Читать онлайн Повести и рассказы. Часть 2 бесплатно

Грошицы

Деревушка Грошицы затерялась на границе Польши, Чехии и Германии. Такая маленькая точка на земле, забытое богом и людьми место, даже на карте её не было. И вряд ли кто-нибудь вспомнил, либо узнал о ней, если бы не один счастливый, а может, и трагический случай. Местный фермер Матиас Власик потерял своего любимого пса, овчарку Доги. Собака была единственным другом Матиаса и единственным преданным собеседником.

Как оказалось, пёс убежал довольно далеко от фермы. Неизвестно, что его привлекло в этом заброшенном и, если верить слухам отдельных горожан, проклятом месте. Лысое выжженное поле чернеющей земли было окружено дремучим лесом со всех сторон, но в самом круге ничего не росло, как будто сама природа боялась и сторонилась этого места, чёртова кольца. Матиас вздохнул и вылез из старенького джипа, который он приобрёл по дешёвке на автобарахолке в прошлом году. Джип был старенький, недорогой, но надёжный, а фермер ценил именно эти качества во всём. Матиас закурил, он так и не смог бросить курить, хотя много раз обещал сам себе и говорил об этом соседям и редким знакомым. Раньше, в другой жизни, у него была жена и дочь, но Матиас потерял их. «Я сам виноват», – подумал он. Много лет назад у него были проблемы с крепкими напитками. Он буквально спрятался в бутылке. «Ну, курить лучше, чем пить», – подумал фермер, раскашлялся и вытер лицо рукавом, а потом он услышал знакомый вой. Вой его любимого пса. «Мы оба с тобой неприкаянные», – произнёс вслух фермер и побрёл к лесу.

Матиас пересёк чёрное поле, где ничего не росло и даже казалось, что птицы не желают над ним летать. Лес и окрестности затихли, как на похоронах. Матиас пробирался сквозь крючковатые ветки и овраги. Некоторые деревья напоминали застывшие в немом крике трупы. «Проклятое место», – подумал фермер и плюнул себе под ноги. Вой становился громче и переходил в лай, а иногда и просто в скулёж, жалобный и отчаянный. Матиас ускорил шаг: да, он потерял жену и ребёнка, но эту собаку он точно не потеряет. Не в этот раз, не сегодня. Фермер побежал и споткнулся о пень или корягу. Ноги внезапно подкосились, и он покатился вниз через кусты, глотая пыль и отплёвывая ветки и листья. Наконец он остановился, ему показалось, что пролетел пол-леса. Всё тело гудело, наверное, он пересчитал каждый камень, куст и пенёк в этом чёртовом лесу. Хорошо, что ничего не сломал, кажется, отделался только лёгким испугом и синяками. Матиас лежал навзничь, лицом вниз, на животе, прижавшись к земле так, как будто его чем-то придавило. Он вздохнул и перевернулся на спину. Отёр бороду рукой. «Да, надо всё-таки бросать курить», – подумал он и закрыл глаза, а потом открыл. На нём сверху сидел испуганный и преданный пес. Доги лизал лицо хозяина, жалобно лаял и вилял хвостом. «Тебе тоже не нравится это место? – произнёс фермер и похлопал пса по голове. – Пойдём домой», – сказал фермер, вставая с колен.

Матиас поднял голову, надеясь, что он всё ещё помнит дорогу назад к пустому полю, но вдруг пёс снова гулко и истошно завыл, задрожал всем телом. «Ты что-то нашёл?» – предположил фермер, следя за тем, как его любимец уткнулся носом в землю и начал копать. Но потом пёс повёл себя странно, он резко перестал заниматься раскопками, вновь завыл и закрыл морду лапами, прижавшись к земле, а хвост поднялся наверх, как флаг. Матиас достал лопатку из-за пазухи зелёной грязной куртки. Он всегда был запасливым.

Фермер копал минут двадцать-тридцать, пока сапёрная лопатка не уткнулась во что-то твёрдое, может быть, камень. Неожиданно пёс залаял громко и сильно и бросился на хозяина, оттолкнув его от места раскопки и повалив на землю. «Да что с тобой», – выругался Матиас, снова отряхивая с себя землю и грязь. Пёс яростно залаял и оскалился, не подпуская хозяина к яме. Потом жалобно заскулил, опустил хвост, прыгнул на месте, и его разорвало на куски. Матиас снова оказался на спине. Он лежал на земле и не мог пошевелиться от страха. Когда он пришёл в себя, он хотел закурить, но не смог, пальцы его не слушались. Он весь был в крови: руки, лицо – вязкая красная жидкость опутала его как паутина. Он тяжело дышал, попытался встать, упал на колени, и его вырвало. Он посмотрел на свои руки. Ладони были в крови, но эта кровь была не его, он цел. Его трясло, фермер сделал несколько глубоких вдохов и посмотрел на место взрыва, от пса, от его любимого пса практически ничего не осталось. Матиас перекрестился, хотя считал себя атеистом, он всё ещё стоял на коленях посреди огромного тёмного дикого леса. Матиас снова поглядел на свои красные ладони и заплакал. Потом закричал так, что его крик раздался, наверное, на всю округу. А потом рассмеялся дико, как смеются, наверное, умалишенные или приговорённые к смерти преступники перед казнью, а потом он замолчал, и его молчание сливалось с немой симфонией леса, неба и лысого поля, над которым не летали птицы. «Чёрт возьми, пёс спас меня», – подумал фермер, отойдя наконец от шока.

– Надо похоронить его по-человечески, – сказал фермер вслух самому себе и, вытирая слёзы рукавом старой куртки, принялся копать новую яму.

Матиас похоронил всё, что осталось от пса неподалёку. «Покойся с миром, лохматый, я никогда тебя не забуду», – подумал фермер. Что это было? Наверняка какая-то мина со времён войны. Эхо войны, как и гул взрыва, хоть на мгновение вырвали окрестности из объятий мёртвого сна. И это богом забытое место будто открыло глаза, как человек, который спал слишком долго.

Как ни странно, это событие в лесу не стало сенсацией, просто был маленький репортаж на местном телевидении, где об этом вскользь упомянули всего в нескольких словах. Но для нас этого было достаточно: для меня и моих коллег. Мне случайно на глаза попался этот ролик в интернете. Ещё один нудный репортаж ни о чём длиною в пять минут. Но он не выходил у меня из головы, как назойливая муха, которая жужжит и летает над вами, когда вы пьёте кофе. Вы, наверное, спросите, кто я такой и откуда всё это знаю. Я студент исторического факультета и, возможно, будущий преподаватель истории. Но это официальная версия, на самом деле я археолог, а если быть совсем откровенным, чёрный копатель.

Так я зарабатываю на жизнь и на оплату обучения в престижном университете. Нас таких целая группа во главе с нашим наставником доктором М. Каждое лето мы едем на раскопки, но не только ради памяти и науки, но и ради наживы. Как говорит наш наставник, доктор М.: «Я люблю историю, ценю прошлое, но деньги я люблю не меньше». Своё имя и имена моих друзей я сохраню в тайне по причине нестыковок с законом, уж простите. Для некоторых прошлое не материально, нечто старое, забытое и ненужное, как старый хлам, но не для нас, и уж точно не для меня. И как говорит мой наставник, прошлое стоит дорого и может обеспечить будущее, особенно, если знать перекупщика на чёрном рынке. Но «жить надо настоящим» – пожалуй, лучшая цитата доктора М. Многие называют нас стервятниками и говорят, что мы наживаемся на смерти, но доктор М. предпочитает говорить, что мы даём этим вещам новую жизнь. «Всё так или иначе когда-нибудь станет историей», – ещё одна цитата доктора М.

Несколько месяцев назад, в августе, мы приехали в это место, называемое сейчас «лысым полем», но раньше, много лет назад, во время войны, это была деревня Грошицы, здесь жили и работали люди. Женились, расходились, дружили, спорили, дрались, отмечали праздники и проводили поминки. Раньше, когда-то давно, здесь кипела настоящая жизнь. Эти люди смеялись, веселились, ходили, плакали, дышали, но сегодня это были всего лишь старые чёрные кости, фрагменты костей. «Время не жалеет ничего и никого», – так думал я, склонившись над братской могилой. Мой коллега, который дышал мне в спину, ругался, что здесь нет ничего стоящего, только останки мёртвых. Чёрные и обуглившиеся после смерти, их сожгли. Никакого уважения к смерти.

– Не тревожьте мёртвых и работайте молча, – посоветовал ему доктор М.

Здесь, в небольшом котловане, нашли последний приют женщины, мужчины, дети и старики. Мне стало не по себе, хотя я граблю могилы не в первый раз. Скорее всего, эта несчастная деревня стала жертвой нацистов в 39 году. Деревне не повезло, она занимала слишком замысловатое расположение на карте и была между трёх огней: Польшей, Чехией и Германией.

