Читать онлайн Кровные узы бесплатно

Кровные узы

Глава 1

Кровные узы

Ветер пронесся по заснеженным веткам деревьев, уныло завывая высоко в кронах и сбрасывая снежные шапки на проселочную дорогу. Белая пелена окутывала долину, сверкали сотнями кристаллов снежинок россыпью разлетающихся на ветру.

Борис Нестеров стоял в нескольких метрах от экипажа, глядя вглубь лесной чащи. Его взгляд блуждал между тенями, за которыми скрывались образы, настолько сильно терзающие его воображение, что даже шелковый платок, который мужчина сжимал в руке, казался вещью из другого мира. Само появление этого предмета было настолько неожиданным, что юная хозяйка платка не запомнилась Борису.

Ее образ выскользнул из полумрака заснеженного можжевельника, облаченная в светлый полушубок. Коснувшись кончиками пальцев кисти Нестерова, образ растворился, заставив вздрогнуть всем телом. Обернувшись, Борис успел заметить только исчезающий силуэт, сопровождаемый детским смехом.

Нестеров растерянно обошел куст можжевельника, найдя только платок нежно-голубого цвета, висевший на ветках растения.

Морозный воздух и яркое солнце заставляли снег скрипеть под ногами и этот звук, разлетался по всей округе, эхом ударяясь о деревья и растворяясь в лесной тишине. Но, как бы тридцатилетний мужчина ни напрягал свой слух, он не смог услышать шаги юной хозяйки оброненного платка. Она появилась из ниоткуда, а затем растворилась в полумраке леса.

– Можем ехать, Борис Васильевич. Все готово!

Нестеров посмотрел в сторону извозчика. Тот, сминая в руках шапку, стоял возле дороги в ожидании распоряжений.

– Не отлетит больше?

– Колесо? Нет, я его намертво на место воротил. Не беспокойтесь.

Борис смял платок, еще раз окинув взглядом чащу, махнул рукой в сторону экипажа.

– Лошади, успокоились? – спросил он, направляясь к повозке.

– Да, насилу справился. Такими я их еще не видал. Словно волка почуяли.

Нестеров открыл дверь повозки и, сделав шаг на приступок, вновь спросил:

– А что, волки в этих краях есть?

Извозчик, потупив взгляд, взял в руки вожжи, пробубнив в ответ:

– Есть, но не их тут бояться нужно.

Борис, толком недослушав ответ, забрался внутрь повозки. Световой день продлится от силы еще пару часов, а затем в сгущающихся сумерках и мороз станет крепче, но к тому времени они уже должны быть в тепле. Если, конечно, по дороге вновь что-нибудь не приключится.

***

Спустя три часа пути по бескрайним лесным зарослям Саратовской губернии экипаж выехал на окраину станицы, остановившись возле трактира. Загнанные долгой дорогой лошади фыркали, выпуская клубы пара, напоминая огнедышащих драконов. Извозчик, спрыгнув в сугроб, поспешил к дверям повозки, перешагивая через навалившийся снег. К тому времени с неба сыпало так плотно, что приходилось время от времени смахивать с ресниц и бровей налипшие снежинки.

Борис Нестеров вышел на улицу, держа в руке всего лишь один чемодан. Мужчина велел извозчику распрягать коней и отпустив его до восьми утра, подняв ворот плаща, поспешил в сторону трактира, мечтая съесть горячей пищи и выпить чего-нибудь бодрящего.

Внутри было по-провинциальному пресно: легкий полумрак с негромким бормотанием местных пьянчуг навеяли на Бориса тоску. Он сел за дальний столик почти в самом углу, сбросив с себя верхнюю одежду. Сделав жест рукой, Борис подозвал к себе крестьянку. Та поспешила к столу новоприбывшего постояльца, оглядывая мужчину беглым взглядом.

– Доброго вам вечера. Чего желаете?

– Жаркое неси и вино. Затем приготовь комнату. Да и еще, есть у вас здесь кто-нибудь, кто мне дорогу до имения Звягинцевых подскажет?

– Все сделаю.

Девушка поспешила выполнить задания, а Борис, раскинувшись на стуле, вынул из кармана платок. Сжимая в руке свою находку, он предался воспоминаниям. Еще в понедельник, получив весьма странное задание от начальника тайной канцелярии, он направился в имение семьи купца Звягинцева Афанасия Ивановича. То был уважаемый человек, хотя и без придворной родословной, но в то же время признанный в высшем свете. С тех пор чин позволял Афанасию Ивановичу вести свои дела успешно и с завидным размахом. Поместье, в которое сейчас направлялся Нестеров, судя по слухам, было довольно большим, а окружающие его земли являлись охотничьими угодьями, где нередко проводили свой отдых даже члены царской семьи.

Другими словами, поручая провести расследование на территории имения Нестерову, департамент однозначно дал понять, что все должно быть строго засекречено и любые новости Борис должен лично доложить по приезду в Санкт-Петербург.

Изучив дело Звягинцевых, Нестеров быстро нашел то, что так обеспокоило чиновников. Несколько смертей в купеческой семье за последний год, как со стороны слуг, так и со стороны членов самой фамилии. Это если не брать в расчет падеж скота и дикого зверя в окрестностях. А значит, охотничий отдых царской семьи был поставлен под угрозу, отчего дело тут же получило самую высокую важность, но Борис даже не знал, за что браться по приезду.

Он вынул из чемодана бумаги. Разложив их на столе, погрузился в чтение. В документах говорилось о большой семье Афанасия Ивановича. У купца, помимо супруги, было две дочери – близняшки и два старших сына. Также в имении проживала сестра Звягинцева, овдовевшая много лет назад и теперь находившаяся на иждивении у брата. Дела купец вел исправно, а со стороны государственных служб к нему не было никаких нареканий. Но вот череда несчастий заставила пошатнуться размеренную жизнь и к чему все это привело, теперь предстояло выяснить Нестерову.

– Вы хотите в имение попасть?

Борис поднял голову, увидев перед собой мужика лет сорока, в поношенной крестьянской одежде и с весьма захмелевшими глазами.

– Завтра с утра выезжаем, постарайся быть трезвым к утру, – ответил Борис, вернувшись к бумагам.

– Так я и не поеду.

Борис вновь посмотрел на мужчину только уже суровым взглядом.

– Так какого черта ты тогда ко мне подошел?

– Чтобы рассказать, как добраться до имения. Если хотите, я кучеру вашему все растолкую.

Нестеров несколько секунд помолчал, прикинув, что к чему, затем махнул рукой.

– Ступай, он в конюшне.

Крестьянин отошел всего на несколько шагов в сторону, а затем, вернувшись, поинтересовался, тыкая пальцем в бумаги:

– А к чему вам это?

Нестеров, уже испытывая раздражение, сжал кулаки и испепеляющим взглядом стал сверлить своего собеседника. Еще никогда ему не доводилось встречать такого наглеца. Находись они сейчас в столице, этот мужик уже давно бы получил по шее.

– Да вы не сердитесь, барин, я не со зла. Я ведь там работал у Афанасия Ивановича. Золотой мужик был.

– Почему был? – поинтересовался Борис, неожиданно испытав к этому человеку совершенно новый прилив чувств: теперь он видел в нем не раздражителя, а того, кто сможет пролить хоть немного света на происходящее в имении.

– Так разве то жизнь? – усмехнулся крестьянин, и Борис жестом предложил ему сесть за стол.

Тот уселся, расстегнув тулуп.

– Десять лет я на конюшне проработал. Всю их семью знал, только с тех пор много чего случилось, и я теперь вроде как и без дела слоняюсь. А все думаю о том времени, когда управлял скакунами породистыми.

– Отчего ушел?

Бывший конюх на секунду замолчал, после чего пробубнил:

– Жизнь там теперь отравлена. Нельзя там жить да и находиться нельзя.

– Расскажешь?

– А если и расскажу, что с того? Мне бы так рассказать, чтобы ты барин туда не ехал вовсе. Но ты слову не поверишь. Никто не верит, пока к усадьбе ближе, чем на версту не приблизится. А как приблизится – считай все, нет человека.

Нестеров сдвинул бумаги в сторону, наклонившись вперед.

– Говори все, что знаешь, а верить или нет – я сам судить буду. Только давай условимся с тобой: если мне твой рассказ придется в пользу, я тебе оплачу все, что сегодня закажешь. А если нет, то хоть дорогу знать буду. По рукам?

Конюх, немного подумав, протянул руку, но сказал, глядя на Бориса прищуренным взглядом, как на человека, которому не раз за жизнь приходилось купцам руки жать.

