Читать онлайн Классическая психиатрия: истины и заблуждения бесплатно

Введение

Сложность человека заставляет ученых заниматься чем угодно,

только не познанием человека.

Блез Паскаль

Настоящая книга – первая из серии книг, объединенных одной общей идеей, которую можно выразить словами франко-швейцарского мыслителя Жан-Жак Руссо (1712-1778): «Мое дело сказать правду, а не заставлять верить в нее». Понятие «правда» имеет сходство с понятием «истина». Однако в отличие от последнего, оно имеет онтологический характер и отражает действительность значимым для личности образом.

Этапы развития наук принято делить на классический, неклассический и постнеклассический. Психиатрия как наука начала свое формирование со средины XIX века в эпоху классической науки (классического мировоззрения), носившей рационально-аналитический характер и рассматривавшей концепцию материального мира в качестве единственной реальности. Ее становление происходило в условиях необычайного подъема естественных наук, охватившего все медицинские дисциплины.

История психиатрии – дисциплины, представляющей наиболее сложную и наименее продвинувшуюся область знаний, содержит огромное количество противоречивых и ничем не обоснованных взглядов о сущности психических расстройств и месте психиатрии в системе наук. Как известно, еще Кант полагал, что главным в объяснении душевных расстройств следует считать не врачей, а философов, а немецкий психиатр Гейнорт отстаивал мнение о том, что все душевные болезни происходят от несдержанных страстей и пороков. Не менее дискуссионными являются взгляды и мировоззренческие позиции современных психиатров.

Признание психиатрии наукой опиралось на общепринятые и обязательные в XIX веке позитивистские принципы научного познания. Образцом для позитивизма являются естественные науки (физика, химия, математика, биология и др.), изучающие природу как объективно существующую реальность и считающиеся классическими науками.

В классических науках поле научной деятельности было сосредоточено на рациональном анализе объективно полученных фактов, их описании и объяснении. Позитивизм утверждает, что подлинное (позитивное) знание может быть получено только как результат специальных наук. Поэтому в классической науке знания – это апофеоз рациональности, детерминированности и доказательности. Все может быть познано разумом. Полученные факты считаются самоочевидными, всеопределяющими, не подлежащими сомнению, неопровержимой истиной. Эти взгляды обязательны для всех, с ними нельзя спорить, им нужно подчиняться.

Основной путь получения научных знаний, основной метод научного познания – это непосредственное эмпирическое наблюдение (исследование), свободное от ценностно-оценочного подхода. Классической науке свойственна антиметафизичность, т.е. освобождение от всяких теоретических построений, в частности от философии, на том основании, что каждая наука сама себе философия. Характерным для классической науки является стремление к такой системе знаний, которая доказывает истину в окончательном виде. По-видимому, в том числе и с этим связана почти 200-летняя история «удерживания» психиатрии в рамках естественнонаучных представлений как окончательного знания психиатрии.

Ограниченность позитивистского метода возможностью непосредственного познания и эмпирического, объективного наблюдения исключало его применение к субъектам жизненного мира, к изучению субъективного, внутреннего мира человека, который, с точки зрения позитивизма не является познавательным объектом. Однако доминировавшие в то время представления о том, что психические заболевания – это болезни мозга, как объективная реальность, явились «основанием» для использования принципов и методов позитивизма (классической науки) для научного познания в психиатрии. Так, благодаря позитивизму, методология естествознания (медицины) была перенесена в психиатрию как науку, требующую использования иных путей познания и иной методологии исследования.

Два выдающихся немецких психиатра Вильгельм Гризингер (1817-1868) и Эмиль Крепелин (1856-1926) на долгие годы обеспечили психиатрии статус классической естественнонаучной дисциплины. В середине XIX века В. Гризингер завершил оформление психиатрии как медицинской дисциплины, выдвинув тезис о том, что «все психические болезни – суть болезни мозга, и лечить нужно мозг». Этот постулат был воспринят психиатрической общественностью во всем мире как официальная точка зрения о том, что все психические заболевания являются результатом мозговой дисфункции. Это уравнивало психиатрию с невропатологией, что в дальнейшем нашло подтверждение в определенном содружестве этих специальностей (Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова, профессиональные ассоциации невропатологов и психиатров, справочники по неврологии и психиатрии и т.д.).

Однако настоящим триумфатором в становлении психиатрии как естественнонаучной дисциплины, несомненно, является Эмиль Крепелин. Его профессиональные естественнонаучные взгляды о психиатрии как самостоятельной медицинской дисциплине и месте психиатрии в системе наук, формировались, с одной стороны, в условиях, когда многие психиатры считали психиатрию наукой без всяких перспектив, а с другой стороны, в окружении коллег, которые, как и в недалеком прошлом В. Гризингер, считали, что психиатрия – это наука о мозге. В этом отношении наибольшее влияние на Э. Крепелина оказал его учитель Вильгельм Вундт (1832-1920), который, в свою очередь, был учеником выдающегося физика и физиолога Германа фон Гельмгольца.

Вундт работал в огромном количестве областей знаний, он публиковал работы по философии, психологии, физике, физиологии. Необъятность его печатного наследия за продолжительную 65-летнюю научную карьеру такова (54000 страниц, около 22 страниц ежедневно), что даже трудно построить единую картину его деятельности. Несомненно, однако, Вундт был верным поклонником фундаментализма, неустанно работая над построением непротиворечивой и единой картины естественного мира, понимаемого с точки зрения атомизма. Как создатель экспериментальной психологии, он обратил внимание на физиологическую связь между мозгом и разумом, и необходимость использования в психиатрии экспериментальных методов, взятых из естественных наук.

В этом же контексте можно рассматривать и еще один исторический факт: главным врачом одной из крупных психиатрических больниц в Германии (Гейдельберг), в которой работал К. Ясперс, был Ф. Ниссль – исследователь мозга, выдающийся специалист по гистологии нервной ткани. Понятно, что идеи этих великих естествоиспытателей не могли не оказать влияние на их современников.

Э. Крепелин считается учителем всех русских (советских и постсоветских) психиатров и психиатров многих стран мира, побывавших на его курсах усовершенствования. Ранние научные интересы Э. Крепелина были связаны с экспериментально-психологическими исследованиями. Однако в 8-м прижизненном издании своего знаменитого «Учебника», вышедшем в 1915 году, он отошел от своих ранних стремлений основать всю психиатрию на экспериментальной психологии, и уделил основное внимание роли анатомических механизмов (он писал, что психологические методы, к сожалению, лишь немногим превосходят общежитейские приемы исследования). Важно отметить, что 8-е издание «Учебника» Э. Крепелина (3000 стр.) – невиданное в истории психиатрии достижение одного человека.

В 1877 году, окончив университет в Лейпциге, Э. Крепелин написал первую научную работу «О влиянии острых заболеваний на происхождение душевных болезней». Эта работа стала началом движения Э. Крепелина в сторону создания им естественнонаучного направления в психиатрии. В 1896 г. Э. Крепелин в V издании «Учебника психиатрии» высказал свою точку зрения на то, что душевная болезнь представляет собой «закономерный биологический процесс, разделяющийся на несколько видов, из которых каждый имеет свою этиологию, характерные физические и психические признаки, особое типическое течение и тесно связанный с самой сущностью процесса, заранее предопределенный исход». Этот постулат был положен в основу фундаментальной клинической концепции разделения эндогенных психозов и нозологической классификации психических заболеваний.

«Доказательность» этих идей Э. Крепелина для психиатрии в целом в начале ХХ века обосновывались результатами исследований трех его выдающихся сотрудников Франца Ниссля, Алоиза Альцгеймера и Корбиниана Бродмана, подтвердивших специфику клинических симптомов при психозах позднего возраста наличием локальных органических (атрофических) изменений в головном мозге. Именно Э. Крепелин предложил назвать один из этих психозов болезнью Альцгеймера.

Дальнейшее развитие классической психиатрии не привело к ее освобождению от позитивистских принципов научного познания, несмотря на то, что наука перешла на уровень неклассического и постнеклассического развития, и, что общетеоретические проблемы классической психиатрии не только далеки от разрешения, но и, возможно, вообще не могут быть разрешены. Фундаментальная ошибка современной психиатрии заключается в том, что она продолжает сохранять традиции классической эпохи, придерживаясь позитивистских естественнонаучных принципов, игнорируя гуманистически-антропологические подходы и экзистенциальные ориентации человека. Классической психиатрии чужды не только основополагающие философские труды таких мыслителей как М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, В. Франкл, К. Роджерс, А.Г. Маслоу, Э. Гуссерль, Г. Олпорт, но и таких выдающихся психиатров, как К. Ясперс, Э. Блейлер и тем более работы антипсихиатров Р. Лэйнга, Т. Саса, М. Фуко, А.Г. Гофмана, развивавших в психиатрии гуманистическое направление экзистенциально-феноменологического понимания человека. Именно поэтому классическая психиатрия прошла через лоботомию и инсулиновые комы, гипердиагностику шизофрении и процессы над политическими диссидентами, изоляционно-ограничительные и репрессивно-дисциплинарные практики, карательную психиатрию и антипсихиатрию, недобровольную госпитализацию и принудительное лечение, патернализм и стигматизацию, госпитализм и дискриминацию, стерилизацию и эвтаназию психически больных в нацистской Германии.

Психиатрия гносеологически может развиваться в двух направлениях: 1) через объяснение причин возникновения психических расстройств неадекватным функционированием мозговых систем и 2) через понимание психологических причин, смысла болезненных переживаний пациента, которые могут рассматриваться с позиции незащищенного бытия или онтологической неуверенности по Р.Д. Лэйнгу (1995). Как считает основоположник экзистенциальной психологии Л. Бинсвангер (1999), сколь бы странным не казался мир того или иного человека, он всегда должен быть понят как осмысленный через сознание нужд, забот, тревог этого человека. Однако позитивистские принципы каузального объяснения психических явлений не позволяют понять субъективный смысл переживаний больного. Объективистские концепции классической психиатрии не дают истинного понимания душевной жизни человека. Психический опыт индивида сводится к научным понятийным конструкциям и не интерпретируется в его собственных терминах.

Известно, что специфика любой науки конституируется сочетанием определенного объекта (сферы реального мира) и предмета (аспект или масштаб рассмотрения) исследования. В психиатрии эти понятия имеют различные толкования в зависимости от мировоззренческих взглядов врача-психиатра, от того, какой слой реального бытия (биологический, психический или духовный) изучает психиатрия. В рамках классического, естественнонаучного направления в психиатрии объект – это душевная болезнь, связанная с патологией мозга, а предметом могут быть этиология, клинические проявления, прогноз и т.д.; при неклассическом, личностно-ориентированном подходе объект исследования – дисфункциональная личность, а предмет – психопатологический феномен, миро-проект; в постнеклассической психиатрии объектом исследования является человек и его жизненный мир, а предметом – фундаментальные антропологические константы духовнодушевнобиологического дискурса (самотождественность, самотрансценденция, целостность, телесность и т.д.). Таким образом, классическая психиатрия охватывает только биологическое пространство человека, в то время как гуманитарно-антропологическая психиатрия – человека в целом.

Прогрессивные идеи неклассической и особенно постнеклассической науки существенно не затронули классических представлений о сущности психиатрии как науки. Классические, позитивистские, естественнонаучные взгляды продолжают оставаться приоритетными и быть основанием для существования психиатрии как науки и использования лечебно-диагностических практик.

Оправдан ли в настоящее время официальный статус психиатрии как классической науки, в то время как современный мир живет в условиях неклассической и даже постнеклассической науки? Является ли психиатрия легитимной наукой? На эти вопросы не может быть однозначного ответа. Психиатрия не однозначна, при этом степень ее легитимности зависит от используемых принципов научного познания и мировоззренческой позиции исследователя. Психиатрия двойственна и непосредственно связана с вечным философским спором о соотношении сознания и материи, телесного с психическим, объективного с субъективным. Неразрешимость этого спора всегда являлась «камнем раздора», разделяющим психиатрию на сторонников научного объяснения психических явлений с помощью данных нейронаук («соматики») и сторонников понимания психологических причин психических расстройств («психики»), используя экзистенциально-феноменологические подходы.

С нашей точки зрения, легитимность психиатрии увеличивается по мере того, как ее методология охватывает все большее количество «слоев человеческого бытия». Исходя из этого, классическая редукционистско-биологическая психиатрия гораздо менее легитимна, чем гуманитарно-антропологическая психиатрия, охватывающая целостного человека со всеми его фундаментальными антропологическими константами.

Приверженность психиатрии идеям классической эпохи обеспечила ей стабильный статус неразвивающейся механистической науки, и лишила ее возможности быть одной из наук о человеке. Отстав от эволюционной динамики научного мышления, психиатрия обнаруживает свою многоаспектную несостоятельность. Прежде всего, это относится к многочисленным и далеким до завершения дискуссиям, которые являются отражением «вечноживущей» психофизической проблемы (кризис «body-mind problem»), оказывающей негативное влияние на развитие всех сфер психиатрической деятельности. Производной этого кризиса является невозможность четкого разграничения таких понятий как:  соматическая медицина / психиатрия, тело / душа, болезнь / расстройство,   объективное / субъективное, симптом / феномен. В связи с двойственностью предмета познания не является достаточно обоснованным принадлежность психиатрии к медицинским дисциплинам.

Сегодня классическая биологическая психиатрия – это устоявшееся знание, принятое большинством психиатров. Рассматривая все психиатрические проблемы в плоскости одномерного пространства, она представляет собой синкретическую путаницу представлений, мировоззренческих взглядов и научных парадигм. Обескураживающими при этом выглядят попытки соединить разнородные взгляды, относящиеся к телесно-материальным и идеальным духовнодушевным процессам. Это, в частности, проявляется в стремлении к механистическому использованию понятийного аппарата различных, в том числе не медицинских, наук: физиологии, психологии, этики, социальных наук), не давая теоретического объяснения их предполагаемого единства. Именно в этом (синкретическом) аспекте можно рассматривать выдаваемый за инновационный биопсихосоциальный подход в психиатрии, который по своей сути является механистическим проектом.

Наиболее революционными в психиатрии были 60-70 гг. ХХ века, когда непосредственно столкнулись два совершенно антагонистических направления: психофармакологическое и антипсихиатрическое. Психофармакологическое направление психиатрами и особенно фармакологической индустрией было принято с восторгом, а гуманитарно-мировоззренческие установки антипсихиатров официальная психиатрия подвергла разной критике, и вскоре они были отвергнуты и забыты. Психиатрия продолжала развиваться как одна из нейронаук, оставив в стороне «болезни души» как таковые и объясняя происхождение психических расстройств неадекватным функционированием нейромедиаторов. В этом случае ей оказались методологически чуждыми такие понятия как личность, переживание, эмпатия, субъектность, идентичность, смысл и т.д. Эти понятия не соответствуют позитивистским критериям научного познания, которым следует классическая психиатрия. Использование их в контексте этого направления является грубой методологической ошибкой. В то же время их применение оправдано в рамках гуманитарно-антропологического и феноменологического подхода в психиатрии.