После трёх дней упорного и тяжёлого труда чёрного археолога доктор М. разрешил нам немного развеяться в городе. Город Карлов Рог устроился недалеко от лысого поля и места наших раскопок. Естественно, все документы были в порядке, и, естественно, они были поддельными, доктор обо всём позаботился. Он носил шляпу, как настоящий искатель приключений, и курил трубку. Городок Карлов Рог был не маленьким и не большим. Всё в нём было средним. Улицы слишком чистыми, люди слишком вежливыми, крыши домов, дома и парки слишком аккуратными. На крыше я видел даже местного трубочиста. Этот город мне казался сказочным и нереальным. Всё здесь было слишком хорошо, даже старинные огромные часы на ратуши показывали точное время и не отставали ни на секунду, и это нагоняло на меня тоску. Маленькие кафе на улицах закрывались, горожане торопились домой, хотя было не очень поздно, и я вместе со всеми отправился в единственный в этом городишке круглосуточный бар. После копания в земле больше всего хочется принять душ, я машинально посмотрел на свои пальцы, на чёрную грязь под ногтями, хотя, я думаю, что нам уже никогда от этого не отмыться, даже если мы и разбогатеем. Доктор М. заказал всем пива, мы сидим за столом в тёмном углу тесной компанией. Местные глазеют на нас, но, когда мы поднимаем головы и замечаем это, либо отводят глаза, либо кивают в ответ, либо просто улыбаются. А отдельные чудаки даже машут нам с улицы. Здоровенный громила, ещё недавно сидевший у барной стойки и опрокидывавший один стакан за другим, вдруг встал и попытался нетвёрдой походкой пересечь зал и добраться до единственного в заведении бильярдного стола. До стола громила не дошёл, ноги подвели его, и он упал на полпути. На его грязных сапогах была такая же чёрная, вязкая, липкая грязь, точно такая же, как у меня под ногтями. Когда громилу усилиями двух официантов и бармена подняли на ноги, доктор М. дотронулся до шляпы, он никогда её не снимал, и слегка кивнул. Я кивнул в ответ, конкуренты нам ни к чему, я решил проследить за бородатым здоровяком. Громила как раз отмахнулся от помощников и, шатаясь, побрёл к выходу.

Я шёл за ним несколько кварталов до маленького дома на окраине. Дверь была открыта, но свет погас. Я осторожно заглянул внутрь. В маленькой гостиной полный бардак и грязь на ковре, чёрные следы на ковре. Хозяин дома решил не разуваться. Я услышал странный хрип или хлюпанье. На крошечной кухне был перевёрнут стол, он лежал на боку, а на единственной люстре болтался, дрыгая ногами, тот самый здоровяк. Всё его бородатое лицо было красным, как помидор, и уже начинало синеть. Люстра не выдержала вес громилы, и самоубийца упал на пол. Но бородач не успокоился, он открыл духовку газовой печи и засунул туда свою большую, косматую голову. Но это уже слишком. Мне пришлось его вырубить, тем более что бутылка была под рукой. Здоровяк пытался повеситься на собачьем ошейнике. Я заглянул в его паспорт – Матиас Власик. Он жил совершенно один: ни друзей, ни родственников. Раньше у него была ферма, но он её продал. Жена забрала дочь и уехала в другой город, не оставив адреса. Огромный громила утирал слёзы у меня на плече, как ребёнок, беспомощный и растерянный.

– Самоубийство – это побег, а побег – это для трусов, – сказал я ему. Где я это слышал? Может быть, у доктора М…

На следующий день я вернулся к раскопкам, всё равно не мог уснуть, всё думал о том, что увидел. Копаясь на очередном участке, я наткнулся на треснувшие очки, которые неплохо сохранились, и фляжку, внутри фляжки были кусочки бумаги, рваные и обуглившиеся, с чёрным жжёными краями. Но можно было прочитать. Это был дневник на немецком языке. В школе я изучал немецкий.

На одном из чёрных краёв я смог прочесть, хоть и с трудом – Франц Йозеф Линке… Я жадно листал эти бумажки и впитывал в себя каждое слово. Кто ты, Франц Линке?

Агата

Маленькая Агата жила на соседней улице, у неё были густые чёрные кудрявые волосы. Они были настолько густыми, что там застревала расчёска.

У Агаты были большие и глубокие чёрные глаза, когда мы выросли, я начал замечать, какие они красивые. Агата была дочерью пекаря, и поэтому от неё всегда пахло свежим хлебом и булочками. От неё веяло теплом и домом. Мы тогда только переехали…

Читаю следующий листок… Маленький Франц вместе с дядей только переехал в большой и новый для себя город, и у него не было друзей, кроме маленькой Агаты. Поздними вечерами Франц сбегал из дома через окно – они с дядей жили на третьем этаже – и перебирался на крышу, там его уже ждала Агата. Она стала для него лучшим другом. Агата любила гулять по крышам, смотреть на ночное небо и мечтать. Франц считал её немного странной, но это ему в ней и нравилось, что она не такая, как остальные дети в школе. Однажды во время ночных посиделок на крыше Агата сказала, что завидует голубям, потому что они могут улететь куда угодно. Агата встала, подняла руки, сделала вид, что она машет крыльями, что она птица. Франц сделал то же самое, и они полетели, а точнее побежали по крышам, весело смеясь, воображая себя птицами. Агата всегда была смелой девчонкой и всегда защищала Франца, когда другие мальчишки задирали его. Ему было стыдно, но он был ей благодарен. А один раз в воскресенье Франц спас Агату. Большая чёрная собака прижала девочку к стене. Агата вжалась в стену, а её кулаки были сжаты ещё сильнее. Куда бежать – переулок слишком узкий. Агата, вся в слезах, уже зажмурилась и попрощалась с жизнью, но, когда она открыла глаза, она увидела, как большая чёрная псина изо всех сил бежит по улице за каким-то худым и невысоким мальчишкой. Это был Франц – девочка узнала его по очкам.

– Ты настоящий мужчина, Франц! – кричит кудрявая девочка ему вдогонку изо всех сил.

Следующий обрывок листа… 8 августа. Францу 16 лет. Он сидит на скамейке в саду, спешно поправляет очки и нервно смотрит на часы. Слишком часто смотрит на часы. Он волнуется: а вдруг она не придёт. Но нет, проходит ещё вечность, час пять минут. И высокая, стройная, кудрявая девушка появляется в саду и садится рядом с ним. Она целует его в щёку, она краснеет, он тоже, их руки невольно соприкасаются. Лёгкая дрожь, неловкость, она улыбается. Они смеются. Он мягко обнимает её. Она кладёт голову ему на плечо. Так проходит вечность, час, ещё пять минут. Она засыпает у него на плече. Кудри, прекрасные кудри у него на плече. Они сидят в тени яблони…

Но потом всё меняется, люди и улицы. Люди на улицах сторонятся друг друга, подозревают друг друга. Повсюду плакаты «Исключительная нация», уродливая свастика везде, на каждом шагу. Она смотрит, наблюдает с балконов домов, с витрин, и от неё никуда не деться. И Агаты нет рядом, ей пришлось бежать. Пекарня закрыта, окна и двери заколочены. Новая власть узнала, что настоящая фамилия Агаты – Бронштейн, она еврейка, и ей стало опасно жить в нашем городе. Всех евреев раскулачивают и загоняют в гетто или увозят по ночам, и они исчезают в чёрных грузовиках в тусклом свете фонарей.

Дядя Руди

Рудольф Линке, или просто дядя Руди, был сводным братом отца Франца. Дядя Руди был отставным ефрейтором, воевал в первой мировой войне и даже получил награду – железный крест за спасение некоего офицера. Ефрейтор Линке вынес его, раненого, с поля боя, получил ранение в ногу и был комиссован. Пуля попала дяде в левое колено, и он навсегда остался хромым, но «это не так уж и плохо» – думал Франц, его отец погиб на этой войне. Мать умерла спустя год. Она была больна туберкулёзом и долго мучилась. Дядя не смирился с поражением Германии в войне, не смирился с отставкой, с ранением и хромотой, и они переехали в другой город. Сняли квартиру в недорогом доме и районе. Дядя Руди всё больше пил и жалел себя, пропивая пособие по инвалидности. Местные дети прозвали его трёхногим, потому что он всегда ходил с тростью. С годами дядя Руди пополнел и стал похож на борова. Дядя был рыжим и иногда был похож на толстого и старого клоуна. Когда дядя Руди напивался, он частенько побивал своего племянника, используя в качестве орудия знакомую трость. Франц презирал его, но порой всё больше жалел, особенно, когда дядя Руди засыпал, пьяный как свинья, в кресле, и его любимая трость падала на пол. Солдат, спасший офицера, остался в далёком прошлом. То и дело дядя Руди орал на Франца по любому поводу.

