Читать онлайн Избранные памятью воспоминания бесплатно
ГОРЕ
1
Мама умерла между тремя и четырьмя часа утра. Раньше считала, что это "час Быка"1. Когда-то давно мама о нем мне и рассказала. Мол, чаще всего люди умирают именно в это время. В интернете прочитала, что время смерти мамы называют "ведьминым часом"2. Какое совпадение! Ведь она одна из моих близких родственников скончалась в именно этот временной промежуток. Инфаркт у бабушки случился точно до часу ночи. Дедушка же ушел из жизни вечером. Общее у этих смертей – место. Мама, баба с дедом умерли дома. В одной и той же комнате. И только бабушку обнаружила не я, находилась в спальне, когда приехала скорая помощь. Никто не предполагал подобного трагического исхода того дня. Бабушка никогда не жаловалась на плохое самочувствие (во всяком случае, тринадцатилетняя я не помнила). С дедушкой другой случай. Он болел столько, сколько я его помнила. Тяжелое детство, проведенное в ссылке (его семья была репрессирована), подорвало дедушке здоровье. Перелом позвоночника, язвы, инфаркт… это малая часть того, что ему пришлось пережить. И не только ему, а всем, кто за ним ухаживал, ездил по больницам.
Дед, мама уходили медленно. С предсмертными хрипами. И оглушительной тишиной, выдавшей обе смерти.
Когда умерла мама, я отчетливо помню, что смотрела на часы. В голове была мысль: "Отмучилась, моя бедная, несчастная… Ей хотя бы больше не больно". Зато мне… сердце разрывалось от страданий, я давилась рыданиями. Отдала бы все на свете, чтобы мама жила! Это эгоистическое, но такое естественное желание. Сама мама уже несколько месяцев не хотела жить. Ее состояние стремительно ухудшалось. Сгорела она меньше, чем за год. Чуть более полугода понадобилось, чтобы превратить красивую сорокадвухлетнюю женщину в прикованную к постели, невероятно исхудавшую, не только физически, но и морально, почти (или совсем не почти) потерявшую собственную личность… К концу жизни она весила, наверное, максимум килограмм сорок. Вся истончилась.... Смотреть на маму было тяжко. Как и находить подбадривающие слова. Мы обе знали, что я врала. "Отпусти меня", – говорила иногда мама. "Не отпущу", – отвечала я. Не могла представить свою жизнь без нее!
Я всегда была маминой дочкой. Конечно, любила и дедушку с бабушкой. Но мама являлась особым, главным человеком в моей жизни. Она родила меня, едва сама вышла из детского возраста – в восемнадцать лет. Брак родителей по сути распался быстро, развелись официально они гораздо позже. Мама вернулась со мной маленькой к родителям, в двухкомнатную квартиру. Шли девяностые, трудные для страны годы. А для меня счастливые. Хотя мы жили бедно, я этого не понимала. Даже если и видела, что кто-то богаче, зависти не испытывала. Росла добрым, но очень стеснительным ребенком, мечтающим о дружбе, лучшей подруге. Чтобы все было как в книжках! Которые мне сначала читали мама с дедом, сама я долго не хотела учиться читать. Только первый класс заставил это сделать, угрозы оставить на второй год. Тогда то уж я разогналась! Читала взахлеб, книгу за книгой. И очень тонко все воспринимала. Слишком была ранимой. "Бемби"3 и "Кусака"4 до сих пор вспоминались с содроганием. Наверное, не пошло на пользу и отсутствие садика, слишком мало общалась с другими детьми до школы. Только на детской площадке, во дворе. Но к жизни в маленьком социуме я оказалась не готова. Ошеломительное действие произвела на меня школа! Кажется, я умудрилась в своё дебютное первое сентября ненадолго потеряться, сначала пошла не за тем классом. Это мне мама рассказала, сама помню только то, что и показали фотографии с того памятного дня – мой укоризненный взгляд, направленный в объектив фотоаппарата, недвусмысленно намекающий: "И куда это вы меня отправили? Зачем? Все же было неплохо до этой вашей школы…" Если бы не одноклассница, по счастливому совпадению жившая в соседнем подъезде, не уверена, удалось бы мне вообще в классе завести друзей. Или ходила бы как дикарка, желая общаться, но боясь. Та девочка, моя первая лучшая подружка, обладала веселым, легким характером, умела легко сходиться с людьми. Я дружила с теми же, с кем и она. Опережая события, скажу, что после того, как подруга переехала из города, собранная ею "ячейка" подруг распалась. Как-то все, кроме меня, ушли из той школы. Конечно, потом я научилась и сама заводить дружбу. Но, увы, навык ее сохранения мне не давался много лет. С кем-то я сама переставала общаться, утратив общность интересов, кто-то поступал так со мной. Недостижимой оказалась мечта о той самой, избранной судьбой, неповторимой лучшей подруге! Очень я переживала из-за этого. Этакая книжная идеализация сослужила мне дурную службу. Ведь не все встречают такого человека, к которому проникаются сильными дружескими чувствами. Дело везения, естественный отбор работает везде. И что же, если не получилось встретить такого человека, вовсе ни с кем не дружить?! Я не беру в расчет случаи, когда подсознательно чувствовала, что человек чужой, способен на подлость.
