Читать онлайн Меч возмездия бесплатно

От издательства

В этой книге представлены только избранные исторические исследования и другие публицистические произведения А. Г. Звягинцева. Таких сочинений у автора, конечно, великое множество. Некоторые тексты, представленные в этом издании, печатаются впервые, но есть и те, которые выходили в газетах многомиллионными тиражами или публиковались в популярных журналах. Очерки, зарисовки, статьи, размышления и даже документальная новелла – материалы преподносились на суд читателя в разной форме, однако все они были востребованы временем и имели большой общественный резонанс. И нет сомнений: их абсолютное большинство никогда не устареет, потому что они интересны, ведь после их прочтения всегда узнаешь что-то новое. Они эмоционально выразительны и увлекательны, абсолютно достоверны и все так же продолжают волновать людей и отвечать на запросы общества, а не служить, как писал великий Бальзак, сладким десертом, без которого можно и обойтись.

В пользу этого аргумента говорит и тот факт, что острый ум писателя сумел не только талантливо проанализировать и изложить увиденное и услышанное, но и задержать уходящие мгновения, приоткрыв завесу нашумевших событий и политических тайн. Тени недавнего прошлого – с его правителями, кумирами, добрыми и злыми гениями, «серыми кардиналами» – предстанут перед читателем. А некоторые интриги давно минувших лет, о которых рассказывается под обложкой этой книги, оказались настолько значительными, что их отголоски ощущаются и в наши дни.

От автора

Veritas premitur, non opprimitar…

Правду притесняют, но нe уничтожают…

Писатель обычно переосмысливает истории, которые ему приходится слышать, добавляет в них что-то свое. Бывает, правда, что через призму своих писательских дум он ясно видит, как один герой не в меру превозносится своим временем, а другой, наоборот, недооценивается. И тогда писатель берет «игру на себя» и сам расставляет акценты. Но бывают сюжеты и встречи, к которым и добавлять ничего не надо, потому что самое главное в них – правда о времени и людях.

И тогда самое важное – эту правду сохранить. Итак, разные люди, разные истории, разные судьбы…

Операция «Энормоз». Наши в Лос-Аламосе

«До конца света осталось 100 секунд!» Этой новостью буквально взорвались все мировые СМИ в самом начале 2020 года. Новость пришла из Чикагского университета, где установлены так называемые «Часы Судного дня». Они отсчитывают время до глобальной катастрофы.

Стрелки могут переводиться и в обратную сторону. Так было несколько раз в истории. Например, когда СССР и США подписали соглашение о запрете ядерных испытаний. Или когда закончилась «холодная война» и две сверхдержавы договорились о сокращении стратегических вооружений.

Каждый год в Чикагском университете собирается специальная комиссия физиков-ядерщиков (среди них 18 нобелевских лауреатов), которая анализирует текущую обстановку в мире и решает, в какую сторону перевести стрелки. С момента создания часов (1947 год) человечество еще никогда не было так близко к глобальной катастрофе.

Парадокс часов Судного дня заключается в том, что созданы они были людьми, которые, по сути, их и запустили, – учеными «Манхэттенского проекта», авторами первой в мире ядерной бомбы. Вот что поведал нам в 2020 году, во время съемок документального фильма «Бомба. Наши в Лос-Аламосе»[1], Чарльз Оппенгеймер, внук Роберта Оппенгеймера, научного руководителя «Манхэттенского проекта»: «Дед, когда понял, что создал апокалиптическое оружие, сказал: „Человечество навеки проклянет само название Лос-Аламос – там находилась главная секретная лаборатория американского ядерного проекта“».

Первую в мире ядерную бомбу испытали 16 июля 1945 года на полигоне Аламогордо, в штате Нью-Мексико. Однако ученые «Проекта Манхэттен» не сразу поняли, какую «дубину» вложили в руки американского правительства. Понадобились Хиросима, Нагасаки и еще пара лет откровенно воинственной риторики со стороны Пентагона, прежде чем физики-ядерщики осознали, что несет миру их «детище». Стрелки часов Судного дня сразу установили на 7 минут до полуночи. А Альберт Эйнштейн (это он в свое время убедил Президента США Франклина Рузвельта начать ядерные разработки) всерьез заговорил о Третьей мировой войне: «Я не знаю точно, каким оружием будут воевать в Третью мировую, но в четвертую – точно камнями и дубинами».

Стрелка оставалась неподвижной целых два года, пока в 1949 году СССР не испытал собственную ядерную бомбу. Тогда стрелку на часах Судного дня перевели на три минуты до полуночи.

Вообще-то стоило перевести стрелки в обратную сторону. Потому что советская ядерная бомба не приблизила, а, наоборот, отодвинула ядерную катастрофу. Возник баланс. Американцы теперь знали, что они не единственные, кто владеет таким страшным оружием. И теперь им придется действовать с оглядкой…

Испытания советской ядерной бомбы стали для американцев, да и для всего остального мира полной неожиданностью. Еще недавние наши союзники в войне против национал-фашизма были убеждены, что обескровленному колоссальными потерями СССР потребуется минимум 10 лет, чтоб создать свою атомную бомбу. А за это время Америка, оставаясь единственной ядерной державой, могла бы установить повсюду свой миропорядок, путем ядерного шантажа или просто сметая с лица земли неугодных – неважно! Понимали это и в Кремле. Советскому Союзу во что бы то ни стало нужно было создать свою ядерную бомбу… пока не поздно!

Бомба была создана благодаря масштабной операции «Энормоз» – может быть, самой блестящей за всю историю советской разведки.

Летом 1945 года в мире появился новый научный термин – «тени Хиросимы». Его стали вполне официально использовать, когда хотели описать эффект воздействия ядерного излучения на живые организмы. 6 августа 1945 года, после того как американский бомбардировщик «Б-29» сбросил на японский город атомную бомбу под названием «Малыш», на мосту Айой (он находился в самом эпицентре взрыва) образовались пепельные тени в форме человеческих тел. Это все, что осталось от тех людей, которые в момент бомбардировки находились на мосту… Немногочисленные свидетели, находившиеся в тот день неподалеку от эпицентра и чудом оставшиеся в живых, потом рассказывали, что это было похоже на огненный шторм. Птицы на лету превращались в прах, а в двух километрах от эпицентра на людях самопроизвольно вспыхивала одежда. Через три дня ядерной бомбой «Толстяк» был уничтожен город Нагасаки. О страшных последствиях этих двух бомбардировок хорошо известно всем. Но вот о том, что у американцев была еще и третья цель, долгие годы не знал никто.

Тридцатого августа 1945 года, всего через две недели после капитуляции Японии, генерал-майор Лорис Норстад, заместитель начальника штаба ВВС США по планированию, направил генералу Гровсу документ, где в качестве целей возможного будущего ядерного удара фигурировали «ключевые советские города», а также указывалось количество атомных бомб, необходимых для уничтожения каждого из них. Москве и Ленинграду предназначалось по шесть бомб.

О планах Пентагона нанести ядерный удар по СССР широкой общественности стало известно лишь в 1971 году в результате утечки. Тогда бывший консультант Минобороны США Дэниел Эллсберг опубликовал 500 страниц секретных пентагоновских документов. Планы нападения на СССР американцы начали вынашивать, когда еще были нашими союзниками в войне против фашистской Германии. И генерал Гровс, который курировал создание ядерной бомбы (он был ярым антисоветчиком), никогда не скрывал, что, по его мнению, ядерную бомбу США изначально начали разрабатывать именно против СССР, а не против Германии, как говорилось в официальных речах.

Планов уничтожения СССР было несколько. Первый – он назывался «Тоталити» – появился еще в октябре 1945 года. Американцы, правда, до сих пор отмахиваются: дескать, никто не хотел бомбить СССР, а «Тоталити» всего лишь «деза», тщательно спланированная генералом Эйзенхауэром по приказу Трумэна. Якобы руководство США таким образом хотело втянуть СССР в ядерную гонку вооружений.

И в это можно было бы поверить, если б не два «но». Во-первых, американцы тщательно скрывали ото всех (и в первую очередь от русских) сам факт того, что у них ведутся ядерные разработки. Во-вторых, после «Тоталити» были еще «Троян», «Пинчер», «Дропшот» и многие другие планы, подлинность которых уже никто не отрицает.

Эти операции против СССР множились год от года, отличались количеством целей и бомб, но в одном были схожи. В их основе всегда лежала доктрина безответного ядерного удара. Американцы просто не верили, что Советский Союз сможет что-либо им противопоставить.

Но в августе 1949 года самолет-метеоролог США, вышедший в очередной патруль над Тихим океаном, вдруг зафиксировал в воздухе недалеко от Камчатки изотопы. Это означало лишь одно: у Советского Союза тоже есть атомная бомба! Но как русские смогли создать сверхоружие всего за четыре года? Даже американцам потребовалось на это пять лет! И это при том, что к «Манхэттенскому проекту» были привлечены сотни ведущих ученых из оккупированной Европы и даже лучшие умы Германии, бежавшие от гитлеровского режима. А русские все это время тяжело воевали. Причем на своей территории. Им явно было не до науки… Американские аналитики даже подсчитали: Советский Союз не сможет приступить к разработке атома раньше 1952 года – будет занят восстановлением своих разрушенных городов и экономики. Так откуда у СССР ядерная бомба?

Июль 1945 года. Во дворце Цецилиенхоф, в немецком Потсдаме, собрались лидеры «Большой тройки» – Сталин, Трумэн и Черчилль, чтобы обсудить послевоенный миропорядок. К этому моменту между недавними союзниками уже наметилось ощутимое охлаждение. США начали «тянуть одеяло на себя», рассчитывая на роль общемирового лидера. И СССР, очевидно усиливший свои позиции в мире после победы над рейхом, категорически не устраивал ни американцев, ни англичан. 24 июля, на 7-й день конференции, Президент США Трумэн подошел к Сталину и как бы невзначай сообщил через переводчика: «УСоединенных Штатов теперь есть новое сверхоружие, невероятной разрушительной силы. Думаю, вы должны об этом знать…»

Накануне Потсдамской конференции, 16 июля, американские военные действительно провели первые в мире ядерные испытания. Это означало, что Америка с этой самой минуты обладает сверхоружием, аналогов которому нет ни у кого в мире. И, сообщая эту новость Сталину, Трумэн, конечно, ждал вовсе не поздравлений. В глазах советского вождя он рассчитывал увидеть страх, досаду, ну или хотя бы смятение. Но… не увидел ничего!

На Сталина эта новость будто бы вообще не произвела никакого впечатления. Он даже не спросил, что это за оружие. Трумэн был шокирован такой реакцией. Президент США даже предположить не мог, что американские ядерные разработки для Сталина давно уже никакая не новость и что в Москве о деталях сверхсекретного «Манхэттенского проекта» знают не меньше, чем на самом Манхэттене.

В Москве действительно знали все: имена ведущих специалистов американской ядерной программы, адреса главных проектных институтов, лабораторий и производств. Не говоря уже о планах применения сверхнового оружия. А у атташе советского посольства в Великобритании Владимира Барковского, например, был даже дубликат ключа от сейфа одного из руководителей английской ядерной лаборатории.

Владимир Барковский рассказывал, как у него появился этот дубликат: ему принесли ключ-оригинал, и он всю ночь сам выпиливал дубликат из болванки.

Все это, стало возможным благодаря операции «Энормоз» (на английском – «нечто чудовищное»), которая вошла в историю советских спецслужб, как одна из самых сложных и, без преувеличения, важнейшая за весь ХХ век. Ведь от ее исхода зависело, сохранится ли хрупкий баланс, установившийся в мире после Второй мировой, или планета вновь окажется на пороге новой, куда более страшной войны.

Семнадцатитомное дело «Энормоз» под номером 13676 долгие годы хранилось в архиве СВР под грифами «Совершенно секретно», «Хранить вечно», «При опасности сжечь». В послевоенное время в СССР мало кто знал о работе разведчиков по добыванию атомных секретов в США и Великобритании. Несколько десятилетий у нас в стране сам факт причастности советской разведки к атомному проекту являлся важной государственной тайной. И лишь недавно дело 13676 было частично рассекречено.

Пятнадцатого июня 1940 года в журнале «Физикал ревью» появилась свежая научная публикация на ядерную тему. Это была статья американского ученого Макмиллана. После нее в западной прессе наступило подозрительное «ядерное затишье». Будто и не было этого исследовательского бума во всем мире, вызванного открытием, которое еще в 1938 году сделали двое немецких ученых – Отто Ган и Фриц Штрассман, – они открыли деление урана. То, что ядерная тема исчезла со страниц ведущих научных журналов, бросилось в глаза начальнику научно-технической разведки СССР Леониду Квасникову. Он – инженер-химик по образованию – с детства мечтал стать крупным ученым. Но судьба распорядилась иначе. В 1938 году молодого аспиранта Московского института химического машиностроения неожиданно пригласили на Лубянку и сообщили, что он по всем показателям подходит для работы в НКВД. Это было не то, чего Квасникову хотелось, но говорить слово «нет» на Лубянке было не принято… К тому же разведка в тот момент остро нуждалась в кадрах. Ведь советские иностранные резидентуры фактически были обезглавлены во время «чисток» 1937 года. В отделе, куда пришел работать Квасников, были только он и машинистка – всех остальных репрессировали. Несостоявшийся ученый Квасников теперь уже по долгу службы прочитывал всю иностранную научную прессу. И, обнаружив пропажу публикаций по ядерной теме, он тут же заподозрил, что исследования по урану засекретили по военным соображениям. Он тут же доложил о своих подозрениях начальнику внешней разведки Фитину и попросил разрешения разослать срочные шифрограммы в западные резидентуры…

Мудрому и все ведающему Павлу Фитину не нужно было ничего объяснять. Он даже не пошел с докладом к всесильному Берии, просто дал отмашку Квасникову на работу с резидентурами…

Таким образом, внешняя разведка благодаря решительности ее руководителя по собственной инициативе начала разработку ядерной темы. Резидентам в США, Франции, Англии, Германии и Швеции были посланы шифровки: «Просим выявить научные центры, где велись и могут вестись исследования по урану, и обеспечить получение оттуда информации о практических работах». В течение года одно за другим из зарубежных резидентур поступали подтверждения того, что западные страны независимо друг от друга ведут ядерные разработки. В шифровке, полученной из Германии, говорилось, что в засекреченном исследовательском центре возле Пенемюнде немцы разрабатывают дистанционно управляемые снаряды «Фау-1» и «Фау-2», способные нести заряд большой мощности.

Одновременно из США вернулся Гайк Овакимян (оперативный псевдоним Геннадий). Он с 1934 года жил в Америке под видом инженера «Амторга», с 1938 года возглавлял американскую резидентуру, завербовал не один десяток агентов, но 5 мая 1941 года был арестован ФБР: его взяли с поличным, когда он получал документы от агента-перебежчика. Обвинение в шпионаже – это прямая дорога на электрический стул, но сотрудники советского «Амторга» пользовались тогда иммунитетом от уголовного преследования. Американцы были вынуждены Овакимяна отпустить. Он срочно выехал в Москву и увез с собой устное сообщение для «Центра».

Агент Овакимяна рассказал ему, что еще в 1939 году ученые Теллер и Сцилард уговорили Эйнштейна подписать подготовленное ими письмо Рузвельту. В письме теоретически доказывалась возможность создания атомной бомбы и разъяснялась ее особая опасность, окажись она в руках Гитлера. Высказывалась также просьба оказать финансовую поддержку экспериментальным работам, без проведения которых немыслимо перевести программу по урану на практические рельсы. Передать это письмо президенту взялся его личный друг и неофициальный советник Сакс. Хозяин Белого дома был потрясен этим письмом. Сакс убедил Рузвельта поддержать теоретические исследования, и в результате в конце того же 1939 года в США был учрежден правительственный Консультативный совет по урану.

Наконец, 25 сентября 1941 года из Лондона поступила ценнейшая информация:

«„Вадим“ передает сообщение Гомера о состоявшемся 16. IX. 41 г. совещании Комитета по урану. Урановая бомба вполне может быть разработана в течение двух лет, в особенности если фирму „Империал кемикал индастрис“ обяжут сделать ее в наиболее сокращенные сроки. Председатель Вулвичского арсенала Фергюссон заявил, что запал бомбы может быть сконструирован в течение нескольких месяцев».

Информацию о планах уранового комитета (эта правительственная организация курировала британскую ядерную программу) лондонская резидентура получила от одного из членов так называемой «Кембриджской пятерки» – Дональда Маклина (Гомера). Он и еще четверо англичан – Ким Филби, Энтони Блант, Гай Берджесс и Джон Кернкросс, – занимая высокие посты в британских госструктурах, годами передавали советской разведке бесценную информацию. Дональд Маклин передал эти сведения, опираясь на документы, которые он сумел похитить из Форин-офиса, в котором он работал. Еще через пару дней в распоряжении лондонской резидентуры оказался полный текст доклада уранового комитета, который принес другой член «пятерки» Джон Кернкросс. Кернкросс плохо понимал в технических делах.

И, чтобы не ошибиться, передавал все документы подряд.

В шифрограмме из Лондона, помимо прочего, сообщалось, что английские физики определили критическую массу урана-235, и в Англии начинают строительство завода по изготовлению урановых бомб. Весь проект получил кодовое название «Тьюб Эллойз» («Трубный сплав»). Со всей этой информацией начальник внешней разведки Фитин отправился на доклад к Берии. Но нарком донесениям резидентов не поверил. Решил, что это дезинформация, нарочно подброшенная нашим агентам иностранной контрразведкой, лишь бы оттянуть людские и материальные ресурсы на решение эфемерной ядерной проблемы. А они – ресурсы – так нужны сейчас на фронте. В этот момент действительно было не до науки: немцы взяли Ленинград в блокадное кольцо и вплотную подошли к Москве… Сталин тоже прохладно отнесся к донесениям внешней разведки. Но все-таки поручил Берии разослать материалы ведущим советским ученым, которые до войны работали по ядерной тематике, с тем чтобы получить экспертную оценку. Ученые, видимо, перестраховываясь, выносили очень обтекаемые заключения: «Создание урановой бомбы если и возможно, то в далеком будущем…», «Возможность получения желаемого результата является весьма сомнительной…», «Предложения об использовании урана в качестве взрывчатого вещества являются преждевременными…», «Теоретически созданы условия, при которых произойдет цепная реакция взрывного типа, но разработать атомную бомбу можно лишь через пятнадцать – двадцать лет…». И даже академик Иоффе (с ним Берия встретился лично) сказал, что в ближайшее десятилетие создать атомное оружие не сможет никто…

Фитин, Овакимян, Квасников и другие разведчики советских зарубежных резидентур целый год по крупицам добывали бесценную информацию. На свой страх и риск. Пока не накопилась критическая масса доказательств, с которыми уже нельзя было не считаться.

В феврале 1942 года под Таганрогом был убит немецкий офицер. В его походной сумке нашли дневник с формулами. Научная экспертиза установила: это были расчеты, свидетельствующие о немецких работах по делению урана. Сталин наконец поверил в реальность ядерного оружия. В феврале 1943 года была создана секретная лаборатория № 2, которую возглавил молодой ученый Курчатов.

Позже разведчик Леонид Квасников вспоминал слова Курчатова на их первой встрече: «Уамериканцев над атомным проектом работают двести тысяч человек. Унас только сто ученых и научных сотрудников. Мы оказались в роли догоняющих и очень полагаемся на вашу помощь. Нам необходима любая информация, которая отражала бы уровень проработки различных проблем учеными США и Англии».

Перед разведчиками теперь стояла вполне конкретная задача – максимально сократить путь советских ученых от начала ядерной программы до готовой бомбы, сделать так, чтобы в своих исследованиях и экспериментах они не пошли по неправильному пути. Для этого нужно было завладеть секретными ядерными разработками Англии и США. Советским разведчикам удалось не только в кратчайшие сроки наладить разветвленную агентурную сеть на Западе (в кругах, близких к американскому «Манхэттенскому проекту» и британскому «Тьюб Эллойз»). Они сумели внедрить своих агентов в Лос-Аламос – засекреченный ядерный город недалеко от Альбукерке, где велись разработка и производство первой ядерной бомбы. По образу и подобию Лос-Аламоса потом будут построены все советские «закрытые города» – «почтовые ящики».

К участию в «Энормоз» были допущены лишь несколько человек – сам начальник разведки Фитин, его заместитель Овакимян, Леонид Квасников (он уехал курировать нью-йоркскую резидентуру) и переводчик с английского языка Потапова. В США работали Зарубин, Семенов, Феклисов и Яцков; в Англии – Горский и Барковский. Это была практически круглосуточная работа.

Дочь Феклисова рассказывала: когда она родилась, ее отец не смог приехать за ней в роддом, потому что был на встрече с одним из своих агентов; в роддом приехал его коллега Яцков.

Днем разведчики либо выполняли свои прямые обязанности – работали как сотрудники «Амторга», после работы-прикрытия встречались со связными, а ночью писали рапорты, штудировали донесения или… учили английский. Среди коллег ходили слухи о «словаре Барковского»: он сам составил словарь терминов ядерной физики – науки, которой официально еще даже не существовало.

Перед разведчиками стояла сложнейшая задача: не просто найти нужных людей, допущенных к ядерным разработкам, но и обеспечить им «чистоту», то есть не подставить под удар. Имена большинства своих источников информации советские разведчики до сих пор не раскрыли…

Был жаркий летний день, когда к зданию советского консульства в Нью-Йорке подошел молодой темноволосый человек. Переминаясь с ноги на ногу, он сказал охраннику: «Я хочу встретиться с кем-нибудь из советских представителей». На вопрос «зачем?» он ответил, что у него есть важная информация для Советского Союза. Это был Теодор Холл, самый юный ученый лаборатории Лос-Аламос. Именно она была сердцем ядерных разработок, теперь уже совместных англо-американских. В 1943 году Америка и Англия решили объединить свои ядерные программы. Черчилль не очень-то хотел делить с американцами своими секретами, но Англию в тот момент регулярно бомбили немецкие люфтваффе, и строить ядерный завод на территории страны было опасно. А США согласились разделить с Англией расходы, и это было выгодно обеим сторонам. Все основные лаборатории и производства вместе с учеными переехали в Америку.

Совсем еще юного Холла пригасили в Лос-Аламос прямо из Гарварда. Парень с детства проявлял талант к точным наукам. В четырнадцать лет он поступил в Колумбийский университет, но преподаватели, разглядев в нем вундеркинда, порекомендовали перевестись в Гарвард. Холл окончил учебу с отличием и поступил на службу в Лос-Аламос. Ему было всего девятнадцать.

Теперь он стоял у входа в советское консульство в надежде, что его визит воспримут всерьез. Ему навстречу вышел высокий человек крепкого телосложения, назовем его Корняковым. Холл воодушевленно стал рассказывать ему о том, что он мог бы передавать Советам важные секретные документы из лаборатории Лос-Аламос. Сообщил, что еще в студенчестве увлекся социалистическими идеями и очень сочувствует Советскому Союзу, который так самоотверженно сейчас сражается с фашистами. «Вы тоже должны владеть ядерной бомбой… чтобы иметь возможность защититься», – добавил Холл в конце беседы и сунул в руки Корнякова сверток. Это были чертежи плутониевой бомбы «Толстяк», которая позже будет сброшена на Нагасаки. Так Холл стал работать на советскую разведку.

Проникнуть в Лос-Аламос было практически невозможно. По крайней мере, так считал военный куратор ядерного проекта генерал Гровс. Туда даже гражданам Америки вход был закрыт. Крупнейшие ученые, занятые в проекте, числились под чужими именами и фамилиями, сотрудники лабораторий – под номерами и даже не имели водительских прав на свое имя. Сотрудники лаборатории после 22 часов не могли покидать свои квартиры, их телефоны постоянно прослушивались. Даже письма от родственников они получали по надуманному адресу: «Армия США, п/я 1663». Генерал Гровс любил повторять: «Мы создали такую систему защиты, сквозь которую даже мышь не смогла бы проскочить». Ему и в голову не приходило, что в этой неприступной крепости работают советские осведомители.

В числе ученых было немало советских агентов. Они, как правило, не знали друг о друге. И работали на Советский Союз не за деньги, а исключительно за идею. Понимая, сколь разрушительное оружие вскоре окажется в руках США, они не хотели, чтоб оно стало инструментом политического шантажа. А кто мог тогда противостоять США? Только Советский Союз.

Теодор Холл пользовался огромным уважением коллег и имел допуск к самым секретным материалам. В операции «Энормоз» он получил псевдоним Млад.

С «Лесли» Холл встретился в Альбукерке, курортном городке недалеко от Лос-Аламоса. Она ждала его вечером на лавочке в парке. Придя на встречу, Холл увидел красивую статную женщину в безупречном костюме. Он передал ей непроявленную пленку. Как он потом рассказывал, таково было указание сверху, чтобы пленку в случае чего можно было засветить. «Лесли» положила ее в коробку с гигиеническими салфетками и ушла.

Это была Леонтина Коэн – еще один советский агент. В тот вечер, после встречи с Младом, она сразу отправилась на железнодорожный вокзал. Но на подходе к вокзалу увидела, что перед поездом у каждого вагона стоят полицейские и проверяют личные вещи у каждого пассажира. Мгновенно у Лесли родился план. Она дождалась, пока до отхода поезда оставалась минута, и помчалась к своему вагону. Полицейский ее остановил, она позволила ему обыскать свой чемодан. А потом сунула полицейскому прямо в руки коробку с салфетками, в которой была пленка от Млада, и стала изображать, что не может найти билет на поезд. Она судорожно искала его в дамской сумочке, пока поезд не тронулся. В ту же секунду она «нашла» билет, схватила чемодан и запрыгнула на подножку вагона. Коробка с салфетками осталась в руках у полицейского. Тот кинулся вслед за Лесли с криком: «Мадам, ваши салфетки» – и отдал ей коробку. Позже Леонтину спрашивали: «Почему вы были так уверены, что коробка в итоге окажется у вас?» Она отвечала: «Я знала, что настоящий джентльмен поступит именно так».

Американка Леонтина Коэн и ее муж Моррис работали на советскую разведку – как и Холл, работали за идею. Когда они познакомились, Моррис уже был нелегальным агентом (оперативный псевдоним Луис). Поначалу Леонтина ни о чем не догадывалась, пока Моррис сам во всем ей не признался.

Вот как рассказывали об этом сами супруги Коэн.

Леонтина: «Однажды Моррис пришел домой с букетом красных роз и украдкой положил их на столик в прихожей. Чувствую, что он вроде бы чем-то поделиться со мной хочет, а сказать не решается. Вижу, терзают его какие-то сомнения. И вдруг слова у меня будто сами вырвались: „Ну говори же, Бобзи“».

Морис: «Да, я тогда долго не мог решиться, привлекать или не привлекать Лону к сотрудничеству с советской разведкой. Я, конечно, понимал, что играть и дальше в прятки не имело смысла. А тем более мне к тому времени уже сообщили о принятом в Москве решении, согласно которому я и Лона могли вместе выполнять задания. Хорошая супружеская пара – это наилучший вариант для ведения совместной разведывательной работы».

Леонтина: «Он так и сказал: „Ты должна помочь мне, Лона: когда муж и жена будут заниматься одним делом, так будет надежнее и безопаснее для обоих“. Когда я спросила: „Зачем русским нужна разведка в Америке, когда у них идет война с Германией?“, он, не задумываясь, ответил: „Может, это прозвучит и странно, но для России разведка сейчас – это передовая линия обороны, и потому мы должны помочь ей“. – „Но ведь это же шпионаж?!“ – упрекнула я его. „Мне плевать, как это называется“, – ответил он».

Для супругов Коэн операция «Энормоз» была одной из главных в их жизни: они отдавали себе отчет в том, что от нее в конечном итоге зависела судьба всего человечества.

Супругов Коэн арестуют, когда операция «Энормоз» будет завершена. Это случится в 1961 году в Англии: там они продолжали выполнять поручения советской внешней разведки, изображая коллекционеров антикварных книг.

По словам Мориса Коэна, «книги – самая удобная вещь для передачи данных. Между строк можно писать невидимыми чернилами. Посылки можно спокойно отправлять почтой куда угодно. Книги не проверяют пристально. Получателю достаточно указать только зашифрованный номер страницы, где хранится скрытая информация».

За работу на советскую разведку в Великобритании Морриса осудят на двадцать пять лет тюрьмы, а Леонтину – на двадцать. В 1969 году их удастся обменять на арестованного в СССР агента МИ-5 Джералда Брука.

Теодор Холл тоже будет разоблачен в 1960-х годах в результате американской контрразведывательной операции «Венона». Но, поскольку сама «Венона» была засекречена и предъявить секретные документы в суде было невозможно, Холла не посадили, а просто уволили. Он уехал из Штатов в Англию и спокойно работал в Кавендишской лаборатории Кембриджа, пока в 1995 году не рассекретили документы «Веноны». Пикантные факты биографии Холла вспыли на поверхность, и в 1997 году он признался в том, что работал на советскую разведку. Холл был вынужден до конца жизни объяснять западным журналистам, почему принял такое решение. А после его смерти в 1999 году продолжила оправдываться уже его жена Джоан. В своих мемуарах она писала: «К октябрю 1944 года Тед принял решение передавать информацию о проекте Советскому Союзу. Когда я спросила его почему, он объяснил, что боялся, что Соединенные Штаты станут очень реакционной державой после войны и, имея ядерную монополию, начнут использовать это подавляющее преимущество, чтобы диктовать остальному миру свои условия».

Холл, Луис и Лесли были далеко не единственными агентами советской внешней разведки в «Манхэттенском проекте». Еще до официального начала операции «Энормоз», в конце 1941 года, в советское посольство в Лондоне зашел долговязый человек и попросил провести его к послу Ивану Михайловичу Майскому. Посетитель сообщил послу, что у него имеется для советского правительства важная информация о разработке ранее неизвестного в мире мощного оружия, что Англия разрабатывает его втайне от своего союзника СССР, и потому он решил эту несправедливость исправить. Это был немецкий ученый-эмигрант Клаус Фукс (в деле «Энормоз» фигурировал под псевдонимом Чарльз).

Фукс, выпускник Лейпцигского университета, осенью 1933 года бежал в Англию от разгула фашизма и гитлеровских репрессий. В начале 1941 года он, талантливый физик, примкнул в группе ученых, которые работали над уточнением критической массы урана и проблемой разделения изотопов. Так он оказался сначала в «Тьюб Эллойз», а потом в «Манхэттенском проекте». По иронии судьбе, переехав в Лос-Аламос, Фукс некоторое время жил в одной комнате с Холлом. Но о том, что они работали на советскую разведку, оба узнали только после того, как были разоблачены… Фукс передал СССР бесценные сведения о газодиффузионном методе разделения изотопов, назвал имена крупнейших физиков Европы, которые, как и он, спасаясь от фашизма и гитлеровских репрессий, эмигрировали в Англию и стали работать над атомным проектом. Это были Эйнштейн, Сцилард, Ферми, Франк, Фриш и многие другие.

Фукса арестовали в 1950 году, когда он уже вернулся в Великобританию. Соединенные Штаты требовали выдачи Фукса, но англичане отказали и тем самым спасли ему жизнь. Он был приговорен к 14 годам тюрьмы за шпионаж. Но вышел досрочно и уехал к себе на родину, в Восточную Германию, и до конца жизни занимался преподавательской деятельностью.

К работе над бомбой оказались привлечены многие физики и математики левых взглядов, которые «сливали» секреты «Манхэттенского проекта» СССР. Надо сказать, что и Оппенгеймер одно время симпатизировал коммунистическому движению, ФБР подозревало его в шпионаже в пользу СССР, и великого ученого даже «вызывали на ковер» в комиссию по расследованиям антиамериканской деятельности.

Все сведения, полученные нашими зарубежными резидентурами, тут же отправлялись в Москву. Причем в 1943–1945 годах из сотрудников курчатовской «Лаборатории № 2», которая занималась атомным проектом, к материалам дела имел доступ только сам Курчатов. Бумаги передавались ему лично под расписку. А работать с ними разрешалось только в Кремле или в специальном помещении, которое было отведено для этого на Лубянке. Причем к подготовке отзывов на эти материалы и оценок, а также последующих заданий разведке Курчатову не разрешалось привлекать ни секретарей, ни своих коллег. Два-три года он все это делал сам. Сведения, которые он получал от разведки, рекомендовалось ему передавать коллегам в устной форме и без упоминания источников.

В рассекреченных недавно документах дела «Энормоз» есть несколько сотен страниц, написанных от руки неразборчивым почерком. Это записки Игоря Курчатова со схемами, формулами, уточняющими вопросами. Часть из них была передана Курчатовскому институту, где в подземном бункере до сих пор стоит законсервированный первый советский ядерный реактор. Сотрудники Курчатова даже не подозревали о том, что эти записки вообще существуют. И, по сути, это написанный от руки первый советский учебник по ядерной физике.

После успешных испытаний первой советской ядерной бомбы РДС-1 (она была взорвана в 7 утра 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне) Сталин представил к наградам длинный список всех тех, кто участвовал в ядерном проекте. Известно, что Берия заранее подготовил этот список. И в случае провала он превратился бы из наградного в расстрельный.

Каково же было удивление Курчатова, когда он увидел в этом списке лишь пятерых разведчиков. Он, конечно, не знал их всех поименно, просто, увидев пять незнакомых фамилий, сразу понял – это разведка. В списке значились Семен Семенов (Твен), Анатолий Горский (Вадим), Александр Феклисов (Калистрат), Владимир Барковский (Джерри) и Анатолий Яцков (Яковлев). Курчатов прекрасно понимал, что на самом деле их – людей, которые все это время буквально впотьмах прокладывали путь советским ядерщикам, – было гораздо больше. Но, поскольку Курчатов лично общался лишь с одним человеком – Леонидом Квасниковым, – его глубоко потрясло, что в этом коротком списке не нашел его фамилии…

В тот момент Курчатов уже пользовался авторитетом невероятных масштабов и не побоялся обратиться к автору списка Берии с вопросом: «А как же Квасников?» Берия не нашелся что ответить и просто внес Квасникова в список задним числом…

Вернувшийся из тихоокеанского патрулирования американский метеоразведчик привез с собой пробы воздуха, взятые в районе Камчатки. Анализы этих проб не оставили никаких сомнений: на территории СССР произошел ядерный взрыв. Специальная экстренная комиссия немедленно доложила об этом Трумэну. Президент США был в глубочайшем шоке… Он понимал, что в эту самую секунду США утратили свое превосходство. В американской прессе началась истерия: «Невероятно, но Россия ликвидировала отставание, вызванное годами войны», «Советская атомная бомба положила конец американской ядерной монополии», «Рушится одна из главных подпорок „холодной войны“», «Большевики украли бомбу!»

В тот день, когда над полигоном Аламогордо поднялся первый в истории ядерный гриб, отец американской бомбы Роберт Оппенгеймер сказал: «Мы знали, что мир уже не будет прежним… Кто-то смеялся, кто-то плакал. Но большинство молчали». В том же молчаливом оцепенении пребывали ядерщики, когда с лица земли были стерты Хиросима и Нагасаки.

Более семидесяти лет назад ученые – создатели американской бомбы перевели стрелки часов Судного дня на три минуты до полуночи. Хотя и сами уже прекрасно понимали, что теперь в мире достигнуто равновесие. Опасное, но все же равновесие, которое сохраняется и по сей день.

Только двое участников операции «Энормоз» – Владимир Барковский и Александр Феклисов – дожили до звания Герой России. Остальным его присвоили посмертно. Как очень точно заметил в ходе разговора со мной во время съемок фильма об операции «Энормоз» директор Службы внешней разведки Российской Федерации Сергей Нарышкин, «семьдесят с лишним лет назад Третья мировая война закончилась, так и не начавшись. И во многом это заслуга советских разведчиков».

2021

Его звали Кент. Последний из «Красной капеллы»

На какую разведку работала Ольга Чехова?

Ольга Чехова, племянница жены великого русского писателя Ольги Книппер-Чеховой, тоже стала знаменитой актрисой, но в Германии. Обе актрисы блистали примерно в одно и то же время, обе пользовались вниманием диктаторов. Одна получила почетные регалии от Сталина, второй дал звание «государственной актрисы» Гитлер… Ольга Чехова родилась в России в 1897 году в семье Константина Леонардовича Книппера, родного брата прославленной актрисы Художественного театра Ольги Книппер-Чеховой. Ольга с детства мечтала стать актрисой, обращая на себя внимание окружающих яркой внешностью, самообладанием, цельным, волевым характером.

Стройная длинноногая девочка жила с родителями в Петрограде, когда они решили отправить ее в Москву к любимой тете Оле. Шло лето 1914 года. В нее сразу влюбились двоюродные братья Чеховы – Владимир и Михаил. В письме к Марии Павловне Чеховой Михаил, артист Первой студии Художественного театра, сообщал: «Машечка, хочу поделиться с тобой произошедшими за последние дни в моей жизни событиями. Дело в том, что я, Маша, женился на Оле, никому предварительно не сказав».

Действительно, семнадцатилетняя Ольга тайком обвенчалась с племянником писателя, Михаилом Чеховым. Узнав об этом, Ольга Леонардовна, женщина властная и капризная, очень гневалась, но было уже поздно… В 1916 году у молодых родилась дочь, названная Адой.

Летом 1923 года после гастролей МХАТа в Германии один из лучших его артистов Михаил Чехов не вернулся в СССР. Вместе с ним после долгих уговоров осталась в Берлине и красавица жена. По другим сведениям, Ольга приехала на историческую родину раньше мужа, отношения с которым у нее уже не сложились. Михаил Александрович обожал ее, но брак их продлился недолго – может, из-за нелегкого характера актера. Через какое-то время Ольга ушла от него, забрав дочь, к Фридриху Яроши, бывшему австро-венгерскому пленному. Она оставила себе фамилию первого мужа и не меняла ее в течение всей жизни…

Второй брак также не продлился долго: в Берлине Ольга Константиновна рассталась с Фридрихом и занялась актерской карьерой. Начинать здесь пришлось с маленьких, никому не известных бедных театров, где русская актриса охотно бралась за любые, даже самые невыигрышные роли, упорно пробиваясь наверх. Вскоре на нее обратили внимание, и уже в 1924 году имя Чеховой стали печатать крупными буквами на афишах известных берлинских театров.

Но решающую роль в ее карьере сыграла встреча с одним кинорежиссером, пригласившим Ольгу Чехову попробовать сниматься в кино. Уроки у некоего профессора, стоившие больших денег, и собственное усердие дали хорошие результаты, и актриса заговорила на немецком языке практически без акцента. Она снялась почти в полуторастах картинах, в основном романтического характера. Ни одна из них не демонстрировалась в СССР, хотя некоторые роли вошли в классику мирового кино. Героинями Чеховой были в основном аристократки и авантюристки: красивое, почти бесстрастное лицо-маска притягивало и завораживало. Ее предпоследняя картина называлась «Талант быть счастливой» (1953). Чехова сыграла саму себя: у нее действительно был талант жить счастливо вопреки обстоятельствам. Казалось, Третий рейх не рай для искусства, тем не менее Ольга благополучно жила в тоталитарном государстве и играла главные роли в кино и театре.

Благодаря работе в Голливуде (к 1930-м годам) Чехова познакомилась со многими американскими кинозвездами – Чарли Чаплиным, Кларком Гейблом, Гэри Купером, Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих и снимавшимся там тогда Жаном Габеном. В своих воспоминаниях она пишет о Чарли Чаплине с большой теплотой и легкой снисходительностью: «Чаплин любит подчеркнуто непринужденно прогуливаться по бульвару Сансет, при этом он почти без остановки грызет русские семечки, бесцеремонно сплевывая шелуху. „Ведь так делают в России, правда?“ – лукаво улыбается он мне». Но вообще Америка не понравилась ей своей примитивностью и скаредностью.

Ольга Чехова стала одной из самых знаменитых и почитаемых актрис в Германии, а когда к власти пришли нацисты, еще и одной из любимейших актрис наци, потому что Гитлер боготворил фильмы с ее участием и был без ума от «Пылающей границы».

Однажды Борман предложил Гитлеру познакомить его с артисткой Ольгой Чеховой. Фюрер усомнился: стоит ли иметь дело со славянкой, мало того, с русской? Но, увидев голубоглазую красавицу, окинув взглядом ее точеную фигуру, шутливо погрозил пальцем: «Ты обманываешь меня, Мартин. Русские бабы, насколько мне известно, толстые и скуластые. А эта – настоящая арийка!»

Фюрер лично приглашал Ольгу Константиновну Чехову на все важные государственные торжества, причем всегда сажал ее рядом с собой. Во время визита в Германию В. М. Молотова он представил тому актрису первой. Ее авторитет в стране был необыкновенный, к ней за помощью обращались многие высокопоставленные чиновники и военные, отчаявшиеся решить свои проблемы обычным порядком.

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, посетившая Берлин в 1937 году, была совершенно потрясена тем приемом, который организовала в ее честь племянница. На него прибыли все без исключения руководители фашистской Германии во главе с самим фюрером…

Дружила Ольга Чехова и с Евой Браун. Они вместе часто ездили на премьеры, устраивали пикники и делились маленькими женскими секретами. Другой близкой подругой актрисы стала жена Геринга Эмма Зоннеманн.

В числе любовников Ольги Чеховой значился молодой, атлетически сложенный летчик-истребитель Вальтер Йеп, который пользовался расположением рейхсмаршала Геринга. Муссолини, с которым Ольгу познакомил Гитлер во время его визита в Германию, тоже был очарован умом и красотой актрисы.

Она умело отвергала ухаживания Геббельса, но в воспоминаниях писала, что очень боялась мести этого человека. Хотя, когда гитлеровские войска вторглись в Крым, Ольга вынуждена была обратиться именно к Геббельсу с просьбой дать распоряжение, чтобы оккупанты не разрушали и не грабили мемориальный дом А. П. Чехова. Ее просьбу выполнили…

На одной из киносъемок Ольга Чехова познакомилась с тридцатилетним кинорежиссером Карлом Вольфом. В прошлом известный спортсмен, он был ярким, интересным человеком и не мог не привлечь внимания актрисы. Через полгода они стали мужем и женой. По приказу Геббельса гестапо начало проверку родословной Карла. Оказалось, что его бабушка по отцу была наполовину еврейкой.

Потянулась череда неприятностей: ведомство Геббельса всячески затягивало ему разрешение на съемку фильмов. Ольга лично обратилась к всесильному руководителю. Но тщетно, Карл так и не получил работы. Однажды он, постоянно встречавший Ольгу после спектаклей, не пришел. Утром ей позвонили из полицейского участка и сообщили, что Карл Вольф найден убитым во дворе неподалеку от театра, где она выступала. Полиция несколько месяцев «искала» убийц, но, конечно, так и не нашла…

Любопытный эпизод. В начале 1945 года ее хотел арестовать Гиммлер. Узнав об этом, Чехова сама перезвонила ему с просьбой провести эту операцию утром, чтобы она успела выпить кофе. Так и было сделано. Когда группа эсэсовцев во главе с Гиммлером вошла в дом, они увидели, что утренний кофе она пьет вместе с… Гитлером. И тот, помешивая ложечкой в чашке, недовольно процедил сквозь зубы, что визит Гиммлера – не самая его удачная шутка.

Ряд западных источников сегодня с уверенностью утверждает, что именно Ольга Чехова и была тем таинственным, прекрасно осведомленным источником информации, с которым всю войну поддерживал связь обосновавшийся в Швейцарии знаменитый резидент советской разведки Шандор Радо.

И еще один факт. В деле Ольги Чеховой на Лубянке хранится донесение начальника СМЕРШа Виктора Абакумова, на котором Лаврентий Берия начертал холодный, как смерть, вопрос: «Что предлагается сделать в отношении Чеховой?»

