Читать онлайн Дело, которое нужно закончить бесплатно

Дело, которое нужно закончить

© Гурьев К.М., 2023

© Художественное оформление серии «Центрполиграф», 2023

© «Центрполиграф», 2023

1

Пятница

Зуммер квакнул, интерком голосом секретарши Ларисы сообщил, что референт Марина находится в приемной, а водитель Валера ожидает их в машине на подземной парковке, и, вообще, все уже готово; но тут уже в который раз, бесцеремонно вмешиваясь, заверещала мобила.

Рябов глянул на экран и, увидев все тот же незнакомый номер, сбросил звонок. Он никогда не отвечал незнакомым абонентам, и все, кто с ним работал, знали это. Ну, а если звонит тот, с кем Рябов не работает, то пусть изыскивает возможность представиться.

Да и момент сейчас совсем неподходящий! Потенциальные компаньоны, ухватившие где-то очень вкусный «кусок», искали поддержки, сами вышли с предложением о сотрудничестве, но сразу же после того, как команда Рябова согласилась, начали скакать туда-сюда так, что иногда казалось, будто это их нашли и уговаривают, а не наоборот.

Даже место для переговоров согласовывали несколько дней, действуя по одной и той же схеме: Рябов предлагал место, а потенциальные партнеры, попросив время на раздумья, отказывались, прикрываясь отговорками, которые вызывали у Рябова обыкновенную и совсем нецивилизованную злость!

Однако предложенный «кусок» был настолько хорош, что сам по себе призывал идти на жертвы, а жертвы иногда оказываются напрасными. Поэтому, когда Рябову было сообщено, что переговоры предложено провести в Будапеште, он неожиданно еще раз взглянул на ситуацию, увидел ее совсем с другой стороны и разом все перевернул, дав всем совершенно новые задания, об исполнении которых надо было докладывать в любое время суток, и, поскольку отчеты принимал сам Рябов, у всех сложилось впечатление, что он работает без сна и отдыха круглые сутки. Никто этому не удивился, хотя такое бывало нечасто.

От Будапешта отказались, встречу назначили в Москве, и вот сейчас Рябов сидел в своем кабинете и был полностью готов к переговорам. Он нажал на кнопку внутренней связи и велел Марине войти.

Не успела она отворить дверь, как мобила снова заверещала, и на экране снова появилось «Абонент неизвестен», и Рябов снова отключил сигнал, сожалея, что обстоятельства не позволяют просто выключить телефон: дел много.

Марина вошла, закрыла дверь и направилась к его столу. Высокая, статная, она вполне могла своей красотой и сексуальностью обеспечить себе беззаботную жизнь, но родители наградили ее еще и умом, которому, видимо, бездействие совсем не нравилось. Марина никак не соглашалась стать женой кого-то из серьезных людей, которые кружили возле нее все те семь лет, что она работала у Рябова.

Поначалу ее не трогали, уверенные, что Марина – любовница Рябова, но иллюзию эту они быстро разрушили, причем без всяких согласований и показных действий. Разрушили спокойным рабочим, ненавязчивым отношением друг к другу. Таким отношением, когда даже в самых мелких деталях не было и намека на что-то, кроме работы. И постепенно окружающие в это поверили. Не все сразу, конечно, но, тем не менее… Ну, если кто и не поверил, то Рябову было наплевать, а Марине тем более, потому что оба они были созданы исключительно для работы и достижения результата.

Она уже почти подошла, когда мобила снова заверещала, и Рябов снова сбросил звонок. Видимо, Марина почувствовала легкую досаду шефа и заметила спокойно, почти весело:

– Ларису эта мадам уже достала! Представляете, пока я была в приемной, она звонила пять раз! Пять раз!

До встречи оставалось чуть меньше часа, и времени, чтобы добраться до места, где она пройдет, было вполне достаточно, но не это было важно.

Марина смотрела на шефа и думала о том, что на подготовку этой встречи в последние сутки отдали свои силы все, кто был в команде, а за висеть все будет от одного человека, от Рябова, которого эти звонки, кажется, изводят. Она не была верующей, но сейчас где-то в глубине ее сознания, а то и подсознания, кто-то от ее имени бубнил что-то о даровании успеха хотя бы крохотного, самого маленького, но такого, чтобы хватило. И помощи просил особенно сейчас именно потому, что еще не все было ясно и уж тем более не всем.

Марина понимала, что Рябову сейчас на переговорах понадобится все умение держать себя в руках, предугадывать ловушки партнеров и аккуратно вести их к тем ловушкам, которые приготовила его команда, добиваясь нужного результата. Всякие переговоры – серьезное испытание, а тут такая совершенно неуместная нервотрепка. Рябов, тоже понимая состояние Марины, нарочито бодро спросил:

– Ну что, стартуем?

– Да, Виктор Николаевич, – кивнула Марина. – Валера уже ждет нас в машине.

– Не рано? – спросил Рябов, поднимаясь с кресла.

Он знал, что Марина все просчитала, и слушал ее, погружаясь в обычное свое деловое состояние.

– У нас два варианта на случай пробок, – говорила она, шагая к двери. – Если будет пробка, въедем через ближний тоннель, подсобный. Если нет – через дальний, парадный. Там разница по времени как раз пять минут – максимальная.

Они выходили в приемную, когда зашуршал сигнал телефона, и Лариса, ответив «вас слушают», со слезой в голосе сказала:

– Виктор Николаевич, извините, я уже не могу.

– В чем дело? – не скрывал недовольства Рябов.

– Она с утра звонит и все время требует вас…

– Она что – премьер России? – поинтересовался Рябов.

Лариса на миг замолчала, будто всерьез обдумывая ответ, потом выронила:

– Нет, конечно, но…

– Ну и хорошо, – подвел итоги Рябов, начиная движение к двери.

Та, будто ища сочувствия, продолжила:

– …она твердит, что она Доброхотова, и ей…

Марина усмехнулась, возводя глаза к небу, и сразу же осеклась: лицо Рябова мигом стало другим, совершенно незнакомым, и он, почти не разжимая рта, выдавил:

– Марина, вызови лифт и жди меня. Никого не пускай! Едем коротким путем!

Марина обмерла, потому что за все эти годы он ни разу не обратился к ней на «ты». А еще потому, что ей стало ясно: переговоры провалены, не начавшись, потому что в данный момент ее босс уже не смог бы похвалиться спокойствием, концентрацией на деталях, а без них…

Ей стало жалко! Не себя, не команду, а его! Его, который не проигрывал за эти годы ничего серьезного!

Рябов же сделал движение рукой, будто подгоняя Марину к лифту, рванул в кабинет, скомандовав Ларисе:

– Соединяй!

Когда трубка наполнилась шорохами дальней связи, Рябов смог выдавить только «алло» и услышал:

– Папа умер.

– Когда? – выдохнул он.

Невидимая собеседница произнесла, стараясь быть выдержанной:

– Я дала слово твоей секретарше, что не буду тебя задерживать и скажу только два слова. Я их сказала, так что объясни ей, что весь остальной разговор идет по твоей инициативе.

– Нина, перестань… – попросил Рябов.

Он слушал идущий издалека голос и представлял, что сейчас переживает та, которой этот голос принадлежит. Он понимал ее состояние и представил, как она сейчас старается, сдерживая себя. Она с самых ранних лет училась сдерживать себя и добилась успехов.

Он вспомнил – кстати ли, некстати, – как однажды, стараясь молчать, когда ее несправедливо отчитывала учительница, второклассница Нина закусила губу. А потом, когда еще и завуч вмешалась, девочка губу прокусила. Кровь, стекающая по подбородку, опрокинула завуча в обморок, а Нину сделала победительницей.

Рябов выдавил:

– Когда он… ушел?..

Нина молчала, и Рябов снова представил, как она закусила губу, и вспомнил тот крохотный шрамик под нижней губой слева.

– Вчера после обеда. – Голос был неестественно спокойным.

– Нинк, я сейчас… действительно опаздываю, но… – начал Рябов.

– Пора качать газ и нефть? – безразличным голосом перебила Нина.

– Не перебивай! – попросил Рябов уже спокойно: – Когда… похороны?

Голос Нины снова изменился, стал усталым, безразличным.

– Завтра… в Кричалиной…

Кричалина – это деревня километрах в пятидесяти от Города, откуда Рябов был родом. Деревня, в которой когда-то жили родители Дениса Доброхотова, где все еще стоял дом, ими поставленный.

– Он… уходил… дома?

– Нет, в клинике, но я там была… уж и не знаю, сколько дней… Просто не знаю…

– Так… Телефон, с которого ты мне звонила, твой? Если я его наберу, ответишь ты?

– Да.

– Наберу, как только что-то прояснится…

– Что там может проясниться?

– Перезвоню! – оповестил Рябов. Пересекая приемную, спеша к лифту, Рябов бросил Ларисе: – Найди Рому, пусть созвонится с Валерием и ждет меня после переговоров.

Сел на заднее сиденье и всю дорогу ехал молча. Какая-то мысль давила на него, отвлекая от всего другого, но он никак не мог понять, в чем дело. Только выходя из машины, понял. Достал мобилу, отыскал «непринятые», нажал клавишу «соединить» и, услышав ответ, сказал:

– Мне очень жаль, что я сейчас не рядом с тобой… и Денисом Матвеевичем… Поверь… Очень жаль… Ты… это… Нинк, правда…

И выключил, чтобы не слышать ее плача. Выключил не потому, что женские слезы терпеть не мог, а потому, что она никогда не простила бы ему, услышь он ее плач… Да он и сам говорил с трудом.

Переговоры он провел так, как никогда прежде не проводил. Марина впервые за все время сотрудничества все время сидела молча, потому что Рябов ее ни о чем не спрашивал. Он вообще никого не спрашивал. Все уловки другой стороны он встречал в штыки, совершенно не думая о деликатности. Несколько раз, отвечая на их реплики, приводил такие цифры и особенно факты, что потрясенной Марине хотелось крикнуть: «Что вы говорите!» Но другая сторона растекалась в беспомощности своей и молчала, и принимала все, что предлагал, а точнее говоря, диктовал Рябов.

Об этом Марина потом рассказывала и рассказывала, заключая повествование словами «они даже не квакнули, когда он закончил. Просто подписали бумаги и спросили с улыбкой, пытаясь сохранить лицо, будет ли шампанское».

Шампанское подали, но Рябов лишь пригубил и откланялся.

В офис его вез Рома, которого всю недолгую – минут пятнадцать – дорогу Рябов инструктировал. Рома привез, высадил и отправился выполнять, а Рябов поднялся в свой кабинет и, велев никого не пускать, взялся за телефон. Ему ответили сразу, будто только его звонка и ждали.

– На пальцах одной руки можно посчитать, чтобы звонили и так отзывались о переговорах, которых, как они и сами признают, не было как таковых. – Голос собеседника был наполнен уважением. – И я искренне вас поздравляю, Виктор Николаевич.

– Спасибо, Лев Моисеевич, – ответил Рябов. – Но просил бы не забывать и о роли моей команды.

– Ну конечно, конечно, – ответили ему и после едва заметной паузы спросили: – Хотите взять паузу?

– Причем всем вместе, сразу и неожиданно! – подтвердил Рябов.

Молчание на том конце провода его нисколько не смутило. Потом собеседник сказал:

– Сегодня у нас пятница? На моих двенадцать тридцать семь. Ну, тогда вот что… Ни о ком из вас я ничего не хочу слышать до понедельника следующей недели. Не ближайшей, а следующей, понимаете?

Потом послышалось тягучее «э-э-э», к которому Рябов давно привык, закончившееся безличным размышлением:

– Может, после товарищеского обеда…

– Как скажете, – согласился Рябов.

– Так и скажу! – шлепнулась на рычаги трубка.

Рябов нажал кнопку, и в кабинет вошла Лариса с блокнотом в руках.

– Ларик, – начал Победитель Рябов.

Лариса тотчас убрала блокнот. «Ларик» означало что-то особенное.

– Позвони Автандилу в «Шаверму» и скажи, что будем у них… – Он посмотрел на часы. – Будем у них в шестнадцать ноль-ноль.

Лариса уточнила:

– И – наличными?

– Умница! – кивнул Рябов. – Пусть учтет, что мы никого не хотим ни видеть, ни слышать. И всем нашим сообщи, что уходим на обед тихо и неорганизованно и встречаемся только у Автандила. – Осмыслил все сказанное. Дополнил: – Наших оповещай не спеша и до последнего момента ни слова про Автандила.

– А?.. – не хотела уходить Лариса.

– А тебе, мой верный оруженосец, придется заехать сюда вечером… часов в восемь… и все сдать под охрану. Кстати, пока не ушла на обед, подготовь мое распоряжение об отпуске в связи… ну, сама придумай, не маленькая…

– По поводу сегодняшнего? – засверкали глаза Ларисы.

И Рябов снова глядел грозно:

– Премии не упоминай! – Потом, тоном почти интимным, добавил: – Но намекни, что будут по возвращении. Пусть отдыхают без тормозов. – Посмотрел на нее и сказал суровым голосом: – Все, иди.

Лариса радостно выскользнула в приемную, а Рябов подошел к шкафу, налил полный бокал бурбона, раскурил сигару и сел на подоконник.

Отец Нины, Денис Матвеевич Доброхотов, был его, Вити Рябова, Учителем. Не школьным или университетским, а таким, какой не всем в жизни встретится.

Доброхотовы поселились в соседнем доме, когда Виктору уже было пятнадцать, и случилось это в середине девяностых, которые в их городе были теми же самыми «девяностыми», где человеческая жизнь падала в цене гораздо быстрее, чем рубль.

Ровесники и друзья Виктора быстро выбрали свой путь, но многие из них успели сделать по этому пути всего несколько шагов… Виктор не рвался идти следом, да и интерес его состоял не в том, чтобы любой ценой стать собственником иномарки, пусть даже с непривычным еще правым рулем.

Виктор много читал, поэтому не было ничего странного в том, что однажды у него зашел разговор о крестовых походах с мужиком из соседнего дома, который скучал во дворе, приглядывая за игравшей там дочерью. Разговор быстро перерос в спор, в котором Виктор шел напролом! Его доводы вынуждали собеседника закатывать глаза и хвататься за голову, чем он привлек внимание самостоятельной и сосредоточенной шестилетней Нины, которая подошла к ним и прервала спор, отчитав Рябова.

Мужик, придя в себя, признался, что удивлен, обнаружив некоторые знания у подростка, а потом сообщил, что он – Денис Матвеевич Доброхотов, историк и профессор местного университета. После этого Доброхотов познакомил Рябова со своей библиотекой и, уступая ходатайству Нины, разрешил ему брать книги для чтения. Ну, а уж после этого постоянные споры были неминуемы…

И сейчас, безуспешно стараясь бурбоном снять напряжение, Рябов пытался вспомнить Нину тогдашней, серьезной и самовольной, не слушавшей никого, поступавшей только так, как она хотела, и – не мог… Каждый раз, когда он пытался вспомнить шестилетнюю девочку, все ее зримые образы разлетались, не успев собраться, и Рябова от макушки до пят заполнял ее голос. Тот голос, который рвался из трубки сегодня.

Он пытался представить, что она делает сейчас, и сразу же в душе стало холодно: он снова подумал, что самое главное его желание сейчас – быть рядом с ней. Не надо никаких надежных объятий и успокоительных прикосновений, не надо понимающих взглядов, слов соболезнований, а надо просто знать, что она рядом. Знать, что можно просто подойти и обнять. И пусть проревется, уткнувшись в его подмышку. Да, пусть хоть задницей к нему повернется и ревет…

Лишь бы быть рядом… Лишь бы хоть чем-то ей помочь…

И пусть потом несколько дней сторонится его, как чужого, пусть отворачивается, не скрывая, что злится, потому что он видел ее слезы, что он слышал, как она плачет… Виктор все это переносил почти спокойно, злясь только поначалу. А потом вдруг понял, что он – единственный в мире, к кому она прибежала бы, зная, что сейчас заплачет…

А сейчас он был за тысячи километров от нее. Он взял в руки телефон. Нина ответила сразу, будто сидела и ждала, Рябов же спросил о похоронах.

– Папа давно уже сказал, чтобы его хоронили рядом с дедом и бабушкой.

– Значит, завтра?

– Ты все равно не успеешь… – После недолгого молчания Нина повторила: – Рябов, ты все равно не успеешь, так что лучше не начинай.

Ему очень хотелось говорить точно так, как он привык говорить за последние годы, но он чуть-чуть помолчал и ответил спокойным голосом:

– Ну, как скажешь…

Пирушка в «Шаверме» Автандила прошла хорошо, но не блестяще, как бывало всегда.

Рябов пил мало, не ел вовсе и, исполнив два «обязательных танца» – с Мариной и Ларисой, – ускользнул, сославшись на дела. Дома добавил стакан бурбона, принял душ, снова – бурбон, а потом сел в кресло и ни о чем не думал. Просто сидел и не мог избавиться от одной и той же мысли: «Ты так и не успел»…

2

Суббота

Автобус был рейсовый, но деревня Кричалина в его маршруте не значилась, поэтому водитель высадил Рябова на трассе, и ему пришлось еще километра два шагать по проселочной дороге, отчего туфли покрылись толстым слоем пыли, да и брюки аж по колено отливали серо-желтым. Он остановился, оглядел себя, подумал было, что в таком виде идти к дому Доброхотовых нельзя, потом плюнул и двинулся дальше.

Рябов издалека увидел, что двор уже полон людьми, а туда продолжают подходить со всех сторон. Какое-то время постоял возле забора, вроде пытаясь смахнуть пыль, но почти сразу понял, что просто боится войти во двор. Он вспоминал, давно ли бывал тут, никак не мог вспомнить и понял – значит, давно.

Войдя во двор, он не спешил продвигаться через ряды, которые тут выстроились сами собой, без всяких планов и указаний. Сделав несколько шажков, останавливался и медленно смотрел по сторонам, выискивая знакомые лица, и вдруг понял, что со стороны выглядит глупо вот так пробираться, будто он тут чужой. Рябов решительно пропорол плечом скопление нескольких человек, вышел к гробу и сразу ощутил себя так, будто находится в центре арены под светом прожекторов, а все присутствующие только на него и смотрят. И замер.

Возле крыльца на паре табуретов, застеленных плотной черной тканью, стоял гроб, и лежал в нем Денис Матвеевич Доброхотов, его Друг и Учитель… Все, что смог в этот момент Рябов, – положить ладонь ему на плечо, замереть, забыв о времени, и сдерживать слезы, которых он и сам от себя не ожидал. Потом ткнулся взглядом в Нину, стоявшую по другую сторону, хотел кивнуть ей и не смог.

Столы были расставлены прямо во дворе. Деревенские поминки традиционны: после третьей стопки люди поднимаются и уходят, понимая, что родным и близким покойного сейчас лучше остаться одним. Женщины быстро убирали со столов, наводили порядок и уходили, унося с собой то, что приносили для поминок: кто посуду, кто стулья. В деревне что похороны, что свадьба – дело общее…

Нина подошла к Рябову и сказала так, будто и не было этих лет разлуки:

– Пойдем!

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, говорила громко и без умолку, и ясно было, что делает так нарочно, стараясь скрывать дрожь в голосе.

– Папа последние лет семь жил здесь, так что тут многое изменилось.

Нина распахнула дверь.

– Вот это – папин кабинет… был…

Рябов ощутил щекотание в горле, и попросил Нину:

– Можно я тут посижу немного?

– Тебе придется тут не просто «посидеть», а просмотреть то, что в ящике. – Отвечая на недоуменный взгляд Рябова, добавила: – Папа сказал, что в ящике все – только для тебя…

Она подошла к письменному столу, выдвинула ящик, находившийся посредине, и сказала, ткнув пальцем внутрь:

– Читай не спеша, а я буду на первом этаже, чтобы не мешать тебе.

Рябов закрыл дверь за Ниной и огляделся.

Чем-то эта комната напоминала привычный кабинет профессора Доброхотова, в котором Рябов провел так много времени. И сам себя перебил: что ты о каком-то там «времени» разглагольствуешь!!! Это, Витя, была твоя Жизнь, и хрен бы ты чего добился, если бы Денис не трясся над тобой долгие-долгие годы, если бы ты не учился у него думать! Рябов прошел мимо стола, навалился на подоконник и выглянул в сад, раскинувшийся внизу.

Повертел головой влево-вправо, разглядывая крышу, на которую они с ребятами прямо тут, через окно, выбирались, чтобы загорать и, что гораздо важнее, курить тайком. Рябов потянулся было к подоконнику и сразу же одернул себя: что за мальчишество!

Небольшой шкафчик, мимо которого он только что прошел, Рябов помнил отлично! Доброхотов говорил, что это – последнее, что он смог сохранить из дефицитного чешского гарнитура, который купили когда-то еще его родители, Доброхотовы-старшие! Все остальное со временем развалилось и было выброшено, а шкафчик держался, и, будто в награду за его стойкость, Денис Матвеевич наполнил его «запретным», и держал там сигареты, хотя курил очень редко, а потом стал туда класть сигары и трубки, а также так гармонирующий с ними алкоголь!

Рябов открыл шкаф. Сигарет там не было. Их место занимал ящик, забитый сигарами, а сигара требует от курильщика слишком многого. На другой полке стояли бутылки с напитками, в основном крепкими.

Рябов посмотрел в окно, оценил высоту, на которой находилось солнце, закрыл шкаф и вернулся к окну. Он не смог бы сказать, о чем думал, не смог бы, наверное, вспомнить ни одной мысли. Он даже не смог бы сказать, как долго он стоял возле окна, уставившись куда-то невидящим взглядом. Важнее было другое: только сейчас он, кажется, начал понимать, что все, что он сегодня видел, было по-настоящему, и гроб из простого набора досок, обтянутых тканью, гроб, который у него на глазах несколько часов назад закопали, кажется, начал превращаться во что-то иное, что-то значимое, но непонятное. Во всяком случае, пока…

Видимо, в этот момент Рябов стал приходить в себя и тряхнул головой, отгоняя дурацкие мистификации. Потом резко развернулся, решительно уселся к столу и вытащил из ящика большой конверт какого-то бурого цвета, в который Нина ткнула пальцем. С обеих сторон конверта по диагонали тянулась размашистая подпись Доброхотова.