– Матвей меня зовут. И началось все полгода назад, когда одна из дочерей близняшек Звягинцевых Елизавета заболела тяжело. И хотя то летом было, как она смогла так свои легкие застудить, никто и не знает…

***

Екатерина сидела в холле на софе, сложив руки на коленях. Опустив голову, она смотрела на свои новые туфельки, подаренные отцом. Точно такие же были и у Елизаветы, ее сестры, но только сестра их еще ни разу не надевала. С тех пор как девочка заболела, она не выходила из комнаты, а ведь прошло уже пять дней.

Сегодня из города приехал доктор и все взрослые, закрылись в комнате, оставив Екатерину одну в ожидании.

Пять дней назад Екатерина бегала с Елизаветой по лужайке перед домом, играя со щенками охотничьей породы. Именно тогда Елизавета впервые закашлялась. Девочка резко остановилась, после чего в течение нескольких минут не могла удержать кашель. Екатерина решила, что сестра поперхнулась, даже постучала ей по спине, но та только отмахнулась, отойдя в сторону, где опустилась на колени, держа руку перед лицом.

– Что с тобой, Лиза? – проговорила Екатерина, опускаясь рядом и протягивая свой платок.

Девочка тут же взяла его, прислонив к губам.

– Горло першит, – наконец отозвалась сестра, убирая от лица платок, на котором виднелись алые следы в том месте, где были вышиты синими нитками инициалы «ЗЕА». Затем взгляды девочек встретились, и Елизавета прошептала:

– Позови маму.

Екатерина, не мешкая, со всех ног бросилась в сторону дома. Спустя полчаса, после того как конюх Матвей на руках перенес девочку в детскую комнату, Екатерина сидела на кровати своей сестры, глядя на Лизу с замиранием сердца.

С того момента прошло целых пять дней. Екатерина каждое утро, едва проснувшись, бежала через дом в дальнее крыло, куда перевели Лизу из детской комнаты, и, приоткрыв дверь, заглядывала в помещение.

Девочка лежала на большой кровати в комнате, куда проникало мало солнечного света. Рядом, на столике, стояло множество микстур с прочими лекарствами, привезенными из города. Екатерина украдкой следила за сестрой до тех пор, пока ее присутствие не замечал кто-нибудь из старших (как правило, это была няня). Женщина тут же уводила девочку обратно в детскую комнату, где помогала со всеми утренними процедурами, вплоть до того момента, пока Катя не оказывалась в столовой за завтраком.

В эти дни все взрослые ходили по дому хмурые и задумчивые. Афанасий Иванович молча, очень быстро завтракал, затем поднимался к дочери в комнату, но, проведя там какое-то время, уезжал почти на весь день. Старшие братья были в разъездах, на их плечи свалилось ведение всех дел Звягинцевых, поэтому они часто не ночевали дома. Но всякий раз, когда приезжали, незамедлительно направлялись навестить сестру. А их матушка, Наталья Сергеевна, целыми днями не отходила от дочери, позабыв обо всем на свете. Даже к Екатерине она заходила крайне редко, поручив нянечкам полностью всю заботу о девочке.

Екатерина после завтрака занималась своими повседневными делами. Она училась читать и занималась рукоделием до самого обеда, а после двух часов выходила во двор, где пыталась скоротать время в полном одиночестве, ища себе развлечения. Но чаще она просто раскачивалась на качелях, глядя прямо перед собой в глубине души надеясь, что скоро наступит тот день, когда они вместе с сестрой, вновь смогут выйти на эту поляну, держась за руки.

И все это время девочка неизменно хранила при себе тот самый платок, который она протянула Лизе. Как символ, сблизивший их в момент болезни и, в то же время разлучивший их на долгие пять дней.

Екатерина смотрела на свои туфельки, которые она не хотела надевать, пока Лиза не оправится от болезни, но нянечка настояла, поскольку сегодня из города должен был приехать доктор. По словам матери, даже маленькая леди должна всегда быть леди и выглядеть достойно в любой ситуации. Карета с долгожданным доктором приехала в девять утра, после чего все взрослые закрылись в комнате. Екатерина прошла за ними, но не стала подходить близко к двери, опасаясь, что ее вновь заметив, уведут на улицу. Она села на софу в небольшом холле второго этажа, прислушиваясь к разговорам взрослых. Но хотя до девочки долетали только обрывки фраз, она могла понять, о чем идет речь.

Доктор констатировал ухудшение здоровья Лизы. Он сетовал на слабую медицину местных врачей, повторяя о необходимости отвезти девочку в город. После окончания приема, Афанасий Иванович вышел вместе с доктором в коридор. Мужчины, не заметив ребенка, остановились в нескольких шагах от Екатерины. Доктор, сжимающий в руке кожаный саквояж с медицинскими инструментами, сказал:

– Боюсь, что времени у вас до утра. Советую попрощаться с девочкой, пока она еще в сознании.

После этих слов мужчина прочистил горло, как будто оно у него першило и, не оглядываясь по сторонам, поспешил к лестнице.

Афанасий Иванович несколько секунд стоял на одном месте, но после вернулся в комнату к остальным.

Екатерина, поднявшись с софы, подошла к двери, посмотрев сквозь щель в комнату. Ее братья стояли по обе стороны кровати, молча глядя на сестру, которую лихорадило так сильно, что капли пота стекали по лицу девочки. Их матушка, положив голову на плечо супруга, не сдерживала слез наравне с нянечками. Екатерина еще несколько минут смотрела на эту картину, а после, закрыв дверь, спустилась вниз.

Пройдя во двор на поляну, она села на качели. В голове прокручивались слова, которые произнес доктор, заставляя девочку сильно сжимать губы.

«Катя», – легкий ветерок, словно голос, прошелестел в листве, но девочка не обратила на него внимания. Она сжимала в руке платок, еле сдерживая подкатывающие к глазам слезы.

«Катя»

Вновь повторил ветер, заставив в этот раз Екатерину, удивленно огляделась по сторонам.

– Кто здесь? – спросила она.

Девочка повернулась в сторону небольшого тенистого сада, где шелест листьев особенно сильно походил на шепот.

«Иди на мой голос».

Девочка встала на ноги, нерешительно шагнув в сторону зарослей, но в этот момент порыв ветра буквально подтолкнул ее в спину, и Екатерина не заметила, как провалилась в заросли.

Первое, что она почувствовала, была прохлада, несвойственная этому времени года. Даже для густой тени здесь было слишком зябко. Девочка огляделась по сторонам, вслушиваясь в шум ветра, и вновь до нее донесся голос, но только теперь он не звучал в кронах деревьев, а был вполне реальным.

– Здравствуйте, юная леди.

Она обернулась, увидев в густой тени можжевельника высокого, худощавого человека в строгом темном костюме. На голове у него был цилиндр, а кисти рук скрывали кожаные перчатки. Высокий ворот закрывал шею и часть лица почти до скул, а кожа была такой светлой, что походила на лист бумаги.

– Добрый день, но мы с вами не знакомы, – отозвалась Екатерина, робко отшагнув назад.

– Вы совершенно правы, – мужчина сделал галантный жест приветствия и продолжил. – Меня зовут Эрнест Кортес, я из Европы, и в ваших краях относительно недавно.

Екатерина продолжала с нарастающим любопытством смотреть на странного человека, прячущегося в тени. Она еще никогда не видела чужеземцев, хотя много слышала о них от старших братьев. Девочке этот человек казался странным и немного загадочным.

– Я могу вам чем-то помочь? Может быть, позвать взрослых? Если вы заблудились, они лучше расскажут вам дорогу.

– Нет-нет, – возразил мужчина все также с галантной непринужденностью.

Все его жесты были плавными, а слова хотя и звучали с легким акцентом, но слетали с губ размеренно, почти без эмоций.

– Я точно знаю, куда держу путь, и сегодня я также точно знаю, что наша с вами встреча должна была состояться.

– Как это? – удивилась Екатерина.

Мужчина, быстро засунув руку в карман, вынул оттуда красивый, блестящий серебряный гребень с ярко-красным камешком наверху. Он протянул этот предмет девочке, улыбнувшись.

– Я никогда не путешествую просто так. Каждый мой шаг всегда подкреплен особой целью, и сегодня я хочу сделать то, для чего пришел к вам в поместье. Моя цель – помочь вам с вашей сестрой. Вы ведь так похожи, я не хочу разрушать столь нежный, юный союз, накрепко скрепленный кровными узами.

Он отдал гребешок девочке. Приняв его, Екатерина несколько секунд, словно завороженная, смотрела на камень, в котором отражались искорки солнечного света, а затем подняла взгляд на мужчину, и в ее голосе было столько надежды, что этого невозможно было не почувствовать.

– Вы поможете Лизе, моей сестре?

Мужчина вновь улыбнулся, коснувшись кончиками пальцев, облаченных в кожаную перчатку, подбородка девочки.

– Нет, не я, а ты. Ты поможешь своей сестре и сделаешь это сегодня ночью.

– Что я должна сделать?

Незнакомец наклонился вперед так, что их глаза оказались практически на одном уровне, и прошептал так тихо, что его голос казался тише шелеста листьев:

– Сегодня ночью ты должна впустить меня в дом и никому не говорить об этом. И тогда прекрасная Елизавета вернется к тебе.

Он взял гребень из рук девочки аккуратно поддев им светлый локон и водрузил его на голову Екатерины. Гребень почти полностью исчез в густых волосах девочки.

– Сегодня в полночь. Не забудь.

– Я не забуду, – прошептала она в ответ.

Вдруг порыв ветра заставил Екатерину пошатнуться, и словно невидимая рука вытолкнула ее через кустарник обратно на поляну. Она прикоснулась кончиками пальцев к подарку с нежностью подумав о сестре.

Эта сделка казалась ей простой, но очень загадочной. Загадочный персонаж занял все ее мысли до самого вечера. Вернувшись перед сном в свою комнату, Екатерина посмотрела на себя в зеркало рассматривая красный камень, сияющий в волосах. Гребень был красив и очень аккуратно сидел в волосах.

Она перевела взгляд в сторону окна, за которым сгущались сумерки. По словам доктора, взрослые должны были попрощаться с Елизаветой до завтрашнего утра, поэтому Екатерина надеялась, что таинственный незнакомей выполнит свое обещание.

Этой же ночью она сделала все, как сказал Эрнест. Ровно в полночь он стоял возле окна. Выглянула на улицу Екатерина рассмотрела в свете луны высокий силуэт утонченного незнакомца. Его глаза словно светились в темноте. Мужчина протянул руку произнеся:

– Впусти меня.

Екатерина не мешкая, распахнула окно, через которое мужчина шагнул на трехметровую высоту подоконника так легко, словно внизу была заранее приготовлена лестница.

– Как вы это сделали? – прошептала она, поразившись, но незнакомец провел рукой по щеке Екатерины.

– Сегодня ты спасла свою сестру, она никогда не забудет этого.

Он направился вглубь комнаты, и пока девочка закрывала окно, незнакомец растворился в темноте или, может быть, бесшумно вышел за дверь.

Екатерина выглянула в коридор. Но там было пусто. Она прислушалась, но никаких шагов не было слышно. Мужчина растворился в тишине дома, словно тень которая исчезает с наступлением темноты.

С утра ее разбудили громкие голоса, доносящиеся из коридора. Кто-то пробежал мимо двери, выкрикивая просьбу позвать лекаря, а затем голоса вновь зазвучали наперебой. Екатерина вышла в коридор и, как уже было привычно заведено, направилась на второй этаж, где возле комнаты столпилось множество слуг. Все они пытались заглянуть внутрь, а когда увидели Екатерину, тут же пропустили девочку вперед, улыбаясь и шутя.

Елизавета сидела на кровати. Под ее спину были подложены подушки, а руки она держала на одеяле. Ее волосы спадали на плечи вьющимися локонами и, хотя кожа была после болезни очень бледной, девочка смотрела на всех сверкающими глазами. Увидев сестру, она улыбнулась, протянув к ней руки. Екатерина бросилась на кровать в объятья сестры под общие вздохи и радостные возгласы присутствующих.

– Я знала, что ты вернешься ко мне, – прошептала Екатерина.

Лиза, погладив сестру по волосам, вдруг отдернула руку и почти испуганно посмотрела на сестру.

– Что такое? – удивленно спросила Катя, но ее тут же снял с кровати старший брат, который сказал, уводя в сторону:

– Оставим ее, сестре нужно отдохнуть. С ней теперь все будет в полном порядке.

Они вышли из комнаты, оставив только родителей, а Екатерина, взглянув на сестру перед выходом, увидела лишь пронзительный, холодный взгляд.

Той же ночью девочка не могла сомкнуть глаз, она крутилась в своей кровати, вспоминая утреннюю встречу с сестрой, и тревога затмевала ее радость. Ей очень хотелось вновь думать о том, как совсем скоро они вновь будут играть на лужайке, но что—то внутри девочки подсказывало, что это вряд ли возможно. Взгляд который она увидела уходя из комнаты Лизы, был очень страшным, почти звериным.

Девочка закуталась в одеяло, перевернувшись на правый бок в сторону окна, но не увидела лунного света, который освещал комнату – темный силуэт полностью закрывал окно. В этом образе Екатерина сразу же разглядела знакомые черты.

– Лиза? Что ты тут делаешь? – воскликнула Екатерина.

Ее сестра стояла возле окна и смотрела на сестру мерцающими в темноте глазами:

– Ты любишь меня? – спросила она.

– Конечно, – ответила Екатерина, садясь в кровати. – Я думала о тебе все эти дни и верила, что ты вернешься.

Лиза приблизилась к ней, затем забралась на одеяло и глядя сестре в глаза, повторила вопрос:

– Ты любишь меня?

Екатерина кивнула, уже ничего не отвечая.

– Тогда зачем тебе это в волосах?

Екатерина коснулась пальцами гребешка.

– Это подарок.

– Выбрось.

– Зачем?

– Выбрось, если действительно хочешь, чтобы мы всегда были вместе.

Екатерина раздумывала всего несколько секунд, а после, вынув гребешок из волос, бросила его на пол. В тот же момент Елизавета обвила сестру руками, прижимая ее к себе. Она уткнулась ей в шею, сделав это так нежно, что Екатерина даже не смогла сопротивляться, а просто закрыла глаза, вдыхая совершенно новый для себя аромат, заставляющий возникать металлический привкус во рту.

– И с тех самых пор началась настоящая резня. Мы не то, что животных каждое утро находили зарезанных в стойлах – люди пропадать стали!

Матвей разом опустошил очередную чарку и, отставив ее в сторону, посмотрел на Бориса мутными глазами.

– А сам ты что видел? – спросил Нестеров, подливая своему собеседнику новую порцию алкоголя.

Но в этот раз Матвей даже не взялся за выпивку, он, откинувшись на спинку стула, сказал голосом человека совершенно трезвого и полностью отдающего себе отчет:

– Видел я их в одну ночь, обеих. Они за руки, как всегда, держались, словно два ангела, только глаза у них сияли в темноте, а кожа была настолько белой, что могла с побеленной стеной слиться. Гуляли сестры только по ночам, а в ту ночь ушли в сторону конюшен. Я за ними направился, только опоздал немного, поскольку, когда вошел в загон, увидел то, что уже никогда не забыть мне.

– Что видел? Говори!

Нестеров наклонился вперед, сверля рассказчика взглядом, а тот продолжал, словно и не слышал слов Бориса:

– Скакун арабский, тот самый, которого барин себе две зимы назад купил, лежал на земле, хрипел и кровью харкал, а эти бестии на коленях стояли, и кровь из его шеи руками черпали.

Матвей разом смахнул чарку на пол при этом, ткнув указательным пальцем в Бориса и приподнявшись со своего места, процедил сквозь зубы:

– Здоровенного скакуна – две восьмилетние девочки собственными зубами зарезали!

– А не врешь? Как сам жив остался?

Крестьянин вернулся на свое место, глядел на Нестерова изучающим взглядом.

– А гребень тот из чистого серебра был. Его сестры как черт ладана боятся. Уж не знаю, откуда эта вещица в доме взялась, только нашли ее на полу в спальне Екатерины, и вроде как с тех пор это оберегом стало для всякого, кто шагнет к усадьбе. Так что, барин, без меня ты туда пойдешь.

Борис оглядел своего собеседника взглядом тяжелым, почти испытывающим.

– Пока сам не увижу, не поверю. Я сюда приехал не сказки слушать, а по делу государственному.

Он кинул деньги на стол и ушел в сторону лестницы, оставив Матвея одного.

С утра, когда уже повозка проехала до поместья Звягинцевых полпути, Нестеров все обдумывал услышанную историю, пытаясь понять, где в ней правда, а где уже людская молва постаралась. Он вынул из кармана платок и, развернув его, осмотрел, заметив в одном углу три буквы, вышитые синей ниткой – «ЗЕА».

– Стой! – выкрикнул он, и извозчик тут же попридержал коней.

Нестеров вышел из повозки, осматриваясь по сторонам, затем вынул свой чемодан.

– Чего случилось, Борис Васильевич? – спросил извозчик.

– Возвращайся, дальше я сам.

– Так заблудитесь!

Борис посмотрел на платок, на котором были видны рядом с вышитыми инициалами бледные разводы алых пятен.

– Не заблужусь. Сгинуть, может быть, и сгину, но не заблужусь.

