Читать онлайн Дети Кохона. Мой сводный – инопланетянин бесплатно

Глава 1

Из всех твоих придурей, эта – самая дурацкая. Лиссену уже не нужно было говорить это вслух – он просто выразительно смотрел. Мортен отвернулся, проверяя оружие. Да, у него было странное правило: раз в год он охотится на самое страшное чудовище, какое найдет. Один. Но он верил, что именно это делает его сильным.

Каждый год Лиссен повторял одно и то же: это слишком рискованно, это глупость и безумие, даже для опытного охотника. Даже для лучшего и главного охотника кохона.

Но прикрывал его каждый раз, потому что был самым верным другом с самыми крепкими нервами.

– Если отец спросит – я в патруле.

Лиссен угрюмо промолчал, осуждающе качнув головой.

Стащив футболку одной рукой, Мортен натянул костюм из канонита. Ткань, которую присылали на Землю с Алхона, обтягивала как вторая кожа и защищала лучше стальной брони. А еще – отбивала человеческий запах.

Внимательно проверив костюм на отсутствие микропрорех перед зеркалом, он глянул на экран смартфона: десять вечера.

– Я вернусь в районе полуночи.

– Главное, чтоб ты с ныхом в брюхе не вернулся.

– Лиссен, ты не моя бабушка. Хорош причитать.

– Слышь, я не буду его тогда из тебя доставать, – упрямо добавил Лиссен.

– Без вопросов. Темыч достанет, если у тебя кишка тонка.

Мортен подвесил на рукава отщелкивающиеся в руку ножи, засунул в кобуру распылитель и огнестрельное – куда без него.

Проследи за патрулями, пока я не на связи, – напомнил Мортен, выходя из дома.

– Мор, дай с тобой пойду. Просто подстрахую.

– Лис… брат, спасибо, но нет. Один пойду – мне так надо.

– Да-а-а чтоб тебя.

Того ныха он выслеживал больше месяца. Хитрая тварь, и тоже на охоте. Потому и попался – был слишком сосредоточен на жертве.

Мортен тоже внимательно изучил объект: мужчина тридцати пяти, пару месяцев как прошел через муторный развод. Подбухивает и катится по наклонной. Но все же довольно сильный, чтобы ных мог легко в него войти. Тому требовалось подтолкнуть жертву в депрессию, а для этого пришлось проявиться.

Так Мортен его и засек в первый раз – просто сидел в кафе с ребятами, и они все одновременно почувствовали, переглянувшись. Сосущее чувство под ложечкой и чуть затошнило. Ных высасывал силы из человека где-то совсем рядом.

– Мой, – первым сказал Мортен, и охота началась.

Долгий кропотливый месяц выслеживания, сбора информации, гипотез и подтверждения. Когда он окончательно понял алгоритм действий ныха, он вычислил точку, где тварь должна проявиться в следующий раз, чтобы нанести очередной удар по жертве. Возможно – финальный.

За месяц ных времени не терял: довел мужика почти до края, организовал настоящую депрессию с прогулами работы и запоем, и каждый раз, когда бедолага рвался к любовнице, чтобы получить душевную поддержку и устроить себе ночь трезвости, встречал его по дороге.

Но на этот раз Мортен оказался в нужной точке раньше, чем ных. Рядом с домом – ярко освещенная парковка, куда жертва должна была подъехать в течение получаса. Мортен занял наблюдательную позицию на темной детской площадке. Он ожидал, что ных проявится только с появлением жертвы. Все его внимание было сосредоточено на парковке. Когда вдали появился автомобиль, Мортен почувствовал приятную вибрацию в теле: дальнейшее было предрешено.

Парень несся как чокнутый по пустой дороге, явно пытаясь выпустить часть своего негатива через правую ногу, втапливающую педаль газа в пол. Мортен даже удивился, когда внедорожник плавно сбросил скорость и аккуратно припарковался возле дома. Видимо, как ни старался ных, окончательно с разумом этот тип не расстался.

Сейчас.

Водительская дверь открылась, мужик вышел наружу и закурил. Обратный отсчет в голове Мортена ушел в минус. Ничего не происходило. Что-то не так.

Еще три секунды он мучительно пытался понять, где просчитался, а затем голова сама дернулась к подъезду. Девушка!

Она вышла навстречу курящему мужику, но тот ее еще не видел – парковка за углом. Зато отлично видел Мортен и ных. Со стороны казалось – просто вышла и замерла возле подъезда, стоит, растерявшись. Но она была оглушена. И позади нее быстро разрастался темный клубок, который за те секунды, что Мортен пялился на курящего мужика, стал вдвое выше человеческого роста.

Ныху ведь неважно, в кого проникать. Вопрос лишь в том, в кого легче. Охотился за одной жертвой, но она привела к нему другую. Мортену не повезло – этим вечером девушке слишком сильно взгрустнулось, и она вышла слабая. А мужик приехал неожиданно бодрячком.

Драгоценное время ушло. Вместо короткой тихой схватки будет шумно и долго, ну и шансы – поровну. Еще на секунду Мортен заколебался. Он мог просто позволить ныху проникнуть в девушку, а потом доставить ее в кохон для очистки. Но часть ее личности по дороге умрет, если не вся – тварь сильная. Он сожрет ее за считанные минуты.

Приняв решение, он вооружился распылителем и в пару прыжков вылетел к подъезду. Эффект неожиданности позволил ему ударить первым – и ных съежился до человеческого размера. Но стоило ему повернуться, как стало жарко. Удары жалами, яд, удушающий газ, а потом звуковая атака на той частоте, которую земляне не воспринимали. Зато Мортену вдарило по ушам на полную.

Он оглох и почти ослеп от боли, а от вони сознание почти погасло, но ных заплатил свою цену за атаку: стал плотнее. Клубок тумана превратился в такое, что выдержал бы не каждый желудок, даже будь это просто триллер на экране: комок из жал, пузырей с ядом, агрессивные жвала. А тот, кто хоть раз почувствовал запах ныха и не потерял сознание, мог бы всю оставшуюся жизнь спокойно водить экскурсии в городскую канализацию.

Мортен все это видел и обонял уже далеко не впервые – и смог удержать контроль за желудком. Ножи сами пришли в руки и ударили в слабые места. С диким воплем ных лишился главного жала, а затем – обоих глаз. Новые удары жал он вывез сквозь зубы и добил уже полностью плотную тварь из обычного бесшумного ствола.

Когда ных дернулся последний раз, Мортен почувствовал, как ушли все силы и сполз на скамейку возле подъезда, вяло прикидывая, сколько людей в доме могли проснуться от вопля ныха и мог ли кто-то успеть выглянуть в окно. Так или иначе – дом надо проверять, но сначала почистить память девушке. И ее любовнику, который докурил и решил подойти к подъезду как раз в тот момент, когда Мортен добивал ныха. А сейчас просто стоял в двух метрах и пытался выхуеть, переводя взгляд то на Мортена, то на вонючий труп, то на свою парализованную девушку с застывшим взглядом.

Телефон вибрировал в кармане всю последнюю минуту, и Мортен знал, кто это. Кохонный браслет на левом запястье раскалился. Дотянувшись до кнопки, он хрипло выдохнул:

– Все хорошо, пап, я жив. Но нужна помощь с зачисткой. Срочно.

После полной зачистки памяти всех свидетелей и распыления ныха последовала еще одна схватка – словесная, в машине отца. Срываясь с любимого витиеватого сарказма на чистый мат, Хеннинг интересовался, какого хрена Мортен отправился на схватку один.

Мортен, примерно в таких же выражениях, отвечал то, что знали они оба: охотнику иногда нужно рисковать, чтобы не терять форму. Если все время ходить на схватки толпой, точно не вывезешь внезапное нападение группы ныхов.

– Это была очень взрослая и опытная тварь, – все еще исходил паром Хеннинг, пока они мчались в домашний район. – Ты даже вакуумный ствол не взял – сын, ты тупой?

Но Мортен не особенно внимательно его слушал, глядя в окно. Он знал, что отец скоро успокоится и вспомнит, что сын давно уже не маленький. И о том, что для использования вакуумного ствола по назначению нужен напарник или третья рука, которая конституционно не предусмотрена у алхонцев.

Просто Хеннинг не мог сдержать себя, когда кому-то из младших грозила опасность.

– Пап, подожди, – выпалил он, когда его глаз зацепил что-то странное возле круглосуточного супермаркета. Странная девушка в дверях.

– Я еще не все ска…

– Тормози, пап! Алхонка без защиты.

– Что?

Реакция тела Хеннинга почти всегда опережала его сознание – он был охотником гораздо дольше, чем Мортен. Еще не понял, но уже развернул автомобиль, вернул их к супермаркету и припарковался, после чего они оба ошеломленно уставились на женщину, которая уже переходила дорогу.

В руке – обычный пакет с продуктами, джинсы, куртка, волосы, собранные в хвост. Ничего не обычного, вот только она не была землянкой и принадлежала к тому же виду, что и они. И при этом они ее не знали. Это была полнейшая дичь, не говоря уже о таких «мелочах», как ее ночной выход из дома. В непатрулируемом районе. Без защиты. Без браслета.

– Кто эта бессмертная, мать ее? – выпалил Мортен, ожидая, что всезнающий отец разъяснит все, но Хеннинг смотрел на дикарку примерно с тем же выражением, что и сын. На лице его отражалось чистое изумление.

– Сиди, – выпалил Хеннинг, выпрыгивая из машины и быстрым шагом направляясь за незнакомкой.

Глава 2

Тот странный человек буквально заставляет пойти с ним, поймав утром по дороге на работу. Под очень странным предлогом: «поговорить о важном». Напоминает о последних просветительских веяниях в школе у моей старшей. Я невольно улыбаюсь и не отношусь к этому серьезно.

Понятия не имею, зачем иду – точно не за бесплатным завтраком, хотя кормит он очень вкусно – в кафе, где для меня самой дороговато.

Наверное, я соглашаюсь потому, что не могу сдержать любопытства. Моя жизнь не слишком богата на события в последнее время. Ну ладно – на самом деле он привлекательный, и выглядит очень прилично. Такие обычно не знакомятся на улице.

Лучше бы просто сделал комплимент и взял телефон, честное слово. Взгляд умный и уверенный, одежда дорогая, но не броская, движения плавные. Он принадлежит к породе редких мужчин-хищников, которые остаются сексуальными в возрасте чуть за пятьдесят.

– Какое необычное имя, – улыбаюсь я, когда он представляется Хеннингом и сразу понимаю, что неосознанно начала флиртовать.

А его ответный взгляд такой, что… блин, обидно. Ласковый и одновременно слегка укоризненный, словно он мой начальник, а я тут нарушаю субординацию. Значит, не зацепила, понимаю я и на секунду расстраиваюсь – зачем тогда звал? Но тут же беру себя в руки и меняю улыбку на более нейтральную и деловую.

– Слушаю вас, – гораздо суше говорю я, но тут подходит официантка, чтобы взять заказ. Выбираю один омлет, и он заказывает мне едва ли не половину меню для завтраков. А себе – только кофе и сэндвич.

Выдержав паузу до того момента, как официантка оказывается за пределами слышимости, он смотрит прямо в глаза и говорит мне:

– Альма, это сейчас покажется странным, но… я – твой отец.

Мое сердце екает прежде, чем срабатывают защитные механизмы здравого смысла. Но потом я как девочка глупо смеюсь, глядя прямо в серьезное красивое лицо:

– Что?

– Это правда.

– Нет, не правда.

Я все еще улыбаюсь и жду продолжения шутки.

– Твою маму звали Татьяна…

– Она давно умерла, – резко обрываю я. – И это не может быть правдой. Я знаю имя своего отца, знала его всю жизнь. Его зовут Сергей Юр…

– Ты знаешь имя бывшего мужа твоей покойной матери, – спокойно утверждает мужчина, сидящий передо ней. – Скажу сразу: у меня нет твердых доказательств. Но просто посмотри на меня внимательно. А потом посмотри в зеркало. Тебе ведь сорок два, верно? Это потому что ровно сорок три года назад я встречался с Таней, и мы были близки.

