Читать онлайн Неандертальский параллакс. Гоминиды бесплатно

Южные леса дают нам понять, что не обязательно всё должно быть именно так, что на земле есть место для вида, верного моральным аспектам того, что мы, люди, называем «гуманностью»: уважение к другим, самоограничение, неприятие насилия для урегулирования конфликтующих интересов. Появление таких черт у бонобо даёт нам намёк на то, что они могли бы развиться и у Homo sapiens, если бы его эволюционная история была немного другой.
Ричард Рэнгем и Дейл Питерсон, «Демонические самцы: человекообразные обезьяны и истоки людской жестокости»

Никакой приватности всё равно нет. Просто смиритесь.
Скотт Макнили, исполнительный директор «Sun Microsystems»[1]

Robert J. Sawyer

HOMINIDS

(Neanderthal Parallax 1)

Fanzon Publishers

An imprint of

Eksmo Publishing House

Глава 1

День первый

Пятница, 2 августа

148/118/24

Тьма была абсолютно непроницаема.

За ней присматривала Луиза Бенуа, постдок[2] из Монреаля двадцати восьми лет, с безупречной фигурой и роскошной гривой каштановых волос, в соответствии со здешними правилами забранной под предохранительную сетку. Она несла вахту в тесной пультовой, погребённой в двух километрах – «миля с четвертью», как она иногда поясняла гостям из Америки с акцентом, который они находили очаровательным, – под поверхностью земли.

Пультовая находилась сбоку от платформы, расположенной непосредственно над огромной неосвещённой каверной, в которой помещалась Нейтринная обсерватория Садбери. В центре каверны была подвешена крупнейшая в мире акриловая сфера двенадцати метров («почти сорок футов») в диаметре. Сфера была заполнена 1100 тоннами тяжёлой воды, взятой в аренду у компании «Канадская атомная энергия, Ltd.».

Прозрачную акриловую сферу охватывал геодезический массив стальных балок, несущих на себе 9600 фотоумножительных трубок, каждая из них направлена в центр сферы и с внешнего конца закрыта параболической отражающей крышкой. Всё это – тяжёлая вода, акриловая сфера и окружающая её геодезическая оболочка – находилось внутри бочкообразной каверны глубиной в десять этажей, выдолбленной в окружающей норитовой породе. И эта гигантская каверна была почти до краёв заполнена обычной водой высокой степени очистки.

Луиза знала, что два километра Канадского щита у неё над головой защищают тяжёлую воду от космических лучей. А оболочка обычной воды поглощает природную фоновую радиацию, испускаемую следовыми количествами урана и тория, содержащимися в окружающих горных породах. Таким образом, ничто не могло добраться до тяжёлой воды, кроме нейтрино, тех бесконечно малых субатомных частиц, что были объектами исследований Луизы. Триллионы нейтрино пронзают Землю каждую секунду – в сущности, нейтрино способно пройти сквозь слой свинца толщиной в световой год со всего пятидесятипроцентной вероятностью с чем-нибудь столкнуться.

И всё же Солнце испускает такое чудовищное количество нейтрино, что столкновения время от времени случаются, и тяжёлая вода – идеальная мишень для таких ударов. Ядро входящего в состав тяжёлой воды водорода содержит протон – как и любое ядро этого соединения, – а также нейтрон. И когда нейтрино случайно ударяет в нейтрон, тот распадается, испуская ещё один протон, электрон и вспышку света, которую может зарегистрировать фотоумножительная трубка.

Луизины тёмные изогнутые брови поначалу даже не дрогнули, когда она услышала гудок, означающий детекцию нейтрино, – такой сигнал звучал десяток раз на дню, и хотя это было самое волнующее из того, что может произойти здесь, под землёй, само по себе это событие не стоило того, чтобы отрываться от свежего номера «Космополитэн».

Но потом оповещение прозвучало снова и снова, а потом загудело непрерывно, словно сигнал с электрокардиографа умирающего.

Луиза поднялась из-за стола и подошла к консоли детектора. Над ней красовалась рамка с фотографией Стивена Хокинга – разумеется, неподписанной; Хокинг посетил торжественное открытие Нейтринной обсерватории Садбери в 1998-м. Луиза постучала пальцем по динамику сигнала на случай, если его перемкнуло, но гудение не прекратилось.

Пол Кирияма, костлявый аспирант, ворвался в пультовую, прибыв из какого-то другого места огромного подземного комплекса. Как было известно Луизе, Пол в её присутствии ужасно смущался, но в этот раз за словом в карман не полез.

– Что за фигня здесь творится? – спросил он.

На детекторной консоли находилась матрица светодиодов 98 на 98, каждый элемент которой обозначал один из 9600 фотоумножителей; они горели все до единого.

– Может, кто-то случайно включил освещение в каверне? – предположила Луиза. Предположение не показалось правдоподобным даже ей самой.

Непрерывное гудение наконец смолкло. Пол нажал несколько кнопок, включив систему видеонаблюдения внутри каверны. Экраны мониторов были совершенно черны.

– Ну, если свет и включали, – сказал он, – его уже выключили. Интересно, что…

– Сверхновая! – воскликнула Луиза, хлопнув своими изящными ладонями с длинными пальцами. – Мы должны связаться с Центральным бюро астрономических телеграмм и установить наш приоритет. – Хотя Нейтринная обсерватория была построена с целью изучения нейтрино, излучаемых Солнцем, она фиксировала их из любого источника.

Пол кивнул и бухнулся в кресло перед компьютером, активируя закладку с сайтом Бюро. Луиза знала, что об обнаруженном явлении лучше заявить сразу, даже если уверенности в нём нет.

С детекторной консоли прозвучала ещё одна серия гудков. Луиза взглянула на световую матрицу – по ней было разбросано несколько сотен огоньков. Странно, подумала она. Сверхновая должна фиксироваться как направленный поток…

– Может быть, что-то не в порядке с оборудованием? – спросил Пол, очевидно, подумав о том же самом. – Или соединение с одним из умножителей искрит, а остальные регистрируют свечение.

Воздух разорвал скрипучий стон, идущий от двери – той, что вела на платформу над гигантской детекторной камерой.

– Может быть, нам стоит самим включить свет в камере, – предположила Луиза.

Стон повторился – словно подземное чудовище рыскало в ночи.

– А если это и правда сверхновая? – сказал Пол. – Если включить свет, детектор станет бесполезен, и…

Раздался резкий звук, как от хоккейного щелчка.

– Включи свет!

Пол убрал предохранительную крышку с кнопки выключения и нажал на неё. Мониторы видеонаблюдения вспыхнули белым, затем на них проступило изображение…

– Mon dieu![3] – воскликнула Луиза.

– Что-то внутри ёмкости с тяжёлой водой! – крикнул Пол. – Но как оно туда…

– Ты это видел? – перебила его Луиза. – Оно шевельнулось, и… о боже, это человек!

Стуки и стоны продолжились, а потом…

Они увидели это на мониторах и услышали сквозь стены.

Гигантская акриловая сфера треснула вдоль нескольких швов, что скрепляли её сегменты. «Tabernak»[4], – выругалась Луиза, осознавая, что тяжёлая вода сейчас смешивается с обычной H₂O, заполняющей бочкообразную каверну. Её сердце бешено заколотилось. Какое-то мгновение она не знала, что тревожит её больше – потеря детектора или судьба человека, который, очевидно, тонул внутри его.

– Пошли! – крикнул Пол, направляясь к двери, ведущей на платформу над детекторной каверной. Камеры наблюдения записывали всё происходящее; ничего не будет упущено.

– Un moment[5], – сказала Луиза. Она метнулась через пультовую, схватила телефонную трубку и набрала внутренний номер из списка, висящего на стене.

Ответили после второго гудка.

– Доктор Монтего? – спросила Луиза, услышав ямайский акцент врача шахты. – Это Луиза Бенуа из нейтринной обсерватории. Вы нужны нам прямо сейчас внизу, в пультовой. Человек тонет в детекторной камере.

– Тонет? – удивился Монтего. – Как он туда попал?

– Мы не знаем. Поторопитесь!

– Уже бегу, – ответил доктор. Луиза вернула трубку на место и бросилась к синей двери, за которой скрылся Пол; она уже успела закрыться. На двери были надписи, которые Луиза помнила наизусть:

Держать дверь закрытой
Осторожно, высоковольтные кабели
Запрещается вносить несертифицированное электронное оборудование
Состав атмосферы проверен: вход разрешён

Луиза потянула за ручку, открыла дверь и вошла в большое помещение с металлическими стенами.

Сбоку в полу был люк, ведущий непосредственно в детекторную камеру; когда детектор закончили собирать, последние монтажники вышли через этот люк и задраили его. К удивлению Луизы, люк был по-прежнему задраен на все сорок болтов… то есть, конечно, так и должно быть, но ведь человек никак не мог попасть внутрь камеры, кроме как через этот люк…

Окружающие платформу стены были обшиты тёмно-зелёным пластиковым покрытием, предохраняющим её от каменной пыли. Десятки проводов и полипропиленовых трубопроводов свисали с потолка, контуры помещения очерчивали стальные балки. Одна стена была заставлена компьютерным оборудованием; вдоль остальных тянулись полки. Пол что-то искал на одной из них, скорее всего, клещи, достаточно массивные, чтобы отвернуть закрывающие люк болты.

Металл снова мучительно застонал. Луиза бросилась к люку, хотя и не смогла бы ничего сделать голыми руками. Её сердце ёкнуло, когда со звуком, напоминающим автоматную очередь, запорные болты взлетели в воздух. Люк резко распахнулся и с грохотом ударился о металлический пол. Луиза отпрыгнула в сторону, но вырвавшийся из отверстия фонтан холодной воды всё равно окатил её с головы до ног.

Самая верхняя часть детекторной каверны была заполнена азотом, который, как понимала Луиза, вырвался наружу. Водяной фонтан быстро иссяк. Она подошла к открытому люку и заглянула внутрь, пытаясь не дышать. Внутренность каверны была залита светом прожекторов, которые включил Пол, а вода была абсолютно прозрачна, так что пространство просматривалось до самого дна тридцатью метрами ниже.

Луиза с трудом различала гигантские изогнутые сегменты акриловой сферы – показатель преломления у акрила практически такой же, как у воды, так что его было еле видно. Сегменты, теперь отделённые друг от друга, крепились к потолку тросами из синтетического волокна, иначе они бы погрузились на дно окружающей их геодезической сферы. Люк давал ограниченный угол обзора, и Луиза нигде не видела тонущего человека.

– Merde![6] – Свет внутри каверны погас. – Пол! – закричала Луиза. – Что ты делаешь?

Голос Пола, теперь доносящийся сзади, из пультовой, был едва слышен за шумом вентиляции и плеском воды в огромной каверне у Луизы под ногами.

– Если он ещё жив, – прокричал в ответ Пол, – то увидит свет, идущий из люка!

Луиза кивнула. Всё, что человек внизу мог теперь видеть, – квадратное пятно света метр на метр размером на огромном, с его точки зрения, тёмном потолке.

Мгновения спустя Пол вернулся на платформу. Луиза взглянула на него, потом снова посмотрела в открытый люк. Никого.

– Одному из нас нужно спуститься туда, – сказала она.

Миндалевидные глаза Пола стали почти круглыми.

– Но… тяжёлая вода…

– Делать нечего. Ты хорошо плаваешь?

Пол смутился; Луиза знала, что последнее, чего бы ему хотелось, – уронить себя в её глазах. Однако…

– Не особо, – ответил он, опуская взгляд.

Ей и так-то было неловко находиться внизу наедине с тайно влюблённым в неё Полом, но в воде форменный синий комбинезон из нейлона будет мешать. Однако под ним у неё, как практически у всех сотрудников обсерватории, было лишь нижнее бельё – температура воздуха на такой глубине держалась на тропическом уровне в 40,6 °C. Она скинула туфли и расстегнула молнию на комбинезоне. Слава богу, сегодня она надела бюстгальтер, хотя кружев на нём могло бы быть и поменьше.

– Включи снова внутреннее освещение, – сказала она Полу. Пол, надо отдать ему должное, кинулся исполнять не мешкая. Пока он не вернулся, Луиза скользнула через люк в холодную воду – та охлаждалась до десяти градусов, чтобы подавлять в ней биологическую активность и уменьшить уровень шумов в фотоумножителях.

Она почувствовала приступ паники, внезапное осознание того, что оказалась на большой высоте без всякой опоры – дно было далеко-далеко внизу. Она поболталась на поверхности, высунув голову и плечи в открытый люк, пока паника не улеглась. После этого сделала три глубоких вдоха, плотно закрыла рот и нырнула.

Видимость под водой была отличная, и глаза совершенно не щипало. Она огляделась в поисках человека, но вокруг было столько обломков акриловой сферы, и…

Вот он!

Он и правда всплыл, а между поверхностью воды и платформой наверху был небольшой просвет – сантиметров пятнадцать. Обычно он заполнен сверхчистым азотом. Несчастный определённо мёртв; три вдоха в этой атмосфере – и ты труп. Какая ирония – он, вероятно, изо всех сил стремился вверх, к поверхности, надеясь найти там воздух, лишь для того, чтобы быть убитым непригодным для дыхания газом. Нормальный воздух, поступающий через люк, сейчас смешивался с азотом, но для утопленника, похоже, было уже слишком поздно.

Луиза снова всплыла к люку и высунула голову наружу. Пол, нервничая, ждал, что она скажет хотя бы что-нибудь. Однако на это не было времени. Она сделала такой глубокий вдох, какой смогла, и нырнула снова. Просвет над поверхностью был слишком низкий, чтобы плыть, держа нос над водой, и не стукаться постоянно макушкой о металлический потолок. Человек оказался метрах в десяти. Луиза заработала ногами, покрывая это расстояние с максимально возможной скоростью, но тут…

Облако в воде. Что-то тёмное.

Mon dieu!

Кровь.

Облако окружало голову человека, скрывая его черты. Он не двигался; если ещё жив, то, несомненно, без сознания.

Луиза извернулась, чтобы выставить нос и рот на воздух. Сделала осторожный вдох – воздух уже был вполне пригоден для дыхания – и ухватила человека за руку. Луиза перевернула его – он плавал лицом вниз – так, чтобы его нос и рот оказались над водой, но ему, похоже, было всё равно. Ни пузырей, ничего – никаких следов дыхания.

Луиза потянула его за собой. Это оказалось нелегко – человек был довольно плотного сложения и полностью одет; одежда насквозь пропиталась водой. У девушки не было времени его разглядывать, но она отметила, что на мужчине не было ни комбинезона, ни бахил. Он не мог быть горняком с никелевой шахты, и, хотя Луиза бросила лишь один быстрый взгляд на его лицо, – белый, светлобородый – он также не был сотрудником штата нейтринной обсерватории.

Пол тем временем свесился с платформы наверху и разглядывал их приближение, опустив голову в воду. В других обстоятельствах Луиза сначала дала бы поднять из воды раненого, а потом бы вылезла сама, но сквозь люк мог пролезть лишь один человек зараз, а втащить наверх тяжёлого незнакомца Полу одному не под силу.

Луиза отпустила руку мужчины и просунула голову в люк, который Пол к этому времени освободил. Некоторое время ей понадобилось, чтобы отдышаться; буксируя тело, она выбилась из сил. Потом она упёрлась ладонями в платформу и начала подниматься из воды. Пол снова присел на краю и помог ей вылезти, после чего они повернулись к плавающему в воде человеку.

Он начал было дрейфовать в сторону, но Луиза изловчилась ухватить его за рукав и вернуть обратно к люку. После этого общими усилиями они потащили его наверх и наконец втянули на край платформы. У него до сих пор шла кровь; рана, очевидно, была где-то в районе виска.

Пол немедленно склонился над утопленником и начал делать искусственное дыхание «рот в рот»; его щёку пятнала кровь каждый раз, как он поворачивал голову посмотреть, не начала ли подниматься грудь раненого.

Луиза тем временем искала пульс на его правой руке. Пульса не было… хотя нет! Вот, вот он! Есть пульс!

Пол продолжал вдувать воздух в рот незнакомца, и наконец мужчина издал слабый хрип. Вода и рвота хлынули у него изо рта. Пол отвернул ему голову в сторону, и извергаемая им жидкость смешалась с натёкшей на платформу кровью, частично смывая её.

Незнакомец, однако, по-прежнему оставался без сознания. Луиза, мокрая с головы до ног, замёрзшая и практически голая, начала чувствовать себя неловко. Она с трудом влезла обратно в свой комбинезон и застегнулась; Пол украдкой посматривал на неё, хоть и делал вид, что не смотрит.

До прихода доктора Монтего всё ещё оставалось много времени. Нейтринная обсерватория не просто в двух километрах под землёй, она ещё и в километре с четвертью в стороне от ближайшего подъёмника в шахте номер девять. Даже если клеть в этот момент находилась наверху, а это вовсе не обязательно было так, доктору Монтего всё равно понадобится минут двадцать с лишним, чтобы добраться сюда.

Луиза подумала, что они могли бы снять с незнакомца его промокшую одежду. Она потянулась к его тёмно-серой рубашке, но…

На ней не было пуговиц. И молнии тоже не было. Она не была похожа на водолазку, хотя не имела воротника, и…

А, вот они где! Ряды скрытых застёжек-кнопок располагались на широких плечах. Луиза попыталась их расстегнуть, но они не шевельнулись. Она осмотрела его штаны. Сейчас они были тёмно-зелёными, хотя в сухом виде, должно быть, гораздо светлее. Однако пояса не было; вместо него талию опоясывал ряд кнопок и складок.

Луизе внезапно пришло в голову, что мужчина может страдать от кессонной болезни. Детекторная камера была тридцати метров в глубину, а кто знает, на какой глубине он был и как быстро всплыл. Атмосферное давление так глубоко под землёй составляло 130 % нормы. В тот момент Луиза не смогла сообразить, как это может повлиять на развитие кессонной болезни, но, по крайней мере, означало, что больной получает больше кислорода, чем на поверхности, что было, безусловно, к лучшему.

Ничего не оставалось, кроме как ждать; незнакомец дышал, его пульс стабилизировался. Луизе наконец представился случай рассмотреть лицо мужчины повнимательней. Оно было широкое, но не плоское; скулы были скошены назад. А нос его был поистине гигантским – размером со сжатый кулак. Нижнюю челюсть покрывала густая тёмно-русая борода, прямые светлые волосы облепляли лоб. Его черты казались отдалённо восточноевропейскими, но цветом кожи он скорее напоминал скандинава. Широко расставленные глаза были закрыты.

– Откуда он вообще мог взяться? – спросил Пол, усевшись по-турецки рядом с незнакомцем. – Сюда никто не мог спуститься, и потом…

Луиза кивнула.