Глава 2

Сестры Софии

Существует много старых легенд, передающихся из уст в уста на протяжении поколений. Впервые их можно услышать еще в детстве, когда взрослые вечерами, уже покончив с ужином, остаются сидеть за столом и вспоминают рассказы прадедов. Легенды, насколько интересные, насколько и пугающие. Подслушивая их через приоткрытую дверную щелку, любой ребенок ощутит, как кровь застывает в жилах, а темнота превращается в неокрепшем воображении, во что-то осязаемое, почти живое.

Сказки эти – сумасшедшие сказки – остаются в памяти просыпаясь по ночам, чтобы напомнить о живой памяти предков, в которой все еще теплятся предания о черной силе, некогда обитавшей среди людей.

«Сбросить с себя все, что только мешает. Оторваться от легенд и вновь став скептиком, вернуться к работе»

Почему, когда уезжаешь так далеко от большого города, пробуждаются давно забытые воспоминания?

Чернов Николай отошел от окна, за которым спал погруженный в ночную темноту двор старинной усадьбы Звягинцевых. На протяжении многих лет, вокруг усадьбы обитают только дикие животные. Они заходят на территорию усадьбы, боязливо поглядывая в сторону высокого, запущенного до неузнаваемости дома, а затем скрываются в зарослях, стараясь уйти подальше, пока не наступила ночь.

Двадцативосьмилетний Чернов отвел взгляд от окна и вернулся к большой двуспальной кровати, на которой лежала семнадцатилетняя девушка. В свете единственной свечи, ее лицо выглядело таким бледным и обескровленным, что было видно как болезнь, с которой мужчина боролся на протяжении последних пяти дней, вновь возвращается. Когда он приехал в усадьбу, София была на грани смерти и все эти дни, он провел в комнате девушки, борясь за ее жизнь.

Он применил все свои знания, которые получил в лучших институтах страны, практикуясь у именитых докторов. Чернов боролся за жизнь Софии так яростно и так увлеченно, что не замечал, как дни сменяли ночи, а затем вновь восходящее солнце, чередовалось с луной.

Пять дней мучительных схваток с неизвестной болезнью. Пять дней он был в этом огромном, чужом доме, практически один.

Проведя ладонью по холодной щеке Софии, мужчина тяжело перевел дух. Он вновь оказался в самом начале своего пути, будто бы и не было никакого лечения. Еще не так давно, девушка стала подавать первые признаки жизни: ее дыхание участилось, кожа приобрела розовый оттенок, а под веками зрачки стали приходить в движение. Чернов Николай даже стал ожидать пробуждения, записывая в своей книге о применяемых способах лечения – торжество современной науки над неизвестным природным недугом, которыми так полна российская глубинка.

Вернувшись к письменному столу, он погрузился в свои многочисленные записи. Найдя первые заметки, Чернов принялся за их изучение, пытаясь найти тот момент, когда допустил ошибку.

«Декабрь. Год 1799 от Р.Х. Саратовская губерния. Село Безродное, что в двадцати верстах от Царицына».

Пациентка: Звягинцева София Борисовна.

После падения с лошади во время прогулки, девушка разбила затылок. Из раны вытекло много крови и, возможно, попала инфекция, которая привела к дальнейшей немощности пострадавшей».

Он внимательно перечитал записи и опустился в деревянное кресло, ощущая, как сонливость наваливается с такой силой, что чернильные буквы плясали по строчкам, перемешивая слова, превращая их в беспорядочный поток символов. В одно мгновение кириллица перестала хоть что-то значить и, откинувшись на спинку, Николай Семенович закрыл глаза, погружаясь в темноту.

Он помнил тот день, когда получил письмо, с просьбой приехать в поместье Звягинцевых. Послание звучало как последняя надежда на спасение Софии и, будучи известным и весьма успешным доктором, Чернов не смог отказать. Он приехал так скоро, как только смог, потратив на дорогу из Санкт-Петербурга много изнурительных дней.

***

Возница умчался прочь, развернув лошадей поднявших в воздух снежное облако. Чернов остался стоять на подступах к усадьбе, глядя на огромное здание. Сжимая в руках свою поклажу, вмещавшую медицинские принадлежности и самые необходимые личные вещи, он сделал шаг к ступеням ведущим к двери.

Холодный, декабрьский ветер не давал возможности долго осматривать усадьбу. Уход за ним прекратился уже много лет назад. Со стороны могло показаться, что это здание вовсе не жилое.

Может быть, возница ошибся и привез его не туда? Заросший фасад здания невозможно было узнать, а заброшенные сады, вокруг поместья, уже давно превратились в густой лес. Когда-то о богатых землях Звягинцевых ходили легенды, которые пересказывали в столице, куда глава семейства приезжал каждый год для продвижения своих торговых дел. Теперь же, после смерти Афанасия Ивановича от былой роскоши не осталось и следа.

Чернов смотрел вслед скрывающейся между деревьев повозке, когда услышал звук открывающейся двери. На пороге появилась женщина, на вид лет сорока, плотно закутанная в шаль, покрывавшей ее голову и плечи, обрамляя бледное осунувшееся лицо.

– Заходите, доктор Чернов, мы вас давно ждем, – произнесла она тихим голосом.

Мужчина, в знак приветствия дотронулся указательным пальцем до края головного убора и, подхватив вещи, поспешил в здание, прячась от ветра. За его спиной снежный вихрь с небывалой силой ударил о закрывшуюся дверь, издав глухой удар.

Внутри было теплее, чем на улице, но недостаточно комфортно для жилого помещения. Здание, по всей видимости, не отапливалось на протяжении всей осени и даже в начале зимы. В нем царили холодный полумрак, а влажность, напоминала городскому жителю, привыкшему к роскоши, склеп.

Чернов, направляясь в поместье, надеялся увидеть богатый дом, но вместо этого перед ним предстало здание в котором просматривались первые проблески разрушений. Ровно до тех пор, пока последний его житель не переступит порог, навсегда убравшись из этих мест, фамильное гнездо будет еще жить в надежде, вернуть свое было величие.

– Мы вас очень давно ждем, – повторила женщина, жестом приглашая доктора пройти вглубь дома.

– В письме говорилось о серьезной травме пациентки, но не было ни слова о характере повреждения. Поэтому я поспешил приехать как можно скорее, – пояснил доктор, когда они поднялись на второй этаж по широкой, деревянной лестнице. Резные балясины на ней были выполнены в виде диких животных, бегущих по лесным чащам. Здесь стаи волков нападали на бурого медведя, встречавшего их, раскрыв пасть и выставив вперед когтистую лапу. А над ними кружили стаи воронов, словно над падалью.

На стенах висели картины, изображающие портреты людей в красивых одеждах, изящные и величественные, они смотрели гордыми, порой надменными взглядами, провожая гостя молчаливым приветствием.

– Мы ничего не знаем об этом, уважаемый Николай Семенович, – продолжала женщина, имени которой Чернов так и не спросил. Столь быстрые проводы в комнату пациентки, говорили только лишь о срочности дела. – София без сознания уже много дней и каждое утро мы думаем, что пришло ее время. А ведь девочке всего семнадцать.

Женщина произнесла эти слова с такой горечью, что Николай решил более не задавать вопросов. Говорить о болезнях с теми, кто в их излечении ничего не понимает, также бессмысленно, как пытаться поднять покойника – какие припарки ему ни ставь, он все равно самостоятельно не покинет могилы.

Они вошли в комнату, заставленную свечами. В полумраке сгущающихся сумерек помещение было наполнено причудливыми тенями, прячущимися по углам, словно испуганные звери готовые сбежать, стоит только поднести к ним огонь.

В центре комнаты стояла большая кровать, на которой лежала молодая девушка, укрытая одеялом. Ее перебинтованная голова покоилась на подушке, словно София безмятежно спала, не замечая царящей вокруг нее суеты. Белое лицо с потемневшими кругами под глазами, говорило о том, что тело почти полностью обескровлено.

– Что произошло с ней? Мне нужно знать все, – произнес он, ставя свои вещи на пол и обводя взглядом комнату.

– Она упала с лошади, – раздался в ответ детский, почти ангельский голос и Николай, обернувшись в сторону входной двери, увидел девочку лет восьми. Она была одета в красивое светло-бирюзовое платье. Золотые локоны падали ей на плечи, а сияющее лицо было настолько милым, что на несколько секунд Чернов позабыл обо всем на свете. Глядя в синие глаза прекрасного создания и, не сдерживая улыбки, он подумал, что вообразить себе не мог, встретить здесь столь прекрасное дитя.

– Как тебя зовут, милая? – спросил доктор, снимая пальто и закатывая рукава сорочки до локтей.

– Лиза, – ответила девочка. Ее светлые глаза, в которых отражались огоньки свечей, смотрели с нескрываемым любопытством на гостя, словно ребенку приходилось видеть чужих людей очень редко.

– Зайди в комнату и расскажи мне, что случилось с Софией, – попросил Чернов.

