Читать онлайн Сила ненависти бесплатно

Иллюстрации Яны Мельниковой (YANIF)

В книге использованы элементы оформления:

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Соблазны, травмы, ошибки, призраки прошлого и бесконечная светлая любовь – этот мощный роман подобен урагану, который уничтожает все на своем пути, помогая сбросить оковы и найти путь к свету и прощению.
Вы влюбитесь окончательно и бесповоротно.
Приготовьтесь, будет больно!
Полина@polinaplutakhina

Плей-лист

Marilyn Manson – Half-Way & One Step Forward

Marilyn Manson – Broken Needle

SMNM – Everything

Halsey – Control

Joywave – It’s A Trip!

Placebo – A Million Little Pieces (Radio Edit)

Aviators – Our Little Horror Story

Ocean Jet – Vengeance

Lana Del Rey – Gods & Monsters

Lana Del Rey – Cherry

Katatonia – Unfurl

Spiritual Front – Jesus Died In Las Vegas

Oomph! – Rette Mich

Beseech – Atmosphere

Unaverage Gang – No Turning Back

No Kind Of Rider – Autumn

Essenger – Half-Life

Hypnogaja – Here Comes The Rain Again

Above The Stars – In The Field of Blood

Sleeping Wolf – Only For Us

Lacrimas Profundere – You, My North

Lacrimas Profundere – A Sigh

* * *

– А что происходит с камнем, когда он достигает дна?
– Не знаю. Наверно, ждет, что кто-нибудь выловит его, а может, сильные волны вышвырнут обратно на берег. Или, что печально, так и пролежит на дне один в своей безмятежности.

Пролог

Хаос. Он всегда был там, куда бы я ни шел. С какой бы скоростью я ни двигался, скрывая лицо под футбольным шлемом, он все равно догонял. И все начиналось заново. Вот и сейчас сердце неистово колотилось о ребра от предчувствия, что он снова приближается.

Я провел мокрой ладонью по лицу, сталкиваясь с отражением в зеркале. Пронзительные серые с синей дымкой глаза уставились на меня так, будто требовали ответов, которых не было. С отвращением я изучил расширенные омуты черных зрачков. Слюна во рту превратилась в вязкий комок, и я сплюнул ее в раковину, наполняя рот холодной водой из-под крана.

– Ты – жалкий кусок дерьма, – бросил я отражению, но парень напротив лишь молча ухмыльнулся, проверяя мои нервы на прочность. – Ненавижу тебя!

Молчание. Всегда тишина; сколько бы яда ни извергал мой рот, в ответ он только молчал и улыбался, сверкая идеально ровными зубами.

Я оскалился и плеснул водой в зеркало в надежде смыть ненавистное лицо, но оно все еще маячило там. Взъерошивая непослушные темные волосы, парень из зеркала наблюдал, как я погружаюсь на дно глубокой ямы бесконечной вины.

– Доми, ты будто ангел, созданный на небесах, – с упоением шептала мама, баюкая у себя на груди мою голову и целуя в закрытые веки. Ее теплые руки и запах жасмина навсегда запечатлелись в памяти. – Мой ангел, – повторяла она.

Только спустя годы я осознал, что исчадия ада не порождают ангелов, как бы они ни старались.

Глава 1
Ник

Наши дни

Погибели предшествует гордость, и падению – надменность.
(Притч. 16:18)

Арена «Солджер Филд» вмещала более шестидесяти тысяч зрителей; каждый из этих людей пришел посмотреть на то, как мы разгромим балтиморских «Воронов» в щепки. Целый сезон мы были лучшими в своем дивизионе, и сегодняшняя игра должна стать окном в плей-офф, но моя настоящая цель – это Суперкубок. Что может быть лучше, чем в свои двадцать семь стать обладателем вожделенного семифунтового приза, отлитого из стерлингового серебра? Это была сегодняшняя вершина моей футбольной карьеры, и я не собирался останавливаться на достигнутом, намереваясь выжать максимум из возможного.

Чикаго стал моим новым домом чуть больше года назад, и первый сезон в составе футбольного клуба «Файр» буквально возвел меня на пьедестал лучших квотербеков, чья нога когда-либо ступала на эту землю. Я был ослепительной сверхновой звездой, взорвавшейся в бескрайней галактике, и не собирался тускнеть в ближайшие несколько лет.

Войдя в раздевалку, я обшарил помещение глазами, почти не обращая внимания на то, как мои товарищи по команде с упоением слушали наставления тренера, параллельно с тем проделывая свои предыгровые ритуалы. Вы бы удивились, увидев, насколько фанатично суеверны игроки в американский футбол, но с годами это помешательство лишь усиливалось. Я занимался этим видом спорта, сколько себя помнил, так что у меня было предостаточно времени, чтобы проследить взаимосвязь – чертовщина с суевериями в самом деле работала.

Кто-то из ребят носил с собой талисманы, начиная отполированным временем четвертаком и заканчивая полноразмерным фикусом по имени «Барри», поставленным прямо посреди раздевалки в день игры; другие предпочитали не бриться или носить счастливые трусы. Моим гарантом победы служили две вещи: полная изоляция в вечер перед игрой, в которую входило также отключение любых средств связи, и предмет, с которым не расставался уже много лет.

Я провел рукой по грудной клетке, в том месте, где под одеждой прощупывались очертания тонкого золотого обруча, уже нагретого моей разгоряченной кожей. На короткое мгновение внутри родилась досада от того, что помимо сотен болельщиков на трибунах не будет ни единой души, которой не наплевать на то, какое значение имеет для меня сегодняшний матч. И я ненавидел это опустошающее чувство лютой ненавистью, которую собирался направить на то, чтобы вырвать у противника победу зубами.

– Ник, на два слова, – наш ресивер[1] Уоррен похлопал меня по плечу и, не дожидаясь ответа и не оглядываясь, вышел в коридор. Отложив раунд самомотивации на потом, я проследовал за ним.

Беспокойные глаза Уоррена метались от одного конца коридора к другому, когда он подзывал меня подойти ближе.

– В чем дело? – спросил я, видя, как пальцы его рук сжимаются в кулаки.

– Слушай, мужик, я знаю, мы это уже обсуждали, но давай признаем, что ты немного не в форме последние несколько игр, – тот сделал паузу, давая мне осмыслить сказанное и подготовиться к следующим словам. – Просто отпусти чертов мяч хотя бы на время, ты же знаешь, я всегда наготове.

Другого я и не ожидал. Будучи вторым по результативности в команде, Уоррен стремился стать еще лучше. Ну, ему хотя бы хватило порядочности, чтобы попросить об одолжении. Проблема была в том, что я не собирался уступать. Больше нет.

Я все еще не переоделся, поэтому выудил из кармана джинсов золотую игральную фишку и подбросил вверх, наблюдая не за полетом, а за тем, как жадный взгляд Уоррена проследил ее траекторию. Когда та приземлилась обратно на мою ладонь, я засиял, подмигивая ему. Сверкающая улыбка, расплывшаяся на моих губах, вызвала у товарища по команде ложное чувство спокойствия, поскольку он моментально улыбнулся в ответ. Бедняга подумал, что я внял его многочисленным просьбам, но хрен там. Нарочно похлопал его по плечу приятельским жестом, еще больше сбивая с толку, а затем, не говоря ни слова, развернулся и пошел обратно в раздевалку.

Жизнь состояла из постоянной борьбы за первенство – это началось еще до моего рождения и продолжалось по сей день. Чаще всего я проигрывал, уступал, мирился с обстоятельствами, позволял другим отбирать слишком много. Мне понадобилось около сотни хлестких пощечин, чтобы наконец прийти в себя и усвоить урок: не поимеешь ты – поимеют тебя.

* * *

К началу третьей четверти мы вели в счете, поэтому никто не удивился, когда наша команда вновь завладела мячом. Первая половина игры прошла на чистом адреналине, но это не мешало мне с точностью просчитывать действия команды противника.

Тренер настаивал на том, чтобы я передал пас бегущему в следующей выносной комбинации, потому что ребята из Балтимора явно привязались к моей заднице, как группа только что вылупившихся неуклюжих утят к своей матери. Они таскались за мной по всему полю, из-за чего возможность добраться до зачетной зоны стала казаться несбыточной мечтой. Несмотря на это, я не внял тренерскому приказу, поразительно похожему на мямлянье Уоррена.

Устремил взгляд вперед, сквозь прутья шлема и линию нападения, оценивая шестерку игроков противника, они не вселяли ни унции тревоги, к тому же наш левый тэкл[2] Банч весил по меньшей мере триста фунтов и мог в одиночку снести половину защитной линии соперника. Но вот лайнбекеры[3] позади основных защитников не были болванами, я понял это, когда меня оттеснили во второй четверти, практически вырвав из окружения наших гардов[4], толкая плечами с такой силой, что моя ведущая правая рука, скорее всего, была в секунде от вывиха.

Человек, не привыкший к контактным видам спорта и впервые пришедший на матч по футболу, наверняка покрылся бы испариной и побледнел как полотно, наблюдая, как два с лишним десятка взрослых парней толкают друг друга с мощностью товарняков, отшвыривают в сторону и как ни в чем не бывало несутся по полю, пока снова не наткнутся на прочную стену из мышц и костей.

Никакие синяки, ушибы и вывернутые из сустава конечности не пугали меня сильней, чем перспектива торчать в душном офисе пять дней в неделю. Я полюбил этот вид спорта, как только впервые оказался на футбольном поле. Где еще подросток, напичканный гормонами и желанием крушить все вокруг, мог выплеснуть свой заряд ненависти к этому миру? Разве что в унылой темной подворотне, где воняло травкой, кровью и мочой. Но эта часть моей жизни осталась далеко за пределами орбиты, к счастью для моей, покрытой пеплом, карьеры бывшего золотого мальчика бостонских «Патриотов», теперь переродившегося в огне[5].

Это никогда не надоедало – крики толпы, что смешались со звуками тяжелых ударов, когда массивные игроки столкнулись в жестокой схватке за кожаный мяч, который центральный игрок сунул мне в руки. Я обогнул месиво из тел и бросился вперед, уворачиваясь от ударов. Один из раннинбеков[6] нашей команды мелькнул на периферии, подавая сигнал, что он готов принять пас, и его позиция действительно была просто идеальна для того, чтобы пасовать, учитывая, что два балтиморских здоровяка уже остановили и зажали меня между собой с таким напором, будто хотели устроить тройничок, а не отобрать чертов мяч. Мое телосложение позволяло принять крепкую стойку, но не давало возможности вырваться до тех пор, пока мои ребята не отпрессуют этих пиявок подальше.

Я выплюнул капу и прорычал в сторону того, что был покрупней.

– Сдвинься на хер! – может быть, не лучшее начало нашего довольно тесного знакомства, согласен, но это все, на что он мог рассчитывать.

Его кривые зубы блеснули, когда резкий удар шлема пришелся точно в мой, а давление тела усилилось.

– Попроси вежливо, – прошипел он.

– Пожалуйста… Сдвинься на хер! – повторил я, устав от тупого переминания на одном месте.

– Ты труп! – Он оскалился сильней и на секунду встретился взглядом с товарищем, чтобы подать ему какой-то сигнал. Уж не знаю, в чем там состоял их план, только другой парень ослабил хватку, и этой заминки мне вполне хватило для того, чтобы переместить мяч в одну руку, а второй изо всех сил оттолкнуть придурка с дороги. Возможно, я со своими шестью футами и тремя дюймами был ниже его, но крепче и быстрей, поэтому к моменту, когда он осознал, что произошло, я уже сломя голову бежал в сторону зачетной линии противника, недалеко от которой маячил Уоррен, подняв руки и сверкая глазами в ожидании паса. Я знал, что любой неприличный публичный жест не добавит мне очков, поэтому убедился, что Уоррен достаточно близко, чтобы прочитать по моим губам отчетливое «пошел ты», прежде чем продвинуться вперед еще на пол-ярда.

Человеческие жизни ломаются ежедневно, при этом порой требуются годы саморазрушения, чтобы опуститься на дно и окончательно потерять себя. Но иногда простая нелепая случайность или одно спонтанное неверное решение запускают целую цепочку событий, способных обернуться крахом. Лично мне понадобилась секунда времени и полная телега гордыни и тщеславия, чтобы попасть в ад, в существование которого я даже не верил.

Я замедлился, чтобы показать товарищу по команде свой метафорический средний палец, но как раз в этот момент игрок соперника на полном ходу сбил меня с ног, уронив на землю и придавив своим огромным, по человеческим меркам, телом. Его веса было достаточно, чтобы выбить из моих легких кислород, не дав возможности вздохнуть или откашляться, но это было не все. Прямо перед тем, как мы рухнули вниз, я услышал хлопок и ощутил острую боль, распространяющуюся из центра левой коленной чашечки сперва по всей ноге, а затем и в каждое нервное окончание в теле.

Время будто замедлилось. Все еще лежа на футбольном поле, я смотрел в безоблачное небо сквозь отсутствующую крышу стадиона, пока колесики в моем мозгу вращались, донося до затуманенного сознания свежую новость, закрепить которую в голове я пока отказывался, не то что произнести ее вслух.

– Черт… парень… – Вес чужого тела ослаб, а затем и вовсе исчез; вокруг нас столпились игроки двух команд, судьи и медики, началась такая суматоха, что зарябило в глазах.

Кто-то приподнял меня, стаскивая шлем и помогая сесть, новая боль взорвалась в ноге, и я застонал, стискивая зубы. Рот наполнился привкусом крови, который, как я знал, появился еще в момент столкновения, наверно, я прикусил язык.

– Не двигайся. – Трой, наш врач, пригвоздил меня взглядом и принялся ощупывать ногу, аккуратно стягивая гетры. – Вот дерьмо, – прошептал он, глядя то на меня, то на мое колено. Он едва надавил на сустав, и я взвыл от боли, проклиная Троя и его отсутствующие навыки медпомощи. – Носилки! – скомандовал он ассистенту, распыляя на кожу охлаждающий спрей.

Все то время, что меня вертели и крутили, затаскивая на носилки и подсовывая пакеты со льдом под ногу, я выискивал глазами отморозка, что проделал со мной этот трюк. Он околачивался неподалеку, злорадно скалясь, и я сразу же узнал его по кривым зубам и ненависти во взгляде – это был тот тип, что встал у меня на пути в паре со своим приятелем. Если бы не боль, я бы вскочил на ноги и вышиб из него все дерьмо прямо здесь, на глазах у тысяч зрителей, устроив шоу масштаба гладиаторских боев, но прямо сейчас не мог даже сесть ровно, все еще заботливо осматриваемый бесполезным Троем.

Наши с ублюдком глаза встретились, и я вложил во взгляд все, что ему нужно было знать – мы еще не закончили. Сигнал был принят, потому что его улыбка стала шире, а в глазах сверкнуло что-то очень знакомое – та же ненависть, что кипела под моей кожей.

Уоррен стоял рядом и бормотал, как ему жаль, но я-то знал, что это вранье: теперь я проведу остаток игры в ванне со льдом, а он сможет обжиматься с мячом, как будто у них медовый месяц. Тренер нападения – Далтон – смерил меня взглядом, полным разочарования, и покачал головой, ничего не сказав. Игра должна продолжаться, поэтому мы оба знали, что он предпочтет отчитать меня за мою глупость и жажду идти по головам позже, когда придет время. И я бы солгал, если бы сказал, что не боялся этой конфронтации, поскольку это был единственный человек в этой команде, на чье мнение мне было не плевать.

«Так почему же ты ослушался его прямого приказа, придурок?» – уточнил мой внутренний голос.

У меня был ответ на это. Потому что я покончил с тем, чтобы жрать чужие объедки, и собирался взять все то, от чего раньше отказывался. Да, получить травму, чтобы выиграть матч, – неубедительная попытка заявить о себе, но это всего лишь погрешность на пути к моей цели. Теперь просто нужно встать на ноги.

Глава 2
Ник

…разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются?
(Иер. 8:4)

К моменту, когда группа медиков притащила мою задницу в больницу, игнорируя любые возражения, игра уже закончилась. Чикаго уступил Балтимору со счетом шестнадцать – тридцать три, но боль поражения не шла ни в какое сравнение с болью в колене. Худшим из всего было осознание, что я мог довести дело до конца и привести команду к победе, если бы ублюдок Хадсон Коэн – так его звали – не был обидчивой маленькой сучкой.

Спустя пятнадцать минут, проведенных в приемном отделении Медицинского центра Университета Раша, я понял, что так просто не отделаюсь.

– Пожалуйста, заполните документы, доктор сейчас подойдет, – миловидная медсестра сунула мне в руки планшет с бумагами и ручкой, после чего удалилась, задернув шторы. Не успел прочесть первую строчку, как она вернулась с подносом, на котором стоял пластиковый стаканчик с водой и таблетками в открытом контейнере без маркировки. – Это снимет боль, – сказала она, погладив меня по руке так нежно, что я чуть было не спутал простое сочувствие с чем-то большим.

Я молча уставился на поднос, но не поторопился принять подношение.

– Это правда необходимо? – спросил, не поднимая глаз.

Медсестра тихо вздохнула, окинув взглядом мое колено, которое теперь выглядело так, будто огромный удав заглотил целую тушу слона.

– Вас ждет тяжелая ночка, мистер Каллахан. – Она снова вышла, оставив меня наедине с болью и кипой все еще не заполненных бумажек.

Темнокожая женщина средних лет в бордовой униформе и белом халате, вошедшая после, представилась доктором Бреннан, ее карие глаза сузились при виде меня, сидящего на кушетке в окружении мониторов и стерильных предметов первой помощи.

