Читать онлайн Розовый след на сером песке бесплатно

Пролог

…«Женщина приятной наружности, среднего возраста, нормальной комплекции, с высшим образованием, временно не работающая, воспитывающая ребенка, познакомится с интеллигентным обеспеченным мужчиной для создания семьи. Согласна на переезд».

Руки замерли над клавиатурой. Я зажмурилась и малодушно подумала, не сбегать ли на балкон покурить, чтобы еще раз обдумать содеянное. Ну нет! Не дам себе возможность отступления. И решительно нажала курсором мышки на кнопку «Отправить». Все, дело сделано, обратной дороги нет.

…Вчера Милка, случайно увидев черновик объявления на сайт знакомств, долго хохотала, а отсмеявшись, покрутила пальцем у виска и проникновенно спросила:

– Ты что, совсем ненормальная? Приколоться хочешь или действительно надеешься, что на твой крик души примчится сердечный друг? Такие данные только на социологическое исследование можно отправлять! «Положение женщины в современном обществе».

– Послушай, не нападай на меня, – пробормотала я, сглатывая комок в горле. – Я все честно и коротко изложила. Как говорится, умному достаточно.

– А ты перестань ныть над своей загубленной судьбой. Просто—таки, Эрин Брокович и Катя Тихомирова в одном лице! Обрыдаться! Ты мне лучше ответь, с какой целью ты свою железную правду-матку выложила? Ты твердо решила искать спутника жизни по объявлению или просто хочешь прощупать ситуацию? Если второе – можешь отправлять что угодно, но сразу даю гарантию – никто не ответит. А если первое – слушайся меня и делай то, что я скажу. Сейчас тебе такой пост склепаю, все мужики, как пчелы на мед слетятся. И не вздыхай. Прошло твое время вздохов.

Я изобразила кривую улыбку, чтобы не подать виду, что меня задела ее реплика. Конечно, Милка сто раз права, а я дура, раз довела свою жизнь до такой ситуации. Да еще объявления жалобные выкладываю. Но все равно неприятно выслушивать критику от близких людей. От посторонних, впрочем, тоже.

– Эй, ты, Золушка всемирной паутины! Хватит мечтать! Держи свои туфельки! – Подруга, протягивала одной рукой квитанцию на оплату коммунальных услуг, держа в другой бокал с принесенным на «девичник» мартини. Это был бокал из подаренного на новоселье богемского набора, почти единственный предмет роскоши в моей скудной утвари. Коробка с бокалами хранилась в дальнем отделении «для гостей», но подруга, видимо, сочла сегодняшнюю встречу особенной, для которой и праздничных бокалов не жалко.

– У тебя и бумаги нормальной нет, как, впрочем, и ничего другого. Льда нет, кубики засохли уже в морозилке. Я на обратной стороне наваяла. Прочитаешь – прослезишься!

Я обреченно подумала о том, что все, кому не лень, пинают и поучают меня. Интересно, неужели люди так уверены, что те, кого они учат, тут же кинутся переустраивать свою жизнь и мгновенно перевоспитаются?

– Извини, почерк не каллиграфический, уже сто лет не писала шариковой ручкой. – Милка великодушно разрешила и себя покритиковать. – Ладно, прощаю. Читай вслух, может чего исправить нужно, – потребовала она, поудобнее устраиваясь в обветшалом кресле. Ее изящные ножки, обтянутые черными колготками, очень живописно смотрелись на фоне лохматой обивки с вылезшими серо-коричневыми нитками. Ни дать, ни взять, английская королева в приюте для падших девушек.

Я покорно взяла протянутую квитанцию, исписанную с чистой стороны небрежными каракулями, примостилась на другое кресло, конечно не столь изящно, как Милка, да и фиолетовые лосины с линялой футболкой, украшенной призывной надписью «Do it!», купленные во «вторых руках», явно не тянули на little black dress. Глотнула для храбрости и стала читать Милкину нетленку:

«Сексапильная шатенка, 90х60х90, чувственная Рыба, отличная хозяйка, без материальных проблем и вредных привычек, откликнется на зов настоящего романтика, готового подставить мужественное плечо хрупкой и трепетной Дульсинее. Детали – во время рандеву при свечах».

– Милка, фу-у-у, ну куда это годится, пошлятина какая-то, и притом вранье сплошное. Какие еще девяносто на шестьдесят? И рыбу какую-то приплела. Вообще-то я Водолей. – Я была совершенно разочарована написанным и вяло пыталась сопротивляться.

– Послушай, кто из нас двоих два раза замужем побывал официально и три – по соглашению сторон? Ты, что ли? – Милка аж подпрыгнула от злости и с силой плюхнулась назад в кресло, когда-то стоявшее в нашей приемной. Пружины заскрипели, а моя подруга завелась.

– Если и дальше планируешь беречь паспорт в девственной чистоте, давай, оскорбляйся и лелей свои девичьи грезы. А если хочешь, наконец, штампиками украсить свой бесценный груз, – о браке, о прописке, о паспорте заграничном, – слушайся опытных женщин! Тем более, что никакого обмана в моем тексте нет. Чистая правда. Немного приукрашенная. Ну и что? Актрисы тоже в жизни страшилищи еще те! Но кому это интересно. Зритель хочет видеть только прекрасное. Страшное у каждого свое. На кухне тарелками злобно гремит.

Милка, похоже, уже полностью вошла в роль покровительницы и со вкусом стала обсуждать мою скромную персону.

– Волосы у тебя темные? Темные, потому, как давно не крашенные! Жилплощадь имеется? Конечно, по крайней мере, еще пару месяцев, пока судебный исполнитель не выселит. Материальных проблем не имеешь? Откуда они у тебя без денег! Вредные привычки? Какие? Непьющая ты, все об этом знают. – Милка неодобрительно покачала головой.

– Опять же, куришь исключительно от одиночества и скуки. Просто хочется курить, потому что грустно девушке. Как только заботы семейные навалятся, не то, что сигарету взять, подумать об этом времени не будет! Ну а насчет параметров, – так они у тебя в порядке, и без сантиметра видно. – Последнюю фразу Милка произнесла с явным сожалением, поглядывая на мою костлявую фигуру и на свои упитанные телеса.

– Так что не подкопаешься. Одна святая правда, как ты и настаивала. А Водолей или Козерог, какая, к черту, разница? Все одним миром мазаны. Дева просто романтичнее на слух.

Последнее ее утверждение уж точно хромало на обе ноги. Мой скромный жизненный опыт приучил меня с опаской относиться к особенностям поведения разных знаков Зодиака. Например, моя подруга и до недавнего времени коллега – Скорпион в самом расцвете. При любом наезде тут же выпускает когти. И горе тому, кто попадет под раздачу. Но и быстро отходит. Ужалив обидчика в самое сердце, моментально успокаивается и снова возвращается в хорошее расположение духа. И только мой легкий нрав Водолея позволял нам мирно уживаться и даже дружить, некоторым образом.

Милка тем временем все больше распалялась. Думаю, свое дело сделали и несколько опрокинутых порций мартини. Светлое лицо покраснело, глаза превратились в щелочки, пальцы с салонным маникюром сжались в кулачки.

Так, только ссоры с подругой мне и не хватало.

– Ладно, ладно, не заводись, отправлю я твое проклятое объявление, мне все равно. Просто у меня замедленная реакция, ты же сама твердишь об этом все время – поспешила я погасить разгоравшийся пожар.

– Конечно, замедленная! – Милка демонстративно хмыкнула, но уже не так сердито. Самокритика достигла результата.

– В твои годы люди всё уже по второму кругу меняют: мужей, квартиры, работы. А ты еще и до первого не добралась. Тебе ведь поди сороковник стукнул? – притворно жалостливо поинтересовалась она. Скорпион орудовал в поте чела.

– Ты прекрасно знаешь, что я всего на два года старше тебя, – отрезала я, утомленная ворохом нападок. И сама перешла в наступление. – А тебе вроде как на днях тридцать пять стукнет!

– Ну и отлично, значит у нас все еще впереди, – не растерялась Милка. – Тем более, что ребенком ты все же обзавелась. Так что не с пустого места начинаешь взрослую жизнь. Все, подруга! Мне нужно бежать. Для тебя я уже поработала, пора и для страны что-то сделать. Как раз час до конца рабочего дня остался. Спасибо, что сценарий помогла слепить, я вроде как за этим отпрашивалась у нашей стервы. Правда, не к тебе, а в арт-агентство, но кой-какое агентство мы с тобой посетили, хоть и онлайн. Так что опять святая правда. Ты знаешь, в этих твоих дурацких принципах придерживаться правды что-то есть. Пожалуй, возьму на вооружение. А то завралась своему Сержику, что на работе задерживают. Это меня-то! Да меня в восемнадцать ноль-ноль как ветром сдувает из нашего Департамента. И он об этом прекрасно знает. Потому и не верит, наверное. Буду теперь говорить, что к тебе заезжаю после работы, утешить, письма от женихов почитать, с Максом посидеть, то да се.

– А на самом деле куда ходишь? – вяло поинтересовалась я, осторожно неся бокалы и пустую бутылку в кухню. Голова слегка кружилась, то ли от алкоголя, принятого на пустой желудок, то ли от молниеносных поворотов в моей судьбе.

– Куда-куда, – пыхтя проворчала подруга. Она сидела в прихожей на крохотном пуфике и с трудом втискивалась в туфли, наверняка, бывшие на пару размеров меньше. Ноги у моей подруги в точности соответствовали ее росту. – На кудыкину гору. Туда, куда и ты скоро будешь бегать – на свидания. Только у большинства людей это попроще начинается. Принеси ложку, никак не всуну, – без всякого перехода приказала она. Я покорно поплелась искать ложку.

– Опять тапки врозь ставишь! – донесся истошный Милкин вопль. – Вот учи-учи тебя, а ты все по-своему. Сколько раз учила – будешь левый с правым менять – никогда пару не найдешь! Так и будешь с мужиками, как тапки твои, в разные стороны смотреть.

Я принесла столовую ложку, за неимением специальной, покорно переставила тапки и срочно переменила тему, чтобы отвлечься от моего нестандартного поведения.