Лиза, сделав несколько шагов вперед, кинула беглый взгляд в сторону женщины, проводившей Николая в спальню. Та, словно повинуясь услышанному только ей одной голосу, поспешила выйти из комнаты.

– Мы катались на лошадях, – начала Лиза, остановившись возле кровати сестры. Девочка смотрела на Софию, печальными глазами. – Я и моя сестра Екатерина, мы с ней близнецы.

Лиза улыбнулась, посмотрев на гостя. Николай тем временем раскладывал на письменном столе инструменты, колбы и всевозможные препараты.

– У тебя есть сестра-близнец?

– Да. Но она не любит гулять по дому. В основном Екатерина сидит в своей комнате.

После этих слов девочка рассмеялась, а затем, вернувшись к кровати Софии, взяла сестру за руку.

– Лошадь чего-то испугалась и встала на дыбы. София упала, ударившись затылком. Мне кажется, Матильда увидела змею.

– Матильда?

Лиза отпустила руку сестры, вновь посмотрев на гостя, она ответила на его вопрос, голосом, по-детски заигрывающим и с таким чистым спокойствием, что говорить с Лизой хотелось непрерывно.

– Так звали лошадь, на которой ехала София. Матильда. Наш папенька имел много лошадей. Он давал им самые изысканные клички.

– Матильда действительно красивое имя, – согласился Чернов. Он уже разложил все необходимое и, перенеся больше свечей к кровати, стал ощупывать пульс Софии, затем, приподняв правое веко, оценил состояние зрачка, опередив, что тот ушел сильно вверх. Вернувшись к своему саквояжу, он стал вынимать колбы с резиновыми трубками.

– Может быть, София просто не умеет ладить с животными, – сказала Лиза, наблюдая за действиями гостя с нескрываемым интересом.

Николай пожал плечами, вставляя трубку в колбу.

– Милая, будь добра, попроси кого-нибудь принести теплой воды и еще… – он осмотрел комнату, застыв на мгновение. Лизы уже здесь не было, дверь закрыта и только свечи создавали тени, заменяя собой уходящее за кроны сухих деревьев солнце.

Спустя четверть часа Николай собрал аппарат для переливания крови, установив его возле кровати. Затем передвинул кресло на такое расстояние, чтобы резиновые трубки дотягивались и до него. Воткнув иглу в вену на руке Софии, он сел в кресло и вторую иглу, воткнув себе в руку. Включив хитроумное устройство собранное им самим по доработанным чертежам отца – Чернова Григория Яковлевича, закрыл глаза. Кровь тоненькой струйкой побежала по трубке в колбу, а затем устремилась дальше в руку Софии, где попав в вену девушки, распространялась по всему ее организму, соединяя собой две жизни, которые отныне будут существовать в этом прекрасном, юном теле.

Отдавать часть себя, как духовно, так и физиологически, вот чему учил Григорий Яковлевич, говоря с трибуны университета о том, что плоть человеческая, способна помочь любому, если знать, как поделиться ею. Подобные высказывания воспринималось как ересь сумасшедшего. Многие отцы медицины, посмеивались над практическими действиями Чернова Григория, ровно до тех пор, пока мужчина не оставил этот мир, завещав все свои труды единственному сыну, идущему по его стопам.

Но Николай был более скептичным человеком. Он всегда верил в науку и традиционную медицину больше, чем его отец, возлагавший надежды на народную мудрость, часто при этом, опровергая новые открытия, которые считал ошибочными.

Чернов отдавал собственную кровь неизвестному ему человеку, ощущая, как усталость от поездки начинает давать о себе знать. А ведь после переливания, ему будут нужны силы, чтобы продолжить обследование.

Он вспомнил образ Лизы, прекрасной девочки, разгуливающей по холодным коридорам особняка, в откровенно летнем платье и решил, что, несмотря на довольно плачевный внешний вид поместья, жизнь здесь, еще теплится.

***

«Не спи»

Открыв глаза, мужчина вырвался из мучительно тяжелого сна. Перед ним стоял письменный стол с записями, сделанными, за последние пять дней. Каждая запись датировалась, что позволяло в любой момент выдернуть хронологически верные заметки, определив, когда они были сделаны. София еще не пришла в сознание, несмотря на три операции, которые провел Чернов, для ускорения процесса заживления раны.

Последнее переливание было проведено вчера и эта процедура, слишком сильно сказалась на его собственном здоровье. Вялость, сонливость, невнимательность, все это навалилось на Николая, мешая работать. Ему необходим был длительный сон и обильное питание. Восстановление сил дало бы возможность продолжить работу, а если за сутки состояние Софии не ухудшится, то тогда есть шанс.

Чернов тяжело поднялся на ноги и взяв с собой свечу, покинул комнату. Прислонившись спиной к стене, Николай несколько секунд стоял с закрытыми глазами, пытаясь привести себя в порядок. Голова сильно кружилась, в желудке все сжималось от голода, организм требовал восстановления, полностью игнорируя врачебную этику, предписывающую не отходить от кровати тяжелобольного пациента.

«Иди»

Чернов направился к лестнице, цепляясь рукой за стену. Еще никогда ему не было так тяжело и плохо. Возможно, последнее переливание крови полностью забрало у него все силы, тем более, что он поторопился и в какой-то момент неправильно рассчитал давление из-за чего кровь из вены Софии, перешла в колбу, попав в его собственное тело. В тот момент Николай не придал этому значения. Восстановив правильную работу аппарата, он продолжил переливание.

Лестница оказалась очень крутой, опираясь всем своим весом на перила, мужчина начал спускаться вниз, внимательно глядя под ноги. Ветер, бушующий на улице, заставлял стены дома стонать, словно старое животное, готовившиеся к своему последнему дню жизни. Удары о стены сотрясали громадину, как бумажный дом, только лишь чудом, оставляя здание стоять на месте. В холле первого этажа, давно потухший камин, гудел обожженным чревом, напоминая стаю диких волков, оповещавших округу о своем присутствии. Чернов направился мимо каменного, воющего исполина в сторону кухни, где горел свет и, судя по теням, были люди.

«Мы ждем тебя»

– Вы, наконец-то, вышли из комнаты! – воскликнула Лиза. Она сидела во главе большого деревянного стола, за которым могло уместиться человек двадцать. Семья помещика Звягинцева была не очень большой, дочери устраивали здесь игры и радовали глаз взрослых своей красотой, а сыновья вели дела главы семейства, внушая надежду на будущее процветание семейного гнезда. Каждая комната в поместье кричала о былом величии фамилии Афанасия Ивановича, и Николаю захотелось увидеть поместье в самом расцвете своих дней.

Помимо Лизы за столом сидела еще одна девочка, в темно-фиолетовом платье. Екатерина, не поднимая головы, смотрела в тарелку со скромным ужином. За пять дней мужчина впервые увидел вторую сестру Софии, которая, как и ожидалось, была точной копией Лизы, только в отличие от близнеца, Екатерина не излучала столько жизнерадостной энергии.

– Мне нужно поесть, – сказал мужчина, садясь за стол и ставя свечу рядом с собой.

Женщина, являющаяся здесь единственным представителем прислуги, сразу же принялась накрывать на стол, в то время как Лиза продолжила диалог:

– Мы все еще ждем пробуждения Софии. Она скоро вернется к нам?

Чернов несколько секунд изучал взглядом девочку, которая игриво смотрела на него в ответ. Эйфория от первого знакомства прошла, теперь Николай более предвзято относился к юной хозяйке поместья, которая, по всей видимости, заправляла здесь абсолютно всем. Помимо Елизаветы и служанки, мужчине не довелось никого встретить. Никто не приходил в спальную Софии, чтобы проведать ее и вскоре Чернов стал серьезно беспокоиться о своем положении.

Особенно сильно он ощутил себя затворником, когда обнаружил, что дверь спальни каждую ночь кем-то запирается на ключ.

– За те дни, которые я нахожусь в вашем доме, мне не довелось познакомиться со взрослыми. Где ваши родители и почему в доме практически нет прислуги?

Женщина, подававшая еду, в этот момент замерла на одном месте. Слова доктора привели ее в ступор. Чернов увидел неподдельный ужас в ее глазах. Она смотрела на Лизу, трясущимися руками держа тарелку с едой.

Екатерина произнесла сухим, практически безразличным голосом:

– Поставь тарелку и выйди.

Женщина моментально подчинилась, поспешив покинуть столовую.

Чернов глядел на все это действие с нескрываемым любопытством и смятением. Ему никогда не доводилось видеть чего-то подобного – две маленькие девочки хозяйничали в большом доме так, словно кроме них здесь больше никого не было. Никого, кто имел бы больше прав распоряжаться. Сейчас они смотрели на гостя без тени улыбки. Сверлящие взгляды двух хищных животных, от которых становилось не по себе. Былая ангельская красота Лизы сменилось яростным образом маленькой ведьмы, обитающей вдалеке от большого города, где никто не сможет оспорить ее права.

– Мы хотим, чтобы София вернулась к нам, – сказала Лиза, глядя на мужчину, при этом медленно вращая вилкой в тарелке, в которой слегка дымились сгустки черной еды, более похожие на опаленное мясо.

– Ешьте, вам нужны силы, – добавила Екатерина. Мужчина опустил взгляд на бесформенные куски розово-красного цвета, мясо было лишь слегка обожжено огнем. Подцепив вилкой один, Чернов увидел струйки крови, сочившиеся, сквозь свежую мякоть.

– Еда непригодна, – сказал он голосом, дрогнувшим от ужаса и отвращения. Но Лиза с Екатериной смотрели на него пристально, почти осуждающе.

– Ешьте, вам нужны силы. Сами говорите, что Софии необходима помощь, а кроме вас ее никто не сможет излечить.

«Ешь»

Голос в голове буквально заставил его поднести кусок к губам. Николай ощутил на удивление приятный, почти манящий аромат. От него даже в желудке заурчало. Доктор уже открыл рот, стремясь вкусить нежную плоть, когда Лиза, взревев, швырнула свою тарелку со стола.

– Он один из нас! – закричала она и Николай в этот момент выронил столовый прибор.

Он посмотрел на изменившееся лицо девочки: ее глаза почернели настолько сильно, что от былой синевы не осталось и следа. Ярость, переполняющая ребенка словно сосуд, способный вместить в себя все адские силы, смотрела на него в ответ.

– Этого не может быть, – ответила Екатерина, вставая со своего места. Она обошла стол, глядя на гостя, и Чернов ощутил себя почти в ловушке. В какой-то момент он не смог выносить на себе их пронзительные взгляды.

– Проверь его сестра! – крикнула Лиза, ударяя кулаками по деревянной поверхности стола и Екатерина, вынула из волос серебряный гребень. Только сейчас Николай заметил, что руки девочки были скрыты длинными до локтей кружевными перчатками. Девочка протянула гребень Николаю, прошептав:

– Покажи нам, кто ты.

Не в состоянии сопротивляться, доктор протянул руку, и гребень опустился ему в ладонь. В тот же момент боль, словно от прикосновения раскаленного металла, обожгла плоть. Чернов, отдернул ладонь, уронив гребень на стол.

– Что это? – испуганно крикнул он, глядя на красный след ожога, на своей ладони. Серебряный гребень тем временем продолжал дымиться под дикий крик Лизы:

– Как он стал одним из нас!

Екатерина молча, протянула Чернову кусок мяса, взятый ею из тарелки, и спросила все тем же спокойным голосом:

– Ты чувствуешь голод, глядя на него?

Чернов вновь посмотрел на сочащуюся между мясистых волокон кровь, и его мозг не смог сопротивляться. Осталось только желание вкусить эту пищу. Ему нестерпимо захотелось прожевать ее, высосать все соки и, проглотив, взяться за новый кусок, проделывая с ним, то же самое до тех пор, пока тарелка не опустеет.

– Ты хочешь это мясо?

«Ешь», – манил голос.

Протянув обожженную руку к вилке, мужчина ощутил, как полностью теряет над собой контроль. Его голова затуманилась странными, влекущими образами. Он увидел их так явственно, что уже не мог сомневаться в подлинности своих видений. Перед ним открылись реальности, о которых он не мог ничего знать, яркие образы вспыхнули в голове, словно воспоминания из прошлого.

Он увидел конюха Матвея, идущего через задний двор к конюшне, чтобы накормить Матильду – последнего скакуна оставшегося в поместье, после того как черная чума сгустилась над фамильным имением Звягинцевых. Конюх замер на месте, глядя в ужасе на окровавленную тушу лошади, над которой склонились две девочки, вкушающие плоть и смеющиеся звонкими голосами, словно играя в детской.

Он увидел Софию, которая пришла в этот дом с письмом в руках, ставшее для нее раковым приглашением. Ее встречали любимые сестры, смеясь звонкими голосами в радостном приветствии. А по ночам, они склонялись над кроватью любимой сестрицы, впиваясь в ее шею, тонкими острыми клыками, забирая жизнь и оставляя совсем немного, чтобы не убить, а оставить на потом, когда голод вновь начнет мучить их.

Он увидел, неизвестного человека, на вид знатного происхождения, как он шел через заваленный снегом лес, совершенно один, направляясь в сторону поместья. Его взгляд был устремлен вперед, а в глазах светилась уверенность. А после его залитое кровью лицо исказилось в крике о помощи, несущемся из подвала.

Все это, заставило Чернова отступить назад.

Мужчина сохранял рассудок еще несколько секунд, а после упал в обморок посреди кухни под пристальным осуждающим взглядом сестер, зацепив рукой тарелку, из которой на пол полетели куски пищи.

***

Открыв глаза, Николай несколько секунд смотрел в потолок. Кошмар рассеялся, словно дым, оставив место осознанию того, что его уставший от долгой пятидневной работы мозг, выплеснул весь негатив. Кошмары – это не более чем возможность перезагрузить себя, они позволяют осмыслить заново все свои волнения, переживания, усталость и неуверенность. Кошмары – это проявления нас самих, полностью интерпретированные в то, чем мы сами являемся.

Он сел на краю софы и посмотрел в сторону кровати, где семнадцатилетняя девушка боролась за свою жизнь на протяжении долгих дней. Его тело отдохнуло, а рассудок был готов мыслить скептически. Голод он не ощущал, видимо, все-таки вчера удалось поесть, перед тем как, вернувшись в комнату, погрузиться в кошмар.

Чернов подошел к Софии, провел ладонью по ее теплой щеке, на что девушка открыла глаза.

Мужчина и его пациентка смотрели друг на друга несколько секунд, потом девушка произнесла сдавленным, ослабленным голосом:

– Кто вы?

Ее взгляд был усталым, но в нем уже начинала пробуждаться жизнь.

– Меня зовут Чернов Николай. Я – врач. Меня вызвали сюда, чтобы я помог вам.

– О нет, – отозвалась София, а по ее щекам потекли слезы. Она смотрела на молодого мужчину с таким состраданием в глазах, что это перевернуло в нем абсолютно все. В одно мгновение он понял, что не София, а он сам нуждается в помощи и ночной кошмар, вовсе не был сном.

– Я не понимаю, – произнес Чернов, не сводя взгляда с прекрасного, возвращающегося к жизни лица.

– Мои сестры – чудовища. Они не просто невинные дети, они…, – девушка закусила губу, не решаясь произнести последнее слово и мужчина, посмотрев на свою ладонь, увидел красный след, напоминающий очертаниями серебряный гребешок, который протянула ему Екатерина.

– Кто они? – прошептал Николай. Но его голос растворился в детском смехе, наполнившим собой комнату.

«Ты вернул ее»

Дверь в спальную открылась, и на пороге появились сестры. Лиза в светло-бирюзовом платье, буквально по воздуху приблизилась к кровати сестры, с любовью глядя на Софию в то время, как Екатерина не торопясь, вошла вслед за ней, внимательно глядя на мужчину.

– Вы сделали то, что обещали, – сказала Екатерина, но Чернов отступил назад. Серебряный гребешок был в волосах девочки, блестя в тусклых лучах осеннего солнца. Прекрасное лицо юной особы смотрело на мужчину без тени зла. Вчерашняя стычка между ним и сестрами, казалось, закончена, но доктора не оставляло чувства надвигающейся опасности. Чем веселей и радостней были сестры, тем опасней находиться рядом с ними. Он это чувствовал.

– Но вы получили больше, чем мы рассчитывали, – продолжила Екатерина, приблизившись к Чернову. Сделав шаг назад, он посмотрел на Лизу. Та уже забралась на кровать сестры, нависая над Софией. Она гладила девушку по волосам, скалясь, словно хищное существо.

Екатерина осмотрела аппарат, для переливания крови слегка толкнув стеклянную колбу, отчего та свалилась на пол. Стекла, разлетелись по паркету сотнями осколков, словно бисер.

– Вот как ты стал одним из нас. Ученый, доктор, ставший зверем, спасая чужую жизнь, даже не подозревая, что наша сестра, всего лишь корм для нас. Как и все те, кто приходил сюда за последние годы. София пыталась сбежать от нас, поэтому Елизавета немного переусердствовала, когда убеждала сестру вернуться и нам понадобились вы, доктор, – Екатерина смотрела на Чернова, улыбаясь. Она говорила таким спокойным и ангельским голоском, что мужчине не верилось в ужасную сущность, прячущуюся за этим невинным образом.

– Что вы такое? – прохрипел он, унимая в себе дрожь и стараясь заставить себя мыслить хладнокровно. Никогда за свою практику он не сталкивался с подобными вещами. Каннибализм иногда встречался в старых записях, но это явление было единичным и связывалось с сильнейшим умственным расстройством. А здесь он видел перед собой обычных детей, потерявших все человеческое.

– Мы то, чего боится каждый, – сказала Екатерина, а Лиза, зашипев как змея, молниеносно впилась в шею Софии. Девушка с криком боли вцепилась руками в простыни, закрыв от ужаса глаза. Ее не так давно приобретенный розовый цвет лица стал постепенно уходить, оставляя болезненную бледность.

– Оставь ее! – выкрикнул Чернов, рванув к кровати, но Екатерина, одним мощным толчком откинула мужчину назад. Тот, словно тряпичная кукла, пролетел оставшуюся часть комнаты. Выбив спиной окно, Николай вылетел на улицу и рухнул на землю. Боль, пронзившая все тело, расползалась по мышцам и костям, оповещая о травмах, которые он получил от падения со второго этажа. Он смотрел вверх, где в оконном проеме стояла Екатерина. Ее лицо было безразличным, а глаза, заплывшие сплошной чернотой, олицетворяли собой весь ужас, в который сестры Софии погрузили поместье своего отца.

Чернов поднялся на ноги, превозмогая боль. Он встал на колени, чувствуя как осколки стекла, все еще режут его плоть, но это оказалось для него терпимо. Он мог даже пересилить боль от сломанных костей, а ледяной ветер, совершенно не приносит никакого дискомфорта.

«Ты теперь с нами»

Тоненький детский смех звучал в его голове, когда молодой мужчина поспешно уходил от поместья в сторону леса.

Декабрь в этих краях настолько холодный, что степной ветер заставляет прятаться всех обитателей степи, надолго лишая их возможности пропитания. Сухие деревья, окутанные снежным покрывалом, выглядят мрачно, безжизненно. Бредя между ними по колено в снегу, начинаешь понимать, что этой снежной пустыне никогда не будет конца. Она тянется далеко за горизонт, погребая под собой озера, реки и цветущие в разгар лета сады. Мороз, способный убить всего лишь за одну ночь, не отпускает даже днем, а солнце, пробивающееся сквозь серые, густые облака, светит лишь несколько часов в сутки.

Мужчина с черными, обмороженными руками, все еще боролся за жизнь, падая лицом в рыхлый снег в надежде, что очередное падение станет последним, и он уснет, навсегда оставшись в снегу. Но рассудок хотел жить, подогреваемый немыслимым чувством голода, которое было сильней обморожения и ветра, несущего в себе мелкие кусочки льда.

Он шел несколько дней, уходя все дальше от поместья, дальше от ужасных сестер, в надежде выйти на поселение, но вместо этого уходил глубже в степи, пока в одну ночь не увидел приближающийся огонь. Некий человек, осветил его лицо живым огнем факела, что-то сказал, а потом завернул тело Чернова в ткань. Он поволок его по снегу, позволяя полностью отпустить свой рассудок, проваливаясь в бессознательное состояние, в котором нет холода и жажды, а только мучительные образы, превращающиеся в ужасающую реальность.

Глава 3

Проповедник Эракул

– Нет силы страшнее той, что нависла над нашими землями! Нет воли сильнее человеческой и нет знаний, способных объяснить и указать нам путь! Мы – дети славянских богов, мы – потомки древних обитателей этих земель, покорившиеся иноземному игу и теперь, расплачивающиеся за свою слабость и покорность! Вместе с чужеродным пришло зло до этого не виданное нам, и мы готовы сложить головы, повинуясь их богам! Я говорю вам, наши тела, принадлежат им, наши земли принадлежат им, но им не забрать наши души! Мы не преклонимся этому злу! Это земля наших предков, это наша земля!

Голоса поплыли, отражаясь эхом от стен и сводов, сливаясь в один сплошной поток пробуждая от длительного сна. Все соглашались с произнесенными словами, выкрикивая короткие фразы поддержки своему наставнику, десятки людей готовы были полностью подчиниться его воле.

– Мы изгоним зло! – вновь выкрикнул он и голоса повторяли за ним словно заклинание.

Затем яркий свет резанул по глазам, пробиваясь к зрачкам даже через веки, а боль заставляла лицо исказиться в гримасе. Захотелось закрыться руками, но они оказались скованны.

– Смотрите! Смотрите на него! – кричал голос, и люди уже не просто приветствовали услышанные слова, теперь они сами несли их, придавая все больше сил этому потоку, который стал практически осязаем. Он буквально бил по лицу впиваясь в кожу. Людская ненависть, собранная воедино, превращалась в могучую силу, способную на огромные разрушения.

– Чудовище!

– Сатана!

Кричали они и голоса резали слух. Он попытался открыть глаза, испытывая боль, но только стенал от собственного бессилия. А когда тьма, расступилась, перед ним стоял высокий человек, облаченный в монашеские одежды. Его голова была абсолютно лысой, а глаза блестели яркими огнями одержимости.

– Монстр проснулся, – сказал монах, отойдя в сторону открывая взору людей, собравшихся в старом деревянном храме, прикованного человека с изнуренным лицом. Они смотрели на того, кто был для них непонятным существом, чудовищем. Они жаждали его смерти, но при этом никто не решался произнести хоть слово.

– Этот мир уже никогда не будет прежним, – продолжил монах, повернувшись лицом к прихожанам. – Зло, поселившееся в наших землях, жаждет навсегда остаться здесь, заявляя день ото дня о своих правах. Но мы сможем победить его и изгнать из своих домов! Погибая и вновь возрождаясь, мы беремся за оружие. Так будет происходить до конца времен! Пока последнее воплощение зла не покинет наши земли!

Корчась от боли, причиняемой светом, Чернов Николай, попытался произнести хоть слово, но лишился чувств еще до того, как в него вновь полетели проклятия.

***

Его тело вновь трясло в жутком ознобе. Он посмотрел на свои руки с почерневшими пальцами и не поверил своим глазам. Ногти расслоились так сильно, что несколько сошли вовсе. Суставы скрючило, превращая конечности в подобие птичьих лап. Скрипя зубами от ноющей боли, расходящейся по всему телу, он поднялся на колени, оглядываясь по сторонам. Плохо освещенное помещение с одним-единственным крохотным окошком, было полностью выстроено из каменных глыб. Потолком служил щит из деревянных досок, а по земляному полу была разбросана солома. Складывалось ощущение, что Чернова бросили в некое подобие темницы, где даже деревянная дверь, обшитая железом, выглядела неприступной.

Он попытался подняться на ноги, но металл, врезавшийся ему в лодыжку, удержал от возможности встать. Чернов задрал штанину, обнаружив, что прикован цепью к металлическому кольцу, вделанному в стену.

– Это тюрьма?! – прошептал он, опустившись на соломенную подстилку и прижимая к груди искалеченные руки. Его пальцы, которые еще не так давно могли держать скальпель, умело орудуя в теле человека, теперь выглядели как обожженные ветки дерева. Они совершенно не слушались, трясясь, словно листья от порывов ветра.

– Эй! Кто-нибудь! – крикнул он, глядя в сторону двери. Страха уже не было, он остался в поместье Звягинцевых, откуда Чернову удалось вырваться, пожертвовав собственным здоровьем. Здесь, в этой темноте среди затхлого воздуха, жило только отчаянье и чувство безысходности. Прислонившись к стене, он закрыл глаза, ощущая, как голод пробуждается в теле. Это было не то привычное ощущение, которое можно подавить, съев хоть что-нибудь. Нет, это был другой голод, похожий на жажду. Нестерпимое чувство ощутить вкус свежей плоти, желание вкусить то запретное из чего состоит человек и навсегда раствориться в блаженстве удовлетворенности.

За дверью послышались шаги. Николай встал на колени, ожидая того, кто спас его от лютой смерти, но в то же время, пленивший цепями. Дверь открылась, и вошел высокий мужчина с чисто выбритой головой. Его монашеские одежды висели на нем клочьями, они были местами зашиты грубыми нитками. Именно этого человека Чернов видел перед собой в момент своего пробуждения, когда толпа жаждала линчевать его, приняв за чудовище.

Монах закрыл за собой дверь, поставил свечу в центре комнаты, зажег фитиль. Огонек свечи осветил его лицо, и Николай увидел приятные славянские черты, мужественный подбородок, правильной формы нос и очень сосредоточенные, темные глаза, смотревшие на пленника в молчаливом ожидании.

– Кто вы? – прохрипел Чернов на что монах, слегка улыбнувшись, ответил:

– Я рад, что ты можешь говорить. Когда я нашел тебя, мне казалось, что ничего человеческого в тебе уже не осталось. Ведь не каждому зверю суждено выжить на таком холоде. Похоже, демоны ада хранят тебя как свое лучшее создание.

– О чем вы? – Чернов в отчаянье протянул вперед свои изувеченные руки, словно показывая этим, насколько сильно он стал жертвой обстоятельств. – Я врач. Хирург. Я хотел спасти ее. Софию. Николай уронил голову на грудь, опустив руки.

Монах подошел к ближе. Опустившись на корточки, он обхватил голову Николая обеими руками, заставляя запрокинуть ее, затем большими пальцами задрал мужчине верхнюю губу, обнажив ровные ряды белых зубов, среди которых сильно выделялась пара клыков.

– Ты зверь, – сказал он совершенно спокойно, – Но еще не вкусивший чужой плоти.

Отпустив голову, он вернулся к свече и придвинул ногой пустую миску, стоявшую возле стены. Достав из складок мантии сверток, монах, развернув тряпицу, положив в миску кусок еще теплой свежей плоти.

– Я это понял сразу же, как только принес тебя сюда. У зверя регенерация происходит за считаные дни, у тебя же кожа хотя и заживает, но медленно, как у обычного человека. К тому же, ты не выл по ночам.

– Я не выл? – переспросил Чернов, глядя на то, что лежало в миске и источало манящий аромат свежей крови.

– Голод мучает тебя, но не столь сильно. К тому же ты не призываешь о помощи своих братьев. Значит, ты одиночка, который совсем недавно стал зверем. Но вот только как? Я не нашел на твоем теле укусов. Лишь только маленькие точки на венах рук непохожие на следы клыков.

– Это аппарат для переливания крови, – прошептал Николай.

– Это что еще за диковина такая? Для чего она? Ты – алхимик?

– Нет, – Чернов отрицательно покачал головой, – я говорил, что я – врач. Я спасал человека, для этого нужна была кровь. Я отдал свою.

– Все это колдовство, которое привело тебя к тому, что ты теперь из себя представляешь!

Он ногой придвинул миску ближе к Чернову, словно дразня его содержимым.

– Твоя звериная сущность скоро пробудится, это всего лишь вопрос времени. Вкусив кровь, ты станешь одним из них, и только тогда у меня будет полное право проткнуть твое сердце. Ешь, не мучай себя, ведь рано или поздно ты не сможешь бороться с самим собой.

Монах поднял свечу с пола, направляясь к двери, но Чернов, прохрипев, спросил:

– Как тебя зовут?

Тот обернулся, освещая свое лицо свечой и, перед тем как покинуть темницу, ответил:

– Здесь меня зовут проповедник Эракул. Но не думаю, что мое имя тебе придется запомнить. Твоя смерть – это вопрос времени.

Он закрыл за собой дверь, оставив Чернова Николая в одиночестве. Он смотрел на миску. Кусок мяса со свернувшимися сгустками крови на поверхности, манил к себе. Стиснув зубы он закрыл глаза, продолжая вдыхать сводящий с ума аромат.

Легенды гласили, что вампиры – это ночные жители, короли ночи, охотники на заблудших путников. Кровожадные монстры без жалости и упрека стремящиеся утолить собственный голод. Будучи врачом в третьем поколении и большим специалистом в своем деле, получившим лучшее в России образование, Чернов полностью отрицал всевозможную нечисть, в которую верили обычные крестьяне. Рассказы о существах, проявление природной способности которых полностью отрицала современная медицина, казались не более чем сказками. Ведь никто не владел доказательствами существования обитающих в ночи тварей. Мало того, в высших кругах даже говорить о подобном было оскорбительно, поскольку сказки должны рассказываться лишь детям перед сном, а отцы медицины не могут тратить время на народные заблуждения.

Николай помнил, как когда-то в институте они изучали повадки летучей мыши, питающейся кровью домашних животных. Ее привезли из Южной Америки и преподаватель, профессор биологических наук с гордостью заявил, что перед ними представлен образец Diaemus youngi – белокрылый вампир. Существо сидело в клетке, озираясь черными глазками, раскрывая маленькую, клыкастую пасть.

В дальнейшем Чернов позабыл о странном существе, решив, что в будущей практике ему вряд ли понадобится знание анатомии летучей мыши, которой не суждено прижиться в местных климатических условиях.

Он перевернулся набок, поджав ноги. Цепь натянулась с такой силой, что металл вновь впился в лодыжку, но мужчина не обратил на это внимания. Теперь все его сознание было полностью занято резким, металлическим запахом, распространяющимся по всему помещению. Все внутренности, буквально выкручивало наизнанку, требуя вкусить пищу, наполнить ею свое нутро, утоляя дикую жажду.

Чернов закрыл лицо руками, мысленно отвлекая себя прошлым, вспоминая то время, когда его жизнь протекала среди питерской богемы, где к людям с медицинским образованием обращались исключительно по имени-отчеству, а круг общения увеличивался с каждым новым вылеченным пациентом. Николая Григорьевича знали во многих богатых домах, а об его умении владеть скальпелем, говорили как о настоящем искусстве.

– Вы так умело обращаетесь с ним, что дух захватывает, – женский голос, принадлежавший прекрасной двадцатидвухлетней графине Ольге Калининой, прозвучал в воспоминании, словно девушка находилась совсем рядом.

– Мои навыки врачевания, это наша фамильная гордость, – ответил он, уделив свое внимание молодой особе.

Графиня, была очень красива. Она смотрела на мужчину большими, светлыми глазами, переполненными восхищения. Для нее, человека из дворянского сословия, завести знакомство с одним из лучших хирургов города было более чем предусмотрительной перспективой. Хорош собой, высок, образованный, остроумный и талантливый мужчина, не обремененный семейными отношениями, становился в глазах юной особы практически эталоном, с которым связать свое будущее станет лучшей партией в жизни. Да и сам Николай Чернов видел в графине нескончаемое обаяние, красоту, заставляющую мужчину терять сон. А ее звонкий смех, превращался для него в мелодию, которую он слышал, даже лежа на холодном полу в подвале неизвестного ему здания.

«Diaemus youngi – единственное известное науке существо, чей рацион питания состоит из крови других существ».

Чернов вновь посмотрел в сторону миски, сдерживая жуткие спазмы. Его мышцы и суставы словно выворачивало наизнанку, а в голове временное помутнение затмевало абсолютно все, заставляя жажду управлять телом, двигая его словно инстинктивно, неосознанно. Подобно зверю.

Он встал на четвереньки принюхиваясь. Затем медленно начал пробираться вперед, все ближе и ближе к спасительной еде, которая была единственным пропитанием, способным спасти от нечеловеческой агонии.

– Вернись ко мне как можно скорей, – голос Ольги все еще звенит в его голове, такой прекрасный, наивный, желанный. Он помнит ее образ, в тот день, когда она провожала его в поместье Звягинцевых. Закутанная в одеяло, она сидит в центре кровати, освещенной солнечным светом. Ольга смотрит на Николая в надежде, что он даст ей свое обещание и мужчина, склонившись к возлюбленной, целует ее губы, а затем – обнаженные плечи и обещает вернуться.

– Я вернусь, как только выполню свой долг.

«Я вернусь»

Миска уже перед самым его лицом и остается всего лишь несколько сантиметров, еще немного и он сможет утолить жажду, выжигающую его внутренности точно огнем. Тогда он сможет обрести исцеляющее спокойствие для своего измученного холодом тела. Еще немного, еще чуть-чуть…

– Пообещай мне… – она проводит ладонью по его шее, глядя прямо в глаза.

– Обещаю…

«Обещаю»

Чернов замирает на месте, тяжело дыша. Слюна, сорвавшаяся с губ, падает в миску. Он видит каждую мелочь, каждую деталь, слышит даже то, что не смогут услышать обычные люди, чего сам он раньше не мог слышать. Его чувства обострились, а голод, затмевающий разум, отступает. Секундное прояснение в голове дает возможность осмыслить происходящее и этого времени хватает, чтобы в следующее мгновение одним ударом, отшвырнуть миску в сторону.

Словно в замедленной съемке он видит, как та с грохотом разлетается на множество черепков, врезавшись в противоположную стену его тюрьмы. Он видит, как сгустки крови разлетаются в стороны, смешиваясь с пылью и соломой.

Чернов вернулся на свое место, отвернувшись к стене, закрывает глаза. Пытаясь сжать в кулаки изуродованные пальцы, он осознает, что его ожидает самая тяжелая ночь.

– Я вернусь, – шепчет Чернов, возвращаясь в безумие голода и звериной жажды.

***

Холодный поток воды пробудил его, вырвав из тяжелого сна, переполненного образами и кошмарными видениями. На несколько мгновений он совершенно забыл, где находится, а нависший над ним силуэт проповедника Эракула, кажется совершенно незнакомым, до тех пор, пока Николай не слышит голос:

Teleserial Book