Читать онлайн Боксер 2: Назад в СССР бесплатно

Глава 1

– Так, Михаил, – Тамара по-деловому уперла руки в боки. – Родители ждут тебя на проходной.

– Ага…

По привычке мне хотелось добавить: «подождут», но я вовремя прикусил язык. Нужно как-то не слишком выходить из роли пацана, хотя временами так хочется, что хоть лоб расшибай. Впрочем, это здесь я уже делал.

– Хорошо, то есть.

– Конечно, хорошо! Только, Мишенька… – пионервожатая сузила глаза. – У нас ведь точно все в порядке? Тебе в нашем лагере нравится? Да? Ты ведь, – она особенно выразительно на меня посмотрела, – не жаловался папе и маме?

– Лучше некуда, Тамара Ипполитовна, – я внушительно кивнул и отрапортовал: – Лагерь «Искра» имени Кирова – лучший лагерь в мире. Так что вам не о чем беспокоиться. Видимо, родители просто соскучились. Не терпят даже короткую разлуку.

– Ясно.

Тома смерила меня строгим взглядом, этак оценочно, как будто я – товар на прилавке и сейчас имею ненадлежащий вид. Потом поправила мне взъерошенные волосы, придавая мне необходимую «ликвидную кондицию».

– Ты точно им ничего не писал… такого, чтобы не пришлось краснеть? – заговорщицки зашептала Тома.

– Не-а, – медленно покачал я головой. – Ну, тогда я пойду?

– Ступай! – благословила она и сделалась прежней строгой дамой. – Кстати, ты не видел Леву? Он мне срочно нужен.

– Так вон… – я обернулся, желая показать на хулигана, с которым только что стоял в паре, но Левы, оказывается, и след простыл. Поэтому пришлось менять показания. – Н-не видел. Видимо, пошел переодеваться.

– Ладно, Мишенька, твои мама и папа ждут тебя в грибке на входе.

Старшая пионервожатая быстро потеряла ко мне интерес и пошла к тренеру. Не знаю, зачем ей так резко понадобился Лева, но да и бог с ними. У меня теперь вырисовывалась задачка поинтереснее, так сказать, с повышенным уровнем сложности. Когда перерешаешь обычные, потом обязательно дают со звездочкой. Знакомство с родителями, которых я в глаза не видел и даже не знал, как оные выглядят. И как-то я не подумал, когда отправлял письмо другого пацана, что в нем за содержание. Как бы я Тамару ни заверял, но вот закавыка – ничего хорошего там точно нет, раз родители приехали сразу же. Не компот же местный пробовать приехали. Ну и ладно, будем разбираться по ходу дела. Придется импровизировать. Раз уж к телу пацана привык, то и с родителями вопрос как-нибудь решу.

Перед тем, как уходить, я, как водится в спортивных секциях, получил разрешение у тренера покинуть зал.

– Родители приехали, – объяснился я, аккуратно разведя руками.

Тренер лихо подмигнул мне и улыбнулся кончиками губ.

– Давай-давай, Шахматист. Родители – дело святое.

Хотел я или нет, а это прозвище, похоже, крепко ко мне прилипло. Ну что ж, тоже неплохо, Шахматист – это когда головой думаешь, что я всегда и делал, будучи на ринге.

– Отец-то не станет ругаться, что сын так кардинально спорт поменял? – спросил тренер, картинно вскинув бровь.

Ответа вопрос не требовал, да и вниманием тренера в этот момент уже завладела Тамара, искавшая Льва. Оказывается, пацаненок при ее появлении и вправду учесал в раздевалку. Тома, конечно, не Павлов, но от общения с ней некоторые рефлексы вырабатываются. А насчет того будет, ли ругаться мой отец или нет – узнаем. Скажу что-нибудь, например, что понял – не мое это, за шахматной доской сидеть. С такими мыслями, я двинулся на проходную пионерлагеря.

– Куда намылился, ребятенок? – дежурный строго посмотрел на меня.

– Так меня мамка с папкой в беседке ждут, дядь.

По такой причине обязательно пропустят.

– А, вон чего, ждут, – он махнул в сторону рощицы из тополей. – Во-о-он там твои родители.

В тени тополиной рощи я увидел небольшую беседку в форме грибка. Выкрашена она была в цвета мухомора – красная крыша с белыми круглыми пятнышками, правда, немного пожелтевшими со временем. Видимо, на этот сезон никто не стал ее перекрашивать. Внутри беседки, за столом, действительно сидели мужчина и женщина. Аг… Мои… родители.

Не похоже, правда, что они меня особо заждались, потому что были заняты выяснением отношений. И стоило подойти ближе, как я услышал содержательный диалог. Вернее, монолог, потому что разговаривала только женщина.

– Володя, милый мой муженек, я тебе сколько раз говорила – ну дату отпуска не подписывай без согласования со мной! Ну неужели тебе так сложно это запомнить!

Над хлипеньким мужичком килограммов шестидесяти возвышалась необъятная тетенька в свободно сидящем сарафане в цветочек, похожем на полевую ромашку. На ее голове красовалась дулька из волос, как у Фрекен Бок. Для полного сходства с героиней ей только фартука не хватало. На лбу колоритной дамочки блестели капли пота размером с крупный бисер. Пухлые, будто вечно надутые, губы были выкрашены красной помадой.

– Прости, Верочка, мастер мне выбора не дал, – Володя вжимался в спинку скамьи спиной, будто желая провалиться сквозь землю.

Жену он явно боялся. Ну есть, так-то, из-за чего. Грозная мадама продолжала:

– Ты вилку сразу готовь, лапшу с ушей снимать. Хочешь дома в отпуск отлеживаться, на диване в зюзю? Ишь, мастер ему не дал, видите ли! Да твой мастер мне после прошлого раза божился, что ничего подобного больше не повторится. И твоему сменщику я звонила, он согласился подвинуться, за бутылку!

Мужичок носил очки в толстой оправе, перемотанной изолентой. Сейчас оправа сползла ему на переносицу. Смахивал он на интеллигента, имел рано проявившуюся лысину и длинную челку, которую зачесывал назад, чтобы эту лысину скрыть. На отъявленного пьянчугу похож не был, но это дело такое – дыма без огня не бывает, как известно.

Епрст… И эта милая парочка, судя по всему, и есть мои родители. Не так я их себе представлял, совсем не так… Я помялся в паре десятков метров от беседки. Подходить совсем не хотелось, знакомиться – тем более, но особого выбора у меня все равно нет. Надо как-то теперь общий язык находить, особенно если я хочу благополучно вернуться к тренировкам.

С тяжелым вздохом я все-таки шагнул к беседке. Чую, с такой-то мамой, разговор предстоит непростой.

– Привет, родители, – с этими словами я сел на скамейку рядом с папой Володей. – Рад вас видеть. Ну, как дорога?

Ругань сразу прекратилась. Папа Володя и Фрекен Бок, ну, в смысле, мама Вера, мигом переключили на меня внимание. Причем уставились выпученными глазами, как будто не я их вижу в первый раз, а они меня. Мама Вера даже растерянно ресницами захлопала, открыла рот, чтобы что-то сказать, но осеклась. Из-за моей спины вдруг донесся взволнованный женский голосок.

– Мишенька, сыночек, мы тут!

Бляха-муха! На меня будто чан с холодной водой опрокинули. Выходит обознался я с родителями? Я перекинулся коротким взглядом с Верой, как выяснилось, хоть и мамой, наверное, но не моей. И медленно развернулся к голосу.

Передо мной стояли двое относительно молодых родителей. Мужчина – брюнет, среднего роста, с широкими плечами, выделяющимися скулами и с ямочкой на подбородке. Женщина – в синем платьице чуть ниже колена и с курчавыми каштановыми волосами, миниатюрная, как девчата-гимнастки.

– Здравствуй, сын! – мужчина обеспокоенно смотрел на меня, пытаясь понять, в порядке ли я прямо сейчас, или нужно срочно вызывать машину с мигалками.

– Здрасьте… – собственным родителям, конечно, следовало бы сказать что-то более приветливое, но как-то ничего в голову не пришло. – Извините, теть, дядь, обознался. Зрение плохое стало…

Я отбрехался от изумленной Фрекен Бок, у которой челюсть отвисла, и бодро вышел из беседки. Там тотчас попал в объятия миниатюрной мамы. Та стиснула меня так, что едва кости не затрещали. Материнская любовь – она такая. И, кстати, я, похоже, именно в мамку пошел, если по комплекции судить. Папа-то вон какой здоровый лось.

– Сыночек, мы так соскучились с папой.

Честно говоря, было не похоже, что папа скучал. Он скрестил руки на груди и сверлил меня суровым взглядом из-под густых бровей.

Меня, наконец, отпустили из крепких женских объятий. Мать отстранила меня на вытянутых руках, бегло осмотрела, что называется, «на сохранность».

– Вы своему чаду очки выпишите, товарищи! – послышался едкий голос моей несостоявшейся мамы.

Высказано мастерски – шепотом, но так, чтобы все слышали.

– Пойдем, Володя, у ворот подождём!

Фрекен Бок буквально поволокла за собой муженька. Учитывая вводные, будем считать, что с родителями мне повезло. По крайней мере, гендерные роли тут распределены куда более внятно. Да и внешне они довольно приятные люди.

– А ты почему пошел в беседку к этим людям? – буркнул новый, то есть настоящий, папа.

– Да просто хотел спросить, к кому пришли тетя с дядей, – я коротко пожал плечами. – Может, они бы нам грибок уступили. Ничего такого, пап.

Слово «папа» прозвучало из моих собственных уст настолько чужеродно, как будто я говорил его с полным ртом картошки, не прожевав.

– Не разговаривай с незнакомцами, это запрещено семейными правилами, – отрезал мужчина, толком меня и не слушая.

– Угу… – согласился тотчас я.

Чем быстрее я на всё соглашусь, тем лучше. Благополучно вернусь в ограду лагеря и снова возьмусь за перековку себя. Однако интересно – у нас, оказывается, какие-то семейные правила есть. Буду знать, правда, неплохо бы увидеть список, что попадает в «нельзя», а что в «можно».

Мама продолжала меня внимательно и крайне обеспокоено осматривать.

– Сынок, не бойся, говори все как есть, мама и папа рядом…

Я озадачился. Что ж такое-то?

– Да все в порядке, мам, даже не знаю, что говорить, – я коротко пожал плечами.

– Гена, нашего сына еще и запугали, – женщина всплеснула руками, закатывая глаза.

– Сын, а ну говори! – велел отец.

Да что говорить-то, вот бы знать… на выручку мне пришла та самая несостоявшаяся мать. Проходя к воротам, Вера на секунду остановилась и с милой, дружелебной, но одновременно фальшивой улыбкой спросила у меня:

– Мальчик, а ты Левушку не видел?

Я потряс головой, и тетка тотчас потеряла интерес. Еще и потому, что увидела у ворот старшую пионервожатую. А с ней того, кого она и искала – Льва.

– Пошли, Володя, будешь за своего непутевого сына объясняться, – зашипела Вера сквозь зубы. – Или ты думаешь, что я отдуваться за тебя опять буду?

– Верочка, не выдумывай…

Парочка направилась прямиком к воротам. Интересно получалось, это, выходит, родители Льва! Ни фига себе, а ведь пацан говорил, что папа у него – милиционер, важная шишка и вообще весь из себя такой крутой. Соврамши, значит. Хотел себе цену набить для пацанов. Вот это поповрот…

Лева косился на меня исподлобья. Понял, что я все понял – и от того его аж в крапинку высыпало. А если я другим пацанам расскажу, что его папаня никакой не мент, а простой и незадачливый работяга, который еще и проблемы с выпивкой имеет?

Хотя напрягался он не только из-за меня. Что-то подсказывало, что с Томой у его родителей предстоит не самый приятный разговор. Понятно, что бежать к пацанам с флагом разоблачителя я не собирался. Но отличный козырь в рукав всё-таки получил.

Тут я отвлекся на недовольное шипение отца.

– Мымра какая… я буду жаловаться!

Угрозы моего отца предназначались старшей пионервожатой, пусть та их и не услышала. Я ничего понять не мог, почему он вдруг так отзывался о Томе.

– Пойдемте присядем, – мама взяла меня за руку, как маленького мальчика, и повела в беседку.

Папа, громко и недовольно хмыкнув, пошел следом. Мы расположились в теньке тополей и некоторое время сидели молча. От меня, конечно, ждали исповеди. А я морально приготовился открещиваться от любых слов, написанных в письме, хотя и не знал его содержания. Мама, сама того не ведая, несколько облегчила мое положение. Залезла в сумку, достала конверт и мягко, но решительно положила на столешницу письмо.

– Ты ему зачитай, Оксана, – буркнул папа. – Раз не хочет признаваться, то память ему освежи!

– Сейчас, Ген…

Они даже не поняли, что это не я писал, видимо почерк писаки оказался очень похожим на нынешний мой.

Ну вот, теперь как зовут предков – я знаю. Оксана взяла в дрожащие руки письмо, ее глаза тут же увлажнились, и она начала читать:

– Д-дорогие мама и папа…

Голос у матери дрожал, поэтому Гена потянулся, забрал письмо и уже сам продолжил чтение. Я подметил, что у него хорошо поставленный голос, как у диктора с радио.

