Читать онлайн «Краткость и талант». Альманах-2021 бесплатно
Алина Захарова «Изнаночная петля»
Таксопарк доживал последние месяцы, а может и недели. Все это понимали. Приложения в телефонах гораздо удобнее, там и дешевле, и машины быстрее приезжают, и всякие скидки-бонусы. А здесь только два диспетчера и дюжина водителей, которые не успели выплатить долги директору, вот и отрабатывают теперь. Хотя понятно, что многие уже параллельно бомбят на электронных конкурентов или на свой карман, но главное, выручку за заказы сдают – и то хлеб.
– Да, браток, заказы по-прежнему есть. Это удивительно, но многие люди не хотят пользоваться приложениями. У кого-то был негативный опыт, вроде поездки с укуренным водителем – да, такое надолго отобьет охоту вызывать «кота в мешке». Приложения же просто распределяют заказы, а на трезвость или адекватность водителей не проверяют. А в таксопарке ежедневный контроль. Врач проводит освидетельствование. Потом наш босс проверяет, все ли в рубашках. Футболки с короткими рукавами он люто ненавидит, и запросто может снять с рейса, если, к примеру, у шофера голова не мытая.
Опытные таксисты втолковывали азы новичку, не пойми как оказавшемуся в их рядах. Директор давно уже не размещал вакансий, махнул рукой на текучку кадров, но вдруг юнец из Подмосковья. «Здрасьте, возьмите меня на работу!» Сам пришел. Деньги нужны. Очень.
Ну, оставайся, коли так.
– А вторая категория пассажиров – это те, кто не хочет оставлять следов. Эти все приложения легко взломать, да и просто в телефоне останется маршрут: откуда ехал, куда, когда, во сколько… Понимаешь? Если человек хочет тайно поехать, например, к любовнице. Он позвонит сюда, закажет машину, расплатится наличными. Все, никаких следов. Если даже жена что-то заподозрит, проверить невозможно. Не залезет же она в нашу базу, да? Кто ее пустит?!
Из общего гвалта голосов выделился хриплый бас. Это Гурам, самый авторитетный таксист – и по возрасту старше остальных, и рука у него тяжелая.
– Запоминай, малой. Таких клиентов надо лелеять, прямо в душу целовать. Есть у меня такой. Андрей. Каждый вторник и пятницу заказывает машину на два часа ночи. Ярославское шоссе, островок новостроек, знаешь? Не знаешь? Как ты собрался шоферить, если…
– Да ладно тебе цепляться, Гурам, – вклинился Викентий, худосочный мужичонка из бывших учителей. – Ты про клиента дорасскажи.
– Не лез бы ты… Хотя да, Андрей. Немолодой, но холеный. С деньгами. Каждый вторник и пятницу я приезжаю за ним в два часа ночи. Везу домой, в Сокольники. По пути он всегда рассуждает об одном и том же. Говорит, что жена – только для уюта, чтоб стирала и готовила. А любовница молодая, красивая и такая зажигательная, что ему прямо сейчас хочется назад вернуться и жарить ее до утра. Меня он воспринимает как мебель. Всегда спрашивает «Как зовут?» Но тут же забывает. Хотя бывало всякое, иной раз я его, пьяного, на пятый этаж затаскивал, звонил в дверь и убегал, пока жена не увидела. В дождливые ночи довозил прямо под козырек, хотя у него подъезд самый дальний от дороги и там хрен развернешься, приходится потом задом выезжать. Нет, все равно не помнит. А я все равно ему рад, потому что он каждый раз дает мне тысячу и не требует сдачи.
– Это же сколько сверху получается? – ахнул новичок.
– Тише, малой, – осадил его Гурам. – У нас тут лишние уши имеются. Диспетчерша – видишь? Любистина Даниловна. Будешь много при ней болтать, все запомнит и возможно, донесет боссу. Или нет. Смотря, как поделишься. – Любистина – это что ж за имя такое? – громче, чем нужно, спросил новичок. – Нерусское?
– Советское! – гордо ответила пожилая женщина, отвлекаясь от вязания. – Любящая истину, значит.
– И что, вы, и вправду, говорите только правду? – парнишка озяб под строгим взглядом и сдулся еще до того, как закончил вопрос.
– Правда – это смысл нашей жизни, – Любистина Даниловна цедила слова медленно, считая про себя петли – лицевые и изнаночные. Это не мешало ей разговаривать, просто шоферскую братию она недолюбливала. – А этот ваш Андрей зря думает, что он успешно замел все следы. Я же могу посмотреть данные заказа: домашний адрес, например. Поднимусь я к нему на пятый этаж, позвоню в дверь, да не убегу. Расскажу жене всю правду. Подскажу адрес любовницы и график, по которому он там куролесит, а ей, небось, врет, что на работе задержался. Так и ружнет его легенда.
Гурам насупился.
– Как по мне, Даниловна, ты не об истине заботишься, а просто любишь совать нос в чужую личную жизнь. Надо было родителям назвать тебя Любисоной.
– А почему некоторые так интересуются чужой личной жизнью? – подхватил Толик, вечный подпевала Гурама. – Потому что своей личной жизни у них нету.
– Тоже мне, открыл Америку. Была бы у меня личная жизнь, я бы тут ночами не куковала. И не решала бы, кому отдать следующий заказ. Хороший заказ, кстати. Денежный. Встретить из аэропорта клиента, который всегда чаевые оставляет хорошие… Кого бы туда отправить? А? – диспетчер мстительно поджала губы. – Новенький, собирайся. Тебе богатея везти.
– Э-э-э, уважаемая! – занервничал Толик. – Разве так дела делаются?
– Любушка, давайте без обид, – льстиво протянул Викентий. – Мы же понимаем…
Гурам прожег ее взглядом, способным расплавить камни, но женское сердце не дрогнуло.
– Я сказала, поедет новенький! – отрезала она и уткнулась в вязание.
– Стерва, – прошипел кто-то из таксистов, но Любистина Даниловна только усмехнулась. Черно-белый шарф почти готов, осталось закончить последнюю полоску и размахрить кончики. Как раз успеет до конца дежурства.
* * *
Утром из таксопарка она поехала на метро. Красная ветка, как пульсирующая артерия, несла шумный поезд на северо-восток. На кольцевой линии вагон взяла штурмом толпа, не давая пассажирам выйти и, хотя Любистина Даниловна ругалась в голос и даже колола спицами направо и налево, пробиться к дверям ей удалось только в Сокольниках.
Сокольники!
Неожиданно вспомнился адрес богатого изменника. Может, и вправду, поговорить с ним? В любой другой день она прогнала бы эту мысль из головы, как тараканов с любимой кухни. Однако сегодня, то ли с недосыпа, то ли от тоски – личной жизни у нее давным-давно не было, и это, на самом деле, очень угнетало, – Любистина Даниловна кивнула, соглашаясь с внутренним голосом. Надо сходить, это недалеко.
Обычная пятиэтажка. Подъезд… Как там Гурам говорил? Самый дальний от дороги. Первый, значит. Домофон. Какую квартиру набрать? Так, на каждом этаже по четыре квартиры… Получается, надо вызывать двадцатую. Да, она наберет номер и спросит Андрея. Если ошиблась, попробует девятнадцатую.
Она потянулась к двойке, но нажимать не спешила. А что она скажет Андрею? Не прелюбодейничай? Грех это? Тот лишь посмеется ей в лицо, а потом пожалуется директору таксопарка…
Палец застыл в миллиметре от кнопки. Что же делать? Уйти? Она задумалась…
Надо рассказать его жене. Во-первых, с женщиной такое обсуждать всегда легче. Во-вторых, именно жена в этой паскудной ситуации – жертва, и рассказать ей правду надо, ради спасения. От чего? От счастливого незнания? Может, она крепче спит, пока этот гад кувыркается со своей молодухой? Не станет ли ее жизнь хуже и страшнее, когда откроется истина?
Наверное, правы мужики. Не стоит совать нос в чужие отношения. Пусть все останется, как есть…
Любистина Даниловна присела на лавку, достала шарфик. Вязание успокоит расшалившиеся нервы. К тому же тут всего два ряда осталось. Петля, петля, так, теперь изнаночная…
С изнанки-то все выглядит иначе. Вот, допустим, жена ничего не знает, но все равно при этом не счастлива. Подозревает мужа, не спит до его возвращения, встречает его с заплаканными глазами и умоляет: ну скажи ты мне, ради Бога, где ты был? Что происходит, милый? У тебя есть другая? А мерзавец этот просто отодвигает ее плечом, заваливается в кровать и храпит. А бедняжка мучается, места себе не находит. Так может, лучше все рассказать? Может, это освободит несчастную женщину?