Самый примечательный документ с резолюцией Л. П. Берии

А 14 ноября 1945 года газета «Курьер», издаваемая в Берлине под контролем французских военных властей, опубликовала информацию о том, что «известной киноактрисе Ольге Чеховой был вручен высокий русский орден за храбрость – лично Сталиным…». Подобное сообщение прошло еще в нескольких газетах. Говорилось даже о том, что ее якобы привлекли к участию в разработанном Берией плане уничтожения Гитлера, учитывая особую к нему близость.

В книге «Разведка и Кремль» генерал Павел Судоплатов утверждал, что Ольга Чехова работала на советскую разведку и даже существовал сверхсекретный план покушения на Гитлера с ее участием. Генерал рассказывал, что после уничтожения в 1942 году «Красной капеллы» в Берлине в Германии «уцелел ряд важных источников информации и агентов влияния». Перечисляя тех, кто уцелел, Судоплатов говорит, что «не были скомпрометированы Ольга Чехова и польский князь Януш Радзивилл. Однако отсутствовали надежные связники с ними». Кроме того, он говорил и о том, что и ее близкие были вовлечены в агентурные планы: «Мы создали еще одну автономную группу, которая должна была уничтожить Гитлера и его окружение, если бы они появились в Москве после ее взятия. Эта операция была поручена композитору Книпперу, брату Ольги Чеховой, и его жене Марине Гариковне».

Сын Лаврентия Берия, Серго, в своей книге «Мой отец Лаврентий Берия» написал: у него нет никаких сомнений в том, что актриса Ольга Чехова была нелегальным советским разведчиком высокого класса.

В то же время в ответе племяннику Чеховой, Владимиру Владимировичу Книпперу, руководитель пресс-бюро Службы внешней разведки России Ю. Г. Кобаладзе 1 декабря 1993 года ответил, что каких-либо материалов СВР о том, что она была агентом НКВД, не обнаружено.

Официальный ответ Пресс-бюро службы внешней разведки России В. В. Книпперу

Тем не менее, когда в апреле 1945 года в предместье Берлина Кладов, где располагался особняк Чеховой, вошли войска Красной армии, крайне корректные офицеры из СМЕРШа немедленно увозят Ольгу Константиновну сперва в ставку Красной армии в Карлхорст, потом самолетом в Москву. Здесь, в столице, она впервые увиделась с начальником Главного управления контрразведки НКВД комиссаром госбезопасности Виктором Абакумовым. Ее визит в Москву был окружен тайной, три месяца она живет в тщательно охраняемой двухкомнатной «золотой клетке» – конспиративной квартире, не имея возможности ни с кем встречаться, даже с тетей Ольгой Леонардовной.

Из воспоминаний Чеховой: «В тюрьму я не попадаю. Живу на квартире жены офицера, пропавшего без вести… Две комнаты обставлены для меня. При случае меня навещают офицеры. Они приносят книги, играют со мной в шахматы. На мой слегка иронический вопрос, как долго мы вот так будем убивать время, они молчат. Только вежливо улыбаются…»

Потом начались допросы, но опять же офицеры «вежливы, говорят по-немецки и по-французски. Создается впечатление, что между нами происходит беседа по международным вопросам».

Да, все странно. Ее не бросили в сырой подвал. На нее не кричали. С ней обходительно беседовали о музыке, литературе, театре и кино. В результате бесед-допросов появились на свет 36 листов своеобразной исповеди: рассказ о нацистах и их приспешниках, об их нравах, характерах, привычках – некое политическое досье на верхушку фашистской Германии.

«Гитлер робкий и неловкий, хотя с дамами держится с австрийской любезностью. Ничего демонического или завораживающего. Поразительно его превращение из разглагольствующего зануды в фанатичного оратора, когда он оказывается перед толпой».

Гитлер же обожал «русскую Олли» и на дни рождения, Рождество и праздники посылал ей сладости, а также свои портреты с надписью: «Госпоже Ольге Чеховой в знак искреннего восхищения и уважения, Адольф Гитлер».

Гиммлер, который поедал ее глазами на каждой театральной премьере, знал все ее театральные работы и говорил пошлости, думая, что заслуживает тем самым репутацию покровителя искусств. Он оставил в ее памяти нелестный презрительный след: «Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер производит впечатление чего-то незначительного. Похожий на землемера на пенсии, с круглым обывательским лицом, он топчется и чувствует себя явно не в своей тарелке, когда же видит меня в глубоком декольте, каменеет от изумления». Для нее «Геринг тщеславен, напыщен и склонен к шарлатанству», а Муссолини «оказывается образованным и начитанным собеседником». Она же сама – предмет их восхищения и восторга.

«…В 1936 году у меня было много предложений, я имела большой успех в театрах, и всех иностранцев, что наезжали в Берлин, вели ко мне в театр, как в зверинец. На приемах после спектакля я бывала один-два раза в год, очень коротко. Точно не помню, в котором это было году, когда приезжал из Югославии король с женой. Кажется, в 1938-м. Весь Берлин был украшен и освещен, как никогда. Первый день их принимал Гитлер у себя, потом спектакль (опера Вагнера), второй день на даче Геббельса в Ланке, на третьем приеме была – вечером, в 11 часов, и хоть я отказывалась, пришлось поехать. Королевская чета видела меня часто в фильмах, и королева хотела со мной познакомиться. Прием в Шарлоттенбургском дворце был дан Герингом – значит, все было очень богато. В прусском старинном дворце комнаты были освещены свечами в старых люстрах, все присутствующие были в костюмах времен Фридриха Великого. После ужина я сидела с королевской парой в саду – говорили о моих фильмах, гастролях и о Московском Художественном театре… Потом началась программа, и я незаметно уехала. Мой шофер был в восторге – всех поили, кормили, давали папиросы». Но особистов, которые вели допрос Чеховой, интересовали отнюдь не старинные люстры во дворце, а разговоры, которые там велись. «О политике не могу сказать, чтобы я что-нибудь особенное слышала, о подступающей войне я не подозревала», – отвечала Ольга Чехова.

Началась война. Ольга продолжает сниматься, ездит на фронт с концертами, ее любят солдаты и офицеры, она поднимает дух германской армии, ее фотографии – у летчиков люфтваффе и в солдатских окопах. Но она категорически отказывалась от выступлений в военных репортажах с Восточного фронта. Выступая по радио, она пела не патриотические песни, а исключительно лирические.

В июле 1941 года у Геббельса состоялся прием, на котором праздновалось предстоящее взятие Москвы. Неожиданно для всех присутствующих Геббельс обратился к русской актрисе.

«– Унас эксперт из России – фрау Чехова, – сказал Геббельс. – Не думаете ли вы, что эта война будет окончена еще до зимы и Рождество мы отметим в Москве?

– Нет, – ответила я спокойно.

Геббельс холодно:

– А почему нет?

– Наполеон убедился в том, каковы русские пространства.

– Между французами и нами огромная разница, – снисходительно улыбнулся Геббельс. – Мы пришли в Россию как освободители. Клика большевиков будет свергнута новой революцией!

– Новая революция не состоится, герр министр, перед пропастью русские будут солидарны как никогда!

Геббельс чуть наклонился вперед и холодно бросил:

– Интересно, мадам, значит, вы не доверяете немецкому военному могуществу? Вы предсказываете русскую победу…

– Я ничего не предсказываю, герр министр. Просто вы мне задали вопрос, будут ли наши солдаты к Рождеству в Москве, и я сказала мое мнение. Оно может быть и верным, и ошибочным.

Геббельс долго смотрит на меня подозрительно. Устанавливается продолжительное молчание…»

Ольга Константиновна терпеть не могла Геббельса. Геббельс платил ей той же монетой и недолюбливал «Олли». Конечно, ведь однажды он у нее в гостях споткнулся на лестнице и, ухватившись за деревянную скульптуру Мадонны, скатился под хохот всех гостей вниз. А она скажет о Геббельсе: «Пытается избавиться от комплексов, вызванных косолапостью и маленькой, абсолютно не германской фигурой, тем, что, используя пост министра, норовит переспать со всеми рослыми и смазливыми актрисами».

…Двадцать шестого июля 1945 года Ольга Чехова благополучно вернулась в Берлин.

Она занялась обустройством новой, послевоенной жизни. Помогла слава кинозвезды. «Некоторые просят фотографию на память. За это я получаю от французов белый хлеб и вино, от русских водку, сахар и крупу, а от американцев в большинстве случаев сигареты. Блок сигарет дороже золота на черном рынке…» Советские оккупационные власти сделали все, чтобы семья Чеховых (дочь с мужем и детьми, некий Альберт Зумзер, 1916 года рождения, чемпион по легкой атлетике, тренер, бывший с Ольгой Константиновной в близких отношениях, как доносила разведка) в страшное голодное послевоенное время ни в чем не нуждалась. Ее снабдили продуктами и помогли восстановить дом. Когда же она решила переправиться в Западный Берлин, ей не препятствовали.

В Западной Германии Ольга Константиновна возобновила карьеру киноактрисы и уже в 1950 году была занята на съемках семи фильмов.

Немецкие патриоты в середине 1950-х годов объявили Чехову «врагом народа», она мешками получала письма с угрозами, были случаи, когда разъяренные фрау плевали ей в лицо, но несгибаемый характер Чеховой помог ей преодолеть клевету, как она это охарактеризовала, выстоять и оправдаться. Травить ее перестали.

В 1955 году Ольга Константиновна совершенно осознанно перестала сниматься в кино, а вскоре покинула и сцену. Ей показалось, что с определенного возраста не совсем удобно заниматься лицедейством. Она давно готовилась к уходу со сцены, увлекаясь философией красоты, здорового образа жизни, сохранения вечной молодости. Ольга Константиновна продает свой дом и переезжает из Берлина в Мюнхен, где открывает косметический салон. В 1955 году она становится главой фирмы «Ольга Чехова Косметик Гезельшафт». Она оказалась очень успешной в бизнесе. Здесь пригодились ее природное обаяние и внутренняя закалка, жесткость, без которой нельзя успешно вести дела. Под ее началом трудились более ста человек. «Не ботинки надо чистить в первую очередь, а кожу, от нее зависят уверенность в себе, жизненные силы, – говорит она. – Не жизнь разочаровывает нас – мы разочаровываем жизнь. Горечь делает человека уродливым».

Она пережила свою дочь Ольгу, погибшую в авиакатастрофе, умер Михаил Александрович Чехов, но Ольга Константиновна не согнулась, остались внуки – Вера и Миша. Она мечтала приехать с ними в Россию, но после кончины Ольги Леонардовны в 1958 году ехать было уже не к кому. Она переписывалась только со знаменитой советской актрисой Аллой Тарасовой, директором Чеховского музея в Мелихово Юрием Авдеевым и Евгенией Чеховой, родной сестрой застрелившегося когда-то из-за любви к ней двоюродного брата ее мужа, Володи Чехова. Для Ольги Константиновны родство с великим русским писателем и интеллигентом Антоном Павловичем Чеховым было главным в ее фантастической биографии. Пока Ольга Константиновна могла передвигаться самостоятельно, она каждый год 15 июля, в день смерти Антона Павловича Чехова, приезжала в местечко Баденвайлер, где много лет назад скончался ее «дядюшка Антоша», как ласково называла она писателя.

Скончалась Ольга Константиновна Чехова от рака мозга в 1980 году в возрасте восьмидесяти трех лет. Согласно завещанию, ее похоронили в Мюнхене на кладбище Оберменцинг в соответствии со всеми канонами православного обряда.

Ее могилу я посещал дважды. И каждый раз, когда возлагал цветы, думал о том, что хотя Ольга Константиновна и была немецкой кинозвездой, но тем не менее всегда оставалась русской женщиной – одной из самых умных и загадочных женщин ХХ века…

2014

«Светило русской бюрократии»

Он «возжигает бунты» – так считали многие российские вельможи. Преобразования, которые предлагал проводить Михаил Михайлович Сперанский в области внутренней и внешней политики, их не устраивали. Они говорили, что его оппонентом стал даже знаменитый историк Николай Михайлович Карамзин, который считал, что император не имеет права ограничивать свою власть, врученную ему предками. В такой обстановке отставка Сперанского не заставила себя ждать. 17 марта 1812 года он освобождается от занимаемой должности, и его ссылают в Нижний Новгород.

* * *

По своим глубоким знаниям, особенно в области права, своему влиянию на государственные дела на голову выше всех других царских сановников в царствование Александра I и Николая I, безусловно, стоял Михаил Михайлович Сперанский. Некоторые исследователи жизни и деятельности этого выдающегося юриста называли его «светилом русской бюрократии». И это совершенно обоснованно.

Родился Михаил Михайлович 1 января 1872 года в семье священника Михаила Васильевича от брака с Прасковьей Фёдоровной, урожденной Никитиной, проживавшего в то время в селе Черкутино Владимирского уезда Владимирской губернии. С 1779 года в течение одиннадцати лет учился во Владимирской духовной семинарии, где и получил фамилию Сперанский, а затем один год пробыл в Главной Александро-Невской семинарии, которую окончил в 1791 году. Некоторое время он преподавал там математику, а затем – физику и красноречие. В 1795 году стал учителем философии и префектом семинарии.

Молодого и талантливого магистра богословия приметил бывший в то время генерал-прокурором князь А. Б. Куракин и взял его своим секретарем. В 1797 году Сперанский по прошению был уволен из духовного звания и определен на службу в канцелярию генерал-прокурора с чином коллежского асессора. В январе 1798 года он стал уже надворным советником и получил должность экспедитора канцелярии генерал-прокурора. В этом же году он становится герольдом ордена Святого Андрея Первозванного. Обладавший поразительной работоспособностью чиновник быстро продвигался по службе и в чинах.

Когда в 1799 году вступил в должность новый генерал-прокурор А. А. Беклешов, Сперанский не только сохранил свои должности, но получил еще и дополнительную – правителя канцелярии Комиссии о снабжении резиденции припасами. Но вскоре тучи сгустились над головой Михаила Михайловича. В феврале 1800 года генерал-прокурором стал П. X. Обольянинов, который получил строгое предписание от императора Павла I об увольнении всех чиновников сенатской канцелярии, служивших при А. А. Беклешове, но тот, по достоинству оценив Сперанского, на свой страх и риск сумел сохранить такого ценного работника, каким считался Сперанский.

А было это так. Михаил Михайлович от многих сослуживцев был наслышан о «грубом и запальчивом» нраве своего нового начальника. О его «площадных» ругательствах в столице ходили анекдоты. Сперанский, пользовавшийся полным доверием прежних генерал-прокуроров, решил, что его дальнейшая карьера будет зависеть от первой встречи с начальником и что у него второго шанса произвести впечатление больше не будет. И он к ней подготовился самым неожиданным образом. В назначенный день и час Сперанский явился в приемную Обольянинова. О нем доложили, и генерал-прокурор принял его. Обольянинов сидел за письменным столом, спиной к двери. Когда он обернулся, то остолбенел от неожиданности: вместо раболепно согнувшегося чиновника генерал-прокурор увидел молодого человека очень приятной наружности, стоявшего в почтительной, но достаточно независимой позе. Еще более поразила грозного начальника одежда молодого чиновника – свободный французский кафтан, чулки и башмаки, жабо и манжеты. Генерал-прокурор тотчас предложил Сперанскому сесть и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел.

Несмотря на свой грубый нрав, Обольянинов ценил и всячески награждал талантливых сотрудников. Когда же он разглядел в Сперанском не только изысканно одетого чиновника, но и очень способного к делам, он стал всячески поддерживать и отстаивать его. Яркое солнце опять засияло над головой Михаила Михайловича.

Но однажды Сперанский опять чуть не попал в опалу. Обольянинов по каким-то делам поехал в Гатчину вместе со Сперанским. Император Павел I, увидев их, сразу же набросился на генерал-прокурора. «Это что у тебя школьник Сперанский – куракинский, беклешовский? – кричал государь. – Вон его сейчас!»

Нужно отдать должное Обольянинову – в этой ситуации он проявил характер. Сперанский не был освобожден от должности и продолжал трудиться под началом Обольянинова.

Тем не менее и от Обольянинова доставалось Сперанскому, когда он попадал тому под горячую руку. Однажды Михаил Михайлович жаловался своему товарищу: «Что такое? Помилуйте, хоть сейчас броситься в пруд. Работаю день и ночь, а от Петра Хрисанфовича слышу одни ругательства: сейчас еще, Бог знает за что, разбранил меня в пух и прах и обещал запрятать в казематы на семь сажен под землею. Этого вынести нельзя!»

Но топиться Сперанскому не пришлось. Гнев начальника прошел быстро, и он все так же пользовался его благосклонностью. Более того, генерал-прокурор выхлопотал ему награду – орден Святого Иоанна Иерусалимского, 2000 душ крепостных, отобранных за допущенные провинности у помещиков в Саратовской губернии, и чин статского советника.

Сам Сперанский так отзывался о своей службе в канцелярии генерал-прокурора: «При всех четырех генерал-прокурорах, различных в характерах, нравах, способностях, был я если не по имени, то по самой вещи правителем их канцелярии. Одному надобно было угождать так, другому иначе; для одного достаточно было исправности в делах, для другого более того требовалось быть в пудре, в мундире, при шпаге, и я был всячески во всем».

В ноябре 1798 года Михаил Михайлович женился на дочери английского подданного Елизавете Андреевне. От этого брака в сентябре 1799 года родилась дочь, Елизавета. Вскоре после родов его жена умерла.

После убийства Павла I и отставки генерал-прокурора П. X. Обольянинова Сперанский вынужден был покинуть прокуратуру и уйти в тень. Он стал служить при тайном советнике Д. П. Трощинском в звании статс-секретаря. Но уже 23 апреля 1801 года Сперанский возглавил третью экспедицию Непременного совета, занимавшуюся гражданскими и духовными делами, и вскоре получил высокий чин – действительного статского советника. В последующие несколько лет Михаил Михайлович состоял при Министерстве внутренних дел в качестве директора департамента, затем начальника второй экспедиции.

Ему приходилось иногда даже замещать министра В. П. Кочубея на докладах у императора. Сперанский составил несколько записок на имя монарха об устройстве судебных и правительственных учреждений в России (1803 год).

В январе 1803 года труды его были оценены и в награду ему была «пожалована» бриллиантовая табакерка с вензелем его императорского величества. В ноябре следующего года он получил аренду (на 12 лет) мызы Аагоф в Венденском уезде Лифляндской губернии с доходом 12 тысяч рублей в год. В ноябре 1807 года Сперанский был назначен членом Комитета об усовершенствовании духовных училищ. Тогда же он сопровождал императора Александра I в Витебск для осмотра Первой армии, а в 1808 году – участвовал в свидании государя с Наполеоном. За эти годы добавились награды: ордена Святого Владимира III степени и Святой Анны I степени.

И все же подлинный взлет Михаила Михайловича Сперанского начался только в августе 1808 года – он произведен в чин тайного советника, назначен членом Комиссии составления законов, а в декабре того же года – товарищем министра юстиции, который тогда одновременно был и генерал-прокурором Российской империи. В связи с этим назначением император дал следующий рескрипт на имя министра юстиции князя П. В. Лопухина от 16 декабря 1808 года: «Желая сколь можно ускорить совершением возложенных на Комиссию составления законов трудов, Я поручаю вам, особенно и исключительно от всех прочих дел, к производству Правительствующего Сената и Департамента Министерства Юстиции принадлежащих, употребить по сей части Действительного Статского Советника Сперанского. По делам сей комиссии, усмотрению Моему подлежащему, имеет он Мне докладывать». Таким образом, Сперанский получил фактически все права председателя Комиссии составления законов. Только он мог входить к государю с докладами о ходе подготовки законов, о работе Комиссии и т. д. К этим обязанностям вскоре добавились новые – канцлера Абовского университета и члена Главного правления училищ. В Комиссии началась интенсивная подготовка фундаментальных законов по преобразованию государственных учреждений России. К осени 1809 года было составлено так называемое «Введение к Уложению государственных законов», готовившееся под руководством Михаила Михайловича. Сперанский предлагал создать двухпалатный парламент с высшей палатой, Государственным советом, и низшей – выборной Государственной думой. Политические права по проекту получали только два сословия: дворянство и «люди среднего состояния», то есть купцы, мещане, государственные крестьяне. Именно они должны были избирать Государственную думу и местные органы власти. Предполагалось также дать определенные гражданские права и третьему сословию – «народу рабочему» и «крепостному люду», с постепенной отменой крепостного права. В области судебной планировалось ввести элементарные принципы законности, суды присяжных, реорганизовать судебную систему и т. п. Предусматривались покровительство «науке, коммерции, промышленности», выборность части чиновников и их ответственность перед вышестоящими органами.

И хотя император согласился лишь с учреждением Государственного совета (начал работу в 1810 году), Сперанского он сделал первым государственным секретарем, при этом оставив его директором Комиссии составления законов.

В 1811 году по предложению М. М. Сперанского было принято «Общее учреждение министерств», которое упорядочило их структуру и функции. Он сумел провести также два закона о чиновниках, в частности «О придворных званиях» и «Об экзаменах на чин». Согласно им, для занятия государственных должностей были необходимы диплом о высшем образовании или сдача экзаменов на соответствие требованиям того или иного ведомства. Придворные же звания не должны были являться основанием для получения гражданских чинов.

Это было время, когда Сперанскому благоволил сам император Александр I. В 1810–1811 годах Михаил Михайлович сопровождал государя на открытие финляндского сейма в Борго, председательствовал в Комиссии финляндских дел в Петербурге. В январе 1812 года ему был вручен орден Святого Александра Невского. Но это была последняя милость императора…

Многие вельможи, имевшие влияние на государя, считали Сперанского «выскочкой», называли «поповичем», говорили, что он «возжигает бунты» и т. п. Преобразования, которые предлагал проводить Михаил Михайлович в области внутренней и внешней политики, не устраивали их. Оппонентом Сперанского стал даже знаменитый историк Н. М. Карамзин, который считал, что император не имеет права ограничивать свою власть, врученную ему предками. В такой обстановке отставка Сперанского не заставила себя ждать. 17 марта 1812 года он освобождается от занимаемой должности, и его ссылают в Нижний Новгород, а в сентябре того же года – в Пермь. Ему устанавливают содержание – шесть тысяч рублей в год. В 1814 году Сперанскому было высочайше разрешено жить в собственном имении, в деревне Великополье, недалеко от Нижнего Новгорода. Здесь он занялся сельским хозяйством, совершенствовал свои знания в английском языке, изучал еврейский и, конечно же, мечтал вернуться на государеву службу. И только 30 августа 1816 года благодаря протекции графа А. А. Аракчеева, бывшего тогда всесильным временщиком, начинается процесс реабилитации Сперанского – он возвращается из ссылки и назначается пензенским губернатором, а 22 марта 1819 года перемещается на должность сибирского генерал-губернатора (в Тобольске). Изголодавшийся по серьезной работе и пытаясь оправдать оказанное ему доверие, он ревностно исполняет свои обязанности.

И это оценивается. В 1821 году Сперанскому наконец-то милостиво было дозволено вернуться в Санкт-Петербург и предложено место в Государственном совете, а также поручено временное управление Комиссией составления законов.

К этому времени Михаил Михайлович уже оставил свои революционные конституционные проекты и более не замахивался на ограничение власти императора. Его дочь, Елизавета Михайловна, была пожалована во фрейлины при высочайшем дворе. В январе 1823 года Сперанский назначается также членом Комитета о проекте учреждения для военных поселений и для Войска Донского, а через два года становится одним из авторов Манифеста от 13 декабря о вступлении на престол Николая I.

После разгрома восстания декабристов его вводят в члены Верховного уголовного суда.

При новом императоре авторитет и влияние Сперанского опять начинают расти. В 1826 году Николай I доверяет ему возглавить только что образованное Второе отделение Собственной его императорского величества канцелярии, занимавшееся законодательными вопросами. Именно под его руководством в кратчайшие сроки было подготовлено и издано первое «Полное собрание законов Российской империи» (1830 год) и «Свод законов Российской империи» (1832 год). 19 января 1833 года на чрезвычайном собрании Государственного совета, на котором выступил с речью император Николай I, было принято решение: «I. Свод законов издать ныне же и разослать во все присутственные места. II. При сем объявить, что свод получает исключительную силу закона с 1 января 1835 года…» По окончании заседания государь подошел к Сперанскому, обнял его и надел на него снятую с себя самого Андреевскую ленту. На языке геральдики это означало, что Михаил Михайлович удостаивался ордена Святого Андрея Первозванного. Триумф Сперанского был полный. Как из рога изобилия на него опять посыпались всевозможные милости. Сперанский становится членом ряда секретных комиссий и комитетов. В 1835–1837 годах он читает курс юридических наук наследнику престола великому князю Александру Николаевичу. Тогда же ему вручаются алмазные знаки к ордену Святого Андрея Первозванного, золотая табакерка с алмазами и портретами их императорских величеств, а также знак отличной беспорочной службы за 35 лет.

В 1838 году Михаил Михайлович назначается председателем Департамента законов Государственного совета. 1 января 1839 года ему был «пожалован» графский титул за составление Свода военных постановлений.

М. М. Сперанский был автором нескольких сочинений, в том числе «О военных поселениях», «Обозрение исторических сведений о Своде законов», «Правила высшего красноречия», «Руководство к познанию законов» и др.

Он являлся членом ряда академий и университетов: Российской, Московской духовной, Харьковского, Казанского, Петербургского, а также некоторых обществ: Вольного экономического, фармацевтического в Петербурге, любителей отечественной словесности в Казани, любителей природы и сельского хозяйства в Москве, любителей коммерческих знаний.

Ушел из жизни Михаил Михайлович 11 февраля 1839 года и был похоронен в Петербурге на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.

Выдающемуся государственному деятелю М. М. Сперанскому посвящена очень большая библиография. О нем высказывались многие политики и ученые. Вот портрет Сперанского, оставленный нам Д. Н. Бантыш-Каменским: «Граф Михаил Михайлович Сперанский, высокого роста, сухощавый, имел лицо, исполненное глубокомыслия и проницательности; чело возвышенное, открытое; небольшие глаза, в которых живо изображался огненный, творческий ум его, которые он, во время разговора, отводил в сторону; улыбку приятную и вместе сатирическую; с даром слова соединял начитанность и память необыкновенную». Все современники особенно выделяли его ум и образованность, твердый характер и непреодолимое трудолюбие. А историк В. О. Ключевский писал: «Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий».

1983–1991

«Остер, как бритва, бесстрашен, как герой»

Блестяще начатая прокурорская деятельность Петра Акимовича Александрова оборвалась неожиданно. В конце 1875 года он давал заключение по делу Суворина и Ватсона, обвинявшихся в клевете в печати. Прокурор, заняв принципиальную позицию, решительно высказался в защиту независимости прессы. Это вызвало недовольство руководства Министерства юстиции. Как бы в отместку его фамилия была вычеркнута из наградного списка. Всегда безразличный к наградам и чинам, на этот раз он расценил действия начальства как оскорбление и покушение на его нравственную независимость и подал рапорт об отставке, указав лишь, что желает оставить службу «по домашним обстоятельствам».

* * *

Звездным часом Петра Акимовича Александрова стал процесс над Верой Засулич. 31 марта 1878 года он произнес блестящую речь в ее защиту. В этот день мало кому известный присяжный поверенный вышел из здания суда всемирно знаменитым. Его речь неоднократно переводилась на иностранные языки. Н. П. Карабчевский позднее писал, что «одною этой речью П. А. Александров обеспечил себе бессмертие».

Родился Петр Акимович Александров в 1838 году в Орловской губернии в семье священника. Как и многие молодые люди его положения, он учился в семинарии, и отец видел в сыне учителя.

Но Петра увлекли гуманитарные науки, и прежде всего юриспруденция, к которой он тянулся всей душой. В августе 1855 года молодой семинарист приехал в столицу и поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Учился он с увлечением и быстро завоевал авторитет у товарищей-студентов и доверие преподавателей, среди которых были такие корифеи, как профессора Н. И. Костомаров, читавший лекции по истории России, и В. Д. Спасович, автор первого русского учебника по уголовному праву, впоследствии знаменитый адвокат.

Пять лет учебы пролетело незаметно, и, получив степень кандидата права, 15 сентября 1860 года, когда только-только началась реформа следствия, новоиспеченный юрист в скромном чине коллежского секретаря занял одну из первых должностей судебного следователя второго участка Царскосельского уезда. В течение шести лет он упорно осваивал все премудрости многотрудной следственной работы, расследовал самые разнообразные преступления – от простейших до запутанных и далеко не очевидных. За эти годы поднаторел и в законодательстве, так что, когда в 1866 году его назначили на должность товарища прокурора Санкт-Петербургского окружного суда, это был уже вполне сложившийся правовед с хорошей практикой и блестящим знанием законов. В пользу этого говорит тот факт, что не прошло и года, как Александрова выдвинули на самостоятельную работу, хотя и в старые судебные установления. Ему был доверен пост прокурора Псковского окружного суда. В этой должности он оставался до 1871 года.

Но именно здесь, в Пскове, произошел случай, который не имел аналогов не только в предыдущей судебной практике, но и в последующей. Однажды Александров узнал, что в военном суде города должно слушаться дело в отношении простого солдата. Инкриминируемое ему обвинение было достаточно серьезным, однако солдат не имел возможности взять себе защитника. Велико было удивление военных судей, когда, открыв заседание, они увидали в зале суда Александрова, одетого не в прокурорский мундир, а в цивильный наряд. Оказывается, Петр Акимович принял на себя защиту солдата и осуществил ее блестяще. Подсудимый был оправдан. Министр юстиции граф К. И. Пален, осведомленный об экстравагантном поступке прокурора, поразмыслив, все же оставил его без реагирования, хотя шуму в прессе по этому поводу было предостаточно.

На карьере молодого прокурора этот курьез, тогда во всяком случае, не отразился. В 1871 году Александров стал товарищем прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты. 19 мая 1871 года он принял участие в качестве обвинителя в первом политическом процессе, рассмотренном при открытых дверях с участием сословных представителей и с соблюдением всех процессуальных норм. Это было дело по обвинению членов революционной организации «Народная расправа», или так называемый «Процесс нечаевцев». На скамье подсудимых оказались 79 человек (сам С. Г. Нечаев был осужден Московским окружным судом к вечной каторге несколько позднее – в январе 1873 года).

Основным подсудимым вменялся в вину «заговор с целью ниспровержения правительства во всем государстве и перемены образа правления в России». Среди преступлений, инкриминируемых некоторым лицам, были такие, как убийство студента И. И. Иванова, составление одиозного «Катехизиса революционера» и другие, которые были полностью доказаны. Все создавало иллюзию твердости обвинения и того, что новый суд строго покарает виновных.

Процесс привлек к себе всеобщее внимание. На нем присутствовали поэт Ф. И. Тютчев, писатели Н. С. Лесков, Ф. М. Достоевский, великий князь Николай Константинович, бывший министр юстиции Д. Н. Замятнин, другие высокопоставленные чиновники и сановные лица, сенаторы и генералы.

Председательствовал на процессе А. С. Любимов. Главным обвинителем выступил прокурор Санкт-Петербургской судебной палаты В. А. Половцов, помогал его товарищ (заместитель) П. А. Александров. Петр Акимович выступал по трем из 12 условных групп подсудимых. Представители обвинительной власти вели себя в процессе очень достойно. По мнению современников, они обвиняли «сообразно с фактами, без пристрастия и озлобления и предлагали умеренные наказания». В этом процессе и не могло быть иначе. Ведь В. А. Половцов, сын действительного тайного советника, брат известного государственного деятеля, сенатора, статс-секретаря его императорского величества и государственного секретаря, одного из основателей Русского исторического общества А. А. Половцова, был благороднейшим человеком и настоящим юристом, который свято чтил закон и «не искал случая отличиться в глазах властей предержащих». А. Ф. Кони называл его «настоящим прокурором судебной палаты» в лучшем смысле этого слова. Интересно, что агент Третьего отделения Собственной его императорского величества канцелярии докладывал своему шефу П. А. Шувалову, что «обвинительная речь Половцова допускает поэтическую обрисовку характеров преступников, по-видимому, с целью возбудить к ним сочувствие публики».

Результаты рассмотрения этого дела ошеломили власти: 42 человека были судом оправданы, 25 – приговорены к тюремному заключению от 1,5 лет до 2 месяцев либо аресту от двух недель до 7 дней, один – к 7 годам заключения, несколько человек – к ссылке в Сибирь и лишь трое – к каторге.

Император Александр II откровенно сказал управляющему Министерством юстиции О. В. Эссену (в отсутствие графа К. И. Палена):

«Просто срам, как решено дело». Министр юстиции граф Пален, также получивший нагоняй от императора, был просто в отчаянии, буквально чуть не плакал от досады на «миндальничанье председателя суда и обоих обвинителей».

Государь распорядился срочно представить ему соображения о том, какие меры следует предпринять для «предупреждения подобных неудовлетворительных приговоров». Граф Пален уже в марте 1872 года внес предложение в Государственный совет об изменении некоторых статей Судебных уставов и создании Особого присутствия Правительствующего сената для рассмотрения политических дел, которое было принято и утверждено императором 7 июня 1872 года.

Вскоре после процесса В. А. Половцов вынужден был покинуть свой пост. Прокурором Санкт-Петербургской Судебной палаты стал П. А. Александров. В 1874 году он назначается товарищем обер-прокурора Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената. Блестяще начатая прокурорская деятельность Александрова оборвалась неожиданно. В конце 1875 года он давал заключение по делу Суворина и Ватсона, обвинявшихся в клевете в печати. Прокурор, заняв принципиальную позицию, решительно высказался в защиту независимости прессы. Это вызвало недовольство руководства Министерства юстиции. Как бы в отместку его фамилия была вычеркнута из наградного списка. Всегда безразличный к наградам и чинам, на этот раз он расценил действия начальства как оскорбление и покушение на его нравственную независимость и подал рапорт об отставке, указав лишь, что желает оставить службу «по домашним обстоятельствам». 16 января 1876 года отставка была принята.

Хорошо зарекомендовавший себя и успешно продвигавшийся по служебной лестнице прокурор вынужден был начинать юридическую карьеру с «чистого листа». Он вступил в сословие присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской Судебной палаты. Первое время дел у него было мало, и он испытывал серьезные материальные затруднения, но никогда не падал духом, так как верил в свою звезду.

И действительно, вскоре в Санкт-Петербурге состоялся грандиозный процесс по так называемому делу «ста девяносто трех». Заседание Особого присутствия Правительствующего сената открылось 17 октября 1877 года под председательством сенатора К. К. Петерса. Основное обвинение поддерживал прокурор В. А. Желеховский. Защиту подсудимых на этом процессе осуществляли лучшие адвокаты столицы: Г. В. Барковский, А. Л. Боровиковский, В. Н. Герард, М. Ф. Громницкий, Н. П. Карабчевский, А. Я. Пассовер, В. Д. Спасович, Д. В. Стасов и другие. Всего было 35 адвокатов. Кроме того, защитником выступил и профессор уголовного права Санкт-Петербургского университета, ученый с мировым именем Н. С. Таганцев. В этой блестящей компании оказался и начинающий присяжный поверенный П. А. Александров. И надо отдать ему должное – он не затерялся среди корифеев, хотя Александров, по мнению современников, не блистал выдающимися ораторскими данными, говорил несколько гнусавым и не слишком громким голосом, без особой жестикуляции, но достаточно уверенно и смело. Чего стоит только одна заключительная фраза его речи по поводу устроителей этого процесса, записанная петербургским полицмейстером А. И. Дворжицким и приведенная в его докладе для императора: «Вспомнит их история русской мысли и свободы и в назидание потомству почтит бессмертием, пригвоздив имена их к позорному столбу».

Тот же полицмейстер в своей записке проклинал «расходившихся говорунов», которые, по его словам, произносили «невозможные защитительные речи, представляющие, в сущности, беспощадное обвинение властей». Особенно его возмутила речь Александрова, и он жалел, что адвоката за нее нельзя «упечь в ссылку».

Демократические круги России оценивали поведение адвокатов на процессе как превосходное. И среди других особо выделялись «блестящие громовые» речи Александрова.

Результат рассмотрения дела тоже впечатляющий: 90 человек судом были оправданы, 70 – приговорены к различным срокам лишения свободы и ссылке и только 28 – к каторжным работам. Власти были настолько недовольны приговором, что даже оставили «без внимания» просьбу суда о смягчении наказания лицам, осужденным на каторгу.

Но настоящий триумф Александрова был еще впереди.

Шестого декабря 1876 года на площади Казанского собора в Петербурге студенты и молодежь впервые открыто провели антиправительственную демонстрацию. Полиция с помощью извозчиков и приказчиков из ближайших магазинов быстро разогнала небольшую толпу «господ и девок в платках», осмелившихся даже поднять красный флаг. Были арестованы 32 человека. Дознание провели быстро, и уже в конце декабря 21 участник демонстрации был предан суду Особого присутствия Правительствующего сената. В январе 1877 года пятерых подсудимых, в их числе и Боголюбова, приговорили к каторге, троих оправдали, а остальных отправили в ссылку.

Тринадцатого июля 1877 года дом предварительного заключения, где содержались осужденные, посетил градоначальник Ф. Ф. Трепов, человек малообразованный, деспотичный и грубый. Ему что-то не понравилось, и он стал распекать тюремное начальство, а затем накинулся на Боголюбова, вздумавшего пререкаться с ним. Кончилось все тем, что Трепов приказал посадить Боголюбова в карцер, а спустя несколько часов, получив предварительно разрешение министра юстиции графа К. И. Палена, дал указание высечь арестанта. Эта незаконная и унизительная экзекуция вызвала возмущение не только в столице, но и за ее пределами. В доме же предварительного заключения начался настоящий бунт. Чтобы прекратить беспорядки, администрация приняла самые жесткие меры.

Последствия событий, произошедших в доме предварительного заключения, не заставили себя ждать. 24 января 1878 года в приемной петербургского градоначальника раздался выстрел. Двадцативосьмилетняя дворянка Вера Ивановна Засулич стреляла в Ф. Ф. Трепова, причинив ему тяжелое ранение.

Несмотря на явно политическую подоплеку этого преступления, дело велось как обычное уголовное и было передано на рассмотрение суда присяжных. Заседание по делу открылось 31 марта 1878 года под председательством А. Ф. Кони, только недавно севшего в кресло председателя Санкт-Петербургского окружного суда.

Обвинение было поручено поддерживать довольно слабому прокурору К. И. Кесселю после того, как от такой «чести» отказались опытные прокурорские работники В. И. Жуковский и С. А. Андреевский.

Защиту подсудимой Засулич принял на себя Александров. Для начала он воспользовался оплошностью прокурора, отказавшегося отводить присяжных заседателей (по закону прокурор и адвокат имели возможность отвести по шесть человек без объяснения причин). Александров отвел и за себя и за прокурора 11 присяжных заседателей из 25 явившихся. Причем предварительно в течение нескольких дней, присматриваясь к присяжным, он удачно выбрал для отвода самых верноподданных, нацеливаясь в основном на купцов (отвел 9 купцов 2-й гильдии). Оставшиеся 13 заседателей принадлежали в большинстве к интеллигентским кругам и средним чиновникам.

Защиту Александров построил на политической окраске преступления Засулич. Он сосредоточил основное внимание не на выстреле Засулич, а на наказании розгами Боголюбова как на основной причине, следствием которой и стал выстрел. Об этом он с особой тщательностью допросил свидетелей: бывшего смотрителя дома предварительного заключения Курнеева, находившихся под стражей Голоушева, Петропавловского и других. Очень тонко защитник исследовал связь между 13 июля 1877 года, когда был высечен Боголюбов, и 24 января 1878 года, когда раздался выстрел. И он доказал, что эта связь лежит «во всем прошедшем, во всей жизни В. Засулич». Он скрупулезно рассмотрел эту связь. В восемнадцать лет она была арестована по «нечаевскому» делу, просидела два года в одиночной камере в Литовском замке и Петропавловской крепости. Власти, не найдя никаких «прегрешений», отпустили ее на свободу. А через некоторое время вновь арестовали, посадили в пересыльную тюрьму и через пять дней отвезли в город Крестцы, где вновь отпустили и обязали являться по субботам в полицейское управление, так как поставили под надзор полиции. После нескольких лет мытарств она оказалась в Пензенской губернии. Здесь летом 1877 года Засулич впервые прочитала в газете «Голос» известие о наказании Боголюбова.

«С чувством глубокого, непримиримого оскорбления за нравственное достоинство человека отнеслась Засулич к известию о позорном наказании Боголюбова, – сказал в своей речи Александров. – Что был для нее Боголюбов? Он не был для нее родственником, другом, он не был ее знакомым, она никогда не видала и не знала его. Но разве для того, чтобы возмутиться видом нравственно раздавленного человека, чтобы прийти в негодование от позорного глумления над беззащитным, нужно быть сестрой, женой, любовницей? Для Засулич Боголюбов был политический арестант, и в этом слове было для нее все: политический арестант не был для Засулич отвлеченное представление, вычитываемое из книг, знакомое по слухам, по судебным процессам, – представление, возбуждающее в честной душе чувство сожаления, сострадания, сердечной симпатии. Политический арестант был для Засулич – она сама, ее горькое прошедшее, ее собственная история – история безвозвратно погубленных лет, лучших, дорогих в жизни каждого человека, которого не постигла тяжкая доля, перенесенная Засулич».

Когда Александров яркими красками воспроизвел потрясающую картину экзекуции над беззащитным заключенным, в зале судебного заседания раздалась овация с аплодисментами и криками: «Браво!» Председательствующий на процессе А. Ф. Кони вынужден был призвать публику к порядку: «Суд не театр, одобрение или неодобрение здесь воспрещается. Если это повторится вновь, я вынужден буду очистить зал».

А вот как защитник охарактеризовал мотив совершенного Засулич деяния: «„Когда я совершу преступление, – думала Засулич, – тогда замолкнувший вопрос о наказании Боголюбова восстанет; мое преступление вызовет гласный процесс, и Россия в лице своих представителей будет поставлена перед необходимостью произнести приговор не обо мне одной, а произнести его, по важности случая, ввиду Европы, той Европы, которая до сих пор любит называть нас варварским государством, где атрибутом правительства служит кнут“. Этими побуждениями и определились намерения Засулич».

Очень эффектной была концовка речи Александрова. Он сказал:

«Господа присяжные заседатели! Не в первый раз на этой скамье преступлений и тяжелых душевных страданий является перед судом общественной совести женщина по обвинению в кровавом преступлении.

Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более счастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда оправданными. То был суд правый, отклик суда Божественного, который взирает не на внешнюю только сторону деяний, но и на внутренний их смысл, на действительную преступность человека. Те женщины, совершая кровавую расправу, боролись и мстили за себя.

В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, – женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею, во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественности нужно призвать кару закона, тогда да совершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь!

Но много страданий может прибавить ваш приговор для надломленной, разбитой жизни. Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратили возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок. Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самих мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва. Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников».

В. И. Засулич присяжными заседателями была оправдана. А. Ф. Кони так описывает это событие: «Тому, кто не был свидетелем, нельзя себе представить ни взрыва звуков, покрывших голос старшины, ни того движения, которое, как электрический толчок, пронеслось по всей зале. Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы: „Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!“ – все слилось в один треск, и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократичном отделении для публики обнимались; даже в местах за судьями усерднейшим образом хлопали…»

А вот как описывает свои впечатления от процесса начальник дома предварительного заключения М. А. Фёдоров: «Я слышал многих защитников, но никто из них не говорил так сильно, так убедительно, как Александров, защитник Засулич. Впервые тогда я слышал на суде взрыв аплодисментов не только со стороны обыкновенных смертных, переполнивших зал и хоры, но и среди лиц, сидевших за судейским столом, из которых на многих виднелись звезды».

После вынесения оправдательного приговора публика носила Александрова по улице на руках. Триумф его был полный. Речь Александрова обошла не только всю русскую, но и мировую прессу. Престиж присяжных поверенных в глазах общества поднялся на небывалую высоту.