– Дорогие мама и папа, пишет ваш нелюбимый сын из пионерлагеря, который я ненавижу всей душой… – Гена поднял взгляд и посмотрел на меня поверх письма.

Строки были буквально пропитаны такой вот «болью». Вспомнить бы, блин, кто такое своим родителям накатал.

Дальше больше, после слезливого начала началась конкретика. автор письма жаловался на «Чёрную руку, которая приходит по ночам» (логически напрашивалось утверждение, что писал наш, легкоатлет). Так вот, якобы Черная рука уже кого-то похитила, но тренеры это покрывают. И «если вы не приедете, я стану следующим, за кем она придет». Во как, ну у подростков всегда было бурное воображение. Но от следующих слов у меня на затылке волосы зашевелились.

– Папа, мама, любимые! Немедленно заберите меня из лагеря, – продолжал Геннадий с выражением читать чье-то письмо. – Нас с другими ребятами заставляют работать, хотя детский труд запрещен! Только нашу старшую пионервожатую это не волнует. Если мы не будем слушаться, то она угрожает оторвать нам уши. А мне еще уши нужны.

Отец закончил чтение. Со вздохом положил письмо на стол, вернул на меня строгий взгляд своих выразительных карих глаз.

– Подожди, Гена, ты не все дочитал, – Оксана уже смахнула слезы и снова взялась за листок. Вот здесь: а еще в столовой кормят несвежей манной кашей и вонючим компотом, от которых у меня несварение желудка.

Понятно, автор попался сильно впечатлительный. Видимо, не ожидал, что в лагере будут давать нагрузку. Тоже мне, спортсмен!

– Сынок, ты у нас мальчик взрослый. Так давай поговорим, как два взрослых человека.

Папа положил свою ладонь поверх моей. Я думал руку убрать, но потом как будто разрядом меня прошибло, волосы встали дыбом, а по телу расползлось тепло. И ощущение такое, словно что-то родное почувствовал. Любопытная штука, конечно, все эти нейронные связи. Будто родную генетику почувствовал.

– Не бойся, расскажи нам правду.

– Мы с папой не будем ругаться, а поддержим тебя и защитим. Что тут происходит?

Пока родители с грустными глазами уговаривали меня на «чистосердечное», я готовил «оправдательную» речь. И между делом скользнул по подписи внизу письма, от удивления даже бровь приподнял. Внизу листка, вырванного наспех из тетрадки, красовалась нарисованная шариковой ручкой пчёлка – а вернее, шмель.

Так вот оно что. Пионер, пишущий о Черной Руке – легкоатлет, а нарисованный шмель напрямую показывает на автора сей нетленки – это никто иной, как Димка Шмель. Интересно бабки пляшут, не подумал бы, что Димон вот так вот сопли на кулак наматывает.

Но написанное в письме, помимо того, что являлось полной чушью, все же требовало объяснений. И я, шумно выдохнув, пустился в объяснения.

– Ничего из того, что там написано – не является правдой, – уверенно заявил я. – Нас хорошо кормят, никто никого не обижает и не заставляет работать. И уж тем более никто не угрожает моим ушам. Просто…

Я виновато-театрально опустил глаза и совсем по-ребячески поковырял по столешнице указательным пальцем.

– Мне очень хотелось домой в первый день, и я наплел с три короба всякой ерунды. Пока письмо дошло… В общем… Теперь мне так стыдно… я правда не думал, что вы приедете.

Гена нахмурился, скрестил руки на груди. То, что у меня строгий папа, мне стало понятно сразу – на него, в большей степени, и была рассчитана пафосная извинительная речь. А вот мама пуще прежнего расчувствовалась. Слезы, которые она хоть и с трудом, но сдерживала, снова выступили на глазах и двумя капельками скатились по щекам.

– Сынок, как ты мог думать, что мы не приедем, мы с папой сразу же написали отгулы!

– Я, между прочим, берёг этот отгул, чтобы с мужиками поехать на рыбалку! – возмущенно вставил папа.

– Дорогой, мы обещали Мишутке, что не будем его ругать, если он ответит честно, – напомнила мама, сжимая руку мужа.

– Обещали… – раздраженно пробубнил отец и снова перевел взгляд на меня. – Ты точно никого тут не прикрываешь?

Я снова потряс головой. Папа, однако, моим объяснением не удовлетворился, нервно сжал губы. Могу представить себя на его месте. Ехать черти куда, чтобы услышать, что у сына разыгралась фантазия… ну откровенно так себе. Хорошо ещё, что Тамара сейчас была занята и разговаривала с родителями Левы, иначе бы ей пришлось ой как несладко. И в оправдание она бы наверняка сказала, что я тоже далеко не ангелок.

– Тебя пчелы, что ли покусали? – мама аккуратно коснулась пальцами шишки на моем лбу.

Я невольно отдернулся.

– Какие пчелы, Оксана, это шишак!

Тут уж он поднялся и стукнул кулаком по столу.

– Решено, сейчас же собираешь вещи, мы тебя забираем из этого лагеря и везем домой. Оксана, иди и прямо сейчас сообщи этой мымре, что сын поедет с нами.

Мама действительно уже собралась идти, но этого я допустить не мог. Я не дам им разрушить мою еще толком не начавшуюся спортивную карьеру!

– Мам, пап! Мне здесь все нравится. Это самый лучший лагерь! Чесслово!

То, что прокатило с Тамарой, на Геннадия не подействовало.

– Как же нравится, если недели не прошло, а тебя уже тумаками кормят! – не собирался сдаваться папа. – Оксана, я же говорил, что шахматисту нечего делать среди этих невоспитанных головорезов – борцов и боксеров! Миша у нас головой думает, а не кулаками!

– Отец, – твердо ответил я. – У тебя уже взрослый сын, я способен принимать решения самостоятельно. И я никуда не поеду…

Глава 2

Мать начала охать, ахать и причитать. Отец напрягся. Видно, что раньше сын с ним так не говорил. Вообще, наверное, варежку лишний раз не раскрывал.

– Я же говорила, что Мишеньку ни в коем случае нельзя отдавать в спортивный лагерь… – совсем уж обреченно вздохнула мама, будто уперкая отца.

Словно у меня было не пару шишек, а я лежал больной при смерти.

– А ты заладил, – продолжала она, – армия, ГТО!.. Посмотри, к чему привело твое желание сделать из Мишеньки настоящего мужчину! И вообще – от армия не для него, у него будет освобождение!

Я впитывал, как губка. Вон почему, оказывается меня в лагерь-то выслали. Мужика настоящего делать. Интересная логика, самого вовремя на спорт не отдали, а в лагерь спортивный – так езжай.

– Говорил, Оксана, – отец грохнул кулаком по столу.

Правда, тотчас начал этот кулак растирать. Руки у моего папаши были явно нежные, не рабочие и, похоже, ничего тяжелее ручки не поднимали. Кстати, интересно, кем он работает? Инженер, наверное…

Обсуждение сводилось к тому, что я из-за спортивного лагеря рискую потерять «форму», которую к началу осени набрал. Вроде как, впереди у меня предстоял серьезный турнир по шахматам, где можно было получить юношеский разряд.

– А тут ему все мозги отобьют! – мама всплеснула руками. – Так, что он все комбинации забудет.

Я сдержал улыбку. Представляю, какой шок будет у родителей, если они узнают, что никакой формы и в помине нет и я вообще ничего не помню из шахмат кроме того, что конь ходит буквой “Г”. Надо здесь и сейчас обозначить родителям, что ни в какие шахматы я играть больше не буду. Пусть воспринимают как хотят, но у их сыночка появилась “новая любовь”.

– И где твоя доска, Михаил? – строго спросил папа. – Ты же раньше ее везде с собой носил, ни на минуту не расставался.

– Спал даже с шахматами под подушкой, – страдальчески вздохнула мать, мол, куда вы удалились, младые дни. – И что мы теперь скажем твоему школьному тренеру? Он ведь такие надежды на тебя возлагает!

Ну то, что доску с собой таскал, тоже правда. Даже хватило мозгов с ней на велосипеде кататься… выходит, серьезное было увлечение у пацана. Я тоже в молодые годы, как на бокс пошел, перчатки в кровать клал. Не помню, правда, для чего, но искренне верил, что такие простенькие манипуляции позволят быть ближе к цели.

– Где доска, не знаю, – честно ответил я, пожимая плечами. – Вот что… Я для чего вам писал на самом деле. Я тут решил, что с шахматами все. Теперь буду заниматься боксом. Вы же, надеюсь, не против?

– Как?! Каким еще таким боксом? – у мамы аж глаз задергался.

– Обыкновенным, – улыбнулся я.

– Но ведь это… – она запнулась, пытаясь подобрать нужное слово. – Это мордобой, Мишенька! Ума от бокса у тебя точно не прибавится! А если по голове прилетит, о господи боже мой, даже думать об этом боюсь!

Судя по тому, что родители пеклись за меня, все равно, что твой садовник за розы, я был не только единственным, но и излюбленным сыном. Потому новость о том, что их аленький цветочек теперь вместо бережного ухода будет по голове получать, папу и маму, мягко говоря, ошарашила.

Ну а насчет бокса, я бы поспорил с доводами. Бокс – это, по сути, те же шахматы, только думать надо в разы быстрее. Даже не столько думать, сколько соображать. Будешь соображать, и когда настанет время уходить из спорта, будешь готов к любым поворотам в жизни. Вон некоторые депутатами становятся, мэрами или, как Витька, крупными бизнесменами. Это я в прошлой жизни в тренера подался, не хотел с любимым делом расставаться. И концентрация в боксе такая, что ого-го, главное, не превращать его в тот самый мордобой, с которым многие этот замечательный спорт путают.

Я все же не удержался и озвучил родителям свою точку зрения.

– Знаете что, мам, пап. А мне вот кажется, что от шахмат развивается остеохондроз и геморрой. И если много думать, то можно инсульт схлопотать. И вообще, шахматы учат тому, что в жизни надо много думать и мало делать, а бокс учит лучше думать и быстро делать.

Я ни в коем случае не критиковал шахматы, но искренне верил в то, что говорил. Но маме эти слова не понравились.

– Сынок, это ведь очень опасно! Знаешь, сколько людей после этого твоего бокса умирает! Инвалидами становяться. Гена, ну как он не поймёт! Скажи ты ему!

А это как посмотреть, смерти в боксе действительно случаются, но ведь и шахматы – вид спорта не такой безопасный, как кажется. В смысле, если с такой колокольни смотреть. Я лично помнил несколько случаев, когда шахматисты умирали прямо за шахматной доской. Правда, эти случаи были из довольно теперь отдаленного будущего, поэтому я решил привести другой пример. Тоже для наглядности.

– Мам, пап, а вы мне скажите, по улице гулять безопасно? Мало ли, молния по тебе ударит или кирпич на голову упадёт? – я приподнял бровь.

– Сынок, что ты такое выдумываешь… – запричитала мама.

– Мам, а ты в курсе, что статистика – вещь упрямая. Скорее, тебя молнией пришибет, ну или кирпич на голову грохнется, чем ты умрешь на ринге. Это я к тому, что из-за таких случаев народа даже больше умирает.

– Господи, где он только этого понабрался…

– Погоди, Оксана, я скажу! – строго перебил отец.

Я думал, что он сейчас начнет пытаться задавить меня родительским авторитетом, но нет. Папа одернул брюки, присел передо мной на корточки. Положил руку на плечо и заглянул мне в глаза.

– Сыночек, а как же наша мечта? Ты же обещал пойти по стопам дедушки, в честь которого ты назван, – мягко, даже вкрадчиво проговорил отец. – Ты же понимаешь, что лишишься своей самой заветной мечты?

– Понимаю, но я просто передумал пап, так бывает. У меня другая мечта. Не обижайтесь.

Положа руку на сердце, у меня не было совершенно никакого желания обижать родителей. Тем более, они на первый взгляд производили благоприятное впечатление людей разумных и адекватных. Как на самом деле – это, конечно, еще предстояло узнать. Но очевидно, что если сразу не проговаривать то, чего хочешь, то желания выберут за тебя.

Однако отцу мои слова совершенно не понравились. Он изменился в лице, поднялся. Я решил вдогонку подвести небольшое резюме нашему разговору:

– Мам, пап, послушайте. Мне очень нравится в лагере. Меня никто здесь не обижает, ни к чему не принуждает и ничего делать не заставляет. Я хочу здесь остаться и заниматься боксом. А шахматную доску можете домой забрать, а то фигурки потеряются.

– Михаил! Я не узнаю тебя, – папа хлопнул себя по лбу. – И что выходит, мы зря приехали? Между прочим, мне с трудом отгул дали на работе, и для чего? Чтобы узнать, что мой единственный сын балбесом растет!

– Милый, не надо так говорить, – мягко поправила Оксана.

– Да не грусти ты так, пап, может, я еще чемпионом стану. По боксу только. Дед гордиться будет, а тебе на работе еще завидовать будут. Не всем шахматистами дано быть.

Отец покивал, задумался и перевел взгляд мне за спину, подозрительно прищурившись. Он явно был уже готов к новому раунду.

– Так, Михаил, я хочу немедленно поговорить с вашим этим тренером по боксу! Он, видимо, не в курсе, что у тебя освобождение от физкультуры так-то!

