Читать онлайн В горящем золотом саду бесплатно

Για τον Παππού[1]

Rory Power

In a Garden Burning Gold

* * *

First published in Great Britain in 2022 by Titan Books

От автора

Вымышленный мир книги вдохновлен разными частями света, но не отражает ни одну конкретную страну или культуру в какой бы то ни было период времени.

Действующие лица

* обозначает умерших

Тизакос

*Айя Ксига – святая, по преданиям, жившая в Ксигоре.

Василис Аргирос – стратагиози Тизакоса, отец Александроса, Реи, Ницоса и Хризанти.

*Ирини Аргирос – супруга Василиса Аргироса, мать Александроса, Реи, Ницоса и Хризанти.

Александрос Аргирос – сын и преемник Василиса Аргироса, брат-близнец Реи.

Реа Аргирос – дочь Василиса Аргироса, Тиспира, сестра-близнец Александроса.

Ницос Аргирос – сын Василиса Аргироса.

Хризанти Аргирос – дочь Василиса Аргироса.

Яннис Ласкарис – ксигорский наместник Тизакоса.

Эвантия Ласкарис – супруга Янниса, мать Михали.

Михали Ласкарис – сын и наследник ксигорского наместника.

Гиоргиос Сперос – рокерский наместник Тизакоса.

Каллистос Сперос – сын и наследник рокерского наместника.

Димитра Маркоу – мирицкий наместник Тизакоса.

Ламброс Контопоулос – претендент на руку Реи в зимнем сезоне.

Димос Галанис – претендент на руку Реи в зимнем сезоне, брат Никоса.

Никос Галанис – претендент на руку Реи в зимнем сезоне, брат Димоса.

Пирос Зограф – высокопоставленный член Схорицы, беженец из Амоловы.

Елени Аврамидис – служанка в доме Аргиросов.

Флора Стамоу – служанка в доме Аргиросов.

Лефка – лошадь.

Трефацио

Тарро Домина – стратагиози («стратагорра» на трефацком) Трефацио.

Джино Домина – сын и преемник Тарро Домина.

Фалька Домина – дочь и преемница Тарро Домина.

*Люко Домина – первый стратагиози («стратагорра» на трефацком).

Франциско Домина – потомок двоюродного брата Тарро.

Карима Домина – дочь Тарро.

Марко Домина – сын Тарро.

Меркер

Зита Девеци – стратагиози («ордукамат» на меркерском) Меркера.

Ставра Девеци – дочь и преемница Зиты Девеци.

Чужа

Настя Руденко – стратагиози («торавосма» на чужском) Чужи.

Олек Руденко – сын и преемник Насти.

Амолова

Аммар Баша – стратагиози («корабрет» на амоловакском) Амоловы.

Ора Баша – дочь и преемница Аммара.

Превдъен

Милад Караич – стратагиози («восвидъяр» на превдъенском) Превдъена.

Марьям Караич – дочь и преемница Милада.

Глава 1
Реа

Неделя вдовства тянулась невыносимо долго. Черные одеяния, заунывное пение, вуали… эти мрачные дни любого свели бы с ума. Реа никак не могла привыкнуть к трауру даже после всех многочисленных браков. Что ж, по крайней мере, от нее не ожидали горьких слез.

Она подалась вперед на сиденье кареты, громыхавшей по дороге в сторону Стратафомы – отцовского дома, ютившегося на краю отвесной черной скалы. Издалека удавалось разобрать лишь непробиваемую внешнюю стену и верхушки каменных крыш. Где-то там, за парадным двором и двойными дверьми, ее ждала семья. Конечно, больше всех ей обрадуется Александрос, как, впрочем, и Реа ему. Близнецы всегда тяжело переносили разлуку.

Младший брат Реи, Ницос, проводил все дни с утра до вечера в мастерской и обычно даже не замечал ее отсутствия. А вот Хризанти наверняка будет счастлива увидеть сестру хотя бы потому, что Реа всегда делилась с ней историями о путешествиях.

Крошка Хризанти… впрочем, все они уже не дети, и теперь их нельзя так называть. Младшая сестра Реи любила собирать рассказы о ее почивших супругах и хранила их в шкатулке у кровати.

Порой по ночам можно было услышать, если, конечно, намеренно напрячь слух, как Хризанти открывает шкатулку и съедает парочку историй, оставляя крошки на простыне. Что ж, и на сей раз она не разочаруется. Реа сохранила несколько особенно ароматных, сладких и пряных. Хрустящих, как осенние листья.

Как раз такие истории нравились Хризанти больше всего.

Карета подъехала к двойным дверям во внешней стене Стратафомы. Неровная поверхность была выкрашена в темно-синий, неофициальный цвет Аргиросов. История рода недостаточно глубоко уходила корнями в века, чтобы семья могла законно претендовать на оттенок, но отец Реи очень гордился своей фамилией и настаивал на том, чтобы во всем – и в одеждах, и в интерьере – преобладал насыщенный темно-синий. Он был стратагиози Тизакоса, а значит, нес ответственность за страну. Поэтому и на его детей упало бремя обязанностей.

Реа единственная была вынуждена по долгу службы покидать дом и отправляться в чужую постель в незнакомом жилище в каком-либо из городов, которые находились под влиянием отца.

Но с последним супругом все слишком затянулось. Он допустил неприятную ошибку – позволил себе влюбиться. Реа увидела оттенок нежных чувств в глазах мужа, и у нее не поднялась рука вонзить нож ему под ребра. Она ощутила… Вероятно, укол вины.

Лишь после того, как на высокую траву и оливковые деревья лег утренний холод, и супружеская чета села завтракать, Реа нашла в себе силы попросить мужа отвернуться и не двигаться. Убийство вышло неаккуратное, и это дурно сказалось на сезоне. Все складывалось куда лучше, если она сразу добиралась до сердца.

Реа непременно так и поступит со следующим, зимним супругом, которого выберут через две недели.

Карета поехала дальше по булыжной мостовой, через земли поместья к парадному двору. Реа увидела деревянные обитые гвоздями двери на цепях и шестеренках, которые распахнулись будто сами по себе. Сразу узнавалась рука Ницоса. Он был средним ребенком в семье – старше Хризанти, но младше близнецов. И в то время как Александрос всюду следовал за Васой подобно тени, Ницос без устали трудился в мастерской. Он мог собрать и заводную игрушку с паровым сердцебиением, и целый садик с часовым механизмом, засеянным цветами из ткани.

Ницос занимался машинами и механизмами, чтобы в любом уголке поместья все работало исправно.

Дорога за воротами была поровнее, и булыжник сменился каменными плитами, выложенными, словно лоскутное одеяло. Реа прильнула к окну, чтобы поскорее увидеть двери, ведущие во внутренний двор. Для кареты они слишком узкие, а для всадника чрезвычайно низкие. В дом Васы можно войти только пешком, без оружия и без злых намерений.

У ворот уже ждали две служанки, стоило карете остановиться, как одна поспешила забрать багаж, а вторая – открыть дверцу. Реа провела в тесном и трясущемся салоне много часов, ей не терпелось вдохнуть свежий воздух полной грудью. Поэтому она толкнула дверь плечом, и служанка отскочила назад, чтобы не попасть под удар.

Реа спрыгнула с подножки и легко приземлилась на каменные плиты, нагретые полуденным солнцем.

Газон был ухоженный, коротко подстриженный, вдоль стен высажены вечно цветущие розовые кусты. Хризанти много времени проводила за работой в саду, накладывала аккуратные мазки и следила за тем, чтобы каждый лепесток был одинакового розового оттенка.

– Кириа Реа? Вы готовы войти?

Ей всегда было непривычно слышать свое истинное имя после очередного заключенного брака. В Тизакосе, да и на всем континенте, к ней обращались по титулу Тиспиры: он доставался ребенку стратагиози, который получал те самые обязанности, что лежали сейчас на плечах Реи.

Она оглянулась на служанок, державших ее багаж. Вышитые бисером сумки выделялись на фоне невзрачных платьев. Реа узнала девушку, которая оказалась пониже ростом. Это была Елени, сестра одного из бывших супругов. Обычно Реа забирала в качестве сувениров лишь несколько нарядов и безделушек, но пять-шесть сезонов назад взяла из дома почившего супруга и Елени.

Она слабо помнила, что послужило причиной, однако девушка умоляла взять ее в служанки несмотря на то, что под ногтями Реи еще не засохла кровь родственника Елени.

Реа кивнула служанкам и пропустила их вперед, чтобы двинуться следом. Платья у девушек были серые, с юбками до пола и высокими воротниками, рукава облегали плечи, но свободно свисали ниже локтя. В дорогу от Патрассы до Стратафомы Реа выбрала черный траурный брючный костюм с плотной шерстяной накидкой поверх пальто. И уже предвкушала возвращение к привычному гардеробу.

В шкафу хранились роскошные, яркие наряды с мозаикой выполненной из ткани, изысканной вышивкой, пышными рукавами, красные, синие и золотые – ее любимых «кровавых цветов», как называл их Васа.

Кобальтовые двери распахнулись, и Реа скользнула в проем вслед за служанками. Во внутреннем дворе тоже чувствовалась рука Хризанти, но совсем не так, как во внешнем, где отец требовал методичного соблюдения правил.

Здесь, в их личном пространстве, он позволял Хризанти делать все что ей вздумается, и она ни капли не сдерживалась. Плетистые розы обвивали стены, заполняя все щели и трещины. Дикие цветы на тонких длинных стеблях цеплялись за кружевные шпалеры и радовали взгляд, кивая хрупкими белыми головками. В углу росла олива с листьями зеленее тех, что можно было увидеть на кустарниках в семейном саду. Напротив гордого дерева прямо из стены бил фонтан. Вода бурлила, выливаясь из пасти каменного льва, цвет был изумительным, подобного оттенка Рее больше нигде не приходилось встречать. Воздух словно отяжелел от солнца, золотой свет разливался повсюду. Хризанти забыла о сдержанности и не оставила ни клочка теней.

Реа живо представляла, как младшая сестра замерла у фонтана, смешивая краски на деревянной палитре, а потом провела кисточкой по водной ряби, наполняя ту блеском и мерцанием.

– Не медли, – потребовал мужской голос с другого края двора, и Реа подняла взгляд на брата Александроса, или по-простому – Лексоса, который топтался на крыльце в расстегнутом синем пальто, спрятав руки в карманы. – Я уже замерз, тебя ожидая.

– Ах, какая тяжелая жизнь, – подтрунила Реа и обогнала служанок, чтобы скорее поприветствовать брата.

Он вытянул руки, и девушка позволила себе улыбнуться, подаваясь в объятия Лексоса.

От него пахло солью и влажностью, как от старых домов из замшелого камня. Реа сделала глубокий вдох. Не то чтобы ей нравился запах, но он был приятно знаком.

Супруги сменяли друг друга, Лексос всегда оставался прежним.

– Где остальные? – спросила Реа, отстраняясь.

– Хризанти на кухне.

– А Ницос?

– Сама как думаешь?

Мастерская находилась там, где в обычном доме располагался бы чердак. Реа иногда навещала Ницоса и едва могла разобрать очертания верстаков под завалами шестеренок, изящно выкованных цепей, разнообразных штифтов и шурупов. Большинство изобретений включали в стандартный набор животных, созданных прежними стратагиози, но менее удачные экземпляры выпускали в сад, где они свободно бродили, пока их не поражала ржавчина.

– Не будем ему мешать, – предложила Реа, – и пойдем на кухню.

Там они нашли Хризанти, которая держала в руках узкую длинную скалку и бережно раскатывала тесто по гранитной столешнице. В миниатюрной и хрупкой девушке еще дышало детство, хотя все они оставили эти времена в прошлом, по крайней мере, сотню лет назад. Но, наверное, облик младшей сестры всегда будет напоминать Рее о незабвенной поре юности.

Близнецам достались темные волосы матери, а Хризанти пошла в отца. Все четверо потомков Аргиросов унаследовали прямой нос, свойственный роду, чуть опущенные уголки глаз, темно-синюю радужку. Хризанти же отличалась от сестры и братьев яркими золотыми локонами и треугольным, но не острым, а скругленным подбородком, как у Васы. Даже походка у младшей дочери и отца была схожая – обманчиво осторожная, несмотря на непоколебимую уверенность представителей семейства.

Но порой Рее казалось, что всем досталось чувство уверенности, кроме нее.

Лексос проводил время дома, задачи у него были ясные и понятные, и он всегда соответствовал ожиданиям Васы, какими бы высокими те не становились. Ницос чувствовал себя в мастерской как рыба в воде, и жизнь его шла по накатанной колее, где все уже давным-давно известно. Вряд ли он испытывал что-либо кроме полного удовлетворения своим существованием.

Зато Реа вынуждена выходить в мир и наблюдать, как супруги умирают, чего никогда не произойдет ни с ней, ни с братьями и сестрой.

Однажды она заговорила об этом с Лексосом – когда впервые обнаружила, что на ее коже почти не запечатлеваются следы прошедших лет.

– Не говори глупостей, – сказал он с легким раздражением. – Мы вовсе не бессмертны. Просто еще не умерли.

И так было с семьями стратагиози. Ты продолжал жить в расцвете сил, пока жизнь не обрывалась.

Реа росла подобно обычным девушкам в начале правления ее отца, но теперь выглядела почти так же, как лет восемьдесят назад, когда достигла совершеннолетия. Пожалуй, на то, чтобы у нее появился первый седой волос, уйдет еще век.

Хризанти подняла взгляд, когда близнецы зашли на кухню, выронила скалку и подбежала к ним. Глаза девушки сияли, а щеки раскраснелись.

– Реа!

В то время как объятия Лексоса таили в себе нежное утешение и чувство покоя, рядом с Хризанти возникало такое чувство, будто она трясет тебя, пытаясь разбудить. Фартук сохранил тепло после долгих часов перед горячей печью, руки крепко сжимали талию старшей сестры, и на несколько секунд ноги Реи даже оторвались на пару дюймов[2] от пола.

Реа постоянно забывала о том, что Хризанти обогнала ее в росте.

– Господи, у тебя будто и гостей не бывает, – пошутила Реа, когда сестра ее отпустила.

– Ты не то чтобы гостья, – справедливо заметил Лексос.

Хризанти нахмурилась и провела ладонью по накидке Реи.

– Извини, испачкала тебя в муке.

– Ничего страшного, если готовишь что-то вкусненькое, – заверила ее Реа и расцеловала в обе щеки. – Ну как ты, куколка?

Хризанти расплылась в очаровательной улыбке.

– Рада, что ты вернулась.

«Ничто в мире не может сравниться с улыбкой Хризанти», – подумала Реа, расстегивая накидку.

Ни в чьей душе нет столько света.

– Что делаешь? – спросила Реа, бросив накидку на скамью, встроенную в каменную стену, и занявшись застежками пальто.

– Питу на ужин. Но я не решила насчет начинки.

– Давай помогу, – предложила Реа. – Я принесла несколько аппетитных историй.

Глава 2
Александрос

Лексос, стоя на пороге, наблюдал за сестрами. Они раскатывали тесто для питы, и Хризанти столь увлеченно рассказывала о новой задумке, что нечаянно прикусила прядь растрепавшихся волос. Он уже об этом слышал – о каком-то особом способе освещать оливы в полночь, окутывая деревья морским сиянием.

Хризанти тогда буквально вытащила Лексоса из постели, повторяя: «Давай же, пойдем, посмотришь!» Однако Реа лучше умела задавать необходимые вопросы и улыбаться в нужные моменты.

По крайней мере, обычно. Сегодня ее мысли витали где-то далеко. Она старалась внимательно слушать Хризанти, однако то и дело поглядывала на дверь, а плечи ее были напряжены.

Сейчас Рее ничего не грозило. Отец отправился в одну из тех поездок, в которые пока не брал с собой Лексоса. Конечно, Васа вернется домой до ужина, значит, у них в запасе есть еще около часа тишины и покоя.

Сестры закончили с последним слоем теста, который Реа аккуратно положила поверх остальных, покоящихся на краю стола. Потом она позвонила в колокольчик, висевший на стене, чтобы вызвать служанку. Девушки всегда были где-то поблизости, даже если не попадались на глаза.

– Кто-нибудь принесет мою сумку, – громко проговорила Реа, – и мы займемся начинкой.

Реа с детства умела лучше других собирать слова. Она складывала руки лодочкой, рассказывая историю, и та кристаллизовалась в ладонях.

Мать научила всех четверых детей этому искусству, уникальному дару, присущему лишь их роду, но только Реа помнила, как превращать истории в семена.

Они называли их кимифи, как нечто среднее между печеньем, фруктами и конфетами. У Реи они всегда были сладкими, хрустящими снаружи и нежными внутри, пропитанными ароматом гвоздики. Если у Лексоса и получалось создать семя истории, оно выходило горьким. Иногда он практиковался вечерами, коротая время до того момента, когда звезды прожгут небо, но кимифи приносили сплошное разочарование.

Может, суть в том, что ему нечего рассказать, в отличие от Реи? О чем он поведает сестрам? О встрече с Васой? К сожалению, говорить там особо не о чем.

Елени зашла на кухню слегка согнувшись, чтобы не привлекать внимания, положила вышитую бисером сумку на тумбу и сразу же выскользнула в коридор. Похоже, она куда-то спешила. Наверное, слуги готовились к возвращению Васы. Даже отсюда было слышно, как мебель скрипит по каменному полу. Лексос вздрагивал от каждого резкого звука.

Впрочем, отец пока отсутствовал. Они еще располагали свободным временем.

Лексос поежился от прохлады в каменном помещении, поплотнее запахнул пальто и устроился на скамье возле печи с духовкой.

– Какой он был? – спрашивала между тем Хризанти, прижимаясь к Рее, пока та сыпала в керамическую пиалу кимифи в кленовой карамели.

Желтое платье под фартуком Хризанти досталось ей от сестры. Реа вышила алые завитки на лифе, когда была по-настоящему юной, и, если приглядеться, легко заметить, что стежки немного неровные.

Реа думала выбросить наряд, но Хризанти так долго умоляла оставить ей платье, что в конце концов убедила сестру.

Лексос посмотрел на них обеих. Одну – бойкую и улыбчивую, другую – холодную и строгую – даже в те моменты, когда она кружила в свадебном танце. И подумал, как ему будет не хватать этих вечеров, когда Реа снова покинет дом.

– Приятный, – ответила Реа на вопрос Хризанти, наливая в чашку каф, насыщенный горький напиток, которым жители Тизакоса угощались в любое время дня. – Каштановые волосы, карие глаза…

– Но какого оттенка – коричневого?

Лексос понял, что Реа едва сдерживает смех. Он поднялся со скамьи, облокотился о кухонный стол и взял кимифи из пиалы.

– Навозного.

– Фтама! – ахнула Хризанти и сердито хлопнула брата по плечу. – Помолчи!

Реа хмыкнула и позволила ему съесть еще кимифи.

– Ну как? – спросила она.

Лексос надкусил семя и закрыл глаза, позволяя мягкой сердцевине растаять на языке. История была пропитана ароматом сладких булочек и легкого ветра, скользящего в открытое окно спальни ранним утром. Он быстро проглотил кимифи, чтобы не увидеть остаток сцены.

– Вкусно, – ответил Лексос, – но, возможно, чересчур интимно.

– А чего ты ожидал? На мне лежат определенные обязанности, – сказала Реа и начала перебирать кимифи, вынимая из пиалы мелкие и круглые семена с мерцающей сердцевиной.

– Ты везучая, – вздохнула Хризанти, а Лексос направился к другому краю стола. Он уже много раз слышал подобные разговоры и не сомневался, что они будут повторяться снова и снова. – Ну почему не меня выбрали Тиспирой?

Прежде Лексос и сам мечтал о свободе. Его манил большой мир, людское внимание, букеты от почитателей… но всего несколько поездок по Тизакосу в компании отца заставили молодого человека изменить свое мнение. Хризанти даже не подозревала о том, как ей повезло жить дома, где она полностью погружена в работу, в якобы повседневную простоту, но знает наверняка, что стоит окрасить в солнечно-зеленый цвет лишь один лист в саду, как тысячи листьев по всей земле примут точно такой же яркий оттенок.

– Привилегии старшинства, куколка, – рассеянно пробормотала Реа, выкладывая слои теста на дно формы для выпечки.

Да уж, привилегии старшинства. Лексос предпочел бы и вовсе не думать о своих.

– Как считаешь, позвать Ницоса? – спросила у него Хризанти. – Пожалуй, грустно сидеть одному в мастерской.