Теоретические (редукционистские) принципы классической психиатрии не позволяют ей выходить за рамки биологического лечения, рассчитывая (при неизвестном патогенезе психических расстройств) только на симптоматическое улучшение у пациентов. Реальная клиническая практика на всех ее этапах сопровождается стигматизирующими больного эффектами, снижающими качество его жизни, затрудняющими процесс выздоровления и восстановления идентичности личности. Дегуманизирующие аспекты традиционной модели оказания психиатрической помощи характеризуются отсутствием системы ценностей в понимании психических расстройств и организации психиатрической помощи. Оказание психиатрической помощи в ее традиционной форме оставляет в стороне внутренний мир больного с его свободами, достоинствами, предпочтениями, потребностями, целями и другими человеческими качествами. Эти ценности, как правило, не учитываются при проведении лечебно-диагностических мероприятий, что само по себе лишает пациента чувства собственного достоинства, права на самоопределение, возможности полноценного участия в жизни общества, надежды на выздоровление и способствует закреплению постоянной зависимости и маргинализации пациента.

Многочисленные психопатологические феномены нельзя полностью охватить методами классической клинической психиатрии и психопатологии. Их клинический фокус достаточно узок для того, чтобы познать подлинно человеческие аспекты психической реальности пациента. Здесь четко проявляется рассогласование между критериями психического здоровья по версии ВОЗ, делающими акцент на способности реализовать свой потенциал, уникальные возможности своей личности (Я-концепция) и определением психического расстройства в МКБ-10 как совокупности симптомов и синдромов, отражающих нарушения элементарных психических процессов, связанных с мозговой дисфункцией.

Нередко постановка психиатрического диагноза и последующее психиатрическое вмешательство приводят к медикализации всей жизни пациента, его зависимости от таблеток, формированию «пациентского сознания» (В.Л. Лехциер, 2006), что как правило, существенно ограничивает возможность полноценного использования личностных ресурсов пациента, снижает качество его жизнедеятельности.

В рамках классической модели психиатрической помощи, используя симптоматическое медикаментозное лечение, невозможно устранить гипотетические биологические причины многих психических расстройств, устранить («смягчить») страдания пациента и уровень его стигматизации, предотвратить многочисленные личностные дисфункции и потерю идентичности личности пациента, возвратить пациенту его доболезненный социальный статус, способность к автономному функционированию, сформировать у пациента доверие к врачу-психиатру.

В связи с этим современная психиатрия не относится к числу востребованных дисциплин. Многие люди воспринимают визит к психиатру как фактор риска неблагоприятных социальных последствий и, по возможности, избегают его, даже когда он крайне необходим. Ярко выраженная особость психиатрии с ее иррациональной непонятностью и таинственностью и немедицинскими изоляционно-ограничительными практиками отодвигает психиатрию и психиатрическую службу на значительное расстояние от других медицинских дисциплин. В этих условиях психиатрии совершенно необходим широкий культурный горизонт и определенный уровень философской рефлексии, где сходится естественнонаучное и гуманитарное знание, где объединяются данные самых разных наук, где часто возникает конфликт медицины и власти, медицины и права, медицины и этики, порождая множество трудно разрешимых коллизий – казусов. Главное – развитие антропологических, собственно человеческих представлений о психиатрии, где конкретная человеческая личность будет восприниматься как макрокатегория целостного человека.

Настоящая монография является первой из серии книг, в которых обосновывается позиция автора о психиатрии, как науке о целостной человеческой личности, рассматриваемой в рамках фундаментальных антропологических констант. В данной книге представлен критический анализ классической психиатрии по следующим направлениям:

Исследование научной парадигмы.

Исследование научного метода.

Исследование лежащих в основе психиатрии базовых представлений и ценностей.

Исследование способов самопрезентации и самоосмысления психиатрии как науки.

Книга предназначена для врачей-психиатров, врачей-интернов, ординаторов, клинических психологов, психотерапевтов, а также специалистов, интересующихся теоретическими аспектами психиатрии и смежных дисциплин.

Глава 1. Безумие как мировоззренческая и медико-социальная проблема

Безумие – это всегда смысл,

разбитый вдребезги!

Мишель Фуко

Думается, что во времена

неопределенности, когда

прошлое уже исчерпало себя,

а будущее еще не ясно,

чтобы понять настоящее,

необходима работа памяти.

Робер Кастель

Современная психиатрия как дисциплина – это, с одной стороны, результат появления психических болезней, как отражение внутреннего состояния человека и рациональности (иррациональности) его поведения в естественных условиях, с другой стороны, – результат внешних исторических и социокультурных условий и осмысления общественных практик (интернирования, принуждения, изоляции, стигматизации) по отношению к определенной категории людей.

Системообразующей связкой понятий, определяющих всю историческую периодизацию психиатрии, является континуум: «Разум – Неразумие – Безумие – Душевная болезнь – Психическое расстройство».

Специфические особенности и динамика исторической трансформации безумия как понятия и как медико-социальной проблемы показаны на рис. 1.

Такая трансформация представлений о безумии была предложена Мишель Фуко (1926 -1984) – французским философом, теоретиком культуры и историком. Он создал первую во Франции кафедру психоанализа, был преподавателем психологии в Высшей нормальной школе и в университете города Лилль, заведовал кафедрой истории систем мысли в Коллеж де Франс. Работал в культурных представительствах Франции и Швеции, Польше и ФРГ. Является одним из наиболее известных представителей антипсихиатрии. Книги Фуко о социальных науках, медицине, тюрьмах, проблеме безумия и сексуальности сделали его одним из самых влиятельных мыслителей ХХ века. На творчество М. Фуко оказали влияние: Платон, Кант, Гегель, Маркс, Ницше, Фрейд, Соссюр, Гуссерль, Бинсвангер, Хайдеггер, Ясперс, Минковский, Мерло-Понти.

Книги, написанные М. Фуко: Душевная болезнь и личность (1954); Безумие и неразумие: история безумия в классическую эпоху (1961); Рождение клиники: Археология врачебного взгляда (1963); Ненормальные (курс лекций, прочитанный в 1974-1975 учебном году); Археология знания (1969); Надзирать и наказывать (1975) – блестящее использование генеалогического метода и археологии знаний в понимании социально-исторических основ психиатрии и ее становления как самостоятельной дисциплины.

Рис. 1. Исторические истоки «научной» психиатрии

При дальнейшем изложении материалов этой главы использовались представления М. Фуко и французского философа и социолога Р. Кастель, связанные с реконструированием истории «психиатрического общества».

Возникновение психиатрии непосредственно связано с таким социальным явлением как безумие и эволюцией представлений о нем в различные исторические периоды.

Безумие – психическое (душевное) состояние, поведение, противоположное разумности. В историческом контексте – синоним психического расстройства. Основные подходы к анализу безумия – а) медицинский; б) философский – безумие как душевная, моральная или религиозная категория.

История взглядов на безумие и развитие психиатрии как науки и медицинской дисциплины накопила огромное количество теоретических, методологических, мировоззренческих, концептуальных противоречий, затрудняющих определение ее места в системе наук. Эти противоречия нашли отражение как в наименовании психической патологии (безумие, сумасшествие, душевная болезнь, психическое расстройство), так и в идентификации статуса ее носителя (безумный, умалишенный, сумасшедший, душевнобольной, «лицо с психическим расстройством»).

Безумие – универсальный внеисторический термин, отражающий сущность нарушения психики. Безумие было всегда, но представления, общественное мнение о нем, реакции общества в т.ч. дисциплинарные и терапевтические подходы существенно отличались в различные периоды.

Безумие – отсутствие рассудка, умалишенность (в отличие от неразумия, как невозможности адекватно использовать имеющийся рассудок без изоляционных практик). Безумие как крайняя степень неразумности и абсурдности поведения сопутствует человечеству на всем протяжении истории. История человечества – это история безумия как основного показателя гуманности. Безумие – это отчуждение человека от его человеческой сущности, отражение порочной природы человека.

Безумие, по мнению М. Фуко, понятие социальное, поэтому психиатрия как медицинская дисциплина не вправе анализировать этот феномен. Психиатрия – это лишь наукообразное выражение нравственного и социального опыта безумия. Изучение безумия находится в центре антропологии, изучения человека. Поведение безумца асоциально и аморально, но оно является манифестацией антропологической бездны, способной разверзнуться при определенных условиях в душе любого человека. Грань между безумием и нормой условна и подвижна, она зависит от социальных стереотипов: то, что выглядит безумием для одной культуры, для другой – вполне нормально. Представление о психической норме идеологически навязано и не имеет научного обоснования. Любой индивид ненормален уже, потому что он не полностью соответствует сложившимся представлениям о нормальности. Критерием оценки выступает «Мой» разум, а, значит, любое отклонение от «Моих» представлений о разумности, с «Моей» точки зрения, является неразумностью или безумием.

В средневековье в общественном сознании безумие сменило статус прокаженных – изгнанных из мира, оно вызывало страх, однако не было предметом отчуждения. Безумие и разум четко не разграничивались, не отделялись от христианских представлений, безумие нередко возвеличивали, подвергали сакрализации – отметке божьего гнева и божьей милости.

Опыт безумия был опытом запредельной, потусторонней силы, одновременно влекущей и устрашающей, трагической и магической; безумие не как человеческий недостаток, а как фантастическое откровение о темных глубинах человеческой природы, как адская истина об охваченном безумием мире. Безумцы не были предметом отчуждения. Отношение к ним в ритуалах, в литературе, изобразительном искусстве, философии ХIV-ХVI в., – характеризовалось целостностью, неотделимостью от христианских представлений. Рациональное и иррациональное, норма и патология, «разумное» и «безумное» не были четко разделены, между ними существовал диалог; иррациональное начало в культуре являлось источником вдохновения, областью поэзии и фантазии, не только не чуждой разуму, но и, возможно, выступающей как его высшее проявление.

Безумцы были интегрированы в общество, были свободными, не изолировались. Тот, кого называли деревенским дурачком, не женился, не участвовал в игрищах, однако остальные его кормили и содержали. Он бродил из деревни в деревню, иногда вступал в армию, становился бродячим торговцем.

В эпоху возрождения были зафиксированы два типа восприятия безумия: трагикомическое (Босх, Дюрер); критически-насмешливое (Брант, Шекспир, Монтень, Сервантес). В конце концов, побеждает критическое отношение к безумию. Формула «безумие – одна из форм разума» трансформируется в формулу «безумие – исключает разум» (по Декарту – заблуждение ума во всех его формах).

ХVI в. – начало конца свободы психических девиантов (изгнание из общества):

восприятие безумия в обществе как символа сил тьмы, зла, Сатаны, тревоги в связи с грозящей опасностью, никчемностью человека;

осознание необходимости наказания за грехи, морального осуждения (как ранее по отношению к прокаженным);

осознание государством проблемы безумия как социальной (негативной) проблемы.

В эпоху Возрождения безумие считалось наказанием за грехи или происками Сатаны, лечение безумия не предпринималось. Отношение общества к больным существенно различалось и зависело по большей части от общественного положения больного. Чем выше было социальное и материальное положение семьи, тем больше шансов имел больной на хороший уход и выздоровление. Больных из богатых семей чаще всего интегрировали в общество, тогда как больные из бедных семей были предоставлены сами себе. Безобидные часто носили одежду шута как предупреждение случайных людей о болезни. Если же больной представлял опасность, его сажали в клетку за городскими стенами или совсем изгоняли из города.

Первая форма силовых (принудительных, репрессивных) мер против безумия – отчуждение и изгнание из общества. «Корабль дураков» В. Бранта с иллюстрациями Иеронима Босха – красочный пример изгнания и избавления средневековых городов Европы от сумасшедших, бедняков и т.п. «Вверить безумца морякам значит избежать того, чтобы он без конца бродил под стенами города; значит сделать его пленником его собственного отправления. Но ко всему этому вода добавляет темную массу собственных ценностей: она не только уносит безумца, она очищает его. Кроме того, плавание предает человека неизвестности, в плавании каждый находится в руках своей судьбы, любое отплытие может стать последним. На своем утлом суденышке безумец отбывает к берегам иного мира, из иного мира он прибывает, когда возвращается… Он пленник самой свободной стихии, самого открытого пути: он крепко прикован к перепутью, которому нет конца. Он вечный Путник, то есть пленник пути». (М. Фуко, 1961).

В классическую эпоху безумие рассматривалось как форма неразумия. Социально-экономическая обстановка в странах Европы характеризовалась: 1) началом развития капиталистических отношений; 2) формированием в обществе неоднородной, гетерогенной категории людей (маргиналов), в которую, помимо безумных входили безработные, нищие и бродяги, венерические больные, гомосексуалы, развратники, колдуны, богохульники, самоубийцы, расточительные и неверные мужья, падшие женщины, преступники и др. Характерной чертой, объединявшей этих людей, было их неразумие.

Неразумие – обобщенное обозначение асоциальной части (силы) общества – нарушители установленного в обществе порядка, неспособные трудиться, интегрироваться в коллектив. Общий знаменатель неразумия – девиантное, предосудительное поведение, нуждающееся в исправлении.

Неразумие – состояние, исключающее рациональность, индивидуальная субъективная инаковость человека по отношению к себе и другим (случайный, спонтанный, девиантный, асоциальный и т.д.); метка осуждаемого, отчужденного (отрицательного и тайного опыта по М. Фуко). К этой категории относились: нищие и бродяги, неимущие, безработные и не имеющие профессии, преступники, политически ненадежные и еретики, проститутки, развратники, сифилитики и алкоголики, сумасшедшие, идиоты и чудаки, но и нелюбимые жены, совращенные дочери и промотавшие состояние сыновья, колдуны, алхимики и др. Не было необходимости разделять эту неопределенную массу девинатов и маргиналов на какие-либо категории.

До XIX века не существовало эквивалента современного понятия психически больного. Имелось общее представление о неразумии, объединявшее все виды отклоняющегося поведения и нетерпимом в обществе.

В классическую эпоху безумие как одна из форм неразумия воспринимается главным образом с этической точки зрения – как нечто, проявляющееся в искажении нравственной жизни человека (деформации нравственности) и его злой воле. Преступление и безумие, согласно представлениям этой эпохи, неразрывно связаны друг с другом.