Никаких проблем со здоровьем я, честно говоря, не ощущал. Не исключаю, что прежний Мишка получил такое освобождение через «воспаление хитрости». Да, пацан имел далеко не лучшие физические кондиции, но однозначно был полностью здоров. Ну или болячки с моим появлением в этом теле попросту испарились, что вряд ли. Однако у отца была на это своя точка зрения, он продолжал распаляться. Бывает. Даже самые хорошие и прогрессивные родители не любят, когда их не слушают собственные дети.

– Бокс, еще чего не хватало, я категорически запрещаю! Да это даже хуже, чем детский труд! – он снова потряс листком письма. – Куда смотрит директор лагеря! Веди меня к тренеру, показывай, куда идти, Михаил.

Отец продолжал хорохориться, но я аккуратно взял его за руку.

– Пап, не надо. Ты же хочешь, чтобы твой сын был счастлив? А счастливым можно быть только тогда, когда занимаешься тем, что тебе нравится. Бокс мне нравится, а шахматы – ну, шахматы нет.

Мама тяжко вздохнула и, хорошо зная, как обращаться с мужем, ласково приобняв его, чуть отвела его в сторонку. Что-то промурлыкала на ухо, после чего отец остыл.

– Пусть попробует, он уже взрослый и вправе набивать себе шишки, – ворковала мать, неожиданно выказавшая мне поддержку, может, надеялась, что я быстро остыну к новому увлечению.

– Вот именно что шишки! Но у нас ведь турнир шахматный на носу, готовились сколько…

– Ничего страшного, ему только четырнадцать, – Оксана крепче обняла муженька, не оставляя ему путей отступления. – А то ведь и правда, за шахматной доской у него другой жизни нет. Так хоть, может, с ребятами пообщается, со сверстниками, за себя научится постоять. Ну а к шахматам потом вернется.

Вот женщины – они всегда женщины. Знают, когда и что нужно говорить мужчинам. Всегда поражался их такой прозорливости.

– Он уже постоял за себя, вон, весь в шишках и синяках, – забурчал отец, но теперь куда более смиренно.

– Пусть пробует, ты посмотри, как у него горят глаза… только ради этого стоило сюда приехать. Я давно не видела его таким счастливым. Да ты ведь и сам шахматы бросил, отца ослушался.

– Было дело.

Тут, видимо, папа что-то важное вспомнил, потому что кивнул, вернулся и взъерошил мне волосы.

– Что, сын, мама говорит, что надо тебе пробовать. Но когда будет родительский день, мы вернемся и еще раз обязательно поговорим. Чтоб наверняка.

Я хотел ответить: «а может, не надо, еще соскучится не успею», но прикусил язык. Судя по глазам родителей, у них и так небольшой шок от знакомства с обновленной версией своего отпрыска. Пусть это сначала переварят, а дальше будем смотреть.

– Оксан, может, у их старшей пионервожатой хотя бы уточнить, когда на родительский день приезжать?

– Может, потом позвоним по телефону… – прошептала Оксана. – Там у нее, похоже, какой-то важный разговор. Не будем мешать.

Предполагала она не просто так. Все время, пока мы сидели в беседке, из соседнего корпуса то и дело доносился ор матери Левы. Не завидую пацану, явно попал под раздачу.

– Ты права, – быстро согласился отец. – Сынок, ну, так мы, наверное, пойдем.

Мама спохватилась, полезла в сумочку и достала пригоршню сосательных конфет.

– Твои любимые, Мишенька.

Скорее всего, родители уже успели поговорить с Тамарой, когда только приехали, пусть и кратко. Тем лучше, не хотелось мне в подобных разговорах участвовать. Но главное, что ко мне у Томы не возникло никаких вопросов или жалоб. Значит, не такой уж и плохой из меня пионер, раз никто не жалуется.

Мы тепло попрощались, я взял конфеты. Хотя никогда не любил сосательные. Мама поцеловала меня в макушку, отец по новой взъерошил волосы. И они пошли по грунтовой дороге, ведущей от лагеря, к стоящему у обочины автомобилю. Отец поставил красную «копейку» в теньке, поэтому машину я сразу не заметил. Неплохо так, у меня еще в семье и собственный автомобиль есть. Это нынче далеко не у каждого.

Прежде чем папа уселся за руль, родители еще раз помахали мне на прощанье. Я натянул улыбку и помахал в ответ.

Можно сказать, что первое знакомство с родителями прошло куда лучше, чем я ожидал. Даже договориться удалось гораздо более легко, чем могло быть.

Я уже думал уходить из беседки, когда из корпуса вышли Тамара, родители Левы и сам пацан. Правда, Лева таки вышел не совсем сам. Мама буквально вывела его за ухо.

– Я больше не буду, честно, пожалуйста…

– Конечно, не будешь! Надо же, позорище растет! – цедила его мать. – А если тебя из лагеря выгонят! А что мне потом на работе говорить?

Лева был весь взъерошенный и смотрелся откровенно жалко, втягивал, как черепаха, голову в плечи. Видимо, пережил трепку. Не лучше, кстати, выглядел и отец Льва. Тома тоже чувствовала себя не в своей тарелке в компании мамы Льва. Но не лезла, ничего криминального, по факту, не происходило – воспитывают, как могут.

– П-простите, – трясущимся голосом говорил его папаша, заливаясь потом.

Ставить Леву в неловкое положение я не стал. Спрятался в беседке так, чтобы меня не было видно. Мне не сложно, а пацанская честь – она как хрусталь. За происходящим я продолжил смотреть через щель в оградке беседки. Не спиной же мне поворачиваться.

Что хотел сказать дальше папаша, я не узнал, потому что супруга заставила его послушно замолчать, ткнув хорошенечко локтем под ребра.

– Тамара Ипполитовна, мы заверяем, что такого больше не повторится! – перехватила она инициативу. – А если повториться, то звоните… на домашний телефон. На работу звонить не надо.

Горе-мамаша замахнулась на сынка, Лева автоматически вжал голову в плечи, видимо, поучать от матери затрещины ему было не привыкать.

Тамара, которой явно было не по себе (хотя она самолично вызвала родителей в лагерь), тотчас навострила лыжи.

– Вы знаете, меня там другие дети ждут, не могу оставить без присмотра, так вот, рада была знакомству, приезжайте на родительский день, у нас предстоит замечательная программа. Я искренне верю, что Лева исправится после нашего разговора…

– На домашний звоните! – отрезала мать, попросту не став слушать. – Если этот сорванец не исправится.

– Да-да…

Тома мелкими шажками ретировалась. Леву еще для порядка отчитали, а потом и его родители развернулись и зашагали прочь. Судя по всему, у них машины не имелось, потому что матушка Льва едко отсчитывала муженька за то, что им придется идти в Тмутаракань, то есть на остановку общественного транспорта.

– Не хватало еще автобус пропустить! А если мест не окажется?

Папаня не возражал, как и Лева, молча слушал, втягивая голову в плечи. Для боксера, кстати, хороший навык, вот так перекрываться, однозначно пригодится. Ну а совершенно разбитый Лева остался стоять у ворот, стискивая кулаки и зубы. От обиды и несправедливости у пацана на глазах выступили слезы. Губы дрожали.

– Ненавижу вас… лучше бы меня в детский дом отдали! – услышал я.

В отличие от меня, мать и отец Левы даже не повернулись помахать сыну на прощание.

Зато теперь понятно, почему пацан растет такой злой. С такой-то мамашей-тираном и папой-валенком.

Мне вдруг захотелось выйти из своего укрытия, где я явно засиделся. И поддержать пацана, это ему явно требовалось. Представляю, каково ему теперь в одиночку такую психологическую травму переживать. В будущем молодежь и куда из-за меньших причин с ума сходит, родители к психологу тащат… в общем, я выпрямился, как можно незаметнее подкрался ко Льву и положил руку ему на плечо.

– Зря ты стесняешься родителей. Они тебя любят, по-своему, но любят, – тихо проговорил я, не заботясь о том, что слова прозвучат слишком взросло.

Лева вздрогнул, медленно обернулся.

– Пошел ты, Миша! Это все из-за тебя! А если скажешь кому…

Он не договорил, к горлу у него подкатил ком. И, чтобы не расплакаться, Лева резко развернулся и зашагал прочь. Я не стал его останавливать. Пусть дуется лучше на меня, хоть переключится. Подождав, пока он уйдет, я пошел в зал.

Глава 3

В зал я вернулся в тот момент, когда все ребята давно разошлись. Да и то воспользовался тем, что Томе после встречи с родителями Льва явно потребовалась небольшая пауза. К тренеру у меня был серьезный разговор. Формально я был приписан к ребятам легкоатлетам, поэтому появляться на тренировке боксеров, особого права не имел. Но хотел им обзавестись.

Тренер был занят тем, что подметал зал от налетевшего из открытого окна тополиного пуха. Как и в первый раз, когда мы встретились у палисадника, он слушал радио. Приемник, подключенный удлинителем, транслировал дневной выпуск новостей. Но даже несмотря на довольно громкий звук, он обернулся, стоило только мне переступить порог зала.

– Ты, Мишка? – улыбнулся он, убавляя громкость. – Наш пострел везде поспел! С родителями повидался?

– Да. И повидался, и попрощался, – кивнул я.

– А чего за срочность была такая, стряслось что?

Я рассказал тренеру ровно ту легенду, что уже выдал маме и папе. Мол, в первый день мне совершенно не понравилось в лагере и так далее.

Тренер внимательно выслушал, посмотрел на меня с прищуром.

– Папа-то не ругался из-за твоего нового увлечения?

– Остановились на том, что бокс – это спорт настоящих джентльменов, – я улыбнулся. – Тренер, хотел тут с вами поговорить…

– Льва куда потерял? – он мягко перебил меня, но так, что возражать желания не нашлось.

Была у него все-таки та самая харизма, без которой не воспитать настоящих чемпионов. Я ее хорошо чувствовал. Даже удивительно, что дальше секции в пионерском лагере тренер до сих пор не ушел по карьерной лестнице.

– У Льва состоялся, хм, чуть более напряженный разговор с участием То… старшей пионервожатой.

Тренер как-то тяжко вздохнул, как будто был в курсе проблем Льва с родителями.

– Надеюсь, вы не удумаете разборки продолжать вне зала? – строго спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: – Один раз я глаза закрыл, а во второй накажу так, что методы Тамары покажутся сахаром. Все понятно?

Понятно-то понятно, я сам против мордобоя на улице, но тут не я зачинщиком выступаю. Вслух я все же отрапортовал, что мне все ясно и ничего подобного больше не повторится.

– Ладно, верю, Шахматист. О чем хотел поговорить – давай.

– Тут такое дело, тренер, решил у вас попроситься в бокс перейти.

Я, как на духу, выдал, что сегодняшняя тренировка мне очень понравилась. Теперь, дескать, жить не могу без бокса и мечтаю перезаписаться именно в боксеры из легкоатлетов. И вообще, я крайне мотивированный и готов на тренировках пахать, как лошадь.

Тренер внимательно выслушал. Погладил пальцами подбородок.

– Ты где раньше занимался, шахматист?

– В школьном шахматном кружке, – припомнил я.

– Я про единоборства, ходил небось раньше в зал?

– Неа, – было неприятно так нагло врать тренеру, но приходилось.

Хотя ложь мои слова или нет, это еще как посмотреть. Но если брешешь, то делай это нагло!

– А на скакалке где так научился пахать?

– Оно как-то само получается. Да и во дворе пробовал.

– Хм… – тренер задумался.

Я, сам будучи тренером, прекрасно понимал, что такая работа со скакалкой или на снаряде возможна только в одном случае – если ты вундеркинд от мира бокса. Такие бывают, тот же Лагутин или, скажем, Попеченко тому пример. Другой вопрос, что это большая редкость, за всю свою многолетнюю тренерскую карьеру я лично видел всего пару таких ребят. Один в итоге взял Россию в среднем весе, а второй обленился и бросил тренировки… Но даже такие жемчужины, и те далеко не сразу приходили к подобным результатам. Поэтому старик был немало озадачен.

– Ясно все с тобой, шахматист, – наконец заговорил он. – Только, во-первых, у нас мест лишних нет. А во-вторых, в твоем весе у меня паренек уже есть.

Так я думал вы меня уже согласны взять, считал, что вопрос решенный. Сами же меня ребятам представили. Честно говоря, – прямо выдал тренер. – Я думал ты побалуешься и сбежишь на половине тренировки. А ты упертый оказался, и черт побери, еще и талантливый… Чего греха таить, есть у тебя задатки, этого не отнять. Вот только, говорю, же. Есть у меня в твоем весе человек, и количество воспитанников секции бокса строго согласовано. Максимум у меня сейчас набран. Лимит, понимаешь? Даже не знаю, что и делать.

Я попытался сообразить, о ком говорит тренер, но не вспомнил ни одного пацана в зале из своей весовой. Если он и был, то на сегодняшней тренировке точно не присутствовал. И тренер подтвердил мои мысли.

– Артём Коган, талантливый парнишка, приедет на днях. Левая у него… как конь копытом бьет, – тренер как-то мечтательно вздохнул. – Чемпион будущий. И может даже – Олимпийский.

Во как! У меня, оказывается, уже сейчас конкурент вырисовывается копытный. С олимпийскими амбициями. Интересно только, почему тогда он в лагерь едет с опозданием? Спрашивать я не стал, туда дальше само прояснится. Но, если уж совсем по чесноку, то такой конкурент мне был нужен, как воздух. Тем более, талантливый, чтобы спортивную конкуренцию мог составить. Много с другими весами в парах не постоишь. Да, удар у ребят тех, кто покрупнее, тяжелый. Но скорость при такой работе падает и реакция замедляется. Поэтому спарринг-партнер из своей же весовой – то, что доктор прописал.