– Уверен, брата все устраивает. Да и ужинать мы будем вместе.

Ницос и впрямь предпочитал одиночество в мастерской, а Лексосу не хотелось туда подниматься. Ему становилось не по себе от тиканья механизмов, от искусственной жизни, сконструированной из гаек и шестеренок. Раньше он пытался разобраться в устройствах и в юности проводил целые дни на чердаке, старательно изображая искреннее восхищение, когда брат рассказывал о том, что малейшие изменения в заводных творениях нарушат естественный порядок вещей на континенте.

Теперь Лексосу было неуютно там находиться, возможно, как раз из-за того, насколько в мастерской все искусственно, впрочем, при Ницосе он старался избегать подобного слова, чтобы не расстраивать брата.

Они получили дары от отца, как и все стратагиози и их дети. Силу Васы можно было разделить, будто отдельные пряди косы, и направить потоки в разные русла. После того как один из потомков достигал определенного возраста, Василис Аргирос устраивал церемонию. Он проводил ножом по ладони и смешивал кровь с землей, а затем сжимал левую руку ребенка и пропитывал кожу получившейся мрачной смесью, отмечая линии и спирали на коже, которые отражали избранное предназначение.

И у каждого отпрыска Аргироса остались эти насыщенно-черные метки.

Для Лексоса все началось со звезд. Его рост уже сравнялся со стенами веранды, и однажды вечером Васа отвел сына в обсерваторию на верхнем этаже дома и отпер деревянный шкаф, которого Лексос прежде не видел, с вырезанными на дверях кругами, переплетенными между собой. С полки соскользнула ткань темного-синего цвета Аргиросов, легкая и струящаяся, почти невесомая. Она помещалась в ладонях Лексоса, но сколько бы он ни старался, ему не удавалось найти края.

– Садись, – сказал Васа и махнул рукой на широкий подоконник, покрытый мягкими подушками.

Лексос подчинился, сжимая ткань, хотя держать отрез в руках было все равно что воду в горстях, поэтому он позволил темно-синей материи свободно струиться сквозь пальцы. Устроившись на подоконнике, сын наблюдал, как отец достает из ящичка в глубине шкафа катушку алмазно-белых ниток и длинную сверкающую иглу.

– Вспомни свои уроки, – посоветовал Васа, передавая инструменты для вышивки Лексосу. – У кого какое место? Подумай как следует.

Тогда Лексос впервые нашил звезды на небо. И с тех пор каждую ночь поднимался в обсерваторию и открывал деревянный шкаф, где его ждала темно-синяя ткань, но уже совершенно гладкая, без стежков, которые он сделал накануне. Он продолжал занятия, колол иглой пальцы и выстраивал созвездия, закусив губу от усердия, стараясь не допустить ни единой ошибки.

Несколько лет спустя, когда Лексос еще больше подрос и мог управлять упряжкой лошадей без помощи конюха, Васа научил сына пришивать к небу луну. Это была сложная и кропотливая работа, на которую требовалось много времени, зато Лексосу нравилось любоваться результатом.

Раньше его вышивка выглядела какой-то неоконченной, неполноценной, а теперь вызывала чувство глубокого удовлетворения.

Луна влекла за собою приливы и отливы, и вскоре на пьедестале в обсерватории возникла чаша, полная текучей воды. Лексос погружал в нее пальцы и направлял волны в ту или иную сторону.

После того как он освоил это искусство и научился сохранять воды у скал Стратафомы бурными и непроходимыми, Васа вновь призвал первенца и объявил, что Лексос – старший из детей Аргиросов – будет сопровождать его на совещаниях.

Ведь, разумеется, не только Васа занимал такое высокое положение. Стратагиози был в каждой стране: четыре раза в год они собирались вместе, чтобы обсудить состояние дел в своих владениях и со всей деликатностью выудить друг у друга столько силы и ресурсов, сколько позволит собеседник.

– Считай, что тебе повезло, – говорил Васа. – У меня не было шанса постепенно всему научиться. Пользуйся представившейся возможностью с толком.

Совещания неизменно проходили в монастыре на севере от Тизакоса, на вершине громадного каменного шпиля. Добраться туда можно было на подъемнике. От ближайшей горы через долину протянули трос, на который повесили плетеные корзины, причем в каждой помещался лишь один человек.

Он забирался внутрь, оставив на земле оружие, а корзина скользила по тросу к монастырю, опасно примостившемуся на узком шпиле, с нависающими над обрывом верандами, где гостей встречали монахи с бокалами свеженалитого вина.

В первый раз Лексоса мучила тошнота, но теперь, после бесчисленных поездок через долину, он переносил путешествие с легкостью и чувствовал, что хотя бы на несколько кратких минут его жизнь принадлежит только ему.

– Эладо, Лексос! – позвал кто-то, призывая юношу к вниманию.

Он вздрогнул и посмотрел на сестер, которые стояли перед ним, уперев руки в бока. Реа находилась чуть ближе, голос, вероятно, принадлежал ей.

– Извини, – Лексос примирительно улыбнулся.

Хризанти кивнула и повернулась к столу, чтобы наполнить питу кимифи, но Реа не удовлетворилась ответом.

– Что такое? – спросила она. – Васа решил…

– Нет, я же говорил, да и ты знаешь.

Речь велась о следующей церемонии, на которой Реа должна выбрать супруга на грядущую зиму. Давным-давно, когда положению Васы ничего не грозило, все проходило быстро и однообразно. Однако с тех пор связи в Тизакосе стали хрупкими и ненадежными, Васе всегда было что сказать о выборе дочери.

Учитывая ошибки, допущенные ею в Патрассе, нервничала Реа не зря.

Юноша запустил руку в карман и нащупал часы. Их смастерил Ницос. Стрелки мерно тикали, отмечая фазы луны, а циферблат показывал положение созвездий. Лексос и так все помнил, но приятно было получить подарок от брата, которого он почти никогда и не видел вблизи, как вот Рею сейчас. Вообще, если подумать, она стояла даже как-то непривычно близко.

– Я ожидаю вестей от разведчиков, – наконец признал Лексос. – На востоке какие-то волнения, от которых мне неспокойно.

– Волнения? Я вроде бы слышала о стычке Рокеры и другого города.

– Будь это наша единственная забота, ни о чем не пришлось бы переживать, – ответил Лексос и резко выпрямился.

Во рту пересохло от мыслей об отчетах с севера: о лагерях сепаратистов, кипящих яростью к стратагиози, где собираются люди со всех уголков Тизакоса и даже из соседних стран.

– Отложим разговор на потом, – попросил он.

Хризанти открыла духовку, чтобы проверить температуру. Реа вместе с братом наблюдала, как младшая сестра накрывает питу верхним слоем теста, разравнивает бока и аккуратно защипывает края.

– Тебе помочь, куколка? – спросила Реа.

Лексос легонько подтолкнул ее в ребра. Реа никак не могла избавиться от привычки хлопотать над Хризанти, даже после долгих месяцев, проведенных вдали от домочадцев.

– Нет, все в порядке. Скоро будет готово. Переоденемся к ужину, согласны?

Лексос потянул Рею за рукав, плотный и накрахмаленный, но сильно помявшийся после многочасовой поездки в карете.

– Ему не понравится, если он тебя в этом увидит, – сказал Лексос, и все поняли его намек.

– Переоденешься у меня в комнате, – предложила Хризанти с сияющей улыбкой. – Поможешь мне выбрать наряд. Как в детстве!

И еще до того, как умерла их мать. До того, как Васа нацелился на титул стратагиози. С тех пор минуло более сотни лет.

– Ступай, – кивнула Реа. – Я тебя нагоню.

Хризанти закрыла духовку, зная, что служанки достанут готовую питу и засервируют стол. Она расцеловала близнецов в обе щеки, выскользнула из кухни, пригнувшись в низком дверном проеме, и поспешила к черной лестнице, которая вела на второй этаж.

Хризанти выбрала такой путь, чтобы не проходить мимо комнаты Васы.

Наступила долгожданная тишина. Лексос искренне любил младшую сестру, но покой ценил не меньше.

– Она выросла, – пробормотала Реа, поглядывая на дверной проем и прижимая ладонь к груди.

Лексос опустился на скамью, устало сгорбившись.

– Хризанти ненамного выше тебя. Похоже, на ней твое старое платье?

– Она могла слегка его перешить, – справедливо заметила Реа, усаживаясь рядом с братом, и поморщилась, подобрав ноги.

– Болят? – спросил Лексос.

– Я ни разу не подумала сделать перерыв и размяться.

Патрасса раскинулась на юге, путешествие заняло добрых два дня. Лексос был там лишь однажды, когда мама страдала от болезни, они приехали в Патрассу отдохнуть у моря.

Сидеть на некотором расстоянии от духовки было прохладно, но такая температура соответствовала сезону. Лексос неделями созерцал, как листья отказываются падать с деревьев, а высокая трава и цветущие деревья не хотят покрываться инеем. С каждым днем терпение Васы истончалось, а Лексос думал о сестре, живущей в чужом доме. О Рее, которая боролась с нарастающей паникой, неспособная поднять руку на избранного супруга.

Сезон сильно затянулся, что не укрылось и от Ницоса. Как-то раз после полудня он покинул мастерскую, вышел во двор и увидел Лексоса: тот грелся под солнцем на теплых каменных плитах.

– Время истекает, – проговорил Ницос, щурясь на небо.

– Не волнуйся, – ответил Лексос. – Реа попросит нас о помощи, если ей что-либо потребуется.

Наверное, только ему было известно о том, что в действительности сестра не стала бы просить ни о чем подобном.

Реа вздохнула и положила голову брату на плечо. Она немножко расслабилась и разжала кулаки. Лексос увидел, что ногти у нее покусаны, а кожа вокруг них розовая, воспаленная.

– В конце концов, работа сделана, – прошептал он. – Что еще можно от тебя требовать?

– Чтобы она была сделана хорошо, – ответила Реа.

– Не надо себя распинать, – сказал Лексос, накрывая ее руку ладонью. – Оставь это ему.

Некоторое время они молчали, а затем Лексос отстранился и посмотрел на сестру. Пожалуй, сейчас подходящее время задать вопрос, который его тревожил.

– Что случилось? Что тебя задержало?

Он прекрасно знал, как искусно сестра умеет врать. Учитывая ее обязанности за стенами Стратафомы, лгать было необходимо. Однако здесь, в компании Лексоса, Реа позволила эмоциям отразиться на лице.

Ей не хотелось говорить, но скорее она была готова открыться брату, нежели отцу.

– Не могу сказать точно, – честно ответила Реа, нахмурилась и опустила взгляд. – Ты никогда не задумывался, ну… над ценностью и значением?

– Чего именно? – спросил Лексос. Такие мысли довольно опасны. Особенно если дело касалось отца.

Реа издала тихий смешок и снова прислонилась к плечу брата.

– Жизней, наверное.

– А-а-а… И все?

Она махнула рукой.

– Забудь. Сойдемся на том, что я допустила оплошность, давай завершим разговор.

Вдалеке хлопнула дверь, и Реа напряглась, отпрянув от Лексоса.

– Что-то он рано.

– Не волнуйся, кафрула.

Это означало «зеркало». Лексос всегда ее так называл, еще с тех пор, когда близнецы научились говорить. Реа не отвечала брату тем же, вероятно, потому, что чувствовала себя полноценной даже без Лексоса, в отличие от него самого.

– Надо было сразу переодеться, – посетовала Реа, забирая со скамьи пальто и накидку. – Очередное лишнее напоминание.

– Боюсь, времени нет. И, конечно, он видел твою карету.

Было слышно, как на верхних этажах суетится прислуга, заканчивая последние приготовления.

Когда в главном зале раздался шум захлопнувшихся дверей, Лексос поднялся и разгладил волосы. Рубашка у него была заправлена в узкие темные брюки, но успела помяться, и воротник лежал как-то криво. Он одернул пальто, надеясь замаскировать неряшливый вид. Реа быстро накинула верхнюю одежду и уже возилась с длинной косой, которая расплелась на конце.

– Оставь как есть, – посоветовал Лексос, различив эхо тяжелых шагов. – Будет хуже, если он застанет тебя врасплох, обнаружив, что ты ее поправляешь.

Лексосу было лучше видно коридор, и он первым заметил приближающегося Васу. Отец был высоким – от него детям достался немалый рост, – а еще узкоплечим и будто накрененным в сторону всем туловищем, словно однажды потерял равновесие, но так и не обрел снова.

Порой несложно было забыть о том, что для других он не Васа, а Василис Аргирос, стратагиози Тизакоса. Но имя Васы имело куда больший вес для его отпрысков, чем упомянутый титул для народа.

Однако титул имел сакральный смысл: он делал Васу правителем страны и даровал ему матагиос – черную точку на языке, которая несла с собой смерть. Стратагиози каждый вечер произносил имена тех, кому она уготована.

– Она вернулась, – сказал Васа, переступив порог. Голос звучал низко и гулко разносился по кухне.

Реа слабо кивнула.

– Я всегда возвращаюсь.

Минуту они молчали. Васа окинул взглядом стол, покрытый мукой, и белые пятна на брюках Реи, после чего посмотрел на Лексоса.

– Александрос, я полагаю, у тебя не было иных занятий?

Всегда особенно неприятно, когда Васа прав. Лексоса ждало много важных дел, ему не следовало наблюдать за тем, как сестры готовят, и лакомиться кимифи. Ему бы читать документы и письма, чтобы затем пересказать для отца содержание посланий и практиковаться рисовать карты от руки.

Лексос ничего не ответил. В оправданиях нет смысла, да и он все равно не чувствовал себя виноватым.

– Что ж, пока вы оба тут, мы можем обсудить недавнюю промашку Реи в Патрассе, – медленно проронил Васа.

Реа сразу побледнела, словно Хризанти покрыла ее лицо белой краской.

– Знаю, я промедлила, – начала было Реа, но Васа поднял морщинистую руку, призывая к молчанию.

– Ориентир был при тебе?

Часы – вроде тех, которые Лексос носил в кармашке, – отсчитывали время до намеченного конца сезона. Ницос смастерил их специально для Реи.

– Да, – подтвердила она.

– И ты помнила свои обязанности?

– Да.

– Ты понимаешь, что происходит? – спросил Васа, сцепив руки за спиной, и шагнул ближе. Черное пальто на нем было почти такое же, как у Реи, но с золотой вышивкой на бортах. – Когда сезоны не сменяют друг друга, как положено? Когда мы не оправдываем ожидания?

– Да.

– Скажи.

Все их разговоры – если это можно так назвать – были именно такими. Даже когда одно время года плавно перетекало в другое безо всякой задержки, отец всегда напоминал Рее о том, чего они могли лишиться в случае провала.

– Скажи, – повторил Васа, прервав паузу. – Что происходит, если ты не справляешься с задачей?

– Люди начинают сомневаться.

– В чем? Точнее, сердце мое.

– В твоей власти. В том, заслуживаешь ли ты титул.

– И?…

На щеках Реи выступили алые пятна. Лексос прикусил язык: сейчас нельзя было случайно шепнуть сестре, что он рядом и готов ее поддержать.

– И тогда мы рискуем всем.

– Именно, – подчеркнул Васа и взглянул на Лексоса, проверяя, что сын слушает. – Нашим домом. Жизнью. Страной. Мы рискуем всем из-за тебя. Верно?

– Мы рискуем всем из-за меня.

Реа столь часто повторяла фразу, что Лексос не удивился бы, проходя ночью мимо ее комнаты в обсерваторию, если бы услышал, как она бормочет те же слова во сне.

Взгляд отца смягчился.

– Рад, что ты понимаешь. И с новым зимним супругом уже не допустишь ни единой ошибки, правда? Ведь ты осведомлена о том, какая ответственность на тебе лежит?

И вновь повисла долгая пауза. Лексос усилием воли заставлял себя не вмешиваться.

– Что ж, – наконец проговорил Васа. – Поцелуй своего папу, сердце мое.

Тревожные морщинки на лице девушки разгладились, и она чмокнула отца в щеку с нервным смешком. Васа легко улыбнулся в ответ, но он столь редко выражал нежные чувства к детям, что даже это заставило Рею просиять.

Лексос отвернулся и вытер вспотевшие ладони о брюки. В первые дни в Стратафоме он сильно переживал, что метки на коже сотрутся, но нет – теперь они стали его частью.

– Почему бы тебе не переодеться? – предложил Васа дочери. – Ты же в курсе, я не люблю, когда ты в черном.

– Да, конечно, – Реа напоследок одарила отца смятенной улыбкой и поспешила к выходу, не глядя на Лексоса. Она знала, как он относится к подобным разговорам, к тому, как Васа к ней обращается, но не разделяла мнение брата.

Пожалуй, это было единственным предметом споров близнецов.

– Как поездка? – спросил Лексос, надеясь поскорее отвлечь отца от мыслей о Рее.

– Затянулась, – ответил Васа.

Он ездил в Рокеру якобы посетить наместника, а на самом деле – напомнить людям, кому они должны быть преданы. В последнее время рокерцы пытались заполучить больше власти, чем положено, а Васа не мог такого позволить.

– Побеседуем после ужина, – добавил он и снова посмотрел на испачканный мукой стол. – Где Хризанти?

– У себя. Наверное, спустится с минуты на минуту.

– Полагаю, она здорова?

Лексос сглотнул.

– Да. Можешь сам спросить.

Васа пропустил слова сына мимо ушей и скользнул к дверному проему.

Лексос был уверен, что тратит время впустую, однако крикнул отцу вслед:

– Ницос тоже в порядке!

Васа остановился и бросил на сына безразличный взгляд.

– Я и не сомневался.

После его ухода Лексос осел на скамью, уронив лицо на руки. Если бы Реа взяла пример с Ницоса, который хорошо знал холодное сердце отца и отгородился от него! Но нет, сестра позволяла ранить себя раз за разом и утверждала, будто речи Васы не причиняют ей боли. Приходилось открывать ей глаза на многочисленные шрамы, хотя никто не ждал от Лексоса такого участия, а ему это было вовсе не в радость.

На кухне воцарилась долгожданная тишина, воздух начал потихоньку нагреваться от духовки. Лексос решил остаться здесь на пару минут, насладиться покоем и теплом перед ужином. Неизвестно, когда еще удастся отдохнуть.

Глава 3
Реа

Реа прошла по коридору, переступила порог главного зала и растерянно моргнула от яркого света, резко ударившего в глаза из высоких окон. Потолок – от края до края – занимала фреска, изображавшая отца и предков рода в стиле классических икон. Все они держались за руки, опустив взгляды широких глаз, а за их головами сияли насыщенно-синие нимбы.

Реа провела сотню лет под этими лицами. Она еще помнила, как рабочие, забравшись на строительные леса, скоблили штукатурку, а Хризанти покрывала плитки мозаики особой краской, чтобы на фреску всегда падал свет.

У камина ждали Елени и вторая служанка. Они не сопровождали хозяйку повсюду – по требованию Реи, – но сейчас ей была нужна помощь, чтобы переодеться к ужину. Она махнула рукой, и девушки бросились за госпожой к черной лестнице.

Они поднимались по гладким, исхоженным ступенькам. Наверное, Лексос еще разговаривал с Васой. Обсуждал нарастающие волнения и последствия возмутительной некомпетентности сестры. Рее было стыдно не только перед отцом, но и перед братом. Она не сомневалась, что Лексос сделал определенные выводы о ее способностях, пускай и не говорил ничего вслух. О том, что она не справляется с задачей. О том, чего им это может стоить.

Реа замечала, какие эмоции отражаются на лице брата после ее бесед с Васой. Разочарование и легкая жалость.

Они поднялись на второй этаж и свернули в коридор с потрепанным багровым ковром. Реа не забыла, как в далеком детстве бегала по нему босиком, замирая у спальни Лексоса, подкарауливая, когда брат проснется.

Сначала они миновали комнату Ницоса, наверняка запертую на замок, а затем покои Хризанти. Реа отрывисто постучала в дверь и поспешила дальше: бесспорно, сестра ее найдет.

Комната Лексоса располагалась напротив ее спальни, окна были с видом на море. Реа задержалась у приоткрытой двери и вдохнула соленый воздух. Брат никогда не закрывал ставни, несмотря на холод. Он говорил, так лучше спится.

Наконец подошли к ее комнате. Близнецы по праву старшинства выбирали себе спальни, и Рее понравился вид на горы. Осень смахнула листья с деревьев у холмов и обнажила покатые склоны. Дикие цветы съежились и потемнели, словно лепестки обожгло огнем.

Стратафому возвел много веков назад первый стратагиози Тизакоса. Стиль особняка, схожего с крепостью, отличался простотой и лаконичностью. В каждой спальне установили широкий деревянный подоконник, достаточно глубокий, чтобы на нем, как в постели, поместилось два человека. Своеобразные кровати смягчили узорными подушками не толще трех дюймов[3], из грубой шерсти, которая невыносимо колола голую кожу.

Обстановка была аскетичной. Реа окинула взглядом стол с двумя стульями и шкаф для одежды, придвинутый к стене, где хранились платья, обувь, пальто, накидки и костюмы для путешествий – вроде того наряда, в котором она сегодня вернулась домой.

Едва Реа очутилась в комнате, как в спальню ворвалась Хризанти, с наполовину уложенными волосами и в вечернем платье, расстегнутом на спине.

– Ну и как? Васа сильно рассердился?

Реа вновь махнула рукой, и Елени послушно шагнула к младшей сестре госпожи, чтобы застегнуть пуговицы платья. Хризанти переоделась в салатовый наряд с юбкой плиссе из крупных складок, а на шею повесила сразу несколько бисерных ожерелий, девушка предпочитала их еще с тех пор, когда они детьми баловались с гардеробом покойной матери.

– Я бы не сказала, что он сердился, – ответила Реа. – Ох, куколка, на твои волосы страшно смотреть!

– Елени их уложит.

– Хорошо. Посиди тихонько, пока я выбираю наряд.

Вторая служанка Реи – точно, ее звали Флора! – начала расплетать хозяйке косу, распутывая колтуны, образовавшиеся из-за долгой поездки. Реа тем временем распахнула дверцы шкафа и принялась перебирать платья на вешалках.

– Ты в зеленом, – задумчиво проговорила она. – Пожалуй, надену красное. Вместе мы будем походить на маковое поле, не так уж дурно.

Несколько минут спустя Елени уложила яркие пшеничные локоны Хризанти в две широкие плетеные косы поверх распущенных волос, а Флора повесила на лоб Реи бисерную цепочку и вплела концы украшения в темные кудри хозяйки.

Реа влезла в багряное платье из простой ткани, с непримечательным лифом, но со струящейся юбкой, вышитой золотом.

– Никогда этого не понимала, – вздохнула Хризанти. – Кого мы пытаемся впечатлить?

– Васу, – ответила Реа и посмотрела на отражение младшей сестры в зеркале. Ей не хватало вечерних сборов.

Семья последнего супруга одевалась скромно, в бледные оттенки и грубые ткани. Совсем не то, в чем она щеголяла сейчас.

Флора закончила возиться с ее прической и опустилась на колени, чтобы снять походные сапожки хозяйки. Их бережно спрятали в гардероб, а Реа обулась в легкие мягкие туфельки и скользнула к двери мимо Хризанти.

– Стой, ты куда? Еще рано! – окликнула ее сестра.

– За Ницосом, – ответила Реа. Было невыносимо сидеть в комнате и ждать, пока отец их позовет. Она знала, ее будут терзать мысли о всех ошибках, допущенных с осенним супругом, о том, что следовало поступить иначе, дабы избежать оплошностей.

Реа вышла в коридор и вернулась к лестнице. На чердак можно было попасть только через дверь на самом верху колокольни. Правда, колокол там уже не висел. Раньше в него полагалось звонить в беспокойные времена, но Васа приказал его убрать после того, как занял пост стратагиози, и назвал свое решение символическим: ведь в Тизакосе теперь не будет никаких раздоров.

Пожалуй, с его стороны это было немного глупо.

Реа приподняла юбки до колен и кинулась вверх по ступенькам башни. А на пустой колокольне задержалась, чтобы полюбоваться чудесным видом: морем, горами и далекими деревнями, фермами и лесом. Обычно она не чувствовала глубокой, всеобъемлющей любви к стране и народу, о которой вещал Васа, когда читал дочери нотации о жертвенности и патриотизме. Наверное, такие разговоры расхолаживали ее, охлаждая сердце. Однако здесь, на ледяном ветру, в ней загоралось пламя любви.

Реа смотрела на землю, пропитанную кровью – той, что пролила она сама, и ее собственной, – и чувствовала, как оттаивает душа.

Вход на чердак располагался чуть левее: через низкую арку и два лестничных пролета.

Наконец Реа поднялась на самую вершину дома, выше даже обсерватории Лексоса. Она постучала в стену, преодолев последние ступеньки. Двери в мастерскую не было, только проем, но все прекрасно понимали, как опасно нагрянуть к Ницосу внезапно – никогда не знаешь, над чем он работает.

– Тэ элама! – крикнул Ницос, разрешая войти, и Реа шагнула в мастерскую.

Здесь всегда было ярко как летом. Свет буквально пропитывал воздух, отражаясь от зеркального потолка. Реа пригнулась ровно в тот момент, когда над головой пронесся заводной жук, летевший по заданной траектории, и обошла цветущую механическую розу, чтобы поздороваться с братом.

Круглое румяное лицо Ницоса было измазано в машинном масле, и он, конечно, даже не подумал снять кожаный фартук. Очки с увеличительным стеклом лежали на верстаке, и Реа заметила, что на носу Ницоса отпечатался красный след.

– Ты вернулась, – сказал брат.

Реа провела рукой по краю стола, Ницос поморщился, когда пальцы сестры задели неоконченный механизм.

Реа улыбнулась.

– Точно.

– И нарядилась к ужину.

– Ты верно подметил. Сразу видно цепкий глаз ученого!

– Действительно, – сухо проронил Ницос и потянулся развязать фартук.

Реа ожидала, что он достанет откуда-нибудь жакет или хотя бы вытрет ладони о чистый платок, но брат молча сложил фартук, обогнул стол и направился к лестнице прямо в заляпанной маслом рабочей одежде.

– Ты так и пойдешь?

Он замер и взглянул на свое отражение на потолке.

– Как – так?

– Ты весь чумазый, – вздохнула Реа. – Иди сюда.

Ницос нахмурился, однако позволил сестре встряхнуть платок (к сожалению, довольно грязный), плюнуть на ткань и стереть с лица черные полосы.

– Ты будто намеренно хочешь разъярить Васу, – проворчала Реа. – Знаешь ведь, что он предпочитает опрятный внешний вид.

Она яростно потерла въевшееся пятно, и Ницос съежился от неприятного ощущения.

– Может, на тебя и Лексоса он и обращает внимание, но меня не заметит.

– Видишь, ты уже испытываешь его терпение, – заключила Реа, протирая пояс брюк Ницоса. – Давай хоть бы отчасти приведем тебя в порядок.

Не успела она закончить, как из кухни раздался звонок к ужину. Трапеза в столовой начнется с минуты на минуту, сейчас не стоит задерживаться. И все же Реа не спешила, разглядывая творения, над которыми работал брат. Звери, птицы и растения, созданные в мастерской, олицетворяли каждый конкретный вид, а любые изменения в механизме сразу же отражались на живых существах, обитавших на континенте.

По сути, это было схоже с дарами остальных детей Аргиросов, но все получили их еще в юности, а Ницосу, к его крайнему неудовольствию, пришлось ждать даже дольше, чем Хризанти. А уж после того, как Васа счел юношу готовым принять на себя ответственность, он позволил сыну поддерживать естественный порядок вещей без изменений, а не создавать нечто новое. Разумеется, Ницос все равно мог мастерить каких угодно существ, но только в пределах Стратафомы и с учетом поставленных отцом ограничений.

Творения Ницоса не имели никакого влияния на мир за стенами родного дома, в отличие от тех, что создали дети предыдущих стратагиози. Никто не мог сказать, в чем состоит ценность такой работы, но было ясно одно: Васа хотел отстранить сына от управления страной.

Реа не понимала, что вызывало у отца столь сильную неприязнь. Возможно, Ницос слишком походил на покойную мать, несмотря на русые волосы. Или Васа считал его юным, по меркам стратагиози? Впрочем, к Хризанти это не относилось.

Так или иначе, Ницос поймал брошенную кость с удивительным энтузиазмом, который втайне тревожил Рею. Он исследовал и создавал, вникая в глубинную суть вещей, – вероятно, поэтому ей становилось не по себе? Ведь она, со своим даром, старалась думать о чем-то подобном как можно меньше.

Братья и сестра работали с материалами: шестеренками, красками, тканями. Реа – единственная – сталкивалась с бьющимся сердцем реального мира. Время шло как всегда, за него отвечал иной стратагиози, а Реа не ведала, кто он или же из какой страны, – но времена года сменяли друг друга лишь благодаря ей. Сезон начинался с выбора спутника – перспектива уже маячила на горизонте – и заканчивался с его смертью.

Пожалуй, «смерть» – чересчур размытое понятие, но было бы неприятно размышлять о таких подробностях прямо перед ужином.

Они с Ницосом встретили Хризанти и Лексоса по пути в столовую. Реа ощутила мягкое тепло в груди, глядя на родных. Правда, младший брат выглядел так, словно мечтал сбежать отсюда поскорее, а Хризанти до сих пор стремилась узнать побольше подробностей о последнем супруге сестры.

Реа обменялась с Лексосом усталой улыбкой и повела всех в столовую через двойные двери.

Столовая находилась в дальнем крыле, из ее многочисленных окон открывался вид на море. На зиму слуги закрывали их ставнями с красочными узорами, но сейчас было еще не очень холодно, и в помещение струился солоноватый воздух. В камине мерно потрескивал огонь, а посреди зала располагался длинный каменный стол, столь грубо вытесанный, что его поверхность с трудом можно было назвать ровной.

Васа еще не прибыл, и Реа вздохнула с облегчением. Они заняли свои места – Лексос и Реа с одной стороны стола, Ницос и Хризанти – с другой. Отец всегда сидел во главе, а сиденье напротив предназначалось для покойной супруги.

Несмотря на то, что жена Васы умерла за месяц до переезда семьи в Стратафому, прислуга все еще приносила сюда салфетки и столовые приборы в память о ней.

– Наконец-то! – прогремел Васа. Двойные двери распахнулись, и он вплыл в зал в сопровождении двух суетливых слуг с кувшинами вина и бокалами на подносе. – Мои дети!

Васа переоделся, сменив пальто, в котором Реа видела его на кухне, на плащ до пола с узором из красно-черных полос. На пальцах блестели кольца, пахло от отца непривычно – кожей и дорожной пылью вместо янтаря и пряностей.

На минуту он застыл у своего места и медленно обвел взглядом отпрысков, а затем жестом приказал всем садиться. Реа осторожно опустилась на стул и натянуто улыбнулась слуге, который подошел наполнить ее бокал.

– Итак, – пророкотал Васа, отпив вина и промокнув уголки рта рукавом. – Кто заговорит первым?

Хризанти собралась было ответить, конечно, она всегда проявляла доброту, но сразу поджала губы. Похоже, Лексос пихнул сестру коленом под столом.

Все знали, кого отец хочет выслушать сначала. Реа расправила плечи и кашлянула.

– Вот о чем я подумала, Васа, – проронила она дрожащим голосом и залилась краской. – Мне надо извиниться.

Васа подался вперед и положил ногу на ногу.

– За что же?

– Я подвела тебя в Патрассе, – ответила Реа. Она чувствовала на себе взгляд Лексоса, но не сомневалась, что поступает правильно. Иначе ей не заслужить прощения отца. – Ты возложил на мои плечи огромную ответственность, оказал величайшее доверие. В следующий раз я постараюсь его оправдать.

Васа внимательно смотрел на дочь непроницаемыми темными глазами. Постепенно на его лице расплылась улыбка, и морщины взбугрились на коже, как борозды на вспаханной летом земле. Он неожиданно хлопнул в ладоши, спугнув Ницоса, который с чем-то возился, спрятав руки под стол.

– Девочка моя, – сказал Васа и поманил ее пальцем.

Реа мигом поднялась, едва не споткнувшись о юбки, и шагнула к отцу. Он встал, потрепал ее за щеки и поцеловал в лоб.

– Ты не обязана извиняться. Мое сердце и мое доверие – всегда твои.

– Спасибо, Васа, – пролепетала Реа. Колени подкосились от мощной волны облегчения.

– И ты примешь мудрое решение на церемонии через две недели.

Несомненно. Васа поможет ей с выбором, а она исполнит свой долг, принесет пользу отцу и стране, сохранит целостность Тизакоса в бурные времена.

– Обещаю, – искренне поклялась Реа.

– Видите, как ребенок должен вести себя с родителем? – спросил Васа и ласково похлопал дочь по локтю, прежде чем она вновь заняла свое место. – Лишь так можно познать глубину отцовской любви.

– Действительно, – буркнул Лексос и добавил, услышав, как урчит пустой желудок Хризанти. – Возможно, она настолько глубока, что ты позволишь нам приступить к ужину?

Васа стиснул челюсть, но ничего не сказал. Он махнул слугам и отпил еще вина. Елени внесла питу, и Реа вдохнула аромат сдобы. Она выбрала кимифи для начинки – самые чудесные минуты, трогательные истории, ничего из тех моментов, которые было бы неловко продемонстрировать отцу.

Пока Елени раскладывала еду по тарелкам, Реа тайком взглянула на Лексоса. Брату не нравилось, как Васа обращается с дочерью, но она намного лучше понимала отца. Он по-своему выражает любовь, а изменить его невозможно.

Быть может, с отцами и сыновьями все иначе. Наверное, будь мама жива, она наладила бы отношения между Васой и Лексосом, стала бы связующим звеном. Как ни печально, ее уже не вернуть. Она похоронена у прежнего дома Аргиросов, по любимой ею старой традиции, и без надгробия, – чтобы никто не нашел могилу и не похитил драгоценности, сорвав украшения с усопшей.

Интересно, что Лексос о ней помнил? Брат на пару минут старше Реи, но отчего-то мог расписать детство в подробных и живописных деталях. Завтраки, обеды и ужины в маминой компании, прогулки по лугам и петляющим лесным тропинкам, и многое, многое другое. Разговоры шепотом, побег близнецов на краденой лошади, без какого-либо намерения вернуться домой, – в давнюю историю Рее верилось меньше всего.

– Эладо! – объявил Васа с резким хлопком в ладоши.

Реа вздрогнула. Ницос, сидевший напротив, даже не поднял взгляд от тарелки.

– Возьмитесь за руки, прежде чем мы приступим к ужину.

В основном свои обязанности стратагиози Васа выполнял в одиночку, без свидетелей, но эту предпочитал демонстрировать семейству. Детям она была неприятна, участвовать в ритуале не хотелось, но Реа ни за что не рискнула бы сказать об этом отцу.

Хризанти же, в отличие от сестры, вовсе не стеснялась. Реа сразу догадалась, о чем она спросит, ведь беседа всегда проходила одинаково.

– Может, не надо? Разве это не слишком мрачно для семейного ужина?

Васа нахмурился и промолчал.

Реа сверлила глазами столешницу, стиснув руки Лексоса и Ницоса. Недавно она говорила о привилегиях старшинства. Что ж, и у младших имеются преимущества.

Только Хризанти могла вот так говорить с Васой, ничего не боясь.

– Ну, – продолжала она в напряженной тишине, – было бы приятно хоть раз поесть нормально, без поминания умерших, да и…

– Ох, просто возьми меня за руку, – пробормотал Ницос и положил свободную руку на стол ладонью вверх. Метка – три черные линии у основания большого пальца – отчетливо виднелась даже в слабом свете.

Хризанти нехотя послушалась, и секунду спустя Васа замкнул круг, смежил веки и сделал глубокий вдох. Реа позволила себе мысленно согласиться с сестрой. Даже она считала, что ритуал портил трапезу, хотя убила человека за завтраком около недели назад.

– Лопон, – изрек Васа спокойным голосом, как и всегда во время молитвы.

Реа заметила краем глаза, что слуги двигаются к выходу, и пожалела, что не может к ним присоединиться.

– Афтокос ти криоста. Та сокомос мо кафотио.

Дети Васы прилежно повторяли начальные слова молитвы. Ладонь Лексоса грела руку Реи, брат ласково сжимал ее пальцы в знак поддержки, которая и впрямь была ей необходима.

– Афтокос ти криоста, – продолжал Васа. – По Панагиотис Николаидес. Та сокомос мо кафотио.

Наконец-то. Имя. Первая смерть, упомянутая в молитве за упокой, которую Реа повторяла на церемониях прощания с супругами, на любых похоронах в Тизакосе и даже за его пределами. Она слышала ее сотни раз, но в устах отца слова звучали иначе. Не умиротворяюще, а мрачно и грозно.

Ведь он говорил о людях, которые были еще живы в начале молитвы, но умирали к ее концу.

В этом и заключалась его сила. Несколько фраз несли смерть людям на всем континенте. Несмотря на слухи, которые поддерживали стратагиози, он не выбирал имена. Они приходили к нему, когда он впадал в некую полудрему.

Реа верила этому, поскольку не раз участвовала в церемонии и не узнавала ни одно из названных имен. Отец не собирал списки врагов, не обсуждал стратегию и не использовал матагиос как оружие. Однако его могущество было одним из самых желанных талантов для власть имущих и вселяло страх в людей, не входивших в совет стратагиози и не представляющих, каков предел дара. Предшественники Васы нередко падали жертвами убийц, но пока никто не пришел по его душу. Он утверждал, что все дело в уважении к нему. Реа считала, что народ просто понимает: даже мощь страны рискует не сравниться с грозным Василисом Аргиросом.

– Афтокос ти криоста, – повторил Васа, – по Мария Димоу. Та сокомос мо кафотио.

Реа не знала, сколько еще имен осталось произнести. Сколько жизней оборвать. Безусловно, Лексос внимательно выслушает молитву до конца и сообщит, если среди упомянутых был кто-то важный или знакомый. Поэтому Реа позволила себе откинуться на спинку стула, зажмуриться и вспомнить о Патрассе. О чудесных временах, проведенных с супругом, любившим ее, о тех днях, когда ей совсем не хотелось возвращаться домой.

Глава 4
Александрос

После того как семья закончила ужинать и слуги убрали грязную посуду, Лексос помедлил, провожая взглядом сестер, которые покинули зал, взявшись за руки. Ницос остался. Он положил локти на столешницу и буравил отца напряженным, упрямым взглядом.

Реа и Хризанти понимали, когда им лучше уйти, но Ницос не потакал желаниям отца, не получив прямого распоряжения.

Васа оторвался от бокала вина и обнаружил, что Ницос находится в столовой. Повисла неловкая тишина. Лексос молчал, надеясь, что брата наконец включат в разговор. Может, сегодня груз ответственности ляжет и на его плечи, а не только близнецов.

Однако его надежды не оправдались.

– Фигама, – потребовал Васа, махнув рукой на Ницоса. – Мне надо побеседовать с твоим братом.

Ницос давно взял в привычку исполнять приказы Васы, однако всем своим видом показывал, что считает их совершенно нелепыми. Но сегодня он ощутил прилив храбрости. Вероятно, из-за того, что Реа унизила себя ради отцовского благоволения. Скорее всего, Ницоса поведение сестры рассердило не меньше, чем Лексоса. Он не двинулся с места и сидел, подперев ладонью подбородок.

По спине Лексоса пробежал холодок. Васа вот-вот поднимет взгляд и поймет, что младший сын проявил непослушание.

– Я не против, если Ницос останется, – выпалил Лексос. – Мало того…

– Что ж, – перебил Васа, – а я против. Думаю, я действительно ясно дал понять, с кем намерен обсуждать дела управления страной. Зачем мне ребенок с его игрушками?

Ребенок с игрушками? Отец не позволял ему быть никем иным, но разве Лексос осмелится сказать о подобном? Он посмотрел, как Ницос медленно и скованно поднимается со стула, словно он собран из механических деталей и шестеренок, и молча плетется к выходу.

– Какой странный ребенок, – пробормотал Васа.

Лексос догадывался, что Ницос нескоро это забудет. Дети Васы страдали от ран, которые не могли зарубцеваться, – все, разве что, кроме Хризанти.

И сейчас Ницосу нанесли новый удар. Очередное свидетельство того, что Васа видит продолжение рода лишь в первенцах-близнецах.

Лексос, как самый старший, однажды получит титул стратагиози, конечно же, вместе с обязанностями. Дары, обретенные отпрысками Васы, были вручены детям ритуально, в то время как матагиос – истинный символ власти – передавался по наследству.

После смерти Васы он перейдет к Лексосу, а затем к следующему выжившему Аргиросу. И так далее, пока не явится чужак, жаждущий силы, и не прервет историю рода, как однажды сделал Васа с предшественником. По традиции, он собрал кровь всех умерших в семье почившего стратагиози, смешал с землей и размазал по языку.

Лексос этого не видел, но порой жалел, что его там не было. Особенно в такие вечера, когда отблеск свечей плясал на отцовском лице, а атмосфера в зале становилась удушающей. Наверное, тогда он сумел бы остановить Васу.

Увы, что сделано, то сделано, теперь ничего не изменить.

Лексос – старший сын, меч и наследник отца, потому он обязан спросить:

– Что ты хотел обсудить?

– Я получил послание от остальных. После выбора Реи нас ждут в Агиоконе.

Обычно, когда в федерации все шло гладко – а стратагиози отчаянно старались создать подобную иллюзию, – совет встречался на исходе каждого сезона. На сей раз собрание отложили из-за того, что осенний брак Реи затянулся, и Лексос знал – Васа нескоро забудет позор.

– Пожалуй, сейчас самое время попросить друзей об одолжении, – сказал Васа, неторопливо потягивая вино. – Особенно после поездки.

Он посещал Рокеру, богатейший город Тизакоса, где жили могущественные наместники. Именно там Васа пытался завоевать уважение, поскольку город оказался просто идеально вооружен для восстания. У стратагиози не было войск, они полагались на подданных, но наместники Васы все меньше и меньше напоминали верных вассалов.

– Как все прошло? – спросил Лексос. – Я имею в виду поездку. Надеюсь, успешно?

Васа кивнул.

– Гиоргиос согласился выставить сына в претенденты на зимний сезон.

Рокерский наместник, Гиоргиос Сперос, давно никого не отправлял. Таким образом наместники выражали частичное неповиновение, но после стычек Рокеры с соседними городами Гиоргиос сделал шаг навстречу стратагиози, и это была однозначно добрая весть. Лексос понимал, что Васа намерен воспользоваться выбором Реи для налаживания отношений со Сперосами. Тиспира выступит в своей роли, сплотив страну и отложив войну, удерживая мир сезон за сезоном.

По мнению Лексоса, поездка была неразумной. Если бы он принимал решение (а ему довольно строго напомнили о том, что пока он не обладает подобным правом), Лексос отправил бы Васу в Ксигору, чтобы завоевать расположение северных территорий, отрезанных от других районов страны огромной горной цепью. По словам разведчиков, именно там собирались ярые противники режима, готовые сражаться против стратагиози и всего союза. Организация повстанцев называлась Схорица. Для юноши это было ничего не значащее слово из древнего языка, святого тизакского, но оно явно несло важный смысл для местных жителей.

Лексос ощутил беспокойство. Васа заполучил титул мечом и кровью, и хотя время сгладило воспоминания о прежней жестокости, горечь в сердцах граждан Тизакоса никуда не делась.

Лексос часто раздумывал о том, что однажды горькое осознание даст плоды.

На самом деле Схорица настолько сильно его тревожила, что он проявил сыновнюю непокорность. Ласкарисы были наместниками Ксигоры со дня основания Тизакоса, но никогда не участвовали в сезонном выборе Реи. Несколько недель назад Лексос написал им и пригласил наследника на зимнюю церемонию в надежде продемонстрировать силу влияния и могущество отца.

Васа непременно впадет в ярость, когда все выплывет наружу, но если стратагиози не хочется признавать опасность северных территорий, кто-то должен сделать это за него.

Правда, исход церемонии не изменится. Отец твердо нацелился на Рокеру. Браки Реи, пускай и кратковременные, обеспечивали верность наместника. В обмен на жизнь выбранного ею супруга и за почтение к стратагиози регион получал благословение на весь сезон. Фермеры собирали богатый урожай, торговля приносила больше доходов, а черные силы Васы отнимали меньше жизней. Он подавал это как явный пример благородства, но Лексос подозревал, что такова природа матагиоса, а от Васы здесь ничего не зависит.

В общем, регион процветал за счет пролитой крови одного человека, о чем жителям Тизакоса рассказывали непрестанно, заверяя в том, что принести себя в жертву – великая честь. И если по стране разлетались слухи, что якобы супруги Реи не умирали на самом деле, Лексос был им только рад.

За приоткрытой дверью мелькнула тень, блеснули украшения в волосах.

– Прошу прощения, – сказал Лексос, хотя Васа уже вернулся к трапезе и не обращал на сына внимания. – Могу я удалиться?

Едва отец успел кивнуть, как Лексос поднялся из-за стола и поспешил к выходу из столовой в полутемный коридор.

– Реа? – прошептал он.

Раздался шорох. Сестра выглянула из укрытия алькова, куда не попадал свет ламп.

– Тсс! Он тебя услышит, – прошипела она.

– Меня? – изумился Лексос и нащупал ее руку во мраке, чтобы скорее увести как можно дальше от столовой.

Очутившись в главном зале, Лексос отпустил сестру и спросил:

– О чем ты думала?!

– Просто хотела узнать, куда Васа меня отправит.

– Я бы тебе сказал. Я всегда говорю.

– Знаю.

Реа неловко переступила с ноги на ногу.

– Тебя волнует что-то еще? – спросил Лексос.

– Может, Васа упоминал, ну… о Патрассе… и обо мне, – Реа отвела взгляд. – Наверное, звучит глупо.

«Сейчас не время», – напомнил себе Лексос. Сестре не нравилось слушать мнение брата о Васе, и сейчас ответ точно приведет к ссоре.

Поэтому он ласково проронил:

– Нет, вовсе не глупо.

Реа покачала головой.

– Неправда. Мне следует довольствоваться тем, что я слышу от Васы.

– Что ж, – не выдержал Лексос, – тебе известно мое мнение по этому поводу.

Реа посмотрела на него, расправив плечи и сжав челюсти.

– Да. Доброй ночи, Александрос.

Реа потушила огонь в камине, прежде чем уйти, и тени окутывали Лексоса, когда он направился к дверям, а потом и к лестнице. Юноша с раздражением вздохнул и бросился в обсерваторию, перепрыгивая через ступени. Его ждали вечерние дела. Нить в замерзших пальцах, блеск прилива в лунном свете – и день растворится без следа. Пускай лишь на мгновение, но Лексос сможет отвлечься – на большее он научился не рассчитывать.

Глава 5
Александрос

Раннее утро принесло с собой смех Реи и Хризанти, спускавшихся на кухню готовить завтрак. Отец обычно был занят в дневные часы, что рассеивало заклятие тишины, лежавшее на доме в присутствии стратагиози. Лексос понимал, что сестра уже не будет холодна к нему, несмотря на вчерашний разговор. Он думал о ней, восхищаясь ее смелой красотой и размышляя о том, какой таинственной Реа казалась иногда.

Близнецы вместе росли, и Лексоса порой посещала мысль, что и умрут они, вероятно, вместе. Потому сложно смириться с тем, что какая-то часть сестры может быть ему чужда.

Лексос пришел на кухню вслед за сестрами, держась на почтительном расстоянии, и застыл на пороге. Хризанти взяла кувшин свежего фруктового сока из коробки со льдом, завезенным с севера, из Ксигоры. Реа хозяйничала у кухонной тумбы, выкладывала на поднос ломти хлеба и ассорти джемов.

– Ох, брось, – буркнула Реа, даже не оборачиваясь на Лексоса. – Как будто у нас никогда в жизни не было разногласий!

Наконец она взглянула на брата и так нежно ему улыбнулась, что Лексос направился к ней и стянул кусок хлеба с подноса. Хризанти захихикала в салфетку, но юноша притворился, будто и не догадывается, что у него остался джем на подбородке.

После завтрака близнецы решили прогуляться по роще. Лексос рассказал сестре о путешествии Васы в Рокеру и о том, какого выбора от нее ожидали.

Причем выбор приближался с каждым днем.

– Неважно, нравится мне это или нет, – вздохнула Реа. – Я выполню долг.

Лексос промолчал. Она редко возражала Васе, тем более вслух. А после задержки в Патрассе всегда изображала безупречную покорность.

Трава, покрытая инеем, хрустела под ногами. Даже самые крепкие травинки сковал внезапный мороз. Однако солнце дарило легкое тепло. Лексос часто видел дневное светило в Стратафоме – намного чаще, чем его почти постоянно скитавшаяся на чужбине сестра.

Лексос снял пальто и разложил на земле. Реа опустилась на него, черные юбки закрутились, приоткрыв ноги. Блузка на ней была старая, та самая, которую Хризанти однажды забрала тайком, чтобы попрактиковаться со швами.

Такой Лексос знал свою сестру-близнеца: улыбчивой, в простой одежде, с веточкой, застрявшей в волосах, с испачканными в земле ладонями. Он сел рядом и посмотрел на солнце, плывущее по небу. Реа принялась что-то тихонько напевать.

Полдень неумолимо приближался, и вскоре их потревожил характерный клич механического разведчика. Лексос долго собирал информаторов, улыбка за улыбкой, человек за человеком, но, когда преградой вставали непроходимые северные скалы, не было ничего надежнее изобретений Ницоса.

Юноше пришлось убеждать брата, чтобы тот согласился их сконструировать. Ницос побаивался реакции Васы и уступил только при условии, что Лексос сохранит механических разведчиков в тайне.

Впрочем, главной причиной послужил иной довод: если они принесут ценную информацию, а Лексос признается отцу, что без творений Ницоса такое было бы невозможно, Васа уже не сможет отрицать талант младшего сына.

Аргумент сработал несколько лет назад, но сегодня, пожалуй, не имел бы для Ницоса прежней привлекательности. Теперь он уже не тот мальчишка, который раньше мастерил разведчиков. Он повзрослел и держался более уверенно и живо. Порой Лексос гадал, насколько сильно изменился брат и кого создал бы теперь, если бы позволил себя уговорить.

Роботы-разведчики отличались по форме, но все были не слишком большие, незаметные. Конечно, лучше всего с задачей справлялись крылатые механизмы. Лексосу особенно нравилась птица, которую он отправил на север, в Ксигору. Она оказалась размером с сокола, с цепким взглядом и острыми когтями, белое оперение терялось на фоне неба и снега.

Сейчас она наблюдала за Лексосом с ветви оливы, склонив голову набок, неповторимый гортанный крик разрезал прозрачный воздух. Если поднести птицу к уху, можно было услышать вращение шестеренок вместо биения сердца.

– Сходи и забери ее, – попросила Реа, не поднимая взгляда от венка, который плела из высохшей травы. – Иначе птица не замолчит.

Разумеется, Лексосу стоило поскорее принять послание разведчика, но не ради тишины, а для того, чтобы узнать новости о Схорице на севере, однако Реа этого не понимала. Наверное, следует с ней поделиться? Он всегда заверял сестру, что она не обязана нести груз своих обязанностей в одиночку. Разве и к нему такое не относится?

Конечно, надо отнести птицу Ницосу, чтобы добыть информацию. Механизм весьма деликатный, чтобы копаться в нем крупными пальцами Лексоса. Он уже сломал несколько разведчиков. Но еще неизвестно, сколько времени надо искать брата, а Реа совсем рядом, и пальчики у сестры довольно тонкие.

Лексос подошел к дереву и взял птицу, разместив ее на широкой ладони. Она замерла и затихла, позволив отнести себя к разложенному на земле пальто. Реа подняла скучающий взор на разведчика и сердито наморщила лоб, словно подумывала над тем, чтобы открутить птахе голову в отместку за звонкие крики.

– Вот, – сказал Лексос, вытягивая руку. – Раскроешь ее для меня? Я не справлюсь.

Очевидно, Реа гораздо лучше разбиралась в изобретениях Ницоса. Она сразу согласилась и легко нашла рычажок, встроенный под горло птицы. Череп создания откинулся вперед, и внутри обнаружилась паутина механизмов, которые для Лексоса оставались загадкой. А прямо за глазами птицы был спрятан гладкий белый камешек.

– Что теперь? – спросила Реа, посмотрев на Лексоса, загородившего ей солнце.

– Достанешь? – попросил тот, кивая на камешек. Юноше вдруг вспомнилась сцена из детства, приключившаяся в саду в прежнем доме.

Тогда Реа смотрела на него огромными, полными доверия глазами и задавала тот же самый вопрос. Они сбегали из дома, и она забиралась в седло позади него. Порой Лексос пытался вспомнить, от чего им хотелось сбежать.

В доме не было никого, кроме семьи. Близнецы… чего же они столь сильно боялись?

– Держи, – сказала Реа, зажимая камешек между двумя пальцами.

Лексос забрал его и вскинул брови: тот оказался холодным. Когда юноша наведывался к Ницосу, чтобы узнать послание разведчика, брат вставлял камешек в металлическую рамку, на которую падал нарисованный Хризанти свет. Но сейчас не хотелось тратить время на подобные мелочи, да и на улице было солнечно. А после вчерашних резких слов Васы лучше не показывать послание никому – Реа будет исключением.

Лексос оглянулся на грозный силуэт Стратафомы и поднес камешек к лучу. Скрытые изображения отразились на земле, как на поверхности пруда, бледные и выцветшие. Как ни странно, рисунков было всего два. Обычно птицы приносили куда больше информации.

Пейзаж Лексос узнал сразу. Разведчики много лет патрулировали северную границу Тизакоса с Амоловой. Аммар, стратагиози Амоловы – в их стране должность называлась как-то по-другому, а слово Лексос подзабыл – имел печальную репутацию, прославившись жестким подходом к управлению страной, но по официальным источникам народ жил счастливо. Недовольные амоловаки искали другой дом. И, похоже, нашли его в Схорице на севере Тизакоса.

Птица запечатлела амоловакских беженцев (хотя Аммар предпочел бы иное словцо), которые продвигались на юг через горную цепь северных территорий. Лексоса подобный расклад не слишком удивил, однако встревожил. Он затрагивал проблемную тему с Васой и объяснял, что Аммар будет в ярости, если посчитает, что жители Тизакоса поддерживают бунтарей. И уж точно не постесняется упомянуть об этом на собрании, а значит, унизит Васу.

Но Васа предпочитал делать вид, что на границе Тизакоса все спокойно, и пока что у него это получалось. Беженцев было немного, их пока не замечали. Если действовать незамедлительно, еще можно исправить ситуацию.

Лексос посмотрел на второе изображение: кажется, лагерь Схорицы. Он ничем не отличался от других лагерей, обнаруженных разведчиками. Скромные палатки у крутых каменных склонов. Порой юноша гадал, не находят ли осведомители одно и то же пристанище.

Наверняка в горах таится что-то поинтереснее. Например, главная база Схорицы, которую повстанцам удается скрывать. Лексос внимательно изучил картинку и уже решил от нее отмахнуться, но заметил любопытную деталь.

С верхушки одной из палаток свисало красное знамя. И стяг был алого оттенка семьи Ласкарис – наместников северных территорий. Они не отправляли никаких докладов о задержании повстанцев. Вероятно, что-то утаивали, причем крайне важное. По крайней мере, кто-то из Ласкарисов поддерживал Схорицу.

Наместники не были ни самыми могущественными, ни самыми любимыми в глазах Васы. Ксигора платила скудную дань и терпеливо ждала урожая. Люди отдавали предпочтение продуктам сельского хозяйства, а зимний сезон льда и шкур, основного товара северных земель, длился совсем недолго благодаря стараниям Реи. Так или иначе, предательство одного из членов семьи Ласкарис дурно скажется на власти стратагиози.

Лексос присмотрелся к изображению. Род угасал, семейство состояло лишь из наместника, его супруги и единственного сына. Лексос однажды встречал наследника, Михали, и посчитал юношу умным, приятным, но слегка застенчивым молодым человеком.

Лексос размышлял о том, что из Михали получится прекрасный наместник, когда титул перейдет ему по праву. Однако алое знамя в лагере, пожалуй, принадлежало именно младшему Ласкарису.

А наместник всегда оставался верен стратагиози.

Плохо, что началась борьба за независимость. А еще хуже, если в нее вовлечен сын наместника. Мало того: Михали обещал прибыть на зимний выбор Реи, который состоится уже скоро. Впрочем, появилась и некая возможность. Изначально Лексос пригласил юношу в надежде укрепить контроль Васы над Ксигорой и показать сепаратистам, что стратагиози все замечает.

Но теперь намерения Лексоса изменились.

– Что такое? – спросила Реа, вернув брата в реальность. – У тебя ужасное выражение лица.

– Ужасное?

– Да. Как всегда, когда ты напряженно о чем-то думаешь.

Она права. Лексос вовсе не рассчитывал на то, что Реа выберет наследника Ласкарисов. Юношу вполне устраивала идея Васы наладить связи с Рокерой. Лексос планировал заниматься вопросом Схорицы аккуратно и постепенно, но ситуация круто изменилась – и не в лучшую сторону. Поэтому он уже не мог позволить себе слепо подчиняться приказам отца.

Демонстрировать ему находки разведчика не имело смысла. Васа везде видел лишь то, что ему было угодно, а пренебрежительное отношение к Схорице, безусловно, распространялось на все северные территории, приносящие стратагиози, в принципе, мало денег и сырья. Даже если Васа признает, что наследник Ласкарисов поддерживает врага, факт покажется ему несущественным. Он не почует в этом угрозы и повода для беспокойства.

Нет, Лексос правильно поступил, что пригласил Михали, а об очередном решении старшего сына отцу лучше не знать. К счастью, у Лексоса было примерное представление о том, что надо делать.

– Кафрула, – ласково проговорил он, – у меня есть к тебе одна просьба.

Глава 6
Реа

Реа уставилась на брата. Он что, всерьез? Выбрать наследника Ласкарисов на зимний сезон? Пойти против желаний Васы? Неужели неясно, насколько это рискованно? Она не смеет разочаровать отца, особенно после задержки в Патрассе.

– Ну как? – уточнил Лексос несколько секунд спустя, не получив ответа от сестры.

Наконец Реа подобрала нужные слова.

– Лексос, ты потерял рассудок?

– О нет, – возразил брат со странным блеском в глазах, который совсем не понравился Рее. Он встал на колени, сжимая в ладони бледный камешек. – Мы служим семье, Реа. Поэтому я и прошу тебя о небольшой жертве.

Семье? Какая необычная перспектива.

– Мы служим отцу, – поправила она Лексоса. – Он решает, кого мне выбрать. Ты хотя бы сказал ему, что пригласил Ласкариса?

– Нет, но…

– То есть ты уже его ослушался. Я не намерена участвовать в авантюре, – Реа вообразила, как берет за руку северянина, а глаза Васы темнеют от разочарования – страшнее подобного наказания не было ничего.

Лексос фыркнул.

– Ослушался? Как ты можешь такое говорить, Реа? Когда на кону будущее нашей семьи?

«Конечно, для него это не столь важно», – подумала Реа.

Лексос не боялся отцовского гнева. И не то чтобы ему удавалось избегать оного, всякое случалось. Однако полное доверие Васы к старшему сыну уравнивало чашу весов.

– Я тоже думаю о семье, – парировала Реа. – Отец не позволит мне ошибиться с выбором.

– Но ведь и он ошибается, – не унимался Лексос. – Ласкарисы – единственное верное решение. Я говорил тебе о Схорице. Я объяснял…

– Неправда, – отрезала Реа.

Да, иногда брат упоминал о Схорице, но объяснениями его речи не назовешь.

Лексос возвел глаза к небу, но терпеливо поднес птицу к лучу солнца и рассказал, что означали сохраненные разведчиком изображения. И расписал изначальный план, согласно которому наследник Ласкарисов должен был склонить колено перед Васой. Теперь все изменилось, а значит, нельзя упустить отличную возможность.

Очевидно, он не ожидал, что придется уламывать сестру. В конце концов, хотя у близнецов иногда бывали разногласия, они редко сталкивались лбами.

– Васа правда ничего не знает? – спросила Реа, когда юноша замолчал.

– Ему известно об угрозе, но я не упомянул о приглашении, а изображений он, разумеется, еще не видел.

Алый стяг Ласкарисов в лагере Схорицы. Даже после доказательств брата Реа продолжала сомневаться в услышанном и не видела опасности, которая тревожила Лексоса.

– Разве все столь однозначно? – спросила она. – Ты уверен, что в лагере именно наследник Ласкарисов?

Лексос растерянно моргнул.

– А кто ж еще?

– Понятия не имею, – со вздохом ответила Реа, пытаясь сковырнуть прицепившийся к юбке репей.

Лексос взял сестру за руку и мягко проронил:

– Я совершенно точно уверен, что это он, и риск очень велик.

– Риск? – переспросила Реа, отнимая руку.

Неужели он не слушал отчеты о том, что творится в других регионах? Даже Реа знала о волнениях в Тизакосе, а ей Васа сообщал куда меньше сведений, чем Лексосу.

– Разве Рокера не важнее? – спросила она. – Города сражаются друг с другом. Рано или поздно войска пойдут на Стратафому.

Лексос сел на землю и улыбнулся нахальной, самоуверенной улыбкой, которую Реа отчасти ненавидела. Он всегда располагал таким объемом информации, о каком она могла только мечтать.

– С Рокерой я разберусь, – пообещал Лексос. – Мне несложно. Мы должны пресечь беспорядки на севере, пока повстанцы не поставили под угрозу позицию стратагиози. Васа не воспринимает их всерьез.

– Возможно, потому, что здесь нет ничего серьезного, – резко отозвалась Реа.

– Есть, – возразил Лексос. – Я пока не могу многого сказать, но нам нельзя позволить себе покрывать повстанцев.

Не может многого сказать? Он хоть догадывается о том, как напыщенно прозвучала фраза? Реа прекрасно понимала, что от нее утаивают немало разговоров, и не нуждалась в напоминании.

– Кто будет нас обвинять? – с подозрением осведомилась она.

– Все остальные члены федерации, – ответил Лексос таким голосом, словно говорил об очевидных вещах.

Реа залилась краской. Может, ей и впрямь следовало давно это понять.

– Если ты станешь женой наследника Ласкарисов, то поедешь к нему в Ксигору. И будешь моей шпионкой. Выведаешь побольше о Схорице, лагерях, численности, стратегии. И мы легко с ними справимся. Кроме того, после смерти твоего супруга они останутся без лидера. Тогда мы покончим с угрозой.

– Но это не моя задача и не твоя тоже. Васа должен заниматься политическими делами. Он – стратагиози.

– Ненадолго, если мы ему не поможем.

Лексос держался столь уверенно, что Реа не знала, как возразить брату, и в голове у нее словно сгустился туман.

Солнце очертило силуэт юноши, и Реа моргнула. Не хотелось признавать, но Лексос казался всесторонне осведомленным. Он посещал собрания, разбирал письма, адресованные стратагиози. Ему известно обо всем, что происходило в Тизакосе, включая и те отдаленные уголки, о которых Реа никогда не слыхала.

К тому же как бы сильно она не верила в компетентность отца, власть Васы слабела – это видно невооруженным глазом. А Рее нравился холодный климат. Зима в Ксигоре…

Нет. Нельзя забывать о том, как Васа смотрел на нее за ужином. Как он обрадовался, когда Реа извинилась, а затем любезно ее простил. Она всегда полагалась на отца и была уверена, что он сам разберется с проблемой.

– Поговори с ним, – предложила она Лексосу. – Попробуй переубедить. Если кто на такое и способен…

Лексос отмахнулся.

– Да-да. Но, боюсь, на это не способен никто, – юноша наклонился и встретился с ней взглядом. Глаза его были такими же синими, как у Реи, и темными, как бурное море.

– Конечно, тебе неприятно, но ведь я прошу об одолжении. Я – твоя плоть и кровь, кафрула. Ты мне не доверяешь?

– Разумеется, доверяю, – ответила Реа, нахмурившись. Брат же в курсе, что ей не по душе, когда ее так называют. – Однако это не означает, что я обязана постоянно соглашаться.

Лексос тяжело вздохнул. Реа буквально видела, как крутятся шестеренки в его мозгу, будто в одном из творений Ницоса. Он явно размышлял над тем, с какой еще стороны зайти.

– Что ж, хорошо. Пока подумай, пообщайся с претендентами, послушай доводы Васы, но помни: если предоставить ему инициативу, к концу сезона он потеряет свое место, что будет стоить нам жизни.

– Ты не можешь утверждать наверняка, – возмутилась Реа, но брат покачал головой.

– Могу. Если мы ничего не сделаем, нам конец.

Он до сих пор сжимал в кулаке бледный камешек, и Реа задумчиво смотрела на брата, гадая, сколько всего повидала птица-разведчик.

Порой Рее казалось, будто все на свете знают больше, чем она. Пускай она часто уезжала из Стратафомы и проводила каждый сезон в новом городе, но она почти никогда не покидала стен дома, выбранного даже не ею, а Васой.

– Реа? – позвал Лексос. – Ты подумаешь над моей просьбой?

Она пожала плечами.

– Если скажу «да», оставишь меня в покое?

Лексос ничего не ответил, поэтому и она не прибавила больше ни слова.

Глава 7
Реа

До прибытия претендентов оставалось меньше недели, и почти все время Реа старалась избегать любой компании. Она делала исключение только для сестры, которая учила ее накладывать тени под лепестки цветов. Основную часть работы Хризанти выполняла в ландшафтной галерее перемен в своей студии – любой мазок на холсте повторялся в садах и полях городов и деревень на много миль вокруг, – но украшать Стратофому ей нравилось вручную, и Реа с удовольствием наблюдала, как сестра наносит темные мазки теней. Приятно отвлечься на что-то простое и понятное, когда тебя ждет сложный выбор.

Васа редко присоединялся к детям в столовой, а, если и являлся на завтрак или ужин, все равно был погружен в размышления. Возможно, отец думал о том же, о чем и Лексос, который вечно был чем-то занят. Впрочем, оба нашли время напомнить девушке о том, какое она должна принять решение.

Брат многозначительно смотрел на нее за ужином и задавал наводящие вопросы о расположении духа.

Васа ограничился краткой запиской, которую доставили в комнату Реи поздно вечером накануне церемонии.

«Каллистос Сперос, Рокера».

Пускаться в объяснения не в его духе. По крайней мере, ей отец ничего не объяснял. Она сложила записку и бросила в огонь, и языки пламени весело взметнулись в камине.

Когда до прибытия кавалеров оставалось несколько часов, Реа решила прогуляться вдоль каменной стены, окружавшей дом. Она заглянула в проем, за которым скрывалась лестница, высеченная в скале и ведущая к пляжику. В первые годы жизни в Стратафоме близнецы проводили там летние месяцы: обжигали ноги об опаленные солнцем камни и ловили соленые брызги волн, от которых волосы завивались на концах.

Реа помотала головой, отгоняя мысли о Лексосе. Перед внутренним взором сразу представало лицо брата, когда он просил ее о доверии. «Неужели ты не понимаешь, что просишь меня предать отца?» – хотелось спросить ей. Если Реа выйдет за наследника Ласкарисов и приложит максимум усилий для уничтожения Схорицы вместо того, чтобы ублажить рокерцев, она отвернется от Васы и от всех своих идеалов.

А Лексос уже давно от них отказался, неважно, осознавал брат это или нет.

Реа раздумывала над планом Лексоса, когда нечаянно столкнулась с Ницосом. Он прошел совсем рядом, уткнувшись носом в книгу.

– Эладо, Ницос, – сказала она, едва не потеряв равновесие, когда врезалась в него плечом.

Ницос поднял взгляд от страниц, явно удивленный, что услышал голос сестры, хотя чуть не сбил ее с ног.

– Сигама. Я тебя не заметил.

– Очевидно, – Реа взъерошила густые русые волосы Ницоса и легонько подтолкнула брата.

Теперь они шли бок о бок.

– Чем занимаешься? Необычно видеть тебя вне мастерской.

– Иду в сад, – ответил Ницос, и Реа поспешила, чтобы поскорее миновать проем, ведущий к морю.

– Ницос! – позвала она, с трудом сдерживаясь, чтобы не пощупать лоб младшего брата, проверив температуру. – Мы уже в саду, корос.

Он одарил ее столь уничижающим взглядом, что Реа неожиданно почувствовала вес своих сотни с лишним лет.

– Конечно. Я имел в виду мой сад.

Личный сад Ницоса, населенный его творениями. Реа знала о его существовании, но плохо представляла, чем Ницос занимается в свободное время и как применяет полученный от Васы дар. Теперь ее охватило любопытство.

– Ты не против, если я составлю тебе компанию? – осторожно спросила она.

Ницос ничего не ответил и двинулся дальше, но уже легким, быстрым шагом, и Реа кинулась за ним. Вскоре они очутились у другой стены, отходившей от внутренней и резким изгибом отделявшей уголок земли от главного сада.

Участок был зажат между домом и краем скалы, проход оказался практически незаметным – узкая и низкая арка, встроенная в стену и прикрытая ветхой дверцей.

Ницос замешкался на секунду, и пальцы юноши дрогнули на засове. За все время, проведенное в доме, Реа ни разу не видела таинственный сад младшего брата. Столько лет утекло, а Стратафома продолжала скрывать секреты обитателей поместья. До сих пор Реа узнавала что-то новое о своих близких.

– Ты ведь покажешь мне сад? – спросила она как можно мягче.

Ницос нервно оглянулся на сестру, однако отодвинул засов и приоткрыл дверь.

Реа пригнулась, чтобы проскользнуть через арку, поэтому сначала ей на глаза попалась трава. Коричневая, сухая, как и везде на территории Стратафомы. Девушка ощутила разочарование, но все изменилось, стоило ей поднять взгляд.

В саду шел снег. С деревьев слетали крупные снежинки. Приглядевшись, Реа заметила, что они пикировали по заданной траектории, складываясь в белые узоры в морозном воздухе. В земле были вырыты канавки, в которых лежали конвейерные ленты, уносящие упавший снег к стене.

Механический лифт поднимал гору снежинок, и они снова попадали в распределительную систему, построенную среди крон.

Листва поражала не меньше. Она становилась полупрозрачной в свете осеннего солнца, и прожилки яркого медного оттенка напоминали вены. Внезапно листок сорвался с ветки. Он парил в воздухе, плавно опускаясь на землю, почти невесомый.

Некоторые стволы были высокие и тонкие, белого цвета. За осыпающейся корой виднелся механический скелет, где вращались шестеренки и крутились втулки. Другие деревья – они назывались платаны и обычно встречались на севере – были такие широкие, что не обхватишь руками. Чуть подальше, на ковре звенящих колокольчиков, цвела якобы древняя вишня. Лепестки, изготовленные из опилок и бумаги, тонировали вручную, добавляя завитки белого и розового.

Над бутонами порхала колибри, механизм работал столь быстро, что тонкое жужжание было слышно даже на расстоянии. Птичку окрасили в насыщенный оттенок синего, цвет Аргиросов, глазки с опущенными уголками по форме были такими же, что и на семейных портретах рода.

Колибри казалась такой знакомой, словно уже прилетала к Рее во сне, хотя девушка была совершенно уверена, что ни разу ее не видела, как и личный сад Ницоса. Такую красоту невозможно забыть.

– Нравится? – спросил Ницос, и Реа обернулась.

Он воодушевленно улыбался, а на ладони юноши примостился заводной сверчок.

– Как? – прошептала она, любуясь механической листвой.

– Разве ты не знала, какой я талант? – усмехнулся Ницос.

Он отпустил сверчка, и тот запрыгал по траве, пока не кончился завод, после чего жучок завалился на бок и застыл. За деревьями гулял олень: делал три шага, принюхивался к земле, а затем повторял все снова. Здесь творения Ницоса сохраняли механическую сущность, но в реальном мире двигались и дышали как живые существа. Дары Васы действовали по-разному в Стратафоме и за ее пределами.

Реа присела рядом с канавкой для снега и спросила:

– Из чего они? Снежинки?

– Из ткани. Возьми одну, – предложил Ницос.

Реа забрала снежинку с конвейерной ленты и положила на ладонь. Ткань мерцала и холодила кожу подобно металлу, но была мягкая и легкая.

– Плотный шелк, – объяснил Ницос, доставая из кармана увеличительное стекло. – Я вышил материю серебряной нитью, чтобы сохранить форму.

Брат буквально лучился гордостью, и Реа ощутила укол совести за то, что раньше не интересовалась садом.

– А это что? – уточнила она, показывая на огромную вишню, которая выглядела древнее дома. – Она здесь давно?

– Я ее смастерил пару лет назад, – ответил Ницос и взял сестру под локоть. – Подойдем ближе? – и он повел девушку по узкой, извилистой тропе пожухлой травы, разрезавшей поле стеклянных цветов.

Хрупкие бутоны мелодично звенели, как крохотные колокольчики.

Вишня отличалась от других деревьев. Те дышали жизнью, шестеренки непрерывно работали, но она стояла неподвижно. Колибри, летавшая по саду, время от времени приземлялась на ветку и смотрела на Рею странным взглядом полуопущенных глазок.

– Мне хотелось попробовать что-то новое, – сказал Ницос, когда Реа погладила ствол.

Реа поняла, что он выполнен из гладкой, полированной меди, а бирюзовая ржавчина начинает разрастаться на коре словно мох.

Реа осторожно постучала по дереву, и девушке ответило тихое эхо.

– Я оставил место под механизм, – объяснил Ницос и потянулся туда, где ствол расходился в разные стороны. Там же была торчащая короткая ветка с одним-единственным бутоном. Ницос бережно обхватил его пальцами и повернул. Послышалось жужжание шестеренок, набиравших скорость.

– Готова? – спросил Ницос и отпустил цветок.

Ветви заколыхались, и Реа обнаружила, что они состоят из сотен миниатюрных сегментов, благодаря чему создавалось впечатление, что крона покачивается на ветру. Цветы начали падать один за другим, но все они держались на тонком, как нить, кабеле, переливающемся на солнце, поэтому лишь зависали в воздухе на пару мгновений.

По мере того как шестеренки снова замедлялись, кабель втягивался в кору, а бело-розовые бутоны возвращались на место.

– Не особо практично, – признал Ницос, любуясь плодами своего труда. – Впрочем, в саду все такое. Зато мне нравится.

– Ты часто сюда приходишь? – спросила Реа, щурясь на лоскуты синего неба между ветвями. – Я думала, ты круглые сутки проводишь в мастерской.

– Нередко, – ответил Ницос. – По меньшей мере раз в день.

Он направился обратно по тропе, Реа нехотя последовала за ним, не желая удаляться от чудесной вишни.

– Мне надо проверять, работают ли механизмы как надо, – добавил Ницос.

Что ж, справедливо. Реа хорошо представляла, как брат бродит по саду под серым небосводом, даже не глядя по сторонам, потому что никто и не подумал бы к нему присоединиться. Разве не грустно? Но однажды он упоминал Хризанти, разве нет?

– Говоришь, Хризанти тебе помогала? – полюбопытствовала Реа.

Ницос кивнул, явно на чем-то сосредоточившись. Возможно, на каком-то недостатке в конструкции, который никто другой и не заметил бы.

– Много времени она проводит в саду? – допытывалась Реа.

Ницос озадаченно посмотрел на сестру.

– Ну… вместе с тобой, – продолжала Реа. – Пока меня нет, тут только вы двое и Васа.

– И Лексос, – поправил сестру Ницос.

Реа смутилась. Конечно, Лексос жил в Стратафоме, но ей и в голову не пришло принимать брата-близнеца в расчет.

Если Лексос вел себя с младшим братом столь же отстраненно, как Реа – и она, к своему стыду, была вынуждена признать, что уделяла Ницосу мало внимания, – то его общество вряд ли что-то меняло.

Хотя сейчас Ницос о нем напомнил, что обнадеживало. Неприятно думать о том, что братья и сестра чувствуют себя одинокими.

– Да, – согласилась Реа. – И Лексос.

– Хризанти иногда наведывается сюда, – запоздало ответил Ницос, и Реа даже не сразу вспомнила вопрос. – Чаще весной. Ей по душе весна, – юноша коснулся ближайшего листа – натянутой на проволоку ткани – и развернул его к солнцу.

Реа впервые слышала, чтобы Ницос столь нежно о ком-то отзывался. На его губах заиграла легкая, едва заметная улыбка. Ох, если бы все они сюда приходили! И вчетвером гуляли в саду, не зная никаких забот.

– Не могу вообразить, как ты находишь в себе силы покидать это волшебное место! – воскликнула Реа. – Я бы целую жизнь здесь провела!

– У каждого из нас имеются обязанности, – мрачно проронил Ницос. – Кстати, о твоих…

– Разве мы о них говорили?

Он пожал плечами.

– Тебя ждет насыщенный день. Вот и все, что я хотел сказать.

Реа склонила голову набок и шагнула в сторону, пытаясь согреться в осенних лучах солнца.

– Наверное, ты прав.

На минуту воцарилась тишина, а потом Ницос проговорил ровным голосом:

– Ты решила, как поступишь? Кого выберешь?

Как странно. Раньше он ни о чем подобном не спрашивал. И вроде бы старался обращать как можно меньше внимания на церемонии. Возможно, его терзала та же тревога, что и Лексоса, связанная с отцом и Тизакосом. И одна только Реа не видела опасности.

– Не знаю, – ответила Реа. – А как бы ты поступил?

Ницос фыркнул.

– Разве у меня есть такой шанс? Ну, пойдем домой? – и, к огромному разочарованию Реи, вывел сестру наружу через арку и затворил за собой дверь.

Вскоре стены механического сада пропали из вида, и если бы не снежинка в кармане, Реа подумала бы, что он и вовсе ей приснился.

Глава 8
Реа

Полдень принес темные дождевые облака и первого претендента на руку Тиспиры. Всего их ожидалось пятеро, совсем не то, что в прежние времена, когда Рее доводилось танцевать с двадцатью или с тридцатью кандидатами, прежде чем объявить о сделанном выборе. Похоже, для многих даже щедрые награды больше не стоили того, чтобы жертвовать чьей-то жизнью.

Сначала прибыл Ламброс из города, расположенного в центре страны, неподалеку от места, где появились на свет дети Аргиросов. Однако говорить о таком не следовало. Тиспира должна быть отовсюду и в то же время ниоткуда: она никогда не рождалась и никогда не умрет.

Ламбросы дважды посещали церемонию, и Реа едва не допустила страшную ошибку, подбирая тему для разговора. Конечно, упоминание об общей родине оказалось бы не столь вопиющим нарушением этикета, как если бы она назвала свое настоящее имя, но Реа вполне могла вообразить, как глаза собеседника округлились бы, а улыбка стала натянутой. И он бы непременно поведал о ее оплошности.

С тех пор девушка не забывала главного правила: ни в коем случае нельзя обсуждать себя – реальную Рею, скрытую за маской Тиспиры.

Реа смотрела из окна кладовой, как Ламброс выбирается из экипажа и спешит к дому, накинув на голову пальто, чтобы спасись от дождя. Приятный юноша. Два раза смотрел смерти в лицо, а потому теперь держался безразлично. Реа наслаждалась его компанией, по крайней мере, пока не иссякал один бокал вина.

Еще два кавалера приехали с западной окраины, где проходила граница с Трефацио. Вуаль, прикрывающая нос и губы каждого, соответствовала типичной трефацианской моде. Они прибыли вместе, и стоило юношам снять вуали, как Реа с разочарованием отметила, что это братья. Васа собрал четырех претендентов – пятеро их становилось вместе с Ласкарисом, которого пригласил Лексос, – а двое из них были из одной семьи.

Ласкарис явился следующим. Реа подалась вперед, наблюдая, как он сходит с подножки экипажа и пытается обменяться любезностями со служанками, которые застыли у ворот внутреннего двора. Елени и Флора промолчали, и юноша – его звали Михали? – быстро отвел взгляд, шаркая сапогами по каменным плитам.

Пока слуги доставали багаж, он повернулся к ним спиной и увидел Рею, сидевшую на подоконнике кладовой. Секунду-другую они молча смотрели друг на друга, а затем Михали приветливо помахал Тиспире. Реа не ответила ему тем же, и юноша неловко развернулся, притворившись, будто и не обращал на нее внимания.

Неужели из-за этого мальчишки Лексос сильно переживает? А Михали и впрямь представляет столь великую угрозу, что его смерть вызовет гнев Васы?

Но какими бы ни были политические взгляды претендента, присутствие Михали в Стратафоме сулило опасность. Благодаря тому, что с подготовкой к церемонии помогала Хризанти, отец пока не знал о госте из рода Ласкарисов. Однако они неизбежно встретятся за ужином, и детям Васы, точнее, Лексосу, придется столкнуться с последствиями самоволия. Реа еще не решила, готова ли выполнить просьбу брата, и радовалась тому, что может изображать неосведомленную невинность.

Последним в Стратафому приехал Каллистос из Рокеры. Сияющий луч надежды Васы, судя по записке. Выглядел он неплохо. Волосы длинноваты, костюм уж больно цветастый, но такая в Рокере мода, и разве плохо за него выйти? Ведь браки ее длились недолго, особенно зимой. Фермеры Тизакоса не желали долго мерзнуть. Если Каллистос окажется кошмарным супругом, можно потерпеть максимум два месяца и быстро с ним покончить. Лексос ее простит, если Реа не поддержит его выбор, зато про Васу того же сказать нельзя.

Елени и Флора еще будут заняты, располагая гостей в дальнем крыле, но Реа способна справиться, не прибегая к помощи служанок. Она подобрала юбки и вышла из кладовой, стараясь не задевать паутину.

Очутившись в спальне, девушка направилась к шкафу и распахнула дверцы. У нее уже отложено несколько нарядов, предназначенных исключительно для Тиспиры. Порой Рее казалось, что выбранные платья садятся по фигуре лишь в те дни, когда она играет титулованную роль и не имеет права быть собой. В другие их лучше не мерить. Швы врезаются в кожу, кружево некрасиво свисает.

А вот сегодня Реа воплощала собою Тиспиру и легко влезла в насыщенно-синее платье с открытой спиной. Девушка дополнила наряд изящными бриллиантовыми цепочками, надев их на шею так, чтобы они аккуратно лежали на голой коже. Все-таки сейчас она являлась зимней Тиспирой, сотканной из глубокой ночи и снега.

«Может, было бы проще, если бы Тиспира сильнее отличалась от меня», – подумала Реа и посмотрелась в зеркало.

Реа и Тиспира… Они одинаково лаконичные, кокетливые, любят играть с добычей. Платье и заимствованные у Хризанти краски помогали отрешиться от настоящей себя, но иногда Реа все равно прислушивалась к своему сердцу даже в облике Тиспиры. За восемьдесят лет они так срослись, что уже не могли разделиться.

Скоро подоспели Елени и Флора и немедленно принялись завивать густые кудри хозяйки в аккуратные кольца. Пришла и Хризанти в ярко-желтом наряде с водопадом рюшей.

– Ты уже целую вечность собираешься, – пожаловалась она, драматично рухнув на кровать, но тут же поднялась. Лежать с голыми руками на колючей шерстяной подушке, служившей матрасом, было невыносимо.

– Не спеши, – с раздражением ответила Реа и повернулась, подставляя Елени пока незавитые пряди.

– Ты их видела? Кавалеров?

– Да. Пожалуй, сгодятся.

Хризанти смахнула с юбки невидимые пылинки и нахмурилась.

– Жалко, что теперь присылают скучных парней. Не так весело.

Реа рассмеялась.

– Приходится чем-то жертвовать.

– Тяжелая у нас жизнь, – пошутила Хризанти и щелкнула сестру по спине.

Реа взвизгнула, и Хризанти нежно поцеловала старшую сестру в щеку.

– Удачи сегодня, душа моя.

Она ушла, и служанки последовали за ней. Изогнувшись, Реа посмотрелась в зеркало. Елени высоко заколола ее кудри на затылке, чтобы те не прикрывали спину. И Хризанти хорошо поработала: нанесла яркий румянец на щеки, затемнила брови. Девушка не узнавала себя в отражении. Это не она, а Тиспира спустится встречать гостей и обведет каждого вокруг пальца, чтобы юноши наперебой вызывались выразить преданность ее отцу.

Реа расправила плечи, ощущая прохладу бриллиантов на коже, и ехидно приподняла уголки губ. Тиспира всегда улыбалась.

Кавалеры собрались на веранде за домом, и Хризанти, вероятно, уже их развлекала, заказывая у музыкантов танцевальные мелодии. Ницос, скорее всего, стоял в тени и ворчал себе под нос, недовольный, что его оторвали от дел в мастерской.

Лексос ждал сестру у подножия лестницы, готовый подать руку. Реа замешкалась на секунду и сощурилась, ища в его взгляде тайные намерения. Она вполне обойдется без многозначительных напутствий.

Однако брат, похоже, лишь хотел сопроводить виновницу торжества на веранду, и потому она приняла его руку.

– Прекрасно выглядишь, – пробормотал Лексос, как всегда неловко, когда он был вынужден отзываться о внешности сестер.

Реа возвела глаза к потолку.

– Спасибо.

– Я дал тебе время все обдумать, – сказал Лексос, пока они шагали по центральному коридору, проходившему через дом. – Мое мнение ты знаешь. О том, каким должен быть вечер.

Реа вздохнула.

– Фтама, Лексос. Ты ясно дал понять, чего от меня ждешь.

– Не то чтобы я тебе не доверял… – начал было он.

Реа перебила брата.

– Надо же, – хмыкнула она. – В таком случае ты бы ничего и не говорил. Давай сейчас не будем об этом?

Они добрались до конца темного коридора. Сюда из дверного проема, за которым располагалась небольшая лестница, проникало мерцание сотни свечей, озаряющих огромную заднюю веранду.

– Выбор я принимаю не сегодня, – уточнила Реа.

– Конечно.

– И пока рассчитываю на то, что у Васы все схвачено.

Лексос мрачно улыбнулся.

– Наблюдай за ним. И кое-что увидишь. Судьба семьи лежит на наших плечах.

Воздух на веранде был свежий, бодрящий, а небо еще украшали оранжевые и красные полосы заката, хотя солнце уже пропало за горизонтом. Днем прошел дождь, и каменные плиты переливались от влаги, пропитывая сыростью мягкие туфельки Реи. Снаружи горели факелы, а вдали, за перилами веранды, блестела темная поверхность моря.

В прошлые года на церемонию приезжало множество претендентов со всех концов страны, и вокруг бассейна, встроенного в центр веранды, красовались четыре банкетных стола.

Теперь же гости помещались за одним, освободившееся пространство слуги декорировали кипарисами в горшках и роскошным плющом, а Хризанти покрыла растения яркими красками, чтобы казалось, будто на них сияют свечи.

К близнецам подскочил слуга с бокалами вина. Лексос покачал головой: юноша не пил алкоголь во время важных событий.

А вот Реа взяла в привычку в течение вечера, проведенного с кавалерами, не расставаться с бокалом. Она отпила немного, когда какой-то претендент заметил ее и направился к девушке, покинув мужскую компанию.

– Желаю тебе отлично провести время, – прошептал Лексос и отошел в сторону.

Реа проследила за ним взглядом и вздрогнула. Васа с мрачным видом сидел во главе стола, сгорбившись над пустой тарелкой. Девушка решила справиться о его самочувствии, но к ней уже приблизился юноша с поднятым для тоста бокалом.

– Кересмата, кириа Тиспира, – торжественно поздоровался он слегка дрогнувшим голосом. Смельчаком оказался младший из приехавших на церемонию братьев, и, судя по нервному выражению лица, претендент надеялся, что его даже не будут рассматривать как вариант.

В их регионе подобная жертва считалась величайшей честью, но это вовсе не означало, что подходящие по возрасту обитатели Тизакоса стремились умереть молодыми.

Реа подняла руку, и стекло бокалов тихонько звякнуло. Юноша заранее снял вуаль, как и его старший брат, обнажив лицо.

– Как тебя зовут, корос? – спросила Реа, шагнув ближе.

– Димос.

– Очаровательно, – она вновь пригубила вина и слизнула алую каплю с губ. – А мое имя тебе уже известно.

Он сглотнул.

– Да, Тиспира.

Каллистос поглядывал на них, склонившись над перилами веранды. В воздухе клубилась синяя дымка, поднимавшая от морских вод, и за головой юноши появилось нечто вроде нимба: он походил на икону стратагиози, как на потолке главного зала. В другой вечер можно было бы еще побеседовать с Димосом, но сейчас Реа передала претенденту свой бокал и направилась к Каллистосу.

Заметив, что к нему идет Тиспира, он выпрямил спину и поправил воротник. В Рокере носили легкие одежды, открывая тело солнцу, но для холодной Стратафомы юноша подготовил зимний наряд. Узкие, но не плотно прилегающие брюки, рубашка и строгое пальто, доходившее до пола и сшитое из темно-фиолетовой парчи, цвета рода Сперосов.

Семья много веков развивала свой город от небольшого поселения на окраине до богатейшего центра страны, представителям рода явно нравилось кичиться богатством.

– Еще вина? – предложила Реа. – Поможет согреться.

– Благодарю, но я уже выпил достаточно на сегодня.

Приглашенные гости и Аргиросы заняли свои места, Васа так и продолжал сидеть во главе стола. Ницос плюхнулся на стул последним, недовольный тем, что он где-то в середине, а рядом нет никого из членов семьи.

После того как Ницос перестал ерзать на стуле, Васа встал и поднял бокал. Все затихли.

– Спасибо, что пришли, – сказал он, глядя прямо на Каллистоса. – Добро пожаловать на зимнюю церемонию Тиспиры. Прошу, наслаждайтесь ужином.

Слуги внесли закуски: соленый сыр, политый оливковым маслом, и свежие овощи. На веранде зазвучали голоса. Димос и его брат разговаривали с акцентом, привыкнуть к которому было несложно. Они увлеклись беседой с Михали, который вел себя удивительно дружелюбно. Вероятно, враждебность юноши распространялась только на Рею.

Васа правильно поступил, что усадил Каллистоса рядом с Тиспирой. Юноша ничуть не сердился на то, что Реа резко удалилась, и вернулся к предыдущей теме обсуждения, не дожидаясь, пока девушка к нему обратится.

Некоторое время спустя Реа откинулась на спинку стула, подставляя взгляду собеседника свою изящную фигуру, и расплылась в ленивой улыбке. Такой супруг не доставит никаких хлопот, это сразу видно. Его легко завоевать и столь же легко убить, когда наступит назначенный час.

К тому моменту, как подали десерт, Реа заметила, что за столом как-то неспокойно. Что-то происходило с противоположной стороны, но другие гости, кажется, еще не ощутили неловкой атмосферы. Васа ворочался на сиденье, а Лексос настолько сильно сжимал челюсти, что на скулах забугрились желваки. Реа встала и отмахнулась от Димоса, который так спешил подняться одновременно с девушкой, что ножки его стула проехались по полу, и громкий скрип встревожил воробьев на перилах.

– Я отвлеку тебя на минуту? – спросила Реа, подойдя к сестре, и положила ладонь ей на плечо.

Хризанти поднялась, натянутая вежливая улыбка сменилась выражением облегчения. Она вцепилась в руку Реи и быстро повела ее в дом.

Они выбрались в главный коридор через двойные двери, и Хризанти нырнула в альков за углом. К девушкам приблизились слуги с миниатюрными пиалами на подносах. Они предлагали гостям и хозяевам дома мятные листья между сменой блюд, чтобы вкус разных деликатесов не смешивался друг с другом. Хризанти взяла горстку, а Реа отрицательно качнула головой.

– Хризанти, – начала она, когда слуги вышли на веранду, – что случилось?

Хризанти принялась загибать пальцы.

– Лексос хочет, чтобы ты общалась и с другими кавалерами, Васа жаждет поговорить с Каллистосом, Ницос не желает ни с кем вести разговор, а помидоры пересолены.

– Прекрасно, – вздохнула Реа. – К счастью, ужин почти закончился. После трапезы я подведу Каллистоса к Васе, чтобы они поговорили.

– А теперь что делать?

– Прошу прощения, кириа.

Девушки обернулись на Елени, которая стояла поодаль, потупившись.

– Да? В чем дело? – спросила Реа.

– Ваш отец… Думаю, вам лучше вернуться на веранду.

Глава 9
Реа

Сначала Рее показалось, что на веранде все спокойно. Каллистос сидел за столом с напускным безразличием на лице, Ницос складывал птицу из салфетки… А затем взор девушки упал на пустые стулья Васы и Лексоса, что слегка ее встревожило.

Они разговаривали по другую сторону бассейна. Лексос почти не шевелился, а Васа активно жестикулировал. С порога не было слышно ни слова, но отголоски напряженной беседы вполне могли доноситься до гостей. Реа грациозно спустилась по лестнице, старательно делая вид, будто никуда не торопится, медленно обогнула стол и направилась к брату с отцом. Кавалеры проводили ее взглядами и шепотками.

– Превосходно, – проворчал Лексос. – Нам как раз не хватало еще одного участника.

– Я не заслужила подобного отношения, – тихо заметила Реа. – Да и о чем вы думали? Как вы себя ведете на глазах у гостей?

– Что не так с моим поведением? – грозно проронил Васа, и по спине девушки пробежал холодок.

– Я всего лишь хочу предупредить о том, что вам следует обсуждать возникшие разногласия наедине.

– Это мой дом, – отрезал Васа, повышая голос. – Хотя, судя по нахальству твоего брата, такого и не скажешь, – отец шагнул ближе к Лексосу. – Ты поступил глупо. Необдуманно. Подло. И…

– И что?… – с вызовом спросил Лексос, вскинув подбородок.

Реа замерла, чувствуя на себе взгляды претендентов, продолжая слышать их шепотки. Время для спора было самое неподходящее.

– И неблагодарно, – закончил Васа.

Лексос даже не вздрогнул, и Реа ощутила невольный прилив гордости за брата.

– Мы еще об это поговорим, и я поставлю тебя на место, – Васа протиснулся между близнецами и сильно задел Рею плечом.

Девушка покачнулась и едва не упала в бассейн, но Лексос вовремя схватил сестру за локоть.

– Дело в Ласкарисе? – спросила она, и Лексос кивнул. – Ох, не понимаю, зачем устраивать сцену прямо здесь, при гостях.

– А разве у меня есть выбор? – съязвил Лексос и замешкался на секунду, прежде чем добавить: – Васа разозлился сильнее, чем я предполагал. Вероятно, боится, что ты сделаешь выбор вопреки его рекомендациям.

– С чего бы? Я целый вечер провела в компании Каллистоса.

– Видимо, для него этого недостаточно, – огрызнулся Лексос, и Реа отшатнулась.

Она ожидала, что брат извинится за неподобающий тон, но Лексос только сжал ее руку и кивнул, указывая на стол.

– Смотри.

Васа стоял подле своего места, подняв полный бокал. Претенденты молчали.

– Предлагаю тост, – громко начал Васа, – за всех наших гостей, а главное – за мою дочь Рею.

– Мала! – ахнул Лексос, и присутствующие сразу же уставились на Тиспиру.

У Реи захолонуло сердце. Никто, кроме членов семьи, не должен знать ее настоящего имени. Это было едва ли не святотатство, если можно так выразиться.

– Разве она не красавица? Из нее выйдет чудесная невеста, – продолжал Васа.

Реа встретилась взглядом с Хризанти, и младшая сестра торопливо поднялась из-за стола.

– Пожалуй, самое время для танцев, – проговорила Хризанти дрожащим голосом и махнула музыкантам, которые отдыхали во время ужина. – Прошу вас…

Попытка была достойная: Хризанти удалось отвлечь Димоса, который тотчас вскочил на ноги, но на других кавалеров это никак не повлияло. Мнение большинства претендентов значило для семьи намного больше, чем энтузиазм одиночки.

– Ступай, – прошипела Реа брату.

Ницос попытался забрать бокал у Васы и увести отца в сторону. Вскоре Лексос подоспел Ницосу на помощь и встал между стратагиози и гостями. Юноше удалось разрядить напряженную атмосферу, и за столом вновь возобновились разговоры, но теперь гости обсуждали то, что произошло у бассейна.

Реа перевела взгляд на другой конец стола и обнаружила, что Каллистос поднимается. Он встретился с ней взглядом и сразу же отвернулся. Неужели собирается уйти? Это разрушит репутацию стратагиози.

Реа отбросила чопорные манеры и кинулась к претенденту, чтобы уговорить остаться еще до того момента, как другие гости что-либо заметят.

– Сэр, – выпалила она, взяла с подноса проходящего мимо слуги два бокала вина и сунула один Каллистосу. – Вы уже хотите ложиться? Так рано?

– Вообще-то… – начал было Каллистос, но Реа перебила его с настойчивой улыбкой.

– Прошу, не покидайте нас. Потанцуйте. Музыка звучит столь заманчиво, а вальсировать всегда приятнее с умелым партнером, верно?

Каллистос сощурился.

– Пожалуй.

Реа расслабилась. По крайней мере, он пока ей не отказал. Наверное, еще есть шанс исправить ситуацию.

– Да и вопрос о подходящем партнере сейчас особенно актуален, не правда ли?

– Это еще как посмотреть, – пробормотал Каллистос. Он сделал глоток вина и направился в самое уединенное место, увлекая девушку за собой. – Думаю, мы можем все обсуждать напрямую, как ты считаешь?

– Конечно, – кивнула Реа и поняла, что приняла решение. И похоже, уже давно, судя по тому, как легко ей дался ответ. Она всегда будет верна отцу. Она дочь Васы и предана ему.

И пусть Лексос смирится с тем, что она не готова к иному выбору.

– Ты будешь моим зимним спутником. Завтра я отошлю претендентов и сделаю тебе предложение. Надеюсь, – добавила Реа, глядя в непроницаемое лицо юноши, – что ты согласишься, – она еще никому не говорила ничего подобного.

Кандидаты не имели права отказать Тиспире после того, как уже изъявили желание участвовать в церемонии, прибыв в Стратафому, несмотря на то, что один из них в итоге взваливал на плечи непосильный груз.

– Боюсь, при нынешних условиях я не дам согласия, – сказал Каллистос. – Награда не соответствует ожиданиям. Я имею в виду жертву.

– Не соответствует? – возмутилась Реа. Гордость, унаследованная от отца, была задета. – Твой город получит щедрый урожай, богатство – и все в обмен…

– Ага, – Каллистос подался ближе к девушке. – В обмен на что?

Реа промолчала. Все знали, что спутника Тиспиры ждет смерть, но говорить о таком вслух – дурной тон.

– Я слышал о тех, кто продолжал жить после окончания сезона, – заметил Каллистос. – О тех, кто заслужил расположение Тиспиры и не заплатил страшную цену. Я желал бы присоединиться к числу спасшихся.

Разумеется, он ошибался. Новый сезон не мог начаться, пока не умрет избранный супруг. Однако Реа, как и все прежние Тиспиры, позволяла распространяться домыслам о том, что уцелевшие спутники обитают в тайном замке, где всегда царит одно и то же время года.

Наверное, они поддерживали слухи именно по этой причине?

– Если мы договоримся, ты примешь мое предложение завтра? – спросила Реа.

Каллистос вскинул брови. Похоже, никто не был готов что-либо твердо обещать.

– Что ж, – сказала Реа, – будем считать, что мы ничего не обсуждали. Но давай запечатаем сделку.

Каллистос рассмеялся и потянулся ее поцеловать. Реа не сопротивлялась. Сегодня уже нарушено много правил, очередное несоблюдение этикета ничего не изменит.

Тиспира и ее спутник вернулись к гостям и танцевали до поздней ночи, но даже после того, как Реа легла в постель, девушка не могла уснуть. Всего один вечер – а они уже вышли за рамки приличий. Произнесли слова, которые никогда не должны были прозвучать в Стратафоме. Завтра ей придется в открытую выбрать того, кого она пообещала оставить в живых.

Получится ли нарушить обещание в конце сезона? Или Васа еще сильнее упадет в глазах наместников? Вряд ли Каллистос будет держать уговор в тайне.

Реа вздохнула и поднялась с кровати, закуталась в шаль и вышла из комнаты. Запутанные коридоры привели ее к балкону над атриумом, откуда открывался вид на небо. На нем появлялись звезды – по мере того, как Лексос вышивал их на ткани, – на несколько часов позже, чем обычно.

Реа рассчитывала испытать облегчение, когда определится с выбором. Атмосфера тихого ожидания угнетала на девушку в дни перед церемонией. Может, теперь они с Лексосом оставят дискуссии и вернутся к привычным отношениям брата и сестры. Но грудь словно сдавило обручем, и в голове как будто вращались миниатюрные шестеренки. У Реи не получалось обрести покой – она места себе не находила.

Реа знала, что брата очень расстроит ее решение.

Постепенно веки начали смыкаться, и она побрела обратно в комнату, выбрав длинный маршрут, чтобы не проходить мимо покоев Васы. Реа уже спускалась по лестнице к спальням, когда заметила свет в коридоре.

Наверное, Лексос увидел, что ее дверь приотворена, а кровать пуста, и вышел искать сестру. Да и в коридоре ей не должен был встретиться никто, кроме членов семьи.

Реа завернула за угол и едва не врезалась – нет, не в Лексоса, а в юношу в темных одеждах с мехом на плечах. Свет фонарей падал на бледную, едва ли не прозрачную кожу, и подчеркивал впалые щеки. Михали!

– Почему ты здесь? – спросила Реа неожиданно громко, и голос отдался эхом от каменных стен.

Михали выглядел не менее удивленным. Он опустил руку, в которой держал фонарь, и лицо юноши погрузилось во тьму. Реа буквально почувствовала, как он отступает назад.

– Извини, – прошептал он. – Боюсь, я потерялся, когда возвращался в гостевую комнату.

Реа не стала задавать очевидный вопрос: откуда, интересно знать, он возвращался? Ей не хотелось слушать подробности ночного похода в туалет.

– Твоя комната в той стороне, – ответила Реа, махнув рукой в противоположном направлении. – А тут спальни членов семьи.

– О-о-о, – протянул Михали. – Прошу прощения.

– Я тебя отведу.

Юноша снова поднял фонарь. Слабое пламя дрожало на легком ветру между атриумом и комнатой Лексоса, которая находилась дальше по коридору. В полной тишине молодые люди миновали двери гостевых ванных, отделанные скромной плиткой без замысловатых узоров.

Реа нахмурилась. Зачем Михали выбирался в атриум? Не мог ведь он потеряться между ванными комнатами и спальнями? И нужно ли ему было идти в ванную, если он мог воспользоваться ночным горшком?

Вероятно, он заигрывал со служанкой и крался в гостевую комнату после тайной встречи? Обычно претенденты не позволяли себе подобной наглости, но, став свидетельницей поведения Васы за ужином, Реа уже ничему не удивилась бы.

Наконец они вышли на каменную террасу со множеством арок, ведущих к разным гостевым покоям.

Реа кивнула Михали.

– Прошу.

– Спасибо. И я правда…

Реа покачала головой.

– Не стоит. Я слишком устала для любезностей.

Ночной воздух сохранял холод осени, и к этому позднему часу кожу пощипывало от мороза. Реа поежилась и повернулась, но Михали шагнул за ней.

– Кириа Тиспира, – позвал юноша, чтобы Реа взглянула на него, и мерцание луны осветило улыбку Михали. – Ты говорила, что ни разу не была в Ксигоре.

– Так и есть.

– Не знаю, допускаешь ли ты такую мысль или нет, но я думаю, тебе у нас понравится, – сказал Михали, пожимая плечами: дескать, понятно, что эта поездка вряд ли воплотится в реальность.

Минуту они молча смотрели друг на друга. Реа не представляла, что ответить.

– Хорошо, – наконец бросила она и снова развернулась. К счастью, на сей раз Михали ее не окликнул.

Реа улеглась в постель. Скоро наступит рассвет, она нарядится для церемонии и подтвердит то, что уже известно: выбор падет на Каллистоса. Рано или поздно ей придется рассказать отцу об уговоре. Сначала он рассердится, но затем согласится, что это отличная возможность укрепить отношения с Рокерой. И возможно, придумает, как сделать так, чтобы смена нынешнего сезона на следующий произошла без убийства, пускай и потратит на это толику усилий.

Однако Рею тревожила встреча с Михали в семейном крыле в столь поздний час. Вдруг он пытался разведать что-то для Схорицы? Наверное, следовало всерьез подумать над его намерениями, но сейчас девушку больше интересовало странное слово. Что оно означало на древнем языке святых? Пожалуй, оно являлось существительным…

Современный тизакский происходил от этого архаичного языка, и вряд ли грамматика сильно различалась, но Реа не узнавала корень и не могла догадаться о смысле слова.

Может, Лексос и знал ответ, но Реа не могла его спросить. Она понимала, что любой разговор с братом перейдет в монолог юноши о том, как Тиспира должна поступить, мол, ей надо смотреть правде в лицо и анализировать то, как Васа вел себя за ужином.

Вероятно, Лексос прав, и теперь нельзя во всем полагаться на отца. И судьба семьи в их руках. Впрочем, неважно. Реа сделала выбор. Уже поздно отступать.

Глава 10
Александрос

Лексос проснулся на рассвете, когда на востоке расцветали полосы бледно-розового света. Море бурлило, от залива дул сильный ветер.

Юноша поморщился, вспоминая, как разводил течения накануне, не задумываясь над тем, что на противоположной стороне залива, в Трефацио, один из детей Тарро плетет нити облаков. Давным-давно семьи стратагиози занимали разные сферы: одна отвечала за море, другая за небо – и так далее. С тех пор все запуталось, теперь каждому роду доставался причудливый набор задач, не связанных между собой. Поэтому Лексос должен был внимательно следить за небом и подстраиваться под других, насколько это возможно. Вчера он выполнил работу небрежно, а сегодня из-за него зарождалась буря.

Он быстро оделся в рубашку и брюки с потайным карманом, который Хризанти вшила во все штаны старшего брата. Сейчас там хранился кинжал Аргиросов. Лексос не сомневался, что Реа захочет с ним поговорить, и нервничал. Надо бы аккуратно подчеркнуть, что вчерашний вечерний прием доказал его правоту. Юноша уже подходил к двери, даже не обувшись и натягивая пиджак, вполне возможно, наизнанку, но внезапно резко остановился.

А если сестра рассердится? Подумает, что Лексос на нее давит? Конечно, все обстоит по-другому. Он лишь помогает ей принять верное решение. Но как знать? Может, Реа не готова его выслушать. Значит, надо поступить умнее.

Лексос прошел по коридору и постучал в дверь Хризанти. Ему ответил приглушенный голос, и он отворил дверь. Младшая сестра сидела в своей постели на подоконнике, скрестив ноги, и держала в руках кисть. Волосы прикрывали ее лицо.

– Что делаешь? – спросил Лексос.

Хризанти убрала густые пряди.

– Рисую. Доброе утро, Лексос, – девушка окунула кисть в горшочек золотой краски, который балансировал на ее колене, и осторожными мазками принялась наносить краску на локоны, добавляя им яркости и блеска.

– Разве так можно? – удивился Лексос.

Она улыбнулась.

– Но ведь краски мои. Я могу делать с ними все что угодно.

На подоконнике стояли горшочки и с иными оттенками: белым, нежно-розовым, насыщенно-коричневым, как земля. Хризанти тряхнула волосами, и Лексос вдруг осознал, что она использовала палитру для лица и кудрей.

– Но ты и так выглядишь очаровательно, – мягко проговорил он.

– Не в том суть, – отмахнулась Хризанти, окуная кисть в розовый. – Ну что? Чего тебе нужно?

– Ты видела, что случилось накануне, – начал Лексос, наблюдая, как девушка наносит румянец на щеки. – Наверняка Реа обсуждала с тобой выбор, который ее сегодня ждет?

Хризанти отложила кисть и мрачно посмотрела на брата.

– Нет, Александрос, и ты тоже не заговаривай с Реей о выборе. Ей и так приходится тяжело, а твои нравоучения спозаранку сделают только хуже.

– Я не собираюсь читать ей нотации, обещаю.

Хризанти недоверчиво нахмурилась, и Лексос вздохнул.

– Я надеялся, ты с ней поговоришь.

– Знаю, ты хочешь как лучше, но вряд ли сегодня Реа готова с нами общаться.

– Даже с тобой? Ты ее любимица.

– Я у всех любимица, – ответила Хризанти. – А теперь уходи из моей комнаты и спускайся на веранду. Ницос завтракает в полном одиночестве.

– А ты к нему не присоединишься?

– Мы уйму времени проводим вместе, – отрезала Хризанти.

У Лексоса перед глазами возникла картина: темные от масла пальцы Ницоса сжимают изящные кисти Хризанти. Да, они заботились друг о друге, но действительно ли брату и сестре нравилось постоянно находиться в столь узком кругу?

– Хорошо, – сказал он и поцеловал Хризанти в макушку. – Я понял.

Завтрак был накрыт на веранде, на том же столе, что и торжественный ужин, но свечи убрали, а на месте кипарисов в горшках и занавесей из плюща с сочно-зелеными листьями красовались вазы со свежими цветами и переносные печи для обогрева. Создавалось впечатление, что на дворе весна, хотя поля за домом, наверное, уже покрылись тонким кружевом инея.

Хризанти не обманула: Ницос завтракал совершенно один, и даже никто из кавалеров Реи не составил компанию молодому человеку. Лексос бодро отодвинул стул напротив. Братья не то чтобы не ладили. Сложно утверждать, ладите вы или нет, если почти не общаетесь.

Лексос понимал, что обладает именно тем, о чем мечтает младший брат, хотя Ницос этого не признавал – ни вслух, ни, возможно, в мыслях.

– Прохладно сегодня, – заметил Лексос. Больше на ум ничего не пришло.

Ницос и не пытался поддержать разговор. Он выудил из кармана складные плоскогубцы и принялся гнуть так и сяк хрупкую серебряную вилку для фруктов.

– Ну и отлично, – пробормотал Лексос, отпивая каф.

Васа не явился на веранду, поэтому после того, как на трапезу подтянулись гости, Лексос был вынужден пригласить их собраться после трапезы в живописном саду Хризанти перед домом. Они должны по очереди стучать в двери, и Реа откроет только одному – заранее избранному спутнику.

Схожая традиция поддерживалась на свадьбах в Тизакосе и уходила корнями в века. Если верить книгам по истории, которые хранились в Агиоконе, она была вдохновлена ритуалами святых и постепенно видоизменялась, размываясь, как камешки в воде, поэтому истоки становились все более туманными и далекими.

Лексос отметил, что сегодня кавалеры, в отличие от вчерашнего приема, оделись весьма скромно. Димос и его брат выглядели так, словно уже собрались в дорогу, Ламброс еще не протрезвел с ужина и забыл завязать шнурки на ботинке. Наследник Ласкарисов выглядел поприличнее, однако тревожно поджал губы, что в целом портило впечатление. И разумеется, никто не мог сравниться с Каллистосом из Рокеры, чей растрепанный облик лишь подчеркивал общее великолепие юноши.

Небо казалось разбухшим, а облака грозили пролиться дождем. Если повезет, ливень начнется через несколько часов, следует успеть завершить церемонию и подготовить экипажи для гостей. Лексос посмотрел на крохотную темно-синюю птичку, скорее всего, колибри, которая залетела во внутренний двор из-за стены и опустилась на верхушку фонтана. Судя по механическому наклону головы, пташка была одним из творений Ницоса.

Теперь нужно дождаться Васу. Лексоса смущало, что стратагиози до сих пор не явился, но он старался об этом не думать. Вечер выдался тяжелым. Пожалуй, отец еще отмывается от запаха алкоголя, пропитавшего кожу. Лексос перевел взгляд на экипажи во внешнем дворе, готовые к отбытию сразу после церемонии.

Ворота между дворами были широко распахнуты. Дерево покрывала насыщенно-синяя краска, но на створках виднелись отметины прошедших лет, некоторые, вероятно, остались от лезвий солдат, которые помогли Васе прорваться в цитадель. Лексос тогда был еще слишком юн, чтобы участвовать в бою, но наблюдал с корабля у берега, как волны повстанцев, собранных со всех краев страны под знаменем прославленного генерала из рода Аргиросов, ломали стены Стратафомы.

Наместники поддержали Васу, но теперь Лексос подозревал, какую они лелеяли надежду: что им будет легко повлиять на нового стратагиози. Конечно, все вышло с точностью до наоборот, и правление Васы сильно их разочаровало.

Лексос услышал, как кто-то кашлянул, и повернулся к пяти кандидатам, которые явно испытывали дискомфорт, продолжая стоять в тишине и холоде. Они совсем побледнели, словно лишь сейчас осознали, какую страшную жертву должен принести избранник Реи. Нарядиться в красивые одежды и толкнуть речь – это одно, и совершенно другое – отдаться на милость Тиспиры. По крайней мере, двоих юношей, похоже, мутило от волнения.

Наконец раздались гулкие шаги, и по двору прошел Васа, одетый в короткий черный пиджак с золотой вышивкой на плечах, переходившей в спирали на спине, и в черные брюки. Лексос уловил блеск обсидиана на воротнике отца – камешка, напоминавшего матагиос.

Некоторым стратагиози нравилось купаться в роскоши. Они носили золотые венцы в волосах, кутались в струящиеся ткани, богато вышитые и украшенные драгоценными камнями. Васа же предпочитал простой, резкий стиль, без особой вычурности.

– Доброе утро, – хрипло проговорил он, обращаясь к собравшимся. – Надеюсь, вы в хорошем здравии.

Реа ждала в доме, пока ее позовут, и Лексос понимал, что сестра не появится до начала церемонии. Хризанти дала ему правильный совет. Он не перекинулся с Реей ни единым словом, но все равно жалел, что не нашел такой возможности. Обычно сестра выполняла его просьбы, но сейчас ей надо выбирать между пожеланием брата и требованием отца.

Лексос любил Рею, она всегда была самым близким для него человеком, но на сей раз юноша не представлял, можно ли ей доверять.

– Тиспира приняла решение, – объявил Васа, начиная традиционную речь.

Лексос едва сдержался, чтобы не поморщиться. Бесспорно, приятнее забыть о вчерашнем, но это непросто, когда слышишь, как Васа говорит о Рее сегодня, используя те самые фразы, которые должны были прозвучать накануне.

– По закону нашей страны на город избранника Тиспиры снизойдет благословение. Ему весь сезон будет сопутствовать удача, а земли дадут богатый урожай. Вы приносите великую жертву, но вас ждет и величайший почет. Мы благодарим вас за дар, самый ценный из всех. Тизакос благодарит вас.

Двери Стратафомы начали со скрипом закрываться, потревоженная колибри взмыла в воздух. Лексос проследил за птичкой взглядом, чтобы не смотреть на отца. Ведь тот знал, что Лексос подталкивает Рею к иному выбору – явно не к тому, какого ждет от дочери Васа.

Наконец механизм выполнил задачу, и двери затворились. Лексос на несколько секунд затаил дыхание. Скоро сестра выйдет из укрытия, где она находилась, и настанет заветная минута. Однако слишком долго тянуть он не мог. Нельзя рисковать тем, что Васа успеет заговорить с дочерью и надавить на Рею. Отец способен повлиять на нее и безмолвным взглядом.

И Реа должна будет выдержать этот взгляд.

– Эладо! – громко провозгласил Лексос. – Первый претендент на руку Тиспиры, Ламброс Контопоулос!

Ламброс выглядел спокойнее других. Он дважды участвовал в церемонии, но избежал смерти. Юноша вполне мог ожидать, что и сейчас Реа отвергнет его.

– Во имя Тиспиры и Тизакоса я готов предоставить жилище и собственное верное сердце, если выбор падет на меня, – проговорил он, подошел к внушительному фасаду Стратафомы и твердой рукой трижды постучал в дверь.

Ответом ему была тишина. Лексос с облегчением вздохнул, когда Ламброс вернулся к другим кандидатам. Он втайне переживал, что Реа могла запаниковать и выбрать уже знакомого юношу.

– Второй претендент на руку Тиспиры, Димос Галанис! – объявил Лексос. Он сам решал, какое имя произнести первым, и хотя предпочел бы поскорее закончить церемонию, хотел дать сестре чуть дольше времени на раздумья.

Димос направился к дверям и повторил монолог Ламброса. Голос дрожал, а стук в дверь был едва различим за свистом ветра. Юноша не получил ответа, как и его брат Никос, которого Лексос вызвал следующим.

Кандидатов осталось двое: за одного ратовал Васа, за другого – Лексос.

– Четвертый претендент на руку Тиспиры, Каллистос Сперос! – изрек Лексос, уставившись на запертые двери.

«Прошу, Реа, – мысленно умолял он, – я с тобой. А ты – со мной?»

Каллистос лениво повторил нужные слова. Непробиваемая аура уверенности, окружавшая юношу, могла сравниться лишь с крепостью спиртного духа, который окутывал Васу накануне. Лексос смотрел сквозь него, с отчаянием обращаясь к сестре.

«Не открывай, – неистово думал Лексос. – Это все, чего я сейчас у тебя прошу, кафрула: просто не двигайся».

Каллистос постучал. Раз, второй, третий.

Ответом ему тоже послужила тишина, долгая и глубокая. Сердце Лексоса налилось гордостью и облегчением. Реа, его дорогая и сильная духом сестра, держалась крепко и стойко.

Ухмылка сошла с лица Каллистоса. Он нахмурился и поднял руку, чтобы постучать снова.

– Полагаю, выбор Тиспиры ясен, – прервал его Лексос.

Из-за двери послышалась низкая, торопливая речь. Лексос не мог ее разобрать, но кое о чем догадывался. Ему нужно поспешить, пока Васа не уговорил Рею поменять решение.

– Не строй предположений о том… – начал было Каллистос, но Лексос уже смотрел мимо него.

– Последний претендент, – проговорил он, – Михали Ласкарис!

Выбор был очевиден, и Михали все понял, судя по выражению его лица. Он сильно побледнел, но глаза юноши горели целеустремленностью.

Он обошел Каллистоса и постучал.

– Ты должен… – заявил Лексос, но Михали пожал плечами.

– Она и так знает, зачем я здесь.

Не успел он договорить, как двери распахнулись, открывая взгляду неистово разгневанного Васу и онемелую Рею с приоткрытым ртом и пустым взглядом. Девушка оделась во все белое, в тон сезону, начало которому положит вместе со спутником. Платье с открытыми плечами, украшенное по линии ворота сверкающим обручем из драгоценных камней, ниспадало до пола и струилось широкими складками, скрывая фигуру. Служанки заплели волосы хозяйки в длинную косу, а на лбу Реи поблескивала цепочка с необычным кулоном, миниатюрным и удивительно ярким.

Лексос никогда не видел такого камня.

По традиции, сейчас Тиспира должна ответить избраннику, но Михали ничего не сказал, а Реа выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок. Поэтому Лексос решил, что эту часть можно пропустить.

Он приблизился, чтобы подтолкнуть их друг к другу. Васа стоял в стороне, стиснув зубы, а появившаяся из ниоткуда Хризанти крепко держала отца за локоть, словно боялась, что он бросится на Рею и Михали, и придется оттаскивать его назад. Очевидно, стратагиози еще не лопнул от ярости лишь благодаря сильному потрясению и усилиям младшей дочери.

– Закрепим же выбор Тиспиры, – произнес Лексос, не теряя времени. Он достал из тайного кармашка кинжал Аргиросов и протянул сестре.

Несколько секунд она рассеянно смотрела на брата, а затем в ее глазах вспыхнуло осознание происходящего, и она бережно забрала клинок. Лексос слегка кивнул, а Михали вздрогнул, когда лезвие забликовало на солнце. Неужели подумал, что Тиспира убивает избранника во время церемонии?

– За щедрый сезон в Ксигоре, – тихо проронила Реа, и Лексос ощутил новый прилив гордости за сестру, когда она уверенно взяла правую кисть Михали, повернула ладонью вверх и вырезала метку – тонкую линию от указательного пальца до мизинца.

После она сделала надрез на своей руке. Ранка всегда затягивалась к концу сезона, но шрам оставался бледной полосой на правой ладони, словно отражал черную линию на левой.

Реа прочистила горло и стиснула кисть Михали.

– Да будет так.

Юноша явно растерялся, но сообразил повторить за Реей:

– Да будет так.

Когда Реа отпустила Михали, он вопросительно посмотрел на Лексоса.

– Это ваш свадебный обряд?

Лексос покачал головой.

– Свадьбу празднуют в семье избранника. По сути, вы не обязаны ее проводить, но таковы традиции.

Воздух расцвел сладким ароматом, несущем воспоминания о снежном сезоне, и Реа покачнулась. Под глазами пролегли темные круги, а на белое платье попали капли крови. Ей нужно было отдохнуть и отдышаться.

– Что ж, – сказал Лексос, поворачиваясь к остальным кавалерам, – спасибо, что посетили наше поместье. Экипажи готовы, вы можете ехать в любой момент.

Аргиросы позаботились о том, чтобы на сиденье каждой кареты гостей ждали свертки c дорогими тканями и другими дарами. Следовало подсластить горечь отказа. Впрочем, вряд ли кто-то всерьез расстроился, кроме разве что Каллистоса, который злобно щурился на Рею. Вероятно, он полагал, что между ними заключена некая договоренность.

Лексос оставил Рею молча стоять подле Михали и шагнул к отцу. Васа до сих пор упорно сжимал челюсти: было бы неудивительно, если бы у него сейчас искрошились зубы.

– Хочешь поговорить с рокерцем? – шепнул Лексос отцу на ухо. – Умаслить его?

– Я ни с кем не желаю общаться, – процедил Васа. – Я буду в кабинете. Приведи ко мне сестру после того, как все уладишь.

Юноши направились к экипажам, а Каллистос топтался у дверей, надеясь услышать объяснения, взгляд у него был ледяным.

– Позволь мне первому извиниться, – вымолвил Лексос, направившись к нему. – Тиспира принимает выбор по зову сердца, – добавил он и улыбнулся. – А как известно, женские сердца непредсказуемы. Она и не понимает, что натворила.

Конечно, Реа прекрасно все понимала, но мужчинам вроде Каллистоса было проще ее недооценивать.

– Ах, если бы решение зависело лишь от женского сердца, – отмахнулся Каллистос. – Помяните мое слово: Рокера больше не намерена участвовать в фарсе.

Реа исполнила свою роль, теперь настала очередь Лексоса.

– Прошу тебя, – тихо начал он. – Скажи, как мы можем возместить ущерб? Для моего отца очень важно, чтобы наши семьи сохранили дружеские отношения.

Каллистос поджал губы. А когда заговорил, голос его был твердым и без единого намека на показную вежливость.

– Неужели? Мой отец предложил вам жизнь старшего сына. Я приготовился принести высшую жертву, чтобы сплотить семьи, однако даже после нашего уговора твоя сестра пренебрегла мною. Как вы восстановите доверие после подобного обмана, как смягчите удар по моей чести?

Лексос замешкался. Васа не давал ему права раздаривать обещания, которые впоследствии придется выполнять. Он не мог предложить выгодную торговлю с Вуоморрой или поддержку стратагиози в нападении Рокеры на соседние города.

Он не мог посулить ничего, кроме Реи.

– Если ты вернешься в следующем сезоне… – пробормотал Лексос, но резко замолчал. Продолжать просто не было смысла.

По виду Каллистоса стало ясно, что ни один Сперос не явится на церемонию Тиспиры.

– Передай отцу, что его власть слабеет, – отчеканил Каллистос. – Пусть бережет свое место, пока оно еще при нем, – он сверкнул глазами и сел в экипаж, держась максимально отстраненно.

Карета отъехала, а Лексос стиснул кулаки.

Значит, Васа мог не рассчитывать на поддержку Рокеры, а его статус находился под угрозой. Конечно, Лексос понимал, что рискует, отправляя Тиспиру на север. Она попытается ослабить Схорицу и тем самым уберечь страну от распада, а он будет удерживать место стратагиози за Аргиросами. Поэтому ему потребуются союзники против Рокеры. Возможно, даже из других стран федерации.

После того как гости покинули Стратафому, Лексос оставил Хризанти разбираться с Михали, взял Рею под локоть и повел к лестнице. Васа находился в кабинете. Он прочитает близнецам нотацию… или даже накажет по-настоящему сурово.

На втором этаже, где никто не мог их услышать, Реа спросила:

– Он сильно злится?

– Думаю, надо приготовиться к худшему. Но ты поступила правильно. Я говорю искренне.

– Разумеется. Идея же твоя.

– Да, – признал Лексос и посмотрел сестре в глаза. – Ты спасаешь семью, Реа. Нашу страну. Вот что самое важное.

Она не ответила, но ее взгляд опять казался пустым, что тревожило Лексоса.

– Не забывай об этом, хорошо? – сказал он. – Не позволяй речам отца повлиять на тебя.

Дверь в кабинет стратагиози была приоткрыта. Васа мерил шагами комнату. Лексос выждал минуту-другую, чтобы сосредоточиться и принять подобающий вид, который ожидал от него отец, рассерженный, потрясенный и разочарованный сыновьим непослушанием (или, как сказал бы Васа, предательством Реи).

Юноша ободряюще взглянул на сестру, расправил плечи и быстро переступил порог кабинета, увлекая Рею за собой.

– А-а-а! – протянул Васа и развел руки в стороны. – Наконец-то. Мои старшие дети. Мое счастье и гордость.

Душа Лексоса ушла в пятки. С Васой непросто сладить, когда он на взводе, но такой – наигранно-ласковый и язвительный – он куда страшнее.

Юноша затворил дверь, Васа приблизился к Рее, чтобы заключить дочь в железные объятия. Она зажмурилась и стиснула кулаки так, что побелели костяшки.

– Молодец, куколка, – прошептал Васа. – Какой выбор ты сделала! Какие узы порвала! – он отпустил ее и оттолкнул.

Реа пошатнулась и едва не упала. Лексос с трудом сдержался, чтобы не ринуться к девушке.

– А я вырастил уникальную женщину. Во всем мире нет тебе подобной, сердце мое.

Когда Васа кричал, его можно было усмирить извинениями и подхалимством, но Лексос пока не нашел способа унять «сахарную» ярость. Реа выглядела потерянной и шлепала губами, не представляя, что сказать.

– И чем я обязан столь приятному сюрпризу? – спросил Васа.

– Я…

– Вероятно, ты не поняла инструкции? Не разобрала имя, которое я отправил тебе в записке?

– Нет, я не…

– Или забыла? В любом случае получается, что за твоим хорошеньким личиком скрывается не слишком острый ум, верно, куколка?

Васа взял дочь за подбородок, со стороны жест мог бы показаться ласковым, если бы Лексос на заметил, как голова сестры дернулась в сторону.

– Я не забыла, – медленно и задумчиво ответила Реа. – Я хотела… решила…

Лучше бы она молчала: Васа жаждет объяснений, но правду ему сказать нельзя. Реа не хуже Лексоса должна понимать, что отец увидит в ее поступке страшное предательство, заговор против него. Васа не способен осознать, что дети пытаются защитить его, а не уничтожить. Чем же объяснить ее решение? Некомпетентностью? Или…

– Я ничего не могла поделать, – пролепетала Реа. – Васа, я влюбилась.

Ложь прозвучала достоверно, но взбудоражила Васу, растопив показную сладость.

– Влюбилась? – фыркнул он. – Ты обрекла и его, и нашу семью, – Васа кивнул на письменный стол, заваленный пергаментом, бумагами и чернильницами. – Сядь.

Реа покосилась на Лексоса, но тот молча пожал плечами в ответ. Васа наблюдал за близнецами. Если бы он заметил сочувствие на лице сына, точно наказал бы обоих.

Реа с трудом опустилась на деревянный стул с резной спинкой. Она выбрала красивое платье на церемонию, но такое пышное, что сидеть в нем было неудобно. После того как девушка устроилась на сиденье, сцепив руки на коленях, Васа снял черную кожаную перчатку и протянул Лексосу.

– Я скажу, когда остановиться.

Лексос искал в лице отца хотя бы тень сомнения, надеясь, что Васа смягчится, но видел только каменную решимость и непроницаемый взгляд. Он не объяснял вслух, чего ждет от сына, но Лексос уже обо всем догадался.

Если он откажется, то раскроет их сговор? Васа уверен, что Лексос чувствует себя преданным и должен наказать сестру. Значит, выбора нет.

Лексос взял перчатку и сосредоточился на окне за головой Реи. Утреннее солнце пробивалось через тяжелые облака, и юноша вдруг подумал, что утро сегодня, как ни странно, тянется целую вечность.

Первый удар пришелся по щеке Реи. Крик пронзил воздух, глаза девушки наполнились слезами. Лексос шагнул ближе, чтобы скрыть ее в своей тени.

Теперь другая щека. Кожа перчатки ощущалась гладкой и приятной, но была плотной, поэтому удары причиняли сильную боль. «Не смотри, – подумал Лексос. – Ты сейчас не здесь».

Он не считал удары, но к тому времени, как Васа бросил: «Достаточно», ладонь вспотела.

– Иди, – сказал Васа, обратившись к дочери.

Лексос сделал глубокий вдох, выравнивая дыхание, и уставился в окно. Солнце уступило место облакам, на землю пролились первые капли дождя. Юноша отшагнул в сторону, уступая сестре дорогу. Он ведь не повредил ей кожу? У нее не текла кровь? Она не плакала?

Реа его простит.

Наверное, уже простила.

– Она слишком слаба, – подытожил Васа, когда дверь за ней закрылась. – Как и ты. Не думай, что от меня ускользнула твоя нерешительность.

Лексос протянул отцу перчатку, но Васа снял вторую и передал сыну.

– Возьми себе обе. Пусть напоминают о сегодняшнем дне, – он поправил стул и тяжело на него опустился.

Лексос устроился напротив отца, как обычно, на узком и менее удобном стуле, сжимая в руке перчатки.

– Предлагаю пока забыть про Рею, – начал он, и Васа вскинул брови. – Нужно обсудить ситуацию с Рокерой.

– Ситуацию, в которой мы оказались по ее вине, – процедил Васа.

Обвинение несправедливо. Решение Тиспиры зажгло искру недовольства, но угли тлели уже давно, дымя и становясь горячее с каждым днем. Лексос понимал, что постоянно рискует, но если все пойдет по плану, в стычке с Рокерой Васу поддержат остальные члены федерации, и на севере не возникнет никаких волнений, способных разрушить союз.

Он поступил правильно. Надо продолжать гнуть свою линию. Что сделано, то сделано.

– Да, – признал Лексос, – однако мы должны определиться с тем, как быть дальше.

Васа сощурился и резко подался вперед.

– Согласен, – пророкотал он.

Лексос вздохнул с облегчением. Худшее позади.

– Через две недели нас ждут в Агиоконе.

Именно в Агиоконе собирались лидеры всех стран федерации. Дойдет ли до них к тому моменту новость о выборе Тиспиры? Как Васа объяснит поступок дочери? Вряд ли желанием развеять угрозу на севере, как задумывал Лексос. Наверное, назовет выбор Реи блажью? Или вовсе попытается избежать разговора?

– Я сообщу им новость, – сказал Васа, склонив голову набок. – Заверю, что все под контролем, но, если потребуется, мы будем рады поддержке федерации.

Лексос нахмурился. Конечно, он не так давно начал посещать собрания, но достаточно хорошо знал других стратагиози. Большинство занимали свои места уже целую вечность, открыто просить у них помощи просто глупо. Они совершенно точно начнут шантажировать Тизакос, вымогая ресурсы, и навязывать свою политику.

– Не думаешь, что лучше подойти к вопросу аккуратнее?

Васа строго поджал губы, а затем возразил:

– Думаю, что пост стратагиози занимаю я, а не мой сын.

Спорить бессмысленно. Реа уже сделала выбор, а до встречи в Агиоконе еще есть время, чтобы повлиять на Васу.

– Разумеется. А что с моей сестрой? Как поступим?

Васа хмыкнул.

– Пусть гниет на севере. Вернется замерзшая до костей. Ей полезно немного пострадать.

Как будто Реа и раньше недостаточно страдала. Боль стала для сестры такой же естественной, как дыхание. Для нее и для всех детей Васы.

После разговора Лексос побрел в свою комнату. Он не сомневался, что Реа собирает вещи, готовясь к путешествию на север с Михали. Вскоре Тиспира и ее избранник покинут Стратафому. Лексосу было спокойнее из-за того, что сестра рядом, пусть и не хочет видеть его сейчас. Он сможет растянуться на кровати и задремать под шорох тканей и шепот голосов, долетающих из спальни напротив.

Проходя мимо, Лексос заметил, что дверь в комнату сестры приоткрыта. Служанки бережно складывали одежду, добавляя пучки лаванды для аромата, но Реа отсутствовала. Девушки лишь озадаченно посмотрели на Лексоса, когда он спросил, где госпожа.

В итоге Лексос тяжело вздохнул и отправился в свою спальню.

Оно того стоит. Горечь и боль не будут иметь значения после того, как они восстановят былую мощь Аргиросов. И Лексос не пожалеет о своем решении. Он не стал бы ничего менять.

Глава 11
Реа

– У нас не будет никаких сложностей, – говорил Лексос, но Реа с трудом проникала в смысл слов: такой сейчас стоял туман в голове. – Вряд ли у них запутанная схема, наследник Ласкарисов должен быть их главой или хотя бы входить в число самых знающих в Схорице.

Близнецы находились во внешнем дворе и ждали экипажа Михали. Лексос завернулся в синий шерстяной плащ и смотрел куда угодно, только не на сестру. Как и все это время с момента наказания в кабинете Васы. Он даже не поговорил с Реей после экзекуции, будто считал, что обиды уже развеялись. Обычно так и было, но девушка еще чувствовала отголоски боли от кожаной перчатки.

Реа не ответила Каллистосу и выбрала Михали, как хотел Лексос, но не могла припомнить, каким образом приняла подобное решение. У нее появился пробел в памяти, и она не понимала, почему так поступила. Она проснулась с совершенно иными намерениями. И если уж приходится страдать, хорошо бы полностью осознавать – за что.

Она приняла спонтанное решение под влиянием момента? Или подсознательно хотела избежать сделки с Каллистосом? Нет, ничто в принципе не могло объяснить те странные минуты, когда она стояла подле отца и слушала Каллистоса, но не могла поступить как велено. Она физически не была способна ему ответить. Реа пребывала в забытьи, чувствовала себя потерянной и отрешенной от действительности. Причудливый морок рассеялся лишь после того, как Лексос объявил Михали. Тогда на короткое мгновение ее наполнила железная уверенность в собственном выборе.

Михали.

Только Михали.

– Наверняка база у них в городе, – продолжал Лексос, отвлекая сестру от размышлений. – Горные лагеря разбиты далеко от цивилизации, кто-то должен поставлять мятежникам припасы. Найди базу, выясни, сколько там человек и ресурсов, доложи мне обо всем. Смерть наследника Ласкарисов пошатнет организацию повстанцев, а без него, вооруженный найденной тобою информацией, я легко покончу с угрозой.

– Убил бы его сразу, как он сюда приехал, и мне не пришлось бы мучиться, – проворчала Реа.

Лексос оглянулся через плечо: из пристройки для слуг уже вышел кучер Ласкарисов.

– Мои разведчики ничего не обнаружили. Без Михали мы не откопаем остальных сепаратистов. Держи его в живых, пока не вызнаешь всю подноготную. А потом мне перескажи.

«Этого мало», – подумала Реа. План недостаточно продуман для того, чтобы оправдать раздор с Рокерой. Впрочем, сейчас поздно что-то менять. Казалось, она не выбирала ни то, ни другое, но не успела оглянуться, а уже стала шпионкой Лексоса и суженой Михали. Девушке вспомнилась крохотная колибри Ницоса, которая бесконечно повторяла один и тот же маршрут, летая по саду.

Неужели такова и ее судьба? Следовать указаниям, заданным кем-то другим?

Пожалуй, ее нынешний удел ничем не отличается от служения Васе. Командир теперь другой, только и всего. Брат-близнец – единственный, кто понимает, каково это: когда отец полагается на тебя, а успех в деле зависит исключительно от твоих решений. Лексос не повел бы Рею по неверному пути. У него есть веские причины на то, чтобы противиться желаниям Васы.

Реа сделала выбор, ей надо лишь доверять суждениям брата.

Но это вовсе не означало, что она довольна ситуацией. Не обращая внимания на обеспокоенный взгляд Лексоса, Реа бросилась к Хризанти, чтобы обнять на прощание.

– Присматривай за домом, – попросила Реа, прижимая сестру к груди. – Следи за тем, чтобы никто не голодал. И пусть служанки не забывают менять постельное белье.

– Ты не в первый раз уезжаешь. Мы справимся.

Реа еще крепче обвила руками ее талию. Щеки сестер соприкоснулись.

– Лексос и Васа отправятся на собрание в Агиоконе, вы с Ницосом останетесь одни. Попытайся хотя бы вытаскивать брата на ужин, хорошо?

– Ницоса? Какой чудесный подарок перед отъездом! Что за бессмысленная затея! – засмеялась Хризанти, отстраняясь. – Всегда мечтала о чем-то подобном.

– Знаешь, по тебе я совсем не буду скучать.

Хризанти широко улыбнулась и чмокнула Рею в щеки.

– Ступай.

– Апоксара, куколка.

Михали стоял неподалеку, и Реа понимала, что должна подойти к нему, принять как можно более влюбленный вид на случай, если Васа наблюдает за ними из окна и гадает, почему она выбрала именно этого претендента. Однако у нее не хватало сил ни на беседу, ни на улыбку.

Реа отвернулась и залезла в экипаж. За ней затворили дверь, и она опустилась на сиденье. После платьев с тяжелыми юбками серый костюм для путешествий дарил благословенный комфорт.

Лексос заглянул в открытое окно, встревоженно хмурясь.

– Будь осторожна, ладно?

Реа смотрела прямо перед собой.

– Я всегда осторожна.

На секунду повисла тишина, Реа услышала, как Лексос неловко переступает с ноги на ногу.

– Знаешь, кафрула…

– Нам пора, – холодно проговорила Реа, сразу сообразив, что извиняться брат не планирует: не было в его голосе просящих интонаций. – Уверена, у тебя еще много дел.

– Что ж, – проронил Лексос без эмоций. – Удачно тебе добраться. Пока.

Послышался шелест плаща: юноша развернулся и направился к дому.

Неужели Лексос ожидал, что Реа будет вести себя как ни в чем не бывало? Да, им, конечно, приходилось выполнять сомнительные приказы отца, но раньше они чувствовали себя действительно сплоченными.

Скрипнула другая дверца экипажа, распахнутая слугой, и на сиденье забрался Михали, который держал в руке меховую шкуру и угольную жаровню. Им предстоял долгий путь, почти две сотни миль, погода будет холодной, а на севере, вероятно, выпал снег. Пожалуй, поездка в экипаже займет больше недели, а потом надо будет еще петлять сутки верхом по извилистым горным тропам.

Обычно Тиспира не уезжала в такую даль. Чаще она прибывала в пункт назначения через пару дней, а на следующий вечер уже выходила замуж.

– Держи, – сказал Михали, протягивая мех. – Мне шкура еще нескоро понадобится.

– Спасибо, – Реа нервно сглотнула и, опустив взгляд, неторопливо закутала ноги.

– Кстати, – вдруг добавил Михали, – я подумал о том, как все странно. Мы совсем друг друга не знаем. А через пару месяцев ты меня убьешь. Может, лучше не пытаться даже заводить разговор?

Реа залилась краской. Хоть ей и стало чуть легче на душе, что не надо терпеть неловкую беседу, но прямо говорить о цели их брака было весьма неприлично. Безусловно, Реа понимала, что избранники испытывают к Тиспире определенную неприязнь, а отчасти ненавидят, поскольку она непременно оборвет их жизни, но ведь они добровольно предложили свои кандидатуры и должны знать, во что ввязываются.

Реа натянуто улыбнулась и откинулась на спинку сиденья. Мало того, что он ее враг, еще и грубиян. Похоже, зима будет не из приятных.

Дни пролетали как во сне. Реа наблюдала, как постепенно меняется пейзаж за окном. От степей в сердце страны до лугов с высокой травой и колючих кустарников на холмах, которые становились все выше и выше. По вечерам, когда молодые люди ночевали в придорожных гостиницах, девушке доставалась отдельная комната со скрипучей кроватью и бугристым матрасом.

Реа лежала не смыкая глаз, разминая затекшие мышцы, и смотрела на небо, на котором зажигались вышитые Лексосом созвездия. Утром она возвращалась в экипаж, где ее ожидал молчаливый Михали, и, смежив веки, надеялась проспать как можно дольше, несмотря на громыхание колес.

Наконец они добрались до подножия гор, отделявших Ксигору от остальных территорий Тизакоса. Окрестности припорошило снегом, и хотя он растаял к вечеру, морозный воздух предвещал новый снегопад. На следующее утро Реа оделась теплее: натянула шерстяные чулки под брюки и добавила еще две рубашки под длинный сюртук с раздвоенными фалдами. Она путешествовала без помощниц – супруг всегда предоставлял ей служанок в доме, – поэтому некому было заплести волосы в косу и сложить в улитку на затылке, чтобы пряди, развеваемые студеным ветром, не били по лицу.

Михали уже стоял на улице перед гостиницей. Крупные влажные снежинки падали на землю, покрывая ее толстым слоем.

Снег выглядел совершенно иначе, чем в саду Ницоса. Реа оставила искусственную снежинку в Стратафоме, в шкафу, бережно завернутую в платок. А теперь жалела, что не взяла: та была бы приятным напоминанием о доме.

– Готова? – спросил Михали.

С тех пор как они выехали, он почти ничего не говорил. Особенно после того, как осознал, что Реа собирается всю поездку дремать в экипаже. И, к счастью, не навязывался в собеседники.

– Я достаточно тепло одета, как думаешь?

1 Дедушке (греч.). (Прим. пер.)

2 5,08 см. (Здесь и далее прим. ред.)

3 7,62 см.

Продолжить чтение