Из подъезда выпорхнула стройная брюнетка. Любистина Даниловна впилась в нее глазами. Она? Нет, вряд ли. Молодая слишком. Да и не станет муж гулять от такой красавицы. И все же…
– Извините, – окликнула она робко.
– Здравствуйте. Слушаю вас.
И голос приятный у девушки. Хоть бы не она…
– А… Вы не с пятого этажа?
– С пятого. Из восемнадцатой квартиры.
Не может быть, чтобы так сразу повезло. А может, это как раз знак судьбы?!
– Вы знаете… Андрея?
– Конечно, знаю. Это мой муж.
Точно, это судьба. Все так совпало, а значит, нельзя больше молчать.
– Присядьте на минуту, – умоляющим тоном попросила Любистина Даниловна. – Мне нужно рассказать вам… Кое-что…
Девушка тряхнула кудряшками, улыбнулась и села – совсем рядом, так, что их локти соприкасались. Какая короткая лавочка…
Да, лучше сказать сразу. Быстро. Коротко. Как сорвать пластырь.
– Андрей вам изменяет.
Такие новости сродни аварии, когда машины сталкиваются в лобовую. Лицо жены побледнело, улыбка растаяла, как снег на жарком солнце, а глаза моментально потухли.
– Что вы говорите? Откуда… Откуда вам знать? Вы что же, видели?
– Не видела, – честно призналась Любистина Даниловна. – Но знаю точно.
– Нет, не может быть!
Красавица вскочила со скамейки и шагнула к двери подъезда, позабыв о том, куда собиралась идти. Начала набирать код, бросила на середине, вернулась к лавочке, сжимая кулаки.
– Как вы смеете приходить сюда и возводить напраслину… На честного человека!
– Честного?! – Любистина Даниловна задохнулась от праведного возмущения. – Разве он каждый вторник и каждую пятницу не возвращается посреди ночи?
– У него дежурства!
– Знаешь, где он дежурит, глупенькая? В элитной высотке на Ярославке с какой-то дрянью… Присядь, я все расскажу. Как тебя зовут?
– Юля.
– Юлечка, деточка, прости, что мне приходится все это обрушивать на тебя, но ты должна знать правду. – К-какую правду?
– Присядь, я все расскажу.
Пять минут. Оказалось, что этого вполне достаточно, чтобы разрушить чью-то жизнь. С каждым новым фактом, юлины плечи все больше сутулились, а к концу рассказа она была уже совершенно раздавлена тяжким грузом. – Ты еще молодая, Юлечка, у тебя вся жизнь впереди. Бросай его! Он же ноги об тебя вытирает. – Я не верю… Андрюша меня любит. Знаете, он мне цветы приносит каждую неделю и на руках поднимает на пятый этаж. – Да? Но я вижу, что пальтишко у тебя уже старое – Любистина Даниловна погладила потертый рукав, – а любовнице он шубу купил на днях. Таксисту сообщил, с гордостью сообщил. Чужому человеку хвалился, представляешь? – Какая шуба? Вы что?! – прошептала Юля, прижимая руку к сердцу. – У него зарплата маленькая… – Ох, деточка… Мой муженек десять лет врал, что копейки получает. Я на трех работах гробилась, все в дом, кормила, одевала его. А он за это время копил деньги на квартиру для грудастой сучки, да и переехал к ней. Жизнь мне сломал, выбросил на помойку. До сих пор не могу подняться после такого удара… Кто бы мне сказал вовремя, что он гнида двуличная… Не ломай свою судьбу. Брось его! И прости меня, дуру старую, что я тебе все это… На-как вот! – Любистина Даниловна укутала рыдающую Юлю шарфом, который как раз успела довязать. – Согрейся, милая. Не переживай, в жизни будут не только черные полосы.
– Не нужно мне от вас ничего! Слышите? Ненавижу вас!
Юля вскочила, отталкивая заботливые руки, юркнула в отрывшуюся дверь подъезда, чуть не сбив с ног соседа, ведущего на поводке беспородную дворнягу.
Любистина Даниловна вздохнула, подняла испачканный грязью шарф и побрела к метро.
Ну что ж, за правду иной раз и камнями бьют. А все же говорить ее нужно. Сейчас эта девочка прорыдается в подушку, потом уснет и к вечеру, когда вернется муж-изменник, уже будет готова встретить его с максимально возможной бессердечностью. Чтобы сказать извергу: пошел вон из моей жизни. Выгонит негодяя, порыдает еще несколько дней, но это как прививка от страшной болезни. Поумнеет девочка, наученная горьким опытом, перестанет верить мужчинам, глядишь, и проживет счастливую жизнь. Во всяком случае, не скатится на старости лет до ночных дежурств в таксопарке… * * *
– Ну а я что? Подобрал на Яузе красивую девушку. Смотрю в зеркало, шикарная цаца! Начал потихоньку клинья подбивать, мол, хотите я стану вашим персональным водителем и все дела. Смотрю, заулыбалась, плечиками так подергивает, – Толик изобразил, как именно девушка подергивала плечиками, и это вызвало всеобщий взрыв хохота. – Короче, она уже как бы даже и не против. Думаю, пока доберемся по адресу, уболтаю на что-нибудь. И тут, прикиньте, на трамвайной стрелке пробиваю колесо.
– Вот невезуха, да.
– А куда ты смотрел, брат?
– Известно куда, на цацу он зенки пялил…
Толик подождал, пока стихнут голоса, и закончил историю: – А девушка откашлялась и говорит басом: «Давай помогу, я ж в автомастерской работал. До операции!» Тут я и охренел!
Любистина Даниловна поморщилась. Да, что поделать, в ночь с пятницы на субботу пьют даже таксисты. Остаются в таксопарке после смены, наливают по маленькой и травят байки. И не выгонишь…
Она защелкала спицами, вывязывая изнаночные петли. На этот раз пряжа была красная.
– Что, не спится, воронье? – Гурам с порога окатил презрением теплую компанию. – Квасите, значит. Почему меня не подождали?
– А мы тебе самое вкусное оставили, – заискивающе проблеял Викентий. – И место твое любимое никто не занял.
– Еще бы, – оскалился Гурам. – Кто ж рискнет последними зубами?
Он плюхнулся в продавленное кресло и взгромоздил ноги на угол стола.
– Слышь, малой! Плесни-ка мне отравы, че-то я устал сегодня. Да и Андрей подвел. Зря только понадеялся на него…
Любистина Даниловна навострила уши. Подвел? Это что же значит? Не пришел? Она не помнила, был ли сегодня вызов на Ярославское шоссе, да и напарница могла принять, прежде чем уехать домой…
Неужели, сработало? Может, изменник покаялся, послал любовницу к черту и теперь замаливает грехи? Сдувает с жены пылинки, дарит ей шубы и золото. В путешествие увез? Ох, деточка, только не верь ему. Такие никогда не успокаиваются, через какое-то время новую любовницу заведет. Подарки бери, требуй как можно больше, а верить – ни-ни…
– Я-то думал, опять срублю лишку, и вдруг Андрей протягивает мне пятихатку. Ну, то есть впритык, по счетчику. Я, конечно, хмыкнул. А он мне в ответ: «А прикинь, что тут было!» И как начал говорить без умолку. Выяснилось, что зовут его вовсе не Андрей, все это время он представлялся именем соседа. Ну, так, чтобы запутать следы. А настоящий Андрей два дня назад пришел домой с работы, видит – молодая жена повесилась.
– Как это? – заахали вокруг.
– Как, как. Натурально. Сделала петлю из шнура от фена, зацепила за подкову, прибитую над дверью, и удавилась. Записку оставила: «Добрые люди мне все рассказали. Я знаю о твоей любовнице, будь с ней счастлив!» Андрей пошел на балкон, покурил и сиганул с пятого этажа. Похоже, что жену любил безумно и никаких любовниц не заводил. И жить без своей Юленьки не захотел…
– И что? И что? – зашелестели вопросы.