А вашему Артему разве спарринг-партнер не нужен? Погоняю его, сам подтянусь, – я расплылся в невинной улыбке. – Или еще пригожусь как-нибудь.

Тренер снова покосился на меня, чуть удивленно. Но никак мои слова не прокомментировал.

– Хм. Поговорить-то я про тебя поговорю. Но ручаться ни за что не стану. Хотя ты парень со своей изюминкой, и в зал тебе надо походить. Так что ты приходи, если Ромка, то есть Роман Альбертович, будет не против.

– А скажите, от кого решение зависит, от Тамары Ипполитовны? – уточнил я.

– Если бы! От директора зависит, а с ним любое дело делать через… – тренер осекся, махнул рукой и пробурчал себе под нос: – Вот пил бы я так…, а у меня даже бутылки нету.

Вон оно что. Ну, если вопрос записи меня в секцию стоит бутылки водки, надо будет как-нибудь раздобыть. Где, правда, взять водку в пионерском лагере? У того же директора разве что, но не подгонишь же ему собственное пойло. В общем, надо поразмыслить на досуге. Сейчас же я, по сути, получил то, что хотел, сам тренер был не против моих занятий в его секции. Так что теперь – полный газ.

– Ну, доволен, Шахматист?

Я закивал.

– Спасибо за доверие!

– Иди, тебя дружок твой тут уже искал.

– Это какой?

– Сынок нашей поварихи. Имя из головы вылетело.

Тренер развернулся, сделал погромче приемник и вернулся к своим делам. Интересно, зачем меня толстяк искал, что аж в зал пошел? Я вышел на улицу, и ответ не заставил себя долго ждать.

Из-за угла корпуса послышался совсем слабенький свист.

– Мих! Мих, сюда иди!

Я сразу узнал голос шебутного толстяка, зашел за угол и увидел Сеню собственной персоной.

– Ты че по углам шкеришься?

– Да дело секретное! Особой важности.

Выглядел толстяк возбужденно, как, впрочем, почти всегда.

– Ну выкладывай, помозгуем.

Он набрал полную грудь воздуха и затараторил на выдохе:

– Помощь твоя нужна! Тут неподалеку одно местечко есть, о котором никто не знает… красотища, блин! Берег реки, холмик, ивы свисают. Ты еще спрашивал, куда я все время езжу, так вот – туда! Знаешь, как там классно книжки читать!

– Так, а от меня что нужно? У меня времени читать нет. Так что как-нибудь без меня, но за приглашение спасибо.

– Да ты не понял!

– Так говори понятнее.

Сеня быстро облизал губы, щеки у него мигом залило румянцем. Раз такая реакция, то вопрос действительно деликатный.

– Короче, мне тут одна девчонка понравилась, хочу ей свидание провести. Пикник и все такое, – признался он. – И лучше этого места не найти!

Я хотел спросить, как могу в этом помочь, так как по прежнему не понимал, чего от меня хочет толстяк. Я же не Сирано, чтобы на свиданиях дежурить с подсказками. Но Сеня сунул руку за пазуху и вытащил оттуда сердечко из кусочка сосновой коры. Такое я уже видел, когда только тут появился, причем в собственной тумбочке.

– Короче, дело такое, ты ведь мелкий… не обижайся только! В общем, поэтому я решил попросить тебя подложить вот это ей в тумбочку, – он протянул мне изделие, такие штуки пацаны вытачивали из фрагментов коры трением об асфальт. – Ты сделаешь это незаметно!

Я взял сердечко, повертел. Выточено безупречно, со знанием дела. Ещё один талант у Сени мне открылся. И надо сказать, что руки у Сени росли из того места, что надо. Сердечко получилось почти идеальной формы.

– Допустим, помогу, а что мне за это будет?

– Сахара дам погрызтьь!

Сеня вытащил вслед за сердечком рафинированный сахар, целую жменю. Опять, наверное, у мамки стянул в столовой. Вот говори не говори, а сисьски, налегая на сахар, точно не убавишь. Но не стану же я у него по карманам лазать с обысками. Ладно, с другой стороны, малый дает самое ценное, что только у него есть, значит, дело действительно важное. Да и мне помочь не в лом, Сеня – человек полезный и надежный. Заодно сам меньше сахара сожрет. Возможно.

– Идет, скажи кому класть? Тамаре? – я шутливо подмигнул.

– Ты че! – Сеня аж перекрестился и еще сильнее покраснел. – Вике, из девчачьего отряда…

Я попытался вспомнить, что за Вика, но как-то не вышло. А вообще забавно так, не один Лев, оказывается, по гимнасткам сохнет.

– У нее тумбочка вторая от двери, со стороны окна.

– Не вопрос, а как твоя Вика узнает, куда и когда идти?

Я спрятал деревянное сердечко в карман. На нем действительно не было имени ни адресата, ни отправителя. Ну и никакой информации о месте и времени встречи.

– Вот так, – Сеня достал следом конверт с приклеенной на нем маркой с рисунком советской автоматической станции «Луна». – Тут все написано.

– Угу… вторая тумбочка от двери со стороны окна, верно запомнил?

– Да, да!

Он уже разве что не подпрыгивал.

– Сахар давай, – я вытянул руку ладонью вверх.

– Так ты еще ни сделал ни фига, – возмутился Сеня.

– Утром деньги, вечером стулья, фирштейн?

Сеня со вздохом положил на мою ладонь рафинад. Несколько кусочков, но явно не все.

– Не катит, давай все, что есть.

– Ну бли-и-ин…

– Ничего не знаю, будешь жрать сахар – и тогда не только сиськи вырастут, но и задница.

Толстяк помялся, но все же вытащил еще с десяток кубиков сахара. Правда, выражение лица его было такое, будто он желает мне этим сахаром подавиться.

Я рассовал рафинад по карманам. Есть этот сахар я точно не собирался.

– Только не читай! – попросил Сеня.

– Не имею привычки. Тем более, ты ж там, наверное, в любви признаешься?

– Не твое дело… – толстяк аж голову в плечи втянул.

Вот такая она первая любовь, лет через пять будет вспоминать о Вике с улыбкой на лице. Я потрепал Сеню за плечо, чтобы успокоить.

– Не дрейфь, мне как раз через девчачий корпус возвращаться, все будет. Ты, главное, свиданку так организуй, чтобы незабываемые впечатления остались.

На этом разошлись. Все корпуса в лагере имели типовую планировку, и палата девчонок располагалась также, как и моя палата. Залезть внутрь через окно и оставить записочку в тумбочке Вики не составит особого труда.

Я подошел к корпусу, огляделся, чтобы остаться незамеченным. У окна встал на цыпочки, дабы заглянуть в саму палату. Там, предсказуемо, не было ни души. Как тут чистенько, постели ровные, не валяется никаких камней, веток и рогаток. Девчонки, что тут еще сказать.

Я перемахнул через окно, оказавшись внутри палаты. Подошел ко второй кровати, как и просил Сеня. Достал конверт и сердечко и, открыв тумбочку, положил их туда. На самое видное место. Вика по-любому полезет в тумбочку – и надо, чтобы она увидела передачку сразу. Ну а пойдет она на свидание или не пойдет – это уже дело не мое.

Справившись, я уже собрался уходить, как мой взгляд упал на торчащий из-под подушки корешок книги. На нем красовалась надпись: «Ящеры древних морей». Внутри аж заскребло все. Не может быть!

В свое время я не один год охотился за этим изданием. Свой экземпляр формально первой части, «По путям развития жизни», у меня был. А вторую часть издания 1965 года мне всегда хотелось заиметь.

Я аккуратно вытащил томик из-под подушки. Погладил тканевую серую обложку и черно-белый рисунок ихтиозавра. Не твое – не трогай, как говорится, но я все же открыл энциклопедию. Прежнего прилива эмоций, правда, не было, но поглазеть интересно. Несколько минут я сидел на кровати и листал одну за другой страницы «реликвии». Рассматривал цветные картинки с изображениями морских гигантов. Добрался до половины, когда из коридора послышались шаркающие шаги. Блин! Не вовремя!

Удрать к окну не успел. Дверь скрипнула, что-то грохнуло, как будто захлопнулось… я принял единственно верное решение – спрятался под кроватью и замер, чтобы не заметили. С энциклопедией в руках! Затея так себе, но афишировать, что я лазал по девчачьей палате, тоже не хочется. Придется отсидеться, то есть, отлежаться.

В палату зашла девчонка, что-то напевая шепотом себе под нос. И похоже, что девчонка оказалась той самой любовью Сени. Вика, к счастью, меня не заметила, но села на кровать, под которой я прятался, и полезла в тумбочку.

– Ух ты…

Понятно, что первым делом она наткнулась на конверт и лежащее сверху сердечко. Послышался звук, с которым порвалась бумага, и Вика вытащила письмо. Мне на секунду стало любопытно, станет ли она читать вслух, все равно ведь одна, но нет – читала девчонка про себя.

– А я думала, что нисколечко ему не нравлюсь… – донесся шепот и следом хихиканье.

Выходит, любовь у них была взаимная? Ну, не зря мучился, гляди, на свадьбу позовут и детей нянчить.

– Куда книжка подевалась? – вдруг озадаченно протянула Вика.

Заметила-таки… я не успел довести мысль до конца, как девчонка нагнулась, заглянула под кровать и уставилась на меня выпученными глазами.

– Ты?!

– Э-э…

– Что ты тут делаешь, мелкий!

Я замялся, не скажешь же что-то вроде: «а мы тут плюшками балуемся». Да и вообще ничего толкового не скажешь!

– Динозавров смотрел!

Я сунул ей энциклопедию и спешно вылез из-под кровати, бросившись наутек. Выпрыгнул в окно…

Радовался звук разбитого стекла.

Захлопнулось это самое окно, а все из-за сквозняка, потому что дверь в палату осталась открытой. Ну а я в спешке этого не заметил и не просчитал.

Стекло брызнуло в стороны, я кувыркнулся и вляпался ладонью в осколки.

Ай!

На запястье тотчас появился разрез. Ничего серьезного, но – вот же, блин!

Глава 4

Я сжал и разжал кулак. Нет, порядок, все шевелится, никаких серьезных порезов, и слава богу, это не должно помешать тренировкам. Не хватало только на ровном месте получить травму, руки надо беречь.

С Викой нехорошо вышло, но не смертельно. Что нет книжки, она заметила сразу. Ну я бы, честно говоря, тоже заметил, все-таки довольно редкое это издание. Теперь надо надеяться, что девчонка не заложит меня Тамаре, еще этого только не хватало. Хотя шанс на это совсем маленький, старшая пионервожатая выпьет из нее все соки, тут все-таки окно разбито. Это не хухры-мухры.

Я сидел в кустах неподалеку от корпуса девочек, когда на горизонте появилась тушка подстрекателя этого происшествия. Сеня, пока я занимался черт-те чем в палате девчонок, никуда не уехал и дожидался, чтобы узнать, чем все закончится.

– Ну че?

Толстяк уселся рядом со мной прямо на землю, не без труда подгреб ноги к груди и положил подбородок на колени. При виде моей окровавленной руки, присвистнул.

– Как ты умудрился окно расфигачить?

– Как-как, молча… не доглядел.

– Бли-и-ин… ща, погоди.

Сеня, не вставая, куда-то потянулся, а потом, выпрямившись, вручил мне средство от всех бед – листок только что сорванного подорожника. Советский дворовый антисептик.

– Приложи, только сначала послюнявь.

Я знал, что подорожники помогали, но тут все же придется идти к Аллочке в медпункт. Шить, конечно, не потребуется, но нормально продезинфицировать порез надо. Ну и чтобы не мешало, можно повязку наложить. Но от подорожника Сени я тоже не отказался.

– Короче, вручил я твое послание Вике, – хмыкнул я.

– И че… И как… – толстяк аж запинаться начал от волнения.

– Ну-у-у, – я чуть потянул время ради собственного удовольствия и интриги. – До потолка от радости не прыгала, но довольная была. Дальше давай сам, девка-то явно к тебе неровно дышит. Если судить по ее возгласу, когда она записку прочитала. Ты же в письме представился?

– П-правда? – Сеня аж дыхание затаил.

– Как есть. Ладно, бывай. Схожу в медпункт.

Из нашего укрытия было хорошо видно разбитое окно палаты, и туда на всех парах уже летела Тамара. Лицо ее было настолько перепуганным, как будто не окно разбилось, а произошёл ядерный взрыв. Ну как минимум. И чего она так все близко к сердцу принимает? Мужика ей надо нормального и некогда будет мелочевкой себя загружать…

Сеня тоже наблюдавший за этим, вдруг как-то поменялся в лице. Решимость, что ли, в глазах появилась. Ну ему-то что, шею намылят мне. А он пока будет с девчонкой природой любоваться… надо будет, кстати, разведать, что там за место такое, дюже романтическое.

Я со вздохом поднялся и уже собрался уходить, как Сеня вдруг заявил:

– Мих! Давай скажу, что это я окно разбил…

– Ты? – я так и замер, повернул в его сторону голову.

