Читать онлайн Енисейск – древняя столица Сибири. Издание 2-е дополненное бесплатно

Пролог:

В истории России период с 1598 по 1613 год назывался «смутным временем». Причиной смуты, конечно же, как всегда, была слабая власть. Угасал род прежней династии Рюриковичей, правивших Русью более 700 лет, а достойного, устраивавшего всех, кандидата на трон не было и как всегда в таких случаях, в стране начался разброд и шатание.

Толпы претендентов боролись за московский трон. Кого только ни видела здесь, Русь-Матушка… Косяками потянулись в Москву различные лжецаревичи. А за каждым из них стояли толпы лжебояр, порой никакого отношения к боярскому сословию не имевшие. Только одних Лжедмитриев, сыновей Ивана Грозного, больше десятка набиралось.

Более того, на московский престол претендовали и иноземные соискатели короны. Это в первую очередь, сын короля Сигизмунда, польский королевич Владислав.

Спал и видел на московском троне своего сына, принца Карла Филиппа и шведский король Густав Адольф. То есть, конкурс на царство Российское был очень обширный. Что характерно, именно иноземцы имели реальный шанс стать царями православной России.

Вы хотя бы на миг представьте себе, что к трону прорвался бы любой из этих европейских претендентов? Это конец не только православию. Конец русской культуре, русскому менталитету, русскому духу. И, Слава Богу, что эта участь нас миновала. А ведь тогда им это почти удалось.

В результате освободительного движения Новгородского ополчения под предводительством князя Дмитрия Пожарского и простого солевара Кузьмы Минина, осенью 1612 года поляков выбили из Московского Кремля. Русская земля была освобождена от польских захватчиков.

А уже летом 1613 года на московский трон взошел 17-летний царь Михаил Федорович Романов. Этой династии предстояло править страной следующие триста лет. Все вышеозначенные политические интриги, вся эта возня вокруг русского трона не только ослабили государство, они принесли стране чудовищное разорение. Экономика в полном упадке, в разграбленной стране голод, ее продолжают терзать рыскающие по окраинам банды иноземцев, грабя и терроризируя население. Армии зарплату платить нечем, денег в казне – шаром покати.

Основным источником пополнения государственного бюджета в России в те годы была торговля продукцией сельского хозяйства: мед, воск, лен, кожа. Но особенно востребованы на рынках Европы и Азии были меха.

«Мягкое золото», «рухлядь», добывалось в основном на Урале и в Сибири. Вот для того, чтобы залатать экономические дыры, государево око и обратилось туда, на Восток.

Формально освоение Сибири русскими началось еще в царствование Ивана Грозного. В 1555 году, по просьбе правителя Сибирского ханства Едигера, Москва согласилась принять Сибирь «под свою руку», за что хан обещал платить ясак – 1000 собольих шкурок ежегодно. А это были в то время очень приличные деньги.

Например, барон Сигизмунд фон Герберштейн, дипломат Священной Римской империи, писал о том, что купив в России 14 шкурок соболя и заплатив за них 41 килограмм серебра, был очень доволен, считая это, очень выгодной сделкой.

А у коренных жителей Сибири и Дальнего Востока соболь вообще не имел никакой ценности, все равно, что шкурка кролика в наши дни. Туземцы за железный котел давали столько собольих шкур, сколько можно было в него впихнуть. В розничной торговле у нас в России цена одной шкурки соболя была 1 рубль. Для сравнения: хороший дом в то время стоил 10 рублей, а рабочая лошадь – 2 рубля.

В конце XVI века царь вообще ввел государственную монополию на торговлю мехом: весь добытый мех считался достоянием государства и должен был сдаваться в государственную казну. Так что сделка с ханом Едигером была, конечно, выгодной для России, но Сибирь ведь не ограничивалась только лишь одним этим ханством. Эта сделка, кроме экономической выгоды, позволяла русским людям беспрепятственно и вполне легально осваивать Сибирь дальше. Двигаться на восток, закрепляться на ее территориях, обустраиваться, строить и развивать поселения и облагать «ясаком» коренное население Сибири, присягнувшее русскому царю.

Так одна только Мангазея, заполярный острог, основанный еще в 1601 году, ежегодно сдавала в русскую казну 80 тысяч соболей. А соболь, добытый в енисейской тайге, «почти черный, с проседью», ценился гораздо выше, чем европейский или уральский. За отдельные шкурки иностранцы выкладывали по 25 рублей, сумма по тем деньгам огромная. Например, денежное довольствие рядового казака Кетского, а позднее Маковского и Енисейского острогов, равнялось тогда пяти рублям в год. Можете себе представить?

Ежегодно российская казна пополнялась на 500–600 тысяч рублей только доходом от торговли мехом, что составляло 80% стоимости всего экспорта России. Чтобы было понятно, доходы от торговли мехом, как главного источника пополнения бюджета страны, были сопоставимы по значению с нефтегазовым экспортом в современной России. А это означало, что освоение и присоединение Сибири и Дальнего Востока было важнейшим приоритетом Российского государства в тот период времени. А то, что с освоением Сибири следовало торопиться, было очевидно. Молодой царь Михаил и его отец – Патриарх и «Великий государь» Филарет, это понимали.

Уральские купцы и промышленники Строгановы и Тобольский воевода князь Куракин докладывали, что по Сибири вовсю шастают, представители различных иностранных «фирм» и компаний, пытаясь самовольно, минуя официальные власти России, вести торговлю с аборигенами, нанося громадный вред экономике Государства Российского, в огромном количестве скупая сибирский мех по бросовым ценам. А объемы «мягкого золота» были таковы, что только в 1620 году в Сибири было добыто и сдано в царскую казну 200 000 шкурок соболя, 10 000 черно-бурых лисиц и 500 000 шкурок белки, и это не считая куниц, бобров и норок.

Можете теперь представить сумму недополученной Россией выгоды в результате контрабандной деятельности иностранных предпринимателей, скупающих по бросовым ценам или меняющих на бусы и зеркальца ценнейшие сибирские меха.

Таким образом, мероприятия по колонизации Сибири в сложившейся ситуации не терпели промедления. Необходимо было как можно быстрее и дальше проникнуть вглубь территории и закрепиться там, создав мощный форпост. Этим форпостом по решению Тобольского воеводы Ивана Семеновича Куракина и должен был стать новый Енисейский острог.

Глава 1. План по колонизации Сибири.

Автором и зачинателем освоения левобережного Енисея и закладки Енисейского острог был тобольский воевода князь Иван Семенович Куракин. Хотя имя опального князя никогда по этому поводу не вспоминается, но именно он добился высочайшего дозволения и осуществил этот проект. Именно при Куракине началась программа освоения енисейских земель и приведение под присягу московскому царю всего коренного населения Восточной Сибири и Дальнего Востока.

Иван Семенович Куракин происходил из очень древнего рода литовского князя Гедемина. Их многочисленный род был тесно связан не только с большинством знатных фамилий России и ушедшей уже династии Рюриковичей, но и состоял в тесном родстве с домом Романовых.

В период Смутного времени, о котором мы говорили чуть выше, князь Куракин был ярым сторонником польского короля Сигизмунда и естественно всецело поддерживал избрание на московский престол его сына Владислава. Но на престол выбрали русского боярина Романова.

Таким образом, князь Куракин, из-за своей недальновидности попал в опалу, и честь свою княжескую и репутацию запятнал навеки как предатель и изменник. Но учитывая, что в период «смутного времени» почти вся русская знать, точно так же, опорочила и осрамила себя подобными преступлениями, присягая и клянясь в верности всем подряд, Куракиных, конечно, морально, осудили и наказали, но весьма мягко и снисходительно. Учли кровное родство с царем Михаилом, былые заслуги и, не мудрствуя лукаво, просто удалили от двора, отправив на службу в Тобольск воеводой. Хотя за подобные государственные преступления на Руси всегда карали жестоко. Вспомним хотя бы, как поступал Иван Грозный или Петр Первый со своими «оппонентами». Сотнями народ казнили, невзирая на титулы и прежние заслуги, а тут – воеводой. Повезло, одним словом.

Надо отдать должное, князь Иван Семенович все-таки осознал тяжесть содеянного, а также гуманность, проявленную в отношении него молодым государем. Уже находясь в Тобольске, пишет хвалебную оду и посвящает ее царю Михаилу Федоровичу. В ней он свидетельствует ему глубочайшую преданность и признательность. Называлось это произведение «Чаша государева».

Целых пять лет находился Куракин в тобольской, хоть и почетной, но все же ссылке. Так бы и промелькнула, личность опального царедворца, на российском политическом небосклоне никем не замеченной и не оставившей даже следа в истории государства Российского если бы не один маленький нюанс.