В эпоху Просвещения возникает разрыв, жесткое разделение между рациональным и иррациональным, разумом и безумием, формируется общественное мнение о необходимости отчуждения и изоляции неразумия-безумия. Безумный – это монстр, человек в его животном аспекте, не воспринимающийся как больной.

Классическая эпоха – время «Великого заточения» и нравственного исправления. В 1656(59)г. Людовик XIV подписал декрет о создании в Париже «Общего госпиталя». Такие работные (исправительные) дома или тюрьмы распространились по всей Европе. В середине XVII века в одном Париже в них было заключено 6 тысяч человек – 1% населения города. Эти дома – институты изоляции, принуждения и репрессий для тех, кто в зарождающемся капиталистическом обществе не способен работать, неправильно мыслит и неспособен совладать с собственными агрессивными проявлениями (рис. 2 и рис. 3).

«Великое заточение» – широкомасштабный полицейский проект, задачей которого было искоренить нищенство и праздность как источников социальных беспорядков. Порядок при этом понимается очень узко – под ним подразумевается совокупность мер, обеспечивающих для всех представителей населения необходимость и возможность труда.

В середине XVII века во Франции лица, отнесенные к категории «неразумие» получили право на уход, пропитание, кров, одежду, но ценой принятия условий физического и морального ограничения своей свободы тюремным заключением. В соответствии с новыми представлениями, когда главным грехом считались лень и безделье, заключенные обязаны были работать.

Труд в то время считался основной моральной и религиозной обязанностью человека, критерием его моральной и социальной благонадежности, основой общественного порядка и благосостояния, поэтому всякий, кто по тем или иным причинам жил не трудясь, считался аморальным, распущенным, опасным человеком, который должен подвергаться наказанию и исправлению. Вследствие этого бедность, нищета, а также физическая или умственная неполноценность стали сопрягаться с понятием вины и преступления, а труд в условиях изоляции (принудительный труд) начал рассматриваться как основное средство нравственного исправления.

С этого времени наказание начинает представляться лекарством, что порождает целый комплекс терапевтических средств, репрессивных по своей сути: «если тело следует лечить, чтобы уничтожить заразу, то плоть необходимо карать, ибо именно она отдает нас во власть греху; и не только карать, но и упражнять ее, умерщвлять, не боясь оставить на ней болезненные раны, ибо здоровье слишком легко превращает наше тело в орудие греха». Теперь больному необходимо в первую очередь раскаяться, выразив свое раскаяние в беспрекословном подчинении правопорядку заведения, в котором он содержится.

Рис. 2. Внешний вид здания работного дома в Англии

Рис. 3. Венский Narrenturm, одно из первых зданий, спроектированных специально для содержания душевнобольных (дата основания – 1784 г.)

Исходя из выстроенной Фуко эпистемологии, безумие в классическую эпоху представляет собой изнанку разума и становится настоящей проблемой и со стороны философии, и со стороны медицины. Философия стремится выяснить природу разума и отграничивать его от неразумия, отделить рациональное от иррационального. Эта тенденция приводит к объединению сфер разума и рациональности. Безумец начинает восприниматься как человек, разум которого совмещен с неразумием. Начинает формироваться новый образ безумца: слегка размытый благодаря практике изоляции, он вбирает в себя все признаки неразумия, что приводит к характерной для всего XVIII века ситуации: безумец мгновенно вычисляется на основе своей инаковости. Он – другой, причем его чужеродность выведена исходя более из интуиции, чем из логики.

Фуко подчеркивает, что благодаря своей инаковости безумие получает статус объекта, вводящего его в пространство медицины и в дальнейшем выступившего решающим фактором для появления науки о безумии. С этого момента происходит обращение к феноменам, в которых выражается болезнь, давшее начало симптоматическому методу, послужившему освобождению медицины от всего тайного и незримого.

Основаниями для изоляции «неразумия» являлись:

1.      Экономические основания – необходимость интернирования «лишних людей» – безработных (асоциальная сила) в связи с уничтожением традиционных хозяйств и развитием капиталистического способа производства.

2.       Религиозные основания – секуляризация безумных, перевод их из божественного в светское ведение (противоположное сакрализации).

3.      Моральные основания – изоляция безумцев и других маргиналов – всех тех, кто беден, неспособен трудиться и не может интегрироваться в коллектив, – представляет собой следствие этического осуждения праздности. Общий госпиталь и сходные с ним учреждения – не только место, где изолируют и подвергают принудительным работам, но и нравственный институт, где должны караться и подвергаться исправлению моральные изъяны (и для этой цели в распоряжении управляющих подобными учреждениями имелись такие средства, как «столбы», железные ошейники, камеры и подземные темницы. В создании таких учреждений проявляется стремление Европы создать «государство нравственности», где бы с помощью силы насаждалась добродетель.

Во второй половине XVIII столетия отчетливо проявляется кризис системы исправительных учреждений, возникает социальная потребность в преобразовании института изоляции. К концу XVIII в. «дома заточения», возникнув в качестве меры социальной предосторожности, доказали свою неэффективность и полностью исчезли в начале ХIХ в.

Изоляция теперь осознавалась как грубая экономическая ошибка: трудоспособное население «изымается из оборота» и содержится за счет государства. В результате здоровые бедняки (нищие, бродяги, падшие женщины и др.) были выпущены из изоляторов. Вольнодумцев, всех тех, чья вина не была доказана в ходе открытого судебного разбирательства, освободили во Франции вследствие политических преобразований.

Безумцы теперь оставались в исправительных учреждениях лишь вместе с преступниками, осужденными приговором суда; таким образом, безумие, наконец, отделилось от «неразумия». Было неясно, что делать с безумцами. Нередко вследствие отсутствия специальных учреждений безумцев помещали в тюрьмы. Это ставило в тупик законодательную власть, поскольку «она не могла не санкционировать конец изоляции, и теперь не знала в какой точке социального пространства найти для него место – в тюрьме, в госпитале или же в кругу семейной благотворительности.

Зарождающаяся психиатрия вводит безумие в масштабную группу людей, исключенных из производства и представляет их как обобщенный образ асоциальности и маргинальности. Двойственность отношений к ним (ужас и жалость) закладывает фундамент института психиатрической помощи. Однако статус безумия отличался от статуса других маргинальных личностей. Подобно преступнику, безумец рассматривался как нарушитель общественных норм, но система репрессий по отношению к нему приобретала медицинский фундамент в отличие от юридических оснований репрессий преступника.

Безумие отделилось от неразумия и обособилось в самостоятельную группу безумных. Основанием для этого явилось главное отличие безумия от неразумия – неспособность трудиться. В 1798 году Иммануил Кант предложил описание безумия как дихотомию разумного и безрассудного. По степени тяжести Кант разделил сумасшествие на три группы: безумие, помешательство и невменяемость. Его определение безумия как смещение разумного в безрассудное являлось в XVIII и XIX веках классическим определением сумасшествия. Помешательство же Кант определяет как систематическое нарушение разумного, которое проявляется в «позитивном» безумии: больные вырабатывают собственные логические правила, которые не отвечают логике здоровых. Во всех формах сумасшествия личное восприятие заменяет здравый смысл, а психическая болезнь, как десакрализованная форма безумия связывается с моральным злом.

На основе выделения из неразумия отдельной самостоятельной группы маргиналов-девиантов, отнесенных к безумию, сложился такой социальный институт как «институт изоляции» и соответствующая система категорий и практик, относящихся к безумию. Безумие утрачивает связь с неразумием. На этом фоне начинает вызревать психиатрическая теория: изначально в виде «интериоризации отчуждения как утраты свободы воли» (П. Кабанис).

В ходе социально-политических преобразований конца XVIII в. возникло осознание неправового, волюнтаристского характера изоляции умалишенных вместе с преступниками. Французская революция (1789-1794) сместила акценты: совместное содержание душевнобольных и преступников стало восприниматься как скандал. Возникли специальные медицинские учреждения для содержания и лечения исключительно душевнобольных. Меняется и понимание душевной патологии. Пришло понимание того, что безумных возможно и следует лечить.

27 марта 1790 г. во Франции декретом Учредительного собрания (ст. 9) было закреплено обязательное медицинское освидетельствование и медицинская опека для безумцев. Тем самым впервые были установлены социальная ответственность за безумие и его антропологический статус и конституциировано современное пространство восприятия безумия и социальное пространство для его функционирования. Этим декретом за безумцем закреплялся статус пациента, и утверждалась новая конституциональная структура и правовая основа. В 1795 году во Франции (Филипп Пинель) и в 1796 году в Англии (Уильямс Тьюк) обеспечили «узнавание» безумия в рамках ограждения общества от него, путем создания единого социального института изоляции для умалишенных – прообраз психиатрических больниц. Первые такие учреждения (приюты) являлись не лечебными заведениями, а социальными институтами изоляции. Безумные были доверены заботам не врачей, а надзирателей.

Филипп Пинель снимает цепи с безумных в Сальпетриере в 1795 году

Картина Тони Робер-Флёри

В 1808 г. Иоганн Кристиан Рейль – немецкий врач и анатом предложил термин «психиатрия» – лечение душевных болезней (в 1954 г. В.А. Гиляровский обозначил термин «психиатрия» – анахронизмом, т.к. он предполагает существование психики, как чего-то независимого от тела, чего-то, что может заболеть и что можно лечить само по себе). В 1845 г. Вильгельм Гризингер определил психиатрию как учение о распознавании и лечении психических болезней.

Таким образом, были сформулированы предпосылки будущей медикализации безумия, в частности:

Сформирована основа для выделения умалишенных из состава «неразумия» и их обособления.

Безумие сближается с болезнью, но только не в рамках медицинского дискурса, а как деформация нравственности. Практика взаимоотношений с бедными также не связана с медицинским знанием.

Сложился социальный институт изоляции и отчуждения «других» («чужих»), изъятия их из социальной реальности, исключения из общественной жизни.

Возникла система категорий и практик, относящихся к безумию.

Остановка была за трансформацией социального понятия «безумие» в иной термин, которому можно было бы придать медицинский контекст.

К первым критериям статуса безумца-пациента в контексте медицины психического здоровья были отнесены (Р. Кастель):

Симптоматология, образующая теоретический корпус медицины психического здоровья – антропологически-психологический портрет больного – эгоцентричный, необщительный, погруженный в нереальный мир, лишенный самообладания, не контролирующий свои эмоции и поступки.

Описание безумия как социального расстройства; а не в контексте органической гипотезы; в историческом отношении медицина психического расстройства является первой формой социальной психиатрии, представившей социальный портрет безумного человека.

Доминирование моральных причин в происхождении безумия.

Инструментом избавления от безумия должно стать моральное лечение.

Пространством практики, морального лечения и перевоспитания должна быть лечебница, где безумец ограждается от тех губительных факторов внешней среды, которые привели к развитию расстройства (инструмент замкнутого пространства институциональной практики).

Сближение безумия с медицинским дискурсом произошло после введения в обиходе термина «психиатрия». Начавшийся процесс медикализации безумия и понимание необходимости лечения этого феномена привел к необходимости медицинского обозначения этих состояний. Однако использовавшиеся медицинские критерии, на которых основывалось выделение того или иного заболевания, не очень подходили для их исключительно медицинского толкования. Поэтому появившийся в 1808 году термин «психиатрия» довольно быстро был внедрен в повседневную практику, подчеркивая одновременно отношение психиатрии к медицине и ее специфику, и обособленный характер.

Таким образом, безумие существовало всегда, психически больные – 200 лет. До XIX в. безумие считалось чем угодно, но только не болезнью. Психиатрическое (еще не медицинское) истолкование безумия как болезни духа произошло в XIX в. – статус умалишенного, антиобщественного девиантного элемента изменился на статус душевнобольного (страдающего). Безумие изначально не обладало клинической (медицинской) самотождественностью и чаще всего рассматривалось в историческом и социокультуральном контексте.

С этого момента медицина постепенно начнет приобретать функции исходного основания для проблемного (властного) пространства, именуемого безумием. Возникает потребность и необходимость отделения безумцев как отличных от других социальных маргиналов и девиантов (преступников, нищих, бродяг и др.). Параллельно для нейтрализации безумцев как нежелательных элементов общества формируется пространство специализированных психиатрических институций, совмещавших функции приюта и терапевтической среды.

Начиная с XIX века «политика психического здоровья» включала теоретический стандарт (представления о болезни), технологию воздействия (моральное лечение), институциональную организацию (приют), корпус профессионалов (врачи, консультанты, надзиратели и пр.) и законодательно определенный статус безумца (преступник, бродяга, больной и пр.). Общим принципом этой политики был паттерн интернирования больных и моральное воздействие на них (человечное, уважительное отношение).

Меняется и сам подход к безумию. К XIX веку неразумие начинает интерпретироваться как «психологическое следствие моральной вины»: «все, что было в безумии парадоксальным проявлением небытия, станет лишь естественным возмездием за моральное зло».

Если раньше оно рассматривалось сквозь призму дуализма «разум-неразумие», «хаос-порядок», теперь его рассматривают в аспекте индивида и его прав. Лечебница в классическую эпоху больше похожа не на больницу, а на место свершения правосудия, где терапевтические меры превращаются в репрессии в результате очевидной связи проступка и наказания. Фигура врача в этом пространстве наделяется практически безграничной властью, однако происходит это не потому, что он обладает знанием о безумии, а потому, что способен его обуздать. Его фигура олицетворяет одновременно и отца, и судью, и сам закон, превращая зарождающуюся психиатрию (в рамках клинической практики) в науку о нравственном воздействии. Как пишет Фуко, «то, что мы называем практикой психиатрии, есть определенная тактика нравственного воздействия, возникшая в конце XVIII в., сохранившаяся в ритуалах и образе жизни психиатрической лечебницы».

Завершая систему своей эпистемологии, Фуко приходит к выводу, что изначально в самом понятии безумия была заключена безграничная свобода, являвшаяся неотъемлемым атрибутом существования безумца. Но в классическую эпоху четко обозначается противоречивость этой свободы. Причем процесс освобождения безумцев не снимает это противоречие, а усиливают его, поскольку, заключив свободу в рамки структуры, они не оставляют от нее ничего кроме иронии. Формальное освобождение безумцев приводит к тому, что они получают ограниченную свободу в замкнутом пространстве лечебницы, однако лишаются даже собственной воли, перенесенной на желания врача и в них отчужденной. Получив возможность высказывания, безумие выявляет истину о человеке, чем изменяет взгляд на собственную сущность. В безумии больше не угадываются очертания зверя, но виден искаженный лик человека. Безумие становится объектом познания, и, сталкиваясь с незаинтересованным взглядом другого, высвечивает свою истину. Оно не есть отсутствие разума, но противоречие в нем.

