Читать онлайн Откуда пошла Русская земля бесплатно

Предисловие

Тому противостоянию, которое существует вот уже четверть тысячелетия между историками – славистами по вопросу происхождения Руси, они обязаны, так или иначе, монаху Киево – Печерского монастыря Нестору. Этот монах, чьё летописание было положено в основу всей русской истории, конечно же, не думал, что его рассказ о событиях, произошедших когда – то в Новгородской земле, может вызвать столь долгий и непримиримый спор. В противном случае о не поскупился бы на слова и постарался более обстоятельно донести до потомков свои мысли по поводу призвания новгородцами варяжских князей¹.

Первым комментатором летописи Нестора был, как известно, приглашённый в учреждённую Петром Великим Академию наук немецкий филолог Г. З. Байер². Этот академик совершенно не знал не только древнего, но и современного ему русского языка. Читая летопись в латинском переводе, он пришёл к выводу о том, что варяги, которых Нестор именовал «русью», представляли собой германское племя, родственное скандинавским норманнам, и от этих, мол, германцев восточные славяне получили своё название, государственность и культуру. Доводы Байера в пользу германского происхождения русского народа были слабыми³, но направление, заданное им в российской историографии, оказалось необыкновенно притягательным.

Через четырнадцать лет после того, как Байер сформулировал свою теорию, академик Г. Ф. Миллер, опираясь на неё, подготовил в 1749 г. речь, с которой он намеревался выступить по случаю восьмой годовщины коронации императрицы Елизаветы Петровны. Розданная, однако, на рассмотрение другим академикам, эта речь подверглась такой резкой критике со стороны М. В. Ломоносова, усмотревшего в ней преднамеренное унижение национального достоинства русского народа, что, несмотря на все старания Миллера, никто не осмелился выступить в его поддержку⁴. Это сделал позже молодой адъюнкт А. Л. Шлёцер, которого Миллер пригласил в Академию наук изучать русские летописи⁵. Правда, к серьёзному спору с Ломоносовым, утверждавшим, что Русь как государство и русская культура были созданы не скандинавами, а самими славянами, жившими на европейской территории России еще до нашей эры, он был тогда не готов. К настоящей защите норманской теории Шлёцер подошёл только через сорок лет. В самом конце жизни он написал капитальную книгу «Нестор», которой вывел норманизм на широкую дорогу. Авторитет Шлёцера в исторической науке был очень высок. Видимо, по этой причине Н. М. Карамзин, работавший над своей «Историей государства Российского», принял норманнскую теорию без возражений. Против неё выступил лишь дерптский историк И. Ф. Эверс. Но его остроумная и меткая критика, заставлявшая усомниться в непогрешимости шлёцеровских построений, не получила развития, а изрядно потрёпанная норманнская теория была старательно приглажена учениками карамзинской школы и вскоре стала официальной версией начала всей русской истории. К середине XIX в. её положение настолько упрочилось, что «поднимать голос против этого учения считалось дерзостью, признаком невежественности и отсутствия эрудиции».

Решительное наступление на норманизм началось в середине XIX в. с выступления Н. И. Костомарова, который в ряде журнальных публикаций напомнил общественности забытые выводы Ломоносова о славянских корнях русского народа. За Костомаровым последовал С. А. Гедеонов, чьё добротное исследование варяжского вопроса, вызвав к себе большой интерес, нанесло по норманизму удар огромной силы. Весьма активно повёл борьбу с норманизмом Д. И. Иловайский. Противной стороне во главе с академиками М. П. Погодиным и А. А. Куником пришлось, спасая положение, энергично защищаться. В разгоревшейся полемике приняли участие многие историки и лингвисты. Хотя полемика растянулась на несколько десятков лет, благодаря ей обе стороны выяснили, что русы, которые, согласно Нестору, пришли к новгородцам вместе с Рюриком, в действительности жили у озера Ильменя гораздо раньше Рюрика и, по свидетельству древних авторов, были довольно – таки многочисленным народом. Более того, они жили не только здесь, но также в Поднепровье и в Северном Причерноморье. Новые данные позволили антинорманистам заявить, что русы являются коренным славянским населением этих земель, норманисты же объясняли всё хронологической ошибкой летописца и неправдоподобностью его рассказа о варягах.

К исходу XIX в. ни одной из противоборствующих сторон не удалось добиться победы, может быть, потому, что борьба велась тогда вокруг немногих и противоречивых древних источников. Когда же в дело вступила археология, то, к торжеству антинорманистов, оказалось, что никаких сколько – нибудь заметных следов норманнского пребывания у восточных славян не обнаружено, как и вообще следов чьей – либо миграции к ним в рассматриваемый летописный период. Эти открытия явились прямым доказательством несостоятельности норманнской теории. Вместе с тем они изменили и отношение к самому рассказу о призвании варягов, который стал восприниматься легендой.

Хотя норманнская теория в середине XX в. была объявлена лженаучной, норманизм, однако, и поныне властвует над умами многих историков⁶. Чтобы убедиться в этом, достаточно полистать новейшие учебники по истории России. Мы видим, что спор норманистов со своими противниками ещё не завершён. Мы видим также, что вопрос происхождения Русской земли не только не решён до сих пор, но и вконец запутан. Несмотря на вековые усилия, историкам так и не удалось выяснить для себя, кто же такая была эта «русь». Они фанатично ищут и не могут найти её на огромном пространстве от Балтики до Чёрного моря, кидая свой взгляд то на остров Рюген, то на Поднепровье, то ломая голову над каким – то загадочным островом русов, управляемых каганом, и всё это происходит тогда, когда исторической науке уже более полувека известен документ, который отодвигает «Повесть временных лет» Нестора далеко назад, имея все права отобрать у неё название Начальной русской летописи. Однако этот документ не только не востребован наукой, но и ошельмован ею. Речь идёт о «Книге Велеса»⁷ – древнейшем религиозно – историческом своде восточных славян, повествующем об их вере и поворотных событиях в жизни с XV в. до н. э. до середины IX в. н. э., то есть более чем за двухтысячелетний период истории.

Судьба этого оригинального документа драматична. Он был совершенно случайно найден в 1919 г. белогвардейским офицером Ф. А. Изенбеком в одном из разгромленных крестьянами дворянских имений на юге России. В библиотеке господского дома Изенбек обратил внимание на разбросанные по полу старинные, испорченные временем, дощечки с вырезанными на них славянскими письменами. В молодости Изенбек участвовал в археологической экспедиции и потому живо заинтересовался своей находкой. Он велел вестовому сложить все дощечки в мешок и сумел сохранить их в тяжёлых условиях Гражданской войны и последующей эмиграции. Обосновавшись в 1925 г. в Брюсселе, Изенбек предложил разобрать содержимое мешка знакомому литератору, тоже эмигранту, Ю. П. Миролюбову, который охотно занялся изучением и копированием текста дощечек в надежде использовать полученный материал в задуманном им произведении на тему из истории Древней Руси. Дощечек было более трёх десятков. Нужно было переписать каждую из них с обеих сторон буква за буквой, и поскольку прочтение текста оказалось очень трудным, а Изенбек разрешал работать только в его присутствии или взаперти, работа Миролюбова растянулась на пятнадцать лет. В августе 1941 г. Изенбек умер, а дощечки вместе с собранием картин из его квартиры пропали. Всё, что нам осталось от найденных Изенбеком дощечек, это не полностью снятые с них копии, а также письмо Миролюбова к С. Лесному с подробным рассказом о том, что они собой представляли.

От Миролюбова мы знаем, что «Книга Велеса» была написана, вернее нацарапана, шилом или вырезана ножом на тридцати восьми приблизительно одинаковых по размеру деревянных дощечках, высота которых составляла около двадцати двух, ширина – тридцати восьми сантиметров, а толщина – половину сантиметра. В своей верхней, широкой, части дощечки имели по два отверстия, через которые пропускался ремень, чтобы получилась связка. Поверхность дощечек была неровной, перед писанием она скоблилась. Нацарапанный текст был натёрт чем – то бурым и затем покрыт лаком или маслом. Письмо имело свою особенность. Она заключалась в том, что буквы писались не над строчной линией, а как бы подвешивались к ней снизу. Промежутки между словами не оставлялись, то есть буквы в строке писались сплошняком. Не было ни знаков переноса, ни знаков препинания, многие слова сокращены без каких – либо отметок. Если буква, с которой начиналось слово, совпадала с буквой последующего слова, то зачастую она писалась один раз, а читалась дважды. Всего насчитывалось тридцать пять букв (двадцать восемь простых и семь диграфов [24]), очень похожих на кириллицу, но среди них отсутствовали буквы, соответствующие звукам греческого языка. На полях некоторых дощечек были изображены головы разных животных. Дощечки не нумеровались. От долгого хранения они местами покоробились, покрылись пятнами и истлели, многие буквы и целые строки были стёрты.

Первое печатное сообщение о «Книге Велеса» появилось в 1953 г. в США, куда Миролюбов перебрался жить из Бельгии. Сообщение дал мало кому известный эмигрантский журнал «Жар – Птица», редактировавшийся бывшим белогвардейским генералом А. А. Куренковым. В этом журнале Куренков и Миролюбов с 1954 по 1959 г. публиковали копии и свои переводы некоторых мест из текста «Книги Велеса». Тогда же с публикациями познакомился С. Лесной, который вёл из Австралии активную борьбу с западными норманистами и потому интересовался всеми материалами по ранней истории Руси. Лесной не был профессиональным историком, но к истории относился вполне профессионально. Сознавая всю культурно – историческую значимость «Книги Велеса», он как учёный⁸ понимал, что нужно быстрее исправить оплошность Изенбека, не пожелавшего в своё время отдать дощечки для изучения специалистам, и в 1959 г. отправил в Славянский комитет СССР две статьи, посвящённые «Книге Велеса». В них он представил «Книгу…» подлинной древнерусской летописью и предложил советским учёным заняться её исследованием. Вместе со статьями Лесной прислал фотоснимок одной из дощечек «Книги Велеса», выполненный когда – то Миролюбовым. Председатель Комитета академик В. В. Виноградов, подвергнув экспертизе изображённый на снимке текст из десяти строк, дал заключение, что это подделка. Заключение готовила палеограф Л. П. Жуковская. Встретившись с незнакомыми ей языком и орфографией и не найдя аналогов в церковно – славянских рукописях, она сделала потрясающий вывод: раз нет аналогов, то нет и языка, как нет и самих дощечек, потому что на фотоснимке выделяются, мол, четыре тени, «образовавшиеся, по – видимому, от сгибов материала, с которого производилось фотографирование», а так как доска сгибаться не может, значит, фотоснимок сделан с бумаги, то есть «Книга Велеса» – подделка [45]. Через двадцать лет Жуковская для бόльшей убедительности отбросит употреблённое ею слово «по – видимому», а из четырёх обнаруженных изгибов оставит только один. Развивая свой довод о поддельности «Книги Велеса», она вместе с лингвистом Ф. П. Филиным скажет, что «науке известен до письменный праславянский язык», с закономерностями которого язык подделки ничего общего не имеет [46], но, правда, не пояснит, как же сохранился этот до письменный язык, если не существовало средства для его передачи. Надо думать, что неудачная формулировка была порождена поспешностью Жуковской в её стремлении поскорее сбить поднявшуюся в прессе волну выступлений в защиту «Книги Велеса», и если судить по тому, что пишет Филин в своей книге «Происхождение русского, украинского и белорусского языков», то за до письменным праславянским языком скрывается некий гипотетический язык, призванный выступить предком для всех известных славянских языков. Только облик этого гипотетического языка удалось воссоздать лишь в основных чертах, и из – за различия в диалектах многое в нём является спорным. По словам Филина, древнее диалектное членение общеславянского языка остаётся пока областью неизведанного, так как диалектные зоны, доступные современным методам исследования, относятся к позднему общеславянскому периоду.

Когда граф А. И. Мусин – Пушкин нашёл рукопись «Слова о полку Игореве» и попытался самостоятельно перевести его текст, он потратил на эту работу несколько лет и не добился никакого успеха, столкнувшись с теми же трудностями, что и Миролюбов. Так же, как и в «Книге Велеса», текст «Слова…» был написан сплошной строкой без вспомогательных надстрочных знаков, с множеством неизвестных и вышедших из употребления слов. Мусин – Пушкин привлёк к себе в помощь двух лучших архивистов Москвы, которые пользовались безупречной научной репутацией, но и они, благоговейно относившиеся к каждой букве, еле справились с переводом, причём понаделали, как выяснилось позже, много ошибок. Все трудности перевода, по единодушному мнению филологов, были связаны с особенностями незнакомого диалекта, на котором разговаривали в той местности, где жил автор «Слова…». Так почему, резонно спросить, на «Слово о полку Игореве», тоже считавшееся подделкой, может распространяться право иметь свой особый диалект, а на «Книгу Велеса», которая значительно древнее и к тому же написана многими людьми в течение пяти столетий⁹, не может? Её первые авторы жили на Дону, а последующие – на Днепре, и среди них были переселенцы с Северного Кавказа, Крыма и Дуная. Именно особенностями древних, разбросанных во времени и пространстве, диалектов объясняются так возмутившие Жуковскую и Филина лингвистические и палеографические странности «Книги Велеса». Но её язык подлинный. Лесной даже выявил в нём старинные глагольные формы, уцелевшие только на Карпатах в говоре гуцулов. Однако Лесной для наших лингвистов и историков – последний дилетант. В советское время Редакция «Трудов» Отдела древнерусской литературы Пушкинского дома АН СССР не считала, например, «возможным вступать в спор с С. Лесным по вопросам филологическим, историческим и прочим ввиду полной его некомпетентности в гуманитарных науках» [20]. Ничего не изменилось и в послесоветское время [138].

