Читать онлайн Женщина в огне бесплатно

Lisa Barr

WOMAN ON FIRE

This edition published by arrangement with Massie & McQuilkin Literary Agents and Synopsis Literary Agency

Cover design by Andrea Guinn

Credit © Julie Kaplan Photography

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

«Захватывающий, острый и сексуальный триллер. Настоящее приключение к темной стороне искусства».
Яна Миа, KUDAGO

ЛИЗА БАРР

писательница

Лиза Барр – автор бестселлеров New York Times.

Она работала главным редактором в Today’s Chicago Woman и репортером в Chicago Sun-Times.

Ярким событием в своей журналистской карьере Лиза Барр считает освещение знаменитого рукопожатия Ицхака Рабина и Ясира Арафата, состоявшегося в присутствии Билла Клинтона в Белом доме.

Писательница живет в Чикаго с мужем и тремя дочерьми.

* * *

Перед вами художественное произведение. Все персонажи, места и события – плод воображения автора или используются исключительно в творческих целях. Все имена и сюжетные ходы в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, живыми или умершими, случайны.

* * *

Посвящается Дэвиду, Ноа, Майе, еще одной Майе и Иззи. Вы – моя жизнь.

Памяти моей любимой бабушки Рейчел – несгибаемому бойцу, Большой Медведице и шеф-повару «Хэвенс китчен». Твой голос до сих пор помогает выбрать верный курс.

* * *

Хорошие художники копируют, великие – крадут.
– Пабло Пикассо

Можно целую неделю смотреть на картину, а потом ни разу о ней не вспомнить. А можно мельком увидеть то, что не забудешь до конца своих дней.
– Жоан Миро

Пролог

Художественная ярмарка «Арт-Базель», Майами

Краем глаза Джулс отмечает устремленный на нее пристальный взгляд темно-серых глаз. Четко очерченные брови нахмурены, ее рассматривают, словно какую-нибудь картину. Сердце начинает биться быстрее, Джулс слегка поворачивается, чтобы женщине было лучше видно, и тут же напоминает себе: «Осторожнее». Каждое движение необходимо тщательно просчитывать.

Она долго готовилась к этому моменту, изучила предпочтения Марго де Лоран и теперь знает ее вкус и стиль лучше своего собственного. К образу для сегодняшнего вечера Джулс подошла основательно. Эрудированная журналистка исчезла, ее место заняла элегантная и соблазнительная девушка. Непокорные каштановые кудри уложены и струятся мягкими волнами. Очки в черепаховой оправе заменили контактные линзы. На Джулс малиновое платье от «Эрвэ Леже», плотно облегающее фигуру – все изгибы, которые она всю жизнь усиленно прятала под мешковатыми свитерами, одно плечо обнажено. Наряд принесли вместе с запиской: «Наденешь это». Так и просится добавить: «Иначе…»

Впрочем, отправитель не в курсе, что Джулс опережает его на шаг.

К платью прилагались туфли от «Аники Баум» на десятисантиметровой шпильке. Вполне ожидаемо. На «Арт-Базель» главное не искусство, а обувь. Она расскажет всю правду: кто ты на самом деле и что можешь себе позволить, создаешь ли видимость богатства или стоишь внимания. Если у тебя билет на однократное посещение ярмарки стоимостью пятьдесят долларов – считай, ты никто. Обладатели многоразового ВИП-пропуска знакомы с важными шишками. А у Джулс и вовсе заветная элитная малиновая карта – круче некуда. «Детали решают все, – сказали ей несколько месяцев назад, когда расследование только началось. – Марго де Лоран – одна из самых известных галеристов в мире. Не учтешь все мелочи – вылетишь из игры».

Марго не отрывает взгляда от Джулс. На блестящих темно-красных губах появляется обольстительная улыбка. Вот только девушка хорошо знает: это не демонстрация желания, а проявление самоконтроля. Марго ставит бокал с недопитым шампанским на поднос проходящего мимо официанта, берет два полных фужера и поднимает один, продолжая смотреть на Джулс. Намекает, что на карту поставлено больше, чем можно подумать. В конце концов, это вечер Марго, самое престижное мероприятие в Майами, где можно и на других посмотреть, и себя показать. Мадемуазель де Лоран ожидает, что Джулс станет играть отведенную ей роль.

Ярмарка, которую спонсируют компания «Моет-Хенесси и Луи Виттон» и крупнейший швейцарский холдинг «Ю-Би-Эс», – эксклюзивное событие. Приглашения на помпезную демонстрацию достижений как уже известных, так и только начинающих художников вручаются лично. Среди гостей самые влиятельные и знаменитые люди, наркоторговцы и политики, светские львы и те, кто занимает видное положение в обществе, критики и коллекционеры. Они бродят по двору особняка Версаче, ныне известному как вилла Каса Касуарина, и, скорее всего, задержатся здесь до рассвета. Цель Марго – не продать работы художников, а укрепить свой бренд и затмить конкурентов.

Мадемуазель де Лоран, одетая в весьма откровенное – почти до неприличия – блестящее платье-смокинг, наслаждается ролью королевы бала. Джулс противно даже смотреть на глубокое декольте, демонстрирующее высокую, покрытую загаром грудь. Все ненастоящее и безжизненное, как и сама Марго. Не более чем красивая картинка.

По коже Джулс бегут мурашки, когда мадемуазель де Лоран направляется прямиком к ней. «Ты должна выглядеть спокойной и уверенной», – напоминает она себе. Другого шанса не будет. Ставки сделаны. Джулс бросает взгляд на другой конец двора и отыскивает в толпе гостей Адама. Его окружили журналисты, обсуждают последние работы. Парень пока ее не видит, даже не подозревает, что она здесь. Как же он хорош собой. Слегка взлохмаченные волосы напоминают прически известных футболистов, на нем клубный пиджак – Адам их ненавидит. Куда комфортней он чувствует себя в рваных джинсах и футболке с изображением рок-группы, у него таких немало.

Джулс на секунду зажмуривается, стараясь не отвлекаться. Она должна защитить Адама – их всех – от Марго. Накатывает страх, она пытается совладать с эмоциями. Может ли кто-то чувствовать себя в безопасности рядом с этой стервой?

Джулс сжимает кулаки. Придется совершить невероятное, чтобы заманить Марго в ловушку и рассказать всем правду. Не то, что напишут о ней завтра в газетах, а то, что было на самом деле.

Марго дефилирует сквозь разряженную толпу, не обращая внимания на угодников, пытающихся привлечь ее внимание. Она решительно приближается к Джулс – словно пантера, готовящаяся совершить прыжок. Заискивающие гости, перемешавшиеся на площадке словно в диаграмме Венна, расступаются. Шелковое платье Марго касается оголенной кожи Джулс, у девушки перехватывает дыхание. Мадемуазель де Лоран так близко, что невольно приходится вдыхать сильный аромат ее духов, в котором нотки таитянской ванили переплелись с едва уловимым намеком на розу. Лимитированная серия «Империал меджести» № 1 от «Клайва Кристиана» входит в число самых дорогих парфюмов в мире. Об обязательных атрибутах Марго Джулс узнала из статьи в британской версии журнала «Вог».

– Выглядишь чудесно, – шепчет мадемуазель де Лоран ей на ухо. – Не забывай делать заметки.

И не успевает Джулс открыть рот, чтобы задать вопрос, как Марго целует ее. Приходится приложить огромные усилия, чтобы сдержаться и не начать отплевываться, пытаясь избавиться от вкуса сигарет и шампанского.

– И не суй свой нос куда не надо, – предупреждает мадемуазель де Лоран, всовывает ей в руку бокал шампанского «Рюинар» и плывет на другой конец двора.

Джулс поднимает глаза и натыкается на шокированный взгляд Адама. Парень ее заметил и видел поцелуй. У него отвисает челюсть, в глазах вопрос: «Какого черта?»

Она пытается сказать ему без слов: «Это не то, о чем ты подумал», потом смотрит по сторонам, собираясь смешаться с толпой гостей. Сейчас не время объясняться с Адамом…

Мадемуазель де Лоран поднимается на подиум, установленный рядом с богато декорированным фонтаном, который венчает голова Посейдона. Джулс чувствует, как бешено стучит сердце. Известный диджей выключает музыку, разговоры смолкают.

Марго обводит взглядом аудиторию – свое войско. Она наслаждается их лестью, откашливается и выжидает до тех пор, пока молчание не становится неловким. Играть и упиваться властью – в ее стиле. Все знают, что Марго де Лоран не может жить без внимания. Джулс изучает толпу: все глядят на владелицу сети известных галерей словно загипнотизированные. Хочется крикнуть: «Идиоты! Она же вас дурачит!»

Обстановка безупречна и продумана до мелочей, словно в сценарии к фильму. По всему богато украшенному дворику и на площадке перед бассейном среди гигантских ледяных скульптур и позолоченных подсвечников аккуратно размещены картины. Официанты все как на подбор – мускулистые молодые парни в обтягивающих черных джинсах и белых майках, они больше напоминают танцоров из стриптиз-группы «Чиппендейлс». Даже погода идеальна – непривычно теплая для зимнего вечера, с легким бризом, который дует словно по заказу. Все слишком хорошо. Джулс делает глубокий вдох. Что-то должно сорваться.

– Добрый вечер! Меня зовут Марго де Лоран, и я безумно рада, что вы пришли на наше мероприятие. – Ей даже не нужен микрофон. Глубокий голос разносится над толпой, британский акцент, намекающий на благородное происхождение, пафосно подчеркнут. – Мы в восемнадцатый раз открываем ярмарку «Арт-Базель». Сегодняшнее мероприятие для меня особенно важно: это не просто выставка художественных произведений, а нечто более личное. – Марго указывает на холст позади, накрытый тканью. Все взгляды устремляются туда. Мадемуазель де Лоран умело командует парадом. – Эта картина исчезла из нашей семейной коллекции восемьдесят лет назад. И вот… – Долгая пауза. Марго обводит взглядом забитый до отказа двор, затем поворачивается к стоящей рядом помощнице, с ног до головы одетой в черное. – Снимай.

Та одним движением сдергивает с полотна ткань. Джулс с ужасом взирает на огромный холст. Она шокирована: словно пришла в ресторан и узнала, что друзья устроили для нее вечеринку-сюрприз. Наверное, ей кажется, что Марго смотрит с подиума прямо на нее, и ядовитая улыбка превращается в ухмылку. Кровь шумит в ушах, девушка чувствует, что начинает закипать. У семейства де Лоран нет прав на эту картину!

«Лгунья!» – хочет крикнуть Джулс во весь голос. Однако горло сдавило и из него не вырывается ни звука. По спине струится пот. «Нет, не может быть!»

И все же холст на подиуме.

Раздаются аплодисменты – сначала робкие, затем оглушительные, словно любимая команда победила на Кубке мира. Лицо Джулс пылает, а руки ледяные, как будто тело разучилось регулировать температуру. Ее одурачили.

Марго наслаждается реакцией публики. Тяжелый взгляд снова останавливается на Джулс. Ледяная улыбка – не просто дань триумфу, а еще и свидетельство позорного провала противника.

Адам пытается пробраться к ней сквозь толпу. Джулс не успевает ничего предпринять: кто-то стучит по плечу. Она оборачивается. Перед ней молодая женщина с резкими чертами лица. На ней белое кожаное платье, настолько облегающее, что, похоже, его придется разрезать, чтобы снять. Дама стояла у входа в особняк, отмечая в списке прибывающих гостей. Непохоже, что это входит в ее обязанности.

– Следуйте за мной, – тихо командует женщина. Ну вот, началось. У Джулс подкашиваются ноги. Она смотрит на другой конец двора, но Адама уже не видно. Куда он делся? Голова кружится. «Думай! – приказывает она себе. – Думай!»

Интуиция подсказывает, что нужно бежать отсюда со всех ног, и вместе с тем ясно, что лучше делать как говорят. Иначе… Джулс не хочет даже знать, что произойдет в противном случае. Она идет за женщиной: сквозь почти незаметную боковую дверь, вниз по короткой узкой лестнице и дальше, в неизвестность. Внезапно чьи-то сильные мясистые руки выхватывают у нее сумочку и толкают на заднее сиденье ожидающего у дома автомобиля. Джулс даже не успевает понять, что произошло. Она оборачивается и сквозь тонированное стекло видит женщину в белом кожаном платье. Та стоит под пальмой, на лицо падают резкие тени.

Вдруг кто-то натягивает на голову Джулс мешок и связывает ей руки. Воздуха не хватает. Машина резко трогается, такое ощущение, будто голова сейчас оторвется. Джулс вжимается в кожаное сиденье. Почему она не ушла, не побежала и не позвала на помощь, пока была такая возможность? Разве ее жизнь и жизни близких стоят этой поганой картины?

За полтора года до ярмарки

* * *

Глава первая

Чикаго

Джулс выбирает одежду для собеседования: черные брюки, белая блузка, красные туфли без каблука. Совершенно не важно, что будущий начальник даже не подозревает о ее существовании и о том, что она скоро ворвется в его офис.

– Ты правда уверена, что правильно делаешь? – спрашивает мама, присаживаясь за кухонный стол. По дороге с работы Элизабет купила два кофе и пончики с посыпкой в заведении Стэна. – Скажу честно: если бы кто-нибудь пришел к нам без предварительной договоренности и начал клянчить работу, ему бы указали на дверь.

Мама весь день проторчала в суде и выглядит измученной. Они обе хватают по пончику – перед ужином нужно подкрепиться.

– Вообще-то, я пыталась с ним связаться по всем доступным каналам, но безрезультатно, – объясняет Джулс. – Ведь ты сама меня учила, что женщине порой приходится проявлять решимость.

Элизабет смеется, от ее усталой улыбки в кухне становится светлей.

– Верно. – Она кусает пончик и снимает пиджак, который сидит на ней как влитой. – Только к Дэну Мэнсфилду нельзя заявиться без приглашения. Кроме того, я слышала, что он козел.

– Правда? Кто так о нем отзывался?

– Стив. Дэн несколько раз брал у него интервью в связи с некоторыми крупными делами. И…

– Ух ты, твой начальник-козел обозвал Дэна Мэнсфилда козлом. Интересная картина получается. – Джулс засовывает в рот пончик с шоколадной пастой, наслаждаясь его ароматом.

– Точно! – смеется Элизабет. – Дурак дурака… Может, закажем пиццу, завалимся на диван и посмотрим «Холостяка»? Я бы с радостью расслабилась перед телевизором. Ну и денек выдался! – Она развязывает бант на кремовой блузке. – Я совершенно без сил!

Мама слишком много работает.

– Запиши передачу. Посмотрим, когда вернусь. Обещаю.

Джулс встает из-за стола, обнимает мать, затем идет к раковине сполоснуть кружку. Элизабет провожает ее глазами, но, судя по всему, мыслями она где-то далеко. Наверное, думает об одном из своих дел. Джулс постоянно твердит ей, что неплохо было бы отвлечься. Мама соглашается, вот только им приходится тянуть лямку вдвоем, мужчины в доме нет. Финансовая нагрузка ложится на плечи женщин. Отец исчез с горизонта задолго до рождения дочки. Джулс знает, что ее появление на свет не планировалось и стало результатом связи студентов юридического факультета. Впрочем, мама всегда говорила: «Моя ошибка – не ты, а он».

Джулс ставит грязные тарелки в посудомойку, целует мать в щеку и берет ключи.

– Не переживай, ладно? В худшем случае Дэн Мэнсфилд выставит меня вон. Подумаешь! До встречи на диване. Люблю тебя.

* * *

Джулс быстро идет по узкому коридору редакции «Чикаго кроникл». Откуда-то издалека доносится недовольный мужской голос:

– …да плевать я хотел, что там ел мэр на ужин! Черт возьми, откопайте материал, который можно пустить в печать!

Это он, сомнений нет. Джулс много раз видела репортажи Дэна Мэнсфилда по телевизору – в каких только экзотичных местах он не побывал. Она узнает его низкий голос с легкой хрипотцой заядлого курильщика. До сих пор Джулс не нервничала, однако сейчас слегка побаивается встречи со своим героем, чья ставшая бестселлером книга о журналистских расследованиях лежит на ее прикроватной тумбочке вместо Библии. Время она выбрала идеально. Натан, ее школьный друг, проходивший практику в «Чикаго кроникл», рассказал, что проще всего застать Дэна после семи вечера. Джулс видит коричневое пятнышко на блузке. Шоколадная паста. Как она не заметила? Да, мама права: проблема в том, что Дэн ее не ждет. Задача, пожалуй, не из легких.

Джулс проходит мимо закрытых дверей и удивляется, как в здании тихо. Совсем не похоже на редакцию, несмотря на достаточно позднее время. Словно очутилась в каком-то забытом богом месте. Судя по облупившейся побелке на потолке и отделанным коричневыми панелями стенам, ремонта здесь не делали годов с семидесятых. Где все сотрудники? Даже их школьная редакция в такой час выглядела более оживленной. Фиксированные часы работы с девяти до пяти – это не про журналистику. Самые интересные новости появляются после окончания рабочего дня.

Джулс идет на голос и останавливается, заметив полоску света из-под двери кабинета в конце коридора. Она у цели. Джулс оставляла сообщения на автоответчике Дэна и дважды отправляла ему резюме – без толку. Никакой реакции. Хуже ведь не будет?

Джулс останавливается у двери и читает надпись, выгравированную маленькими буквами на темной табличке: «Дэн Мэнсфилд, главный редактор». Нашла! Она шумно выдыхает, прикрывает пятно на блузке папкой с резюме и стучит.

– Кто там? – отзывается неприветливый женский голос.

– Джулс Роф.

– Вы договаривались о встрече? – секретарь явно раздражена.

– Я… его племянница.

Джулс переминается с ноги на ногу и желает лишь одного: чтобы ее впустили. Наконец дверь открывается. Грузная женщина неопределенного возраста – ей можно дать и сорок, и шестьдесят в зависимости от освещения – хмуро смотрит на Джулс. Невыразительное лицо, мешковатый бежевый свитер… Единственное, что ее спасает, – россыпь милых веснушек на носу.

– У Дэна нет племянницы. – Темные глаза прищуриваются, лоб собирается в гармошку, напоминая аккордеон. – Кто вы и зачем явились?

Секретарь стоит в проеме, словно вратарь. В узкую щель между ее рукой и косяком видно Дэна. Тот сидит в кабинете спиной к ним и что-то печатает. Джулс медлит несколько секунд, затем неожиданно отталкивает женщину и врывается внутрь.

Главный редактор поднимает голову и смотрит на нее с ухмылкой, словно молодые девушки берут приступом его рабочее место ежедневно.