Когда речь заходит об освоении Сибири и продвижении русских на восток, сразу же всплывает фамилия тобольского воеводы Ивана Семеновича Куракина. Как ни крути, а это именно он стоял тогда во главе Тобольского разряда. И по его инициативе начиналась Енисейская эпопея.

Князь понимал, что основным препятствием для освоения необъятных просторов Сибири будет отдаленность этих земель от метрополии. Огромные расстояния, непролазная тайга, громадные реки, болота и полное отсутствие дорог не давали возможности вот так с ходу, с «кондачка» присоединить к России неведомые доселе территории.

Он понимал, государству нужна валюта, а валюта – это меха. Куракин сам разработал план освоения Сибири, который и довел до Государя. Конечно, у меня вызывает сомнение, что лично сам царь Михаил Федорович издал Указ, положивший начало, колонизации Сибири. Царю в то время было всего 23 года, он был на редкость не образован и глуп, что признавали почти все из его окружения. Он наверняка с трудом ориентировался в таком глобальном пространстве.

Я больше склонен предположить, что к столь знаковому событию в истории России причастен его отец, Патриарх Филарет. Однако если верить опять же не совсем подтвержденным данным, он вернулся из польского плена лишь в июле 1619 года, как раз в это время и был заложен Енисейский острог. Что конечно исключает мое предположение. Ведь даже неподтвержденный факт остается фактом хотя бы в силу того, что не доказано и обратное.

Целью проекта Куракина, по освоению Сибири, было строительство мощного укрепленного пункта, крепости, опорной базы для осуществления влияния и контроля на все левобережье реки Енисей, с дальнейшим распространением на Восток и Юг региона.

Для этого необходимо было построить на реке Енисей большой острог, пригодный для постоянного проживания значительного количества людей.

Начиная подготовку к экспедиции, воевода знал, что самым удобным пунктом для похода к реке Енисей, конечно же, будет уже давно существующий Кетский острог. Он был построен русскими казаками-первопроходцами еще в 1596 году. И именно для того, ради чего теперь, такой же острого, необходим и на Енисее. Теперь Кетский острог, становится отправной точкой для дальнейшего продвижения на восток, к берегам великой реки.

Поскольку экспедиция предполагается весьма многочисленной с большим количеством гражданских людей и даже женщин с детьми, с большим количеством груза предназначенного для строительства, обустройства и пропитания, рассчитанного примерно на год автономной жизни. Естественно, что такой отряд, не имел возможности быстро продвигаться по фактически никому неизведанному пути. Куракин, решает хотя бы приблизительно составить маршрут следования и лично отправляет двух «служилых» людей и одного «промышленного» на разведку к Енисею.

По его распоряжению из Сургутского острога переводят в Кетский острог тридцать служилых людей. По всей видимости, это были казаки. Кроме того, по его распоряжению туда же отправляются «промышленные» люди, но уже, как говорится, по доброй воле, кто пожелает.

Одновременно князь дает указание воеводе Кетского острога Чеботаю Челищеву опросить находящихся там служилых людей десятника Ивана Кайдалова, ходивших ранее с ним против тунгусов. Самого Кайдалова к тому времени уже не было в живых, он был убит взбунтовавшими остяками.

Таким образом, видно, что все организационно-подготовительные работы проводились под непосредственным контролем самого князя Куракина. И цель экспедиции заранее обозначена, построить в тайге на берегу Енисея на просто острог, а город с проживанием большого количества русских людей.

В 1618 году, весной из Пелымского острога прибыли князь Василий Кандинский и сын боярский Петр Албычев с десятком стрельцов. Поскольку в самом Тобольске не было необходимого количества служилых людей, экспедиционный отряд формировался людьми из разных острогов Сибири.

Известно, что были люди из Березова, Нарыма, ну и, как мы говорили, тридцать казаков из Сургута уже ожидали остальных участников экспедиции в Кетском остроге.

Поскольку Черкас Рукин был из самого Тобольска, он и стал помощником Петра Албычева, назначенного князем Куракиным командиром отряда. Планируемый ранее на место командира экспедиционного отряда вогульский князь Василий Кандинский назначен не был. Вероятно, князь не совсем доверял представителям коренного населения, чтобы полагаться на них в таком грандиозном государственном мероприятии как завоевание и покорение сибирских территорий. Грядущее путешествие предполагало не легкую прогулку, а вполне себе военное вторжение на территорию весьма враждебных и воинствующих племен, способных не только проявлять явную неприязнь, но, как потом и оказалось, оказывать яростное военное сопротивление.

Отправление отряда намечено было на вторую половину мая. Предполагался спуск вниз по течению реки Иртыш до впадения его в реку Обь. Дальше необходимо было, «бечевой» подниматься против течения по Оби, а затем таким же образом и по ее притоку Кети. Минуя Кетский острог, отряд должен был подняться в верховье реки Кеть, а затем «волоком» до речки Тыя. На ней необходимо было перестраивать доставленные сюда волоком лодки и строить из этого материала новые меньшего размера, так как речка была неширокая и мелководная. Далее предстояло спуститься по Тые в реку Кемь, а по ней уже прямо в Енисей.

Учитывая сложность пути, а также большой запас провианта и другого имущества, предполагалось, что если по «волоку» идти уже придется по снегу, то путешествие займет примерно полгода. Так как, по их подсчетам, к началу «волока» они должны были добраться примерно где-то в середине сентября, уже по заморозку. Так и случилось. Начало «волока» они достигли осенью.

И вот тут, вдруг, все пошло не так. Дальше двигаться в неизвестность, когда впереди зима, было безрассудно и Албычев с Рукиным принимают решение остаться здесь на зимовку. Кроме того, такие большие объемы груза; запасы продовольствия, инструментов, оружия и боеприпасов, не позволяли все это нести на себе по снегу и холоду.

Для более-менее комфортной зимовки необходимо было построить несколько жилых помещений из расчета почти на сотню людей, а также амбары для хранения провианта. Будучи людьми опытными, Албычев и Рукин решают также обнести все эти строения «тыном». Другими словами, построить укрепление, чтобы в случае нападения аборигенов обезопасить и себя, и груз.

Таким образом, в силу сложившихся обстоятельств и без всякого на то ведома из канцелярии воеводы Куракина, на берегу реки Кеть был заложен еще один острог. Название ему дали – Маковский.

* * *

Только-только запахло весной, как перед новым острогом возникли, причем в большом количестве, воинственные тунгусы и если бы не частокол, сооруженный по всем правилам фортификации, то осажденным путешественникам пришлось бы туго. Огнестрельное оружие, имеющееся, на вооружении отряда, позволило осажденным дать надлежащий отпор националам и перевесить исход боя в свою сторону. Находясь в укрытии и ведя прицельный огонь из пищалей, казакам и стрельцам удалось отбить толпу туземцев, внеся в их ряды панику и смятение.

Некоторые Сибирские племена; тунгусы, остяки, ханты и другие народы, хотя уже и видели прежде огнестрельное оружие у пришельцев из России, но сами им еще не обладали, поэтому превосходство русских служилых людей было очевидно. Из этого, крайне неприятного происшествия, следует, что решение руководителей экспедиции построить заимку и укрепить ее «тыном» по всему контуру было правильным и целесообразным.

Сам факт нападения тунгусов на отряд стал потом предметом разбирательства высшего руководства, как тогда говорили – сыска. Обвинение предъявили воеводе Кетского острога Чеботаю Челищеву в том, что он своевременно не оказал помощь, несмотря на то, что просьбы о помощи поступали неоднократно, но были Челищевым проигнорированы.

В сущности, провал экспедиции Албычева и Рукина, был выгоден воеводе острога, и позволило бы Челищеву снова оставаться полновластным хозяином всего Кетского уезда. Тогда как в случае успеха экспедиции, часть его угодий, отходила под юрисдикцию нового острога.

Кстати, даже название нового, самовольно заложенного острога, поначалу писалось по-разному. В донесении воеводе Тобольска Албычев и Рукин называли его Макыцким острогом. Однако в Тобольском наказе о проведении сыска по «делу Челищева» было написано уже – Намацкий острог, в других же документах новоиспеченный острог называли и Макуцкой и Макоцкой. Было очевидным одно, острог назван по имени жившего там прежде остяцкого «князя Намака», относящегося к колонизаторам очень дружелюбно и одним из первых ставшего «под руку» русского царя.

Глава 2. Закладка острога на Енисее.

История основания и закладки Енисейского острога, несмотря на то, что факт этот не такого уж далекого прошлого, весьма не однозначна. Обширная литература на эту тему не дает не только хронологической последовательности происходящих в то время событий, но и определения исторических личностей и образов участвующих в них.

Все архивы, связанные с периодом основания и закладки Енисейского острога, к огромнейшему сожалению, были утрачены. Страшный пожар в Москве в 1626 году уничтожил все документы. Дотла сгорел приказ Казанского дворца, который и ведал всеми колонизируемыми землями на востоке Русского царства. К этим же территориям относятся и земли Сибири.

Такой порядок в московском правительстве существовал вплоть до 1637 года, когда был специально создан Сибирский приказ. Но все документы, проливающие свет именно на период освоения левобережного Енисея, основания Енисейского острога и всего, что с этим связано, отсутствуют.

А посему многие публикации по этому вопросу противоречивы, а некоторые и вовсе ошибочны. В-первую очередь это касается времени, места закладки острога, а также последовательность фигурантов, участвовавших в строительстве Енисейского острога.

Так в онлайн-энциклопедии Красноярского края есть публикация – «Первоначальное освоение Сибири (XVI–XVII вв.)» датированная 17.09.2014 г. где указано, что Енисейский острог основан Максимом Трубчаниновым и Максимом Рукиным в 1619 году. Словарь Брокгауза и Ефрона сообщает: «Енисейск основан Петром Албычевым и Черкасом Рукиным», только вот дата стоит 1618 год. Эту же дату и этих же лиц мы видим и в «Большой Российской энциклопедии» с указанием, что острог заложен был в устье реки Мельничной при впадении ее в Енисей.

Точно также описывает эту историю А. Бродников в своей книге «Енисейский острог», вполне справедливо ссылаясь на ряд архивных документов. Примерно то же самое пишет и Геннадий Фаст в своей книге «Енисейск православный».

В статье «Отец сибирских городов» Игоря Попова, опубликованной в российском географическом журнале «Живописная Россия», время и персонажи указаны так, как это и принято, т. е. 1619 год, сын боярский Петр Албычев и стрелецкий сотник Черкас Рукин.

Тут я с автором солидарен, а вот что касается места острога – категорически не согласен. Попов утверждает, что заложен был Енисейский острог в месте впадения реки Кемь в Енисей. То, что это не соответствует действительности, вам скажет всякий, кто хоть раз побывал в городе Енисейске. От места впадения реки Кемь в Енисей и до устья реки Мельничной, на которой Енисейск и стоит, расстояние ровно двенадцать километров.

Когда в начале лета 1619 года отряд под руководством Петра Албычева и Черкаса Рукина по реке Кемь спустился к Енисею, не думаю, что вопрос о выборе места под закладку острога был спорным и, как утверждают некоторые историки, решался чуть ли не голосованием или жребием.

Я с уважением отношусь к творчеству Герхарда Фридриха Миллера, автора знаменитой «Истории Сибири», но не могу на веру принять его утверждение, что «основатели города» избрали для него три места, но долго не могли прийти к соглашению относительно того, на котором из трех мест построить город.

Первое место было намечено при впадении реки Кемь в Енисей, второе там, где на самом деле был построен город и третье, где теперь находится деревня «Марково Городище». Это его утверждение, якобы, базируется на устных преданиях самих жителей этого самого Маркова Городища.

Ну, во-первых, первопроходцы, прибывшие в 1619 году на реку Енисей, были не такие уж и первопроходцы. Известно, что при подготовке экспедиции были опрошены участники похода отряда Василия Кайдалова, «ходившие воевать» тунгусов еще в 1608 году. Так вот, оказалось, что ходили они именно этим путем, другой дороги, просто и быть-то не могло.

Кроме того, летом 1617 года для разведки и прокладки маршрута отряда Албычева, сюда же были командированы три человека, двое служилых и один промышленный, и они шли тоже именно этим маршрутом. Этот маршрут был самый оптимальный и более известный, им пользовались и раньше. Иначе как же, сюда ходили сборщики «ясака» от воеводы Челищева? А они ходили на Енисей.

Есть документы, подтверждающие, что на месте, где позднее возник Маковский острог, а еще позднее возникнет и Енисейский, уже были казаки из Сургута и Томска еще в 1607 году и потом регулярно там бывали.

Естественно, что какое-то зимовье или даже острожек где-то уже имелся, не обязательно на месте Маркова Городища, а скорее все-таки на левом берегу Енисея, так как правый, на котором село находится и, по сей день, был небезопасен. Тунгусы, жили и кочевали в основном по правому берегу Енисея. Зачем же строить острог под носом у воинственного племени, когда левый, во всех отношениях, был более удобен. Кроме того, пожелавшие напасть тунгусы мгновенно были бы обнаружены при переправе через Енисей.

Само устье реки Кемь, вернее ее берега, были затопляемы, и это никак не осталось бы незамеченным такими опытными и бывалыми таежниками, как Албычев и Рукин. А поскольку и задача была – строительство острога для продвижения вверх по течению Енисея, то и выбор места выше устья достаточно полноводной реки Кемь был логичен и целесообразен.

А кроме того, мало кому известно, что еще до появления на Енисее казаков Албычева и Рукина, на горе, прямо в центре современного Енисейска жили люди. Старец Тимофей и его братия. Они к тому времени уже более двадцати лет молились в своей «пустыне», которая и стала впоследствии Спасским Енисейским монастырем. Я уверен, что это тоже оказало определенное влияние на выбор места закладки острога. Место это было уже обжито и намолено.

Существуют документальные подтверждения, что Спасский монастырь на Енисее существовал уже во времена первого русского патриарха Иова (1589–1605 гг.). Разумеется, это был не монастырь в современном понимании этого слова, скорее скит, либо пустынь, но задачу-то он выполнял монашескую: уединенность, молитва, работа, а самое главное, он являлся важным опорным пунктом продвижения и распространения вглубь Сибири христианского учения – православия.

Монастыри, особенно в Сибири, аккумулировали не только все православные ценности и являлись центром их распространения, но также занимались административными и даже экономическими функциями, способствовали развитию грамотности, получению сельскохозяйственных навыков, обучению ремеслам.

Так что, по моему глубокому убеждению, закладка Енисейского острога на том месте, где он был заложен, не дань случайности и тем более выпадению жребия, а осмысленный, предсказуемый шаг администрации Тобольского разряда и лично его воеводы князя Ивана Семеновича Куракина.

То, что старец Тимофей Иванов пришел на Енисей, будучи еще совсем молодым человеком в 1592 году, официально было объявлено представителями Святейшего Синода и является неоспоримым фактом. Более того, установлено, что он пришел туда не просто так, случайно, а по благословению своего учителя, с кем провел несколько лет, изучая послания и жития старца Нила Сорского. Само собой разумеется, что его учитель и наставник, посылая к Тимофею других иноков, возжелавших «уединенного и безмолвного жития», знал о его местонахождении.

Очень душевные слова сказал по этому поводу протоиерей Геннадий Фаст: «В 1592 году инок Тимофей (Иванов) поселился на месте будущего монастыря, построил келью и привлек в свою обитель ищущих спасения. Только через 26 лет появится острог, через 50 – монастырь Всемилостивого Спаса – а в дремучей тайге уже возносилась ко Господу молитва подвижника. И как пчелы на нектар, потянулись в эти места ищущие спасения души. Сначала молитва инока-подвижника, потом обитель, потом град – так поднималась Русь. Так вставал и Енисейск».

Еще 200 лет назад Петр Андреевич Словцов в своей книге «Историческое обозрение Сибири» писал: «Куда поселялся инок с крестом, там водворялся и крестьянин с плугом. Около монашеской кельи, под сенью креста запахивалась полоска земли, которая делалась первым ядром монашеского хозяйства, а крестьянин-бобыль или бездомный пришелец – первым работником, кормильцем себя и благочестивого старца, который сам служил примером трудолюбия. Здесь он поучался словом и примером христианскому благочестию, нередко обучая себя и детей грамоте у какого-нибудь инока».

И ведь действительно, там, где поселялся старец, возникал скит, приходили еще люди, образовывалась пустынь, потом монастырь, рядом неизбежно возникал посад, ну и наконец – город.

О том, что на реке Енисей есть скит, было известно в Москве еще в период царствования Бориса Годунова. Разумеется, в Сибири это тоже должны были знать и уж князь Куракин знал об этом наверняка.

Так что встреча Петра Албычева и Черкаса Рукина со старцем Тимофеем Ивановым наверняка сразу же состоялась и более того она наверняка, была запланирована.

А что касается ссылки господина Миллера на устные заявления жителей Маркова Городища о спорности в вопросе выбора места под закладку Енисейского острога, то не думаю, что этому следует слепо верить. Сам господин Миллер хоть и бывал в Енисейске, но на сто с лишним лет позже описываемых событий, когда он уже из острога превратился в разрядный город. Само собой и беседовать с очевидцами он не мог, так что его умозаключения являются не более как экспертными суждениями и имеют право быть, равно как и мои.

Поэтому я, придерживаюсь, мнения большинства аналитиков в том, что Енисейский острог был заложен именно в месте впадения речки Мельничной в Енисей и основателями острога являются сын боярский Петр Албычев и стрелецкий сотник Черкас Рукин, а произошло это в 1619 году.

Прибывший на это место в следующем году сын боярский Максим Трубчанинов просто зафиксировал факт наличия острога, о чем и доложил тобольскому воеводе Ивану Семеновичу Куракину.

Разумеется, построить полноценный город-крепость за один год просто невозможно, и было бы глупо ожидать этого от сотни человек, прибывших на пустое место. Вполне естественно, что посланный вслед за Албычевым и Рукиным Максим Трубчанинов продолжил строительство острога.

Как отмечают многие авторы, в их числе и упомянутый выше, знаменитый историограф, естествоиспытатель и путешественник Герхард Фридрих Миллер. Вначале это было просто зимовье, окруженное изгородью с тремя небольшими башнями, а уж потом, только года через три, вырос и сформировался острог в прямом понимании этого слова.

А учитывая, что ротация начальников была ежегодной, к строительству Енисейского острога приложили руки не только Албычев, Рукин и Трубчанинов, но и Ушаков, Балкашин и Хмелевский. Это именно те правители Енисейского острога, которые ежегодно и именно в такой последовательности посылались туда тобольским воеводой.

Только в 1622 году из самой Москвы прибыл первый енисейский воевода Яков Хрипунов, а с ним еще сорок томских казаков для укрупнения гарнизона. К этому времени уже изменились и конфигурация самого острога, и его размеры. Теперь он представлял уже довольно-таки серьезное и мощное по тем меркам сооружение по типу острог-крепость, как по форме, так и по характеру укреплений.

Острог имел форму неправильного прямоугольника с тремя башнями. Две были с тыльной стороны от Енисея над въездными воротами, другая башня тоже с воротами, выходила к Енисею. Это было необходимо, поскольку караваны спустившихся по Кеми и поднимающихся против течения Енисея лодок и стругов, было бы удобно разгружать, а так как доставляемый груз в основном это рожь и овес, то два хлебных амбара находились как раз в бережной части острога.

Кроме хлебных амбаров, на огороженной территории острога располагался дом воеводы, помещение таможни для маркировки пушнины со складом для пушнины, а также съезжая изба и конечно же – тюрьма.

Ввиду того, что острог по размерам был небольшой, всего лишь около четырехсот метров по периметру, больше там разместить что-нибудь было невозможно. Все остальные строения; жилые дома стрельцов, казаков и промышленных людей, а также церковь и транзитные склады, предназначенные для хранения товаров отправляемых дальше на Тунгуску или на Лену – находились за пределами острога.

.

.

Глава 3. Люди, покорявшие Сибирь.

Обсуждая тему освоения Сибири, всегда упоминаются фамилии и имена только воевод, князей, сынов боярских, сотников да атаманов. Которые организовали, захватили, основали, и таким образом сыграли огромную роль в присоединении сибирских территорий к государству Российскому.

Эти люди, бесспорно, вошли в историю освоения Сибири и Дальнего Востока не только благодаря занимаемым ими должностям или знатности происхождения и громким титулам.

Это были настоящие первопроходцы. Смелые, мужественные люди, грамотные и талантливые военачальники, преданные царю и отечеству. Но кем же управляли эти воеводы и атаманы, кто строил остроги, тащил «бичевой» против течения бурных рек струги и плоты, сражался и погибал в боях с туземцами, умирал от цинги, холода и голода? Это казаки. Вся история освоения Сибири неразрывно связана с российским казачеством.

Первоначально, для прохождения службы, в Сибирь командировались казаки из числа донских и яицких «уральских» казаков. Происхождение казачества как сословия весьма туманно и неоднозначно, и до сих пор ученые спорят на эту тему.

Первые казачьи дружины и, как следствие, поселения появились в Сибири во времена Ермака. Разбив армию хана Кучума и захватив столицу ханства город Кашлык, казаки так и остались в Сибири, уже как пограничная армия, охраняющая присоединенные земли от набегов иноземцев, а также осуществляя полицейские функции в отношении коренного населения внутри страны.

Официально сибирское казачье войско было учреждено 16 декабря 1582 года. В награду за разгром войск хана Кучума и взятие столицы Сибирского ханства Кашлык царь Иван Грозный, даже дал название сибирскому казачьему войску «Царская служилая рать».

Тем самым положено было военно-служилое сословие в русской Сибири. Кроме воинской службы на сибирских казаков возлагались почтовая и ямская служба, а также фискальные и охранные функции. Если раньше пополнение казачьего сословия, как мы уже говорили, происходило за счет выходцев с Дона и Урала, то отныне «верстали» в сибирские казачьи гарнизоны непосредственно на местах. Теперь казаками могли стать не только промышленные люди, а вообще «вольные гулящие люди» и даже отдельные представители коренного населения.

Наравне с казаками в Сибири ратную службу несли еще и стрельцы, но они уже почти ничем не отличались от пеших казаков, ни происхождением, ни привилегиями. И обязанности по службе были одинаковые, да и жалование выплачивалось такое же. А что касается дисциплины и несения службы в походах, то разделение между двумя официально разными воинскими структурами вообще исчезает. Поэтому во многих исторических материалах условно принято называть казаками всех сибирских служилых людей.

Денежное и продовольственное содержание служилых людей зависело от чина, рода службы и места расквартировки части. Кроме того полагалась небольшая «хлебная» прибавка на жену, если таковая имелась. Годовое денежное содержание, с учетом перечисленных выше условий, в Енисейском остроге составляло от 5 до 8 рублей. Продовольственное (хлебное) было от 30 до 50 пудов хлеба и от 1,5 до 2 пудов соли. Для сравнения – годовая норма хлеба на человека в России составляла 25 пудов. Кроме того выдавался овес конным казакам в объеме 25 пудов на лошадь.

Размер же окладов сынов боярских носил характер индивидуальный и зависел от воеводы и выполняемого поручения. Фактически сыны боярские – это такие же служилые люди, а именовались так не потому, что были отпрысками бояр, нет, это официальное звание, низшая прослойка господствующего на то время феодального сословия, к боярам никакого отношения не имеющая. За Уралом же это был высший чин, из которого потом и формировалось сибирское дворянство. Кроме того, это еще и источник комплектования командных кадров в Сибири.

Должности стрелецкого сотника и казачьего атамана были в армии того времени равнозначными. Однако ввиду постоянной некомплектности «офицерского» состава воевода мог переподчинить подразделение казаков стрелецкому сотнику и наоборот, стрелецкое подразделение подчинить казачьему атаману. Это практиковалось как в военных походах, так и в бою. Иногда в условиях острой нехватки начсостава, особенно в бою, функции командиров даже могли возлагаться на рядовых бойцов – казаков или стрельцов.

Кроме того все-таки чин атамана считался сугубо казачьим, в то время как сотник мог быть как казачьим командиром так и стрелецким, к тому же в отличии от сотника, атаман мог иметь в подчинении всего лишь несколько десятков бойцов, а сотник мог командовать формированием до пятисот человек.

Вооружение служилых людей в Сибири – казаков, стрельцов и пушкарей ничем кардинально не отличалось от вооружения и амуниции таких же категорий военных в центральной части России. Единственное различие было у стрельцов в форме одежды. Поскольку цвет и некоторые особенности фасона у каждого стрелецкого полка были разными, а сибирские гарнизоны формировались по принципу командировок из разных регионов страны, то можно было встретить где-нибудь в Сургуте или в Тобольске стрельца, как в зеленом, так и в красном кафтане. А к тому времени, о котором мы сейчас говорим, стрельцы в России существовали на контрактной основе уже, с 1550 года.

* * *

Прибывшая к берегам Енисея толпа «первопроходцев» мало походила на регулярную воинскую часть. Мало того, что амуниция у них была разных цветов, так еще за год путешествия она обветшала и приобрела совсем уж непрезентабельный вид. У кого еще оставались кители, были в них, благо погода была теплая – начало июня. У кого кители поизносились, были в черкесках или в гимнастерках. Только по верхам папах или околышам фуражек можно было определить, к какому войску казак принадлежит и откуда прибыл для прохождения службы.

