на фестивалях в Гётеборге, на Неделе танцевальной музыки в Малунге и, разумеется, во всех забегаловках, попадавшихся им на пути, – куда ж без них?

Когда микроавтобус покидает шоссе и сворачивает на дорогу, ведущую к Орегрунду, Расмус пытается вспомнить эти места. Нет, правда, «Розы Расмуса» вполне могли здесь выступать. Они проезжают мимо старинных разноцветных деревянных домиков, большой красной церкви – и вдруг перед ними открывается сверкающее под солнцем море. У берега покачиваются лодки, а вокруг причала разместилось множество ресторанчиков со столиками под открытым небом. Просто идиллия.

Когда автобус снижает скорость, скрипя колесами по гравию, и Паула тянется, разминая затекшую спину, Расмус понимает, что они на месте.

Паула смотрит на группу с нервной улыбкой, в которой все же читается некоторое облегчение. Кажется, она действительно рада тому, что им удалось добраться сюда без приключений.

– Приехали! Добро пожаловать в Орегрунд. И в пансионат Флоры!

Глава 13

Хильда

Хильда засовывает тяжелый металлический ключ в замочную скважину. Щелк! – и дверь с тихим скрипом отворяется.

Она переступает порог и вкатывает за собой чемоданчик на колесиках. Ей достался номер на втором этаже. Пансионат Флоры не очень большой, хотя все же больше обычного дома. Зато здесь по-домашнему уютно. И есть большой красивый сад с кустами, апельсиновыми деревьями и деревянным настилом с бочкой для купаний на заднем плане.

И все же ничего общего с тем путешествием, которого так долго ждала Хильда.

Она закрывает за собой дверь, осторожно опускает на добротный деревянный пол сумку. Открывает окно, которое выходит в сад, и прямо в обуви ложится на кровать. Снаружи доносятся крики чаек.

Я на берегу Балтийского моря, думает она. А вовсе не в Тоскане.

За окном не слышно звуков итальянской речи. Не пахнет выдержанными сырами, свежим хлебом и оливковыми деревьями. Не поют цикады.

Хильда не в силах отогнать от себя образы Тосканы. Наверное, она никогда не попадет туда. Как же хочется зарыться лицом в подушку и что есть мочи заорать. Но она этого не делает. Лишь крепко стискивает челюсти и глубоко дышит через нос.

Здесь мне будет хорошо, пытается успокоить она себя. Пусть все совсем не так, как я себе представляла, но когда было так?

А потом она засыпает на мягкой подушке, и на щеках у нее блестят крохотные слезинки.

Глава 14

Марианна

Марианна затаскивает в номер свою сумку и швыряет ее на кровать. Подумать только – никакой Италии не будет! Вместо нее – Руслаген. Она плюхается на стоящий у стены мягкий стул с мятно-зеленой обивкой и принимается наблюдать, как Пия расхаживает по комнате, инспектируя номер. Она столько раз видела, как Пия это делает, и от этого зрелища ей становится чуть теплее на душе.

За эти годы они много где успели побывать. Даже не просто много, а очень много. Вместе смотрели на мир. Покупали ткани на большом базаре в Стамбуле, ныряли в водопады на островах Малайзии, обедали в лучших ресторанах Нью-Йорка, исследовали деревушки в дождливом Корнуолле, бродили по тропам Сёрмландследена, ездили на спа-уик-энд в Рейкьявик, пробовали сладкий кукурузный хлеб в Новом Орлеане и фотографировали фьорды на Лофотенских островах.

Много лет назад Пия и Марианна познакомились за кружкой пива в крохотном баре «Джудит и Джудит» в Уппсале, и Марианна тогда спросила Пию, чему бы та хотела посвятить оставшуюся часть своей жизни. Я бы хотела путешествовать, ответила Пия. И где бы ты хотела побывать? – поинтересовалась Марианна. Везде, с улыбкой ответила Пия.

Пия и Марианна – две свободные женщины. Обеим пришлось выдержать долгий брак с мужьями, пока лет этак в сорок они наконец не поняли, что на самом деле им нравится независимость. Они всегда это знали, но общество с его моральными устоями накладывает свои суровые требования. У обеих есть дети, и уже довольно взрослые. До встречи друг с другом каждая из них снимала себе квартиру в центре Уппсалы. Но после нескольких месяцев знакомства они стали настолько близкими подругами, что обменяли две съемные жилплощади на одну большую общую. С королевским балконом и видом на реку Фюрисон.

После чего принялись вместе познавать мир.

– Гляди-ка, настоящий деревянный пол, – замечает Пия и довольно кивает. – Неплохо.

Марианна улыбается. Она рада, что Пие нравится пол. А они еще умудрились закатить скандал перед поездкой.

Это Пия решила сделать Марианне подарок и вручила ей на Рождество путевку в Италию. И, конечно же, Марианна была жутко счастлива. Они обе обожали итальянскую кухню, да к тому же Тоскана – одно из немногих мест, где они еще не успели побывать.

Но потом наступил март. Месяц, который никогда особо Марианне не нравился, и едва ли в этом году ее мнение о нем могло измениться в лучшую сторону.