– Мой букмекер только что стал богаче на три штуки баксов, – едко заметила она, забирая у меня планшет. Не очень-то профессиональное начало осмотра, как по мне. – Точно так же, как в день твоего вылета из Бостона.

Теперь уже пришла моя очередь возмущаться.

– Я не вылетел, а ушел по своей воле, – какой-то беспардонной блюстительнице капельниц не нужно было знать всю правду.

Прошло достаточно времени, чтобы не вспоминать мой уход из команды «Патриоты» и причину, которая побудила меня оставить один из самых престижных и высокооплачиваемых футбольных клубов во всем мире. Я поклялся никогда не возвращаться в Бостон и придерживался этой клятвы, за исключением некоторых праздников, которые проводил в компании Брайана Донована – отца моего некогда лучшего друга Ди.

Теперь и целый Чикаго поворачивался спиной, о чем помимо всего дерьма, обрушившегося на мою голову за последние месяцы, свидетельствовала также явная враждебность этой женщины, которую я видел впервые. Доктор пробежала глазами по моему согласию на осмотр и медицинское вмешательство.

– Что ж, мистер Доминик Эдриан Каллахан. – Она произнесла фамилию нарочито небрежно, но меня больше взбесило само упоминание полного имени. Я ненавидел, когда меня так называли. – Сделаем снимки и посмотрим, насколько огромное чувство юмора у Господа.

Доктор окликнула медсестру, которая, в свою очередь, помогла мне пересесть с кушетки на каталку, чтобы отвезти на обследование. Через час, в течение которого мой менеджер Тони позвонил четырнадцать раз и оставил с десяток встревоженных сообщений, ни одно из которых не включало беспокойство о здоровье его подопечного, меня переместили в одноместную палату, что окончательно разрушило какую-либо уверенность в том, что вечер проведу дома, в компании видеообзора провального матча и разбора ошибок.

Сидя на одноместной кровати в ожидании врача, я задавался вопросом, в какой момент сегодняшнего дня моя жизнь стала лишь слабой тенью, едва заметной для окружающих. Ну, для всех, кроме журналистов. Никто из команды до сих пор не поинтересовался моим самочувствием, хоть мы и были единым целым на протяжении всего сезона. Единственный близкий человек презирал меня за ситуацию, в которой я оказался частью извращенного любовного треугольника – той его стороной, которая вопреки законам математики никогда и не была нужна. Не было ни единой души, которой было бы не плевать на то, сколько самоконтроля мне потребовалось, чтобы не умолять принести те долбаные обезболивающие.

Доктор Бреннан вернулась не раньше, чем я успел посмотреть две серии нудного «Аббатства Даунтон» на телевизоре, висящем в углу комфортабельной палаты, которая больше походила на роскошную однокомнатную квартиру, если не брать во внимание ее суточную стоимость в четыре с половиной тысячи долларов и дрянной клейкий пудинг, принесенный персоналом вместо ужина.

– Ну так что? – спросил я, как только она вошла в палату. – Есть у этого парня совесть? – ткнул пальцем в потолок, туда, где, по ее мнению, должно быть, восседал невидимый мужик, именуемый Богом.

Бреннан проследила взглядом в направлении люминесцентных ламп, пожала плечами и издала нечто сродни лошадиному фырканью.

– О да, и похоже ты чертовски его разозлил, потому что он выложился на полную.

Она подняла пульт с прикроватной тумбы и бесцеремонно переключила телевизор на белый пустой экран. Затем взяла снимки, по-видимому, служившие наглядной демонстрацией моей травмы, и поднесла их к свету монитора так, чтобы я мог видеть.

– Мило, но ни хрена не понятно, док, – усмехнулся, подавшись вперед, от чего острая боль снова обожгла ногу.

– Я выписала обезболивающие и советую впредь не отказываться от них, ибо это только начало. У тебя разрыв передней крестообразной связки; отек скоро усилится, и тогда нынешняя боль покажется поцелуем любовницы.

Я проигнорировал ее резкий переход на «ты» и посмотрел вниз, на свое колено, ставшее размером с Гренландию. Моя нога, зафиксированная бандажом, покоилась на возвышении из трех подушек, обложенная компрессами и пакетами со льдом.

– Когда я смогу поехать домой? – Гостеприимством тут не пахло, так что мне не терпелось убраться подальше, заказать нормальную еду и наконец предаться чувству жалости к себе.

– Ты ведь ни слова не услышал, верно? – спросила доктор, развернувшись ко мне всем корпусом и уперев руки в бока.

– Не то чтобы вы пытались объяснять, – парировал я.

– Такая травма носит характер посерьезней некоторых переломов. Связка не подлежит сшиванию, колено будет нестабильно, потребуется операция. Мы возьмем часть материала с твоей голени и сформируем новую связку.

– Когда? – Вязкая слюна собралась в горле, и я провел рукой по основанию шеи вниз, к груди, растирая то место, где под моей грязной формой покоился талисман. Точнее, должен был покоиться, ведь я не обнаружил ни цепочки, ни самого кольца. Резко дернув за ворот, заглянул под одежду, но встретил лишь пустоту. Должно быть, потерял его во время игры – вот почему вся эта чертовщина теперь преследовала меня. Внезапная тошнота подкатила к горлу.

– Трудно сказать. – Доктор надавила на колено, и боль вернула меня в реальность. – Для начала нужно, чтобы отек спал, а для этого придется принимать обезболивающие и противовоспалительные препараты; медсестра будет менять компрессы каждые два часа, и через пару дней мы проведем дополнительные тесты, чтобы убедиться в отсутствии жидкости в месте повреждения и назначить план дальнейшего лечения.

Это звучало не круто, но среди всех ее слов я отчетливо расслышал фразу, которая в действительности не прозвучала.

– Я не смогу играть…

Доктор Бреннан поморщилась, будто ей было действительно жаль.

– Теоретически сможешь, но потребуется гораздо больше, чем приклеить пластырь. Если речь о Суперкубке, то мой ответ – нет, ты не доведешь этот сезон до конца. Да и стоит ли, учитывая результат сегодняшнего матча.

Она была фанаткой, очевидно же, вот откуда эта жестокость в суждениях и колкие реплики. Бреннан поставила на меня, а я проиграл. Как дурацкая хромая скаковая лошадь, что была освистана за то, что так и не добежала до финиша.

– Мне не нужны таблетки, – сухо сказал, отвергая мысль о том, чтобы запихнуть себе в глотку что-либо из предложенного ранее, включая дерьмовый пудинг.

– Я могу попросить, чтобы тебе сделали укол. В любом случае это необходимо, Доминик.

Чувствуя, как нарастает злость, я вскинул голову.

– Ник. Меня зовут Ник, – прорычал сквозь зубы, борясь с новым приступом боли и желанием вскочить и вытолкнуть эту надоедливую женщину из своей палаты. – И мне не нужны лекарства.

– Тебе нужна хорошая встряска, – пробурчала она себе под нос, ожидая, что я не услышу. – Как пожелаете, мистер Каллахан, – уже громче добавила доктор, после чего покинула палату, не прощаясь.

* * *

Одна ночь в отделении Медицинского центра Университета Раша оказалась длинней, чем вся моя жизнь. Я наконец отвязался от Тони, поручив ему разборки с прессой, и попытался отдохнуть, вполуха слушая бормотание телевизора и возню в коридоре. Перспектива даже быстрого и беспокойного сна казалась чем-то нереальным, поскольку боль теперь была нечеловеческой, а каждая попытка принять удобное положение оборачивалась адскими муками.

Пожилая медсестра заглядывала каждые два часа, поражая меня своей педантичной точностью и мерзкой назойливостью. Все ее движения по смене компрессов только усугубляли мое состояние, но чертова ведьма повторяла одни и те же действия, громко цокая языком при каждом визите и неизменно глядя на мое колено со смесью ужаса и жалости.

– Зачем вы это делаете? – спросила она, не удержавшись после примерно четвертого раза.

– Делаю что? – спросил, ощущая, как жар постепенно обволакивает тело, от чего весь больничный халат медленно, но верно промокает насквозь. Вообще-то я не собирался отвечать на ее вопросы, но одиночество и боль были слабыми союзниками на пути к выздоровлению, а ночь по-прежнему тянулась бесконечно.

– Изводите себя напрасно. – Она в последний раз поправила подушки, удерживающие ногу в приподнятом положении. – Я знаю, вы, спортсмены, очень выносливы, но неужели мучения стоят того? Вы ведь теперь не на поле – примите таблетки и сможете спокойно поспать.

Честно признаться, я уже забыл, когда в последний раз высыпался. Моя голова ежедневно переполнялась мыслями, которые был не в состоянии заглушить, и это съедало изнутри до такой степени, что даже полностью вымотанный после изнурительного дня, полного тренировок и физических нагрузок, я не мог заснуть. Наступало утро, а я, едва сомкнувший глаза, плелся за очередной порцией стремления к совершенству, превращался в машину на поле и с трудом контролировал все новые и новые вспышки гнева и раздражительности, вызванные тотальным недосыпом и усталостью.

Слишком много всего случилось за последние два года, начиная с Бостона, моего переезда и заканчивая неразберихой с Ди, его девушкой Элли и ее бывшей чокнутой подругой Кристен, которую мне хотелось придушить голыми руками, если бы она только еще хоть раз показалась в поле зрения. И черт бы все побрал; я хотел забыться каждый гребаный день, чтобы хоть на минуту унять этот гул в голове и тяжелое чувство отчаяния, сдавливающее грудь.

Я не обратил внимания, как сестра покинула палату, поэтому сузил глаза, когда та снова появилась в дверях, неся в руках пузырек с таблетками и бутылку воды.

– Доктор Бреннан назначила это. – Она неуверенно протянула мне лекарство. – Одна таблетка на двенадцать часов, – чуть более убедительно добавила женщина.

Не знаю, заметила ли она мое смятение, но в момент, когда потянулся за препаратом, ее рука вдруг дернулась назад, не сильно, но достаточно, чтобы я не смог выхватить пузырек из ее руки.

– Пожалуйста, не превышайте дозировку, – ее покровительственный тон мог бы напугать разве что семилетнюю версию меня, и то при условии, что она приставила бы к моему горлу острие деревянной указки.

– Как скажете, док. – Она не была доктором, поэтому такое обращение вызвало у нее легкую тщеславную улыбку.

Женщина удалилась, прикрыв за собой дверь палаты и забрав остатки моего самоконтроля. Как только ее шаги в коридоре стихли, я повернул пузырек рецептурной стороной к себе, читая уже знакомое название. Там же доктор Бреннан оставила подсказку с частотой приема и всей необходимой информацией. Открутив крышку, я высыпал горсть круглых белых таблеток в ладонь, подавляя в себе желание запустить их через всю комнату.

Колено беспокоило не переставая, из-за чего голова уже тоже начинала раскалываться; мне нужны были покой и сон, без изматывающей чудовищной боли, без чувства одиночества и вины.

Всего одна ночь.

Взяв свою фишку с прикроватной тумбы, я подкинул ее вверх, ловя в ладони, – она приземлилась той стороной, на которую я втайне от самого себя рассчитывал. Закинув таблетку в рот, проглотил ее, запивая большим количеством воды, а остальные вернул обратно в пузырек, который поставил на тумбочку у кровати.

Завтра я верну его медсестре.

Сон пришел не сразу, поэтому, откинувшись на подушки в полусидячем положении, я мог почувствовать, как пульсация в ноге постепенно ослабевала, а напряжение покидало тело, сменяясь волной облегчения. Если бы у меня остались силы – вскинул бы вверх кулак, празднуя победу. Но все, что смог сделать перед тем, как темнота завладела сознанием, – это повернуть голову в сторону окна, за которым неторопливо кружили крупные хлопья снега. Такие легкие и сверкающие, что я позавидовал их чистоте и беспечности; они словно сотни маленьких ангелов, которые слетелись сюда, чтобы напомнить мне о чем-то давно забытом. Жаль, что я не верил в их существование.

Глава 3
Оливия

Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня и узнай помышления мои; и зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный.
(Пс. 138:23–24)

Шершавый горячий язык пробежал по пальцам, оставив мокрый след; я хихикнула от щекочущего чувства, всколыхнувшего нервные окончания, и потрепала негодника за ухом. Рыжий пес радостно завилял хвостом, отзываясь на ласки, и прыгнул вперед, из-за чего я плюхнулась с корточек на пятую точку прямо посреди оживленной бостонской улицы.

– Полегче, малыш! – рассмеялась, не успев подняться, чем заработала новый прилив собачьей нежности в виде обслюнявленных лица и шеи. – Ну хватит, хватит! – скомандовала, отодвигая дворнягу подальше, чтобы наконец встать, пока кто-нибудь из прохожих не заглянул под мое задравшееся пальто.

Я уже без того была в полушаге от эпицентра нервной бури, чтобы привлекать к себе дополнительное нежелательное внимание, которое в конечном итоге могло положить начало еще более крупным неприятностям. Поэтому, положив остатки своего ланча на край тротуара, прямо перед пронырливым носом уличного пса, я поправила длинные светлые волосы и отряхнула подол, глядя в отражение витрины местной пекарни и возвращая своему внешнему виду хоть какое-то подобие приличия.

– Пока, дружок! – В последний раз погладив золотистую шерсть, я выпрямилась и направилась вверх по улице в сторону дома. Мне совсем не хотелось возвращаться, но время близилось к ужину, и все семейство вот-вот должно было собраться за столом.

Роскошный район Бэк-Бэй казался сверкающим и богатым, так что я бы могла назвать его сердцем Бостона, если бы он не оставался при всем своем великолепии таким равнодушным к чужим судьбам. По воскресеньям жители прикидывались праведными прихожанами, посещая местную церковь Троицы, а в остальное время наверняка купались в слезах врагов и отвоеванных не всегда честным путем деньгах. Я любила свой дом, но отчаянно не желала быть частью того мира, в котором выросла.

Этим утром, как только автомобиль отца скрылся за воротами особняка, я улизнула. Не то чтобы вообще была заперта в четырех стенах, просто практически с рождения за мной по пятам следовали няньки, охранники и другие служащие семейства Аттвуд. А к своим двадцати годам я успела накопить немало секретов, так что сегодня дополнительные глаза и уши были ни к чему. Поэтому пришлось прибегнуть к уловкам, которым позавидовал бы сам Итан Хант[7], и все ради того, чтобы впустить хотя бы немного красок в свою серую жизнь наследницы богатой династии и студентки Бостонского университета, специализирующейся на экономике.

Я почти добралась до автобусной остановки на Дартмут-стрит, как прямо передо мной с визгом затормозил «Эскалейд» цвета гнилой вишни.

– Вот блин! – выругалась, когда со стороны водителя выпрыгнула крепкая мужская фигура. Кай обошел машину и в три шага подлетел ко мне, сверкая разгоревшимися докрасна глазами.

– Понравилась прогулка? Если твой отец узнает, то спустит с меня шкуру и при этом вряд ли использует обычный нож, – закипал Кай. Его мощная шея больше походила на огромную колонну, подпирающую старую водонапорную башню в пригороде, а толстые вены вздувались под кожей, порозовевшей от напряжения. Опасения Кая были не беспочвенны, поскольку Гордон Аттвуд, являясь владельцем нескольких мясоперерабатывающих предприятий, мог бы с точностью медика разделать тушу, будучи пьяным, с закрытыми глазами, и по памяти читая при этом стихотворения известных поэтов. – Ты хоть представляешь, что я потратил пять часов на твои поиски? Пять часов, Лив! Еще и телефон вырублен, так что мне пришлось лгать мистеру Аттвуду, будто у тебя несварение, когда он не смог до тебя дозвониться.

– Неловко, должно быть, притворяться, что ждешь перед туалетом, – всерьез задумалась я.

Он стиснул челюсти, дыша через нос, как будто боялся открыть рот, чтобы брошенные слова не укололи своей остротой. Я неторопливо вытащила мобильник из сумочки и демонстративно включила его в знак примирения.

– Повзрослей уже! – выдавив это, мой водитель бросил на меня последний, полный разочарования взгляд и вернулся обратно в машину, громко захлопнув за собой дверь, даже не проверяя, иду ли я следом. Он знал, что пойду.

– Мне очень жаль, – сказала я, как только машина тронулась с места.

Кай неотрывно смотрел на дорогу впереди, пока я изучала его суровое, покрытое щетиной лицо и серые глаза. Ему было тридцать два, отец приставил его ко мне после окончания старшей школы два года назад. Он был атлетичен и красив, со светлыми короткими волосами и такой костной структурой, которой позавидовали бы модели Sports Illustrated. Но также он был моим другом, поэтому я никогда не смотрела на него иначе, чем на старшего брата.

Ты не смотрела на него, потому что всегда смотрела в другом направлении.

– Нет, тебе не жаль, – возразил Кай, перебив мои мысли, хотя знал, что до дома осталось менее пяти минут и этот разговор еще не закончен. Он был прав, я не испытывала мук совести, проведя день по своему разумению в южной части города, которую мой отец презирал настолько, что каждый раз чесался, просто проезжая мимо. – Я думал, мы друзья.

После этих слов запоздалое чувство вины все-таки пробудилось. Этот человек не раз прикрывал мою спину, но я не могла вечно пользоваться добротой Кая, при этом рискуя его благополучием.

– Я не могу втягивать тебя в это. Ты прав, мы друзья, и я дорожу нашей дружбой настолько сильно, что предпочитаю не навлекать на тебя неприятности.

Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида, уголки серых глаз сморщились от легкой улыбки.