– Ты опять гулял с этой курчавой дрянной девчонкой, щенок! – громыхал взбешённый дядя Руди, и его круглое тучное лицо краснело ещё больше от злости и алкоголя. Учителя и соседи старались не замечать синяков и ссадин на руках Франца, да и грозный ефрейтор был осторожен. Но перемены и новые порядки пришлись дяде по душе, в отличие от Франца, из-за них он потерял своего лучшего друга – Агату. Он больше никогда не увидит её глубоких чёрных глаз. Зато дядя Руди с гордостью носил свастику и даже записался в городской патруль. Францу казалось, что всё это происходит не с ним, а с кем-то другим, и он молчал. Слишком долго молчал.

Однажды, в один из спокойных дней, дядя Руди читал газету, и на первой полосе под чёрно-белым снимком стоял громкий заголовок – «Бой века». Ничего необычного, если не считать, что противником надежды новой власти был чернокожий боец. Дядя Руди назвал его обезьяной. Франц никогда не видел прежде подобных людей, но ничего особенного он не заметил. «Две руки, две ноги, как у меня, – думал Франц. – Человек как человек, такой же, как я, и даже, как ты, дядя, – думал юноша. – Все люди равны, так нас создал Бог», – поймал он удивительную мысль у себя в голове, но промолчал. Пожалуй, равнодушие – самый большой грех, страшнее предательства. Франц наблюдал из окна своей комнаты, как пропадали соседи и знакомые, а иногда просто прохожие. Исчезали в никуда. Любимая газета дяди, кстати, называлась «Патриот», и в нашем городе появилось много таких «патриотов».

Франц

Франц с детства был щуплым и болезненным. Дядя Руди часто называл его «задохликом» и «позором для великой нации». Узкий коридор приёмной комиссии. Запах спирта и табака висит в воздухе. Худой и невысокий юноша с растрёпанной шевелюрой и в очках стоит у окна с папкой бумаг. Белая майка и чёрные шорты… И ещё десяток таких, как он. «Юноши – это солдаты» – гласила надпись на стене, «Дети – это будущие солдаты» – гласила следующая.

«Девушки – это будущие матери солдат» и т. д. Всё ради страны, всё ради нашего лидера. Франц помнил, как огромный стадион скандировал: «Мы принадлежим тебе!» Все это напоминало сказку о крысолове, где мы были послушными крысами. Франц не скандировал, он молчал. Сотня рук салютует, руки летят вверх. И вся страна, весь город постоянно маршировал. Все маршировали как сумасшедшие. Франц марширует вместе со всеми. Ему кажется, что всё это происходит не с ним, не здесь и не сейчас. Всё это происходит не с ним, а с кем-то другим. Он как будто смотрит со стороны чёрно-белый фильм, фильм ужасов или читает книгу об этом, или ему кто-то когда-то об этом рассказал.

Все молодые люди в одинаковой форме и с одинаковыми стрижками под ноль. Все как один, всё чёрно-белое, чёрно-белый мир, и никак иначе, но Франц молчал, он снял очки и спрятал их в карман, зашёл в кабинет.

Доктор осмотрел его с головы до ног, как под микроскопом, словно под рентгеном. Даже измерил расстояния от глаз до носа и обратно, а также размер головы циркулем. Франц чувствовал себя подопытной крысой, но молчал. Собакой на выставке, но молчал.

– Что у вас со зрением, юноша? – спросил доктор холодным тоном.

– Всё в норме, – ответил Франц.

Дядя Руди уже обо всём договорился. На столике с анализами крови красовалась надпись – «чистая кровь». Такую же надпись Франц видел на руке у коричневорубашечников, когда они занимались погромами. Франц в то время работал в мясной лавке, подметал и стоял у кассы. Он навсегда запомнил, как двое перепуганных и оборванных детей, мальчик и девочка лет десяти, вбежали в магазин, как оглушённые, и с надеждой и страхом смотрели на него, на постороннего человека. Франц спрятал их внизу, в погребе, и велел сидеть тихо. Бритые парни в коричневых рубашках и армейских сапогах зашли в лавку. Зазвонил колокольчик.

– Тут двое выродков не пробегали? – спросил старший.

– Нет, – ответил Франц.

На рукаве у старшего красовалась нашивка «чистая кровь». Национальные патрули – подонки, прикрывающиеся яркими лозунгами, их всё чаще можно было увидеть на улицах в любое время дня и ночи, и горе тому, кто не успеет домой до комендантского часа.

* * *

29 декабря… Был бой, Франц лежал на снегу и старался не поднимать голову. Это было легко, он никогда её не поднимал, не высовывался. Пулемёт строчил как бешеный. «Ещё полчаса, – подумал Франц, – и нам всем конец, пулемёт рано или поздно доберётся до нас». Франц никогда не был самым сильным, или самым смелым, или самым лучшим учеником в классе, но неожиданно он встал и крикнул:

– Вперёд! За мной! – и, о чудо, все встали и побежали за ним. Это было как во сне, как будто это был не он, ему казалось, что он просто наблюдал со стороны.

Пулемёт в конце концов замолчал, Франц лежал в мёрзлом окопе на сырой земле, и ему казалось, что он умирает. Горячая тёплая струйка текла по груди, и красное пятно постепенно увеличивалось.

«Ну, вот и всё, – подумал юноша, – конец всему, конец войне, и мне». Франц уже закрыл глаза, но он услышал голос, женский голос. Казалось, говорили по-русски, но он не был уверен.

– Не добивай его, сам, гад, помрёт.

Но когда Франц открыл глаза, он уже лежал на носилках в полевом госпитале. Медсестра сказала, что ему очень повезло и произошло чудо, кто-то перенёс его с поля боя, и часовые подобрали его у колючей проволоки. Чей бы этот голос не был, но он или она спасли ему жизнь – ему, их врагу. Франц долго не мог уснуть от боли и от размышлений об этом.

* * *

2 Февраля… деревня Грошицы… Капитан приказал собрать всех жителей деревни и построить их на лобном месте. Солдаты быстро растолкали сонных и напуганных крестьян. Капитан приказал сжечь все дома, а жителей расстрелять. Солдаты хорошо выполняли приказы, нас учили выполнять приказы и маршировать, маршировать, как заведённые. Языки пламени отражались в очках Франца, очки запотели. Рядовой Линке сжал кулаки и старался не смотреть, как женщин и детей, мужчин и стариков ставят по линии, как в тире или на стрельбище. Он молчал, он слишком долго молчал.

«Все люди равны перед Богом, и я погибну с ними. Я не хуже и не лучше», – подумал рядовой Линке. В последнее время после ранения и госпиталя Франц стал тайным верующим среди армии сверхлюдей, сверхчеловеков.

Ему казалось, что это не он опускает автомат и становится рядом с ними, с чужими и незнакомыми ему людьми. Ему казалось, что это не он снимает повязку со свастикой с плеча и бросает на землю, в грязь, наступает на неё, сапогом вдавливает её глубже в грязь, где ей самое место. Капитан рычит на него, как раненый зверь, но Франц ничего не слышит, он как будто оглох. Маленькая смуглая девочка, дрожащая и хрупкая, отворачивается и прячет голову, прижимаясь к нему, ища защиту, ища спасение. Она так похожа на маленькую Агату. Франц кладёт ей руку на плечо, обнимает – это всё, что он может сделать. Маленькая цыганка закрывает глаза – правильно, девочка, не смотри. Франц не закроет глаза, он никогда не будет закрывать глаза, он прожил с закрытыми глазами слишком долго. Но сегодня он встретит смерть достойно, как мужчина. Не плачь, маленькая цыганка, никто из нас не заслуживает твоих слёз. Капитан командует, офицер опускает руку вниз, выстрелы, а дальше темнота, а дальше ничто. Голодное и беспощадное пламя поглотило деревню целиком, как чудовище, и только догорающие огоньки мелькали в стекле очков. Если бы кто-то мог прочесть по губам, то последним словом юноши, мужчины, солдата Франца Линке и просто человека было слово «Прости».

* * *

Франц Йозеф Линке… Ему был двадцать один год, он был младше, чем я сейчас.

Пожалуй, эти жжёные страницы и слова незнакомого мне чужого и далёкого человека были бесценным сокровищем. Горьким и честным, как лекарство.

И ещё последний кусочек, уголок последней страницы дневника. «Более всего нужно бороться с ненавистью в мире, но прежде всего – в своём сердце», – цитата Франц Линке…

И я думаю, кем он ни был, он победил. Победил в своей войне.

Глава 1. Горец

Было уже поздно, но раньше я прийти не мог. Вечные дела, поиск одного человека, важного человека, по крайне мере, для меня, очень важного. Ах да, я не представился, у меня много имён, приходилось много раз менять, не говоря уже о фамилиях – их и не вспомнить. Но вы будете звать меня Аслан, я бы не пришёл и не сидел в этом тугом кожаном кресле, смешно – меня опять мучили сны, картины из прошлого.

– Так вы говорите, что плохо спите, верно?

Это моя собеседница, психолог или психоаналитик, не важно. Её зовут Марина Сергеевна Егорова, но я зову её просто Марина.

– Да, много работы, вечный недосып, стрессы, ну сами знаете – в большом городе не до сна.

– Вы опять пичкаете меня стандартными фразами. Так мы никуда не продвинемся. Вы не хотите открываться, и я не смогу вам ничем помочь.

Тут она права, помочь она не может. Открываться… как будто это так легко.

Но главная причина – ей лучше ни о чём не знать, лучше для неё.

Нахмурила тонкие брови – не отстанет… Ну ладно…

– Что вы хотите знать, Мария? Во мне нет ничего необычного, я простой частный водитель.

Улыбнулась – ну вот, можно начинать…

– Вы опять изворачиваетесь, хитрите, и так уже вторую неделю.

Ну вот – опять завелась… Хорошо…

– Например, что хотите услышать?

– Хотя бы то, откуда у вас шрам на левой руке на ладони.

Прямо в точку, но правду я, естественно, не расскажу.

– Поранился в детстве, мой дядя был кузнецом, можно сказать, хобби. И водил меня с собой в кузню. Ну, я и схватил раскалённые щипцы без перчаток.

– Было ужасно больно, хорошо только левой рукой. – Она сузила глаза. – Вы мне не верите?

– Нет, почему – хоть какой-то прогресс в наших встречах.

Встречах… шутит – это хорошо, ей идёт…

Я смотрю на часы – уже 20.30.

– На сегодня, думаю, хватит, совсем я вас утомил, засиделись, а ведь сегодня пятница.

– Нет, совсем нет, это моя работа, к тому же осталось всего два занятия. До свидания, Аслан, – пожали руки.

– Да, до следующей пятницы.

Я ухожу.

Она бросает вслед:

– Увидимся.

Я что-то бурчу в ответ.

Если увидимся, если…

Людей в это время немного, я в приёмной.

– Аслан, – окликнул меня вахтёр.

Всё, как всегда.

– Да уж, – говорю. – А у меня для тебя презент, Михалыч, – достаю маленький пузырёк.

– Вот за это спасибо! Может, вместе бахнем?

– Неа, ты же знаешь – я не пью.

Ищет меня в журнале посещений, листает, слюнявит палец, бормочет фамилии:

– Вот же она – Аслан Чаботаев.

Я ставлю роспись.

– Счастливо.

Я умею работать с людьми, если необходимо, назовём это частью моей работы.

Сажусь в машину. Как вы уже поняли, я никакой не водитель, машина моя – БМВ старой модели, но меня устраивает, светиться мне ни к чему – скажем так, у меня много «друзей».

Жму на газ, еду не домой, у меня на этот день есть ещё один визит.

А вот и то место, которое мне нужно, – ночной клуб «Сизам».

Его хозяйка – моя знакомая, пожалуй, хорошая, ну, если точнее, хозяйка не она. На самом деле всё принадлежит её богатому отцу, и не только этот клуб.

А звать её Зарина Муслимова. Как богатая дочка известного отца и уважаемого, в прямом и переносном смысле уважаемого, человека, познакомилась с парнем вроде меня?

Конечно, случайно: в большом городе стояли ужасные пробки, не пробиться, и девушка, которая с рождения ездит на папином лексусе с личным водителем, чтобы не опоздать на лекции, – кстати, она получает второе высшее, кажется, «Финансы и управление», а первое, вспомню, юридическое, – спустилась в метро, а там к ней пристали бритоголовые нацисты. Она кричала, звала на помощь, но другим было явно не до неё, и тут появился я. Одного я окликнул, они окружили и прижали в угол, и тот сразу получил в челюсть с левой, а левая у меня тяжёлая. Качнулся, упал, но дружки его подхватили. И почему уроды ходят стаями? Я выхватил нож, и это был не перочинный, как вы поняли, – я с Кавказа, а нож – моя реликвия. Тут их пыл поубавился, они попятились и побежали вон, успели только крикнуть:

– Ещё увидимся, чёрный!

– Что ж, жду, – ответил я и помахал вслед.

Потом я успокоил девушку и проводил её до дома, с тех пор мы хорошие друзья, уже полгода она называет меня братом, которого у неё никогда не было. Кстати, она единственный ребёнок в семье. Нет, она совсем не избалована и не похожа на этих гламурных куриц. Да, сдаёт в универе всё сама, без папиных связей и денег.

А то, что у неё есть клуб и лексус, так в этом она не виновата.

У парадной толпа, как всегда: это популярное место, здесь любят проводить время богатые бездельники, дочки богатых пап и зелёные любовницы папиков, очередь почти до угла.

Но я прохожу мимо.

Ха, у меня привилегии.

Меня останавливает охрана.

– Мужчина, вы куда? В очередь, если нет вип-приглашения.

– Пропусти его, Иса, он друг хозяйки, – сказал тот, что пониже, но покрупнее – это Мага, человек со шрамом, говорят, бывший чемпион Европы по боксу. У него были неприятности на родине, но его нынешний хозяин их уладил, и теперь он просто верный сторож семьи Муслимовых.

– Не обижайся, он новенький, – указал на высокого худого молодого парня с длинным орлиным носом, – проходи.

– Меня трудно обидеть, салам напополам.

Я внутри, вокруг свет и огонь, давка и веселье, не люблю: он режет мне глаза, иду в бар.

– Здорово, Алексей, как жизнь молодая?

– Ничего, как сам? Тебя давно не было.

– Терпят, то здесь, то там, дела.

– Так чем ты сейчас занимаешься?

Любопытный бармен, нет – парень ничего, но любит языком почесать.

– Перевозки, здесь взял товар, там продал.

– И много заработал?

– Мне хватает. Она здесь?

– Да, барышня тут спрашивала о тебе.

Я уже хотел встать и направиться к ней, но бармен меня прервал.

– Постой, у неё там наверху какие-то важные переговоры с большими шишками.

– Кто такие?

– Ну, вроде акулы шоу-бизнеса.

– Ладно, здесь подожду.

– Тебе налить? Своим – за счёт заведения.

– Не пью. Минералка есть?

– Здесь столько дорогого, а ты всегда минералку хлещешь… Ну, как хочешь, – сказал бармен и подал стакан.

Музыка всё громче, какое-то клубное техно-попсовое дерьмо.

– Не люблю эту чушь.

– Что ты сказал? – откликнулся бармен.

– Говорю, мне шансон нравится больше.

Передо мной возникла высокая стройная фигурка в деловом дорогом женском костюме.

Светлые волосы, аккуратно уложенные, спадали на плечи, чуть раскосые чёрные, как угольки, глаза сияли, а пухлые губы бантиком улыбались, а ещё её глаза украшали короткие и чёрные, но пушистые ресницы.

– Привет, Зарина, – я повернулся к ней.

– Мир тебе, Асс, я тебя искала, думала, не придёшь.

– Знаю, ты сияешь, как ёлка! Неужели меня рада видеть?

– Ну вообще-то я провернула одну сделку, заключила договор и теперь в нашем клубе будут выступать настоящие звёзды, а не эти песенники второго разряда. Да к тому же выгодно по цене, хотя эти промоутеры просто звери! Готовы руку откусить, но я не сдалась, если так пойдёт и дальше, приобрету новую квартиру.

– А со старой что будешь делать?

– Ну, пока не знаю, буду сдавать.

Ушлая какая.

– Ты чего такой кислый, а?

– Всё в норме, я всегда такой. Поздравляю! Только не задирай свой нос слишком высоко. – У неё был аккуратненький курносый острый носик.

– Ну ты же не о бизнесе пришёл поболтать?

– Да, я пришёл к старой подруге узнать о своей просьбе.

– Конечно, но не здесь, пошли в мой кабинет.

– В общем твой вопрос, – она села в огромное красное кожаное кресло и постучала пальцами по столу. Скрестила пальцы. – Так вот, информацию, которую ты ищешь, сложно достать, к тому же опасно. – Нахмурила свои тонкие, тёмные, дугообразные брови.

– Знаю, я бы тебя не просил, но у тебя есть связи (точнее, у твоего отца. Не хочешь – не ищи, ты не обязана, не обижусь.

– Не горячись, кое-что удалось нарыть.

– Есть новости?

– Да, та девушка, которую ты ищешь… кстати, кто она тебе?

– Она моя сестра.

– Врёшь. Тихий, тихий, а всё туда же, все мужчины одинаковы. – Ухмыльнулась, показала белоснежные острые зубки.

– Тебе-то откуда знать в твои 21? Давай обратно к делу.

– Так вот, та фотография, которую ты мне дал… девушку на ней видели совсем недавно. – Стук в дверь прервал её речь. – Кто это? Что ещё? Я занята.

– Это Мага, хозяйка, там проблемы с дорогим клиентом, скандалит, я бы мог его успокоить, но…

– Не надо, я уже иду. – Торопливо открыла ящик стола, протянула мне папку. – Там всё, что мне удалось найти. Ну, я побежала. Ох уж эти золотые випы… А ты не пропадай, – быстрым шагом вылетела в дверь и помахала мне.

– Спасибо за помощь, – бросил я вслед, но она уже ушла.

Я ехал домой, хотя какой это дом – так пристанище. Я снимаю небольшую дыру на окраине города, там есть одна комната и маленькая кухня. Хозяева – мои соседи, семья евреев – сначала отнеслась ко мне с подозрением, но я сказал:

– Мы, нерусские, должны держаться вместе, – и это растопило лед.

Хозяйка комнаты, София Андреевна Шарил, вручила мне ключ. Вскоре мы даже начали общаться на клочке между нашими квартирами. И даже однажды её муж, Николай Львович Шарил, позвал меня на чай. Кстати, он преподаёт философию в универе, где учится Зарина. Мир тесен.

Ну вот, я в своём логове, у меня есть диван, тумбочка, зеркало и на кухне стол.

Серая папка в руках, странный восторг, я уже долго иду к цели и достаточно ошибался, иногда приходилось отступать назад. Неужели я тебя нашёл? Открыл, листаю. Хабиб Бакиф – араб, торговец людьми, преимущественно девушками, продаёт их в бордели или, как игрушки, богатым старикам… Так же приторговывает оружием, помогает группировкам боевиков в Сирии и на Северном Кавказе… Хмм… распространяет наркотики (гашиш и т. д.).

Да, разносторонний ублюдок, но как мне тебя найти… Листаю дальше… Друзья зовут его Хабиби… не то… А, вот оно: 17 августа будет в отеле «Гранд» предположительно с 20 до 23 часов, а потом улетит обратно в Эмираты… И что тебе здесь надо? В этом городе и так полно грязи. Голова болит, опять мысли вертятся по кругу – нет, сегодня мне тоже не уснуть.

Закрываю глаза, надо хоть немного поспать, но нет – в голове всплывают тени прошлого…

Вот я, только моложе на 10 лет, иду через парк с тренировки, я занимался Ашихара Карате. Темно, фонари старые, больше половины не горят. Шум разрывает тишину, кто-то кричит, я иду на звук, другие бы пошли куда подальше, но я всегда искал приключений на свою жо…у… Хм, голову. Картина, как в плохом банальном голливудском боевике: трое смуглых парней облепили девушку и пытаются вытрясти её из брюк, она рыдает, орёт. Новая картина: завязалась драка, я машу ногами, как сумасшедший, снова пауза, как в кино… А вот и развязка: двое уже валяются в кустах, последний бросил девушку и пятится с ножом, он что-то говорит.

– Я сын цыганского барона, зачем тебе проблемы, брат, если хочешь, бери блондинку себе, я не жадный, поделюсь…

– Не брат, гнида.

– Иди на него, смугляш.

Нервничает, но с рёвом бросается на меня, завязалась схватка, ошибка, он обмяк в моих руках, падает на траву, в шее торчит нож по рукоять. Блондинка рыдает на коленях, скулит, словно брошенный щенок, подаю ей руку.

– Вы целы?

Стеклянные глаза, она меня не видит, бледный свет луны, очнулась, одёргивает руку, кричит – она в истерике, смотрит на меня.

– Все вы чурки – звери!

Убегает, исчезает в темноте.

Вы спросите, что было дальше. Ну, что ж, всякий добрый поступок не проходит безнаказанным, и в следующей сцене я уже сижу в кабинете у следователя в наручниках, хотя, чего я ожидал: убил человека, хотя и тварь.

Следователь – сальный жирный мент с пятном от масла на галстуке, задержавший меня лейтенант.

– Итак, что мы имеем, молодой человек: убийство, групповое изнасилование. Вам светит лет 20, как минимум.

– Да, я убил, но это была самооборона, я отбил девушку, спросите у неё.

– Не учите нас работать, гражданка Зубова описала вас, – достаёт бумагу, – вот фоторобот и заявление, – достает ещё одну.

– Я не виновен, я её спас, она была в шоке, перепутала.

– Я не я, и лошадь не моя – здесь это слышат каждый божий день, не виновен – все так говорят.

– Вот как было на самом деле, парень. Ты и твои дружки, цыгане, завели девочку в парк ночью и хотели изнасиловать. Всё просто. Понаехали тут. Где появляется один, за ним – второй, а когда вас становится больше, вы наглеете. Думаете, вам всё можно? Как бы не так.

Стукнул по столу:

– Я к цыганам отношения не имею!

– Спокойно, пацан, а то сядешь к старосидельцам. Знаешь, что они делают с насильниками? Но есть выход, я готов закрыть глаза на это происшествие – сам был молодым, кровь горячая – за маленькую услугу, – что-то рисует на бумаге, толкает ко мне.

На бумаге цифры, всё ясно.

Рву бумажку.

– Слушай ты, барыга, у меня денег нет. – Плюю ему на галстук.

Он покраснел как рак.

– Эй, Сидорчук. Увести зверёныша в клетку.

Я действительно зверею, Сидорчук толкает меня лбом в лицо, нос хрустит.

Так я и оказался в карцере.

Вы спросите, где была моя родня и семья? Отвечаю: сестра училась в Северной столице на врача; мамы уже не было – её не стало год назад, сильное воспаление лёгких, следствие – туберкулез и т. д.; отец у меня строитель, был на заработках, и я остался сам по себе.

Хотя был ещё один человек. Дверь неожиданно отворилась, и в камеру вошёл крепкого сложения, немолодой, среднего роста мужчина со спокойными светло-карими глазами.

– Здравствуй, племянник, рассказывай, как ты здесь?

Это был дядя Отар, точнее, он мне не родной, но с детства дружил с отцом, живём недалеко – считай, на одной улице. Да, я всегда воспринимал его как члена семьи, и он меня. Я рассказал ему всё и получил неожиданное предложение, оно заключалось в следующем: не знаю, с кем поговорил дядя и что это ему стоило, но у меня был выбор – либо тюрьма, либо армия. Я выбрал второе.

– Ну вот и всё, парень, увидимся, – он уже уходил.

– Послушай, дядя, а сколько тебе это стоило?

– Ничего, у меня здесь есть друг?

– Что – генерал?

– Ну… генерал – не генерал, а тебе помог.

– Передай ему спасибо. – Темнит, не хочет говорить, хм, не важно, я ему всё равно благодарен за всё.

– Я пошёл, а ты держись, «обожжённая лапа». – Я посмотрел на свою левую ладонь, на шрам в виде двух смыкающихся колей, образующих что-то вроде треугольника, он чесался.

Всё оказалось правдой, меня действительно выпустили, но перед тем, как я отправился в военкомат, пришлось ещё посидеть в СИЗО 4 месяца, всегда есть подвох.

Кстати, пока сидел, познакомился с одним человеком…

Заканчивался первый месяц «отдыха», делать там было нечего, поэтому я отжимался, пол был жутко холодный. Стук в железную дверь, голос противный такой:

– Эй, Маугли, принимай гостя.

Сидорчук и ещё один тупорылый здоровяк затолкали чьё-то тело вовнутрь, но пересекать границу камеры не хотели.

– Будь здоров, Сидорчук, как твой нос? – он до сих пор носил пластырь на своём поросячьем рыле. – Не хочешь зайти и пожать мне руку?

– Да пошёл ты! Гендос, закрывай клетку. Оставим дикарей одних.

Человек минуты две лежал неподвижно, потом пошевелился, нашёл рукой скамью, опёрся и сел с усилием и вздохом. Теперь я мог его рассмотреть получше: на нём не было живого места, он покачивался, лицо в синяках и ссадинах, руки в кровоподтёках, два пальца, кажется, не двигаются. Он постучал зубами, как будто проверял, – точнее, тем, что от них осталось, я успел увидеть два золотых. Снял рубашку рваную, мятую, всю в багровых пятнах, на спине гематома размером с подошву кирзового сапога, повернулся обратно, на груди были татуировки: Сталин слева и купола церкви справа. Он размял плечи, на них я заметил звёзды, а чуть ниже шеи, сзади, был крест. Это был мужчина среднего роста, худощавый, с чёрными густыми усами, смуглый, на вид ему было где-то от 45 до 50 лет. Вдруг он на меня посмотрел, и по телу прошёл холодок, у него были жёлто-карие глаза, как у рыси.

Ночью меня подняли, мой сосед, похоже, ничего не слышал или делал вид.

Сидорчук сонно плёлся со мной до кабинета начальника.

И вот я в том же месте, на том же стуле, где начались мои тюремные приключения.

Прохоренко Олег Юрьевич, так звали моего следователя-взяточника, сидел через стол напротив и тёр глаза, зажёг лампу: свет бьёт в глаза, раздражает, я хочу спать.

– Ну что, молодой человек, мы снова встретились. – Зевнул. – Может, чаю хотите?

– Не люблю чай. Если это всё, я пошёл спать.

– Ха, конечно. Нет, давайте без предисловий. Вы кое-что подпишите, и мы вас тут же отпустим, договорились?

– Подписать что?

– Вот и хорошо, – протягивает мне бумагу, на углу наклеена фотография – так это же мой сосед.

– Да что вы читаете, подписали и домой.

Читаю показания, всё уже готово, осталось только, чтобы кто-то подписал – какие ушлые.

Я отталкиваю бумагу назад. Прохоренко вздыхает, корчит недовольную мину.

– Ну что ж вы – ты – так, парень, не хочешь помогать органам. Давно бы уже домой пошёл. Кто тебе этот зек? Никто – убийца, вор. Ну подумай, а?

Я морщусь, как будто слюну набрал. Прохоренко напрягся, испугался за новый галстук.

– Ладно, хорошо, дело ваше. Эй, Гена, ты там?

Вошёл Гендос размером с гориллу, на лице 10 % IQ.

– Уведи, сложно сегодня с молодёжью стало работать.

– А может, мы его тоже приготовим, товарищ начальник, – почесал огромные кулаки.

– Ты чего, дурак, не трогать его, – показывает пальцем на потолок. – За него люди попросили.

И вот я уже у двери, только сейчас заметил у Сидорчука и Гендоса сбитые красные кулаки и на ботинках багровые точки, ясно, не сумели выбить подпись, пришли ко мне.

– А любопытно, парень, откуда у тебя такие весомые друзья, а?

Я делаю ухмылку:

– Бог послал.

Ранее утро, меня кто-то тормошит (поспать не дадут).

– Парень, парень, вставай, – слышу низкий хриплый голос с сильным акцентом.

Это был мой сосед. Оказывается, он знал, зачем меня вчера ночью поднимали и что я ничего не подписал. Чему он был очень рад, долго жал мне руку и наконец представился.

Его звали Коба Бибадари, мне было знакомо это имя, сейчас вспомню: вот он был известен на улицах моего родного городка. Он сказал, похлопав меня по плечу:

– Для друзей я Сосо.

Сосо Бибадари – известная личность в наших краях, про него можно сказать «он не бандит, а благородный разбойник». Да, он знаменитый вор и занимается рэкетом, но грабит жирных бизнесменов и обманывает зажравшихся чинуш, к тому же половину награбленного, а иногда и более, жертвует на сиротские дома, фонды бездомных и обиженных, а также на строительство школ и больниц. А в нашу, это все местные знают, лично подарил новое оборудование. И ещё он никогда никого не убивал, по крайней мере, так говорят.

Как оказалось, мой новый знакомый – очень религиозный человек, несмотря на то что треть своей жизни провёл в тюрьме, остальную треть – в бегах и грабежах. Однажды я его спросил, как сочетаются Сталин и купола церкви (татуировки на его груди). Он ответил, что с детства верил в Бога, а его отец, несмотря на репрессии, всегда считал Сталина великим человеком, к тому же, добавил он, заповеди большевиков и честных христиан совпадают.

Интересная теория… А потом, как всегда, прочитал молитву перед сном, так день и прошёл.

Глава 2. Чужая жизнь

Итак, шёл последний день моего пребывания в гостях у Прохоренко. Мы попрощались с Кобой, т. е. с Сосо, он пожал мне руку, похлопал по плечу:

– Ещё увидимся, Кацо, – и подарил мне свои христианские чётки, говорил, что они старые и дорогие – антиквариат, но я не разбираюсь в таких вещах. Хотел мне ещё и свою дорожную библию всунуть, но я сказал, что два подарка сразу есть грех. Я пожелал ему удачи, и мы разошлись.

Как оказалось, меня провожали заклятые друзья полным составом. Прохоренко даже руку хотел пожать, но только презрительно фыркнул. Более того, Сидорчук довёз меня до военкомата на уазике, а Гендос сидел рядом якобы для охраны: то ли меня, то ли от меня.

Никогда не подумал бы, что в армию меня будут провожать трое оборотней, да ещё на ментовском воронке, ну что ж, в жизни всё возможно. Наверное, у меня действительно есть «тайные весомые друзья».

Что ещё добавить? Служба моя шла на границе Таджикистана с Афганистаном, было жарко, сухо и нудно, в остальном всё, как у обычного духа: всё время хочется спать, есть, ну и, что характерно для этого места – вот бы снег пошёл.

Но всё-таки было два ярких момента.

Первый: мне написала сестра. Она получила красный диплом, всегда была зазнайкой, и ещё отец вернулся из командировки, узнал обо всём и грозится мне голову оторвать, когда вернусь (вспыльчивый – это я в него). «А так, – пишет, – мы все переживали сильно, но дядя Отар тебя защищает, а отец всегда к нему прислушивается и скоро совсем отойдёт. В общем, мы все тебя ждём…»

Теперь второй: во время патруля на местном базаре наш капитан что-то не поделил с местным торговцем. Спор, кажется, шёл о персидском ковре, постепенно из ругани фарси смешался с русским матом, завязалась потасовка, дальше драка, а уже потом – побоище всего нашего отделения с местными шурави. Итак, под красным, палящим, персидским солнцем русские и нерусские сошлись в неравной, но беспощадной схватке с персами, таджиками, пуштунами и монголами за древний, как мир, пропахший пылью и стариной кусок сомнительной персидской материи. В общем, после кровавого боя, конечно, остались многочисленные жертвы из местных, не говоря уже о том, что мы унесли капитана с проломленной головой, кажется, булыжником сзади, исподтишка – коварный восток. И казалось, представление могло длиться вечно, но за нами приехал БТР с пулемётом на перевес, местные успокоились и попрятались, медленно уползая, словно тени на песке, а мы отправились в часть получать законные затрещины, пенки и похвальбы начальства. К слову, проклятый ковёр так и не нашли. Да, ничто так не объединяет одних, как ненависть к другим. Отслужив два года, я получил старшего сержанта. Я наконец вернулся домой, но там меня никто не ждал: моя сестра пропала, а отец был подавлен и не разговаривал со мной, будто меня не знал. Мы стали чужими. Как назло, и дядя Отар куда-то уехал. Я остался один.

Я, конечно, пытался добыть любую информацию, даже любую незначительную зацепку. Опрашивал соседей, но многие лишь молчали, а другие даже не открывали мне.

Вскоре я понял, в чём дело: очень быстро в поселении разлетелись слухи, что я убийца, отсидевший в одиночке, и община очень быстро меня забыла. Я стал изгоем. Мне некуда было идти и просить помощи в поисках сестры, но у меня остался один друг.

У менял, торгующих разными поделками, валютой и левыми билетами на вокзале, я узнал, где мне найти Кобу Бибадари.

Шёл дождь, я быстро шагал в направлении красивой яркой вывески «Ресторан Иверия».

Под ногами хлюпает грязь и лужи, сверху горят звёзды, светлая ночь, такие ночи бывают только на Кавказе. Но мне не до ночных красот, ускоряю шаг, ресторан шумит, играет музыка, веселье, слышатся пение и лёгкие разговоры, какой-то праздник.

У дверей меня встречают двое гориллоподобных охранников. И почему все ребята на подхвате – тупоголовые бугаи?

– Эй, стоять, ты куда, бродяга? – пробурчал один.

Да, он прав: видок у меня ещё тот, я в форме сержанта, несколько дней подряд не мылся и не брился.

– Мне нужен Сосо, мы знакомы.

– Что? Иди отсюда, тут праздник, проходи мимо, оборванец.

– Хорошо, сам его найду, – сделал шаг вперёд.

– Он, наверное, идиот или пьян. Не понял? Вали, солдат, пока цел, – подключился второй бритый.

– Ну, всё, мне это надоело. С дороги, уроды! – рявкнул, теряя терпение.

– Как ты нас назвал, тварь подзаборная? – огрызнулся волосатый.

Дальше всё произошло быстро, дуболомы теснили меня, длинноволосый зашёл мне за спину, достал резиновую малую чёрную дубинку.

Бритый попёрся прямо на меня:

– Ну всё, молись, солдат!

Я увернулся от удара резиной, ушёл резко вниз, мигом развернулся, выпрямился и ударил по ушам обеими руками одновременно, сильно, наподобие хлопка. Тот качнулся, упал на колени, завыл, схватился за уши. Бритый остановился, как будто задумался, но через пару секунд всё равно бросился на меня, размахивая кулаками. Я поставил блок, тогда он ударил мне прямо в живот ногой, я стиснул зубы и выпрямился, ударил в ответ жестоко ногой с размаху – резкий короткий удар в промежность, будто бил по мячу (в детстве любил играть в мяч, потом увлекался футболом). Бритый рухнул с криком на колени, хватая ртом воздух, словно тонул, держался обеими руками за причинное место и то открывал, то закрывал рот, как рыба, частил.

Нашего шума внутри никто не слышал, громко играла музыка.

И тут я почувствовал дуло у своего виска.

– Стреляй либо веди меня вовнутрь, мне нужен Коба, есть серьёзный разговор.

Щелчок, взвод на старт.

– Аслан, друг, ты откуда здесь? – знакомый хриплый голос с акцентом. – Пойдем, ливень – внутри объяснишь, – повёл меня, указывая рукой на вход.

– А эти? – я кивнул в сторону тел, шевелящихся в мокрой грязи.

– За них не переживай. Эй вы, клоуны, вставайте быстрей, за что я вам плачу, вас пацан избил! Да, и приведите себя в порядок. Идём, идём, у нас большой праздник: Майе, моей племяннице, исполняется 17 лет, день рождения!

Итак, мы заходим в большую залу: позолоченные люстры, красные ковры – всё дорого и блестит, если короче, ресторан на 5 звёзд с плюсом, и гостей туча, все в дорогих костюмах, одни джентльмены да дамы. И вот появляюсь я – в неглаженой задрюченной форме сержанта, которую не снимал, не стирал несколько дней подряд. Грязными сапогами я топчу красный атлас, к тому же я не брился столько же, сколько не менял форму. О чём говорить, моё появление было эффектным на этом празднике жизни. Ко мне никто не решился подойти, наверное, из-за лёгкого аромата драки.

И тут к нам лёгким шагом подлетела девушка, точнее, ещё девочка.

– Кого ты привёл, Яков, он грязный, как свинопас! – сказала она мелодичным голосом.

– Это ничего, – обнял меня одной рукой, – это мой лучший друг.

У именинницы были огромные синие, как морская волна, глаза, каштановые волосы с рыжиной, смуглая кожа, как и у дяди. Больше они ничем похожи не были, и ещё у неё была тёмная родинка на щеке над губами. Также стоит отметить, что она была очень маленькая, на целую голову ниже Кобы и на две с половиной ниже меня.

– Что стоишь, Майя Сергеевна? – Коба посмотрел на мои сержантские погоны. – Усади гостя за стол, не видишь, старшина пришёл, – и прыснул в усы.

Но я взял его за локоть.

– Надо поговорить, я сюда не веселиться пришёл, – прошипел я вполголоса. Коба посмотрел мне в глаза: мы поняли друг друга.

– Хотя потом ещё успеем, ночь длинная, – отмахнулся он от Майи, и племянница отправилась снова принимать поздравления и развлекать гостей.

Мы прошли на кухню в глубине ресторана, она по площади почти не уступала ему.

Прислуга, повара и официанты, однако, умудрялись заполнить и толпились в пространстве.

При нашем появлении всё замерло: кастрюли, поварёшки, тарелки, сковородки.

– Эй, люди, у нас гостей полон дом, не отвлекаемся, не тормозим, – прохрипел Коба, и муравейник снова заработал.

Коба открыл какую-то дверь в самом конце, оттуда жутко повеяло холодом, и мы зашли туда. Это был холодильник, везде висели туши мяса на крюках.

Я рассказал ему о своей беде, этот вор и бывший зэк стал моей надеждой в поисках и моим другом. Вот так резко повернулась моя жизнь, и, как потом, в будущем, покажет время, она только набирала разбег.

Мы вернулись в зал, оркестр замолк, гости уже почти разошлись, только один заматерелый, грузный, статный мужчина с пушистыми усами, похоже, не собирался уходить, он крепко сжимал микрофон караоке в своих пальцах и басил тосты:

– Живите тысячу лет! Желаю, чтобы ещё не раз встретились и ещё лучше погуляли! А ты, Майя, просто ангел, красавица, всего тебе!

Майя послушно кивала и мило улыбалась. Коба был уже рядом:

– Дядя Нестор, позвольте я вас провожу.

И они вроде бы направились к двери, но оратор не унимался:

– Чтобы у тебя, Майя, была куча детей.

– Дядя Нестор, какие дети – ей только 17 исполнилось.

– Ах да, ничего, – поднял палец вверх, – раньше выйдет замуж, больше родит, – изрёк, опустил палец, снова двинулись. – Стоп! – засмеялся, – не забудьте на свадьбу позвать старого Нестора!

– Не забудем, дядя, – и подхватила Майя. И вот они втроём уже у выхода из ресторана, но колоритный персонаж снова остановился, указал на меня пальцем.

– А это кто? За столом… Странно, я его не помню, какой-то странный грузин… хмурый… вина не пьёт, а? Как его звать? – Сосо-Коба на миг задумался. Нестор опять засмеялся: – Он что – шпион, а?

– Нет, дядя Нестор, это мой старый армейский друг. Да он не грузин, он абхаз.

– Так, я не пойму, а как его звать?

Наконец я встал:

– Меня зовут Бесо Отаров, я абхазец!

– Рад знакомству, – пропел последний гость. – Бесо – сильное имя добавил он, и они в конце концов вышли.

Я остался один со своими мыслями и вопросами, догадками…

– Я думала – сказала Майя, – праздник никогда не закончится, устала: хлопоты, суета.

– Ничего, до следующего раза отдохнёшь. Кстати, ты обещала спеть.

– Да нет, Яков, уже поздно.

– Спой нам, а то наш Бесо совсем заснул, – прыснул в усы. – У тебя же такой чудесный голос, как сказал учитель, мягкий, нежный, идёт легко.

Майя покраснела, но согласилась.

– Ну, хорошо, подхалим.

Коба уселся рядом со мной.

Как оказалось, Майя по-настоящему хорошо пела. У неё был чистый, почти ангельский голос, она пела старинную народную грузинскую песню. Сосо мне переводил, суть песни была такова: брат ушёл на войну, а сестра пела, просила ласточку найти его и сказать, чтобы он не забывал свой дом и вернулся скорее. Она печальная, завораживающая, но меня успокаивала, да так, что я уснул: не спал несколько дней подряд, а тут раз – и захрапел даже.

Проснулся я в большой комнате с деревянным полом, из мебели только диван, на котором я спал. Огляделся, наверху висела красивая хрустальная люстра.

Встряхнулся, потёр глаза, зевнул, принял упор лежа, ещё со времен увлечения каратэ, меня приучили отжиматься на кулаках. 10 жим вниз, верх, 25, еще 30 и 31, 33. Стук в дверь.

– Можно войти? Это Майя.

– Да, конечно, – я был одет, наверное, так и заснул.

– Как спалось? – пропела она своим нежным голосом.

– Неплохо, – я потёр шею, – в последнее время не всегда высыпаюсь, – а сам подумал: «Если вообще сплю». – Ты хорошо поёшь, я бы даже сказал, у тебя дар.

Она немного смутилась, но улыбнулась, появились ямочки, а на носу просветлели маленькие веснушки, милое дитя.

– Завтрак внизу на столе, ведь ты, наверное, проголодался.

– Да уж, в точку. Чувствую, как сосёт в животе, дня два точно ничего в рот не брал. Подожди, а где я, где мы?

– Мы в загородном доме Якова. Он договорился с одним бизнесменом, и тот отдал ему дом, ферму и даже конюшню с лошадьми. Очень странно, да?

– Нет, не очень, – со мной случилось достаточно того, о чём я не мог раньше подумать, меня уже было трудно чем-то удивить.

Она приподняла брови:

– А ты правда старый друг Якова?

– Да, можно и так сказать, хм.

– Он о тебе рассказывал.

– Интересно – что?

– Что ты честный человек, а не крыса. Как тебя зовут?

– Хм, Бесо.

– А по-настоящему?

– Бесо Отаров.

– Ну, не хочешь, не говори, – она резко повернулась и побежала вниз.

Я спустился по деревянной резной лестнице вниз, где меня уже ждал завтрак, чай и мои новые друзья – осколок прежней жизни, её запах.

– Ну наконец-то, а то спал, как убитый! – Сосо сидел во главе круглого стола. Майя за тебя беспокоилась, ты плохо выглядел, бледный, как чёрт, ну да ладно.

Я посмотрел на Майю, она отвела и опустила глаза.

– Давай прогуляемся, полезно после завтрака.

Я понял – есть новости…

Мы вышли к тропинке, идущей к загону для лошадей. Прямо не двор, а парк какой-то.

– Мне был должен один кошелёк, – так Коба называл богачей, – и в счёт долга подарил всё это.

– Так уж и подарил?

– Ну, конечно, пришлось помочь барчуку совершить доброе дело. Хочу из этого места детям дом развлечений устроить и для развития – место ведь хорошее.

– Странный ты вор, Коба.

– Да ты тоже, смотрю, не обыватель.

– Вот скажи, зачем хозяину одному столько всего, в могилу же не унесёшь, рук не хватит.

– Но жить захотел – поделился, – Коба прыснул в усы.

– Ты же никого не убиваешь.

– Да, но не хотел проверять, – снова смешок.

– Какие новости? Ты же не просто пригласил меня на прогулку?

– Есть информация по твоему вопросу, но это вечером.

И тут прибежала Майя.

– Яков, тебя к телефону, крест привезли.

Я удивился:

– Какой ещё крест?

– Увидишь, – ответил Коба и взял у Майи трубку.

Как оказалось, Коба уже четыре года помогал строить небольшую церквушку, туда уходили все его силы и деньги. Всё было почти готово, но куполу-вышке нужен был крест.

Что-то там не срасталось, и Кобе пришлось заказывать его в частном порядке у мастера-ремесленника. И вот после долгого ожидания его привезли и готовились водрузить на место.

Нас вышел встречать смотритель и настоятель Анастас – это был бородатый, крепкий, среднего роста, дородный монах. Он окрестил нас перстом, бегло прочитав молитву, отвёл Кобу в сторону. Майи с нами не было, у неё были занятия пением и музыкой.

Я пошёл осматривать окрестности, не люблю без дела просто стоять.

Рядом с иконой, висевшей на стене почему-то во дворе церквушки, стоял высокий немолодой, но всё ещё стройный мужчина с орлиным крючковатым носом, он в упор смотрел на икону и что-то шептал, молился. На нём были сапоги.

– Ты друг Якова? – спросил незнакомец спокойным, но уверенным, твёрдым голосом, повернув голову. У него были маленькие, но яркие и живые синие глаза.

Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Ты похож на моего сына, он пропал на войне. Я злился и нашёл командира, который его подставил, наказал предателя, но это не вернуло мне сына, меня вскоре посадили, и от меня ушла жена. Но я не один – я обратился к Христу.

– Где служил ваш сын?

– В Афганистане. Послушай, парень, в конце всегда остаётся пустота, а ярость и боль не уходят.

– Не ваше дело! – я был раздражён. – Не лезьте!

– Я и не лезу, просто совет, – он оставался холодным и спокойным.

– А, вот ты где, – Коба появился с Анастасом.

Тот же всё повторял:

– Святой ты человек, Сосо!

– Спокойно, отец, мы должны помогать друг другу. Похоже, вы уже познакомились с мастером. Это Григорий Казанов, он изготовил крест, прекрасная работа.

– Ну, идёмте водружать, пора, хвала господу! – закончил Анастас.

– Что за человек этот Григорий Казанов?

– Казак с Терека и ремесленник от Бога, – ответил Коба.

И действительно, всё оказалось так: крест посеребрённый играл на Солнце, словно маяк в небе.

Но приближался вечер, скоро я получу хоть какие-то ответы на свои вопросы.

Поздний вечер, мы с Кобой сидим в его машине БМВ X-5, мощная вещь, напротив, через улицу, находится клуб SIN (грех). К нам бежит парень в дурацкой оранжевой шапке – это информатор Кобы.

– Эй, Коба, он внутри, тот чувак.

– Точно? Уверен?

Он кивнул.

Коба протянул руку и бросил скрученную маленькую пачку денег.

– Тенкс, Коба.

– Ну всё, давай, Денис.

– Меня зовут Дэн.

– Не важно, – отмахнулся Коба.

– Ты ему веришь?

– Он, конечно, дебил, но пронырливый.

– Тогда заходим.

Мы зашли в тусклый, задымлённый, но объёмный прямоугольник, темно, но свет лазеров бьёт в лицо.

Я пошёл к барной стойке, музыка режет уши, кислотное техно, а Коба направился в сторону туалета.

– Что тебе налить, френд? – спросил бармен в бабочке и чёрной жилетке на голое тело.

– Ничего, у меня здесь встреча.

– И с кем? – я подозвал его пальцем – мол, ближе.

– Мне нужен Алекс.

Вдруг кто-то провёл рукой по моим волосам.

– А может, я тебе пригожусь? – улыбнулась и подмигнула девушка с рыжими волосами и карими глазами.

– Я занят.

– Ну, смотри, – она подошла очень близко и шепнула мне на ухо, – закажи Кристалл, и я твоя.

Я усмехнулся:

– В другой раз, красавица.

– Ну ладно, вижу, мальчики тебе нравятся больше, – смешок. – Ну, если что, – её рука скользит по куртке, мягко опускается в карман, – вот моя визитка. Я Лола, – помахала игриво пальчиками. – Пока-пока, – и скрылась в дыму.

– А вот и Алекс, смотри, – бармен снова возник.

Через толпу танцующих молодых бездельников пробираюсь к нему.

– Хай, мен, что желаешь? Хочешь по-взрослому отдохнуть? У меня есть кислота.

– Да, пожалуй.

– Ок. А какой твой ник?

Я подумал.

– Чарльз Чак.

– Пошли, Чак, – идём в туалет.

Он уже одной рукой доставал дурь, а другой просил у меня денег.

Я притворно лезу в карман, резкий удар наотмашь.

Кровь хлещет у него из носа, слабоват парнишка.

– Чёрт, вот дерьмо! Фак! – ругается.

Я запихиваю его в кабинку, он скулит, вырывается, ещё удар, на этот раз по шее.

Всхлип громкий.

– Что тебе надо, сволочь? – получает ещё пинок. – Хорошо, хорошо, не бей, только не бей, я отдам, у меня её много, только оставь меня в покое.

– Мне нужна информация, придурок, – достаю фотографию, – как мне её найти – отвечай!

– Я не знаю, – ревёт.

– Ответ неверный, – окунаю его голову в бачок. Он захлебывается.

– Ладно, – хнычет, – я скажу, – дрожит, – отпусти.

И тут он попытался сбежать: рывок к двери – ошибка.

Я его перехватываю за волосы и бью прямо о зеркало: кровь, всхлипы.

– Я с тобой не шучу, урод. Где она? – заталкиваю его обратно в кабину.

Он хрипит:

– Это Залима, её продали на восток, в какую-то глушь. Это всё что я знаю, не бей, не бей, – ползает как червяк.

Шаги рядом – резко закрываю кабинку.

– Тихо, а то прибью. – Он кивает.

Это охранник.

– Что за шум?

Наркодилер стонет, зализывая травмы, бугай-охранник подходит к дверце, видит пары ног в ботинках.

– А, чёртовы геи, нигде от вас покоя нет, – и ушёл.

Смешно, стоны боли охранник принял совсем за другое. Рыщу у него в карманах.

– Так, паспорт. Посмотрим.

Алекс на самом деле оказался Алексеем Зяблиным – ха-ха.

– Слушай сюда, торчок, твой паспорт и твоя жизнь у меня в руках, ты понял? Теперь ты работаешь на меня. Хочешь и дальше дышать, достанешь мне информацию о девушке – всю, которую сможешь достать. Ты понял, гнида? – пнул его в живот.

Он ухнул – понял, мол.

Глава 3. Она

Мой информатор, которого я так «ловко» завербовал в клубе, молчал. Мой психоаналитик посоветовал мне вести дневник снов, но я вообще не спал. Я чувствовал, что я уже совсем близко. Я остановился всего в шаге от цели. Порой мне казалось, что я хожу кругами, иногда дорога напоминала подъём в гору, иногда лабиринт, то спринт, то марафон, но сейчас кажется, я зашёл в тупик и уткнулся в стену. Глаза закрылись сами собой, кажется, всего на миг…