Седьмое марта. Конец света. В памяти навсегда остался тот грязно-серый денек. Вечером они собирались сходить в кино посмотреть новый остросюжетный фильм – одна из немногих радостей в жизни пенсионеров, которой они предавались как минимум раз в неделю. И вот, как раз в тот день, вернувшись домой после небольшого похода по магазинам, Марианна застала Пию на балконе. Та стояла, глядя во тьму невидящим взглядом. В руке она держала сигарету, и ее дым тревожно поднимался в весенне-зимнее небо. Какого черта, Пия? – вскричала Марианна. Ты же уже лет десять как не куришь!

Но едва эти слова сорвались с губ Марианны, как она все поняла. Пие даже не нужно было встречаться с нею взглядом – Марианна и так вспомнила. Сегодня же среда. Пия была в больнице. И получила результаты анализов, которые пришлось долго ждать.

Оставив Пию и дальше курить на балконе, Марианна направилась в ванную, заперлась в ней и выкрутила до упора кран над раковиной. После чего плюхнулась на крышку унитаза, уткнулась лицом в ладони и беззвучно заплакала.

– Какой красивый вид, – говорит Пия, и звук ее голоса возвращает Марианну в реальность, в номер пансионата Флоры. – Отсюда весь сад как на ладони.

Марианна поднимается и подходит к своей подруге. Встает рядышком и легонько гладит ее по плечу.

– Ну и утречко выдалось, – вздыхает Марианна.

– И это еще мягко сказано, – соглашается Пия.

– Ты, должно быть, сильно разочарована? Что мы не в Италии?

Пия качает головой:

– По мне, и так неплохо. Ведь ты же рядом.

Она приобнимает Марианну, после чего отправляется в ванную. Там тоже нужно все осмотреть.

Марианна глядит ей вслед. Чуть уставший вид. Ссутулившаяся спина. О Пие можно многое сказать, но вот усталой и сутулой она никогда не была. До последнего времени.

Но вот ее упрямство точно никуда не делось, думает Марианна. Ведь удалось же ей притащить меня сюда.

Марианна изо всех сил пыталась убедить Пию, что путешествие в ее положении – это неправильно. Что ни одно приключение не обходится без стрессов, и потому им лучше остаться дома и пожить спокойно. Однако Пия и слышать ничего не желала. Путевки куплены, и мы должны ехать.

Как Пия хотела, так оно и случилось. Впрочем, как всегда.

Марианна ненадолго задерживается возле окна. Смотрит на зеленеющий сад, в котором по штакетникам карабкаются плетистые розы и мелкие птички скачут по столикам в поисках крошек, оставшихся после утреннего завтрака здешних постояльцев. Она глубоко вздыхает и закрывает глаза, ощущая, как воздух Руслагена наполняет ее легкие.

Глава 15

Флоренция, 1996

Лето такое жаркое, что раскаленный воздух дрожит над асфальтом Флоренции-Перетола, второго по величине аэропорта Тосканы. Едва она выбирается из недр самолета и начинает спускаться по шаткому трапу, как пекло обрушивается на нее, словно горячее дыхание из груди великана. Вау, думает она. Я и в самом деле здесь. Именно такой она и представляла себе Италию. Красивой и жаркой. Где даже сам воздух пахнет аппетитно.

Маттео берет ее за руку, помогает спуститься по трапу и ведет к пункту выдачи багажа. Пока они ждут свои чемоданы, его пальцы заигрывают с ее. Они отправились навстречу приключению, о котором всего несколько лет назад она и думать не смела.

Тогда она была самой обычной девчонкой, которая мечтала лишь о том, чтобы переехать жить в город. Она выросла в местечке, представлявшем собой нечто среднее между городской застройкой и деревней. В населенном пункте, где не было ни красивых пейзажей, ни биения пульса большого города. Ни то ни сё. Ничего.

Когда ей исполнилось восемнадцать, она собрала вещички и ушла из дому. Села на Центральном вокзале на поезд до Гётеборга и отправилась навстречу новой жизни. Но едва она успела провести в Гётеборге год, как уже настала пора переезжать вновь. И это все его вина, Маттео. Впрочем, нет, не вина. А скорее – заслуга.

Она заглядывает в глаза Маттео. Большие, темные, бездонные. Целует мягкие губы.

Его родители родом из Флоренции. И пусть он сам никогда тут не был, его корни все равно здесь. А корни – штука глубокая. Это знают все, кому доводилось дергать сорняки.

Он сам однажды ей сказал, что его дом – здесь. И ее теперь, наверное, тоже. Ее дом там, где есть он.

Забрав багаж, они садятся на автобус, следующий в один из пригородов Флоренции. Там начнется их новая жизнь. Он будет изучать архитектуру, а она… просто жить.

Автобус такой старый, словно его сделали еще в тот год, когда только изобрели первые автобусы, и страшно тарахтит, когда они выезжают на шоссе. Вскоре перед ними разворачивается панорама полей и лугов. Оконное стекло с ее стороны грязное, но ей все равно видно, как снаружи оживает Тоскана. Она на секундочку закрывает глаза – так страшно что-то пропустить, но так хочется насладиться этим мгновением. Слеза скатывается по ее щеке и падает на обтянутую джинсами коленку. Маттео кладет руку ей на плечо.

– Дорогая, ты плачешь?

Она смеется.

– Ты просто ходячая эмоциональная бомба, – смеется он в ответ и целует ее в щеку.

Да, она эмоциональная бомба.

Счастливая до чертиков эмоциональная бомба.