Однако даже до середины XIX века в заведениях для умалишенных до реформирования обычны были избиения, в ходу были палки и плети; узники этих заведений зачастую голодали и погибали от истощения. Широко использовалась «механизированная терапия» психозов – целый ряд механических приспособлений, по сути, представлявших собой пытки: смирительный стул, смирительная кровать, вращательная машина, «мешок». В качестве методов лечения применялись также жгучие втирания, прижигание каленым железом, «тошнотная терапия», специальные водолечебные приемы (внезапное погружение в холодную воду, ледяной душ и пр.).

Большинство пациентов домов умалишенных жили в условиях не менее тяжелых, чем прежде: переполненные и плохо отапливаемые палаты, хроническое голодание, грязь и сырость, использование цепей и наручников, практика приковывания больных к койкам на длительный срок ради удобства персонала. В 1808 году немецкий врач Иоганн Христиан Рейль, который ввел термин «психиатрия», писал: «Мы запираем этих несчастных созданий, словно преступников в сумасшедшие дома, в эти вымершие тюрьмы за городскими воротами, где в глухих расщелинах поселились совы…и оставляем их там загнивать в собственных нечистотах».

Реформа «нестеснения» Дж. Конолли привела к преобразованиям, которые начались со строгих ограничений в использовании мер стеснения: горячечная рубашка, наручники, камзол и ремни применялись в больницах этих городов теперь лишь в крайних случаях. Система Конолли значительно повлияла на практику психиатрических учреждений в Европе. В 60-70-е годы XIX века система нестеснения (отказ от связывания и использования смирительных рубашек) получает распространение в Германии, Швейцарии и Нидерландах.

Однако большинство крупных государственных учреждений в европейских странах не могли внедрить успешный опыт первых сторонников нравственного отношения к пациентам. Финансовые ограничения, большая численность пациентов и отсутствие альтернатив существующим формам оказания помощи привели к быстрому преобразованию государственных психиатрических лечебниц в учреждения закрытого типа. К концу XIX- началу XX ст. движение за гуманизацию психиатрии пришло упадок. Государственные психиатрические больницы могли обеспечить лишь скромное содержание пациентов и самое неэффективное лечение, и с каждым годом эти больницы все больше переполнялись. Вплоть до середины XX века патерналистская модель психиатрической помощи преобладала во всем мире, и недобровольная госпитализация подавляющей части душевнобольных считалась общепринятой социальной нормой.

Признание безумия медицинским фактом повлекло за собой тотальную медикализацию безумия, создание своей науки, специалистов, институции, правил, стандартов, классификаций и т.п., присвоение безумию статуса душевной болезни в ее медицинском значении. Появление термина «психиатрия» трансформировало безумие в конкретные болезни.

Медицинский подход к безумию – яркая демонстрация отказа от рассмотрения безумия как специфической «антропологической» реальности. В то же время, этот подход, реализовавшийся в естественнонаучном, клиническом направлении оказался достаточно уязвимым с точки зрения достоверности полученных результатов. Трансформация безумия (как преимущественно социального понятия) в понятие «психическая болезнь» обеспечила принадлежность психических нарушений исключительно к медицинской проблематике и способствовала появлению большого количества противоречий и дилемм. Одним из таких противоречий явилась невозможность однозначного определения сущности психических заболеваний.

Процесс формирования психиатрического пространства включал две основные тенденции, сохраняющиеся и в настоящее время – тенденцию медикализации и тенденцию госпитализации (всеобщего интернирования больных) при второстепенном значении амбулаторного сектора. Психиатрическая помощь при этом становилась более контролируемой и имела под собой, по мнению Р. Кастеля, следующие основания:

требование изолировать безумца от внешнего мира, от тех факторов, которые вызвали и усугубляли болезнь. Такое оправдание изоляции способствовало ее терапевтической трактовке, и госпитализация стала основной терапевтической стратегией, аннулировав ранее предлагавшиеся де-госпитальные меры помощи;

конституирование порядка психиатрической лечебницы как совокупности пространств, режима, специфической деятельности, иерархии и структуры, которые определяли повседневную жизнь пациента, и правила, по которым она проходила. Безумец изымался из внешнего мира и погружался в искусственную реальность, как ее называет Кастель, «социальную лабораторию, в которой все человеческое существование могло быть запрограммировано»;

врач нес порядок рациональности, которому должен был подчиниться пациент, выражением этого подчинения стало моральное лечение.

Безумие не просто окружается медицинской практикой, а посредством конституирования медицинской институции и медицинского пространства в целом происходит очерчивание нового юридического, социального и гражданского статуса безумца и основных тенденций зарождающейся госпитальной психиатрии.

Все последующие преобразования в социальном и медицинском пространстве психиатрии, ее внутреннее реструктурирование осуществлялось путем принципиального эволюционного перераспределения властных связей внутри системы. Р. Кастель – специалист в области психиатрической эпистемологии, считает, что современная психиатрия с ее более гуманными теориями и либеральными методами всего лишь продолжение той психиатрии, которая сформировалась в середине XIX века, все ее элементы имеют свои аналоги в истории, и суть таких, казалось бы, противоположных элементов едина. Больничные оковы и смирительные рубашки оборачиваются практикой открытых дверей и диспансерным учетом, изоляция – лечением в повседневном стигматизирующем окружении, дуализм нормального и патологического – зыбкостью современных психопатологических категорий, авторитаризм, патернализм и директивность – терпимостью, принятием и внимательностью, но настоящей революции, на взгляд Кастеля, не происходит. Все это лишь обновление в новых образах старых сюжетов.

Психиатрия не привнесла ничего нового в медицинское знание, она первоначально не была связана с медицинскими открытиями, а, используя медицинские достижения, просто-напросто упорядочила традиционные дисциплинарные методы и дисциплинарную практику. На своих первых этапах психиатрия была чрезвычайно уязвима теоретически и развивалась преимущественно как практика. Но, медицина психического здоровья никогда не соответствовала современной ей медицине: во время своего рождения как нового пространства социальной помощи она взяла в качестве основания уже устаревающую тогда систему нозографических классификаций. В пространстве практики она очертила терапевтическую область в терминах авторитарного вмешательства вне связи с подлинной лечебной работой, таким образом, обозначив разрыв, как с современной медицинской теорией, так и с современной медицинской практикой. Эту печать двойного разрыва психиатрия несет до сих пор.

Таким образом, различные исторические периоды характеризовались более или менее специфическим пониманием безумия и отношением к нему в обществе. В обобщенном виде эти представления показаны на рис. 4.

Рис. 4. Зависимость отношения в обществе к безумным от определения безумия в различные исторические периоды

Представления о безумии предшествовали становлению классической психиатрии как научной дисциплины. Эти взгляды не имели какого-либо научного основания и носили или мистический, или метафизический (иррациональный) характер, непосредственно отражаясь в репрессивном содержании используемых практик. Во все времена сохранялось центральное противоречие между правом наказывать путем различных изоляционно-ограничительных мер и обязанностью помочь. В ХХ веке это противоречие станет главной предпосылкой развития движения антипсихиатрии.

Глава 2. Становление психиатрии как классической науки

Мысль тоже имеет историю.

М. Фуко

Этапы становления и медикализации психиатрии, в конечном счете, оформлялись как этапы ее научного становления. Традиционные этапы развития психиатрии как медицинской науки выглядят следующим образом:

1) Донаучный период – примитивно-теологическое понимание психических расстройств.

2) Эпоха античной медицины – первые шаги в изучении психических расстройств и организации помощи больным.

3) С 15-16 вв. – в Европе создание заведений, куда принудительно помещались душевнобольные (Бедлам в Лондоне, Сальпетриер – в Париже и пр.). Основные методы «лечения» – цепи и плеть.

4) Реформа Ф. Пинеля (1798) – отмена насилия в отношении психически больных.

5) Эпоха нозологической психиатрии (Э. Крепелин, 1898).

6) «Психофармакологическая революция» (с 60-х гг. ХХ века), «постнозологический», «неосиндромальный» этап.

Однако, с нашей точки зрения, этапы развития психиатрии правильнее увязывать с этапами развития науки и научного познания. Наука – рациональный способ познания мира, основанный на проверяемости и доказательности. Психиатрия как наука прошла долгий и трудный путь своего становления, опираясь на собственные теоретические и методологические принципы, определяемые как внутренней логикой развития научного знания, так и социокультурными обстоятельствами существования науки. Как одна из наук о человеке, психиатрия не могла оказаться в стороне от исторических этапов развития науки (рис. 5).

Рис. 5. Мировоззренческие, историко-методологические этапы развития психиатрии как науки

2.1. Донаучный этап психиатрии

Начало современным парадигмальным и методологическим представлениям в психиатрии было положено в 1708 г., за 84 года до реформы Ф. Пинеля, прусским химиком Г.Э. Шталем – профессором медицины в университете Галле.

На самом деле Георг Шталь был великим ученым, занимавшим должность лейб-медика прусского короля Фридриха Вильгельма I, президента Медицинской коллегии – высшего медицинского учреждения Пруссии. Он стал основателем анимизма – учения о душе, как некоем безличном жизненном начале, лежащем в основе всех жизненных процессов. Г. Шталь утверждал, что между жизненными процессами и фактами физики и химии имеется только поверхностное сходство, и что ни одна органическая функция не осуществляется автоматически, но все контролируется чувствующей душой. Болезнь, учил Шталь, – это «сумма движений, вызываемая душой для освобождения тела от внедрившихся в него вредностей. Человеческое тело не просто соединение разнородных частей, но живой организм, и его жизненные отправления подчинены верховному началу, разумной душе».

Примечателен в этой связи его спор с Лейбницем. На утверждение Г. Шталя о том, что душа не может быть отделена от тела, и все действия и помыслы души направлены на телесное, Лейбниц отвечал, что не может с этим согласиться: «Если душа имеет власть над «телесной машиной», почему бы ей не приказывать телу что угодно. Например, если мы прыгаем с помощью душевной силы, почему мы не можем прыгнуть на любую высоту».

Врачебный авторитет Г. Шталя был столь высок, что в 1726 г. его приглашают в Петербург для лечения А.Д. Меншикова. Правда, пользовался он универсальным в то время средством – кровопусканием. Он применял этот метод не только к своим пациентам, но и к самому себе: к 70-му году своей жизни он насчитал 102 произведенных ему кровопускания.

Психиатрам Г. Шталь интересен тем, что он выделил две группы психозов, имеющих различное происхождение: а) простые, первичные (патетические) психозы, которые являются первичными заболеваниями души без участия тела и б) психозы, возникающие в результате телесных болезней. Сам Г.Э. Шталь отстаивал приоритет души и психологического анализа психозов. Однако в дальнейшем нарастающие разногласия в понимании природы душевных страданий сформировали два антагонистических направления – школу «психиков», придерживающихся положения о простых, патетических психозах (романтически-идеалистическое философское направление) и школу «соматиков» – сторонников сложных симптоматических психозов (реалистически-материалистическое направление).

«Психики» полагали, что имеются собственные болезни души, эти болезни психогенно обусловлены; «соматики» считали, что «душа сама не может заболеть», заболевает только тело, психические расстройства обусловлены соматически. По мнению «соматиков», мозг может заболеть первично или вторично – в результате соматического заболевания. Руководитель школы «психиков» немецкий психиатр И.-Х. Гейнрот (Heinroth, 1773-1843) говорил, что первично заболевает душа, речь идет о «болезни личности». Эту точку зрения в дальнейшем поддерживал К. Шнайдер, утверждавший, что душа может заболеть без участия тела.

Противостояние между «психиками» и «соматиками» получало отражение во все периоды истории психиатрии. Историческое противоречие между ними и вопросы взаимодействия телесных и психических явлений до сих пор не разрешены и в современных условиях носят определение психофизического кризиса (mind-body-problem). Все новые направления психиатрии, так или иначе, примыкают либо к «соматикам», либо к «психикам». При этом большинство психиатров считает, что психиатрия как наука и лежащие в ее основе процессы взаимодействия тела и души являются метафизичными, необъяснимыми с точки зрения науки и не могут обеспечить психиатрии концептуальное единство (единство концептуальных горизонтов по Бинсвангеру).

Появление термина «психиатрия» обязывало определить официальный статус этой вновь образованной дисциплины. Автор этого термина Иоганн Христиан Рейль определял его как «лечение душевных болезней», а основоположник научной психиатрии В. Гризингер – как «учение о распознавании и лечении психических болезней».

Однако появление этого термина не сразу привело к пониманию психиатрии как самостоятельной дисциплины, а, следовательно, к кардинальным переменам в отношении к душевнобольным.

Это отношение очень правдиво было показано А.С. Пушкиным в хорошо известном стихотворении:

Не дай мне бог сойти с ума.

Нет, легче посох и сума;

Нет, легче труд и глад.

Не то, чтоб разумом моим

Я дорожил; не то, чтоб с ним

Расстаться был не рад…

Да вот беда: сойди с ума,

И страшен будешь как чума,

Как раз тебя запрут,

Посадят на цепь дурака

И сквозь решетку как зверка

Дразнить тебя придут.

А ночью слышать буду я

Не голос яркий соловья,

Не шум глухой дубров –

А крик товарищей моих,

Да брань смотрителей ночных,

Да визг, да звон оков.

Стихотворение написано в 1833 г. через 15 лет после появления термина «психиатрия», а статус самостоятельной дисциплины психиатрия получила только после 1845 года. К этому времени относится начало формирования соматического направления в психиатрии, которое заложило основы ее естественнонаучной парадигмы. Это событие связывается с именем немецкого психиатра К. Якоби. Он первоначально занимался общеврачебной практикой, а в 1820 году организовал образцовое для того времени заведение для душевнобольных в Зигбурге, сделавшееся школой для немецких психиатров. В своих сочинениях (главное из них «Die Hauptformen der Seellenstörungen», 1844) указывал на связь душевных расстройств с материальными изменениями внутренних органов тела.

