Читать онлайн Без тебя. Сборник стихов бесплатно

«сегодня – отточить перо…»

«Когда б вы знали, из какого сора.
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда».
(с) Анна Ахматова

сегодня – отточить перо,
и обмакнуть его в чернила,
о! я поэзию любила!
давным-давно, давным-давно…
и руки помнят первый том
в простом, бумажном переплете
Ахматова! в каком полёте
в пятнадцать лет проглочен он!
поэзии сладчайший яд
в меня проник, и помнят ушки —
твое великолепье, Пушкин!
над всеми ты паришь – крылат!
неловко средь великих сих
мне подвизаться, право слово —
за их поэзию готова —
отдать любой свой робкий стих…
но время новых ждет побед
все также желтый одуванчик
простой и мусорный обманщик —
ждёт дней, когда он станет – сед.

«вдоль дороги российской кресты на забытых погостах…»

вдоль дороги российской кресты на забытых погостах,
борщевик выше неба, на вырубках серые пни,
объясните вы мне, отчего так печально и просто
умирают в России деревни – родные мои,

расскажите, кому помешали добротные избы,
женский плач, детский смех и гармошки веселый разлив,
осужденной деревне не светит случайность амнистий,
полк бессмертный девятого мая пройдет мимо них.

для кого ты, Россия, рожала солдат и кормила,
для кого ты пахала поля и доила коров,
умерла моя мать, и иссякла народная сила,
вдоль дороги кресты – ждут старухи с войны стариков…

«я не был узнан в Городе моем …»

я не был узнан в Городе моем —
рос тихий плющ, стены скрывая камень,
я бросил улицу, я проходил – дворами,
и тень росла под старым фонарём,
я выбирал, рассудку вопреки —
иные жизни, города, иные страны —
со дня морей росла Фата-моргана,
и были призраки понятны и легки,
здесь город спал, украденный ворьем,
шел стылый дождь, как душ из легких капель,
булыжник мостовой блестел как кафель,
со дна реки несло чужим гнильем,
я шел к окраинам, желая убежать,
упасть нечаянно, как тот вечерний сумрак,
что давит грудь, как будто кто-то умер,
и не дает себя в себе узнать.

«мне б заблудиться в этом городке…»

мне б заблудиться в этом городке,
уснуть легко в тиши провинциальной,
его неспешность будто грипп повальна —
зачем бежать, раз все невдалеке…
пройти три улицы купеческих домов,
где древний камень вывеской опошлен,
таможни нет, купцы не платят пошлин
и сгнил причал, не помнящий судов,
зайти в музей, хранящий запах книг,
круг описать по площади базарной,
и быть судьбе безумно благодарной
за то, что город для меня возник.
брести задворками, где сложены дрова,
и пропускают свет дневной сортиры,
и стукнуть тихо в дверь чужой квартиры
чтоб гостем стать на день или на два…
(«Торопец»)

«позвони из деревни, дружок…»

позвони из деревни, дружок,
расскажи-ка, цела ли избушка,
и сидят ли на лавках старушки,
подбородком – на посошок…
и спроси их, куда всё глядят,
в эту странно печальную осень,
по дворам окликая внучат,
слыша голос, что ветер доносит…

«отъезд готовя как побег…»

отъезд готовя как побег,
сверяя действия со списком,
вытряхивая старый плед,
на полку возвращая диски,
и кверху дном переверну
я дождевую нашу бочку,
соседке стопку книг верну,
и в повести поставлю точку
коровам яблоки отдам,
остатки хлеба и печенье,
и спирт задешево продам,
кому-нибудь на день рожденья.
и в сумку нужное собрав,
лекарства, тряпки, телефоны,
от сборов каторжных устав,
и позвонив своим знакомым,
вздохнув, устало опущусь
на мокрую от слез скамейку,
надолго с домом я прощусь,
через плечо швырнув копейку…

«приди ко мне, приди, прошу тебя …»

приди ко мне, приди, прошу тебя —
льняными полотенцами дороги
я выложу, чтоб не промокли ноги —
и тучи выжму, не было б дождя…
я буду биться птицею в силках-
в капкане погибать увечным зверем-
подранком падать в воду – не поверю,
что больше нет любви в твоих глазах…

«я люблю твои сплетни, провинция …»

я люблю твои сплетни, провинция —
беспощадный и праведный суд,
здесь с дотошностью медицинскою
без анализа все узнают,
кто с кем был, кто развелся, кто судится,
кто сгорел в алкогольном чаду —
знает все моя тихая улица,
видя, с кем я под ручку иду,
чем живешь ты, моя ненасытная —
между тихих и старых дворов,
с чьей же жизни, моя любопытная
ты сдираешь заветный покров?
мы и так за прозрачными ставнями
как на сцене театра живем —
и от двери с засовами ржавыми
уходя, ключ под коврик кладём…

«где ты есть, счастливая деревня?..»

где ты есть, счастливая деревня?
где пастух на дойку гонит стадо,
и мычат усталые коровы,
и выходят за калитки бабы,
в разноцветном ситце, как полянка,
вытирают о передник руки —
и зовут по именам своих кормилиц…
в духоте вечерней дремлет овод,
мышь скучает, подгрызая просо,
баба доит пёструю корову,
пальцы тянут вымя по привычке,
и струя, белейшая из сладких,
пахнет так, как пахнет только клевер,
мятлик, тимофеевка и донник,
пахнет детством, речкою и небом —
летней безмятежностью, любовью,
светлою луной и сенокосом,
мягкой пылью большака ночного
и губами, теплыми от счастья.

«запряги мне, старый, лошадей…»

запряги мне, старый, лошадей
дай подводу, сено да тулуп,
да овса лошадкам не жалей —
к вечеру морозец будет крут…
отвернулся дед, молчит седой..
рукавицы снял, пыхнул дымком-
запрягать, конешно, не впервой…
лошаденок нет, пропал наш дом…
Дымку продали по осени твою,
как жалел я, а уж как просил…
по сараям тащат сбрую всю…
я ж сенца ей летом накосил…
розвальни под снегом пропадут
помереть спокойно не дадут…
прахом все идет, кого винить?
да и жизнь-то не дадут дожить,
осенил себя старик крестом,
и над лесом, в зареве огня,
как комета с пламенным хвостом,
тройка вдруг промчалась, горяча.
сел старик на козлы, вынул кнут,
пристяжные жмутся к коренной,
ну, бывай, родная, – подмигнул,
будет случай – свидимся с тобой.

«в моей деревне давно покосились хаты…»

в моей деревне давно покосились хаты,
дома бросают, бегут, кто способен – в город,
один лишь ястреб в небе парит, крылатый,
да пёс цепной сидит за чужим забором,
давно нет у нас коров, и не косят сена,
упали хлева, поросли по стене крапивой,
петух с утра поперхнулся, последний тенор,
фальцетом не мог, а пером был певец красивый,
ведро в колодец слетело запрошлым летом,
теперь на родник хожу, если сил достанет,
вода кругом и так, все дожди да ветры,
хоть нефть бы нашли, искупался б разок – в фонтане,
зима придет, все накроет снегом, как ватой,
я печь затоплю, с чердака натаскаю книжек,
деревня всегда уходила – когда в солдаты,
когда на небо шла, а сейчас, как Китеж – пониже…

«изба, как зверь со сломанным хребтом…»

изба, как зверь со сломанным хребтом…
конек, как позвоночник, держит крышу —
но лопнул шифер, доски еле дышат,
и стал открыт для непогоды дом.
сначала дождь наотмашь отхлестал
стекло дрожащее подслеповатых окон-
в щелях дрожала пакля, словно локон-
в печи огонь невидимый плясал.
как долго дом противился судьбе,
скреплял венцы смолой и паутиной-
и дыры залеплял размятой глиной —
но дождь всё шел, дом привыкал к беде.
глаз путника не отличит тебя
от сотен изб, что умирают, стоя —
лишь ветры по ночам надсадно воют,
как будто чью-то душу погубя..

«я солдат никому не известной войны…»

я солдат никому не известной войны,
я иду безоружен, пешком, по огромной России,
за кого я воюю, не знаю, меня попросили —
выходи, и иди, чтобы не было в мире беды
я иду много лет и пустой вещмешок за спиной,
командиры сбежали, штабные легли на измену,
сапоги развалились, бельишка осталось – на смену,
ну, а я все иду. Ведь не я – значит, кто-то другой.
мне бы поле пахать, нюхать теплую землю в горсти,
мне б за плугом идти, пить с ладони медвяные росы,
мне б тебя целовать, в твои светло-пшеничные косы —
а я должен идти, пока жив, я иду, дорогая – прости.

«я ухожу, бросая за собой…»

я ухожу, бросая за собой
всех деревень заброшенные избы,
весенних луж светящиеся брызги,
и летний луг, лежащий под косой,
я ухожу, и в нервной темноте
я вижу дождь, что пробивает крышу,
а слёзы капель падают все тише,
встает луна в привычной наготе,
я ухожу с закушенной губой —
мне плакать бы, а я терплю устало —
мой мир исчез, и деревень не стало —
лежит в асфальте город твой чужой.
я ухожу, последний часовой.

«базарный день, уездный город…»

базарный день, уездный город,
провинциальный, тихий, спящий
и ощутимо настоящий —
как пиво, в чьем составе солод,
на площади кульками бабки —
торгуют яйцами и маслом,
газетой чистой ящик застлан,
и стираной цветастой тряпкой,
собачка жмется к магазину,
железный лязг телег колёсных
такой, что зубы сводит в дёснах,
да вонь дешевого бензина,
так пусто, что нельзя заплакать,
и только красный дом кирпичный
стоит, как будто франт столичный —
что вышел без галош, да в слякоть,
люблю тебя, мой город тихий,
спи дальше – так, как и не снилось —
пусть вся Россия изменилась,
провинция чужда шумихи…

«борщевик вдоль дорог, да кресты…»

борщевик вдоль дорог, да кресты…
да избенки чернеют провалами глаз,
разорили тебя, разнесли, да в кусты,
деревенька моя, недопетый мой сказ…
расплели твои косы, твой северный лен
веретенца и прялки в щепу топорами —
не осталось жильцов, вот и бросили дом —
только ворон летит, как зловещее знамя…

«я вернусь за тобой на белой волчице…»

я вернусь за тобой на белой волчице
на телеге чужой, что сама домчится
брошу вон замок, закрывая двери —
ты пойдешь за мной, ты во мне уверен.
что тебе Москва, где земля в асфальте,
я дорожки льдом уложу как смальтой,
на Крещенье звезда упадет в колодец —
зачерпни ведром белый свет холодный
ночью спит деревня, да гуляют мыши,
лапой елка скребет, да шуршит по крыше,
после жаркой бани ты упадешь в перины
с губ моих вдохнешь спелый дух малины…

«встретишь меня горьким запахом глины…»

встретишь меня горьким запахом глины,
русской печи, отсыревшей в ту зиму,
похвастаешь кружевом паутины,
что жива в углу за буфетом старинным,
ты расскажешь мне, как кидало снегом,
как дрожала крыша, стремясь к побегу,
как сбивались стулья к столу поближе —
и страницы мерзли у старых книжек…
ты дождался меня, распахни мне двери-
не уйду от тебя, вот, возьми, поверь мне
буду печь топить, да греметь горшками —
а кому где жить – пусть решают сами…

«я так скучаю по тебе …»

я так скучаю по тебе —
скриплю уныло половицей…
не слышу смеха я в избе,
мне по ночам совсем не спится,
ты знаешь, холодно у нас —
и из чулана лезут мыши,
муку и сахар – еле спас,
и дверью хлопал – стало тише…
никто не зажигает свеч,
и печь уже давно остыла,
и на зиму скорей залечь
решила домовая сила…
ты не горюй – я сторожу
и дом, и баню, и сараи —
но приезжай, тебя прошу —
нечеловечески скучаю…

«в моем краю, печальном от болот…»

в моем краю, печальном от болот,
где плачет выпь, страдая одиноко,
где столб – обозначение ворот,
тех деревень, что ныне так далеко
затеряны среди старинных карт
и живы только в памяти случайно
их имена – на крышках школьных парт
в попытке сохранить хотя бы тайну…
но в черных избах Родины моей
зияют окна тусклые, как бельма,
и на погостах меж родных полей
гуляют огоньки Святого Эльма

«город, ядром ореха оставшийся в центре…»

город, ядром ореха оставшийся в центре,
позволяя дорогой насквозь проломить скорлупку,
город Торопец без конкурса выиграл тендер —
здесь совьет гнездо не одна голубка…
рассыпая вокруг окружной новостройки, заборы,
яркий сайдинг домов, голубые под небом крыши —
наполняя тишь переулков гомоном разговора —
когда так кричат, что в Москве, наверное, слышно
по окошкам вечные бабки в платках и халатах,
в палисадниках гнут к земле шары золотые —
этажей тут нет, да царей не видать в палатах —
здесь Россия моя, избяная моя Россия.

«в деревне день скучнее карусели…»

в деревне день скучнее карусели,
что, вдруг запнувшись, бег свой остановит,
ты по избе слоняешься без цели,
в окно глядишь, как мимо жизнь проходит.
прогнулись полки под журнальной ношей,
нет интереса к читанным страницам,
тулуп накинув, выйдешь кликать кошку,
и пальцы греешь, дуя в рукавицы.
с ведром пройдешься к роднику на горке,
с соседкой перекинешься словечком,
задумавшись, начнешь письмо Егорке,
о прошлом, и далеком бесконечно…
и будешь думать, как прекрасен город,
где сцена залита сегодня светом,
аплодисменты зал взорвут, как порох,
но ты, в деревне, не при деле этом…
проверишь тягу, в печь дрова уложишь,
дымком потянет, от березы горьким,
ты не грусти, зато сама ты можешь,
себя читать – от корки и до корки…

«я становлюсь провинциалкой…»

я становлюсь провинциалкой,
стесняюсь выходить без шляпки,
меняю туфельки на тапки —
мне каблучки ужасно жалко,
мне важно мнение соседки,
я по утрам хожу на рынок,
сметану пробую из крынок,
соседским псам несу объедки,
я у колонки мою кости
своим знакомым и подружкам,
я ставлю тесто для ватрушек
и жду своих московских в гости,
событье здесь – концерт артиста,
что двести лет забыт в столице,
и в старом клубе те же лица,
и так неспешно время мчится…
зимой дымки и город сонный
зимою исчезает дачник,
и геометрии задачник
в себя вмещает мир просторный.

«Почта России в покосившейся хате…»

Почта России в покосившейся хате,
где полы давно изменили угол,
с той поры как доллар нагнул наш рубль,
приближаясь, впрочем, к знакомой дате —
до сих пор жива, принимая письма,
удивляясь, впрочем, что есть деревня,
где перо скрипит, хоть и пишет верно,
и выводит индекс, что в клетки втиснут.
в Почте России давно нет крыши —
гнездами ласточки затыкают дыры —
сургучом не пахнет, от печей здесь сыро,
и ночами штемпель меняют мыши,
напиши письмо, и комкая буквы,
не в силах вспомнить, ни села, ни дома —
раскати пару слов по листу пустому
или просто так – нарисуй мне кукиш.

«Пашка Спиров продал свою корову…»

Пашка Спиров продал свою корову,
половину пропил, так корову жалко,
с сеном худо нынче, репей да палки,
да и сам ослаб – время рвать подковы.
нынче худо всё, волк задрал телёнка,
да в колодце муть, разве вырыть новый?
и колхоза нет, лишь лесок ольховый
там, где лён звенел, шелестит сторонкой.
сохло летом всё, да леса горели,
двинуть бы куда? только нас да ждали,
нет крестьян нигде, пропит край, подарен —
борщевик пророс – в нашей колыбели.

«дорога моя тверская…»

дорога моя тверская,
я злее тебя – не знаю,
мотаюсь от края до края —
кишки накрутив на кулак —
за что нам судьба такая —
от Пскова летишь до Валдая,
ты мне огнями мигаешь,
как будто давая знак,
я в глине до самой крыши,
а ты вздыхаешь – потише,
земли ты совсем не слышишь,
уснешь, пропадешь, за так —
а мы в колеях, в канавах,
и в ржавых дорожных травах,
орём, как будто мы правы —
включи поворотник, дурак…

«сойти с ума одной средь этих деревень…»

сойти с ума одной средь этих деревень,
там где безлюдье – жизнь, и ночь молчит без света,
где вместо тени снег ложиться на плетень
где не задаст вопрос не ищущий ответа.

сойти с ума сейчас, забыв лицо твое,
размыв черты его слезой по акварели,
покроет скоро снег твое – моё житьё
мы врали, как могли, и в этом преуспели.

сойти с ума навек, покуда мир так груб,
плести венок из мха, лишайника и ели,
Снегуркою уйти, страшась дымка из труб,
растаять в пустоте, покинув мир без цели.

«мой старый дом, прощаясь навсегда…»

мой старый дом, прощаясь навсегда,
терял обои, лестницы скрипели,
пол, растеряв паркет, расширил щели
и капала, везде сочась, вода…
оконных переплетов естество
вдруг искажалось в закопченных стеклах,
я, прислонясь к камину, вдруг промокла —
огонь не грел, кончалось волшебство,
дом забывал стихи, моих не видя мук,
крыльцо еще несло шаги послушно,
но бревна распадались равнодушно
забыв усилья их державших рук…

«я вижу берег, белый бакен…»

я вижу берег, белый бакен,
и россыпью огни – на створе
мальчишка в сетку ловит раков,
и сторож спит в ночном дозоре,
я вижу лес, упавший в небо,
я слышу чаек злые крики,
здесь проходил Борис. Без Глеба,
и где-то Пётр был Великий,
земля лежит, подобно блюду,
и сердце сжато страшной силой —
здесь я была, и здесь я буду —
в стране, по имени Россия.

«бросят в почтовый ящик письмо небрежно…»

бросят в почтовый ящик письмо небрежно,
я не увижу – оно отсыреет за ночь,
только след от полозьев почтовых санок
подтвердит, что в марте – опять же снежно.
строк цепочка пойдет из угла, и слева
упадет в правый угол, как будто страшно
выводить рукою вопрос. Карандашный
росчерк – подтверди, изба моя – уцелела?
дальше, больше – сарай, поди, завалился,
слышал, снега у нас – каждый день по шею,
да жива ли соседка-бабка? козел всё блеет?
дед, слыхал, я слег, как упился спиртом.
не спрошу, как живешь, все равно соврешь мне,
света нет? небось, все дрова спалила,
я б с тобою здесь жил, только разлюбила
ты меня давно, да и город не брошу…

«останусь – здесь. Нет колкого жнивья…»

останусь – здесь. Нет колкого жнивья,
и поле не грустит, рождая пашню,
и горький дым случайного жилья
не будит в памяти ушедший день вчерашний,
и птицы не летят, рисуя клин,
меж облачной травы, едва сминая,
дождем набрякший пух седых перин,
и мерзнет солнце, в озеро ныряя,
ткет паутину незаметный ткач,
и муха, дрогнув, попадает в кокон,
шумит береза, заглушая плач,
и режет воздух белая осока.

«все исчезало – дом казался пуст…»

все исчезало – дом казался пуст,
скрипела на ветру косая ставня,
и бился в стекла ошалевший куст,
и лился свет нездешний, стылый, давний,
и проступали на стене слова,
моей вины, моей судьбы и дата —
Бог взвесил на весах дела твои —
всему – конец, ты признан виноватым,
и быть тебе – навечно одному,
глядеть, как гложет дом печаль чужая,
и, съежившись, невидимым, в углу —
молчать, покой ушедших охраняя.

«сегодня воздух странно пуст…»

сегодня воздух странно пуст
и нежно влажен,
горит боярышника куст
суров и важен,
я выхожу всегда одна,
пиная листья,
я одиночеством горда —
судьба солиста!
фонарный столб – своей ногой
уходит в небо,
с повязкой желтой как слепой —
что просит хлеба,
мне нечего тебе подать —
я не богата,
позволь же мне тебя обнять —
как брата…

«почему-то все чудится снег…»

почему-то все чудится снег,
вычитаньем из белого облака,
надо мной продолжается бег
белых хлопьев – все побоку, побоку…
и желтеет фонарь на углу
неземною волшебной ретортою,
я губами снежинки ловлю
и пьянею – от пиано до форте я,
поздним плачем ушедшей зимы,
горем горьким и поздним раскаянием —
я назад ухожу, в твои сны,
и люблю – как тогда – до отчаянья.

«вышивала осень по канве…»

вышивала осень по канве,
впопыхах натянутой на ветки,
добавляла золота листве,
заплетала паутинки сетки.

каждый день хожу я на большак,
где грибные шляпки вдоль обочин,
слышу, как уходит не спеша,
бабье лето, или бабья осень…

«от иголок сосновых тень…»

от иголок сосновых тень
штриховала щеки твои,
задыхался от счастья день,
меж деревьев едва уловим.
твои пальцы пахнут смолой,
и глаза светлы, как янтарь,
скоро вечер придет золотой,
и луна свой зажжет фонарь.
словно в патине, старый сад
будет ждать, замирая, час
когда Ангел слетит, крылат,
светел ликом и сероглаз.

«сегодня рыба не вмерзает в лёд…»

сегодня рыба не вмерзает в лёд,
желая спать на дне, где больше ила,
и я напрасно лунок насверлила —
в них только солнце плавилось как мёд.
рыбацкий ящик беспредельно скуп —
горсть мотыля, шумовка да перчатки,
блесна и леска в буйном беспорядке,
но остр крючок для нежных рыбьих губ.
уходит день, трещит ледовый круг,
шуршит камыш – он защищен от ветра,
вдоль берега есть кромка в миллиметр —
там шел февраль, влача свой жалкий плуг.

«закат, и небо фиолетово…»

закат, и небо фиолетово
сухой камыш шуршит соломою,
весна ушла, и снова лето нам
сгоревшей спичкою обломано,
как плеск воды оно обещано,
речным песком по платью снятому,
изменчивое, словно женщина,
любви погода – время пятое,
и будет с неба дождь – за шиворот,
твои глаза, от счастья тёмные,
и листья чешуей под ивами,
и счастье, как беда, – огромное.

«я б любила тебя – среди синей травы…»

я б любила тебя – среди синей травы,
что в себя забирает полночное небо,
ты бы рядом лежал, не касаясь моей головы,
я в ладонях тебе принесла бы ярчайшую Вегу,
я б любила тебя – ни за что, просто так,
среди сосен шершавых, что пахнут смолою и морем,
ты сидел бы один, ты бы гладил собак —
и глаза твои, полные старой любовью и горем,
вдруг нашли бы меня – среди многих иных,
одинаковых лиц, достоверных пристрастий,
ты б меня полюбил – среди синей травы,
что полночное небо отражает – как счастье.

«в небе прочертит светлую линию – полосу дождь…»

в небе прочертит светлую линию – полосу дождь,
будто промоет слезинками синими – ты не придешь,
буду я ждать тебя, буду надеяться – что наша жизнь?
вот ведь – замерзнешь, нескоро согреешься, только
дрожишь —
как не хватает тепла человечьего, в холоде дня —
любишь меня, отзовешься ли в вечности, как я, одна?
куртку свою распахни, и прижми меня – сильно, к себе,
слышишь, как сердце мячиком прыгает – в руки, к тебе…

«прости мне день, что прожит – без тебя…»

прости мне день, что прожит – без тебя
был август – юн, звенела неба просинь,
но мстительно мне рисовала осень
картинку дня, где нет с тобой – меня
был небосвод в шелках от паутин,
ржавели кисти бурые рябины,
и озеро туманный палантин
готовило для будущей Ундины…

«носили дрова, и печи топили жарко…»

носили дрова, и печи топили жарко,
и первый огонь от спички лизал бересту, волнуясь,
и пламя свечное впотьмах особенно ярко
твое лицо освещало, как будто его – рисуя,
в ту зиму ты как-то особенно сильно – мёрзла,
и грела ладони о кафель, печной и гладкий,
и в старую шаль ты кутала плечи – и горло,
и чай пила с малиной и мёдом – сладкий,
мне тот февраль почему-то и помнится – вьюгой,
и кажется, не было дня, а был только – стылый вечер,
ты зимней была, любимой моей подругой,
и печи топили, и жарко горели – свечи…

найду ли тебя? да буду ль искать – не знаю,
дрова мы сожгли, одна лишь зола осталась —
как мы не умеем хранить того, что уже – теряем,
когда за любовь принимаем желание, скуку и жалость.

«осы над малиновым вареньем…»

осы над малиновым вареньем,
и над блюдцем с золотой каемкой,
лету вдруг позволили вернуться,
обернуться золотой соломкой.

таз латунный с ручкой деревянной,
как рубины – капельки повсюду,
на зиму малина северянам
лучше аспирина от простуды.

ряд стеклянных банок – как фужеры,
тоненько звенит, весь в дымке пара,
крышки, как фуражки офицеров,
ждёт варенья строевая тара…

«кружевною скатертью стол в саду застелен…»

кружевною скатертью стол в саду застелен,
старенькая яблонька сыпет лепестки,
чашкам чая выпитым счет давно потерян,
но конфет от Эйнема не открыла ты…
на коробке с лентами купидон со стрелами
целится уверенно прямо в грудь твою,
как же он волнуется, предложенье делая,
в пальцах вертит чашечку чайную свою,
шаль с каймой на спинке креслица плетеного,
башмачок прюнелевый от росы промок —
как все это дорого для души влюбленного…
и кружится, падая, с яблонь лепесток…

«у незамужней тетушки в Твери…»

у незамужней тетушки в Твери
еще цела квартирка на Трехсвятской,
где дань бросая юности арбатской,
льют желтый свет ночные фонари.
паркет скрипит, качая книжный шкаф,
там дремлет Пушкин в синем ледерине,
Онегин мчится в темной пелерине,
и по ночам выходит Нулин – граф,
по выходным, с подругой ли, одна —
спешит в Градницы, помня Гумилёва,
и в Бежецк, и в имение Слепнёво —
там тень Ахматовой царит, ему верна.
по крайне скудной пенсии своей
у тетушки лишь бледный чай с вареньем,
но сладок том чужих стихотворений,
как бы нарочно писаных – о ней…

«будет дрёма по дому ходить…»

будет дрёма по дому ходить,
наступая с носочка на пятку,
в колокольчик неслышно звонить,
призывая игрушки к порядку.
И уснет со слезами Пьеро,
разовьет дивный локон Мальвина,
нос в чернила уткнет на бюро
Папы Карло сынок Буратино…
бережет голубой абажур
теплый свет керосиновой лампы
в тишине прилетает амур
Добиньи любоваться эстампом

«плывет фонарь пунцовым шаром…»

плывет фонарь пунцовым шаром,
колышет ветер тюль небрежно,
и пахнет от костра – пожаром
твоя вечерняя одежда,
давно столы накрыты к чаю,
несет хозяйка стопку блюдец,
салфетка смятая скучает,
а глаз варенья изумруден,
оса серебряную ложку
кружа по вензелю, проходит,
и тает вечер понемножку,
луна над озером восходит.
дай мне на плечи полушалок,
и кресло пододвинь поближе,
и слушай пение русалок,
приплывших из старинных книжек.

«какое наслажденье – вечера…»

какое наслажденье – вечера…
была раскалена терраса солнцем,
теперь прохлада – покрывало до утра,
и шторы кисея летает над оконцем,
мы за столом сидим, соединясь,
и тянет горьким дымом самовара,
из сада бабочка летит, боясь
прозрачное крыло чернить нагаром,
варенье капает из ложечки на стол,
печенья крошки покрывают скатерть,
а ты глядишь не двигаясь, в упор —
как врезалась в плечо бретелька платья…

«твой балахон расшит цветами…»

твой балахон расшит цветами,
лиловой бледною сиренью,
жасмина белыми кустами,
и призрачной ночною тенью,
как нити шелка золотого —
пути упавших звезд опальных,
и серебром играет слово
в осколках дымчато-зеркальных,
а ты идешь, и дремлют нивы,
ты песнь поёшь, и звон хрустальный
наполнит землю – так красиво,
так безнадежно и печально…

«куртку сорвав с крючка, я свистну собаку…»

куртку сорвав с крючка, я свистну собаку,

Продолжить чтение