Читать онлайн Прометей. Ледяное безмолвие бесплатно

Предсмертное прозрение Протагора

Греция. 408 год до нашей эры…

В Элладе о Прометее вспоминали многие. Но, пожалуй, самое странное и непонятное упоминание его имени содержится в «Прозрении Протагора». Знаменитый философ Протагор был изгнан из Афин по обвинению в «безбожии». Изгнание тогда считалось хуже смерти. Смерть предпочёл изгнанию Сократ. Несчастный Протагор направил свои стопы в Сиракузы. Но его корабль попал в бурю и разбился о скалы. Вскоре все и думать забыли об изгнаннике, считая его погибшим. Но через несколько лет к Еврипиду, единственно верному другу Протагора, явился купец из Мессины. Он привёз прощальное письмо опального философа, умершего в одиночестве в пещере безымянного острова. В нём тот отрекался от всех своих убеждений и говорил о прозрении, которое его озарило перед самой смертью: «Друг мой, религий много, но бог один. Каждая религия утверждает, что она от бога – единственно верная, истинная. Но истина проста: бог есть добро, а дьявол – зло. Единство и борьба всего сущего на Земле – это внешнее отражение системы взаимоотношений этих антагонистов. Можно всю жизнь прятаться под одеялом и не вникать в то, что происходит с тобой, с твоей семьёй, с твоим народом, с твоей страной, со всей Ойкуменой. Можно слушать страстных ораторов, надеясь найти истину в словах умных людей, или самому сосредоточиться в её поисках, путём уединения в безлюдной местности. Можно искать истину в вине, в еде или в голоде. Можно продать в рабство собственных детей, считая истиной богатство. А можно всё раздать людям и поселиться в бочке, довольствуясь чужими объедками. Можно и далее приводить примеры путей поиска истины. Их бесконечно много. Но любой из них, каким бы правильным он не казался, не спасёт тебя от необходимости сделать главный выбор в жизни. Не хочешь? Надеешься спрятаться? Зря. Не получится. В конце концов жизнь заставит тебя сделать выбор. Обязательно заставит. На чьей ты стороне? Готов ли ты действовать? Готов? Хорошо… А жертвовать? Хм, смешной, убери кошелёк. В этом противостоянии можно жертвовать только жизнью… Готов ли ты во имя бога на кон поставить свою жизнь? «Какого из богов» – что за вопрос? Ты заблуждаешься. Все заблуждаются. На свете всего один бог. Имя его не Зевс, не Посейдон и не Аид. У него нет имени и не может быть. Оно ему не нужно. Но у него есть суть: добро. Остальное слова. Слова, слова, слова… Много слов… Слишком много слов… Все эти слова – это чьё-то мнение, чьи-то догадки и чьё-то представление о боге. Если ты на стороне «суть добра», не позволяй забалтывать себя и всех остальных. Сделай всё, чтобы все увидели лик божий. Чтобы узнали его и преклонили колено перед истиной. Сделай всё, чтобы он победил. Бог победил. Истина победила. Правда победила. Другого не дано. На кон поставлена жизнь. Твоя, моя, его, её… Но, что важнее – на кон поставлено само существование жизни. Не будет бога – не будет жизни. Ничего не будет. Только бесконечный холодный Хаос. Спасти от Хаоса может только Прометей. Новый Прометей. Кто он – я не знаю. Никто пока не знает. Но я точно знаю, что Новый Прометей – это тот, кто без сожаления отдаст свою жизнь за других. Ради счастья других.

Человечество ждут страшные испытания…

Со временем ты поймёшь, что я прав… Все поймут, что я прав… Со временем, со временем, со временем… Время пролетит незаметно… Когда настанет судный день, каждый, кто не позволил себя заболтать, должен пожертвовать всем, чтобы помочь Прометею. Новому Прометею…»

На этом строки письма обрывались.

«О боги! Бред одиночества. Как это всё прискорбно. Мой Протагор, жизнь тебя сломала, перемолола в пыль, а затем ушла, не попрощавшись даже. Куда исчез твой ум, мой старый верный друг? Он испарился, словно утренняя влага на камне, озарённом солнцем. И вместе с ним иссох родник идей, иссякло красноречие, коим ты славился на всю Элладу. Всё превратилось в прах. Даже твои кости», – поморщившись, Еврипид вздохнул, отложил письмо и вновь принялся за работу над новой нетленной пьесой.

Гренландия. 1990 год

…Время пролетело незаметно…

Патрик устало плюхнулся в слегка подтаявший снег и уткнул голову в колени. Ричард не сразу заметил перемену в настроении друга. Обратив на это внимание, он пристроился рядом и плечом толкнул Патрика:

– Эй, дружище, не стоит унывать. За неудачами всегда приходит фарт.

Патрик Эппс монотонно повертел головой:

– Не успокаивай. Без толку. Это конец.

– У-у-у… Сколько раз я слышал эту песню, – ухмыльнулся Ричард.

– На этот раз уж точно в последний, – унылый друг нервно сжал кулаки и потряс ими: – Десять лет коту под хвост. Десять лет! Десять лет труда, пота, жутких трат и призрачных надежд. И в результате что? Раздавленный ледником самолёт, огромные долги и отсутствие каких-либо перспектив.

– Ничего, прорвёмся.

– Никуда мы уже не прорвёмся! – взорвался Патрик. Но тут же, поняв, что переборщил с эмоциями, вполне миролюбиво добавил: – Об одном жалею. Жалею, что втянул тебя в эту авантюру.

– Я что – маленький ребёнок? Или ты меня силой заставил?

– Это катастрофа, – Патрик стал напряжённо тереть виски.

– «Катастрофа» … скажешь тоже. Мы живы и здоровы. Да, в долгах. Но ничего ещё не потеряно, – более оптимистично настроенный дружок попытался успокоить пессимиста.

Всё бесполезно. Патрик пребывал в нижней точке безысходности. Поэтому Ричарду пришлось пустить в ход последний сравнительный довод:

– Самолёт лежит на глубине 82 метра. Представляешь?

– Что я должен представить?

– B-17 – этот огромный сарай, севший здесь, в Гренландии, в 1942 году, сейчас оказался под толстым слоем льда. Не снега – льда!

– И что?

– Да ничего! – вспыхнул Ричард. – Ты ноешь и пускаешь слюни. Но ты только представь, что всего за 48 лет самолёт оказался погребённым восьмидесятиметровым слоем льда. Восьмидесяти!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Меня во всей этой истории убивает не то, что мы потеряли кучу баксов и десять лет жизни, а то, как на самом деле обстоят дела с климатом. Нам каждый день врут, врут и врут. Визжат в любой попавшийся под руку микрофон: ледники тают, всё пропало! Чего только стоят заголовки, типа: «Катастрофа. От Гренландии снова откололся айсберг!»

– Разве не так?

– Так, именно так. Но это закономерность, а не как уж не катастрофа. Человек к этому имеет опосредственное отношение. Я рад, что оказался здесь. Спасибо тебе. Здесь я как будто заглянул в первоисточник. В летопись жизни на Земле.

– Странно, мы же не брали с собой выпивку. Что ты несёшь?

– Дурак, я пытаюсь тебе объяснить то, что до меня дошло. Только представь. Сейчас климат гораздо более тёплый, чем во времена последнего оледенения. Всего лишь десять тысяч лет назад на Земле было во много раз холоднее. Даже трудно вообразить, насколько было холодно. Во льдах было всё: Европа, весь север Азии. В Америке ледник сползал южнее Вашингтона. Уровень мирового океана был ниже почти на двести метров. Площадь ледникового панциря Земли измерялась миллионами квадратных километров. И такой климат продолжался сто тысяч лет. Сто тысяч! Подумай, на какой глубине оказались бы наши самолёты, если бы они приземлились на поверхность Гренландии в ту эпоху. Я думаю, что высота ледника наверняка могла бы обогнать Эверест, если бы не текучесть льда. Все сейчас сошли с ума и вопят о том, что от Гренландии вновь откололся новый огромный айсберг. Мне смешно и страшно от такой глупости. И ладно если бы об этом визжали ничего не понимающие домохозяйки. Но если истерику закатывают учёные с мировым именем, мне кажется, что теория заговора имеет под собой вполне реальную основу. Ведь они не могут не знать, что лёд аморфен по своей физической сути. Он текуч. Поэтому ледник не растёт бесконечно вверх, а стекает к периферии, где, откалываясь, оказывается в море. Это вечный процесс. Он никак не зависит от истерики апологетов глобального потепления. Именно поэтому наши самолёты за неполные пятьдесят лет оказались на восьмидесятиметровой глубине и в нескольких километрах от географической точки посадки.

– К чему ты всё это мне втираешь?

Ричард улыбнулся:

– Чтобы отвлечь и успокоить тебя.

– Я не впечатлительная девочка, чтобы меня успокаивать, – всё так же хмуро парировал Патрик.

Ричард не услышал товарища. Он задумчиво продолжал рассуждать:

– Нет. Всё дело в Солнце. Оно, по сути, печка. Если вовремя не подбросить дровишек, печка погаснет. Так и здесь. Огонь прогорел – остались только угли. Они, то разгораются, то притухают вновь. Только с Солнцем совсем другое измерение. Мы за ним следим по космическим меркам всего одну секунду, а уже делаем выводы о его постоянстве. Всё дело в Солнце. Ничем другим нельзя объяснить тот факт, что Земля замёрзла в одночасье – при жизни одного поколения. А затем так же стремительно растаяла. И это таяние известно человечеству, как Всемирный потоп. Он был, по сути, вчера. Вот это была катастрофа! Истинная катастрофа, а не то жалкое по своей значимости событие, которое тебя так расстроило.

– И что?

– Да, ничего! – взорвался Ричард. – У нас с тобой не катастрофа, а временные трудности! У тебя простые, несмертельные, проходящие трудности, связанные с недооценкой внешних обстоятельств. Так что не ной. У нас ещё есть шанс.

Патрик неуверенно качнул головой:

– Может, ты и прав. Но сейчас я не хочу ни о чём думать.

– Правильно. Мы всё равно поднимем эти самолёты на поверхность. Я в этом не сомневаюсь. Пойдём-ка, лучше выпьем! У меня припасено отличное виски 1942 года.

– Откуда?

– Из самолёта. Из нашего самолёта. Оно отлично вылежалось в глубине ледника и приобрело замечательный вкус. Я уже попробовал.

Самолёт, о котором говорили друзья – это всего лишь один из восьми самолётов ВВС США, совершивших вынужденную посадку в Гренландии 15 июля 1942 года. Лётчиков тогда эвакуировали, а два бомбардировщика и шесть истребителей остались. Остались навсегда. Вернее до тех пор, пока два друга, два энтузиаста, не загорелись идеей перевезти целёхонькие, так они рассчитывали, самолёты на континент. Идею они начали воплощать в 1980 году. Парни надеялись на лёгкую прогулку, но она затянулась на долгие годы. Только в 1988 году был найден первый самолёт. Он находился не на поверхности ледника, как в начальный период поиска надеялись друзья. Он находился на глубине 80 метров. Удивительно? Нет ничего удивительного. Ледники быстро растут. Очень быстро. Растут они и сейчас. Намерзая в центре и стекая к периферии. Этот процесс закономерен для любых крупных аморфных тел. И глобальное потепление здесь ни при чём. Да и есть ли оно сейчас глобальное потепление? Десять тысяч лет назад ледник Гренландии был лишь малой частью Великого Ледникового панциря, покрывающего значительную часть Евразии. Что же растопило льды, ознаменовав смену климатических эпох? На Земле десять тысяч лет назад резко потеплело так, как и не снилось современным истеричкам, вопящим об изменении климата. Температурные максимумы были намного выше современных. Вот это было поистине ГЛОБАЛЬНОЕ потепление. Странно, но тогда, в то время, никто не собрал совет старейших всех племён нашей планеты и не ввёл квоты на выброс парниковых газов при жарке на кострах мамонтов. Не буду утверждать, что за последние годы климат планеты нисколько не потеплел. Стану утверждать только то, что он потеплел в пределах допустимых колебаний, которые происходили в любом из прошлых межледниковых периодов. А эти межледниковые периоды, как бы это странно не звучало для современного обывательского понимания, были гораздо короче практически нескончаемых ледниковых эпох. Так чего нам стоит больше бояться: потепления или похолодания? Солнце, как и любая другая звезда, постепенно остывает. Это закономерный процесс, его не отменить. Поэтому новый ледниковый период наступит. Непременно наступит. Вопрос лишь «когда»? До этого межледниковые периоды продолжались примерно 10 тысяч лет. Мы живём в таком периоде уже двенадцать тысяч. Живём в идеальных для развития цивилизации условиях климата. Живём, постоянно жалуясь на погоду. Но такая благодать не вечна. Это аксиома, не требующая доказательств. Как мало нам отведено времени. Как мало… Ледниковый период не за горами. Он придёт. Он непременно придёт. Он наступит неожиданно. Неожиданно быстро. Катастрофически быстро.

