Читать онлайн Атрибуты личности. 25 скрытых драйверов оптимальной продуктивности бесплатно

Глава первая

Скрытые драйверы

ВЫ МНОГО ЛЕТ КОПИЛИ ДЕНЬГИ на поездку в Китай и включили в программу тура двухдневную автобусную экскурсию по сельской местности. За окном мелькают восхитительные пейзажи, но автобус делает остановки лишь в глухих селениях, вдали от основных туристических маршрутов. В одной из крошечных деревушек гид объявляет, что у вас есть двадцать минут, чтобы полюбоваться широкой долиной, окаймленной предвечерними тенями. Вы отрываетесь от группы и поднимаетесь по узкой извилистой тропинке на небольшой холм, чтобы в одиночестве насладиться видом окрестностей. Вашему взгляду открывается потрясающая картина. На мгновение вы забываете обо всем на свете, а затем обнаруживаете, что любуетесь этим видом уже полчаса.

Вы сбегаете вниз по склону, но уже слишком поздно. Автобус уехал, а грунтовая дорога, по которой он движется, настолько узка, что водитель не смог бы развернуться, даже если бы заметил, что вы отстали. У вас в карманах совершенно пусто. Свой телефон, деньги и паспорт вы оставили в автобусе, потому что боялись их потерять. Оглядевшись вокруг, вы видите полдюжины миниатюрных домишек, но ни машин, ни линий электропередачи. На вас с любопытством смотрит какая-то старушка. Вы просите ее помочь, но она вас не понимает. Вы не говорите по-китайски, а в деревне никто не знает английского. Если вы правильно запомнили маршрут, то следующая остановка находится в трех часах езды. Через два часа стемнеет.

Как вы поступите?

Или вот еще один сценарий. Вы привезли семью в Нью-Йорк, посмотреть достопримечательности. Ваши дети оказались тут впервые, и им здесь нравится. Вы показали им статую Свободы и Таймс-сквер, а теперь собираетесь отправиться на подземке в Музей естественной истории. Единственная проблема в том, что вы ошиблись платформой – отсюда поезда идут в центр города. Вам удается удержать двоих отпрысков рядом с собой, но пятилетний малыш, слишком возбужденный, чтобы вас услышать, проскальзывает сквозь толпу и садится в поезд один. Двери закрываются, состав трогается и исчезает в туннеле вместе с вашим ребенком.

И что теперь?

Еще одна ситуация. Прошло три месяца с начала нового года. Дела идут хорошо. Вы выполняете данные себе обещания и приближаетесь к осуществлению некоторых долгосрочных целей. Зима отступает, чувствуется дыхание весны. Но затем весь земной шар охватывает пандемия. В стране объявляется локдаун, и губернатор приказывает всем соблюдать режим самоизоляции. Дети не ходят в школу. Вы не уверены, сохранилось ли ваше рабочее место. Магазины закрыты. Туалетной бумаги и антисептиков для рук нигде не достать. Вам непонятно, насколько сильно нужно бояться, потому что о вирусе почти ничего не известно. Может быть, вы с ним справитесь, но что ждет ваших престарелых родителей? А хуже всего то, что никто не знает, как долго это продлится. Несколько недель? Несколько месяцев? Или все изменилось навсегда?

Был ли у вас план на этот случай?

Конечно, у вас его не было. У этих трех сценариев есть одна общая черта: каждый из них погружает вас в пучину неопределенности, в темное и незнакомое место, где с каждым ударом сердца нарастает паника, а замешательство перерастает в страх. Вы не можете заранее подготовиться к таким моментам, не в силах принимать правильные решения в первые мгновения потрясений. У вас блестящие способности к языкам? Не настолько, чтобы выучить китайский до наступления темноты. Вы прекрасно ориентируетесь в крупных городах? Ваш пятилетний ребенок этого не умеет. Может, вы были готовы к мгновенной остановке экономики, к режиму физической самоизоляции? Был ли хоть кто-нибудь подготовлен к этому?

Но вы все равно должны действовать. И поступки в таких экстремальных ситуациях зависят не столько от ваших знаний и умений, сколько от врожденных качеств, которые я называю атрибутами.

Ваши навыки не всегда имеют значение.

Что всегда важно, так это ваши атрибуты.

АТРИБУТЫ ВСТРОЕНЫ ВО ВНУТРЕННЮЮ структуру нашей сущности. Они всегда работают в фоновом режиме, указывая, как нам себя вести, как реагировать и что делать. Представьте что-то вроде компьютерного кода, управляющего приложением на вашем телефоне. Нажатие на иконку открывает определенную программу, например электронную почту, игру или прогноз погоды. Это видимое поведение, причина и следствие которого очевидны и предсказуемы. Нажмите – и откроется. В большинстве случаев этой информации людям вполне достаточно: если я прикоснусь к одной иконке, будет выполнено одно определенное действие, а если прикоснусь к другой, будет произведено другое, тоже определенное. Примени́те навык – и получите результат.

Однако большинство людей никогда не задумываются о том, что каждый код состоит из нескольких тысяч строк (в среднем приложении для iPhone этих строк около пятидесяти тысяч), которые управляют работой приложения. Представьте этот код в виде набора атрибутов. Каждое приложение имеет свою собственную уникальную комбинацию атрибутов, но обычно нам нет нужды знать, что именно входит в эту комбинацию. Если вы хотите выяснить, как добраться до пляжа, вам достаточно знать лишь то, что нажатие определенной иконки включает GPS, а не то, как пишется код программы. Домашний экран вашего смартфона или планшета строго упорядочен, все приложения четко идентифицированы, поэтому, когда вы запускаете любое конкретное приложение, вам точно известно, чего следует ожидать.

Но на самом деле эти маленькие картинки ничего не делают. Вы видите иконку, открывающую приложение, но она не является его драйвером. Эту функцию выполняет код, или невидимая программа.

Вот почему этот код так важен.

Именно поэтому атрибуты имеют значение.