На него трудно смотреть. Я сама не могу понять, почему теперь держу взгляд опущенным, словно стеснительный подросток. Улыбка сползла. Хочется заорать на него, что да, мне уже за сорок, так что какой тут может быть, к чертям, новый отец?

Но правда в том, что прошлое матери для меня всегда было очень мутным, и отца я не знала. И она никогда не была образцово честным человеком. Могла и приврать.

Внешность Хеннинга в точности такая, как и моя – теперь, когда он обратил на это внимание, отрицать трудно. Тот же оттенок редкого пепельного цвета волос, те же голубовато-серые глаза, и такой же формы. Вот только одна разница: он красивый, а я… просто блеклая.

– И где же вы были сорок два года, позвольте спросить?

Из меня льются саркастичные интонации, но руки, скручивающие салфетку в жгут, выдают. Изнутри начинает потряхивать. Усилием воли прекращает эти движения, я поднимаю подбородок.

– Жил в Москве, как и ты, – спокойно отвечает он. – Я не знал о твоем существовании. Мне очень жаль.

– И как вы узнали? – тихо спрашиваю я, все еще надеясь поймать его на какой-нибудь ерунде.

Хеннинг отводит глаза в сторону, но ни один мускул на лице не дергается. Ответ на вопрос, который я задала, у него есть.

– Я искал твою мать, так и узнал про тебя, – говорит он. – Возраст в документах навел на мысль, а потом просто посмотрел фото и все понял.

– Сколько вам лет? – внезапно осеняет меня. – Вы выглядите едва на пятьдесят.

– Мне шестьдесят три, малыш. Если нужно, покажу паспорт, но он сейчас в машине.

Я смотрю ему в глаза, надеясь, что это как-то поможет определить правдивость его слов, но больше секунды пялиться не могу – обжигаюсь и смущаюсь.

На самом деле не похоже, что он врет. Зато похоже, что читает все мои мысли. И спокойно молчит, держит паузу, позволяя мне все осознать и задать все вопросы.

Я медленно осознаю… да, он выглядит молодо, но и мне никто не дает даже тридцати пяти, не то, что моих сорока двух – так что это моложавость внешности может быть семейной, и тогда значит: еще одно очко в его пользу.

– Ладно, – сдаюсь я. – Допустим, вы мой отец, хотя верится слабо. Ну и что вы хотите?

– Хочу узнать тебя. Хочу быть рядом и помогать.

– Я большая девочка.

Мой тон становится таким ледяным, что только глухой бы не понял. Может, даже слишком. Но на слово «помогать» у меня срабатывает защитная стойка. Помогать с первого дня знакомства рвутся обычно те, кто потом кидает по-крупному.

– Большая, – соглашается он. – Но тянуть одной двоих детей и так непросто, а тут еще четыре миллиона задолженность по ипотеке… Твоей зарплаты, судя по всему, хватает только на еду.

Видимо, в ответ на холодность у него тоже кое-что включается. Потому что взгляд становится очень жестким и пронизывающим – только что не обвиняющим. А его знание приватных фактов и цифр, мягко говоря, поражает.

– Как вы узнали? – бормочу я, выдаю свой испуг.

Его лицо мгновенно смягчается. Хеннинг открывает рот, чтобы ответить, но тут подходит официантка с подносом и принимается ловко метать на стол полные чашки и тарелки.

– Малыш, это не сложно узнать о каждом, – говорит он мягким, успокаивающим тоном, когда она уходит. – Дело не в этом, а в том, что тебе нужна моя помощь. И я хочу ее оказ…

Ответил? Нет, ушел от ответа.

– Я не возьму денег у незнакомого человека, – отрезаю я.

– Альма, я твой оте…

– Нет.

Знаю, что грублю, постоянно перебивая, но почему-то чувствую: такой человек, как он, легко меня продавит, стоит только дать слабину. Он говорит, жестикулирует и интонирует речь как опытный переговорщик.

Моя тактика дает результат, и он сдается со вздохом.

– Хорошо. Давай просто поедим и познакомимся.

Кофе очень ароматный, без горчинки, как я люблю. Гренки с семгой и мягким сыром – выше всяких похвал. Пока я жую, возникает долгая пауза, и мне хочется заполнить ее из вежливости после того, как отшила так грубо. Торопливо глотаю и спрашиваю:

– Чем вы занимаетесь?

– Я предприниматель. Поставляю кое-что для нужд военных организаций, – неторопливо, но без лишних пауз отвечает он.

Отлично. Папы – торговца оружием мне как раз не хватало.

– У вас есть еще дети? Жена? – спрашиваю я вслух.

– Только сын. Взрослый, конечно. Скоро познакомлю вас.

Может, не надо? Но вслух я этого не произношу.

Он спрашивает о моих детях, и я сдержанно рассказываю. Аглая – очень серьезная, и она уже в восьмом классе. Баламут маленький еще, первоклассник. Оба обожают рисовать, оба очень красивые, но разные: дочь – задумчивая и спокойная, Баламут – полностью оправдывает свое имя. Я и назвала его так потому, что пинал живот всю беременность.

Услышав об этом, Хеннинг широко улыбается, и от его глаз разбегаются морщинки, которые заставляют его лицо сиять.

– Я уже хочу познакомиться с ними.

– Я… ничего не могу обещать. Поймите меня правильно, я даже не знаю, кто вы, – честно отвечаю я, допивая кофе и изо всех сил сопротивляясь обаянию незнакомца. – Спасибо за завтрак, это было очень вкусно.

– Я не буду торопить тебя, но, пожалуйста, дай мне шанс, – очень спокойно просит он. – Хочешь еще кофе, пока они упаковывают еду?

– Мне пора уже… Ну ладно, еще одну чашечку, только маленькую, – соглашаюсь я, когда понимаю, что он действительно очень хочет этого.

Пока Хеннинг подзывает официантку, заказывая нам еще кофе, я смотрю в окно, за которым вовсю льет. Обычно я быстро принимаю решения, но сейчас просто не знаю, как быть. Вторая встреча – это уже серьезно. Что, если он никакой не отец, а просто опасный сумасшедший или мошенник какой-нибудь? Тогда его надо как можно быстрее сливать, вот прямо сейчас.

Но что, если он правда мой отец?

Осень навевает на меня депрессию. В последние месяцы в жизни была только работа и бесконечная круговерть домашних дел. Вечером приготовить еды, проверить домашку. В выходные – снова дети и подработки, чтобы наскрести на оплату приходящей няни.

На днях пришлось идти в магазин в двенадцать ночи просто потому, что не было другого времени. Последний бойфренд исчез на горизонте почти год назад, с подругами не удавалось встретиться чаще, чем раз в месяц – просто они жили на разных концах Москвы и тоже были погружены в круговерть дом-работа-быт-дети.

Возможно, раз в неделю болтать с сумасшедшим за кофе – не такое плохое развлечение? И не такое уж опасное?

– Ты бледновата. Хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он, и я киваю.

– Мне надо все это переварить.

– Я понимаю. Я ведь увижу тебя еще?

Дожидаясь, пока дождь немного ослабнет, я растягиваю вторую чашку кофе и изучаю Хеннинга из-под ресниц. Это странно, но он действительно вызывает родное и очень теплое чувство, которое в первые минуты я приняла за сексуальное влечение. Отец он мне или нет – с ним уютно.

– Ладно. Я встречусь с вами еще раз, но я все еще не верю, – предупреждаю я. – На следующей неделе?

– Или раньше. Созвонимся, хорошо? – быстро говорит он.

Я молча киваю. Официантка приносит пакеты с едой, и Хеннинг оплачивает счет, подвинув пакеты ко мне:

– Тебе на обед.

На выходе из кафе он раскрывает над моей головой зонт и доводит до входа в метро, а затем смотрит в глаза, словно не решаясь сказать чего-то, но потом встряхивает головой и говорит:

– Альма, еще одно. Не надо обо мне никому рассказывать пока. Моя работа… специфическая, ты позже поймешь. Подружкам, коллегам – не надо, – негромко говорит он.

Я молча киваю, и мы прощаемся. Всю дорогу до работы я просто ошеломленно сжимаю бумажные пакеты с дорогущими блюдами из кафе и пялюсь в черные окна вагона, чтобы перегрузить сломанный мозг. Что это, бл…, такое со мной случилось?

Глава 3

С тех пор, как они с отцом нашли его сестру, в его почте появилась новая папка под названием «Альма». Число фотографий и документов в ней росло каждый час – у них была отличная команда, а охотиться на человека без цели поймать ныха было гораздо проще, чем обычно.

За четыре дня Мортен собрал огромное досье, и она вся теперь была как на ладони. Альма вела простую жизнь добропорядочного человека: обычная офисная работа проектным менеджером, дети, пара подружек. Бойфренда не было, круг общения узкий. Выходила из дома в основном в магазин и на работу. Иногда по выходным ездила в фитнес-клуб.

Наблюдение за ней велось круглосуточно – первые сутки он присматривал сам, не видя даже нужды в напарнике: она никогда не осматривалась по сторонам, не оглядывалась назад и просто не умела замечать профессиональную слежку.

Да какую там – профессиональную. Даже если бы за ней по пятам ходил полярный медведь, эта девушка не заметила бы ничего необычного, вся поглощенная своими делами и мыслями по дороге на работу и с работы. Видеть настолько беспечную алхонку было странно.

Но самым необычным в ней было не это. Разглядев ее истинную внешность в первый раз, Мортен почувствовав нечто вроде удара бревном по голове.

Под неприметной земной поверхностью была такая сексуальная начинка, что он даже побоялся пускать по следу молодых охотников. Ведь они пока не знали, что она дочь Хеннинга и могли запросто начать подкатывать. Он и сам с трудом держался: да, формально сестрица. Но не родная же.

– Не вздумай, возьми себя в руки, – резко сказал Хеннинг, когда Мортен впервые обронил при нем что-то о ее внешности, разглядывая ее фото: они сидели в берлоге, работая каждый за своим компом с документами Альмы. Шел второй день сбора первичной информации.

Сначала захотелось вспылить: дескать, не идиот, но потом вспомнил, как отреагировал на нее в первый раз, и признался сам себе: да, идиот. Мозги расплавились.

Накануне он пялился на нее вторым зрением всю дорогу. На соблазнительный изгиб в том месте, где талия переходила в бедра. На сочную попку, на длинные ножки, на нежные губы. Она была старше него, но совершенно беззащитная, травоядная – городская молочная козочка. Во внешности это отражалось, заставляя все его инстинкты хищника вопить: атакуй и съешь… пока не слопал кто-нибудь другой.

У него давно не было женщины, он делал перерыв специально, пресытившись сексом ради секса. Хотел найти кого-нибудь поинтереснее, чем обычно, и вот нашел. Но тело теперь напоминало об упущении. И как теперь не торопить события прямо под носом у отца?

– А когда мы ей расскажем, надеюсь, ты не против? Если она захочет? – уточнил он.

Хеннинг и сам никогда не был монахом, и не вмешивался ни в чьи сексуальные контакты внутри кохона, при условии, что мужчины вели себя честно с женщинами и никого не обижали. Но поскольку речь на этот раз шла о его кровной дочери, Мортен предпочел уточнить.

– Против, – коротко ответил Хеннинг и, под изумленным взглядом сына пояснил:

– Сначала нужно избавить ее от ныха. Не заметил? Хотя куда там, если ты целый день разглядывал задницу.

На этот раз Мортен был по-настоящему пристыжен. Не разглядеть ныха в человеке? Такого с ним прежде не случалось.

– Она же не…

– Спящий. С рождения, – уточнил Хеннинг, и ему стало полегче: значит, ее личность не затронута, и он не такой уж слепой идиот. Спящего разглядеть намного сложнее, если не ждешь.

– Теперь понятно, почему она осталась жива.