– И даже если бы смог, то как бы он пробрался в запечатанную детекторную камеру? – Она замолчала и откинула волосы с глаз, только сейчас обнаружив, что в воде она потеряла сетку для волос. – Тяжёлая вода испорчена. Если он выживет после этого трюка, его засудят так, что мало не покажется.

Луиза обнаружила, что качает головой. Кем может быть этот человек? Может быть, индейский активист, считающий, что шахта осквернила священные земли его народа? Но он был светловолос – большая редкость среди индейцев. На глупую подростковую авантюру тоже не похоже – на вид мужчине было примерно тридцать пять.

Возможно, это террорист или борец против атомных электростанций. Но хотя «Канадская атомная энергия, Ltd.» и предоставила тяжёлую воду, ничем связанным с атомной энергетикой здесь не занимались.

Кем бы он ни был, думала Луиза, если он всё же умрёт от своих ранений, то станет главным кандидатом на Дарвиновскую премию[7]. Это был классический случай эволюции в действии: человек совершил нечто неизмеримо глупое, и это стоило ему жизни.

Глава 2

Луиза Бенуа услышала звук открывающейся двери; кто-то прошёл по помещению над детекторной камерой.

– Эй! – крикнула она доктору Монтего. – Мы здесь!

Рубен Монтего, выходец с Ямайки лет тридцати пяти, поспешил к ним. Он брил голову налысо, и поэтому был единственным, кому позволено входить в нейтринную обсерваторию без сетки для волос, однако, как и все остальные, обязан был носить каску. Доктор присел над раненым, взял его за левую руку, повернул запястьем вверх и…

– Это ещё что такое? – спросил Рубен с легко заметным ямайским акцентом.

Луиза тоже увидела это: что-то, по-видимому, вживлённое прямо в кожу запястья – высококонтрастный матовый прямоугольный экран примерно восемь сантиметров в длину и два в ширину. Он показывал строку символов, самый левый из которых менялся примерно раз в секунду. Шесть крошечных бусинок, все разного цвета, выстроились в линию под экраном, а что-то, возможно, линза, находилось сбоку от экрана выше по руке незнакомца.

– Какие-то супермодные часы? – предположила Луиза.

Рубен, очевидно, решил пока проигнорировать эту загадку; он приложил указательный и средний пальцы к лучевой артерии пострадавшего.

– Пульс хороший, – объявил он. Он несильно хлопнул мужчину по щеке, потом по другой, пытаясь привести его в чувство. – Ну, давай, – сказал он ободряюще. – Давай. Просыпайся.

Наконец мужчина пошевелился. Он сильно закашлялся, и изо рта вылилось ещё немного воды. Затем его глаза распахнулись. Они оказались поразительного золотисто-карего цвета – Луиза никогда раньше такого не видела. Ему, должно быть, понадобилось какое-то время, чтобы сфокусировать взгляд, потом его глаза округлились. Похоже, вид Рубена поразил незнакомца до глубины души. Он повернул голову и посмотрел на Луизу и Пола. Его лицо по-прежнему выражало глубочайший шок. Он шевельнулся, как будто пытаясь отползти от них.

– Кто вы? – спросила Луиза.

Мужчина смотрел на неё без капли понимания.

– Кто вы? – повторила Луиза. – Что вы пытались сделать?

– Дар, – промолвил мужчина как будто с вопросительной интонацией.

– Я должен отвезти его в больницу, – сказал Рубен. – Он получил серьёзный удар по голове; надо сделать снимок.

Мужчина оглядывал металлическую платформу с таким видом, словно не мог поверить своим глазам.

– Дар барта дулб тынта? – сказал он. – Дар хулб ка тапар?

– Что это за язык? – спросил Пол у Луизы. Та пожала плечами.

– Оджибвейский? – предположила она. Недалеко от шахты располагалась резервация индейцев оджибве[8].

– Нет, – ответил Рубен, качая головой.

– Монта хас палап ко, – сказал незнакомец.

– Мы не понимаем вас, – ответила ему Луиза. – Вы говорите по-английски? – Молчание. – Parlez-vous français? – Никакой реакции.

– Нихонго-га дэкимас ка? – спросил Пол, что, как предположила Луиза, значило «говорите ли вы по-японски?».

Мужчина выпученными глазами смотрел на каждого из них по очереди, но не делал попыток ответить.

Рубен встал, потому протянул незнакомцу руку. Секунду он непонимающе смотрел на неё, потом взял в свою. У него была огромная рука с пальцами-сосисками; большой палец был неестественно удлинён. С помощью Рубена он поднялся на ноги. Затем доктор обнял мужчину за широкую спину, помогая ему удерживать равновесие. Незнакомец весил, должно быть, килограмм на тридцать больше Рубена и был очень мускулист. Пол подошёл к мужчине с другой стороны и обхватил его рукой, поддерживая. Луиза шла впереди них, придерживая дверь в пультовую, которая, после того как вошёл Рубен, автоматически закрылась.

В пультовой Луиза надела свои бахилы и каску; Пол сделал то же самое. В касках имелись встроенные фонарики и ушные протекторы, которые опускались вниз в случае необходимости. Все также надели защитные очки. Каска Рубена всё ещё была на нём. Пол нашёл ещё одну, лежащую на металлическом шкафу, и протянул её раненому, но доктор отмахнулся от неё.

– Не хочу, чтобы ему что-то давило на голову, пока мы не сделаем рентген, – сказал он. – Ну что ж, давайте доставим его наверх. Я вызвал «Скорую» перед тем, как спуститься сюда.

Вчетвером они покинули пультовую и по коридору прошли к выходу. Обсерватория поддерживала режим «чистой комнаты» – хотя какое теперь это имеет значение, горько подумала Луиза. Они прошли мимо пылесосной камеры – похожей на душевую кабинку установки, которая удаляла пыль и грязь с одежды всех входящих в обсерваторию. Потом миновали ряд настоящих душевых кабинок: каждый входящий обязан был принять душ, но на выходе этого не требовалось. Здесь был пункт первой помощи, и Луиза видела, как Рубен посмотрел в сторону шкафчика с надписью «Носилки». Но раненый передвигался вполне уверенно, так что доктор жестом приказал идти дальше.

Они включили фонарики на касках и начали свой километровый с четвертью путь по сумрачному тоннелю с грязным полом. Грубо обтёсанные стены тоннеля были утыканы стальными прутами и затянуты сверху металлической сеткой; так глубоко под землёй неукреплённая скальная стена под весом двухкилометрового слоя горных пород рухнула бы, заполняя любую полость.

По дороге, особенно когда они пересекали участки, где скапливалась вода, раненый всё меньше опирался на сопровождающих; он определённо приходил в себя.

Пол и доктор Монтего вели оживлённую дискуссию по поводу того, каким образом этот человек мог попасть внутрь запечатанной камеры. Луиза тем временем погрузилась в невесёлые раздумья о разрушенном нейтринном детекторе – и о том, как это отразится на финансировании её исследований. Всю дорогу им в лицо дул ветер – огромные вентиляторы постоянно засасывали воздух с поверхности.

Наконец они добрались до подъёмника. Рубен по пути сюда заблокировал клеть на этом уровне, 6800 футов, – здешние таблички и указатели были изготовлены ещё до перехода Канады на метрическую систему. Она до сих пор ожидала их, наверняка к неудовольствию шахтёров, которым требовалось подняться или спуститься.

Они вошли в клеть, и Рубен несколько раз нажал кнопку, сообщая оператору наверху, что можно включать лебёдку. Подъёмник дёрнулся и пошёл вверх. В клети не было внутреннего освещения, так что Рубен, Луиза и Пол выключили фонарики на касках, чтобы не ослеплять друг друга. Свет проникал внутрь через открытую переднюю стену, и только тогда, когда клеть через каждые двести футов проходила мимо освещённых уровней. В этом прерывистом освещении Луиза разглядывала угловатые черты лица незнакомца и его глубоко посаженные глаза.

По мере подъёма у Луизы несколько раз закладывало уши. Скоро они проехали уровень 4600 футов[9], её любимый. На нём «Инко» выращивало саженцы для проектов по восстановлению лесов вокруг Садбери. Температура здесь постоянно держалась на уровне 20 °C; добавление искусственного освещения превратило шахту в великолепную теплицу.

В голову Луизы лезли всякие безумные мысли, словно выползшие из «Секретных материалов»[10]: о том, как можно попасть внутрь детекторной сферы, не тронув болтов, которыми задраен ведущий туда люк. Она держала их при себе; если что-то подобное и приходило в голову Рубену и Полу, они тоже не торопились это озвучивать. Всему найдётся рациональное объяснение, убеждала себя Луиза. Обязательно найдётся.

Клеть продолжала свой долгий подъём; незнакомец тем временем окончательно пришёл в себя. Его одежда всё ещё была влажной, хотя постоянно дующий в шахте ветер успел её подсушить. Мужчина попытался отжать свою рубаху; несколько капель упали на выкрашенный жёлтой краской металлический пол клети. Потом он своей огромной ладонью убрал со лба прилипшие к нему мокрые волосы, открыв взгляду – Луиза даже ахнула, хотя в шуме и бряканье работающего подъёмника вряд ли кто её услышал, – огромный надбровный валик над глазами, словно сплюснутый логотип «Макдоналдса».

Наконец клеть дёрнулась и остановилась. Пол, Луиза, доктор Монтего и раненый незнакомец вышли из неё, миновав небольшую группу озадаченных и сердитых шахтёров, ожидающих спуска. Вчетвером они поднялись по пандусу в обширное помещение, где шахтёры каждый день оставляют свою городскую одежду и переодеваются в рабочие комбинезоны. Двое санитаров уже ждали их.

– Я Рубен Монтего, – сказал им доктор, – врач предприятия. Этот человек едва не утонул и получил травму черепа… – Он продолжил объяснять двум санитарам состояние пациента, выводя его из здания шахты на свет горячего летнего дня.

Пол и Луиза последовали за ними; доктор, раненый и санитары погрузились в «Скорую» и умчались прочь по засыпанной гравием дороге.

– И что теперь? – спросил Пол.

Луиза нахмурилась.

– Нужно позвонить доктору Ма, – сказала она. Бонни Джин Ма была директором Нейтринной обсерватории Садбери. Её офис находился в Карлтонском университете в Оттаве, почти в 500 километрах отсюда. В обсерватории её видели редко; всё оперативное управление было переложено на плечи постдоков и аспирантов, таких как Луиза и Пол.

– И что мы ей скажем? – спросил Пол.

Луиза посмотрела в направлении, куда «Скорая» увезла своего невозможного пассажира.

– Je ne sais pas[11], – ответила она, медленно качая головой.

Глава 3

Началось всё гораздо более спокойно.

– Здравый день, – тихо сказал Понтер Боддет, подпирая голову согнутой рукой и оглядывая Адекора Халда, стоящего перед раковиной умывальника.

– Привет, засоня, – отозвался Адекор, поворачиваясь и прислоняя мускулистую спину к чесательному столбу. Он задвигался влево-вправо. – Здравый день.

Понтер улыбнулся Адекору. Ему нравилось смотреть, как Адекор двигается, как перекатываются его грудные мышцы. Понтер даже не представлял себе, как бы он пережил утрату своей партнёрши Класт без поддержки Адекора, хоть иногда он всё равно чувствовал себя одиноко. Когда Двое становились Одним – последний такой период закончился только что, – Адекор уходил к своей партнёрше и ребёнку. А дочери Понтера взрослели, и он в этот раз их почти не увидел. Конечно, есть много женщин постарше, чьи мужья умерли, но женщины, настолько умудрённые опытом – настолько, что имеют право голосовать! – вряд ли заинтересуются мужчиной возраста Понтера, видевшего всего 447 лун.

Но несмотря на то что у дочерей нашлось для него не слишком много времени, Понтер всё равно был рад с ними повидаться, хотя…

Это зависело от того, как падал свет. Иногда, когда солнце светило у неё из-за спины, Жасмель казалась точной копией своей матери. И у Понтера перехватывало дыхание: он тосковал по Класт больше, чем мог сказать словами.

На другом краю комнаты Адекор наполнял бассейн. Он перегнулся через край, откручивая вентили, спиной к Понтеру. Понтер опустил голову на дискообразную подушку и просто смотрел на него.

Кое-кто предостерегал Понтера от партнёрства с Адекором, и Понтер был уверен, что некоторые из друзей Адекора и ему высказывали подобные опасения. Это никак не было связано с тем, что случилось в Академии; просто совместная работа, с точки зрения многих, плохо сочеталась с совместной жизнью. Однако, хотя Салдак и был крупным городом (суммарное население его Окраины и Центра превышало двадцать пять тысяч), здесь жило всего шестеро физиков, и трое из них – женщины. Понтеру и Адекору доставляло удовольствие говорить о своей работе и обсуждать новые теории, и каждому из них нравилось иметь рядом с собой того, кто по-настоящему понимает то, что говорит другой.

Кроме того, и в других аспектах они были прекрасной парой. Адекор был жаворонком; утро было пиком его активности, и он обожал наполнять ванну. Понтер разгонялся ближе к середине дня и всегда предвкушал удовольствие от приготовления ужина.

Вода продолжала литься из кранов; Понтер любил этот звук, беспорядочный белый шум. Он испустил довольный вздох и выбрался из постели; росший на полу мох защекотал его пятки. Он шагнул к окну, ухватил ручку, прикреплённую к металлической ставне, и оттянул её от намагниченного оконного переплёта. Потом он поднял руки над головой и укрепил ставень в его дневном положении – прилепленным к магнитной металлической панели на потолке.

Сквозь деревья светило восходящее солнце; оно кололо Понтеру глаза, и он наклонил голову вперёд, уперев нижнюю челюсть в грудь и отгородив глаза от солнца надбровным валиком. На улице олень пил из родника в сотне шагов от дома. Понтер иногда охотился, но не в жилых районах; этот олень знал, что ему ничего не угрожает – не здесь, не от рук людей. Вдалеке Понтер мог различить поблескивание солнечных панелей, установленных вокруг соседнего дома.

– Хак, – произнёс Понтер в пустоту, обращаясь к своему импланту-компаньону, – какой на сегодня прогноз?

– Хороший, – ответил компаньон. – Максимум днём – шестнадцать градусов; минимум ночью – девять. – Его компаньон разговаривал женским голосом. Понтер недавно перепрограммировал его на использование голоса и манеры речи Класт, позаимствованных в её архиве алиби, и теперь жалел об этом. Он думал, что её голос притупит чувство одиночества, но вместо этого у него начинало болеть сердце каждый раз, когда имплант заговаривал с ним.

– Дождя не ожидается, – продолжал компаньон, – ветер двадцать процентов посолонь, восемнадцать тысяч шагов в децидень.

Понтер кивнул; сканеры импланта фиксировали такие жесты с лёгкостью.

– Ванна готова, – сказал Адекор у него из-за спины. Понтер повернулся и увидел, как Адекор скользнул в круглый бассейн, утопленный в пол. Он включил перемешиватели, и вода вокруг него вспучилась волнами. Понтер – голый, как и Адекор – подошёл к бассейну и тоже залез в него. Адекору нравилась вода немного теплее, чем находил комфортным Понтер, так что в конце концов они сошлись на компромиссном значении в тридцать семь градусов – температура человеческого тела.

Понтер воспользовался голбасовой щёткой и собственными руками, чтобы отскоблить те места, до которых Адекор не мог дотянуться сам. Потом они поменялись ролями, и Адекор помог очиститься Понтеру.

Воздух был пропитан влагой; Понтер глубоко дышал, увлажняя носовые синусы. В комнату вошла Пабо, здоровенная коричнево-рыжая собака Понтера. Она не любила воду, так что остановилась за несколько шагов от бассейна. Однако она совершенно очевидно хотела, чтобы её покормили.

Понтер кинул на Адекора выразительный взгляд – «ну что ж тут поделаешь?» – и вылез из бассейна, капая на покрывающий пол мох.

– Сейчас-сейчас, малышка, – сказал он собаке. – Дай мне только одеться.

Удовлетворённая тем, что её послание принято, Пабо вышла из спальни. Понтер потянулся над бассейном и выбрал сушильный шнур. Схватив его за обе рукоятки, он прокатил его по спине от одного бока до другого; потом зажал одну из рукояток зубами и высушил руки и ноги. Понтер осмотрел себя в квадратном зеркале, висящем над бассейном, и неуклюжими пальцами расчесал волосы так, чтобы они симметрично спадали по сторонам головы.

В углу комнаты лежала груда чистой одежды. Понтер подошёл к ней и осмотрел ассортимент. Обычно он особо не задумывался о выборе одежды, однако если им с Адекором повезёт, один из эксгибиционистов может сегодня прийти посмотреть на них. Он выбрал тёмно-серую рубаху, натянул её на себя, застегнул кнопки на плечах, запахивая широкие проймы. Эта рубашка – хороший выбор, подумал он. Её подарила Класт.

Он выбрал брюки и надел их, просунув ноги в мешковатые карманы на конце каждой штанины. После этого затянул кожаные ремешки на лодыжках и вокруг стоп, удобно подогнав штанины к ногам.

Адекор тем временем выбирался из бассейна. Понтер взглянул на него, потом посмотрел на экран своего компаньона. Время поджимало; автобус прибудет уже скоро.

Он вышел из спальни в главную комнату дома. Пабо немедленно начала виться вокруг. Понтер потянулся к ней и почесал её за ухом.

– Не беспокойся, малышка, – сказал он ей. – Я про тебя не забыл.

Он открыл вакуумный шкаф и достал из него большую бизонью кость с остатками мяса, не доеденного вчера за ужином. Он положил кость на пол – мох в этом месте был покрыт стеклом, чтобы было легче потом убираться – и Пабо немедленно вцепилась в неё. Адекор присоединился к Понтеру на кухне и занялся приготовлением завтрака. Он взял два плоских куска лосиного мяса из вакуумного шкафа и засунул их в лазерную печь, которую предварительно заполнил паром, чтобы мясо снова напиталось влагой. Понтер заглянул в печь сквозь прозрачную переднюю стенку: рубиновые лучи образовали на мясе сложный узор, идеально прожаривая каждую его часть. Адекор насыпал в чашу кедровые орешки и выставил кружки с разбавленным кленовым сиропом, а потом достал из печи готовые стейки.

Понтер включил визор; укреплённая на стене квадратная панель ожила. Экран был разделён на четыре равные секции. В одной шла трансляция усовершенствованного компаньона Хавста; во второй – Талока; нижняя правая демонстрировала сцены из жизни Гаулта, нижняя левая – Луласма. Понтер знал, что Адикор – почитатель Хавста, поэтому велел визору расширить эту секцию на весь экран. Понтер признавал, что Хавсту всегда удаётся найти что-то интересное; сегодня утром он направлялся на Окраину Салдака, где пять человек оказались заживо погребены под оползнем. Но всё же, если кто-то из эксгибиционистов придёт сегодня к входу в шахту, Понтер предпочёл бы, чтобы это оказался Луласм: по мнению Понтера, его вопросы обычно более проницательны.

Понтер и Адекор уселись и натянули перчатки для еды. Адекор зачерпнул горсть кедровых орешков из чаши и рассыпал их по поверхности стейка, а потом вдавил их в мясо затянутой в перчатку ладонью. Понтер улыбнулся; это была одна из привычек Адекора, которую он находил милой, – он не знал больше никого, кто бы так делал.

Понтер подхватил собственный стейк, всё ещё немного скворчащий, и откусил большой кусок, ощутив резкий привкус, характерный для мяса, которое никогда не замораживали. И как люди выживали до изобретения вакуумных шкафов?

Через короткое время Понтер заметил в окно, как неподалёку от дома совершил посадку автобус. Он приказал визору отключиться; они побросали перчатки для еды в акустический очиститель, Понтер потрепал Пабо по голове, и они с Адекором покинули дом, не закрывая дверей, чтобы собака могла входить и выходить, когда захочет. Они залезли в автобус, поздоровались с семью другими его пассажирами и отправились на работу, как в самый обычный день.

Глава 4

Понтер Боддет вырос в этой части света; про никелевую шахту он знал всю свою жизнь. Несмотря на это, он никогда не встречал никого, кто бы побывал в её глубинах – добычу полезных ископаемых вели исключительно роботы. Однако когда у Класт диагностировали лейкемию, они с Понтером начали посещать собрания больных раком, чтобы поддерживать, помогать друг другу и делиться информацией. Встречи проходили в здании кобалант, которое, разумеется, по вечерам пустовало.

Понтер ожидал, что в группе будут те, кто заболел из-за работы в шахте. В конце концов, спускаясь глубоко в толщу скал, ты подвергаешься воздействию повышенной радиации.

Однако никого, кто спускался в шахту, в группе не оказалось. Понтер стал расспрашивать людей и выяснил, что это была очень необычная никелевая шахта – уровень фоновой радиации окружающих её древних гранитов был чрезвычайно низок.

И вследствие этого у него возникла идея. Он был физиком и работал с Адекором Халдом над постройкой квантового компьютера. Но квантовые регистры чрезвычайно чувствительны к внешним воздействиям; одной из самых тяжёлых проблем было воздействие космических лучей, приводящее к нарушению когерентности.

Решение, как казалось, лежало прямо у них под ногами. С тысячами саженей скалы над головой космические лучи перестанут создавать проблемы. На такую глубину не сможет проникнуть ничто, кроме нейтрино, а нейтрино не помешает экспериментам, которые собирались проводить Понтер и Адекор.

Главным администратором Салдака был Делаг Боуст; этот пост его заставили занять Серые. Но с администраторами так всегда – тот, кто выбрал бы подобный вклад добровольно, обычно для него не годился.

Понтер представил Боусту свои предложения: позволить им построить лабораторию квантовых вычислений внутри шахты. И Боуст убедил Серых согласиться. В конце концов, технологическая цивилизация не может обходиться без металлов, а шахта не всегда была безвредной для окружающей среды. Так что любая возможность использовать её для чего-то полезного могла только приветствоваться.

Итак, квантовый компьютер был построен. У Понтера и Адекора появились проблемы с непредвиденным источником декогерентности – пьезоэлектрическими разрядами, вызванными напряжениями, которые испытывают на такой глубине горные породы. Но Адекору казалось, что он нашёл решение проблемы, и сегодня они снова попробуют разложить на множители непредставимо огромное число.

Автобус на воздушной подушке доставил Понтера и Адекора к входу в шахту. Стоял чудесный летний день, небо было голубое и безоблачное, как и предсказывал компаньон Понтера. Понтер чувствовал в воздухе запах пыльцы и слышал печальные крики гагар над озером. Он взял в кладовке головной протектор – две стойки, удерживающие плоскую платформу над головой, – и пристроил его к плечам. Адекор тоже надел защиту, и они направились к лифту.

Шахтный подъёмник имел цилиндрическую форму. Двое физиков вошли в кабину; Понтер нажал ногой педаль активации.

Лифт начал спуск.

* * *

Понтер и Адекор вышли из лифта и направились по длинному тоннелю в квантовой лаборатории; разумеется, она была построена в той части шахты, где ценных руд уже не осталось. Они шли молча, в лёгком, дружеском молчании двух мужчин, которые знают друг друга целую вечность.

Наконец они добрались до лаборатории. Она состояла из четырёх помещений. Первое было крошечной каморкой, предназначенной для еды – подниматься наверх, чтобы пообедать, а потом спускаться обратно отняло бы слишком много времени. Во втором был автономный санузел – в шахте не было канализации, так что все отходы каждый вечер нужно было поднимать наверх. В третьем помещалась пультовая с инструментальными кластерами и рабочими столами. А в четвёртом, самом большом, находилась гигантская вычислительная камера; по объёму она превышала все комнаты в доме Понтера и Адекора, вместе взятые.

Когда строят компьютер, обычно стараются сделать его как можно меньше: тогда задержки, вызываемые ограниченностью скорости света, будут минимальны. Но квантовый компьютерный массив Понтера и Адекора использовал в качестве регистров квантово запутанные протоны, и была необходимость отличать реакции, происходящие одновременно вследствие запутанности, от реакций, являющихся следствием нормального, «субсветового» взаимодействия протонов. И самым простым способом этого достичь было развести регистры на некоторое расстояние, так, чтобы время, которое нужно свету для того, чтобы дойти от одного регистра до другого, можно было легко измерить. Таким образом, протоны находились в колоннообразных магнитных ловушках, равномерно распределённых по всей площади помещения.

Понтер и Адикор сняли головные протекторы и вошли в пультовую. Адекор был практиком – это он нашёл способ воплотить идеи Понтера в электронику и программное обеспечение. Он устроился за консолью и начал запускать процедуры, необходимые для инициализации квантового вычислительного массива.

– Как скоро мы будем готовы? – спросил Понтер.

– Ещё полдеци, – ответил Адекор. – У меня до сих пор проблемы со стабилизацией 69-го регистра.

– Думаешь, он заработает? – спросил Понтер.

– Я? – отреагировал Адекор. – Конечно. – Он улыбнулся. – Разумеется, я говорил это и вчера, и позавчера, и позапозавчера.

– Вечный оптимист, – сказал Понтер.

– Эй, – откликнулся Адекор, – когда ты залез так глубоко, то единственный возможный путь – наверх.

Понтер рассмеялся, потом через сводчатый проход зашёл на кухню, чтобы взять тубу с водой. Он надеялся, что сегодня эксперимент наконец завершится успехом. Следующий Серый Совет уже скоро, и им с Адекором надо будет снова объяснять, чем их работа полезна общине. Предложения учёных обычно одобряют – каждый прекрасно видит, как улучшилась жизнь людей благодаря науке, однако всё же было бы приятнее иметь возможность сообщить о положительных результатах.

Понтер зубами сорвал пластиковую крышку с водяной тубы и сделал несколько глотков холодной жидкости. После этого он снова вернулся в пультовую и принялся просматривать веер бледно-зелёных листов, содержащих записи о предыдущих попытках; время от времени он делал глоток воды. Понтер сидел спиной к Адекору, который возился с консолью управления на противоположном краю небольшого помещения. Одна из стен была почти полностью прозрачной; окно выходило в огромную вычислительную камеру, пол которой находился ниже, а потолок – выше, чем в других помещениях лаборатории.

Они уже достигли определённых успехов в квантовых вычислениях. За последний декамесяц было факторизовано число, которое потребовало бы 10⁷³ атомов водорода в качестве регистров – то есть неизмеримо больше, чем есть водорода во всех звёздах всех галактик, на шестьдесят с лишним порядков больше, чем уместилось бы в вычислительной камере, если бы её полностью заполнили водородом. Совершить такую операцию можно лишь одним способом – воспользоваться квантово-вычислительными эффектами, сделать так, чтобы ограниченное количество физически существующих регистров одновременно находилось во множестве состояний, наложенных друг на друга.

Фактически текущий эксперимент был лишь звеном в цепи – попыткой факторизовать ещё большее число. Но число это было из тех невообразимо больших чисел, которые, согласно теореме Дегандала, должны быть простыми. Ни один обычный компьютер не способен это проверить, но квантовый компьютер должен справиться.

Понтер просмотрел ещё несколько страниц распечатки, потом перешёл к другому пульту и вытянул несколько управляющих штырьков, регулируя компоненты записывающей системы. Он хотел убедиться, что каждый аспект тестового прогона будет записан, так чтобы сомнений в полученных результатах не возникло. Если бы можно было…

– Готов, – сказал Адекор.

Понтер почувствовал, как чаще забилось сердце. Он так хотел, чтобы всё заработало – и ради себя, и ради Адекора. Понтеру сопутствовала удача в самом начале его карьеры; в физических кругах он пользовался авторитетом. Даже если он умрёт прямо сейчас, его ещё долго будут помнить. Адекор же был не так успешен, хотя заслуживал большего. Как будет здорово, если они вместе смогут доказать – или опровергнуть, важен будет любой результат – теорему Дегандала.

Эксперимент управлялся с двух пультов, расположенных по краям маленькой комнаты. Понтер остался у того, возле которого стоял, расположенного у прохода, ведущего в кухню; Адекор перешёл ко второму. Вообще-то следовало оба контрольных кластера расположить в одном месте, но такая планировка позволила сэкономить почти тридцать саженей дорогого квантовопроводящего кабеля, которым соединяются регистры. Пульты были смонтированы на стене. Адекор встал перед своим и вытянул нужные штырьки. Понтер тем временем произвёл необходимые настройки на своём пульте.

– Всё готово? – спросил Адикор.

Понтер оглядел индикаторы: они все были красные, цвета крови, цвета здоровья.

– Да.

Адекор кивнул.

– Десять тактов, – сказал он, начиная отсчёт. – Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Ноль.

Несколько огоньков вспыхнули на панели Понтера, показывая, что регистры работают. Теоретически все возможные делители должны быть опробованы за долю такта, а результаты получены в виде набора интерференционных узоров на фотоплёнке. Обычному компьютеру, который расшифрует интерференционные узоры, понадобится некоторое время на составление списка делителей, который в случае, если теорема Дегандала неверна, может оказаться очень и очень длинным.

Понтер отошёл от своего пульта и присел. Адекор ходил взад-вперёд, поглядывал в окно на ряды регистровых ёмкостей – запаянных стеклянно-стальных колонн, содержащих точно отмеренное количество водорода.

Наконец обычный компьютер издал гулкий звон, сигнализируя о завершении работы.

В центре пульта Понтера был экран монитора; результаты появились на нём в виде чёрных знаков на жёлтом фоне. И результатом было…

– Хрящ! – выругался Адекор, стоящий позади Понтера, положа руку ему на плечо.

На экране светилась надпись: «Ошибка в регистре 69; факторизация прервана».

– Нам придётся его заменить, – сказал Понтер. – От него одни проблемы.

– Это не регистр, – ответил Адекор. – Это основание, которым он крепится к полу. Но на изготовление нового уйдёт декадень.

– И нам нечего будет показать на Сером Совете? – спросил Понтер. Перспектива выйти перед собранием старейшин и сообщить им, что со времени последнего заседания Совета им не удалось ничего добавить в копилку общих знаний, ему совершенно не нравилась.

– Разве что… – Адекор задумчиво замолчал.

– Что?

– Ну, проблема с 69-м состоит в том, что он вибрирует в нижней части; соединительные зажимы не были обработаны как следует. Если бы нам удалось его чем-то зафиксировать…

Понтер оглядел помещение. Ничего подходящего.

– А что, если я просто пойду в вычислительную и обопрусь на него. Ну, то есть налягу всем весом. Это предотвратит вибрацию?

Адекор нахмурился.

– Его надо будет держать очень крепко. Конечно, оборудование может выдержать небольшой сдвиг, но…

– Я попробую, – сказал Понтер. – Только… моё присутствие в вычислительной само по себе не создаст декогерентности?

Адекор покачал головой.

– Нет. Регистровые колонны хорошо экранированы. Понадобится что-то гораздо более радиоактивное или электрически шумное, чем человеческое тело, чтобы повлиять на содержимое.

– Ну, тогда…

Адекор снова нахмурился.

– Это не слишком элегантное решение проблемы.

– Но оно может сработать.

Адекор кивнул.

– Думаю, попробовать стоит. Это лучше, чем идти на Совет с пустыми руками.

– Хорошо! – решительно сказал Понтер. – Давай начнём.

Он открыл дверь, отделяющую три обитаемых помещения от большой камеры, содержащей регистровые колонны. Мужчина спустился по лестнице на гладкий гранитный пол пещеры, выровненный лучами лазеров. Понтер двигался осторожно – в прошлом он здесь однажды поскользнулся. Дойдя до цилиндра под номером 69, он положил руку на его закруглённый верх, накрыл её другой рукой, а затем изо всех сил надавил на него.

– Запускай по готовности, я держу, – крикнул он.

– Десять, – крикнул Адекор в ответ. – Девять. Восемь. Семь.

Понтер следил, чтобы руки оставались неподвижными. Насколько он мог судить, цилиндр совершенно не вибрировал.

– Шесть. Пять. Четыре.

Понтер глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Он удержит.

– Три. Два. Один.

«Поехали», – подумал Понтер.

– Ноль!

* * *

Адекор услышал, как задребезжало стекло в окне, выходящем на вычислительную камеру.

– Понтер! – закричал он. Потом бросился к окну. – П-Понтер?

Его нигде не было.

Адекор потянул за ручку незапертой двери, и…

Ш-ш-шух-х!

Дверь резко рванулась вперёд и распахнулась, ручка вырвалась у Адекора из пальцев, и воздушная волна из пультовой пронеслась мимо него в вычислительную камеру; Адекора едва не бросило на лестницу лицом вниз. Ветер дул внутрь вычислительной камеры из пультовой и шахты позади неё, словно… словно воздух, который был в ней до этого, куда-то исчез. У Адекора заложило уши.

– Понтер! – снова позвал он, когда ветер утих, но, хотя помещение было велико, регистровые колонны, заполнявшие его, были лишь тонкими трубками; они не могли загородить от него Понтера.

Что могло случиться? Если где-то в шахте рухнула стена, а за ней была область низкого давления, то…

Но весь шахтный комплекс утыкан сейсмическими сенсорами, и, если бы произошло что-то такое, система оповещения в лаборатории начала бы испускать запахи тревоги.

Адекор побежал по гранитному полу.

– Понтер! – кричал он. – Понтер?

На полу не было никаких трещин; его не могла поглотить земля. Адекор видел регистр 69, тот, с которым работал Понтер, на дальнем краю помещения. Понтера рядом с ним определённо не было, но Адекор всё равно до него дошёл, ища какой-нибудь ключ, след…

Хрящ!

Адекор почувствовал, как опора выскальзывает у него из-под ног, и грохнулся спиной о гранитный пол. Вокруг была вода – много воды. Откуда она взялась? Понтер перед этим пил из тубы, но, Адекор был в этом уверен, оставил её наверху. Кроме того, воды было гораздо больше, чем могло вылиться из тубы; здесь было по меньшей мере несколько вёдер воды, растёкшейся обширной лужей.

Вода – если это была вода – выглядела чистой и прозрачной. Адекор поднёс мокрую ладонь к носу. Никакого запаха.

Осторожно лизнул.

Никакого вкуса.

Похоже, вода и правда чистая. Очищенная.

С колотящимся сердцем и кружащейся головой Адекор разыскал несколько ёмкостей и взял образцы. Пока это был единственный след.

Откуда могла взяться вода?

И куда пропал Понтер?

Глава 5

– Что за…?

Полная тьма.

И… вода! У Понтера Боддета были мокрые ноги, и…

И он погружается; вода доходит до пояса, до груди, начинает заливать лицо.

Понтер задрыгал ногами.

Его глаза и правда были открыты, но смотреть было не на что. Абсолютно не на что.

Он замолотил по воде руками. Глотнул воздуха.

Что произошло? Где он?

Вот он стоит в лаборатории квантовых вычислений, и в следующую секунду…

Тьма. Тьма настолько непроглядная, что Понтер подумал, что ослеп. Такое мог сделать взрыв; так глубоко под землёй всегда существует вероятность обвала, и…

Прорыв подземных вод также возможен. Он раскинул руки вширь, выпрямил ноги, пытаясь нащупать дно, но…

Но ничего не нащупал, совсем ничего. Только вода. Понтер мог быть и в одной сажени от дна, и в тысяче. Он подумал о том, чтобы нырнуть, но в толще воды и в темноте, без малейшего света, была вероятность потерять направление вверх и не вынырнуть вовремя.

Пытаясь нащупать ногами дно, он случайно глотнул воды. Она была совершенно безвкусна. Он ожидал, что вода в подземной реке будет солоноватой, но эта, похоже, была чистая, словно только что растаявший лёд.

Он продолжал хватать ртом воздух; сердцебиение учащалось, и…

И ему захотелось доплыть до края этого места, что бы это ни…

Стонущий звук, низкий, глубокий, словно идущий со всех направлений сразу.

Словно просыпающийся зверь, словно…

Словно что-то, находящееся под огромным давлением?

Ему наконец удалось набрать в лёгкие достаточно воздуха, чтобы закричать.

– Помогите! – кричал он. – Помогите!

Он услышал странное эхо, как будто находился в замкнутом помещении. Может, он по-прежнему в вычислительной камере? Но если это так, то почему Адекор не отзывается на его голос?

Он не мог просто болтаться здесь. Он ещё не устал, но скоро устанет. Он должен найти поверхность, на которую можно бы было взобраться, или что-нибудь, что поддерживало бы его на плаву, и…

Снова стон, в этот раз громче, требовательнее.

Понтер поплыл по-собачьи. Если бы только был свет – любой свет. Он проплыл вроде бы всего ничего, и…

Боль! Понтер ударился головой обо что-то твёрдое. Он снова заработал руками и ногами, удерживая себя на месте; конечности начинали болеть. Он вытянул руку ладонью вперёд, растопырив пальцы. То, обо что он ударился, было твёрдым и тёплым – так что не металл и не стекло. Оно было совершенно гладкое, возможно, слегка вогнутое, и…

Снова стон, доносящийся от…

Его сердце ёкнуло; он ощутил, как расширились глаза, но по-прежнему ничего не видел.