– Я пыталась ее остановить, – оправдывается секретарь, уперев руки внушительных размеров в бедра. Ее глаза мечут молнии.

– Кто вы? – спокойно спрашивает Дэн, скрестив на груди руки.

Джулс хочет ответить, только заговорить ей удается не сразу. Перед ней сам Дэн Мэнсфилд! Густые волнистые седые волосы, мятая голубая рубашка с кучей шариковых ручек в кармане, черная повязка на левом глазу. Словно только что сошел в экрана.

Девушка начинает тараторить:

– Меня зовут Джулс Роф. Выпускница школы журналистики Медилла. Хочу у вас работать.

И тут же прикусывает нижнюю губу, как всегда, когда нервничает. Дурацкая привычка еще со школьных лет, все никак не получается от нее избавиться. Она понимает, что выглядит соплячкой. Ее сбивчивый пассаж совсем не похож на много раз отрепетированную солидную речь.

– Появление впечатляющее. Тебе удалось проскользнуть мимо надзирателя. – Дэн делает жест в сторону двери, где стоит покрасневшая секретарь, сложив на груди руки. – Многие пытались провернуть такой трюк, правда, конец неизменно был печальный. Спасибо, Луиза, я разберусь. Можешь идти домой.

Джулс с облегчением выдыхает, но не собирается терять ни минуты. Она вытаскивает из папки распечатку, наклоняется над столом главного редактора и кладет перед ним резюме. Тот смотрит на документ, затем комкает лист и швыряет в мусорную корзину, словно мяч в баскетбольное кольцо. Точный бросок!

– Начнем с того, что мне плевать, что ты там о себе пишешь. – Дэн отодвигает в сторону стопку бумаг и кивает на стоящий по другую сторону стола стул. Хороший знак. Джулс быстро садится. – Вот мне интересно: как ты проскользнула мимо охранника? Хотя вряд ли он что-то заметил, только и делает, что флиртует со стажерками.

Джулс почувствовала, что краснеет.

– Я с ним заигрывала. Сказала, что я ваша племянница и пришла вас навестить. Почти не соврала.

Дэн от души хохочет. Его хмурое лицо оживляется, на секунду являя взору молодого и веселого парня, которым некогда был главный редактор.

– Неплохо. – Впрочем, Мэнсфилд тут же снова мрачнеет, откидывается на спинку стула и внимательно изучает посетительницу. – Предлагаю не тратить ни времени, ни сил. У меня уже есть помощница – это раз, я не назначал тебе встречу – это два, и у меня совершенно нет времени и желания обучать тебя или кого бы то ни было – это три.

Пока он говорит, Джулс замечает сеть шрамов на его кистях – словно их опутала паутина. Следы ожогов. Левая рука без указательного пальца. И, разумеется, повязка на глазу… Травмы, полученные в результате взрыва в подпольной лаборатории по производству метамфетамина в Эль-Пасо. Несколько лет назад Дэн со своей командой расследовал это дело. Ему досталось по полной. Спецоперация пошла не так, как планировалось. Преступники узнали, что кольцо вокруг них сжимается, и подорвали лабораторию вместе с журналистом. Об этом писали в газетах, новость разлетелась по всему миру. Дэн выжил, а его коллега погиб.

Джулс отводит взгляд от шрамов и смотрит главному редактору в лицо. Она понимает, что тот не ждет ответа. Ей бросили вызов. Джулс откашливается:

– Мистер Мэнсфилд, у меня к вам деловое предложение…

Дэн поднимает вверх указательный палец, словно рефери.

– Первый промах. «Мистер Мэнсфилд» – это мой отец, а мы с ним не особо ладим. Однако деловые предложения я люблю. Продолжай.

Джулс смотрит на бесчисленное количество наград – ими уставлены три полки за спиной главреда. На стене висят фотографии молодого Дэна – военного журналиста, ведущего репортаж из горячих точек. На тумбочке у рабочего стола фотография маленькой девочки в гимнастическом трико – видимо дочки.

– Мое предложение, Дэн, – Джулс делает акцент на его имени, – заключается в следующем. Мои одногруппники из кожи вон лезут, чтобы устроиться в какой-нибудь журнал, газету или интернет-издание. Что касается меня, я рассматриваю лишь один вариант: хочу работать на вас и войти в состав вашей команды журналистов. Потому и пришла.

Главный редактор смотрит на нее словно на сумасшедшую. Джулс меняет тактику и принимается тараторить, перечисляя свои достижения.

– Я была главным редактором школьной газеты, изданий в колледже и в магистратуре… – Она ждет какой-нибудь реакции, но Дэн сидит не шелохнувшись. – Несколько лет подряд работала летом в редколлегии нашей районной газеты, мои статьи печатали на первой полосе. – Джулс понимает, что начинает говорить бессвязно. Она уже не интересная гостья, а хватающаяся за последнюю ниточку неудачница. – Во время учебы в колледже я проходила стажировку в трех местах…

Он что, закатил глаза? Господи… «Ну же, соберись!» – командует себе Джулс.

Она встает. Пусть Дэн считает ее нахалкой, но другого выхода нет.

– Послушайте, я готова на что угодно, лишь бы раздобыть для вас интересную историю.

– Я больше не занимаюсь журналистскими расследованиями. Теперь я – главный редактор издания. – Дэн резкими движениями перекладывает бумаги на столе, и становится ясно: он не особенно этому рад и не до конца с ней откровенен. Ни при каких обстоятельствах Дэн Мэнсфилд не откажется от журналистских расследований. Скорее Гордон Рамзи бросит свое кулинарное шоу и пойдет работать официантом.

Джулс осознает, что провалила миссию, и решает воспользоваться последним козырем.

– Помните дело, которое получило название «Порноворота»? – выпаливает она. – Шестилетней давности?

Брови Дэна сходятся на переносице. Он сцепляет руки в замок и подается вперед. Ага, ей удалось привлечь его внимание!

– Конечно, кто ж его не помнит? Правда, раскрыл это дело не я, а наши конкуренты. Использовали старшеклассницу в качестве приманки и в итоге обезвредили банду, наладившую крупнейшую в истории торговлю девушками. В результате за решеткой оказался один губернатор, четыре сенатора и множество менее высокопоставленных отморозков.

Джулс делает глубокий вдох, готовясь поведать главному редактору свою страшную тайну. Либо пан, либо пропал. А она однозначно настроена на победу.

– Вы сейчас на нее смотрите. На ту старшеклассницу-приманку. Это я вышла на преступников и рассказала о банде журналистам.

Дэн резко вскидывает голову – словно марионетка в момент, когда кукловод дернул за нитку.

– А почему ты не пришла с этой историей ко мне?

Джулс спокойно отвечает на его взгляд.

– Я пыталась. Но вы не отвечали на мои звонки. – И, набравшись смелости, добавляет: – Зато сейчас я здесь. Вы можете загладить свою вину.

Дэн фыркает.

– А ты бесстрашная. Мне это нравится. Значит, выступила приманкой?

– Да.

– Наши конкуренты в итоге получили Пулитцеровскую премию.

– Верно.

Джулс чувствует, что еще чуть-чуть – и главред улыбнется, поэтому продолжает:

– Вы уже однажды проигнорировали меня. Собираетесь совершить ту же ошибку снова? Я мечтала работать на вас с подростковых лет, следила за вашей карьерой с тех пор, как вы были военным журналистом.

– Ты тогда еще в подгузниках ползала, – замечает Дэн.

Так и есть.

– Да, я немного преувеличила, – признается Джулс. – Послушайте, вы беретесь за такие дела, которые никому не по зубам. И раскрываете их. Первые три месяца я готова работать бесплатно, хотя предпочла бы все-таки получать деньги.

Она расправляет плечи и ждет.

И тут Дэн начинает хохотать. Он смеется прямо ей в лицо. Джулс чувствует, что щеки вспыхнули, но продолжает стоять как вкопанная и ждет. Наконец главный редактор замолкает, наклоняет голову набок и внимательно рассматривает ее – на сей раз с неподдельным интересом. Она видит свое отражение в его зрачках: серьезная молодая женщина, которая считает, что в мире есть вещи поважнее, чем макияж. По поджатым губам и скрещенным на груди рукам она понимает, что тактику выбрала правильно. Джулс хорошо разбирается в людях, умеет читать язык тела. Да, сперва она облажалась, но финал получился отличный.

Телефон на столе Дэна оживает. Черт, как не вовремя!

Главред хватает трубку.

– Что? – кричит он. – Когда? Сколько? Господи… Разумеется! Я сейчас же пошлю людей.

Джулс замирает. Дэн кладет трубку, проходит мимо нее, словно она предмет мебели, и выскакивает из кабинета. Она следует за ним и попадает в редакцию, где за столами трудятся всего несколько человек.

– Где все? – орет главред. – В Инглвуде только что произошла перестрелка. Четверо погибших. Какой-то наркоша обдолбался, схватил винтовку и взял жителей дома в заложники. Грозится их убить. Нужно кого-то туда отправить. Где, черт возьми, Барб и Алан?

Слышится чей-то неуверенный голос:

– Ушли домой.

Дэн воздевает к небу руки.

– Ушли домой? Немыслимо! Я что, единственный, кто работает после пяти в этой любительской тусовке? – Он резко оборачивается и видит Джулс – та стоит в уголке с блокнотом и ручкой, которые захватила на всякий случай со стола помощницы. – Ты, приманка! Готова принести пользу? Идем в мой кабинет. Дам тебе список людей, обзвонишь их, чтобы получить нужную информацию. С этим ты справишься?

Не дожидаясь ответа, Дэн выходит из редакции. Девушка следует за ним, чувствуя, как по телу разливается адреналин. В висках стучит: ее ждет новая история!

Главный редактор не теряет ни секунды. Расхаживает по кабинету, говорит по телефону, кричит на Джулс и дает ей указания, словно повару в заведении быстрого питания. Одновременно работают три телевизора, звуча словно разноголосый хор, каждый со своей версией одной и той же леденящей душу истории.

– Возьми список пострадавших в полиции, – отрывисто командует Дэн. – Скажи, что я просил. Узнай, кто жив, а кто погиб. Свяжись с родственниками. Выясни, кто проживает в том здании. Мне нужны эмоции. Это худшая часть нашей работы, поверь. Цепляет не новость, а стоящая за ней история. Читателям неинтересны цифры, они хотят увидеть за числами людей. Аудитории не терпится узнать, кто умер, а кто остался сиротой: например, ребенок-аутист, который потерял мать. Раскопай все, что сможешь. Я попробую побольше разузнать о нападавшем и выяснить, кто за этим стоит. – Главред начинает кашлять и все равно продолжает говорить: – Джулс, ты сможешь это сделать? И почему ты не делаешь пометки? – Он смотрит на девственно-чистые желтые листы блокнота, который она держит в руках.

– Все здесь. – Джулс стучит концом ручки по голове, словно туда встроен микрочип.

– Печатаешь быстро?

Джулс заметила, с какой черепашьей скоростью печатает Дэн, когда ворвалась в его кабинет.

– Вполне прилично.

– Через два часа статья должна лежать у меня на столе.

– Будет.

Их глаза встречаются. Слова больше не нужны: она получила работу.

Глава вторая

Мюнхен, Германия

Окно в кухне приоткрыто. Марго раздвигает выцветшие клетчатые шторы, бросает взгляд на залитый солнцем тротуар, берет бинокль. Прошел уже час, но старик по-прежнему сидит в спальне в той же позе и, кажется, почти не моргает. Честно говоря, он больше похож на застывший труп.

Она наблюдает за ним уже три дня и чувствует себя так, словно получила срок. С пятого этажа прекрасно видно, что происходит в крошечной квартирке, такой же убогой, как и остальное жилье в ничем не примечательном здании с белой штукатуркой в Швабинге. Некогда район считался богемным, а сейчас выглядит обшарпанным – словно красивая женщина, переставшая следить за собой. Марго с легкостью обеспечила себе доступ к идеальной точке обзора. За двадцать тысяч евро и недельное пребывание в шикарном отеле пожилая квартиросъемщица, еще одна реликвия, предоставила доступ в свое жилье, не задавая никаких вопросов. Вполне понятно: такая сумма превышает доходы старушки за год. Жаль, не настояла на кондиционере – в этой вонючей дыре, пропахшей нафталином и топленым салом, совершенно нечем дышать.

Старик, он же Карл Гайслер, с каждым днем деградирует все больше. Наблюдать за проявлениями обсессивно-компульсивного расстройства невыносимо – все равно что постоянно перематывать и вновь просматривать одно и то же видео. «Моя цель того стоит», – напоминает себе Марго. Она берет с белого пластикового столика пачку «Житана», зажигает сигарету, курит. И ждет. Через десять минут в маленькой гостиной старика пробьют часы. И начнется привычный спектакль.

Ну вот, слышны куранты. Марго тушит сигарету, снова берет бинокль и смотрит, как Карл встает с потертого кожаного кресла, стоящего в углу спальни, надевает тапки – сначала на правую, потом на левую ногу. Затем снимает тапки и надевает ботинки, следуя тому же порядку. Повторив процедуру три раза, старик подходит к кровати, наклоняется и достает из-под нее обшарпанный кожаный чемодан. Кладет его на постель – всегда точно в одно и то же место, ни на сантиметр вправо или влево, и принимается измерять его с помощью допотопной деревянной линейки. Марго не переживает, что Гайслер засечет слежку. За три дня старик ни разу не выглянул в окно. Похоже, в его точно выверенном графике ежедневных дел такого пункта нет.

Мадемуазель де Лоран засучивает рукава и открывает окно чуть шире. Затем проверяет мобильный: электронные письма, сообщения – она разберет их позже. В Нью-Йорке разгар рабочего дня. Сотрудникам Марго сказала, что едет в Париж по делам. Она и в самом деле прибыла туда на собственном самолете, а через два дня тайком улетела экономклассом в Мюнхен по поддельному паспорту. Поступила засекреченная информация, и мадемуазель де Лоран поняла, что действовать надо без промедления, в одиночку и, что самое важное, не оставлять никаких следов.

Новости принес личный хакер Марго, бывший разработчик игр, трудившийся в Силиконовой долине и плотно сидящий на стероидах. Он узнал, что одна из журналисток, работающая в немецком издании «Спотлайт», похоже, близка к открытию, которое касается произведений искусства, пропавших после Второй мировой войны. Ее материал произведет сенсацию. Хакер подумал, что украденные им данные могут представлять интерес для мадемуазель де Лоран. «Представлять интерес»? Да если это правда, поездка Марго окупится с лихвой, а ее галерею не объявят банкротом.

Она засовывает руку в стоящую рядом серую сумку «Биркин»: там таблетки и пистолет с глушителем – на всякий случай. «Если старикашка снова начнет измерять чемодан, я ведь могу и не выдержать, пущу себе пулю в лоб», – думает Марго.

Она наблюдает за странным поведением Гайслера и думает о том, как жестоко обошлась с ним жизнь. Карл вырос в Майсене, в готическом замке, стоящем на вершине холма на берегу Эльбы, а последние дни доживает в ошарпанной убогой квартирке. Какая ирония. Качая головой, Марго вспоминает собственное безрадостное детство: мрачный особняк в Оксфорде, целых пятьдесят шесть комнат – самое унылое место на планете, вереница нянек с кислыми лицами, которые ненавидели ее даже больше, чем родители Марго ненавидели друг друга. К тринадцати годам в поместье сменилось пять гувернанток – старых дев. Последняя ушла внезапно, заявив, что ее отравили. Марго довольно улыбается, вспоминая, как подсыпала крысиного яду в чай, а потом наблюдала за мучениями этой вечно недовольной стервы. Лучше розыгрыша и не придумать.

Гайслер начинает считать до десяти. Марго видит, как шевелятся его губы. И вот самое интересное… Широким театральным жестом фокусника старик откидывает крышку чемодана и начинает доставать полотна – трепетно и нежно, словно впервые раздевает женщину. Хотя, судя по его виду, вряд ли у него вообще был в жизни такой опыт. Гайслер снимает с холстов бумагу, гладит их пальцами, беседует с ними. Мадемуазель де Лоран достаточно хорошо знает немецкий, чтобы понять, что шепчет старик: «Любимая!» Она терпеливо ждет, отмечая вспыхивающие в потухших глазах искорки, нежные поглаживания выполненных карандашом и углем рисунков. А ведь это не просто чья-то мазня и гравюры, а украденные шедевры Ренуара, Моне, Сезанна, Гогена… Марго вытаскивает из пачки очередную сигарету – уже четвертую, натягивает перчатки и закидывает на плечо ремень объемной сумки. Три дня – более чем достаточно. Пора.

* * *

Двадцать минут спустя мадемуазель де Лоран с легкостью вскрывает дверь квартиры Гайслера. Замок столь хлипкий, что она бы справилась и без инструментов, одними ногтями. Марго уверена: хозяин уже спит. Он принял таблетки, переоделся в ночную рубашку, выключил свет и к 20:47 уже вовсю храпит. Старик ни на минуту не отклоняется от распорядка, словно следующий по маршруту швейцарский поезд.

Мадемуазель де Лоран на цыпочках крадется из пропахшей плесенью прихожей мимо спальни прямиком в голую унылую кухню, где на плите скучают ржавый чайник да дешевая алюминиевая кастрюля. Марго осматривается: деревянные шкафчики, огромных размеров кладовая… Она открывает дверь кладовой и делает шаг назад, не в силах справиться с изумлением. На самодельных полках, занимающих все пространство от пола до потолка, между коробками с соком и консервными банками лежат бесчисленные свернутые в трубки холсты – примерно по сто штук на каждой полке. Сердце гулко стучит в груди, пока мадемуазель де Лоран вытаскивает один из потрепанных рулонов с ближайшей полки и разворачивает его. Яркие краски, танцующий раввин с поднятой над головой Торой, окружающие его женщины, дети и акробаты… Шагал. Марго достает следующее полотно. Обнаженные, похожие на фей купальщицы в лесу – Сезанн. На третьей картине сбившиеся в кучу танцовщицы – Дега, на четвертой – пшеничное поле и кипарисы Ван Гога.

Едва дыша, мадемуазель де Лоран разворачивает шедевры один за другим. Такое ощущение, будто ей дали ключи от Лувра и разрешили взять что угодно. Она находит под раковиной несколько больших мусорных пакетов и быстро набивает их до отказа холстами. Добытые хакером сведения оказались далеки от истины: никто даже не представляет себе точное количество сокровищ, похороненных в этой обшарпанной квартирке. Марго открывает кухонные шкафчики и обнаруживает еще полотна – их достаточно, чтобы загрузить небольшой прицеп. Тайник Гайслера потянет как минимум на миллиард долларов. Старые мастера, представители фовизма, импрессионизма, кубизма, экспрессионизма… Мадемуазель де Лоран начинает закипать. Как этому старикашке удалось заполучить такую коллекцию? Нет, нищий агорафоб здесь ни при чем. На картины наложил руки его отец, Гельмут Гайслер, главный торговец произведениями искусства при Гитлере, вор, оставшийся неизвестным.

