Читать онлайн Чашка кофе бесплатно
«Беру темную медную турку, которую еще моя прабабка купила на стамбульском рынке в 1913 году, и медленно наливаю в нее чистой воды, взятой из-под крана в час волка, одновременно читая заклятие воды: «Tiat firmamentum in medio aquarum et separet…»
Насыпаю три ложки трижды молотого кофе и ставлю турку на медленный огонь. Когда темная, шоколадно-коричневая корка начинает медленно подниматься и лопаться, снимаю турку с огня и нашептываю свое желание, после чего закрываю ее крышкой и оставляю на столе. Заговоренный кофе должен быть выпит, максимум, через двадцать четыре часа после заговора».
По доброй старой традиции утро в провинциальной телередакции «Апельсин» начиналось с грандиозного скандала: красавица и стерва Лера Стерликова «увела» у славной девственницы Натальи Ореховой единственного на данный текущий момент оператора.
–Я три дня назад договорилась, что именно сегодня, в девять тридцать, отправляюсь снимать Ивана Николаевича, – яростно сморкаясь, выкрикивала Наташа, стоя посреди кофейной. – Сегодня старику исполняется ровно сто лет, соберется вся его родня – семеро детей, двенадцать внуков и пять правнуков. Господи, ну почему этой проклятой Лере-холере нужно было именно сегодня, с утра пораньше что-то там снимать?!
Кофейной в редакции называли небольшую, округлой формы комнату перед кабинетом главного редактора «Апельсина» Игоря Петровича Князева. Здесь был современный электрический кофейник на четыре чашки, удобные кресла, и здесь все собирались в свободную минутку выпить кофе и позубоскалить, обмывая как новости города, области, родного коллектива, так и всей страны в целом. Шефа между собой, по подсказке его знаменитой фамилии, прозвали Князем. Из своего кабинета он выходил крайне редко, а потому посиделки всегда проходили шумно и весело.
На этот раз, в снежный декабрьский день, в редакции, не считая водителя и бухгалтеров, оставалось совсем мало народу: хорошенькая куколка-секретарша Лялечка, исправно несущая службу за столом перед редакторской дверью, несчастная Наталья, сочувствующие ей коллеги-корреспонденты Лена Скворцова и лысый умница Толик Сенчугов, пресловутая Лера-холера и уведенный ею оператор Сенька Зайцев. Оператор Женя Мясников отпросился на свадьбу к двоюродной сестре в Ульяновск, а одно место труженика телекамеры оставалось печально вакантным.
-Нашей гениальной Холере всегда есть что снимать, – стараясь самим своим голосом успокоить коллегу, проговорила Лена. – Сегодня она вспомнила о петардах, завтра – о модных сапожках. Главное, что в любом сюжете на первом плане будет она – красавица с микрофоном в руках… Толик, зайка, там еще есть кофе?
–Есть, лисонька, – с готовностью отозвался Толик, подливая коллеге ароматного напитка. – Наталья, ты бы тоже выпила кофейку, успокоилась, улыбнулась нам. Как говорится…
Дружеские увещевания ничуть не помогли – Наталья словно и не слышала никого вокруг себя, напряженно думая лишь об одном: кровь из носа, а скоро будет необходимо ехать на съемки, а оператора – нету!
–Кто бы знал, как я ненавижу эту стерву, так вот взяла бы ее сейчас и – мордой о стенку!
И она в ярости заходила кругами по кофейной под сочувствующими взглядами потягивающих кофе Лены и Толика, сидящих в соседних креслах.
–Но еще только девять, – пропищала Лялечка, округляя глаза. – Быть может, она успеет вернуться.
–Как же, явится она прямо сейчас! – взмахнула руками Наташа. – Да она назло мне будет снимать про свои петарды до обеда!
–Нет в жизни счастья, – вздохнул Толик.
Все лицо бедняжки немедленно пошло красными пятнами, словно вспыхнув от огненно-рыжих волос. Только сейчас Толик обратил внимание, что помимо рыжих кудряшек у Натальи удивительно красивые, ярко-зеленого цвета глаза и брови вразлет.
Странная вещь – женская привлекательность! И Наташка, Лера-холера – одного возраста, каждой по двадцать одному году. Но если Лера считается общепризнанной красавицей с эффектными формами в стиле Мэрилин Монро, то Наташка на ее фоне – всего лишь худая конопатая девочка-подросток. А ведь если ее со вкусом одеть, причесать…
–О, женщины, женщины, – печально вздохнул Толик.
Наталья резко к нему обернулась.
–Ты, конечно, имеешь в виду эту красотку, – она вздернула подбородок своего пылающего лица. – Понятно, что я на женщину мало похожу. По крайней мере, на красивую женщину.
В одно мгновение все ее лицо залилось слезами, она громко всхлипнула и, рыдая, выбежала вон из кофейной. Испуганно и виновато Толик взглянул на Лену, та успокаивающе похлопала его по плечу, а Лялечка за своим секретарским столом взволнованно поправила прическу.
–Бедная Наташенька! Иногда мне ее так жалко, так жалко!
И Лялечка, вздыхая, принялась торопливо подкрашивать свои и без того в два слоя накрашенные ресницы.
В этот момент неожиданно и беззвучно, как в фильмах ужасов, открылась дверь кабинета за Лялечкиной спиной, и в кофейную вышел сам Князь – редактор Игорь Петрович Князев. Лена с Толиком как сидели с чашками кофе в руках, так и замерли, мгновенно словно превратившись в куклы из музея мадам Тюссо. Хотя ужасного в появлении главного редактора, собственно говоря, было мало, разве что полная неожиданность.
Шеф «Апельсина» был молодым – тридцать шесть лет – стройным шатеном с небольшими, светло-серыми глазами; человек интеллигентный и молчаливый, как правило, он позволял себе чисто деловое общение с коллективом, не более того.
Единственной печальной особенностью Князя была его хромота: согласно просочившимся сплетням, в юности он усиленно занимался горными лыжами, подавая в этом плане добрые надежды. Все просто: травма, неправильно сросшаяся кость, отказ Князя на любезное предложение врачей вновь ее сломать, чтобы собрать, как следует, а в общем итоге – почти старческая хромота. Быть может, именно потому Князь и предпочитал в одиночестве сидеть в собственном кабинете, не мозоля никому глаз.
И вот теперь он стоял перед своими сотрудниками и неловко хмурился.
–Доброе утро, – кивнул, конкретно ни на кого ни глядя. – Что тут у вас приключилось?
Толик и Лена удивленно переглянулись, а Лялечка просто застыла с тушью для ресниц в руке, изумленно раскрыв свой алый ротик.
Князь поинтересовался, что тут приключилось! Просто так, не по работе! Удивительно, но факт.
–У нас каждое утро начинается со скандала, – придя в себя, не без ехидства ответила Лена. – Скандал, кто первым пьет кофе, скандал из-за оператора – каждый ведь считает, что именно его репортаж нужно снять в первую очередь… И так далее, и тому подобное. Сегодня Валерия без предупреждения забрала единственного оператора Арсения, хотя прекрасно знала, что у Натальи заранее назначена съемка. Вот такие дела.