… доносящийся от твёрдой стены перед ним.

Он поплыл в противоположном направлении; шум усилился, от него заболели уши.

Где он? Где он?

Шум становился всё громче. Он продолжал плыть от него, и…

Ай! Как больно!

Он врезался в ещё одну твёрдую гладкую стену. Это определённо не была стена вычислительной камеры – её стены были покрыты мягким звукопоглощающим материалом.

Ш-ш-шух-х-х-х!

Внезапно вода вокруг Понтера начала двигаться, завертелась, заревела, она подхватила его, словно горная река. Понтер сделал глубокий вдох, заглотив вместе с воздухом немного воды, а потом…

А потом ощутил, как что-то твёрдое ударило его по виску, и впервые за всё время этого безумия он увидел свет – искры из глаз.

И после этого – снова тьма, и тишина, и…

И больше ничего.

* * *

Адекор Халд вернулся в пультовую, тряся головой от удивления и не веря собственным глазам.

Они с Понтером были друзьями целую вечность. Они оба были из 145-го и познакомились, будучи студентами Научной Академии. Но за всё это время он ни разу не замечал за Понтером склонности к розыгрышам. Правила пожарной безопасности требовали, чтобы из любого помещения было несколько выходов, но здесь, под землёй, соблюсти это правило было невозможно. Единственный путь из вычислительной камеры проходил через пультовую. Кабели иногда прячут за фальшивыми дверями, но здесь все кабели и трубопроводы были проложены на виду, а полом служил гладко отполированный древний гранит.

Адекор следил за приборами; он не смотрел в окно на вычислительную камеру. Тем не менее там не было никаких световых вспышек – он бы заметил их боковым зрением. Если бы Понтер – что? Испарился? Если бы Понтер испарился, то наверняка остался бы запах дыма или, скажем, озона. Но ничего такого не было. Он просто исчез.

Адекор бессильно упал в кресло – Понтерово кресло.

Он не знал, что делать дальше; не имел ни малейшего представления. Ему потребовалось несколько тактов, чтобы собраться с мыслями. Он должен сообщить городской администрации, что Понтер пропал; они организуют поиски. Может быть – хотя и трудно в это поверить, – что земля разверзлась и Понтер куда-то провалился, возможно, в шахту уровнем ниже. В этом случае он, возможно, ранен.

Адекор поднялся на ноги.

* * *

Доктор Рубен Монтего, двое санитаров «Скорой» и раненый человек вошли через раздвижную стеклянную дверь в приёмный покой Медицинского центра Сент-Джозеф – подразделения Регионального госпиталя Садбери.

Принимающий врач оказался сикхом за пятьдесят в нефритово-зелёном тюрбане.

– Что заболело? – спросил он.

Рубен взглянул на его бейджик, на котором значилось «Н. Сингх, врач».

– Доктор Сингх, – проговорил он, – я Рубен Монтего, медик с шахты «Крейгтон». Этот человек едва не утонул в ёмкости с тяжёлой водой и, как вы видите, получил травму черепа.

– С тяжёлой водой? – удивился Сингх. – Где он нашёл…

– В нейтринной обсерватории, – ответил Рубен.

– Ах да, – сказал Сингх. Он отвернулся и вызвал кресло-каталку, потом осмотрел пострадавшего и стал делать пометки в блокноте. – Необычная форма тела, – сказал он. – Ярко выраженные надбровные дуги. Очень мускулист, очень широкоплеч. Короткие конечности. И… эй! Это ещё что такое?

Рубен покачал головой.

– Я не знаю. Оно, похоже, вживлено ему в кожу.

– Очень странно. – Сингх посмотрел пациенту прямо в глаза. – Как вы себя чувствуете?

– Он не говорит по-английски, – пояснил Рубен.

– Ах, – сказал Сингх. – Ладно, его кости расскажут нам всё сами. Давайте его на рентген.

* * *

Рубен Монтего ходил взад-вперёд по приёмному покою, иногда заговаривая с проходящими мимо знакомыми врачами. Наконец Сингху сообщили, что рентгенограммы готовы. Рубен надеялся, что его пригласят, хотя бы из профессиональной вежливости, и Сингх действительно сделал знак следовать за ним.

Пострадавший всё ещё находился в рентген-кабинете, предположительно на случай, если Сингх решит, что нужны дополнительные снимки. Сейчас он сидел в кресле-каталке и выглядел, по мнению Рубена, более напуганным, чем маленький ребёнок, впервые попавший в больницу. Рентгенолог развешивал снимки – вид спереди и сбоку – на световой панели, к которой и подошли Сингх с Рубеном.

– Взгляните на это, – тихо сказал Рубен.

– Весьма необычно, – ответил Сингх. – Весьма.

Череп оказался удлинён – в гораздо большей степени, чем это свойственно человеческим черепам, и сзади имел округлую выпуклость, напоминающую шиньон. Надбровные дуги выступали далеко вперёд под низким лбом. Носовая полость была гигантских размеров со странными треугольными выступами с обеих сторон. Огромная челюстная кость, видимая на нижней границе снимка, открыла то, что скрывала борода, – полное отсутствие подбородка. Также бросалась в глаза прореха между последним коренным зубом и краем челюсти.

– Никогда не видел ничего подобного, – признал Рубен.

Карие глаза Сингха были удивлённо расширены.

– Я видел, – сказал он. – Видел. – Он повернулся и посмотрел на пациента, который по-прежнему сидел в кресле-каталке, бормоча что-то непонятное. Потом Сингх снова изучил рентгеновские снимки. – Это невозможно, – заявил сикх. – Попросту невозможно.

– Что?

– Этого не может быть…

– Чего? Доктор Сингх, ради бога…

Сингх поднял руку.

– Понятия не имею, как это может быть…

– Что? Что?

– Этот ваш пациент, – сказал Сингх с неподдельным изумлением, – похоже, он неандерталец.

Глава 6

– До свидания, профессор Воган.

– До свидания, Дария. Увидимся завтра. – Мэри Воган взглянула на часы, которые показывали 20:55. – Будьте осторожны.

Молодая аспирантка улыбнулась.

– Обязательно. – И она двинулась к выходу из лаборатории.

Мэри смотрела, как она уходит, и с лёгкой завистью вспоминала время, когда у неё была фигура, как у Дарии. Мэри было тридцать восемь, у неё не было детей, и с мужем она давно рассталась.

Она вернулась к просмотру плёнки радиоавтограммы, считывая нуклеотид за нуклеотидом. ДНК, которую она изучала, была получена из чучела странствующего голубя[12], выставленного в Музее естественной истории Филда; её специально прислали сюда, в Йоркский университет в Торонто, чтобы посмотреть, возможно ли её секвенировать. Такие попытки делались и раньше, но ДНК оказывалась слишком повреждённой. Однако лаборатория Мэри достигла беспрецедентных успехов в реконструкции ДНК, которую никому не удавалось прочитать.

К сожалению, последовательность обрывалась; было невозможно определить, какой набор нуклеотидов здесь присутствовал изначально. Мэри потёрла переносицу. Нужно извлечь из образца ещё немного ДНК, но она слишком устала, чтобы заниматься этим сегодня. Она взглянула на настенные часы. 21:25.

Не слишком поздно – летом многие вечерние занятия заканчиваются в девять вечера, так что должно быть ещё довольно людно. Если она уходила после десяти, то обычно звонила в университетскую службу сопровождения и просила проводить её до машины. Но так рано в этом вряд ли была необходимость. Мэри сняла бледно-зелёный лабораторный халат и повесила его на вешалку возле двери. Был август; в лаборатории работал кондиционер, но снаружи наверняка духота. Наступала ещё одна липкая и неприятная ночь.

Мэри выключила свет; одна из флуоресцентных ламп немного поморгала, прежде чем окончательно угаснуть. Потом закрыла дверь и пошла по коридору второго этажа, мимо торгового автомата с пепси-колой («Пепси» платила Йоркскому университету два миллиона долларов в год за то, чтобы быть эксклюзивным поставщиком безалкогольных напитков в кампусе).

Стены коридора были увешаны обычными досками объявлений, заполненными сообщениями о вакансиях, о резервировании аудиторий, о собраниях клубов, о выпуске дешёвых кредиток, о подписке на журналы и о продаже всякой всячины как студентами, так и преподавателями, включая одного чудака, который надеялся, что кто-то заплатит ему деньги за старую электрическую пишущую машинку.

Мэри шла дальше, цокая каблуками по плиткам пола. В коридоре не было ни души. Проходя мимо мужского туалета, она услышала шум спускаемой воды, но это происходило автоматически, по таймеру.

В двери на лестницу были окна из безопасного стекла, с вплавленной в него металлической сеткой. Мэри распахнула дверь и направилась вниз. Четыре лестничных пролёта с бетонными ступенями, каждый опускает её на половину этажа. На цокольном этаже она сошла с лестницы и прошла короткое расстояние по ещё одному коридору. Этот тоже был пуст, за исключением работающего на дальнем краю уборщика. Она дошла до парадного входа, миновала стойки со стопками «Экскалибура» – университетской газеты и, наконец, через двойные двери выбралась на тёплый вечерний воздух.

Луна ещё не взошла. Мэри зашагала по дорожке, миновав несколько незнакомых студентов. Она прихлопнула комара, и тут…

Чья-то рука зажала ей рот, и она ощутила у горла что-то острое и холодное.

– Ни звука, – произнёс низкий хриплый голос, и рука увлекла её за собой.

– Прошу вас… – сказала Мэри.

– Тихо, – отрезал мужчина. Он продолжал тянуть её за собой, прижимая нож к горлу. Сердце Мэри выскакивало из груди. Рука, зажимающая рот, исчезла, и мгновением позже она ощутила её на левой груди; она сжалась, грубо и болезненно.

Он затащил её в какой-то закуток: две бетонные стены смыкаются под прямым углом, а клён закрывает большую часть обзора. Развернул её лицом к себе, прижал её руки к стене – левая рука по-прежнему держит нож, даже обхватывая её запястье. Теперь она могла его рассмотреть. На нём была чёрная балаклава, но это был, безусловно, белый, судя по видимому из-под балаклавы участку кожи вокруг голубых глаз. Мэри попыталась ударить его коленом в пах, но он выгнулся назад, и удара не получилось.

– Не сопротивляйся, – сказал он. В его дыхании чувствовался запах табака, а ладони, сжимающие руки Мэри, потели. Мужчина отнял руку от стены, не переставая сжимать её запястье, а потом снова прижал его к бетону так, чтобы нож оказался ближе к её лицу. Другой рукой он потянулся к штанам, и Мэри услышала звук расстёгиваемой молнии. Она почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.

– Я… у меня СПИД, – пробормотала она, зажмуриваясь, словно пытаясь выключить всё происходящее.

Мужчина рассмеялся наждачным злобным смехом.

– Значит, нас теперь двое, – сказал он. У Мэри ёкнуло сердце, но он, вероятно, тоже врал. Со сколькими женщинами он уже делал это? Сколько из них в отчаянии пробовали эту уловку?

Его рука теперь была на поясе её брюк, стягивая их вниз. Мэри ощутила, как разошлась молния, как брюки скользнули по её бёдрам, как его таз и твёрдый как камень напряжённый член прижались к ней. Она вскрикнула, и его рука вдруг оказалась на её горле, сжалась, ногти впились в кожу.

– Тихо ты, сука!

Почему никто не пройдёт мимо? Почему вокруг никого нет? Боже, ну почему…

Она почувствовала, как рука сдирает с неё трусики, а член упирается в промежность. Он вогнал его ей в вагину. Боль была невыносимой; её будто раздирали изнутри.

Это никакой не секс, – думала Мэри, когда слёзы брызнули из уголков зажмуренных глаз. – Это насильственное преступление. Её поясница стукалась о бетон каждый раз, как насильник налегал на неё, проникал глубоко снова, и снова, и снова, и его животные стоны становились громче с каждым разом.

А потом всё наконец кончилось. Он вышел из неё. Мэри знала, что сейчас она должна посмотреть вниз, попытаться запомнить характерные приметы, увидеть хотя бы, обрезан он или нет, всё что угодно, что помогло бы осудить ублюдка, но она не могла на него смотреть. Она вскинула лицо к тёмному небу; всё расплылось в пелене жгучих слёз.

– Теперь ты останешься здесь, – сказал насильник, похлопав её по щеке плоским лезвием ножа. – Ты не издашь ни звука и останешься здесь в течение пятнадцати минут. – А потом она услышала звук застёгиваемой молнии и его шаги – он бежал через поросший травой газон.

Мэри оперлась спиной о бетонную стену и скользнула по ней вниз; колени упёрлись в подбородок. Она ненавидела себя за вырывающиеся из груди тяжёлые всхлипы.

Через некоторое время она просунула ладонь между ног, потом вытащила и осмотрела её, чтобы узнать, не идёт ли кровь; слава богу, нет.

Она подождала, пока не выровняется дыхание, а желудок не уляжется достаточно, чтобы она смогла встать и её бы не вывернуло. И тогда она встала, медленно и мучительно. Она слышала голоса – женские голоса – в отдалении: две студентки болтали и смеялись на ходу. Часть её хотела их позвать, но она не смогла выдавить из горла ни звука.

Она знала, что температура воздуха никак не ниже двадцати пяти градусов, но ей было холодно, холоднее, чем когда-либо в жизни. Она начала растирать руки, чтобы согреться.

Непонятно, сколько времени ей потребовалось на то, чтобы прийти в себя. Пять минут? Пять часов? Она должна найти телефон, набрать 911, позвонить в полицию Торонто… или в полицию кампуса, или – она знала о таком, читала в справочнике для студентов – в центр помощи жертвам изнасилований Йоркского университета, но…

Но она не хотела ни с кем говорить, не хотела никого видеть… не хотела, чтобы кто-то увидел её такой, как сейчас.

Мэри застегнула брюки, сделала глубокий вдох и зашагала. Лишь через несколько секунд она осознала, что направляется не к машине, а возвращается в Фаркуарсон-билдинг, к себе на факультет биологии.

Войдя в здание, она поднялась на четыре лестничных пролёта вверх, всё время держась за перила, боясь потерять равновесие, если их отпустит. К счастью, коридор был по-прежнему пуст. Она добралась до своей лаборатории, никем не замеченная. Замерцали и зажглись флуоресцентные лампы.

Мэри не беспокоилась насчёт беременности – она принимала противозачаточные таблетки (не грех в её глазах, хотя несомненный грех в глазах её матери) с тех пор, как вышла замуж за Кольма, и просто продолжила их принимать после того, как они разошлись, хотя, как скоро стало ясно, потребности в этом никакой не было. Но ей совершенно точно надо будет найти клинику и провериться на СПИД, просто для душевного спокойствия.

Мэри не собиралась сообщать о преступлении; она уже определилась на этот счёт. Сколько раз она проклинала тех, о ком читала, что они не стали заявлять в полицию об изнасиловании? Они предают других женщин, дают чудовищу уйти, дают ему шанс сделать это снова с кем-то ещё, со мной, сейчас, но…

Но легко проклинать кого-то, когда это случилось не с тобой, когда не ты была там.

Она знала, что случается с женщинами, которые обвиняют мужчин в изнасиловании; она видела это по телевизору множество раз. Они пытаются доказать, что в этом была её вина, что её показаниям нельзя верить, что она каким-то образом согласилась на это, что её моральные устои не слишком крепки.

– Так вы говорите, что вы – добрая католичка, миссис О’Кейси… о, простите, вы больше не носите эту фамилию, правда ведь? С тех пор, как разошлись с вашим мужем Кольмом. Теперь вы мисс Воган, так? Но вы и профессор О’Кейси юридически до сих пор состоите в браке, не так ли? Пожалуйста, расскажите суду, спали ли вы с другими мужчинами с тех пор, как ушли от мужа?

Она знала, что справедливость редко можно найти в зале суда. Там её разорвут на части и соберут из них такое, что она сама не узнает.

А в результате ничего, по сути, не изменится. Монстру всё сойдёт с рук.

Мэри сделала глубокий вдох. Возможно, потом она передумает. Но прямо сейчас самым важным делом был сбор вещественных доказательств, и она, профессор Мэри Воган, была в этом не менее компетентна, чем женщина-полицейский с чемоданчиком для сбора улик.

В двери в её лабораторию было окно; она встала так, чтобы её было невозможно увидеть из коридора. Сняла брюки, едва не подпрыгнув от звука расстёгиваемой молнии. Потом взяла стеклянный контейнер для образцов и несколько ватных тампонов и, смаргивая выступившие слёзы, промокнула оставшуюся внутри её гадость.

Закончив, она запечатала контейнер, написала на нём дату красным маркером, и пометила как «Воган 666»: её фамилия и номер образца, как нельзя лучше подходящий для маньяка. Потом она запечатала свои трусики в непрозрачный пластиковый контейнер и пометила его той же датой и обозначением. И то и другое она поместила в холодильник для хранения биологических образцов рядом с ДНК странствующего голубя, египетской мумии и шерстистого носорога.

Глава 7

– Где я?

Понтер знал, что в его голосе слышна паника, но ничего не мог с собой поделать. Он всё ещё сидел в странном кресле, катающемся на двух обручах, что было хорошо, поскольку он сомневался, что сможет устоять на ногах.

– Успокойся, Понтер, – сказал имплант-компаньон. – У тебя пульс подскочил до…

– Успокойся! – огрызнулся Понтер, будто Хак предложила что-то до смешного невозможное. – Где я?

– Я не уверена, – ответила компаньон. – Я не принимаю сигналов от башен системы позиционирования. Вдобавок я отрезана от планетарной инфосети и не получаю подтверждений от архивов алиби.

– Ты не повреждена?

– Нет.

– Значит… значит, мы не на Земле? Иначе ты принимала бы сигналы от…

– Я уверена, что мы на Земле, – ответила Хак. – Ты обратил внимание на солнце, когда они вели нас к экипажу?

– А что с солнцем?

– Его цветовая температура 5200 градусов, а угловой размер – одна семисотая большого круга, как и должно быть у Солнца, видимого с орбиты Земли. К тому же я опознала породу большей части деревьев, которые успела рассмотреть. Нет, это вне всякого сомнения Земля.

– Но эта вонь! Воздух такой грязный!

– Могу лишь поверить тебе на слово, – ответила Хак.

– А мы не могли… скажем, переместиться во времени?

– Маловероятно, – ответила компаньон. – Но если сегодня ночью мне удастся взглянуть на звёзды, я смогу сказать, сдвинулись ли они вперёд или назад на заметное расстояние. А если я смогу зафиксировать положение других планет и фазу луны, то, возможно, мне даже удастся точно определить дату.