– Ты ведь недавно клялась, что Сержик для тебя – идеальный вариант, – осторожно заметила я. – Молодой, не женатый и с очень дальними родственниками. Что-то пошло не так?

– Да кто ж его знает. – Мила задумалась. – Черт, ноги отекли от мартини. Теперь, хоть босиком иди. И машина, как назло, в ремонте. А Сержик, – подруга сделала театральную паузу. – Но ведь куда-то он каждые выходные ездит. Говорит, что к маме в село. Каждую неделю? К маме? Ох, не верится мне что-то. Но и я, соответственно, меры приняла. Появился тут один желающий подзадержаться на пару. В соседнем департаменте работает, по связям с общественностью. Вот и налаживаем связи по вечерам.

C этими словами Милка весело подмигнула мне, не глядя в зеркало, провела помадой по губам, наверное, чтобы не увидеть то, чего не хочется – располневшую фигуру и немного оплывшее лицо – результат частеньких возлияний (водился за ней такой грешок). Помотала головой, сооружая эффектный беспорядок в волосах, послала мне воздушный поцелуй и помчалась на свою работу, бывшую до недавнего времени нашей общей, а теперь ставшую только ее, поскольку меня оттуда выперли две недели назад.

Я закрыла дерматиновую дверь своей казенной квартирки и поплелась на кухню. Машинально сполоснув бокалы и чашки, я придвинула к себе листочек с моей новоиспеченной лав-стори.

В размышлениях я провела минут десять. За это время выкурила две сигареты, выпила чашку растворимого кофе, ободрала от лака все пальцы на левой руке.

Потом аккуратно сложила листок, пристроила его в мусорное ведро и решительно направилась в комнату. Разбудила задремавший комп, снова зашла на сайт знакомств, вернулась на страницу подачи объявлений и не дрогнувшей рукой отправила свое выстраданное сочинение…

Город

…У каждого из нас есть детская мечта. Большинство желает заработать побольше денег, многие стремятся сделать карьеру, иные жаждут славы и узнаваемости, некоторые мечтают о семейном уюте. Меня с детства манили огни большого города.

Такие, как в черно-белых телефильмах моего детства. Где героини в платьях-мини с шикарными прическами задумчиво курят и хмурятся. А герои в белых рубашках с закатанными рукавами нежно обнимают за плечи героинь и шепчут им на ушко загадочные слова и пристально смотрят в глаза. Главный фильм моего детства – «Человек в проходном дворе». Именно по нему я выстраивала свою жизненную программу. Сам сюжет остался за гранью моего детского восприятия. Зато, как губку, впитывала я флюиды лета, моря, элегантных женщин и мужчин. А то, что главные герои искали несимпатичных бандитов в жутком проходном дворе, только добавляло шарма и желания быть, как они. И музыка – тревожная и волнующая. Темное зло и белое добро. Все правильно, так и должно быть в жизни. И я страстно желала стать частью манящего огнями взрослого мира. Какое место уготовано мне в нем, я представляла очень расплывчато. Где-то там, в гуще самых важных событий, в центре главных дел. Среди красавиц-женщин и надежных мужчин. С того времени жизнь превратилась в ожидание большого праздника, который наступит, когда я стану взрослой.

А потом я увидела Город. Это была любовь с первого раза, сразу и навсегда.

Первое знакомство с Городом ошеломило меня. Вначале появилось ощущение сказки – меня ослепили золотые купола и сверкающие кресты. До того времени я имела смутное представление о церковных постройках. В моем атеистическом сознании церковь была сродни некому полуподпольному месту, куда обычному человеку и заходить стыдно. Все видимые мною церквушки были старенькие и убогие, как и их посетители. А тут, на виду у всего народа красовалась огромная церковь, и никого это не смущало. Как объяснила мама, это был самый главный православный храм – Лавра. Теперь все стало понятно – раз мы в столице, то и главная церковь должна быть тут. Как же я была удивлена и разочарована, когда выяснилось, что Лавр бывает много, есть они и в других местах. Но для меня они остались второстепенными. Все равно, главная Лавра – в Городе.

На улицах меня сбивал с ног одуряющий запах цветущих каштанов, аромат кофе, струящийся из распахнутых дверей гастрономов. Все приводило меня в тихий восторг, и в тоже время, вызывало робость.

И торжественные названия улиц. От одного Брест-Литовского проспекта шли мурашки по коже и веяло суровыми годами революции и гражданской войны из любимых книжек.

И троллейбусы из двух вагонов, величественно плывущие по широким магистралям. И молочный коктейль с пражским тортом за столиком у фонтана. И огромный желтый пляж с серебристой гладью воды – в самом центре Города.

Но главное – мне в самое сердце вонзились пламенеющие стены университета…

Я впитывала впечатления, старалась слиться с нарядной толпой, придирчиво сравнивала себя с ней и чувствовала – что-то не то. В последствии я поняла, что люди иронично вкладывают в понятие «провинциалка». Это была я в Городе.

Одновременно появилось главное понимание – вот то место, где я бы хотела жить. Так Город стал маяком взрослой жизни – загадочной и блестящей. Выбор был сделан мгновенно и навсегда…

… Все следующие годы меня мучил только один вопрос – на кого учиться? Кем я должна стать, чтобы легкой походкой впорхнуть в распахнутые ворота Города моей мечты? Утащив у старшей сестры справочник для поступающих в вузы, я тщательно изучала все специальности, которым можно было научиться в Красном университете. Сразу были отбракованы химия и филология. Первая – из-за горячей ненависти к этому предмету, вторая – из-за мрачной перспективы провести всю оставшуюся жизнь в школе. Следующей отсеялась философия из-за туманного представления о том, что это вообще такое и где с этой профессией можно работать. Биология была вычеркнута из списка с большим сожалением, потому что страсть как хотелось стать океанологом и проводить время в увлекательных морских круизах. Но что-то мне подсказывало, что вряд ли так просто будет пробраться на корабль и отправиться в экспедицию. Просто никакой возможности осуществить задуманное я не видела. К тому же вряд ли научные экспедиции формируются в Городе. Это, если бы я мечтала о Владивостоке, тогда – да. Но я стремилась совсем в другое место.

В общем, к окончанию школы, в разработке остались три предмета: история, журналистика и романо-германская филология. Но поскольку никаким юным корреспондентом я не числилась и никаких опубликованных опусов у меня не наблюдалось, а в английском вряд ли могла тягаться с выпускниками спецшкол, я с большим вздохом затолкала сладкие мечты о блестящем будущем в странички девичьего дневника и взялась за изучение краткой истории с древнейших времен до наших дней…

Ветер надежд

… Все сделалось, как задумывалось. В университет я поступила легко и непринужденно. Годы учебы понеслись, как крейсерская яхта в океане, также стремительно и роскошно.

Хотя путь к блестящей жизни оказался очень непрост. Весь первый год я прорыдала, скрутившись калачиком на общежитской койке, в окружении трех чопорных девиц, только-только сменивших верстальный станок на ручку и тетрадку. Я не могла привыкнуть к унылым вечерним беседам за чашкой жидкого чая в компании скучных парторгов, к ночным бдениям за конспектами классиков самой передовой теории в мире, к недельным дежурствам по комнате и кухне, и к общему кошельку. Ну не могла я жить по принуждению! Почему вместо вкусного бутерброда с маслом и сыром на завтрак я должна была запихиваться вчерашним супом или макаронами? Почему необходимо убирать в комнате во вторник, а не в другой день? Почему продукты следует покупать в ближайшем гастрономе, тоскливо следя за стрелкой на весах и тщательно пересчитывая сдачу, выданную брезгливой теткой в перстнях, а не в шикарном магазине самообслуживания, который открылся в двух кварталах от общежития?

Всей душой бунтовала я против коллективного хозяйства и в конце концов отделилась. Меня тут же отлучили от общего стола и запретили хранить продукты в общей тумбочке. Пришлось перейти на плавленые сырки и бублики с кружкой горячего молока в заведении с одноименным названием. Питаться в столовой мне почему-то казалось неприличным. Да и не вкусно. Тоскливо бродила я одна-одинешенька по старинным коридорам, с завистью поглядывая на живописные группки студентов и студенток, весело щебечущих у широких окон. Хорошо им! Нашли себе друзей и вовсю наслаждаются студенческой жизнью. А у меня в Городе – ни одной близкой души!

Чтобы израсходовать свободное время, я целыми днями скиталась по Городу, заглядывала в витрины, вдыхала манящие кофейные ароматы, любовалась старинной застройкой и мечтала изо всех сил о тех временах, когда и я стану законной и полноправной частичкой этого недоступного мира. Вечера коротала в общежитской читалке за подшивкой «Огонька». Через день бегала на переговорный пункт, рыдала в трубку и просила маму перевести меня в местный университет. И вся затея с приездом в Город казалась такой наивной и бессмысленной!

Где-то в конце первого семестра в нашей комнате появилась новая соседка. И какая! Инка была москвичка! Этим все сказано. Она недобрала баллов в МГУ и каким-то волшебным образом их зачли в нашем универе. В результате в нашей комнате на раскладушке поселилась замечательная девчонка, которая осветила лучиком надежды мою общежитскую рутину.

– Подруга, какое у тебя замечательное имя! Тамара! Это не про тебя, случайно, сложили: «И будешь ты ца-ри-це-й ми-ра-а-а» ! – слышался по утрам ее басовитый вокал.

– Том, у тебя автоматический рефлекс на соблюдение чистоты, – искренне восхищалась она, потрясенная моим постоянным стремлением к уборке в нашей захламленной комнатушке.

– Тамарище, давай завеемся на фестиваль югославских фильмов. Ну и что, что мы языки не знаем, зато там будет столько югов, а это почти что запад. Надо же о своем будущем заботиться.

– Томка, цени, у тебя симпатичная мордашка и стройная фигурка. Все шансы для личного счастья, как говорится, на лице. Для общего шарма не хватает пару шмоток фирменных. Завтра сходим в одно место, отхватим тебе приличные «ливайсы» на болтах или «вранглеры» на зиппере. Отдавать будешь частями со степухи.