Однако принципиальное значение в дискуссии «психиков» и «соматиков» имела позиция выдающегося немецкого психиатра и невропатолога Вильгельма Гризингера – основоположника научной и клинической психиатрии, скончавшегося 26 октября 1868 года в возрасте 51 года. Исследования Гризингера способствовали созданию теоретических основ и выработке собственной методологии в психиатрии. В развитии психиатрии большое значение имела его работа «Психическая и рефлекторная деятельность» (1843 г.). В труде «Новые данные к физиологии и патологии мозга (1844 г.) Гризингер развил положение о том, что психическая деятельность представляет функцию мозга. В соответствии с эти выводом он рассматривает психическое расстройство как заболевание мозга, а формы психических расстройств – как стадии единого патологического процесса. Мнение Гризингера, что в основе всякого психоза – патологоанатомические изменения в мозге, выводило психиатрию из области метафизической философии и сближало ее с общей медициной. Он считал, что целью психиатрии должно стать анатомо-физиологическое изучение психических болезней.

Вильгельм Гризингер в XIX веке был ярким представителем соматической школы в психиатрии и сторонником слияния невропатологии и психиатрии – мысль по тем временам прогрессивная, так как неврология входила в состав внутренней медицины, а психиатрия «ютилась» в домах умалишенных. В 1845 году вышла его работа «Патология и терапия психических болезней», составившая эпоху в психиатрии и переведенная почти на все европейские языки, явившаяся основанием считать Вильгельма Гризингера, основоположником научной и клинической психиатрии, заложившим фундамент современной психиатрии как естественнонаучной дисциплины медико-биологического профиля, базирующейся на принципах позитивистской науки.

Следует, однако, отметить, что, по существу, В. Гризингер первым обозначил «истинно диалогический характер психического конфликта» и выступил в качестве предшественника современных антропологических подходов в психиатрии. Он первым поставил вопрос об истории развития души и психической индивидуальности, выйдя за пределы биологического понятия развития организма. Гризингер считал, что самыми важными причинами «Сумасшествия» являются психические причины. Он добился равновесия между патологоанатомическим и психопатологическим направлениями, и именно поэтому швейцарский психиатр-экзистенциалист Л. Бинсвангер (L. Binswanger, 1881-1966) называл Гризингера создателем основ современной психиатрии. В. Гризингер считал, что: «Разделение душевных болезней по их сущности, т.е. на основании анатомических изменений мозга, производящих их, в настоящее время еще невозможно. Вместо анатомического основания нам приходится принять исключительно функциональное, т.е. по изменениям отправлений заключать об изменении органа, а так как здесь главные расстройства обнаруживаются в представлениях и в воле, то основание деления будет у нас преимущественно психологическое…»

К сожалению, последователи В. Гризингера, определившие современный официальный статус психиатрии, не обратили внимание на его представления о взаимосвязи «психических рефлексов» с духовно-душевными актами человека, творческое и методологически правильное развитие которых могло бы представить современную психиатрию в совершенно ином парадигмальном качестве.

Таким образом, в период становления своей собственной методологии и официального статуса у психиатрии был выбор: или оставаться на метафизических позициях «психиков», или примкнуть к классическому аналитическому естествознанию как стадии познания и зарождающимся в то время принципам философского позитивизма или классического типа научной рациональности.

Как бы там ни было, с тех пор и по настоящее время официальная психиатрия развивается в русле идей «соматиков» или медико-биологических основ психических расстройств.

Выбор был сделан в пользу классической науки с ее характерным стремлением фиксировать истину в окончательном виде, используя для этого философские принципы позитивизма. Таким образом, в начале 19 в. психиатрия начинает развиваться как научная дисциплина. Отнесение ее к естественным наукам как самостоятельной медицинской дисциплины завершилось к середине 20 века, определилось основное направление исследований (клинико-биологическое), атеоретические принципы классификации психических расстройств, стандарты биологического лечения.

2.2. Позитивизм – философское основание классической психиатрии

К основным компонентам, образующим основание психиатрии как науки, относятся: 1) Философские основания психиатрии (позитивизм, неопозитивизм, постнеопозитивизм); 2) Научная картина психики (внутреннего субъективного мира); 3) Критерии научного познания в психиатрии (эпистемология). Обобщенная и поэтапная характеристика этих составляющих позволяет рефлексировать современное состояние психиатрии.

Становление психиатрии и ее дисциплинарное оформление как системы определенных научных знаний о человеке в начале XIX века происходило в период расцвета классической науки – естествознания (математики, физики, химии, биологии, географии), представляющей собой сумму знаний о закономерностях бытия природы.

В период становления психиатрической науки все научные дисциплины основывались на единственно возможных в то время принципах и мировоззрении позитивизма. Поэтому психиатрия как наука зарождалась на основе гносеологических представлений классической науки, стремящихся к такой системе знаний, которая фиксирует истину в окончательном виде и рассматривает их как эталон науки.

Основоположник философско-мировоззренческих представлений в классической науке и лежащих в ее основе идеях позитивизма Огюст Конт считал, что процесс познания проходит три исторических этапа или теоретических стадии:

Теологическая [с древности до 1300 года] (фиктивная, состояние вымысла, иллюзий) – необходимый, исходный пункт развития человеческого мышления; все явления объясняются на основе религиозных представлений; имеет место господство сверхъестественного, поскольку оно объясняет все, что представляется аномальным и невозможным. Происходящее вокруг объясняется преимущественно богами и сверхъестественными силами и духами. Научные знания отсутствуют, но создается иллюзия постижимости всего мира.

Метафизическая [1300-1800 гг.] (абстрактная) – отличается стремлением человека к абсолютному знанию о первопричинах. В отличие от теологической стадии, на метафизической – сверхъестественные силы заменяются на абстрактные, но ученые больше внимания уделяют умозаключениям, чем научным фактам и наблюдениям. Задача стадии: обозначить переход мышления от теологии к науке.

Научная [19 век] (позитивная) – на первый план выходит научное познание, реальное «позитивное» знание. На этой стадии разум отказывается от объяснения всех процессов с помощью абстракций и отвлеченных начал, и стремится устанавливать связь между явлениями с помощью наблюдений и рассуждений.

Научное знание, по мнению Конта – высшая ступень развития знания. Самым ценным видом знания является научное (позитивное) – достоверное, точное, полезное. Метафизика – наоборот неточное, недостоверное, бесполезное. Он отвергал философию как навязывающую свои принципы. Поэтому задачей позитивной науки считал описание, систематизацию и классификацию конкретных результатов и выводов научного познания. Наука не должна задаваться вопросом, почему происходит явление, а только ограничиваться описанием того, как оно происходит. Такой отказ от исследования конечных причин и сущностей явлений в дальнейшем стал одним из важнейших постулатов позитивизма.

Примечательно, что имеется много достоверных свидетельств о психических расстройствах у О. Конта. В возрасте 28 лет философ пытался утопить свою жену, а потом покончить с собой, в связи с чем был помещен в состоянии «буйного помешательства» в психиатрическую лечебницу – к знаменитому психиатру Эскиролю. В целом он лечился (то в лечебнице, то дома) под наблюдением Эскироля в течение 10 лет. Биография Конта оставляет впечатление истории болезни больного параноидной шизофренией (О.Г. Виленский, 2002).

В соответствии с представлениями О. Конта к основным идеям и принципам позитивизма относятся его утверждения: 1) реальность состоит из того, что подвластно чувствам; для науки нет ничего, что мы не можем познать при помощи наших органов чувств; 2) единственной формой знания является научное знание; 3) цель позитивизма – получение объективного знания путем эмпирического наблюдения; 4) научным признается только то, что доступно объективному наблюдению и может быть исследовано научными методами; 5) научное познание исключает теоретическое мышление и ценности, ориентируясь только на факты; 6) позитивное знание – точное, проверяемое в опыте, истинное, практически эффективное знание – может быть получено только конкретными науками.

«Позитивное» в понимании основателя позитивизма имеет пять значений:

реальное в противовес химерическому;

полезное в противовес негодному;

достоверное в противовес сомнительному;

точное в противовес смутному;

организующее в противовес разрушительному.

Позитивизм, позитивная наука – наука, основанная на фактах, позитивных знаниях, она отрицает познавательную функцию философского (теоретического) исследования, признавая только объективную реальность. Основной метод научного познания – наблюдение, а главная функция науки – описание. На вопросы, связанные с внутренним миром, смыслом жизни, человеческими ценностями, мировоззренческими вопросами человеческого бытия, позитивизм ответить не может.

Основные постулаты позитивизма приведены А.В. Юревичем (2001) и названы им «позитивистскими стандартами», базирующимися на шести основных мифологемах:

научное знание базируется на твердых эмпирических фактах;

теории выводятся из фактов и, следовательно, вторичны по отношению к ним;

наука развивается посредством постепенного накопления фактов;

поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение;

теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции;

теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку эмпирическим опытом.

В наиболее обобщенном виде основные принципы классического позитивистского (естественнонаучного) подхода к изучению человека выглядит следующим образом (рис. 5):

Рис. 5. Принципы классического (естественнонаучного) подхода к изучению человека

Науки, относящиеся к классическим наукам, использующие в качестве философских оснований принципы позитивизма, подчиняются следующим правилам:

Классическая философия – универсальность и единообразие форм, содержания, предметного поля, задач, системы ценностей, мышления, понятийного аппарата, терминологии.

Наука (научные методы) – единственный источник подлинных, истинных знаний; основная цель науки – получение объективных знаний.

Все явления подчинены естественным законам; задача науки не объяснение или понимание явлений, а их описание.

В науке существует только чувственное, эмпирическое познание; все научные теории – результат того, что непосредственно наблюдаемо, сущность явления не имеет значения.

Отрицается познавательная ценность альтернативных подходов (мировоззренческих, теоретических, гуманитарных, философских, антропологических) – наука сама себе философия.

В естественных науках основная задача – формирование объективной картины мира. Основные методы в естественнонаучных дисциплинах связаны с установлением и подтверждением объективности факта: эксперимент, измерение, выявление закономерности, выведение формулы.

Психиатрии, стремившейся обрести статус научной дисциплины, не оставалось ничего другого, кроме как избрать в качестве концептуального фундамента естественную науку – биологию – науку о чувственно данных организма, и ее раздел – медицину. Отнесение психиатрии к медико-биологическим дисциплинам (биологическая психиатрия) – закономерный итог позитивизма как определенной тенденции развития научного знания.

Это означало, что психиатрия как одна из наук о человеке вступила по направленности научного познания на путь биологического редукционизма, в основе которого были заложены следующие принципы:

Мир – это природа (в т.ч человек) – совокупность материальных (физических) объектов.

Человек – объект природы, сложная материальная система, ориентированная на удовлетворение природных потребностей.

Человек (пациент) – биологический объект – целое как простая сумма частей; субъектность человека (потенциальные возможности личности) не учитываются.

Психика – продукт головного мозга.

Психиатрия – естественнонаучная, медико-биологическая дисциплина.

С другой стороны, благодаря большому «другу» психиатров, автору философской основы классической науки Рене Декарту (1596-1650), признание психиатрии классической наукой означало принятие ею дуализма – как философской основы классической науки – двойственность природы человека, две отличные друг от друга субстанции – материальная и духовная.

В качестве образца для классической науки позитивизм избрал естествознание, а, следовательно, все естественнонаучные дисциплины, включая биологию и классическую медицину. Медикализировавшись и вобрав в себя принципы классической науки и классического мировоззрения (других научных принципов в тот период не существовало), психиатрия абсолютизировала представления о человеке как о простой материальной системе, ориентированной на удовлетворение природных потребностей, методы естествознания, направленные на изучение материальных объектов.

Основанием парадигмальной принадлежности психиатрии и ее методологии как классической науки является признание материальности (биологичности) природы психических явлений. Использование принципов классической науки применительно к психиатрии означает, что она как и другие медико-биологические дисциплины, является наукой, основанной на научно установленных фактах. Став на методологические «рельсы» классической науки, психиатрия взяла на вооружение материалистические представления о природе психического. В качестве окончательной истины был принят тезис о непосредственной причинной обусловленности психических расстройств нарушениями головного мозга (вспомним гризингеровское «Все психические болезни – суть болезни мозга») и о пациенте с психическим расстройством как о биологическом объекте исследования и лечения.

Кроме того, в основе научности психиатрии лежит позитивистская направленность ее клинической практики, которая, по мнению О. Власовой (2010), предполагает следующие определяющие ее установки: 1) существует объективный внешний мир и его существование не зависит от человека; 2) в основе всех происходящих процессов лежат однозначные причинные связи; 3) психическое заболевание подобно физическому; 4) человек взаимодействует с миром, отражая его объективные характеристики с помощью органов чувств в объективном пространстве времени и т.п.

Таким образом, психиатрическая клиническая практика с момента становления психиатрии и в последующие периоды ее развития также неизменно придерживалась позитивистских позиций, поскольку ее естественнонаучная, медико-биологическая направленность и лежит в основе этой дисциплины. Основная установка позитивистской психиатрической практики заключается в том, что психическое расстройство отождествляется с телесным заболеванием и вытекающими из этого лечебно-диагностическими технологиями.

Классическая психиатрия сформировалась как производная классической науки и классического мировоззрения. В основе классической науки (период развития науки с 17 в. по 20-е гг. 20 века) лежит парадигма механицизма. Она изначально ориентировалась на классическую механику, которая рассматривает окружающий мир как гигантский механизм, функционирующий на основе вечных и неизменных законов механики. Человек как часть мира также понимается как материальный объект, подчиняющийся законам механики и детерминизма.

Эпоха классической науки (эпоха рационализма) пришла на смену теологической и метафизической доктрин, выступавших в качестве главных источников познания. В качестве единственной реальности признавался материальный мир и человек как высшая форма разума. Накапливающиеся знания считались абсолютно истинными и достоверными, мир представлялся неизменным, неразвивающимся, тождественным самому себе. Человек в этом мире рассматривался как неодушевленный объект, как организм, функционирующий на основе законов механики: предсказуемо, элементарно, антиэволюционно.

В целом критерии научности классической психиатрии могут быть представлены следующим образом:

Во-первых, научность отождествляется с объективностью. Объективность понимается как нацеленность на объект, как объектность. Для науки – все объект, постигаемый через опыт.

Во-вторых – опытный характер знания. Наблюдение, эксперимент, измерение – основные методы получения и подтверждения знания.

К научному эксперименту предъявляется требование воспроизводимости и повторяемости.

Опыт в любое время и в любом месте может быть повторен и его результат не изменится.

Научный результат не зависит от того, кто его получил.