– Что, что… Спрашиваю клиента своего: значит, все? Последний рейс? Вся эта история прочистила мозги и дальше никаких любовниц? А он усмехнулся: «Еще чего. Я вот думаю, как бы квартиру их прикупить и мою лапочку поближе перевезти. Чтобы на такси не тратиться», – Гурам покачал головой. – Зараза! Такого клиента потерял…
– Хватит трепаться! Я ошиблась из-за вашей дурацкой болтовни, – возмущенно проворчала Любистина Даниловна. – Сбилась со счету! Надо было делать лицевую петлю, а я сделала изнаночную.
Валерия Савенкова «Гаюн»
Пусть день был и солнечный, над Ильей, казалось, тяжелым серым металлом висели тучи. Рюкзак почти пуст: всю чагу у родного Коромыслова он уже срезал, поэтому в заготконтору нести особо нечего. Ну, хотя бы мороженое купит на те гроши, что дадут за два скромных по размеру гриба…
Иронично, что за березовых паразитов, которые только и делают, что пьют сок из несчастных деревьев, кто-то вообще готов платить деньги. Илья, конечно, не жаловался. На слесарном деле в небольшой деревне много не заработаешь, а уезжать далеко от насиженного места ужасно не хотелось. В конце концов, он был единственным на предприятии рабочим, у которого, как говорил начальник, руки росли из правильного места. Нет, что ни говори, а где родился – там и пригодился. Здесь его все знают, и вообще, не продавать же маленький домик, в котором выросло не одно поколение его предков. Да и не купит его никто с прохудившейся крышей… Вот и приходится кое-как копить деньги на ремонт, таская чагу в дальнюю Власовку, к хозяину заготконторы Ефимычу.
Туда Илья и направлялся.
Дверь, петли которой не смазывали, кажется, с брежневских времен, протяжно заскрипела. За столом сидели двое: румяный пузатый Ефимыч и широкоплечий старик в потрепанной куртке, собиравший со стола разложенные веером карты. Заготовитель приветливо помахал рукой. Илья пригляделся к обернувшемуся старику. Окладистая, белая, как у Деда Мороза, борода, нависшие над глазами густые брови, большая бородавка под носом.
– Дед Борис, вы? – с надеждой спросил Илья.
Старик нахмурился.
Илья не заметил этого и продолжал, радостно улыбаясь.
– Ну, не помните? Я Илья. Вы с моим батей на рыбалку ходили, меня с собой брали изредка! Уже лет семь прошло или восемь…
– А, Илюха! – хлопнул себя по лбу дед Борис.
Улыбка, обнажившая прокуренные желтые зубы, вышла у него несколько растерянной. Старик оценивающе оглядел Илью. Нижнее веко левого глаза дернулось.
– Помню, помню, – приговаривал он. – Возмужал, а, мóлодец!
– И вы, я смотрю, все еще в строю! – засмеялся Илья, пожимая широкую ладонь.
– Что притащил-то, Илья? – окликнул Ефимыч.
Сборщик чаги тут же понурился и с виноватым видом протянул заготовителю два гриба.
– Да вот… Только эти и отыскал.
– Не грусти, парень, еще повезет, – подбодрил дед Борис, хлопнув Илью по плечу. – Ты ко мне завтра приходи, расскажу тебе про местечко, где чага водится. Чаю попьем, и вообще.
Он хитро подмигнул. Или это снова веко дернулось? Илья не обратил внимания, удивленный такой щедростью, и забормотал:
– Вы откуда про то место знаете? Много там чаги? А чего сами не собираете?
– Так я каждый пень знаю, Илюх. Лесник я или кто, а? – с ноткой обиды ответил старик.
Он перетасовал карты, но раздавать не стал. Бросил колоду на стол, тяжело поднялся и шутливо отдал честь хозяину конторы.
– Бывай, друже! А тебя, парень, завтра жду, – ткнул он пальцем в грудь Ильи и, посмеиваясь, побрел к двери.
– Он у тебя часто бывает, Ефимыч? – спросил Илья, как только захлопнулась тяжелая дверь.
– Редко. Обычно у него встречаемся, в карты играем. Сегодня я не мог отлучиться, вот он и пришел. А что?
– Да изменился он… Старость, наверно.
– Старость, старость. Последние два года совсем того, – Ефимыч многозначительно покрутил пальцем у виска. – То деревенских не узнавал, то забывал, как в дурака играть, будто из дремучего леса впервые к людям вышел.
– Склероз, – с печальным вздохом заключил Илья.
– Или маразм, – откликнулся заготовитель. – Но ты все-таки сходи к нему, может, и правда, заветное место покажет. С лесника не убудет, а нам с тобой – выгода!
Дед Борис слукавил: чай они с утра не пили. Сразу двинулись в чащу. Старик вел Илью по заповедным тропам, где изредка попадались кабаньи и заячьи следы. Пахло хвоей, прелой листвой и смолой, а небо держалось на колоннах старых сосен, на капителях из темно-зеленых крон. Ветки молодой поросли и колючей малины цеплялись за куртку и ремешки большого рюкзака, словно желая задержать сборщика чаги. Куда торопишься? Постой! Оглядись вокруг. Подыши живительным лесным воздухом. Прочти тайные шифры по змеистым узорам на красноватой коре…
Зато перед дедом Борисом лес словно расступался. Ни одна ветка не хлестнула его по лицу, ни одна хвоинка не запуталась в бороде. Он шел осторожно и неторопливо, как большой старый кот, обходящий свои владения.
Илье, наконец, надоело продираться сквозь бурелом. Он схватил топорик, которым срубал обычно чагу, и замахнулся на ветку, которая чуть не порвала капюшон.
– Не балуй, парень! – лесник тут же обернулся и грозно сдвинул брови. – Не руби деревья без причины. Все зачтется.
– Что же вы, дед Борис, небесной кары боитесь? – скептически фыркнул Илья.
– Не, я в такое не верю. Мне другое ближе.
– Какое?
– Я, Илюха, верю, что один человек стареет, а душа, душа-то бессмертная. Кочует из тела в тело, тем и живет, а? – старик с широкой улыбкой оглянулся через плечо.
– Бессмертная – это до поры, до времени. Пока не встретит этого… Как его? Гаюна.
– Кого?
– Лесное чудище. Дед Борис, да вы же мне и рассказывали, что видели на запутанных тропинках следы странные. Вроде медвежьих, только не косолапые. То ли злой дух, то ли оборотень. Гаюн, не помните? Мол, людей в чащу затаскивает и жрет их души.
– Не знаю, Илюх. Запамятовал, видно, – отнекивался старик.
– Да как же забыть такую жуть? Я хоть мальцом был, а запомнил намертво…
– Намертво – это хорошо, – перебил дед Борис и широким жестом раздвинул кусты. – Вот полянка-то. Тут чаги – пруд пруди!
Они вышли на небольшую прогалину, окруженную березами. Прямо посреди нее, среди сочной густой травы, вылезали поганки – ведьмин круг, прямо как в детских сказках. Илья взглянул на него и поежился, будто от внезапного сквозняка, но посмотрел наверх и забыл обо всем. На белоснежных стволах тут и там черно-буро нарастала заветная чага. Тут не то, что на ремонт, на новый дом накопить можно! Он, топча молоденькие колокольчики и мать-и-мачеху, бросился к деревьям, крепко сжимая топорик. Вот как поклеит новые обои, первым делом пригласит деда Бориса в гости. Надо же отблагодарить, угостить от души…
Срубая очередного паразита, Илья вдруг почувствовал, как крепкие сухие ладони схватили его за шею. Топорик выпал из вмиг ослабевшей руки, дед Борис подгреб его резиновым сапогом в свою сторону.
– Что ты, старый… Ополоумел? – хрипел Илья, вырываясь.
Воздуха в легких уже почти не осталось. Он царапал ногтями руки лесника, сдирая кожу до крови, и пытался пяткой тяжелого ботинка ударить старика по колену или хотя бы отдавить ногу, но дед Борис, неразборчиво шипевший проклятия, не поддавался на эти уловки. Они ритмично покачивались вправо и влево, кружились в причудливой пляске смерти. Илья, судорожно пытаясь втянуть воздух, все-таки изловчился и пнул лесника в колено. Тот ухнул, на секунду ослабив железную хватку, и выпустил жертву. Илья развернулся и резко ударил кулаком. Костяшки будто ударились о камень. Дед Борис отпрянул, потирая ушибленную щеку, но когда сборщик чаги нагнулся за топориком, вдруг зарычал по-звериному и матерым волком бросился на него. Оба рухнули в мокрую траву, и драка продолжилась уже на земле. Илья подмял старика под себя и замахнулся, чтобы расквасить оскаленную желтозубую морду, но дед Борис перехватил его руку и рывком перевернулся. Откуда в леснике вдруг взялась такая мощь? Мозолистые пальцы снова сжали горло, уже с новой неведомой силой. Илья открывал рот, как рыба, выброшенная на сушу. Ужас накатил ледяной волной. Что за чертовщина? Почему он, молодой парень, не может совладать с дряхлым стариком?