Конечно, люди гораздо сложнее, чем приложения. Никто из нас не предназначен для выполнения какой-то одной функции, например набивать эсэмэски или поститься в Instagram. Но принцип один и тот же: у каждого из нас есть внутренний код, определенная комбинация атрибутов, которые управляют нашей деятельностью. Может быть, у вас высокие уровни адаптивности и скромности, но очень низкий уровень подотчетности? Тогда вы будете действовать иначе, чем тот, кто хитер и дисциплинирован, но боится оказаться отвергнутым. Ничто из этого не следует считать хорошим или плохим – с позиции наших целей любые атрибуты выглядят нейтральными свойствами, заложенными в нас природой и воспитанием. Их нельзя отнести ни к моральным недостаткам, ни к выдающимся достижениям.

Кроме того, атрибуты не следует путать с чертами личности. Личность складывается из паттернов поведения, которые формируются в течение длительного времени. Она становится внешним выражением всего того, что делает вас вами: ваши навыки, привычки, эмоции, взгляды и, разумеется, атрибуты – все это смешивается в единое целое. Ваша личность подвергается воздействию множества факторов – от генетики до воспитания и окружающей среды. Атрибуты просто входят в число активных ингредиентов этой смеси.

Важно запомнить, что атрибуты всегда работают на заднем плане. На передний план они выходят в очень сложных ситуациях, особенно в тех, что пронизаны неопределенностью, вынуждающей вас действовать инстинктивно. В частности, от ваших уровней резилентности и самоэффективности зависит то, как вы справляетесь с повседневными задачами, а уровни аутентичности и эмпатии влияют на то, как вы относитесь к окружающим и как они воспринимают вас. Зачастую атрибуты становятся определяющим фактором того, как люди – команды, руководители и подчиненные, супруги, дети и друзья – взаимодействуют друг с другом. Совместная работа тщательно подобранной дюжины компетентных, квалифицированных специалистов может обернуться катастрофой, в то время как из собранной наспех группы, казалось бы, заурядных людей может получиться отличный, преуспевающий коллектив. Атрибуты помогают выяснить, кто способен стать эффективным лидером, а кому суждено быть лояльным последователем.

Хотя атрибуты изначально заложены в структуре сущности каждого человека, они не являются неизменяемыми. Их можно корректировать и модифицировать. Представьте, что у каждого атрибута есть свой собственный ползунковый регулятор мощности. Например, если у вас очень низкий уровень адаптивности, значит, пластиковый ползунок ее регулятора опущен почти до упора; а если у вас очень высокий уровень скромности, значит, ее регулятор выведен в верхнее положение. Перемещать эти ползунки довольно трудно, потому что у каждого из нас есть установленные природой заводские настройки атрибутов. Но передвигать их все-таки можно. Если вы приложите необходимые усилия и попрактикуетесь, то со временем научитесь перемещать их вверх или вниз, усиливая и ослабляя тот или иной атрибут настолько, насколько вам нужно.

Вы не можете манипулировать атрибутами других людей. Зато в ваших силах научиться их распознавать, что чрезвычайно полезно. Если вы хотите понять, что определяет продуктивность действий, ваших собственных или других людей, то прежде всего научитесь разбираться в атрибутах.

МНЕ ПРИШЛОСЬ ПОЗНАКОМИТЬСЯ с атрибутами на собственном практическом опыте и под давлением сверху.

В 2010 году меня назначили руководить курсами отбора и подготовки личного состава для одного из лучших подразделений особого назначения на планете. Кандидаты прибыли к нам из других отрядов военно-морского спецназа, где уже зарекомендовали себя исключительно умелыми и стойкими воинами. Однажды в пятницу вечером я сидел за маленьким столом напротив одного из этих парней, который пришел ко мне сразу после долгого дня изнурительных тренировок, в насквозь промокшей от пота полевой форме. Он был опытным бойцом, и за восемь лет службы в рядах морских котиков выполнил десятки успешных миссий. Его личное дело было заполнено благодарностями и блестящими рекомендациями вышестоящих командиров. Кроме того, он считался хорошим наставником молодого пополнения и при каждой возможности получал внеочередное повышение по службе.

Судя по бумагам, он был идеальным кандидатом. Но уже через три недели после начала девятимесячной программы нам стало ясно, что он с ней не справится.

У курсантов только что закончилась неделя тренировок по ближнему бою в городских условиях (CQC). В кинофильмах и телесериалах вы видели, как штурмовая группа полицейских или отряд солдат врываются в здание, стремительно обследуют помещения, каждые несколько секунд кто-то из них кричит: «Чисто!» Однако в голливудской версии намного больше шума и небрежности, чем в реальности. На самом деле CQC – это сложная последовательность действий, порядок и своевременность выполнения которых сочетаются с необходимостью импровизировать в изменчивой, напряженной обстановке, где любая ошибка может оказаться фатальной. Тот, кто стоит в группе первым, фокусируется только на двери и ждет сигнала в виде хлопка по спине или слова от того, кто располагается за ним. Он проходит в дверь и поворачивается на девяносто градусов влево или вправо, после чего осматривает помещение вдоль стены от ближнего угла до центра. Второй человек производит то же действие в противоположном направлении и выполняет такую же визуальную проверку. Третий и четвертый члены команды тоже разворачиваются в противоположных направлениях, сканируя помещение на предмет наличия в нем плохих парней, которых нужно нейтрализовать, или добропорядочных граждан, в которых стрелять не следует. Вся эта процедура осуществляется за несколько ударов сердца.

Парень, сидевший напротив меня, за свою карьеру зачистил больше помещений, чем смог бы сосчитать. Но в каждой команде спецназа формируются собственные привычки и методы работы, и поэтому нам было нужно, чтобы он усвоил наши особенности. У нас были четкие правила обращения с оружием, определяющие, когда оно должно стоять на предохранителе или быть снято с него, когда палец должен лежать спусковом крючке. И даже на каком расстоянии от стены должен находиться каждый человек. Избавляться от привычек всегда трудно, но эта способность играла решающую роль в процессе обучения членов команды единообразному выполнению одинаковых действий. Согласованность мыслей и действий жизненно необходима высокопродуктивным командам, особенно когда окружающая обстановка настолько динамична и ставки так высоки. Первый этап обучения CQC довольно прост. Команда из двух человек получает пистолеты с холостыми патронами и проводит зачистку пары комнат. Затем программа быстро набирает обороты. Группа вырастает до четырех человек, количество помещений увеличивается до трех, восьми или десяти, а затем добавляются коридоры, Г-образные и Т-образные. Пистолеты с холостыми патронами заменяются винтовками с боевыми патронами. Сложность заданий возрастает с каждым днем, и кандидатам приходится усваивать и обрабатывать все больше и больше информации во все более стремительном темпе.

У этого кандидата сначала все получалось очень хорошо, но после первой недели начались проблемы. Мелкие недочеты стали складываться в серьезные ошибки, и его уверенность в себе значительно пошатнулась. Он знал, что отстает от товарищей, и всеми силами старался их догнать. Обращался за советами к инструкторам и задерживался после занятий, чтобы лишний раз проанализировать сценарии и отработать технические навыки, но все было бесполезно. Мне было очевидно, что еще один из бойцов с высочайшим в мире уровнем подготовки не соответствует требованиям нашего особого подразделения.

Сидя за столом в ту пятницу, я чувствовал себя крайне неловко. Передо мной лежало личное дело этого парня со множеством благодарностей и рекомендаций. Я перелистал его еще раз. Судя по этой папке, он подходил нам просто идеально. Но занятия по CQC доказали, что это не так.

Что я должен был ему сказать? Что он не один такой? Что больше половины – половины! – кандидатов тоже отсеялись? Так поступить я не мог. Как бы мягко ни звучали слова «ты недостаточно хорош», они стали бы тяжелым ударом по самолюбию любого мужчины, не говоря уже о парне его калибра.

В придачу ко всему мне предстояло держать отчет перед своим начальством. Процент отсева желающих попасть в подразделения специального назначения должен быть очень высоким. Например, базовый курс подготовки морских котиков не проходят около 85 процентов потенциальных кандидатов. Но нам прислали людей, которые уже доказали, что входят в число лучших бойцов спецназа. Когда командирам более высокого ранга, вплоть до самого верха, станет известно, что осилить наш курс подготовки смогли менее 50 процентов этих парней, нам неизбежно придется объяснять, почему это произошло. Если мы не сумеем предоставить ничего более внятного, чем «они не справились», начальство рано или поздно поставит под сомнение целесообразность всей программы, которая, как показывал опыт нашего подразделения, была абсолютно надежной и демонстрировала свою успешность на протяжении десятилетий. Собственно говоря, вопросы уже начали возникать. Прежде чем я возглавил эти курсы, мой непосредственный начальник поручил мне как можно глубже изучить весь процесс, чтобы понять, сможем ли мы достаточно убедительно объяснить причины неудач и успехов присланных нам курсантов.

Однако в тот день 2010 года у меня еще не было никаких удовлетворительных объяснений. И поэтому я мог сказать этому опытному, удостоенному множества боевых наград морскому котику только одно: «Мне жаль, но ты не справился».

Он тоже чувствовал себя крайне неловко.

ЧТОБЫ ТОЧНО ОПРЕДЕЛИТЬ, почему так много, казалось бы, хорошо подготовленных кандидатов не справлялись с нашими требованиями, я решил, что мне нужно исследовать корни проблемы. Поэтому я вернулся к истокам программы, начало которой было положено в 1943 году.

Когда до окончания Второй мировой войны оставалось почти два года, главное командование союзных сил пришло к однозначному выводу о том, что для победы на европейском фронте требуется крупномасштабная наземная операция. На вражескую территорию можно было сбросить и сбрасывалось ограниченное количество парашютистов, но для разгрома армий стран «оси» требовались многие тысячи солдат, подавляющее преимущество в людях и технике. Чтобы довести войну до победного конца, нужно было осуществить массированную высадку морского десанта.

К такому же выводу пришло командование сил Антанты во время предыдущей мировой войны. Предпринятая в 1915 году Дарданелльская операция планировалась как высадка морского десанта в Галлиполи с последующим развертыванием наземного наступления и захватом контроля над одним из ключевых маршрутов снабжения германской коалиции. Ожидалось, что эта операция станет началом завершающего этапа Первой мировой войны. Вместо этого она обернулась катастрофой. Турки нашпиговали проливы минными полями и подводными заграждениями, в результате чего множество кораблей, включая две подводные лодки, были потоплены или повреждены в первые дни нападения. Сражение затянулось на восемь месяцев и унесло полмиллиона жизней, прежде чем войска Антанты были эвакуированы.

Почти тридцать лет спустя штабным планировщикам союзных сил пришлось вспомнить уроки Галлиполи. После нескольких пробных десантных операций командование ВМС США убедилось, что для подготовки крупномасштабного вторжения следует использовать небольшие группы диверсантов. В их задачи должны входить разведка пляжей, обнаружение и уничтожение оборонительных сооружений, а также координация высадки основного десанта. Другими словами, успех Дня D, крупнейшего морского вторжения в истории человечества, во многом зависел от горстки добровольцев, рискнувших жизнью, чтобы собрать разведданные и расчистить путь.

Приказ организовать обучение боевых групп подрывников (NCDU[1]) получил лейтенант-коммандер ВМС США Дрейпер Кауфман. Годом ранее он создал Школу обезвреживания бомб, первыми курсантами которой стали матросы из инженерных батальонов ВМС, морские пехотинцы и армейские саперы, имевшие опыт обращения со взрывчаткой. Однако бойцам NCDU предстояло вплавь добираться до сильно защищенных вражеских пляжей облаченными только в шорты, ласты и маску и вооруженными лишь специальным ножом и взрывчатыми припасами, которые они могли нести на себе. Задержав дыхание, они должны были нырять на глубину до пятнадцати метров, привязывать взрывчатку к заграждениям, находить мины и отмечать их расположение на карте, чтобы передавать эти сведения командованию союзных сил вторжения. В некоторых случаях группам NCDU приходилось пробираться на берег для разведки вражеских позиций и проведения диверсий. В случае обнаружения противником эти люди, у которых не было никаких средств самообороны, кроме ножей, неминуемо погибали или попадали в плен.

Однако Кауфман понимал, что для такой работы недостаточно быть отличным пловцом и уметь незаметно передвигаться по берегу. Ему нужны были люди, способные соображать на ходу и мгновенно приспосабливаться к изменениям ситуации. Они должны были учитывать множество факторов окружающей обстановки, хорошо работать в команде, быстро осваивать новые навыки – и делать это в условиях невыносимого стресса.

Другими словами, Кауфман осознавал, что ему требовались не те, кто знал, как выполнять поставленные задачи, а те, кто был способен с ними справиться.

Между понятиями «знать, как делать» и «быть способным сделать» огромная разница. Необходимые навыки – ныряльщика, картографа, подрывника и так далее – всегда можно освоить. Кауфману требовались люди с определенными врожденными атрибутами, то есть свойствами, изначально заложенными в их сущности.

Эти группы нужно было подготовить в кратчайшие сроки, и поэтому Кауфман не мог долго возиться с отбором и обучением курсантов. Вместо того чтобы посредством многомесячных однообразных тренировок и учебных заданий развивать такие атрибуты, как адаптивность, компартментализация и резилентность, Кауфман воспользовался вспышкой бессознательного озарения и нашел гениальное решение. Он начал процесс подготовки с самой изнурительной недели, какую только смог придумать. Кандидаты подвергались интенсивным физическим нагрузкам, выполняли командные задания, проводили учебные бои и занимались решением проблем. Занятия продолжались без остановок в течение пяти дней, курсантам разрешалось спать всего три-четыре часа в неделю – не каждую ночь, а за всю неделю. В эту первую неделю Кауфман не проводил никаких экзаменов или тестов. Даже полученные травмы не считались основанием для принудительного отчисления из программы. Способность справиться с тяготами такой службы каждый участник определял сам. Хотел он остаться или уйти?

Ушли очень многие. Большинство участников сдались к концу второго дня. Коэффициент отсева составил около 90 процентов. Однако Кауфмана это не волновало, поскольку его идея заключалась в том, чтобы избавиться от всех непригодных. Остаться должна была лишь горстка тех, кто действительно был нужен Кауфману – и вооруженным силам союзников. Он был уверен, что те немногие, кто осилит его программу, сумеют оправдать возложенные на них ожидания, когда придет время показать себя в реальной обстановке, когда все неизбежно пойдет наперекосяк и в тщательно продуманных планах проявятся бесчисленные недочеты. Осознанная или неосознанная гениальность подхода Кауфмана заключалась в том, что первая неделя такой подготовки позволила отказаться от оценки накопленных людьми навыков и вместо этого выявила в каждом человеке его скрытые атрибуты. Те, кто остался, были наделены атрибутами, необходимыми, чтобы справляться с трудностями и добиваться успеха вне зависимости от того, насколько сильно осложняется обстановка.

ПЕРВУЮ НЕДЕЛЮ ПРОГРАММЫ Кауфмана метко окрестили адской неделей. Со временем NCDU были преобразованы в UDT[2] и в конечном итоге в NAVY SEAL[3], которых в просторечии стали именовать тюленями или морскими котиками. Программа освоения необходимых навыков расширялась, а курсы отбора и обучения становились все длиннее и сложнее. Единственное, что никогда не менялось, – это цель подготовки. Современный начальный курс подготовки морских котиков (BUD/S[4]) – это в первую очередь программа отбора. Он длится шесть месяцев, и адская неделя теперь стала не первой, а пятой, но основная цель все та же – выяснить: обладает ли кандидат атрибутами, которые необходимы Военно-морским силам США?

Именно над этим вопросом я ломал голову в 2010 году. Пытаясь объяснить, почему отсеивались опытные спецназовцы, мы с коллегами фокусировали внимание на оценках уровней владения навыками. Такой подход был неправильным. Да, при поверхностном рассмотрении неспособность кандидата продемонстрировать грамотное или эффективное владение тем или иным навыком можно считать провалом. Однако мы были согласны с интуитивной убежденностью Кауфмана в том, что навыкам можно научить. Гораздо важнее было понять, почему эти люди не справлялись с нагрузками. Наша программа подготовки вынуждала курсантов раскрывать основные свойства их сущности примерно так же, как это делала адская неделя Кауфмана. Такая обстановка позволяла нам объективно оценивать кандидатов на основании их врожденных атрибутов.

Осознав этот факт, мы перешли к более сложному вопросу. Какие именно атрибуты нам нужно было найти? Мы сформировали из участников небольшие группы, чтобы в каждой из них составить перечень атрибутов, из которых складывается профиль элитного спецназовца. Мы постарались избежать распространенной ошибки и не смешивать атрибуты с навыками. Такие показатели, как «отличный снайпер» или «отличный взломщик дверей», были отброшены. Затем мы сравнили все эти списки, чтобы объединить их в один.

В конечном итоге у нас получился перечень из тридцати шести атрибутов, и это помогло нам объяснять детали процесса подготовки и его результаты. Теперь мы могли четко сформулировать как для себя, так и для кандидатов, что мы ищем и почему. В ходе тренировок мы могли в режиме реального времени видеть, какими атрибутами обладает или не обладает кандидат. Если курсант никак не мог уяснить, в какую сторону поворачиваться и под каким углом входить в помещение, это было объективным показателем уровня его ситуационной осведомленности и адаптивности. Когда кандидат быстро усваивал новые правила и осваивал технические приемы, это служило свидетельством его обучаемости. А если после нескольких неудач показатели кандидата не улучшались, а начинали неуклонно снижаться, это указывало на его недостаточную резилентность. Все это позволило нам убедительно и конструктивно объяснять кандидатам, начальству и самим себе, почему в нашей программе такой высокий процент отсева. Теперь мы могли показать кандидатам список необходимых атрибутов и указать, какими из них они обладают, каких им не хватает и, самое главное, как это отражается на продуктивности их деятельности.

Помимо этого, нам удалось получить один дополнительный позитивный эффект. Когда мы отделили владение навыками от наличия атрибутов, у нас появилась возможность с ходу выявлять темных лошадок, то есть парней, которые не были самыми умелыми и опытными, но зато обладали всеми атрибутами, которые мы искали. Раньше мы слишком часто отчисляли таких парней, потому что не могли разглядеть их потенциал. Он находился прямо перед нами, но мы его не видели, потому что смотрели не туда, куда следовало.

Перевод фокуса нашего внимания на атрибуты в корне изменил ситуацию. Да, навыки всегда будут иметь значение. Но когда мы выяснили, что лежало в основе этих навыков, то есть какие атрибуты прятались у всех на виду, нам удалось лучше сформулировать критерии отбора. Это позволило нам в доступной и конструктивной форме объяснять, почему у одних кандидатов все получалось, а у других нет. Но самое главное в том, что таким способом мы сумели создать лучшее из всех возможных подразделений специального назначения.

Военная подготовка, особенно в элитных боевых подразделениях, является идеальным инструментом для отделения атрибутов от навыков, и работа с командами спецназа стала для меня редкой и ценной возможностью увидеть и понять разницу между ними. Однако в гражданском мире те же самые принципы можно применять так же успешно, как и на военной службе. Вам хочется понять, почему вы не можете правильно устанавливать приоритеты и фокусироваться на них? Почему изменение обстоятельств всегда вызывает у вас нервозность? Что мешает вам приступить к осуществлению вашей цели или довести этот процесс до успешного завершения? Чтобы найти ответы на эти вопросы, начните с рассмотрения атрибутов. Всегда и везде, где от людей требуется слаженная работа, решающую роль в достижении оптимального уровня продуктивности играет выявление и понимание атрибутов, которыми наделены вы сами и все остальные.

Глава вторая

Как выжить при отказе парашюта

Я НЕНАВИЖУ ВЫСОТУ.

Я не боюсь летать. Мне это даже нравится. У моего отца была лицензия пилота, и, когда я был ребенком, он по выходным катал моих братьев, сестру и меня на своем одномоторном самолете. Мы по очереди занимали место в кабине рядом с ним, и время от времени он передавал нам управление, чтобы каждый смог насладиться возможностью вести самолет в трех измерениях. У меня с моим братом-близнецом это сразу стало заветной мечтой. С тех пор как нам исполнилось десять лет, все наши помыслы были нацелены на то, чтобы стать морскими летчиками-истребителями. Мы жили и дышали авиацией. Оклеивали стены нашей спальни постерами военных самолетов и заучивали наизусть их тактико-технические данные – максимальную высоту, максимальную скорость, предназначение каждого из них. Прежде чем поступить в Университет Пердью после окончания средней школы, мы оба в течение года учились в авиационных колледжах, чтобы попасть в стипендиальную программу Naval ROTC. Мой брат стипендию не получил, но его приняли в Корпус морской пехоты, где он двадцать лет летал на штурмовиках AV-8B Harrier – реактивных самолетах с вертикальным взлетом и посадкой. Мне удалось стать стипендиатом NROTC[5], и после окончания учебы в 1996 году меня зачислили младшим офицером в резерв ВМС США. Правда, к тому времени мои цели изменились.

В 1991 году, вскоре после первой войны в Персидском заливе, мне в руки попался журнал Newsweek, на обложке которого был изображен солдат с искусно закамуфлированным лицом. Заглавная статья называлась «Секретные воины» и была посвящена подразделениям специального назначения во всех видах вооруженных сил – зеленым беретам, рейнджерам и пилотам вертолетов в армии; боевым диспетчерам и парашютистам-спасателям в ВВС; разведчикам в морской пехоте; морским котикам в ВМС. Статья была проиллюстрирована фотографиями бойцов в самых разных условиях окружающей среды – в снегах и в джунглях, под водой и в небе. Было очень увлекательно рассматривать различное снаряжение и обмундирование, необходимые парням для работы в этих условиях, но больше всего меня поразили два момента. Во-первых, примерно на двадцати пяти из трех десятков снимков были представлены морские котики. Это означало, что парням из спецназа ВМС приходится работать во всех этих стихиях. Осознание того, что на свете есть люди, способные выполнять свою работу везде и всюду, вызвало у меня прилив воодушевления. Детские фантазии, в которых я воображал себя Джеймсом Бондом, стали казаться мне вполне достижимыми.

Во-вторых, меня впечатлила их способность одинаково успешно действовать на воде, под водой и над водой. Я вырос в Новой Англии, на берегу океана, с которым в той или иной степени были связаны почти все мои детские забавы. При всей моей любви к водной стихии мне прекрасно известно, что она невероятно враждебна к людям. Низкое содержание кислорода, экстремальные температуры и способное сокрушить кости чудовищное давление – все это объясняет, почему местом обитания человеческих существ является суша. Но бойцы спецназа ВМС США сделали эту водную среду безопасным для себя местом. Одна из мантр морских котиков гласит, что враг никогда не будет достаточно храбрым или глупым, чтобы последовать за тобой в воду, так что если ты сомневаешься в своей безопасности, то скройся в воде. Мне нравится эта идея и храбрость парней, сделавших враждебную среду своим надежным убежищем.

А последней каплей, определившей выбор моей судьбы, стало стремление приобщиться к элите. Всему миру известно, что морские котики проходят невероятно жесткий отбор и одну из самых трудных программ военной подготовки, с которой справляются лишь около 15 процентов кандидатов. Я был уверен, что смогу стать летчиком-истребителем, но сумею ли стать морским котиком? Хватит ли у меня силы, ума и выносливости? Я представил, что лечу в своем истребителе, глядя сверху на группу парней из команды SEAL, и спрашиваю себя, смог бы я стать таким, как они. Мне стало ясно, что, если я этого не узнаю, этот вопрос будет мучить меня до конца моих дней. И тогда я принял решение.

Вот так, десять лет спустя, поздней весенней ночью я оказался в самолете С-130 на высоте шести тысяч метров. Когда вы находитесь внутри транспортного самолета или вертолета, физическое ощущение высоты приглушается, вы чувствуете себя так, словно сидите на ужасно неудобном сиденье в вибрирующем сарае. После того как мы долетели до места выброски, я переместился в хвост самолета, встал на открытую рампу, взглянул в черную как смоль бездну и приготовился броситься в нее.

Я уже говорил, что ненавижу высоту?

Реакция на страх – это довольно интересная штука. Некоторые базовые физиологические реакции, такие как учащение пульса и дыхания или расширение зрачков, свойственны большинству людей, но вместе с ними у некоторых наблюдаются так называемые идиосинкразические реакции. Как веду себя я? Зеваю. Знаю, это звучит странно, и раньше я тоже так думал. Но теперь мне точно известно, что зевота – это всего лишь способ, используемый организмом, чтобы перенастроить режим дыхания, вдохнуть больше кислорода и получить доступ к парасимпатической нервной системе через тройничный нерв (не закатывайте глаза, я все объясню чуть позже). Конечно, окружающие могут воспринять зевоту как полную противоположность страху, и это бывает весьма кстати, когда вы не хотите, чтобы люди заметили, что вы нервничаете.

Но я нервничал. И так было каждый раз, когда я готовился к прыжку.

ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНАЯ ПОДГОТОВКА стартовала у нас сразу после завершения курса BUD/S, в армейской школе прыжков с парашютом. В те времена обучение начиналось с прыжков с принудительным раскрытием парашюта. При таком прыжке парашют раскрывает вытяжной фал, один конец которого прикреплен к парашюту, а другой к тросу внутри самолета. Когда парашютист покидает самолет на высоте около 400 метров, вытяжной фал стягивает чехол с купола, парашют раскрывается и парашютист плавно опускается на землю. В таких прыжках фаза свободного падения отсутствует, а возможности управлять движением огромного круглого купола крайне ограниченны. Остается лишь надеяться, что выброска будет произведена в нужном месте, потому что от вас практически не зависит, где вы приземлитесь. Базовый курс парашютиста занял три недели, которые мы потратили на то, чтобы научиться правильно выпрыгивать из самолета и опускаться на землю. За это время мы выполнили пять прыжков. (Да, всего пять прыжков за три недели. Многим из нас, привыкшим к интенсивности программы BUD/S, такой темп занятий показался черепашьим.)

После прыжков с принудительным раскрытием парашюта мы перешли к обучению прыжкам со свободным падением. За следующие четыре недели нам нужно было научиться выполнять затяжные прыжки с высоты 4 тысяч метров – в десять раз большей, чем при прыжках с принудительным раскрытием. После нескольких секунд свободного падения парашютист дергает за вытяжное кольцо, раскрывает парашют с квадратным куполом, который может двигаться вперед со скоростью около 40 км/ч, и направляет его к точке посадки. Техника парашютной подготовки постепенно усложнялась, и через десять лет, выполнив бесчисленное количество прыжков, я в конце концов освоил самые трудные прыжки – с большой высоты, с высоким открытием (HAHO[6]). Вы прыгаете примерно с шести тысяч метров, считаете до четырех, а затем дергаете за кольцо. Купол раскрывается на высоте примерно пяти тысяч семисот метров, после чего вы выполняете долгий полет в расчетную точку приземления. Эта подготовка проводится днем и ночью, а ее конечной целью является овладение мастерством выполнения ночных прыжков. Вот почему я стоял в хвосте того C-130 и зевал, вглядываясь в черное небо.

Повышенная сложность прыжков с такой высоты объясняется несколькими нюансами. Во-первых, там ужасно холодно. Дело в том, что на высоте температура воздуха понижается. В среднем при увеличении высоты на 1 километр температура воздуха снижается примерно на 6 °C. Это изменение называется вертикальным градиентом температуры и означает, что если вы садитесь в самолет при температуре +16 °C, то на высоте 6 километров будет пронизывающий до костей мороз -20 °C. Кроме того, на такой высоте очень мало кислорода. На уровне моря воздух содержит почти 21 процент кислорода; на высоте 6 километров эта цифра опускается ниже 10 процентов. Когда вы дышите таким разреженным воздухом, то рискуете заболеть высотной болезнью, которая характеризуется множеством симптомов, начиная от головокружения, усталости и головной боли и заканчивая спутанностью сознания, гипоксией и обмороком. Это означает, что вы должны прыгать с кислородным баллоном и маской – в придачу к полной боевой экипировке, включающей пулезащитный шлем и прибор ночного видения (поскольку все происходит в кромешной тьме).

Все это снаряжение нужно грамотно разместить, а значит, увеличивается перечень навыков, необходимых для выживания при выполнении прыжков HAHO. Парашютист покидает самолет, летящий со скоростью более 200 км/ч. На такой скорости неправильно размещенный рюкзак создаст дополнительное сопротивление воздуха и значительно ослабит вашу способность занять устойчивое положение при падении. Плохо закрепленные детали снаряжения могут оторваться, и тогда вы приземлитесь без надлежащей экипировки. Или они могут зацепиться за стропы и вызвать неустранимую неисправность парашюта. Вот почему правильное размещение снаряжения стоит на первом месте в списке жизненно важных навыков.

Во-вторых, важным навыком является правильная техника покидания самолета и принятия правильного положения. Независимо от того, как вы отделяетесь от самолета (грудью или спиной вперед), вам нужно как можно скорее заставить тело падать вертикально в устойчивом горизонтальном положении лицом вниз. Расположенный на спине парашют срабатывает штатно, когда у купола есть свободное пространство для беспрепятственного раскрытия. Положение тела имеет решающее значение – туловище должно быть распрямлено, но не закрепощено, спина слегка прогнута, голова поднята, руки и ноги симметрично расставлены в стороны. Слишком прямые ноги станут причиной быстрого горизонтального движения вперед, а излишне согнутые, что часто становится проблемой у начинающих, заставят вас быстро скользить назад. На большой высоте очень трудно осознать поперечное перемещение, но оно может серьезно помешать раскрытию купола, отбрасывая его назад или вперед на тело, где расположены вещи, в которых он может запутаться. Со всем этим достаточно трудно справиться при дневном свете и во много раз труднее ночью, при почти полном отсутствии ориентиров.

Я освоил все эти навыки и совершил десятки прыжков HAHO. Тем не менее мои нервы напрягались каждый раз, когда я вставал на открытую рампу. Если бы я не смог заставить себя прыгнуть в чертову бездну, все эти навыки оказались бы бесполезными. В условиях сильного стресса и дискомфорта одних навыков становится недостаточно.

И тут на сцену выходят атрибуты.

ЛЮДИ ПОСТОЯННО ПУТАЮТ навыки с атрибутами, хотя эти вещи отличаются по своей сути.

Возьмем, к примеру, профессиональный спорт. Когда квотербек New Orleans Saints Дрю Брис отдает ювелирный пас вдоль бровки поля на ход выполняющему рывок ресиверу, всем очевидно, что его навыки доведены до совершенства. Исходя из этого можно предположить, что успехи Бриса – звание самого ценного игрока Суперкубка, включение в Зал славы и почти все рекорды пасов в Национальной футбольной лиге – основаны лишь на этих навыках.

Но это не так.

В конце концов, точно бросить футбольный мяч в движущуюся цель могут многие, и в плане выполнения конкретно этой задачи некоторые могут оказаться ничуть не хуже Бриса. Но бросание футбольного мяча – это навык, а для оптимальной продуктивности одних навыков недостаточно. Чтобы делать то, что делает он, Брису, помимо навыков, необходимы высокие уровни ситуационной осведомленности, адаптивности, решительности и целый ряд других атрибутов.

Что я имею в виду под словом «навыки»?

Во-первых, навыки приобретаются. Они не присущи нашей природе изначально. Никто не рождается со способностью бросать мяч, печатать на клавиатуре или просто ходить. Мы осваиваем эти действия либо в процессе обучения, либо наблюдая за кем-то другим. (Известно немало случаев, когда дети, воспитанные дикими зверями, не умели передвигаться на двух ногах, потому что никогда не видели, как кто-то это делает.) Более того, овладеть навыком способен каждый, у кого есть необходимые для этого физические и умственные возможности. Между умением и виртуозностью всегда будет существовать огромная разница: большинство людей никогда не станут концертными пианистами, независимо от того, как много они будут практиковаться, но почти каждый может овладеть основами игры на фортепиано и довести свое умение до определенного уровня. Человеческие мозги запрограммированы на приобретение навыков.

Во-вторых, навыки управляют поведением. То есть навыки указывают нам, что делать в конкретной ситуации или обстановке. Забивать молотком гвозди, ездить на велосипеде, писать письма – для каждого из этих действий требуются определенные навыки. Навыки, необходимые для езды на велосипеде, невозможно использовать для грамотного составления благодарственного письма. Другими словами, навыки диктуют нам, какие модели поведения мы должны использовать, чтобы добиться определенных результатов.

В-третьих, навыки легко оценить, измерить и протестировать. Мы можем увидеть, как Брис бросает футбольный мяч, услышать, как играет пианист, попробовать на вкус блюдо, приготовленное поваром. Навык можно разделить на составные части – силу замаха, положение руки или угол наклона корпуса, а затем изучить их и оценить, насколько хорошо или плохо он выполняется. В большинстве случаев мы не оцениваем уровни владения навыками в баллах, как это делают спортивные судьи, но все же составляем о них определенное суждение. Никому не вручают приз за умение доехать до супермаркета, но все замечают, кто из водителей неправильно поставил машину на парковке.

Чтобы максимально упростить понятие навыка, давайте возьмем в качестве примера первые шаги в освоении космоса. Инженеры хотели узнать, смогут ли люди нормально функционировать в стрессовых условиях космоса, и поэтому научили шимпанзе передвигать рычаг в ответ на световые и звуковые сигналы. В январе 1961 года шимпанзе Хэм успешно справился с этим заданием во время шестнадцатиминутного суборбитального полета, доказав, что это возможно. Четыре месяца спустя Алан Шепард стал первым американцем в космосе.

Хэм научился тянуть за рычаг, то есть освоил навык, управляющий его поведением. Он должен был дотянуться до рычага и потянуть за него в ответ на световой сигнал. И эту реакцию можно было легко определить: либо он тянул за рычаг, либо нет. Тем не менее, даже если бы его научили нажимать на все нужные кнопки и перемещать все требуемые рычаги в правильной последовательности, никто не счел бы кандидатуру Хэма подходящей на роль пилота космического корабля, который должен полететь на Луну. Даже человек, освоивший эти специфические навыки, мог бы оказаться не самым лучшим кандидатом на эту роль. Космический полет – дело тонкое и непредсказуемое. Что-нибудь может пойти не так, и это часто случается в реальности. Для выполнения подобных миссий требуется нечто такое, о чем Том Вулф написал свою знаменитую книгу «Нужная вещь».

НУЖНЫМИ ВЕЩАМИ Вулф назвал изначально заложенные в пилотах качества, которые позволяют им использовать приобретенные навыки с самым высоким коэффициентом полезности, независимо от того, насколько хорошо или плохо складываются обстоятельства.

Иначе говоря, он имел в виду атрибуты.

Атрибуты есть у всех нас. Это не какие-то волшебные суперспособности, которыми наделены астронавты, профессиональные спортсмены и другие высокопродуктивные люди. Это всего лишь природные свойства, заставляющие человека определенным образом воспринимать и обрабатывать информацию об окружающем мире и реагировать на него. В зависимости от ситуации тот или иной атрибут может стать причиной успеха или поражения, но сами по себе атрибуты нейтральны и не являются позитивными или негативными. Терпение не лучше и не хуже, чем резилентность или обучаемость. И поскольку атрибуты есть у всех, то они вплетаются во все сферы жизни – от бизнеса до личных отношений, на всех уровнях – от мирской суеты до высших духовных достижений. Атрибуты проявляются во всем и у всех, но по большей части остаются вне поля зрения исследователей. Ваши атрибуты управляют вашим поведением постоянно, даже сейчас, когда вы читаете это предложение.

Так что давайте начнем отделять атрибуты от навыков.

Во-первых, атрибуты являются природными свойствами, с которыми мы рождаемся. Даже младенцы могут демонстрировать разные уровни настойчивости или адаптивности. Одними из них мы наделены в избытке, а других нам недостает. Атрибуты можно развивать, но, в отличие от навыков, их нельзя перенять у других людей. Мы можем распознать в окружающих определенные свойства и попытаться им подражать, но зачастую для этого нужно переписать наши «заводские» настройки. Например, нетерпеливый от природы родитель может проявлять терпение по отношению к своим детям, затрачивая на это массу времени и усилий, но в результате лишь сформирует модель обдуманного поведения, которая никогда не станет его естественной реакцией. Этот родитель останется таким же нетерпеливым человеком, которому удается подавлять это свойство в отношениях с детьми.

Во-вторых, атрибуты не управляют нашим поведением, а всего лишь служат его основой. В то время как навыки могут побуждать нас выполнять определенные действия в тех или иных ситуациях, атрибуты определяют наш подход к этим ситуациям и способность справиться с ними. Терпение, открытость разума или резилентность не указывают нам, как ездить на велосипеде или писать письма, но каждая из этих вещей оказывает воздействие на то, что будет написано в этих письмах или как сильно мы расстроимся, свалившись с велосипеда десяток раз.

В-третьих, атрибуты трудно оценить, измерить и протестировать. С учетом имплицитной природы когнитивных процессов атрибуты трудно увидеть. Они проявляются в разных обстоятельствах и ситуациях, но поскольку каждый из нас уникален, то в одинаковых ситуациях у разных людей обычно проявляются разные атрибуты. Кроме того, атрибуты служат лишь основой поведения, а потому обычно располагаются на заднем плане, где ускользают от нашего внимания или смешиваются с видимыми навыками.

Собственно говоря, некоторые атрибуты остаются незамеченными просто потому, что мы не знаем, что они у нас есть. Я называю их дремлющими атрибутами. Как правило, они проявляются при возникновении серьезных трудностей, чрезмерных стрессов или того и другого вместе. Вспомните об эффекте Скруджа, когда посещение призраков помогает бессердечному скряге Эбенезеру осознать, что в глубине души он добрый и чуткий человек. Вряд ли эти атрибуты появились случайно. Они были спрятаны, но всплыли на поверхность, потому что травма, нанесенная мучившими его тремя призраками, вынудила их это сделать. Примером того, как дремлющие атрибуты выходят на поверхность, может служить любая история из вашей жизни, которую вы заканчиваете словами: «Я не подозревал, что способен на такое».

ЛИЧНО МНЕ, чтобы выпрыгнуть из совершенно исправного самолета, требовался один из самых первобытных атрибутов – мужество. Я расскажу о нем подробнее в главе четвертой, а пока запомните, что мужество означает способность управлять реакциями вашей вегетативной нервной системы таким образом, чтобы вы могли полностью контролировать свои мысли и действия в периоды сильного стресса. Проще говоря, это способность не впадать в панику, а действовать. Полезность этого атрибута очевидна, и, к счастью, в той или иной степени им наделен каждый из нас.

После отделения от самолета может случиться все что угодно. Как шутят парашютисты, если в фазе свободного падения у вас возникает проблема, не волнуйтесь; на ее решение вам дается вся оставшаяся жизнь. В зависимости от высоты, с которой вы прыгаете, это время может составлять от пяти до сорока секунд. Это означает, что в вашем распоряжении максимум сорок секунд, чтобы выполнить пять шагов: проанализировать ситуацию, идентифицировать проблему, решить, какой навык необходим для ее устранения, применить этот навык, а затем оценить, привело это к решению проблемы или нет. В лучшем случае это сработает, и тогда вы перейдете в фазу плавного спуска на землю. Если этого не произойдет, то повторите цикл, отсчитывая оставшиеся секунды. Когда эти секунды истекают, решением становится так называемая отцепка. Вы дергаете за кольцо устройства, которое отсоединяет неисправный парашют от подвесной системы, а потом за другое кольцо, чтобы раскрыть запасной парашют. Огромное значение в этой ситуации имеет правильный выбор времени, так как при падении с предельной скоростью разгона за время отцепки парашютист может пролететь от 150 до 300 метров. (Вот почему бейс-джамперы часто не используют запасной парашют. Когда вы прыгаете всего с трехсот метров, у вас нет времени им воспользоваться. Либо сработает основной купол, либо, как поется в песне, вы «почувствуете вкус высокоскоростной грязи»[7].)

Как вы, наверное, заметили, из этих пяти шагов лишь один напрямую связан с навыком. Для остальных четырех требуются атрибуты. Выживание в нештатной ситуации при падении с неба во многом зависит от того, насколько сильны некоторые из ваших врожденных свойств.

Шаг первый. Проанализируйте ситуацию. Чтобы сделать это во время свободного падения со скоростью под 200 км/ч, когда земля стремительно несется на вас снизу, вам требуется высокая степень ситуационной осведомленности (см. главу восьмую). Это означает получение как можно большего количества информации о том, что происходит в данный момент. Каково положение моего тела и высота? Состояние моего парашюта и его положение? Как я сейчас перемещаюсь в пространстве? Я вращаюсь, устойчив или лечу вверх тормашками? Ситуационная осведомленность позволяет нам добиться определенности в крайне неопределенной ситуации, чтобы понять смысл происходящего.

Шаг второй. Идентифицируйте проблему. Для этого требуется компартментализация. Подробнее я расскажу о ней позже, а пока приведу основное определение: это способность обработать данные, определить приоритеты, а затем сфокусироваться на входящей информации, имеющей непосредственное отношение к делу. Без этого вы не сможете решить, какой навык нужно применить в сложившейся ситуации. Существует по меньшей мере пять типов основных неисправностей парашюта и множество их разновидностей. Чтобы устранить каждую из них и не усугубить ситуацию, требуется отдельное, конкретное решение. Без компартментализации вы не сможете обработать все данные, полученные благодаря вашей ситуационной осведомленности, а это означает, что вам не удастся определить, какие у вас есть варианты. А земля все ближе и ближе.