Приобретя такую замечательную подругу, я приободрилась. Тяготы самостоятельной жизни уже на так давили. К сожалению, недолго продолжалось мое счастье. Через пару месяцев Инка познакомилась с болгарином Стойчу, учившемся у нас по обмену, и вскоре перебралась к нему. Как-то ловко у нее это получилось. На второй курс Инка не явилась – перевелась в московский вуз. А вскоре к ней уехал и болгарский друг. Последнее, что я о них слышала, это то, что они сыграли шумную, на две страны, свадьбу. А я опять осталась одна.

Где ты – развеселая столичная жизнь? С прогулками по теплым бульварам под светом фонарей. С шумными и веселыми компаниями на всю ночь. С обаятельными и интеллигентными ровесниками, лучшими из лучших. Ведь именно такие, по моим представлениям, должны были учиться в элитном вузе республики! Но в общежитии таких я что-то не находила.

Но они были! И назывались они столичные студенты, занимавшие особое место на курсе. Они любили собираться на перерывах тесным кружком и обсуждать новинки эстрады и кино, культурные события, делиться светскими новостями и амурными похождениями. После пар они гурьбой закатывались в уютные кафешки, а я с тоской провожала их взглядом из трамвайного вагона, увозившего меня в общагу.

Попасть в кружок столичных интеллигентов мечтали все первокурсники, но принимали туда далеко не всех. Для этого нужно было быть модно одетым и причесанным, обладать хорошо подвешенным языком, чтобы поддерживать любой разговор, иметь свое жилье, куда приглашать подруг и приятелей. Короче, несмотря на мой довольно широкий кругозор и врожденное чувство юмора, шансов попасть в элитное общество у меня не было никаких.

Летом нас послали в колхоз. И, о чудо! То, о чем мечталось, на удивление, быстро и органично свершилось. Меня заметили, и элитный кружок столичных барышень принял в свои ряды застенчивую провинциалку.

Нас сблизила природа. Вдали от привычных атрибутов модной и комфортной жизни социальные слои перемешались, и оказалось, что на многие вещи мы смотрим одинаково.

Например, я, как и они, люто ненавидела полевые работы. В то время, как мои общежитские товарки ударно перевыполняли план по сбору моркови и свеклы, мы оказались вместе на подсобных работах по закупке продуктов, дежурству в столовой и уборке территории.

Я, как и они, не переносила столовскую бурду грязного цвета и подозрительного запаха в алюминиевых мисках. Мы великодушно жертвовали свои порции передовичкам уборочной страды, а сами мчались в сельпо за кругом «краковской» колбасы и консервами. Затем устраивали в палатке шумные посиделки, заедая магазинные деликатесы полевой морковкой, намазанной сливочным маслом. После изнурительного года питания почти впроголодь, мне казалось, что я ем пищу богов.

Я, как и они, привыкла к ежедневным водным процедурам. Игнорируя вывешенное расписание «женских» и «мужских» дней, мы каждый вечер дружно атаковали душевую и потом гордо расхаживали в тюрбанах, накрученных из полотенец.

Верховодила в компании Нателла – решительная девица маленького росточка, но с огромным самомнением. Весь год она сводила меня с ума своим черным кожаным пальто и абсолютно белыми волосами. Как завороженная, следовала я за ней по пятам, старательно впитывая ее столичную ауру. Более близкое общение затруднялось тем, что я долго не могла приспособиться непринужденно выговаривать ее имя. Получалось неестественно и фальшиво. Все мои робкие попытки насчет Наташи, Натальи, Натки, не говоря уже о Наташке, Нателла решительно пресекала презрительным молчанием. Наконец, после длительного периода проб и ошибок, сошлись на Наталѝ. А что? Тоже оригинально, Францией попахивает.

И только много позже я узнала ее страшную тайну – Нателла жила вместе с мамой и бабушкой в коммуналке, огромной и запущенной, с множеством соседей и посещением ванной комнаты по расписанию. Почему-то она тщательно скрывала этот факт от всех, домой никого не звала и встречи назначала исключительно в кафе. Все, как за границей. Для меня это выглядело очень странно, ведь я же не скрывала ни от кого свое общежитское жилье. И потом, все мы не из князей. Чего стыдиться? Зато в самом центре столичного города живет, а не в поселке городского типа!

Нателла абсолютно по всем вопросам имела свое мнение – единственно правильное. Как-то мы купили в сельпо лоток яиц, чтобы потом поджарить их на кухне. Встал вопрос, как хранить? Нателла важно доказывала нам, что самый надежный способ сохранить яйца в свежести – держать их в холодной воде. Я про себя удивилась, но возразить не решилась. К вечеру в палатке стояла страшная вонь, и все легли спать голодными. Через пару дней кто-то из нас обжег руку на кухне, прислонившись к горячей плите. Нателла авторитетно взялась за лечение, проколов пострадавшей водянку булавкой. На следующий день у бедняжки поднялась температура, руку разнесло, и все оставшееся время девочка провела в сельской амбулатории на процедурах.

Меня Нателла со снисходительной усталостью светской львицы вводила в приличное общество. Например, затевала мастер-классы визажа и макияжа. Впервые попав в общественный душ, без отдельных кабинок, я немного растерялась, но быстро сообразила, что можно мыться прямо в трусах. А что, хорошая идея. И постираются заодно. Достала незаметно из пакета скромную «Ладу» в стеклянной бутылке и земляничное мыло. Вскоре в помывочную заглянула Нателла. Обнажаться на людях она сочла ниже своего достоинства и, оценив мой пример, быстро сбегала за купальником. Раскрыла косметичку и, как волшебница, стала доставать оттуда невиданные богатства. В результате, голову я вымыла настоящим «Пондсом», а тело немецким крем-мылом. Даже у моей мамы ничего такого в помине не было.

Покончив с мытьем, мы переместились в палатку и взялись за приготовление к танцам. Тут уж вечер открытий пошел по полной программе. Впервые в жизни я накрасила ресницы брасматиком. Это вам не тушь «Ленинградская», в которую сперва нужно хорошенько поплевать, затем тщательно перемешать и нанести полученную вязкую консистенцию на ресницы пластмассовой щеточкой. Ресницы тут же склеивались, покрывались комочками и выглядели как тараканьи лапки. А тут, после недолгих манипуляций, я взглянула на мир выразительно распахнутыми глазами. В довершение процедуры Нателла выщипала мне брови.

Но это были еще не все потрясения. Впереди меня ждала укладка волос плойкой! Вот это было настоящее откровение. До этого времени я справлялась со своими негустыми волосами весьма радикальным методом: делала химическую завивку и накручивала на бигуди. Все тогда так делали. Но в зеркало я смотрела на себя с тоской, что с химией, что без оной.

В тот памятный вечер я поняла, что спасение существует. Мы пошли на кухню, где была единственная работающая розетка, и за несколько минут Наташка превратила меня в царевну. Глядя в зеркало на интересную девушку с горящими глазами и модной прической, я все пыталась поверить, что это я! Наконец-то я увидела что-то приличное на своей голове, и главное, укладка была сделана не в парикмахерской, а, можно сказать, «hand made», доступным мне способом. С первой же стипендии я купила себе плойку. Все! Долой проклятые бигуди и бессонные ночи. Да здравствует приличная голова и хорошее настроение!

Как ни странно, от меня новым подружкам тоже была польза. Например, я научила их правильно спать и не мерзнуть в полевых условиях.

То лето выдалось холодным. Нас поселили в бараках лагеря «труда и отдыха». Потолок был, как решето, сквозь которое мрачно поблескивали звезды и гуляли сквозняки.

Изнеженные «столичные штучки» жутко мерзли. На ночь они натягивали на себя всю одежду, которую взяли с собой. Сверху, кроме байкового одеяла, накрывались с головой матрацем, вытащенным из-под себя. Я же делала все наоборот. Полностью раздевалась, надевала пижаму, а одеяло стелила поверх матраца. Накрывалась только покрывалом. Мои соседки вначале крутили пальцем у виска, но через пару дней весь наш дружный коллектив спал по моему методу.

– Слушай, Томка! А ты, оказывается, классная девчонка, – хлопали они меня по плечу. – Как мы раньше тебя не замечали? Тебе бы еще научиться курить, и цены тебе не будет. – И я, повздыхав, научилась курить.

Однажды вся кампания отправилась на озеро. Выходов к воде было мало, все заросло камышами. Нам удалось найти небольшой песчаный «карман» среди густых зарослей. Только разделись и искупались в первый раз, как по соседству расположилась группка из трех парней. Они сразу расстелили подстилку и стали выставлять на нее батарею бутылок.

– Все, конец нашим посиделкам. Местные привалили. Не хочется здесь отсвечивать. Сейчас первую выпьют и начнут приставать. – Нателла брезгливо поморщилась. – Войницкий, будь другом, разведай обстановку дальше по берегу. Может еще есть свободное местечко.

Я послушно оделась. Обуваться не стала, решила, что пройдусь босиком по траве. Сразу за нашим пляжиком протекал ручеек, стекающий из леса в озеро. Чтобы попасть в соседний «карман», нужно было его перейти по хлипкому мостику. Мостик был сложен из старых покрышек, привязанных к железным штырям, забитым в землю под водой. Я с опаской ступила на первую шину. Стала переставлять ногу на следующую и вдруг услышала за спиной крик:

– Том-ка! Мы передумали! Возвращайся!

От неожиданности я покачнулась и потеряла равновесие. Нога сорвалась с мокрой шины и с разгона напоролась на штырь. Я шлепнулась в воду. Кое-как поднялась, вся мокрая. А вода в ручье стала окрашиваться в непонятный бурый цвет. Почувствовав сильную боль, я подняла ногу и увидела, что от ступни оторвался кусок мяса и висит на тонкой полоске кожи. Из раны хлестала кровь. Я не знала, что делать и так и стояла на одной ножке, истекая кровью, пока, обеспокоенные моим отсутствием, девчонки не пошли меня искать.