– Твои неприятности – моя работа, Лив. И как ты собираешься окончить учебу, если пропустила половину занятий в этом семестре?

На это у меня не было ответа. Решение поступить на чуждую мне специальность было не более чем прихотью отца. Стоило с большим рвением отстаивать свое желание заниматься чем-нибудь, что действительно нравилось мне, а не только сулило родителям достойного преемника и новую прибыль. Я была единственным ребенком в семье, а это означало, что скоро унаследую все, над чем род Аттвудов трудился десятилетиями.

Городской пейзаж с видом на реку Чарльз быстро сменился знакомыми окрестностями и дорогой недвижимостью, еще одним напоминанием, что моя свобода – пустая иллюзия в череде обязательств и ожиданий семьи. Ворота открылись, впуская «Эскалейд» на обширную территорию, окруженную зелеными насаждениями и высоким забором, больше походившим на каменное ограждение старинной крепости, чем на декоративный элемент вычурного богатства.

Особняк Аттвудов когда-то принадлежал деду, затем перешел к отцу, став моей золотой клеткой. Дом, в котором прошло все мое детство, – слишком большой для этой семьи, но чертовски крохотный, чтобы навсегда похоронить в своих коридорах память обо всем, что когда-либо в нем случилось.

Машина отца уже стояла на подъездной дорожке, когда наша припарковалась рядом, но ни я, ни Кай не торопились покидать свое убежище. Он заглушил мотор спустя время и снова встретился со мной взглядом через зеркало, поигрывая пальцами по рулю, как делал всегда, когда нервничал.

– Все будет в порядке, – заверила я.

Вопреки напускной безжалостности, к которой отец прибегал всякий раз для устрашения врагов и подчиненных, у него было доброе сердце. Ну, где-то там, под всеми этими бесчисленными слоями пафоса и дорогими костюмами. И я знала, что в безопасности, даже когда он кричал на окружающих, угрожая пустить их на фарш на одном из своих предприятий. К тому же я была не чем иным, как выгодной инвестицией, и это тоже нельзя было сбрасывать со счетов.

Схватила с сиденья рюкзак, полный учебников, и, выбираясь из машины, натянула самое ангельское лицо из тех, что могла позволить себе отъявленная лгунья в обличье примерной дочери. Кай последовал за мной тенью, хоть личная безопасность и не входила в его обязанности.

Ужин подавали в семь, и я надеялась проскочить в свою комнату, чтобы принять душ и смыть с себя следы этого дня до того, как горничная пригласит всех к столу. Но было еще одно небольшое дельце, которое стало ежедневной рутиной и приятным отвлечением.

Кай бесшумно поднялся со мной по центральной лестнице и остановился, заметив, что я поворачиваю направо, в то время как моя комната находится в левом крыле. Он ни слова не сказал, когда я в одиночку направилась к последней двери на втором этаже, туда, где располагалась просторная спальня с окном величиной почти во всю стену и французскими дверями, ведущими на балкон, огибающий почти целое крыло. Коротко постучав, я приложила ухо к двери, из-за которой послышались шорох одеял и неспешная возня.

– Это я, – произнесла сквозь дверь.

– Входи, дитя, – ответил скрипучий голос по ту сторону.

Улыбка расплылась на моем лице, когда я распахнула дверь, входя в комнату, пахнущую свежим постельным бельем, книгами и увядающей эпохой.

– Привет, дедушка, – ласково поприветствовала, проходя и присаживаясь на край его кровати. Здесь было так много одеял, что вокруг тощего старческого тела будто парило настоящее облако, обволакивая его своей хлопковой дымкой. – Как ты себя чувствуешь?

Он радушно улыбнулся и протянул сухую ладонь, дотрагиваясь ею до моей щеки.

– Теперь гораздо лучше, дорогая, – силы в слабых мышцах, видимо, закончились, и рука снова опустилась, накрывая мою. – Повеселилась сегодня? – Дедушка мотнул наполовину облысевшей седой головой в сторону окна, за которым медленно умирал закат. Ветер колыхал шторы его спальни, посылая с улицы порывы пронизывающего февральского ветра, и я поежилась, все еще закутанная в пальто, удивляясь, как дедушка не продрог в тонкой пижаме.

– Еще как, – гордо проговорила, зная, что он не осудит, даже если скажу, что участвовала в пивном родео в одном бикини, что, конечно же, было неправдой.

Думаю, дед догадывался о моей склонности увиливать от своих обязанностей, но великодушно не подавал виду. Мы с ним были близки с самого моего детства, поскольку бабушка ушла из жизни еще до моего рождения, а родители были слишком заняты построением своей империи. Наши будни были наполнены смехом, играми и приключениями, но годы брали свое, дедушка заболел, и с каждым днем болезнь отнимала его силы по капле, пока не осталось ничего, кроме бледного истощенного тела, заточенного в этой спальне и изредка выезжающего на террасу в инвалидном кресле.

Однажды я взяла на себя роль проводника во внешний мир, снимая для деда смешные видео и рассказывая ему обо всех нелепых или интересных случаях, которые происходили с людьми за пределами этих стен. Сегодняшний улов был по-настоящему стоящим, ведь по пути я наткнулась на уличного скрипача, игравшего национальный гимн без помощи рук. Не спрашивайте, как он это делал, просто скажу, что фантазия у парня была безграничной, в то время как чувство стыда напрочь отсутствовало. Мы смеялись, просматривая видео на телефоне, пока мой взгляд не зацепился за время на экране – было без четверти семь.

– Прости, дедушка, нужно идти, – быстро вырубила устройство и, чмокнув деда в щеку, соскочила с кровати. – Увидимся завтра!

– Постой, дитя, – позвал он, когда я уже достигла двери.

– Да?

– Пообещай мне кое-что. – Задумчивый взгляд ненадолго остановился на портрете бабушки, висящем над незажженным камином, а затем обратился ко мне, своей интенсивностью заставив замереть и убрать руку с дверной ручки. На самом деле я оцепенела, потому что выражение его лица мне совсем не понравилось. Оно все еще было полно теплоты и нежности, но теперь покрылось коркой из глубокой печали.

– Не позволяй им указывать, кем тебе быть, – внезапно начал дед, сжимая костлявые руки на одеяле. – Они и понятия не имеют, насколько ты драгоценна, Оливия, – наверно, под «ними» он имел в виду моих родителей. – Мир слишком мал для возможностей, которыми ты обладаешь, но не закрывайся от них, моя девочка. Не бойся сделать шаг вперед, даже если не уверена, куда именно он приведет. Сперва ты можешь ошибиться, но это не беда – обычно по ту сторону страхов и ошибок ждут великие свершения.

Я стояла как вкопанная, не зная, что ответить. Звучало немного чересчур, поэтому склонила голову набок, изучая лицо деда. Он все еще пристально смотрел мне в глаза и теперь улыбался.

– Лааадненько, я все поняла, – сказала, хотя на самом деле ничегошеньки не поняла. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, Оливия! Я люблю тебя, – тихо прошептал он, откидываясь на подушки.

– Я тоже тебя люблю. – Выйдя и захлопнув дверь, я бросилась в свое крыло, по пути чуть не сбив Кая, который все еще слонялся в коридоре. – Десять минут, – выкрикнула на ходу, расслышав лишь тихое бормотание.

Молниеносно стянув с себя пальто и наряд, который под ним скрывался, заскочила в душ и принялась смывать с тела блестки и чужеродный запах. Затем насухо вытерлась, проверяя перед зеркалом состояние кожи и волос, и только убедившись, что все в порядке, подошла к шкафу, выудив оттуда черную водолазку и плотный серый сарафан. Не потрудившись высушить волосы, заплела их в тугую косу и покинула комнату как раз в момент, когда внизу прозвенел колокольчик, означающий, что ужин подан.

Кай присоединился, когда я остановилась перед лестницей, глядя вниз так, словно прямо там разверзлась адская пучина, которая поглотит меня, стоит лишь сделать шаг.

– Кажется, мистер Аттвуд чем-то обеспокоен, – шепнул он задумчиво.

– Он всегда чем-то обеспокоен, – фыркнула я. – Давай просто сделаем вид, что не играли в прятки сегодня днем.

– Когда-нибудь твои побеги выйдут боком нам обоим.

* * *

Отец сидел во главе стола, а мама по правую руку, они о чем-то взволнованно перешептывались, но, стоя в дверях, я не могла расслышать ни слова. Свечи отбрасывали резкие тени на их лица, когда две пары глаз – папины голубые, как у меня, и мамины карие с зелеными вкраплениями – переместились в мою сторону, мамины губы тронул призрак улыбки.

– Ты задержалась, – все, что она сказала. Я вымученно улыбнулась в ответ и подошла ближе, чтобы поцеловать ее в щеку. Светлая прядь выбилась из ее идеальной прически, щекотнув мой нос. От мамы пахло смесью дорогих духов и растворителем – удивительное сочетание. Мы были похожи в том, как блестяще сумели отточить мастерство притворства. Всю первую половину дня она проводила в мастерской в заляпанной старой одежде, рисуя абстрактные картины, а к вечеру, прямо перед приходом отца, перевоплощалась в напомаженную светскую львицу, так подходящую по статусу своему мужу.

Кстати, о нем.

Отец одарил меня приветственным жестом всех отцов, не слишком поворотливых в воспитании дочерей, неловко потрепав по волосам. Натянуто улыбнулся, но вышло то еще зрелище, учитывая, что улыбаться он попросту не умел. Гордон Аттвуд был пятидесятилетним седеющим щеголем, подтянутым и острым на язык, но практически не способным поддержать разговор за пределами пузыря под названием «бизнес». А мне, как правило, не хотелось слушать часовые лекции о фондовом рынке и только что закупленном оборудовании для бесчеловечного истязания бедных животных.

Когда я была маленькой наивной девочкой, а мир не казался мне таким картонным, я восхищалась папой до колик в животе. Теперь наши встречи в лучшем случае ограничивались скупыми диалогами о погоде, моей ненавистной учебе и россказнях о вещах, которые могли заинтересовать кого угодно, кто не был мной. Казалось, он совершенно меня не знал, а я отказывалась мириться с его деятельностью, но пока не нашла в себе ни крупицы отваги, чтобы высказать свой протест достойным образом.

– Как дела в университете? – с ходу спросил отец, делая щедрый глоток вина и перекатывая напиток во рту. В это время персонал стал расставлять блюда перед нами, изредка заслоняя меня от пытливого взгляда голубых глаз. – Ты ведь была на учебе, верно?

Я испустила тяжелый вздох и скрестила пальцы рук на коленях, собираясь сказать очередную ложь, как с легким движением руки горничной серебряная крышка, накрывающая мою еду, исчезла, и желудок скрутило тугим узлом.

Кровавый стейк истекал соком на фарфоровую тарелку, он был размером с мое отвращение к мясу, и пара жалких картофелин не могла спасти ситуацию, как бы я ни старалась сосредоточить взгляд на них. Тошнота не заставила себя долго ждать, я взглянула на маму, но она с сожалением покачала головой и потянулась за миской с салатом, больше не глядя на меня. Тогда я перевела взгляд на отца, который с невозмутимым видом расправил салфетку на коленях. Оба родителя прекрасно знали о моих предпочтениях в еде, и как бы я ни старалась понять, что происходит, подавляя подступающую к горлу желчь, ничего не получалось. Могла только предположить, что это было нелепым по своим размерам наказанием за мою провинность.

– Это… – начала было в тот момент, когда вилка отца вонзилась в кусок мяса, а нож одним точным движением разделил стейк надвое.

Я выскочила из-за стола со скоростью, превышающей любой из возможных видов перемещения в пространстве, наверно, даже использовала телепорт, потому что в следующий момент уже стояла, согнувшись над унитазом в гостевой уборной первого этажа, опорожняя наполовину пустой желудок. По щекам текли слезы, точно не знаю, от обиды или напряжения, но знаю, что ощущала себя не лучше, чем в тот день, когда впервые увидела человеческую жестокость. Только теперь его не было рядом, чтобы забрать мой страх.

Глава 4
Оливия

Десять лет назад…

(Оливии 10, Нику 17)

Нередко Сатана принимает облик небесных Ангелов.
(2 Кор. 11:14)

Родители повезли меня на самый настоящий бал, поэтому я нарядилась в пышное платье, такое же голубое, как мои глаза; при этом крупные банты на коротких рукавах покрыты звездной пыльцой, переливающейся в свете салона лимузина, на котором мы едем, и я чувствую себя такой же красивой, как старшая сестра моей подружки Кары. Няня завила мои белые волосы в кудри и подарила диадему, чтобы все на балу сразу же поняли, что я принцесса.

– Держи спину ровно, – шепчет мама, пока я ерзаю, пытаясь разглядеть замок короля за пеленой дождя, льющего с самого утра.

Получив замечание, делаю безуспешную попытку выпрямиться, прижимая лицо к стеклу, которое сразу же запотевает от моего неровного дыхания. На улице уже темно, и в обычный день меня давным-давно отправили бы в кровать, но не сегодня, когда разрешено веселиться с другими гостями, танцевать и есть сладости. Все потому, что папу пригласил его друг король, чтобы поговорить про работу, и теперь мы все празднуем день, после которого станем еще богаче.

В действительности быть богатой вовсе не так уж и плохо, ведь я могу каждый день надевать новые платья, летать в разные страны и посещать школу, в которой не учатся «отбросы общества». Понятия не имею, кто это, но, если папа так говорит, полагаю, это не очень хорошие люди. Однажды на день рождения друзья родителей подарили мне настоящий кусок золота. Я пока не знаю, что буду с ним делать, ведь он такой тяжелый, что сдвинуть его с полки на столе – та еще задача, но когда вырасту, то смогу продать его и купить что угодно, может быть, даже хватит на то, чтобы сходить и посмотреть на настоящих танцоров. Я никогда не была на таких представлениях, а папа говорит, что это для плебеев, понаехавших в Бостон из Ирландии. Я также не знаю, кто такие плебеи и где находится Ирландия, но спорить с папой запрещено.

Машина замедляет ход, а мое сердце ускоряется, чуть не выпрыгивая из груди. Мама выбирается из машины, помогая мне спуститься на землю и заодно осматривая с ног до головы. Она выглядит довольной, беря меня за руку и подводя к папе. Моя няня Дана подходит следом, ее платье простое и неприметное на фоне наших роскошных нарядов, а черные волосы собраны в низкий пучок. Она что-то показывает, но мой взгляд уже прикован к огромному дому, подсвеченному снизу прожекторами так ярко, что свет от них издалека, должно быть, выглядит, как будто солнце зажгли посреди темного неба. Он трехэтажный и намного больше нашего особняка. Это настоящий замок с колоннами, башнями и такими огромными окнами, что видно, как внутри слоняются люди и переливаются хрустальные люстры. Интересно, в этом замке живет принц?

– Не упускай ее из виду, – командует отец, обращаясь к Дане. – Оливия, ради всего святого, не натвори глупостей в такой важный вечер, – это скорее укор, чем просьба.

– Дорогой, ей всего десять, пусть веселится, – мягко говорит мама.

Отец поочередно смеряет нас взглядом, не терпящим возражений, и я покорно киваю, мне не терпится уже попасть внутрь, поэтому я согласилась бы на любое условие, даже если оно включает хвост в виде Даны или отказ от шалостей.

От предвкушения начинаю подпрыгивать на месте, пока мои кудряшки пружинят вокруг лица, и вот наконец родители начинают двигаться, вливаясь в поток других гостей. Мою руку ловит маленькая ладонь Даны, и я кривлюсь, представляя на ее месте поводок. Моя няня не умеет веселиться и танцевать, зато знает пять языков, учит меня играть на рояле и заставляет читать стихи вместо того, чтобы смотреть мультики. Она скучная и старая, но я этого не говорю, крепче сжимая ее руку на пути к сказочному замку.

* * *

Дана просит перерыв, устав от танцев, ее сбитое дыхание слышно даже через музыку. Моя счастливая улыбка спадает с лица. Взрослые вообще почти не танцуют, предпочитая разговоры и шипучие напитки в красивых бокалах, что разносят официанты. Они опрокидывают их один за другим, после чего ведут себя нелепо и порой вызывающе. Здесь почти нет детей, а те, кто есть, сторонятся танцпола, играя с нянями, когда мне так хочется веселиться, что даже огромный торт, величиной в три яруса и украшенный фигурками животных, не вызывает интереса.

– Десять минут, Оливия, – пыхтит Дана, ковыляя к ряду плюшевых кресел. – Пойди пока попей лимонада и заодно принеси мне стаканчик, пожалуйста.

Ее лицо такое красное, что я удивляюсь, как голова не лопнула от напряжения, именно поэтому даю ей желанную свободу, покорно топая к столу с напитками, который стоит у противоположной стены.

Мама болтает с подругами где-то в стороне, давно позабыв о моем существовании, а след отца и вовсе простыл с тех пор, как он приветственно пожал руку королю. На самом деле папин друг никакой не король, но это его дом и его бал, и он ведет себя статусно и важно, слегка кивая гостям, но практически не улыбаясь. Наверно, грустит, что его королева умерла, – так мне сказала мама.

Подхожу к столу, который сплошь заставлен разноцветными кувшинами, официант улыбается и кивает в сторону тех, что предназначены для детей, спрашивая, чего я хочу. Коротко отвечаю, озираясь, и тут мой взгляд цепляется за человека, стоящего прислонившись к лестнице. На вид он взрослее меня, скорее всего, учится в старшей школе или даже колледже, его руки спрятаны в карманах черных брюк, а взгляд лениво прогуливается по просторному залу, изредка замирая на посетителях. Когда всего на мгновение дымчатые серо-голубые глаза останавливаются на мне, желудок сжимается до размеров горошины и пить больше не хочется. Человек морщится, будто увидел кучку собачьих какашек, а потом так же быстро отводит взгляд.

Он принц этого замка, я знаю, даже несмотря на то, что впервые его вижу. Что-то есть в его твердой позе и нарочитой небрежности, с которой он изучает гостей, будто они вторглись на его территорию, не будучи приглашенными, и теперь их присутствие его раздражает. Официант снова привлекает мое внимание, протягивая два лимонада, но я беру только один, делая жадный глоток и оглядываясь на Дану. Та смотрит в свой телефон, улыбаясь экрану так нежно, что у меня не остается сомнений – она переписывается со своим кавалером, в такие моменты Дана обычно выпадает из реальности. Взрослые такие глупые, когда влюблены. Но я отпускаю эту мысль, ведь отвлечение Даны – как раз то, что нужно, чтобы незаметно улизнуть.

Поворачиваю голову в сторону лестницы, но принца там уже нет. Я не даю себе время для размышлений, оставляя стакан и бросаясь из зала, прыгая по ступенькам через одну. К моменту, когда добираюсь до последней, меня встречает пустой полутемный коридор, ведущий сразу в трех направлениях. Этот дом такой необъятный, что начинаю жалеть, что не прихватила с собой миску с хлебом, чтобы раскидывать из нее маленькие крошки, по которым вернусь назад. В сказке это сработало, но сама я никогда не проверяла.

Решаю идти направо, двигая правой рукой по шершавой стене. Дана говорит, что это отличный способ выхода из любого лабиринта, я не уточняла, откуда она знает, но, кажется, сейчас самое время выяснить, верна ли ее теория. Тени вокруг становятся гуще, а коридор передо мной обволакивает темнотой, поглощая мое светлое платье, как огромная черная дыра поглощает космический мусор и, может быть, даже целые межгалактические корабли.

Точно не знаю, сколько раз поворачиваю, когда натыкаюсь на открытую дверь, за которой лишь зловещий непроглядный омут. Я не трусишка, но мурашки пробегают от основания шеи по всему телу, а сердце готовится выскочить через горло и сбежать обратно туда, где еле слышны звуки вечеринки. Сделав глубокий вдох, шагаю в темноту и, ощупывая пространство, понимаю, что оказалась на лестнице. Но она не такая роскошная, как та, по которой я поднималась, а железная, обшарпанная и ведет вниз. Осторожно спускаюсь, держась обеими руками за перила, всего один пролет, и тьма сменяется тусклым светом, обрамляющим еще одну дверь, ведущую на крыльцо.

Воздух снаружи прохладный, от чего приходится съежиться, но какая-то неведомая сила толкает меня вперед, заставляя идти в направлении постройки, находящейся прямо за домом. У меня точно будут неприятности, когда Дана и родители обнаружат, что я убежала, но прямо сейчас все, что могу сделать, – это несмело шагать навстречу неизвестности.

Здание из белого камня величиной с двухэтажный коттедж, которые строят вокруг Бэк Бэй, не освещено и вообще как будто не предназначено для посторонних глаз, у него нет окон, а черная деревянная дверь заперта, но из-под нее виднеется тонкая полоска света, так что я точно знаю, что внутри кто-то есть. Может быть, это гости забрели туда по неосторожности, точно так же, как я, или этот домик принадлежит прислуге. В любом случае, раз уж я здесь и скорое наказание неизбежно…

Не успеваю додумать эту мысль, как дверь со скрипом открывается, выпуская свет наружу, я бросаюсь за угол здания, наблюдая, как на улицу выходят два охранника, один из которых закуривает сигарету, бормоча что-то, над чем второй потешается. Закрываю рот ладонями, чтобы не выдать себя, и жду, когда охранники отправятся дальше. Работают они так себе, потому что ни один даже не оборачивается, чтобы проверить периметр, как сделали бы телохранители в кино. Но так даже лучше, потому что вскоре они оба уходят, оставив дверь слегка приоткрытой, а я подхожу ближе, чтобы сквозь узкую щель разглядеть то, что находится внутри. Ладони липкие и мокрые от пота, а кудряшки цепляются за неровное дерево двери, поэтому отдергиваю пряди назад, стараясь не издавать ни звука, и устремляю взгляд вперед, натыкаясь на самое ужасное зрелище за всю свою короткую жизнь.

Папа стоит перед королем на коленях, в то время как тот приставляет блестящее дуло пистолета к его лбу. Все мое тело леденеет от вида этой сцены. Двое мужчин неотрывно смотрят друг другу в глаза, а я не могу пошевелить ни единой мышцей, чтобы прервать происходящее. В момент, когда король взводит курок, я зажмуриваюсь. Раздается выстрел.

Вслепую пячусь назад, выпуская полувздох-полукрик, который тут же поглощает большая теплая ладонь. Мое тело дергается, но сильная рука удерживает неподвижно, оттаскивая за постройку и прижимая к стене. Все мое нутро сотрясает дрожь и паника. В ноздри врывается запах дыма, какой-то травы и свежести осеннего леса, одновременно хочется вдохнуть поглубже и задержать дыхание. Я открываю глаза.

Льдисто голубые радужки, в уличном мраке почти черные, смотрят на меня с осторожностью и укором. Вблизи зрачки парня выглядят просто огромными и блестящими, как у волшебных созданий из сказок, что читает мне Дана. Он все еще крепко держит меня, зажимая рот ладонью, и одним взглядом приказывает молчать, а затем осторожно убирает руку, проводя большим пальцем по моей щеке и вытирая слезу. Я даже не заметила, как начала плакать.

Моя голова непроизвольно поворачивается в ту сторону, где только что развернулось ужасающее действо, но парень берет мое лицо в ладони, разворачивая к себе.

– Смотри на меня, – тихо говорит, гипнотизируя взглядом. Сердце бьется о ребра сотней ударов в минуту, я никогда еще не была в таком ужасе.

– Мой папа… Он… он… – пытаюсь сказать, но выходят лишь обрывки слов вперемешку со всхлипами. Дрожь становится такой сильной, что не могу дышать, рвано хватая воздух через рот.

– С ним все в порядке. Просто дыши, – отрывисто говорит он. Тогда я делаю, как велено, паника немного сбавляет обороты, а парень сокрушенно качает головой, поджимает губы и морщится, убирая руки с моего лица. – Тебе не следовало приходить сюда.

Не уточняю, речь об этой дурацкой пристройке или о бале вообще, но его голос такой приятный, глухой и низкий, что я хочу, чтобы он не переставал говорить. Его слова успокаивают, что даже странно, учитывая случившееся, к тому же я его даже не знаю.

– Он убил папу? – в панике шепчу, изучая темные брови и волосы парня, у него взрослый суровый взгляд, точно такой же, каким он осматривал гостей, стоя у подножия лестницы. Будто все мы – грязь на его подошвах. Но тогда почему не сдал меня родителям, когда застукал за подсматриванием?

– Нет.

– Но я видела, – спорю, чем вызываю у него горький смешок.

– Не всегда то, что видят наши глаза, оказывается правдой, – загадочно говорит он. – Смотри.

Принц поворачивает взгляд в сторону, и в этот момент папа твердым шагом выходит из пристройки, быстро направляясь в сторону замка.

– Но как? Зачем? – опешив произношу я. Облегчение посылает волну усталости в изможденное страхом тело.

– Игра власти. Твой отец – такой же монстр, как и мой, – стиснув зубы, говорит парень.

– Почему? – В моей голове столько вопросов. Я знаю прятки, бинго и сквош, но что за игра с пистолетом?

– Некоторые вопросы должны оставаться без ответа, – просто отвечает он. – Ты не захочешь узнать правду.

Что это вообще значит?

Принц отступает назад, кивая в сторону замка, безмолвно прогоняя. Затем разворачивается и идет в указанном направлении, пока я плетусь следом, постоянно оглядываясь назад.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я, догоняя. Тот искоса смотрит на меня, ухмыляясь, и продолжает идти. – Меня зовут Оливия, но все зовут меня Лив, – говорю, чтобы заглушить панику, все еще сковывающую тело, от чего мои ноги слегка заплетаются. Мне нужно, чтобы он продолжал говорить этим успокаивающим голосом, тогда смогу хотя бы на время забыть о том, что видела. – Это твой дом?

Мне хочется, чтобы он ответил «нет», но принц кивает, развеивая мои иллюзии и одновременно с этим укореняя в моем мозгу идею о том, что у нас есть что-то общее, даже если это родитель-монстр. Мы доходим до лестницы, по которой я пришла, он берет меня за руку и осторожно ведет по темному пространству. Когда мы минуем коридоры и шум вечеринки снова заглушает все вокруг, он резко останавливается, пригвождая меня взглядом.

– Ты никому не расскажешь о том, что видела. – Эти слова вызывают волну возмущения. Да как он вообще смеет думать, что я промолчу, не потребовав у папы ответов? Но принц прикладывает палец к моим губам и хмурит брови. Он высокий и сильный, старше меня бог знает на сколько лет, хотя бы поэтому я должна послушаться, даже если все мое существо противится. – Это в твоих интересах, малышка Ливи, для твоей безопасности. – То, как по-новому принц произносит мое имя, заставляет сердце кувыркнуться в груди. Что-то необъяснимое рождается в этот момент, когда незнакомый человек печется о моей сохранности. Я не задаю вопросов, просто бездумно киваю, тогда он убирает палец от моих губ и тоже кивает, но уже сам себе, после чего молча уходит обратно в темноту, оставляя меня стоять на вершине лестницы и задаваться вопросом, что из этого мне привиделось: прекрасный принц или стеклянный взгляд отца, смотрящего в лицо смерти. Я отчаянно цепляюсь за первое, начиная спускаться.

– Вот ты где! – кричит Дана, хватая меня за руку и практически стаскивая с лестницы. Ее глаза огромные, щеки покраснели, а прическа растрепана. – Я тебя обыскалась, нельзя вот так убегать, Оливия!

Она еще долго меня отчитывает, пока я бреду сквозь толпу, изредка высматривая вокруг знакомые черты, еще не зная, что в этот день моя жизнь была продана.

Глава 5
Ник

Наши дни

По милости Господа мы не исчезли, ибо милосердие Его не истощилось. Оно обновляется каждое утро…
(Плач 3:22–23)

Когда вы летите в пропасть с обрыва, то не сразу это полностью осознаете. Сначала, конечно, приходите в шок от самого факта падения, но защитный механизм психики блокирует мозг, не подавая синапсам сигналов, что с минуты на минуту вам конец. Только за какие-то крохотные секунды до столкновения с землей приходит понимание происходящего. А дальше нет разницы, прыгнули вы сами или кто-то вас столкнул – итог все равно один. Так началась новая точка отсчета в моей истории, у которой было дерьмовое начало и наверняка будет такой же конец. Тяжелые шторы в чикагской квартире были задернуты, оставляя лишь узкую щель, через которую едва пробивался полночный уличный свет. Голова была затуманена настолько, что я с трудом мог открыть глаза и сфокусировать их на чем-то дольше, чем на две секунды.

Девушка передо мной медленно опустилась на колени, ее волосы были в полном беспорядке и почти полностью скрывали лицо. Тонкие пальцы с отчаянием впились мне в бедра, двигаясь выше, цепляясь за ремень джинсов. Звук расстегиваемой молнии сменился восхищенным женским вздохом, когда она поняла, что на мне нет белья, холодная рука скользнула по основанию члена, вызывая странную смесь возбуждения и отвращения к себе, которое колючим терном разрасталось внутри.

Откинувшись назад, я закрыл глаза, словно это могло помочь не видеть того, во что превратился, сквозь дымку опьянения осознавая, как это отвратительно – представлять разных девиц, включая невесту лучшего друга, на месте другой. Это было грязно, мерзко, чертовски неправильно. И это то, что сейчас мне было нужно даже больше, чем новая доза таблеток. Но даже это вопреки всем ожиданиям не сработало.

Прошло два месяца с тех пор, как получил травму колена, и всего каких-то пару недель после операции, а я уже по горло утонул в злости к этому миру, моему окружению и самому себе. Хотя, когда ты половину жизни по пояс в этой вязкой горькой субстанции, остается всего ничего, чтобы полностью ею захлебнуться.

За это непростое время я узнал, что мои товарищи по команде – лживые и завистливые засранцы, которые отметили мой временный уход избранием нового квотербека и шикарной вечеринкой в его честь. Никто из них так и не находил мой талисман, сколько бы я ни спрашивал. Мой менеджер попытался сделать из травмы сенсацию, за что был послан ко всем чертям.

Доктор Бреннан оттаяла, но по-прежнему не стеснялась отпускать едкие комментарии, даже когда во время операции на меня натягивали маску, чтобы сделать наркоз. Я очнулся в палате несколько часов спустя, и первой просьбой стала доза обезболивающих. Приходилось повторять это желание каждые десять часов, пока медсестра не запустила в меня всей упаковкой, сдобрив бросок проклятиями. Она, как заевшая песня в голове, повторяла о соблюдении дозировки, но не спорила, когда я угрожал использовать связи, чтобы вышвырнуть ее из больницы навсегда. Это был блеф, но ей ни к чему было знать.

Вершиной моего падения стал звонок Брайана Донована, который сообщил, как он думал, радостную новость – его сын Ди сделал предложение своей девушке Элли. И это всего каких-то пять месяцев спустя после нашей драки за ту самую девушку. Ладно, наверно, я здорово перегнул палку, решив, что влюбился в нее и все такое, но что-то в Элли определенно было способно зацепить даже такого отъявленного, презирающего теплые чувства полудурка, как я. Она была красива, умна и талантлива, бесспорно Элли выделялась на фоне моих прошлых завоеваний. Но теперь я прекрасно осознавал, что уж точно не был влюблен в нее.

С тех пор как стал кем-то другим, только и слышал «ты милый парень, Ник», а за этим всякий раз следовало «но», после чего меня заменяли каким-нибудь первосортным придурком. Примечательно, что если бы я хоть на минуту стал самим собой, то ни одна приличная девушка не задержалась бы рядом дольше, чем на одну ночь. И меня бы это скорее всего устроило, ведь большую часть жизни сама идея длительных отношений была мне чужда – я пробовал пару раз, и это не вызвало ничего, кроме желания навечно остаться одному.

Так почему же новость об этой помолвке так взбесила меня, что захотелось проломить стену? Скорее всего, все дело было в том, как отголоски чужого счастья взывали к моему внутреннему опустошенному сосуду. Где-то в самой глубине сознания я мечтал наполнить его до краев, но вслед за этими мечтами приходил страх, сотканный из множества потерь в моей жизни, который заглушал желание, убеждая в том, что это не лучшая идея. Все, кого я когда-либо любил, покидали меня, так что попытки того не стоили.

– Полегче там, это не последний член на планете, – сказал я, лежа на спине и изучая потолок. Девушка так старалась, надо отдать ей должное, она сосала и облизывала меня, как будто от этого зависела ее жизнь, но все было напрасно, потому что эрекция все никак не наступала.

Обычно я не был козлом, все мои партнерши покидали кровать, получив по меньшей мере один оргазм, но сегодня стены в спальне раскачивались так сильно, что я не мог даже сесть, не говоря уже о том, чтобы отплатить бедной девушке взаимностью или хотя бы вспомнить ее имя.

– Салли, – позвал, терпя боль в колене. – Остановись. – Кое-как приподнялся, наблюдая, как тени танцуют вокруг ее головы. Она с хлюпающим причмокиванием оторвалась от своего занятия и уставилась на меня остекленевшим взглядом, пока я, кряхтя и отползая к изголовью, пытался вернуться в реальность.

– Я Силия, в чем дело?

Силия, Салли, какая к черту разница.

– Нам нужно прекратить. То дерьмо, что ты мне дала, слишком сильное.

Я поспешил принять вертикальное положение, головой опираясь о спинку кровати и заправил вялый член обратно в штаны. Силия заползла на кровать, укладываясь рядом. Теперь мы оба созерцали нечеткие изображения, возникающие на гладком потолке. Когда-то давно я так же смотрел на облака, пытаясь найти в очертаниях фигуры знакомых предметов или животных, разница лишь в том, что тогда облака были настоящими.

– Мы с подругой сто раз их брали, ее дилер говорит – это самое легкое, что у него есть.

– Значит, он солгал. – Язык налился свинцовой тяжестью, и краем сознания я подумал, как отвратительно будет вот так вырубиться, а поутру обнаружить пропажу чего-нибудь ценного.

– Сколько ты принял? – с беспокойством спросила Силия. Она точно видела, как брал с ее ладони одну таблетку, так к чему эти тупые вопросы. – Стой! Ты принимал что-нибудь до этого?

Силия нависла надо мной, заслоняя обзор на галлюцинацию того, как я бегу по футбольному полю, пересекая разметку в зачетной зоне соперника. Взгляд никак не мог сфокусироваться на лице девушки, выискивая продолжение матча за ее спиной. Картинка сменилась большими заплаканными глазами оттенка океана. Даже забыл, каким прекрасным и чистым может быть этот цвет. Светлые волосы кружили вокруг головы, и несколько прядей задевали длинные ресницы, впитывая слезы. Я моргнул, видение исчезло, а передо мной возникло другое улыбающееся лицо. На этот раз будто смотрел на себя со стороны, но тот взгляд был теплым и нес в себе всю радость мира, никакого отчаяния, никакой злости. Но Силия снова его прогнала.

– Ник! – Она принялась шлепать меня по щекам ладонями. – Что ты принял?

Паника в ее голосе взбесила, и я попытался оттолкнуть Силию, но вместо этого зарядил себе по носу. Конечности абсолютно не слушались, и я отметил, с облегчением для себя, что нога уже не так беспокоила.

– Отва…ли, – бессвязно ответил, не желая вспоминать, сколько лекарств было нужно, чтобы притупить жжение в колене и заглушить приступы ярости. Но правда была в том, что не смог бы вспомнить даже какое сегодня число или что ел час назад, перед тем как отведать десерт из смеси таблеток.

Следующее, что я помнил, как Силия куда-то звонила, крича в трубку что-то неразборчивое, пока мое тело билось в конвульсиях, ударяясь о пол спальни. Помнил заблеванный ковер и темноту.

* * *

Они позвонили Ди и тренеру Далтону, которые расхаживали за пределами палаты, то и дело появляясь в дверном проеме, наверно, чтобы убедиться, что я не сбежал через окно. Как будто это было возможно. Странно вот так лежать, привязанным к больничной койке специальными ремнями, пока в меня сразу из трех емкостей капает какая-то жидкость.

Я зажмурил глаза в надежде, что это сон, который сменится холодными хрустящими простынями и шумом улицы за окном, а не проклятым рычанием моего бывшего лучшего друга и укоризненными приглушенными ответами тренера. Мне не нужна была лекция о вреде злоупотребления лекарственными препаратами или, что еще хуже, напоминание о том, почему моя жизнь превратилась в пепел.

Но когда все же снова открыл тяжелые веки, реальность оказалась еще хуже, чем секунду назад, ведь Райан чертов Донован стоял надо мной с выражением лица, которое куда больше подходило пареньку в пижаме со Спанч Бобом[8]. Ди прищурился, читая названия на перевернутых емкостях капельницы, и одобрительно кивнул кому-то, своим воображаемым друзьям, наверное.

– Эй, Ди, а та штука была позабористей, – хрипло пошутил я, чем заработал взгляд, способный располовинить титановый шар, как кусок талого масла.

– По-твоему, это смешно? – с укоризной сказал он, сверля меня своими черными глазами. – У тебя почти случился передоз. Чем ты, мать твою, думал?

Я бы хотел ответить, что членом, но мой приятель спал с тех самых пор, как Силия засунула его себе в рот. И задолго до этого тоже. Пришлось здорово напрячь мозг, чтобы вспомнить, когда в последний раз у меня был нормальный стояк помимо моментов, когда футбольный клуб присылал солидную сумму на мой банковский счет.

– Зачем ты здесь? – Как только слова слетели с моих пересохших губ, я мысленно выругался, чувство вины поселилось в грудной клетке, как будто там ему было самое место.

Ди выглядел так, словно не спал неделю или две, его глаза покраснели, костюм был помят, а черные волосы всклокочены.

– Потому что ты чуть не погиб, придурок! – крикнул он, с яростью сжимая кулаки по бокам от себя.

Тренер тут же влетел в палату, но Райан поднял руку, останавливая его и по-прежнему глядя на меня как на комок жвачки, прилипший к штанине его неприлично дорогих брюк. Далтон вышел обратно в коридор, что-то набирая на своем телефоне.

– Сколько я был в отключке? – спросил я, выбрав наиболее безопасный маршрут для разговора.

– Видимо, недостаточно, чтобы они успели вынуть твою тупую башку из задницы, – не унимался Ди.

Не имея возможности принять сидячее положение, я насупился и выплюнул:

– Сказал алкоголик со стажем.

Тот поджал губы и чертыхнулся. Мы оба прекрасно знали, что он был погребен на дне бутылки последние три года, пока его бывшая Элли не простила его жалкую морду и все не наладилось. И если он собирался играть в грязную игру, упрекая меня, то и я в стороне не останусь.

Очень по-взрослому для парня, только что вернувшегося из увлекательного круиза на тот свет, надо сказать.

– Слушай, я приехал сюда не для того, чтобы пререкаться, – сокрушенно сказал Ди, присаживаясь на стул. – Я чертовски устал и не видел свою невесту бог знает сколько. Так что, пожалуйста, заткнись на хер и поклянись, что этого больше не повторится.

Надо признать, на этот раз замечание про невесту ни чуточки меня не задело. Я поднял указательный палец вверх, настолько, насколько позволял ремень на койке.

– Так мне заткнуться или поклясться?

Ди молча схватил с прикроватной тумбочки стакан с водой и вставил трубочку мне в рот.

Понял. Заткнуться.

– Сью попала в аварию, – проговорил он почти шепотом, развеивая мое напускное веселье. – Мы были в Париже, когда нам позвонили, сказав, что она в Бостонской больнице. Мы все бросили и сразу же полетели туда. А потом позвонил твой тренер… – Он взмахнул рукой, разочарованно глядя на меня.

Потом случился я.

Он не стал договаривать, но это было и не обязательно. Сью была партнером Райана по фирме и его лучшей подругой, мы часто отмечали семейные праздники вместе и пересекались в Бостоне. Сью ходила почти на все игры «Патриотов», когда я еще играл дома. Не могу даже представить, каково было Райану. Я такой кретин.

– Мне жаль, – сказал искренне, имея в виду Сью и испорченную помолвку друга. – Она в порядке?

Ди пожал плечами.

– Врачи говорят, что судить рано, но она еще легко отделалась. Какой-то идиот вылетел на встречку, протаранив корвет Майка лоб в лоб. Сью в сознании, и через пару недель ее выпишут, думаю, она в порядке больше, чем ты.

Он многозначительно кивнул в сторону моего колена. Мы виделись всего раз с того инцидента на моем дне рождения, когда выяснилось, что девушка, за которой я ухлестывал, оказалась бывшей-новой девушкой Ди. Далее был мордобой и игнорирование правды и друг друга. Потом Ди пришлось обратиться ко мне за помощью, чтобы проучить дрянную однокурсницу Элли – Кристен. Я нарочно не использовал слово «подругу», потому что это белокурое отродье Сатаны не распознало бы дружбу, даже если бы та врезалась в нее с мощностью двухъярусного автобуса. Мне было плевать, где теперь Кристен, главное, чтобы подальше от всех нас.

Возвращаясь к моей травме, Райан так и не появился в больнице, хотя знал, как важен был для меня футбол. Я злился на него, не стану отрицать, но также понимал, что тот наверняка регулярно получал свежие сводки о моем состоянии и частоте испражнений от своего отца.

– Послушай, – начал Ди, разглядывая скудное убранство палаты в какой-то обычной больнице, куда меня доставили после звонка Силии. – Прости, что меня не было рядом, когда должен был быть. – Он сделал паузу, переведя взгляд с дверного проема, за которым все еще маячил тренер, на меня.

– У тебя были причины, я понимаю, – что-то, хоть немного похожее на признание неправоты.

– Мы оба облажались в равной степени, но я был слишком горд, чтобы открыть глаза.

– Ты делаешь это сейчас, – перебил я. – Это не только твоя вина, Ди.

– Просто я… Черт, все это так похоже на…

В его глазах мелькнуло раскаяние, заставив понять, что он хотел сказать. Тогда он не думал, что я снова нырну в эту кроличью нору, закидывая в себя разные незнакомые вещества с усердием Алисы, попавшей в Зазеркалье. Спойлер: я тоже.

Моя зависимость имела длинные корни, которые тянулись далеко в прошлое, в те времена, когда мы с Райаном познакомились. Я только-только ушел из дома и попал в дурную компанию, но, пробуя дурь первый раз в жизни, не осознавал, к чему это приведет. Ди был тем, кто в тяжелую минуту привел меня в свой дом и относился как к брату. Он и его отец стали моей новой семьей в тот период жизни, когда я отчаянно хотел забыть старую.

Сейчас, много лет спустя, я чувствовал себя неблагодарным козлом, который буквально через год вылетел из престижнейшей команды, попавшись на элементарном тесте на наркотики. Нам удалось замять скандал, но я переехал в Чикаго и перевелся в другой клуб, так филигранно вживаясь в роль, что никто не догадывался, что под поверхностью из платины скрывается обычная ржавчина.

Смотрите и приветствуйте – Ник Каллахан – спортсмен-наркоман и величайшее разочарование всех, кто когда-либо становился частью его жизни. Кажется, я что-то говорил насчет сверхновой звезды? Ах, ну да, точно! Только вот я забыл упомянуть, что звезды умирают задолго до того, как людям доведется увидеть их свет. Я был мертв уже целую вечность.

– Тебе нужна помощь, Кей, – твердо сказал Ди. Будто я не знал.

Вместо ответа снова обхватил ртом трубочку от стакана, который тот все еще держал у моего лица, с громким противным хлюпаньем всасывая воду. Будто этот звук мог заглушить во мне отголоски ненависти к себе. Я не просил отвязать меня, зная, что за очищением последует тяжелая ломка, и лучшее, что мог сделать, – это проглотить мольбы о свободе, встречая неизбежное.

Глава 6
Оливия

Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным…
(Лк. 8:17)

Дедушка постоянно говорит, что не стоит торопиться с суждениями, сетовать на обстоятельства и проклинать жизнь, пока не посмотришь на ситуацию под разными углами. Я с детства любила слушать его истории, сотканные из мудрости и жизненного опыта, но моя противоречивая натура, должно быть, впитывала знания слишком избирательно. Поэтому, попав в подобие новых метафорических кандалов, надетых отцом, отчаянно скучала по старым.

Три месяца назад я могла украдкой заниматься любимым делом, пока не попалась. Теперь вместо Кая, который стал больше другом, чем водителем и гарантом безопасности, ко мне был приставлен настоящий охранник. Молчаливый и угрюмый Роуэн, на три головы выше обычного человека и всем видом напоминающий дрейфующий кусок арктического льда величиной с акр. Он обменивался короткими фразами только с отцом и другими охранниками, а мне лишь кивал и указывал рукой, в каком направлении идти. Если до этого у меня почти не было друзей, то теперь даже простые прохожие отпрыгивали подальше, заметив этого громилу, подобно гигантской неоновой вывеске оповещающего о том, что нужно держаться подальше.

Моя успеваемость пошла в гору, потому что теперь, стоило хотя бы взглянуть в сторону, противоположную местоположению университета, как великан тут же включал опцию сигнализации, донося отцу о моих предположительно дурных намерениях. Я больше не прогуливала учебу, рутинно следуя указаниям свыше и чувствуя, как мое собственное «я» постепенно растворяется, превращая меня в едва заметную оболочку человека.

– Пройдет время, и он оттает, – заверяла мама, имея в виду отца. Она была одной из немногих, кто хоть каплю должен был разделять мое стремление не жить по указке. Лорен Аттвуд была студенткой художественной академии Бостона, когда впервые встретила своего будущего мужа. Так началась история ее перевоплощения из целеустремленной творческой натуры в изящное приложение к успешному бизнесмену.

– Не будь смешной! Неужели тебе не противно всю жизнь покорно идти у него на поводу, спрятав свое мнение поглубже? – с горечью выдала я, сразу же пожалев о своих словах.

– Словесные нападки на меня не решат твоих проблем, Лив, – нахмурилась мама, делая хаотичные масляные разводы на своем холсте. Ее рука не дрогнула, но плечи напряглись под гнетом моего едкого замечания. – Это не я целый семестр отплясывала в захудалом клубе вместо того, чтобы посещать занятия.

Туше. Хотя фактически прошло гораздо больше времени, но я не стала уточнять.

Мне всегда нравились танцы; сколько себя помню, стоило где-нибудь зазвучать музыке, как тело само приходило в движение. Чем старше я становилась, тем сильней понимала, что это не просто хобби, а не поддающаяся преградам ярость и страсть на грани отчаяния. Я ни капельки не преувеличиваю, это был мой наркотик, и теперь его отняли.

Виной тому куратор моего курса, который был жадной до денег болтливой свиньей. У нас была договоренность, по которой я вовремя сдавала работы и делала за него некоторые отчеты в обмен на молчание. Но он не гнушался также выпросить у отца двойную цену за новость о том, что учеба интересует меня не больше, чем наблюдение за тем, как сохнет свежевыкрашенная стена. Стоило отцу услышать о пропущенных занятиях, как его ищейки отправились следить за мной, а когда узнали, чем на самом деле занималась, бросили меня под автобус, рассказав все родителям.

После того как в тот злополучный день меня вывернуло в гостевой ванной, отец не злился и не кричал, а методично продолжал кромсать свой стейк на маленькие кусочки, запихивая их в рот и промакивая кровавые уголки белоснежной салфеткой. Я, в свою очередь, глотая унижение и обиду, по доброй воле рассказывала, как меня занесло на «темную» сторону.

* * *

Полтора года назад, разваливаясь на части от многолетней сердечной боли, я ушла с учебы после первой лекции, сославшись на недомогание. Никому и в голову не пришло проверить мое местоположение, поскольку обычно я посещала занятия с завидной регулярностью, будучи одной из лучших студенток на курсе. Слишком благопристойная характеристика, как по мне.

Бесцельно слоняясь по городу, забрела на южную сторону, где у метро парень раздавал листовки, и я из вежливости взяла одну, на которой рыжеволосая пикси, облаченная в сверкающее зеленое платье и такую же усыпанную блестками шляпку, лучезарно улыбалась мне, приглашая посетить «Поднебесную Керри Рейнбоу». На фото она кокетливо подняла одну ножку, а руки запустила в стоящий перед ней трехфутовый горшочек, полный золотых монет. Я вспомнила все сказанные отцом фразы про ирландцев, и в голове родилась отличная форма запоздалого, хоть и тайного юношеского бунта.

Спустя час я уже стояла в затемненном зале безымянного клуба, глядя, как на сцене оживает картинка с листовки. Девушку, показывающую представление, даже не смущало почти полное отсутствие зрителей, казалось, ей вообще не было дела до того, что творилось за пределами сцены, была только музыка и она, исполняющая всевозможные акробатические трюки вперемешку с танцевальными па. Над сценой и баром висели четыре золоченые клетки, в которых, как я потом узнала, должны были танцевать другие девушки.

Магия в чистом виде. Время будто застыло, а когда репетиционная музыка внезапно оборвалась, я отчетливо разглядела широкую улыбку и лукавый взгляд незнакомки, закончившей свой номер. Она смотрела прямо на меня, изучая, а потом спрыгнула со сцены и двинулась в мою сторону так стремительно, что пришлось попятиться, столкнувшись со стеной.

– Ты! – вот и все, что она сказала, продолжая улыбаться, как ненормальная, тыча наманикюренным пальцем мне в грудь.

– Я ничего не сделала… – промямлила я, опешив.

– Сделала, сделала, – хихикнула девушка, разглядывая меня с ног до головы. – Ты повторяла за мной! – в ее тоне не было укора, лишь легкая насмешка и любопытство, так что я немного расслабилась, все еще припертая к стене.

Если подумать, она была немного права.

– Я не специально.

– ВОТ ИМЕННО! – выкрикнула та пронзительным голосом и захлопала в ладоши, будто я только что сделала что-то выдающееся, достойное похвалы.

Уставившись на румяное лицо незнакомки, я отметила, как в полутьме красиво блестели ее нефритовые, обведенные жирным слоем косметики глаза.

– Я Керри, – представилась она, схватив мою вялую руку и пожимая ее с такой силой, что я испугалась, как бы не пришлось потом вправлять запястье. – Да расслабься ты, я не кусаюсь.

В противовес словам она клацнула зубами и расхохоталась, как дьяволица.

Наверно, я забыла добавить, что по мере исполнения своего сценического номера Керри снимала по одному предмету одежды примерно раз в каждые две минуты. А поскольку их изначально было не так много, то теперь стояла передо мной в катастрофически высоких туфлях, зеленых стрингах, лифчике, который скорее напоминал его отсутствие, и той самой, расшитой пайетками, шляпке. Казалось, это ее ничуть не смущало, в то время как я испытывала неловкость, равную по степени конфузу монашки, застрявшей в лифте с адептами Сатаны.

– Хочешь попробовать? – вдруг выпалила Керри, окончательно выбив меня из равновесия.

– Чт… что? – на всякий случай переспросила, чтобы удостовериться, что предложение в моей голове не отличалось от прозвучавшего в действительности.

– Станцевать, – закатив глаза, уточнила та. – Не дрейфь! Тебе ведь хочется, верно? У нас тут зона, свободная для творчества. – Она обвела руками помещение, и ее полуобнаженная грудь дерзко подпрыгнула, вызывая у меня новый приступ смущения.

Я не осмелилась отрицать, но предложение Керри настолько же обескураживало и пугало, насколько вызывало желание ступить ногой в нечто неизведанное. Любопытство во мне всегда перевешивало здравый смысл, поэтому я замешкалась, бросив короткий взгляд на сверкающую сцену. На что было бы похоже, если бы парень из моих грез, по вине которого я была в таком раздрае, внезапно вошел и увидел меня там, стоящую под софитами, дерзко улыбающуюся, уверенную в себе… Взрослую…

– Да брось, днем народу в этом вшивом месте все равно нет, так почему бы не выпустить на волю себя настоящую? – подбадривала Керри. – Можешь не снимать одежду, если не хочешь, правда тогда будет уже не так весело.

Оглядев свой повседневный наряд, состоящий из классического вязаного свитера и узких шерстяных брюк, я смущенно сморщилась. Но девушка, уже покачивая округлыми бедрами, удалялась в сторону сцены.

– Откуда ты знаешь, что это я настоящая? – бросила я вдогонку.

Керри резко обернулась, смерив меня лукавым прищуром.

– Все мы грешники. Просто некоторые лучше других притворяются.

Во мне моментально сработал переключатель.

Мной так часто пренебрегали, что подумалось: каково это – на один благословенный миг забыть обо всем, что давило на грудь? На крохотное мгновение ощутить себя настолько близкой к любви, насколько когда-нибудь смогу быть.

В тот день, выбросив из головы предрассудки и страхи, я оставила позади всех, кто удерживал меня в этой реальности, и пообещала, что найду в себе силы быть той, кем всегда мечтала стать. Вышла на сцену, забралась в ближайшую клетку и, несмотря на ее тяжелые прутья, не почувствовала себя запертой. Я была свободна.

Конечно же, вернулась через неделю, а потом еще раз и еще, и так до тех пор, пока однажды Керри не предложила мне работу в клубе. Я согласилась с минимальной оплатой, потому что днем зрителей, к сожалению или к счастью, практически не было, а по вечерам не могла выступать, рискуя быть пойманной. Но лучше уж зарабатывать самой, чем тратить деньги отца. Мы условились, что могу танцевать два раза в неделю и сама выбирать наряды, не обнажаясь полностью, а на афишах никогда не будет моего лица или имени.

Так началась моя двойная жизнь.

Пока снаружи бурлили шумные улицы и не смолкали голоса прохожих, спешащих по своим привычным делам, за дверьми неприметного клуба в южном Бостоне день за днем рождалась новая я. Сначала было до колик в животе страшно даже представить, что кто-то увидит меня на сцене, пусть это всего лишь случайно забредший только что уволенный клерк, чьему начальнику не под силу содержать полный штат кадров; или седеющий завсегдатай, дающий больше чаевых, чем стоит входной билет, но предпочитающий разгадывать кроссворд и притопывать ногой в такт музыке. Им всем не было дела до техники танца, но меня это не волновало, пока я могла продолжать делать то, что люблю.

Наверно, самым жирным плюсом нашего заведения был вышибала Хосе, который тщательно следил за тем, чтобы внутрь не проскользнул ни один любитель распускать руки или отпускать сальные шуточки. Хосе всегда почтительно отводил взгляд в сторону, проходя мимо, если мы были в сценической одежде и, казалось, даже читал мысли посетителей, сканируя те на предмет возможной угрозы чести и достоинству одной из нас.

Любая другая юная девушка из приличной семьи ужаснулась бы, едва подумав о том, что я танцевала, выставляя большую часть тела напоказ и не гнушаясь нормами приличия. Она посоветовала бы мне обратиться к врачу, чтобы тот проверил мою голову на предмет наличия мозгов, а затем снисходительным тоном предложила бы поискать танцевальную труппу, которой не приходилось бы существовать за счет нескольких непрофессиональных танцовщиц. Но к тому моменту мне уже было глубоко плевать на мнение окружающих, стоило только шагнуть на сцену и сделать то, что велела Керри, – выпустить себя настоящую. Этой Оливии было до лампочки на общественные устои и заботу отца, граничащую с тиранией, на тошнотворные лекции в университете. И на парня, что сотни раз отвергал ее кровоточащее сердце. Он предпочитал других девушек, каждая из которых казалась лучше и прекрасней и заставляла юную меня одним своим существованием корчиться на полу от зависти.

Я мечтала оставить позади все, что так или иначе делало меня слабой, безвольной и отвергнутой. Но пока мне пришлось проглотить горькую пилюлю покорности, будучи разоблаченной и униженной.

Воспоминания развеял шум автомобиля, скребущего шинами по подъездной дорожке. Мама, опрокинув стакан с кистями, вскочила и пулей вылетела из мастерской, оставив меня созерцать недорисованную картину белой птицы, парящей высоко в небе. Ее мощные крылья простирались на всю ширину холста. Вот бы стать этой птицей.

Роуэн, стоящий за дверью, дважды постучал, что, должно быть, означало «пора выходить» или «я тупой осел», кто разберет. Я осторожно собрала мамины принадлежности и вытерла перепачканный стул, но пятно от свежей краски только сильней расползлось по поверхности, впитываясь в обивку. Отбросив тряпку в сторону, я погасила свет и вышла из мастерской, плотно прикрыв дверь. Мой охранник оттолкнулся от стены и бесшумно, что было даже удивительно для такого исполина, последовал за мной в столовую, откуда уже доносились запах еды и голоса горничных.

Телефон в кармане юбки зажужжал, и я выудила его, чтобы взглянуть на экран, заслоняя собой от пристального взгляда Роуэна. Бесполезное занятие при моем росте в пять с половиной футов, так что он с легкостью заглянул мне через плечо, чего не позволял себе даже Кай, и неодобрительно хмыкнул, увидев на экране фотографию мисс Рейнбоу в сценическом костюме.

– Возражаешь? – с вызовом спросила, зная, что он не ответит. Тем не менее Роуэн кивнул, и я сбросила вызов. – Может, перестанешь таскаться за мной, хотя бы пока мы в доме?

Это было бесполезно, ведь мы оба знали, что, как только этот ужин закончится, Керри перезвонит, а я закроюсь у себя в комнате и отвечу наконец на все вопросы, что сыпались в мой адрес с момента ухода из клуба.

К моему удивлению, родителей в столовой не оказалось, тогда я присела на свое место в ожидании. Спустя полчаса одиночества и прослушивания глухого урчания в животе, отправилась на их поиски, приказав Роуэну оставаться на месте. Он протестующе вперил в меня карие глаза, но на этот раз не препятствовал.

Я решила начать с самого очевидного места – кабинета отца. Дверь была открыта, но никаких следов присутствия, за исключением зажженной сигары, оставленной на краю пепельницы, дым от которой струился к потолку. Предусмотрительно потушив ее, я вышла. Следующим пунктом была комната родителей, что находилась в противоположном от моего крыле, прямо над комнатой деда. Решив, что навещу его после ужина, поднялась на третий этаж и сразу же пожалела о своем решении. Приглушенные всхлипы мамы заставили мое сердце подскочить к горлу. На нетвердых ногах я зашагала по коридору, приоткрыв дверь.

– Ты обещал мне покончить с этим, – в сердцах прокричала мама, убирая руки от заплаканного лица и толкая отца в грудь.

Тот стоял подле нее на коленях и виновато глядел в пол.

– Я совершил ужасную ошибку, доверившись не тому человеку, прости меня, Лорен. Но я все исправлю, обещаю. – Он погладил ее колено и наклонился, чтобы поцеловать маму в макушку.

Нежность этого жеста обескуражила меня, не привыкшую видеть отца проявляющим ласку к кому бы то ни было, особенно к своим жене и дочери. Мамины рыдания тем временем почти стихли, и я поспешила выдать себя, чтобы унять клокочущее любопытство и разбавить эту ситуацию чем угодно, пусть даже неловкостью.

– Что здесь происходит? – Обе пары глаз метнулись ко мне в испуге, отец принялся подниматься, прочищая горло, а мама, встав, отвернулась к окну, вытирая глаза руками.

– Все в порядке, милая, – с напускным весельем сказала она, стоя ко мне спиной. – Мы скоро спустимся, тебе стоит проверить, как там ужин.

Я не стала констатировать, что еда давно остыла, лишь перевела взгляд на отца.

– Папа? – Он любил, когда его так называла, хоть и не показывал этого, и я воспользовалась уловкой. Лед и потрясение в голубых глазах сменились теплом. На короткое мгновение мне почудилось, что даже любовью. Затем отец подошел к матери и, не сводя с меня взгляда, прошептал ей что-то.

Мама отчаянно покачала головой, оборачиваясь и хватаясь за лацканы его пиджака. В ее глазах блестели новые слезы.

– Не смей! Слышишь меня?! Ты не можешь так поступить с ней. – Она трясла и трясла отца, пока тот покорно принимал ее злость и обиду, а я по-прежнему ничего не понимала.

Понимание пришло позже, когда на пороге нашего дома объявился человек, которого надеялась больше никогда не встретить.

Глава 7
Ник

Если царство разделится в самом себе, не может устоять царство то.
(Мк. 3:24)

Скатываться вниз по спирали не так страшно, если твой мир перевернут вверх дном. Поэтому, выйдя из больницы, я чувствовал небывалый прилив сил, веря, что движусь обратно к вершине. До тех пор, пока мой менеджер не сообщил, что «Файр» собирают срочное заседание совета директоров и всей действующей верхушки власти клуба, чтобы обсудить мое возможное участие в дальнейших играх.

Я не собирался оправдываться перед сборищем толстосумов, ничего не смыслящих в футболе, которые считали, что лучше меня знают, как мне управлять своей жизнью. Если они думали, что я выпал из обоймы, то их ждал гигантский, мать его, сюрприз. Карьера игроков в НФЛ обычно не длилась долго, но у меня в запасе было еще как минимум три года, прежде чем можно будет списать в утиль мои игровые навыки. Всего-то и нужно – зализать свежие раны, ведь от старых я давно оправился. По крайней мере, так я себе говорил.

Конференц-зал с окном вместо одной из стен, что открывало панораму шумного Чикаго и ослепляло солнечным светом, уместил в себе около двадцати членов правления. Каждый из них выглядел так, будто перед заседанием шагнул в специальный конвейер по подбору одежды, прически и даже манеры поведения. Одинаковые скучные костюмы и скрип перьевых ручек напомнили о прошлом, в котором мне не было места. Тогда я не смог победить в жизни и стал делать то, что получалось у меня лучше всего, – побеждать на поле.

– Мистер Каллахан, добро пожаловать! Я Винсент де Ла Круа – директор клуба, – представился лысеющий старик, сидящий во главе стола. Тот факт, что он даже не поднялся, хотя это я из нас двоих опирался на подлокотный костыль, давал ощущение его превосходства. Еще вероятной причиной мог стать его возраст, который наверняка перевалил за сотню прожитых лет, судя по обвисшей коже на костлявом лице и очках с толстыми стеклами в роговой оправе. Я задавался вопросом, как он вообще смог разглядеть меня в дверном проеме.

Его соратники принялись по очереди вставать и пожимать мне руку, некоторые, особо статусные, просто кивали со своих мест, оценивая меня, как лот, только что выставленный на торги. Тренер Далтон тоже был среди прочих – он сидел в самом конце стола, по всей видимости отведенном для низших из присутствующих. Единственный пустой стул стоял слева от него.

Блестящее начало.

– Выглядишь лучше, – ободрительно шепнул тренер, когда я доковылял до него и опустился рядом, стараясь скрыть внезапно накатившее чувство отвращения к собравшимся.

– Вы нашли его? – спросил я, имея в виду свой талисман.

Ответ, как и всегда с момента обнаружения пропажи, был отрицательным. Тренер с сожалением в глазах покачал головой, и я сжал руки в кулаки, переведя взгляд в другой конец стола, где о чем-то перешептывались владельцы клуба.

– Итак, – прервал скрипучий голос, – мы собрались здесь для того, чтобы обсудить нынешнее положение дел, включая ваше неподобающее статусу клуба поведение, мистер Каллахан.

Сперва я решил, что ослышался.

– Едва ли падение на матче без возможности ответить парню, что пнул меня в колено, можно назвать неподобающим, сэр. – Моя ухмылка выдавала больше, чем хотелось бы.

Все взгляды были прикованы ко мне, но ни один не был исполнен сочувствия или понимания, напротив, в воздухе витало столько же осуждающей энергии, сколько бывает в глазах веганов, проходящих мимо стейк-хауса.

– Видите ли, мистер Каллахан, ваша ошибка на поле – не худшая из проблем, – отчеканил мужчина в очках, сидящий по правую руку от директора. Наверно, его заместитель.

– Ошибка? – возмутился я. – Это не было ошибкой, ублюдок нарочно налетел на меня!

– Пожалуйста, воздержитесь от сквернословий, – чопорно вставил кто-то из многочисленных собравшихся, чьего лица я даже не уловил за пеленой вскипающей злости.

– Вы вообще видели записи? – медленно поднялся на ноги, хотя тренерская рука предупреждающе потянула меня за рукав толстовки. Я отдернул свою и для опоры уперся кулаками в край блестящего лоском стола. – По-вашему, это я сделал что-то не так?

– Ответьте на один вопрос, Ник, – сказал де Ла Круа. – Как давно вы употребляете наркотики?

На конференц-зал обрушилась тишина.

Мой гнев застрял в горле вместе с соседствующим вздохом удивления. Я опустил глаза на Далтона, чей опешивший взгляд говорил громче слов. Он понятия не имел, откуда они узнали, но факт оставался фактом – конфиденциальность была нарушена.

– Что за чушь? – выпалил уже чуть менее уверенно.

Стены вокруг меня начали сжиматься, и даже чертово окно не помогало. Я снова ощутил отголоски той же беспомощности, что и два года назад. Все повторялось, словно блуждал в замкнутом лабиринте, то и дело натыкаясь на одни и те же повороты, которые никуда не вели.

– Присядьте, – покровительственно велел де Ла Круа.

Даже без его просьбы ноги подкосились, и тело само рухнуло в кресло.

– Вам есть что ответить, мистер Каллахан? – теперь уже спрашивал заместитель директора. Я поднял помутневший взгляд, сдерживая желчь.

– Это рецептурные препараты… – начал я.

– Входящие в группу опиатов, помимо которых в вашей крови было обнаружено и другое вещество, – закончил за меня выскочка, явно подлизывающий зад де Ла Круа.

В руке он держал черную папку, содержимое которой, судя по всему, было выцеплено из архива больницы, в которую я угодил, балансируя на грани передозировки. Я был почти уверен, что разглашение медицинской тайны попахивало нарушением закона, на что я не стал указывать, прекрасно понимая, что облажался в два раза сильней того, кто добыл для них эти сведения.

– Мистер Дойл, мистер де Ла Круа, уважаемый совет, – встрял тренер, – команда регулярно тестируется на предмет употребления запрещенных веществ, если бы Ник что-то принимал, мы бы первыми узнали.

Я всей душой обожал тренера Далтона, но он был столь же добр и самоотвержен, сколь наивен. Лично я знал примерно с десяток способов, чтобы обойти тест на наркотики, а если учесть мой ускоренный метаболизм и регулярные занятия спортом, то задача становилась еще проще.

– Ваши недавние анализы говорят нам обратное, мистер Каллахан, – подал голос сам де Ла Круа. – Также нам известно, что это не единичный случай, поскольку анонимный источник сообщил, что ваш уход из «Патриотов» вовсе не был вашим собственным решением. Это правда?

Кто бы это ни был, он сейчас должен открывать шампанское, ибо я уже чувствовал, как одной ногой погружаюсь в глубокую задницу.

– Вы опираетесь на слова якобы достоверного источника, которому даже не хватило духу прийти сюда и сказать это, глядя мне в лицо? – спросил я, хватаясь за любой шанс увести разговор в сторону.

– Есть подтвержденные факты, – снова встрял Дойл.

Мне пришлось схватиться за подлокотники, чтобы не вскочить с места и не размазать его лицо об пол. Ярость внутри вскипала все сильней, напряжение в мышцах усиливалось, а нога опять начала напоминать о себе, поскольку последний период детоксикации подразумевал полный отказ от обезболивающих, включая наружные препараты.

– Это какая-то ошибка, – возразил тренер.

– Ошибки нет и быть не может, мистер Далтон. Мы связались с руководством клуба в Бостоне, и они подтвердили, что мистер Каллахан был исключен за употребление наркотиков. Также мне известно, что вы привлекались за крайне агрессивное, я цитирую, поведение, – прозвучало в ответ. Затем прямо перед нами на стол шлепнулась папка, раскрытая на странице из моей незавидной жизненной хроники, где меня сфотографировали после того, как предъявили обвинение в нападении, зачитали права и отвезли в ближайший участок.

– Эта фотография была сделана задолго до того, как я попал в НФЛ.

Понятия не имел, как они раскопали все это дерьмо, которое гарантированно было похоронено под слоем денег, исключая любую возможность тюремного заключения и нападок со стороны прессы. Теперь вся правда выплыла на поверхность, и был только один человек, чьей власти хватило бы на подобный «подарок».

Взяв костыль и поднявшись, я окинул взглядом мужчин, что пялились на меня, как на хищного зверя, покинувшего свою клетку и готового броситься на них в любой момент. Было ясно, что, даже если нога полностью восстановится, а физиотерапия поможет мне вернуться к занятиям спортом, шансы на возвращение в команду потеряны. Снова отвергнутый, сброшенный с пьедестала величия Ник Каллахан, подумать только.

Я ухмыльнулся сам себе, чем вызвал замешательство у окружающих. Кажется, я возвращаюсь в Бостон.

* * *

– Ты ведь уже знаешь, что привело тебя сюда, Ник?

С начала приема доктор Коллинз почти не отводила пытливых глаз, за исключением моментов, когда что-то записывала в свой блокнот. Ее перьевая ручка скользила по бумаге, царапая поверхность. Дурацкие часы на стене издавали назойливое тиканье.

Я сжал и разжал кулаки, проводя языком по пересохшим губам. Мое здоровое колено подпрыгивало, обгоняя по скорости стук сердца.

– Я почти не сплю.

– Тебя тревожит нога? – Она сделала паузу, чтобы толкнуть в мою сторону одну из бутылок, стоящих на кофейном столике, разделяющем нас. Мы оба знали, что травма тут ни при чем. Но я предпочитал выдавать желаемое за действительное.

– Ага. – Не взял воду. Вместо нее мои руки повторяли одно и то же навязчивое движение. Сжимали. Разжимали.

– Ты расскажешь мне?

Преимущество моего терапевта заключалось в том, что даже если бы я молчал весь оставшийся прием, она не стала бы возражать. Но сегодня хотелось поболтать.