Марго словно вросла в пол. В ушах звучит резкий голос деда: «Сосредоточься. Оставь только нужную информацию. Сдерживай эмоции. Сейчас речь не о тебе, а об искусстве и истории». Мадемуазель де Лоран расправляет плечи и пожирает картины глазами. Да, речь не о ней. А о деньгах. Ее слова, не деда. Она узнает полотна, и в голове будто мелькают записи из картотеки: Писсарро, Матисс, Кандинский, Клее, Бекман, Мунк, Дерен, Брак, Нольде, Дикс… Холстов так много, что мозг вот-вот взорвется от нагромождения имен.

Марго оглядывает унылую кухню, больше напоминающую декорации к какому-нибудь ужастику: голые, покрытые плесенью стены, облупившийся потолок. Ни одного произведения искусства в интерьере. Вот чудила. Мадемуазель де Лоран подходит к окну, отодвигает сломанные жалюзи, покрытые густым слоем пыли, и замечает на улице черный «фольксваген» с тонированными стеклами. Вчера она видела эту же машину трижды. Совпадение? Вряд ли. Видимо, об открытии журналистки кто-то пронюхал. Надо бы проверить. Марго поспешно подходит к двери спальни, прислоняется, прислушивается: громкий, заливистый храп. Ничего, старикашке недолго осталось.

Она снова медлит, вспоминая любимого деда Шарля. Он умер, когда ей было двенадцать. Что бы он сказал, если бы увидел внучку в квартире Гайслера? Это ж надо: дама, занимающаяся предметами искусства, стала взломщицей. Впрочем, с этим Марго бы поспорила. Украсть у того, кто обчистил тебя, – не преступление, а возмездие. В годы войны Гельмут Гайслер и его приспешники конфисковали у деда множество картин. Хотя и не все. Прознав о том, что коллеги и клиенты из Берлина и Мюнхена лишились своих сокровищ, которые нацисты забрали или уничтожили, Шарль прекрасно понимал, какая судьба ждет его коллекцию, и, как всегда, оказался на шаг впереди. Он был твердо намерен защищать семейные ценности, не дожидаясь, пока гитлеровцы постучат в его дверь.

Так и случилось. За год до оккупации Парижа нацисты ворвались в галерею деда на улице Ля Боэти и потребовали выдать произведения искусства. Шарль рассказывал, что ему пришлось отдать триста полотен, зато две тысячи шедевров из семейной коллекции удалось спасти, сначала отправив на юг Франции, а затем тайно перевезя в Лиссабон, Лондон и Нью-Йорк. Вот только одну картину не сумел он уберечь от кровожадного Гельмута Гайслера – ту, что была особенно дорога сердцу его юной, но смертельно больной жены. Дед долго медлил, не желая расставаться с сокровищем, пока не стало слишком поздно. Он так и не оправился от этой потери.

Внезапно Марго понимает, что ей наплевать, проснется ли хозяин. Она с шумом выдвигает ящики и хлопает дверцами шкафчиков. Тот холст непременно должен быть здесь. Сердце стучит в такт грохоту на кухне.

– Кто здесь? Кто здесь? – кричит по-немецки старик из спальни. Марго замирает и представляет себе, как он трижды засовывает ноги в протертые до дыр тапки. Хозяин появляется на кухне с фонариком, испускающим тусклый свет. В линялой ночной рубашке Гайслер напоминает святочного духа: испещренная прожилками вен тонкая кожа, бахрома седых волос, нелепо обрамляющих лысеющую, покрытую старческими пятнами голову. Он видит Марго, набитые полотнами мешки для мусора, открытые шкафчики, где уже нет так любовно разложенных рулонов.

– Нет! Нет! Нет! – Голубые глаза расширяются и сверлят незваную гостью.

– Да! Да! Да! – не выдерживает Марго. Она не испытывает ни капли жалости к этому плешивому наследнику нациста.

– Сокровища моего отца… – начинает старик дрожащим голосом.

– Где «Женщина в огне»? – перебивает мадемуазель де Лоран. Она надвигается на старика, сжав кулаки. Тот отступает к стене, прижимается, расставив в стороны руки, и застывает.

– Не надо, прошу вас, – умоляет Гайслер, испуганно глядя на незваную гостью. Его глаза поблескивают в темноте. – Этой картины здесь нет. Она в другом месте… Я охраняю полотна от воров. Я должен…

– Не ври, гад! – Марго едва сдерживается, чтобы не избить хозяина до полусмерти. – Ты сам и есть вор. Где холст?

– Я не знаю, кто вы, но оставьте меня в покое. Я всего лишь пенсионер, который любит произведения искусства…

– Украденные твоим отцом. – Лицо мадемуазель де Лоран вспыхивает. – Конфискованные из музеев, галерей, у коллекционеров и художников. У моего деда. Твоему отцу преступление сошло с рук. А вот тебе не сойдет. – Она тычет в Гайслера пальцем.

Усохшее тело хозяина съеживается еще больше.

– Мой отец герой! – Голос едва слышен, но кисти рук сжимаются в кулаки. – Он спас картины, которые нацисты просто уничтожили бы. Герой – слышите меня? А не преступник. У меня есть доказательства: документы, подписанные контракты…

– Документы, значит? – фыркает Марго, бросая взгляд на тщедушное тельце. На старикашку достаточно дунуть – и он упадет. – Подписанные контракты? С помощью угроз, разумеется. Твои доказательства сфабрикованы.

– Ложь, наглая ложь, – всхлипывает Гайслер. – Моя бабушка была наполовину еврейкой.

Мадемуазель де Лоран хохочет.

– Как же, как же, бабушка еврейских кровей… Слышали мы про это. Гельмут придумал эту сказочку для союзников, чтобы заполучить украденные им же картины. И эти придурки ему поверили. – Она с отвращением качает головой. – Сколько здесь полотен?

Гайслер молчит, прижав руки ко рту – словно ребенок, который боится нечаянно разболтать секрет. Тон Марго смягчается, голос становится сладким – проверенная уловка, когда нужно манипулировать людьми:

– И правда, Карл. Ты славно потрудился, оберегая собранные отцом сокровища от нехороших людей. Так сколько у тебя картин?

Старик выпрямляется, безумные глаза блестят от гордости.

– Пятьсот двадцать семь холстов и двадцать три рисунка.

Внезапно мадемуазель де Лоран перехватывает брошенный им на духовку взгляд и замечает выступившие на лбу капельки пота.

– Что там? – вопрошает она, направляясь к плите. – Она там, да?

– Нет-нет! Уходите. Не трогайте меня и мои картины.

Не сводя глаз с Гайслера, Марго открывает духовку, заглядывает в нее и ахает. Еще холсты, не меньше сотни. Правда, не свернутые в рулоны, а сложенные стопкой, будто старик собрался готовить из них лазанью. Сверху полотно Матисса. Вот придурок, хранит такие шедевры в духовке. Мадемуазель де Лоран читала об этой картине – за нее с легкостью можно выручить больше тридцати миллионов долларов. Что ж, неплохая находка. Далее следует работа маслом немецкого экспрессиониста Макса Бекмана, под ней оказывается сложенный вдвое холст с творением Пикассо… Марго выпрямляется, ее глаза мечут молнии. Гайслер словно прилип к стене.

– Ты сложил шедевр Пикассо пополам? Ты из него бутерброд собирался делать, идиот? – орет мадемуазель де Лоран.

– Нет-нет, вы не понимаете… Я не виноват. Я охранял произведения искусства, – причитает старик. Словно ребенок, утверждающий, что не ел печенья, хотя у него все губы в крошках.

– Не виноват? Значит, ты просто выполнял чьи-то приказы?

– Да, верно. – Гайслер даже перестает трястись.

– Где картина?

Марго понимает, что времени у нее в обрез. Она снова подходит к окну и выглядывает на улицу – «фольксваген» по-прежнему нарезает круги. Нужно убираться отсюда – с полотном или без него. Мадемуазель де Лоран нависает над старикашкой и достает из сумки пистолет.

– Где «Женщина в огне»?

– Не надо! – умоляет Гайслер, сложив на груди руки. – Картина у моей сестры.

– Да ладно! Она умерла три года назад.

– Нет, Беатриса работает в саду! В Зальцбурге! Шедевр у нее! – в панике выкрикивает старик. – Прошу… Мне нужно принять таблетки.

– Похоже на то. – Усилием воли Марго смягчает тон. Пора заканчивать этот цирк. Холст явно не здесь. – Лекарство в ванной?

– Да, только ничего не трогайте. Я разложил пилюли по порядку. У каждой свое место.

Все куда легче, чем она себе представляла.

– Я ничего не напутаю, Карл, обещаю. Сейчас принесу тебе таблетки и стакан воды, но только если ты ответишь на один вопрос – второго шанса не будет… Где та прекрасная картина?

– Мне нужны две штуки… Первая и третья. Не перепутайте. Клянусь, – снова начинает ныть старикашка, – у меня нет того, что вам нужно. В последний раз я видел холст в Зальцбурге. Мама…

«Умерла десять лет назад», – вспоминает Марго. У чувака явно беда с головой. Она снова смотрит на часы – из квартиры нужно было выйти пятнадцать минут назад. Мадемуазель де Лоран не боится, что Гайслер начнет кричать или сбежит. Ему некуда пойти. Жизнь несчастного оборвалась в ноябре 1972 года, когда его отец погиб в автокатастрофе, оставив сына сторожить позорными методами собранную коллекцию. У старикашки нет друзей и знакомых, он не общается с соседями, никто не будет его искать или оплакивать. Разобраться с Гайслером проще простого.

Марго идет в ванную и достает из сумки две таблетки с цианистым калием – по виду их не отличить от пилюль от давления, которые принимает хозяин. Надо накинуть хакеру еще десятку, он добыл немало ценных сведений. Она набирает стакан воды из-под крана и возвращается в кухню. Гайслер стоит у плиты, наклонившись – словно молится. Мадемуазель де Лоран дает ему таблетки, старик еще и благодарит.

– Давай поступим так: ты отправляешься спать, а я сложу все картины на место, – предлагает Марго.

– Вкус какой-то другой, – Гайслер облизывает губы. – Как у горького миндаля из садов Зальцбурга.

– Точно, – поддакивает мадемуазель де Лоран и провожает старика в спальню, не обращая внимания на его бормотание. Хозяин, не вполне понимая, что происходит, покорно следует за ней. Марго ждет, пока Гайслер повторит обряд с тапками и ляжет в кровать. Она укрывает его и подтыкает одеяло.

– Спокойной ночи, дорогой, – шепчет мадемуазель де Лоран, закрывая дверь и слыша, как старик начинает задыхаться.

Она абсолютно спокойна. Бросает последний взгляд в сторону спальни, спешит на кухню за сумками с полотнами и вдруг замирает. Дед не раз говорил, что картина больше него в высоту. Ни в шкафчик, ни в духовку она не поместится. В этой квартире есть только одно место… Марго оборачивается и бежит в спальню, сердце бешено бьется. Она сталкивает Гайслера с кровати, не обращая внимания на глухой стук, с которым тело ударяется о пол, и поднимает матрас. В точку! Под сетью пружин полыхает оранжевое пламя, словно женщину засадили за решетку.

– Я нашла тебя, – едва слышно шепчет Марго, не в силах сдвинуться с места. «Женщина в огне». Не в каком-то доме с садом в Зальцбурге, а здесь, в плену у ненормального. Любимая картина деда. Если бы он только мог ее увидеть! Выдержка изменяет мадемуазель де Лоран. Ее глаза, в жизни не пролившие ни одной слезинки, предательски поблескивают, когда она осторожно извлекает полотно из-под матраса.

Не обращая внимания на валяющийся в ногах труп, Марго достает из-за пояса джинсов мобильник и набирает сообщение хакеру:

Прикрой меня.

Затем скручивает холст в рулон и засовывает его под мышку, хватает набитые картинами мусорные пакеты и сумку с пистолетом и, ликуя, тихо выскальзывает из квартиры.

Глава третья

Манхэттен

– Мистер Баум, уже десять. У вас встреча. Репортер из «Вог», помните?

Эллис поднимает глаза от бумаг. Его помощница стоит в дверях и терпеливо ждет ответа. Он тепло улыбается и мысленно хвалит себя. Александра – одна из его лучших сотрудниц. Умная, организованная, терпеливая. И никогда не беспокоит по пустякам.

– Предложи журналистке кофе и проводи ее в конференц-зал. – Эллис бросает взгляд на газету. – Мне нужно еще несколько минут, появилась новая информация.

– Разумеется, все сделаю.

Александра смотрит на него так, словно хочет добавить что-то еще, но не решается и выходит. Эллис слышит знакомый стук каблуков по коридору. Каждой сотруднице, проработавшей в компании пять лет, он лично вручает сделанную по индивидуальному заказу пару туфель на шпильках. Одна из многочисленных привилегий тех, кого пригласили в «Анику Баум». Более девяноста процентов штата – женщины, и Эллис старательно поддерживает это соотношение. Возможно, его сочтут сексистом по отношению к мужчинам – плевать! «Я превозношу женщин, – говорит он репортерам, которые постоянно интересуются, почему так. – В офисе работает детский сад, маникюрный и массажный салоны. Работа у нас сложная, приходится задерживаться и выкладываться по полной. Женщины заслуживают достойного отношения. Подавайте на меня в суд, если не нравится».

Вручение туфель – вне зависимости от того, кто их получит, секретарь или вице-президент, – Эллис превращает в настоящую церемонию. Он приглашает сотрудницу на обед из особых блюд от шеф-повара, а затем вручает специально изготовленную пару обуви. И требует взамен лишь одного: стопроцентной лояльности. Сотрудников в компанию отбирают очень тщательно, плюс им приходится проходить серьезную стажировку. Едва увидев Александру, Эллис понял, что девушка отлично подходит на роль личного помощника. Одета со вкусом, способна сохранять хладнокровие в стрессовых ситуациях и держать рот на замке, трудолюбива, уважает ценности Среднего Запада. Для нее просьбы шефа всегда приоритетны.

На самом деле Эллису нравится, когда его туфли носят женщины, которые никогда не смогли бы купить себе такую обувь. Самая скромная пара марки «Аника Баум» стоит больше трех тысяч долларов, а самая роскошная – четырнадцать тысяч. Все равно что завернуть ноги в полотна Пикассо.

Эллис разворачивает удобное кожаное кресло и любуется панорамным видом Мидтауна и Центральным парком. Бледно-голубое небо создает идеальный фон для залитого ярким солнечным светом города – прекрасный пейзаж, вставленный в раму из панорамных окон. Они стали главным требованием архитектору. «У меня клаустрофобия, – пояснил Эллис. – Мне нужно открытое пространство».

Он отворачивается от окна и смотрит на стену с экспозицией лучших образцов своей продукции: каждая пара выставлена в отдельной ячейке с подсветкой и имеет собственное название – их Эллис продумывает очень тщательно. Ей бы понравилось.

Он снова смотрит на лежащую на столе газету и в шестой раз за последний час перечитывает статью: в одной из мюнхенских квартир обнаружен труп пожилого человека. Отравление цианидом. Погибший – живший затворником сын Гельмута Гайслера, похитителя произведений искусства, служившего Третьему рейху.

Эллис не плачет – слез уже не осталось, – и все же глаза застилает пелена. Его много лет преследует все то же лицо, которое он так хочет забыть, но неизменно видит во сне: Гельмут Гайслер. Не только вор, но и убийца. Он появился в квартире Баумов 16 ноября 1941 года и казнил мать Эллиса, заставив мальчика наблюдать за процессом.

«Знаешь, что происходит с арийкой, которая влюбилась в еврея? С “Мисс Германия 1927”, которая опустилась до жида, отвернувшись от себе равных? – спрашивал нацист. Эллис, чей рот был заткнул кухонным полотенцем, не мог ничего ответить и лишь чувствовал, как по щекам струятся слезы. – Она опускается на дно».

Эллис никогда не сможет стереть из памяти облик Гельмута: крошечные глазки за небольшими круглыми стеклами очков, мягкие черты лица, плотно сбитую фигуру, жидкие черные волосы, разделенные на прямой пробор и зачесанные назад. Эллис крепко зажмуривается, пытаясь отогнать следующее воспоминание: самодовольное выражение лица Гайслера, хитрую ухмылку, скривившую его губы в тот момент, когда Аника Баум рухнула на пол. В тот день она была в туфлях на шпильках – тех самых, которые маленький Эллис примерял чуть раньше, тайком пробравшись в мамину спальню.

Аника просто подвернулась нацисту под руку. На самом деле его интересовала картина.

Эллис вспоминает, как однажды, за несколько лет до гибели матери, к ним в квартиру пришел один известный художник по фамилии Энгель. За чашкой чая он рассказал об идее, будоражившей его сознание. Живописец хотел изобразить женщину – воплощение самой сексуальности, урагана страстей и желаний, которые ее раздирают. Своеобразное сочетание Медузы, Афродиты и самой матери-природы. Художник желал запечатлеть не просто женщину, а ее необыкновенную силу, водоворот красок. Он сказал, что этот образ породила в его мозгу мать Эллиса, Аника. Энгель спросил, будет ли она позировать ему обнаженной, и получил согласие с одним условием: ее мужчина не должен ничего узнать. Работать можно только в то время, когда Арно не будет дома. Ударили по рукам. Картина стала тайной, связавшей двоих… точнее троих, если считать маленького Эллиса, подслушивавшего у двери.

– Мистер Баум, простите, что снова беспокою. Журналистка ждет уже двадцать пять минут…

– Отмени интервью, – отрезает Эллис, не отрывая взгляда от газеты.

Александра молчит, а потом осторожно спрашивает:

– Вы уверены? Речь о передовице. Вы не можете вот так просто…

– Александра, – прерывает Эллис, поднимая руку, – я все могу. Извинись за меня. Сошлись на плохое самочувствие. Назначь интервью на другой день. Сейчас мне нужно побыть в одиночестве.

В глазах помощницы сквозит понимание. Она медленно расправляет плечи и идет к двери, постукивая каблуками «Аники Баум» из коллекции 2016 года – личных фаворитов Эллиса. Простые черные туфли с фирменным кожаным ремешком, охватывающим щиколотку, и тонкой шпилькой, усеянной бриллиантами – настолько крошечными, что они едва заметны.

