Читать онлайн Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. бесплатно

© Г. М. Кружков, перевод, составление, 2019

© Н. А. Теплов, оформление, 2019

© Издательство Ивана Лимбаха, 2019

Григорий Кружков

Предисловие

Эта книга юбилейная – она подытоживает 50 лет переводческой работы. А началось всё с того, что никому не известный аспирант-физик сведал адрес издательства «Художественная литература», приехал на Ново-Басманную улицу, поднялся на пятый этаж, в отдел зарубежной литературы, постучался в первую дверь и спросил, кому можно показать свои переводы. Их у меня было ровно два: «Ода Греческой Вазе» Джона Китса и сонет, начинающийся по-английски словами «I cry you mercy, pity, love – ay, love». Мне повезло, меня не завернули с порога, а наоборот – прочли, ободрили и вскоре предложили попробовать свои силы в переводе Эдгара По и Теофиля Готье. И даже – вот чудо! – приняли мои еще ученические опусы к печати. Там были, в частности, «Луксорский обелиск» Готье и «К Елене» Эдгара По; посмотрите, если интересно, – с этого я начинал.

Хотя, если разобраться, начало можно отнести еще дальше назад – к школьным временам. Помню, кто-то сказал мне, что в Москве на улице Качалова есть букинистический магазин, где продают книги на иностранных языках. Я поехал туда и за сущие пустяки купил восхитительный томик Генри Лонгфелло 1860 года и двухтомник Альфреда Теннисона, тоже прижизненный, с иллюстрациями, прикрытыми тонкой папиросной бумагой. Для молодых читателей уточню: в те баснословные времена граница, конечно, была на замке, так что современные английские книги не могли проникнуть в СССР. Купленные мной были обломками каких-то еще дореволюционных библиотек.

Я жил тогда в подмосковном поселке на улице 2-я Крестьянская. В детстве у меня не было ни заветного отцовского шкафа с книгами, ни вдохновенного учителя литературы, читающего наизусть Блока, вообще ничего подобного. Но тем сильнее меня тянуло в сторону стихов, а стихи на чужом языке были еще таинственней и тем самым притягательней.

У Олега Чухонцева есть такие строки:

Чужое манит, потому что есть какой-то всеобщий закон тяготения, из которого закон Ньютона вытекает как частное следствие. И еще: без чужого не бывает нового. Вся история литературы это доказывает.

Как возникло желание переводить, это невольное шевеленье губ, все время пытающихся сказать по-русски то, что они прочитали по-английски? Я думаю, в основе было желание приблизиться, понять и присвоить. Аркадий Гаврилов, переводчик стихов Эмили Дикинсон, однажды заметил: «Стихотворение на чужом языке похоже на негатив портрета, в котором с трудом можно угадать черты личности поэта. Многое остается непонятным, пока не переведешь портрет с негатива на бумагу и не обработаешь отпечаток „химией“ своей души».

Сейчас я могу как-то это объяснить, отрефлектировать; а тогда, в юности, я действовал спроста, не задумываясь. Откуда взялась первая сноровка? Откуда пришло чувство (наиважнейшее для переводчика), что если не получается как следует, ты должен или расшибиться в лепешку – или уж оставить стихотворение в покое, не портить хорошую вещь? Видимо, какой-то переводческий ген сидел во мне с самого начала.

Но дальше судьба сделала зигзаг. В юности бывает так (и даже очень часто!), что человек увлекается одновременно или почти одновременно сразу двумя девушками. Вот так и я, не разлюбив стихов, увлекся естественными науками и почти на десять лет ушел в физику. Сказать точнее, я жил, как тот крестьянин у Маяковского: «землю попашет, попишет стихи». Но поэзия в конечном счете взяла верх. Произошел как бы переворот оверкиль – не так внезапно и не так драматически, как переворачивается айсберг – с оглушительным треском и шумом, рассыпая хрустальные обломки льда, – но все-таки это произошло.

Переводческое искусство схоже с актерским. И там и тут главный инструмент – ты сам, со своим характером, темпераментом, складом речи, и так далее. Физиономия актера неизбежно проглянет в любой его роли.

За свою переводческую жизнь я переиграл десятки ролей – от поэзии XVI века до современности. И они нисколько не мешают друг другу. Наоборот, чем ты больше вобрал, чем больше можешь уловить связей, отзвуков и параллелей у поэтов, тем больше это тебе помогает: ведь лучшее объяснение стихов – другие стихи.

Как у всякого переводчика, у меня есть любимые авторы, давно ставшие моими постоянными спутниками. Это англичане Джон Донн, Уильям Шекспир, Джон Китс; из ирландской поэзии – средневековая монастырская лирика, Уильям Батлер Йейтс, Джеймс Джойс, Шеймас Хини; из американцев – Эмили Дикинсон, Роберт Фрост и Уоллес Стивенс; из классиков нонсенса – Эдвард Лир и Льюис Кэрролл.

Но наряду с ними есть и другие – поэты, которыми я занимался, может быть, и меньше, но с не меньшим интересом и увлечением. Это, например, сэр Томас Уайет, граф Сарри, Джордж Гаскойн, сэр Филип Сидни, сэр Уолтер Рэли – романтические фигуры, настоящие люди Возрождения; иные из них сложили свои головы на поле боя, другие – на эшафоте. Это и Томас Кэмпион, самый музыкальный из елизаветинских поэтов, лютнист и врач, и Эндрю Марвелл, сатирик и возвышенный метафизик в одном лице. Далее, три поэта трагической судьбы: Кристофер Смарт, в сумасшедшем доме написавший свои самые потрясающие строки; Уильям Каупер, всю жизнь боровшийся с душевной болезнью; поэт-крестьянин Джон Клэр, закончивший дни в скорбном доме. И выглядящие по сравнению с ними совершенно благополучными Уильям Вордсворт и Альфред Теннисон, удостоенный за свои стихи титула лорда. Эмили Бронте и Элизабет Браунинг, две замечательные женщины, погубленные чахоткой, но успевшие оставить яркий след в литературе. (Почему-то этот недуг в девятнадцатом веке был особенно беспощаден к женщинам.) Далее, знаменитый художник Данте Габриэль Россетти – и никому при жизни неведомый священник-иезуит Джерард Хопкинс; автор мужественных баллад, рано завоевавший славу Редьярд Киплинг – и поэты-декаденты 1890-х годов Эрнст Даусон и Лайонел Джонсон с их неприкаянными судьбами и ранним концом. Какие поразительно разные поэтические личности в рамках одной эпохи, одной поэтической традиции.

Но, помимо этих достаточно известных имен, есть другие, пребывающие в тени; помимо хрестоматийных стихов, есть и редко вспоминаемые, и практически забытые. Некоторые из этих вещей – наиболее удачно получившиеся по-русски – я тоже решил включить в эту книгу. Ведь не зря же я отыскивал их в старинных антологиях, в библиотечных закоулках, пленялся ими и переводил, мечтая поделиться с русским читателем своей находкой. Удивительное чувство – вывести из темноты забытого автора или неизвестное стихотворение; какой-то ток проходит в это мгновение по твоей руке. Всего лишь несколько миллиампер, но ты его ощущаешь.

Вот лишь два примера: героические стихи Анны Эскью, мученицы за веру, написанные перед казнью в последние годы правления Генриха VIII, и исполненные изящного юмора стихи ее современника Джона Харингтона, посланные в письме матушке в оправдание долгого молчания. В книге они стоят рядом, и этот контраст дополняет картину времени.

Михаила Леоновича Гаспарова однажды спросили: перед тем как переводить, стараетесь ли вы больше узнать о поэте? «Не то слово, – отвечал Гаспаров, – я обязан знать о нем всё». К этому можно добавить: переводчик должен знать «всё» не только о самом поэте, но и его современниках и предшественниках. Можно ли, например, разумно судить о сонетах Шекспира (не говоря о том, чтобы их переводить), не зная Гаскойна, Сидни и Донна, не изучив в целом сонетной продукции последнего десятилетия царствования Елизаветы? Только сравнивая, мы можем сказать, где открытие поэта, где новая и яркая метафора, а где обычное для того времени поэтическое клише.

Одна из выгод переводческой профессии в том, что она заставляет тебя все время выведывать и узнавать новое. А узнав, хочется этим поделиться. Исторический фон, судьбы поэтов, обстоятельства создания стихотворений и так далее – делают наше понимание глубже и качественней, тем самым умножая удовольствие от прочитанных строк. Мне нравится вести за собой читателя в эти обширные пространства за стихами, предлагать ему не только переводы, но и свои рассказы о любимых поэтах. Многие из них собраны в книгах: «Ностальгия обелисков» (2001), «Лекарство от Фортуны» (2003), «Пироскаф» (2008), «Очерки по истории английской поэзии» в 2 томах (2015; 2016), и последняя: «Ветер с океана: Йейтс и Россия» (2019).

Моя основная область – английская поэзия (а также ирландская и американская); но были у меня вылазки и за пределы англоязычных стран, во французский и испанский огород, и не только. Всё связано со всем. Без Пьера Ронсара и других поэтов Плеяды трудно понять сонетный бум в ренессансной Англии, начавшийся с «Астрофила и Стеллы» Филипа Сидни; эта та самая малина, которая «проросла в наш сад». И конечно, без Верлена и «прóклятых поэтов» не было бы Эрнста Даусона и его друзей-декадентов.

Особое место в этой книге занимает средневековая ирландская поэзия, которую также называют монастырской лирикой, потому что авторы по большей части были монахи. Это самая ранняя рифмованная поэзия в Европе (не считая арабской андалузской) и во многих отношениях уникальная. Уже в VIII–IX веках ирландские поэты разработали весьма изощренную систему стихосложения – силлабическую в своей основе и сложно зарифмованную. Не зная древнеирландского языка, я переводил по подстрочникам, но при этом смотрел в оригинал и старался сколько можно сохранить звучание и формальную структуру стихов.

В заключение хочу процитировать сонет Джона Китса. Предварю его только одним примечанием: в самом начале у Китса, по-видимому, аллюзия на слова Филипа Сидни из его знаменитого трактата «Защита поэзии»: «Природа – бронзовый истукан, лишь поэты покрывают его позолотой».

Из древнеирландской поэзии

Из английской поэзии

Томас Уайетт

1503–1542

Уайетт учился в Кембридже, получил степень магистра. Обладая блестящими способностями, быстро сделал дипломатическую и придворную карьеру. В 1536 году по подозрению в любовной связи с королевой Анной Болейн подвергся аресту и едва избежал казни, постигшей не только королеву, но и ряд его близких друзей. Три года спустя был обвинен в изменнических сношениях с испанцами, но на суде сумел себя защитить. Умер в дороге от скоротечной лихорадки. Уайетт – важнейший английский поэт первой половины XVI века. Он впервые ввел в английскую поэзию итальянские формы стиха: сонет и терцины. При жизни стихи Уайетта не печатались, но оказали огромное влияние на его современников и последователей.

Влюбленный восхваляет прелестную ручку своей дамы

• Ее рука
•     Нежна, мягка,
• Но сколь властна она!
•     В ней, как раба,
•     Моя судьба
• Навек заключена.

•     О, сколь персты
•     Ее чисты,
• Изящны и круглы! —
•     Но сердце мне
•     Язвят оне,
• Как острие стрелы.

•     Белей снегов
•     И облаков
• Им цвет природой дан;
•     И всяк из них,
•     Жезлов драгих,
• Жемчужиной венчан.

•     Да, я в плену,
•     Но не кляну
• Прекрасной западни;
•     Так соизволь
•     Смягчить мне боль,
• Любовь свою верни.

•     А коли нет
•     Пути от бед
• Для сердца моего,
•     Не дли скорбей,
•     Сожми скорей
• И задуши его!

Он рассказывает о тех, кто его покинул

• Они меня обходят стороной —
• Те, что, бывало, робкими шагами
• Ко мне прокрадывались в час ночной,
• Чтоб теплыми, дрожащими губами
• Брать хлеб из рук моих, – клянусь богами,
• Они меня дичатся и бегут,
• Как лань бежит стремглав от ловчих пут.

• Хвала фортуне, были времена
• Иные: помню, после маскарада,
• Еще от танцев разгорячена,
• Под шорох с плеч скользнувшего наряда
• Она ко мне прильнула, как дриада,
• И так, целуя тыщу раз подряд,
• Шептала тихо: «Милый мой, ты рад?»

• То было наяву, а не во сне!
• Но все переменилось ей в угоду:
• Забвенье целиком досталось мне;
• Себе она оставила свободу
• Да ту забывчивость, что входит в моду.
• Так мило разочлась со мной она;
• Надеюсь, что воздастся ей сполна.

Noli me tangere[1]

• Кто хочет, пусть охотится за ней,
• За этой легконогой ланью белой;
• Я уступаю вам – рискуйте смело,
• Кому не жаль трудов своих и дней.

• Порой, ее завидя меж ветвей,
• И я застыну вдруг оторопело,
• Рванусь вперед – но нет, пустое дело!
• Сетями облака ловить верней.

• Попробуйте и убедитесь сами,
• Что только время сгубите свое;
• На золотом ошейнике ее
• Написано алмазными словами:
• «Ловец лихой, не тронь меня, не рань:
• Я не твоя, я цезарева лань».

Влюбленный призывает свое перо вспомнить обиды от немилосердной госпожи

• Перо, встряхнись и поспеши,
• Еще немного попиши
• Для той, чье выжжено тавро
• Железом в глубине души;
• А там – уймись, мое перо!

• Ты мне, как лекарь, вновь и вновь
• Дурную сбрасывало кровь,
• Болящему творя добро.
• Но понял я: глуха любовь;
• Угомонись, мое перо.

• О, как ты сдерживало дрожь,
• Листы измарывая сплошь! —
• Довольно; это все старо.
• Утраченного не вернешь;
• Угомонись, мое перо.

• С конька заезженного слазь,
• Порви мучительную связь!
• Иаков повредил бедро,
• С прекрасным ангелом борясь;
• Угомонись, мое перо.

• Жалка отвергнутого роль;
• К измене сердце приневоль —
• Найти замену не хитро.
• Тебя погубит эта боль;
• Угомонись, мое перо.

• Не надо, больше не пиши,
• Не горячись и не спеши
• За той, чьей выжжено тавро
• Железом в глубине души;
• Угомонись, мое перо.

Cонет из тюрьмы Томаса Уайетта, родившегося в месяце мае

• Эй, вы, кому удача ворожит,
• Кого любовь балует, награждая,
• Вставайте, хватит праздновать лентяя,
• Проспать веселый праздник мая – стыд.

• Забудьте несчастливца, что лежит
• На жесткой койке, в памяти листая
• Все огорченья и обиды мая,
• Что год за годом жизнь ему дарит.

• Недаром поговорка говорит:
• Рожденный в мае маяться обязан;
• Моя судьба вам это подтвердит.
• Долгами и невзгодами повязан,
• Повержен в прах беспечный вертопрах…
• А вы ликуйте! С вами я – в мечтах!

Своему соколу по кличке удача

• Лети, Удача, смелый сокол мой,
• Взмой выше и с добычею вернись.
• Те, что хвалили нас наперебой,
• Теперь, как вши с убитых, расползлись;
• Лишь ты не брезгаешь моей рукой,
• Хоть волю ценишь ты и знаешь высь.
• Лети же, колокольчиком звеня:
• Ты друг, каких немного у меня.

Прощай, любовь

• Прощай, любовь! Уж мне теперь негоже
• На крюк с наживкой лезть, как на рожон;
• Меня влекут Сенека и Платон
• К сокровищам, что разуму дороже.

• И я, как все, к тебе стремился тоже,
• Но, напоровшись, понял, не резон
• Бежать за ветром бешеным вдогон
• И для ярма вылазить вон из кожи.

• Итак, прощай! Я выбрал свой удел.
• Морочь юнцов, молокососов праздных,
• На них, еще неопытных и страстных,
• Истрать запас своих смертельных стрел.
• А я побуду в стороне; мне что-то
• На сгнивший сук взбираться неохота.

Генри Говард, Граф Сарри

1517–1547

Брат Екатерины Говард, пятой жены Генриха VIII, казненной в 1542 году. Получил воспитание вместе с незаконным сыном короля герцогом Генри Ричмондом. Карьера Сарри – чередование блестящих успехов с эпизодами тюрьмы и опалы. В последние два года своей короткой жизни командовал укрепленным районом Булонь во Франции. Казнен по ложному обвинению. В поэзии Сарри был новатором, продолжавшим дело Томаса Уайета; многие из его сонетов написаны по канону, известному сейчас как «шекспировский»: три четверостишия с разными рифмами плюс заключительное двустишие. Ввел в английскую поэзию белый пятистопный ямб. Стихи Сарри (вместе со стихами Уайета и других) впервые опубликованы в сборнике Ричарда Тоттела «Песни и сонеты» (1557).

Строфы, написанные в Виндзорском замке

• Как вышло, что моей тюрьмой ты стал,
• Виндзорский замок, где в былые годы
• Я с королевским сыном возрастал
• Среди утех беспечных и свободы?

• О, как теперь горчит твоя краса —
• Зеленые дворы, где мы гуляли,
• К девичьей башне возводя глаза,
• Вздыхая томно в сладостной печали;

• Большие залы, пышный маскарад,
• Волшебные поэмы, танцы, игры,
• Признанья, в коих так горой стоят
• За друга, что смягчились бы и тигры;

• Мяч, в воздухе мелькавший взад-вперед,
• Когда, ловя желанный взгляд с балкона
• Красавицы, нам возвещавшей счет,
• Бросок мы пропускали ослепленно;

• Ристалище, где шелковый рукав
• Прекрасной дамы привязав к шелому,
• На потных конях мчались мы стремглав
• В потешный бой – один навстречь другому;

• Лугов росистых утренний покой,
• Куда мы шум и буйство приносили,
• Ведя ватагу под своей рукой
• И состязаясь в ловкости и силе;

• Укромные поляны, что не раз
• Приветствовали эхом благосклонным
• Обмен сердечных тайн и пылких фраз —
• Обряд, без коего не жить влюбленным;

• Дубрава, отряхнувшая с плеча
• Осенний плащ, где, скакуна пришпоря,
• Чрез пни и рвы мы гнали рогача,
• Дав захлебнуться лаем гончей своре;

• Опочивальни нашей строгий вид,
• Простые и неубранные стены,
• Как нам спалось вдали от всех обид
• И горестей, как были сны блаженны!

• Как безоглядно доверяли мы,
• Как в дружбу верили, как ждали славы;
• Как избывали скучный плен зимы,
• Придумывая шутки и забавы!

• Припомню – и отхлынет кровь от щек,
• От вздохов разорваться грудь готова;
• И, не умея слёз унять поток,
• Я сетую и вопрошаю снова:

• «Обитель счастья! Край, что столько мук
• Принес мне непостижной переменой!
• Ответствуй: где мой благородный друг,
• Для всех – любимый, для меня – бесценный?»

• Лишь эхо, отразясь от гулких плит,
• Мне откликается печальным шумом;
• Злосчастный арестант, судьбой забыт,
• Я чахну в одиночестве угрюмом.

• И только худшей скорби жгучий след
• Смягчает боль моих последних бед.

Весна в Виндзоре

• Устало подбородком опершись
• На руку, а рукой – на край стены,
• Тоскуя, поглядел я с башни вниз —
• И удивился зрелищу весны,

• Вновь разодевшей в пух цветущий луг,
• Вновь разбудившей птах в тени дубрав;
• И так нежданно вспомнилась мне вдруг
• Веселая пора любви, забав,

• Нестрашных бед и сладостных тревог, —
• Всего, чего вернуть не станет сил,
• Что шумных вздохов я сдержать не смог
• И жаркими слезами оросил

• Дол, зеленевший юною травой, —
• И чуть не спрыгнул сам вниз головой.

Оправдание графа Сарри, написанное в тюрьме Флит

• Ты, Лондон, в том винишь меня,
• Что я прервал твой сон полночный,
• Шум непотребный учиня.

• А коли стало мне невмочно
• Смотреть на ложь твою и блуд,
• Град нечестивый и порочный?

• И гнев во мне разжегся лют:
• Души, я понял, лицемерной
• Увещеванья не спасут.

• Иль впрямь свои грехи и скверны
• Ты втайне думал сохранить?
• Сии надежды непомерны.

• Возмездия не отвратить;
• Непрочен мир творящих злое!
• Чтоб эту истину внушить,

• Решился я с моей пращою,
• Прообразом Господних кар,
• Лишить бездельников покоя.

• Как молнии немой удар —
• Ужасного предвестник грома,
• Так камешков летящий стук

• По ставням дремлющего дома
• (Негромкий и невинный звук)
• Я мнил, тебе судьбу Содома

• С Гоморрою напомнят вдруг:
• Чтобы гордыня усмирилась
• И, смертный пережив испуг,

• К возвышенному обратилась;
• Чтоб Зависть тотчас поняла,
• Как гнусен червь, – и устыдилась;

• Чтоб Гнев узрел, в чем корень зла,
• И свой унял жестокий норов;
• Чтоб Леность сразу за дела

• Взялась без дальних разговоров;
• Чтоб Жадность раздала свой клад,
• Познав бессмысленность затворов

• И страхов ежедневный ад;
• Чтоб любодеи клятву дали
• Забыть про похоть и разврат;

• Чтобы обжоры зарыдали,
• Очнувшись, о своей вине;
• Чтоб даже пьяницы в кружале,

• Забыв о мерзостном вине,
• Душою потянулись к Богу, —
• Вот ведь чего хотелось мне,

• Вот отчего я бил тревогу!
• Не окна я ломал – будил
• Тех гордых, что, греша помногу,

• Небесных не боятся сил,
• Не внемлют голосу провидца!
• Но тщетно я потратил пыл.

• О величайшая Блудница,
• Тщеславный, лживый Вавилон!
• Твои виссон и багряница

• Не скроют бесов легион,
• Кишащих в этих тесных стенах;
• Ты лишь обманчиво силен;

• Кровь мучеников убиенных
• Взывает к небу, вопия
• О вероломствах и изменах.

• Их вопль услышит Судия
• И скоро отомстит, нагрянув
• С чумой и гладом на тебя;

• И ты падешь, в ничтожность канув
• Всем прахом башен и колонн,
• Дворцов и гордых истуканов,

• Чтоб стать навеки средь племен
• Предупреждением нелишним,
• Как Град Греха, что сокрушен

• Благим и праведным Всевышним.

Анна Эскью

1521–1546

В 1539 году Генрих VIII ввел смертную казнь за несоблюдение введенных им «Шести статей» – религиозного уложения, фактически означавшего возврат к католицизму. С этого момента стали казнить как католиков, отрицавших «Акт о супрематии», так и протестантов, несогласных с «Шестью статьями». Анна Эскью, молодая леди из Линкольншира, за свои протестантские убеждения была заключена в тюрьму, подвергнута жесточайшим пыткам и сожжена. Есть основания полагать, что в преследовании Эскью были замешаны придворные интриги, так как она пользовалась покровительством последней жены Генриха VIII Екатерины Парр, и что ее пытались заставить дать показания против друзей при дворе; но Анна никого не выдала. Предсмертная баллада вместе с протоколами допросов протестантской мученицы была напечатана вместе с протоколами допросов в Марбурге (Германия) вскоре после ее казни.

Баллада, сочиненная Анной Эскью в Ньюгейтской тюрьме

• Как рыцарь молодой,
• Спешащий на турнир,
• Я выхожу на бой,
• И мой противник – Мир.

• Он смертью мне грозит,
• Со всех сторон тесня.
• Но Дух Святой – мой щит
• И Ангелы – броня.

• Христова мощь сильна,
• Она не даст мне пасть,
• Пускай хоть сатана
• Свою разверзнет пасть.

• Но с верою Отцов
• И с правдою в ладу
• На сонмище врагов
• Без страха я иду.

• Я веселюсь душой
• И не боюсь угроз,
• Я знаю, что со мной
• В союзе сам Христос.

• Стучащим отворю, —
• Так ты сказал, Господь.
• Пошли же рать свою
• Злодеев побороть.

• Несчетно их число,
• Врагов вокруг – стена;
• Но не коснется зло
• Ту, что тебе верна.

• Что мне их дым и чад?
• Ведь ты – заступник мой.
• Не страшен супостат,
• Пока мой Бог со мной.

• Есть якорь у меня,
• Есть праведный штурвал,
• Есть крепкая ладья, —
• Пускай же грянет шквал!

• Неловко я пишу,
• Мой стих не искушен,
• И все же расскажу,
• Какой мне снился сон.

• Я зрела пышный зал
• И царский в нем престол,
• На коем восседал
• Жестокий Произвол.

• Бурлящей лжи потоп
• Невинных поглотил,
• И сатана взахлеб
• Кровь мучеников пил.

• Господь мой Иисус!
• О, как на них падет
• Их беззаконий груз,
• Когда твой Суд грядет.

• И все же, мой Господь,
• Даруй и этим злым
• Прощения щепоть,
• Как я прощаю им.

Джон Харингтон из Степни

1512–1582

Занимал должность хранителя королевских зданий при Генрихе VIII. После смерти первой жены служил принцессе Елизавете и сохранил ей преданность в опасные времена правления королевы Мэри. Писал изящные стихи всем шести фрейлинам принцессы и в конце концов женился на одной из них – Изабелле Маркхем. Елизавета была крестницей его первенца Джона, будущего поэта. Чтобы различить отца и сына, принято к имени старшего добавлять «из Степни», а к имени младшего – рыцарский титул «сэр».

Матушке о сражении, коего свидетелем я стал

• Великий приключился бой —
• Хотя убитых нет —
• Меж тем, писать ли мне письмо
• Иль отложить ответ.

• У первой рати во главе
• Стоял Сыновний Долг,
• Но сэры Спех и Недосуг
• Вели враждебный полк.

• Спех в западню меня загнал
• И выхода лишил,
• А Недосуг со всех сторон
• Войсками обложил.

• Но капитан Сыновний Долг
• Подвиг меня писать
• И бодро воодушевил
• Слабеющую рать.

• Бой краток был и не кровав,
• Хоть в эти полчаса
• Явили обе стороны
• Отваги чудеса.

• Кому ж Фортуна в этот раз
• Победу отдала?
• Тому, кто против двух один
• Держался, как Скала.

• И победитель мне велел,
• Едва лишь бой умолк,
• Стихи Вам эти написать,
• Чтобы явить свой Долг.

Королева Елизавета I

1533–1603

Дочь Генриха VIII и королевы Анны Болейн. В ранние годы приобрела основательные знания латыни, греческого, французского, итальянского, испанского, немецкого и фламандского языков. Взойдя на трон в возрасте двадцати пяти лет, поддерживала и поощряла стихотворство как часть рыцарского вежества. Воспета многочисленными придворными поэтами как Диана, Венера, Астрея, Королева фей и так далее. Сохранились поэтические переводы, сделанные королевой, а также несколько лирических стихотворений. Одно из них «Мой глупый мопс, что приуныл, чудак…» обращено, по всей вероятности, к ее фавориту Уолтеру Рэли.

Мой глупый мопс, что приуныл, чудак?

• Мой глупый мопс, что приуныл, чудак? —
• Не хмурься, Уолт, и не пугайся так.
• Превратно то, что ждет нас впереди;
• Но от моей души беды не жди.

• Судьба слепа, твердят наперебой,
• Так подчинюсь ли ведьме я слепой?
• Ах нет, мой мопсик, ей меня не взять,
• Будь зрячих глаз у ней не два, а пять.

• Фортуна может одолеть порой
• Царя, – пред склонится и герой.
• Но никогда она не победит
• Простую верность, что на страже бдит.

• О нет! Я выбрала тебя сама,
• Взаймы у ней не попросив ума.
• А если и сержусь порой шутя,
• Не бойся и не куксись, как дитя.

• Для радостей убит, для горя жив, —
• Очнись, бедняга, к жизни поспешив!
• Забудь обиды, не грусти, не трусь —
• И твердо знай, что я не изменюсь.

Джордж Гаскойн

1534?–1577

Родился в провинциальной дворянской семье. Учился в Кембридже и в лондонской юридической школе Линкольн-Инн. Безуспешно пытался сделать карьеру, неудачно женился, рассорился с родичами, воевал в Нидерландах, где попал в плен. По возвращении в Англию опубликовал второе издание своих сочинений (первое вышло во время его пребывания на войне) под названием «Девизы Джорджа Гаскойна» (1575) или, в другом переводе, «Цветочки Джорджа Гаскойна». В сборник вошли не только его стихи, но и «Приятная повесть о Фердинандо Джероними и Леоноре де Валаско» – первый английский психологический роман о любви. В последние два года жизни написал и издал множество сочинений, в том числе «Благородное искусство псовой охоты» и назидательную поэму «Стальное зерцало».