Читать онлайн Вооруженные силы на Юге России бесплатно

Добровольческая армия к началу 1919 года имела в своем составе: 5 дивизий пехоты (из них две в периоде формирования), 4 пластунские бригады, 6 конных дивизий, 2 отдельные конные бригады, армейскую группу артиллерии, запасные, технические части и гарнизоны городов. Численность армии простиралась до 40 тысяч штыков и сабель, при 193 орудиях, 621 пулемете, 8 бронеавтомобилях, 7 бронепоездах и 29 самолетах.

Главная масса войск сведена была в пять корпусов: I³, II⁴ и III⁵ армейские, Крымско-Азовский⁶ и I конный⁷ (в феврале переименован в I Кубанский; генералы Казанович⁸, Май-Маевский⁹, Ляхов¹⁰, Боровский¹¹ и барон Врангель¹²), позднее, в феврале, был сформирован и II Кубанский корпус¹³ генерала Улагая¹⁴. В состав I и II корпусов в феврале вошли переданные Донским атаманом части бывших Астраханской¹⁵ и Южной армий¹⁶, на которые возлагалось столько надежд немцефильскими кругами и которые были тогда уже, к сожалению, в стадии полного развала.

В начале декабря 1918 года Добровольческая действующая армия располагалась в четырех главных группах (кроме гарнизонов городов, запасных, учебных и формирующихся частей, составлявших в общем еще 13–14 тысяч):

1. Кавказская группа (I, III, I конный, позднее II конный корпуса с приданными частями) силами в 25 000 и 75 орудий располагалась между Манычем и Кавказскими предгорьями у Минеральных Вод. Она имела общей задачей окончательное освобождение Северного Кавказа до Кавказского хребта, овладение западным берегом Каспийского моря и низовьев Волги, что давало возможность войти в связь с англичанами у Энзели и с уральцами у Гурьева и отрезать советскую Россию от бакинской и грозненской нефти.

2. Донецкий отряд (генерала Май-Маевского) силою в 2½ – 3½ тысячи и 13 орудий в районе Юзовки прикрывал Донецкий каменноугольный район и Ростовское направление.

3. Крымский отряд генерала барона Боде (потом Боровского), первоначально только 1½ – 2 тысячи и 5 – 10 орудий, прикрывал Перекоп и Крым, базы и стоянки Черноморского флота; он должен был служить кадром для формирования на месте Крымского корпуса.

4. Туапсинский отряд генерала Черепова¹⁷ (2-я дивизия¹⁸ с приданными частями) силою в 3000 и 4 орудия имел задачей прикрывать нашу главную базу Новороссийск со стороны Грузии.

Таким образом, всех действующих сил мы имели 32–34 тысячи и около 100 орудий, из которых на главном театре сосредоточено было 76 %.

Против нас противник располагал следующими силами:

1. На Северо-Кавказском театре XI и XII (формирующаяся) советские армии, насчитывавшие до 72 тысяч и около 100 орудий.

2. На Ростовском и Крымском направлениях в течение декабря действовали объединенные шайки «батьки» Махно силою в 5–6 тысяч и в низовьях Днепра 2–3 тысячи передавшегося на сторону Советов петлюровского атамана Григорьева. Кроме того, вся северная Таврия была наводнена неорганизованными, «аполитичными» шайками, занимавшимися грабежом и разбоями. Только с конца декабря, после овладения Харьковом, большевики направили через Лозовую на юго-восток, против Май-Маевского, и на юг, в направлении Александровска, первые регулярные дивизии из группы Кожевникова.

3. На Сочинском направлении стояло, эшелонируясь от Аазаревки до Сухуми, 3–4 тысячи грузинских войск под началом генерала Кониева.

Всего, следовательно, на фронтах Добровольческой армии в соприкосновении с нами советских войск было около 80 тысяч и грузин 3–4 тысячи.

Когда 26 декабря 1918 года состоялось объединение Добровольческой и Донской армий и театр войны расширился новыми обширными территориями, явилась необходимость выделения Добровольческой армии и создания при мне объединяющего штабного органа. Я принял звание «главнокомандующего вооруженными силами на Юге России», прежний армейский штаб стал штабом главнокомандующего, а для Добровольческой армии приступлено было к формированию нового штаба.

Предстоял весьма важный вопрос о назначении командующего Добровольческой армией. Я считал наиболее достойным кандидатом на этот пост по широте военного кругозора и по личной доблести участника Добровольческого движения с первых же шагов его генерала Романовского¹⁹. Однажды, после очередного доклада, я предложил ему на выбор армию или штаб главнокомандующего. Не скрыл, что его уход будет тяжел для меня: нет подходящего заместителя, придется назначить случайного человека, и я останусь в своей большой работе и в своих переживаниях одиноким. С другой стороны (перед глазами у нас был пример незабвенного Маркова²⁰), я не сомневался, что и Романовский, став в строй, выйдет из удушливой атмосферы политики, быстро приобретет признание войск, развернет свои боевые способности и покроет славой себя и армию. Иван Павлович думал день и на другое утро сказал, что останется со мной… Принес в жертву нашей дружбе свое будущее.

Непроницаемым покровом завешены от глаз наших пути Господни. Кто знает, как сложилась бы тогда судьба армии и Романовского… Вынесла ли бы его на гребень волны или похоронила в пучине… Мы знаем только одно: это решение стоило ему впоследствии жизни.

Обсудив вместе с начальником штаба вопрос о командующем, остановились на генерале бароне Врангеле. Он был моложе других корпусных командиров и только недавно вступил в ряды Добровольческой армии, это должно было вызвать обиды. Но в последних славных боях на Урупе, Кубани, под Ставрополем он проявил большую энергию, порыв и искусство маневра. Назначение барона Врангеля состоялось (на его место командиром I конного корпуса был назначен генерал Покровский²¹). Один из достойных корпусных командиров, первопоходник, генерал Казанович благодаря этому ушел в отставку (заменен черноморским военным губернатором генералом Кутеповым²²), другие поворчали, но подчинились. Начальником штаба армии стал генерал Юзефович²³.

Ввиду последующего развертывания Крымско-Азовского корпуса в армию, войска, подчиненные генералу Врангелю, получили наименование Кавказской Добровольческой армии. С 27 декабря по 10 января, чтобы дать закончить генералу Врангелю операцию I конного корпуса на путях от Петровского до линии Св. Крест – Минеральные Воды, армией временно командовал генерал Романовский.

1 января 1919 года я отдал приказ № 7: «Четырнадцать месяцев тяжкой борьбы. Четырнадцать месяцев высокого подвига Добровольческой армии. Начав борьбу одиноко тогда, когда рушилась государственность и все кругом, бессильное, безвольное, спряталось и опустило руки, горсть смелых людей бросила вызов разрушителям родной земли. С тех пор льется кровь, гибнут вожди и рядовые Добровольцы, усеяв своими могилами поля Ставрополя, Дона и Кубани.

Но сквозь ужасы войны, сквозь злобу и недоверие ничему не научившихся тайных врагов своих Армия принесла чистой и незапятнанной идею Единой Великодержавной России. Подвиги Армии безмерны. И я, деливший с нею долгие, тяжкие дни и горе и радость, горжусь тем, что стоял во главе ее.

Я не имею возможности теперь непосредственно руководить Добровольческой армией, но до конца дней моих она останется родной и близкой моему сердцу. Сердечно благодарю всех моих дорогих соратников, чьими беспримерными подвигами живет и крепнет надежда на спасение России».

Название «добровольческих» армии сохраняли уже только по традиции. Ибо к правильной мобилизации было приступлено в кубанских казачьих частях с весны, а в регулярных со 2 августа 1918 года. Три последовательных мобилизации этого года подняли на Северном Кавказе десять возрастных классов (призывных возрастов 1910–1920 годов), в Приазовском крае пока два (1917, 1918 и частью 1915, 1916 годов), в Крыму один (1918 года). Ввиду того что революция повсеместно разгромила органы учета, установить точно процент уклонившихся штаб мой не мог. По приблизительным его подсчетам, цифра эта для Северного Кавказа определялась в 20–30 %. Мобилизованные поступали в запасные части, где подвергались краткому обучению, или в силу самоуправства войсковых частей в большом числе непосредственно в их ряды. Число прошедших через армейский приемник в 1918 году определялось в 33 тысячи человек. К концу 1918 года был использован широко другой источник пополнения – пленные красноармейцы, уже многими тысячами начавшие поступать в армию обоими этими путями.

Весь этот новый элемент, вливавшийся в Добровольческие кадры, давал им и силу, и слабость. Увеличивались ряды, но тускнел облик и расслаивались монолитные ряды старого Добровольчества. Лихорадочно быстрый темп событий среди непрекращавшегося пожара общей Гражданской войны если и допускал поверхностное обучение, то исключал возможность воспитания. Масса мобилизованных во время пребывания в тылу, в мирной обстановке запасных батальонов, была совершенно пассивной и послушной. За вторую половину 1918 года из запасных батальонов дезертировало около 5 %. Но, выйдя на фронт, они попадали в крайне сложную психологически обстановку: сражаясь в рядах добровольцев, они имели против себя своих односельчан, отцов и братьев, взятых также по мобилизации Красной армией; боевое счастье менялось, их села переходили из рук в руки, меняя вместе с властью свое настроение. И дезертирство на фронте значительно увеличивалось. Тем не менее основные Добровольческие части умели переплавить весь разнородный элемент в горниле своих боевых традиций, и, по общему отзыву начальников, мобилизованные солдаты вне своих губерний в большинстве дрались доблестно.

Что касается кубанского казачества, оно несло тяготы значительно большие: выставляло десять возрастных классов в состав действующей армии и во время борьбы на территории Кубани почти поголовно становилось в ряды в качестве гарнизонов станиц и отдельных, партизанского типа, отрядов. Природные конники кубанцы неохотно шли в пластунские батальоны; пехота их была поэтому слаба и малочисленна, но конные дивизии по-прежнему составляли всю массу Добровольческой конницы, оказывая неоценимые услуги армии.

В отношении старых Добровольцев мы были связаны еще формально четырехмесячным «контрактом». Первый период для главной массы кончился в мае, второй в сентябре, третий кончался в декабре. Еще в августе я хотел покончить с этим пережитком первых дней Добровольчества, но начальники дали заключение, что психологически это преждевременно… Мне кажется, что и тогда уже они ошибались. 25 октября я отдал приказ № 64 о призыве в ряды всех офицеров до 40 лет, предоставив тем из них, кто освобождался из армии, или покинуть территорию ее в семидневный срок, или подвергнуться вновь обязательному уже призыву… А через полтора месяца состоялся приказ (7 декабря, № 246) об отмене четырехмесячных сроков службы, которая стала окончательно общеобязательной. К чести нашего Добровольческого офицерства надо сказать, что приказы эти не только не встретили какого-либо протеста, но даже не привлекли к себе в армии внимания, так твердо сложилось убеждение в необходимости и обязательности службы.

Итак, с конца 1918 года институт добровольчества окончательно уходил в область истории, и добровольческие армии Юга становятся народными, поскольку интеллектуальное преобладание казачьего и служилого офицерского элемента не наложило на них внешне классового отпечатка.

С января 1919 года в штабе учрежден был отдел, ведавший формированиями. Войска специальных родов оружия организовывались обыкновенно в тылу и уже готовыми поступали на фронт; так же было и с кубанскими полками, которые комплектовались территориально в своих округах. С формированием пехоты дело обстояло иначе: необыкновенно трудно было поставить материальную часть полков средствами нашего немощного армейского интендантства, и штаб мирился с формированиями на фронте, где заинтересованные непосредственно в своем усилении начальники находили возможность, с грехом пополам, обуть, одеть, вооружить и снарядить новые части.

Но бои кипели непрерывно, фронт, ввиду большого неравенства сил, всегда нуждался в подкреплениях, резервов в тылу не было, и новые части бросались в бой задолго до своей готовности. Противник не давал нам времени на организацию. У нас не было такой предохранительной завесы, которую для Украины представлял немецкий кордон, для Сибири фронт Народной армии²⁴, для Грузии Добровольческая армия. Добровольческие части формировались, вооружались, учились, воспитывались, таяли и вновь пополнялись под огнем, в непрестанных боях. Тем не менее, войсковые части, рожденные и воспитанные на фронте при такой обстановке, иногда за счет ослабления кадровых полков, являлись более боеспособными, чем тыловые формирования.

Другим крупным злом в организации армии было стихийное стремление к формированиям под лозунгом «возрождения исторических частей Российской армии». «Ячейки» старых полков, в особенности в кавалерии, возникали, обособлялись, стремились к отделению, обращая боевую единицу полк в мозаичный коллектив десятков старых полков, ослабляя ряды, единство и силу его. Такие формирования возникали и в тылу, существовали негласно по целым месяцам, добывая частные средства или пользуясь попустительством властей разных рангов, ослабляя фронт и превращая иной раз идейный лозунг «под родные штандарты» в прикрытие шкурничества.

На Севастопольском рейде ко времени прихода союзников находились остатки нашего Черноморского флота, уцелевшие после новороссийской катастрофы (потопление половины флота весною 1918 года). Среди них линейный корабль (дредноут) «Воля» (бывший «Император Александр III»), крейсер «Кагул», более десятка миноносцев, несколько подводных лодок, старые линейные корабли и много мелких судов вспомогательного назначения. Большинство боевых судов требовало капитального ремонта…

От общественности, так дружно отозвавшейся на нужды армии в 1916 году, мы, в этом отношении, помощи видели мало: военно-промышленный комитет, земгор, Красный Крест были разрушены и только начинали проявлять свою деятельность. И общество, и армия постепенно пришли к одинаковому заключению. Нет больше Мининых! И армия дралась в условиях тяжелых и роптала только тогда, когда враг одолевал и приходилось отступать.

Казна наша пустовала по-прежнему, и содержание добровольцев поэтому было положительно нищенским. Установленное еще в феврале 1918 года, оно составляло в месяц для солдат (мобилизованных) 30 рублей, для офицеров от прапорщика до главнокомандующего в пределах от 270 до 1000 рублей (кроме пайка, общего для всех рангов). Для того чтобы представить себе реальную ценность этих цифр, нужно принять во внимание, что прожиточный минимум для рабочего в ноябре 1918 года был определен советом екатеринодарских профессиональных союзов в 660–780 рублей. Дважды потом, в конце 1918-го и в конце 1919 годов, путем крайнего напряжения, шкала основного офицерского содержания подымалась, соответственно, на 450 – 3000 рублей и 700 – 5000 рублей, никогда не достигая соответствия с быстро растущей дороговизной жизни. Каждый раз, когда отдавался приказ об увеличении содержания (шкала основного содержания была одинакова в военном ведомстве и во всех правительственных учреждениях), на другой же день рынок отвечал таким повышением цен, которое поглощало все прибавки.

Одинокий офицер и солдат на фронте ели из общего котла и хоть плохо, но были одеты. Все же офицерские семьи и большая нефронтовая часть офицерства штабов и учреждений бедствовали. Рядом приказов устанавливались прибавки на семью и дороговизну, но все это были лишь паллиативы. Единственным радикальным средством помочь семьям и тем поднять моральное состояние их глав на фронте был бы переход на натуральное довольствие. Но то, что могла сделать советская власть большевистскими приемами социализации, продразверстки и повальных реквизиций, было для нас невозможно, тем более в областях автономных.

Только в мае 1919 года удалось провести пенсионное обеспечение чинов военного ведомства и семейств умерших и убитых офицеров и солдат. До этого выдавалось лишь ничтожное единовременное пособие в 1½ тысячи рублей… От союзников, вопреки установившемуся мнению, мы не получили ни копейки.

Богатая Кубань и владевший печатным станком Дон были в несколько лучших условиях. «По политическим соображениям», без сношения с главным командованием, они устанавливали содержание своих военнослужащих всегда по нормам выше наших, вызывая тем неудовольствие в добровольцах (к декабрю 1918 года высшие чины получали содержание в месяц: главнокомандующий 1000 рублей, Кубанский атаман 4000, члены Особого совещания 800 рублей, члены Кубанского правительства 2000 рублей, донцы получали больше кубанцев). Тем более что донцы и кубанцы были у себя дома, связанные с ним тысячью нитей кровно, морально, материально, хозяйственно. Российские же Добровольцы, покидая пределы советской досягаемости, в большинстве становились бездомными и нищими.