22 марта 2063 года

Санта-Фе, штат Нью-Мексико, США

Жертва популярности

От рядов «защитников стойки портье» отделился зловещего вида здоровяк и бесцеремонно толкнул возмущённого Вильсона в грудь:

– Вали отсюда пока цел.

Тео не удержался на ногах и сел на спящего на полу человека. Но тут же вскочил, зацепив при этом локтем сидевшую на рюкзаке женщину, закричал:

– Вы ответите за это! Полиция в этой дыре есть?

– Есть, – из ниоткуда выплыла парочка полицейских.

Копы были почтенного возраста: с седыми усами и оплывшими фигурами.

Вильсон обрадовался:

– Меня толкнул вот этот человек, – указал он на верзилу. – Арестуйте его.

Реакции не последовало. Блюстители порядка даже не шелохнулись. При этом старший полицейский привычно положил руки на ремень и пристальным взглядом стал изучать дородную фигуру собеседника. Закончив «визуальное сканирование», он неторопливо достал изо рта жвачку и приклеил её за ухо. После чего выдал неожиданное заключение:

– Вы нарушаете общественный порядок.

– Что? – Вильсон поперхнулся и громко взвыл, прижав руку к груди. – Я нарушаю? Мой самолёт совершил вынужденную посадку в вашем городишке. До утра мне не удастся улететь. Для таких, как я, в этом жутком отеле забронированы места. Но он мне отказывает, – Тео указал пальцем на портье. – Отказывает наглым беспардонным образом. Он просто издевается надо мной! – голос Тео сорвался на фальцет. – Вы обязаны заступиться. Закон пока ещё никто не отменял.

На лице полицейского не отразилось ничего. Вообще ничего. Холодная равнодушная гримаса. Он ровным голосом произнёс:

– Мы должны идентифицировать вас.

– Зачем? – взвился Вильсон.

– Если вы против, мы отведём вас в участок для выяснения личности, – коп расстегнул портупею, рядом с которой на ремне болтались наручники.

– Хорошо, – пожал плечами Тео, – выясняйте, раз вам надо.

Фойе отеля было заполнено под завязку. Всюду на рюкзаках и чемоданах сидели угрюмые люди. Их измученные лица выражали полную безнадёгу. Между ними прямо на полу спали их близкие.

Второй полицейский всё это время стоял чуть в стороне, постукивая резиновой дубинкой по ладони. Тот, что был за старшего, навёл сканер на сетчатку глаза возмутителя спокойствия и тут же углубился в чтение полученной информации:

– Вы из Нью-Йорка?

– Из Нью-Йорка, из Нью-Йорка, – закивал чуть успокоившийся гражданин.

– Назовите свою фамилию и идентификационный номер.

– Я Тео Вильсон. Свой идентификационный номер я не помню, так как он мне не нужен.

– Это почему? – нахмурил брови старший.

– Потому что меня и без этого все знают.

Полицейский вгляделся в лицо собеседника:

– Да, точно, я тебя узнал. Ты тот самый кретин из Нью-Йорка.

– Что? – опешил Тео. – Что?!

– Что слышал! У тебя есть десять секунд, чтобы смыться. Иначе я посажу тебя в каталажку. Камеры забиты мародёрами и насильниками. Так что выбирай.

– Это произвол! Я буду жаловаться.

– Отсчёт пошёл.

Внезапно из сгрудившейся толпы зевак вынырнул подросток лет двенадцати.

– Папа! – крикнул он зычно. – Здесь тот урод, которого ты мечтаешь пристрелить!

Вслед за мальцом вынырнул его папаша. Бросив зверский взгляд на Вильсона, он тут же схватил его за грудки и остервенело помотал из стороны в сторону:

– Вот ты гад и попался! – от распирающих его чувств мужик готов был выпрыгнуть из собственной биологической оболочки. Брызгая слюной, он радостно и энергично боднул своим бугристым лбом в переносицу оппонента. – Ха! Это тебе за моих родителей!

От удара Вильсон перелетел через безмятежно спящего старика и больно ударился головой о кафельный пол. Кровь ручьём хлынула из разбитого носа. Но Тео сразу же вскочил, выпучив от испуга глаза. Увиденное, ужаснуло его ещё больше. Толпа уже почуяла запах крови, обильно пролившуюся на одежду чужака. Со всех сторон, словно зомби, к месту событий активно потянулись проснувшиеся люди. Отовсюду слышны были крики:

– Точно он! Гавнюк! Из-за него всё! Дьявол! Убить мало! Мерзавец! Бей его!

Невысокий, худенький, но чрезвычайно энергичный ковбой подсуетился, выскочил вперёд и пнул Тео в живот:

– Получи!

Следом за ним, к скорчившемуся от боли Вильсону подскочила сумасшедшего вида старуха и с воплем вцепилась в его волосы, попутно пытаясь выцарапать глаза.

Толпа рьяно набросилась на несчастного, появившегося здесь на свою беду. Кто-то старался хотя бы плюнуть ему в лицо. Но желающих применить насилие было несравненно больше, чем места вокруг жертвы.

Полицейские равнодушно развернулись и двинулись в сторону входной двери.

Толпа, коллектив, стая, общество – это всё синонимы. Синонимы, не смотря на некоторое различие в этимологии и в конкретном значении каждого из терминов. Вместе человек может всё: посадить сад, построить школу, создать цивилизацию. Это когда вектор действия массы людей положительный. А когда отрицательный… Когда отрицательный – на выходе дьявольская мерзость. Думаете это не про нас? Про нас. Стадный инстинкт делает нас одинаковыми. Уравнивая бомжа с миллионером, афроамериканца с еврокитайцем, учёного с малограмотным люмпеном. Не согласен? Это не про тебя?

Тогда зачем ты бросил на обочине дороги пакет с мусором?

Пс-сс, я при чём? Все бросают…

Зачем моешь машину в неположенном месте?

Все моют…

Зачем ты ударил Тео Вильсона?

Его все били…

Ты его убил, ты!

Нет, мой удар был не смертельным.

Тогда – ты!

Я лишь слегка пнул. Другие били сильней.

А может ты!?

Вы чего? Я его даже пальцем не тронул, просто плюнул.

Плюнул? Всего-то! Ерунда? Нет, не ерунда. В плевках большой толпы можно и утонуть. Запросто! Легко!

Уже было не понять, кто кого бьёт. Действо напоминало роение мух, слетевшихся на сладкое. Истязание продолжалось.

– Стойте, стойте! Пусти! – сквозь разъярённую толпу протиснулся замшелого вида старик в познавшей жизнь куртке и с костылём в руках. – А вот и я! Говоришь, это всего лишь лёгкое отступление перед температурным скачком? На!

И он со всей дури врезал опорным концом костыля в голову Тео. Удар пришёлся точно в висок.

В угасающем мозгу несчастного вяло проскользнула последняя мысль: «Всё же я не зря прожил жизнь. Мне есть чем гордиться. Я знаменит. Меня все знают. Знают в лицо. И всё-таки, современное небольшое похолодание – это всего лишь маленький трамплинчик перед страшным ГЛОБАЛЬНЫМ ПОТЕПЛЕНИЕМ. Человечество ещё не раз пожалеет, что не слушало меня».

22 марта 2063года

Москва

Чай с лимоном

– Что там на улице?

– Всё то же, бабуль. Ничего нового.

Ярослав принес бабушке чашку чая и поставил её на прикроватный столик:

– Попей горяченького. С лимончиком.

Она приподнялась на кровати, стараясь заглянуть в чашку:

– «С лимончиком»? Ух ты! Ну-ка, подложи подушку.

Устроившись поудобней, смачно швыркнула:

– У-у-у! Ублажил старую.

– Какая же ты «старая»? Вот выздоровеешь, мы с тобой ещё на лыжах побежим.

– Угу, – буркнула в ответ, – «на лыжах». Эка невидаль! Ты где лимон достал?

– Лёшка прислал.

– Да ты что? Ого! Я думала, он в своей Индонезии сразу про нас забыл. Что рассказывает?

Лёшка Грязнов работал с Ярославом в лаборатории «Электроактивных полимеров». Но год назад, когда в Москве началась всеобщая эвакуация, он всё бросил и сбежал под крыло отца-дипломата.

– «Что рассказывает»? Рассказывает, что этой зимой град часто выпадал.

– И там начинается. Когда уже потеплеет на этой планете?

– Теперь это от меня зависит.

– Правда?

– Шучу! —слегка пожал плечами Ярик. – Ты же знаешь, что я занимаюсь инновационными тканями и полимерами. Но они не согреют, даже если из них кокон сделать. Господи, чем я в такое время занимаюсь!?

Бабуля улыбнулась:

– Это хорошо, что ты руки не опускаешь.

Внук в ответ только усмехнулся:

– Не хочу, чтобы без дела мои мозги вымерзли, словно мамонты.

Он наклонился и чмокнул бабушку в щеку.

– Ну, всё! Звони, если что.

Бабуля в ответ похлопала его по плечу:

– Беги! Не волнуйся. Скоро уже мать твоя заявится.

Шелихов исчез за дверью комнаты, а женщина хлопнула в ладоши: включился головизор. На его голографическом экране с трибуны Государственной Думы эмоционально вещал человек, под которым как раз появился титр «Вадим Поплавский. Глава фракции ЛДПР». Он практически кричал, рубя в воздухе ребром ладони:

– Ещё полвека назад организатор нашей партии предупреждал, что глобальные игры с климатом не доведут до добра. Он призывал всеми силами противодействовать борьбе с так называемым парниковым эффектом. Его, как и меня, никто не слушал! И вот вам результат! Россия, словно шагреневая кожа на морозе, сократилась в своих размерах в десятки раз! Миллионы людей погибли! Ещё больше остались без работы, без крова, без надежды на достойное будущее!

– Везде ты, – буркнула старая женщина и переключила на другой канал.

Затем на второй, на третий… Везде сплошная реклама. И в основном лекарств. Остановилась на прогнозе погоды:

– В Петропавловске-Камчатском минус сорок семь. Во Владивостоке минус сорок четыре. В Красноярске потеплеет до минус шестидесяти семи. В Севастополе минус двадцать два. В Сочи – минус тринадцать градусов.

«Эх Сочи, Сочи, Сочи, – пробурчала себе под нос старушка, – столица у моря, которого нет». И переключила на следующий канал.

Там начинались новости:

– Коротко о главном. Руководство страны приняло решение о переселении на юг оставшихся жителей Москвы, Воронежа, Белгорода и других городов центральной России. В районе Моздока сегодня дан старт возведению двадцать восьмой по счету атомной электростанции. Напомню, что их строительство ведётся по государственной программе компенсации утерянных мощностей. Переходим к зарубежным новостям. По сообщению CNN накануне в Санта-Фе, столице штата Нью-Мексико, толпа растерзала Тео Вильсона, последнего из известных разработчиков «Теории глобального потепления». В Ливии заявили, что за прошлый год здесь был собран рекордный урожай зерновых. Эксперты ООН надеются, что резкое расширение посевных площадей на территории бывшей пустыни Сахара позволит увеличить норму распределения хлеба среди населения наиболее нуждающихся стран, таких как Франция, Япония и Турция. На крупнейшей в мире сырьевой бирже в Гонконге это известие привело к снижению цены пшеницы на три пункта. Напомним, что до этого цена непрерывно росла 27 лет подряд…

22 марта 2063 года

Сочи.

Резиденция президента России «Бочаров Ручей»

Промозглые перспективы

Начальник ФСБ заканчивал свой доклад:

– Американцы выдвинули ультиматум: в течение месяца все мексиканцы должны переселиться на юг за линию Гвадалахара – Керетару – Поса – Рико.

– Какой мотив? – переспросил президент.

– Мотив чего? – не понял Джужома.

– Игорь Артёмович – это ты докладываешь, а не я. Какие претензии они выдвигают? В чём предпосылки ультиматума?

– Ни в чём, Юрий Константинович. Абсолютно ни в чём.

– Но нельзя же просто так взять и потребовать от соседней страны освободить большую часть собственной территории. Это нонсенс, чушь какая-то. Даже Гитлер перед тем, как развязать Вторую мировую инспирировал нападение агрессивных поляков на мирную немецкую заставу. А здесь получается: что хочу, то и ворочу?

– Именно так. Никакой первопричины для ультиматума нет. Мексиканцы вели себя ниже травы, тише воды, стараясь ничем не провоцировать буйного соседа.

– Мало им, что они от Венесуэлы и Кубы камня на камне не оставили. Теперь за Мексику взялись.

– То ли ещё будет, – хмыкнул Джужома. – Им необходимо жизненное пространство, и они его создадут.

– «Им необходимо», – Стрекалов мотнул головой. – А нам что ли нет? Наше положение почти безвыходное, – он вновь обвёл хмурым, сосредоточенным взглядом собравшихся.

Все молчали. Президент продолжил:

– Дьявол с ними, с американцами. Что нам с Москвой делать? Какое ваше мнение, Арсений Сергеевич? – обратился он к академику Соболевскому.

Тот в свою очередь помялся, вертя в руках стаканчик с минералкой и, покивав головой, грустно произнёс:

– Юрий Константинович, Москву необходимо покинуть абсолютно всем. И сделать это надо прямо сейчас.

– Причина?

– Причина проста. Она стала непригодной для жизни. Слой снега достиг в центре города отметки в 600 метров. В нижних ярусах активно формируется лёд. Это плохо. Вскоре могут возникнуть подвижки тяжёлого льда, и тогда начнётся разрушение зданий. Оставшееся население может погибнуть не только от холода и голода, но и под завалами собственных жилищ.

– Понял. А что будем делать с символом России? Я имею в виду Кремль. Можно его как-нибудь законсервировать?

– Мы провели изыскания. Специалисты дружно отрицают такую возможность. Мы, конечно, можем аккуратно заполнить весь Кремль водой, превратив его в часть ледника, но это ничего не даст. Лёд, как известно, похож по своим свойствам на стекло. Как любое аморфное вещество, он не имеет чётко выраженной кристаллической решётки. Со временем сформированный гигантский ледяной массив в любом случае начнёт ползти. В конце концов он сорвёт Кремль с места и, двигаясь к периферии, сотрёт его в аллювиальный порошок. Нам не удастся сохранить нашу реликвию для поколений, которые будут жить в постледниковый период.

– Кто-нибудь даст мне когда-нибудь точный прогноз окончания данного похолодания? Помнится вы, Ольга Аркадьевна, – обратился он к советнику по науке, – говорили, что современное похолодание не является новым ледниковым периодом и продлится максимум 100 лет.

– Я ошибалась, – на всякий случай миловидно улыбнулась Самборская. – Мы осуществляем постоянный мониторинг ситуации и моделируем долгосрочный прогноз. Он не утешителен.

– Сколько? Двести лет? Триста?

– Сто тысяч.

– Сколько?

– Арсений Сергеевич владеет более точными данными.

Соболевский потупился и всё же поднял взгляд на президента:

– Сто тысяч лет – это самый оптимистический прогноз. Скорее всего наступившее похолодание превзойдёт все оледенения Плейстоценовой эпохи.

– Не умничай, не на симпозиуме, – президента покинуло самообладание, и он, позабыв об этикете, перешёл на «ты». – Выражайся яснее. Сколько?

– Оно продлится не менее 300 тысяч лет. Вопрос только в том будет достигнут эффект Snowball Earth или нет.

– Опять? Что такое «Snowball Earth»?

– Полное замерзание Земли вплоть до экватора.

– Это как? Не может быть.

– Может. Так уже было. В периоды Криогения планета в течение долгих миллионов лет оставалась полностью замёрзшей.

Президент на время завис, но быстро взял себя в руки и пожал плечами:

– Глупость какая! Как же жизнь на Земле не погибла?

– Биота в ту эпоху была представлена одноклеточными и простейшими многоклеточными. Но если сейчас наступит полное оледенение, подобное «Гуронскому», которое длилось примерно триста миллионов лет, то боюсь, что эволюция вновь вернётся в исходную точку.

22 марта 2063 года

Москва

Трио трудоголиков

Спустившись на лифте в метро, Ярослав поехал в лабораторию с решительным настроем довести начатый эксперимент до конца. Сегодня или никогда. Эвакуация Москвы шла полным ходом. В городе оставалось не более ста тысяч жителей. Имена Вита и Мары значились в эвакуационном списке на ближайший вторник. «Значит, для решения поставленной задачи у меня всего пять дней, – размышлял Шелихов, одиноко сидя в пустом вагоне. – И пять ночей. Много это или мало? Должно хватить. Надо постараться, чтобы успеть». Ярослав никогда не считал себя великим учёным. Вообще, учёным он себя считал с большой натяжкой. Да, было странно, что он часто видел то, чего остальные в упор не замечали. Но это Шелихов относил к выработанным с годами внимательности, усидчивости и работоспособности. И только. Как он стал начальником лаборатории – для него самого было большой загадкой. «Почему выбор пал на меня? – не раз задавался он этим вопросом. – Ведь я случайный человек в этой сфере человеческой деятельности». С детства будущий завлаб страдал комплексом некоторой неполноценности. Природная стеснительность и зажатость всегда мешала ему жить и чувствовать себя не хуже других. Яр, к собственному огорчению, никогда не мог переступить через эту фобию. Из-за неё за всю свою жизнь по собственной инициативе он так ни с кем и не познакомился. Возможно, именно поэтому в свои двадцать девять он всё ещё не был женат. «Дурацкий прикол природы! Почему совершенно незнакомые люди запросто могут начать разговор со мной. Почему я не в состоянии даже рта раскрыть при виде понравившейся мне девушки?» – подобные эмоции часто разрывали его изнутри. Хотя со старыми знакомыми он мог позволить себе несколько нагловатую форму общения. Многие, давно знавшие Ярика, считали, что у парня хорошо подвешен язык, и он умеет неожиданно и интересно что-то рассказать, пошутить или просто поболтать на любую тему. Свою профессию Шелихов выбрал всё из-за того же комплекса неполноценности. В гимназии ему все предметы давались легко и просто. Но больше всего он любил математику, геометрию и историю. Последний предмет и был его мечтой. Цивилизации прошлого будоражили мозг Ярослава, и он непременно хотел стать археологом. Но ни с того, ни с сего завалил экзамен на истфак. И по какому предмету!? По любимой математике. Странно. Ведь неоднократно за свою жизнь он прямо у доски доказывал теоремы, которые видел впервые. Но в оценку вмешался человеческий фактор. Накатав ответы на все задания в течение 5 минут, абитуриент Ярослав Шелихов сидел, стесняясь выделиться из толпы и отослать электронный билет на проверку комиссии первым. Сидел он рядом с девушкой, которая немногим позже его решила все свои задачки. С «камчатки», где они обосновались был хорошо виден весь экзаменационный зал. Неожиданно председатель комиссии подошла к парню, сидевшему перед Ярославом, и незаметно сунула ему бумажку. Это хорошо видели только два человека – Яр и его соседка. Соседка, видимо, не страдала комплексом стеснительности и громко зашипела:

– Кошмар! Кошмар! Кошмар!

Зло сверкнув глазами, председательша не стала фокусировать на своих действиях чужое внимание и спокойно вернулась в президиум зала. Но Шелихов всё же получил за экзамен противную тройку, оставившую в душе будущего завлаба неизгладимо горький осадок. Оказывается, в природе существуют люди, готовые испортить другим жизнь, судьбу, карьеру ради удовлетворения собственных низменных наклонностей. Не то, что это было для Ярослава удивительным открытием. Но в настоящей жизни он столкнулся с таким впервые. Председательша отомстила не только соседке, озвучившей её мерзкие действия, но и Ярославу, который, хотя и промолчал, но не отвёл взгляд в сторону. Стоит ли в подобной ситуации отводить взгляд, опускать глаза? Стоит? Каждый решает сам. Эта «тройка» не позволила Ярославу исполнить свою «историческую» мечту. Чтобы не терять год, по настоянию матери, Шелихов пошёл по родительской стезе и поступил на химфак. Поступил в надежде, что на следующий год он всё исправит сам. Но, как часто бывает, мечты со временем затерялись в ворохе новых дел и увлечений. Через пять лет Ярослав Шелихов, молодой аспирант, впервые переступил порог лаборатории «Электроактивных материалов».

На станции «Кожуховская» одиноко стояла Мара.

– Привет! Давно ждешь?

Кузнецова в ответ съязвила:

– Стандартный вопрос для современного кавалера.

– Какой я кавалер? У меня и цветов нет.

– Не отмажешься, – уже по-доброму улыбнулась девушка. – Цветы в наше время дарят исключительно миллионеры. А мы обычные бюджетники.

– Вот так вот! Взяла и опустила ниже плинтуса.

– Там вам с Витольдом и место.

Ярослав даже поперхнулся:

– С кем?

– С Витом. Ты не знал, что его Витольдом родители назвали?

– Нет. Но он же по паспорту Святовит?

– Это он сам паспортные данные поменял. Когда в универе учился.

– Откуда знаешь?

– Сам рассказал.

– А мне, почему не рассказал?

– Тебе же он не предлагал выйти замуж, – Маша с очаровательной улыбкой потрясла головой, глядя собеседнику прямо в глаза.

Мария Кузнецова, или как её все называли – Мара, была привлекательной стройной брюнеткой, на которую с вполне понятным интересом поглядывал весь мужской коллектив лаборатории. А работало в ней год назад почти пятьдесят душ в основном мужеского пола. Но за броской внешностью сердцеедки скрывался огромный багаж знаний и креативность мышления, которым мог бы позавидовать любой исследователь. Она с отличием окончила Менделеевку, а затем накатала такую диссертацию, за которую экстерном надо давать докторскую степень. Эта диссертация и стала поводом для её рекомендации в группу Шелихова. Сам Ярослав впоследствии мысленно стыдился того факта, что поначалу упорно отказывался от её кандидатуры. Он считал, что яркая внешность девушки будет только мешать сосредоточенности его группы на достижении результатов. Но сейчас Шелихов отчетливо понимал: без её оригинальных идей и интуиции они бы до сих пор топтались на месте, имея на выходе только отрицательные результаты.

– И где этот обалдуй с подпольным именем?

– Ты меня спрашиваешь? Я здесь уже в сосульку скоро превращусь.

Следующий поезд должен был прийти минут через двадцать. Теперь в обезлюдевшей Москве они ходили редко. Ярослав попытался сгладить ожидание:

– Ты такая нанайская красавица в этом наряде! Полярная невеста. «Увезу тебя я в тундру».

– Завидуешь?

Завидовать было чему. На Маре красовалась разноцветная малица – традиционная зимняя одежда северных народов.

– Конечно, завидую. Скажи мне красавица, что за чукча тебе её подогнал? Жених?

– Естественно, жених. Ты же не чухаешь. А девичий век короток. Да и что ты мне можешь подарить?

– Всё что хочешь! Хочешь ненормированный рабочий день. Хочешь – отсутствие выходных.

– Угу. Я уже почти три года вся в твоих подарках. Так и останусь старой девой, синим чулком, с единственным любовником по имени «работа».

Подошел следующий поезд и из него буквально выпрыгнул Вит. Вот кому можно было позавидовать по-настоящему. Человек всегда в хорошем настроении.

– Салют, Марики и Вундики! – крикнул он, подбегая.

– Фейерверк, двоечник! – съязвил Ярослав в ответ. – Почему опаздываем на работу? В пробку попал?

Любые претензии к Виту были бесполезны. Он только хихикнул в ответ:

– Машина не завелась. Не спрашивай почему.

Вит Бузмаков был технологом. Не просто технологом, а технологом от бога. Он лучше всех понимал суть технологических процессов и досконально до последнего болтика знал устройство всех агрегатов и приборов. Виту было уже тридцать пять. Он работал с самого начала формирования лаборатории, основателем которой был Фёдор Фёдорович Дубровин. Ярослав считал его своим учителем. Собственно, все работники лаборатории почитали его за гуру, называя за глаза просто «профессором». Но два года назад, в период наибольшей активности оледенения, когда температура вновь устремилась к отметке минус сто градусов, он умер от воспаления легких. В его доме лопнули трубы отопления, и старенький профессор надышался арктическим воздухом, бегая по этажам и будя уже не столь многочисленных соседей.

После Фёдора Фёдоровича руководить лабораторией стал Ярослав. Ярослава все называли по форме разно, но по сути – одинаково. Одни звали его «инди», вспоминая распространенный мем о «детях индиго». Другие «вунди» – от «вундеркинда». Третьи «малпрофом», что являлось посылом к «большому профессору». Но все эти клички были знаком уважения по отношению к Шелихову. По твёрдому убеждению многих, только Ярослав был способен не только сохранить лабораторию, но и дать ей дальнейший импульс развития. И Ярослав старался. Старался не разочаровать всех. Особенно себя. День и ночь старался. Позабыв обо всем на свете. Кроме, конечно, бабушки, которая его воспитала, пока родители пропадали в экспедициях. Ярослав Александрович Шелихов экстерном окончил школу в пятнадцать лет, университет в девятнадцать, а доктором наук стал в двадцать два года. Поэтому его все и считали вундеркиндом.

Вит обладал беспредельным оптимизмом и никогда не унывал:

– Кто-нибудь смотрел прогноз погоды? Что там: когда всё растает?

– Бузмаков, твои дурацкие шуточки о погоде уже порядком надоели, – урезонила его «нанайская» красавица.