Речь Александрова высоко оценивали и его коллеги-адвокаты. Н. П. Карабчевский назвал ее «потрясающей по силе и выразительности». Д. М. Герценштейн писал, что Александров «просто превзошел самого себя. Он не защищал Засулич, он обвинял весь строй – таково было впечатление, и в этом была его сила и залог его победы». После процесса В. Засулич Александров, сразу став знаменитым, успешно осуществлял защиту по многим политическим и уголовным делам. В начале 1880-х годов в качестве присяжного поверенного он участвовал в процессе «двадцати», в котором защищал Емельянова, в процессе «семнадцати». В марте 1879 года он защищал группу евреев Кутаисской губернии, обвинявшихся в похищении и умерщвлении в ритуальных целях шестилетней девочки.

Многие речи Александрова были образцом ораторского искусства. Современники вспоминали, что к своим речам он всегда тщательно готовился, добросовестно и скрупулезно изучал дело, долго и основательно обдумывал свою позицию. Во время самого процесса проявлял изобретательность, находчивость и истинные бойцовские качества.

Выступая в одном из процессов вторым после Александрова, известный русский адвокат Н. П. Карабчевский, когда ему было предоставлено слово, встал и сказал: «Я должен говорить, но я еще слушаю!» Так высоко он оценил великолепную двухчасовую речь Александрова.

Очень меткую характеристику дал речам Александрова и другой выдающийся юрист, В. Д. Спасович: «Он был остер, как бритва, холоден, как лед, бесстрашен, как герой».

Свою последнюю речь Александров произнес по делу Нотовича.

Десятое февраля 1893 года. Суть дела заключалась в следующем. В 1888 году в газете «Новости» была напечатана статья «О чем говорить». Вслед за ней еще несколько статей, в которых разоблачались злоупотребления в деятельности Санкт-Петербургско-Тульского банка. Члены правления банка подали жалобу прокурору Санкт-Петербургской судебной палаты, требуя привлечения к уголовной ответственности редактора газеты Нотовича за оскорбление и клевету. Окружной суд, рассматривая дело, признал Нотовича виновным и осудил его. После обжалования приговора защитой Санкт-Петербургская судебная палата вынесла подсудимому оправдательный вердикт. На этот раз по протесту прокурора Правительствующий сенат отменил приговор палаты и направил дело на новое рассмотрение.

Выступая в этом процессе, П. А. Александров убедительно доказал несостоятельность обвинения редактора в так называемой клевете в печати. А вот что он сказал о мотивах, которые будто бы вызвали напечатание статей: «Господа судьи! С большим волнением я хочу сказать, что я не в силах бороться на почве этих обвинений, выдвинутых против Нотовича. Я человек старого времени, я принадлежу началом моей деятельности к первым годам судебной реформы. Я проникнут традициями того времени, а в то время всякая непорядочность в прениях удалялась и чистоплотность и порядочность прений считались одним из лучших украшений суда. Мне не по сердцу, не по вкусу, не по характеру и не по силам принимать борьбу на этой почве – исследовать мотивы, которыми руководствовался писатель, излагая ту или другую статью. Да разве преступления печати представляют такие крупные преступления, по которым нужно еще рыться в душе писателя и искать, почему он написал ту или другую статью?..

Мы не будем искать таких мотивов печатного произведения. Для чего на этих разысканиях останавливаться, отчего не поискать других причин? Ну, жены поссорились, дети передрались, кухарки пересплетничались, соседи перебранились – тогда придется выставлять на вид и тянуть всякую грязь.

Разве мотив статьи может иметь влияние на состав преступления? Разве он может иметь влияние на определение наказания? Умысел – да, это необходимый элемент клеветы, но мотив не имеет значения».

В заключение он сказал: «Но когда вы, господа, прибегаете к суду, просите обвинения в клевете, то нельзя возлагать на обвиняемого таких требований, чтобы он доказал с полной точностью все то, что в его статьях содержится о многосторонней и достаточно сокровенной деятельности. Требовать этого – значит закрывать уста печати. Уважая такие неудобоисполнимые требования, суд, может быть, закроет тому или другому недобросовестному писателю рот, но с этим вместе наложит молчание на всю печать.

Господа судьи! Не защита Нотовича ждет вашего приговора – его ждут от вас интересы общества и печати».

Суд вынес оправдательный приговор.

Эта речь П. А. Александрова, ставшая его лебединой песней, считается одной из лучших, произнесенной в защиту свободы печати. П. А. Александров скончался от астмы 11 марта 1893 года, на 55-м году жизни.

1977

«Мастер-криминалист» и «большевики-шпионы»

Участие Александрова в расследовании дела об июльских событиях 1917 года все же сыграло роковую роль в судьбе бывшего следователя по особо важным делам. Первый раз он был арестован 21 октября 1918 года и пробыл в заключении два года, вторично его арестовали уже через двадцать лет.

* * *

Павел Александрович Александров родился в 1866 году в Петербурге, в мещанской семье. В 1890 году способный юноша окончил юридический факультет Петербургского университета. Дальнейшая профессиональная деятельность Александрова складывалась обычно – она началась с должности участкового судебного следователя, на которой он проработал пятнадцать лет с небольшим перерывом: в 1895 году Павел Александров недолго исполнял обязанности прокурора Митавского окружного суда. Затем он снова вернулся на следственную работу, в которой достиг большого мастерства. С 1897 года он служит в Петербургском окружном суде – сначала следователем, с 1909 года следователем по важнейшим делам, с 1916 года остается следователем по особо важным делам, только суд теперь уже называется Петроградским.

Будучи квалифицированным криминалистом, Павел Александров расследовал самые сенсационные преступления конца XIX – начала XX века, получившие широкое освещение в русских газетах.

Одним из них было громкое дело об отравлении Д. П. Бутурлина широко известным в дореволюционной России доктором Панченко, практиковавшим распространение и использование средства, известного под названием «Спермин Пеля». Панченко под видом «Спермина Пеля» ввел больному дифтерийную культуру и убил его дифтеритом. Преступление было разоблачено совершенно случайно. Если бы не признание доктора Панченко, то убийство Бутурлина, вероятно, не было бы раскрыто.

Еще одним громким делом было дело об убийстве артистки Марианны Тиме. Два молодых человека познакомились с ней в иллюзионе и убили ее, чтобы ограбить. Это убийство бурно обсуждалось в русской периодике – к примеру, фельетонист «Синего журнала» негодовал:

«Злодеев доброго старого времени сменили изящные великосветские денди. С хорошими манерами, с недурными связями».

Автор азартно живописал, как двадцатипятилетние преступники хладнокровно составили и реализовали план обольщения и убийства своей сорокалетней знакомой. Убийц ждало разочарование. Они не нашли у Тиме денег, только сорвали с руки кольцо. Вскоре их арестовали. Статья «Люди хорошего тона» была опубликована в феврале 1913 года, а месяц спустя по российским синематографам уже шел фильм «Великосветские бандиты» – «уголовно-сенсационная драма», как значилось на афишах.

Александров участвовал и в расследовании дела авантюристки Ольги Штейн, муж которой, генерал Штейн, имел связи в высшем обществе, особенно близкие – с главой Синода Победоносцевым. В 1902 году Ольга поместила в газете объявление о том, что коммерческой компании требуются управляющие. Для поступления на доходную должность нужно было внести крупный залог. Наивных простаков оказалось немало. Им были обещаны места на «золотых приисках в Сибири», жалованье и хороший процент от прибыли. Обманутые спохватились нескоро, к тому же они были запуганы влиятельными связями Ольги, никто из них не обратился к прокурору. И все же правда выплыла наружу. Ольга была арестована, и в декабре 1907 года начался судебный процесс. Мошеннице грозила Сибирь, но у нее неожиданно нашелся покровитель – депутат Государственной думы, который помог ей бежать за границу. Ее объявили в международный розыск. Много лет она успешно скрывалась от правосудия. Тем временем в России произошла революция. Наконец полиция арестовала ее… в США. В кандалах Ольгу привезли в уже послереволюционный Петроград, где в январе 1920 года революционный трибунал приговорил Ольгу Штейн к бессрочным исправительным работам.

Александров также расследовал дело о покушении на жизнь премьер-министра С. Ю. Витте. Это покушение вызвало большой резонанс. Витте, в свое время ратовавший за террористические методы борьбы с революционерами, сам стал объектом охоты со стороны правых террористов. По своеобразной логике черносотенцев именно Витте был одним из тайных вождей российской революции. При покушении на экс-премьера черносотенцы полностью изменили тактику – было решено осуществить террористический акт чужими руками. Организацией покушения занимался черносотенец А. Е. Казанцев, которому удалось ввести в заблуждение двух молодых людей – В. Д. Фёдорова и А. С. Степанова, считавших, что они выполняют задание эсеров-максималистов. 29 января 1907 года они подложили мощные бомбы в дом Витте, однако взрыва не произошло. В мае 1907 года во время подготовки второго покушения на Витте Фёдоров, заподозривший обман, убил Казанцева. Более того, разоблачения Федорова стали известны всей России.

За несколько месяцев до этого Витте потребовал от властей провести расследование в отношении председателя Главного совета Союза русского народа А. И. Дубровина. Власти сделали все возможное, чтобы остановить скандальные разоблачения. Вопрос о причастности руководства Союза русского народа к покушению на Витте остался открытым. Гораздо более явственно прослеживалась причастность к этому покушению секретных агентов политической полиции. Александров скрупулезно работал над этой версией, чем вызвал недовольство властей.

Александров занимался расследованиями и других известных преступлений, сообщения о которых не сходили с газетных страниц, – дела Орлова-Давыдова и артистки Пуаре, педагога-развратника Дюлу (воспитателя детей великих князей), – участвовал в следствии по делу о гибели сына адмирала Кроша.

Февральскую революцию Павел Александрович встретил в должности судебного следователя по особо важным делам Петроградского окружного суда. Впоследствии он вспоминал: «Февральская революция, как это ни покажется странным, не произвела кардинального переворота в судебном мире и его воззрениях. Монархия и ее руководители сделали все от них зависящее, чтобы исключить в нас всякое сожаление об их уходе и облегчить нам тяжелый переход от службы одному строю к такой же добросовестной службе другому. Временное правительство в этом отношении получило солидное наследство – вполне налаженный технический аппарат, готовый работать в направлении нового строя, тогда казавшегося единственно и исключительно правильным. Общественное мнение создавалось сильной прессой, лозунги брались в общих чертах нам знакомые и привычные. И мы работали в большей своей части не за страх, а за совесть, не заглядывая глубже в создавшуюся ситуацию, да вряд ли способны были в то время разобраться в ней в то бурное время. Подчеркну, что я говорю сейчас о судебном мире, к которому я принадлежал и переживания которого мне хорошо известны… Мы знали наши законы, применение их, но не входили в оценку политической обстановки и ценности того или другого лозунга. Мы не считали даже себя вправе входить в такую оценку, поскольку это касалось нашей служебной деятельности. Да и по своему существу противники Временного правительства с их политическими лозунгами не вызывали особой симпатии. Вот почему июльское выступление в Петрограде не вызвало и не могло вызвать сочувствие того круга, к которому принадлежал я, – круга петербургского чиновничества, привыкшего отгонять от себя углубление в серьезные политические вопросы, предпочитавшего в этих вопросах идти „по шаблону общественного мнения“ и интересовавшегося прежде всего своей непосредственной службой».

После Февральской революции 1917 года П. А. Александров был откомандирован в Чрезвычайную следственную комиссию, производил расследование деятельности Союза русского народа, занимался рассмотрением дел И. Ф. Манасевича-Мануйлова, С. П. Белецкого, А. Д. Протопопова и других.

В июле 1917 года он был направлен в следственную комиссию по представлению министра юстиции Переверзева, проводившую предварительное расследование июльских событий. Комиссию возглавлял прокурор П. С. Каринский, позже его заменил прокурор Карчевский. Товарищи прокурора судебной палаты Репнинский, Пенский, Поволоцкий, Моложавый и Попов наблюдали за следствием. В следственную часть вошли судебные следователи по особо важным делам Петроградского окружного суда Александров и Бокитько, по важнейшим делам – Сергеевский и Сцепура, а также участковые судебные следователи Можайский и Фридриберг.

Общее руководство следствием осуществляли генерал-прокуроры – сначала И. Н. Ефремов (практически переложивший свои полномочия на своего заместителя Г. Д. Скарятина), потом А. С. Зарудный, а после него П. Н. Малянтович. Наиболее интенсивный период следствия совпал со временем руководства Зарудного.

Вскоре благодаря своему уму и опыту П. А. Александров занял в этой комиссии ведущее положение, и именно ему было поручено заняться расследованием по делу В. И. Ленина.

Уже при советской власти, давая показания по этому делу, он объяснил причины, заставившие его взяться за расследование: «Я не имел и мысли отказаться от выполнения поручения, как равно не было отказа со стороны прочих лиц, назначенных в состав комиссии. Для того чтобы такой отказ мог иметь место, было необходимо твердое убеждение, что деятельность Временного правительства вредна для России, что партия большевиков способна вывести нас из того тупика, в который мы попали, что мы вообще находимся в тупике, что внутренние волнения не повредят нашему внешнему положению и т. д.».

Кроме того, на допросе он заявил, что «материалы дознания давали следователю данные о виновности руководителей партии большевиков в государственной измене и шпионаже, получении от Германии будто бы крупных денежных сумм, между прочим и на издание газеты „Правда“. Следователь не может пройти мимо таких показаний, не зафиксировав их, не может и не имеет права обсуждать вопрос об их правдоподобности или неправдоподобности в момент дачи свидетелем показания».

Вот выдержки из некоторых следственных документов: «На основании изложенных данных Владимир Ульянов (Ленин), Овсей Герш Аронов Апфельбаум (Зиновьев), Александра Михайловна Коллонтай, Мечислав Юльевич Козловский, Евгения Маврикиевна Суменсон, Гельфанд (Парвус), Яков Фюрстенберг (Куба Ганецкий), мичман Ильин (Раскольников), прапорщики Семашко и Рошаль обвиняются в том, что в 1917 году, являясь российскими гражданами, по предварительному между собой уговору, в целях способствования находящимся в войне с Россией государствам во враждебных против нее действиях, вошли с агентами названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла для ослабления боевой способности армии, для чего на полученные от этих государств денежные средства организовали пропаганду среди населения и войск с призывом к немедленному отказу от военных против неприятеля действий, а также в тех же целях в период времени с 3 по 5 июля организовали в Петрограде вооруженное восстание против существующей в государстве верховной власти, сопровождавшееся целым рядом убийств и насилий и попытками к аресту некоторых членов Правительства, последствием каковых действий явился отказ некоторых частей от исполнения приказаний командного состава и самовольное оставление позиций, чем способствовали успеху неприятельских армий».

Предполагалось, что агент-пропагандист Ульянов (Ленин) давно был привлечен к сотрудничеству немецко-австрийской властью в борьбе с Россией. Через три месяца после начала войны возникла его связь с австрийским штабом, и он, будучи задержан как российский гражданин, получил не только свободу, но и покровительство и в этом же году уехал в Швейцарию. Именно этим периодом деятельности Ленина занимался следователь Александров. Сведений об этом процессе сохранилось мало, однако Керенский позже свидетельствовал: «Как лицо, которому принадлежала в те дни власть в самом широком ее масштабе и применении, я скажу, что роль немцев не была так проста, какой она казалась, может быть, даже судебному следователю Александрову, производившему предварительное следствие о событиях в июле месяце 1917 года. Они работали одновременно и на фронте, и в тылу, координируя свои действия. Обратите внимание: на фронте – наступление, в тылу – восстание. Я сам был тогда на фронте, был в этом наступлении. Вот что тогда было обнаружено. В Вильне немецкий штаб издавал тогда для наших солдат большевистские газеты на русском языке и распространял их по фронту. Во время наступления, приблизительно 2–4 июля в газете „Товарищ“, издаваемой в Вильне немцами и вышедшей приблизительно в конце июня, сообщалось как о уже случившемся факте о первом выступлении Ленина в Петрограде, которое случилось позднее. Так немцы в согласии с большевиками и через них воевали с Россией…»

Главным свидетелем обвинения считался некий прапорщик 16-го сибирского стрелкового полка Д. С. Ермоленко, попавший в плен и переброшенный немцами в апреле 1917 года в тыл 4-й армии, где он и был задержан. По его словам, он был завербован немцами и переброшен в Россию для проведения агитации с целью смены Временного правительства, отделения Украины от России и наискорейшего заключения мира с Германией. Ермоленко под присягой и в присутствии прокурора дал показания о передаче немцами денег большевикам и лично В. И. Ленину.

Обвинительный материал пополнялся также за счет показаний Алексинского, Мартова, начальника контрразведки штаба Медведева, бывших директора департамента полиции Белецкого и главнокомандующего русской армией Алексеева, а также некоторых других лиц, враждебно настроенных к большевикам. Но вскоре выяснилось, что их показания не подтверждаются другими объективными доказательствами. «Взвешивая и анализируя добытые мною и моими товарищами данные, – говорил позднее П. А. Александров, – я начал приходить к выводу, что вообще следствие не подтверждает указаний актов дознания, что, следовательно, указания эти ложны и что поэтому виновность лиц, привлеченных по делу, не установлена. Особенно некоторые части обвинения, выдвинутые дознанием, нам удалось определенно и категорично опровергнуть следствием».

Однако из Министерства юстиции продолжали усиленно давить на следователей, требуя скорейшего ареста В. И. Ленина, который был «центральной и крупной фигурой следствия». П. А. Александров считал, что результаты следствия не дают оснований для ареста вождя большевиков, и поэтому отказался пойти на этот шаг. Тогда Керенский лично дал указание о допросе Ленина. Александров вынужден был выдать полиции предписание о приводе Ленина для допроса, твердо решив не арестовывать его, о чем поставил в известность прокурора судебной палаты. Однако постановление следователя выполнено не было.

Генерал-прокурор А. С. Зарудный постоянно интересовался ходом расследования. После своего назначения он потребовал от Александрова предоставить ему материалы, но через несколько дней вернул их, так и не дав никаких письменных указаний, в каком направлении продолжать работу. Впрочем, у них произошло одно серьезное столкновение – по делу Л. Б. Каменева. Во время следствия из контрразведки поступил дополнительный материал о виновности Каменева в государственной измене, но Александров считал, что бессмысленно привлекать человека в качестве обвиняемого по делу, которое вот-вот будет прекращено. Однако Зарудный заявил, что «надо быть последовательным, и если привлечены Троцкий и другие, то должен быть привлечен и Каменев». Александров возразил, что «лучше быть непоследовательным в правде, чем последовательным в неправде», Зарудный не стал настаивать, но передал это дело следователю Сергеевскому, однако и тот не предъявил обвинения, после чего Каменева освободили. К августу 1917 года стало ясно, что пока доказательств собрано мало и дело не имеет никакой судебной перспективы, к тому же на комиссию оказывалось давление со стороны Советов, но А. С. Зарудный не соглашался на его прекращение. Тогда Александров начал изменять меру пресечения обвиняемым. В августе он вынес постановление об освобождении А. В. Луначарского под залог пять тысяч рублей, а позже снизил сумму до трех тысяч. При освобождении Коллонтай следователь также проявил гуманность и посоветовал хлопочущей за нее Шадурской, у которой не хватало денег, купить ренту, курс которой был тогда на 30 процентов ниже номинала, и принял эту ренту по номиналу, снизив тем самым сумму залога.

Позже были освобождены Троцкий, Раскольников и другие большевики. Кроме залога, освобожденные давали еще и подписки о невыезде из города, однако Коллонтай была выслана в административном порядке. Узнав о подобном бесцеремонном вмешательстве полицейских властей в следственное дело, Александров возмутился. Он писал: «Эта практика явилась новой и вряд ли допустимой даже по сравнению с дореволюционным отношением административных органов к судебному ведомству». Он подал жалобу А. С. Зарудному, но безрезультатно.

Вскоре после этого П. А. Александров был вынужден оставить работу в комиссии. Его направили в Пятигорск, поручив заняться делом о попытке освобождения царя. Это произошло незадолго до Октябрьской революции. 17 октября 1917 года Александров допросил своего последнего свидетеля – Алексеева. Дело в отношении большевиков так и не было завершено.

После Октябрьской революции Павел Александрович занимал последовательно ряд довольно скромных должностей в советских учреждениях: сначала был управляющим контрольно-ревизионным отделом по топливу в Петрограде, потом заведовал общей канцелярией Главного управления принудительных и общественных работ в Москве, был делопроизводителем, заведующим хозяйством и казначеем в воинской части в Уфе, юрисконсультом торгово-промышленной конторы и конторы «Главсахар», успел поработать и в некоторых других местах, однако старался особо не быть на виду.

Но участие Александрова в расследовании дела об июльских событиях 1917 года все же сыграло роковую роль в судьбе бывшего следователя по особо важным делам. Первый раз он был арестован 21 октября 1918 года и пробыл в заключении два года, вторично его арестовали уже через двадцать лет – 18 января 1939 года, даже без возбуждения в отношении него уголовного дела, а также в нарушение постановления Президиума ЦИК СССР от 2 ноября 1927 года «Об амнистии в ознаменование 10-летия Октябрьской революции». Ходатайство органов госбезопасности о том, чтобы не применять в отношении Александрова амнистию, было утверждено прокуратурой Союза ССР только 22 мая 1939 года, а решение об этом Президиума Верховного Совета СССР последовало лишь 11 ноября 1939 года. По иронии судьбы Александров проживал тогда напротив здания прокуратуры Союза ССР на Большой Дмитровке, в доме № 20. Следствие велось довольно долго и предвзято. Дело П. А. Александрова было заслушано 16 июля 1940 года на закрытом заседании Военной коллегии Верховного суда СССР. Он был признан виновным в том, что «искусственно создал провокационное дело по обвинению В. И. Ленина и других руководителей партии большевиков о так называемом шпионаже в пользу Германии и государственной измене в связи с июльскими событиями 1917 года в Петрограде». В тот же день Александров был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу.

Данных о дате казни в деле нет, но обычно такие приговоры исполнялись незамедлительно.

В ноябре 1993 года Павел Александрович был полностью реабилитирован.

1994

«Телеграмма об аресте Ленина»

Первого ноября 1937 года Павел Николаевич был в очередной раз арестован. 26 ноября ему предъявили обвинение в том, что он, «заняв пост министра юстиции и главного прокурора, подвергал преследованиям и репрессиям большевиков, издал приказ об аресте Ленина В. И.».

* * *

Судьба уготовила Павлу Николаевичу Малянтовичу стать последним министром юстиции и генерал-прокурором дореволюционной России. Он родился в 1869 году в Витебске, в семье «личного дворянина». Его отец служил в частных и государственных организациях и одно время был ревизором городских сборов при Петербургском городском управлении. Юноша рано начал помогать семье – в четырнадцать лет уже давал уроки. В восемнадцатилетнем возрасте Павел поступил на юридический факультет Московского университета, но закончить учебу ему не довелось. Как и многие студенты того времени, он проникся революционными идеями и сблизился с народниками, распространявшими нелегальную литературу. В 1889 году Малянтович был привлечен к дознанию по делу о распространении революционного журнала «Самоуправление», в следующем году оказался замешанным в деле «О преступном сообществе, имевшем целью революционную пропаганду и злоумышление против государя», возбужденном Смоленским жандармским управлением, что закончилось трехмесячным тюремным заключением. Понятно, что из Московского университета его в конце концов отчислили, и с 1891 года пришлось дослушивать курс юридических наук уже в Дерптском университете. Но в 1893 году Малянтович все же получил диплом о высшем юридическом образовании, хотя возможности у молодого человека, замешанного в революционной борьбе, были ограничены.

Тринадцатого ноября 1893 года Павел Николаевич стал помощником московского адвоката, а после положенной пятилетней стажировки вступил в сословие присяжных поверенных округа Московской судебной палаты. С юности связанный с революционным движением, Малянтович оказывал значительные услуги партии социал-демократов (преимущественно большевикам), а также партиям эсеров и кадетов.

Тем не менее сам он ни в какую партию не вступал, а стоял от них в стороне, что, впрочем, не спасало его от постоянного надзора полиции.

В 1904–1905 годах Малянтович работал в лекторской и литературной группе партии социал-демократов и был тесно связан с И. И. Скворцовым-Степановым, Д. И. Курским, М. П. Покровским и другими ее лидерами.

В марте 1905 года вопреки запрещению правительства в Петербурге проходил Всероссийский съезд присяжных поверенных, в котором участвовал и Павел Николаевич. На съезде было принято решение об организации Союза русской адвокатуры, целью которого должна была стать пропаганда идей политической борьбы путем издания брошюр, чтения лекций и тому подобных акций. Адвокаты, представлявшие этот союз, чаще других выступали в политических процессах.

Малянтович довольно быстро выдвинулся в число лучших адвокатов столицы. За свою долгую адвокатскую деятельность он участвовал в сотнях процессов: политических, уголовных, гражданских. Во многих из них он добивался если не полного оправдания подсудимых, то смягчения им наказания. Он защищал крестьян, обвиненных в организации беспорядков в Харьковской и Полтавской губерниях, рабочих города Гусь-Хрустального Владимирской губернии, фабрики Морозова, Сормовского, Брянского, Коломенского заводов, политических подсудимых в Костромской губернии и области Войска Донского. Его страстные речи звучали на процессах первого Совета рабочих депутатов, Носаря-Хрусталёва, Троцкого. Он защищал большевиков по делам о восстании на крейсере «Азов» в Москве, в так называемом «неплюевском деле» в Севастополе; армян, обвиненных в организации восстания в Эривани и Карсе; различных политических деятелей в процессах о печати (в частности, выступал по делу газеты партии социал-демократов «Борьба») – и это еще далеко не полный список. Вот что рассказывала о Павле Николаевиче Е. И. Пешкова:

«Я познакомилась с П. Н. Малянтовичем осенью 1902 года, когда мы жили в Нижнем и Алексей Максимо вич Горький организовывал защиту сормовичей, арестованных весной 1902 года. Среди них был П. А. Заломов, будущий прототип Павла Власова в романе М. Горького „Мать“. В то время П. Н. Малянтович был членом группы политических защитников. К нему и к Н. К. Муравьеву как двум виднейшим адвокатам этой группы Алексей Максимович обратился с просьбой об организации защиты сормовичей, которая была ими блестяще проведена, и осужденные получили ссылку вместо каторги, которой мы опасались».

Современники высоко ценили профессиональную деятельность Павла Николаевича. Московский адвокат С. И. Барский вспоминал:

«П. Н. Малянтович был широко известен как один из крупнейших политических защитников дореволюционной России. Демократическое направление всех мыслей, действий, стремлений Павла Николаевича никаких сомнений не вызывало и выражалось, в частности, в его смелых защитах политических обвиняемых перед царским судом. В доме П. Н. Малянтовича я часто бывал, встречал там многих его близких друзей, в том числе И. И. Сковорцова-Степанова, ставшего после Октябрьской революции редактором „Известий“, знал о его дружеских отношениях с А. М. Горь ким и Л. Б. Красиным, бывавшими у него даже и после Октябрьской революции».

Малянтович успешно занимался и литературной деятельностью, постоянно публикуя статьи и заметки в газетах «Московский вестник», «Курьер», «Русские ведомости», «Право», «Борьба», «Правда» и других.

После Февральской революции 1917 года никакой официальной должности во Временном правительстве Павел Николаевич не занимал, продолжая свою адвокатскую деятельность. Однако 25 сентября 1917 года А. Ф. Керенский неожиданно предложил ему пост министра юстиции и генерал-прокурора.

Малянтович занимал этот пост ровно месяц, пока Октябрьская революция «до основания» не разрушила старый строй и не уничтожила буржуазный суд и прокуратуру. Накануне переворота министр Малянтович по приказанию А. Ф. Керенского подписал телеграмму об аресте В. И. Ленина, не подозревая, что впоследствии это сыграет трагическую роль в его жизни. Но имеются сведения, что он сам же и предупредил В. И. Ленина о грозившей ему опасности.

Двадцать пятого октября (7 ноября) 1917 года П. Н. Малянтович вместе со всеми другими членами Временного правительства находился в Зимнем дворце. Позже он подробно описал, что происходило там перед захватом дворца большевиками: «В огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные… Вокруг нас была пустота, внутри нас пустота, и в ней вырастала бездумная решимость равнодушного безразличия». Комиссар Временного правительства, публицист В. Б. Станкевич так вспоминал последние часы перед переворотом: «Вообще в правительстве было желание проявить упорство и мужество. Кишкин и Коновалов памятны своим подъемом и непрерывным благородным жестом. Но более характерен для обстановки и исторического момента был Малянтович. Он ничего не говорил, а только слушал. Его глаза скорбно сияли. И было чрезвычайно ясно, что он прекрасно понимает все причины событий, ясно видит последствия, но отчетливо сознает безнадежность борьбы и страдает от неспособности не только сделать, но и вообще делать что-нибудь для предотвращения опасности».

Все находившиеся в Зимнем дворце члены Временного правительства были арестованы и препровождены в Петропавловскую крепость. Через день Малянтовича и некоторых других министров-социалистов освободили. Встретившийся с Павлом Николаевичем в тот период бывший его заместитель по министерству А. А. Демьянов вспоминал, что он «производил впечатление развалины, но не с точки зрения физической, а в моральном отношении. Казалось, Малянтович уже ни во что не верил, на все глядел с мрачностью и недоверием, хуже всего было то, что свое пессимистическое настроение он применял там, где говорилось о необходимости действовать. Он как бы гасил тот огонь, который горел еще в умах и сердцах желавших бороться. Этим он в тот момент принес немало вреда».

После освобождения из крепости Малянтович вышел из партии меньшевиков, в которую вступил накануне своего назначения министром, и переехал в Москву, где почти двадцать пять лет назад начинал блестящую адвокатскую деятельность. По иронии судьбы теперь, когда ему было уже под пятьдесят лет, приходилось начинать все сначала. В Москве он встречался со своими бывшими товарищами, они вместе обсуждали, как жить дальше, поругивали большевиков. К этому времени у Павла Николаевича было уже четверо детей. Правда, старший сын, Николай, уже определился с выбором своего пути – собирался эмигрировать. Владимир и Георгий оставались с отцом. Самой младшей в семье была дочь Галли, ей едва исполнилось девять лет.

В начале августа 1918 года Малянтович отправился в Пятигорск – там проходила курс лечения его жена Анжелика Павловна. Здесь его застал переворот, совершенный Добровольческой армией. В октябре того же года он перебрался в Екатеринодар (ныне Краснодар), где жил до сентября 1921 года. При белогвардейцах он занимался исключительно консультационной юридической практикой – был товарищем юрисконсульта Общегородской больничной кассы. После освобождения города поступил на службу в Кубанско-Черноморский областной отдел народного образования, выполняя там обязанности секретаря комиссии по разбору дел несовершеннолетних.

С. Я. Маршак, живший в те годы в Краснодаре, вспоминал: «Малянтович был очень увлечен своим делом, работал горячо и много, и люди, окружавшие его, отзывались о нем и его работе в высшей степени положительно». По его мнению, Малянтович «производил впечатление человека серьезного, мыслящего, стоящего на платформе советской власти совершенно искренне, с подлинным желанием работать и быть полезным народу».

Двадцать первого сентября 1921 года по вызову наркома просвещения А. В. Луначарского и наркома юстиции Д. И. Курского Павел Николаевич вернулся в Москву. Здесь он служил юрисконсультом в Главлескоме Высшего совета народного хозяйства, а также в юридическом отделе Президиума ВСНХ, с октября 1923 года по февраль 1924 года работал юристом в акционерном обществе «Транспорт». Уже тогда его пытались привлечь к уголовной ответственности за телеграмму об аресте В. И. Ленина и даже задержали, но вскоре освободили.

Малянтович стал одним из основателей советской адвокатуры, входил в ее руководящие органы и возглавлял Московскую коллегию защитников. Но в конце сентября 1930 года Павлу Николаевичу все же пришлось предстать перед Сокольнической районной комиссией по так называемой чистке соваппарата – теперь судьбу адвоката определяли не профессиональные качества, а «запятнанное» прошлое. С подачи комиссии Малянтович был включен в список «классово чуждых элементов», которые не могут проводить «правильную классовую линию». Надо сказать, что это испытание он выдержал с достоинством. Н. Я. Воробьев, долгое время друживший с сыном Малянтовича Георгием, приводит рассказ самого Павла Николаевича о «чистке». Придирались ко всему, даже к тому, что в 1921 году он вернулся в Москву. Объясняя комиссии причины своего возвращения, Малянтович оправдывался: «У меня было тогда три пути – я мог уехать за границу, я мог примкнуть к контрреволюционному движению на юге, и, наконец, я мог остаться в Советском Союзе. Я, не колеблясь, выбрал последний путь. Мною руководило ясное сознание справедливости социалистической революции и желание отдать свой труд Родине».

Но и после «чистки» Малянтовича не оставили в покое. 13 декабря 1930 года его вновь арестовали органы ОГПУ. Павла Николаевича приговорили к десяти годам лишения свободы, вменив в вину принадлежность к центральному бюро меньшевистской организации.

В связи с арестом его исключили из коллегии защитников. Пять месяцев он провел в заключении, и только благодаря стараниям друзей, которые сразу же стали ходатайствовать за опального адвоката, подключив к этому делу А. И. Рыкова, А. М. Лежаву, А. А. Сольца и других видных большевиков, Малянтович 28 мая 1931 года был освобожден из тюрьмы, а в октябре того же года дело окончательно прекратили. 14 ноября 1931 года он был восстановлен в членстве Московской городской коллегии защитников и снова допущен к адвокатской деятельности.

В течение нескольких лет Павел Николаевич имел возможность более или менее спокойно заниматься любимым делом.

Он часто выступал в судах, вел общественную работу. Его жена Анжелика Павловна была уже тяжело больна, почти ослепла. Старший сын Николай проживал в Берлине, сыновья Владимир и Георгий пошли по стопам отца – тоже были членами коллегии защитников; юристом стала и дочь Галли, работавшая в «Главспирте».

Но спокойная жизнь продолжалась недолго. Наступил 1937 год. В сентябре, защищая в так называемом спецделе очередного «контрреволюционера», Малянтович, как отмечено в документах, допустил в своей речи «выпад» (надо полагать, против власти) и снова был изгнан из коллегии защитников.

Первого ноября 1937 года Павел Николаевич был в очередной раз арестован. 26 ноября ему предъявили обвинение в том, что он, «будучи членом партии меньшевиков и непримиримым врагом пролетарской революции, в 1917 году вошел в состав Временного правительства, заняв пост министра юстиции и главного прокурора», «подвергал преследованиям и репрессиям большевиков, издал приказ об аресте В. И. Ленина». После Октябрьской революции он якобы «вел активную борьбу против советской власти до дня ареста, как член партии меньшевиков». Из этого постановления мы узнаем о том, что Малянтович писал «контрреволюционные мемуары», то есть воспоминания о своей жизни, которые у него были отобраны при аресте и исчезли где-то в архивах НКВД.

На одном из первых допросов Павел Николаевич признался, что являлся участником контрреволюционной организации, но впоследствии твердо отвергал все возводимые на него обвинения. Он признавал только общеизвестный факт – телеграмму о розыске и аресте В. И. Ленина. Судя по материалам следствия, Малянтовича только в течение первого года заключения допрашивали тридцать пять раз, а ведь расследование тянулось больше двух лет. Можно только поражаться мужеству, с каким стареющий адвокат держался на допросах, когда уличающие его показания давали не только люди, с которыми он дружил и которых уважал, но даже сын и брат.

Следователи так и не смогли вернуть Малянтовича к признательным показаниям. 19 января 1940 года прокурор Союза утвердил обвинительное заключение, и дело было направлено в суд. К этому времени были осуждены и расстреляны сыновья Малянтовича Владимир и Георгий, его брат Владимир Николаевич, друзья – А. С. Тагер, А. М. Никитин, А. М. Датматовский, Н. Г. Вавин и другие участники так называемого контрреволюционного заговора, «идейным вдохновителем» которого считался Малянтович. 21 января 1940 года дело слушалось Военной коллегией Верховного суда СССР на закрытом заседании без участия обвинителя и защитника, без вызова свидетелей – по упрощенной процедуре, установленной еще законом от 1 декабря 1934 года. Не прошло и получаса, как суд приговорил П. Н. Малянтовича к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение на следующий день.

Обеспокоенная длительным отсутствием каких-либо достоверных сведений о судьбе мужа, Анжелика Павловна Малянтович в марте 1940 года добилась приема в Военной коллегии Верховного суда СССР. Ей объявили, что мужа осудили на десять лет без права переписки, правду о расстреле скрывали еще долго. После этого старая, больная женщина в отчаянии пишет председателю Верховного суда СССР:

«Приостановите выполнение судебной ошибки (наговора, клеветы, может, невыдержанных человеческих мучений)! Спасите жизнь честного, талантливого, преданного человека, отдавшего всю свою жизнь на борьбу с судебными ошибками!..» В ответ – полное молчание.

Анжелика Павловна умерла в декабре 1953 года, так и не дождавшись реабилитации мужа.

В сентябре 1955 года Главная военная прокуратура по жалобе дочери Малянтовича Галли Павловны Шелковниковой снова изучила дело, но в реабилитации отца отказала. Спустя некоторое время полностью реабилитируются все лица, «изобличавшие» Малянтовича в контрреволюционной деятельности, его сыновья, но не он сам. Галли Павловна настойчиво продолжает добиваться пересмотра дела. Наконец, в августе 1959 года появляется заключение, утвержденное Генеральным прокурором СССР Р. А. Руденко. В нем отмечается: «Дело по обвинению Малянтовича Павла Николаевича и материалы дополнительного расследования… представить в Военную коллегию Верховного суда СССР с предложением прекратить дело производством: а) в части обвинения в принадлежности к антисоветской террористической организации – за отсутствием состава преступления; б) в части обвинения в активной деятельности в составе Временного правительства – в силу акта амнистии».

Военная коллегия Верховного суда СССР 29 августа 1959 года с этим предложением полностью согласилась. Но опять было принято половинчатое решение – реабилитация оказалась лишь частичной.

Последняя точка в этом деле была поставлена лишь 13 мая 1992 года. Генеральная прокуратура Российской Федерации по заявлению внука бывшего министра юстиции Кирилла Георгиевича, с которым я не раз встречался, пересмотрела дело его деда и признала, что на Павла Николаевича Малянтовича полностью распространяется действие Закона РСФСР от 18 октября 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий».

1994

«Патриарх советской прокуратуры»

Почему Генрих Гиммлер избежал суда?

Молодежь с хищным блеском во взоре… «Гитлерюгенд» вчера и сегодня

От «Мертвой головы» до «Тихой помощи»

Страны антигитлеровской коалиции и государства, подвергшиеся агрессии, на протяжении многих десятилетий после Нюрнберга разыскивали и судили нацистско-фашистских захватчиков и их пособников. Одни более активно, другие менее.

По данным на 1987 год, в СССР было осуждено 17 175 человек, в Чехословакии – 16 000, в Австрии – 13 625, в ГДР – 12 874, в ФРГ и Западном Берлине – 6465, в Польше – 5385, во Франции – 4891, в Нидерландах – 204, в Дании, Норвегии, Бельгии, Люксембурге – 303, в США было осуждено 1516 человек. Более 500 процессов провели англичане, в том числе над фельдмаршалом Эрихом Манштейном, 275 – австралийцы и пять – канадцы.

Однако масштаб этой деятельности оказался все же не таким, каким ему следовало быть. Прежде всего, не были реализованы намерения союзников о проведении серии крупных международных процессов.

После первого Нюрнбергского процесса Советский Союз предлагал провести следующий международный процесс – над немецкими промышленниками. Предложение поддержала Франция, однако и англичане, и американцы весьма прохладно отнеслись к этой инициативе. Может быть, потому, что Трибунал в Нюрнберге был расценен некоторыми деятелями в Вашингтоне и Лондоне как «опасный прецедент». В своем докладе Президенту США Г. Трумэну 7 октября 1946 года Р. Джексон отметил: «У США нет ни моральных, ни юридических обязательств предпринимать другой процесс такого рода». Британская сторона заявляла, что суд над промышленниками принизит значение первого Международного военного трибунала и будет «всего лишь его бледной тенью».

Британский журнал «Нью-Ревью» от 26 мая 1949 года поведал миру, что в вопросе о военных преступниках США и Великобритания «должны руководствоваться в своей политике скорее интересами будущего, нежели прошлого». И действительно, новые лидеры этих государств более сдержанно стали относиться к выполнению некоторых положений Московской декларации 1943 года, согласно требованиям которой все подписанты взяли на себя обязательства найти «даже на краю света» тех, кто обагрил руки невинной кровью, и передать обвинителям «с тем, чтобы могло свершиться правосудие».

На памятной пресс-конференции в Агентстве печати «Новости», состоявшейся 22 марта 1983 года, аналитики привели ряд фактов, свидетельствующих о том, что страны Запада взяли курс на укрывательство немецких военных преступников, уклонение от выполнения международных обязательств и долга перед миллионами жертв нацизма. Например, на пресс-конференции указывалось, что еще в 27 июля 1943 года на совещании, созванном Военным министерством и Госдепартаментом США, представитель Пентагона полковник Винлокк заявил: «На нас возложена задача подготовить из немцев кадры, которые могли бы быть использованы для укрепления престижа Америки… Национал-социалисты могут быть и будут полезней и удобней разных антифашистов и вообще демократов… Нам нужны многочисленные и близкие нам по духу и убеждению кадры».

Поэтому неудивительно, что некоторые нацисты с их непревзойденным опытом тайных дел очень скоро были востребованы и оказались в штате западных спецслужб, где продолжили свою карьеру. А другие и не собирались скрываться и уезжать из Германии. Первый федеральный канцлер ФРГ Конрад Аденауэр прямо пошел на сотрудничество со «старыми кадрами». При этом он еще философствовал: «Грязную воду не выплескивают, когда нет чистой».

При Аденауэре, а он был во власти до октября 1963 года, бывшая нацистская элита вновь заняла заметное положение в государстве и обществе. В 1952 году бывшие нацистские чиновники, включая сотрудников гестапо, согласно Федеральному закону 131, получили право занимать публичные должности в государстве. Через 19 лет после войны нацистское прошлое в Западной Германии имели 20 членов федерального правительства и статс-секретарей; 189 генералов, адмиралов, офицеров бундесвера или ведущих штабов НАТО, а также чиновников Военного министерства; 1118 высокопоставленных чиновников юстиции, прокуроров и судей, 244 руководящих чиновника МИД, посольств и консульств ФРГ; 300 служащих полиции, ведомства по охране конституции, а также других министерств.

Кульминацией этого процесса стал закон об освобождении от судебного преследования, вступивший в силу в 1954 году. По мнению историка Норберта Фрея, этот закон означал, что уже в середине 1950-х годов в ФРГ почти никто не боялся, что его «может потревожить государство или юстиция из-за нацистского прошлого. Почти со всех были сняты обвинения, и никто больше не считался преступником».

Затем пришла пора ползучей амнистии. В 1960 году бундестаг подтвердил действие двадцатилетнего срока давности за убийство, а в 1968 году – за содействие убийству. В соответствии с этим были прекращены уголовные дела против почти трехсот бывших сотрудников Главного управления имперской безопасности.

Если бы «специалиста по окончательному решению еврейского вопроса» Адольфа Эйхмана, выкраденного в мае 1960 года в Аргентине израильской спецслужбой «Моссад», привлекли к суду не в Израиле, а в ФРГ, то, возможно, он избежал бы смертной казни, а то и оказался неподсудным.

Еще слабее западногерманская Фемида реагировала на военных преступников, находившихся за пределами Германии. Характерен пример пособника Эйхмана – Алоиза Брюннера.

Этот палач оставил кровавые следы по всей Европе. С 1938 года он – ближайший пособник Эйхмана в Центральном управлении по переселению евреев в Вене. По заданию Эйхмана Брюннер проводил депортации австрийских евреев в лагеря смерти. Вскоре он стал «специалистом по замещению» Эйхмана в наиболее сложных ситуациях. Каждый раз, когда где-либо возникали осложнения или задержки в графике депортаций, Брюннер выезжал на место, чтобы восстановить «порядок». И где бы он ни появлялся, будь то Салоники, Париж, Ницца или Братислава, вскоре появлялся рапорт, что такой-то город «от евреев очищен полностью». Всего Брюннер отправил на тот свет более ста двадцати тысяч человек.

В течение двух-трех послевоенных лет он скрывался в Германии под псевдонимом Алоис Шмальдинст. Он прошел через лагеря американцев и англичан и не был опознан. Одно время даже работал водителем в оккупационных войсках США.

В начале 1954 года во Франции Брюннера заочно приговорили к высшей мере наказания, и он решил покинуть Германию, да и вообще Европу. Друг Брюннера, гауптштурмфюрер СС Георг Фишер, отдал ему свой паспорт. После нескольких косметических операций внешность Брюннера стала совпадать с фотографией на паспорте Фишера. Далее путь палача лежал на Ближний Восток, в Сирию.

Но были люди, точно знающие, где скрывается преступник, и они пытались вершить справедливость по своим собственным представлениям. В июне 1961 года, когда Брюннер на главпочтамте в Дамаске открыл посылку, адресованную ему, внутри взорвалась бомба. Он был тяжело ранен, но выжил, потеряв левый глаз. Через 20 лет, в июле 1980 года, в результате взрыва бомбы в другой посылке ему покалечило обе руки.

Когда давно разыскиваемый военный преступник дал в Дамаске вызывающее по содержанию интервью западногерманскому иллюстрированному журналу «Бунте», среди людей, помнивших о черных делах Брюннера, поднялась буря возмущения. Однако правоохранительные органы Западной Германии предпочли ничего не заметить.

Юстиция ФРГ обычно освобождала от наказания военных преступников, осужденных в других странах. Так, генерал-полковник СС Ламмердинг, заочно приговоренный в Бордо (Франция) к смертной казни за преступления против человечности и военные преступления, виновный в смерти 700 жителей печально известного селения Орадур, в том числе более пятисот женщин и детей, спокойно жил в Дюссельдорфе и занимался делами своей строительной фирмы.

Советским судом были рассмотрены дела нескольких палачей из концлагеря Заксенхаузен. Главный врач Гейнц Баумкеттер был причастен к истреблению многих тысяч узников. Густав Зорге, прозванный «железный Густав», замучил и расстрелял тысячи людей. Выделявшийся особой жестокостью Вильгельм Шубер лично расстрелял 30 немецких, 33 польских, 636 советских граждан и принял участие в казнях 13 тысяч военнопленных. Все палачи были приговорены к длительным срокам тюремного заключения и в числе других военных преступников переданы властям ФРГ для отбывания наказания.

Но в ФРГ эти головорезы были сразу же освобождены. Мало того, каждому выдали пособие шесть тысяч марок, а Баумкеттера трудоустроили по специальности в один из госпиталей. Только бурные протесты немецкой общественности заставили власти вновь арестовать Зорге и Шубера.

Неэффективность западных юридических механизмов можно объяснить не только обстановкой «холодной войны» и разладом среди бывших союзников. Действиям правосудия мешало фашистское подполье, которое располагало большими ресурсами. В органах власти и управления разных стран было немало единомышленников гитлеровских «сверхлюдей». В ряде государств продолжали существовать фашистские или близкие к ним режимы. Все это позволило очень многим нацистам скрыться от правосудия и прожить еще долгие годы под чужим именем далеко за пределами Германии.

Кто помогал в таких побегах? Версию о действиях Организации бывших служащих войск СС ODESSA (Organisation der ehemaligen SS-Angehörigen), к созданию которой был причастен Отто Скорцени, высказывает известный немецкий писатель Гвидо Кнопп в книге «СС: черная инквизиция».

Он ссылается на данные американской секретной службы, по которым существование организации ODESSA было фактически подтверждено еще в 1946 году. ODESSA была основана как убежище для членов СС, и именно она занималась переправкой членов «черной инквизиции» в страны Латинской Америки, Ближнего Востока, Южной Африки. Кроме того, ODESSA предпринимала акты саботажа в советской зоне оккупации, чтобы препятствовать демонтажу и вывозу промышленного оборудования из Германии.

Нацизм был сломлен в вооруженной борьбе, но окончательно не уничтожен и сохранил способность к новым преступлениям.

О реальности этой организации авторитетно высказывался бывший узник концлагеря Симон Визенталь, посвятивший свою жизнь поиску и разоблачению нацистских преступников: «Первый раз об ODESSA я узнал в 1946 году от бывшего агента разведслужбы. Это была тайная нацистская организация, в задачу которой входило обеспечение нелегального выезда из Германии военных преступников».

Действительно, без помощи организации трудно объяснить успешный побег из Германии таких видных нацистов, как Йоган фон Леерс, Алоиз Брюннер, Фридрих Швендт, Клаус Барбье, Йозеф Менгеле.

Как правило, они находили убежище под крылом диктаторских и экстремистских режимов. Есть основания полагать, что бывшие эсэсовцы помогали создавать террористические организации и секретные службы, не забывая совершенствовать сеть своей агентуры на всех континентах; подобно гигантскому спруту, нацистская агентура охватывала своими щупальцами в ряде стран круги крайне правых политиков, систему юстиции и исполнения наказаний, секретные службы, крупные финансовые и бизнес-структуры.

Документально доказана высокая торгово-экономическая активность Германии в годы Второй мировой войны в нейтральных странах. В 2001 году независимая швейцарская комиссия экспертов установила, что с началом войны только в Швейцарии возникло несколько сотен подставных немецких фирм, занимавшихся различными сделками и махинациями. К моменту краха «тысячелетнего рейха» швейцарский рынок был наводнен крадеными драгоценными камнями, ценными бумагами из оккупированных стран, а также драгоценными металлами и иностранной валютой, в том числе фальшивыми британскими банкнотами.

По экспертным оценкам на 1946 год, немецкий капитал, переведенный в Швейцарию, составил более двух миллиардов швейцарских франков.

Существуют документальные данные, указывающие на то, что пытались позаботиться о себе лично и некоторые высокие персоны Третьего рейха. Еще до капитуляции Германии они перевели в надежные места за рубежом большие состояния.

Есть сведения, что организация СС и сочувствующие ей немецкие промышленники и финансисты еще до окончания войны переправили за границу громадные суммы, поместили в тайные хранилища золото и драгоценные камни для последующего использования на нужды побегов и укрывательства своих людей. Все эти богатства, переведенные на секретные счета и вложенные в различные предприятия, послужили основой послевоенного благополучия бывших членов СС.

В конце войны немцы создали в труднодоступном районе Австрийских Альп мощные укрепления, которые пропаганда Геббельса пышно именовала «Альпийским редутом» и даже «Крепостью Европы». Здесь нацистские вожди собирались отсиживаться до ожидаемого ими столкновения союзников по «противоестественной коалиции» и заключения сепаратного мира с Западом.

События развивались столь стремительно, что военную роль эти сооружения сыграть не успели, а вот хранилищем ценностей, возможно, и стали.

Согласно документам из архива СС, руководитель Главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер переправил в горы секретный груз из пяти ящиков с драгоценными камнями и украшениями, золото в слитках из хранилища Имперского банка весом пятьдесят килограммов, сотни килограммов золотых монет, два миллиона долларов США и такую же сумму в швейцарских франках, а также коллекцию редких почтовых марок на общую сумму пять миллионов золотых немецких марок.

Уже упоминавшийся Адольф Эйхман вместе с сообщниками по «черному ордену» зарыл в горах 22 ящика, наполненных ценностями, которые прежде принадлежали евреям. Среди прочего в них были зубные протезы и обручальные кольца из концентрационных лагерей. Стоимость «золота Эйхмана», которое так и не нашли, была оценена в 1955 году прокуратурой Вены в восемь миллионов долларов.

Нацисты также преуспели в изготовлении фальшивых денег и поддельных документов.

Все началось с печати фунтов стерлингов. Автором этой затеи в свое время выступил предшественник Кальтенбруннера Рейнгард Гейдрих, который планировал сбрасывать фальшивую валюту с самолетов на территорию Англии для подрыва ее экономики. Затем, с приближением краха нацизма, поддельные деньги потребовались для финансирования эсэсовского подполья.

Подделывали также документы. Неотличимые от подлинных, сначала они были нужны для нацистской агентуры за рубежом, а потом – для организации массового бегства эсэсовцев. Цех по изготовлению подделок действовал почти до самой капитуляции Германии. Акция называлась «Дело Бернгарда» – по имени шефа секретного цеха, штурмбаннфюрера СС Бернгарда Крюгера, а в качестве рабсилы с 1942 года использовали заключенных концлагеря Заксенхаузен.

Бывший заключенный Адольф Бургер вспоминает работу в секретном цехе: «Мы печатали бразильские паспорта, тунисские удостоверения личнос ти, английские и американские пропуска и удостоверения офицеров. Изготавливались и так называемые штампы для тиснения. Мы делали голландские свидетельства о рождении, грамоты французских городов и титульные штампы для чистых бланков палестинского представительства в Женеве, а также английские свидетельства о браке и служебные книжки американских солдат». Идеальные подделки легко вводили в заблуждение представителей власти во многих странах мира.

В апреле 1945 года 142 заключенных, работавших в цехе, были переведены в Верхнюю Австрию, в филиал концлагеря Маутхаузен. Там, в бетонном подземелье, они должны были возобновить работу. Сюда же, в Верхнюю Австрию, были доставлены ящики с уже отпечатанными фальшивыми деньгами. Позже предусматривался переезд в засекреченное место в Альпийских горах. Но появление американцев в Австрии сорвало осуществление плана. Заключенные, изготовлявшие фальшивки, были освобождены, однако отпечатанные деньги исчезли.

Один из следов вел в Латинскую Америку, в Лиму, к Фридриху Швендту. Даже нацисты считали его «темной личностью», однако без его услуг обойтись не могли.

Коммерсант, торговец оружием, контрабандист, временами выдававший себя за майора СС, очевидно, «для солидности», Фридрих Швендт во время войны стал главным организатором сбыта фальшивых денег. По поручению Главного управления имперской безопасности он скупал в различных странах золото, драгоценные камни, украшения, валюту, недвижимое имущество, произведения искусства, превращая фальшивки в безусловные ценности.

В годы войны штаб-квартирой Швендта был замок Лаберс в Северной Италии. Когда судьба Третьего рейха определилась со всей очевидностью, Швендт попытался вывезти ценности в безопасное место. В мае 1945 года он был арестован американцами в Австрии, но вскоре выпущен на свободу и, по его словам, будучи завербованным секретной службой США (Си-Ай-Си), получил право на свободное передвижение. Он выехал в Южную Америку, поселился в перуанской столице и делал все возможное, чтобы реализовать сохранившиеся со времен «Дела Бернгарда» фальшивые британские банкноты.

Занимаясь махинациями, Швендт поддерживал самые тесные связи с военными преступниками и обеспечивал прибежище для беглых нацистов. Через бывшего штандартенфюрера СС Вальтера Рауфа он передавал паспорта для эсэсовских «путешественников». Рауф был изобретателем «газенвагенов» – газовых камер на колесах, в которых нашли мученическую смерть более ста тысяч партизан и мирных граждан. Швендт был в контакте с активным фигурантом эсэсовской солидарности – гитлеровским летчиком-асом Гансом-Ульрихом Руделем, обосновавшимся в Латинской Америке в роли предпринимателя.

Основным партнером Швендта был эсэсовец Клаус Барбье, он же Клаус Альтман. Бывший шеф гестапо в Лионе, Барбье-Альтман заслужил у французов прозвище Лионский Мясник за организацию массовых убийств участников Сопротивления и депортацию еврейских детей в лагеря смерти. После побега он обосновался в Боливии и одновременно имел квартиру в Лиме. Сохранилась благодарность некоего «Хибера», который предлагал деньги «многоуважаемым господам Швендту и Альтману» в знак благодарности за «получение прав гражданина Боливии с помощью дипломатического паспорта».

В секретных перемещениях бывших нацистов участвовали много лиц, организаций, структур и органов власти. Самые оживленные пути эвакуации в безопасные места шли через Рим. Факт остается фактом – такие палачи, как Адольф Эйхман, попали в Южную Америку именно через столицу Италии.

Нацисты имели шанс раствориться в общем потоке. После войны в движение пришли огромные массы обездоленных людей, которые стремились покинуть разоренную Европу. Рим, как магнит, притягивал жаждущих и страждущих. Люди надеялись на помощь со стороны Церкви, чтобы получить пищу, одежду, приют, но в первую очередь документы, которые обеспечили бы им выезд из Европы через портовые города Италии.

Конечно, в целом Церковь играла позитивную роль. Католические учреждения были на высоте человеколюбия и активно помогали беженцам. Однако в Риме имело место и содействие другого рода. Секретный агент американцев Ла Виста называл ряд католических организаций, которые якобы занимались нелегальными путешествиями эсэсовцев и их приспешников.

Ключевым звеном тайного механизма был епископ Алоис Худал, ректор колледжа «Коллегио тевтоника» для священников, говорящих на немецком языке, при церкви Святой Девы Марии в Риме.

Бывший комендант концлагеря Франц Штангль свидетельствовал: «Тридцатого мая 1948 года я бежал из следственной тюрьмы в Линце. Узнав, что епископ Худал, служивший при Ватикане, помогает католикам – офицерам СС, я отправился в Рим». Штангль возглавлял лагеря смерти в Собиборе и Треблинке, где были уничтожены более 900 тысяч узников. Когда Третий рейх капитулировал, Штангль какое-то время скрывался в небольшой деревушке в Австрии, но потом был арестован американцами.

О массовом истреблении людей в концлагерях в то время знали еще мало, и американцы, вероятно, сразу не поняли, что за птица попала им в руки. Штанглю удалось бежать из тюрьмы, пересечь границу и попасть в Италию. Кто ему при этом помогал – неизвестно. В Риме же он попал в «добрые» руки епископа Худала, который предоставил ему приют, снабдил паспортом Красного Креста, визой на въезд в Сирию, а также билетом на пароход и адресом для устройства на работу в Дамаске. Штангль прожил некоторое время в Сирии, а затем эмигрировал в Бразилию. Только в 1967 году он был передан правительству ФРГ и осужден на пожизненное тюремное заключение.

Епископ Худал был откровенным сторонником нацистов с довоенного времени. У него была своя теория «христианского национал-социализма». Экземпляр своей работы «Основы национал-социализма», вышедшей в 1936 году, он подарил лично Адольфу Гитлеру с посвящением: «Богатырю Зигфриду германского величия». Епископ с нескрываемой гордостью отмечал в мемуарах, что после 1945 года «весь свой благотворительный труд посвятил прежде всего бывшим деятелям национал-социализма и фашизма, особенно так называемым военным преступникам… и многих из них спас от мучителей, обеспечив им побег с помощью фальшивых документов в более счастливые страны».

Решение проблем содействия беженцам и бывшим военнопленным папа Римский Пий XII возложил на Папскую комиссию помощи, которая в свою очередь создала национальные подкомитеты. Худал возглавлял австрийскую секцию. Однако он принимал всех говорящих на немецком языке, проявляя особую заботу о бывших национал-социалистах.

В своих мемуарах он хвалился помощью, которую оказал бывшему вице-губернатору оккупированной Польши барону фон Вехтеру. В то время как в Нюрнберге судили, а затем повесили его шефа, генерал-губернатора Ганса Франка, Вехтер спокойно жил в Риме под чужим именем, пока не стал жертвой случайного отравления.

Через Худала можно было получить не поддельный, а самый настоящий паспорт. В этом непростом деле очень кстати пришлась организация, которая задалась целью помогать всем нуждающимся, невзирая на политические убеждения, – Международный Комитет Красного Креста (МККК). Сугубо мирная структура, возможно, сама того не ведая, превратилась в перевалочный пункт для нелегалов.

Порядок в Красном Кресте тогда был такой, что документы выписывались на любое имя, которое называл человек, обратившийся за помощью. Для идентификации было достаточно подтверждения Папской комиссии помощи, однако зачастую хватало рекомендации отдельного священнослужителя типа епископа Худала. О более либеральном подходе к получению паспорта разыскиваемые военные преступники не могли и мечтать.

По иронии судьбы деньги на оформление виз и приобретение билетов на океанские лайнеры Худал получал в том числе и от американцев. Через несколько лет после окончания войны США беспокоили не столько беглые нацисты, сколько советское влияние в той или иной стране. В этом плане подвоха со стороны религиозных организаций не ожидалось. Американская «Национальная благотворительная конференция католиков» поддерживала в послевоенное время католические объединения Европы и осуществляла финансовые вливания непосредственно в национальные подкомитеты Папской комиссии помощи, то есть прямо в адрес Худала и его коллег.

За получением въездных виз Худал предпочитал обращаться в представительство Аргентины, президент которой Хуан Перон питал симпатии к нацистской Германии. За работой Международного военного трибунала он наблюдал с явным неудовольствием. Перон называл Нюрнбергский процесс «подлостью» и «величайшей несправедливостью, которую история не простит».

Беглые нацисты чувствовали себя в Аргентине как дома. У них был свой журнал «Путь» с четко выраженной антисемитской позицией. Журнал воспевал прошлое войск СС. Помещения издательства стали любимым местом встреч бывших эсэсовцев. «Путь» поддерживал контакты с такими матерыми волками нацизма, как Йозеф Менгеле и Адольф Эйхман. Он служил рупором для расистов типа Йогана фон Леерса, бывшего редактора нацистского журнала «Воля и Путь».

Вот одна из тирад журнала: «Нам, людям СС, глубоко наплевать на избирательное право, на правовое государство, на все четыре свободы и демократию, пока в обетованных „правовых государствах“ томятся в тюрьмах тысячи наших товарищей. Для нас правовое государство все еще означает тюремную решетку».

За короткое время тираж журнала «Путь» достиг 20 000 экземпляров. Он продавался в Германии и Австрии и приобрел репутацию печатного органа «Четвертой империи».

Полковник Ганс-Ульрих Рудель, известный немецкий летчик-ас, любимец фюрера, основал в Аргентине организацию «Дело соратников».

Рудель писал: «Очень скоро проявился добрый дух немецкого единства за океаном». Уже к Рождеству 1951 года было отправлено 1500 посылок.

Организация «Дело соратников» выступала за всеобщую амнистию политических заключенных в Германии. В Аргентине у Руделя были прочные позиции, прибыльный бизнес. В числе друзей летчика был сам президент Перон. Многие дела по торговле оружием Рудель вел с эсэсовцем Вилемом Зассеном, приговоренным в Бельгии к смертной казни. Оба партнера поддерживали дружеские отношения с диктаторами Альфредо Стресснером в Парагвае и Аугусто Пиночетом в Чили и были их советниками.

Но вернемся к действиям епископа Худала. Были случаи, когда он обращался прямо к Перону. Это видно, например, из его послания от 31 августа 1948 года, в котором он просит президента предоставить 5000 виз для немецких и австрийских «солдат». Далее он пишет, что это не просто беженцы, а борцы против коммунизма, которые своими «жертвами» во время войны спасли Европу от советского господства. Фактически епископ просил въездные визы для немецких и австрийских нацистов.

Похожими делами занимались и некоторые другие служители культа, в том числе архиепископ Генуэзский Джузеппе Сири, покровительство которого ощутили многие беглецы. Для этого он основал Комитет по выезду в Аргентину. Согласно американской агентурной информации, архиепископ уделял особое внимание эмиграции в Южную Америку антикоммунистов из Европы, к которым, естественно, относились прежде всего фашисты.

В результате через так называемую «монастырскую черту» в Южную Америку уехали сотни эсэсовцев, среди которых находились и крупные военные преступники. Разыскивавшийся по всему миру Адольф Эйхман позже свидетельствовал на суде, что ему удалось уехать за океан в 1950 году с помощью священника-францисканца в Генуе, который обеспечил ему получение паспорта Красного Креста на имя Рикардо Клемента и визу на въезд в Аргентину.

Гауптштурмфюрер СС Эрих Прибке получил удостоверение личности на имя Отто Папе в Папской комиссии помощи, что помогло ему затем стать обладателем паспорта Красного Креста. Двадцать третьего октября 1948 года на пароходе «Сан-Джорджио» этот «беженец» вместе с семейством отправился за океан.

Сотрудник гестапо Прибке принимал участие 24 марта 1944 года в кровавой бойне, устроенной в Ардеатинских пещерах под Римом. Затем Прибке-Папе обосновался в Аргентине. Седьмого марта 1998 года суд в Риме вынес ему приговор, который, правда, строгим не назовешь: пожизненное заключение в виде домашнего ареста.

Неонацисты пишут о нем с восхищением: «Несмотря на пожизненный домашний арест, к которому его приговорил итальянский суд, Прибке и сейчас, по-солдатски подтянутый, показывает миру, что значит быть настоящим немцем».

Многочисленные факты медлительности или бездействия правоохранительных органов и правительств пробудили инициативу частных лиц – «охотников за нацистами». На свой страх и риск они вели и ведут большую, тяжелую и временами очень опасную работу. Поиск военных преступников стал смыслом жизни супружеской пары Сержа и Беаты Кларсфельды. Им не раз угрожали, Серж был объектом покушения, к счастью, неудачного. Деятельность супругов увенчалась успехом: в 1983 году, по данным их расследования, в Боливии был арестован и выдан Франции Лионский Мясник Клаус Барбье. Кларсфельдам удалось установить, что Барбье находился в свое время на денежном содержании американской разведки, а в 1951 году, пользуясь ее возможностями, он выехал из Европы в Боливию.

Про разведку – это отнюдь не «утка». Весной 1947 года Барбье рискнул предложить свои услуги спецслужбам США. Обстановка этому благоприятствовала. «Холодная война» набирала обороты, отношения между Западом и Востоком быстро ухудшались, и в Америке повышенный интерес стали проявлять к гиммлеровским специалистам тайных дел.

Барбье сразу был взят платным сотрудником. На первых порах его главная задача заключалась в том, чтобы организовать проникновение «своих людей» в ряды коммунистов Баварии. Со своим богатым «опытом» он обрел у новых хозяев репутацию «деловитого парня» и «гения допроса». О его преступлениях американцы предпочитали не думать. Один из его новых коллег по контрразведке вспоминал: «Учитывая его большую пользу для нашей организации, мы не испытывали особых угрызений совести».

Когда Франция стала все энергичнее требовать выдачу Барбье, кое-кто дал ему возможность скрыться. В Латинской Америке Барбье быстро установил контакты со старыми знакомыми по службе в СС и вскоре стал советником тайной полиции Боливии.

Он продержался долго – почти 40 лет, если считать от конца войны, – но в 1983 году все-таки был выдан властями Боливии Франции, где предстал перед судом. В июле 1987 года Лионского Мясника приговорили к пожизненному заключению. Спустя четыре года 77-летний Барбье умер во французской тюрьме от рака.

Частный детектив из Нью-Йорка Стивен Рамбам называет себя «охотником по совместительству», тем не менее на этом поприще он добился многого. Его поиски в 2001 году привели к поимке и осуждению бывшего офицера СС Юлиуса Филя, виновного в расстрелах заключенных в Богемии.

Но самым результативным охотником за нацистами все же является уже упоминавшийся Симон Визенталь. С помощью документов и свидетельских показаний, полученных им, удалось посадить на скамью подсудимых более 1200 беглых нацистов. В Иерусалиме действует институт имени Симона Визенталя, продолжающий его дело.

Девятнадцатого июля 2009 года газета «Нью-Йорк пост» опубликовала статью, в которой со ссылкой на представителя центра Эфраима Зуроффа сообщалось, что в настоящее время «триста нацистов свободно живут в США». Кроме уроженца Украины Ивана Демьянюка, которого в мае 2009 года экстрадировали в Германию за особые зверства и уничтожение в 1942–1943 годах в лагерях смерти Треблинка и Собибор около тридцати тысяч заключенных, «множество нацистов» продолжают спокойно жить. И дальше приводится несколько примеров:

«Йоханн Леприх, вышедший на пенсию рабочий из Мичигана, был охранником из отряда „Мертвая голова“ в концентрационном лагере Маутхаузен, где заключенных использовали в качестве рабочей силы в каменоломне, пытали и убивали газом, через повешение и электротоком.

Микола Василюк, имеющий в Кэтскиллсе бизнес по сдаче в аренду бунгало для посетителей-иудеев, служил охранником периметра в трудовом лагере Травники в Польше. В письме прокурору США в 2002 году он заявил, что его заставили служить нацистам и что последние 54 года он был примерным и законопослушным гражданином.

Яков Палий из Квинса, каждое утро тихо ухаживающий за цветами во дворе своего дома в Джексон Хайт, был охранником в Травнике и, как выяснилось, препятствовал побегам из лагеря, где 6000 человек были застрелены в одной из самых массовых за период холокоста бойне.

Одна женщина, Эльфрида Ринкель, вела обычную жизнь торговки мехом в Сан-Франциско, даже ее муж ничего не знал о ее прошлом. Ринкель была охранником в концентрационном лагере для женщин Равенсбрук в Германии. Охранники лагеря каждый день заставляли истощенных заключенных ходить к местам рабской работы и держали их под контролем при помощи сторожевых собак».

В 1987 году в Аргентине был арестован бывший оберштурмфюрер СС, комендант концлагеря в Польше Йозеф Швамбергер, виновный в многочисленных убийствах. В 1992 году суд в ФРГ приговорил его к пожизненному заключению.

Есть факты возмездия, нашедшего военных преступников и в XXI веке. Например, Фридрих Энгель, бывший шеф полиции безопасности в Генуе, был осужден в 2002 году и получил семь лет тюрьмы за жестокое убийство итальянских граждан.

ИСПАНСКАЯ ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ НАЦИСТСКОГО ПРЕСТУПНИКА

Мадрид. 9 сентября. ИНТЕРФАКС-ЕВРОПА. Испанская полиция проводит в провинции Валенсия операцию по розыску нацистского преступника Ариберта Хейма.

По данным Центра Симона Визенталя, 91-летний А. Хейм несет ответственность за пытки и убийства сотен заключенных в лагере смерти Маутхаузен и является сегодня «самым разыскиваемым преступником после ближайшего помощника Адольфа Эйхмана Алоиза Брюннера».

Операция проводится по запросу германской полиции.

По сведениям испанского журнала «Интервью», установлено, что семья А. Хейма перевела в 2000-2003 гг. в небольшой городок в Валенсии в общей сложности 180 тысяч евро.

9 сентября 2005 г.

Прошедший на высоком юридическом уровне Нюрнбергский процесс и его приговор имели огромное прецедентное значение. Не так давно Президент Нюрнбергского Верховного суда Петер Кюсперт при очередной встрече сказал мне: «Я подтверждаю юридическую чистоту Нюрнбергского процесса. Думаю, что это был очень справедливый процесс…»

В СССР разоблачением беглых и прятавшихся фашистов активно занимались и через много лет после победы. За рубеж, в том числе США, ФРГ, Австрию, Голландию, советская сторона только за период 1977–1982 годов передала более трех тысяч протоколов допросов свидетелей и потерпевших, а также внушительное количество немецких трофейных документов. Но ответные меры были более чем скромными. Для допросов свидетелей в этот период приезжали 397 зарубежных юристов, в присутствии которых допросили около 600 свидетелей, и 189 наших граждан по вызову судов отправились за границу для дачи показаний.

При этом хочется подчеркнуть, что объективность и доказательность советских обвинительных материалов вопросов не вызывала. Наоборот, зарубежные органы юстиции не раз отмечали их основательность. Так, в решении окружного федерального суда Нью-Йорка от 30 июля 1981 года по делу фашистского карателя Линнаса указывалось, что «свидетели защиты не смогли привести ни одного примера из практики любых западных судов, когда Советским Союзом были бы представлены судам или органам государственной власти фальсифицированные, подделанные или иные ложные доказательства».

Казалось бы, мир осудил нацизм, но нацистская зараза оказалась сильна, и «болезнь» давала рецидивы. Во времена фюрера идеологической обработкой молодежи занимался, в частности, Союз немецких девушек. Закалку в нем и получила некая Гертруда Гер, ставшая в Союзе видным функционером. Есть все основания считать, что именно она вместе с приемным сыном Юргеном Ригером создала после войны несколько союзов неонацистского толка. Основанные ими лектории Конституционный суд классифицировал как «самые значительные центры обучения старых и молодых нацистов Германии и зарубежья». Рассказывая о прошлом, госпожа Гер не знает черных красок: «В Аушвице от газа не умер ни один еврей. Не было никаких лагерей с газовыми камерами».

Запрет самых одиозных организаций не смущал «коричневых». Вместо запрещенных «Молодых викингов» появился «Круг друзей Ульриха фон Гуттена». Основали его «старые кадры» – бывшая активистка Союза немецких девушек Лизбет Гролич и Эрнст Ремер, в прошлом командир охранного батальона дивизии «Великая Германия».

«Круг друзей» верен «идеалам» СС и заботится о соответствующем воспитании молодежи. Он с сознанием дела распространяет агитационные материалы, проводит собрания, создает филиалы в регионах, отмечает памятные даты фашистской истории.

Такие взгляды до сих пор существуют не только в Германии… Не столь уже редка и фашистская символика. Все чаще мы узнаем из СМИ и Интернета, как в разных уголках планеты проходят акции неонацистов, порой подвергающих насилию людей с другим цветом кожи, иной национальности или веры. В Интернете даже есть сайты, которые воспевают фашизм и романтизируют СС. Компьютерные игры типа «Охота на крыс в концлагере» ретушируют чудовищную суть нацистской индустрии смерти.

Время от времени на Западе всплывали конкретные неприглядные факты укрывательства бывших нацистов и их пособников. Об этом уже говорилось ранее, но вот еще факты.

В марте 1977 года господин Эйлберг, в то время член палаты представителей от штата Пенсильвания, отправил в Пентагон запрос относительно 48 лиц, подозреваемых в военных преступлениях, в том числе и бывшего бургомистра белорусского города Клецк Ясюка, участвовавшего в расстрелах мирных жителей. Из Пентагона был получен ответ, что имени Ясюка в армейских досье нет. Однако, как позже выяснилось, его досье существовало и хранилось под грифом «Содержит секретные данные, рассмотрению Конгресса не подлежит».

Барбье, о котором также говорилось выше, был далеко не единственный офицер СС, фамилия которого фигурировала в денежных ведомостях американской службы Си-ай-си – службы контрразведки, предшественницы Си-ай-эй, то есть ЦРУ.

В 1978 году контрольно-ревизионное управление Конгресса опубликовало доклад, из которого следовало, что ЦРУ использовало 21 нацистского преступника в качестве «источника информации», а девять из них были платными сотрудниками разведывательного ведомства.

Эти данные через 25 лет фактически подтвердило и само ЦРУ, опубликовав в 1998 году информацию о военных преступниках. Как оказалось, 9 из 14 нацистских душегубов, с досье которых был снят гриф секретности, имели в разное время связи с разведслужбой США.

А за 18 лет до этого, в 1980 году, Министерство юстиции США признало, что в его распоряжении находится около полутысячи досье на военных преступников, однако большинство из них лежат без движения. Бюро специальных расследований, созданное Минюстом США в 1979 году, привело такие данные о преследовании скрывавшихся нацистов: 58 человек высланы из страны, 68 – лишены американского гражданства, против 17 ведутся судебные процессы, 170 дел на тот момент находилось в стадии следствия.

Помню, в октябре 1989 года в СССР прибыл с визитом министр юстиции США Р. Торнберг. Принимал его Генеральный прокурор СССР А. Я. Сухарев. Отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами в те годы заметно потеплели, начался активный поиск контактов. В то время я работал помощником Генерального прокурора и участвовал в этой встрече, продолжавшейся три дня. Конструктивно и обстоятельно обсуждались проблемы сотрудничества, в том числе и привлечения к уголовной ответственности нацистских военных преступников.

Торнберг неплохо владел вопросом. Он подробно рассказал о деятельности Отдела специальных расследований, который тогда разрабатывал около 500 дел. Впрочем, из слов министра вытекало, что масштаб работы мог бы быть больше, поскольку на тот момент в мире, по некоторым оценкам, насчитывалось около десяти тысяч нацистских преступников, избежавших наказания.

В конце встречи был подписан меморандум о понимании между Прокуратурой СССР и Министерством юстиции США по поводу сотрудничества в преследовании скрывающихся нацистов. Этот заранее согласованный документ юридически закрепил взаимодействие двух стран в проведении расследований и привлечении к суду лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений.

Встреча прошла в духе большого оптимизма и завершилась небольшим банкетом в пользу будущего сотрудничества, который был организован в конференц-зале Генеральной прокуратуры сразу же после подписания документа. «Меморандум доказывает наше стремление не оставить безнаказанными тех, кто зверствовал во время Второй мировой войны», – подчеркнул Торнберг. Сухарев, в свою очередь, назвал меморандум «документом доброй воли в сотрудничестве двух юридических систем».

МЕМОРАНДУМ

О ПОНИМАНИИ МЕЖДУ ПРОКУРАТУРОЙ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК И МИНИСТЕРСТВОМ ЮСТИЦИИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ ПО ПОВОДУ СОТРУДНИЧЕСТВА В ПРЕСЛЕДОВАНИИ НАЦИСТСКИХ ВОЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ

Прокуратура Союза ССР и Министерство юстиции США в духе взаимности, сотрудничества и взаимной заинтересованности в преследовании, проведении расследований и привлечении к суду лиц, подозреваемых в совершении нацистских военных преступлений или в содействии совершению таких преступлений в годы Второй мировой войны, договорились о следующем.

1. Прокуратура Союза ССР и Министерство юстиции США согласны оказывать правовую помощь на взаимной основе в проведении расследований в отношении лиц, подозреваемых в совершении нацистских военных преступлений либо в содействии совершению таких преступлений.

2. Прокуратура Союза ССР и Министерство юстиции США будут предоставлять друг другу на конфиденциальной основе по дипломатическим каналам фамилии, другие данные и архивные документы относительно указанной категории лиц.

3. Поскольку разработанные в процессе складывающейся практики сотрудничества обеими сторонами процедуры сбора доказательств, которым следует Отдел специальных расследований (ОСР) Министерства юстиции США, признаются многочисленными судами и трибуналами согласно соответствующим законам, регулирующим нормам, правилам и судебным прецедентам Соединенных Штатов Америки и не противоречат советским правовым нормам, прокуратура Союза ССР и Министерство юстиции США подтверждают свою готовность продолжать оказывать взаимное содействие в сборе соответствующих доказательств.

4. Прокуратура Союза ССР и Министерство юстиции США будут облегчать специалистам и экспертам приезд в свои страны для совместной работы по конкретным делам этой категории. Все расходы, связанные с такими поездками и рассмотрением конкретных дел, берет на себя запрашивающая сторона.

5. Прокуратура Союза ССР и Министерство юстиции США, признавая правовое и нравственное значение расследования дел в отношении лиц, совершивших нацистские преступления или содействовавших совершению таких преступлений, настоящим подтверждают свою неизменную решимость и приверженность активному сотрудничеству в расследовании таких дел.

6. Прокуратура Союза ССР и Министерство юстиции США выражают согласие периодически проводить встречи в Москве и Вашингтоне в целях продолжения и расширения сотрудничества в этой области.

7. Настоящий Меморандум о понимании вступает в силу с момента его подписания. В него могут вноситься поправки при письменном согласии сторон, оформляемые дополнительными протоколами.

В удостоверении сего ниженаписанного должным образом уполномоченные подписали настоящий Меморандум.

Совершено в Москве, в двух экземплярах, 19-го дня октября 1989 г., на русском и английском языках, оба текста в равной степени аутентичны.

Конечно, мы понимали, что далеко не все материалы дойдут до суда – многие беглецы уже давно ушли в мир иной. Но радовал тогда хотя бы тот факт, что у наших коллег было желание продолжить дело Нюрнбергского трибунала. Почему далеко не все фашистские бонзы предстали перед судом? Складывалось впечатление, что чем выше были ранг и «заслуги» военных преступников, тем деликатнее обходилась с ними зарубежная юстиция.

Об этом красноречиво говорит пример самого известного диверсанта, оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени, арестованного американцами 15 мая 1945 года. Ему было предъявлено обвинение в расстреле военнопленных во время наступления в Арденнах. Однако в сентябре 1947 года американский военный трибунал в Дахау оправдал бравого гитлеровского воина. Видимо, правоведов больше интересовали не справедливость и возмездие, а секреты, которыми владел этот мастер тайных операций. Скорцени подвергался многочасовым допросам и, очевидно, поведал много интересного. Оберштурмбаннфюрер явно понравился американцам. Генерал Макклур заметил: «Я бы гордился, если бы эти парни служили в одном из подразделений, которыми я командовал».

В 1948 году за Скорцени взялась немецкая юстиция. Подлежавший процедуре денацификации эсэсовец был вновь арестован и направлен в лагерь для интернированных лиц в Дармштадте. К этому времени уже поступило требование о выдаче Скорцени со стороны Чехословакии, где его ожидал суд по новым обвинениям. Однако 26 июля 1948 года он при таинственных обстоятельствах бежал из заключения.

Незадолго до смерти в 1975 году Скорцени признался своему биографу Гленну Инфилду, что ему якобы помогли трое офицеров СС, с которыми он поддерживал связь. Они неожиданно появились у ворот тюрьмы в Дармштадте в машине с американскими номерами и в форме военной полиции США. Один из них сообщил растерявшемуся часовому: «Мы прибыли, чтобы доставить пленного Скорцени в Нюрнберг на утренний допрос». Не теряя ни минуты, они взяли его с собой и скрылись.

При этом Скорцени оставил в своей одиночной камере письмо, написанное в высокопарных выражениях: «Я верю, что у суда не будет возможности принять справедливое решение, так как ему придется подчиниться сильным влияниям извне. Уменя есть только одно желание: жить с почетом в этом отечестве».

Вездесущие журналисты тут же предположили, что побег для диверсанта № 1 устроила настоящая военная полиция на своей машине, а вовсе не переодетые эсэсовцы.

Самые смелые представители прессы утверждали, что, находясь в американском плену, Скорцени даром времени не терял. Он начал якобы с того, что создал подпольную организацию СС, которая в досье спецслужб США сначала фигурировала как «Движение Скорцени», потом как «Братство» и, наконец, как та самая ODESSA.

В 1949 году Скорцени основал подпольную организацию «Паук», которая имела сеть «надежных явочных квартир» по всей Германии и помогла бежать за границу более чем 500 бывшим членам СС. Маршрут побегов вначале пролегал через Южную Германию в Австрию или Швейцарию, позже – через Бремен в Рим или Геную. Оценивая эти «успехи» диверсанта № 1, многие задавались вопросом: а не было ли санкций на это со стороны спецслужб бывших союзников?

Несмотря на оправдание американским судом, имя Скорцени продолжало значиться в розыскных списках Объединенных Наций, и он предпочел базироваться в «надежных местах» – Аргентине и Испании. В 1950 году под псевдонимом Рольфа Штайнбауэра он представлял в Мадриде интересы немецких и австрийских предприятий и занимался торговлей оружием. В 1951 году его имя вычеркнули из списка военных преступников, после чего он много путешествовал и поддерживал связи с коллегами по СС.

Матерый эсэсовец дожил до преклонных лет и умер своей смертью в Испании 5 июля 1975 года. «Старые бойцы» устроили ему пышные похороны, а через несколько лет перенесли прах в его родную Вену.

О нацистах в Латинской Америке, в частности Аргентине, стоит сказать особо.

Работая в этой стране над фильмом «По следам человека со шрамом», я долго беседовал с руководителем специального подразделения прокуратуры Палаты по уголовным делам Хуаном Фернандесом, занимавшем к тому времени свой пост уже 21 год. Вот что он рассказал:

«Парламентская исследовательская комиссия для изучения нацистской деятельности в Аргентине, так называемая Комиссия Дигмас – по имени депутата-социалиста, возглавившего расследования, – пришла к выводу, что в Аргентине нацисты появились еще до окончания Второй мировой войны. Во многом при содействии немецкой диаспоры появились знаменитые „крысиные тропы“, которые пролегали не только через Аргентину, но и через юг Бразилии, Парагвай, Чили, Боливию. Через „крысиные тропы“ в Аргентину, прибыли также итальянские фашисты и вся верхушка югославских фашистов – усташей. Некоторое время один из них даже работал телохранителем жены президента Аргентины. Была создана целая сеть, которая объединила юг Аргентины и юг Чили, чтобы проложить путь беглым нацистам. Это помогло приехать в Аргентину высшим нацистским чинам. Немецкая диаспора у нас была очень сильным сообществом, она финансово поддерживала немцев на территории страны, обеспечивала трудоустройство сбежавших из Германии. Говорилось об этом достаточно, но многие имена так и не были раскрыты, и во многих случаях доказательств с точки зрения Уголовного кодекса нет до сих пор. Однако есть сведения, что нацисты из первого и второго эшелонов власти действительно были здесь. Также в страну приезжали нацистские финансисты, которые оказывали услуги аргентинскому государству. Ядром одной из групп немцев стал экипаж крейсера „Адмирал граф Шпее“, который затонул в битве при Рио-Ла Плата. Оставшиеся в живых члены экипажа попали в провинцию Кордова. Колония Хенераль Бельграно фактически была основана экипажем этого корабля. Все обсуждалось в исторической литературе и публицистике, но до 1997 года все исследования, связанные с нацистской деятельностью в Аргентине, были отнесены к особо секретной документации государства.

В 1997 году архивы были открыты общественности. В файлах содержится информация о деятельности нацистов в Аргентине с 1936 года. В 1938 году канцелярия издала циркуляр, запрещающий въезд в Аргентину европейским евреям. Это решение, в частности, напрямую было связано с деятельностью нацистов, которая велась под покровительством посольства Германии в Аргентине.

Судебных процессов над нацистами у нас никогда не было – правительство защищало диаспору, закрывая глаза на многие ее действия. В начале 1960-х годов наш президент Артуро Фрондиси предпочитал не замечать, что силы госбезопасности содействовали нацистам. Именно поэтому Адольф Эйхман был похищен израильскими службами – они не верили, что Аргентина согласится на экстрадицию. Экстрадиция обычно осуществляется Национальным Верховным судом. Суд разбирал только два случая экстрадиции: один был связан с нацистом Эрихом Прибке, а другой касался итальянского чиновника. Был запущен процесс рассмотрения экстрадиции одного хорватского беглеца, однако дело закрыли, потому что подсудимый скончался.

Все, что с 1997 года канцелярия передала в Секретариат по правам человека правительства, сейчас анализируется работниками Центра Визенталя. Общий объем информации превышает 40 терабайт, и на изучение всех рассекреченных документов потребуется еще много лет…»

Густаво Валанте, руководитель специального подразделения прокуратуры Аргентины, занимающегося вопросами надзора за исполнением законодательства о борьбе с дискриминацией и преступлениями, совершенными на почве ненависти, рассказал мне о том, как по городу прошла группа людей с нацистскими флагами, а затем они провели памятную церемонию у могилы Ганса Лангсдорфа, командира немецкого линкора «Адмирал граф Шпее» (не желая сдаваться англичанам, он потопил корабль, а сам через три дня застрелился в Буэнос-Айресе).

«…Расследование закончено. Двадцать шесть неонацистов были арестованы сотрудниками Отдела расследований по делам, связанным с дискриминацией, который входит в состав Федеральной полиции.

А началось все с того, что в полицию поступила жалоба от представителей Аргентино-израильской ассоциации (DAIA) по поводу граффити на улице. Сотрудники предположили, что скинхеды, скорее всего, намерены отметить очередную годовщину со дня самоубийства капитана „Графа Шпее“.

Так и вышло. Двадцать первого декабря 2008 года примерно в пять часов вечера перед могилой капитана, расположенной на немецком кладбище, которое занимает часть территории городского кладбища Чакарита, они провели вышеупомянутый акт организованно и сплоченно, пропагандируя превосходство одной расы над другими, размахивая флагами со свастикой – эмблемой, которая, несомненно, является отличительной чертой нацизма, – а также отдавая честь капитану Лангсдорфу и выкрикивая лозунги в поддержку нацистской идеологии и режима».

Своими оценками по затронутой теме со мной делился и Луис Хорхе Себаско, Генеральный прокурор Буэнос-Айреса:

«Действительно, существовал маршрут, который помогал прятать нацистских преступников в Южной Америке. Это не легенда. В 1946 году Хуан Доминго Перон пришел к власти в Аргентине. После обучения в Италии он проникся идеями фашистского режима Муссолини. И после войны принял много нацистов, которые бежали из Германии. Перон предоставил им аргентинское гражданство и помог укрыться в особых зонах, таких как район Кумбресита в провинции Кордова, рядом с городком Хенераль Бельграно, или в южных районах страны, например в городе Барилоче. Это содействие происходило на протяжении долгих лет.

Израильская разведка „Моссад“ выследила и задержала Адольфа Эйхмана в Буэнос-Айресе. Лично я считаю, что правительство Аргентины восприняло известие об этом с удовлетворением, пусть это и не демонстрировалось публично. Это правда, что в начале 1990-х зона в Барилоче, где прятали нацистов, была обнаружена, и именно оттуда экстрадировали в Италию Эриха Прибке, участвовавшего в массовом убийстве в Ардеатинских пещерах. Любопытно, что изначально суд отказался от экстрадиции, потому что, согласно нашему законодательству, срок давности преступления истек, однако позже Верховный суд заявил, что экстрадиция будет проведена.

Я думаю, что действия Перона утаивались преднамеренно его последователями, остававшимися во власти после его ухода. Если человек говорил о сотрудничестве Перона с представителями фашистского режима, это вполне могло плохо для него закончиться. Однако абсолютно точно могу сказать, что большая часть аргентинского народа не поддерживала и не поддерживает нацистскую идеологию. Люди не симпатизировали действиям Перона. Что касается Комиссии, созданной в Аргентине в целях расследования действий нацистских преступников, единственное, что могу сказать, – эта Комиссия действительно существовала, Она была создана после одного из декретов в 1997 году. Но я не знаю ничего о результатах исследования, хотя документы и хранятся в архивах в Аргентине.

Что касается поиска нацистов… Несмотря на то что они уже были стариками, я считаю, что искать их было надо. И судить. В этом и есть справедливость, ведь речь идет о преступлениях против человечества. Виновные должны предстать перед судом».

Аналогичной позиции придерживается и Ариэль Хэльблунг, представитель Центра Симона Визенталя в Латинской Америке. Мне удалось с ним встретиться и откровенно, по душам поговорить по затронутой проблеме:

«Вы спрашиваете по поводу того, сколько нацистских преступников и сколько людей, которые им помогали, попали на суд Центра Симона Визенталя? Всего Центр провел более тысячи уголовных преследований. Симон Визенталь написал книгу о раскаянии и прощении, где говорит, что он не тот, кто имеет право прощать. Только сами жертвы могли бы простить, но их больше нет. Если преступники встретят их в другом мире, могут попросить у них прощения, но у Симона просить нет смысла. Вы спрашиваете по поводу возраста… Кому-то кажется, что преклонный возраст – не основание для безнаказанности. Но это сейчас они старики, а в молодости совершали преступления. Возраст – не причина прощать их. Если они психически и физически здоровы и могут присутствовать на суде, значит, их надо судить.

Вы интересуетесь тем, что мы сделали? Когда в 1992 году создавался этот филиал, нас интересовали громкие случаи экстрадиции преступников. Одним из них был Эрих Прибке, над которым, как вы знаете, прошел процесс. Он был пойман с нашим участием. Один из сотрудников нашей организации в Лос-Анджелесе помогал его схватить. Так что мы очень близко сотрудничали со следствием, а наш сотрудник в Европе неотрывно следил за судебным заседанием в Риме.

В 1998 году мы отыскали Динко Сакича. Но здесь нужно понимать исторический контекст. В то время бывшая Югославия развалилась. Хорватия хотела заявить, что теперь они стали демократическим государством. И тогда мы сказали, что, если они и правда учредили демократию, им стоит признать свое прошлое – усташей. Мы нашли Динко Сакича в Аргентине. Хорватам он был очень и очень хорошо известен. Вместе с группой журналистов мы обнаружили его. Задержали. И обратились к хорватскому правительству с предложением забрать его и судить. Его жена тоже принимала участие в преступлениях усташей. Но ее так и не привлекли к суду, так и не предъявили обвинений. А вот ему предъявили. Он умер в хорватской тюрьме.

Симон Визенталь говорил, что его конечной целью была не поимка нацистских преступников. Его целью было показать миру, что происходит с расистами и ксенофобами, когда они приходят к власти, на что они способны. Он говорил, что его работа заключается в том, чтобы активно отслеживать повсюду расистов, ксенофобов, антисемитов – тех, кто дискриминирует других. Их нужно раскрыть до того, как они обретут власть. В этом заключается и наша работа. Мы расследуем все случаи расизма, ненависти и замешанных на них преступлений. Вот чем я занимаюсь, и я горжусь своей деятельностью.

Вы спрашиваете: „А кто у нас наиболее активно работает?“ Я бы выделил Эфраима Зуроффа. Он у нас главный по охоте на нацистов. И до сих пор он каждый год издает доклад о том, каких успехов в поимке нацистских преступников добилась каждая страна. Повторюсь: возраст не является защитой от наказания. До тех пор, пока они в состоянии отвечать перед законом, мы будем их преследовать. Такова наша работа…»

Вот вкратце некоторые истории, которые мне рассказали люди, в настоящее время занимающиеся борьбой с неонацизмом. Но для тех, кто любит апеллировать к возрасту сбежавших от расплаты нацистов и террористов, кто убеждает мир в том, что они теперь безопасны и никому не угрожают, кто призывает не преследовать их, хочется поведать еще одну историю – о колонии Дигнидад в Чили.

Колония Дигнидад (исп. Colonia Dignidad) – это немецкий анклав на территории Чили, представлявший собой религиозно-аграрную коммуну, основанную в 1961 году беглым немецким нацистом Паулем Шефером.

Под видом благотворительного и образовательного общества на протяжении долгого времени в коммуне творились по-настоящему кошмарные вещи в духе нацистских лагерей уничтожения.

Во времена диктатуры Пиночета, с 1973 по 1990 год, анклав представлял собой место содержания под стражей и сверхсекретный центр пыток чилийских политических диссидентов. Многие годы под прикрытием пацифистского лозунга «Бог, Труд, Дисциплина» здесь процветал рабский труд, в этом проклятом месте растлевали малолетних и убивали несогласных. В колонии проводились нацистские эксперименты над людьми, как в Дахау и Освенциме. В застенках были допрошены и подвергнуты жестоким пыткам и экспериментам более 250 человек. Только за пять лет, с 1973 по 1978 год, здесь было совершено по меньшей мере 100 казней.

История колонии Дигнидад начинается в 1954 году в небольшом немецком городе Зигбург, недалеко от Бонна. Там была создана некая организация под названием «Частная социальная миссия». Ее основатель – бывший нацистский парамедик Пауль Шефер. Еще во времена Третьего рейха он был замечен в склонности к педофилии, водились за ним и другие «странности».

Вообще, идей его благотворительной миссии было оказание поддержки, в том числе связанной с предоставлением жилья, беженцам из ГДР или просто обездоленным людям, коих в послевоенной Германии было достаточно. За несколько лет своей деятельности организация, находившаяся под покровительством немецкой баптистской Церкви, обрела преданных последователей.

Но дело в том, что среди «паствы» Шефера было множество детей-сирот, которых глава общины заставлял выполнять свои сексуальные прихоти. В конце 1950-х ему были выдвинуты обвинения в сексуальных домогательствах, и в 1961 году Шефер, избежав наказания, покидает ФРГ. Вместе со своими адептами он пересекает Атлантический океан и прибывает в Чили. Маршрут, хорошо известный множеству нацистов.

Двадцать первого сентября 1961 года Шефер купил заброшенную ферму. Юридически земля была оформлена в фонд недавно учрежденного благотворительного и образовательного общества Дигнидад.

На момент создания колония состояла примерно из 230 человек. Подавляющее большинство из них – немцы, позже в анклав попали около сорока чилийских мальчиков-сирот.

Шефер окружает колонию ореолом секретности – никто не знал, что с самого начала здесь складывалась система репрессий, жесткого внутреннего контроля, пыток и бесцеремонного вмешательства в частную жизнь обитателей Дигнидад. Концлагерь во всей его красе и ужасе.

Сексуальные отношения между женщинами и мужчинами, включая семейные связи, в колонии приравнивались к смертному греху. Женщины, мужчины и дети жили в разных бараках и практически никак не контактировали друг с другом. «Мятежные» или «трудные» обитатели подверглись «лечению» психотропными веществами и электрошоком. Избиения до полусмерти были в порядке вещей.

С рассвета до позднего вечера все обитатели Дигнидада были заняты работой. Лозунг колонии «Тяжелая работа до последней капли пота – истинное преклонение перед Богом» – это вариация написанного на воротах Освенцима: «Труд освобождает».

К концу 1960-х обнесенный трехметровым забором с колючей проволокой под напряжением, строго охраняемый анклав стал настоящим государством в государстве.

При Пиночете Пауль Шефер активно сотрудничал с тайной полицией Чили – ДИНА. Этот орган выполнял функции по осуществлению репрессивной политики, в рамках которой по всей стране было создано около 13 секретных репрессивных центров, где проводились допросы, пытки и истребление неугодных. Колония Дигнидад стала одним из этих тринадцати центров.

Сохранять автономию колонии помогала международная сеть защиты, с которой у Шефера и его свиты были тесные контакты. Главную роль здесь играл так называемый «Круг друзей» – организация, поддерживающая связи с очень влиятельными людьми: политиками, военными, судьями, полицией, бизнесменами, журналистами, международными преступниками и т. п.

Точный объем средств, проходивший через Дигнидад, неизвестен. Но можно с уверенностью сказать, что за социальным фасадом «религиозной» коммуны скрывалась гигантская коммерческая организация с огромными экономическими ресурсами.

В расположении колонии находились золотые и титановые рудники. Вероятнее всего, золото и титан тайно вывозились в Германию. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что на территории анклава располагалась полноценная взлетно-посадочная полоса, способная принимать грузовые самолеты.

Самолетами сюда поставлялось оружие, которое за большие деньги продавалось военному правительству Пиночета.

Кроме того, бытует мнение, что Шефер занимался продажей недвижимости вермахта, нажитой за годы существования Третьего рейха.

Где теперь находятся богатства Шефера и его ближайшего окружения – неизвестно. Существуют неподтвержденные подозрения, что большая часть скрыта в одной или нескольких налоговых гаванях Карибского бассейна.

Одиннадцатого марта 1990 года 17-летняя эпоха кровавого режима Пиночета подошла к концу. С возвращением демократии в Чили колония Дигнидад была лишена статуса анклава, а также всех юридических льгот и прав.

В 1997 году Шефер, которому был предъявлен целый ряд заочных обвинений, бежал из страны в соседнюю Аргентину. На протяжении восьми последующих лет он скрывался там по поддельным документам.

В марте 2005 года Шефер был арестован и экстрадирован в Чили. После года судебных разбирательств он был приговорен к 33 годам лишения свободы.

Двадцать четвертого апреля 2010 года Пауль Шефер скончался от сердечного приступа в своей камере в тюрьме Сантьяго. Ему было 88 лет.

Занимаясь этой историей с 2006 года, я специально встретился с вице-президентом Национальной ассоциации прокуроров Чили, прокурором Сантьяго Марио Каррера Герреро. Он откровенно высказал свою точку зрения на историю зловещей колонии:

«Хорошо известно, что нацисты бежали из Германии в том числе и в Чили. В основном бежали на юг страны. Это не очень населенная зона, и отчасти поэтому правительство не ставило преград для переселения. Расчет был на то, что эти люди помогут заброшенным районам расти и развиваться в экономическом плане. Да, нацисты помогали заселить слаборазвитую зону Чили.

У нас существовал Комитет по контрразведке, представители которого боролись с деятельностью нацистов на территории Чили. Но я не знаю, каких результатов они добились, знаю лишь, что такой Комитет существовал.

Колония Дигнидад – очень трудная тема для Чили. Нет такого человека у нас в стране, который бы не знал, что такое колония Дигнидад и что там произошло.

Пауль Шефер имел связи с многими представителями военного правительства Пиночета, как с гражданскими, так и непосредственно с офицерами. В колонии Дигнидад творилось ужасное. Людей буквально крали из семей, детей вырывали из рук родителей. Там неоднократно совершались случаи сексуального насилия, нарушались все возможные права человека. Это место стало центром геноцида во время военной диктатуры в Чили. Колония функционировала как отдельное государство внутри государства. Многие учреждения даже не могли вмешиваться в работу колонии. Если вы спросите меня, как это возможно, как это могло происходить на протяжении более сорока лет, то я скажу, что это происходило благодаря содействию определенных правительственных кругов Чили.

Конечно, правительство Чили несет ответственность за то, что происходило. И этот долг не выплачен. Справедливости относительно событий, происходивших в колонии Дигнидад, так и не добились.

Расследования по вопросу колонии длились много лет. Были открытые расследования, были закрытые расследования, но дело в том, что люди не могли пробиться через барьеры, возведенные правительством. Лишь недавно ситуация изменилась благодаря политике демократии в Чили.

Процессы идут и сейчас. Некоторые расследования до сих пор не закрыты. И есть, конечно, люди, которым удалось сбежать.

Получил ли Шефер справедливое наказание? Нет, справедливого наказания он не получил. Он практически умер естественной смертью, так и не призванный к ответственности. Общество слишком задержалось с тем, чтобы наконец-то добиться справедливости. А справедливость, которая задерживается, в итоге оказывается совсем не тем исходом, который многие хотели бы видеть. Поэтому, конечно, рана до сих пор не зажила. Многие виновные так и не предстали перед судом. Поэтому на вопрос: „Как долго длились расследования?“ – я могу ответить так: „Расследования длились слишком долго“. И, конечно, когда справедливость наступает слишком поздно, это уже мало похоже на справедливость. Приговоры выносились, конечно, кого-то сажали за решетку, но число их ничтожно на фоне зверств, которые происходили в стенах колонии».

Как мы видим на примере колонии Дигнидад, ненаказанные нацисты вовсе не отказались от идеи создания новых бухенвальдов и освенцимов. И если бы они не чувствовали дыхания Суда народов, то вновь продемонстрировали бы себя во всей нацистской красе.

* * *

Бывший шеф гитлеровской агентуры на Востоке, и прежде всего в СССР, Райнхард Гелен после поражения Германии сдался американцам вместе со всем шпионским архивом. Его агентурная сеть в Советском Союзе, а также связи с бывшими эсэсовцами, думается, представляли для разведки США настоящий клад.

Но не одни секретные службы культивировали двойную мораль, когда заходила речь о «полезных» нацистах. Еще в 1945 году Верховное командование армии США приняло решение «использовать выборочно наиболее одаренных, чтобы найти применение их интеллектуальному потенциалу». Тут прежде всего имелись в виду специалисты по строительству подводных лодок, а также в области военной медицины, химического оружия и ракетостроения. Американцы стремились завладеть полным объемом немецких «ноу-хау», прежде чем до них доберется Советский Союз.

Вместо того чтобы сесть на скамью подсудимых, сотни немецких ученых и специалистов начали новую карьеру в Америке. Самая крупная фигура из них – конструктор ракет «Фау-1» и «Фау-2» Вернер фон Браун. Он оказался в США в 1945 году. В 1960 году Браун был назначен руководителем Космического центра в Алабаме. При этом «мелкие» факты, касающиеся того, что он был офицером СС и прямо причастен к гибели тысяч подневольных рабочих и узников концлагерей в подземных цехах концерна «Дора», «деликатно» не замечались.

Однако и без официального прикрытия въезд «антикоммунистов» в такие страны, как США и Канада, не представлял трудности. Один бывший эсэсовец рассказывал, что в 1950 году получил визу из рук самого генерального консула Канады в Зальцбурге, «как христианин и враг большевизма».

В США, Канаде, Аргентине, Чили, некоторых странах Европы нашли надежное прибежище тысячи фашистских душегубов.

Показательно дело гражданина Голландии Питера Ментена, совершившего преступления на территории Львовской области. Он состоял на службе в СС и непосредственно руководил расстрелом сотен советских людей в селах Подгородцы и Урич. Кроме того, он занимался грабежом ценностей на оккупированных территориях Польши и Украины. В Кракове Ментен получил в свое распоряжение все антикварные магазины. Большие художественные ценности, в том числе картины известных мастеров, он захватил и во Львове. Награбленное переправлял в Голландию, в свое родовое имение, где поселился после войны.

Высокие покровители в течение нескольких лет не давали привлечь Ментена к уголовной ответственности. Когда процесс все же состоялся, то он был осужден лишь как пособник немцев, а не как военный преступник. Наказание было мягким – три года тюрьмы, причем через несколько месяцев Ментена освободили.

Органы советской прокуратуры начали сбор дополнительных доказательств. Во Львовскую область были приглашены голландские юристы во главе с прокурором Амстердама Хабермелом. В селе Подгородцы была произведена эксгумация тел рабочих нефтепромыслов, расстрелянных под руководством Ментена в конце августа 1941 года. Были собраны и предъявлены убедительные документы – показания свидетелей, акты экспертиз, протоколы осмотра, – касающиеся участия Ментена в казнях.

Свидетели – очевидцы преступлений карателя – приехали на новый процесс в Голландию. Однако и припертый к стенке неопровержимыми доказательствами, фашистский палач вел себя в Амстердамском окружном суде вызывающе, что даже стало предметом запроса в голландском парламенте. Ментен заявил, что все собранное – «выдумка советской юстиции» и выставил со своей стороны около 80 лжесвидетелей, бывших эсэсовцев, проживающих в Германии и других странах. Более того, прозвучали угрозы в адрес высокопоставленных лиц Голландии, чтобы «не раздували из мухи слона».

Кстати, обещаний расправы было немало. Неизвестные лица угрожали многим свидетелям, давшим показания против обвиняемого, и даже прокурору Хабермелу.

Ментен стоял на том, что он не был в 1941 году в селах Подгородцы и Урич и не виновен в казнях советских людей. Однако обвинитель – прокурор Хабермел – представил суду такую его запись: «Я в качестве зондерфюрера СС прибыл во Львов вместе со штабом группенфюрера Шенгарта для того, чтобы оказать помощь в решении еврейского вопроса, а также для борьбы с движением Сопротивления». Этот красноречивый документ был найден в подвалах бывшего голландского консульства в Кракове, где часто бывал обвиняемый.

Несмотря на все ухищрения, Ментену не удалось переубедить судей, и он был приговорен к 15 годам тюремного заключения. Однако до торжества справедливости было еще далеко. По кассационной жалобе Ментена Верховный суд Голландии отменил приговор и направил дело на новое рассмотрение в окружной суд Гааги. В связи с этим газета «Известия» 31 мая 1978 года высказала самое вероятное предположение: «Скорее всего, и на этот раз кое-кто пытается взять под защиту нацистского преступника и смягчить вынесенный ему приговор».

Гаагский окружной суд «смягчил» приговор до полного оправдания Ментена. Основание изумило юристов и общественность: якобы покойный министр юстиции Голландии Донкер в 1950-х годах обещал Ментену не привлекать его к уголовной ответственности!

Не только в Голландии и СССР, но и во многих других странах поднялась волна возмущения. Общественная группа «Справедливость и гласность в деле Ментена» организовала в Гааге манифестацию, в которой участвовали все организации сопротивления и жертв войны. Р. А. Руденко, бывший в то время Генеральным прокурором СССР, в интервью агентству печати «Новости» заявил: «...решение об освобождении военного преступника Ментена есть грубейшее попрание основ международного права и международной безопасности».

Крестьяне сел, где в годы войны орудовал Ментен, направили правительству Голландии письмо, в котором требовали отмены оправдательного приговора и примерного наказания эсэсовца. Помню, как во время моей командировки во Львовскую область прокурор области Борис Тихонович Антоненко рассказывал, что возмущенные жители области вышли на митинги с требованиями наказать преступника. В выступлениях приняли участие студенты и преподаватели Львовского университета, рабочие многих предприятий, лесорубы, колхозники, юристы.

Под давлением общественного мнения голландская прокуратура опротестовала оправдательный приговор, и Верховный суд страны отменил его. При этом Ментен находился на свободе и проживал на своей вилле. После очередной проволочки дело принял еще один окружной суд – роттердамский.

В сентябре 1979 года роттердамские судьи нашли свой предлог для приостановления дела – дескать, Ментен страдает старческим склерозом. Соответствующее определение суда было также опротестовано, и летом 1980 года дело начали рассматривать в четвертый раз!

Вновь суд захлестнули потоки наглой лжи. Ментен и его защитник дошли до утверждений, что фашисты не чинили никаких расправ над советскими людьми. По ходатайству обвиняемого в суд были вызваны бывшие солдаты и офицеры вермахта, которые расхваливали порядки немецких оккупационных властей и договорились до того, что население «дружественно» к ним относилось и не было никаких партизан! Не останавливаясь ни перед чем, Питер Ментен оговорил своего брата – Дирка Ментена. Дескать, это его родственник, а не он был в селе Подгородцы в 1941 году.

Дирк Ментен прибыл в суд и охарактеризовал Питера Ментена как нечестного человека, способного пойти на крайности даже по отношению к родственникам. Вновь в Голландию приехали советские свидетели и подтвердили прежние показания, что расстрелами во львовских селах руководил именно Питер Ментен.

Наконец, 9 июля 1980 года, Роттердамский окружной суд вынес Ментену обвинительный приговор. В нем указывалось: «Суд отклоняет кассацию на повторное проведение следствия, считает доказанным обвинение, предъявленное П. Ментену, считает доказанными и преступные деяния, совершенные обвиняемым, и приговаривает его к лишению свободы сроком на 10 лет, а также денежному штрафу 100 тысяч гульденов».

Последняя проволочка имела место в Верховном суде Голландии, куда Ментен обратился с обжалованием вердикта. Все же через шесть месяцев, в начале 1981 года, приговор был утвержден. После победного мая 1945 года пролетело целых тридцать пять лет!

С еще большим скрипом работала тогда судебная машина Западной Германии. Хотя после войны здесь было проведено около ста тысяч судебных разбирательств, наказаниям подверглись лишь 6465 человек. Приговоры строгостью не отличались. Двенадцать человек были приговорены к высшей мере наказания, 163 – получили пожизненное заключение, но очень многие преступники отделались легким испугом.

В Уголовном кодексе ФРГ 1981 года была норма, определяющая наказание за убийство одного человека. Один из западногерманских юристов подсчитал, что лишение жизни одного человека карается десятиминутным заключением в тюрьме. Отсюда и удивительная мягкость приговоров.

Каких результатов следовало ожидать от немецкой Фемиды, если центральное ведомство по выявлению нацистских преступников и расследованию их преступлений в Людвигсбурге длительное время возглавлял нацист, военный преступник Эрвин Шуле, который всеми правдами и неправдами укрывал от возмездия своих многочисленных подельников, не давал хода доказательствам их вины, полученным из СССР и Польши!

Суду в Дюссельдорфе понадобилось тридцать лет для того, чтобы из 387 привлеченных к ответственности «сотрудников» концлагеря Майданек, где было истреблено полтора миллиона человек, начать разбирательство в отношении лишь… пятнадцати подсудимых!

В ФРГ распространились различные основания смягчения ответственности военных преступников. В глазах некоторых судей ФРГ убийство по приказу перестало быть таковым. В судебной практике Западной Германии были фактически узаконены понятия «непосредственный исполнитель» и «лицо, совершившее преступление в силу приказа». В результате этой юридической уловки были оправданы тысячи убийц.

Земельный суд в Гамбурге оправдал бывшего коменданта учебного эсэсовского лагеря Травники штурмбаннфюрера СС Штрейбеля, принимавшего активное участие в кровавых расправах над узниками многих концлагерей. Сотни свидетелей из разных стран дали убедительные показания о его зверствах. Ну и что же, Штрейбель лишь выполнял приказы!

Для осуждения командира роты 15-го полицейского полка СС капитана Пельса свидетели не требовались. Он сам вел протокол своих преступлений, составляя и подписывая отчеты о карательных акциях. Только за полтора осенних месяца 1942 года под руководством и при личном участии этого эсэсовца в Белоруссии были расстреляны 1170 человек, из них 356 детей и 463 женщины. В одном из отчетов содержится такая просьба исполнительного Пельса к командованию: «Прошу разрешения расстрелять оставшихся в живых жителей деревень Хмелище и Олтуш-Лесная».

Западногерманский суд оправдал этого палача. Кощунственно выглядела формула оправдания: «Из материалов дела видно, что предусмотренное параграфом 211 Уголовного кодекса убийство подсудимому вменить в вину нельзя… Полученные приказы подсудимый действительно выполнял безоговорочно, однако ему лично даже в голову не приходили мысли о проведении акций такого рода и размаха…»

Благодаря маневрам западногерманской юстиции, а также «сердоболию» англо-американских оккупационных властей, сохранили свою жизнь, а затем и получили свободу 8 из 12 руководителей главных управлений СС, 3 из 6 начальников самостоятельных отделов этой организации, 16 из 30 высших руководителей СС и полиции. Уцелели 3 из 8 командиров эйнзатцгрупп, занимавшихся карательными акциями на оккупированных советских территориях. Из 53 тысяч эсэсовцев, которые исполняли приказ об истреблении «неполноценных народов» в составе эйнзатцгрупп – команд в концлагерях, – были привлечены к судебной ответственности лишь примерно шестьсот человек.

Политика попустительства и негласной солидарности со стороны правительства ФРГ, лоббистские действия различных пронацистских организаций привели к тому, что тюрьма для военных преступников в Ландсберге быстро опустела. Максимально в ней было около 1600 заключенных, получивших срок от судов, последовавших за Нюрнбергским процессом. Это были бывшие военнослужащие эсэсовских оперативных групп, сотрудники гестапо, офицеры Генштаба и ведущие промышленники. К началу 1951 года за решеткой оставались только 142 бывших нациста. После того как 15 февраля этого же года верховный комиссар США Джон Мак-Клой помиловал сразу 92 заключенных, тюрьму можно было закрыть.

Бывшие эсэсовцы осмелели до того, что начали создавать свои объединения. Так, например, возникло Общество взаимопомощи – федеральный союз солдат бывших войск СС, сокращенно ХИАГ. В 1956 году эта организация получила официальный статус, после чего за короткое время была создана ее разветвленная сеть из сотен местных и региональных групп. Члены ХИАГ пели дифирамбы нацистскому государству, прославляли войну и открыто делились своим «боевым опытом».

На протяжении многих лет председателем ХИАГ был генерал войск СС Курт Майер. Подчиненные называли его «Танк Майер». До самой смерти он боролся за реабилитацию «серых» СС. Дескать, они были просто солдатами и не имеют ничего общего с преступлениями «черных» СС. Один оратор ХИАГ даже заявил: «Мы ничего не знали о зверствах, и мы благодарны прежнему государству за то, что оно обеспечивало режим секретности».

До 1970-х годов союз бывших эсэсовцев оказывал значительное влияние на другие ветеранские организации нацистов, а также на некоторые политические партии. Партию ХДС в Бундестаге представлял в течение нескольких лет бывший телохранитель из полка «Лейбштандарт „Адольф Гитлер“» Ганс Висебах, член ХИАГ. Этот союз был распущен в 1992 году, однако еще некоторое время существовал его рупор – газета «Доброволец».

В 1952 году по типу организации «Гитлеровская молодежь» было основано общество «Молодые викинги», и только в 1994 году оно было запрещено.

С конца 1940-х годов в ФРГ действовал союз бывших эсэсовцев «Тихая помощь». Он поддерживал военных преступников, находящихся в заключении, оплачивал услуги адвокатов, помогал родственникам.

Милосердие «Тихой помощи» распространяется и на тех, кто десятилетиями, как бывший обершарфюрер СС Антон Маллот, скрывался от наказания. Еще в 1948 году Маллот был заочно приговорен в Чехословакии к смертной казни за убийства заключенных концлагеря. С тех пор бывший надзиратель находился в розыске по всей Европе. Но как теперь выяснилось, в 1988 году при поддержке «Тихой помощи» Маллот осел в доме для престарелых под Мюнхеном, явно не ожидая преследований немецкой юстиции. Когда же в 2001 году он все-таки был осужден к пожизненному лишению свободы, «Тихая помощь» не оставила его и продолжила опеку.

Душой «Тихой помощи», утверждают вездесущие журналисты, являлась Гудрун Бурвиц, дочь Генриха Гиммлера (умерла в мае 2018 года в возрасте 88 лет). Она играла первую роль при проведении различных мероприятий, имела много почитателей и считала героем отца, рейхсфюрера СС.

«Коричневая» поросль поднимается и среди новых поколений. Этот оттенок носит, например, созданная в 1979 году Национальная организация политзаключенных. По определению Конституционного суда, ее симпатии находятся на стороне осужденных, которые «по политическим мотивам совершали поджоги ночлежек для бездомных, физические насилия с телесными повреждениями и другие наказуемые деяния». Фактически речь идет о симпатиях и помощи неофашистам.

Как вице-президент Международной ассоциации прокуроров (МАП), эти и другие вопросы, касающиеся реализации принципов Нюрнберга, я не раз обсуждал со своими коллегами на заседаниях исполкома МАП, и, в частности, с президентом Международной ассоциации прокуроров Герхардом Ярошем (Австрия). В одной из бесед в 2019 году он сказал мне следующее:

«Один из важнейших военных мемориалов Австрии расположен в самом сердце Вены. Установлен он в честь воинов Красной армии. Кроме того, в Австрии есть еще целый ряд подобных мемориалов. В последние годы именно этот памятник становится предметом оживленных дискуссий: обсуждается, нужно ли его сносить и строить на его месте что-то другое. В конечном счете мы пришли к решению сохранить памятник. Мы считаем, что даже спустя столько десятилетий после окончания войны очень важно чтить память отважных солдат, которые отдали свои жизни в борьбе против нацизма.

В Австрии действуют одни из самых суровых законов против неонацизма. Очевидно, что по историческим причинам нам необходимо с этим бороться, сам неонацизм не умрет. Помню, как десять лет назад водитель трамвая поприветствовал пассажиров словами „Зиг хайль!“. Он посчитал, что это хорошая шутка, тогда как на самом деле это совсем не смешно. Неонацисты, которые хотят восстановить фашистский режим в нашей стране, представляют обществу настоящую угрозу. Такие люди преследуются по закону и наказываются со всей строгостью, делать это необходимо для того, чтобы защитить наше общество.

Австрию часто критикуют за то, что мы недостаточно сурово подвергаем уголовному преследованию военных преступников со времен нацистской Германии. Да, за последние несколько десятилетий не было ни одного осужденного за военные преступления, совершенные до 1945 года. Проблема в том, что сразу же после войны, после 1945 года, было проведено достаточно много судебных процессов в отношении военных преступников, в результате которых они были приговорены к суровым наказаниям. После этого люди захотели забыть то, что они натворили во время войны. Долгое время австрийцы просто обманывали самих себя, закрывая глаза на прошлое.

В середине 1980-х – начале 1990-х вопросы о нацизме и нацистах стали вновь подниматься обществом. Однако во многих случаях было очень сложно привлечь к ответственности военных преступников – многих из них к тому моменту уже не было в живых, в отношении других открыть преследование было невозможно ввиду ограниченного количества доказательств. И тем не менее у нас было несколько уголовных дел в отношении военных преступлений.

Вот один пример. Охранник нацистского концлагеря Эрна Валлиш долгое время не привлекалась к уголовной ответственности, хотя доказательства преступлений давным-давно были на руках правоохранителей. Только после долгих обсуждений, споров и глобальных изменений в нашем отношении к истории мы возбудили уголовное дело. Но было уже слишком поздно – Эрна Валлиш умерла.

После войны многие нацисты бежали из Австрии и Германии в разные уголки мира. Немало денег было потрачено на то, чтобы вывезти преступников в безопасные места. И большинство из них мирно и спокойно жили до конца своих дней. В отличие от их бесчисленных жертв. Никогда больше с нами не должно произойти нечто подобное…»

И так мыслит абсолютное большинство людей доброй воли. Поэтому, как бы ни вели себя власти некоторых стран, что бы ни предпринимали неонацисты, преступления гитлеровцев и их пособников обелить невозможно. У этих злодеяний нет и не может быть срока давности! Несмотря на все перемены в мире и немалый, по меркам человеческой жизни, период, прошедший со дня окончания Второй мировой войны, Суд народов продолжается.

2000–2019

Мертвые души. Дело Холостякова

Двадцать третьего июля 1983 года американская газета «Лос-Анджелес таймс» публикует сенсацию: «В России стали убивать друзей Брежнева!» Политический подтекст публикации был совершенно очевиден: Брежнев умер, началось преследование его друзей и сподвижников, новая власть не брезгует никакими методами… Недаром советские газеты молчат…

Вице-адмирал Георгий Никитич Холостяков, основатель Тихоокеанского подводного флота Советского Союза, герой обороны Новороссийска, человек-легенда, действительно был достаточно близок с Леонидом Ильичом. Они на Малой земле вместе воевали и после войны встречались.

Ветераны войны пришли к новому генсеку Андропову, чтобы вступиться за своего боевого товарища и потребовать найти убийц, кто-то даже не удержался и спросил: «А кто из нас будет следующий?» Андропов пообещал взять расследование убийства Холостякова и его жены Натальи Васильевны под свой личный контроль. Речь шла о человеке действительно легендарном…

В ночь с 3 на 4 февраля 1943 года 275 десантников под командованием майора Цезаря Куникова высадились южнее Новороссийска на занятом врагом побережье. В течение суток они отбили 18 атак противника. Отряду удалось закрепиться и удержать плацдарм. Его назвали «Малая земля». Действия десанта готовил и координировал контр-адмирал Холостяков, начальник военно-морской базы. Она находилась в Геленджике. Он же отвечал за снабжение Малой земли боеприпасами, продовольствием, медикаментами, а главное – бойцами.

Подкрепление на маленькую пристань Мысхако доставляли небольшие суда – баркасы, катера, мотоботы. «Тюлькин флот» – так называл их Холостяков, это было его изобретение. Он знал: большой корабль – хорошая мишень для врага. Единственное пригодное транспортное средство – маленькие маневренные суда. Так и работала эта артерия: под непрерывным огнем все 225 дней защиты Малой земли – вплоть до освобождения Новороссийска в сентябре 1943 года.

За эту операцию Холостякова наградили орденом Суворова. Он стал единственным военным моряком, удостоенным сугубо сухопутной награды.

Долгое время новороссийская эпопея пребывала в тени и не пользовалась особым вниманием историков войны. И только в семидесятые годы о ней заговорили громко и сразу все. Еще бы, ведь в 1978 году генсек Брежнев написал книгу о своих ратных подвигах на Малой земле. Вот только о Холостякове там не было ни слова. Странная забывчивость, ведь раньше они были даже на «ты». Но на каком-то этапе между ними как будто пробежала кошка. Возможно, это случилось, когда Холостяков написал воспоминания «Вечный огонь» и лишь вскользь упомянул в них Леонида Ильича. Генсеку об этом доложили…

После выхода книги «Вечный огонь» майор Цезарь Куников стал известен всей стране. Он стал первым Героем Советского Союза за бои в Новороссийске – звание было присвоено еще во время войны. А вот Холостякову Звезду Героя вручили только через 20 лет после Победы, в 1965 году.

Цезаря Куникова смертельно ранили через восемь дней после высадки десанта. Тело перевезли на Большую землю, похоронили в Геленджике. На похоронах героя Холостяков впервые встретился с женой Куникова, Натальей Васильевной. Они как-то сразу сблизились, потом долго переписывались. Холостяков чем мог помогал семье Куникова – Наталья Васильевна растила сына. Когда после войны умерла жена Холостякова, он сделал вдове Куникова предложение. У них родился сын. И вот такая дикая смерть.

Во время работы над делом Холостякова создали штаб – 4 следователя московской прокуратуры и 40 оперативных сотрудников им в поддержку. По тем временам это была довольно большая группа. Возглавил штаб Александр Львович Шпеер, следователь прокуратуры по особо важным делам. Преступление сложное. Как говорят криминалисты, совершенное в условиях неочевидности – это когда на момент возбуждения уголовного дела неизвестно лицо, его совершившее. Но Шпеера это не пугало – только раззадоривало. На таком деле можно было показать свой уровень. И он это сделал…

Но была ли в убийстве Холостякова какая-то политическая подоплека? Давайте попытаемся в этом разобраться.

Убийство было каким-то демонстративным – в центре Москвы, на Тверском бульваре, в собственной квартире ветерана. Расправа была жестокая, можно сказать, зверская. Семь ударов железным прутом по голове, добивали старика рояльным табуретом… С женой его расправились так же жестоко.

Холостяков любил пошутить, что фамилия у него неправильная, ведь прожил с женой почти сорок лет душа в душу и в горе, и в радости. Он и погиб-то, когда бросился спасать жену от налетчиков – ее убили первой. Она тоже была фронтовичка, тоже могла не раз погибнуть на фронте, но судьба распорядилась иначе…

Перед следователями встал вопрос: кому же понадобилось убивать пожилую пару? Ради чего?

Холостяковы жили в хорошей 4-комнатной квартире, довольно просторной. Обставлена она была по тем временам небедно, но пропали из нее лишь три хрустальные вазочки и парадный китель вице-адмирала со всеми государственными наградами. Причем из одной вазы вытащили ромашки, которые в ней стояли. Цветы так и остались лежать на столе. Это были любимые цветы Натальи Васильевны.

Следов взлома на входной двери не было. То есть хозяева сами пустили «гостей», открыли им? Значит, это были их знакомые. Другой вариант – кто-то подделал ключи – отпал, так как полностью дверь можно было открыть только изнутри.

Первой под подозрение попала внучка Холостяковых – Наташа. Как рассказала она сама, в то страшное утро она мирно спала в дальней комнате и проснулась, только когда сильно хлопнула входная дверь. Вышла в коридор, и ее глазам предстала ужасная картина… Получается, Наташе жутко повезло: если бы она услышала крики из коридора, проснулась и вышла – наверняка не осталась бы живой.

Разумеется, возник вопрос: как человек, который находился в квартире, не мог слышать и видеть, что происходило? Так крепко спал?.. Но следом возникли и другие вопросы. А как Наташа заперла квартиру снаружи? И куда пропали ключи? Почему она сама вызвала «скорую» и милицию? Да и вообще, могли быть у нее мотивы столько жестоко расправиться с дедушкой и бабушкой, души не чаявшими в своей внучке?.. С другой стороны, а если был сообщник?

Для начала было решено провести следственный эксперимент. Люди разговаривали громко в коридоре, а в комнате, где спала за закрытой дверью Наташа, один из следователей пытался разобраться: слышно или нет? А если слышно, то насколько громко?

Дом, в котором жил Холостяков, строился в сталинские времена. Стены метровые, кирпичные, так что звукоизоляция была очень хорошая. Спящий человек вполне мог ничего и не слышать. Версия о причастности внучки сразу отпала. Да в нее не очень-то и верили.

Возникла новая версия. Наташа вспомнила, что бабушка говорила, будто на днях к ним домой приходили студенты факультета журналистики – брать интервью о героях Великой Отечественной, ведь не за горами 40-летие Победы… Решили взяться за студентов, в том числе отчисленных. Работа предстояла объемная и кропотливая – опросить, проверить достоверность рассказов множества будущих журналистов…

Студент третьего курса факультета журналистики МГУ Сергей Моргульцев, конечно, сильно удивился, когда в конце июля 1983 года ему позвонили из учебной части и сказали: «Сергей, тут у нас небольшое уголовное дело образовалось… Ты подойди, пожалуйста, прямо сейчас на улицу Щусева, три». Это было так неожиданно, что он подумал – розыгрыш. Но скоро телефон зазвонил снова. И уже строгим, официальным голосом, не терпящим возражений, ему сказали: «Моргульцев Сергей Валентинович?.. Вы родились тогда-то и тогда-то… Номер паспорта такой-то… Ждем вас по такому-то адресу».

Стало ясно, что тут не до шуток. Быстро собрался и направился по указанному адресу. В голове вертелось – что происходит? Что случилось? Никаких серьезных грехов он, староста курса, член КПСС, публикующий иногда небольшие заметки даже в «Правде», за собой не знал…

Строгий разговор начался сразу же:

– Почему вы, Сергей Валентинович, не уехали из Москвы на каникулы?

– Решил подзаработать немного – давно хочу купить приличный фотоаппарат.

– Подзаработать, значит?.. Что вы делали восемнадцатого числа утром в районе восьми часов?

– А что?

– Отвечайте, пожалуйста, на вопрос.

– Да не помню я точно… День как день, похожий на другой. По утрам я подметаю двор – подрабатываю дворником, – потом спал, потом клеил обои дома.

– То есть алиби у вас на это утро нет?

– Да, меня никто не видел. А в чем дело-то?

– Теперь посмотрите на эти фотографии…

Моргульцев увидел под стеклом огромную фотографию, на которой был изображен китель военного с множеством орденов и медалей, в том числе иностранных. Зрелище было впечатляющее: Золотая Звезда Героя Советского Союза, три ордена Ленина, три ордена Красного Знамени, орден Суворова, орден Красной Звезды и многие другие, но самое главное – два ордена Ушакова I степени. Уникальный случай – всего 11 человек в мире были награждены двумя орденами Ушакова. Их всего-то было выпущено 47 штук. Но эти подробности Моргульцев узнал позднее.

А допрос продолжался.

– Откуда вы знаете вице-адмирала?

– Мы на факультете готовим книгу к сорокалетию Победы.

– Кто составлял списки ветеранов – героев книги?

– Партком.

– Как решалось, кто из студентов к кому идет?

– Как староста курса, я получил на руки списки и по этим спискам направлял студентов к каждому ветерану. Адмирал среди них был один.

– Кто должен был идти к Холостякову?

– Катя Проскурина.

– Почему именно она?

– Ну, она дочь известного писателя… Это как бы придавало ей солидности.

– Она была у него?

– Нет, не смогла – заболела.

– Кого вы еще вместо нее направляли по этому адресу?

– Больше никого.

– Почему?

– Не успел никого найти – все разъехались на каникулы…

– Посмотрите на эти фотографии.

Это были фотороботы. На одной блондинка с очень светлыми кудрявыми волосами. На второй – молодой человек с темными волосами и темными бровями.

Растерявшийся Моргульцев вдруг выпалил:

– Вот брюнет на меня похож…

– Да, – задумчиво и многозначительно сказал мужчина, который вел допрос. – Точно похож… как видите, сходство есть…

В голове Моргульцева мелькнула жуткая мысль: все! Все совпало! Пропал…

Моргульцев перепугался зря – после допроса его отпустили: никаких прямых улик против него не было. Однако через несколько дней он опять попал в то же отделение милиции. У Главпочтамта его остановил сержант милиции со знакомым фотороботом в руках. И следователь, к которому его доставили, был тот же самый. Узнав студента, только рукой махнул: «Иди отсюда!»

Кстати, фотороботы помог сделать известный художник Илья Глазунов. Как удалось установить, соседи видели двух молодых людей, выходящих в один из июльских дней из квартиры Холостяковых. Компьютеров тогда не было, обратились в художественный институт. Пришел молодой человек, положил лист бумаги перед собой, карандаш и принялся рисовать: на людей не смотрит, слушает их рассказ, а сам рисует, рисует, рисует…

Отработав студенческую версию, следователи принялись за другой возможный след – из давнего прошлого.

Дело в том, что в 1938 году Холостякова посадили. По доносу сослуживца. Вероятно, кто-то позавидовал и решил, что хватит ему так вот легко и победно расти по службе. И действительно, Холостяков был чрезвычайно удачлив – всего-то 36 лет, а уже несколько лет командует Тихоокеанским дивизионом подводных лодок. В 1935 году на 10-м съезде ВЛКСМ сам Калинин вручает Холостякову его первый орден – орден Ленина. Он первым из советских подводников начинает плавать под арктическими льдами. Десять, двадцать, а потом и сорок суток в море – этого не удавалось до Холостякова никому. А главное, подлодки теперь не стояли на приколе всю зиму, они могли нести боевую вахту круглый год.

Время тогда для ложных доносов было благоприятное. Колесо сталинских репрессий крутилось безостановочно. Вот и на Холостякова написали донос – мол, шпион, выполняет задание японцев. После ареста ему приписали еще и работу на польскую разведку, постольку он был в польском плену еще в 1920 году. А заодно приписали и работу на английскую разведку. Вот такое диковинное, а по тем временам вполне себе обычное дело сляпали на Холостякова. И дали ему 15 лет… Но были верные друзья, сослуживцы, которые не побоялись вступиться за Георгия Никитича. Они написали письмо Калинину с просьбой, чтобы он вступился перед органами НКВД и лично перед самим Сталиным.

Через два года Холостяков был оправдан. Ему повезло. В феврале 1940 года был расстрелян бывший глава НКВД Ежов, и пришедший ему на смену Берия явился к Сталину со списком военных, которых Ежов посадил безвинно. Холостякову вернули именное оружие, орден Ленина и отправили лечиться на Черное море. Там он и продолжил службу.

Сыщики стали искать доносчика – вдруг не угомонился до сих пор? Однако выяснилось, что тот давно умер.

Осталась только одна версия – убийство из-за орденов. Почему к ней обратились не сразу? Да потому, что версия была практически экзотическая по тем временам. Тогда в Советском Союзе на святое покушались крайне редко. Да и куда было идти с орденами Холостякова внутри страны?

И тем не менее версию стали разрабатывать всерьез и основательно. Во-первых, времена уже менялись, нравы становились все более меркантильными и циничными. А ордена были очень дорогие. Значительная часть ордена Ушакова была изготовлена из платины, ордена Ленина – из золота, в Звезде Героя Советского Союза содержался почти 21 грамм золота.

Кому же могли понадобиться ордена? В первую очередь коллекционерам. На разведку отправились в клуб нумизматов. Именно там бывали фалеристы – те, кто собирал ордена. Один из оперативников одевался попроще, с каким-то портфельчиком ходил по клубу, приценивался… Он испытал чуть ли не шок, когда узнал, сколько стоят боевые награды. Орден Ленина у нумизматов оценивался минимум в полторы тысячи рублей, а автомашина тогда стоила пять тысяч…

По всей стране разослали запросы: есть ли случаи похищения орденов? Оказалось, есть. Причем в последнее время неоднократные. Адреса – Смоленск, Тула, Волгоград, Ленинград, Новороссийск…

Похищения происходили по одному сценарию: в гости к ветерану приходил молодой журналист, чтобы взять интервью о боевых заслугах, а после визита вдруг обнаруживалось, что у фронтовика пропал орден… Почему же об этом не стало известно раньше? Оказалось, что некоторым ветеранам просто было стыдно сознаваться, что их обманули так элементарно. Кто-то считал, что награда затерялась, и не думал о посетившем его журналисте. Были, правда, и случаи, когда сами органы на местах не давали ход делу по тем или иным причинам.

Также выяснилось, что в некоторых случаях «журналистов» было двое – парень и девушка.

Вежливые, обаятельные, с хорошей речью. Кто же они? Неужели и правда журналисты? Или только представляются ими?

Штаб по расследованию решил основательно прошерстить рынок подпольной торговли наградами.

Для начала сыщики дали объявление в газету: «Куплю советские ордена». И подпись – «Александр Львович», телефон. Следователь, отвечавший на звонки, выпытывал аккуратно, какие ордена и медали имеются у данного продавца. Назначали встречу. Если были подозрения, задерживали продавца…

Во время этой работы случился курьез. В штаб расследования буквально ворвалась женщина. Ее негодованию не было предела: «Как можно?! В советской газете – и такое объявление! Какой-то Александр Львович купит советские награды! У меня соседка – ветеран войны! Срочно найдите этого человека!»

Женщину успокоили – ищем преступников. А Александр Львович Шпеер потом выяснял у оперативников, почему объявление подписали его именем и отчеством. Те объяснили: надо было придумать такое имя, которое звучало солидно и внушало доверие. Потому и подписали: «Александр Львович». Звучит! Шпеер шутку оценил.

Работа шла не только в Москве. Во многих городах следователи прочесали рыночные развалы, барахолки. Ордена и медали на них продавали только определенные лица. Этих людей и выявляли. В неделю задерживали по 5–6 человек, обнаружили огромное количество ворованных и потерянных наград. Их возвратили в Наградной отдел Президиума Верховного Совета СССР – два небольших чемодана, сотни наград… Но орденов Холостякова среди них не было.

Следователи подняли все старые дела, связанные со скупкой ценностей. И среди них обнаружился завсегдатай клуба нумизматов Михаил Зайцев, задержанный годом раньше. Он продавал две тысячи платков с люрексом иностранного производства, ввезенных в страну контрабандным путем. Провели обыски по нескольким адресам, по которым иногда проживал Зайцев, нашли много интересного. Изъяли ордена Ленина, большое количество серебряных монет царской чеканки, серебряные слитки, иконы… Было установлено, что один из орденов Ленина был похищен в Ярославской области у известного человека и похитил его молодой человек, который пришел к ветерану-фронтовику под видом журналиста, якобы чтобы написать статью о его подвигах.

Из Тульской колонии Зайцева этапировали в Москву. Ему предложили помочь следствию. Он согласился, но попросил об условно-досрочном освобождении, когда отсидит две трети своего срока. Шпеер дал согласие. И Зайцев заговорил. Рассказал, через кого шли ордена. Правда, назвал только имя человека – Остап. Через клуб нумизматов удалось установить, что Остап – это Тарасенко Остап Иванович. Кстати, он тоже уже был задержан – и тоже за скупку краденого. Правда, его еще не осудили.

Но Тарасенко, в отличие от Зайцева, на контакт не шел и от сотрудничества со следствием отказался. Тот еще был орешек – ничего не говорил. Вообще молчал. Решили проверить записные книжки Остапа. Два ежедневника с сотнями телефонных номеров! И тем не менее с помощью курсантов средней школы милиции побеседовали с каждым владельцем номера. И выяснилось много интересного о деятельности Тарасенко.

Один из членов бригады Шпеера встретился с женой Тарасенко, узнал у нее некоторые подробности семейной жизни… После этого он снова вызвал к себе Тарасенко:

– Остап Иванович, ко мне приходила ваша жена. Она принесла передачу. Вы ее получили?

– Да.

По правилам психологического воздействия следователю надо было добиться, чтобы человек ответил утвердительно несколько раз.

– У вас две дочери. Они учатся на одни пятерки… Хорошие девочки. Вам надо беречь их…

– Да.

– Кстати, Остап Иванович, вы сидите по статье, по которой, в принципе, вас скоро могут и отпустить… Вы это знаете?

– Да.

Вот тут можно было и наносить удар, который подготовил сыщик. И он это сделал:

– Но вам придется сидеть еще лет десять.

Тарасенко ошеломленно уставился на визави. – Вот смотрите. В деле появились новые обстоятельства… Такого-то числа вы встречались с таким-то человеком и незаконно купили у него две золотые монеты царской чеканки… Это преступление. А вот еще один эпизод… Еще один… Еще… В совокупности лет на десять тянет. Так что зря вы надеетесь скоро выйти…

Больше следователь решил на Тарасенко не давить – оставил в камере наедине со своими мыслями. Хотел на сутки, но Тарасенко не выдержал и часа. Он начал стучать кулаком в дверь и проситься на допрос.

Когда его доставили к следователю, Тарасенко расплакался. И рассказал, что, бывая в Иванове, несколько раз покупал иконы у некоего Гены Калинина. И как сам вывел того на «большую дорогу». Во время очередной сделки сказал: «Ну, чего ты мне все какие-то иконки носишь? Это все мелочь. Ты давай вон сходи к какому-нибудь ветерану, представься журналистом, скажи, что хочешь писать статью о нем… Ветераны, они сразу согласятся. Во время разговора попроси показать ордена, а потом попроси чаю или воды… А когда он выйдет, снимешь с его кителя или пиджака ордена и быстро уйдешь. Потом принесешь их мне. А это уже деньги другие».

Назвал Тарасенко и адрес Гены в Иванове. Там того и «накрыли» в собственном доме. Вместе с сообщницей. Оказалось, что она – его жена Инесса Калинина. Совсем молодая супружеская пара: девушке на тот момент было лет девятнадцать. Гена чуть старше… На обеденном столе стояла хрустальная ваза из квартиры Холостяковых. Та самая, из-под ромашек. Связать этих двух совсем молодых людей и зверское убийство двух стариков-фронтовиков было психологически тяжело.

Шпеер «расколол» Калинина сразу. Причем разговорил его Александр Львович хитростью. Он понял: когда Гена признавался в нападении на Холостяковых, он думал, что те остались живы. Поэтому не считал, что ему грозит высшая мера наказания. Холостяковы действительно умерли не сразу. Наталья Васильевна – на следующий день после нападения, Георгий Никитич – через три дня. Умерли в больнице, не приходя в сознание…

Калинин был человек тяжелый, упертый. Тем не менее Шпеер сумел быстро войти к нему в доверие. Но вот когда уже в Москве на допросе один из очень высокопоставленных чинов московской милиции резко спросил: «За что ты их убил?», Гена сразу «закрылся». И надолго. Шпеер потом говорил, что потому и терпеть не может посторонних на допросе, что они сразу ломают всю игру, которую приходится долго и трудно выстраивать.

Нужны были подробности – по убийству, по кражам других орденов, которых было немало, – но Гена угрюмо молчал.

От Инессы тоже было мало толку. У нее на все вопросы был один ответ: «Я должна получить разрешение от Гены. Пусть Гена мне разрешит об этом говорить, я расскажу…» Вот такая собачья, рабская преданность своему господину. Причем в группе все удивлялись: что она в этом Гене нашла? Невысокого роста брюнетик с выпученными глазами и тонким голоском. Впрочем, и сама Инесса тоже не была королевой красоты – мышка такая серенькая. Причем никакого раскаяния в содеянном. Все, что у нее было в жизни, – этот самый Гена.

Что они из себя представляли? Инесса – студентка третьего курса Ивановского инженерно-строительного института. Характеризовалась положительно. Калинин успел поучиться в трех институтах, отовсюду был отчислен за недобросовестное отношение к учебе. Не судим. Не привлекался. Казалось бы, обычные, ничем не примечательные люди. Оказалось – нелюди. Ничуть в своих делах не раскаивавшиеся…

Итак, Гена молчал, Инесса ждала его указаний, а Шпеер скрупулезно собирал материал. Выяснилось, что эта «сладкая парочка» ограбила 45 человек! В 22 городах страны! Вот такой размах.

Причем ограбления свои тщательно готовили. Гена раздобыл книгу «Ордена и медали Советского Союза», в которой были указаны не только фамилии и звания лиц, которые получали высшие награды, но и места проживания. Приезжая в какой-то город, проверяли адрес в справочном бюро и шли к жертвам под видом журналистов. Иногда они списывали фамилии ветеранов с Досок почета на городских стендах. Иногда шли в местный совет ветеранов и, представившись журналистами, получали списки всех ветеранов. Иногда, просто увидев человека с орденскими планочками, подходили, вежливо представлялись студентами журфака. Гена заводил с ветераном разговор о войне, предлагал поделиться воспоминаниями…

А так как не все наши ветераны имели возможность попасть в какую-нибудь телепередачу и большинство из них проживали в безвестности, предложение столичного «журналиста» всегда воспринималось с радостью. Ветераны буквально «таяли», приглашали домой, с гордостью показывали ордена, на которые Гена в какой-то момент выводил разговор. Потом просил принести попить воды. Человек уходил на кухню. В этот момент Гена или Инна и срывали ордена или Золотую Звезду и скрывались.

Таким вот образом эта молодая чета действовала с 1980 года. За три года ими было украдено свыше пятидесяти орденов Ленина и десятки других орденов и медалей. Калинины ограбили шесть Героев Советского Союза, семь Героев Социалистического Труда. Ордена Ленина сдавали скупщикам или коллекционерам по 750 рублей. В те времена это были хорошие деньги.

Помимо драгоценных металлов – серебра, золота, платины, используемых при изготовлении высших наград и представлявших интерес для подпольных ювелиров, – для коллекционеров наибольшую ценность представляли редкие награды. Флотоводческие ордена Ушакова и Нахимова были учреждены в марте 1944 года, всего за год до Победы. Этот факт определил небольшое количество награжденных – за годы войны орденом Ушакова I степени ими стали 25 человек. Сейчас за этот редкий орден, если верить исследователям «черного рынка», коллекционеры готовы заплатить 25 тысяч долларов.

К лету 1983 года Калинины имели на руках 40 тысяч рублей, вырученных за продажу ворованных орденов. И именно летом 1983 года, исколесив половину страны, они решают совершить гастроль в Москву. Перед этим в селе Елнать Ивановской области при ограблении одинокой старухи-попадьи Калинин впервые обагрил свои руки кровью. «Наградой» ему за это стали иконы стоимостью всего 90 рублей. Но черту он уже переступил…

К Холостякову Калинины в первый раз пожаловали 13 июля. Адрес узнали в Мосгорсправке. Журналистов Георгий Никитич всегда принимал охотно, уважал людей этой профессии, считал их работу очень важной и нужной. Да и вообще он был очень открытым человеком, доступным.

В тот день вице-адмирал куда-то спешил. Но интервью дал, много и подробно рассказал о сослуживцах. Наталья Васильевна показала гостям «иконостас» – мундир с орденами. Правда, быстро унесла его в другую комнату. На прощание Холостяков подарил свою книгу «Вечный огонь» с автографом. В общем, совершить ограбление в первый раз не удалось.

Калинины явились на следующий день: якобы надо что-то уточнить, подробнее рассмотреть ордена. Но и тут сорвалось – к Холостяковым зашел старинный друг.

Восемнадцатого июля Калинины позвонили в дверь Холостяковых в третий раз…

Шпеер много думал – что двигало Калининым? Откуда такая настойчивость? Только ли жажда наживы? Знали ли, что идут на убийство? Были ли готовы к нему?

Александр Львович был не просто следователь. Он писал книги и сценарии. Многие наверняка хорошо помнят его экранизированные уголовно-психологические драмы: «Случай из следственной практики», «Свой», «Срок давности», «Соучастники». Он дружил со многими нашими известными актерами – Олегом Ефремовым, Леонидом Филатовым, Сергеем Шакуровым, Аллой Покровской. Шпеер был проницательным и довольно тонким человеком, с хорошей профессиональной интуицией. Интересовался психологией. Эти качества помогали ему раскручивать самые запутанные преступления.

В общем, в конце концов ему удалось «взломать» Калинина. Тот не просто заговорил, а выложил все. Рассказал даже, о чем думал тогда.

Из показаний Геннадия Калинина: «Возвращаясь домой 14 июля, после второго визита, я имел много времени для размышлений, и у меня родилось недовольство собой. Получалось, что я проиграл, не сумел в трудных обстоятельствах достигнуть своего. Появился азарт».

Вот так – захотелось добиться своего во чтобы то ни стало, любой ценой. Тут уже не только жадность – самолюбие взыграло. Предыдущие удачные грабежи очень укрепили самомнение Калинина. Он видел себя этаким неуловимым и легендарным разбойником. И тут какой-то старик не дает себя облапошить! Нет, любой ценой – в следующий раз он возьмет с собой металлическую фомку, обмотанную изолентой…

Восемнадцатого июля Калинины подъехали к дому на Тверском бульваре около восьми утра. Позвонили. Наталья Васильевна открыла, но недоуменно спросила: почему так рано и без предупреждения? Калинин выложил придуманную историю – едут в колхоз, на сельхозработы, времени не осталось…

Наталья Васильевна удивилась: почему в колхоз в июле? Обычно студентов посылают осенью. Стала уточнять: в какой группе учатся и можно ли позвонить кому-нибудь с кафедры?

Калинин что-то говорил невнятное, злился на стариков все больше. Он решил уже для себя, что несколько орденов его не устроят, китель надо брать целиком. Но взять его целиком, не убив, невозможно. Однако это уже его не волновало…

Из показаний Геннадия Калинина: «Холостяков вдруг сказал: „А сумочки оставьте, а то, может, у вас там камешек и вы тюкните меня по голове…“».

Геннадий понял, что хозяева что-то нехорошее подозревают. Тем не менее в комнату прошли, сели за стол, стали разговаривать. А потом Инесса, как и было обговорено, попросила воды. Хозяйка пошла на кухню. Но вид у нее был очень настороженный.

Из показаний Г. Калинина: «Я прошел к кухне и увидел, что Наталья Васильевна стоит ко мне спиной… Тогда я сзади ударил ее монтировкой, которую достал из сумки, по голове. Я рассчитывал, что одним ударом смогу оглушить ее… Но она только вскрикнула и взялась за голову, но не упала. Тогда я ударил ее еще раз…»

Холостяков услышал шум, крики жены и бросился на помощь. Но в дверях комнаты Калинин встретил его ударами монтировки. Вице-адмирала Холостякова вор Калинин убивал долго. Старый солдат не сдавался – пытался встать после каждого удара. А Калинин уже не мог остановиться. Отбросив монтировку, схватил подвернувшийся рояльный табурет… Инесса смотрела на все равнодушно.

Расправившись со стариками, приступили к грабежу. Калинина сдернула с плечиков в шифоньере китель с орденами и запихнула его в сумку. В кабинете вице-адмирала они прихватили орденские книжки и сорвали с подставки вымпел адмирала. Инесса взяла хрустальные вазочки – они ей понравились еще во время первого визита… На все это хватило нескольких минут. Бросились из квартиры, с шумом захлопнули за собой входную дверь. Именно этот шум и разбудил спавшую в дальней комнате внучку Наташу. Она первая увидела ужасную картину…

Есть мнение, что у человека, совершившего убийство в первый раз, происходят сдвиги в психике. Как говорится, запах крови его пьянит. И Калинин теперь не боялся убивать. Все равно из-за чего – из-за орденов, из-за икон, из-за денег… Все равно кого. В Ивановской и Владимирской областях он убил из-за икон беззащитных старушек.

Калининых взяли ровно через три месяца. С учетом гастрольной географии это очень быстро. Мешок с наградами вице-адмирала хранился у Калининых в огороде. Там было не все: часть наград Калинин выбросил в реку, часть продал. Гена нашел новый канал сбыта – он познакомился с цыганской семьей Дейнегов. Купленные у Калинина похищенные награды цыгане перепродавали частным стоматологам, которые делали из них золотые коронки, мосты и прочие стоматологические изделия. Плавили ордена в муфельных печах, в которых можно достичь температуры свыше тысячи градусов. Дейнега сделал Калинину по его просьбе памятный сувенир – перстень-печатку. Из Звезды Героя Советского Союза.

Осталось сказать, что Калинина приговорили к высшей мере наказания, а Инессу – к пятнадцати годам.

Родственники Холостяковых передали найденные награды в Музей Тихоокеанского флота. Но их украли и оттуда. Однако следствия уже никто не вел. Пришла перестройка, страна трещала по швам. Не до того было. Начались времена, когда крадеными орденами советских героев торговали на Арбате.

В эти годы обесценилось многое. Ветераны стали бояться носить награды – выследят и ограбят. На беззащитных стариков началась настоящая охота. Тучи мошенников обманывали их, подсовывая фальшивые лекарства, суля какие-то подарки. Грабили и убивали ради наживы. Это тот грех, который нашему обществу никогда не искупить. И убийцы Калинины были одними из первых, кто ступил на эту Иудину тропу.

Кстати, Инесса Калинина давно вышла из тюрьмы. Возможно, ходит по одним улицам с внучкой убитых стариков Наташей. Сегодня Наташа – один из лучших знатоков японской литературы, великолепный переводчик. Замужем за известным телеведущим, моим хорошим товарищем. Но вот с прессой никогда не общается. Ведь люди, которые проникли в дом ее родных, чтобы убивать и грабить, представились именно журналистами.

2015

Отравители без хризантем. Путь «Расы Ямато»

Процесс над группой бывших японских военнослужащих, занимавшихся созданием бактериологического и химического оружия, проходил в Хабаровске с 25 по 30 декабря 1949 года.

Обвиняемым вменялось в вину создание специальных подразделений – «отряда № 100» и «отряда № 731», занимавшихся производством бактерий, способных вызвать эпидемии чумы, холеры, сибирской язвы, способных уничтожить миллионы ни в чем не повинных людей. Человеконенавистнические опыты проводились на живых людях – русских, китайцах, корейцах, на женщинах и детях, которых им «поставляли» японская полиция и разведка.

* * *

Сегодня о Хабаровском процессе мало кто помнит.

В Лежневском районе Ивановской области есть старинное село Чернцы.

Именно сюда зимой 1950 года по еще не оправившейся от военного лихолетья заснеженной российской земле привезли в сопровождении вооруженной охраны группу мужчин необычного для этих мест азиатского вида.

Везли их до села на санях, мимо занесенных снегом полей, опустевших деревень, почти не встречая людей.

Наконец добрались до русской усадьбы, какие в России еще принято называть тургеневскими. В годы войны здесь размещался лагерь № 48 для немецких военнопленных. По дорожкам усадьбы гуливал, бывало, неудачливый фельдмаршал Паулюс, сдавшийся в плен под Сталинградом со своей разгромленной армией.

Обычным жителям села вход на территорию усадьбы был тогда категорически запрещен. Но были и те, кто проводил там целые дни, – сотрудники расположенного в усадьбе учреждения. Сохранилось уникальное интервью местной жительницы Татьяны Мотовой, работавшей в лагере медицинской сестрой:

– Я помню не все. Но некоторые события и случаи врезались мне в память навсегда… Новых обитателей лагеря, которых привезли уже после немцев, размещали по два-три человека в комнате. Одеты они были чистенько – пиджачок такой защитного цвета, брюки. Очень прилично.

На втором этаже стояли рояль, бильярдный стол. Они играли в бильярд, гуляли, занимались садоводством. Как медсестра, я обязана была снимать пробы с блюд, которыми их кормили. Для тех тяжелых лет еда была очень даже пристойная. Наши люди в селе себя такими блюдами побаловать не могли. Помню, они просили приготовить им салат из хризантем… Акклиматизированных для нашего климата сор тов хризантем у нас тогда не было. Поэтому в салате заменили лепестки хризантем лепестками наших ромашек. Он мне не нравился. Им тоже.

Киномеханика Валентину Александровну Доколину иногда вызывали туда показывать заключенным кино.

– Меня строго предупредили: «В разговоры не вступать. Никаких вопросов не задавать, на их вопросы не отвечать». А кино наше им смотреть нравилось. Особенно «Тайну двух океанов». У них там был свой переводчик.

Вспоминает Галина Никитина, внучка охранника лагеря:

– Мой дедушка говорил, что они отдыхали здесь, как на курорте. Гуляли, выращивали цветы, сочиняли стихи. Тут была и прекрасная липовая аллея, и роща, и пруд с лебедями. Они были спокойные, тихие, всегда любезные. Многие выглядели совсем уже старичками…

Да, у сотрудников лагеря «старички» вызывали даже порой симпатию, ведь почти никто не знал, что это были преступники, осужденные Военным трибуналом в Хабаровске за подготовку бактериологической и химической войны против человечества, за создание оружия массового истребления людей, действие которого не ограничивается ни линией фронта, ни границами государств, подвергшихся нападению.

Готовясь вызвать смертельные эпидемии среди населения Советского Союза, Китая, Кореи, Монголии, среди войск США, японские военные и врачи, гулявшие по липовой аллее в Чернцах, за несколько лет до этого в специальных лабораториях увлеченно и методично испытывали средства массового уничтожения на живых людях. И были готовы в случае приказа не колеблясь пустить их в дело.

В лагере в Чернцах были не только генералы, но и рядовые. Например, совсем молодой санитар-лаборант Курусима Юдзи – он был одним из тех стажеров, способных юношей, которых привлекали к работе в отряде. Юдзи был совершенно фанатично настроен. В его обязанности входило изучение поражающей способности бактерий, распылявшихся с самолета. Для этого раскладывали манекены, намазанные чем-то липким. И Юдзи скрупулезно подсчитывал, сколько блох, зараженных чумой, могло попасть на эти манекены, а значит, на человека.

Но вскоре вместо манекенов японцы стали использовать людей. Хотя вряд ли они относились к ним как к людям, скорее как к неодушевленным предметам, и их даже называли «бревна». И Юдзи добросовестно работал, ему было неважно, кого считать – блох или же трупы, которые остались после эксперимента.

Почему всего через год после окончания Токийского процесса, осудившего японских военных преступников, совершивших чудовищные преступления против мира и человечества, Советский Союз решил провести самостоятельный процесс в Хабаровске?

Дело в том, что в силу различных исторических и политических обстоятельств Токийский процесс оказался непоследовательным и порой противоречивым в изобличении и наказании как военных, так и государственных преступников. Тысячи головорезов в военной амуниции, сеявших смерть и разрушения в захваченных странах, ушли от возмездия. На скамье подсудимых заняли свои законные места далеко не все политики и генералы, направлявшие и поощрявшие убийц. Ушли от наказания и руководители японских монополий, чья безудержная жадность и хищническая алчность подпирали и питали агрессивную политику. Не было на скамье врачей, экспериментировавших на людях.

Генерал Дуглас Макартур, возглавлявший тогда военную администрацию в Японии и бывший там, по сути, военным диктатором, действуя в строгом соответствии с полученными из Вашингтона указаниями, своим приказом выпустил на свободу многих военных преступников и вручил их судьбу послевоенному правительству Японии, которое не было заинтересовано в справедливых расследованиях творившихся ужасов.

Но история все помнит. Вот что говорил об этой стороне дела уже в наше время Джитендра Шарма, президент Международной ассоциации юристов-демократов:

– На Токийском процессе были существенные упущения. Ученые из воинской части номер семьсот тридцать один японской армии, которая проводила на людях эксперименты с биологическим оружием с целью ведения бактериологической войны, намеренно не были предъявлены суду Токийского трибунала. Установлен факт, что те официальные лица и врачи, которые сдались американцам, так никогда и не предстали перед судом, поскольку генерал Макартур секретно предоставил иммунитет ученым и врачам воинской части номер семьсот тридцать один в обмен на то, чтобы они передали американцам свои исследования по биологическому оружию и их результаты.

В 1981 году, когда в «Бюллетене ученых-ядерщиков» была напечатана статья, в которой детально описывались эти эксперименты на гражданском населении, судья Роулинг из Нидерландов (в то время последний из живых членов Токийского трибунала) заметил: «Как одному из судей Международного военного трибунала мне очень горько узнать, что в соответствии с приказами из Вашингтона самые отъявленные японские военные преступники держались под секретом и были скрыты от судебного преследования правительством США».

Суд в Хабаровске проходил в окружном Доме офицеров Советской армии. Судебное присутствие – Военный трибунал Приморского военного округа. Председательствовал генерал-майор юстиции Д. Д. Чертков. Государственное обвинение на процессе поддерживал государственный советник юстиции 3-го класса Л. Н. Смирнов. Защиту обвиняемых осуществляла группа из восьми московских и хабаровских адвокатов. Процесс был открытый, зал заседания всегда переполнен.

Хабаровск был избран местом проведения данного процесса, так как согласно плану «Кантокуэн», в котором расписывались наступательные операции против Советского государства, город должен был одним из первых подвергнуться именно бактериологической атаке.

Были в плане также Благовещенск, Чита, Уссурийск.

Член судебно-экспертной медицинской комиссии, врач-паразитолог Ольга Козловская потом вспоминала:

– Когда выступал государственный обвинитель Смирнов, никто из подсудимых не поднял головы. Тишина была полнейшая. Потом дали слово подсудимым. Никто из них не посмел сказать, что он невиновен. Каждый был вынужден признать участие в совершении преступлений.

Главный переводчик Хабаровского процесса Георгий Пермяков запомнил такой эпизод:

– Показания против себя они давали неохотно, заявляли, что якобы они «ничего не знали». Лишь генерал-лейтенант Такахаси Такаацу, нервный такой, высокомерный, с бравадой рассказывал об опытах на живых людях. «Если преступник приговорен к смерти, то лучше его умертвить для науки», – говорил японский генерал…

В отряде № 731 «трудились» 2600 человек. Среди них были: 3 генерал-лейтенанта, 6 генерал-майоров, несколько десятков старших офицеров, более 300 младших офицеров и прапорщиков. Но значительную часть составляли сотрудники научно-исследовательских учреждений и ведущие ученые медицинских факультетов высших учебных заведений Японии.

То есть в этом учреждении «трудилась» интеллектуальная элита страны. Жертвы «ученых» не имели ни имен, ни фамилий. Преступники-экспериментаторы их пренебрежительно называли «бревнами». Так, бывший служащий отряда пояснял: «Мы считали, что „бревна“ не люди, что они даже ниже скота». Все в отряде считали, что истребление «бревен» любыми способами – дело совершенно естественное.

Бывший начальник 4-го отдела отряда генерал-майор медицинской службы Кавасима показал на процессе: «Если заключенный, несмотря на заражение его смертоносными бактериями, выздоравливал, это не спасало его от повторных опытов, которые продолжались, пока не наступала смерть от заражения».

Число жертв только в отряде № 731 ежегодно было не менее чем 600 человек. С 1940 года по день капитуляции японской армии истреблено не менее 3 тысяч человек.

Уже упоминавшаяся Ольга Козловская впоследствии недоумевала:

– Никто из нас не знал и не мог подумать, что в таких колоссальных масштабах можно разводить в лабораторных условиях заразу. Нам, советским специалистам, было очень трудно поверить, что преступления против человечества совершали медицинские работники… Те, которые должны были бороться за здоровье людей.

Военный трибунал приговорил 12 обвиняемых к различным срокам заключения в исправительно-трудовом лагере – от двух до двадцати пяти лет. Смертная казнь в те годы в СССР была отменена.

Нельзя не отметить: идеологическая основа «японского рейха» мало чем отличалась от идеологии германского фашизма. Но была и своя специфика. О ней, например, говорил на процессе адвокат Белов, защищавший подсудимого Ямада Отодзо – генерала, главнокомандующего Квантунской армией, готового отдать приказ о бактериологической атаке:

«Мой подзащитный Ямада родился в тысяча восемьсот восемьдесят первом году.

Карл Маркс о Японии того времени писал: „Япония с ее чисто феодальной организацией землевладения и с ее широко развитым мелкокрестьянским хозяйством дает гораздо более верную картину европейского Средневековья, чем все наши исторические книги, проникнутые по большей части буржуазными предрассудками“.

Именно Средневековьем, с его господством грубой силы, произвола, с его политическим бесправием, темнотой и забитостью народных масс, владычеством церкви, преследованием науки, зверскими расправами с передовыми людьми того времени, воспитывались подсудимые.

Агрессивные войны в Китае и Маньчжурии, которые вела Япония в течение полувека, показали всему миру, какими путями японцы намеревались наращивать свое могущество. Японский император Хирохито назвал Вторую мировую войну „священной войной Японии“. Наиболее хищнические и разбойничьи японские империалисты, понимая невозможность ведения войн без мобилизации широких масс населения, установили государственную систему отравления сознания японского народа ядом воинствующего национализма и звериного шовинизма.

Шовинистическое воспитание детей в семье и школе, милитаристская пропаганда в печати и искусстве, система жандармского шпионажа и полицейского террора, религиозные храмы с их жрецами, тюрьмы, социал-фашистские партии и тому подобные атрибуты империалистической государственной машины неукоснительно развивались и приводились в действие в целях реакционной обработки широких народных масс, и в первую очередь военнослужащих армии и флота. В основу всех форм и методов, посредством которых японский империализм формировал послушного солдата, был положен принцип божественного происхождения, вечности и незыблемости японского монархизма.

Идеология, в которой воспитывался японский военный человек, самурайская. Весь кодекс военной морали „Бусидо“, которым должен был руководствоваться японский офицер, начиная с обожествления самурайского меча и преклонения перед императором как высшим существом и кончая церемонией харакири в случае военной неудачи или „потери лица“, проникнут глубоко самурайскими идеями и чувствами.

В таком же духе через школу, печать, театр, кино и т. д. воспитывались не только военные, но и все японское население, начиная с раннего возраста вплоть до преклонных лет. Для воспитания армии и всего населения в воинственно-агрессивном духе широко культивировалось внедрение так называемого самурайского духа. Под этим разумеется дух превосходства японцев как особой, избранной свыше нации; дух презрения и безграничной жестокости к врагу как к существу низшему, „варвару“. Этот дух вырабатывал фанатиков, веривших, что смерть сделает их святыми.

Вспомним так называемых камикадзе („божественный ветер“ – так назывались летчики, стремившиеся ценой собственной жизни вывести из строя вражеский корабль). Фанатические действия этих летчиков превозносились не только японской пропагандой, но и мировой буржуазной прессой как новейшее проявление „японского духа“ („Ямато дамасо“), а религия Синто учила, что дух такого „счастливца“, умершего за „божественного“ императора, превращается в божество, и, следовательно, ему обеспечено бессмертие.

Бредовая теория „высшей расы“ внушалась военнослужащим японской армии и японскому народу еще более глубоко, чем она была внушена немцам арийскими фюрерами и профессорами.

Служебная же роль расизма заключалась в том, чтобы обосновать стремление японских империалистов к порабощению народов Азии, а затем и к мировому господству».

«Ниппон гинторое» – учебник для японских школ, написанный профессором Ютака Хобино, – поучает, что Бог снизошел на землю и воплотился в японском императоре, «имея целью управление расой Ямато, расой богочеловеков».

«Наша священная империя стоит в мире над всем в единственном и недосягаемом превосходстве», – говорится дальше в этом катехизисе для японских юношества и молодежи.

Руководящей клике японского империализма удалось добиться того, что до разгрома японской военной машины почти любой японец считал за нечто само собой разумеющееся, что «раса Ямато» – божественная раса, миссия которой – подчинить все народы и господствовать над миром. Принцип «Хакко ичоу», согласно которому все страны должны находиться под скипетром «микадо», пропагандировался в храмах и университетах, в школах и на улицах, в семьях и департаментах – везде и всюду.

Причем попытки колониальной эксплуатации «низших рас» Китая и Кореи власти Японии начали предпринимать еще в начала ХХ века.

Когда агрессоры включают в свое военно-стратегическое планирование террор, зверства, массовое уничтожение людей, они всячески стремятся гарантировать безнаказанность исполнителям кровавых акций. Освобождая их от ответственности и наказания, тем самым освобождая их от «условностей» морали.

Адвокат Белов, как мы видим, излагал свои мысли через призму марксистско-ленинской теории классовой борьбы и, тем не менее, многое заметил верно.

Но вернемся к осужденным в Хабаровске. Почему их везли через всю страну в Ивановскую область?

Потому что в Чернцах еще в июне 1943 года, в усадьбе помещиков Дедловых, был создан «генеральский» лагерь для военнопленных, через который за 13 лет прошло более 400 офицеров высшего командного состава немецкой и японской армий. Об этих годах напоминает кладбище, где захоронены военнопленные из Германии, Италии, Австрии, Румынии и Японии.

В Центральной универсальной научной библиотеке хранятся уникальные документы, переданные в 2012 году Управлением ФСБ по Ивановской области. Это архивные документы, рассекреченные в 2012 году. Они представляют собой личную переписку главнокомандующего Квантунской армии генерала Ямадо Отодзо, осужденного на 25 лет, с сотрудниками лагеря в Чернцах.

Письма и открытки сотрудникам лагеря в Чернцах генерал Ямада писал уже после освобождения. В них он выражал глубокую благодарность всему персоналу лагеря, включая охрану НКВД, за сердечную заботу и помощь, а также – цитата: «чуткий, равный родственному уход» за ним во время болезни. Или вот еще цитата: «Принося свою искреннюю благодарность и желая вашего дальнейшего счастья, остаюсь искренне ваш О. Ямада».

И на суде в Хабаровске, и в лагере в Чернцах Ямада выглядел маленьким, тихим старичком. А ведь именно он был одним из вдохновителей подготовки бактериологической войны.

Рассказывая об условиях содержания и питании осужденных, важно отметить, что в лагерь мясные и молочные продукты поступали из подсобного хозяйства, хлеб был свой – его выпекали в местной пекарне. Часть продуктов завозилась с продовольственных складов города Иванова. Кухня и столовая содержались в чистоте. Ни один солдат не мог появиться на кухне в повседневной одежде. Допускались они на кухню только после того, как побывали в душе. Рацион военнослужащих хозяйственной роты и персонала лагеря был значительно беднее и скуднее, чем у тех, кто здесь отбывал наказание. На высоком уровне в лагере было поставлено и медицинское обслуживание и обеспечение лекарственными препаратами.

То есть пеклись о преступниках в разрушенной войной Советской стране весьма добросовестно. В лагере с японцами ежедневно проводилась двухчасовая «политпросветработа», они изучали русский язык, им был предоставлен доступ к музыке, библиотеке.

По воспоминаниям сотрудников, отношения между администрацией, персоналом лагеря и японцами были корректными. С сотрудниками, включая роту охраны, проводились беседы, во время которых их настраивали на соответствующее поведение в отношении осужденных. В массе своей последние спокойно относились к руководству лагеря и персоналу. Японцы участвовали во внутренних хозяйственных работах, увлекались садоводством и огородничеством. Им была предоставлена возможность осуществления религиозных обрядов и самостоятельной организации досуга.

Как вспоминает Г. Головин, бывший солдат службы внешней охраны лагеря, японские военнопленные в первое время пребывания в лагере своим поведением отличались от немцев. Несмотря на вечно присутствовавшую на лице улыбку, корректное поведение, поклоны при приветствии, японцы с большим трудом контактировали с персоналом лагеря. Отношения их с немцами, которые в это время, как уже отмечалось, тоже находились здесь, были прохладными, генералы вермахта проявляли к своим бывшим союзникам высокомерие, не считая их равными себе.

После смерти Сталина и в связи с некоторым улучшением советско-японских отношений в середине 1950-х годов лагерь неоднократно посещали различные японские делегации.

Практически все иностранцы, осужденные на закрытых и открытых процессах в СССР, были переданы в 1955–1956-х годах властям своих стран. Это не афишировалось – жители пострадавших городов, хорошо помнившие речи прокуроров, явно не поняли бы таких политических маневров.

Генерал Ямада был досрочно освобожден от уголовного наказания и, согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 25 февраля 1956 года, подлежал срочной репатриации.

В дневниковых записях, которые он вел во время длительного возвращения из Ивановской области в Японию, он вспоминал своих друзей в лагере, с которыми не успел проститься, отмечал сердечность и внимательность сопровождавших его сотрудников лагеря. В традиционных японских четверостишиях хокку описывал безграничные просторы России, свое душевное состояние:

 Воды широкой Волги как бы указывают                                        на вечность Вселенной.Знаменитая Волга ныне не оглашается                                        песнями бурлаков.Вдалеке, видимо, в колхозной деревне,                                        виднеется колокольня церкви.Солнце село за краем полей и виднеется только                                        темный силуэт высокой колокольни. 

Репатриация всех остававшихся на территории Советского Союза японских военных преступников состоялась после подписания 19 октября 1956 года совместной Декларации о прекращении состояния войны. Вернули японцам все изъятые и описанные при аресте личные вещи. А в Хабаровске, в Доме офицеров, где семь лет назад проходил судебный процесс над этими же людьми, как военными преступниками, местные власти устроили прощальный банкет с концертом и угощениями.

Столь внимательное отношение к освобожденным японцам объясняется тогдашней политикой советского правительства – в Азиатско-Тихоокеанском регионе шло послевоенное переустройство мира.

Ну что тут сказать?.. Конечно, все это очень трогательно и мило – стихи, цветы, благодарственные письма, но как понять, что это были те же самые люди, что творили совершенно бесчеловечные опыты над безвинными и были готовы уничтожить миллионы и миллионы?

Как было установлено на процессе, японским Генеральным штабом были утверждены три основных метода применения бактерий для целей войны: распыление бактерий с боевых самолетов, сбрасывание с самолетов специальных бактериологических бомб и наземное заражение – заражение населенных пунктов, водоемов, пастбищ, то есть путем совершения бактериологических диверсий.

Для исполнения этих планов в отряде № 731 был создан современный на то время научно-исследовательский комплекс, позволявший вырабатывать десятки килограммов болезнетворных бактерий – миллиарды микробов, которые должны были заразить водоемы и пастбища, сбросив на города и села и приведя к гибели сотен тысяч людей.

Человечество было избавлено от ужасов бактериологической войны лишь благодаря тому, что в августе 1945 года СССР вступил в войну прежде, чем Квантунская армия пустила в ход это чудовищное смертоносное оружие.

А сомневаться в том, что японские отравители, ни секунды не колеблясь, развязали бы бактериологическую войну, не приходится. Тот же любитель стихосложения Ямада признал на процессе: «Только вступление Советского Союза в войну против Японии и стремительное продвижение Красной армии лишило нас возможности применить бактериологическое оружие против Советского Союза и других стран».

По признанию другого бывшего служащего отряда, в конце войны готовых к использованию бактерий хранилось столько, что «этого хватило бы для уничтожения всего человечества. Им чуть-чуть не хватило времени – русские помешали».

Хорошо бы сегодня тем нашим «историкам», кто сомневается в целесообразности участия Советского Союза в войне с Японией, кто муссирует «юридическую сомнительность» вступления СССР в войну, помнить, что могло бы произойти с человечеством, если бы война затянулась немного дольше.

Еще раз напомню: полностью отбыли наказание лишь осужденные на два-три года. Осужденные на длительные сроки из лагеря были освобождены раньше. Перед отправлением домой в Японию им даже, по их просьбе, провели экскурсии в Москве и Хабаровске. Шла большая политическая игра вокруг мирного договора, вокруг принадлежности Курильских островов, и советское руководство решило продемонстрировать японцам добрую волю, миролюбие, гуманизм. Продемонстрировало, но договор так и не был подписан.

Он не подписан до сих пор…

2018

Меч возмездия

Девятого августа 1945 года советские вооруженные силы начали военные действия против японских войск в Маньчжурии.

Через месяц И. В. Сталин в статье в газете «Правда» от 3 сентября 1945 года так объяснит причины вступления СССР в войну с Японией: «Два очага мирового фашизма и мировой агрессии образовались накануне нынешней мировой войны: Германия – на западе и Япония – на востоке. Это они развязали Вторую мировую войну. Это они поставили человечество и его цивилизацию на край гибели.

…Следует отметить, что японские захватчики нанесли ущерб не только нашим союзникам – Китаю, Соединенным Штатам Америки, Великобритании. Они нанесли серьезный ущерб также и нашей стране. Поэтому у нас есть еще свой особый счет к Японии.

Свою агрессию против нашей страны Япония начала еще в 1904 году, во время Русско-японской войны. Как известно, в феврале 1904 года, когда переговоры между Японией и Россией еще продолжались, Япония, воспользовавшись слабостью царского правительства, неожиданно и вероломно, без объявления войны напала на нашу страну и атаковала русскую эскадру в районе Порт-Артура, чтобы вывести из строя несколько русских военных кораблей и создать тем самым выгодное положение для своего флота. И она действительно вывела из строя три первоклассных военных корабля России. Характерно, что через 37 лет после этого Япония в точности повторила этот вероломный прием в отношении США, когда она в 1941 году напала на военно-морскую базу США в Перл-Харборе и вывела из строя ряд линейных кораблей этого государства.

Как известно, в войне с Японией Россия потерпела тогда поражение. Япония же воспользовалась поражением царской России для того, чтобы отхватить от России Южный Сахалин, утвердиться на Курильских островах и таким образом закрыть на замок для нашей страны на востоке все выходы в океан – следовательно, также все выходы к портам Советской Камчатки и Советской Чукотки. Было ясно, что Япония ставит себе задачу отторгнуть от России весь ее Дальний Восток.

Но этим не исчерпываются захватнические действия Японии против нашей страны. В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к советской стране Англии, Франции, Соединенных Штатов Америки и, опираясь на них, вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила советский Дальний Восток.

Но и это не все. В 1938 году Япония вновь напала на нашу страну в районе озера Хасан, около Владивостока, с целью окружить Владивосток, а на следующий год Япония повторила свое нападение уже в другом месте, в районе Монгольской Народной Республики, около Халхин-Гола, с целью прорваться на советскую территорию, перерезать нашу Сибирскую железнодорожную магистраль и отрезать Дальний Восток от России.

Правда, атаки Японии в районе Хасана и Халхин-Гола были ликвидированы советскими войсками с большим позором для японцев. Равным образом была успешно ликвидирована японская военная интервенция 1918–1922 годов, и японские оккупанты были выброшены из районов нашего Дальнего Востока. Но поражение русских войск в 1904 году в период Русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано…»

Напомним, что предшествовало вступлению СССР в войну.

На Тегеранской конференции глав правительств трех союзных держав – СССР, США и Великобритании – в декабре 1943 года американская и английская делегации предложили СССР участвовать в войне против Японии, которая была союзником Германии и Италии. Советская сторона заявила о согласии вступить в войну на Дальнем Востоке после капитуляции Германии.

СССР исходил из того, что Япония активно поддерживала Германию в ее войне против Советского Союза, сосредоточила на его границах Квантунскую армию численностью около миллиона человек, сковывая тем самым на Дальнем Востоке значительные силы Красной армии, которые были крайне нужны на советско-германском фронте. Япония вынашивала планы наступательной войны против СССР, чинила препятствия советскому торговому судоходству на Тихом океане. В конечном счете без разгрома японских агрессоров невозможно было обеспечить прочный мир.

На Ялтинской конференции в 1945 года было подписано Соглашение трех великих держав по вопросам Дальнего Востока. В нем говорилось, что «через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе Советский Союз вступит в войну против Японии на стороне союзников». И указывалось, что по окончании войны СССР будут возвращены южная часть острова Сахалин и все прилегающие к ней острова, переданы Курильские острова.

Из Ялтинского соглашения по вопросам Дальнего Востока

Руководители трех великих держав – Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании – согласились в том, что через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе Советский Союз вступит в войну против Японии на стороне союзников при условии:

1. Сохранения status quo Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики).

2. Восстановления принадлежавших России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, а именно:

a) возвращения Советскому Союзу южной части о. Сахалина и всех прилегающих к ней островов;

b) интернационализации торгового порта Дайрена с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза в этом порту и восстановления аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР;

c) совместной эксплуатации Китайско-Восточной железной дороги и Южно-Маньчжурской железной дороги, дающей выход на Дайрен, на началах организации смешанного Советско-Китайского Общества с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза; при этом имеется в виду, что Китай сохраняет в Маньчжурии полный суверенитет.

3. Передачи Советскому Союзу Курильских островов.

…Главы правительств Трех Великих Держав согласились в том, что эти претензии Советского Союза должны быть безусловно удовлетворены после победы над Японией.

Со своей стороны, Советский Союз выражает готовность заключить с Национальным Китайским Правительством пакт о дружбе и союзе между СССР и Китаем для оказания ему помощи своими вооруженными силами в целях освобождения Китая от японского ига.

1945 года, 11 февраля

И. Сталин

Франклин Рузвельт

Уинстон Черчилль

Потом была Постдамская конференция. Во исполнение ее решений 11 августа 1945 года Государственный департамент США направил японскому правительству, отклонившему условия Потсдамской декларации, следующий ответ правительств США, Советского Союза, Англии и Китая:

«В отношении заявления японского правительства, в котором принимаются условия Потсдамской декларации, но в котором содержится заявление „при условии, что указанная декларация не содержит никакого требования, которое затрагивает прерогативы его Величества как суверенного правителя“, наша позиция заключается в следующем.

С момента капитуляции власть императора и японского правительства в отношении управления государством будет подчинена главнокомандующему союзных держав, который предпримет такие шаги, какие он сочтет нужными для осуществления условий капитуляции… Форма правления Японии в конечном счете будет в соответствии с Потсдамской декларацией установлена свободно выраженной волей японского народа. Вооруженные силы союзных держав будут оставаться в Японии до тех пор, пока не будут достигнуты цели, изложенные в Потсдамской декларации».

Напомним, во время работы Потсдамской конференции летом 1945 года была опубликована декларация от имени глав правительств США, Великобритании и Китая, в которой содержались требования к правительству Японии о безоговорочной капитуляции на предъявленных ему условиях, предусматривавших:

– устранение власти и влияния тех, кто обманул и ввел в заблуждение японский народ, втянув его в войну;

– оккупацию указанных союзниками пунктов на японской территории;

– ограничение суверенитета Японии на островах Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и на тех менее крупных островах, которые будут определены;

– роспуск всех вооруженных сил и полное разоружение Японии;

– суровое наказание военных преступников…

В Потсдамской декларации заявлялось, что союзники выведут оккупационные войска из Японии, как только будут достигнуты эти цели.

Японское правительство условия Потсдамской декларации отклонило.

А еще 5 мая 1945 года советское правительство, учитывая, что Япония нарушала условия советско-японского Пакта о нейтралитете, денонсировало этот договор как потерявший смысл. И в соответствии с обещанием, данным на Крымской конференции, 8 августа 1945 года официально присоединилось к Потсдамской декларации и объявило, что с 9 августа СССР будет находиться в состоянии войны с Японией.

«Советское Правительство считает, – говорилось в заявлении Наркоминдела СССР от 8 августа 1945 года, – что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции».

Как и победа над фашистской Германией на Западе, победа над милитаристской Японией на Востоке слишком дорого досталась народам мира. Но как японцы встали на этот путь?

Вот что сегодня говорит об этом историк Харуки Вада, заслуженный профессор Токийского университета: «В основе японской концепции мироустройства лежала идея освобождения азиатских народов от американо-европейских колонизаторов и их объединения в „Сферу сопроцветания“. Япония считала, что определение „Дальний Восток“ для этого не годится. Поскольку это европейский термин, „вражеское слово“. Было решено называться „Великой восточноазиатской сферой сопроцветания“».

План заключался в том, чтобы, освободив страны Восточноазиатской сферы от колониализма и предоставив нескольким из них независимость, на деле взять их под жесткий японский контроль, сделать своими бесправными сателлитами.

То есть идеологической основой «японского рейха» были идеи почти ничем не отличающиеся от идеологии германского фашизма. Это идеи об исключительности японцев, об их праве подчинять другие народы, господствовать над ними. Их целью было завоевание мирового господства, порабощение мирных народов и утверждение права «сильных и избранных» не соблюдать никаких правил и моральных норм в отношении «низших» рас.

Японцев убедили в том, что у них нет перед другими народами никаких моральных обязательств, им все дозволено. Во многом сей идеологический диктат и объяснял впоследствии те жестокости, которые творили солдаты и офицеры японской армии не только на поле боя, но и в оккупированных городах и селах.

Попытки колониальной эксплуатации «низших рас» Китая и Кореи власти Японии начала предпринимать еще в начала ХХ века. Еще летом 1910 года японская армия фактически аннексировала Корею. В итоге Корея оставалась колонией Японии вплоть до окончания Второй мировой войны. Начало Второй мировой войны создало благоприятную обстановку для осуществления Японией захватнических планов в Тихоокеанском регионе.

В официальных документах это провозглашалось как создание «Великой восточноазиатской сферы совместного процветания», что предусматривало присоединение к Японии колониальных Австралии, Филиппин, Бирмы, Таиланда и Новой Зеландии, а также части Китая. План заключался в том, чтобы, освободив восточноазиатские страны от западного колониализма и предоставив нескольким из них независимость, на деле взять их под жесткий японский контроль, сделать своими бесправными сателлитами.

В японском правительстве постоянно, особенно в начале войны, поднимался вопрос о том, на какой фронт следует Японии направить свои силы – на северный или южный. Многие представители военного командования Японии отстаивали стратегию «Нансин», что означает «На юг», направленную на захват Юго-Восточной Азии и Голландской Ост-Индии. Другие были сторонниками стратегии «Хокусин», или «На север», так как считали, что Советский Союз представляет угрозу, с которой нужно разобраться в первую очередь.

Советские войска с их колоссальным опытом войны с гитлеровскими армиями, вооруженные первоклассным по тому временем оружием, методично громили сильнейшую в Японии Квантунскую армию, которая под их ударами рассыпалась и разбегалась.

Уже 14 августа на объединенном совещании Высшего совета по руководству войной и правительства с участием императора Хирохито после продолжительных дебатов было принято и опубликовано от имени императора следующее заявление:

«…Я повелел принять Потсдамскую декларацию. Мое мнение не изменилось… Я повелеваю всем присоединиться ко мне… Примите условия немедленно.

Чтобы народ мог знать о моем решении, я повелеваю срочно подготовить императорский рескрипт по этому вопросу».

В тот же день была отправлена телеграмма, которой правительства США, Англии, Советского Союза и Китая уведомлялись о принятии Японией условий Потсдамской декларации.

Уже на другой день военные действия между войсками США и Англии, с одной стороны, и войсками Японии – с другой были прекращены. Однако некоторые части Квантунской армии, сражавшиеся против советских войск, приказа о капитуляции не получили и продолжали ожесточенно сопротивляться. Многие японские офицеры, особенно группа так называемых молодых тигров, решительно возражали против принятия Японией Потсдамской декларации и настаивали на продолжении войны, хотя бесперспективность ее для Японии была уже совершенно очевидна.

Поэтому советские войска начали второй этап маньчжурской стратегической операции, освобождая города и населенные пункты Маньчжурии, 15 августа был передан по радио рескрипт императора Японии о принятии условий капитуляции: «Мы повелеваем нашему правительству передать правительствам Соединенных Штатов, Великобритании, Китая и Советского Союза сообщение о принятии нашей империей условий их совместной декларации». Одновременно японские власти занялись лихорадочной работой по сокрытию своих преступлений.

Когда агрессоры включают в свое военно-стратегическое планирование террор, зверства, массовое уничтожение людей, они стремятся гарантировать безнаказанность исполнителям кровавых акций. Тем самым освобождая их от ответственности и наказания, освобождая их от «условностей» морали.

Германское Верховное командование в своей директиве от 13 мая 1941 года прямо декларировало: «Возбуждение преследования за действия, совершенные военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия… составляют воинское преступление».

Приказом от 16 декабря 1942 года германское командование, ориентируя свои войска на преступные действия в борьбе против партизан, заранее амнистировало исполнителей этих акций: «Ни один немец, участвующий в боевых действиях против банд (так нацисты именовали участников национально-освободительной борьбы), не может быть привлечен к ответственности ни в дисциплинарном, ни в судебном порядке».

Японская военщина и идеологи японского милитаризма в этом плане ничуть не отличались от своих союзников по агрессивной оси.

Об этом обстоятельстве в приговоре Международного военного трибунала сказано:

«Когда стало очевидным, что Япония вынуждена будет капитулировать, были приняты организованные меры, дабы сжечь или уничтожить каким-либо другим образом документы и другие доказательства плохого обращения с военнопленными и гражданскими интернированными лицами.

Четырнадцатого августа 1945 года японский военный министр приказал всем штабам армий немедленно сжечь все секретные документы. В тот же день начальник жандармерии разослал различным жандармским управлениям инструкции, в которых подробно излагались методы эффективного уничтожения большого количества документов. Начальник отделения лагерей для военнопленных (административный отдел по делам военнопленных при бюро военных дел японского военного министерства) отправил 20 августа 1945 года начальнику штаба японской армии на острове Формоза циркулярную телеграмму, в которой предписывалось: „С документами, которые могут оказаться неблагоприятными для нас, если они попадут в руки противника, следует обращаться так же, как и с секретными документами, и по использовании уничтожать“. Эта телеграмма была отправлена в японскую армию в Корее, в Квантунскую армию, в армии в Северном Китае, Гонконге, Мукдене, на острове Борнео, в Таиланде, в Малайе и на острове Ява».

С началом стремительного продвижения наших войск японские преступники взорвали заводы бактериологического оружия в районе Харбина, в других местах и начали заметать следы существования бактериологического оружия. Но этого в полной мере им не удалось сделать, и нашими войсками было захвачено и в последующем представлено общественности большое количество документов и фактов преступной деятельности командования Квантунской армии, в частности генерала Ямада, и руководителей японской военно-медицинской и ветеринарной служб.

Очевидцы говорили, что Токио в те дни был окутан клубами дыма от сжигаемых в правительственных и военных учреждениях документов – там заметались следы преступлений.

В этом же документе содержалась директива, адресованная лицам, совершившим военные преступления. Директива настолько характерная и важная, что Трибунал нашел нужным в своем приговоре процитировать ее целиком:

«Личному составу, который плохо обращался с военнопленными и гражданскими интернированными лицами или к которому относятся с большим недовольством, разрешается ввиду этого немедленно переехать в другое место или скрыться без следа».

Правительство США, возглавляемое президентом Трумэном, по сути, отвергло установление союзного контроля над Японией и взяло персонально на себя подготовку подписания акта о ее капитуляции. 19 августа в Манилу была направлена японская делегация, с которой американское командование вело переговоры о процедуре подписания акта о капитуляции и деталях ее осуществления войсками союзников.

Там представителям Японии был вручен акт о капитуляции, согласованный союзными державами.

Подписание Акта о капитуляции Японии состоялось 2 сентября 1945 года, в 10 часов 30 минут по токийскому времени, на борту американского линкора «Миссури» в Токийском заливе.

На борт линкора была доставлена японская делегация в составе министра иностранных дел Мамору Сигэмицу и начальника генерального штаба генерала Иосидзиро Умэдзу. Остановившись в нескольких шагах перед поставленным на середине палубы столом, за которым предстояло подписать акт, делегация в течение некоторого времени молча стояла под взглядами сотен представителей союзных стран-победительниц, исполняя церемонию «минуты позора». Затем японские представители были приглашены к столу. От имени японского императора, правительства и императорской ставки Сигэмицу и Умэдзу подписали акт о капитуляции Японии.

От имени всех союзных наций акт подписал американский генерал Д. Макартур. За ним свои подписи под актом поставили представители союзных держав: от имени Соединенных Штатов Америки – адмирал Ч. Нимиц, Китая – генерал Сун Юнчан, Великобритании – адмирал Б. Фрейзер, Советского Союза – генерал К. Н. Деревянко, Австралии – генерал Т. Блэйми, Франции – генерал Ж. Леклерк, Голландии – адмирал К. Халфрих, Новой Зеландии – вице-маршал авиации Л. Йсит, Канады – полковник Н. Муркосгрейв.

В акте о капитуляции Японии было записано: «Мы, действуя по приказу и от имени императора, японского правительства и японского императорского генерального штаба, настоящим принимаем условия декларации, опубликованной 26 июля в Потсдаме главами правительств Соединенных Штатов, Китая и Великобритании, к которой впоследствии присоединился и СССР… Настоящим мы даем обязательство, что японское правительство и его преемники будут честно выполнять условия Потсдамской декларации…»

США сознательно и демонстративно придали церемонии капитуляции Японии характер театрализованного зрелища, даже шоу. Сама по себе капитуляция, как и сдача в плен, – это по японским понятиям и традициям крайнее унижение. Признать это на весь мир и покорно стоять под суровыми взглядами победителей и объективами телекамер – позор особый. В те дни некоторые японцы даже приходили к императорскому дворцу и совершали харакири – самоубийства. Чтобы уберечь деморализованную нацию от распада и отчаяния, император Японии Хирохито в тот же день, 2 сентября, обратился к японскому народу с воззванием, в котором сообщал, что он приказал японскому имперскому правительству и японской императорской ставке подписать от его имени акт о капитуляции и издать общие приказы военным и морским силам в соответствии с указаниями союзных держав.

В воззвании императора содержался приказ всему своему народу немедленно прекратить враждебные действия, сложить оружие и верно выполнять все положения акта о капитуляции и общих приказов, выпущенных японской императорской ставкой.

Так закончилась Вторая мировая война.

В результате войны, развязанной японскими милитаристами, народ Японии понес огромные потери. Еще больше пострадали от японской агрессии народы других стран, особенно Китая. 100 миллионов жителей этой страны остались без крова, миллионы погибли. Из стран Юго-Восточной Азии наибольшие потери понесли Индонезия – 2 миллиона человек, Филиппины – 1,1 миллиона человек.

Помимо людских потерь развязанная японскими милитаристами война нанесла народу Японии и народам других стран огромный материальный ущерб. После окончания войны японская экономика оказалась в состоянии разрухи, хотя ее производственно-техническая база сравнительно мало потерпела от военных действий, даже с учетом американских атомных бомбардировок Хиросимы 6 августа и Нагасаки 9 августа 1945 года. Японские монополии саботировали восстановление экономики, ссылаясь на то, что действующие предприятия могут быть демонтированы в счет репараций. Заводы и фабрики закрывались по причине нерентабельности, отсутствия сырья, нехватки средств и т. д. На протяжении двух послевоенных лет промышленное производство не превысило одной трети довоенного уровня.

Таковы были плачевные итоги японской военной агрессии. Но что мы видим сегодня?

Во время Нюрнбергского процесса «наци № 2» Герман Геринг убеждал и своих соратников по преступлениям, и американских психологов, которые работали с ними в тюрьме, что пройдет немного времени – и немецкий народ выстроит пантеон для героев гитлеровского рейха, перенесет в него в мраморных урнах их прах и будет вечно поклоняться им как героям, павшим в борьбе за величие Германии и ее народа…

Геринг просчитался. Прах казненных в Нюрнберге был уничтожен, от них остались только веревки, на которых их вешали, а расторопный палач сержант Вуд сделал на их продаже свой небольшой бизнес. Причем он продал столько кусков веревки, что на них можно было бы повесить полк преступников.

Но Герингу и в голову не могло прийти, что его грезы о пантеоне сбудутся в Японии.

Слухи о том, что прах осужденных Токийским трибуналом удалось похитить и сохранить, жили в Японии всегда. А 16 августа 1960 года на вершине горы Микэнояма около города Нагоя был открыт памятник семи главным японским военным преступникам, повешенным в 1948 году. На памятнике высекли надпись: «Могила семи самураев-мучеников». При открытии памятника им были возданы надлежащие почести. Там еще написано: «Одиннадцать государств – США, Англия, Советский Союз, Китай, Австралия, Канада, Франция, Голландия, Новая Зеландия, Индия, Филиппины – учредили Международный военный трибунал для Дальнего Востока, где учинили суд над действиями Японии, потерпевшей поражение в войне вследствие применения американцами атомной бомбы, нарушения Советским Союзом договора о ненападении, а также из-за нехватки необходимых материалов».

Еще там написано: «Обратим наши взоры в даль Тихого океана и подумаем, кто ответствен за войну».

В январе 1964 года были посмертно награждены примерно два миллиона японцев, погибших во Второй мировой войне.

Как писал тогда японский ветеран, который готовил людей-торпед, Хасимото: «Японский подводный флот был полностью уничтожен, но бессмертный дух моряков-подводников все еще живет с нами на широких океанских просторах. Мы храним память о многих отважных воинах, покоящихся в Тихом, Индийском и Атлантическом океанах, с морского дна до наших ушей доносится их шепот».

Переписываются учебники, в них участие Японии во Второй мировой войне изображается так, что вызывает официальные протесты государств, являвшихся в ходе нее объектами японской агрессии. Ширится поток милитаристской литературы, основное течение в нем – книги о той войне, беспредельно восхваляющие свершения японских вооруженных сил на море, в воздухе, на земле и под водой. На экранах телевизоров и киноэкранах опять маршируют бравые солдаты Империи восходящего солнца…

Политолог Акина Кобаяси, преподаватель Токийского университета Хосэй, в ходе беседы в 2017 году с горечью констатировала во время съемок фильма о Токийском трибунале: «Если говорить о чувствах японцев, особенно молодых, то им почти ничего не известно о войне. И сейчас, как мне кажется, это одна из главных проблем японского общества. При этом тема Хиросимы и Нагасаки в Японии подается предельно изолированно от других событий, от войны в целом. О том, чем Япония занималась в Маньчжурии или на Корейском полуострове, что она делала в других странах Азии, в Японии сегодня вообще почти не говорят. В результате, когда рядовой японец пытается представить себе, что такое война, у него возникает ощущение, что это мы, японцы, жертвы».

2019

Под сетью и мечом

Вечером 7 апреля 1994 года в кабинете префекта полиции Филиппа Массони, занявшего эту должность около года назад, раздался звонок телефона межминистерской связи. Мишель Шарас, один из ближайших советников президента Франсуа Миттерана, взволнованно доложил: у него очень важное сообщение! Только что в своем кабинете Елисейского дворца совершил самоубийство Франсуа де Гроссувр… О том, кто такой Гроссувр, рассказывать Массони нужды не было. Личный друг президента на протяжении многих лет, отвечавший за вопросы внешней и внутренней безопасности Франции.

Информировав о случившемся министра внутренних дел, Массони направил на место происшествия комиссара квартала Мадлен, предупредил о трагедии судебные и административные власти. И, разумеется, сразу вспомнил, что за год до этого, 1 мая 1993 года, при странных обстоятельствах в парке госпиталя Валь-де-Грас на берегу канала из пистолета собственного охранника покончил жизнь самоубийством другой личный друг и ближайший сподвижник президента Миттерана, премьер-министр Франции Пьер Береговуа, сын белого эмигранта Андриана Берегового, воевавшего в годы Первой мировой войны в российском экспедиционном корпусе.

Никакой предсмертной записки 161-й премьер-министр Франции не оставил. Пьер Береговуа хорошо помнил свои корни. И в последние годы жизни, как отмечали близкие к нему люди, очень живо и участливо интересовался всеми процессами, происходящими на бескрайних просторах его исторической родины. Когда полиция прибыла во дворец, кабинет Гроссувра был набит высокопоставленными чиновниками. Все понимали, что произошло нечто чрезвычайно важное, затрагивающее интересы всего государства.

Как выяснилось, бездыханное тело Франсуа де Гроссувра обнаружил его охранник. «Советник еще держал свой револьвер в правой руке, – рассказал он. – У него были рана в основании шеи и еще одна, большая и кровоточащая, в задней левой части черепа. Не обнаружено никаких следов насилия или борьбы». Почему-то выстрела никто не слышал.

Никакого завещания или объяснительной записки не нашли. Вскрытие показало смерть в результате разрушения мозга под воздействием сквозного выстрела. Пулю нашли в потолке кабинета. Филипп Массони позже уточнил: «Тело было откинуто на спинку кресла за письменным столом. В барабане револьвера, который находился в правой руке, найдено четыре пули…»

Но личным оружием Франсуа Гроссувра был револьвер Manurhin MR-73, подаренный ему жандармами Группы быстрого реагирования национальной жандармерии (GIGN), его барабан рассчитан на шесть патронов. Один Гроссувр использовал для самоубийственного выстрела, должно было остаться пять… Одного не хватает? Почему? Куда он делся?

Полицейские, которые делали обыск в квартире Гроссувра, нашли две коробки на 50 патронов этого типа, в одной из них как раз не хватало пяти. Почему же Гроссувр зарядил свой револьвер пятью, а не шестью патронами? Тренированный, опытный стрелок, он мог бы также заложить для самоубийства и всего один патрон… Позже нашли объяснение – именно потому, что он был опытный стрелок, на всякий случай он оставлял пустым место для патрона над спусковым крючком…

При вскрытии тела, что почему-то скрывалось, были зафиксированы вывих левого плеча и синяк на предплечье, хотя Гроссувр был найден сидящим за письменным столом…

Обстоятельства гибели двух видных политиков, двух друзей президента Миттерана, до сих пор вызывают множество слухов и, в частности, версии, что «за убийством этих двух политиков стоят люди из-за океана».

Этой темной историей я интересуюсь давно. И потому, разумеется, достаточно плотно занимаюсь прошлым Франсуа Гроссувра, изучаю все, что выходит на эту тему.

У нас мало кто знает, что спецслужбы США после войны в ходе операции «Гладио» (от лат. gladius – меч) создали в Западной Европе настоящую секретную армию. В 1950–1960-х годах в Италии, а затем во Франции и других западноевропейских странах возникли сети так называемых «оставленных позади» (от англ. stay-behind) – организаций, призванных противостоять предполагаемому вторжению стран Варшавского договора в Западную Европу и популярному движению левых сил. Существование «Гладио» было официально признано правительствами вовлеченных в операцию западных стран. Для создания этой сети США опирались на своих союзников в правительствах и спецслужбах европейских стран, на надежных по своим убеждениям людей – они набирали в ряды тайных отрядов антикоммунистов, которые боялись натиска левых сил, столь распространившихся после войны. Тогда во Франции они входили в правительство и вообще оказывали огромное влияние на жизнь страны. Французская секретная антикоммунистическая армия получила кодовое название «Голубой план», а затем «Роза ветров». Франсуа Гроссувр был весьма заметным членом этой организации. У него были военный опыт и связи благодаря бизнесу.

Французские разведслужбы, сотрудничавшие с «Розой ветров», предоставили в распоряжение ЦРУ около 10 000 французов-патриотов, хорошо натренированных и вооруженных, отобранных среди личного состава французской армии. Среди них были и крестьяне, и горожане, и торговцы. По всей стране были созданы тайники для секретной армии, где хранились оружие, взрывчатка, золото, транспорт, радиопередатчики и шифры. Обучение «секретных солдат» осуществлялось в различных районах Франции и за рубежом в тесном сотрудничестве с подразделениями специального назначения Франции и, в частности, с 11-й ударной парашютной бригадой. Члены организации обучались владению оружием, использованию взрывчатки и радиопередатчиков в Центре подготовки парашютного резерва 11-й ударной в коммуне Серкот, неподалеку от Орлеана.

Да, все было именно так. Но по мере того, как активизировалась секретная война против коммунистов во Франции и против Фронта национального освобождения в Алжире, парижские политики все больше и больше теряли контроль над действиями «теневых бойцов», что, в свою очередь, и привело страну к тяжелейшему кризису.

Дошло до того, что начальник контрразведывательной службы Роже Вибо уже готов был привести в действие секретный план, названный «Операция „Воскресение“». Цель этого плана – в кратчайшие сроки взять под контроль все жизненно важные учреждения Парижа: министерство внутренних дел, штаб-квартиру полиции, телевидение, радио, электростанции и другие стратегические объекты столицы. Был предусмотрен арест целого ряда политических деятелей, среди которых числился и социалист Франсуа Миттеран…

Организация взялась даже за парижские власти и за самого де Голля, который чудом избежал смерти во время попытки покушения на него 8 сентября 1961 года в Пон-сюр-Сен. Когда напряжение достигло предела, префект полиции Парижа Морис Папон был вынужден ввести комендантский час. Это было ответом на гибель его 11 агентов. Полицейские, желавшие отомстить за своих коллег, убили в Париже более 300 человек. Тела складывались в штабеля, а затем выбрасывались в Сену с моста Согласия. В последующие дни из Сены до самого Руана вылавливали тела убитых. Но официального расследования так и не было проведено.

Секретная война, которая велась при поддержке бойцов stay-behind, не смогла свергнуть режим де Голля. Генеральный штаб НАТО размещался во Франции. Руководящий комитет секретной сети «Гладио» также находился в Париже. Де Голль потребовал от НАТО и США либо сделать размещенные на французской территории военные базы подконтрольными Парижу, либо ликвидировать их. США и Атлантический союз никак не отреагировали на этот ультиматум.

В ответ 7 марта 1966 года генерал принимает историческое решение о выходе Франции из военной организации НАТО и выводе всех ее структур и агентов с французской территории. Европейский генеральный штаб НАТО был вынужден передислоцироваться в Бельгию. В 1968 году руководящий комитет секретной сети «Гладио» также переехал в Брюссель. Были отменены секретные соглашения между Францией и США по борьбе против коммунистов. Де Голль заявил, что эти протоколы являются нарушением государственной независимости Франции.

И тем не менее секретные формирования stay-behind так и не были распущены во Франции, а только подверглись реструктуризации. Теперь деятельность французской сети велась уже под прикрытием Службы гражданского действия (СГД). В 1981 году СГД насчитывала примерно 10 000 членов: 15–20 процентов из них были полицейскими, в ее рядах были оппортунисты, гангстеры и крайне правые. 12 ноября 1990 года министр обороны Франции Жан Пьер Шевенман сообщил, что СГД «была распущена по приказу президента Республики Франсуа Миттерана». Его слова тут же опроверг премьер-министр Италии Джулио Андреотти, который заявил, что секретная французская армия вовсе не распущена и даже направила своих представителей на заседание, которое состоялось в Брюсселе…

В действительности секретные армии стали в Европе частью американской «стратегии дестабилизации» и «терроризма под чужим флагом», чтобы предотвратить приход к власти левых сил. Напомню, что при вступлении в НАТО государства должны были подписывать секретные протоколы, которые обязывали их правительства «гарантировать внутреннюю ориентацию на Западный блок любыми средствами, даже если электорат демонстрирует другие предпочтения». По сути, эти армии были ориентированы на то, чтобы проводить террор внутри самих государств – членов альянса, дабы удержать их в рамках атлантического блока.

Проамериканский курс навязывался «любыми средствами» – вплоть до терактов и убийств.

Франсуа де Гроссувр, прекрасно знавший всю подноготную тайных сил, которые контролировали американцы, был антикоммунистом, но и патриотом Франции. Поэтому, когда Гроссувр убедился, что речь идет о диспропорциональном влиянии американской политики в Европе, он стал искать пути выхода из этой ситуации, все чаще и чаще обращая свой взгляд на восток – на Россию. Его друг социалист Франсуа Миттеран был его союзником в этих поисках.

Сеть «Гладио» якобы перестала действовать в 1990-е годы. Однако апробированные на деле методики, планы, люди остались. Во многих странах, мягко говоря, вдруг возникли ситуации напряженности. В частности, активно стали ограничиваться гражданские свободы, а кое-где и пролилась кровь. Поэтому, внимательно присмотревшись к некоторым событиям, происходящим в мире, особенно в Европе, невольно задаешься вопросом: а не дело ли это рук «Гладио»?

Многие годы я поддерживаю дружеские связи с сыном Франсуа де Гроссувра – Анри. Он является основателем Ассоциации «Париж – Берлин – Москва». В 2002–2007 годах Анри издал две книги, посвященные идеям, которые вынашивал в конце жизни его отец.

Книга «Париж – Берлин – Москва» адресована французам и европейцам, всем, кто считает, что Франция не должна «раствориться», что у нее есть свое «послание» к миру и что Европа способна проводить политику, отличную от политики американского «старшего брата». В период от Шарля де Голля до Франсуа Миттерана Франция и Германия, когда они объединяли усилия и ставили общие цели, смогли добиться эффективности европейского партнерства.

Книга объясняет, почему и как стратегическое партнерство между ЕС и Россией позволит Европе разрешить главные проблемы XXI века – в частности, энергетики, безопасности, космоса и развития высокотехничных технологий. Европа может стать одним из центров мира, снова обретшего многополярность, стать источником сбалансированности и мира, который сдерживал бы войны, развязанные по инициативе Вашингтона.

Сейчас Анри де Гроссувр живет в Берлине. Недавно я в очередной раз встретился с ним, и у нас состоялся такой разговор.

– Знаю, что все годы после гибели отца вы пытаетесь докопаться до истинных причин его смерти. Каковы причины его смерти, с вашей точки зрения? – Отец предпринял реальные шаги к созданию великой континентальной Европы, о которой мечтал генерал де Голль и руководить которой должны были совместно лидеры Франции, Берлина и Москвы. Де Голль считал, что одним из основных направлений развития Франции должно стать восстановление равновесия в отношениях с Соединенными Штатами. Изданная мной книга так и называется: «Париж – Берлин – Москва: путь независимости и мира».

О том, что ось Париж – Берлин – Москва жизнеспособна, свидетельствует, например, такой факт. В две тысячи втором году Франция благодаря инициативе своего министра иностранных дел Доминика де Вильпена, которому удалось убедить президента Ширака, вместе с Германией Герхарда Шредера и Йошки Фишера и Россией Владимира Путина и Игоря Иванова выступили единым фронтом против американской войны в Ираке. Я убежден, что Франция, Германия и Россия занимают ключевую позицию в Европе как с географической, так и с исторической точки зрения и, сотрудничая, могут стать движущей силой континентального сотрудничества между большинством европейских стран.

Окруженная с юга зоной ураганов, местом, где раньше пролегал Шелковый путь, простирающаяся до Тихого океана, Россия сегодня представляет собой очень важную зону – в частности, зону производства и транспортировки полезных ископаемых, – выступает как связующее звено между Западной Европой и азиатским миром.

– Кроме сотрудничества в указанных вами сферах и энергетической области остается воистину гигантский потенциал для развития экономического и гуманитарного сотрудничества между странами ЕС и Россией еще и в таких важных сферах, например, как космос, авиация, информационные технологии и транспорт, культура.

В этой связи не было ли пророческим давнее предчувствие немецкого философа Иоганна Гердера, сделанное еще в восемнадцатом веке? Во время путешествия в Литву в своем дневнике он задавал себе вопрос: не погружается ли в сон западная культура и не передаст ли она свой путеводный факел России? В своих трудах Гердер призывал к слиянию Западной Европы со славянским миром, чтобы противостоять европейскому упадку…

– Я согласен со словами великого Гердера. Именно по этой причине страны Европейского союза должны быть заинтересованы в тесном стратегическом сотрудничестве с Россией, в то время как Вашингтон стремится помешать связям Европы с Азией.

Соединенные Штаты всегда проявляли ловкость в манипулировании понятием гуман ности, не забывая при этом преследовать свои интересы. Со времен проекта «Новый американский век», опубликованного в двухтысячном году, они фактически рассматривают Европу как своего потенциального конкурента, который должен оставаться большим рынком, в то время как Россия в их глазах по-прежнему представляет собой врага, несмотря на крушение коммунизма.

– Незадолго до своей смерти президент Миттеран во время своей беседы, опубликованной позже в книге Жоржа-Марка Бенаму «Последний Миттеран», предупредил, хотя и сдержанно, но недвусмысленно: «Франция еще не знает об этом, но мы находимся в „состоянии войны“ с Америкой. Да, войны постоянной, жизненно необходимой, войны экономической, войны внешне без жертв. Да, американцы жестоки, ненасытны, они хотят безраздельной власти над миром. Это неизвестная война, это постоянная война, на первый взгляд война без жертв, но тем не менее война не на жизнь, а на смерть».

Из-за невозможности в целом для Евросоюза, по уже вышеназванным причинам, в настоящий момент проводить свою независимую политику на международной арене, Франция, Германия и Россия могли бы стать движущей силой для стратегического сотрудничества. Тезис, который я развивал в моей книге, вышедшей в две тысячи втором году, то есть за год до того, как все газеты мира стали употреблять название этой книги «Париж – Берлин – Москва» в связи с франко-германо-российской мирной инициативой. Даже если сегодня у французских и немецких политиков и расходятся мнения в отношении России, ни одно решение не может быть принятым внутри Евросоюза без франко-германского одобрения. Не забывайте, что Карл Великий, французский император для французов, одновременно считается немецким императором для немцев. Париж – Берлин – Москва – это своего рода империя Карла Великого в союзе с Россией. Мой образ действий, как и образ действий моего отца, полностью соответствует интересам Франции и Европы, он основан, прежде всего, на патриотизме.

– И тем не менее, судя по всему, идеи де Голля и вашего отца не очень популярны в со временной Европе. Недавний скандал с про слушиванием Агентством национальной безопасности США телефонов тридцати пяти глав государств, в том числе руководителей европейских стран.

– Да, это так. Многие европейские лидеры, как оказалось, находились под прослушиванием сети, которая используется для экономического шпионажа в Западной Европе, что не являлось большим секретом.

К сожалению, брюссельская Европа представляет собой, с одной стороны, экономического гиганта, а с другой – очень зависимого от США политического игрока. Поэтому и неудивительно, что брюссельская точка зрения Европы не принимает Россию и поддерживает, например, как того хотят Соединенные Штаты, вступление в Европейский союз неевропейской страны, такой как Турция. Повторюсь еще раз: великая континентальная Европа должна быть построена на основе франко-германо-российского союза – и я в этом убежден. А это действительно вызов Соединенным Штатам.

– Сейчас весь мир переживает очень непростое время. ЕС изо всех сил старается наладить тесные отношения с США. И в такой период вы все еще надеетесь на успешное воплощение ваших идей?

– Да, надеюсь. Франко-германо-российское сотрудничество стало достаточно ощутимым в период иракского кризиса. Между тремя странами сложились регулярные и конкретные формы по взаимодействию. Тем не менее сотрудничество больше напоминало дипломатическую жестикуляцию типа «если захотим, мы вот что сделаем», но «не перекрывалось» действительным стратегическим, дипломатическим и промышленным сотрудничеством. Если создание оси Париж – Берлин – Москва и помогло понять европейским политическим кругам, какой гигантский экономический и стратегический потенциал скрыт внутри континентальной Европы, то все же мы еще далеки от долгосрочного стратегического сотрудничества всей континентальной Европы на основе оси Париж – Берлин – Москва, что я продолжаю проповедовать. В настоящее время Европа переживает глубокий экономический и политический кризис. Стратегическое франко-германо-российское соглашение могло бы дать возможность Европе самой определять свою судьбу. Во Франции, Германии, Италии и Испании есть люди, готовые действовать. Именно в моменты кризиса и Великой депрессии все становится возможным.

Сегодня мы меняем политическую, экономическую, административную, общественную модели, и континентальное согласие сегодня возможно как никогда. Книга и ассоциация «Париж – Берлин – Москва» позволили мне найти во Франции и в некоторых других странах Европы потенциальных союзников, как в экономическом, так и в политическом мире, как среди правых, так и среди левых, в университетских кругах, среди экспертов, журналистов. Это объединение, которое я поддерживаю вот уже много лет, требует лишь только того, чтобы его привели в движение.

2013

Звезды черного рынка. Законность от «волюнтариста»

В ноябре 1960 года Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв прибыл с визитом в Западный Берлин. Тогда было две Германии – восточная ГДР и западная ФРГ, а Берлин был как бы прифронтовым городом между ними. В городе, разделенном на две части, естественно, процветали нелегальная торговля и черный рынок. Неугомонный и шумный Хрущёв не преминул открыть немецким политикам на это глаза, сразу полез с советами и замечаниями, как это он всегда и всюду делал. Дескать, спекулируют у вас прямо средь бела дня. В клоаку превратили Западный Берлин!

Немецкие товарищи, не выдержав этого бурного потока упреков, ответили: «А разве в Москве нет черного рынка? Есть, да еще какой!»

Хрущёв от неожиданности даже растерялся, а потом взбеленился: «Какой черный рынок в Москве? Да о чем вы говорите?!» Ему вежливо сообщили: «Увас потрясающий черный рынок. Такого черного рынка мы нигде не видели. Поинтересуйтесь…»

Для взбалмошного Хрущёва это прозвучало как личное оскорбление. Это что же выходит – он не знает, что происходит у него в стране? В столице страны, которая строит коммунизм, обещанный уже через двадцать лет?!

Хрущёва душило раздражение, он приказал срочно разобраться с этим вопросом и безотлагательно доложить ему лично. Он всем покажет, как позорить великую идею коммунизма!

И 19 мая 1961 года все центральные газеты Советского Союза поместили на первых полосах сообщение: «Комитетом государственной безопасности арестованы и привлечены к уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях и спекуляцию в крупных размерах Рокотов Ян Тимофеевич, Файбишенко Владислав Петрович и другие…»

Когда все газеты вдруг хором написали о какой-то банде фарцовщиков, это произвело совершенно ошеломляющее впечатление на советских граждан.

Особенно поражали воображение граждан приведенные факты. «При обыске у них изъято золотых монет общим весом 12 килограммов, большое количество иностранной валюты, советских денег и других ценностей… Как установлено следствием, преступники скупили и перепродали иностранной валюты и золотых монет в общей сложности более чем на 20 миллионов рублей».

Журналист, в те годы корреспондент «Московской правды», Борис Пиляцкин вспоминает: «Это было как взрыв водородной бомбы. Советский человек мог родиться, пойти в школу, получить высшее образование и даже умереть, никогда не увидев ни одной иностранной купюры, а тем более доллара. За пять тысяч рублей можно было купить роскош ную „Волгу“, лучшую советскую машину… А тут – миллионы! Десятки миллионов! Как? Откуда?»

Перенесемся в Москву конца пятидесятых годов. Плешка – так называли знающие люди отрезок улицы Горького от Пушкинской площади до гостиницы «Националь». Здесь, в самом центре столицы, в основном и обитали иностранные гости. Здесь, рядом с Кремлем, проворачивали свои дела и делали деньги валютчики и фарцовщики. Были и другие места, но это было «центровое».

Каждый день, в любую погоду, валютчики, в основном молодые люди без комплексов, выходили на Плешку – охотиться на интуристов, вернее, на их валюту. Иностранцев их опытные глаза вылавливали из толпы сразу. Тут же предлагали интуристам сразу несколько услуг. Первая – обменять доллары не по курсу. В конце пятидесятых доллар официально стоил 4 рубля, а после реформы 1961 года курс стал стоить и того меньше – 90 копеек. Это для советских граждан. Для иностранцев существовал льготный курс – десять рублей за доллар. Валютчики же давали за него туристам двадцать, а то и тридцать рублей.

По советским законам они тем самым присваивали деньги, которые должны были попасть в государственный бюджет. Это каралось законом о нарушении правил валютных операций – статья 88 Уголовного кодекса РСФСР. Причем запрещены были не только манипуляции с валютой. Просто иметь ее на руках уже было криминалом.

Так что дело валютное было весьма опасным. Но и весьма выгодным. Да, валютчики покупали доллары по завышенной цене. Однако потом-то эти доллары продавались по другой цене, куда более высокой, людям, которые могли выезжать за границу.

Советский человек, выезжавший за рубеж, мог с собой взять, не задекларировав, всего 30 долларов США. Поэтому за границей экономили, как могли. Брали с собой копченую колбасу и консервы, и многие питались там только ими. Лишь бы сэкономить и что-нибудь на них купить и привезти своим родным и друзьям. В основном у фарцовщиков приобретали валюту артисты, спортсмены и специалисты, которые выезжали за границу работать, например, строить Асуанскую плотину в Египте. А приобрести валюту можно было только у валютчиков, больше ее в стране нигде не продавали и не меняли.

Иностранцы продавали валюту охотно – в Москве за все можно было платить только рублями. Владимир Долинский, Заслуженный артист России, рассказывал: «Бывали забавные случаи… Я как-то просто проходил мимо ресторана „Минск“. У входа стоит человек и втолковывает швейцару: „Я кочу кушат!.. Умне ест денги!“ А швейцар от него отмахивается: „Ты себе куда-нибудь засунь эти деньги! Рубли есть? Нет? Надо рубли иметь! Рубли!“ Я к интуристу подошел и, конечно, помог человеку. Дал ему за сто долларов рублей двести, чтобы он мог покушать. А продал эти баксы потом за пятьсот…»

Вот таков был примерно механизм этого бизнеса. К временам хрущёвской атаки на него он превратился в разветвленную систему со своими понятиями, правилами и иерархией. И со связями в самых разных кругах советского общества.

На Плешке, в гостиницах и универмагах к иностранцам подходили «бегунки» или, по-другому, «рысаки». Они представляли первую ступеньку жестко выстроенной иерархической лестницы. Это низшее сословие, которое скупало у иностранцев валюту. Над ними стояли «шефы», которым «рысаки» эту валюту сдавали. И, наконец, «купцы» – глубоко законспирированные деятели, организовавшие и крутившие процесс. «Купцы» в контакт с иностранцами старались вообще не вступать, чтобы не светиться. Лишь в исключительных случаях. Их знали лишь немногие, да и то по кличкам. Среди московских «купцов» выделялись трое – Ян Косой, Дим Димыч, он же Антиквар, и Владик.

Косой – это и был 33-летний Ян Рокотов. Именно благодаря ему процесс над валютчиками стал известен на весь мир как «дело Рокотова». Хотя родного его отца звали Александр Орликов. Его жена умерла, когда Яну было всего три месяца. Поэтому его воспитывали тетки. Мужем одной из них был Тимофей Рокотов, главный редактор журнала «Интернациональная литература». Он и усыновил маленького Яна.

Прозвище Косой Ян получил в школе. Соседка по парте случайно ткнула ему в глаз карандашом. Он не ослеп, но немножко косил.

Образование Ян имел то ли среднее, то ли семилетнее, хотя в зрелые годы всех уверял, что учился на юридическом факультете МГУ. Именно ему удалось создать целую сеть теневого валютного промысла и стать во главе ее. Он был в этом смысле, можно сказать, новатором, Фордом фарцового бизнеса.

Вторая крупная фигура этого мира – тридцатилетний Дмитрий Яковлев, Дим Димыч. Уроженец Прибалтики, там он и проворачивал основную часть сделок. В свое время закончил МГУ, владел тремя иностранными языками. Деньги вкладывал в золото и предметы искусства. Он был совершенно помешан на антиквариате, поэтому и получил кличку Антиквар.

Самым молодым в высшей касте валютчиков и фарцовщиков являлся 24-летний Владислав Файбишенко – Владик. Карьеру на черном рынке он начал в 1957 году, во время Московского фестиваля молодежи и студентов, когда советские люди впервые получили возможность свободно общаться с иностранцами, увидели, как они одеваются и развлекаются, какую музыку слушают. Фирменные джинсы, батники, клубные пиджаки, диски и так далее и так далее. Все это стало остро модным и желанным и одновременно дефицитом, который люди искали и за который готовы были платить большие деньги. Сразу появились люди, способные эту «фирму» доставать. Владик был тем самым человеком, который оказался у руля организации и регулировал потоки.

Режиссер Георгий Гаврилов, родственник Файбишенко, помнит о Владике немного.

– Все, что я знаю об этом человеке, я знаю от моей мамы – они дружили с Владиком. Красивый, общительный, очень веселый, он жил совершенно не по-советски. Нигде не работал, просыпался в двенадцать часов, пил кофе, вызывал такси и объезжал своих ребят. Потом рестораны… Для мамы это все было похоже на жизнь человека с Луны или с Марса.

Однажды она ждала Владика около его дома по какому-то делу. Ждала долго, он все не являлся. Тогда она написала ему записочку и сунула ее в почтовый ящик. Дверца ящика была хлипкая, и из него буквально вывалился сверток из газеты. Мама поднимает его и видит под развернувшейся газетой… деньги. Пачки денег! Она, советский человек, столько денег в своей жизни не видела никогда и просто страшно перепугалась. Тут же завернула деньги обратно, затолкала в почтовый ящик и убежала оттуда в полном ужасе…

Доходы Владика со временем стали весьма серьезными, но ему трудно было сравниться с Рокотовым, который на тот момент уже являлся дельцом международного масштаба. Он познакомился с представителем совета директоров немецкого частного банка «Отто и компаньоны». Познакомились они в ресторане гостиницы «Националь». Рокотов в то время целенаправленно искал партнера для совместного бизнеса по схеме, которую давно вынашивал и тщательно продумал.

Внеся на родине в немецкий банк марки, приезжавшие в СССР иностранцы получали от Рокотова советские деньги по выгодному курсу. И наоборот, выезжавшие за границу советские люди сдавали Рокотову рубли и получали за границей в банке соответствующую сумму в валюте по курсу, который он устанавливал с партнером. Элементарно, но весьма эффективно. Через полгода в обороте у Рокотова крутились уже сотни тысяч рублей. Для Владика Файбишенко, представлявшего примерный размер этого оборота, Рокотов был кумиром, примером для подражания.

Это и впрямь был лидер мира валютчиков, безусловный авторитет и организатор. Рокотова очень многому научили на зоне. К моменту знакомства с Файбишенко за плечами у него было восемь лет лагерей. Посадили, когда ему только исполнилось 17 лет. По печально известной 58-й статье – «антисоветская агитация». В чем именно обвиняли Рокотова, неизвестно до сих пор. Может, просто анекдот рассказал, а его сдали.

На лесоповале Рокотов, хилый и щуплый, в первые дни не выполнял норму – физически не мог. Бригада из-за него недополучала пайку, за это могли избить. Он поначалу жил там в вечном страхе. Лагерь, конечно же, отразился на его психике. Но потихоньку он приспособился, говорили, что на зоне он нашел влиятельных покровителей и уже не ворочал бревна. На волю он, во всяком случае, вышел в новеньком костюме.

Судя по всему, в лагере он установил контакты со старыми валютчиками, которые еще в двадцатые годы при НЭПе подвизались на этой ниве. Сообразительный и внимательный Рокотов многое потом у них перенял. «Бегунки», «рысаки», «шефы», которым они валюту привозят, и, наконец, «купцы», торгующие валютой, – вся эта структура была придумана еще во времена НЭПа. Так что Рокотов, в общем, ничего сам не выдумывал, но он сумел поставить дело и развернуть на широкую ногу. Особенно часто на Плешке просили продать джинсы, а потом перепродавали их в три-четыре раза дороже. Кроме валюты и джинсов скупали золотые монеты. Основной канал по их доставке был проложен через арабских офицеров, учившихся в московских военных академиях. Два раза в год им предоставлялся отпуск. Курсанты по дешевке покупали в Швейцарии большие партии царских червонцев и английских отчеканенных фунтов стерлингов и нелегально доставляли их в Союз. Вот с арабскими офицерами Рокотов контактировал лично – прибыль стоила того.

Валютчики-фарцовщики на Плешке чувствовали себя весьма вольготно. Почему-то их никогда не ловили. Хотя, казалось бы, места известные, бежать особенно некуда – улица не такая длинная. Ну казалось бы, бери и хватай.

Но… Не хватали до поры до времени, и тому были свои причины.

Черный валютный рынок в Москве долгие годы находился под присмотром в первую очередь МВД и ОБХСС. У руководства ОБХСС, разумеется, была информация на всех валютных «воротил» – и на Яковлева, и на Рокотова, и на Файбишенко. Мало того, некоторые сотрудники были знакомы с ними лично, вместе проводили время, бывали в ресторанах… Ну и разумеется, в случае нужды помогали друг другу.

Утверждали, что Рокотов «подкармливал» двух начальников, которые курировали непосредственно Плешку, – ежемесячно выплачивал сумму в размере их должностного оклада. Файбышенко с Рокотовым устраивали им выезд в Юрмалу – отдохнуть и встряхнуться от забот.

«Взаимопониманию» пришел конец в январе 1960 года, когда на высшем уровне было принято решение о реорганизации структуры для борьбы с незаконными валютными операциями. Из ведения МВД подобные дела были переданы в Комитет государственной безопасности. Наступили новые времена.

Валюту и золото Рокотов никогда не держал при себе. Часть денег постоянно «крутилась» в деле. Другую часть капитала он хранил на съемных квартирах. Одна из них находилась в знаменитом доме на улице Горького, где жили балерина Плисецкая, пианист Гилельс, художник Дейнека, Лемешев, Козловский… В этом-то доме Рокотов снял квартиру и устроил в ней хранилище своих капиталов. Денег было так много, что он просто пачками складывал их в туалете – самое безопасное место в случае пожара. Кроме того, Рокотов прятал купюры в книгах – закладывал сторублевками любимые страницы.

Видимо, из «Золотого теленка» Рокотов почерпнул еще один способ хранить сокровища – в чемодане. У него тоже был чемодан с деньгами и хитроумными иностранными замками. Он сей чемодан то друзьям отдавал, то родственникам, а то просто сдавал в камеру хранения и еженедельно перемещал его с одного вокзала в другой.

Дим Димыч Яковлев тоже был предельно скрытным и аккуратным. Понимая, что его телефон могут прослушивать, он нанял некую пожилую женщину Раису, инвалида второй группы. От нее требовалось одно: отвечать на звонки. Сидя у себя дома, она собирала для Яковлева информацию от посредников.

Ни о чем не догадываясь, каждое утро она сообщала Яковлеву расписание его встреч на день. Когда сотрудники КГБ вышли на Раису, обработать ее не стоило никакого труда. Она-то помогла установить значительный круг сообщников Яковлева.

К концу осени 1960 года у КГБ уже было полное представление об основных участниках столичного теневого валютного бизнеса. Однако ввиду того, что они имели обширные связи в дипломатических и номенклатурных кругах, был приказ брать их только с поличным, то есть наверняка.

Первым взяли Владика Файбишенко. Арестовали во время сделки. При нем оказались 148 золотых английских фунтов и большая сумма в рублях. В ходе обыска у него было изъято иностранной валюты на сумму около пятисот тысяч рублей по спекулятивным ценам. Файбишенко, кроме того, занимался скупкой и перепродажей любых вещей иностранного производства – джинсы, пластинки, жвачка, на все был устойчивый спрос.

Зачем, спрашивается, нужны такие деньги в СССР в то время? Ну у Файбишенко были модные «прикиды», рестораны, такси, поездки на юг и прочая «красивая жизнь»… Это все. Больше их тратить было не на что. Он не мог даже квартиру купить, потому что квартиры не продавались. Когда система завертелась, деньги уже просто сами шли ему в руки. Неужели отказываться?

Яковлев практически всю прибыль тратил на антиквариат, но ведь и антиквариат весь не скупишь.

А вот о целях Рокотова можно только догадываться. Он никогда об этом не говорил. Возможно, как Остап Бендер, собирался реализовать накопленные средства и уйти с ними за границу с помощью заграничных партнеров по бизнесу. Возможно, но не успел.

Вторым за решетку попал Дим Димыч. Его перевербованная связная Раиса сообщила, что Яковлеву пришла посылка. В посылке нашли десяток дамских золотых часов, запрятанных в пару резиновых сапог. Яковлев сразу же во всем сознался и подробно рассказал о каналах контрабанды. В это же время была раскрыта группа посредников – московских, тбилисских и бакинских валютчиков.

Однако Рокотов все еще оставался на свободе.

С одной стороны, у него был нюх на опасность. Чувствуя, что за ним следят, он решил проверить, прослушивают ли его телефоны. Разговаривая с приятелем, он сказал, что хочет передать ему очень ценные вещи в чемоданчике. Рокотов встретился со своим знакомым ночью. Передал чемоданчик. Вскоре под каким-то предлогом приятель был задержан. В чемодане лежали… мочалка и кусок банного мыла. А с другой стороны, ему могли помогать старые клиенты из органов.

Но в первых числах декабря 1960 года разработка дела валютчиков резко начала набирать обороты. Вернувшись из Западного Берлина, где он претерпел публичное унижение, Хрущёв дал команду полностью разделаться со спекулянтами, причем в кратчайшие сроки и максимально сурово.

Никита Сергеевич вел страну в светлое будущее – в коммунизм. Хрущёв готовился к XXII съезду КПСС, где должны были принять новую программу партии – программу строительства коммунизма. В программе было записано, что главное – это создание нового человека. А тут валютчик Рокотов, фарцовщик Файбишенко…

Органы госбезопасности прибегли к почти открытой слежке за Рокотовым. Прежняя бригада наружки, работавшая по нему, была полностью обновлена, теперь Рокотова «пасли» молодые женщины, на которых он был падок. Позже он признается, что это и стало причиной его провала. Из-за женщин он потерял бдительность.

Восьмого декабря 1960 года Рокотов был задержан на Ленинградском вокзале, где в камере хранения лежал его чемодан с деньгами. О том, когда именно Рокотов придет за чемоданом, оперативникам сообщила именно его близкая знакомая, по совместительству агент спецслужб. Эта женщина была настолько искусной актрисой, что он до последнего не видел в ней человека, который работает по нему на КГБ.

Рокотова взяли в камере хранения – он получал свой саквояж с хитроумными американскими замками. Когда ему заломили руки стоящие за ним «люди из очереди», Рокотов закричал, что чемодан не его. Но было уже поздно. При обыске у Рокотова изъяты 1049 золотых монет, 16 402 американских доллара, английские фунты стерлинги. На фотографии имущества, изъятого у Рокотова, видно большое количество валюты, монет царской чеканки, золотых часов.

По дороге с вокзала машина, в которой сидел задержанный Рокотов, сделала крюк – его провезли мимо Петровки, 38. То есть ему наглядно продемонстрировали, что он может не надеяться на своего клиента, коим являлся начальник валютного отдела. И только потом привезли на Лубянку.

И там он поплыл и раскололся сразу. Он действительно рассчитывал на людей из ОБХСС, с которыми был много лет связан…

Дело в том, что Рокотов и Яковлев были профессиональными осведомителями. Одной рукой они фарцевали, а второй – стучали на своих мелких подчиненных, сдавали их милиции. Возможно, в другой ситуации покровители смогли бы припомнить их заслуги в качестве тайных агентов, однако теперь рассчитывать на это не приходилось: в дело валютчиков-фарцовщиков вмешалась большая политика в лице самого Первого секретаря ЦК.

Зал Мосгорсуда, где судили Рокотова и Файбишенко, был набит битком. Как рассказывал журналист Борис Пиляцкин, никакого особого «гнева народа», как писали газеты, в публике не наблюдалось. Больше было удивления – какие деньги люди делали! Заседания вел Леонид Громов – председатель Мосгорсуда. Это показывало значимость процесса. Вскоре Рокотов и Файбишенко предстали перед Мосгорсудом.

Как вспоминал Пиляцкин, Рокотов выглядел совершенно спокойным, волнения никак не проявлял. Файбишенко тоже вроде бы не нервничал. От трех до восьми – это не так страшно. Какие его годы…

Суд назначил Рокотову и Файбишенко максимальное наказание – по 8 лет лишения свободы.

Руководство КГБ не просто доложило об успешном завершении операции по валютчикам, но и организовало для руководителей партии и правительства выставку изъятых у валютчиков ценностей. 31 декабря на выставку прибыли Хрущёв и другие члены ЦК. Увиденное сильно впечатлило Первого секретаря. И он поинтересовался у Председателя КГБ Шелепина, какое наказание получат преступники.

Услышав ответ, он взорвался. Хрущёва понесло, он уже не мог сдерживать себя. «От трех до восьми лет? Как? Всего?! Как это может быть?!. Они опозорили нашу страну, наш народ перед всем миром! Партия этого не потерпит!»

Тогда и произошла чудовищная вещь, которой никогда не было ни до, ни после того. Такого не было даже во времена Сталина, в период разгула «ежовщины». Да, тогда могли ни за что посадить, казнить, но только на основе уже действующего закона, того, в чем обвиняли конкретного нарушителя именно в тот момент. Даже тогда не было случаев, чтобы кому-то припаяли статью, которую придумали уже после того, как этого человека арестовали.

Двадцать пятого марта 1961 года Указом Президиума Верховного Совета СССР срок наказания за незаконные валютные операции был увеличен до 15 лет. Поскольку его приняли уже после ареста Рокотова, Яковлева и Файбишенко, эту меру к ним применить было нельзя – закон, как известно, обратной силы не имеет. Такова общепринятая юридическая практика во всем мире. Принцип гуманности юстиции в мире во все времена строился на том, что закон, усиливающий уголовную ответственность, не применяется к тем деяниям, которые были совершены до его принятия.

Но летом Рокотов и Файбишенко вновь предстали перед судом. В уголовном деле кроме них было девять подсудимых помельче. Дело Яковлева было вынесено в отдельное производство. Судя по всему, вывел его из общего дела Комитет госбезопасности. Его могли склонить к сотрудничеству. Учитывая знания и обширные связи Яковлева, в том числе с иностранцами, руководство КГБ намеревалось заполучить в его лице ценного агента, который к тому же до этого был информатором ОБХСС.

Пятнадцатого июня Московский городской суд приговорил Рокотова и Файбишенко к максимальному сроку – пятнадцати годам лишения свободы. К ним применили положения недавнего Указа об усилении наказания за валютные преступления.

Кто сказал, что закон обратной силы не имеет?! Если партия в лице Первого секретаря сказала: надо, – советская юстиция возразить не посмела. Рокотов и Файбишенко были совершенно подавлены неожиданными и огромными сроками.

Но Хрущёв не унимался. 17 июня, то есть буквально через день, Хрущёв на Президиуме ЦК неожиданно гневно сказал: «Я вчера читал в газете рубрику „Из зала суда“ о суде над валютчиками… И что же выходит? Что им дали всего-навсего по пятнадцать лет? Это как? Что наши люди скажут? Почему не расстреляли?!»

Сразу стало ясно, зачем на заседание были специально вызваны Генеральный прокурор СССР Роман Руденко и Председатель Верховного суда Александр Горкин. Руденко по возможности спокойно объяснил: «Расстреливать, Никита Сергеевич, мы не можем, потому что у нас закон этого не предполагает». Но Хрущёв только распалялся еще больше: «Человек, этот самый Рокотов, совсем разложился. Таким одно место – в гробу… У крестьян есть поговорка: худая трава с поля вон. Так что законодательство надо пересмотреть». Звучало это как беспрекословное указание, которое нужно выполнять.

Руденко попытался объяснить: «Если закон не установил смертной казни, мы не можем ее применять. За историю советской власти никогда не было таких случаев».

Ответ Хрущёва точно зафиксирован в стенограмме: «Да пошли вы к чертовой матери! Нужно расстреливать таких типов, чтобы не поощрять других к подобным деяниям! Вы, вообще, чью линию проводите? Линию мою, нашей партии или какую-то еще?»

Напомним, что Роман Руденко был фигурой, известной во всем мире. Один из главных обвинителей на Нюрнбергском процессе над главными нацистскими преступниками. И тут его как мальчишку отчитывают перед другими на заседании ЦК. Отчитывают несправедливо, за то, что соблюден закон.

Руденко хмуро возразил: «Я провожу линию, направленную на соблюдение социалистической законности».

«Вы свободны!» – буркнул Хрущёв.

Эту фразу можно было понимать как угодно.

В данном случае я почти дословно цитирую черновые записи заседаний Политбюро ЦК КПСС, о которых мне ранее рассказывали члены семьи Руденко. А было это так.

Вечером, после ужина, Роман Андреевич попросил свою старшую дочь Галину зайти к нему в кабинет и подробно поведал ей об этой ситуации, вполне предвидя свою отставку, рассказывала мне Галина. И попросил, чтобы она поделилась этой информацией с Сергеем, его младшим сыном, и своими детьми, когда они вырастут, что происходило на самом деле. Потому что его теперь могут обвинить в чем угодно.

Вскоре, выступая на городском митинге в Алма-Ате, Хрущёв снова высказался о деле Рокотова: «Вы читали, какую банду изловили в Москве? И за все про все ее главарям дали по пятнадцать лет! Да за такие приговоры самих судей судить надо!»

В кулуарах и на закрытых совещаниях он высказывался еще жестче: «Таких судей самих надо расстреливать!»

Седьмого июля Председателя Московского городского суда Леонида Громова, судившего Рокотова и Файбишенко, отстранили от занимаемой должности. Но перед этим предлагали провести суд уже в третий раз и исполнить «расстрельный наказ» Первого секретаря. Громов отказался.

Исход нового процесса был ясен всем, ведь 1 июля 1961 года появился еще один указ Президиума Верховного Совета СССР, который теперь предусматривал за валютные операции смертную казнь – расстрел.

Увольнение Громов воспринял тяжело. Он верил, что самое страшное в истории страны, репрессии, уже позади и не повторятся. Смертная казнь в СССР была отменена в 1947 году. В январе 1950 года ее восстановили, но только для шпионов, изменников и диверсантов. А в 1959 году Хрущёв с трибуны ООН призвал отменить смертную казнь навсегда – по всем статьям и во всем мире. Прошло два года, и он уже требует исключительную меру, наплевав на закон.

Руденко ждал решения своей участи два месяца. Его конфликт с Хрущёвым получил неожиданное разрешение на очередной сессии Верховного Совета СССР. Хрущёв попросил Руденко подняться и сказал: «Вот, я ставлю вам в пример нашего Генерального прокурора, который не побоялся высказать свое мнение, смело отстаивал свою точку зрения. Вот, берите с него пример».

Искренне говорил Хрущёв или лукавил? Кто знает. Зато точно известно, что на тот момент Рокотова, Файбишенко и Яковлева уже не было в живых.

Третий процесс по их делу состоялся 1819 июля 1961 года. Менее трех недель прошло с момента подписания указа, которым вводилась смертная казнь за деяния такого рода. Но за это время успели внести протест на предыдущий приговор, отменить его и снова направить дело в суд. Рекордная поспешность, сразу виден стиль Хрущёва: хочу – и все тут!

Верховный суд РСФСР приговорил Рокотова и Файбишенко к смертной казни с конфискацией всех изъятых ценностей и имущества. На сей раз приговор выносил председатель Верховного суда РСФСР Анатолий Рубичев. Он сделал то, что от него требовали сверху. Советская Фемида не устояла и окончательно отдалась «волюнтаристу».

На этом процессе приговоренные, к которым к этому времени присоединили и Антиквара Яковлева, вели себя по-разному.

Молодой, легкомысленный, избалованный «сладкой жизнью» Вадим Файбишенко от защиты вообще отказался. Когда ему предлагали адвоката, сказал ему: «Не надо. Зачем? Мне вы не поможете уже, а вам потом придется отвечать за это». Он уже понял и не ждал ни жалости, ни справедливости.

Понимал это и Рокотов. Но у него оставалась последняя надежда на «царя-батюшку». Он пишет лично Хрущёву.

«Я приговорен к расстрелу… Во многом я заблуждался. Сейчас я переродился и совершенно другой человек. Ведь я не убийца, не шпион, не бандит. Очень прошу помиловать меня».

Написал Хрущёву и родной отец Рокотова, старый большевик Александр Орликов. Он писал, что «40 лет работал на стройках и заводах оборонного значения», потерял обе ноги, «за свою работу награжден орденом и медалями». И умолял Хрущёва предотвратить расстрел. Оба письма остались без ответа.

А родители Файбишенко слали письма на имя Председателя КГБ Шелепина. Отчаявшаяся мать писала: «Дорогой товарищ Шелепин, помогите мне, умоляю вас своим измученным материнским сердцем, не расстреливайте его, не отнимайте жизни у 24-летнего юноши, дайте ему стать настоящим человеком».

И Шелепин действительно направил Хрущёву прошение о помиловании. Только просил он не о Файбишенко, а о Яковлеве. Во-первых, сообщал глава КГБ, тот раскаялся. Во-вторых, сообщил множество ценных сведений. Кроме того, Яковлев тяжело болен – страдал туберкулезом легких. Это не подействовало.

Двадцать пятого июля всем троим в помиловании было отказано. На следующий день их казнили.

Дело Рокотова – Файбишенко вызвало шквал протеста по всему миру – политики и общественные деятели громко осуждали беззаконие советских властей. Власти попытались даже разрядить обстановку. Родным стали поступать звонки от неизвестных людей, которые сообщали, что кто-то слышал, что они живы, что они где-то на зоне, что в последний момент расстрел заменили на пожизненное… Потом появились люди, которые видели осужденных живыми и здоровыми, говорили, что «все будет нормально, подождите. Подождите, может, еще и выпустят…»

Несмотря на громкий показательный процесс над валютчиками, на шумную компанию в прессе, черный рынок в Москве никуда, разумеется, не делся. И просуществовал до самой кончины советской власти. Советским людям уже мало было лозунгов Программы КПСС, они, особенно молодые, хотели красиво, модно одеваться. Но не только, они хотели быть другими.

Актер Владимир Долинский: «Вся страна крутилась, понимаете? Каждый доставал, что и как мог. Ансамбль „Березка“, Большой театр, Государственный цирк, спортсмены – все, кто мог, привозили оттуда вещи, диски, технику и торговали. Складывались целые проверенные цепочки. Я жил так, как жили очень многие люди, – покупал-продавал валюту, одежду. Боялся ли? Ведь после дела Рокотова 88-я статья стала страшной – расстрельной. Да нет. Я ведь поверху плавал, в глубины бизнеса не нырял. За что расстреливать? И вообще, ну что я такого делаю? Не ворую, не граблю. Ну потом я уже артист, я уже „Кабачок «13 стульев»“, пан Пепичек. Ну, кто меня посадит?.. Ну, пожурят, в крайнем случае. Молодой был…»

Долинского и «пожурили» – в 1973 году он получил 5 лет за 2700 незаконно нажитых рублей. На фоне крупных дельцов это вообще был смех.

Недавно, практически спустя шестьдесят лет после расстрела 1961 года, в Нью-Йорке появились в продаже джинсы «Рокотофф».

Линии моделей подразделяются по цифрам. Классическая модель носит номер 88 – в память о той самой 88-й статье, по которой были расстреляны Рокотов, Файбишенко и Яковлев. Статья эта в ужесточенной хрущевской интерпретации была отменена лишь в 1994 году.

Кем они были – Рокотов и компания? Простыми мошенниками или продвинутыми бизнесменами? В чем смысл их невеселой истории с таким трагическим концом? Над этим многие и сейчас ломают голову.

Кто-то считает, что сегодня они были бы где-то наверху. Может, даже стали бы миллиардерами или министрами, а может, просто успешными руководителями госкомпаний. Кто-то видит в них предателей, а кто-то – героев, протестовавших против «совка», против всевозможных запретов, против «железного занавеса».

Ясно одно – жили они не в свое время! В наши дни обмен валюты – повседневная обыденность. И то, что раньше называлось спекуляцией и за что многие «мотали срок», а некоторых, как мы видим, даже расстреливали, теперь это бизнес. Просто бизнес…

2000–2018

Тайны баварских иллюминатов

Меня лично всевозможный конспирологический ужас, столь распространившийся в наше время, честно говоря, не слишком увлекает. Все эти заговоры, тайные войны, секретные общества, оккультные силы, кровавые обряды, «невидимые руки», незримо управляющие ходом истории, странами и народами… С одной стороны, я в них не очень-то верю, а с другой – мне всегда больше интересны не игры, заговоры и обряды сами по себе, но люди, в них участвующие. Их помыслы и деяния, надежды и заблуждения. Потому что люди всегда реальны, а их слабости и страсти способны разрушить самый изощренный и величественный замысел.

В одной занятной и неглупой книжке я недавно прочитал, что для сегодняшних конспирологических построений особенно характерны «очаровательный хаос и пленительная бредовость», что тут нет правил и законов и самая невероятная легенда легко становится поводом для исступленных расследований неистовых фанатов.

На мой вкус, бредовость она все-таки и есть бредовость, пусть даже очаровательная и пленительная. И, вникая по той или иной причине в «теневую зону истории», надо сохранять здравый смысл, чувство меры и юмора. А то крыша отъедет, и не заметишь!

Вот с такими мыслями я и принялся вникать в нагромождение фактов и умозаключений по их поводу.

Итак, мальчика звали Адам. И родился он в середине XVIII века.

Это была великая историческая эпоха. Восемнадцатое столетие – время Просвещения и неумолимого приближения Великой французской революции! А великая эпоха всегда рождает великие дарования и великие надежды.

И хотя в середине века истинное содержание нового времени еще оставалось неясным даже для самых сильных умов, вера в то, что наступает торжество разума и свободы, уже била через край! Как только удастся, скинув и уничтожив оковы прошлого, установить новый общественный порядок, справедливый и гармоничный, построенный в соответствии с «естественными правами человека», наступит прекрасное будущее. Надо лишь расправиться с невежеством, мракобесием, религиозным фанатизмом, которые и являются причинами всех человеческих бедствий. Прогресс – вот смысл и содержание общественного развития! И никаких пап, королей и императоров!

Косвенный умысел (наряду с прямым) как форма вины. Преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность наступления общественно опасных последствий. Не желало, но сознательно допускало эти последствия. Либо относилось к ним безразлично.

Эти головокружительные надежды, возбуждавшие умы молодых людей, эти мятежные настроения, этот дух вольнодумства страшно пугали господствующий еще старый мир, который видел в них крамолу, ересь и всячески старался сковать новые веяния старыми догмами.

Итак, великая эпоха и мальчик Адам, родившийся в Баварии, наделенный, несомненно, большими способностями и бешеным честолюбием.

Его отец умер очень рано, и в восемь лет мальчика отдали в иезуитскую гимназию. Здесь ему досталось в полной мере вкусить прелести иезуитского воспитания. Беспрекословное подчинение начальству, тупая жестокость, убогость преподавания, изощренные наказания даже за самые невинные детские проступки и шалости привили ему отвращение не только к школе, но и к вере, религии вообще. Он просто отождествлял их со своими жестокими и беспросветно ограниченными учителями. Как потом он признается сам, он так и не усвоил никаких иных доказательств истинности веры, кроме беспомощной ссылки на то, что «так говорит церковь».

Едва достигнув пятнадцатилетнего возраста, Адам Вейсхаупт – а именно так его звали – сумел вырваться из цепких лап иезуитов и поступил учиться в Ингольштадтский университет. Увы, в университете господствовала все та же бездушная средневековая схоластика, которая представлялась еще более сумрачной и бессмысленной на фоне блестящих идей Просвещения. Там тоже было очень сильно влияние иезуитов, использующих любые методы, чтобы это влияние не утратить.

Но одаренный, одержимый неутомимым честолюбием молодой человек не только с блеском заканчивает университет, но и очень рано получает там же докторское звание, а затем и кафедру профессора канонического и естественного права.

Университетская жизнь была полна интриг и подковерной борьбы. И Вейсхаупт обнаруживает большие способности и в этой сфере, естественно, приняв сторону своего научного руководителя, «реформатора» Икштатта, боровшегося со сторонниками ненавистных иезуитов. Но стены университета скоро становятся тесны для молодого и неизмеримо честолюбивого профессора. Он хочет бороться с мракобесием не только в этих узких рамках. Он неустанно ищет союзников, которые ставят перед собой задачи куда более грандиозные. И потому становится членом масонской ложи строгого послушания в Мюнхене.

За два года Вейсхаупт проходит все ступени посвящения и таинств и в результате… испытывает жестокое разочарование. Таинственные ритуалы, пышные мистерии, непонятные обряды…

А что за ними? Чего конкретно, реально добиваются масоны?

Разочаровавшись во всей этой, по его собственному выражению, «никому не нужной алхимии», Вейсхаупт приходит к мысли о создании собственного тайного общества. Общества, действительно способного усовершенствовать людей и преобразовать весь мир. Главной целью этого общества будет задача всеобщей бескровной революции и установление на земле «золотого века».

Поначалу планировалось, что новый орден займется воспитанием новых поколений без ортодоксальных шор монархизма и католицизма. Надо спасти молодежь от подчинения выродившемуся и деградировавшему монашеству!

Ведь человек по природе своей не является плохим. Дурным его делает окружение – религия, государство, общество. У человека отняты естественные права на равенство и свободу, данные каждому от рождения. Так что, когда человек будет освобожден от церкви, власти, традиций, законов и начнет жить, руководствуясь холодным рассудком и знанием, проблемы морали отпадут сами собой.

Такое знание Вейсхаупт называл «просвещенным» – illuminate. Надо заметить, тут он ничего не придумал. Латинский термин illuminatio принадлежит к классическим символам многих тайных обществ, где важную роль играет обряд созерцания «нового света», благодаря которому человек превращается из «ветхого» в «нового».

Общество Баварских иллюминатов было основано 1 мая 1776 года. Поначалу в обществе было всего девять человек, но через три года оно уже имело четыре отделения в разных городах Баварии. Организационно поглощая близкие по духу масонские ложи, движение расширялось за счет многих влиятельных лиц на местах. Вскоре орден уже имел свои ложи не только в Австрии и Венгрии, но и в Польше, Нидерландах, Дании, Швеции, Италии, Испании, Швейцарии. Он принял в свои ряды тысячи новых членов.

Судя по всему, Вейсхаупт то ли угадал, то ли правильно рассчитал – эпохе требовались сугубо светские, отрицающие одиозные формы религиозности сообщества, отбрасывающие прочь всякий мистический и инфернальный туман. Эпоха требовала реальных дел и действий.

В общество Вейсхаупта вступили многие известные люди того времени, разделявшие идеи просвещения и гуманизма. К ордену иллюминатов принадлежали Гёте, Гердер, герцог Карл Август, Моцарт…

Профессор Вейсхаупт действительно упорно работал именно в этом направлении. Вот как он наставлял своих коллег-иллюминатов:

«Членами общества должны быть предприимчивые, ловкие, вкрадчивые люди. Ищите прежде всего знатных, могущественных, богатых… Идеалом новообращенного становится человек ловкий, старательный, общительный. Если к тому же он богат, знатен и влиятелен, тем лучше».

Одним из олигархов, финансировавших иллюминатов, согласно утверждениям некоторых историков, был сын франкфуртского банкира Майера Амшеля Бауэра, который, как известно, сменил фамилию на Ротшильд, что на немецком означает «Красный щит». Соломон Ротшильд, открывший банк в Вене, стал кредитором «Баварских иллюминатов». Можно смело предполагать, что именно под влиянием Ротшильдов руководители тайного ордена прежде всего стремились привлекать в свои ряды лучшие умы мира – финансистов, промышленников, политиков.

Интересы финансовых воротил и тайного общества тесно сплелись, потому что у них была одна цель – править миром.

Все более и более профессора Вейсхаупта начинают увлекать не столько идеи гуманизма и принудительного осчастливливания людей, сколько идеи создания чрезвычайно сплоченной, дисциплинированной и неуязвимой организации.

С величайшим тщанием и дотошностью он лично разрабатывает систему организации иллюминатов, стройную структуру ордена, в которой с первого взгляда распознаются бессмертные заветы… ненавидимых иезуитов и осмеянных масонов!

Тут и деление на учеников – минервалов, на младших и старших иллюминатов, на посвященных – оруженосцев, рыцарей, жрецов, принцев и высших начальников – магов и королей. Тут деспотическая опека, и надзор членов общества друг за другом, и беспрекословное подчинение. А сведения о целях и задачах всего ордена иллюминат получал, так сказать, порционно, в зависимости от достижения тех или иных степеней.

А еще была придумана двойная система конспирации, система «инсинуантов», параллельная тайная иерархия лидеров, неизвестных даже друг другу. Тайной за семью печатями были для его членов сведения о финансировании ордена…

Процедура инициации включала специальные ритуалы, торжественные клятвы и определение псевдонима, под которым иллюминат будет известен своим товарищам. Сам Вейсхаупт был известен как Спартак. Другие примеры псевдонимов – Фило, Сократ, Августус, Тиберий, Демокед…

Подобные способы и методы, естественно, сказываются и на программе нового тайного общества, которая разительно отличается от первоначальных замыслов просвещения человечества и освобождения его от гнета предрассудков.

«Все члены этого общества должны незаметно и без видимой настойчивости распространять свое влияние на людей всех классов, всех национальностей и всех религий, должны воспитывать ум в одном известном направлении. Но делать это надлежит в глубокой тишине и со всей возможной энергией.

Необходимо сделать наши принципы модными, дабы молодые писатели распространяли их в обществе и таким образом помимо своей воли служили нашему делу. Необходимо также приобрести приверженность пылких голов, горячо проповедовать всеобщие интересы человечества…

Каждый из нас должен обязаться осведомлять наших старших о должностях, службах, выгодах и иных почестях, которыми мы можем располагать или которые мы можем получить путем рекомендаций, чтобы таким образом наши старшины получали возможность замещать эти должности достойными членами нашего ордена, служа им опорою, дабы незаметно видоизменить окружающий мир…

Сильных мира сего необходимо окружать легионом неутомимых, направляющих всюду дела по предназначению ордена… Вяжите руки всем сопротивляющимся, уничтожайте, душите зло в корне. Давите всех, кого вы не сумеете убедить».

«Первая тайна в деле управления людьми – овладение общественным мнением. Причем нужно настолько долго сеять раздоры, сомнения и насаждать противоречащие друг другу воззрения, пока люди не потеряются окончательно и в замешательстве не утратят ориентировку. И не решат, что лучше в политических кругах вообще не иметь собственного мнения».

«Должно возбуждаться народное недовольство. Распространяться бездуховная, нечистая и противная литература.

Далее задачей прессы является задача доказывать неспособность неиллюминатов во всех областях государственной жизни…»

«Во главу угла ставить слабости людей, все дурные привычки, все ошибки, пока люди не перестанут понимать друг друга…»

«Посредством зависти, ненависти, раздоров и войны, через лишения, голод и распространение заразы все народы должны быть доведены до того, что они не будут видеть никакого выхода, кроме того, как полностью отдаться в подчинение иллюминатам…»

И еще из дневника Вейсхаупта:

«Мы должны уничтожить все слепо и без разбора с одной-единственной мыслью: как можно больше и как можно быстрее».

Из программы иллюминатов следует, что людям вовсе не планируется предоставить свободу. Группа, захватившая власть в свои руки, должна будет жестко и насильственно управлять людьми, переделывать их сознание. Причем независимо от того, хотят они этого или нет! Инакомыслие подавляется.

Орден Адама Вейсхаупта просуществовал недолго. В 1784 году он был распущен указом курфюрста Баварии. Сам Вейсхаупт бежал, некоторые члены ордена попали под суд.

Крушение началось с гибели одного из посвященных. Во время исполнения какого-то секретного поручения он был убит молнией! Сколь символично!

При нем были обнаружены документы, раскрывающие цели и способы действия иллюминатов.

Но разложение ордена шло давно, едва ли не с самого начала его образования. И шло изнутри.

Никакие доносы, слежки друг за другом, поиски предателей не помогали. Внутри ордена моментально сформировались противоборствующие течения и группы на основе личной неприязни и откровенного соперничества. Орден постоянно сотрясали многочисленные скандалы, вызванные воровством, обманом, клеветой, царившими среди иллюминатов.

Тут же, разумеется, разврат и распущенность. Сам Вейсхаупт завел связь со своей двоюродной сестрой, которая скоро забеременела, и он угрозами стал принуждать ее к аборту. Не отставали от него и другие «просвещенные».

Все силы Вейсхаупта теперь уходили на поддержание своего авторитета и соблюдение хоть какого-то порядка в разрываемом противоречиями, интригами и непомерными амбициями ордене.

В 1784 году достигает апогея конфликт Вейсхаупта с бароном фон Книгге, который справедливо считал, что орден обязан своим расцветом его организаторским талантам и связям в высшем свете. Да, барон был правой рукой Вейсхаупта, но неограниченная власть последнего, его диктаторские замашки барона явно не устраивали. Вейсхаупта, в свою очередь, все более раздражало погружение фон Книгге в мистику и оккультизм. Тем более что это увлечение барона давало Церкви основания обвинять – пусть и ложно! – иллюминатов в сатанизме. А в Баварии, известной тогда своим религиозным и государственным консерватизмом, за это можно было поплатиться весьма сурово!

В конце концов фон Книгге и другие «братья», его сторонники, покинули орден. И, наплевав на правила конспирации, которыми столь увлекался Вейсхаупт, опубликовали несколько статей и едких памфлетов об иллюминатах в прессе, раскрыв планы и методы работы ордена.

Разразился страшный скандал. Последовали обыски, аресты, изъятие документов и идеологической литературы. Иллюминаты были запрещены сначала властями, а затем и Церковью. Вербовка в орден новых членов была объявлена преступлением, наказуемым отсечением головы. Сам Вейсхаупт сумел бежать из Баварии и жил в изгнании до самой смерти, пытаясь объяснить, какие благородные и светлые цели ставил перед собой созданный им орден…

Но история «Баварских иллюминатов» на этом не закончилась.

Они очень пригодились Католической церкви и иезуитам, чтобы запугивать и паству, и власть. Для того влияние и численность ордена безбожно преувеличивались. А вскоре грянувшая Великая французская революция так потрясла всех беспримерными кровавыми ужасами, что потребовалось хоть какое-то разумное объяснение произошедшему. И тут иллюминаты, безбожники и сатанисты, подошли как нельзя лучше в роли тайных руководителей и подстрекателей бесчеловечного революционного террора.

Уже в 1797 году аббат Огюстин де Баррюэль опубликовал книгу «Мемуары к истории якобинства», описывающую заговор с участием множества тайных групп, результатом которого и стала Французская революция. Действия всех этих групп, по словам аббата, координировали не кто иные, как иллюминаты. Их конечная цель, как утверждал аббат, – уничтожение христианства, государства и общества как такового. Самого Вейсхаупта аббат назвал «мерзостным капризом природы» и возложил всю ответственность за деятельность тайных обществ лично на него.

Почти одновременно бывший шотландский масон и профессор натурфилософии в Эдинбургском университете, Джон Робинсон начинает публиковать книгу «Доказательства тайного заговора против всех религий и правительств Европы». Робинсон доказывал существование заговора с целью заменить все религии неким «гуманизмом» и создать единое мировое правительство.

В общем, пришло время мифов, легенд, умышленной лжи и художественного вымысла.

Утверждалось, что «кончина» иллюминатов – всего-навсего отвлекающий маневр, что Вейсхаупт бежал в Америку и там под фамилией… Вашингтон стал первым президентом США! Также говорили, что орден скоро возродился, да еще как – при участии Карла Маркса, Фридриха Энгельса и сатанинских сект одновременно. Доказательства деятельности иллюминатов – Первая мировая война, российская и германская революции начала XX века, совпадение праздника Первомая с днем создания ордена. В общем, «очаровательный хаос и пленительная бредовость».

На самом деле орден был действительно официально возрожден в Дрездене в 1896 году, но ничем особо не прославился. И ныне существует несколько организаций, утверждающих, что они являются духовными и идейными наследниками Вейсхаупта и «Баварских иллюминатов».

Тут очевидно желание попользоваться раскрученным брендом… Фактура, что и говорить, была богатая.

«Но под каким соусом можно преподнести это блюдо сегодняшнему читателю?» – задумался я. Есть лежащие на поверхности выводы, что очень многие освободители человечества приходят на деле к откровенной тирании, а идеи свободы в реальном исполнении заканчиваются принципиальной несвободой, духовным рабством. Что принцип «цель оправдывает средства» неминуемо приводит к положению, когда средства – все, а цель – ничто…

Другая мысль, что идея объединения всего человечества в единое государство под управлением единого мирового правительства в наше время превращается в реальность в упаковке «глобализма», который изначально и принципиально предполагает отмирание традиционных форм жизни человека, государственности, культур, религий, морали на основе единой либеральной идеологии. И новомодная эта теория на самом деле имеет весьма давнюю и почтенную историю.

И, как ни крути, не обнаруживается стремление к отмиранию, несмотря на все мрачные скандалы и так называемые разоблачения, преследующие идею насильственного принуждения к счастью. Приходят все новые и новые честолюбцы и фанатики, убежденные в своем праве управлять выстроенным по единому ранжиру человечеством…

2014

Слова благодарности

Автор считает своим долгом поблагодарить всех собеседников, нашедших время и изъявивших желание поделиться своими воспоминаниями, а также всех тех, кто в разные времена, изучая ту или иную тему, оставил документальное свидетельство о ней. Прикосновение к этому материалу порой давало автору возможность не только более обстоятельно углубиться в исследуемый вопрос, но и сформировать, как представляется, новую, отличную от прежних точку зрения, а иногда и вписать еще одну важную страницу в летопись нашего великого прошлого.

Александр Звягинцев