* * *

Ряды старых добровольцев редели от постоянных боев, от сыпного тифа, косившего нещадно. Каждый день росли новые могилы у безвестных станций и поселков Кавказа; каждый день под звуки похоронного марша на екатеринодарском кладбище опускали в могилу по нескольку гробов с телами павших воинов… Пал в бою командир 1-го артдивизиона, полковник Миончинский²⁵, известный всей армии своими искусством и доблестью… Умер от тифа начальник 1-й дивизии²⁶ генерал Станкевич²⁷, выдержавший во главе сборного отряда всю тяжесть борьбы на степном Манычском фронте, и много, много других.

В начале января мы похоронили умершего от заражения крови, вследствие раны, полученной под Ставрополем, генерала Дроздовского²⁸. Одного из основоположников армии, человека высокого патриотизма и твердого духом. Два месяца длилась борьба между жизнью и смертью. Навещая Дроздовского в лазарете, я видел, как томился он своим вынужденным покоем, как весь он уходил в интересы армии и своей дивизии и рвался к ней. Судьба не сулила ему повести опять в бой свои полки.

Для увековечения памяти почившего его именем назван был созданный им 2-й офицерский полк²⁹, впоследствии дивизия, развернутая из этого полка³⁰. Приказ, сообщавший армии о смерти генерала Дроздовского, заканчивался словами: «…Высокое бескорыстие, преданность идее, полное презрение к опасности по отношению к себе соединились в нем с сердечной заботой о подчиненных, жизнь которых всегда он ставил выше своей. Мир праху твоему, рыцарь без страха и упрека».

Состав Добровольческих армий становился все более пестрым. Ряд эвакуаций, вызванных петлюровскими и советскими успехами (Украина), и занятие нами новых территорий (Крым, Одесса, Терек) дали приток офицерских пополнений. Многие шли по убеждению, но еще больше по принуждению. Они вливались в коренные Добровольческие части или шли на формирование новых дивизий. Коренные части («цветные войска», как их называли острословы по пестроте красок и форменных отличий) ревниво относились к своему первородству и несколько пренебрежительно к последующим формированиям. Это было нескромно, но имело основания: редко какие новые части могли соперничать в доблести с ними. Это обстоятельство побудило меня развернуть впоследствии, к лету 1919 года, четыре именных полка (Корниловский³¹, Марковский³², Дроздовский, Алексеевский³³ с соответствующими артиллерийскими дивизионами) в трехполковые дивизии.

Вливание в части младшего офицерства других армий и нового призыва и их ассимиляция происходили быстро и безболезненно. Но со старшими чинами было гораздо труднее. Предубеждение против Украинской, Южной армий, озлобление против начальников, в первый период революции проявивших чрезмерный оппортунизм и искательство или только обвиненных в этих грехах по недоразумению, – все это заставляло меня осторожно относиться к назначениям, чтобы не вызвать крупных нарушений дисциплины. Трудно было винить офицерство, что оно не желало подчиниться храбрейшему генералу, который, командуя армией в 1917 году, бросил морально офицерство в тяжелые дни, ушел к буйной солдатчине и искал популярности демагогией… Или генералу, который некогда, не веря в Белое движение, отдал приказ о роспуске Добровольческого отряда, а впоследствии получил по недоразумению в командование тот же, выросший в крупную Добровольческую часть, отряд. Или генералу, безобиднейшему человеку, который имел слабость и несчастье на украинской службе подписать приказ, задевавший достоинство русского офицера. И т. д., и т. д.

Для приема старших чинов на службу была учреждена особая комиссия под председательством генерала Дорошевского³⁴, позднее Болотова³⁵. Эта комиссия, прозванная в обществе «генеральской чрезвычайной», выясняла curriculum vitae пореволюционного периода старших чинов и определяла возможность или невозможность приема на службу данного лица или необходимость следствия над ним. Процедура эта была обидной для генералитета, бюрократическая волокита озлобляла его, создавая легкую фронду. Но я не мог поступить иначе: ввиду тогдашнего настроения фронтового офицерства, эта очистительная жертва предохраняла от многих нравственных испытаний, некоторых от более серьезных последствий… Вообще же «старые» части весьма неохотно мирились с назначениями начальников со стороны, выдвигая своих молодых всегда высоко доблестных командиров, но часто малоопытных в руководстве боем и в хозяйстве и плохих воспитателей части. Тем не менее жизнь понемногу стирала острые грани, и на всех ступенях служебной иерархии появились лица самого разнообразного служебного прошлого…

Труднее обстоял вопрос с военными, состоявшими ранее на советской службе. К осени 1918 года жестокий период Гражданской войны «на истребление» был уже изжит. Самочинные расстрелы пленных красноармейцев были исключением и преследовались начальниками. Пленные многими тысячами поступали в ряды Добровольческой армии. Борьбу, и притом не всегда успешную, приходилось вести против варварского приема раздевания пленных. Наша пехота вскоре перестала грешить в этом отношении, заинтересованная постановкой пленных в строй. Казаки же долго не могли отрешиться от этого жестокого приема, отталкивающего от нас многих, желавших перейти на нашу сторону. Помню, какое тяжелое впечатление произвело на меня поле под Армавиром в холодный сентябрьский день, после урупских боев, все усеянное белыми фигурами (раздели до белья) пленных, взятых 1-й конной³⁶ и 1-й Кубанской³⁷ дивизиями…

В ноябре я отдал приказ, обращенный к офицерству, остававшемуся на службе у большевиков, осуждая их непротивление и заканчивая угрозой: «…Всех, кто не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждет проклятие народное и полевой суд Русской армии, суровый и беспощадный». Приказ был широко распространен по советской России нами и еще шире… советской властью, послужив темой для агитации против Добровольческой армии. Он произвел гнетущее впечатление на тех, кто, служа в рядах красных, был душою с нами. Отражая настроение Добровольчества, приказ не считался с тем, что самопожертвование, героизм есть удел лишь отдельных личностей, а не массы. Что мы идем не мстителями, а освободителями… Приказ был только угрозой для понуждения офицеров оставлять ряды Красной армии и не соответствовал фактическому положению вещей: той же Болотовской комиссии было указано мною не вменять в вину службу в войсках советской России, «если данное лицо не имело возможности вступить в противобольшевистские армии или если направляло свою деятельность во вред советской власти» (приказ 16 апреля 1919 года, № 693). Такой же осторожности в обвинении, такой же гуманности и забвения требовали все приказы Добровольческим войскам, распоряжения, беседы с ними.

В отношении генералов, дела которых доходили до главнокомандующего, цифровые данные дают следующую картину: за период с сентября 1918 года по март 1920-го суду было предано около 25 лиц. Суд присудил одного к смертной казни, четырех к аресту на гауптвахте и 10 оправдал. О трех-четырех справки не имею. По моей конфирмации смертной казни, каторжным работам и арестантским отделениям не был подвергнут никто из них. Наказание заменялось арестом на гауптвахте и, в важных случаях, разжалованием в рядовые, причем к декабрю 1919 года все разжалованные были восстановлены в чинах.

Судьба младшего офицерства разрешалась в инстанциях низших; я приведу здесь результат маленькой анкеты, рисующей и психологию, и практику разрешения этого вопроса самими войсками. Не будучи долго поддержаны другими, первые Добровольцы вместе с тяжкими испытаниями, выпавшими на их долю, впитывали в себя презрение и ненависть ко всем тем, кто не шел рука об руку с ними. В Кубанских походах поэтому, как явление постоянное, имели место расстрелы офицеров, служивших ранее в Красной армии… С развитием наступления к центру России изменились условия борьбы: обширность театра, рост наших сил, ослабление сопротивления противника, ослабление его жестокости в отношении Добровольцев, необходимость пополнять редеющие офицерские ряды изменили и отношение: расстрелы становятся редкими и распространяются лишь на офицеров-коммунистов.

Поступление в полки офицеров, ранее служивших в Красной армии, никакими собственными формальностями не сопровождалось. Офицеры, переходившие фронт, большею частью отправлялись в высшие штабы, для дачи показаний. Таких офицеров было не так много. Главное пополнение шло в больших городах. Часть офицеров являлась добровольно и сразу, а часть после объявленного призыва офицеров. Большинство и тех и других имели документы о том, что они в Красной армии не служили. Все они зачислялись в строй, преимущественно в офицерские роты, без всяких разбирательств, кроме тех редких случаев, когда о тех или иных поступали определенные сведения. Часть «запаздывающих» офицеров, главным образом высших чинов, проходили через особо учрежденные следственные комиссии (судные).

Отношение к офицерам, назначенным в офицерские роты, было довольно ровное. Многие из этих офицеров быстро выделялись из массы и назначались даже на командные должности, что в частях Дроздовской дивизии было явлением довольно частым. В Корниловской дивизии³⁸ пленные направлялись в запасные батальоны, где офицеры отделялись от солдат. Пробыв там несколько месяцев, эти офицеры назначались в строй также в офицерские роты. Иногда ввиду больших потерь процент пленных в строю доходил до 60. Большая часть из них (до 70 %) сражались хорошо. 10 % пользовались первыми же боями, чтобы перейти к большевикам, и 20 % составляли элемент, под разными предлогами уклоняющийся от боев. При формировании 2-го и 3-го Корниловских полков состав их комплектовался, главным образом, из пленных. Во 2-м полку был офицерский батальон в 700 штыков, который по своей доблести выделялся в боях и всегда составлял последний резерв командира полка. В частях Дроздовской дивизии пленные офицеры большею частью также миловались, частично подвергаясь худшей участи – расстрелу. Бывали случаи, что пленные офицеры перебегали обратно на сторону красных.

Что касается отношения к красному молодому офицерству, то есть к командирам из красных курсантов, то они знали, что ожидает их, и боялись попасться в плен, предпочитая ожесточенную борьбу до последнего патрона или самоубийство. Взятых в плен, нередко по просьбе самих же красноармейцев, расстреливали.

Этот больной вопрос возник и в Красной армии и был разрешен как раз в обратном направлении. Для агитации среди белых Бронштейн составил лично и выпустил воззвание: «…Милосердие по отношению к врагу, который повержен и просит пощады. Именем высшей военной власти в Советской республике заявляю: каждый офицер, который в одиночку или во главе своей части добровольно придет к нам, будет освобожден от наказания. Если он делом докажет, что готов честно служить народу на гражданском или военном поприще, он найдет место в наших рядах…»

Для Красной армии приказ Бронштейна звучал уже иначе: «…Под страхом строжайшего наказания запрещаю расстрелы пленных рядовых казаков и неприятельских солдат. Близок час, когда трудовое казачество, расправившись со своими антиреволюционными офицерами, объединится под знаменем советской власти…» (24 ноября 1918 года, № 64).

Мы грозили, но были гуманнее. Они звали, но были жестоки. Советская пропаганда имела успех не одинаковый: во время наших боевых удач никакого; во время перелома боевого счастья ей поддавались казаки и Добровольческие солдаты, но офицерская среда почти вся оставалась совершенно недоступной советскому влиянию.

Добровольческая власть в Одессе

Ближайшие две-три недели после занятия Одессы налаживалась еще только связь ее с Екатеринодаром, и генерал Гришин-Алмазов³⁹ правил почти независимо от Особого совещания, находясь под влиянием Шульгина⁴⁰. Для гражданского управления он создал «правительственный аппарат» во главе с Пильцем⁴¹ (он же управляющий внутренними делами), в составе восьми отделов, в том числе юстиции, путей сообщения (одна железнодорожная станция), финансов и т. д. Под предлогом затруднительности сношений с Екатеринодаром, что было отчасти справедливо, одесская власть стремилась упрочить maximum своей самостоятельности, в то время как Екатеринодар проводил идею ведомственного подчинения органам Особого совещания. На этой почве начались недоразумения. Несогласованность планов продовольственного, топливного, товарообмена, морских перевозок и т. д. особенно тяжело отражалась на положении осажденного города, жившего исключительно подвозом. В этом деле в равной мере были виноваты одесский сепаратизм, екатеринодарский централизм и личные эгоистические устремления многих торговопромышленников, пароходовладельцев и стоявшего за ними финансового мира. Но больше всего, конечно, блокада петлюровцами города.

Окончилось все неожиданно и трагично. 20 марта генерал д’Анзельм, вызвав Шварца, объявил ему, что «им получен приказ Антанты об эвакуации Одессы совместно со всеми союзными войсками». На подготовку эвакуации дано было 48 часов. Неофициально из французского штаба распространилась по городу версия о связи этого распоряжения с падением якобы кабинета Клемансо и приходом к власти социалистов…

Известие об эвакуации произвело в городе неописуемую панику. Если вообще положение на фронте, где против четырех сильных дивизий наступало не свыше 6–8 тысяч (в Одессу вступило не более 2 тысяч большевиков) ничтожных в боевом и моральном отношении банд, не давало никаких поводов к эвакуации, то 2-дневный срок ее являлся совершенно необъяснимым и невыполнимым. Это была уже не эвакуация, а бегство, обрекавшее десятки тысяч людей и вызывавшее невольно в их сознании мысль о предательстве.

Все расчеты тоннажа были фиктивными. Французы захватили большинство судов для своих надобностей, и спастись могли поэтому главным образом лица, связанные со штабом Шварца⁴² и правительством, а также богатая буржуазия. Судовые команды бастовали. Началась вакханалия грабежа и взяточничества. Брошены были огромные военные запасы союзников и русские, оставлены все ценности в учреждениях государственного банка и казначейств, кроме иностранной валюты.

Среди разнородных чувств и восприятий, волновавших в эти дни население Одессы, было одно общее и яркое – это ненависть к французам. Оно охватывало одинаково и тех счастливцев, которых уносили суда, и тех, что длинными вереницами, пешком, на пролетках и подводах тянулись к румынской границе; оно прорывалось наружу среди несчастных людей, запрудивших со своим скарбом одесские пристани и не нашедших места на судах, и в толпе, венчавшей одесские обрывы, провожавшей гиканьем и свистом уезжавших…

О бригаде⁴³ генерала Тимановского⁴⁴ забыли…

Пособие в виде шестимесячного содержания, назначенное Шварцем всем военным и гражданским чинам, Добровольцам не выдали. Семьи их оставались без всяких средств, на произвол судьбы в Одессе. В бригаде также не было никаких сумм. Получив 21-го известие д’Анзельма об эвакуации, Тимановский приехал в Одессу, чтобы добиться обещанного Шварцем отпуска средств, но было уже поздно: генерал д’Анзельм по соглашению с большевистским Советом рабочих депутатов в ночь на 22-е передал ему город, и с утра «самооборона» стала обезоруживать и расстреливать чинов Добровольческой армии и захватывать государственные учреждения.

Д’Анзельм все же, как доносил Тимановский, «обещал честным словом выдать 10–12 миллионов иностранной валютой на содержание Добровольцев» вечером 23-го. Но когда, пробившись с боем по улицам Одессы на двух броневиках, во французский штаб явились посланные Тимановским офицеры, генерал д’Анзельм в деньгах отказал, ответив запиской: «…Деньги не могут быть выданы немедленно; для этого необходима казначейская операция, которая потребует 2–3 дней… Бригада должна немедленно, минуя Одессу, двинуться на Овидиополь, где получит приказание о посадке». Впоследствии генерал д’Анзельм отрицал и свое обещание, и тот смысл, который придавал записке Тимановский. «Я не имел никакого основания выплачивать содержание русским Добровольцам… Генерал Шварц к этому времени уже покинул Одессу, государственный банк закрыт… Я ответил генералу Тимановскому, что один только генерал Деникин (!) мог бы выплатить содержание Добровольцам… но обещал узнать, не могло ли бы казначейство (большевистское?) выдать аванс…» (рапорт генерала д’Анзельма генералу Франше д’Эспре. 16 апреля, № 22).

Бригада уходила к Днестру, в Бессарабию. Шесть тысяч человек начинали свою одиссею, длившуюся месяц (первые части начали прибывать в Новороссийск 21 апреля) в обстановке необычайных физических лишений и морального унижения со стороны французов и румын. Когда жители Бессарабии, узнав о плачевном состоянии отряда, начали подвозить к его расположению продукты, румынские власти разгоняли их. И Тимановский, после семидневного мотания в устьях Днестра, вызванного сбивчивыми распоряжениями французского командования, сообщал д’Анзельму: «Если сегодня не будет доставлено продовольствие, то я уже завтра не могу отвечать за действия своих частей». Под влиянием этой угрозы французы обеспечили наконец отряд половиной французского солдатского пайка.