Психиатрия спокойно восприняла и сделала своей методологической основой идеи медицинского позитивизма, адекватные для возможности объективного исследования в соматической медицине и неприемлемые для изучения субъективных психопатологических феноменов. Кроме того, в современных условиях наблюдается коллизия между принятыми стандартами психиатрической практики, придерживающихся позитивистских позиций, и попытками личностно-ориентированных подходов к оказанию психиатрической помощи. Позитивистская практика может взаимодействовать только с рациональными по своей направленности (т.е. редукционистски-биологизаторскими) теориями, а все, относящееся к гуманитарным, собственно человеческим проблемам во внимание не принимается. Таким образом, в одночасье были созданы предпосылки для деструктивного выхолащивания контекста формирования человеческой психики (Л.Ф. Баянова, 2006).

Исторические предпосылки современных представлений в психиатрии

содержатся в фундаментальных учебниках, написанных выдающимися немецкими психиатрами: Эмиль Крепелин – «Психиатрия» – 1910; Карл Ясперс – «Общая психопатология» – 1913; Курт Шнайдер – «Клиническая психопатология» – 1920.

Э. Крепелин – представитель строгого естественнонаучного направления, ученик философа и психолога Вильгельма Вундта (1832-1920), основавшего в Лейпциге первый в мире Институт экспериментальной психологии, где работал молодой Крепелин. Вундт, в свою очередь, был учеником физика и философа Германа Гельмгольца – создателя психологии ощущений и естественнонаучного исследования органов чувств.

Э. Крепелин работал в основанном им в 1917 году Мюнхенском психиатрическом институте. Принцип его нозологической концепции – «одинаковые причины – одинаковые последствия». Нозологические формы болезней характеризовались единством причины, симптоматики, течения, исхода и, по возможности, патологоанатомического субстрата. Основным достижением систематики Крепелина было выделение двух форм эндогенных психозов (маниакально-депрессивного психоза и шизофрении), отличающихся друг от друга по симптоматике, течению и прогнозу. Его нозологическая система получила общее признание, несмотря на различные критические замечания.

Основной принцип классической немецкой философии, которого придерживался Э. Крепелин, заключался в естественной упорядоченности мироустройства, доступного рациональному познанию. Поэтому в опубликованных Э.  Крепелином работах в клинических описаниях не было ничего, относящегося к внутреннему миру пациентов. В то же время он не исключал влияния психического заболевания на личность пациента: «Душевная болезнь изменяет душевную личность – ту сумму качеств, которая для нас в гораздо большей мере, чем физические особенности, представляет истинную сущность человека. Все отношения больного к внешнему миру вследствие этого коренным образом изменяются. Знакомство со всеми этими расстройствами оказывается поэтому богатым источником для исследования душевной жизни вообще. Оно открывает нам не только много ее общих законов, но и дает возможность глубоко заглянуть в историю развития человеческого духа, как в отдельном индивидууме, так и во всем человечестве; оно дает нам, наконец, правильный критерий для понимания некоторых течений в сфере религии и искусства, для понимания явлений нашей общественной жизни» (Э. Крепелин).

Скончался Э.  Крепелин 7 октября 1926 года, не успев отредактировать 9-е издание своего учебника, расширившегося к этому времени до монументального, объемом более 3000 страниц, руководства. Э. Крепелин (1910) считал психиатрию молодой наукой, наукой будущего: «Психиатрия есть наука о психических болезнях и их лечении… молодая наука, наука будущего. Она достигнет надлежащего положения вследствие важного научного и практического значения. Она имеет в своем распоряжении те же орудия, которые также блестяще использованы остальными отраслями медицины: клиническое наблюдение, микроскоп и эксперимент».

Эпоха после Э. Крепелина характеризовалась противоречивостью оценок его творчества современниками:

Курт Шнайдер с разницей в несколько лет – «забитые им свои стоят; если они колеблются, то не из-за своей шаткости, а из-за своей гибкости» и «нозологическая систематика – погоня за призраком».

Освальд Бумке (1877-1950), возглавивший после Крепелина кафедру психиатрии в Мюнхенском университете: «вся современная психиатрия стоит на плечах Крепелина, его нозологическая систематика психических болезней прошла триумфальным шествием через весь мир» и через несколько лет: «школа Э. Крепелина достигла границы своих возможностей и из догматиков этой школы не осталось почти ни одного».

Однако, несмотря на критику, дальнейшее развитие психиатрии осуществлялось исключительно в рамках естественнонаучного направления, ориентированного на нозологическую классификацию психических расстройств и медико-биологический подход к различным аспектам психической патологии. Отношение большинства современных психиатров к воззрениям Э. Крепелина олицетворяет мнение, высказанное С.А. Овсянниковым: «Самое главное заключалось в том, что Э. Крепелин остался современником всех последующих поколений психиатров в силу того, что заложенный им фундамент психиатрии оказался настолько прочным, что все основные положения, касающиеся проблем общей и частной психопатологии, оказались четко очерченными и практически достоверными. Современная психиатрия, которая неудержимо стремится вперед благодаря успехам биологического изучения психозов, продолжает использовать клинический опыт Э. Крепелина, его клинические данные, которые не потеряли своего значения, потому, что были представлены добросовестным, требовательным к себе Мастером, знающим свое дело и беззаветно преданным ему».

Не менее значительный вклад в понимание и развитие психиатрической науки и практики внесли немецкие психиатры К. Ясперс (1883-1969) и К. Шнайдер (1887-1967). Оба мыслителя придерживались принципиально иных взглядов на природу психических расстройств и соотношение «соматического» и «психического» как системообразующего основания всех последующих представлений о психической патологии.

К. Ясперс (1997) считал, что:

Экзистенция не может быть изучена и вообще не может быть предметом изучения.

Также как болезни мозга являются одной из причин психических расстройств, также и мозговые изменения могут быть результатом первичных психических феноменов.

Каждый психиатр, который в своих исследованиях не только опирается на операциональные понятия психиатрии, а выходит за ее рамки, двигаясь к экзистенции человека, приходит к философии.

Психиатр реализовывает свои профессиональные способности клинициста благодаря познанию внутреннего мира личности и философскому мышлению.

Карл Ясперс в своем фундаментальном учебнике «Общая психопатология» разделял психиатрию – как клиническую дисциплину и психопатологию – как науку. Он считал, что психиатрия как клиническая дисциплина – это лишь сумма практических знаний, все еще не доросшая до статуса науки. Обучение психиатрии – всегда нечто большее, чем обучение понятиям, т.е. чистой науке (близость к искусству). Психиатр работает с отдельным человеком, для него наука – вспомогательное средство.

Психопатология – это не клиническая дисциплина, а наука. Область исследования психопатологии – это все, что относится к патологии психического и может быть выражено с помощью понятий, имеющих постоянный и определенный смысл. Интерес психопатолога сосредоточен на распознавании и описании различных феноменов и их психологических механизмов. Наука (понятийное мышление) для психопатолога – единственная и конечная цель работы. Личностное, интуитивное знание (которое по природе своей не может быть свободно от ошибок) должно отступать на второй план везде, где предмет может быть познан научно. Психопатолог не наблюдает, а мыслит, познает сущность, смысл переживаний и психических феноменов. Психопатолог – диагност – теоретик. Психиатр – терапевт – практик.

В ракурсе направленности настоящей книги процитируем основные положения К. Ясперса (1997), относящиеся к психиатрии и психопатологии (сам он связывал свою увлеченность медициной и психопатологией интересом к философии): «Единство соматической субстанции (тела) и психической субстанции (души) представляется неоспоримым. И все же мы должны всегда помнить, что связь между телом и душой вовсе не является прямой и однозначной: об определенных психических событиях нельзя говорить, как о чем-то таком, что прямо связано со столь же определенными событиями, относящимися к соматической сфере. Иначе говоря, мы не имеем оснований для того, чтобы постулировать существование психосоматического параллелизма в узком смысле».

«Чем дальше продвигается неврология, тем менее доступной становится для нее душа; с другой стороны, психопатология проникает вглубь психической субстанции вплоть до самых границ сознания, но у этих границ не находит никаких соматических процессов, прямо связанных с такими явлениями, как бредовые идеи, спонтанные аффекты и галлюцинации. Нередко источник психического расстройства обнаруживается в том или ином заболевании головного мозга, причем число таких случаев возрастает по мере умножения наших знаний. И тем не менее мы не можем доказать, что то или иное заболевание мозга влечет за собой специфические психические последствия».

«Психопатология как наука, по своему понятийному аппарату, методам исследования и общим мировоззренческим установкам вовсе не находится в рабской зависимости от неврологии и соматической медицины и не придерживается догматического положения будто «психическое расстройство – это мозговое расстройство». Наша задача состоит не в том, чтобы, имитируя неврологию, построить систему с постоянными ссылками на головной мозг (все такие системы сомнительны и поверхностны), а в том, чтобы выработать устойчивую позицию, которая позволила бы исследовать разнообразные проблемы, понятия и взаимосвязи в рамках самих психопатологических явлений».

«Предметом исследования психопатологии служат действительные, осознанные события психической жизни. Хотя основная задача состоит в изучении патологических явлений, необходимо также знать, что и как человек переживает вообще; иначе говоря, нужно охватить психическую реальность во всем ее многообразии. Нужно исследовать не только переживания как таковые, но и обусловливающие их обстоятельства, их взаимосвязи, а также формы, в которых они (переживания) находят свое выражение. Можно провести аналогию с соматической медициной, которая использует данные, как физиологии, так и патологической анатомии. Взаимная зависимость этих наук не вызывает сомнений: они имеют единую основу и между ними невозможно провести сколько-нибудь ясную разделительную линию. Психология и психопатология также принадлежат друг другу и способствуют развитию друг друга. Между ними нет четкой границы».

Следует отметить, что взаимосвязь неврологии и психиатрии имеет давнюю историю. В начале 20 века великий В.М. Бехтерев ввел в обиход термин «психоневрология» для обозначения комплекса наук – психиатрии и неврологии, а также смежных дисциплин, изучающих расстройства нервной системы и психической деятельности в разных аспектах (психогигиена, психопрофилактика, психотерапия, медицинская психология и др.). В 1908 г. с целью развития психоневрологии В.М. Бехтерев основал в Петербурге Психоневрологический институт (впоследствии Ленинградский научно-исследовательский психоневрологический институт им. В.М. Бехтерева, сейчас – национальный исследовательский центр психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева).

Таким образом, было положено начало практическому применению термина «психоневрология», который в дальнейшем эволюционировал и нашел выражение в понятии «нейронауки», объединявшем, кроме психиатрии и неврологии, нейроанатомию, нейрофизиологию, нейропсихологию, нейрохирургию и др.

Получил распространение также термин «нейропсихиатрия», обозначающий учение о психических расстройствах при органических заболеваниях мозга. Использовались различные способы легализации «слияния» неврологии и психиатрии. Создавались, в частности, лечебные учреждения психоневрологического профиля, научно-практические общества невропатологов и психиатров, проводились совместные съезды и научные конференции.

Научный аспект этих объединительных тенденций нашел отражение еще в далеком 1905 году, когда был учрежден «Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова и А.Я. Кожевникова», который продолжает оставаться главным научно-практическим периодическим русскоязычным журналом по этим специальностям. Живучесть и актуальность этих тенденций и сегодня транслируют такие издания как научно-практический, рецензируемый «Журнал неврологии, нейропсихиатрии и психосоматики» (издается с 2009 г.), журнал «НейроNEWS»: психоневрология и нейропсихиатрия» (издается с 2006 г.) и др. Однако рассмотрение неврологии (предмета, изучающего заболевания нервной системы) и психиатрии как смежных дисциплин (как психоневрологии) не является презентацией особой дисциплины, но включает определенный смысл. Этот смысл заключается в представлении о единой нейробиологической природе нервных и психических заболеваний, принадлежности этих дисциплин к естественным наукам и классическому (позитивистскому) типу научного познания и ориентации на изучение объективной реальности (головного мозга) как материального субстрата психики.

Другой выдающийся немецкий психиатр и патопсихолог К. Шнайдер -представитель феноменологического направления в психиатрии, сделал попытку определить шизофрению как патологическое изменение личности и мировоззрения, а не как нозологическую единицу. Психотические симптомы, определенные Шнайдером как патогномоничные для шизофрении (так называемые «симптомы первого ранга», или «шнайдеровские симптомы первого ранга»), вошли в современные диагностические классификации психических расстройств МКБ-10 и DSM-IY как позитивные симптомы шизофрении.

Также как и К. Ясперс, К. Шнайдер (1999) считал, что «психиатрия» и «психопатология» не являются идентичными понятиями; психопатология не есть раздел психиатрии. Психиатрия – это медицинская дисциплина, оперирующая понятиями «болезнь», «клинический симптом», «нозологическая форма» применительно к психическим расстройствам, имеющим сомато-биологическую основу.

Клиническая психопатология – психопатологическая (не медицинская) дисциплина, оперирующая понятиями «психопатологически (не соматически) сформировавшееся расстройство», «эквивалент понятия «симптом» в виде образования «состояние – течение», категорически выходящая за рамки медицинского значения.

Нормативно-диагностические подходы существуют только в психиатрии. В клинической психопатологии – это образование «состояние – течение» и разделение специалистов: «врач-психиатр» и «врач-психопатолог».

Симптом – в медицинском понимании – признак заболевания: «Симптомами, которые мы выделили как диагностически важные, были, во-первых, аномальные переживания, а во-вторых, аномальное выражение. Теперь необходимо расположить в иерархическом порядке симптомы как основу для постановки диагноза. В самом общем смысле можно сказать, что для диагноза безоговорочно осмысленные способы переживания имеют преимущества перед аномалиями выражения, которые у наблюдателя превращаются во впечатление го своими субъективными источниками ошибок».

Симптом, по К. Шнайдеру, – понятие, имеющее отношение только к соматогенно обусловленным (симптоматическим) психическим расстройствам. При соматически не обусловленных психозах (шизофрения, аффективные расстройства) под «симптомом» подразумевается не признак заболевания, а свойство некоей чисто психопатологической структуры – «состояние -течение». «Психопатологическая структура «состояние – течение» – это не болезнь, которая может создавать симптомы. Отнятие мыслей, например, является по сути, не симптомом чисто – психопатологически сформировавшейся шизофрении, а часто встречающимся и потому выделяющимся признаком… Я не могу говорить, что это является шизофренией, а только – что я называю это шизофренией или что это обычно сегодня называют шизофренией». Известен также принцип Курта Шнайдера (принцип доказательства наличия психического расстройства):

психопатологическим симптомом (расстройством) признается лишь то, что может быть таковым доказано;

в психопатологии существует только один способ объективного доказательства – доказательство с помощью законов логики (правильного клинического мышления);

используются: а) оценка логики поведения и объяснения этого поведения пациентом и б) логика доказательств.