От метро до лаборатории было метров пятьсот. Тем не менее, даже такое расстояние не казалось близким. На электронном градуснике сквозь морозный туман была видна цифра «– 63».

Бузмаков и тут не унимался:

– Хорошо, что не «-2063», а просто «-63», – отметил он совпадение цифры с календарным годом. – Видимость ноль. Идем по приборам. Я впереди. Внучка за мной. Остальные жучки за внучкой.

Впрочем, заблудиться было трудно, так как туннели, вырытые много лет назад в толще снега, были не очень широкими. Москва тридцать лет подряд беспрерывно засыпалась снегом. Жителям, находящимся на уровне земли, его толщина давно не поддавалась объективной оценке. Неба никто из москвичей не видел уже много лет. Были и такие, кто его вообще никогда не видел.

Добравшись до входа в свою лабораторию ВНИИ «Прикладной нанохимии элементоорганических соединений», троица молодых исследователей обнаружила на закрытых дверях только густую толщу изморози. На стук никто не отзывался. Света не было нигде, даже на индикаторах переговорного устройства.

– Блин, вчера я уходил последним – вахтер был на месте, – Вит не прекращал колотить ногой в дверь.

– Сейчас узнаем, – Мара сунула руку за пазуху малицы и произнесла «заклинание». – «Ласточка» принеси известие, что случилось с ВНИИ ПНЭС?

Возникшая голограмма ласточки прочирикала человеческим голосом:

– 22 марта 2063 года в пять часов двенадцать минут московского времени на подстанции энергетического района «Южный порт» произошла авария. Электрообслуживание потребителей прекращено. Не покинувших район граждан просят немедленно эвакуироваться. Позывной контактов для экстренных служб – «012».

– Блин! Накрылась наша работа, – Вит что есть силы стукнул тяжелым ботинком в дверь.

Тяжело дыша морозным воздухом, Шелихов погрозил кому-то кулаком, но тут же задумался:

– Подождите секунду. Выход должен быть, – он повернул голову в сторону технолога. – Может, удастся завести резервный генератор?

Вит критически покачал головой:

– Сомневаюсь. Слишком холодно. Аккумуляторы старые. Их ёмкость в таких условиях стремится к нулю. Провернуть застывшую смазку вала не получится.

– А если подогреть?

– Подогреть? Чем? Паяльными лампами? Но у нас их нет. Так. Стоп! Придумал.

Вит начал чертить в воздухе пальцем, о чем-то размышляя.

– Не томи. А то замерзнем, и некому будет по ушам ездить, – не выдержала Мара.

– Всё нормально. Нормально. Надо попасть внутрь. Вы налево, я направо. Не теряем связь.

Идея разделиться – не из лучших. Лабораторное здание было огромным. На помощь быстро не придёшь. Но, с другой стороны, замерзнуть всем вместе тоже вполне реально. И они пошли в разные стороны, огибая ангар по периметру. Сразу за углом Ярослав увидел трубу, торчащую из окна:

– Это очень хорошо. Есть шанс не застыть без отопления.

– Буржуйка?! – вполне утвердительно спросила девушка.

– Точно. Примитивная прямоточная печь. Великое изобретение допотопной эпохи, спасшее жизни тысячам, если не миллионам. Это комната охраны.

Медленно двигаясь, они добрели до запасного выхода. Но дверь оказалась закрытой изнутри. Зато к стенке была аккуратно приставлена стремянка.

– Кто-то лампочку менял, – указал Яр на светодиодный светильник.

– Спасибо тебе добрый склеротик, – слегка поклонилась Маша.

– Что там у вас? Нашли что-нибудь? – раздался голос Вита в голофоне.

– У нас лестница. Двигай сюда. Мы у запасного выхода.

– Понял. Я уже рядом.

Пока Ярослав искал в тумане что-нибудь, чем можно разбить окно, Вит уже примчался. Деловито осмотрев место проведения операции по проникновению внутрь, он воскликнул:

– Сейчас я всё сделаю, амиго-френд. Не ищи ничего.

Он приставил лестницу к стене и поднялся под снежный потолок туннеля. Ярослав и Мара видели только ноги, торчащие из тумана.

– Он как бог, поправляющий на небе месяц и звезды, – поделилась своими впечатлениями девушка.

– Угу. Что он там пыхтит?

Бог постукивал, покрякивал и причмокивал. Потом раздался сильный удар, и сверху рухнула глыба намерзшего над входным козырьком льда. Вит крикнул:

– Никого не убил? Я не специально!

– Всё нормально. Идею одобрям!

– Теперь дайте кусок льда.

Ярослав поднялся на несколько ступеней и подал Бузмакову льдинку размером с кирпич. Вскоре раздался звон разбитого стекла.

– Принимайте осколки! – обратился к «землянам» бог.

И он начал подавать крупные осколки стекол.

Через пару минут вся тройка трудоголиков смогла попасть в любимую лабораторию. Так уж устроена жизнь. Кто-то любыми правдами и неправдами пытается отлынивать от работы. А кто-то наоборот – лезет через окно с риском для жизни.

Внутри было не лучше, чем снаружи. Такой же мороз, такой же туман. Из полопавшихся батарей водяного отопления свисали ледяные водопады моментально застывшей воды. Изморозь, украсившая своим блеском стены, мебель и потолок, создавала иллюзию, что людей здесь не было на протяжении целой эпохи.

– Как на заброшенном инопланетном корабле, – промолвила девушка, освещая фонарём голофона искрящиеся от изморози стены.

Вит толкнул её к выходу:

– Двигайся, двигайся. Не позволяй инопланетянам ввести тебя в анабиоз.

Двигаться можно было. Только куда? За дверью комнаты, в которой они оказались, был темный коридор. Подсветить путь уже было нечем. На таком морозе, голофоны моментально отключились.

– Ладно. Пользуйтесь моей добротой, – Бузмаков вытащил из кармана металлическую фляжку. – Медицинский спирт. Из родительских запасов, которые быстро иссякают.

Он достал носовой платок и засунул его в большую чайную кружку, стоящую на столе. Туда же плеснул изрядную порцию спирта:

– Быстренько сообразите, как добыть искру.

Ярослав с Машей промолчали.

– Ага! Ничего не можете вундеркинды хваленные. Смотрите!

Он вытащил из кармана старинную зажигалку и спокойно зажег спирт в кружке:

– Зиппо, – прорекламировал он свой раритет, – Пра-прапрадед передал через прадеда. Трофей зулусской войны 1879 года.

Вот чем ещё хорош Вит, так это тем, что если врёт, то врёт красиво. Чисто, гусар.

Бузмаков скомандовал:

– Теперь идём на склад. Там я видел то, что нам нужно.

Ярослав не согласился:

– Сначала надо отогреться. А то сдохнем раньше, чем запустим генератор. Там в помещении охранников буржуйка есть. Давай туда.

Добравшись до кандейки вахтёров, трудоголики затопили печь. Для этого использовали любезно оставленное хозяевами помещения ведро с углём и журналы кроссвордов, обнаруженные в ящике стола.

Вит и здесь вставил свои пять копеек:

– Пройдёт ещё тысяча лет, а для тех, кто привык работать сидя на попе, эти журнальчики останутся актуальными.

Буржуйка, забитая под завязку углём, загудела. Стало веселей. Все прилипли к печке, вытягивая руки над разогретым железом.

– И что ты придумал? – поинтересовалась Мара у Вита. – Ты так и не сказал

– Полет нормальный. Переходим на запасной аэродром.

– Ты можешь не кривляться?

– Могу. Но станет скучно.

– Как будем заводить резервный генератор? – влез в разговор Ярослав.

– Отогрелись? Идём на склад! Сейчас сами всё увидите.

Перед тем, как пойти, технолог стал оглядываться по сторонам. В углу комнаты была дверь в кладовую. Бузмаков вытащил оттуда швабру с тряпкой:

– Ого! Я думал, что они существуют только в сказках.

– Дурак! – проворчала себе под нос девушка. – В сказках на метле летают, а не на швабре.

– Угу, тебе лучше знать, на чём ведьмы летают. Сейчас мы из сказки сделаем быль. – Бузмаков сломал швабру пополам: – Швабра-кадабра, веники-беники, бумц! – он намотал на концы палок тряпки. – Была швабра. А получилось два факела.

Бузмаков победно потряс руками, держащими факела.

Маша в это время шарила в большом шкафу.

– Вот он! У меня реальнее волшебство, – она показала всем большой фонарь. – А ты тут колдуешь со шваброй.

– Швабра надежней. Ты включи фонарь. Проверь.

Фонарь не светил.

– Захотела в минус шестьдесят с фонариком погулять? Нет. В Ледниковый период работают только примитивные изобретения.

На складе они вытащили из завалов две переносные электростанции и небольшую тепловую пушку. Всё это они отнесли в прогретое помещение охранников. Здесь Бузмаков больше часа ворковал над найденным на складе «железом». Наконец он смог завести одну из электростанций, гордо взглянув на коллег:

–Работает! Ну, ничего, четыре киловатта хватит для теплоподдува. Так. Глушить не будем. Факельщики, показывайте путь.

В помещении резервного генератора технолог подключил к заведённой электростанции тепловоздуходувку. Она завизжала, ругаясь на замороженную смазку подшипников, но начала работать. Чувствовалось, что воздух из неё шел теплее, чем в самом помещении. Но комната стала наполняться выхлопами переносной электростанции. Пришлось ещё повозиться, чтобы с помощью шланга сделать газоотвод.

Резервный генератор отогревался долго. Его удалось запустить только через два часа.

Довольный Вит, глядя на тарахтевший дизель, подвёл черту под своей работой:

– Ну и кто, по-вашему, самый лучший техник-технолог на Земле?

– А-а-а… – протянула Мара.

– Вот! – безапелляционно отрезал Бузмаков.

– Давай «лучший технолог», двигай. Уже обед скоро!

– Ну-ну. Пользуйтесь моими идеями. Даром отдаю. Хотя, дурак, конечно. В списке авторов этого изобретения я вряд ли найду своё имя.

Свет появился во всём здании. Тепловую пушку перетащили в исследовательский центр. Это было большое помещение, размером с лекционный зал.

– Амиго-френд, – обратился Вит к Ярославу, – что будем делать? Такой ангар придётся долго прогревать.

Яр оценивающе обвел взглядом лабораторию:

– А надо ли? Я считаю, ничего с колонной синтеза не произойдет. Какая ей разница, от какой температуры плясать? Маш, правильно я говорю?

– В принципе, да.

– Тогда за дело. Я очень хочу использовать новую комбинацию катализаторов, которую ты предлагала в прошлый раз.

После долгой подготовки исследовательское оборудование наконец было запущено. В колонне синтеза всё закрутилось, забурлило и зашкварчало. Маша, просмотрев на мониторе выходные данные, одобрительно кивнула:

– Парни, мы прошли критическую точку с нужными характеристиками.

– Уря! – негромко рявкнул Бузмаков. – У меня предложение. Может мы будем здесь по очереди следить за процессом? Ещё целых шесть часов до пробной отливки. Заболеем. Или замёрзнем окончательно.

Так они и поступили. На улице, напротив запасного выхода, был найден сколоченный из досок рундук с углём. Поэтому буржуйка работала на полную мощность. Ребята по очереди контролировали процесс синтеза.

Незаметно прошло шесть часов. Вит следил за работой лабораторного оборудования, остальные грелись в сторожке. Наконец завлаб засуетился:

– Ну что? Ты готова? До розлива осталось десять минут. Давление уже должно начать подниматься.

Только Ярослав это сказал, как дверь комнаты с грохотом распахнулась, долбанувшись о стену. На столе охранников затряслись кружки-ложки, смачно ухнуло стекло, чудом удержавшись в проеме окна. Следом докатился оглушительный раскат взрыва. Свет на секунду погас, но тут же возник вновь. Ярослав с Марой стремглав кинулись в лабораторию.

22 марта 2063 года

Мавзолей Сяолин, Нанкин, Китай

Мудрая обезьяна и глупые тигры

Через Великие Золотые Ворота в мавзолей вошла большая группа посетителей. Достаточно было одного взгляда, чтобы определить – эта группа состоит вовсе не из туристов. Все они были одеты и причёсаны так, как одеваются и причёсываются руководители самого высокого ранга. Основная масса вошедших остановилась при входе созерцать внутреннюю сторону ворот и друг друга, а три человека прошествовали к скульптуре священной черепахи-дракона. Черепаха держала на своей спине массивную каменную стелу с текстом о несравненных заслугах и непревзойдённых добродетелях первого императора династии Мин Чжу Юаньчжана. Троица обошла черепаху и остановилась возле её головы. Женщина в строгом синем пальто с меховым воротником обратилась к своим спутникам:

– И всё-таки решение о переводе столицы из Пекина в Нанкин было правильным. Здесь чувствуется имперский дух и величие Китая.

Ли Сяопин, министр обороны, кивнул:

– Соглашусь. Тысячи лет из этого города управляли нашей страной. Да, здесь когда-то сидел Чан Кайши. Но, с другой стороны, именно здесь похоронен Сунь Ятсен – один из наших священных отцов.

– И главное, здесь несравнимо теплее, – добавила Чэн Хун, машинально поёжившись на двадцатиградусном морозе. – Уже давно не тропики, но всё же.

– Хватит болтать, – хмуро оборвал всех Си Цилян. – Не для этого я вас позвал.

Он являлся председателем КНР. Поэтому мог себе позволить высказывать недовольство:

– Что будем решать с Харбином? Чэн, ты у нас премьер Госсовета, тебе первой и высказываться.

Чэн была опытным царедворцем. Она владела, казалось, всеми вопросами, что и обеспечило её нахождение на высокой государственной должности:

– Моё мнение неизменно. Да, в северо-восточном Китае жить стало некомфортно. Совсем некомфортно. Этой зимой морозы достигали 82 градусов. А средняя температура зимних месяцев составила почти шестьдесят. Но ведь это не сейчас началось. Это не первая такая зима. Далеко не первая. Мне кажется, что местное население уже приспособилось к суровому климату. К тому же, русские не проводят эвакуацию своих дальневосточных районов. А мы, почему должны?

Председатель Си покивал в ответ и обвёл собеседников взглядом, не выражающим практически никаких эмоций:

– Русским деваться некуда. Их территория сократилась в десятки раз. Но разговор сейчас не о русских. Соглашусь на счёт эвакуации. Лучше сейчас никого не трогать. Только начни, и процесс этот не остановить. Все захотят на юг, – он чуть помолчал и продолжил: – Ко мне обратились люди из монгольского руководства. Они просят проработать вопрос их переселения.

Ли Сяопин слегка обозначил ухмылку на губах:

– Они для себя просят или для всех монголов?

– Для всех.

– А сколько их сейчас?

Всё знающая Чэн Хун вставила ремарку:

– Почти восемь миллионов.

– Это ни много, но и ни мало, – слегка повёл головой министр обороны. – Древний Китай тоже имел по тем меркам большое население, а у Чингисхана была всего лишь кучка монголов. Зачем нам проблемы? У нас и своих монголов хватает. Сколько, Чэн?

– Одиннадцать миллионов.

– Ого, если сложить, то чуть меньше, чем население всего Тайваня.

– Всё так, – согласился Си Цилян. – Выскажитесь однозначно: да, нет.

Царедворцы были единодушны:

– Нет.

– Не сомневался в вашей позиции. Но у меня есть особые соображения на этот счёт. А что, если мы выдвинем встречные условия?

– Чтобы они официально вошли в состав КНР?

– Точно, Чэн! Ты мыслишь глобально. Давайте, предложим им официально подать заявку на вхождение в состав Китая отныне и во веки веков. И чтобы никаких автономий. Это ошибка многих стран: разводить ненужные автономии, которые до поры до времени являются запалами пороховой бочки. Пусть проведут референдум. Если он нас устроит, мы расселим их по разным районам и обязуем говорить только на языке титульной нации.

– Мне нравится такой подход, – бодро кивнул министр обороны.

– В имиджевом плане мы тоже выиграем: Китай спасает монголов от неминуемой смерти, – улыбнулась премьер-министр.

– К тому же мы создадим прецендент. Если с монголами прокатит – на очереди корейцы.

– И тайванцы, – добавил министр обороны. – Я как раз хотел предложить организовать поход для восстановления единства Китая в общих границах.

– Гоминдановцы ведут себя нагло, – согласилась с ним женщина. – Захватывают территории шельфа, который им никак уж не принадлежит.

Суть этого обсуждения состояла в том, что уровень мирового океана уже понизился на 73 метра. Это привело к тому, что пролив между континентальным Китаем и мятежным островом исчез. Теперь до острова можно было добраться пешим строем или на танке.

– Нет, это преждевременно. Империалисты пока сильны. Русские тоже. Подождём, нам некуда торопиться. Китай в выигрышной позиции. Прав был мудрый Мао: пусть тигры дерутся, а обезьяна сидит на дереве и ждёт, когда можно будет спуститься и спокойно снять с них шкуру. Ледник победит и тех и других без пролития нашей крови. А мы придём и включим все их территории в состав великого и неделимого Китая.

22 марта 2063года

Москва

Что-то синее с фиолетовым отливом

Дверь, ведущая в лабораторию, валялась метрах в десяти от проема. Из помещения валил густой дым. Он был фиолетового цвета. Противопожарная сигнализация орала, как сумасшедшая.

– Стой здесь!

Шелихов разбил стекло противопожарного гидранта и стал обвязываться шлангом.

– Я с тобой!

– Стой, я сказал! Это приказ! Если перестану дергать шланг, вытаскивай меня оттуда.

Девушка кивнула, зажимая при этом нос. Яр сделал глубокий вдох и скрылся в дыму. Через несколько секунд он появился вновь с тремя лабораторными противогазами. Один протянул Маре:

– Надевай!

Натянув на голову свой противогаз, Ярослав снова скрылся в проеме.

Мара встала в позу «перетягивателя» каната и стала потихоньку травить шланг, который время от времени слегка подергивался.

Прошло какое-то время, показавшееся девушке вечностью, как в лаборатории раздался сильный грохот. Явно что-то упало. После этого шланг перестал дергаться. Мара сорвала маску и стала кричать:

– Ярослав! Что случилось? Ярослав!

Никто не отзывался. Девушка нервно потянула за шланг. Он тащился на удивление легко. На другом его конце явно никого не было.

В голове мелькали самые жуткие мысли. Натянув противогаз, Мара без колебаний бросилась в дымное небытие, но тут же столкнулась с препятствием. Это был Ярослав, волочивший по полу что-то синее, с фиолетовым отливом.

Маша сорвала маску:

– Ты почему не отвечал?

Шелихов задрал лицевую часть противогаза на лоб. Красный и мокрый от пота он выдохнул:

– Что ты орешь? Как я тебе отвечу в противогазе?

– Я испугалась. А почему ты шланг перестал дёргать?

– Господи, Мара! Я возвращался. Как я его буду дёргать?

Ярослав вновь потащил груз подальше от лаборатории. Мара продолжала истерить:

– Ага! Там как грохнет! Я думала, крыша рухнула.

– Это я Вита из завала выдернул.

– А где он?

Ярослав наконец остановился и незлобно буркнул:

– Ты дура что ли? Я что, мешок картошки тащу?

Дым немного рассеялся, и только теперь Мара поняла, что «синее с фиолетовым отливом» – это и есть «лучший в мире технолог».

– Он жив?

Ярослав распрямился и ладонью вытер потное лицо, моментально покрывающееся изморозью:

– Не знаю. Делай искусственное дыхание!

Девушка растерялась:

– Как?

Ярослав схватил её за шкирку и с силой нагнул к земле:

– Быстро! И молча!

Сам тут же расстегнул на Бузмакове полярную куртку и сел на его ноги. Он начал давить пострадавшему ладонями на грудь, считая:

– Раз, два, три… Вдыхай ему в рот! Раз, два, три. Вдох! Раз, два, три. Вдох!

Маша забыла обо всем и старалась из последних сил вдохнуть в легкие Вита как можно больше кислорода. Он не шевелился и не открывал глаза.

Выбившись из сил, Ярослав со всей силы долбанул Бузмакова по груди:

– Работай!

Тот сразу сел с криком:

– Охренеть! Больно же!

И тут же зашёлся в тяжёлом кашле. Отдышавшись, выдавил подобие улыбки, переводя взгляд с Мары на Ярослава и обратно:

– Что? Испугались?

– Испугались, испугались. Маш, бери его за другую руку. Уходим.

Подхватив с двух сторон пострадавшего, они вернулись в помещение охранников. Там, успокоившись, Вит рассказал о произошедшем:

– Совсем чуть-чуть до розлива оставалось. Перегретые газы должны были сброситься через перепускной клапан в накопитель. Я слышал, как клапан открылся. Но смотрю – давление не снижается. Думаю, ну всё – байпасную линию морозом прихватило. Сейчас рванет. Сначала хотел тикать, но жалко ведь. Столько труда. Схватил фторопластовую чушку, которая лет сто там валяется, и полез по лестнице. Хотел постучать по трубе. Может гидратную пробку сорвет. Стучу, стучу. Не срывает. Думаю: «Нет, зараза! Меня не победишь». При этом слышу: пробка под давлением по трубе начала тихонько двигаться. Сейчас, думаю, всё получится. Но не получилось. Смотрите, какой я красивый, – он оттопырил полы куртки, показывая её новый цвет. – Можно теперь дальнейшие опыты на моей куртке продолжать.

Ярослав сидел за столом, уперев в него локти и обхватив голову:

– Кончились теперь наши опыты. А ты скажи спасибо, что морду не сжег. Всё-таки четыреста градусов.

– Я же технолог, а не дурак! Защитная маска была на мне.

– И где она? – поинтересовалась Мара.

– Откуда я знаю? Я же без сознания был. И умер бы. Но принцесса поцеловала принца, и он воскрес, – Вит состроил взгляд влюблённого юноши. – Тебе понравилось? Мне очень. Ты так старалась.

– Вот кобель! – Мара попыталась осторожно стукнуть по наглой морде кулаком, но Бузмаков перехватил его, сжав в своей крепкой мужской ладони. – Отпусти! – настойчиво закричала девушка. – Отпусти, говорю!

Яр созерцал их возню отстранённым взглядом. Всё рушилось. Надеяться на продолжение эксперимента где-нибудь в Сочи не приходилось. В настоящий момент изобретение материалов с новыми технологическими свойствами уже никого не интересовало. Не до этого! Все средства государства брошены на переселение людей и на обустройство их быта на новом месте. Сегодня у Ярослава был последний шанс закончить начатые три года назад эксперименты. Последний шанс. Самый последний. Жаль. Не вышло. Он всё же поинтересовался у Вита:

– Ты пришел в себя?

– Да. А что?

– Не тошнит? Голова не кружится? Переломов или вывихов нет?

– Если бы были, я бы сейчас орал. Или стонал. Всё нормально.

– Повезло. Бывает, что после шока, выясняется полная «клиника». Маша ты уколы делать умеешь?

– Нет! А зачем?

– Затем, что мы все надышались испарениями «сусла». Необходимо в течение часа вколоть антидот. Сходи к входным дверям. Там за столом охранника на стене большой стеклянный щит. В нём хранятся ампулы и пистолет со шприцами. Я сам всем вколю.

После проведения процедуры Ярослав приказал сидеть целый час, пока антидот не всосётся организмом. Слава богу, всё было нормально.

– Давайте на всякий случай восстановим картину происшествия, чтобы зафиксировать условия формирования структуры вещества.

Ярослав достал голофон и стал вносить в файл техпроцесса данные, которые зафиксировал в памяти Вит: время, давление, температуру и т.д.

– Ну, всё, работнички. Всем спасибо. Шарашка закрывается на клюшку навсегда.

Бузмаков сидел и старался оторвать от куртки хоть кусочек фиолетового вещества. У него ничего не получалось:

– Ты посмотри, как липнет. А ведь по замыслу у него должна быть нулевая адгезия.

– Адгезия здесь ни при чём. Гидроудар пробил поры ткани насквозь. Поэтому сусло и прилипло к куртке, – пояснила Мария.

– Ладно, согласен, ты права, – мотнул головой технолог. – Но давайте перед уходом заглянем в лабораторию. Всё-таки столько лет в ней провели. Попрощаемся хоть. Дым скорее всего уже рассеялся.

В лаборатории работало аварийное освещение. В его свете фосфоресцировало всё пространство, покрытое плотным слоем сине-фиолетового вещества.

– Бузмаков, ты везунчик. Разрыв синтез-колонны произошёл с другой стороны. Тебя снесло срикошетившей от стены струёй. Вот если бы гидроудар был направлен в тебя, мы с Марой сейчас бы размышляли, где спрятать твоё тело.

Вид разрушенной лаборатории был ужасным.

– Пойдёмте отсюда, – не выдержала Кузнецова.

Друзья молча дошли до помещения, где работал дизель.

Непривычно грустный Бузмаков пробормотал:

– Зажигайте факела. Пойду выключу генератор.

Но только он двинулся с места, как Шелихов заорал:

– Стой! Стой, говорю!

Вит обернулся, удивлённо уставившись на начальника: шутит или по-настоящему орёт? Но Ярослав был серьёзен:

– Никто не заметил ничего необычного в лаборатории?

Бузмаков и девушка отрицательно повертели головой.

– Разворачиваемся.

Они вернулись в лабораторию.

– Посмотрите ещё раз. Внимательно.

– Не томи, академик, – съязвил технолог. – Чего тут не так?

– На колонну предварительной сепарации смотри.

– Сепаратор, как сепаратор. И чего?

Мара наморщила лоб:

– Странно, что не пострадал. Стеклянный всё-таки.

– Не раскололся и хорошо. Но дело не в этом. Зрите в корень.

– Поняла, – обрадовалась Мара своей догадке. – Всё кругом синее, а он чистый.

Бузмаков присвистнул, высказав таким образом свое согласие. Маша шагнула к сепаратору, дотронулась до его поверхности и тут же отдёрнула руку:

– Ух ты! Током бьётся.

– Не бойся. Здесь понижающий трансформатор. Всего 24 вольта, – Вит подошел к сепаратору и осмотрел его силовую часть. – Понятно всё. От мороза лопнула изоляция. Вот и пробивает на корпус.

Ярослав поднял с пола небольшой кусок ткани. Он сжался в плотный клубок размером с кулак:

– Вот оно наше изделие. Почему оно так свернулось?

– Очевидно, что его таким образом сжимает плотность кристаллической решетки. Надо подумать, почему это произошло, – Маша потрогала комок в руках Шелихова. – Твердый достаточно. Как будто и не ткань.

– Ты права, – Ярослав попробовал растянуть комок, но тот вообще не отреагировал на его старания, – но ведь он явно большой по площади. Сколько площадь у этой стороны сепаратора?

– Квадрата три. Не меньше, – прикинул навскидку Вит. – А помещается в ладони. Смотри, какой тонкий край торчит. Пару микрон – не больше

– Возможно, что взрыв привел к формированию наноструктуры, – продолжал рассуждать Ярик. – Всё это произошло при мгновенном остывании кристаллической решётки. Наша чудо-ткань при этом приобрела шарообразную форму сепаратора. Но что заставило её сжаться?

Мара пожала в ответ плечами.

– Ладно, – подвел черту завлаб, – уже совсем поздно. И есть охота. Я не умею думать на голодный желудок. Уходим.

Опять все двинулись к выходу. И опять Шелихов всех остановил:

– Я сейчас! – и он вновь вернулся в лабораторию.

Когда туда вошли Вит с Марой, Ярослав гремел в дальнем углу.

– Помочь? – крикнул Бузмаков.

– Не надо, нашел.

Начальник перелез через завалы и вернулся к входу в лабораторию:

– Это твоя маска? – Шелихов в вытянутой руке держал маску с прозрачным защитным щитком.

– Откуда я знаю? Такая же, но эта ли?

– Эта! Вот смотри, – Ярослав вытащил из-за спины руку, в которой держал кусок синего материала. Он приложил его к маске:

– Оно?

Бузмаков опять свистнул – сопряжение было идеальным. Маша взяла в руки материал и стала его щупать:

– Странно. А ведь этот кусок достаточно мягкий и не такой тонкий.

– А главное он не сжался в ком, – подытожил Ярослав. – Вопрос: почему?

– Материал у сосуда и маски разный. Сила удара жидкости о поверхность тоже была разной. Маска-то улетела вместе со струёй. А сосуд остался на месте.

– Может быть. Всё может быть, – в раздумье промолвил Ярослав. – Но мне кажется, что дело не в этом.

– А в чём? – оживлённо заинтересовалась Кузнецова.

– Давайте, пока мы здесь, проведём маленький эксперимент.

Бузмаков тяжело вздохнул, оглядывая лабораторию. Яр продолжил:

– Вит, ты можешь найти два провода, чтобы подать 24 вольта на поверхность этого куска ткани? – Ярослав снова достал из кармана жёсткий комок.

– Ах, э-э-это! Легко.

Он шагнул к ближайшему раскуроченному агрегату и дернул подводящий кабель. Изоляция трухой рассыпалась в его руках, оголив медные жилы.

Бузмаков вновь вздохнул, вытащил кусачки и зачистил концы провода.

– Фаза, ноль, – он поискрил проводами. – Что делаем? Замыкаем?

Шелихов положил странный комок непонятного вещества на станину сепаратора и скомандовал:

– Давай!

Бузмаков поднес оголенные концы к комку. Произошел хлопок и технолога словно ветром сдуло. Маша и Ярослав от неожиданности отскочили в сторону.

– Ни фига, себе! – сидя на попе, воскликнул Вит. – Добром сегодняшний день для меня точно не кончится.

– Не поняла, – Маша подошла к месту эксперимента и подняла с пола злосчастный клубок, – а что так хлопнуло?

– Он развернулся! Я видел! – отряхиваясь, прокричал Бузмаков.

– А потом снова что ли свернулся?

– Выходит, так, – технолог развёл руками, подтверждая правдивость своего свидетельства.

Кузнецова недоумевала:

– Яр, наш материал, что – реагирует на электричество?

В ответ Шелихов медленно покивал головой и тут же спросил:

– Вит, а реостат у тебя есть?

– А то ж!

– Давай его сюда. И провода найди длиннее, чем эти.

– Понял уже, – буркнул Бузмаков.

Они прицепили мощными крокодилами концы проводов к разным концам комка необычной ткани. Далее в схеме присутствовал реостат и выключатель. Другие концы длинного провода Вит снова прикрутил к источнику 24-вольтового тока.

Комок положили на открытое место и отошли от него на безопасное расстояние.

– Давай, Вит! Включай. Теперь потихоньку загружай через реостат.

Технолог кивнул, перекрестился и стал дожимать ползунок реостата.

Комок вдруг стал набухать и разворачиваться, и в предельном положении ползунка превратился в полусферу, которая идеально соответствовала поверхности сепаратора.

– Вот ни хрена себе, чудо!

– Вит! «Ни хрена себе» – это новая историческая фраза изобретателя, – повеселевший Шелихов уже склонен был шутить.

Маша заглянула внутрь раскрывшейся под действием тока полусферы:

– Яр! Вит! Смотрите сюда!

Все последовали её призыву. В идеальном сферическом зеркале внутренней поверхности полусферы отражались восхищенные, удивлённые и несомненно смешные лица исследователей. Смешные они были потому, что зеркало было сферическим, как в аттракционе «Комната смеха».

23 марта 2063 года

Эгейское море, 70 миль к югу от пролива Дарданеллы

На мели

Судно остановилось. Капитан, обходивший в это время палубу, решил вернуться в рубку.

– Что случилось? – обратился он с вопросом к помощнику. – Ледокол сломался?

Корабль двигался в составе большого каравана, возглавляемого мощным атомным ледоколом.

– Нет, Станислав Владимирович, впереди затор. Грузинское судно на мели.

– Хреново, мазуты вонючие, – привычно выругался капитан. – Ежа им между булок.

Заместитель невесело улыбнулся:

– Полгода ждали, когда турки пророют фарватер через свои проливы, а встряли в Эгейском море.

Капитан, мрачно глядя вдаль, вздохнул:

– Будет только хуже. Боюсь, что теперь мы сможем попасть в Россию только через дальневосточные гавани.

Эгейское море, как и все шельфовые моря, всегда было мелководным. Спад уровня мирового океана превратил его в комбинацию озёр, протоков и луж. Такая же ситуация сложилась во многих регионах мира. Суэцкий канал, Берингов, Ормузский, Татарский и многие другие проливы перестали быть судоходными. Суша соединила Чукотку и Аляску, Сахалин и континент, Кубу и Флориду, Сицилию и Тунис, Испанию и Африку, Калимантан и Австралию.

24 марта 2063 года

Москва

Точно! Солнце!

Бабушка при виде внука как всегда приветливо улыбнулась:

– Мать твоя уехала ни свет, ни заря. Не стала тебя будить.

– Куда уехала?

– На работу, в Сочи.

– Я тоже хочу в Сочи вкалывать, – мечтательно констатировал Яр. – Что так вдруг?

– Не говорит. Что-то важное. Хотела меня с собой забрать. Но я отказалась. Говорю, кто за Славиком будет присматривать?

Внук заботливо поправил на постели бабушки одеяло:

– Я не против, присматривай. Там последний кусочек лимона остался. Заварить чай?

– Не трогай его. Лучше старый жени.

– Там уже нечего женить: ни цвета, ни запаха.

– Да? Жаль. Думала протяну удовольствие.

– Бузгаешь пустое, а остатки лимона в это время плесневеют.

– Смеёшься? В квартире десять градусов. Он скорее замёрзнет. Ладно, заваривай, – она ласково пошлёпала морщинистой ладонью по руке Ярослава.

Вернувшись с чашкой, внук спросил:

– Может, оставшийся кипяток в грелку?

– Я не замёрзла. Лучше скажи: чего ты там всё утро кряхтел и сверлил?

– «Кряхтел»? – удивился внук. – А да, кряхтел. Правда, сам я этого не слышал. Увлёкся.

– Чем?

– Принёс домой новый материал.

– Поздравляю. Получилось?

Ярослав неопределённо покачал головой:

– И да, и нет, – вопрошающий взгляд бабушки продолжал его зондировать, поэтому он расшифровал: – Ты же знаешь, что из всего института здесь остались только Машка, Вит и я. Остались мы лишь для того, чтобы закончить опыты с нашим новым продуктом.

– Знаю, естественно, – бабушка вздохнула при этом. – Полимерные материалы с повышенными криогенными свойствами. Очень важная насущная тема.

– Ну, да. Замена резиновых прокладок, на наши, морозостойкие, было бы для меня хорошим итогом трёхлетнего упорного труда. Но, увы…

– Не получилось? – расстроилась бабушка.

– Получилось то, что получилось. Нет теперь лаборатории.

– Как «нет»?

– Так. Рванула. Гидраты.

– Никто, хоть, не пострадал?

– Бузмаков маленько штаны испачкал, – усмехнулся внук, – Спасибо, что живой.

– И чего ты кряхтел?

– Пытался приспособить ручку от старого зонтика к нашей субстанции. Но материал такой – ни отрезать, ни оторвать. Даже сверлится с трудом. Три алмазных сверла загубил, пока маленькую дырочку протюкал.

– А что за «субстанция»? – заинтересовалась бабуля.

Внук сбегал в свою комнату и вернулся с синеватым клубком:

– Во! Представляешь, какая странная вещь получилась. Если этот материал попадает в электрическое поле, он приобретает первоначальную форму застывания. В нашем случае он сформировался на поверхности сферического сосуда. Хочешь, фокус покажу?

– Валяй! – бабушка с трудом оторвала шею от подушки. – Ну-ка, подложи мне под голову!

Через пару минут внучок при помощи реостата аккуратно развернул сжавшийся клубок удивительного материала в сияющую блеском зеркального отражения полусферу.

– Ого! – восхитилась бабушка. – Прям, как солнце сияет.

– «Солнце»? – машинально повторил Ярослав. – Точно! Солнце!

24 марта 2063 года

США, штат Флорида, Майами

Любознательный эксперимент закончился

Стэн Мак-Корми уже неделю не выходил из дома. Он не отвечал на звонки и на запросы по почте. Целую неделю ничего не ел. Только кофе, виски и гаванские сигары. Стэн даже не заметил, что пролетела целая неделя. Что такое неделя? Да и к чему? Всё суета. У него нет перспектив. Нет перспектив у его семьи: дочери, сына, жены. Да что там! У всей страны впереди полный ноль. Абсолютный ноль. Холодный, бесперспективный абсолютный ноль. Земля превратится в снежный ком. Погибнет всё живое. Нет, возможно останутся простейшие формы жизни. Но многоклеточные вымрут абсолютно все. Да и плевать ему на многоклеточные. С венца Статуи Свободы плевать. На всё плевать. Это ничего не изменит…

Обезьяну можно научить петь. Но это не искусство. Это уличный цирк. Обезьяну можно научить считать. Но это не наука. Это любознательный эксперимент. Наша цивилизация – это чей-то любознательный эксперимент. Отогрели, откормили, научили петь и считать. Посмотрели, что наворотили за эти 12 тысячелетий тепла. Порадовались, посмеялись, похлопали в ладоши. А теперь всё! Любознательный эксперимент закончился.

В научный центр, которым руководит Стэн, стекаются все данные об изменениях температуры воздуха, воды, силе основных течений нашей несчастной планеты. Да, «несчастной». Почему история цивилизованной жизни на земном шарике оказалась столь короткой? Неужели это закон космических масштабов? В молодости он, как и большинство сверстников беспрекословно верил, что вскоре человечество вырвется за пределы земной биосферы. Он очень надеялся, что новая история будет писаться не перечислением войн, не описанием взлётов и падений империй, а осуществлением колонизации новых и новых планет и галактик. Но всё это оказалось пустыми мальчишескими фантазиями. А теперь в истории земной цивилизации поставлена жирная точка. Развитие цивилизации пришло к естественному концу. Да, к «естественному». Все данные говорят о том, что новый ледниковый период нельзя сравнивать с любыми оледенениями, которые системно чередовались в кайнозойскую эру. Да, в ту эпоху оледенения происходили систематически и некоторые из них продолжались до 300 тысяч лет. Но любое кайнозойское оледенение оставляло шанс на выживание. Ледниковые покровы планеты увеличивались в несколько раз. В той же Европе появлялись могучие ледовые панцири, сравнимые по толщине с ледниковым покровом Антарктиды. Но жизнь в эти суровые времена не прекращалась. Она существовала и даже процветала в более низких широтах. Жизненное пространство сужалось, но не исчезало вовсе. Да, при подобном сценарии развития нового ледникового периода человечеству грозил голод, мор и войны. Но не смерть. Не вымирание. Не исчезновение. Когда началось резкое похолодание, у Стэна вскоре исчезли все сомнения: грядёт новая Ледниковая эпоха. Тёплый межледниковый период, как это было не раз в истории планеты, закончился. Что бы ни говорили апологеты теории глобального потепления, наступление нового ледникового периода неизбежно. Это закон. Космический закон возникновения, жизни и смерти любых звёздных систем. И Солнце в данном случае не исключение. Ему суждено погаснуть. Не сейчас, не скоро, но неизбежно суждено. Но Мак-Корми никак не мог предположить, что развитие нового ледникового периода пойдёт по самому удручающему сценарию. По сценарию, который уже осуществлялся на Земле. Подобное катастрофическое событие имело место в истории планеты. Произошло оно в эпоху Криогения неопротерозойской эры. Начался этот период более 800 млн лет назад и длился целых двести миллионов лет. Тогда вся Земля покрылась сплошным ледяным одеялом. Она стала белой. Не было ни суши, ни океанов. Тишь, да гладь. Даже облаков не было. Только мороз. Мороз, мороз и ничего другого. Не было умеренного, тропического или экваториального пояса. Жизнь не могла существовать даже на экваторе, так как условия в те временна в этих местах не отличались от климата центральной части Антарктиды. Да, чёрт возьми! Жизнь на Земле вскоре прекратится. И это факт. Об этом говорят все математические модели, построениями которых Стэн занимался всё последнее время. Последние надежды на более мягкий климатический коллапс растаяли. Вернее вымерзли. Да, по должностной инструкции, по званию большого учёного, он, Стэн Мак-Корми, должен был тут же доложить руководству страны о развитии такого сценария. Через десять лет жизнь на Земле исчезнет. Всего лишь через десять лет. Замерзание Земли идёт по нарастающей. Снежный ком, покатившийся под гору истории уже не остановить. По идее, он обязан был доложить об этом. Обязан. Но он даже пальцем не пошевелил. Отныне это всё суета. Ненужная, бессмысленная, бесперспективная суета. Страшно. Ещё ужасней то, что он теперь знает о грядущей катастрофе. Знает. И это знание давит, душит, разрушает его. Жаль, очень жаль. Лучше бы он был обыкновенным человеком: служителем банка, продавцом, рабочим. Но не учёным. Учёным, которому первым суждено познать, что ящик Пандоры уже не захлопнуть. В ближайшие 10 лет Земля замёрзнет. Это будет страшная картина. Катастрофа. Погибнут все: родные, знакомые и просто неизвестные ему люди. Страшно погибнут. В ужасе и в страданиях. Невозможно представить будущий апокалипсис. Да и зачем? Жутко. Просто жутко. Именно поэтому ему не хотелось ни о чём думать, а тем более что-то делать. Он прожил долгую жизнь. Считался большим учёным, уважаемым человеком, примерным семьянином. Но главное предназначение его «примерной», но в то же время, столь суетливой человеческой жизни, по большому счёту, оказалось всего лишь одно: сообщить всем о надвигающейся смерти. Он представил доктора, сообщающего родственникам о гибели пациента. Бр-р-р… Восемнадцать миллиардов пациентов. И сообщить о смерти надо не одному-двум, а всем. Абсолютно всем. Ужас! Дикий ужас. Такое невозможно даже представить. И что дальше? Ему не хотелось думать, что будет дальше. Уже не хотелось. Боль. Головная боль и полное опустошение. Вот всё, что он чувствовал в настоящий момент. Нет, не всё. Кроме этого, ещё нудно и противно щемило сердце. Боль. Что будет с семьёй, со страной, с миром? Ничего хорошего уже не будет. Плевать. Теперь на всё уже плевать. Он не хотел быть свидетелем вселенской катастрофы. Для себя он уже всё решил.

Стэн затушил сигару, хлебнул из бокала глоток виски и взял в руки пистолет. Через мгновение предсмертная записка, лежащая на столе поверх научных данных о наступлении конца света, покрылась мелкими брызгами алой крови.

28 марта 2063 года

Москва

Не люблю незаконченных дел

Несколько дней, да и ночей тоже, Ярослав не отрывался от расчётов. Он выводил химическую формулу полученного вещества и разрабатывал техусловия его массового производства. Причину и следствие получения удивительного материала понять было трудно. Только компьютерное моделирование вывело молодого учёного к пониманию структурного взаимодействия атомов и радикалов. Слава богу, что при аварии в лаборатории не пострадали жёсткие диски устройств, фиксирующих всю цепочку технологического процесса. Это здорово помогло. Он смог составить всеобъемлющую картину неожиданного открытия. Суть этого удивительного явления предстала перед ним в полном блеске научного обоснования. Вот оно что! Энтропия бесполезного рассеивания энергии воплотилась в промежуточном вполне сбалансированном и достаточно устойчивом состоянии вещества, кристаллическая решётка которого удерживается электрическим полем. Теперь понятно всё…

…После серии практически бессонных ночей, Шелихов сладко спал. Спал умиротворённым сном изобретателя, который накануне крикнул «Эврика!» Ну, или «Ни хрена себе»! Его разбудил голофон. Рядом с кроватью возник во весь рост Грязнов.

– Просыпайся, Шелих! – призвало голографическое изображение старого дружка.

– О! Лёха! – потянулся в кровати Яр, пробубнив сквозь зевание: – Ты опять забыл, что у нас ещё утро.

– Какое забыл? У вас уже десять. Чего так долго дрыхнешь?

– Точно! – Шелихов взглянул на часы. – Я только под утро лёг. Работал.

– Всё незамерзающие прокладки изобретаешь?

Ярослав вскочил с кровати и поделился радостью:

– К чёрту прокладки! Здесь такое!

– Так-так, – Грязнов сложил руки на груди. – Слышу в голосе причастность к мировой сенсации.

– Смейся, паяц! Но вскоре ты будешь локти кусать, что бросил нас и слинял в Джакарту.

– Ой-ой-ой! Материальчик получился удачным? – Лёшка уничижительно сделал ударение на слове «материальчик».

– Да ну тебя! Вот что тебе объяснять? Материальчик получился на загляденье. И не просто материальчик! Не просто итог нашего общего кропотливого труда. Это послание бога. Это спасительный круг для всего человечества!

– Да чего там для человечества, – продолжал ёрничать Лёшка. – Бери выше – для вселенной.

– «Для вселенной»? А знаешь, ты прав. С помощью нашего изобретения можно колонизировать Марс! Точно! Можно!

– Что-то ты не в меру возбуждён. Не стал ли ты, друг мой, баловаться психотропными?

– Дурак! Я тебе правду говорю! Мы обогреем Марс. Растопим его вечные льды, воссоздадим атмосферу.

И Ярослав принёс палку с шаровидным наростом на конце.

– Ну, теперь понял причину моей радости?

– Нет, не особо.

– А так? – Шелихов нажал кнопку и клубок развернулся в полусферу.

– Зонтики я и раньше видел.

– Тупица. Материал, который ты сейчас видишь, весит всего лишь 32 грамма. Одним запуском в космос мы можем вывести десятки тысяч таких клубков. Там мы заставим их распределиться по орбите. По специальной программе эти клубки будут распускаться в полусферические зеркала, которые, перенаправляя дополнительные солнечные лучи, станут греть с заданными нами параметрами Землю. Я замерял, зеркальная поверхность этого материала отражает весь спектр излучений практически на сто процентов.

– Это зеркальное отражение?

– И диффузное, и зеркальное! Любое. Уникальный материальчик получился.

– Проха, это на «нобеля» тянет. У тебя и расчёты есть?

– Есть! Всё есть! Ты понимаешь, что это за штука? Это новый «Прометей». Прометей, который покончит с ледником навсегда, – захлебнулся завлаб в восторге. – Погоди, кто-то пришёл.

Ярослав включил голографический экран «умного дома». На одной из вложенных картинок перед дверью подъезда стояли Мара и Вит. Шелихов хлопнул в ладоши:

– Барабашка, впусти гостей, – и тут же переключился на гостя из тёплой страны: – Давай, рассказывай, как там жизнь за бугром?

Но голографического изображения друга уже не было.

В комнату ворвался Бузмаков, а за ним Кузнецова. Мара сразу озадачила начальника:

– Слышал, объявили срочную эвакуацию. Через шесть дней в Москве не останется никого. Отключат связь, электричество и всё остальное.

– Хреново, – Ярослав недовольно дёрнул головой.

– Чего, «хреново»? – не понял Вит. – Собирайся по-быстрому. Там два места освободилось. Я для тебя и бабульки твоей зафрахтовал. Караван отправляется через два с половиной часа.

– Я не поеду, – затряс головой Шелихов.

– Сдурел? С дуба рухнул? – удивился Бузмаков. – Что случилось?

– Ребята! Я всё просчитал, – и Ярослав рассказал о своей идее, как обогреть земной шарик.

– Ничего себе! В мою голову такое прийти не могло! – Мара уставила на начальника восхищённый взгляд. – Шелихов, ты просто гений! Ты величайший гений! Как ты додумался?

– Бабушка подсказала.

– «Бабушка»?

– Бабушка.

– Таисии Валентиновне нужно поставить памятник, который был бы виден из любой точки мира, – веско вставил Бузмаков.

– Но я не возьму в толк, – напряглась девушка. – Ты говоришь, что уже состряпал всю теоретическую часть. Чего тогда ехать отказываешься?

– И как ты тут останешься? – в тон девушки добавил Вит. – Это не шутки. Всё вырубят. Здесь не выжить.

– Да поймите вы! Теория – теорией. Но для её подтверждения надо провести серию удачных опытов.

– Так материал уже есть. Вот же он, – указал на развёрнутую полусферу технолог.

– Он у нас получился случайно. Случайный результат – это не доказательство. А вдруг в моих расчётах ошибка? Мы доберёмся до Большой земли и всё изложим в докладной. Нам поверят, вложат средства, а ничего не получится. И тогда задвинут нас вместе с нашим материальчиком за пределы научной «ойкумены». И уже никогда, вообще никогда, не будут слушать, как ни надрывайся. Хоть на голове прыгай, хоть вопи во весь голос. Не будут. Неподходящее сейчас время для неудач. Надо действовать наверняка.

– Это понятно! Понятно! – заершился Бузмаков. – Но что ты здесь в брошенной Москве собираешься делать?

– Надо доказать нашу правоту эмпирическим путём. Я буду ставить опыты, пока не отполирую технологию. Ошибок быть не должно.

– Один? И где, на чём? – не унимался Бузмаков. – После взрыва всё превратилось в хлам.

– А мне уже не нужна большая лаборатория. Я буду работать в малой. Там достаточно приборов, пусть не промышленных масштабов, но всё же приборов. Причём любых. И пары граммов полученного вещества будет достаточно, чтобы понять, что мы на верном пути. И к тому же: для проведения опытов в таких масштабах достаточно одного меня. Поэтому езжайте.

Шелихову удалось уговорить своих подчинённых не отказываться от поездки. Мало того, он вручил им пояснительную записку, все расчёты и для наглядности зонтик.

– Дуйте сразу к Соболевскому, – напутствовал Ярослав. – К Натанычу даже не суйтесь – толку не будет. Только в крайнем случае идите к нему или к Рашеву.

Владимир Натанович Гольдберг – это директор института, в котором работали молодые учёные. Рашев – его заместитель. Академика Соболевского знали все. Он был светилом современной российской науки. Просто, светилом.

Бузмаков всё же поинтересовался:

– А ты как без техусловий и документации будешь опыты ставить?

– У меня всё всегда с собой, – постучал по голове завлаб.

– Чёрт! Мара, нам пора. А то опоздаем, – засуетился Вит.

Бабушка ехать отказалась наотрез:

– Даже не думайте и не зовите. Я вообще здесь хочу умереть. А если не суждено, то вместе со Славкой уеду.

Когда ребята удалились, Шелихов вернулся в свою комнату, обдумывая создавшуюся ситуацию. Он твёрдо решил довести разработку этого нежданно-негаданно получившегося вещества до технологического уровня. Из раздумий его вывел голос Лёшки:

– Зря ты остался в холодной Москве.

– А, ты ещё здесь!

– Здесь, – посреди комнаты вновь возникла ростовая голограмма Грязнова, – Не хотел мешать. А то ребята могли опоздать. Ой, Шелих, рисковый ты! Даже не могу подобрать более точного эпитета. Или ты полный идиот, или слишком умный, раз надеешься выжить в толще ледника, – прозрачная голограмма покачала головой. – Я бы так не смог.

– Дело надо закончить. Не люблю незаконченных дел.

28 марта

Сочи

Полный пердимонокль

За окном кабинета старательно валил снег, не обращая никакого внимания на то, что уже давным-давно наступила календарная весна. Весна ни где-то на севере, весна на самом юге страны – в Сочи. Теплее места в России не было, нет и уже не будет.

Президент обвел взглядом сидящих за овальным столом членов Совбеза:

– Я сегодня собрал вас по экстренному случаю.

– Других в последнее время не наблюдается, – пробурчал себе под нос министр финансов, с «говорящей» фамилией Ларчиков.

Сидящий рядом министр обороны толкнул его локтем и шёпотом спросил:

– Ты в курсе, зачем нас собрали?

– Не-а.

Президент стукнул по столу кулаком. Это было неожиданно. Все вздрогнули. За четыре года своей работы в должности главы российского государства Стрекалов никогда не позволял себе даже повысить голос.

– Вы сюда болтать пришли? Если хочется болтать – встаньте и выйдите! Мы других найдем. А если нет – тогда слушайте внимательно.

– Извините, Юрий Константинович, – министр обороны расправил плечи, показывая своим видом крайнюю степень сосредоточенности.

– Первое… Внимание сюда! Ларчиков!

– Я весь во внимании, шеф!

– Так вот, первое… Наши аналитики обработали новые данные по Солнцу. И составили три новых модели его поведения на ближайшую перспективу. Сразу скажу, что все модели значительно хуже предыдущих, – он вновь обвел взглядом присутствующих и мрачно добавил: – Значительно хуже.

Среди членов Совбеза прошел шумок.

Президент продолжил:

– Арсений Сергеевич, ознакомьте всех с вашими выводами.

Академик Соболевский поднялся со своего места.

– Можно не вставать, – заметил Стрекалов.

– Мне так удобней.

Президент махнул рукой в знак согласия.

Академик, потеребив свою седую бороду, начал:

– Все три аналитических группы, которые независимо друг от друга работают над составлением прогнозов изменения климата, пришли практически к одним и тем же выводам. Их компьютерные модели поведения Солнца на ближайшие десять лет, с учетом данных последнего года, указывают на ускорение снижения активности нашего светила. Мы надеялись, что, согласно одной из прошлых моделей, в январе— марте этого года произойдут изменения в положительную сторону. Но на самом деле этот период стал самым худшим за последние двадцать семь лет, т.е. с того самого времени, когда на поверхности нашей звезды последний раз наблюдалось пятно, указывающее на фазу улучшения солнечной активности. Очередной одиннадцатилетний цикл, которым раньше было обусловлено поведение Солнца, вновь не зафиксировал даже примерных закономерностей, наблюдаемых человечеством на протяжении всего предыдущего времени развития цивилизации. Всё говорит о том, что надо готовиться к худшему.

– Понятно, Арсений Сергеевич. Обрисуйте вкратце, чего ждать нашей стране в ближайшее время.

– По наименее негативному сценарию, формирование многолетних ледниковых наслоений остановится на линии Белгород – Саратов – Оренбург. Западную Сибирь мы потеряем в любом случае. Уже сейчас на территории Тюменской, Омской и Новосибирской областей идет интенсивное накопление стоков рек бассейнов Оби и Енисея. Им препятствует Западно-Сибирский ледниковый панцирь, южная граница которого проходит через Тобольск. Намерзание стоков сибирских рек, текущих на север, привело к беспрецедентному росту Западно-Сибирского ледникового щита, толщина которого во многих местах уже превышает один километр. Даже при возвращении климатических условий, которые мы называем условным климатическим максимумом конца двадцатого века, надеяться на быстрое отступление таких масс льда не приходится. Для этого понадобится более ста лет. Поэтому все территории, которые ледник ещё не захватил в Западной Сибири, будут затоплены стоками Оби и Енисея. Избытки сточных вод будут перетекать по Тургайской ложбине Казахстана в Туранскую низменность. Переполняя, таким образом, Арал. А из него через русло Узбоя сибирская водичка поднимет уровень Каспийского моря. Это информация могла стать положительной для нас при более позитивном развитии ситуации.

– Почему? – переспросил Стрекалов.

– Мы могли бы договориться с турками и перекрыть Босфор плотиной.

– Это зачем?

– Если этого не сделать, Чёрное море окончательно станет мелководным озером, так как его воды быстро уходят в стремительно мелеющую котловину Средиземного моря. А построив плотину, мы могли бы подпитывать традиционный уровень Чёрного моря через Кумо-Манычскую впадину за счёт излишков каспийских вод.

– Понятно. С этим всё ясно. Насколько я понимаю, строительство босфорской плотины нам не понадобится из-за того, что ситуация изменилась. Так-с, про Западную Сибирь ты закончил. Что дальше на восток?

– Восточная Сибирь нами уже сейчас практически покинута. Формирование льда там идет сразу в нескольких центрах. Но не будем забывать, что и до этого на большинстве этих территорий ледник существовал. Просто мы называли его «вечной мерзлотой». Теперь оледенение прошлых фаз эпохи неолита объединилось с современным. Перенаправление водостока Лены в систему Амура было правильным решением, благотворно повлиявшим на ситуацию на востоке Сибири. Благодаря этим усилиям значительно снизилась интенсивность намораживания льда, что привело к более эффективной эвакуации населения на Сахалин и в Приморский край. Восточная Сибирь будет необитаема по любым моделям изменения климата на ближайшие лет сто.

– Понятно, понятно, – оборвал его Стрекалов. – А что по второму и третьему сценарию?

Академик вздохнул, чуть потупив взгляд, и негромко произнёс:

– По второму и третьему сценарию всё гораздо хуже. Наша планета замёрзнет полностью. Весь океан будет покрыт толстым слоем льда. Не спасутся даже обитатели экваториального пояса. Погибнет всё живое. По второму сценарию примерно через сто лет. По третьему – в ближайшие двадцать лет.

В зале застыла мерзкая, липкая тишина. Стало слышно, как снежные льдинки стучатся в окно.

– Полный пердимонокль… – прошептала Ольга Самборская, советник президента по науке.

Сидевший рядом с Ольгой Аркадьевной начальник ФСБ, как ему и положено, услышал это высказывание:

– Этот термин не отражает сути. Пердимонокль – это нечто, вызывающее сильное удивление. А в данном случае…

– Иди в задницу! – огрызнулась лёгкая на язычок женщина. – По сути, может, и не отражает! Но по звучанию – в самую точку!

Президент обратился к Джужоме:

– Игорь Артёмович, что вы там шепчетесь? Есть, что добавить?

Начальник ФСБ поднялся со своего места и кивнул:

– Есть. Наша агентура сообщает, что американские учёные также пришли к выводу, что третий сценарий неизбежен. Только по их расчётам, земной шар полностью замёрзнет уже через двенадцать лет.

– Не может быть…, – озвучил своё мнение министр финансов.

– Может, – возразил ему Соболевский. – Земля последовательно покрывается снегом, который отражает солнечный свет. С каждым днём наша планета получает всё меньше и меньше солнечной энергии. Замерзание идёт с нарастающими темпами.

– А, понял: по геометрической прогрессии, – попытался стряхнуть пыль с багажа знаний Ларчиков.

Академик только грустно ухмыльнулся:

– Если бы… Геометрическая прогрессия здесь и рядом не стояла.

Чёрный словно туча, Стрекалов медленно обвёл всех присутствующих мрачным взглядом, гробовым голосом произнёс:

– Нас может спасти только прорывная идея. Если быть точным – только чудо. Есть мысли на этот счёт?

Ему никто не ответил. Все, словно троечники перед строгим учителем, упёрли взгляды в пол.

28 марта

Москва

Контакт! Есть контакт!

Ярослав никак не ожидал появления Мары:

– Ты почему не уехала? Случилось что-то?

– Нет. Всё нормально.

– Почему тогда ты здесь?

– А что мне делать там?

– Спасаться.

– Теперь никто не знает наверняка, где самое безопасное место. А просто так создавать толпу, вместе со всеми плакать и рыдать, пересказывая страшные новости, мне не хочется. Я не привыкла ничего не делать в ожидании неизвестности.

– Здесь легче что ли?

– Да, «легче»! – произнесла девушка с нажимом, словно пытаясь эмоциями прекратить поток очевидных вопросов. – Здесь я буду при деле. А это всегда легче. По крайней мере для меня.

– А документы? А наше изобретение? Это разве не важно? Ты считаешь, что это пустячки?

– Не считаю. Но их Бузмаков и без меня передаст. Не надорвётся.

– Вит уехал?

– Уехал. Я его уговорила. Убедила! – она повысила эмоции в голосе до предела.

– Угу, ты кого угодно убедишь, – буркнул в ответ завлаб.

Кузнецова приехала с вещами, то есть насовсем. Ей постелили на кухне, так как другие комнаты уже не обогревались.

Ярослав долго не мог заснуть. За себя он не переживал. Но теперь ему было за кого переживать. Сначала в нагрузку к его и без того сложной задаче с ним осталась бабушка. А теперь ещё и Мара. Наворчавшись вволю, он уже почти заснул, когда до него стали доноситься приглушённые звуки, похожие на чей-то негромкий разговор. «Странно, кто это там бубнит? А, наверное, Мара с кем-нибудь по голофону общается», – подумал изобретатель, натягивая одеяло на голову. Но в этот момент он услышал, как дверь в его комнату тихонько отворилась. Это были не галлюцинации. Дверь на самом деле открылась. На пороге стояла девушка, силуэт которой обозначал свет, едва проникающий сюда из кухни.

– Мара? – удивился Ярослав, садясь в постели.

– Можно зайти?

– Естественно. Тебе всё можно.

– Звучит обнадеживающе.

Она вошла и осторожно присела на край кровати. Они смотрели друг на друга и молчали. Молчали и смотрели. Никто не решался сказать хоть что-то. Хоть что-то пустяковое, хоть что-то важное. Мара посчитала, что она и без этого совершила невероятное, сумев перешагнуть через собственные фобии. Девушка никогда не предполагала, что когда-нибудь сможет так смело зайти в комнату Яра. Что же он молчит? Пауза затянулась и стала тягостной. Наконец парень кхекнул, выдавив комок из горла, и прошептал:

– Мне показалось, что ты с кем-то разговаривала.

– С бабушкой. Она меня разбудила.

– «Бабушка»? Зачем?

Мара улыбнулась:

– У тебя удивительная бабушка. Просто улётная бабулечка. Она сказала: «Я вижу, что ты его любишь. Иди. А то этот телок так до конца жизни и не отелится. Он тоже тебя любит. Но не надейся – он не придёт. Поэтому иди сама. Другого момента может и не представиться. Иди… Вы не будете счастливы друг без друга. Я знаю». Вот так вот… Так она сказала.

Ярослав не знал, что ответить. Он был скован. Нет не потому, что ситуация для него была тягостной. Тягостной из-за того, что его заставляют поступать так, как он не хочет. Нет, всё не так. Всё, наоборот. Конечно, бывают в жизни случаи, когда не любишь человека, а он заставляет тебя взглядом или поступками зависеть от него, поступать якобы правильно, но не согласно велению твоего сердца. Такая мнимая зависимость создаёт ощущение, что ты этому «нелюбимому человеку» чем-то обязан. Он же любит тебя! Он страдает! И ты, якобы, должен его чем-то ублажать, беречь и обещать. Но в данной ситуации всё было не так. Всё было совсем не так. Тем не менее, решиться на близость с любимым человеком Ярославу было непросто. Он уже был не мальчиком по возрасту, давно перешагнув через физиологический период влюбчивости и гиперсексуальности. Но по отсутствию прошлых историй лирических взаимоотношений, по девственности сердечных чувств, он был школяром. Никакого жизненного интимного опыта у парня не было. Ни отрицательного, ни положительного. Девственник, отдавшийся навеки единственной возлюбленной – науке. Он ещё не решил готов ли взять на себя ответственность любить Мару. Звучит слишком сухо и формально. Но это так. Она ему нравилась, очень нравилась. Даже на работе, когда они находились слишком близко друг к другу, сердце всегда напоминало о том, что он мужчина, а она женщина: стуком в висках, волнением в груди. Но Шелихов постоянно старался решение сердечного вопроса отодвинуть на второй план. Учёный, одним словом. Или трус? Может, недостаточно любил? Оставим догадки на потом. А пока он был счастлив тем, что девушка сидит на его кровати и в приглушённом свете ночника не видит пунцовый цвет его лица. Наконец он прошептал: