Читать онлайн Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем бесплатно

Пролог

Моя фамилия – Хоуп, «надежда». Казалось бы, я должна быть настоящим лучиком света. Озарять все вокруг своим оптимистичным настроем. Разгонять тьму одной лишь улыбкой.

Что ж, так и есть.

Я действительно жизнерадостный человек, даже когда мне не везет.

Особенно когда мне не везет.

В один прекрасный день уведомление с красной иконкой извещает меня о доме, выставленном на продажу. Я чувствую необъяснимое влечение к этому дому.

Он мне нужен. Я просто обязана его заполучить.

Я давлюсь маффином, глядя на знакомые кирпичи медового цвета. Мое лицо заливается краской, подобно красному предупреждающему сигналу, мелькающему перед моим мысленным взором. Живот сводит от волнения, ладони потеют, а мысли крутятся как старое, скрипучее колесо обозрения.

Но… Другое чувство одерживает верх. Нечто совсем иное, более могучее. Оно разгоняет сомнения, развеивает дурные воспоминания и заглушает голос разума, кричащий о том, что это плохая идея.

Колесо обозрения непременно упадет и развалится на куски прямо у меня под ногами.

Но мне плевать.

Я не могу думать ни о чем, кроме прошлого, которому суждено быть переписанным.

Это новое начало.

Шанс превратить трагедию в волшебство, а катастрофу – в надежду.

Наверное, поэтому я и решаюсь.

Из-за надежды.

Через пять минут я уже говорю по телефону со своим агентом по недвижимости.

На следующий день мы делаем владельцам предложение.

Вечность спустя я молюсь, чтобы это не оказалось величайшей ошибкой моей жизни.

Но, ошибка или нет, сделанного не воротишь.

Я найду дорогу к ним.

Надежда побеждает.

Глава 1

– Люси! Твоя собака выблевала дилдо!

Я резко выпрямляюсь. Голос Алиссы сопровождается торопливым цокотом нестриженых собачьих когтей по паркету и звуком закрывающейся входной двери. Я моргаю, когда до меня наконец доходит смысл ее слов.

– Что? – Поспешно встав, я иду по коридору в гостиную, к своей смущенной лучшей подруге. – Какое еще дилдо?

Мои вельш-корги, Лаймовый Кексик и Лимонная Зефирка, с интересом исследуют новую территорию. Алисса содрогается и усаживается на диван.

– Уж точно не мое.

– И не мое.

– Ну не знаю, Люси. Кики издавала такие звуки на заднем сиденье, будто в нее вселился демон. Но это оказалось всего лишь дилдо. – Алисса достает из своей объемной сумки полиэтиленовый пакет с вещественным доказательством. Картинно отвернувшись и изобразив рвотный позыв, она открывает пакет, чтобы продемонстрировать мне содержимое.

Я с ужасом заглядываю внутрь. Потом хмурюсь.

– Лис, да это же футляр для банана.

– Что-что? – она недоуменно поворачивается ко мне. – Звучит неприлично. Объясни.

Я смеюсь.

– Да нет, для обычных бананов, чтобы они не темнели. Это не секс-игрушка.

– Скукотища.

Кексик, она же Кики, подбегает ко мне на своих коротеньких лапках и плюхается на пол. Она слегка располнела от вкусняшек, которые мама тайком давала ей под столом все эти годы. Зефирка, в отличие от нее, более разборчива в еде. Алисса согласилась отвезти их в мой новый дом, пока я вместе с дядей Дэном занималась мебелью. Даже не знаю, справилась бы я с переездом без помощи Алиссы.

– Вот, значит, твой новый дом? – Алисса взлохмачивает свои короткие светлые волосы и обводит небольшое помещение одобрительным взглядом. – Тебе подходит. Жаль, что мы теперь в сорока минутах езды друг от друга, но ты же все равно будешь выступать в баре по пятницам?

Я сажусь рядом с ней на диван кремового цвета и киваю.

– Ага. Лишь бы найти работу с подходящим графиком.

Задачей номер один был переезд.

Теперь передо мной стоит задача номер два: найти работу, которая покроет мои ежедневные расходы.

Дом я купила на деньги, полученные в наследство от бабушки Мейбл, а машину подарили родители четыре года назад. Но еще оставались налоги, бензин, счета, продукты и все прочие расходы, присущие самостоятельной жизни. У меня остались кое-какие деньги от наследства, но я надеюсь подыскать работу, которая позволит мне понемногу откладывать на колледж.

Один день за другим.

– Мне здесь нравится, – радостно заявляет Алисса. – Собаки смогут бегать во дворе за забором, а в доме хватит места, чтобы поселить любовника, которого ты непременно заведешь. Да еще и пристроенный гараж – настоящая роскошь.

Мой живот сводит судорогой.

В гараже будут храниться вещи.

Я не стану пользоваться им как гаражом.

Откашлявшись, я встаю с дивана и тереблю свои волосы.

– Поселить любовника? Ну и шуточки у тебя.

– Непременно! – повторяет она.

Мне остается лишь покачать головой в попытке уйти от ответа. Я не уродина, да, признаю.

Но характер у меня довольно нервный.

Я немного странная – эксцентричная и чересчур веселая.

Да, я хороший человек, добрый и щедрый; но мужчин не особо привлекает неловкая женщина, которая все время треплется. Не очень-то сексуальное поведение.

Это я тоже признаю.

Мне достаточно наблюдать со стороны за отношениями Алиссы.

Я провожу для нее экскурсию по дому, после чего мы устраиваемся среди моей разрозненной мебели с собаками на коленях, чтобы со смехом распить бутылку вина. Первый вечер в новом доме проходит чудесно, и станет еще лучше, когда я смогу уединиться в знакомой спальне вместе с сокровенными воспоминаниями.

Спустя пару часов мы с Алиссой расстаемся, и я бегу по узкому коридору в комнату, которая некогда была полна кружев и лавандового цвета. Теперь она серая и неприглядная, и мне не терпится преобразить ее, вооружившись малярной кистью и любовью.

Мое сердце колотится. Скрестив ноги, я усаживаюсь на пол рядом с кроватью.

Ее кроватью.

Не успеваю я устроиться поудобней, как в заднем кармане начинает пищать мой телефон, словно предупреждая – не вороши прошлое.

Но уже слишком поздно.

Поздно стало в тот самый момент, когда я позвонила агенту по недвижимости и сказала, что нашла дом своей мечты. Ну и что, что он иногда снился мне в кошмарах? Он не переставал быть мечтой.

Агент весьма удивилась, а ведь она даже не догадывалась, насколько странным было это решение. Я не стала рассказывать ей, что выросла в васильковом доме по соседству. Не упомянула, что эти полторы тысячи квадратных футов на незабываемые восемь лет стали для меня, по сути, вторым домом.

И я бы ни за что не призналась в том, как мне не терпится проверить, остались ли хотя бы какие-то сокровища в старом тайнике Эммы.

Оторвав взгляд от половиц, я достаю телефон.

Мне написала мама. Ну конечно.

Мама:

Люсиль Энн Хоуп.

Я:

Мам, через эсэмэс это не сработает.

Мама:

Просто сделай вид, что слышишь мой угрожающий тон.

Я:

Ладно. Я прямо трепещу. Что такое?

Мама:

Я соскучилась.

Я улыбаюсь и отправляю в ответ россыпь сердечек и плачущих смайликов. Потом кладу телефон на стоящую рядом коробку.

Мне двадцать два, и я наконец съехала из родительского дома.

Из-за проблем со здоровьем мне пришлось попрощаться с мечтой хоть когда-то покинуть тихий пригород Милуоки и уехать в Беркли, чтобы стать профессиональным автором песен. А кончина отца помешала найти постоянную работу – мама слишком страдала от горя и одиночества. Но теперь я наконец сделала первый шаг на пути к независимости. Мама переживает расставание еще тяжелее, чем я. Мы всегда были близки, особенно после смерти отца. Но мы обе знаем, что время пришло – мне пора вылететь из гнезда.

Кто же знал, что мое новое гнездо окажется здесь?

Круг замкнулся.

Я вздыхаю и, наклонившись назад, опираюсь на руки. Поднимаю взгляд к потолку, который некогда был украшен огромным постером One Direction и россыпью светящихся наклеек. Под этим потолком я регулярно засыпала в течение восьми лет. Мы объедались кисло-сладкими мармеладками – я забирала себе все зеленые, а Эмма предпочитала красные, – и вместе сочиняли песни, которые так и остались набросками в тетради.

Вино усиливает мое нервное возбуждение. Я делаю глубокий вдох и выпрямляюсь. Потом вытаскиваю старые половицы, ничуть не заботясь ни о занозах, ни о состоянии ногтей, ни о чем-либо еще.

Дрожа всем телом, я заглядываю внутрь.

И достаю содержимое тайника.

Дневник Эммы, разрисованный фломастерами и украшенный наполовину отлепившимися наклейками.

Нотные листы.

Старый кларнет Кэла.

Кэл, Кэл, мой Кэл.

При виде старого инструмента у меня на глаза наворачиваются слезы. Я ощупываю кларнет, размышляя, как он оказался в тайнике и можно ли на нем сыграть. Посередине видна трещина, скрепленная капелькой клея, – Эмма пыталась починить инструмент.

Она всегда соединяла нас.

Меня и его.

Я беру в дрожащие руки дневник, не в силах сдержать слезы, от которых мутнеет в глазах. Я так давно не слышала голос Эммы, но я знаю, что, стоит мне открыть дневник – и он вновь зазвучит у меня в голове. Он уже померещился мне, когда я увидела красную иконку уведомления, перевернувшего мою жизнь.

Ненадолго отложив дневник, я вновь засовываю руку в тайник и натыкаюсь на фотографию, зарытую среди других сокровищ.

Мое дыхание перехватывает.

Это фотография нас троих, меня и моих товарищей по приключениям. Я никогда не видела этот снимок.

Я, Эмма и Кэл стоим вместе, обнимая друг друга. На наших лицах – радость, которую ничто не могло испортить. Ночь вокруг темна, но ее озаряют светлячки и наши яркие улыбки. Кэл обнял меня за шею и привлек к себе, близко-близко, будто мне было суждено навсегда остаться рядом с ним. По другую руку от меня стоит Эмма, согнувшись пополам от хохота.

Я помню эту ночь.

Отец Эммы и Кэла спросил нас: «Ну что, готовы?»

Мы не были готовы, но он все равно щелкнул затвором камеры.

Потом он продолжил спрашивать: «Готовы? Готовы?», а мы тем временем едва держались на ногах от смеха.

Мы всегда были готовы.

Я дотрагиваюсь до фотографии, обвожу лица, которые вот уже почти десять лет жили только в моих воспоминаниях.

Где же, Кэллахан Бишоп? Куда ты пропал?

Возможно, он уже давно другой человек. Незнакомец. Но я отчаянно цепляюсь за надежду, что смогу снова найти мальчика, которого когда-то любила.

Надежда.

Я здесь из-за надежды – она заложена в моем имени, течет в моей крови.

Но в том-то и беда, что надежда – всего лишь чувство, а чувства проходят. Имена остаются в вечности, но чувства скоротечны.

Как и мы.

Но одно я знаю точно – отведенное мне время я потрачу, чтобы наверстать упущенное.

Я знаю… я должна найти его.

Я должна найти своего старого друга.

Глава 2

12/3/2013

«Ложная каденция»

Ложная каденция – это когда кажется, что последовательность аккордов вот-вот завершится, но она не завершается. Такой музыкальный фокус, чтобы обмануть ожидания слушателя. По-моему, это очень интересно. Я думаю, в жизни тоже так случается. Каждый день. Тебе кажется, ты точно знаешь, что будет дальше, но это не так. Иногда ты думаешь, будто что-то заканчивается, но на самом деле начинается что-то другое, прекрасное.

Я помню, как наши соседи съехали, когда мне было пять лет. Мне очень нравилась их кошка, так что я всю неделю проревела, будто это был конец света. Но потом произошло кое-что реально классное. В опустевший дом переехала другая семья.

Кошки у них не было, зато было кое-что получше.

У них была Люси.

Пока-пока!~

Эмма

Я не то чтобы занимаюсь сталкингом.

Ну, строго говоря, может быть, и занимаюсь. Надо бы уточнить, что написано в законе. Но намерения у меня исключительно благие, а это главное.

Надеюсь.

Охваченная любопытством, я пяткой закрываю дверцу автомобиля и гляжу на потертую вывеску автомастерской.

«Уголок Кэла».

Как и следует из названия, маленькая автомастерская расположена на углу. Движение здесь не слишком-то оживленное, так что владельцы, вероятно, полагаются на сарафанное радио и постоянных клиентов. Накануне я провела весь день, пытаясь разыскать ниточку, которая приведет меня к Кэлу, и в итоге добилась успеха. Не имея при себе ничего, кроме имени и полуразмытой фотографии пятнадцатилетнего подростка, я ходила от двери к двери, словно старшина герлскаутов, разносящая соседям печенье. В конце концов, одна пожилая женщина узнала Кэла.

– Это же Кэл Бишоп?

Я заулыбалась, торопливо кивая.

– Да-да, вы его знаете?

– Конечно, – отозвалась женщина. – Он владелец местной автомастерской. Раньше они жили здесь неподалеку, но потом он переехал вместе с матерью из-за… – Она опустила голову и поправила очки. – Ну после трагедии в семье.

Я сглотнула комок в горле.

– Да. Я когда-то жила рядом с ним. Но мы давно не общались, и я хотела бы его навестить.

– У него все хорошо, милая. Он держит отличную мастерскую. У Роя, моего мужа, вечно какие-то проблемы с машиной, но Кэл чинит все быстро и за разумные деньги.