– Но как нам вернуться домой? Как мы…

– Понтер, я снова должна повторить свой совет: успокойся. Ты близок к гипервентиляции. Сделай глубокий вдох. Вот так. Теперь медленно выдыхай. Правильно. Расслабься. Ещё один вдох…

– Кто эти существа? – спросил Понтер, делая рукой жест в сторону костлявой фигуры с тёмной кожей и без волос и другой фигуры, с кожей посветлее и обмотанной тканью головой.

– Хочешь знать, что я думаю? – спросила Хак. – Это глексены.

– Глексены! – воскликнул Понтер достаточно громко, чтобы две странных фигуры повернулись в его сторону. Он понизил голос. – Глексены? Не говори ерунды…

– Взгляни на вон те изображения черепов. – Хак разговаривала с Понтером через пару кохлеарных имплантов, но изменяя звуковой баланс между правым и левым имплантами, она могла указывать направление так же точно, как если бы тыкала пальцем. Понтер поднялся с кресла и нетвёрдой походкой проковылял через комнату, прочь от странных существ, к одной из освещённых панелей, такой же, какую изучали они, с прикреплёнными к ней рентгенограммами головы.

– Зелёное мясо! – выругался Понтер, разглядывая странные черепа. – Они и правда глексены. Точно ведь?

– Я бы сказала, очень похоже на то. Из всех приматов только у них отсутствует надбровный валик и есть такой вот выступ на передней части нижней челюсти.

– Глексены! Но они ведь вымерли… э-э… как давно они вымерли?

– Вероятно, около четырехсот тысяч месяцев назад, – ответила Хак.

– Это не может быть Земля той эпохи, – сказал Понтер. – То есть я имею в виду, если бы тогда существовала развитая цивилизация, она обязательно оставила бы какие-то следы. Глексены максимум умели обрабатывать камень, ведь так?

– Да.

Понтер попытался подавить в своём голосе истерические нотки.

– Так где же мы тогда?

* * *

Рубен Монтего смотрел на врача «Скорой помощи», раскрыв от удивления рот.

– Что значит «похоже, он неандерталец»?

– Особенности строения черепа говорят сами за себя. Уж поверьте мне – у меня учёная степень в краниологии.

– Но как это может быть, доктор Сингх? Неандертальцы вымерли миллионы лет назад.

– На самом деле лишь двадцать семь тысяч, – сказал Сингх, – если предположить, что датировка последних находок верна. Если же нет, тогда тридцать пять тысяч лет назад.

– Но как тогда…

– Этого я не знаю. – Сингх указал на рентгенограммы, прикреплённые к световой панели. – Но набор наблюдаемых характеристик не оставляет места для сомнений. Одна или две могут появиться на черепе Homo sapiens. Но все сразу? Невозможно.

– Каких характеристик? – спросил Рубен.

– Во-первых, разумеется, надбровный валик, – ответил Сингх. – Заметьте, что в отличие от такового у других приматов он имеет двойной изгиб и борозду позади. Потом прогнатизм – выдвинутость лицевой части вперёд: посмотрите, как выпирают челюсти. Отсутствие подбородка. Ретромолярный пробел. – Он указал на пустое пространство позади последнего зуба. – А эти треугольные выступы в носовой полости? Таких нет ни у какого другого млекопитающего, тем более примата. – Он постучал пальцем по изображению задней части черепа. – И видите вот этот закруглённый выступ на затылке? Он называется затылочный пучок и также характерен именно для неандертальцев.

– Вы меня разыгрываете, – сказал Рубен.

– Никогда не занимался ничем подобным, – ответил Сингх.

Рубен оглянулся на незнакомца, который встал с кресла-каталки и изумлённо рассматривал пару рентгенограмм на другом краю кабинета. Потом Рубен ещё раз посмотрел на рентгенограммы, висящие перед ним. Ни он, ни Сингх не присутствовали, когда рентгенограф делал снимки, так что теоретически возможно, что их с какой-то целью подменили, хотя…

Хотя это были реальные рентгенограммы реальной живой головы, не ископаемого: носовые хрящи и контуры мягких тканей хорошо просматривались. И всё-таки что-то было не так с нижней челюстью. Часть её на рентгенограмме получилась значительно светлее, словно была сделана из менее плотного материала. И цвет этот был сплошным, без вариаций, словно материал был абсолютно однороден.

– Это подделка, – сказал Рубен, указывая на странный фрагмент челюсти. – Я хочу сказать, он – подделка. Он сделал себе пластику, чтобы быть похожим на неандертальца.

Сингх вгляделся в рентгенограмму.

– Да, это следы операции – но только на челюсти. Особенности черепа подлинные.

Рубен снова взглянул на раненого, который по-прежнему разглядывал рентгенограммы и что-то бормотал себе под нос. Он попытался представить себе череп этого человека под кожей и тканями. Будет он выглядеть похоже на то, что он видит на рентгенограмме?

– У него несколько зубов вставные, – сказал Сингх, вглядываясь в снимок. – Но они находятся на реконструированной секции челюсти. Что же до остальных зубов, они выглядят натуральными, только корни укороченные, как при тауродонтизме[13]. Это тоже неандертальская особенность.

Рубен снова повернулся к снимкам.

– И ни единого дупла, – в раздумье отметил он.

– Похоже на то. – Сингх снова вгляделся в снимок. – Как бы то ни было, я не вижу ни трещины в черепе, ни субдуральной гематомы. Держать его в больнице нет причин.

Рубен посмотрел на пришельца. Да кто же он такой, чёрт возьми? Он болтал на каком-то непонятном языке и подвергался обширной восстановительной хирургии. Может быть, приверженец какого-нибудь извращённого культа? Может, поэтому он вломился в нейтринную обсерваторию? В принципе, такая версия имела смысл, но…

Но доктор Сингх был прав: за исключением восстановленной нижней челюсти, на снимках перед ними был натуральный, естественный череп. Рубен Монтего медленно, с опаской пересёк кабинет и лишь через несколько секунд осознал, что делает: он приближался к незнакомцу не так, как подходят к другому человеческому существу, а скорее как подходил бы к дикому животному. Хотя до сих пор он вёл себя исключительно мирно.

Незнакомец определённо услышал шаги Рубена. Он оторвался от созерцания снимков, которые приковали его внимание, и повернулся к доктору.

Рубен уставился на него. Он ещё раньше заметил, что лицо выглядит странно. Надбровный валик, изгибающийся над каждым глазом, был хорошо заметен. Волосы разделялись пробором ровно посередине, не сбоку, и было видно, что таково их естественное состояние, а не прихоть парикмахера. И нос: нос был просто огромный, но ни в малейшей степени не орлиный. В сущности, он не был похож ни на один нос, что Рубену приходилось видеть до сих пор, – у него совершенно отсутствовала переносица.

Рубен медленно поднял руку с немного растопыренными пальцами, чтобы его жест не был воспринят как угроза.

– Вы позволите? – спросил он, приближая руку к лицу незнакомца.

Он не мог понять слов, но намерение было очевидно. Он слегка склонил голову вперёд, словно предлагая её для исследования. Рубен пробежал пальцами по надбровным дугам, по лбу, вдоль всей длины черепа, ощупал затылочный выступ – под кожей твёрдая кость. Сомнений не оставалось: череп, изображённый на рентгенограмме, принадлежал этому человеку.

– Рубен, – сказал доктор Монтего, коснувшись своей груди. – Ру-бен. – Потом он указал на незнакомца рукой с повёрнутой вверх ладонью.

– Понтер, – произнёс незнакомец низким звучным голосом.

Конечно, пришелец мог воспринять «Рубен» как название той разновидности людей, к которой принадлежал доктор Монтего, так что «Понтер» могло означать «неандерталец» на его языке.

К ним подошёл Сингх.

– Наонигал, – сказал он; вот что, оказывается, означало «Н» на его бейджике. – Меня зовут Наонигал.

– Понтер, – повторил незнакомец. Другие интерпретации возможны, подумал Рубен, но вероятно, это всё же его имя.

Рубен кивнул доктору Сингху.

– Спасибо вам за помощь. – Он повернулся к Понтеру и жестом позвал его за собой. – Пойдёмте.

Понтер двинулся к креслу-каталке.

– Нет, – сказал Рубен. – Нет, с вами всё в порядке.

Он снова жестом позвал незнакомца за собой, и в этот раз тот последовал за ним, пешком. Сингх снял рентгенограммы со световой панели, уложил их в большой конверт и вышел вместе с ними, направляясь обратно в приёмный покой.

Коридор перегораживала раздвижная дверь матового стекла. Когда Сингх наступил на резиновый коврик перед ней, створки разъехались в стороны, и…

Вспышки десятка блицев ослепили их.

– Это тот парень, который взорвал нейтринную обсерваторию? – выкрикнул мужской голос.

– Какие обвинения собирается выдвинуть «Инко»? – вторил ему женский.

– Он ранен? – спросил ещё один мужской голос.

Рубену потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться в ситуации. Одного мужчину он опознал как корреспондента местной станции «Си-Би-Си», второго – как репортёра «Садбери Стар», пишущего про горнодобывающую промышленность. Там было ещё с десяток незнакомых людей, но они все потрясали микрофонами с логотипами «Глобал Телевижн», «Си-Ти-Ви», «Ньюсуорлд» и местных радиостанций. Рубен посмотрел на Сингха и вздохнул; похоже, что встречи с журналистами не избежать никак.

– Как зовут подозреваемого? – спросил какой-то репортёр.

– У него есть судимости?

Репортёры непрерывно фотографировали Понтера, который не сделал ни малейшей попытки закрыть лицо. В этот момент с улицы вошли двое офицеров RCMP[14] в тёмно-синих униформах.

– Где террорист?

– Террорист? – удивился Рубен. – С чего вы взяли?

– Вы медик с шахты, не так ли? – спросил один из полицейских.

Рубен кивнул.

– Рубен Монтего. Но я не верю, что этот человек – террорист.

– Но ведь он взорвал нейтринную обсерваторию! – заявил один из репортёров.

– Обсерватория была повреждена, это так, – сказал Рубен, – и он был там, когда это случилось, но я не верю, что это было сделано намеренно. В конце концов, он чуть не утонул.

– Согласно приказу, – ответил полицейский, сразу уронив себя в глазах Рубена, – он должен пройти с нами.

Рубен посмотрел на Понтера, на репортёров, на Сингха.

– Вы знаете, как оно бывает в таких случаях, – тихо сказал он Сингху. – Если власти заберут Понтера, мы его никогда больше не увидим.

Сингх медленно кивнул.

– Надо полагать.

Рубен закусил губу, соображая. Потом сделал глубокий вдох и заговорил во весь голос.

– Я не знаю, откуда он пришёл. – Рубен положил руку на массивное плечо Понтера. – И не знаю, как попал сюда, но этого человека зовут Понтер, и…

Рубен замолчал. Сингх смотрел на него. Рубен знал, что мог бы на этом остановиться: да, имя этого человека известно. Он не обязан говорить ничего сверх этого. Он мог остановиться сейчас, и никто не подумает, что он спятил. Если же он продолжит говорить…

Если он продолжит говорить, то разверзнется ад.

– Продиктуйте по буквам, пожалуйста, – попросил репортёр.

Рубен прикрыл глаза, собирая все внутренние резервы.

– Только фонетически, – сказал он, глядя на журналиста. – П-О-Н-Т-Е-Р. Но тот, кто первым успеет накорябать это на бумаге, станет первым в мире человеком, записавшим его имя буквами английского алфавита. – Он снова сделал паузу, ещё раз взглянул на Сингха в поисках ободрения и продолжил: – Этот джентльмен, как мы начинаем подозревать, не относится к виду Homo sapiens sapiens. Вероятно, он относится к виду… хотя среди антропологов по сей день нет согласия относительно таксономии данной разновидности гоминид. Так вот, он, по-видимому, относится к тому, что мы называем либо Homo neanderthalensis, либо Homo sapiens neanderthalensis – в любом случае он, по-видимому, неандерталец.

– Что? – переспросил один из репортёров.

Другой лишь насмешливо фыркнул.

Третий – кажется, это был как раз репортёр-горник из «Садбери Стар», поджал губы. Рубен знал, что он по образованию геолог; наверняка у него был курс палеонтологии, а то и не один.

– Что заставляет вас так думать? – со скепсисом в голосе спросил он.

– Я видел рентгеновские снимки его черепа. Присутствующий здесь доктор Сингх совершенно уверен в правильности такой идентификации.

– Что общего у неандертальца и нейтринной обсерватории? – спросил репортёр.

Рубен пожал плечами, признавая, что это очень хороший вопрос.

– Мы не знаем.

– Это наверняка какая-то мистификация, – недоверчиво сказал репортёр-горник. – Это не может быть ничем иным.

– Если так, то меня обвели вокруг пальца, и доктора Сингха тоже.

– Доктор Сингх, – крикнул репортёр, – этот… этот субъект действительно пещерный человек?

– Прошу прощения, – ответил Сингх, – но я не могу обсуждать пациента с кем-либо, кроме участвующих в его лечении врачей.

Рубен уставился на Сингха, не веря своим ушам.

– Доктор Сингх, пожалуйста…

– Нет, – отрезал Сингх. – Есть правила…

Рубен на секунду задумался. Потом с жалобным выражением лица повернулся к Понтеру.

– Дело за вами, – сказал он.

Понтер, разумеется, не понимал ни слова, но, по-видимому, сознавал, что происходит что-то серьёзное. На самом деле, подумал Рубен, Понтер сейчас вполне мог бы сбежать, если бы захотел; хоть и не особенно высокий, он был гораздо массивнее и сильнее любого из полицейских. Но глаза Понтера были направлены на доктора Сингха, точнее, как понял Рубен, проследив его взгляд, на манильский конверт, который Сингх крепко сжимал в руках.

Понтер шагнул к Сингху. Рубен увидел, как один из полицейских положил руку на кобуру; по-видимому, предположил, что Понтер собирается напасть на доктора. Однако Понтер остановился прямо перед Сингхом и протянул к нему руку мясистой ладонью вверх, в жесте, универсальном для всех культур.

Сингх на секунду заколебался, но потом отдал конверт. Здесь не было панели с подсветкой, а на улице уже стемнело. Но огромные окна выходили на стоянку, залитую светом фонарей. Понтер подошёл к окну; он как будто догадался, что полицейские попытаются его задержать, если он направится к стеклянным дверям, ведущим наружу. Он приложил один из снимков – вид сбоку – к оконному стеклу так, чтобы его было видно всем. Камеры были немедленно направлены на снимок, засверкали вспышки. Понтер жестом подозвал Сингха. Сикх подошёл, Рубен последовал за ним. Понтер постучал пальцем по снимку, затем указал на Сингха. Он повторил этот жест два или три раза, потом несколько раз сжал и разжал пальцы на поднятой руке: «Говори» – ещё один, по-видимому, универсальный жест.

Доктор Сингх откашлялся, оглядел обращённые к нему лица заполнивших вестибюль людей, и слегка пожал плечами.

– Э-э… похоже, я получил разрешение пациента на обсуждение его рентгенограмм. – Он вытащил из нагрудного кармана халата ручку и воспользовался ею как указкой. – Вы видите округлую выпуклость на задней части черепа? Палеоантропологи называют её затылочным пучком…

Глава 8

Мэри медленно проехала десять километров до своей квартиры на Ричмонд-Хилл. Она жила в Обсерваторном переулке, рядом с обсерваторией Дэвида Данлапа, когда-то – очень давно и недолго – владевшей самым большим в мире оптическим телескопом, а сейчас из-за огней Торонто низведённой до положения астрономического кружка.

Мэри купила здесь квартиру из соображений безопасности. Когда она выезжала на подъездную дорожку, охранник у ворот помахал ей, хотя Мэри и не хотела встречаться с ним взглядом – с ним или кем-либо ещё. Она проехала мимо подстриженных газонов и огромных сосен, объехала вокруг и спустилась в подземный гараж. Её парковочное место было вдалеке от лифта, но она никогда не боялась идти через помещение, даже глубокой ночью. Камеры свисали с потолка, между трубами водопровода, канализации и пожарными разбрызгивателями, торчащими вниз, словно носы кротов-звездоносов. Каждый шаг её пути от парковки до лифта находился под наблюдением, хотя сегодня, этим жутким вечером, она не хотела, чтобы её кто-нибудь видел.

Можно ли догадаться о том, что случилось, по быстрому темпу её шагов? По её склонённой голове, по тому, как она запахивает жакет, словно даже застёгнутый на все пуговицы он недостаточно надёжен, недостаточно закрыт.

Похоже, уже никогда в жизни она не будет чувствовать себя достаточно закрытой.

Она вошла в вестибюль лифта P2, открыв сначала одну, потом вторую дверь. Затем нажала единственную кнопку вызова – отсюда можно было уехать только наверх – и стала ждать, пока приедет одна из трёх кабин. Обычно, дожидаясь лифта, она просматривала объявления, оставленные жильцами либо администрацией. Но сегодня Мэри упёрлась глазами в пол, покрытый обшарпанной выщербленной плиткой. Здесь не было цифрового индикатора, по которому можно бы было определить местонахождение кабины, как двумя этажами выше в главном холле, и хотя за пару секунд до открытия дверей кнопка вызова гасла, Мэри решила не следить и за ней. О, ей не терпелось попасть домой, но после первого взгляда вскользь она уже не смогла заставить себя посмотреть на светящуюся стрелку.

Наконец двери дальнего от неё лифта открылись. Она вошла и ткнула кнопку четырнадцатого этажа – на самом деле то был тринадцатый, но этот номер считался несчастливым. Над панелью с кнопками этажей поблёскивала стеклянная рамка с отпечатанным на лазерном принтере объявлением: «Удачного дня. Ваш совет директоров».

Лифт начал подъём. Когда он остановился, дверь судорожно откатилась в сторону, и Мэри вышла в коридор, недавно застеленный по распоряжению того самого совета директоров ковровой дорожкой жуткого томатного цвета, подошла к двери своей квартиры. Она пошарила в сумочке, нашла ключ, вытащила…

… и уставилась на него сквозь застилающую глаза пелену слёз; сердце снова тревожно затрепыхалось.

У неё была цепочка для ключей, на конце которой, подаренный двенадцать лет назад тогдашней свекровью, очень практичной дамой, висел SOS-свисток[15] из жёлтой пластмассы.

У неё не было возможности им воспользоваться, пока не стало слишком поздно. О, она могла бы свистнуть в него после нападения, но…

… но изнасилование – это насильственное преступление, и она осталась жива. У её горла держали нож, но её не ранили, не изуродовали. Однако если бы она свистнула в свисток, насильник мог вернуться, мог убить её.