Еще хуже и комичней обстояло дело у стрельцов. У них, у всех, изначально бархатные шапки с меховыми околышами от дождя и снега за год путешествия превратились в «невесть что», кафтаны у некоторых были совсем без пуговиц. Если раньше принадлежность по войсковым соединениям, можно было определить еще и по цвету кушаков или цвету сапог, то сейчас этого сделать было невозможно. У кого еще оставался кушак, то по его виду невозможно было определить цвет, то же самое можно было сказать и о сапогах.

Конечно, как и положено всем служилым, они имели при себе сменную форму, но надевать ее не торопились, пока окончательно не обоснуются и не приведут себя в порядок. Что касается «табельного» оружия, то и здесь дело обстояло не совсем гладко: сабли у казаков давно не точены, кое у кого – поржавели, пики тоже пришли в негодность и требовали срочного ремонта.

Как ни берегли стрельцы свои «пищали», но и их коснулась ржавчина. Да и что говорить, целыми днями в походе на дожде, на реке в сырости, вечером уже у костра старались быстро поесть, да спать. Некогда было чисткой оружия заниматься, пищали смазывать, сабли да бердыши точить. В походе всегда так, ведь казаки и стрельцы еще и груз тащили немалый. Одна пищаль только весила 8–9 килограммов, а боеприпас, а сабля или бердыш, пика, да другая разная амуниции. Кроме того в отряде было целых пять пушек, да боезапас к ним.

И это не считая общего груза. А несли они с собой на место строительства острога – инструменты и провиант из расчета на год жизни в экстремальных условиях вдали от цивилизации. Струги строили и их же тянули вверх против течения рек, а ведь вечером их не ждал сытный ужин и теплая постель, все нужно было самим сделать, да и несение службы никто не отменял. Точно так же и в карауле ночью стояли, и в разведку ходили, а иногда и в бой вступали с ватагами «диких» тунгусов.

Выйдя на стругах к Енисею все с облегчением вздохнули. Путешествие завершилось, теперь предстоял новый этап – строительство самого острога и подготовка к зиме. Лето было хоть и теплое, но как всегда в Сибири короткое. А надо было многое успеть и прежде всего, построить жилье и склады.

А так же, учитывая уроки недавнего нападения на отряд крупной ватаги тунгусов, необходимо было огородиться мощным тыном. Хотя от места обитания тунгусов их теперь отделял широкий и быстрый Енисей, угроза нападения не уменьшилась. И если теперь, летом их переправу через реку еще можно было как-то контролировать, то вот, зимой опасность нападения становится реальной.

Глава 4. Будни Енисейского острога.

Для управления вновь построенным острогом из Тобольска ежегодно присылали новых управителей – «годовальщиков». В правоустанавливающих документах новый острог первоначально именовался Тунгусским и только спустя какое-то время его стали называть – Енисейским, по названию великой реки.

Уже в 1619 году на смену Петру Абычеву и Черкасу Рукину прибыл новый командир Максим Трубчанинов. Вполне естественно, что прибыл он с большим караваном. Теперь уже кроме ржи и овса, необходимого в первую очередь для переселенцев, гнали домашний скот, везли порох, оружие, пушки, снаряды, военное обмундирование и, конечно же, шли мастеровые люди – стройка-то фактически только начиналась, а на подходе были уже следующие караваны. Жизнь на пустынном доселе берегу таежной реки закипела.

Так удачно построенный на Кети Маковский острог аккумулировал грузы, отправляемые из Тобольска, на своих складах, что давало возможность зимой по санному пути продолжать их доставку в Енисейский острог.

Это лишь подтвердило своевременность и целесообразность строительства Маковского острога и его необходимость, как перевалочной базы.

Для нормального и ритмичного функционирования маршрута по доставке грузов и людей от Маковского острога до Енисея, была организована доставка стругов и лодок обратно к началу пути. Таким образом, отпадала необходимость в изготовлении новых лодок и «дощаников», что значительно упрощало путь. Теперь после волока, после длительного и изнурительного путешествия у людей отпадала необходимость в их строительстве. К тому же, чтобы строить лодки и струги, необходимо было обладать определенными навыками, а значит, нужны были бы специалисты.

Через год эта правильно продуманная схема дала уже результат, вместо одного-двух караванов за навигацию теперь бесперебойно, в обе стороны, передвигались до десяти караванов, а зимой обозов. Они не только доставляли грузы для нужд, строящегося острога, но и создавали транзитные запасы для дальнейшей их переброски на заимки, расположенные по Верхней Тунгуске и ее притокам. В первую очередь большая нужда была в поставках хлеба.

Доставляя его, особенно в осенний период, необходимо было соблюдать предельную осторожность, так как намокшую рожь или овес сушить было негде, и купцы раздавали зерно людям в «кредит», лишь бы не допустить порчи хлеба. А поскольку все «острожные» люди друг друга знали, то строилось это исключительно на доверии, на честном слове.

Население в остроге на 1625 год составляло уже без малого 450 человек. Только казаков была сотня, да столько же стрелецких, ну а остальные – промышленные охотники, да так, праздно шатающийся, иногда беглый, народ работающие по найму. А поскольку рабочие руки были здесь всегда нужны, им особого «допроса не чинили». Тем более, что служилые люди уже практически прекратили строительные работы и приступили к выполнению своих непосредственных обязанностей. Именно тех, ради которых собственно и осуществлялась вся эта сибирская «одиссея».

Сбор «ясака», вот главная и основная задача воеводы острога и всего его воинства. Происходило это путем локальных рейдов в стойбища националов. На каждый такой рейд отводилось несколько суток. Группы по 10–12 человек, во главе с «десятским», захватывали заложников, «аманатов» и доставляли их в острог. Не всегда такой захват проходил мирно, иногда это было сопряжено не только с применением насилия, но и со стрельбой и даже гибелью людей с обеих сторон.

В общем, схема сбора «ясака» больше походила на «рэкет», но была настолько отлажена, что уже тогда давала положительные результаты. Рейды успешно продолжались, склады ломились от пушнины так, что таможенники не успевали маркировать шкурки. В «аманатской» избе заложники ожидали выкупа, а в Тобольске и в Москве ждали «ясак» и подсчитывали прибыль. В общем, все шло своим чередом.

На смену Турчанинову приехал Михаил Ушаков, затем Михаил Байкашин, оба были сыны боярские, оба отслужили ровно по году. А вот следующий, Павел Хмелевский, сын боярский, всего полгода. В 1623 году его сменил приехавший из самой Москвы дворянин Яков Игнатьевич Хрипунов. Он прибыл в качестве воеводы уже Енисейского острога, таким образом, в 1623 году в Москве Енисейский острог уже был официально признан таковым и, согласно сложившимся традициям, управлять им должен был воевода.

В Тобольске на тот момент воеводой стал бывший стольник царя Бориса Годунова, боярин нынешнего царя Михаила Федоровича, князь Юрий Яншеевич Сулешов.

Вместе с воеводой Хрипуновым из Москвы посылают Андрея Дубенского, с конкретной задачей – насколько возможно подняться вверх по Енисею и заложить там новый острог. Так впоследствии возникнет город Красноярск, но будет это только в 1628 году. Яков Хрипунов к тому времени уже не был воеводой Енисейского острога, его место в 1624 году займет московский дворянин Андрей Леонтьевич Ошанин.

Андрей Ошанин провоеводствовал до 1627 года и может быть, служил бы еще, но в мае 1626 года в Енисейском остроге случился бунт. Служилые люди атамана Алексеева самочинно собрали «круг», на котором решили приказания воеводы Ошанина не выполнять и от похода на усмирение тунгусского князя Тасея отказаться. Более того, они попытались устроить самосуд над воеводой, а это значит неповиновение командиру, угроза жизни или здоровью – бунт.

Вот как об этом писали очевидцы: «они круг завели и запись меж себя одиначную написали и руки к записи приложили и крест меж собой целовали что им ево Ондрея (воеводу Андрея Ошанина) ни в чем ни слушать и под суд не даватца» и «в съезжую избу приходили с шумом и ево лаяли и за бороду драли и хотели убить… и торговых и промышленных людей били не одно время и по дорогам ставили заставы чтоб им не пропустить отписок в Тобольск».

Кроме того, примерно 9 мая казаки захватили острог и взяли в осаду двор воеводы. Ошанин вместе с торговыми и промышленными людьми отбивался, защищая и свою честь дворянскую и жизнь. В общем, дерзость вопиющая, тем более в среде военного сословия, подлежащая суровому и немедленному наказанию. Сыск проводил прибывший из Тобольска сын боярский Борис Аршавин, а с ним и отряд служилых людей.

Претензии у сторон были обоюдные, но следствие установило, что «возмущение казаков выходило за рамки своеволия» и были признаны необоснованными и более того, угрожающими принципам власти. Чтобы не обострять отношения и дальше, обе стороны помирили, но десять человек «заводил» все-таки арестовали и сопроводили в тобольскую тюрьму.

Однако по результатам следствия в Москве были сделаны соответствующие выводы, и вскоре под благовидным предлогом воевода Андрей Ошанин был отозван из Енисейска в Москву.

Однако на Кетском волоке какая-то «банда» напала на караван, в котором ехал бывший воевода Ошанин из Енисейского острога в Тобольск, и ограбила его. Вез Ошанин, как оказалось, очередную партию «ясака», да и свои соболя, поди, имелись. Не повезло воеводе, что и говорить. А может и наоборот, кто знает-то? То, что нападения на караваны, следовавшие из Тобольска в Енисейск и обратно, становилось обычным делом, уже знали и в Тобольске и даже в Москве.

Что ж, маршрут делался все оживленнее, грузооборот увеличивался, вот поэтому-то он и становится уже по истине «Большой дорогой». Путешествия по нему стали даже опасней, чем было при тунгусах и остяках – пришла цивилизация со всеми своими издержками.

На смену бывшему воеводе Ошанину уже ехал новый московский назначенец – Василий Алексеевич Аргамаков. Новый воевода был очень знатного рода, происходящего от одной из ветвей тарусских князей. Прослужил в Енисейске он недолго, неполный год, правда, в дальнейшем еще не раз посещал Енисейский острог и умер где-то на реке Верхняя Тунгуска при очень загадочных обстоятельствах.

Сменил Аргамакова на воеводском посту князь Семен Иванович Шаховской, который пробыл воеводой Енисейским до 1631 года и был последним воеводой, который захватил службу под началом Тобольского разряда и первым, кто встал уже под начало Томского.

В 1629 году в Москве стало понятно, что управлять всей Сибирью из одного только Тобольска невозможно. Слишком большие территории, к тому же постоянно прирастающие дальневосточными землями. Да и население увеличивалось за счет вновь прибывающих из России переселенцев с невероятной быстротой.

Поэтому в Москве было принято решение разделить Сибирь на два разряда: Тобольский и Томский. Как написано в Указе царя Михаила Федоровича: «…и велено Томску сидеть своим столом». В Томский разряд вошли следующие уезды: Кетский, Красноярский, Кузнецкий, Нарымский, Сургутский, Мангазейский-Туруханский, Томский и Енисейский. Все уезды, равно как и сам Томск, управлялись воеводами, назначаемыми из Москвы самим царем.

В свою очередь уезды делились на волости. В Енисейском уезде было десять волостей, но об этом мы поговорим позже. Еще в 1623 году воевода тобольский Юрий Яншеевич Сулешов отправил казачьего атамана Андрея Ануфриевича Дубенского с задачей отыскать подходящее место для строительства еще одного острога на реке Енисей.

На следующий год Дубенской вместе с Хрипуновым отправляют челобитную на высочайшее имя, а вместе с ней так же и чертеж будущего острога с точным указанием его на карте. Но только в 1625 году царь дает добро на строительство этого острога. Ответственным лицом, назначается атаман, Дубенский. Контроль, за выполнением работ царь возлагает на Тобольского воеводу, Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. Тот, однако, оказывать помощь Дубенскому не спешит, оправдывая свою волокиту отсутствием средств и служилых людей. Тогда Дубенской пишет «докладную записку» лично самому царю, нарушая тем самым всякую субординацию. И царь Михаил Федорович дает личное указание воеводе Трубецкому собрать четыреста казаков и немедленно приступить к выполнению поставленной задачи.

И вот весной 1628 года вверх по Енисею из Енисейского острога вышел многочисленный отряд казаков под командованием атаманов Ивана Кольцова, Ивана Астраханцева и Ермолая Остафьева на 15 судах. Руководил походом лично Андрей Дубенской.

Весь путь был проделан примерно за полтора месяца. Ну, во-первых, движение было вверх по течению, да еще с таким запасом всевозможного груза, ведь там их никто не ждал. На месте все приходилось бы делать с нуля – нужны были инструменты и материалы. Да и четыреста человек чем-то надо было кормить и не только в пути, необходим был запас продовольствия до следующего каравана. Кроме того, отряд вынужден был везти большой запас оружия и боеприпасов, ведь не на прогулку вышли, реальная опасность подстерегала колонизаторов на каждом шагу.

Показное радушие местных аборигенов порой оказывалось хитростью и обманом, а «детская» непосредственность и наивность – злобной ненавистью. Русские вторглись в их среду обитания, нарушили их обычаи, устои и религию. Их здесь не ждали, их боялись, а значит, их ненавидели.

В первое же лето был построен временный острожек для проживания, а уж потом занялись заготовкой леса для строительства настоящего, капитального острога с частоколом, башнями воротами, и к осени успели – сделали. 18 августа 1628 года уже был возведен малый острог. Именно этот день считается днем основания города Красноярска, а уже в 1635 году Красноярскому острогу будет пожалована печать с единорогом. На ней было написано: «Печать государева земли Сибирской Красноярского острогу».

Появление Красноярского острога, Енисейским казакам было крайне не выгодно. С одной стороны Красноярск, стоящий значительно выше по реке, был как бы форпостом на пути продвижения крайне недружественных инородцев, которые очень часто пользуясь этим путем, угрожали Енисейскому острогу.

А с другой стороны передача Красноярску всех многолюдных, ясачных земель, ранее, принадлежавших Енисейску очень раздражало администрацию енисейского воеводы. Ведь сбор «ясака» резко снизился, а план, как говорится, никто не отменял.

И вот на почве взаимных претензий и недовольства возникали не только мелкие стычки в среде служилых людей обоих острогов, но и серьезные противостояния, переходившие порой в кровопролития. А некоторые даже становились темой для разбирательств не только в администрации разряда, но и в самой столице. Но когда дело дошло до открытой военной угрозы, в Москве было принято решение о полной ликвидации Красноярского острога и передаче его гарнизона вместе с вооружением и прочим имуществом Енисейскому острогу.

Однако когда было совершено разбойное нападение киргизских кочевников на Верхне-Подгороднюю деревню, расположенную в каких-нибудь 7–8 верстах от Енисейского острога. Все это заставило засомневаться в правильности такого решения не только воеводу Енисейского острога, но уже и Томскую администрацию.

В январе 1632 года по просьбе томского разрядного воеводы князя Петра Пронского свое решение Москва отменила, а тобольскому воеводе, князю Никите Ивановичу Егупову-Черкасскому, было велено привести все в первоначальное состояние.

Но переехавшие годом ранее в Енисейск казаки обратно переводиться не желали. Многие из них уже успели обзавестись на новом месте недвижимостью, которую бросать не хотели, а продавать эту недвижимость в Енисейске в то время было просто некому.

Благодаря такой кадровой манипуляции Енисейский острог стал более многолюдным, а что касается Красноярска – туда были направлены новые люди из России, благо желающих переселяться на новые сибирские земли было полно.

В 1631 году воеводой Енисейского острога становится Ждан Васильевич Кондырев, московский дворянин и полковой воевода. Он был очень близок к царю, пользовался большим авторитетом, как при дворе, так и в среде военного сословия. Уже позднее, будучи в Москве, он неоднократно оставался «ведать Москву» во время длительных походов царя Михаила Федоровича по монастырям. Ждана Васильевича сменит Андрей Андреевич Племянников и так далее. Список последующих воевод, вплоть до отмены этого института, составил, считая первых управителей и основателей, 65 человек. Мы не будем касаться персонально каждого из них, но непременно еще не раз будем возвращаться и описывать наиболее исторически знаковых особ тех времен.

Глава 5. Формирование Енисейского уезда.

Давно уже, проторенный первопроходцами, из Тобольска, через Кетский и Маковский остроги путь к Енисею, стал привычным и обжитым. Большие караваны стругов и обозы подвод везли в Енисейский острог продовольствие, оружие, боеприпасы и другие товары, так необходимые в сибирской тайге. Сотни промышленников, купцов, служилых людей -«годовальщиков» и прочего люда, передвигались из Тобольска в Енисейск и обратно, причем это путь, действовал теперь регулярно, летом и зимой.

Енисейский острог становится не только опорной базой для сбора «ясака» в государственную казну, но это теперь место концентрации сил и средств, для дальнейшего движения на Восток. Именно здесь сосредотачивались все материальные ценности и людские ресурсы для проведения экспедиционных рейдов на Восток, Север и на Юг Сибири.

Почти всем знаковым географическим открытиям в Сибири и на Дальнем Востоке Россия обязана землепроходцам из Енисейска; таким как Парфен Ходырев, Василий Бугор, Михаил Стадухин, Посник Иванов, Петр Бекетов, Семен Дежнев и другие. Все эти люди оставили яркий след в истории освоения Сибири и Дальнего Востока.

Еще когда в Тобольске в 1617 году Иваном Семеновичем Куракиным и его администрацией планировалось место закладки острога на реке Енисей, учитывалось и количество приписываемых ему волостей, место их нахождения и их размеры. Все это, конечно, планировалось расположить, в условных границах. Само собой никакого территориального деления и административных границ и в помине не было, они существовали только условно. Вполне понятно, что границы эти, зачастую, нарушались сборщиками «ясака», что приводило к конфликтам не только среди воинского сословия, но и воевод.

Такие случаи имели место в среднем течении реки Верхней Тунгуски и ее притоках, где часто сборщики ясака из Красноярска, нарушая сложившиеся обычаи, пытались вторично обложить налогом стойбища тунгусов приписанных к енисейским ясачным волостям.

Первоначально к Енисейскому острогу были отнесены: Сымская волость – в верховьях реки Сым, Касовская волость – верховья реки Кас, Макуцкая – на верхнем течении реки Кети, Верхнекемская волость – верховья реки Кемь, Нацкая – Маковский острог, Ямышская – на Кети, Кунгонская – на Кети, Кипанская – на Верхней Тунгуске и, наконец, Кузнецкая волость – это сам Енисейский острог. Названия волостей были условно ограничены и ввиду того, что население волостей вело кочевой образ жизни и постоянно мигрировало, установить точное количество ясачных людей было затруднительно.

В самом начале к Енисейскому острогу были приписаны десять волостей, но в связи с основанием в 1628 году Красноярского острога ему была передана Тюлькина волость, ранее принадлежащая Енисейскому острогу. Тюлькина волость была самая богатая ясачная территория. Она давно находилась под контролем Енисейского острога с уже налаженной и стабильной системой обложения налогом и сбора «ясака» и потому ее передача вызвала недовольство и воеводы и всех служилых людей Енисейского острога, ставшее потом, причиной конфликта между двумя сибирскими уездами.

Как вы уже заметили все волости, приписанные к Енисейскому острогу кроме Кипанской, находились на левом берегу Енисея. Так исторически сложилось, что на этих территориях издавна проживали племена остяков или, как их правильно называть, кето.

Эти немногочисленные племена постоянно подвергались притеснению со стороны более развитого и могучего этноса правобережных енисейских тунгусов и мигрирующих с северного приобья селькупов, манси и ненцев. Поэтому остяки первыми на своих территориях приняли присягу русскому царю в надежде получить защиту и добровольно соглашались платить в государеву казну «ясак». Но так как ясачных остяков в Енисейском уезде было не так уж много, а с передачей Тюлькиной волости под юрисдикцию Красноярского острога потеряно было более 300 налогоплательщиков, то енисейские воеводы все чаще стали поглядывать на правый берег Енисея и даже дальше – на берега Лены.

В результате непродуманных действий, в погоне за «сиюминутной» выгодой, между колонистами и коренным населением возникали конфликты, порой заканчивающиеся кровопролитием. Первой жертвой такого конфликта стал енисейский казак Вихорь Савин из отряда атамана Перфильева, убитый ясачными тунгусами, приписанными к Кипанской волости, на реке Верхней Тунгуске в 1629 году

Еще в 1620 году первые гонцы от некоторых тунгусских князей с низовьев Верхней Тунгуски и ее притоков, пробовали установить добрые отношения с представителями царской власти. Явившись в Енисейский острог, добровольно присягали «белому царю» и обязывались платить дань. Однако, помня былые агрессивные действия тунгусов в отношении сборщиков ясака, воеводы не торопились полностью доверять им. Так оно и получилось: уже в 1625 году на следовавший по Подкаменной Тунгуске казачий отряд под командованием енисейского атамана Поздея Фирсова было совершено нападение тунгусов. Взятые в плен националы подтвердили, что являются подданными тунгусских князей Конделя и Яндегу, ранее присягавших русскому царю.

Отряд Поздея Фирсова захватил этих князей и принудил снова присягать и клясться в верности царю, но уже по их, тунгусскому, обычаю, нарушать который никто бы из них не смог. Таким образом, новую землю приписали к Енисейскому уезду на правах Варгаганской волости, располагающейся на реке Вельмо, сразу же увеличив число ясачных тунгусов на двести человек.

Но так как все тунгусские племена на севере Енисея и его северных притоках постоянно кочевали, то подушный «ясак» собирать было затруднительно, а учитывая громадные расстояния и «аманатов» брать было нецелесообразно. Их приходилось содержать в острожной аманатской избе, охранять, кормить и еще не факт, что их кто-нибудь станет выкупать. А встретить варгаганских тунгусов можно было даже в нижнем течении реки Верхней Тунгуски. Так, енисейский атаман Василий Алексеев встречался с некоторыми их семьями и на реке Тасеевой и в устье Тунгуски на Енисее.

Были и другие инциденты, енисейских служилых, с правобережными тунгусскими племенами. В том же году тунгусы князя Тасея напали на отряд енисейского атамана Терентия Савина в верховьях реки Тасеевой, правда, все обошлось без жертв. А вот отряд атамана Василия Алексеева, подвергшийся там нападению этих же тунгусов потери понес, четверо казаков были убиты и двое ранены.

Разгневанный воевода Андрей Леонтьевич Ошанин решил справедливо наказать «предателей и изменников» и объявил поход на князя Тасея, но, как мы знаем, в Енисейске случился казачий бунт и не только поход, но и вся деятельность по ясачному сбору были парализованы минимум до конца 1626 года.

* * *

Петр Иванович Бекетов прибыл для прохождения службы в Енисейском остроге как раз в тот период, когда воеводой там был Андрей Леонтьевич Ошанин.

Его назначение стрелецким сотником произошло в результате неприятного казуса, осенью 1625 года утонул казачий атаман Поздей Фирсов, претендовавший на эту должность. В связи с этим, а также по личной просьбе самого Бекетова и по рекомендации приказа Казанского Дворца, он и был назначен на эту должность.

«1627г. Января 12. – Челобитная сына боярскогоБекетова о поверстании его в стрелецкие сотники на место утонувшего в р. Обь П. Фирсова».

«Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю всея Русии бьет челом холоп твой сынчишко боярской Петрушка Бекетов. Милосердный государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии, пожалуй меня, холопа своего, вели мне быть в своей государеве в далней вотчине в Сибири в Енисейском остроге у стрелцов в сотниках на Поздеево место Фирсова. А того, государь, сотника Поздея Фирсова нестало, чтоб я, холоп твой, волочась меж дворов, голодною смертью не умер. Царь государь, смилуйся.На л. 92 об.: 135-го генваря в 12 день отпустить на Поздеева место Фирсово и велеть иво в Тоболску поверстати… службою…».

Но пока он добирался до острога, в енисейском гарнизоне уже выбрали себе стрелецкого сотника – Максима Перфильева, который до этого занимал в остроге должность подьячего. Воевода Ошанин, одобривший выбор стрельцов, уже послал челобитную в Москву с просьбой утвердить подьячего Максима Перфильева в должности сотника.

Однако в Москве посчитали, что с должности подьячего сразу в сотники, минуя промежуточные должности карьерной лестницы, будет негоже. И учитывая, что ими уже послан свой кандидат в сотники, а игнорировать решение Москвы не полагалось, было принято решение. Поскольку Бекетов был в чине сына боярского, а Перфильев всего лишь подьячий, стрелецким сотником стал Петр Бекетов, а чтобы Максиму Перфильеву, несомненно, человеку заслуженному (ведь не зря ему люди оказали такое доверие), было не обидно – произвели его в казачьи атаманы. Таким образом, благодаря мудрой чиновничьей изворотливости «и овцы целы, и волки сыты». Теперь енисейский гарнизон имел полный комплект: сотник Бекетов и атамана Перфильева.

В первую командировку сотник Бекетов отправился уже в 1626 году на усмирение взбунтовавших тунгусов на Верхней Тунгуске. Тунгусов быстренько усмирил и к тому же острожек небольшой поставил. Назвал он его – Рыбинский острог (ныне село Рыбное, Мотыгинского района) и уходя, оставил там своих людей для сбора «ясака». На следующий год, еще раз, отряд Бекетова туда ходил уже за пушниной, ну и заодно часовню там поставили. В этом же году на Верхнюю Тунгуску ходил и новоиспеченный атаман Максим Перфильев. С отрядом в пятнадцать казаков они дошли до Шаманского порога, поставили там зимовье, дальше порога пройти казаки не смогли. По возвращении в острог Перфильев доложил воеводе Василию Алексеевичу Аргамакову, что места там очень богатые и народ туземный приветливый и работящий.

Позволю себе сослаться на В. Г. Герасимова и процитировать выдержку из одной «отписки» представленной им в «Летописях Братска»: «Брацкая земля многолюдна, богата соболями, бобрами и скотом, и бухарских товаров много, а серебра де добре много, а коней и коров и овец и велблудов бесчисленно, а хлеб пашут и гречу и ячмень, и ждут брацкие люди к себе… государевых служилых людей, а хотят тобе, великому государю, брацкие люди поклонится и ясак платить и служилыми людьми торговати», – так описывали они прелести приангарья.

Таким образом, постепенно, где по добру, а где и силой рос Енисейский уезд, прибавлялся все новыми и новыми волостями. К 1630 году в уезде уже была 21 волость, половина из которых находились на правом берегу Енисея и вдоль реки Верхняя Тунгуска и ее притоков.

Говоря современным языком, Енисейский уезд в то время объединял территории современных: Мотыгинского, Богучанского, Кежемского, Енисейского, Северо-Енисейского, Абанского, Дзержинского, Тасеевского, Казачинского, Пировского районов и частично других районов Красноярского края. Число же ясачных аборигенов доходило уже до четырех тысяч человек.

* * *

Жизнь русских колонизаторов Сибири неразрывно была связана с жизнью и бытом коренного населения региона. Националам, веками жившим на этой территории, с детства были знакомы окружающая их тайга, реки и озера, болота и сопки, это были места их обитания, их родина. Они знали особенности рыболовства и охоты, присущие той или иной местности. Были хранителями всевозможных тайн и хитростей, так необходимых для жизни в этом суровом краю.

В свою очередь русские переселенцы принесли им свои «ценности»: грамоту, сельское хозяйство и ремесла, новинки оружия, в том числе и огнестрельное, то есть прогресс и цивилизацию.

Задачей колонизации Сибири было не завоевание, а освоение, я бы даже сказал – дружественное поглощение Сибири Россией. Если бы все сводилось только к сбору «ясака», то и результаты были бы несколько иные. Зачем, скажите мне, нужно строить остроги, города, прокладывать дороги, зачем заселять так интенсивно эти дремучие места?

Можно было поступать так, как это делали южные соседи, киргизские и казахские кочевники: они просто занимались налетами и грабежами, не обременяя себя строительством поселений и городов, их интересовали только меха и рабы.

Можно было действовать по принципу европейских и азиатских торговых компаний – скупать за бесценок меха, как говорится, дешево и сердито.

Как и всякие оккупанты, русские не были для аборигенов желанными гостями, но в сравнении с южными соседями, а к ним в скором времени могли прибавиться и другие.

Маньчжурская империя поднимала голову, готовая в любое время прийти на их земли. Русские были наименьшим злом, к тому же внутренние межплеменные разборки, грозившие полным исчезновением некоторых этносов, заставили многие племена обращаться к русским с просьбой о помощи. Все-таки на фоне киргизских и китайских разбойников русские были соседями более дружелюбными и миролюбивыми. И русские в силу менталитета это доверие оправдывали. Они мирили племена, отбивали пленных у иноземных захватчиков, справедливо наказывали виновных.

Русских устраивала позиция мирного и дружественного сосуществования, как у нас говорят: «худой мир – лучше доброй ссоры». Кроме того «ясак», который приходилось платить туземцам, это была как бы гарантия безопасности для самих туземцев, к тому же эта плата была не настолько обременительна, как регулярные и опустошительные набеги южных кочевников. Русские не прогоняли остяков и тунгусов с насиженных мест, не сжигали стойбища, не убивали людей и не угоняли их в рабство.

Все указы, поступающие воеводам из Москвы, требовали хорошего и доброго отношения к националам, запрещая грубость и жестокость в общении с местным населением. «Держать к ним ласку и привет и бережение, а напрасные жесточи… им не чинить… чтоб их в чем напрасно не жесточить и от государевой милости не отгонять».

Так что выбор коренное население делало добровольно, по принципу: «из двух зол выбирают меньшее». И хоть без особого энтузиазма, но присягали русскому царю националы по собственному желанию, без принуждения.

Да и выгода была обоюдной и аборигены не могли этого не видеть. Ведь вслед за служилыми людьми в Сибирь ехали и шли гражданские люди; купцы, ремесленники, крестьяне. Они строили поселения, прокладывали дороги, пахали поля и разводили скот, осваивали ремесла, торговали. Жизнь обустраивалась, глухая тайга оживала, всем было хорошо. Даже первостепенную задачу, сбор «ясака», российское правительство не ставило в приоритет к доброму и дружественному отношению к националам. Несмотря на то, что в те годы производство и торговля алкоголем были монополией государства, тем не менее, царь строжайше запретил поставлять и использовать алкоголь как бартер при сделках с националами, то же самое касалось и табака.

Более того, служилым людям было приказано вылавливать китайских и других «бутлегеров» и строго наказывать, а алкоголь изымать и уничтожать. Ясачные люди – те из националов, которые платили налог, «ясак», пользовались рядом льгот и привилегий. Так крестьяне не могли захватывать землю под пашню у аборигена, если даже он ею не пользовался и были случаи, когда крестьяне распахивали неудобицы в то время, как хорошие плодородные земли, оставаясь в формальном владении какого-нибудь остяцкого рода, и не использовались по прямому назначению. Эту землю, конечно, можно было выкупить, но требовалось согласие другой стороны. И приходилось с остяками договариваться и, скорее всего, на условиях племени или рода.

В свою очередь русские переселенцы, так же как и коренное население Сибири, перенимали друг у друга секреты и особенности жизни и быта касаемые строительства жилья, его отопления, охоты и рыболовства. Ведь теперь они стали соседями, им предстояло жить вместе, а значит, нужно сотрудничать и ладить. Нет, конечно, случались и разногласия, были и нападения, грабежи, разбои и огромное количество смертей. В основном все перечисленное имело место быть не в результате государственной политики России, направленной на захват чужих земель или принудительное порабощение коренного населения. Это были частные случаи неприязни, возникавшие с обеих сторон, к захвату территорий отношения не имеющие. К тому же земли были, как бы, ничьи. Никаких признаков государственности на этих территориях никогда не было. Существовал первобытнообщинный строй и поэтому важно, поглощая под свою юрисдикцию, колонизируя территории, не нарушить древнюю гармонию этого чудесного края.

Поэтому правительство Российского государства очень пристальное внимание уделяло подбору кандидатов на должности по управлению колониями. Как правило, подбирались люди знатного происхождения, из высших чинов, желательно воинского сословия. Так на протяжении XVII века из общего числа воевод, а их в Сибири было примерно 500, только князей было 109 человек, представителей дворцовой знати 141 человек, стольников 119, бояр, правда, всего 19 и окольничьих – 3 человека.

Однако и полномочиями сибирские вельможные начальники были наделены чрезвычайными, несравнимыми с полномочиями воевод в других регионах России.

«Сибирский приказ», предписывая воеводам Сибири правила управления территориями, рекомендовал им «управлять по-своему высмотру, как будет пригоже и как Бог вразумит».

Эту рекомендацию все воеводы приняли как полный карт-бланш. Надо понимать, что сам по себе институт воеводства не подразумевает строгой централизации и вертикальной подчиненности. По сложившимся правилам, разрядные воеводы руководили уездными воеводами, но сибирские, уездные воеводы назначались прямо из Москвы, безо всякого согласования с разрядными воеводами.

Известна челобитная енисейского воеводы Федора Полибина, в которой он докладывает, сколько «ясака» собрано, какие подарки для царя Алексея Михайловича получены от князя Турукая и что ясак и подарки он отправляет в Москву в сопровождении атамана Василия Колесникова. Как мы видим, письмо адресовано в Сибирский приказ, минуя томского разрядного воеводу князя Осипа Ивановича Щербатова. По правилам лишь разрядные воеводы имели прерогативу переписки с Сибирским приказом, однако, как мы видим из отписок уездных воевод, они сплошь и рядом напрямую обращаются в Москву и не только в адрес Сибирского приказа, но и к государю.

Сибирский приказ должен был управлять разрядными воеводами через Приказную палату, аккумулируя всю информацию разрядных «отписок», касаемых в первую очередь сбора «ясака», налогов и податей, разведки новых территорий и поиска полезных ископаемых.

Уездные воеводы назначали и увольняли приказчиков, сборщиков «ясака», отвечали за состояние уезда и решали все вопросы по его управлению. Свои приказы воеводы осуществляли через уездные избы (съезжие), ее отделы (столы) имели различные функции и соответственно назывались: ясачный, хлебный, денежный стол и так далее. Во главе уездной избы стоял «дьяк»