Князь, поджав губы, внимательнейшим образом разглядывая носки собственных – безупречных! – ботинок, выслушал Ленину тираду, молча кивнул и, не произнеся ни слова комментария, вновь неожиданно и беззвучно скрылся в своем кабинете.
Подождав минуточку и убедившись, что он вновь не появится, Лялечка проговорила шипящим шепотом:
–Вчера Игорь Петрович спросил меня, почему некоторые называют Валерию Стерликову Лерой-холерой. Представляете себе ситуацию? Ну, и что я могла ему ответить?
–Объяснила бы, что наша Лера – настоящая холера в самом прямом смысле, – хмыкнул Толик.
Все трое весело улыбнулись.
–Интересно, почему это его вдруг так заинтересовало? – допивая свой кофе, вздернула бровь Лена. – Коню понятно, что наша славная Лера заслуживает гораздо более выразительного прозвища. У нее и фамилия говорящая – Стерликова. Или Князю и здесь следует подсказать, что Лера – не просто холера, она еще и самая настоящая стерва, а потому…
В этот момент общего жизнерадостного смеха дверь Князя вновь бесшумно отворилась, и он вновь появился – на этот раз с сотовым телефоном в руке. Хохот мгновенно стих, и все с живейшим интересом на него уставились.
Чуть нахмурившись, Князь посмотрел на всех присутствующих, затем перевел взгляд на свой мобильник.
–Мне только что позвонил один старый знакомый. Спросил, нет ли в редакции места для его сына-оператора, выпускника ВГИКа. Как по заказу. Что вы на это скажите?
–Чудеса, – хмыкнула Лена.
–Именно – чудеса, – задумчиво проговорил Игорь Петрович, все так же уставившись на свой сотовый. Наконец он поднял глаза на коллектив.
– Парню двадцать два года, ни в какую не захотел остаться в Москве, хотя отец и пытался его там пристроить. Зовут Андрей, он скоро подъедет. Надеюсь, вы ему объясните…
Тут Князь сделал неопределенный жест рукой и вновь, неожиданно и бесшумно, скрылся за дверью.
–Занавес! – проговорил Толик в полголоса. – Интересно, дамы и господа, что означал сей жест?
И он попытался повторить жест Князя.
Лялечка лишь хихикнула, торопливо склонившись над пудреницей и подмазав губки.
Лена сладко потянулась.
– Сей жест означал, что мы должны подготовиться к теплой встрече новичка – кофе, виски с содовой и все такое.
Между тем кофе был выпит, очередной скандальчик пережит, все последние новости обмусолены. Лена с Толиком поднялись и, кивнув Лялечке, разошлись по своим кабинетам.
* * *
Старинное здание, в котором располагалась редакция «Апельсина», принадлежало ранее зажиточному купцу по фамилии Лысенко, торговавшему мукой, известному охотнику и страстному любителю собак, имевшему лучших сук породы русская борзая. За щенками приезжали даже из-за границы! После революции купец предпочел остаться в славном городе Париже, а в его доме расположился сначала приют для престарелых, чуть позже уступив место центру детского досуга, закрывшемуся в суровые годы Перестройки, передав эстафету «Апельсину».
Из круглой приемной-кофейной с кабинетом Князя вели два коридора: один, коротенький, на выход, второй – узкий и длинный, вдоль которого располагалось множество комнат, благополучно обустроенных под отдельные кабинеты корреспондентов, одну просторную монтажную студию (пришлось удалить пару стенок) и столь же просторную комнату для операторов.
Толик из кофейной направился прямиком в монтажную – поработать над своим сюжетом, а Лена уединилась в своем кабинете по соседству с кабинетом Натальи, чьи рыдания к тому времени заметно пошли на убыль.
Общеизвестна аксиома: каждое личное помещение отражает характер хозяина. На примере кабинета Лены это просматривалось особенно четко. Так как в редакции проходила большая часть ее молодой жизни, она постаралась обустроить все по собственному вкусу, безжалостно использовав для того свои скромные сбережения.
Кроме традиционного редакционного стола кабинет украшали приобретенные Леной вертящееся кресло, книжная полка с полным собранием сочинений Жоржа Сименона и Рекса Стаута, маленький столик у окна с крошечным электрокофейником (чтобы наслаждаться кофе и в одиночестве). Самым же чудесным и великолепным было стоящее тут же, у окна, мягкое старое кресло, оставшееся Лене еще от бабушки: шоколадного цвета, мягкое и до истомы домашнее, уютное. Лена помнила, как любила бабуля сидеть в этом кресле: укрыв колени клетчатым пледом, откинувшись на спинку, глядя в окошко, за которым шла обычная сельская жизнь, которую она могла легко пересказать чуть ли не по часам. Вот мимо прошел почтальон (сейчас бросит в ящик на заборе письмецо или газету), а следом – пожилая казашка Гуля, торгующая яйцами (надо взять пару десятков); ровно в десять к автостанции, что напротив почты, подъедет городской автобус – вдруг приедет кто из детей или внуков… Милая бабуля!
Лена, взяв очередной том романов о Ниро Вульфе, с наслаждением уселась в это самое кресло, решив на сегодня побаловать себя славным ничегонеделаньем. Декабрь подходил к концу, свой творческий план корреспондента она успешно выполнила, подготовив чудесные сюжеты для нескольких будущих передач, в том числе и для праздничной – новогодней. «Денек похалтурим», – мелькнула лукавая мысль.
Впрочем, свиданию с Ниро Вульфом не суждено было состояться. Сначала Лена услышала громкий всхлип бедолаги Натальи через стенку, что навело ее на мысли о суровых тяжбах нашей жизни, полной несправедливости, о стервах породы Леры Стерликовой, о мужчинах, которые просто не могут устоять перед такими вот холерами, а отсюда – к размышлениям о собственной истории любви.
Лена встала и подошла к окну. На улице волшебно-бесшумно, хлопьями шел снег, превращая город в почти сказочную декорацию. Улочки и дворики с двух- и трехэтажными старинными домами с высокими окнами, с карнизами, украшенными классической лепниной, с деревянными дверями под навесами, уже покрытыми белыми снежными шапками; люди с румяными от морозца лицами, с поднятыми воротниками, запорошенные снегом – все создавало удивительное настроение ожидания чуда.
«Чудо! Молю о чуде!» – одними губами прошептала Лена и тут же вздохнула, чуть нахмурившись: «О каком таком чуде молю? Чего мне-то еще желать?»
Александр, Саня – ее любовь и надежда. Впрочем, в настоящий момент на Саню не осталось никакой надежды, да и любовь постепенно свернулась, как пожелтевший лист, упавший с дерева и смятый ногами прохожих.
Когда-то они оба учились по соседству: Лена на филфаке в университете, Саня – в медицинском, успешно готовясь стать блестящим стоматологом. В тот удивительный майский вечер, когда весь город, казалось, был готов не спать всю ночь, наслаждаясь парным теплым воздухом с тонким ароматом первых цветков сирени, Лена неторопливо шла к своему дому, мысленно подготавливая защитную речь перед мамой: «Мамуленька, не сердись, пожалуйста, прости меня, глупую! Мы просто гуляли с подругами, ели мороженое, совершенно забыв про время… Ты же любишь сидеть на балконе, значит, знаешь, какая на улице удивительная погода!»
Прошло три месяца со дня смерти отца, мама постепенно приходила в себя, но Лена, как любящая и нежная дочь, старалась не оставлять ее подолгу одну. В тот вечер, загулявшись с подругами, которых, кажется, не видела целых сто лет, она впервые за все время жила своей жизнью, позабыв о тоскующей маме, о трагической смерти веселого и доброго отца: просто ела мороженое, ощущая себя пятилетней счастливой девчонкой.
А вот парень, сидевший на скамейке, мимо которой Лена как раз проходила, в тот вечер вряд ли ел мороженое, отдав предпочтение, как минимум, пиву. Он был навеселе и при виде стройного девичьего силуэта, неторопливо проплывавшего мимо него, радостно вскочил, протянув к нему руки и воскликнув: «Наконец-то я тебя дождался! Милая моя!»
Хотите – верьте, хотите – нет, но Лена, только лишь взглянув на парня, беззаботно рассмеялась и тоже протянула к нему руки, подошла и обняла. Дело в том, что в теплых сиреневых сумерках она приняла его за Коленьку – своего доброго однокашника по универу, и лишь оказавшись в объятиях незнакомца, поняла, что ошиблась.
«Нет, надо все же носить очки, они же мне вполне идут!» – была первая паническая мысль, тут же испарившаяся от улыбки незнакомого парня, от его симпатичного славного лица.
–А я уж думал, что так и усну тут, одинокий и несчастный, – радостно заговорил он, от души обнимая Лену за плечи, усадив на собственные колени. – Знаешь ли ты, прекрасная незнакомка, что, проснувшись сегодня утром, я загадал повстречать свою любовь? Весь день я читал, болтал, гулял, сидел в кафе с друзьями и при том тревожно озирался – где она, моя вторая половинка? В конце концов, все друзья разошлись, каждый со своей девушкой, один я остался при своих. Вот тогда я и дал себе слово: сяду вот на эту самую скамейку и не встану с нее, пока не встречу свою женщину. Свершилось!
Он вновь взмахнул руками, улыбаясь широко и счастливо.
–Как вас зовут?
Лена счастливо рассмеялась.
–Лена.
–Елена! – он вдохновенно поднял глаза к темному небу, усыпанному такими близкими, столь дивно мерцающими звездами. – Елена Прекрасная из русских сказок, роковая Елена, из-за которой спалили Трою, по вине которой тысячи мирных греческих мужиков, в том числе и князь Итаки, великолепный Одиссей, побросали свои обожаемые семьи, отправившись на великую драчку… Ну, а меня зовут просто – Санек.
–Твое имя столь же знаменито – Александр! – воскликнула Лена. – Александр Македонский знаменит ничуть не меньше Елены Троянской…
Они проболтали не меньше часа, затем Санек проводил ее до дома, а на следующее утро уже ждал у подъезда, чтобы вместе отправиться к первой паре. Тогда и выяснилось, что их учебные корпуса находятся по соседству, и как итог Санек с Еленой стали практически неразлучны.
О чем они говорили? Бог знает, все давно выветрилось из памяти. Санек быстро понял, что у Лены слабое зрение, но вовсе не настаивал, чтобы она носила очки, ласково называя ее «моя слепушка». Через пять дней произошло их первое, беззаботное и радостное, соитие, и тут же Лена, пережив первый взрослый разговор с мамой, переехала жить к Саньку, который роскошно проживал в отдельной двухкомнатной квартире в самом центре, в двух шагах от местного Арбата. Через месяц оба успешно сдали экзамены и отправились на каникулы в Ялту. Первый отдых с любимым мужчиной, первый южный загар и первая ссора с мамой, которой Санек не понравился с самого начала. «Помяни мое слово – ваша история не будет слишком долгой», – сказала она в сердцах.
Долгая – не долгая, но она длилась целых десять лет. Окончили каждый свой вуз, устроились на работу, словно по привычке продолжая жить вместе, никак не оформляя своих отношений. Вместе просыпались по утрам, завтракали, спешили в разные стороны города на работу, чтобы вечером вновь чмокнуть друг друга в щечку и сказать привычную банальность: «Все нормально?» – «Все о-кей» – «Ну, и слава Богу».
Первое время Лена работала в городской газете – писала статьи и заметки; ни особой радости, ни особого разочарования. Лишь год назад, когда по счастливой случайности она устроилась работать в «Апельсин», все изменилось самым волшебным образом, и она почувствовала, что вот теперь трудится по призванию. Сюжеты в звуке и цвете, живые люди и улицы, музыка, дающая каждому образу законченное совершенство – то был волнующий мир, в который невозможно не влюбиться.
Казалось бы, все в жизни сложилось отлично: надежный мужчина, свой дом, любимая работа. Тогда почему так тоскливо на сердце, откуда эти грустные мысли?
Что произошло? Собственно, ничего такого. Ежедневный молчаливый завтрак под новости радио с редкими комментариями Санька. Классические краткие диалоги в духе: «Что-то ты омлет не досолила. Дай солонку». – «Ты сегодня на обед придешь?» – «Наверное. Там видно будет».
Совместный обед – если Лена не уезжала на съемки какого-нибудь события или на интервью, или Санек не обедал с друзьями; встреча вечером: ужин, телевизор, душ, пять минут секса и мирный сон. «Не пора ли нам подумать о детишках?» – «Нет уж, дорогой. Только начала работать по призванию и сразу – в декрет! О чем ты раньше думал?» – «Я? Это ты не хотела» – «Подождем» – «Как скажешь. Я тоже не мечтаю о горшках и пеленках…»
Ровная жизнь без каких-либо волнений и стрессов и, собственно, без особой радости. Печально глядя на падающий снег, Лена подумала: «Итак, мне уже скоро тридцать. Полжизни пролетело. Ни детей, ни плетей. Счастлива ли я? Хочу ли вот так прожить с Саньком до самой смерти?»
Вопросы без ответа. Миллион мыслей и образов, банальный вопрос: а разве не у всех так? Но у всех есть дети! Может, рождение малыша даст новый импульс? Но почему она с самого начала так не хотела продолжения собственного рода? Быть может, мама была права, с первого взгляда увидев в Саньке нечто чуждое? Как она всегда говорила: «Твой Санек любит только деньги…» Любил ли он ее? И как долго – год? Месяц? Ведь когда любишь всем сердцем, тогда и дети родятся.
«И все-таки, отчего все так тоскливо и скучно? Разве Санек не симпатичный, разве он не надежен? Разве у меня есть выбор?..»
В этот момент дверь кабинета распахнулась, на мгновенье появилась хорошенькая физиономия Лялечки с сообщением «Шеф зовет всех» и тут же исчезла. Было слышно, как то же самое она сообщила, распахнув дверь затихшей Наташи, которая, должно быть, наревевшись от души, как раз подкрашивала свои покрасневшие глазки.
Жизнь продолжается! Лена вздохнула, повернулась к зеркалу на стене, встретилась с самой собой взглядом, рукой взбила непокорные кольца волос и отправилась в кофейную.
* * *
Приятно порозовевшая Лялечка сидела за столом, то и дело заглядывая в собственную пудреницу, то поправляя реснички, то припудривая вздернутый носик. Лена, Толик и Наталья сидели в креслах напротив двери Князя, как нарочно, в абсолютно одинаковой позе, но даже того не замечая: правая нога закинута на левую, руки воинственно скрещены на груди.
–Пришел новенький оператор, – в паузах прихорашивания сообщала Лялечка хрипловатым от волнения шепотом. – Вы не представляете, какой он красавчик, просто уму не постижимо!
–Особенно Лялечкиному уму, – прокомментировал на ухо Лене Толик, хрюкнув вместо восклицательного знака в конце фразы.
В этот момент дверь шефа распахнулась, и сам Князь, в до смешного театральной манере, за руку вывел на глаза народу молодого парня, как две капли воды похожего на знаменитого ди Каприо.
–Знакомьтесь, – тут Князь чуть подтолкнул новичка вперед, – это наш новый оператор Андрей Савичков.
–По кличке ди Каприо, – негромко проговорила Лена, но все ее прекрасно расслышали.
Толик и Наталья одновременно фыркнули, Лялечка тоненько хихикнула, а сам Андрей густо покраснел.
Князь, нахмурившись, взглянул на своего юного протеже, словно желая убедиться, что тот действительно похож на пресловутого Леонардо. Убедившись в этом, негромко кашлянул и кивнул.
–Ну вот, собственно, и все, – проговорил он, осторожно отступая к дверям собственного кабинета. – Я представил вам вашего нового коллегу. Как говорится, прошу любить и жаловать.
Тут Князь сделал уже традиционный на сегодняшний день жест и скрылся в своем кабинете, оставив пылающего Андрея под взглядами его новых коллег.
–Что означал данный жест на этот раз? – поинтересовался Толик, вновь пытаясь повторить жест шефа.
–Думаю, он означал, что ты, Толик, должен показать Андрею, где тут у нас операторская, монтажная и сортир, а под финиш отправить его с Натальей на съемки столетнего старца.
Как будто только сейчас очнувшись, Наталья стремительно поднялась.
–Я звоню старцу и говорю, что мы выезжаем, – отрывисто сообщила она, стараясь не смотреть в сторону новенького, решительно оборачиваясь к Толику. – Быстро покажи ему камеру и все прочее. Надо ехать!
И тут же вылетела из кофейной.
Толик хмыкнул, поднявшись, хлопнул Андрея по плечу и повел в операторскую. А Лена, вздохнув, весело улыбнувшись переменам, принялась по новой заправлять кофеварку.
***
Наталья с Андреем уехали на съемку, Толик сидел в монтажной, мучаясь с собственным сюжетом. Лялечка отправилась за редакционной почтой, а Лена сидела в кофейной, отрешенно наблюдая, как в прозрачную колбу кофеварки капает густой черный кофе: кап, кап, кап… Одна чашка готова – кап, кап, кап – скоро будут вторая и третья.
–Кофе готов! – крикнула Лена, повернувшись в сторону монтажной. – Кто хочет кофе?
Почти тут же из монтажной вырвался взлохмаченный Толик, схватил чашку и сделал большой и шумный глоток.
–Можно сказать, скандальный сюжет, – проговорил он, делая энергичный круг по кофейной. – Помнишь, про ту самую балерину, что вышла замуж за мэра? «И быстрой ножкой ножку бьет»… А вот моя обожаемая супруга, благополучно округлившись на пару кило в самых интересных местах ниже пояса, теперь полагает, что я считаю ее толстой и скоро непременно начну изменять. А тут сюжет про балерину!
Толик допил кофе и с грохотом поставил чашку на столик. На его лице играла лукавая и вместе с тем несчастная улыбка.
–Как бы мне хотелось, чтобы этот сюжет делал кто-нибудь другой! Все началось с моего интервью с библиотекаршей Ниной Кравцовой. Мирно сидим с супружницей на диване, смотрим нашу благословенную передачу. Я заранее с довольным видом сообщаю Маше, что следующий гениальный сюжет – мой. И тут первый кадр: Нина поднимается по лестнице, крупным планом – ее ноги… Ну, не я это снимал, а Сенька-дурак! А моя сразу же руки в боки: ах так, на чужие ноги пялишься, мои-де толстоваты стали! И поехало…
–Труба, – усмехнулась Лена, уютно усаживаясь в кресло, нога на ногу, чашка кофе в руках. – Я тебе сочувствую.
–Труба, – согласился со вздохом Толик. – Потом был сюжет о художнице. Только я мысленно перекрестился – там ни одного крупного плана ног – как моя разрыдалась. «Конечно, у меня давно нет такой талии!» Господи, прости меня и за все сразу. Можешь себе представить, что будет с ней после сюжета о балерине?
Лена рассмеялась.
–Да уж… Мой тебе совет: купи коробку шоколадных конфет и преподнеси их своей половине, красиво опустившись перед ней на одно колено. Произнеси речь в том духе, что нет ничего прекраснее милой дамы с чудесными формами.
–Браво! – хлопнул в ладоши Толик, подхватывая вторую чашку кофе. – Нечто подобное пришло сегодня и в мою несчастную голову. Только я подумал о тортике. Мерси за кофе!
Толик благодарно кивнул, послал Лене воздушный поцелуй и вновь исчез.
Оставшись одна, Лена бездумно допила свой кофе. Обжигающий глоток – мысли ни о чем – обжигающий глоток – славное личико супруги Толика – обжигающий глоток…
Грохот входной двери, энергичный стук каблучков, и в кофейную ворвались, словно убегая от погони сотни обожателей, высокомерная Лера-холера и весь взмыленный, стучащий зубами от холода оператор Сенька.
–Слава Богу, есть кофе. Мы вовремя! – радостно воскликнул Сенька, хватая свободную чашку, падая в кресло. – Нет, пусть Наташка меня убьет, но ехать сейчас снимать какого-то деда я просто не в силах, задрог на этом дурацком базаре со всеми паршивыми елками и петардами.
–Классный сюжет! – самоуверенно выкрикнула Лера, останавливаясь посреди кофейной, эффектно отставив в сторону одну ножку: сапоги на высоком каблуке, приталенная норковая шубка, белое безупречное каре, волосок к волоску.
Сразу стоит отметить, что, как правило, Лера не говорила, а именно кричала, как заправская торговка на базаре, переходя на приторное щебетание лишь в разговоре с начальством и людьми, на ее взгляд, значительными.
–Классный сюжет, классный журналист, особенно если смотреть с задницы, – хмыкнул, с кайфом отпивая свой ароматный кофе, Сенька.
–Чмошник, – гаркнула, оборачиваясь к нему, Лера. – Уж ты-то хреновый оператор что с переду, что с заду, и если б не был на сегодня единственным во всей редакции, я б тебя ни за что не взяла на съемку.
–Кстати, об операторах, – вклинилась в ход скандального диалога Лена. – У нас тут новенький – настоящий красавчик, выпускник ВГИКа, с лету получивший от нас кличку ди Каприо, чьей полной копией он и является. Можете себе представить?
Сенька с Лерой прореагировали моментально, одновременно воскликнув каждый свое.
Сенька: «Он трогал наши камеры?!..»
Лера: «Он поехал с Наташкой?!..»
В каждом возгласе была толика ревности. Сенька, как и положено хорошему оператору, понятия не имея, кто появился в лице новенького – олух царя небесного или эстет и умница, перепугался за аппаратуру. Лера-холера, услышав о новом красавце, сто раз пожалела, что увела у Наташки Сеньку, пропустив таким образом явление народу ди Каприо, которого она, без сомнения, соблазнила бы, как говорится, не отходя от кассы.
–Все прекрасно, – ответила сразу обоим Лена. – За аппаратуру можешь не переживать, Сенечка. Мальчик – специалист высокого полета, как-никак выпускник ВГИКа, можешь себе представить. Так что я лично весьма рада за Наталью – вместе они сотворят чудесный репортаж о столетнем дедульке. А как они смотрятся вдвоем! На редкость милая парочка.
Нахмурившись, поигрывая меховым бомбоном на поясе шубки, Лера стояла посреди кофейной под насмешливыми взглядами Лены и Сеньки. Тут в очередной раз неожиданно распахнулась дверь Князя, и появился он сам, сосредоточенно и хмуро уставившись на Леру. В руках Князь держал синюю чашку кофе, а лицо его, как машинально отметила про себя Лена, было необычно бледным.
–Добрый день, – проговорил он, кивая в сторону Леры и Сеньки. – Как прошла съемка?
Лера немедленно встрепенулась, часто заморгала густо накрашенными ресницами, взмахнула ручками и заговорила-запела своим нежным и ласковым – специально для начальства – голоском:
–И вам добрый день, Игорь Петрович! Все прекрасно, я отсняла все, что хотела, так что для новогодней программы получится сногсшибательный репортаж…
–Елки-моталки, – недовольно пробормотал Сенька, отхлебывая свой кофе.
–А вы почему не пьете кофе? – внезапно спросил Князь, коротко глянув на великолепную блондинку и немедленно заливаясь розовым цветом. – Могу вас угостить своим.
«То бледный, как поганка, то розовый, как попка младенца», – равнодушно, как бы, между прочим, отметила про себя Лена.
Лера, как всегда, отреагировала быстро и актерски блестяще: якобы бессильно рухнула в свободное кресло, одарив Князя потрясающе благодарным, со слезой, взглядом.
–Спасибо вам, Игорь Петрович, только вы и не забываете своих тружеников. Видите, я, как всегда, одна осталась без кофе. С утра на ногах, на съемке, но именно на меня не хватило чашки. Я привыкла.
Что и говорить, Лена с Саней – каждый с чашкой только что выпитого кофе в руках – в один миг ощутили себя последними негодяями, пожалевшими для кроткой бедняжки глоточек бодрящего напитка. Пусть каждый из них четко знал, что Лера кофе терпеть не может, в настоящий момент лишь играя роль для подтверждения имиджа притесненной труженицы, все равно им на мгновенье стало немного не по себе.
Князь молча подошел к девице, сунул ей в руки синюю чашку, кивнул и немедленно скрылся в своем кабинете.
Несколько секунд в кофейной стояла звенящая тишина. Затем Лера удовлетворенно улыбнулась, бросив на коллег победный взгляд.
– Вот что значит настоящий мужик, – выразительно проговорила она, усмехаясь. – Умеет обхаживать красивых женщин. Черт возьми, так приятно: сам шеф угостил меня собственным кофе из собственной кружки!
И она энергично поднялась, решительно отставив кружку шефа в сторону на столик.
–Кто желает? Пейте, угощаю. А я отправляюсь на обед в классный кабак с одним крутым бизнесменом.
Она поднялась, грациозно потянулась, эффектно демонстрируя изящную линию бедер, развернулась на каблуках и цокающим шагом покинула кофейную. Сенька тут же глянул на свои часы, невнятно пробормотал, что ему тоже пора пообедать, и выскочил из приемной вслед за Лерой.
Лена посидела несколько минут в тишине, ни о чем конкретно не думая. Мысли неторопливо текли, лениво мешались: Лера-холера в объятиях крутого бизнесмена («Дорогой, я хочу Мартини»), Сенька, уплетающий сваренные в ковшике пельмени (обед холостяка); а у Натальи с ди Каприо сейчас самый разгар съемок, когда все семейство долгожителя торжественно поднимает за него бокалы, усиленно приглашая корреспондентов присоединиться к пьянке; Наталья боится лишний раз взглянуть на красавчика-коллегу («Сделай крупный план Ивана Николаевича»), чувствительно краснеет…
Синяя чашка кофе на столе. Лена рассеянно взяла ее в руки и сделала глоток. Еще один, еще… Кофе был крепкий, ощутимо густой, но остывший, словно его сварили сто лет назад, да и позабыли на подоконнике.
–«Собственный кофе из собственной кружки», – с усмешкой процитировала Лена и взглянула на кофейный осадок на дне чашки.
Два кольца – больше, вроде бы, ни на что не похоже. «Брак с Саньком? Давно пора. Но стоит ли?» – печально усмехнулась Лена.
Дверь Князя в очередной раз бесшумно открылась, и вновь показался он сам (рекордное число появлений за полдня!) – в кожаной куртке, в шапке, с папкой под мышкой.
–Ляля с почты так и не вернулась. «Домой на обед побежала?» —спросил он и словно бы только в этот момент заметил, что в кофейной осталась одна Лена, рассеянно взглянувшая на него.
Взгляд его прозрачных, светло-серых глаз в одно мгновенье, короткое и бесконечное, встретился со взглядом удивленных глаз Лены: кусочки льда, упав, прокатились до самого дна ее сердца, тут же с шипением растаяв. Взгляд Князя упал на пустую чашку в ее руках, и он замер, словно вдруг превратившись в камень.
Лена зачарованно смотрела на него, на его бледное лицо с удивительными серыми глазами.
–А где все? – отрывисто спросил Игорь Петрович.
Лена словно очнулась от теплого сна.
–Все ушли на обед. «И мне тоже пора», – она поставила чашку на стол и только тут заметила, как смотрит Князь на эту самую чашку. С отчаяньем, с болью. Отчего?
–Ой, извините, Игорь Петрович, вашу чашку я сейчас помою и поставлю на Лялечкин стол, – сказала она, отчего-то краснея. – Валерия на самом деле не любит кофе, потому мы ей его никогда и не оставляем.
Он неподвижно стоял, уставившись на синюю чашку, как на оскверненную чашу Грааля. В какой-то момент Лене показалось, что он сейчас расплачется.
–Так это вы выпили кофе? – спросил совершенно бесцветным голосом.
Лена растерялась.
–Я, – кивнула, отчего-то чувствуя себя виноватой. – Но я сейчас все вымою…
–Неважно, – Князь внезапно насупился и, засунув руки в карманы, тяжело прихрамывая, вышел. Хлопнула входная дверь.
Лена стояла посреди кофейной с синей чашкой в руках, улыбаясь, сама не зная отчего.
«Его удивительные глаза – серые прозрачные льдинки, бледное лицо и это интересное прихрамывание при ходьбе…»
Она повернула голову и увидела свое отражение в небольшом круглом зеркале на стене, прямо за Лялечкиным креслом. Несколько мгновений изумленно разглядывала, не узнавая, саму себя, пока вдруг до нее не дошла простая истина.
Она прижала палец к своим улыбающимся губам, прошептав:
– А я влюбилась…
Этот снежный декабрьский день начинался не так уж и плохо.
* * *
Лена шла по бульвару под хлопьями снега, падавшего ей на плечи, на лицо, оставаясь крошечными снежинками на самых кончиках ресниц. Это напомнило ей игрушку далекого детства: небольшой стеклянный шар, внутри которого под бесконечно кружащими снежными шариками стоял сказочный голубой домик с крошечными окошками, с дверцей под затейливым навесом, с трубой на треугольной крыше. Шар ей подарила одна из маминых подруг, и Лена могла часами лежать на полу, глядя на беззвучное, завораживающее кружение игрушечного снега. Один раз она так и уснула…
«Если я сейчас приду домой, а Санька нет, если он сегодня вообще не явится на обед – значит, Бог есть», – мелькнула беззаботная мысль, тут же растаяв, как снежинка на ладони.
Ей отчего-то захотелось смеяться. Несколько мальчишек впереди затеяли перестрелку снежками. Лена скатала свой собственный снежок и запульнула, попав в щекастого увальня, немедленно получив ответный выстрел и радостно засмеявшись. Больше всего ей хотелось пообедать сегодня в одиночестве, все обдумать, как говорит Толик, обмозговать, еще раз в подробностях вспомнив чудесный эпизод с синей чашкой.
«Ляля с почты так и не появилась. На обед побежала?..»
Головокружительный взгляд прозрачных глаз. Мгновение, когда, кажется, останавливается дыхание, замирает всякое движение в мире. Неподвижный, тревожно-радостно застывший мир.
«Все ушли на обед и мне тоже пора…»
Еще несколько головокружительных моментов; застывший мир, постепенно оживая, как громадное колесо, поначалу медленно начинает скатываться с горы, на ходу набирая обороты.
«Так это вы выпили кофе?»
«Я…»
Свет! Конец фильма. И в памяти, в самой середке сердца – холодок его глаз. Нечто волшебное.
Лена поднялась по лестнице на второй этаж, достала ключ, открыла дверь. Осторожный шаг в тихую теплую квартиру, где лишь на кухне тихо бормотало радио.
«Санька нет! Значит, Бог есть».
Все было, как и мечталось: Лена разогрела борщ, съела несколько ложек и отставила тарелку – никакого желания что-то есть, одна радость – радость, наполняющая все тело удивительной энергией! Она нашла Санькину пачку сигарет и закурила, с улыбкой глядя в окно, на волшебно падающий снег, задавший всему сегодняшнему дню ритм волшебства.
«Сегодня же соберу все вещи и съеду к маме, – сама удивляясь собственной решительности, подумала Лена. – Вещей у меня не так уж и много, если что – Толик поможет, подвезет на своем «Жигуленке».
Обратный путь на работу неожиданно подкинул интересную идею. Впереди Лены шли две пожилые дамы под ручку.
–Как померла моя половина, мой милый Паша, так и я чувствую, что зажилась. Сижу, смотрю в окно – и вся жизнь передо мной, словно фильм смотрю. Как Паша первый раз меня поцеловал – тут же покраснел, засмущался и прошептал: «Извините меня!» А я засмеялась: «Быть может, перейдем на «ты»?» Счастливее меня в тот момент не было никого на всем белом свете.
–Ах, милая ты моя, тебе можно только позавидовать, ей-богу! Ваша история – как готовый роман, только записал бы кто.
–Роман, который так и живет в моем сердце. Все время слышу Пашин голос. Кажется, вот сейчас обернусь и увижу его! Оборачиваюсь – никого… Плохо одной. Но голос его так и звучит, как эхо. Зовет он меня.
–Что ж тут поделаешь. Держись, Нина! Не надо унывать, надо еще пожить – для детей, для внуков…
Невольно подслушав этот диалог, Лена почувствовала прилив вдохновения. Истории любви тысяч и миллионов половинок, нашедших или потерявших друг друга. Когда, прожив вместе целую жизнь, половинки расстаются, что ощущает оставшийся здесь, на Земле, в непривычном одиночестве? Что сбоку поддувает?..
Мини-интервью на улице, один и тот же вопрос молодым и старым, мужчинам и женщинам: «Встретили ли вы свою половинку? Верите ли, что ваша половинка где-то вас ждет?»
Самые разные ответы, беспечные и серьезные, раздраженные и скептические. Разные лица, но главное – глаза. Их надо приблизить! Несколько десятков пар глаз – черных, голубых, зеленых, карих, молодых, задорных, слезящихся, старческих…
«Получится?» – сама себе задала Лена вопрос и тут же ответила: «Обязательно получится!» И прибавила ходу.
***
Вторая половина дня выдалась поистине трудовой. Больше двух часов Лена бегала по центральному пешеходному проспекту города, задавая свои вопросы заснеженному народу, настроенному в своем большинстве вполне романтически.
Сенька, недовольно бурча, все это снимал, ощущая себя самым великим и несчастным тружеником на свете – два сюжета за один день, виданное ли дело! И это вместо того, чтобы, бегом смонтировав материал Леры-холеры, сыграть с Толиком в покер, закрывшись в операторской, или просто поучить жизни новенького оператора. Вместо того – бесконечная работа, бесконечные лица, голоса, ответы… И все о ней, о проклятой, – о любви.
–И дернуло тебя снимать о чертовых половинках! – бурчал Сенька, снимая очередную парочку, разглагольствующую о своем знакомстве. – Нашла, о чем болтать, и без любви прожить можно, даже гораздо дешевле!
И убежденный холостяк Сенька пытался отогреть застывшие пальцы своим горячим дыханием.
Вернувшись в редакцию, румяная Лена тут же занялась приготовлением кофе в кофейной, возбужденно рассказывая отдельные, особенно волнующие истории любви восхищенной Лялечке, поглощавшей йогурт из крошечной бутылочки. Народ, слыша их голоса и смех, подтягивался в кофейную, занимая кресла, беспричинно улыбаясь, вставляя свои реплики и комментарии.
Первым появился Толик. Его семейные дрязги, связанные с солидной прибавкой в весе законной супруги, отошли в сторону, и он, в одно мгновение перенесшийся в пору своей беспечной юности, выступил с собственной великолепной историей любви.
–У меня было самое романтическое знакомство, – мирно улыбаясь, вздохнул он, лениво почесывая свой округлый животик. – После воспаления легких врач прописал мне уколы, пардон, в задницу. Прихожу я первый раз на эту волнующую процедуру и вижу перед собой самого настоящего ангела: белые кудряшки, невинное личико, голубые глазки. «Снимайте брюки», – говорит ангел нежнейшим голоском. Я, весь дрожа, снимаю. «И трусы тоже, пожалуйста». Все так мило. Мои руки трясутся, сердце вибрирует, как мотор в бреющем полете. Спускаю штаны, оголяю свою великолепную пятую точку, заранее зная, что тут уж и ангел не устоит…
Лялечка громко хохотала, откинувшись в своем кресле, кулачком ударяя о стол. На ее хохот прибежала ожившая после удачно отснятого старца Наталья, потребовав рассказать, в чем тут дело, отчего звучит такой жизнерадостный смех. Какие-то минуты – и вот она сама уже сгибалась пополам от хохота.
–Кстати, напомни своей половинке историю вашего знакомства, – подмигнула Толику Лена. – Быть может, это вернет вашим супружеским отношениям прежнюю остроту.
Толик с широкой улыбкой поднял вверх большой палец, а Лена, в ответ – свой. Все будет отлично!
Нерешительно показался новенький оператор Андрей по кличке ди Каприо; его тут же подхватили под руки новоиспеченные коллеги, усаживая в кресло, наперебой угощая кофе, повторно пересказывая историю знакомства Толика с будущей супругой…
Под финиш появилась томная Лера-холера. Историю Толика пропустив мимо ушей, она эффектно закурила, бросая томные взгляды на ди Каприо, опустившись в кресло рядом с ним, немедленно заговорив с растерявшимся парнем чрезвычайно интимным хрипловатым голосом о собственной истории первой любви и потери девственности – само собой, с неприличными подробностями, которые привнесли в рассказ долю пикантности.
Ди Каприо елозил в кресле, не решаясь, однако, сбежать от шокирующих откровений, в отчаянии бросая призывные взгляды в сторону Натальи, которые легко можно было расшифровать как крик о помощи. Это придало последней не виданную ранее уверенность в себе. Она закинула ногу на ногу и громко произнесла:
–Послушайте, почему это наша Лера рассказывает что-то там одному Андрею? Мы тоже хотим послушать.
Лера лишь слегка развернулась в сторону дерзкой.
–Потому что у нас разговор тет-а-тет.
–Тет-а-тет? – воскликнула Наталья со смехом и хлопнула в ладоши. – Понятно! Люди, Лера рассказывает интимные подробности первой любви.
Возможно, ее смех и возглас прозвучал слишком дерзко, заставив всех разом смолкнуть, обмениваясь быстрыми насмешливыми взглядами.
Лера немедленно поджала губы, накрашенные помадой с блеском, и поднялась, с явной угрозой развернувшись к торжествующей Наталье.
–Послушай, ты, жалкая уродина…
Договорить остальное она не успела. Неожиданно распахнулась дверь редактора, и появился он сам – мрачнее черной ночи. Лера вовремя прикусила язычок.
–Почему не работаем? – отрывисто вопросил Князь, бросая на коллег холодный серый взгляд. – Все доделали свои сюжеты – легко, гениально, без проблем? Вот вы, Наталья, вы так переживали с утра. Все позади, ваш сюжет о столетнем старце уже готов?
Наташа откашлялась.
–Еще не готов.
–Почему же вы не работаете?
Наталья первой молча поднялась и вышла из кофейной. За ней тут же сорвался с места ди Каприо. Все остальные с изумлением уставились на шефа. Это было нечто невероятное – он разгонял посиделки за кофе! Между тем ближайшая передача была готова еще вчера, а времени на сюжеты для будущей оставалось более, чем предостаточно.
Как всегда, первой нашлась Лера-холера. Эффектно изогнув брови, она решительно шагнула навстречу шефу.
–Игорь Петрович, я, между прочим, сейчас бы вовсю вкалывала по отснятому с утра сюжету, если бы Елена ни с того ни с сего не увела бы у меня оператора. У нас же нет, как в крупных телекомпаниях, монтажеров, монтируют операторы или сами журналисты, а я, например, этому не обучена. Вот мне и не оставалось ничего другого, как сначала поработать над сюжетом, письменно изложив его в форме сценария, обдумать оригинальные ходы. А теперь, когда Арсений, наконец, вернулся, я звала его в монтажную поработать, но он заявил, что хочет кофе.
–Кофе, – бессмысленно повторил Князь, нахмурился и тут же развернулся к Лене. – И что это у вас за внезапный порыв снимать? Про что?
–Истории любви, – подал голос Сенька.
Не известно почему в кофейной мгновенно наступила полная тишина, которую нарушало лишь монотонное тиканье часов на стене.
–Истории любви, – невольно скривился Князь и посмотрел на Лену с неожиданной враждебностью. – Почему же именно про любовь?
Лена пожала плечами.
–Любовь делает нашу жизнь чудеснее, – решительно вступился за нее Толик. – Что может быть важнее любви?
В этот момент часы на стене звякнули – было ровно шесть часов, конец рабочего дня. Игорь Петрович вздрогнул, взглянул на часы, на народ и взялся за ручку двери.
–Конец рабочего дня, – произнес мрачно. – Увидимся в понедельник. Счастливых всем выходных.
Едва лишь дверь за Князем закрылась, как Лялечка первой, с молниеносной быстротой надела свои шубку, шапку, подхватила сумочку и махнула всем лапкой: «Пока!». За ней на выход подался Толик – по-товарищески приобняв Лену за талию, монотонно бурча что-то про планы на вечер.
–…твоя идея про коробку конфет все же, думаю, лучше. Куплю «Золотую ниву», упаду пред толстушкой на колени…
Настроение у Лены неожиданно испортилось. Все было тускло, мрачно, ужасно – этот неприязненный тон Князя, его взгляд, в котором читалась едва ли не ненависть к ней, Лене. Но почему? Что она ему сделала?
Толик без умолку болтал, явно пытаясь отвлечь ее от неприятных мыслей. Сенька махнул всем рукой и убежал. Лера-холера намеренно замешкалась в кофейной и, интимно стукнув двумя пальчиками, скользнула за редакторскую дверь. Лена, вслед за Толиком выходя в этот момент из кофейной, оглянулась, заметила вторжение, и сердце отчего-то заныло, словно в него вошла тупая игла.
Игла прочно сидела в сердце всю дорогу домой, когда она, махнув на прощание Толику, севшему за руль своего раздолбанного «Жигуленка», медленно свернула на бульвар, отозвалась тупой болью, словно кто-то пошевелил ее, когда Лена подняла голову и увидела светящиеся окна Санькиной квартиры.
«Квартира Санька – я впервые подумала «квартира Санька», а не «наша квартира»!»
От этой мысли сердце заныло еще сильнее. Открыла своим ключом дверь. Приветствие, традиционный поцелуй в щечку. Санек уже вовсю жевал только что приготовленную пиццу-полуфабрикат, от которой Лена довольно равнодушно отказалась.
–Ты чего какая-то мрачная? – на мгновенье замер Санек, удивленно глядя на ее бледное, хмурое лицо.
Лена пожала плечами, постаравшись улыбнуться с видом чрезвычайной усталости.
–Выслушала претензии от Князя.
–О, претензии Князя – это святое, – расхохотался Санек и с новой порцией пиццы отправился смотреть футбол.
Что оставалось делать? Лена тихо вошла в темную спальню и замерла перед окном, отведя в сторону тяжелый занавес. Снег, снег – легкие хлопья, покрывающие все горизонтальные плоскости, постепенно превращаясь в толстый слой, похожий на пуховое зимнее одеяло, под которым так хорошо и уютно, не слышно ни звука, спи себе, не думай о плохом. Сколько лет прошло, сколько зим, сколько тонн снега утекло вешними водами с тех пор, как она перестала мечтать о Принце? О Принце на белом коне.
Санек – каменная стена, за которой она забыла о всех треволнениях жизни, где могла спокойно читать свои любимые детективы о Ниро Вульфе и комиссаре Мегрэ. Ее не касались проблемы безденежья и безработицы, она не думала о хлебе насущном и о том, что надеть. Даже деньги никогда не считала – то была прерогатива Санька, находившего в звоне монет нечто приятное. Но разве было в этом покойном мире хотя бы на грамм счастья?
Лена рухнула на широкую постель, почти мгновенно забывшись сном.
* * *
Сны – другое измерение. Стоит лишь отключиться сознанию, как душа шагает в него, как в неизвестность космоса. Что-то забывается, словно испаряется рисунок на морозном окне, стоит лишь открыть глаза. Другие сны откладываются в памяти на всю жизнь. Стало быть, они что-то да значат?
В этом сне Лена шла по знакомой улице деревни, в которой прошло ее детство. Малиновка, улица Крупской, пять – дом из потемневшего дерева, резные наличники, забитые ставни.
Дом был пуст и мертв.
Мне приснился странный сон: заколоченный дом;
Пыль и серость. Три окна – накрест досками. Видна
Белым флагом (весть о мире!) занавесочка одна…
Чей это был голос? И строчки ложились прямо поверх дома, светлого неба над крышей – словно кто-то, как поверх фотоснимка, писал по воздуху, небрежно и торопливо.
Тук-тук, кто в том доме живет?
Тук-тук. Пустой звук, и никто и не отопрет.
Лена стояла перед тихим домом – пустым, печальным. Сколько лет прошло, сколько зим?
Но по музыке неслышной, по тоске в моей груди
Узнаю я: в доме жили (и живут!) деды мои…
Вдруг ее словно окатило волной тепла, и время вдруг побежало вспять, назад, против хода часовой стрелки, вернув в беззаботное детство, похожее на одно долгое жаркое лето.
Палящее послеобеденное солнце. Ленка и две ее двоюродные сестры, Люда и Натка, начинали в зеленой беседке из хмеля игру в кукольную столовую. Взрослые – дед с бабой, три мамы девочек, отец Люды и соседка тетя Маруся – усаживались за стол в большой комнате играть в покер. Их голоса ясно доносились через открытые окна.
–Маруся, веди запись. Кто начинает?
–Милая моя, остись, ты что-то сегодня все путаешь.
–Ничего я не путаю, с чего взяла?
–Твой сегодня с утра с соседом на рыбалку ушел. И что мужики в рыбалке находят?..
Доносящиеся из дома голоса, смех. Потом бабушка встает и идет на кухню, выключает чайник.
–Дед, спустись в погреб за квасом для окрошки!
–В такую жару только окрошка и спасает.
–Вчера мой перепутал в погребе банки – ну, знаешь, бабуля делает себе лекарство из алоэ, выжимки, и тоже хранит их в трехлитровых банках, как и квас. Тут жара, духота, мой спустился, хватанул банку, открыл и глотнул с жару… Боже, как он орал!
–Могу себе представить.
В беседке Натка режет листья хмеля для игрушечной окрошки, а Люда сажает куклу за стол.
–Надо сшить ей новое платье. Нужны хорошие лоскутки.
–Слушайте, а я сегодня видела, как из ателье в овраг целую кучу обрезков выкинули. Наверняка там и кусочки кримплена есть.
– Значит, сегодня идем в овраг…
И снова чья-то рука торопливо плетет строчки – поверх смеющегося лица бабушки, возвращающейся за стол, раздающей карты, поверх лица деда, неторопливо разминающего папиросу.
Дед да баба. Были живы – дом живой был. Жили в мире.
Но когда душа, от тела оторвавшись, отлетела,
И на кладбище в степи дед да баба полегли, умер дом.
Душа его вышла вон (так утром тихим покидает спящих сон):
Из печной трубы, дав крен потемневших бревен стен,
Из окон и из дверей – вслед хозяевам скорей…
Теплые, родные лица – молодые, живые; руки, выкладывающие на стол карты, чей-то торжествующий смех, запах папиросы, пепел, стряхиваемый в стеклянную пепельницу, приятные ароматы с кухни, где тетя Женя начинает готовить обед, зелень беседки – все замерло на одно крошечное мгновенье, стало невероятно ярким и четким, как на лучшей фотографии, и тут же потускнело, зарябило, словно время вновь с бешеной скоростью понеслось вперед, безжалостно сматывая в клубок кинопленку жизни – лица, улыбки, жесты.
Лена вновь стояла перед мертвым домом – пустым, молчаливым. Кто-то тронул ее за плечо. От неожиданности она вздрогнула, обернулась, увидев ветхую старушку в беленьком платочке, с добрым морщинистым лицом.
–Не узнала, девонька? Вы, детки, звали меня тетей Марусей, – старушка покачала головой. – Постарела я, это точно. Одна осталась на всей нашей улице. Выхожу вечером и смотрю: Клава померла, и сынок ее тоже, царствие ему небесное, совсем молодой был; потом Марина, Горбушкины, деды ваши – Анатолий Иванович с Татьяной Ивановной. Все померли, и мой Коля тоже. Одна я осталась, как привидение.