Послышался тихий звон – прибыл ещё один лифт. Один из её соседей через секунду появится в коридоре. Мэри вставила ключ в замок – свисток закачался на цепочке – и быстро вошла в тёмную квартиру.

Она стукнула по выключателю, и загорелся свет, потом повернулась и заперла замок на все обороты.

Мэри сбросила туфли и прошла в гостиную с её персиковыми стенами, заметив, но проигнорировав подмигивающий ей красный глазок автоответчика. Она прошла в спальню и сняла с себя всю одежду – одежду, которую, она знала, придётся выбросить, потому что она никогда не сможет носить её снова, которая никогда снова не станет чистой, сколько её ни стирай. Потом пошла в ванную, смежную со спальней, но не стала включать свет – хватало того, что проникал из комнаты от лампы с витражным абажуром на ночном столике. Она забралась в душевую кабинку и в полумраке скребла и тёрла, пока кожа не начала саднить, а потом достала тяжёлую фланелевую пижаму, которая так выручала её в особо холодные зимние ночи, которая закрывала всё её тело целиком, и надела её на себя, заползла в постель, свернулась клубком, трясясь и снова плача, и наконец, наконец, наконец, промучившись несколько часов, провалилась в тревожный сон. Ей снилось, что её преследуют, что она сопротивляется и что её режут ножом.

* * *

Рубен Монтего никогда не видел своего самого главного босса, президента «Инко», и очень удивился, обнаружив, что у него есть нужный номер в его в телефонном справочнике. С ощутимым трепетом Рубен набрал его.

Рубен гордился своим работодателем. «Инко» начинала, как и многие канадские компании, в качестве дочернего подразделения американской фирмы: в 1916 году было создано канадское отделение Международной Никелевой Компании, горнодобывающего концерна со штаб-квартирой в Нью-Джерси. Но двенадцать лет спустя, в 1928 году, канадское отделение стало головной компанией путём обмена акций.

Основным местом деятельности «Инко» был метеоритный кратер здесь, в Садбери, где 1,8 миллиарда лет назад астероид размером от одного до трёх километров врезался в Землю на скорости пятнадцать километров в секунду.

Богатство «Инко» росло и падало в соответствии с колебаниями мирового спроса на никель; компания обеспечивала треть его мирового производства. Но всё это время «Инко» старалась быть добросовестным корпоративным гражданином[16]. И когда в 1984 году Герберт Чен из Калифорнийского университета заявил, что глубина принадлежащей компании шахты «Крейгтон», её низкая природная радиоактивность и близость к хранилищам тяжёлой воды, производимой для использования в канадских реакторах CANDU, делают её идеальным местом для размещения самого большого в мире нейтринного детектора, «Инко» с готовностью согласилась бесплатно предоставить учёным место, а также за отдельную плату провести работы по подготовке детекторной камеры размером с десятиэтажный дом и прокладке ведущего к ней 1200-метрового штрека.

И хотя Нейтринная обсерватория Садбери была совместным проектом пяти канадских и двух американских университетов, Оксфорда, а также американских Лос-Аламосской, Брукхейвенской и Лоуренсовской национальных лабораторий, обвинения в незаконном проникновении против неандертальца мог выдвинуть только владелец шахты. То есть «Инко».

– Здравствуйте, сэр, – сказал Рубен, когда президент снял трубку. – Прошу простить за то, что беспокою вас дома. Это Рубен Монтего, я врач на шахте…

– Я знаю, кто вы, – прервал его приятный низкий голос.

Рубен на мгновение смешался, потом продолжил:

– Сэр, я звоню вам, чтобы попросить позвонить в полицию и сказать им, что вы не собираетесь выдвигать никаких обвинений против человека, найденного внутри Нейтринной обсерватории Садбери.

– Я слушаю.

– Мне удалось убедить госпиталь не выписывать пока этого человека из больницы. Поглощение большого количества тяжёлой воды, согласно «Перечню опасных материалов», может привести к смерти. Она влияет на осмотическое давление в клеточных стенках. Конечно, он не мог выпить её столько, чтобы нанести себе ощутимый вред, но мы воспользовались этим в качестве предлога для того, чтобы оставить его в больнице. Иначе его бы уже упекли в каталажку.

– В каталажку, – повторил президент с явным удовольствием.

Рубен смешался ещё больше.

– В любом случае, как я сказал, я не думаю, что ему место в тюрьме.

– Расскажите мне, почему вы так думаете, – потребовал голос.

И Рубен рассказал.

Президент компании «Инко» был решительным человеком.

– Я позвоню им, – сказал он.

* * *

Понтер лежал на… предположительно, это была кровать, но она не была утоплена в пол, чтобы лежащий находился на одном с ним уровне; наоборот, она была приподнята над полом на неприятного вида металлической раме. А подушка была бесформенным мешком, наполненным непонятно чем, но уж точно не высушенными кедровыми орешками, как подушки у него дома.

Лысый человек – Понтер заметил, что на голове у него пробивается щетина, так что отсутствие волос не было врождённой особенностью, а достигалось искусственно – покинул комнату. Понтер лежал, закинув руки за голову, – это создавало черепу более привычную опору, чем здешние подушки. Хак это не мешало: её сканеры воспринимали всё в радиусе нескольких шагов, а оптический объектив ей был нужен только для того, чтобы рассмотреть что-то за пределами этого радиуса.

– Сейчас, очевидно, ночь, – произнёс он в пространство.

– Да, – ответила Хак. Понтер почувствовал слабую вибрацию кохлеарных имплантов прижатым к ладоням затылком.

– Но снаружи светло. В этой комнате есть окно; похоже, у них искусственное освещение и внутри, и снаружи.

– Интересно знать зачем? – спросила Хак.

Понтер поднялся – так странно было свешивать ноги с края кровати и нащупывать пол где-то внизу – и заспешил к окну. Было слишком светло, чтобы разглядеть звёзды, но…

– Вон там. – Понтер повернул запястье к окну, чтобы Хак могла видеть.

– Да, это земная луна, – подтвердила Хак. – Её фаза – примерно последняя четверть – в точности соответствует сегодняшней дате: 148/118/24.

Понтер покачал головой и вернулся на странную приподнятую кровать. Он сел на её край; без опоры для спины сидеть было неудобно. Потом дотронулся до левой стороны головы, которую забинтовал человек с замотанной тканью головой, – возможно, подумал Понтер, этот человек тоже серьёзно ранен.

– Голова болит, – сказал он в пустоту.

– Да, – согласилась Хак. – Но ты же сам видел нутрограммы, которые они сделали; серьёзных повреждений нет.

– Но я чуть не утонул.

– Это так.

– Так что… возможно, у меня повреждён мозг. Аноксия и всё такое…

– Думаешь, у тебя галлюцинации? – спросила Хак.

– Ну, – сказал Понтер, обводя рукой комнату, – как ещё объяснить всё это?

– Если у тебя галлюцинации, – ответила компаньон после короткой паузы, – то мои слова о том, что это не так, могут быть их частью. Так что нет никакого смысла пытаться тебя разубедить, не правда ли?

Понтер снова улёгся на кровать и уставился в потолок, на котором не было ни хрономеров, ни украшений.

– Тебе обязательно нужно поспать, – сказала Хак. – Возможно, утром ситуация прояснится.

Понтер едва заметно кивнул.

– Белый шум, – попросил он. Хак повиновалась и начала проигрывать через кохлеарные импланты тихое, успокаивающее шипение. Но, несмотря на это, Понтер ещё долго не мог заснуть.

Глава 9

День второй

Суббота, 3 августа

148/118/25

Адекор Халд больше не мог сидеть дома. Дома всё напоминало о несчастном пропавшем Понтере. Понтеров любимый стул, его планшет, статуэтки, которые выбирал он, – да вообще всё. Так что он снова вышел на улицу – сидеть на веранде и грустно смотреть на природу. Потом вышла Пабо и какое-то время смотрела на Адекора. Пабо была собакой Понтера, он завёл её задолго до того, как они с Адекором стали жить вместе. Адекор оставит её – хотя бы для того, чтобы в доме не было так одиноко. Пабо ушла обратно в дом. Адекор знал, что она приходила к входной двери, чтобы посмотреть, не возвращается ли Понтер. Она курсировала так между передней и задней дверьми с тех самых пор, как Адекор вернулся вчера вечером один. Никогда прежде Адекор не возвращался с работы без Понтера; бедная Пабо была озадачена и очень расстроена.

Адекор тоже был очень расстроен. Несколько раз за утро он начинал плакать. Не стенать, не причитать – просто плакать, иногда даже не осознавая этого, пока горячая капля не упадёт на руку.

Спасательные команды обшарили всю шахту, но не нашли никаких следов Понтера. С помощью портативного оборудования пытались поймать сигнал его компаньона, но никаких сигналов не было. Люди с собаками обошли всю шахту штольню за штольней, пытаясь уловить запах человека, который, возможно, лежал без сознания в каком-нибудь неприметном закутке.

Это тоже ничего не дало. Понтер исчез полностью и бесследно.

Адекор поёрзал в своём кресле. Оно было сделано из сосновых досок; спинка расширялась кверху, подлокотники широкие и плоские, на них очень удобно ставить питьевую тубу. Несомненно, это была очень полезная вещь. Его создательница – имя Адекор забыл, но оно было выжжено на задней стороне спинки – наверняка считала, что вносит достаточный вклад в жизнь сообщества. Людям нужна мебель; у Адекора были стол и два шкафа, сделанные той же самой мебельщицей.

Но каков будет вклад Адекора, если Понтера не станет? В их паре главным был Понтер; Адекор это признавал и принимал. Какой вклад он сможет внести без Понтера, дорогого, милого Понтера?

Их проект квантового компьютера мёртв, это Адекору было ясно. Без Понтера у него одного ничего не получится. Другие подобные проекты – женская группа на континенте Эвсой, и ещё одна, мужская, на западном побережье этого континента – продолжат работы по своим планам. Он пожелает им удачи, но, хотя и будет с интересом читать их отчёты, какая-то его часть будет всё время жалеть, что не они с Понтером достигли того или иного прорыва.

Осины и берёзы образовывали над верандой тенистый полог; среди мха у подножия деревьев цвели белые триллиумы. Мимо пробежал бурундук; откуда-то донеслась дробь дятла. Адекор дышал полной грудью, вдыхая пыльцу вместе с запахами земли и природы.

Послышался звук чьих-то шагов. Иногда крупные животные подходили близко к дому даже среди бела дня, хотя…

Внезапно из задней двери выскочила Пабо. Значит, она тоже заметила визитёра. Адекор раздул ноздри. Это был человек. Мужчина.

Неужели это…?

Пабо жалобно заскулила. Человек вышел из-за угла.

Не Понтер. Конечно, не он.

Сердце Адекора сжалось. Пабо ушла обратно в дом, снова к передней двери, продолжать своё бдение.

– Здравый день, – поздоровался Адекор с мужчиной, взошедшим на веранду. Он его не знал: коренастый, с рыжеватыми волосами. Он был одет в свободную синюю рубаху и серые штаны.

– Ваше имя Адекор Халд, и вы проживаете здесь, на Окраине Салдака?

– Первое верно, – ответил Адекор, – второе очевидно.

Визитёр поднял левую руку, обратив внутреннюю часть запястья к Адекору: по-видимому, хотел что-то передать на его компаньон.

Адекор кивнул и выдвинул штырёк на своём компаньоне. Увидел, как его экран вспыхнул, принимая данные. Он ожидал, что это будет рекомендательное письмо, что мужчина – приехавший в город дальний родственник или ремесленник, ищущий работу и предъявляющий рекомендации. Адекор мог легко стереть эту информацию, если она не представляет интереса.

– Адекор Халд, – произнёс визитёр, – в мои обязанности входит проинформировать вас о том, что Даклар Болбай, действуя в качестве табанта несовершеннолетних Жасмель Кет и Мегамег Бек, обвиняет вас в убийстве их отца, Понтера Боддета.

– Что? – вскинулся Адекор. – Вы шутите?

– Нет, не шучу.

– Но Даклар – партнёрша Класт. В смысле была. Она знает меня целую вечность.

– Тем не менее, – сказал мужчина. – Пожалуйста, обратите ко мне своё запястье, чтобы я мог убедиться в том, что все нужные документы были приняты.

Ошеломлённый Адекор подчинился. Мужчина лишь скользнул взглядом по дисплею, на котором светилась надпись «Болбай обвиняет Халда, передача завершена», потом снова посмотрел на Адекора. – Будет доосларм басадларм, – старинное понятие, буквально означающее «малый спрос перед большим спросом», – в ходе которого выяснится, предстанете ли вы за это преступление перед трибуналом.

– Преступления не было! – Внутри Адекора вскипала ярость. – Понтер пропал. Он может быть мёртв, я это допускаю, – но в результате несчастного случая.

Мужчина пропустил его слова мимо ушей.

– Вы вольны выбрать лицо, которое будет говорить от вашего имени. Доосларм басадларм состоится завтра утром.

– Завтра! – Адекор ощутил, как сжимаются его кулаки. – Это смешно!

– Медлящее правосудие – не правосудие вовсе, – изрёк мужчина и ушёл.

Глава 10

Мэри хотелось кофе. Она соскользнула со своей односпальной кровати, доковыляла до кухни и запустила кофеварку. Потом вошла в гостиную и нажала кнопку воспроизведения на автоответчике, старом, надёжном, серебристо-чёрном «Панасонике», в котором всегда что-то громко брякало, когда он начинал и завершал перемотку ленты.

– Четыре новых сообщения, – объявил холодный, лишённый всякого выражения мужской голос; включилось воспроизведение.

– Привет, сестрёнка, это Кристина. Я просто обязана рассказать тебе о новом парне, с которым встречаюсь, – на работе познакомилась. Да я знаю, знаю, ты всегда говоришь, что нельзя ни с кем заводить шашни на работе, но он правда такой прекрасный и такой весёлый. Клянусь, сестрёнка, это настоящая находка!

Настоящая находка, – подумала Мэри. – Боже ж ты мой, ещё одна.

Механический голос произнёс: «Пятница, 21:04». В Сакраменто это седьмой час вечера; Кристина, должно быть, позвонила сразу же, как только вернулась с работы домой.

– Привет, Мэри, это Роз. Целую вечность тебя не видела. Давай поужинаем, а? У вас в Йорке нет «Блюбери-Хилл»? А то тот, что рядом со мной, закрылся. Я тут всё разгребу, и пойдём, хорошо? Сейчас тебя всё равно нет дома – надеюсь, хорошо проводишь время, что бы там ни делала.

Механический голос: «Пятница, 21:33».

Господи, подумала Мэри. Это же как раз тогда, когда… когда…

Она закрыла глаза.

Началось следующее сообщение.

– Профессор Воган? – произнёс голос с ямайским акцентом. – Это квартира профессора генетики Мэри Воган? Я прошу прощения, если звоню не туда, и за то, что звоню так поздно; я пытался звонить в кампус Йоркского на случай, если вы ещё на работе, но попал на голосовую почту. Я заставил справочное дать мне телефоны всех М. Воган в Ричмонд-Хилле – в статье, которую я нашёл в Интернете, было сказано, что вы там живёте. – Сообщение на её автоответчике говорило лишь «Это Мэри», но звонящего, похоже, вдохновило и это. – Так вот. Я надеюсь, меня не разъединят прямо сейчас. Меня зовут Рубен Монтего, я врач, работаю на компанию «Инко» на шахте «Крейгтон» в Садбери. Я не знаю, видели ли вы уже новости, но мы нашли… – Он сделал паузу, и Мэри это показалось странным – до этого места он тараторил непрерывно. – В общем, если вы не видели новостей, то скажем так: мы нашли нечто, что посчитали неандертальцем в, так сказать, прекрасном состоянии.

Мэри покачала головой. В Северной Америке не могло быть ископаемых неандертальцев; этот тип, должно быть, принял старый индейский череп за…

– Ну и я запустил в Интернете поиск со словами «неандерталец» и «ДНК» и получил кучу ссылок с вашим именем. Не могли бы вы…

Би-и-п. Звонящий исчерпал максимальную длительность сообщения.

«Пятница, 22:20» – доложил голос аппарата.

– Чёрт, ненавижу эти штуки, – снова зазвучал голос доктора Монтего. – Так вот, я пытался сказать, что нам бы очень хотелось, чтобы вы провели экспертизу нашей находки. Перезвоните мне в любое время дня и ночи, номер моего сотового…

У неё нет для этого времени. Ни сегодня, ни в обозримом будущем. Однако неандертальцы не были единственным её интересом; если это хорошо сохранившиеся древние индейские кости, то это тоже весьма интересно, хотя условия хранения должны быть поистине уникальными для того, чтобы ДНК не разрушилась…

Садбери. Это в Северном Онтарио. А вдруг у них там…

Это было бы просто сказочно. Ещё один человек изо льда, замороженный целиком, возможно, найденный глубоко под землёй при проходке шахты.

Но нет, она и думать сейчас об этом не хочет. Сейчас она вообще ни о чём не хочет думать.

Мэри вернулась на кухню и наполнила кружку свежесваренным кофе, в который добавила немного шоколадного молока из полулитровой упаковки – она не знала никого, кто бы так делал, и давно перестала пытаться заказывать такой кофе в ресторанах. Потом она вернулась в гостиную и включила телевизор, четырнадцатидюймовый агрегат, который она редко когда смотрела: вечерами она предпочитала свернуться калачиком с романом Джона Гришэма[17] или, изредка, с любовным романом от «Арлекина»[18].

Она взяла пульт и выбрала «Кейбл-Плюс 24», круглосуточный новостной канал, посвящавший новостям лишь часть экрана: правая часть показывала прогноз погоды, а внизу мелькали заголовки из «Нэшнл пост». Мэри хотела узнать сегодняшнюю температуру, и пойдёт ли наконец, дождь, забрав с собой накопившуюся в воздухе влажность, и…

– … вчерашнее разрушение Нейтринной обсерватории Садбери, – произнесла Женщина-Скунс; Мэри никогда не могла вспомнить её фамилию, но узнавала по нелепой светлой пряди на её темноволосой голове. – Подробностей известно пока немного, но в обсерватории, которая находится на глубине более чем двух километров, по-видимому, произошла серьёзная авария примерно в 15:30. Пострадавших нет, но лаборатория стоимостью 73 миллиона долларов в данный момент закрыта. Детектор, попавший в заголовки мировых новостей в прошлом году после разрешения так называемой загадки солнечных нейтрино, испытывает на прочность тайны Вселенной. Он был торжественно открыт в 1998-м; на церемонии открытия присутствовал знаменитый физик Стивен Хокинг. – Лицо Женщины-Скунса сменилось архивными кадрами с Хокингом в инвалидном кресле, спускающимся вниз в шахтёрской клети.

– Кстати, о тайнах. Из больницы Садбери поступили сообщения о том, что в шахте был обнаружен живой неандерталец. С подробностями из Садбери Дон Райт. Дон?

Мэри в абсолютном изумлении смотрела, как журналист-индеец сообщает подробности. У парня, которого они показывали, действительно были надбровные дуги, и…

Боже, череп, мелькнувший на рентгеновском снимке, который чья-то рука прижимала к оконному стеклу.

Он действительно выглядел как неандертальский, но…

Но как это может быть? Как это вообще возможно? И ведь этот парень явно не дикарь, вон какая модная причёска. Мэри смотрела «Кейбл-Плюс 24» довольно часто; она знала, что там иногда показывают репортажи, которые на поверку оказываются слегка замаскированной рекламой нового фильма, однако…

Но Мэри была подписана на посвящённый гоминидам лист рассылки и участвовала в тамошних обсуждениях достаточно часто, чтобы быть уверенной: она не могла не слышать о снимающемся здесь, в Онтарио, фильме про неандертальцев.

Садбери… Она никогда не бывала в Садбери, и…

И чёрт возьми, да, ей сейчас пойдёт на пользу уехать на какое-то время куда-нибудь к чёрту на кулички. Она нажала на автоответчике кнопку просмотра номеров; первым высветился номер с кодом региона 705. Мэри ткнула в кнопку вызова и устроилась на своём любимом «троне Мортиши»[19], плетёном кресле с высокой спинкой. После трёх гудков ответил голос, который она только недавно слышала.

– Монтего.

– Доктор Монтего, это Мэри Воган.

– Профессор Воган! Спасибо, что перезвонили. У нас тут…

– Доктор Монтего, видите ли… вы не представляете себе, какой у меня тут сейчас завал. Если это шутка или какая-то…

– Это не шутка, профессор, но мы пока не хотим никуда везти Понтера. Вы не могли бы приехать в Садбери?

– Вы абсолютно уверены, что это что-то настоящее?

– Я не знаю; это мы и хотели узнать от вас. Я ещё пытаюсь разыскать Норманна Тьерри из Калифорнийского университета, но в Калифорнии нет и восьми утра…

Проклятье, не хотелось бы, чтобы это досталось Тьерри; если всё это взаправду – хотя, чёрт возьми, как такое может быть? – то шум поднимется до небес.

– Почему вы хотите, чтобы я приехала?

– Я хочу, чтобы вы собственноручно взяли образцы ДНК; я хочу, чтобы не было никаких вопросов по поводу их происхождения и подлинности.

– Отсюда до Садбери… я даже не знаю, не меньше четырёх часов на машине.

– Не беспокойтесь на этот счёт, – сказал Монтего. – В Пирсоне[20] со вчерашнего вечера стоит принадлежащий компании самолёт, на случай если вы перезвоните. Так что садитесь на такси и езжайте в аэропорт, будете у нас ещё до полудня. И не беспокойтесь о расходах, «Инко» всё возместит.

Мэри осмотрела свою квартиру: белые стеллажи для книг, плетёная мебель, её коллекция фигурок от «Ройал Даултон»[21], репродукции Ренуара в рамках. Она могла бы заехать в университет на распределение первокурсников, а потом…

Нет. Нет, она не хочет туда возвращаться. Ещё нет, не сегодня – может быть, до самого сентября, когда она должна будет снова выйти на работу.

Но ей нужны первокурсники. И сегодня как раз день, когда их распределяют по профессорам. И она могла бы оставить машину на парковке DD и подойти к Фаркуарсон-билдинг с совершенно другого направления, даже близко не подходя к месту, где…

Где…

Она закрыла глаза.

– Мне надо заехать в университет по одному делу, но потом… да, договорились, я приеду.

Глава 11

Оставалось двадцать четыре дня до того, как Двое в следующий раз станут Одним, этого сказочного четырёхдневного праздника, которого Адекор с нетерпением ждал каждый месяц. Но вопреки правилам приличия, он не мог ждать так долго для встречи с той, кого хотел попросить говорить от его имени на доосларм басадларм. Он мог поговорить с ней по голосовому коммуникатору, но, когда общаешься одними словами, без жестов и феромонов, так многое теряется. Нет, это дело слишком деликатное; ему придётся посетить Центр.

Адекор воспользовался компаньоном, чтобы вызвать транспортный куб с водителем. Община владела примерно тремя тысячами машин; ему не придётся ждать долго, пока до него дойдёт очередь.

Компаньон обратился к нему.

– Ты же помнишь, что сейчас Последние Пять?

Хрящ! Он и забыл об этом. В это время эффект сильнее всего. Он лишь дважды бывал в Центре во время Последних Пяти; он знал тех, кто этого не делал вообще никогда, и дразнил их, рассказывая, как едва ушёл живым.

Тем не менее будет нелишним окунуться в бассейн и смыть с себя собственные феромоны.

Сказано – сделано.

Потом он просушился шнуром и оделся в тёмно-коричневую рубаху и светло-коричневые штаны. Только он успел закончить, как рядом с домом на землю опустился транспортный куб. Пабо, всё ещё ожидающая Понтера, выскочила из дома посмотреть, кто явился. Следом за ней чинно вышел Адекор.

Куб был последней модели, почти полностью прозрачный, с двумя моторами под днищем и сиденьями в четырёх углах; одно из них занимал водитель. Адекор влез в куб и устроился на мягком седлокресле рядом с водителем.

– Едете в Центр? – спросил водитель, 143-й с залысиной, тянущейся вдоль всей головы.

– Да.

– Знаете, что сейчас Последние Пять?

– Да.

Водитель усмехнулся.

– Учтите, ждать я вас там не буду.

– Я в курсе, – сказал Адекор. – Поехали.

Водитель кивнул и запустил мотор. У куба была хорошая звукоизоляция: Адекор едва различал шум винтов. Он поудобнее устроился на сиденье. Они обогнали пару других кубов, каждый – с пассажиром-мужчиной. Адекор подумал, что водители, наверное, чувствуют себя весьма полезными. Раньше он никогда не управлял транспортным кубом, но может быть, эта работа пришлась бы ему по душе?

– Каков ваш вклад? – спросил водитель, просто чтобы завязать разговор.

Адекор продолжал смотреть сквозь стену куба на окружающий пейзаж.

– Я физик, – ответил он.

– Здесь? – удивился водитель.

– У нас лаборатория под землёй, в выработанной шахте.

– Ах да, – ответил водитель. – Что-то слышал. Новомодные компьютеры, да?

Наверху пролетел гусь; его белоснежные щёки резко контрастировали с чёрной головой и шеей. Адекор проследил за ним взглядом.

– Точно.

– И как продвигается?

Обвинение в убийстве меняет твой взгляд буквально на всё, осознал Адекор. При обычных обстоятельствах он просто ответил бы «нормально», не вдаваясь в подробности произошедшего несчастья. Однако в какой-то момент могут задать вопросы и водителю. «Да, арбитр, я вёз Адекора Халда, и когда я спросил его, как идут дела с его компьютерным проектом, он сказал «нормально». Понтер Боддет погиб, но он не выказал по этому поводу никакого сожаления».

Адекор сделал глубокий вдох, потом ответил, взвешивая каждое слово:

– Вчера у нас был несчастный случай. Мой партнёр погиб.

– Ох, – сказал водитель. – Очень печально это слышать.

Местность, через которую они двигались, была скучна и невыразительна: древние гранитные обнажения и низкий кустарник.

– Мне тоже, – ответил Адекор.

Они продолжили путь в молчании.

Конечно, его не могли признать виновным в убийстве; арбитр наверняка постановит, что коль скоро нет тела, то нет доказательств того, что Понтер мёртв, не говоря уж о том, что он пал от его руки.

Но если…

Если его всё-таки осудят за убийство, то…

То что? Разумеется, у него отнимут всю его собственность, которую отдадут партнёрше Понтера и его детям, но… но нет, нет, Класт ведь умерла двадцать месяцев назад.

Помимо конфискации имущества что ещё?

Конечно… конечно, не это.

Но с другой стороны, а какое ещё наказание может быть за убийство? Оно казалось бесчеловечным, но в случае необходимости к нему прибегают с самого первого поколения.

Нет, он точно беспокоится попусту. Даклар Болбай, очевидно, скорбит по Понтеру, ведь Понтер – партнёр Класт, которая была партнёршей Болбай; и он, и она были связаны с Класт, и её смерть потрясла Болбай не меньше, чем Понтера. А теперь она потеряла и Понтера тоже. Да, Адекору теперь было ясно, что двойная потеря на время вывела её из душевного равновесия. Нет сомнений, что через день или два Болбай придёт в себя, отзовёт обвинение против Адекора и извинится.

И Адекор, конечно, примет её извинения; а что ещё ему остаётся.

Но если она не отзовёт иск? Если Адекор пройдёт через этот смехотворный процесс и предстанет перед трибуналом? Что тогда? Ну, тогда ему придётся…

Водитель снова подал голос, прервав размышления Адекора.

– Мы почти в Центре. Вы знаете точный адрес?

– Северная сторона, площадь Мелбон.

Адекор увидел, как голова водителя наклонилась и выпрямилась в знак подтверждения.

Они и правда уже въезжали в Центр; открытые пространства уступали место рощам осин и берёз и группам зданий, построенных из культивированных деревьев и серого кирпича. Был почти полдень, и утренние облака исчезли без следа.

По мере их продвижения Адекор заметил сначала одну женщину, потом другую, потом ещё несколько, идущих вдоль дороги. Самые прекрасные существа на свете.

Одна из них заметила машину и указала другой на Адекора. Появление мужчины в Центре не в дни, когда Двое становятся Одним, не было такой уж редкостью, но в Последние Пять дней месяца на мужчину в Центре обращали внимание.

Адекор пытался игнорировать направленные на него взгляды женщин; машина тем временем углублялась в город.

Нет, думал он. Нет, они не признают его виновным. Ведь тела нет!

И всё же, если они признают…

Куб летел дальше, неся в себе Адекора, сжавшегося на своём сиденье. Он чувствовал, как сжимается его мошонка, вдавливая содержимое внутрь тела, подальше от грозящей опасности.

Глава 12

Рубен Монтего пришёл в восторг, узнав, что Мэри Воган уже на пути в Садбери. Часть его страстно желала, чтобы она генетически доказала, что Понтер не является неандертальцем, что он – обычный заурядный человек. Это вернуло бы ситуации некоторую рациональность; он плохо спал в ту ночь, а наутро обнаружил, что ему было бы гораздо легче проглотить историю про чудака, специально изменившего себя так, чтобы походить на неандертальца, чем про настоящего неандертальца. Возможно, Понтер и правда был членом какого-то странного культа, как Рубен сразу и предположил. Если бы его в детстве заставляли носить специальные шлемы в форме неандертальского черепа, постепенно увеличивая их размер по мере роста, то и его череп приобрёл бы такую форму. А в какой-то момент он, очевидно, перенёс операцию на нижней челюсти, в результате которой она и приобрела свои доисторические очертания…

Да, так вполне могло бы быть, думал Рубен.

Ехать прямо в аэропорт смысла пока не было; профессор Воган прибудет только через пару часов. Поэтому Рубен отправился в медицинский центр Сент-Джозеф проведать Понтера.

Первое, что он заметил, войдя в палату, были тёмные полукружья у Понтера под глазами. Рубен был рад, что на его собственном лице не могут появиться подобные признаки усталости. Его родители, ещё когда они жили в Кингстоне (в том, что на Ямайке, а не в Онтарио, хотя и в этом втором Кингстоне ему довелось немного пожить), никогда не могли определить по его виду, спал он или полночи читал комиксы.

Возможно, подумал Рубен, доктору Сингху стоит прописать Понтеру успокоительное. Даже если он и правда неандерталец, то, что действует на людей, наверняка подействует и на него. Впрочем, если бы решения принимал он, то тоже, вероятно, предпочёл бы перебдеть.

В любом случае Понтер сейчас сидел на кровати за принесённым медсестрой поздним завтраком. Он смотрел на поднос так, словно на нём чего-то не хватало. В конце концов он обернул руку белой льняной салфеткой и начал есть этой обёрнутой рукой, подцепляя ломтики бекона по одному зараз. Столовыми принадлежностями он воспользовался лишь раз, когда ел яичницу, причём для этой цели он взял ложку, а не вилку.

Тост он, обнюхав, вернул обратно на поднос. Он также проигнорировал содержимое маленькой упаковки кукурузных хлопьев «Келлог», хотя и с видимым удовольствием возился с замысловатой перфорацией, чтобы открыть пакетик и высыпать хлопья в плошку. Сперва осторожно попробовав, одним глотком осушил небольшую пластиковую чашку апельсинового сока, но отказался и от кофе, и от четвертьлитровой упаковки молока пониженной жирности.

Рубен пошёл в ванную, чтобы набрать ему чашку воды из-под крана – и застыл на пороге.

Понтер на самом деле был откуда-то не отсюда. В этом не осталось сомнений. О, не смыть за собой унитаз – это не так уж необычно, но…

Но Понтер не только не смыл – он ещё и подтёрся лентой с надписью «Продезинфицировано для вашей защиты» вместо висящей тут же туалетной бумаги. Никто, даже житель самой отсталой страны третьего мира не сделает такой ошибки. А ведь Понтер явно был из технически развитого общества; об этом свидетельствовал загадочный имплант у него на левом запястье.

Ладно, подумал Рубен, лучший способ побольше узнать об этом человеке – поговорить с ним. Он определённо не может – или не хочет – говорить по-английски, но, как говаривала бабушка Рубена, на английском свет клином не сошёлся.

– Понтер, – сказал Рубен, произнеся единственное слово, которое выучил прошлым вечером.

Пришелец довольно долго молчал, его голова была немного наклонена в сторону. Потом он кивнул, будто соглашаясь с кем-то, но не с Рубеном.

– Рубен, – произнёс он.

Рубен улыбнулся.

– Правильно. Меня зовут Рубен. – Он говорил очень медленно. – А тебя зовут Понтер.

– Понтер, ка, – сказал Понтер.

Рубен указал на имплант на левом запястье Понтера.

– Что это? – спросил он.

Понтер поднял левую руку.

– Пасалаб, – сказал он. Потом произнёс это слово снова, медленно, по слогам, должно быть, догадавшись, что начался урок языка. – Па-са-лаб.

И тут Рубен осознал свою ошибку: соответствующего английского слова попросту не существовало. Ну, может быть, «имплант», но это слишком общий термин. Он решил попробовать что-нибудь попроще. Он поднял вверх один палец.

– Один, – сказал он.

– Колб, – отозвался Понтер.

Он показал два пальца, как знак победы.

– Два.

– Дак, – сказал Понтер.

Три пальца.

– Три.

– Нарб.

Четыре пальца.

– Четыре.

– Дост.

Полная рука, пять растопыренных пальцев.

– Пять.

– Айм.

Рубен продолжил, добавляя по пальцу уже левой руки, пока не выучил числительные от одного до десяти. Потом попробовал их вразброс, чтобы посмотреть, будет Понтер называть их одинаково, или он их придумывает на ходу. Насколько Рубен мог судить – он и сам не очень хорошо помнил эти незнакомые слова, – Понтер в показаниях не путался. Это была не шутка; это был настоящий язык.

Потом Рубен стал указывать на части тела. Он ткнул пальцем в свою бритую голову.

– Голова, – сказал он.

Понтер указал на собственную голову.

– Кадун.

Рубен указал на глаз.

– Глаз.

И тут Понтер сделал нечто поразительное. Он поднял правую руку ладонью наружу, словно прося Рубена подождать минутку, и потом начал быстро говорить на своём языке, слегка пригнув голову и снова склонив её набок, словно разговаривая с кем-то по невидимому телефону.

– Душераздирающее зрелище! – воскликнула Хак Понтеру через кохлеарные импланты.

– Да ты что! – ответил Понтер. – Мы, знаешь ли, не такие, как ты; информацию в нас нельзя просто записать.

– Достойно сожаления, – отозвалась Хак. – Но правда, Понтер, если бы ты с самого начала следил за тем, что они говорят друг другу, то сейчас бы уже знал гораздо больше слов, чем этот куцый список существительных. Я с большой долей достоверности распознала 116 слов их языка и по контексту использования примерно догадываюсь о значении ещё 240.

– Хорошо, – сказал Понтер с некоторым раздражением, – если ты считаешь, что у тебя получится лучше, чем у меня…

– При всём уважении в деле изучения языка даже у шимпанзе получится лучше, чем у тебя.

– Ладно, ладно! – Понтер потянулся к запястью и вытянул на компаньоне штырёк, включающий его внешний динамик. – Давай, работай!

– С удовольствием, – ответила Хак через кохлеарные импланты и переключилась на внешний динамик.

– Превет, – сказал женский голос. Сердце у Рубена подпрыгнуло. – Эй, я здесь!

Рубен посмотрел вниз. Голос исходил от странного импланта на левом запястье Понтера.

– Сказать руке, – произнёс имплант.

– Хм-м, – сказал Рубен. Потом: – Привет.

– Превет, Рубен, – повторил женский голос. – Меня зовут Хак.

– Хак, – повторил Рубен, слегка качнув головой. – Где вы?

– Я здесь.

– Нет, в смысле где вы? Я так понимаю, эта штуковина – что-то вроде сотового телефона – кстати, в больнице ими пользоваться вообще-то нельзя, они могут создавать помехи контрольной аппаратуре. Мы не можем вам перезвонить…

Би-и-ип!

Рубен замолчал. Сигнал исходил от импланта.

– Учим язык, – сказала Хак. – Следуйте.

– Учим? Но…

– Следуйте, – повторила Хак.

– Э-э… да, хорошо. О᾽кей.

Внезапно Понтер кивнул, будто услышал что-то неслышное для Рубена. Он указал на дверь палаты.

– Это? – уточнил Рубен. – О, это дверь.

– Много слов, – отреагировала Хак.

Рубен кивнул.

– Дверь, – сказал он. – Дверь.

Понтер встал и подошёл к двери. Он положил свою огромную ладонь на ручку и, потянув за неё, открыл дверь.

– Хмм, – на секунду Рубен озадачился. Потом: – О! Открыть. Открыть.

Понтер закрыл дверь.

– Закрыть.

Понтер несколько раз открыл и закрыл дверь.

Рубен нахмурился, но потом догадался:

– Открывает. Понтер открывает дверь. Или закрывает. Открывает. Закрывает. Открывает. Закрывает.

Понтер подошёл к окну. Он сделал руками жест, будто охватывая его.

– Окно, – сказал Рубен.

Он постучал по стеклу.

– Стекло, – сказал Рубен.

Понтер распахнул окно, и снова зазвучал женский голос:

– Я открываю окно.

– Открываю! – воскликнул Рубен. – Открываю окно!

Понтер захлопнул створки.

– Я закрываю окно, – сказал женский голос.

– Да! – В голосе Рубена слышался восторг. – Всё верно!

Глава 13

Адекор Халд уже забыл, на что похожи Последние Пять. Он чуял их, чуял всех женщин. Менструация ещё не наступила – осталась самая малость. Её начало, которое совпадёт с новолунием, будет означать окончание Последних Пяти, окончание текущей луны и начало следующей. Но менструация будет у всех; он знал это, ощущая запах витающих в воздухе феромонов.

Ну, не у всех до единой, конечно. У подростков – девочек из поколения 148 – не будет, равно как у тех женщин поколения 144, у которых наступила менопауза, и также практически у всех представительниц более ранних поколений. И если бы какая-то из женщин была беременна или кормила грудью, у неё бы тоже не было менструации. Но до поколения 149 оставалось ещё много месяцев, а поколение 148 отлучено от груди давным-давно. Также было небольшое количество женщин, которые обычно не по своей вине были бесплодны. Но остальные, живущие вместе в Центре, постоянно обоняющие феромоны друг друга, давно синхронизовали свои циклы, и у них у всех вот-вот должен был начаться новый период.

Адекор прекрасно знал, что эти гормональные изменения делают женщин раздражительными в конце каждого месяца и что именно поэтому пращуры-мужчины задолго до того, как начался отсчёт поколений, в эти дни собирались и уходили в лес.

Водитель высадил Адекора возле дома, который он искал, – простого прямоугольного строения, наполовину выращенного из дерева, наполовину построенного из кирпича и раствора, с солнечными панелями на крыше. Адекор глубоко вдохнул через рот – успокаивающий вдох, минующий носовые синусы и обонятельные рецепторы. Он медленно выпустил воздух и пошёл по узкой тропинке мимо цветочных клумб, травяных газонов, кустов и живописно расставленных камней, заполняющих пространство перед домом. Добравшись до двери, которая оказалась приоткрыта, он громко позвал:

– Эй! Есть кто дома?

Мгновение спустя из-за двери появилась Жасмель Кет. Она была высокая, гибкая, и ей только-только исполнилось 250 лун – возраст совершеннолетия. Адекор различал в её лице черты и Понтера, и Класт; Жасмель повезло, что она унаследовала его глаза и её скулы, а не наоборот.

– Чт… Что… – Жасмель запнулась. Она замолчала, с заметным усилием взяла себя в руки и заговорила снова: – Что ты тут делаешь?

– Здравый день, Жасмель, – поздоровался Адекор. – Давно не виделись.

– Тебе хватает нахальства заявляться сюда, да ещё в Последние Пять.

– Я не убивал твоего отца, – сказал Адекор. – Честное слово, не убивал.

– Но его нет. Если он жив, то где он?

– Если он мёртв, то где тело? – спросил Адекор.

– Не знаю. Даклар говорит, что ты избавился от него.

– Даклар здесь?

– Нет, она ушла на курсы обмена мастерством.

– Я могу войти?

Жасмель взглянула на свой имплант, будто хотела удостовериться, что он по-прежнему функционирует.

– Ну… думаю, да, – сказала она.

– Спасибо.

Она отступила в сторону, и Адекор вошёл в дом. Внутри было прохладно – большое облегчение в летнюю жару. В углу возился домашний робот, поднимая с пола разные мелочи и удаляя с них пыль маленьким пылесосом.

– Где твоя сестра? – спросил Адекор.

– Мегамег, – Жасмель произнесла имя сестры с нажимом, словно упрекая Адекора за то, что он, по-видимому, забыл его, – Мегамег играет в барсталк с друзьями.

Адекор раздумывал, стоит ли ему показать, что он прекрасно осведомлён о жизни Мегамег, – ведь Понтер постоянно рассказывал о ней и Жасмель. Будь это просто визит вежливости, он не стал бы развивать эту тему. Но от этого визита многое зависело.

– Мегамег, – повторил Адекор. – Да, Мегамег Бек. Из 148-го, да? Для своего возраста маловата, но драчлива. Хочет стать хирургом, когда вырастет.

Жасмель молчала.

– А ты, – продолжал напирать Адекор, – Жасмель Кет, учишься на историка. Особо интересуешься Эвсоем до начала отсчёта поколений, но тебе также нравится эпоха тридцатых поколений на этом континенте…

– Хватит. – Жасмель оборвала его на полуслове.

– Ваш отец часто о вас рассказывал. Он вас очень любил и гордился вами.

Жасмель приподняла бровь, явно удивлённая и польщённая.

– Я его не убивал, – снова повторил Адекор. – Поверь, я тоскую по нему так, что не выразить словами. С того… – Он оборвал себя, едва не сказав, что со дня исчезновения Понтера Двое ещё не становились Одним, так что у Жасмель ещё не было шанса ощутить его отсутствие. Действительно, при обычных обстоятельствах она бы всё равно не виделась бы с отцом в последние три дня, с тех пор как Двое перестали быть Одним. А вот для Адекора пустота в доме, отсутствие партнёра, который всегда был рядом, было реальностью его жизни каждое мгновение с того момента, как он пропал. Однако глупо спорить о том, чьё горе сильнее; Адекор осознавал, что, как бы он ни любил Понтера, но его дочь Жасмель связана с ним генетически, его плоть и кровь.

Вероятно, Жасмель подумала о том же самом.

– Я тоже по нему скучаю. Уже. Я… – Она отвела взгляд. – Я не слишком много времени с ним проводила, когда Двое становились Одним. Понимаешь, есть парень, с которым мы…

Адекор кивнул. Он не был уверен, что полностью понимает, каково быть отцом молодой женщины. У него самого не было детей поколения 147. Они с Лурт тогда уже образовали пару, но как-то так получилось, что Лурт не смогла забеременеть. Пришлось услышать массу шуток о том, как физик и химичка не смогли одолеть биологию. От поколения 148 у Адекора был сын Даб; он был мал и ещё жил с матерью, но стремился проводить с отцом каждое мгновение во время его ежемесячных визитов.

Но Адекор слышал и Понтеровы… ну, не сказать, что жалобы; он понимал, что таков естественный порядок вещей. Но всё же у Жасмель оставалось для отца так мало времени, когда Двое становились Одним, и Адекор знал, что Понтера это расстраивало. И теперь, похоже, Жасмель осознавала, что никогда больше не увидит отца, жалела о том времени, которое могла бы провести с ним, понимала, что уже ничего не исправить, не наверстать, что отец уже никогда её не обнимет, что она никогда не услышит его голос, одобрительный, или весёлый, или просто спрашивающий, как дела.

Адекор осмотрелся и нашёл себе стул. Он был деревянный, сработанный той же мебельщицей, что и понтеровский, на котором тот любил сидеть на их веранде, – та женщина была знакомой Класт.

Жасмель присела в противоположном углу комнаты. Позади неё робот-уборщик тихо исчез, направившись в другую часть дома.

– Ты знаешь, что будет, если меня признают виновным? – спросил Адекор.

Жасмель закрыла глаза, вероятно, чтобы не дать взгляду метнуться вниз.

– Да, – тихо сказала она. Но потом продолжила, будто защищаясь: – Но какая разница? Ты уже оставил потомство, у тебя двое детей.

– Не двое, – уточнил Адекор. – Один, с 148-го.

– О, – тихо вздохнула Жасмель, видимо, пристыженная тем, что она знала про партнёра отца меньше, чем партнёр отца знал про его дочерей.

– И кроме того, речь не только обо мне. Моего сына Даба тоже стерилизуют, и мою сестру Келон – всех, у кого по крайней мере пятьдесят процентов генов моих генов.

Конечно, сейчас не старые времена; сейчас – эра генетического тестирования. Если бы Келон и Даб смогли показать, что не унаследовали аберрантных генов Адекора, то их могли бы помиловать и не подвергать операции. Но хотя некоторые преступления были результатом какого-то хорошо изученного генетического изъяна, убийство подобных маркеров не имело. К тому же убийство было преступлением настолько отвратительным, что возможность, даже самая малая, передачи склонности к нему последующим поколениям будет пресекаться всеми возможными средствами.

– Я сожалею об этом, – сказал Жасмель. – Но…

– Нет никаких «но», – отрезал Адекор. – Я невиновен.

– Тогда арбитр признает тебя таковым.

Ах, наивность юности, подумал Адекор. Это даже могло показаться милым, если бы речь не шла о нём самом.

– Это очень необычный случай, – сказал Адекор. – Даже я это признаю. Но нет ни единой причины, которая заставила бы меня убить близкого человека.

– Даклар говорит, что тебе было тяжело всё время находиться в тени моего отца.

Адекор почувствовал, как его спина напряглась.

– Я бы так не сказал.

– А я бы сказала, – возразила Жасмель. – Мой отец, скажем честно, был умнее тебя. Тебе не нравилось быть на побегушках у гения.

– Мы делаем вклад, на который способны, – ответил Адекор, цитируя «Кодекс Цивилизации».

– Истинно так, – кивнула Жасмель. – И тебе хотелось, чтобы твой вклад был главнее. Но в вашем проекте вы проверяли идеи Понтера.

– Это не причина его убивать, – огрызнулся Адекор.

– Так ли? Моего отца нет, и ты был с ним, когда он пропал.

– Да, его нет. Его нет, и я… – Адекор чувствовал, как в глазах набухают слёзы, слёзы горечи и отчаяния. – Мне так тоскливо без него. Я говорю с откинутой головой: я этого не делал. Я не мог.

Жасмель посмотрела на Адекора. Она видела, как раздуваются его ноздри, обоняла его запах, его феромоны.

– Почему я должна тебе верить? – спросила она, скрещивая руки на груди.

Адекор нахмурился. Он не скрывал своей скорби; он пытался апеллировать к чувствам. Но у девушки от Понтера были не только глаза, но и ум – острый, аналитический, ставящий во главу угла рационализм и логику.

– Хорошо, – сказал Адекор, – подумай вот о чём. Если я виновен в гибели твоего отца, будет приговор. Я потеряю не только способность к воспроизводству, но и свой статус, и всё, чем владею. Я не смогу продолжить работу: Серый Совет наверняка потребует от осуждённого убийцы более прямого и осязаемого вклада, если ему вообще будет позволено оставаться частью общества.

– И это правильно, – подтвердила Жасмель.

– Ага, но если я невиновен, если никто невиновен, если твой отец просто пропал, потерялся, то ему нужна помощь. Ему нужна моя помощь; я – единственный, кто, возможно, способен… вытащить его. Без меня твой отец пропал навсегда. – Он посмотрел в её золотистые глаза. – Ты не понимаешь? Самым разумным сейчас будет поверить мне: если я лгу, если я убил Понтера – тогда никакое наказание его не вернёт. Но если я говорю правду, если Понтер не убит, то его единственная надежда в том, что я продолжу его искать.

– Шахту уже обыскали.

– Шахту – да, но… – Решится ли он ей сказать? Даже звучащие лишь в его голове, слова казались безумными; он мог представить, каким бредом они покажутся, будучи произнесёнными вслух. – Мы работали с параллельными вселенными. Возможно – лишь теоретически, конечно, но, когда речь идёт о человеке, который так важен для тебя и меня, такой возможностью нельзя пренебрегать – так вот, возможно, что он, так сказать, каким-то образом провалился в одну из этих вселенных. – Он умоляюще посмотрел на неё. – Ты должна знать хоть что-нибудь о работе отца. Даже если ты проводила с ним мало времени – он видел, как уязвили её эти слова, – он должен был рассказывать тебе о своей работе, о своих теориях.

Жасмель кивнула.

– Да, он мне рассказывал.

– Так вот, есть шанс… вернее, он может появиться. Но сначала мне нужно разобраться с этим дурацким доосларм басадларм; мне нужно вернуться к работе.

Жасмель долго молчала. Адекор знал по редким спорам с её отцом, что дать ей молча обдумать ситуацию будет эффективнее, чем продолжать уговаривать, но уже не мог остановиться.

– Пожалуйста, Жасмель, пожалуйста. Это наиболее разумный выбор. Предположи, что я невиновен, и появляется шанс вернуть Понтера. Предположи, что виновен, и он пропал навсегда.

Жасмель сидела молча ещё некоторое время. Потом спросила:

– Чего ты от меня хочешь?

Адекор моргнул.

– Я… э-э… я думал, это очевидно, – пробормотал он. – Я хочу, чтобы ты говорила от моего имени на доосларм басадларм.

– Я? – воскликнула Жасмель. – Но ведь я одна из тех, кто обвиняет тебя в убийстве!

Адекор повернул к ней своё левое запястье.

– Я тщательно изучил документы, которые мне вручили. Мой обвинитель – партнёрша твоей матери, Даклар Болбай, действующая от имени детей твоей матери: тебя и Мегамег Бек.

– Именно.

– Но она не может действовать от твоего имени. Тебе уже 250 лун; ты взрослая. Да, ты пока не можешь голосовать – как и я, разумеется, – но ты уже сама за себя отвечаешь. Даклар может быть табантом Мегамег, но не твоим.

Жасмель нахмурилась.

– Я… я не подумала об этом. Я так привыкла, что Даклар заботится о нас с сестрой…

– С точки зрения закона ты теперь совершенно независимая личность. И никто лучше не убедит арбитра в том, что я не убивал Понтера, чем его собственная дочь.

Жасмель закрыла глаза, сделала глубокий вдох и выпустила воздух в долгом, судорожном выдохе.

– Хорошо, – сказала она, наконец. – Хорошо. Если есть шанс, хоть какой-нибудь шанс, что папа до сих пор жив, я им воспользуюсь. Я должна. – Она кивнула. – Да, я согласна говорить от твоего имени.

Глава 14

По стенам конференц-зала шахты «Крейгтон» были развешаны планы запутанной сети туннелей и штолен. Посреди длинного деревянного стола лежал кусок никелевой руды. У одной из стен стоял канадский флаг; противоположную стену занимало огромное окно, выходящее на парковку и холмистую местность за ней.

Во главе стола сидела Бонни Джин Ма – европейского вида женщина с огромной гривой каштановых волос; фамилия досталась ей от мужа-китайца. Она была директором Нейтринной обсерватории Садбери и только что прилетела из Оттавы.

За длинной стороной стола сидела Луиза Бенуа, высокая красивая сотрудница обсерватории, которая находилась на вахте в пультовой, когда случилась катастрофа. Напротив неё сидел Скотт Нейлор, инженер из компании-производителя акриловой сферы, составлявшей основу нейтринного детектора. Рядом с ним расположился Альберт Шоуаноссовей, главный эксперт «Инко» по механике горных пород.

– Хорошо, – сказала Бонни Джин. – Последние новости таковы: начато осушение детекторной камеры, чтобы предотвратить ещё большее загрязнение тяжёлой воды. КанАтомЭнерго планирует отделить тяжёлую воду от обычной, а мы теоретически можем снова собрать сферу, заполнить её восстановленной тяжёлой водой и повторно запустить детектор. – Она оглядела собравшихся в зале людей. – Но мне всё ещё хочется знать, что стало причиной случившегося.

1 Sun Microsystems – американская компания, основанная в 1982 году и поглощённая корпорацией Oracle в 2010 году. Являлась одним из крупнейших производителей программного и аппаратного обеспечения, в частности серверов и рабочих станций на базе RISC-процессоров SPARC собственной разработки, разработчик таких технологий, как NFS и JAVA, и других.

2 Post doctorate – научный сотрудник, имеющий учёную степень Ph.D. (примерный аналог кандидата наук). (Прим. перев.)

3 Боже мой! (фр.)

4 Популярное ругательство в квебекском французском, можно перевести как «чёрт». Большинство квебекских ругательств имеют религиозные корни. Так, Tabernak происходит от слова tabernacle – дарохранительница (священный сосуд, в котором хранятся Святые Дары – Тело и Кровь Христовы, используемые для причащения).

5 Один момент (фр.).

6 Дерьмо! (фр.)

7 Виртуальная антипремия, присуждающаяся тем, кто умер наиболее необычным и глупым способом и тем самым вывел свои гены из генофонда человечества.

8 Оджибве – индейский народ, на данный момент расселённый в резервациях в США и в Канаде. Один из самых крупных индейских народов в Северной Америке, уступает только чероки и навахо. Являются «старшим братом» или «хранителями веры» в существующем с XVIII века союзе индейских племён, известном как «Совет трёх огней».

9 Примерно 1,4 км.

10 «Секретные материалы» – популярный американский научно-фантастический телесериал, в котором спецагенты ФБР Фокс Малдер и Дана Скалли расследовали странные нераскрытые дела, связанные с паранормальными явлениями, теориями заговора и внеземными цивилизациями.

11 Я не знаю (фр.).

12 Странствующий голубь – вымершая североамериканская птица, когда-то наиболее многочисленная птица на земле (популяция оценивалась в 3–5 млрд особей). Полностью истреблена к началу XX века; сохранились лишь несколько чучел. (Прим. перев.)

13 Состояние, при котором зуб и зубная полость увеличены за счёт уменьшения длины корней. (Прим. перев.)

14 Канадская королевская конная полиция – Royal Canadian Mounted Police, RCMP – федеральная полицейская служба в Канаде, выполняющая примерно те же функции, что Федеральное бюро расследований в США. (Прим. перев.)

15 Rape whistle – специальный свисток, с помощью которого, как предполагается, женщина может отпугнуть насильника, позвав на помощь. (Прим. перев.)

16 Корпоративное гражданство – концепция деловой этики, предполагающая, что корпорация должна ощущать ответственность за свои действия перед всем обществом, а не только перед акционерами или каким-либо узким кругом лиц. (Прим. перев.)

17 Джон Гришэм – американский писатель, автор многих литературных бестселлеров, так называемых «юридических триллеров», экранизированных в Голливуде.

18 «Harlequin» – торонтское издательство, специализирующееся на издании женских романов. (Прим. перев.)

19 Мортиша – персонаж кинофраншизы «Семейка Адамс». В сериале 1964 года у Мортиши есть любимое плетёное кресло «Павлин», которое позже, на волне популярности сериала, стали иногда называть «троном Мортиши».

20 Международный аэропорт Торонто. (Прим. перев.)

21 Royal Doulton – всемирно известная английская компания, занимающаяся производством посуды и предметов для украшения интерьера и коллекционирования. Популярна своими оригинальными дизайнами статуэток и декоративных изделий. В 1901 году король Эдуард VII дал заводу Королевский Ордер.

Продолжить чтение