К сожалению, более основательные и аргументированные позиции К. Ясперса и К. Шнайдера, выводящие психиатрию за рамки редуцированности сомато-биологических и нозологических представлений, в полной мере не были восприняты и интериоризированы психиатрами. Поэтому психиатрия развивалась в русле идей Крепелина, главным постулатом которых являлась биологическая этиология большинства психических болезней.

Такой медико-биологический подход к решению различных вопросов теоретической и практической психиатрии остается приоритетным и в настоящее время, несмотря на развитие интегративных представлений о психическом здоровье и его нарушениях и многочисленные мировоззренческие парадигмы и направления научного поиска.

На фундаменте этих представлений и было возведено здание естественнонаучной психиатрии. Это было ошибкой! С тех пор психиатрия, с одной стороны, очень неуютно чувствует себя в системе медицинских дисциплин, с другой стороны, мировое сообщество осуществляет масштабные усилия для того, чтобы сохранить за психиатрией статус медико-биологической дисциплины.

Этот статус обеспечил психиатрии значительное отставание от современных представлений о сущности человека и сущности психиатрии как науки о человеке. Сформировалось большое количество противоречий (дилемм), не решаемых классической психиатрией и выводящих ее за эти рамки. Эти дилеммы относятся к диагностике, классификации и лечению психических расстройств.

В связи с этим возникает вопрос: «Является ли классическая психиатрия классической наукой, ассимилировавшей все принципы классического естественнонаучного подхода? Ответ на этот вопрос был дан еще В. Гризингером, который представлял классическую психиатрию как науку, выходящую за рамки принципов традиционного научного познания. Столь очевидный нонсенс заключался в том, что оформление классической, клинической психиатрии и ее основополагающих принципов было осуществлено В. Гризингером на основе a priori – без каких-либо оснований, доказательств и фактических данных.

Первое a priori

Психическое является функциональным комплексом материального органа (организма) и, следовательно, «должно интерпретироваться учеными-естественниками».

Гризингер выразил веру в сводимость психических процессов, как нормальных, так и аномальных, к материальному субстрату человеческого тела. «Необходимо терпеливо ждать того времени, когда вопросы, касающиеся связи между содержанием и формой психической жизни человека, станут, наконец, проблемами физиологии, а не метафизики (онтологии)».

На фундаменте этой веры и было выведено здание естественнонаучной психиатрии.

Второе a priori

Человек представляет собой homo natura, организм, взаимодействующий со средой, история которого исчерпывается «биологическим природным развитием».

Организм – предметное поле естественнонаучной психиатрии.

Психическое расстройство – проявление дезадаптации организма к внешней среде, нередко отягощенное генетически.

Третье a priori

Безумие – это болезнь, биологическая аномалия, подлежащая устранению, поскольку она причиняет человеку физические страдания.

Четвертое a priori

Поведение человека является производной его органического существования, а девиантное поведение, в том числе преступное и безнравственное, – симптомом психической патологии, заболевания организма.

Пятое a priori

Душевнобольной представляет собой объект естественнонаучного изучения и излечения.

На основе a priory (без каких-либо доказательств, оснований и фактических данных) В. Гризингером были сформулированы основополагающие принципы классической клинической психиатрии:

Психическое является функциональным комплексом материального органа (организма);

Организм – предметное поле естественнонаучной психиатрии;

Психическое расстройство – проявление дезадаптации организма к внешней среде, нередко отягощенное генетически (для каждой ненормальной мысли существует ненормальная клетка мозга);

Основой психоза является патологоанатомический процесс. Субстрат этого патологоанатомического процесса – исключительно головной мозг.

Эти «априори» послужили для Л. Бинсвангера (1992) основанием утверждать, что «Клиническая психиатрия – становится ответвлением общей и специализированной биологии, т.е. учением о целостной организменной функции».

Психические болезни представляют собой разновидность болезней вообще как аномалий человеческого организма. Поэтому они также имеют «естественные», т.е. биологические причины – нарушение функции мозга, центральной нервной системы, жизненного цикла развития, нейрохимических процессов и т.п. Как и любая другая болезнь, безумие выражается в определенных симптомах, которые детально описываются и классифицируются в психиатрических систематиках. Кроме того, поскольку речь идет о болезнях, психические аномалии входят в компетенцию врача, а не психолога, педагога, юриста, социального работника или философа.

Эти взгляды, подхваченные несколькими поколениями психиатров, породили множество неразрешимых проблем, не позволивших психиатрам за почти 200-летний период ее существования приблизиться к пониманию предмета и методологических основ этой дисциплины.

2.3. Деструктивные последствия редукционистских позитивистских представлений для психиатрии

Имела ли психиатрия основания на этапе своего становления остановить свой выбор на методологии классического типа научной рациональности или должна была оставаться в концептуальных рамках религиозно-метафизических воззрений? Соответствует ли этот выбор гносеологическим и эпистемологическим принципам познания сложнейшей биодушевнодуховной организации человека?

С нашей точки зрения, это был неправильный выбор, хотя в том историческом периоде у психиатрии другой возможности не было. Выбор в пользу естественнонаучного мировоззрения был связан не с тем, что предмет психиатрии познается методами классической науки. Логика позитивистски направленной философии была взята за основу парадигмальной познавательной модели психиатрии, так как она открывала психиатрии путь к ее поглощению медициной как раздела естественных наук. В конечном счете, это привело к отказу от поиска собственных методов, методологии и мировоззренческой позиции. Парадокс заключается в том, что психиатрия как наука, обладающая наибольшим опытом в изучении проблем иррационального, взяла за свое парадигмальное основание идеи позитивистской рациональности.

В области психиатрии позитивизм проявляется в отрицании возможности познания сущности психических расстройств. Рационализм и редукционизм естественных наук не смогли стать ни философской, ни теоретической основой гуманитарных, личностно-ориентированных аспектов в изучении субъективного внутреннего мира человека. Клиническая практика показала не только ограниченность ориентации на стандарты позитивизма, но, скорее, их непригодность для решения психиатрических проблем в принципе и опасность для дальнейшего развития психиатрии как науки.

При этом методология классической психиатрии не рассматривает человека как субъекта, имеющего свой собственный персонифицированный мир. Все относящееся к субъекту (знания, переживания, смыслы и т.п.) не считается предметом научного познания, так как истинным знанием считается объективно полученное знание. Поэтому позитивистский взгляд в отношении естественных наук оказался бесполезным методологическим инструментом для изучения субъективного внутреннего мира человека, его переживаний, ценностно-смысловой сферы. Традиции естественнонаучных знаний неприменимы для изучения психических, а, следовательно, психопатологических явлений. Базисные критерии позитивистского метода (проверяемость, верифицируемость, повторяемость) не могут быть распространены на процесс познания внутреннего мира человека, его уникальной субъективной реальности, которая всегда изменчива и является «потоком» сознания (психики), в который сложно войти дважды (Т.Д. Марценковская, 2001).

Взяв на вооружение принципы позитивизма, клиническая психиатрия лишила серьезного научного значения клинико-психопатологического метода как основного диагностического средства в психиатрии, так как его результаты не основаны на объективно полученных фактах и не могут быть проверены эмпирически. Более того, как подчеркивается в большой энциклопедии по психиатрии (В.А. Жмуров, 2012), если занять твердую методологическую позицию естественных, «объективных» наук, то следует признать, что до сих пор не разработано ни одного научного метода исследования, способного неопровержимо доказать сам факт наличия у человека психики, эмоций или бессознательных побуждений, несмотря на то, что для большинства людей такие явления кажутся очевидными. Современная наука действительно не располагает эффективными методами исследования, адекватными той степени сложности, какая свойственна природе человека, его сущности, устройству и функционированию его внутреннего мира, то есть того, что называют сознанием, психикой, которые наряду с материей, относятся некоторыми философами к основанию, фундаментальному началу мира. Это, следовательно, должны быть методы, по меньшей мере, сопоставимые по вкладываемому интеллектуальному потенциалу в созданные сообществом гениальных физиков новейшие ускорители элементарных частиц. Тот методологический инструментарий, каковым располагают современная психология и психопатология, не идет ни в какое сравнение с такими мегапроектами физиков и даже не является их жалким прототипом. Разрешающая способность используемых в настоящее время методов изучения проявлений психического столь ничтожна, что применение к их результатам принципов позитивизма означало бы сведение научного мышления по отношению к человеку на уровень наглядно-действенного мышления младенца или шимпанзе.

Позитивизм утверждает, что позитивное (научное) знание – это подлинное знание о действительном, о том, что доподлинно известно, оно не нуждается в философских обобщениях. Позитивное знание – это, во-первых, знание, опирающееся на опыт и эксперимент, а, во-вторых, – обладающее наибольшим ценностным статусом. С этой точки зрения, психиатрические знания не являются позитивными, так как они не основаны на опыте, являются абстрактными и не могут применяться на практике. Не верифицируемые психиатрические знания – это знания гипотетические.

С точки зрения позитивизма, позитивные (объективные) знания могут быть получены только с помощью объективного наблюдения и научных методов. Поэтому наивно использовать результаты клинико-психопатологического исследования в качестве фактического материала как основы научных знаний. Этот метод не является научным, не имеет серьезного научного значения, так как его результаты не могут быть проверены опытным путем (эмпирически).

Принято выделять положительную (позитивную) науку как совокупность систематических знаний, относящихся к тому, что есть, и нормативную (регулятивную) науку как совокупность систематических знаний, относящихся к тому, что должно быть. Однако психиатрия в силу понятных причин не может быть отнесена ни к одному из этих вариантов. С антропологической точки зрения психиатрия – это скорее специфические знания, относящиеся к тому, что возможно будет. Речь идет о науке, в основе которой лежит «возможностная» концепция (Д.А. Леонтьев, 2011), вводящая в нее измерение самодетерминации и автономии, а, следовательно, раскрываются иные аспекты нарушений личностной идентичности, по сравнению с классической психиатрией.

Обращение психиатрии к позитивистским основам естественнонаучного знания создало предпосылки редукционно-биологических мировоззренческих представлений о предмете психиатрии, ее теоретических основах и практиках. Постулирование приверженности клиническим фактам (на самом деле артефактам в связи с невозможностью непосредственного восприятия психопатологических переживаний извне, клиническим методом), объективной их детерминированности уводило психиатрию в сторону от контекста субъективной реальности пациента, его собственно антропологических характеристик. Существование психики – это не научный вопрос. Мы не можем экспериментальным (опытным) путем определить не только, что такое психика, но и сам факт ее существования. Проблемы внутреннего мира человека не имеют позитивного знания. Психика, субъективный мир человека, психическое расстройство не могут быть предметом объективного эмпирического исследования (наблюдения), то есть естественнонаучного познания. Если считать психиатрию самостоятельной наукой, то ее методологические проблемы должны быть связаны с ее собственной логикой развития. Психиатрия может стать настоящей (позитивной) наукой, если она изобретет методы объективного, основанного на фактах исследования психической сферы человека.

Статус психиатрии как классической естественнонаучной дисциплины предполагает (вынуждает) психиатрию:

считать своим предметом биологическую составляющую человека (организм, головной мозг), объективную реальность;

рассматривать психику как продукт высокоорганизованной материи – головного мозга;

не учитывать содержание внутреннего мира, субъективных переживаний, субъективной реальности человека;

изучать субъективную реальность пациента методами позитивистской (объективной) науки;

осуществлять лечебно-диагностическую тактику, не имея четких представлений о сущности и механизмах психических явлений и психопатологических феноменов.

Таким образом, психиатрия пришла к официальному статусу медицинской науки через позитивистские основы естественнонаучного знания, которые оказались непригодным инструментом для исследования психического. Современная классическая психиатрия в качестве своей парадигмальной основы использует естественнонаучные представления о человеке как о биологическом организме. Однако человек – это, прежде всего, существо, которое характеризуется такими качествами как свобода, ответственность и духовность. Именно при таком понимании собственно человеческого существования человека процесс выздоровления при психических расстройствах рассматривается как проблема восстановления дефицита субъектности, восстановления человека в своем человеческом качестве как ноэтического существа.

Сегодня многочисленные научные «достижения и открытия» в области психиатрии (в том числе результаты диссертационных работ, содержащих раздел «научная новизна») не могут не разочаровывать из-за неконгруэнтности предмета исследования, теоретически-методологических оснований и методического инструментария. Все, что делается в психиатрии основано не на научных достижениях, а на эмпатии, вере и надежде помочь людям – на чувствах, которые сами по себе обладают лечебным эффектом. Достаточно ли этого для научной дисциплины? Ведь там, где вера, нет познания.

Кризис классической психиатрии и лежащих в ее основе принципов позитивистской методологии заключается в том, что они не смогли обеспечить формирование естественнонаучной картины психиатрии; классическая наука оказалась бессильной в объяснении природы психических расстройств. Стереотипы классической психиатрии, шаблонность мышления и конформистское сознание врачей-психиатров продуцирует неспособность отказаться от привычных, ставших догматическими представлений, снижают возможность поиска новых подходов к теории и практике, заключая личность врача-психиатра в условия субъектной беспомощности.

Австрийский психиатр H. Katschnig (2010) в статье «Являются ли психиатры вымирающим видом?» рассматривает внутренние и внешние угрозы для профессии психиатра и выделяет шесть ключевых проблем, актуальных для психиатрической науки с 200-летней историей:

сомнения в правомерности существующих систем диагностики и классификации. Системы классификации, построенные на нозологическом принципе, являются основой большинства медицинских отраслей. Унифицированные диагнозы необходимы в лечебном и образовательном процессах, для исследовательской деятельности, статистики и т.д. В психиатрии сложилась парадоксальная ситуация, когда с 60-х гг. ХХ века повсеместно используются две диагностические системы: Международная классификация болезней 10 пересмотра (МКБ-10, 1992), принятая ВОЗ, а также Диагностическое и статистическое руководство (DSM-IV, 1994) Американской психиатрической ассоциации. H. Katschnig считает, что данная ситуация стала возможной благодаря тому, что психиатрические диагнозы в большинстве своем основываются не на биологических, а на феноменологических критериях;

недоверие к результатам клинических исследований – базового звена доказательной медицины. Сегодня, в эпоху научно обоснованной медицины (evidence based medicine), практические руководства создаются на основе метаанализов и обзоров методологически корректных клинических исследований. Высказываются сомнения по поводу адекватности методологии и, как следствие, достоверности результатов таких исследований в психиатрии, приводятся данные метаанализа результатов терапии антидепрессантами, где при легких и среднетяжелых депрессиях эффективность препаратов не отличалась от таковой плацебо. В данный анализ были также включены исследования с отрицательными результатами, которые, как выяснилось, публикуются значительно реже, чем с положительными. Результаты натуралистических, приближенных к условиям реальной жизни, исследований препаратов, используемых в терапии шизофрении, не выявили преимущества антипсихотиков второго поколения, показанного в рандомизированных контролируемых исследованиях. Кроме того, в клинической практике часто используется более чем один антипсихотик, в то время как доказательных исследований комбинированной терапии крайне мало;

отсутствие у психиатрии единой и четкой теоретической базы. Для любой профессии наличие общей базы знаний является одним из основополагающих критериев. В психиатрии есть как минимум три подхода – биологический, социальный и психотерапевтический, каждый из которых имеет свою базу знаний, международные ассоциации, проводит конференции и выпускает журналы. Несмотря на усилия, предпринимаемые Всемирной психиатрической ассоциацией (ВПА) и другими профессиональными ассоциациями, междисциплинарное взаимодействие во многом носит конкурентный характер;

интервенция на традиционное «психиатрическое» поле неврологов, психологов, врачей общей практики и представителей нетрадиционной медицины. Отчасти это обусловлено стигмой, связанной с обращением за помощью к психиатру;

усиление критики психиатрии со стороны пациентов и их родственников;

снижение престижа психиатрии как науки в медицинском сообществе и в обществе в целом.