Понять нелюбовь советской и пришедшей ей на смену российской исторической науки к Лесному можно: он открыто обвинил её в крайнем консерватизме, крохоборстве и неспособности решать крупные проблемы, – но, хорошо усвоив большевистские методы ведения спора, эта наука остаётся бессильной в аргументированном опровержении его доводов в защиту «Книги Велеса». И, что интересно, если дилетант Лесной к выводу о подлинности «Книги Велеса» пришёл через многосторонний анализ возможных путей создания подделки [74], то недилетант из Пушкинского дома О. В. Творогов сумел выявить фальсификацию, руководствуясь всего лишь партийным принципом нерасторжимости науки и идеологии [120]. Нечего удивляться тому, что фальсификатором стал белоэмигрант Миролюбов. Полный, по Творогову, абсурдных националистических измышлений, заключающихся в том, что русы названы им древнейшим народом на Земле, пришедшим из Азии и заселившим уже в VIII в. до н. э. чуть ли не всю Европу, Миролюбов, оказывается, создал мистификацию с целью борьбы против материализма и большевиков на своей бывшей родине. Сам того не подозревая, Творогов продемонстрировал всему свету, насколько глубоко была политизирована советская историческая наука. Невольно складывается впечатление, что если бы «Книгу Велеса» нашёл не белогвардеец Изенбек, а нашли бы её коммунисты Жуковская и Творогов, на худой конец, какой – нибудь пионер из исторического кружка, то моментально отыскались бы и убедительнейшие доказательства её подлинности.

Наши историки не хотят даже слышать о том, что славяне могли быть когда – то кочевниками и придти в Европу из Азии. За разъяснением вопроса В. И. Буганов, например, советует защитникам «Книги Велеса» обратиться к Нестору, в «Повести временных лет» которого, написанной – де на основе древнейших источников, нет ни слова о славянах – скотоводах [19]. Если же мы последуем совету Буганова, то узнаем, что славянский род произошёл от Иафета, третьего сына библейского Ноя, что вместе с другими народами славяне пытались воздвигнуть Вавилонскую башню, но наказанные богом были высланы на Дунай, откуда и разошлись по Европе. Совет доктора исторических наук, члена – корреспондента АН СССР Буганова сродни подсказке старика Хоттабыча на экзамене по географии в известном всем произведении. Мы хорошо бы поняли Буганова, живи он, как и Нестор, в XII в., но, представляя в своём лице советскую историческую науку, Буганов советом учиться отечественной истории, руководствуясь чуть ли не ветхозаветным знанием устройства мира, выставляет эту науку на всеобщее посмешище.

Можно думать, что Буганов отправил нас к Нестору сгоряча, так как сам же утверждает, что славяне были в Европе не пришельцами, а автохтонами, то есть жили здесь всегда. Для него это истина, доказанная открытой в конце XIX в. в районе Среднего Поднепровья трипольской культурой, возникновение которой археологи относят к IV тыс. до н. э. Но он снова погорячился, потому что выдаёт за истину никем не доказанную гипотезу, и если с этой гипотезой согласился академик Б. А. Рыбаков, поставив свою подпись рядом с подписями Буганова и Жуковской [20], то сделал он это скорее из солидарности против «Книги Велеса», разрушающей его собственную гипотезу о русах¹⁰, нежели по убеждению, потому что при исследовании им этногенеза славян трипольская культура в качестве славянской даже не рассматривалась [106]. Кроме того, антрополог Т. И. Алексеева на основании изученного ею большого краниологического материала ещё за четыре года до появления статьи Буганова, Жуковской и Рыбакова показала историкам, что «трипольцы» предками славян быть не могут [7].

Принятое за аксиому утверждение, что славяне всегда были земледельцами, основано на известиях древних историков, живших не ранее I в. н. э., а чем занимались славяне до нашей эры, где они обитали и каково их происхождение вообще, древние историки не знали, а современные об этом могут только догадываться, так как, несмотря на все успехи археологии, уровень знаний исторической наукой славянских корней не поднялся и сейчас выше отметки, установленной в начале XX в. известным знатоком славянских древностей Л. Нидерле [92].

Не допуская того, что славяне в начальный период своей истории могли быть кочевниками, противники «Книги Велеса» не соглашаются и с тем, как трактует она начальную историю готов. Согласно «Книге Велеса», готы обитали в Северном Причерноморье ещё до появления здесь славян в XV в. до н. э., а из античных источников, указывает Творогов, хорошо известно, что готы пришли в Причерноморье только в III в. н. э.

Действительно, первые отрывочные сведения античных источников о готах относятся к III в., но это вовсе не означает, что готы пришли в Северное Причерноморье в указанное время (для этого нет ни археологических, ни других доказательств), а обусловлено тем, что готы впервые перешли тогда границу Римской империи. Единственным автором, благодаря которому мы что – то знаем о происхождении готов, является Иордан, живший в VI в., а он подсчитал, что «Готское королевство» существовало 2030 лет, то есть готы должны были поселиться у Чёрного моря не в III в., а в середине II тыс. до н. э., как это и следует из «Книги Велеса».

В. П. Буданова, посвятившая исследованию ранней истории готов много лет, рассматривает её как трудно разрешимую проблему, носящую остро дискуссионный характер [21]. По признанию Будановой, III–IV вв. являются тёмным пятном в истории готов, и потому их приход в Северное Причерноморье в III в. не установленный факт, а устоявшееся мнение в исторической науке. Творогов этого мог не знать. Он хоть и доктор наук, но всё – таки филолог, а вот утверждение доктора исторических наук В. Козлова, что подобное доказательство поддельности «Книги Велеса» является убедительным [66], мы рассматриваем как преднамеренное введение читателей в заблуждение.

Нужно прямо сказать, что критика «Книги Велеса» со стороны академической науки направлена не на поиск истины, а преследует цель во что бы то ни стало защитить честь мундира. В руках историков «Книга Велеса» по – настоящему не побывала. Вышло так, что тон в её изучении на родине задали люди, которые, подменив науку идеологией, были озабочены не поиском истины, а тем, что искать эту истину им предлагал «предатель» С. Лесной¹¹. Методологию научных исследований определили предвзятость и нежелание признавать свои ошибки¹². Учёные, заступившиеся за «Книгу Велеса» в 70-х гг. XX в., замолчали, как по команде, после гневного окрика Жуковской и Филина в 1980 г. С той поры «Книга Велеса» выставляется наукой исключительно как грубая подделка, доказанная лучшими советскими специалистами.

После 1991 г., когда в стране рухнула коммунистическая система, а вместе с ней и монополия на слово, сдерживать интерес к «Книге Велеса» стало невозможно. В печати появились посвящённые ей статьи и книги. Ведущую роль в реабилитации «Книги Велеса» занял позиционирующий себя в качестве «переводчика, собирателя и издателя древних текстов» А. И. Асов, однако благородная цель, которую он перед собой поставил, дискредитируется его крайним легкомыслием и буйной фантазией.

В 2000 г. Асов выпустил отдельным изданием свой очередной «полный» перевод «Книги Велеса» [61], сопроводив его настолько безответственными комментариями, что ничего, кроме недоумения, они вызвать не могут. Не менее безответственно и обращение Асова с текстом «Книги Велеса». Вместо того чтобы дать перевод по дощечкам, Асов принялся тасовать текст, допуская повторы фрагментов и делая инородные вставки. Мы не говорим о разбивке текста на главы и введении в его современную орфографию буквы, значение которой способен понять только сам Асов. Свой перевод он называет «авторским прочтением древней руники», иначе вольным переводом, но тем не менее заявляет, что перевод этот единственно правильный и даже канонический, с чем согласиться совершенно невозможно¹³.

Пример Асова показывает, что «Книга Велеса» нуждается в защите не только от её хулителей, но и от чересчур усердных ревнителей, а также путаников вроде Д. М. Дудко, для которого она, с одной стороны, является «произведением А. И. Сулакадзева, и в особенности Ю. П. Миролюбова», то есть подделкой, а с другой, «остаётся ярким и талантливым памятником славянской мысли и культуры» [22].

«Книга Велеса» – это не скрижали волхвов, предназначенные для проповеди, как считают некоторые её сторонники. Это размышления нескольких поколений наших предков о судьбе русского народа в переломные моменты его ранней истории; размышления, проникнутые глубокой любовью к родной земле и вере отцов. Отношение к этому со всех сторон важному документу, и прежде всего к его переводу, должно быть очень бережным и ответственным.

«Книга Велеса» настоятельно требует внимания к себе

специалистов. К сожалению, академическая наука по – прежнему стоит от неё в стороне, пугая нас тем, что вслед за её признанием «пришлось бы отказаться от устоявшихся представлений, основанных на археологических и лингвистических данных…, на показаниях современников, античных историков и географов, отказаться от всех накопленных веками знаний» [120]. Однако опасения эти напрасны, потому что отказываться от знаний «Книга Велеса» никого не понуждает. Наоборот, эти знания она дополняет и уточняет, восполняя пробелы в древней истории не «авторитетнейшими мнениями», а действительными фактами. Чтобы убедиться в сказанном, нужно всего лишь внимательно, без тени предвзятости, прочитать «Книгу Велеса» и сопоставить прочитанное с теми же накопленными веками знаниями.

Глава 1

Происхождение славян

Мы сами – арии, пришли из земли Арийской

в край Иньский.

«Книга Велеса» (дощечка 31б)¹⁴

Согласно «Книге Велеса», ранняя история славян есть история ариев. Если собрать вместе все разбросанные по дощечкам сообщения, которые можно уверенно отнести к ариям, то мы получим такую картину.

Очень давно, в глубокой древности, этот народ пришел из Арийской земли в Иньский край и поселился в Семиречье, однако потом оставил это место и устремился на поиски иных благодатных земель (дощечки 9а, 19, 31б). Новый исход состоялся за 1300 лет до времени Германариха и был вызван двумя причинами. Первая из них связана с природной катастрофой, повлёкшей за собой голод и мор 15, а вторая – с вторжением в Семиречье гуннов 16.

Как – то ночью жившие в горах арии были разбужены ржаньем испуганных коней, дрожанием земли и сильным громом. Произошло землетрясение, которое разрушило их дома, разорило хозяйство и причинило такой урон, что люди стали умирать от голода. Всё это арии восприняли как божью кару за непрекращающиеся распри. Принеся в жертву белого коня, они ушли с Ирских гор в Загорье, а отсюда через сто лет направились в Фарсийскую землю. Только та земля оказалась негодной для их овец, и арии ушли из неё в Двуречье, покорив его с помощью своей конницы, а затем в Сирию. Однако им пришлось оставить и эту землю. Они пошли к высоким горам, покрытым снегами и льдами, а когда их преодолели, то попали в цветущую степь. Здесь арии прожили два года, пася свой скот, а потом пошли мимо Каялы к Непре – реке и Карпеньским горам (дощечки 15а, 38а).

Гунны привели в движение степных ариев, которые, теряя в столкновениях с ними людей и скот, ушли из Семиречья на запад и юг17. Те арии, что двинулись на запад, достигли Фасиского моря и остановились у Ра – реки. Но вслед за переселенцами сюда пришли гунны. Тогда с великими трудностями арии переправились со своим скотом на другой берег Ра – реки и пошли к Дону. У Дона они встретились с готами, которые тоже жили когда – то в Семиречье, но ушли оттуда раньше их. Повернув на юг, арии увидели Готское море и выставленное против них войско готов. Вынужденные сражаться, они разбили врага и, похоронив под курганом из белых камней своих павших в битве боляр, пошли дальше на запад к Карпеньским горам (дощечки 9а, 9б, 20). А арии, повернувшие на юг, двинулись через пески и великую сушь в горы. Прежде чем идти в чужую землю, они в течение полувека копили в горах силы, и когда собрали большое конное войско, то отправились в морской край, прокладывая себе дорогу мечами. Так эти арии пришли в тёплые земли, занятые множеством других племён. Не вступая ни с кем в борьбу, они прошли мимо тех земель в высокие горы с тучными долинами и здесь остановились (дощечки 4 г, 26).

География расселения ариев может показаться трудной для понимания, но эта трудность всё – таки преодолима.

Оставляя пока в стороне вопрос о местонахождении прародины ариев, заметим, что по «Книге Велеса» она была севернее Иньского края. С Иньским краем, скорее всего, связано древнекитайское государство Инь. Семиречье – это пограничная с Китаем историческая область в Средней Азии, расположенная на территории Восточного Казахстана между озёрами Балхаш, Сасыколь и Алаколь, а также горами Джунгарский Алатау и Тянь – Шань.

Горы, с которых ушли арии после землетрясения, названы Ирскими. Слово «ир» истолковывается В. И. Далем как «злоба», то есть Ирские горы – это Злые горы. Злым же для ариев мог стать только горный массив, образованный Тянь – Шанем, Памиром и Гиндукушем, где колебания земной коры не стихают и в современную эпоху, о чём свидетельствуют происходящие здесь землетрясения¹⁸. В одной из дощечек «Книги Велеса» упоминается жизнь ариев в Пятиречье (дощечка 36а). Пятиречьем, или Пенджабом, называется равнина в бассейне реки Инда на северо – западе Древней Индии. Она лежит южнее Гиндукуша, и, наверное, будет правильно связать её с Загорьем, куда арии пришли, покинув Ирские горы. Фарсийская земля – это Фарс, историческая область на юге Ирана, Двуречье – Месопотамия, высокие снежные горы – Большой Кавказ. О Каяле ничего определённого сказать невозможно, однако из «Слова о полку Игореве» известно, что так называлась степная река в Северном Причерноморье. Река Непра – это Днепр (былинный Непр Славутич), Карпеньские горы – Карпаты.

Ра – река – древнее название Волги, а Фасиское море, куда она впадает, может быть только Каспийским морем. Готское море, которое увидели арии, идя на юг по берегу Дона, конечно же, – Азовское море.

Пески, через которые прошла третья группа ариев, связаны, похоже, с пустыней Кызылкум, а горы, в которых они копили силы перед тем, как идти в чужую землю, – с Памиро – Алаем. Плотно населённые тёплые земли – это опять Месопотамия, морской край – южное прибрежье Каспия, а высокие горы с тучными долинами – Малый Кавказ.

Итак, арии, жившие на Тянь – Шане, Памире и, вероятно, Гиндукуше, после землетрясения ушли с гор в Пенджаб. Из Пенджаба они по югу Иранского нагорья перешли в Месопотамию, потом двинулись в Сирию, на Кавказ, Северное Причерноморье, к Днепру и на Карпаты. Под натиском гуннов часть остававшихся в Семиречье ариев отошла к Волге, переправилась через неё и, пробившись сквозь племена готов, вышла к Днепру и Карпатам. Другая часть ариев прошла на Памиро – Алай вдоль западных отрогов Тянь – Шаня по окраине пустыни Кызылкум. Отсюда арии, преодолев сопротивление местных племён, дошли до Месопотамии и, повернув от неё на север, вышли на Кавказ со стороны Каспийского моря.

Как видим, устремившись из Семиречья в почти противоположных направлениях, два потока ариев сошлись, тем не менее, в одном месте – в Карпатах. Третий поток, который остановился на Малом Кавказе, был, по сравнению с этими двумя, малочисленным¹⁹, и можно говорить о переселении на Днепр и Карпаты основной массы семиреченских ариев. Однако самое примечательное состоит в том, что арии, вытесненные гуннами за Волгу, называли себя русами, арии, осевшие на Кавказе, – антами, а арии, побывавшие в Индии, получили название скифов, и все они, согласно «Книге Велеса», являются славянами, то есть народом, который славит своих богов²⁰.

Нет нужды доказывать всю важность представленных в «Книге Велеса» сведений. Они не только заполняют белое пятно в ранней истории славян конкретным содержанием, но вручают также ключ к решению проблемы ариев, которых наша официальная историческая наука не считает даже народом, а любители истории выставляют каким – то сверхэтносом.

Об ариях научный мир впервые узнал из древнеиндийских источников. Индию с ариями связывает религия индуизма, которая возникла в результате смешения их веропредставлений с веропредставлениями местных племён. По отношению к местным племенам арии были завоевателями. Согласно материалам археологических раскопок, в Индию они вошли с северо – запада и первоначально поселились в Пенджабе. Эти данные хорошо согласуются с тем, что мы читаем в «Книге Велеса». Совпадает и время рассматриваемых событий. Если археологи датируют появление ариев в Пенджабе началом второй половины II тыс. до н. э., то анализ хронологии «Книги Велеса» показывает, что Семиречье они покинули в конце XVI в. до н. э²¹.

Из «Книги Велеса» мы знаем, что после ста лет жизни в Пенджабе, то есть в конце XV в. до н. э., арии ушли в Иран и, перемещаясь со своими стадами на запад, достигли Двуречья. Из истории мы знаем также, что в конце XIII в. до н. э. в Двуречье мощным потоком вторглись кочевые племена, которые покорили в его северной области воинственное Ассирийское царство, находившееся в расцвете своего могущества. Кочевники господствовали в Ассирии более ста лет и привели к полному разорению её хозяйства, опустошению полей, голоду и мору населения. Однако в начале XI в. до н. э. Ассирия оправилась от полученного удара и опять как ни в чём не бывало повела захватнические войны по всем направлениям. Что стало с кочевниками, неизвестно. Историки уверяют, что они растворились в местном населении, хотя сами же сравнивают их вторжение с наводнением, а древние ассирийские тексты говорят о быстрой и почти полной перемене языка в это время на севере Двуречья [26]. Раствориться должны были бы, по логике, не кочевники, а ассирийцы. Только в действительности ничьей ассимиляции не было, а, как показывает «Книга Велеса», был вполне естественный уход кочевников из разорённой ими страны на новые места.

Считается, что Ассирию покорили семитские племена арамеев, однако мы видим, что завоевателями были вовсе не арамеи, а арии, пришедшие из Ирана²². С этими ариями нужно связывать и внезапное падение в начале XII в. до н. э. Хеттского царства, поскольку Сирия, на территории которой они остановились, входила тогда в его состав. Дальше Малой Азии, окружённой с трёх сторон морями, ариям с их стадами идти было некуда. Отсутствие новых привлекательных для жизни территорий как раз и стало той причиной, по которой они ушли из Передней Азии в Северное Причерноморье, а о том, что арии дошли до Карпат, свидетельствуют итальянские археологи, производившие раскопки в Пенджабе. По заключению итальянцев в Северную Индию и в нынешнюю Венгрию, территория которой примыкает к Карпатам, в конце II тыс. до н. э. пришли из Центральной Азии племена скотоводов, одинаковые по хозяйственному укладу, обычаям, вере и внешнему облику [113].

Многие историки, основываясь на выводах лингвистов, склонны расценивать Северное Причерноморье как прародину ариев, полагая, что они были здесь автохтонами, другие же видят в нём промежуточную стоянку ариев на их долгом пути из – за полярного круга в Иран и Индию.

Связь ариев с Заполярьем выявил индийский историк и санскритолог Б. Г. Тилак [125]. Изучая древнейшие памятники ведической культуры Индии, в частности созданную в конце II тыс. до н. э. «Ригведу», которая представляет собой сборник религиозных гимнов ариев, он раскрыл ряд содержащихся в них загадочных для природы Индии явлений, таких как неподвижное стояние над головой Полярной звезды и вращение вокруг неё планет, уходящее на полгода к югу и к северу солнце, красочные картины неба, соответствующие северному сиянию, и т. д. Тилак пришёл к выводу, что арии могли наблюдать эти явления лишь в Арктике и, следовательно, они там жили. По характеру векового изменения положения солнца он показал, что арии постепенно переместились из Арктики на юг. На это же указывает и «Авеста», другая древнейшая книга ариев, созданная в Иране.

Сформулированная Тилаком полярная теория заслуживает внимания, но маршрут, проложенный историками для ариев из Заполярья в Индию через Северное Причерноморье, Переднюю Азию и Иран, вызывает неприятие, даже если ничего не знать о «Книге Велеса». Во – первых, арии были скотоводами и земледельцами, поэтому устроить их могла лишь такая земля, которая одинаково хорошо подходила бы и под пастбище для скота, и под культурную обработку. Северное Причерноморье этим требованиям удовлетворяет как нельзя лучше. Геродот в V в. до н. э., а мы и сейчас, в эпоху экологического неблагополучия, восхищаемся плодородием причерноморской земли. Уходить отсюда ариям, окажись они здесь, было совершенно незачем, даже в засуху. Во – вторых, по данным археологов, арии поселились в Индии в XV в. до н. э. Для того чтобы успеть к отмеченному времени, они должны были выйти из Северного Причерноморья уже в первой четверти II тыс. до н. э., но никакой смены археологических культур в Северном Причерноморье ни в этот, ни в более ранний период не выявлено. Обитавшие здесь с IV тыс. до н. э. племена трипольской культуры, в которых некоторые исследователи видят ариев, перестали существовать уже после того, как те появились в Индии. Если же допустить, что в начале II тыс. до н. э. мигрировала лишь часть «трипольцев», то следы их самобытной культуры были бы оставлены на всём пути от Северного Причерноморья до Индии, но никто из археологов этого не отмечает. Напротив, «трипольцы», перед тем как исчезнуть, испытали на себе влияние культуры, связанной с Индией. В-третьих, «Авеста» была создана ариями в Иране примерно на двести лет позже, чем «Ригведа» в Индии [37]. Если бы арии пришли в Индию из Северного Причерноморья через Иран, то «Авеста» была бы не младше, а старше «Ригведы».

Новейшие, проведённые Е. Е. Кузьминой, исследования, результаты которых академик И. М. Дьяконов назвал научным подвигом немыслимой храбрости, показывают, что ариев археологически представляют племена андроновской культуры [69]. Эта культура была распространена в бронзовом веке на огромном пространстве от Урала до Енисея и от западносибирской тайги до гор Тянь – Шаня и Памира. Центр её распространения – территория Казахстана. Отсюда, а не из Северного Причерноморья Кузьмина выводит ариев в Индию. Но, скажут нам, если доказано, что арии пришли в Индию из Казахстана, то в Казахстан они непременно переселились из Северного Причерноморья. Только ни одна из открытых в Северном Причерноморье археологических культур в сложении андроновской культуры участия не принимала. Андроновские племена, как покажем ниже, сами пришли в Северное Причерноморье в середине II тыс. до н. э., и именно с их приходом в трипольской культуре появляются новые боги и параллели с гимнами «Ригведы».

Корни «андроновцев» нужно искать не у Чёрного моря, а, как показал Тилак, за полярным кругом.

Согласно «Авесте», арии покинули свою родину из – за наступления холода. Тилак связывает его с плейстоценом и помещает ариев на каком – то арктическом материке, скрывшемся под водами Северного Ледовитого океана. Однако подтверждение выводов Тилака о северной прародине ариев мы находим в голоцене.

Известно, что начавшееся приблизительно в XIII тыс. до н. э. глобальное потепление климата переместило границу полярного круга на несколько сотен километров ближе к Северному полюсу, чем теперь, и на Крайнем Севере были созданы все условия для жизни людей. В IV тыс. до н. э., когда произошло похолодание климата, здесь ещё росли лиственные и хвойные леса, а почву покрывали различные травы и злаки, разнообразным и многочисленным был животный мир. Похолодание привело к возникновению на высокоширотных материках Северного полушария обширных ледниковых зон. В прилегающих к ним областях климат иссушался, вследствие этого вымирали леса и образовывалась тундра. Холод делал жизнь на севере чрезвычайно трудной, и отступление людей на юг в поисках спасения от него было вынужденной мерой.

В европейской части Северного полушария резкое похолодание климата, по данным палеоклиматологов, началось в 3680 г. до н. э., а затем повторилось в 3100, 2600 и 2000 гг. до н. э. [17]. Если основываться на датировках, полученных с помощью радиоуглеродного метода, то начало андроновской культуры совпадает с третьей фазой резкого похолодания климата. Хотя Кузьмина не доверяет радиоуглеродному методу, показывающему для погребений одних и тех же могильников очень большой разброс дат, и относит самые древние андроновские памятники только к XVII в. до н. э., тесное группирование около десятка из них в пределах XXVII–XXI вв. до н. э. не может быть случайным и отражает, скорее всего, достаточно реальную хронологию погребений, тем более что этим временем датируются памятники всех трёх основных типов андроновского населения – фёдоровского (XXVII в. до н. э.), петровского (XXIII в. до н. э.) и алакульского (XXI в. до н. э.). Это подтверждает и ДНК-генеалогия.

Согласно её наработкам, «андроновцы» были носителями гаплогруппы R1а, общий предок которой жил около 20000 лет назад на территории Алтая, Монголии и Северного Китая [58]. В X–VII тыс. до н. э. из R1а последовательно выделились три рода, и третий род разделился потом на две ветви R1а1а1b1 и R1а1а1b2, восходящие соответственно к 2900 ± 500 и 3700 ± 500 гг. до н. э. Примерно в 2500 г. до н. э. первая ветвь разделилась на две подветви R1а1а1b1а2 и R1а1а1b1а3, а вторая дала внучатую гаплогруппу R1а1а1b2а1а. Как видим, полученные датировки совпадают с первой, второй и третьей фазами резкого похолодания климата, и поскольку изменение в структуре гаплогрупп обычно связывается с миграцией их носителей, можно утверждать, что по мере начавшегося в XIII тыс. до н. э. потепления климата предки ариев двинулись из Южной Сибири далеко на север, а потом с наступлением резкого похолодания вернулись отдельными группами на свою прежнюю родину.

Самое раннее фёдоровское погребение открыто на Верхнем Енисее, а петровское и алакульское – в Приуралье. Поскольку ни петровских, ни алакульских погребений в фёдоровском ареале нет, а фёдоровские хотя и присутствуют в петровском, но стратиграфически являются более поздними, можно предположить, что арии шли на юг по разным дорогам. Одна из них, несомненно, пролегала вдоль Уральских гор, которые могут служить своеобразным ориентиром для определения места расположения ариев на Крайнем Севере.

Из «Книги Велеса» мы знаем, что в середине II тыс. до н. э. из андроновского ареала, куда входит Семиречье, за Волгу переселились русы. Действительно, по данным археологических раскопок, в конце XVI или в начале XV в. до н. э. из Заволжья в степи Северного Причерноморья вторглись многочисленные племена срубной культуры. Эти племена были названы так по распространённому у них обряду погребения. Умерших они хоронили в ямах, стены которых обкладывались деревом. Внутри ямы сооружался как бы сруб высотой в один – два венца. Его покрывали накатом из брёвен или хвороста, а сверху насыпали курган. О силе вторжения «срубников» можно судить по площади захваченной ими территории. На западе их стоянки и курганные погребения обнаружены по обоим берегам Днестра, на севере они вышли на линию Самара – Воронеж – Курск – Киев, а на юге заселили Северный Кавказ и степной Крым. Русы, дойдя до Карпат, тоже могли поселиться у Днестра, и это обстоятельство как будто склоняет к тому, что они и есть «срубники», но «андроновцы», обитавшие в Семиречье, своих покойников в срубах не хоронили. Стало быть, «срубниками» являются не русы, а опередившие их с уходом за Волгу готы.

Тилак, изучая Веды, показал, что арии при расселении из Арктики разделились на две группы, которые стали поклоняться разным богам. Возможно, в «Авесте» отражена вражда именно между этими расселяющимися группами, и именно этой враждой обусловлено выявленное археологами обособление «фёдоровцев» от петровского и алакульского населения.

Основной ареал расселения «фёдоровцев» охватывает Восточный Казахстан, Тянь – Шань, Памир и Южную Сибирь, а ареал «петровцев» и генетически связанных с ними «алакульцев» – Южный Урал, Приуралье, Западный и Центральный Казахстан. Мы видим, что «фёдоровцы» обитали в тех же местах, что и арии «Книги Велеса». Так же, как и они, «фёдоровцы» изначально поселились рядом с китайцами, а найденные в Южном Приуралье, Заволжье, Подонье и на Украине фёдоровские погребения и керамика подчёркивают путь русов из Семиречья на Днепр. Опять же с «фёдоровцами» Кузьмина связывает ариев, вторгшихся через горные перевалы Северного Афганистана в Индию. Нам ничего не остаётся, как признать «фёдоровцев» родоначальниками славян²³. Если же учесть, что «срубники» представляют собой, по сути, западную часть алакульского населения, то это население, надо думать, является родоначальником готов. Разделение ариев на славян и готов хорошо объясняет истоки отражённой в «Книге Велеса» двухтысячелетней вражды между этими народами и, самое главное, почему археологи и лингвисты не могут найти доказательств пребывания готов в Приазовье: они ищут германцев, а готы были народом, который мало отличался от славян и языком, и культурой.

В XIV в. до н. э. жизнь на многих андроновских поселениях прекратилась. Начало этому процессу положил уход «срубников» за Волгу. Археологические данные, увязанные с «Книгой Велеса», показывают, что причина ухода «андроновцев» со своей территории кроется в неудержимом наступлении на них гуннов.

По письменным переднеазиатским источникам установлено, что в середине II тыс. до н. э. на север Месопотамии проникла какая – то особая группа ариев, которая, как полагают историки, заняла господствующее положение в хурритском государстве Митанни. До ариев народы Передней Азии были едва знакомы с лошадью, а с их приходом здесь активно стало развиваться коневодство и широко распространилась практика применения лошадей в упряжках боевых колесниц, что привело к настоящему перевороту в военном деле.

Нетрудно убедиться, что этими ариями были анты. В начале XV в. до н. э. они отделились в Семиречье от русов и ушли на Памиро – Алай. Через пятьдесят лет, собрав там большую конницу, анты пошли на запад и осели в долинах Малого Кавказа. Как раз в его предгорных областях учёные локализуют главнейшие центры коневодства, и как раз второй половиной XV в. до н. э., когда анты уже освоились на новом месте, датируются археологами изображения колесниц на сирийских печатях и написанный на хурритском языке, но с арийской лексикой коневодческий трактат из Нузи.

«Книга Велеса» о господстве ариев в Северной Месопотамии ранее XII в. до н. э. умалчивает. Историки признают его по факту появления в XIV в. до н. э. арийских имён у представителей митаннийской знати, а также по присутствию в договорной клятве царя Куртивазы наряду с местными божествами богов ариев. Но не следует забывать, что египтяне, хетты и ассирийцы воевали в Митанни только с хурритами. Если бы арии покорили хурритов, то они не стали бы называть себя их именем, менять свой язык и смешивать своих богов с чужими, потому что они были бы победителями, а заимствование всего этого у побеждённых есть, как заметил один видный лингвист, исторический абсурд. Присутствие у высокопоставленных хурритов арийских имён и богов обусловлено, на наш взгляд, не более чем соседскими отношениями двух народов. Вполне возможно, что вождь ариев, желая наладить мирные отношения с соседями, выдал за митаннийского царя свою дочь, а родившийся от этого брака наследник в угоду матери получил арийское имя. Воспитанный матерью, он воспринял её богов и поклонялся им наравне с хурритскими богами, а по восшествии на престол пригласил к себе на службу ариев. Подобных примеров история знает немало.

Дополнительный свет на этот вопрос проливает Диодор Сицилийский – античный автор, живший в I в. до н. э. Говоря о скифах, Диодор сообщает, что «сначала они жили в очень незначительном количестве у реки Аракса и были презираемы за своё бесславие» (Историческая библиотека, II, 43). Из «Книги Велеса» мы знаем, что скифами стали называться арии, пришедшие в Северное Причерноморье из Индии. Но эти арии, потрясшие в XII–XI вв. до н. э. Переднюю Азию, не были ни малочисленными, ни бесславными. Зато малочисленными были анты, поселившиеся на Малом Кавказе, в предгорьях которого течёт река Аракс. Малочисленность не позволила им поискать себе места силой в Месопотамии и заставила укрыться в горах Кавказа. На фоне постоянно воевавших друг с другом хурритов, хеттов и ассирийцев анты действительно должны были выглядеть бесславно, потому что слава народов, по Диодору, заключается в их военной силе и завоеваниях. Отсюда следует, что арии в Митанни господствующего положения не занимали.

В VII в. до н. э. Переднюю Азию снова потрясли скифы, вернувшиеся сюда из Северного Причерноморья. Своё вторжение они осуществили с территории Азербайджана, куда проникли через Дербентский проход. Учёные предполагают, что вместе со скифами во вторжении участвовала значительная группа местного скотоводческого населения, и мы не сомневаемся, что этими скотоводами были анты – их родичи. Хотя они не соприкасались друг с другом несколько столетий (с XII–XI вв. до н. э., когда скифы впервые появились в Северной Месопотамии), им вряд ли довелось утратить общее сходство в облике, языке и религии. В глазах древнего мира скифы и анты должны были выглядеть как один народ, и потому этот древний мир легко присвоил антам имя скифов, а скифам – историю антов. Вот почему историкам никак не удаётся убедительно связать выводы археологов о среднеазиатском происхождении скифов с сообщением Диодора об их прародине у Аракса. Некоторые историки даже выдают эту кавказскую реку за среднеазиатскую Сырдарью или Волгу, чем запутывают и себя, и других. У Аракса первоначально жили не скифы, а принятые за них анты. Это они пришли на Кавказ из Средней Азии, и это они, как передаёт Геродот, были вытеснены со своей родины другим народом.

Нельзя обойти вниманием дальнейшее сообщение Диодора о скифах. Он пишет, что, завоевав в последующем обширную территорию в Северном Причерноморье и Азии, они переселили многие покорённые племена в другие земли, а самые важные выселения были из Ассирии на южное побережье Чёрного моря и из Мидии в Приазовье. Как скифы покорили Мидию в VII в. до н. э., рассказал Геродот, а вот о предшествовавшем ему покорении Ассирии рассказывает лишь «Книга Велеса». Для нас интересно то, что Диодор в полном согласии с «Книгой Велеса» относит завоевание Ассирии к скифам, показывая тем самым, что жившие на севере Малой Азии потомки ассирийских переселенцев помнили ариев и помнили как скифов, а если учесть, что Геродот о выселении из Мидии умалчивает, то оно, скорее всего, было тоже связано с ариями.

Если бы «Книга Велеса» была подделкой, то содержащиеся в ней сведения об ариях никогда не оказались бы в полной гармонии, даже в деталях, с результатами новейших исследований. Известно, что критерием подлинности заподозренного в фальсификате исторического документа является подтверждение его положений данными науки, которыми не мог располагать фальсификатор. Поскольку все основные, связанные с ариями, открытия учёные сделали тогда, когда не то что Сулакадзева, но и Миролюбова не было в живых, сомневаться в подлинности «Книги Велеса» не приходится.

Глава 2

Расселение славян в Европе

Мы – потомки славян, которые пришли

к ильмерам и поселились среди готов.

«Книга Велеса» (дощечка 8)

Теперь посмотрим, что сообщает нам «Книга Велеса» о жизни предков славян после того, как они пришли из Семиречья к Днепру и на Карпаты.

Находясь в окружении готов, русы поселились на территории, занятой ильмерами (иллирами). Между ними и местным населением установились мирные отношения, которые со временем переросли в кровнородственные связи и привели к полной ассимиляции ильмеров. Как и русы, ильмеры были хорошими гончарами, пасли скот, пахали землю, а при нападении врагов всегда приходили русам на помощь (дощечки 2а, 5б, 7э, 8, 28).

Скифы осели у Карпатских гор. Здесь они имели города, сёла и большие торжища, но потом были потеснены готами, которые обитали западнее Карпат, и ушли к Днепру, где поселились рядом с другими славянскими родами (дощечки 15а, 15б).

Известно также, что в Подунавье, на территории между Карпатами и Русскими горами, свирепствовала война. Для защиты от врагов русы избрали себе вождя по имени Коло и, одержав под его руководством победу, созвали вече, на котором учредили свою землю. Через пятьсот лет эта земля, ослабленная возникшей между русами распрей, пала под ударами врагов (дощечка 17а).

В этом сообщении кажутся неясными два момента. Первый из них касается ильмеров и иллиров, второй – Русских гор.

Этноним «ильмеры» образован от имени «Ильмер». В древности так называлось озеро Ильмень, следовательно, ильмеры – это балты или финны, обитавшие севернее бассейна Днепра. Иллиры же – это иллирийцы, а они, как известно, населяли Адриатику и Балканы. Мы видим, что ни балтов, ни тем более иллирийцев в Карпато – Днепровском регионе, куда пришли русы, как будто не должно быть. Однако лингвистические исследования названий рек в бассейне Днепра показывают, что балты населяли не только юго – восточную Прибалтику, но были и основным этническим элементом в Верхнем Поднепровье, «начиная с самой отдалённой древности, доступной лингвистическому контролю» [126]. Помимо Верхнего Поднепровья, балтийские гидронимы широко распространены также в бассейнах Десны, Сейма и Припяти, а на присутствие здесь финнов указывают финские названия рек Ворсклы и Сожа. В северной же части Карпат и на Верхнем Днестре сосредоточены иллирийские гидронимы. Они идут к правобережным притокам Припяти и к Днепру [131], указывая место обитания древнейших иллирийцев. Хотя «Книга Велеса» и уводит их отсюда на Верхний Днепр к балтам, это не должно вызывать серьёзных возражений, поскольку иллиры для неё – те же ильмеры (дощечки 7э, 28).

Война, которая свирепствовала на территории между Карпатами и Русскими горами, велась, согласно «Книге Велеса», по обе стороны Дуная. Карпаты, как известно, лежат на его левой стороне; Русские же горы должны тогда находиться на правой. Из горных образований на Правобережье Дуная имеются лишь Альпы и Балканы, следовательно, Русскими горами были названы одни из этих гор, и названы они так, разумеется, потому, что населяли их русы. Значит, ареал расселения русов был гораздо шире, чем представлялось вначале, и, чтобы выяснить его границы, нужно рассмотреть археологическую обстановку в Европе, относящуюся к середине II тыс. до н. э.

С эпохи неолита до середины II тыс. до н. э. Северная и Центральная Европа, Прибалтика, Верхний и Средний Днепр были населены племенами культуры шнуровой керамики, а Северное Причерноморье – племенами ямной

и катакомбной культур, из которых на позднем этапе сложилась культура многоваликовой керамики. В конце XVI

или начале XV в. до н. э. в Северное Причерноморье вторглись из – за Волги племена срубной культуры, которые частично вытеснили «многоваликов» на Балканы и ассимилировали оставшееся население. В первой половине XV в. до н. э. в Центральной Европе появляется культура курганных могил, получившая своё название по характерному обряду погребения: умерших хоронили под каменными курганами, окружёнными венцом из камней, а внутри курганов устраивались деревянные или опять – таки каменные сооружения. Племена этой культуры вели в основном кочевой образ жизни, занимаясь скотоводством, однако раскопки немногочисленных поселений показывают, что у них были развиты также земледелие, гончарное дело и бронзовая металлургия. Восточные окраины культуры курганных могил смешиваются с тшинецко – комаровской культурой, которая возникла в середине XV в. до н. э. и распространилась на территории от Одера на западе до Сейма на востоке и от Нижней Вислы и Припяти на севере до Карпат на юге. Мы видим, что восточная половина тшинецко – комаровской культуры целиком охватывает область, занятую русами «Книги Велеса», а время возникновения культуры точно соответствует реконструированному нами времени прихода сюда русов²⁴. Это ставит нас перед необходимостью более пристально взглянуть на тшинецко – комаровскую культуру.

Исследовавшая её памятники С. С. Березанская [11] установила, что тшинецко – комаровские племена выбирали для своих поселений высокие места в поймах речных долин, а также на берегах малых рек и озёр. Поселения состояли из 15–20 жилищ и хозяйственных построек, расположенных в один – два ряда вдоль берега. Жилищем служила полуземлянка, состоявшая из одного или двух помещений, при этом пол во втором помещении был несколько ниже, чем в первом. Стены полуземлянки имели столбовую конструкцию, деревянную облицовку и с внутренней стороны иногда обмазывались глиной. Крыша была двух- или четырёхскатной. На земляном полу находились один – два очага в виде простого кострища либо открытой или купольной печи, сложенной из камней и глиняных кирпичей, без дымохода. До сооружения очагов под ними в ритуальных целях закапывались некоторые бытовые предметы и кости жертвенных животных (зернотёрки, посуда, лопатка быка, череп собаки). В самой землянке и рядом с ней оборудовались глубокие хозяйственные ямы для хранения зерна. Число жителей в посёлке составляло 200–250 человек.

Основной хозяйственный уклад жизни всего населения определялся занятием скотоводством (на западе – кочевым) и земледелием. В состав стада входили корова, лошадь, овца, коза и свинья. К земледелию больше тяготели комаровские племена, обитавшие в чернозёмных районах Прикарпатья, Поднестровья и Западной Подолии.

Основному хозяйственному укладу соответствовали и культовые представления. Так, в поселении, раскопанном на левом берегу Днепра у хутора Пустынки, Березанская выявила два святилища, в одном из которых стоял глиняный жертвенник, заполненный золой, а на полу в шести ямках были погребены кальцинированные кости домашних животных. В другом же святилище в специальном ровике были зарыты сотни обломков обожжённых зернотёрок, серп и сосуд с отпечатками зёрен [12].

На многих поселениях обнаружены следы обработки бронзы, шлакированная глина и литейные формы, что свидетельствует о занятии жителей металлургией. Из металла изготовлялись орудия труда (топоры, кельты, ножи, тёсла, долота, серпы, шилья) и украшения (браслеты, кольца, бусы, булавки, фибулы). Широко применялись также каменные и кремниевые топоры, серпы, скребки, зернотёрки и др. Большое количество пряслиц и разнообразная керамика указывают на развитые ткачество и гончарство.

Умерших хоронили в курганных и бескурганных могильниках по обряду ингумации и кремации. При ингумации трупы укладывались на боку в скорченном положении, причём мужские погребения часто сопровождались захоронением одной или двух женщин. При кремации хоронились остатки сожжения, собранные в сосуд (урну) или уложенные в простую ямку. Сожжение производилось на стороне. После похорон устраивалась тризна (на месте её проведения возле курганов найдены кострища с множеством битой посуды и костей животных, в бόльшей части свиньи и быка).

Березанская считает, что тшинецко – комаровская культура сформировалась на основе культуры шнуровой керамики. Однако нельзя не видеть, насколько ярко во всём своём комплексе тшинецко – комаровская культура демонстрирует андроновские признаки. Эти же признаки выступают и в культуре курганных могил. Мало того, в тшинецко – комаровской культуре совершенно отчётливо видны фёдоровские черты²⁵, а в культуре курганных могил, несмотря на большое разнообразие её локальных вариантов, обусловленных ассимиляционными процессами и культурным воздействием на пришельцев со стороны местного населения, выделяются алакульские элементы. Поскольку обе эти культуры намного моложе андроновской, можно с уверенностью утверждать, что их население, как и срубное, пришло в Европу из – за Волги²⁶.

В новом андроновском ареале, раскинувшемся от Волги до Рейна, «фёдоровцы» разместились между срубными и алакульскими племенами на границе с иллирийцами и балтами. Если вспомнить, что «фёдоровцев» мы идентифицировали как славян, «срубников» и «алакульцев» как готов, а иллирийцев и балтов как ильмеров, то, читая сообщение «Книги Велеса», вынесенное нами в эпиграф ко второй главе, легко заметить, что археологические материалы и «Книга Велеса» говорят совершенно об одном и том же. Это не только убеждает в достоверности самого сообщения, но и заставляет решительно присоединиться к тем исследователям, которые связывают тшинецко – комаровскую культуру с праславянами²⁷.

В XIII в. до н. э. с территории тшинецко – комаровской культуры вышла культура полей погребальных урн, которая полностью сменила господствовавшую в Центральной Европе культуру курганных могил, а затем распространилась на территории Франции, Северной Испании, Нидерландов, на Британских островах, Апеннинах и Балканах. Поскольку носителями культуры полей погребальных урн были потомки «фёдоровцев», или иначе русы, а носителями исчезнувшей культуры курганных могил – готы, смену этих культур мы рассматриваем как захват русами территории западных готов в ходе войны, которая свирепствовала в Подунавье и закончилась устроением Русской земли. Культура полей погребальных урн как раз и представляет собой Русскую землю, а расположенные в её ареале Альпы – это Русские горы.

Действительно, если совместить время устроения русами своей земли с временем исчезновения культуры курганных могил, то есть с концом XIII в. до н. э., то последнее пятое столетие существования Русской земли истечёт в конце VIII в. до н. э., когда распалась культура полей погребальных урн²⁸. Кроме того, по данным лингвистов, среднеднепровский славянский ареал, входящий в ареал тшинецко – комаровской культуры, является не центром, а только периферией всего древнеславянского языкового пространства. Центр же его локализуется на Среднем Подунавье [134] – в сердцевине ареала культуры полей погребальных урн. С этим ареалом удивительно точно совпадает и территория распространения топонимов с корнем «рус» [72]. На него, по сути дела, указывают также антропологи, утверждая, что территория, на которой сформировались славяне, охватывала всю Европу за исключением её северных, юго – западных и южных окраин [7].

Вообще говоря, первой Русской землёй «Книга Велеса» называет территорию ильмеров, на которой осели русы после прихода в Карпато – Днепровский регион (дощечка 2а), поэтому культура полей погребальных урн является всего лишь западным продолжением Русской земли, изначально сконцентрированной в ареале тшинецко – комаровской культуры. Вместе эти культуры показывают точные границы расселения древнейших славян в Европе и, материализуя сообщение «Книги Велеса» о русах на Дунае, полностью реабилитируют летописца Нестора, обвинённого историками в выдумке дунайской прародины славян. Хотя монах и демонстрирует библейский характер своих исходных положений, кладёт он их, как видим, на реальную основу.

Дальнейшее расселение славян связано с окончанием миграции ариев, пришедших к Карпатским горам после многовекового странствования по Индии, Ирану и Передней Азии. Этих ариев «Книга Велеса» называет скифами.

По нашей реконструкции скифы пришли к Карпатам в конце XI в. до н. э²⁹. Историки же полагают, что ранее конца VIII в. до н. э. скифов в Европе не было. Утверждению этого мнения в исторической науке немало способствовал крупнейший отечественный скифолог А. И. Тереножкин. Ни в коем случае не умаляя его заслуг в археологии, нельзя не заметить, однако, что в решении скифской проблемы он допускает такие противоречия, которые ставят под сомнение относящиеся к ней выводы.

Так, видя в одной из своих работ причину прекращения в конце IX в. до н. э. жизни на белогрудовских поселениях около Умани во вторжении скифов, Тереножкин сначала уверяет нас в том, что их появление в эту эпоху (то есть в конце IX в. до н. э.) на юге Восточной Европы подтверждается археологическими материалами [122], а затем также уверенно и в той же самой работе определяет начало скифского периода второй половиной VII – первой половиной VI в. до н. э. Доказывая, что скифы появились в Северном Причерноморье только в VII в. до н. э., он ссылается на свидетельство античных письменных источников, но греческий поэт Гесиод, живший, по данным «Паросской хроники», в конце X в. до н. э., знал о скифах уже в своё время, и не верить ему, как это делает Тереножкин, нет никаких оснований³⁰.

По представлению Тереножкина, скифы пришли в Европу раньше, чем в Переднюю Азию, и пришли из – за Волги [54]. Но Геродот и Диодор Сицилийский говорят прямо противоположное. Согласно Геродоту, скифы вторглись в Северное Причерноморье из – за Аракса, а не из – за Волги (История, IV, 11). Аракс у Геродота – это река кавказская, поскольку начинается она в горах, лежащих к северо – западу от Мидии, и впадает в Каспийское море (История, I, 202; V, 52). Об Араксе как исходном месте жительства скифов пишет также Диодор Сицилийский. Из сообщения Диодора следует, что скифы побывали в Передней Азии дважды: сначала как малочисленные и слабые жители Закавказья, а потом как могучие завоеватели, успевшие покорить Кавказ и всё Северное Причерноморье³¹. Диодор ясно пишет, что время экспансии скифов в Северное Причерноморье было древнее времени их возвращения в Переднюю Азию и потому искать скифские следы нужно, по крайней мере, в начале I тыс. до н. э³². Неспроста Б. Н. Граков отмечает в материальной культуре скифов присутствие элементов быта населения, жившего в Северном Причерноморье с эпохи бронзы, причём это касается как орудий труда, керамики и погребального обряда, так и костных останков [34]. Однако предложение исследователей решать вопрос происхождения скифов на основе местных культур Тереножкин объявляет глубоко ошибочным. Для него единственным критерием скифской культуры является звериный стиль, который, как он утверждает, ранее VII в. до н. э. ни в Причерноморье, ни в Передней Азии не известен и был привнесён сюда уже в готовом виде. Но тогда, спрашивается, что показывают многочисленные подвески, бронзовые сосуды и предметы вооружения, украшенные стилизованными изображениями птиц в памятниках культуры погребальных урн (XIII–VIII вв. до н. э.), или найденный в Киеве чернолесский бронзовый кинжал, у которого навершие выполнено в виде медведя, а перекрестие образовано двумя обращёнными в разные стороны головками грифонов (VIII в. до н. э.) [122]? И почему должен игнорироваться найденный в древнем палестинском городе Мегиддо гребень из слоновой кости со стилизованным изображением волка, напавшего на козла (XII в. до н. э.) [137]? Но больше всего удивляет то, что, ратуя за оригинальность скифской культуры, Тереножкин объективно подтверждает не её, а прочнейшую связь скифов с чернолесскими племенами.

Классическим памятником ранних скифов он считает Жаботинское поселение у реки Тясмин, датируемое концом VIII – началом VII в. до н. э. С точки зрения Тереножкина, именно здесь, в ареале чернолесской культуры, находятся первые скифские курганы, и именно отсюда они распространяются на Дон, Северный Кавказ и в Крым. Но курганы эти показывают, что своих покойников ранние скифы хоронили по чернолесскому обряду, ели и пили из чернолесских мисок, блюд, горшков, кубков и корчаг, вооружались чернолесскими кинжалами, мечами, копьями и стрелами, пользовались чернолесским конным снаряжением и украшали вещи в чернолесском зверином стиле. Только в VI в. до н. э. чернолесские вещи сменяются собственно скифским набором предметов, и только в V в. до н. э. чернолесский погребальный обряд начинает меняться на захоронение в катакомбах, которое стало основным обрядом у скифов в IV в. до н. э. Но Тереножкин, в отличие от Гракова, не признаёт единства «чернолессцев» и скифов. Чернолесскую культуру он называет всего лишь скифообразной, не пытаясь даже объяснить, каким же это образом она смогла вобрать в себя скифские черты за целую сотню лет до того, как сами скифы оказались на Тясмине. Его не смущает, что первые скифские захоронения распространяются на восток от Днепра, а не на запад от Волги, как следовало бы ожидать, и что в степи вообще отсутствуют какие – либо археологические признаки массового передвижения скифов из-з Волги. На всё это он закрывает глаза, не желая видеть своих ошибок. Однако древние письменные источники и археологические материалы на них упорно указывают.

Чернолесская культура сформировалась в ареале белогрудовской культуры, которую она сменила в середине VIII в. до н. э. В свою очередь белогрудовская культура была сформирована «комаровцами», пришедшими в бассейн Тясмина в конце XI в. до н. э. из Прикарпатья и Поднестровья. Обычно чернолесская культура рассматривается как продолжение белогрудовской, но Березанская, изучив их совместные памятники, высказывает мысль о частичной смене белогрудовского населения новыми племенами [13]. На это указывает широкое распространение у «белогрудовцев» неизвестных прежде форм керамики, некоторых орудий труда, вооружения, характера домостроительства и обряда погребения, которые ведут своё происхождение из Трансильвании и Молдовы – территории культуры фракийского гальштата. Если исходить из наблюдений Березанской, то нетрудно придти к выводу, что в основе скифской культуры лежит культура фракийского гальштата, которая возникла в Карпато – Дунайском регионе после появления здесь на рубеже XI–X вв. до н. э. совершенно нового населения, занявшего территорию Прикарпатья, Трансильвании, Северо – Восточной Венгрии, Юго – Восточной Словакии, Приднестровья и Прутско – Сиретского междуречья [85]. Как раз это население итальянские археологи отождествляют с кочевниками, вторгшимися в середине II тыс. до н. э. из Центральной Азии в Индию, и как раз этих кочевников «Книга Велеса» в точном соответствии с временем и местом приводит из Индии к Карпатам, сообщая, что здесь они стали называться скифами³³.

В отличие от «Книги Велеса», относящей скифов к славянам, лингвисты считают их иранцами и в качестве доказательства приводят в скифском языке иранские элементы. Но, во – первых, текстов на скифском языке эпиграфика Северного Причерноморья не даёт, а те 200–250 слов разной степени достоверности в греческих надписях со скифской ономастикой [135] бесспорными примерами языка служить не могут. Во – вторых, в греческом написании славянская речь является плохо узнаваемой³⁴. В-третьих, наличие иранских имён у скифских царей ещё не означает, что сами скифы были иранцами³⁵. И, в-четвёртых, скифы в VII в. до н. э. господствовали на севере Передней Азии в течение нескольких десятилетий, и нет ничего странного в том, чтобы в их языке появились некоторые заимствования из языка местного населения. Наконец, даже О. Н. Трубачёв говорит об отсутствии лингвистических критериев определения того, что есть скифское [132].

Многие историки, следуя его совету сдержанно относиться к безоговорочной концепции всех скифов как иранцев, выделяют среди них скифов – земледельцев, отождествляемых с потомками чернолесской культуры, и связывают их со славянами³⁶. Но если чернолесская культура является славянской, то славянские черты должны выступать и в культуре фракийского гальштата, которая приняла участие в её формировании. Мы знаем, что исходные археологические признаки славян кроются в андроновской культуре фёдоровского типа. В культуре фракийского гальштата этих признаков вполне достаточно, из чего следует ожидать, что и языковой ареал «фракийцев» окажется славянским. Убедительным свидетельством этого служит большое число славянских топонимов архаичного облика в Румынии, прежде всего в Трансильвании, и в Молдове на восточных склонах Карпат, где, учитывая сообщение «Книги Велеса» о скифских торжищах, для нас особенно интересны топонимы, имеющие значение слова «торг» [62]. Происхождение этих трансильванских и молдавских топонимов не может найти разумного объяснения в славянской миграции на Балканы, начавшейся в VI в. н. э., хотя бы потому, что VI в. архаичным назвать нельзя, а для того чтобы славянские географические названия могли представлять собой самый ранний, по оценке румынских лингвистов, слой, нужно полностью исключить из процесса топообразования предшествующих славянам гетов, кельтов, даков, римлян, готов, гуннов и гепидов, что выглядит абсурдом. С другой стороны, перечисленные народы славянами не являются, следовательно, создателем славянских топонимов в Трансильвании и Молдове было население, обитавшее здесь до гетов, то есть племена культуры ноа или сменившей её культуры фракийского гальштата. Если же учесть, что местная культура ноа своим возникновением обязана влиянию «срубников», то принадлежность славянских топонимов культуре фракийского гальштата станет очевидной.

Мы говорили, что из трёх потоков «фёдоровцев», устремившихся из Семиречья на новые земли, первый поток, путь которого пролёг в Северное Причерноморье через Индию, был самым многолюдным. Это заставляет думать о том, что европейский ареал его расселения должен быть значительно шире ареала культуры фракийского гальштата, так как по площади тот уступает территории тшинецко – комаровской культуры, занятой «фёдоровцами», пришедшими из – за Волги. К такому мнению склоняют и лингвисты, выявившие повторение топонимов Северо – Западной Индии на всём юге Европейской равнины от Трансильвании до Северного Кавказа [135]. Открытие лингвистов определённо указывает на то, что будущие скифы поселились не только у Карпат, но и в причерноморских степях. В этой связи обращает на себя внимание белозерская археологическая культура, которая возникла одновременно с культурой фракийского гальштата [14]. Её ареал охватывает территорию от Дунайско – Днестровского междуречья до низовий Дона и степного Крыма. Хотя некоторые археологи считают белозерскую культуру продолжением срубной, результаты исследования белозерских и срубных памятников ведущими специалистами позволяют утверждать, что белозерская культура была сложена не «срубниками», а «фракийцами» [14], то есть опять – таки скифами «Книги Велеса». С этими скифами мы связываем также и гальштатскую археологическую культуру, сформированную на рубеже XI–X вв. до н. э. на территории Австрии и в предальпийских областях Венгрии, Германии, Швейцарии, Франции.

На последнем этапе своего развития белозерская культура, подобно чернолесской, плавно переходит в собственно скифскую культуру, и всё это вместе взятое свидетельствует о том, что скифы были в VII в. до н. э. далеко не новым народом в Северном Причерноморье. Будь иначе, распространение их культуры здесь отличалось бы не плавностью перехода от чернолесья и белозерья, а резкой сменой всей археологической обстановки. Впрочем, смена обстановки в Северном Причерноморье действительно наблюдается, но вместо вторжения кочевников из – за Волги она отражает процесс активной миграции фракийских племён, начавшейся в середине VIII в. до н. э.

Помимо Среднего Поднепровья, куда они пришли к «белогрудовцам», «фракийцы» перемещаются также на север от Карпат в ареал лужицкой культуры и на Средний Днестр. Их памятники появляются в причерноморской степи вплоть до Северного Кавказа, но в то же время исчезают на собственной территории в лесостепной Молдове и Прутско – Сиретском междуречье. Здесь культура фракийского гальштата сменяется новой культурой басарабь, распространившейся тоже в середине VIII в. до н. э. на бόльшей части Румынии, в Северной Болгарии, Северной Сербии и Восточной Венгрии. Синхронность возникновения культуры басарабь и миграции фракийцев приводит к мысли о том, что миграция эта была вызвана вторжением басарабьских племён на фракийскую территорию. Вытесненные из Восточных Карпат на Средний Днестр «фракийцы», как показала Березанская, перешли потом отсюда через Побужье на Днепр к «белогрудовцам», где и сформировали совместно с ними чернолесскую культуру. А те изменения, которые произошли в ней позднее, мы связываем с притоком в конце VI–V вв. до н. э. на её территорию так называемых «среднеазиатских скифов» – саков³⁷. Саки, как и «чернолессцы», были потомками андроновских племён, следовательно, в культурном отношении они имели между собой много сходства. Это и обеспечило отмеченную Тереножкиным плавность перехода чернолесской культуры в собственно скифскую.

Смена археологической обстановки на правобережье Днепра в середине VIII в. до н. э. полностью подтверждает сообщение «Книги Велеса» о миграции скифов в Поднепровье³⁸, и хотя её утверждение о том, что скифы были вытеснены из Карпат готами, как будто противоречит выводам археологов, относящих культуру басарабь к гетам, указанное противоречие не является принципиальным, поскольку Иордан, рассказывая о происхождении гетов, называет их готами. Правда, за такое свободное обращение с этими этнонимами современные историки единодушно заклеймили Иордана фальсификатором, стремящимся удревнить историю готов за счёт гетов, но «Книга Велеса» реабилитирует его, как и Нестора. Совместно с археологическими данными она показывает, что славяне тоже называли гетов готами.

Нужно сказать, что, кроме готов, будущие скифы вытеснили и прикарпатских русов, о чём свидетельствует перемещение в конце XI в. до н. э. на Средний Днепр племён комаровской археологической культуры, территория которой почти целиком вошла в ареал культуры фракийского гальштата. Но русы не ограничились Средним Днепром, а ушли ещё дальше и поселились в Юго – Восточной Прибалтике, получив там имя вендов. Это утверждение, основанное на сообщении «Книги Велеса» о вендах³⁹, подтверждают результаты лингвистических исследований, а также материалы археологических раскопок в Прибалтике, показывающие, что в конце XI в. до н. э. на побережье Рижского и Финского заливов пришло новое, отличное от балтов, население, которое по антропологическому типу и языку было родственным населению степного и лесостепного Поднепровья [70]. Погребальный обряд нового населения [35] сходен с комаровским, а одновременное появление «комаровцев» на Среднем Днепре и в Прибалтике позволяет рассматривать оба эти расселения в единой взаимосвязи, обусловленной распадом комаровской общности в Прикарпатье.

К середине X в. до н. э. венды занимали уже не только юго – восточное, но и всё южное побережье Балтийского моря вплоть до Польского Поморья (ареал культуры западнобалтских курганов), а отсюда пошли ещё дальше на запад, о чём свидетельствуют неединичные топонимы с корнем vend, сосредоточенные в Дании, Швеции, Северной Франции и Южной Англии. В середине VI в. до н. э. венды двинулись из Поморья на территорию лужицкой культуры и, постепенно смешавшись с родственным им лужицким населением, достигли к концу V в. до н. э. Карпатских гор, Среднего Одера и Припятского Полесья. Новое культурное образование, названное археологами культурой подклёшевых погребений, просуществовало в неизменном виде до конца III в. до н. э., когда на юго – западную окраину его ареала вторглись кельты. В захваченных кельтами районах возникла новая, пшеворская, культура, распространившаяся затем по всей территории культуры подклёшевых погребений. Несмотря на сильную кельтизацию последней культуры, смены населения в ней, по наблюдениям польских археологов, не произошло, следовательно, не должна была произойти и смена его имени. Поскольку в создании культуры подклёшевых погребений участвовало смешанное население, состоявшее из лужицких и поморских племён, а господствовавшие поморские племена, согласно «Книге Велеса», назывались вендами, мы вправе ожидать, что имя вендов встретится нам и у населения пшеворской культуры. Действительно, именно это население, обратившее на себя внимание античных авторов в первых веках нашей эры, Тацит и Птолемей называют вендами (венедами). Хотя Тацит тяготеет к тому, чтобы венды были отнесены к германским племенам, сами германцы всегда называли вендами (wenden, winden) только славян [92], и объективных причин для выражения недоверия германцам мы не видим⁴⁰.

Лингвисты отмечают удивительную близость современных славянских языков, прежде всего русского, с языком, на котором разговаривали арии в Индии, – санскритом⁴¹. В свете того, что мы знаем теперь благодаря «Книге Велеса» о славянах, эта близость воспринимается нами как само собой разумеющееся явление, ведь пришедшие в Индию арии были славянами, и, следовательно, санскрит есть отпечаток древнейшего славянского языка. Но если славянский язык имеет, по выражению О. Н. Трубачёва, собственные непрерывные индоевропейские истоки [133], то остальные так называемые «индоевропейские» языки имеют к языку ариев лишь косвенное отношение, потому что в действительности они не являются, как это принято считать, продуктом его распада на диалекты, а были самостоятельными языками, позаимствовавшими только из языка ариев те или иные формы. Легко показать, что вся индоевропейская семья состоит исключительно из потомков андроновских племён и тех народов, в чьих местах обитания эти племена поселились в поисках новой родины. Длительным соседством с «андроновцами», а не пресловутым отпочкованием от общего народа – предка объясняется «несомненное» языковое родство всего индоевропейского населения, и то, что это родство является всего лишь отражением тесных языковых контактов, доказывают неповторимая индивидуальность индоевропейских языков и глубокие различия в антропологии индоевропейцев, их археологической культуре и топонимике.

С «андроновцами» нужно связывать и изобретение алфавитного письма.

Считается, что письмо это было создано финикийцами в начале X в. до н. э., однако обстоятельства, которые сопровождают его появление на свет, заставляют нас думать совсем иначе. Во – первых, потому, что процесс создания и становления письменности в те далёкие времена не мог быть мгновенным, у финикийцев же смена клинописи принципиально новым, буквенным, письмом происходит совершенно внезапно. Во – вторых, перед тем как заменить клинопись, финикийцы меняют также и свой погребальный обряд на захоронение в урнах, а в их искусстве, судя по найденному в городе Мегиддо гребню с изображением сцены охоты волка на козла [137], утверждается звериный стиль. Все эти элементы появляются в финикийской культуре почти одновременно, и их происхождение, если учитывать «врождённую склонность жителей Левантийского побережья копировать чужое искусство и культуру» [137], может быть удовлетворительно объяснено лишь с позиции прихода к финикийцам чужеземцев. Захоронение в урнах и звериный стиль в искусстве являются специфическими чертами культуры андроновских племён фёдоровского типа. Эти племена, как было показано, господствовали в XII–XI вв. до н. э. в странах Восточного Средиземноморья, куда они пришли из Индии, у них финикийцы и взяли алфавитное письмо.

Нам скажут, что наука не располагает данными о письменности «фёдоровцев», но «фёдоровцы», напомним, были ариями, а в санскрите имеется слово pis («пиш»), что означает «писать», поэтому письмо они знали и имели. Кроме того, финикийский алфавит представляет собой не что иное, как протокириллицу, а она, согласно последним представленным науке наработкам в эпиграфике [141], встречена гораздо раньше, чем у финикийцев, и в более развитом виде в ареале культуры полей погребальных урн, сформированной потомками «фёдоровцев». Наконец, даже древние авторы изобретателями письменности считали не финикийцев, а тирренов, которые, помимо неё, разработали также учение о богах и природе (Диодор Сицилийский. Историческая библиотека, V, 40). Но имя это получили опять же «фёдоровцы», поселившиеся в Италии и Греции в конце эпохи бронзы⁴², следовательно, изобретателями алфавитной письменности являются андроновские племена фёдоровского типа, а так как они были славянами, то и в основе всей общеевропейской культуры, тесно связанной с тирренами, лежит культура славян.

Вот почему В. А. Чудинов, прочитав десятки древнейших, относящихся к бронзовому и железному векам, славянских надписей на культовых камнях и святилищах, найденных в ареале расселения «фёдоровцев» и их потомков, говорит о том, что евразийская культура вообще – это культура славян, а славянская языческая религия – самое грандиозное явление в мире по длительности существования, территории распространения, храмовому строительству и влиянию на другие народы, в том числе на древних греков и римлян, в чьих религиозных системах она нашла своё воплощение [141]. Выводы, к которым пришёл этот эпиграфист, были сделаны им независимо от «Книги Велеса», и нам остаётся лишь порадоваться за неё, поскольку представленные в ней сведения о ранних славянах находятся в точном соответствии не только с данными археологии и лингвистики, но и с новейшими, революционными по своему значению, материалами эпиграфики.

Глава 3

Русколань

Готская земля – наша. Тут, в Белогорье, мы сели,

усеяли его костями своими и кровью своей

полили, и оно есть наше.

«Книга Велеса» (дощечка 23)

Дальнейшая история славян связана уже с их обратным движением на восток. Предание об этом движении сохранила «Книга Велеса» (дощечки 35а, 35б):

«Поведаем правду о первом господине нашем, с которого пошли князья избираемые и сменяемые. Кисек повёл родичей в степи со скотом своим на полдень и там, где солнце сияет, остановился. И пришёл к нему отец Орей со словами: “Мы оба имеем детей, мужей, жён и стариков, и нужно нам оборонять их от врагов. Соединим же людей, овец и скот и станем племенем единым, а боги нам помогут, и будем мы видеть доброе из века в век”. Но когда стали считать, то одни говорили, чтобы быть вместе, а другие – нет. Тогда отец Орей отвёл людей своих и стада подальше от них и сказал: “Тут устроим город и назовём его Голынь, так как стоит он в голой степи и в лесу”. И Кисек ушёл прочь. Он тоже отвёл людей своих в иное место, чтобы те не смешались с людьми отца Орея. Так стали они чужими друг другу…

Но пришли в край Кисека язы и начали скот забирать. Кисек напал на них и отогнал, а потом отогнали его самого. И стали его люди, павшие от мечей, обильным кормом для воронов. Оттого сделалось на сердце отца Орея мерзко, и сказал он своим родичам: “Поддержите Кисека и людей его”. И те, оседлав коней, бросились на язов и покончили с ними. Так мы узнали, что есть у нас сила, пока мы вместе. Тогда никто не может одолеть нас».

Географические ориентиры в предании не обозначены, но нам известно, что город Голынь, или Голунь, стоял на Донской земле, и был он русским (дощечка 34), значит, речь тут идёт об исходе русов на Дон, а время этого исхода, как показывает анализ хронологии «Книги Велеса», относится к середине VII в. до н. э.⁴³

Этимология названия города Голыни позволяет утверждать, что род Орея поселился в зоне типичной лесостепи. В Подонье типичная лесостепь начинается приблизительно в пятидесяти километрах к северу от Воронежа и заканчивается долиной реки Тихая Сосна, которая является правым притоком Дона. Выше её устья в Дон впадает река Потудань. Отсюда на много километров вниз по течению правый донской берег представляет собой сплошную цепь меловых обнажений и отвесных скал, поднимающихся над уровнем воды на высоту до ста метров. Этот участок берега называется Белогорьем. Но Белогорье, согласно «Книге Велеса», было местом поселения предков донских русов, следовательно, род Орея осел, скорее всего, в междуречье Потудани и Тихой Сосны, потому что именно здесь типичная лесостепь и Белогорье накладываются друг на друга.

Место поселения рода Кисека определить сложнее, так как никаких сведений о нём нет. Однако мы знаем, что Кисек владел полуденной степью (дощечка 17а). Это может указывать на то, что люди из его рода вели кочевой образ жизни, а территория, на которой они кочевали, находилась южнее Среднего Дона, заселённого родом Орея, но не далеко от него, иначе Орей не узнал бы о постигшей Кисека беде и не успел бы ему помочь в борьбе против язов. Язами в «Книге Велеса» называются языги, а их древние авторы размещают в Приазовье между Манычем и Кубанью. Надо полагать, что где – то здесь находились и кочевья Кисека.

Теперь рассмотрим археологическую обстановку, которая сложилась в Подонье к концу VII в. до н. э., и начнём с эпохи поздней бронзы. Тогда донская лесостепь была очень плотно заселена племенами срубной культуры. В конце XI в. до н. э. «срубники» под давлением наступавших на них с юга белозерских племен в массовом порядке уходят отсюда в бассейн рек Сейма, Сулы, Псла, Ворсклы и Северского Донца в их верхнем и среднем течении⁴⁴, на что указывает появление здесь в это время бондарихинской культуры, имеющей срубные корни. Однако «белозерцы» в лесостепь не пошли, и небольшая часть «бондарихинцев» вернулась в Подонье, а затем сюда в начале I тыс. до н. э. проникли из степных районов немногочисленные срубные племена черногоровского типа. В конце VIII в. до н. э. на Нижней Ворскле рядом с «бондарихинцами» поселились чернолесские племена. Через сто лет они вторглись на территорию «бондарихинцев» и вытеснили их в бассейн Десны, а полвека спустя пошли в донскую лесостепь и поселились в междуречье Дона и Воронежа.

Но ещё раньше, в середине VII в. до н. э., на Средний Дон пришли «чернолессцы» с правого берега Днепра⁴⁵. Они поселились в долине реки Тихая Сосна, и мы видим, что место и время их поселения очень точно совпадают с предполагаемыми местом и временем поселения в Подонье рода Орея. Более того, согласно материалам раскопок, первые чернолесские пришельцы являлись потомками носителей комаровской культуры, которых мы отождествляем с русами. Они были, как и народ Орея, полукочевниками, занимавшимися разведением в степи лошадей и скота, поэтому можно утверждать, что поселившиеся на Среднем Дону «чернолессцы» представляют собой русов Орея⁴⁶.

Чернолесские памятники Подворонежья и Среднего Дона археологи объединяют в единую среднедонскую культуру, а она имеет общие черты с культурой, сформированной «чернолессцами» на занятой ими бондарихинской территории [84], следовательно, имевшая место в конце VIII и в середине VII вв. до н. э. экспансия чернолесских племён отражает собой не что иное, как уход «белогрудовцев» от проживавших у них с середины VIII в. до н. э. «фракийцев», то есть уход русов от скифов⁴⁷.

Вывод, к которому мы пришли, имеет важное значение, потому что, во – первых, он даёт точный ответ на давно поставленный историками вопрос об этническом происхождении так называемого «скифоидного» населения, обитавшего в лесостепной полосе между Днепром и Воронежем, и, во – вторых, показывает, что с середины VII в. до н. э. на правобережье Днепра в ареале чернолесской культуры обитали только скифы⁴⁸ (хотя, конечно, нельзя исключать и того, что какая – то небольшая часть русов осталась на прежнем месте и продолжала жить рядом с ними). Кроме того, этот вывод обеспечивает решение сложной киммерийской проблемы.

Киммерийцами, как известно, античные авторы называют население Северного Причерноморья, изгнанное скифами в Малую Азию. Если следовать Геродоту, то это событие и связанное с ним вторжение скифов в Мидию⁴⁹ имели место в середине VII в. до н. э.⁵⁰ Однако ассирийские источники свидетельствуют о том, что в Малую Азию киммерийцы пришли на целую сотню лет раньше⁵¹, а скифы, прежде чем столкнуться с мидянами, успели даже повоевать с ассирийцами⁵². С другой стороны, Геродот пишет, что киммерийцы покинули свою землю ещё до вторжения к ним скифов, и те завладели безлюдной страной. Но если страна оказалась безлюдной, то гнаться скифам было не за кем. Если же киммерийцы действительно покинули свою землю заранее, то, уходя от скифов в Малую Азию по черноморскому побережью, они двигались им навстречу, поскольку скифы шли в их страну от Аракса, и поэтому должны были либо столкнуться с ними, либо разминуться, если путь скифов пролегал по берегу Каспийского моря. В последнем случае скифы могли встретиться в Предкавказье лишь с остатками уходящих киммерийцев, но гнаться за ними им пришлось бы всё равно по берегу Чёрного, а не Каспийского моря, и попали бы они по этой причине отнюдь не в Мидию, а в Урарту.

По словам Геродота, историю отношений скифов с киммерийцами он одинаково услышал как от эллинов, так и от варваров, и потому сомневаться в её достоверности как будто нет оснований. Но если история эта достоверна, то путаница, которая её сопровождает, свидетельствует тогда о том, что освещаемые в ней события произошли в разное время, и, следовательно, скифы изгоняли киммерийцев из Северного Причерноморья не один раз. Это хорошо показывают материалы археологических раскопок.

Так, если привязываться ко второй половине VIII в. до н. э., когда киммерийцы вторглись в Урарту с территории Манны, то скифы, представленные чернолесской археологической культурой, вели в те времена широкое наступление на причерноморскую степь, в которой господствовали племена черногоровского типа. Преодолевая сопротивление «черногоровцев», они вышли к Северному Кавказу и, передвигаясь вдоль каспийского побережья [54], проникли в междуречье Куры и Аракса. Поскольку незадолго до них тем же путём в Манну проследовали киммерийцы⁵³, а в Северном Причерноморье одновременно с этим исчезла черногоровская культура, мы полагаем, что «черногоровцы» как раз и представляют собой тех киммерийцев, которые ушли в Манну.

Если же время прихода киммерийцев в Малую Азию брать по данным античных источников (654–624 гг. до н. э.), то оно совпадает с временем второй волны экспансии чернолесских племён, которые были связаны уже с русами (около 650 г. до н. э.). В Предкавказье и на Среднем Дону, куда пришли русы, обитали сменившие «черногоровцев» племена новочеркасского типа. В середине VII в. до н. э. они тоже исчезли, и это обстоятельство позволяет нам отождествлять «новочеркассцев» с киммерийцами, ушедшими в Малую Азию по берегу Чёрного моря⁵⁴.

Однако черногоровская и новочеркасская культуры являются всего лишь позднейшими вариантами срубной культуры, поэтому вполне правомерно отнести к киммерийцам и её племена. Срубная культура перестала существовать в конце XI в. до н. э., сразу после прихода в Северное Причерноморье из Закавказья будущих скифов. Донские «срубники» при их приближении побросали свои жилища и бежали в Посемье. Вероятно, так же поступило население и на остальной территории срубной культуры, о чём мы можем судить по белозерской культуре, сформированной будущими скифами в западной части ареала обитания «срубников», и по появлению в Болгарии срубных памятников. Нетрудно заметить, что условия исчезновения срубной культуры повторяют сообщение Геродота о скифах, пришедших в безлюдную страну киммерийцев⁵⁵, и это позволяет снять последнее из обозначенных нами противоречий в киммерийской проблеме.

Как видим, скифы действительно пришли в Переднюю Азию по берегу Каспийского моря, но попали они туда вовсе не потому, что сбились с пути, погнавшись за киммерийцами, которые бежали в Малую Азию по черноморскому побережью. Разница во времени между рассматриваемыми событиями составляет почти сто лет, и поэтому никакого отношения они друг к другу не имеют. Геродот соединил их вместе по ошибке, а она возникла потому, что время изгнания киммерийцев русами совпало с временем вторжения в Мидию скифов⁵⁶, хотя само это вторжение было вызвано совсем иными причинами⁵⁷. Кроме того, мы видим, что рассказанная Геродотом киммерийская история освещает события, которые произошли в течение четырёх столетий, а он по недоразумению втиснул их в рамки VII в. до н. э. Это недоразумение, собственно, и лежит в основе всей скифо – киммерийской проблемы. Что же касается этнического происхождения киммерийцев, то ответ на этот вопрос даёт «Книга Велеса». Благодаря ей мы знаем, что «срубники» представляют собой древнейших готов⁵⁸, следовательно, готами были и киммерийцы⁵⁹.

Основным местом обитания скифов в Передней Азии было Закавказье. На это указывает наибольшая плотность сосредоточения здесь скифских памятников [44]. Однако на территории Грузии и Азербайджана скифские памятники резко отличаются друг от друга, и это объясняется археологами не столько разницей во времени, сколько принадлежностью памятников разным племенам [98]. Западные памятники часто именуются скифоидными и датируются второй половиной VII в. до н. э. [73]. Поскольку указанная датировка совпадает с временем второй волны экспансии чернолесских племён, мы полагаем, что дифференциация скифских памятников в Грузии обусловлена приходом сюда русов. К этому склоняет и сообщение «Книги Велеса» об участии русов в войне Вавилона и Мидии против Ассирии⁶⁰. Сами же скифы обитали главным образом на территории Карабаха и бывшего Кировобадского района Азербайджана. Об этом можно судить по распространению в степях Предкавказья и Северного Причерноморья культуры, которая отсюда выходит⁶¹.

Некоторые исследователи обращают внимание на то, что скифы, поселившись в Закавказье, очень быстро и естественно слились с местным населением, и это объясняется тем, что оба этнических массива имели родственную культуру и один язык. С указанным мнением мы полностью согласны, ведь местное население, о котором идёт речь, состояло из антов и тех будущих скифов, которые осели у них в XII–XI вв. до н. э. на пути из Индии к Карпатам.

Как было показано в первой главе, анты пришли в Переднюю Азию во второй половине XV в. до н. э. и расположились в долине Аракса по соседству с хурритами. Согласно археологическим данным, здесь до середины II тыс. до н. э. обитали потомки носителей куро – аракской общности. В XIV в. до н. э. господствовавший у них хозяйственный уклад претерпевает существенные изменения, связанные с резким повышением роли скотоводства, а в материальной культуре, прежде всего в вооружении, появляются совершенно новые элементы: боевые колесницы и отлитые из бронзы втульчатые наконечники копий, грушевидные булавы с шишковидными выступами и втульчатые клевцы как символ власти. Кроме того, видоизменяется погребальный обряд, в котором присутствуют теперь кремация (остатки сожжения иногда укладывались в могиле на четырёхколёсную деревянную повозку) и парные захоронения мужчин и женщин, а в изобразительное искусство внедряется звериный стиль. Всё это было чуждо местной среде, но зато широко представлено в андроновской культуре фёдоровского типа, следовательно, распространение её элементов в Закавказье свидетельствует о приходе сюда мигрантов из Восточного Казахстана, а их мы отождествляем с антами.

Археологическая культура, сформированная антами на новом месте, носит название центрально – закавказской. Её ареал охватывает территорию Северной Армении, Южной Грузии и Западного Азербайджана [97]. В середине XII в. до н. э. с этой территории происходит отток населения к Большому Кавказу, и одновременно на ней получают распространение фёдоровские захоронения в урнах, а также ритуальное захоронение коней и конской сбруи. Поскольку XII в. до н. э. является временем господства в Передней Азии ариев, пришедших сюда из Индии, можно утверждать, что наблюдаемые на территории центрально – закавказской культуры изменения археологической обстановки были связаны с их вторжением и в Закавказье.

Отойдя к Большому Кавказу, анты на его южных и северных склонах сформировали кобанскую культуру. Первоначально её границы не выходили за пределы горных районов Южной и Северной Осетии, а также Кабардино – Балкарии, но в конце XI в. до н. э., когда из Предкавказья под напором будущих скифов ушли «срубники», кобанская культура распространилась в Карачаево – Черкесии, Ингушетии, Чечне и во всём Южном Ставрополье. Кроме того, отмеченное археологами близкое родство «кобанцев» с носителями гальштатской культуры [41] указывает на то, что какая – то часть антов была вовлечена будущими скифами в движение на запад и пришла вместе с ними к Альпам⁶².

Нужно отметить, что начавшаяся в конце VIII в. до н. э. экспансия скифов и русов на восток совпала по времени с распадом в Центральной Европе археологической культуры полей погребальных урн. Эти события сами по себе никакого отношения друг к другу не имеют, но тем не менее они между собой тесно связаны, потому что каждое из них выражает одну из противоположных тенденций, действующих синхронно в рамках единого процесса гибели и возрождения Русской земли. Культура полей погребальных урн, как мы знаем, представляет собой древнейшую Русскую землю, и её распад на отдельные племена⁶³ привёл к тому, что центрально – европейские русы, не выдержав натиска кельтов, утратили в V в. до н. э. не только всю свою территорию, но и собственное имя. Уход же чернолесских русов в лесостепь между Днепром и Доном, в Подворонежье, на Средний Дон, в Предкавказье, а также в Крым⁶⁴ положил начало новой Русской земле, представленной, в первую очередь, лесостепной скифоидной и среднедонской культурами, достигшими своего расцвета как раз тогда, когда прежняя Русская земля полностью исчезла в центре Европы.

На рубеже IV–III вв. до н. э. среднедонская культура подверглась разгрому савроматами [84], а во II в. до н. э. в её ареал вторглись сарматы. Хотя дальше южной окраины лесостепи их не пустили (все ранние сарматские памятники локализуются только здесь, и несут они следы военных столкновений), многие обитатели Среднего Дона ушли в более отдалённые северные районы и поселились на реке Красивой Мече. Жизнь на Среднем Дону замерла на полтора века, а когда возобновилась опять, то имела уже черты новой сарматской культуры, носителями которой, если следовать Страбону, были роксоланы⁶⁵.

Всё это как будто свидетельствует о смене населения и призывает усомниться в достоверности сообщения «Книги Велеса» о тысячелетнем пребывании русов на Дону. Однако веских оснований для сомнений в действительности нет, ибо сарматскими признаются на Среднем Дону всего два городища – Большое Сторожевое и Титчиха, да и то с оглядкой на скудный набор сарматских вещей (на Большом Сторожевом городище найдены только один горшок, два пряслица и около двух десятков керамических осколков, а на Титчихе – один наконечник стрелы и один керамический осколок [83]). Если учесть, что сарматские вещи имели у себя также потомки среднедонской культуры, обитавшие на реках Воронеже и Красивой Мече, то, скорее всего, этими же потомками были и «сарматы» Среднего Дона. Кроме того, количество отнесённых к сарматам памятников в лесостепи резко сокращается именно тогда, когда основная масса русского населения, согласно «Книге Велеса», покидает Подонье после войны с готами Германариха, то есть спустя тысячу лет после того, как они сюда пришли. В «Книге Велеса» донские русы называются русколанами, следовательно, «роксоланы» античных авторов – это не более чем греческая огласовка (Ροξολάνοι) нового имени русов. Так что никакой смены населения в ареале среднедонской культуры в сарматскую эпоху не было. Оно всего лишь испытало культурное воздействие со стороны сарматов.

Однако возникает вопрос: почему донские русы стали называться русколанами и что такое Русколань, чья столица, по сообщению «Книги Велеса», располагалась на Среднем Дону? Ответ на поставленный вопрос мы находим в дощечках 18б, 22, 23, где имеются очень близкие к интересующему нас словообразования: грецколаны и Грецколань, – которые относятся к крымским грекам и их территориальным владениям – Боспорскому царству и Херсонесу. Присутствие древних греков в Крыму бесспорно, и поэтому можно смело утверждать, что «грецколаны» – это этникон, образованный от Грецколани, а Грецколань означает «Страна греков» или «Греческая земля». В таком случае Русколань – это Русская земля, а русколаны – всё живущее на Русской земле население (буквально «русскоземельцы»). Слово «лан» в значении «страна» или «земля» в других, кроме «Книги Велеса», древнеславянских письменных источниках не известно, следовательно, оно имеет местное происхождение и было заимствовано донскими русами из языка сарматов.

В археологии сарматскими считаются племена, связанные с прохоровской культурой, которая была сформирована на рубеже V–IV вв. до н. э. в савроматской среде Южного Приуралья племенами, мигрировавшими из степного Зауралья [115]. Как и савроматы, эти мигранты принадлежали к европеоидной расе, но в отличие от них имели не долихокефальный, а брахикефальный краниологический тип [129]. Поскольку за Уралом кочевники этого типа с древнейших времён обитали на степной территории, прилегающей к Алтаю и Саянам, надо полагать, что они мигрировали отсюда⁶⁶.

Во второй половине IV в. до н. э. «прохоровцы» двинулись в Поволжье и вытеснили отсюда часть местных савроматских племён на территорию приазовских савроматов, ушедших под их давлением в Подонье (эти приазовские савроматы и разгромили среднедонскую культуру), а в начале III в. до н. э. они переправились через Волгу и распространили своё господство вплоть до Восточного Приазовья, совершая отсюда набеги в бассейн Северского Донца, в степной Крым и Нижнее Поднепровье. Однако «прохоровцы» представляли собой лишь первую волну сарматской миграции, а в конце II в. до н. э. Волго – Донское междуречье захлестнула вторая, более мощная, волна, состоявшая из племён, которые резко отличались от «прохоровцев» как по краниологическому типу (они были мезокранными [9]), так и по культуре [81], то есть сюда из Заволжья пришёл новый этнос. Истоки его культуры археологи видят у народов, обитавших на территории Внутренней Монголии и Северо – Западного Китая [112], но здесь мезокранными были только кочевники, которых китайцы называли усунями, а те себя асами, следовательно, асы и составили вторую волну сарматской миграции⁶⁷. В середине I в. н. э. асы вытеснили «прохоровцев» из Нижнего Подонья и надолго стали непосредственными соседями донских русов, территорию которых они, должно быть, называли Русланью или Русаланью. Это название, трансформированное русами в «Русколань», закрепилось в Подонье, а вместе с ним закрепилось и слово «лан» (указанное слово в значении «обширное поле» до сих пор находит употребление в Воронежской области).

Но теперь напрашивается другой вопрос: ведь если имя русколанов появилось у донских русов не раньше середины I в. н. э., то откуда взялись роксоланы, которые пришли в самом конце II в. до н. э. на помощь крымским скифам в войне с Херсонесом? Страбон пишет, что их было пятьдесят тысяч человек (География, VII, 3, 17), а это, для сравнения, почти в два раза больше всего населения среднедонской культуры в период её расцвета. Указанными роксоланами могли быть только обитавшие в Восточном Приазовье потомки русов из рода Кисека, потому что они первыми встретились с асами и, следовательно, первыми были названы роксоланами. Мы полагаем, что после вторжения в Восточное Приазовье многочисленных заволжских мигрантов потомки русов Кисека не удержали свою территорию и вслед за языгами ушли в степи Северного Причерноморья, где заняли Днепро – Донское междуречье. Во времена Страбона их кочевья достигали лесостепной полосы, что и позволило ему распространить имя роксоланов на всё лесостепное население, с которым русы Кисека состояли в близком родстве.

Из «Книги Велеса» известно, что в Русколани имелось триста городов и сёл, собравшихся вокруг большого, сильного и богатого города Голыни, и что патриархальное русское население долго сохраняло родоплеменные отношения. Каждый род управлялся старейшиной, а старейшины избирали князя, который должен был заботиться о племени в целом, получая за это от людей еду и всё необходимое для жизни. По окончании срока княжения или если князь чем – то не устраивал народ, его отстраняло от власти вече, и он становился простым землепашцем. Если же нападали враги, то князья избирали старшего князя, и этот князь являлся вождём на войне (дощечки 7а, 22, 23, 24в, 25, 34, 36а, 37б). Такой порядок управления существовал на Дону в течение пятнадцати веков (дощечка 3б).

Ещё известно, что к северу от Русколани лежала Борусская Русь. Её территорию населяли племена больших и малых борусов, которые были некогда единым народом, но после возникшей у них смуты разделились на две части и стали жить обособленно друг от друга (дощечки 6а, 6в, 6д). Кроме того, в земле борусов стоял на одноимённой реке небольшой, но славный город Воронженец (дощечки 4б, 4в, 24а, 29).

Эти сообщения «Книги Велеса» тоже соответствуют материалам среднедонской культуры. Она, как мы знаем, состоит из двух локальных вариантов, сформированных на Среднем Дону и в Подворонежье выходцами из Правобережного Днепра и Посемья соответственно. Подворонежские памятники отделены от среднедонских незаселённой полосой шириной около двадцати километров, а сами эти памятники имеют культурные отличия, указывающие на то, что их оставило население, принадлежавшее к родственному племени. Это племя, учитывая очевидную тождественность рек Воронеж и Воронженец, может быть отнесено к борусам, а так как изначально оно держалось особняком не только от жителей Среднего Дона, но и от своих более многочисленных родственников, обитавших в Посемье, надо думать, что именно его «Книга Велеса» называет малыми борусами. К большим же борусам относились тогда племена лесостепной скифоидной культуры⁶⁸.

Согласно выводам археологов, основная масса осёдлого населения среднедонской культуры представляла собой общину, где все были равны, а исследование некрополей Среднего Дона показывает, что под курганными насыпями погребались только знатные воины, причём социальной пропасти между общиной и военной знатью не наблюдается ни в скифское, ни в сарматское, ни в хазарское время. Это хорошо соответствует тому порядку общежития, который, согласно «Книге Велеса», полторы тысячи лет существовал в Русколани. Кроме того, общее количество открытых на Среднем Дону городищ и поселений приближается к трёмстам, и если искать среди них город Голынь, то располагался он, скорее всего, вблизи Мастюгинских курганов, потому что эти курганы являются наиболее архаичными и возведены на территории, отмеченной гидронимом, который может нести память о Голыни. Речь идёт о реке Голышёвке, правом притоке Дона. Там, где она впадает в Дон, находится самое мощное и многослойное городище среднедонской культуры, функционировавшее с середины I тыс. до н. э. вплоть до конца раннего Средневековья. В документах XVII в. это городище называется Голышёвским [47], а сейчас Архангельским. С ним, вероятно, и нужно связывать город Голынь.