Стараясь не обращать внимания на гулко бьющееся сердце, Эллис открывает средний ящик стола, отодвигает в сторону важные бумаги и вытаскивает документ, о котором хотел бы забыть: смертный приговор от онколога. Баум берет одноразовый телефон, какими пользуются наркоторговцы, – он использует его для разного рода личных вопросов. Затем делает глубокий вдох и набирает номер.

– Да, привет. Знаю, я тебя удивил, мы давно не общались. Все хорошо, спасибо.

Вранье. Чистой воды вранье. Никто не знает правду о прошлом Эллиса и историю создания «Аники Баум». Как в тринадцать лет он приехал в Америку – полуживой сирота-беженец, которому пришлось голодать и обитать в канализации и подвалах, чтобы дождаться конца войны. Об этом не знает никто: ни жена Эллиса, ни его трое детей, ни пять внуков, ни Генри, которого он скрывает вот уже двадцать лет. Прожив более семидесяти лет в США, Баум и сам уже подзабыл, через что пришлось пройти. Прошлое поблекло, краски смешались, картинка рассыпалась на отдельные точки – словно изображения с полотен Сёра. Не осталось ничего, что подкрепляло бы детские воспоминания. Гельмут Гайслер постарался уничтожить все свидетельства былой жизни.

Правда, кое-что осталось.

Эллис откашливается, стараясь взять себя в руки.

– Дэн, помнишь, ты обещал помочь, если мне что-нибудь понадобится? Так вот, время пришло.

Глава четвертая

Чикаго

Джулс, нервничая, идет по коридору в кабинет Дэна Мэнсфилда. Она миновала уже столов пять, за которыми трудятся журналисты и редакторы, но никто и головы не поднял. С ней не здороваются, не говорят «Добро пожаловать в команду», не угощают пончиками. Все молчат и не подают виду, что узнали ее, хотя Джулс прекрасно понимает, что за ней украдкой наблюдают. Причина в том, что ее взял на работу сам шеф. Ей не пришлось карабкаться по служебной лестнице и поначалу заниматься рутинной работой. Джулс перепрыгнула через несколько ступенек и получила привилегированное место, ее непосредственным начальником будет сам Дэн. Она беспокойно вздыхает. Журналистская зависть – это болезнь. Джулс поплатится за свой успех, которому обязана стрельбой в Инглвуде. Именно после того инцидента она привлекла к себе всеобщее внимание.

Джулс работала всю ночь напролет. По собственной инициативе отправилась в Инглвуд, считающийся одним из самых опасных районов в Чикаго, и побеседовала с несколькими жильцами дома, где преступник взял соседей в заложники. Джулс невероятно повезло: она разыскала мать стрелка – сотрудницу чикагской публичной библиотеки – и взяла у нее интервью. Заметка получилась очень эмоциональной, ее разместили на первой полосе, а Джулс получила работу в редакции – Дэн лично об этом позаботился. «Вот только друзей у меня теперь не прибавится», – подумала она, стараясь проглотить ком в горле.

Не опуская головы и не обращая внимания на перешептывания за спиной, Джулс негромко стучит в дверь кабинета шефа. Ей открывает Луиза и окидывает критическим взглядом, громко возвещая:

– Племянница пришла. – Правда, на этот раз секретарь не выгоняет Джулс, а предлагает пройти в приемную. – Он тебя ждет. Смотрю, сегодня ты причесалась. – Луиза улыбается, веснушки на носу растягиваются. – У Дэна встреча. Подожди пока и выпей кофе. – Она указывает на стоящий в углу наполовину полный кофейник.

Джулс садится, наполняет чашку – уже третья порция бодрящего напитка за утро – и читает лежащую на столике из оргстекла утреннюю газету. Из кабинета доносятся резкие голоса Дэна и еще какого-то мужчины. Остается лишь гадать, о чем они спорят. Наконец в проеме появляется голова шефа, он подзывает Джулс. Вид у него не особенно довольный – впрочем, как и у издателя, который вылетает из комнаты, ураганом промчавшись мимо.

– Заходи, – говорит Дэн.

Джулс кивает Луизе и направляется в кабинет.

– Доброе утро, мистер Мэнс… то есть Дэн, – поправляется она и садится на стул напротив главреда.

Шеф надевает очки для чтения и бросает взгляды на дверь – он явно раздосадован после встречи с издателем.

– Как насчет домашнего задания?

– Домашки? – удивляется Джулс, она же только пришла. – Если нужно, я с радостью.

Дэн снимает очки и соединяет ладони.

– Отлично. Очень нужно. Знаю, сегодня твой первый рабочий день, вот только не жди, что тебе помогут освоиться на новом месте. – Он делает жест рукой в сторону редакции. – Уверен, теплого приема ты не получила. Мне даже жаловались.

Джулс краснеет.

– Не принимай близко к сердцу. Первое, что я усвоил, оказавшись «в полях»: журналистика – это не конкурс на звание самого популярного. Просто добросовестно выполняй свою работу и остерегайся завистников. Я, черт возьми, могу брать на работу кого захочу. Я здесь уже двадцать лет, меня не уволят. Все Пулитцеровские премии, которые получило наше издание, принесли мои ребята. – Дэн грустно качает головой и указывает на дверь. – Команда, которую они развалили.

Глаза шефа блестят, и Джулс не знает, как реагировать. Видимо, главред вспомнил Эль-Пасо и погибшего коллегу. Как можно было так поступить с Дэном? Он же один из лучших журналистов в стране.

– В общем, не переживай из-за завистников. Они злятся, что не додумались выйти за привычные рамки, найти мать стрелка и написать захватывающую дух статью. – Шеф встает из-за стола, идет в сторону приемной, кивает Луизе и закрывает дверь в кабинет. – Хочу предложить тебе кое-что поинтереснее. – Дэн царапает что-то на листке бумаги и протягивает его Джулс. – Вот адрес. Встретимся там через час. Возьми такси, сохрани чек. – Он продолжает заговорщическим тоном: – На самом деле… работать ты будешь не в газете, по крайней мере официально.

Брови Джулс ползут вверх.

– Не в газете?

– Нет.

Глава пятая

Эванстон, Иллинойс

Джулс в кафе на Шерман-авеню. Она села за столик в углу, спиной к стене и теперь прекрасно видит все: уютный интерьер, огромную доску с меню, написанным цветным мелом, большие окна, барную стойку. Она изучает контингент – в основном студенты и преподаватели – и удивляется, почему Дэн назначил место встречи не рядом с офисом, а за городом. Прикончив половину чашки капучино с соевым молоком, она видит спешащего через улицу шефа. На нем очки «Рей-Бен» в стиле ретро и старомодная черная ветровка – отголосок восьмидесятых. Под мышкой портфель.

Дэн машет ей рукой, заказывает кофе и садится рядом. Швырнув портфель на стол, шеф высыпает в чашку сразу три пакетика сахара.

– К твоему сведению, я никогда не прихожу раньше назначенного времени.

– К твоему сведению, я всегда прихожу заранее, – с улыбкой парирует Джулс, наблюдая, как шеф залпом выпивает кофе. Лицо у него напряженное, здоровый глаз покраснел. – Все хорошо?

– Прекрасно. – Не теряя времени, Дэн открывает портфель и достает оттуда толстую папку. – Вот. Изучи до вечера. Кстати, все конфиденциально. Эти документы не должны попасть в чужие руки.

Шеф замечает висящий на стуле потрепанный рюкзак и приподнимает брови. Джулс слышит голос матери: «Ты уже не студентка. Избавься от этого старья – ты ходишь с ним со школы. Купи себе нормальную сумку, чтобы продемонстрировать, что ты серьезная девушка».

Джулс моментально смущается.

– Как раз собиралась прикупить что-нибудь новенькое.

Дэн машет рукой.

– Мне плевать, с чем ты ходишь. Главное, чтобы никто не узнал, что в папке. Обсуждать это можно только со мной. – Он наклоняется ближе: – И больше никаких вольностей, ясно?

Джулс поджимает губы. Она понимает, о чем толкует шеф: о ее поездке в Инглвуд. Не было и речи о том, чтобы она лично отправилась на место происшествия. Вот только Джулс решила добыть материал любой ценой.

Она ерзает на стуле.

– Ясно. Но, сказать по правде, я не понимаю, почему мы встретились здесь. Ты сказал, что я буду работать не на газету. Можно объяснить поподробнее? Ты будешь мне платить из своего кармана? Прости, что спрашиваю прямо, но хотелось бы ясности…

– И да, и нет.

– Теперь мне все понятно.

Они смеются.

– Как я уже говорил, эта задачка поинтереснее и посложнее. – Дэн скрещивает руки на груди. – Насколько я могу судить, дело как раз по тебе. Со многими переменными. Сказать по правде, у меня есть личная заинтересованность. Сейчас не могу посвятить тебя в детали, но документы в той папке, что я тебе дал, помогут пролить свет на ситуацию. – Шеф ставит локти на стол и подается вперед. – Что тебе известно о произведениях искусства, похищенных нацистами?

Джулс слегка прищуривается.

– Вроде тех, о которых рассказывается в фильме «Охотники за сокровищами»?

Картина Джорджа Клуни основана на реальных событиях и повествует об особом подразделении, задачей которого в годы Второй мировой стало спасение украденных произведений искусства, которые гитлеровцы собирались уничтожить.

– Именно.

– Кое-что я знаю. Много лет назад я ходила на выставку, посвященную Третьему рейху. Мама решила, что хорошо бы расширить мои познания накануне бат-мицвы. Дело было давно, но я помню, что нам показывали десятки картин, конфискованных нацистами. Они считали определенные произведения искусства признаком упадка, называли их аморальными и запретили. Я страшно удивилась, что Гитлер и кое-кто из его ближайшего окружения в юности увлекались живописью. Это стало настоящим открытием. – Джулс ловит на себе ободряющий взгляд Дэна. Он явно ждет продолжения. – Кроме того, я недавно слышала в новостях, что те, кто пережил холокост, и их наследники пытаются вернуть произведения искусства. Но процесс этот не быстрый из-за многочисленных юридических подводных камней. – Джулс наклоняет голову набок. – Ну как?

– Лучше, чем я ожидал. Базовая информация есть, это хорошо. Дело вот в чем. Ко мне обратился один человек. Он хочет разыскать весьма ценную картину, которая много для него значит. Думаю, мы вполне можем считать это полотно аналогом «Моны Лизы» – оно стоит миллионы. Впрочем, моего клиента деньги не волнуют, им движут личные мотивы. Хотя будем честны: любое украденное произведение искусства задевает чьи-то чувства. Я тут немного покопал и выяснил, что в итоге все гораздо серьезнее. – Дэн подзывает официанта и заказывает еще кофе. – На днях в Германии произошло убийство и кража большого количества картин. Ходят слухи, что коллекция покойного насчитывала свыше тысячи шедевров, которые многие десятилетия считались утраченными. Подозреваю, что картина, о которой идет речь, могла быть среди похищенных ценностей.

– Значит… вора обокрали? – спрашивает Джулс, чувствуя, как замерло сердце. Она ощущает знакомое покалывание: завязка, ожидание, призрак маячащей на горизонте тайны… – Зацепки есть?

Дэн поджимает губы.

– Так себе зацепки. Но для начала сойдет. Я уже говорил, что это дело имеет особое значение.

По глазам видно, что шеф мыслями где-то далеко.

Джулс терпеливо ждет. Она отлично усвоила, что молчание провоцирует собеседника, которому не терпится прервать дискомфортную паузу. Так ей удалось заполучить свои лучшие цитаты и материалы – просто выжидая и слушая.

– Звезда индустрии моды… – Дэн осекается. – Попался на старую уловку. Золотые правила журналиста. Отличный ход, Джулс. Итак, раскрываю карты. Тебя ждет вторая серия «Порноворот». Журналистское расследование, которое на первый взгляд кажется простым. Вот только на карту поставлено многое, и последствия могут быть весьма серьезными. Справишься?

Справится ли она? У Джулс пересыхает в горле. Дэн даже не подозревает, через что она прошла в ходе первой серии «Порноворота». В голове возникает куча вопросов.

– Мне нужно больше информации.

– Изучи документы, вечером поговорим.

– Можно спросить? Чем, по мнению издателей, я буду заниматься в редакции?

Дэн усмехается.

– Тем же, что делают все новички. Сортировать документы, искать источники, проверять цитаты и факты, помогать Луизе, делать рутинную работу.

Джулс втягивает носом аромат кофе и вздыхает. Помощница шефа, поди, возненавидела ее за вторжение на личную территорию.

– А что по этому поводу думает Луиза?

– Хороший вопрос. – Дэн откидывает голову назад и хохочет, словно заценив одному ему понятную шутку. – Помощница работает со мной с первого дня. Ей не нужно думать, она в курсе всего, что происходит. Это Луиза посоветовала тебя нанять. Ее впечатлило то, как ты промчалась мимо нее и взяла на абордаж мой кабинет. В редакции все ее боятся. Луиза сказала – цитирую: «Этой девочке смелости не занимать. Она из одного с нами теста». – Дэн расставляет руки в стороны. – Добро пожаловать в команду, занимающуюся журналистскими расследованиями. Нас расформировали, мы работаем неофициально, зато эффективно. Джулс, я могу тебе доверять?

Вопрос риторический. Девушка прорвалась мимо Луизы, получила сенсационный материал и готова начать. Для Дэна вполне достаточно.

Глава шестая

Чикаго

Уже поздно. Джулс сидит на кровати, обложившись бумагами, – даже ноги некуда деть. Стоящие на тумбочке часы показывают почти полночь. А она только начала вникать в ситуацию. Работы невпроворот. Джулс структурировала содержимое папки, пронумеровала все документы, разложила их по стопкам, отсортировав по датам и странам. Дэн предлагает ей проштудировать курс истории, рассчитанный на семестр, за один вечер.

Джулс вливает в себя еще кофе, чтобы не заснуть, и смотрит на внушительную пачку в углу кровати с пометкой «1939 год». Она, конечно, ходила с мамой на ту знаменательную выставку тринадцать лет назад, но только теперь осознает истинные масштабы неуемного стремления нацистов уничтожить авангардное искусство – в частности живопись. Гитлер и его приспешники охотились за немецкими экспрессионистами с невиданным рвением.

Джулс листает страницу за страницей, рассматривает черно-белые снимки. С 1933-го по 1945 год нацисты конфисковали у музеев, галерей, школ, частных коллекционеров и художников более шестисот тысяч произведений искусства. Сотни тысяч картин и скульптур были уничтожены. И в то же время, пока Третий рейх бесчинствовал на просторах Европы, приспешники Гитлера «спасали» самые ценные экземпляры. Запрещенные работы в огромных количествах продавали на аукционах – главным образом при содействии Швейцарии, – чтобы спонсировать нацистскую военную кампанию и набивать собственные карманы. Повезло ли «Женщине в огне» пережить гитлеровскую культурную зачистку?

Размышления Джулс прерывает телефонный звонок. Она смотрит на экран: неизвестный номер. Точно, шеф.

– Привет, Дэн.

– Какие впечатления?

– Удручающие. Просто невероятно. Я пытаюсь перемолоть эту кучу информации. – Она колеблется. – Какая у меня задача – помимо освоения непосильных объемов исторических данных?

Повисает пауза, Джулс слышит, как Дэн щелкает зажигалкой.

– Тебя никто не знает.

– Спасибо за напоминание.

– Я к тому, что сам я – персона известная. Если появляюсь на горизонте, все настораживаются. А вот ты можешь втереться в доверие к кому надо, пока я буду дергать за ниточки из-за кулис. – Джулс слышит автомобильные клаксоны и дыхание Дэна. Похоже, шеф вышел на улицу покурить. – У меня есть пара идей, жду, пока их одобрят.

Одобрят? Так кто же на самом деле командует операцией?

– И кто же одобритель?

– Нет такого слова.

– Правда?

– Продолжай изучать документы. Поговорим утром.

Дэн отключает телефон.

Джулс откидывается на спинку кровати. Поспать ей сегодня не удастся, это уж точно. Она снова станет приманкой. Джулс подтягивает колени к груди и обнимает их руками. Никто не знает правду о том, чем закончилась история с «Порноворотами» – ни мама, ни близкие друзья. Вместе с материалом, отмеченным Пулитцеровской премией, Джулс получила серьезный урок.

* * *

Материал «Порноворота» получил Пулитцеровскую премию. На следующее утро Джулс позвонил Рик Янус – репортер, сыгравший главную роль в проведении журналистского расследования, – и предложил отметить успешное завершение дела в составе всей команды в отеле «Хайятт». Чтобы пойти туда, пришлось умолять маму, которая отнеслась к приглашению крайне настороженно. Впрочем, не без причины: Джулс только исполнилось семнадцать, остальные члены группы – да и, пожалуй, редакции в целом – были как минимум лет на десять старше. Джулс обещала, что побудет на мероприятии совсем недолго. Что вернется не поздно. Что пить не будет – даже если все вокруг начнут налегать на алкоголь.

Она соврала.

Как и насчет того, в чем пойдет. Из дома Джулс вышла в темно-синем платье-футляре с поясом, в котором праздновала свой шестнадцатый день рождения. Но, прибыв в отель, сразу же отправилась в туалет и переоделась в черный облегающий трикотажный наряд с открытыми плечами, купленный тайком в одном из ведущих модных магазинов. Маму хватил бы удар. Джулс хотела выглядеть взрослее. Точнее, старалась привлечь внимание Рика. Они целых полгода работали вместе, чтобы разоблачить преступника, и Джулс не устояла и влюбилась в репортера. Что ж в том удивительного, если ведущий журналист издания, красавец мужчина постоянно повторял, что расследование не удалось бы завершить без помощи «приманки», что он не справился бы без Джулс… Рик хвалил ее навыки журналистской работы и анализа информации, дотошное отношение к документам. И постоянно повторял, что она справляется не хуже – а может, даже и лучше, – чем любой репортер из его команды.

Три бокала шампанского и два шота – и Джулс оказалась наедине с Риком в его номере. Она отправилась туда вместе с небольшой группой коллег, желавших продолжить праздник, и дождалась, пока все разойдутся. Рик стоял у противоположной стены, прижавшись к шкафу, и смотрел на нее. Джулс ощущала покалывание во всем теле и полагала, что объект ее страсти тоже испытывает нечто похожее. Не может такого быть, чтобы она все это нафантазировала. Правда, Рику уже за тридцать, он недавно развелся и вообще-то староват для нее. Вот только Джулс мнила себя зрелой женщиной. Ровесников она считала недалекими и несерьезными, они ее не интересовали. Не зря мама называла ее старушкой.

Джулс улыбнулась Рику. Он не отвел взгляд. Все ясно, ее симпатии взаимны.

– Мы классно провели время, – начала Джулс, слегка нервничая и одновременно чувствуя себя свободной и раскрепощенной.

– Согласен. – Рик слегка сменил позу. – Без тебя я не получил бы Пулитцеровскую премию. Впрочем, это лишь начало. Когда-нибудь ты станешь маститым журналистом.

Он слегка наклонил голову и окинул ее оценивающим взглядом. Джулс мысленно похвалила себя за то, что купила платье. Обычно она встречалась с коллегами в редакции, куда приходила прямо из школы, одетая в джинсы, кроссовки и свободные футболки. Сейчас Рик смотрел на нее совсем иначе. Он глубоко вздохнул, словно пытаясь успокоиться, и пробормотал, указывая на дверь:

– Знаешь, я слегка перебрал. Наверное, тебе лучше…

Рику не удалось договорить. Джулс много раз вспоминала этот момент и прекрасно понимала: она сама напросилась. Вместо того чтобы уйти, Джулс подошла к нему, опьяненная не только алкоголем, но и успехом, и сжигающим изнутри желанием. И поцеловала Рика.

Он не сопротивлялся, а обнял ее, крепко прижал к себе, дыша перегаром, а потом повалил на кровать. Чувствуя, как его руки быстро перемещаются по ее телу, Джулс поняла, что не готова, хотя до этого была совершенно уверена в обратном. Реальность разочаровала. Она хотела попросить Рика не спешить, но не могла связать слова в членораздельную фразу. Ее подташнивало, голова горела и кружилась. Она и опомниться не успела, как платье, лифчик без бретелей и трусики полетели на пол и Рик вошел в нее. Джулс закричала, и он сразу же остановился.

– Что такое? – Он сел на кровати и увидел стекающую по внутренней стороне бедра струйку крови. – Господи! Ты что, девственница?

– Да, – выдавила она.

Лицо Рика побелело, он хлопнул себя ладонью по лбу.

– Какой же я идиот! И о чем я только думал? Ведь сразу было понятно, что что-то не так.

Он вскочил с кровати словно ужаленный и принялся лихорадочно искать джинсы. Натянув их, Рик сел на постель рядом с Джулс, качая головой и тяжело дыша, словно только что пробежал марафон.

– Я слишком много выпил, но это меня не извиняет, я же взрослый мужчина. – Он слегка дотронулся до ее руки, и прикосновение обожгло. – Прости.

Джулс не могла выдавить из себя ни слова, лишь натянула простыни до подбородка, желая прикрыть и свое тело, и свой позор. В случившемся лишь ее вина. Она сама пришла к Рику в номер, сама его поцеловала. Джулс понимала, что это неправильно, и все же эмоции охватили ее с такой силой, что разница в возрасте казалась несущественным препятствием.

Рик уже не смотрел на нее виноватым взглядом, а уставился в стену, словно разговаривал с кем-то невидимым.

– Иногда приходится долго работать с кем-то, и случается принимать совместную увлеченность проектом за нечто большее. Так не должно быть, и все же происходит. Не вини себя, я должен был все понять. Хотелось бы повернуть время вспять, но тут я бессилен.

Рик смотрел на нее с жалостью, словно Джулс стала одной из сексуальных рабынь, схему поставки которых они только что раскрыли, и слегка покачивал головой с темно-каштановыми кудрями. Именно этот взгляд ранил сильнее всего. До этого Джулс планировала попросить Рика устроить ей летнюю практику в редакции, надеясь, что потом сможет получить там постоянную работу, но теперь об этих планах придется забыть. И чем она только думала? Что они рука об руку побегут в закат, сжимая в руках диктофоны?

Рик поднял с пола ее черное платье и протянул с таким видом, словно вручал оливковую ветвь.

– Давай сохраним все в секрете. Просто забудем о случившемся. Идет?

Он взял с тумбочки телефон и принялся читать сообщения. Джулс почувствовала себя лишней. Она прекрасно понимала, что сама все разрушила.

Рик встал и, не выпуская мобильник из рук, отправился в ванную. Как только за ним закрылась дверь, Джулс быстро скользнула в платье – вскоре оно окажется в мусорке. Она чувствовала себя использованной и ненужной и злилась из-за того, что неправильно интерпретировала ситуацию. Джулс быстро собрала вещи и вылетела из номера, не попрощавшись.

Садясь в такси, она поймала себя на мысли, что ее первый раз навсегда останется окрашен неприятными воспоминаниями. Но Джулс также знала, что сияние ее первой большой журналистской награды не померкнет. Она больше никогда не совершит ошибку, смешав чувства с работой. Впрочем, совет Рика Януса сохранить все в секрете и забыть пришелся как нельзя кстати. Хотя тот случай наложил отпечаток на всю ее дальнейшую жизнь, словно окутав душу жесткой, непроницаемой оболочкой.

Глава седьмая

Мизула, штат Монтана

Эллис никогда не бывал в Монтане. Надо же, весь мир объездил, а сюда не приезжал. Любителем природы его назвать сложно. Мистер Баум предпочитает безукоризненную чистоту, сдержанные интерьеры и прохладу пятизвездочных отелей, где чувствуешь, что все под контролем. Впрочем, поездку сюда он и так откладывал слишком долго.

Эллис смотрит в тонированное окно внедорожника. Вопреки опасениям, пейзажи здесь великолепные: на ярко-синем небе вырисовываются резкие очертания гор, у подножия которых сверкает лента реки. Местность будто из рекламных роликов «Руководство по выживанию» от «Ральфа Лорена». «Мои туфли такого путешествия не пережили бы», – думает Эллис. Он представляет себе каблуки, увязающие в навозе и грязи, и фыркает. Затем в сотый раз смотрит на часы – без пяти семь, раннее утро. Отлично, внук еще должен спать. Эллису хочется сделать сюрприз.

– Похоже, нам туда, – говорит он водителю. – Вот эта дорога без опознавательных знаков слева.

Пол, который работает на Баума вот уже десять лет и неизменно доставляет в любой пункт назначения, посматривает в зеркало заднего вида и бросает на хозяина ободряющие взгляды.

Никто из родных не знает, что Эллис сел в свой личный самолет и прилетел сюда. Он не сказал ни слова ни жене, ни дочери Ханне, матери Адама. У них появятся вопросы, а рисковать нельзя. Только Александра в курсе всего. Эллис попросил ее разузнать, как добраться до уединенного жилища внука, и проинструктировать Пола.

Внедорожник сворачивает на грунтовую дорогу. Впереди показывается домик, где живет Адам – любимый внук Эллиса, что ни для кого не секрет. Мистер Баум недовольно качает головой. Надо же, мальчик, выросший в роскоши, теперь живет словно Унабомбер[1].

В горле встает ком. Эллис вспоминает, наверное, худший момент в жизни, когда четыре года назад в его доме ночью раздался звонок. Им с Вивьен сообщили, что у Адама передозировка героина. Жизнь их красивого и талантливого внука, который уже в двадцать пять лет произвел фурор в кругах любителей живописи в Нью-Йорке, висела на волоске. Парень чудом выжил, провел две недели в больнице, а затем еще три месяца – в центре реабилитации. Выйдя оттуда, Адам поставил крест на блестящей карьере, порвал связи с тем сбродом, который называл друзьями, и уехал как можно дальше от родных и от всего, что связывало его с известной фамилией Баум. Жизнь затворника, которую вел внук, очень огорчала Эллиса. Но парень, по крайней мере, жив.

Внедорожник двигается по гравийной дорожке к дому. Грудь Эллиса внезапно пронзает острая боль. В последнее время она атакует его все чаще и становится все сильнее. По возвращении надо бы позвонить доктору. Возможно, он поторопился, решив приехать в Монтану. Может, это ошибка. Кто знает?

Эллис смотрит вперед, на аккуратно постриженный затылок, на темные волосы с проседью. Водитель умеет хранить секреты.

– Пол.

И ловит его взгляд в зеркале заднего вида.

– Да, мистер Баум? Вы хорошо себя чувствуете?

– Все в порядке, спасибо. – Эллису внезапно сдавливает грудь. Он чувствует, что не хватает воздуха, опускает стекло и, слегка высунув голову в окно, вдыхает. – Я здесь пробуду некоторое время. Когда соберусь уезжать – позвоню. Городок, через который мы проезжали, показался мне симпатичным. Поезжай туда, развейся, позавтракай где-нибудь.

Пол останавливает автомобиль, оборачивается и недоверчиво смотрит на шефа.

– Возможно, мне лучше подождать вас здесь.

Эллис не успевает ответить: в домике загорается свет, штора на окне отодвигается, и за стеклом показывается профиль внука.

– Я справлюсь, – неуверенно отвечает мистер Баум. Впрочем, он никогда не меняет своих решений. – Поезжай.

– Все-таки мне лучше остаться. А вдруг вы…

– Пол, уезжай, прошу тебя, – обрывает водителя Эллис и открывает дверь внедорожника.

Машина сдает задним ходом. Входная дверь домика распахивается. На пороге Адам – босой, во фланелевых штанах и с голым торсом. У его ног крутятся три собаки. За время разлуки тело внука стало более крепким. Давно не стриженные волосы торчат в разные стороны, а еще Адам отпустил бороду. Настоящий горец, по которому плачет бритва. Зато на щеках румянец, парень выглядит сильным и здоровым. Эллис вздыхает с облегчением и направляется к домику. Господи, как же он скучал по внуку!

– Дедушка? – Адам не верит своим глазам. – Что ты здесь делаешь? Тебя мама прислала?

– Никто не знает, что я в Монтане. Ни мама, ни бабушка. Мы так давно не виделись. Хорошо выглядишь. – Эллис вообще-то терпеть не может публичное проявление чувств и сторонится объятий, но сейчас прижимает молодого человека к груди. Мистер Баум чувствует целую палитру запахов: еще не чищенных зубов, мускуса, краски… Почему-то Адам занял особое место в его сердце. В детстве мальчик постоянно сидел где-нибудь в уголке и рисовал, пока остальные внуки Баума хулиганили или играли на детской площадке на заднем дворе их дома в Бедфорде. Адам же предпочитал одиночество – в точности как Эллис. Впрочем, позже, после окончания колледжа, ситуация радикально изменилась. Адам стал совершенно другим – звездой вечеринок, которого окружала стайка едва одетых девиц и покрытых татуировками и похожих на наркоторговцев парней. Внук вел беспорядочную жизнь, наполненную бесконечными выставками, вечеринками, тусовками, бессонными ночами и наркотиками, стараясь, чтобы родные не узнали, как он проводит время. Даже когда вся семья собиралась за одним столом, Адам и пяти минут не мог усидеть спокойно. Эллис был уверен, что причиной тому кокаин, и сильно переживал. Внук в один миг приобрел бешеную популярность в Челси, все искали его внимания. Адам потерял себя. Пристальное внимание и толпы поклонников поглотили его с головой.

Эллис делает жест рукой в сторону закрытой сеткой двери.

– Войти можно?

– Конечно.

Адам отходит в сторону, успокаивает возбужденных собак и приглашает деда в дом.

Эллис отряхивает ноги на коврике, проходит в комнату и застывает на месте. Снаружи дом выглядит как настоящая развалюха, зато внутри… Надо же, просто невероятно! Каждая стена представляет собой холст, наполненный жизнью и яркими цветами. Даже потолок покрыт энергичными мазками. Кругом чередуются текстуры и дерзкие оттенки: золото, насыщенно-винный, оранжевый, зеленый, лиловый, бирюзовый… Палитра счастливого человека. Эллис не спеша рассматривает рисунки. Здесь обнимаются влюбленные, а там компания друзей сидит в кафе. Веселящиеся в парке дети, обнаженные женщины на берегу моря, разнообразные пейзажи – горы, реки, леса, небо, разные растения… Зрелище ошеломляет, у Эллиса перехватывает дыхание. В отличие от знаменитой прежде техники Адама – жутковатого абстракционизма – эта комната светла и жизнерадостна. Впрочем, одно творение выбивается из общей картины. Эллис не может отвести глаз от дальней стены у входа в кухню. Он нерешительно подходит, чувствуя, что внук провожает его взглядом, останавливается и рассматривает изображение: пожилой человек в хорошо сидящем костюме. Копна густых седых волос, голова слегка склонена набок, задумчивый взгляд… Мужчина стоит, заложив руки за спину, словно дворецкий, а на него со всех сторон движется лавина обуви – словно пули с шипами. Туфли на шпильках. «Господи, это же я! Он меня изобразил!» Едва сдерживаясь, Эллис поворачивается к внуку. Слезы застилают глаза.

– Адам… – Голос предательски срывается и едва слышен.

Внук широко улыбается, и Эллис видит ямочки на щеках того, кто едва не загубил собственную жизнь, но сумел вернуться на путь истинный, осознав, что совершил ошибку.

На Эллиса нападает приступ кашля, и он прикрывает рот носовым платком.

– Прости меня. Похоже, я глубоко ошибся. Я приехал, чтобы попросить тебя об одолжении. Но теперь понимаю, что действовал неразумно, поддавшись порыву.

Эллис пытается успокоиться. Опять боль в груди, будь она проклята! Он садится в стоящее рядом видавшее виды кресло. Тело с благодарностью опускается на мягкое сиденье, словно вставший на якорь корабль. Адам подходит к нему.

– Давай принесу тебе что-нибудь выпить.

Однако Эллис ему не дает. Он хватает внука за руку и не отпускает.

– Поверь, я пытался… Хотел с тобой пообщаться. Но ты не отвечал на звонки, и я решил не надоедать. Мне стоило быть настойчивей, поддержать тебя. Я каждый день о тебе думал. – На глаза Эллиса снова наворачиваются слезы, впрочем, его мало это волнует. И с каких это пор он стал таким чувствительным? Из-за рака? Из-за того, что снова увидел Адама? Из-за своего портрета на стене? – Я считал, что отчасти виноват в том, что с тобой случилось. Владелец известной компании, постоянно в центре внимания, кругом папарацци… Тебе, должно быть, нелегко пришлось. Давление оказалось чрезмерным. В детстве ты ненавидел шумиху. Похоже, именно я взвалил на тебя непосильный груз…

Адам сжимает руку деда.

– Ты ни в чем не виноват. Это я не справился. Жил на полную катушку, был слишком беспечен. Я всегда любил лишь две вещи: живопись и одиночество. Но пошел против своей натуры и решил стать другим человеком, чтобы вписаться в окружавший меня яркий и безумный мир. И в результате все пошло прахом. Я видел, что ты звонил, получал сообщения от тебя и от бабушки. Но мне нужно было побыть одному, прийти в себя и привести мысли в порядок. – Адам слегка похлопывает Эллиса по сгорбленной спине. – Хотя я рад, что ты тут. – С едва заметной улыбкой он делает жест в сторону кухни. – Хотел бы я угостить тебя «Кровавой Мэри», ты так любишь этот коктейль. Вот только у меня лишь сок.

– Сок меня вполне устроит. Я больше не пью. Я ведь неспроста приехал, хотел тебе кое-что рассказать. – Эллису тяжело дышать, но он справляется с собой. – Я слишком много пил. Пристрастие к алкоголю превратилось в проблему. Конечно, все держалось в секрете.

«Которых в моей жизни как-то многовато», – думает Эллис, подается назад, и спинка кресла неожиданно откидывается. Они смеются, затем лицо модельера вновь становится серьезным.

– Пока ты проходил реабилитацию, я был занят тем же самым. Решил: раз уж ты смог, то и мне пора обратиться за помощью. Записался на шестинедельную программу, которая проходила за пределами Чикаго. Об этом знала только бабушка. Вместе со мной в центре находились и другие известные люди – наверное, нас можно назвать страдающими зависимостью знаменитостями. – Эллис выдавливает подобие улыбки. – Я всего три года как не пью.

Адам, явно ошеломленный таким признанием, во все глаза смотрит на деда.

– Спасибо за откровенность. Понимаю, как тяжело об этом рассказывать.

Внук идет на кухню, наливает два стакана свежевыжатого апельсинового сока, возвращается и садится на диван напротив Эллиса. Мужчины молчат и не сводят друг с друга глаз. Наконец Адам произносит:

– Но причина твоего визита в другом, так?

– Верно. – Эллис качает головой. – Помнишь, ты нарисовал мне картину, когда тебе было лет десять? Ты уже тогда восхищался природой, был одержим торнадо и изобразил один из них. С женским лицом внутри воронки.

Адам улыбается.

– Да, помню.

– Я сохранил тот рисунок. Очень им дорожу. Напоминает мне о прошлом.

На Эллиса снова нападает приступ кашля.

– Ты нездоров. Что случилось?

– Я просто стар, – отмахивается Эллис. – Видишь ли, меня мучают кошмары. Раньше они мне снились раз в несколько месяцев, а теперь – каждый день. – Воспоминания уносят куда-то далеко, мысли рассыпаются на отдельные звенья. Ему так много хочется рассказать внуку, стольким поделиться. – Да, я, похоже, сдал. У меня не так много времени. Но я прожил интересную жизнь, даже, можно сказать, замечательную. Встретил бабушку, потом родилась твоя мать, другие наши дети, внуки…

«А еще у меня есть Генри», – думает Эллис, но вслух, конечно, не скажет.

– Я создал компанию «Аника Баум», мое наследие.

Адам ставит стакан с соком на стол.

– Позволь тебя прервать. Я не тот, кто тебе нужен. Я не стану управлять компанией, даже не проси.

Эллис улыбается.

– Я приехал не за этим. Мое дело продолжат твои сестры. Они уже в курсе всего, что у нас происходит. – Он смотрит в окно на живописный горный хребет. – Я никогда никому не рассказывал… – Эллис вспоминает свою беседу с Дэном Мэнсфилдом, состоявшуюся на прошлой неделе. – До этого момента. Как ты знаешь, я родился не в Америке.

Адам откидывается на спинку дивана.

– Знаю. Ты из Бельгии. Твои предки занимались бриллиантами.