Автор высказывает озабоченность, что психиатрия может в будущем утратить то, что всегда считалось ее сильными сторонами: клинический опыт, база знаний по психопатологии и навыки общения с пациентами.

В этой связи, представляется актуальным вопрос о дальнейшем существовании психиатрии как социального института. Известно, что социальный институт психиатрии – это исторически сложившаяся, устойчивая форма организации совместной деятельности людей, реализующих определенные функции в обществе, главная из которых – удовлетворение социальных потребностей.

Признаками социального института психиатрии являются: набор социальных ролей, комплекс устойчивых общепринятых моделей поведения, совокупность социальных норм, базовые ценности, использование символов, материально-вещественные проявления, историчность, взаимодействие с другими социальными институтами.

Процесс институциализации (становления института психиатрии) проходил через ряд последовательных фаз:

возникновение насущной потребности, осознание ее обществом, формирование на этой основе общих целей;

постепенная выработка социальных норм, призванных регулировать соответствующую область;

создание особой системы знаков, символов, говорящих о принадлежности к данному институту;

возникновение соответствующей системы статусов и ролей;

создание материальной базы социального института;

включение сложившегося института в соответствующую социальную систему, формирование набора санкций для обеспечения ожидаемого поведения.

Институт психиатрии, как и любой социальный институт, имеет явные функции, декларируемые самим институтом и обеспечивающие социальную востребованность института (диагностика и лечение психических расстройств) и скрытые функции, не имеющие медицинской направленности и позитивного значения (изоляция, принуждение, дискриминация, стигматизация и др.). Сложившийся в рамках позитивистских взглядов этот институт в своей основе всегда опирался на жесткую иерархию, историческую устойчивость, незыблемость исходных идей и утверждений, строгость предписаний в области профессионального поведения. В этой связи психиатрию можно считать одной из самых консервативных профессий, отстаивающих позицию удержания существующего положения вещей, отрицательно относящихся к нововведениям, не стремящихся что-либо менять по существу. По мнению С. Хантингтона (1957), консерватизм – это система идей, используемая для защиты любого сложившегося порядка, независимо от места и времени; от любого фундаментального вызова его природе и существованию, независимо от того, из какого лагеря она исходит. Сущностью консерватизма является его страстное утверждение ценности существующих институтов. Это не значит, что консерватизм противостоит всем изменениям. На самом деле, для того, чтобы сохранить фундаментальные элементы общества, возможно, придется согласиться на изменения во второстепенных вопросах. Никто не может превозносить консервативную идеологию, если не испытывает глубокой удовлетворенности сложившимся порядком и не готов защищать его от любого серьезного вызова.

Консерватизм в психиатрии – это приверженность устоявшимся порядкам, традициям, следование неактуальным, отжившим свое, представлениям о позитивистских основаниях этой дисциплины без критического осмысления. Это в последние десятилетия привело к тому, что все очевиднее становятся проявления дисфункции института психиатрии, когда скрытые функции приобретают отчетливый негативный характер, а главные функции реализуются с крайне недостаточной эффективностью. Это привело к падению престижа этого института в обществе и неопределенности его статуса.

На одном из интернет-форумов психиатров, проведенных в РФ был поставлен вопрос: «Выживет ли психиатрия во второй половине ХХI века?» Этот вопрос был связан с реальными угрозами существования психиатрии, при частичной или полной реализации которых психически больных людей станут курировать (лечить, опекать) вовсе не врачи-психиатры в соответствии с принципами науки-психиатрии…, а совсем другие специалисты. Представители других наук. И даже не медицинских. Ведь классическая, естественнонаучная психиатрия за почти 200-летний период своего существования не смогла ответить на фундаментальные вопросы: Что считать психическим расстройством? Доказано ли существование хотя бы одного психического заболевания? Что является их причиной? Каковы патогенетические механизмы психических расстройств? Являются ли психические расстройства медико-биологической или гуманитарно-антропологической проблемой? Существуют ли биологически достоверные тесты конкретных психических расстройств? Что лечит врач-психиатр?

Неимоверные трудности, возникающие при попытке ответить на эти вопросы, отражают реальное понимание психиатрии как особой философии существования человека, что делает ее наиболее уникальной среди всех областей знаний. Психиатрия имеет дело с душой человека, стремится оказать позитивное влияние на больную душу, при этом ее сущность и нормативные параметры точно не определены. Поэтому многое в психиатрии определяется не собственно научными фактами, а мировоззренческими взглядами психиатров.

Таким образом, психиатрия, как наука, основанная на классических принципах позитивизма и естественнонаучных подходов к изучению функциональных систем объективно существующей реальности, не может рассчитывать на всестороннее, качественное измерение и понимание внутреннего мира субъектов, субъективной реальности человека (пациента). Гораздо больше перспектив познания этого мира открывает неклассическая наука, изучающая сложные самоорганизующиеся системы, и особенно постнеклассическая наука, предмет изучения которой – сложные саморазвивающиеся системы. Из этого следует, что основная проблема современной психиатрии – это проблема востребованности новой ее глубоко антропоцентрической философии и методологии.

Глава 3. Атеоретичность диагностических подходов в классической психиатрии

Вы знаете разницу между подлинной наукой

и псевдонаукой? Настоящая наука признает и

принимает собственную историю, не ощущая

нападок. Когда вы говорите психиатру, что

его институт возник из лепрозория, это приводит

его в ярость.

Мишель Фуко

Сон разума рождает чудовищ.

F. De Goya

Имеют ли современные психиатрические знания философский и культурно–исторический контекст, или они имеют внеконтекстуальную истинность и рассматриваются как таковые?

Психиатрия (от греч. psyche – душа + iatreia – лечение, исправление) – наука о лечении души (психики) человека. История этой специальности кардинально отличается от истории общей (соматической) медицины. В далеком прошлом, как уже отмечалось ранее, это история фанатических предрассудков, изгнания, заточения, преследования и даже уничтожения безумных. Ее статус как самостоятельной естественнонаучной медико-биологической дисциплины начал формироваться в 1808 году, после появления термина «психиатрия». Именно такое понимание теоретических основ психиатрии лежит в основе ее дальнейшего развития, несмотря на многочисленные факты, оспаривающие такую позицию. Все приверженцы естественнонаучного направления в психиатрии связывают надежду на достижение единства клинико-биологических исследований патологии психической деятельности с прогрессом в познании физиологии и морфологии головного мозга, а не с изначальным и естественным пониманием психиатрии как науки о душе человека, которая не должна измеряться физиологическими или биологическими показателями. Сегодня классическая психиатрия – это отрасль клинической медицины, изучающая психические расстройства, диагностику, профилактику и лечение через призму методологии медицины.

Являясь разделом медицины и имея общий объект познания (человек), психиатрия в качестве базовых дисциплин опирается на такой же набор предметов, что и соматическая медицина (рис. 6). Классическая психология при подготовке врача-психиатра не преподается.

Современная официальная психиатрия – это классическая психиатрия, сформированная на основе фундаментальных принципов классической науки и парадигмы естественнонаучного познания объективного мира.

Рис. 6. Конфигурация базовых дисциплин классической психиатрии

Естественнонаучный дискурс (естественнонаучная картина мира) представляет психику как результат непосредственного отражения объективной действительности высокоорганизованной материей – головным мозгом. Мозг – это одухотворенная природа, объективная реальность, обеспечивающая проявления всей психической жизни. Психика – проявление объективной реальности, обеспечивающей проявление психической жизни.

Как материальный объект, головной мозг со всеми его физиологическими процессами проявляется в нашем сознании в виде совокупности различных психических феноменов (ощущений, образов, представлений), реализующихся во вне в речи, эмоциях, действиях и других психических процессах. Из этого следует, что, изучая нарушения психических процессов в виде тех или иных симптомов, мы можем объективно оценить работу головного мозга. И, наоборот, знания особенностей мозговой дисфункции пациента, позволяют познать механизмы психических расстройств.

К ведущим психиатрам СССР и РФ, вслед за В. Гризингером и Э. Крепелином, разделявшим и развивавшим естественнонаучное направление психиатрии, относились: П.Б. Ганнушкин (1875–1933), С.С. Корсаков (1854–1900) , А.Е. Личко (1926–1994) , Р.А. Наджаров (1927–1995) , А.С. Тиганов (1931–2019) , Н.Н. Жариков (1941–2012) , М.Е. Вартанян (1932–1993) , А.В. Снежневский (1904–1987) , А.Б. Смулевич (1931) и др. Все они в той или иной мере способствовали стагнации психиатрии, пребыванию ее в состоянии «вечного покоя». При этом, как ни странно, обеспечивалась легитимность психиатрии: понимание природы и сущности психических расстройств (основание для выделения медицинской дисциплины), разработка теоретических основ и научно обоснованных практик. Сложившиеся традиционные представления и официальная точка зрения основывались на априорных «знаниях» (квазизнаниях) и системе специальных практик принуждения, реализуемой на различных уровнях власти и направленной на нормализацию поведения пациента.

На этой концептуальной (естественнонаучной) основе строятся все аспекты теории и практики психиатрии как научной дисциплины, осуществляется ее дисциплинарное оформление. Однако есть серьезные возражения, касающиеся применимости данной концепции в психиатрии:

1. Согласно принципов научного познания, субъективное впечатление врача-психиатра о нарушениях психических процессов не дает ему нужной информации ни о деятельности головного мозга, ни о реальных интрапсихических переживаниях.

2. Классические, естественнонаучные представления о психиатрии, какую бы модификацию они не принимали, существенно расходятся с пониманием сущности психической жизни человека, пониманием психики как внутреннего субъективного мира, душевной субъективности человека, его бытия-в-мире, смыслового контекста его жизнедеятельности.

3. Естественнонаучный дискурс психиатрии не позволяет в рамках теории и методологии классической психиатрии преодолеть несовместимость и несводимость двух концепций реальности – физиологического и психического, психофизической двойственности человека, и обеспечить поиск адекватных лечебно-восстановительных мер.

Из этого вытекает необходимость разработки альтернативных научно-философских представлений о сущности психики как единой соматопсихической субстанции и осознания психиатрией своей собственной структуры, собственных оснований как науки, понять себя как науку.

Развитие науки проявляется не только в обретении и накоплении новых знаний о мире, но и в смене самих принципов и методов получения этих знаний. Тем более, что однозначного понимания психиатрии нет. Она рассматривается с альтернативных позиций, как:

1) Публичное явление (дискурс) – декларируется общественным сознанием, законодательством, наукой, системой традиционных практик – это официальная позиция власти по отношению к психиатрии, изложенная в многочисленных документах и представленная в различных психиатрических практиках, отражающая естественнонаучное понимание психиатрии как медико-биологической дисциплины;

2) Скрытое явление (дискурс) – отражает истинное положение дел (системный кризис психиатрии) и появление личностно-ориентированных, феноменологически – антропологических подходов, не учитывающихся официальной психиатрией, и отражающих понимание психиатрии как гуманитарной дисциплины.

В качестве критериев критического анализа классической психиатрии мы воспользовались следующими направлениями:

Исследование научной парадигмы.

Исследование научного метода.

Исследование лежащих в основе психиатрии базовых представлений и ценностей.

Исследование способов самопрезентации и самоосмысления психиатрии как науки.

3.1. Ортодоксальная диагностическая парадигма классической психиатрии

Главная цель науки – поиск истины, свободной от догм, авторитарности и мировоззренческих позиций. Только такая истина является истиной объективной. Содержание психиатрии как научной дисциплины должно содержать научные знания, новые факты, появление научных теорий как продукта взаимодействия субъекта (исследователя) и объекта (пациента с его субъективным миром).

Любая профессиональная или исследовательская деятельность осуществляется в рамках определенной парадигмы. Парадигма в науке – общепринятая точка зрения на природу тех или иных явлений, опирающаяся на факты и доказательства. С этой точки зрения, психиатрия может рассматриваться как наука (научная медицинская дисциплина) только в случае, если:

данные о природе психических расстройств, организации лечебно-диагностической деятельности находятся в рамках какой-либо парадигмы;

проблемы, определяемые этой парадигмой и входящие в ее структуру, признаются всем научным сообществом и практической психиатрией, как основа профессиональной деятельности;

используются научно-обоснованные методы исследования.

Парадигмой классической (ортодоксальной) психиатрии является парадигма биомедицинской направленности:

Центрированность на болезни; базовые понятия: психические процессы, классификация, патогенез, биологические изменения, адаптационно-компенсаторные процессы, мозговой субстрат, нозологическая форма, диагностическая категория, закономерности динамики болезни, стандарт лечения, система реабилитации, показатели эффективности лечения и т.п.

2.      Психические расстройства рассматриваются как биологические по своей природе, вызывающиеся мозговыми нарушениями.

Центрированность на нозологической систематике психических расстройств, общей для всего мира. Пациент с психическим расстройством в рамках этого направления рассматривается как совокупность симптомов, как дискретная диагностическая категория.

4.      Лечение психических расстройств предполагает коррекцию лежащего в их основе биологического дисбаланса (т.н. «соматическая» терапия).

В рамках этой парадигмы осуществляется научно-исследовательская и практическая деятельность специалистов: лечебно-диагностическая и экспертная практика. Современная психиатрия – это ортодоксальная психиатрия, неуклонно придерживающаяся естественнонаучного направления в медицине, которое раскрывает закономерности функционирования больного как биологического организма. Ее методологические основы включают следующие положения: