Читать онлайн Наследники легенд бесплатно

1

Первокурсник проносится мимо меня в темноте и бросается с обрыва в освещенную луной ночь.

От его крика сонные птицы вспархивают со своих мест. Звук эхом отражается от поверхности скал, окружающих карьер Эно. Лучи фонариков следят за трепыхающимся телом студента, за тем, как он размахивает руками и болтает ногами, а потом ударяется о воду с оглушительным всплеском. Вверху, на краю обрыва, тридцать студентов вопят и гикают, так что их радость разлетается среди сосен. Словно подвижное созвездие, конусы света скользят по поверхности озера. Все дружно задерживают дыхание. Глаза всех присутствующих высматривают ныряльщика. Затем парень с рыком выныривает, и толпа взрывается криком.

Прыжки с обрыва – идеальное воплощение веселья, которому предаются белые мальчишки с Юга: деревенское безрассудство, карманный фонарик в качестве единственной меры предосторожности, риск и дерзость. Я не могу отвести взгляд. Каждый раз, когда кто-то из них бежит вперед, мои ступни сдвигаются чуть ближе к краю. Каждый прыжок в пустоту, каждый момент, когда они зависают в воздухе перед падением, разжигают в моей груди искру безумного желания.

Я подавляю его. Запечатываю. Заколачиваю двери и окна.

– Повезло, что он не сломал на хрен свои ноги, – бормочет Элис, мягко растягивая слова. Она хмыкает, глядя через край на то, как улыбающийся ныряльщик хватается за выступающие из воды камни и вьющуюся лозу, чтобы взобраться наверх по скалистому склону. Ее прямые угольно-черные волосы прилипли ко лбу. Влажный августовский воздух прижимается к ее коже, как теплая липкая ладонь. Мои кудрявые волосы и так уже собраны в пучок, как можно дальше от затылка и шеи, так что я отдаю Элис запасную резинку, которую всегда ношу на запястье. Она молча берет ее и собирает волосы в хвост.

– Я почитала про этот карьер по пути сюда. Каждые несколько лет кто-то получает травму, падает на камни, тонет. Мы точно не будем прыгать, и к тому же становится поздно. Нам пора.

– Почему? Мошки заели? – Я прихлопываю крошечное насекомое, жужжащее у ее руки.

Она пристально смотрит на меня.

– Ваша попытка сменить тему оскорбительна для меня. Вы уволены. – Элис хочет изучать социологию, а потом, может быть, заняться правом. Она допрашивает меня с тех пор, как нам исполнилось десять.

Я закатываю глаза.

– Как лучшая подруга ты уволила меня пятьдесят раз с тех пор, как мы были детьми, и все равно продолжаешь нанимать снова. Отвратительная работа. Быть кадровиком – сущий кошмар.

– А ты все возвращаешься. Это улика, пусть и косвенная, в пользу того, что ты любишь свою работу.

Я пожимаю плечами.

– Хорошо платят.

– Ты же знаешь, почему мне это не нравится.

Я знаю. Не то чтобы я планировала нарушать закон в наш первый вечер в кампусе, но после ужина возможность предоставилась сама – в лице Шарлотты Симпсон, девочки, которую мы знали еще по Бентонвильской старшей школе. Она просунула голову в дверь нашей комнаты, когда мы еще не успели даже распаковать вещи, и потребовала, чтобы мы присоединились к ней. После двух лет на программе раннего обучения Шарлотта официально была зачислена в Каролинский университет и, похоже, в какой-то момент на этом пути полюбила вечеринки.

Днем национальный парк Эно-Ривер открыт для походов, кемпинга и катания на каяках, но, если пробраться туда после закрытия, как сделали ребята вокруг нас, это, вероятно (вернее определенно), считается незаконным проникновением. Обычно я таким не занимаюсь, но Шарлотта объяснила, что ночь перед первым днем занятий особенная. У некоторых студентов младших и старших курсов есть традиция устраивать вечеринку на карьере. А еще какие у них есть традиции? Первокурсники прыгают с края обрыва в озеро с минеральной водой. Парк находится на границе между округами Оранж и Дарем, к северу от шоссе I-86, примерно в двадцати пяти минутах от кампуса Каролинского университета. Шарлотта отвезла нас туда на своем старом серебристом джипе, и всю дорогу я чувствовала, как Элис, сидящая на заднем сиденье рядом со мной, поеживается от незаконности всего происходящего.

Безудержный смех ныряльщика долетает до обрыва раньше, чем из-за края показывается его голова. Не помню, когда в последний раз я сама так смеялась.

– Тебе это не нравится, потому что это, – я перехожу на театральный шепот, – против правил?

Темные глаза Элис пылают за стеклами очков.

– Если нас поймают ночью за пределами кампуса, то автоматически исключат из программы.

– Притормози, Гермиона. Шарлотта говорила, что некоторые студенты делают это каждый год.

По лесу пробегает еще один ныряльщик. Раздается более глубокий всплеск. Радостные крики. Элис дергает подбородком в сторону остальных студентов.

– Это вот они. А скажи мне, почему ты хочешь здесь быть?

«Потому что сейчас я не могу просто сидеть в нашей комнате. Потому что с тех пор как мамы не стало, внутри живет другая я, которая хочет ломать вещи и кричать».

Я приподнимаю плечо.

– Потому что щепотка бунтарства – лучший способ начать наше приключение.

Она явно не в восторге.

– Кто-то сказал «бунтарство»?

Под ногами Шарлотты шуршат листья и еловые иголки. Резкий звук выделяется на фоне гудения сверчков и глухого биения басов, доносящегося из колонок на вечеринке. Шарлотта останавливается рядом со мной и отбрасывает с плеча стянутые в хвост волосы.

– Прыгаете? Это традиция. – Она ухмыляется. – И это прикольно.

– Нет, – почти сразу же срывается с губ Элис. Наверное, на лице отразились мои мысли, потому что Шарлотта снова ухмыляется, а Элис говорит: – Бри…

– Шарлотта, ты на медицинском учишься или где? – спрашиваю я. – Как ты можешь быть настолько умной и при этом настолько плохо влиять на других?

– Это колледж, – пожав плечами, говорит Шарлотта. – «Умный, но плохо влияет на других» – это примерно про половину студентов.

– Шэр? – окликает ее мужской голос, доносящийся из-за ободранного остролиста. Шарлотта тут же расплывается в широкой улыбке, а затем оборачивается и смотрит на высокого рыжего парня, идущего к нам. В одной руке у него красный одноразовый стаканчик, а в другой – фонарик.

– Привет, крошка, – мурлычет Шарлотта, приветствуя его хихиканьем и поцелуем.

– Шэр? – одними губами произношу я, а Элис морщится.

Когда они отделяются друг от друга, Шарлотта жестом подзывает нас.

– Крошка, это новые девочки с программы раннего обучения. Бри и Элис. – Она обвивает руку парня, словно коала. – Это вот мой парень. Эван Купер.

Эван рассматривает нас достаточно долго, чтобы мне стало интересно, что же он о нас думает.

Элис – американка тайваньского происхождения, низкого роста, жилистая, с внимательными глазами и ухмылкой, которая почти не исчезает с ее лица. В ее манере одеваться так, чтобы производить хорошее впечатление, «просто на всякий случай», и сегодня она выбрала темные джинсы и блузку в крупный горошек с широким воротником а-ля Питер Пэн. Под пристальным взглядом Эвана она поправляет на носу круглые очки и смущенно машет ему рукой.

Во мне сто семьдесят два сантиметра роста – достаточно высоко, чтобы я могла сойти за студентку, – и я темнокожая. От мамы мне достались скулы и округлые формы, а от папы – пухлые губы. На мне старые джинсы и футболка. Стесняться не в моем духе.

Глаза Эвана расширяются, когда он смотрит на меня.

– Это ты девочка, у которой умерла мама? Бри Мэтьюс?

Внутри пробивается боль, но затем моя стена встает на место. Смерть создает альтернативную вселенную, но за три месяца у меня появились инструменты, чтобы в ней жить.

Шарлотта пихает Эвана локтем в ребра и пронзает его взглядом.

– Что? – Он поднимает руки. – Ты же так и ска…

– Извини, – она перебивает его, виновато глядя на меня.

Моя стена имеет два эффекта: она скрывает то, что мне нужно скрыть, и помогает показать то, что я хочу показать. Особенно полезно, когда все вокруг сожалеют-о-моей-потере. Сейчас я мысленно укрепляю стену. Она крепче дерева, железа и стали. Она должна быть крепче, ведь я знаю, что будет дальше: Шарлотта и Эван обрушат на меня предсказуемый поток слов, как и все, кто говорит с девочкой-у-которой-умерла-мама.

Это все равно что собирать бинго «Как утешить скорбящего человека», только когда все квадраты закрыты, все проигрывают.

Шарлотта оживляется. Ну поехали…

– Как ты держишься? Могу ли я что-то для тебя сделать?

Два пункта с одной попытки.

Настоящие ответы на два вопроса? Настоящие-настоящие ответы? «Не очень» и «Нет». Вместо этого я говорю:

– Все в порядке.

Никто не хочет слышать настоящие ответы. Вот чего на самом деле хотят те, кто сожалеет-о-моей-потере: чувствовать себя хорошо, задавая мне эти вопросы. Отвратительная игра.

– Представить не могу, – бормочет Шарлотта, закрывая еще одну клеточку в моем бинго. Они могут это представить, они просто не хотят.

Некоторым истинам может научить только трагедия. Первое, чему я научилась: когда люди признают твою боль, они хотят, чтобы в ответ ты признавала их. Они хотят видеть это в реальном времени или сочтут, что ты не отвечаешь им должным образом. Голодные синие глаза Шарлотты высматривают слезы или дрожащие губы, но моя стена крепка, так что она не увидит ни того, ни другого. Жадный взгляд Эвана выискивает во мне боль и страдание, но, когда я непокорно вскидываю подбородок, он отводит глаза.

Хорошо.

– Сожалею о твоей потере.

Проклятье.

И со словами, которые я ненавижу больше всего, Эван закрывает бинго.

Если у людей проблемы с памятью, они теряют вещи. Потом они снова находят их там, где потеряли. Но моя мама не потеряна. Ее больше нет.

Той Бри, которая была раньше, тоже больше нет, хотя я делаю вид, что это не так.

Бри-После появилась на следующий день после того, как умерла мама. Я легла спать той ночью, а когда проснулась, она была здесь. Бри-После присутствовала на похоронах. Она была со мной, когда соседи стучались в дверь, чтобы предложить соболезнования и запеканку с брокколи. Она была со мной, когда скорбящие гости наконец разошлись по домам. Хотя о больнице у меня лишь смутные обрывки воспоминаний – травматическая потеря памяти, если верить странной нравоучительной книжке о потерях, которую читает папа, – у меня есть Бри-После. Она – тот непрошеный подарок, который вручила мне смерть.

В моем воображении Бри-После выглядит почти так же, как я. Высокая, спортивная, с теплой коричневой кожей, с более широкими плечами, чем мне хотелось бы. Но если мои темные густые кудри обычно стянуты на макушке, у Бри-После они разбросаны свободно, как ветви дуба. У меня глаза карие, а у нее – цвета темной охры, алые и обсидиановые, как расплавленное в горне железо, потому что Бри-После всегда на грани взрыва. Хуже всего ночью, когда она прижимается к моей коже изнутри и боль становится невыносимой. Мы обе хором шепчем: «Прости меня, мама. Это все моя вина». Она живет и дышит в груди, отставая на один удар сердца, следуя за моей жизнью, за моим дыханием, как злое эхо.

Сдерживать ее – непрестанный труд.

Элис не знает про Бри-После. Никто не знает. Даже мой папа. В особенности мой папа.

Элис откашливается, этот звук ударяется о мои мысли, словно волна. Как надолго я выпала из реальности? На минуту? Две? Я сосредотачиваюсь на них троих, отгораживаясь и изображая спокойствие. Молчание нервирует Эвана, и он выпаливает:

– Кстати, волосы у тебя невероятно офигенные!

Даже не глядя, я догадываюсь, что из-за влажного ночного воздуха кудри выбиваются из пучка и торчат во все стороны, тянутся к небу. Я настораживаюсь, потому что у него такая интонация, будто он не комплимент делает, а просто наткнулся на что-то забавное и странное – а именно на темнокожую меня с типичной афроамериканской прической. Чудесно.

Элис бросает на меня сочувственный взгляд, которого Эван вообще не замечает, как же иначе.

– Думаю, нам пора. Может, пойдем?

Шарлотта надувает губы.

– Еще полчаса, и пойдем, обещаю. Я хочу посмотреть, что там за веселье.

– Ага! Приходите, посмотрите, как я хлещу пиво! – Эван обнимает Шарлотту за плечи и уводит ее прочь, прежде чем мы успеваем возразить.

Элис ворчит себе под нос, но идет следом, высоко поднимая ноги, когда ступает по разросшейся траве у края леса. В основном там растут ветвистое просо и мелколепестник. Когда мама была жива и рассказывала мне о травах, она называла подобные растения «ведьминой травой» и «блошницей».

Только почти дойдя до деревьев, Элис понимает, что я не иду следом.

– Идешь?

– Секунду. Хочу посмотреть еще на пару прыжков. – Я тыкаю пальцем через плечо.

Она шагает обратно.

– Подожду с тобой.

– Не, все нормально. Иди туда.

Она пристально рассматривает меня, явно разрываясь между желанием поверить и надавить и узнать больше.

– Посмотреть, не прыгать?

– Посмотреть, не прыгать.

– Мэтти. – Моя детская кличка – сокращение от фамилии – заставляет сжаться что-то в груди. В последнее время все старые воспоминания вызывают такой эффект, даже те, которые не связаны с ней, и это в некотором роде невыносимо. Взгляд туманится, я чувствую, как подступают слезы, и мне приходится моргнуть, чтобы лицо Элис снова обрело четкость – бледное, с очками, постоянно сползающими на нос. – Я… я понимаю, что это все не так, как мы ожидали. Я про Каролинский университет. Но… я думаю, твоя мама в итоге согласилась бы. В конце концов.

Я отвожу взгляд настолько далеко, насколько это возможно при лунном свете. На другом берегу озера верхушки деревьев образуют темную границу между карьером и сумрачным небом.

– Мы никогда не узнаем.

– Но…

– Всегда есть «но».

В ее голосе появляются жесткие нотки.

– Но если бы она была здесь, не думаю, что она хотела бы, чтобы ты…

– Чтобы я что?

– Стала кем-то другим.

Я пинаю камушек.

– Мне нужно минутку побыть одной. Наслаждайся вечеринкой. Я скоро вернусь.

Она смотрит, словно оценивая мое настроение.

– «Ненавижу небольшие вечеринки – они требуют постоянных усилий».

Я прищуриваюсь, выискивая в воспоминаниях знакомые слова.

– Ты что… подсунула мне цитату из «Джейн Остин»?

Ее темные глаза сверкают.

– Ну и кто тут книжный червь? Тот, кто произнес цитату, или тот, кто ее распознал?

– Подожди. – Я задумчиво качаю головой. – А теперь из «Звездных войн»?

– Не. – Она ухмыляется. – Из «Новой надежды».

– Где вы там? Идете? – бесплотный голос Шарлотты стрелой пронизывает лес. В глазах Элис по-прежнему заметна щепотка беспокойства, но она сжимает мою руку, а затем уходит.

Как только шорох ее шагов по траве стихает, я выдыхаю. Вытаскиваю телефон.

«Привет, доча, вы с Элис устроились, все в порядке?»

Через пятнадцать минут второе сообщение.

«Я знаю, что ты, наша смелая Бри, давно хотела сбежать из Бентонвиля, но не забывай нас, простых людей, оставшихся дома. Пусть твоя мама тобой гордится. Позвони, когда сможешь. Люблю. Папа».

Я убираю телефон обратно в карман.

Я хотела сбежать из Бентонвиля, но не потому что была смелой. Сначала я хотела остаться дома. Это казалось правильным после всего, что случилось. Но когда я месяц за месяцем проводила под одной крышей с отцом, мой стыд становился невыносимым. Мы оплакивали одного и того же человека, но оплакивали по-разному. Это как с теми постоянными магнитами из кабинета физики: сколько ни пытайся сблизить одинаковые полюса, ничего не получится. Я не могла коснуться печали моего отца. На самом деле и не хотела. В конце концов, я уехала из Бентонвиля, потому что оставаться было слишком страшно.

Я прохаживаюсь по обрыву вдалеке от остальных, так что карьер остается по левую руку. С каждым шагом в воздух поднимаются запахи сырой земли и сосен. Если я вдыхаю достаточно глубоко, заднюю стенку горла царапает минеральный запах щебня. В нескольких десятках сантиметров от меня земля разверзается и открывается широкое озеро, в котором отражаются небо, звезды и все бескрайние ночные возможности.

Отсюда я вижу, с чем приходится иметь дело ныряльщикам: не знаю, что рассекло землю и камни, создав этот карьер, но у его склонов угол градусов в тридцать. Чтобы преодолеть его, нужно как следует разбежаться и прыгнуть далеко. Сомнениям тут нет места.

Я представляю, будто разбегаюсь, словно луна – финишная черта. Бегу, будто могу оставить за спиной гнев, стыд и слухи. Я почти ощущаю сладкое жжение в мышцах, выступающий пот, прилив адреналина, когда я проплываю над краем обрыва и погружаюсь в пустоту. Без предупреждения неугомонная искра Бри-После вырывается из моего нутра, как горящая лоза, но на этот раз я не сдерживаю ее. Она разрастается в грудной клетке, и ее горячее давление становится таким сильным, что мне кажется, будто я вот-вот взорвусь.

Какая-то часть меня хочет взорваться.

– Я бы на твоем месте не стал.

Насмешливый голос, доносящийся сзади, пугает меня и заставляет взлететь в небо нескольких птиц, прятавшихся в кронах деревьев.

Я не слышала ничьих шагов, но высокий темноволосый парень небрежно прислоняется к дереву, словно стоял там все это время. Он сложил руки на груди и скрестил ноги в темных берцах. Выражение лица у него ленивое и презрительное, будто он не хочет даже утруждать себя тем, чтобы как следует изобразить нужную эмоцию.

– Извини, что вмешиваюсь. Мне показалось, будто ты собираешься прыгнуть с обрыва. Одна. В темноте, – протяжно произносит он.

Он пугающе красив. У него аристократичное, четко очерченное лицо, его обрамляют высокие бледные скулы. Остальное едва проступает из тени: черная куртка, черные штаны, черные, как тушь, волосы, которые падают на лоб и завиваются в кудри чуть ниже ушей правильной формы, в которых виднеются небольшие затычки из черной резины. Ему не больше восемнадцати, но что-то в его лице делает его непохожим на подростка – очертания подбородка, линия носа. Неподвижность.

Этот парень, одновременно старый и молодой, позволяет его рассмотреть, но совсем недолго. Затем он поднимает на меня свои темно-оранжевые глаза, словно бросая вызов. Когда наши взгляды встречаются, меня словно пронизывает электрический удар, от головы до ног, а после него остается страх.

Сглотнув, я отвожу взгляд.

– Я смогла бы допрыгнуть.

Он фыркает.

– Прыжки с обрыва – идиотизм.

– Тебя забыла спросить. – У меня есть дурацкая черта – я становлюсь невероятно упрямой, когда мне попадаются другие упрямые люди, и этот мальчишка явно из их числа.

Я встаю справа от него. Ловко, как кот, он дотягивается до меня, но я уворачиваюсь, прежде чем он успевает ухватить. Он поднимает брови, уголок его рта дергается.

– Не видел тебя здесь раньше. Ты новенькая?

– Мне пора. – Я поворачиваюсь, но он в два шага нагоняет меня.

– Ты знаешь, кто я?

– Нет.

– Я Сэльвин Кейн.

Его взгляд излучает крошечные невидимые электрические искры, которые танцуют на моих щеках. Вздрогнув, я поднимаю ладонь между нами, словно закрываясь щитом.

Пальцы – слишком горячие, слишком сильные – тут же сжимаются на моем запястье. Покалывание пронизывает руку до локтя.

– Почему ты прикрываешь лицо?

Мне нечего ему ответить. Или себе. Я пытаюсь вырваться, но у него железная хватка.

– Отпусти!

Глаза Сэльвина слегка расширяются, затем сужаются – он явно не привык, чтобы на него кричали.

– Ты… ты что-то чувствуешь? Когда я на тебя смотрю?

– Что? – Я дергаюсь, но он удерживает меня без малейших усилий. – Нет.

– Не ври.

– Я не…

– Тихо! – приказывает он. У меня в груди вспыхивает негодование, но необычные глаза этого парня словно впитывают его. – Странно. Я думал…

Внезапно ночь разрывают крики, но на этот раз они исходят не от ныряльщиков. Мы оба разворачиваемся в сторону леса и поляны, на которой происходит вечеринка. Еще больше криков – и на радостные вопли пьяных студентов они не похожи.

Рядом раздается глухой рев. Я подпрыгиваю на месте, когда осознаю, что этот звук исходит от Сэльвина, который по-прежнему сжимает мое запястье. Он смотрит в сторону деревьев, его рот изгибается в довольной улыбке, обнажающей два клыка, которые почти касаются его нижней губы.

– Поймал.

– Кого поймал? – спрашиваю я.

Сэльвин вздрагивает, словно совершенно забыл, что я здесь; потом, разочарованно хмыкнув, выпускает меня. Он срывается с места, уносясь в лес – безмолвная тень между деревьями. Он исчезает из виду, прежде чем я успеваю что-то сказать.

Пронзительный крик доносится со стороны поляны. Справа, где были ныряльщики, слышно все больше громких голосов, они тоже бегут на шум. Кровь застывает у меня в жилах.

Элис.

Сердце колотится в груди. Я бегу к началу тропы следом за Сэльвином, но как только я ступаю под кроны деревьев, различить ее в темноте становится невозможно. Сделав три шага, я спотыкаюсь и тяжело падаю в заросли ежевики. Руки царапаются о ветви. Я судорожно вздыхаю раз, затем другой. Даю глазам привыкнуть к темноте. Встаю. Прислушиваюсь к воплям студентов. Затем на адреналине я пробегаю почти километр в нужном направлении быстрыми осторожными шагами, не понимая, какого черта Сэльвину удается так быстро перемещаться по этому лесу без фонарика.

К моменту, когда я вываливаюсь на поляну, вечеринка уже превращается в хаос. Студенты отталкивают друг друга, стараясь пробраться по длинной узкой дорожке к машинам, припаркованным на посыпанной щебенкой площадке. За деревьями с ревом оживают двигатели. Два парня изо всех сил пытаются поднять бочонки с пивом и взвалить их в кузов грузовика, а столпившиеся вокруг пытаются «облегчить» им работу, отпивая прямо из кранов. По другую сторону костра человек двадцать, столпившись кольцом, кричат, подняв вверх пластиковые стаканчики и мобильные телефоны. Непонятно, на что или на кого они смотрят, – но явно не на Элис. Она, должно быть, пытается найти меня, как я пытаюсь найти ее. Я достаю телефон, но пропущенных звонков или сообщений нет. Наверное, она перепугана.

– Элис! – Я пытаюсь рассмотреть в толпе ее, хвост и футболку Шарлотты, рыжие волосы Эвана, но их не видно. Полуголая, настолько мокрая, что с нее капает, студентка проталкивается мимо меня. – Элис Чен! – Густой дым от костра вздымается в воздух, почти ничего не видно. Я проталкиваюсь между потных толкающихся тел, выкрикивая имя Элис.

Высокая блондинка бросает сердитый взгляд, когда мой крик раздается у ее лица, и я возмущенно гляжу на нее в ответ. Она прекрасна, как кинжал, о котором заботится владелец: острая, блестящая, угловатая. Слегка надменная. Абсолютно во вкусе Элис. Проклятье, где же…

– Все, сваливайте, пока никто не вызвал полицию! – кричит девушка.

Полицию?

Я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда стоявшие в кругу ребята с одноразовыми стаканчиками расступаются. В следующую секунду я вижу, почему все кричали раньше и почему могут вызвать полицию теперь – драка. Причем нехорошая. Четыре пьяных огромных парня, сбившись в кучу, катаются по земле, размахивая руками. Вероятно, ребята из команды по американскому футболу, как раз закончившие предсезонные соревнования, переполненные адреналином, пивом и кто знает, чем еще. Один из гигантов хватает другого за рубашку, ткань натягивается, и я слышу, как разрывается шов. Третий встает на ноги, замахивается, чтобы пнуть в живот четвертого. Все равно что смотреть на схватку гладиаторов, только вместо доспехов они покрыты мышцами, шеи у них толщиной с мое бедро, а вместо оружия они размахивают кулаками размером с премиальные грейпфруты. Они подняли в воздух целый ураган пыли, и кругом столько дыма, что я не сразу замечаю мигающий свет и движение у них над головами.

Что за?!

Вот оно! Вот опять. В воздухе над парнями что-то танцует и мерцает. Что-то зеленовато-серебристое мечется в воздухе, пикирует, мерцает, то появляясь, то исчезая, словно глючная голограмма.

Эта картина пробуждает что-то в моей памяти. Мерцание света… само его ощущение… от него у меня перехватывает дыхание.

Я видела это раньше, но не помню где…

Охнув, я поворачиваюсь к студенту, стоящему рядом – широко открывшему глаза парню в футболке с эмблемой Tar Heels[1].

– Ты тоже это видишь?

– Имеешь в виду, как эти козлы подрались неизвестно из-за чего? – Он что-то нажимает на своем телефоне. – Ага, а думаешь, почему я снимаю?

– Нет, вон там… свет. – Я показываю на мерцание. – Вот!

Парень рассматривает воздух, затем презрительно кривится.

– Накурилась чего-то?

– Давайте же! – Та блондинка проталкивается через кольцо наблюдателей, а затем встает между дерущимися и остальными, уперев руки в боки. – Пора убираться!

Стоящий рядом со мной парень отмахивается от нее.

– Не лезь в кадр, Тор!

Тор закатывает глаза.

– Ты бы лучше уходил, Дастин! – Под ее свирепым взглядом большинство зевак разбегается.

Нечто до сих пор там, за головой блондинки. Сердце колотится, и я снова осматриваю все вокруг. Никто больше не заметил серебристый сгусток, который колышется в воздухе, зависнув над головами парней, – либо дело в том, что никто другой не способен его увидеть. Желудок сдавливает холодный ужас.

Горе делает с человеческим сознанием странные вещи. Это я понимаю. Однажды утром, через пару недель после того как умерла мама, папа сказал, что ему показалось, будто он чует, как она готовит на кухне кукурузную кашу с сыром – мамино фирменное блюдо, мое любимое. Однажды я слышала, как она что-то напевает без слов дальше по коридору, рядом со спальней. Что-то такое обыденное и простое, такое привычное и незначительное, что на мгновение все предыдущие недели показались просто кошмаром, будто теперь я проснулась и она жива. Смерть движется быстрее осознания.

Я выдыхаю воспоминания, крепко зажмуриваюсь, затем снова открываю глаза. «Никто больше не может этого видеть, – думаю я, в последний раз осматривая группу. – Никто…»

За исключением человека по другую сторону костра, спрятавшегося между двумя дубами.

Сэльвина Кейна.

Он смотрит вверх с таким выражением, будто что-то высчитывает. Он чем-то раздражен. Его острый взгляд тоже видит этот сгусток, то появляющийся, то исчезающий. Его длинные пальцы подергиваются, серебряные кольца поблескивают в тени. Неожиданно сквозь облака дыма, которые волнами и вихрями поднимаются над костром, мой взгляд и взгляд Сэльвина встречаются. Он вздыхает. Действительно вздыхает, словно теперь, когда существо-голограмма оказалось здесь, я вызываю у него скуку. Сквозь страх пробивается укол оскорбленной гордости. По-прежнему глядя мне в глаза, он быстро, резко дергает подбородком, и мое тело словно обвивает невидимый электрический заряд, который дергает меня назад, как веревка – подальше от него и от этого нечто. Меня тянет так сильно и быстро, что я едва не падаю. Губы Сэльвина двигаются, но я не слышу его.

Я сопротивляюсь, но невидимая веревка реагирует на это, и ощущение сдавливающей боли, пронизывающей тело, расцветает, превращаясь в одно слово.

Уходи.

Оно материализуется в голове, словно собственная мысль, которую я просто забыла. Команда прожигает мозг, отдается глубоко в груди, словно колокольный звон, пока не становится единственным, что я могу слышать. Она заполняет рот и нос одуряющими запахами – немного дыма, а затем запах корицы. Потребность уйти заполняет мой мир, пока ее давление не становится настолько сильным, что мои веки смыкаются.

Когда я снова открываю глаза, оказывается, что я уже повернулась в сторону стоянки. В следующий момент я уже иду прочь.

2

Уходи. Сейчас же.

Я ухожу. Немедленно.

Это кажется правильным. Хорошим. Даже наилучшим.

Дастин тоже идет рядом со мной.

– Пора идти. – Он трясет головой, словно не может понять, почему еще не ушел. Я обнаруживаю, что согласно киваю ему. Тор сказала нам уйти, и мы должны так и сделать. Мы уже вышли на присыпанную гравием дорожку. Еще несколько минут пройти среди деревьев, и покажется парковка.

Я спотыкаюсь о ветку, шарахаюсь в сторону, хватаюсь за ствол, чтобы не упасть, упираясь ладонями в зазубренную сосновую кору. Острая быстрая боль в уже пострадавших ладонях пробивается через пахнущее дымом «Уходи» и пряное «Сейчас же», пока слова не растворяются. Вместо того чтобы придавить меня тяжелым грузом, команда кружит вокруг моей головы, будто комар. Дастин давно ушел.

Я жадно глотаю воздух, пока мысли не становятся снова моими, пока я не получаю достаточно контроля над своим телом, чтобы ощутить, как промокшая от пота футболка липнет к спине и груди.

Воспоминания поднимаются, как пузыри в масле, медленные и неспешные, а потом взрываются красочной кинолентой.

Сэльвин. Его скучающее лицо. Его рот, выплевывающий в ночь слова, похожие на порыв холодного ветра. Эти слова заменяют мое желание остаться на его команду уходить. Его воля окутывает мою память о летучем существе и перемалывает его, превращая в кучку пыли и разрозненных образов, а затем перестраивает его в нечто новое: непримечательное пустое пространство над костром, в котором нет никакого существа. Но это новое воспоминание не кажется реальным: это тонкий, хлипкий слой, сплетенный из серебристого дыма, за которым остается конкретная, видимая правда.

Он дал нам обоим ложные воспоминания, но теперь я помню правду. Это невозможно…

Чей-то голос заставляет меня спрятаться за деревом.

– Только эти четверо. Остальные добрались до парковки. – Это Тор – блондинка, которая кричала на всех. – Можем быстро разобраться с этим? У меня встреча с Сар. Собирались выпить в Tap Rail.

– И Сар поймет, если ты задержишься. – Сэльвин. – Этот почти успел воплотиться. Мне пришлось стереть воспоминания тем двоим просто на всякий случай.

Я сдерживаю вскрик. Они по-прежнему тут, на поляне, в шести метрах от меня. Что бы они ни делали, они работают вместе. Я замечаю Тор и Сэльвина между деревьями. Они обходят костер, смотрят вверх. Мутный зеленый сгусток по-прежнему там, в небе, то появляется, то исчезает. Четверо регбистов, наверное, пьяны в хлам, поскольку только сейчас замечают, что им не хватает воздуха. Они садятся, тяжело дыша, с окровавленными лицами и растерянными взглядами. Один из них встает, но Сэльвин в мгновение ока оказывается рядом с ним. Его рука опускается на плечо парня, как наковальня, заставляя этого внушительного типа снова опуститься так резко и быстро, что я слышу, как его колени ударяются о землю. Парень кричит от боли, падает вперед на руки, и я сама едва подавляю крик.

– Эй, приятель! – кричит другой парень.

– Заткнись, – отрывисто произносит Сэльвин. Пострадавший парень пытается вырваться из его хватки, но тот без усилий удерживает руку, даже не глядя. Сэльвин не отрывает взгляда от блестящей штуки, которая движется у них над головами. Несколько раз болезненно вздохнув, регбист снова испускает стон.

– Остальные сюда, к нему. – Другие три парня молча переглядываются. – Сейчас же! – рявкает он, и трое быстро подбегают на четвереньках, чтобы сесть рядом с пострадавшим приятелем.

В эту секунду я понимаю, что у меня есть выбор. Я могу пойти искать Элис и Шарлотту. Элис наверняка с ума сходит от беспокойства. Я могу уйти, как и сказал мне Сэльвин. Я могу снова выстроить стену, на этот раз вокруг того, что происходит здесь, с незнакомыми мне студентами в университете, куда я только-только поступила. Я могу спрятать свое любопытство так же, как прячу Бри-После, так же, как прячу свою скорбь. Или я могу остаться. Если это не просто горе шутит надо мной, то что это? Пот струится по лбу, от него щиплет глаза. Я прикусываю губу, взвешивая варианты.

– Как только я уберу их с дороги, оно сбежит, – предупреждает Сэльвин.

– Да что ты говоришь? – сухо спрашивает Тор.

– Издеваться потом будешь. Сейчас время охоты.

Охота? Мое дыхание ускоряется.

– Горшок, чайник, черный. – Тор фыркает и тянется через плечо к чему-то, чего я не вижу.

Все варианты, которые у меня были, рассыпаются в пыль, когда из ниоткуда появляется серебристый дым. Он клубится, окутывая Сэльвина, словно живое существо, охватывает его руки и грудь, скрывает его тело. Его янтарные глаза светятся – буквально светятся, – как два солнца, а кончики его темных волос загибаются вверх, подсвеченные ярким сине-белым пламенем. Пальцы свободной руки сжимаются и разжимаются, словно тянут и скручивают сам воздух. Невозможно, но он становится еще более пугающим и прекрасным, чем был до того.

Серебряный дым материализуется и окружает парней. Они даже не моргают – потому что не видят его. Но я вижу. Сэльвин и Тор тоже.

Когда Тор делает шаг назад, я наконец понимаю, что у нее в руках: темная металлическая палка, изогнутая дугой. Она резко опускает ее, и та раскладывается, превращаясь в лук. Черт побери, лук.

Увидев ее оружие, спортсмены кричат и расползаются, как крабы.

Не обращая на них внимания, Тор берется за один конец палки и вытягивает из него серебристую тетиву. Отточенными движениями цепляет ее за другой конец. Проверяет натяжение. Тор, которая показалась мне чопорной и надменной, достает стрелу из спрятанного за спиной колчана и не глядя кладет ее на тетиву. Вдыхает и одним решительным движением натягивает лук, так что оперение стрелы оказывается у ее уха.

Один из спортсменов показывает на нее трясущимся пальцем.

– Что…

– Куда предпочитаешь? – спрашивает Тор, словно не слыша его. Видно, как напрягаются ее бицепсы и мышцы предплечья.

Сэльвин наклоняет голову, оценивающе глядя на существо.

– В крыло.

Тор целится.

– По твоей команде.

Мгновение.

– Сейчас!

Одно за другим стремительно происходят три события.

Тор выпускает стрелу. Сэльвин бросается к парням, широко расставив руки и бормоча слова, которых я не слышу. Парни встают. Выстроившись в линию, обходят костер и направляются в мою сторону.

Выпущенная Тор стрела пронзает мерцающий сгусток. На мгновение я вижу крылья в дыму, поднимающемся от костра. Когти. Удар – и существо корчится на земле, разбрасывая листья и грязь. Из него торчит половина стрелы. Что бы это ни было, оно не больше опоссума. И такое же злобное. Меня пробирает дрожь. Опоссум с крыльями.

Спортсмены подходят совсем близко, и я приседаю, когда они проходят мимо, чтобы меня не заметили. Кровь холодеет, когда я вижу их лица: приоткрытые рты, расфокусированные взгляды. Они словно под наркотиками.

Я что, выглядела так же?

Воздух пронзает скрежет, и мое внимание снова возвращается к Сэльвину и Тор. Шипение. Голос, будто металл скрежещет по металлу. «Мерлин…»

Я растерянно моргаю. Мерлин, в смысле, как в легендах о короле Артуре?

Сэльвин подходит к мерцающему существу, которое дергается, пронзенное стрелой Тор. Он вытягивает руку, и на кончиках его пальцев появляются острые, как иголки, лучи света. Он взмахивает кистью руки, и в землю вонзаются копья из света. Существо кричит – Сэльвин пригвоздил его к месту, как бабочку к картонке. Он глухо усмехается, и я вздрагиваю.

– Не просто какой-то там мерлин.

Существо снова шипит от боли и ярости:

– Королевский маг!

На лице Сэльвина появляется хищная ухмылка.

– Так-то лучше.

Мое сердце сбивается с ритма. Маг. Магия.

– Это просто мелкая тварь, Сэл, – морщится Тор, уже наложив на тетиву следующую стрелу.

– Какая бы маленькая она ни была, – возражает Сэльвин – Сэл, – ей здесь не место.

Существо снова пытается высвободиться. Хлопает крыльями.

Сэл цокает языком.

– Что ты здесь делаешь, маленький исэль?

Он произносит слово «исэль» с ударением на первом слоге – и с презрительной ухмылкой.

– Пронырливый легендорожденный! – Исэль фыркает. – Пронырливый преда… – Сэл наступает ногой ему на крыло. Сильно. Существо визжит.

– Хватит о нас. Почему ты здесь?

– Кормежка!

Сэл закатывает глаза.

– Да, мы заметили. Нашел себе искру агрессии и раздувал ее, пока не устроил настоящее пиршество. Так хотел нажраться, что даже не заметил нас, хотя мы были прямо под тобой. Но так далеко от кампуса? Ты слабое, ничтожное создание. Едва воплощенное. Тебе ведь явно было бы проще питаться там, поближе к твоим вратам?

С земли доносится ритмичный скрежещущий звук – оттуда, где лежит пригвожденный к земле исэль. Только спустя мгновение я понимаю, что существо смеется. Сэл тоже это слышит, его губы кривятся.

– Я что-то смешное сказал?

– Точчччно, – каркает исэль. – Очень смешшшное…

– Ну давай уже. Мы не собираемся тут болтать всю ночь, – предупреждает Сэл. – Или мне уточнить, что конкретно ты не будешь торчать тут всю ночь? Ты здесь умрешь – или ты и об этом не подумал?

– Не моиии врата, – хрипит существо.

Сэл стискивает зубы.

– В смысле не твои врата?

Тварь снова смеется. Это звучит диссонансно, неправильно. Сэл бросает быстрый взгляд на Тор. По-прежнему целясь в исэля, она качает головой, затем пожимает плечами. Они оба не знают, что это означает.

– Не мои врата. Не мои врата…

Без предупреждения Сэл резко сжимает пальцы в кулак. Светящиеся колья сдвигаются. Ярко вспыхивает свет, раздается крик, пробирающий до костей, и мерцающие очертания твари рассыпаются зеленой пылью.

Мои ноги приросли к земле. «Они обнаружат меня, – думаю я, – потому что я слишком испугана, чтобы убегать».

– Их может быть больше. – Тор убирает лук. Сэл задумчиво опускает голову. – Сэл?

Молчание.

– Ты меня слышишь?

Он резко поднимает взгляд на нее.

– Да, слышу.

– Так что, будем охотиться или нет, о королевский маг? – фыркает она.

Он поворачивается к лесу, в противоположную сторону от места, где прячусь я. Его спина и плечи сильно напряжены. Он принимает решение.

– Охотимся.

Он негромко произносит что-то, чего я не понимаю, и снова появляется серебристый дым. Он клубится вокруг костра, пламя вскоре гаснет, и поляна погружается во тьму.

– Выдвигаемся.

Я задерживаю дыхание, но Тор и Сэл не поворачиваются в мою сторону. Они углубляются в другую часть леса. Я жду, пока их голоса не удалятся совсем. Хотя уже не нужно бояться, что они меня найдут, уходит немало времени, чтобы взять под контроль дрожащие руки и ноги. Наконец Тор и Сэл точно уходят.

Мгновение тишины, затем другое, и снова начинают трещать сверчки. Я и не осознавала, что они смолкли.

С ветки у меня над головой тихо и неуверенно чирикает птица. Я сочувственно выдыхаю. Я почти уверена, что понимаю, как она себя чувствует: исэль – невозможный монстр, который каким-то образом кормится от людей, но Сэльвин – это нечто большее… нечто худшее.

Все живое в лесу пряталось от него.

Я стою там еще мгновение, по-прежнему застыв на месте, а затем бегу. Я бегу сквозь тени со всех ног, не оглядываясь назад.

3

Выбежав на открытое пространство, я замедляю шаг. Все мысли о невозможном исчезают.

Ночное небо освещают вспышки синего и красного света, ужас, тяжелый и горький, сдавливает живот. Патрульная машина шерифа округа Дарем стоит на стоянке, мои друзья рядом с ней. Они рассказывают что-то помощнику шерифа, который записывает все в блокнот.

Шарлотта и помощник замечают мое приближение. Белый мужчина лет сорока захлопывает блокнот и опускает руку на пояс, словно напоминая мне, что убегать бесполезно. Я не могу не заметить пистолет у него в кобуре.

Элис выглядывает из-за него – тихая тень со склоненной головой. Волосы падают ей на лицо густой черной завесой, скрывая его. От этой картины у меня щемит сердце.

Когда я подхожу к машине, помощник шерифа смотрит на Шарлотту.

– Это твоя подруга?

Она кивает, а затем продолжает что-то быстро объяснять и извиняться.

Я подхожу к Элис и осматриваю ее.

– Ты в порядке? – Она не отвечает и не смотрит мне в глаза. Я касаюсь ее плеча, но она отшатывается подальше от моих пальцев. – Элис…

– Теперь, когда мы все собрались… – растягивая слова, произносит помощник шерифа. Испустив протяжный страдальческий вздох, он подходит к водительской дверце патрульной машины – уверена, он специально тянет время, – и прислоняется к капоту. – Мисс Симпсон, вам выносится предупреждение. В следующий раз выпишу вам штраф. Мисс Чен и мисс… – Он выжидательно кивает в мою сторону и поднимает бровь.

Сглотнув, я ощущаю, как колотится сердце.

– Мэтьюс.

– Ага… – Он кивает на заднее сиденье патрульной машины. – А вы обе со мной.

Элис сидит рядом со мной, руки дрожат у нее на коленях. Я смотрю на светящиеся синим часы в патрульной машине. 22:32. Мы едем по темной пустой дороге, ведущей к кампусу, уже десять безмолвных минут. Мы обе никогда раньше не ездили в полицейских машинах. Здесь пахнет кожей, оружейным маслом и еще чем-то острым и мятным. Мой взгляд цепляется за круглую черно-зеленую жестянку с жевательным табаком Skoal Classic Wintergreen в подставке для стакана между двумя сиденьями. Фу. За металлической сеткой, разделяющей задние и передние сиденья, виднеется пыльный ноутбук, прикрепленный к центральной консоли. Под ней свалены в кучу какие-то электронные приспособления с извивающимися проводами, переключателями и шкалами. Помощник шерифа, на форме которого написана фамилия «Норрис», возится с радиоприемником, пока из трескучего динамика не раздается припев Sweet Home Alabama.

Мне шестнадцать. Я достаточно бдительна. Я слышала истории от дядей и двоюродных братьев – да даже от папы – об облавах и задержаниях. Я смотрела видео в Интернете. Сидя в машине, я вспоминаю эти картины, и сердце начинает гулко колотиться. Не знаю, найдется ли в этой стране хоть один темнокожий, который со стопроцентной уверенностью сможет сказать, что чувствует себя в безопасности рядом с полицейским. Не в последние несколько лет. А возможно, и никогда. Может, кто-то где-то есть, но я уж точно таких не знаю.

Элис сидит неподвижно и прямо, как доска, пристально глядя в окно на бесконечную стену проносящихся мимо темных деревьев. Сидящий впереди Норрис постукивает большими пальцами по рулю и тихонько подпевает: «Боже, я иду к тебе домой…»

– Элис, – шепчу я. – Кое-что случилось.

– Я с тобой не разговариваю.

– Ну же, – шепчу я. – Там, у костра, там было… – Боже, я даже не знаю, с чего начать. – Похоже, там была драка…

– Прекратить болтовню, – приказывает помощник шерифа. Я ловлю в зеркале его взгляд. Он поднимает бровь, словно говоря: «Ну, рискни же, скажи что-нибудь». Я опускаю глаза и отвожу взгляд.

Через несколько минут Норрис заговаривает сам.

– Каролинский, значит. Мой сынок подавался туда пару лет назад – и не прошел. Трудно туда попасть. И дороговато.

Ни я, ни Элис не знаем, что на это сказать.

– Как вы все это проворачиваете?

Мы обе молчим. Проворачиваем что? Как проходим туда или как оплачиваем? Элис отвечает первой:

– Стипендия.

– А ты, подружка? – Норрис ловит в зеркале мой взгляд. – Полагаю, как малоимущая?

Элис застывает, а у меня волосы на затылке встают дыбом. Я не его подружка, и мне не стыдно получать финансовую помощь, но он спрашивает не об этом. «Позитивная дискриминация?» – как бы говорит его понимающая ухмылка.

– За хорошую учебу, – выдавливаю я сквозь стиснутые зубы, хотя это в любом случае не его дело.

Он усмехается.

– Как же.

Я выдыхаю, ощущая волну бессильной ярости. Пальцы впиваются в бедра, напряжение сковывает меня из-за всего, что я хочу, но не могу сказать сейчас.

Через несколько минут машина замедляет ход. Мы по-прежнему далеко от кампуса, здесь нет перекрестка, нет никаких других автомобилей, просто прямая двухполосная дорога, подсвеченная фарами патрульной машины. Затем я вижу, почему Норрис остановился. Две фигуры вышли из-за линии деревьев на другой стороне дороги. Когда он подъезжает ближе, включив фары на полную, они прикрывают глаза поднятыми руками. Норрис останавливается рядом с ними и опускает стекло.

– Поздновато для прогулки.

– Норрис, да?

Когда я слышу этот голос, кровь отливает от моего лица.

Плечи помощника шерифа напрягаются.

– Кейн. – Его взгляд скользит влево. – Морган. Простите. Не узнал вас.

Элис наклоняется к окну, чтобы получше рассмотреть тех, кого я знаю как Сэльвина и Тор. Пронырливых легендорожденных.

– Я заметил, – мягко произносит Сэл. Он наклоняется, и я смотрю вперед с невозмутимым видом. Краем глаза я замечаю, как его взгляд на секунду останавливается на мне, а затем перемещается на Элис. Его внимание заставляет меня нервничать.

– В каньоне заблудились?

– Ага, – соглашается Норрис. Немного помолчав, он откашливается. – Есть какие-то поводы для беспокойства?

Сэльвин выпрямляется.

– Больше нет.

– Рад слышать.

Норрис улыбается напряженно. Нервно.

Норрис знает. Он знает.

– Это все? – сухо спрашивает Сэл. Если Норрис и оскорблен, что ему, помощнику шерифа округа Дарем, взрослому мужчине, буквально приказывает подросток, он этого не показывает.

– Просто отвожу этих двоих обратно в кампус.

Сэл уже идет дальше по дороге, не обращая внимания на нас.

– Продолжайте движение.

Продолжайте движение. Не просьба. Не предложение. Приказ.

Остатки чувства безопасности, которое я еще могла испытывать, находясь в этой машине, испаряются от этих трех слов. Вне зависимости от того, каким властям подчинен помощник шерифа, эти два подростка старше его по званию.

Норрис отдает честь Тор, и она направляется следом за Сэлом; затем он трогается с места и едет дальше по дороге к кампусу. Через минуту он снова включает радио и начинает напевать себе под нос. Набравшись смелости, я оборачиваюсь как можно аккуратнее, чтобы посмотреть назад.

Тор и Сэл исчезли.

Рядом со мной Элис снова откидывается на сиденье. Я не пытаюсь еще раз заговорить с ней. Если я раньше не знала, что сказать, то теперь точно не знаю – я видела, как представитель власти общается с так называемыми легендорожденными. Остаток поездки я провожу, обдумывая то, что сказала Элис ранее, и в итоге испытываю одновременно облегчение и ужас. Облегчение – поскольку не сказала в присутствии Норриса ничего, что показало бы, будто я знаю, что на самом деле случилось в карьере. Ужас – поскольку я увидела то, чего не должна была, и, если Сэльвин Кейн захочет что-то предпринять на этот счет, помощник шерифа Норрис не станет ему мешать.

Всю дорогу до кампуса в голове крутятся три мысли, которые сливаются в единый поток: Магия. Здесь. Существует.

Норрис высаживает нас перед «Старым Востоком» – историческим зданием, в котором живут студенты программы раннего обучения. Мы молча поднимаемся в нашу комнату на третьем этаже. Элис переодевается в пижаму и отправляется спать, не пожелав мне спокойной ночи. Я растерянно стою посреди комнаты, не зная, что делать.

На стороне комнаты, которая принадлежит Элис, на полке над столом в ряд выстроились фотографии в рамках – ее брат, сестры и родители на каникулах в Тайване. Ее родители сразу заявили, что будут забирать ее из общежития каждую пятницу, чтобы она могла проводить выходные дома, в Бентонвиле, но это не помешало ей украсить комнату так, будто она живет здесь постоянно. Сегодня днем она повесила на стену несколько постеров с актерами романтических комедий и протянула над кроватью двухметровую гирлянду.

На моей стороне фотографий нет. И постеров тоже. Вообще никаких украшений. Дома мне было невыносимо больно ходить по комнатам, где я провела детство, и видеть в них фотографии матери – живой и улыбающейся. Я даже спрятала ее безделушки. Любые ее вещи разрывали мне сердце, так что, когда пришла пора переезжать в Чапел-Хилл, я мало что взяла с собой. Все, что у меня здесь есть, – несколько пластиковых коробок с книгами и канцелярией, чемодан с одеждой, любимые кроссовки, ноутбук, телефон и небольшая коробка с косметикой.

После того, что случилось сегодня, все это выглядит как артефакты из другого мира – мира, где магии не существует.

Она существует. Здесь.

К потоку мыслей присоединяются еще три слова. Мерлин. Королевский маг. Легендорожденные.

Я не надеюсь заснуть, но все равно забираюсь в кровать. Детское воображение сталкивается с адской реальностью, свидетельницей которой я сегодня стала. Когда я была маленькой, мне нравилась сама идея о магии, вроде той, что можно встретить в «Перси Джексоне» или «Зачарованных». Иногда магия казалась мне инструментом, который мог бы сделать жизнь лучше. Иногда средством сделать невозможное возможным.

Но реальная магия означает, что существуют твари, которые питаются людьми. Тихий голосок внутри подсказывает, что, если легендорожденные охотятся на этих тварей, значит, они хорошие. Должно быть так. Но когда ночь сменяется ранним утром, этот голосок смолкает. К моменту, когда я засыпаю, в ушах эхом отдается другое: вопль боли парня, которого Сэл заставил встать на колени; невнятное бормотание Дастина, когда он шел к стоянке; и визг уничтоженного Сэлом исэля.

4

Меня будит голос Элис.

– В чем дело? – со стоном спрашиваю я. Меня затягивает в сон, и я не хочу сопротивляться.

– Вставай! – Элис уже одета, она стоит, скрестив руки на груди и отставив ногу в сторону. – Декан звонил. Мы должны быть у него через пятнадцать минут!

Сердце сжимается в груди, а мысли мечутся. Сэльвин. Существо. Поездка домой с Норрисом. Магия. Это все по-настоящему. Погодите – декан тоже знает? Он тоже в сговоре с Сэльвином и Тор, как и полиция? Я сглатываю, ощутив прилив паники.

– Из-за чего?

Она с упреком смотрит на меня.

– А ты как думаешь? – У меня уходит целая минута, чтобы осознать, о чем она говорит. Исключать будут. Нас. Одним движением я встаю и выбираюсь из кровати. На лице Элис смесь гнева и беспокойства. Повернувшись на месте, она выходит из комнаты. – Я пойду. Не задерживайся.

Дверь с хлопком закрывается.

Я хватаюсь за телефон и нахожу сообщение, пришедшее от Шарлотты поздно ночью.

«БОЖЕБОЖЕБОЖЕ!! Черт, черт!! ПРОСТИТЕ, пожалуйста!! Копы никогда, НИКОГДА не приезжали на вечеринку в карьере! Напишите, когда получите!!!!»

В игнор.

Затем пропущенный звонок и голосовое сообщение с неизвестного номера с кодом округа Оранж и университетским префиксом. Мне звонили из деканата.

Я мечусь по комнате в поисках чистой одежды. Через несколько минут я уже выхожу, спешу по коридору, спускаюсь по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Я нажимаю на ручку входной двери и сбегаю по каменным ступенькам крыльца.

Справа от меня студенты выстроились в длинную очередь на мощенной кирпичом площадке вокруг Старого колодца. Они ждут возможности сделать глоток, чтобы заполучить немного удачи в первый день занятий. Дальше тянется газон, усеянный старыми деревьями и низкорослыми кустарниками, за которыми виднеется памятник какому-то стороннику Конфедерации.

Перейдя улицу, быстрым шагом прохожу между корпусом, который называется «Юг», и старинным зданием «Театра игроков». Как только я прохожу мимо них, мне открывается живописный вид на Полк-плейс – главный двор университета. В этот момент возникает ощущение, будто весь кампус площадью семьсот акров уставился на меня.

Со всех сторон стоят учебные корпуса, соединенные сложной сетью мощенных красным кирпичом тропинок, которые разделяют двор на части и пересекаются друг с другом, будто сеть. Сотня зевающих ошалевших студентов пересекает двор, будто перелетные птицы в небе. Некоторые ориентируются в кампусе по памяти, уткнувшись в телефоны. Другие идут парами или группами, срезая дорогу через газон по направлению к столовой, чтобы позавтракать перед началом занятий в восемь утра. Облака, типичные для раннего утра в конце лета, затягивают небо приглушенно-серой пеленой, а листья кажутся насыщенно-зелеными.

Наверное, это всего одна десятая территории кампуса, но я столько ни в одном учебном заведении не видела. Мне не сразу удается сориентироваться. Я просматриваю карту кампуса на телефоне и пускаюсь бегом сквозь низко висящий над землей туман и мокрую от росы траву к зданию «Студенческих и академических служб».

Сознание подбрасывает мне образы прошлой ночи, будто темные, сбивающие с толку конфетти. Мне хочется рассказать обо всем Элис, но поверит ли она, что я видела парня с золотыми глазами, который использует магию, чтобы гипнотизировать студентов, и девушку, которая носит с собой лук и стрелы в заднем кармане? А что насчет помощника шерифа – а может быть, даже всего полицейского отделения, – который явно знает правду и помогает держать ее в тайне? Элис не видела исэля, но она видела, как Сэльвин разговаривал с Норрисом. Возможно, она признает, что это был нетипичный разговор между полицейским и подростком, но согласится ли она вместе со мной броситься с берега ненормального в бескрайний непостижимый океан совершенно ужасного?

– Мисс Мэтьюс, мисс Чен, пожалуйста, садитесь.

Декан Маккиннон выглядит, как бывший игрок в американский футбол: его широкие плечи натягивают швы синей полосатой рубашки, застегнутой на все пуговицы. Я благодарна, что он быстро предложил нам сесть. Я выше его по меньшей мере на пару сантиметров даже в балетках, и это не считая волос, уложенных в высокий узел. Тем, кто старше меня, часто некомфортно, когда наши глаза находятся на одном уровне.

Иногда мне хочется превратиться в кого-то более удобного.

Он обходит стол и усаживается на свое место. Через окно кабинета проникает солнечный свет, он отражается белым, синим и золотым от серебристой таблички с именем, которая стоит на ближайшем к нам крае стола из красного дерева. Декан открывает файл на компьютере и начинает проматывать его, а мы сидим и ждем. Волосы декана коротко острижены у висков и уже начали седеть – словно раньше времени. Как будто работа с тысячами студентов ускоренно состарила его. Наверное, так и есть. Возможно, я одна из таких.

Элис рядом со мной сидит неподвижно, словно штык проглотила, но я покачиваю коленом в ожидании. Я мысленно сочиняю речь под названием «Не выгоняйте нас», еще с того момента, как лифт поднял нас на второй этаж административного здания. Я не собираюсь возвращаться в Бентонвиль. В особенности после того, что я видела прошлой ночью.

Декан открывает рот, собираясь заговорить, но я его опережаю.

– Мистер Маккиннон…

– Доктор Маккиннон, мисс Мэтьюс. – Его голос звучит так строго, что я на мгновение забываю продуманную речь. Он складывает пальцы домиком. – Или декан Маккиннон. Я заслужил свою должность. – Элис нервно ерзает на стуле, сжав губы в тонкую линию.

– Да, конечно. – Я замечаю, как мои интонация и акцент меняются, подстраиваясь под декана. – Декан Маккиннон. Прежде всего, я хотела бы сообщить вам, что это была моя идея уйти с территории кампуса той ночью, Элис ни при чем…

Декан Маккиннон смотрит своими синими глазами то на нее, то на меня, а потом мягко перебивает меня снова:

– Вы приковали мисс Чен к себе наручниками, чтобы заставить ее пойти с вами?

Я переглядываюсь с Элис. Она наклоняет голову, словно говоря: «Заткнись, Бри!»

– Нет.

– Хорошо.

Он открывает другой файл, и на экране компьютера появляются мои данные и студенческое удостоверение. Он проматывает их не глядя.

– Потому что мы не занимаемся обучением студентов, которые не умеют думать самостоятельно. Хотя учебные успехи мисс Чен блестящие – практически идеальные на самом деле, – если она настолько покорна, что готова последовать за кем-то, рискуя исключением, я начну сомневаться, стоит ли ей на самом деле здесь находиться.

Элис делает резкий вдох. Я была бы не прочь пнуть этого человека.

Декан Маккиннон откидывается в кресле и испускает долгий вздох.

– Вы превосходные ученики, иначе не попали бы в число тех тридцати, кого приняли на программу раннего обучения. Для студентов вашего возраста, впервые столкнувшихся с жизнью без присмотра, делать ошибки вполне типично. К счастью, шериф округа Дарем облагодетельствовал вас устным замечанием, а не протоколом. Следовательно, я не планирую исключать вас. Считайте это вашим первым и единственным предупреждением.

О, слава богу. Мы обе облегченно вздыхаем.

– Однако. – Во взгляде декана Маккиннона мелькает что-то острое. – У вашего грубого нарушения правил учебной программы и пренебрежения вашим собственным письменным согласием выполнять эти правила будут последствия. – Я открываю рот, но он взглядом заставляет меня замолчать. – После этой встречи я позвоню вашим родителям, а также вы обе будете отчитываться перед наставником в течение всего семестра. Наставником станет студент второго курса программы раннего обучения, который добился успеха, принимая более удачные решения.

Я открываю рот от удивления, чувствуя, как жар поднимается к затылку.

– Нам не нужны няньки.

– Похоже, – произносит декан Маккиннон, подняв бровь, – нужны.

– Спасибо, декан Маккиннон, – говорит Элис ровным голосом.

– Вы свободны, мисс Чен.

Мы обе встаем, но он жестом приказывает мне остаться.

– Мисс Мэтьюс, минутку.

Желудок ухает вниз, словно брошенный в пучину якорь. Зачем ему говорить со мной наедине? Элис задерживается на несколько секунд, и наши глаза встречаются. Затем она выходит, и дверь с тихим щелчком закрывается за ней.

Декан рассматривает меня, постукивая пальцами по столу в наступившей тишине. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Сердце колотится все сильней, пока я жду, что он скажет. Знает ли он, что я видела? Знает ли он о легендорожденных?

– Помощник шерифа Норрис сообщил, что вы… дерзко вели себя с ним прошлой ночью.

Я невольно открываю рот.

– Дерзко? Я едва пару слов ему сказала. Это он сам…

Декан Маккиннон поднимает ладонь, заставляя меня замолчать.

– У неуважения к представителям закона нет оправданий. Никаких оправданий для вашей дерзости.

– Я не…

– Я закончу, если позволите, – говорит он. Я стискиваю зубы, а руки, лежащие на коленях, сжимаются в кулаки. Элис пассивная, а я неуважительная? Раскаленная добела ярость поднимается внутри, доходит до сердца, до сжатых челюстей. – К счастью, я объяснил помощнику шерифа Норрису, что вы сейчас переживаете трудный период и попали в новую среду, которая, – он по-отечески улыбается мне, – отличается от той, к которой вы привыкли.

К чему я привыкла? Мысли бешеным вихрем крутятся в голове. Сначала коп-расист, потом декан, который верит ему, не давая мне шанса объясниться, а теперь…

– Ваша мать является…

– Являлась, – на автомате поправляю я его, в то время как мозг пытается осмыслить резкие повороты этого разговора.

Он наклоняет голову.

– Являлась. Разумеется. Ваша мама была уважаемой выпускницей своей кафедры. Она была успешной студенткой: патенты на процессы биохимического тестирования, новаторские работы по почвоведению. Я не знал ее лично, но мы вместе учились в Каролинском университете.

Мне хочется, чтобы руки перестали дрожать, и я медленно вдыхаю. Он застал меня врасплох, но я умею защищаться. Я закрываю глаза и представляю, как стена поднимается передо мной вверх, вверх, вверх.

– Я просто хотел сказать, что сочувствую вашей…

Я открываю глаза.

– Она не потеряна, – выпаливаю я.

Декан Маккиннон сжимает губы.

– Элис Чен – образцовая студентка. Но вы, мисс Мэтьюс? С наследственностью вашей матери, вашими баллами и аттестатом – я бы сказал, что у вас есть потенциал стать блестящей студенткой.

Я не знаю, что на это сказать. Я не знаю, можно ли назвать меня блестящей. Я знаю, что моя мама была блестящей, и я знаю, что я – не она. Декан переводит взгляд на дверь у меня за спиной.

– Наставник, назначенный вам, свяжется с вами сегодня. Вы свободны.

Я выскальзываю за дверь. От расстройства и унижения у меня кружится голова. Элис, неподвижно сидящая на скамейке в конце коридора, вскакивает на ноги. Я подхожу ближе и вижу ее покрасневшие глаза и следы от слез на лице. В дрожащих пальцах она держит смятую салфетку, скручивая ее в подобие веревки.

– Элис, – начинаю я, оглядываясь на дверь декана. – Ты не поверишь, что там случилось. Я так зла…

– Ты зла?! – выдыхает Элис. – А ты думаешь, как я себя чувствую?

Я вздрагиваю, сбитая с толку от ее ярости.

– Нас не выгоняют. Это хорошо.

– Это нехорошо! – Она прикрывает рот рукой, подавляя всхлип, который вырывается из самой глубины ее груди.

Я протягиваю руку к ее плечу, но Элис отступает так, чтобы мне было не достать.

– Я…

– Прошлой ночью все не было хорошо! – Ее голос эхом отражается от стен пустынного административного здания, от перегородок между рабочими местами и кафельного пола. – Нас почти исключили. Мои родители кишки бы мне выпустили, если бы это случилось. Мне и так достанется после того, как он им позвонит!

По ее лицу снова текут слезы.

– Я понимаю, но…

– Не всем удается получать хорошие оценки, ничего не делая, как тебе, Бри. Некоторым из нас приходится упорно трудиться. Мне пришлось упорно трудиться, чтобы сюда попасть. Это была моя мечта с тех пор, как… с самого начала! И ты это знала.

Я поднимаю руки.

– Извини! Мы больше не будем уходить из кампуса.

– Хорошо.

Я качаю головой.

– Но в каком-то смысле я рада, что мы это сделали, ведь в этом университете происходит кое-что реально странное. Прошлой ночью там был этот парень…

– Ты серьезно пытаешься сменить тему прямо сейчас? – Элис делает шаг назад. – Чтобы рассказать мне про парня?

– Нет! – восклицаю я. – Ты меня не слушаешь…

– Так вот почему ты так себя ведешь? Из-за парней? Теперь учеба для тебя – это просто большая вечеринка? – Ее глаза расширяются, а голос становится холодным, словно она только что застала меня за воровством или списыванием. – Вот в чем дело, да? Вот почему ты записалась на те курсы.

Я моргаю.

– Какие…

Она горько смеется.

– «Английский 105: Композиция и риторика»? Да ладно, Мэтти! Ты во сне доклады пишешь, ты никогда не готовишься к выступлениям и все равно получаешь отличные оценки. «Биология 103: Введение в растения Пьемонта»? Твоя мама была ботаником! Я ничего не говорила раньше на этот счет, но теперь все ясно. Ты записалась на занятия, где сможешь отсиживаться, ты почти все пропустила мимо ушей на экскурсии по кампусу, а теперь мы влипли из-за тебя. Ты просто приехала потрахаться, да?

Стыд расцветает в животе. Стыд и немалая доля смущения. Мне самой не казалось, что я выбрала курсы, чтобы отсиживаться. Может быть, они не такие трудные, как другие, но просто находиться здесь – уже непросто. Поддерживать стену, скрывать существование Бри-После. А теперь еще и магия. Следом за стыдом тут же приходит и гнев, сжигающий стыд в огненном вихре. Элис даже не знает о Бри-После. Элис вообще ничего обо всем этом не знает!

– Тебя не заставляли ехать на карьер, – резко отвечаю я. – Ты могла отказаться.

Элис тяжело вздыхает.

– Ты все лето так себя вела. Словно ничто не имеет значения. Я не могла отпустить тебя одну с Шарлоттой Симпсон!

– Так что, теперь ты тоже моя нянька?

– После прошлой ночи ясно, что тебе без няньки не обойтись. Если ты… – Она останавливается и отводит взгляд, крепко стиснув зубы, сдерживая слова, которые собиралась произнести.

Я развожу руками.

– Говори уже, что собиралась, Элис.

Она отворачивается.

– Мы подали документы, когда твоя мама была еще… Я понимаю, что для тебя все изменилось. Я пытаюсь понять, но если ты не хочешь здесь находиться, если ты не собираешься относиться к этому всерьез, то, может, тебе лучше поехать домой.

Мне будто отвесили пощечину. Я чувствую, как под веками скапливаются горячие слезы.

– Домой? Куда именно? Вернуться, чтобы снова стать девочкой-у-которой-умерла-мать в маленьком городке сплетников?

Каролинский университет был нашей мечтой.

Элис смотрит на меня, и по ее глазам я понимаю: за последние двадцать четыре часа она уже успела представить, как делает все в одиночку. Без меня.

Внутри растет стена. Я позволяю ей стать настолько высокой и широкой, что мне не видно ее краев. Преграда так надежно встает на свое место, что все мышцы моего лица одновременно застывают. Я представляю плоскую непроницаемую поверхность и чувствую, как мой взгляд тоже становится плоским и непроницаемым.

– Моя очередь. А как насчет того, чтобы повзрослеть и перестать винить меня за свои решения?

Элис отступает назад, и боль в ее голосе ранит в самое сердце.

– Бри, я не знаю, кто ты сейчас.

Она смотрит на меня еще некоторое время, а затем наклоняется, чтобы взять свои вещи. Я не могу пошевелиться, не могу заговорить.

Мне остается лишь смотреть, как она уходит.

5

Гнев, который пронизывает меня, настолько силен, что я чувствую его вкус.

Я успеваю пройти половину пути до «Старого Востока», прежде чем останавливаюсь и перевожу дыхание. Я стою на краю Полк-плейс, и мне кажется, будто все тридцать тысяч студентов Каролинского университета единой волной переходят двор, направляясь на первое в семестре занятие.

Раньше мы с Элис говорили о программе раннего обучения как о великом приключении, которое мы сможем пережить вместе. Теперь, глядя на всех остальных студентов, которые целеустремленно расходятся по корпусам, я чувствую, что здесь сама по себе. Хитрый горький голос доносится из темного угла: «Возможно, так и надо было. Одним воспоминанием о Бри-До меньше». Я сглатываю, ощутив тихое удовлетворение, но оно никуда не девается. Прямо сейчас одиночество кажется… правильным.

В кармане вибрирует телефон. Сообщение с неизвестного номера.

«Привет, Бриана! Это Ник Дэвис. Декан Маккиннон дал мне твой номер, чтобы мы могли начать сегодня. Хочешь встретиться после занятий?»

А вот и нянька. Я смахиваю сообщение. Затем телефон вибрирует снова. Звонок. Когда я вижу имя на экране, у меня сдавливает горло, но я все равно отвечаю.

– Привет, папа.

– Привет, моя студентка.

Голос у папы теплый и знакомый, но мой пульс ускоряется. Успел ли декан ему позвонить?

– Это еще не настоящий университет, папа.

Я сажусь на каменную веранду за одной из массивных библиотечных колонн, спрятавшись от взглядов прохожих.

– Но это настоящий кампус, – возражает он. – И я заплатил за обучение реальные деньги.

Проклятье. Тут мне ответить нечего. Я сказала Норрису правду: я получила награду за отличную учебу. Мои родители не богаты, но они хорошо умели копить. И все же той небольшой суммы, которую они собрали на оплату обучения, не хватило бы, чтобы оплатить бакалавриат, не влезая в кредиты. Единственная причина, по которой папа смог заплатить за два года раннего обучения, не влезая в долги, заключалась в том, что награда за успешную учебу позволила уменьшить эту сумму вдвое. Он не распространяется на этот счет, но я понимаю: он сделал ставку на то, что вложения в раннее обучение сейчас помогут мне поступить в университет позже, а может быть, даже получить стипендию. Я морщусь, по-прежнему переживая из-за того, что Элис сказала о выбранных мной курсах.

– Пожалуй, так и есть, – бурчу я.

– Угу-угу, – он усмехается. – Как твоя первая ночь в настоящем общежитии?

Папа не силен в подтекстах. С ним что ты видишь и слышишь, то и получаешь. Если бы ему позвонил декан, он бы уже дал мне это понять. Ясно и четко. Я тихо вздыхаю.

– Первая ночь здесь? Тихая, – вру я. Мне это не по душе, но мне сегодня все не по душе.

Я жду следующего вопроса, и он звучит как по расписанию.

– Не видела других афроамериканцев?

В старшей школе единственные темнокожие ученики были на год старше меня. Тихий мальчик по имени Эрик Роллинс и девочка Стефани Хендерсон. Когда мы проводили время вместе, белые ребята всегда нервничали, будто их это как-то странно будоражило. Все остальные темнокожие, кого я знала, были либо родственниками, либо прихожанами церкви, до которой нужно было ехать через два городка. В Каролинском университете было больше темнокожих, чем в Бентонвильской старшей школе, в этом я была уверена. Это была одна из причин, почему я подала документы сюда.

– Пока нет. Я еще не побывала ни на одном занятии.

– Что ж, тебе нужно общение. Когда у тебя первое занятие?

– В десять.

– Позавтракала?

– Не голодна. – Я вспомнила, что последний раз ела перед тем, как мы отправились на карьер.

Папа хмыкает. Я представляю, какое у него при этом выражение лица: рот изгибается, его уголки опущены вниз, густые темные брови нахмурены, все морщины на его темно-коричневом лице хмурятся одновременно.

– Аппетит по-прежнему то есть, то нет?

Я не отвечаю. Я пока не готова соврать еще раз. Он вздыхает. Он говорит медленно, осторожно, так что его ричмондский акцент становится незаметен.

– В книге написано, что, если ты не чувствуешь голода или не ешь, это физический симптом переживания утраты.

Я знала, что он упомянет книгу. У меня перед глазами звучит ее название: «Отпустить: утрата, любовь и потеря». Я зажмуриваюсь, пытаясь воссоздать стену.

– Я ем. Просто сейчас не голодна.

– Дорогая, пока тебя нет рядом, мне нужно, чтобы ты заботилась о себе. Ешь, отдыхай, получай оценки, заводи новых друзей. Если ты будешь закрываться, вернешься домой. Мы же так договорились, верно? – Теперь я сама хмыкаю, и его голос словно обретает острые края. – Прости, что? Я, кажется, не расслышал. Мы же договорились. Верно?

– Верно, – бормочу я. Мы действительно договорились. Он знал, что дома я чувствую себя ужасно, поэтому он отпустил меня, но предусмотрел запасной план. – Папа, я очень ценю, что ты спросил, правда. Но я в порядке. Быть здесь… – Страшно. Одиноко. Хаотично. – Мне на пользу.

– Малышка… – От едва заметной дрожи в папином голосе у меня стискивает грудь. – Ты постоянно говоришь, что ты в порядке, но то, что с нами происходит… Я тоже это чувствую. Я понимаю, что это и правда тяжело.

– Все в порядке, папа, – выдавливаю я. Смотрю на веранду под ногами, мое зрение то расплывается, то снова становится резким.

– Ладно, – вздохнув, говорит он. – Что ж, попробуй немного поесть перед занятиями, ладно, дорогая?

– Попробую.

Пауза.

– С чего мы начинаем?

Я крепко сжимаю телефон у уха. Эту фразу мы говорим, когда одного из нас переполняют чувства.

– С начала.

– Умница моя. Поговорим позже.

Когда я вешаю трубку, меня трясет. Я дышу прерывисто, жар подбирается к шее. Я упираюсь локтями в колени и прижимаю ладони к глазам. Вот почему я уехала. Я люблю папу, но его слова пронзают мою стену насквозь, превращая ее в ничто. Его скорбь заставляет мои собственные эмоции вырываться на поверхность, как землетрясение, оставляя меня беззащитной перед…

– Нет, – шепчу я, уткнувшись в ладони. – Нет-нет-нет. – Но уже слишком поздно: воспоминания накатывают, поглощая меня.

Острый запах больничного антисептика. Горькая желчь в горле. Дешевая мягкая древесина подлокотника, в который я впиваюсь ногтями.

Моменты той ночи крутятся вокруг меня, подобно урагану, заслоняя мир вокруг. Память утаскивает меня из настоящего в прошлое, одно чувство за другим, пока я не оказываюсь в обоих местах одновременно, в обоих временах…

Голубая сойка насмешливо посвистывает, сидя на дереве надо мной.

Пронзительный писк систем жизнеобеспечения дальше по коридору.

Часы на башне бьют девять.

Глубокий ровный голос полицейского. «Шоссе 70, около восьми… скрылся с места происшествия…»

Знакомое, пугающее, всепоглощающее – как только это воспоминание приходит, я уже не могу сбежать. Остается только позволить ему продолжаться…

Медсестра выходит. Полицейский смотрит ей вслед. Он вздыхает. «Сочувствую вашей потере…»

Уже почти все.

Затем мы встанем, он пожмет руку папе, и мы поедем домой – без нее. Я буду всхлипывать, раскачиваться на месте и ждать, чтобы эта ужасная ночь закончилась…

Но не на этот раз.

Я охаю, когда с резким щелчком высвобождается новое воспоминание, словно айсберг в океане откалывается от ледника.

Серебристый значок на нагрудном кармане сверкает. Фигура полицейского мерцает. Его голубые глаза смотрят на меня, потом на папу. Его тонкие сжатые губы бормочут неслышные мне слова. Слова втекают в комнату. Холодный ветер проносится по моему сознанию…

Воспоминание обрывается так же резко, как возникло.

– Но этого не было… – Произнеся эти слова, я тут же понимаю, что это неправда.

Во второй раз за двадцать четыре часа в моем сознании борются друг с другом два противоречивых воспоминания одновременно.

Я крепко зажмуриваюсь. Память об исэле в карьере никуда не делась, когда ее скрыл мутный серебристый дым ложных образов. Правда, скрытая под ложью Сэльвина.

Теперь новые воспоминания о больнице сражаются со старыми, пока наконец ложь не растворяется.

Сэльвин и тот полицейский. Они оба произносили какое-то заклинание. Оба подчиняли мое сознание своей воле.

Я резко открываю глаза.

Впервые я увидела магию, когда умерла мать.

Мое первое занятие, английский в корпусе «Гринлоу», проходит как в тумане. Я не помню, как туда дошла. Я сижу на задней парте. Вопросы вращаются по кругу в моей голове.

Был ли тот полицейский в больнице таким же, как Сэл? Мерлином? Королевским магом? Насколько велика сеть легендорожденных? Почему я запомнила то, что Сэл пытался заставить меня забыть? Почему я только сейчас вспоминаю то, что случилось тогда? Какие еще воспоминания забрал тот полицейский? Ее убило это? Сколько я на самом деле знаю о смерти мамы?

Я теряю счет времени. Преподаватель что-то говорит. Я ничего не записываю.

Мой телефон вибрирует.

«Бриана. Мне позвонили Чены, а потом декан. Выход за пределы кампуса? Проникновение на чужую территорию? Полиция? Позвони мне НЕМЕДЛЕННО».

Папин гнев едва считывается, но я заставляю себя написать ответное сообщение.

«Мы отделались предупреждением. Сейчас я на занятии. Можем поговорить позже?»

«Ты скрыла это от меня, когда мы разговаривали. Умолчание – это тоже ложь».

«Я знаю, папа. Я позвоню тебе после ужина».

«Непременно позвонишь!»

Два часа спустя занятия заканчиваются. Я прохожу сквозь толпу, словно призрак, расфокусировав взгляд и глядя внутрь себя.

Кампус, который казался огромным и устрашающим, теперь выглядит тесным и клаустрофобическим. Деревья заслоняют газон, словно завесы, за которыми скрываются тайные истины. Возвышающиеся над ним дубы – стражи, следящие за каждым нашим словом. Я снова выпадаю из времени, сидя на скамейке, – настолько сильно, что подпрыгиваю от неожиданности, когда телефон вибрирует снова.

«Привет, Бриана! Это снова Ник. Надеюсь, твой первый день проходит хорошо! Мое последнее занятие кончается в 17:30. Хочешь встретиться за ужином?»

В игнор.

Когда заканчивается второе занятие, я не могу отделаться от одной мысли, засевшей в сознании как заноза.

Кто-то использовал магию, чтобы скрыть, что на самом деле случилось в ту ночь, когда умерла мать, и я этого так не оставлю.

6

С чего мы начинаем? С начала.

Что ж, к ужину у меня уже складывается набросок плана. В шумной столовой я занимаю стол и жую сэндвич, набирая сообщение единственному человеку, у которого могут быть какие-то ответы.

«Привет! Нас не исключили».

Ответ приходит мгновенно. Шарлотта из тех, кто не выпускает телефон из рук, никогда не ставит его на беззвучный, никогда не включает режим «не беспокоить».

«ДАААаааа! Но серьезно, мне правда жаль, из-за меня вас чуть не выперли!! Мне прям отстойно от этого».

Мне должно быть стыдно, что я использую ее чувство вины в своих целях, верно?

«Все в порядке. Вечеринка была сумасшедшая. Так много разных людей».

«РЕАЛЬНО! Кто-то донес на этих спортсменов! Им придется посидеть на скамейке запасных всю первую игру, а еще они закон нарушили!»

«Вот хрень!

(Я не разбираюсь в футболе, но подобная грубость кажется мне подходящим ответом.)

А что это за девица кричала, чтобы все уходили? Высокая блондинка, с хвостом?»

«Виктория Морган. Кличка Тор. Девушка с наследством».

(Она добавляет несколько эмодзи с опущенным вниз пальцем.)

«А что с ней не так?»

«Ее папа и дедушка, и черт знает кто еще в стародавние времена учились в Каролинском. Пару лет назад ее семейка пожертвовала столько бабок бизнес-школе, что в их честь переименовали здание. Старые деньги, старые добрые друзья. Приходят богатые наследнички, получают черт знает какие оценки и уходят четыре года спустя на перспективную стажировку и тепленькую вакансию».

Старые деньги, старые добрые друзья. Почему я не удивлена? Это же Юг. Тесные группы, лояльность в цене, сложившиеся сети, много ресурсов. Держу пари, для легендорожденных самое то.

«А что насчет парня, с которым она была?

(Я подбираю характеристики, которые кажутся наиболее… разумными.)

Темные волосы. Сердитый. Желтые глаза».

«ТАМ БЫЛ СЭЛЬВИН КЕЙН?!?!? И я пропустила?!!! Он никогда НИ НА КАКИЕ вечеринки не ходит. Боже, боже, он такой классный».

Поток эмодзи: улыбающаяся рожица с высунутым языком, поднятые руки, сотня, поцелуй.

Меня передергивает. Мне не кажется, что Шарлотта добавила бы эмодзи поцелуя, если бы видела, как Сэл рычит, будто лев, и едва не ломает кому-то колени одной рукой. Она пишет мне снова, прежде чем я успеваю ответить.

«Но Сэльвин разве не с Тор?»

«Нет! Они всегда будто вот-вот поцапаются».

Все верно. Это любому видно.

«Я никогда не видела, чтобы они даже РАЗГОВАРИВАЛИ друг с другом. Они из разных кругов, дорогая. Даже не близко! Он на последнем курсе программы раннего обучения, как я, а Тор старшекурсница».

Я усиленно соображаю. Значит, легендорожденные избегают друг друга на публике, но действуют согласованно, оказавшись наедине. Организованно. Они упомянули врата на территории кампуса. Это там они обычно охотятся? Если Сэл скоро закончит программу раннего обучения, значит, его возраст все же можно определить – ему восемнадцать.

«Мне пора. Сегодня вечеринка в братстве «Сигма»! Пойдешь?»

«Не. Декан уже записал меня в свой сраный список».

К моменту, когда я доедаю ужин, солнце уже село, и по темнеющему небу протягиваются полосы темно-красного и жженой охры. Я выхожу на улицу, ощущая густой влажный воздух, погрузившись в мысли.

– Бриана Ирен Мэтьюс!

Я застываю, а затем медленно поворачиваюсь, чтобы выяснить, что это за скотина окликает кого-то полным именем прилюдно, чтобы привлечь внимание.

Прислонившись к стене, как раз рядом с выходом, стоит высокий светлокожий парень со взъерошенными соломенными волосами и самыми синими глазами, которые я когда-либо видела. Он выглядит, будто сошел с обложки рекламной брошюры университета: невозможно яркий и радостный, в обычных джинсах и синем худи с символикой университета. Когда он смеется, это звучит тепло и искренне.

– Вот это я понимаю, убийственное выражение лица!

– Хочешь стать моим сопровождающим? – рявкаю я.

Он улыбается, одной ногой отталкивается от стены и шагает ко мне.

– Тебя сложно отловить. – Он поднимает на меня взгляд, словно что-то обдумывая. – А еще это невежливо – весь день читать сообщения и не отвечать на них.

Прикрыв веки, я бурчу:

– А, ты нянька.

– А ты, значит, ребенок? – Широко раскрыв глаза, я вижу, что Ник Дэвис стоит прямо передо мной и в его глазах искрится едва сдерживаемое веселье. Он по меньшей мере сантиметров на десять выше меня, а это, я вам скажу, кое-что, хотя, раз он учится на втором курсе программы раннего обучения, значит, он всего на год старше. Он явно не похож телосложением на знакомых мне семнадцатилетних. Широкими плечами и узкой талией он напоминает мне олимпийского гимнаста.

Я разворачиваюсь, намереваясь уйти. Этот парень не входит в мой план. Ни в его начало, ни в середину, вообще никуда.

– Бриана, подожди! – Ник бежит следом за мной. – Я провожу тебя до общежития.

– Бри. И спасибо, не надо.

Когда он догоняет, до меня доносится запах кедра и кондиционера для белья. Конечно, он хорошо пахнет.

– Бри, сокращенно от Брианы. – Его улыбка с ямочками, наверное, изображена на плакате в каком-нибудь кабинете стоматолога. – Буду рад тебя проводить. Взаимное обучение и все такое, – говорит он без тени сарказма. – Как говорит декан, ты склонна забредать куда-нибудь ночью и случайно оказываться на заднем сиденье полицейской машины?

Я вздыхаю и ускоряю шаг, но он догоняет меня, не теряя ни секунды.

– Как ты меня нашел?

Он пожимает плечами.

– Попросил у декана Маккиннона твое расписание и фото. – Он поднимает руку, прежде чем я успеваю возразить. – Личную информацию обычно не выдают студентам, но согласие, которое подписывают, поступая на раннее обучение, дает такое право наставникам, помощникам и другим лицам, выполняющим подобные функции. Я узнал, когда у тебя заканчиваются занятия. Решил, что после этого ты двинешь ужинать, а затем прикинул, сколько ты простоишь в очереди в «Ленуаре», как быстро найдешь столик и как быстро поешь в это время дня. Мне осталось только явиться сюда и подождать снаружи у выхода, ближайшего к «Старому Востоку».

Я останавливаюсь, открыв рот от удивления. Он ухмыляется – его это явно веселит, и он доволен собой.

– Значит, ты меня преследуешь?

Он прижимает руку к груди, будто я ранила его.

– Вовсе нет, я просто умный! И я действовал в соответствии с прямыми указаниями декана Маккиннона – вступить в первый контакт с тобой сегодня. – Голубые, как океан, глаза на загорелом лице внимательно рассматривают меня, а от его понимающей улыбки к ушам поднимается волна тепла. – И отлично рассчитываю время. Ты явилась через пять минут после того, как я пришел.

– Быть умным и преследовать людей – не взаимоисключающие качества.

– О, я согласен. – Он трет подбородок. – Наверное, где-то есть диаграмма Венна на этот счет или график прямой пропорциональной зависимости…

Я издаю стон.

– По определению это означает, что ты используешь свой ум во зло.

Ник наклоняет голову.

– Верно. На самом деле на двух уровнях. – Он поднимает палец. – Использование сообразительности, чтобы кого-то преследовать, и, – он поднимает второй палец, – использование сообразительности, чтобы изобразить соотношение между сообразительностью и преследованием.

Я открываю рот, закрываю его, поворачиваюсь и иду прочь. Он идет следом.

Несколько минут мы идем молча, а вечер обтекает и окружает нас. Я оглядываюсь назад. Ник ступает легко, словно танцор: длинные шаги, прямая осанка. Когда мои глаза поднимаются к его лицу, я вижу, как в уголке его губ прячется улыбка. Я резко отворачиваюсь.

Через минуту он заговаривает снова. Его голос раздается у меня за спиной, и в нем звучит любопытство.

– Так ты прыгнула с обрыва? Там, в карьере?

– Нет.

– Что ж, – задумчиво произносит он, – с попаданием в кабинет декана в первый учебный день не сравнить – думаю, это рекорд, так что поздравляю, – но опыт вполне неплохой. Обрыв не очень высокий, а прыгать довольно весело.

Я поворачиваюсь лицом к нему, невольно удивившись.

– А ты сделал это?

Он усмехается.

– Ага.

– Но разве ты не любимчик декана?

Он поводит плечом.

– На бумаге у меня все отлично.

Несколько минут спустя мы доходим до перекрестка, где дорожки расходятся в разные стороны, как спицы колеса. Он ступает рядом со мной, и мы вместе идем по правой дорожке, ведущей к «Старому Востоку». Сверчки и кузнечики гудят вдалеке.

Интересно, вернулась ли Элис в нашу комнату. Мы ссорились и раньше, много раз, но так – никогда. Никогда у меня не оставалось такого чувства холода. Я вспоминаю взгляд Элис – сердитый и презрительный. Последним человеком, кто так меня отчитывал, была мама. Почему у меня так хорошо получается причинять боль тем, кого я люблю? Причинять им столько боли, что они кричат, ругаются мне в лицо.

– Декан Маккиннон сказал, что ты поступила вместе с подругой.

У него хорошая интуиция. Пугающе хорошая.

– Элис. Она всегда хотела попасть сюда.

Он меряет меня взглядом.

– А ты нет? – Я моргаю, не зная, как ответить, и он принимает мое молчание за ответ. – Тогда зачем ты здесь?

– Я отличница.

Он бросает на мое лицо быстрый оценивающий взгляд.

– Разумеется, – бормочет он. – Но это о том, как ты попала сюда, а не почему. Никто не поступает на раннее обучение просто ради учебы.

Я фыркаю.

– Скажи это Элис. Она будет в шоке.

– Уходишь от ответа. Вижу. – Его внимательные глаза скользят по мне, будто он видит мои внутренности и хочет от нечего делать их изучить. Никакой спешки. Не обращай внимания. Просто покопаюсь у тебя внутри. – Декан Маккиннон попросил меня рассказать тебе о требованиях к студенческой активности, поскольку несколько групп в кампусе начинают набирать участников в первые недели занятий. Уже попалось что-нибудь по душе? – Я совершенно забыла об этой части программы. Ник замечает выражение моего лица и прикрывает рот ладонью, пряча ухмылку. – Ты даже не знаешь, что такое студенческая группа?

– Могу догадаться, – рычу я. – Клубы. Профессиональные организации для тех, кто собирается получать степень по праву или медицине. Не знаю… студенческие братства и сестринства?

– В целом так, – говорит он, – только студенты с раннего обучения не могут вступать в братства. Несовершеннолетние в сообществах, известных вечеринками и пьянством? Ну уж нет. Какой родитель согласится отправить свое драгоценное несовершеннолетнее дитя в Каролинский, если будет думать, что днем мы изучаем органическую химию, а по ночам хлещем пиво из бочонка?

– А ты в какое вступил? Чтобы мне знать, куда не соваться.

– Второй отвлекающий вопрос. В клуб крикета.

– Крикет. В стране баскетбола и футбола?

Он пожимает плечами.

– Я знал, что это выбесит папу.

Что-то сжимается в моем сердце, сильно и остро.

– М?

– Мой папа – здешний выпускник. Теперь профессор психологии.

– И он хочет, чтобы ты занимался чем-то, кроме крикета?

– Ага. – Ник запрокидывает голову и рассматривает ветви деревьев, нависающие над дорожкой. – Чтобы пошел по его стопам.

– Но ты не собираешься заниматься этим чем-то?

– Не-а.

– Почему же?

Он опускает взгляд и смотрит мне в глаза.

– Я не стану делать что-то просто потому, что мой отец этого хочет.

Внезапно, совершенно иррационально, боль в сердце превращается в нечто более агрессивное.

– Он просто хочет поддерживать связь.

Ник фыркает.

– Уверен, что так и есть, но мне все равно.

Я останавливаюсь на дорожке и поворачиваюсь к нему.

– Тебе не должно быть все равно.

Ник тоже останавливается. И теперь отвечает мне так же, как раньше я ему.

– М?

– Да, – настаиваю я.

Мы смотрим друг другу в глаза, карие и синие, и между нами происходит что-то неожиданное. Веяние дружбы, капелька юмора.

– А ты настойчивая, – отмечает он и улыбается.

Я не знаю, что на это ответить, поэтому просто иду дальше.

«Старый Восток» появляется перед нами – желто-бежевое кирпичное здание с непримечательными одинаковыми окнами по бокам. По его виду не скажешь, что ему уже почти двести тридцать лет – самое старое здание государственного университета в стране.

Не знаю, почему меня напрягает, что Ник не хочет поддерживать отношения с отцом. Мы только встретились, едва знаем друг друга, и он не обязан в подробностях рассказывать мне о своей жизни. Это не должно меня волновать.

Но волнует.

Презрение и зависть переплетаются и пронзают мне желудок, как зазубренные когти. Я хочу направить их на этого Ника, чтобы он понял, что я думаю о том, как он впустую тратит такую роскошь: один из его родителей жив, и он может восстановить связь с ним. Я поворачиваюсь к нему, слова вертятся у меня на языке, но тут замечаю вспышку неземного света вдалеке, где-то у него за плечом.

Магия Сэльвина была дымом и клубящимся серебром. Это пламя, пульсирующее в небе над деревьями, тлеет неоново-зеленым.

– О боже, – шепчу я, чувствуя, как ускоряется биение сердца.

– Что? – спрашивает Ник.

Не успев еще ничего толком подумать, я бегу мимо него. Я слышу, как он кричит за спиной, спрашивая, что не так, но мне все равно. Сейчас я не могу на него отвлекаться.

В это время суток по кампусу невозможно пройтись по прямой. Повсюду расхаживают студенты, сидят парочки, мне приходится зигзагом обегать игроков во фрисби. Прошлой ночью я убегала от магии. Сегодня мне нужно бежать прямо к ней. Ради мамы, ради папы, ради меня самой. Я должна узнать правду. Я должна знать, виновата ли я в том, что нам не представилась возможность поговорить снова, или…

Я огибаю живую изгородь, и мир уходит у меня из-под ног.

Между двумя зданиями лабораторий к земле прижалось нечто, существования чего я не могла и представить.

Существо окружает тонкий ореол зеленого света. Его тело мерцает, обретает плотность, затем истончается, затем снова уплотняется. Его можно было бы назвать волком, но он в два раза больше и вместо меха покрыт полупрозрачным слоем растянутой и потемневшей кожи, которая облезает с суставов его лап. Он скалит два ряда зубов, загнутых назад, как серпы. Тонкие струйки дымящейся черной слюны стекают с нижних клыков и скапливаются на траве.

Сложно описать, какой звук я издаю – вскрик, почти беззвучный испуганный всхлип, – но тварь тут же поворачивает голову в мою сторону, ее красные глаза и уши с красными кончиками теперь направлены на меня.

Существо приседает, из его горла доносится глухой рык, а затем оно бросается на меня.

Я готовлюсь ощутить его укус, но внезапно кто-то врезается в тварь и сбивает ее с ног.

Существо ударяется в кирпичную стену с тяжелым хлюпающим звуком, оставляя на ней черное пятно.

– Беги! – Ник стоит между мной и тварью.

Существо поднимается на ноги. Отряхивается, как собака, так что во все стороны разлетается черная жидкость. Там, где она касается земли, трава съеживается, как ветчина на сковородке.

– Бри! – Ник опускается на одно колено. – Беги!

Удары сердца гулко отдаются в ушах, я спотыкаюсь и падаю. Боль пронзает ладони, отдаваясь в локтях.

Ник вытаскивает из ножен, прикрепленных к бедру, тонкую серебряную палку. Он приседает, затем взмахивает ею, словно рассекая воздух. Палка раздвигается, превращаясь в тонкий острый клинок.

Скрытое оружие. Как у Тор.

Ник вращает меч в руке. Когда он достигает самой высокой точки дуги, появляется крестообразная гарда, прикрывающая его пальцы.

Существо прыгает, отталкиваясь мощными задними лапами, и Ник уклоняется, одновременно рассекая его ребра. Тварь приземляется и взмахивает хвостом. Ник приседает, едва уклонившись от его шипастого кончика.

Эти двое танцуют быстрее, чем я могу уследить. Ник наносит удар. Тварь взмахивает черными когтями у его груди. Ник ранит тварь, и ее кожа начинает испускать мертвенный свет.

Они кружат вокруг друг друга, оба тяжело дышат. Затем рисунок танца нарушается.

Ник отступает назад, тварь следует за ним. Ник опускает подбородок и делает еще один осторожный шаг назад – в узкую аллею между зданиями.

Там некуда бежать.

Он в ловушке и даже не понимает этого.

Тварь приседает, готовясь к прыжку…

Я невольно вскакиваю на ноги и кричу:

– Эй, сюда!

Ник мгновенно переводит взгляд на меня, одновременно с этим уши твари поворачиваются, реагируя на голос.

– Нет! – кричит Ник, но уже поздно. Я бегу, а тварь несется за мной. Я поворачиваю, чтобы бежать перпендикулярно к ее траектории. Краем глаза я замечаю, как она меняет направление, продолжая преследовать меня.

Она быстрая. Она щелкает зубами у меня за спиной, в паре десятков сантиметров. Наклонив голову вперед, я бегу изо всех сил. Быстрее. Быстрее. Вопль боли – не моей. Тяжелый удар.

Не в силах удержаться, я оглядываюсь.

Меч Ника глубоко погружен в спину поверженной твари. Ее тело трясется и дергается и клинок вместе с ним. Передние лапы твари выброшены вперед в мою сторону. Так близко.

Ник пронзил ее мечом, когда она прыгнула.

На миллисекунду позже…

– Назад!

Одним движением тварь, которую я считала мертвой, подбирает лапы и прыгает. Я прикрываюсь руками. Тварь взвизгивает, застрявший в ней меч не дает ей атаковать в полную силу. Ее челюсти щелкают, брызги черной слюны разлетаются в воздухе – я падаю на землю.

Мои руки горят.

Кто-то кричит.

Думаю, это я.

Чернота поглощает мир, закрывая его, словно чернила, наползающие от краев поля зрения к центру.

Последнее, что я вижу, – как Ник выдергивает меч из тела твари, а затем пронзает им ее череп.

7

Голоса то появляются, то исчезают.

– Что случилось?!

– Слюна адского пса.

Кажется, будто мою голову сунули под воду. Вытащили. Снова сунули.

– В кампусе? Воплощенного? Это невозможно…

– Помогите положить ее на стол!

Падаю. Падаю глубоко, в холод и темноту. Голоса угасают.

– Кто она? Эфир не предназначен для единождырожденных. Если она…

– Оно разъедает ее кости. Не медлите. Действуйте.

Пронзительное ритмичное пение сверчков пульсирует в моей голове.

Открыв глаза, я вижу белый потолок с широкими деревянными балками. Потолочный вентилятор описывает ленивые круги. Я пытаюсь сесть и терплю полный провал. Руки не работают.

– С тобой все в порядке.

Ладонь мягко прижимается к моему плечу. Ник убирает руку. Он стоит рядом с кроватью. Рукав его худи изорван в клочья.

Остальную часть моего тела покрывает белая простыня, но под ней что-то усиленно чешется – это ощущение поднимается все выше по рукам. Неловко повернувшись, я высвобождаю одну руку и чувствую, как накатывает паника. Правую руку, от костяшек до локтя, покрывает толстый слой марли. Я дергаю левым плечом, чтобы подтвердить то, что уже поняла по ощущению зуда, но рука цепляется за постель.

– Осторожней, – предупреждает Ник. Он откидывает простыню, чтобы я могла увидеть левую руку, забинтованную так же, как и правая. – Ты пострадала.

– Где я? – мой голос звучит хрипло. В горло словно натолкали подгорелую наждачную бумагу.

– Я отнес тебя к нашему целителю.

Ник берет стакан воды, стоящий на прикроватном столике. В нем торчит изогнутая соломинка, и он подносит ее к моему лицу. Это неловко, и я чувствую себя как ребенок, но я слишком сильно хочу пить, чтобы отказаться.

Он не дал настоящего ответа на мой вопрос, и уверена, что он это понимает, но есть и другие способы разобраться, где я.

Комната выглядит комфортной и дорогой, как на горнолыжном курорте, но здание кажется старым: мебель и стены отделаны тяжелыми тканями, а таких узоров и текстур не встретишь в недавно отремонтированных домах. Высокие потолки, полы из красного дерева. Справа от меня стоит стул с мягкой обивкой, над ним высокое окно, открытое в ночь – оттуда доносится стрекот сверчков. За стеклом не видно никаких огней. Где-то вдалеке Часовая башня начинает играть «Вестминстерские четверти»[2] – я отчетливо слышу вступительные ноты мелодии, но не слишком громко. Значит, мы рядом с кампусом.

Я допиваю воду. Ник ставит стакан на место и садится у окна. Он очень сосредоточен. Совершенно не похож на того Ника, которого я встретила у «Леноры».

– Что ты помнишь?

Я хмурюсь, образы вспыхивают в сознании. Свет в небе. Бег. Ник, взмахивающий мечом. Монстр.

Я смотрю в глаза Нику.

– Ты убил его.

Он кивает.

– Я убил его.

Часовая башня отбивает час. Один. Два.

– Ты спас меня.

Три.

Он выдерживает мой взгляд – четыре, – кивает еще раз. Пять.

Я понимаю это отчетливо и явно, прежде чем произношу вслух:

– Ты легендорожденный.

Шесть.

Он наклоняет голову.

– Ага. А ты, наверное, новый паж? Уильям сказал, что тебя не знает.

Я качаю головой. Семь.

Он хмурится, рассматривая мое лицо.

– Но ты увидела адского пса…

Когда часы бьют восемь, Ник замирает, словно статуя.

На самом деле я не знаю, кто потрясен сильнее – он или я. Мы всматриваемся в лица друг друга, словно последующие слова в этом разговоре могут быть написаны на нашей коже. Девять. Десять. Я вижу лишь четкие очертания его подбородка и глаза, широко раскрытые и настороженные. Пряди его соломенных волос по-прежнему темны от пота. Одиннадцать. Тишина.

Одиннадцать – не прошло и трех часов с тех пор, как мы встретились. Мы недалеко от кампуса. Мы в старом здании. Возможно, в каком-то старинном доме. Все улики сходятся.

Он щурится, размышляя.

– Если ты знаешь, что я легендорожденный, значит, ты должна знать, что наш разговор находится в рамках Кодекса. Ты можешь свободно отвечать мне. Откуда ты знаешь это слово?

Я прикусываю нижнюю губу, чтобы выиграть время. То, как он произносит слово «Кодекс», звучит так, будто между нами должно быть формальное доверие. Конечно, Ник сейчас не демонстрирует ту суровую безжалостность, которую я замечала в лицах Сэла и Тор, но это не означает, что я в безопасности. Если он легендорожденный, он наверняка опасен.

– Что ты сделаешь со мной, если я отвечу на этот вопрос?

Он не может скрыть удивления.

– Сделаю с тобой?

Я киваю, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

– Будешь угрожать? Сломаешь что-то, что я предпочла бы сохранить целым? Сдашь меня копам?

Его синие глаза темнеют, словно голубое небо затягивают тучи.

– Я не собираюсь делать ничего такого. – Он показывает на мои руки. – С какой стати я стал бы приносить тебя к нашему целителю, если хотел бы причинить тебе вред? Если бы я хотел, чтобы ты попала в полицию, что мешало мне просто оставить тебя у входа в какую-нибудь больницу?

– Может, ты еще собираешься выбросить меня у какой-нибудь больницы, – возражаю я. – Может, полиция уже едет сюда.

Он широко улыбается и снова превращается в того Ника, которого я видела у столовой – веселого и язвительного.

– Бри, она же Бриана. Настойчивая и упрямая. Она не принимает то, что видит своими глазами, и не примет то, что слышит своими ушами. – Кажется, он некоторое время обдумывает, подходит ли фраза, прежде чем припечатать ею меня. – Или, по крайней мере, она хотела бы, чтобы я в это поверил. Бри, это вообще твое настоящее имя?

Я возмущенно отвечаю:

– А что насчет моей памяти? Ты все еще можешь ее стереть.

Его улыбка исчезает.

– Нет. Я не смог бы.

Страх делает меня смелой.

– Ты не мерлин?

– Ты же знаешь, что нет.

Он прищуривается, и уголки его рта опускаются, выражая одновременно смирение и разочарование. Едва заметная усмешка окрашена усталостью и легкой примесью злости.

– Ладно, я понял. Ты знаешь о мерлинах и их гипнозе, значит, ты приносила Обет, но ты не из пажей нашего капитула. Тогда какой из них тебя послал? Западный? Ты здесь, чтобы оценить меня?

Я открываю рот, затем закрываю, поскольку понятия не имею, что ответить. За кого он меня принимает? За кого я хочу, чтобы он меня принял?

Я решаю, что мы играем в странную игру, он и я. Каждый пытается понять, что знает другой, прежде чем раскрыть свои тайны. Я знаю, почему мне нужны его ответы, но не знаю, зачем ему нужны мои.

Я поднимаю подбородок, ощущая крошечную искорку решительности, которая возвращается ко мне, когда Бри-После поднимается чуть ближе к поверхности. Ее достаточно, чтобы разыграть джокера – попытаться не выглядеть полностью невежественной и при этом сказать достаточно много, чтобы ему пришлось проявить себя.

– Я знаю, что легендорожденные любят охотиться на исэлей вроде того, которого я помогла тебе найти сегодня.

Игра выходит мне боком.

– О, ты хочешь меня проверить, вот как? Отлично. – Ник встает с подоконника, и его глаза сверкают так, что я вздрагиваю. – Во-первых, это был не просто какой-то исэль. Это был ci uffern, адский пес. Самый глупый из младших демонов, не способный к речи, но самый злобный, кроме разве что лисиц. Частично воплощенный, так что он оставался по-прежнему невидим для единождырожденных, но был способен наносить ущерб живой плоти. Еще несколько эфирных вливаний, и он оказался бы таким же вещественным, как ты и я. А во-вторых…

Он проводит рукой по волосам – жест, который выражает отчасти недоверие, отчасти разочарование.

Уместная пауза, потому что, хотя я лежу, от слова «демон» мир вокруг меня покачнулся. Незаконченное предложение Ника заставило меня застыть, как в самой высшей точке американских горок. Следующие слова обрушивают меня вниз.

– Во-вторых, ты не помогла мне найти его. Ты побежала прямо к нему. Ты привлекла внимание адского пса, будучи невооруженной и необученной, и чуть не лишилась обеих рук в результате. Кто бы ни отправил тебя на эту маленькую разведывательную миссию, в твоем лице он послал самого невежественного пажа, какого я только видел. Я передумал. Если это игра, я больше не играю. Ответы. Немедленно.

Демон.

Обеих рук.

Эфир.

Я сглатываю страх, комом вставший у меня в горле.

– Я… я не знала, что это… демоны. Я…

– Боже, ты либо невероятно упертая и следуешь своей игре, либо ты настолько зеленая, что тебя отправили туда сразу после чертова Обета. – Ник проводит рукой по лицу и тяжело вздыхает. – Да, они демоны. Это базовая информация. Даже дети знают.

Демоны. Это слово пробуждает детское воспоминание. Мама берет нас в церковь на службу жарким влажным летом. Все места на скамейках заняты, люди обмахиваются бумажными веерами на деревянных ручках. Я сижу рядом с ней, чувствуя себя полным ничтожеством: пот стекает по спине, пропитывая мое платье из синтетики, белые колготки прилипают к ногам. Я листаю лежавшую на скамейке Библию, чтобы отвлечься от жары. Разноцветные тонкие страницы с картинками раскрывают то, чего не может показать текст: святой Петр у золотых врат, солнечные лучи пронизывают белые облака, которые простираются в бесконечность; священный свет сияет вокруг головы Иисуса; невидимые нечистые духи – демоны – терзают зазевавшихся верующих ложью и обманом.

– Как в Библии?

Ник всматривается в мое лицо. Когда он вздыхает, серьезность постепенно исчезает с его лица, словно он снимает плащ. Он делает шаг вперед и протягивает руку ко мне, но останавливается, когда я вздрагиваю.

– Я не собираюсь тратить силы на то, чтобы исцелить тебя, а затем снова причинить вред, – произносит он и ждет моего ответа.

Помедлив, я киваю. Он осторожно берет мою правую руку и медленно разматывает бинты, качая головой.

– Полуобученный паж… это… Поверить не могу, какой козел отправил тебя сюда, не научив хотя бы основам. Честно говоря, тебе следовало бы сказать мне, кто это, – нужно подать жалобу на этого человека за такую небрежность.

Я просто смотрю на него. Он чешет в затылке.

– Я не могу отпустить тебя, не рассказав об основах, иначе какой-нибудь bwbach утянет тебя в свою яму, или тебя задушит sarff uffern, или еще чего похуже. Тенерожденные – те, кого мы называем демонами, – приходят к нам через врата, которые они открывают между нашим миром и их.

Тенерожденные. Это странное слово скользит в сознании, но я слишком напугана, чтобы перебить Ника, попросив объяснения.

– Никто не знает, где появятся врата, но их скопления возникают в одних местах чаще, чем в других, и почти всегда ночью. Большинство тенерожденных, которые пересекают границу, невидимы и бестелесны. Они приходят в наш мир, чтобы питаться и приумножать негативные эмоции людей – хаос, страх, гнев. Эти чувства подпитывают их. Если они станут достаточно сильными, чтобы использовать эфир, они применят его, чтобы воплотиться – стать телесными, – и тогда они смогут атаковать нас и физически тоже. Мы охотимся на демонов не просто ради убийства. И не потому, что нам нравится, что бы там ни говорили в других капитулах. Мы делаем это, чтобы защитить людей.

Его пальцы оставляют теплые следы на моей коже. Когда он снимает марлю с моих рук, от нее исходит отчетливый пряный запах цитрусовых деревьев и мокрой земли.

Опустив глаза, я вижу, что мою кожу будто облили кислотой – не сегодня, а словно несколько недель или месяцев назад. Полосы блестящей розовой кожи разбегаются от ладони к локтю. Новая кожа очень чувствительная – когда Ник обхватывает мою руку, осторожно поворачивая ее, чтобы осмотреть, я чувствую мозоли, оставшиеся на его ладони от долгих тренировок с оружием.

– Слюна адского пса достаточно едкая, чтобы разрушать сталь, – объясняет он. – Я видел, как несколько капель проделывают дыру в паре десятков сантиметров бетона. Тебе повезло, что Уильям был дома. – Он складывает на тумбочку остатки марли. – Остальное заживет к утру.

– Как это возможно?

– Мы серьезно это обсуждаем?

– Да, – шепчу я. – Пожалуйста.

Он фыркает.

– Именно из-за такого невежества пажей ранят или убивают. То, что ты видела в небе, – магическое пламя. Побочный продукт эфира – вещества, которое находится в воздухе. Его могут видеть лишь немногие, и еще меньше людей способны им манипулировать. Разные легендорожденные могут использовать эфир в своих целях. Некоторые создают предметы, например оружие, броню, щиты. Уильям использует его, чтобы ускорять лечение.

Опять это имя. Их целитель. Кто-то, кто помог мне, хотя и не знал меня. Внезапно меня окатывает волна стыда. Ник спас меня, проследил, чтобы о моих ранах позаботились, а я относилась к нему враждебно.

– Спасибо, – наконец шепчу я. – За то, что мне помог. И Уильяму спасибо.

Он снова смотрит на меня и замечает, как дрожат мои пальцы. Его лицо становится терпеливым и открытым.

– Я ему сообщу. Но если ты хочешь что-то подарить мне в благодарность, то знай: я большой любитель честности.

Я пытаюсь подобрать слова.

– Я просто хотела понять, что я увидела. Что я вижу, – мягко произношу я. На поверхность всплывает воспоминание о другом мерлине из больницы – и я тут же чувствую горечь. Флешбэк угрожает поглотить меня прямо на глазах у Ника, которого я толком не знаю. Мне нужно это воспоминание. И я им воспользуюсь. Но я не могу позволить ему завладеть мной. Не сейчас. Вместо этого я укрепляю стену и окружаю себя более простыми фактами. – Прошлой ночью, в карьере Эно, я кое-что видела. Мерцающий свет в форме летающей… твари. Сэл и Тор были там. Сэл сделал что-то со мной и другими ребятами, чтобы мы забыли все и ушли. Это гипноз, я полагаю? Но через минуту он перестал на меня действовать. Я спряталась. Тогда Сэл и Тор…

– Погоди! – Ник вскидывает руку. – Повтори-ка.

– Сэл и Тор…

Он нетерпеливо машет рукой.

– Нет-нет, перед этим.

– Сэл сделал что-то, чтобы я ушла и все забыла, но через минуту это перестало на меня действовать?

– Ага, вот это. Невозможно, пажик. Стертые воспоминания не возвращаются. – Его глаза отражают непонятные мне эмоции. – Поверь мне, я знаю.

Я пожимаю плечами, теребя пальцами край простыни.

– Что ж, мне жаль, – говорю я, копируя его высокомерную интонацию, – но именно это и случилось, легендорожденный.

Ник всматривается в мое лицо. Он смотрит так долго, а в комнате так тихо, что он наверняка слышит, как ускоряется мое сердцебиение. Его глаза опускаются на мой рот, подбородок, дрожащие руки, по-прежнему сложенные на коленях. Он резко втягивает воздух.

– Ты… ты серьезно, да? Про это все? Ты не шпион с Севера или Запада?

– Нет.

– Но если ты смогла разрушить заклятье Сэла, то он, наверное… – Ник замирает, глаза у него делаются огромными, как кухонные блюдца, кровь отливает от лица, он понимает обо мне что-то, чего я сама не знаю.

Я выпрямляюсь на кровати, чувствуя прилив адреналина.

– То он, наверное, что?

– ГДЕ ОН?!

Мы оба подпрыгиваем, когда раздается громкий голос, – эхо от крика разносится по соседней комнате и, судя по звуку, по длинному коридору.

Ник переключает внимание на дверь, все его тело напрягается.

– Черт.

Хлопает еще одна дверь. Торопливые шаги, и еще один, более спокойный голос перебивает первый.

– Сэл, подожди…

Ник быстро смотрит то на меня, то на дверь.

– Слушай меня. Я сначала решил, что ты одна из нас, но если сейчас ты говоришь мне правду, а если нет, то уже неважно, что случится… В общем, когда он войдет сюда, не дай Сэлу понять, что его заклятье не сработало. Он собирается попытаться снова, и ты ему позволишь. Поняла?

Снова хлопает дверь, на этот раз ближе.

– Нет! Что…

– Мне нужно, чтобы ты доверилась мне, – шипит Ник. Я смотрю на него, потеряв дар речи, и он встряхивает меня за плечо, привлекая мое внимание. – Ты понимаешь?

– Да!

– Оставайся тут.

Не говоря больше ни слова, он бежит к двери, открывает ее, а затем выходит, закрыв ее за собой.

Ну уж нет, я тут не останусь.

Я сбрасываю одеяло с кровати. На другом конце комнаты я вижу роскошное кресло, на котором лежат мои кроссовки. Бросившись туда, я быстро натягиваю их, но, когда встаю, накатившее головокружение заставляет меня прислониться к креслу.

Холодный сдержанный голос Сэла доносится из-за двери.

– Блудный сын вернулся. И с каким блеском. – Он так близко. Слишком близко. Я перевожу взгляд на открытое окно и поднимаюсь с кресла, чтобы добраться до него, хотя пол уходит из-под ног при каждом шаге. – Ты хоть убил его, Дэвис?

– Да, убил. – Голос Ника похож на натянутую веревку, которая вот-вот лопнет. – Хочешь изучить кровь на моем клинке?

Сэл не оставляет удар без ответа.

– Может быть, если бы ты не был так занят, изображая единождырожденного и оставив нам всю грязную работу, ты бы знал, что нужно было немедленно вызвать меня, чтобы я нашел его врата и закрыл их. Или ты хочешь, чтобы с другой стороны заявилось еще больше адских псов?

Добравшись до окна, я мысленно ругаюсь. Я на третьем этаже. Где бы ни находилось это музейное здание, оно окружено густым лесом. Даже если бы я была на первом этаже и чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы выбраться наружу, идти было некуда.

– Ты хочешь, чтобы во время сражения я прервался, чтобы набрать сообщение? Каким эмодзи ты обозначаешь адского пса? Огонь, потом песик?

Слышатся шаги, и снова вмешивается третий голос.

– Это не помогает! Сэл, ты закрыл врата. Ник уничтожил пса. Остальное неважно.

– Еще как важно, Уильям. Это пятое нападение за неделю. Они нарастают. И становятся сильнее. Буквально прошлой ночью я выследил почти воплотившегося исэля в нескольких километрах от ближайших врат. Защищать этот капитул – моя работа, – рычит Сэл. – И подчищать за тобой – тоже моя работа. Уильям говорит, я нужен здесь. Это так?

– Она человек, Сэл. – Не знаю, может быть, Ник просто тянет время, но его голос звучит слишком устало. Словно этот спор ему уже слишком хорошо знаком.

– Она единождырожденная, – возражает Сэл. Что-то в том, как он произносит слово «единождырожденная», заставляет меня содрогнуться, хотя я даже не знаю, что это означает. – Как она вообще получила ранение?

– Он был частично воплощенный. А она оказалась в плохом месте в плохое время.

– Частично воплощенный демон, способный охотиться на людей – и причинять им вред. Чудесно. А потом ты принес ее сюда. Мило.

– Ты бы предпочел, чтобы я оставил ее валяться там, потерявшую сознание от боли?

– Разумеется, нет. Ее травмы вызвали бы слишком много вопросов.

– Это единственное, что тебя беспокоит, да? Кодекс секретности. А не то, что пострадал невинный!

– Наследие – это Закон, Николас, – голос Сэла звучит низко и угрожающе. – Наши Обеты превыше всего!

– Джентльмены! – кричит Уильям. – Кстати о Кодексе. Могу ли я напомнить вам обоим, что эти стены не звукоизолированы? Чем больше вы спорите под дверью, тем больше Сэлу придется стирать.

Мое сердцебиение ускоряется еще больше, переходя от ритма бешеной скачки к ритму отбойного молотка, включенного на полную.

– Спасибо, что напомнил, Уильям. – Дверная ручка поворачивается, и Сэл влетает в комнату. Его лицо искажено гневом. Когда его взгляд останавливается на мне, он хмурится с некоторым удивлением. – Ты.

Прошел всего день, но я каким-то образом успела забыть, насколько жуткое впечатление Сэл производит. Даже не обладая ростом и фигурой Ника, он словно занимает весь дверной проем. Мое сознание заполняет трескучее, клубящееся облако страха – страха такого ощутимого и живого, что он удерживает меня на месте, словно чья-то тяжелая рука. Затем я вспоминаю такого же человека, как он – мерлина, – который врал мне о смерти матери. И поднимающаяся ярость сжигает этот страх, превращая его в пепел.

– Держись от меня подальше! – рявкаю я.

– Хм. – Сэл наклоняет голову набок. – Вторую ночь подряд ты путаешься у меня под ногами.

Ник проталкивается мимо Сэла, чтобы посмотреть на него и меня.

– Ты знаешь ее?

Он действует быстро – любой другой вопрос выдал бы, что я рассказала Нику про карьер.

Я крадучись иду вдоль стены, пока моя спина не оказывается у окна. Стекло скрипит под моим весом, и я задумываюсь, достаточно ли у меня сил, чтобы разбить его. И что я буду делать, если получится.

– Мы встречались. – По лицу Сэла проскальзывает что-то вроде подозрения, но тут же исчезает без следа. – Но она этого не помнит.

Он хочет войти в комнату, но Ник встает на пути и кладет широкую ладонь ему на грудь. Сэл опускает взгляд на его пальцы, растопыренные и прижатые к его темно-серой рубашке. Он хищно ухмыляется.

– Возможно, наступит день, когда ты сможешь остановить меня, но мы оба знаем, что это не сегодня.

Ник раздувает ноздри, и на краткий миг мне кажется, что он вот-вот ударит противника. Что воин, который сражался с адским псом, с легкостью бросит Сэла через плечо или ударит его о стену так сильно, что в ней останется трещина. Но пальцы Сэла подергиваются, серебристые кольца вспыхивают на фоне темных штанов, и Ник не наносит удара. Он зажмуривается и опускает руку.

Сэл выглядит почти разочарованным, но он аккуратно обходит Ника, бросив ему через плечо:

– Тебе необязательно смотреть.

Под гранитной тяжестью его голоса слышится отзвук какой-то эмоции.

Ник смотрит мне в глаза из-за спины Сэла, и на его лице отчетливо читается все та же просьба: «Не дай ему понять».

Сэл встает напротив и смотрит на меня сверху вниз, словно изучая.

– Я не верю в совпадения. Возможно, мне стоит переживать, что я сталкиваюсь с тобой два дня подряд, но никакой тенерожденный не стал бы показывать себя таким уязвимым, как ты сегодня, а значит, ты просто… неудачница.

Опять это слово. Тенерожденные. Когда Сэл произносит его, на его лице появляется презрительная ухмылка.

– Ты unanedig. Единождырожденная.

Глаза королевского мага – изучающие, оценивающие – следят за каждым моим движением.

– Поэтому твое тело не приспособлено к эфиру. Вот почему у тебя кружится голова.

– Иди к черту.

– Сядь. – Голос Сэла накатывает на меня, как волна. Когда я не подчиняюсь, он делает шаг вперед, и этот глубокий первобытный страх, исходящий от него, придавливает меня. Я сажусь.

Ник делает полшага вперед.

– Принцип минимального вмешательства, – напоминает он. – Достаточно последней пары часов.

Сэл закатывает глаза.

– Приказываешь, Николас? Как будто меня не связывают те же законы, которыми ты так беззаботно пренебрегаешь?

Я перевожу взгляд на Ника. Он кивает, словно подтверждая то, что вот-вот случится. Он снова собирается стереть мою память. Сэл опускается на колени передо мной, и тот же пьянящий пряный дымный запах окутывает меня.

– Как тебя зовут? – спрашивает он все тем же раскатистым голосом.

– Ее зовут Бриана. – Ник сообщает Сэлу мое официальное имя, а не то, которое я предпочитаю.

Мысли мечутся. В прошлый раз заклятье Сэла сработало, но ненадолго. Как я его преодолела? Был свет, потом боль в ладонях…

Сэл с интересом наблюдает за тем, как на моем лице отражается внутренняя борьба.

– Должен признать, Бриана, мне любопытно. Какой изгиб Вселенной заставил наши пути снова пересечься? – спрашивает он тихо, задумчиво. – Увы, некоторые тайны должны навсегда остаться тайнами.

Я дергаюсь, когда его длинные пальцы тянутся к моему лицу. У меня остается как раз времени, чтобы прикусить нижнюю губу. Сильно.

Последнее, что я помню, – как его горячая ладонь прижимается к моему лбу.

8

Писк будильника сверлит мой череп. Я вскакиваю, в панике нащупываю телефон на тумбочке и наконец затыкаю его.

– Охх… Слишком яркий свет.

Я откидываюсь обратно на кровать и прикрываю лицо подушкой. Мозг словно расколот на отдельные фрагменты. Как кусочки фруктов в желе.

– Ты невероятна, – доносится голос Элис с ее половины комнаты.

– У меня глаза болят, – ною я. – Вообще все тело болит. Все палочки и колбочки, Элис.

– Что ж, пора вставать, – ее голос сочится ядом. – Если ты не хочешь добавить прогулы к списку своих проступков.

Я хмурюсь, откинув подушку в сторону.

– Что с тобой не так?

Элис встает с кровати, уже одетая в юбку и кофту. Она дожидалась, пока не сработает мой будильник, чтобы отчитать меня. Злобный библиотекарь в засаде.

– Со мной? Из-за тебя нас чуть не выгнали из университета в первые же сутки, а на второй день ты пришла домой в час ночи!

Я щурюсь, глядя на нее.

– Вовсе нет. То есть да. Первое верно. А второе нет.

Элис скалит зубы. Опасный злобный библиотекарь.

– Поверить не могу, что у тебя от выпивки память отшибло.

Я сажусь, качая головой.

– Я не пила.

– Ты с ума сошла! – Она так вопит, что я испуганно сглатываю. Ненавижу, когда она расстраивается. Ненавижу, когда мы ссоримся. – Тебя сюда притащил какой-то блондинчик, ты спотыкалась и что-то бормотала. Он сказал, что ты переусердствовала с весельем на вечеринке «Малого братства». Вечеринка студенческого братства, Бри? Серьезно?

Вот теперь я выскакиваю из постели.

– Элис, – медленно произношу я, подходя к ней и выставив вперед руки в предложении мира. – Понятия не имею, о чем ты говоришь. Я не перепила.

Она топает ногой, и если бы я не была настолько сбита с толку, то рассмеялась бы.

– Разве не это сказал бы на следующий день человек, напившийся до потери памяти?

– Ну, – говорю я, обдумывая ее слова. – Да, но…

– Я понимаю, что мы впервые реально свободны. Я много слышала о том, как люди попадают в колледж и начинают слишком много пить, не зная своих пределов. Я просто не думала, что ты…

Внезапно у меня пропадает желание смеяться.

– Ты не думала, что я кто?

Она вздыхает, скрестив руки на груди.

– Воплощение заурядности.

Я моргаю.

– Это опять что-то из «Джейн Остин»?

Элис медленно выдыхает через нос.

– Все происходит точно так, как все говорят. Ты поступаешь в колледж с подругой, вы обе находите кого-то нового… какую-то группу или что-то такое, и ваши пути расходятся. Я просто не думала, что это случится с нами.

Элис хватает сумку и топает к двери. Меня добивает печальное смирение в ее голосе и еще слова, которые она произносит, прежде чем выйти за дверь:

– Тебе нужна помощь.

Слезы едва не застилают глаза еще до того, как дверь закрывается за ней, затем их сменяет волна обжигающего гнева. Пальцы сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони, оставляя на них алые полумесяцы.

Через пять минут, чистя зубы в общей ванной, я вскрикиваю так громко, что девушка, стоявшая рядом, испуганно отпрыгивает.

– Какого черта?

– Извини, – бормочу я с полным пасты ртом. Ссадина на нижней губе такая глубокая, что, когда я сплевываю, алая кровь и пенящаяся паста уходят в раковину водоворотом, смешиваясь в отвратительно гармоничной пропорции. Глядя в зеркало, я оттягиваю губу, чтобы оценить повреждения.

– Я прику…

Еще один укол боли. А потом я ощущаю странную суетливую панику, словно я только что споткнулась на лестнице, но вместо того чтобы удариться об пол, долетев до низа, я падаю вперед – в воспоминания.

Где он?

Курс «Генетика-201» начинается через пять минут, а Ника еще нет.

Я пришла пораньше, чтобы убедиться, что не пропущу его, и теперь держусь у заднего ряда большой аудитории, наблюдая, как студенты заходят внутрь. Мимо проталкивается девушка с густыми черными волосами, на мгновение заслоняя от меня дверь. Когда она проходит мимо, я вижу Ника в синей футболке и джинсах – он идет вдоль задней стены к углу аудитории.

Я пробираюсь через поток студентов, следуя за ним. Когда часы бьют одиннадцать, худой мужчина средних лет в сером твидовом костюме выходит с переднего ряда, ступая по скрипучему деревянному полу. Он останавливается у кафедры и хмурится, глядя, как остальные, включая меня, ищут места.

– Как указано в расписании, это «Генетика-201». Не «Геология-201». Не «Антропология-201». Не «Германистика-201». Если вы пришли на какой-то из этих предметов, пожалуйста, выйдите прямо сейчас и уделите некоторое время изучению сокращенных названий курсов и карты кампуса.

Раздается глухая волна смеха. Полдесятка студентов встают и начинают проталкиваться к выходу, расположенному в задней части аудитории.

Ник плюхается на деревянное сиденье в самом верхнем ряду, каким-то загадочным образом делая это с изяществом. Я спешно пробираюсь на соседнее место.

– Ник, сокращенно от Николаса.

Он вскакивает.

– Бри. Привет. – Я замечаю, что он окидывает быстрым взглядом мои предплечья. – Как дела у моей подопечной?

У него такая восхитительно искренняя улыбка, что я бы поверила ему, если бы не знала правду. Он раскладывает подставку для письма, прикрепленную к подлокотнику, и кладет на нее тетрадь для записей, которая, похоже, когда-то побывала в воде. Затем прищуривается.

– Не знал, что ты ходишь на этот курс.

– А я и не хожу. Я попросила у декана твое расписание.

Он расплывается в улыбке.

– И кто теперь пугающе умен?

Я фыркаю.

– Все еще ты. Кстати. – Я откидываюсь назад на своем сиденье. – Я никогда в жизни не напивалась до потери сознания, и я скорее умру, чем переступлю порог студенческого братства. В следующий раз скажи Сэлу, чтобы гипнотизировал лучше. – Я снова выпрямляюсь, широко раскрыв глаза. – Или что, это и был дом студенческого братства? А мне показалось, ты сказал, что нам нельзя в них вступать.

Ник слегка приподнимает бровь, его глаза расширяются, но он не отвечает.

Преподаватель прерывает наш разговор громким хлопком ладоней. Ник поворачивается вперед, а я подавляю возглас разочарования. Профессор окидывает студентов страдальческим взглядом.

– Теперь, когда здесь находятся все, кто должен здесь находиться… Я доктор Кристофер Огрен. Мы будем устраивать перекличку сегодня и в случайные дни в течение семестра. – Раздаются возмущенные возгласы. – Передайте по рядам список. Пожалуйста, распишитесь рядом со своей фамилией – и только рядом со своей.

– Ник, – начинаю я, повернувшись к нему.

Он подносит палец к губам, а затем показывает вперед.

– Я пытаюсь слушать. – Его голос звучит серьезно, но я замечаю в глазах крохотную искорку юмора. Не говоря больше ни слова, он склоняется над тетрадью и начинает что-то писать.

Невероятно.

Наклонившись к нему, я шепчу:

– Я сумела запомнить.

Он перестает писать, но не поднимает головы.

– Запомнить что?

– Ты серьезно…

Меня перебивает смуглый парень с короткой стрижкой, который передает список на наш ряд. Схватив его, я пишу в нем: «Сам знаешь что!» – а потом передаю его Нику.

– У тебя ужасный почерк. – Он подписывается в нужном месте, а затем передает планшет со списком дальше. Я сержусь настолько сильно, что стискиваю зубы, едва сдерживая возмущенный возглас.

Доктор Огрен снова обращается к нам.

– Отлично, давайте начнем с получасового предварительного тестирования. – Снова недовольные вздохи. Он улыбается. – Расслабьтесь, это не на оценку. Это просто чтобы понять, в общих чертах, кто из вас какими знаниями владеет, прежде чем мы начнем курс. Выясним, что вы помните с тех пор, как изучали генетику в последний раз. Работайте в парах, делитесь идеями, записывайте ответы.

«Работайте в парах» – почти самое худшее, что можно услышать на занятиях. Хуже только «разбейтесь на группы». Но сегодня это радует меня больше, чем что-либо.

– Работаем в паре? – чинно спрашиваю я.

Ник изучает меня, оценивая варианты.

– Ладно.

Он открывает новую страницу в тетради.

Помощники преподавателя раздают большие пачки листов с заданиями. Я забираю себе один экземпляр и передаю остальные дальше по ряду. Первые несколько минут мы действительно просматриваем тест. Задания довольно простые, в основном с выбором ответа или такие, где нужно вписать одно-два слова. Ник такой же умный, как и симпатичный, а как же иначе, но, в отличие от меня, он не повторял материал накануне. Я откладываю расспросы на потом и принимаюсь за дело, чтобы продвинуться хоть в чем-то.

– Сейчас мы работаем над заданиями с выбором ответа. – Я открываю чистую страницу в собственной тетрадке. – И мы напишем их вместе.

– Ммм, ага. – Ник чешет едва заметную светлую щетину на подбородке. – Я не уверен на сто процентов насчет вот этого… – Он вытягивает руку и тычет пальцем в вопрос номер десять.

– «В число типичных процессов, связанных с ДНК, входят репликация, транскрипция и трансляция. Опишите в общих чертах конкретные функции этих процессов».

– Не помню, чем они отличаются.

– Их легко спутать. Репликация – производство новых ДНК, транскрипция – использование ДНК, чтобы сделать РНК, а трансляция связана с рибосомами. Они используют ДНК, чтобы создавать протеины. – Я рисую в тетрадке схему. – Картинки помогают.

Ник рассматривает рисунок, а затем вскидывает взгляд и смотрит мне в глаза.

– Картинки помогают. Очень сильно, на самом деле.

Я оказываюсь не готова к этой легкой одобрительной улыбке. Даже если он не использует ее на полную мощность, она теплая, солнечная, летняя, невероятно отвлекающая. Она заставляет меня поежиться.

Мы быстро проходимся по остальным пяти вопросам с короткими ответами и заканчиваем на десять минут раньше срока. Вырвав лист из тетрадки, я пишу на нем несколько слов. Когда я сую бумажку в руку Нику, он напрягается, словно может взорваться от прикосновения. Я вижу, как его глаза мечутся по списку слов – тенерожденные, легендорожденные, паж, единождырожденные, месмеризм, мерлин, королевский маг, эфир, – а затем он сминает бумагу в кулаке и засовывает в карман.

Я наклоняюсь поближе к нему.

– Я не собираюсь это так спускать.

Ник медленно вдыхает, пытаясь успокоиться и по-прежнему глядя прямо вперед.

– Как ты… это делаешь?

– Не уверена. – Я касаюсь языком ссадины на нижней губе. – Думаю, дело в боли, – бормочу я. Он встревоженно смотрит на меня, но я отмахиваюсь и шепчу: – У меня есть вопрос получше: как это делают мерлины?

Он качает головой.

– Каковы бы ни были твои вопросы, обещаю, ответы того не стоят. Веди себя так, будто прошлой ночи и карьера никогда не было.

– Не могу.

Тогда он поворачивается ко мне, и в его взгляде читается предостережение.

– Вот что будет: я пойду и попрошу декана Маккиннона назначить тебе другого ментора, потому что, если нас будут видеть вместе в кампусе, это вызовет подозрения. Ты перестанешь задавать вопросы и займешься учебой, потому что этот разговор окончен. Прости, Бри, но это все.

Он снова поворачивается в сторону кафедры, словно это и правда все. Словно он только что огласил приказ.

Не сдержавшись, я фыркаю в ладонь.

Он замечает это и хмурится.

– Что?

Моя ухмылка превращается в широкую улыбку. Я снова склоняюсь поближе к нему, пока он не склонился в ответ, а потом шепчу:

– Возможно, мы вместе пережили смертельно опасную стычку с демоном, а ты, возможно, спас мою шкуру – еще раз спасибо, – но на этом все не кончается. Не знаю, кем ты себя считаешь, но ты не будешь указывать мне, что делать.

Видеть его потрясенным удивительно приятно. Я встаю со своего места и проталкиваюсь к концу ряда, а затем направляюсь к выходу.

Время для плана В.

У меня уходит пять минут на то, чтобы просмотреть в телефоне список расположенных рядом с кампусом исторических зданий, а их полно. Но всего за минуту мне удается обнаружить постройку, окруженную лесом: это «Ложа ордена Круглого Стола». Не студенческое братство. Старинное секретное общество. В мыслях всплывают балахоны, песнопения и ритуалы в катакомбах, но я не успеваю углубиться в исследование, потому что звонит папа.

Ох.

Боже.

Прятаться бесполезно.

– Привет, папа…

– Я не хочу ничего слышать.

Ох, он сердится.

– Почему ты не перезвонила мне прошлым вечером? Чего теперь стоят твои слова?

Чего стоят твои слова? – еще одно наше семейное высказывание.

– Немного, – бормочу я. – Мне…

«…кажется, что мы чего-то не знаем о маминой смерти. Я узнала, что существует секретная сеть людей, владеющих магией, которые могут стирать память и…»

– Тебе что? – спрашивает он.

Стиснув зубы, я склоняюсь ко лжи.

– Я тебя подвела. Заболталась с несколькими студентами, с которыми встретилась за ужином, и просто забыла. Прости.

– Что происходит, Бри?

Я рассказываю ему те фрагменты истории, которые, скорее всего, совпадают с версией декана. Когда я узнаю, что случилось той ночью, и смогу это доказать, то расскажу ему остальное. Он по-прежнему сердится.

– Мы же договорились, доча. Если ты справишься с университетом, тогда ты остаешься. Если ты не сможешь…

– Тогда я вернусь домой. – Я вздыхаю. – Я знаю. Я оплошала. Это не повторится.

На занятии по статистике я просматриваю результаты поиска, отмечая страницы, которые кажутся наиболее полезными.

Известно о пяти секретных обществах, связанных с университетом. Каждое из них было организовано вокруг какой-то темы – «Горгонийцы», «Золотое руно», «Стигийцы», «Валькирии» и «Круглый Стол». Первые три используют сюжеты из греческой мифологии. «Валькирии» – из скандинавской. «Орден Круглого Стола» – единственное тайное общество, которое взяло свое название из легенды – истории о короле Артуре.

Я сунула тот список слов Нику, чтобы спровоцировать его. Чтобы пробить его защиту. Но теперь я кручу эти слова в голове, пытаясь состыковать их с тем, что я знаю о легендах. Кому-то легко сбросить со счетов легенду о короле Артуре как средневековую фантазию о рыцарстве и чести, которую основатели Ордена использовали, чтобы чувствовать себя более значимыми, древними и величественными. Но это не фантазия. Это реальность. Отсюда возникают вопросы. Это Орден основан на легенде? Или легенда рассказывает об Ордене? Я знаю, что мерлин – это титул, а не человек. Ник упоминал пажей. Сэл – королевский маг. Сколько еще правды в этой истории?

Сайт мало рассказывает о тайных обществах кроме того, что они существуют. Об «Ордене Круглого Стола» нет почти ничего – за исключением того, что это не только старейшее тайное общество в кампусе, но и старейшее тайное общество в стране.

Нужно признать: прикрытие у легендорожденных идеальное. Публичные братства и сестринства рекламируют себя, устраивают вечеринки, заводят аккаунты в социальных сетях, а секретные общества в университетах просто… существуют. И не только в университетах, но и в остальном мире. Меньше чем в десяти минутах от моего дома есть масонская ложа. Внешний наблюдатель никогда не узнает, чем занимается секретное общество, кто его члены или как они набирают участников. По негласному соглашению мы все просто принимаем, что такую информацию не озвучивают.

Может быть, этот «Орден Круглого Стола» вербует волшебников, которые зовутся мерлинами, и охотников на демонов, которые зовутся легендорожденными?

Я поднимаю взгляд. Вокруг меня сидят студенты, которые понятия не имеют, что каждый день расхаживают по пространству, принадлежащему двум мирам. Один мир – с уроками, футболом, студенческим советом и экзаменами, а другой – с тенерожденными, месмеризмом и эфиром – и голодными демонами из адского измерения, которые хотят всех сожрать. Возможно, прямо в этой аудитории исэль летает над головой преподавательницы, питаясь ее энергией, и никто здесь этого не увидит. Никто, кроме меня. И них.

После занятия я иду по кампусу, выхожу за его северо-восточную границу и направляюсь к заповеднику Бэтл-Парк, чтобы найти дом, внутри которого я была, но который никогда не видела снаружи.

Я темнокожая, выросшая на Юге, и поэтому мне довольно часто приходится оказываться в старинных местах, которые просто… не были созданы для меня. Это может быть здание, исторический квартал или улица. Пространство, которое изначально создавалось для белых людей, и только для них, и тебе приходится иметь это в виду, когда оказываешься там по делам.

Иногда это очевидно, например, когда на какой-нибудь мемориальной табличке написано посвящение «Парням, которые носили серое»[3] или прямо перед зданием стоит флаг Конфедерации. В других случаях может озадачить дата на указателе. В начале старшей школы мы поехали на экскурсию в Капитолий штата. Внушительная пышная архитектура, воспроизводящая античность? Построено в 1840-м? О, да эти ребята никогда не думали, что я буду прохаживаться по этим залам, размышляя о том, как их призраки вышвырнули бы меня прочь, если бы могли.

Ты учишься это чувствовать. Учишься слышать тихий гул отвержения. Голос, который говорит: «Мы строили это не для тебя. Мы строили это для нас. Это наше, а не твое».

У открытых ворот «Ложи» стоит черно-белая табличка, указывающая, что это памятник архитектуры. «Историческое здание, построено в 1793 г.» – в том же году, что и «Старый Восток». Общежитие, в котором я живу, возводили до Гражданской войны. Оно не построено для людей, похожих на меня, но определенно построено ими. А «Ложа»…

Сделав глубокий вдох, я игнорирую гудение и иду вперед по длинной, посыпанной гравием дорожке. И за поворотом мне открывается вид на здание.

Это чертов средневековый замок! Прибежище темного мага, затаившееся в уединении, на холме посреди леса. По углам возвышаются четыре круглые каменные башни с коническими крышами и сине-белыми флагами на вершинах, как в волшебной сказке.

И, как и след, который привел меня сюда, здание покрыто тонким блестящим слоем мерцающего эфира.

Я не осознавала, что вспышки, которые я замечала среди деревьев, были эфиром, а не солнечным светом, пока не увидела, как он собирается в водовороты на посыпанной гравием дороге, ведущей к «Ложе». Подойдя к кирпичным ступеням, я осторожно касаюсь радужного слоя. Когда пальцы проходят сквозь сияние, я чувствую, как меня отталкивает прочь от высоких двойных дверей. Настойчивое желание уйти. Не зловещее, но устрашающее. Мягкое предупреждение, проскальзывающее в мозг, так же как тогда слова Сэльвина.

Уходи.

Рука замирает, касаясь заклинания. До меня доносится уже знакомый запах чеснока и дыма.

«Разные легендорожденные могут использовать эфир в своих целях». Означает ли это, что есть… почерк? Если так, отчетливый запах, исходивший от моих бинтов, должен быть связан с Уильямом.

«Почерк» Сэльвина настолько отчетлив, что я могу почувствовать его вкус. Виски, которое мы с Элис украли из папиного бара прошлым летом. Палочки корицы. Костер в земляной яме посреди леса и дым, разносимый зимним ветром.

Несколько раз стукнув по двери тяжелым бронзовым кольцом с головой льва, я осматриваю свою одежду. Что нужно надеть, чтобы проникнуть в тайное общество? Я предпочла комфорт, а не моду: джинсы, футболка с выцветшей надписью «Звездные войны», низкие сапоги. Волосы завязаны в симпатичный узел, высокий и плотный. Ничего, что выдавало бы во мне шпиона.

Дверь открывается, и я вижу за ней девушку с коротко остриженными темными волосами, в свободном платье и легинсах. Ее темные глаза осматривают меня, затем она бросает взгляд на ступеньки, на дорогу, словно высматривая кого-то еще.

– Кто ты? – спрашивает она, и это звучит недобро.

– Я Бри Мэтьюс. Ник сказал встретиться с ним здесь.

9

На лице девушки поочередно сменяются несколько эмоций: тревога, сомнение и, к моему удивлению, надежда.

– Ник сказал тебе встретиться с ним здесь? Сегодня вечером?

– Ага. – Я хмурюсь, изображая неуверенность, и подношу руку ко рту. – Это… все в порядке? Он сказал, что это будет…

Стриженая девочка взвизгивает.

– Да! Конечно, все нормально. Если Ник сказал… о боже мой, да.

Она поеживается, словно пойманная мышь, и я испытываю вину, смешанную с триумфом.

Когда она открывает дверь пошире, чтобы впустить меня, я замечаю у нее на запястье синюю шелковую ленту. Посередине к полоске ткани пришита маленькая серебряная монета.

– Ты просто немного рано! – восклицает она. – Никого еще нет. Я не могу впустить тебя в главный зал без твоего поручителя, но у нас есть салон для гостей. Можешь подождать здесь, а я позвоню Нику.

Поручителя?

– Звучит отлично, – говорю я и прохожу следом за ней в холл.

Я тут же узнаю запах и интерьер помещений – смесь Южного стиля с обстановкой горнолыжного курорта, но на этом узнаваемое кончается.

Я никогда в жизни не видела ничего столь великолепного.

Каменные стены трехэтажного холла увенчаны открытыми стропилами. Повсюду висят картины в рамах, отделанных золотой листвой, и тяжелые на вид гобелены в мрачных коричнево-черных тонах. Вдоль входа перед нами выстроились подлинные старинные железные подсвечники, но вместо свечей в них горят винтажные эдисоновские лампочки. От белого, как фарфор, мраморного пола симметрично поднимаются две лестницы, которые изгибаются, выходя на открытый балкон второго этажа, соединенный с боковыми крылами здания.

В Бентонвиле нет таких домов. У нормальных людей нет таких домов. По крайней мере, не в моем мире. Мои родители отремонтировали старый двухуровневый дом, построенный в семидесятых, и мы переехали в него восемь лет назад. Большинство жилых домов в окрестностях – деревенские фермерские жилища, которые достались от прадедушек и дедушек, а районы, где живет средний класс, заполнены такими домами, как наш.

Я потрясенно осматриваюсь, а девушка оглядывается и улыбается, так что становятся видны ямочки на ее щеках.

– Кстати, я Сара. Но большинство людей называют меня Сар.

Я улыбаюсь в ответ.

– Приятно познакомиться.

Сара ведет меня к двери под левой лестницей. Салон круглый, как и каменная башня над ним. В центре комнаты стоят четыре круглых стола, в каждую из столешниц вделана шахматная доска с клетками из дерева и мрамора, перед камином у окна расположился кожаный диван. Сара сдержанно, но вежливо улыбается и закрывает дверь, оставив меня в одиночестве.

В ожидании я обхожу комнату по периметру, рассматривая картины на стенах. Прямо напротив двери видны два впечатляющих портрета, висящие рядом друг с другом и подсвеченные парой медных светильников. На первом – мужчина с кустистыми бровями и непреклонным взглядом синих глаз. ДЖОНАТАН ДЭВИС, 1795. Следующий портрет поновее. ДОКТОР МАРТИН ДЭВИС, 1995. Отец Ника и его предок. Разумеется. Наверняка этот Орден и есть та организация, к которой отец убеждал его присоединиться. Как и Ник, Мартин на портрете высок и широк в плечах, но глаза у него такие темно-синие, что кажутся почти черными. Волосы у него не такие солнечно-соломенные, как у сына: копна густых темно-русых волос, коротко постриженных у висков.

Я покусываю губу, пытаясь осмыслить эту груду информации. Нет, так больше не пойдет. Мне теперь нужны ящики и шкафчики. Организовать пространство, куда я буду добавлять детали, которые кажутся важными, например тот факт, что хотя Ник, кажется, с неприязнью смотрит на Сэла, а может, даже и на Орден как таковой, его семейные портреты висят явно на почетном месте.

Мой взгляд привлекает еще одна картина. Слева от Джонатана на пожелтевшем пергаменте за стеклом черно-белая иллюстрация – пять человек в длинных аристократических камзолах с пышными белыми рукавами стоят вокруг стола в гостиной. На бронзовой пластинке под этим изображением написан следующий абзац:

«ПИОНЕРЫ ИЗ ВЕЛИКОБРИТАНИИ, ОСНОВАТЕЛИ КАРОЛИНСКОГО КОЛОНИАЛЬНОГО ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОРДЕНА КРУГЛОГО СТОЛА – СТИВЕН МОРГАН, ТОМАС ДЖОНСТОН, МАЛКОЛЬМ МАКДОНАЛЬД, ЧАРЛЬЗ ГЕНРИ И ДЖОНАТАН ДЭВИС, около 1792».

Ниже перечисляются краткие биографии этих людей и их достижения:

«Служил в законодательном собрании. Вице-губернатор. Табачный магнат. Совладельцы одной из самых больших плантаций на Юге».

Дзинь-дзинь.

Открывается дверь, и я оборачиваюсь, стараясь выглядеть как можно дружелюбнее. Тут мой план становится хлипким: я понятия не имею, что Ник мог сказать по телефону, так что готовлюсь услышать ответ Сары.

Судя по выражению ее лица, мой риск оказался оправданным.

– Ник уже едет. Принести тебе чего-нибудь? Кофе? Минеральной воды? Вина?

– Нет, спасибо. Он не сказал, когда будет?

– Может, минут через десять. Он живет за пределами кампуса, но недалеко.

Она переминается с ноги на ногу, словно чувствует себя обязанной изображать гостеприимную хозяйку, но не знает как. Наконец она торопливо бормочет:

– Ладно, – и исчезает за дверью.

Первая часть моего плана завершена. Я плюхаюсь на кожаный диван и дожидаюсь второй.

Десять минут спустя в комнату врывается вторая часть. Щеки у Ника красные, как апельсин-королек. Он захлопывает за собой дверь и в два шага подходит ко мне.

– Какого черта ты здесь делаешь? – Его глаза, обычно добрые, словно мечут в меня синие молнии. Эта мощь, чистая энергия его гнева, заставляет меня вжаться в подушки.

– Привлекаю твое внимание.

Он изучает меня, его грудь быстро поднимается и опускается, словно он бежал весь путь сюда.

– Нам нужно уходить. Сейчас же, пока никто больше не пришел. В особенности Сэл.

Он наклоняется и хватает меня за локоть.

– Идем.

Он дергает вверх, и мне приходится встать, хотя я и сопротивляюсь. Я пытаюсь высвободить руку, а он тянет меня к себе.

– Отпусти меня.

Я выдергиваю ладонь из его пальцев. Прежде чем он успевает попытаться схватить меня снова, я делаю шаг вперед, чтобы заставить его отступить. Это срабатывает, и он делает два неуверенных шага назад.

Я резко втягиваю воздух. Когда твое сердце разбито, сил хватает лишь на самые простые слова, но я не хочу, чтобы Бри-После появилась и превратила этот разговор во взрыв рыданий. Поэтому я формулирую вступительную фразу, используя как можно меньше слов.

– Моя мать умерла три месяца назад.

Ник моргает, растерянность и тревога сменяют ярость, и в итоге на его лице застывает какое-то промежуточное выражение. Большинство людей сразу отвечают что-то вроде: «Мне так жаль» или «О боже». Ник этого не делает. Поэтому он нравится мне больше, чем следовало бы.

– Бри… Это… – Ник вздрагивает, и эта его реакция заставляет меня испугаться, что он не поймет. Что он никогда не терял близкого человека и потому не поймет. Но я все равно иду вперед, напролом.

– Это была автоавария. Кто-то врезался в нее и скрылся. В больнице меня и папу отвели в эту… комнату, где были полицейский и медсестра, которые рассказали нам, что случилось. – Теперь трудное. Подступает паника. Нужно быстрее закончить. – Или, по крайней мере, так я думала. Вчера ко мне вернулось воспоминание. Только фрагмент, но достаточный, чтобы я поняла – полицейский был мерлином. Он загипнотизировал меня и папу, чтобы мы забыли что-то о той ночи. Если бы мы знали всю историю, может, тогда… – Я сбиваюсь, снова сглатываю. – Я обязана знать, что случилось и почему это скрыли от нас. И мне нужна твоя помощь.

Ник отворачивается, прикрывая рот рукой.

– Ник.

– Я думаю. Просто… – Он запускает обе руки в волосы.

– Ты не выглядишь удивленным.

Он слабо усмехается.

– Потому что я не удивлен.

Я сжимаю зубы.

– Мне нужна твоя помощь.

Он молчит так долго, что мне кажется, будто он сейчас развернется и уйдет. И выставит меня за дверь. Вызовет охрану, как в кино. Потом он закрывает глаза, вздыхает, открывает их – и начинает говорить.

– Мерлины – это маги Ордена. Их связь с эфиром так сильна, что их можно назвать суперсолдатами. Их тренируют с рождения, назначают на должности, отправляют на задания – выслеживать опасных тенерожденных, заботиться о безопасности единождырожденных, закрывать врата…

У меня перехватывает дыхание. Задания.

– Нам так и не разрешили увидеть ее тело. Могло ли… возможно ли, что на нее напал демон?

Нику это не кажется убедительным.

– Мерлин может обнаружить демона за много километров, и даже если так, большинство демонов – бестелесные исэли. Различимые для кого-то, обладающего видением, но недостаточно сильные, чтобы причинить физический ущерб. Единождырожденные гибнут от них крайне редко, потому что мерлины обучены предотвращать подобные случаи. И еще блюсти Кодекс. Если единождырожденные однажды узнают правду, случится массовая паника, хаос – а это отличный корм для тенерожденных. Нет, в этом нет никакого смысла. – Его глаза темнеют. – Разве только…

Мое сердце стискивает холодная рука.

– Разве только что?

– Разве только что-то пошло не так. Кодекс оказался под угрозой. Мерлины имеют право делать что угодно, чтобы сохранить войну с тенерожденными в тайне.

Я вспоминаю, как жестоко Сэл обошелся с тем парнем у карьера. Как почти что пытал исэля. Как пренебрежительно отнесся к моим ранам прошлой ночью.

– Что если она как-то оказалась у него на пути? Или… или он потерпел провал и хотел это прикрыть?

Подняв взгляд, я вижу на лице Ника отвращение. Какую-то боль из прошлого, всплывшую на поверхность. И вопрос.

Возможно, самый главный вопрос. Тот, к которому вели все остальные.

– Стал ли бы мерлин кого-то убивать?

Он не смотрит мне в глаза.

– Я не…

– Правду.

Он смотрит на меня и со сталью в голосе произносит:

– Я не лжец. Если не требует Кодекс – нет.

– Стал ли бы он?

Он крепко зажмуривается. Кивает.

Все внутри меня горит. Пылающая топка, бушующее, клубящееся пламя. Я расправляю плечи, собираясь с духом.

– Я знаю дату. Время. Место. Если я скажу тебе, как он выглядел…

Он разводит руками.

– В мире сотни мерлинов. Даже если бы я знал всех, они бы мне ничего не сказали. Каждый мерлин приносит Обет служения Высшему совету регентов. Это они направляют мерлинов на задания, и ни один регент не станет говорить с посторонними.

– Ты легендорожденный. Поговори с регентами от моего имени.

Он тяжело вздыхает.

– Технически это возможно, но формально? Нет. Я отозвал свой титул несколько лет назад – очень публично. Расстроил кучу людей. Прости, Бри, я…

– Мне все равно! – я кричу, подойдя к нему так близко, что наши лица разделяет лишь несколько сантиметров. – Давай проясним. Моя мать мертва, и мерлин, возможно, убил ее. По меньшей мере, он что-то скрыл. Я не уйду, пока не получу ответы. Если ты не можешь мне помочь, скажи, кто может.

Он поднимает ладони.

– Я тебя услышал. Правда! Но ты никогда не подберешься и близко к регентам.

– Потому что я не в этом… клубе?

– У Ордена есть строгая иерархия, титулы и ранги, – объясняет он, стараясь придать голосу видимость спокойствия. – Легендорожденные неприкосновенны. Они выше по рангу, чем вассалы, пажи, сеньоры, наместники, маги-сенешали, да кто угодно. У регентов весь оперативный контроль, но, если легендорожденный выступит с требованием, Обет обяжет их подчиниться. Кому-то с более низким рангом регенты не станут отвечать.

– Значит, я проживу остаток своих дней, не зная, что на самом деле случилось? – Печаль в лице Ника наполняет меня отчаянием. Как так может быть, что я настолько близка к правде, но она по-прежнему мне недоступна? Страх стискивает горло, но я проглатываю его. Должен быть способ…

Снаружи с громким стуком распахивается входная дверь. Мы оба застываем. Голос Сары, затем еще один. Звук шагов – в холл заходят несколько человек. Смех. Кто-то говорит:

– Добро пожаловать!

И тут же меня озаряет решение. Путь. Цель. Молния. Наша смелая Бри.

– Почему Сара решила, что ты мой поручитель?

Глаза Ника расширяются, в их глубине мелькает страх.

– Бри…

– Идет первая неделя занятий. Они набирают людей?

Ник отрицательно мотает головой. Потом повторяет это еще раз. Но я не слышу: идея уже разливается по жилам, горячая и безрассудная.

Если регенты не станут говорить с чужаками, то я стану своей.

– Это невозможно, – стонет Ник. – Даже если бы это было так, ты – худшая кандидатура, чтобы разговаривать с регентами.

Я поднимаю бровь.

– Почему…

– Слушай меня. – Он берет меня за руки, заставляя посмотреть на него. – Я провел рядом с Орденом всю жизнь и никогда не слышал ни о ком вроде тебя. Не приносивший Обет единождырожденный, который может видеть эфир и намеренно противостоять месмеризму, величайшему орудию поддержания Кодекса секретности. Все это означает, что легендорожденные, Орден и регенты будут видеть в тебе угрозу, аномалию. Нечто, что нужно подчинить, если не уничтожить. Не говоря уже о мерлинах. Это армия, цель которой блюсти законы Ордена, а Сэл – один из самых могущественных мерлинов за многие годы. Если станет известно, что он потерпел неудачу, на кону окажутся его голова и его будущее. Он сам донесет на тебя регентам, а те устроят суд, подтвердят, на что ты способна, а потом заставят тебя исчезнуть. А теперь, пожалуйста, тебе нужно уйти, прежде чем…

– Нет! – Я отдергиваю руки, отходя к двери. – Я как раз вовремя. Мне остается только выйти из комнаты и подтвердить Саре то, что она и так уже, как ей кажется, знает. Потом я присоединюсь к вам и стану легендорожденной. Легкотня!

Ник с недоверием смотрит на меня.

– Вот это как раз и доказывает, что ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Я унаследовал свой титул, а ты чужак. Если я приведу тебя в Орден, ты будешь лишь пажом. Тебе придется соревноваться с другими пажами, чтобы стать легендорожденной. Состязание длится много месяцев, и оно абсолютно нечестное. Все подстроено, чтобы преимущество получили определенные семьи, определенные дети.

– Ребята вроде тебя, да? – Идея пьянит, кажется, будто я нашла идеальное решение. Я тыкаю большим пальцем через плечо, на те две картины. – Твой предок основал Орден, черт побери. Ты образцовый богатый наследник.

Он горько смеется.

– Наследник, отказавшийся от наследства. Я никогда даже не видел состязание. Даже если ты хорошо выступишь на испытаниях, нет никаких гарантий, что тебя выберут. Другие пажи тренировались сражаться, они изучали…

– А я упертая, – возражаю я.

Ник криво улыбается уголком рта. Мое сердце колотится так громко, что я уверена, он его тоже слышит. Он обходит комнату, смотрит на меня, снова обходит. Останавливается.

– Допустим, мы сделаем это. Тогда что? Ты вступишь в Орден, найдешь улики и уйдешь? Эти люди не отпускают членов Ордена просто так.

Борьба внутри меня еще идет, но решительность одерживает верх.

– Последние слова, которые я сказала матери, были полны гнева. – Он морщится, словно я задела его нервы сразу в нескольких местах. – Если есть хотя бы ничтожный шанс, один из ста, что она была… – Я с трудом сглатываю. – Как бы там ни было, я не хочу, чтобы все кончалось на нашей ссоре. И если ты мне не поможешь, я просто найду другой путь.

Он встречается со мной взглядом. Нить между нами туго натягивается.

Мы оба вздрагиваем, когда дверь открывается и за ней появляется новое лицо.

– Дэвис! – Загорелый парень в длинной рубашке и свободных брюках легкими шагами вбегает в комнату, крутя в руке стакан с газированной водой. На мгновение его холодный взгляд касается меня, а затем снова обращается на Ника. – Сар сказала, что ты здесь! Это твой паж?

Ник не отводит взгляда от моего лица, и я смотрю ему в глаза, вкладывая в этот взгляд всю решительность, которая у меня есть.

– Ага, Фитц, она моя. Думаю, мне пора вернуть свой титул.

10

Фитц хлопает Ника по спине, расплескивая при этом минералку.

– Вот о чем я говорю, Дэвис!

Ник переводит взгляд с меня на Фитца.

– Дашь нам минутку, Фитц?

– Не проблема. – Фитц, широко улыбаясь, направляется к двери комнаты. – Вот дела!

– Это верно! – Ник улыбается и подмигивает Фитцу, который во всех отношениях похож на типичного парня из студенческого братства. Когда дверь закрывается, он поворачивается ко мне, и его лицо снова становится мрачным.

– Есть вопросы. Это что, твой дружок? Потому что он мне вообще не нравится. Вопрос поважнее. Твой паж? – восклицаю я прищурившись. – Типа я тебе принадлежу? Как слуга?

– Нет! – покраснев, восклицает Ник. – Конечно, нет. Извини. Не в этом смысле паж. Вот… – Он сует руку под воротник и снимает через голову длинную серебряную цепочку. – Служба средневековых пажей была добровольной, почетной и взаимовыгодной. – Он кивает на мою шею. – Можно?

Я рассматриваю ожерелье у него в руке.

– Пожалуй. – Он надевает ожерелье, касаясь моих волос. Серебряная монета, вроде той, что была на браслете у Сары, падает в ложбинку между моих грудей. Я провожу пальцами по гравировке на еще теплой поверхности: круг, в который вписан элегантный ромб. Линия без начала и конца и четыре угла, выступающие за ее границы.

– Если я говорю, что ты моя, это означает, что я тебя выбрал. Что мой род – моя семья и я – ручается за тебя и ты под нашей защитой, нашим благословением. – Он поднимает руку, не давая мне задать вопрос. – Позже. Пока я согласен, чтобы ты участвовала в соревнованиях, – пока не придумаю альтернативу. Но если мы собираемся в это влезть – а я просто хочу официально отметить еще раз, что это плохая идея, – то мы влезем в это вместе. Ты и я. И на моих условиях. Согласна?

Я скрещиваю руки на груди, но он выжидательно наклоняет голову.

– Ладно, – смиряюсь я. – Каковы эти условия?

Свет над нами мигает один раз, затем второй. Снаружи Сара объявляет, что мероприятие начнется через десять минут. Снова опустив взгляд, я вижу, что Ник отстраненно разглядывает меня. Невольно кажется, будто он снимает мерку для плаща, который мне не понравится.

– Хорошо. Первое правило…

Когда мы выходим из комнаты десять минут спустя, в холле толпятся больше десятка студентов. Некоторые одеты как мы с Ником, в джинсы и футболки, другие в костюмах и коктейльных платьях. Некоторые пажи бросают на меня недвусмысленные взгляды, в то время как другие смотрят на Ника и моргают, словно увидели сошедший с небес мираж.

Такого выражения лица у Ника я раньше ни разу не видела. С каждым шагом он превращается в еще одну версию себя: сочетание уверенности, теплого очарования нашей первой встречи и… чего-то еще, что я не узнаю.

Изящная невысокая девушка с волнистыми рыжими волосами и высокий долговязый парень с короткой темно-русой стрижкой подходят к нам. Хотя они идут рядом друг с другом, они выглядят полными противоположностями: на ней свободные брюки и кофта с восточным орнаментом, а его джинсы и мятая рубашка выглядят так, будто он вытащил их из унылой кучи одежды, валявшейся на полу. Интересно, что на правых запястьях у обоих одинаковые браслеты из красной кожи с серебряными монетами по центру.

Да что такое эти монеты?

– Ник… – выдыхает девушка. – Сара сказала, что ты будешь, но…

Британский акцент мягко обволакивает каждое ее слово, пока она не затихает в благоговейном трепете.

Парень кладет руку ей на плечо и шагает вперед, вытянув другую руку.

– Пока Фелисити пытается вернуть себе дар речи, я скажу, что рад тебя видеть, приятель. – Выговор у него совсем не южный. Наверное, он из Новой Англии.

– Привет, Расс. Спасибо. – Улыбаясь, Ник пожимает его руку и кивает в мою сторону. – Это Бриана Мэтьюс, мой… – Он прочищает горло. – Я пригласил ее присоединиться к Ордену.

Я бросаю на него взгляд, словно говоря «очень гладко», и он кривит губы.

Расс замечает, как мы переглядываемся, но ничего не говорит по этому поводу. Его озорной взгляд помогает мне расслабиться.

– Раз познакомиться, Бриана, – говорит он, пожимая мне руку. – Добро пожаловать в Ложу.

– Спасибо, – отвечаю я, стараясь звучать непринужденно. Изысканно. Я изображаю глуповатую улыбку, надеясь, что выгляжу ошарашенной и растерянной. – Никогда не бывала раньше в таком месте. Тут все такое… роскошное.

У меня в ушах по-прежнему звучит первое правило Ника.

«Не забывай, Сэл считает, что тебе дважды стирали память – в карьере и прошлой ночью. Так что веди себя так, словно ничего не знаешь и ничего не видела. Все должны считать, что ты невежественная единождырожденная, которая впервые столкнулась с нашим миром. Никто не должен узнать, на что ты способна».

– Ага, ну да, мы ничего не делаем наполовину. – Расс следит за моим взглядом. – Думаю, в нем есть свое очарование, знаешь, такой музейный шик, ничего-не-трогай-или-кто-то-настучит-по-рукам, такой вот стиль, я полагаю. – Я хихикаю. Этот звук кажется совершенно неуместным, но, похоже, у меня получается, потому что Расс мне подмигивает. – И конечно, раз уж тут все роскошно и официально, Флик заставила меня надеть что-то другое вместо футболки.

Фелисити, стоящая рядом, хмурится.

– Ненавижу эту кличку.

– Фелисити – это слишком длинно! – восклицает Расс. – Твои родители – садисты.

Она закатывает глаза.

– Не обращай на него внимания.

Где-то звенит колокольчик, и двойные двери в задней части холла открываются.

Фелисити и Расс идут вперед, а мы с Ником следом, держась позади толпы. Я наклоняюсь к нему и говорю так, чтобы слышал только он:

– О чем они? И что за монеты?

Ник отвечает тихо, не глядя на меня:

– Фелисити Колдуэлл, третий курс, и Расс Коупленд, второй курс. – Он машет рукой высокому парню с нежным лицом и светлыми волосами, и тот, криво улыбнувшись, отвечает ему. – Оба легендорожденные. Они носят одинаковые символы, потому что Фелисити – наследница, то есть приняла титул по наследству, как я, а Расс – оруженосец, которого она выбрала.

– Почему ты их терпеть не можешь?

Он моргает.

– Кто сказал, что не могу?

Я показываю рукой на студентов, которые болтают друг с другом вокруг нас, и на роскошный холл.

– Сэл назвал тебя блудным сыном. Ты отказался от всего этого.

Его щека дергается.

– Причина, по которой я отказался от титула, никак не связана с этими людьми.

– Тогда почему…

– Эту историю я расскажу в другой раз.

Я хмурюсь, но мне кажется, что я знаю его недостаточно хорошо, чтобы надавить. «Но если я не знаю Ника, – думаю я, – почему тогда доверяю ему?»

Он толкает меня рукой и кивает вперед, туда, где толпа проходит в главный зал.

– Нам обоим нужно быть начеку, когда мы войдем в эти двери. Еще есть вопросы?

– Тонна.

Черты его лица застывают в промежуточном состоянии – между расслабленным харизматичным парнем, с которым я познакомилась прошлым вечером, и строгим благородным Ником, чьи брови сведены эмоцией, которую я не могу распознать.

– Почему ты мне помогаешь?

Он кривит рот.

– Мне нравится помогать людям, если есть возможность. – Свет в его глазах меркнет. – И я знаю, каково это, когда семья распадается у тебя на глазах, а ты ничего не можешь с этим сделать.

Прежде чем я успеваю задать еще один вопрос, он отворачивается – а в следующее мгновение я застываю, пораженная видом гостиной, открывшейся мне. Коричневые кожаные диваны расставлены перед большим камином у противоположной стены. Сам камин – огромный как в поместье «Билтмор»[4], в отделанном мраморном очаге поместилась бы лошадь. Сквозь приоткрытую двойную дверь справа я замечаю ярко освещенную кухню, но сильнее всего меня впечатляют окна – шестиметровые, от пола до потолка, заполняющие всю заднюю стену, так что открывается вид прямо на лес. Здание стоит достаточно высоко на холме, чтобы за землисто-коричневым и вечнозеленым проглядывал темнеющий горизонт.

Ник останавливается рядом со мной, пока я осматриваюсь по сторонам. Закончив, я замечаю, что половина присутствующих смотрит на Ника, а другая половина – на меня. Еще несколько хорошо одетых людей из холла с любопытством оглядывают мои сапоги, джинсы и футболку. Некоторые открыто пялятся на монету Ника у меня на шее, и я чувствую, как горят уши. Ник отводит меня в угол, к витрине с напитками. Чужие взгляды следят за нами, и я чувствую, что мое раздражение переходит с зевак на Ника.

Как только голоса вокруг превращаются в фоновый шум, я подхожу ближе к нему и шепчу:

– Все пялятся.

Стоя спиной к толпе, он передает мне стакан огуречной воды и отвечает так же тихо:

– Насколько помню, последний раз я входил в этот дом, когда мне было двенадцать лет. И вот я являюсь из ниоткуда, чтобы вернуть свой титул и представить пажа, которого никто никогда раньше не видел. И…

– И?

Ник сжимает губы в тонкую линию и наливает себе воды.

– И, по традиции, новые пажи происходят из семей вассалов, которые посвятили себя Ордену десятилетия или даже поколения назад, так что…

Я мысленно охаю.

– Так что выглядит так, будто я пролезла без очереди.

Он усмехается.

– Можно и так сказать.

Пока мы ждали в салоне, Ник рассказал мне про вассалов: это единождырожденные, которые приносят клятву Кодексу и Ордену в целом, но служат только одному из тринадцати исконных родов легендорожденных, которые основали Орден в Средние века. Вассалы знают про эфир и тенерожденных, но они не сражаются на войне. Вместо этого их сеть обеспечивает любые потребности и ресурсы семей, которым они служат. В обмен на это Орден оказывает им услуги. Большинство вассалов уже имеют власть и деньги и используют Орден, чтобы их приумножить. Лезут наверх. Как помощник шерифа Норрис, вероятно. Из вассалов выходят директора компаний, избранные официальные лица, министры, даже президенты.

Я осматриваю комнату, снова слышу гул, затем бормочу, уткнувшись в стакан:

– А еще никто здесь не выглядит, как я.

Проследив за моим взглядом, Ник видит то, что вижу я – комнату, полную белых ребят, и никого с другим цветом кожи, – и морщится. Он крепко стискивает зубы.

– Если кто-то что-то тебе скажет, что угодно, просто расскажи мне. Я позабочусь, чтобы это не повторялось.

Я смотрю на лицо Ника. Он так уверен, что понимает, с чем я сталкиваюсь. Потом я думаю про Норриса, про декана, про то, что некоторые люди… просто не способны перестать. Я думаю о том, чего мне может стоить проникновение в Орден. Добиться успеха в организации, созданной людьми, которые когда-то могли владеть мной и предпочли бы владеть и дальше.

– Не сомневаюсь.

Я замечаю в своих словах нотки цинизма, и Ник тоже. Он хмурится и собирается что-то ответить, но тут его перебивает новый голос, донесшийся из-за моего плеча.

– Привет, Дэвис!

Обернувшись, мы видим пару студентов, которые смотрят на нас ясными любопытными глазами.

– Уитти! – Ник улыбается и хлопает одного из них по руке. – Приятель, я рад тебя видеть. Сколько там прошло с того сплава на плотах, два года?

Уитти улыбается.

– Не лучшие моменты нашей жизни. – Он крепко сложен, у него непослушные светлые курчавые волосы, на нем поношенная камуфляжная куртка и джинсы. Остальные одеты как для занятий или в соответствии с официальным стилем Ложи, а Уитти отлично смотрелся бы за рулем трактора или в охотничьей засаде. Его небрежное равнодушие тут же вызывает у меня симпатию, но потом я вспоминаю, что он наверняка сын вассала, и настораживаюсь снова.

Ник с презрением отзывался о семьях вассалов, которые считают единственной целью, чтобы один из их детей присоединился к Ордену:

– Миссия Ордена – сражаться с тенерожденными и защищать людей. Снаружи безопаснее, но для некоторых плюсы участия перевешивают риски. Даже у пажей и их семей есть привилегии, которых нет у вассалов. Только легендорожденные могут привлекать новых членов, так что эти карьеристы сделают все, чтобы получить почести от рода, которому служат, в надежде на то, что их потомка сделают пажом. – Он фыркнул. – Но эти вассалы не стремятся помогать людям, им нужен статус. И ради него они рискуют своими детьми.

Следовательно, второе правило: «Не высовывайся. Исчезни. Пусть они тебя забудут, пусть не видят в тебе конкурента».

Но Ник, похоже, искренне рад встретиться с Уитти, так что, может, он не из тех, кто гонится за славой и победой?

– Но в верховьях Нанталы пороги третьего и четвертого класса. Мы все сделали правильно.

Ник кивает в мою сторону.

– Это Бри Мэтьюс. Бри, это Джеймс Уитлок, также известный как Уитти. Уитлоки – вассалы рода Тристана, и им принадлежит большинство свиных ферм в Клинтоне.

– Мы предпочитаем, чтобы нас называли «свиными баронами». – Уитти заговорщически подмигивает. Он протягивает мне руку, рукопожатие у него теплое и твердое. Выцветшая синяя лента вокруг его запястья скреплена резинкой. – Рад познакомиться, Бри. Ник – твой поручитель? – Я киваю, и он тихо присвистывает. – Что ж, хорошо.

– Я паж Сары. – Уитти тыкает пальцем в сторону своей спутницы. – А это Грир Тэйлор. Он с Рассом.

– Привет! – Грир коротко машет нам рукой. Он высокий, как баскетболист, с длинными мускулистыми руками и ногами. Волосы грязновато-русого цвета заплетены в длинную косу, которая лежит у Грира на плече, а еще несколько прядей выбиваются из-под потертой серой вязаной шапочки. Расстегнутая, дорогая на вид жилетка благородного синевато-серого цвета, надетая поверх джинсовой рубашки навыпуск, и подвернутые джинсы делают Грира похожим не то на дизайнера, не то на хипстера. Он нервно теребит пальцами пряжку ремня, и этот жест болезненно напоминает мне Элис.

– Я решил подойти и познакомиться, – произнес Уитти, покосившись на остальных присутствующих. – Потом у нас будет достаточно времени, чтобы вцепляться друг другу в глотки, если то, что говорят о состязаниях, правда.

Ник начинает отвечать – чтобы умерить наши страхи или чтобы возразить на то, как Уитти мимоходом упомянул насилие? – но замолкает, когда сбоку подходит высокий парень с кудрявыми темными волосами.

– Простите, что перебиваю, но ты – Ник Дэвис? – Когда Ник кивает, парень вскидывает брови. Он протягивает руку. – Я Крэйг Макмахон, паж четвертого года.

Год обучения не влияет на то, когда студента выберут, так что тот, кто вступает в Орден на старших курсах, успеет побыть пажом только год – и получит только один шанс быть выбранным, чтобы стать оруженосцем легендорожденного. Если Крэйг – паж уже четыре года, значит, он стал им на первом курсе.

Ник отвечает на рукопожатие.

– Макмахоны – вассалы династии Борса, верно? Тебя привел Фитц или Эван?

– Ага. – Крэйг кивает и поднимает руку, демонстрируя тонкую темно-оранжевую кожаную ленту с серебряной монетой в центре, обернутую вокруг запястья. – Моя семья пять поколений служила извне. Я первый паж среди них. – Он переводит взгляд на меня, потом на Ника. – Значит, это правда? Ты заявишь права на титул?

Щеки Ника слегка краснеют, но он держит голову прямо.

– Это правда.

Крэйг улыбается.

– Я на последнем курсе. Последний шанс стать оруженосцем. Не думал, что когда-нибудь встречу тебя, но… – Он бросает на меня короткий взгляд, в котором мелькает что-то острое. – Я бы предпочел сражаться за тебя. Официально. Есть минутка?

Ник стискивает зубы, а Уитти улыбается, отпивая еще глоток. Крэйг заводит разговор с Ником, и они отходят чуть в сторону. Грир видит растерянность на моем лице и наклоняется поближе.

– Тебе все это в новинку, да?

У меня наготове история, которую мы обсудили заранее.

– Мы с Ником познакомились на раннем обучении. Он решил, что я хорошо подойду.

– Только Нику может сойти такое с рук – выбрать кого-то не из вассалов, – говорит он, ободряюще мне улыбаясь. – Наверное, он рад, что ты не одна из этих. – Он едва заметно показывает подбородком в сторону Крэйга.

– Одна из кого?

– Аколитов легендорожденных. Фанатичных поклонников династии, которой служат. Вон Крэйг хочет, чтобы Ник выбрал его, пока Испытания еще не начались. Хочешь жвачку? Я жую, когда нервничаю. – Грир сует руку в сумку и выуживает упаковку. Я замечаю красную ленту на его шее и делаю обоснованное предположение, что семья Грира служит той же династии, к которой принадлежат Фелисити и Расс. Я вежливо отказываюсь, а он продолжает говорить: – Аколиты – особый сорт верующих, это уж точно.

– Ты выражаешься так, будто Орден – это культ.

– Ему недалеко до культа временами, – вставляет Уитти, глядя на то, как в зал входят еще несколько человек.

Грир пожимает плечами.

– Если ты приходишь извне и у тебя еще нет видения, многое приходится принимать на веру. Ты, похоже, довольно неплохо справляешься, Бри. – Грир оценивающе смотрит на меня карими глазами и доброжелательно улыбается, а затем запихивает в рот очередную порцию жвачки. – Как ты отреагировала, когда Ник рассказал тебе об Артуре?

Артуре? Грир произносит это имя, не выделяя его голосом, совершенно ровно. Как будто король Артур – обычный человек, который может в любой момент сюда войти. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сформулировать ответ, который не выдаст всей глубины моего невежества.

– Я… была потрясена, конечно.

Ник и Крэйг возвращаются назад, следом за ними идет Фелисити. Она подскакивает к нам, заразительно улыбаясь и держа в руках планшет для записей. Возможно, появление Ника ее удивило, но теперь, когда мероприятие вот-вот начнется, она в своей стихии. Я бы поставила крупную сумму на то, что в мире единождырожденных, за пределами этих стен, она состоит в студенческом совете.

В мире единождырожденных, где король Артур – исторический персонаж, а не живой человек. Если Артур реален, то и его рыцари тоже? Круглый Стол? Святой Грааль?

Ник замечает выражение моего лица и встревоженно хмурит лоб, но Фелисити отвлекает нас:

– Как координатор набора этого года я с удовольствием проведу для наших адептов экскурсию по Ложе, прежде чем мы начнем. Не против? – Она наклоняет голову в сторону холла. Там уже ждет пара пажей.

Уитти и Грир идут следом за ней, но Ник касается моего локтя. Он отводит меня к окну – туда, где нас никто не услышит.

– Уверена, что этого хочешь? Еще не слишком поздно…

– Король Артур – реальный человек?

Ник бледнеет, моргает. Еще раз моргает.

– Да, но не в том смысле, в котором ты думаешь.

– И что это значит? – я почти кричу.

Несколько пажей на другом конце комнаты поворачиваются в нашу сторону, глядя то на Ника, то на меня. Фитц выглядит так, будто не прочь меня поколотить. Ник торжествующе улыбается, но произносит сквозь стиснутые зубы:

– Не. Высовывайся.

– Объясни.

Он рассказывает, окидывая взглядом комнату.

– Все версии легенды, которые можно услышать или прочитать, в конечном итоге исходят от Ордена. Они приложили руку к большинству историй об Артуре, которые распространились за пределы Уэльса, и к написанию каждого текста от Гальфрида Монмутского до Теннисона. Вассалы – священники, писатели, архивисты – вели кампанию по дезинформации, чтобы не дать единождырожденным узнать истину. Именно это я имел в виду, когда сказал, что это плохая идея. У других поручителей было намного больше десяти минут, чтобы приготовить своих пажей…

– Хватит. – Я покачиваюсь на месте, ошарашенная правдой. – Я решила. Мне неважно, насколько все это реально.

– Паж Мэтьюс! – Фелисити окликает меня от двери.

– Уже иду! – Я машу рукой, фальшиво улыбаясь.

Я шагаю в сторону Фелисити, но Ник заступает мне путь.

– Легенды опасны, Бри. Не стоит их недооценивать.

Группа поднялась уже до середины изогнутой лестницы, и к моменту, когда я их догоняю, ребята уже заканчивают знакомиться.

– На втором этаже общие залы и личные комнаты, – говорит Фелисити. Ее рыжие кудри падают на лицо, когда она непринужденно поднимается по лестнице спиной вперед. – Также у нас есть театральный зал на двадцать человек и небольшой бар. – Она ведет нас по балкону, а затем вниз, в зал, а я тем временем рассматриваю других адептов.

Судя по всему, здесь пять новых пажей: Грир, Уитти, я и еще два парня – Воугн и Льюис. Воугн, паж Фитца, высокий, как Ник, но у него настолько широкие грудь и бицепсы, что кажется, будто пуговицы на светло-голубой рубашке вот-вот лопнут. Льюис, паж Фелисити, его полная противоположность: невысокий, худой и чахлый на вид.

Когда мы доходим до конца коридора, Фелисити распахивает тяжелые двойные двери:

– А это библиотека.

Многочисленные полки заполнены огромными томами, переплетенными в потрепанную коричневую, синюю и зеленую кожу. Мрачные тяжелые малиновые шторы скрывают окна, которые вытягиваются вверх готическими арками. У одной из стен выстроились прямоугольные столы, а на них – лампы с зелеными абажурами. У противоположной стены расположились три кожаных дивана напротив высокого камина.

Я держусь у дальней стены вместе с Гриром, вполуха слушая Фелисити, которая теперь перечисляет преимущества, которыми члены «Ордена Круглого Стола» могут воспользоваться в кампусе. Она такая суетливая и доброжелательная, что я представить не могу, как она охотится на демонов. Здесь тоже есть портреты. Между окнами висит картина во всю стену – рыцарь на лошади. По его клинку сбегает зелено-черная слизь, а под средневековым шлемом сияют яркие бирюзовые глаза.

На столе в дальнем углу расположена стеклянная витрина. Под ней потрепанные, хрупкие с виду журналы и мелкие предметы из камня и серебра. Они не кажутся примечательными, но тут я замечаю…

– А это что за хрень? – выпаливаю я. Радом со мной ахает Грир.

Фелисити и остальные подходят к витрине, чтобы посмотреть, что я нашла: два поцарапанных серебряных браслета, соединенных цепочкой, лежат на черной вельветовой подставке. На табличке под ними написано: «ОКОВЫ МЕРЛИНА ДЖЕКСОНА, САЛЕМ, МАССАЧУСЕТС. 1692».

– О, – произносит Фелисити, у которой явно поубавилось веселости. – А это, ну, наручники. Мерлины могут зачаровывать их эфиром, чтобы заковать кого-нибудь.

– Вы имеете в виду тех, кто использует эфир, но не входит в Орден? – небрежно произносит Воугн, пожав плечами. – Вроде ведьм. До судебного процесса.

– Мерлины использовали наручники? – выдыхает Льюис, а я одновременно с этим спрашиваю:

– Салемских ведьм?

Воугн закатывает глаза, глядя на нас обоих.

– Только слабым мерлинам нужны материальные инструменты и оружие. Самые могущественные могут создавать конструкции из эфира, которые будут твердыми как алмаз.

– Это правда, – добавляет Фелисити, радостно воспользовавшись возможностью сменить тему. – Я никогда не видела, чтобы наш королевский маг использовал металлические орудия. Мой отец говорит, что эфирные конструкты Сэльвина – самые крепкие, что он когда-либо видел, а он стал оруженосцем в Северном капитуле в семидесятые, когда этот пост занимал мерлин Дженкинс.

Пока остальные следуют за Фелисити к двери, я задерживаюсь у витрины, потрясенная всем тем, что осталось невысказанным: почему изначально использовались оковы, почему они теперь на витрине и, что самое пугающее, что они говорят о мерлинах и их задачах?

Мерлины не просто охотятся на демонов.

Они охотятся на людей.

11

В главном зале остаются только пажи – с первого по четвертый год. Все держатся подальше друг от друга. Не знаю, началось ли уже состязание и каждый сам за себя, или все просто нервничают. Ник тоже не ответил бы на этот вопрос. У него не было необходимости через это проходить.

Бо́льшая часть присутствующих выглядит как второкурсники и третьекурсники. Почти все похожи на спортсменов. Есть несколько высоких и мускулистых, как пловцы. Некоторые похожи скорее на борцов, с широкими плечами и бедрами. Прочные и основательные, созданные для арены. Двое из этих пажей выглядят как особенно изощренные модели Ральфа Лорена: с бочкообразной грудью, на которой надета футболка-поло, у одного зеленовато-голубая, у другого бледно-розовая, обе трещат по швам.

Воугн, единственный паж, небрежно прислонившийся к стене, замечает, как я на него смотрю. Его злобная ухмылка на красивом загорелом лице и то, как он мне подмигивает, взывают у меня желание ухмыльнуться в ответ, оскалив зубы, так что мне становится сложно изображать невинную овечку. Я отвожу взгляд.

Еще здесь есть девушка, фигурой похожая на меня, с короткими каштановыми волосами. Ее тело словно вибрирует от напряжения. Еще несколько девушек напоминают Сару: невысокие, похожие на балерин, которые стоят, расставив ноги и развернув стопы. Держу пари, они неожиданно быстры и сильны.

Если семьи вассалов готовят детей так, как рассказывал Ник, то даже первокурсник поступает в университет, уже имея навыки обращения с оружием, если не опыт охоты на демонов. Я видела два нападения демонов, и это дает мне преимущество перед кем-то, кто не видел ни одного, но я не могу выдать, что видела подобное хоть однажды.

Ник не знает о моей стене и о Бри-После, но, похоже, считает, что я без труда смогу изобразить непонимание. Я же соврала Саре, чтобы пробраться в Ложу.

Интересно, что бы сказала Элис. Думаю, она бы заявила, что я откусила больше, чем смогу проглотить, и что если я не уберусь отсюда сейчас же, то уже не смогу сбежать, когда все повернется к худшему.

Внезапно двойные двери распахиваются, и в зал входит Тор. На ней платье с рюшами благородного синего цвета, подчеркивающее ее формы, а волосы ниспадают на плечи, яркие, как листья подсолнуха.

– Добро пожаловать. Я Виктория Морган, легендорожденная, наследница династии Тристана, третий ранг. – Она делает паузу для аплодисментов, и присутствующие в зале пажи действительно хлопают ей. Вместо того чтобы последовать их примеру, я рассматриваю ее синий браслет. Он такой же, как у Сары. А если Сара поручилась за Уитти, значит, она легендорожденная. – Сегодня начинается ежегодный процесс посвящения в наш Орден. – Ее радостный взгляд на какое-то время останавливается на мне, словно она пытается понять, что я здесь делаю. Ее глаза расширяются, когда она замечает знак Ника. – Пажи, сегодня вы принесете Обет верности. Если Обет сочтет вас достойными, вы официально станете членами Южного капитула и обретете видение – способность видеть эфир. Если вы окажетесь недостойными, то будете подвергнуты месмеризму и изгнаны. А пока ни слова до церемонии, хорошо? Следуйте за мной.

Вместо того чтобы отправиться тем же путем, что и пришла, Виктория проходит через толпу к противоположной стене.

– Тор? – подает голос Крэйг.

– Да, паж Макмахон? – отвечает она не глядя, уже открывая дверь балкона, чтобы впустить ночной воздух.

Он смотрит на остальных, а затем на меня.

– Сколько мест оруженосцев открыто в этом году?

– Ох! Извините! – Виктория разворачивается на месте, на ее лице написано удовольствие. – Как я уверена, вы все заметили, что Ник Дэвис вернулся. – Шепот, согласные кивки в толпе. – Благодаря Нику сегодня наш капитул войдет в историю сразу несколькими способами. Этот год запомнят как год, когда он примет свой титул наследника, и как год, когда пажи будут соревноваться за рекордное количество мест оруженосцев – целых три. – К моему удивлению, она показывает рукой в мою сторону, мило улыбаясь. – Кроме того, в этом году наш капитул принимает самых разнообразных пажей.

Виктория аплодирует сама себе, и половина присутствующих к ней присоединяется.

Я чувствую, как жар заливает шею и уши. Разнообразные. Она словно вручила награду самой себе. Золотую звезду. Разнообразные.

Следом за Викторией мы выходим на балкон, а потом спускаемся друг за другом по деревянной лестнице на задний двор Ложи. Здесь влажный темный вечер поглощает нас, свет исходит лишь от нескольких высоких факелов по периметру двора. Виктория велит нам выстроиться на траве и ждать, а сама уходит куда-то по тропинке, повернув за угол здания.

Я рада, что здесь плохое освещение, потому что слова Виктории по-прежнему пылают у меня внутри, и я не могу контролировать выражение лица.

Самый разнообразный набор пажей? За все время? Будто бы поэтому Ник выбрал меня?

Норрис. Маккиннон. Тор. Три комментария, три предположения, три человека, которые отделили меня от остальных из-за того, как я выгляжу, и того, что, как они предположили, я собой представляю. За сорок восемь часов.

Я закрываю глаза, поддавшись нахлынувшим эмоциям. Гневу, обжигающему щеки. Отвращению, которое вызывает самодовольное выражение лица Виктории. Глубокой усталости, которую папа называет «смертью от тысячи порезов».

Сколько еще порезов мне предстоит вынести? Хотела бы я, чтобы Элис была здесь.

Грир толкает меня локтем, и я открываю глаза.

– То, что она сказала, отвратительно.

Я моргаю, удивленная, что на этот раз слышу это от кого-то со стороны.

– Спасибо.

Кто-то из дальнего конца строя шикает на нас. Грир наклоняется ближе.

– Обо мне тоже такое говорят. Но мои родители – крупные спонсоры. Я из семьи, которая служит вассалами уже шесть поколений, и в третьем поколении паж, и я белый, так что они сразу обобщают, где, что и когда. Некоторые просто не пытаются стать лучше или узнать больше, и это заметно.

– Ага. – Я прерывисто вдыхаю. – Ага.

– Просто запомни: тебе необязательно быть лучшей. Чтобы попасть на Отбор, нам достаточно добраться до конца состязания, не проиграв и не вылетев. Хорошо, что сейчас открыто три вакансии оруженосцев вместо двух. Большие шансы, понимаешь?

– Я б так не сказал, – вклинился Уитти, стоящий справа от меня. – Чем выше ранг династии, тем больше народу будет лезть из кожи вон, чтобы получить от них титул. – Грир с мрачным видом кивает.

Это будут долгие несколько месяцев.

Давление меняется, и у меня закладывает уши. В следующее мгновение темные деревья перед нами расплываются, превращаясь в черно-зеленый узел, затем снова распрямляются со щелчком, и все становится как прежде, только перед нами стоят восемь фигур в балахонах и капюшонах. Пажи рядом со мной вскрикивают от удивления, а я настороженно принюхиваюсь к воздуху.

Где этот проклятый мерлин?

Но запах магии Сэла так и не проявляется: наверное, его уносит теплый ветер, обдувающий наши лица. Фигуры синхронно делают шаг вперед, их балахоны цепляются за траву. Тени между складками тяжелой ткани углубляются, а капюшоны натянуты так глубоко, что лица совершенно не видны. Я уверена, что все они – легендорожденные, но невозможно различить, кто есть кто. Рядом со мной Грир втягивает воздух.

Фигуры одновременно произносят:

– По одному. – И все поглощает тьма.

Абсолютная, бесконечная тьма. Еще до того как запах корицы доносится до носа, я понимаю, что месмеризм Сэла лишил нас зрения.

Сердце колотится о ребра. Кто-то вскрикивает, и звук отражается от деревьев.

– Тихо! – рявкает Воугн.

Впереди какое-то движение. Тихий шорох пары ног, ступающих по сухой траве. Ближе. Напряженное прерывистое дыхание Грира. Короткий вскрик где-то слева. Пауза. Более громкие шаги, шорох, звук удаляется. Наверное, две пары ног. Куда они забирают нас?

По одному.

Тот же цикл повторяется снова, на этот раз справа. Я слышу, как охает Уитти, а затем он и его спутник идут вперед. После уходит Грир. Потом еще кто-то. Легендорожденные-поручители забирают своих пажей?

Теперь размеренные шаги приближаются ко мне. Надеюсь, это Ник. Ближе. Сердце грозит выпрыгнуть через горло. Я не хочу, чтобы меня касались в темноте. Шум дыхания отдается в ушах. Рука берет меня за локоть, осторожно обхватывает его. Это мягкое предупреждение – все, что я получаю, прежде чем меня тянут вперед.

Меня ведут, держа сзади за плечи. Ветки трещат под ногами – кто-то идет метрах в шести перед нами. Мягкую траву сменяет рыхлая земля, затем она становится утоптанной. Тропинка. Нос щекочут запахи древесной смолы и свежих сосновых иголок. Звуки природы становятся ближе, гуще. Над нами ухает неясыть. Звонко стрекочут сверчки. Мы в лесу.

Недалеко впереди мерно шуршат две пары ног. Еще один проводник, еще один паж. Несколько минут мы идем прямо, затем поворачиваем. Еще раз поворачиваем. Вскоре я теряю счет времени. Возможно, дело в воздействии гипноза, но от запаха магии Сэла и изгибов тропинки у меня кружится голова. Мы идем десять минут. Или двадцать. Думаю, в какой-то момент мы даже дважды проходим по одному и тому же месту, но я не уверена. За Ложей сто акров леса. Мы можем быть где угодно.

Внезапно проводник останавливает меня. Он давит на мои плечи, заставляя присесть, затем теплые пальцы берут мою ладонь и прикладывают ее к гладкой холодной поверхности камня, которая обрывается сантиметров через тридцать. Ступенька. Лестница. Меня заставляют встать. Затем проводник встает передо мной и берет за обе руки. Мы осторожно спускаемся по ступенькам, шаг за шагом. Когда мы добираемся до дна, по моей спине стекает река пота. Мы снова на утоптанной тропинке. Рука проводника опускается с моего правого плеча к запястью, и пальцы скользят по костяшкам.

– Это я.

Я облегченно выдыхаю. Ник переворачивает мою ладонь и сжимает пальцы, затем подходит ближе. Я чувствую жар, исходящий от его груди, у своих плеч, а когда он наклоняется ближе, моего уха касается пахнущий затхлостью капюшон.

– Один раз сжимаешь – да, два раза – нет. Ты можешь видеть? – Я сжимаю его руку дважды. – Продолжай в том же духе.

Другими словами, пусть магия Сэла подчинит тебя. Не сопротивляйся ей.

– Слушай. Обет – это живая связь, скрепленная словом. Слова Обета вытягивают эфир из воздуха, так что он становится частью тебя. Обет верности будет знать, как и когда ты намереваешься его нарушить, но он работает как месмеризм, так что…

Он замолкает, и его слова теряются во тьме.

Я шепчу:

– Ник?

Он выпускает мою руку. Я чувствую, как он встает передо мной. Над головой высятся скрипучие сосны. Ник топчется на месте, словно поворачивается в темноте, что-то ища. Сердце ускоряется. Я щупаю языком еще не заживший след укуса на щеке.

– Что…

– Тссс.

Возмущение вспыхивает, а затем стихает, когда я слышу, как обретает форму его меч. Я представляю лицо Ника: хмурый лоб, сосредоточенный взгляд, обнаженный клинок. Громко шелестит листва. Где-то выше, справа с треском ломается ветка.

Едва слышное движение – и ладонь врезается в мою грудь так сильно, что выбивает воздух из легких.

Я падаю на землю спиной, и боль пронизывает позвоночник.

Сверху доносится тихий рык – жесткий лязг металла о металл.

Тонкий свист клинков, сталкивающихся друг с другом.

– Что ты делаешь? – с напряжением в голосе вскрикивает Ник.

– Ты привел тенерожденного на нашу землю, на нашу священную церемонию, и ты спрашиваешь, что я делаю?

Сэл!

Адреналин проносится по венам, и я слышу голос Ника, произносящий третье правило: «Никогда не позволяй Сэльвину Кейну застать тебя в одиночестве. Он не должен узнать, на что ты способна».

Я отчаянно отползаю назад, цепляя пальцами грязь и щебень.

Обжигающе горячая рука хватает меня за лодыжку.

Удар, стон. Хватка слабеет.

Невозможно сильные пальцы впиваются в мою руку. Боль, как от кинжалов. Я кричу.

Тяжелый удар плоти о плоть. Кулаком?

Пальцы Сэла разжимаются.

Напряженное дыхание надо мной. Ник между нами. Мое сердце колотится в панике. Насколько я могу доверять ему сейчас, знаю ли я, на что способен Сэл?

– Она не тенерожденная!

– Три ночи подряд встать на пути Ордена – это не случайность! Я стирал ей память дважды, и все же она здесь! Ихэль…

– Боже, Сэл, – стонет Ник. – Ихэль?

Это еще что? Еще один демон? Они произносят это слово с ударением на коротком «и» в начале, за которым звучит гортанное «х».

– Я решил привести Бри сегодня. Она мой паж. Мой. Ты принес Обет служить…

– И я исполняю свой Обет. – Ветер поднимается, как только запах магии Сэла доносится до моего носа. Слышен плотный ритмичный гул, словно маленький циклон набирает силу.

– Сэл… – предупреждает Ник.

– Тварь поработила тебя, – рычит Сэл. Электричество искрит у моего носа и щек. Поднимается ветер, и что-то потрескивает. Воздух наполняется озоном.

– Не делай этого…

– СЭЛЬВИН!

Мужской голос проносится по лесу, и циклон тут же стихает.

Сзади приближаются шаги. Они тихие и размеренные, но тяжелый выговор пожилого мужчины скрывает еле сдерживаемую ярость.

– Ты не стал бы применять эфир против моего сына, да, королевский маг?

Еще одна пауза. Даже в темноте, порожденной магией Сэла, от висящего в воздухе напряжения у меня встают дыбом волосы на руках.

– Нет, мой господин.

Мой господин?

Доктор Мартин Дэвис – отец Ника – подходит ближе, и запах его одеколона окутывает меня, как огромный тяжелый плащ.

– Что ж, это хорошо. Потому что если бы ты это сделал, этот твой Обет прожег бы дыру в твоем горле примерно сейчас. – Звучит отчасти как констатация факта, отчасти как предупреждение. Сэл тоже это понимает: в последовавшей тишине я слышу, как он скрипит зубами.

– Да, мой господин.

– Николас.

То, как доктор Дэвис затаив дыхание произносит имя сына, заставляет меня задуматься о том, как часто они вообще видятся.

– Папа.

– «А им все больше не везет, они в нем видеть человека не желают. Есть и другие, мнящие, что он с небес сошел на землю»[5].

– Теннисон, – настороженно отвечает Ник.

– Конечно.

В их голосах столько напряженной отстраненности. Что же случилось в их семье? Что разделило их?

Доктор Дэвис тяжеловесно ступает рядом со мной.

– Боже! А кто эта прекрасная леди?

Я застыла на земле, все тело пронизывает адреналин. Чьи-то пальцы легко касаются моего плеча.

– Могу я помочь вам подняться? – Я киваю, и он подхватывает меня под локоть и мягко тянет вверх, помогая встать.

Еще одна пара рук подхватывает меня под другой локоть. Доктор Дэвис позволяет сыну подтянуть меня к себе.

– Это Бриана Мэтьюс, мой паж.

Дэвис резко вдыхает.

– Твой паж? – Надежда звучит в его голосе, подобно подводному течению. – Это означает… ты…

– В последнюю минуту решил.

Щелчок и лязг – Ник убирает меч.

– Ах. – Я чувствую, как отец Ника взвешивает слова, решая, что сказать дальше, как будто если он скажет что-то не то, его сын убежит в лес. Наконец он произносит: – Уверен, что ты понимаешь, как много это для меня значит. И для всего Ордена.

– Ага. – Смирение в голосе Ника застает врасплох, и у меня сжимается желудок. Это я вынудила его. И это из-за меня в его словах теперь столько тяжести?

В голосе доктора Дэвиса смешиваются гордость и благоговейный испуг.

– Мой сын заявляет права на титул и представляет своего пажа, и все это за одну ночь. Это… нечто. – Его следующие слова обращены ко мне: – Не знаю, как именно вы повлияли на то, что мой сын передумал, но, если дело в вас, считайте меня вечно благодарным. Я в долгу перед вами, Бриана. Добро пожаловать.

Пауза. Я должна ответить?

Я тихо бормочу:

– Спасибо.

Дэвис откашливается.

– А теперь я хотел бы услышать объяснение, почему вы оба дрались.

Ник тут же отвечает:

– Сэл решил, что почувствовал тенерожденного здесь, в лесах, но ошибся. Наш мерлин бдителен, как всегда.

Я задерживаю дыхание, ожидая, что Сэл вмешается со своей версией, но он ничего не говорит.

Дэвис потрясен.

– Здесь? Тенерожденные никогда не были настолько дерзкими, чтобы открыть врата на нашей земле, когда под одной крышей собралось столько легендорожденных. Сэльвин, это правда?

Молчание. Я не понимаю, почему Сэл не возражает. Всего несколько минут назад он был настолько уверен, настолько полон целеустремленной ярости.

– Мы полагаемся на твои чувства, сынок. – Дэвис задумчиво хмыкает. – Или твои способности становятся непредсказуемыми, королевский маг?

Пауза. Сэл коротко отвечает сквозь стиснутые зубы:

– Такой риск всегда существует, лорд Дэвис.

– Ты выглядишь несчастным, мальчик. Как учит Евангелие от Луки, давайте праздновать и радоваться возвращению Николаса, ибо «он был потерян и нашелся». – Еще одна пауза, которой Сэл мог бы воспользоваться, чтобы возразить, но он этого не делает. – Бри, я должен извиниться и за своего сына, и за Сэльвина. Эти двое как масло и вода с самого детства. – Я киваю. Дэвис, удовлетворенный, идет дальше по тропе. – Давайте направимся к часовне. Не хочу заставлять других ждать. Не в такую ночь, как эта.

Ник ведет меня вперед. Со стороны Сэла не доносится ни слов, ни движений. Я могу различить лишь шаги Ника и его отца.

12

Когда гипноз Сэла развеивается, зрение возвращается мгновенно. Будто свет погас, а потом зажегся. Это настолько сбивает с толку, что Грир рядом со мной падает лицом вперед, уперевшись руками в землю. Мы все – пять пажей-первогодков – растерянно моргаем, когда мир вокруг снова возвращается. Мы стоим на коленях, пытаясь соотнести то, что видим, с тем, что слышим: звук воды, струящейся по камням где-то неподалеку – возможно, ручей – дальше в лесу, справа от нас. Убывающая луна освещает нас сверху, так что листва из зеленой становится серебряной. Мы стоим на коленях перед низким круглым алтарем, расположенным на каменной плите, и наши лица подсвечивают мерцающие свечи.

Восемь легендорожденных стоят перед нами, выстроившись вдоль дальней дуги каменного круга. Низко надвинутые капюшоны скрывают лица. Пять новых фигур в серых робах – рискну предположить, что это те, кто уже являются пажами, – стоят справа и слева от них. В середине человек в темно-алом балахоне с золотой отделкой. Его капюшон откинут назад как раз настолько, чтобы можно было увидеть его лицо. Доктор – нет, лорд – Мартин Дэвис. Он выглядит почти так же, как на портрете.

Он делает шаг вперед, его руки скрыты в длинных рукавах. Когда он говорит, его голос звучит звонко и ровно.

– Меня зовут лорд Мартин Дэвис, и я наместник Южного капитула и его территорий. Каждого из вас пригласил легендорожденный член Ордена, который считает вас достойными инициации в качестве пажей. Вы, пятеро, стоите на коленях перед нами, потому что в вас есть искра вечного потенциала.

Часовней здесь называют круглую синевато-серую каменную плиту с проблесками серебра, расположенную посреди поляны. Она выглядит древней, истертой и тяжелой, будто монета, которую много лет назад обронил здесь великан. Сосны тянутся вверх, тесно окружая эту поляну, обступая нас со всех сторон, так что просветов не видно. Я понятия не имею, где мы и в каком направлении Ложа. Мы в изоляции, здесь, на этом замкнутом круге, и от милости других зависит, выйдем ли мы отсюда.

Все инстинкты велят мне бежать. Несколько километров – и я снова вернусь в реальный мир, где нет никаких ритуальных плит, балахонов и магических Обетов. Но это не реальный мир, так ведь? Это поверхность, внешний вид которой поддерживает Орден. А сам он действует под ней, на краях, в тени. Я не могу сбежать. Остаться здесь и сыграть эту роль – единственный способ узнать правду.

– Сегодня, в этой часовне, вы посвятите себя нашему Ордену и его миссии, приняв Обет верности. Наша работа остается невидимой для тех, чьи жизни мы защищаем, и они нас не вознаградят. А значит, нет Обета более священного. Но сначала давайте познакомимся.

Только потому что мы смотрим снизу вверх на лорда Дэвиса, я замечаю движение над его плечом. Метрах в десяти над нами, среди деревьев, тьма растекается и обретает форму. Не задев ни единой ветки, по длинной плавной дуге на землю опускается фигура в черном балахоне. Сэльвин приземляется, присев, и другие пажи испуганно отшатываются. Рядом со мной Уитти издает почти беззвучный возглас удивления.

Ник говорил, что другие пажи знали об Ордене бо́льшую часть жизни, но только в теории. Только с чужих слов. Их учили, готовя к битвам, которые им только предстоят, им рассказывали об эфире, который они никогда не видели, но знание – не то же самое, что практический опыт. Я не осуждаю их за страх. Для нормального человека такой прыжок обернулся бы переломами, кроме того, никто из нас не заметил присутствия Сэльвина Кейна. Я бы тоже испугалась, если бы это была моя первая встреча с ним.

Мерлин поднимается одним грациозным движением, бесшумный, как пантера, и с такими же горящими глазами. В свете свечей серебряная нить, которой украшены края его балахона, кажется живой: тонкая белая линия, обрамляющая лицо, электрический разряд обвивает запястья. Его волосы под капюшоном настолько темные, что я едва могу отличить их от ткани. Он, как хищный зверь, принадлежит ночи. И, подобно хищнику, он оценивает нас. Когда его мерцающие золотые глаза находят меня, я невольно вспоминаю строчку из детской сказки: «Это чтобы лучше видеть тебя, дорогая».

Теперь, когда я знаю, что представляют собой мерлины, я вижу лишь высокомерие Сэла, а сквозь него высокомерие того мерлина, которого я встретила раньше. Я вижу человека, который украл мои воспоминания. Бойца, который, возможно, отобрал у меня мать.

Я должна следовать правилам Ника. Я должна бояться. Вместо этого я, стоя на коленях, поднимаю голову. Позволяю непокорности проникнуть во взгляд. Даже этот едва заметный жест – как пустить кровь в море с акулами, но мне все равно.

Сэлу не все равно. Я вижу, как дергается мышца у него на подбородке, и эфир вспыхивает у него на кончиках пальцев – но, когда лорд Дэвис хмурится, глядя на него, Сэл тушит пламя, крепко сжав кулаки. Он кривит губы, когда я довольно смотрю на него.

– Южный капитул рад называть Сэльвина Кейна своим королевским магом. Существование мерлинов – первое из многих откровений, доступных только принесшим Обет членам Ордена.

Словно по команде Сэл отходит к дальнему концу алтаря и становится по стойке «вольно».

Размеренный голос Дэвиса течет над нами, словно речь священника, наставляющего паству.

– Сегодня вы повторите древние Обеты, которые приносили средневековые воины. В те дни люди посвящали себя высшим силам и великим миссиям, оставляя позади мелкие беспокойства и земные тревоги. Подобным образом создан и наш Орден. Наши друзья-вассалы и их современные феоды – нижние конечности Ордена. Без них мы не смогли бы пройти через пятнадцать веков этой войны, не перешли бы из Средних веков в современность. Пажи – левая рука: когда вы принесете Обет, вам будет даровано видение, чтобы вы могли держать щит, пока мы сражаемся в тенях. Мерлины – это правая рука, меч и кулаки Ордена. Наши хранители и наше орудие против тьмы. Легендорожденные наследники и оруженосцы – сердце. Их священные династии вдохновляют нашу миссию с самого начала. Регенты – это позвоночник, ибо они направляют наши глаза и энергии на самые важные и срочные задачи.

Дэвис делает паузу, давая нам осознать эту метафору.

– А когда пробуждается наш король, он становится головой и короной и ведет нас к победе по божественной воле.

В ночи поднимается шепот. Ш-ш-ш-ш. Звук доносится от других пажей и легендорожденных, стоящих за спиной у Дэвиса. Они одновременно поднимают руки к груди и ритмично трут большим пальцем остальные. Одобрение.

Когда Дэвис поднимает руку, шепот смолкает.

– Гордитесь тем, что вас пригласили, но знайте, что возможно намного большее. Сегодня многие из вас носят цвета и символы династии, которой служит ваша семья и которой будете всегда служить вы в качестве пажей. Но на Отборе те, кто удостоится титула оруженосца, примут цвета и символ наследника, которому будут служить. И его династии вы будете служить по своей воле. – Пауза. – У вас нет титулов, но у вас есть имена. Мы должны знать, кто вы, и знать, какую кровь вы приносите на службу нам.

– Назовите свое имя и происхождение.

Голос Сэла застает меня врасплох.

Это первый раз за час, когда нас о чем-то спрашивают. Воугн не медлит:

– Воугн Ледфорд Шефер Четвертый, сын Воугна Ледфорда Шефера Третьего, вассал династии Бора.

Льюис откликается следующим:

– Льюис Уоллес Данбар, сын Ричарда Кельвина Данбара, вассал династии Оуэна.

Следующим быстро вступает Грир:

– Грир Лейтон Тэйлор, дитя Холтона Флетчера Тэйлора, вассал династии Ламорака.

Я лихорадочно размышляю, пока Уитти рядом со мной отвечает на вопрос. Что мне сказать? Не мамино же имя, верно? Нет, папино!

Когда наступает мой черед, я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова.

Резкое шипение пронизывает ночь и бьет меня, словно плетью, заставляя сердце забиться быстрее. Неодобрение. Уши горят. Давление нарастает. Нет! Стена! Не время для Бри-После и ее гнева.

Дэвис поднимает руку, и голоса смолкают.

– Твое имя, – тихо повторяет Сэл.

На этот раз мне удается ответить:

– Бриана Ирен Мэтьюс, дочь Эдвина Симмонса Мэтьюса.

Часовня тихо ждет последних слов, уже зная, что я их не произнесу. Не вассал. Не служила династии. Кто-то в ряду легендорожденных свистит. Воугн подавляет смешок.

Голос Дэвиса рассекает тишину, сдержанный и угрожающий.

– Не становитесь жертвами высокомерия. Связь с этим Орденом – не клятва личной верности. Разумеется, ведь Теннисон говорил: «Слово человека есть Бог в его душе»[6]. Сегодня вы отрекаетесь от всех других обещаний, кроме одного: служить Ордену не как индивидуумы, а как единое целое.

Напряжение отпускает. Я мысленно благодарю отца Ника, чей властный взгляд устрашил даже Воугна.

– Кто приведет Воугна Шефера, чтобы принести Обет верности?

Вперед выступает легендорожденный, откидывая капюшон.

– Я.

Это тот парень, которого мы видели в Ложе, Фитц. Он опускается на колени напротив Воугна и вытягивает одну руку, положив предплечье на камень, ладонью вверх, а вторую рядом, ладонью вниз. Сэл опускается на одно колено на противоположной стороне алтаря и кладет длинные пальцы на поверхность, усыпанную серебристыми вкраплениями. Волна магического пламени, исходящего от его пальцев, проходит по алтарю волной, от Воугна ко мне.

– Сегодня ты даешь Обет нам, и через твоего поручителя-легендорожденного Орден дает Обет тебе. – Дэвис кивает Воугну.

Воугн берется левой рукой за руку Фитца и поднимает правую. Когда он говорит, мою кожу начинает покалывать. Я чувствую, как эфир наполняет эти слова, хотя не я их произношу.

– Я, Воугн Ледфорд Шефер Четвертый, предлагаю свою службу Ордену во имя нашего короля. Я клянусь быть щитом Южного капитула и глазами и ушами его владений. Я клянусь помогать в его битвах и вооружать его воинов. Я клянусь хранить его тайны и держать в секрете все, что вижу и слышу, отныне и впредь.

Фитц откашливается.

– Наказание за нарушение этого Обета – полное стирание памяти и низвержение во тьму незнания, без возможности вернуться к свету. Ты принесешь эту клятву?

– Да.

На другом конце алтаря Сэл кивает, разрешая Фитцу действовать дальше.

– Я, Фитцсиммонс Соломон Болдуин, наследник династии Бора, принимаю твой Обет от имени нашего древнего Ордена и приветствую твое служение. Мы даруем тебе видение, чтобы ты мог видеть истинный мир, пока твое сердце хранит верность.

Яркая вспышка серебристо-синего магического пламени проходит по руке Фитца, лежащей на алтаре. Он напрягается, а затем пламя проходит по его другой руке, переходя на пажа. Оно окружает запястья Воугна и окутывает его плечи. Воугн, который теперь обладает видением, наблюдает, как Обет впитывается в его кожу.

Следующими идут Льюис с Фелисити. Затем Грир с Рассом. С каждым Обетом в моем сердце возникают все новые сомнения, ведь я знаю, что вовсе не собираюсь сдерживать обещание. Ник говорил, что Обет – как гипноз Сэла, но насколько он похож на него? Я никогда не противостояла магии Сэла в реальном времени, только постфактум. К тому моменту, как Уитти начинает произносить Обет, мое сердце гулко колотится. Я невольно смотрю в сторону алтаря, на Сэла, который оглядывается на меня прищурившись, как будто способен услышать страх в моем сердце.

Дэвис прерывает мои размышления.

– Кто из присутствующих приведет Бриану Мэтьюс к Обету верности?

– Я.

Высокая фигура выступает из круга. Ник откидывает капюшон и идет к алтарю, его глаза печальны. Он останавливается напротив меня, и я вцепляюсь рукой в его предплечье, как только он кладет его на алтарь, отчаянно ища что-то знакомое, что-то, чему я смогу доверять среди всего этого. Он встречается со мной взглядом, его пальцы ободряюще сжимают мой локоть.

Я судорожно вдыхаю, поднимаю правую руку и начинаю:

– Я, Бриана Ирен Мэтьюс, предлагаю свою службу Ордену во имя нашего короля.

Я останавливаюсь и охаю. Я чувствую, как слова проникают внутрь, оплетают мои ребра. Ник взглядом показывает мне продолжать.

– Я клянусь быть щитом Южного капитула и глазами и ушами его владений. Я клянусь помогать в его битвах и вооружать его воинов. Я клянусь хранить его тайны и держать в секрете все, что вижу и слышу, отныне и впредь.

Голос Ника разносится по Часовне, громче и яснее, чем у тех, кто говорил до него.

– Наказание за нарушение этого Обета – полное стирание памяти и низвержение во тьму незнания, без возможности вернуться к свету. Ты принесешь эту клятву?

Холодная волна Обета скользит вокруг пальцев. Он струится по спине, как водопад, пока не покрывает меня всю. Я поеживаюсь, перенося вес с правого колена на левое. Кто-то свистит, и Дэвис поднимает руку, заставляя этого человека замолчать.

– Да.

Это не сработает. Обет поймет, что я вру. Они все узнают…

Внезапно боль пронзает руку. Это Ник вцепился в нее так сильно, что наверняка останутся следы. Я встречаюсь с ним взглядом, и он едва заметно кивает, призывая сконцентрироваться на том, как сильно его ногти впиваются в мою руку. Я гонюсь за этим ощущением, словно преследуя кролика в лесу, – и древний Обет отпускает свою хватку.

Сообразительность Ника спасла меня. Возможно, спасла нас обоих.

Теперь у Ника перехватывает горло. Только со второй попытки ему удается заговорить.

– Я, Николас Мартин Дэвис… – Ник судорожно выдыхает, словно черпая силу из глубокого колодца. – Я…

Когда он снова смотрит на меня, его взгляд наполняет меня ужасом. В нем читаются боль, гнев. Затем смирение.

Когда голос Ника разносится по часовне, легендорожденные задерживают дыхание.

– Я, Николас Мартин Дэвис, наследник и потомок короля Артура Пендрагона Британского, сына Утера Пендрагона, обладателя Каледволха, клинка Экскалибура, первого среди равных за Круглым Столом в священной войне с тенерожденными, принимаю твой Обет от имени нашего древнего Ордена.

Печальными усталыми глазами Ник наблюдает за тем, как потрясение отражается на моем лице.

Я едва чувствую, как эфир, который посылает Сэл, пульсирует, проходя по руке Ника, а затем по моей. Мы по-прежнему неотрывно смотрим друг другу в глаза, но все остальное изменилось.

Король Артур Пендрагон Британский.

Наследник и потомок.

– Я принимаю тебя на службу. Я дарую тебе видение, чтобы ты могла видеть истинный мир, пока твое сердце хранит верность.

«Почему ты мне не сказал?» – мысленно спрашиваю я, глядя на него. Он вздрагивает.

Его слова крутятся на языке, когда пламя обвивает руки, как серебристо-белые змеи. Магическое пламя окутывает меня, не проникая под кожу.

«Ты говорил, что не врешь».

Он замечает, как обвиняюще я на него смотрю. Убирает руку. Встает, поворачивается так, чтобы его лицо скрыла тень.

Дэвис хлопает в ладоши, привлекая наше внимание.

– Встаньте, братья и сестры, Верные пажи «Ордена Круглого Стола» и поклявшиеся в верности слуги Круглого Стола.

Наконец-то серьезная атмосфера этой ночи нарушается, и мы снова становимся подростками и студентами. Пажи, стоявшие у нас за спиной, радостно вскрикивают, легендорожденные свистят. Я встаю на затекшие ноги, чувствуя, как внутренности скручиваются в тугой узел.

Никто не замечает, что Обет верности никак не повлиял на мою способность видения. Никто вообще меня не замечает.

Сэл по-прежнему стоит на коленях у края алтаря, склонив голову на камень, прижав ладони к поверхности. На мгновение мне кажется, что он причинил себе вред или переутомился, проводя обряд Обета, но эти мысли тут же рассеиваются.

Сэл не выглядит как человек, которому больно, – он выглядит пьяным: глаза полуприкрыты и расфокусированы, щеки раскраснелись, рот приоткрыт, дыхание шумное. Он проводит языком по нижней губе и поднимает взгляд, заметив, что я его рассматриваю. Я смущенно отворачиваюсь.

Уитти хлопает меня по спине, поздравляя, и я отвечаю ему улыбкой, поскольку не знаю, что еще сделать.

Сэл, назвавший Ника блудным сыном. Фелисити, безмолвно глядящая на него так, словно узрела второе пришествие. Потрясение на лице Сары, когда я произнесла его имя. Я так сосредоточилась на том, как бы мне открыть тайны Ордена, что перестала думать о том, почему все так реагировали на Ника. Я думала о том, что Ник значит для меня, но не о том, как его видят все остальные.

Подняв взгляд, я замечаю, что Ник настороженно смотрит на меня, словно ждет, что я сама додумаюсь до правды.

Думаю, я поняла…

Он потомок короля Артура.

Дэвис призывает нас к порядку.

– Давайте закончим торжественной клятвой нашему вечному Ордену.

Новые пажи переглядываются. Мы не знаем текста, но, похоже, от нас ожидают, что мы научимся на практике.

Все как один произносят хором, и, хотя мне не различить голоса Ника, я знаю, что он присоединился к остальным.

«Когда поднимутся тени, поднимется и свет, когда прольется кровь, кровь призовет. У Королевского Стола, ради могущества Ордена, мы храним верность нашим вечным Обетам, Наследие – это Закон».

Дэвис поднимает взгляд к звездам, произнося благословение:

– Именем святой райской земли, Род есть…

Ночь разрывает крик, от которого кровь стынет в жилах, и все замирают. Крик эхом отражается от деревьев, от камня под нашими ногами. Я поворачиваюсь, высматривая его источник, а затем крик раздается снова – вопль боли, от которого волосы на затылке встают дыбом.

За спиной у остальных Фелисити стоит на коленях, сжимая руками виски. Все расступаются, а Расс бросается к ней.

– Флик? Флик, ответь мне! – Она кричит снова, крик переходит во всхлип. – Фелисити?

– Какого черта? – выдыхает Уитти рядом со мной. – Что с ней происходит?

– Королевский маг! – окликает Дэвис через плечо. – Ей нужна помощь.

– Фелисити! – снова кричит Расс.

– Оруженосец Коупленд. – Сэл встает рядом с ним. Расс поворачивается, на его лице отображается смесь страха и тревоги. – Пришло ее время. Отойдите.

Расс качает головой.

– Нет-нет, это невозможно…

– Оруженосец Коупленд, – настойчиво произносит Дэвис. Расс в отчаянии смотрит то на одного, то на другого, затем позволяет Сэлу увести его в сторону от Фелисити, которая в агонии катается по земле.

Крэйг Макмахон встает рядом со мной.

– Это невозможно. Слишком рано.

– Что невозможно? – спрашиваю я.

Фелисити издает долгий и громкий стон. Ее голова запрокинута, глаза пусты. Из ее горла вырывается голос – глубокий, мужской.

«Пусть я могу пасть, я не умру, но призову кровь к жизни».

Она безвольно падает вперед.

Расс поднимает ее и замирает, она безвольно лежит в его руках.

– Я отнесу ее обратно в Ложу. Ей надо отдохнуть.

Сэл останавливает его.

– Я быстрее и сильнее. Давай я ее возьму.

Расс медлит мгновение, стиснув зубы. Затем кивает и осторожно передает безвольное тело Фелисити Сэлу, который легко поднимает ее. Не говоря больше ни слова, Сэл бегом скрывается среди деревьев.

Как только он исчезает, толпа взрывается шумом – по крайней мере пажи. У легендорожденных каменные лица. Один из пажей третьего года качает головой, бормоча: «Она четвертого ранга. Это неправильно». Одна фраза поднимается над общим гулом.

– Слишком рано.

Дэвис призывает всех успокоиться, но присутствующие замолкают только после слов его сына:

– Почему он призвал ее?

Толпа расступается вокруг Ника.

Дэвис удивленно моргает.

– Ты знаешь это так же хорошо, как и я, Николас, мы не контролируем пробуждение наших рыцарей. Мы лишь инструменты. Они призывают нас, когда в этом есть нужда.

– Когда есть нужда, но обязательно по порядку рангов, – добавляет Ник. – Рыцари с первого по пятый ранг не призывали своих наследников десятки лет. Фелисити четвертого ранга, а значит, пятый должен быть пробужден. Когда был призван наследник Кая?

Другие перешептываются. Кивают.

Если бы Элис была тут, она сказала бы, что уже поздно. Теперь я знаю, что наследники – потомки рыцарей Круглого Стола, и ими – их личностью – овладевают духи их рыцарей…

Что я наделала?

В голосе Дэвиса снова проявляются властные нотки.

– Это не собрание капитула. Мы обсудим эти вопросы, когда вернемся в Ложу.

– Нет. – Ник поднимает голову. – Мы должны обсудить это здесь. Почему Ламорак призвал ее сейчас, папа? Почему сейчас?

Дэвис раздувает ноздри, но прежде чем он успевает что-то ответить, из темноты в ответ на вопрос Ника раздается громкий рык.

На мгновение все застывают. Думаю, из-за того, что не верят в происходящее. Тенерожденный здесь?

Еще один рык, следом высокий кошмарный вой, уже очень хорошо мне знакомый.

Адский пес.

13

Все вокруг приходят в движение, а я, дрожа, застываю на месте. Я думала, они встречаются редко. Думала почему-то, что больше не увижу их. По крайней мере пока я среди легендорожденных. Пока я собираю информацию. Я думала, это ритуал, инициация. В худшем случае испытание для новичков, а не…

Дэвис быстро раздает приказы, и в толпе будто взрывается бомба.

– Пробужденные наследники и оруженосцы, в первый ряд! Остальным выстроиться за ними. Пажи – назад, к Ложе!

Тишина взрывается движением, люди разбегаются сразу в нескольких направлениях. Воины спешат занять позиции.

Следующие события происходят словно в замедленной съемке.

Легендорожденные без колебаний сбрасывают балахоны и двигаются отработанно и четко, выстраивая оборону в два ряда. Пятеро стоят позади, вытаскивая оружие из перевязей, ножен и скрытых ремней – кинжалы, раздвижные посохи и мечи. Сара и Тор натягивают одинаковые луки. Только трое ребят без оружия выходят вперед: парень с нежным лицом, который приветствовал Ника в холле; Фитц и какой-то высокий рыжий парень. Я щурюсь, пытаясь различить его лицо, потому что в нем что-то кажется мне знакомым. Когда он поворачивает голову, я понимаю, что действительно знаю его. Это Эван Купер, бойфренд Шарлотты.

Первобытная часть мозга убеждает меня бежать к Ложе вместе с остальными как можно быстрее, но я не могу отвести взгляд от трех легендорожденных, которые смело противостоят тьме, приготовив к бою пустые руки. О чем они думают? Где их оружие?

Со свистом, как от пламени, поглощающего воздух, вокруг ладоней каждого из этих троих загорается магический огонь. Он окружает их дымящейся спиралью, потом поднимается по их рукам, как сверкающие змеи. В следующую секунду эфир в их руках превращается в оружие. Фитц и Эван держат одинаковые сверкающие мечи. Парень с нежным лицом держит два светящихся кинжала размером с мое предплечье. Но магическое пламя продолжает подниматься по их телу. Не дыша, я наблюдаю, как оно течет по их плечам и ногам, превращаясь в сияющие серебристые пластины. Эфир поднимается к их горлу, ниспадает по груди, превращаясь в кольчугу. На руках он превращается в латные перчатки.

Броня. Эфирная броня.

С другой стороны снова доносится вой. У меня холодеет кровь. Не один адский пес, а два?

– Разделиться! – кричит Дэвис. Парень с кинжалами бросается на другую сторону часовни, увлекая с собой еще трех легендорожденных.

– Бри! – В поле зрения поднимается Ник, заслоняя ребят в эфирной броне. – Что ты еще здесь делаешь? Возвращайся в Ложу! Немедленно! – Я отворачиваюсь от поляны, но другие пажи уже исчезли в лесу. Мне нужно было пойти за ними. Я понятия не имею, как вернуться. Понятия не имею, в какую сторону бежать. Ник понимает это одновременно со мной и показывает мечом мне за спину. – Туда. Беги. Не останавливайся.

Я со всех ног бросаюсь в лес, адреналин разливается по венам. Я едва вижу, что вокруг, но продолжаю двигаться, ломая кусты. Заросли царапают лицо и ноги. Я спотыкаюсь.

Крики раздаются у меня за спиной, когда легендорожденные сталкиваются с адскими псами.

Снова рык.

Тишина.

Я поворачиваюсь. Они убили демонов? Все кончилось?

Внезапно меня окатывает запах плесени и тепла, запах затхлой воды. Он стоит в горле. Запах гнилого дерева, запах смерти. Запах чего-то, что не видело солнца очень, очень долго.

Слева от меня словно ломается бревно.

Повернувшись, я вижу в нескольких десятках сантиметров от меня два бездонных алых огня в темноте. Светящиеся кровавые фонари. Один моргает. Потом другой.

Не фонари.

Глаза.

Вскрикнув, я отступаю назад. Затем голос. Тошнотворный хруст костей, громкий и острый.

– Ты нам поможешь.

Ужас становится невыносимым. Я разворачиваюсь, но глаза появляются передо мной. Из-за деревьев выступает трехметровая фигура.

Сначала мне кажется, что это огромный человек, но она движется неестественно. Суставы будто не в тех местах. В серебристом свете, льющемся сверху, я вижу широкую грудь и толстые конечности, покрытые мхом. Мерцающая, блестящая зеленая жидкость вытекает из открытых ран на пятнистой коже. Лицо натянуто на раздутую голову, похожую на луковицу. Раззявленные челюсти соединены двумя длинными полосками гнилой плоти. Язык существа двигается вперед-назад, как у змеи, пробующей воздух. Демон довольно гудит.

– Да. Ты нам поможешь.

Я бросаюсь в сторону, но демон тоже движется. Быстрее, чем я могу заметить, и теперь он смотрит на меня с другой стороны, наклонив голову набок, словно ожидая ответа.

Я думаю быстро, сердце колотится в груди. Я не могу убежать от него, это ясно. Куда бы я побежала, если бы могла? Я по-прежнему ближе к легендорожденным, чем к Ложе. Демон, похоже, не хочет съесть меня, в отличие от адских псов, – пока что.

Я боком смещаюсь в сторону поляны, не отрывая взгляда от существа.

– Помочь тебе? Уверен… уверен, что я для этого лучший кандидат?

Губы складываются в голодную улыбку, обнажая два ряда черных зубов, которые изгибаются внутрь, как косы.

– Да, – произносит он и бросается вперед, прежде чем я успеваю что-то сказать.

Демон перекидывает меня через плечо, как мешок зерна, так резко, что у меня начинает кружиться голова. Склизкая горячая рука подхватывает меня под колени и крепко держит. Крик назревает в горле, но я давлюсь гнилостным запахом, исходящим от тела демона.

Все расплывается, затем демон резко останавливается, так что мой подбородок ударяется о его мокрую спину. Меня тошнит. К лицу липнет плесень.

Прежде чем я успеваю сориентироваться, демон поднимает меня, так что я повисаю в воздухе, будто кукла, ноги болтаются над землей. Я пытаюсь вырваться, но он лишь хватает меня крепче, так что перехватывает дыхание. Мне не хватает воздуха.

Мы снова у часовни, где восемь легендорожденных и лорд Дэвис окружили второго адского пса. Фитц и Ник как раз пронзают его копьями, когда демон, держащий меня, испускает адский вопль:

– Пендрагон!

Все одновременно поворачиваются.

Отец Ника бросает взгляд на сына, призывая его замолчать, и делает шаг вперед. Дэвис берется за рукоять двуручного меча в ножнах, скрытого под балахоном у него на боку.

– Зачем ты пришел, ихэль?

– Кто из вас Пендрагон?

Дэвис по-прежнему разговаривает непринужденно, спокойно. Просто джентльмен с Юга приветствует приезжего.

– Я тот, кого ты ищешь. – Он бросает взгляд на меня. – У тебя один из наших пажей. Отпусти ее, и мы поговорим. Только ты и я.

Демон стучит зубами, явно выражая недовольство. Цок-цок-цок.

– Ее будет несложно разобрать на части, хитрец.

Острые, как бритвы, когти оставляют пылающий след на моей щеке, распарывая кожу. Я кричу.

– Прекрати! – кричит Ник, бросаясь вперед.

Рука Дэвиса сжимается в кулак. Наверное, это сигнал, потому что остальные легендорожденные тут же окружают Ника, не давая ему сдвинуться с места. Охраняя его. Его лицо пылает яростью.

Демон показывает на Ника сочащимся жижей когтем.

– Мы ищем его.

– Мы? – произносит Дэвис. На его лице тревога и любопытство.

– Отдай его нам, легендорожденный. – Рука демона медленно сжимается вокруг моей груди, и черная боль застилает мне глаза. Одно из моих ребер сгибается, сгибается…

– Я так не думаю.

Дэвис бросается вперед, на бегу обнажая клинок, но он недостаточно быстр. Вихрь ударов, и вот уже демон держит старика за горло большой лапой, другой по-прежнему удерживая меня. Меч Дэвиса падает на камни с громким лязгом.

– Нет! – кричит Ник, отталкивая Расса и Фитца. Он попадает локтем Фитцу в нос, сбивает с ног второго парня, но Эван занимает место Фитца, прежде чем Нику удается вырваться из круга. Кровь струится по лбу Эвана, но он крепко стоит на ногах.

Демон поднимает Дэвиса высоко в воздух. Отец Ника вцепляется в его лапу обеими руками, хрипло пытается вдохнуть, его глаза выпучиваются. Его лицо становится красным.

– Я убью их обоих, пока ты смотришь, Пендрагон, – рычит Демон, сжимая Дэвиса настолько сильно, что его лицо стало фиолетовым. – А потом я заберу тебя.

– Ты слишком много болтаешь.

Я никогда не думала, что буду рада услышать этот голос. Сэл прыгает на спину демону и берет его голову в захват. Демон рычит, роняет меня на землю и швыряет Дэвиса через поляну. Отец Ника ударяется о дерево с тошнотворным звуком и падает на каменную плиту безвольной грудой.

Я отползаю назад, едва увернувшись от огромной, похожей на пень ноги. Демон пытается дотянуться до спины или волос Сэла, чтобы скинуть его, но тот держится крепко, уворачиваясь от его когтей.