– Чушь собачья. – Эллис чувствует, что начинает раздражаться. Он погряз во лжи. – Не было ни Бельгии, ни бриллиантов, ни семьи. Эту сказочку придумали для журналистов, а со временем я и сам начал в нее верить. Мое детство – если это вообще можно назвать детством – пришлось на военные годы. С восьми лет я большую часть времени провел под землей – в канализационных сетях и подвалах. Жил даже в большой дымовой трубе. Знаешь, я ведь наполовину еврей. Когда мне исполнилось тринадцать, я приехал в Америку. Меня воспитывали в интернатах, пока я не стал совершеннолетним и не пошел работать. Зато я отличался умом, сообразительностью и творческими способностями. А главное, мне было нечего терять. В США легко раскрутиться, подняться на вершину, сделать себе имя. А свое мрачное прошлое я скрываю…

Адам вздергивает брови – в точности как Ханна, когда ее что-то заинтересовывало. Эллис смотрит на влюбленных, изображенных на стене позади внука. Молодая и беззаботная парочка, у которой все впереди. Если бы жизнь действительно была такой. Эллис тяжело вздыхает.

– Моя мать была редкой красавицей. Родилась в маленьком городке неподалеку от Мюнхена, а когда стала подростком – переехала в Берлин. Она победила на конкурсе красоты, работала манекенщицей, а затем влюбилась в моего отца. Его звали Арно Баум. Еврей, банкир, был женат, имел детей. А мама – католичка, беззаботный представитель богемы. Родители полюбили друг друга, но в брак не вступили, хотя мама называла отца мужем, взяла его фамилию и дала ее мне.

«А вот семья Арно меня возненавидела». В памяти всплывает лицо девочки с золотыми косами, которое до сих пор периодически преследует Эллиса в кошмарах. Она подошла к нему, когда он играл в мяч в небольшом парке неподалеку от дома. «Ублюдок, Арно не твой отец, а мой!» – с искаженным от ярости лицом выкрикнула девочка, плюнула в Эллиса и его мать и убежала. Мальчик разрыдался, а мама его утешала: «Не слушай ни ее, ни кого-либо другого. Арно Баум – твой отец и всегда им будет».

– Тебе плохо? – участливо спрашивает Адам.

Мозг взрывается от множества воспоминаний, голос Эллиса дрожит.

– Мне было лет пять, когда в нашей квартире появился художник. Он хотел нарисовать маму. Эрнст Энгель.

– Тот самый Эрнст Энгель?

– Да, тот самый.

– И что было дальше? – В зеленых глазах Адама – они такого же цвета, как у матери, – плещется любопытство.

«Слишком много всего», – думает Эллис. Он смотрит не на внука, а куда-то в сторону, но не видит ни парочку влюбленных, ни горы. Он вообще выпал из настоящего. Эллис снова в прошлом. В просторной квартире матери, в слабо освещенной прихожей, стоит на коленях с кляпом во рту, а вокруг солдаты с пистолетами, направленными на Анику. Но он глядит лишь на Гельмута Гайслера и слышит только его резкий голос. Нацист орет на мать, а Эллис не в силах это прекратить.

– Ты позировала для этого урода и дегенерата, Эрнста Энгеля, правда? У меня есть доказательства – его картина, – кричал Гайслер, и Эллис видел его мелкие и острые зубы, придающие гитлеровцу сходство с белкой. – Ты спала с евреем, родила от него этого ублюдка, а потом позировала для художника, которого считают врагом государства. Точнее, считали – он уже мертв. А значит, и тебе, мисс Германия, подписан приговор. – Гайслер повернулся и наклонился к Эллису. – Хватит рыдать, маленький гаденыш. Твоя мать – шлюха и сейчас получит по заслугам.

Аника упала на колени и принялась умолять нациста, чтобы тот отпустил мальчика. Она лгала, что на самом деле отец ее сына – не Арно Баум, а чистокровный ариец. Эллис начал кричать, что хочет умереть вместе с мамой, но из-за кляпа никто не мог разобрать слов. Впрочем, Гайслер не собирался убивать Эллиса. Нацист хотел, чтобы мальчик стал свидетелем небывалого шоу, которое навсегда врезалось в память и до сих пор жгло его сознание. Солдаты заставили Анику раздеться до белья, а затем облачиться в туфли на каблуках и нарядное красное платье – цвета крови и позорной картины, как сказал Гайслер.

Не теряя времени, нацисты повесили матери на шею плакат с надписью: «Я трахалась с жидом. Я шлюха». И вытолкнули Анику на улицу. Эллис остался в квартире один. Все так же с кляпом во рту он прилип к окну и видел, как солдаты вели маму по улице. Они заставили ее раз за разом обходить квартал в течение нескольких часов, пока Аника больше не могла идти и не рухнула на землю. Тогда нацисты схватили ее и потащили куда-то, и больше Эллис ничего не видел. Зато услышал пять выстрелов. А потом наступила тишина – страшная и оглушающая. Несложно было понять, что произошло.

– А твой отец? – прошептал Адам.

Эллис некоторое время молчит и часто дышит.

– Я больше никогда его не видел. Много лет назад я обращался в Музей холокоста в Вашингтоне в надежде добыть хоть какие-то сведения об Арно Бауме и его родных, но из моей затеи ничего не вышло. Больше я не пытался о нем разузнать. Впрочем, кое-что я помню, хотя и очень смутно. За мной пришла соседка – вдова, что жила рядом и боготворила мою мать. Добрая женщина накормила меня и уложила спать у себя в гостевой комнате. А несколько дней спустя посреди ночи отвела меня в местную пекарню и передала какому-то человеку в черном, который ждал в служебном помещении. Никто не знал его настоящего имени, но тот мужчина спас мне жизнь.

– Кем же он был?

– Этого мы теперь не узнаем. Человек в черном спас не только меня, но и других детей-сирот. Он тайком вывез нас из города, прятал в лесах, на фермах. Воспоминания о том периоде у меня связаны с канализацией, грязью, отвратительными запахами, холодом… Я голодал. Зато выжил. – Закончив рассказ, Эллис наконец смотрит на внука. Лицо Адама мокрое от слез. – Видишь ли, создавая каждую пару туфель, я думал о своей матери, об Анике. Чтобы почтить ее память и никогда не забывать о той страшной последней прогулке. Над ней смеялись, но мама не опускала головы. Наши соседи и те, кого я считал ее друзьями, швыряли в нее помидорами, мусором и даже обувью. В какой-то момент мама подняла глаза и увидела меня в окне. Не знаю, возможно, это всего лишь плод воображения, но я помню, будто мы обменялись взглядами. Она ободряюще улыбнулась. Ее улыбка научила меня не терять самообладания, несмотря ни на что. А затем мама исчезла. Ее будто и не существовало. Я не смог ее спасти…

Эллис смотрит на свои трясущиеся руки – некогда тонкие, с гладкой кожей, а теперь испещренные старческими пятнами.

Адам поднимается с дивана и подходит к деду.

– Так о чем же ты хотел попросить?

Эллис не спеша достает из кармана пиджака газету со статьей о смерти Карла Гайслера и похищенных сокровищах.

– Этот человек – сын того самого нациста. Его обокрали и убили. Полагаю, картина, на которой изображена моя мать, находилась в квартире покойного. Ходят слухи, что Гайслер-младший прятал у себя шедевры Пикассо, Шагала, Матисса, Сезанна, а также одно из полотен Энгеля. – Голос Элисса срывается. – Сердцем чую, что «Женщина в огне» – так Эрнст назвал свое творение – была там. Гельмут Гайслер сказал маме, что картина у него, – я слышал это собственными ушами. У меня не осталось ни одного изображения мамы, ни одной фотографии. Никакой связи с прошлым. Я твердо решил разыскать картину и вернуть ее туда, где ей место, – в нашу семью.

– Ты пытался проследить судьбу творения Энгеля? Может быть, нанимал кого-то для этих целей?

Эллис смотрит прямо в глаза внуку.

– Стыдно признаться, но я был слишком занят тем, чтобы скрыть свое прошлое. Но я все же провел небольшое расследование и заполучил несколько важных документов. Среди них каталог произведений современного искусства, проданных с аукциона в Люцерне в 1939 году. Там упоминается «Женщина в огне». Все перечисленные в брошюре работы – из числа награбленного нацистами. Имена большинства покупателей остались неизвестными. А вырученные деньги пошли на военную кампанию. Просто омерзительно. – Эллис вздыхает. – Я не знаю, кто купил картину, что с ней случилось дальше и как она в итоге оказалась в руках Гайслера-младшего. Однако у меня есть достоверная информация, что за несколько месяцев до аукциона творение Энгеля было в Париже и там тоже не обошлось без Гельмута. – Эллис подается вперед. – Вот почему я к тебе приехал. В мое распоряжение попал документ о перевозке холста из парижской художественной галереи в Люцерн, и подписан он лично Гайслером-старшим. – Эллис чувствует, как пульс учащается, а щека начинает дергаться. – А владелец галереи – де Лоран.

По лицу и шее Адама расползается краснота, он не мигая смотрит на деда. Эллис поджимает губы.

– Вот именно.

– Марго де Лоран, – произносит внук неестественным голосом.

– Да. «Женщина в огне» некоторое время находилась в коллекции ее деда, Шарля де Лорана. Его подпись тоже стоит на сопроводительной документации. Возможно, он купил картину. Или представлял интересы Энгеля в Париже. Вероятно, Гайслер заставил Шарля продать полотно. Неизвестно, сохранились ли какие-то записи о сделке. Вопросов слишком много. Кроме того, в 1939 году Эрнст Энгель был убит. «Женщина в огне» могла стать его последним творением – в таком случае она обладает исключительной ценностью. – На Эллиса внезапно накатывает усталость. – Если я предполагаю, что картина была в числе ценностей, похищенных из квартиры Гайслера-младшего, то и Марго пришла к такому же выводу. Не мне тебе рассказывать, на что способна эта безжалостная женщина…

Лицо Адама мрачнеет, и Эллис тут же жалеет о своей затее. С чего он решил, что бывший наркоман, совсем недавно возвратившийся к нормальной жизни, поможет ему вернуть давно утерянное полотно, прежде чем оно попадет в лапы Марго де Лоран? Как же он облажался!

Эллис встает, с трудом держась на ногах.

– Прости, что вывалил на тебя столько информации. В моем мозгу созрел какой-то безумный план. Но когда я увидел тебя и этот чудесный дом, то сразу передумал. Я пошел на поводу у эмоций – и ошибся. Я справлюсь со своими проблемами сам.

Адам тоже встает и начинает говорить – так тихо, что дед едва разбирает слова:

– Послушай… Я плохо помню, но мне кажется, что Марго упоминала об этой картине. Пять лет назад я был в их семейном замке на юге Франции. Помню, она показывала несколько полотен, которые Шарль спас во время войны. Марго тогда рассказывала об одном холсте, который деду не удалось сохранить и который очень много для него значил. Что-то об изображении женщины в языках пламени. Это все, что я помню. Правда, я тогда был под кайфом и не уверен, не придумал ли все это.

На Эллиса снова нападает приступ кашля. Он задыхается.

– Ты болен? Скажи как есть.

Теперь уже нет смысла что-то скрывать от Адама.

– Да. Но никто из родных не в курсе. – Эллис вспоминает о смертном приговоре, который получил несколько недель назад от онколога и спрятал в ящике рабочего стола. – Протяну еще год. Если повезет – полтора. – Он берет лежащую на кофейном столике газету и помахивает ей. – Новости об отпрыске Гайслера слишком взволновали меня и вызвали множество неприятных воспоминаний, от которых я пытался избавиться. «Женщина в огне» не отпускает меня. Я знаю, она ждет, когда я приду и спасу ее. Я совершенно в этом уверен – как и в том, что по запаху кожи, из которой изготовлена обувь, могу с легкостью определить ее качество и назвать производителя. – Эллис аккуратно складывает газету и убирает в карман пиджака. Затем достает платок и промокает покрывшийся испариной лоб. – Возможно, это мой последний шанс увидеть маму. Я должен найти картину, прежде чем до нее доберется Марго де Лоран.

Адам подходит к окну и смотрит на расстилающийся за ним чудесный пейзаж, который в шутку называет своим задним двором. Внук молчит, как кажется Эллису, целую вечность, а затем оборачивается – медленно, точно рассчитывая каждое движение. Прямо как маленький Эллис, крутившийся перед зеркалом в спальне матери, когда примерял ее туфли.

– Дед… Я сделаю все, о чем ты попросишь.

Глава восьмая

Корран, Франция

Марго полной грудью вдыхает свежий деревенский воздух, жадно стараясь уловить все знакомые нотки: ароматные травы, которыми заросли холмы, виноградники, лежащая по левую руку оливковая роща и даже пещеры эпохи неолита, изученные ею в детстве до последнего сантиметра. Как же она соскучилась по этим местам!

Марго не была в Корране несколько месяцев. Ее семья вот уже более века владела замком и двумя с половиной тысячами акров земли в небольшой провансальской деревушке неподалеку от Бриньоля. Именно сюда Марго приезжала на лето к деду. С фамильными владениями связаны бесценные воспоминания. Когда девочке исполнилось двенадцать, все резко изменилось: Шарль умер. И теперь семейный замок, очаровательный в своей деревенской простоте, служит не для приятного времяпрепровождения, а для деловых целей. Впрочем, прогулки Марго все-таки может себе позволить. В такие минуты она чувствует присутствие деда и слышит его зычный голос – словно Шарль идет по тропинке рядом с ней.

На Марго высокие ботинки, джинсы в обтяжку и любимый пушистый белый кардиган, который она носила, еще будучи подростком. Мадемуазель де Лоран быстро движется по тропинке, ведущей от замка к бункеру – убежищу площадью в десять тысяч квадратных футов, укрывшемуся среди виноградников и густых лесов. Дед построил его после Первой мировой. Сегодня здесь хранится впечатляющая коллекция произведений искусства. А еще, как любил хвастаться отец Марго, тут же разместилась самая внушительная в художественной среде разведывательная служба, собирающая материалы для шантажа. Теперь же в бункере будет храниться и коллекция Гайслера.

Приближаясь к убежищу, Марго явственно слышит звучный голос деда: «У тебя определенно глаз наметан, моя милая. Но знаешь, что отличает превосходного галериста от просто хорошего? В нашем деле важнее уши. Слушай, внимай, запоминай. Впитывай словно губка, стань экспертом, легко отличающим подлинник от копии, умеющим распознать талант. Великолепные коллекции и прекрасные галереи, конечно, важны, только больше всего люди ценят знания. Учись понимать желания клиентов. Изучай художников, с которыми сотрудничаешь, конкурентов, их заказчиков. И что самое важное – узнавай их секреты». Марго умиляется, вспоминая, как дед хмурил брови, стараясь вложить в ее голову накопленную мудрость. Она не особо вслушивалась в речи Шарля, хотя его слова все-таки отложились в голове. «Помни, – тряс дед пальцем перед ее носом. – Если ты оступишься или ошибешься, все это запомнят. И ты дорого заплатишь за свои промахи. Всегда будь на шаг впереди конкурентов, а для этого тебе иногда придется прибегать… – Шарль посмотрел вдаль, словно увидел на горизонте дикого зверя, – к сомнительным методам».

Да уж, точнее не скажешь. Марго ускоряет шаг. Она помнит каждое сказанное дедом слово, дорожит его наставлениями. Ее отец, Себастьян, – полная противоположность Шарлю. Безалаберный и беспечный, он стал управлять галереей после смерти деда. Вот только у этого клоуна, оступившегося бесчисленное количество раз, поучиться было нечему. За что он и поплатился.

По пути Марго останавливается у знакомого огромного валуна и взбирается на него – в точности как в детстве. Она садится на вершине, прижав колени к груди, и каждой клеточкой тела впитывает захватывающую дух панораму. Вдалеке виднеется Вердонское ущелье – великолепный каньон, где она бродила бесчисленное количество раз. После смерти деда ее никто ни в чем не ограничивал, не устанавливал никаких правил, не предупреждал об опасности. Никто не интересовался, чем занята Марго. Родители были слишком заняты собственными делами и любовными шашнями, чтобы заметить длительное отсутствие дочери. Поэтому она могла делать все, что душе угодно. К четырнадцати годам девочка научилась полагаться исключительно на себя. Мать с отцом не имели никакого авторитета в ее глазах. Марго считала их не более чем препятствием на пути к управлению семейным бизнесом. Впрочем, в один прекрасный день она это препятствие преодолела.

Марго на мгновение заколебалась: а не бросить ли ей все дела и не отправиться ли в каньон, к реке Аржанс. Она всегда любила эту часть прогулки больше всего, завершая утомительный поход по горной местности купанием нагишом. Марго испытывала настоящее блаженство, плескаясь в бирюзовой воде под обжигающими лучами солнца. В эти моменты она оставалась наедине с природой, и тогда возникало ощущение, будто весь мир принадлежит ей одной. Правда, однажды Марго решила впустить кое-кого в свой рай. Больше она не повторит эту ошибку.

Мадемуазель де Лоран спрыгивает с валуна и идет по тропинке дальше, пытаясь отогнать назойливые воспоминания о том, что случилось той злосчастной ночью, когда умер отец. Стоит ей сейчас закрыть глаза – и она услышит высокомерный зловещий смех мерзкого пьяного урода. Похоже, эти режущие слух звуки она будет слышать до конца своих дней.

Отец умудрился промотать практически все, что дед любовно собирал всю свою жизнь. Ее наследство. Никто в мире искусства даже не представлял, в каком плачевном положении оказался семейный бизнес де Лоранов после смерти Себастьяна, оставившего после себя огромные долги. Узнав, что компания практически банкрот, Марго сделала все возможное, чтобы ее инвесторы, художники, СМИ и особенно коллекторы не узнали правды. Она начала тайком продавать принадлежащее де Лоранам имущество в разных странах мира, чтобы самые крупные галереи в Париже, Нью-Йорке, Гонконге, Базеле и Лондоне могли продолжить работу. Если бы не нашлось другого выхода, замок во Франции – райский сад ее деда – стал бы следующим лотом на продажу. Правда, Марго спешить не стала, потому что виноградники – или, как любовно называл их Шарль, «жемчужинки» – приносили доход. Производимое семьей де Лоран розовое вино завоевало множество наград и позволяло платить зарплату сотрудникам. Но не более того.

Два месяца назад состоялось собрание с финансистами компании. Переговоры шли долго и сложно. Бухгалтеры сказали, что к концу года Марго придется объявить себя банкротом. Унизительно. Ей предложили серьезно подумать о продаже семейной коллекции. «Этому не бывать! – кричала тогда Марго. – Ни за что!» Ее имя смешают с грязью. Дед в гробу перевернется, если такое случится. Марго была твердо настроена найти другое решение. И дала задание своему личному хакеру. Как только она узнала о коллекции сокровищ Гайслера, добытой столь позорным путем, то сразу поняла: это выход. Ее шанс.

Марго смотрит на роскошные лозы, дивится спелым и сочным кистям, свисающим с веток, – наступил vendange, сезон сбора винограда. Ее матери он никогда не нравился из-за стоящих в воздухе ароматов – она жаловалась, что воняет отбросами. Что ж, ей, вышедшей из низов, виднее. Марго всегда нравился этот запах с нотками меда и керосина. Она чувствовала, что живет.

Она идет дальше по извивающейся тропинке и наслаждается хрустом веток под ногами – они словно возвещают о ее приближении. Достигнув убежища, Марго набирает на двери секретный код, входит в уютный дом с тремя спальнями и осматривается. Громко работает телевизор, на столе тарелка с остатками круассана с джемом и кружка из-под кофе.

– Уайатт! – кричит Марго. Ответа нет. Но программист точно здесь. Видимо, уже спустился в погреб.

Марго проходит в хозяйскую спальню, которую занимает Уайатт. Окна открыты, постель не заправлена, по полу раскидана одежда. Неряха. Она огибает валяющиеся вещи и входит в огромную гардеробную – размером с небольшую спальню. Затем опускается на колени и тянет за умело замаскированный рычаг. В полу открывается люк, за ним – самодельная лестница, ведущая в гигантских размеров винный погреб, оформленный в готическом стиле. Марго спускается и рассматривает голые каменные стены, стрельчатые арки. Полная копия винного погреба в замке, с той только разницей, что этот фальшивый: умелая маскировка на случай, если убежище обнаружат.

Марго спешит по холодному длинному коридору, минуя одну за другой деревянные двери в античном стиле. Еще одна фальшивка: ни одна из десяти дверей не открывается, за исключением последней. Марго снова вводит код и попадает в комнату. Если погреб выглядит так, словно переместился из Средних веков, то за массивной дверью прячется высокотехнологичный центр с самой современной компьютерной системой и базой данных, созданной по последнему слову техники. Пентагон бы позавидовал.

Из динамиков орет «Нирвана». Уайатт Росс сидит за рабочим столом, окруженный многочисленными устройствами и мониторами, его пальцы быстро мелькают. Ни дать ни взять известный диджей, играющий на Ибице. Бывший способный сотрудник Силиконовой долины нашел свое истинное призвание – теперь он хакер и вор. Марго платит ему неприлично много за эксклюзивные услуги, его мозги, безусловную верность, за то, чтобы держал рот на замке. И главное – за поразительную бессердечность. Уайатт живет в другом мире – мире технологий, где чувствует себя как рыба в воде и не допускает ошибок. По крайней мере, пока.

Увидев отражение своего босса на мониторе, Росс поднимет голову, имитируя удивление.

– Марго?

Но ее не обмануть. Система наблюдения охватывает весь замок. Разумеется, Уайатт видел, как она подошла к дому и спустилась в погреб. Он ее ждал. Впрочем, Марго ему подыгрывает.

– Давненько я сюда не наведывалась, – говорит она, холодно улыбаясь.

– Прекрасно выглядишь.

– А ты выглядишь как всегда.

Она ухмыляется, рассматривая Уайатта. Он выглядит как истинный хипстер: щетина на лице, поношенная черная футболка, убогие джинсы. Ну и, конечно, неизменные потертые ботинки «Доктор Мартенс». На запястье татуировка – похоже, какая-то цитата на санскрите. Марго ни разу не спрашивала, что означает эта надпись. Плевать.

– Кофе? Или вина? Рановато, правда, но почему бы и нет? Мы все-таки на винодельне.

Уайатт встает из-за стола. Он высокий, худой и долговязый – как те, кто постоянно курит и ест только по необходимости. Видно, что парень чувствует себя неуютно под ее взглядом. Нервничает. Марго это нравится.

– Вина. Для него никогда не бывает рано.

Она садится на кожаный диван, вытягивает ноги и закуривает. Предлагает сигарету Уайатту – тот берет ее на пути к барному шкафу, примостившемуся в углу большого кабинета.

– Картины доставлены к месту назначения в целости и сохранности, я восхищена, – начинает Марго. – Твои люди определенно свое дело знают. Они встретили меня, едва я вышла из здания с двумя доверху наполненными мусорными пакетами. Будто Санта-Клаус. И прекрасно уничтожили все улики – ни отпечатков пальцев, ни следов на полу. На мой взгляд, сработали безупречно. У немецких властей нет ни единой зацепки.

– Ну, кое-что они знают – правда, не о тебе, а о Гайслере, – возражает Уайатт. – Пока тебя не было, я еще немного покопался в файлах той журналистки. Мне удалось добыть конфиденциальную информацию: что небольшая группа чиновников узнала о тайнике старика как минимум год назад. Правда, они не могли решить, что делать с этим пожилым, выжившим из ума чудаком, поэтому не трогали ни его, ни полотна. Возможно, боялись, что разразится скандал, подобный тому, что вспыхнул сейчас. – Он хохочет. – Надо же, потомок нациста, расхитителя произведений искусства, спокойненько живет себе в квартире, где вся кухня забита крадеными шедеврами! Казалось бы, кто-то давно должен был разобраться с подобным безобразием.

Уайатт возвращается с двумя бокалами розового вина из семейных запасов и садится напротив Марго. Из всех производимых де Лоранами напитков этот она любит больше всего. Марго смотрит в бокал и, как ей кажется, различает в великолепном купаже отдельные сорта. Сенсо, Сира, Гренаш и ее любимый, белый виноград Верментино с тонкой кожицей и темно-зелеными пятиконечными листьями. Во время их долгих прогулок дедушка любил рассказывать об отличиях одного сорта от другого. А она, помнится, задавалась вопросом, что он любит больше: свои виноградники или живопись.

Марго поднимает глаза и видит, что Уайатт закинул ноги в грязных ботинках на кофейный столик. Она награждает его уничтожающим взглядом.

– Мне поинтересоваться, что стало с той женщиной, чью квартиру я арендовала?

Росс быстро убирает ноги со стола.

– На меня работают только лучшие в своем роде специалисты. И они умеют держать язык за зубами. Нет, можешь не интересоваться. – Уайатт говорит с легким южным акцентом. Это единственное, что напоминает о каком-нибудь захолустном городишке, заселенном сплошь представителями рабочих профессий, где парень родился, откуда сбежал и больше никогда не возвращался. А еще у него дергается правый глаз, и Марго не может отвести от него взгляд.

– А журналистка?

– Будет молчать.

– Могу я спросить почему?

– Лучше не надо.

Глаза Уайатта вдруг темнеют и становятся безучастными.

– Ясно. Что насчет «фольксвагена»?

– Пытаюсь выяснить, кто ездил на нем вокруг дома Гайслера. Пробил регистрационный номер. Автомобиль арендовали под вымышленным именем. Не волнуйся, я продолжу расследование. Теперь, когда картины у нас, меня больше волнует, как бы обтяпать дельце так, чтобы получить с этого максимальную прибыль. Ты и сама знаешь, что сбывать краденое рискованно. Как только произведение искусства похищено, оно сразу теряет свою ценность. Сейчас строятся разные предположения насчет того, какие полотна могли быть в тайнике Гайслера. Пока точно никто не знает… но правда всплывет. Нужно действовать быстро.

Уайатт машет рукой в сторону толстой стеклянной двери, ведущей в хранилище, где стоят три огромных сейфа и лежат полотна Гайслера. У каждого несгораемого шкафа свое назначение. Один используется для ценностей клиентов, в другом держат холсты, предназначенные для продажи, в третьем – шедевры из семейной коллекции, которые никогда не уйдут с молотка. Дед все предусмотрел.

– Будем действовать следующим образом, – инструктирует Марго. – Продаем не больше двух картин в одни руки – не важно, речь о частном коллекционере или музее. Работаем, не привлекая к себе внимания. Используй теневой интернет и любые другие средства черной магии, которыми располагаешь. – Марго повышает голос. – Что бы ни случилось, правило одно: полная анонимность. Контактируйте лишь с теми хранителями музеев, которых можно подкупить, и только с теми клиентами, которых в случае необходимости можно шантажировать. Предлагаю в первую очередь обратиться к наркоторговцам из Латинской Америки и русской мафии. Ну и, разумеется, к тем нечистоплотным китайским политикам, которые массово скупают шедевры. – Она сверлит Росса взглядом. – Те, у кого есть хотя бы зачатки совести, нам не подходят. Ни одно полотно не должно быть продано законным способом. Даже если возникнет спрос. Нам могут подстроить ловушку. Тебе все ясно?

– Предельно. – Уайатт делает глубокий вдох, а потом медленно выдыхает, издавая раздражающий шипящий звук – словно проколотый воздушный шарик.

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь догадался, что я причастна к этим картинам. Отмывай деньги, сколько понадобится, чтобы к тому моменту, как они упадут на мой банковский счет, никаких вопросов не возникало. За каждое проданное полотно получишь солидный бонус. Думаю, это отличная мотивация. – Марго медленно окидывает Росса взглядом, словно желая напомнить, что и ему можно найти замену. – И вот еще что. Картина Эрнста Энгеля «Женщина в огне» останется здесь. Она не для продажи.

Уайатт поднимает брови, но Марго оставляет его жест без внимания и никак не объясняет свое решение. Росс допивает вино и снова наполняет бокалы.

– Еще один деликатный вопрос. Евреи будут прилагать максимум усилий, чтобы вернуть утраченные произведения искусства, – говорит он.

– Деликатные вопросы – не мой профиль.

– Послушай меня. Речь не о простой краже, а об истории холокоста. Сейчас начнется весь этот цирк с реституцией, особенно когда станет известно, какие неимоверно ценные экспонаты были в коллекции Гайслера. Такие сведения не скроешь, поверь мне. – Росс указывает на сейфы. – В частности, я говорю о работах Матисса, Шагала, Сезанна, Климта, Рембрандта и двух картинах Пикассо. Это же шедевры. Уверен, найдутся те, кто будет собирать информацию, шпионить, взламывать систему и ждать, пока мы ошибемся. Мы потратим миллиарды долларов, я сделаю все, чтобы нас не раскрыли, но не могу гарантировать полную защиту от хакеров и утечек информации.

– Все, закончил ныть? – Лицо Марго мрачнеет. – Ты примешь все необходимые меры – за что и получаешь баснословные гонорары. – Она подается вперед. – Ты несешь личную ответственность за любые утечки, так что лучше подумай, как защититься от хакеров. Ты, – Марго размахивает сигаретой перед лицом Уайатта, – решишь все проблемы. Расплачивайся криптовалютой. И не дай бог ты хоть где-то ошибешься.

Росс выдерживает ее злобный взгляд – он хорошо знает, что нельзя демонстрировать свою слабость. Впрочем, Марго замечает выступившие у него на висках капельки пота. Она откидывается на спинку дивана, курит и молча смотрит на Уайатта. Парню нравится, когда им командуют, а Марго получает удовольствие, заставляя его пресмыкаться. Она гасит окурок, смотрит на часы и встает.

– Пойдем посмотрим на картины.

Они покидают напичканную компьютерами комнату и подходят к первому сейфу. В нем не только шедевры, украденные у Гайслера, но и другие ценные произведения искусства, которые собирали и хранили под замком члены семьи де Лоран. Среди них работы Рембрандта, Тициана, Веласкеса, Рубенса, Моне и картина Пикассо периода сюрреализма в его творчестве, написанная специально для деда.

– Сколько полотен мы изъяли у Гайслера? – спрашивает Марго. Она уже знает ответ и просто проверяет Уайатта – как и всех, кто на нее работает.

– Все, что было, – отвечает он с довольным видом. Тысячу пятьсот двадцать семь плюс полный чемодан рисунков.

Правильный ответ. Хорошо.

– Где «Женщина в огне»?

– В последнем сейфе вместе с другими картинами, не подлежащими продаже. Туда же я поместил еще несколько полотен из коллекции Гайслера, которые нацисты изъяли из галереи твоего деда в Париже. Это «Старый гитарист» Пикассо, «Игроки в карты» Сезанна, «Ирисы» Ван Гога и «Портрет Жанны Эбютерн» Модильяни. Плюс два холста Сальвадора Дали, принадлежавшие твоему отцу. Думаю, ты не захочешь их продавать?

Росс правильно думает.

– Если только я не дам особого распоряжения. Завтра утром я просмотрю все картины Гайслера и отберу те, которые нужно будет сбыть в первую очередь. – Марго смотрит на Уайатта, склонив голову набок. – Отличная работа.

Тот улыбается – как мальчишка, получивший отлично за диктант.

– Это что, комплимент от Марго?

Она смеется.

Пользуясь ее хорошим настроением, Росс подходит ближе.

– Завтра мы возьмемся за дело. А сейчас ты не занята?

Его голос звучит хрипло, тело подалось вперед, от Уайатта пахнет табаком, вином и травкой.

Марго не в первый раз проводит с ним время – и наверняка не в последний. Несмотря на неряшливый внешний вид, в постели парень все делает правильно. Почему бы им не отпраздновать?

Она протягивает руку и проводит тыльной стороной ладони по его щетине – на удивление не такой жесткой, как можно было ожидать. И глаз, к счастью, перестал дергаться.

Поняв, что ему дали зеленый свет, Росс притягивает Марго к себе. Она обнимает его за шею, страстно целует в губы, а затем решительно засовывает язык к нему в рот. Уайатт громко стонет. Марго прижимается к нему упругими грудями и чувствует, как твердеет его плоть между ног. Изучивший предпочтения босса, Росс резко толкает ее к ближайшей стене, срывает с нее пуловер и рубашку. Лифчиков Марго никогда не носила. Уайатт берет из ее рук телефон и кладет на кучу брошенной на пол одежды. Не отрывая взгляда от выпирающего из штанов члена, Марго быстро расстегивает джинсы Росса, стягивает их и отбрасывает в сторону. Футболка летит следом. Уайатт прислоняется к холодной стене, а Марго берет набухшую плоть в рот. Росс стонет – похоже, ему хватит и тридцати секунд, чтобы кончить.

Внезапно он останавливает ее. Удивленная Марго поднимает глаза, вытирает губы и спрашивает:

– Что-то не так?

– Сначала ты, – настаивает Уайатт.

Понятно, хочет доказать, что он мужик. Марго в благодушном настроении, поэтому соглашается. Она позволяет Россу притянуть ее к себе, расстегнуть джинсы, снять ботинки и трусики. Теперь они оба совершенно нагие.

Уайатт слегка отстраняется, чтобы посмотреть на нее. Марго точно знает, что он видит: безупречную кожу, крепкие груди с розовыми сосками, аккуратно постриженную дорожку темных волос между ног.

– Какая же ты красивая, – бормочет парень.

– Мне это уже говорили, – равнодушно отвечает Марго.

– А тебе на это плевать. – Росс проводит пальцами по ее груди, затем спускается вниз, к плоскому подтянутому животу.

– Верно.

Она точно знает, о чем думает Уайатт. Все мужики одинаковы. Размышляют, женщина она или монстр? Второй вариант нравится Марго больше – помогает держать дистанцию и не позволяет окружающим расслабляться.

Росс увлекает ее за собой на пол, подстелив для мягкости одежду. А затем зарывается лицом между ее ног.

Марго собирается насладиться моментом, когда экран лежащего рядом телефона загорается. Пока Уайатт продолжает ласкать ее, она читает сообщение:

Это Адам. Позвони мне.

Адам… Внезапно Марго чувствует приближение оргазма. Росс ухмыляется, считая, что причиной тому он. Мадемуазель де Лоран теряет контроль над телом, утопая в водовороте ощущений, но голова остается ясной, и мозг уже вовсю работает. Впившись ногтями в плечи Уайатта, Марго кончает сильно и быстро. Утолив свое желание, она смотрит на сводчатый потолок и улыбается.

Адам Чейс наконец-то вернулся к жизни.

Глава девятая

Эванстон, Иллинойс

Джулс открывает новенькую сумочку от «Кейт Спейд», достает оттуда переведенную статью из немецкого журнала «Спотлайт» о смерти Карла Гайслера и бросает ее на столик.

– Замечаешь что-нибудь интересное?

Дэн надевает очки для чтения, которые болтаются у него на шее на хлипкой веревочке, берет листы и начинает внимательно их изучать.

– Ну что, здесь вся информация. Броские цитаты, фотографии пропавших шедевров. Снимок Карла – выглядит так, словно принял слишком много транквилизаторов. А вот и его отец – идет строевым шагом по Лувру вслед за Гитлером… – Он поднимает глаза от статьи. – Это вопрос с подвохом?

Джулс стучит по бумаге ручкой.

– Важно не то, что есть в этом материале, а то, чего нет. Кто автор?

Дэн подносит лист бумаги поближе к глазам.

– Черт побери!

Его здоровый глаз с восхищением смотрит на Джулс. Она с улыбкой принимает комплимент.

– Вот именно. «Редакция “Спотлайт”». Основная статья номера, главная сенсация за тридцать с лишним лет существования журнала – я проверила, – и нет имени автора? Как такое вообще возможно?

Дэн качает головой и делает большой глоток щедро сдобренного сахаром кофе.

– Никак. Ни один журналист на свете не согласится на анонимность в подобном случае. Даже если у материала несколько авторов, обычно перечисляют их всех. Если только…

Джулс не сводит с шефа глаз и ждет. Третья чашка кофе творит чудеса. Дэн оживляется, теперь он выглядит лет на десять моложе.

– Репортера либо охраняют, либо на него давят. Вопрос: кто и почему до него добрался?

– Или до нее, – поправляет Джулс.

– Или до нее, – ворчливо соглашается Дэн.

– Думаю, нам нужно выяснить, кто автор этой статьи, а также понять, что произошло до ее публикации и после.

– Беру этот вопрос на себя.

Дэн пишет заметку в телефоне. Джулс больно на это смотреть: шеф набирает текст одним пальцем.

– И вот еще что… Ты дал мне кучу материалов о похищенных произведениях искусства. Я прочла все. Сделала заметки и подготовила вопросы. – Джулс сцепляет пальцы в замок. – Мы ищем определенную картину, но мне не хватает одного ключевого элемента. Ты прекрасно понимаешь, что я не могу искать украденную фамильную ценность, не зная, кто ее разыскивает и почему. – Она подается вперед. – Кто охотится за полотном?

На лице Дэна появляется не то усмешка, не то ухмылка.

– Вопрос на миллион.

– Я не шучу.

Лицо шефа становится серьезным.

– Я тоже. Мой источник пожелал остаться неизвестным.

– Я понимаю и уважаю его решение. Но пока я не знаю, на кого работаю, действую вслепую. Ты говорил, что дело весьма срочное.

Дэн скрещивает на груди руки, сохраняя непроницаемое выражение лица.

Джулс закусывает губу.

– Ясно. Ты не знаешь, можно ли мне доверять. Понимаю, я работаю на тебя всего пару дней, но ты сам пригласил меня в команду… состоящую из нас двоих, – последние слова она особо выделяет. – Я не могу показать, на что способна, если не знаю существенных деталей.

Дэн начинает ерзать на стуле. Очевидно, ему неловко. Он понимает, что Джулс права, но не может решить, безопасно ли ей открыться. Шеф принимается гонять по столу сигаретную пачку, словно это хоккейная шайба. Джулс это ужасно раздражает, она протягивает руку и останавливает коробочку. Дэн смотрит на нее, словно на рефери, принявшего неверное решение.

«Ладно», – думает девушка, убирая руку с пачки. Она подождет. Джулс берет мобильник и делает вид, что читает сообщения, но мозг не в силах воспринимать информацию. Ободряющий смайл от мамы. Эсэмэс от подруги из колледжа – предлагает вместе поужинать. Дэн почти созрел – она понимает это, потому что шеф делает глубокий вдох.

– Расскажи о себе что-нибудь, чего никто не знает.

– Что? – Голос Джулс срывается. – Ты это серьезно?

Однако Дэн не шутит. По глазам видно, что он колеблется: стоит ли называть источник, пожелавший остаться неизвестным?

Джулс некоторое время молчит, потом наклоняет голову набок.

– Я уже призналась, что была приманкой.

– Недостаточно. Тогда ты хотела получить работу. – Шеф наставляет на нее палец. – Мне нужно что-нибудь личное.

– И тогда ты скажешь, кто наш заказчик? – Глупость какая-то, Дэн ведет себя как ребенок. – Так дело не пойдет. У меня нет секретов.

– Нет, Джулс, ты ошибаешься. То, кем мы хотим казаться и кто мы на самом деле, – совершенно разные вещи. Любой хороший журналист знает, что из этого важнее. – Он протяжно вздыхает. – Хорошо, я начну. Я бывший алкоголик. Я поставил на первое место работу, а не семью, из-за чего потерял тех, кого люблю больше жизни. – Дэн смотрит в пол. – У всего на свете есть цена. Вот кто я на самом деле. Твоя очередь.

– Мне безумно жаль. Тебе, наверное, нелегко пришлось. – Надо же, Дэн пил? Джулс вспоминает фотографию девочки в гимнастическом трико в рабочем кабинете шефа. Интересно, дочка хотя бы общается с ним? Джулс внезапно начинает нервничать. Что Дэн хочет услышать? У нее всего два варианта. Или рассказать про Рика Януса… Нет, исключено. Что ж, значит, у нее нет выбора. Джулс откашливается. – Ладно. Меня зачали по неосторожности. Лучшая ученица юридического факультета и парень, которого исключили из университета. Он исчез с горизонта еще до моего рождения. Трус. Ну как? – Джулс поджимает губы. – Зато мама у меня просто замечательная: умная, отличный профессионал. Правда, слишком много работает и чересчур часто беспокоится.

– Понятно. Яблоко от яблони недалеко упало, – ухмыляется Дэн.

– Точно! – смеется Джулс.

– Похоже, что тебе повезло с матерью, а ты – это лучшая ошибка, которую она совершила в жизни. – Лицо шефа смягчается. – Пыталась разыскать того недоучку?

Джулс кивает.

– Да. Женат. Детей нет. Живет в Сан-Диего, занимается недвижимостью. Похоже, полный отморозок. Решила, что не стоит тратить на него время.

Дэн смотрит в окно, потом снова на нее.

– Хотел бы я, чтобы мой папашка вот так же смылся. Нам бы не пришлось оплачивать огромные счета за лечение. После побоев мамина правая рука не функционировала как надо. А ты знала, что я получил свою первую Пулитцеровскую премию за материал о домашнем насилии? Я писал о том, насколько распространено это явление и что ублюдкам легко избежать наказания.

Они смотрят друг на друга через стол, чувствуя, что перешли на следующую ступень близости. Дэн аккуратно кладет пакетик сахара обратно в черный пластиковый контейнер, который стоит на столе, и произносит:

– Знаешь, как я всегда говорю? То, что нас не убивает…

– …становится темой для статьи, – заканчивает Джулс.

– В точку. – Тяжело вздохнув, Дэн подается вперед, вцепившись в края столика, и шепчет: – «Женщина в огне» принадлежит Эллису Бауму.

Джулс не может скрыть удивления, у нее отвисает челюсть. Такого она не ожидала.

– Да, тот самый Эллис Баум. Художнику позировала его мать, убитая Гельмутом Гайслером во время холокоста. Уверен, это имя много раз мелькало в документах, которые я тебе передал. Впрочем, Эллис скрывал свое прошлое – в том числе и от меня. А теперь он умирает – кстати, об этом тоже никто не знает. Он обратился ко мне за помощью. И я планирую сделать все возможное, чтобы выручить его. Эллис – мой близкий друг, а их у меня не много. – Дэн грустно улыбается. – Видимо, всех отпугивает моя яркая личность.

– Что есть, то есть, – признает Джулс, все еще пытаясь справиться с удивлением. Надо же, Эллис Баум, икона стиля. Правда, уже умирающая… – Как вы познакомились? Не могу представить вас вместе. Тебя точно не назовешь модным парнем. – Джулс указывает на потасканную ветровку.

Дэн смеется.

– Вы бы с Эллисом спелись. Да, нас действительно сложно представить вместе. Но это совершенно другая история. Пожалуй, на сегодня хватит откровений. – Дэн начинает собирать вещи. – Нужно действовать быстро. Важнее всего…

– Ты боишься его разочаровать, – перебивает Джулс. Дэн коротко кивает. Девушку несколько тревожит сложившаяся ситуация. Любой журналист знает: когда дело касается родных и друзей, люди перестают быть беспристрастными.

«Эмоции – серьезная помеха», – как-то сказал один из профессоров, который им преподавал. Необходимо сохранять ясность мышления и быть беспристрастным, чтобы замечать то, что важно, и принимать верные решения. Практика показывает: чем больше ты лично вовлечен в ситуацию, тем дальше ты от истины.

– Мы вернем картину Эллису, – заверяет Джулс Дэна. Он точно знаком с правилами игры. Наверняка эмоции не раз ему мешали. – Теперь, когда я знаю, кто наш клиент, я хотела бы сама с ним пообщаться.

– Смело, – отвечает Дэн, защелкивая портфель. – Отмени все планы на следующий месяц. Тебе будет чем заняться.

Глава десятая

Нью-Йорк

В прихожей хлопает входная дверь. Каждый раз, когда Генри входит в квартиру, сердце в груди Эллиса начинает биться быстрее. Он представляет себе, как Генри вешает свою зеленую куртку на антикварную деревянную вешалку, которую они купили на аукционе «Сотбис», и ставит запылившуюся сумку с фотоаппаратом на пол. Наверняка обувь Генри покрылась толстым слоем грязи. Не беда. Главное, что он благополучно добрался до дома. Шаги в прихожей замирают, и Эллис понимает, что Генри остановился перед испанским зеркалом семнадцатого века в позолоченной деревянной раме и провел ладонью по светло-коричневым волосам, слегка тронутым сединой. Эллис вздыхает.

– Эл, это я! – весело кричит Генри.

– Знаю. Я в кабинете.

Генри появляется в дверном проеме – загорелое лицо, белоснежные зубы…

– Как поживает мой повелитель туфель?

Эллис рассматривает самое красивое лицо, которое он когда-либо видел и которое с возрастом становится только лучше. Интересно, но лица Генри и Вивьен так похожи… Вивьен и Генри знают друг о друге, но у каждого своя жизнь. Генри осел в городе, а Вивьен кочует между их владениями в Бедфорде, Монтесито и Хэмптонсе. Жена – фигура публичная, а существование Генри – всем известный секрет.

– С приездом. Все прошло удачно? – спрашивает Эллис, когда Генри входит в комнату. Последние три недели он провел в Нигерии, делая фоторепортаж для National Geographic.

– Что я могу сказать… Это совсем не Бали, – смеется тот, и, как всегда, его раскатистый хохот окутывает Эллиса, словно теплый плед. – Полный хаос, гиблое место. Зато люди необыкновенные. Фотографии получились невероятные.

Баум познакомился с Генри Ламонтом двадцать два года назад, когда тот работал модным фотографом. Его пригласили на рекламную съемку. Если Эллис закроет глаза, то в подробностях вспомнит тот вечер, когда Генри, скромный тридцатилетний парень, покорил его. Баум помнит каждый взгляд, все запахи и прочие детали и мысленно возвращается к ним всякий раз, когда чувствует необходимость успокоиться. Несмотря на то что у Эллиса была жена и дружная семья, Генри каким-то образом понял, что из себя представляет его новый знакомый, какие желания он скрывает. Баум выбрал тот образ жизни, который понравился бы его матери. Хотя так ли это? Он задавался этим вопросом долгие годы. Насколько он помнил, Аника ценила искусство, никого не осуждала и была весьма прогрессивной. Она забавлялась, когда Эллис с важным видом рассекал по квартире в ее одежде и туфлях на шпильках. Он до сих пор слышал веселый смех матери – наверное, такие же звуки издавали бы букеты свежих цветов, если бы умели. Нет, дело не в Анике. Эллис сам запер под замок собственные желания – возможно, наказывал себя за то, что пережил войну, в отличие от матери. Мальчик-сирота, выросший без семьи, поставил перед собой задачу: свить собственное гнездо, в котором женщина стала бы центральным элементом. И тогда как Вивьен идеально отвечала этой цели, он подкачал. Эллис не мог объяснить себе, почему выбрал двойную жизнь, точно так же, как не мог объяснить, почему они с Генри до сих пор вместе. Но так уж сложилось.

– Что сказал онколог?

– Состояние стабильное, изменений нет, – лжет Баум.

Генри подходит к барному шкафу, делает «Грязный мартини» для себя и наливает газированную воду для Эллиса. Затем бросает взгляд на Баума.

– Врешь.

Карие глаза пронизывают насквозь, словно рентгеновские лучи.

– Верно. Положительных изменений нет. Давай не будем об этом.

Генри садится на диван рядом с Эллисом. Тот прекрасно знает, что Ламонт не верен, но обычно все заканчивается очень быстро. Всего лишь раз за все эти годы у Генри завязались более длительные отношения, и в тот момент ситуация казалась Эллису невыносимой. Но что он мог предложить? Баум никогда не оставит Вивьен. Впрочем, Генри и не просил об этом. Он уважает принципы Эллиса и ни разу ничего не потребовал. Он довольствуется теми редкими моментами, которые они проводят вместе в квартире в Трайбеке[2], которую снимает Эллис и где живет Генри, когда бывает в городе в перерывах между поездками в разные уголки мира.

– Я повидался с Адамом, – сообщает Эллис.

– С Адамом? И как он? Погоди… Ты что, ездил в Монтану? – Ламонт качает головой. – Там же сплошная дикая природа.

– Верно, – ухмыляется Эллис. – Я сам удивился, насколько она меня впечатлила. У Адама все прекрасно. Генри, мне нужно кое-что тебе рассказать… – Он замолкает, пытаясь привести в порядок мысли. – Кое-что, чем я давно должен был поделиться.

– Похоже, вопрос серьезный.

Генри откидывается на спинку мягкого дивана, обитого коричневой кожей, и внимательно слушает. Эллис выплескивает все, что у него накопилось. Рассказывает про мать, про военные годы, про картину, про тонны лжи, про подозрения в отношении Марго де Лоран, безжалостно разоблачая всю правду о своем прошлом.

– Почему ты не делился со мной раньше? – тихо спрашивает Генри, когда собеседник умолкает. – К чему вся эта туфта про бельгийские корни, про предков, занимавшихся бриллиантами? Ты же знаешь, мне все равно, откуда ты. Твой рассказ многое объяснил. Почему ты никогда не плачешь. Почему часами можешь смотреть в одну точку. Почему отталкиваешь меня. Видишь тот снимок? – Эллис смотрит туда, куда указывает Генри: на самую любимую его фотографию – большой черно-белый портрет, оправленный в раму из вишневого дерева. Ламонт снял Баума, когда тот и не подозревал, что его фотографируют. Эллис в широком свитере крупной вязки смотрит в заснеженное окно их квартиры. Лицо решительное, взгляд отсутствующий, губы сжаты. – Я никогда не мог понять, что означает это выражение, – вздыхает Генри. – Теперь все стало ясно. Хотелось бы, чтобы я узнал твою историю раньше. Чтобы ты мне доверял.

Эллис смотрит на длинные тонкие пальцы Генри, испещренные прожилками вен.

– Я не доверял себе. Правда в том, что я отвергал свое прошлое. Но сейчас оно стало осязаемым и даже затмило реальность. Прости меня.

Генри внимательно смотрит на исказившееся лицо Эллиса, пытаясь понять, что тот чувствует.

– Как я могу помочь? Я точно знаю, что ты хочешь попросить меня о чем-то. О чем же?

Баум долго смотрит на Ламонта, полной грудью вдыхая исходящий от него запах мускуса, чуть смешанный с потом.

– Гриффин Фройнд, – наконец произносит Эллис.

Ламонт изменяется в лице. Сбитый с толку, он смотрит на Баума.

– А что с ним?

Повисает долгая пауза. Когда-то Эллис и Генри серьезно поссорились, и причиной тому был именно Гриффин Фройнд, бывший хранитель Музея современного искусства. Любитель покрасоваться, прославившийся своими экстравагантными и сомнительными приобретениями. Впрочем, Эллис также считал его любителем повыпендриваться, манипулятором и аморальным человеком. Восемь лет назад Генри пригласили на фотосъемку для музея, и он сильно увлекся Гриффином. Эллис прожил семь месяцев словно в аду, пока Генри неожиданно не протрезвел. Не последовало ни извинений, ни объяснений. Но Бауму хватило того, что Ламонт вернулся в квартиру в Трайбеке.

Генри его идея точно не понравится.

– Я хочу, чтобы ты снова встретился с Гриффином Фройндом.

Глаза Ламонта широко распахиваются.

– Встретился? К чему ты ведешь?

«Господи, с чего же начать…» Эллис откашливается и делает глоток газировки.

– Сейчас я думаю только о том, как мне вернуть картину. Всем хорошо известно, что Гриффин Фройнд ушел из Музея современного искусства со скандалом. Ходили слухи, что он зарабатывал миллионы, консультируя всяких сомнительных типов: наркоторговцев, мутных дельцов с Уолл-стрит, разного рода преступников… Помогал им с произведениями искусства. Я сломал голову, размышляя об украденной у Гайслера коллекции – речь о шедеврах Пикассо, Шагала и Матисса. Невероятно ценные полотна. Их совершенно точно не будут продавать законным путем. – Эллис вытирает вспотевший лоб тыльной стороной ладони и оглядывается в поисках носового платка, но тот остался в кармане пальто, которое висит в прихожей. – Попомни мои слова: если эти картины решат продать, Фройнд попробует перехватить их в числе первых, чтобы толкнуть своей сомнительной клиентуре. Кроме того, он тесно сотрудничает с Марго де Лоран.

Лицо Генри превращается в маску. Он рассержен – и весьма справедливо.

– Другими словами, ты затеваешь все это только для того, чтобы…

– Да. – Эллис с трудом сглатывает – такое ощущение, словно вниз по горлу перемещается камень. – Ты должен быть рядом с Фройндом, чтобы сразу узнать, если моя картина вдруг попадет в руки этого негодяя или о ней что-нибудь станет известно.

Генри пристально смотрит на Эллиса.

– Значит, ты готов продать меня, словно сутенер, только ради того, чтобы найти этот холст?

Баум смотрит на стакан с мартини в руке у Ламонта. Сердце гулко стучит в груди, голос едва слышен:

– Да, именно так.

«Я меньше всего хочу, чтобы Гриффин Фройнд снова появился на горизонте».

Эллис умоляюще смотрит в карие глаза Генри, но натыкается на леденящий холод.

– Я знаю, это… – Гадко? Омерзительно? Отвратительно? Баум тщетно подбирает какой-нибудь более мягкий синоним. – Не оптимальный вариант. Тебе какое-то время придется притворяться. Ради меня.

– Притворяться? Не оптимальный вариант? Какого черта, Эллис? – Генри резко ставит стакан на журнальный столик, мартини выплескивается, но никто из них не спешит за тряпкой. – Мы жестко поссорились из-за этого человека. – Ламонт повышает голос и сжимает зубы, словно только что остановил лошадь на полном скаку. – Только подумай, о чем ты меня просишь. Ты сам этого не вынесешь.

Эллис закусывает губу. «Полтора года, если повезет. Вот и все. Не больше».

– Да, ради этой картины я вынесу что угодно.

Генри залпом выпивает остатки мартини, и в этом движении ясно читаются все чувства: гнев, боль, отчаяние, растерянность, ощущение, что его предали.

– Я понимаю, что требую слишком многого, – мягко говорит Эллис.

– Слишком многого? Господи, да я тебя просто не узнаю.

– Я сам себя не узнаю.

Снова повисает зловещая тишина, на этот раз она затягивается надолго. Баум чувствует, как сотни маленьких кинжалов пронзают его грудь, и даже радуется: он это заслужил.

– Ты даже не представляешь, насколько мне сложно, но мне нужна твоя помощь. Я должен знать, что просчитал все варианты. Прошу тебя, Генри. Я точно знаю, о чем говорю. У меня осталось не так много времени.

Ламонт встает, меряет шагами комнату, затем останавливается перед Эллисом и долго – кажется, целую вечность – на него смотрит.

– Ты совершаешь огромную ошибку. Но так и быть. Я сделаю, как ты просишь.

Глава одиннадцатая

Корран, Франция

«Тебя ищут, – говорит Марго необыкновенной картине, которую вчера принесла в спальню. – И вот ты здесь, со мной ты в безопасности». Она прикрепила холст кнопками рядом с кроватью, к выкрашенной желтой краской стене – словно постер какого-нибудь бой-бенда. Если бы дед знал, что она так обошлась с полотном…

1 Теодор Джон Качинский, встречается вариант написания фамилии Казински, также известен как Унабомбер, англ. Unabomber – сокращение от «University and airline bomber»; американский математик, социальный критик, философ, террорист и неолуддит, известный своей кампанией по рассылке бомб почтой. (Здесь и далее – прим. перев.)

2 Трайбека – (TriBeCa от англ. Triangle Below Canal Street – «Треугольник южнее Канал-стрит») – микрорайон Округа 1 (Manhattan Community Board 1), расположенный в Нижнем Манхэттене крупнейшего города США Нью-Йорка. Входит в топ-список районов с самой дорогой арендой жилья.

Продолжить чтение