– Что бы вы сделали, док, если бы почувствовали необъяснимую жажду разрушения?

Та посмотрела на меня, сохраняя бесстрастное лицо.

– Саморазрушения?

Она намекала на мою зависимость.

– Нет. – Сжатие. Разжатие. – Речь о желании разрушить жизнь.

– Ты хочешь разрушить чужую жизнь?

– Больше всего на свете…

Она снова начала писать, и у меня дернулась челюсть от желания запустить что-нибудь в стену.

С момента прилета в Бостон три недели назад, я практически не смыкал глаз, все, за что держался – желание обрушить ад на голову человека, что снова и снова вторгался в мою жизнь, ломая ее до основания. Ди сказал бы, что я и сам неплохо с этим справляюсь, но теперь его здесь не было. Действие таблеток, что помогали мне сохранять бодрость и прогоняли тревогу, заканчивалось, я чувствовал, что снова вскипаю, и доктор Коллинз тоже это почувствовала. Она отложила ручку и поднялась, обходя диван и вставая по другую его сторону, создавая барьер.

– Знаешь, что отличает тебя от прочих моих пациентов?

Мне было интересно услышать ответ, учитывая, что это был лишь пятый сеанс, два из которых прошли в молчаливом созерцании обоев. Ди настоял на том, чтобы я получал психологическую помощь, впарив мне мозгоправа по рекомендации черт знает кого. Я решил, что это Сью ее посоветовала, и каково же было мое удивление, когда встретился с ней в коридоре приемной доктора Коллинз пару дней назад. Хотя, казалось, она была так же обескуражена моим появлением. Я согласился на терапию, зная, что Ди все равно не отвяжется, и, если факт копания в моем мозгу сделает его счастливым, так тому и быть. Я пошел на уступку также потому, что ясная голова прямо сейчас была нужна мне как никогда.

– Просветите меня. – Я расплылся в широченной улыбке, которая, по моему плану, должна была выбесить всегда спокойную женщину, но та лишь мягко кивнула в ответ.

– Ты думаешь, что достаточно плох для этого мира, в то время как другие убеждают себя и окружающих, что дело не в них и это мир к ним беспощадно жесток. Злость, что сидит под твоей кожей, – не более чем растерзанная рана, в которой ты продолжаешь ковыряться. – Она сделала паузу, опустив глаза на мои руки, я проследил за ее взглядом, уловив навязчивое движение дрожащих пальцев. – Ты хороший парень, Ник… как бы ни старался доказать обратное.

Я открыл рот, чтобы возразить, но она заткнула меня взмахом руки.

– Однажды ты поймешь, о чем я говорю, не спеши с этим. Все, что тебе нужно сделать, – перестать требовать от себя невозможного. Никто из нас не может вернуть потерянное в прошлом, и никто не знает, что будет завтра. Сосредоточься на сегодняшнем дне, пока этого будет достаточно.

Она замолчала, а я будто получил удар в лицо. Боль, что время от времени вспыхивала в ноге, теперь поселилась в сердце и продолжала разрастаться по всей грудной клетке, ломая ее изнутри. Я не хотел признавать, но слова доктора задели меня за живое. Если бы только мог отмотать все назад…

Часом спустя, выкурив два косяка и собравшись с духом, я стоял на углу у закрытой территории загородного поместья. Это было место, которое напоминало мне о вещах, заставляющих тело и душу кровоточить. Дом, стоящий на возвышении вдалеке, выглядел точно так же, как и десять лет назад. И я планировал забрать его себе. Вооруженная охрана у ворот, будто за этими стенами прятался по меньшей мере член конгресса, а не обычный престарелый магнат. Заметив меня, один из людей поднес руку к наушнику и, послушав приказ, отвел автомат в сторону, позволяя мне войти. Вот так просто.

Не было никакого желания созерцать прилегающую территорию, поэтому, прихрамывая, опираясь на костыль, я проследовал к дому. Даже успел запыхаться, но не останавливался, чтобы отдышаться, поднимаясь на крыльцо; моя рука сама потянулась к звонку. Вопреки ожиданиям дверь открыл не дворецкий. Мужчина, который стоял по ту сторону порога, на мгновение опешил, но быстро взял свое лицо под контроль, отчего короткий смешок вырвался из меня вместе с приветствием:

– Ну здравствуй, Карсон.

Глава 8
Ник

…Он сказал: придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; все будет разрушено.
(Лк. 21:5–6)

Сжимая дверную ручку, он стоял передо мной, облаченный в темно-серый костюм в тонкую полоску и очки для чтения. Это была та же версия моего отца, что и раньше, разве что в висках прибавилось седины, а пиджак еле держался, чтобы не лопнуть на животе. В остальном он ничуть не изменился, все так же глядя на меня с орлиным прищуром серо-голубых глаз, задрав крючковатый нос и гордо выпятив подбородок. Будто я только что вышел за дверь и позвонил в нее ради забавы, отвлекая его от более важных дел, чем подработка дворецким.

Несколько долгих минут Карсон не отрывал взгляда от моего лица. Если бы я был чуть более сентиментальным, то решил бы, что все эти годы он по мне скучал. Но тот человек, которого он выискивал в моих чертах, давно умер.

Лучше бы это был я.

В следующее мгновение выражение его лица снова стало безжизненно-сухим, словно он прочел мои мысли.

– Не ожидал? – спросил я с ехидством. – Думал, потребуется приложить больше усилий, чтобы притащить меня в Бостон?

Отец скорчил гримасу отвращения, как если бы ему на порог подкинули горящий пакет с дерьмом, но все же, бросив короткий взгляд на мой костыль, отступил в сторону, давая пройти.

До этого момента я не осознавал, насколько тяжело будет сделать шаг, который в действительности был огромным скачком назад. Но моя цель стоила того, чтобы прямо сейчас натянуть на лицо ублюдочное беззаботное выражение, поэтому с шутовской улыбкой преодолел себя и двинулся вперед, сокращая расстояние между собой и своим прошлым.

Запах красного дерева ударил в нос, погружая в воспоминания. В детстве я любил играть в пиратов, прыгая по резной лестнице длиной в три этажа, каждый из которых в моих глазах являлся вражеским владением, тогда как мне предстояло захватить их, кровожадно размахивая деревянным мечом. Ирония ситуации заключалась в том, что теперь я пришел, чтобы провернуть то же самое, но на этот раз был достаточно силен, чтобы получить желаемое не прибегая к оружию.

Тихие шаги приближались, пока я, остановившись посреди фойе, смотрел на потускневшие стены некогда роскошного особняка. Отец встал рядом, изучая пространство с такой внимательностью, словно только сейчас в его плотном графике нашлось достаточно времени, чтобы оглядеться.

– Дела у тебя, как я вижу, идут неважно, – заметил я без сарказма.

На самом деле даже удивляло, как быстро дом пришел в запустение. Он никогда не был уютным семейным пристанищем, но раньше здесь хотя бы было достаточно персонала, чтобы успевать протирать пыль еще до того, как она осядет на поверхностях. Шумные вечеринки, реки из дорогих напитков и бесконечные деловые сделки – все это куда-то исчезло.

– Будто твои лучше, – отец не удостоил меня новым взглядом, шествуя в гостиную первого этажа. Пришлось взять себя в руки, чтобы не врезать ему костылем, а просто поковылять следом.

– Что, никакой охраны? – здесь было на удивление пусто. В старом камине полыхал огонь, треск от которого был единственным звуком, нарушающим тишину.

Карсон остановился у бара в углу, наливая себе напиток. Естественно, он не предложил ни капли жидкой храбрости долгожданному гостю. Я опустился на кожаный диван, и сиденье подо мной издало жалобный скрип. Отец обернулся, изучая меня бесстрастным взглядом, но затем уголок его рта пополз вверх, придавая морщинистому лицу хищный оскал.

– Ты – бестолковый щенок, который не в состоянии даже нагнуться, чтобы завязать шнурки, – усмехнулся он. – Телохранители мне ни к чему. И давай посмотрим правде в глаза, мальчик: то, за чем ты приехал, слишком желанно для тебя, чтобы бросать мне вызов.

Я стиснул зубы, выдыхая через нос так глубоко, насколько позволяли легкие. Отец знал, что я не уйду, а я знал, что если посмею, то последствия будут в сотню раз хуже, чем то, что уже случилось. Сделав над собой усилие, я на мгновение закрыл глаза и поклялся не показывать ни малейшего признака слабости. Когда-то очень давно в этом доме был негласный девиз «слабаки умирают первыми», и если уж выбирать из нас двоих, этим человеком стану не я.

– Ладно, довольно церемоний. Что тебе нужно? – хотя это я пришел сюда, мы оба знали, кто в действительности сделал первый ход – прямо сейчас фигуры в этой партии встали на позицию, которую просчитал отец.

Он отхлебнул виски, перекатывая его на языке, и с видом настоящего короля подошел ближе, нарочно не садясь на диван напротив. Всегда на голову выше, на удар быстрей и на кусок сердца безжалостней.

– Я слишком долго позволял тебе играться в игрушки и порочить фамилию предков на потеху тупым фанатам. Пришло время взять на себя ответственность, мальчик.

Снова это обращение. Пришлось сжать переносицу двумя пальцами, чтобы не размозжить его череп голыми руками. Точно не знаю, насколько моих сил хватило бы, учитывая, что в последнее время я не просто потерял форму, но и лишился былой координации и реакции из-за затуманивших мозги препаратов.

Ди взял с меня обещание, что я не нарушу регламент врачей, но он упустил тот факт, что список не включал в себя ксанакс[9]. А мне, видит бог, сейчас не помешала бы щедрая доза спокойствия.

– Чего ты хочешь? – выдавил я сквозь зубы, глядя на него снизу вверх.

– Твое место здесь. Компания нуждается в преемнике, – казалось, слова давались ему с огромным трудом, но, как я успел заметить, наши желания, к сожалению или счастью, почти совпадали.

Я ожидал, что весь этот рейд на мою задницу лишь для того, чтобы упечь меня в реабилитационный центр или еще какое-нибудь место, откуда не смог бы напоминать отцу о своем ничтожном существовании, но теперь окончательно запутался в его мотивах. Вместо наказания он махал прямо перед моим носом тем, что когда-то было даже желанней футбола, а я никак не мог разгадать, что скрывается за этой его игрой.

– Что случилось с тем, что я жалкий выродок, недостойный работать даже уборщиком в твоей империи? – цитата была не дословной, но очень приближенной к словам, что он бросил мне несколько лет назад.

Снова это проклятая ухмылка.

– Не притворяйся, что расстроен. Ты все еще тот же сосунок, что спустил половину трастового фонда на свою дурь, когда некоторые из нас впахивали не покладая рук, чтобы сохранить наследие. Ты заплатишь свою цену, если хочешь вернуть свои акции, – отец сделал паузу. – И этот дом.

Дом. Вот что было действительно достойно моего внимания. Он принадлежал моей матери и перешел к отцу после ее смерти; когда-то давно я поклялся, что вытравлю Карсона отсюда как назойливого таракана. Но, как и в случае с этими ползучими тварями, сделать это будет не так просто, поскольку Карсон наверняка продолжил бы шевелиться, даже если его лишить головы.

– И что, ты просто отдашь мне все? Какое у тебя условие? Я должен продать своего первенца? Может быть, нацедить в твой бокал немного крови? – Я знал, что есть какое-то «но», и что-то подсказывало, что не был готов его услышать.

– Не дерзи мне, мальчик! – рявкнул отец, с грохотом опуская пустой стакан на кофейный стол между нами.

Пульсация в колене заставила меня нервно заерзать, что вызвало у отца новую улыбку. Он любил пробуждать в людях дискомфорт, получая от этого какую-то дозу извращенного удовольствия. Все детство я съеживался под гнетом его взгляда, зная, что ничего хорошего за ним не последует. Теперь же, уже не являясь тем маленьким мальчиком, приходил в неистовство и чувствовал прилив злобы, выдерживая напор стальных глаз.

– Чего ты хочешь? – снова спросил, теряя терпение.

Чтобы я пресмыкался, мечтая получить желаемое, и тогда, в самый последний момент, он отдернет руку со своим подношением, а я снова останусь ни с чем.

– Ты получишь свое место в компании, если выполнишь одно крохотное условие, – отец пока так и не уточнил какое, продолжая: – А затем, через год беспрекословного соблюдения контракта с твоей стороны, я перепишу дом на твое имя.

– Мне даром не нужна компания, и я все еще ожидаю ту часть, в которой ты потребуешь мои внутренности на свой обеденный стол, – съязвил я, цепляясь за жалкую попытку уколоть его. Если мне и предстояло услышать гадкий замысел, то хотя бы сделаю это с улыбкой на лице.

– Брак, – одно слово, слетевшее с бесцветных губ отца, и весь мой мир перевернулся с ног на голову.

– Брак? – переспросил, хватаясь за костыль, чтобы подняться, но Карсон шагнул вперед, ногой отпинывая его в сторону. Я завис в воздухе на секунду, после чего мне пришлось опуститься обратно на свое место.

– Я не закончил, прояви уважение. – Он еще выше поднял подбородок, будто только что не выбил мою опору в прямом и переносном смысле.

– Союз с дочерью Гордона. Как только ей исполнится двадцать один год, она унаследует долю акций Аттвудов по завещанию своего деда. Ты убедишь ее отказаться от них в мою пользу, а я выполню свою часть договора. Таким образом, у меня будет контрольный пакет. Далее ты можешь избавиться от девушки, как от ненужного мусора, или оставить ее себе, мне плевать, – цинично отчеканил он.

Так же как ты избавился от мамы.

Я опешил. Должно быть, марихуана, что скурил перед тем, как прийти сюда, оказалась крепче, чем думал, и все это было не более чем сюрреалистичной галлюцинацией.

– Альянс с Аттвудами? Ты рехнулся? – На мои слова отец вслух зарычал, но после замолк и больше не издал ни звука, возвращаясь к бару.

Пока он наполнял свой бокал, я пытался осмыслить все сказанное. Каллаханы и Аттвуды были старейшими партнерами, но также и врагами в многолетней холодной войне. Гордон Аттвуд и мой отец тянули на себя крохотное одеяло, стоя по разные его концы, и всякий раз, когда они это делали, неизменно страдали люди.

– Мне нужен контрольный пакет, тебе нужен дом. Соглашайся или проваливай к чертям! – Я знал, что он блефует, ведь без меня, вероятней всего, у него не было и шанса заполучить компанию, а без этой сделки мне не видать дома, так что мы были нужны друг другу. Если, конечно, отец не решит откинуться в ближайшее время.

– С чего ты взял, что Аттвуд пойдет на это? – не то чтобы я сам давал какое-то согласие.

– У него нет выбора. Гордон подписал соглашение задолго до того, как девчонка научилась подтирать свои сопли. Поразительно, на что только не пойдет человек ради желания не быть съеденным.

Дьявол.

Я поморщился от отвращения.

– Только не говори, что вы провернули какое-то извращенное дерьмо в духе средневековья, поставив на кон будущее ребенка, – было тошно даже подумать об этом, не то чтобы произнести вслух. Отец не удостоил меня ответом, поэтому оставалось лишь откинуться на спинку дивана, закрыв глаза. – Вы оба просто больные.

Сильная усталость накатила волной, не давая разомкнуть свинцовые веки. Казалось, даже воздух в комнате стал гуще, пропитавшись ядом отчаяния и горьких слов. В голове не укладывалось, насколько жадными до власти и денег оказались наши отцы, что в них не осталось ни капли человечности, всю ее, подобно прожорливой черной дыре, поглотили алчность и жестокость.

Я никогда не питал иллюзий о мире, в котором родился и рос, но каждая новая затея Карсона приводила меня в ужас, заставляя волосы на затылке становиться дыбом. И я также знал, что его брак с моей покойной матерью не был божьим благословением. Это было проклятие ее существования, нити от которого по сей день тянулись в мир живых сквозь землю ее могилы. Я покачал головой, отчаянно стряхивая с себя пелену страдания и вновь надевая на лицо маску беспечности.

– Много лет назад отец Аттвуда серьезно заболел, и Гордону пришлось занять его место, после чего на его предприятиях начались проблемы, так как он слишком поздно втянулся в бизнес. Гордон попросил меня о помощи, и я согласился, но он оказался не так прост. Когда мои юристы поймали его на крупной махинации, а на горизонте замаячили тюрьма и дурная слава, я дал ему выбор – расплата или слияние. Так или иначе, компания должна была стать общей собственностью. Я не безмозглый болван, и мне нужны были любые возможные гарантии, поэтому предложил добавить соглашение, что было составлено десять лет назад, – рассеял тишину отец. Я не хотел слушать, но будто прирос к дивану, мучая себя новыми фактами. – По договоренности наши дети должны заключить брак с момента, как девушке исполнится восемнадцать, и до достижения ею возраста в двадцать один год, что означало бы, что «Каллахан и Аттвуд» гарантированно останется в семье.

– Всего восемнадцать? – перебил я, возвращаясь в памяти в прошлое и проводя свои подсчеты. Сейчас ей не больше двадцати, и этот факт немного ослаблял путы в моей груди, хотя сама ситуация менее скверной не становилась.

Карсон все просчитал и вместо обычного инвестирования обезопасил себя на далекое будущее вперед, учитывая риски возможного банкротства и потери своих сбережений. Что, в сущности, и происходило, судя по состоянию дома и надежно скрытой нервозности отца. Теперь он желал добыть новый кусок компании и удержаться на плаву путем лишения Оливии ее части акций, которые семья Аттвудов уж точно не отдала бы просто так. Вот для чего нужно было то соглашение. Расчетливый ублюдок.

– Я бы не посвящал тебя в это, но, как ты знаешь, – продолжил Карсон, расхаживая передо мной с беззаботным видом, который, надо сказать, внушал сомнение в его адекватности. Он говорил так, будто торговал леденцами, а не живыми людьми, – ситуация изменилась. Поэтому, как второй мой наследник, ты женишься на дочери Аттвуда.

– Ситуация изменилась? – не выдержал я, резко переходя на крик. – Серьезно, отец? ДЭМИЕН, БЛЯДЬ, МЕРТВ!

Я впервые за два года сказал это, и мое сердце буквально разорвалось от собственных слов. Что за чудовище стояло передо мной, строя планы на будущее в своих золотых небоскребах и так бездушно говоря об изменении ситуации, когда тело его ребенка находилось в шести футах под землей?

– Оставь свою скорбь сейчас, мальчик. Ты даже не пришел на похороны.

Будто получив удар, я отшатнулся.

Мне нечего было ответить. Трагедия, что унесла жизнь моего брата, сломала нас в сотню раз сильней, чем гребаный Хадсон Коэн, лишивший меня возможности прямо стоять на ногах. Тогда я прибег к единственному средству, которое могло помочь забыть и не чувствовать той боли, что ежедневно вонзала в меня свои когти. Когда вышел из своего кокона забвения, мысль о брате стала чем-то туманным и странно-нереальным. Дэмиен был всем, что удерживало меня в здравом уме после смерти матери, а потом он ушел, оставив после себя незарастающую рану в груди, глубочайшее чувство скорби и вину, которая не давала мне спать по ночам.

Ты сбежал из этого ада, братишка, а я все еще здесь, пожираемый пламенем.

Чувство бессилия и осколки воспоминаний вывернули меня наизнанку, у меня не осталось ярости, чтобы вести противостояние с отцом, поэтому, несмотря на унижение, я опустился на пол и практически пополз к тому месту, где лежал мой костыль. Мне нужна была физиотерапия, чтобы снова свободно двигаться, если хотел быть достаточно сильным для этой борьбы.

Добравшись до пункта назначения, я сел и, нашарив в кармане фишку, выудил ее, повертев в пальцах и ощутив внезапный прилив бодрости. Подняв себя в вертикальное положение, бросил полный ненависти взгляд на отца. Хотелось, чтобы в моих глазах он прочитал свое будущее, в котором его наследие не будет таким уж прекрасным, как он себе нафантазировал. Я стану троянским конем, что сломает его стены изнутри и обрушит их ему на голову, нужно лишь найти ту самую ахиллесову пяту, которая будет катализатором крушения империи Карсона Каллахана.

– Я сделаю это, – все, что смог произнести на данный момент.

Отец недоверчиво наклонил голову вбок, анализируя мое лицо, выискивая в нем признаки неподчинения и вранья. Их не было, потому что я намеревался пойти на эту жертву, надеясь, что мне хватит сил и жестокости обернуть ситуацию в свою пользу.

Получив одобрительный кивок, я повернулся и захромал к двери.

– Завтра в полдень жду тебя в офисе, нам нужно подготовиться, – донеслось мне вслед.

На этот раз я был тем, кто не ответил. Мысленно кивнул сам себе. Мне действительно нужно подготовиться.

Глава 9
Оливия

…кровь Его на нас и на детях наших.
Мф (27:25)

Несмотря на все усилия со стороны отца по превращению меня в марионетку, была одна вещь, которую у меня не могли отнять, – решимость. Я твердо верила, что однажды вырвусь отсюда. Бывали дни, когда, утопая в учебниках, сидя в университетской библиотеке, я мечтала сбежать за границу. Могла бы стать танцовщицей какого-нибудь кабаре, хотя сгодился бы любой захолустный танцевальный зал, где мои ноги могли бы свободно двигаться, подальше от укоризненного взгляда родителя.

Мама продолжала заверять, что он делает это для моего блага, а я все больше убеждалась в необъятности ее лицемерия. Керри злилась, осыпая моего отца ругательствами, главным из которых было «Dryshite»[10], угрожая нагрянуть и, выражаясь на ее языке, «поставить чертов дом крышей вниз». Я боялась даже представить, как бы взбесился отец, пожалуй моя ирландская подруга к нам на порог, поэтому, будучи пацифистом, умоляла ее притормозить, пока что-нибудь не придумаю.

Тем более всю последнюю неделю отец был мало похож на себя: приходил поздно, засиживался в кабинете, выкуривая по три сигары за вечер, а потом выходил с покрасневшими глазами и растрепанными волосами, словно никак не мог найти какое-то решение. И лезть под руку я категорически отказывалась. С того странного вечера мы почти не общались и с мамой, которая иногда бросала в мою сторону сочувственные взгляды, многозначительно вздыхая.

Может быть, мы все единовременно рехнулись.

В свой долгожданный выходной я бесцельно слонялась по саду за домом, кружась на кончиках пальцев ног вокруг пруда. Апрельское солнце нагревало тело, делая мою кожу липкой под узкими серыми штанами для йоги и тонким лавандовым свитером, натянутым поверх белой майки. Я представляла себя балериной, хотя ничего не смыслила в балете, лишь знала пару движений и могла, пусть и нелепо, снова и снова воспроизводить их вдалеке от пытливых глаз домочадцев.

Мое тело кружилось и кружилось, а вместе с ним и голова, амплитуда вращений нарастала, и я осознала, что не смогу остановиться, слишком поздно, когда ноги уже запутались друг за друга. На периферии зрения выросла фигура, напомнив мне про Роуэна, который намертво приклеился ко мне в последние несколько недель и прямо сейчас, видимо, наблюдал мое фееричное падение на траву. Я не подняла головы, бросая вызов его всегда суровому неодобрительному взгляду и продолжая хохотать над собой, стоя на четвереньках у кромки воды. Живот сжимался спазмами до колик, а я все никак не могла перестать смеяться над своей неуклюжестью. Постепенно хохот превратился в истерику, в которую выплеснула все накопившиеся за долгое время эмоции.

– Недурно, – вслед за комментарием послышались ритмичные хлопки. Тело моментально сковало льдом.

Нет-нет-нет. Этого не может быть.

Все еще стоя в позе собаки, я зажмурилась и взмолилась всем богам мира, чтобы земля поглотила мое тело, не оставив даже крохотного упоминания о том, что Оливия Аттвуд некогда существовала.

Пожалуйста, пусть это окажется иллюзией моего больного разума.

Я подняла голову. Все выглядело вполне реально. У меня не было сил подняться, поэтому оттолкнулась от земли слабыми руками, привстав на колени, и снова закрыла глаза, зная, что он пристально наблюдает за рождением приступа паники, уже сотрясающего мои конечности.

Даже не глядя на него, я могла по памяти воспроизвести лицо человека, что был героем моих самых ярких снов и монстром самых страшных кошмаров. Того, кто стоял в десяти ярдах от меня и сверкал белоснежной улыбкой, склонив голову. Я помнила все грубые линии в мельчайших деталях: эти темные волосы, вечно нахмуренные брови и острые скулы, квадратную челюсть и глаза цвета штормовых волн и грозы. Когда-то прямой нос, который теперь искривляла горбинка и пересекал тонкий белый шрам.

Что бы ни случилось, он это заслужил.

Мне потребовалась не одна минута, чтобы снова начать дышать и не развалиться на части посреди лужайки. Я наконец взяла себя в руки и поднялась на ноги, взглянув в лицо Доминика Каллахана. Только теперь все звали его просто Ником.

– Привет? – Его приветствие больше походило на вопрос. Но этот голос.

Мои внутренности из желе превратились в сталь, а если бы не журчание воды и приближающиеся голоса, то я бы расслышала скрип собственных зубов. Всего на мгновение недобрая усмешка промелькнула на лице парня, уступив место новой приветливой улыбке.

– Какого черта ты тут делаешь? – стиснув зубы, спросила я. Мне стоило огромных усилий не вцепиться ему в лицо ногтями.

– Малышка Ливи научилась ругаться, – восхищенно присвистнул Доминик.

Сюрприз, придурок. Спасибо Керри и ее урокам общения с проходимцами, посещающими наше шоу.

Я задавалась вопросом, в какой из прошлых жизней умудрилась так облажаться, что в этой меня снова и снова швыряло с небес на землю. Чем заслужила такое пристальное внимание неудачи и когда это все закончится?

К моему большому облегчению, родители вышли на задний двор в сопровождении Карсона Каллахана и все внимание переключилось на него. Этот мужчина до чертиков пугал меня с тех самых пор, как десять лет назад чуть не убил отца прямо на моих глазах. Я понятия не имела, что случилось тем вечером, но спустя годы усвоила, что в нашем мире дела чаще всего вершатся благодаря применению силы. Отец Доминика всегда был одним из самых могущественных людей Бостона, в то время как мой бестолковым бараном плелся за ним по пятам, то откусывая части от общего бизнеса, то получая дубинкой за воровство.

Я презирала их обоих, хотя своего отца в меньшей степени, но это не меняло того факта, что оба мужчины наживались на истязании и убийстве животных, финансовых махинациях и бог пойми чем еще, во что я даже не хотела вникать. Всякий раз, расплачиваясь за кофе в «Старбаксе», клялась, что найду способ зарабатывать честным путем, ненавидя себя даже больше, чем все, за что они ратовали.

Несмотря на яркое солнце, тени на заднем дворе сгущались, а взгляды родителей и пары внезапно нагрянувших Каллаханов были прикованы ко мне, отчего сделалось еще больше не по себе. Это странное сборище могло означать только одно – теперь меня точно заставят работать в компании. Холодный пот заструился по спине, вызывая озноб.

– Что происходит? – обратилась я к отцу, старательно игнорируя пристальный взгляд серо-синих глаз и свое желание пнуть Доминика ногой в пах.

– Думаю, нам лучше зайти в дом, – кротко проговорила мама, стоя за спиной отца и держась за подол его пиджака, как утопающий держится за спасательный круг.

– Поговорим в кабинете, – выдохнул отец, а его взгляд, брошенный в сторону мистера Каллахана, будто пообещал что-то зловещее и жестокое.

Боже.

Внутренности скрутило тугим узлом, пока я наблюдала за двумя мужчинами, поодаль друг от друга направляющимися в сторону дома. Мама семенила следом за отцом, и только один человек ненадолго задержался у пруда. Он все еще смотрел на меня, оценивая реакцию на его внезапное появление. Но я не была бы собой, если бы снова позволила ему прочитать на моем лице хотя бы одну эмоцию, кроме всепоглощающей злости.

Гордо вздернув подбородок, обогнула Доминика и пошла за родителями, чтобы узнать, в чем дело и почему в некогда пустом доме в одночасье стало так многолюдно. Чувствовала, как упрямые глаза таращатся мне в спину, изо всех сил стараясь не вскинуть руку с красноречивым жестом в виде среднего пальца. Мои шаги были тверды, но вот цунами в душе сметало часть фундамента той решимости, с которой я вышла в сад каких-то сорок минут назад.

* * *

Кабинет отца был, пожалуй, худшим выбором места для того, чтобы сбавить градус напряжения между собравшимися. Глава нашей семьи сидел за столом, вертя в руках незажженную сигару. Мы с мамой присели на диван, и ее рука тут же нашла мою, сжимая крепче тисков. Я обеспокоенно посмотрела на женщину, чей рот нервно подергивался, а взгляд был прикован к полу. Она никогда не была королевой драмы, но сейчас выглядела так, будто репетировала истерику перед полномасштабной киношной сценой.

Каллаханы уселись в скромные кресла для посетителей, но словно заполнили собой все тесное пространство кабинета, подобно истинным его владельцам держась величаво и царственно, если не считать подлокотного костыля, прислоненного к левой ноге Доминика, и шины, натянутой поверх брюк.

– Итак, – мой голос звучал слабее, чем хотелось бы. – Кто-нибудь наконец объяснит, что происходит?

Рука мамы сжималась сильней, до тех пор пока мои пальцы не посинели от нарушенного кровообращения. Если это был сигнал, чтобы я заткнулась, то следовало начать разговор с чего-то более впечатляющего, чем тихое молчание, или хотя бы предупредить меня о том, что сюда завалится предмет моей подростковой одержимости под руку со своим отцом.

– Мы с твоим отцом как раз собирались сообщить важную новость, – начал мистер Каллахан. Из всех присутствующих он выглядел самым довольным, заставляя меня напрячься и податься вперед в ожидании следующих слов. – Много лет назад мы подписали одно соглашение, которое должно вступить в силу незамедлительно.

Его речь оборвалась, но понимания у меня не прибавилось, поэтому в поисках ответа взглянула на отца, чье лицо в полумраке кабинета выглядело почти серым. Мрачные синяки усталости залегли на складках осунувшегося за неделю лица. Теперь было ясно, что заставило его изводить себя: он боялся за свой драгоценный бизнес или вроде того. Но, даже если компания была почти что общей, я не собиралась работать на Каллаханов.

– И что мешает вам привести план в исполнение? – нетерпеливо спросила, чувствуя, как снова попадаю в ловушку нежелательного взгляда. Я поочередно посмотрела на мужчин, нарочно не задерживаясь на Доминике, но успела отметить его напряженную позу и мрачный вид, говорящий, что он тоже не в восторге от пребывания здесь.

– Сразу к делу, а она мне нравится, – хохотнул мистер Каллахан. – Честно сказать, абсолютно ничего не мешает, верно, старина? – обратился он к моему отцу.

Тот громко откашлялся, глядя на маму, и я почувствовала, как на наши сжатые ладони капают слезы.

– Оливия, – тихо прошептал отец, – мне жаль, что я был глупцом и сделал то, что когда-то посчитал верным. – Он выдержал паузу и наконец нашел в себе силы посмотреть на меня, чего не делал все последние семь дней. – Карсон и я заключили договор, целью которого было объединить наши ресурсы. Самым крепким из всех известных нам союзов являлся брак.

Да неужели? Большей чуши я, пожалуй, не слышала. Однако что-то подсказывало, что тропа, на которую мы ступали, была еще более ухабистой, чем казалось изначально, а меня и без того уже начинало укачивать.

– И говоря это, вы намекаете на… – хотела ли я слышать продолжение?

– Союз между тобой и моим сыном Дэмиеном должен был решить нашу проблему, – просто ответил мистер Я-Несу-Несусветную-Чушь.

– Но ведь… – начала было я.

– Его больше нет, – кивнул мистер Каллахан. От меня не ускользнуло, сколько сожаления было в его голосе, хотя мне сей факт не приносил облегчения, ведь по какой-то причине они все равно были здесь. Я встретилась глазами с Домиником, ожидая увидеть в них опровержение того, что пока еще не было озвучено.

Пожалуйста, скажи, что это не то, о чем я думаю.

Словно высеченное из камня, его лицо ничего не выражало, поэтому я сделала глубокий вдох, облизав пересохшие губы, и на секунду прикрыла глаза. Я давно уже привыкла к кошмарам, так что может сделать еще один, если в конечном итоге все равно проснусь?

– Я ожидаю, юная леди, что вы с моим вторым сыном вступите в брак не позднее наступления осени, – твердо проговорил Каллахан.

С его вторым сыном. Осень через пять месяцев. Это какой-то абсурд.

– Отец? – Я снова посмотрела на мужчину, что по какой-то неизвестной мне причине был тих, как мышь, и не рвался вышвырнуть наглецов из нашего дома. Он пялился на свои руки, будто в них были ответы.

– Прости, Лив, я сделал все, что было в моих силах, – отец покачал головой.

– Что ж, видимо, ты сделал недостаточно, – огрызнулась я.

– Соглашение было подписано задолго до того, как все полетело к чертям, я понятия не имел, что оно действительно вступит в силу.

Подавив панику, я встала на ноги и развернулась к матери лицом. Она все так же содрогалась, теперь выпустив мою руку из своих холодных пальцев. Алые капли засохшей краски на ее руках напоминали кровь.

– Мама? – Она подняла глаза на мою мольбу. – Они не могут этого сделать! В каком веке мы вообще живем? – взмолилась я, метнув ледяной взгляд в мистера Каллахана, чья улыбка больше походила на гротескную маску.

– Я предупреждал, – холодно заметил Доминик.

– Заткнись! – Я повернулась к нему. Чувства, которые испытывала, не имели ничего общего со злостью – это была ненависть в чистом виде. – Я бы не вышла за тебя, даже если бы это означало, что за моим отказом последует смерть.

1 Игрок, специализирующийся на приеме пасов.

2 Игрок линии нападения.

3 Многозадачные игроки, стоящие на позиции позади линии защиты.

4 Главные защитники, во время игры находятся справа и слева от квотербека.

5 Отсылка к названию футбольного клуба «Файр», в котором играет Ник, и аналогия с птицей феникс.

6 Игроки нападения; их основная задача – это набор ярдов в выносном нападении после получения вкладки от квотербека.

7 Вымышленный персонаж и главный герой серии фильмов «Миссия невыполнима».

8 Отсылка к известному мему.

9 Лекарственное средство. Оказывает анксиолитическое, седативное, снотворное, противосудорожное и центральное миорелаксирующее действие. Используется при тревожных состояниях, панических расстройствах и неврозах, сопровождающихся чувством тревоги, опасности, беспокойства, напряжения, ухудшением сна и раздражительностью.

10 Ирл. Этим словом называют кого-то унылого или скучного; может восприниматься как довольно серьезное оскорбление в Ирландии.

Продолжить чтение