Странно, но никакого ощущения таинственности, предвкушения встречи с загадочным, необычным, потусторонним не было. Рябов взял нож для бумаги и вскрыл конверт. Вынул письмо, развернул его, положил на стол, прижал ладонями и старался на него не смотреть. Настраивался. Готовился. Наконец решился и уперся взглядом в доброхотовскую каллиграфическую вязь, текущую по листу нелинованной бумаги.

«Витюша, наверное, нельзя такое письмо начинать словом „здравствуй“, а?

Мы с тобой не виделись долгие годы, но ты ведь не забыл, что я никогда не любил стереотипы и шаблоны? Не любил и не люблю, но, странная вещь, едва пришла пора писать это письмо – письмо тебе, – я понял, что без них не обойтись…

Итак, если ты читаешь это письмо, значит, я уже умер, потому что Нина может передать письмо тебе только после похорон. Ведь ты, как бы ни обстояли твои дела, непременно сюда прибудешь, но, кто знает, в каком краю ты узнаешь о моем уходе!

Может, и припоздаешь, но все равно приедешь!

Во всяком случае, я буду умирать с верой в это.

Сразу о Нине.

Ей, конечно, будет очень тяжело, и, возможно, у тебя возникнет желание как-то ей помочь, сделать что-то „этакое“. Так вот, не делай! Будет лучше, если ты уедешь через пару дней после похорон. И приличия будут соблюдены, и тягостных ощущений не возникнет.

Но уезжай не навсегда!

Дом будет ждать тебя хотя бы изредка.

Он тебя помнит.

Если ты обиделся, что на все твои предложения о любой помощи я отвечал молчанием, поясню, что, образно говоря, брал твои предложения „в рост“ и намеревался тебе о них напомнить, когда придет пора серьезных расходов, но, как видишь, не успел.

Она придет – эта пора, – но уже после меня…

Поэтому, если ты согласен со всем, что я написал выше, проведи эти рекомендованные мной „пару дней“, изучая то, что сделано. Все материалы в твоем распоряжении, и твоих мозгов вполне достаточно, чтобы их понять и оценить. Слово „оценить“ в данном случае означает, что я сомневаюсь в результатах своего поиска, как любой нормальный исследователь.

Ты должен знать, что письмо, которое ты сейчас читаешь, – седьмое по счету. Да, не удивляйся, седьмое! Первое я написал, когда был уверен, что нашел решение проблемы. Потом осознал, что даже проблему-то саму не понял толком. И написал второе, так сказать, пояснительное. В общем, история о моих письмах тебе – история долгая и нудная. Может быть, я занимался настоящей ерундой…

В своих научных изысканиях я добился многого, известен по всему белу свету, ты и сам это знаешь, а о Сибири знал поразительно мало. И за эти годы понял, что история Сибири – это архипелаг тайн и загадок, но почему-то она, эта история, никому не нужна. И лезут в историю нашей земли разные самоучки вроде всяких „потомков“ черт знает кого и отделываются какими-то сказками пошлыми и не имеющими никакого продолжения.

Витюша, у тебя всегда хорошо получалось понимать проблему, намечать пути ее решения и ставить задачи перед исполнителями.

Перечитал и понял, что написал что-то несусветное, но, надеюсь, ты меня поймешь.

В конверте есть еще один листок и рисунок, о котором я ничего не смог разузнать.

Это тоже тебе.

Все.

Прощай, Витя!»

Последние строки читать стало трудно, и, только закончив чтение, Рябов заметил, что шмыгает и вытирает глаза… Несколько минут он сидел неподвижно, глядя в окно. Просьба Доброхотова удивила его тем, что была проста, скромна и, как считал Рябов, не совсем точно адресована. Решить задачу вполне могла бы и Нина, которая обладала всеми знаниями, необходимыми для этого. Знакомства? Имя Нины Денисовны Доброхотовой само по себе должно было в этих краях быть гарантией помощи и поддержки на любом уровне, гарантией решения любого вопроса! А Доброхотов обращается непосредственно к нему, не упоминая дочь. Почему? Он же прекрасно понимал, что Рябову все равно придется говорить с ней об этом хотя бы для того, чтобы узнать имена тех, кто с ним работал.

Ну что же, подумал Рябов, Доброхотов и сам предложил не задерживаться больше, чем на «пару дней после похорон», значит, сейчас они с Ниной спокойно обсудят все дела именно в смысле оказания всевозможной помощи, он возьмет их под опеку и будет помогать всем, что только понадобится. Но руководить, вникать в повседневные заботы не станет.

Стало проще. Рябов сразу же стал прикидывать свои действия и заглянул в конверт, надеясь, что там лежит листок с именами тех, кто продолжит работу, и сразу же ругнулся: вот склеротик! Доброхотов ведь черным по белому написал о втором листе, который он сейчас и разворачивал. Развернул, глянул, пробежал по диагонали и ничего не понял. Давай-ка еще раз, и внимательно, приказал он сам себе.

«Настоящим я, Доброхотов Денис Матвеевич, завещаю 1/2 часть дома, расположенного в деревне Кричалиной… по адресу… Рябову Виктору Николаевичу.

Воля, выраженная мной в настоящем документе, повторена и в моем завещании, составленном нотариусом… каковое будет оглашено в установленном законом порядке. Что касается права пользоваться и распоряжаться указанной собственностью, то я предоставляю его вышепоименованному Рябову В.Н. с момента ознакомления с данным документом.

Доброхотов Д.М.

Подпись Доброхотова Д.М. заверяю, нотариус…»

Несколько минут Рябов сидел, тупо глядя на этот второй листок и ничего не понимая. Никакой логики в этом листке не было! Никакой последовательности, никакого смысла и, главное, ни слова о Нине. Ведь наследница – она, и, значит, надо поговорить с ней. Рябов уже поднимался из-за стола, когда вспомнил слова о рисунке, и снова заглянул в конверт. В самом деле, вот он, рисунок, какой-то странный.

На пожелтевшем и измятом листке бумаги нарисован обыкновенный равносторонний треугольник, середины каждой стороны которого были соединены прямыми линиями, которые таким образом разбивали этот треугольник на четыре равные части.

И что это значит? Повертев листок в руках, Рябов сунул его обратно в конверт, решив, что сейчас-то уж точно не до рисунков. Посидел, готовясь к разговору с Ниной, и осознал, что впервые за много лет не знает, какие слова надо сейчас ей сказать, и понял, что просто боится этого разговора… Удивился, осознав, что уже давно не испытывал этого чувства, а потом отправился вниз.

Первый этаж, а он почти весь был занят холлом и кухней, был пуст, и только на диванчике, сжавшись в клубок, лежала Нина. Видимо, она тут просто ждала, когда Рябов разберется с бумагами, и незаметно задремала, а сейчас, будто почувствовав приближение Рябова, заворочалась. Рябов сел напротив и уставился на нее с грустью и нежностью.

– Разобрался со всем? – неожиданно спросила Нина, не раскрывая глаз. Потом села, огляделась. – Есть хочешь?

Рябов посмотрел на часы и сказал:

– Да, наверное, надо бы…

Нина поднялась:

– Посмотрю, что у нас есть. – На пути к холодильнику спросила: – Что он тебе там написал? Не секрет?

Рябов не хотел сейчас говорить об этом, поэтому ответил неопределенно:

– Да так… Разное…

Нина с готовностью подхватила:

– Про архив, видимо.

С ней Рябов никогда не играл, не юлил, поэтому спросил:

– Он много говорил об этом в последнее время?

– Смотря как понимать «последнее время», – ответила Нина. – Ты, Витя, должен для себя понять главное… – повернулась к нему и ткнулась, как маленькая, лбом ему в плечо. – Я тебя раньше так ненавидела… ну, просто так ненавидела, что…

– Ненавидела? Меня? За что? – сжался Рябов.

– Мне казалось, что папа тебя любит сильнее, чем меня!

– Ты с ума сошла!

Рябов хотел засмеяться, но, увидев глаза Нины, сразу отказался от этого.

– Я не любовями меряюсь, а на твой вопрос отвечаю, – сказала Нина. – У папы не было человека, которому он доверял бы больше, чем тебе, человека, в таланты которого он верил бы сильнее, чем в твои.

Она говорила спокойно, и, наверное, только Рябов мог расслышать ту тоску, которая была в ее голосе. А Нина, помолчав, улыбнулась:

– Пойдем, посидим на крылечке.

Рябов сразу же вспомнил эти посиделки, на которых Нина учила его жизни, совершенно игнорируя тот факт, что была младше его почти на десять лет, и было ей тогда не больше одиннадцати, и кивнул:

– Пошли!

Однако едва они присели на крыльцо, как, отворяя калитку, двинулся прямо к ним мужчина лет пятидесяти. Шагов за шесть-семь до них наклонил голову:

– Нина Денисовна, прошу принять мои самые искренние соболезнования…

– Кто вы такой? Что вам нужно? – перебила Нина, и в голосе ее снова зазвучали слезы.

– Дело в том, что… – начал гость.

Нина вскочила:

– Дело в том, что я с вами разговаривать не стану!

Она повернулась спиной к гостю, намереваясь вернуться в дом.

– Нина Денисовна, буквально пару слов! – воскликнул незваный гость. – Мы с Денисом Матвеевичем…

– Папа мертв!

Теперь в голосе уже звучала озлобленность, и Рябов, подхватив гостя под локоть, двинулся к забору.

– Сейчас не время, поэтому…

– Но, послушайте. – Незнакомец говорил тихо, очень тихо, но энергично. – Денис Матвеевич сам меня пригласил, сказал, что ждет, и я прилетел сразу же, как только смог.

Рябова все происходящее начинало злить.

– Следует извиниться за то, что он вас не дождался?

– Ну что вы… – смутился гость. – Речь совсем о другом! Просто Денис Матвеевич предложил мне вместе с ним просмотреть некоторые материалы из его архива.

Снова архив, и так быстро, удивился Рябов и сказал сочувственно:

– Жаль, что поездка ваша оказалась неудачной, но…

– Но, может быть, завтра? – с надеждой спросил гость.

Разговор тяготил Рябова, да и Нина, оставшаяся там одна, тревожила, поэтому он ответил решительно:

– После девятого дня, не раньше!

Мужчина остановился:

– Может быть, встреча станет возможной раньше?..

Теперь уже на исходе было терпение и у Рябова.

– Давайте каждый будет сам решать свои проблемы! У меня и так забот полно! – выпалил он и рванулся в дом.

Нина, увидев его, сказала:

– Называется, посидели на крылечке… Спать пойду. – Поднявшись на несколько ступенек, остановилась и сказала: – Вот если бы ты не уехал…

3

Много лет назад

Много лет назад ассистент кафедры всемирной истории Витя Рябов ради прикола выставил свою статью на каком-то форуме, где обсуждались смелые, а точнее, совершенно бесшабашные, околоэкономические теории. Статья вызвала много отзывов, быстро перетекших в бурную полемику, в ходе которой Витя, не обращая никакого внимания на звания и титулы оппонентов, отвечал только по сути, а если считал необходимым, то огрызался, не подбирая слов и выражений.

Было это зимой, а весной он получил неожиданное приглашение на конференцию в Ярославль, на которое обрадованный Витя сразу же ответил согласием. Еще более неожиданным был новый мейл, в котором его благодарили за согласие и просили проверить сделанные организаторами конференции расчеты на его поездку в Ярославль, включая проезд, проживание и питание. Рябов ответил, что все посчитано верно, и получил заверение в том, что денежные средства будут отправлены на его счет. Получив эсэмэску о поступлении средств на счет, он и вовсе ошалел.

На секции экономики выступал совершенно свободно, без политеса, будто продолжая полемику в Интернете, а на вопросы отвечал с юмором, точно зная, что ни один из профессоров-экономистов его диссертацией на соискание ученой степени кандидата исторических наук не заинтересуется, а значит, и подгадить не сможет.

Он не удивился, когда к нему подошел мужчина лет пятидесяти, совершенно не соответствующий достаточно зажатой и вялой обстановке конференции в целом. На пути к Рябову мужчина перебросился парой фраз только с каким-то солидным старичком, который командовал проведением всей конференции. Впрочем, перед незнакомцем старичок чуть не в струнку вытягивался и делано смеялся каждой его фразе, поэтому Рябов удивился, когда незнакомец остановился перед ним и сказал, будто продолжая недавний разговор:

– Но я до сих пор сомневаюсь, что выводы ваши так глубоко обоснованы, как вы это старались показать в докладе.

Рябов решил, что это кто-то из руководства местного университета, и ответил, не озабочиваясь субординацией:

– «Показывать» я ничего не старался, – не скрывая, усмехнулся он. – Все, что я сказал, очевидно, если есть умение видеть.

– Очень важное умение, между прочим, и довольно редкое, – будто не замечая тона Рябова, продолжил собеседник, – вы не экономист, насколько я понял?

– Нет, историк, – подтвердил Рябов.

– Овладеваете смежной специальностью? – без тени юмора спросил собеседник.

– Скорее, просто делюсь наблюдениями, – уже всерьез ответил Виктор и поправил собеседника: – Смежные области скорее, а не специальности.

– Смежные области, говорите? – Собеседник смотрел, не мигая. – Переквалифицироваться не хотите?

– В управдомы? – автоматически ответил Рябов, вспомнив Остапа Бендера. Он совершенно не понимал, кто и о чем говорит с ним.

– Название должности непринципиально, – отмел юмор собеседник и протянул руку: – Давайте знакомиться, господин Рябов, я – Штейнбок Лев Моисеевич, – пожав руку Рябову, повторил: – Я серьезно говорю, соглашайтесь!

Рябов усмехнулся:

– Создаете новый университет?

– Университет? – удивленно переспросил Штейнбок. – Да нет… я не связываюсь с умирающими, а образование в России помирает, как бы вы ни старались. Вот, например, вы защититесь, станете профессором, и сколько станете получать?

Рябов осознал свою беспомощность и решил увильнуть:

– Какая разница?

– Впрочем, вы ведь и профессором-то станете не сразу, – будто сам себя поправил Штейнбок.

Говорил он без тени улыбки, и голос был ровным.

– Ну, сколько получает ваш научный руководитель, профессор?

Сколько получает Доброхотов, Рябов не знал и, решив пойти в атаку, ответил с оттенком легкой незаинтересованности:

– Ну… тысяч двадцать – двадцать пять…

– В неделю? – уточнил Штейнбок.

Рябов, не выдержав, громко захохотал, а Штейнбок продолжал стоять, глядя на него, потом сказал:

– На испытательном сроке будете получать три тысячи в неделю. – Помолчав, уточнил: – В долларах.

Почему-то это Рябова разозлило, и он спросил:

– А в евро можно? Европа-то ближе…

Штейнбок ответил сразу же и серьезно:

– Евро – инструмент менее стабильный, но, если вам так угодно, получайте в евро. – Помолчал и сказал: – Все-таки рекомендую доллар, но решать вам.

Рябову все происходящее переставало казаться розыгрышем, и он пошел на попятный:

– Боюсь, вы не совсем точно поняли мой доклад…

– Не бойтесь, – перебил Штейнбок. – Давайте лучше я вам изложу проблему, которая меня беспокоит… – Он посмотрел на Рябова: – Есть желание послушать?

Рябов кивнул, не понимая, зачем он это сделал. Штейнбок начал говорить, и уже через несколько фраз Рябов осознал охватившее его удивление: человек говорил о сложных вещах, но все было совершенно понятно до такой степени, что Рябов вдруг перебил, поправил, возразил. Ему показалось, что Штейнбок обиделся, так моментально тот прервал свою речь на полуслове, а помолчав, сказал убежденно:

– Еще более настоятельно предлагаю принять мое предложение, потому что время уходит, и уходит очень быстро…

Рябов заговорил сбивчиво:

– Да на это уйдет… я не знаю… Вы поймите, это же не в газетах все искать надо, как я делал, а повсюду… даже не знаю где… А объем… вы сами понимаете?..

– Конечно, понимаю, – кивнул Штейнбок. – Но я вижу, что вы очень точно осознаёте проблему и легко сможете ее, так сказать, расщепить и быстро распределить задания между работниками…

– Какими работниками? – перебил Рябов.

– Ну, не один же вы будете все это ворочать, – с легким недоумением пояснил собеседник. – Сколько человек вам надо?

– Ну… двоих, как минимум… – беспредельно обнаглел Рябов.

– Двоих? – Штейнбок явно был удивлен. – Вы сами-то понимаете?..

– Конечно!

– Ну ладно, – сказал Штейнбок, – поначалу пять человек плюс, конечно, пара айтишников, секретарь и водитель. – Он смотрел на Рябова, будто что-то еще обдумывая, потом сказал: – Сегодня четверг? Значит, в понедельник вы начинаете работу. Прилететь следует не позднее воскресенья, чтобы с утра уже выйти в офис.

– А офис где? – ничего не понимая, спросил Рябов.

– Пока не знаю, – отмахнулся Штейнбок. – Вот мой телефон. Кстати, какой у вас номер?

Когда Рябов начал диктовать номер своего домашнего телефона, Штейнбок посмотрел на него удивленно, потом сделал жест куда-то в сторону, и к нему сразу же подскочил делового вида паренек.

– Быстро организуй новый аппарат.

Тот тут же отошел и так же быстро вернулся, протянув аппарат Штейнбоку, который потыкал пальцем в принесенный телефон, дождался, пока заверещит его собственный мобильник, нажал отбой и протянул аппарат Рябову:

– На этот телефон вам позвонят и сообщат, каким рейсом вы вылетаете в Москву. Понятно?

– В воскресенье я не смогу…

– Не тяните кота за хвост! – неожиданно вспылил Штейнбок и обнаружил очень точное понимание ситуации. – Никому и ничего вы не объясните, потому что люди там другие, а точнее, все те же. – Помолчал, буркнул недовольно: – Ну, можете сказать, что вам сделано интересное предложение, но вы не можете о нем говорить, пока не уточните некоторые детали. Но в воскресенье вас встречают в Москве.

Рябов уже и не помнил, что он тогда плел Доброхотову, объясняя необходимость поездки в Москву «дня на три-четыре», как прятался от Нины, понимая, что не сможет смотреть ей в глаза. И в Москве, пока везли из аэропорта в гостиницу, боролся с желанием вернуться назад, и всю ночь ворочался, а под утро и вовсе собрался в обратный путь.

Утром – короткий разговор со Штейнбоком и представление «команде».

И – все.

Оставшись один на один с незнакомыми людьми, Рябов поначалу не знал, что говорить, но, как только все расселись вокруг стола в самой большой комнате его офиса, вдруг точно осознал, что и как нужно делать. Он и не представлял, что так легко войдет в эту новую жизнь. Он делал то, о чем никогда прежде не думал, а то и вовсе не слышал, и ему было страшно от одной только мысли, что может не сделать эту работу, и он сделал ее за десять дней.

Когда он сдавал отчет Штейнбоку, тот завел разговор об очередной проблеме, и Рябов сразу же стал вслух прикидывать реальный срок исполнения. Лев Моисеевич впервые с момента их знакомства расхохотался:

– Виктор Николаевич, не сводите меня с ума! Вы успешно сдали вступительные, но вы мне нужны в полной боевой готовности, поэтому поезжайте отдохнуть.

Рябова этот вариант неожиданно подтолкнул к вопросу об оплате труда, и он сказал:

– Мне бы…

– Ах да! – спохватился Штейнбок.

Он достал из ящика письменного стола пакет, вынул оттуда пластиковую карточку:

– К сожалению, я не могу сейчас предоставить вам полную свободу выбора, потому что следующую работу надо будет начать не позднее чем через неделю. Поэтому пока придется ограничиться Чехией. Страна небольшая, весьма приличная во всех отношениях, так что просто смените сейчас обстановку, отоспитесь, – ткнул пальцем в сторону пакета. – Для удобства возьмите чешские кроны, чтобы не связываться ни с банками, ни с банкоматами.

– Но у меня нет загранпаспорта, – опомнился Рябов.

– Пустяки, – махнул рукой Штейнбок, – наши деловые партнеры летят туда на какой-то фестиваль, и мы попросили просто «подкинуть по пути». – Увидев и правильно оценив неподвижность лица Рябова, сказал: – Вы пойдете через ВИП-зону, без проверки паспортов. – Увидев, что Рябов все так же о чем-то напряженно думает, добавил: – Я имел в виду маршрут «туда – обратно», – и подмигнул. – Привыкайте!

Высшим органом управления Консорциума, куда теперь вступал Рябов, было Вече – сообщество нескольких человек, тех, кто еще в девяностых создал этот самый Консорциум и привел его к сегодняшнему положению: серьезному, влиятельному, непоколебимому. Вечем это именовали вроде с иронией, но произносили это слово тихо и только при людях, которым доверяли.

Вече к предложению Штейнбока пригласить никому не известного человека отнеслось настороженно, поэтому, когда пришло время оценить «дебют профана», Лев Моисеевич просто раздал присутствующим по листку бумаги, где были показаны запланированные цели и те, которых достигли благодаря привлечению Рябова.

– Прошу вас, господа, внимательно проследить, как он изменил всю схему, которую рисовали тут мы с вами, и насколько значительно вследствие этого было сокращено время на реализацию всего процесса. – Он обвел взглядом всех и добавил: – Мне кажется, что продление испытательного срока для Рябова – это бессмысленная потеря времени.

– Ну хорошо, хорошо, – вынуждены были согласиться с ним. – Направим его к Ворге.

И решение, выражавшее всю невообразимую сложность отношений в любом руководстве, было принято.

Онисим Васильевич Ворга был уроженцем небольшого закарпатского городка Теребовли и всем и каждому рассказывал, что во времена Киевской Руси городок этот был столицей княжества, и по этой причине завоевывать и властвовать – естественный удел уроженцев Теребовли. Люди, не знавшие Воргу близко, посмеивались, а вот те, кто работал под его началом, знали, что это не просто слова. Все препятствия Ворга преодолевал силой, иногда в ущерб отношениям в коллективе и, что гораздо хуже, с потерями времени, которое, как известно, не купишь ни за какие деньги. Однако искусству интриги и подковерных боев он мог бы поучить многих.

Узнав, что заместителем к нему прочат Витю Рябова, он тотчас нашел повод случайно встретиться, произнести несколько слов и сказать на прощание:

– Мне тебя хвалили. Возьму к себе замом, но учти: чуть не так – и… сам понимаешь…

Рябов в те времена себе верил меньше, чем слухам, поэтому, оказавшись в фирме Ворги, некоторое время в самом деле «понимал» и терпел его безграмотное хамство, полагая, что тот сумел уговорить Штейнбока отдать Рябова ему в полное подчинение. Штейнбок о таком и не думал, но решил, что время настоящих проверок и испытаний для Рябова еще не закончилось, и встречаться с ним прекратил. Рябов поначалу сам помогал Ворге, подсказывая все новые и новые оригинальные решения, а тот всюду выдавал их за свои, хотя Вече все прекрасно понимало.

Но время не только само меняется, но и нас меняет, и Рябов стал меняться.

Замерев и лишь глядя на то, что происходит рядом, Рябов понял, что Ворга пустышка, которую держат с какой-то целью. Все еще не желая рисковать, Виктор просто перестал отдавать Ворге свои предложения и советы, на совещаниях молчал, а если и начинал говорить, то обходился общими фразами.

Ворга некоторое время это терпел, а потом вызвал Рябова к себе и, не предложив сесть, начал отчитывать, постепенно переходя на крик. Он кричал, что заместитель оказался на грани, переступив которую, он полностью лишится его, Ворги, поддержки, а тогда, брат, пугал он, ты сразу на улице окажешься, и никому уже не будешь нужен.

Рябов, постояв несколько секунд, сел, достал из кармана сигареты, – а Ворга категорически не любил курильщиков, – закурил, наблюдая, как у хозяина кабинета глаза лезут на лоб, и заговорил. Говорил он спокойно и с удовольствием видел, что Ворга даже не пытается перебить. Рябов ознакомил Воргу с примерными подсчетами, судя по которым, фирма потеряла бы огромные деньги, если б не его, Рябова, решения. Осведомился, надо ли продолжать?

– За то время, которое вас, дорогой Онисим Васильевич, так огорчило, эффективность фирмы снизилась на семь процентов, так что вопрос если и встанет, то не обо мне персонально, а о руководстве в целом. Хотите, доказывайте, что вы – лучший. – Рябов посмотрел на него с откровенной усмешкой и спросил: – А сможете?

И тут Ворга удивил. Он согласился не продолжать наезд, но продвинул мысль значительно дальше, предложив оставить управленческую схему без изменений.

– То есть? – опешил Рябов.

То есть он, Ворга, как и прежде, руководитель, а Рябов все так же заместитель, продолжающий выдвигать свои замечательные идеи. Ну, а реальный результат столь откровенного разговора таков: теперь Рябов получает не пять процентов, как прежде, а десять.

Рябов улыбнулся:

– По образованию я историк и напомню вам, Ворга, что в вашем любимом Теребовли княжил когда-то князь по имени Василек…

– И что? – все еще рассерженно перебил Ворга.

– А то, что ему глаза выкололи, – глядя на него в упор, сказал Рябов, – и сделали это, между прочим, братья его.

Ворга молчал минуту, а то и больше. Сговорились на двенадцати.

Рябов к тому времени уже понимал, что Штейнбок и другие не так отстранены от реальности, как ему казалось, и положение Ворги зависит от многих обстоятельств, так что пусть пока все остается так, как есть. А двенадцать процентов Рябов выторговал потому, что, во-первых, больше ему и не надо было. Во-вторых, он, уже разобравшись в производственных процессах, понял, что вся их разборка станет известна наверху. Подтверждение он получил через пару дней, когда Штейнбок позвонил и пригласил на обед. Обедали вкусно, с удовольствием, а на прощание Рябов узнал, что его доля теперь пятнадцать процентов. Помолчав, Штейнбок усмехнулся:

– Не для передачи, конечно… Онисим получает тринадцать…

С тех пор довольно долго все шло спокойно, но стало меняться год назад, когда из Лондона вернулась дочь Ворги Соня. Ворга познакомил их на второй день после ее возвращения, когда она пришла «к папе на работу». После того как они обменялись фразами, положенными при знакомстве, София попросила Рябова «провести ее по офису» и, пока они обошли весь этаж, рассказала, что посещала лекции в разных университетах, написала дипломное сочинение, но так его и не защитила. На вопрос Рябова «почему?», ответила, что жить вне России не намерена, а английский опыт, как и любой другой, в России малопригоден, поэтому она хочет проверить свою английскую «теорию» российской «практикой». Рябову ответ понравился.

После экскурсии по офису София попросила провести экскурсию по «точкам общепита», и все это они завершили в постели. Правда, получив свою долю наслаждения, София отправилась в душ, попросив вызвать такси и предложив на прощание считать случившееся «обрядом знакомства, не более».

Через полгода Ворга спросил, как Рябов отнесется к тому, что София станет его заместителем. Вопрос свой Онисим дополнял рассказами о том, что Штейнбок знает Софию с детства и будет всячески ей помогать.

– Ты пойми, Витя, что я, конечно, могу просто уйти, так сказать, на повышение, и ее забрать с собой, – сказал он доверительно. – Но тут у нее уже есть знакомства, связи, отношения подчиненности выстроены. – Помолчав, внимательно глядя на Рябова, продолжил: – Могу, конечно, рекомендовать ее на мое место без этого разговора с тобой, но любой союз лучше любого недопонимания, согласен? Значит, если я рекомендую тебя, это оценят все! И я готов тебя рекомендовать при условии, что София – твой заместитель с широкими полномочиями. – Ворга постоял несколько секунд, потом повернулся к Рябову спиной и пошел к своему столу, кинув через плечо: – Думай недолго.

Через неделю Ворга после совещания, будто о чем-то маловажном, спросил:

– Что ты надумал, Витя?

– Еще не решил, Онисим, – ответил Рябов.

С того дня они к этому разговору не возвращались, но после успешного завершения переговоров, о котором так быстро узнали все и всюду, ситуация, видимо, стала обостряться, подумалось Рябову, и Ворга с его звериным чутьем это понимает и пытается использовать любой шанс ослабить возможного конкурента. Значит, надо поскорее возвращаться к месту действия, заключил Рябов.

4

Воскресенье

На следующий день Нина и Рябов с утра, как положено, отправились на кладбище, и по дороге к ним всё присоединялись и присоединялись люди, да и возле могилы уже кто-то был.

Сегодня Рябов уже не ощущал себя чужаком, спокойно глядел на присутствующих, узнавая, а точнее, вспоминая многих из них и кивая приветственно, да и к нему тоже подходили, здоровались, произносили свои имена, представляли жен или мужей, если те были не местными, и непременно приглашали «на стакан чая».

Потом все прошли в дом Доброхотовых и там присели к столу, но, как и принято, ненадолго. Потом вышли во двор и там уже продолжили разговаривать, а точнее, вспоминать истории, связанные с Денисом Матвеевичем.

Рябов с облегчением заметил, что настроение Нины меняется, лицо ее уже не такое напряженное, а губы ее, еще вчера плотно сжатые и часто подрагивавшие, сегодня стали мягче и, кажется, даже были готовы улыбнуться.

Когда все ушли, Нина села к столу и сказала:

– Скажи, что ты о вчерашнем думаешь?

– Ты о том мужике? – уточнил Рябов.

Нина кивнула.

– Ничего не думаю, тебя хотел спросить, – признался Рябов.

– Да о чем меня-то спрашивать? – удивилась Нина. – Никогда я его не видела, но все равно, он был и… – Она помолчала, а потом предложила: – Надо поговорить, а то время идет… Кстати, когда ты уезжаешь?

Рябов удивился:

– Я тебе мешаю? Чем?

– Да не в том дело, – повела Нина плечом. Она встала из-за стола, вышла из кухни и вернулась через минуту с пачкой сигарет в руке. – Пойдем покурим…

На улице, сделав несколько затяжек, заговорила тоном спокойным, рассудительным:

– Тебе, Витя, надо многое понять… и понять спокойно и правильно… И главное – понять, что папа состарился.

Рябов шевельнул рукой, и Нина, поняв это по-своему, попросила:

– Ты меня не перебивай, не надо! Ты давно с ним рядом не был, не видел, а у меня он перед глазами стоит, и еще долго стоять будет! И когда я сказала «состарился», я имела в виду не состояние его здоровья или, например, его внешний вид, а сам процесс перехода его в другое состояние. Он вдруг стал меняться, и это было совершенно неожиданно. Мне иногда казалось, что он сам для себя разработал по пунктам какой-то «порядок старения».

Нина замолчала надолго, и, когда заговорила после паузы, видно было, что заставляет себя:

– После того как ты уехал, папа пробовал поставить на твое место кого-то из ребят, которые работали еще при тебе, занимался с ними, пытался их как-то развивать, продвигать, а они видели только то, что было перед ними. Заглянуть за границы очевидного им не было дано, понимаешь. – Она скользнула взглядом по двору. – Вот ты этим даром обладаешь, но…

Она осеклась, а Рябов не удержался и продолжил:

– …Смылся с ним, завидев новые горизонты.

Нина глянула искоса и сказала решительно:

– Ладно, давай об архиве. Папа его собирал долго, как выяснилось. Видимо, начал еще при тебе, в то время, когда вы работали вместе…

– Не помню о таком, – мотнул головой Рябов.

– Ну, значит, тебе проще будет понять, как папа умел конспирировать, – невесело усмехнулась Нина. – Бумаги были в университете. Видимо, у папы была с кем-то договоренность, потому что ему выделили помещение и несколько ставок младших научных сотрудников, что по нашим временам, согласись, явление нечастое. Все шло как шло, а потом… Было так… Лето, сессия, выпускные, защита дипломов, в общем, аврал. А папа приболел, решил денек отсидеться дома.

– Он на факультет-то позвонил?

– В корень зришь, – вздохнула Нина. – Папа же привык, что без него все как без рук. Позвонил и давай командовать: сделайте то, сделайте это. Не знаю, что там было на самом деле, но в папином пересказе декан просто нахамил ему и бросил трубку. Может, и помирились бы, но на следующий день папа вовсе разболелся, горло саднит, из носа течет так, что он платок из рук не выпускает, говорить не может. Вызвали участкового врача, папу – на больничный. Приходит он после больничного, открывает свой кабинет, а там все переставлено, все вверх дном, и люди входят-выходят, как к себе…

– Представляю! – поморщился Рябов.

– Ну, раз представляешь… Два дня слова единого не произнес! Я испугалась, конечно, вызвала скорую, а у него пульс шестьдесят три, давление сто тридцать на девяносто! Как у пожилого космонавта! Но после того в университет он больше и шагу не сделал.

– Вообще? – уточнил Рябов.

– Абсолютно! В августе, перед началом учебного года, звонит декан, спрашивает, как там наш Денис Матвеевич? Я отвечаю, что сейчас его тут нет. Тот обрадовался – лучше я с вами поговорю, все объясню. И рассказывает: так, дескать, неловко получилось, что сотрудников на пару дней пришлось пересадить в кабинет Дениса Матвеевича, а уж вы, Нина Денисовна, объясните, пожалуйста, отцу! А папа тогда уже уехал в этот дом, дескать, хочу провести лето на лоне природы. Я приехала, рассказываю ему о звонке декана, а он смеется: мол, забыла, что я давно уже пенсионер? Говорю, папа, ну, так все сложилось: твоя болезнь, сессия, ремонт! Ну, пойми, не сердись. Да какое там! Меня ругать начал, дескать, защитница выискалась! – Нина ожесточенно поводила взглядом по сторонам в поисках пепельницы, потом резко поднялась, прошла на кухню и вернулась с жестяной баночкой, куда аккуратно положила окурок.

Рябову показалось, что она успокоилась, и Нина это подтвердила тем, как спокойно достала новую сигарету и, закурив, сказала:

– Вот такая история с архивом…

Ее спокойствие пугало Рябова. Нина затянулась несколько раз, по-мужски выпуская дым через нос.

– Вот с тех пор папа и жил тут, никуда не выезжая.

Она глубоко вздохнула, повернулась к Рябову и сказала будто выдохнула:

– Он реально жил тут, никуда не выезжая! Выехал только две недели назад! Выехал, чтобы вернуться в гробу.

Несколько минут сидели молча, потом Рябов нарочито спокойным тоном спросил:

– Ну, а ты-то сама почему не могла забрать этот чертов архив?

– Да он со мной об этом архиве и не разговаривал! – раздосадованно ответила Нина.

– Хорошо, – старался быть спокойным Рябов. – Давай съездим в универ и все решим.

Нина посмотрела на него, пожала плечами:

– О, как ты предсказуем, Рябов! Я еще вчера вечером позвонила и договорилась о встрече, так что…

– Ну, ты же просто Кассандра! – Рябов сложил ладони и восхищенно уставился на Нину. – Ты все предвидела!

– На твоем месте я бы не забывала, чем у них в тот раз все закончилось! – усмехнулась Нина. – И, видя удивленный взгляд Рябова, сказала: – Кассандре никто не поверил, и, невзирая на ее предостережения, все случилось так, как она предсказывала…

– Скромнее надо быть, Кассандра, скромнее, – усмехнулся Рябов. – Пойдем-ка, ты мне набросай фамилии тех, кто у Дениса работал в этой лаборатории.

Нина шла, всячески демонстрируя свое недовольство, а потом и вовсе сказала, что ничего не помнит и вообще устала, и отправилась к себе.

Ближе к вечеру, когда Рябов снова разбирал бумаги в кабинете профессора Доброхотова, от куда-то издалека стали раздаваться резкие звуки, которые неприятно усиливались. Он вышел из кабинета и, подойдя к лестнице, увидел, что все пространство первого этажа заполняется людьми в черной униформе. Он не увидел Нину, поэтому начал спускаться на первый этаж, спросив громко в пустоту:

– Что здесь происходит?

Человек лет сорока, в мундире, быстро подошел и встал, перегораживая лестницу, и, глядя на Рябова, сказал:

– Прокурор Реченского района Кулябкин! Кто вы? Предъявите документы!

Рябов демонстративно подтянул спортивные штаны, найденные на вешалке в кабинете Доброхотова.

– Рябов Виктор Николаевич. Что здесь происходит, и по какому праву?..

– Вы, собственно, кто? – перебил, изогнув бровь, Кулябкин.

– А я, собственно, гость Нины Денисовны Доброхотовой, хозяйки этого дома, и весьма интересуюсь происходящим на предмет соблюдения законов Российской Федерации.

– Не вижу в вас лица, перед которым должен отчитываться, – усмехнулся Кулябкин. – Кстати, вы тут на каком основании находитесь?

– Это с чего я вдруг должен давать пояснения? – искренне удивился Рябов.

– В чем дело? Кто вам позволил вломиться в мой дом? – раздался голос Нины.

Кулябкин оставил Рябова и двинулся в ее сторону.

– Вы – Доброхотова Нина Денисовна? – ровным, без интонаций голосом спросил он.

– Да. – Нина явно не понимала ничего.

Кулябкин отработанным движением развернул папку, достал лист бумаги, протянул его Нине и отчеканил:

– Вы арестованы по подозрению в убийстве Доброхотова Дениса Матвеевича. Собирайтесь, поедете с нами!

– Вы с ума сошли? – спросила Нина, и по тону ее было ясно, что она не верит в серьезность всего происходящего.

Кулябкин указал взглядом на лист бумаги, протянутый Нине:

– Ознакомьтесь.

Нина взглядом пробежала по бумаге и протянула ее Рябову.

Кулябкин резким движением уцепился за листок:

– Посторонним не положено…

– Я представляю интересы Нины Денисовны, – отвел в сторону руку с бумагой Рябов. – А вы мне в этом препятствуете…

– Больно уж вы невоздержанны… гражданин, – махнул рукой Кулябкин. – Хотите ночь провести у нас в гостях? – Он отвернулся и протянул Нине еще один лист бумаги: – Ознакомьтесь с постановлением об обыске…

– Какой обыск?! – воскликнула Нина. – Что тут происходит?!

Кулябкин повернулся к тому, что в камуфляже:

– Организуй понятых!

– Да у вас тут беспредел, гражданин Кулябкин, – усмехнулся Рябов. – Как говорится, закон – тайга, а прокурор…

– Я же вас предупреждал… – скорбно констатировал Кулябкин. – Собирайтесь…

Рябов, будто в растерянности, развел руками:

– Как же мы дом оставим без присмотра. Люди тут незнакомые… шастают. Пропадет что – с кого спросить…

Прокурорский снова кивнул:

– Собирайтесь, с нами поедете.

Подошел тот, что в камуфляже, почти прижался к Рябову:

– Ты, мужик, закон тут не нарушай, а то…

И было в его голосе что-то неприятное.

Рябов оглядел себя и обратился к Кулябкину:

– Мне надо переодеться, сами видите.

Вдруг из-за спины Рябова послышался возмущенный голос:

– Кулябкин, что ты тут делаешь?!

Услышав голос, Кулябкин повернулся удивленно:

– Тамара Федоровна… здравствуйте. Вы тут… как…

В этот момент Рябов узнал ее, хотя и вчера, и сегодня несколько раз хотел подойти к ней, но никак не мог вспомнить фамилию и собирался просить Нину сводить его в гости завтра. Это же Томка Гладилина! Пышка и хохотушка, участница всех затей, которые только бывали в деревне! Ах, как изменилась, а характер все тот же, неуемный!

– Ты меня еще допроси! – неожиданно зло ответила женщина и повторила: – Что ты тут делаешь?

Кулябкин пришел в себя:

– При всем уважении, Тамара Федоровна, давайте каждый будет делать свое дело.

Тамара явно собралась начать дискуссию, и Рябов, у которого были свои неотложные дела, спокойно отправился в кабинет, слыша, как она продолжает напирать:

– Я тебе вопрос задала!

Рябов вернулся минут через десять и сразу заметил, что Нины в доме уже нет, а Тамара возмущенно проинформировала:

– Витя, ты посмотри, что этот… творит!

Рябов хотел уточнить, что именно творит «этот», но Тамару было не удержать.

– Нинку он арестовал, видишь ли! – сообщила она, совершенно не обращая внимания на то, что Кулябкин стоял в двух шагах. – И сейчас тут собирается…

– Тамара Федоровна! – повысил голос Кулябкин. – Попросил бы…

– Попроси, попроси, – передразнила Тамара. – Он, видишь ли, подозревает Нинку, что она отца убила! – Голос Тамары сочился сарказмом.

– Да, это я уже знаю, – успокоил ее Рябов.

– Так! – повысил голос Кулябкин. – Вы собрались? Сами пойдете или вывести вас?

– Вы собираетесь производить какие-то действия в этом доме? – усмехнувшись, спросил Рябов.

– Следственные мероприятия вас не касаются. – Из голоса и взгляда Кулябкина, булькая, изливалась радость. – Тем более что вас сейчас сопроводят…

Рябов перебил с усмешкой:

– Меня это еще как касается, и вам скоро это объяснят.

Кулябкин смерил его презрительным взглядом и отошел к людям, копавшимся в вещах, и начал что-то говорить, но в этот момент заверещала его мобила, и Рябову показалось, что она верещит особенно противно.

– Кулябкин слушает, – отрапортовал тот.

И уже через несколько секунд лицо его начало сереть с желтизной, и плечи стали опускаться, и начал он горбиться, и слова сказать не мог, вслушиваясь в речь собеседника, и видно было, что отвечает он высокому начальству.

Потом поток, журчавший в мобиле районного прокурора, иссяк, но он еще постоял несколько секунд, прижимая телефон к уху. Несколько раз он, видимо, отвечал на вопросы звонившего, каждый раз пытаясь что-то добавить, но замолкал.

– Сразу к вам? – уточнил Кулябкин потухшим голосом. – Да, понял. Конечно… Но я… У меня все в полном порядке! Ну, не могу же я ни с того ни с сего…

И снова замолчал.

Тем временем в дом вошел человек в камуфляже с явным намерением что-то сказать, но Кулябкин отчаянно махал рукой, сперва тыча пальцем в потолок, а потом закатывая глаза, чтобы показать, какое высокое начальство его распекает в данный момент. Наконец он закончил разговор, суетливо сунул телефон в карман, достал платок и стал обтираться.

– Слышь… это… короче, меня отзывают… – нашел возможность сказать важное человек в камуфляже.

Кулябкин кивнул и сказал куда-то в пустоту:

– В отношении вас, господин Рябов, произошла досадная ошибка. Приношу извинения от лица службы и от себя лично. Вы имеете законное право подать жалобу на мои действия. До свидания…

– А Нина? – все так же раздраженно спросила Тамара.

– Это все в установленном порядке, – отмахнулся Кулябкин и вышел из дома.

После долгой паузы Тамара спросила:

– Это что было?

Рябов буркнул:

– Досадная ошибка, он же сказал.

Тамара рассеянно кивнула:

– Девка только отца похоронила, а они!..

– Ты же видишь, что они на службе, Гладилина, – попытался успокоить ее Рябов.

– Я уж сколько лет не Гладилина, а Сильченко, – поправила Тамара.

– А всегда было видно, что ты к Грише тяготела, – согласился Рябов.

– Скажешь тоже… Это он меня все замуж звал, – сказала Тамара, но голос ее был все таким же напряженным. Помолчав, двинулась к выходу, но потом резко остановилась, развернулась: – Ты, Витя, видать, шибко серьезно поднялся, если такое можешь делать, но я тебе по старой дружбе скажу, а ты без обид… Москва далеко, и у нас тут не все ей подчиняются. – Снова помолчала и продолжила: – Это все, видать, наши домашние непонятки, так что ты… не лезь… – Сделала несколько шагов в сторону Рябова. – Тут на твои знакомства не посмотрят, пришлют отморозка, и всё…

– В каком смысле? – наконец-то заговорил Рябов.

Но в это время заверещал мобильный. Рябов глянул на экран, увидел надпись «Соня» и отругал себя. Телефон, который ему пришлось включить несколько минут назад, решая актуальные вопросы, был отключен еще в Москве, в тот самый момент, как он поехал в аэропорт, отправляясь на отдых и не желая, чтобы его беспокоили. А разговоры с Софией, дочерью Ворги, сейчас ему были совсем не нужны! Рябов выключил телефон и повернулся к Тамаре. Она смотрела на него все так же напряженно. Казалось, она хочет, чтобы он сейчас же изложил ей все свои планы, но в то же время чувствует, что ей и не понять, каковы реальные возможности человека, который сейчас стоит перед ней. Человека такого знакомого и такого в данный момент совершенно непонятного.

– В общем, так, – продолжила она, – мы с тобой сейчас обойдем дом, проверим, все ли надежно заперто, а потом пойдем к нам. Сменим обстановку, поужинаем, а там посмотрим. – И, видя, что Рябову этот план не нравится, сказала: – Не волнуйся, возле дома будет караул стоять.

«Какой караул?» – хотел изумиться Рябов, но Тамара опередила:

– По дороге расскажу!

– Да нет, Тома, – перебил Рябов. – Никуда я не пойду, спать хочу – спасу нет, так что…

– Ну и черт с тобой, – неожиданно легко согласилась Тамара. И, выходя из дома, проинформировала тоном, не предполагающим возражений: – За домом присматривать будут, так что ты не волнуйся – это свои…

5

Понедельник (утро)

Этот день для Рябова начался очень рано. Собственно говоря, вообще трудно было бы сказать, когда закончился для него день вчерашний, такой бурный и переполненный событиями, а когда начался сегодняшний, новый! После того как Тамара ушла, так и не добившись согласия на «охрану», он попытался хотя бы лечь в постель, но смог там провести не более получаса, ворочаясь с боку на бок, но так и не заснув. Одна за другой всплывали картины «маски-шоу», которое, начавшись так бурно, завершилось ничем, и Рябов, осознав, что сна ни в одном глазу, отправился в кабинет Доброхотова и там с удовольствием закурил сигару.

Курение, конечно, вредит здоровью, как, впрочем, и многое другое из того, что делает человек, но помогает думать.

Во всяком случае, Рябов хотел в это верить, потому что думать было необходимо и думать было над чем!

Во-первых, просто так обыски не устраивают.

Во-вторых, нежелание допустить присутствие при этом хозяйки дома означало, что найти и изъять хотели что-то такое, что никак не может быть признано доказательством ее вины.

В-третьих, если у Кулябкина была бы точная информация и он искал бы что-то конкретное, то никакой звонок начальства его бы не остановил. Понятно, что Кулябкин этот действовал не сам по себе, а с чьей-то команды или подсказки. И в этом случае он любому звонившему каким-то образом это объяснил бы.

В-четвертых, поведение мужика в камуфляже подсказывало, что он привез сюда своих бойцов без какого-то официального обоснования и быстро понял, что может «попасть под раздачу».

Ух, сколько тонкостей! И это не все, ой, не все! Итак, Кулябкин был сюда направлен с простой целью – найти и увезти что-то! Что-то такое, между прочим, доказать наличие чего Нине потом было бы очень сложно, а то и вовсе невозможно!

Что?

Как там сказал герой Никулина из «Бриллиантовой руки»? «Золото – брильянты»? Наркотики? Валюту?

Да какая разница, сам себя перебил Рябов, другое важно!

Конечно, он успел позвонить людям влиятельным, людям, которые могли запросто решать важные вопросы, но на такой эффект, какой это произвело вчера, он даже не рассчитывал! Почему Кулябкин так безропотно по одному звонку все прекратил? Ну, позвонил какой-то начальник, и что? Основания для визита вполне законные – арест по подозрению в убийстве. Ордер предъявлен, арест произведен, и в чем проблема?

Обыск хотели начать после того, как уведут Нину. Почему? Чем могло помешать ее присутствие? Ответа пока нет.

Ну ладно, что дальше?

Звонок откуда-то сверху, с большой высоты? Возможно, по здешним меркам и с огромной, но в чем проблема-то? Не хотел Кулябкин давать пояснения начальству при нем, Рябове? Ну, отошел бы в сторонку, велика проблема! А он просто «взял под козырек» и все свернул! Значит, обыск этот он объяснить не смог бы! Значит, хотел искать и найти что-то вполне обычное и законное, что-то такое, что само по себе никак не может быть поводом к обвинениям…

…Кажется, Рябов на какое-то время все-таки задремал, потому что, когда он снова открыл глаза, в комнате уже было светло, почти как днем. Он обвел неспешным взглядом кабинет и подумал о том, как много событий произошло в крохотной деревушке за какие-то два дня…

Словосочетание «два дня» почему-то заставило напрячься, и он спросил себя: где он совсем недавно слышал именно про «два дня»? Уж какой такой важный разговор у него состоялся, что эти «два дня» вдруг так обеспокоили? Он буквально рванул на себя ящик стола, достал пакет, вытащил письмо Доброхотова и нашел то, что искал! Денис Матвеевич написал: «Будет лучше, если ты уедешь через пару дней после похорон. И приличия будут соблюдены, и тягостных ощущений не возникнет. Но уезжай не навсегда! Дом будет ждать тебя хотя бы изредка. Он тебя помнит».

Через пару дней! И если бы Рябов уехал, предположим, сразу после того, как побывал на кладбище, то, скорее всего, так и не узнал бы ни о чем? Совершенно верно! Он снова перечитал завещание, передававшее ему половину этого дома: а что, если Доброхотов сделал это, чтобы у Рябова были законные права препятствовать чему-то, происходящему в доме.

Но откуда он мог знать о таком повороте дел? Ну хорошо, не знать, а предполагать, что это меняет? Да нет, сам себе сказал Рябов, что ты ерунду городишь, как так можно было рассчитать и как можно было так ошибиться! Доброхотов жил на вулкане и понимал, что может произойти? Погоди, продолжал наставлять себя Рябов, не выдумывай ничего такого, что может увести далеко в сторону!

Поскольку именно то, что случилось, уже случилось, надо было во всем этом разбираться. На глаза ему попался листок с фамилиями, написанный, судя по почерку, Ниной. Видимо, все-таки составила и просто положила на стол.

Некоторые фамилии показались ему знакомыми, он попробовал вспомнить этих людей и, кажется, кого-то вспомнил, но неожиданно громко скрипнула дверь на первом этаже, и раздался голос Тамары Сильченко:

– Одевайся давай, московский гость, да пошли завтракать!

Едва вышли со двора, Тамара сказала:

– Ты ведь про Денис Матвеича ничегошеньки не знаешь, а знать надо, особенно сейчас. Без него тут ничего не было бы…

– В каком смысле? – спросил Рябов.

– Да в самом простом, – коротко ответила Тамара. – Тут за последние годы столько перемен, столько нового, что народ все еще в себя приходит!

– А что случилось?

– Ничего не случилось, – усмехнулась Тамара. – Просто взялся за нас профессор Доброхотов.

– Это как?

– А очень просто, – продолжила Тамара, и слышна была в ее голосе гордость. – Он, как только здесь постоянно стал жить, так стал нас подначивать, чтобы мы натуральными продуктами занялись: мол, все, кто себя побогаче считает, только натуральное едят. Ну, народ у нас, сам понимаешь, ленивый, к новому не шибко тянется, но Матвеич – настырный, уговорил. Начали с молочки, потом овощи, а сейчас ассортимент на три листа растянут, и все разбирают!

– Молодцы! – похвалил Рябов.

– Молодцы-то молодцы, – продолжила Тамара, – да тут вот какая штука… Когда все начиналось, никто не верил, работали, можно сказать, просто от нечего делать, о заработках не очень заботились, а значит, и прибылей – шиш. В общем, финансировал все Денис, а все эти дебет – кредит потом пошли. Потом, правда, стали и сами соображать, но свои деньги вкладывать не хотели… мало ли что… – Она помолчала, потом резко остановилась: – В общем, Витя, у меня вот о чем голова болит: боюсь, что вся эта катавасия с Нинкой-то как раз из-за нашего хозяйства. В него ведь несколько человек вложилось, но основная доля у Дениса, а сейчас у кого? А на хозяйство многие, поди, уже и глаз положили…

Рябов постарался скрыть недоверие:

– Да сколько уж с него, с вашего хозяйства, получить можно?

Тамара предсказуемо обиделась, но продолжила слегка иронично:

– У нас, конечно, не Москва ваша, но миллионов двадцать – двадцать пять мы за год прибыли имеем. – Она посмотрела на Рябова, пытаясь понять, как он воспринял эту новость, и добавила: – Мы с Денисом о развитии много говорили, много сделали, и со следующего года опять начнем, хотя без него, конечно, трудно будет. – Тамара глянула куда-то в сторону, будто оценивая возможности, потом махнула рукой: – Завтрак уже, поди, готов, не успеем!

– Куда не успеем? – удивился Рябов.

– Хотела, чтобы ты домики наши новые посмотрел.

– Что за домики?

– Ну, знаешь, как в американских фильмах показывают? Домик одноэтажный, с мезонином, или как там это называют, и вокруг него лужайки, газончики разные там…

– И что? – Рябова немного удивила та теплота, с которой Тамара говорила об этих «домиках».

– А то, что домики эти Денис построил под приезжих!

– Приезжие-то вам зачем?

– А затем, что, например, лечить да учить в нашей Кричалиной, считай, некому! Никто сюда ехать не хотел из «новых»-то! – почти сердито ответила Тамара.

– И что сделали?..

– А у Дениса голова, где надо, вот он и придумал привезти сюда тех, кому в городе-то уже вроде и места нет, людей, которые там… ну, по возрасту… сам, поди, знаешь, – вздохнула Тамара. – А тут они так прижились, что наши на них только что не молятся!

– В общем, ты мне хочешь сказать, что фирма, которую создал Денис, процветает, и Нину арестовали, чтобы фирму вашу отжать?

– Ну а что? – мигом рассердилась Тамара. – Особенно если какой-нибудь местный начальничек хочет детенышу своему будущее обеспечить или, например, молодухе своей на шубки-машинки!

Рябов пожал плечами, и Тамаре это не понравилось.

– Ой, Витя! Это у вас – разные там… передовые технологии… А тут все так тебе завернут, как при хане Кучуме было.

За столом в доме Сильченко, кроме семьи Тамары и Гриши, их ждал парень лет тридцати, лицо которого показалось Рябову знакомым, но вспомнить никак не мог, тем более что застольный разговор перескакивал с одного воспоминания на другое, отметая любую логику!

К концу завтрака стали приходить люди, которым Тамара давала указания на день, и делала это так привычно, что Рябов удивлялся: вроде никакими веб-семинарами не интересуется, а дело знает!

Поднимаясь из-за стола, Тамара спросила:

– Ты здесь будешь?..

– Пока здесь, а часа через полтора-два в город надо! – ответил Рябов.

– Ты вот что, – сказала Тамара. – Мы тут за домом присмотрим, а ты возьми ключи от их квартиры городской, да там осмотрись… Ну а потом, мало ли как повернется, может, задержишься. А чтобы без разных там… неожиданностей вроде вчерашней, так с тобой наш безопасник поедет.

Она посмотрела на того самого парня, и он с готовностью кивнул.

Рябова осенило в тот момент, когда через пару часов он выходил к ожидавшей машине, за рулем которой и сидел тот самый парень.

Еще раз вглядевшись в его лицо, Рябов воскликнул:

– Геня!

Парень, услышав такое детское обращение, просиял и поправил:

– Щеня! – Потом радостно уточнил: – Геней-то меня из-за тебя называть стали!

Рябов неожиданно смутился и, стараясь скрыть это, положил руку собеседнику на плечо:

– Да ладно тебе!

Хотя все именно так и было…

Лет двадцать назад Гену Щенникова привезли на все лето в Кричалину родители, и был Гена к деревенской жизни совершенно не приспособлен, что и вызывало у местной ребятни постоянное желание подшутить над «городским», да и дед с бабушкой, к которым Гена был привезен, добавили жару. Очень им не нравился муж единственной дочери, а заодно и его фамилия, потому в разговорах именовали зятя не Щенниковым, а Щеней, и уж тем более не по имени. Чтобы знал!

Народ в деревне общительный, и прозвание это сразу перенесено было и на Генку, что его очень огорчало и злило. Правда, драться во всей деревенской пацанвой у Гены не хватало сил, и неизвестно, как бы все продолжилось и чем бы закончилось, если бы Рябов, пользовавшийся в Кричалиной всесторонним авторитетом, не пресек эти игры, сказав раз и навсегда:

– Не Щеня он, а Геня!

Оглядел всех и спросил:

– Кто не понял? – После паузы обрадовался: – Вот и хорошо! Умные вы, ребята!

И то, что Гена Щенников помнит это до сих пор, приятно удивило Рябова.

– Но изменился ты, конечно, здорово! Потому и не сразу узнал! – сказал он, как бы поясняя и извиняясь.

– Да за столько-то лет, конечно! – с пониманием согласился Геня. – Да и вообще, тут столько изменилось, что…

И присвистнул.

Присвистнул и сразу же уточнил:

– Едем? Или ждем кого?

– Едем! Кого нам ждать? – ответил Рябов. – Или тебе еще кого подхватить надо?

Геня посерьезнел и, помолчав немного, сказал:

– Мне тут ни ждать, ни подхватывать никого не надо! Я тут за безопасность отвечаю.

– Ишь ты! – воскликнул Рябов и сразу же спохватился: – Уж извини, никак не ожидал. И давно?

– А с самого начала! Все мной поставлено, и, кроме меня, никто этим не командовал.

– Значит, тебя вся эта катавасия больше всех беспокоит? – спросил Рябов.

– Если честно, то не так, чтобы… – почти безразличным тоном ответил Геня. – Во всех этих делах я наезда на нас не вижу.

– А Тамара видит, – как бы возразил Рябов.

Геня посмотрел на него, потом на дорогу, снова на Рябова и сказал:

– Томку – между нами – другое пугает.

– И что же?

Геня снова посмотрел на него – на дорогу, потом слегка сбавил тон:

– Ну, это мне так кажется, а я, может, и ошибаюсь…

– Ты уж, если начал, не крути вола за хвост, – попросил Рябов. – Рассказывай…

Геня молчал, и Рябов сказал с пониманием:

– Нет, конечно, если я не вашего полета птица…

– Да не в том дело, – перебил Геня. – Я ведь только вижу и догадываюсь, а может, и ошибаюсь… Но так мне кажется, что Томка боится, как бы Нинка все не продала. Ей ведь все отцовы дела побоку…

– В каком смысле? – не понял Рябов.

– Ну, «в каком-каком»… – передразнил Геня. – Она же этим никогда не занималась, дела не знает, и не похоже было, что узнать захочет. Ей сейчас проще все продать, потому что у нас главный собственник – дядя Денис, а все остальные… так… сбоку припека… Ну, кроме Томки, Григория и меня…

– А вы что же?

– Тут такое дело, – охотно рассказывал Геня, – когда дела пошли хорошо, когда все у нас расхватывали и еще просили, решил дядя Денис всех сделать собственниками. Знаю потому, что он все это с нами обсуждал: со мной и Томкой. И говорил, что на свои деньги человек будет охотнее работать.

– И что?

– А ничего. Он предложил, а никто не захотел, и только мы с Томкой и взяли по десять процентов акций.

– И больше никто?

– Больше никто. – Геня шумно выдохнул: – Тупой народ-то, хочет, чтобы под него все текло и вытекало, а самому двигаться будто и нужды нет!

– И если Нина продаст, то твои, например, десять процентов ничего не будут значить, – догадался Рябов.

– Ни копейки! – согласился Геня. – Нам за них и гроша не предложат… – Он замолчал, но было его молчание каким-то напряженным и беспокойным. Терпел он недолго. – Тут ведь важно, что Нинка цены настоящей не знает и знать не может, а…

– А ты знаешь… – продолжил Рябов.

– Да как сказать. – Геня не скрывал своих сомнений, но продолжил: – В бухгалтерских делах я не силен, но могу тебе сказать, что дядя Денис в год получал миллионов пятнадцать – двадцать… Хотя, конечно, он – хозяин, тут все справедливо…

– Пятнадцать – двадцать? – удивился Рябов. – Ты же знаешь, что я в его доме живу, но, честно говоря, никаких следов роскоши не видел, так что…

– Могу тебе сказать, что и в городской их квартире, где последние годы Нинка живет, тоже роскоши не видал, но возможно, средства на счетах, – сказал Геня. – Точно знаю, что есть счет, который Нинке достанется, но она пока о нем не знает…

– Она не знает, а ты знаешь? – насторожился Рябов.

– Не забывай, что на мне вся безопасность, – усмехнулся Геня.

Видно было, что он принимает решение.

– В общем, куда и что еще – не наше с тобой дело, но миллиона четыре, а иногда и пять он передавал фирме, вполне солидной с виду, но довольно… как бы сказать… интересной…

– За что переводил? Крышевали?

– Говорю же: безопасность – мое дело, и помощь мне не нужна! – отрезал Геня. – Нет, не крышевали, и, вообще, не знаю, за что он платил. Они обналичивали, а наличку отдавали мне.

– Обналичивали под процент?

– Ну конечно! – удивленно подтвердил Геня. – А как еще? Но мне причитающееся выдавали с точностью до сотенной бумажки…

– И ты их – Денису?

– И я их – Денису, – согласился Геня.

– А он – кому? – продолжил диалог Рябов.

Геня помолчал:

– Только догадываться могу… Но пока не скажу… Уточню… – посмотрел по сторонам и спросил: – Тебе куда надо-то?

6

Понедельник (первая половина дня)

А надо было Рябову на встречи. Точнее, на одну встречу, куда приглашены были сразу трое. Трое из того списка, который нашелся в столе Доброхотова: две девушки и парень по имени Артем. Известие о смерти Дениса Матвеевича все трое восприняли с уместными реакциями и печалью, но вопрос о том, чем занимались они под руководством Доброхотова, вызвал странную реакцию: все трое начали выяснять, кто он, Рябов, такой, чтобы спрашивать, и пояснения их, кажется, не устраивали.

Потом Артем начал отвечать, но каждый раз перед тем, как ответить, он смотрел на Надю, девушку, с которой пришел, то ли прося подтвердить его слова, то ли испрашивая ее согласия на откровенность. Впрочем, назвать откровенными его ответы было невозможно.

Вдруг вторая девушка, сидевшая молча и сосредоточенно глядевшая на Рябова, всплеснула руками:

– А я тебя вспомнила! Ты ведь у Дениса был аспирантом, верно? А я – Люда! Не помнишь?

Она повернулась к своим спутникам и пояснила:

– Вы тогда еще в школе учились, а я уже на первом курсе была. А этого Рябова все девки любили, а он только Нинку Доброхотову.

И как ни в чем не бывало вернулась взглядом к Рябову:

– Как она-то после…

Странно, но Рябову воспоминания Люды дали возможность повернуть разговор в удобную сторону:

– Раз уж ты меня вспомнила, то, вероятно, помнишь и мой внезапный отъезд…

Люда кивнула.

– …и поймешь, что я не мог просто так бросить Дениса Матвеевича. После отъезда я хотел финансировать его исследования, но он все время просил не спешить, говоря, что время для крупных вложений еще не пришло… – Рябов сделал паузу, закурил, потом продолжил: – Ну, а сейчас в некотором роде произошло изменение, и я изучаю возможности спонсирования с целью продолжения начатого.

– И много хочешь… то есть хотите… спонсировать? – проявила интерес Надя, до того времени молчавшая.

Рябов ответил после паузы, неотрывно глядя ей в глаза:

– Размеры, как вы понимаете, определяются интересами. Вот я и хочу понять, насколько мне это интересно.

Девушка спокойно встретила его взгляд и, тоже выдержав паузу, ответила:

– Денис Матвеевич был человеком взглядов широких во всех отношениях, и фантазия у него была очень богатая.

– Это вы о чем? – уточнил Рябов.

– О чем? – переспросила Надя. – Если вы у него учились, то помните, как он руководил научными исследованиями! Он ведь сначала никаких серьезных задач и не ставил, а просто велел нарабатывать материал.

– Вы имеете в виду, что направлений было много, и вы не о каждом из них знаете?

Надя кивнула, посмотрела на своих коллег и те тоже закивали.

– Ну, а приоритеты он как-то выделял?

– Он-то, конечно, выделял, – сказал Артем, – но перед нами не отчитывался.

– Понимаю, – кивнул Рябов, – ну, а о том, чем занимались вы, рассказать сможете?

Снова заговорила Надя:

– Ну, нам, например, нашей группе, – она прикоснулась к руке Артема, будто приглашая и его к разговору, – поначалу приходилось просто обходить дворы и расспрашивать о разных историях из прошлого.

– Ходили по Городу? – перебил Рябов.

– И по Городу, и по деревням, да вообще по области…

– У нас было человека четыре с Урала, так он их туда отправил! – вмешалась Люда.

– Да, да, да! – оживленно закивал Артем. – Мне потом они рассказывали, отчеты писали…

Teleserial Book