– Да. Это маленькое чудо, – согласился Хеннинг, и у его губ прорезалась складка, которая Мортену не понравилась. Он давно знал отца: гиперответственность – его второе имя.

– Ты ведь не винишь себя в том, что не знал о ней?

– Виню, – коротко бросил Хеннинг и встал. – Но это не должно тебя волновать. Займись лучше ее бывшим мужем, из него надо вытрясти все алименты.

– Я займусь им. И ты не виноват, – тихо и упрямо сказал Мортен, хоть и знал, что заходит за опасную черту.

Отец молча встал и включил кофемашину, отворачиваясь.

– Пап?

– Займись ее бывшим, – повторил Хеннинг тем же ровным тоном, но его плечи опасно напряглись, и Мортен понял, что сейчас придется отступить.

Альма

На следующий день после встречи с Хеннигом в моем банковском приложении появляется операция о зачислении денег с непонятным кодом. Это весьма нетривиальная сумма – без малого миллион некруглой цифрой, с копейками.

Я звоню в банк и настраиваюсь в любом случае отправлять деньги назад. Думаю: это либо ошибка, либо он. Но я не собираюсь играть с незнакомым мафиозо в маленького мамонтенка. И никаких благотворительных взносов принимать не планирую – это сто процентов закончится плохо, чего бы он ни захотел взамен.

Но результат всех выяснений, после того как я прохожу тройной забор из роботов и называю все явки и пароли оператору, меня поражает. Мой новый знакомый ни при чем: просто бывший муж почему-то решил выплатить весь накопившийся долг по алиментам за шесть лет, хотя до этого упорно и ловко скрывался от судебных приставов.

Вот это поворот. Вот это жизнь забурлила у нас с детьми. По синему морю, к зеленой земле… Положив трубку, я ощущаю нечто вроде эйфории. Мне плевать, почему Олег это сделал и что у него в башке перемкнуло – вот вообще плевать.

Еще до обеда я вношу огромный платеж по ипотеке, ощущая почти физически, как с меня падает серьезная часть груза, который давит на психику уже несколько лет. Пятьдесят тысяч оставляю на подарки детям и покупку одежды, а сама летаю и пританцовываю на ходу до самого вечера.

Прямо на работе я устраиваю незапланированный шоппинг на маркетплейсах: заказываю Аглае давно обещанный графический планшет, новую шапку и куртку, а Баламуту – вертолет и зимние сапожки.

Но еще до того, как я успеваю закончить оформление покупок, мой счет снова пополняется. Что? Следом сообщение из банка: мне возвращают деньги за страховку по кредиту – остается только подписать измененный договор в приложении. Тупо смотрю на сумму, на сообщение, опять на сумму.

На этот раз сердце уходит в пятки. Я боролась за возврат этой страховки четыре года назад, когда мне вписали ее в обновленный кредитный договор без моего согласия, а я не сразу заметила. Но мне так и не вернули эти восемьдесят тысяч – сказали, я упустила период охлаждения, и надо было подавать претензию раньше. Теперь же мне почему-то перечисляют сто с лишним косарей.

Пятачок, эти пчелы неправильные. И этот мед совсем-совсем неправильный.

В голове мелькает, что не стоило вносить такой крупный платеж разом – и это, наверное, какое-то хитрое мошенничество, связанное с утренним переводом. Другой версии для такого совпадения у меня пока нет.

Приходится по дороге заехать в банк.

Едва дождавшись своей очереди, я бросаюсь к окошку с талоном и на стрессе едва не тыкаю менеджеру по кредитам в нос своим телефоном.

– Вот. Что это за странный перевод? Почему вдруг возвращают страховку и почему сумма больше восьмидесяти?

– Одну минуту, я проверю информацию, – стандартно-деловым тоном отвечает она, но копается в своем компьютере, конечно, гораздо больше минуты. А потом и вовсе встает и уходит куда-то вглубь зала, чтобы посоветоваться с серьезной теткой, сидящей у стены – явно начальницей.

Смотреть, как та еще пять минут ищет информацию в своем мониторе и хмурится, у меня нет сил. Мне нужно срочно отпустить няню и очень срочно откатить мутную операцию, пока не наступили какие-нибудь неблагоприятные последствия, и мне не начислили еще какую-нибудь дополнительную страховку вместе с процентами.

Я всех этих банковских дел ужасно боюсь.

Когда наконец девушка возвращается, она с заученной улыбкой протягивает мне три листочка со знакомыми жалобами четырехлетней давности. И запоздавшим решением по ним.

– Пожалуйста, вот все документы. От имени банка мы приносим извинения за первоначальную ошибку в расчете и за задержку в принятии решения.

Заученные слова льются из нее без запинок, пауз и без единой более-менее реалистичной эмоции. Когда Баламут в прошлом месяце очень хотел получить от меня какие-то модные стикеры в обмен на пятерку по чтению, он так же стихи читал.

– Перевод на указанную сумму включает возврат страховки и проценты за пользование вашими денежными средствами в течение четырех лет, – выпаливает девушка на одном дыхании.

Листочки я автоматически беру, но все еще не понимаю, что происходит.

– Так это не ошибка? Я про перевод?

– Нет, никакой ошибки, не волнуйтесь, – заверяет она, по-человечески улыбаясь, но тут же снова начинает читать свои стихи из сборника скриптов для персонала:

– Могу помочь чем-то еще? Может, вы желаете распорядиться этой суммой? Вы можете направить платеж на погашение ипотечного кредита, разместить средства на вкладе или накопительном счете.

– С… пасибо, я пока не знаю, – ошарашенно говорю я, отходя от окошка и пытаясь понять хоть что-то в новых расчетах, но там слишком много мелких цифр, а мои мозги слишком ошарашены.

По дороге домой я глубоко ухожу в себя. От банка до нашего дома десять минут пешком, и я знаю дорогу как свои пять пальцев – иду на автопилоте.

Мне кажется, я что-то упускаю: разве так бывает, чтобы в один день на человека случайно свалилось две крупные суммы? Что, если Хеннинг все-таки как-то связан с этим? Или это просто глупое воображение разыгралось… кем надо быть, чтобы все это организовать, да еще так быстро!

– Осторожно!

Женский крик совпадает с тем моментом, когда я ощущаю на себе сильные мужские руки – и меня отдергивают назад, а мимо, у самого носа, пролетает автомобиль.

Через секунду меня разворачивают, и перед носом оказывается молния на его куртке. А чтобы заглянуть в лицо, приходится задрать подбородок – спаситель на голову выше. Молодой красавчик. Я смущенно отвожу взгляд, словно обжигаясь.

– Вы в порядке? – сухо спрашивает он.

– Девушка, вы вообще не смотрели, куда идете! Разве так можно? – отчитывает меня пенсионерка, стоящая на остановке в нескольких шагах. – Если б не молодой человек, живой не остались бы.

Я понимаю, что это та самая женщина, которая кричала – она здорово испугалась. Мне хочется извиниться перед ней, но я не могу сказать ни слова: все еще нахожусь во власти шока. Сердце бьется как бешеное.

Пенсионерка обиженно отворачивается, а мой подбородок обхватывают теплые мужские пальцы, приподнимая и чуть поворачивая – так, что наши глаза встречаются. Вот это глаза… серо-бирюзовые, с черными прожилками. И очень суровый взгляд, который мгновенно заставляет покраснеть.

– Вы в порядке или нет? – настойчиво спрашивает он, и меня отпускает.

– В порядке. Спасибо вам, я…

Мне хочется как-то оправдаться, но оправданий нет. Честно говоря, со мной в жизни часто приключаются такие штуки. Я проваливаюсь в свои мысли и не вижу ничего вокруг.

– Ладно… мне надо идти. Смотрите по сторонам, пожалуйста, – говорит он и отпускает меня.

Подходя к дому, я понимаю, что щеки все еще розовые – словно серьезный спаситель отчитал меня одним взглядом. И я не запомнила ничего, кроме удивительных бирюзовых глаз.

Дома на мне сразу повисает Баламут.

Маша, наша приходящая няня, стоит уже одетая в прихожей, когда я вхожу, и всем своим видом демонстрирует, что меня слишком долго приходится ждать.

– Прости, что задержалась, – примиряющим тоном говорю я. – Переведу тебе оплату за два дополнительных часа, хорошо?

Мы обе знаем, что два лишних часа она на этой неделе не проработала: в понедельник меня на двадцать минут задержал начальник, а сегодня я опоздала не больше, чем на четверть часа. Но Маша кивает с таким видом, словно делает большое одолжение:

– Хорошо, Альма Сергеевна.

По правде, она меня давно уже подбешивает. Но к этой няне привыкли дети, и я не могу позволить себе расстаться с ней, не подыскав хорошую замену, которая им понравится. Это долго и нервно.

– Мам, а что ты принесла? – суется Баламут в пакет с продуктами, и я делаю большие глаза, выуживая коробку с пончиками.

Издав победный вопль, сын хватает коробку и мчится в сторону комнаты сестры, чтобы похвастаться добычей.

– Эй! Сначала ужин, – строго кричу я вслед.

– Ну, мам!

– Никаких «ну, мам»!

Вечер идет своим чередом. Аглая высовывается, чтобы чмокнуть меня в щеку и быстро скрывается в своей комнате снова, выставляя из нее Баламута. Она отказывается ужинать под предлогом диеты, но в коробке уже недостает одного пончика с клубничным джемом.

К счастью, Баламут этого не замечает и послушно ужинает перед тем, как накидаться сладостями. А я сажусь проверять его домашние задания – естественно, наполовину не сделанные.

И только через два часа, призвав ребенка к порядку, возвращаюсь к изучению расчетов на бумаге и своего банковского приложения.

Если верить документам, банк не только вернул мне восемьдесят тысяч страховки, но еще накинул процентов на половину этой суммы. Все это кажется очень странным: да, я далека от всех этих финансовых дел, но разве обычно банки не делают все, чтобы ничего лишнего никому не платить? А тут – такую крупную сумму выдали практически просто так, в подарок.

Мои размышления прерывает звонок от бывшего коллеги Лехи. Этого парня я не видела и не слышала уже год – с тех самых пор, как одолжила ему значительную сумму в последний день работы. Обещал вернуть через месяц, и пропал.

Когда я напомнила ему в телегу, он пожаловался на бедственное материальное положение из-за болезни жены, попросил подождать еще и пропал снова. Спустя три месяца повторился примерно такой же диалог, и я забила. Решила: не стоит того – сама дура, что не взяла расписку.

– Привет, – удивленно говорю я, и в голове мелькает шальная мысль: неужели и этот тоже решил сегодня прислать деньги?

– Привет, – кислым тоном отвечает Леха. – Куда тебе долг перевести?

Невольно громко фыркнув, я спрашиваю:

– Да неужели? И что же тебя сподвигло?

– Хочешь позлорадствовать? – грубовато осведомляется он. – Ну окей. Этот парень был убедительным. Но за такие дела, знаешь, некоторые и в полицию обращаются. Повезло тебе, что я не конфликтный.

– Какой парень? – мой голос даже немного срывается, а по спине бегут мурашки.

– Тот самый, который Олегу нос сломал вчера. Только не делай вид, что не ты наняла этого бандита, – зло взрывается Леха так, словно это я ему уже год пятьдесят тысяч не возвращаю, а не он – мне.

– Я не понимаю, о чем ты.

Мурашки достигают моего затылка.

– Не понимаешь, значит. Ну-ну. Куда перевести-то?

– По моему телефону, – холодно отвечаю я очевидное и заканчиваю разговор, сразу подпрыгивая со стула.

Сначала я совершаю бессмысленный поход в ванную, где просто смотрю на себя в зеркало и протираю лицо тоником. Затем возвращаюсь на кухню и загружаю посудомойку, хлопая дверцей так, что трясутся стекла в верхних шкафах. А потом, так и не включив, сажусь и трясущимися руками ищу нужные телефоны.

Парой звонков общим знакомым спустя я убеждаюсь: мой бывший муж действительно ходит со сломанным носом со вчерашнего дня. Получается, он вернул мне деньги сразу после происшествия.

Сделав длинный вдох и выдох, я набираю еще один номер – тот самый, который поселился в моем телефоне только позавчера.

– Хеннинг, я хочу выяснить у тебя кое-что, – резко говорю я, едва он берет трубку. Мне плевать, что уже двенадцатый час ночи. И плевать, что мои догадки совершенно безумны – я просто знаю, что это он.

– Привет, детка, – нежным голосом говорит он так, словно ждал моего звонка именно сейчас и был ему очень рад. – Как ты?

– Я в порядке. Но мне перевели многовато денег за сутки, из разных источников. Не знаешь, с чем связана цепочка поразительных совпадений?

Я наезжаю сознательно. Меня бесит, плющит и колбасит. И пусть только попробует сказать, что он тут ни при чем.

– Ах, это… рад, что твои должники взялись за ум. Не помню, я уже говорил, что буду заботиться о тебе?

Я слышу его улыбку, нежность и теряюсь. Он реагирует не так, как я ждала – во-первых, не отпирается, а во-вторых, никак не реагирует на мою агрессию, словно ее нет. И его слова о заботе, сказанные таким бархатным тоном, внезапно ударяют куда-то туда, где я вообще не ожидала слабости.

Да, в детстве я мечтала, чтобы у меня из ниоткуда появился заботливый любящий папа, который перевернул бы Землю ради меня. Но сейчас?

На глаза наворачиваются слезы, и я сажусь, молча глядя в окно:

– Хеннинг, я не знаю, кто вы, но… сломанный нос и запуганные люди – это уже слишком. Я молчу про явное мошенничество с участием банковских сотрудников. Вы что, хотите, чтобы меня посадили?

– Не тревожься, солнышко. Ты не сделала ничего незаконного. За что тебя сажать?

– За сомнительные операции. За нападение. За бандитизм! Мой счет тоже могут заблокировать.

Слезы высыхают. Не могу повысить голос, так как услышат дети, но мой полушепот становится все более яростным с каждым словом. Я сама не понимая, почему не боюсь так дерзко разговаривать с этим человеком. Особенно после того, как он явно продемонстрировал, на что способен.

– Никто тебя не посадит, и банк ничего не заблокирует, – говорит он так твердо, что я верю. – Не волнуйся: нет никакого мошенничества.

– Кто вы такой? – снова упрямо шепчу я.

– Я твой отец, малыш. Расскажи мне, что ты сегодня делала? Как дети?

Сдуваюсь. Сдаюсь. Черт. Я – малыш. Почему так тепло и приятно?

– Работала, покупала им подарки.

– Им понравилось?

В его голосе снова слышится улыбка. А на мои глаза опять наворачиваются слезы. Я не знаю, какого хрена со мной творится. Возможно, я слишком долго была одна, без поддержки.

– Они еще не знают, я только заказала, – отвечаю я и пускаюсь в долгие объяснения, а Хеннинг задает все новые и новые вопросы, пока не заставляет меня во всех подробностях рассказать, какие игрушки я купила, какие именно вертолеты и самолеты любит Баламут, и на какие курсы по художественной анимации мечтает пойти Аглая.

Он спрашивает, купила ли я что-нибудь себе, и я вру, что заказала одежду.

– Пообедаем завтра? – предлагает он на прощание, и я соглашаюсь.

Его голос в телефоне творит со мной что-то очень странное: я правда позвонила ему не для того, чтобы любезничать. Я правда была очень зла, но к концу разговора забываю об этом напрочь. И да, я начинаю надеяться, что он на самом деле мой отец, даже если он бандит.

Глава 4

Тайны прошлого

Он бы заплатил круглую сумму, чтобы все повторить заново: впервые почувствовать ее тело, прижатое к его, в первый раз ощутить мощный волнообразный отклик.

Увидеть испуганные глаза и нежный рот, беспомощно приоткрывшийся, когда он посмотрел на нее. И странно – на этот раз он не использовал второе зрение, но ее стандартная земная внешность произвела такое же впечатление, как и сногсшибательная алхонская. Дело было, разумеется, не во внешности, а в ней. Она была такой нежной и уязвимой, так нуждалась в защите. И от нее так пахло…

Еще немного – и он затащил бы ее в свою машину, отвез в кохон и рассказал все. А потом соблазнил бы. Но у отца был свой план, и его нельзя было нарушать. А главное – она не готова. Маленькой сестренке нужно чуть больше времени. Поэтому пришлось чуть загипнотизировать, чтобы не фиксировала его внешность – и отпустить.

Она была такой хрупкой, что в голову не помещалась почти десятилетняя разница в возрасте. Ему – тридцать четыре, ей – сорок два. Это плохо или хорошо? Неважно. Никто не смел относиться несерьезно к главному охотнику кохона. Если она вдруг решит, что он мальчишка, то довольно быстро убедится в обратном.

Правда, иногда он бешеный, но она привыкнет.

Конечно, ломать нос ее бывшему было совсем не обязательно, и он выслушал от Хеннинга целую лекцию по этому поводу. Но если бы пришлось все повторить, Мортен сделал бы этот снова и снова не стал бы чистить его память: пусть запомнит, за что прилетело.

Этот парень не просто задолжал колоссальную сумму алиментов, он искренне был убежден, что ему одному тяжелее приходится в жизни, чем его бывшей жене с двумя детьми.

А Альма была настоящим бойцом и умницей. В ее жизни были удивительно рационально распределены все нагрузки и не было никакого стандартного дерьма, который Мортен ожидал найти в жизни одинокой женщины средних лет. Она не злоупотребляла алкоголем, не коллекционировала мужиков и не тянула из них деньги, не тратила ни рубля на пластику и ботокс, не брала никаких кредитов, кроме необходимой ипотеки.

Только вот эта ее дурацкая привычка не смотреть по сторонам… да, в этот раз она ни секунды не была в опасности, потому что он всегда смотрел по сторонам и наблюдал за ней зорче, чем за маленькими детьми в кохоне, которых ему иногда доверяли. Но он рядом лишь одну неделю… как эта женщина вообще дожила до своего возраста? Или дело в ныхе?

Позвонив отцу из машины и обрисовав ситуацию, Мортен получил утвердительный ответ: да, спящий ных подсасывает энергию, и эта рассеянность – скорее всего результат. У нее просто нет энергии на то, чтобы все время оставаться осознанной и приходится отключаться, чтобы восстанавливать силы.

– Мы рядом. Она нас не знает, но ных чувствует алхонцев, – напомнил Хеннинг. – Он может даже начать просыпаться, и нужно не пропустить этот момент.

– Так может, забрать ее в кохон? Чего мы ждем? – нетерпеливо взорвался Мортен, барабаня пальцами по приборной панели.

– Ждем доверия. Сначала ко мне, потом я познакомлю ее с тобой. Иначе нам не достать из нее ныха, – отрезал Хеннинг. – Верь мне. Я знаю, что надо делать. И чего делать нельзя.

В последнюю фразу было вложено столько ярости, что Мортен понял: отец предупреждает его и больше не потерпит самодеятельности.

– Я ничего не сделаю без твоего сигнала, – спокойно ответил он. Закончив разговор, откинулся на сиденье и пару раз рассеяно ударил затылком о подголовник. Словно это могло уговорить его тело успокоиться.

Похожие ощущения у него в последний раз были лет в семнадцать – когда он гонялся за одной девочкой-землянкой, по уши влюбленный. Безумное, сжигающее изнутри желание, вечно ноющий член и мучительное неудовлетворение. Разница лишь в том, что тогда он не мог больше ни с кем трахнуться, а сейчас – просто не хотел.

Рассеяно покрутив в пальцах телефон с базой из десятков номеров привлекательных доступных девочек, Мортен откинул сиденье и прилег, рассеяно наблюдая за подъездом Альмы. Он знал, что она сегодня уже не выйдет, но мог сидеть так часами. Он охотник – привык. Что бы ни случилось – он будет здесь для нее этой ночью, пока не передаст дежурство.

Сладкие фантазии о ее губах скрашивали каждую минуту и делали времяпровождение приятным. У него было несколько хороших идей о том, что с ними сделать. И Мортен был твердо намерен осуществить каждую, рано или поздно.

Альма.

В пятницу – обед, в субботу – ужин, во вторник – завтрак. Хеннинг звонит и приезжает так часто, что я начинаю привыкать к этому. Он действительно интересуется детьми, он постоянно кормит меня вкуснятиной и смотрит так, словно… любит по-настоящему.

Все разговоры – обо мне. Он разбирает мою жизнь на косточки и отмечает то, что я вовсе не считаю большим достижением: как много занимаюсь своими детьми, как работаю, как помогаю друзьям. Слушая это, я сама начинаю смотреть на себя иначе и начинаю летать на крыльях, как ребенок, которого хвалят и гладят по голове. Полторы недели спустя я чувствую, что это заходит слишком далеко.

Если после всего выяснится какой-то обман, мне придется собирать себя по кусочкам, и это будет даже хуже, чем неудачная любовная история. Меня тревожит, что постоянно расспрашивая обо мне, Хеннинг почти ничего не рассказывает о себе.

Тогда я решаюсь позвонить маминой подруге – тете Вале. Она всегда была в курсе маминых дел. По правде, я не позвонила ей сразу только по одной причине: боялась услышать, что она никогда не слышала ни про какого Хеннинга.

Но тетя Валя отвечает иначе и, едва услышав, о чем речь, говорит:

– Приезжай.

Еду. В ее квартире я десятки раз была в детстве, и все по-прежнему знакомо. Заметен небольшой косметический ремонт, но он не сильно изменил облик жилья. Все та же крохотная кухня, все тот же круглый столик – или другой, но точно такой же.

А на столе – все тот же фруктовый чай. И связка писем.

– Это все, что у меня осталось. Твоя мама боялась, что найдет твой отец, потом – что найдешь ты, и она просила меня хранить их. Я так и не решилась выбросить. И не решалась отдать тебе, пока ты не спросишь, – вздыхает она.

Я бросаю на нее быстрый понимающий взгляд. Моя мама умерла, когда мне было шестнадцать. Возможно, она собиралась открыть мне правду, но не успела. А может, и не собиралась.

Молча рухнув на кухонный диванчик, я развязываю шнурок и пролистываю конверты. Между ними нахожу две фотографии. На одной – он вместе с мамой. На другой – один. Сердце уходит в пятки. Да, прошло много лет, но это он, Хеннинг. Вполне узнаваемый, несмотря на желтизну черно-белой фотографии.

На обороте его фото – ничего. На обороте того, где они вдвоем – год. Год моего рождения.

Конверты не заполнены – ни адресов, ни марок. Прочитав несколько писем, я понимаю, почему – они тайком обменивались посланиями через знакомых. И это даже не письма, а скорее – сообщения, договоренности о встречах. «Встретимся во вторник в семь возле памятника? Обнимаю, Хеннинг.» «Я свободна в воскресенье после четырех. Приезжай. Люблю, твоя Таня.»

Подняв глаза на тетю Валю, я молча жду, пока она соберется с мыслями, нальет чай нам обеим, сядет.

– Не знаю, что сказать, Альмусик. Ты его дочь, это правда. Но твоя мать не хотела, чтобы он знал и чтобы ты знала.

– Почему? – тихо спрашиваю я.

Нервно почесав себе руку, она смотрит в сторону, словно не решаясь сказать что-то, но потом переводит взгляд на меня и выдыхает:

– Она говорила, он странный. Она под конец… вроде как боялась его.

– Почему?

– Этого я не знаю. Может, из-за беременности, гормоны. Они встречались три месяца, и Таня была без ума от счастья, а потом стала нервной. Он предлагал ей развестись и уехать с ним, но она ему в итоге отказала. А когда узнала, что беременна, очень боялась с ним встречаться и пряталась у меня.

– Куда он предлагал уехать? – удивляюсь я.

– В Норвегию, наверное. Он же норвежец, – пожала плечами тетя Валя. – Потому и тебя мама норвежским именем назвала.

Я смотрю на нее, изо всех сил стараюсь не демонстрировать изумления. Хеннинг, которого я знала, мог иметь норвежских предков, но иностранцем он точно не был.

– Вы сказали, она так боялась, что пряталась? – напоминаю я.

– Да, и это тоже было… как-то чудно, – выговаривает тетя Валя, с упором на последнее слово. – Сергей тогда был в командировке, он все время был в разъездах, а потом выяснилось, что у него тоже любовная история. Но дело не в этом. Просто Таня жила у меня, потому что боялась идти домой. Целую неделю у меня безвылазно сидела, никуда не выходя, пока твой отец… то есть Сергей, не вернулся.

Она умолкает. Я тоже молчу, силясь понять, что тогда произошло, но факты пока не складываются в ясную картину.

– Я спрашивала: он что, тебя бьет? – прибавляет тетя Валя. – Говорит: нет. Я говорю: он что, угрожал? Нет. К мужу ревновал? Нет. И на все – нет. Но боялась так, как будто… Не знаю.

Тетя Валя машет рукой и делает какой-то нервный глоток из чашки. Я задаю еще несколько вопросов, но все, что хотела, в принципе, уже знаю. Полное безумие, но, кажется, у меня правда появился отец… и почему-то очень хочется по-детски заплакать.

Тем вечером я звоню Хеннингу сама, как только выхожу от тети Вали.

– Я знаю, что поздно, но… можешь ненадолго встретиться? Мне надо, – прошу я.

Все, что он спрашивает – это где я. И говорит, что заберет через 30 минут. Я захожу в ближайший продуктовый, чтобы погреться и поговорить по телефону с Аглаей: «Да, все нормально, мам. Маша накормила нас и смылась. Баламут пялится в телефон. Домашку сделали».

Чувствуя ее нетерпеливое желание вернуться к своим играм и рисовашкам, я улыбаюсь: «Целую. Ложитесь спать вовремя, меня не ждите».

Аглая не любит общаться со мной по телефону. Вечерами она иногда приходит, падает в мою кровать и по часу рассказывает о своих делах: о новых мемах, мультиках, рисовальных проектах и прочем. В другое время я стараюсь не донимать ее разговорами и расспросами. Она уже почти взрослая – я знаю, что под ее присмотром с Баламутом все будет хорошо. Альмыч его и зубы чистить загонит, и под одеяло в десять, и сказку почитает. Сама, правда, будет играть в телефон до часу ночи, но это ничего – завтра заставлю лечь пораньше.

Оставшиеся двадцать минут я вспоминаю детство… особые моменты. Детский сад: «– А кем работает твой папа? – А у меня его нет. – А так разве бывает?»

Начальная школа: «..А теперь, дети, показываем поделки ко дню папы. Альма, почему ты ничего не сделала?»

Старшая школа. «Мам, а у тебя сохранился телефон папы? – Альма, не надо, ты ему не нужна»

«Пап, привет, это Альма. Слушай, мне просто исполнилось пятнадцать, и я решила позвонить… Может, встретимся? – Эмм… Альма, я не думаю, что у меня будет время. У меня двое детей, я тебя не знаю… Я не чувствую… Короче, это плохая идея. Не звони мне больше, ладно?»

Ровно через полчаса после нашего разговора приезжает Хеннинг на черном неприметном мерседесе. Он выходит и сам открывает мне дверь, и я благодарно улыбаюсь.

– Что, малыш? – негромко спрашивает он, когда мы садимся, и я смотрю прямо в его лицо, во все глаза.

Все, что было до этого, было не так. Я до сих пор не осознавала этого на сто процентов, просто не позволяла себе верить.

– Ты правда мой отец? – спрашиваю я, ненавидя свою слабость и умоляющий тон, но мне очень надо еще раз спросить, чтобы он еще раз сказал – и по-другому не получается. На глазах снова выступают слезы, как в тот день, когда мы говорили по телефону.

Скажи, и я поверю. Я, наконец, по-настоящему поверю. Просто скажи.

– Да, правда. Я твой отец, Альма, – сказал он так терпеливо, словно никогда не говорил это прежде.

Меня прорывает – я начинаю хлюпать носом, и Хеннинг сгребает меня в объятия, поглаживая по спине, и позволяет выплакаться, нежно касаясь губами виска.

– Прости меня, – шепчет он негромко, когда я успокаиваюсь, и это заставляет вздрогнуть:

– Ты что, собираешься исчезнуть? – ошарашенно спрашиваю я, поднимая голову.

– Нет. Господи, нет… – так же изумленно ответил он. – Мне просто так жаль, что меня столько лет не было рядом.

Его глаза в темноте блестят, и мне кажется, что они тоже влажные – но, скорее, это иллюзия. Прорыдавшись у него на груди, я вдруг ощущаю ужасающую уязвимость.

– Мне тоже жаль. Если я когда-нибудь узнаю, что ты все это время знал… я тебя убью, – серьезно говорю я, вытирая глаза. Чувствую себя так, будто пытаюсь закрыть гигантскую дыру в разрушенной защитной стене носовым платочком.

– Альма, я бы сам себя убил, если бы так сделал, – серьезно отвечает он, и мои глаза снова увлажняются.

Глава 5

Знакомство с братом

У него в машине очень тепло и уютно, и я согреваюсь. Его запах повсюду – чуть горьковатый, с ягодными и свежими нотками. Он ни о чем не спрашивает, но у меня много вопросов, поэтому я сама рассказываю про разговор с тетей Валей, и Хеннинг отвечает, что помнит ее.

Я хочу узнать, почему мама тогда боялась, но не решаюсь испортить момент. К тому же, мне не верится, что за этим стояло что-то серьезное: скорее, тетя Валя была права про гормоны и беременность. У меня самой во время второй беременности случались истерики на ровном месте, так что плавали – знаем.

– Можно называть тебя папой? – тихо спрашиваю я вместо этого, отчаянно и очень спешно отвоевывая территорию. Но смотрю в сторону – мне ужасно страшно, что идея не придется по вкусу.

– Нужно, – серьезно отвечает он, и трогает машину с места. – Тебе домой не срочно? Дети в порядке?

– В порядке. Не срочно. А что?

– Хочу познакомить тебя с братом, – говорит он, выруливая из двора.

– Ты что, я вся зареванная, – подпрыгиваю я, и он улыбается:

– В бардачке салфетки. Ты красавица.

Хеннинг как будто опасается новых возражений с моей стороны: он быстро набирает нужный номер и коротко говорит в трубку:

– Мортен, я подъеду с Альмой в берлогу через полчаса. Ты там?

Ответа не слышно, но по тому, как быстро закончился разговор, понимаю: там.

– Что такое берлога? – с любопытством спрашиваю я.

– Коворкинг, – ослепительно улыбается Хеннинг. – Мы там работаем вместе. Иногда круглосуточно.

По дороге он снова спрашивает о детях. Я знаю, что никто и никогда не слушал так внимательно все, что я о них рассказывала, даже если это были полные глупости, вроде того, как Аглая волновалась перед первой олимпиадой по английскому, а Баламут читал стихотворение на утреннике и два раза смешно перепутал слова.

Отогнув козырек от солнца, я смотрю в зеркало и достаю из сумки блеск для губ. С глазами, конечно, полная катастрофа – вся тушь размазалась, и ее остается только полностью стереть салфеткой. Что ж, буду блеклой мышью. Успокаиваю себя тем, что братец, может, тоже не писаный красавец.

Не знаю, что я ожидала увидеть. Но «Берлога» оказывается офигительным четырехэтажным загородным коттеджем с впечатляющей архитектурой. Кажется, такой стиль называется хайтек или вроде того. Половина окон не горит, но первый этаж и без того выглядит очень уютно.

Припарковавшись прямо перед входом, Хеннинг выходит из машины, и я тоже робко выскальзываю наружу. От яркого света слепну и почти ничего не вижу, пока мы не оказываемся в холле. Внутри просматриваются просторные опен спейсы и стеклянные переговорки, а справа – вход в кафе, откуда несется навстречу одуряющий запах кофе и слоек с корицей.

Едва наши взгляды пересекаются, как я узнаю эти глаза. Спаситель, черт бы его драл. Сидит у стойки бара на другом конце кафе. Пока мы идем в ту сторону, я растерянно скольжу по нему взглядом и никак не могу сообразить: как умудрилась не заметить такую внешность и запомнить одни глаза?

Там и кроме глаз есть, на что взглянуть: литое тело спортсмена и лицо, словно вырубленное из камня рукой умелого скульптора. Стильная стрижка, скулы, мускулы… он похож на фотомодель. И даже простой комплект одежды из белой футболки, хлопковых брюк и кед только подчеркивает весь праздник мужской красоты, а вовсе не приглушает.

– Только не говори мне, что это мой брат, – шепчу я Хеннингу, бросив лишь один взгляд на этот ходячий соблазн, и отец смеется:

– Это Мортен, дорогая. Прошу любить и жаловать.

– Не верю, – успеваю выпалить я до того, как мы оказываемся в зоне слышимости.

Действительно не верю: папа светлый и белокожий, как я, а этот парень – темноволосый, загорелый.

Снова поймав мой взгляд, Мортен больше не отпускает. Поднявшись с барного стула, он протягивает ладонь, и я как завороженная вкладываю в нее свои пальцы. Это широченная сильная мужская лапища. А когда в следующий момент он нежно пожимает мои пальцы, по телу пробегает разряд.

О, боги. Такие чувства нельзя испытывать к братьям. Я преступница.

– Альма, это Мортен. Мортен, это Альма. Знакомьтесь, дети, я скоро вернусь, – внезапно говорит Хеннинг и бросает меня на съедение.

Предатель. Предатель.

Я чувствую, как краснею под взглядом Мортена, но ничего не могу с собой поделать. Он слишком красив. Боги. Я никогда еще не была так близко к такому яркому мужчине. Я не могу…

– Ты еще красивее, чем мне запомнилось, – произносит он, и все иллюзии рассыпаются.

Та-ак. Вранье, причем откровенное. Пожалел старую дурнушку с красными глазами и пятнами на коже после истерики в машине? Нехорошо обманывать, братец. Но спасибо за быстрый спуск с небес на землю.

– Серьезно? – спрашиваю я, мгновенно обретая почву под ногами. Бровь едет вверх.

Заметив мой скепсис, он ничего не отвечает и улыбается девушке за стойкой:

– Мира, что у нас самое вкусное для моей сестры?

– Улитки с корицей только что из печи, – предлагает она.

– Давай их сюда, дорогая. Чай или сок? – спрашивает он, снова повернувшись ко мне.

– Капучино, – упрямо говорю я, просто чтобы не соглашаться на его предложения.

Поставив перед нами еду и напитки, официантка тактично уходит подальше, но напоследок смущенно улыбается Мортену, и тот улыбается в ответ – как мне кажется, немного снисходительно.

– Не устаешь быть таким ослепительным? – интересуюсь я, не удержавшись.

– Иногда. Но не то, чтобы у меня был выбор, – спокойно улыбается он, не замечая сарказма. – Кроме того, кто-то должен взбадривать всех женщин одним своим присутствием.

Нет, он заметил сарказм, тут же соображаю я. И он не так туп, когда не делает идиотских комплиментов не в кассу.

– Знаешь, жаль, что мы не росли вместе. За долгие годы детства я смогла бы сбить с тебя спесь, – отвечаю я.

– С меня? Твой список любовных связей не короче моего, Альма.

– Вот уж сомневаюсь!

– Не сомневайся, я это знаю точно. У меня досье на тебя.

Наши взгляды перекрещиваются, и я в последний момент ловлю отвисшую челюсть:

– Что?

– Отец просил собрать. Кто, по-твоему, ездил к твоему бывшему мужу? – невозмутимо спрашивает он, намеренно продолжая шокировать.

Маска добродушия падает. Теперь он тоже показывает характер, и его взгляд становится очень жестким.

– Я не просила об этом, – цежу я, раздув ноздри. – И никогда не попросила бы.

– Тебе не надо просить. Я сломаю нос любому, кто тебя обидит, – серьезно говорит он, и я снова теряю почву под ногами. Вот так просто.

Черт бы его побрал.

– Почему? – уже мягче спрашиваю я, больше не желая продлевать наше противостояние.

– Потому что ты – моя семья. Привыкай.

Раздражающе высокомерен. Но что взять с малолетки? На вид ему тридцати нет… ребенок. После недолгой паузы я решаюсь спросить про тот эпизод, когда он выдернул меня из-под машины возле моего дома.

– Я присматривал за тобой, – кивает он, даже не думая отрицать слежку. – У нас так принято.

– У кого: у нас?

– В нашей семье.

– Ты понимаешь, как странно все это звучит? Ты следил за мной.

Он внимательно изучает взглядом мое лицо перед тем, как ответить, и по моему телу снова бегут молнии. Черт, бл…, он был так сексуален. Окей, гугл… как перестать хотеть инцеста?

– Представляю, – медленно отвечает он тем временем, как-то странно меняя позу. Мужчины делают так, чтобы скрыть возбуждение, но этого просто не могло быть. Не мог он меня хотеть, и не только из-за кровно-родственных связей – просто я выдавала желаемое за действительное.

Глава 6

Семейный браслет

Мортен.

Идиот. Идиот. Идиот. Неправильный заход привел к совершенно неправильному разговору. Он все поломал, как слон в посудной лавке. От первого же комплимента она ощетинилась полуметровыми стальными иглами, и он еще секунд тридцать пытался сообразить почему, заказывая чертовы улитки.

И только потом – дошло: Альма реально думает, что она обыкновенная. Для нее его слова – просто оскорбительное вранье. А из уст красавчика, наверное, звучит как настоящее хамство: типа, если поверишь, ты полная дура.

А как круто все начиналось – ее ладошка в его руке, и слегка приоткрытый рот от мгновенного сексуального отклика. Он обломал абсолютно все, и дальше хуже: «У меня досье на тебя, детка». После такого она справедливо могла счесть его высокомерной тварью, и это еще очень хороший расклад. В худшем случае она сочла его высокомерным ребенком. И тогда – полный фейл и антисекс.

Надеяться оставалось только на одно: что она не заметила, как он судорожно пытался скрыть эрекцию – иначе ловить уже совсем нечего.

Нужно было срочно придумать другой поворот беседы, но в голову ничего не шло, поскольку мозги плавились от ее запаха, и от потрясающего вида на изгибы ее фигуры. Она потрясающе смотрелась на барном стуле в самом обычном облегающем шерстяном платье— хотелось покрутить, чтобы разглядеть со всех сторон. А если включить второе зрение, можно вообще слюной истечь.

– Так… чем же вы тут занимаетесь? – спросила она, и так Мортен понял, что пауза слишком затянулась. Она неловко оглянулась, явно в поисках Хеннинга, и ему захотелось дать себе по башке: отец реально сейчас вернется, и шанс на приятное первое впечатление будет навсегда упущен.

– У нас свой бизнес с отцом и партнерами. Здесь офис, – осторожно ответил он, чтобы ничего не рассказывать, но при этом не создавать у Альмы ощущения, будто ее отфутболили. – А ты чем занимаешься?

– Ты ведь сказал, у тебя досье на меня, – напомнила она, глядя прямо в глаза, но без агрессии.

– Я с перепугу, защищался. Извини. Я не знаю всего о тебе, и просто хочу познакомиться, – выпалил он до того, как успел хорошенько подумать.

Теперь оставалось только два варианта: либо изобьет ногами, либо…

Ее лицо изменилось и просияло смущенной улыбкой. Ресницы смущенно опустились:

– Ладно. Я тоже хороша. Прости, что наехала – немного испугалась.

– Почему? – шепотом спросил он, чуть наклоняясь к ней, подлавливая в тот момент, когда броня рухнула.

Их глаза снова встретились, и электричество пошло ему навстречу.

– Ты слишком красивый, – прошептала она в ответ. – И смущаешь меня этим.

Ее открытость чуть не сбила с ног. Повисла пауза – одна секунда, две три. Очнись, приятель. Говори же что-нибудь!

– Я должен сказать тебе кое-что важное, – негромко пробормотал Мортен, прочистив горло. – Но сначала…

Он достал из кармана браслет и взял в свою руку ее левое запястье:

– Это для тебя, – сказал он. – Его нужно носить, не снимая, каждый раз, когда выходишь из дома. В идеале – дома тоже не снимать.

– Зачем? – спросила она, разглядывая простое украшение, сейчас черное и матовое.

Мортен показал свою руку, на котором был такой же браслет, только голубой, в тон его рубашке:

– Семейная штука. Внутри геолокация и датчик состояния. Это важно для нас. Ты сможешь его носить?

– Что, если он не подойдет по цве…

Она осеклась, когда браслет поменял цвет на бежевый, едва коснувшись ее платья, и оттенок идеально совпал.

– Он всегда подходит по цвету, – спокойно пояснил Мортен. – Почти незаметно.

Посмотрев на браслет, а потом подняв свои волшебные глаза, Альма пообещала, что будет носить его.

Все еще не отпуская ее руку, Мортен удержал ее взгляд и тихо добавил:

– Одна важная вещь, которую ты должна знать: мы с тобой не родные брат с сестрой.

Ее рот приоткрылся, а щеки вспыхнули. Да-а-а-а.

– Что? – удивленно переспросила она, изо всех сил скрывая свои чувства, но он все заметил. Потому что смотрел во все глаза.

– Я сын Хеннинга в том смысле, что он вырастил меня, – пояснил Мортен, отпуская ее запястье, но ни на секунду не отводя взгляд. – Мой кровный отец, его друг, погиб вместе с моей мамой, когда мне было всего два года.

– О боже. Мне очень жаль.

– Мне тоже. Зато мне очень повезло с отцом. Как теперь и тебе. И я хочу, чтобы ты поняла правильно: это неважно, что мы не родные, мы все равно одна семья, и я буду защищать тебя всегда, как и Хеннинг.

– Если неважно, зачем сказал? – спросила она, но следом щеки порозовели, и Мортен с трудом удержал улыбку: она догадывалась, зачем. Почувствовав, наконец, почву под ногами, он качнулся в ее сторону и почти коснулся губами ее уха:

– Для информации.

Отшатнувшись, она покраснела, но Мортен не успел в полной мере насладиться результатом провокации: подошел отец, и вся интимная атмосфера испарилась.

– Дети, не шалите, – сказал Хеннинг, опуская ладонь на плечо Альмы, словно защищая ее. Но это не покоробило – Мортен знал, что дело не в нем.

Прикосновение отца на его глазах оказало на Альму удивительное воздействие: ее глаза стали счастливыми, тело расслабилось, лицо преобразилось – да, женщинам нравится чувствовать себя защищенными, подумал он.

Альма.

Больше половины пути до дома я молчу, просто переваривая знакомство с Мортеном. И Хеннинг ни о чем не спрашивает, а когда мы уже подъезжаем, тихо зовет:

– Альма…

– А? – отзываюсь я и понимаю, что задремала.

– Я хочу пригласить тебя на мой день рождения, с детьми. Это будет в «Берлоге» в воскресенье, будет весело.

Бросив взгляд на его напряженный профиль, понимаю, что он боится отказа, и внутри разливается что-то очень теплое.

– Хорошо, пап, мы приедем, – говорю я быстро, и его лицо разглаживается с улыбкой. У меня дух захватывает от его красоты, и я думаю, что есть что-то генетически неправильное в том, что он и Мортен, оба такие красавцы, не родные, а я – его дочь.

– Только должна предупредить, что я далеко не светская львица и… ну, боюсь, когда много незнакомых людей, – добавляю я.

– Я не собираюсь ставить тебя на сцену и направлять софиты, – улыбается он. – Народу будет немало, но ты не обязана общаться со всеми. Я попрошу Мортена, он будет рядом.

– Вот этого не надо, – резко отвечаю я, и сразу приходится объясняться под удивленным взглядом Хеннинга:

– Я имела в виду, что… не хочу, чтобы он чувствовал себя привязанным весь вечер.

Хеннинг переводит взгляд на дорогу и надолго умолкает, но потом недоуменно спрашивает:

– Он сказал тебе что-то обидное?

– Господи, нет! Просто ну… он же ловелас, да? А я старая, дурнушка, у меня плохой иммунитет к таким делам и все такое…

Отвернувшись к окну, чтобы он не увидел мое лицо и не вздумал жалеть, я пропускаю первую реакцию и очень удивляюсь, когда слышу явственный смешок.

– Ты не старая и не дурнушка, а Мортен – не ловелас, – отвечает Хеннинг на мой удивленный взгляд. – С иммунитетом, может, и правда беда, но это не повод бояться красивых мужчин в «Берлоге».

– А что, там какие-то особые красивые мужчины? – осведомляюсь я.

– Нет. Просто там я – главный, ты моя дочь и все такое, – говорит он, улыбаясь и передразнивая меня в шутку. – Никто не посмеет тебя обидеть, малыш.

Пока я осознаю сказанное, мы заезжаем в мой двор, и Хеннинг паркует машину прямо напротив подъезда.

– Ты главный… в чем? – спрашиваю я, отстегивая ремень.

– Я расскажу тебе все, но чуть позже, – обещает он.

– Пап, а почему тетя Валя думает, что ты норвежец? – вдруг вспоминаю я, встрепенувшись от любопытства, и Хеннинг улыбается так, словно слышит старую шутку.

– Это тоже потом объясню. Потерпишь?

«Ты доверяешь мне без объяснений?» – спрашивают его глаза, и я молча киваю.

Пожелав мне сладких снов, он снова сгребает в свои теплые объятия. В прошлый раз мне было не до того из-за рыданий, но теперь ничто не мешает почувствовать и осознать, какое крепкое и тренированное наощупь его тело – как с двадцатилетним красавчиком обнимаюсь, а не с отцом.

Хеннинг какой-то невероятный, даже слишком. И уже дома, раздеваясь перед сном, я чувствую, что все еще боюсь его потерять – кажется, проснусь утром, и все события последних трех недель окажутся сном. А теперь еще Мортен – еще один герой сказки. Стоит закрыть глаза – и слышу горячий шепот над ухом «Для информации». Не ловелас он, как же.

Забираясь под одеяло, я снимаю браслет и кладу прямо перед носом, рядом с телефоном. Я намереваюсь надеть его снова сразу, как открою глаза, просто потому, что носить его очень приятно.

Ночью мне снится кошмар. Хеннинг и Мортен следят за мной, а я почему-то пугаюсь и убегаю от них. Город странный, серый, словно сумерки – но вокруг никого нормального, какие-то люди-зомби с широко распахнутыми глазами, которые меня не видят. А эти двое – видят, и мне надо от них спастись. Как всегда во сне, ноги не слушаются, я бегу очень медленно, и они настигают меня.

Проснувшись с колотящимся сердцем, я вскакиваю с кровати и автоматически сгребаю телефон и браслет. В квартире тихо – дети спят, время пять утра. Меня знобит и подташнивает. Может, заболеваю? Как некстати, мелькает в голове: я правда хочу пойти на день рождения к Хеннингу.

Положив телефон и браслет на кухонный стол, я наливаю себе стакан воды, и вдруг экран загорается сообщением от отца: «С тобой все в порядке?»

Секунд на тридцать я зависаю, тупо глядя в него. В телепатию я никогда не верила. «Да, а что?» – отвечаю я, все еще не понимая. Тогда он спрашивает, почему не сплю, а я поясняю про кошмар. «Как ты узнал?» – не выдерживаю я. «Браслет», – отвечает он.

Ого. Я понятия не имела, что такая техника существует. Получается, эта игрушка определила, что мне плохо, всего за несколько секунд, что я держала ее в руках? Да еще и отправила ему сигнал

Еще полчаса мы переписываемся. Я спрашиваю, почему не спит он, и Хеннинг отвечает, что часто работает по ночам. Он осведомляется, часто ли меня беспокоят дурные сны, и я честно отвечаю, что это впервые за много месяцев. Он еще какое-то время допытывается, что именно мне приснилось, но я не раскалываюсь: не хочется его обижать такими глупостями.

В конце концов он приказывает мне выпить молока и идти спать, как будто мне пять лет. Но это очень приятно, и я слушаюсь, ловя себя на том, что все больше и больше привыкаю к его заботе.

На следующий день звонит Мортен – спрашивает, как дела, и ношу ли я браслет. Я нахожу это удобным случаем, чтобы подробнее выяснить, как работает эта штука.

Если ты в сильном стрессе или напугана, мы с отцом получаем сигнал, – спокойно поясняет он.

– И что, каждый раз будете звонить мне? – удивленно спрашиваю я.

– Не каждый. Чаще мы просто сразу приезжаем.

Я смеюсь, но выясняется, что он не шутит. И тогда мне становится не по себе.

– Эммм, Мортен, мне не хотелось бы, чтобы вы срывались по пустякам. Мало ли, может, я с начальником поругалась или дети довели…

– Браслет реагирует только на критичные ситуации. Вчера ночью, например, ты была напугана так, как не бывает во время споров с начальником или детьми, – негромко возражает он.

– Это был просто кошмар.

– Мы так и поняли, учитывая время. Но все же мы всегда будем проверять. Тебе разве не нравится находиться под защитой?

– Не знаю. Это непривычно, – честно отвечаю я. – А если кто-то из вас будет в опасности, я узнаю?

Мортен хмыкает:

– Браслет не передает сигналов опасности в твою сторону. Ты же девочка.

Интонации ласковые и явно флиртующие, но я не могу оставить этого без возражений.

– Я не девочка, Мортен. И я привыкла, что забота – взаимная штука.

– Забота – может быть, но защита – дело мужчин, – отвечает он, и на это аргументов уже не находится.

К тому же, звучит очень сексуально, но об этом лучше не думать. Все эти его взгляды и слова – это все несерьезно, напоминаю себе я. Такие мужчины флиртуют как дышат, со всеми, потому что привыкли, что всем нравятся и просто наслаждаются этим. Ему, вероятно, нравится смущать и следить за реакцией, но это даже не означает, что он в принципе когда-нибудь захочет меня. А еще вероятнее, что он даже не представляет, какое сильное влияние оказывает.

Но все же я хочу снова увидеть его, и никак не могу этого скрыть от самой себя. Как и свои эротические фантазии на его счет: его руки на моем теле… поцелуй… секс… минет… боже!

Если Хеннинг поймет, как я истекаю слюнями по мальчику, который минимум на десять лет моложе, он наверняка разочаруется во мне. Это нужно скрывать во что бы то ни стало. И никогда, никогда, никогда больше не допускать флирта с Мортеном.

Глава 7

В пятницу вечером звонит отец и уточняет, все ли в силе насчет воскресенья. Он все еще опасался, что я соскочу, и это неимоверно трогает. Я заверяю, что мы будем, спрашиваю про формат мероприятия и где он планирует праздновать. Хеннинг отвечает: все по-домашнему, в "Берлоге", примерно на сто человек.

– На сколько, сколько человек? – переспрашиваю я, замирая с телефоном.

– Не волнуйся об этом, – мягко говорит он. – Просто надевай что удобно и привези моих внуков, я тебя очень прошу. Там будет много других детей, это весело.

– Ладно. Но у меня просьба: не проси Мортена ни о чем, ладно? Я спокойно постою в сторонке с бокальчиком, если что, – умоляю я.

– Разберемся, – хмыкает он.

Чтобы дети не загнали меня за неделю вопросами, я говорю им только к вечеру в субботу – но они реагируют на удивление спокойно.

– А нам обязательно ехать? – осведомляется Аглая, и тут до меня доходит: дедушка для них – это папа папы. Человек, который интересовался ими не более, чем охранник в школе. Ничего другого они никогда не видели, да и я тоже – до появления в моей жизни Хеннинга.

– Обязательно. Но не волнуйтесь, там будет весело, – обещаю я.

– А если не будет? – капризно осведомляется Баламут.

– Тогда на обратном пути заедем в Макдак и на батуты, – быстро обещаю я, и он вопит «ура», а лицо Аглаи немного светлеет.

– Можно я возьму с собой телефон? – умоляет она, и я, скрепя сердце, киваю.

В воскресенье утром начинается полный дурдом – я вдруг соображаю, что в моем гардеробе только одно платье, более-менее похожее на вечернее, а у Аглаи нет вообще ничего подходящего. Приходится выкручиваться за счет яркого худи со стразами, который она выпросила на прошлый Новый год.

Посмотрев на себя в зеркало в черном платье, я понимаю, что это полный провал. Оно морально устарело еще года три назад, и теперь я в нем выгляжу так, словно собираюсь на собственные торжественные похороны.

– Мам, надень красное, – мимоходом советует Аглая, и я думаю, что в этом есть резон.

«Красное», правда, это не платье, а туника, но зато последняя еще не вышла из моды и отлично смотрится с обтягивающими брюками-стрейч. Разумеется, все это будет крайне хреново выглядеть, если другие женщины придут в вечерних платьях, но…

– Не жили хорошо – нечего и начинать, – бормочу я себе под нос, довершая образ модными черными кожаными кедами, отороченными мехом – мой прошлогодний подарок самой себе в честь премии. Да, не туфли на каблуках, но если кого-то не устроит, мы можем и уйти пораньше – в бургерных и на батутах дресс-коды нам рады в любом облачении.

В тот момент, когда я уже думаю вызывать такси, звонит Мортен.

– Приеду через полчаса. Вы готовы? – спрашивает он.

– Готовы. У нас правда, как выяснилось, по части вечерних платьев полный фейл, – предупреждаю я, но его на заднем плане настойчиво зовет какой-то женский голос, и он быстро завершает беседу, по-моему, даже толком не услышав.

Выходя из дома, я вдруг понимаю, что страшно нервничаю. Что, если Баламут будет плохо себя вести? Что, если я окажусь единственной женщиной в брюках? Что, если…

Мортен ждет нас, стоя возле автомобиля, припаркованного у подъезда— он приехал на какой-то китайской модели серого цвета, достаточно крупной, но не броской.

Слегка взвинченный Баламут, не понимающий, чего ожидать, вылетает из подъезда и настороженно таращится на Мортена, пока мы здороваемся. Аглая буркает ему: «привет» и смотрит себе под ноги. Она всегда стесняется незнакомцев.

– Садитесь, – говорит он, открыв детям заднюю дверь и мимоходом треплет Баламута по макушке, получая в ответ полный любопытства взгляд, какими могут смотреть только дети: «А ты кто? Тебе можно доверять?»

Распахнутая красная куртка Мортена напоминает мне тот момент, когда я прижималась к ней лицом – сразу после того, как он выдернул меня из-под колес, будучи прохожим-незнакомцем. И я невольно краснею, а моя нервозность усиливается, и вдруг одолевает тошнота.

– Ты в порядке? – спрашивает Мортен в этот самый момент, и приходится приложить значительное усилие, чтобы прекратить панику.

– Да. Немного кружится голова, может, из-за погоды, – на ходу придумываю я, но с утра и правда здорово потеплело.

Дети на заднем сиденье молчат как партизаны, и мы с Мортеном тоже не разговариваем. К тому времени, как мы приезжаем, моя тошнота и нервозность проходят – и окончательно отпускает, когда я вижу Хеннинга, встречающего нас. Это не удивляет: в его присутствии мне всегда становится очень спокойно, с нашей самой первой встречи.

С детьми, по-моему, происходит то же самое – чистая магия. Ничем иным невозможно объяснить, что обычно недоверчивая с незнакомцами Аглая улыбается до ушей в ответ, когда Хеннинг говорит, что она красавица, а Баламут повисает на нем с первой секунды так, как висит обычно только на мне – и больше ни на ком.

– Ну-ка, – говорит Хеннинг и, чуть отодвинув, поднимает его одной рукой, прижимает к себе, а второй обнимает меня.

– С днем рождения, – бормочу я. – Подарок за мной. Прости, я просто не успела придумать, что…

– Не надо. Ты уже подарила мне два подарка, – улыбается Хеннинг, перехватывая покрепче моего сына, который совершенно не собирается с него слезать.

– Баламут, отвяжись от него, – шипит Аглая, дергая брата за ногу, но тот еще крепче вцепляется в шею моего отца, а я растерянно улыбаюсь: дочь отчаянно ревнует Хеннинга к брату.

Но Хеннинг это тоже быстро понимает и, отпустив меня, крепко обнимает Аглаю. И они так стоят втроем, пока ее взгляд не меняется, а губы снова не расползаются в счастливой улыбке.

– Он всегда такой с детьми? – тихо спрашиваю я у Мортена, брови которого еле заметно поднимаются вверх, и он улыбается, еле заметно качая головой.

Когда мы проходим сквозь первый этаж бизнес-центра и попадаем в зал, я понимаю, что оделась удивительно точно и правильно: большинство женщин выглядит примерно так же, как и мы с Аглаей. Никаких драгоценностей и туфель на каблуках – здесь все носят нарядные толстовки, худи, туники и прочий праздничный кэжуал в сочетании с удобной обувью.

В зале уже человек тридцать – все собираются группками у небольших столов с бокалами и канапе. Болтают, смеются, пьют.

Заметив несколько взглядов, я опять нервничаю, но Мортен невозмутимо вкладывает в мою руку бокал шампанского и двигается сквозь зал, представляя меня по имени тем, кто оказывался рядом, но никому ничего про меня не объясняя. Куда делся Хеннинг с детьми, я даже не замечаю, но совершенно не волнуюсь: по тому, как они встретили друг друга, слепой бы не понял, что им хорошо вместе.

Выбрав пустой столик, Мортен берет тарелку и кладет на нее немного закусок для меня:

– Перекуси и перестань нервничать, – мягко советует он. – Ты отлично выглядишь, и все хорошо.

– Вкусно, – смущенно замечаю я, глотая шампанское.

Мортен улыбается, забирает у меня пустой бокал и быстро выменивает его на полный у официанта с подносом.

Пузырьки ударяют в голову, и я чувствую, как становится жарко. Или это от того, что он стоит слишком близко в своей ослепительной светло-голубой шелковой рубашке, и тонкая ткань подчеркивает каждый мускул? Я бы хотела потрогать его грудь хотя бы раз, провести ладонью по плечу, узнать, как все это теплое железо двигается под рукой.

– Кто все эти люди? – тихо спрашиваю я, пытаясь отвлечь саму себя.

– Родственники, друзья… они все – семья, мы так это воспринимаем, – негромко поясняет Мортен.

Мой взгляд скользит на рыжеволосую молодую девушку, которую он мне представил вместе с сопровождающим ее парнем-блондином – им на вид лет по двадцать пять.

– Майя и Артем, мы вместе работаем и дружим, – комментирует Мортен. – Там дальше Тимофей, это старый друг отца, они вместе выросли. Рядом с ним жена, ее зовут Катя. Тот мужчина с темными волосами – Марат, это тоже его друг. Скоро подойдет его жена Ольга, она папина сестра и наша тетя.

Он рассказывает еще про каких-то людей, но я не успеваю запоминать имена, и просто стараюсь не пялиться на него голодным взглядом. Чтобы отвлечься, пью еще и не сразу понимаю, что уже перебрала, и надо остановиться.

– А где мои дети? – вдруг вскидываюсь я, когда второй бокал шампанского уже наполовину выпит.

– Там же, где и все остальные мелкие, – хмыкает он. – У них своя туса, но позже мы объединимся, когда будет час игр.

– Что это?

– На каждом семейном празднике мы выделяем час, чтобы поиграть с детьми, – поясняет Мортен, – в этом участвуют все взрослые.

– Круто, – оцениваю я, замечая, как Хеннинг, наконец, возвращается в зал. Встретившись взглядами со мной, подмигивает.

– Папа сейчас будет общаться со всеми по очереди… хочешь, я тебе "Берлогу" пока покажу? – предлагает он.

Горячие пальцы Мортена едва касаются моей талии, чтобы деликатно указать направление, но я вся горю. Господи, зачем я столько выпила на голодный желудок? Покачнувшись на лестнице, вынуждаю его поддержать меня и заливаюсь краской от стыда и стараюсь не прижиматься, хотя от него восхитительно пахнет и очень хочется. Он просто вежлив, Альма, очнись… подумай о разнице в вашем возрасте. Но мой пьяный мозг вместо этого начинает подсчитывать, сколько времени у меня уже не было секса, и получается очень много.

А вот такие мысли – это уже очень плохо, по опыту знаю я. Надо как-то протрезветь, и чем быстрее, тем лучше.

Мортен.

Время истекало. В машине он почувствовал такое, что мысленно начал обдумывать алгоритм действий на случай, если начнется: загипнотизировать детей, потом вырубить Альму, мчать в «Берлогу» и молиться, чтобы успеть… к счастью, обошлось. Но в следующий раз может не обойтись.

Накануне они до хрипоты спорили с отцом – Мортен настаивал на том, чтобы забрать Альму поскорее, Хеннинг хотел дать ей и детям еще немного времени. Но он затылком чувствовал опасность, всеми короткими волосками, растущими вдоль шеи. Когда они так шевелились, надо было действовать – это Мортен усвоил еще с первой своей охоты.

Поместить ее с ныхом внутри в зал, полный алхонцев, означало бросить гранату в костер. Поэтому он не собирался отходить ни на шаг. Но, удивительное дело, рядом с отцом ей сразу стало лучше, а не хуже. И она до сих пор чувствовала себя прекрасно, заставляя его думать вовсе не о ныхе.

Он с трудом тормозил свои руки, которые так и хотели потрогать ее лишний раз. Лишь немного придержал за талию на лестнице, когда она споткнулась. Хотелось бы верить, что Альма сделала это специально, но вряд ли.

– Так что, все это здание – ваше? – дошло до нее, когда они прошли сквозь второй и третий этаж, оборудованные под офис, и вышли на четвертый, где в основном находились переговорные и зоны отдыха.

Мортен включил свет в одной из них, и Альма подошла к панорамному окну.

– Да, – коротко ответил он, любуясь ей, пока она любовалась парком и хорошо освещенными дорогами, и крышами домов, пропадающими в темноте вдали. Пока было рано сообщать, что «наше» – все, что она видит вокруг и еще немного дальше.

От шампанского Альма раскраснелась, и теперь ему еще сильнее хотелось потрогать, облапать и разворошить аккуратно уложенные волосы, нацеловать мягкие губы до красноты. А потом трахать до горловых криков и хрипоты. Почему бы и нет, если она тоже его хотела? Обычно у него с женщинами все выходило довольно просто.

Но в этот раз он нервничал больше обычного. И заинтересованные взгляды парней на Альму внизу сильно раздражали, особенно когда пялились вторым зрением. Она была слишком красива, и мимолетное любопытство мгновенно переходило в интерес.

Лис, например, заинтересовался точно, и не подошел лишь потому, что Хеннинг заранее попросил всех держаться от его дочери подальше этим вечером, чтобы дать ей спокойно освоиться. Мортен был единственным, кому было разрешено приближаться… но кто бы знал, что стоять рядом с ней будет так трудно.

У большинства мужчин хреново развито периферийное зрение, но он охотник, и умел видеть даже затылком. Не говоря уже о втором зрении. Поэтому Мортен заметил каждый изучающий взгляд на его тело. А сейчас его очередь раздевать ее взглядом… и боги, как сладко это ощущалось.

Внезапно обернувшись, словно она тоже заметила что-то затылком, Альма поймала его взгляд и мгновенно залилась краской.

О, да, детка, ты все правильно понимаешь, сказал он ей взглядом. Немного пьяная и заторможенная, она просто не успела отдернуть глаза, а через пару мгновений уже стало поздно – электричество пошло в обе стороны.

Мортен не отвел глаза, откровенно наслаждаясь моментом. Судорожно вздохнув, Альма, наконец, почуяла, кто на кого охотится, испугалась и дернулась, чтобы сбежать, но он поймал и наклонился, чтобы ее губы оказались в миллиметрах от его.

Приоткрыв рот, она невольно качнулась к нему. Шампанское или желание? Какая разница…

Их губы встретились – она попыталась уйти от соприкосновения в самый последний момент, но Мортен положил ладонь на ее затылок и соединил их, сразу целуя так, чтобы все мысли о сопротивлении улетели – нежно завладевая и подчиняя. Его законная добыча… сладкая, послушная… такая вкусная.

Издав тихий капитулирующий стон, она обняла за шею, и он подхватил ее, посадив на стол, втискиваясь между бедер, обхватывая ладонями лицо и целуя так, как мечтал уже почти месяц. Она отвечала, изучая пальцами его плечи, грудь… вцепляясь в рубашку.

– Тише, – прошептал Мортен, когда понял, что она контролирует себя еще хуже, чем он.

С трудом остановившись, он поправил ее волосы, тяжело дыша. Все тело ломало от желания разложить ее на столе и продолжить, но так было нельзя… совсем нельзя.

Глаза блестят, щеки красные, а глаза вдруг стали испуганными. Рука взлетела ко лбу, закрывая лицо.

– О, боже. Я слишком пьяная. Мортен…

– Нет, не слишком, – усмехнулся он, оценив попытку списать все на алкоголь. Но она прекрасно соображала, что делает, и уступила далеко не только из-за двух бокалов.

– Не надо, – сказала она умоляющим тихим голосом, отводя глаза.

– Ты в порядке?

Он отстранился, чувствуя, как начинает злиться, ничего не понимая.

– Да, в порядке, – тихо сказала она, но так грустно, что Мортен почувствовал вину. – Но, пожалуйста, не надо со мной так.

Что не надо? Что не так? Может, не надо было останавливаться?

– Как? – спросил он, и она открыла рот, чтобы ответить, но внезапно зажала ладонью рот, и Мортен почувствовал, как внутри нее шевельнулся ных.

– Тошнит? – догадался он и, схватив ее за локоть, потащил в туалет.

Он готов был помочь, подержать волосы, но она захлопнула дверь перед его носом, и Мортен не стал лезть. Что ж… он тоже не хотел бы блевать перед ней.

Глава 8

Ужас. Это лютый кошмар – я напилась и продемонстрировала полную отчаянную доступность. А потом меня стошнило перед великолепным мужчиной, который, как оказалось, хочет соблазнить. После поцелуя.

Хуже было только в школе на дискотеке, когда я так нервничала во время первого танца с симпатичным парнем, что наступила ему каблуком на ногу. В тот самый момент, когда должен был случиться первый в моей жизни поцелуй – и он заорал на весь зал. После этого, естественно, приглашать меня на танец уже никому не хотелось.

Больше всего мне хочется потеряться где-нибудь и проплакаться, но Мортен как приклеивается… значит, по просьбе отца?

– Оставь меня, пожалуйста, – раздраженно цежу я, когда мы спускаемся вниз и он предлагает принести мне воды.

Его лицо каменеет, он кивает и отходит в сторону, к своим друзьям, а я нахожу официанта с напитками и беру стакан воды. А потом, сделав пару глотков, нахожу взглядом отца.

Хеннинг уже идет ко мне, словно что-то почувствовав, и я благодарно улыбаюсь ему.

– Все в порядке? – мягко спрашивает он, вглядываясь в лицо.

– Я сегодня не очень хорошо себя чувствую, – признаюсь я. – Но все уже хорошо. А где дети?

– Перекусили и смотрят мультик в кинозале. Для взрослых сейчас будет ужин. Может, тебе полежать в тихом месте?

Он заботливо заправляет прядь за мое ухо, и я прижимаюсь щекой к теплой здоровенной ладони, а потом обнимаю его, наслаждаясь тем, как он нежно держит и гладит по спине.

– Все хорошо, пап. Но я совершенно не хочу есть. Ты не обидишься, если я посмотрю мультик с детьми?

Он колеблется лишь пару мгновений, но потом кивает и находит глазами Мортена, качнув головой в сторону.

Когда мы выходим из зала, я замечаю, что Мортен идет за нами.

– Пап, я же просила не мучить Мортена. Зачем это? – не выдерживаю я.

– Он не мучается. Просто будет рядом на случай, если тебе опять станет плохо, – мягко отвечает Хеннинг, но в этот раз мне кажется, что все слишком странно.

– Но я не хочу этого.

– Не обсуждается.

Резко остановившись, я гневно смотрю на Хеннинга, впервые за всю историю нашего знакомства по-настоящему рассердившись на него.

Мы стоим в пустом холле – позади нас гудит праздничный зал, где-то справа уже слышатся отзвуки из детского кинотеатра. А прямо здесь, между нами, тишина, пока я сверлю отца глазами, а он выглядит… непробиваемо.

В трех шагах останавливается Мортен.

– Ладно, – сдаюсь я, когда через пару секунд понимаю, что мне не выиграть эти гляделки, и шансов еще меньше, чем наверху с Мортеном. У мужчин в этой семье, похоже, какие-то сверхспособности по части уверенных взглядов.

Опустив глаза, я резко поворачиваюсь и сама нахожу дверь в кинозал, а Мортен придерживает ее, проскальзывая внутрь следом за мной.

После мультика время ускоряется. Хеннинг приходит за детьми сам, и не один – знакомит меня с Ольгой. Моя тетя оказывается ослепительной женщиной, на вид чуть старше меня – стройная, красивая, полная чувства собственного достоинства.

Мортен, который просидел весь мультик в трех рядах от меня, не приближается, но и не исчезает из виду. Детей видимо-невидимо – были бы одногодки, набрался бы целый школьный класс. Их всех приглашают в зал и распределяют на группы по возрастам, а взрослые делятся сами.

Попадаю в группу старших детей вместе с Мортеном, и мы с ними играем в нечто вроде активити, разбившись на две команды – только без игральной доски и рисования. С нами в команде играют Артем и Лиссен, и оба ведут себя очень дружелюбно и открыто, изучая меня с явным любопытством, немного даже флиртуют – но тут же отворачиваются, когда приближается Хеннинг.

Дети помладше, как я понимаю, тоже играют со взрослыми в похожее, только в упрощенной версии. Зал наполняется смехом, азартными криками и раскрасневшимися лицами. Аглая, насколько я могу судить, в полном восторге. Пару раз, скосив взгляд на группу младших, я ищу Баламута, и вижу, что он тоже веселится вовсю, поминутно заливаясь смехом.

Хеннинг переходит от одной группы к другой, общаясь со всеми детьми поровну. И я не могу не обратить внимание на то, как уважительно все дети и взрослые обращаются к нему – словно считают его королем этого пространства.

«Я – главный», – сказал он мне, и теперь я вижу это собственными глазами. Но все еще не могу понять, какие отношения связывали всех этих людей и его? Мортен сказал – семья, но в зале уже человек восемьдесят. Это что-то вроде итальянской мафии?

Часа через полтора детям предлагают продолжить игру самим, а взрослым накрывают чай и десерт. Хеннинг усаживает меня рядом с собой и настаивает, чтобы я полноценно поела, наверстывая пропущенный ужин.

Мортен, к счастью, уходит за другой стол с друзьями – за нашим сидит только Ольга, Марат и Тимофей, и они говорят между собой только о детях – маленьких и взрослых. Мне задают несколько вежливых вопросов про Аглаю и Баламута, потом мы обсуждаем самые смешные моменты сегодняшней игры и снова смеемся. Вопреки моим опасением, все общение легкое и приятное – меня принимают как свою, и никто не задается вопросом, кто я вообще такая.