– Стой, как стоишь, – приказала перепуганная Нателла и помчалась назад. Вскоре она вернулась, приведя… нежелательных соседей по пляжу. Как оказалось, за время моего отсутствия две кампании успели познакомиться и выяснилось, что те парни – студенты-медики, отбывают повинность в соседнем колхозе. Так что первую помощь мне оказали вполне квалифицированно. Для дезинфекции щедро полили рану бутылкой «Столичной». Внутрь тоже заставили принять. Это была первая в моей жизни рюмка водки.

История с моей травмой имела еще одно продолжение. С того памятного дня в нашу палатку зачастил тот самый медик, что бинтовал мне рану. Якобы для того, чтобы наблюдать за состоянием моей раны. После нехитрой процедуры перевязки мой спаситель с удовольствием оставался на вечерние посиделки. Я изо всех сил развлекала гостя, угощала чаем со столовскими ватрушками, но тот упорно косился на Нателлу. Ее поток энергии поглотил парня вмиг. Что я могла этому противопоставить? Общую эрудицию? Безграничную признательность? Смешно! Силы были явно неравные. А Нателла пару дней пофыркала, сталкиваясь в тесном жилище с незваным гостем, потом милостиво согласилась на небольшую прогулку по окрестностям лагеря, а как-то вернулась уже утром. Через год они поженились. А у меня остался шрам на всю жизнь… на ноге.

О дальнейшем пребывании в полях не могло быть и речи. Первой же оказией меня отправили меня в Город. Зато, когда осенью все вернулись на учебу, никаких мыслей по поводу перевода у меня уже не было. Я переселилась к новым подружкам и погрузилась в настоящую студенческую жизнь.

С музыкальными автоматами в подвальных кафешках! С фруктовыми десертами в кулинариях! С кофейными церемониями после пар! В гастрономе на углу на импортной кофе-машине варили сногсшибательный «эспрессо». Именно так, без буквы «к», научилась я выговаривать волшебное слово. Стоя в очереди за порцией «двойной половинки», а затем, осторожно держа одной рукой чашку с отбитой ручкой (только такие разрешалось выносить на улицу), а другой – сигарету, я с тайным трепетом выслушивала новости студенческой жизни и сплетни об амурных делах университетских знаменитостей. А еще спонтанные дискуссии о начавшихся в стране переменах и возрождающемся национальном духе. И гуляния по ночному Городу, в огнях, всплесках фонтанов и шумных толпах. Свысока посматривала я на бывших товарок по комнате, притихших в своем большевистском рвении.

А в перерывах между сказочной учебой – необременительные сессии и увлекательные практики, прикосновения к скифским курганам и архивным тайнам. Да что там говорить!

И будущее уже проглядывало краешком надежды…

Минуты отчаяния

…Сказка обидно закончилась в один миг синим дипломом в кармане и выпускной ночью на Днепре! На горизонте большим вопросительным знаком замаячила проблема трудоустройства. В летоисчислении начинались девяностые, а в стране шли первые годы независимости…

Я металась по Городу в поисках работы и везде слышала унизительные отказы: в музеях, архивах, туристических фирмах и просто фирмах.

– Так ничего у тебя не выйдет, – авторитетно заявила Нателла, благополучно пристроившаяся в бюро международного туризма. Мы пили кофе в любимом гастрономе, поджидая ее мужа из медицинской библиотеки.

– Без столичной прописки тебя никуда не возьмут. Можно, конечно, к бабушке где-нибудь в пригороде прописаться, но без меня ты никого не сумеешь найти. А я улетаю на все лето в теплые края, маршрут новый прокладывать. Тут нужно действовать быстро. Значит, остается фиктивный брак.

– П-почему фиктивный, Наталѝ? – опешила я.

– Да потому что обыкновенный ты уже проспала, – отрезала та. – Все, поезд ушел. Кто хотел, тот давно вышел замуж и… «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…».

– Если ты на курсантов намекаешь, то мне аж двое предлагали расписаться, – гордо обиделась я.

– Не сомневаюсь. Странно, что только двое. Им перед засылкой в дальний гарнизон жена еще как пригодится. Сразу километров на тысячу ближе окажутся. Но тебе этот вариант ни к чему. – Нателла, видя, что я начинаю обижаться, решила сгладить ситуацию. – И дружки твои общежитские нам тоже без надобности, хоть и оббивают тебе пороги пачками.

Я отчаянно покраснела: и откуда она все знает, вроде бы я своими личными делами ни с кем не делилась. А вот, оказывается, что вся твоя жизнь, как на ладони. А с другой стороны, значит не такой уж я незаметный человечек, до которого никому нет дела. Нателла, будто, не замечая моего дикого смущения, продолжала поучать:

– Если ты, конечно, не горишь желанием вместе с суженым подниматься в небесную высь и опускаться в глубины земные, а мечтаешь о блестящей столичной жизни со мною по соседству.

– Да, мечтаю, – прошептала я, как будто призналась в некоем постыдном желании.

– И не стремишься сеять разумное и вечное в деревенской школе.

– Не стремлюсь (еще тише).

– Ну вот, а для этого только один вариант и остается – фиктивный брак. Ненастоящий, стало быть. В котором два человека оформляют отношения не из-за внезапной любви, а ради взаимной выгоды. В твоем случае – ради прописки.

– Да кто захочет меня прописывать, да еще и жениться для этого? Только сумасшедший. Нормальному человеку это зачем? – заголосила я в отчаянии. – И за это, наверное, платить надо. А чем? У меня и работы еще нет.

– Не ори, – поморщилась Нателла. – В Городе живут тысячи одиноких мужиков. Поищу тебе подходящий вариантик. Или сама вспомни, может и у тебя кто завалялся в загашнике. В конце концов, не цепями же тебя прикуют. В любой момент сможешь развестись. А вдруг тебе понравится в семье и браке.

Я слушала Нателлкины убедительные доводы, поддакивала, но в душе понимала, что вряд ли соглашусь на сомнительные брачные аферы. А по-настоящему, к сожалению, никто из столичных женихов не предлагал мне руку и сердце. Никто? И тут я вспомнила…

Как-то зимой, возвращаясь с каникул, я познакомилась в поезде с молодым усатым пожарным. Вернее, это он со мной познакомился, угощал отвратительным поездным чаем и всю ночь просидел на моей полке, рассказывая нудные истории и поглаживая меня поверх простыни. Я, не знала, как от него отделаться, и просто лежала с закрытыми глазами, считая минуты до прибытия поезда. Утром новый знакомый всучил мне бумажку с телефоном и настоятельно просил позвонить. Я тут же выбросила эту чепуху из головы. А бумажка та где? Я судорожно порылась во всех отделениях дорожной сумки и выудила-таки скомканный бумажный комочек. Разгладила дрожащими руками. «Виктор», было написано корявым почерком, и семь цифр номера. Значит, судьба.

Так и вышло, что последний месяц моего пребывания в Городе прошел под знаком тягостных, нелепых отношений. Виктор, как звали моего ухажера, упорно таскал меня по самым темным закоулкам столичных парков и речным склонам. Я бы предпочла свидания в более людных местах, но равнодушно отдала инициативу в его руки. Мне было все равно.

Разговаривать нам было абсолютно не о чем. Как правило, Виктор обстоятельно излагал производственные истории, разбавляя их футбольными байками или армейскими воспоминаниями. Я, сцепив зубы, слушала, вставляла междометия, изнывала от скуки и отсчитывала положенные минуты свидания.

А мой кавалер, выполнив обязательную программу по беседам, норовил завлечь меня на самую заброшенную лавочку и там уже давал волю рукам. Более полутора часов подобного общения мой организм не выдерживал, начинали ныть зубы, крутить колени, и я мчалась прочь.

Чтобы не сбиваться с главной темы и придать хоть какой-то смысл нашим отношениям, я при каждой встрече упрямо втолковывала Виктору, что моя учеба закончилась и скоро мне навсегда уезжать из Города. С надцатого раза до него наконец дошел мой посыл, и он покладисто стал перемежать армейские истории короткими упоминаниями о нашей свадьбе. При этом домой к себе не приглашал и с мамой не знакомил. Хотя по телефону мне часто отвечал женский голос. Для убедительности он даже забрал мой паспорт: для подачи в загс. Я махнула на всё рукой и вяло плыла по воле волн, рассудив, что худший вариант – ехать в школу, всегда при мне остается.

И вот наступил день моего отъезда. Я позвонила Виктору и попросила приехать в общежитие чтобы вернуть паспорт. Он поднялся в нашу комнату, где я уже давно жила сама, отправив замужних подруг к месту службы их мужей-лейтенантов. Вещи были упакованы, занавески и скатерти сдернуты. Посреди комнаты сиротливо стояли два чемодана. Именно здесь, на кровати с панцирной сеткой и голым матрацем и произошло то, чего так страстно добивался Виктор, а я с безнадежным упорством отодвигала. Тягостнее всего было терпеть поцелуи, сопровождающиеся запахом вчерашнего алкоголя, смешанного со смрадом немытых зубов. Язык глубоко в горле вызывал стойкие рвотные рефлексы. К тому же щетина от усов исколола мне все лицо.

Отлепившись от обмякшего Виктора, я побежала в душ. Хотелось поскорее соскрести с себя тошнотворный «аромат». Стоя под тугими струями воды и в третий раз намыливаясь с головы до ног, я все пыталась отмыться. Но тщетно. К тому же, болело все внутри и, главное, казалось, что в душу вогнали гвоздь. Побрела назад длинным общаговским коридором, мечтая, чтобы он оказался бесконечным. Услышала голоса за одной из дверей и без раздумий шагнула внутрь. Там знакомые ребята-химики отмечали отъезд. Моему внезапному появлению удивились, но радушно предложили присоединиться. Стол был заставлен разнокалиберными бутылками. Я выбрала пиво в тайной надежде перебить застрявший в горле запах Виктора. Залпом выпила бокал, но стало еще хуже. Пришлось на этот раз бежать в туалет, а потом снова в душ.

Когда я вернулась, Виктор дремал все на том же грязном матраце. Пришлось снова к нему прикасаться, чтобы разбудить. Матрас был весь в расползшихся бурых пятнах. С трудом сдержала я подступившие спазмы.

– Чего не предупредила, что у тебя месячные? – Размякший и благостный, мой мучитель сонно таращился на меня. Бог ты мой! Он даже не понял, что натворил!

– Ладно, я пошел.

– А паспорт?

Виктор нехотя вернул мне красную книжицу, по-прежнему чистую, без единого нового штампика, зато со старым, о выписке из общежития, и объяснил, что записался в очередь, которая подойдет через две недели. И чтобы я приехала к назначенному сроку, и мы пойдем в загс. Я молча кивнула. Говорить не было ни душевных, ни физических сил.

Не скажу, что после этого события я взглянула на мир по-иному. Во-первых, в физиологическом плане недавний акт не принес мне никаких приятных ощущений, только боль, брезгливость и удивление. Во-вторых, никак не взбудоражил мою душу сам факт того, что меня лишил невинности не любимый парень, а глубоко неприятный тип. Даже небольшое облегчение почувствовала – наконец-то в двадцать два года потеряла невинность! Стыдоба! Эта проблема мучила меня уже несколько лет, но я не знала, как ее разрешить. Как только наступал ответственный момент, на меня накатывал ступор и какое-то отчаянное сопротивление. Нет! Нет! В другой раз! А Виктор одним махом все устроил. Так что, не только Виктор добился своей цели, но и я. Потому что стала, наконец, как все: и с подругами смогу на равных говорить, и перед парнями не будет стыдно, – как это до сих пор никому не нужна? А то вообще замкнутый круг получался. С приятными мне людьми стыдно было ложиться в кровать, чтобы не насмехались надо мною, а с неприятными, чтобы потом с гордо поднятой головой ложиться с приятными, ложиться было отвратительно. Немного запутанно, но кому надо, тот поймет.

Две недели прошли, как в тумане. Мама робко спрашивала о будущей работе и что-то советовала.

– Я возвращаюсь в Город и выхожу замуж. – Я стояла на балконе, мама возилась на кухне. Мама молчала и ждала продолжения. Я тоже молчала, потому что добавить к сказанному было нечего. Перед отъездом позвонила Виктору и сообщила номер рейса. Он клятвенно обещал встретить и отвезти к себе домой.

…Самолет приземлился в аэропорту ровно в полночь. Стояла душная августовская ночь. Встречающих почти не было. Вокруг суетились таксисты. Орала музыка из круглосуточного кафе. Я прошла через пустой зал ожидания, обошла все скамейки на улице. Виктор не пришел. Я подождала немного, потом нашла телефонную кабинку и набрала номер. Мне ответил приятный женский голос, не тот, с которым я общалась раньше:

– Алло, добрый вечер. Пригласите, пожалуйста, Виктора к телефону.

– А кто его спрашивает?

– Знакомая.

– А имя у знакомой есть?

– Есть. – Пауза. – Тамара.

– А зачем он Вам?

– Виктор обещал меня встретить в аэропорту, но не встретил.

– Вот что Тамара, или как Вас там. Мой муж не собирался никого встречать. Он давно спит, и будить его я не собираюсь. А Вам рекомендую больше сюда не звонить и забыть этот номер навсегда. – Пи-пи-пи.

Я повесила трубку и вышла на улицу. До утра еще далеко. Ночная прохлада пронзила леденящим ознобом. Зубы зацокали. Может, от холода, а может – от непоправимой обиды, захлестнувшей меня. Казалось, сердце сейчас расколется на две половинки. Подняла голову. В сером небе мерцали красные точки летевшего самолета. «Это моя мечта улетает. Навсегда».

На сердце навалился огромный ком. Зашла в аптечный пункт и попросила накапать валерьянки. Медсестричка, увидев мое лицо (что-то с ним, наверное, было не так), засуетилась, положила на кушетку, стала измерить давление. Потом мы попили чайку. Я как могла, кратко, изложила причину ночного прилета:

– Знакомый не встретил. Не смог. Утром сама поеду к нему.

– Не смог или не захотел? Что-то глаза у тебя больные, – медсестра с сомнением покачала головой. – Ну как знаешь, не хочешь говорить и не надо. – А я физически не могла вытолкнуть ни слова об «этом».

Весь день я уныло бродила по непривычно малолюдному Городу – никогда не видела его летом. Подружки все разъехались, кто по дачам, кто по морям. Это и к лучшему. Не нужно объясняться, зачем приехала, почему уезжаю. Пошла в кассу за билетом. Когда подошла моя очередь, я неожиданно произнесла: «до Зернового». А еще через пару часов поезд уносил меня к бабушке, у которой я не была уже три года. Пусть хотя бы недели две я побуду в спокойном состоянии духа. А родители… им я скажу потом… что-нибудь. Пока отдохну от общения. И постараюсь забыть произошедшее. Все равно, ничего другого я сделать не могла…

Навстречу мечте

…Круг замкнулся! Все время я панически боялась перспективы стать учителем, все делала для того, чтобы избежать страшной судьбы школьной училки, но если написано на роду… После пяти лет блестящей столичной жизни злодейка судьба махнула рукавом, сменила белое на черное, и очутилась я в отдаленной поселковой школе учительницей на все классы, от четвертого до десятого включительно.

Два года я честно отпахала, просиживая в богом забытом поселке с понедельника по субботу, в две смены, без буфета и с местами общего пользования на улице. Каждое утро, вскарабкавшись в вонючий рабочий автобус, я проклинала тот далекий день, когда впервые увидела красные стены университета.

Ко мне начал подбивать клинья молодой горный мастер, с которым я познакомилась на вечернем дежурстве в народной дружине. По ночам я не могла спать от тяжких раздумий о будущем, которое вырисовывалось весьма –определенным образом: образцовая семейная пара, жена – учительница, муж шахтер, проживание с чьими-нибудь родителями, досуг в виде застолья или лото, затурканные дети, для которых праздником будет поход по выходным дням в бургерную и на батут. И беспросветная жизненная тоска…

Наступил третий по счету сентябрь моей учительской лямки. На педсовете директор сквозь зубы объявила, что переводит меня в школьный филиал на хутор Далекий (!). Автобус в те края ходил два раза в день: в семь утра – туда, и в семь вечера – обратно. Отчаявшись от мысли провести остаток жизни в учительской, переделанной из школьной уборной, я совсем пала духом.

…На дворе бушевали переломные девяностые. Профессии, для которых я могла быть пригодна со своим дипломом историка – как-то идеологическая, комсомольская работа и тому подобный «широкий профиль», благополучно почили в бозе, а что касается новых, то я просто не знала, как к ним подступиться. Для очистки совести обошла я несколько контор в округе, предлагая услуги офисного сотрудника, поскольку еще в школе научилась сносно печатать на машинке. Естественно, мне везде отказали, не знаю, правда, почему.

И тут мама подсказала гениальную по простоте идею – поступить в аспирантуру. Это было спасение! Учиться я любила и умела, историю знала, экзаменов не боялась. А главное – замаячила реальная возможность вернуться в любимый Город!

Я мигом собрала документы, купила билет и через пару дней уже нежилась в знакомой прохладе старинного корпуса. Залетела на свою бывшую кафедру и выложила присутствующим свою сокровенную мечту. Ошеломленные внезапным вторжением, сотрудники молча смотрели на меня, а затем перевели взгляды на импозантного мужчину с бородкой, сидевшего в углу. Бородач сильно скривился, но к моему удивлению, не вышвырнул сразу вон, а послал ответный хмурый взгляд присутствующим. Эти немые консультации глазами продолжались пару минут. Затем заведующий кафедрой (а это был он) скучным голосом предложил отнести документы в отдел аспирантуры.

Ноги несли меня по пролетам знакомых лестниц, а душа ликовала! Неужели, мне наконец повезло? Первый раз в жизни! А может я и не такая уж невезучая, какой себе представлялась до сих пор?

Я лихо оформила документы, поселилась в общежитие и сдала экзамены. Все промелькнуло на одном дыхании. В себя пришла только тогда, когда увидела знакомую фамилию в списках зачисленных. Задыхаясь от счастья, я ринулась звонить однокурсницам с сообщением, что я вернулась!

О, этот сказочный мир столичной жизни! Вновь он принял меня в свои объятия! Напрочь улетели печальные мысли о смысле жизни, о неопределенном будущем. На смену им пришли радужные мечты. А как же еще? Место в аспирантском общежитии – раз! Стипендия – два! Студенческий проездной – три! Куча свободного времени – четыре! И главное, куча друзей-подружек, многие из которых еще не успели связать себя семейными узами.

Первое время я никак не могла поверить, что это не отпуск, что не обязательно с понедельника по субботу просиживать в обшарпанной учительской на ветхом стуле, что не будет вся школа в окна наблюдать за моим походом в уличный сортир. По инерции, я иногда просыпалась от кошмарных сновидений: мне казалось, что я опоздала на последний автобус, и придется ночевать в школе, среди мышей и пыли.

Нет, конечно, существовали и приятные моменты в моем учительствовании. Я видела результат своей работы: вот в сентябре приходит стая ребятишек, не обремененных абсолютно никакими познаниями о временах и нравах. Проходит несколько месяцев и, благодаря моей настойчивости, такой себе Вася Булкин, несмело рассуждает об уроках бонапартизма и влиянии событий 1917 года на мировой порядок. Я с энтузиазмом придумывала своим ученикам тесты и ребусы, логические задачки, проводила викторины и дебаты. Работа учителя, по большому счету, мне подходила. Если бы не кошмарные условия, в которых приходилось сеять разумное. И потом, моя натура изо всех сил противилась бесконечной рутине школьных дней! А еще каждый день писать занудные поурочные планы и каждый год талдычить одно и тоже! Увы, безжалостная машина государственного просвещения укатала меня полностью. Год-два еще можно выдержать, но не всю жизнь!

В общем, жизнь моя пошла на взлет. В любимом Городе, любимая история, вокруг приятные люди. Одна только вещь немного беспокоила меня – это сама учеба. Как-то она сразу не заладилась. Народ на кафедре сменился, совет получить было не от кого. А я сама растерялась и не могла понять, а чем, собственно, мне нужно заниматься в этой аспирантуре? На занятия по английскому и информатике я бегала с огромным удовольствием. Наверное, нужно было еще что-то делать? Но что? Пару раз сходила я на заседания кафедры. Большая аудитория оживленно гудела. Народ весело переговаривался, шутил, даже двое моих коллег – аспирантов-первогодков, озабоченно перешептывались со своими научными руководителями. Согласовывались какие-то планы, мероприятия, участия в конференциях. Все были при деле. Одна я торчала на этих сборищах, как осколок от чужой чашки. Со мною даже не здоровались. Молча я приходила, забивалась в уголок, тихонько отсиживала положенное время, изнывая от скуки, и молча уходила.

Я совсем приуныла. Но тут мне назначили научного руководителя. Позже всех остальных. Передали через лаборантку. Ну и что! Зато и у меня начнется настоящая научная деятельность!

Тщательно готовилась я к первой встрече. Подготовила убедительную речь о предполагаемой теме диссертации, придирчиво отобрала наряд, чтобы был не вызывающим, но и не особо синечулочным. Выбирать, было прямо скажем, не из чего. Все мои пожитки умещались в единственной дорожной сумке, а гардероб занимал ровно одну вешалку в шкафу. Так что, альтернатива была только одна – надеть джинсы с белой футболкой или ту же футболку, но с полосатым «учительским» костюмом. «Мальвины» победили, но не из-за ненависти ко всему прошлому, а по более прозаической причине: замшевые сапожки, которые я носила с университетских времен, катастрофически потеряли товарный вид и показываться в них научному светиле было стыдно. А под джинсами потертости не так бросались в глаза. Критически оглядев себя в карманное зеркальце и нацепив пуховик, я помчалась на встречу.

В назначенное время я дрожащей рукой постучала в дверь кабинета, украшенного золотой табличкой с фамилией научного руководителя. Как меня просветила лаборантка, глядя при этом куда-то вбок, мой наставник – очень заслуженный и очень пожилой человек. В незапамятные времена он был ректором или проректором всего университета. А сейчас лекций он уже не читает (да и кому он может читать историю партии и у кого проверять конспекты с первоисточниками марксизма-ленинизма?), но числится на кафедре и имеет часы, которые засчитываются за работу с аспирантами. Со мною, значит. Смущенно выложив эти сведения, Лиля (так ее звали), независимая барышня, ходившая на службу в джинсовом сарафане и белых кроссовках, чем вызывала мой немой восторг, тихо добавила загадочную фразу:

– Ничего, ничего, главное, что приняли тебя, раз уж оказалась в нужное время в нужном месте, значит теперь терпи и держи нос по ветру.

Что Лиля хотела этим сказать, я совершенно не поняла, но уточнить не решилась. Не стала портить ее расположение ненужными расспросами.

Сама встреча с великим человеком оказалась первой и единственной. Выглядел он действительно величественно, в темно-синем костюме с иголочки и ослепительно белой рубашке, украшенной запонками. Седые волосы художественно зачесаны назад. Орлиный нос грозно раздувался, глаза сверкали. Да, видно в молодости не одну студентку свел с ума. А теперь, чирканув, не глядя, ручкой с золотым пером мой план работы над диссертацией, выстраданный недельным трудом, Руководитель, в упор глядя мне в глаза, прочитал краткий курс научного руководства, отпечатавшийся в моей голове навсегда:

– Больше меня не тревожьте. Я очень занят. Все проблемы решайте на кафедре. Если нужно что-то подписать – передавайте через Лилю. Принесите из преподавательского буфета боржоми. Они знают. Оставьте у Лили.

Ошеломленная столь радикальным введением в научное ремесло, а еще больше – молниеносным исчезновением первой стипендии (за воду расплачиваться пришлось самой – оказывается, Руководителю отложена была целая упаковка), я брела сумрачным арочным коридором. Очнувшись, обнаружила себя глубоко в подвальных недрах Красного корпуса, где размещались раздевалки. Стала выбираться наверх и наткнулась на… объявление о найме гардеробщицы. Вздохнув, я поплелась оформляться…

Пим

Вкусно поесть любят все. Приготовить аппетитную еду быстро и без особых затрат мечтают многие. Добиться при этом, чтобы блюдо было правильным в плане баланса витаминов, углеводов и белков, стремятся поклонники здорового образа жизни. Изготовить питательную и, одновременно, легкую еду удается единицам, способным на кулинарное творчество. Действительно, используя калорийные ингредиенты, невозможно получить диетическое блюдо, выбросив ползарплаты на продукты для семейного обеда – рекламировать экономные рецепты, а простояв полдня у плиты – иметь время на отдых и фитнес.

Так раздумывала я, ожесточенно кроша на кухне хрустящую капусту. Столкнувшись в жизни с глобальной нехваткой времени и денег, а также пожив в общежитиях и на съёмных квартирах, не балующих ассортиментом кухонной утвари, я изобрела собственный метод приготовления пищи, без сложных композиций, без посудных наборов, без длительной варки-жарки. Я нахожу в этом огромный плюс – насколько меньше грязной посуды приходится мыть!

В ходу у меня одна кастрюля и одна сковорода. А также мясорубка и терка, кухонный нож и набор разделочных досок. Используя эти нехитрые приспособления, я сооружаю несколько простеньких, но вкусных блюд. И никаких соусов, подлив и зажарок. На них у меня осталась аллергия со времен советского общепита. До сих пор крутится перед глазами тарелка с застывшим картофельным пюре в коричневой глазури гуляша. И никакой экзотики! Традиционный набор продуктов нашей климатической зоны. И для желудка привычней, и для кошелька посильно. Максимум полчаса на подготовительные работы и столько же – на последовательную закладку продуктов и термическую обработку. Просто и быстро. Желательно при этом параллельно заниматься домашними делами, для которых жалко выделять специальное время. Например, гладить постельное белье, пришивать пуговицы, поливать цветы, писать электронные письма или общаться по телефону. Дальше каждый волен подставлять свое.

Сегодня никаких гостей не предвиделось, тем не менее я готовила одно из своих любимых блюд – капустный салат, которым я разнообразила будничные бутерброды с кофе. Салат не угрожает фигуре, полезен и, главное, вкусен. Его составляющая корзинка совсем недорогая. Рецепт родился из скрещивания путем проб и ошибок различных композиций. Я исключила все калорийные и дорогие сочетания и заменила их доступными и диетическими. Основой для моего салата служит капуста. Белокочанная пекинская, синяя – без разницы. Главное, чтобы сочная была. Добавляю крупно порубленные яйца – сочетание ярко желтого и зеленого приятно радует глаз. Сверху вываливаю всю зелень, какая есть в холодильнике – лук, укроп, руккола и так далее, хотя у меня другого не бывает. Беру консервированную кукурузу (вот единственное дорогостоящее вкрапление), сок выпиваю, кукурузу отправляю в салатник. Могу добавить крабовых палочек, чтобы не такой простячкой салат выглядел. Много вреда от одного раза не будет. Огурцы не добавляю, они быстро раскисают, поэтому приходится все съедать за раз. Заправляет салат каждый едок по вкусу, кто майонезом, кто йогуртом, кто сметаной с горчицей. Можно просто растительным маслом. Все сочетается! Такой салат я готовлю тазиками и храню в кастрюле в сухом виде целую неделю.

Покончив с капустой, присела на балконе передохнуть и снова размыслить о судьбе своей горькой. Настроение после вчерашнего решения было никудышное. Я все никак не могла понять, правильно я поступила или нет, проигнорировав Милкины советы. С одной стороны, да – потому что мне действительно не хотелось больше никакой романтики и бездумных флиртов. Зачем? Только время зря тратить. А с другой, – вряд ли вот так, с помощью пустой переписки можно разглядеть внутренность человека для серьезных отношений. Может, все-таки покопаться в своем прошлом и поискать кого-то, на кого раньше не обращала внимание, мимо кого прошла?

И тут, как по заказу, нагрянул с дружескими визитами Олег Пимоненко – мой верный друг со студенческой скамьи. Во время учебы Пим (так его все звали) с внешностью Гриши «шесть на девять» и провинциальным статусом, как ни странно, пользовался большой популярностью у первых красавиц и умниц курса. На младших курсах он бегал для них за свежими бубликами, на старших – за сигаретами. Завзятые донжуаны с завистью глядели, как после занятий Пим выпархивал из Красного корпуса, окруженный гомонящим девичьим цветником. Я долго не могла понять почему девчонки предпочитают несуразного Пима стройным ребятам, отслужившим армию, или мальчикам из числа «золотой молодежи», которые тоже водились на нашем престижном факультете. Я, лично, без оглядки бы за ними побежала, если бы они удостоили меня своим вниманием. Но, увы, я не входила в круг их интересов.

У меня с Пимом сложились ровно-приятельские отношения. По вечерам он наведывался в мою комнату на правах земляка – чайку попить со знаменитым абрикосовым вареньем моей мамы, обсудить дела сердечные, как с человеком нейтральным. Я не возражала, тем более что к чаю он неизменно приносил сочники или сырные палочки – и то, и другое я обожала. Частенько мы вместе ездили на побывку к родителям, и те поездки в поезде, который к концу обучения я люто возненавидела за грязь, шум и вечно включенный свет в вагоне, проходили без обычного раздражения.

Я решила прояснить ситуацию и обратилась к Нателлке, чей авторитет был для меня непререкаемым.

– Наталѝ, скажи, только честно, что ты думаешь о Пиме как о мужчине?

Та лишь презрительно фыркнула в ответ:

– Нашла, о ком мечтать! Да зачем он тебе нужен! Ни уму, ни сердцу. Впрочем, вы оба – два сапога пара. Провинциалы, пробивающиеся наверх. Тебе нужно искать простенького, но с углом и, желательно, без выводка родственников. Будешь за ним числиться и, не спеша, в люди выбиваться. У тебя хватка есть, хоть и замедленная. Может получиться. Так что на дрейфь, в девках не останешься.

Я выслушала дружеский совет, а про себя подумала: «Наверное, и правда, я смогу найти кого-нибудь поинтереснее».

Но прояснить ситуацию с Пимом все же было необходимо. И тогда я стала методично опрашивать остальных подруг.

– Он надежный, – непререкаемо заявила Мария, моя соседка по комнате, правильна во всех отношениях девушка. – Он мне вещи с вокзала всегда тащит, когда из дома возвращаюсь. И очередь в столовку займет. И вечером проводит, если по темноте нужно идти. А ты зачем спрашиваешь? – Она подняла очки на лоб и с прищуром, внимательно посмотрела на меня.

– Да так, готовлюсь к новогоднему «капустнику», составляю рейтинг наших парней, – почему-то соврала я. Не рассказывать же ей, что я нахожусь в мучительных раздумьях о своей судьбе. Маша – барышня целеустремленная. Как присмотрела себе жениха на первом курсе, так и готовится к замужеству все эти годы. Не то, что я.

– Ой, Олежка? Он – моя подружка, – защебетала, распахнув огромные глаза, Юлька, самая красивая девочка на курсе, вылитая Лида из «Приключений Шурика». – Я ему про всех своих ухажеров рассказываю. Он советы дает, как от них отбиваться. И бублики приносит на последнюю пару, когда желудок жгутом скручивается от голода. И конспект всегда нужный достанет. Я, ты знаешь, не особо в лекции вникаю, мне так скучно на них.

Ситуация стала более-менее проясняться. Значит, в красивых и богатых влюбляются, а с надежными и добрыми – дружат. Хорошо, а замуж за кого выходят? Красивые могут не позвать, а в добрых как влюбиться? Вот такие тревожные мысли заполняли мою голову в те годы, а сердце не подавало ни одного знака.

К окончанию универа все мои соседки по комнате уже выскочили замуж за курсантов и готовились отбыть в дальние гарнизоны. Одна я судорожно металась по Городу в поисках местечка, где можно было зацепиться после окончания универа. И вот в один из душных весенних вечеров, когда не откроешь окно из-за тополиного дождя, Пим зашел, как обычно, на вечерний чаек. Критически оглядев казенные хоромы, заставленные набитыми коробками и сумками, он уставился на меня коричневыми глазами:

– Эхе-хе-хе! Да, Воинова, разлетелись-то твои товарки гнездышки вить. Одна ты кукуешь на пепелище. И что ты себе думаешь, неприспособленная ты наша? – прокряхтел он.

Я несколько растерялась от неожиданных обвинений, но тут же ринулась в ответную атаку:

– Да и ты, насколько мне известно, не особо продвинулся на личном фронте. Тоже сам-один бедуешь.

– Так я о том и толкую, темень. Не пора ли и нам соорудить скворечник на двоих? Все ж веселее мыкаться будет.

Потрясенная этим невероятным предложением, я молча смотрела на Пима. Конечно, в глубине души я давно мечтала, что в один прекрасный момент явится принц на белом коне и, взяв меня за руку, поведет к венцу. Но чтобы принц явился в обличье будничного Пима и сделал предложение, обругивая меня последними словами, этого я никак не ожидала.

В голове тут же нарисовалась чудная картинка нашей совместной жизни. Вот мы вместе завтракаем на кухне, вот возвращаемся из садика, куда отводили нашего ребенка, вот укладываемся спать в одну кровать. И ничего не представилось! Ни кухня, ни ребенок, ни кровать, ни, тем более что-то в этой кровати. Так и смотрели мы молча друг на друга. Я – пунцовая от смущения, в красных спортивных штанах и тельняшке, с завивкой на голове и веснушками на лице, и Пим – нос уточкой, очки с толстыми линзами, кожаная ленточка под черными волосами, стройотрядовские штаны и вьетнамки. Постояли, подумали каждый о своем.

– Ну и глупая ты барышня, Воинова! Ничего в жизни не понимаешь, – вздохнул Пим, зашаркал вьетнамками к двери и на какое-то время пропал из моей жизни.

Первое время я сильно переживала. И не столько из-за отказа, столько из-за потери верного друга. Все грызла себя – правильно поступила или нет.

А Пим, как выяснилось, мучился не сильно и сконцентрировался на новом объекте. В чем и преуспел. Через месяц после выпуска он женился на дочери замдекана – красавице с русой косой и свободным английским. Как потом объясняла свой выбор изумленным подружкам новоиспеченная мадам Пимоненко, Олег пленил ее своим мужским обаянием. Такие вот дела. А я ничего не почувствовала! Вот так и вышло, что после окончания учебы я поплелась в свою хуторскую школу, а Пим – в четырехкомнатную квартиру на склоне Днепра к тестю-профессору…

***

…Пим притащил семейное мороженое и поучаствовал в процессе приготовления салата – вскрыл банку кукурузы и очистил яйца от скорлупы.

– Должен отметить безукоризненную линию нарезки капусты, – отпустил Пим сухой, и от этого еще более весомый, комплимент. Я покраснела от удовольствия, как первоклассница на линейке.

А старый друг продолжал добивать меня прицельными репликами, как лузу – биллиардными шарами.

– Вижу-вижу, Воинова, наконец-то ты за ум взялась.

– Это ты про что? – невинно осведомилась я. – Про то, что в халате тебя встретила, а не в штанах спортивных?

– И про это тоже. Знаешь ведь мой консервативный взгляд на женщин. Юбка, платок и длинные волосы – вот ее наилучшие украшения. – Пим невозмутимо раскладывал по тарелкам порции салата.

– Ах так, – задохнулась я от возмущения. – Ты на себя посмотри! Тоже мне, образец мужской моды и элегантности. Тебе значит можно в секондах одеваться и бороду по пояс отращивать или хвостик завязывать, а женщинам твоим нужно по струнке ходить?

– Я знаю, что не представляю образец из глянцевого журнала, – спокойно отпарировал Пим. Правда, перед ответом, он снял и протер свои бифокальные очечки. Ага, всё-таки зацепила я его.

– Я беру другими плюсами: я очень дешево обхожусь, поскольку крайне умерен в еде и экономен в тратах. Также я могу в доме все делать своими руками. Кроме того, я окружаю свою избранницу такой заботой, что все мои недостатки превращаются в огромнейшие плюсы.

– А меня зачем заботой окружаешь? Я ведь не твой идеал! И замуж не собираюсь! Признавайся! – Сегодня я была в подходящем настроении, чтобы выяснить всю правду о логике мужских поступков.

– Ладно, не набивайся на комплименты, не дождешься. – Пим быстренько свернул с опасной темы. – Просто, мы с тобой кое в чем сильно похожи. Подробности и так известны. Мечи лучше на стол, поешь – может, подобреешь.

После ужина общение пошло веселее. Пересмотрели студенческий альбом с фотографиями, похохотали над смешными историями из прошлого и договорились как-то прошвырнуться по кафешкам нашей молодости – поностальгировать.

Проводив Пима, я полила цветочки на балконе, попутно полюбовавшись на застывшее скопище железнодорожных составов на путях напротив дома. Крайне урбанистическое зрелище, скажу вам. Позвонила маме, узнала, что у Макса все в порядке, он, по-прежнему, толстый и деятельный. Стрелка настроения резко скакнула вверх. Чтобы окончательно закрепить мажор в душе, включила «Европу плюс». Как раз перепевали Элтона Джона. В ночной тиши чарующие мужские голоса убеждали меня в том, что у каждого есть свои «трудные» слова, которые по разным причинам тяжело произносить.

В такой расслабляющей обстановке и мысли стали приходить всякие ненужные. О том, например, что может ну их всех, мужиков. И правда, так хорошо самой заниматься любимыми делами, ни на кого не отвлекаясь. Не считая Пима, конечно. Но ведь он свой, надежный и понятный. А на чужих людей уже как-то не хватает душевных сил и времени. Тем более, и меня все используют, каждый на свой лад.

Подруги

…Через несколько дней после отправки героически-отчаянного письма снова заявилась Милка. На мой самовольный поступок, она, на удивление, отреагировала вяло.

– Прав твой Тим, Сим или как-там его, дуреха ты еще та. Ну что ж, хочешь идти своей тропинкой, не слушая опытных людей, делай, как знаешь. Только потом не рыдай и не ищи виноватых. Я тебя предупредила. Больше помогать не буду. А вообще, если хочешь знать, все мужчины сволочи. Собирайся, необходимо по этому поводу грандиозно напиться.

Я не стала отговаривать подругу, зная, что это бесполезное занятие. Видать, мужчины достали ее не меньше, чем меня – отсутствие оных. Честно признаюсь, для меня алкоголь – не самый любимый напиток. От вина у меня начинала жутко болеть голова, от водки страшно мутило, а коньяк нагонял сон. В результате я остановилась на пиве – не больше одного бокала. Такую дозу мой организм еще выдерживал. Но, к сожалению, Милка пива не выносила в принципе.

Повеселились мы на славу. Начали в приличном суши-баре, с шампанского и роллов. Я по наивности решила, что этим все и завершится, но Милка только вошла во вкус и предложила переместиться в одно чудное местечко. Мы прошли пару кварталов и … Ба! Да это же он, гастроном моей молодости, кофейный бог студенческой поры, а затем обитель наших романтических прогулок с Кириллом. Да, и ты, дружок, тяжело переживаешь время перемен. Унылое зрелище представлял нынче бывший центр столичной тусовки. Где чудесная итальянская кофе-машина? Вместо нее – чайник и банка растворимого кофе. Где веселые студенты и молодые ученые? В полумраке теснились потрепанные личности с тусклым взором. Только высокие столы остались прежние, но тоже изрядно затертые и расшатанные. Я начала расстраиваться от грустной картины, а Милка, наоборот, оживилась. Фокус был в том, что кофе теперь подавали с коньяком! В одинаковых пластиковых стаканчиках, одинакового цвета. Очень удобно. Видя мое смущение, подруга разъяснила, что по соседству с нами выпивает все та же богема моей молодости, только побитая временем. Пришлось и мне смириться с таким падением нравов. Сколько раз мы меняли пустые стаканчики на полные, я не запомнила. Запомнила только счет, который полностью развеял мои мечты о новых сапогах.

Крепко обнявшись, не так от большой любви, больше для поддержания равновесия, вышагивали мы по ночному бульвару и горланили, жутко фальшивя: «Тополиный пух, жа-ра, и-юль – ночи такие звёздные-е-е-е». Присели на лавочку. Милка достала из сумки маленькую бутылку коньяка и пару пластиковых стаканчиков. И когда она умудрилась купить это великолепие? Наверное, когда я выходила покурить.

– Не-е-е-т! – завопила я. – Только не это! В меня не влезет больше ни капли! Я не могу! И не хочу больше пить! Пей сама!

– Терпи казак, атаманом будешь, – бормотала Милка, аккуратно разливая напиток по стаканам. Чувствуя себя на грани провала, я взяла наполненный стакан и стала слушать Милкину сердечную драму.

– Ты представляешь, – заплетающимся голосом бормотала она, – Сержик, гад, подал на развод. Была у него девка в том селе, а теперь уже и ребенка ждет. Вот сволочь. – При этом непонятно было, кого из этой парочки Милка обозвала столь нелестным словом. Скорее всего, обоих.

– И имущество собрался делить. Урод. Вот ему имущество. – Милка скрутила интернациональный жест из среднего пальца. – Дом мой, машина от первого мужа осталась. Даже на работу его я устроила. Так бы и шоферил в маршрутках, если бы я не подсуетилась и не пристроила его завхозом в банк.

О Милкиных обширных связях знали все. Будучи кадровиком не по профессии, а по призванию, она умела завоевывать расположение различных людей, всегда готова была помочь сама, ни с кем не теряла контактов и имела знакомых в самых невероятных сферах: от актеров до депутатов, от спортсменов до банкиров. Так что не удивительно, что своего второго мужа она пристроила на непыльную работенку.

– Понятно, твой Сергей ребенка общего хотел, а ты, наверное, возражала, – выложила я, как всегда, правду-матку, отпущенную на свободу алкогольными ветрами.

– Да не говорил он мне ничего про ребенка, – заголосила Милка. – Он с моим Пашкой подружился, я думала, ему и не нужно никого больше. Ладно, что теперь об этом говорить. Дело сделано. Пусть катится на все четыре стороны со своим рюкзаком. С чем прибился, с тем пусть и уматывает.

– А тот, второй, что друг сердечный, с которым ты по вечерам уединялась? – Я осторожно пыталась прояснить ситуацию до конца.

– Сволочь он, а не друг, – хмуро сообщила та, отхлебывая коньяк. – Он кредит на жилье через меня выбивал. Как получил свое, так и отвалил. Все гады-ы-ы-ы! Всех ненавижу-у-у-у! – завыла Милка, а потом бурно зарыдала.

Вечер, так весело начинавшийся, грозил перерасти в нешуточную проблему. Я аккуратно подхватила покачнувшуюся Милку и быстро потащила по бульвару. Не хватало еще, чтобы нас забрали в милицию.

– Мил, а Мил, давай я тебе вызову такси?

– Р-р-рискни-и! – одобрила мой порыв Милка.

– А какой адрес назвать?

– Смотря, к-куда поедем.

– Мил, я хочу, чтобы ты поехала к себе домой, а я пойду к себе.

– Т-тогда м-мой.

– А какой твой адрес?

– Не скажу, – Милка отрицательно замотала головой и чуть не свалилась. Я еле успела ее подхватить.

– Мила, не упрямься. Послушай, ты можешь вспомнить свой домашний адрес?

– Л-л-лег-ко! – гордо заявила вышедшая из-под контроля подруга.

– Ну так назови. Улица такая-то, дом такой-то, – из последних сил упрашивала я.

– А тебе зачем мой адрес? – Милка как-то недобро на меня посмотрела. – К Сержику клинья подбиваешь?

– Чтобы таксисту сказать, куда ехать, бестолочь, – заорала я на весь Город.

– Как куда! Домой! Я больше никуда не хочу. А куда ты меня собираешься отправить? – перепугалась нетрезвая подруга.

Промаявшись еще пару минут с заупрямившейся насмерть Милкой, я решила, что проще и безопасней оттащить ее к себе домой. Но, видимо, звезды в ту ночь явно были расположены не к нам. Уже возле самого дома Милка снова заартачилась.

– Все, не дойду. В туалет хочу, умираю.

– Ну присядь где-нибудь в кустиках или потерпи, недалеко ведь, – уговаривала я Милку.

– Не-а, что я тебе – бомжиха какая, в кустиках нужду справлять, – гордо выпрямилась та. – Вон, кафешка светится, давай зайдем, выпьем чего—то и в сортир заодно сходим.

Утомившись от бесполезных пререканий, я была согласна на все. Ну или почти на все.

– Но больше никакого спиртного, – предупредила я. – Только кофе или терпи до дома.

– Ладно, – обреченно смирилась Милка. – Дома у тебя допьем.

Обнявшись для поддержания равновесия и раскачиваясь как матросы на палубе, мы втиснулись в узкую дверь и ввалились в маленький зал, окутанный полумраком. Посетителей практически не было, тем не менее в дальнем углу извивалась парочка, изображающая «живую» музыку. Он что есть мочи колотил по клавишам синтезатора, она голосила что-то очень громкое в микрофон.

– И здесь говно всякое, твою мать, не дадут вечер в тишине провести. – Милку явно развезло, нужно было срочно делать наши дела и сваливать домой.

Меня тоже порядком мутило, в желудке переливался коктейль из всего выпитого за вечер, голову сдавило обручем. Пока подруга отсутствовала, я заказала две чашки двойного «эспрессо» в надежде немного прийти в себя.

Приплелась Милка. Мы выпили свой кофе. Пара в закутке продолжала надрывно вопить. Милка морщилась и поливала их последними словами. Я попросила счет. Сумма в чеке меня неприятно поразила. Милка, увидев мое выражение, выхватила бумажку.

– Так, а это что еще за фигня? Десять процентов за обслуживание и еще десять за живую музыку? Они что, офонарели совсем? За эту хрень еще и платить нужно? Я им сейчас покажу, кто в доме хозяин. – Милка разошлась не на шутку. Я вдруг почувствовала, что ситуация стремительно выходит из-под контроля и необходимо выбираться отсюда как можно быстрее. Я дергала подругу за руку и пыталась забрать чек. Но куда там!

Разъярённая Милка фурией помчалась к стойке, потрясая служебным удостоверением и крича на весь зал, что не собирается платить за то, что она не заказывала. Барышня за стойкой, видно привыкшая ко всяким клиентам, невозмутимо наблюдала за Милкиными манипуляциями, а затем вдруг протянула руку и ловко выхватила бордовую книжечку.

Все замерли. Через пару секунд Милка опомнилась и кинулась к нашему столику. Выхватив из сумки свой телефон, она стала тыкать пальцем в кнопки.

– Что ты делаешь, угомонись, – урезонивала я подругу.

– Я милицию вызываю, пусть они с этими гадами разберутся, – бормотала та.

Я поднялась из-за столика. Затошнило еще больше.

– Ты куда? – вдруг жалобно спросила Милка. – Не уходи, не бросай меня, пожалуйста.

– Туда же, куда и ты, – буркнула я зло.

Конечно, я могла спокойно уйти, оставив разбушевавшуюся подругу отвечать за свои действия. Но я осталась. Не знаю, почему. Через пару минут в кафе зашел патруль, вызванный барменшей, и нас забрали в милицию за нарушение общественного порядка.

О следующих нескольких часах, проведенных в участке, мне не хочется вспоминать до сих пор. В двух словах скажу, что на нас составили протокол об административном правонарушении, пытались повезти в лабораторию для проведения теста на содержание алкоголя, но мы отказались. Ближе к утру приехал Милкин муж и вызволил нас из темницы. Ни слова не говоря, он зашвырнул ничего не соображавшую Милку в машину и уехал. Я посидела пару минут на лавочке, приходя в себя, и поплелась в сереющей дымке домой…

…Проснулась от разрывающей мозг телефонной трели. Меня изрядно трусило, и голову дергало от приступов боли. Звонила Милка. Как ни в чем не бывало, она сообщила, что Сергей утром приезжал в участок и забрал протокол в обмен на двести долларов.

– Так что, с тебя дорогая, сто баксов. Серый вечером заедет, заберет. Ну все, пока, пойду спать, форму восстанавливать, – и тут же отключилась.

А я, нарушив свое же правило не курить в квартире, закурила «Труссарди» и попыталась переварить услышанное. Ладно, Милкино вероломное поведение оставим на ее совести. Человека не переделаешь. Если уж я выбрала такую циничную особь себе в приятельницы, нужно терпеть. Беспокоило другое. Нужно было срочно достать деньги. А их не было. Все образовывавшиеся излишки я отвозила родителям на содержание Макса. На себя оставляла минимум, которого хватало на диетическое питание и стоковые вещи. Все. Да, конечно, имелся еще «неприкосновенный запас», собираемый на новую квартиру. Но его, по совету искушенного в таких делах Пима, я хранила в банке на депозите, периодически добавляя к нему крошечные суммы. Сегодня выходной, банк закрыт. Да и не собираюсь я ради такой ерунды урезать свою мечту. Нет уж, лучше займу, а потом отдам. Когда потом? Зарплаты-то в ближайшее время не предвидится. Ничего, скоро пособие начнут платить, с него и отдам. Хорошо, решили. Идем дальше. У кого занять? Друзей, кроме Милки, и нет особо. А у нее не займешь по понятным причинам. Хотя могла она, чего греха таить, отдать за меня эту проклятую взятку. Могла – не могла, это мы уже прошли. Раз не отдала, значит так и будет. Ну что ж, как ни крути, остается кто? Пим, конечно. Что тут думать. Ясно же было с самого начала. Просто не хотелось попадать от него в зависимость. Так мы на равных. Он куснул, я огрызнулась, и снова мы друзья. А если обращусь за материальной помощью, как потом буду отбиваться? Совесть не позволит. А вот очень даже и позволит. Потому что я ему не навязывалась. Он сам решил присутствовать в моей жизни. Вот пусть теперь и отдувается!

– Слушаю, – проскрипел знакомый голос.