– Рада это слышать, – я благодарно улыбнулась, охваченная одновременно радостью и волнением. – Спасибо за подсказку.

– Обязательно приходи рассказать, как прошло воссоединение. Для такой старухи, как я, немыслима жизнь без сплетен.

Мы расстались, сопровождаемые моим смехом, и следующие двадцать четыре часа я не могла думать ни о чем другом.

Только о встрече с Кэлом.

Вооружившись свежеиспеченным банановым хлебом, куцым резюме и нервной улыбкой, я направляюсь к серебристой двери в серой кирпичной стене. Когда я захожу внутрь, над дверью звякает колокольчик. Точнее, пара бубенчиков, украшенных красной ленточкой и пластиковыми ягодами остролиста. Забавный выбор, учитывая, что на дворе август, но не мне судить. Я обожаю Рождество, тем более что это и мой день рождения тоже.

Дверь за моей спиной закрывается, пока я сканирую взглядом лобби. Несмотря на бубенчики, в целом помещение выглядит не слишком приветливо. Между двумя складными стульями стоит деревянный стол, который вполне могли бы даром отдать в хорошие руки на какой-нибудь гаражной распродаже восьмидесятых. На столе грудой свалены засаленные журналы для автомобилистов. Я морщу нос – в воздухе висит запах карбюраторов и мужского пота, но это легко исправить освежителем воздуха или аромалампой. У дальней стены расположена приемная стойка, заваленная коричневыми конвертами и бухгалтерскими выписками. Неудивительно, что мастерская нуждается в помощнике.

Я с улыбкой кладу на стул папку с резюме и ставлю тарелку с банановым хлебом. Надеюсь, у меня получится вдохнуть новую жизнь в бизнес моего старого друга.

– Вам помочь?

Я оборачиваюсь на звук низкого, хриплого голоса и вижу лохматого темноволосого мужчину. Он вытирает руки тряпкой и смотрит на меня с настороженным любопытством.

Я ожидала, что в мастерской под названием «Уголок Кэла» будет работать кто-то, напоминающий мультяшного персонажа. При виде этого огромного человека, заляпанного чернилами и моторным маслом, я решаю, что это, должно быть, угрюмый напарник Кэла.

– Добрый день! – я улыбаюсь во все тридцать два зуба.

Молчание.

Он смотрит на меня не мигая, источая настолько угрожающую ауру, что все живое в радиусе пяти миль скукоживается в ужасе. Орхидея в горшке на приемной стойке вянет прямо у меня на глазах.

Нервно откашлявшись, я кручу кольцо на большом пальце. Недалеко от меня на полу разлито моторное масло, и я гадаю, получится ли у меня нырнуть в эту лужу, будто в черную дыру.

– Я, эм-м, меня зовут Люси. Люси Хоуп. Мы с Кэлом дружили в детстве, и я надеялась…

– Я знаю, кто ты.

Мой рот невольно округляется.

– Серьезно? Кэл меня упоминал? – это странно. Мы не общались больше девяти лет, да и я, надеюсь, мало напоминаю ту долговязую девочку-подростка с брекетами и челкой, неумело подстриженной перед зеркалом тупыми ножницами. В растерянности я протягиваю ему руку и вновь улыбаюсь. – Приятно познакомиться! Кэл сегодня здесь?

Он смотрит на мою руку так, будто опасается подцепить заразу.

– Ага, сейчас его позову.

Я облегченно вздыхаю, когда мужчина разворачивается и уходит.

А секунду спустя замираю, когда он возвращается.

Он смотрит на меня, скрестив руки на груди, и его ореховые глаза вдруг кажутся мне знакомыми. Я прищуриваюсь, потом резко втягиваю в себя воздух. Мое сердце колотится от осознания.

– Кэл, – выдыхаю я.

Самообладание на миг изменяет ему, но он тут же берет себя в руки.

– Что ты здесь делаешь?

Похоже, произнести больше четырех слов зараз он не способен. Впрочем, я и одного не могу выдавить.

Я впала в оцепенение.

Воспоминания всплывают на поверхность, как песня, которую я не слышала много лет. Меня охватывает ностальгия. Перед моими глазами проносится миллион разных моментов – как мы играли в прятки во дворе, как строили тайные убежища и клялись в вечной дружбе, как Кэл донимал нас с Эммой дурацкими розыгрышами и проказами.

Он полностью изменился. Мальчик, которого я знала, источал тепло и мягкость; двадцатипятилетний Кэл угрюм и неприветлив. Если бы я не помнила его смех, то могла бы испугаться.

Он всегда отличался высоким ростом, но при этом был тощим. Спортивным. В старшей школе он лучше всех играл в футбол, пока…

Пока все не изменилось.

Несмотря на внушительное телосложение, татуировки на загорелых руках и щетину, его глаза остались прежними. Светло-карие, почти медные. Мягкие темные волосы волной спадают ему на лоб, совсем как раньше.

Он смахивает волосы с лица и бросает тряпку на столик рядом.

Этот жест возвращает меня к реальности. Теребя кончик косы, я делаю глубокий вдох.

– Прости, что не узнала. Столько времени прошло.

У него на лице играют желваки. Кэл опускает взгляд, потом быстро оглядывает меня.

– Ты совсем не изменилась.

Кажется, это не комплимент, но я все равно киваю. Мои длинные густые волосы за прошедшие годы потемнели, из русых став цвета кофе с молоком. Я заплетаю их в косу или делаю пучок, чтобы не мешались. Грудь начала расти только в семнадцать лет, зато сейчас у меня отличная фигура, которую подчеркивает запахивающееся платье.

Но глаза у меня по-прежнему темно-синие.

И сердце мое бьется все так же.

Когда он приподнимает бровь и наклоняет голову в ожидании, я вспоминаю, что так и не ответила на вопрос.

– Ах да! – восклицаю я, пытаясь замять неловкость. – Я хотела спросить про работу администратором. Предложить свою кандидатуру.

С тех пор как я поселилась в доме твоего детства, я уже раз пятнадцать проехала мимо и поэтому знаю про вакансию.

Моя натянутая улыбка, должно быть, напоминает гримасу.

Кэл проводит пальцем по губам, задумчиво глядя на меня. Потом вздыхает и смотрит в сторону.

– Я не ищу новых сотрудников.

Не особо скрываясь, я искоса гляжу на огромную вывеску: «Требуется администратор». Потом снова смотрю на Кэла и выдавливаю:

– Значит, я ошиблась.

– Эта вакансия уже закрыта.

Я прикусываю нижнюю губу и смотрю на печальную, всеми позабытую приемную стойку с чуть живой орхидеей. Груды счетов и бумаг без слов говорят, что делами здесь заведует кучка небрежных механиков.

Выходит, что Кэл не хочет нанимать именно меня.

– Понятно, – я киваю и продолжаю улыбаться, несмотря на подступающие слезы. – Прости, что побеспокоила.

Он слегка хмурится и смотрит на тарелку с банановым хлебом, которую я поставила на стул.

– А это что?

– Банановый хлеб. Когда-то ты его любил.

Он хмурится еще сильней.

Даже с банановым хлебом я умудрилась проколоться.

Я следую за его взглядом и нервно сглатываю.

– Домашний. Без грецких орехов. В детстве ты всегда выковыривал грецкие орехи. – Молчание. Мои щеки полыхают. Я не переношу молчание, поэтому то и дело начинаю болтать что попало, лишь бы заполнить тишину. Как-то раз я начала перечислять президентов страны в хронологическом порядке, потому что больше не смогла ничего придумать.

Кэл складывает руки на груди, играя мускулами. Я поспешно перевожу взгляд с его внушительных бицепсов на нечитаемое выражение лица.

Он выглядит суровым, но не изможденным. Изгиб длинных ресниц и пухлые губы смягчают угловатую челюсть и циничный взгляд. На скуле осталось пятно масла, которое мне хотелось бы стереть, но я сдерживаюсь, теребя вместо этого свои волосы.

Молчание становится невыносимым, и я больше не в силах сдерживать рвущийся наружу поток слов.

– Ну ладно, – мой голос срывается. – Надеюсь, хлеб тебе понравится. Хорошего дня! Я… Очень рада, что мы снова встретились, Кэл. Может быть, мы…

– Приятно было повидаться, Люси.

Он говорит вежливо, но отстраненный тон недвусмысленно намекает, что мне пора удалиться.

Я киваю несколько раз подряд, едва удерживая на лице вымученную улыбку, и поворачиваюсь к двери. Он сверлит меня взглядом, когда я выхожу за дверь, но так ничего и не говорит, не пытается меня остановить. Звон бубенчиков на этот раз звучит совсем не радостно.

Съежившись от отчаяния, я возвращаюсь к своему «фольксвагену», стуча по земле сандалиями в такт бьющемуся сердцу. Упав на водительское место, я закрываю дверцу и опускаю голову на руль.

Не знаю, чего я ожидала, но уж точно не этого.

Я не думала, что встречу жестокого и холодного мужчину вместо милого мальчика, за которого я когда-то мечтала выйти замуж. Детские фантазии, не более, но тогда я ими дорожила. Кэл, очаровательный, добрый и веселый мальчик, который никогда не считал меня назойливой соседской девчонкой или глупой подружкой сестры.

Он тоже был моим другом.

Теперь он стал незнакомцем. Наверно, так и случается, если долго с кем-то не общаться; но ведь я правда пыталась его найти. После того что случилось, его мама не стала терять ни минуты – она продала дом и уехала вместе с Кэлом за считаные месяцы. Мы даже не попрощались, не обменялись номерами телефонов. За эти годы я несколько раз пыталась найти Кэла в соцсетях, но всякий раз безуспешно. Иногда мне начинало казаться, что он лишь призрак. Что Эмма и Кэл – воображаемые друзья, выдумка больной девочки, страдавшей от одиночества.

Шмяк!

Я чуть не стукаюсь головой о потолок, когда чья-то ладонь с размаху бьет по стеклу. Схватившись рукой за грудь, я поворачиваюсь и вижу свое собственное резюме, прижатое к стеклу. Когда Кэл его убирает и крутит пальцем в воздухе, показывая, чтобы я опустила стекло, я перевожу дыхание и делаю, как он велит.

В августовском мареве он выглядит еще более угрожающе; возможно, дело в том, что его тень вытянулась до размеров Голиафа.

Или же в том, что он вне себя от ярости.

– Это что еще такое?! – рычит Кэл, размахивая резюме у меня перед лицом. Он требовательно смотрит на меня, опустив другую руку на бедро.

– М-мое резюме, – заикаюсь я. – Да, опыта у меня немного, но, честно…

– Я не об этом.

Я моргаю и облизываю губы.

– Ну хорошо, на самом деле мистер Гаррисон – не мой бывший начальник, он просто присматривает иногда за Лаймовым Кексиком и Лимонной Зефиркой. Это мои собаки. Обычно я называю их просто Кики и Зефирка…

– Черт возьми, Люси, я говорю про адрес.

Ах.

Я сглатываю. Мои руки дрожат. Я ерзаю на сиденье и отворачиваюсь от его испепеляющего взгляда.

– Значит, ты заметил.

– Да. Я заметил. – В низком тембре его голоса есть что-то демоническое. – О чем ты думала?

– На самом деле, я не особенно думала, – нервно отвечаю я. – Я хотела потратить наследство, чтобы купить дом, но не могла найти ничего подходящего. Ни одного места, где мне хотелось бы жить. А потом вдруг выставили на продажу ваш старый дом, и я… Он меня позвал, понимаешь? Я почувствовала притяжение. Это был тот самый дом. – Моя нижняя губа начинает дрожать, и я ее прикусываю. Потом добавляю с надеждой: – Ты прочитал мое резюме?

Кэл сжимает переносицу двумя пальцами, жилы на его шее натягиваются. Он будто хочет что-то сказать, но вместо этого вздыхает и делает шаг назад, не глядя на меня. Бросив последний взгляд на мое резюме, Кэл сжимает зубы, резко разворачивается и уходит.

Я смотрю на перекатывающиеся мускулы на его спине под тесной майкой, на татуировки, которые выглядят все устрашающе с каждым сердитым взглядом. Когда он заворачивает за угол, я выдыхаю и какое-то время просто сижу без дела.

Такое чувство, будто я угодила в неприятности.

Наверно, сказать человеку после десяти лет разлуки, что я купила дом его детства, выследила его и теперь хочу, чтобы он взял меня на работу, – это немного подозрительно.

Но ведь я хотела как лучше.

Кэл даже не представляет, каково это – жить в этом доме. Все эти воспоминания. Чувства, которыми пропитаны стены, по-прежнему выкрашенные серо-коричневой штукатуркой. Дневник Эммы, описывающий безоблачное детство.

Детство, в котором всегда был он.

Мой Кэл.

Я вздыхаю, надувая щеки, и готовлюсь ехать, но тут до меня доносятся голоса из гаража, где еще один мускулистый мужчина трудится над автомобилем.

– Кто там? Владелица этой «мазды»? – спрашивает он, не вылезая из капота.

Разговор сопровождает громкая рок-музыка. Я смотрю, как Кэл тянется к позабытой на полке пачке сигарет, потом колеблется и достает вместо этого упаковку жвачки из кармана.

– Нет, просто спрашивала про работу.

– Ты ее нанял? Она горячая штучка.

– Она не соответствует требованиям.

Коллега Кэла поднимает голову, держа в руке какую-то отвертку.

– Да какие у нас требования-то? Отвечай на телефон и принимай оплату. Блин, Кэл, тут не «Ритц-Карлтон». Просто найми красотку.

Кэл закидывает в рот жвачку.

– Ты же хотел, чтобы я провел собеседование с Эдной.

– Эдна ей в подметки не годится. Забудь про нее.

– Передай, что я жду ее завтра в одиннадцать.

– Ну ты и засранец.

Показав ему средний палец, Кэл раздраженно уходит. Механик лишь качает головой и возвращается к работе.

Я сжимаю руль так, что костяшки пальцев белеют.

Не соответствует требованиям.

Может, и не соответствую, но он даже не взглянул на резюме, а просто выгнал меня за порог, как незнакомку. Будто и не было детства, проведенного вместе, не было летних ночей, когда мы считали звезды в небе. Будто мы никогда не торговали лимонадом и банановым хлебом возле их дома. Будто нас не связывала его сестра.

Я твержу себе, что все хорошо, пока еду обратно. Дорога занимает всего пять минут, и вот я вхожу в дом, где меня встречают мокрые языки и виляющие мохнатые попки.

Я твержу себе, что все в порядке, пока делаю сэндвич с медом и чеддером на обед и доливаю воду в собачьи миски.

Я твержу себе, что это неважно, когда пробираюсь между картонными коробками в бывшей спальне Эммы, ложусь на пол и вытаскиваю дневник из тайника.

Но ложь не помогает.

Воспоминания оживают, сходя с помятых страниц дневника, и слезы текут вопреки моей воле.

Беспомощно рыдая, я переворачиваюсь на спину, прижимаю дневник к сердцу и гадаю, почему она меня бросила.

Почему они оба меня бросили.

Глава 3

18/5/2013

«Сердце и душа»

Знаете эту фортепианную мелодию для новичков, которую может сыграть кто угодно? Более простой песни и представить себе невозможно, но называется она «Сердце и душа» – а ведь это самое сложное и невероятное, что бывает в мире.

Разве не странно?

В общем, сегодня после ужина Люси придет к нам в гости с ночевкой, и мы обсудим наши планы на лето. Я хочу создать музыкальную группу. Мы с Кэлом за фортепиано, Люси – с гитарой, ну а петь мы все умеем.

Интересно, они разрешат мне назвать группу «Ложная каденция»?

А может… «Сердце и душа».

Потому что Люси – мое сердце, а Кэл – моя душа.

Пока-пока!~

Эмма

Персиковые лучи заката проникают в бар через панорамные окна, придавая соответствующую атмосферу моему выступлению. Я пропеваю последние несколько нот Losing my religion группы REM, аккомпанируя себе на тамбурине [1]. Музыка полностью меня захватила; я не вижу ничего вокруг.

Я подсела на это чувство.

Пение, выступления, созидание. Я никогда по-настоящему не влюблялась, но другого сравнения найти не могу. Есть что-то волшебное в том, чтобы поделиться с другими самым сокровенным. Будто ты оставляешь отпечаток на их душе.

Я улыбаюсь, выводя последнюю ноту и потряхивая тамбурином, пока его звон не тонет в раскате аплодисментов. Шум толпы наконец выводит меня из транса, и я возвращаюсь в винный бар. Аудитория радостно ревет. За окном заводится мотоцикл. Нэш аплодирует из-за стойки и наливает мне традиционный бокал рислинга. Алисса восторженно свистит из-за высокого столика. Я широко ей улыбаюсь, вставая со стула.

Знакомые лица улыбаются мне в ответ. Я подбираю со сцены гитару, поднимаю ее в воздух и кланяюсь аудитории.

– Спасибо всем, кто сегодня пришел, – говорю я в микрофон. Мой голос совершенно спокоен. Какой бы неловкой я ни была в обычной жизни, на сцене я становлюсь другим человеком – собранным и невозмутимым. Музыка придает мне уверенности в себе. – Как и всегда, я очень рада здесь быть. Я Имоджен, и через неделю я снова буду исполнять для вас сомнительные каверы и посредственные оригинальные песни. До встречи.

Имоджен – мой сценический псевдоним. Я взяла его в честь любимой пианистки Эммы, Имоджен Купер. По-прежнему улыбаясь, я делаю еще один поклон, и Алисса выкрикивает:

– Ты зажгла, красотка!

Я бы показала ей средний палец, но мне никогда не хватало смелости на такое. Так что я просто смеюсь, качаю головой и спускаюсь со сцены, забирая деньги, которые мне накидали. На то, чтобы пробраться через толпу, уходит минут двадцать: посетители благодарят меня за выступление, отвешивают комплименты, дают еще немного денег. Я не тороплюсь и отвечаю каждому из них. Меня переполняют гордость и удовлетворение, и с моего лица не сходит улыбка.

Винный бар «Экстаз» забит битком. Я выступаю здесь каждую пятницу в семь вечера и собираю немалую аудиторию. Это одновременно и подработка, и отдушина.

Музыка меня исцеляет. Умиротворяет.

Напоминает о ней.

Перекинув за плечи длинные косы, я поправляю подол летнего платья и убираю свою гитару «Хаммингберд» в футляр. За маленьким столиком, где сидит моя лучшая подруга, меня уже ждут бокал вина и салфетка, подписанная знакомым почерком.

Когда я подхожу, Алисса двигает вверх-вниз бровями.

– В упорстве ему не откажешь, и почерк хороший, – говорит она, крутя в пальцах ножку собственного бокала. – Осталось выяснить его тип личности, «язык любви», знак зодиака и кредитный рейтинг.

Я со смехом закатываю глаза. Алисса Акинс – единственная в своем роде. В школе она пользовалась невероятной популярностью, в то время как я не привлекала к себе большого внимания, тихо занимаясь музыкой и волонтерской деятельностью. Но мы прекрасно ладили, несмотря на разницу в социальном статусе. Думаю, на самом деле у нас много общего. Мы родственные души. Несмотря на всеобщее обожание, Алисса никогда не зазнавалась.

Я поняла это, когда угодила в небольшую аварию возле школы. Алисса проезжала мимо, направляясь на соревнования чирлидеров, и случайно заметила меня, сидящую на обочине и трясущуюся от ужаса. Она остановилась и села рядом, и мы вместе дождались моих родителей.

Она пропустила половину соревнований, но ни на секунду об этом не пожалела. Ей было важнее поддержать меня в трудную минуту.

С тех пор мы были неразлучны.

Я бросаю быстрый взгляд на Нэша, и он подмигивает мне в ответ. Покраснев, я снова поворачиваюсь к Алиссе, которая торопливо вбивает его имя в поисковую строку.

– Он очень милый, – говорю я.

– Ай. Суровый приговор.

– Просто не в моем вкусе.

Она прищуривается.

– Мне начинает казаться, что в твоем вкусе только четырехлапые и блохастые.

Я смотрю на салфетку. Синие чернила лаконично сообщают: «У меня есть собака». Рядом красуется неумелый рисунок, больше напоминающий лемура.

Признаю, он неплохо меня знает.

Я прикусываю губу, чтобы подавить улыбку. Нэш каждую неделю оставляет мне записки на салфетках, расписывая свои положительные качества, в надежде, что я соглашусь сходить на свидание. Его упрямству можно только позавидовать. Но в моем отказе нет ничего личного.

Это просто необходимость.

– Мне достаточно рассказов о твоих похождениях, Лис, – я пожимаю плечами и делаю глоток вина.

Она кривится.

– Вот уж не знаю. Последний парень, с которым я встречалась, оказался женат. Причем дважды. – Широко распахнув глаза, она снова хватается за телефон. – Нэш… Мелтцер… Жены… – бормочет она себе под нос.

– Да нет, не женат он, – я мотаю головой. – У него честные глаза.

– Ага, у Теда Банди [2] тоже были честные глаза.

Я морщу нос.

– Тоже верно. Держи меня в курсе.

Пока Алисса играет в детектива, я достаю из сумки собственный телефон и просматриваю уведомления, а также болтаю с постоянными слушателями, отвечаю на смайлики и приветствия.

Я как раз прощаюсь с одним из знакомых, когда приходит новое сообщение.

Неизвестный абонент:

Завтра. В 9:00.

Я прищуриваюсь, вспомнив про Теда Банди.

Я:

Кто это? Откуда у вас мой номер?

Неизвестный абонент:

Оттуда же, откуда и адрес. Мэйпл-авеню, 919.

Мое нутро сжимается от ужаса.

Мне крышка.

Он точно маньяк, тысяча процентов, и он убьет меня завтра, в девять утра. Я пытаюсь мысленно подготовиться и прикидываю, есть ли у меня время написать завещание. Наверняка нотариальные конторы уже закрыты…

Дрожащими руками я набираю ответ.

Я:

Только не трогайте моих собак.

Проходит пара минут.

Неизвестный абонент:

Ты о чем вообще?

Я поджимаю губы. Моргаю, глядя на экран. Кажется, я поторопилась с выводами. Настоящий маньяк едва ли стал бы предупреждать жертву.

Придется идти на попятную.

Я:

Неважно. А ты о чем?

Неизвестный абонент:

О собеседовании, Люси. Господи боже.

Ужас трансформируется в волнение. Как мертвая бабочка в реанимации.

Я:

Кэл?

Я как раз добавляю его номер в контакты, когда приходит ответ.

Кэл:

Не опаздывай.

Алисса с любопытством заглядывает в экран под моими мелькающими пальцами.

– Кто это там? – она ахает. – Это парень? Ты из-за него отказываешь Нэшу?

– Я не отказываю Нэшу. – Бабочки-зомби так и мечутся у меня в животе. – Нечему отказывать. Он так ни разу и не позвал меня на свидание.

Я отправляю сообщение.

Я:

Спасибо! Извини! Завтра увидимся!:)

– Многовато восклицательных знаков! – кричит Алисса мне в лицо.

Я отшатываюсь и хлопаю глазами.

– Теперь дошло? – говорит она. Ее короткие светлые волосы едва задевают плечи.

– Блин, и правда. Как будто я перепила кофе. Как отменить отправку? – Сообщение моментально помечается как прочитанное. Я морщусь и потираю виски, надеясь, что не допустила слишком большую ошибку. – Поздно, он увидел восклицательные знаки.

– Ну, может, его это очарует. Может…

Я пытаюсь сгладить ситуацию и отправляю еще одно сообщение.

Я:

Прости, немного разволновалась. Спасибо, что дал мне шанс.

Я хмурюсь, глядя на экран.

– Теперь кажется, будто я недовольна. Восклицательные знаки демонстрируют энтузиазм.

Я:

Хорошего вечера!:):)

– Боже, Люси. Ты делаешь только хуже.

Алисса отбирает у меня телефон, чтобы не дать мне опозориться еще сильней.

Я хватаю бокал вина. Мои ноги нервно подпрыгивают на перекладине барного стула. Сделав несколько больших глотков, я перевожу дыхание.

– Прости. Это мой потенциальный начальник. Я очень хочу получить эту работу, хотя шансы мои невелики. Но он только что внезапно позвал меня на собеседование.

– Хм-м. – Алисса поджимает губы и смотрит на меня с интересом. – А что за работа?

– Отвечать на звонки в автомастерской.

– Звучит кошмарно.

– Я когда-то была с ним знакома, – поясняю я. – Он владелец.

– Значит, красавчик.

Я краснею и прикусываю щеку изнутри.

– Я такого не говорила.

– Да тут и без слов ясно, – отмахивается Алисса. – Зачем еще иметь дело с недовольными клиентами, которые хотели просто заменить масло, а в итоге получили счет на две тысячи баксов? Очевидно, он красавчик, и ты хочешь его охмурить.

Солнце опускается к самому горизонту, и через окна проникает лишь рассеянный, неяркий свет, но меня все равно будто обдает пламенем.

– Нет.

– Как он выглядит?

– Как будто только что с кастинга «Сынов анархии», – заверяю я. – Высокий, мускулистый, весь в тату. Потрепанный и суровый. Вечно хмурится.

Ее глаза чуть не выпрыгивают из орбит.

– Ты описала моего будущего мужа. Имя? – она берет телефон, войдя в режим исследователя.

– Кэл Бишоп. А мастерская – «Уголок Кэла», всего в нескольких милях от моего нового дома. Мы дружили в детстве, и…

– Боже мой, Люси.

Алисса сует телефон мне в лицо, и я отклоняюсь назад, чтобы разобрать текст на экране. Это заголовок новостной статьи: «Сын покупает автомастерскую, принадлежавшую его покойному отцу».

Я улыбаюсь. Мое сердце переполняют гордость и меланхолия. Я знала, что отец Кэла и Эммы работал с машинами, но не сообразила, что он был владельцем автомастерской. От переизбытка чувств у меня щиплет глаза, но потом я хмурюсь.

– Погоди, как ты это нашла? Я сто раз вбивала его имя в поиск.

– Я ввела «Уголок Кэла» и прокрутила вниз, – отвечает Алисса и трясет телефоном у меня перед лицом, будто это поможет мне что-то разглядеть. – Но я не про статью. Ты на фото посмотри. Твой новый босс. Вы с ним жили по соседству, верно?

– Да, это он. – Я отодвигаю ее руку подальше. – Называть его боссом рано, раз уж я не умею нормально переписываться. Он ответил? – я нервно заламываю руки и тянусь к бокалу, который, к сожалению, уже опустел.

Алисса бросает взгляд на мой телефон, который она положила рядом, и качает головой.

– Тишина. Он прочел, но не ответил.

– Боже, я все испортила.

– По виду не скажешь, что он любит переписываться, – замечает она, разглядывая фотографию Кэла. Ее губы темно-ягодного цвета одобрительно сжимаются. – Молчаливый, угрюмый. Наверняка ездит на мотоцикле. В постели будет зверем, сто процентов.

Я краснею и машинально обмахиваюсь барным меню.

– Наверное, у него есть девушка. Может, даже несколько.

– Вполне возможно. Я согласна постоять в очереди.

Когда я наконец отбираю у нее свой телефон – и удостоверяюсь, что Кэл и правда не ответил, – к нашему столику плавной походкой приближается Нэш с двумя полными бокалами белого вина. В его темно-зеленых глазах отражаются лучи заходящего солнца.

– Спасибо, – говорю я с застенчивой улыбкой, принимая бокал.

Он подмигивает.

– Всегда к твоим услугам.

Нэш прекрасно выглядит. Он молод и очарователен, у него ямочки на щеках и густые кудри цвета светлой карамели, напоминающие пчелиные соты.

В данный момент его ямочки направлены на меня во всю мощность, будто оружие массового поражения.

– Отличный рисунок, – я показываю мизинцем на лемуроподобную собаку на салфетке. – Очень мило.

– Да? Ее зовут Кнопочка. Я передам.

– Хорошо. – Мы одновременно улыбаемся, и я опускаю голову.

Нэш постукивает пальцами по столу и делает шаг назад.

– Если что – зовите, дамы, – говорит он, бросая беглый взгляд на Алиссу, а затем вновь смотрит на меня. Долю секунды мы глядим друг другу в глаза, прежде чем он разворачивается и вновь встает за барную стойку.

Алисса вздыхает и берет новый бокал вина.

– Тебе надо с ним переспать.

Я краснею и верчу в пальцах косу.

– Он тот еще донжуан. Только что заигрывал с другой девушкой.

– Возможно, но ей он не оставлял милых записок на салфетках. Говорю тебе, ты не пожалеешь. Рискни!

Я пожимаю плечами, хотя прекрасно знаю, что не стану «рисковать».

Я видела, к чему приводят отношения. Сначала записки, потом свидания, за ними – поцелуи, секс, любовь, а потом…

А потом – то, что случилось с Джессикой.

Я ни за что не стану Джессикой.

– Ладно, – говорю я Алиссе, а затем спрыгиваю со стула и, сделав глоток вина, пододвигаю бокал к ней. – Мне пора, завтра собеседование.

– Удачи, зайка. – Она крепко меня обнимает, и я вдыхаю ее спрей для тела с ароматом жвачки. – Расскажешь, как все прошло.

– Обязательно. Встретимся на следующей неделе. – Я закидываю на спину футляр с гитарой и машу Алиссе на прощание. Потом встречаюсь глазами с Нэшем, направляясь к выходу.

Меня провожает его улыбка с ямочками. Телефон пищит в кармане моего платья. Я достаю его и бросаю взгляд на экран.

Там высвечивается имя Кэла.

Кэл:

И тебе.

Окрыленная этими двумя словами, я улыбаюсь всю дорогу до дома, вспоминая маленькую девочку, которой мне так не хватает.

Ложная каденция: ты думаешь, будто что-то заканчивается, но на самом деле начинается что-то другое, прекрасное.

Глава 4

Я опаздываю.

Ничто не провоцирует мою тревожность так, как опоздания. Я даже в своем резюме написала: ОРГАНИЗОВАННА И ПУНКТУАЛЬНА. Большими буквами, чтобы было убедительней.

Теперь выходит, что я врунишка. Опоздавшая врунишка.

Справедливости ради, я никак не могла знать, что у нас отключат электричество. Вчера даже не было грозы. Это чистой воды случайность, которую никто не мог предвидеть.

Обычно я стараюсь подготовиться к любым случайностям. Даже когда поездка занимает пять минут, я все равно выхожу за час: вдруг отменят поезд, или начнутся строительные работы, или случится метеоритный дождь, или кто-то неудачно кинет кубик в «Джуманджи». Но вчерашним вечером, ставя на зарядку телефон с жалкими тремя процентами аккумулятора, я никак не предполагала, что кто-то врежется в столб электропередачи и вся улица останется без света.

Мой телефон разрядился, будильник не сработал, и я потеряла последний шанс получить работу в «Уголке Кэла».

Бубенчики над дверью звенят, когда я врываюсь внутрь, и оповещают всех о моей нерасторопности.

– Ты рано.

Кэл выходит из кабинета, расположенного за приемной стойкой. Он одет в простую белую футболку и черные джинсы. Его кофейного оттенка волосы, влажные после душа, в этот раз кажутся еще темней. Они взлохмачены и торчат в разные стороны, но каким-то образом это выглядит привлекательно. На шее у него висит серебряная цепочка. Кулон заправлен за воротник футболки, так что мне не удается его разглядеть.

Постойте-ка.

Осознав, что он сказал, я растерянно гляжу на припорошенные пылью часы на стене. Они показывают десять минут десятого.

– Мы же договорились на девять тридцать, – продолжает Кэл.

Ничего подобного. Речь шла про девять часов – я думала, что это будет время моей смерти, такое не скоро забывается. Но я просто воздаю хвалу небесам за маленькое чудо.

– Ну да. Такой уж я человек. Люблю приходить пораньше.

М-да. Прозвучало так, будто это мое хобби. Люблю хорошее вино, собак, которые обожают лизаться, оранжевые закаты…

И приходить пораньше!

Я нервно чешу ключицу и начинаю ковырять заусенцы.

– Заходи. – Кэл указывает головой в сторону кабинета и входит внутрь.

Я приглаживаю платье и иду следом. Кэл подходит к столу, заваленному счетами и папками. В кабинете темно и душно, и нет ни одного личного предмета. Никаких фотографий, никаких безделушек. Только старый стол, пара стульев и шкаф для бумаг в углу, покрытый паутиной, которую, кажется, пауки сплели еще в девяностые. У меня так и чешутся руки поднять жалюзи, чтобы впустить в кабинет немного солнечного света, но я остаюсь на месте, ожидая распоряжений.

Кэл садится, указывает на свободный стул и делает глубокий, почти раздраженный вдох, глядя мне в глаза.

– Прости за то, что случилось в прошлый раз. Я соврал, мы пока никого не нашли, – признает он, складывая на груди татуированные руки. – Давай немного побеседуем, чтобы проверить, сможем ли мы наладить продуктивные рабочие отношения.

«Отношения». От этого слова я невольно начинаю стучать зубами.

– Хорошо. Отлично, – выдавливаю я. Сделав шаг вперед, я сажусь на стул и чуть не промахиваюсь мимо сиденья. Мои щеки заливает румянец, но я беру себя в руки и откашливаюсь. – Спасибо, что дал мне шанс, Кэл. У меня мало опыта в этой сфере, точнее, совсем нет опыта, но я готова упорно работать. На меня можно положиться.

Мысленно я содрогаюсь. «Да, я ни в чем не разбираюсь, но зато буду вовремя приходить на работу!»

Кэл удерживает мой взгляд еще мгновение, потом опускает глаза и берет ручку.

– Умеешь вежливо говорить по телефону? Общаться с клиентами?

– Да, я прекрасно лажу с людьми.

– Когда не обвиняешь их в том, что они хотят навредить твоим собакам.

Он произносит это совершенно невозмутимо. До меня не сразу доходит, что это шутка – кажется. Я негромко смеюсь.

– Извини. Я действительно с кем угодно нахожу общий язык и легко учусь. Не сомневаюсь, что я быстро освою ваши рабочие процессы и программное обеспечение.

Он что-то записывает и кивает.

– Хорошо. У меня нет времени следить за каждой мелочью.

– Не волнуйся об этом.

– Здесь написано, что ты готова работать каждый день, но только не по вечерам пятницы и субботы и желательно не по воскресеньям? – уточняет он, не поднимая взгляда.

– Да, хотелось бы. Если придется, я могу перестроить расписание, но я стараюсь не пропускать выступления. Я играю живую музыку по пятницам и иногда по субботам. А по воскресеньям я работаю волонтером в приюте для животных «Вечная молодость».

Он поднимает взгляд.

– С этим проблем не будет. Мы закрываемся в шесть вечера, а по воскресеньям не работаем.

– Прекрасно, – я улыбаюсь. – Такой график мне подходит.

Кэл постукивает ручкой по желтой странице блокнота.

– Ты выступаешь?

Я не уверена: то ли он проявляет искренний интерес, то ли спрашивает в рамках собеседования, но я хватаюсь за вопрос, как за кислородную маску в падающем самолете.

– Да. Я пою и играю на гитаре, иногда на других инструментах. Я даже хотела пойти учиться на автора песен, но из-за проблем со здоровьем… – я замолкаю и прикусываю губу. Возможно, не стоит сообщать слишком уж много личного. – Ну я какое-то время пролежала в больнице. Сейчас все нормально, так что не беспокойся, с работой я справлюсь. Но потом умер отец, и я не смогла…

– Твой папа скончался? – Кэл хмурится, на его лице возникает озабоченное выражение. – Соболезную. Я не знал.

Я тронута. Несмотря на печальный разговор, я улыбаюсь.

– Спасибо. Да, от рака. Нам с мамой пришлось нелегко.

Проходит несколько напряженных мгновений, пока мы глядим друг на друга. Между нами танцуют воспоминания, и я гадаю: вспоминает ли он наши осенние посиделки во дворе у костра, когда с ветвей кленов падали листья, и казалось, наша жизнь всегда будет такой же легкой.

Кэл моргает. Мерцающий свет в его глазах сменяется тенью, и он вновь скрывает свои чувства за маской. Становится незнакомцем, а не моим старым другом.

– Что ж, – он прочищает горло и встает со стула. – Думаю, мы сработаемся. Жду тебя завтра.

Я тоже встаю. Мое сердце колотится под лавандовым платьем с открытой спиной.

– Серьезно?

Кэл достает из кармана жвачку, разворачивает и закидывает себе в рот. Он окидывает меня взглядом и сжимает зубы, вновь глядя мне в лицо. Потом коротко кивает.

– Да.

– Ух ты… Это так много для меня значит, я правда…

– При одном условии, – прерывает он.

Я кусаю нижнюю губу и складываю руки перед собой.

– Конечно. Что угодно.

Он весь напряжен. Его взгляд непреклонен. В этот момент медные глаза больше напоминают сталь.

– Мы не будем говорить о ней.

У меня перехватывает дыхание.

Перед моим внутренним взором мелькает лицо Эммы, ее веснушчатый нос и темные волосы, которые она завязывала в хвост любимой резинкой. Я вижу, как она машет мне на прощание и бежит из моего двора к своему. Я слышу ее голос: «Пока-пока!», когда она добегает до террасы, улыбается мне, показывая зубы, и входит в дом.

Я не хочу о ней молчать. Я не хочу делать вид, что ее не было.

Но Кэл мрачно смотрит на меня в упор, без слов давая понять, что другого выбора нет. Его «условие» не обсуждается. Яростный взгляд не располагает к спорам.

Я медленно киваю и делаю то же, что и всегда – улыбаюсь.

– Я понимаю.

– Хорошо.

Он выходит из кабинета, не попрощавшись, оставив за собой лишь аромат сандалового дерева, пряностей и чего-то мятного; а также память о девочке, которую он хотел бы забыть.

Кое-что на столе привлекает мое внимание. Узнав тарелку с банановым хлебом, я наклоняю голову.

Моя улыбка становится шире, когда я понимаю, что Кэл оставил от хлеба только две горбушки – точно так же, как делал в детстве.

Глава 5

Я слишком поздно сообразила, что не знаю, во сколько открывается автомастерская. Так что в семь утра я уже жду у входа в легком платье лимонного цвета, держа в руках корзинку домашних маффинов с яблоком и корицей. Спустя сорок минут Кэл заезжает на парковку, и я улыбаюсь.

Алисса была права. Он действительно ездит на мотоцикле.

Я невольно вздрагиваю от утробного рокота мотора и слабого запаха бензина. Кэл тормозит и снимает шлем; утренние лучи озаряют его нежным светом, контрастирующим с кислым выражением лица и суровым обликом.

Кэл взъерошивает волосы, спрыгивает с мотоцикла и берет стальной термос из крепления на подседельной трубе. Когда он замечает, как я машу ему рукой – мои волосы стянуты в лохматый пучок, на лице сияет широкая улыбка, – то удивленно замирает. Судя по выражению лица, он то ли забыл, что взял меня на работу, то ли успел об этом пожалеть.

– Доброе утро! – радостно говорю я, продолжая махать рукой. Сама не знаю, почему я это делаю. Может, моя рука думает, что сможет убедить его помахать в ответ?

Он не машет, но коротко кивает мне; я мысленно говорю своей руке, что это почти то же самое, и она опускается.

– Доброе, – говорит он хриплым голосом человека, который не успел выпить кофе. Или это его обычный голос? – Ты снова рано. – Свободной рукой он находит в кармане ключ и направляется ко мне, отводя взгляд.

Наши плечи на мгновение соприкасаются. От него исходит свежий запах, пряный и мускусный, от которого у меня по спине пробегает странное чувство. Я сильнее сжимаю ручку корзинки.

– Я забыла спросить, во сколько начинается рабочий день, так что приехала к семи, – признаюсь я со смехом.

Кэл замирает и хмурится, глядя на меня через плечо.

– Ты просидела здесь целый час?

– Ага. Репетировала разговоры с клиентами и съела два маффина от нервов.

Он бросает взгляд на корзинку и открывает дверь.

– Я ожидал увидеть череду лесных зверушек, которые в любой момент готовы с тобой спеть.

О, он все-таки не утратил чувство юмора.

Я прикусываю губу, стараясь сдержать улыбку, и вслед за ним захожу в лобби под приветственный звон бубенчиков.

– Это комплимент?

– Пока не знаю. – Он включает свет. – Сумку и прочие девчачьи штучки можешь оставить в комнате отдыха.

Я пытаюсь проследить, куда он указывает, но направление слишком расплывчатое. Впрочем, я как-нибудь найду дорогу.

Кэл делает глоток из термоса и снова бросает взгляд на маффины.

– Ты часто печешь?

– Да, – киваю я. – И мне хотелось произвести хорошее впечатление. Ну знаешь… на парней.

Он на секунду останавливается и медленно оглядывает меня с ног до головы.

– С этим ты справишься и без маффинов.

Я краснею. Внутри меня разливается тепло. Вот это точно был комплимент.

И – кто бы мог подумать – я не знаю, как ответить.

Слегка нахмурившись, он проводит рукой по затылку и взлохмачивает волосы. Потом издает невнятный звук – то ли ворчание, то ли вздох, – и проходит мимо меня, направляясь в кабинет. Я неловко топчусь на месте, не зная, идти ли мне за ним, и пытаюсь найти уместную тему для разговора. Наконец, в панике, я выпаливаю:

– Значит, ты работаешь с машинами?

Будто это не очевидно.

После неловкой паузы Кэл вылетает из кабинета с бейсболкой на голове.

– Да, Люси, я работаю с машинами. – Он встает за приемную стойку и включает компьютер. – Ребята скоро придут, я вас познакомлю. У нас тут трое механиков. Айк, Данте и Кенни. Они хорошие парни, но дай знать, если возникнут проблемы.

– Проблемы? – Я сглатываю.

Он на мгновение поднимает взгляд, затем печатает что-то на компьютере.

– Если начнут приставать к тебе или досаждать. Нашим прошлым администратором была бабушка Кенни.

– Ах, – моя улыбка становится натянутой. – Я могу за себя постоять.

– Как скажешь. – Кэл снова что-то печатает. – Не хочешь посмотреть, что я делаю?

– О! – я чуть не роняю корзинку второпях, потом пристраиваю ее на стул вместе с сумкой и подбегаю к приемной стойке, которую Кэл занимает почти целиком. – Да-да, я вся внимание. Только скажи, чего хочешь, и я все сделаю! – я краснею, когда осознаю двусмысленность этой фразы. – В рамках работы, – уточняю я, указывая на компьютер.

Он приподнимает темную бровь.

– Ты всегда так гиперактивна по утрам?

– Прости, немного нервничаю.

– Почему?

– Из-за новой работы. Но ты не волнуйся, я слушаю. – Надо было оставить волосы распущенными, они бы спрятали мой румянец. Я подхожу ближе и, наклоняясь к экрану, начинаю следить за бегающим курсором. В программе с логотипом-мартышкой есть несколько категорий: задания, инвентарь, квитанции, технические отчеты.

Кэл не тратит времени зря.

Он делает все молниеносно.

Я едва успела разобраться с программой, а он уже объясняет мне, как принимать оплату картой, показывает банку для мелочи и перечисляет сегодняшних клиентов. К счастью, я записывала самое главное в блокнот в надежде, что перед открытием у меня останется время все перечитать и усвоить.

– Понятно? – он опирается ладонями о стойку. На его жилистых руках выделяются вены и пятна чернил.

Я в панике смотрю на свои заметки и кусаю губу.

– Конечно.

– Ты уверена? Я могу объяснить еще раз.

Мы на мгновение встречаемся взглядами; его медные глаза мерцают в тусклом свете. Мне хочется задать ему сотню вопросов, не имеющих отношения к работе.

Как у тебя дела?

Нет, постой… Кто ты?

Изменился ли твой смех? Твои объятия? Любишь ли ты по-прежнему хлопья с шоколадным молоком?

Он смотрит на меня, и между его бровями залегает морщинка. Может, он тоже хочет меня о чем-то спросить? Я хочу, чтобы он спросил. О чем угодно. Я хочу признаться, что все это время думала о нем. И о ней.

– Я пыталась тебя найти, – шепчу я, не в силах удерживать правду в себе. Кэл хмурится сильней, мрачнеет и сжимает зубы, глядя на меня в упор. Я смотрю, как мелькают чувства в его глазах, хотя он старается сохранять бесстрастность. Мои слова – как лучи солнца на ледяной глыбе. – Я правда пыталась. Во всех соцсетях.

Он отводит взгляд, наклоняет голову.

– Я этой хренью не пользуюсь.

– Я так и поняла, – киваю я. – Мне хотелось знать, что с тобой случилось. Что случилось с…

– Я не за этим дал тебе работу. – Он резко поднимает голову. На его лице застыло ледяное выражение, в глазах зарождается буря. – Я не хочу это обсуждать, Люси.

– Ты делаешь вид, будто прошлое ничего не значит.

– Потому что это прошлое. Люди меняются, черт побери. Живут дальше. Я уже не ребенок, и, если мы будем работать вместе, – он указывает татуированным пальцем на меня и на себя, – лучше бы тебе перестать надеяться, что сможешь взять меня измором с помощью улыбок, позитива и бананового хлеба.

Я отшатываюсь, когда он выпрямляется и нависает надо мной. Мои глаза подергиваются пеленой, и я смотрю на его серую майку, не решаясь взглянуть в лицо.

– Хорошо, – говорю я, до нелепого робко. Мой голос чуть дрожит, и Кэл негромко вздыхает.

Когда я наконец поднимаю взгляд, он трет лицо рукой, задевая жесткую щетину.

– Блин, – бормочет он. – Прости.

– Ничего. Я лезу не в свое дело.

– Я повел себя, как козел. – Обхватив рукой подбородок, он поворачивается к умирающей орхидее на краю стойки. Ее розовые лепестки пожухли и потускнели. Кэл закрывает глаза и выдыхает через нос. – Я просто хочу, чтобы отношения между нами были профессиональными. Скажи, что ты понимаешь.

Я поспешно киваю.

– Понимаю.

– Я не хотел тебе грубить, – добавляет он, оборачиваясь.

Я смотрю на него с комком в горле – с куском моего разбившегося сердца. Сглотнув, я через силу улыбаюсь.

– Все в порядке.

– Я не хотел. Просто не знаю, как себя вести, когда ты так на меня смотришь.

– Как смотрю? – шепчу я.

Он смотрит вниз, потом снова на меня, и на мгновение его лицо искажается от боли.

– Будто видишь ее.

Я не успеваю осознать, что за эмоция охватывает меня, что за чувство пронзает мою грудь горячим ножом. Дверь в мастерскую распахивается, и внутрь входит мужчина в белой кофте, с оливковой кожей и волосами цвета вороньего крыла.

Он поднимает стаканчик с кофе в знак приветствия.

– Йо.

Когда он замечает меня рядом с Кэлом, то замирает на месте от удивления. Я улыбаюсь, чтобы подавить неловкое чувство.

– Доброе утро.

– Ты новенькая?

Я киваю, машинально теребя гигантский пучок волос.

– Люси. Я тут первый день.

Кэл откашливается и отходит в сторону, шаркая поношенным кедом по линолеуму.

– Она будет администратором. Люси, это Данте, один из механиков.

– Приятно познакомиться.

Данте делает глоток и смеряет меня одобрительным взглядом.

– Мне тоже. Надеюсь, ты сможешь удерживать нас, дегенератов, в строю. – Он ухмыляется и смотрит на корзинку с маффинами на стуле. – Это ты испекла?

– Да. – Я выхожу из-за стойки. Подол моего желтого платья плавно колышется. – С яблоками и корицей.

– Класс. Отличная находка, босс.

Кэл невнятно мычит, переворачивает свою бейсболку козырьком назад и подходит к стоящему в углу кулеру с водой. Он наполняет картонный стаканчик, потом возвращается к стойке и выливает воду в горшок с орхидеей. Не поворачиваясь, но явно обращаясь ко мне, он произносит:

– Если будут вопросы, спрашивай меня. Парни тоже умеют пользоваться системой, но я бы предпочел сам тебя обучать.

– Хорошо. Как скажешь.

Кэл выбрасывает стаканчик в урну и скрывается в кабинете, оставляя меня с моими неаккуратными заметками и путаницей в голове.

Мимо проходит Данте.

– Дам тебе несколько советов, – говорит он, останавливаясь у стойки и отпивая кофе.

– Я слушаю.

– Во-первых, – он поднимает палец, – не говори с ним, пока он не выпил кофе. Во-вторых, не обсуждай с ним его семью и личную жизнь, независимо от кофе. В-третьих… – он поднимает третий палец, потом задумывается. – На самом деле, первых двух хватит.

С гримасой на лице я размышляю, стоит ли это записать. Но по большому счету слова Данте сводятся к одному: избегай Кэла.

– Ах да, чуть не забыл, – говорит Данте, постукивая пальцами по стойке и двигая бровями вверх-вниз. – Ничего не принимай близко к сердцу.

Я натянуто улыбаюсь и сглатываю.

Данте подмигивает мне на прощание и уходит, насвистывая.

– Ты справишься. Добро пожаловать, детка.

Я пытаюсь подготовиться к работе, прокручивая в голове его слова.

Ничего не принимай близко к сердцу.

Первый день, а передо мной уже ставят невыполнимые задачи.

День проходит в сплошной суматохе: посетители, множество новых лиц, ошибки при оплате картой, всепоглощающая тревога. К счастью, механики встречают меня дружелюбно: это единственный светлый момент в моем нервном рабочем дне.

Айку около тридцати; его отличают бритая голова, кожаный прикид и множество татуировок – Кэл на его фоне выглядит дилетантом. Ростом Айк чуть ниже Кэла, но телосложением ничуть не уступает, и его суровый внешний вид смягчает только неизменный леденец на палочке.

Кенни – самый старший в мастерской, ему хорошо за сорок. Его лицо усыпано веснушками, волосы и эспаньолка отличаются необычным янтарным цветом, который под солнцем кажется почти красным. Его смех ни с чем не перепутаешь. При знакомстве он крепко меня обнял, и теперь мне кажется, будто мы знакомы уже много лет.

Ну и, конечно, Данте, который по возрасту ближе всех к Кэлу – ему двадцать с небольшим. Он дружелюбен и приветлив и охотно помогает мне, когда Кэл занят. Судя по озорному блеску в глазах и кривоватой усмешке в разговоре со мной, он больше остальных склонен к заигрываниям.

Большинство клиентов терпеливо ждут, пока я разбираюсь с незнакомой программой, глюками компьютера и собственной безграмотностью в том, что касается автомобилей. Но приблизительно в четыре часа пополудни мое везение иссякает – в мастерскую входит сварливый Рой Аллансон.

Он указывает на меня своей тростью так, будто лично я в ответе за неполадки с его машиной.

– Эй ты, – гаркает он, прищурив крохотные глаза.

– Я?

– Ты, ты. Позови владельца.

Я замираю в растерянности, хотя его просьба предельно ясна. Меня часто охватывает оторопь, когда на меня кричат или ругаются.

– Оглохла, что ли? – он подходит прихрамывая. – Девочка, позови взрослых, пока я сам туда не пошел.

Я заливаюсь краской, поспешно киваю и направляюсь к двери, которая отделяет лобби от рабочей зоны.

– Конечно. Одну минуту.

Душный запах гаража обволакивает меня, спасая от жгучего стыда. Я нахожу взглядом Кэла, наполовину скрытого под днищем красного седана.

– Кэл?

AC/DC заглушает мои слова.

Откашлявшись, я повторяю:

– Кэл.

Наконец он выкатывается из-под машины, держа в руках инструменты.

– Что такое?

– Пришел посетитель. Он не в духе, хочет поговорить с тобой.

Кэл моргает.

– Аллансон? Скажи, пусть подождет минуту.

Казалось бы, проще простого; но я чувствую себя доктором, которому предстоит известить родственников пациента о его кончине. Стараясь скрыть тревогу, я поджимаю губы, киваю и возвращаюсь в лобби.

Посетитель стоит, склонившись над стойкой, и бормочет ругательства себе под нос. Я издаю неловкий звук, полувздох-полусмешок, и хлопаю в ладоши.

– Он придет через минуту! – объявляю я радостным тоном.

Мистер Аллансон искоса оглядывает меня с ног до головы с явным неодобрением. Он одет в футболку с логотипом бара «Регал бигль» и в сползающие штаны цвета хаки.

– Понаберут кого попало, – бормочет он, по-прежнему глядя на меня.

Я сглатываю, стараясь сохранить самообладание.

Этот тип просто срывает на мне раздражение.

Все в порядке.

Мои щеки по-прежнему полыхают. Я встаю за приемную стойку, натянуто улыбаясь. Перекладываю бумаги, делая вид, что занята. Мистер Аллансон продолжает сверлить меня взглядом.

– Кэл вот-вот подойдет, – говорю я.

– Ага, ага.

К счастью, спустя мгновение появляется Кэл, взъерошивая себе волосы рукой в моторном масле. Увидев мою напряженную улыбку, он переводит взгляд на посетителя.

– Рад тебя видеть, Рой.

– Ну еще бы, – огрызается тот. – Ты меня разорить пытаешься своими счетами, а машина так нормально и не заработала.

– Ты самостоятельно заменил воздушный фильтр, не сняв с него пленку. Оттуда и проблемы.

– Проблемы у тебя с ценами, сынок, – недовольно бурчит Рой.

– Наши цены вполне разумны. И мы работаем на совесть.

Я стараюсь слиться с фоном, но мое ярко-желтое платье вновь привлекает внимание Роя.

– А эта девчушка по виду едва закончила школу, – он тыкает в меня большим пальцем через плечо. – Какого качества работы я могу от вас ожидать, если она едва ли выучила таблицу умножения?

Кэл и бровью не ведет.

– Уверяю, она знает свое дело.

– Очень на это надеюсь, Бишоп. Сюрпризы мне не нужны…

В этот момент мне в голову приходит идея.

– «А я люблю сюрпризы. Забавно, что их никогда не ждешь»[3].

Воцаряется мертвая тишина.

Только сверчки стрекочут у меня в голове.

Кэл и Рой одновременно поворачиваются ко мне. Кэл прижимает ладонь к лицу, беззвучно умоляя меня замолчать, а Рой щурится и задумчиво на меня смотрит.

Потом он вдруг хохочет.

– «Трое – это компания»! – радостно восклицает он, с размаху ударяя ладонью по приемной стойке. – У тебя хороший вкус, девочка.

Краем глаза я вижу, как Кэл расслабляется. Раздражение на его лице сменяется осторожным любопытством. Продолжая смотреть на мистера Аллансона, я наклоняюсь вперед и киваю на его футболку.

– Один из моих любимых сериалов. Нынешняя молодежь совсем не ценит классику, правда?

– Чистая правда! – Он смеется, демонстрируя желтые зубы, потом оборачивается к Кэлу. От его недовольства не осталось и следа. – Где ты ее нашел, Бишоп? Смотри, чтоб не увели.

Кэл обхватывает одной рукой грудь, другой чешет челюсть и смотрит на меня с явным удивлением. Не отводя взгляда, он говорит Рою:

– Да, нам с ней повезло.

– Не то слово.

Расслабившись, я решаю закрепить успех.

– Я испекла маффины для посетителей. Пожалуйста, возьмите, – говорю я, протягивая ему корзинку, в которой еще остались два маффина.

По-прежнему улыбаясь, Рой берет сочный маффин и кивает в знак благодарности. Его настроение заметно улучшилось, и они с Кэлом спокойно обсуждают поломку, в итоге договорившись о рассрочке в виде исключения.

Преисполненная гордости, я машу рукой, провожая мистера Аллансона двадцать минут спустя. Звон бубенчиков над дверью будто оповещает меня о выигрыше в аркаду.

Кэл поворачивается ко мне и приподнимает брови.

– «Трое – это компания»?

– На нем была футболка с отсылкой к сериалу. – Я пожимаю плечами и разглаживаю подол платья. – В детстве я пересмотрела с дедушкой кучу старых ситкомов – «Счастливые дни», «Проблемы роста», «Семейные узы»… Просто захотелось помочь.

Он молча стоит и задумчиво глядит на меня. Потом отводит взгляд, кивает, недолго колеблется и возвращается в рабочую зону.

Последние два часа рабочего дня проходят спокойно. Новых посетителей не появляется, так что я занимаю себя составлением списка идей, как оживить и украсить мастерскую.

Я как раз продумываю дизайн, когда ко мне подкрадывается Кэл.

– Люси.

– Что? – я моментально оборачиваюсь. – Я здесь!

Кэл подходит ближе и мрачно указывает подбородком на компьютер.

– Распечатай мне продажи за сегодня.

Пришло время экзамена.

Я знаю, как открыть продажи за день, но Кэл стоит вплотную ко мне; от него исходит властная, непреклонная аура и странный запах – смесь моторного масла и чего-то древесного. Мои пальцы беспорядочно мечутся по клавиатуре. Когда экран подвисает, я несколько раз щелкаю мышкой, отчего он виснет еще сильней.

Мои колени начинают подкашиваться, когда Кэл наклоняется ближе и задевает мое плечо.

– Ты снова дергаешься, – замечает он. – Сколько кофе ты выпила?

Я поднимаю на него глаза.

– Нисколько. Я не пью кофе.

– Совсем? – он изумленно поднимает брови. – Ты не человек, что ли?

Он спрашивает так серьезно, будто в самом деле подозревает, что меня подменили инопланетяне. Я заламываю руки, стараясь сдержать дрожь.

– Просто нервничаю.

– До сих пор? Из-за чего?

– Из-за тебя, – выдавливаю я.

– Меня?

– Да, тебя. Ты такой угрожающий, аж оторопь берет, – признаюсь я, и мой взгляд падает на орхидею. – Видишь? Даже цветок боится.

Это всего лишь шутка, но его лицо мрачнеет. Он опускает взгляд, сжимает зубы, словно борясь с некой неподъемной ношей.

Кажется, он небезразличен к комнатным растениям.

– Они все время вянут, – бормочет он. Потерев лицо, он вздыхает и поворачивается ко мне. – Я не пытаюсь тебя напугать. Я просто такой человек.

– Угрюмый?

Он пронзает меня пристальным взглядом.

– Сложный.

– Но со мной нет никаких сложностей. Я девушка легкая. – Осознав, как двусмысленно это прозвучало, я пытаюсь дать задний ход, хотя обычно это делает ситуацию еще хуже. – То есть со мной легко работать. Общаться. Не в том смысле, что я… легкого поведения…

– Я понял, – обрывает он и показывает на экран. – Открой продажи.

– Сейчас. – Надув щеки, я в конце концов нахожу нужные данные и отправляю их на печать. – Готово.

– Спасибо.

Я перевожу взгляд на настенные часы и вижу, что уже пять минут седьмого: мой рабочий день подошел к концу.

Кэл тоже это замечает.

– Можешь идти, – сухо говорит он и разворачивается, держа распечатку в руках. Но, прежде чем уйти, он медлит и произносит мое имя:

– Люси.

Я замираю.

– Да?

Он стоит спиной ко мне, и я вижу, как движутся его мускулы, когда он сжимает и разжимает кулаки.

– Ты хорошо справляешься. А то, как тебе удалось разрядить ситуацию с Аллансоном… – он поворачивается и смотрит на меня, потирая шею, отчего у него напрягается бицепс. – Я был впечатлен.

Меня охватывают гордость и восторг; я делаю вдох и улыбаюсь.

– Спасибо.

Он коротко кивает и уходит.

Несмотря на все трудности первого рабочего дня, с моего лица не сходит искренняя улыбка. Я забираю сумку и прощаюсь с Данте, Кенни и Айком, которые тоже собираются по домам.

Кэл не улыбается и даже не говорит «до свидания», но мы на мгновение встречаемся взглядами, когда я выхожу из комнаты отдыха.

В его глазах я вижу что-то мягкое, нежное, и во мне разливается щемящее тепло. Это длится лишь мгновение, прежде чем он опускает голову и отворачивается; его спина и плечи напряжены. Но этот взгляд сопровождает меня всю дорогу до дома.

Как и его слова.

«Ты хорошо справляешься».

Пусть мой первый день прошел неидеально, но о лучшем я и мечтать не могла.

Глава 6

3/1/2013

«Сердечная боль»

Люси снова заболела. Она вообще часто болеет, но не любит об этом говорить. Только твердит, что у нее врожденные проблемы с дыханием.

Она не хочет, чтобы мы волновались. Но как можно не волноваться, когда любишь кого-то? Так не бывает.

Как-то раз мы вместе поплавали в бассейне с ледяной водой, и Люси начала задыхаться. Пришлось даже вызвать скорую. В больнице Люси прилепили кардиомонитор.

Это несправедливо, что Люси нужен кардиомонитор. У нее прекрасное сердце.

Идеальное.

Такое сердце, как у Люси, не должно болеть.

Пока-пока!~

Эмма

Я нашла работу всего неделю назад и уже беру больничный.

С утра меня мучила одышка, так что я решила поехать к врачу. Мне сделали рентген грудной клетки, прописали бета-блокаторы и велели избегать физических нагрузок в течение нескольких дней. Сегодня суббота, так что я смогу отдохнуть еще один день и вернуться на работу в понедельник.

Кэл почти ничего не сказал, когда я позвонила ему в семь утра.

– Да? – прозвучал из трубки его хриплый, сонный голос.

– Кэл? Привет! Слушай, прости, что звоню так рано, но мне нужно съездить к врачу. Ничего серьезного. Прости, я знаю, что обещала не пропускать работу, но мне…

– С тобой все хорошо?

Между нами повисла тяжелая тишина. Не знаю, был ли он раздражен или обеспокоен. Я сглотнула.

– Все хорошо.

– Увидимся в понедельник, – пробубнил он и повесил трубку.

Не переношу, когда разговор так резко обрывается. Я тут же исторгла из себя длинное сообщение, набрав все, что не успела сказать вслух.

Я:

Привет еще раз! Надеюсь, ты не сердишься. Мне очень жаль. В понедельник я приду пораньше, чтобы хорошенько убраться в лобби и туалетах, и принесу кое-какие мелочи для декора. Хороших тебе выходных!:)

Он не ответил.

С тех пор прошло двенадцать часов, и он так и не прочел сообщение. Вывод может быть лишь один: он меня ненавидит, и мне придется искать новую работу.

– На самом деле, ничего страшного, – бормочу я себе под нос. Кексик заприметила другую собаку и теперь с энтузиазмом тащит меня вперед. – Подыщу другое место. Оно и к лучшему. У меня почти нет опыта работы, нельзя быть такой чувствительной.

– Люси, ты преувеличиваешь. Мне тоже это свойственно. Жаль, что ты унаследовала этот порок. – Мама качает головой. Она идет рядом, держа в руке поводок Зефирки.

Мама права.

Как и она, я часто нервничаю и драматизирую; как и отцу, мне бывает свойственно оптимистичное безрассудство. В общем, я довольно непредсказуемый человек.

Я вечно тороплюсь с выводами, придумываю самый катастрофический вариант развития событий и одновременно убеждаю себя, что вполне смогу его пережить. Будто раскладываю яйца по разным корзинам, чтобы, когда разразится хаос, я смогла пройти через огонь с улыбкой на лице и яйцом в корзинке.

– К слову о пороках, – добавляет мама и отбирает у меня поводок Кики. – Не перенапрягайся. Я подержу.

– Мне уже лучше. И она не так уж и тянет.

– Не дай бог ты потеряешь сознание прямо на улице, и мне придется тебя откачивать, одновременно удерживая двух корги и вызывая скорую, и все это под дождем, который вот-вот хлынет. Лучше уж побереги себя.

Драматизирует.

Я решаю не спорить и поднимаю глаза к серому пасмурному небу. Набухшие тучи почти задевают верхушки деревьев, закрывая последние лучи солнца. Вдалеке гремят раскаты грома.

Я вспоминаю далекий день в конце августа, больше десяти лет назад, когда небо выглядело так же. Школьная подружка позвала меня на вечеринку в бассейне, но мама не пустила – незадолго до этого у меня случился приступ во время плавания и я угодила в больницу.

Я весь день просидела насупленная, глядя в окно и представляя, как веселятся мои друзья.

А ближе к ужину в дверь кто-то позвонил.

– Идем скорей! – позвала меня Эмма. Она была одета в купальник и резиновые сапоги, с плавательным кругом в форме динозавра на поясе. – Погода идеальная!

На улице лило как из ведра.

Эмма стояла на пороге, широко улыбаясь, пока ее поливал дождь. Струйки воды стекали у нее по носу и щекам; капли сверкали, как второй слой веснушек.

– Куда? – спросила я в растерянности. – Дождь идет.

– Ага! Здорово, правда? – она посмотрела наверх и заулыбалась еще шире. Потом снова перевела взгляд на меня и слизнула с губ дождевую воду. – Тебя не отпустили на вечеринку, так что давай устроим свою собственную.

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости.

Через пять минут мы уже носились во дворе по лужам и грязи, промокшие насквозь, и хохотали до боли в животе. Вскоре из дома выскочил Кэл с водяным пистолетом и гонялся за нами, пока мы все не повалились в наполнившуюся водой канаву возле деревьев.

От воспоминаний у меня щиплет глаза. Я будто слышу смех Эммы в шуме ветра.

– Как он поживает, Люси?

Мамин голос возвращает меня к настоящему. Я поворачиваюсь к ней, отгоняя подальше нахлынувшие чувства.

– Кэл? Он… – я пытаюсь подыскать нужные слова. Неприветлив, молчалив, пренебрежителен, невероятно привлекателен, замкнут, нелюдим, покрыт татуировками… – Он сильно изменился.

Мамино лицо мрачнеет. Ее седеющие волосы пшеничного цвета, едва достающие до плеч, заправлены за уши, в мочки которых вдеты серьги. Моя мама, Фарра Хоуп, не снимала эти серьги в форме золотистых ангельских крыльев с того самого дня, как умер мой отец.

Она переводит на меня блестящие голубые глаза.

– Как же печально, что Дана оборвала все связи. Все это случилось так неожиданно.

У меня першит в горле, и я, опустив голову, принимаюсь рассматривать трещины на асфальте.

– Его не узнать. Честно. Я работаю там уже неделю, но он совсем не идет на контакт. Молчит про маму, отказывается говорить про Эмму…

– Отказывается?

– Категорически. Это было единственное условие, которое он мне выставил при приеме на работу.

– Господи помилуй, – шепчет мама. Нас обдувает теплый ветер. – Я всегда гадала, что с ним случилось. Такой чудесный мальчик. Красивый и добрый. – Она тихо посмеивается и тянет Кики за поводок, не давая той броситься в погоню за гусиным семейством, переходящим улицу. – Знаешь, я была уверена, что вы станете парочкой, когда немного подрастете.

Ого. Я прочищаю горло, поправляя свой конский хвост.

– Ну ты и фантазерка.

– Он всегда так тебя защищал. Это было мило.

– Ну да. Эмму он тоже защищал.

Она пожимает плечами и глядит на тучи, из которых как раз начинают капать первые капли дождя.

– В тот последний год все было иначе. Я видела, как у тебя загорались глаза, когда он был рядом. И как ты краснела, когда он звал тебя по прозвищу. – Мама задумчиво прикусывает нижнюю губу. – Напомни, как он тебя прозвал?

Я заливаюсь краской, как по команде.

Солнышко.

Я старательно симулирую потерю памяти и ускоряю шаг.

– Не знаю, столько лет прошло. – Пора сменить тему. – Хлеб с цукини наверняка готов. Пойдем обратно.

Мы сворачиваем на Мэйпл-авеню и видим мотоцикл, припаркованный возле моего дома. Кровь отливает у меня от лица, когда я замечаю высокого человека, опирающегося о мотоцикл. Его руки и ноги в лодыжках скрещены.

– Это еще кто? – удивляется мама, чуть не врезавшись в меня, когда я резко замираю на месте. Собачьи поводки заплетаются вокруг моих ног; мама ойкает и пытается их распутать.

У нее ничего не выходит.

Кики вырывается на свободу и бежит к моему бывшему другу, ставшему начальником; ее коротенькие лапки движутся с такой скоростью, что кажется, она летит, как осенний лист на ветру.

Кэл выпрямляется, глядя на несущуюся на него собаку. Должно быть, он охвачен ужасом, хотя по лицу этого не скажешь: он смотрит на тридцать фунтов черно-белого меха со своим обычным бесстрастным выражением.

Маме наконец удается поудобней перехватить поводок Зефирки.

– Ты с кем-то встречаешься, Люси? – интересуется она, пока Зефирка яростно лает, возмущенная тем, что ее сестре удался дерзкий побег.

Я стряхиваю с себя оцепенение.

– Нет… Это Кэл.

Мама смотрит на меня расширившимися от удивления глазами, затем подходит к Кэлу, который пытается погладить скачущую вокруг него Кики. Моя собака бесстыдно выпрашивает ласку, забираясь на него передними лапами.

– Кэллахан, – приветствует моя мама.

В ее голосе сквозит потрясение. Последний раз они виделись летом две тысячи тринадцатого. Мама всегда называла его полным именем – Кэллахан. А Эмму звала исключительно Эммали.

– Можно просто Кэл. – Он выпрямляется, бросает беглый взгляд на меня, потом смотрит на мою маму. – Рад вас видеть, миссис Хоуп.

– Боже мой, как ты вырос. Тебя просто не узнать. Как поживает Дана?

– У нее все хорошо.

Мама не замечает, как напрягаются его бицепсы и сжимается челюсть, – но я замечаю. Втиснувшись между ними, я хватаю поводок Кики и сую его маме, натянуто улыбаясь.

– Как думаешь, наш хлеб с цукини не подгорел? – я подталкиваю ее к дверям и добавляю одними губами: – Потом поговорим.

Она бросает на меня недоуменный взгляд, потом шевелит бровями, словно намекая на какую-то пикантную тайну. Затем машет Кэлу локтем в знак прощания – обе руки у нее заняты поводками, а собаки вдобавок решили устроить шутливую потасовку прямо у ее ног.

Хаос.

Когда мама наконец заходит в дом, я с пылающими щеками поворачиваюсь к Кэлу, нервно заламывая руки. Проливается еще несколько капель дождя, и мои волосы начинают виться от влажного воздуха. Я приглаживаю свой длинный хвост, пока Кэл молча смотрит на меня.

– Ты что-то хотел? – спрашиваю я.

В его глазах цвета камня и золота застыло нечитаемое выражение. Моя кровь будто нагревается в жилах, и тем холоднее кажется морось на моем лице.

В этот момент я осознаю, что он застукал меня на прогулке вместе с мамой и собаками, пышущую здоровьем, после того как я отпросилась с работы и оставила его без администратора.

Наверное, он хочет уволить меня лично.

– Я правда была у врача, честное слово! – говорю я в панике. – Мне прописали лекарства, потом пришла мама, потому что она волновалась, а собак нужно было…

– Все нормально, – перебивает Кэл. Он снимает бейсболку, взлохмачивает волосы – каким-то удивительным образом они неподвластны воздействию влаги, – и вновь надевает ее козырьком вперед. – По твоему голосу было ясно, что это не простуда. У тебя же астма, я хотел убедиться, что все хорошо.

Во мне разливается тепло.

Я никогда не рассказывала Кэлу и Эмме правду о своем здоровье. Проще было сказать, что у меня астма. Это как-то ближе и понятней. После неприятного происшествия в детстве я взяла с родителей слово, что они ничего не скажут моим друзьям – вдруг те начнут меня избегать? Я ужасно боялась, что меня будут жалеть или сторониться из-за моей болезни.

Эта мысль была мне невыносима.

Наконец я говорю с улыбкой:

– Значит, ты зашел меня проведать?

Он хмурится, будто я сказала полную чушь, но я вижу искренность в его золотых глазах.

– Да подумаешь, – бормочет он, опуская голову. Потом он переводит взгляд на домик: все те же кирпичи медового цвета, все те же белые ставни. Гигантский клен на заднем дворе раскинул свои ветви над крышей, а перед домом цветут пышным цветом три розовых куста. Все как раньше.

– Ничего не изменилось, – голос Кэла звучит мягче. – Я столько лет не проезжал мимо. Просто не мог.

Кэл смотрит на дом измученным, остекленевшим взглядом. Мои глаза невольно наполняются слезами.

Я хочу пригласить его внутрь.

Показать ему дневник Эммы.

Поплакать и посмеяться вместе с ним, предаваясь воспоминаниям.

Кэл делает судорожный вдох и искоса смотрит на меня. Резкий порыв ветра доносит до меня яркий, с дымком, аромат его кожи. Бурбон, дуб и пряная нотка.

Запах тоже приносит воспоминания. Я словно ощущаю вкус дождевой воды на языке, как в тот день, когда мы втроем носились по полузатопленному двору. В нашем смехе звенела чистая невинность.

Мы глядим друг другу в глаза, и тут молния яркой вспышкой прорезает тучи, и разверзаются хляби небесные.

Дождь хлещет как из ведра.

Сильным беспрерывным потоком.

Кэл запрокидывает голову, поправляет бейсболку и трет лицо ладонью.

– Черт, – едва слышно шепчет он.

Не знаю, проклинает ли он дождь или принесенные им незваные воспоминания. Мне хочется одновременно и рассмеяться, и заплакать. Но я лишь смотрю на него, приоткрыв дрожащие губы и тяжело дыша. Мое сердце будто вот-вот выпрыгнет из груди.

Он сглатывает и вновь переводит взгляд на меня. В его глазах на мгновение разгорается пламя, когда он смотрит на мою промокшую блузку.

– Увидимся в понедельник, – негромко говорит он, когда наши взгляды встречаются.

Я слабо киваю. Он возвращается к мотоциклу; мокрая майка плотно облепила мышцы его живота и груди.

– Хорошо. До встречи.

Кэл разворачивается и запрыгивает на мотоцикл.

Когда он заводит мотор, дождь ослабевает, будто он пролился специально для нас. Я остаюсь дрожать, стоя в траве, пока Кэл выезжает на улицу.

Он делает вид, будто ему все равно, будто его визит ничего не значит, но я видела волнение в его глазах.

Я точно знаю, что видела.

И я знаю, что это что-то значит.

Я гляжу, как задние фары мотоцикла Кэла растворяются в тумане, и вспоминаю слова Эммы.

Как можно не волноваться, когда любишь кого-то?

Так не бывает.

Глава 7

– Это что еще такое?

Я так резко оборачиваюсь, услышав голос Кэла, что волосы хлещут меня по лицу. Должно быть, он вошел через переднюю дверь, но даже звон бубенчиков не смог нарушить мою концентрацию.

– Доброе утро! – я улыбаюсь, держа в руке розовый маркер. Осознав его вопрос, заданный недовольным тоном, и заметив не менее недовольное выражение лица, я хмурюсь. – В смысле – что такое?

– Я про рисунки, Люси.

Я бросаю взгляд на лежащую на приемной стойке доску, которую украсила сердечками, звездочками и улыбающимися рожицами.

– Это новая вывеска. На ней будут указаны цены и специальные предложения. Совсем как меню в кафе, только для машин.

– Выглядит, как что-то из младшей группы детского сада.

Поникнув, я пытаюсь объяснить, зачем я заявилась в шесть утра в понедельник и начала облагораживать мастерскую, которая сейчас производит довольно удручающее впечатление.

– Понимаешь, вы же называетесь «Уголок Кэла». Очень милое название. Нужно ему соответствовать.

– Нет.

Видимо, наша субботняя встреча под дождем не растопила его ледяное сердце.

– Посетителям понравится, я уверена, – продолжаю я, не позволяя себя поколебать. – У вас здесь мрачная берлога с белыми стенами и странным запахом. Смотри, я поставила восковую аромалампу.

Кэл одет в коричневую вязаную шапочку, белую майку и потертые голубые джинсы. Из-под шапки выбиваются мягкие пряди волос, плохо вяжущиеся с небритой щетиной и татуировкой в виде розы с черепом. Нахмуренные брови оттеняют его незамысловатый образ.

Он делает глоток из термоса и смотрит на аромалампу, примостившуюся рядом с кулером.

– Вот почему здесь пахнет, как в стрип-клубе?

– Ежевика и ваниль, – поясняю я.

– А почему она в форме карусели?

Пожевывая нижнюю губу, я выхожу из-за стойки и встаю рядом с ним в центре лобби.

– Она напоминает мне, как мы вместе ходили на ярмарку. Ты, я и Эм…

В его глазах мелькает угроза.

– Эмоции, хлеставшие через край. – Я откашливаюсь в кулак. – Если не нравится, я куплю другую. Там есть в цветочек, есть с узорами. Есть в форме совы.

Солнце едва взошло, а Кэл, похоже, уже сыт мной по горло. Пробурчав что-то себе под нос, он подходит к стойке, ставит на нее свой термос и наклоняется, чтобы достать папку с бумагами.

Я продолжаю заполнять тишину болтовней.

– Еще раз прости, что пропустила субботу. Я не хотела…

– Хватит извиняться. Все нормально.

– Не думай, что я плохая сотрудница.

– Я так не думаю. – Он перебирает бумаги, потом кладет папку обратно и смотрит на меня. – Впрочем, переодеться тебе не мешало бы.

Я моргаю.

– Что? Переодеться?

– Да. Держи. – Кэл огибает стойку, находит в шкафчике картонную коробку, потом кидает мне футболку. – Надень.

– Зачем? Ты ничего не говорил про дресс-код. – Я нюхаю футболку с логотипом музыкальной группы и кривлюсь. – Воняет грязными ногами.

– Это футболка Кенни.

– Кенни ею ноги вытирает?

– Уже нет. – Он бесстрастно смотрит на меня и ждет, пока я надену футболку.

– Ты серьезно?

– Да, серьезно. Мои ребята немногим лучше похотливых подростков. Я не хочу, чтобы они пялились на тебя, как на кусок мяса.

Мое лицо заливает жар триллиона пылающих солнц. Я машинально смотрю вниз, на вырез моего оранжевого топа, открывающего старый шрам на груди.

– Ах. Ну я могу надеть кардиган.

– Сойдет.

Я сглатываю и заставляю себя посмотреть ему в глаза. В выражении его лица читается что-то уязвимое – совсем как два дня назад, когда мы стояли перед моим домом. Он сжимает зубы; вены на его шее набухают.

– Я… Я знаю, что ты всегда относился ко мне, как к младшей сестре, Кэл. Но я уже не ребенок. – Я улыбаюсь. Его забота одновременно и смущает меня, и очаровывает. – Но спасибо за беспокойство.

Он опускает взгляд и будто хочет что-то сказать или возразить, но прерывает звон бубенчиков. В лобби входит Айк, вслед за ним плетется Данте.

Кэл пользуется этим моментом, чтобы сбежать. Он отбирает у меня футболку, бормочет парням «доброе утро» и спешит в кабинет.

– Я оставила банановый хлеб…

Дверь захлопывается.

– …у тебя на столе, – заканчиваю я со вздохом. Сохраняя на лице слабую улыбку, я поворачиваюсь к механикам, которых дурное настроение Кэла ничуть не тронуло. – Привет. – Я машу им и вытираю руки о джинсы. Айк и Данте обмениваются взглядами.

– Вкусно пахнет, – замечает Айк, оглядываясь по сторонам. – Эфирные масла, куколка?

– Нет, – я посмеиваюсь и указываю большим пальцем за плечо. – Просто аромалампа. Я подумала, она улучшит вам настроение, но, увы…

Они одновременно смотрят на закрытую дверь в кабинет Кэла.

– Я же говорил – не принимай близко к сердцу, – напоминает Данте. – Хотя в последнее время он угрюмей, чем обычно. Наверное, твой вид напоминает ему о том, что он уже сто лет не трахался.

Айк с леденцом во рту добавил:

– К тому же пахнет как в массажном салоне. Будешь тут угрюмым.

Меня снова непроизвольно бросает в жар. Я стараюсь прикрыть ладонью розовые пятна на груди и ключицах. Потом снова смеюсь, на этот раз крайне неестественно.

– Я думаю, у него нет особых проблем с… ну с этим.

Данте подмигивает мне, проходя мимо.

– Я бы так не сказал.

Айк идет вслед за ним, и они оба смотрят на мой вырез, прежде чем заходят в рабочую зону.

Я поджимаю губы.

Когда эти двое исчезают из виду, я спешу к вешалке за кардиганом.

Время перевалило за полдень, и других клиентов на сегодня не запланировано, так что я слоняюсь по мастерской от скуки и безделья, пытаясь найти, чем себя занять. Заметив Кэла, роющегося под капотом машины, я спешу к нему, стуча каблуками по бетонному полу.

– Кэл!

На этот раз он не включил музыку, так что мой пронзительный голос откликается эхом.

– Что? – Кэл продолжает работать над машиной и жевать жвачку, не поднимая головы.

– Я повесила новую вывеску, подмела и помыла пол, и окна тоже помыла. А, и убралась в туалете.

Он лишь мычит в ответ.

– Спасибо, что дал мне ключ, иначе я не смогла бы прийти пораньше. Я жаворонок, встаю часов в пять. Не люблю сидеть сложа руки, понимаешь? И мне хотелось восполнить пропущенный день.

Молчание.

Удивлена ли я такой реакцией?

Нет. Но слова так и продолжают рваться из меня наружу. Похоже, я физически не могу находиться с кем-то в одном помещении и не пытаться завести разговор. Даже если этот кто-то меня наверняка ненавидит и держит в руках стальной храповик.

– Над чем ты работаешь? – я покашливаю и заглядываю ему через плечо, пытаясь разобраться в происходящем. Костяшками пальцев я нервно постукиваю по бедру.

Снова тишина.

Все нормально. Честное слово, нормально.

Невыносимое молчание перемежается лишь стуком инструментов по деталям двигателя.

Я продолжаю говорить.

Почему? Наверное, это болезнь.

– Может, ты меня научишь…

– Черт побери, Люси. – Кэл выпрямляется с раздраженным вздохом.

По-другому он вздыхать не умеет.

– Прости, я не хотела тебя донимать.

Он скрещивает мускулистые руки на груди, продолжая удерживать в одной из них храповик, и смотрит на меня со смесью непонимания и усталости.

– Как тебе это удается без кофе?

– Что удается?

– Вести себя, как котенок, переборщивший с кошачьей мятой.

Я пожимаю плечами и почесываю руку, не зная, что ответить. Кэл смотрит на меня, как на ребенка, которого нужно все время развлекать.

– Можешь донимать меня, золотце! – раздается из-за наших спин голос Данте.

Я вижу, как Кэл мрачнеет и прищуривается, переводя взгляд с меня на Данте и обратно.

– Вообще, у меня есть пара дел. Пойдем, Данте пока присмотрит за мастерской.

– Что? Мне пойти с тобой? – удивляюсь я.

– Да чтоб тебя, мужик, – беззлобно смеется Данте, качая головой. Кэл кладет инструмент на место и проходит мимо меня.

Я спешу следом.

– Хорошо, как скажешь. Я не против. А ничего, что за приемной стойкой никого не будет?

– Ничего. Клиентов больше быть не должно. А если что, парни разберутся.

Кэл с его длинными ногами идет намного быстрее меня – приходится бежать трусцой, чтобы за ним угнаться. На секунду я останавливаюсь у приемной стойки, а затем следую за Кэлом на парковку.

Там он вдруг замирает и с недовольным ворчанием поворачивается.

– Кофе забыл. Сейчас вернусь.

– Этот кофе? – я улыбаюсь и гордо демонстрирую термос, который забрала со стойки.

Кэл бросает на него взгляд. Уголки его губ едва заметно приподнимаются – будь он любым другим человеком на планете, я бы назвала это улыбкой. Потом он забирает у меня термос.

– Спасибо.

– Без проблем, босс. – Я направляюсь к машине, но Кэл вместо этого подходит к своему мотоциклу и берет шлем. Я замедляю шаг. – Мы что, поедем раздельно?

– Нет.

Больше он ничего не говорит.

Я растерянно моргаю, а он тем временем протягивает мне шлем. Будто ждет, что я его надену.

Себе на голову.

Чтобы сесть на мотоцикл.

– Кэл, нет! – мое давление резко подскакивает. Я бросаю взгляд на свои рваные джинсы в обтяжку и мысленно сокрушаюсь, что не надела платье. Я же всегда ношу платья. У меня была бы хорошая отговорка, а не просто, «Слушай, мне ужасно страшно». Мое сердце колотится, когда я подхожу ближе.

– Я лучше на машине.

– Почему?

– Я никогда не ездила на мотоцикле.

– Вот и покатаешься. – Он пожимает плечами, словно не понимает, чего я жду.

Я жду, пока волна ужаса немного отступит и у меня перестанут трястись колени.

– А как же ты без шлема?

– Обойдусь. Тут недалеко.

Я судорожно киваю.

Хорошо. Все нормально. Даже если мы попадем в аварию, я буду в шлеме. А у Кэла такой слой мускулов, что он, можно сказать, всегда в броне.

Я убеждаю себя, что сегодня не последний день моей жизни, и продолжаю кивать, подходя ближе и беря шлем из рук Кэла.

– Ага, хорошо. Все будет отлично. Просто отлично, – бормочу я, напяливая шлем на голову и пытаясь найти застежку.

– Дай помогу, – вмешивается Кэл.

Меня окутывает его запах – древесный с ноткой мяты. Тепло его тела контрастирует с холодным отношением. У меня перехватывает дыхание, когда его мозолистые пальцы задевают мою челюсть, закрепляя ремешок под подбородком. Наши взгляды на миг встречаются; потом он опускает прозрачное забрало шлема и отходит.

Шлем кажется мне огромным. Я чуть не теряю равновесие.

– Наверняка я выгляжу, как гриб.

Кэл оглядывает меня с ног до головы: босоножки на каблуках, демонстрирующие мой педикюр, рваные джинсы, оранжевый топ и, наконец, шлем.

– Ты выглядишь отлично, – негромко говорит он и поворачивается к мотоциклу.

Он ведет себя так непринужденно, что я почти не замечаю комплимент.

– Запрыгивай, – говорит он, устраиваясь на сиденье. – Садись поближе, следи за тем, что я делаю. Когда я поворачиваю – поворачивайся вместе со мной. Старайся не дергаться и не ерзать. Обхвати меня руками за пояс и держись покрепче. Не бойся, больно мне не будет.

Я стараюсь слушать внимательней, но все это звучит для меня, как список требований Эйнштейна к его жене. Я запоминаю только слово «ерзать».

– Хорошо. Поняла.

Прикусив губу, я подхожу к мотоциклу и неуклюже на него взбираюсь, потом цепляюсь за Кэла, чтобы не упасть. В конечном счете я подползаю к нему поближе и сжимаю его бедра коленями.

– Вот так?

Я легонько держусь за его рубашку, но он берется за мои запястья и заставляет меня обхватить его руками за пояс, так, что мои ладони сходятся у него на животе, а грудь плотно прижимается к его спине.

У меня перехватывает дыхание. По всему телу бегут мурашки.

Кэл оглядывается на меня через плечо.

– Держись крепче.

От близости Кэла меня будто бьет током. Я сжимаю его изо всех сил, пока он заводит мотор и выруливает с парковки. Когда мы набираем скорость, страх исчезает, сменяясь упоением. Здесь запрещено ехать быстрее, чем двадцать пять миль в час, но наша скорость явно превышает сто; я стараюсь расслабиться и сосредоточиться на бушующем внутри адреналине.

Мимо пролетают дорожные знаки.

Машины выглядят как размытые пятна.

От летнего ветерка по моей коже бегут мурашки.

Я сжимаю Кэла бедрами, держусь правой ладонью за левое запястье. Мне хочется не то рассмеяться, не то запеть, не то заплакать – выпустить из себя хоть что-то.

Я чувствую себя свободной.

Но Кэл сказал правду – наш пункт назначения находится совсем недалеко, и уже через пять минут мы подъезжаем к магазину запчастей, слезаем с мотоцикла и заходим внутрь.

Ничего неожиданного в магазине не происходит. Кэл и продавец с сальными волосами обсуждают заказ на какую-то деталь к «лендроверу», а я шатаюсь между полками, забитыми зубчатыми ремнями, опорами для двигателя, приводными валами и свечами зажигания.

Я как раз разглядываю оплетки для руля, когда Кэл зовет меня наружу.

– Уже? Ты так быстро? – я недоуменно морщу нос. Зачем он взял меня с собой ради такой мелочи?

– Я подумал, мы можем пообедать тут рядом.

Я растерянно следую за ним.

Меня охватывает волнение – обычно Кэл ведет себя так, будто скорее предпочел бы запрыгнуть головой вниз в горящий терновник, чем провести немного времени со мной.

То, что он добровольно идет на контакт – печать отчетов в конце дня и напоминания о забытом термосе не в счет, – радует меня не меньше, чем поездка в Диснейленд.

Я стараюсь не показывать своего восторга.

– Хорошо, давай.

Мы идем по неровному тротуару мимо торгового комплекса к бургерной. Кэл достает из кармана жвачку и закидывает себе в рот. До меня доносится фруктово-мятный запах, смешивающийся с древесным ароматом, присущим только Кэлу.

– Располагайтесь, где вам удобно! – приветствует нас хостес, когда мы входим внутрь.

Мы устраиваемся друг напротив друга на диванах за столом, и Кэл протягивает мне меню.

– Ты же не против бургеров? – спрашивает он, изучая предлагаемые обеды.

Я торопливо ищу что-то без говядины и нахожу бургер с котлетой из черных бобов.

– Ничуть не против. Я вегетарианка, но в наше время с этим редко возникают проблемы. Почти в каждом ресторане есть что-то без мяса.

Он приподнимает брови.

– Вегетарианка? А молочку ешь?

– Да, куда же я без сыра.

Он кивает.

– Раньше ты ела мясо.

Такая простая фраза. Банальное наблюдение. Но до этого Кэл вообще отказывался говорить о нашем общем прошлом. Не в силах сдержать улыбку, я облокачиваюсь о стол и задумчиво прикусываю губу.

– Летом твоя мама всегда делала нам сэндвичи с ливерной колбасой на обед. – Я внимательно слежу за его выражением лица. Он смотрит в окно. – Мы гуляли по набережной и сидели на пристани. Я всегда съедала свой сэндвич – мне было стыдно выбрасывать, она ведь старалась. Но вы с Эммой…

– Скармливали их уткам.

Мой взгляд застилает пелена. Я не рассчитывала, что Кэл отзовется. Что он хоть слово скажет про Эмму. Я киваю, осторожно подбираю слова, опасаясь спугнуть его и нарушить возникшие между нами узы.

– Да. Потом вы возвращались ко мне и тайком находили что-нибудь съедобное на кухне, пока мама смотрела в гостиной занятия гимнастикой.

Свет полуденного солнца отражается в его глазах. В них блестят тысячи потаенных воспоминаний. Похороненных в грязи и саже. Я жажду достать их на свет. Воскресить.

И тут к нам подходит официантка; ее радостное приветствие вновь погружает Кэла во тьму. Я вижу, как он берет себя в руки, откашливается и выпрямляется, усилием воли отстраняясь от нахлынувшей ностальгии.

Наши узы становятся удавкой вокруг моего горла. Я откидываюсь на спинку дивана.

– Вы готовы сделать заказ? – щебечет официантка, занося ручку над блокнотом.

Сначала она смотрит на меня, потом посылает Кэлу томный взгляд, явно представляя его обнаженным.

Кэл выбирает чизбургер с картошкой фри, а я заказываю свой вегетарианский бургер с чеддером и дополнительной горчицей, а также фруктовый салат. Официантка уходит, перекинув волосы через плечо и игриво покачивая бедрами, а у меня в памяти всплывают слова Данте – намек на отсутствие личной жизни у Кэла. Тот никак не реагирует на аромат лаванды и жасмина – шлейф духов, оставшийся от официантки, – и едва удостаивает ее взглядом. Странно; она довольно симпатичная, и грудь у нее как у порнозвезды.

Раз уж предыдущий разговор оказался прерван, я решаю сменить тему:

– Скажи, а ты часто ходишь на свидания?

Кажется, вопрос застал его врасплох. Сложив руки, Кэл наклоняется вперед, нависая над столом своим внушительным телом.

Он смотрит на меня своими карими глазами с золотистым отливом, и от его близости у меня перехватывает дух.

Наконец он отвечает:

– Нечасто.

– А спишь с кем-то? – ляпаю я, не подумав.

Нет!

Господи, Люси, да что с тобой не так?

– Еще реже, – говорит он нахмурившись. – Почему ты спрашиваешь? Это что, такой подкат в стиле Люси?

Я заливаюсь краской от ушей до шеи, а потом еще ниже. На груди вспыхивают красные пятна, будто я наносила солнцезащитный крем во время эпилептического припадка. Пересохшим ртом я пытаюсь выдавить из себя что-то внятное.

– М-мне просто любопытно, – запинаюсь я. – Я мало что про тебя знаю. У такого парня, как у тебя, наверняка…

– Наверняка что? Должен быть гарем?

Я продолжаю нещадно краснеть. Казалось бы, это явно указывает на необходимость сменить тему, но почему-то я продолжаю. Наверное, потому, что Кэл поддерживает разговор, и это действует на меня опьяняюще.

– С такой внешностью у тебя не должно быть отбоя от поклонниц.

Он проводит языком по верхним зубам и пристально меня разглядывает. До меня доходит: я, по сути, прямым текстом сказала, что считаю его привлекательным.

Я представляю, как обращаюсь в жидкость и стекаю сквозь щели в полу.

– Так что, это подкат? – он прищуривается, пытаясь разгадать мои намерения.

Сбежать в виде жидкости не получилось, так что я вынуждена ответить, несмотря на щеки свекольного цвета и выступивший пот.

– Нет! То есть нет. Точно нет.

– Точно нет, – сухо повторяет он.

– Конечно, ты… Ты очень интересный. Правда. Весь такой мрачный и загадочный. Да еще и татуировки, мотоцикл, мускулы…

– Приятный характер, – добавляет он непринужденно.

Спустя пару мгновений до меня доходит, что он пошутил. Я смеюсь, опустив голову, и мои волосы рассыпаются по столу. Подняв взгляд, я вижу, что он не то чтобы улыбается, но смотрит на меня с лукавым прищуром, чуть наклонив голову.

– И чувство юмора, – заканчиваю я с улыбкой, прибирая волосы.

Кэл складывает руки на груди и откидывается на спинку дивана.

– Я так и передам своим многочисленным любовницам.

Я снова заливаюсь смехом.

Теперь я краснею не столько от смущения, сколько от радости. Несколько мгновений спустя официантка приносит наш заказ.

– Я редко вижу, как ты смеешься, – отмечает Кэл, надкусив бургер и вытерев руки салфеткой. – Обычно ты вся напряжена, когда я рядом.

Он перебирает картошку фри в маленьком бумажном конверте, выбирая хрустящие палочки и откладывая мягкие – самые вкусные, как по мне.