Кажется, в этой панде просыпается-таки маленький лев.

– Да, ты же по моему делу в палату к девчатам лазил. Так будет честно, – дрогнувшими губами пробормотал толстяк.

Ну что ж, желание похвальное. Я покосился на Тому, та внимательно изучала место происшествия. С таким важным видом, будто в лагере не окно разбилось, а кого-то убили, а она не старшая пионервожатая, а старший следователь городской прокуратуры. С ней рядом уже стояла Вика, видимо, объяснявшая Томе, как так вышло, что стекло вдребезги. По крайней мере, девчонка что-то рассказывала, жестикулируя, а Тамара внимательно слушала и кивала.

Сеня, окончательно набравшись смелости, начал подниматься, но я положил руку ему на пухлое плечо.

– Сиди уже.

– Почему?

– По кочану и по редиске. Я там кровушки пролил, как ты это будешь объяснять, герой? – растолковал я.

– Точно! Давай, может, мне тоже руку порежем? – толстяк принялся оглядываться, ища, видимо, чем это можно сделать. – Естьпроволочка? Ее можно об асфальт заточить и …

– Не надо, – я покачал головой. – Тебе еще с Викой идти на свидание. Так что выдыхай. Только это, на встречу чистые вещи одень, усёк?

– Ага… – Сеня растерянно оглядел свой наряд – шорты были благополучно перепачканы в земле, а на майке имелся заметный развод от чего-то съестного. – Спасибо тебе, Мих, выручил.

– Спасибо в карман не положишь, – дежурно ответил я и, наконец, вышел из кустов, оставляя толстяка парить в романтических грезах.

Первая любовь – штука такая, пусть наслаждается пацан. Я двинулся к медчасти, по моим прикидкам, «жить» мне осталось недолго. Минут через пятнадцать «Везувий» в лице Тамары начнет извержение, и старшая пионервожатая поставит лагерь на уши, чтобы меня найти. Повезло еще, что родители успели уехать. А то было бы показательное выступление Томы в «штабе».

Дверь в медпункт была открыта, окна тоже были нараспашку. Жара сегодня стояла летняя, как и положено. Но, к моему удивлению, Аллы на месте не оказалось. Я заглянул внутрь, огляделся, зашел. Может, оно и к лучшему, что ее нет? Сам по-быстрому намажусь зеленкой, забинтуюсь – и делов. Вообще, конечно, странно, что Алла вот так оставила двери нараспашку. Понятно, что с закрытыми дверями тут самая настоящая баня получается, а все-таки чудно.

Я без колебаний прошел к столику с лекарствами, окинул столешницу взглядом. Нашел зеленку, бинт, вату и взял ножницы. Сел на табурет и приступил к несложным манипуляциям. Сначала как следует обработал рану перекисью, а потом взял пузырек с зеленкой. Пузырек был совсем новый, поэтому пришлось помучиться чтобы его открыть. Всегда ненавидел, как по-дурацки советская зеленка была запечатана. Вот ведь, не поддается! Ногти у меня были коротко стрижены, ими не подденешь, поэтому я не долго думая прикусил пробку передними зубами, потянул. Не идёт, не идёт, и…

Епрст!

Вот знал же!

Я потянул пробку чуть сильнее, и она выскочила, как из бутылки шампанского. Пробка-то осталась у меня в зубах, а вот пузырек в руке дернулся, и зеленка благополучно разлилась – на пол, на шорты и на руку. Я, естественно, тут же бросился ее оттирать. Только вот фигушки. Получилось только еще больше перепачкаться. Теперь я как зеленый человечек. Так просто зеленку не ототрешь, каждый знает.

Ладно, в конце концов, это не мне на свидание идти. Я махнул рукой, намазал рану и наложил поверх небольшую повязку. Критически осмотрел получившийся результат. Рука была почти полностью залита зеленкой. Вот есть Черная Рука, которой только Шмелей пугать, а теперь есть еще и Зелёная. Смотрелся я действительно колоритно. Последняя надежда была на спирт, которым можно было зеленку оттереть, но спирт оказался надежно спрятан. Я облазил всю медчасть, но так его и не нашел.

Зато нашел кое-что другое… на тумбочке Аллы лежал тетрадный лист, а на нем неровным почерком было выведено заглавие: «Аллочка». Соответственно, ниже текст письма, написанный как будто небрежно. Читать чужие письма – совсем нехорошо. Я и не собирался этого делать, но невольно, периферическими зрением зацепил пару строк. На листе были записаны стихи. Причем явно не собственного сочинения, а классика Есенина – «Вы помните, Вы все, конечно, помните». Понятно. Шуры-муры местечкового разлива. Любопытства ради я глянул одним глазком на подпись автора. Кто бы сомневался – труд наваял Роман.

Я улыбнулся одними кончиками губ, поймал себя на мысли, что хочу скомкать это письмо и выкинуть. Нет, ну кто ухаживает чужими стихами, да еще такими? Сдержался. Алла мне действительно нравилась, но, ввиду разницы в возрасте, каких-либо шансов у меня даже не проглядывалось. А принцип «да не доставайся ты никому, пока я подрасту» – откровенно так себе и эгоистичен. Поэтому, вздохнув, я положил послание на место.

Задерживаться не стоило. Аллочка могла в любой момент вернуться. Я прибрался, как мог, и собрался на выход. Но сначала решил немного схитрить. Взял пузырек, вернул на место пробку, но закрыл не до конца. Положил пузырек на пол, рядом разлитой зеленкой. Пусть Алла думает, что это пузырек такой, бракованный. Оттереть зеленку с линолеума при наличии спирта можно без особых проблем, главное чтобы не засохла.

Закончив, я вышел. Вовремя, доктор уже возвращалась в медчасть, мелькая прекрасными ножками с белыми тонкими ремешками сандалий. Меня она не заметила, я шустро спрятался за углом, чтобы не объясняться. Но вот подавить в себе любопытство не смог. Может, мне надоели детские ухаживания, и я решил поглядеть на взрослый романтик? Подошел к окну и решил поглазеть, как Алла отреагирует на послание. Скорее всего, стихами Есенина Рома решил оправдаться за случай на пляже.

Алла даже не заметила пролитую на пол зеленку, а сразу двинулась к тетрадному листку. Как будто знала, что он будет там, ну, или у женщин шестое чувство на такие дела особо развито. Как бы то ни было, она взяла листок, жадно пробежала глазами по строкам, а потом прижала письмо к груди.

– Конечно, я тебя прощаю, Ромочка – произнесла она в воздух.

Ну кто бы сомневался.

– А это… что? – взгляд Аллы упал на пролитую по линолеуму зеленку.

Она подняла пузырек, внимательно осмотрела, топорща пальчики, чтобы не вляпаться.

– Бракованная, что ли…

* * *

– Михаил!

Я шел к расписанию, глянуть, что там предстоит делать по распорядку, когда сзади послышался голос Томы. Вот умела она так прикрикнуть, что на верхних частотах уши закладывает. Я автоматически спрятал руку, измазанную зеленкой, за спину, а пальцем второй руки прочистил ушную раковину.

И, естественно, приготовился к тому, что старшая пионервожатая поднимет ор до самых гор. Меня поведут к директору, и, возможно, даже по новой вызовут родителей… А ведь только с тренером всё устаканил. Эх, ладно, первый раз, что ли?

Я медленно обернулся, готовясь увидеть Кракена, всплывшего из пучины океана, но Тома неожиданно встретила меня доброжелательной улыбкой.

– Ты чего тут без дела слоняешься?

– Расписание решил посмотреть.

Лицо ее мигом посерьезнело. Заметила, что я прячу руку, а на такие вещи у нее прямо нюх, как у гончей на зайца.

– Что с тобой, почему руку прячешь?

– Да… пустяки, – я с невозмутимым видом пожал плечами. – Ничего особенного.

– Покажи, – настояла Тома.

Пришлось показывать. Я нехотя вытащил зеленую руку из-за спины.

– Ничего серьезного, Тамара Ипполитовна.

Тома прищурилась, как сканер оценивая полученный мной ущерб. Я демонстративно сжал и разжал пальцы обеих рук в кулак, как бы подтверждая свои слова.

– Опять, что ли, куда-то влез… Алла-то что говорит?

Что говорит Алла, кроме того, что прощает Рому, я понятия не имею. Но Томе это необязательно знать.

– Говорит, до свадьбы заживет, просто царапина. А повязка нужна для дезинфекции, – заверил я.

– Где зацепился?

– Кустами поцарапался.

Тома еще несколько секунд переваривала мои слова, раздумывая – задавать ли вопросы с подковыркой или ситуацию отпустить. Выбрала второе.

– Ладно, Мишенька. Обошлось и обошлось, но впредь стань ты, наконец, аккуратнее… Хотя в вашем возрасте, – она со вздохом махнула рукой. – В общем, идем. У нас вообще-то общелагерное собрание, и я думала, ты уже там!

– Не знал, Тамара Ипполитовна.

– Ну не знал, это потому что Роман Альбертович должен был объявить, – чуть раздражено сказала старшая пионервожатая. – Надо было его проконтролировать. Но не до этого было…

– Случилось что? – участливо спросил я.

– Да девчата набедокурили – окно в палате вдребезги.

– Не может быть! Разбили? – уточнил я.

– Сквозняк. Будь он неладен…

Вряд ли Тома недоговаривала специально, а значит, о том, что сквозняком этим был я, она не знала. Выходит, Вика не стала закладывать. Похвально, я думал, придется упражняться в ораторском мастерстве и искать оправдания. Вика выросла в моих глаза на пару пунктиков.

– Так что, если будешь у женской палаты, смотри в осколки не влезь, – предупредила старшая пионервожатая. – Ой, о чём это я, тебе там делать нечего. Но ты ж такое чудо, что к тебе все эти ушибы, ссадины и царапины как будто к магниту липнут.

– Обязательно, Тамара Ипполитовна.

Тома удовлетворенно кивнула, и ее цепкий глаз тотчас зацепился за новый объект. Из-за угла ближайшего корпуса вывернуло задорное трио моих старых знакомых… хотя с трио я поторопился. Пацанов было двое – Марат и Шпала, безо Льва. Скорее всего, слиняли покурить, а попали на внезапную встречу со старшей пионервожатой. А Лев, видимо, до сих пор не отошел после встречи с родителями и где-то ныкался, страдал в одиночку.

Заметив Тамару, Марат и Шпала было попятились, но куда там.

– Стоять! – профессионально взвизгнула она.

Хулиганы мигом замерли.

– Куда намылились?

– Да мы…

– А ну марш на собрание! Кому сказано, что у нас на носу общелагерная встреча.

– Так это, мы ж туда и идем, Тамара Ипполитовна! – тут же заверил Шпала.

Марат, с которым у нас остались нерешенные вопросики, зыркнул на меня как на врага всей пионерской братии. Приметил мою перепачканную в зеленке руку и сощурился. Наверное, жалел, что это не он оставил увечья. Ну блин, простите-извините.

Марат и Шпала все же развернулись и пошли в обратную сторону. Покурить не вышло. Ну ничего страшного – здоровее будут.

Я пошел следом. Тома еще постояла, пооглядывалась, видимо, высматривая злостных прогульщиков и нарушителей режима помимо нас. Но, никого не увидев, всплеснула руками и направилась следом за нами. Собрание решили организовать в месте, где проводилась линейка. Решение так себе, жара такая, что мозги плавились, а место это – под прямыми солнечными лучами. Тенек создавал разве что большой тополь, там все и толпились, кучно.

– Разошлись!

Марат и Шпала мигом выбили себе местечко в теньке, шуганув пару легкоатлетов. Я наглеть не стал, встал с краешку. Рядом с девчатами, которые шушукались и тыкали пальцами на мою руку, измазанную зеленкой. Я подмигнул Вике, которая тотчас отвела взгляд и покрылась румянцем. Молодец все-таки девчонка. Надо будет ее отблагодарить. И Сеню к этому подключить, все-таки его дела.

– Блин, не кайф по такой жарище на улице торчать… – у моего правого уха послышался жалобный голос Шмеля.

Вот уж жалобщик! Не думал, что Дима такой истеричный и в первый же день бросится писать родителям, наматывая сопли на кулак. Пацан протиснулся через плотные ряды ребят и встал подле меня.

– Как дела?

– Дела у прокурора, – буркнул я, не оборачиваясь.

У меня не было особого желания разговаривать. Шмель, которому на чье-либо желание, видимо, всегда было до лампочки, продолжил расспросы.

– Тебя че, на боксе так покалечили? Зеленый весь… Как прошло?

– Шикарно, с нетерпением жду следующей тренировки.

Паренек не без восхищения покосился на меня. Тома, уже успевшая взять откуда-то пилотку, гордо водрузила ее на голову и вышла перед нами и начала речь.

– Ребята, я собрала вас здесь не просто так! У нас для вас замечательные новости. От радости будете танцевать.

– Опять какую-то ерунду придумает и делать заставит, – послышалось примерно одно и то же бормотание с разных сторон.

– Дадим слово нашему замечательному директору! Похлопамем!

Послышались редкие аплодисменты, я тоже похлопал, чтобы не выбиваться из толпы. Директор выглядел скверно. Скорее всего, после происшествия с ежиком он вернулся к себе и всю ночь топил горе от измочаленного букета на дне стакана. По крайней мере, вид у него был соответствующий. Мятый зяблик и то краше.

– Ребята! – хрипло произнес он. – Руководство лагеря приняло решение организовать поход! Вы с Тамарой Ипполитовной и Романом Альбертовичем отправитесь с ночевкой вдоль нашего великого Дона! Ночевать будуте в палатках. Еду будете готовить на костре в котелках, а вечером у костра будете петь песни.

А вот эти новости и правда всем понравились, и ребята вокруг восторженно захлопали в ладоши. Естественно, каждый мальчишка или девчонка обожает походы, а тем более – с ночевкой! Палатки, костер, тушенка и сгущенка пропахшие дымком. Шмель на радостях даже вставил два пальца в рот и оглушительно свистнул.

Что говорил дальше Савелий Иннокентьевич, уже не имело смысла. Пионерская гурьба зашумела, и Тома, отчаявшись всех угомонить, велела расходиться. Поход намечался на завтрашний вечер.

– Слышь, Миха, – Шмель не дал мне уйти.

– Чего? – я покосился на его довольную и даже мечтательную рожу.

– Вечером пойдем мазать девок в отместку, ты с нами?

Ах да, еще ж девчонки… заниматься этой ерундой мне не хотелось, поэтому я поднял «раненую» руку и повертел ей перед физиономией Шмеля.

– Дружище, у меня тут непредвиденные неприятности, по медицинским показателям никуда пойти не могу. Ну вы, надеюсь, справитесь и без меня? – я подмигнул своему товарищу.

Боковым зрением я увидел, как к Тамаре подошла та самая Вика, которая не стала меня закладывать с разбитым стеклом. Но теперь она была вся заплаканная, а в руках держала ту самую энциклопедию про морских динозавров. Я толком не понял, от чего, но по телу растеклось напряжение.

– Кстати, не успел спросить, куда ты вляпался?

Я уже собрался рассказать Шмелю какую-нибудь небылицу, когда опасения потихонечку воплотились в реальность.

– Михаил! – послышался крик Томы. – А ну немедленно подойди сюда!

– У-у… Не завидую, брат, че-то у нее от гнева аж лицо перекосило… – Шмель с этими словами поспешил отойти подальше, чтобы самому не попасть под горячую руку.

Я вздохнул, развернулся и пошел к Томе. Вика стояла вся в слезах, прижимая к груди свою энциклопедию… я присмотрелся повнимательнее и нахмурился. На энциклопедии были отчетливо видны следы пальцев, перепачканных в зеленке. Ерунда какая-то. я прикасался к книге до того, как устряпался в зеленке.

Лицо Тамары было действительно кривило от негодования.

– Дай-ка, Вика! – она забрала энциклопедию у девчонки, открыла.

Я, продолжая все больше хмуриться, увидел, что там нет титульной страницы. Кто-то совершенно варварски вырвал из книги изображение, попутно перепачкав страницы в зеленке.

– Как ты это объяснишь, Михаил? – уставилась на меня Томара взглядом прокурора.

Глава 5

Тома принялась листать страницы энциклопедии. Некоторые листы были перепачканы в зеленке, с зелеными же отпечатками пальцев. Книжке, конечно, досталось, читать, может, и можно, но товарный вид точно испортился.

– Полюбуйся, Михаил! Мне очень интересно, что ты на это скажешь!

И все улики указывали на меня. Особенно моя собственная зеленая рука. Только штука в том, что я, будучи в уме и трезвой памяти, энциклопедию не трогал. Да мне бы в голову не пришло совершить кощунственный акт вандализма с по-настоящему редкой книгой. Да и… зеленка на моих руках появилась сильно позднее. Поэтому, глядя на то, что натворили с энциклопедией, я перебирал в голове мысли на тему, что вышло это не просто так. Меня явно кто-то подставил.

– Энциклопедию папа привез из командировки, – продолжала жалобно хныкать Вика, наматывая на палец локоны своих волос. – Такой ни у кого больше нет…

Тамара дала девчонке поканючить, а потом попыталась успокоить.

– Вика, не переживай. Я знаю, насколько для тебя важна книга. Мы сейчас во всем разберемся, и виновные будут наказаны.

Старшая пионервожатая погладила Вику по макушке и перевела взгляд на меня.

– Михаил!

– Я.

– Будь добр все это объяснить?! – проскрежетала Тамара.

– Я расскажу все папе, – ливанула масла в огонь девчонка.

Я только коротко пожал плечами, сделав физиономию поровнее и спокойно проговорил:

– Я тут ни при чем. Вредительством заниматься – не мое.

– Подожди, Виктория, мне кое-что надо нашему Михаилу объяснить, – пробормотала Тамара, но, переключившись на меня, еще сильнее стиснула зубы. – Михаил… ну-ка отойдем!

Я снова пожал плечами, когда Тома взяла меня довольно грубо под локоть и, отведя на несколько шагов, зашипела.

– Тебе что за вожжа под хвост попала? Немедленно верни страницу! Вклеим, и ни у кого не будет проблем! Я тебя даже наказывать не буду…

Не знаю, что там за папа был у Вики, но раз Тома шла на невиданные для нее уступки, значит, не хотела, чтобы родители девочки были осведомлены об инциденте.

– Тамара Ипполитовна, как я могу вернуть то, чего у меня нет? – твёрдо произнёс я.

– Отнекиваешься? – сузила она глаза.

– Говорю как есть.

Старшая пионервожатая промолчала, выпрямилась, со вздохом потрясла пальцем.

– Не брал, значит… А если найду? У тебя же пальцы измазаны в зеленке, всю энциклопедию перепачкал! Небось в тумбочке лист запихал? В палате? Я ж найду…

– Ищите, – коротко ответил я. – То, что у меня пальцы зеленкой намазаны, не означает, что я что-то откуда-то вырывал. Воспользуюсь презумпцией невиновности, так сказать.

– Презумпцией он воспользуется… ты где только таких слов нахватался?!

Тома еще подулась, погрозила пальцем, но, понимая, что нахрапом из меня чистосердечное выбить не удасться, решила сменить тактику.

– Кто изображен на листе, помнишь? – вопрос предназначался Вике.

Девочка быстро-быстро закивала.

– Конечно, помню, мой любимый плезиозавр! Прошу, найдите его, Тамара Ипполитовна.

Вика, кстати, была неплохой актрисой. По крайней мере, губы у нее дрожали весьма и весьма натуралистично, а глаза слезились по щелчку. Но стоило старшей пионервожатой на секунду отвернуться, как Вика обернулась ко мне и показала язык. Я никак не отреагировал, хотя, кончено, любопытство распирало. Почему Вика, раз уж такая пляска, не говорит, что видела меня в женской палате под своей койкой? Так бы и круг подозреваемых максимально сузился. До меня, то есть, одного. Она же свидетель…

– Так, раз не хочешь по-хорошему сознаваться, Миша, будем разговаривать по-другому. Роман Альбертович! – Тома подняла руку, привлекая внимание тренера. – Ну-ка соберите своих ребят в палате, пока они не разбежались.

– А что стряслось? – заинтересовался тренер, покосившись на Вику и мельком на меня.

– Полюбуйтесь, полюбуйтесь, уважаемый, что ваши воспитанники вытворяют!

Тома сунула Роме чуть ли не под нос энциклопедию, тот быстро ее осмотрел, отдал обратно.

– Так. Вижу ущерб. Книга дорогая и редкая. Но с чего вы взяли, что это мои соколики?

– Ну как… вот, – Тамара тыкнула в меня пальцем. – Руки в зеленке? В зеленке!

Это, конечно, было неопровержимо.

– Ясно. Иными словами, других доказательств нет? – Рома вскинул бровь, перейдя на мою сторону.

Вот чем мне он нравился, при всей своей излишней тяги к женскому полу и моложавой расхлябанности, так это тем, как защищал своих пацанов.

– Если вы соберете ребят в палате, то доказательства будут! – отрезала Тома.

– Ну… соберем, значит. Товарищи легкоатлеты!

Рома прикрикнул и захлопал в ладоши, привлекая внимание пацанов, уже дошедших до корпуса.

– Заходим в палату.

– Зачем, Роман Альбертович?

– У нас Тамара Ипполитовна собралась расследование проводить, – тренер хмыкнул с сарказом, положил ладонь мне на плечо. – Пошли, Мишаня.

Тома, никого не смущаясь, гордо вскинула подбородок и, взяв под руку Викторию, будто адвокат подопечного, двинулась к корпусу.

– Шахматист, это ты книжку порвал? – Рома дал Томе пройти вперед, прежде чем озвучил вопрос.

Я замотал головой.

– Точно? Ну тогда мы тебя отстоим, не боись. Хотя с зеленкой у тебя явно промах, положение выходит незавидное. Ладно, идем, нечего под солнцем торчать.

Мы пошли вслед за Томой и Викой. Согласен, положение так себе. И вообще смахивало на подставу. Понятия не имею, хватило бы у кого-то из пионеров тяму выдать такой кульбит … ну да посмотрим, чего там Тома нарасследует.

Когда мы с Ромой зашли в палату, Тамара уже вовсю строила ребят.

– Так, каждый становится возле своей кровати! Чего непонятного, Белозубов? Ты где спишь? Там, вот и стой там, нечего к Проненко жаться…

Я, быстро смекнув, чего хочет старшая пионервожатая, подошел к своей кровати, сел на матрас и с безразличным видом упер подбородок в ладони. Шмель тоже был тут и попытался меня расспросить, что вообще происходит.

– Щас узнаешь, – я кивнул на Тамару. – Следствие ведут Колобки.

Главный «Колобок» заняла центр палаты, держа в руках многострадальную энциклопедию.

– Попрошу внимания! У нас произошел инцидент. Кто-то, пока не буду называть имени, хотя все доказательства указывают на это, проник в палату наших замечательных девочек!

– У-у-у, кошмар-то какой, – нагнал жути Шмель, полулежа развалившийся на кровати.

– Извращуга, – подхватили с противоположной стороны.

– Хи-хи! да как он мог?!

– Цыц! Так вот! Этот некто против воли владельца завладел имуществом, а именно – энциклопедией… – Тома посмотрела на книгу. – Про морских чудовищ, издревле населявших нашу Землю!

Все до одного пионеры заинтересовались обложкой. Выглядела книга действительно внушительно. Палата снова оживилась.

– Ни фига, крутяк!

– Вика, а дашь позырить?

– Даст или не даст, это вы потом разбирайтесь, – отрезала Тома. – Посмотрите, что стало с книгой?

Она подняла энциклопедию над головой, раскрыв на выдранной титульной странице. Обернулась вокруг себя, чтобы все увидели.

– Поэтому мы сейчас проведем, так сказать, следственный эксперимент.

Снова послышались смешки и шутки на тему «следствие ведут». Тома, в отличие от того же Ромы, относилась ко всему с максимальной серьезностью. И сейчас вела себя так, будто она не старшая пионервожатая, а сотрудник правоохранительных органов.

– Так вот, ребята, мы все вместе установим личность вандала! – грозно резюмировала старшая пионервожатая.

– Чего тут устанавливать, и так понятно, у кого рыльце в пушку, – со стороны входа в палату послышался знакомый голос.

Лева, блин – явился не запылился. Я увидел боксера, стоявшего в дверях. В палату он не стал заходить, но посмотреть на линчевание таки пришел. С дружками, кстати, для надежности. Шпала и Марат тоже были тут как тут, совали головы в дверной проход, дабы поглазеть. Довольны лыбились.

Я сделал вид, что чешу макушку, а сам незаметно скрутил дулю в их сторону, шевеля большим пальцем. Трио хулиганов предсказуемо поменялось в лицах.

– Лев, в пушку или не в пушку, нам покажет следственный эксперимент. Для некоторых это очевидно!

– Не-а, не очевидно, – Роман, которому предназначалась шпилька, зевнул в кулак.

– Кто-то хочет признаться в содеянном? – Тома медленно обвела взглядом всех присутствующих. – Чистосердечное признание будет зачтено в счет будущего наказания.

Ее взгляд остановился на мне. Складывалось впечатление, что она давала мне возможность одуматься. Возможно, уже устала от неурядиц последних дней и хотела все замять. Да и, чисто технически, страницу можно было вклеить обратно. Но в том случае, если она целая… Зеленые пятна, конечно, никуда не денешь.

Тома, меж тем, подошла чуточку ближе ко мне.

– Мог бы и признаться, я тебя пожурю для приличия, но наказывать не стану…

– Тамара Ипполитовна, пусть ваш следственный эксперимент будет не коррумпирован и не скомпрометирован! – вмешался Роман. – Не надо давить на подозреваемых.

Старшая пионервожатая сглотнула, да так громко, что все услышали. И с таким видом, будто ничего не произошло, вернулась в центр палаты. Роман подмигнул мне, я незаметно улыбнулся в ответ. В любом случае, признаться в том, чего не делал, я пока не готов. Хотя бы потому, что больно была наглая рожа у Льва. А еще он как-то странно держал руку в кармане, давил лыбу и куда-то отлучался, пока его кореша хотели пойти на перекур.

Вполне ведь может быть, что он проследил за мной, увидел, что произошло в девчачьей палате и решил действовать… как-то заморочено, но похоже на правду. Другие кандидаты на роль благодетеля в голову не приходили. Шпала и Марат? Так у этой парочки еще меньше серого вещества в черепной коробке. А если так, то ничуть не удивлюсь, если обнаружится, что именно в моей тумбочке лежит вдыранный лист с плезиозавром.

Ну-ну.

Получится или нет, мы еще посмотрим.

Тома от теории перешла к практике.

– Показываем вещи, к осмотру! Открывайте тумбочки, показывайте…

Я не слушал, только смерил взглядом в последний раз энциклопедию и нагнулся к своей половине тумбочки, почти уверенный, что найду там вырванный лист. С невозмутимым лицом я открыл один ящик, второй… ничего.

Хм… странно.

Максимум, на что хватило бы у Левы мозгов, это положить его на самое видное место. Либо, после пропущенного удара от меня, у боксера набралось ума спрятать листок надежнее? Например, под матрас! Я приподнял матрас, заглянул под него, но и там оказалось пусто. Посмотрел под подушкой, одеялом, заглянул под кровать, но нет, ничего. Значит, листа у меня нет. А где он тогда?

– Открываем, открываем и показываем! – Тома внимательно следила за каждым моим движением.

Роман тоже.

Старшая пионервожатая, видя, что ее план начинает трещать по швам, решила не застаиваться, а провести осмотр самолично. С грозным видом начала обход, со всей тщательностью и бдительностью осматривая вещи пацанов.

– Так, у Куропаткина нет, у Волкова тоже нет… – бурчала она, шаг за шагом приближаясь ко мне.

Специально не с меня начала, тянет, напряжение наращивает.

Ну, если она хочет самолично убедиться, что ж – пусть убеждается. Я отшагнул подальше от тумбочки, чтобы не лишать маневра вновь испеченного следака. Пусть лазит, хоть облазится. Поймал себя на мысли, что теперь интересно, как все это завершится, не только Томе и Роме, но и мне. От мыслей отвлекло раздраженное бурчание Шмеля.

– Че за фигня на постном масле, блин… – он удивленно разглядывал свои пальцы. – Миха ты офигел? – наконец, сформулировал он.

– Чего случилось?

Шмель повернулся, и я увидел на его пальцах следы зеленки.

– Какого фига ты положил мне лист?!

Лист, ровно с тем самым плезиозавром, о котором так пеклась Вика, лежал в выдвижной полке тумбочки. Там же – перевернутый пузырек зеленки.

– Зачем ты это сделал? – процедил Шмель.

Я не ответил, оправдываться было бесполезно. Черт его знает, почему лист появился именно в тумбе моего соседа.

– Спрячь его, – шепотом велел я.

Но было поздно.

Тома увидела лист и, выпучив глаза, бросилась к тумбе Димона раненным носорогом.

– Ага, вот и оно, а чья это у нас тумба?

– Моя, – убитым голосом признался Шмель.

– Тумба наша, – сухо поправил я. – На двоих

Тамара, раздувая ноздри, уперла руки в боки, нависла над нами глыбой возмездия.

– Так он еще и друзей подставил… – послышались причитания Льва. – Нехороший человек.

– Ой-ой-ой, – подключился Шпала. – Вот ведь какой Шахматист. Целый гамбит удумал.

– Или они действовали вдвоем, – вставил Марат. – Тамара Ипполитовна, гляньте, у Димы руки тоже в зеленке!

Возразить было нечего. Теперь-то рука Димки тоже была испачкана.

– Ну а теперь проведем следственный эксперимент!

Тома торжествующе взяла листок, благо он не успел выпачкаться в разлитой по ящику зеленке. Вставила листок в энциклопедию, примеряясь по порванным краям. Все совпало, что Тома тут же показала Роме, взгрустнувшему в предвкушении провала своего подопечного.

– Вика, этот листок? – уже чисто из принципа, чтобы нас всех добить, спросила она.

Девчонка закивала, ее глаза снова наполнились слезами. Без слов она развернулась и побежала к выходу. Тома даже не проводила пострадавшую взглядом – смотрела на Рому.

– Ну что же, Роман Альбертович. Виновные установлены! Дмитрий, ответьте на вопрос, зачем вы вырвали страницу из энциклопедии?

Что ж, пора было включаться и озвучить те выводы, которые я для себя успел сделать.

– Тамара Ипполитовна, разрешите взять слово в своё оправдание? – попросил я.

– Бери, Михаил, раз уж ты признаешь свою вину, – прозвенела она.

– Только пусть больше никто не уходит, – добавил я.

Губы Томы вытянулись в ниточку, но она кивнула. Не спрашивая разрешения, я взял энциклопедию. И, пользуясь тем же приемом психологического давления, что и Тома, поднял ее над головой.

– Как мы видим, книга испорчена, – начал я издалека. – Злодей взял энциклопедию, вырвал страницу, и ещё мы видим, что он пронес её в палату, пряча под футболкой.

– Почему? – заинтересовался Роман, даже вдруг посвежевший после бессонной ночи.

Я вытащил выдранный лист и ткнул пальцем на разводы, расплывшиеся на несчастном плезиозавре.

– Эти следы похоже на следы пота, и судя по площади, динозаврика хорошо прижали к животу. Вот так, – я прислонил лист плашмя к животу, чтобы наглядно показать то, что имею в виду.

– Ой, Миша, хватит из себя Шерлока Холмса разыгрывать, – отмахнулась Тома.

– Пусть продолжает, – поддержал меня Роман.

Я удовлетворенно кивнул и продолжил.

– Хулиган, судя по отпечаткам пальцев, держал книгу левой рукой, а вырывал правой – обратите внимание на хват.

Я указал на расположение отпечатков – слишком долго я смотрел на книгу и эту страничку во время этой показательной казни, так что и вправду кое-что заметил. Хват действительно был под левую руку, тогда как и у меня, и у Шмеля зеленкой была испачкана правая рука. Кроме того, отпечатки пальцев были раза в два больше моих и Шмеля – я уже вполне привык к своему росту и рукам, чтобы это заметить. Размазать отпечатки до таких размеров не вышло бы, больно четкий рисунок и границы отпечатка. Все это я озвучил Томе. Не стал только говорить, что если б её не лихорадило так в приступе желания найти виноватых в одну секунду, и особенно – пропесочить и Рому заодно, то она бы тоже это заметила.

– Логично, что у вандала, – медленно, с чувством и с расстановкой, как Эркюль Пуаро, вёл свою линию я, – должны остаться следы зеленки на животе.

В подтверждение своих слов я приподнял майку, показывая, что никаких следов у меня нет и в помине. Шмель без моих дополнительных указок тут же сделал то же самое.

– Да. Да, действительно, – Тома растерянно захлопала глазами.

А я усилил напор.

– Лев, иди-ка сюда, что ты как не родной стоишь в дверях?

Лев замялся, переступил с ноги на ногу, но когда к моей просьбе присоединилась команда Ромы, таки подошел.

– Руку-то покажи, – обозначил я.

Лев напрягся. Все взгляды ребят устремились на него. Ничего не оставалось, как вытащить руку из кармана. Я ожидал увидеть перепачканные зеленкой пальцы, но увидел лишь спичечный коробок.

– Что там? – насторожилась Тамара.

Лев покраснел.

– Божьи коровки. Поймал… только что.

– А… чего же руку в кармане держал?

– Так, блин, жучки вылезут!

Лев не врал, одна из стенок коробка была поломана, и если не удерживать ее, то коровки могли удрать.

– Ну ладно. Майку всё равно подними.

– Надо?

Все промолчали, и Лева, сунув коробок с насекомыми в карман, задрал майку. Никаких следов зеленки там не оказалось…

– Пальцы приложи к отпечаткам, – настоял я. – Надо сверить.

– Еще чего… – но под строгими взглядами Томы и Ромы Лев все же приложил пальцы.

Рука у пацана действительно была крупнее, чем у меня или Шмеля, но отпечатки все же не совпадали. Размерчик не тот.

– Да не делал я этой ерунды, – буркнул он.

Действительно не делал. Я озадаченно поскреб макушку. Любопытно все складывается. Что если… я не довел мысль до конца. Потому что взгляд упал на пространство между страниц энциклопедии.

Вот же блин, как я сразу не догадался!

Глава 6

Между страницами, никем не замеченная, лежала… сахаринка. Она сверкала, и мое стопроцентное подростковое зрение легко определило, что это именно крупица сахара. Вот это дела!

Я так, чтобы никто не увидел, аккуратно сахаринку смахнул. Та упала на пол и окончательно стала невидимой, а я продолжил размышления.

Тамара, видя, что прямых доказательств чьей-либо вины как бы и нет, замялась. Покосилась на Романа, тот только развел руками – мол, «следственные действия» потерпели фиаско. Виновный не найден, что ж, бывает…

– И непонятно даже, кто страницу вырвал… – послышался шепот на галерке.

Формально ничего действительно не было понятно. Поэтому Тома, не желая признавать поражение, решила сменить тактику.

– Так, – она перечислила поименно всех «виновников торжества». – У вас есть ровно час, чтобы заклеить энциклопедию!

– До девятнадцати часов, – подыграл Роман. – Сейчас как раз пять минут седьмого.

– Да, до девятнадцати часов время есть, – согласилась пионервожатая и потрясла кулаком в воздухе. – Иначе я вам устрою счастливое детство! Будете бумажки и фантики каждый день на территории собирать.

Пионеры захихикали, по-своему отреагировав на предупреждение Томы. Та гордо вскинула подбородок и пошла к выходу, бросив напоследок, что поручает Роману Альбертовичу проследить за тем, как мы это будем делать.

– Ага, щас, после дождичка в четверг, – буркнул тренер себе под нос.

Повезло, Тома не услышала, а то наверняка позеленела бы от злости. Рома проводил строптивую даму взглядом, дождался, когда утихнут шаги, и подошел к нам.

– Короче, ребята, что делать – вы слышали, через сорок минут приду и проверю.

– Не поможете? – спросил я. – Тамара Ипполитовна ведь сказала…

– Пусть говорит, – тренер демонстративно потянулся.

Ну и, не дожидаясь других вопросов, вышел из палаты. То, что Роман пофигист, мне давно было понятно. Вот и сейчас ему было абсолютно плевать – получится у нас или нет.

– Слышь, чучелы огородные, опять из-за вас какая-то ерунда происходит! – отвлек меня голос Левы. – С какого вообще перепугу ты меня сюда притянул, Шахматист?

Я со вздохом повернулся. Да, как же, дело святое, надо же обязательно выяснить отношения со Львом. Обернувшись, я встретился с ним глазами. В них помимо злости, которую он сегодня, надо отдать ему должное, держал на привязи, застыла досада. Понятно отчего – любой промах, и пацану придется махать ручкой. Слишком многое он натворил за первые дни пребывания здесь. И если раньше я думал, что он сознательно это делает, чтобы провести лето в другом месте, то после знакомства с его родителями мнение изменилось. Не дай бог никому такое лето, как будет у пацана, если он с позором вернется домой.

– Я точно так же, как и ты, этого не делал, – сухо пояснил я.

– Ну а меня на кой-ляд подставляешь? – насупился Лев.

– Почему-то показалось, что ты захотел подставить меня, – с расстановкой ответил я. – А когда кажется, я не крещусь, а отвечаю доступно, чтобы в следующий раз неповадно было…

– Слышь, Лева, да че ты с этим бараном еще разговаривать пытаешься!

Из-за спины друга вывернул Шпала, кстати, единственный в этой гоп-компании, с кем мне до сих пор не доводилось встретиться с глазу на глаз. Шпала презрительно посмотрел на энциклопедию, потом на меня.

– Он же в курсе, что при других мы его трогать не будем! – хмыкнул он.

Я не ответил, еще один конфликт на ровном месте мне был ни к чему. Думаю, что у нас со Шпалой еще появится возможность обменяться любезностями. Хотя руки чесались съездить разок по этой наглой роже.

– Согласен, – вставил свои пять копеек Марат. – Давайте клейте, блин, иначе мы вам в жопу засунем эту энциклопедию! Пошли, Лева, покурим, а эти из кружка умелых ручек пусть сами мучаются!

– Через двадцать минут вернемся! – поставил срок Шпала.

– А помочь не судьба? – спросил я, глядя Леве прямо в глаза. – Дело-то одно.

Лева промолчал, вообще, конечно, выглядел он подавленным. Денек у пацана выдался такой, что не позавидуешь. Троица хулиганов уже в привычном составе всё-таки ушла.

– Лучше вообще не возвращайтесь, дебилы… – прошептал Муравей, когда хулиганы скрылись в коридоре, и виду ради хлопнул кулаком по ладони.

Я только сейчас понял, что все легкоатлеты в палате благополучно засунули языки в одно место. Разговаривал я один. А зря, сейчас был шикарный шанс перевернуть все с ног на голову. Да, потом боксеры и борцы привели бы своих товарищей, и это была бы совсем другая история. Однако ради спокойной жизни в лагере в течение следующих недель, пара синяков – сущий пустяк. Впрочем, каждому свое. Нравится ходить на перед ними на цырлах —, их право.

– И че делать будем? Клей есть? – спросил Шмель. – Ребят, у кого есть ПВА-шка?

Он уже пытался прикинуть, как бы вставить обратно страницу так, чтобы вклейки не было заметно.

– У меня, кажись, было, мамка клала на всякий пожарный, – припомнил Муравей. – Ща, к рюкзаку сбегаю! Идем со мной, ребзя?

– Идем! – закивал Шмель.

Муравей выбежал из палаты, Шмель, которого до сих пор от нервов потряхивало, последовал за ним. В палате поднялся привычный бубнеж. Пионеры гадали, кто же на самом деле тот нехороший человек, кто вырвал лист из энциклопедии. Я в спорах участвовать не стал, не до того малость. Сунул руку в карман и нащупал там рафинад, от которого тут же начали откалываться сахаринки. Такие совпадения точно не случайны, хотя до конца не хотелось верить. Чего хотелось, так это поскорее увидеть наглую толстую рожу Сени и спросить, какого вообще хрена происходит.

Как говорится, бойся своих, желаний, они имеют свойство сбываться. Не успел я подумать о своем корешке, как увидел его через окно. Он катил велосипед и чем-то был явно раздосадован. Ну, я ему настроение точно не буду поднимать. А вот испортить – пожалуйста. Я резко развернулся и зашагал к выходу из палаты. В дверях столкнулся со Шмелем, уже тащившим тюбик с ПВА к энциклопедии.

– А ты куда намылился? – удивленно спросил он, думая, что я отлыниваю.

– На Кудыкину гору, скоро буду, – бросил я, не останавливаясь.

– Мне че, теперь самому клеить? Там подержать надо!

Вопрос пацана остался без ответа. На крайний, ничего – как-нибудь сам справится, или, если самому невмоготу, пусть Муравья попросит, тот сообразительный. Понятно, что вины Шмеля как бы нет, но кто-то же должен это делать, раз он так легко и безропотно отпустил Леву. Равно – отказался от помощи.

Я ускорил шаг, не обращая внимание на сверлящий спину взгляд Шмеля, и выбежал из корпуса. Сеня успел отойти, но я быстро догнал его, подойдя со спины. Огляделся, убеждаясь, что нас никто не видит и не вмешается. А потом со все дури саданул толстяку подсечку под ногу. Ногу у Сени выбило, он потерял равновесие, уронил велосипед, а я схватил его за шкирку и потянул к стене корпуса.

– Ай-ай-ай, – было заверещал он, но я припечатал его спиной о стену. – О Миха! Я как раз тебя искал!

– Считай, что я сам тебя нашел!

Сеня, увидев мое разъяренное лицо, сразу замолчал. Только удивленно захлопал глазами. Делал вид, будто не понимает, что происходит. Ничего, сейчас поймет.

– Ты чего творишь? – зашипел я, схватив Сеню за грудки.

С его комплекцией толстяку ничего не стоило отмахнуться от меня, как от назойливой мухи, но делать этого он не спешил. Или просто не знал, как за такое приняться.

– Чего я сделал?.. – изумленно зашептал он. – Мих! Ты чего?

– У тебя такая благодарность? За все, что я тебе сделал? – подмывало прописать ему хорошего леща, чтобы мозги встали на место, но я пока сдерживался.

– Не пойму, че ты ко мне прикопался на ровном месте!

Сеня всё шёл в отказ и очень даже убедительно играл удивление. Станиславский бы поверил, артист, блин, Яйцев.

– Какого хрена ты вырвал лист из энциклопедии? – проскрежетал я.

– Да какой нафиг энциклопедии?! – Сеня еще больше выкатил глаза.

– Вики твоей, про динозавров!

– Не знаю никаких динозавров…

Да ну? Я прошил его взглядом.

– А ну покажи руки! – грубо перебил я. – Пальцы, говорю, покажи!

Сеня мигом изменился в лице. Сначала он внимательно посмотрел на мою перепачканную в зеленке руку, потом все же показал пальцы. Конечно, зеленки на них уже не было, наверняка отмыл. Выдали его зеленые дужки под ногтями, которые я приметил сразу. Вот тебе и «не знаю». Все он прекрасно знал – и думал, что ему сойдет с рук, и никто не догадается о подставе.

– Зачем ты это сделал? – грубо спросил я.

Логика подставы была мне совершенно непонятной. Возможно, поэтому я ещё сдерживался и не всадил Сене пару апперкотов под дых. Обычно, если делаешь что-то, то за этим у всегда стоит личный интерес. В чем личный интерес Сени, было непонятно. Навредить девчонке, за которой ухаживаешь? Но очевидно одно – своими действиями он явно хотел мне поднасрать.

Отвечать на мои вопросы он, похоже, не собирался. Только надул щеки, прищурился и тяжело дышал, как паровоз.

– Козел ты, больше ко мне не подходи со своими просьбами, – сам удивляясь своему спокойствию, сказал я.

Ушла злость, наступило разочарование. Вот так доверишься людям, а они тебе нож в спину вгоняют при первой удобной возможности. Впрочем, нечего очаровываться – и не будешь разочаровываться. Я оттолкнул его, развернулся и зашагал прочь.

– Да подожди ты, Мих… я все расскажу! Постой!..

Слушать оправдания уже не хотелось. Но я все же остановился и медленно повернулся. Сеня тяжело поднялся и отряхивал сзади свои шорты. Прямого взгляда он избегал, стыдно всё-таки, видимо.

– Ну говори, так уж и быть, послушаю, хотя мне и так все с тобой понятно.

Несколько секунд толстяк молчал, только жадно вдыхал и выдыхал через раздувающиеся ноздри.

– Я не тебя хотел… – наконец, набравшись мужества, Сеня заговорил. – Так просто получилось, извини, пожалуйста. Правда, извини!

Не меня он хотел, пусть такую пургу рассказывает – маме, когда та его схватит с поличным за очередным внеплановым обедом в столовой.

– Так просто, что ты даже схему целую разработал? – хмыкнул я.

– Просто Дима… Шмель, он… – Сеня замялся, опустил подбородок на грудь, затягивая паузу, но все же поднял глаза и, напрягшись, выпалил: – Короче, он Вике нравится!

Я аж закашлялся, поднеся ко рту кулак. Серьезно?

– Я даже не знал, что у тебя рука в зеленке! Я ж думал, ты подорожник приложил и все! – дальше пошла импровизация.

Сеня попытался объяснить, что хотел сделать так, чтобы Вика разочаровалась в Шмеле. Якобы у девчонки была к нему симпатия. А как сделать так, чтобы симпатия ушла? Верно, сотворить от его имени что-нибудь такое, что Вике не понравится. Сеня, видимо, следивший за ней, знал, что у неё есть редкая книжка. Ну и в молодую горячую голову не пришло ничего лучше, чем испортить энциклопедию и попытаться навести ответственность за это на Шмеля.

Хм. Нет, ну логика всё равно сомнительная, честно говоря.

– А зеленку ты зачем брал? – я приподнял бровь.

– Хотел, чтобы Дима так вляпался, что не смог бы отнекиваться, – честно признался толстяк.

– Ну ты, блин, Дон Жуан недоделанный, – я замотал головой, поражаясь.

Сам припомнил, как радовалась Вика, когда получила приглашение на свидание.

– Подожди. Ты хоть подписал, что-то письмо от тебя?

– Неа…

– Ну все понятно. Такие вещи надо обязательно подписывать, чтобы потом не бегать и листы из книг не выдирать.

– Да я ж как лучше хотел! А почему Дон Жуан, и ещё недоделанный, Мих? – сконфуженно поинтересовался Сеня.

– Да потому что, если ты девчонке сразу не нравишься, то хоть на голове стой, хоть вверх ногами ходи, а ничего не изменится! Поверь моему опыту, у меня столько в этой жизни женщин было… – я не успел себя остановить и попытался последние слова произнести хотя бы потише, но было уже поздно.

Сеня, впитывающий каждое мое слово как губка, удивленно на меня вылупился.

– Женщин? У тебя?

Я стоял, смотрел на него и не мог ничего ответить.

– Ты ж говорил, что Таня тебя не любит… и ты вообще ни с кем никогда не встречался!

Еще бы знать, что за Таня. Но мне не стоило забывать, что Сеня был знаком с прежним Мишкой, до моего в него попадания. Потому я мог успеть что-то рассказать толстяку о своей прошлой жизни.

– Говорил, – я отмахнулся, наконец, сообразив. – Я много любовных романов читал, поэтому женщин знаю очень хорошо!

– О-о! А че за романы? – Сеня понизил голос и с придыханием уточнил: – «Анжелика»?

В СССР этого времени и близко не было мужских журналов и уж тем более сайтов для взрослых, которые в двадцать первом веке заполонили прилавки и интернет. Поэтому подросткам, как Сеня, приходилось выискивать и чуть ли не контрабандой добывать книги, где авторы хотя бы как-то затрагивали сцены сексуального характера. И серия романов про Анжелику была как раз такой, с которой бы любой подросток хотел уединиться с фонариком под одеялом. Судя по виду, Сеня «Анжелики» ещё не читал – но многое о ней слышал.

– Про романы я тебе позже, может быть, расскажу, – заверил я. – А ты мне расскажи вот что: как ты теперь собираешься решать со Шмелем?

Честно говоря, я как-то сразу остыл, и обида, было вспыхнувшая, притихла. Пацана можно было понять, любовь ударила в голову, и он решил устранить конкурента. Да, нечестно, но в любви, как и на войне, хороши все средства, лишь бы работало.

– Да ниче я не собираюсь, – раздраженно заворчал Сеня и показал сжатый пухлый кулак. – Может, как с тобой натренируемся – морду ему набью.

Я уже не стал ничего говорить про то, что он только что чуть не потерял все шансы на мои тренировки.

– Он вообще знает о твоей к нему ненависти – и за что ты его собрался бить? – я усмехнулся детской непосредственности товарища.

– Не знаю…

– А то, что он Вике нравится, он знает? Как считаешь?

Сеня надулся, промолчал, сжал кулаки. Что тут скажешь, без Шмеля Шмеля женили, на оба вопроса ответ был отрицательным. Шмель был ни сном ни духом о таких страстях – симпатии Вики и ненависти Сени, его больше, кажется, интересовали зубные пасты и Черные руки. Поэтому то, что сделал толстяк, было как минимум нечестно.

– Я бы на твоем месте подошел к Димке и все рассказал. Так будет честно. Как ты сейчас поступил, так нормальные парни не поступают.

– Как-то без твоих советов прожил четырнадцать лет и дальше проживу, – выпалил Сеня, но все же опомнился: – Думаешь, надо?

– Ты себя на его место поставь и сам себе скажи – надо или не надо.

Сеня помолчал.

– Может, ты и прав, Мих.

– Прав – не прав, тебе с этим жить и с Шмелем общаться, – я решил закруглить тему, не особо-то и хотелось участвовать в подростковых разборках, пусть сами шишки набивают. – Меня-то ты зачем искал?

Сеня снова изменился в лице, переживая внутри себя целую бурю эмоций.

– Мое секретное место, где я хотел устроить Вике свидание, – зашептал он пересохшими губами. – Миха! Туда пошел этот баран!

– Шмель? – я удивился, потому что Димка прямо сейчас клеил энциклопедию вместе с Муравьем, а если бы он куда и пошел, то точно бы не прошел мимо нас.

– Да нет же! Ромочка, – выдал, кривляясь, толстяк.

– Роман Альбертович?

– Угу…

Я поставил руку в бок. Что-то Сеня слишком много хочет.

– Ну, может, он тоже об этом месте знает? Тебе-то что?

– Он там не один…

– Ну и ладно… С Аллой? Дело молодое…

– Он пригласил туда мою маму!..

Глава 7

– Прикинь, я там все для Вики приготовил, а Роман Альбертович…

– Можешь не объяснять, – оборвал я. – Нехорошо вышло.

– И я запрещаю ему общаться с матушкой! – с искренней обидой выпалил Сеня.

Я не ответил. Это толстяк еще не знает, что наш «ежик-матершинник», он же директор Савелий, за его мамкой и вправду приударил. И повариха, вроде как, не прочь. Хотя директору сложно отказать, и во флирте ничего такого нет.

А вот Рома… дает мужик, мало ему двух красавиц, надо еще найти третью. Да еще, блин, так нагло, на месте, где сын этой самой поварихи собрался Вике свидание организовать. Вот есть же мудрая житейская поговорка – не гадь там, где ешь. Роме неплохо было бы выучить это назубок. И больше на тренировках детей сосредоточиться. Не тренер, а кручу-верчу какое-то.

Я понимал, что Сене нужна поддержка, и он хочет, чтобы мы вместе поехали в тайное место для свиданий. Но мне не хотелось оставлять Шмеля наедине с хулиганами, которые с минуты на минуту вернутся с перекура. А там и вожатые подтянутся. Поэтому Сене я решил отказать.

– Погнали, тут мчать пять минут! – толстяк поднял велосипед.

– Да куда там, из-за твоих выкрутасов на нас Тамара насела, – я отмахнулся. – Я и вырвался на пять минут.

– Сдалась ей эта энциклопедия… такого добра про динозавров в библиотеке навалом.

– В библиотеке? – уточнил я.

– Так прямо перед началом смены завезли несколько энциклопедий. Там и трицератопсы, и рапторы, и тиранозавр Рекс! Я видел, как принимали, когда мы с матушкой приехали.

Сеня, судя по всему, неплохо разбирался в динозаврах, раз знал названия. Мы не успели продолжить разговор, потому что из-за угла корпуса вывернул Роман Альбертович собственной персоной. С охапкой полевых цветов наперевес.

– Не понял, – я повернулся к товарищу, – ты ж сказал, что он в тайном месте с твоей мамой?

– Ну-у… – протянул Сеня и ничего так и не смог сказать.

Продолжить чтение