При посадке на суда в районе ст. Бугаз французы велели оставить орудия, лошадей и всю материальную часть, собранную с таким трудом и любовью, и озлобленные до последней степени Добровольцы привели ее в негодность и распустили по полю лошадей, которые могли еще двигаться, «чтобы не достались румынам». В Тульче по приказанию генерала Вертело румынской пограничной страже при участии французских частей поручено было разоружить бригаду на время пребывания ее в Румынии, но этот приказ был встречен Добровольцами угрозой открыть пулеметный огонь…

«Исполняя все Ваши приказания по приказу генерала Деникина, – писал Тимановский д’Анзельму, – я никогда не мог предполагать тех незаслуженных оскорблений и унижений, которые выпали на меня и на подчиненные мне части. Неужели только за то, что Добровольческая армия одна осталась верной союзникам, когда фронт развалился…»

Французское командование не сочло нужным даже предупредить меня о готовящейся эвакуации Одессы. Я узнал об этом тяжелом событии только 26 марта…

Добровольческая армия в Крыму

Положение Добровольческих войск в Крыму при таких настроениях в моральном отношении было чрезвычайно тягостным. Оно не способствовало ни притоку добровольцев, ни подъему в рядах тех, что дрались на полях Таврии, на Перекопе и Чонгаре. Скудость средств и неорганизованность снабжения еще более отягчали положение.

К сожалению, в крымских войсках также было далеко не благополучно. На верхах шел разлад. Сменивший генерала Боде генерал Боровский, имевший неоценимые боевые заслуги в двух Кубанских походах, выдающийся полевой генерал, не сумел справиться с трудным военно-политическим положением. Жизнь его и штаба не могла поддержать авторитет командования, вызывала ропот, однажды даже нечто вроде бунта, вспыхнувшего в офицерском полку в Симферополе. Поводом к нему послужили авантюризм и хлестаковщина ставшего известным впоследствии капитана Орлова⁴⁵ и его сподвижников, но причины лежали несомненно гораздо глубже в общих настроениях быта и службы. Вообще дисциплина, служебная и боевая работа новых офицерских частей оставляли желать многого. Развернутые до нормальных размеров с солдатским укомплектованием, эти части несомненно дали бы хороший боевой материал. Но в настоящем своем виде они требовали не просто исполнения служебного долга, а нечто большее – подвига, лишений, тяжкого, для многих непосильного труда. А того энтузиазма, который в исключительной обстановке Первого похода создал и закалил «старые» офицерские полки, уже не было.

Некоторые из переброшенных в Крым Добровольческих частей не отличались должной выдержкой и тактом и своим демонстративным проявлением не к месту и не ко времени монархических и противо-демократических тенденций давали пищу для нападок. Эти тенденции были присущи особливо гвардейскому офицерству, но и питались они, в свою очередь, отношением населения к армии. Таким же направлением отличался находившийся в Ялте отряд для охраны лиц Императорской фамилии, который одним своим назначением вызывал уже ропот социалистической демократии.

Немало темных элементов попадало и в войсковые части, иногда просто самозванцы прикрывались трехцветным Добровольческим шевроном. В северной Таврии они угнетали население незаконными реквизициями, подчас грабежами, в крымских городах производили незаконные обыски, «выемки», налеты, набрасывая густую тень на облик всего Добровольчества.

Безнаказанность большевистских главарей, большевистской пропаганды и агитации вызывала скрытые меры противодействия: частью по инициативе местных начальников, частью самочинно стали возникать негласные контрразведки. Временами печать сообщала и о кровавых самосудах (Ялта, Севастополь и др.), которые все приписывались также Добровольцам и вызывали волнение среди демократии, резолюции протеста, забастовки и т. д. Часто это было большевистской провокацией, иногда действительно делом рук офицерства. Но виновники, несмотря на принимавшиеся меры, обыкновенно не обнаруживались или оставались безнаказанными, вероятно, в силу той психологии, которая стала присущей и старшим и младшим чинам и которая ярко сквозит в описании тогдашней жизни Севастополя одним из военных начальников: «Офицерская среда уже не могла сдерживаться от самочинных арестов и даже убийств. Проезжими офицерами был застрелен в районе вокзала какой-то человек, распространявший большевистские прокламации и которого французский комендант не ликвидировал. Через несколько дней после этого случая несколько добровольцев-офицеров арестовали самочинно бывшего матроса шофера Лензука, убившего в январе 1918 года генерала Чебазского и его сына и некоторых других офицеров, и при конвоировании арестованного в комиссариат застрелили его. Оба случая попали в газеты с призывом «под суд». Вслед за тем комендант крепости получил телеграфное предписание о предании военно-полевому суду означенных офицеров. Распоряжение это вызвало целую бурю ропота. Офицерство говорило: «Когда матросы расстреливали офицеров, никто из начальства пальцем не шевелил для их спасения; когда пришли немцы и была возможность вылавливать и казнить убийц, этого никто не делал, и бывшие матросы и убийцы открыто и смело разгуливали по улицам Севастополя. И когда, наконец, несчастное исстрадавшееся офицерство начало вылавливать подобный вредный элемент, то начальство моментально позаботилось о предании суду того же офицерства».

Шли дни за днями, с севера надвигались уже регулярные советские дивизии, а дело развертывания крымских частей («Крымско-Азовской Добровольческой армии» – так наименованы были с 10 января войска Крыма, Таврии и Донецкого бассейна, подчиненные генералу Боровскому) не двигалось. Это было тем более досадным, что в трех северных уездах Таврии (Мелитопольский, Днепровский, Бердянский; в них была гетманская администрация, смененная потом военным управлением Добровольческого командования), где политические настроения, в силу постоянного и близкого общения с повстанческими бандами, были значительно напряженнее, мобилизация проходила все же сравнительно благополучно, а в Донецком районе (небольшая юго-восточная часть Екатеринославской губернии), в этой некогда цитадели южного большевизма, объявленный тотчас по вступлении туда 3-й дивизии первый призыв двух возрастных классов дал свыше 7 тысяч человек.

Я настойчиво с первых же дней требовал проведения мобилизации в Крыму и одновременно введения военного положения со всеми возникающими из сего последствиями для того, чтобы иметь реальную возможность проведения набора. Моя телеграмма о «промедлении и пассивности» правительства вызвала обиду и ссылку на «неподготовленность населения, не совсем дружелюбное отношение к Добровольческой армии, которое правительству приходится преодолевать, и, главным образом, непонимание населением мысли о принудительном призыве в Добровольческую армию» (Винавер. Телеграфный разговор со Степановым).

Перенос Ставки в Севастополь был решен под влиянием слагавшейся в декабре военно-политической обстановки и с целью избавить Ставку и кубанское правительство от нервирующей друг друга близости. Крымское правительство в этом случае добровольно слагало с себя верховную власть. Но ввиду преждевременных слухов об уходе правительства по обоюдному соглашению последовало официальное разъяснение, что «отношения командования Армии и крымского правительства остаются на прежних основаниях», в будущем же «определятся взаимным соглашением и условиями, которые будут созданы фактом перехода штаба».

По этому поводу совершенно неожиданно я получил через французскую миссию уведомление генерала Франше д’Эспре: «…Нахожу, что генерал Деникин должен быть при Добровольческой армии, а не в Севастополе, где стоят французские войска, которыми он не командует». Я ответил, что в отношении армий Юга пользуюсь всей полнотой власти и избираю место стоянки, руководствуясь мотивами политическими, стратегическими и расположением подчиненных мне войск. Одновременно через Сазонова обращено было внимание французского правительства «на недопустимость ни по существу, ни по тону подобного обращения французского генерала». Впоследствии, исключительно под влиянием изменившегося положения фронта, от мысли этой пришлось отказаться.

При таких условиях объявлена была сначала мобилизация офицеров до 40-летнего возраста, потом к 30 января призыв одного возрастного класса (родившихся в 1897 году). Призыв не прошел. Обескураженное такой неудачей, Крымское правительство отказалось от борьбы и спешно отменило объявленный уже призыв двух следующих возрастов. Авторитету правительства, командования и самой идее борьбы с большевизмом этой демонстрацией нашего бессилия нанесен был непоправимый и окончательный удар.

Операции Вооруженных сил Юга в Каменноугольном бассейне, на Донце и Маныче с января по 8 мая 1919 года

Надежды на осуществление плана кампании при поддержке союзных армий давно уже были подорваны, если не совсем потеряны. Приходилось рассчитывать только на русские силы. В предвидении близкого освобождения Северного Кавказа являлся вопрос о дальнейшем направлении Кавказской Добровольческой армии.

В январе намечена была переброска армии на Царицынское направление, с одновременным наступлением против Астрахани, для захвата стратегически важного пункта Царицына и нижнего плеса Волги и для установления связи с армиями адмирала Колчака. Это движение в тесной связи с наступлением в Харьковском и Воронежском направлениях должно было вылиться впоследствии в общее наступление к центру России.

В этом смысле штабу Кавказской армии предложено было разработать план операции. Но к тому времени, когда явилась возможность начать переброску сил, то есть к началу февраля, обстановка на Северном фронте коренным образом изменилась. Первоначальная линия фронта, подходившая к Курску и Воронежу и обусловившая возможность выполнения этого плана, с падением гетманской и петлюровской Украины откатилась уже к Азовскому морю. Донская армия, доходившая до Лиски, Поворина и Камышина, упавшая духом и совершенно расстроенная, находилась в полном отступлении к Северному Донцу и к Салу. Чувство усталости и безнадежности охватило не только казаков, но и часть донской интеллигенции. Советские войска наступали почти безостановочно, направляясь на Новочеркасск. Круг, атаман, правительство указывали на смертельную опасность, угрожавшую Дону, и просили помощи.

На крайнем левом фланге Донской армии, прикрывая Ростовское направление, стоял отряд генерала Май-Маевского (вначале самостоятельный, потом входил в состав Крымско-Азовской армии⁴⁶, а с марта Кавказской Добровольческой), малочисленный, но состоявший из старых испытанных добровольческих полков. Последовательно там собрались Корниловский, Марковский, Дроздовский, Самурский⁴⁷, 1-й⁴⁸ и 2-й⁴⁹ конные полки с их артиллерией, и к маю подошел Алексеевский (бывший Партизанский) и другие части. К началу января отряд этот, заняв главными силами район Юзовки, выдвинулся в Харьковском направлении до Бахмута и Константиновки, в Бердянском до Пологи. На этой линии, перехватив все пути, идущие с севера и запада к Донецкому каменноугольному бассейну, Май-Маевский, то наступая, то отходя, непрестанно маневрируя, с необыкновенным упорством выдерживал напор значительно превосходящих сил: левого крыла Украинского и правого Южного большевистских фронтов.

На это направление сосредоточено было особое внимание Москвы: там бился пульс хозяйственной жизни страны. И Бронштейн-Троцкий в своих приказах-воззваниях неустанно призывал «пролетариат… вперед на борьбу за советский уголь». «В первую голову нам нужен уголь. Фабрикам, заводам, железным дорогам, пароходам, домашним очагам смертельно нужен уголь… В Донецком бассейне зарыт великий клад, от которого зависит благополучие, процветание и счастье всей страны. Этот клад необходимо добыть с оружием в руках…» «Донецкий фронт является сейчас, без всякого сомнения, важнейшим фронтом для всех советских республик. Говоря это, я не забываю о Петроградском фронте, но вполне сознательно считаю, что потеря Петрограда не была бы для нас так тяжка, как длительная потеря Донецкого бассейна. Поскольку советская республика является сейчас крепостью мировой революции, постольку можно сказать, что ключ этой крепости находится сейчас в Донецком бассейне. Вот почему все внимание сосредоточивается сейчас на этом участке обширнейшего фронта советской республики».

Нечего и говорить о том, какое значение имел этот вопрос и для нас, для областей Юга и для всего черноморского транспорта.

Передо мною встала дилемма: приводить ли немедля в исполнение первоначальный план движения главными силами на Царицын, следовательно, бросить на произвол судьбы Дон и отдать большевикам каменноугольный бассейн… Или, не оставляя Царицынского направления, сохранить Донецкий бассейн, этот огромной важности плацдарм будущего нашего наступления, сохранить от окончательного падения и разложения Донское войско. Без малейших колебаний я принял второе решение, и с начала февраля на север потянулись эшелоны Добровольческой армии, в голове Кавказская дивизия⁵⁰ генерала Шкуро⁵¹, за ней 1-я Кубанская дивизия корпуса генерала Покровского, 1-я Терская дивизия⁵² и другие части.

Появление помощи оказало решительное влияние на поднятие духа Войска Донского. Имевшая в декабре на фронте свыше 50 тысяч бойцов, Донская армия отошла за Донец с 15 тысячами. Противник нажимал все сильнее в сторону Новочеркасска и в феврале в нескольких местах между Доном и юго-восточной железной дорогой прорвался уже через Донец. Во второй половине февраля, однако, донские дивизии переходят в короткие контратаки и с большими потерями отбрасывают противника за реку. Моральное состояние донских войск крепнет. Разлитие Донца вскоре делает этот фронт пассивным, и отступление прекращается.

Большевистские дивизии начинают постепенное передвижение к западу. В районе Луганска вырастает новый сильный кулак красных войск, а южнее возобновляются жестокие, кровопролитные, но безрезультатные атаки на корпус Май-Маевского на фронте Дебальцево – Гришино. Имея разновременно 3–6 тысяч против 10–30 тысяч большевиков, Добровольческий корпус наносит им ряд поражений, и к концу февраля наши сводки отмечают впервые на Донецком фронте признаки некоторого разложения красных: «Части начали митинговать, иногда отказываясь от наступления, а некоторые из них расформировываются».

Только на крайнем правом фланге, на Царицынском направлении, донские войска, в значительной мере потерявшие боеспособность, под напором конницы Думенко медленно, но почти безостановочно отходили к Манычу…

Кавказской Добровольческой армией командовал временно начальник штаба ее генерал Юзефович. Генерал Врангель поправлялся после сыпного тифа сначала в Кисловодске, потом на Черноморском побережье.

Получая доклады от своего штаба, генерал Врангель был в курсе боевых операций. И он, и Юзефович резко расходились во взглядах со Ставкой в отношении плана текущей операции. Генерал Врангель считал «главнейшим и единственным» направление на Царицын, дающее возможность установить связь с армией адмирала Колчака. С этой целью он предлагал «пожертвовать каменноугольным районом, в котором нам все равно не удержаться», оттянуть наши части на линию реки Миус – станица Гундоровская с целью прикрытия железной дороги Новочеркасск – Царицын и, воспользовавшись «сокращением (?) фронта на 135 верст», оставить на правом берегу Дона только Донскую армию, а Кавказскую Добровольческую перебросить на Царицынское направление, по которому и наступать, прикрываясь рекой Доном.

Мой план был иной. В полном единомыслии с командованием Донской армии я хотел удержать в наших руках Донецкий бассейн и северную часть Донской области по соображениям моральным (поддержание духа Донского войска и восставших казаков), стратегическим (плацдарм для наступления кратчайшими путями к Москве) и экономическим (уголь). Я считал возможным атаковать или по крайней мере сковать действия четырех большевистских армий севернее Дона и одновременно разбить 10-ю армию на Царицынском направлении. А наше победное наступление, отвлекая большие силы и средства Советов, тем самым облегчало бы в значительной степени положение прочих белых фронтов.

Возможно ли это было? В ближайшее время жизнь ответила утвердительно, ответила разгромом не только 10-й, но и 8-й, 9-й, 13-й и 14-й советских армий.

Угроза со стороны 10-й армии становилась весьма серьезной, и штаб мой спешно стал перебрасывать на Манычское направление подкрепления. Предстояло немедленно объединить командование всем Манычским фронтом для предстоящей операции, и я решил поручить это дело генералу Врангелю; в случае же, если состояние его здоровья не позволит, принять непосредственное командование на Маныче на себя. Генерал Врангель находился в то время уже в Екатеринодаре. Поздно вечером 14 апреля к нему зашли генерал Романовский и ген. – квартирмейстер штаба Плющевский-Плющик⁵³ переговорить по этому поводу.

Я могу согласиться не иначе, ответил Врангель в очень резком тоне, как при условии переброски на Царицынское направление всего моего штаба со всеми органами снабжения.

Романовский возразил, что сейчас ввиду тяжелого положения Донецкого района убирать оттуда штаб армии немыслимо: речь может идти лишь о выделении маленького полевого штаба… И что раз вопрос ставится так, главнокомандующему остается выехать в Тихорецкую и принять руководство операцией в свои руки.

Генерал Врангель отбыл на другой день в Ростов, в штаб Кавказской Добровольческой армии, я 18-го переехал в Тихорецкую для непосредственного командования на Царицынском направлении.

18 – 20-го закончилось сосредоточение войск Манычского фронта в трех группах: генерал Покровский (1-я Кубанская, 2-я Терская⁵⁴ дивизии, части 1-й Донской армии) в районе Батайска, генерал Кутепов (усиленный кубанской дивизией генерала Шатилова⁵⁵ и кубанской бригадой генерала Говорущенко⁵⁶) западнее Торговой и генерал Улагай (2-й конный корпус) к югу у Дивного в Ставропольском направлении. Главную массу группы составляли кубанские казаки. Противник к этому времени вышел уже на линию железной дороги Батайск – Торговая, и передовые части его подходили на переход к Ростову.

18 апреля я отдал директиву войскам Манычского фронта «разбить противника и отбросить его за Маныч и Сал», причем генералу Улагаю развивать успех в направлении Ставрополь – Царицынский тракт, перехватив железную дорогу.

21 апреля началось наше наступление, и к 25-му 10-я советская армия на всем течении Маныча была отброшена за реку. В центре дивизия генерала Шатилова дважды переходила через Маныч, доходя передовыми частями до ст. Ельмут, в тылу Великокняжеской, по пути своему разбив несколько полков противника, взяв несколько тысяч пленных и орудия; генерал Улагай перешел Маныч и разбил большевиков у Кормового и Приютного.

Так как форсирование Маныча в низовьях не увенчалось успехом, я оставил для прикрытия его отряд генерала Патрикеева⁵⁷ (командовавший здесь генерал Кутепов вступил в командование корпусом Май-Маевского, предназначенного командовать армией) и донцов, а все остальные конные дивизии левого крыла и центра 1 мая перевел к устью реки Егорлыка. Конная масса из 5½ дивизии должна была нанести решительный удар по Великокняжеской с юго-востока.

Между тем напор противника на корпус Май-Маевского в Донецком районе становился все отчаяннее. И 25-го начальник штаба корпуса доносил штабу армии: «Положение на фронте такое, что командир корпуса накануне решения об общем отходе корпуса. Ком. корпуса считает, что сохранение остатков корпуса возможно лишь в том случае, если корпус своевременно будет выведен из боя. Время наступило. Нельзя требовать от людей невозможного. Ввиду этого ком. корпуса просит директивы от армии, в каком направлении начать отход… Быть может, Марковцы восстановят положение, а Самурцы снова и снова займут свое расположение… Быть может, Корниловцы опять, в сотый раз отобьют все атаки… Быть может, противник не будет делать того, что подсказывает ему обстановка, здравый смысл и соответствие сил, и начнет митинговать и забастует, но все это такие элементы, которые командир корпуса, конечно, использует, но на которых он не считает возможным строить свои планы».

Генерал Врангель ответил выражением уверенности в доблести войск и их начальника и в случае полной невозможности удержать фронт указал отходить, «прикрывая Иловайскую, в Таганрогском направлении». Одновременно, ввиду грозного положения, он просил меня приехать в Ростов и вновь возбудил вопрос об отводе Кавказской Добровольческой армии. Чувствовался некоторый душевный надрыв, который необходимо было побороть во что бы то ни стало.

Я остался при своем первоначальном решении: сохранение фронта – вопрос необычайной важности; директивы об отступлении не будет; оно может явиться только результатом абсолютной невозможности держаться дольше; в определении этого момента всецело полагаюсь на твердость командира корпуса.

Между тем, ввиду настойчиво выраженных пожеланий генерала Врангеля о переводе его на Царицынский фронт, вопрос этот был предрешен мною окончательно. После окончания Великокняжеской операции войска Царицынского фронта должны были составить новую армию, под начальством генерала Врангеля, а во главе Кавказской Добровольческой армии, получавшей наименование Добровольческой, я решил поставить генерала Май-Маевского, вынесшего на своих плечах всю тяжесть шестимесячной обороны Донецкого бассейна. 30 апреля барон Врангель вновь обратился к начальнику штаба генералу Романовскому об ускорении его переезда на Царицынское направление, чтобы попасть к началу операции, тем более, как говорил он, «настроение в городе (Ростове) вполне спокойное, и момент для (его) отъезда наиболее благоприятный». Генерал Романовский, полагая, что «фронт в угольном районе более важный, а здесь (на Царицынском направлении) операция протекает нормально», обусловливал время переезда окончанием формирования штаба и главным образом оперативной части для генерала Май-Маевского.

1 мая штаб Кавказской армии уславливался со штабом 1-го корпуса относительно линии предстоящего отхода. В тот же день генерал Врангель запросил разрешение прибыть ко мне в Торговую для личного доклада. Цель приезда его 2 мая была несколько непонятна, так как обо всем уже мы переговорили раньше и никаких серьезных новых обстоятельств не появилось. Генерал Врангель повторил опять, что пределы сопротивления перейдены и необходимо отступить. Неожиданным для меня, после екатеринодарского эпизода, явилось то обстоятельство, что генерал Врангель сразу и охотно принял мое предложение стать во главе конной группы, собранной мною против Великокняжеской. С тремя офицерами Генерального штаба он выехал к Бараниковской (на Маныче) и вступил в командование группой. С 1 по 5 мая там шли обстоятельные приготовления к переправе.

Между тем на нашем правом крыле генерал Улагай, выполняя данную ему задачу наступать Царицынским шляхом с выходом части сил в тыл Великокняжеской с целью перерезать железную дорогу Великокняженская – Царицын, прошел севернее Маныча более чем на 100 верст, достигнув села Торгового (на реке Сал). В боях у Приютного, Ремонтного, Граббевской он разгромил до основания всю Степную группу 10-й армии, взяв в плен шесть полков 32-й стрелковой дивизии, штабы, обозы, свыше 30 орудий. Встревоженный выходом генерала Улагая на сообщения своей армии, товарищ Егоров направил от Великокняжеской наперерез ему шесть полков лучшей советской конницы Думенки. В полдень 4 мая возле Граббевской произошла встреча, причем после ожесточенного боя Улагай разбил конницу Думенки, которая бросилась бежать в беспорядке на запад, преследуемая кубанцами. Один из отрядов Улагая вышел к железной дороге у станции Гашунь и разрушил там путь.

Этот успех предрешил исход Великокняжеской операции. На другой день с рассветом переправилась через Маныч конная группа генерала Врангеля. В трехдневном бою под Великокняжеской, где противник оказывал нам весьма упорное сопротивление, генерал Врангель нанес поражение центральной группе противника и взял Великокняжескую.

10-я советская армия, потеряв за время Манычской операции (22 апреля – 8 мая) одними пленными более 15 тысяч человек, 55 орудий, расстроенная и деморализованная, поспешно отступала на Царицын, преследуемая всеми войсками Манычского фронта, получившими название Кавказской армии. Командующим этой армией был назначен генерал Врангель. Войска бывшей Кавказской Добровольческой армии наименованы были Добровольческой армией. Во главе ее стал генерал Май-Маевский (временно, чтобы дать возможность новому корпусному командиру ознакомиться с особенностями тактики в каменноугольном районе, генерал Май-Маевский оставался при корпусе, а армией командовал генерал Юзефович).

От генерала Май-Маевского с тех пор тревожных сведений не поступало. 4 мая противник на всем Донецком фронте перешел вновь в общее наступление, которое было отражено с большим для него уроном, и Добровольческая армия, перейдя в контрнаступление, в течение нескольких дней овладела вновь всем Юзовским районом и Мариуполем, захватывая тысячи пленных, бронепоезда и орудия.

В начале мая на всем фронте от Донца (левый фланг Донской армии) до Азовского моря в стане большевиков наступил моральный перелом. Огромные потери, понесенные в боях и в большей еще степени от дезертирства, ослабили большевистские армии. Они разбились о сопротивление Добровольцев и казаков, и в рядах их все более, все глубже нарастало паническое настроение. Появление впервые на этом фронте английских танков произвело на большевиков большое впечатление и еще более увеличило их нервность.

В тылу у большевиков было не лучше. 24 апреля поднял восстание против Советов атаман Григорьев и, находя живой отклик в населении, вскоре занял Елисаветград, Знаменку, Александрию, подходил к Екатеринославу. Для борьбы с ним направлены были резервы советского Южного фронта… Нарастало столкновение между советской властью и Махно, отражавшееся на положении Приазовского фронта… Украина кишела повстанческими отрядами во главе с многочисленными атаманами, не признававшими никакой власти, гулявшими по тылам, расстраивавшими сообщения, осаждавшими не раз и самый Киев. Московские «Известия» констатировали вообще во всей прифронтовой полосе целый ряд «контрреволюционных вспышек», в которых принимали вооруженное участие «не только кулаки и черносотенцы, но и некоторые группы обманутых (!) середняков и бедняков». Причины этого явления официоз видел в бесчинствах советских войск, в тяжести поборов и разверсток и в «самодурстве опьяненных властью помпадуров».

Большевистские армии явно и быстро разлагались. Начало мая было резким поворотным моментом в судьбах Вооруженных сил Юга. Фронт большевистский дрогнул, и все наши армии от Каспийского моря до Донца и от Донца до Черного моря были двинуты в решительное наступление.

Наступление ВСЮР весною 1919 года

С мая 1919 года развилось широко наступление армий Юга. Войска Северного Кавказа выделили отряд для движения на Астрахань. Кавказской армии поставлена была задача взять Царицын. Донской – разбить Донецкую группу противника и, наступая на линию Поворино – Лиски, очистить север области от большевиков, войти в связь с восставшими и отрезать Царицын от Поворина. Добровольческой армии – отбрасывая 14-ю советскую армию к низовьям Днепра, разбить 13-ю и часть 8-й армии на путях к Харькову. 3-й корпус с Ак-Манайских позиций был двинут в наступление для освобождения Крыма, в то время как особый отряд Добровольческой армии, направленный к перешейкам, должен был отрезать большевикам выход с Крымского полуострова.

На Северном фронте к середине мая установилось более благоприятное для нас соотношение сил: против 50 тысяч войск Вооруженных сил Юга сражалось уже только 95 – 105 тысяч красных войск Гиттиса.

Добровольческая армия, наступая безостановочно, к 22 мая заняла Славянск, отбросив части 8-й и 13-й советских армий, расстроенные и растаявшие, за Северный Донец. На сопротивление 13-й армии не было уже никаких надежд, и советское командование с лихорадочным напряжением формировало новые центры обороны в Харькове и Екатеринославе. Туда стягивались подкрепления, отборные матросские коммунистические части и красные курсанты. Бронштейн со свойственной ему экспансивностью «пред лицом пролетариата Харькова» свидетельствовал о «жестокой опасности», призывал рабочий класс к поголовному вооружению и клялся, что «Харькова мы ни в коем случае не сдадим».

Одновременно в районе Синельникова сосредоточивалась ударная группа из сборных частей бывшей 2-й Украинской армии и войск, подвезенных из Крыма и Екатеринослава, составившая 14-ю армию, во главе которой был поставлен Ворошилов – человек без военного образования, но жестокий и решительный. Советское командование поставило себе задачей вывести из-под наших ударов 8-ю и 9-ю армии, движением во фланг от Синельникова на Славянск – Юзово 14-й армии остановить наше наступление на Харьков и затем одновременным ударом 14-й армии и Харьковской группы (вновь сформированный отряд Беленковича и остатки 13-й армии) вернуть Донецкий бассейн.

План этот потерпел полную неудачу. 14-я армия еще не успела сосредоточиться, как между 23–25 мая Кавказская дивизия корпуса Шкуро разбила Махно под Гуляй-Полем (27 июня Махно оставил службу у советов и с небольшим отрядом ушел на Днепр, к Александровску) и, двинутая затем на север к Екатеринославу, в ряде боев разгромила и погнала к Днепру Ворошилова. В то же время южнее группа генерала Виноградова⁵⁸ успешно продвигалась к Бердянску и Мелитополю, а 3-й армейский корпус, начавший наступление с Ак-Манайских позиций 5 июня, гнал большевиков из Крыма.

Прикрыв, таким образом, Западное направление, генерал Май-Маевский двигал безостановочно 1-й армейский корпус генерала Кутепова и Терскую дивизию генерала Топоркова⁵⁹ на Харьков. Опрокидывая противника и не давая ему опомниться, войска эти прошли за месяц 300 с лишним верст. Терцы Топоркова 1 июня захватили Купянск; к 11-му, обойдя Харьков с севера и северо-запада, отрезали сообщения Харьковской группы большевиков на Ворожбу и Брянск и уничтожили несколько эшелонов подходивших подкреплений… Правая колонна генерала Кутепова 10 июня внезапным налетом захватила Белгород, отрезав сообщения Харькова с Курском. А 11-го, после пятидневных боев на подступах к Харькову, левая колонна его ворвалась в город и после ожесточенного уличного боя заняла его.

16 июня закончилось очищение Крыма, а к концу месяца мы овладели и всем нижним течением Днепра до Екатеринослава, который был захвачен уже 16-го числа по собственной инициативе генералом Шкуро.

Разгром противника на этом фронте был полный, трофеи наши неисчислимы. В приказе «председателя реввоенсовета республики» рисовалась картина «позорного разложения 13-й армии», которая в равной степени могла быть отнесена к 8-й, 9-й и 14-й: «Армия находится в состоянии полного упадка. Боеспособность частей пала до последней степени. Случаи бессмысленной паники наблюдаются на каждом шагу. Шкурничество процветает…» (6/19 июня, № ИЗ). Остатки разбитых неприятельских армий отошли: 13-й и группы Беленковича на Полтаву, 14-й и Крымской группы за Днепр.

В середине мая началось наступление и Донской армии. Правая группа Мамонтова⁶⁰, форсировав Дон выше устья Донца, в четверо суток прошла 200 верст, преследуя противника, очищая правый берег Дона и подымая станицы. 25 мая он был уже на Чире, а 6 июня, прервав железнодорожный путь Поворино – Царицын, двинулся дальше, частью вверх по Медведице, частью в тыл Царицыну.

Другая группа, переправившись у Калитвы, направилась по Хопру на Поворино; третья, форсировав Донец по обе стороны Юго-Восточной железной дороги, преследовала отступавшую 8-ю армию красных на Воронеж, в то время как отдельный конный отряд генерала Секретева⁶¹ двинулся на северо-восток прямым путем в район восставших казаков Верхнедонского округа.

Результатом этого искусного и полного порыва наступления Донской армии было поражение 9-й и части 8-й советской армии, соединение с восставшими и очищение всей Донской области.

В июне донцы вышли из пределов области на линию Балашов – Поворино – Лиски – Н. Оскол и на ней в течение июня – июля вели бои, особенно упорные в Воронежском и Балашовском направлениях, с переменным успехом.

На Дону царил высокий подъем. 16 июня войско торжественно праздновало в Новочеркасске освобождение своей земли от нашествия красных. А армия Дона, насчитывавшая к середине мая 15 тысяч бойцов, росла непрестанно, дойдя к концу июня до 40 тысяч.

Тотчас же вслед за взятием Великокняжеской Кавказская армия генерала Врангеля начала преследование противника, отступавшего на Царицын. Путь шел малонаселенной степью, прорезывался рядом болотистых речек, представлявших хорошие оборонительные рубежи. 10-я советская армия, прикрываясь сохранившими боеспособность конными полками Думенки, отходила, разрушая единственную железнодорожную линию, питавшую армию, и в двух местах взорвала мосты, на несколько недель задержав тем сквозное сообщение. Поход проходил в обстановке чрезвычайно трудной и полной лишений.

11 мая Кавказская армия настигла противника на Сале и, форсировав реку, опрокинула его. Неприятельской конницей, спасая положение, руководил сам командующий 10-й советской армией полковник Егоров и был ранен. Его заменил Клюев. Так шаг за шагом, ведя упорные бои на каждом рубеже, неся большие потери и двигаясь неизменно вперед, в бою 20 мая армия овладела последней серьезной преградой перед Царицыном – позицией на реке Есауловский Аксай. В дальнейшем могло быть два решения: дождаться починки мостов, возобновления железнодорожного движения и подвоза бронепоездов, танков, самолетов или, использовав элемент быстроты и внезапности, гнать безостановочно противника, чтобы на плечах его ворваться в Царицын. Генерал Врангель принял второе решение, и в начале июня войска Кавказской армии атаковали царицынские укрепленные позиции.

Между тем советское командование спешно подвозило к Царицыну пополнения и новые части из Астрахани и с Восточного фронта, до девяти отдельных полков. Проволока, многочисленная артиллерия и богатые запасы снарядов делали царицынские позиции трудноодолимыми. И двухдневные кровопролитные атаки доблестной Кавказской армии разбились о вражескую позицию. Части понесли опять большие потери, противник перешел в контрнаступление, но моральное состояние его было подорвано давно, и наша армия, отойдя на несколько верст, закрепилась на линии реки Червленой, где и оставалась в течение ближайших полутора недель.

За это время возобновилось железнодорожное движение, подошла на поддержку 7-я пехотная дивизия, переброшенная из состава Добровольческой армии, подоспели технические средства. 16 июня генерал Врангель вновь атаковал Царицын: танки, броневики, бронепоезда прорвали неприятельское расположение, за ними хлынули в прорыв пехота и кавалерия, и первая позиция была взята. Но большевики, подогреваемые пулеметами коммунистических частей, дрались еще упорно на второй возле города, и только на следующий день войска группы генерала Улагая ворвались в Царицын с юга, в то время как корпуса Покровского и Шатилова обошли город с запада. 10-я советская армия была разбита вновь и отходила вверх по Волге, преследуемая кубанцами.

На пути своем армия генерала Врангеля взяла много пленных, орудий и большие военные материалы поволжской базы, которую большевики решили защищать до последней крайности и, будучи уверены в успехе, вовремя не эвакуировали. Стоил этот успех крови немалой. В одном командном составе убитых и раненых было 5 начальников дивизий, 2 командира бригад и 11 командиров полков – свидетельство высокой доблести войск, в особенности кубанцев…

12 января по приказу главнокомандующего началась переброска Корниловского ударного полка в Каменноугольный бассейн, в отряд генерала Май-Маевского.

Переброска полка эшелонами, после боев и форсированных переходов, казалась нам увеселительной прогулкой. Путь лежал по хорошо знакомым нам местам, где мы оставили тысячи могил дорогих нам соратников. Каждая остановка вызывала воспоминания и бурно переживалась. Трудно было тогда определить, что, собственно, больше всего интересовало нас. Помимо остановок, которые привлекли внимание всех вообще, в пути все разделились на группы. Большинство спешило за дорогу подкормиться, подчиниться и выспаться, небольшие же группы подводили итоги пройденному нами пути и пытались осветить наше будущее.

Начало первого периода Гражданской войны давило нас своими тяжелыми воспоминаниями, где легкость крушения Монархии, предательство Февральской и жестокость интернационала Октябрьской революций ничего хорошего не предвещали. Наличие морали определялось оружием в руках и силой, они творили суд и расправу, побежденному пощады не было, но и победители были не в лучшем положении – шло обоюдное истребление. Враждующие стороны изощрялись друг перед другом в лозунгах для привлечения в свои ряды бойцов. Наши противники в этом превзошли всех: они чуть ли не на год опередили нас в формировании своих сил, начав свою работу при поддержке Германии одновременно с Февральской революцией, сразу же подкрепив свою теорию силами «чека». Их «грабь награбленное!» и «все – под топор!» переплюнули все лозунги своих противников, что и было самым заманчивым для разбушевавшейся черни. На долю нашего национального лозунга Добровольческой армии остался самый невыгодный – «За Единую, Неделимую Россию!». Перед 1-м Кубанским генерала Корнилова походом это хорошо восприняли офицеры города Ростова-на-Дону, которые не пошли с нами, но то же сделало и казачество, которое было за мир с большевиками. Время кое-что исправило: кое-кому большевизм не понравился, и теперь они пошли с нами, но то же время показало, что этих сил для нас мало и что их мы должны теперь искать по дороге на Москву.

С этими думами мы пока что весело катили в Каменноугольный бассейн знакомиться с генералом Май-Маевским. Провожая нас на станции Минеральные Воды, генерал Деникин говорил нам: «Здесь вы свое дело закончили, – враг разбит, и теперь я посылаю вас для выполнения более трудной задачи».

Оборона Каменноугольного бассейна

В течение четырех месяцев Корниловский ударный полк вел в Каменноугольном районе непрерывные изнурительные бои. У добровольцев, благодаря густой железнодорожной сети в этом районе, выработались здесь особые методы тактики: в тылу, на узловых станциях, всегда стояли под парами поезда с подвижными резервами, которые перебрасывались в угрожаемом направлении. Прямо из вагонов добровольцы как горох рассыпались вдоль насыпи, отбивали атаки и в тот же день, бывало, сражались на противоположном конце фронта.

Мои воспоминания о первом появлении Корниловского ударного полка на этом фронте: головной эшелон с 1-м батальоном и штабом полка получает приказание приготовиться к разгрузке в пути, в поле. Эшелон идет тихо, поля хорошо занесены снегом, кое-где видны чьи-то разъезды. По правую сторону железной дороги отходила на нас лава. Пока мы выстраивались, она уже была около нас, это был Донской полк, командир которого что-то сообщал нашему командиру полка. Сразу бросилось в глаза, что донцы были намного лучше нас обмундированы и имели вид сытых и здоровых бойцов. В это время на возвышенности перед нами четко по белому снегу катились на нас цепи пехоты красных. Донцы продолжали отходить, а нам было приказано рассыпаться и переходить в наступление. Командир Донского полка задержался около штаба нашего полка, с каким-то недоверием смотря на наше решение, потом махнул рукой и пустился догонять своих. Стали посвистывать пули, и наш пустой эшелон дал задний ход. Для красных эта картина была принята за наше отступление, мы же пока занимали свои места, а они катились на нас, и тут-то заговорили наши пулеметы. Они быстро произвели пристрелку, и мы впервые вступили в бой на новом фронте, – стрельба перешла на поражение. Мы видели, как наши пулеметы струйками подбрасывают снег среди цепей противника и как красные замедляют ход… Наше наступление ведется одной цепью с небольшим резервом. Расстояние при встречном движении все уменьшается, среди красных всюду замечается волнение, и под действием нашего огня они начинают отходить. Но здесь картина для них сразу меняется: под горку им было легко наступать, а теперь к нашему огню прибавилась тяжесть отхода в гору, который связывают к тому же еще и их раненые, – убитых они всех бросили. Мы преследовали противника, с наступлением ночи заняли станцию и в ней заночевали. Донцы участия в бою не приняли, а нам было приятно, что мы так лихо и удачно разбили красных на их глазах.

На фронт очень часто приезжал командующий отрядом генерал Май-Маевский. Страдал генерал от своей тучности, и не было для него большей муки, чем молебны и парады, когда он, стоя, утирал пот с лица и багровой шеи носовым платком. Но этот человек совершенно преображался, появляясь в боевой обстановке. Пыхтя, он вылезал из вагона, шел, отдуваясь, до цепи, но, как только равнялся с нею, на его лице появлялась бодрость, в движениях уверенность, в походке легкость. На пули, как на безобидную мошкару, он не обращал никакого внимания. Его бесстрашие настолько передавалось войскам, что цепи шли с ним в атаку, как на учение. За это бесстрашие, за умение сказать нужное ободряющее слово добровольцы любили своего «Мая». После того как этот талантливый человек был назначен командующим Добровольческой армией, он оторвался от непосредственного общения с войсками и всецело подпал под свой тяжелый недуг – запой.

В Великой войне полки на линии огня всегда чередовались друг с другом: после боев их отводили в резерв, на отдых. В Гражданской войне у добровольцев смены не было. Изо дня в день, теряя представление о времени, воевали безостановочно одни и те же люди. Корниловцы в Донецком бассейне, в сущности, отдыхали только в вагонах, во время переброски с места на место.

* * *

Перед изложением деталей обороны Каменноугольного района на участке Корниловского ударного полка считаю необходимым, для ясности, обратить внимание читателей на бедность наших материалов для этого, так как журнал боевых действий 1-го Корниловского ударного полка погиб уже в эмиграции. Основным историческим материалом для полка на этот отрезок времени являются сделанные мною выписки из «Истории Марковской артиллерийской бригады». За отсутствием здесь у корниловцев своей артиллерии им всегда придавались батареи марковцев, которые точно зафиксировали наши совместные действия. Корниловская же артиллерия, как это ни странно, после 2-го Кубанского похода была переброшена на фронт против Грузии, под Сочи и Адлер, и присоединилась к нам только в 1920 году. В боях на подступах к красной крепости Курск у них все же появилась и своя артиллерия.

Характер действий пехоты и артиллерии неодинаков, и на почве этого в оценке боев может быть некоторое расхождение во взглядах, но общность совместных усилий будет выражать полную гармонию.

Радость первых боевых успехов сменилась печалью от своеобразного разрешения командованием вопроса о пополнении наших потерь: для начала было приказано освободить всех не достигших призывного возраста, что сильно ослабило нашу главную ударную силу – пулеметную роту. А казаки должны были отправиться в свою армию. После этого мы снова стали искать пополнений среди пленных. Исключением были крестьяне Ставропольской губернии, которые вступали в наши ряды по нормальной мобилизации.

Наша малочисленность перед противником окупалась излишними потерями, а они, в свою очередь, увеличивались от холода, плохого питания и непрерывных боевых действий, и, как следствие всего, нас косил тиф.

В это тяжелое время был поднят в полку вопрос о посылке в Крым своих представителей для охраны Высочайших Особ Императорской Фамилии, то есть к Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне и Великому Князю Николаю Николаевичу. Были посланы я и поручик Андрианов. Я попал в конвой к Ее Величеству во дворце Харакс, а поручик Андрианов был назначен к Великому Князю Николаю Николаевичу во дворец Дюльбер. Пробыли мы там до отъезда Ее Величества и Великого Князя Николая Николаевича за границу и возвратились в полк перед выходом его из Каменноугольного района в мае 1919 года.

Напор большевиков в Донецком бассейне становился все упорнее, и Корниловский полк таял, как горящая свеча. Начальник штаба Май-Маевского слал тревожные донесения. 25 апреля он писал: «Нельзя требовать от людей невозможного… Быть может, Марковцы восстановят положение… быть может, Корниловцы опять, в сотый раз отбивают все атаки… но сохранение остатков корпуса добровольцев возможно лишь в том случае, если корпус своевременно будет выведен из боя… Ставка, занятая в это время крупной операцией под Великокняжеской, не имела никаких свободных резервов и на все просьбы Май-Маевского неизменно отвечала, что директивы о смене его отряда не будет».

Для Корниловского ударного полка вопрос с пополнением стал острым. Влитое в него пополнение в 120 человек 4-го Воронежского полка Южной армии было недостаточным, и командир полка подал рапорт, в котором просил о сформировании Корниловского запасного полка с целью обеспечения в действующем полку как командного состава, так и рядовых бойцов, воспитанных в корниловском духе, которым всегда жил и был грозен врагам Корниловский ударный полк.

В том же докладе приводились данные, быть может более красноречивые, чем все описания боевых действий корниловцев:

«С 1 января 1919 г. по 1 мая полк выдержал 57 боев, сопряженных с постоянными и часто крупными потерями. К 1 января в полку было 1500 человек, это с пополнением из пленных в операции от Ставрополя до с. Овощи. За то же время из полка выбыло убитыми и ранеными 3303 человека. Полагая средний численный состав полка в 1200 человек, видно, что за четыре месяца полк переменил три состава. Убыль командного состава за те же четыре месяца выразилась в следующих цифрах: убыль командиров батальонов —

1-го батальона 3

2-го батальона 6

3-го батальона 3

Итого 12 человек, убыль командиров рот —

1-й роты 7

2-й роты 3

3-й роты 9

4-й роты 3

5-й роты 4

6-й роты 6

7-й роты 4

8-й роты 5

9-й роты 8

10-й роты 4

11-й роты 5

12-й роты 5

Итого 63. Кроме 75 человек командного состава, за это время выбыло из строя 683 офицера, служивших в своем полку в качестве рядовых бойцов».

Ходатайство командира полка было удовлетворено высшим командованием.

* * *

Корниловский ударный полк, Марковский пехотный полк, Марковский артиллерийский дивизион и 1-й конный генерала Алексеева полк составили 1-ю дивизию под командованием генерала Станкевича.

С красной стороны одной из дивизий командовал его брат, бывший генерал Станкевич, который потом, при взятии города Орла, был взят в плен 1-м батальоном 1-го Корниловского ударного полка и повешен по приговору суда. Мне тогда передавали, что у очевидцев создалось впечатление, что он осознал свое преступление и сам себя наказал, накинув на себя петлю.

19 января 1919 года. 3-й батальон капитана Федорова Корниловского ударного полка – на станции Хацепетовка.

20 января он с бронепоездом «Ермак» и одним орудием 1-й генерала Маркова батареи ведет наступление на станцию Дебальцево и к 14 часам занимает ее с боем. Сюда же в распоряжение командира 3-го батальона прибывают и остальные три орудия 1-й батареи, 1-й батальон Корниловского ударного полка – на разъезде Доломит с двумя орудиями.

Оборона Дебальцевского узла была возложена на 3-й батальон Корниловского ударного полка с 1-й генерала Маркова батареей 4-орудийного состава. Направление фронта: Дебальцево – Попасная, Дебальцево – Родаково. Ввиду малочисленности пехоты вся оборона железнодорожного узла сводилась к постоянной охране соседних станций по двум направлениям, для чего туда выдвигались заставы силой до одной роты при одном орудии в каждой. При появлении неприятельских цепей обе заставы отходили на заранее подготовленную позицию в одной версте к северу от станции Дебальцево-сортировочная, куда подтягивались от станции Дебальцево-пассажирская две резервные роты с двумя орудиями, и после этого весь отряд переходил в контратаку, отбрасывая красных и вновь занимая прежнюю линию сторожевого охранения. Когда противник не проявлял активности, корниловцы сами ходили в набег.

21 января 1-й батальон Корниловского ударного полка на разъезде Доломит, на участке к востоку от железнодорожного полотна, с двумя орудиями 3-й Марковской батареи к ночи без сопротивления занимает станцию Роты. С темнотой эшелоны противника отошли на станцию Попасная, бросив часть своей пехоты, которая разбежалась.

22 января 1-й батальон Корниловского ударного полка и 2-й 1-го офицерского генерала Маркова полка заняли станцию Логвиново и после привала подошли к деревне Натальевке, где были встречены огнем противника при поддержке бронепоезда и наземных батарей. После короткого боя деревня была нами занята. Бронепоезд отошел на ст. Попасная. В темноте и наш отряд подошел к станции Попасная, захватив около 150 красных, выдвинутых вперед для охраны. Наше наступление оказалось настолько неожиданным, что, подойдя к станции, отряд обнаружил готовый к отходу воинский эшелон и принудил сдаться в плен 1000 красноармейцев при 2 орудиях и 32 пулеметах, 3-я Марковская батарея сразу стала пятиорудийной с одним запасным орудием в обозе. И конский состав был сразу передан в батарею. Для развития удачного наступления полковника Булаткина⁶⁴ 3-му батальону Корниловского ударного полка капитана Федорова было приказано одной ротой с орудием занять станцию Алмазная, чтобы отрезать путь бронепоездам противника, отошедшим от станции Попасная. К вечеру рота без боя заняла станцию Алмазная, где узнали, что бронепоезда уже прошли. Остальные же роты 3-го батальона все время отбивали атаки от ст. Дебальцево со стороны Родаково и после нескольких контратак к вечеру отбросили красных, заняв станцию Баронская.

23 января утром отряд (1-й батальон Корниловского ударного полка и 2-й батальон марковцев) повел наступление двумя колоннами на станцию Камышеваха. Левая колонна – 2-й батальон 1-го офицерского генерала Маркова полка и 1-й взвод батареи, правая – 1-й батальон Корниловского ударного полка со 2-м взводом батареи и 3-й отдельной гаубичной батареей полковника Медведева⁶⁵.

Левая колонна имела направление на станцию, правая – к востоку на ст. Камышеваха и Приволье, имея задачей обойти станцию с северо-востока, одновременно выслав по занятии села одну роту с одним орудием на разъезд железнодорожной линии Камышеваха – Родаково, чтобы отрезать бронепоездам путь отступления. После небольшого боя станция была занята и было захвачено несколько эшелонов с обмундированием и снаряжением. Орудие с ротой 1-го батальона всю ночь простояло на разъезде. Для облегчения передвижения два орудия 1-й офицерской генерала Маркова батареи были поставлены на платформе, что позволило 3-му батальону Корниловского ударного полка продвинуть заставу к станции Баронская.

24 января 1-й батальон Корниловского ударного полка со 2-м взводом 3-й Марковской батареи и отдельной гаубичной – на станции Камышеваха.

6-я рота Корниловского ударного полка с 1-м взводом Марковской батареи выступила с целью удара во фланг группе красных, сосредоточенной к северу от станции Бахмут. В связи с общей обстановкой выдвинутую роту с одним орудием 1-й батареи на ст. Алмазная оттянули назад, постоянная застава на этом направлении также передвинулась с разъезда Бережковка на ст. Мануйловка (3-й батальон Корниловского ударного полка). По линии Дебальцево – Родаково противник с утра вел наступление при поддержке двух бронепоездов. Бой велся весь день и прекратился только после отхода бронепоездов противника под действием нашей артиллерии.

25 января утром на усиление Дебальцевского отряда прибыл штаб Корниловского ударного полка с командой пеших и конных разведчиков и комендантской командой, которые сменили роты 3-го батальона на Родаковском направлении. Весь 3-й батальон Корниловского ударного полка с одним орудием 1-й генерала Маркова батареи выступил походным порядком в тот же день на ст. Алмазная. После продолжительного боя батальон занял станцию, отбросив бронепоезда на восток, в район каменноугольных шахт.

26 января 1-й батальон Корниловского ударного полка обороняет район станции Камышеваха с двумя орудиями 3-й Марковской батареи. 3-я рота с орудием той же батареи стояла на разъезде 454 Северо-Донецкой железной дороги, 1-я рота с одним орудием – к северу от станции, на железнодорожной линии к станции Лисичанск. К полудню противник силой двух полков повел наступление по линии Попасная – Купянск. Ввиду сильного тумана командир батальона, опасаясь за участь рот и орудий, выдвинутых вперед, решил развернуть роты вправо от полотна железной дороги. Однако вскоре выяснилось, что противник, пользуясь туманом, обошел значительными силами правый фланг корниловцев и занял Камышеваху в их непосредственном тылу. Таким образом, под давлением в несколько раз превосходящего численностью противника три роты должны были отступить по полотну железной дороги, 3-е орудие, находясь в пехотной цепи, несколько раз картечью отбрасывало подходившую вплотную цепь красноармейцев. Потеряв половину своего состава убитыми и ранеными, командир 1-й роты решил отходить на станцию Попасная. Для погрузки раненых к цепям подошел паровоз с двумя вагонами. В это время противник бросился в атаку. Паровоз полным ходом двинулся назад и зацепил 3-е орудие, сорвав его со шкворня. Поднять орудие не представлялось никакой возможности, так как красные, быстро заняв полотно дороги, в упор расстреливали его прислугу. Потеряв трех упряжных лошадей, остаток орудийного расчета получил приказание отойти на ст. Попасная. Вечером на станции Попасная пропавшее орудие было заменено запасным, и к рассвету оно вступило на участок 1-го батальона Корниловского ударного полка, занимавшего позицию в 7–8 верстах к северу от ст. Попасная. Оставленные на разъезде 454 Северо-Донецкой железной дороги 3-я рота и 5-е орудие были внезапно атакованы красными. Орудие потеряло четырех упряжных лошадей, и ввиду неблагоприятно сложившейся обстановки было решено оставить орудие, сняв замок и порубив колеса. Обходным путем рота прибыла на станцию Попасная к рассвету 27 января, 3-й батальон Корниловского ударного полка с одним орудием 1-й генерала Маркова батареи занимал ст. Алмазная.

27 января противник повел наступление с востока на ст. Попасная (по линии Попасная – Алмазная). Ввиду отхода 2-го батальона Корниловского ударного полка в район вокзала, выдвинутый на север 1-й батальон полка и 3-е орудие 3-й батареи получили приказание также отступить на станцию Попасная. Вследствие глубокого обхода с востока весь отряд оставил станцию Попасная и перешел на станцию Логвиново, куда поздно ночью прибыл батальон 1-го офицерского генерала Маркова полка с отдельным конным орудием, с боем отступавший в течение целого дня от станции Нырково. 3-й батальон Корниловского ударного полка по-прежнему на станции Алмазная с одним орудием Марковской батареи.

28 января к полудню противник повел наступление при поддержке бронепоездов. Несколькими повторными атаками большевики овладели станцией, стремясь в то же время перерезать линию железной дороги в тылу отряда полковника Булаткина. Путем маневра, сосредоточив большую часть своего отряда в ударную группу, полковник Булаткин отбросил с большими потерями обходную колонну красных и перешел в решительную контратаку на станцию Логвиново, которую занял после упорного боя (при отряде был бронепоезд, который во время боя уходил за снарядами, а потом, с подходом его и батальона Марковского полка, отряд переходит в наступление и занимает станцию Логвиново). К вечеру отряд полковника Булаткина был сменен частями 2-го конного офицерского генерала Дроздовского полка. 28 января противник атаковал и 3-й батальон Корниловского ударного полка с запада, со стороны ст. Попасная, и с востока. Атаки к вечеру были отбиты, но тем не менее отряд немедленно оставил станцию и двинулся на ст. Дебальцево ввиду того, что станция Попасная была уже занята красными, и выдвинутый отряд рисковал быть окруженным, имея на 20 верст в тылу у себя противника, ведущего наступление непосредственно на ст. Дебальцево.

29 января 2-й батальон Корниловского ударного полка был в корпусном резерве на станции Дебальцево, откуда был направлен на ст. Хацепетовка. 3-й батальон Корниловского ударного полка подошел к станции Дебальцево в критический момент боя: противник последовательно занял станции Баронская и Депрерадовская и перешел в решительное наступление на ст. Дебальцево-сортировочная. Исключительно благодаря появлению в его тылу нерастерявшегося 3-го батальона Корниловского ударного полка красные в беспорядке бежали толпой на север. В тот же день в Дебальцево прибыл 1-й батальон Корниловского ударного полка с 3-й Марковской батареей.

(С 30 января по 6 февраля положение на фронте остается невыясненным.)

7 февраля 1919 года. Из книги «Корниловский ударный полк»: «11-я и 12-я роты полка под командой капитана Морозова, пользуясь густым туманом, сделали набег на ст. Мануйловка, где под прикрытием красной пехоты стояли два бронепоезда. Красноармейцы были разбиты, бронепоезда захвачены, но вывезти их не могли только потому, что они во время боя потерпели крушение, 2-й батальон Корниловского ударного полка со 2-м взводом 3-й Марковской батареи получил приказание погрузиться на ст. Хацепетовка в эшелон. Ночью они прибыли на ст. Никитовка.

8 февраля к рассвету эшелон 2-го батальона с артиллерией был переброшен на ст. Дылеевка, где разгрузился, и должен был перейти в направлении на ст. Константиновка. Но в момент выхода отряда со станции Дылеевка красные большими силами, при поддержке двух бронепоездов, перешли в наступление первыми. В течение целого дня 2-й батальон Корниловского ударного полка отбивал атаки, сам неоднократно переходил в наступление, и к вечеру все атаки красных были отбиты.

9 февраля рано утром отряд, то есть 2-й батальон Корниловского ударного полка со 2-м взводом 3-й Марковской батареи и с прибывшей из Никитович на подкрепление 3-й ротой 1-го офицерского генерала Маркова полка, перешел в наступление на ст. Никитовка. После упорного сопротивления красные были сбиты и отошли на ст. Константиновка. Артиллерии все время пришлось вести бой с бронепоездами, которые, отойдя к ст. Константиновка, остановились у семафора и в упор расстреливали нашу пехоту, не давая ей возможности идти дальше. Одно орудие, выдвинутое на линию пехоты, заставило бронепоезда отойти. Подбодренная этим пехота перешла в атаку и заняла станцию.

10 февраля 2-й батальон Корниловского ударного полка с приданной ему артиллерией должен был ударом во фланг и тыл красным в направлении на железную дорогу на Бахмут помочь 2-му эскадрону 2-го Дроздовского конного полка, который 9 февраля под давлением красных оставил ст. Курдюмовка. Выступив часов в 7 утра, отряд совершенно неожиданно появился в тылу у красных у деревни Карлович, в 7 верстах от Бахмута, и обратил их в бегство. Положение было восстановлено, и 2-й батальон с артиллерией вечером погрузился на ст. Курдюмовка и через Никитовку 11 февраля утром прибыл на ст. Ясиноватая.

11 февраля 2-й батальон Корниловского ударного полка эшелоном прибыл на ст. Ясиноватая. Противник, имея центр на линии железной дороги Попасная – Дебальцево, с занятием ст. Вергилеевка стремился охватить правый фланг Корниловского ударного полка, расположенного к северу от Боржикова. Обход был ликвидирован ударом 3-го батальона полка со взводом 2-й батареи. В течение дня противник несколько раз возобновлял атаки и к ночи отошел на ст. Мануйловка. 2-й батальон Корниловского ударного полка с 1-м взводом 2-й батареи со ст. Никитовка после короткого боя занял ст. Железная. Отряд продолжал наступление на север, занял ст. Кривой Торец и отбросил красных к станции Константиновка.

12 февраля. На участке Корниловского ударного полка, 2-го взвода 2-й Марковской батареи и 3-й батареи день прошел спокойно.

13 февраля. В районе Дебальцева противник активности не проявлял. 2-й батальон Корниловского ударного полка с приданной ему артиллерией занял ст. Константиновка.

14 февраля утром, пользуясь туманом, большевики стремились развить наступление на флангах 3-го батальона Корниловского ударного полка со 2-м взводом Марковской батареи, оборонявшего деревню Комиссаровку. На левом фланге обходящий с востока противник был после короткого боя отброшен на север, 2-й батальон Корниловского ударного полка со своей артиллерией – на ст. Константиновка.

15 февраля. На участке 2-го батальона Корниловского ударного полка без перемен.

16 февраля. На участке 2-го батальона Корниловского ударного полка противник пытался наступать на ст. Константиновка, но был отбит.

17 февраля 1-й батальон Корниловского ударного полка со 2-м взводом 2-й Марковской батареи произвел разведку и, обнаружив в районе деревни Мануйловки и села Еленовская большие силы красных, вернулся в исходное положение, 2-й батальон Корниловского ударного полка был окружен на ст. Константиновка и, пробившись на юг, отошел на ст. Кривой Торец. Противник продолжал преследование, перебрасывая свою пехоту на бронепоездах. На ст. Кривой Торец 2-й батальон под прикрытием 1-го взвода 2-й Марковской батареи погрузился в эшелон и вышел из-под удара противника. Взвод самостоятельно отошел на ст. Железная, где и присоединился ко 2-му батальону (надо полагать, что пулеметы на тачанках оставались с батареей).

18 февраля 2-й батальон Корниловского ударного полка снова перешел в наступление и занял ст. Константиновка, где в продолжение семи дней стоял почти без боев».

С 19 по 26 февраля положение на участке Корниловского ударного полка не записано.

26 февраля с рассветом 2-й батальон Корниловского ударного полка обнаружил обход ст. Константиновка. Опасаясь окружения, отряд отошел на южную окраину станции, откуда, развернувшись, перешел в контратаку, но цепи его были остановлены огнем подошедшего вплотную бронепоезда «Роза Люксембург». Одно орудие незаметно подошло к бронепоезду и на прицеле 20–30 попаданием повредило его. Подошедший с севера ремонтный поезд прицепил и вывез бронепоезд. Вечером отряд в эшелоне перешел на ст. Ясиноватая.

27 февраля противник энергично повел наступление на участке Корниловского ударного полка. Корниловцы, обойденные слева, отошли на станцию Дебальцево-сортировочная. Ударом во фланг 1-го батальона 1-го Офицерского полка положение было восстановлено.

28 февраля красные снова повели наступление на оба фланга Дебальцевской группы, 3-й батальон Корниловского ударного полка со взводом 3-й батареи ударом во фланг к полудню восстановил положение.

1 марта 1919 года 2-й батальон Корниловского ударного полка с 1-м взводом 2-й Марковской батареи был погружен в эшелон и отбыл на ст. Никитовка.

2 марта с рассветом противник, совершив глубокий обход с северо-запада, подошел к поселку Дебальцево и после короткого боя занял поселок и станцию Дебальцево-пассажирская. 2-й взвод 2-й батареи, три орудия 3-й батареи и орудие 1-й гаубичной батареи отошли через разъезд Булавин на ст. Хацепетовка вместе с частями Корниловского ударного полка. Одна рота и команда пеших разведчиков полка, стоявшие в заставах впереди ст. Боржиково и деревни Вергилеевки, оказались отрезанными от своего полка и, выслав связь к 1-му батальону 1-го офицерского генерала Маркова полка, донесли о занятии Дебальцева. На рассвете противник неожиданно повел наступление на ст. Никитовка (2-й батальон Корниловского ударного полка со взводом 2-й батареи).

Отряд разгрузился, перешел в контратаку, отбросил красных и занял ст. Курдюмовка, где снова погрузился в эшелон и к вечеру прибыл на ст. Хацепетовка и соединился с отступавшими частями своего полка от станции Дебальцево. После боя 2 марта Дебальцевская группа отошла по линии: станция Хацепетовка – хутора Никитины, а Корниловский ударный полк с приданной ему артиллерией базировался на ст. Хацепетовка, по линии железной дороги Енакиево – Харцызск.

3 марта. Соприкосновения с противником не было.

4 марта. Положение без перемен.

5 марта. Согласно общей диспозиции части Корниловского ударного полка и 1-го офицерского генерала Маркова полка должны занять ст. Дебальцево и село Чернухино и восстановить прежнее положение, отбросив противника за ст. Вергилеевка и Баронская. После 13 часов 1-й батальон 1-го офицерского полка со взводом 1-й батареи был выдвинут для содействия Корниловскому ударному полку, встретившему упорное сопротивление со стороны красных на окраинах поселка Дебальцево. Особенно большие потери корниловцы понесли от огня бронепоезда. Только после того, как взвод батареи открыл огонь с тыла, последний поспешно отступил по линии Дебальцево-пассажирская. Корниловский ударный полк занял ст. Дебальцево и передовыми частями выдвинулся на ст. Вергилеевка со 2-м взводом 2-й Марковской батареи.

6, 7 и 8 марта противник ведет наступление, но повсюду отбит.

9 марта. Ночью выяснилось, что красные со стороны села Луганского заняли ст. Хацепетовка. Части Корниловского ударного полка были переброшены по железной дороге на рудник Булавин, где на рассвете, вместе с разгрузившимся (под пулеметным огнем) 4-м батальоном 1-го офицерского генерала Маркова полка, 1-й батареей и 1-й гаубичной батареей вступили в бой. Только благодаря туману 2-я и 3-я батареи, получившие ночью приказание двигаться самостоятельно походным порядком на рудник Булавин для присоединения к Корниловскому ударному полку, проскочили мимо подошедших вплотную к железнодорожной насыпи цепей красных. Расстояние между цепями и батарейными колоннами было настолько мало, что сорвавшееся с передка 3-е орудие не успели вновь надеть на шкворень, так как на дорогу бросились красноармейцы с криками: «Стой!» – и, если бы не перешедшая в контратаку подошедшая застава Корниловского ударного полка, орудие погибло бы. После выяснения обстановки боя, который благодаря сильному туману велся, что называется, «ощупью», противник был отброшен к Марковским хуторам.

10 и 11 марта. 11 марта противник атаковал ст. Хацепетовка, но удачной контратакой Корниловского ударного полка был отброшен, и ударники, следуя по пятам за бегущими красными, заняли с налета Марковские хутора.

12 марта. На участке Корниловского ударного полка затишье.

13 марта. У села Ольховатка во время перехода марковцев в контратаку с целью предоставить своей артиллерии и санитарному обозу выход был убит доблестный помощник командира 1-го офицерского генерала Маркова полка полковник Булаткин, один из самых выдающихся пехотных начальников. После неудачного боя на участке 1-го офицерского генерала Маркова полка Корниловский ударный полк получил приказание отойти в район ст. Енакиево. Марковцы отошли на ст. Сердитая.

14 марта. Отошедшие в ночь на 14-е части Корниловского ударного полка заняли оборонительную линию: ст. Монахово – каменноугольные копи – Н. Ханженково. На участке полка спокойно.

15 марта. Вечером 3-я батарея была взята с участка Корниловского ударного полка, погрузилась в эшелон и отбыла на ст. Иловайская.

24 и 25 марта. В ночь на 25-е 1-й батальон Корниловского ударного полка со взводом батареи был погружен в эшелон на ст. Щебенка и отправлен в Енакиево. Немедленно по разгрузке батальон повел наступление на шахты Софиевка и Веровка, и по занятии их две роты с орудием продолжали наступление на рудник № 8, а другие роты со вторым орудием преследовали противника, отступавшего на ст. Хацепетовка. К вечеру части отошли на ст. Енакиево.

26 марта. 1-й батальон Корниловского ударного полка со взводом батареи вновь разделился: две роты с первым орудием повели наступление вдоль железной дороги на север и на ст. Хацепетовка, а две роты со вторым орудием наступали на разъезд Волынцево и, выбив из него противника, заняли деревню Убежище. К вечеру 2-й батальон Корниловского ударного полка с приданной ему артиллерией ночевал на разъезде Волынцево.

27 марта. Противник повел наступление на ст. Енакиево с северо-востока. 1-й батальон Корниловского ударного полка со взводом батареи отбросил его на восток, отойдя на ночь в село Волынцево – деревню Убежище.

1-й батальон Корниловского ударного полка со взводом 2-й батареи с 27 марта по 3 апреля активно оборонял разъезд Волынцево – Убежище, а 3 апреля, будучи отрезанным красными, занявшими в тылу ст. Енакиево, отошел на колонию Иван-Орловку, откуда ночью перешел на ст. Щебенка.

4 апреля 1919 года. Корниловский ударный полк с приданной ему артиллерией к вечеру занял оборонительную линию: Щебенка – каменноугольные шахты – Н. Ханженково.

5 апреля. Батальон Корниловского ударного полка с 3-й Марковской батареей переходит со станции Монахово в наступление на село Корсунь и после продолжительного боя занимает его, где и располагается по квартирам.

6 и 7 апреля. Тот же батальон ведет наступление на ст. Пантелеймоновка. К вечеру батарея возвращается в Корсунь.

8 апреля. 1-й батальон Корниловского ударного полка со взводом 2-й Марковской батареи выступает на деревню Давыдово-Орловку, откуда, присоединив дивизион 11-го гусарского Изюмского полка, ведет общее наступление на колонию Иван-Горловку.

9 апреля. Батальон Корниловского ударного полка с 3-й Марковской батареей вновь переходит в наступление на селение Пантелеймоновка, которое легко занимается пехотой.

12 апреля. 1-й батальон Корниловского ударного полка с 1-м взводом 2-й батареи и с конницей повел наступление вдоль полотна железной дороги на ст. Енакиево и к 20 часам занимает южную окраину города. 3-й батальон Корниловского ударного полка на рассвете выступает на север и с боем продвигается до ст. Енакиево.

13 апреля. С рассветом движение на Енакиево продолжается, и после боя с броневиками противника в районе пассажирского вокзала последние отошли на север, а пехота противника была отброшена на линию рудники Веровские – ст. Волынцево. 3-й батальон Корниловского ударного полка с 3-й Марковской батареей продолжал наступление в районе ст. Волынцево, где простоял до 15 апреля, когда по приказанию отошел к Енакиеву, к рельсопрокатному заводу Балтийского общества.

14 апреля. 1-й батальон Корниловского ударного полка со взводом 2-й батареи, смененный накануне 2-м Кубанским пластунским батальоном, перешел на левый фланг, атаковал Софийский рудник, занял его после короткого, но упорного боя и продолжал наступление на рудник № 8, но по приказанию отошел на ст. Енакиево, где расположился на ночлег.

17 апреля. Ввиду неожиданного отхода из Давыдово-Орловки частей 1-го конного генерала Алексеева полка, 1-й батальон Корниловского ударного полка со взводом 2-й батареи спешно занимает оставленную позицию (деревню).

18 апреля. Те же силы отбивают атаки противника на село Давыдово-Орловка. Имея успех на соседнем с корниловцами участке 2-го офицерского генерала Дроздовского конного полка, противник ударом во фланг с запада отбросил после упорного боя 2-й и 3-й батальоны Корниловского ударного полка на станцию Щебенка. К вечеру, развивая наступление, противник атакует и станцию, но, несмотря на большие потери, понесенные за день, корниловцы в свою очередь переходят в контратаку, и красные прекращают попытки занять станцию.

20 апреля. Вследствие отхода главных сил Корниловского ударного полка 1-й его батальон отходит на хутора Терновские. 19 и 20 апреля противник безуспешно возобновляет атаки на станцию Щебенка.

21–24 апреля. 1-й батальон Корниловского ударного полка со взводом 2-й батареи занимает позицию у хуторов и вечером 24-го, после отбития атаки на хутора Терновские, согласно полученному приказанию отходит на ст. Зуевка. 21 апреля утром, благодаря оголению левого фланга участка, 2-й батальон Корниловского ударного полка с 3-й Марковской батареей отходит на ст. Монахово, где в распоряжение Корниловского ударного полка поступает 2-й взвод 1-й генерала Маркова батареи. Взвод занимает позицию на левом фланге, на участке 3-го батальона Корниловского ударного полка. Вечером противник густыми цепями переходит в наступление в стыке 2-го офицерского генерала Дроздовского конного полка и Корниловского ударного полка на идущее параллельно фронту полотно железной дороги ст. Монахово-Кирпичная. После упорного боя противник отходит в исходное положение, село Корсунь – деревня Крынская. 22 и 23 апреля в районе ст. Монахово идут упорные бои. Днем 23 апреля на ст. Монахово прибывает со ст. Рассыпная 2-й взвод 2-й батареи, который со 2-м батальоном Корниловского ударного полка переходит в село Нижне-Ханженково, где и стоит до 24 апреля.

25 апреля в 15 часов 1-му и 2-му батальонам Корниловского ударного полка со 2-й батареей приказано атаковать хутора Нижняя Крынка и Б. Черновские и, выдвинувшись на север, занять с востока ст. Щебенка. Корниловцы успешно выполнили задачу, но к вечеру получили приказание спешно отойти в с. Зуевка. На участке 3-го батальона Корниловского ударного полка противник с раннего утра перешел в наступление и, после того как примыкавшие с запада части 2-го генерала Дроздовского конного полка отошли, левый фланг корниловцев, 3-й батальон, был неожиданно охвачен с юго-запада и едва успел отступить на село Ханженково, откуда вместе с приданной ему артиллерией 2-й взвод 1-й Марковской батареи и 3-й батареей расположился на ночевку на заводе «Президент».

26 апреля. 3-й батальон Корниловского ударного полка занял позицию к северу от станции Харцызск. 2-й батальон Корниловского ударного полка со взводом 2-й батареи со станции Зуевка наступает на хутора Нижняя Крынка и Терновские, занял их и к вечеру возвратился в село. 3-й батальон со взводом 2-й же батареи наступал на село Нижне-Ханженково и к вечеру отошел в Зуевку.

27 апреля с рассветом противник силой до двух полков атаковал село Зуевка. Сдерживая упорный натиск с помощью интенсивного огня 2-й батареи и 3-го орудия 1-й генерала Маркова батареи, а также тяжелых орудий бронепоездов, стоявших на станции Харцызск, корниловцы с прибытием 3-го батальона 1-го офицерского генерала Маркова полка перешли в решительную контратаку, отбросив противника в исходное положение.

28 и 29 апреля. На участке ст. Харцызск и село Зуевка противник активности не проявлял.

30 апреля. В село Зуевка прибыла походным порядком Кубанская казачья дивизия конного корпуса генерала Шкуро, вместе с которой 1-й и 2-й батальоны Корниловского ударного полка повели наступление на ст. Ханженково – село Ханженково – хутор Нижняя Крынка. К вечеру, заняв Нижне-Ханженково и хутор Нижняя Крынка, корниловцы расположились на ночлег и ночью, получив приказание, спешно отошли в село Зуевка. 3-й батальон Корниловского ударного полка с 3-й батареей, наступая по железной дороге, занял завод «Президент», откуда произвел попытку атаковать село Ханженково.

С 1 по 11 мая 1919 года. После смерти генерала Станкевича, скончавшегося от тифа, 1-ю дивизию принял генерал Колосовский⁶⁶, командир конного полка. Состав дивизии: Корниловский ударный полк, 1-й офицерский Марковский пехотный полк, Алексеевский конный полк, Марковская артиллерийская бригада и Марковская инженерная рота со взводом железнодорожным и телеграфным.

Назначение генерала Кутепова Александра Павловича командиром 1-го армейского корпуса, составленного из 1-й и 3-й дивизий, считалось предвестником нашего перехода в наступление. После выздоровления от болезни прибыл командующий Добровольческой армией генерал Врангель, который тут же, к общему огорчению, был назначен командующим Кавказской Добровольческой армией. Командующим Добровольческой армией стал генерал Май-Маевский.

Переход в наступление поднял дух Корниловского ударного полка, перенесшего четырехмесячную оборону Каменноугольного бассейна, ведя почти ежедневные бои в сильные морозы, малочисленным составом, с плохим довольствием, плохо обмундированным и когда, в довершение всего, помимо убыли в боях, его ряды просто косил сыпной тиф. Заколдованный проклятый круг должен был быть прорван, и этим мы оправдывали все наши потери и невзгоды.

Переход в наступление

Согласно диспозиции, ввиду перехода в общее наступление, 13 мая было приказано: Корниловскому ударному полку со 2-й и 3-й Марковскими батареями занять станцию Щебенка и лежащие к востоку от нее хутора Нижняя Крынка и Терновские, выдвинувшись на южные бугры у города Енакиево. Частями 1-го офицерского генерала Маркова полка с 1-й генерала Маркова батареей и взводом 7-й гаубичной батареи занять села Давыдово-Орловка и Ново-Орловка и, в случае успеха, атаковать селение Новая Ольховатка. 1-му конному офицерскому генерала Алексеева полку со 2-м взводом 7-й гаубичной батареи обеспечить правый фланг движения на север вдоль линии железной дороги Иловайская – Чернухино.

С рассветом 13 мая части полков переходят в наступление: 2-й и 3-й батальоны Корниловского ударного полка с 3-й Марковской батареей атакуют ст. Щебенка и с боем занимают ее, преследуя отходящего к ст. Енакиево противника, 1-й батальон Корниловского ударного полка со 2-й Марковской батареей, выступив из Ново-Ханженкова, с боем занимает хутора Нижняя Крынка и Терновские и, войдя в связь со своим 2-м батальоном, совместно с ним занимают к вечеру ст. Енакиево.

1-й офицерский генерала Маркова полк с боем берет Давыдово-Орловку, хутора Михайловские и Ново-Орловку. 1-й конный генерала Алексеева полк у станции Рассыпная был встречен сильным огнем бронепоездов и отошел в исходное положение. На ст. Енакиево в распоряжение командира Корниловского ударного полка прибыла 4-я батарея, а 3-я Марковская ушла на перевооружение.

14 мая. Попытки противника наступать отбивались артиллерийским огнем.

15 мая с рассветом Корниловский ударный полк повел наступление двумя колоннами на ст. Дебальцево. Правая колонна – 2-й батальон и 4-я батарея – двигалась к востоку от полотна железной дороги, имея значительный бой у села Волынцева, по занятии которого батальон и батарея расположились на отдых и вечером, по приказанию командира полка, перешли в Дебальцево. Левая колонна – 1-й и 3-й батальоны Корниловского ударного полка со 2-й Марковской батареей – двинулись вдоль полотна железной дороги, встречая сопротивление только со стороны бронепоездов. У ст. Хацепетовка колонна вступила в бой против значительных сил красной пехоты. На решение боя повлияло удачное попадание 1-го орудия 2-й батареи в неприятельский бронепоезд, который отважно выдвигался вперед за свои цепи, несколько раз отбивая атаки корниловцев. К вечеру колонна вошла без боя в село Дебальцево. На участке Корниловского ударного полка 1-я Марковская батарея занимает участок у ст. Боржиково.

18 мая. Корниловский ударный полк со 2-й батареей, по обнаружении неожиданного отступления противника, выступил походным порядком на север с целью войти в соприкосновение хотя бы с арьергардом красных и после четырехчасового быстрого марша настиг у ст. Алмазная спешно уходящую колонну. С коротким боем корниловцы заняли станцию и расположились на ночлег.

19 мая перед рассветом Корниловский ударный полк со 2-й батареей спешно погрузился в эшелон и был переброшен на ст. Камышеваха, откуда, разгрузившись, продвинулся на север, до ст. Лоскутовка, и к полудню 20 мая через село Мирная Долина повел наступление на село Установка. Отбросив противника на северный берег реки Донец, корниловцы к вечеру взяли деревню. На ст. Камышеваха 1-я генерала Маркова батарея погрузилась в эшелон и отправилась в распоряжение командира Корниловского ударного полка.

21–26 мая. 3-й батальон Корниловского ударного полка со 2-й батареей занимал позицию в районе деревни Установки.

27 мая. На рассвете 3-й батальон Корниловского ударного полка со 2-й батареей прибыл из Установки на ст. Переездная. Противник отошел от левого берега Северного Донца против железнодорожного моста, и части Корниловского ударного полка и 1-го офицерского генерала Маркова полка начали переправу. Корниловский ударный полк со 2-й и 3-й батареями без боя заняли хутор Воеводовка, на левом берегу, у переправы, и через село Беляевка к вечеру продвинулись до деревни Кудряшевки.

28 мая. 1-й и 2-й батальоны Корниловского ударного полка с 3-й Марковской батареей, выступив утром из Кудряшевки, продолжали движение до хутора Попова, 3-й батальон со 2-й батареей, выступив из села Беляевка, к вечеру занял хутор Бутов.

29 мая. Корниловский ударный полк со 2-й и 3-й Марковскими батареями выдвинулся через село Голубовка на хутор Грибков.

30 мая. Корниловский ударный полк с приданной ему артиллерией, пройдя станцию Степная Слободка, вступил в бой с арьергардами противника у села Белоцерковка, после полудня занял село и расположился по квартирам.

31 мая. 1-й и 2-й батальоны Корниловского ударного полка с 3-й батареей из Белоцерковки через ст. Сватово, Гончаровка и Криошеевка переходят в село Куземовка. 3-й батальон полка со 2-й батареей из Белоцерковки через деревню Гончаровку переходит в село Мирная Долина.

1 июня. Взятие города Купянска. Город Купянск был занят Терско-Кубанской конной дивизией. Я, пишущий эти строки, вернулся в свой Корниловский ударный полк перед выходом его из Каменноугольного бассейна из своей вышеуказанной командировки в Крым и теперь, во время наступления конницы на Купянск, был послан с двумя ротами на поддержку терцам, которые продвигались успешно, и мы поэтому участия в бою не принимали. Уже в эмиграции ныне здравствующий участник этого боя есаул Терского войска Воробьев рассказал о том, что произошло с его полком за городом. В нескольких верстах от них, на их глазах, подошел эшелон, откуда выскочили рабочие и стали чинить железнодорожный путь, очевидно для бронепоезда. Лихие терцы решили их атаковать и жестоко за это поплатились: мнимые рабочие оказались красноармейцами, встретили атакующих ружейным огнем и отбили атаку. У терцев было несколько человек убитых и много раненых, а ремонтный поезд красных дал задний ход и ушел.

1-й и 2-й батальоны Корниловского ударного полка с 3-й батареей перешли через хутор Песчаный на хутора Лозовые. 3-й батальон со 2-й батареей из села Мирная Долина прибыл и расположился в городе Купянске.

2 июня. 1-й и 2-й батальоны Корниловского ударного полка с приданной им артиллерией выступили из хуторов Лозовые, прошли через город Купянск и к вечеру прибыли в деревню Шапковку 2-ю. 1-ю дивизию от генерала Колосовского принял генерал Тимановский.

4 июня. Корниловский ударный полк со своей артиллерией перешел через станцию Мопочиновка – деревню Екатериновку в село Большой Бурлук. 1-й взвод 7-й гаубичной батареи передан 3-му батальону Корниловского ударного полка.

5 июня. 3-й батальон Корниловского ударного полка со своей артиллерией переходит на станцию и село Большой Бурлук.

6 июня. Корниловский ударный полк с 3-й батареей и 1-м взводом 7-й гаубичной батареи переходит из села Большой Бурлук на ст. Белый Колодезь, куда прибывают по железной дороге 2-я батарея и 1-й взвод 4-й батареи со 2-м батальоном 1-го офицерского генерала Маркова полка.

После полудня с севера появились бронепоезда противника, начавшие обстреливать станцию. За бронепоездами появился эшелон, высадивший до 1000 человек пехоты, которая немедленно повела наступление. Понеся значительные потери, противник спешно отошел на север. Вечером команда пеших разведчиков Корниловского ударного полка со взводом 2-й батареи была погружена в эшелон и отбыла на ст. Приколотное для ликвидации оставшегося в районе Ольховатки отряда красной пехоты, потерявшего связь с давно отступившими частями.

7 июня. При разгрузке на ст. Приколотное команда пеших разведчиков была встречена пулеметным огнем с северо-западных бугров села Ольховатка. Находившийся в средней группе 2-й взвод 2-й батареи с близкой дистанции открыл огонь по цепям противника. Вскоре, будучи обойденной с обоих флангов, команда пеших разведчиков, неся большие потери, принуждена была прорваться на станцию Приколотное. Для ликвидации противника был послан отряд полковника Наумова⁶⁷, но красные, реквизировав в селе подводы, спешно отошли на север. К вечеру полковник Наумов без боя занял село Благодатное. Корниловский ударный полк с 3-й батареей и 1-м взводом 7-й гаубичной батареи, наступая вдоль железнодорожной линии, после полудня занял без боя город Волчанск.

8 июня. На рассвете прибыли остатки команды пеших разведчиков со 2-м взводом 2-й батареи.

9 июня. Корниловский ударный полк с приданной ему артиллерией с рассветом продолжает движение через ст. Гатище, село Нижняя Таволжанка, село Екатериновка, село Маслова Пристань, подходит к селу Нижний Олыпанец и, отбросив противника, располагается на ночлег.

Согласно диспозиции Корниловскому ударному полку и 1-му офицерскому генерала Маркова полку 10 июня приказано взять город Белгород.

10 июня. 1-й офицерский генерала Маркова полк с 1-й генерала Маркова батареей, взводом 2-й Марковской батареи и 4-й батареей должен был выдвинуться на линию Белгорода в селе Игуменове и с востока атаковать старый город. Корниловский ударный полк с 3-й батареей, взводом 2-й батареи и взводом 7-й гаубичной батареи наносит удар по линии железной дороги.

Имея бой с бронепоездами, Корниловский ударный полк успешно продвигался к Белгороду и, выждав подхода 1-го офицерского генерала Маркова полка, одновременно атаковал город. После короткого боя Белгород был взят.

Мои воспоминания о взятии города Белгорода. Версты за две до Белгорода 1-й батальон Корниловского ударного полка стал разворачиваться. Офицерская рота оказалась правофланговой, и картина предстоящего боя мне представилась так: перед городом, параллельно движению батальона, протекала довольно широкая река, через которую виднелся мост, как раз против правого фланга цепи. Перед центром батальона и его левым флангом – между рекой и цепью – была небольшая роща. Местность для атаки моста была ровная, и перед мостом были видны окопы. По ту сторону реки проходила линия железной дороги, и против моста стоял бронепоезд. Перед рощей цепи остановились в ожидании, как нам тогда говорили, «волчьей сотни» генерала Шкуро, которая должна была одновременно с нами броситься в атаку на мост. Вышеописанная картина обещала, в лучшем случае, большие потери. Наша артиллерия почему-то не била по бронепоезду, и «волчья сотня» не показывалась. Подождав с полчаса, командир роты отдает приказание для атаки моста. Цепи встают и полуоборотом направо, по совершенно ровной местности быстро идут к мосту. Красные открыли ружейный огонь, а бронепоезд – пулеметный. Все благоприятствовало красным в их обороне своей позиции, но тем, что они не хотели уходить из своего предмостного укрепления, они все погубили. Корниловцы с криком «Ура!» уже ворвались в окопы, и через них лихо понеслась в атаку подоспевшая сотня генерала Шкуро. Общая свалка на мосту лишила, по-видимому, красный бронепоезд возможности стрелять, и он тихо двинулся влево по нашему фронту и скрылся. Корниловцы воспользовались нерешительностью бронепоезда и быстро проскочили на другой берег.

Когда на площади в городе собрался весь полк, то среди выстроенных пленных оказался и начальник обороны красных, бывший унтер-офицер Императорской армии. Командир полка приказал тут же расстрелять его, что и исполнил один из стоявших близко ударников, уложив незадачливого «главкома» обороны Белгорода на месте первым же выстрелом. Эта публичная казнь была вызвана тем, что красные угнали 60 видных граждан города в качестве заложников и расстреляли их в 10 верстах от города, по пути своего отступления. На следующий день их тела были доставлены в город и преданы земле в обстановке действительно общего озлобления против диктатуры большевистского интернационала.

2-й Корниловский ударный полк

Как только был сформирован один батальон Запасного Корниловского полка, полковник Скоблин⁶⁸ решил развернуть его во 2-й Корниловский ударный полк⁶⁹. Первоначальный кадр для этого был выделен Скоблиным из действующего полка, равно как и вся материальная часть и обоз. Много труднее был вопрос с назначением командира полка. Надо было выбрать офицера не только достойного, но и такого, который перенес бы в новый полк традиции и дух старого Корниловского полка, все то неуловимое, чем отличался этот полк от прежних дореволюционных частей и что вместе с тем давало ему теперь в момент общего развала такую стойкость и жизненность.

Выбор Скоблина остановился на капитане Пашкевиче⁷⁰, кадровом офицере, начальнике учебной команды в Корниловском полку. Этот человек был верный корниловец и прирожденный «отец-командир»: вне своего полка, его спайки и славы он мало чем интересовался. Пашкевич входил во все мелочи полковой жизни и вносил в эту жизнь всю крепость крестьянского хозяйственного быта, унаследованного им от рождения. Как рачительный хозяин, Пашкевич терпеть не мог «разгильдяйства», и не было для него большей обиды, чем увидеть своего корниловца пьяным или хотя бы навеселе. Пашкевич с презрением оглядывал провинившегося и только бросал сквозь зубы одно короткое выразительное русское словечко…..! Особо требователен был Пашкевич в боевой обстановке. Он, памятуя, что малые причины часто рождают великие последствия, не успокаивался до тех пор, пока не убеждался, что его приказание усвоено полностью. Мало того, через некоторое время непременно сам пойдет и проверит, все ли сделано, что нужно.

Всякое дело Пашкевич начинал перекрестясь. Его вера была наивная и трогательная. Однажды он остался заместителем начальника дивизии как раз в то время, когда Корниловские полки должны были на Перекопе устроить прорыв. Общее руководство операцией требовало присутствия Пашкевича в штабе. Когда все распоряжения были уже отданы и наступили томительные часы ожидания сообщений о ходе наступления, Пашкевич заперся у себя в комнате. Наконец пришло известие об успехе прорыва. Пашкевич выскочил из штаба и верхом помчался на фронт. Офицеры вошли в комнату Пашкевича: она была вся усыпана маленькими клочками бумаги, а на каждом из них было написано два слова: «Господи, помоги».

Пашкевич со всей энергией, которую трудно было себе представить в его щупленьком и сухоньком теле, принялся за развертывание полка. Небольшой кадр старых корниловцев, выделенных из действующего полка, Пашкевич, с разрешения Скоблина, дополнил корниловцами, возвращавшимися на фронт после ранения. В Ростове на вокзале был вывешен соответствующий приказ. Этим приказом корниловцы были неприятно поражены: они считали своим неотъемлемым правом служить только в 1-м полку. В полной уверенности, что досадное недоразумение сейчас выяснится, они гурьбой пошли к Пашкевичу. Каждого офицера Пашкевич принял в отдельности. Все выходили от него с вытянутыми лицами. Принимал не прежний боевой приятель по полку, а командир с непререкаемым авторитетом. Никаких разговоров и объяснений не допустил: приказ есть приказ. Назначаетесь в такую-то роту; жить будете здесь в казармах в отведенном для господ офицеров бараке; на занятия ходить аккуратно каждый день утром и вечером, а получать отпуск в город можно только с его, капитана Пашкевича, разрешения.

– Вот тебе и наша «эмблема»! – переговаривались между собой офицеры. – Строгий какой стал, даже на разу не улыбнулся.

«Эмблемой» прозвали Пашкевича за то, что его бледное лицо при улыбке становилось очень похожим на череп, нашитый на рукавах корниловцев.

Офицерскую роту Пашкевич сформировал из офицеров, частью взятых в плен, а частью мобилизованных преимущественно в Мариупольском уезде. Некоторое недоверие, которое первое время питали к ним старые корниловцы, скоро исчезло – офицерская рота стала оплотом полка.

Большую тревогу у командного состава вызывало солдатское пополнение – оно было исключительно из пленных махновцев.

«Батько Махно» был атаман разбойничьей шайки, то разраставшейся в целое войско, то разбегавшейся по домам. Этот воскресший в XX веке, в дни русской смуты, Стенька Разин обосновал свою резиденцию в селе Гуляй-Поле Екатеринославской губернии, откуда был родом и куда вернулся с бессрочной каторги, амнистированный Временным правительством как «политический». В дни своей юности Махно убил урядника. Этот каторжанин, расправившись прежде всего с теми односельчанами, которые свидетельствовали против него на суде, собрал затем вокруг себя буйных и бесшабашных удальцов и стал с ними делать набеги, главным образом на города и богатые села. В этих набегах «расписными челнами» служили тачанки, вооруженные пулеметами и запряженные парой или тройкой лихих коней. После набегов Махно возвращался с огромной добычей, щедро одаривал ею подвластные деревни и устраивал гульбу. Число его последователей росло не по дням, а по часам. Большевистский лозунг – «грабь награбленное» – Махно расширил и углубил; он провозгласил «смерть панам, попам, жидам и коммунистам».

Все их имущество, подразумевалось, должно переходить убийцам.

Вот этих махновцев и предстояло переделать в доблестных корниловцев.

Одной солдатской выправки для этого было мало, ибо внешняя оболочка нисколько не обеспечивала от возможного предательства на фронте: не было ничего легче, как из сторожевого охранения переметнуться ночью к красным, прихватив с собою офицера, в бою сдаться, а на походе отстать и дезертировать. В этой вольнице необходимо было прежде всего пробудить национальное чувство и зажечь пафос борьбы за Россию.

Офицеры жили в казармах и постоянно общались со своими солдатами. Махновцы скоро убедились, что эти «золотопогонники» не страшны – они были молодыми веселыми людьми безо всякого барства и снисходительного отношения высшего к низшему. Большинство корниловских офицеров сами были из крестьянских семейств.

Пашкевич и старые корниловцы неустанно вели с махновцами беседы о России, о ее былом величии и теперешнем унижении, о целях и смысле борьбы, начатой Корниловым. Рассказывали офицеры и про самих себя, почему они пошли против советской власти: в борьбе с большевиками ищут не возврата утраченных поместий и капиталов, которых у них и не было, а борются за свою родину, за счастье России. Говорили просто, горячо и безо всякой внутренней фальши, на что очень чуток русский человек. Что больше всего западало в души махновцев, трудно сказать – одна привитая почка таинственными путями облагораживает весь дичок.

Махновцы вели себя примерно. Не было ни одного случая, чтобы кто-либо из них продал выданную ему пару белья или принадлежность обмундирования, всегда были трезвы, исполнительны и добросовестно несли солдатскую службу. По вечерам они собирались в кружок и распевали песни, из которых некоторые были сочинены Пашкевичем. Часто они пели «Кудеяра», должно быть применяя к себе слова этой песни.

В мае 1919 года 2-й Корниловский ударный полк был сформирован. Своим заместителем капитан Пашкевич обычно оставлял командира пулеметной роты поручика Лысаня⁷¹; начальник хозяйственной части был капитан Гавриленко⁷², уже зарекомендовавший себя в этой должности в 1-м Корниловском полку; командир 1-го батальона – поручик Левитов; командир 2-го батальона – капитан Щеглов⁷³; командир 3-го батальона – поручик Кленовой-Песчанкин⁷⁴.

Настало время полк «вывести в свет». Смотр произвел Май-Маевский. Командующий Добровольческой армией остался настолько доволен видом полка, что охотно согласился на свое зачисление в его списки. После обеда офицеры стали качать командующего. Ударники столпились около окон офицерского собрания и с восхищением смотрели, как грузное тело «Мая» подлетало к потолку. Через открытое окно офицеры перебросили «Мая» ударникам, те его подхватили, и вдруг у офицеров мелькнула мысль, а ну как махновцы «шмякнут» генерала о землю: красные иногда применяли такой способ расправы с пленными офицерами. Бледное лицо Пашкевича стало совсем белым, но махновцы на руках уже вносили в столовую улыбающегося «Мая».

«У всех нас, – вспоминал подполковник Трошин⁷⁵, – так и отлегло от сердца».

15 июня после парада и напутственного молебна 2-й Корниловский полк уехал на фронт на соединение со своим старшим братом, 1-м Корниловским полком. Наталья Лавровна, дочь генерала Корнилова, благословила полк на ратный путь иконой Равноапостольного Князя Владимира, покровителя 2-го Корниловского полка.

За время формирования 2-го Корниловского полка добровольческий отряд, переименованный в 1-й армейский корпус, сломил в Донецком бассейне упорство красных. Преследуя их, корпус в течение 30 дней прошел более 300 верст и после пятидневных жестоких боев с отборными матросскими частями и красными курсантами на подступах Харькова овладел городом. В только что освобожденном от большевиков Харькове и должны были встретиться 1-й и 2-й Корниловские полки.

Встреча вышла торжественная. В центре города на площади выстроился развернутым фронтом 2-й Корниловский полк, тщательно выравнялся и застыл в ожидании. Издали донесся походный марш. Звуки нарастали. Показалась голова колонны. Полк вел командир 1-го батальона полковник Гордиенко.

– Слушай, на краул! – скомандовал Пашкевич.

Винтовки замерли в руках, трубы рванули встречный марш.

1-й Корниловский полк развернулся перед фронтом 2-го полка и тоже взял на караул. Полковник Гордиенко и капитан Пашкевич, держа шашки «подвысь», пошли друг другу навстречу. Обнялись и расцеловались.

Вернувшись на свои места, оба командира скомандовали:

– К ноге, вольно!

Между фронтами сразу началась перекличка: здоровались, справлялись о друзьях. Чаще всего доносилось – ранен, убит…

Та же команда «слушай, на краул!» прервала поток новостей. Явился старший корниловец полковник Скоблин, а вслед за ним и командир корпуса Кутепов. В тот же день после парада 2-й Корниловский полк выступил на позицию. Провожая его, полковник Скоблин сказал небольшую речь:

– Будьте достойны своих старших корниловцев. Храните их традиции и честь. У вас еще нет знамени, вы его, конечно, скоро заслужите, но до этого времени ваше знамя – ваш командир полка капитан Пашкевич…

Уже на другой день 23 июля 2-й полк получил боевую задачу. Всех офицеров тяготила одна и та же мысль: как поведут себя бывшие махновцы в боевой обстановке?

Батальоны рассыпались в цепь. Впереди 2-го батальона только что оправившийся после ранения капитан Щеглов, опиравшийся на палку. Все офицеры тоже впереди своих рот. Рядом с ними по одному или по два ударника для связи с ротами. Цепь двинулась. Сразу раздался знакомый свист пуль. Все чаще и чаще проносились над головой невидимые свистящие стайки. За три месяца жизни в тылу уже отвыкли от этого нежного посвистывания. Головы у некоторых офицеров невольно наклонялись.

– Ну вот, уже кланяться начали! – вдруг бросает на ходу своему офицеру долговязый худой махновец из связи.

«Ах, черт возьми, вот нарезал!» – мелькнуло у офицера, и он сразу выпрямился.

Офицеры шли в атаку без перебежек, не ложась. Махновцы за ними не отставали. Такая атака – молчаливая, без крика и без одного выстрела – была страшна. Казалось, двигается неумолимый беспощадный рок. Красные стали отходить, их выстрелы стихли.

Потери у корниловцев были небольшие. На вечерней перекличке отсталых и сбежавших не оказалось.

– Все это хорошо, – переговаривались между собой офицеры, – но настоящего-то боя еще не было.

Такой бой разыгрался на следующее утро. Было приказано взять железнодорожную узловую станцию Готня, где большевики сосредоточили сильную ударную группу с артиллерией и бронепоездом, вооруженным трехдюймовками и пулеметами.

3-й батальон принял на себя лобовой удар. В цепь корниловцев вынеслась на открытую позицию батарея полковника Петренко. Сразу снялась с передков и вступила в единоборство с красным бронепоездом. Ухали пушки, вскидывалась земля. Как и вчера, ударники шли ровной цепью за своими офицерами. Наклонялись лишь для того, чтобы поднять раненого офицера и вынести его из боя. Готня была взята штыковым ударом.

Уже с легким сердцем пошли офицеры в сторожевое охранение на всю ночь вместе с бывшими махновцами.