Мама занимала два места в моем сердце: свое и лучшей подруги. Я не любила большие компании, потому что там большинство часто попадало под влияние одного человека. Сама лидером становиться никогда не хотела. Потому как он должен вести за собой. А я не понимала, куда идти самой. Единственное влияние, чье признавала, уважала – это как раз мамино. Воспринимала ее изначально самой умной, лучше остальных разбирающейся в жизни. К тому же мама вела себя всегда очень уверенно. Отстаивала твердо свою позицию. Иногда в этом явно перебарщивая, устраивая скандалы. Я в такие моменты хотела провалиться под землю от смущения, сжаться в комочек, очутиться в другом месте… Неуверенность моя, стеснительность маме не нравились. "Добро должно быть с кулаками", – говорила она. Я соглашалась на словах, но во мне, домашнем и тепличном ребенке, этого боевого запала не было. Школа его тоже не раскрыла.
Я забывала, что мама старше всего на восемнадцать лет, а вся ее уверенность по большей части оказывалась напускной. Она так защищалась от мира, собственного страха. Не понимала, какую мама чувствовала уязвимость, страдала от неимения сильного мужского плеча рядом. До всего этого и множества еще другого я додумалась спустя большое количество времени. После ее смерти продолжила осознавать. Возраст и собственный опыт – учителя от Бога.
Хорошо помню, как вернулась домой из больницы, куда маму забрали на скорой помощи после маточного кровотечения. Сколько же было в туалете, коридоре, зале крови… немыслимое количество! Только об этом и думала, когда оттирала ее. А еще спрашивала: "Как это так, почему?" Усталость не давала тем мыслям продолжиться в более грубой форме.
С раннего детства я слышала ото всех, какая у меня красивая мама. Это чистая правда. Внешность мамы выделялась яркостью, женственностью. Наполненностью классической женской привлекательностью. А я родилась похожей на отца. Совсем не страшного мужчины, очень даже видного. Однако мужская и женская красота – понятия часто разные. Маме не нравилось, что я, ее единственный ребенок, пошла в отцовскую "породу". Но это вопрос к генам, которые так сошлись. Страшной меня не называли, да и я себя так никогда всерьез не чувствовала, чего нельзя сказать о переживаниях от отсутствия именно маминой красоты. Одно лишь сходство бросалось в глаза – это длинные волосы. Конечно, это не совсем то. Образом невозможно воссоздать чужие черты лица. Худобой в семье у нас отличались только мы с дедушкой. Наверное, я руководствовалась такой логикой: если у мамы, настоящей красавицы, жизнь пошла по одному известному месту, в любви не повезло, мне то, совершенно обычной, куда соваться, на что надеяться?!
Любят не за красоту лица, фигуры. Вроде бы я всегда это знала, тут дело, скорее, в отсутствии все той же уверенности в себе. Почему у кого-то этого качества предостаточно, а у другого сильная нехватка? Видимо, тот же естественный отбор… Чтобы не отсеяться, приходилось ежедневно перебарывать себя. В топе лидеров из самых неприятных чувств, что испытывала в жизни – это когда пользуются отсутствием у тебя уверенности. Люди это замечательно чувствуют. И я тоже умею. Прекрасно вижу "своих", чужую слабость. Надеюсь, никогда ей не пользовалась. Точно никогда не смеялась над белыми воронами. Если честно, я вообще не смешливая. А уж в компаниях… проще изобразить смешок, чем объяснять, чего такая серьезная.
Мама умерла в ночь на первое мая. Утром ее забрали в морг, хоронить собирались оттуда. Время до похорон тянулось медленно. Отсутствие мамы на ее привычной кровати давило на меня подобно приступу клаустрофобии и вызывало неконтролируемый поток слез. Душераздирающее – наиболее верное определение времени, проведенному первого мая в одиночестве. Спасибо подруге, Ольге, она со своей маленькой дочкой приехала поддержать меня. В квартиру я не приглашала, поскольку сама мечтала сбежать из нее. Хорошо, что возле дома у меня неплохая аллея для прогулок, растянувшаяся на четыре остановки общественного транспорта (хм, да, такая оценочная шкала расстояния). Пользуясь ей, мой дом находился на третьей отсечке, если считать в сторону не центра города, а Ленинского района. Там располагался крупный торговый центр, продуктовый рынок, а дальше следовала транспортная развязка многих маршрутов. В детстве мы с мамой часто ходили гулять к пруду с целыми тремя фонтанами! Купаться там запрещалось. Фонтаны включали в шесть часов, жителями района это воспринималось, наверное, как небольшое представление. Замечательная была достопримечательность в метрах шестисот от дома! Любила пруд всем сердцем. К сожалению, давно его нет. На этом месте теперь зимой каток, летом открытый бассейн. Хорошие платные развлечения. А в то первое мая, ставшее первым днем без мамы, мы с подругой ходили вперед и назад по аллее, сидели на лавочке перед детской площадкой, по которой весело лазила ее дочка. Погода была хорошая, теплая, солнечная. Словно насмешка над моей тоской. Но если бы она соответствовала, провести время на улице бы точно не получилось. Меня бы попросту смыло в бушующий океан из горьких соленых слез с привкусом насморка под темным грозовым небом. А я плохо плаваю… Тот день позволял гулять всего в одних джинсах и легкой водолазке. Подруга пережила такую же трагедию, ее мама тоже умерла от рака, только в чуть более старшем возрасте. Мы с Ольгой познакомились где-то за полтора года до маминой болезни. На работе. Довольно паршивой, но с хорошим коллективом. Видимо, ради общения я туда и ходила. Денег платили откровенно мало. И вдобавок их безбожно задерживали.
Первого мая я угощала подругу яблоками, которые взяла из дома. А она купила нам по шаурме. Кажется, это единственное, что я ела в тот день.
Второе мая не сохранилось в моей памяти. Только помню, что шел дождь. И я в основном сидела дома, принимала соболезнования по телефону, переписывалась. Запертая в четырех стенах, страданиях и боли… Сравнила бы тот день с темным листом – антиподом белого.
Третьего числа состоялись похороны. Приехал из другого города отец. Его тронули мои рыдания по телефону, которые я не могла сдерживать. И вид исхудавшей, истончившийся мамы в гробу тоже произвел на отца впечатление.
На ее последней табличке допустили ошибку! Я сразу обратила на это внимание. Написали, что маме сорок три, а не два. Прибавили год. "Господи, хоть бы это было правдой", – сказала я шепотом. Целый год! Это же огромное количество времени, которое мама бы еще прожила. Со мной! Триста шестьдесят пять дней… Лето, осень, зима, еще два месяца весны… сколько жизни… Будь табличка верной, эта отсрочку восприняла бы огромным счастьем.
Незадолго до смерти мама почти перестала есть. Чаще всего жевала что-то вкусное, а потом сплевывала в целлофановый пакет, который я перед ней держала. Особенно мне запомнилось это про мармелад. С трудом я уговаривала ее хоть что-то проглотить. Такое поведение возникло из-за проблемы с желудочно-кишечным трактом, диареи. Не усваивалась еда у мамы. Непоправимым ударом это стало для ее психики. Деликатная проблема – это если пару раз. А когда постоянно? Непрекращающийся кошмар! Например, только я убрала все последствия диареи, и ушла в магазин, радуясь такой смене обстановки. Звонок расстроенной, паникующей мамы застал меня при подходе к кассе, опять всё повторилось…
В моей семье всегда ставили живую елку. Не вспомню ни одного года без зеленой красавицы. Много лет мы ходили втроем: я, мама, дедушка. Затем вдвоем, несли елочку вместе. В последний мамин Новый год я пошла одна. Выбрала красивое, пышное, зеленое деревце, среднего размера. Тащила до дома одну остановку. Было тяжеловато, но это же ради мамы. И она дома тоже постаралась. Поменяла перегоревшую лампочку в спальне! Мама перед Новым годом еще не была лежачей больной, но уже мучилась от слабости. А тут требовалось встать на стул, прикладывать усилия! Выкрутить сгоревшую лампочку Ильича, вкрутить новую. Быстро у нее силы закончились, пожалела она о своем порыве. А я то поначалу обрадовалась, понадеевшись, вдруг так ей потихоньку делается лучше?
Елку купила сразу вместе с крестовиной, чтобы не мучаться установкой. Дедушка раньше ставил елку в ведро с песком. А мы с мамой при установке должны были держать елку прямо, не шелохнувшись. Ох, и переругивались между собой, конечно. Никакого негатива в душу те ссоры не приносили. Славное прошлое! Какие тогда казались важными сложности, выйти на хорошую отметку в четверти по алгебре? И неподдельное счастье, когда это получалось. "Все, четверка!" – вылетела я с таким радостным известием в холодный коридор школы к маме. Она очень обрадовалась! Сказала: "Молодец! Иду за фонариком". Это была вторая четверть, любимая, потому что перед Новым годом. На окнах школы появились снежинки, красота то какая! Я мечтала сильно о фонарике, получив его, прыгала, хлопала в ладони от восторга. Такое непритязательное по нынешним временам желание. Подобное было с лазером. Наш кот Марсик, который играть с человеком или какими-то мышками (бумажка на веревочке) не особо любил, просто обожал гоняться за "красной мухой". Искренне недоумевал, как же так, он ведь поймал лапками! Как "муха" выскользнула? Бежал дальше ловить.
Мне помогали с мамой. Финансово, своим присутствием. С сестрой и тетей у мамы отношения близостью не отличались. Много накопилось взаимных обид. Никаких дружных семейных посиделок давно не устраивали, не встречались даже на праздники. Но болезнь изменила многое. Узнав о ней, мама обратилась к оставшимся близким родственникам. И ни сестра, ни тетя не отказали в помощи. Ведь можно поступать благородно, правильно с человеком, даже не любя его. Не отказывать в помощи, когда эта возможность есть.
Сильно помогала мамина подруга, тетя Оля. Она жила с нами в одном доме, соседнем подъезде, двумя этажами выше моей первой недолгой лучшей подруги. Тетя Оля не помогала финансово, она помогала иначе. Подталкивала нас, особенно меня. Сподвигла добиться маме инвалидности, естественно, дали первую группу. Вместе со мной ходила в поликлинику, чтобы "поймать" заведующую. Требовалась справка о нетранспортабельности. "Как же так, еще молодая женщина, всего сорок два года", – покачала головой заведующая. Да. Все так. Справку получили с горьким осадком от чужого сожаления.
Еще тетя Оля приходила иногда помочь маме подняться выше на кровати, потому что больная постоянно сползала, нервничала из-за этого. Да, она очень исхудала, но все-таки весила больше тридцати килограмм. А мой вес в тот год колебался в районе сорока пяти. Если в течение дня я многократно помогала маме подниматься выше, мои слабые физически руки к вечеру просто отваливались. Еще тетя Оля находила для старой подруги и добрые слова. Я тоже старалась их говорить. Но иногда получалось только сдерживать злые, вызванные усталостью.
Помогали и несколько маминых подруг еще со школы. Осенью, когда состояние больной считалось сносным, а я регулярно ходила на работу, они приходили в гости. Приносили маме поесть, развлекали беседами. Такое щемящее душу чувство я испытала, заметив из окна автобуса маму! Она шла вместе с подругой детства по нашей аллейке. Подсознательно я чувствовала, что это последние относительно нормальные прогулки мамы на свежем воздухе. Словно я в том автобусе уезжала вперед, оставляя маму позади. Будущее и прошлое… Если бы это помогло обратить время вспять, развернула бы автобус! Попробовала бы, во всяком случае. Облик мамы с той прогулки крепко запечатлелся в памяти: коричневая легкая куртка, темные брюки, любимая прическа: она закалывала волосы наверх, но не полностью, чтобы они опускались ниже плеч.
Незадолго до смерти у мамы вечерами сильно поднималась температура из-за интоксикации. Мы ее сбивали. Забирая градусник, я часто не говорили точную температуру, называла меньшие цифры. Мол, там всего тридцать восемь. Не тридцать девять. После сбивания температуры маме становилось лучше. Она засыпала. А я поначалу все пыталась мысленно убедить ее болезнь уйти. Дать шанс поправиться. Или хотя бы временно отступить. Дать передышку. Хотя бы не мучить.
Ради мамы я, стеснительный человек, залезала без очереди в поликлинике. "Мне только спросить", – действительно волшебная фраза. Один раз мне нужно было срочно сходить к терапевту, а запись предложили только на следующую неделю. Все равно пошла тем вечером. Переступая через себя, вклинилась в начало очереди. Врачу сказала, что запись должна была быть. Иначе не принял бы. Неприятное самой поведение, а куда деваться? Мама ждала ответа любой ценой. Хоть какой-то помощи. Ее и так могли оказать только минимально. Большая болезнь порождала много побочных, едва мы присмиряли одну, проявлялась другая… Как гидра, сколько ни отрубали голов – симптомов, на смену им вырастали новые. Организм сыпался на глазах. Приходили терапевты и на дом. "Что вы хотите, это же рак", – читалось в их взглядах. Иногда говорилось прямым текстом. Нет, они не грубили, но от этого легче не становилось. Мы продолжали бороться с ветряными мельницами, строить башню, кубики которой постоянно обрушивала болезнь…
В больницу маму не хотели уже зимой брать. А она тогда еще ходила! Пускай уже плохо, но сама! Слегла окончательно она весной.
В марте маму забрали на скорой. Это случилось в ночь. Врач, наверное, пожалела маму, решила попробовать пристроить ее полежать в больницу. Я договорилась с санитарками, что они присмотрят за мамой, помогут переодеть памперс. Дала им денег, уехала домой на такси с чувством выполненного долга. Зашла в магазин возле дома, работающий круглосуточно. Несмотря на поздний час, все равно поразилась отсутствию людей. Впервые ведь ходила в магазин ночью. Очень непривычно не встречать никого между отделами с товарами. Мне понравилось. Было хорошо, спокойно по меркам того настоящего. Утром позвонили с известием, что маму выписывают. Недолго музыка играла. Деваться некуда, поехала забирать. Встретила в коридоре санитарку, с которой ночью разговаривала. Естественно, она от меня сразу отвернулась. Не винила ее. Человеку повезло, за просто так пришла денежная бумажка. Нечасто это в жизни происходит. Жалко, конечно, что за мой счет. Но того было уже не изменить (огромный список таких вещей! Не худший пункт).
Маме делали платные капельницы от интоксикации. Каждый раз их хватало на все меньший срок. Врач из платной скорой душевно общалась с мамой. Понятное дело, она не принимала страдания больной слишком уж близко к сердцу, но и равнодушием от нее не веяло. А стоили капельницы дорого. Зарплату мне задерживали… Какие же разные все-таки бывают люди! Я смотрела в красивые черные глаза начальницы, изображавшие сочувствие. До чего же ей было все равно.... У этой женщины годом ранее умер отец, тоже от рака. Но это как раз тот случай, когда сытый голодного не поймет. И начальница имела других родственников, семью. А у меня была только мама. Мое солнце. И оно мучительно гасло… А потом раз! И всё. Погасло. Не стало даже маленького холодного, не греющего лучика… Никого не стало из тех, кто меня растил, любил. Благодаря кому мой детство прошло счастливо.
2
"Здравствуйте, у меня умерла мама, что мне делать?" – с такими словами я позвонила в скорую. Да, не забыла поздороваться… Диспетчер заговорила после некоторой паузы. Что же, наверное, запомнила она то дежурство. А может, и нет. Специфика их работы подразумевает не только помощь. Смерть неизбежна, грустна. Когда не касается лично, то проходит по касательной, задевая лишь отдельные струны души.