Обезумевший дед Борис невнятно бормотал то ли проклятия, то ли заклинание, и его блеклые глаза постепенно зеленели. Померещится же такое! Наверное, это от нехватки кислорода…
Илью стремительно покидали силы. Он бешено вращал глазами, в поисках топорика, который так и не успел поднять, или камня, или палки – да хоть какого-нибудь оружия. Но со всех сторон замечал только бледные поганки, окружавшие его голову словно гротескный нимб…
– Привет добытчику! – заготовитель довольно ухмыльнулся и присвистнул, оценивая раздувшийся рюкзак. – Снова в лес ходил?
– Здорово, Ефимыч. Да, сегодня нашел новую поляну – загляденье, а? – потерев руки, Илья стал выкладывать грибы в щелястый ящик.
– Представляешь, а дед Борис куда-то запропастился. Уже неделю в картишки не резались. Я намедни сунулся к нему, изба заперта. Может, уехал в город, к внучке? Он тебе ничего не говорил? – между делом поинтересовался Ефимыч, перебрасывая костяшки на стареньких счетах.
– Вроде не говорил. Да я на той стороне и не рубил. К другому селу пошел, там чаги, оказывается, видимо-невидимо. Буду новые территории захватывать, пока молодой, – широко улыбнулся Илья, и нижнее веко левого глаза резко дернулось.
«Ничего себе, попили чаю. Аж тиком у старика заразился», – подумал Ефимыч, нервно улыбнувшись в ответ. – «И что за прыщ вскочил у него под носом?»
Анюта Соколова «Цена любви»
Даниэля разбудило ощущение пристального, направленного взгляда. Приоткрыв один глаз, он обнаружил, что ему не почудилось. В ногах кровати пристроился и бесцеремонно пялился на него худенький встрепанный паренек.
– Барруни, – проворчал проснувшийся, – сколько тебе твердить, что спальня – это личное пространство? Границы которого нарушать неприлично?
– В деревню идет человек, Дан, – услышал он в ответ. – Чужой. Будет через пару часов.
Даниэль выругался. С тоской посмотрел в окно – светать и не начинало. Покосился на сладко спавшую жену. Мэйра словно почувствовала, улыбнулась во сне.
– Отвернись хотя бы, пока я одеваюсь, – сердито бросил он пареньку, нисколько не сомневаясь, что тот и не подумает выполнять его просьбу. Понятия о приличиях у раррхов сильно отличались от тех, которые ему внушали в детстве.
Путь до деревни они проделали рядом. Барруни с трудом приспосабливался к слишком быстрому для него шагу мужчины, но упрямо шагал плечом к плечу. У самого дома паренек посмотрел на Даниэля с тревогой:
– Ты справишься?
– Конечно. Не в первый раз. Ступай, пригляди за остальными.
Тот кивнул и растворился в полумраке. Даниэль распахнул тяжелую, отвратительно скрипучую дверь и вошел. Прищелкнул пальцами, чтобы зажечь свет, и тут же одернул себя: силу применять нельзя, безопасность превыше всего. Он наощупь прошел к столу, нащупал коробок, чиркнул спичкой. Свеча с готовностью подхватила пламя.
Пробежаться по дому заняло несколько минут. Спальня с кое-как заправленной кроватью, ношеная одежда, небрежно брошенная на спинку стула, невычищенный камин в гостиной, кухня с немытой посудой в раковине – все создавало впечатление в меру запущенной холостяцкой берлоги. Время от времени приходилось даже ночевать здесь – чтобы поддерживать иллюзию настоящего жилья. Даниэль относился к этой обременительной обязанности добросовестно, признавая ее необходимость. Сейчас он решительно натаскал воды – по старинке, из колодца во дворе, перемыл тарелки с кружками, затопил печь и поставил на огонь чугунок с крупой. Неизвестно, насколько дотошливым и пронырливым окажется «гость», можно остаться не только без завтрака, но и без обеда.
Чужак объявился, когда солнце уже вовсю хозяйничало в долине. Даниэль заметил его издали, стоя на пороге и любуясь острыми пиками гор, темно-синими с такого расстояния хвойниками, веселой бурлящей речушкой и рассыпанными по ее берегам аккуратными домиками. Деревня была его гордостью.
«Если ты хочешь что-то спрятать, положи это на видное место», – припомнил он и улыбнулся. Сорок спокойных лет. Потихоньку востанавливающаяся численность раррхов. Воспитание подрастающего поколения в осторожности и с сознанием грозящей опасности. Полное прекращение слухов и сплетен, подогретых редкими встречами, одной из которых он сам обязан собственному счастью…
– Доброе утро, – вежливо поздоровался с ним запыхавшийся «гость». – Господин Даниэль Анхельм?
«Странно было бы ошибиться», – усмехнулся про себя Дан. Среди смуглых местных брюнетов он выделялся и более высоким ростом, и белой кожей, и светло-русыми волосами.
– Доброе, – он тряхнул отросшей гривой. – Даниэль Анхельм-младший, к вашим услугам. Чем обязан?
Пришедший жадно оглядел его с ног до головы. Недоуменно округлил глаза – несмотря на огромное сходство, мужчина перед выглядел лет на двадцать-двадцать пять. Тот, кого он искал, был старше втрое. Дан внутренне рассмеялся, ожидая, когда же чужак воспользуется данной ему подсказкой.
– Простите, – несмело продолжил гость, – вы – сын господина Анхельма из Торнакса?
«Того самого Анхельма?!» – без труда различил Даниэль между слов.
– Да, я сын именно того ученого-обманщика, со скандалом исключенного из членов академии наук за попытку подлога, – услужливо подтвердил Дан.
Чужак смутился. Изучая его без зазрения совести, Даниэль успел отметить и исключительную молодость – лет девятнадцать? Двадцать?! – и усталый вид, и общую потрепанность облика и костюма.
– Простите, – опять повторил юноша, – я не хотел напоминать вам… Господин Морис Фабиан, – поспешил он протянуть ладонь для рукопожатия.
Отвыкший от обычаев людей Даниэль чуть не выпустил принятый при знакомстве у раррхов силовой импульс. Вовремя сдержался, стиснул узкие пальцы в своих:
– Можете звать меня Дан, чтобы не путать с отцом.
– Благодарю… – юноша с испугом уставился на свою ладонь. Даниэль еще раз отругал себя. Привыкнув к силе местных, он забыл, какие городские жители хрупкие. – А ваш отец… С ним можно повидаться?
– Увы, – вздохнул Даниэль, – к сожалению, он не вынес той травли, с которой столкнулся. Согласитесь, господин Фабиан, из уважаемого члена общества, ученого, труды которого были признаны во всем мире и переведены на десятки языков, за сутки стать изгоем, посмешищем, героем анекдотов – испытание не из легких.
– Значит он?..
– Умер. Если хотите, я могу показать вам его могилу.
– Нет, – лицо юноши сморщилось. Даниэлю показалось, что гость сейчас расплачется. – Я так надеялся поговорить с ним. Хотел узнать…
Его глаза подозрительно заблестели.
– Идемте в дом, – сердито сказал Дан.
Аромат каши уже разносился по всем комнатам.
– Позавтракаете со мной? – не дожидаясь ответа, Даниэль сноровисто накрыл на стол, достал чугунок, разделив еду на двоих. Гость не стал отказываться, смолотил все вмиг.
– Благодарю вас, очень вкусно, – облизнулся Морис. – Я, честно признаюсь, не успел поесть. Достать пропуск в заповедник огромная проблема, дают его на сутки, машиной сюда не добраться, а единственная тропа ведет все в гору… Чтобы уложиться, я вышел затемно. Племя раррхов закрыто от всего мира.
Даниэль ухмыльнулся. В свое время господин Анхельм-старший приложил все усилия к тому, чтобы этого добиться.
– Правительство милостиво позволило последним коренным обитателям планеты вымирать на крошечном клочке земли, когда-то принадлежащей им всецело, – резче, чем собирался, бросил он. – Мой отец воспользовался остатками своих средств и связей, чтобы сохранить им право доживать в родных горах. Что вы хотели от него?
Юноша замялся, затем полез во внутренний карман старенькой куртки и с величайшей бережностью достал небольшой кусочек пластика – яркое и четкое изображение, которое Даниэль узнал сразу.
Изображение, чуть не перевернувшее мир.
– Откуда это у вас? – желание набросится, вырвать и уничтожить пришлось подавить в зародыше.
– Позаимствовал… нет, надо называть вещи своими именами! Я его украл. Недавно я закончил университет, получил диплом, но с работой туго. Мне удалось устроиться в архив Академии наук. Разбирая папки, я натолкнулся на дело о Торнакском скандале, заинтересовался и нашел этот снимок… Понимаете, он – настоящий! Я проверил его всеми возможными способами, исследовал на компьютере, консультировался с другом, который… имеет некоторый не совсем законный опыт в данной области. Снимок подлинный! Посмотрите, как лежат тени, как рука утопает в шерсти… Нельзя подделать каждую волосинку! А эти крылья? Они живые, ветер трепещет их!
Даниэль послушно смотрел. На постаревшую копию себя, обнимающую невероятно прекрасное, нереальное существо. На короткий золотистый мех, сияющий в лучах солнца. На распахнутые за спиной непостижимого создания огромные крылья…
– Отец прилюдно сознался, что это изображение – ловкая подделка, – сурово произнес Дан. – Это признание стоило ему карьеры, лишило всего – честного имени, прошлых заслуг, уважения коллег… Неужели вы хоть на миг предполагаете, господин Фабиан, что он сознательно оболгал себя?
– Господин Анхельм был блестящим, выдающимся, талантливым ученым, – краснея, замотал головой Морис, – исследователем и защитником редких и вымирающих видов… Я думаю, что подобный человек мог бы… наткнувшись на настоящее чудо, пожертвовать своей репутацией ради чего-то большего.
– И, найдя неизвестного науке зверя, предпочел позор открытию века? – насмешливо вздернул брови Даниэль.
Юноша окончательно разволновался:
– А если не зверя? Я изучил легенды о племени раррхов. В них говорится о могуществе, данном Богами, о вечной жизни, о способности принимать иной, крылатый облик… Если господин Анхельм столкнулся с чем-то, выходящим за рамки современной науки, чем-то, что необходимо беречь и защищать – разве его остановила бы собственная незавидная участь? Он был героем – не только анекдотов! Благодаря ему выжили редчайшие аниосийские барсы! Если ваш отец открыл новый вид… человека?!
– Господин Фабиан, – расхохотался Дан, – сколько вам лет? Восемнадцать? Девятнадцать?
– Почти двадцать!
– Тем более. В ваши годы пора перестать верить в легенды, оборотней, магию и зубную фею. Спасти популяцию редких кошек не означает повесить на себя одного ответственность за выживание древнейшей человеческой расы. Это чересчур самонадеянно даже для блестящего ученого… Моего отца обуяла гордыня, он подделал тот снимок, чтобы досадить своей академии. Тем более, что все они, как и вы, клюнули на его злую шутку. Собрали всех ведущих ученых, цвет мира… После чего господин Анхельм-старший во всеуслышание признался в своем розыгрыше… Вы знаете, что его пришлось выводить из зала под охраной? Обманутые им выдающиеся умы хотели растерзать его прилюдно.
– Пусть так! – упрямо возразил Морис. – Но если его больше не привлекала научная деятельность? Если он узнал нечто более ценное? Получил… вечную жизнь, например?
– Пойдемте, – зло бросил Даниэль.
Солнце заливало долину. Идти пришлось недалеко – на обрыве возвышалась невысокая пирамидка из накиданных друг на друга камней. Рядом росло небольшое корявое деревцо.
– Могила отца, – голос Дана перекрыл ветер. – Его похоронили по обычаям раррхов, которым он посвятил остаток жизни. Можете расковырять камни и поднять кости, взять анализы и провести проверку ДНК. «Вечная жизнь» отца закончилась в сорок три года. У вас еще остались вопросы, господин Фабиан?
– Нет, – уныло откликнулся юноша. – Мне очень жаль…
– Я провожу вас, – на тон мягче сказал Даниэль.
– Почему вы из всех мистификаций прошлого заинтересовались именно этим скандалом? – как бы невзначай спросил он, когда они шли через деревню под внимательными и любопытными взглядами немногочисленных жителей – хрупких, невысоких, с удивительными золотистыми глазами, одетых лишь в легкие штаны и длинные туники.
– Потому что господин Анхельм поразил меня, – вздохнул Морис. – Так много фальсификаций – и ни разу, несмотря на неопровержимые свидетельства обмана, никто не заявил: «я пошутил», «этого не было»… А тут неоспоримое доказательство – и такое заявление… Я должен вернуть снимок к вечеру, иначе у меня будут неприятности.
Даниэль нахмурился и подкорректировал импульс силы. Теперь злосчастный кусочек пластика превратится в пыль лишь завтра утром.
– Прощайте, господин Фабиан!
– Прощайте… Дан.
Морис уходил вприпрыжку. Спускаться с горы гораздо легче, чем на нее взбираться.
Барруни возник из воздуха, встал, касаясь плечом:
– Все хорошо? Мы можем его отпустить?
– Можете, он не опасен… Хорошо, что ты уговорил меня сменить тело. Теперь любая экспертиза подтвердит, что Даниэль Анхельм мертв и давно кормит червей…
Паренек заулыбался – и возле Дана оказался золотистый крылатый зверь, шелковую шерсть которого трепал ветер:
– Твое тело не соответствовало твоему сердцу. Ты пожертвовал всем ради сохранения тайны, я вернул долг. Силу – достойным.
– Достойным… – Даниэль помрачнел. – Но я-то достойным не был! Прокрался, как вор, докопался до правды, тайком установил камеры, сделал тот клятый снимок, отослал в Академию… И, не влюбись я по уши в Мэйру, всех вас давно ожидали бы клетки в секретных лабораториях и сотни бесстрастных потрошителей, разделывающих на части во имя науки! Цена моей славы.
– Но ты так не поступил. Не ради могущества или вечной жизни – о них ты тогда не знал. Ты предпочел позор предательству доверившейся тебе девушки. Цена твоей любви.
– Да, – улыбнулся своим мыслям Даниэль. – Бар, скажи – почему вы позволили мне уйти? С доказательствами вашего существования, с жаждой объявить об открытии всему миру… Пусть вас была жалкая горстка, но справиться с одним любопытным идиотом… Я ведь даже сопротивляться б не смог – в слабом-то человеческом теле!
– Убийство лишает силы, – хмыкнул стоящий с ним рядом ровесник окружающих долину гор. – Шучу, Дан. Ты знаешь, большинство из нас просто долгоживущие люди… Мы веками защищались от агрессии изменившегося мира, как могли. Но как бы я потом посмотрел в глаза Мэйре?
Даниэль согласно кивнул и обернулся сам. Крылья подняли его и понесли к дому, настоящему дому, не обманке для случайных чужаков. Туда, где ждала его та, что стала для него дороже всего на свете. Не существовало такой цены, которую бы он не заплатил за счастье быть с ней.
Данимира То «И больше никаких кладбищ!»
1
Дзын-н-н-нь!
Звук, как лопнувшая в голове струна, разорвал в клочья тонкую пленку спящего сознания. Тело бесконтрольно дернулось.
Человек открыл глаза, не понимая, где находится. Его окружала немая темнота. Только звук собственного дыхания, от которого тяжко вздымалась грудь. Не хватало воздуха.
Он попробовал пошевелиться, но застывшие от холода конечности не слушались. Мысли слепыми котятами тыкались по углам сознания, пытаясь найти объяснение…
Вспомнил!!!
Реальность приблизилась со скоростью литерного поезда. Кровь помчалась быстрее, возвращая жизнь в замерзший организм, нестерпимой болью пробиваясь сквозь спавшиеся сосуды.
Эта вспышка озарения заставила мужчину зашевелиться с утроенной силой, в попытке выбраться из окружавшего его кокона.
Его звали Айк. Айк Коллинз.
И он должен был, во что бы то ни стало, выбраться отсюда и уйти, как можно быстрее!
Негнущимися пальцами он стал шарить над головой в поисках зацепки и через минуту нашел щель над замком. Просунув в нее палец, медленно потащил замок вниз, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться. Сердце колотилось, как будто он пробежал стометровку.
Наконец, замок был открыт, и оказалось, что в помещении тоже темно, только в окна, сквозь марлевые шторы, пробивался едва заметный серый утренний свет.
Стащив с себя брезентовый мешок, Айк ощутил удушливый сладковатый запах мертвых тел, лежавших рядом на столах и каталках. Это означало, что он попал туда, куда надо, но теперь пора уносить ноги. Часы, висевшие на стене, показывали половину восьмого, а это значит, что в запасе у него не больше пятнадцати минут.
Айк сполз с каталки, на которой лежал, и начал растирать руки и ноги. Его голое тело, подготовленное к вскрытию, бил крупный озноб.
Надо поискать одежду.
Легко сказать! В высоких, под потолок, шкафах обнаружились лишь грубые халаты и кожаные, заскорузлые от крови фартуки. Пришлось, сдерживая рвотные позывы, стаскивать окровавленную рубаху и штаны с уже окоченевшего парня, которого кто-то исполосовал ножом. А чего иного ожидать во владениях коронера?
Кое-как одевшись, Айк посмотрел на часы и обнаружил, что непростительно задержался. Едва он об этом подумал, как вдали хлопнула дверь, и раздались чьи-то голоса, ругавшие рано наступившую зиму и сонных дворников, не удосужившихся посыпать песком тротуары.
Айк замер, лихорадочно соображая, куда бежать, но услышав быстро приближающиеся шаги, ступил за шкаф и замер…
Ключ в двери дважды повернулся, в морг кто-то вошел и щелкнул выключателем.
– Черт меня побери! – вскричал мужской голос. – Куда делся труп?! Дэвид, иди сюда быстро! Труп Коллинза украли!!!
Раздался топот ног и в помещение ворвался огромный детина, уже успевший надеть на себя уродливый халат и кожаный, торчащий колом фартук.
Оба подбежали к каталке и стали осматривать брезентовый мешок, в котором недавно покоилось тело серийного убийцы Айка Коллинза.
2
В марте 1913 года маленькая ножка Селены Уилл брезгливо ступила со сходней красавца "Олимпика" на землю дикой страны, населенной неотесанной деревенщиной – этими внезапно разбогатевшими выскочками, обладателями клейменых их инициалами безбрежных коровьих стад и грязных нефтяных фонтанов.
Как истинная английская леди, Селена презирала все, что не утверждалось на королевской власти, богатой истории и славном прошлом.
Всякий раз, когда ей приходилось отрываться от породившего ее Лондона, Селена испытывала почти физическую боль. Его замешанные на тайнах туманы проникли в ее кровь и удерживали сильнее магнита. Девушка пыталась избежать поездки, но деваться было некуда – дядя Седрик отправил ее присутствовать от имени семьи на открытии нового филиала "Уилл энд Холденз банка" в Нью-Йорке.
Селена была девушка необычная. Не встретился еще человек, который бы посмотрел на нее равнодушно. Любопытство, восхищение или опаску вызывал мраморно-белый, с некоторым голубоватым оттенком, цвет кожи Селены. А когда на небе царила та, чье имя она носила, тело девушки буквально сияло, напоминая залитые светом луны снежные поля. В саквояже Селены всегда лежала книга Брема Стокера или Джеймса Монтегю о вампирах, шумных духах и привидениях, в существовании которых она не сомневалась, часто встречаясь с ними на своих прогулках. В ее черной, с золотым тиснением записной книжке были адреса и телефоны всех медиумов Лондона.
Эта стройная девушка с блестящими черными глазами, всегда была одна. Столичных парней ее странная красота привлекала, как ночная фиалка мотыльков. Они же вызывали в ней отвращение. Селена мечтала встретить человека, наделенного сверхъестественной силой, роковым магнетизмом, которому невозможно противостоять, или на худой случай красавца-вампира, который подарит ей нечеловеческое наслаждение. Но как назло ей попадались молодые люди, которые только и думали, что о новых автомобилях или авиации, либо кричали, как безумные, на матчах "Блэкберн Роверс". Поэтому Селена привыкла быть одна, и находила успокоение в медленных прогулках в тиши кладбищенских аллей, где она читала полустертые надписи надгробий, и представляла промелькнувшие, как сорванные ветром листья, жизни, полные страданий и слез. Она ходила по этим городам мертвых, чувствуя тайное превосходство живого пред обратившимся в прах и цитировала нараспев декадентские стихи Мойры Беннетсон. Мертвые молчали, соглашаясь с каждым ее словом.
Неожиданно для себя Селена нашла, что Нью-Йорк не такая уж деревня, как она себе представляла. Она увидела множество совершенно невероятных домов, крышами упирающихся в небо, тысячи спешащих по улицам людей и дорогие авто, сверкающие лаком в свете электрических вывесок. Она даже готова была примириться с тем, что ей придется провести здесь целых три недели, но только после того, как изучит самое старое кладбище в округе. Ей необходимо было снова окунуться в мир мертвого молчания, как любителю опиума получить свою дозу.
После ужина она вышла из сияющего белизной новой кладки отеля "Плаза" и села в такси, попросив водителя отвезти ее на самое большое и старое кладбище. Таксист обернулся, с удивлением глядя на девушку:
– Должно быть, ваш молодой человек очень смелый, коли назначил вам свидание в таком месте!
Селена не стала разубеждать водителя. Пусть думает, что хочет. Она чувствовала нечто вроде возбуждения, от того, что вскоре снова погрузится в знакомый мир истлевшего прошлого.
Отпустив такси, она прошла сквозь украшенный скульптурами портик и свернула на первую же аллею, решив подождать там закрытия кладбища. Селене не хотелось, чтобы кто-нибудь помешал обходить этот спящий вечным сном город и чувствовать себя королевой ночи. Наконец, она услышала, как умолкли последние голоса посетителей и ржаво заскрипели закрываемые ворота.
Селена поднялась со скамейки, где уже слегка замерзла (все-таки на дворе март), и медленно двинулась по аллее, рассматривая почти исчезающие в сумерках надписи на гробницах. Кладбище разочаровало ее. Памятники были в основном однотипные. Красивых печальных ангелов, оплакивающих безвременно оборвавшуюся жизнь, было раз, два и обчелся, деревьев нет, лишь немного голых кустарников, а в еврейской части кладбища и вовсе не пройти, так тесно стоят могилы. Но Селена знала, что самые зловещие и таинственные захоронения обычно располагаются в старой части кладбища, поэтому направилась туда.
В темноте неясно белели покосившиеся памятники на могилах, которые давным-давно никто не посещал. Было тихо, только изредка жалобно вскрикивала какая-то ночная птица. Девушка вошла на самую запущенную часть кладбища. Некоторые кресты лежали на дорожках, преграждая путь. Везде торчали сухие колючие кусты и бурьян, а кое-где провалилась земля. Селена пошла осторожней. У нее появилось чувство полного слияния с окружающей действительностью.
Белесые тени неторопливо перемещались поодаль, не приближаясь, но и не удаляясь. Они заметили гостью и любопытствовали. Скорее всего, здесь были захоронены мирные обыватели, никто не пытался ее атаковать или пугать.
В этот момент девушка увидела впереди безымянную могилу, на которой лежала идеально отполированная черная мраморная плита. В лунном свете она сдержанно поблескивала похожими на иней слюдяными вкраплениями. Селене непреодолимо захотелось лечь на эту плиту и посмотреть на луну, которая сияла на темном шелке неба. Смахнув с плиты сухие листья, она медленно села, а затем легла, рассыпав свои черные локоны по черному мрамору.
Сложив руки на груди, Селена подняла взор к высокой светлой луне и представила себя умершей от несчастной любви, в венке из флердоранжа и белом свадебном платье. Она и впрямь ощутила охватывающий ее смертельный холод и закрыла глаза, чтобы почувствовать, каково быть мертвой. Со стороны могло показаться, что на плите лежит прекрасное изваяние, так тонки, нежны и неподвижны были черты ее лица…
Однако чувствовать себя мертвой и быть мертвой это не одно и то же, и уже через несколько минут Селена поняла, что промерзла до костей и еще чего доброго простудится. А ведь ей еще идти на открытие филиала, куда она решила надеть чудесное черное шелковое платье от "Брион" с ниткой белого жемчуга. Она произведет фурор своим видом и покажет американским девушкам, что такое быть настоящей леди.
Селена опустила ноги с плиты и, вставая, внезапно ощутила вместо твердого грунта что-то податливое и мягкое. От неожиданности и страха волосы у нее волосы встали дыбом. Под ногами зашевелилось, нечто бесформенное стало подниматься из-под земли. Резкие тени черными треугольниками выделили провалы глазниц и скулы появившегося перед ней страшного лица. Оно ощерило белые крупные зубы и жутко захрипело, откашливая могильную землю.
Селена завизжала изо всех сил.
Лицо в ужасе отшатнулось, дыхнуло страшным перегаром:
– Черт бы тебя побрал, сумасшедшая!!! Какого дьявола ты тут забыла?!
3
Седьмой год живу на этой улице, а все равно не могу привыкнуть к виду решетчатого забора, за которым, среди густых деревьев, немыми безысходными островками поднимаются надгробия и кресты.
Эту квартиру предложила купить моя молодая жена сразу после того, как мы обменялись кольцами и поклялись быть друг с другом в горе и радости.
Ради нее я бросил работу инженера в "Дженерал Электрик" в Нью-Йорке и переехал из своей свободной молодой Америки в этот слякотный, непонятный и чванливый Лондон.
Англия всегда напоминала мне замкнутую и хитрую старуху, у которой в шкафу полно скелетов и не все в порядке с головой.
Мне пришлось начать учиться банковскому делу. Отец и дядя жены являлись одними из владельцев хорошо известного в Старом Свете банка, так что мои шансы сделать карьеру были довольно высоки.
Вернее, были бы довольно высоки, если бы меня не отправили работать управляющим в отделение компаньона тестя, Дональда Холденза.
Этот старый негодяй никому и ничему не верил, всех почитал за мошенников и к тому же был сладострастным развратником.
Как я ни старался завоевать его расположение, как ни работал, словно вол, он все равно смотрел на меня косо и при разговоре подозрительно щурил свои водянистые голубые глазки с отвисшими, как у бассет-хаунда веками.
В конце концов, я понял, что он мне завидовал черной завистью старого трухлявого гриба. Ему не давало покоя, что я молод, имею красавицу-жену, и нравлюсь женщинам просто так, а не за набитое купюрами портмоне.
Но особенные приступы ненависти у Дональда вызывали заигрывания со мной его секретарши Викки. Эта шикарная красавица с большим бюстом и тонкой талией, гривой золотистых волос и сияющими янтарными глазами была достойна обложек модных журналов.
Дональд сходил по ней с ума, не забывая, впрочем, после рабочего дня приводить в свой личный кабинет дорогих проституток. Но однажды я повел себя, как идиот, фамильярно обняв Викки за талию и притянув к себе с видом победителя, хотя отношения у нас дальше шуток не заходили.
Викки так и прильнула ко мне.
Видели бы вы, как Дональд изменился в лице! Как отвисла и затряслась его губа, а лицо побагровело так, что я думал, его хватит удар. Уже в эту самую секунду я пожалел, что разозлил его, потому что прочитал в его глазах себе приговор. Викки тоже почувствовала угрозу и предложила мне уехать в командировку или заболеть на время, пока мистер Холденз остынет. Но я подумал, что работу свою исполняю добросовестно, документы и отчетность в порядке. Да и за последние полгода своей деятельности я провел несколько удачных операций, заработав банку приличную сумму. Поэтому я самонадеянно успокоился и даже не посчитал нужным рассказать все тестю, тем более, что тот мог подумать, что у меня и вправду что-то с Викки…
Я уселся в кресло и стал разглядывать черные абрисы спутанных веток кладбищенских деревьев на фоне серо-фиолетового неба.
От Хайгейтского кладбища веяло тоской и угрозой. Я не понимал, за что Селена так любила это чертово кладбище? У меня ни разу не возникло чувство интереса или благоговения к умершим, а уж тем более я не верил ни в каких привидений, хотя жена постоянно талдычила о них, внезапно указывая за мою спину и утверждая, что там стоит какой-то призрак, нуждающийся в поддержке.
Я стал тяготиться причудами Селены.
Поначалу мне было все равно, где она предпочитает проводить время и я даже радовался, что не где-нибудь на танцульках с тупыми подружками, как это делала Бэсс. В тот день, когда мы познакомились с Селеной, я непонятным образом очутился на кладбище мертвецки пьяный, после того, как вдрызг разругался с Бэсс, с которой встречался уже год.
Я закурил, положив ноги на стол и разглядывая пустую унылую улицу перед кладбищем, освещенную раскачивающимся на ветру фонарем. Селена была где-то там. Должно быть, опять бродила среди могил или лежала на какой-нибудь гранитной плите, раздумывая о смерти, как в ту ночь, когда мы с ней встретились впервые. Я хмыкнул, вспомнив, как тогда испугался, увидав, что с надгробной плиты поднимается ожившая скульптура ангела. И как этот ангел завизжал, что твой поросенок, бросившись бежать, не разбирая дороги, пока не провалился в чью-то могилу. Я быстро протрезвел, вытаскивая Селену. Потом мне пришлось нести ее на руках, и с вывихнутой ногой доставить к себе домой, и вечером, после того, как она стала моей, отвезти в отель "Плаза".
Этот странный вечер бросил нас друг другу в объятия самым мистическим образом. Целых три недели мы провели в постели, предаваясь ненасытной любви. Селена чуть не забыла о приеме в честь открытия филиала банка. И она явилась туда, едва успев натянуть платье и кое-как заколов волосы. Но даже так она смотрелась сногсшибательно. А ее снежно-голубая кожа просто сводила меня с ума! Все произошло так потрясающе неожиданно, что я почти забыл про Бэсс. Я люблю девчонок с сумасшедшинкой. А Селена была как раз такая.
Но сумасшедшинка хороша, когда тебе восемнадцать, а не двадцать шесть. В этом возрасте все нормальные замужние дамы уже имеют детей, а не таскаются в дождь и снег по кладбищам, возвращаясь каждый раз с полубезумной улыбкой и бессвязными рассказами из жизни призраков.
Последний раз, когда я завел разговор о ребенке, она, сверкнув в улыбке ровными белыми зубами, ответила, что в нее влюбился дух кронпринца, который из ревности не даст родить нам наследника. Что мне оставалось делать? Признавать, что с ней что-то не так, она отказывалась. К психиатру идти не собиралась. Я пытался поговорить с ее отцом, но мистер Уилл обвинил меня в том, что я слабак и не умею держать баб на коротком поводке. На этом и разошлись.
Внизу хлопнула дверь. Селена вернулась со своей прогулки и вешала сырой плащ в прихожей. Я задался вопросом: "Хотелось бы мне, чтобы Селена, зачав моего ребенка, все время проводила на Хайгейтском кладбище, сначала беременная, а потом и с малышом?"
"Нет, и еще раз нет!" – отвечал я себе, несмотря на то, что честолюбиво мечтал о том, какие красивые и умные дети у нас должны получиться. Она никогда не бросит это проклятое место! Уверен, Селена психически больна. Почему я трачу свою жизнь на борьбу с ее страстью к гниению и тлену?!
Настроении у меня было паршивое, и когда Селена поднялась наверх и встала передо мной, я продолжал угрюмо смотреть в окно, где ветер чуть не срывал фонарь, устроив настоящую свистопляску. Селена стояла и молчала целых пять минут. Подняв взгляд, я увидел, что она улыбается.
– Дорогой, я хочу представить тебе моего близкого друга, кронпринца!
Я затушил сигарету.
– Отлично! Ну и где он? Почему я его не вижу?
– Поверь мне, он рядом. И если он захочет, то объявит о своем присутствии.
– Как это мило с его стороны! – мы разговаривали, как два пациента психиатрической лечебницы.
Внезапно я увидел, как пепельница, в которой я только что затушил окурок, приподнимается над столом, потом выше и переворачивается так, что окурки падают прямиком на мои брюки. Я вскочил на ноги.
– Что это значит?!
В этот момент, прямо мне в голову, прицельно, полетела подушка с дивана. Я увернулся. И тут на меня посыпался град различных вещей, с силой посылаемых чьей-то невидимой рукой. И все это в полной тишине, если не считать завываний ветра за окнами.
Селена смотрела на меня уже серьезно. Похоже, кронпринц решил развеять последние сомнения относительно своего существования.
– Хорошо, Селена, я верю, но только скажи ему, пусть прекратит!
– Милый! – сказала она, глядя куда-то влево, – он все понял! Теперь ты можешь жить здесь. Выбирай себе место по вкусу.
Некоторое время я ошарашенно молчал, потом пробурчав: "Ладно, я пошел, а вы оставайтесь!", ринулся вниз по лестнице. Селена смотрела на меня сверху, перевесившись через перила. Я накинул плащ, схватил зонт и дернул дверь. Но дверь не поддавалась, хотя замок был открыт – кронпринц обладал недюжинной силой. Попробовав еще пять раз, я убедился, что попал в фильм ужасов о привидениях и скоро, по законам жанра, они сведут меня с ума. Повесив плащ на место, я зашел в свой кабинет и заперся. Меня оставили в покое. Похоже, Селена с кронпринцем подбирали ему уютное местечко.
Не в силах объяснить непонятное, я просто уснул.
4
Пока коронер с Дэвидом тупо смотрели в пустой брезентовый мешок, Айк тихо и медленно выполз из-за шкафа и выскользнул за дверь. Ему повезло, по пути никто не попался.
И только отбежав от морга метров двести, он оглянулся и обнаружил цепочку следов от босых ног, которую пристально разглядывал подошедший к зданию полицейский с папкой в руках. Но когда тот поднял голову, прослеживая куда ведут следы, Айк был уже далеко.
Он почти не чувствовал холода, ноги будто онемели. Редкие прохожие с удивлением провожали его взглядом, но Коллинз мчался вперед.
На углу он махнул рукой, возле него остановилось такси. Водитель не удивился виду Айка, мало ли, может в баре подрался.
Коллинз знал, что вскоре начнут искать сначала его труп, а потом и его самого. Денег у него не было и предстояло еще как-то убежать от таксиста, который непременно запомнит странного пассажира. Главное, чтобы полиция не сразу вычислила адрес.
Чтобы выиграть время, когда проезжали сквер, Айк сделал вид, что его жутко тошнит. Таксист, чертыхаясь, остановил машину, вышел и открыл автоматическую дверь. Коллинз с силой оттолкнул его и бросился в сквер, чувствуя, как нога за что-то зацепилась. Дернув ногой и ощутив резь повыше щиколотки, он побежал дальше. Таксист злобно кричал вслед, и Айк внезапно понял, что возле такси осталась бирка из морга с его именем, которая была привязана к ноге. Теперь его найдут в два раза быстрее!
Айк помчался, как угорелый, и пришел в себя только у каменного дома, украшенного цветочными вазонами с черно-зеленым самшитом. Дверь была опломбирована. Порывшись у корней, Айк достал ключ, оглянулся по сторонам, сорвал пломбу и открыл дверь.
Он здесь никогда не бывал, но точно знал куда идти. Миновав две комнаты и спальню, он вошел в кабинет, в котором царил полный разгром и, нажав на элемент декора шкафа, не дожидаясь, когда тайная дверь отворится полностью, нырнул внутрь.
В комнате он увидел семь кресел, стоящих вокруг большого зеркального шара. Тонкие провода тянулись от шара к креслам, обвивали их и исчезали в деревянном ящике с ручками и рычагами. Возле одного из кресел стоял небольшой столик с металлическим механизмом, похожим на арифмометр. Айк подтащил это кресло и столик поближе к деревянному ящику. Обмотал ноги двумя нижними проволоками, а запястья верхними, и стал крутить арифмометр до тех пор, пока тот не показал 20.11.1921. В это время он услышал, как где-то снаружи, приближаясь, воют полицейские сирены.
– Хорошо же вы работаете, сволочи, когда не надо! – пробормотал Айк, а затем изо всех сил дернул большой рычаг.
Раздалось нарастающее гудение, перешедшее в вой. Запахло озоном. Кожа Коллинза стала потрескивать. Зеркальный шар затрясся, от него полетели искры и сполохи. Их становилось все больше, свет ярче, наконец раздался гром, из центра шара вырвалась полуметровая молния и с силой ударила Айка в грудь. Все померкло…
5
Последнее время меня преследует какая-то чертовщина. Привидение, поселившееся в моем доме, постоянно делает пакости. То вытащит из-под меня стул, когда я собираюсь сесть, то выльет на костюм чернила, то разбросает бумаги, так, что я не могу их найти. Селена то запирается со своим кронпринцем, то навещает мертвых.
Но, кроме того, я попал в очень неприятное положение, потому что впервые в жизни у меня перестали сходиться цифры. Скоро собрание акционеров и бумаги должны быть безупречны, но в отчетах, откуда ни возьмись, по активным счетам кредит стал превышать дебет на восемьсот пятьдесят шесть тысяч фунтов стерлингов.
Дональд Холденз, как будто чувствуя, что у меня проблемы, кружил вокруг, как акула. В банке царила тихая паника, работники отдела затаились, перепроверяя счета, а Викки даже не показывалась. У меня возникло подозрение, что мой рабочий сейф кто-то вскрывает. Поэтому я взял документы отчетности домой, чтобы еще раз полностью перепроверить.
Вернувшись домой, я заперся в кабинете и стал пересматривать бумаги. С ними творилось что-то невразумительное. К своему ужасу я обнаружил несколько переводных векселей и больших денежных переводов на счета-однодневки, которыми обычно пользуются бутлегеры. Все они были подписаны моим именем. Но я их не подписывал!!! Kто-то подделал мои подписи! Кто-то меня подставил! Как я смогу доказать, что я не мошенник?!
Мне показалось, что я схожу с ума.
"Как такое могло произойти?" – спрашивал я себя в сотый раз, разложив, наконец, бумаги и c ужасом видя ясную картину моего краха.
Дональд! Вот, кто это совершил, здесь нет сомнений. И все из-за этой крашеной куклы Викки! Негодяй обвинит меня в хищении денег и, не моргнув глазом, упечет меня за решетку. Я выскочил из кабинета, не зная, что делать и кого просить о помощи.
"А может сбежать? Это решило бы массу проблем!" – мелькнула трусливая мысль, от которой я тут же отказался.
Попробую защитить свое честное имя…
Я позвонил адвокату, который обещал приехать к восьми утра. Не знаю, как я пережил эту ночь.
Адвокат успел как раз вовремя, войдя в дом сразу за полицейскими. Наручники надевать мне не стали. Куда бы я делся, если прямо перед домом простиралось Хайгейтское кладбище?
6
Айк открыл глаза и увидел свое тело, сидящее в кресле. На небритом лице скорбная гримаса, руки сжаты в кулаки так, что побелели косточки. В воздухе – сильный запах озона.
Было странно перемещаться, не имея тела. Но какое-то ощущение все же присутствовало. Сила в невидимом теле осталась, своим мягким напором она была подобна морской волне. Айк попробовал пройтись, а потом переместить пресс-папье на столе профессора. Это получилось не сразу, но потом дело пошло на лад. Затем он попробовал пройти сквозь ширму, что удалось легко, как будто он всю жизнь только этим и занимался.
Коллинз выглянул в окно, где прохожие, подняв воротники и натянув поглубже шапки, старались быстрее пробежать по улице, подгоняемые беспорядочно носящимся ветром.
Айк отметил, что обзор увеличился, и зрение стало панорамным. Это было интересно. Однако ему пора было уходить, чтобы исполнить задуманное. Он знал, что едва перейдет тонкий проволочный контур, проложенный по периметру комнаты, сразу попадет в день, выставленный на арифмометре. Его тело будет находиться здесь до тех пор, пока все не получится. Другого варианта Айк даже не рассматривал.
Перед тем, как шагнуть сквозь дверь, он оглянулся и ободряюще подмигнул мужчине в заскорузлой от чужой крови рубахе, сидевшему в кресле неживым манекеном.
7
Спасти репутацию не удалось. Мне пришлось полностью вкусить всю горечь унижения. Конечно, я старался сидеть на скамье подсудимых с независимым и гордым видом, под градом обвинений в том, чего я не совершал.
