Читать онлайн Сказ о походе Чжэн Хэ в Западный океан. Том 2 бесплатно

Нина Ефимовна Боревская – советский российский востоковед-китаист, переводчик, кандидат филологических, доктор исторических наук. В 1970 году защитила кандидатскую диссертацию «Ло Маодэн „Плавание Чжэн Хэ по Индийскому океану“ (1597 r.)». В прошлом – главный научный сотрудник института Дальнего Востока РАН. Почетный доктор Шэньянского педагогического университета (КНР).

Великие географические открытия XV–XVI веков в Европе и Азии распахнули перед человечеством бескрайний мир, дали богатую пищу художникам слова. Как в Европе авантюрно-героический эпос отразил эпохальные плавания Христофора Колумба, Васко да Гамы и Фернана Магеллана, так и семь грандиозных экспедиций, совершенных между 1405 и 1433 годами китайской армадой во главе с талантливым флотоводцем Чжэн Хэ, служили источником сюжетов для произведений различных жанров в Китае. Наиболее крупным и значительным из них является данный роман.

В этом многоплановом повествовании прослеживается интересное сочетание интеллектуального нарратива, идущего от широты кругозора и образованности автора, с уникальным документальнымматериалом, мифологическими сюжетами, комическими эпизодами и другими элементами народной смеховой культуры. Вплетенные в сложную религиозно-философскую и историко-географическую событийную канву, они вводят читателя в мир придворной культуры и военного быта средневекового Китая, позволяют вместе с мореплавателями посетить давно исчезнувшие с карты средневековые королевства и султанаты Юго-Восточной Азии, Индии и Африки.

Предлагаемое издание, представляющее собой результат многолетней работы переводчика над романом, рассчитано на широкий круг читателей и является сокращенной версией первого в мире перевода «Сказа» на иностранный язык.

Часть шестая[1],

коя глаголет о посещении дружественной Малакки, защите трона в Самудре, подвиге с яйцами в Царстве простоволосых и беседе с императором в Пекине

Сказывают, что корабли продвигались, минуя морскую пучину, днем отдыхали, ночами плыли спокойно, без происшествий.

В один из дней ординарец доложил, что командир авангардной дивизии Чжан Бо захватил более сотни местных джонок с тысячью пиратов. Командующий вызвал Чжана – мол, что за лодки? Тот рассказал, что в здешних местах люди занимаются в основном морским разбоем:

– Они поняли, что корабли чужеземные, вот и налетели. Ну, мы их всех похватали, порасспросили. Местность сия зовется зовется Драконьи клыки[2], ибо два острых пика торчат один против другого.

Рис. 1. Маршруты всех плаваний флотилии Чжэн Хэ

Командующий решительно бросил в ответ:

– Подобная гавань может стать для нашей флотилии весьма важным пунктом. Надобно очистить территорию от этих людишек.

– Да вы только прикажите, мы их всех порубаем, боле не осмелятся бесчинствовать.

– Командир Чжан, вам, верно, неведомо, что чем завоевывать уважение силой, лучше расположить к себе людей добродетелью. Приведите их, я сам разберусь.

Чжан Бо вернулся с преогромной толпой. Адмирал стал допытываться, кто такие да откуда. Все зашумели, загалдели, одни кричат, что местные, другие – что с ближних мест, кто с острова Пуло Аур, кто из Паханга, а кто с Ма-и[3].

Командующий осведомился, чем промышляют, и все откровенно признались, что кормятся разбоем и пиратством.

– Почитаете сие за достойное занятие? – строго вопросил Саньбао.

– Недостойное! – дружно отозвались пленники.

– Пошто сим промышляете?

– Дак ведь места у нас дикие, пахотных земель не имеем. Как жить? Мы принуждены разбойничать.

– Какого наказания вы достойны?

– Смертной казни.

– Верно, нынче же отрубим головы.

– Уповаем на милость всемогущего господина!

– Пожалуй, днесь я вас помилую, да только впредь прекратите сей промысел.

– Коли отец-батюшка дарует жизнь, зарекаемся своевольничать.

И тут командующий повелел ординарцам принести десять кувшинов вина и выплеснуть его в верхнее течение протекающей у горы речушки. Затем приказал пиратам встать ниже по течению и испить водицы. Когда всё было исполнено, пленники вернулись на флагманский корабль и снова стали бить челом.

– Было ли вино, вылитое в реку, изначально неразбавленным и чистым? – спросил Саньбао.

– Поистине! – заревела толпа.

– А теперь – всласть ли насладились хорошим винцом?

– Да нет, батюшка.

– Поняли, что сие означает?

– Куда нам, батюшка!

– Я хотел научить вас тому, что лучше пить понемногу чистое вино, чем напиваться вдоволь мутной водицей.

Пираты возблагодарили и со слезами удалились. Адмирал наградил Чжан Бо и приказал:

– Какое-то время эти люди не посмеют разбойничать, но нет гарантии, что не займутся тем же впредь. Отправь несколько каменотесов, пусть найдут подходящий камень и вырубят на нем пару строк в назидание потомкам.

Чжан Бо испросил текст, и Саньбао передал карточку с надписью. Она гласила: «В странах с благородными нравами не подбирают на дороге утерянного другим». Господин Ван не сдержал возгласа:

– Творящее добро сердце командующего велико, как вселенная!

Адмирал приказал кораблям двигаться дальше, но дозорные доложили, что на море вздымаются огромные рокочущие валы – не иначе как придется переждать несколько дней. Саньбао пригласил всех командиров независимо от рангов, а также Небесного наставника и Государева советника взглянуть на бушующий океан. Гигантские волны захлестывали деревья на берегу, куда не кинешь взгляд – лишь разбушевавшаяся стихия. Поистине, как в стихотворении Сун Угуана – поэта далекой эпохи Тан:

– Ну, коли не избежать стоянки, кто готов сойти на берег и вызнать, что за места? – призвал главнокомандующий.

Откликнулись сразу несколько командиров. Через пару дней один из них, юцзи Хуан Бяо, вернулся с десятком местных жителей. Коротковолосые, но в целом люди как люди, они с ходу бросились отбивать поклоны. Принесли в дар всего понемногу – рисовый арак, хлопчатые ткани, плетеные циновки, плоды бетелевой пальмы, черный перец. Рассказали, что остров называется Аур и расположен меж двух скалистых гор – восточной и западной: «Земля бесплодная, для земледелия непригодна, кроме того, что принесли, боле ничего и не растет». На расспросы командующего, чем промышляют, отвечали, что основное занятие – рыболовство, да еще вываривают соль из морской воды. Саньбао приказал принять подношения и, в свою очередь, одарить каждого одним данем шлифованного риса. Туземцы поблагодарили и покинули корабль.

Тут вернулся командир Ху Инфэн еще с десятком местных – волосы скручены в пучок, одежды тонкие, скалят в улыбке кривые зубы. С поклонами поднесли дары – благовония, гарьяновое масло, ароматный палисандр, древесину алойного дерева, курительные свечи, тонкий цветной шелк, узорчатый ситец, медную и железную утварь и тому подобное. Это оказались жители Паханга, чьи жилища стоят на самом берегу, окруженные скалистыми утесами и глубокими ущельями. Они рассказали, что пахотная земля у них жирная и дает небывалые урожаи, все занимаются сельским хозяйством. Саньбао поинтересовался обычаями, и туземцы поведали, что вырезают из пахучей древесины фигурки идолов и убивают людей ради кровавого жертвоприношения:

– На наши молитвы о ниспослании счастья и предотвращении бедствий незамедлительно получаем отклик.

Саньбао возмутился:

– Живые существа есть центр, душа всего в природе[4], посему все тридцать три небесные сферы заботятся о судьбе всякого человека. Как можно приносить людей в жертву? Мы примем ваши дары, но в будущем запрещаем убивать людей.

– Мы совершаем жертвоприношения токмо из страха перед стихийными бедствиями.

– Причина не важна. Будем просить Небесного наставника передать вам истинные заклинания.

Даос начертал заклинания, поставил печать и торжественно вручил туземцам. Он наказал повесить сию дщицу на деревянную фигурку идола – того достаточно для моления о ниспослании счастья, а не будет бедствий – не понадобятся и человеческие жертвы. С тем туземцы и ушли.

Сказывают, что и по сей день на сем острове творятся чудеса, и ежели кто дерзнет совершить кровавое жертвоприношение, весь его род вымирает.

Миновали Паханг, и вот уже Ма Драконоподобный привел в ставку еще две группы туземцев. У первых волосы в пучок скручены, сверху короткая кофта, снизу туловище обмотано куском узорчатой ткани, кланяются непрестанно. Поднесли дары – журавлиные черепа, после обработки годные для украшений, алойное дерево, ароматные смолы, желтый воск, узорчатые и чисто белые хлопковые ткани, белый с синим и чисто белый фарфор, а еще мед и сахарный песок. Сообщили, что прибыли из Лангкасуки[5]: «Предки сказывали, что когда-то Будда Сакьямуни оставил здесь свой зуб, похожий на драконий».

На все расспросы туземцы отвечали, что в их краях всегда тепло и хлеба поспевают несколько раз в году; жители вываривают соль из морской воды и гонят водку из гаоляна; нравы вельми благопристойны, люди добросердечные, почитают родню, старших; ежели день не встречаются, то на другое утро идут проведать с вином и закусками. Командующий умилился – «Варвары, а нравы столь добрые!» – и повелел пожаловать гостям головные уборы, одежду, обувь. Те поклонились и отбыли.

Приблизилась вторая группа. Волосы тоже завязаны в пучок, одеты, как и первые. Поклонились, передали дары: панцирь черепахи, желтый воск, бетелевую пальму, хлопчатые ткани, бронзовый треножник, стальную болванку, вино из сахарного тростника. Рассказали, что прибыли с «Замерзшего Ма И» и пояснили:

– По преданию, когда-то туда приехал промышлять гаданием по точкам лица монах Ма И[6]. Однако местные жители ничего не поняли в его ворожбе и не приняли его, у него не было ни пищи, ни одежды, и он замерзал.

– А каковы у вас земли? – как обычно, выпытывал флотоводец.

Туземцы поведали:

– Земли плодородные – рис, просо, ячмень, пшеницу, бобы продаем другим странам. А еще вывариваем соль из морской воды, гоним водку из сахарного тростника. Нравы зело целомудренные, чувство долга превыше всего. По смерти супруга жена сбривает волосы, семь дней находится с покойником в одной комнате и постится, посему часто уходит из жизни вместе с ним. Ежели после поста и бдений остается в живых, родственники подкармливают ее жидкой пищей. А в день сожжения тела мужа многие верные жены бросаются за ним в огонь. В любом случае вдовы боле не выходят замуж.

Командующий заулыбался:

– Надо же, варвары, а столь праведны! Чудеса, да и только!

Он приказал одарить гостей головными уборами, нарядами и обувью, особо передал женскую одежду для добродетельных вдов. Адмирал вручил туземцам табличку, на коей значилось: «Селенье целомудрия», повелел установить в центре поселения каменную стелу и выбить на ней эти слова. Затем приказал украсить цветами головные уборы всех гостей, расцветить их одежды алыми лентами по случаю радостного события и проводить под барабанный бой. Пусть все видят, сколь щедро способна облагодетельствовать Небесная империя! Старейшины поклонились и покинули ставку.

Не забыл командующий одарить и троих командиров дивизий, а награду юцзи Ма удвоил. Командиры вельми обрадовались, а господин Ван заметил:

– Принцип вознаграждения добра и наказания зла равно относится ко всем. Сие означает, что само Небо благодаря действиям командующего добивается изменения нравов варваров под влиянием Китая, как выражался наш древний философ.

В тот же день зачался почестный пир.

К вечеру шторм утих, корабли двинулись дальше. Через несколько дней пути на берегу у подножья величественной горной гряды обрисовались какие-то жилища, и главнокомандующий решил отправить авангардный отряд на разведку. Но командующий Ван испросил соизволения вмешаться:

– Не считаю нужным без повода посылать военных, мы только напугаем местных жителей. По моему скромному разумению, для начала стоит послать одного человека с тигровой пластинкой и предложением добровольно повиноваться. А уж коли проявят непокорность, тогда можно двинуть войска и окружить поселение. Тем самым мы выразим свое недовольство, и им придется смириться. Каково мнение командующего?

– Вельми разумно! – одобрил Саньбао.

Постановили отправить Ма Драконоподобного. Командир принял тигровую пластинку и в сопровождении нескольких лазутчиков сошел на берег.

Рис. 2. Юго-Восточная Азия в XV веке

С юго-востока местность окружало море, в центре возвышались пять высоченных горных пиков. Город был отменно укреплен высокой стеной и рвом. Отряд командира Ма вошел в город, и лазутчики принялись расспрашивать местных жителей. Те отвечали, что земли зовутся Малакка[7], тянутся вдоль моря узкой полосой, но местность сия не носит название «государство». Углубившись в город, юцзи Ма увидел протекающую там реку: через нее был перекинут большой мост, на коем расположилось несколько десятков деревянных павильонов и шла бойкая торговля[8]. Командир двинулся дальше с намерением предстать перед правителем. Жилище того являло собой многоярусные хоромы, покрытые не дощатым настилом, а полосками расщепленной кокосовой пальмы, положенными довольно редко и скрепленными тростником-ротангом, словно сие не дворец, а овечий загон. Все обитатели по-простецки сидели на плетеных лежанках, скрестив ноги, там же ели-пили и спали, готовили пищу и справляли нужду. Гость остался внизу, а слуга отправился передать князю тигровую пластинку. Правитель внимательно ее прочел. В начале текста объяснялись цели экспедиции, а далее говорилось: «Добродетели императора Великой Мин удостоились благоволения Неба – так допустимо ли, дабы в храмах пустовала ритуальная утварь для жертвоприношений? Посему я, высочайше уполномоченный императорский посланник, был отправлен нести мир и покой в земли далеких варваров и разузнать о местонахождении нашей драгоценной печати. Надеемся, что по получении сей верительной пластины правители и военачальники всех стран соизволят безотлагательно и правдиво доложить нам о наличии либо отсутствии вышеупомянутой драгоценности. Других требований нет. Недозволительно упорствовать и кичиться силой. В случае сопротивления бунтовщиков ждет беспощадная кара. О сем и направляем сию верительную грамоту».

Ознакомившись с текстом, князек пригласил к себе командира Ма:

– Ведомо ли господину военачальнику, что три года назад я отправлял вашему императору наши скромные подношения?

– Сие нам ведомо. Именно потому император Великой Мин передал с нами, его посланниками, дарованный вам высочайший манифест, писанный на тончайшем желтом шелку, пару серебряных печатей, парадную шапку из черного шелка, парадный красный халат с поясом, украшенным рогом носорога[9], черные парадные сапоги. Государь наш пожаловал также сделанную по высочайшему повелению табличку с названием «государство Малакка», а вам – почетный титул правителя.[10]

Князек чрезвычайно обрадовался и велел подданным приготовить для флотилии в изобилии съестного: коров, баранов, кур, уток, пшена, водки из дикого риса, плодов дикого пуласана[11], имбиря, горчичных зерен, чеснока, джекфрутов[12], дудчатого лука, бананового семени[13], а еще всяческих закусок.

Вскоре корабли пристали к берегу. Юцзи Ма с лазутчиками вернулись на корабль, а местные воины доставили подношения. Главнокомандующий воскликнул:

– Сие всё благодаря почтенному господину Вану!

Но тот скромно ответил:

– Государю сопутствует удача, командующий велик и устрашающ, что уж говорить обо мне!

А тут явился и сам владыка – на голове белый тюрбан, тело обмотано тонкой хлопчатой тканью, похожей на даосское одеяние, на ногах кожаные сандалии. Паланкин в сопровождении нескольких слуг подняли на корабль. Адмирал приветствовал гостя словами:

– Имею честь сообщить о доставленных мною по высочайшему указанию государя Великой Мин высочайшем рескрипте и серебряной печати, согласно коим государь наш жалует Малакку почетным наименованием государства, а вас – титулом правителя.

Гость скромно ответствовал:

– Весьма польщен божественной милостью, премного благодарен. Я недостоин находиться в ставке главнокомандующего!

– Днесь можете возвращаться, а завтра к полудню готовьте церемонию вручения рескрипта.

– Дозвольте мне, ничтожному, лично явиться на корабль для получения императорского послания.

– Сие невозможно, я не смею нарушить установленный церемониал! Как сказано в наших древних трактатах, сколь бы далеко государь ни был, его величье всегда пред нами.

Правитель уважительно покивал и удалился. На следующий день в ожидании высоких гостей распахнулись городские врата, по городу развесили флаги и цветы. Оба военачальника Южной династии проследовали в паланкине, его несла восьмерка воинов – по четыре спереди и сзади, с пышной свитой, совсем как в Китае. Полтыщи гвардейцев-охранников выстроились по обеим сторонам процессии с луками и мечами наготове, все хорошо обученные и грозные на вид. А жители города – ну нет таких, кои не глядели бы во все глаза и не разевали рты: «Не иначе как явились духи небесные или небесное воинство! Средь обычных людей подобных не сыщется!» Султан, разодетый согласно ритуалу, вышел навстречу, отвесил земной поклон и с глубокой благодарностью принял рескрипт и печать. И началось пированье, после коего командующие в добром расположении духа вернулись на флагманский корабль.

На другой день султан в паланкине и в парадном облачении снова пожаловал в ставку и передал вассальную грамоту трону и благодарственное письмо главнокомандующему. Тот сорвал печать, вскрыл конверт и зачитал: «Мы, правитель Малакки Шри Парамешвара, почтительно вручаем сие послание флотоводцу, отправленному империей Великая Мин во главе войска в Западный океан для умиротворения. Границы ваших владений далеки, и не было дорог для встречи, но до нас дошли вести о вашей высокой морали – нам издавна известны ваши мудрые мысли. Нынче ваши посланцы прибыли в нашу страну, у стен города корабли с изображением цапли на носу[14]. Приведя к повиновению сии малые земли, вы выказали уважение к инородцам, пожаловали нашим мужчинам великолепные шапки и одежды. Ваш Небесный владыка щедро дарует заботу и внимание, а главнокомандующий четко контролирует ситуацию. А тем, кто дорожит родной страной, стыдно не отплатить добром за добро. Почтительно довожу до вашего сведения глубокую благодарность, уповаем на ваше благоволение, желаем спокойствия, счастья, достатка и долголетия. Такого-то года, такого-то месяца и числа, почтительно кланяюсь».

Засим султан передал внушительный список дани. Там значились: десяток крупных жемчужин диаметром в цунь и столько же весьма дорогих увеличительных стекол в форме очков для чтения. А еще десять ящиков ароматных смол и два горшка древесной смолы, что хороша для заделывания трещин в судах. Был в списке и громадный кусок олова в сотню даней[15]. Местное олово[16] получают так: промывают и выпаривают раствор из вод горного ручья, затем отливают в оловянные прутки весом не более одного цзиня и восьми лян[17], после чего их крепко связывают ротанговыми лианами в пучки – по десятку или по сорок штук – и пучки обменивают при торговых сделках.

В списке перечислялись звери разные: по две пары черных медведей и шимпанзе, по десятку белых оленей и карликовых оленей-мунтжаков, две пары мартышек да еще два десятка крупных нелетающих птиц – фиолетово-красных казуаров. Значились среди даров десять кувшинов вина и два ящика свежих и сушеных джекфрутов – по форме напоминают тыкву, кожа как у каштана, сами покрыты небольшими колючками, но дольки внутри очень вкусные.

Командующий ознакомился со списком дани и приказал офицеру внутренних хранилищ принять всё в нем означенное. Султан передал еще один список – там значились коровы, овцы, хворост, рис, фрукты, овощи и тому подобное. Саньбао и их приказал принять. Накрыли пир, султан пил и радовался.

И как раз в тот момент, когда завязывались узы дружбы, ординарец сообщил, что местные воины, доставившие дары, съели одного из моряков, оставив только голову. Командующий не мог поверить, а султан вскочил со своего места и бросился на колени:

– Ничтожный ничего не знал, умоляю простить!

Господин Ван сразу заподозрил неладное:

– Встаньте! Возможно ли, чтобы местные воины людоедствовали? Наверняка какие-то оборотни.

Правитель поднялся с колен, не переставая бормотать извинения.

Командующий Ван приказал ординарцу выйти и сделать вид, будто он ничего не ведает и ни о чем не докладывал. А сам вызвал принесших дары воинов, будто бы для вознаграждения. Когда же те налетели, что пчелиный рой, приказал им выстроиться перед адмиралом. Только после этого господин Ван пригласил Государева советника и попросил глянуть на них своим всевидящим оком. Бифэн резко взмахнул колотушкой – той самой, что ударом по голове будит засыпающих во время медитации монахов, – и тут все увидели, что меж рядами воинов прыгают два тигренка – желтый и красный, полосатые, низкорослые по сравнению с китайскими тиграми, зато злющие – зубы скалят, когти выпускают и рычат громко.

Вот беда – и гость, и хозяин зело устрашились. Командующий воскликнул:

– Дерзкие твари! Просим Государева советника убрать их отсюда!

Одначе Бифэн заметил, что Небесный наставник лучше справится с этим. Даос немедля сжег заклинания на конце меча, и с заоблачных высей спустился черноликий небесный военачальник. Получив повеление, он прикрикнул на зверей, хлестнул их своей плетью – да так, что оба тигренка закружились клубком, – затем поймал обоих, содрал с них кожу, разодрал в клочья мясо и подал его пирующим со словами:

– Пойдет к вину.

Сказывают, что местный владыка при виде магических чудес, творимых буддистом и даосом, был напуган так, что поджилки тряслись, – тут уж не до закусок.

– Как среди местных воинов могли затесаться тигры? Поистине удивительно! – не мог успокоиться командующий.

Султан пояснил:

– Господам неведомо, что у нас в горах водятся тигры-оборотни, кои, спускаясь на равнины, принимают человеческий облик.

Военачальника евнуха Хуна эти слова развеселили:

– Так ведь и в наших краях полно таких тигров!

– Где же это? – удивился командир Ма.

– Вы еще спрашиваете! Да разве в Нанкине мало горных тигров? Или мало других, как их прозвали, городских тигров? – ухмыльнулся Хун.

– Ну, хоть их так именуют, всё же они менее свирепы, чем настоящие, – откликнулся господин Ма.

– Это как сказать! Слопать человека, не пролив крови, – возможно, еще бо́льшая жестокость.

Туземный правитель пожаловался также на обитающих у прибрежных вод гребнистых крокодилов[18]:

– Громадные – в несколько чи, с четырьмя лапами и двумя здоровенными клыками, тело покрыто панцирем, сквозь кой на спине пробиваются колючки. Ежели кто из местных на них напорется, целиком заглотнут.

Саньбао обратился к Небесному наставнику, и тот произнес загадочно:

– В армии не полагается спаивать. Посему прошу издать специальный приказ ради уничтожения чудовищ.

– Буде потребно, предписываем, – согласились оба командующих. Небесный наставник предложил им вместе с султаном выйти на берег и каждый раз при виде крокодила выпивать по кубку вина. Даос начертал заклинания, поставил печать, прочел мантры и бросил бумагу в воду – после чего с табличкой-заклинанием во рту из воды высунулся крокодил, словно шею под нож подставил. Небесный наставник указал на него пальцем, и крокодил тотчас развалился пополам, только кровь брызнула фонтаном. Даос произнес:

– Господа, выпейте по чарочке.

И тут один за другим стали появляться всё новые и новые крокодилы – при этом даос каждый раз указывал на них магическим перстом, они разваливались пополам, свежая кровь фонтаном омывала всё вокруг, а присутствовавшие по его просьбе выпивали чарку за чаркой. Пока наконец местный владыка не взмолился:

– Крокодилов множество, а моих скромных возможностей к выпивке недостаточно, прошу отменить приказ.

Небесный наставник ответил:

– Вы непривычны к возлияниям, не стану принуждать – просто смотрите, как я буду обезглавливать чудовищ.

Напослед султан поблагодарил даоса, распрощался и вышел. На него тут же набросились с расспросами местные старосты:

– Ну, каковы эти люди из Южной династии?!

Султан воскликнул:

– Впредь даже не помышляйте подниматься супротив них!

– Отчего же?

– Не говоря уже о том, что они люди выдающиеся, способностей необычайных, упомяну о нескольких событиях, коим был свидетель: небесные святые и полководцы у них на посылках, что называется, в хоромах кликнут – слуги немедля отзовутся. Свирепых тигров с западных гор превратили в послушных котят, а затем умертвили; страшные приморские крокодилы присмирели, словно дождевые черви, а монах распоряжался их жизнью и смертью.

Старосты в страхе только головами качали:

– Поистине, Китай – великое буддийское государство! Мы желали бы завтра отплыть вместе с драгоценными кораблями, дабы удостоиться высочайшей аудиенции императора. Тогда, почитай, не зря пришли в сей мир!

Вернувшись во дворец, владыка поведал наложницам о необычайном даре монахов-кудесников, и те тоже испросили соизволения посетить великий Китай, дабы лично узреть императора.

– Ну что ж, разумно, – согласился правитель.

И когда через два дня султан посетил флагманский корабль, он изъявил желание отправиться в плавание вместе с флотилией. Адмирал одобрил:

– Стремление сие весьма похвально. Однако нынче мы движемся дальше в Западный океан и никак не можем в одночасье повернуть назад.

– Я, смиренный, готов подождать[19], – согласился султан. Затем продолжал: – Вам предстоит долгий и опасный путь. Не рискованно ли везти на кораблях столько драгоценностей и дорогого товара? По моему скромному разумению, надежней временно разместить всё в нашем государстве, а на обратном пути забрать.

Командующий Ван счел сии доводы разумными. Саньбао тотчас приказал командиру центральной дивизии собрать солдат и соорудить вокруг города высокую стену из древесного частокола с четырьмя воротами и двумя башнями – колокольной и барабанной[20]. Внутри – еще одно такое же ограждение, но поменьше, за коим и построить склады и амбары. Туда велено было поместить собранную дань, дары и часть провизии, днем нести дежурство местным воинам, а ночью – китайским патрульным с колокольцами. Распоряжения были отданы, и флотилия продолжила путь.

Через четверо суток завидели княжество Ару[21] – небольшое поселение, жители которого промышляли рыболовством. Ма Драконоподобный был заранее отправлен к местному владыке, дабы вручить ему тигровую пластинку. Тот прочитал послание и возрадовался:

– Двадцать лет тому мы выплатили дань и были глубоко тронуты монаршей милостью. А ныне имеем счастье лицезреть главнокомандующего во всём великолепии!

К моменту прибытия кораблей князек в сопровождении двух старост вышел для торжественной встречи и вручил Саньбао вассальную грамоту и акт о капитуляции. Командующий с ним ознакомился, но принять подношения отказался:

– Страна ваша небольшая и бедная, сие необязательно.

Столь же решительно он отверг подарки для воинов:

– А уж личные дары тем более не возьмем, сие не по уставу.

Князю пожаловали подарки, с тем тот и вернулся восвояси.

Шли под парусами еще день, пока на северо-восточном побережье Суматры не увидели зеленую гору; порывы ветра доносили оттуда необычные сладостные ароматы. Юцзи Ма с небольшим отрядом отправился в горы – раздобыть душистые растения. Вскоре они притащили шесть огромных стеблей диаметром около восьми чи, а длиной – более шести чжан, все в тонких черных прожилках, нежные и мягкие, словно куски жира.

Рис. 3. Государство Самудра и его соседи в XV веке

По прошествии еще четырех-пяти дней юцзи Ма доложил, что показалось государство Самудра[22], правителю коего император пожаловал почетный титул:

– Днесь владыка переживает трудные времена, страна в опасности[23], посему, узнав о прибытии командующего, султан не мог скрыть ликования.

И Ма Драконоподобный поведал военачальникам давнюю историю.

Отец нынешнего правителя был убит отравленной стрелой в смертельной схватке с напавшим на страну войском султаната Нагур[24] – людьми с татуировкой на лице. Малолетние дети не могли отомстить за смерть отца, и тогда вдова убитого пообещала титул султана любому, кто поквитается за гибель мужа и вернет земли княжества. Через несколько дней на воззвание откликнулся некий рыбак. Вдова снабдила его обмундированием, оружием, дала коня в придачу, и тот отправился в бой. Как принято говорить, поют под нагайкой златые стремена, гимн победы вокруг раздается. Точным ударом меча рыбак поразил татуированного врага. Вдова сдержала уговор, сочеталась с мстителем законным браком, пожаловала ему титул султана, и в его распоряжении оказались все сокровища страны и земли. Прошло много лет, но подросший сын убитого правителя – Зайн аль-Абидин – затаил обиду на бывшего рыбака и за его спиной шипел: «Он занял место моего отца». В один из дней юноша с группой военных убил державного соперника и стал полноправным властителем. Он почитал мать как старейшину, но та одряхлела и не вмешивалась в дела правления. Однако ныне жаждет отмщения сводный брат правителя – Секандар, сын того самого рыбака. Он собрал войско, запасся продовольствием и стремится захватить трон. В стране не стихают кровопролитные бои, мятежники одерживают победу за победой, а войска султана терпят поражение.

Тогда адмирал принял решение:

– Поддержим подвергшихся нападению – тех, кто в опасности. Командирам левого и правого авангардов приказываю немедля отправиться на берег для взаимодействия с войском законного правителя, а корабли вскоре подойдут.

Командиры с отрядами всадников тотчас погрузились на джонки и поплыли в направлении Самудры. Там они стали свидетелями смертельной схватки двух армий и рассчитали, что сейчас самое время ввязаться в побоище – солнце близится к закату, люди и кони утомлены: «Коли мы вступим в битву, мятежникам не устоять». Забили барабаны, зазвучали боевые кличи, и командиры авангардов с двух сторон вклинились в битву. У одного голова тигриная, глаза от ярости круглые, волосы копной курчавые да бакенбарды длинные. Мчится на своем соловом, широкий меч «голова леопарда» наперевес, и вопит:

– Где тут Секандар? Слезай с коня и сдавайся!

Другой – высоченный, широкоплечий, нос как у мусульманина, глаза – медные колокольцы, гарцует на быстроногом скакуне, в руках острый меч «гусиное перо», и тоже орет:

– Где тут Секандар? Слезай с коня, сдавайся!

Секандар был ошеломлен – что за всадники, из какой-такой страны? Явно не из земель Западного океана. Откуда им известно его имя? Даже Зайн аль-Абидин не сразу сообразил, что происходит, и спросил приближенных, откуда сии храбрецы, что нежданно-негаданно пришли на подмогу. А когда свита объяснила, что их послал главнокомандующий флотилии Южной династии, султан воскликнул:

– Да как же они столь молниеносно прибыли? Не иначе сами Небеса мне благоприятствуют!

И с новыми силами ринулся в бой, а с ним и оба китайских командира. Недаром говорится: один против рати не устоит, сила слабых сокрушит. Где уж Секандару супротив троих сдюжить! Тем паче что отважным командирам Южной династии не способны дать отпор и десять тысяч мужей. Секандар потерпел полное поражение: его отряд разнесли в пух и прах. Он помчался прочь, бросив латы и волоча за собой оружие, и только проскакав несколько десятков ли, собрал остатки разбитого отряда и вернулся в лагерь.

Султан, одержав победу, не уставал благодарить спасителей – устроил для них пир и щедро вознаградил. Одначе командир левого авангарда Чжан Цзи по прозвищу Западная Лагуна всё не мог успокоиться:

– Надобно добить врага, застать его врасплох, пока он потерял бдительность. У нас в запасе не более суток.

В ответ командир правого авангарда Лю Инь процитировал классический закон воинской стратегии:

– Не преследуй загнанного в угол противника, в отчаянии он способен на многое.

Чжан Цзи не согласился:

– Секандар вовсе не таков. Он привык к победам, горд и высокомерен и наверняка сочтет свое поражение случайностью. Так почему бы из предосторожности не покончить с ним? Плохо только, что мы не знаем здешних дорог.

– Страна наша невелика, разобраться нетрудно, – вмешался султан. – На западе и севере – море, на юге и востоке – горы. Логово Секандара находится точнехонько к югу. Туда ведут две дороги. Одна – скользкая, ведет вдоль извилистого горного ручья, верхом по ней не проехать. Другая, более короткая, проходит по горе к вершине Архатов, однако по обеим ее сторонам отвесные кручи, по тропе может проскакать только один всадник.

Чжан Цзи уточнил протяженность столь узкой дороги.

– Несколько ли, – отвечал султан.

Тогда Чжан что-то шепнул Лю, и тот немедля собрался в путь.

– Даже вино не допили, – огорчился султан.

Лю заверил:

– Завтра допируем.

Чжан подозвал пожилого воина и стал ему тоже что-то нашептывать. Как только стемнело, конный отряд, натянув поводья, бесшумно и осторожно строем двинулся в путь. Ехали полночи, пока не приблизились к вражеской ставке – шатру из буйволиных шкур. Тут громыхнул сигнальный пушечный выстрел, боевые кличи рванулись в небо, командир Чжан впереди, за ним – храбрые воины. Сильные кони, славные бойцы: сея смерть, ворвались они в шатер, и Секандар с ужасом понял, что ему не скрыться ни на небе, ни под землей. Он вскочил на коня и очертя голову помчался куда глаза глядят, но, проскакав чуток, сообразил: «Двинусь-ка я лучше по широкой дороге вдоль горного ручья и выйду как раз к кораблям». Глянул, а вдоль реки светится множество огней – там устроил засаду тот самый командир Лю. Столь грозное зрелище нагнало еще больше страха на Секандара, да и сопровождающие предостерегли:

– Вдоль ручья не проехать, там вражеские солдаты.

Секандар бросился было к горе Архатов, домчался до самого подножья, но неожиданно остановил коня. Сотоварищи недоумевали:

– Ситуация опасная и угрожающая – можно ли узнать, почему вы решили придержать коня?

– С обеих сторон пропасти, по тропе проедет лишь один всадник. Случись непредвиденное, я погибну.

Свита стала убеждать, что для паники нет оснований:

– Мы, преданные слуги ваши, полны отваги! Откуда чужеземцам прознать об этой тропе? Двинемся потихоньку, шаг за шагом.

Не успели договорить, как позади раздались боевые кличи, от барабанной дроби сотрясалась земля. Секандару ничего не оставалось, как поскакать вперед. Он уже преодолел половину пути и только подумал: «Вот докуда добрался, может, обойдется», – как раздался пушечный залп. Впереди ударили из пищалей, пушек, ружей, градом обрушились зажигательные стрелы. И тут, сотрясая землю словно раскаты грома, загрохотали сянъянские камнеметы. А навстречу с мечом наперевес мчится всадник:

– Куда поспешаешь, Секандар? Сдавайся, пока не испытал на себе мой меч!

Это Лю Инь с отрядом преградил ему дорогу. Куда податься? Сзади нагоняет Чжан Цзи – клинок на поясе острый, конь лихой да быстрый:

– Куда поспешаешь, Секандар? Сдавайся, пока не испытал на себе мой меч!

Поистине, меж двух огней оказался Секандар. Забили в колотушки, с обеих сторон вихрем налетели отважные китайские воины. И Секандар, как говорили встарь, сколь бы силен ни был, хоть даже и с крыльями, – не улетел бы! Схватили живьем.

На рассвете султан встретился с командующим и поблагодарил за ночное сражение. Тут привели Секандара, и адмирал посоветовал султану держать преступника в тюрьме, пока китайские корабли на обратном пути не заберут его с собой. Правитель услужливо согласился и тут же вручил гостю вассальную грамоту и акт о капитуляции. Адмирал вскрыл конверт и зачитал: «Мы, султан Самудры Зайн аль-Абидин, с почтением вручаем сие послание главнокомандующему армией, посланной империей Великая Мин для усмирения и пресечения бунтов. Мы давно наслышаны о вашем великом государстве, Небом созданном, и об императоре, Небом рожденном. Добродетель, что феникс, парит крылами над истоками Хуанхэ, слава воинских доблестей вздымается до луны. Вы получили приказ усмирить народы, и военная колесница тронулась в путь; озаренные блеском и сиянием власти, вы сумели строго покарать непокорных. Наше малое государство издавна одарено вашей великой милостью: в изобилии награды и подарки, сверкает орнамент на ножнах меча. С нами серебряная печать и императорский эдикт. О, сколь мудры величавые речи императора! Мы, ничтожные, сверх меры удостоились его благодеяний и милостивого покровительства, а благодаря действиям главнокомандующего остались целы и невредимы. Согбенно опустив главу, благодарим за все награды, аж взмокли от переполняющих нас чувств. И, глядя снизу вверх на императорскую ставку, готовы присягнуть в верности».

Засим султан вручил внушительный список дани. В нем значились такие ценности, как бурый железняк, пара легендарных жемчужин для войска в походе – вкопаешь в землю, и из них бьет вода; десяток дорогущих формочек сурьмы «черная улитка» для украшения придворных дам, стеклянных бутылей десять пар, десяток огромных слоновьих бивней.

Засим перечислялись: сто отрезов местной расписной парчи, по полсотни одеял из верблюжьей шерсти и расписных подстилок на сиденья, сотня полос парчовой каймы для парадного одеяния императора, по полсотни поясов в золотой оправе и сплетенных из пластин нарукавников.

Была среди дани и живность всяческая: пара огромных диковинных птиц выше двух метров, понимающих человеческую речь, десяток гремучих змей[25] (длиннющие и ярко-зеленые; ежели запустить в темную пещеру, переловят всех мышей); десяток знаменитых скакунов – словно помесь коня с драконом. Значились там и полсотни бутылей благоухающей розовой воды для смачивания одежды, ароматичная мелия, борнейская камфора, тонизирующие семенные железы морского котика, амбра[26] (слюна морских драконов, весьма ароматная), пара огромных страусиных яиц, две сотни вкуснейших бамбуковых куропаток и множество дивных и диковинных фруктов и овощей.

Командующий приказал коменданту хранилищ принять дань на корабли. Затем султан передал список подарков для воинства. Саньбао проглядел его, но отказался от всего, кроме овощей, фруктов и предметов первой необходимости. Одначе принял радушное приглашение на пир в его честь и направился во дворец. А дворец тот был воистину величествен и прекрасен: колонны из агата, стены из редкого камня, изразцы из горного хрусталя, использован и «живой камень» – ископаемые кораллы[27], а занавеси, полог – все в переливах разноцветной парчи. По обеим сторонам выстроились советники султана, начальники военных приказов, наставники принцев, врата охраняли бравые воины – все дюжие, крепкие парни. Оба военачальника пили-ели и гостевали несколько дней.

Наконец корабли продолжили путь, и вскоре показался Нагур – то самое королевство татуированных. Земли его обширны, проживает более тысячи семей, но пахотной земли мало, рис не произрастает, жители занимаются в основном рыболовством. Нравы простые и добрые. У мужчин сызмальства лица татуированы изображениями разных животных, власы распущены, на теле ничего, кроме куска материи вокруг пояса. Женщины обмотаны пестрой тканью, волосы на затылке связаны в пучок. Народ смирный, лишен алчности и гордыни, привержен долгу и правилам благопристойного поведения. Правитель, прослышав о прибытии драгоценных кораблей, прислал в дар ящик благовонной борнейской камфоры, да еще индийского буйвола – у него рога длиной в четыре чи, их надо спиливать каждые десять дней, не то бык умрет. Сказывали, что люди пьют его кровь и живут по пятьсот лет – столько же, сколько сам бык.

Корабли двинулись дальше, а командующий выслал вперед двоих авангардных разузнать об ожидающий впереди других малых землях Западного океана. Плыли более десяти дней, когда командир правого авангарда Лю Инь привел с собой в ставку князя страны Ламбри[28]. Оказалось, владыка самолично выехал навстречу флотилии, дабы вручить вассальную грамоту, акт о капитуляции и в качестве подарка – новорожденного львенка, коего легче приручить, у него даже глаза еще не открывались. Саньбао не скрывал радости и устроил пир: угощали и чествовали князя в дружественной обстановке.

В разгар веселья примчались всклокоченные и встревоженные воины из отряда командира левого авангарда Чжан Цзи и торопливо доложили:

– Беда у ворот!

На вопрос командующего, что стряслось, они, не в силах вымолвить ни слова, бухнулись на колени и стали бить себя в грудь.

– Беда с вашим командиром? – встревожился командующий. Те только закивали.

– Что за страна впереди? – снова спросил Саньбао.

В ответ ординарцы, всё так же молча, распустили волосы.

– Царство простоволосых? – догадался Саньбао. Воины снова закивали.

– Успокойтесь и доложите всё по порядку, – приказал командующий Ван.

Ординарцы взяли себя в руки и, еле переводя дух, сообщили, что местный воин захватил их командира в плен.

– Да как же Чжан Цзи сплоховал? – возмутился вице-адмирал.

Ординарцы объяснили, что дело не в том, что их командир недоглядел, просто, как назло, вельми коварный противник попался:

– Есть тут воитель-маг Тимур Драконий Глаз – ему не нужен ни конь, ни меч. В руках он что-то держал, звякнул этой штукой три раза, как медным колокольчиком, – и наш командир тотчас рухнул с коня маковкой вниз. Тимур его и уволок.

Воины сообщили, что до Царства простоволосых еще семь-восемь дней пути, но командующий Ван распорядился немедля привести войска в боевую готовность.

Корабли двинулись в путь и в указанный срок увидели на берегу заставу под названием «Фениксово гнездовье». Это была укрепленная городская стена со рвом, снаружи и внутри толпилось множество странных существ – тела угольно-черные, распущенные волосы ярко-рыжие. Командующий удивился:

– На людей-то не похожи. И зачем только мы сюда прибыли?

– Что уж теперь, придется смириться со своей ошибкой! – вздохнул господин Ван.

– Да это и не люди, и не черти, не воевать же с ними. Как быть?

– Вступим в битву, а там посмотрим.

Главнокомандующий отдал приказ, и отряды изготовилось к бою. Три дня подряд один за другим терпели поражение юцзи Хуан Добродетельный, командир правого авангарда Лю Инь и даже Чжан Бо по прозвищу Волчий Клык. Первые двое при звуке колокольцев тотчас попадали с коней и были схвачены. А Чжан Бо, едва услыхав этот звук, стеганул коня и галопом помчался назад, аж шлем потерял.

Саньбао совсем было впал в уныние, и тогда вице-адмирал Ван посоветовал ему обратиться к Государеву советнику. Тот прибыл.

– Так-так, от этаких дел запросто не отмахнешься! – пробормотал он вслух, а про себя подумал: «Недаром вчера ночью я видел небесное знамение – появление крупноголовой звезды. Не иначе как на кораблях появится добрый молодец, кой и подвиг совершит, и награду получит. Да только как узнать, что за звезда такая?[29]» Он погрузился в глубокую задумчивость, после чего, наконец, попросил у Саньбао верительную табличку в форме стрелы. Получив ее, тут же передал ординарцу и повелел запросить военный лагерь: коли найдется воин, понимающий голоса птиц, пусть не мешкая явится в ставку вместе со стрелой.

Долго ли, коротко ли, явился мо́лодец, назвался Ван Мином, сообщил, что служил гвардейцем в отряде лейб-гвардии в Нанкине, а ныне находится в подчинении командира авангардной эскадры. Государев советник взглянул и порадовался – воин высок ростом, ладный, луноликий, вид внушительный, как говорится, зоб ласточки, шея тигра, глаза сверкают – не иначе спустившийся на землю дух той самой звезды. Спросил, знаком ли ему язык птиц. Ван Мин ответил:

– Не сочтите за хвастовство, но с древности до наших дней всего и было нас двое, коим сие ведомо. В прошлом – ученик Конфуция Гунъе Чан, а нынче – я, смиренный.

И он поведал историю, связанную с Гунъе Чаном.

Однажды тот сидел и болтал на досуге с другим учеником Конфуция. Внезапно послышалось чириканье птицы. Гунъе сказал, что пойдет поймает барана, и они смогут полакомиться мясом. И правда, вскоре он вернулся с жирным барашком, коим оба вволю насытились. Гунъе заявил, будто бы это птица начирикала ему: «Гунъе Чан, Гунъе Чан, на южном склоне бродит баран. Коли мясца отведать готов, не откажусь я от потрохов». Но потрохов она так и не получила, посему затаила обиду и решила проучить обманщика. В другой раз она прочирикала: «Гунъе Чан, Гунъе Чан, на северном склоне бродит баран. Коли мясца отведать готов, не откажусь я от потрохов». Гунъе, предвкушая лакомый кусок, помчался туда, барана не нашел, зато увидел труп человека. Он собрался сбежать, но люди обвинили его в убийстве, обратились в суд, и Гунъе приговорили к трем годам тюрьмы. Ван Мин похвастался, что разбирается в голосах птиц лучше Гунъе Чана, на что Государев советник заметил:

– Слов недостаточно, докажи на деле. Нам требуются два фениксовых яйца – одно женское, другое мужское. Ежели ты с птицами договоришься и добудешь яйца, ждет тебя великая награда. Отправляйся поскорей!

Ван Мин про себя струхнул: «Феникс всем птицам голова, его яйца и так-то трудно раздобыть. А тут еще нужно одно женское, другое мужское». А вслух заявил:

– Фениксов-то я знаю, да боюсь, яйца так вот враз раздобыть не смогу. Прошу почтеннейшего продлить срок на несколько дней.

– Дело неотложное – какие могут быть отсрочки? – не соглашался Государев советник.

– Да здесь, может, и фениксы не водятся!

– Ты что, не видел название заставы «Фениксово гнездовье»?

– А вдруг я провалю важное поручение?

– Ну, коли не сумеешь добыть яйца феникса, принеси хотя бы яйца аиста.

Ван Мин решил, что так-то оно легче, бодро ответил «Есть!», поспешно поклонился и вышел. Расправив плечи, он двинулся в путь семимильными шагами. Распрямился, словно вылезший из воды водяной дракон, заторопился, как тигр, возвращающийся в горы. Отмахал несколько ли и увидел высокую гору. Подойдя вплотную, разглядел у подножья каменную стелу с надписью «Фениксово гнездовье». Обрадованно глянул вверх – диво дивное! На гребне горы красовалось дерево, но какое-то странное – ствол широченный, эдак три-пять чи в обхвате, само высотой в несколько десятков чжан, тянется вверх, словно пика, устремленная в небо. Зонтиком раскинулась густая крона, на верхушке вроде и в самом деле гнездо. Ван Мин задумался: «Дерево столь необычное, и гнездо правильной формы. Похоже, и вправду фениксово. Но фениксы вьют гнезда только в краях изобилия, а значит, там могут быть не только яйца, но и какие-никакие сокровища. Добраться туда не просто, но что делать – с одной стороны, приказ Государева советника, а с другой – судьба у меня такая. Придется залезть на гору и обшарить гнездо. А уж ежели там пусто, что-нибудь еще придумаю».

Он поспешно стянул верхнюю теплую кофту, сбросил башмаки, вскарабкался на гору, крепко обхватил ствол руками, собрался с силами и подтянулся к самой кроне. Там и вправду оказалось гнездо, но птиц он не обнаружил, посему не был уверен, что там водятся именно фениксы. Да и яиц не оказалось, зря силы потратил.

Пока Ван Мин карабкался, у него занемели руки-ноги, и он уселся на ветку отдохнуть. И тут его поразило исходящее из гнезда сияние. Он подумал, что его излучает какая-то драгоценность, и решил разворошить гнездо. Туда-сюда шебуршит-разгребает, всё вверх дном перевернул, и тут вдруг углядел тонкий спиралевидный стебелек «карандашной травы» – короткий, не более двух чи длиной, из таких делают фитили для лампы. Да так хорошо светится! Взял он его в руки, тянет туда-сюда, пытается разорвать, а стебелек только прочнее становится. «Смахивает на мятлик у нас в Нанкине, подойдет шлем подвязывать», – подумал Ван Мин. Взял да и повязал себе на голову. И с того момента всё пошло шиворот-навыворот.

В это время под деревом какой-то дровосек рубил хворост. Ему привиделось, что вроде на дереве кто-то сидит, однако как-то странно: то появляется, то исчезает. Дровосек удивился: «Ствол дерева совершенно голый, как можно по нему вскарабкаться? Я и раньше слыхивал, что на Фениксовой горе можно увидеть небожителей. Нынче, видать, мне улыбнулась судьба! Наверняка какой-то праведник посетил наш мир. Как упустить такой случай?!» Он положил топор, четырежды поклонился в пояс и возопил:

– Не знаю, что за святой там на дереве, но прошу, покажись и дай наставление мне, неразумному!

Ван Мин видел, как дровосек кладет поклоны, и решил, что это какой-то безумец, однако, услыхав его слова, понял, что тот принял его за святого. И, не выпуская стебелек из рук, крикнул в ответ, что он вовсе не небожитель. А дровосек заладил:

– Святой, отчего не желаешь явить свой лик и наставить меня?

Тогда Ван Мин спрятал травинку, и дровосек радостно возопил, что ему привалило счастье узреть святого. Тут-то Ван Мин и призадумался: «Я беру травинку, и дровосек кричит, что не видит меня, прячу ее, и он вопит, что узрел меня. Не иначе как это проделки стебелька. Надобно проверить». Он вдругорядь поднял и опустил травинку, и опять дровосек сначала кричал, что не видит его, а потом – что видит. Ван Мин уверился, что он держит в руках бесценный талисман: «Эдакая трава-невидимка». У него созрел хитрый план выдать себя за небожителя, и он рявкнул:

– О чем взываешь ты, земное существо?

– Хотелось бы узнать ваше имя, святой господин, – донеслось снизу.

– Ты не знаешь меня, а ведь я бессмертный святой небесных сфер. Нынче я спустился на вашу прекрасную гору завершить одно небольшое дельце.

– Какое-такое дельце? – заинтересовался дровосек.

Ван Мин постарался извлечь из сей ситуации наибольшую выгоду:

– Мне позарез надобно раздобыть пару фениксовых яиц в дар Нефритовому императору ко дню Персикового пира.

Дровосек обрадовался:

– Дак это же и есть Фениксова гора, тут полным-полно их гнезд, и яиц навалом, что там одно – бери десяток, да что десяток – хватай сотню, да хоть и тысячу – делов-то!

Ван Мин был вне себя от радости: «Нынче одним махом два дела свершил!» – и с размаху плюхнулся на землю. Дровосек, почитая его за небожителя, поспешно опустился на колени и начал отбивать земные поклоны. Ван Мин остановил его:

– Довольно, довольно. Тебе, видно, предопределено судьбой встретить меня.

– Господин небожитель, – воскликнул ошалевший от восторга дровосек, – дозвольте добыть и поднести вам в дар фениксовы яйца, дабы выразить хоть малую толику моего почтения.

– Ну, коли так, пошли вместе.

Дровосек двинулся в путь, Ван Мин – за ним.

Долго шли они, но фениксов было не видать – ни на деревьях, ни в траве. Ван Мин даже спросил, не вздумалось ли дровосеку надуть его. Тот встрепенулся:

– Нынче мне привалило счастье встретить святого – нешто посмею обмануть и навлечь на себя кару? Вот мы и пришли, этот пик называется Лунная пещера, здесь, под утуном[30], я видел гнездо феникса.

– Тащи! – велел Ван Мин. Дровосек с готовностью сунул обе руку в расселину огромного валуна, долго там рылся-копался и, наконец, достал одно яйцо, затем снова долго обшаривал-ощупывал – и достал второе.

Ван Мин взял яйца, глянул – разноцветные, узорчатые, блестящие – красотища! Он подумал, что человек сей был зело почтителен, потратил немало усилий, нехорошо отпустить его ни с чем. Задумался и подозвал дровосека:

– Нынче удача у тебя в изобилии, а прибытку маловато. Я слишком поспешно спустился на гору за яйцами и не прихватил с собой ни драгоценностей, ни плодов небесных. Нечем тебя отблагодарить!

«Вот беда! – пригорюнился дровосек. – В кои-то веки встретил святого – и придется ни с чем возвращаться!» Потом огляделся и увидел, что вокруг разбросано множество камней разной величины – здоровенных и крошечных. Поднатужился, взвалил на плечо зеленоватый мшистый валун, принес и опустил перед Ван Мином:

– Святой, не нужно мне иного воздаяния. Слыхивал, что вы, небожители, превращаете камни в золото. Прошу, преврати валун в кусок чистого золота и подари мне, ну, пусть золото и не совсем чистое, всё одно сойдет.

Ван Мин опешил: не то что с эдаким валуном, он и с крохотным камешком не справится – как быть? Но, как говорится, счастье привалит – ум быстрей соображает. Он не раздумывая измыслил небылицу о том, почему нынешние святые сосредоточились на важных делах и больше не занимаются подобными проделками.

– А что, святые изменились? – удивился дровосек.

Ван Мин вдохновенно продолжил:

– Когда-то в эпоху династии Тан некий Люй Дунбинь, позже названный одним из восьми даосских бессмертных, выпивал в кабачке Юэянской башни[31], и у него кончились деньги. Тогда Люй подобрал с пола зеленоватый камень, капнул на него из тыквы-горлянки немного эликсира, и тот превратился в золото. Люй расплатился и славно напился. Позже написал: «Трижды, неузнанный, пил в Юэян и, горланя стихи, перемахнул через озеро Дунтинху». Там-то его и встретил Владыка озера, пригласил на чай, а когда они уселись, спросил: «Может ли сотворенный только что патриархом кусок золота назавтра превратиться в нечто иное?» На что Люй Дунбинь отвечал: «Да этот камень и через полтысячелетия останется простым камнем». Владыка Дунтинху вздохнул: «Почтеннейший гонится за сиюминутным богатством, не думая о том, какой вред сие способно нанести всем существам через те самые пять столетий[32]». Эти слова растревожили святого: «Премного благодарен за наставление!» И тут же на месте он дал торжественную клятву впредь не превращать камни в золото. А еще Владыка озера попросил его боле не обучать буддистов дару пожертвования и кормлению голодных духов. Люй Дунбинь пообещал: «Грядущие святые – это мои внуки, пошто научать их подобным магическим трюкам и омрачать их помыслы нечистыми страстями суетного мира?![33]» После сей клятвы бессмертные не отваживаются заниматься подобными делишками, – закончил рассказ Ван Мин.

– Ну, что же, – вздохнул дровосек, – тогда, может, хоть подаришь что-нибудь на память о нашей встрече?

Ван Мин и тут вывернулся:

– Приходи завтра на это же место, я захвачу для тебя пилюлю эликсира молодости.

«Золото – мертвое сокровище, – подумал дровосек, – пусть бы даже он его подарил, но коли мне не суждена долгая жизнь, не шибко оно и сгодилось бы. А так проглотишь пилюлю – и омолодишься, седые волосы почернеют, проживешь хоть тысячу, а то и десять тысяч лет. Здорово!» А вслух произнес:

– Раз уж ты обошел меня с золотом, пусть будет пилюля бессмертия – пожалуй, это даже лучше. Только ты, святой, не обмани!

Ван Мин нарочито громко произнес:

– У великих мужей так: слово вылетело – на четверке коней не воротишь.

Откуда дровосеку знать, что Ван Мин просто стремился от него отделаться? Радостно напевая, он ушел.

А Ван Мин, овладев талисманом, был так счастлив, что, прижав драгоценные яйца к груди, размечтался: «Вот передам их Государеву советнику, он меня щедро наградит, а я уж соображу, что делать с наградой. С этой травой-невидимкой не одного врага обезглавлю. А как свершу подвиг, мне и ранг чиновничий запросто пожалуют. Глядишь, и сам с голоду не помру, и родителей поддержу, и жену с детьми обеспечу». Полный радужных надежд, он потерял счет времени и не мог сообразить, куда его занесло и какой дорогой возвращаться. Глянул в небо – оно облаками да тучами затянуто. Растерялся воин, остановился. Тут уж совсем стемнело, а вокруг ни одного постоялого двора. Прошел еще немного – видит вдали какое-то жилье. Подошел ближе – на постоялый двор не похоже. Вошел во входную арку – но где прихожая, где женская половина и боковые пристройки? Скорее, сие мемориальный храм, на воротах табличка «Верный и храбрый У Аньван» – таков был титул военачальника эпохи Троецарствия Гуань Юя[34]. В храме стояла его статуя: глаза вразлет, как у феникса, брови красиво изогнуты, лицо красное, словно финик, усы торчком.

– Почтенный, – обратился Ван Мин к статуе, – ты неизменно откликаешься на все обращения. Даже инородцы Западного океана совершают в твою честь жертвоприношения. Нынче мне придется воспользоваться ночлегом в твоем храме.

С этими словами он опустился на колени и, отбивая земные поклоны, назвался и объяснил, что вынужден ночевать в храме, потому что Государев советник послал его за фениксовыми яйцами, а он заблудился:

– Боюсь только, что ежели сюда пожалуют местные воины, мне одному не справиться. Надеюсь на силу и могущество светлейшего, прошу защитить и охранить.

Закончив молитву, он подпер ворота храма длинной шиферной плитой, и, растянувшись на полу, тотчас заснул. Среди ночи сквозь сон он услышал, как Гуань Юй громко спросил:

– Кто оскверняет мой храм?

Из свиты откликнулись:

– Да какой-то мо́лодец – ходячее недоразумение. Пожаловал в наши края за фениксовыми яйцами и добыл их, а при нем еще талисман – трава-невидимка.

Гуань Юй предрек:

– В таком случае успех экспедиции во многом зависит от этого моряка. Жаль только, что он из низкого сословия, физически недостаточно закален, да и мечом достойно владеть не научился.

И приказал сопровождавшему его небесному воину передать Вану силу своих рук и искусство его меча.

Наутро Ван Мин вспомнил удивительный сон – а оглядевшись, и вправду увидел слева от статуи меч, весьма похожий на легендарную древнюю алебарду «зеленый дракон».

Ван Мин решил испытать клинок. Легко поднял тяжеленное оружие одной рукой, стал что есть силы махать им во все стороны, а затем приступил к исполнению подсказанных во сне приемов боя[35]: «падающие цветы покрывают крышу», «изогнутые корни сухого дерева», «обвязать поясницу» – всё получалось ничуть не хуже, чем в сновидении.

Когда Ван Мин вернулся на корабль, адмирал недовольно спросил, где он бродил целых два дня.

– Непросто было найти яйца, потому и замешкался. Но я всё же добыл их, – оправдывался Ван Мин.

Командующий приказал передать фениксовые яйца Государеву советнику, а тот велел ординарцу принять их, заметив при сем:

– В этих яйцах – залог всех успехов и подвигов в сей стране.

А евнух Ма не преминул вставить, что коли так, то, выходит, не зря Ван Мин покинул родные края, оставил стариков-родителей, жену и детей и отправился в дальнее плавание. И приказал чиновнику военной канцелярии записать его деяние в книгу подвигов. Чиновник раскрыл книгу, растер тушь, обмакнул кисть, начал писать: «Гвардеец Нанкинского отряда лейбгвардии Ван Мин…» Однако, дойдя до слова «яйца», не решился так прямо написать, мало ли кто чего подумает[36]. Отправился за указаниями к командующему:

– В обязанности ваших подданных входит регистрация славных деяний, к примеру, такой-то генерал взял такое-то государство или такую-то заставу или порешил кого из супостатов. Но как-то неудобно писать, что Ван Мин раздобыл два яйца – посему пришел за указанием.

Командующий вскипел:

– До чего же вы бестолковые! Так и пишите – мол, такого-то числа добыл два фениксовых яйца.

Коли дан приказ, положено исполнять.

Но тут вперед вышел Ван Мин:

– Погодите, отложите кисти! – И обратился к адмиралу: – Я, ничтожный, и так премного обязан господам командующим за оказанное доверие, к чему еще вносить в книгу мой подвиг?

– Отчего же не записать? – удивился Саньбао.

– Да хоть впоследствии я и получу за это какой-никакой чин, одначе, вернувшись в столицу, всё одно не смогу рассказать, за что мне его дали.

– Отчего так?

– У нанкинцев злые языки. Появлюсь на улице, и по всем переулкам и закоулкам начнут зубоскалить: «Эй, счастливчик, это ты за океаном обзавелся еще парой яиц? Ну и подвиг!» Дойдет до моих детей и внуков, их тоже будут дразнить: «Счастливчики, это ваш уважаемый предок в дальних странах совершил яичный подвиг!» Кто знает, в чем дело, тот поймет, что речь о фениксовых яйцах, а кто о том не слыхал, посмеется и решит, что никакого подвига не было, и я получил должность с помощью своих яиц.

Господин Ван, не выдержав, расхохотался:

– Экой ты глупец! Был, конечно, один полководец, кой лишился звания из-за пары яиц[37], – но разве плохо запечатлеть свое имя в анналах истории, на бамбуковых дощечках?

Ван Мин не посмел возражать, и чиновники сделали запись.

Меж тем Государев советник приступил к расспросам, где да как Ван Мин нашел яйца, а потом провел ночь. Воин пытался скрыть и встречу с дровосеком, и свой удивительный сон, но, поняв, что проницательному буддисту о том известно, признался во всём и показал еще и траву-невидимку.

Буддист внимательно ее осмотрел:

– Это твой оберег. От сей малой травинки зависит успех в жизни – захочешь ли создать семью или основать дело, прославить свой род, добиться передачи титула жене и закрепить его за потомками, повысить общественное положение семьи, получить золотой пояс сановника[38], да мало ли что еще.

Услыхав такие посулы, Ван Мин размечтался: «Ежели получу пояс тусклого золота, всё одно стану помощником тысяцкого с довольствием 3,8 даня риса в год[39], а то и тысяцким – а это уже 4,2 даня. Со сверкающим золотым поясом смогу служить помощником командующего гарнизоном, а это никак не менее 5,8 даней риса. Коли повысят до старшего помощника гарнизонного, это и вовсе высокий чиновничий разряд, мне положат 6,2 даней риса. Ну а ежели Небо и Земля смилостивятся и я заслужу пояс с рисунком – чеканкой по золоту, то взлечу на высокую командную должность гарнизонного командира, буду получать 8,4 даня риса. А буде еще счастье привалит, глядишь, доберусь до ранга юцзи, возглавлю летучие отряды. Справлюсь – может, продвинусь до командующего приграничными войсками. Коли и тут совершу подвиг – возвышусь до заместителя главнокомандующего армией, ну а коли снова отличусь – назначат командующим, да при печати. Тогда никаких проблем не будет, счастье и удача сами пожалуют: захочу – займу пост начальника одного из Пяти армейских управлений, оглянуться не успеешь – окажусь среди знати, присвоят титул бо, потом повыше – хоу, а после, глядь, пожалуют титул „ван-князь“ – да вот уж и зонт над тобой держат, четверо паланкин несут. Славно-то как!»

Меж тем Государев советник приказал поднести Ван Мину три чарки вина. Не успел в руки взять, как ординарец доложил, что противник вновь вызывает на бой.

– Ну что, Ван Мин, готов к новому подвигу? – спросил Государев советник.

– Я бы, пожалуй, пошел, но есть кой-какое препятствие.

– Что ты имеешь в виду?

– По силе и мастерству я пригоден, но у меня нет подходящего обмундирования.

Государев советник обратился к командующему, и тот всполошился:

– Доспехи демонстрируют величие воина – куда ж без них?!

Тут же доставили полный комплект. Ван Мин надел шлем и латы, взял нагайку – недаром говорится: Будда сияет позолотой, а человека красит одежда.

– Ван Мин, – окликнул его Бифэн, – осуши чарки.

Ван Мин поднял чарку, да задумался и неожиданно заявил:

– Я не выйду на битву!

Командующий был поражен:

– В армии не место шуткам! Что значит не выйду? Ты же согласился!

Но Ван Мин гнул свое:

– Не смею указывать командующему, но разве не известно, что из одной нити не соткать холста, одинокое дерево – еще не лес, один в поле не воин?

– Всенепременно придам тебе отряд всадников, – успокоил адмирал. – Сделаем всё как положено – и пушки трижды прогремят, и боевые кличи прозвучат, поскачешь, как большой командир!

Ван Мин продолжал:

– Вы, командующие, удостоили меня своим доверием, но воины в отряде – мои однополчане. Нешто они признают меня командиром, станут слушать мои команды? А ежели, паче чаяния, не выполнят приказ, нарушат воинский закон, то не токмо за мою жизнь нельзя поручиться, главное – провалю важное поручение.

Саньбао решил, что сей малый, хоть и невысокого звания, но не промах, таким не стоит пренебрегать. И всё же отказал:

– Ван Мин, сейчас не время сооружать алтарь и совершать церемонию посвящения тебя в командиры. А если пожаловать тебе чиновничье звание, боюсь, бойцам не понравится.

С этими словами он вынул из ножен драгоценный меч. Меч сей был столь прекрасен, что описать его можно только в стихах:

Адмирал поведал, что меч ему подарил сам император – с правом сперва казнить, а потом докладывать. Нынче он на время передает его Ван Мину:

– Буде найдется воин, не пожелавший выполнять твои приказы, – без колебаний руби голову.

С древности ведомо, что во дворце исполняют указы императора, а в походе – приказы командира. Иными словами, не успел власть принять, а уже получил право диктовать.

Ван Мин взял меч, вскочил на коня и под грохот пушечных залпов и боевые кличи выехал на поле боя. Его противник, завидев под штандартами командира высокого ранга, рявкнул:

– Прошу огласить ваше имя!

Ван Мину столь высокий слог не показался забавным: «Позорит меня, вражина!» Верно с древности говорится: коль повезет – ветер попутный на башню тебя вознесет, коли судьба отвернется – колокол в храме[40], и тот разобьется, что означает: везенье множит удачи, при невезухе – всё незадача. Ван Мин быстро смекнул, как обратить ситуацию себе на пользу, и выдал себя за генерала армии, отправленной императором Великой Мин в Западный океан. Главное не то, что он это сказал, а то, что окружавшие его воины услыхали и поверили, и пошел говорок: «Вот каков наш Ван Мин, ни с кем не сравним! Ноне у нас ведь кто имеет звание генерала – только самые высокие чины! Вона как Ван Мин вознесся!» Его противником оказался командующий вражескими войсками Тимур Драконий Глаз – тот самый, что захватил в плен трех китайских командиров. Обуянный яростью, Ван Мин выхватил меч – в руках у неприятеля сверкнула секира. И началась большая сеча, в коей полегло немало воинов.

Тимур пустил в ход магический талисман, но травка-невидимка всякий раз помогала Ван Мину ускользнуть.

Ван Мин стал размышлять: «Супостат трижды ударил в свой талисман, дабы схватить меня одного. Значит, ежели ударит тридцать раз, то захватит десяток командиров? А ежели триста раз, то и всю сотню? Верно говорят: лови полосу удач, лечи болезнь заранее. Попробую с помощью травы-невидимки проникнуть вослед Тимуру в город – посмотрю, чем он там занимается. Как говорится, пришло время действовать – шустро поворачивайся, пришло время хитрить – изворачивайся».

Тем временем Тимур вернулся на учебный плац, уселся в шатер из буйволиных шкур и приказал своим воинам хорошенько охранять городские ворота, дотошно расспрашивать всех входящих, дабы не прокрался неуловимый дьявол Ван Мин: «Не то жди беды!» А еще приказал отряду в полсотни воинов стеречь сокровище-талисман, запрятанный в кладовых его владений. Отдав распоряжения, Тимур отправился восвояси.

Казалось, всё предусмотрел, – да откуда ему было знать, что Ван Мин тенью крался следом? Услыхав, куда военачальник отправил полсотни воинов, он последовал за ними: те в главные ворота – он по пятам, вошли во внутренние ворота – он следом. Приблизились к дверям сокровищницы – а там сидит охранник и проверяет каждого входящего по именному списку. Приоткроет створку двери, пропустит одного человека, и тут же ее закроет. Проверит одного – пропустит одного, так и проходят гуськом – ну никак не втиснешься! Невидимый, Ван Мин стоял обочь, беспомощно наблюдая, но ничего не мог сделать. Очередь дошла уже до сорок восьмого по порядку воина, и Ван Мин отчаялся: «Сейчас еще двоих отсчитает, и всё кончено!» И тут выпала редкая удача. Оказалось, что сорок девятый по счету солдатик подменял отца и, конечно, не походил на него ни видом, ни возрастом. Дежурный офицер начал скандалить, не желая его пропускать, и даже слегка отпихнул в сторону. В дверях образовался зазор, и Ван Мину удалось проскользнуть внутрь. Оглядевшись, никаких сокровищ он не увидал, при этом все воины зачем-то толпились вокруг крошечного водоема с прозрачной водой.

Тем временем пришла пора выставить первый ночной караул. Притворившись туземным воином, Ван Мин спросил на местном наречии:

– Чего это все так уставились на водоем?

Какой-то шустрый малый ответил:

– Да как не глядеть? Там сокровище нашего господина.

Так, теперь стало ясно, где искать талисман, – а вот как его умыкнуть? Стражники не спускают глаз с водоема, ни на минуту не задремлют. Тогда Ван Мин предложил:

– Лучше крепко спать, чем всю ночь пировать. Что нам – так стоя и нести караул?

Кто-то из стражников урезонил:

– Так ведь там талисман – а ну как проморгаем?

Ван Мин аж руками всплеснул:

– Экие мы недогадливые! Нас полста, можем разделиться на две группы – первую половину ночи дежурит одна, потом – вторая. Всем удобно, никто не устанет.

Воины с радостью согласились:

– Разумно! Дежурные останутся у водоема, а остальные лягут спать под стрехой с восточной стороны.

И первая группа тотчас отправилась на боковую.

«Сработало!» – обрадовался Ван Мин. Как только он убедился, что враги улетели в царство сна, в нем вдруг поднялась такая ненависть, что он ловкими ударами меча вырезал всех спящих, словно траву скосил. Затем вздохнул: «Ну вот, полегчало!» И совсем было собрался расправиться с остальными, как вдруг один из дежуривших у водоема воскликнул:

– Ох, бежит время, уже и нам отдохнуть пора. Эй вы, сони, вставайте.

Ван Мин, притворившись одним из спавших, пробормотал:

– Встаем-встаем, а вы ложитесь.

Успокоенные, дежурные отправились спать под стреху западной стены. Тут-то Ван Мин и решил: «Косишь траву – выпалывай корни, иначе нечего было и начинать». Подкрался ко второй группе и, проверив, что они тоже отправились в царство сна, прикончил и их.

После этого он не торопясь приблизился к водоему и увидел, что на дне что-то посверкивает – крошечный, в три цуня, круглый колокольчик и маленький гонг размером не больше одного чи. Ван Мин достал их и под лампой сумел прочесть надписи: на колокольчике – «уловляющий души», а на гонге – «преследующий души». Ван Мин подивился, что такие малюсенькие вещицы оказались способны поймать души командиров Южной династии: «Как бы научить наших военачальников не попадаться на крючок? Ну, что ж, завтра с помощью сих талисманов поднесу Тимуру ответный гостинец». Но тут же засомневался: «Эти варвары хитры и коварны. Ежели талисманы подлинные, всё пройдет гладко, а коли нет, только вызову недовольство командующего. Надо бы на ком-то их испытать». Вокруг ни души, а восток постепенно светлел.

Покидая хранилище, Ван Мин должен был миновать охранников. Он тут же трижды стукнул по гонгу, и те, словно замертво, попадали на пол. Убедившись, что талисманы не поддельные, Ван Мин вернулся на корабль и показал командующему выкраденные сокровища.

Тимур же, обнаружив, что полсотни его бойцов убиты, а талисманы похищены, так рассвирепел, что поутру выехал на поле боя, скрежеща зубами и выкрикивая злобные угрозы. Ван Мин поскакал навстречу, приказав своему отряду держать наизготове крюки и веревки. Не вымолвив ни слова в ответ, он достал из рукава колокольчик, тряхнул им – ни звука! Зато Тимур поднял какой-то веер, взмахнул несколько раз, и колокольчик вместе с гонгом словно ветром сдуло – они вернулись к Тимуру.

Ван Мину стыдно было ни с чем возвращаться на корабль, и он решился: «Эх, была не была, начал дело – заканчивай смело! Последую за туземным военачальником в город, посмотрю, что за штука такая помогла ему вернуть талисманы. Дождусь случая и заполучу это сокровище. Чем плохо?» С травой-невидимкой в одной руке и мечом в другой он незаметно последовал за Тимуром в его покои.

Там он подслушал, как Тимур объяснил супруге, что вернуть талисманы ему помог волшебный веер: «Его называют „Мать всех сокровищ“, взмахнешь им – и все талисманы слетаются к нему». Тимур признался, что есть у него еще одна вещица – Святая книга: «Стоит прочесть записанные в ней заклинания-мантры, и талисманы вернутся к тебе, на каком бы из четырех материков они ни находились». Ван Мин вельми заинтересовался книгой и решил подглядеть, куда хозяин ее прячет. А тут сама хозяйка задала мужу этот вопрос, и Тимур открыл жене, что держит книгу во флигеле в саду. Та посоветовала проявить осторожность и перенести туда и остальные сокровища. Тимур собрался было отдать приказание слугам, но супруга убедила его не доверять чужим рукам – лучше отнести сокровища самим. Ван Мин последовал за ними.

Как вошли в кабинет во флигеле, военачальник вынул Святую книгу из красной шкатулки, проверил, всё ли в порядке, и раскрыл. Ван Мин, невидимый, осторожно сбоку заглянул в нее и видит: письмена-то незнакомые. Тимур спрятал в шкатулку все три талисмана, окромя книги: «Возьму-ка ее завтра в бой. Ежели что, с ее помощью можно не только вернуть талисманы. Достаточно прочесть из нее мантру и подбросить в воздух волшебное вервие – не токмо что один Ван Мин, а и десяток таких удальцов не вывернется». И спрятал талисман в рукав. Потом они с женой стали пировать-выпивать, захмелели и сбросили одежды. Выпили еще чуток – и начали шутливую потасовку на кулачках, еще пригубили – и потанцевали с мечами, а потом в хмельном кураже пошли забавы с пиками. Ван Мин тем временем извлек из рукава брошенной ими одежды книжицу и вернулся на корабль.

Сказывают, что Ван Мин поведал командующим про могущественный талисман – крохотную книжицу, кою он легко выкрал и спрятал в рукаве. Почтенный Саньбао сам принадлежал к дворцовым чиновникам, а посему, услыхав знакомое слово «выкрал», радостно хлопнул в ладоши и расхохотался:

– Ван Мин, сынок, тебе, похоже, удалось завладеть наипервейшим трофеем в Западном океане. Ну, где та книжица? Показывай!

Ван Мин почтительно, обеими руками передал сокровище. Оба командующих вертели его и так, и эдак, но не смогли разобрать, что за книга и что за письмена. Тут явился Государев советник, и Саньбао рассказал о появлении сей удивительной вещицы.

– Дозвольте взглянуть, – попросил Бифэн.

Он внимательно пролистал книгу от начала до конца и воскликнул:

– Амитофо! Ну и натворил ты дел, Ван Мин! Украсть эту книгу – поступок весьма недостойный. Во имя чего ты решился на столь неправое дело? По моему скромному мнению, книгу надобно поскорей вернуть.

– Почтеннейшему виднее! – потупился Ван Мин. – Дак ведь ради сей книжицы мне пришлось, рискуя жизнью, можно сказать, побывать в пучине дракона и логове тигра. Жаль вот так просто ее возвернуть.

Одначе Государев советник твердил, что в книге содержатся выражения, попирающие праведный путь. Ван Мин возразил, что Тимур ночью читал ее вслух, однако ничего особого не приключилось.

– Ну, коли ты мне не веришь, я почитаю, а ты слушай!

Бифэн раскрыл книгу и только приступил к чтению – завыл-зашумел ветрило, и с его порывами в ставку занесло все три талисмана – колокольчик, гонг и веер. Лица командующих озарила радость, да и командиры всех рангов зашумели, воздавая хвалу Ван Мину. Первым к нему обратился военачальник из евнухов с «лошадиной» фамилией Ма:

– Ван Мин, сынок, ты добыл главное сокровище Западного океана. Хочу сделать тебя своим названым сыном. Как ты на это смотришь?

– Я бы не прочь, да не смею принять оказанную честь. Фамилия ваша не слишком благовонная[41].

– Боишься, что тебя будут дразнить вонючим порождением Дня лошади? Нешто лучше, коли назовут родившимся в день упрямца осла или тупицы мула?

Тут в разговор вступил военачальник-евнух с благородной фамилией Хоу и тоже предложил усыновить Ван Мина.

– Да я бы не прочь, – замялся тот. – Но вынужден отказаться от такой чести. Очень уж ваша фамилия созвучна со словом «обезьяна».

– Опасаешься, что будут дразнить гориллой-страшилой?! – понял его господин Хоу.

После того Ван Мин отказался и от подобного предложения евнуха Хуна. Тот удивился:

– Да отчего же? Что дурного в моей фамилии, означающей «величие и могущество»?

– Дело не в фамилии. Простите, но господин бездетен, боюсь, и я останусь один-одинешенек.

Тут вмешался военачальник евнух Ван:

– Ван Мин, мы с тобой однофамильцы, само собой тебе положено стать моим приемным сыном. Мне уже выпала семерка[42], будешь восьмым.

Но Ван Мин оставался неумолим:

– Приемным сыном быть неплохо, да только срамно всю жизнь считаться восьмеркой-байстрюком[43].

Тем временем Тимур, обнаружив пропажу, пришел в неистовство. Он надел парадную форму, вскочил на скакуна и помчался вызывать Ван Мина на бой:

– Негодяй! Это ты украл магическую книгу и отозвал талисманы?!

– Да, я, – спокойно признался Ван Мин. – И что ты мне сделаешь?

Тимур молча приподнял свой шлем, отчего рассыпались его курчавые волосы, пробормотал какие-то заклинания, смачно плюнул в сторону запада и выкликнул:

– Убить! Немедля!

И тут же с запада задул сильный ветер и погнал на китайское войско песчаную бурю и камнепад. Да и это бы ничего, но вместе с ними на китайские позиции двинулось стадо громадных слонов в несколько сот голов – ох и страшенные! Пасти – что кровавая лохань, бивни[44] – стальные мечи, огромные хоботы к небу воздеты! Они поднимали ими воинов в воздух вместе с лошадьми, одного за другим.

Ван Мин видит – дело плохо. Зажал траву-невидимку во рту, взял в обе руки по мечу и стал крутить ими во все стороны, целясь в слонов. Да только этим гигантам всё нипочем! Тогда Ван Мин попробовал что есть мочи ударять мечом по слоновьим бивням. Это сработало! Почему? А потому, что бивни хоть и длиннющие, да корни у них неглубокие, от сильных ударов бивни ломаются, что весьма чувствительно для слонов. Взревев от боли и поднимая столбы пыли, животные бросились бежать куда глаза глядят. По счастью, ветер изменил направление и задул с востока. Именно в эту сторону Ван Мин и приказал своим воинам открыть огонь из пушек, огненных труб и зажигательных стрел. Ветер разносил огонь, и слоны удирали всё стремительней. Да это еще что: они на бегу и своих-то воинов передавили будь здоров сколько! Тут и сам Тимур утек аки шелудивый пес или выскользнувшая из сетей рыба.

Ван Мин велел воинам отнести бивни на флагманский корабль и выложил добытые трофеи. Военачальник Хоу пересчитал:

– Здесь сто шестьдесят бивней. Поскольку у каждого слона по два бивня, то благодаря Ван Мину покалечено более восьми десятков слонов.

На что командующий заметил, что у некоторых слонов по четыре бивня, а у других бивней и вовсе не имеется[45].

– Такое я не учитывал, я имел в виду обычных слонов, – откликнулся Хоу.

Меж тем Тимур, потерпев поражение, понурил голову и возвратился восвояси.

Желая утешить, супруга его надоумила:

– Почему бы не использовать лабиринт[46]? Тут уж никакой Ван Мин не устоит!

Ил. 19. «Лабиринт» – памятник военной культуры Древнего Китая

Вот уж поистине – одним словом можно достичь процветания страны, а можно ее погубить. Тимур воспрял духом, собрал воинов и, выкрикивая проклятья, помчался на поле боя. На сей раз у Ван Мина был заготовлен иной план: «Как говорится, захватишь инициативу – разобьешь врага, промедление влечет поражение. К чему вступать в схватку, расставлять боевые позиции? Лучше наскочить на противника сзади и одним ударом отсечь башку». Он взял в одну руку траву-невидимку, в другую меч, подкрался к Тимуру сзади и рубанул что есть силы. Недаром сказано: от прямого удара можно уклониться, а бьют исподтишка – трудно защититься. Туловище Тимура разлетелось на куски, наводя ужас на туземцев. Воины разбегались, как крысы, а меч незримого Ван Мина продолжал сносить одну голову за другой – не успеют вскрикнуть, а уже замолкли навек. Оставшиеся в живых в страхе вопили: «Это Небо насылает на нас смерть!» Обхватив головы руками и втянув шею в плечи, они в страхе мчались кто куда. Некоторые поскакали в запретный город – невидимый Ван Мин за ними; другие проскочили через главные дворцовые ворота – Ван Мин проник и туда.

Оказавшись в покоях князя, Ван Мин вознамерился покончить и с ним.

Однако в этот момент в восточной части дворца материализовался даосский святой:

Мудрец поклонился трону и, согласно торжественному этикету, исполнил ритуальный танец почитания единства Неба, Земли и духов, иными словами, отвесил большой церемониальный поклон. Он назвался Златовласым даосом и, будучи святым, охраняющим государство, сообщил правителю, что среди находящихся в зале затесался подосланный Южной династией воин, намеревающийся убить государя. Князь рассмеялся:

– Неужто я не разглядел бы чужака среди приближенных? А буде не я, разве мои сановники проглядели бы?

Монах пояснил, что только он способен узреть нечестивца. Князь попросил показать убийцу.

– Сие несложно! – согласился монах.

От этих слов у Ван Мина от ужаса волосы встали дыбом: «Да как такое может быть? Трава, что ли, перестала действовать? Уберусь-ка я подобру-поздорову». Но тут же передумал: «С такими трудностями проник во дворец! Жалко ни с чем отступить. Может, монах просто морочит меня?»

А тот меж тем взошел на ступени трона, вынул из-за пазухи красный шелковый мешочек и достал из него зеркальце. В мире, пояснил он владыке, прославлены три чудесных зерцала: одно ограждает от нечисти, другое ее укрощает, а третье обнаруживает:

– Вот с помощью такого зерцала я и покажу вам истинное лицо подосланного убийцы.

Князь обрадовался, подозвал телохранителей, те укрепили зерцало на красных ступенях трона, и тут все увидели в нем отражение чужеземного воина: на голове шлем – что опрокинутая чаша, поверх толстого халата – двубортный длиннополый желтый кафтан без рукавов, подвязанный кожаным поясом, на ногах – мягкие сапоги, в одной руке – какая-то травинка, в другой – меч.

Ван Мин, хоть и был рядовым гвардейцем, отличался нравом упрямым и своевольным. «Эка невидаль, – подумал он, – зерцало, освещающее нечисть. Я вот назло всем не испугаюсь и не сбегу. Пусть все видят, каков воин Южной династии». И спрятал свою волшебную траву. Тут под стук колотушек осиным роем налетела охрана, его схватили, крепко связали и подтащили к трону. Ван Мин стоял перед князем выпрямившись, и тот разгневался, отчего это иноземный воин не преклонил колена.

– Хотите казнить – казните, хотите рубить голову – рубите, но на колени не встану.

– Глядите, каков храбрец-подлец! – рассвирепел князь. – Ты нарушил границы нашего государства, убил сотни моих воинов, украл талисманы, погубил главнокомандующего. Как ты посмел после этого явиться во дворец? Теперь-то я с тобой разделаюсь – напрасно говорят, что нельзя набрать озеро из растаявших сосулек или выжать масло из песка, уж я это сделаю! Сам смерти запросишь!

И приказал палачу отрубить наглецу голову.

Тут Ван Мин призадумался: «Отрубят голову – новая не вырастет, надо придумать, как выбраться!» Палач уже выхватил меч, когда он врастяжку произнес:

– Меня-то вы можете убить, да только на кораблях среди воинов несть числа моим дружкам. Как сказано, всех не истребишь[47].

Князь удивился – это кто ж такие? – и изрек:

– Ты совершил преступление – тебе и отвечать.

Но всё же приказал остановить казнь. А Ван Мин так же неторопливо продолжал:

– Я-то по натуре человек великодушный, но прямо скажу: есть на кораблях немало отчаянных сорвиголов. Среди них и мои сородичи, односельчане, однокашники, однополчане. Вместе учились – вместе сражались, знаем те же приемы и заклинания, одинаково убиваем – в плен не попадаем. Всего нас семижды семь – сорок девять человек: меня убьете, а остальные-то останутся. Нешто они простят такое?

Князь потребовал:

– Ну, коли ты эдакий достойный человек, почему бы тебе не выложить всё начистоту?

Ван Мин с нарочитой готовностью согласился:

– Да я вам все имена назову, чтоб знали, кого остерегаться.

– Прикажу принести кисть и бумагу, а ты запишешь, – предложил князь.

Ван Мин быстро сообразил, что его проверяют, не захочет ли он освободиться от пут, и намеренно предложил перечислить имена устно.

– Ты станешь быстро их называть, – возразил князь. – Как я успею всех записать?

Ван Мин снова решил одурачить князя и рявкнул:

– Ну, ты, презренный пес, будто не знаешь, как это делается! Позови сорок восемь человек, пусть каждый запишет по одному имени.

Тут уж князь уверился, что Ван Мин и вправду человек честный, и велел внести «четыре драгоценности» – тушь, кисть, бумагу, тушечницу. Слуги поставили всё на красные ступени. А поскольку с древности не бывало такого, чтобы писали со связанными руками, с Ван Мина сняли веревки. Один чиновник растер тушь, другой сдул пылинки с бумаги, третий передал ему кисть. Ван Мин протянул левую руку. На удивленный вопрос, не левша ли он, ответил, что одинаково действует обеими руками. А сам правой рукой схватил траву-невидимку – и испарился, как струйка дыма. Ищи-свищи его! Князь только грустно вздохнул – вот она, честность чужеземцев Южной династии! А придворные добавили: «Честные просто уходят, их и поймать можно, а лживый так вообще улетел».

Златовласый, поклявшись поймать ничтожного обманщика живьем и измельчить в порошок его кости, собрал почетный караул из всякой нечисти, уселся на Рыбу бирюзовых вод, взмыл в облака и помчался к Фениксовой заставе.

За это время Ван Мин успел подобрать на поле боя голову убитого Тимура и добраться до ставки, где и вручил командующему свой трофей. Саньбао наградил героя и принялся расспрашивать, как тому удалось проникнуть во дворец. Ван Мин признался, что снес бы голову и местному правителю, ежели бы его планы не сорвал Златовласый даос:

– Кабы не мои разнообразные таланты, стать бы мне на один чи короче. – И, видя недоумение командующего, пояснил: – Моя голова со шлемом как раз составляют один чи.

Преисполненный благодарности адмирал приказал подать герою целую бутыль вина, дабы тот успокоился и забыл пережитый страх.

И тут ординарец доложил, что явился Златовласый даос, восседающий на Рыбе бирюзовых вод, в сопровождении целого сонма всякой нечисти и духов, и вызывает на битву и Небесного наставника, и Государева советника. Ван Мин первым вызвался принять бой, одначе главнокомандующий оборвал:

– Нет, возгордившегося ждет поражение, презревший врага погибнет.

И всё же задумался – почему Златовласый вызывает на бой сразу двоих? Господин Ван посоветовал отправить одного Небесного наставника:

– Тогда будет честная схватка – даос против даоса.

Битва была жестокой и долгой – мечи летали во все стороны. Небесный наставник постоянно прибегал к волшбе: магическим жестом потирая ладони, он извлекал оттуда «карающий гром» и в течение всех трех дней направлял его на Златовласого, но тот устоял.

Небесный наставник понял, что его противник – крепкий орешек: «В схватке с ним я только зря теряю время». На другой день еще до появления мага на поле боя он сжег заклинания и воззвал к четырем небесным полководцам.

Те незамедлительно явились, однако оказались бессильны против мощного талисмана Златовласого. Тогда по просьбе командующего на поле боя выехал Государев советник с намерением убедить противника прекратить бой.

Златовласый выхватил меч, но Бифэн воскликнул:

– Так, так! У меня, буддиста, бритая голова что тыква, расколешь мечом на два ковша – зачем они тебе?

И не мешкая очертил колотушкой на песке вокруг себя магический круг.

Златовласый пустил в ход мантры и мудры, приемы черной магии, и вот уже с запада явился сонм небесных и земных злых духов. Помощь Бифэну оказали Будда Сакьямуни и дух планеты Марс.

К тому времени вести о побоище дошли до Нефритового императора. Он тут же созвал небесных духов всех рангов. Кого тут только не было: духи тридцати шести звезд Большой Медведицы, семьдесят два демона земли и духи двадцати восьми зодиакальных созвездий[48], духи звезд жизни и судьбы, а еще – известные по даосским трактатам двенадцать небесных полководцев, божества грома и молнии.

Возглавить подобное войско против Златовласого вызвались двое – Ли Тяньван с золотой пагодой в одной руке и огненным копьем в другой и небесный полководец Ночжа, третий сын[49] – исполин о трех головах и шести плечах: лицо цвета индиго, волосы что киноварь. Златовласый узрел тесные ряды заполнивших всё воздушное пространство небесных воинов и полководцев и пришел в смятение: он подбросил в воздух свой всесильный талисман – и вот уже повсюду разлился золотистый свет, землю и небо сотряс оглушительный удар такой силы, что Ли Тяньван не удержал башню, а у Ночжи исчезли все три его головы. От бессчетного небесного воинства не осталось ни тени, ни следов.

Государев советник, он же Светозарный Будда, долго выяснял во всех небесных владениях, кем изначально являлись в небесной иерархии Златовласый даос и его свита. Наконец удалось узнать, что Златовласый – всего лишь полубог, державший меч у престола Владыки севера в эпохи мира и порядка, коему так и не удалось стать верховным главнокомандующим. А его сотоварищи являли собой четырех духов огня и воды. В зверином обличии они со всех сторон света охраняли врата владений Владыки севера. Пришлось Бифэну снова побеспокоить Нефритового императора, и тому удалось выяснить, что все три мощнейших талисмана Златовласого даоса – золотая печать, волшебный меч и семизвездный флаг – украдены из дворца Владыки севера.

Возблагодарив Нефритового императора, Светозарный совсем было собрался уходить, как вдруг заметил у яшмовых ступеней трона двух крохотных, одного роста и возраста, послушников со спадающими на плечи волосами. Они и хихикали одинаково. На вопрос Светозарного, кто такие и почему всё время смеются, Нефритовый император ответил, что зовут их Хэ-Хэ, что означает Единение и Согласие[50], а усмешки – их привычка.

Ил. 1. Боги единения и согласия Хэ-Хэ

Подобное объяснение не понравилось Бифэну: «Делу время, а потехе час». Нефритовый император подозвал двойников и попросил их поведать буддисту свою историю. Те трижды почтительно обошли вокруг Светозарного, отвесили положенные поклоны, но, даже кланяясь, не могли сдержать усмешки в уголках рта. Преклонив колени, они повели свой сказ:

– Мы – братья, с детства, плавая по рекам и озерам, занимались торговлей и получали неплохую прибыль на наш мелкий товар. Другие продавали в убыток, а мы наживали деньги – с одного вложенного ляна получали десять, с десяти – сто, со ста – тысячу. И чем бы ни торговали – всегда наживались. И вот как-то раз мы решили: «А что если попробовать торговать, не сильно заморачиваясь прибытком?» И вот что произошло. В июне в самое пекло мы закупили полную лодку теплых шляп и отправились на торжище. Как раз в это время Цзоу Янь угодил в тюрьму, возмущенное несправедливостью Небо ниспослало иней[51], и всем понадобились шляпы. А где еще найдешь в июне продавцов шляп! Мы снова получили выручку в десятикратном размере. Другой случай. В декабре в самые холодные дни мы закупили весенние веера, нагрузили лодку и поплыли к месту торгов. А тут как раз Будда Майтрея снизошел на землю, и в декабре засветило солнце; жара стояла больше месяца, и всем потребовались веера. А где еще в декабре купишь веера? Мы развернулись вовсю и получили барыш в десятикратном размере. А то как-то произошел такой нелепый случай: плывя в лодке, встретили друга – его лодка шла нам навстречу. Мы поинтересовались, чем он торговал, что ему так споро удалось всё распродать. Лодки двигались быстро, и он не успел ответить, а только вытянул руку и покрутил пальцами. Оказалось, что он хотел подшутить над нами, показать, что главное – ловкость рук. Мы его неверно поняли и решили, что он показывает пять пальцев, намекая на «пять отростков» – так называют чернильные орешки[52]. Мы тут же набрали полную лодку этих «орешков» и отправились к месту торговли. А там в это время сборщики императорского двора собирали налог холстом. Каждая семья, каждый двор обязали представить ко двору черный холст, и всем для окраски не хватало именно чернильных орешков. Мы удачно расторговались и снова получили в десять раз больше, чем вложили. Даже при недопонимании нам везло. Ехали мы как-то с братом на коне, а навстречу всадники. Слышим – они переговариваются: «Низкорослый кизил». Оказывается, они просто хотели посмеяться над тем, что мы такие коротышки. А мы решили, что в этих местах хорошо продается кизил, нагрузили полную лодку и прибыли на торжище. Там поблизости в это время разместили на постой войска. Год выдался неурожайный, продовольствия не хватало. Ну, мы воспользовались моментом – и снова получили десятикратный навар. Не станем обманывать почтенного буддиста, каждый раз мы так наобум торговали и каждый раз получали прибыль, посему привыкли посмеиваться над нелепостями, вы уж простите нас.

Бифэн уважительно произнес:

– Вы в самом деле удачливы – возможно, вам известны многие секреты?

– Не скроем, поистине так, – признались двойники.

– В таком случае сможете ли вы победить четверых стражей ворот, что охраняют владения Владыки севера?

– Почтеннейший, не принимайте сие близко к сердцу. Они столь дерзки и бесстрашны лишь потому, что обзавелись мощными талисманами. Да что попусту болтать, мы с братом взмахнем рукой раз – один талисман у нас, дважды взмахнем – два унесем, трижды взмахнем – три заберем. Тогда они поймут, что коли у заклинателя сдохла змея – стоит ли дальше стараться зазря?

– А мы-то сбились с ног в поисках того, что нынче нашлось само. Оказывается, успех полностью в руках сих отроков.

И Светозарный попросил братьев на следующий день явиться пораньше на поле боя.

На другое утро Златовласый еще больше хорохорился. Лишь только начался бой, он подбросил талисман, рассчитав так, чтобы, падая, тот угодил Бифэну прямо в голову. Но тут нежданно-негаданно в вышине появились двое смеющихся бессмертных, перехватили талисман, спустились на благовещем облаке и передали его Светозарному. Бифэн внимательно его разглядел и удивленно воскликнул:

– Так вот что сие за вещица! Ясно, почему никто из бессмертных не мог ей противиться.

Это оказалась золотая печать Владыки севера, а ее наличие равнялось присутствию самого святого. Вот отчего все бессмертные старались уклониться от боя. Утеряв один талисман, Златовласый вытащил второй и также нацелил его на Бифэна. Да только и сей талисман двойники перехватили и передали почтеннейшему буддисту. Это был волшебный меч, изгоняющий и уничтожающий злых духов и оборотней, его взмах лишал божественной силы даже богов. Утратив два талисмана, Златовласый немедля послал депешу – фимиам веры, и тотчас явился черноликий полководец – знаменосец из дворца Владыки севера. В руках он держал сверхмогущественный семизвездный флаг, три взмаха коего способны превратить в бескрайнюю водную ширь всё – небо и землю, солнце и луну, горы и посевы, так что потребуется новый Паньгу, дабы заново сотворить мир. Черноликий собрался взмахнуть стягом, а бессмертные близнецы изготовились его захватить. Однако на сей раз они излишне поспешили, и черноликий их заметил:

– Я-то гадаю, отчего флаг не опускается, а это вы, маленькие духи-проныры, прячетесь в облаке и пытаетесь захватить талисман.

И погнался за ними на своем облаке. Молодые, бойкие, сметливые двойники мчались по небу с бешеной скоростью, а черноликий был в летах, да и туповат несколько, потому двигался гораздо медленней. Так и случилось – проворные исчезли, а неуклюжему пришлось повернуть назад. Черноликий обернулся и вновь стал угрожать милосердному Государеву советнику – мол, с помощью флажка он перевернет вверх дном весь мир. Буддист не мог допустить такое, и ему ничего не оставалось, как на золотом луче вернуться на корабль.

Бифэн доложил командующему, что пока не удалось окончательно сломить Златовласого мага благодаря удивительному флагу-талисману.

Прослышав о могуществе талисмана, главнокомандующие и слова вымолвить не могли, а военачальники от удивления аж рты пораскрывали.

– Ежели сей талисман столь опасен, то флотилии не суждено миновать Царство простоволосых, – вздохнул адмирал.

– Пока рано вести такие речи. Это как закон подъема по лестнице. Ежели из десяти уровней девять уже миновали, остается один. Иными словами, два талисмана удалось захватить, остался всего один, – успокаивал Государев советник.

– Одначе ежели говорить о семизвездном флаге, то правильней сказать, что мы взобрались только на одну ступень, а осталось еще девять.

– Я, скромный монах, не стану скрывать, есть у меня кой-какой план.

Сказывают, что Государев советник закрылся в молельне, погрузился в медитацию, высвободил дух, призвал буддийских божеств – стражей врат четырех сторон света[53] в буддийских монастырях – и поведал им, что желает нынче же отправиться в императорский дворец в Нанкине повидаться с императором:

– Вы, четверо полководцев, будете оберегать мое материальное тело[54]. Нерадивость приравнивается к тяжкому преступлению!

Отдав распоряжения, Бифэн на золотом луче перенесся на материк Джамбудвипа, приземлился в Нанкине, он же Цзиньлинь или Интяньфу, как его называли еще во времена империи Сун, и направился прямо в храм Чангань, что рядом с парком Юйхуатай.

Стоило Государю-Будде войти в храм, как божество-патрон города со всеми церемониями приветствовал его. Государев советник удивился, отчего императора нет в городе, и патрон ответил, что его величество перенес столицу и назвал ее «Северная столица» – Пекин. Почтенный буддист подумал: «Император – поистине спустившийся на землю Владыка севера, потому-то ему по душе север». Затем спросил:

– После сего события появились ли в Нанкине какие-нибудь заметные люди?

Хранитель города признал, что за последние год-два появился святой по имени Чжан Саньфэн, он же – Преемник великих, или Потомок великих наставников, по прозвищу Чжан Неряха[58]:

– Сей даос нынче недалеко, в округе Янчжоу, в Цюнхуа – храме Гортензий.

Государев советник попросил хранителя города позвать к нему святого. Получив приглашение, Чжан Саньфэн тотчас прибыл в храм, одернул одежду, трижды обошел вокруг Государя-Будды и почтительно отвесил восемь больших поклонов. Стоило Бифэну глянуть своими зоркими очами – и он сразу понял, что перед ним не небесный, а земной бессмертный.

– Можно узнать, как вас звать-величать, почтеннейший? Из каких мест будете? – обратился он к нему.

Чжан назвался и рассказал, что он из прибрежного южного уезда, значился в списках свободного населения[59] и монахом стал не с рождения. С ранних лет читал канонические конфуцианские сочинения, мечтал сдать императорские экзамены. Однако в те годы случился сильный неурожай, рис и зерно уродились не крупнее дикого петушьего проса, и ему пришлось связать свой жизненный путь с родным уездом:

– Поначалу занимался крестьянским трудом, но мало-помалу подучился, стал вести судебные дела. Всё бы ничего, только увидел в управе-ямэне несчетно несправедливостей и беззаконий. Тогда и утвердился в намерении оставить пост, ушел в даосский монастырь Чаотянь на горе Сишань.

– Отчего же у вас, даосского монаха, столь неопрятный вид? Отчего не стремитесь к чистоте? – подивился Бифэн.

– Хоть телесная оболочка, как говорите вы, буддисты, – всего лишь вонючий мешок из кожи, но с ней нелегко расстаться.

– Коли так, как вы собираетесь взращивать свою жизненную энергию и достичь прозрения?

– Мы, бессмертные, не признаем пяти земных титулов знати, зато у нас существует пять категорий бессмертных[60]: небожители, святые, земные бессмертные, человеческие пророки и духи. Стать небесным бессмертным труднее всего: необходимо сочетание высочайшего нравственного совершенства и благородных деяний, достижение прозрения – лишь тогда на Небе тебя занесут в реестр небожителей. Но и этого недостаточно – надобно, чтобы владыка земного мира пожаловал тебе почетный титул и внес твое имя в золотую книгу великих даосских мудрецов[61]. Лишь после этого ты становишься полноправным бессмертным небожителем и получаешь приглашение на Персиковый пир к Гуаньинь, а иначе навсегда останешься в ранге земных бессмертных.

Государь-Будда утвердился в мысли, что коли этот человек рассуждает лишь о двух категориях бессмертных, то, верно, сам он, не будучи небожителем, явно относится к земным бессмертным: «Попробую-ка помочь вознести его душу». Бифэн пригласил монаха отправиться вместе с ним в Пекин на аудиенцию к императору – владыке земного мира – и добиться внесения имени отшельника в золотую книгу небожителей. Святой Чжан с благодарностью отвесил большой церемониальный четверной поклон:

– Милость Государя-Будды бесконечна. Поистине редкостная встреча, всё одно как увидеть сказочную птицу раз в десять тысяч лет.

Золотой луч в мгновенье ока доставил их к руинам старинной Золотой башни[62], построенной древним правителем для даосских мудрецов. Об этом сложена ода, и в ней есть такие строки:

Меж тем стемнело. Государь-Будда спросил монаха, есть ли у того в Пекине знакомцы в Пяти армейских управлениях или в шести министерствах, а может, в шести отделениях и в числе тринадцати инспекторов Цензората[63] или в среде чиновников иных больших и малых ямэней? Чжан Преемник великих признался, что знает всех, но дружит с немногими:

– Тех, с кем просто знаком, перечислять не буду, скажу лишь, что в давние времена близко знавал начальника Ху из Ведомства церемоний. Когда тот был еще ребенком, я передал ему крупицу элексира бессмертия во спасение его души.

Бифэн заметил, что в таком случае именно этот человек может ему посодействовать. А увидев недоумение на лице святого, пояснил, что, согласно мандату светлейшего государя, он отправился с флотилией в Западный океан. Нынче в Царстве простоволосых ему понадобилась подмога, дабы справиться со Златовласым святым:

– Сей маг способен к бесконечным превращениям. Он весьма опасен, ибо у него в руках могущественный стяг, коим он грозит ввергнуть в бездну весь мир.

Государь-Будда объяснил, что четверо повелителей воды и огня, сопровождавшие Златовласого, также буянили, воспользовавшись тем, что Владыка севера временно спустился в мир людей. Чжан высказал мысль, что в таком случае император, как раз и являющийся земным воплощением гуманного и великого Владыки севера, мог бы усмирить Златовласого со всей его свитой. Бифэн испытал глубокое удовлетворение от подобного единодушия:

– Лишь близкий друг услышит стон души, но невозможно передать его чужим. Я побеспокоил бессмертного именно ради встречи с императором.

– Ученик готов исполнить любое приказание Государя-Будды.

– Прошу лишь об одном – с помощью истинной сердечной природы государя усмирить бесчинствующих повелителей воды и огня.

– Готов немедля отправиться к императору. Не понимаю лишь, причем тут мой знакомец из Ведомства церемоний?

– Неужто нe слыхали старинную поговорку – без опытного рыбака не разглядишь волну издалека?

Святой Чжан понимающе закивал, вскочил на благовещее облако и через миг опустился перед зданием Ведомства церемоний. Время близилось к полуночи. Преемник великих внимательно огляделся и увидел, что из двух дюжин ночных стражей у ворот ведомства кто спит крепким сном, кто сидит, кто громко перекрикивается, а кто вышагивает туда-сюда. На святом был травяной плащ, а поверх – накидка с капюшоном[64]. Он прямо за воротами расстелил плащ, под голову положил накидку и тотчас заснул, сладко похрапывая.

Ил. 3. Соломенный плащ-дождевик

Храп был не обычный, а громоподобный, да только исстари учили: спи на кровати, да не смей храпака давати. Можно ли так развлекаться у ворот Ведомства церемоний! Стражники навострили уши – кто храпит, кто тревожит покой вельмож? Стали сваливать один на другого: «это ты» – «нет, это ты» – всяк отнекивался. Наконец, нашелся некто разумный, кой предложил не галдеть, а проверить по спискам и найти храпуна. Искали-проверяли – вроде нет такого. Прислушались повнимательней – а храп-то из-за ворот несется.

Распахнули ворота и увидели спящего даосского монаха, вдобавок источавшего крепкий запах вонючей гаоляновой водки. Язвы на теле и чесоточная сыпь усиливали отвратительное зловоние. Охранники возмутились:

– Ну и даос, напился и дрыхнет прямо у ворот! Не думает о том, что буддийские и даосские монахи Поднебесной обязаны с особым почтением относиться к нашему ведомству с его Отделом жертвоприношений!

Одни кричали:

– Завтра доложим начальству, пусть его вышвырнут за городские ворота, проучат как следует, спросят за преступление и отправят по этапу в родные места.

Нашлись и те, кто вступился за беднягу:

– Братья, ведь наше ведомство – это переправа на пути к совершенствованию. Исстари говорится: император по дороге не замечает пьяного на пороге. Нам ничего не известно об этом монахе – из каких мест прибыл, что заставило его покинуть родных и скитаться на чужбине. Буде его признают виновным и вышвырнут из столицы, нешто тем самым мы не нарушим высокие принципы нашего ведомства? Пожалеем его и оставим в покое!

Кое-кто добавил:

– Как говорится, убивая – до крови дойди, а спасая – не застревай на полпути. Давайте перетащим его на дорогу для императорских экипажей, пусть протрезвеет и катится, куда хочет. А ежели оставить его здесь, то завтра всё одно неприятностей не оберешься.

На том и порешили. Подошел один охранник – не смог поднять монаха, подошел второй – и вместе не подняли, к ним присоединился третий – и втроем не справились; взялась дюжина, а затем и вторая – даже на чуток не сумели приподнять спящего.

Тут охранники и впрямь осерчали:

– Хотим его перенести, а он, бесстыжий, вон что вытворяет!

Кто-то предложил:

– Вытащим засов из ворот и огреем его пару раз, посмотрим, продолжит ли он нагло упираться!

Так и сделали: один из охранников выдернул засов и хватил им Чжана по голове. А тот в душе только посмеивался: «Да что засовы – им не удастся расколошматить и всё мое тело, сей вонючий кожаный мешок». Он легонько, совсем незаметно щелкнул пальцем по засову – глядь, а засов ударил вражину-охранника. Тот не заметил, чтобы задвижка выскользнула из рук, посему не понял, как она могла его ударить. Ему ли догадаться о магических трюках бессмертного Чжана? Он подумал, что кто-то из своих решил под шумок с ним поквитаться. Он снова дернул задвижку, а та вдруг – бам! – и отлетела не меньше чем на двадцать пять ли. Никак не ожидая подобного, охранник не остерегся, и засов шмякнул кого-то из его сотоварищей по руке с такой силой, будто гора Тайшань обрушилась. С воплем «Чего дерешься?» ушибленный применил прием «пьяного ушу»[65] под названием «бессмертный даос уклоняется от промелькнувшей тени». В ответ услышал: «Это я тебя ударил? Да это ты вырвал засов у меня из рук!»

Так-так, двое уже осерчали, да в темноте и не различить, кто с кем ругается. И пошло: один двинул кулаком, используя прием «ласточка охраняет гнездо», другой ударил с позиции «ворон бьет крылом», третий кому-то всю физиономию разукрасил, затем последовал чей-то удар «собираем виноград» в стиле тайцзицюань. В ход пошли основные приемы цюаньшу[66] – удары с позиции «петушиная стойка на одной ноге», а то и в стиле «подчинение тигра». Ух! Один за другим посыпались приемы в технике «четыре равновесия»[67]: высокий, средний, «колодезный сруб», «каменная ступка». Удар – «тигр обхватил голову лапами», и снова удар за ударом: «дракон показал когти», «подражая крылу феникса», «сломать крыло фениксу», «обхватить голову», «удар плетью», «семизвездный кулак», «бес бьет ногой», кулаки молотят «безостановочно, что пушечные ядра»[68], «хватка кулаком снизу», «конный разведчик», «крадущийся по земле тигр». А вот уже используются приемчики тайцзицюань: «нападая, отступать – слабость рождает силу», «отбросить лишнее – восполнить недостающее», «выбросить ногу вверх – нанести удар снизу», «стойка на руках» и всякие ложные выпады – ногой и прочие, а еще приемы «небо, полное звезд», «огонь наполняет сердце», «рассыпавшиеся цветы устилают крышу». Кто-то сумел увернуться (ты увернулся – я бил вхолостую, я увернулся – твой удар мимо), кого-то схватили, на кого-то наступили, и вот уже куча-мала: и ногами пинают, а то и вместе на одного наваливаются. И все думают, что избивают монаха, поэтому приговаривают: «Ох, простите грехи наши». Никто и не сообразил, что монах по-прежнему преспокойно спит, а они колошматят друг друга.

Бузили всю ночь до рассвета, пока трижды не пробило деревянное било, открылся центральный вход ямэня, и во внутреннем дворе появился сам министр Ху. Как сказано поэтом, нашим современником, на рассвете вошел в золотые врата, прислуживал на пиру в императорском дворце. Услыхав шум и гвалт, он тут же приказал привести к нему крикунов – оказалось, это вся смена ночных стражей. Министр зело осерчал от подобных бесчинств перед воротами государственного ведомства. Охранники принялись было оправдываться – это-де даос, напился и дрыхнет тут, но сановник отрезал:

– Гоните взашей бродягу пьянчугу, и все дела.

Охранники признались, что заваруха поднялась из-за того, что они не в силах сдвинуть спящего с места:

– Простите за беспокойство, господин!

Министр понял, что требуется подмога. Подозвали человек семь-восемь носильщиков паланкина. Взялись все вместе, но так и не смогли поднять монаха. Тогда министр распорядился:

– Пусть охранники за ним присмотрят, а я вернусь с утренней аудиенции у императора, тогда и порасспрошу его.

И вельможа собрался выйти за ворота. Тут Чжан Саньфэн встрепенулся: «Упущу господина – не попаду к императору». Вы только взгляните, как он ловко вскочил, быстренько потер лицо, несколько раз встряхнулся всем телом! Охранники изумились: «Гляди-ка – да это вполне симпатичный и благовонный монах, ну и чудеса!» А дело в том, что Чжан Саньфэн снова принял облик святого. Что сие значит? А вот что: святые спят согнувшись, как лук, зато стоят прямо, как сосна, движутся стремительно, как ветер, голос их гудит, словно колокол. Даос в несколько шагов догнал вельможу и обратился к нему:

– Уважаемый Ху, я, Чжан Преемник великих, бью пред вами челом.

Сановник явно не вспомнил его, и даосу пришлось подсказать, что он тот самый монах Чжан Саньфэн, что когда-то приносил ему чудодейственное лекарство. Господин Ху свел воедино всё сказанное монахом и его осенило:

– Так вы и есть высокочтимый Чжан Саньфэн!

Почему он так уважительно назвал монаха? Когда-то в давние времена, еще до того, как господин Ху поступил в учение, у него парализовало половину тела: никакие лекарства не помогали, он был в отчаянии. Ему посчастливилось встретить Чжан Саньфэна, кой тотчас прознал его звезду, а посему преподнес зернышко снадобья бессмертия, и немощный сразу излечился. Тогда юноша воскликнул: «Я ничем не могу отблагодарить тебя за твое удивительное лекарство!» Монах откликнулся: «Нынче мне не нужно вознаграждения. Одначе в будущем, когда вы станете первым вельможей при дворе, призовите меня, и вы сможете сполна удостоить меня вашими милостями». Министр был человеком высоконравным и всю жизнь помнил обещанное.

А Саньфэн меж тем продолжал:

– С тех пор как господин получил высокую должность, прошло много времени, но я никогда не осмелился вас беспокоить. Нынче же специально прибыл в Пекин нижайше молить господина об услуге.

Господин Хэ извинился, сказав, что поутру идет на аудиенцию к императору, и предложил досточтимому даосу подождать его во внутреннем флигеле:

– Вернусь, и мы всё спокойно обсудим.

Но Чжан откровенно признался, что цель его приезда – встреча с императором, посему он просит доложить о нем государю.

– Тотчас же сделаю! – выразил готовность вельможа, приказав подвести даосу коня. И вот уже сановник въезжает в дворцовые врата.

На аудиенции министр Ху дождался, пока остальные вельможи завершат свои доклады трону, и обратился к императору:

– Ваше Величество, за вратами ожидает святой из высших небесных сфер, кой считает для себя весьма желательным лично предстать перед Вами. Я, Ваш верноподданный, не осмеливаюсь вмешиваться впредь до особых указаний. Жду высочайшего решения.

Император уважал министра Ху как человека, который не станет зря болтать, а кроме того – предоставлялась редкая возможность лицезреть святого. Государь вельми обрадовался и повелел немедля пригласить даоса в зал.

И вот Чжан Саньфэн, оправив одежду, предстал пред императором. Стоило тому узреть белые волосы и моложавое лицо монаха, весь его величественный, отрешенный от суетного мира облик бессмертного, его степенную походку – он словно горделиво и величественно парил в воздухе, возвысившись над обыденным, – как сердце Высочайшего наполнилось невыразимым счастьем. Чжан Саньфэн отвесил пять земных поклонов с трехкратным битием челом в пол[69] и трижды прокричал здравицу в честь императора.

А тот – золотые уста и яшмовые речи – обратился к нему, назвав «небесным бессмертным», и монах в знак признательности положил земной поклон. Почему? Да потому, что в канонах сказано: «Слова государя – шелковая нить: будучи произнесенными, сплетаются [людьми] в толстый шнур; слова государя – шелковый шнур: будучи произнесенными, превращаются в бурный поток»[70]. Уж коли сам император поименовал даоса «небесным бессмертным», сие означало, что Чжану пожалован сей почетный титул. И всё благодаря мудрости и провидческому дару Государя-Будды. Чжан Саньфэн был безмерно счастлив.

Император почтительно поинтересовался, отчего бессмертный не занят совершенствованием сердечной природы и взращиванием истинного в каком-либо из знаменитых храмов: какое божественное предначертание привело его нынче в дворцовый зал?

– Я, ничтожный, – ответствовал Чжан Саньфэн, – наслышан о том, что в древности всяк государь заботился о народе так, будто тот испытывал страдание, и искал истинный путь так, будто еще не достиг его. Посему и прибыл во дворец поклониться государю.

Услышав, что мудрец приводит изречение, вошедшее и в даосский, и в конфуцианский каноны, император решил: «Сей даос – воистину последователь единства трех религий». Довольный, он смиренно произнес:

– Мы живем в сокрытых от мира покоях, нам не слышны стоны страждущих от голода и холода в деревнях. Боюсь, нельзя сказать, что мы заботимся о страданиях народа.

– Гуманность древних правителей подобна Небу, их добродетель бесконечна. Есть ли в грядущих поколениях те, кто не отдает им должное?! Ежели ныне отец наш чтит их, то в сем и есть залог благополучия страны и народа, – возразил Чжан Саньфэн.

– Жизнь человеческая проходит меж небом и землей – как людям избежать тягот и страданий?

– Страдания, равно как и удовольствия, имеют и причины, и следствия. В человеческой судьбе они неразрывно связаны.

– А что можно сказать о жизни, кою ведете вы, ушедшие от мира монахи?

– Мы, скромные монахи, следуем причинно-следственной связке удовольствия.

– Поведай нам об этом.

– Сердца наши ничем не замутнены, мы не выставляем напоказ свои деяния. Днем довольствуемся чашкой проса и плошкой люцерны. Набросив утепленную накидку, нараспев читаем вслух даосский «Канон Желтого Двора», изучаем древние каллиграфические стили письма. При этом мы безмятежны, и душа преисполнена счастья. Порой сидим в раздумьях о великой гармонии вселенной, постигаем сумрак небытия. А то, случается, гуляем по сплетенью дорог или запутанных троп полевых, бродим в лесу или вдоль берега, странствуем вольно и блаженно. Иногда просто любуемся всем, на чем глаз остановится, а то выражаем свои чувства вслух или записываем пришедшие в голову строки. Обращение к безыскусному миру природы помогает раскрыть собственные глубинные потайные мысли и чувства. А сопутником нам – свежий ветер и светлая луна. Сие ли не есть удовольствие?

– А теперь поведай о страданиях простых людей.

– О земледельцах и шелководах давно написали поэты: «Во второй луне шелк-сырец продать успевай, в пятой луне – недозрелого риса сбудь урожай»[71]. Это ли не горести? И про книжников сказано: «До поздней ночи при свече читают, их на рассвете будят петухи». Они столь усердны, что могут протереть до дыр железную тушечницу, – сие ли не горести? Ремесленники и мастера всех цехов выбиваются из сил, не жалеют времени, пускаются на всякие хитрости, а всё не могут справиться с голодом и холодом. Сие ли не горести? Коробейники бродят по стране, преодолевая реки и горы, спят, что называется, покрыв главу луной и завернувшись в звезды. Сие ли не горькая судьбина? И чиновников поэты не забыли: вскочив поспешно от ударов гонга на рассвете, боятся к государю опоздать, как в школу дети. Сие ли не горечь судьбы? Отец наш, обремененный государственными заботами, поздно ложится, читает важные труды и рано встает. Сие тоже не сладкая доля!

– Да, ты всё верно изложил. Но как избежать страданий?

– Надобно во всём соблюдать меру, довольствоваться тем, что имеешь. Об этом еще несколько веков назад сказано в стансах нашего великого философа Чжу Си «Невзгоды и тяготы трудовой жизни»:

И в других стансах говорится:

Посему нашим древним философом сказано: «Кто знает меру, у того не будет неудачи. Кто знает предел, тот не будет подвергаться опасности»[72], – закончил речь Чжан Саньфэн.

– Познать меру непросто, – вздохнул государь.

– Однако ежели ее не соблюдать, императору трудно будет избежать переменчивости и непостоянства[73].

– Неужли сие столь обременительно?

– Нынче, когда отец наш вступил во дворец, тут яств столько, что всего не съешь, парадных облачений столько, что все не наденешь. Привязанность к ним тщетна и ведет к страданиям, в этом и таится толика непостоянства.

От подобной дерзости лицо государя потемнело от гнева, и он приказал тайной службе – стражам в парчовой одежде – вытолкать монаха вон. Сам император встал – только парадные одежды развеваются – сел в экипаж и покинул дворец.

Чжан Саньфэну сего оказалось достаточно, дабы заполучить истинную духовную природу[74] государя. Вернувшись к Бифэну, он вытащил из рукава свою крохотную тыковку – талисман с запрятанным в ней духом императора как Владыки севера – и передал ее Государю-Будде. Тот, не скрыв радости, на золотом луче вернулся на корабль и вновь принял земной облик.

В следующем бою стоило Златовласому даосу поднять семизвездный стяг, Бифэн молча отвинтил крышечку драгоценной тыковки и направил золотой энергетический луч прямо к Северным небесным вратам. В тот же миг Златовласый услыхал с небес грозный окрик: «Кто смеет размахивать флагом?» Потрясенный, маг поднял голову – то был глас самого Владыки севера. При виде его Златовласый тотчас опустил флаг и умчался. И тут золотой луч высветил всю свиту Златовласого.

– Как вы смели самовольно покинуть Небесные врата и устраивать беспорядки в земном мире? – обрушился на них Владыка севера.

И в наказание приказал отослать всех четверых звероподобных стражей Небесных врат в царство тьмы на веки вечные без права освобождения. Только благодаря заступничеству милосердного буддиста они смогли вернуться обратно в небесную обитель.

А Государь-Будда, вобравший в золотую тыковку энергетические потоки истинной духовной природы Владыки севера, снова перенесся на золотом луче в город Пекин. Чжан Преемник великих встретил его со всеми положенными церемониями: трижды обошел вокруг и отвесил восемь поклонов. Затем сообщил, что с тех пор, как истинная духовная сущность государя переместилась к Северным небесным вратам, императору неможется. Буддист немедленно вручил Чжану тыковку, хранившую сию духовную энергию.

И вот Чжан Саньфэн, набросив плащ и накидку и держа обеими руками драгоценную ношу, явился на вновь проложенную главную улицу новой столицы – Чанъаньцзе. Он шел медленно, сильно раскачиваясь: безумец – не безумец, пьяный – вроде и не пьяный. Вдруг кто-то из местных вскричал: «Вон тот в плаще с накидкой – не Чжан ли это Неряха?» Упоминание имени святого вызвало переполох среди блюстителей порядка в пространстве девяти городских ворот Пекина, среди командиров гарнизонов всех пяти районов столицы, а также горожан, заполнивших в это время улицы и переулки столицы. Все они поспешили к месту явления святого духа и окружили Чжана. Тот не мог взять в толк проявленного к нему интереса:

– Чего столпились?

И тут со всех сторон заорали:

– Ты еще спрашиваешь? Да ты государственный преступник! Сановники судебного отдела Ведомства церемоний повсюду развесили объявления – за твою поимку обещана награда в несколько сот лян!

– Что такого я совершил? – удивился Чжан.

Ему объяснили, что с тех пор, как он, даос-грязнуля, чем-то огорчил государя, тот занедужил. Он стал меньше есть, чурается увеселений. Сие не на шутку встревожило сановников Ведомства церемоний:

– Они уж так расстарались, составляя планы твоей поимки, боялись, что не смогут тебя разыскать. Как ты решился явиться сюда и чванливо разглагольствовать? Принимаешь нас за дураков? Думал, не узнаем тебя?

– Хватит шуметь, – прервал их Чжан, – ведите-ка меня лучше в Ведомство церемоний.

Чжана отконвоировали в ямэнь, а оттуда доставили к дворцовым вратам в ожидании высочайшего решения. Из дворца последовало распоряжение стражам в парчовой одежде – отправить даоса в тюрьму и содержать там до утверждения приговора. Чжан заявил, что нет нужды прятать его в камеру смертников, гораздо полезнее дозволить ему проверить драконовы жилы[75] – пульс императора.

– Государь немедля поправится и будет здравствовать тысячу лет, – пообещал он.

Чиновник, подносящий доклады трону, отправился в государевы покои и, получив от императора новое указание, обратился к военным и гражданским сановникам, дабы выведать, кто возьмется рекомендовать монаха и выступить его поручителем. Вызвался его давний знакомец – тот самый начальник Ведомства церемоний, почтенный Ху. Допрежь всего он поинтересовался у Чжана, как именно святой собирается проверять пульс государя, и тот смиренно отвечал:

– Я всего лишь простой монах, далекий от этикета, а перед нами сам император. Нешто я осмелюсь собственными руками коснуться его драконовых жил? Прикажите кому-нибудь из дворцовых евнухов принести алую нить натурального шелка длиной в сотню чжан, один конец привяжите к запястью государя, другой передайте мне[76]. Скажу без хвастовства, я отличный врачеватель.

Начальник Ведомства церемоний всё слово в слово доложил государю и, получив высочайшее одобрение, приказал доставить алую нить. Чжану Неряхе удалось успокоить пульс, государь возрадовался, а все его недомогания отступили. Как же святому посчастливилось вылечить государя? Оказывается, истинная природа императора как Владыки севера – та, что была заключена в золотой тыкве, – через алую нить проникла в его сердце. Поэтому с тех пор перестали употреблять такие слова, как «щупать пульс», а стали выражаться красиво: «в императорском лазарете пульс проверяют по алой нити». Может, сие и ложь, мир полон разными слухами. Так что – хитроумно или нет действовал Государь-Будда? Как можно оценить посредничество Чжана?

Взгляните на государя – брови разноцветные, как у древнего правителя Яо, а зрачки двойные, как у Шуня[77]. Трижды просвистел государев кнут, и все сановники собрались в тронном зале. Вошел император, придворные возликовали и стали отбивать поклоны. Последовал государев указ – наградить начальника Ведомства церемоний ценными шелковыми тканями, пожаловать ему высший титул, присуждаемый за особые заслуги, и назначить опекуном наследника престола. Затем огласили еще один высочайший указ, касающийся Чжана Преемника великих. Все загомонили: мол, вон как ветер переменился, какая удача привалила даосу! Да только напрасно искали монаха по всему дворцу, да что там – по всему городу, дабы император мог вручить высочайше пожалованный почетный титул «небесного бессмертного». Святой Чжан, притворившись, что ни о чем не ведает, по совету Государя-Будды вознесся в небесные дали, в свою горнюю обитель.

Светозарный же на золотом луче вернулся на флагманский корабль.

Бифэн подробно поведал командующим и прочим военачальникам о встрече с Чжан Саньфэном, а также с императором в новой северной столице.

Господин Ма заинтересовался:

– Как случилось, что столицу перенесли из Нанкина в Пекин – нешто Пекин лучше?

Военачальник евнух Хун заметил:

– А как там в Пекине насчет инспектората евнухов-блюстителей этикета[78]?

– Да, – вмешался евнух Хоу, – построены ли там внутренние помещения для нас?

Вице-адмирала Вана куда более интересовало, есть ли в Пекине столь же вкусные, как в Нанкине, запеченные утки, гуси, куры, тушенные со специями свиные рульки, а также вина – знаменитое вино эпохи Тан в керамических кувшинчиках[79], изысканные вина высокой очистки, разные виды водки вроде «трех белых»[80] – а еще правда ли, что там можно выпить на улице прямо у стойки[81]?

Ил. 4. Традиционные танские керамические кувшины для вина

Адмирал прервал их болтовню и сообщил, что намедни, в соответствии с поручением Государева советника, полусотне латников удалось схватить Златовласого даоса, однако тот исчез, не оставив даже тени. Государев советник предположил, что путем совершенствования Златовласому удалось освободиться от бренной плоти и вновь стать небожителем.

– Беда в том, – продолжил Саньбао, – что четверо странных на вид небесных военачальников – у каждого власы разного цвета – продолжают чинить беспорядки в городе, и нашим воинам не удается их одолеть.

Командующий немедля призвал Ван Мина, вручил тигровую пластинку и приказал осторожно пробраться в город и постараться разобраться, каков из себя местный князь.

Проникнувшему во дворец Ван Мину удалось вызнать у местного владыки, что его приближенные тоже недовольны явлением в их стране четверки магов с разноцветными волосами:

– Они весьма странные и подозрительные. Появились сразу после исчезновения Златовласого, назвались монахами, взялись охранять городские ворота. Даже наши люди от них страдают. Почему? Да потому, что они стоят у всех ворот, один выбрасывает огненные столбы, другой – распространяет дымовые облака, третий раздувает ветер, четвертый нагоняет дождь. Так и получается, что жители не могут выбраться наружу за городскую стену, а проживающие за стеной или пришельцы из других мест не могут войти в город.

– Да что вы мне тут сказки рассказываете! – возмутился Ван Мин.

– Ни полсловечка не вру, не верите – можете и меня, и всех придворных стереть в порошок, – заверил князь.

Ван Мин доложил обо всём Государеву советнику и даже немного приврал:

– Почтеннейшему решать, но эти даосы могут причинить вред не только нам с вами, но и населению этой страны. Маги столь кровожадны, что нынче поклялись: ежели не одолеем войско Южной династии, уничтожим под корень всех жителей Царства простоволосых – мужчин, женщин, детей, стариков без разбору.

Ван Мин ляпнул сие наобум, но недаром говорится: привалит везенье – уму просветленье, всё само собой и складывается. Как так? А вот так: Государев советник своим прозорливым оком еще ранее узрел, что страну ждут великие беды, кои продолжатся три года, и это повергло его в кручину. А тут еще сообщение Ван Мина! Сие ли не взывало к его принципам милосердия и сострадания?

Государев советник принял решение спасти простоволосых, спрятав их в фениксово яйцо.

– Да как же они там уместятся? – удивился командующий.

Тогда буддист напомнил Саньбао знаменитую историю о переметной суме, в которую были заключены две гексаграммы «Ицзина», означающие небо и землю, силы инь и ян[82]:

– Туда запихни хоть жителей всех четырех континентов, они только один уголок займут. Посему не представляет никакого труда спрятать в это яйцо жителей маленькой страны. А через три года я их выпущу.

Страна опустела, а Государев советник на золотом луче проник к Нефритовому императору, кой вызнал, что четверо магов и есть преобразившийся бывший почетный караул Златовласого даоса.

Вернувшись на корабль, Государев советник вызвал командира Тан Ина:

– Опасаюсь, что маги не успокоятся, опередят нас и будут творить бесчинства в следующем на нашем пути государстве. Посему обеспокою вашу супругу Хуан Фэнсянь, зело сведущую во всякой волшбе, просьбой отправиться вперед и хорошенько разузнать, что за государство ждет нас впереди, в каком виде предстанут там маги. На основании ее сообщения я смогу принять надлежащие меры.

И драгоценные корабли на всех парусах двинулись дальше при попутном ветре – прямо в Западный океан.

Если вам интересно знать, куда далее отправилась флотилия и какие препятствия ее там поджидали, слушайте следующую часть.

Часть седьмая[83],

коя глаголет о битвах с враждебным Цейлоном, о нравах Кочина, хитроумных гаданиях Ван Мина в Каликуте и о Царстве златоглазых

Сказывают, что флотилия продолжала путь без происшествий. Хуан Фэнсянь, выполняя поручение Государева советника, с помощью магии выбралась из водного схрона на сушу и, легко перемещаясь с места на место, всё вызнала, после чего мигом вернулась восвояси. Тан Ин с нетерпением принялся допытываться, в каких странах она побывала и с кем встретилась, но та отрезала:

– Кое-где побывала, кое с кем встретилась. Как сказано древними, с близкими говори о личном, с государем говори об общественном. Не стану рассказывать, пока не встречусь с Государевым советником.

Супруг не стал перечить.

С первыми лучами солнца Фэнсянь явилась к Бифэну и сообщила:

– Поначалу я оказалась на горе Маошань[84], где в прибрежных водах тьма коралловых дерев, и вскоре добралась до гористого острова Цуйлань[85]. Люди там живут в дуплах дерев или в пещерах, ходят нагие, только спереди и сзади прикрыты листьями.

Государев советник напомнил известную легенду:

– Когда-то в тех местах побывал Будда Сакьямуни. Сбросив рясу-кашью из разноцветных лоскутов, он окунулся в эти воды, а местные жители украли его одежду. Будде ничего не оставалось, как проклясть их: «У этих тварей облик человека, а сердце зверя. Впредь не носить им одежды, а у тех, кто осмелится, кожа сгниет».

– Далее на пути, – продолжила повествование Фэнсянь, – находятся важные ориентиры – гора Клюв попугая, а еще дальше – мыс Святилище Будды[86], там и раскинулся Цейлон[87].

– Государство сие невелико, – заметил Бифэн. – Однако известно ли тебе, что оно изобилует множеством древних памятников?

– Да, – ответила Фэнсянь, – там в Берувеле[88] стоит буддийский храм, и в ступе хранится веками не разлагающаяся частица мощей Будды. Ниши для статуй будд в сем храме вырезаны из алойного дерева и инкрустированы драгоценными камнями – тонкая работа. Там еще хранятся два зуба Будды[89] и много других реликвий.

– Верно, – подтвердил патриарх, – это то самое место, где Будда вошел в нирвану. Там на камне отпечатался след его ступни длиной два чи и глубиной пять цуней[90], и в этой лунке никогда не высыхает чистая вода. Промоешь глаза – взор на всю жизнь останется ясным, ополоснешь лицо – кожа до старости сохранится чистой и гладкой. В десяти ли к северу высится еще один пик: там на камне видны отпечатки ступней Адама, первочеловека, длиной восемь-девять чи, а в центре – глубокая, в два чи, ложбинка с водой[91]. В полнолуние первого месяца года по лунному календарю жители по ней гадают: коли вода прозрачная, то жди засухи, а ежели мутная – год выдастся дождливым. Так ли, нет, но люди почитают сие место как святое.

Ил. 20. Стела во славу Будды, Аллаха и индуистских божеств, установленная Чжэн Хэ на Цейлоне

– Я не рассматривала всё столь внимательно, – призналась Фэнсянь.

Государев советник осведомился, не повстречала ли там Фэнсянь чужеземцев.

– Страна небольшая, я бы их сразу заметила, – уверила та. Затем продолжила: – А еще дальше расположены Мальдивские острова[92] – в Китае их называют Горными водопадами.

Рис. 4. Южная Азия в XV веке

Государев советник растолковал, откуда пошло подобное название:

– Три горы встают из моря, словно каменные врата, – природная городская застава, а по склонам сбегают потоки воды. Среди трех тысяч крошечных атолловых островов найдется восемь крупных островных скоплений – Мулаку, Фадиффолу[93], Тиладуммати, Миникой[94], Калпени, Каваратти, Андротт и Мале. И еще есть полуостров протяженностью более трех тысяч ли – там тоже имеется участок мягкой воды.

– Воистину, почтеннейший везде побывал и всё повидал! – не сдержала восхищения Фэнсянь. Затем добавила: – А дальше за островами находятся еще два государства – большой и малый Коллам[95].

– Это небольшие страны.

– За ними лежит другое государство.

– Крупное или нет?

– Самое большое в Западном океане и самое удивительное.

– Коли так, то это, без сомнения, Каликут[96]. А там ты чужаков не заметила?

– Третьего дня объявились четверо даосских монахов в одеждах разных цветов – синего, красного, белого, черного. Они заявились к государю и наплели, будто прибыли из небесной обители восьми бессмертных и желают собрать подаяниями десять тысяч лян золотом и сто тысяч лян серебром на постройку буддийского храма и статуи Будды. Объяснили, что подвигло их на подобное деяние: «И ста дней не пройдет, как вашу страну постигнут великие бедствия – военное нападение. Большинство жителей обречено на погибель. Хотим упредить, ибо, как говорится, при ярком свете и от копья можно уберечься, а во тьме и стрелы трудно остеречься. Сооружение храма и статуи Будды Вайрочаны[97] водворит порядок и спокойствие в стране». Правитель, как положено, поинтересовался планом строительства. Монахи убеждали, что от князя требуется только принять решение и собрать деньги: «Мы, ваши наставники, обеспечим порядок и спокойствие в стране». «Вы желаете тайно или явно устранить беды-несчастья?» – допытывался король. «Какое бы войско ни прибыло, мы расправимся с ним так, что и следа не останется», – уверяли маги. Тоска и печаль наполнили сердце князя. Но он всей душой доверился магам, поклонился им как наставникам и пожертвовал деньги на строительство храма. А сам тем временем повелел начать военные учения, тренировать солдат. Ну, что, не странные ли пришлецы? – закончила свой рассказ Фэнсянь.

– Теперь эти мерзкие твари в Каликуте воду мутят, пора принять меры, – подвел итог Государев советник.

Он отправился к командующему и подробно передал собранные Фэнсянь сведения:

– С магами я разберусь, хотя впереди нас ждут еще пять малых государств и одно крупное – Каликут. А уж переброска войск и расстановка командиров – сие в вашем ведении.

С этими словами буддист откланялся.

Саньбао пригласил на совещание вице-адмирала Вана. Тот высказался так:

– Западным варварам чуждо просветительское влияние совершенного правителя. Сколько бы мы ни посылали воинов, они не покорятся. Мы плывем в эту страну впервые, путь нами не изведан. Не лучше ли выслать несколько дельных командиров и убедить неприятеля сдаться? Буде проявят строптивость, подумаем, что делать дальше.

Адмирал согласился и тотчас приказал вызвать к нему четверых военачальников из евнухов и командиров четырех дивизий. Первым повелел плыть вперед и выполнить роль главных послов в близлежащих странах, вручив их правителям тигровую пластинку. Вторым приказал с отрядом в двадцать пять ратников сопровождать каждого посланника, при этом надеть скрытые доспехи[98] и держать наизготове острые ножи. К тем правителям, кои встретят покорно и доброжелательно, отнестись с любезностью и уважением, а еще добавил:

– Буде среди них найдутся коварные и лживые, тех схватить, и да постигнет их кара небесная.

Получив приказ, командиры во главе отрядов погрузились на военные джонки и отправились в путь. А командующий вызвал к себе Ван Мина и направил его с посланием в Каликут, дабы втолковать тамошнему правителю, что решение за ним – выбрать благополучие или навлечь беду. Ван Мин усомнился: нешто, наслушавшись магов, владыка внемлет его речам? Командующий успокоил:

– Магами займется Государев советник. Вам не о чем беспокоиться.

Ван Мин согласно закивал, сел в джонку и отправился в путь.

Сказывают, что через несколько дней корабли достигли горы Маошань. У ее подножья в океане и вправду громоздились коралловые рифы высотой четыре-пять чи с огромными, словно земные оси, ветвями. Плыли еще три дня, добрались до Никобарских островов и узрели на берегу людей – группы по нескольку десятков человек, полностью обнаженных.

– Амитофо! – воскликнул Государев советник. – Статую Будды украшает золотой покров, а человека – покров из одежды. Сколь дурно, что эти люди не носят никаких одеяний! Следовало бы научить их обматывать тканью нижнюю часть тела.

У буддийского монаха эти слова вырвались как бы невзначай, но с тех пор и по сей день жители острова прикрывают нижнюю часть тела тканью. Сие также следует счесть славным деянием Светозарного Будды.

Флотилия двигалась еще семь-восемь дней и вот уже показались вершины хребта Клюв попугая. На склонах гор, мимо которых двигались корабли, росли странные деревья с голыми стволами без ветвей и листьев. Зато они были облеплены несчетным числом ожереловых попугаев неописуемой красоты – желтых, красных, синих, белых, черных.

– Как это попугаи с таким прекрасным опереньем удерживаются на сих сирых деревцах? – подивился командующий.

Господин Ван ухмыльнулся:

– Это, верно, стайка местных холостяков щеголяет перьями.

И в этот самый момент попугаи подняли невообразимый гвалт.

Государев советник глубоко задумался и несколько раз кивнул. А когда Саньбао спросил, в чем дело, тот признался, что птицы криком предупреждают о беде. Командующий возразил словами известного присловья:

– Трескотня сорок – необязательно к счастью, а карканье ворон – к беде. Не птичьи голоса приносят людям радости и беды. Мы двинулись в далекие моря, поклялись совершать подвиги – к чему разглагольствовать о превратностях судьбы?

Но Государев советник раздумчиво продолжал:

– Мне неприятно оглашать дурные вести, но эти птицы кричат: «Цзинь Бифэн, Цзинь Бифэн, ты одерживал победы, ныне поджидают беды! Нынче беды, нынче беды, скорпионы-сколопендры!» И ждут нас эти неприятности на Цейлоне.

Командующий уточнил:

– А не в Каликуте?

Государев советник возразил:

– Не думаю, ведь птицы кричат «нынче».

Пока беседовали, корабли достигли горы Святилище Будды – мыса Дондра.

– На эту землю опасно высаживаться, – предупредил Государев советник. – Вы можете отправиться вперед, а я, скромный монах, сначала прочту сутры, помедитирую, вознесу молитвы перед алтарем и лишь затем последую за вами.

Оба командующих выразили желание присоединиться к буддисту. Через семь дней богослужение завершилось, и Государев советник молвил:

– Отправляемся завтра на рассвете.

Рис. 5. Карта навигации Чжэн Хэ с Северной Суматры на Цейлон. Фрагмент карты Мао Куня, 1430 год

Плыли еще несколько дней, и ординарец доложил, что впереди, на расстоянии нескольких ли, видны очертания берега, и уже прибыл посланный ранее на разведку латник с сообщением. Командующий повелел его вызвать. Латник доложил, что служит под началом евнуха Ма, кой уже добрался до Цейлона[99]:

– Велено доложить, что король Цейлона – человек коварный и вздорный. Поначалу он принял господина Ма доброжелательно: прочтя тигровую пластинку, выказал радость и вроде бы от всей души согласился подчиниться Небесной империи. Одначе уже на другой день вернулся местный военачальник и стал подстрекать короля к расправе над нашими буддийским и даосским наставниками. Посему настроение правителя колеблется. Ваши представители не осмеливаются предпринять какие-либо действия до прибытия кораблей и ждут высочайшего решения.

Латник также сообщил, что местный военачальник во главе вооруженного отряда лично охраняет заставу Попи[100], коя находится при въезде на Цейлон:

– На подступах к городу нет укрепленной стены со рвом, застава служит главным стратегическим пунктом.

Саньбао отправил латника обратно и передал всем командирам приказ денно и нощно быть наготове, по сигналу пушечного залпа выступить в бой и стоять насмерть:

– Нарушителей ждет наказание по законам военного времени.

Засим командующий вызвал пятерых лазутчиков и приказал каждому одеться, как местные жители, иметь при себе десять многозарядных огнестрельных стволов[101], проникнуть через заставу и, заслышав пушечный сигнал, палить из всех орудий и издавать боевые кличи.

После их ухода адмирал вызвал командующего Вана:

– Ситуация на Цейлоне нестабильная, там замышляют расправу. Полагаю, болезнь лучше предупредить, чем потом лечить. К завтрашнему прибытию наших кораблей они успеют подготовиться. Как считаете, не стоит ли нынче ночью остановить корабли и отправить двух командиров с большими отрядами самолучших воинов? Их задача – стремительный бросок и внезапный удар.

Господин Ван напомнил слова из древнего военного трактата – «искусство воина в быстроте и натиске», «нападай, не дав подготовиться» – и добавил:

– Поддерживаю ваше решение относительно марша-броска. Ежели действовать в соответствии с сими заветами великого стратега Сунь-цзы, то нечего беспокоиться о том, что нам не удастся установить свое влияние в Западном океане.

Подобные речи порадовали Саньбао. Он тут же вызвал в ставку двух командиров летучих диверсионных отрядов – юцзи Ху Инфэна и Хуана по прозвищу Добродетельный – и приказал каждому во главе отряда в полтыщи воинов немедля отправиться к хорошо охраняемой восточной заставе:

– Двигаться стремительно и бесшумно в тесном взаимодействии. Достигнув заставы, дайте сигнальный пушечный залп. Услыхав ответные выстрелы ранее посланных нами в город воинов, без промедления совместными усилиями штурмуйте заставу. Прорвавшись внутрь, закрепите победу молниеносной атакой королевского дворца. Правителя взять в плен живым. Действуйте четко и не провалите операцию. Нарушение приказа приравнено к военному преступлению.

Засим главнокомандующий вызвал еще двоих офицеров и дал им соответствующие распоряжения. По сигналу пушек отряду под командованием юцзи Хуан Бяо предстояло прорваться в город через северную заставу, а отряду Ма Драконоподобного – со стороны юга, где стояли только жилые дома и отсутствовала пограничная застава. Вице-адмирал Ван поинтересовался, кого командующий собирается отправить к западной заставе. Но тот объяснил:

– С той стороны город омывается океаном, нет нужды посылать туда воинов.

Сказывают, что первые два отряда высадились на берег и к ночи стремительно и бесшумно достигли восточной заставы. Не мешкая, они дали пушечный залп – и тут же в ответ из-за ворот прозвучала канонада из многозарядных орудий, от которой содрогнулась земля. Крепко спавший местный военачальник проснулся от пальбы и никак не мог взять в толк, каким образом иноземные воины оказались внутри заставы. Зато он ясно осознал, что при поддержке вражеской атаки с тыла его армии не устоять, и ему ничего не оставалось, как незаметно затесаться в строй собственных солдат и спасаться бегством. Ну а коли командир сбежал, то и остатки его войска мгновенно рассеялись. Китайские лазутчики распахнули ворота заставы, оба отряда Южной династии ворвались внутрь и без промедления бросились на штурм королевского дворца. Тут снова прогремели сигнальные пушечные выстрелы, и со стороны северной и южной застав в город одновременно прорвались еще два конных отряда. По городу навстречу им уже мчались латники Чжан Бо. Местный владыка оказался в ловушке, словно птица в клетке или зверь в загоне, – тут-то его и схватили.

На следующий день флотилия вошла в гавань Берувела. Издалека было видно, как пузырится вода и что-то постоянно то погружается, то всплывает на поверхность. Рядом с адмиралом появился один из генералов морских подразделений по фамилии Цзе с восемью цапками в руках. Он ловко метнул их в воду: миг – и вода окрасилась красным, а на поверхность всплыли восемь тел. Командующий смекнул: «Думаю, под водой прячется еще немало соглядатаев». Генерал Цзе метнул еще восемь цапок – но на сей раз выловил только четыре трупа. «Все скрывавшиеся под водой расползлись кто куда, – заметил командующий. – Следует придумать, как их изловить, используя приемы наших боевых искусств». И пошло: каждый командир по-своему судит и рядит, как исполнить приказ. Сколько командиров – столько и решений, сто генералов – сто вариантов исполнения приказа.

Тем не менее вскоре из воды удалось вытащить около сотни местных воинов – мертвым отрубили головы, а живых доставили в ставку, где командующий устроил им допрос. Пленники сообщили, что все они из местного морского воинства, спрятаться под водой их заставил военачальник – тот самый, что охранял восточные ворота.

– И как вы там выжили? – допытывался Саньбао.

Воины признались, что с детства дружат с морем, могут залечь на дно и оставаться там без пищи семь дней. А нырнули они вглубь с заданием – взять шила и просверлить дырки в днищах кораблей:

– Вначале нас было две с половиной сотни, но, увидав страшное оружие в руках противника, многие уплыли подальше от берега.

Саньбао разозлился:

– Откуда подобное коварство у вашего правителя?

В этот самый момент военачальник евнух Ма вместе с другими командирами доставили в ставку самого короля. Разъяренный командующий набросился на него:

– Пес чужеземный! Как смеешь проявлять эдакое вероломство? Неужто не читал наших документов, там ясно сказано: «Не имеем иных намерений, кроме как найти нашу драгоценную императорскую печать». Мы к тебе со всей душой, а ты строишь козни! Тотчас вызову палача и прикажу отрубить голову!

Король затрясся от страха и стал что-то невнятно бормотать – видно, уже приготовился принять смерть. И снова вступился Государев советник, попросив из уважения к нему помиловать правителя. Командующий долго не соглашался, буддист настаивал, и в конце концов Саньбао решил ублажить Государева советника и отменил казнь. Король принялся бесконечно благодарить и кланяться, однако делал он это как-то чудно́: лег, вытянув руки вперед, ноги назад, так что грудь и живот касались земли[102].

Командующий приступил к допросу, и король отвечал, что его именуют Вира Алакешвара, а имя военачальника, охранявшего восточные ворота, Нанату:

– Его предки происходят из страны Чола[103], к нам он прибыл сначала на чиновничью должность. Отметив его ум и храбрость, я назначил его военачальником. У меня и в мыслях не было, что он допустит такой промах, как намедни.

Король честно признался, что не представляет ни где сейчас Нанату, ни жив ли он вообще.

– Ну и ладно, дело сие не стоит того, чтобы о нем думать, – отмахнулся командующий и повернулся к свите. – А что до правителя, то я хоть и согласился отменить казнь, но не отпускать же его безвозмездно. Проткните ему подлопаточную ямку железной цепью, и пусть поплывет с нами. А когда вернемся домой, передадим его императору, он и решит его судьбу.

Король не осмелился возразить и покорно дал себя заковать.

Командующий пожелал выбрать счастливый день для продолжения плавания. Назавтра с запада неожиданно появился отряд местных воинов на громадных слонах – их было от трех до пяти десятков[104]. Сразиться с ними вызвался юцзи Лю Благородный – высоченный, громогласный. Вице-адмирал Ван характеризовал его как человека необычайной храбрости.

– Бой со слонами вельми опасен, – предупредил адмирал.

Но командир ответил:

– Я, когда вино наливаю, ни капли не проливаю, привык всё предусматривать и не допущу промаха.

Господин Ван поднес ему чарку и устроил торжественные проводы.

Трижды прогремели барабаны, и Лю Благородный во главе отряда выехал на поле боя с огромной пикой наперевес. Поначалу в бой вступил туземный военачальник, и к третьей схватке стало ясно, что тому не удастся добиться успеха. Лю скрежетал зубами и уже готов был схватить противника живьем. Кто мог подумать, что в тот самый момент раздастся трубный рев, и на него двинется стадо слонов?! Огромные животные, подгоняемые железными палками погонщиков, устрашающе напирали. Ясно, что вступать с ними в бой бесполезно, ты хоть пикой коли, хоть мечом руби – на них и следа не останется. Делать нечего, пришлось отступить.

Юцзи Лю доложил командующему, что отряду не удалось отличиться в бою, ибо мощь слоновьего войска неодолима, они неуязвимы. При всём том он пообещал назавтра пересилить противника, ибо ему пришел в голову план атаки. Саньбао предложил сформулировать задуманное в одном слове.

– Лучше в двух, – поддержал мысль вице-адмирал.

Лю Благородный признался, что ему потребуется не менее трех слов. Порешили так – всяк напишет свое обозначение плана на отдельном листке, их заверят печатью, спрячут и после боя отгадавшего наградят, а проигравших – оштрафуют.

– А как быть, ежели мнения совпадут? – обеспокоился Лю.

– Коли одержите победу, какое это будет иметь значение?! – улыбнулся командующий Ван.

Саньбао велел принести четыре кабинетные драгоценности – кисть, тушь, бумагу и тушечницу, после чего каждый на отдельном листке записал свою формулу и поставил печать, а главнокомандующий спрятал листки в свою шкатулку для печатей.

На другой день Лю вывел в бой три отряда: два авангардных, на вооружении коих имелись пушки, огненные трубы-самопалы и зажигательные стрелы, и арьергардный – у каждого бойца в руках шнур от минного устройства под названием «стремглав летящая комета»[105]. Что же это за оружие такое? А вот какое: внешне похожее на длинную – более восьми чи[106] – хлопушку, состоящую из восьми фаланг, кои можно подтягивать или отпускать, растягивать или сокращать. Внутри каждой – порох и дробь, забросишь – и из нее вылетает огонь, стремительно, как метеор, отсюда и название.

Едва Лю выехал с отрядами на поле боя, местный военачальник, как и накануне, направил на них оглушительно ревущих слонов.

– Смело вперед, – приказал Лю воинам, – отступление недопустимо. Победителей ждет щедрое вознаграждение, а проигравших – суровая кара. Начинайте по звуку трубы.

Раздался сигнал, и первый авангардный отряд стал палить из всех имеющихся у них орудий. Да только слоны не отступали. И снова зазвучали трубы – второй отряд открыл стрельбу. Слоны и тут не повернули. В третий раз возопили трубы, и арьергардный отряд пустил в ход «стремглав летящую комету» – словно потоки звезд замелькали в воздухе, словно тысячи молний пронзили небо, грохот был подобен ударам грома, гулом отозвавшимся в ущельях. Всё вокруг тряслось и дрожало – могли ли слоны устоять! Животные испуганно попятились, их тела были обожжены, утыканы стрелами, кое-кто сразу пал замертво, некоторые еще дергались. Воспользовавшись преимуществом, Лю с пикой наперевес ринулся вперед, а за ним – все три его отряда.

Вскоре большинство местных воинов было уничтожено или взято в плен, да и военачальнику не удалось спрятаться. Лю преследовал его, нацелив пику, и она вонзилась в спину противника с такой силой, что проткнула его насквозь и вышла из груди. И вот уже слышно, как бьют нагайки по золотым стременам, звучат победные марши. Вернувшиеся с победой воины поднесли командующему головы убитых врагов.

Саньбао с удовольствием приказал достать из запечатанного ящичка те самые три листка. Развернули и видят: Саньбао написал одно слово – «Огонь», Ван начертал два – «Красная скала»[107], а Лю Благородный три – «Стремглав летящая комета». Все трое дружно рассмеялись: «Недаром в древности сказано: „мысли ученых мужей схожи“». Саньбао заинтересовался, в чем отличие «летающих носорогов», использовавшихся ранее командующим морскими силами Цзе, от «стремглав летящей кометы», кою пустил нынче в ход генерал Лю. Господин Ван пояснил, что командующий Цзе использовал оружие типа тайных стрел[108], кои выпускали из рукава с помощью трубки с пружиной:

– Вода – их стихия, как и у настоящих носорогов, – втолковал он. – А у «стремглав летящей кометы» главное – огонь. Вода и огонь противоположны, но обе стихии привели к победе.

Ил. 16. Тайные стрелы «цветы сливы»

Назавтра суда отправились в путь, и через семь-восемь дней впереди показались острова. На флагманский корабль с берега поднялся высланный ранее ратник в железных доспехах и доложил, что острова называются Мальдивские и здесь уже высадились военачальник евнух Хун и командир арьергардной дивизии У Чэн:

– Приказано сообщить, что местный князь при виде тигровой таблички не скрыл удовольствия и тут же написал вассальную грамоту и акт о капитуляции, а также подготовил дань и дары. Сам он пожелал лично прибыть на поклон к главнокомандующему. Да только двое непокорных старейшин стали подстрекать правителя к неповиновению. Посему меня прислали предупредить, дабы господин командующий успел принять меры предосторожности.

Саньбао ухмыльнулся:

– У меня найдутся для них доводы.

И тут же приказал принести клетку для перевозки арестованных, где с проткнутой цепью лопаткой сидел король Цейлона. К клетке прикрепили табличку с надписью: «Подобная кара ждет всякого правителя, кой осмелится противодействовать и не выполнять долга верноподданного». Вот это и называется «перехватить инициативу» – иными словами, сломить дух противника, показав свое могущество. Поднявшиеся на корабль местные воины, коих послали выведать ситуацию, увидели клетку с заключенным в ней королем, прочли начертанную на табличке угрозу и доложили своему владыке. Тот немедля вызвал дворцовых бунтовщиков:

– Вы подбивали меня к неповиновению – вот теперь будете вместе со мной сидеть в подобной клетке!

Сановники, услыхав о столь ужасающей каре, воскликнули:

– Нам дороги наши головы! Придется покориться.

Вместе с военачальником Хуном они без промедления отправились на флагманский корабль и вручили вассальную грамоту и акт о капитуляции. Саньбао вскрыл печать и зачитал обращенное к нему послание. В нем, в частности, говорилось: «В вашем многотрудном деле вы проявляете бескорыстие и самоотверженность, всяк зрит принесенные вами добро и пользу. Наши далекие земли встали препятствием на вашем пути, мы оказались недальновидны и бестолковы. Благоговеем перед блеском вашего оружия, прочувствовали могущество вашего воинства».

Ил. 13. Печать на вассальной грамоте

Засим посланники вручили список дани и даров, а командующий внимательно с ним ознакомился. В списке, помимо серебряных монет, значились: раковины каури – местные сваливают их в кучу и, когда мякоть моллюсков сгниет, промывают и продают в другие страны, где их используют как монеты; по десятку крупных рубинов, сапфиров, изумрудов и аквамаринов, а еще серая амбра, коя ценится как серебро; сотня кубков из скорлупы кокосового ореха, инкрустированных золотом и серебром и покрытых лаком; шали из тончайшего шелка и тканые золотой нитью головные платки, каждый стоимостью пять лян серебром: в богатых семьях мужчины делают из такой ткани чалму. А еще – много превосходного на вкус сушеного акульего мяса.

Командующий приказал распорядителю корабельных хранилищ принять дары. В ответ вручил князю шапку, церемониальное платье и дщицу для записей. А местным бунтарям наказал:

– Вы – старейшины, а учили государя дурному. Неужли вам неведомо, что Небо воздает за доброту и наказывает виновных, благоприятствует послушным и карает непокорных? Видали цейлонского короля в клетке?

Советники только кланялись и молили о пощаде. Командующий изрек:

– Вы еще не успели совершить преступление, посему не стану с вами разбираться и выносить приговор. Но с сего дня и впредь помните о существовании нашей Небесной династии, коей вы обязаны ежегодно приносить дань и признать себя ее вассалом. Таков порядок.

Старейшины снова били челом и уверяли, что отныне никогда не осмелятся чинить зло. Командующий приказал попотчевать прибывших вином и закусками – те поблагодарили и вернулись восвояси.

Корабли продолжили путь и вскоре добрались до Большого Коллама[109]. Заблаговременно отправленные туда военачальник евнух Хоу вместе с командиром левофланговой дивизии привели к адмиралу на поклон местного правителя и представили его:

– Сей князек явно постиг великие истины. Стоило вручить ему тигровую пластинку и произнести фразу «помимо сего, никаких неприятностей чинить не будем», он возликовал и отвесил восемь поклонов прямо перед пластинкой. Верно в древности сказано: строгий лик Сына Неба всегда пред тобой. Народ в сей стране невежественный, книг не читает, грамоте не обучен. Посему не способны составить никаких документов, а лишь подносят нам изделия местной продукции.

Командующий молвил:

– Ну что ж, ежели правитель – человек искренний, то достало его почтительности, а дары примем.

Он взглянул на список, дары оказались немудрящие: немного золотых монет, несколько десятков кусков шелковых, атласных тканей да набивного ситца[110], белого с синим фарфора. Значился там и черный перец, кокосовый да бетелевый орех, местная рыба.

Командующий принял подношение и одарил князя чиновничьей шапкой, церемониальным платьем и дощечкой для записи распоряжений, а также показал некоторые приемы поклонов придворного этикета. Князь поблагодарил и удалился.

Через несколько дней пути увидели еще какой-то город-государство, раскинувшийся у высоких гор на востоке и у безбрежного океана на западе, исчерченный шестью трактами с севера на юг. Стоило пристать к берегу, как отправленные ранее военачальник евнух Ван с командиром дивизии правого фланга Сюем Честнейшим поднялись на борт флагманского корабля и рассказали, что государство сие зовется Кочин[111], а правителя – он из династии Чола – на местном наречии почтительно величают кеили. На голове у него белая с желтым повязка, торс открыт, нижняя часть тела обмотана простой белой тканью, на талии вместо пояса цветастый платок, словно древнее украшение у китайских женщин. На расспросы о том, как живет простой народ, посланцы поведали:

– Люди делятся на пять варн[112]: первая – каста наяр[113], они княжеского рода, бреют голову, с шеи свисает священный шнур, это благородная аристократия; затем следуют мусульмане, за ними – четти[114], в их руках большие богатства; четвертая группа – клин[115], они занимаются ростовщичеством и торговлей, а самая низшая группа – мукува[116]. Эти живут в пещерах, мужчины и женщины ходят голые, прикрываясь спереди и сзади либо плетеной листвой, либо травой. Ежели встретят по дороге кого-то из высшей варны, обязаны тотчас сесть у обочины и дождаться, пока те пройдут.

Саньбао стал допытываться, каковы обычаи в стране, и командующий евнух Ван сообщил, что заморин исповедует буддизм, почитает слонов и коров. Соорудил храм со статуей Будды на постаменте, окруженном каменным водостоком, а рядом – колодец. По утрам звонит колокол, бьют барабаны, водой из колодца несколько раз омывают статую Будды, после чего все обступают ее и многократно кланяются. Есть еще почитающие буддизм йоги[117] – обычно уборщики в храмах, кои обзаводятся семьей, но не бреют голову и не расчесываются. Сплетенные волосы – по семь-восемь, а то и с десяток прядей – болтаются по спине. Тело натирают пеплом сожженного коровьего навоза, не прикрываются одеждой, а только привязывают к талии широкий стебель акации. Идут, дуют в ритуальную раковину шанкха[118], а сзади тащатся их жены. Тела сих ужасных созданий едва прикрыты куском ткани. Вот так и бредут они от двери к двери и просят подаяние. Сии обычаи весьма омерзительны.

Ил. 11. Шанкха – ритуальная раковина

Военачальник также сообщил, что климат в стране зело знойный, погода круглый год – как в Китае летом. В мае-июне сплошные дожди, улицы превращаются в реки, даже есть поговорка: полгода течет, полгода печет. Командующий осведомился о нраве правителя – покорный или строптивый. Евнух Ван подтвердил, что правитель при виде тигровой пластинки ни полсловечка не возразил:

– Зато трое из числа наяр и четверка четти явно замыслили что-то дурное. Однако заморин прикрикнул: «Пошто сеете смуту и навлекаете на меня беду? Хотите, чтобы я сидел в клетке супротив цейлонского короля?» Тут же приказал связать бунтовщиков и самолично привел их на суд командующего.

Адмирал повелел пригласить заморина. Войдя, тот поклонился, и Саньбао милостиво ответил на приветствие. Владыка передал вассальную и капитуляционную грамоты, и командующий зачитал предназначенную для него. В грамоте, в частности, говорилось: «…Мы живем далеко за морями – где нам разобраться, что есть добро, а что зло?.. Нынче согласие и мир воцаряются окрест, окончены многолетние воинственные танцы со щитами и перьями. Безгранично благодарны за установление мира и порядка».

Засим заморин передал список даров, и командующий воскликнул:

– Видя ваше искреннее расположение, не могу не ответить тем же.

И приказал распорядителю корабельных хранилищ принять дары. Помимо множества золотых и серебряных вещиц, наиболее ценными были: золоченная статуя Будды, свиток буддийской живописи, десять листьев дерева бодхи[119], четыре драгоценных жемчужины массой около четырех с половиной фэней[120] (их здесь продают за сто лян серебра) и четыре ветки кораллов. В тех краях богатеи нанимают мастеров, кои обтачивают кораллы, шлифуют и полируют до блеска, а затем продают по весу. Значилось в списке и пятьсот отрезов[121] набивного ситца.

Приняв дань, Саньбао одарил раджу церемониальной шапкой и одеждой, и тот, осчастливленный, с поклонами удалился.

Корабли меж тем продолжили путь.

Рис. 6. Карта навигации Чжэн Хэ от Ормуза до Каликута. Фрагмент карты Мао Куня, 1430 год

– В сих малых княжествах, к счастью, обошлось без осложнений, – подытожил командующий, – но впереди Каликут. Хорошо бы знать, куда подевался Ван Мин.

Сказывают, что Ван Мин, давно уже получивший приказ командующего, на военной джонке отправился в путь и через двадцать дней прибыл в Каликутское княжество[122].

Разузнав, что четверка магов целыми днями участвует в тренировке войска и готовится к военным действиям, он призадумался: «Маги строят козни, и у меня положение затруднительное. Коли не вручу вовремя официальное послание командующего, нарушу приказ, а вручу – от злодеев не укрыться, уж они-то меня не выпустят!» О, доблестный Ван Мин! В его смышленой голове созрел замечательный план.

На следующий день он распустил волосы – теперь они свободно ниспадали, одежду вывернул по образцу халата даосского монаха, взял в руки табличку и крупно написал: «Гадаю по иероглифам, общаюсь с Небесами», а внизу помельче в два ряда: «Порядок или смута, процветание или упадок, счастье или беда, бедствия или благополучие». Затем Ван Мин проворно пробрался на шумную торговую улицу и стал расхаживать там с видом самодовольным и чванливым. Время от времени он вытаскивал траву-невидимку – и вот его уж нет в толпе, спрятал траву – и снова идет по улице с важным видом. Благодаря подобным уловкам он привлек внимание местных мусульман, кои приняли его за сошедшего с небес святого: «Глянь-ка, он то есть, то нет его, эва!» Так минул день, за ним еще два – Ван Мин всё молчит. На третий день он почувствовал, что народ к нему расположился, и заговорил:

– Я, ничтожный, спустился из гротов восьми небесных бессмертных и оказался на вашей земле. Ежели желаете воспользоваться такой удачей и узнать свою судьбу, достало написать один иероглиф, и я предскажу всё, что вас ожидает. Не зря же я здесь оказался!

Местные жители уже и не надеялись, что он заговорит, а посему, услыхав его слова, стали один за другим подходить ближе. Самый храбрый вышел вперед и приветствовал его поклоном.

– О чем хочешь узнать, молодой человек? – обратился к нему Ван Мин. – Напиши одно слово и скажи, в какой связи желательно его употребить.

Юноша, будучи мусульманином, написал иероглиф «хой» – тот самый, что входит в слово «мусульманин», и попросил погадать по шести парам циклических знаков – на беременность[123]. Ван Мин, не задумываясь, использовал изречение Конфуция, где сходный по звучанию иероглиф означал фамилию, да еще и переврал его[124]:

– Похоже, сие соответствует рождению дочери. А почему? Сказано в каноне, что Хой по три месяца оставался непочтительным. Вот и ты в прежней жизни немало набедокурил – с чего бы теперь у тебя родился сын?

Парень восхитился:

– Да это впрямь живой святой, сведущ во всех религиях.

Тут еще один смельчак дерзнул предложить для гадания слово «ухо», потому как у него в тот день горели уши, и тоже попросил связать его с гаданием по шести парам циклических знаков. Ван Мин заявил:

– А у тебя родится сын, да не один.

– Откуда это тебе известно? – поразился парень.

– Разве ты не слыхал выражение «Уши учеников, восемь-девять детей»[125]?

Парень обрадовался:

– Поистине живой святой!

Третий проситель начертал слово «мамаша», потому как в доме его тещи было имущество, на кое он зарился.

– В связи с чем использовать это слово? – уточнил Ван Мин.

И парень ответил:

– Гадай на обогащение.

Ван Мин ответил, что богатство придет к тому в десятикратном размере – его ждет большая удача:

– Разве ты не слыхал выражение «имея дело с богатством матушки, наживайся любой ценой»[126]? А что иное сие может значить, кроме как то, что ты разбогатеешь!

Одураченный чужеземец бурно радовался:

– И впрямь живой небожитель!

Не успел договорить, нашелся еще молодой человек, который, глядя на табличку в руках Вана со словом «порядок», написал именно это слово и попросил погадать насчет женитьбы. Ван Мин уверенно заявил:

– Коли собрался жениться, рассчитывай на удачу.

И пояснил удивленному жениху:

– Неужто не слыхал, что даже совершившего проступок Гунъе Чана можно женить?[127] Это ли не означает счастливое супружество?

Парню выпала несказанная радость повстречать живого святого, и он от всей души предложил:

– Хотел бы разделить с вами свою радость.

И со словами «Ученик подносит учителю в знак сердечной признательности» попытался всучить Ван Мину десять монет. Ван Мин смутился: «Я тут несу всякую ахинею, дабы произвести впечатление – но с какой стати обогащаться за счет этих людей? Какой из меня после этого святой?» Он поблагодарил парня и объяснил, что не пользуется деньгами, потому и не может их принять. Парень настаивал, тогда Ван Мин заявил, что в таком случае ему придется исчезнуть – вынул траву и стал невидим! Тут все остальные набросились на беднягу:

– Ясно, что это настоящий святой, у него можно было многое выведать о нашей судьбе, а ты полез со своими деньгами – он обиделся и покинул нас!

Одни утверждали, что ежели и вправду всё предопределено, то святой завтра вернется, а другие стояли на том, что раз тот случайно оказался в сих местах, то вряд ли появится снова.

Так они шумели-галдели, и гул их голосов потревожил тех самых четырех магов-праведников, кои находились в то время в храме Нарайаны[128]. Один из них высказал опасение, что сей странствующий монах и есть тот самый небесный святой, что усердно сует нос в их дела:

– Надо бы пойти поглядеть.

Одначе беловласый заявил, что подобное поведение ниже их достоинства, лучше послать кого-нибудь и пригласить монаха к ним. Посовещавшись, отправили толкового слугу, наказав несколько дней пошататься по торговым улицам, что он и выполнил, а потом уж позвал монаха. Получив приглашение, Ван Мин решил: «Коль скоро они приняли меня за бродячего монаха, во время беседы заставлю их открыться». Он зашагал важно и неторопливо и вскоре предстал перед всей четверкой. Едва взглянув на него, те засомневались – вроде и не монах, но и не мирянин. Стали расспрашивать, откуда прибыл.

Тот отвечал:

– Из гротов восьми бессмертных с пира Сиванму.

– И что – разве кто-то из небесных полководцев там отсутствовал?

– Нефритовый император пересчитал их всех, обнаружил, что кое-кого недостает, и страшно разгневался, – не растерялся Ван Мин.

Маги-праведники тотчас ухватили намек на их отсутствие, от страха затрепетали-заробели, прикусили языки и про себя решили, что, видно, гость и вправду обитатель небесных сфер. Ван Мин стал их вроде как сочувственно расспрашивать – когда, мол, прибыли? Монахи бессовестно соврали, что четыре-пять дней тому. Тогда Ван Мин промолвил:

– Нынче я удостоился приглашения от милостивых государей и готов выслушать ваши наставления.

Монахи дружно ответили:

– Обеспокоим вас просьбой погадать, судьбу предсказать.

Ван Мин и им предложил написать какое-либо слово. Синевласый начертал иероглиф «синий» и сказал, что гадать надо о военных действиях.

– Господа, – сказал Ван Мин, – не удивляйтесь тому, что я скажу, но по всему выходит, что ждет вас большая беда.

И тут же хитро и искусно придумал и растолковал значение начертанного иероглифа:

– Сие означает, что небесная канцелярии осуждает вас. А что до военных действий, то они не предвещают ничего хорошего.

Праведников от этих речей словно в чан с водой окунули, от ужаса волосы встали дыбом. Они пали оземь и стали отбивать перед сим удивительным святым большие церемониальные поклоны. Ван Мин вспомнил слова древних: «Пока всё успешно – уйду поспешно, не то разоблачения дождусь, и благосклонность превратится во вражду».

Вынул траву-невидимку – и вот уже нет монаха, истаял струйкой дыма. Праведники пришли в смятение.

Да и это бы ничего, но, как оказалось, один из тех юношей, коим гадал мнимый святой, поведал о чудесном провидении самому заморину:

– Четверо праведников из храма – и те поклонились ему как наставнику, а он принял поклоны и дуновеньем ветра растаял в небесах.

Эти слова взбудоражили правителя: «Вот бы мне с ним встретиться да разузнать заранее, что ждет страну – погибель или процветание, порядок или смута». Он вызвал приближенных и пообещал:

– Тому, кто найдет и приведет того монаха, положено вознаграждение: нет чина – пожалую, есть – повышу. Одарю серебром и златом, шелком и атласом.

Ну, как встарь говорили, при щедрой награде найдется и храбрец при параде. И впрямь – приближенные, услыхав о чинах и дарах, наперегонки кинулись на поиски монаха.

Ван Мин не менее того жаждал встречи с правителем. С помощью волшебной травы он стал вновь появляться то на восточных, то на западных улочках-переулочках. Только кто-то из сановников увидит его в одном конце города и решит: «Моя служебная карьера удалась!», как другой, встретив монаха в противоположной стороне, радуется: «Вот и мне повезло с повышением». В конце концов Ван Мин попал в руки дежурившего по дворцу генерала. Как так? А дело в том, что генерал тот обладал силищей огромадной, никто не мог с ним тягаться: он ухватил Ван Мина за плечо и с легкостью поволок к правителю.

Заморин несказанно образовался, встал и шумно приветствовал гостя:

– Не ведал, что небожитель почтит нас своим присутствием, не то вышел бы навстречу.

Ван Мин повторил, что прибыл из небесных гротов и, оказавшись в сих местах, решил использовать свои способности на благо людям, подсказать тем предначертанное, дабы они поняли, к чему стремиться и чего избегать:

– Буде укажу дорогу незнакомцу или помогу слепцу перейти мост – считай, не зря я, скромный монах, появился в ваших местах, – закончил он рассказ.

– Ох, сколь тяжел и труден ваш путь! У меня, грешного, тоже есть свои тайные заботы. Надеюсь на ваше наставление.

Ван Мин предложил написать один-единственный иероглиф, и заморин начертал слово «ван» – «правитель»:

– Погадайте о взлетах и падениях моей страны.

Ван Мин на это ответил:

– Прежде у вас не возникало хлопот, а нынче важные господа стучат в ворота́. Есть только одна забота – кучка подлых людишек сеет смуту. Вы сами, достопочтенный, как на это смотрите?

– Да что за важные господа у моих ворот?

– Я сужу по вашему иероглифу, в нем кое-чего чуток недостает. Вы начертали иероглиф 王 – «правитель»: черта наверху означает позицию неба, черта внизу – земли, а посредине – человека. Эти три черты в конфуцианстве символизируют три начала. Они расположены параллельно, но порождают слово «правитель», лишь будучи пересечены связующей вертикальной чертой. Это ли не знак необходимости обеспечить связь трех начал? Сие и свершат достойные гости.

– А как вы сподобились узреть затевающих смуту подлых людишек?

– Достаточно добавить в данный иероглиф точку, и получится 玉 – слово «яшма». Правитель – человек, а яшма – предмет, что означает превращение человека в предмет. Сие ли не достигается заговором подлых людишек?

– Откуда же взялась эта точка?

– Да чего там! Ведь у господина на пояснице есть родинка, – ляпнул Ван Мин не задумываясь.

Правитель сразу не поверил, сбросил одежду – и все воочию увидели на его теле родинку. На самом деле Ван Мину надобно было намекнуть правителю о деяниях даосских магов, вот он и болтал первое, что приходило в голову. Да ведь верно говорят, что удачи оживляют ум, вот эти россказни и попали в самую точку. Потрясенный проницательностью монаха, заморин воскликнул:

– Да вы и точно живой небожитель!

И, охватив одной рукой другую, сложенную в кулак на уровне груди, он отвесил малый поклон и испросил совета, как добиться удачи и избежать бед. Тут-то Ван Мин воспользовался случаем и выпалил:

– Ну, что же, коли вы, достопочтимый господин, столь вожделеете избежать бед, послушайте, что я вам скажу: из каких бы дальних краев ни появились гости, примите их любезно, не оказывайте сопротивления, и будет вам удача.

– Ко мне тут прибыли четверо монахов – возможно ли с их помощью избежать бед?

– О, нет, ведь опасная родинка на пояснице правителя их и подразумевает.

Заморин долго молчал, а потом без обиняков заявил:

– Скажу не таясь: мы являемся крупным государством Западного океана, на нас сроду никто не нападал. По совету четырех праведников я потратил кучу золота на отливку статуи Будды и серебра на строительство буддийского храма, ибо те предрекли, что не позднее чем через сто дней страну ожидает лихолетье. Они твердили, что только великий Будда Вайрочана поможет защитить страну и престол. Я вроде как согласился, оставил их в стране, но всё же на душе неспокойно. На днях и вправду пришли дурные вести: говорят, империя Мин направила в Западный океан армаду в тысячу кораблей, несметное воинство во главе с командующим, при них и могущественные монахи – даосский и буддийский. По пути следования захватывают в плен правителей, уничтожают государства. Недавно посадили в клетку цейлонского правителя; вот-вот подойдут к нашим берегам. Выходит, правы те четверо? Нынче мне выпало небывалое счастье встретиться с небожителем, прошу вразумить меня.

– Послушайте скромного монаха, – отозвался Ван Мин. – Появление флотилии – предвестник великой радости. Ежели не верите, поглядите за врата.

Желая убедить заморина, Ван Мин вытащил свою волшебную траву и, став невидимым для окружающих, напялил на голову войлочную шляпу со словом «храбрец», сбросил даосское одеяние и остался в воинских доспехах. И вот уже – в одной руке послание командующего, в другой кинжал – он встал по стойке смирно у дворцовых ворот и заорал:

– Гонец с радостными вестями желает видеть владыку!

Не успел правитель выразить сожаление по поводу исчезновения святого, как дворцовый страж доложил о прибытии гонца с добрыми вестями. «Сколь удивительно, что сей мир посещают живые небожители», – подумал заморин и распорядился:

– Поскорей зовите сюда этого человека!

Откуда ему знать, что давешний монах и гонец – одно и то же лицо! Представ перед заморином, Ван Мин вручил грамоту и спокойненько так говорит:

– Командующий многократно кланяется правителю. Наша флотилия проходит мимо берегов вашего государства, но мы вовсе не желаем вас потревожить. В знак взаимного расположения командующий передал вам верительную грамоту.

Заморин несказанно обрадовался посланию, а еще больше – миролюбивым речам офицера, повелел приближенным напоить того чаем и угостить, а сам принялся читать документ[129]. В начале его излагались цели экспедиции, а затем говорилось: «…Командиры храброго воинства смелы и отважны, готовы оказать моральное воздействие на все страны. Достигнув врат вашей столицы, они не желают применения военной силы и потому почтительно вручают сей высочайший указ. Наш мудрый император является Сыном Неба, посему повинующиеся ему процветают, идущие наперекор – погибают. Заморин волен сделать выбор, дабы потом не раскаиваться».

Закончив чтение, владыка объявил, что подобная грамота – поистине добрая весть, и обратился к Ван Мину:

– В данный момент, впопыхах и наспех, не представляется возможным составить испрашиваемые вами важные документы. Пока прошу передать командующему от меня множество поклонов, а ко времени прибытия кораблей в гавань составим и вассальную грамоту, и капитуляционную, и пропуск через заставу. Мы ни в коем разе не осмелимся причинять беспокойство величественному, аки небожитель, командующему.

Ван гнул свое:

– Ежели наш командующий может рассчитывать на вашу благожелательность, его благодарность будет безгранична. Вот только праведники из храма Нарайаны, похоже, не собираются сдавать позиции, продолжают перебрасывать войска и рассылать полководцев.

Заморин возразил:

– Эти люди – всего лишь собирающие подаяние монахи. Нешто они имеют право командовать моими войсками?!

В этот момент, запыхавшись, примчались сразу несколько местных воинов с криком: «Устное донесение… донесение… донесение для государя. Четверо праведников из храма совсем плохи, от них осталась лишь телесная оболочка». И когда заморин попросил изложить всё по порядку, воины оповестили, что маги-даосы находились в добром здравии до того, как третьего дня их посетил некий странствующий монах, что гадает на иероглифах посредством общения с Небесами:

– Он напророчил, что монахов ждет беда, грядущее суровое осуждение, и предрек им бесславный конец, коли вздумают начать военные действия. Маги призадумались, два дня никуда не показывались. Как вдруг позади кельи ни с того, ни с сего появилось дерево. Оно стремительно росло вверх и вширь, покрылось ветвями и листьями, бросая вокруг густую тень – как символ темной силы инь. Монахи и без того были сильно встревожены, а увидав дерево, и вовсе перепугались. Они немного постояли под ним – и вот, не ведаем как, повесились на его ветвях и испустили дух.

– Ох и чудеса! – воскликнул заморин. – Как раз вчера тот самый святой назвал тех магов родинкой на моей пояснице. Дай-ка взгляну еще раз.

Он развязал одежды – где же она?! Исчезла. Приближенные спросили, что делать с бренными телами монахов. Правитель изрек:

– Подделки – их хоть три штуки за день сбудешь, а ежели что истинное – за три дня и одну вещь не продашь. Те пустые оболочки на древе пока оставьте как есть. Вот дождемся прибытия командующего из Южной династии и сообщим, будто это мы повесили бунтовщиков. Пусть убедится в искренности нашего намерения подчиниться.

Не успел договорить, как местный лазутчик доложил, что гороподобные корабли с тысячами воинов вошли в гавань. Картина поистине устрашающая! Заморин поспешил навстречу. К этому времени Ван Мин был уже на корабле и успел поведать адмиралу и о том, как переоделся странствующим монахом, и о гибели четырех магов с разноцветными волосами. Саньбао подивился:

– Как ты умудрился сие проделать?

– Всё благодаря счастливой звезде нашего императора и величию моего командующего. Я наплел им с три короба всяких россказней, но вроде сработало, – гордо выпалил Ван Мин.

– Трудно постичь, отчего погибли маги.

– Тому должна быть серьезная причина.

В этот момент доложили о прибытии местного правителя. Тот поочередно отвесил поклоны обоим командующим, Государеву советнику и Небесному наставнику. Адмирал усадил гостя, приветствовал его по всем правилам гостеприимства, почтительно осведомился, как называется сие великое государство и как величают государя.

– Страна наша малая и зовется Каликут, – ответствовал заморин. – Меня же называют самутири, что означает «царь моря»[130].

После того командующий объявил:

– Государь нашей великой империи постоянно помнит о вас, далеких некитайских народах, доселе не вовлеченных в сферу нашего воспитательного воздействия. Посему послал сию флотилию, дабы пожаловать вам мандат на царствие, серебряную печать и десять мешков золотых монет. Что до ваших советников, то каждый будет повышен в чине и удостоен шапки и пояса высокого сановника. Вечор я передал вам свое послание, в коем сие изложено в общих чертах – это милости самого государя, я не смею приписывать себе чужие заслуги. Всё ли ясно досточтимому заморину?

Тот ответствовал:

– Я, ничтожный, не достоин столь высокой чести! Простите, что не оказал должного почтения и не выехал навстречу гостям.

– Не смею затруднять вас подобными церемониями, – ответил Саньбао. – Лучше поведайте мне о четверке магов. Откуда они прибыли?

– Странствующие людишки, они меня совсем заморочили.

– К счастью, вовремя завершился отмеренный им судьбой жизненный срок, и нам удалось избежать столкновений с ними!

Заморин сообразил, что самое время вставить свою байку о том, что это они повесили монахов. Смотрите-ка, уж кто-кто, но даже Государев советник и Небесный наставник, знатоки общения со всякими небожителями и борьбы с нечистью, ничего не возразили, а лишь предложили адмиралу взглянуть на храмовое дерево.

– Неужто здесь есть храмы? – поразился Саньбао.

– В стране до полусотни мусульманских святынь, – заметил Государев советник.

Стоило ему произнести эти слова, как вмиг у всех перед глазами возникло то самое храмовое дерево с пышной раскидистой кроной, на коем висели четверо магов. Заморин затрясся от ужаса: