Читать онлайн Икона Пресвятой Богородицы. Криминальный детектив и мелодрамы Кольского полуострова бесплатно

Иллюстратор неизвестный иконописец

© Вячеслав Вячеславович Денисов, 2020

© неизвестный иконописец, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-6814-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Коварный визит

Этот расфуфыренный щёголь не понравился мне с первого дня знакомства. Он был мужем моей сестры. Не сказать, чтобы слишком толстый, но и не худой. Среднего роста. Не краснорожий, но и не бледнолицый. Одним словом, вполне нормальный самодовольный мужчина, в расцвете лет, немного нагловат, слегка выпивший, от которого постоянно пахло дорогим одеколоном. Моя сестра Линочка была от него в восторге. Разумеется, я тоже мог быть доволен их браком, если бы не одно обстоятельство, которое вызывало отвращение к моему свояку. Впрочем, должен признать, что по отношению к моей персоне, он был слишком добропорядочным человеком. Однако это не помешало мне невзлюбить его за прямой и открытый взгляд, которым может смотреть честный и весьма преуспевающий бизнесмен. Он глядел на меня, как, наверное, сытый волк смотрит на тощего глупого ягнёнка. У него всегда и всё было в полном ажуре. Он был снисходителен и вежлив, но его взгляд казался мне укоризненным и, постоянно действуя на нервы, выводил меня из терпения.

Если быть до конца откровенным, то я и сам признавал, что относился к числу неудачников. Мне не повезло ни с первой женой, ни со второй. На работе меня держали на низшей ступени производственной карьеры. Я не был ни начальником, ни рабочим, словно армейский прапорщик, который, проваляв дурака двадцать пять лет, так и не стал ни исполнительным солдатом, ни образцовым офицером. Всё, что я когда-то имел, теперь кануло в безвозвратное прошлое. Моя машина давно превратилась в груду металлолома, а трёхкомнатная квартира, оставшаяся от родителей, уже наверняка сменила не одного хозяина. Более года, как я остался без жилья и без денег, если не считать те гроши, которые платили мне за добросовестный труд на моём загнивающем предприятии. Этот же прощелыга, совершенно не обременяя себя физическим трудом, лишь изредка пошевелив собственными извилинами, жил в несколько раз лучше любого губернатора. У меня слюнки текли от изобилия тех продуктов, которыми он забивал холодильник. Чтобы не умереть с голоду, я варил отвратительную отечественную вермишель, постоянно превращающуюся в густой клейстер, а он трескал ветчину и целыми сковородами жарил отборную свинину. Я страдал от язвы, а он от обжорства. Более того, он спал в шикарной постели, а я ютился на жёстком диване, оставшемся после пятнистого дога, сдохшего совершенно непонятно по какой причине. Впрочем, я прекрасно знал, сколько крысиного яда мне пришлось израсходовать на эту четвероногую бестию. Линочка часто угощала меня фруктами, которые никогда бы в жизни я не смог попробовать на собственную зарплату. Свояк предлагал мне импортные ликёры, а я тешил себя надеждой, что когда-нибудь смогу выплеснуть эти благородные напитки в его расплывшуюся физиономию. Я чувствовал, что был для него костью, застрявшей в горле. При всей его флегматичности, он бы давно вышвырнул меня на улицу, но любовь к моей сестре стала единственной причиной, из-за которой он смирился с моим существованием. Не любить её он просто не мог. Насколько я помню, она ещё в детстве прослыла невыносимой чистюлей. Стоило ей слегка запачкать платьице, как она тут же требовала переодеть её в другое. Я же бегал в рваных замызганных шароварах и не обращал на подобные мелочи ни малейшего внимания. Лина была хорошо воспитана и поэтому стала не только верной женой, но и превосходной домохозяйкой. Она была моложе этого франта на семь лет и, помимо того, что выглядела эффектной привлекательной дамой, имела высшее образование и прекрасно разбиралась в бухгалтерии, благодаря чему в его документации царила исключительная отчётность. Мне иногда даже казалось, что не свояк, Павел Данилович Говоров, а моя сестра Линочка являлась полноправным и настоящим руководителем его фирмы. Даже заграничные поставки он имел благодаря её умению обольщать иностранцев. Она в совершенстве владела английским и, без посторонней помощи, сама проводила важные деловые встречи. Говоров зачастую пользовался плодами её труда. Он купался в роскоши и ходил, словно расфуфыренный фазан, в то время, как моя сестрёнка скромно оставалась в тени. Её вполне удовлетворяло считаться женой этого проходимца и на замечания по поводу того, что сама может стать главой фирмы, она с улыбкой отвечала:

– Я всего лишь слабая, беззащитная женщина, в меру сил и возможностей помогающая мужу.

Не стану скрывать, что подобные высказывания были мне не по душе, но и не создавали дополнительных помех для воплощения некоторых моих планов. У них не было детей и, в случае трагической смерти Павла Даниловича, я бы самопроизвольно взял бразды правления в собственные руки. Я даже поклялся, что самолично поставлю моему свояку гранитный памятник. Дело оставалось за малым: нужно было, во что бы то ни стало, отправить его к нашим предкам. Увы, но в такой путь нельзя купить билет, а сам он, пышущий здоровьем, ещё не собирался покидать нашу бренную землю. Проще всего было бы отравить его техническим спиртом. Такая смерть теперь распространена не только в Мурманске, но и как спрут распустила свои щупальца по всей многострадальной России. Была лишь маленькая загвоздка. Говоров не признавал водки, тем более не пил дурно пахучий спирт. Как я уже сказал, он увлекался ликёрами, и только в допустимых дозах. Подсыпать в его ужин какой-нибудь отравы, разумеется, я не мог, так как вскрытие его бренного тела сразу выявило бы причину летального исхода. Тогда, вместо кресла главы преуспевающей фирмы, я бы загремел на тюремные нары, что, естественно, никоим образом не было в моих интересах и не входило в мои планы. Думаю, что и Лина, узнав о подобном преступлении, никогда бы меня не простила. Может, по моим понятиям, она и чудачка, но у неё с Говоровым действительно была любовь. Смешное и глупое слово, но, так или иначе, они и впрямь не могли и на секунду допустить мысль о возможной разлуке. Прожив вместе почти десяток лет, они по—прежнему ворковали как молодожёны, а их поцелуйчики, вместе с завистью, невольно вызывали во мне чувства некоторой озлобленности. Я не знаю, что такое настоящая любовь, но их отношения явно не были дешёвой показухой. Стоило хоть вскользь коснуться подобной темы, как Лина тут же взмахивала руками и, выпучив большие выразительные глаза, испуганно говорила:

– Если с Пашей что-либо случится, я этого не переживу. Ты похоронишь меня следом. Мы с ним составляем неразделимое целое…

Разумеется, что в такие мгновения она была искренней, но я отлично знал, что время – лучший доктор и оно залечит любые душевные раны. Естественно, впоследствии она бы вновь вышла замуж, но тому простофиле уже ничего бы не досталось, кроме крошек от пышного пирога. Пока Лина станет разыгрывать роль безутешной вдовы, я сумею заграбастать основное состояние моего самодовольного свояка. Проще говоря, я должен был избавиться от Говорова, но таким образом, чтобы не вызвать к себе каких—либо подозрений. Почти всюду такие дела решались с помощью наёмников и оружия. Вариант с киллером меня не устраивал. Во-первых, нужно было хорошо заплатить за оказанную услугу, а во—вторых, можно легко угодить под Дамоклов меч. Придётся постоянно осознавать, что существует свидетель моего преступления. Убрав Павла Даниловича, наёмный убийца, рано или поздно, обязательно предпринял бы попытку облегчить мои карманы и в очередной раз нанесли значительный ущерб. Рассчитывать на внезапный конфликт между его конкурентами или на инфаркт я, разумеется, тоже не мог. Конечно, можно было бы устроить пожар, но тогда, вместе с Говоровым, погибла бы и моя сестра, чего уж я не хотел при любых обстоятельствах, да и к тому же, пострадало бы моё будущее имущество. После нескольких бессонных ночей, я решил перерезать ему глотку. Нет! Ну, конечно же, не примитивным способом используя опасную бритву и оставив уйму своих отпечатков. Я предложил ему покататься на спортивных велосипедах. Объяснил, что городской воздух и постоянная езда в автомобиле не способствуют улучшению здоровья. Мы договорились, что втроём поедем за город и в своё удовольствие погоняем возле озёр по лесным тропам. Я заранее выбрал маршрут и обследовал его самым тщательным образом. Затем я натянул тонкую стальную проволоку от одного дерева к другому. Удовлетворённый собственной изобретательностью, вернулся домой. Утром мы легко позавтракали и тронулись в путь. Медленно, но уверенно я подводил свояка к моей ловушке. Я раззадорил его, и мы помчались наперегонки. Лина немного отстала, но этого было вполне достаточно, чтобы обеспечить мне безупречное алиби, а её сделать свидетельницей несчастного случая. У меня захватывало дух от скорости, которую мы развили в нашей велогонке. В нужный момент я пропустил его вперёд и, затаив дыхание, ждал завершающегося финала. Каково же было моё разочарование, когда я увидел, что он беспрепятственно проскочил между моими деревьями. Ну, разве я мог предположить, что кто-то из сознательных граждан снимет проволоку и, аккуратно скрутив её в бухту, положит на обочину тропы?! Вполне понятно, что моё настроение было полностью испорчено. Говоров, который не подозревал, что находился на волосок от смерти, пребывал в превосходном расположении духа и даже благодушно выделил мне из винной коллекции бутылку отличного германского ликёра. Впрочем, моя неудавшаяся попытка избавиться от Павла Даниловича, лишь подогрела желание покончить с ним раз и навсегда. Я более серьёзно стал обдумывать новый план своего преступления. Меня больше нельзя было провести на мякине, и я должен был действовать решительно и наверняка. Выходит, что я нажал на курок, но произошла осечка! Теперь я был кое-чему научен и не мог позволить себе подобной оплошности. Я вновь не спал по ночам, дымил как паровоз, выкуривая сигарету за сигаретой и, наконец-то, нашёл подходящий вариант.

До того, как стать бизнесменом, Говоров работал главным энергетиком и поэтому не удивительно, что он сам производил ремонт собственной электропроводки. Само собой, что теперь он располагал достаточной суммой и, без особого ущерба для своего толстого кошелька, мог нанять электриков, но занятия подобного рода были своеобразным иммунитетом от ностальгии по его прежней профессии. Зная эту слабость, я посоветовал ему приобрести дачный участок где-нибудь в Карелии, чтобы после поездки на острова Анталии, он мог выехать туда и, посидев с удочкой на берегу какой-либо речушки, или, вырастив собственную клубнику, скрасил монотонную суетливую жизнь приятным новшеством. Естественно, выбор был за мной. Как бы там ни было, но рано или поздно, дача перешла бы в моё распоряжение. Если мне было наплевать на Багамы, на которые всё равно никогда не попаду, то уж было не безразлично, где приобрету покой, когда возраст заставит меня отказаться от мирской суеты и когда захочется, в полной тишине, заняться разведением цветника и прочей рассады. Лина не только осталась довольна моим выбором, но так обрисовала и сам земельный участок, и окружающую местность, что Павел Данилович, после некоторых колебаний, всё же выделил необходимую сумму. Правда, он не дал мне наличными, а оплатил счёт через коммерческий банк. Я ничуть не расстроился и даже, какое—то время, забросил увлекаться спиртным. Теперь я был занят. С раннего утра и до позднего вечера я усердно пилил и строгал. Павел Данилович регулярно поставлял мне необходимые стройматериалы. Когда-то я имел пятый разряд плотника, но то, что я делал теперь, было под силу лишь мастеру высочайшего класса. Я не только оживил дачу витиеватыми резными узорами, но и сделал её неким шедевром народного зодчества. Я попробовал выжигать, а также научился опаливать доски и построил настоящую русскую баню по писку последней моды. Говоров похвалил меня за добросовестный труд и, щедро вознаградив, лишь посетовал на то, что ещё не везде подключено электричество. Я сослался на отсутствие специалиста, имеющего доступ к высоковольтной линии. Я знал, что самолюбие Павла Даниловича вынудит его взяться за это дело.

Он не захотел бы упасть лицом в грязь и признать тот факт, что я намного искусней его. Мой расчёт оказался верен. Он действительно не умел пользоваться рубанком и не знал, как правильно заточить топор, но он был профессионалом в области энергетики. Линочка, словно предчувствуя беду, как могла, отговаривала мужа от этой затеи, но Говоров никогда не отменял своих решений.

При всей моей ненависти к этому человеку, всё-таки должен признать, что он не был полным кретином и, прежде чем решился взобраться на высоковольтку, самолично осмотрел линию электропередачи и отключил центральный рубильник, на неопределённое время оставив дачников без энергии. Я стоял внизу и делал вид, что подстраховываю его, хотя, на самом деле, только и ждал тот момент, когда он прикоснётся к проводам.

Подобного замыкания я не видел ни разу в жизни! Было что-то неописуемое: взрыв пороховой бочки, ореол искромётных свечений, в сотни раз, превосходящий красочный фейерверк, и жуткий вид падающего человека, с грохотом ударившегося о землю. На моего свояка было страшно смотреть. Он стал чёрным как уголь и чем—то напоминал только что опалённую свинью, дымящуюся и пахнущую горелым мясом.

Услышав мой душераздирающий крик, Лина выбежала во двор и бросилась к нему.

– Сделай хоть что-нибудь! – неистово заголосила она. – Не стой как истукан! Пожалуйста…

Я успокаивал её как мог. Я запрещал ей биться в истерике, боясь, что она может потерять рассудок. Прибывшие врачи тут же констатировали смерть Павла Даниловича от несчастного случая. По мере своих возможностей, они оказывали помощь моей сестре, но было уже слишком поздно. Бедная девочка! Она перестала меня узнавать и, монотонно повторяла его имя. Иногда начинала так хохотать, что не требовалось иметь специального медицинского образования для того, чтобы понять, как я был точен в своих предположениях. Глядя на неё в какой-то момент, я пожалел о содеянном преступлении, но баснословное состояние, которое теперь переходило в мои руки, утихомиривало всплеск моей совести и давало некоторое утешение. В конце концов, результат оправдывал потери! Лина не присутствовала на его похоронах. Её положили в психиатрическую больницу, где неустанно вели медицинское наблюдение. Я же был ошеломлён, когда узнал, что у Павла Даниловича есть младший брат, которому он завещал валютный капитал и, практически, всю недвижимость, за исключением мизера, который этот паршивец оставил на имя моей сестры. Теперь, другой человек должен был вступить в его владения, руководить фирмой и быть законным хозяином в доме. Мои надежды на то, что я смогу облапошить своего нового конкурента, тут же потерпели фиаско. Он даже не стал со мной разговаривать и лишь коротко предупредил, что хотел бы несколько дней побыть наедине. Тем самым он дал понять, что я должен убираться ко всем чертям и чем быстрее, тем лучше. Дачу он продал чуть ли не на второй день после похорон, а вырученные деньги перевёл в доллары, которые я только мельком видел в его дипломате. На мои возражения, что мне некуда идти, он окинул меня презрительным испепеляющим взглядом, а потом цинично предупредил, что не любит свои слова повторять дважды. Глядя на него, я понял, что Говоров старший был перед ним сущим ягнёнком. У этого типа была железная хватка. Он тут же поставил все точки над «и». Я понял, что с ним лучше не шутить. Если он захочет от меня избавиться, то я не успею и пикнуть, как окажусь на Ленинградке под кучей сухого валежника.

– Хорошо! Уйду… – невольно согласился я. – Но ты должен выделить мне хоть какую-то часть наследства. Моя сестра Лина…

Я не успел договорить, потому что он грубо меня прервал.

– Твоя сестра свихнулась от горя, а мой брат никогда бы не стал подключать электричество, не проверив центральный рубильник! – холодно резюмировал этот паршивец.

Он гаркнул таким зловещим голосом, что у меня по спине пробежала холодная дрожь.

Я тут же сообразил, что он меня подозревает в гибели своего брата и, по стечению обстоятельств, тянет с тем, чтобы состряпать уголовное дело. Мне не стоило испытывать судьбу. Я решил временно оставить его в покое. Мне нужно было разузнать о нём как можно больше, тем более, что от свояка я ни разу не слышал о его существовании.

К концу недели, через свою агентуру и ряд компетентных знакомых, я выяснил, что много лет назад братья крепко повздорили. Из-за того, что Павел Данилович чувствовал себя виновным, он заранее приготовил завещание, ставшее для меня роковым возмездием. К величайшей радости я так же узнал, что Говоров младший был закоренелым холостяком и, следовательно, теперь был единственным препятствием на моём пути к баснословному богатству. Это был несдержанный молодой человек с грубым характером, лет тридцати, высокий, с важным и озабоченным лицом, но не лишённым правильных черт, в котором проглядывала некоторая мужская приятность. Его волнистые волосы, с редкой проседью на висках, всегда были аккуратно зачёсаны. Он одевался в дорогой, чёрный костюм, что придавало его внешности не только элегантный, но и строгий вид.

Несмотря на то, что он мне чем-то симпатизировал, я не должен был поддаваться сентиментальности. Вскоре у меня появилась умопомрачительная идея.

Я решил избавиться от него самым невероятным образом. Я уже не думал о собственном алиби. Я хотел отомстить за разбитые надежды и моё позорное выдворение на улицу. Моя месть должна была стать жестокой!

Я взял в столярной мастерской самый длинный гвоздь и увесистый молоток, а затем, спрятав всё это в карманах куртки, направился к его многокомнатной квартире с двумя этажами. Уже вечерело, и в подъезде было сумрачно. Я подкрался к двери абсолютно ни для кого не замеченным и решительно нажал на кнопку звонка.

Я слышал приближающиеся шаги. Мои нервы были натянуты до предела, словно гитарные струны, которые в любой момент могли внезапно лопнуть. Я знал, что у меня есть лишь какие-то доли секунды, и я не имел права медлить. Левой рукой я держал гвоздь, а правой сжимал молоток. Как только в дверном глазке мелькнул свет, я мгновенно пустил в ход своё допотопное, но оригинальное орудие убийства. Мне даже показалось, что я почувствовал, как покрытое ржавчиной железо вонзилось в его глазницу и вывернуло наизнанку серое вещество. Не дожидаясь лифта, я тут же сбежал по лестнице и вышел из подъезда. В тот миг, от совершённого мною преступления, моя душа ликовала, и я испытывал истинное блаженство. Для меня наступил грандиозный праздник. Я радовался как ребёнок, получивший долгожданную игрушку, как студент; сдавший сессию! Эту ночь я провёл в баре и, опорожнив дюжину рюмок коньяку, даже ни чуточку не опьянел.

Лишь на рассвете я распрощался с барменом, прогулялся по городу и, набравшись смелости, осторожно подошёл к злополучному дому. Наверное, я бы согласился быть арестованным, только бы смог посмотреть на изуродованный труп моего обидчика. Мне даже не потребовалось кого-либо расспрашивать о вечернем происшествии. Я присел на скамейку и от местных старушенций узнал ошеломляющую новость. Моя сестра была убита самым чудовищным образом! Я ведь не мог предположить, что этот идиот, заберёт её из больницы, и что именно она подойдёт к двери?! Я чуть не лишился чувств. Моя милая Линочка! Разве она заслуживала такой участи? Разве я не любил её все эти годы, которые мы прожили вместе? Я был старше её на шесть лет и помнил тот день, когда впервые её увидел, совсем крохотную, копошившуюся в пелёнках. Я водил её в детсад, и я же провожал и встречал из школы, а позже защищал от различных хулиганов. Теперь, сам того не желая, стал виновником её гибели. Впрочем, уже было поздно о чём-то сожалеть. Мои страдания не воскресили бы её и не вернули из царства мёртвых. Говоров младший вновь стал в центре моего внимания. Он не был доверчивым и наивным как его погибший братец. Он уже, без всяких сомнений, выпутался из этой гнусной истории, подставив под удар мою персону. Размышлять о зелёненьких баксах Павла Даниловича, теперь, с моей стороны, было бы непростительной глупостью. Учитывая моё безупречное прошлое, конечно, можно было надеяться, что я не попаду под статью с пожизненным заключением, но лет на пятнадцать я мог рассчитывать без всяких сомнений. Даже отсидев этот срок, я вышел бы нищим и никому не нужным стариком. Моя жизнь потеряла бы всякий смысл. Другими словами, мне уже нечего было терять, и я поклялся, что сполна рассчитаюсь с этим высокомерным человеком. Каждый день, проведённый в Мурманске, мог стать для него последним. Я тешил себя надеждой, что прежде чем окажусь на скамье подсудимых, сумею нанести ему коварный визит. Он слишком сильно меня достал! Из-за него я лишился своего беззаботного, обеспеченного будущего и, что самое отвратительное, убил родную сестру.

Если потерю желаемого благополучия можно было ему всё-таки простить, то гибель моей Лины призывала меня к мести!

Выслеживая свою жертву, я прибегал к разным хитростям и даже, как-то раз, опустился до такой степени, что надел на себя женский парик, покрасил губы ярко-красной помадой, влез в платье, и в облике пожилой дамы прогуливался возле его дома. К сожалению, он надолго исчез из города. Мои расспросы не приводили к желаемому результату. Никто и ничего толком мне не ответил. Он как в воду канул,

Я уже начал терять всякую надежду, как, неожиданно для себя, обнаружил его машину. Вернее, это был «Ford Explorer» моего бывшего свояка. Я узнал бы эту иномарку из тысячи подобных. Я спал и видел себя за рулём этого кроссовера. То обстоятельство, что Говоров младший мог оказаться дома не один, меня ничуть не смущало. Мне изрядно подфартило и не стоило откладывать нашу встречу до следующего раза.

Глазок его двери был заменён новым, но я прекрасно понимал, что на подобную наживку эта акула уже не попадётся.

– Заходи! – сказал он, равнодушно посмотрев на меня. – Пришёл за мной? Я ждал. Ты всё равно не оставил бы меня в покое. Скажи, только по совести, что ты хочешь? Если сможешь доказать, что не виновен в смерти моего брата и его жены, то я, так и быть, выделю тебе приличную сумму. Впрочем, могу оставить и эту квартиру, чтобы у тебя была крыша над головой. Мне хватит того, что останется.

– Королевская щедрость! – вспылил я.– Шикарная тачка Павла Даниловича стоит пару таких квартир, я уже не говорю о процветающей фирме.

– Каждому своё! – отпарировал Говоров младший. – Ты обычный прощелыга, а я родной брат и единственный наследник. Я уже в курсе его дел и начал кое в чём разбираться. Обидно, что ещё не завершено строительство главного здания, в котором будет расположен центральный офис, но фундамент уже почти полностью поставлен, осталось уложить последнюю железобетонную плиту.

– Луше сделай из неё надгробный памятник! – в порыве гнева, вспылил я.

– Пожалуй, подходящая идея, – злорадно усмехнувшись, ответил Говоров младший. – Не исключено, что воспользуюсь твоим советом.

– Меня не интересует, чем ты будешь заниматься! Я включил рубильник и убил твоего старшего братца! Я хотел убрать тебя, но, по стечению обстоятельств, погибла моя сестрёнка!

– Это в корне меняет дело, – проговорил он задумчиво.

Да! – выкрикнул я, брызжа слюной и оживлённо жестикулируя руками. – Я убил их обоих! Я пришёл сюда не за твоими нищенскими подачками. Ты мне заплатишь за мои страдания. Ты заплатишь мне кровью! Я отомщу тебе…

– Каким образом? – спросил он с таким безразличием, будто поинтересовался, как пройти к автобусной остановке.

Я вытащил из-за пазухи охотничий нож и показал ему.

– Изуродую тебя до неузнаваемости. Отрежу твой поганый язык и выколю твои наглые зенки! – Немного подумав, я возбуждённо произнёс: – Сброшу с балкона на растерзание бродячим псам…

– Не слишком ли много для одного? – угрюмо спросил он. – У меня на этот счёт совершенно иные планы.

– Мне безразлично!

– Тем ни менее…

– Замолчи, пока цел!

Я вложил в голос всю мощь моего гнева, и тут же пригрозил:

– Можешь считать, что ты уже покойник!

– Да, ты закоренелый преступник! Тебя нельзя отдавать в руки правосудия. Ты маньяк! Ты больной! Ты фанатик, постоянно думающий о мести! Ты не оставляешь мне выбора. Я должен подумать о спасении общества. Я обязан изолировать тебя от нормальных людей…

– Прекрати молоть чепуху! – вновь огрызнулся я, приготовившись к нападению.

Я демонстративно выставил в его сторону сверкающее стальное лезвие.

– Если шевельнёшься, буду вынужден выстрелить в тебя из газового пистолета, – пригрозил Говоров младший. – Закину в багажник и отвезу в такое место, откуда никогда не выберешься.

Я с силой сжал рукоятку ножа и с ловкостью пантеры бросился на своего ненавистного врага, но прежде чем смог достичь цели, успел заметить, что в его руке действительно появился какой—то странный предмет. Меня тут же отбросило в сторону, в глазах помутилось, и я почувствовал, как моё грузное тело начало стремительно падать в самое пекло преисподней.

Теперь я действительно лежу в таком месте, откуда никогда не смогу выбраться. Мои руки и ноги надёжно связаны. Мой рот заклеен скотчем, парализованные глаза ничего не видят, а голова раскалывается на части. Где-то наверху грохочет бульдозер. Мне всё труднее дышать, и хотя я отчаянно пытаюсь спастись, всё-таки понимаю, что это напрасные старания. Я отлично осознаю, что Говоров младший заканчивает укладку фундамента под строительство нового офиса. Ну что же, наверное, всё правильно? Кому-то из нас обязательно должно было повезти. Он получил в наследство частную фирму и счастливую безбедную жизнь, о которой я так долго и тщетно мечтал. Мне же досталась земля! Вернее, всего лишь её малая часть, от которой невыносимо пахло холодной могильной сыростью.

Роковая ошибка

Я никогда не считал других людей глупее себя, но сейчас у меня явно есть шансы выпутаться из этой гнусной истории.

Тамара Гроздева, белокурая, крепко сбитая девушка, пожалуй, самая обаятельная ученица одиннадцатого «А» класса, неожиданно для всех, покончила жизнь самоубийством в одном из подвалов нашего города. Это на три квартала дальше от моего дома. Следовательно, меня не в чем заподозрить. Впрочем, необходимо сосредоточиться и в считанные минуты окинуть беглыми воспоминаниями наши встречи и отношения. Нужно быть полностью уверенным, что я нигде не наследил.

Мне тридцать шесть лет, возраст, в котором мужчина уже что-то смыслит в жизни и даже имеет кое-какие успехи в трудовой деятельности. К сожалению, я не попал на кафедру института и не стал директором школы, но я не в отчаянии. Быть преподавателем физики в старших классах, пожалуй, не хуже, чем быть ведущим инженером на «Тридцать пятом» заводе. Во всяком случае, имею заработок не ниже докера Тралового флота и при этом не поднимаю ничего, кроме авторучки.

В тот день, когда мы с Томкой стали более близкими друг для друга, я преподавал броуновское движение молекулярных частиц, объясняя его на основе молекулярно-кинетической теории. Она смотрела на меня заворожённым взглядом, но было ясно, что совершенно не слышит.

Я уже давно обратил внимание на её особый интерес к моей персоне.

Она была своенравной ученицей. Её не интересовали мальчики-подростки. Ей было мало той дружбы, которую они могли ей предложить. Её розовые пухленькие губки и вздымающаяся упругая грудь говорили о том, что она жаждала настоящей любви. Её, вполне сформировавшееся тело, требовало эротических ласк. Ей нужен был мужчина – сильный и агрессивный, способный властвовать над ней физически и духовно.

Но, несмотря на то, что этим мужчиной она выбрала меня, я всё же понимал, что соблазнить и завоевать это милое создание не так-то просто. В тот день она сама сделала шаг к нашему сближению. Я задал ей несколько вопросов по теме урока, но ни на один не получил хотя бы мало-мальски вразумительного ответа. Тогда, я велел ей задержаться после уроков и продолжить занятие. Томка состроила обиженное личико, но я чувствовал, как она затрепетала от радости, словно только и ждала, как бы остаться со мной наедине.

– Вот что, Гроздева, – предварительно заперев лаборантскую комнату на ключ, сказал я голосом строгого учителя, – если ты с начала учебного года не поймёшь материал, то дальше тебе будет намного сложнее разбираться в теме. Ты, надеюсь, уяснила, почему тепловые явления изучаются в молекулярной физике?

Она лишь пожала плечиками и не проронила ни слова.

– Ну, хорошо, – продолжил я, – ты хоть знаешь, что такое тепловые явления?

– Которые связаны с нагреванием или охлаждением тел с изменением их температуры, – невнятно пробормотала она, потупив зелёные глазки.

– Правильно, Гроздева! – похвалил я, поймав себя на том, что устремил проницательный взгляд на шёлковые плавочки, виднеющиеся из-под её коротенькой юбки.

Она коснулась ладонью моей руки и тихо спросила:

– Это, Арий Альбертович, почти то же самое, как я чувствую тепло вашего тела?

Я не нашёлся, что ответить и лишь сбивчиво проговорил:

– Все тела состоят из атомов и молекул…

Она широко расставила стройные ножки и, придвинувшись ко мне вплотную, зажала ими мои колени. Я непроизвольно почувствовал, как по её телу прошла дрожь. Я больше не мог вынести эту пытку. Низменные желания победили здравый рассудок. Я обнял её и впился губами в её пухленькие губки, а мои пальцы самопроизвольно побежали по мелким пуговкам её блузки…

Я никогда не давал повода, чтобы кто-то из посторонних смог нас разоблачить. Я не выделял Тамару из других учениц и ко всем относился одинаково. Должен признать, что и она была примерной любовницей, и ни у кого из её одноклассников не возникло и мысли о том, что после школьных занятий её белоснежные зубки впиваются в моё плечо, а покрытые перламутровым лаком ноготки скользят по моей оголённой спине. Она была сущим дьяволёнком. Иногда её сексуальные домогательства даже раздражали. Как бы запретный плод не был сладок, но и он порядком надоедает, если слишком часто надкусывать. Впрочем, я буду далёк от истины, если скажу, что мне это не нравилось. Да, она иногда действительно меня раздражала, но очень скоро я вновь скучал по её сумасшедшим ласкам. Рядом с ней я и сам был намного моложе. Если моя жена иногда подшучивала над моей начинающейся импотенцией, то уж сам-то я, слишком хорошо знал, на что могу быть способен в жарких объятиях юной обольстительницы.

– Арик! – звала она любовно. – Я хочу чего-то нового, экстравагантного, необычного…

Что мы с ней только не вытворяли! Мне казалось, что все учения Древней Индии и Древнего Китая в виде «Камасутры» и прочей подобной дряни, были никчёмны перед её изобретательностью. Я приходил домой, как выжатый лимон. Я уже ни о чём не думал и ничего не хотел. Единственное, о чём я мечтал – добраться до постели и заснуть мертвецким сном. От усталости я даже не каждый вечер мог принять холодный душ. Нередко я засыпал прямо в кресле перед телевизором или за кухонным столом с вилкой в руке.

– Ты слишком много времени уделяешь работе, – упрекала меня жена. – Даже странно, что трудишься с таким усердием, а не имеешь достойного продвижения по служебной лестнице. Уверена, ни один педагог так не ишачит…

Она и не представляла, как близка была от истины. Конечно, никто из моих коллег не мог соперничать со мной в этом вопросе. Я действительно так добросовестно вкалывал, что результаты моего труда не заставили долго ждать. Нет, это не были глубокие познания моей ученицы в области физики, но зато мы оба очень скоро соприкоснулись с анатомией. Эта глупышка ещё ничего не подозревала, а я, как опытный мужчина, сразу заметил изменения не только в её характере, но и во внешности. Помимо её внезапной истерии, она стала пухнуть как дрожжевое тесто. В подтверждение собственной догадки, я однажды принёс солёные огурцы. Когда мы, в очередной раз закрылись в лаборантской, я с напускным безразличием открыл банку. У меня больше не возникло никаких сомнений. К сожалению, мои подозрения оправдались. Она съела все огурцы и даже не оставила ни кусочка, чтобы я мог хотя бы попробовать.

«Это финиш!» – мелькнуло у меня в голове.

Но отступать было уже поздно. Ещё месяц, от силы два, и всё скрытое станет явным. Я знал, что у неё состоятельные родители, которые постоянно общаются с влиятельными людьми общества. Они найдут способ; как расправиться со мной!

Я не только не смогу мечтать о прекрасном будущем, но и настоящее покроется для меня вечным мраком. Если бы я не угодил за решётку, то с преподавательской деятельностью было бы покончено раз и навсегда. К тому же, я бы наверняка лишился семьи, что никоим образом не входило в мои планы. Я должен был, во что бы то ни стало, избавиться от неё. У меня возникла превосходная идея! Групповое изнасилование! Это ли не лучший вариант? Я стал бродить по улицам и приглядываться к праздно шатающейся молодёжи. Я уже мысленно представил, как Томкины родители в спешном порядке вывезут её из города, чтобы уберечь от презрения и позора, но к счастью вовремя спохватился. Ведь если мой план пройдёт удачно, то любая судебно-медицинская экспертиза безошибочно установит точный срок её беременности. Вот тогда-то уж, несомненно, всплыло бы моё имя! У меня не было другого выхода, и я решил действовать хитростью.

Внезапный уход из жизни – это единственное, что заставило бы её замолчать! Но я никогда раньше не был преступником, и не имел ни малейшего понятия об элементарной криминалистике. Мне пришлось перечитать уйму всевозможной литературы. Разумеется, как опытный физик, я мог подстроить короткое замыкание или придумать что-либо более существенное, но тогда я бы мгновенно привлёк к себе внимание и, рано или поздно, но моё преступление было бы раскрыто. Впрочем, жизнь человека такая хлипкая штука, что отнять её намного проще, чем обеспечить себе железное алиби. Однако моё увлечение детективными романами пошло мне на пользу. Во всяком случае, я сделал вывод, что допустил ещё одну, немаловажную ошибку. Томка поклялась, что никому не рассказывала о наших интимных встречах, но ведь её чаще других видели в моём кабинете. Ни с кем из сверстников она не дружила, а это обстоятельство явно было не в мою пользу. Мне нужно было заставить её подружиться с каким-нибудь наивным простофилей.

– Лапочка моя… – стал говорить я вкрадчивым голосом. – Ты ведь не хочешь, чтобы наши отношения прервались?

– Конечно же, не хочу, – испуганно пролепетала она. – А в чём дело? У тебя появилась другая женщина?

В её голосе прозвучали откровенно ревнивые нотки.

– Мне кажется, что я не проживу и минуты, если мы с тобой расстанемся.

– Что происходит? Скажи мне правду! – потребовала Тамара.

Её глаза засверкали от гнева.

– Моя жизнь без тебя стала бы сплошным адом, – продолжил я. – Но обстоятельства складываются таким образом, что я вынужден просить тебя о помощи.

Томка ошеломлённо уставилась на меня, боясь поверить своим ушам.

– Да, моя девочка! Я взрослый, сильный мужчина, а вынужден просить тебя об этом. К своему стыду я должен признать, что без твоей поддержки у меня могут возникнуть крупные неприятности.

Мне самому показалось, что я начинаю переигрывать и явно злоупотребляю её терпением.

– Как только ты окончишь школу, мы сможем открыто заявить о наших чувствах, – сказал я, в заключение затянувшегося монолога. – Но сейчас мы вынуждены быть осторожными.

– Я никому ничего не говорила! – произнесла она дрожащим голосом.

Помнишь, как у Шекспира? Если бы никто не знал о тайных встречах Ромео и Джульетты, то их судьба не стала бы столь трагичной…

Томка смотрела на меня глазами полными испуга и, чем дольше я говорил, тем более растерянной она становилась.

– Что бы ни потребовал, я сделаю так, как ты скажешь, – прошептала эта наивная извращенка всё тем же дрожащим голосом, в котором прослушивались нотки её искреннего беспокойства. – Если потребуется, я пойду за тобой на край света…

– Что ты, лапочка моя, не нужно никуда ходить, – успокаивающе сказал я. – Ты только подружись с каким-нибудь мальчиком и как можно чаще будь с ним на виду у своих одноклассников.

Пытаясь сдержать внезапно возникшую дрожь, которая охватила её, Тамара сжала губы и понимающе кивнула в знак своего согласия.

– Конечно, я надеюсь, что ты не позволишь ему ничего лишнего, иначе я умру от ревности. Моё сердце разорвётся от горя! – преднамеренно добавил я, пытаясь отвлечь её от ненужных мыслей. – Поклянись, что ты не предашь нашу любовь!

– Клянусь! – не задумываясь и твёрдо, проговорила Томка.

Она обняла меня и одарила жгучим поцелуем.

– Я подумала, что хочешь меня бросить… – полушёпотом прощебетала Тамара. – Никогда так больше не делай!

– Больше не буду, – согласился я.

– Ты заставил меня поволноваться. Теперь я чувствую себя такой сексуальной, что готова сделать с тобой что-нибудь невообразимое. Хочу разврата! Хочу заняться с тобой сексом…

– Мы никогда с тобой этим не занимались.

Она посмотрела на меня с нескрываемым изумлением.

– Мы не занимались сексом, в том смысле, что с самого начала у нас на первом плане стояла любовь! Шальная как буйный ветер, и в то же время нежная как распустившийся бутон чайной розы! Дикая, безрассудная и, одновременно кроткая и застенчивая! – высокопарно произнёс я.

Наши губы соединились в страстном жгучем поцелуе.

– Я люблю тебя! – в изнеможении произнесла Тамара.

– Я тоже тебя люблю! – ответил я, искоса поглядывая на часы.

Чуть позже я сам продиктовал ей любовную записку и уже на следующий день, к моей неописуемой радости, она пошла в кинотеатр с подставленным мною простофилей. Причём, они отправились туда на мои деньги, которые я щедро выделил Томке специально для этой цели, зная, что современные парни, даже лопухи, не слишком-то спешат раскошелиться, тем более, когда на один билет необходимо выложить не менее пятисот рублей.

При первой же нашей встрече, после этого случая, я незамедлительно похвалил её и даже долго восторгался тому, как она всё так ладно сумела устроить. Не прошло и пяти минут, а Томка уже не сомневалась в том, что дружба с одноклассником была именно её сногсшибательной идеей.

Через несколько дней, когда их неоднократно видели вместе, я приступил к завершению своего коварного плана. Нет! Убийство чужими руками теперь было не в счёт. К тому времени я проштудировал столько необходимой литературы, что не мог позволить себе, хотя бы самую незначительную оплошность. Теперь я должен был поссорить Томку с этим тюфяком и сделать так, чтобы ей весь белый свет стал не мил, и она с лёгкостью могла бы наложить на себя руки. Разумеется, перед этим, Тамара должна была написать прощальное письмо и указать причину столь ужасного поступка. Все подозрения замкнулись бы на её лопоухом ухажёре, а я остался бы в стороне и был абсолютно чист перед законом. Меня тревожило только то обстоятельство, что с каждым днём я терял драгоценное время. В конце концов, я не считал её родителей полными кретинами и отлично понимал, что в любой момент они могли понять причину её внезапной полноты. Мне в срочном порядке пришлось сменить тактику. Я заставил себя быть с Томкой более нежным. Неоднократно, во время уроков, говорил, что её дружба с хорошим мальчиком идёт им обоим только на пользу. Я ставил им завышенные оценки и при первом же удобном случае напоминал об их отношениях в кабинете директора или просто в учительской. Я добился того, что менее чем через пару недель, вся школа гудела о первой Томкиной любви. Правда учитывая, что первая любовь приходит и уходит, никто из моих коллег не воспринимал их отношения слишком серьёзно и, тем более, не осуждал мою возлюбленную за то, что она была рядом с неказистым, плюгавеньким сморчком.

В середине января, когда любое промедление с моей стороны, было для меня губительным, я решил действовать гораздо смелее.

– Так больше продолжаться не может, моя родная кровинушка! – обиженным тоном выговорил я. – Невольно начинаю подозревать, что ты изменяешь мне. Стоит подумать, что кто-то другой тебя обнимает, мне сразу становится не по себе. Наверное, если бы у меня начали расти рога, то я был бы очень красивым оленем…

Томка, смотрела на меня обиженными и беззащитными глазами. От отчаяния и обиды она с трудом сдерживала слёзы.

– Арик, но ведь ты сам хотел, чтобы я подружилась с этим парнем, – оправдываясь, произнесла Тамара. – Он мне ничуточки не нравится.

– А я почему-то уверен, что ты в него влюбилась.

– Да он же слизняк! С ним не интересно…

– Не знаю, не знаю, – с нескрываемым цинизмом, сказал я. – В тихом омуте черти водятся.

– Он даже не пытался меня поцеловать. Я дружу с ним только ради того, чтобы ты на меня не сердился, и у тебя не было из-за меня неприятностей. Когда мы рядом, я думаю только о тебе…

– А когда обжимаешься в подъезде, то тебе кажется, что это мои руки обхватывают твою талию, – съязвил я с тонким расчётом.

– Зачем ты так, Арик?! – откровенно обиделась Тамара. – Тебе стоит лишь сказать, и я немедленно с ним расстанусь…

– Я никогда не учил тебя быть жестокой.

– Если ты ревнуешь…

– Я люблю тебя!

– Я тоже безумно люблю тебя! Только тебя, Арик. Никто другой мне не нужен.

– Он молодой и энергичный, я в возрасте…

– Вечером скажу, чтобы он больше не приходил…

Я крепко обнял её, даже на мгновение показалось, что она растворялась, слившись со мной в единое целое.

– Ты пойми меня правильно, – вкрадчиво произнёс я. – Мне просто обидно. Не думал, что стану тебя ревновать к этому мальчишке.

Я на мгновение замолчал, нахмурил брови, будто сержусь, но затем продолжил:

– Ты теперь постоянно с ним. Я один…

– Арик, я его брошу…

– Но ведь так поступить с человеком, которому ты не безразлична, тоже нельзя, – назидательно подметил я.

– Мне всё равно.

– Ты ему очень нравиться.

– Это не моя проблема.

– У юноши, разочаровавшегося в первой любви, может возникнуть депрессия и нарушится психика, – с укором сказал я. – Ты ведь не хочешь, чтобы с юных лет он возненавидел девчонок?

– Мне нет до него абсолютно никакого дела! – выпалила Томка.

Её голос прервался. Она начала потихоньку терять самообладание.

– Не будь с ним жестока. Я знаю, каково это – любить безумно, искренне и преданно, и при этом знать, что героиня твоего романа никогда не ответит тебе взаимностью.

– Ну, и что теперь делать?

– Необходимо проявить особую сдержанность и величайшее благородство, – рассудительно проговорил я, посмотрев на неё с такой страстью, о существовании которой даже и не подозревал.

– Ты его первая любовь… – с неестественной для меня пылкостью, продолжил я. – Сделай так? чтобы он был виновен в вашей ссоре, а не ты.

– Это, каким образом? – спросила Томка.

Прежде чем ответить, я окинул её оценивающим взглядом. Она была в белой кофточке, которая плотно облегала её упругую грудь. В этот момент я искренне сожалел лишь о том, что идеальная округлость этой груди дополнялась всё возрастающей округлостью её животика.

– Будь немного похитрее, – нравоучительно сказал я. – Хотя бы ради меня, ради нашей любви, ради нашего будущего…

– Я на всё согласна! – прощебетала Тамара, изо всех сил стараясь выдержать ровный тон.

– Милая моя девочка! Я люблю тебя, когда ты добрая и отзывчивая. Мне будет неприятно, если ты хоть кому-то нанесёшь глубокую сердечную рану…

Мы разговаривали около часа. Её ласки, которые мне безумно нравились в начале нашего романа, теперь меня раздражали и были противны. Я целовал её глаза, щёки и маленький курносый носик, а в голове была одна мысль, как бы скорее избавиться от этой липучки.

При следующей нашей встрече она сообщила приятную новость. Они поссорились! Томка так ловко смогла подстроить, что её недоумок невольно выругался, костеря её грубыми словами, и теперь они даже не разговаривают между собой. Больше всего меня порадовал тот факт, что он вспылил в присутствии чуть ли не всех своих одноклассников. Я поблагодарил всех святых за то, что мой план не был сорван. Теперь я был более уверен в правильности моего коварного замысла. Мне осталось довести начатое мною дело до его финального конца. В этом у меня так же не возникло никаких проблем. Мой товарищ, с которым меня связывали долгие годы крепкой мужской дружбы, уехал в отпуск и оставил ключи, чтобы я присматривал за его квартирой. Я пригласил туда Тамару и провёл с ней незабываемый прощальный вечер. Я показал ей всё, на что только мог быть способен пылкий любовник. Это было впервые, когда не я, а она сказала: – Хватит!

В неудержимом порыве любовной страсти, я довёл её до такого состояния, что сам испугался, как бы она не свихнулась от избытка наслаждения. Чуть позже, медленно, но уверенно, я стал рассказывать о моей законной супруге. Я говорил, что она совершенно меня не понимает. При этом, я всячески оскорблял её, называя старой никчёмной вешалкой. Я жаловался на друзей и знакомых. Не забыл упомянуть, что и Томкины родственники не одобрят наши встречи и постараются помешать нашему счастью. Я плакал, положив голову на её колени. Я долго сетовал на судьбу и лишь, затем, начал осторожно вести разговор о системе мироздания. Я рассказывал о бескрайней вселенной и незаметно перевёл тему на неопознанные летающие тарелки. Зачем-то я даже приплёл пирамиды Хеопса и, наконец, стал убеждать её в бессмертии души.

– Тело человека, – как можно доходчивее, объяснял я, – почти то же самое, что и змеиная кожа. Всего лишь видимая оболочка нашей энергии, которую в любой момент можно сбросить. Как было бы прекрасно, – сказал я, вновь увлекая её в постель, – если бы мы. Вместе, покинули этот грешный, жестокий мир и, перевоплотившись в иные существа, смогли быть рядом и никогда не разлучались.

– Я боюсь умирать, – робко пролепетала Тамара.

Мне пришлось изобразить лучшую из своих улыбок – просительную и покровительственную одновременно.

– Смерти нет! Её не следует бояться, – настойчиво продолжал я. – Мы взялись бы с тобой за руки и понеслись по длинному узкому коридору, навстречу яркому свету, спокойствию и вечному блаженству.

– А наши тела… Что будет с ними? – поинтересовалась эта несовершеннолетняя блудница.

– Их понесут по улицам города. Вопреки всем законам, понесут на руках, чтобы люди узнали о нашей несчастной любви! Мы как два невидимых ангела будем смотреть на них с необъятной небесной выси…

Я резко поднялся и, укутавшись простынёй, достал из дипломата лист ученической тетради.

– Нет! Не имею права… Могу отвечать только за себя… – громогласно произнёс я, заметив, что Томка слушает меня очень внимательно. – Нас всё равно разлучат, я принесу себя в жертву… Ты ещё будешь счастлива и когда-нибудь забудешь обо мне. Я уже не смогу никого полюбить так сильно, как люблю тебя, мою родную и единственную…

Я подошёл к письменному столу и размашистым почерком написал короткое послание:

«Прошу никого не винить в моей смерти. Я никогда не был так счастлив, как с моей любимой Томочкой. Я ухожу из жизни добровольно и ни о чём не сожалею».

Она прочитала эти волнующие строки и, опустившись передо мной на колени, стала целовать мои ноги.

– Нет, милый! Я хочу быть рядом. Я тоже стану маленьким белым ангелом… – возбуждённо бормотала она.

– Тебе только семнадцать лет, и ты лишь думаешь, что любишь меня, – уклончиво ответил я. – Ты не способна пожертвовать собой ради нашей любви. Ты ещё слишком мала, чтобы смогла совершить такой благородный поступок.

– Ради тебя я способна на многое! – возразила Тамара.

Она принесла острый нож и подставила его к сердцу.

– Я убью себя, чтобы ты не сомневался в моей верности! – почти выкрикнула Томка.

– Подожди, милая! – притворно проронив слезу, прошептал я. – Если ты и впрямь так же безумно любишь меня, то мы должны вместе уйти из жизни. Смерть от лезвия ножа – не слишком верная штука. Возможно, что кого-нибудь из нас, истекающего кровью, опытные хирурги смогут вернуть к жизни…

– И тогда наши истерзанные души, в бескрайности потустороннего мира, не смогут соединиться? – перебив меня, спросила Тамара.

– Моя милая девочка! Если ты не смеёшься надо мной, то сначала напиши прощальную записку, – подсказал я. – Иначе, люди могут подумать, что тебя вынудили пойти на столь благородный и отчаянный поступок.

– Какие люди?

Она неуверенно улыбнулась, тщетно стараясь побороть волнение.

– Да уже не важно, – отмахнулся я.

Эти слова мне показались невероятно циничными. Я тут же решил исправить положение.

– Впрочем, ты вправе сама распоряжаться своей судьбой! – Я посмотрел на неё нежным взглядом и гордо воскликнул: – Мне даже не верится, что совсем скоро моя душа освободится от мук, и я буду совершенно свободен!

– Я с тобой, Арик! – выронив из руки нож, сказала Тамара. – Ты только подскажи, что я должна написать…

– Не верю тебе, – отстранив её в сторону, сухо сказал я. – Ты обманываешь меня. Ты всё равно ничего не напишешь…

– Диктуй! – выкрикнула она, отняв у меня авторучку.

– Устала жить! – подсказал я.

Томка красивым аккуратным почерком вывела первые буквы.

– Меня никто не понимает, и никого не интересуют мои чувства…

Я поцеловал её оголённое плечо, а потом, слегка прикоснувшись к груди, тихо прошептал:

– Прошу никого не винить в моей смерти. Даже моего бывшего и единственного друга…

– Ещё напишу, что люблю тебя, – посмотрев в мои глаза, произнесла она.

– Не нужно, кисонька, – остановил я её. – У меня написано твоё имя. Не стоит повторяться…

Я поспешно забрал листок и вместе со своим прощальным письмом аккуратно положил в дипломат.

– Одевайся! – повышенным тоном сказал я, но тут же остановил её. – Постой, лучше я сам одену тебя…

Я поспешно взял с кушетки её нижнее бельё.

– Если нас увидят рядом, то могут ненароком помешать, совершить нам отчаянный шаг в мир вечного блаженства, – предупредил я. – Ты пойдёшь чуть сзади, но только не слишком отставай…

Вскоре мы вышли на улицу и через несколько минут я свернул во двор моего лопоухого и прыщавого соперника. Тамара, словно преданная собачонка, торопливо шла следом. Мурманск, как по заказу, был охвачен жуткой метелью. Уже в нескольких шагах почти ничего не было вредно. Я мог не опасаться случайных свидетелей и это обстоятельство меня несказанно обрадовало. Я боялся только того, что Томкино возбуждённое состояние могло прийти в норму и, уже тогда, я не смог бы заново уговорить её на столь дерзкий и малодушный поступок. Войдя в полутёмный подвал, где тускло горела всего лишь одна лампочка, да и то заранее вкрученная мною, я опять заключил её в свои пылкие объятия. Я целовал её и постоянно шептал о вечном блаженстве. К моему удовлетворению, она всё ещё была под впечатлением моих убеждений. Мне не пришлось с ней долго возиться. Для видимости, я порылся среди подвального хлама и, как бы случайно, нашёл в одном из них две, почти одинаковые капроновые верёвки. Я выбрал одну из перекладин возле подвального потолка и, подставив небольшой деревянный ящик, сделал первый узел.

– Привяжи мою верёвочку… – без тени страха попросила Тамара.

За такую неслыханную смелость я посмотрел на неё с искренним уважением.

– Нет, любимая! – возразил я. – Если ты решила уйти в лучший мир вместе со мной, то должна сама сделать себе петлю.

Наивная глупышка! Она даже не заподозрила, что в её самоубийстве не должно быть никаких погрешностей. Каким бы кретином я оказался, если бы криминалисты установили, что из-за своего роста Томка не могла дотянуться до потолка!

– Подожди, детка… – сказал я, когда все мои приготовления были закончены. – Я сделаю это первым. Я иду на смерть ради нашей крепкой любви…

Я не мог не заметить, что мои высокопарные слова с лёгкостью пробивались в самую глубину её сознания.

– Ты увидишь, как легко и безболезненно я умру. Ты станешь приносить цветочки на мою могилку. Когда тебе будет плохо, только подумаешь обо мне, и тебе сразу станет гораздо легче. Я буду твоим ангелом-хранителем. Прощай, моё счастье… Прощай, моя радость… Прощай, моя единственная и желанная любовь…

Я прекрасно изучил её эрогенные зоны и пока плёл несуразную ахинею, вновь довёл до возбуждённого состояния. Когда я понял, что она не контролирует свой разум и действительно может влезть в петлю, отстранил её в сторону и взялся за верёвку.

– Арик! Я с тобой… Я люблю тебя… Арик! – громко произнесла Тамара, и я даже испугался, что её кто-нибудь может услышать.

– Ты действительно меня любишь?! Значит, я не зря верил тебе…

Я ещё раз выдавил слезу и, нарочно тяжело вздохнув, закрыл глаза.

– Подожди меня, любимый! Умоляю! Мы должны вместе… – возбуждённо проговорила она, поспешно накинув петлю на свою тонкую шейку.

– Ты не бойся, – прошептал я, взяв её за руку. – Нам не будет больно. Только шаг вперёд, и мы приобретём вечный покой. Над нами будут плакать, и носить на наши могилки алые розы. Пусть все знают, что это неправда…

– Что? Что неправда? – спросила она, дрожа всем телом.

– Неправда, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, – тихо сказал я, сжав её ладонь, и решительно добавил: – Пошли милая! Ни о чём не думай, я рядом. Пошли, родная…

Она решительно ступила в пустоту и тут же повисла в воздухе, удерживаемая верёвкой, которая сразу сдавила её горло.

Я не спеша развязал свои узлы, откинул в сторону ящик и тщательно заровнял получившийся на шлаке отпечаток. Потом неторопливо достал из дипломата исписанный тетрадный листок и положил его в карман Томкиного пальто.

– Наконец-то от тебя избавился! – изрядно выматерившись, сказал я.

Небрежно сплюнув и мельком взглянув на тусклую лампочку, я поспешно вышел из подвала. Разумеется, я внимательно проследил, чтобы электричество не было выключено. После совершённого суицида, Тамара не могла погасить свет! Свой обрывок верёвки я забрал с собой, а за лампочку был совершенно спокоен. Ещё накануне я преднамеренно обтёр её ветошью. Теперь на ней не было моих отпечатков.

На улице по-прежнему бушевала метель, и казалось, что сама природа Кольского полуострова была на моей стороне. Во дворе я не встретил, даже случайного прохожего.

Сейчас меня доставят в районное отделение полиции. Я учитель и, естественно, мне зададут несколько вопросов. Наверняка поинтересуются, случайно ли Томка оказалась в подвале своего бывшего приятеля? Наверное, не стоит слишком много о нём распространяться. Достаточно сказать, что этот мальчик был её первой любовью. В общем, нужно быть внимательным и тогда версия о том, что убийца оставляет следы, станет пустой, никчёмной фразой.

– Меня попросили приехать к вам, – сказал я следователю совершенно спокойным тоном.

– Не попросили, а задержали! – с презрением глядя в мою сторону пробасил он. – Вам должны были предъявить ордер на ваш арест… Вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве вашей ученицы Тамары Гроздевой…

Я уже был готов возмутиться, но словно угадав мои мысли, он вдруг добавил:

– Вы, Арий Альбертович, всё-таки наследили. В голове не укладывается, как такой умный, продуманный человек, умудрился подсунуть несчастной девочке своё прощальное послание. Да ещё написанное красными чернилами…

Мёртвые не кусаются

Следователь Филимонов небрежно обтёр рукавом пиджака, покрытый испариной лоб, ослабил галстук и, мельком взглянув на часы, глубоко вздохнул. Время, которое он потратил на Анатолия Шаврова, показалось ему вечностью.

Молодой, лет двадцати пяти, недоумок, с трясущейся головой, выпученными глазами, не выражающими никакой мысли, сидел перед ним на стуле, как окаменевшее изваяние, тупо уставившись в потолок.

Впрочем, Филимонов мог злиться только сам на себя. Каждый день газеты сообщали о бесконечной и нарастающей вакханалии преступлений. Хватало и диких, бессмысленных убийств, объяснить которые можно разве что расстроенной психикой или злоупотреблением наркотиками. Преступление, совершённое Григорием Васильевым, не было бы из ряда вон выходящим, если бы перед тем, как вскрыть себе вены и свести счёты с жизнью, он ограничился размозжённой головой своей жены Светланы и не поджёг бы, предварительно облив бензином, их малолетнюю дочь Марину

Ещё вчера Филимонов был намерен закрыть это дело и, бесспорно, так бы и поступил, но старик Васильев – отец убийцы, высоченный, горластый грубиян и сквернослов, ветеран войны и активист ряда общественных организаций, уговорил его провести повторное расследование. Конечно, сначала Филимонов пытался объяснить старику, что тот напрасно обивает порог прокуратуры. Преступление, совершённое его сыном, было полностью доказано. Гораздо позже, когда Васильев-старший непривычно поникшим голосом стал взывать к отцовским чувствам, именно тогда Филимонов впервые усомнился в правильности своего решения.

Вполне допустимо, что Григорий в пылу гнева схватил со стола увесистую хрустальную вазу и, может, неожиданно для себя самого нанёс Светлане смертельный удар. Однако он вряд ли поднял руку на ни в чём не повинную дочь. Аргументы, которыми апеллировал старый ветеран, бесспорно, имели место и с ними трудно было не согласиться.

Анатолий Шавров совершенно случайно оказался свидетелем преступления. Теперь только он один мог пролить свет на это тёмное дело. Вот почему Филимонов так терпеливо выслушивал все его бредни и сдерживал себя всякий раз, когда возникало дикое желание взять Шаврова за шиворот и вытолкнуть его из кабинета.

– У меня нет к тебе никаких претензий, Толя, – уставшим голосом в который раз повторил следователь. – Я знаю, что Григорий убил свою жену.

Филимонов внимательно посмотрел на безмолвно сидящего Шаврова. Можно было подумать, что Анатолий ничего не видит и не слышит, словно наркоман, впавший в полную прострацию.

– Ведь ты не станешь отрицать, – всё тем же голосом спросил следователь, – что накануне разыгравшейся трагедии был у Васильева и пропустил с ним пару стаканчиков «Распутина»?

– Угу—у—у… – протяжно пробурчал Анатолий, не отрывая своего отчуждённого взгляда от потолка.

«И что я вожусь с этим недоумком?» – подумал Филимонов.

После непродолжительной паузы он снова обратился к Шаврову.

– Толик, ты помоги мне разобраться вот в чём…

– Всё равно упадёт, – сквозь кривые зубы процедил Шавров.

– Кто? – не понял Филимонов.

– Вон… – коротко ответил Анатолий и медленным движением руки указал вверх, где ползал большой коричневый таракан.

«Зачем я его вызывал?» – озлобился следователь.

– Понимаешь, Толя, – начиная раздражаться, продолжил Филимонов, – там ребёнок погиб. Я бы хотел с твоей помощью…

– Полтора годика, – еле слышно выговорил Шавров.

– Кому? – недоумённо спросил Филимонов.

– Гришкиной дочке!

– А… Мариночке? – понял следователь. – Да, полтора годика ей было.

– Красивая, – промямлил Шавров.

.– Дети все красивые.

– Светлана!

– Какая Светлана? Ты имеешь в виду жену Васильева?

– Всё равно упадёт…

– Кто? Да чёрт с ним, с тараканом! Никуда он не денется, – грубо сказал Филимонов.

Немного успокоившись, он попытался продолжить допрос:

– От Мариночки почти ничего не осталось. Понимаешь?

– Костёр сгорит… Пепел будет… – безучастно промолвил Шавров. Он нехотя оторвался от потолка и вперил холодный взгляд в следователя.

– Будет пепел, будет… – согласился Филимонов и тут же добавил: – Только другого содержания! Толя, ты лучше вот что скажи… Когда Гришка убил жену, Мариночка ещё была жива?

– В кроватке лежала.

– Спала, что ли?

– Не плакала…

– Может, ты видел, как он дочку порешил? – продолжил допытываться Филимонов.

– Гриша?

– Он самый, – подтвердил следователь.

– Не-е-е… – протянул Шавров. – Гриша любил Маринку!

– Любил, говоришь? – недоверчиво спросил Филимонов.

– Светку бил… – опять отчуждённым голосом сказал Шавров.

– Симпатичная была, – подметил следователь, – фотографии видел. Не исключено, что Васильев ревновал её.

– Не-ка…

– Что – не-ка-а-а? – передразнивая, спросил Филимонов.

– Любил Маринку! – уверено заключил Шавров.

– Значит, не убивал?

– Любил Маринку!

– Так поэтому он её бензином облил? Чтобы заживо, как цыплёнка?! – гневно сжимая кулаки, вспылил следователь.

– Не видел! Спать ушёл.

– Да-да… Конечно, спать, – согласился Филимонов. – Была полночь и, разумеется, ты хотел спать.

Он ещё раз вытер рукавом пиджака вновь вспотевший лоб, после чего укоризненно произнёс:

– Человека на твоих глазах убили! А ты… Спать завалился! Даже в полицию не сообщил…

– Кто?

– Гришка, приятель твой, человека убил! Даже двух.

– Кого?

– Светлану с дочерью.

– Жену-у-у… – многозначительно ответил Анатолий и вновь уставился в потолок.

Таракан, за которым он так долго и внимательно наблюдал, всё-таки куда-то исчез.

– Жена, по-твоему, не человек? – поинтересовался Филимонов.

– Жена-а-а… – настойчиво повторил Шавров.

Поковырявшись в носу указательным пальцем правой руки, он поспешно сунул его в рот и бесцеремонно обсосал.

«Тьфу ты… Дерьмо собачье!» – выругался про себя следователь. Скрывая откровенную неприязнь к этому придурку, всё же решил продолжить заведомо никчёмный допрос:

– Старик Васильев готов дойти до администрации, лишь бы восстановить справедливость. Он не верит, что Григорий смог поднять руку на Марину.

– Похоронили уже, – не уделяя особого внимания словам Филимонова, произнёс Шавров.

– Похоронили, – подтвердил следователь.

Он внимательно посмотрел на Анатолия.

– Я уже собирался закрыть дело, – признался Филимонов. – Гришка сам вынес себе приговор! Но его дотошный отец…

Шавров опять начал ковыряться в носу.

– Григорий сделал своего старика несчастнейшим человеком, – раздражённо пояснил Филимонов.

– Он меня выгнал.

– Я понимаю.

– Гришка, когда выпьет – злой! Страшный…

– Безусловно, ты его испугался, – согласился следователь. Лишь усилием воли он сдержал себя и не влепил Шаврову увесистую затрещину. – Но почему-то я не обнаружил и тени страха на твоём лице, когда предъявил для опознания изуродованный труп Светланы Васильевой! Или, может быть, ты не боишься покойников?

Шавров отчуждённо пожал плечами.

Филимонов уже хотел задать следующий вопрос, но в это время вошёл дежурный.

– К вам Маргарита Шаврова! – доложил он. Секунду подумал и добавил: – Вдова погибшего бизнесмена.

– Пусть войдёт, – равнодушно ответил Филимонов, – думаю, что она не помешает.

Вопреки всем ожиданиям, увидев Маргариту Шаврову, следователь был приятно удивлён. Он глубоко заблуждался, когда, приглядевшись к Анатолию, представил её толстой, неуклюжей тугодумкой. Вдова, хоть и была дамой не первой молодости, всё же была чертовски обворожительна, с озорным, почти бесовским блеском в глазах. А её улыбка, обнажавшая красивые белые зубы, просто сбила Филимонова с толку.

Она непринуждённо вошла в кабинет и, не дожидаясь приглашения, прошла мимо стульев, предназначенных для посетителей, и уселась в свободное кресло. Красивым жестом руки она тут же щёлкнула зажигалкой и, прикурив ароматную дамскую сигарету, неторопливо произнесла приятным мягким голосом:

– Это мой сын. Надеюсь, товарищ следователь, Толик не доставил вам слишком много хлопот?

– Нет, что вы… – заискивающе ответил Филимонов. – Напротив… Мы с ним очень дружелюбно побеседовали. Правда, Анатолий скрыл от меня, что его мать такая очаровательная женщина.

– О! Не льстите, пожалуйста. В своё время я выглядела гораздо лучше.

– Что вы… – попытался возразить Филимонов.

– Нет-нет, товарищ следователь. После того как я узнала, что мой мальчик тяжело ранен в голову… – Маргарита вздёрнула аккуратненьким носиком и быстро заморгала ресницами. – Я, как чувствовала… Не хотела отпускать его в армию… Может, Толик наболтал что-нибудь лишнее, так вы не обижайтесь, товарищ следователь. Убогонький он у меня.

– Что вы… – подавая стакан воды, возразил Филимонов. – Анатолий очень славный парень.

– Ах, перестаньте. Я не ребёнок. Дурачок, он и есть дурачок… Прости меня, Господи! – прошептала Маргарита.

Она отпила глоток воды и, поблагодарив следователя, вновь затянулась сигаретой.

– Вы зря его вызвали, – сказала она. – Ни один суд не станет слушать его показания.

– Я знаю, – огорчённо произнёс Филимонов. – Но Анатолий – единственный свидетель. Я пытался хоть что-то выяснить с его помощью.

– Вам это удалось?

– К сожалению… – развёл руками Филимонов. – Впрочем, я на него особо и не рассчитывал.

– Его отец в своё время был полковником. Это он настоял, чтобы Толик стал военным и служил в Афганистане, – подавленным голосом, произнесла Маргарита. – Я была против такого решения. Но ведь вы понимаете, товарищ следователь…

Она умилённо взглянула на Филимонова,

– Я всего лишь слабая женщина… После того, как мой мальчик был тяжело ранен, его отец демобилизовался и занялся бизнесом. Недавно он погиб в автомобильной катастрофе.

Шавров презрительно ухмыльнулся и как—то странно и неприятно посмотрел на мать. Филимонов мгновенно уловил этот взгляд, но не придал ему особого значения.

– Я понимаю вас, – сочувственно произнёс следователь.

– Нет, – возразила Маргарита, – меня нельзя понять. Вы не знаете, что такое похоронить любимого мужа и остаться наедине с полумёртвым ребёнком.

Филимонов недоумённо взглянул на Анатолия.

– Всё правильно, товарищ следователь, я имею в виду моего мальчика.

Шаврова с горечью посмотрела на сына.

– Если бы он лишился рук или ног, это бы не помешало остаться ему человеком. Потеряв разум, он потерял жизнь.

– Но… – попытался опровергнуть Филимонов.

– Не обманывайте самого себя, товарищ следователь, – глубоко вздохнув, произнесла Маргарита. – Вы прекрасно понимаете, что я абсолютно права. Любое самое последнее ничтожество, может безнаказанно обидеть его…

– У вас есть возможность огородить сына от недобрых людей.

– Когда-то мы жили в Германии, почти в самом центре Берлина. Некоторое время жили в Нью-Йорке. Потом переехали в Эстонию, а теперь прозябаем на Кольском полуострове, недалеко от Мурманска.

– Да, я знаю, – сказал Филимонов, – вы живёте в Молочном.

– Пока я жива, мальчик имеет средства к достойному существованию, – проговорила Маргарита, – но если со мной что-нибудь случится, то он останется совершенно один. Всё, что нажито его отцом, мгновенно исчезнет, и мой ребёнок будет вынужден скитаться по помойкам и спать в грязных канавах.

– Не стоит так драматизировать, – произнёс Филимонов.

Шавров вновь ухмыльнулся, но ни проронил ни слова.

– Может, ещё глоток воды? – вежливо спросил следователь.

– Благодарю вас, – приподнимаясь, сказала Маргарита. – Если у вас больше нет вопросов к моему сыну, то мы лучше пойдём.

– Да, пожалуйста, – ответил Филимонов. – Не смею задерживать.

Он поспешно подал руку Маргарите Шавровой и помог ей подняться с кресла.

– Я скажу моему шофёру, и он отвезёт вас домой.

– Не нужно, – поблагодарила очаровательная вдова, – внизу нас ждёт машина. После гибели мужа я продолжаю его дело.

– Ещё раз прошу прощения, что пришлось вас потревожить. Мой коллега, который вёл это дело, предупредил меня, что от Анатолия не будет никакой помощи.

– Ничего удивительного. Какой с него спрос…

Выходя из кабинета, Маргарита вопросительно посмотрела на Филимонова.

– Это правда, товарищ следователь, что после совершённого преступления Григорий покончил жизнь самоубийством?

– Он вскрыл себе вены.

– Ах, какая ужасная смерть! – воскликнула она. – Гриша служил вместе с Толей. Это он вытащил моего мальчика из-под обстрела.

– Даже так? – удивился Филимонов.

– А вы думаете, почему мой сын так привязался к нему?

– Тогда непонятно, как Васильев мог совершить такое зверское преступление? – задумчиво произнёс следователь.

– Эти военные весьма своеобразные люди, – сказала Маргарита. – Они рискуют жизнью ради спасения друга и тут же хладнокровно убивают беззащитных женщин и детей. Проливать кровь – их профессия.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Филимонов.

Пока Маргарита и Анатолий Шавровы добирались до окраины города, они не обмолвились ни единым словом. Их шофёр, поджарый, худощавый человек лет сорока, в чертах лица которого проступало что-то кавказское, заметив их подавленное состояние, не решился нарушить воцарившуюся тишину. Когда, минуя Колу, Маргарита велела остановить машину, он беспрекословно нажал на тормоза.

– Мы пройдём пешком, Армэн, – сказала она тоном, не терпящим возражений. – Закроешь гараж и на сегодня можешь быть свободен.

Оставшись наедине с сыном и вдыхая полной грудью, дурманящий запах чистого воздуха, она спросила:

– Ты не наплёл следователю ничего лишнего?

– Нет, – коротко ответил Анатолий.

– Тогда о чём ты задумался? Мне не понравилось, как ты зубоскалил у Филимонова в кабинете.

– Мне нужны деньги!

– У тебя достаточно денег, – строго сказала Маргарита.

– Тогда… – Шавров вновь презрительно ухмыльнулся, – я полагаю, прокурору будет интересно узнать, почему мой отец не справился с управлением…

– Мой мальчик, – спокойно, не теряя самообладания, сказала Маргарита, – не хочешь ли ты показать мне свои зубки?

– Они у меня кривые, – согласился Анатолий, – но достаточно острые, чтобы я ещё мог ими воспользоваться.

– Превосходно, – примирительно произнесла Маргарита. – Я подумаю над этим! А сейчас, будь добр, расскажи о своих тёмных мыслях.

– Я ни о чём не думаю. Тебе показалось.

– Не обманывай, Толик. Я вижу тебя насквозь.

– Я не могу понять, зачем тебе понадобилась Гришкина дочка? – не скрывая изумления, спросил Анатолий.

– Но ведь ты лучше меня знаешь, что Мариночка не его, а твоя дочь! – вкрадчиво произнесла Маргарита.

– Мне она всё равно не нужна!

– Зато она нужна мне.

– Нам придётся потратить много денег, чтобы добыть необходимые документы, – возразил Анатолий.

– Уверяю тебя, мой мальчик, – холодно сказала Шаврова, – для того чтобы доказать твою умственную отсталость и спасти тебя от трибунала, мне пришлось заплатить намного больше.

– У меня не было выбора. Нас окружили… – начал оправдываться Анатолий.

– После того как ты, мой милый, собственноручно убил часового! – на одном выдохе сказала Маргарита.

Анатолий заметно побледнел.

– Так вот, – медленно переступая по скошенной траве, продолжила Маргарита, – пока все считают Мариночку мёртвой, никто не помешает мне дать ей новое имя.

– Зачем она тебе нужна?

– После моей смерти кто-то же должен будет принять на себя руководство нашей фирмой.

– Разве я не подхожу для этого? – удивлённо спросил Анатолий.

– Если хоть один человек узнает, что ты вполне здоров, то тебе придётся отвечать за твоё предательство.

– Да, но…

– Никаких «но»! Всё будет так, как я захочу! – твёрдо заявила Маргарита.

– Ладно, не будем ссориться, – нехотя уступил Анатолий. – Но ведь если бы не ты, я никогда не убил бы Светлану.

– Она сама во всём виновата. Была в положении и всё-таки бросила тебя и вышла замуж за этого бугая Гришку.

На мгновение задумавшись, Маргарита, понизив голос до шёпота, осторожно спросила:

– Ты не забыл, что Григорий левша?

– Нет! Я держал вазу в левой руке.

– Ну, а с ним у тебя были проблемы?

– Нет, – недовольно ответил Анатолий. – Я затащил его в ванную комнату, набрал холодной воды и полоснул лезвием его же бритвы по венам правой руки.

– Зачем тебе понадобилась холодная вода?

– Чтобы в прокуратуре были уверены в его самоубийстве. В холодной воде затихает боль…

– Не кипятись, – как можно ласковее произнесла Маргарита. – Я хочу быть уверенной, что ты нигде не наследил. Впрочем, – заметила она, – я тоже умница! Это ведь я придумала выкопать из могилки младенца и подложить его в кроватку вместо Мариночки.

– Тебе всё равно придётся добавить денег на мои расходы. Не забывай, – настойчиво сказал Анатолий, – теперь тебе самой будет сложно опровергнуть мою невменяемость, а мне ничего не стоит испортить тебе карьеру.

Злорадно ухмыльнувшись, он прибавил шагу и, кривляясь и гримасничая, ушёл вперёд. Маргарита, покачав маленькой головкой, укоризненно посмотрела ему вслед. Она неторопливо открыла сумочку и, отыскав в ней флакончик с сильно действующим снотворным, тихо прошептала:

– Конечно, мой мальчик. Я с тобой полностью согласна. Правда, ты забыл – все мужчины нашего рода были вымогателями и лишь терроризировали нас, женщин. Всё, что я имею, всё это нажито благодаря усилиям представительниц слабого пола. Разумеется, теперь было бы весьма глупо опровергать твою болезнь, но зато завтра утром я легко смогу доказать Филимонову, что ты самовольно похозяйничал в моей аптечке.

– Что? Что ты сказала? – не разобрав её бормотания, спросил Анатолий.

– Я? – Маргарита вздрогнула, но тут же доброжелательно улыбнулась сыну. – Я пытаюсь вспомнить любимую поговорку твоего отца, – лукаво ответила она.

– Мёртвые не кусаются, – не задумываясь, ответил Анатолий.

– Всё правильно! – стараясь быть весёлой, воскликнула Маргарита. – Как я могла забыть? Ведь он так часто произносил сё вслух.

Особый расклад

Единственный человек, с кем бы я ни рискнул играть в покер, это тот, который находится по ту сторону зеркала. Я не могу сказать, что он пугает меня внешностью, хотя его высокий морщинистый лоб, большой нос с широкими вздутыми ноздрями, квадратный подбородок и выпяченные, как у рака, глаза невольно вызывают во мне чувство некоторого отвращения. Он опасен гениальным складом ума. Он мгновенно; анализирует ситуацию и способен обстряпать самое запутанное дельце.

Разумеется, смерть Георгия на нашей с ним совести, но это обстоятельство меня ничуть не смущает. Гера получил по заслугам! Он вторгся в мою жизнь и нарушил её спокойное течение. Я сожалею лишь о том, что ни он, ни Виктория так и не узнают, что именно я, а никто другой, отомстил им за измену. Теперь они мертвы! Мне остаётся лишь ответить на ряд вопросов какого-нибудь следователя-зануды, чьи мелкосортные мозги никогда не сравнятся с моими извилинами. Никто не может предъявить мне обвинение. К каждому убийству я готовился с особой тщательностью. У меня найдутся свидетели, которые подтвердят, что оба они погибли в результате несчастных случаев.

За четыре месяца до смерти Виктории я купил ей шикарное ярко-малиновое платье. Я отвалил за него кучу денег! Такого платья не было ни у одной модницы во всём Мурманске! Я припрятал его и терпеливо выжидал подходящий момент. Только летом, когда во время отпуска мы приехали на родину Виктории, в отдалённую глубинку, я преподнёс ей свой коварный подарок.

– Милый, какое чудесное платье! – заверещала она и, обняв меня за шею, принялась целовать.

Я уже был готов отказаться от зловещего замысла, но она напомнила мне о моей поруганной чести.

– Как жаль, что Гера не видит меня в этом наряде, – прошептала Виктория и, как ни в чём не бывало, опять прильнула ко мне.

– Очень приятно, что ты с ним подружилась, – ответил я, с трудом| скрывая свой гнев. – Он славный малый.

В тот день мы были приглашены в гости. Стояла прекрасная солнечная погода: приятно пахло травой, и весело стрекотали цикады.

– Пройдёмся пешком, дорогая, – предложил я. – Тебе полезно подышать свежим воздухом.

Я не ошибся в расчёте. Все женщины – несносные кокетки! Виктория тут же захотела продемонстрировать новое платье. Мне лишь оставалось подгадать время, когда по цветущему лугу, через который нам предстояло пройти, погонят домашний скот. Я уже давно заметил, что замыкающим в этом разношёрстном стаде был породистый и очень свирепый буйвол. Впрочем, это мог быть и обыкновенный бык, я в этом не слишком-то разбираюсь. Ну, так вот, когда моя месть была на грани воплощения, я вдруг понял, что совершил непростительную ошибку. Я упустил» из виду, что практически все животные – абсолютные дальтоники. Моя Ставка на ярко-малиновый цвет летела в тартарары! Я должен был что-то предпринять. Увесистый булыжник, которым я приласкал быка, поправил мой пошатнувшийся план.

– Виктория! Беги! – выкрикнул я таким голосом, от которого самому стало жутко.

Услышав мой отчаянный вопль и увидев разъярённого быка, Виктория в ужасе метнулась в сторону.

Бедная моя девочка! Её тело было изуродовано до неузнаваемости, а голова превращена в ужасное месиво. Я же имел стопроцентное алиби! Мне соболезновали, говорили какие-то ободряющие слова, но я не чувствовал себя несчастным вдовцом. Да, я нахмурил лоб, скривил свои отвратительные губы, похожие на две перезревшие сливы, но душа моя ликовала от радости! Я думал только о том, как бы скорее встретить её любовника и нанести ему сокрушительный удар.

Вскоре мне представилась такая возможность. При первой же встрече я сообщил ему о трагической смерти Виктории.

– Не может быть, – потерянным голосом проговорил Гера.

Он грузно опустился на подставленное мною кресло. Его лицо побледнело. Он был ошеломлён и растерян. Одним ударом я выбил его из колеи! Его молодость, приятная внешность и физическая сила оказались незащищенными перед моей местью. Конечно, Виктория хотела, чтобы я верил в их непорочную дружбу. Какая глупость! Наверно, она принимала меня за круглого идиота?! Они вдоволь посмеялись надо мной. Теперь пришёл мой черёд разложить свои карты. Но я играю по особому раскладу!

Ах, Виктория! С самого начала нашей совместной жизни я предполагал, что мы не сможем стать идеальной парой. Наверно, я напрасно забрал её из захолустья в областной город. Я обеспечил её и ввёл в достойное общество. Я баловал её, как ребёнка.

– Дорогой, ты не представляешь, как меня утомляют поездки в общественном транспорте, – сказала она однажды, и на следующий день у нашего подъезда стояло «Шевроле» вишнёвого цвета. Я исполнял все её желания, лишь бы заслужить любовь и признательность.

Я никогда не водил машину. Мне пришлось найти человека, который научил бы её управлять этой игрушкой. Знакомство с Георгием было моей самой большой оплошностью.

– Сколько я вам должен за обучение? – спросил я его, когда Вика получила водительское удостоверение и уже не нуждалась в его помощи.

– Считайте, что это была дружеская услуга, – уклончиво ответил Гера, отстранив пачку долларов, которую я ему предложил.

Там было ровно два куска! В переводе на «деревянные» эта сумма приравнивалась к ста тридцати тысячам. Разве его отказ взять такие деньги, неверный признак того, что моя жена с ним полностью расплатилась? Я стал третьим! Они решили поиграть со мной в кошки—мышки! Они подвели меня к пропасти, но не заметили, как сами провалились в её бездну.

Разделаться с этим негодяем было проще, чем покончить с Викторией. Он оказался игроком, который вытянул «пиковую даму».

– Дорогой друг! – сказал я ему, встретившись в очередной раз. – Её «Шевроле» постоянно напоминает мне наши лучшие дни и делает остаток моей жизни совершенно невыносимым.

Он согласился подыскать покупателя, который приобрёл бы у меня гараж и машину. Я же в знак благодарности оформил на его имя временную доверенность и отдал ему ключи.

Я хорошо знал, что стоило этому бабнику выпить глоток крепкой настойки, как он переставал контролировать себя и напивался до потери сознания.

Я ещё не видел его скорчившимся от удушья, но уже чувствовал, что можно заказывать панихиду. Более того, я ничуть не сомневаюсь в том, что труп его обнаружен, а парни из уголовного розыска подбираются ко мне. Эти недоумки надеются застать меня врасплох, но у них ровным счётом ничего не выйдет. Разве моя вина в том, что Гера слишком много выпил и заснул в гараже при заведённом двигателе?

Я прошёл на кухню и налил рюмку коньяку. Теперь я мог позволить себе расслабиться. Я никого не боюсь. В моей колоде всегда восемь тузов!

А, наконец-то! Вот и они. Я слышу их шаги. Человек пять, не меньше. Не многовато ли на одного? Ну-ну, заходите, ребята, я давно вас поджидаю. Только учтите, я не признаю никаких правил!

Это были здоровяки-омоновцы, и среди них – один плюгавенький, лет двадцати трёх, в штатском, который представился следователем по особо важным делам. Он окинул меня недобрым взглядом, но я не обратил на это ни малейшего внимания. Его бугаи – мастера рукопашного боя, совершенно беспомощны перед могуществом моего аналитического склада ума. Я был спокоен и отвечал на его дурацкие вопросы подобающим образом. Лишь один раз я попал в замешательство, когда этот, ещё не оперившийся желторотик, вызывающе бросил мне в лицо:

– Я понимаю, у вас были все основания для того, чтобы доверить покойному ключи, ведь он в некотором роде ваш родственник…

Я готов был удавить его собственными руками! От тех слов мне даже померещилось, что у меня на лбу выросли рога.

– Что вы хотите этим сказать? – насупившись, спросил я.

– Только то, что уже сказал, – ответил он спокойным, но уверенным тоном. – Мы навели справки и выяснили, что этот человек прибыл в наш город около полугода назад с одной определённой целью… Его отец бросил семью. Мать вскоре умерла. С детства он был предоставлен самому себе. Воспитывался в различных приютах…

– Меня не интересует его прошлое! – грубо ответил я. – Гера погиб по собственной глупости, и мне абсолютно безразлично, для чего он здесь объявился.

– Отслужив в армии, он решил отыскать отца, – не обращая внимания на мою грубость, продолжал этот сморчок, – но было уже поздно. Его отец скоропостижно скончался, оставив без средств к существованию красавицу дочь, которая, правда, не долго бедствовала, выйдя замуж за состоятельного человека…

– Мне ни к чему такие подробности! – вспылил я.

– Дело в том, что я говорю о вашей жене.

– Вы хотите сказать…

– В вашем гараже погиб её родной брат.

Я вспомнил, что девичья фамилия Виктории идентична фамилии Георгия.

– Это лишний раз доказывает, – сказал я, не растерявшись, – что у меня с ним не могло быть никаких разногласий. Он так хорошо относился ко мне и к моей бедной Викторий…

Я изобразил страдание и тяжело вздохнул.

– Ах, Вика, Вика… Она погибла такой страшной смертью!

– Об этом мы поговорим чуть позже! – холодно ответил следователь.

Посмотрел бы я, как он разговаривал со мной, не будь с ним дюжих молодцов в строгой камуфляжной форме, да ещё с автоматами наперевес!

– А сейчас ответьте ещё на парочку вопросов.

Этот наглец начинал выводить меня из терпения!

– Хоть на все сто! – огрызнулся я.

– Сколько комплектов ключей было от гаража? – он спрашивал всё с тем же убийственным спокойствием.

– Два, – не задумываясь, ответил я.

– Один комплект был у покойного?

– Разумеется! Я сам отдал ему ключи.

– Второй комплект вы, конечно, утеряли?

Он мне явно не нравился! Возникло дикое желание вышвырнуть его на улицу.

– Я – аккуратный человек и никогда ничего не теряю! – резко ответил я и, вынув из шкафа связку ключей, небрежно бросил её стоявшему рядом омоновцу.

– Два больших – от врезных замков. Который поменьше – от навесного, – пояснил я.

Мне было смешно смотреть на сникшего следователя-зазнайку. Он ожидал, что я начну изворачиваться и обязательно на чём-нибудь попадусь, но моя продуманная тактика сбила его с толку. Не имея ни малейшего желания продолжать пустой разговор, я демонстративно открыл дверь и надменно произнёс:

– Время позднее. Больше я вам ничем помочь не смогу.

Я видел, как исказилась физиономия этого типа в штатском. Он, словно рыба, открыл рот, но не проронил ни слова. Я уже одной ногой встал на пьедестал победителя, но внезапно на моих запястьях защёлкнулись стальные наручники. Это был удар ниже пояса! Вероятно, этот шельмец тоже не признаёт никаких правил. Он играет краплёными картами и предпочитает раскидывать собственную колоду. Ну, что же, посмотрим, сможет ли он покрыть мои козыри?

– В чём дело? – гневно выкрикнул я. – Что это значит?

– Только то, что вы и впрямь весьма аккуратный человек, – медленно, словно обдумывая каждое слово, сказал он. – До такой степени аккуратный, что, уходя из гаража, не только закрыли его на врезные замки, но и не забыли накинуть навесной.

Мэнская кошечка

В эту минуту Ирина мало напоминала слабую беззащитную женщину. Её озлобленный взгляд сверкал ненавистью и обдавал Илью Альбертовича Говорова холодным презрением.

– Так продолжаться не может! – раздражённо выкрикнула она. – Ты постоянно обманываешь меня!

Плавно переступая босыми стройными ногами, Ирина бесшумно прошлась по ковру. На фоне тёмной мебели, утопая в тусклом свете торшера, она была олицетворением чего-то таинственного и божественного. Поначалу Говоров безмолвно смотрел на неё, словно зачарованный, но, заметив, что она медленно приближается, машинально перевёл взгляд на её ногти, длинные и острые, покрытые перламутровым лаком.

– Иринушка, – насторожённо проговорил он. – Ты должна понять…

– Я никому ничего не должна! – вспылила она непривычно мерзким голосом. – Я так больше не могу! Сколько можно надо мной измываться?

– Да никто над тобой не измывается.

– Я безумно люблю тебя! Люблю страстно и нежно! Люблю каждой клеточкой своего тела.

– Я тоже тебя люблю!

– Было время, когда я пыталась забыть тебя, но у меня не хватило на это сил. Ты не представляешь, какое мучение ждать тебя целыми днями, а когда ты приходишь, то ещё тягостнее видеть, как ты постоянно смотришь на часы.

– Но, Иришка, ведь у меня семья, – тщетно пытался оправдаться Илья Альбертович. – Попробуй войти в моё положение.

– Надоело! – вновь выкрикнула она, окинув его негодующим взглядом. – Почему я всегда должна уступать?

– Иногда этого требуют жизненные обстоятельства.

– Под кого-то подстраиваться и думать о том, чтобы не сделать кому-либо больно, тоже требуют жизненные обстоятельства?

– В некотором роде… – уклончиво ответил он.

– Почему я не могу быть счастливой? Почему твоя супруга, эта бесформенная толстая фурия имеет право на полноценную жизнь, а я не имею?

– Тамара – твоя лучшая подруга, – лаконично подметил Говоров.

– Мне надоело быть её подругой! Я её ненавижу…

Прошелестев шёлковым халатом, Ирина вскинула голову и, встряхнув пышными волосами, пристально посмотрела на Илью Альбертовича. В её глазах вместе с горящей злостью вспыхнули искры невыносимой печали.

– Ещё в детдоме ей принадлежали самые красивые куклы… – продолжила она.

При каждом глубоком вздохе её упругая грудь выступала из-под выреза и невольно приковывала к себе пристальный взгляд Ильи Альбертовича. Ему не терпелось обнять эту маленькую хрупкую женщину. Хотелось в её ласках забыться от повседневных забот и приобрести душевный покой, который он всегда получал в этой однокомнатной квартире, чьи окна выходили на центральную площадь города.

– Даже в школьные годы, – размазывая по щекам слёзы, – проговорила Ирина, – твоя Томка была впереди меня. Она всегда и во всём лидировала. А с тобой?

Ирина зашмыгала курносым носиком и, тяжело всхлипнув, замолчала.

– Что со мной? – не понял Говоров.

– Разве не я познакомила тебя с ней? – поникшим голосом произнесла она.

– Но ведь тогда между нами ничего не было, – вновь возразил Илья Альбертович.

– Это ровным счётом ничего не значит! – вспылила Ирина. – Я уже тогда любила тебя. Считала своим кавалером. Эта сучка…

Говоров молчал. В его памяти промелькнули те далёкие годы, которые уже ушли в безвозвратное прошлое и от которых остались лишь смутные воспоминания.

«Странная штука – жизнь, – машинально подумал он. – Вроде совсем недавно Ирина была наивной чудаковатой пигалицей. Не обременённая домашним хозяйством, она расцвела словно поздний цветок. Её стройное соблазнительное тело отливало бронзовым загаром…»

– Ты меня не слушаешь? – спросила Ирина, перебив мысли Ильи Альбертовича.

– Нет, что ты, дорогая, я внимательно слушаю тебя, – смутившись, ответил Говоров. – Я полностью с тобой согласен. Мне нечего сказать в своё оправдание. Я даже не могу тебе возразить.

– Конечно, у тебя нет оправданий. Ведь ты столько раз клялся, что подашь на развод. Или я не права?

– Права, Иринушка! Ты всегда права. Я тоже безумно люблю тебя, но всё не так просто, как может показаться на первый взгляд. Остались у меня какие-нибудь чувства к жене или нет, это не самое главное.

– А что же, по-твоему, главное? – процедила Ирина сквозь зубы.

Она отошла в сторону, достала из пачки сигарету и, постукивая по ней ноготком, закурила.

– Рано или поздно, но к жене начинаешь привыкать, как к старым домашним тапочкам, – невнятно пробормотал Илья Альбертович.

– Что ты хочешь этим сказать? – насторожённо спросила она, присев на край мягкого кресла.

– Носить нельзя и выбросить жаль, – пояснил Говоров.

– Значит, если бы ты женился на мне, то я бы тебе уже надоела?

– Не нужно ловить меня на слове, – нахмурившись, ответил Илья Альбертович. – Я не имел в виду тебя.

– Но ведь ты сам только что сказал, что привыкаешь к жене как к старым тапочкам… – впившись в него надменным взглядом, возразила Ирина.

– Это относится только к Тамаре.

– Ну, так уйди от неё.

– Ты забываешь, что у нас с Томой есть две дочери! – раздражённо отпарировал он. – Я люблю их! Это мои девочки. Им будет плохо без меня. Я даже не допускаю мысли, что они останутся без отца.

– Они вырастут и выйдут замуж. Ты им будешь не нужен, – холодно ответила Ирина, затянувшись сигаретой. – Лучше признайся, что это не им, а тебе будет без них плохо.

– Нельзя построить счастье на чужом горе! Они мои родные дети.

– А мой малыш тебя не интересует? – вкрадчиво спросила Ирина.

– Какой малыш? – недоумённо переспросил Илья Альбертович.

– Ты прикидываешься или на самом деле ничего не замечаешь?

Она старалась придать своему голосу равнодушный тон.

– А что я должен замечать? – встревоженно поинтересовался Говоров.

Его лоб покрылся испариной, а на кончике носа выступили капельки пота.

– Я уже четвёртый месяц в положении, – произнесла Ирина с особым ударением.

Она распахнула халат и демонстративно погладила рукой по выпуклому животу. Илья Альбертович опустился перед ней на колени, обнял за талию и тихим голосом прошептал:

– Прости меня. Прости, если сможешь. Я не знал…

– У нас будет мальчик, – примирительно сказала Ирина. – Ты всегда мечтал о наследнике.

– Конечно, – глубоко вздохнув, пробормотал Илья Альбертович.

– Я сделаю тебя счастливым отцом.

– Да-да… Разумеется.

– Он будет такой же мужественный, как ты.

– И с такой же залысиной.

– Мне нравится пушок на твоей голове, но наш сын будет носить такие же густые волосы, как у меня.

– Да, конечно, дорогая, – задумчиво произнёс Илья Альбертович. – Но, может… Пока не поздно… Ты сумеешь от него избавиться?

– Поздно! – сверкнув презрительным взглядом, вспылила Ирина.

Её лицо передёрнулось. Она оттолкнула от себя Говорова и твёрдо заявила:

– У меня будет сын!

– Я ведь не против, – ответил Илья Альбертович. – Я обязательно стану тебе помогать.

– Мне не нужна твоя помощь! Подавись своими подачками!

– Ира!

– Я тебе не уличная девка, от которой можно откупиться!

– Иринушка…

– Будь ты проклят!

– Я же люблю тебя…

– Как у тебя язык повернулся сказать мне такое?

– Прости! Слышишь, прости!

– Ничего мне от тебя не нужно! Я сама воспитаю нашего сынишку.

– Для меня такая неожиданность всё, что ты сказала… Я ещё не осознал… Я не хотел тебя обидеть, – запинаясь, стал оправдываться Говоров.

– Ты подлец! Я ведь поверила, что нужна тебе. Ты попользовался мной и в кусты… Негодяй! Я тебя ненавижу!

Ирина произнесла это с таким видом, будто отчитывала провинившегося мальчишку.

– Иринушка, всё будет хорошо. Скажи, что я должен сделать, и я обязательно сделаю. Ради нашей любви я на всё готов!

Лицо Ирины мгновенно прояснилось.

– Мне нужно, чтобы ты забрал свои вещи и жил со мной! – твёрдо заявила она. – Завтра же утром, ты скажешь Томке всю правду.

Она докурила сигарету, потом поднялась с кресла и вновь заходила по комнате.

– Но, Иринушка… Завтра я вернусь домой только к вечеру. Мне очень нужно выехать в область.

– Куда-то за пределы Мурманска?

– У меня в Оленегорске важная встреча с нужными людьми.

– Томка знает?

– Она думает, что я уже там.

– Неужели Тамара поверила, что ты, на ночь глядя отправился по делам своей фирмы? – вкрадчиво спросила Ирина.

– Моя жена мне доверяет.

– Какая же она наивная и глупая. Я всегда буду держать тебя под неусыпным контролем! Я стану следить за каждым твоим шагом. Ты никогда не сможешь меня одурачить.

– Да, да… Конечно, – промямлил Илья Альбертович.

– Так ты точно всё расскажешь жене?

– Как только вернусь домой, так сразу с ней поговорю.

– Ты опять хитришь, – возразила Ирина. – Я не верю ни одному твоему слову. Лучше сама встречусь с ней.

– Когда?

– Завтра днём.

Ирина подошла к нему на цыпочках и, крепко обхватив за шею, сказала:

– Я выложу ей всё начистоту. Ведь мы с ней подруги.

– Это убьёт её. У Тамары повышенное давление.

– Зачем тебе больная жена? Ты посмотри на меня…

Она скинула на ковёр халат и, прижавшись нагим телом к Илье Альбертовичу, стала целовать мочку его уха.

– Скажи, ведь я такая же грациозная, как та мэнская кошечка, которую мы видели у твоего друга моряка? – спросила она вкрадчиво.

– Ты, наверное, не знаешь, дорогая, – поникшим голосом произнёс Говоров, – когда это причудливое бесхвостое животное цапнуло своего хозяина, то он, не задумываясь, вышвырнул её в окно.

– Бедняжка! Она, наверное, здорово ушиблась?

– Дело в том, что мой друг живёт на девятом этаже, – сказал Илья Альбертович, как-то странно посмотрев на Ирину.

– Фу… Какие вы мужчины пакостники, – проговорила она, снимая с Ильи Альбертовича пиджак и галстук.

– Пообещай мне, что завтра ты никуда не пойдёшь, – настойчиво потребовал он, осторожно обнимая её за талию. – Я вернусь и, при первом удобном случае, сам поговорю с Тамарой.

– Нет! – твёрдо заявила Ирина. – Ты плохо меня знаешь. Ради своего будущего я пойду на всё. Завтра, не позднее обеда, я уже встречусь с твоей женой.

– Может, ты всё-таки дашь мне возможность самому решить мои семейные проблемы?

– Нет! У тебя была такая возможность, но ты её упустил. Я тебе больше не верю.

Говоров машинально взглянул в окно, сквозь неплотно задёрнутые шторы. Стояла звёздная ночь. Яркие фонари освещали площадь с причудливым названием «Пять углов», по которой изредка мчались легковые автомобили.

– Я не хочу, чтобы ты волновалась, – тяжело дыша, сказал он, с нежностью поглаживая её за гибкую поясницу и покрывая лицо страстными поцелуями.

– Ты пробудешь у меня до утра? – спросила она, улыбнувшись, явно желая сменить тему разговора.

Ловким движением пальчиков Ирина стала расстёгивать пуговицы его рубашки.

– Нет! Я уйду часа в четыре. Иначе я не успею на важную встречу, – ответил Илья Альбертович.

– У нас с тобой осталось совсем мало времени, – огорчённо произнесла она.

На рассвете Говоров вошёл на кухню и чиркнул спичкой.

– Илюша, ты опять куришь? – полусонным голосом спросила Ирина. – Тебе же нельзя! Замучает одышка.

– Да нет, что ты… Я просто решил подогреть чайник, – ответил Илья Альбертович.

– Сделай себе бутерброд. Колбаса и масло в холодильнике. Я немного посплю…

– Конечно, дорогая. Я сам себе всё приготовлю.

– Будешь уходить, не забудь закрыть дверь. У тебя ведь есть ключ от моей квартиры?

– Он всегда при мне, дорогая.

– И учти, как только я встану, так сразу пойду к Тамаре. Представляю её перекошенную физиономию…

– Конечно, дорогая. Спи…

Заглянув в холодильник, Говоров достал пакет молока и выставил его на стол. Какое-то время он сидел в задумчивости, потом подошёл к Ирине и, убедившись, что она заснула, нежно поцеловал её в щёку.

Наглухо закрыв форточку, он вышел из квартиры и, поспешно опустившись на сиденье своего внедорожника, запустил двигатель. После того, как немного прогрел салон автомобиля, он ещё раз взглянул на Иринины окна. Не увидев ничего кроме плотно задёрнутых штор, Говоров включил передачу и резко тронулся с места.

Лишь поздно вечером Илья Альбертович вернулся в Мурманск. Войдя в свой подъезд, он снял с брелка один ключ и бросил его в шахту лифта. В прихожей его встретила рыдающая Тамара.

– Что случилось? – насторожённо спросил Говоров.

– Ирина… – с трудом, сквозь слёзы, проговорила она.

– Что Ирина?

– Ты ещё не знаешь…

– Нет. Что случилось?

– Она погибла.

– Отравилась газом? – машинально спросил Илья Альбертович.

– Она ведь совсем мало пожила. Иришка моя ровесница…

– Я знаю, Томочка.

– Она была моей лучшей подругой.

– Мне её очень жаль, – с напускным состраданием, проговорил Илья Альбертович.

– Мы из одного детдома.

– Я знаю.

– Мы всегда с ней всем делились…

– Это верно…

На лице Говорова отразилась мимолётная ухмылка.

– Мы были, как две сестры.

– Конечно, милая.

– Я всегда ощущала свою вину перед ней. Ведь это я разлучила её с гобой.

– Ты говоришь глупости.

– Нет, Илья. Нет! Она любила тебя, и я знала об этом. Я встала на её пути.

– Мы с ней совершенно разные люди, – ответил Говоров. – Между нами могли быть только чисто дружеские отношения.

– Илюша, – Тамара тревожно вздохнула, – я никак не могу поверить, что её больше нет. Не могу понять, что произошло…

– Может, до полуночи смотрела телевизор? – отрешённо произнёс Илья Альбертович. – Потом решила вскипятить немного молока. Прилегла буквально на одну минутку и не заметила, как заснула…

Тамара с пристальной настороженностью посмотрела на мужа и внезапно спросила:

– Время позднее. Кто же успел рассказать тебе такие мельчайшие подробности?

Этим вопросом она непроизвольно ввергла его в состояние замешательства

– Ты на что намекаешь? – раздражённо огрызнулся Илья Альбертович. – Может, у тебя ещё хватит ума, обвинить меня в её смерти…

– Я сказала тебе, что Ирина погибла, но не говорила, как именно. А ведь за то время, пока ты отсутствовал в городе, её мог сбить автомобиль. Тем более что у неё была отвратительная привычка переходить проезжую часть дороги в неположенном месте.

Говоров с растущим замешательством смотрел на жену, тщетно стараясь сохранять невозмутимый вид.

– Как ты узнал, что она отравилась газом и откуда тебе известно про молоко? – сдавленно поинтересовалась Тамара. – Ты сначала направился к ней, а потом выехал в Оленегорск? Ты был у Ирины накануне её гибели…

– Сказал первое, что взбрело мне на ум. Я только что вернулся из командировки. Никуда не заезжал… – отрешённо отпарировал Илья Альбертович.

– В том-то и дело, что никуда не заезжал… – задумчиво подметила она.

Тамара поджала губы, её тревожные карие глаза вновь наполнились слезами. Она прижала руки к сердцу, которое не только колотилось как бешеное, но и готово было выскочить из груди.

– Ты откуда взяла, что её вообще кто-то мог убить? Что за глупость? Произошёл обыкновенный несчастный случай… – попытался оправдаться Говоров.

– Ты, конечно, не знаешь, – с трудом выговорила Тамара, – но единственный запах, который Иришка не могла терпеть с детства, это запах кипячёного молока…

Замкнутый круг

Над Кольским полуостровом нависла полярная ночь. Солнечные лучи уже давно не заглядывали в окна. По утрам было сумрачно, и постоянно болела голова, отчего Павел Николаевич Ларин зачастую впадал в меланхолию.

В майке, заправленной в трико, и в шлёпанцах на босу ногу, он вошёл в кухню и включил газ. Пока в чайнике закипала вода, успел побриться. Глядя в зеркало, Ларин заметил на лице пару новых морщин. Ради интереса он попытался отыскать в густой шевелюре хоть один тёмный волосок, но все его старания были напрасны.

Всё же лучше быть седым, чем лысым, – подметил Павел Николаевич и, насухо обтеревшись махровым полотенцем, освежил гладко выбритые щёки пахучим одеколоном.

Какой нынче день? – обжигаясь горячим кофе, подумал он.

Что воскресенье, что понедельник – теперь всё было едино… Павел Николаевич непроизвольно начал размышлять о превратностях беззаботной старческой жизни.

Телефонный звонок прозвучал в момент, когда Ларин только что надкусил бутерброд.

– Слушаю вас, – сказал он, неловко прижимая к уху телефонную трубку.

– Павел Николаевич! Это вы? – раздался взволнованный женский голос.

– Слушаю вас, – повторил Ларин.

– Павел Николаевич, вы меня не узнали?

– Простите, нет.

– Я – Татьяна Зиновьевна Лихачёва. Два года назад мы вместе отдыхали на Чёрном море, снимали комнаты у одной хозяйки. Помните, такая маленькая, толстая и вредная?

– Кто? Хозяйка? – не понял Ларин.

– Да, тётя Полина.

– Вы были с дочерью? – Павел Николаевич на секунду задумался. – Кажется, её зовут Леночкой?

– Зерно! – воскликнула Татьяна Зиновьевна. – А вы были с женой и внучкой.

– Теперь я вас вспомнил, – сказал Ларин. – И как это вы меня разыскали.

– Павел Николаевич! У нас несчастье… Вы же работаете в уголовном розыске?!

– Работал, Татьяна Зиновьевна. Работал, голубушка. Уже год как на пенсии.

– Тогда извините. Павел Николаевич, – огорчённо произнесла Лихачёва, – я ведь не знала.

– Может, всё-таки смогу чем помочь? Что у вас отучилось? Что-нибудь с дочерью?

– У нас сосед пропал.

– Молодой или в возрасте?

– Да уж под пятьдесят.

– Женат?

– Был когда-то.

– Может, у него зазноба объявилась? – предположил Ларин.

– Тут такое дело, Павел Николаевич… Мы живём в коммунальной квартире. Обычно Иван Никанорыч не отлучается на длительный срок. И вот… Пропал!

– Татьяна Зиновьевна, голубушка, но это взрослый человек! Насколько я понимаю, он не обязан ни перед кем отчитываться, где и каким образом проводит личное время.

– Я с вами согласна, – всё тем же взволнованным голосом ответила Лихачёва, – но из его комнаты идёт какой-то отвратительный запах.

– Может, у вашего соседа испортился холодильник?

– Павел Николаевич, поверьте мне, что здесь что-то более серьёзное.

– Тогда вам следует обратиться в полицию.

– Я надеялась на вашу помощь. Извините за беспокойство.

– Татьяна Зиновьевна, голубушка, – уступчиво сказал Ларин, – имейте в виду, что вам всё равно придётся обратиться к компетентным органам. Ну, ладно, я сейчас подъеду. Диктуйте ваш адрес.

Он спешно допил кофе и уже вскоре вышел на улицу. Опасливо поглядывая на свисающие с крыш огромные ледяные глыбы, и с трудом преодолевая скользкие участки тротуара, он наконец-то добрался до остановки.

Лишь опустившись на кожаное сиденье автобуса, он смог отчётливо представить Татьяну Зиновьевну Лихачёву. Ниже среднего роста, худощавая, стройная, с хорошими манерами и приятной внешностью, она была интересным собеседником. Её дочь, шестнадцатилетняя девушка с пышными каштановыми волосами, также оставила о себе приятные воспоминания.

– Павел Николаевич! Здравствуйте! Вы уж простите, что пришлось вас побеспокоить, – открывая дверь, произнесла Татьяна Зиновьевна.

По её бледному лицу скользнула лёгкая улыбка.

– Здравствуйте, голубушка! Здравствуйте, – добродушно ответил Ларин. – А вы всё хорошеете, Татьяна Зиновьевна…

– Ах, бросьте, Павел Николаевич, – поправляя причёску, проговорила Лихачёва. – В парикмахерскую сходить некогда.

– Переступив через порог квартиры, Ларин окинул беглым взглядом прихожую. Это был длинный и широкий коридор, заставленный какими-то сундуками, ящиками, старыми чемоданами, коробками и прочим хламом. Был здесь и ржавый велосипед, лет, пожалуй, десять висевший на большом гвозде под самым потолком.

– Где проживает ваш сосед? – поинтересовался Павел Николаевич.

– У нас четыре квартиросъёмщика. Вот эта комната принадлежит ему…

Татьяна Зиновьевна указала на вторую дверь с правой стороны, и тут же добавила:

– Иван Никанорыч – отвратительный человек! Мы не живём рядом с ним, а мучаемся! Вообще-то он нелюдимый. А недели за две до его исчезновения был таким весёлым и радостным, что я, грешным делом, подумала, что влюбился мужик на старости лет. Никогда раньше таким его не видела.

– По-моему, вам уже давно нужно было позвонить в полицию, – задумчиво сказал Ларин, подойдя вплотную к двери Ивана Никаноровича. – И давно у вас этот запах?

– Сначала я не придала ему особого значения, но вчера вечером впервые по-настоящему обратила на него внимание. Я и мусорные вёдра вынесла, во все кастрюли заглянула…

Ларин достал из кармана носовой платок и осторожно взялся за ручку.

– У вас нет ключа от этой комнаты? – после неудачной попытки отворить дверь, спросил он.

– Павел Николаевич! – зардевшись, воскликнула Лихачёва. – Откуда же он у меня возьмётся? У нас у каждого свои ключи. Только от прихожей у всех одинаковые…

– Тогда, голубушка, нам просто необходимо вызвать участкового и плотника. Где у вас телефон?

Он внимательно посмотрел на Татьяну Зиновьевну.

– Кто-нибудь из ваших соседей дома? Пригласите в качестве понятых.

– Здесь, – Лихачёва указала на дверь, расположенную рядом с комнатой Ивана Никаноровича, – живёт Ирина Александровна – восьмидесятилетняя женщина, учитель химии… У неё ноги парализованы.

– За ней кто-нибудь ухаживает?

– У Ирины Александровны кроме нас никого нет.

– Значит, она постоянно лежит?

– У неё есть инвалидная коляска. Я думаю, она вам не помощник. Её, наверное, приглашать не стоит?

– Как же она забирается в коляску?

– Мы ей помогаем, а уж потом она сама потихоньку передвигается на ней по комнате. Мебели у неё почти нет. Катайся хоть вдоль, хоть поперёк.

Лихачёва посмотрела на Павла Николаевича вопросительным взглядом.

– Не будем её тревожить, – согласился Ларин.

– Вот здесь, – Татьяна Зиновьевна подошла к двери, – в тридцатиметровой комнатушке живём мы с Леночкой. А вот тут, – она направилась к последней, четвёртой двери, – живёт Инна Алексеевна Безымянная. Интеллигентная женщина. По-своему несчастная. Незамужняя. Похаживал одно время кавалер, но что-то у них не сложилось.

– Пригласите! – коротко сказал Ларин.

– Инна Алексеевна! – постучалась в дверь Лихачёва. – Можно вас на минуточку? У нас товарищ из уголовного розыска. Насчёт Ивана Никаноровича.

– Иду, Танечка, иду… – послышался бойкий голос пожилой женщины.

Она вышла в цветастом кимоно. Её ресницы и брови были подведены чёрной тушью, отчего глаза казались выразительными и броскими и тем самым отвлекали внимание от её приплюснутого утиного носа.

– Мужчин в квартире, значит, нет? – поинтересовался Павел Николаевич.

– Иван Никанорыч был единственным мужчиной в нашем обществе, – вступила в разговор Инна Алексеевна.

– Говорить о нём в прошедшем времени пока рано, – подметил Ларин.

– Так ведь запах, – возразила Безымянная.

– Сейчас придёт участковый, тогда посмотрим, – сказал Павел Николаевич.

– Я могу позвать жильцов из другой квартиры, – предложила Татьяна Зиновьевна.

– Пока нет такой необходимости, – ответил Ларин и добавил: – Если, конечно, при наличии трупа вы согласитесь его опознать.

Переглянувшись, очаровательные представительницы слабого пола утвердительно кивнули.

– Вот и прекрасно! – удовлетворённо произнёс Павел Николаевич. – А теперь расскажите мне более подробно о вашем соседе.

– Что рассказать? – недоумённо переспросили женщины.

– Всё, что хотите, – сказал Ларин, – меня всё интересует.

– Негодяй он, каких свет не видывал!

– Характер у него скверный, неуживчивый.

– Если, правда помер, то и не жалко ни грамма.

– Слишком он пакостный и злопамятный. Как змей ядовитый. Житья от него никакого.

– Наверное, часто пил и буянил? – спросил Ларин.

– Слишком мягко сказано, – проговорила Инна Алексеевна. – Он никогда не был трезвым. Напьётся, глазищи вытаращит и ничего не соображает.

– Но, что самое интересное, – подсказала Татьяна Зиновьевна, – всегда был при деньгах.

– Много денег имел?

– Нам с вами такие не снились!

– Где работал?

– Нигде… Околачивался на вокзале или на рынке.

– С продавцов что-то имел. А вот за что они ему платили, не знаем.

– Когда видели Ивана Никаноровича в последний раз?

– Уже дня четыре прошло… – неуверенно сказала Татьяна Зиновьевна.

– Точно, четыре, – подтвердила Безымянная и, бесцеремонно прикуривая сигарету, окутала себя и Лихачёву сизыми клубками дыма.

– Гости у него бывали?

– Каждый день кто-нибудь заходил.

– Мужчины?

– В основном женщины, – протянула Инна Алексеевна. – Он был омерзительным типом. Обращался с ними грубо, но денег на них не жалел. Липли они к нему, как мухи на мёд.

– Красивый он был, хоть и пьяница, – сказала Татьяна Зиновьевна.

– Последним кто к нему приходил, не видели?

– Тоже дама какая-то, – сообщила Инна Алексеевна.

– Внешность её запомнили?

– Нет! У меня плохая память на лица, да и видела я её мельком. Они ведь прошмыгнут в комнату, а уж потом оттуда визг и гам доносятся.

– В чём была одета, не помните?

– В шубе. Дорогая норковая шуба, – Инна Алексеевна сделала короткую паузу и, вновь затянувшись сигаретой, добавила: – Кольцо у неё было на правой руке. Красивое! С бриллиантом.

– У него все женщины замужние. Бабы – дуры! Он им – духи французские, а они за ним готовы пойти в огонь и в воду. Потом выбегают в слезах…

Вкратце объяснив лейтенанту ситуацию, Ларин сказал ему начальственным тоном:

– Виктор Сергеевич, пусть плотник вскроет замок!

– Товарищ капитан, а вы уверены, что там труп? – нерешительно переспросил участковый.

– У вас что, насморк? – возмутился Ларин. – Или вы считаете, там, в комнате, котлеты протухли?!

Шустрый паренёк лет двадцати вынул из слесарного ящика инструмент и выжидательно взглянул на участкового. Человек в форме пользовался у него особым уважением.

– Аккуратней давай, – сухо сказал Виктор Сергеевич.

– Первый раз, что ли? – пробурчал паренёк и, к всеобщему изумлению, в течение нескольких секунд открыл дверь.

Зловонный воздух устремился в прихожую. На полу в луже запёкшейся крови, широко раскинув руки и ноги, лежал труп мужчины.

– Это ещё что за наваждение? – удивлённо произнёс Павел Николаевич, увидев сидящего на груди покойного, пугливо озирающегося кота.

Это было красивое животное чисто голубого цвета, с короткой шелковистой шерстью.

Заметив вошедших людей, кот жалобно замяукал.

– Русская голубая? – высказал предположение участковый.

Склонившись над трупом, Виктор Сергеевич произнёс:

– Похоже на убийство, Павел Николаевич. Ножом по горлу…

– Вижу, – задумчиво ответил Ларин. Он взял кота и перенёс его в дальний угол комнаты.

– Могу себе представить, чем он так сытно позавтракал, – хладнокровно сказал участковый.

Послышался приглушённый женский вздох, затем раздался шум падающего тела. Ларин обернулся. Проворный плотник первым оказался возле Татьяны Зиновьевны.

– Что с ней? – спросил Павел Николаевич.

– Ничего серьёзного, – ответила Инна Алексеевна. – Танечке дурно. Сейчас пройдёт.

Внимательно осматривая труп, Ларин поглядывал и в сторону Лихачёвой. Когда Татьяне Зиновьевне стало лучше, он попросил её подтвердить показания Инны Алексеевны.

– Да, это наш сосед Иван Никанорыч! – заверила Лихачёва.

– Татьяна Зиновьевна, голубушка, – обратился Ларин, – вы не могли бы мне помочь?

– Что я должна сделать?

– Подержите, пожалуйста, его голову. Да… Вот так… Спасибо.

Участковый недоумённо поглядел на Павла Николаевича, но не произнёс ни слова.

– Ну что же, Виктор Сергеевич, – сказал, наконец, Ларин. – Вызывайте следственную группу.

– А с вами… – Павел Николаевич окинул Татьяну Зиновьевну испытующим взглядом, – мне нужно ещё кое о чём переговорить.

– Конечно, Павел Николаевич. Идёмте в мою комнату. Правда, у меня не прибрано.

Войдя в комнату Лихачёвой, Ларин осмотрелся.

– У вас даже очень мило, – сказал он. – Конечно, тесновато, но со вкусом.

Он сел за стол, пристально посмотрел на Татьяну Зиновьевну.

– Давайте перейдём к делу!

– Давайте, – слегка смутившись, ответила Лихачёва.

– Есть кое-какая неясность.

– Какая именно? – поспешно поинтересовалась Татьяна Зиновьевна.

– Вы уверены, что никто не входил в комнату Ивана Никаноровича?

– Уверена!

– Может, вы были на работе?

– Я не работаю. Уволена по сокращению.

– Ходили в магазин?

– Леночка приносит продукты, а я постоянно дома. Выходила только один раз, да и то на пять минут, когда выносила мусор. Я же говорила вам, Павел Николаевич…

– Давайте поговорим откровенно! В конце концов, вы сами обратились ко мне за помощью.

– Я и говорю откровенно! Мне от вас скрывать нечего…

– Вы помните, я просил вас подержать голову вашего соседа? – глядя прямо ей в глаза, спросил Павел Николаевич.

– Разумеется.

– И вы помогли мне?

– Разве я не должна была этого делать?

– Вам не кажется, – настойчиво спросил Ларин, – что вы слишком мужественная женщина?!

– Вы, наверное, забыли, Павел Николаевич, что я работала медсестрой.

Она подошла к столу, взяла графин, налила в стакан немного воды и сделала несколько глотков.

– За свою жизнь мне приходилось видеть и не такие трупы, – произнесла Татьяна Зиновьевна. – Перерезанное горло – это ещё не самое жуткое зрелище.

– Тогда почему вы упали в обморок, когда вошли в комнату Ивана Никаноровича? – спросил Ларин.

– Я представила, как кот слизывает кровь…

– Вы притворялись! Вы разыграли сцену падения в обморок. Должен заметить, что все присутствующие вам поверили. Все, но не я! – произнёс Ларин повышенным голосом. – Я постоянно наблюдал за вами.

– Зачем мне нужно было притворяться? Чтобы упасть на грязный пол, где лежит разлагающийся труп? При всём моем уважении к вам, Павел Николаевич, это уже слишком! Вы не должны говорить мне такое.

– Вы упали, чтобы незаметно взять из-под кровати ваш шёлковый шарфик!

Татьяна Зиновьевна нервно заходила по комнате. В её глазах вспыхнули искры гнева.

– Кот, действительно, не испытывал голода, – настойчиво продолжил Павел Николаевич. – В его плошке до сих пор лежат остатки свежей рыбы. Заметьте, свежей! Будто только утром её вынули из холодильника. Вы ведь не станете утверждать, что это покойный проявил заботу о своём питомце?

– Я не знаю? – подавленно ответила Лихачёва.

– Кто-то не раз входил в комнату, чтобы покормить кота, – продолжил Ларин. – Вероятнее всего, это был таинственный добродетель, который не боится мертвецов.

Он взял Татьяну Зиновьевну за руку и попросил её присесть рядом.

– У меня есть все основания подозревать вас. Если не в совершении убийства, то, по крайней мере, в причастности к нему, – заключил Павел Николаевич.

Лихачёва опустила голову. Взгляд её стал растерянным.

– Суд учтёт добровольное признание как смягчающее вину обстоятельство. Я могу встать и уйти, но другой следователь всё равно докопается до истины. Разница лишь во времени…

– Я убила Ивана Никанорыча! – с горечью произнесла Татьяна Зиновьевна. – Поверьте, Павел Николаевич, я не хотела! Он был таким гадким человеком.

– Успокойтесь, голубушка, – сказал Ларин, – вы можете мне ничего не рассказывать! Ваше право…

– Нет-нет, Павел Николаевич! Я лучше вам. Мне так удобнее Вы поймёте.

– Тогда я вас слушаю.

– Я должна была Ивану Никанорычу крупную сумму денег. – Поколебавшись немного, она продолжила: – Но это ни в коем случае не было причиной совершённого мною преступления. Все его деньги у него в шкафчике. Я не тронула ни рубля! У него там даже валюта. Все на месте…

– Успокойтесь, Татьяна Зиновьевна.

Ларин посмотрел на неё добрым взглядом.

– Вы пригласили меня в надежде на мою помощь, так доверьтесь до конца.

– Я заняла у него сорок тысяч рублей на длительный срок. Мы купили Леночке пальто с песцовым воротником. Я же тогда не думала, что меня уволят.

Она тяжело поднялась и вновь заходила по комнате.

– В тот вечер… в пятницу… – Лихачёва старалась не смотреть на Павла Николаевича. – Иван Никанорович велел вернуть долг. Он стал кричать на меня. Я пыталась его успокоить. Я обещала перезанять деньги в ближайшее время, но он ничего не хотел слушать. Потом он стал требовать от меня некоторой компенсации… Вы понимаете, что я имею в виду?

Ларин кивнул головой.

– Мерзкий, полупьяный и слюнявый, он стал обнимать меня. Мне было противно! Он разорвал блузку. Он говорил какие-то гадости. Я уже не помню, как нож оказался в моей руке. Я не хотела его убивать! Это была самооборона слабой беззащитной женщины.

– Не стоит так волноваться, – сказал Ларин и, поднявшись со стула, слегка тронул её за плечи. – Вполне возможно, – сказал он, – что всё произошло именно по такому сценарию.

Лицо Павла Николаевича приобрело задумчивое выражение.

– Я помогу вам найти опытного адвоката. – Он взглянул в её глаза и почти с полной уверенностью сказал: – Думаю, что вашу дочь оправдают.

– Мою дочь?! – переспросила Татьяна Зиновьевна. – Причём здесь моя девочка? Вы что-то не то говорите.

– Всё то! – не меняя интонации, сказал Ларин. – Шарфик, который вы подняли, молодёжный! Женщины такими шарфиками не пользуются.

– У меня свой вкус! – не задумываясь, ответила Лихачёва.

– Возможно, вы и правы, – не настаивал Павел Николаевич. – В конце концов, ведь носят вполне солидные дамы пышные бантики. – Вот именно! – воскликнула Татьяна Зиновьевна.

Ларин повернулся и, взяв шапку со стола, выглянул в окно. На улице было по-прежнему сумрачно и немноголюдно, лишь портальные краны, распластавшиеся вдоль залива, своим скрежетом напоминали о начале нового рабочего дня.

– Я вам доверилась и теперь об этом сожалею, – проговорила Лихачёва.

– Зря вы так… – сказал Павел Николаевич. – Поймите, голубушка, я желаю вам добра. Не думайте, что в полиции одни простаки, которых легко можно обвести вокруг пальца. Рано или поздно, но вам всё равно придётся во всём сознаться! Испугавшись за судьбу дочери и не зная, к чему она прикасалась в комнате убитого, вы произвели там генеральную уборку. Это сразу бросается в глаза. Единственное, чего я не могу понять, так это, почему вы сразу не обратили внимания на шарфик?

Татьяна Зиновьевна лишь пожала плечами.

– Даже кота вы кормили регулярно, чтобы он не поднял шума и преждевременно не всполошил соседок. К тому же, – продолжал Павел Николаевич, – вы слишком быстро признались в преступлении. Обычно так поступают лишь в том случае, когда покрывают настоящего убийцу.

– Что же мне делать?

– Для начала не пытайтесь лгать! – посоветовал Ларин.

– Я мать! – выкрикнула она в отчаянии. – Иван Никанорыч требовал от девочки невозможного!

– Вы решили выгородить её?

– Да.

Павел Николаевич вновь опустился на стул.

– Расскажите правду! – Он улыбнулся, но глаза его были печальны. – Иначе я не смогу вам помочь. Я должен знать, что произошло в тот день на самом деле.

– Леночка вбежала в комнату с разбитой губой, – с трудом выговорила Лихачёва. – Она была страшно напугана. Её трясло, будто в лихорадке. В каком-то безумии она повторяла одно и то же: «Дядя Ваня хрипит… Посмотри, что с ним!»

Татьяна Зиновьевна расплакалась. Ларин налил ей воды.

– У меня до сих пор такое ощущение, – справившись с собой, продолжила она, – что Леночка, действительно, не знает, кто на самом деле лишил жизни этого подонка. Когда я вошла в комнату, Иван Никанорыч был уже мёртв.

– Тогда-то вы и решили избавиться от возможных улик? – спросил Павел Николаевич.

– Нет! Сначала я вернулась домой и сказала дочери, что совершила убийство.

– Так запросто и сказали?

– Нет! Я порвала свою блузку и даже сама себе исцарапала в кровь руки.

Лихачёва приподняла рукава платья и показала уже заживающие ссадины.

– Лена вам поверила?

– Она была в таком состоянии, что не могла не поверить.

– А где сейчас ваша дочь?

– В институте, – полушёпотом проговорила Татьяна Зиновьевна и тут же умоляюще посмотрела на Ларина. – Вы, если можно, не арестовывайте её в присутствии однокурсников. Она никуда не денется. Я прошу вас!

Опытный следователь хотел что-то сказать, но в это время неожиданно открылась дверь, и в комнату вошла Безымянная.

– Никто её не арестует! – громогласно заявила Инна Алексеевна.

Не обращая внимания на Татьяну Зиновьевну, она обратилась непосредственно к Ларину:

– Вы уж простите, что я случайно услышала весь ваш разговор, – подчёркнуто притворно сказала она. – Я не хотела… Так получилось… Вы неплотно прикрыли дверь, а я как раз стояла рядом. Курила.

– Как вам не совестно, Инна Алексеевна? – хрипло произнесла Лихачёва. – От кого бы то ни было, но только не от вас я могла ожидать такой… такой беспардонности.

– В тот вечер, Павел Николаевич, – не обращая на хозяйку комнаты внимания, продолжила Безымянная, – я была свободна от всех дел и читала Артура Конан Дойла. Знаете, я люблю детективы. Вначале я услышала, как Иван Никанорыч ссорился с Танечкой. Конечно, я не придала этому большого значения. Наш сосед ежедневно с кем-нибудь из нас ругался. Он и меня часто доводил до слёз. Пусть простит меня Танечка… – Инна Алексеевна виновато взглянула на Лихачёву, – я всё же поняла, что Иван Никанорыч требует у неё деньги. Она в долг у него брала. Потом они вроде о чём-то сговорились. Тихо стало в коридоре. Но вскоре раздался Леночкин голос: «Дядя Ваня! Мне нужно с вами поговорить!» – громко сказала она. «Входи, раз надо!» – грубо ответил ей Иван Никанорыч и впустил в комнату. О чём они там говорили, я, конечно, не знаю. Да и время было уже позднее. Я как раз дочитала последнюю страницу и собралась лечь спать. Тут-то Леночка и вскрикнула! Я, правда, дверь не открыла, но в замочную скважину всё же посмотрела…

– И что вы там увидели? – спросил Ларин.

– Леночку и увидела! Девчушка была в разорванной кофточке. Вся в слезах в свою комнату убежала. Тут сильная злость овладела мною! «Ах, ты, паршивец!» – думаю. Ну, и решила я нашего соседа устыдить. Вошла к нему. А он стал куражиться: «Всех зарежу!» – орёт. Посмотрел на меня с ненавистью и крикнул: «Тебя, дуру, тоже!»

Сначала я пыталась его успокоить, а уж как он сквернословить начал и поносить меня всячески, тут я не сдержалась. Схватила со стола нож, ну и пырнула ему прямо в глотку, чтобы захлебнулся, окаянный. Разумеется, я тут же сообразила, что делать. Ножичек обтёрла, чтобы следов не оставить! Во всех романах так пишут. А не обратила внимания на то, что шарфик Леночкин… Вот так, Павел Николаевич! Надоело из-за этого негодяя в страхе жить. Убила я его, чтобы эта мразь больше над нами не измывалась. Пользовался, что других мужчин в квартире нет, заступиться за нас некому.

– А дальше что? – не выказывая особого любопытства, спросил Ларин. – Ударили вы его, а потом?

– Что потом? Нож обтёрла, чтобы отпечатков не было.

– А дальше? – настойчиво повторил Павел Николаевич.

– Да что дальше то?! – выкрикнула Безымянная. – Выскочила я из комнаты. Только дверь свою за собой успела прикрыть, а тут и Танюша в прихожую вышла.

– Ну и хорошо, – сказал Ларин.

Он вытащил из кармана авторучку и подал её Безымянной.

– Покажите, как вы ударили Ивана Никаноровича.

– Как ударила? – смутилась Инна Алексеевна. – Ткнула, и всё! Как ещё можно ударить?

– Можно снизу-вверх, а можно сверху-вниз, – поднимаясь, пояснил Ларин. – Можно слева направо, а можно и наоборот.

– Ткнула в горло… И всё… – растерялась Безымянная.

– Иван Никанорович в момент удара сидел или лежал? – не давая ей опомниться, спросил Павел Николаевич.

– Стоял.

– Не убивали вы его! – возразил Ларин. – Никто из вас его не убивал!

Ничего не понимающие женщины недоумённо переглянулись и лишь затем вопросительно посмотрели на бывшего следователя.

Павел Николаевич им явно нравился. Пожилые дамы любят таких сильных, непоколебимых мужчин. Несмотря на свой пенсионный возраст, он был высокий, стройный, по-мужски симпатичный, даже красивый.

– У вашего соседа на серых брюках нет ни единой капли крови, даже лацканы пиджака почти не испачканы, – продолжал Ларин. – Падая на пол, он напоролся на свой нож, который, я полагаю, держал в руке с выдвинутым вперёд лезвием. Вопрос лишь в том, почему он упал? Если ему в этом никто не помог, то можно считать, что в вашей квартире произошёл несчастный случай.

Павел Николаевич снисходительно посмотрел на притихших подруг и нравоучительно произнёс:

– Жизнь – это не книжный роман! Убить человека не так-то просто!

Взявшись за дверную ручку, Ларин миролюбиво пояснил:

– Я зайду к вашей Ирине Александровне, а вы посидите здесь и подумайте, стоит ли сочинять небылицы.

– Она вряд ли скажет вам что-нибудь существенное, – предупредила Татьяна Зиновьевна.

– Да, вам нет никакого смысла идти туда, – подтвердила Инна Алексеевна.

– И всё-таки я хотел бы поговорить с нею! – твёрдо заявил Ларин и решительно вышел в прихожую.

В сумрачной комнате с задёрнутыми шторами, сквозь которые с трудом пробивался дневной свет, Павел Николаевич увидел иссушенную старостью женщину, насупленную, с лицом, напоминающим печёное яблоко. Она сидела в инвалидном кресле возле аккуратно заправленной постели. Её глаза, потерявшие блеск, тускло смотрели на него.

– Проходите, товарищ следователь, – недовольно прошамкала она. – Пока что-нибудь не случится, никто не зайдёт! А мы, старухи, ведь всё видим, всё замечаем. Напрасно вы игнорировали меня, напрасно…

– Вы не правы, Ирина Александровна, я хотел сразу к вам зайти, – попробовал оправдаться Ларин.

– Так и надо было сначала ко мне заглянуть, а уж потом соседушек моих допрашивать!

– Я никого не допрашивал.

– Вы не хитрите… Я жизнь прожила! Воробей стреляный!

– Я не хотел вас тревожить, – признался Павел Николаевич.

– Такой шум в коридоре подняли, не испугались. А навестить больного человека боязно стало? – пробурчала старуха. – Зря, товарищ следователь… Зря. Я много чего знаю, а вот теперь обижусь на вас, и, может, ничего не скажу.

«Хрычовка старая!» – выругался про себя Ларин, но вслух ответил:

– Ирина Александровна, я исправлюсь.

– Ну, да Бог с вами, – уступчиво сказала хозяйка мрачной комнаты. – Пожалуй, я прощу вас.

Она лукаво улыбнулась, если подобное выражение её морщинистого лица можно назвать улыбкой, и прошамкала:

– Вы знаете, какая я интересная женщина! Посмотрите, вон там, на стене, – она указала костлявой рукой на большую застеклённую рамку с множеством пожелтевших фотографий.

Ларин поспешно подошёл к ним и внимательно стал рассматривать запечатлённое на бумаге прошлое этой одинокой женщины.

– А ведь я когда-то, – хвастливо и не без гордости проговорила Ирина Александровна, – учителем работала. Даже заведующей химической лабораторией одно время была. Знаете, сколько у меня людей было в подчинении?! Мне и сейчас нет-нет, да и пришлют открыточку к празднику. А ведь не любят нас, химиков! Ох, как не любят! А зря… Вот давеча Иннушка на меня обиделась. Читала она мне «Собаку Баскервилей», ну, а я и скажи ей по простоте душевной, мол, глупости всё это. Сплошной вымысел автора и ничего более.

– Почему вы так решили? – не отрывая взгляда от фотографий, спросил Павел Николаевич.

– Вот-вот, – прошамкала старуха, – а всё потому, что вы либо невнимательно ознакомились с произведением, либо недостаточно хорошо разбираетесь в химии.

– Что же вам не понравилось? – поинтересовался Ларин, стараясь вызвать Ирину Александровну на откровенный разговор.

– Эта история совершенно неправдоподобна! – возмутилась бывшая заведующая химической лабораторией. – Вы хоть знаете, что такое фосфор?

– Поверхностно, – улыбнулся Павел Николаевич.

Ирина Александровна укоризненно покачала головой.

– Это твёрдое вещество, – нравоучительно сказала она. – Чтобы распылить его на шерсти животного, существует только один способ: смазывание летучей жидкостью, содержащей в себе фосфор в растворённом виде. При испарении растворителя он выделится в виде тончайшего порошка…

Старуха заносчиво посмотрела на Ларина.

– Мелко распылённый фосфор на воздухе энергично окисляется, а выделяющееся тепло тут же воспламеняет его. Можете представить, что было бы с собакой, у которой бы вспыхнула шерсть. Да она тут же сдохла бы от страха!

– Мне трудно с вами спорить, – согласился Павел Николаевич.

– Так и не спорьте! – победоносно прошамкала Ирина Александровна.

– Я насчёт вашего соседа… – осторожно напомнил Ларин.

– Ах, какой вы нетерпеливый! – обиделась собеседница. – Вон, возле моей подушки, над койкой… Видите, картина с зимним пейзажем.

– Вижу.

– За этим шедевром вы найдёте то, что вас непременно заинтересует. Только, для начала, отодвиньте меня в сторонку вместе с моим креслом. Да поаккуратней, пожалуйста…

Павел Николаевич недоверчиво посмотрел на старуху.

– Снимите её, я разрешаю.

– Но здесь ничего нет, – разочарованно произнёс Ларин, разглядывая с тыльной стороны жёсткий журнальный вариант.

– Вы не там ищете! – проворчала старуха. – Посмотрите на стену. Её когда-то временно установили. Но, ведь сами знаете, что нет ничего более постоянного, чем временное. Так что вы там видите?

– Гвоздь… – растерянно ответил Павел Николаевич.

– А ещё что?

– Дырочку в стене. Больше ничего нет!

– Ну, так посмотрите в дырочку-то.

Ларин послушно заглянул в отверстие. Он сразу увидел участкового и работников следственной группы. При желании Павел Николаевич мог даже услышать их разговор.

– Конечно, подглядывать неприлично, но, я надеюсь, вы простите мне такую слабость? – скрипучим голосом произнесла Ирина Александровна. – Я не выхожу даже на кухню, а мне интересно знать, как живут люди.

– В принципе, ничего страшного, – ответил Ларин, прилаживая на место картину и думая о том, что сам он не хотел бы иметь такую соседку.

– Сначала я вставляла сучок, но он куда-то подевался.

Выпрямившись во весь рост, Ларин по-новому посмотрел на эту женщину.

– Вы что-нибудь видели? – напрямую спросил он.

– Что-нибудь?! Да я всё видела!

Инна Алексеевна только что созналась мне в совершённом ею преступлении, – сказал Павел Николаевич. – А перед этим Татьяна Зиновьевна сделала то же самое.

– Не слушайте их. Болтают невесть что! – отмахнулась Ирина Александровна. – Танечка будет защищать свою Лену. Она – мать! Иннушка – святая женщина. И вообще, вы что-нибудь знаете о женщинах?

Я много лет женат, – ответил Ларин. – У меня есть взрослая дочь и маленькая внучка.

Самое таинственное, неопознанное и прекрасное – вот что такое женщина! – торжественно произнесла старуха. – Её мысли и поступки никогда нельзя предугадать. Женщина и в моём возрасте остаётся загадкой!

– Да-да, конечно… – согласился Павел Николаевич.

– Иннушка обязана Татьяне жизнью, – продолжила Ирина Александровна. – Однажды её парализовало. У меня отнялись ноги, а у Инночки – вся левая сторона. Танюша ухаживала за ней. Сама делала уколы. Этим женщинам нельзя верить!

– Отчего парализовало? – поддерживая разговор, спросил Ларин.

– Да всё из-за Ваньки, соседа нашего проклятущего! Он сказал ей, что она никому не нужна с её смешным утиным носом, да ещё стал насмехаться над её бесплодием. Самое унизительное для женщины – детей не иметь. А носик у неё вполне приличный, приплюснутый чуток, но ничего, бывают и хуже.

– А что вы можете сказать про самого Ивана Никаноровича?

Про Ваньку? А чего скажу? Шалопутный он. Я его сразу невзлюбила, как только он вселился в нашу квартиру.

– Давно это было?

Вселился-то? Да лет тридцать пять прошло. Он тогда ещё в школу ходил. Я его хорошо помню. Кошек во дворе мучил. Схватит за хвост и головой об угол дома, а то и об асфальт ударит.

– Я думаю, он любил животных. У него кот в комнате.

– Пират? – прошамкала старуха. – Так он его спёр где-то. Всё на живодёрню грозился отнести за деньги, не успел вот…

– И всё-таки, что же вы видели, Ирина Александровна? – деликатно переспросил Ларин.

– Всё видела.

– А если конкретно?

Поначалу этот негодяй с Танечки деньги требовал. Они долго ругались. Я даже подумала, что подерутся.

– Бывало и такое?

– А то, как же! Участкового не раз вызывали. А наш Ванька потом выйдет и ещё пуще злобится. Правда, в тот вечер, он Танюшу до слёз довёл, но ударить не посмел. А уж потом, когда Татьяна ушла, к нему Леночка, дочка её, заглянула. Милая такая, приятная девушка.

– Я знаю, – сказал Павел Николаевич. – Два года назад мы на юге вместе отдыхали. Она мне тоже понравилась.

– Умница девочка! – похвалила Ирина Александровна. – Вот она и начала стыдить Ваньку. А он давай ей золотые горы обещать. «Приласкай, – говорит, – все долги спишу». Леночка – девушка воспитанная, ей такое предложение, конечно, показалось оскорбительным. «Дурак, – говорит, – ты дядя Ваня…» А он как схватит её за кофточку, и порвал, гад такой… Она крикнуть хотела, а он ей рот ручищами своими зажал. Только в этот момент ему совсем худо стало. Леночка сообразила, что ей бежать надобно, а Ванька-то ножик ещё успел взять.

– Подождите, Ирина Александровна, я что-то не понял. Отчего Ивану Никаноровичу плохо стало? – спросил Ларин.

– Так ведь он же вместе с вином яд принимал!

– Когда?

– Регулярно. Почитай, дней десять, не меньше…

– Какой яд, Ирина Александровна?

– Сульфат таллия. Весьма забавный элемент! Отравился человек, а через три-четыре дня у него мнимое хорошее самочувствие проявляется. Ходит, веселится, а недельки через две – кувырк, и на том свете окажется.

Павел Николаевич машинально взглянул на картину с зимним пейзажем, которая прикрывала отверстие, разрывающее преграду между двумя комнатами. Он не стал перебивать словоохотливую женщину.

– Ну, так вот, – продолжила она, – Леночка только выбежала, как Ванька-то и упал. Сам он на свой нож наткнулся, никто в том не виноват. Иннушка, конечно, решила, что девчушка его ножиком ударила. А уж когда Татьяна объявилась, та и вовсе поверила, что её дочь этого бугая порешила. Вот так вот, а вы говорите, что женщин хорошо знаете…

– Я не утверждал, – оправдываясь, произнёс Ларин.

– Да бросьте вы, – пробурчала старуха. – Все вы, мужчины, Одинаковы. Только думаете, что знаете нас, женщин, а сами всю жизнь у нас под пятой ходите.

Ирина Александровна устало закрыла глаза и, откинувшись на спинку инвалидной коляски, еле слышно пробормотала.

– А теперь уходите. Мне нужно немного отдохнуть…

Через четверть часа, прощаясь с Татьяной Зиновьевной, Ларин предупредил:

– Говорите только правду! Вашу дочь ни в чём не обвинят.

– Я не знаю, как вас и благодарить, – сквозь слёзы произнесла Лихачёва.

– У вас есть такая возможность, – улыбнувшись, сказал Ларин

– Что вы имеете в виду?

– Иван Никанорович был одиноким человеком?

– Да!

– У него никого нет?

– Конечно.

– Тогда, если можно, отдайте мне его пучеглазого питомца.

– Пирата? – недоумённо переспросила Татьяна Зиновьевна. – Да, ради Бога!

Был полдень, когда Павел Николаевич, сунув за пазуху кота, вышел на улицу.

– Ну что? Боишься? – ласково проговорил он испуганному животному. – А всё-таки, может зря я не назвал малоопытному следователю имя настоящего убийцы? Ах, ты не в курсе, – спохватился Павел Николаевич. – Когда я уходил от этой старой маразматички, задал ещё один вопрос: откуда она знает, что Иван Никанорович принял сульфат таллия? Ты представляешь, что она мне ответила?

Он легонько погладил кота и негромко добавил:

– Какой вы всё-таки непонятливый! Неужели думаете, что я не имела ни малейшего представления о той дряни, которую подмешивала этому паршивцу всякий раз, когда угощала его вином…

Танго любви

Самосвал, не сбавляя скорости, пронёсся над смотровой ямой. Круто развернулся на стояночной площадке, поднимая клубы цементной пыли, и резко остановился.

Игорь Вершинин, тридцатилетний здоровяк, поспешно вылез из кабины, спрыгнул с подножки и, хлопнув дверцей, загорланил:

– Свобода, мужики! Да здравствует свобода!

Дежурный механик погрозил ему кулаком и матерно выругался:

– Я тебе покажу свободу. Бесово племя! Чуть шлагбаум не снёс. Колёса попрокалываю.

– Коли, Митрофаныч! Все шесть коли! Можешь запаску прихватить. У меня праздник, Митрофаныч! – засмеялся Вершинин. – Праздник! Понимаешь?

Он вприпрыжку добежал до диспетчерской и оттуда вновь донёсся его голос:

– Свобода, девочки! Да здравствует свобода!

Бросив путевой лист он, не задерживаясь, рванул к выходу.

– Ты что, рехнулся? – потирая замасленные руки ветошью, спросили его обступившие водители. – Чего разорался?

– Праздник у меня. Праздник! – не переставая радоваться, воскликнул Вершинин.

– Объясни толком.

– Мужики! – громогласно объявил Игорь. – Сегодня в час пятнадцать ночи последней лошадью моя пантера уезжает в отпуск! Приглашаю всех в гости, но с конвертируемой валютой.

– Ненормальный что ли? Кто же нас под утро отпустит?

– Как хотите, – обиженно пробормотал Вершинин, – потом пожалеете! Завтра выходной. Я с подругой уже договорился. Сегодня подвозил. Обещала прийти. Наташенька! Классная девочка! Талия как у Мадонны.

Воскресенье прошло скучно. Никто из друзей так и не заглянул. Игорь уже считал этот день потерянным, как вдруг зазвонил телефон.

– Ты меня не узнаёшь? – проворковал мягкий женский голос.

– Нет, – с некоторой растерянностью ответил Игорь.

– Ты один?

– Да.

– Еду в гости. Называй адрес.

– А с кем я разговариваю? – поинтересовался Вершинин. – Что-то я не могу узнать по голосу.

– Ты же обещал, что будешь ждать.

– Наташенька, – догадался Игорь. – Конечно, приезжай.

Её звонок был приятной неожиданностью.

Вершинин на скорую руку прибрал в квартире и выставил на стол деликатесные продукты, оставшиеся после отъезда жены. Импортный ликёр оказался весьма кстати.

Когда все приготовления были закончены, Игорь достал из шкафа белую рубашку. Галстук выбрал не броский, тёмный, в цвет костюма.

Перед самым её приходом он невольно задумался. Что из себя представляет эта смазливая Наташа? Ведь он практически ничего о ней не знал.

«Вдруг обчистит квартиру? – подумал он. – Придёт, посмотрит, что к чему и…»

Появившись внезапно, эта мысль уже не отпускала и не давала покоя. Его Вика никогда не брала в дорогу золотых украшений, которые и теперь лежали в шкатулке на самом видном месте.

– Нужно припрятать! – прикинул Игорь. Он уже придумал, куда можно переложить шкатулку, как услышал лёгкий стук в дверь.

– Опытная, – удовлетворённо подумал Вершинин, – не воспользовалась звонком, чтобы не привлекать внимание соседей. Тем лучше! Значит, знает куда идёт.

Наташа была иной, чем он представлял. Тогда, в кабине, она показалась ему пигалицей, а теперь, с модной причёской и в вязаном платье, сквозь которое просвечивало её стройное тело, она выглядела обворожительной дамой, способной свести с ума любого мужчину.

– Глаза проглядишь, – сказала Наташа, заметив каким жадным взглядом, Игорь уставился на вырез её платья.

– Извини, – пристыженно пролепетал Вершинин. – Ты мне сразу понравилась, но я не ожидал увидеть тебя такой…

– Ты тоже выглядишь лучше, чем в машине, – не замедлила она с ответом.

Игорь помог ей снять туфли и подал Викины тапочки. Однако они оказались ей слишком малы, и ему пришлось отдать свои шлёпанцы.

– Какой ты внимательный, – произнесла Наталья, увидев накрытый стол. – Ты, правда, меня ждал?

– Конечно, – тихим голосом ответил Игорь.

Она приподнялась на цыпочки и чмокнула его в уголок губ.

– Как у тебя мило!

– Вы проходите, – смущённо пролепетал Вершинин. Она опять поцеловала его, и он почувствовал прикосновение её упругой груди.

– Разве мы не на «ты»? – лукаво спросила она и, скрестив ноги, села на край тахты.

Игорь чуть не задохнулся, когда увидел, каким коротким стало её платье. Какую-то секунду он даже видел шёлк её плавочек, сквозь которые пробивался таинственный тёмный треугольник.

– Сигарету? – взволнованно предложил Вершинин.

– Я не курю, – улыбнувшись, ответила Наташа.

Её большие карие глаза весело светились.

– Может, ликёр? – тщетно пытаясь не глядеть на её оголённые ноги, спросил Игорь.

– Лучше кофе, – ответила она и как бы невзначай распустила свои пышные волосы.

– Я сейчас сварю, – пролепетал Вершинин.

– Подожди, – сказала Наташа, – посиди со мной. Нет, садись рядом. Ты о чём думаешь?

– О разном, – уклончиво ответил Игорь.

Он внимательно посмотрел на неё. Наташа была отлично сложена. На первый взгляд она была самой обычной девушкой, о которой нельзя сказать ничего особенного. Её курносый носик был покрыт забавными конопушками. Даже примерно нельзя было определить её возраст. В ней было что-то детское и в то же время что-то такое неуловимое, но присущее женщинам с умудрённым жизненным опытом.

– Все вы, мужчины, одинаковы, – сказала Наташа, придавая своему голосу равнодушный тон.

– Ты о чём?

– Да, так, – улыбнулась она. – Ты поглядываешь на часы и думаешь о том, что впустую теряешь время.

– Ты хочешь сказать…

– Я знаю, зачем ты меня пригласил. Ты тоже прекрасно понимаешь, для чего я пришла. Мне кажется, что нам не мешало бы заняться чем-нибудь более интересным.

Её пухленькие губы коснулись его щеки. Цепкие руки возбуждённо заскользили по бёдрам.

– Обними меня, не бойся, – прошептала Наташа. – Я хочу слышать твой голос, хочу, чтобы ты гладил мои волосы. Хочу, чтобы ты целовал мои губы и мои глаза. Хочу, чтобы ты любил меня…

Ловким движением она скинула платье, прижала его голову к своей обнажённой груди.

Вершинин понял, что любое промедление с его стороны может быть ею неправильно расценено.

Он стал целовать её страстно, неистово, поддаваясь охватившему его желанию. Спустя некоторое время он весь сжался и, стараясь не смотреть ей в глаза, лёг рядом в постыдном изнеможении.

– Ты уже ничего не хочешь? – спросила Наташа, запустив пальцы в его волосы.

Вершинин молчал.

– Ты должен помочь мне, – прошептала она, скидывая свои плавочки.

– Я не могу, – еле слышно выговорил Вершинин.

– Ты сильный мужчина. Ты сможешь. Сначала тебе необходимо освободиться от своего костюма.

Он лежал, стиснув зубы и затаив дыхание. Она прижалась к его телу и кончиком языка прикоснулась к его груди.

Ночь прошла незаметно. Игорь ещё никогда не чувствовал себя таким уставшим и счастливым.

Утром он сварил кофе и подал полусонной Наташе. Не стесняясь своей наготы, она приподнялась, отпила несколько глотков, потом откинулась на живот и тихо прошептала:

– Я ещё посплю. Позже разбудишь.

– Мне пора на работу, – невнятно ответил Вершинин.

Он мельком взглянул на часы и глубоко вздохнул.

«Если её поднять, то она обидится и больше не придёт», – подумал он, целуя её покатые плечи.

Он боялся потерять Наташу, но и страх за квартиру нет-нет да начинал точить его сознание.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – словно прочитав его мысли, спросила она.

– Нет! Я только прошу тебя, – озабоченно сказал Игорь, – если надумаешь выйти на улицу, то не забудь захлопнуть за собой дверь.

Весь день Вершинин разглядывал гружёные машины. Ему постоянно мерещилось, что в их кузове лежит его мебель. При первой же возможности он погнал свой самосвал в сторону дома. С волнением он вошёл в квартиру.

– Игорёк, это ты? – окликнула его Наташа. Она сидела перед зеркалом и расчёсывала свои пышные волосы.

Увидев, что все на месте, Игорь облегчённо вздохнул, но новая тревога тут же охватила его.

– Ты что делаешь? – спросил он недовольно.

– Расчёсываюсь, – не понимая причину его недовольства, ответила Наташа.

Вершинин окинул её внимательным взглядом и с сожалением заметил, что она ничуть не лучше его жены, а даже в чём-то и хуже. Только теперь он обратил внимание на её широкоскулое лицо. Конопушки, которые ещё совсем недавно ему нравились, теперь выглядели сплошной рыжей массой, уродующей её внешность. Шея, которую он так страстно целовал, теперь показалась ему морщинистой и дряблой.

– Не нужно ничего трогать! – грубо сказал Игорь.

Он забрал у неё расчёску и, вычистив её, положил на тумбочку.

– Я ничего не сделала, – обиделась Наташа.

– Конечно, ничего! – вспылил Вершинин. – Что я скажу Вике? Откуда женские волосы на расчёске?

– Я бы убрала.

– Надеюсь, – он посмотрел на неё озлобленным взглядом, – ты не прикасалась к её помаде.

– Нет! Я только помяла её простыню, – съязвила Наташа. – А что, разве тебе было со мной плохо?

– Мне было очень хорошо, – смутившись, проговорил Игорь. – Ты должна меня понять. Я женат. У меня дети.

– Я прекрасно всё понимаю, – серьёзным тоном сказала она. – Тебе не стоит придираться по пустякам. Волосы на расчёске могла оставить жена какого-нибудь твоего друга. Но если ты будешь повышать на меня голос, то я оставлю в твоей квартире наиболее вескую улику.

– Например? – насторожённо спросил Вершинин.

– Я могу оставить ей в подарок свои плавочки. Или ещё лучше – приеду к ней в гости и расскажу, какую бурную ночь провела в её постели.

Она нажала клавишу магнитофона. По квартире разлилась приятная танцевальная музыка. Пел какой-то американец. Вероятнее всего, негр. Игорь машинально представил крепкого африканца, коротко остриженного, с белесой щетиной на тяжёлом подбородке. Его песня была задушевной, временами тихой и даже жалостной.

– У меня не было этой плёнки, – всё ещё обдумывая её слова, сказал Игорь.

– Я принесла, – с лёгкой наглостью ответила Наташа. – Нашла у тебя запасные ключи, сходила домой и принесла.

– Ты несёшь несусветную чушь. У меня нет других ключей.

Вместо ответа Наташа показала на тумбочку.

Мельком взглянув на неё, Игорь сразу узнал Викин брелок.

– Ну, ты даёшь… – выдавил он из себя.

– Не ругайся, – как можно ласковее сказала Наташа. – Я хочу, чтобы сегодняшний вечер был лучше вчерашнего. Я пригласила подружку.

– Интересная новость! – взорвался Вершинин.

– Леночка тебе очень понравится.

– Возможно, – согласился он, – но что я буду с вами делать? Мне придётся пригласить кого-нибудь из друзей.

– Зачем? – Наташа посмотрела на него удивлённым взглядом. – У тебя широкая тахта, разве мы не поместимся втроём?

– Ты сумасшедшая сексуалка, – пробормотал Вершинин. – Я думал, что у тебя ко мне чувства.

Наташа ухмыльнулась, но ничего не сказала.

– Я думал, что мы принадлежим друг другу, – продолжал Игорь. – Я даже поверил, что ты в меня влюбилась.

– Какая глупость! – возразила она. – Мы с Ленкой будем здесь жить до тех пор, пока не приедет твоя жена.

– А если я не соглашусь? – нахмурившись, спросил Вершинин.

– С нами лучше не ссориться!

– А всё-таки?

– Ты делай так, как я говорю, и у тебя не будет никаких проблем. Иначе ты со мной не расплатишься, – холодно произнесла Наташа.

– Как называется эта песня? – машинально поинтересовался Игорь, задумавшись над её предупреждением.

– Не знаю! – ответила она. – Если хочешь, то назовём её как-нибудь романтически. Ленка говорит, что это «Танго любви».

– Красиво она придумала, – похвалил Вершинин.

Он обнял Наташу и крепко поцеловал.

– Какой ты сильный! – сказала она, дотронувшись до его бицепса.

– Полтора года наёмником служил.

– Как интересно! Расскажи.

– В другой раз.

– Игорёк, ну разреши привести Ленку, – Наташа посмотрела на него лукавым взглядом. – Ты не пожалеешь.

– Ну, ладно, – согласился Вершинин. – Только при одном условии. Ты сейчас поедешь со мной в карьер. Там есть такое замечательное местечко. Я так по тебе соскучился.

– Ты хочешь на природе?

– Почему бы и нет? – Он немного подумал и добавил: – Может, и за твоей подружкой заедем…

В аэропорту было немноголюдно.

Игорь сразу увидел Вику. Он подарил ей букетик астр и, взяв чемодан, спросил:

– Ты ведь собиралась пожить у родителей. Что-нибудь произошло?

– Я не могу объяснить, но у меня было какое-то тяжёлое предчувствие, – встревоженным голосом ответила она. – У тебя ничего не случилось?

– Нет! – коротко ответил Игорь.

– Я за тебя испугалась. Меня постоянно мучили кошмары.

– Глупенькая, – ласково произнёс Вершинин. – Что же могло со мной случиться? Я очень рад, что ты приехала.

Вечером, когда Игорь отогнал свой КАМАЗ в гараж и вернулся домой, Виктория подошла к магнитофону и нажала на клавишу.

Игорь вздрогнул, услышав знакомую негритянскую песню.

– Откуда у тебя эта плёнка? – спросила Вика. – Раньше сё у нас не было.

– Взял на работе, послушать, – солгал Игорь.

– Под такую мелодию хорошо танцевать.

Вика внимательно посмотрела на мужа. В её глазах была тоска и печаль.

– Почему ты на меня так смотришь? – не выдержав её взгляда, спросил Игорь.

– По радио передали сообщение, – с трудом выговорила Виктория. – В пятидесяти километрах от города обнаружен труп молодой женщины. Её несколько раз ударили ножом, после облили бензином и подожгли.

– Я слышал, что её облили соляркой. Но зачем ты мне об этом говоришь?

– Приятная музыка, не правда ли? Я её с интересом прослушала, – вместо ответа, сказала Виктория. – Так какое название у этой песни?

– Это не моя плёнка. По-моему, «Танго любви».

– Значит, женщину облили соляркой?

– Да. Я так слышал.

– И как часто ты танцевал это танго?

– Мне не с кем было танцевать. Если ты не против, то я готов пригласить тебя.

– Я думаю, что у нас для этого слишком мало времени, – с дрожью в голосе ответила Вика.

– Ты на что намекаешь? – насторожённо спросил Игорь.

– Твоя потаскушка вместо того, чтобы выключить магнитофон, перевела его на запись. Сейчас ты услышишь свой голос.

– Это не моя плёнка! – выкрикнул Вершинин. – Я не знаю, что на ней записано.

– Зачем тебе понадобилось убивать эту несчастную?

– Я никого не убивал! – угрожающе произнёс Игорь.

– Попробуй доказать свою невиновность полицейским. Слышишь, они уже подходят к нашей двери?

– Ты меня предала? – растерянно спросил Вершинин.

– Нет, – поникшим голосом ответила Виктория, – это ты предал наших детей и нашу любовь.

Услышав магнитофонное шипение, она укоризненно произнесла:

– Сам – дерьмо, ещё и такую песню испоганил…

Убийство на Кольском проспекте

Я вошёл в квартиру. Луч моего аккумуляторного фонаря выхватывал из темноты трагические последствия ночного пожара. Искорёженные абажуры, слегка покачиваясь, свисали с закопчённого потолка. Кругом шипело, парило и дымилось. Весь пол был завален обгоревшей и переломанной мебелью. На кухне среди разбитой посуды и прочей домашней утвари валялась изуродованная газовая плита. Почти все оконные стёкла вышибло взрывной волной, но, несмотря на постоянный приток свежего воздуха, пахло дымом, палёными тряпками и чем—то специфическим, напоминающим запах горелого мяса.

Меня огорчил тот факт, что вместо участкового Курдашева Виктора Сергеевича, на месте разыгравшейся трагедии присутствовал его малоопытный стажёр.

– Вы, по—прежнему утверждаете, – скрывая свои негативные эмоции, спросил я, – что никто из любопытных сюда не входил?

– А вы, Павел Николаевич, знаете другой способ тушения пожара? – ничуть не смутившись, переспросил стажёр.

– Ну, хорошо, лейтенант, не станем ссориться, – примирительно сказал я. – Лучше расскажите, что вам известно о происшествии?

– Гражданин Щегодубцев, работник плодоовощной базы, после очередной попойки убил жену и трёхлетнего сына, – тяжело выговорил стажёр. – Потом он достал кусок бельевой верёвки, распрощался с жизнью и поджёг квартиру.

– Может, всё-таки сначала поджёг, а потом отправился в мир иной? – переспросил я.

– Разумеется, товарищ майор, я просто оговорился.

– Вы Щегодубцева видели пьяным? – поинтересовался я, не слишком—то вникая в суть заданного вопроса.

Как опытный профессионал, я специально тянул время и уже мысленно выстраивал первые версии.

– Я его вообще не знаю, товарищ майор, – насупившись, ответил стажёр.

– Тогда как вы можете утверждать, что он был пьян?

– Я так думаю. Разве трезвый человек может… Жену… Ребёнка…

– Во—первых, трезвый человек способен на более тяжкое, заранее спланированное преступление. Во—вторых, ещё неизвестно, Щегодубцев сам воспользовался обрывком верёвки или ему помогли. В таком деле важно не ошибаться. Малейшая неточность, и можно пойти по ложному следу. По всей вероятности, вы недавно в полиции?

– Второй месяц на самостоятельной работе.

– Оно и видно. Не расстраивайтесь, лейтенант. Привыкайте к разного рода неожиданностям. Пытайтесь идти по горячему следу. Вам ясно?

– Так точно, товарищ майор!

– Что так точно?

– Ясно, товарищ майор.

– Откуда вы знаете моё звание, я ведь не в форме?

– Подполковник Загрибин сказал. Он же назвал вас по имени и отчеству.

– Который всю сознательную жизнь ведёт борьбу с огнём и успешно локализует пожары?

– Так точно!

– Эта бестия где-то рядом?

– Так точно! Он сейчас подойдёт.

– Давненько мы с ним не встречались… – я повернулся к стажёру и дружелюбно похлопал его по плечу.

– Бросьте вы эту курсантскую вышколенность. Вы же теперь сами офицер, да и я, так сказать, лицо сугубо частное. На добровольных началах.

– Не привык ещё, товарищ майор.

– Ничего, привыкните.

Я ещё раз прошёлся лучом фонаря по квартире, а затем вновь обратился к стажёру.

– Кстати, – спросил я, – а где Виктор Сергеевич? Насколько понимаю, вы сейчас на его должности?

– Он в отпуске. Я временно…

Ну, хорошо, – я отеческим взглядом посмотрел на лейтенанта. – Вы, пока есть возможность, провели бы опрос соседей. Сейчас ночь, но теперь вряд ли кто заснёт. Побеседуйте с людьми. Узнайте, как они живут. Поговорите о житейских трудностях. Расскажите что-нибудь о себе, это располагает к более откровенному разговору. Как бы, между прочим, постарайтесь выяснить, кто проживал в этой квартире? Другими словами, узнайте о Щегодубцевых как можно больше. Какой вели образ жизни? Есть ли у них друзья? Если выясните что-нибудь серьёзное, то сразу сообщите мне.

– Разрешите идти, товарищ майор?

– Подождите, – я окинул его беглым взглядом. – Кстати, как вас зовут? Мы ведь так и не познакомились.

– Лёша.

– Стажёр слегка смутился.

– Алексей Александрович Киселёв! – мгновенно поправился он.

– Запомните, Алексей Александрович, – сказал я, сдерживая улыбку, – старайтесь меньше записывать. Любая бумага сильно раздражает собеседника. Пытайтесь выяснить, был ли у пострадавших кто-нибудь накануне? Может, кто из жильцов видел посторонних людей возле подъезда? Не задавайте прямых вопросов, внимательно слушайте и запоминайте каждую мелочь. И, вот ещё… Пригласите сюда подполковника Загрибина.

Когда стажёр ушёл, я вновь осветил гостиную. В правом углу от окна лежали два трупа: женский, изрядно обгоревший, с явными признаками насильственной смерти, и мужской, менее пострадавший от огня, с петлёй на шее.

Оступившись и зачерпнув ботинком немного воды, я недовольно пробурчал:

– Небось, целую машину вылили…

– Ошибаешься, Павел Николаевич, мы не менее трёх ухнули.

Луч фонаря проскользил по зелёной шинели, отсветился от больших звёздочек на погоне и, наконец, вырвал из полумрака закопчённое лицо вошедшего человека.

– Здравствуйте, дорогой, – простодушно сказал я. – Сколько лет, сколько зим!

– Слышал, что ты на пенсию ушёл, – крепко пожав мне руку, проговорил Загрибин. – Никак назад потянуло?

– Двадцать шесть лет на службе. Думал, всё могу, всё умею, а как коснулось… – ответил я. – Выходит, что вовсе не приспособлен к гражданской жизни. Пригласили пока в одну частную фирму.

– Что-то вроде свободного детектива?

– Не совсем. Иногда приходится по вызовам выезжать. Время, сам знаешь какое.

– У нас тоже много людей уволилось. Бегут с севера.

– А что ты хочешь, Пётр Михайлович, заработок почти такой же, как в средней полосе. А если где-нибудь на Украине или в Молдавии дом пропадает? Много нюансов. Старое порушили, а нового—то так и не построили. Ну, да не стоит об этом. Скажи лучше… Трупы людей, конечно, лежат не там, где были обнаружены?

– Здесь такое творилось… – подполковник сочувственно развёл руками. – Мои парни и так жизнью рисковали.

– Не ворчи, дорогой, – огорчённо произнёс я, – ты свой долг выполнил. Мне, конечно, будет трудновато в таком хаосе разбираться. Попробую отыскать какую-нибудь зацепку. Вот ещё… Стажёр что-то говорил про ребёнка…

– Мы его с самого начала искали, но никаких следов.

– Выходит, что мальчик сгорел? – спросил я.

– Нет, Павел Николаевич, люди бесследно не исчезают. Всё равно, что-нибудь да останется. Могу официально заявить, что ребёнка здесь не было.

– Замечательная новость, – подметил я.

– На самом деле не плохая! – высказал своё мнение Загрибин. – Есть надежда, что мальчик жив.

– Где же он?

– Может, у родственников? Будем надеяться на лучшее.

– Дай-то, Бог!

Я подошёл к трупам и, низко склонившись над ними, спросил:

– Как считаешь, Пётр Михайлович, что здесь произошло?

– Сам видишь… – озадаченно ответил подполковник. – Можно допустить, что хозяин квартиры свёл счёты с жизнью, но даже при беглом осмотре видно, что женщину ударили по голове чем-то тяжёлым и острым. К тому же, мы обнаружили окровавленный топор.

– Но ведь нет никакой гарантии, что во время взрывной волны её не могло отбросить в сторону, и она не ударилась о какой-нибудь угол.

– Маловероятно. В любом случае, я подозреваю, что здесь совершено преднамеренное убийство.

– Да ведь если говорить честно, то мне тоже так кажется.

– Я не хочу высказывать свою непроверенную и не подтверждённую фактами версию. Опасаюсь, ненароком, навредить следствию, – рассудительно сказал Загрибин, – но, если тебя интересует моё личное мнение, могу кое-что подсказать.

– Пожалуйста, Пётр Михайлович, выкладывай всё начистоту, а я уж как-нибудь сам разберусь, что мне нужно, а что нет.

– По разговорам жильцов, – неторопливо начал Загрибин, – Щегодубцев был очень скупым человеком. Соседи недолюбливали его за жадность. С женой часто ссорился. Нередко доходило до рукоприкладства. Неоднократно Щегодубцев выталкивал её на улицу босую и в одной сорочке. Причём, как правило, выгонял с ребёнком на руках. Буквально за несколько часов до разыгравшейся трагедии, супруги изрядно повздорили.

– Уже в курсе, – сказал я. – Он обзывал её гулящей женщиной. Она же, в свою очередь, в долгу не осталась и тоже всячески его костерила. Во всяком случае, так мне доложил стажёр нашего участкового.

– Если верить жильцам этого подъезда, то скандал произошёл из-за денег.

– Семья постоянно испытывала финансовые затруднения?

– Наоборот. Денег у Щегодубцева было много. Пожалуй, слишком много, если учесть, что он работал простым землекопом.

– У нас ещё есть фирмы, где обыкновенным работягам выплачивают достойный заработок? – ухмыльнувшись, поинтересовался я.

– Есть. На городском кладбище…

– Тогда всё понятно. Определённая такса. Кому землю посуше, кому к родственникам поближе…

– Так или иначе, хозяйка была на полном его иждивении. Нигде не работала и не собиралась никуда устраиваться.

– Извини, Пётр Михайлович, – деликатно перебил я. – Но вообще-то, стажёр говорил, что Щегодубцев работал на плодоовощной базе.

– О таких подробностях мне ничего не известно. Возможно, раньше и работал?

– В принципе, это не столь важно, – внимательно разглядывая труп женщины, сказал я, и тут же задумчиво произнёс: – Насколько успел понять, Щегодубцев был заурядной личностью и вполне мог совершить преступление.

– Тоже так считаю, – подметил Загрибин – Тем более, что накануне вечером они крепко повздорили между собой. В пылу гнева Щегодубцев мог ударить её топором. После кровавой бойни, решил столь оригинальным способом уйти от заслуженного возмездия.

– Мне не понятно, для чего, ему понадобилось, устраивать поджёг собственной квартиры?

– Обычно такие пожары могут возникнуть как по ряду объективных, так и субъективных причин. Пока рано делать выводы. Не впервой. Разберёмся…

– Так, говоришь, ребёнка в квартире не обнаружили? – вновь поинтересовался я.

– В этом можешь не сомневаться. Мы обязательно нашли бы какие-нибудь фрагменты тела.

– Может, он завален обгоревшей мебелью? – уклончиво спросил я.

– Есть вещи, в которых отлично разбираюсь, – твёрдо заявил Загрибин. – Теоретически, конечно знаю, что здесь произошло. Во всяком случае, предполагаю…

– И что же?

– У газовой плиты была преднамеренно приоткрыта конфорка. В комнате, возле детской кроватки, горела заранее зажжённая свеча. Когда газ, сквозь щели кухонной двери, проник в гостиную, произошёл взрыв.

– Но ведь Щегодубцев мог совершенно случайно оставить конфорку приоткрытой.

– Вполне мог и умышленно подстроить этот взрыв.

– Какой смысл?

– Чтобы скрыть следы своего преступления.

– Где логика? Если человек решил наложить на себя руки, то зачем ему заниматься подобной ерундой?

– В общем, вариантов тут уйма, но у меня такое предчувствие, что в квартире был ещё какой-то человек.

– У тебя есть основания так думать?

– Вон там… – стараясь сохранить спокойствие, сказал Пётр Михайлович, – лежат остатки парафина.

Он лучом фонаря указал на обломки детской кроватки.

– Кое-что мы взяли на анализ. Но можешь не сомневаться, пожар возник именно так, как я говорю.

– Почему ты решил, что здесь был кто-то из посторонних?

– Взрыв произошёл в час ноль шесть, а буквально за несколько минут до этого к нам поступил сигнал. Человек, который позвонил, отказался назвать своё имя и поспешно положил трубку. Мы уже установили, что звонок был произведён именно из этой квартиры. Поначалу даже решили, что был очередной розыгрыш какого-нибудь шутника, но несмотря на это, мои сотрудники поступили согласно должностной инструкции и подняли все соответствующие службы по тревоге.

– Время взрыва установили по разбитым стенным часам? – уточнил я, склонившись над трупом Щегодубцева.

– В некотором роде, – коротко ответил Загрибин.

– А если они немного отставали? У тебя дома все часы ходят с точностью до секунды?

– Всё равно у меня такое предчувствие, что нас оповестили о пожаре несколько раньше, чем он возник на самом деле.

– В данный момент, меня больше всего волнует судьба мальчика.

– Соседи утверждают, что вечером он был дома. В квартире, мы его труп не обнаружили. Возможно, с ним ничего серьёзного не случилось? Но если моя версия верна, и накануне пожара, здесь действительно кто-то был, тогда с решением этого вопроса у тебя явно могут возникнуть серьёзные проблемы.

Загрибин говорил рассудительно, и поэтому его слова невольно заставили меня, как следует задуматься.

– Буду надеяться на лучшее, – отрешённо произнёс я, и тут же добавил: – В интересах следствия, чтобы никто не знал об исчезновении ребёнка.

– Я предупредил своих людей, чтобы они не болтали ничего лишнего, – ответил Загрибин. – Конечно, я могу ошибаться насчёт посторонних, но лучше перестраховаться.

– Если здесь присутствовал кто-то третий, то весьма умный и осторожный человек, – лаконично подметил я.

– Больше всего не люблю умных людей, вступивших на путь преступления!

– А может, все наши подозрения абсолютно беспочвенны? Мало ли какие мысли были у Щегодубцева. Может, действительно, это он убил жену, а потом устроил пожар?

– И сам позвонил по телефону?

– Почему бы и нет? Возможно, он не хотел, чтобы пострадали ни в чём неповинные люди, которые живут в этом же подъезде. К тому же, если всё было заранее спланировано и тщательно подготовлено, то накинуть на собственную шею петлю много времени не понадобится.

– Вариантов много, попробуй сходу разобраться, что к чему. Но этот вопрос уже не в моей компетенции.

– И всё ж таки, непонятно, куда делся ребёнок?

– Вполне возможно, что утром мальчик найдётся, – сомневаясь в собственном изречении, высказался подполковник. – Выяснишь потихоньку…

– Что, если, кто-то, совершенно случайно вошёл в квартиру и, обнаружив трупы, молниеносно решил забрать ценные вещи и деньги. Затем устроил пожар, ради того, чтобы скрыть следы своего преступления…

– А обнаружив в детской кроватке живого ребёнка, не стал брать грех на душу, и вынес его из квартиры?

– А почему бы и нет?

– Версию о том, что мальчика могли вынести из квартиры, ещё могу принять, – ответил Загрибин. – А вот насчёт того, что посторонний человек был алчным… Маловероятно…

Я с изумлением посмотрел на него.

– Вон там… – Пётр Михайлович указал на слегка обгорелый шкаф, – лежит дамская сумочка с золотыми украшениями, среди которых пятьсот тысяч рублей и сберкнижка на предъявителя на круглую сумму.

– Ты-то как об этом узнал? – недовольно спросил я. – Неужели нельзя было до моего прихода ничего не трогать?

– Парни мои нашли. На столе, на самом видном месте, – на одном выдохе ответил подполковник. – Я убрал на всякий случай.

Я подошёл к шкафу и осторожно открыл дверцу.

– Что ты ещё обнаружил, Пётр Михайлович? – спросил я с некоторой задумчивостью.

– Больше ничего, – холодно ответил Загрибин.

Внимательно осмотрев содержимое шкафа, я вновь обратился к подполковнику:

– Был жуткий пожар, а вещи даже не тронуты копотью. Как ты это объяснишь?

– Шкаф был плотно закрыт и стоял в углу комнаты, так что с него пламя сбили быстро.

– Ты сам не прикасался к белью?

– Нет! Я только положил туда сумочку, чтобы она никого не смущала. А что, я должен был бросить её в груду сгоревшего мусора?

– Да не кипятись, Пётр Михайлович, я ведь не с дуру спрашиваю. Если здесь никто ничего не трогал, то я вынужден буду признать тот факт, что тебя твоя интуиция не подвела.

– Имеешь в виду постороннего?

– Теперь не исключаю такую возможность. К тому же, этот таинственный человек весьма странный. Либо он хладнокровный убийца, которому не нужны чужие деньги, либо имел какой-то особый интерес иного рода. Как бы там ни было, он напрямую причастен к исчезновению ребёнка.

– Когда я подошёл, то шкаф был закрыт на ключ. Больше к нему никто не прикасался, – твёрдо заверил Загрибин. – Мои хлопцы и возились-то с ним совсем немного.

– Зато воды налили более чем предостаточно, – съязвил я. – Могу себе представить, что творится внизу, на третьем этаже.

– Людей жалко, – вздохнул подполковник. – Вроде бы и дом железобетонный, а там, на потолке, как в хорошей парилке, отовсюду капает. Считай, что вся мебель – псу под хвост. Если и страховка есть, так всё равно материальный ущерб колоссальный. Сухого места нет…

– А в шкафу и впрямь абсолютно сухое бельё, – подметил я. – Можно брать и пользоваться…

Вытащив из выдвижного ящика белую простыню, я внимательно её осмотрел и положил на место. Услышав чьи—то шаги, я невольно перевёл взгляд на вошедшего человека.

– Это вы, Алексей Александрович, – произнёс я с некоторым сожалением в голосе, так как с минуты на минуту ожидал приезда прокурора с оперативно- следственной группой. – Уже всех опросили?

– Нет, товарищ майор, я пришёл доложить важную новость, – запальчиво ответил стажёр.

– Какую? – спросил я, особо не рассчитывая на что-то существенное.

– В девятнадцатой квартире живёт пожилая, одинокая женщина, – начал лейтенант. – Она утверждает, что вчера около двадцати трёх часов, видела симпатичного молодого человека лет двадцати пяти. По её словам, он прилично одет, с дипломатом. Стоял на лестничной площадке между четвёртым и пятым этажами. Потом он исчез.

– Куда? – спросил я.

– Не знаю… – растерянно пробормотал Киселёв. – Я не спросил. Сразу к вам. Думаю, он причастен к убийству?

– Вряд ли, – спокойно ответил я.

– Думаешь, он не имеет отношение к разыгравшейся трагедии? – насторожённо поинтересовался Загрибин.

– Сомневаюсь, что этот молодой человек имеет хоть малейшее отношение к нашему делу, но всё же лучше сам переговорю с этой женщиной. Как её зовут, Алексей Александрович?

Стажёр виновато пожал плечами.

– Как же вы разговариваете с людьми, даже не зная, как к ним обращаться? – укоризненно спросил я.

– Упустил, товарищ майор.

– Ну, ладно, я разберусь. В какой квартире, говорите? В девятнадцатой?

– Да, – коротко ответил лейтенант.

– Ты надеешься… – Загрибин не успел договорить. В квартиру вошли сотрудники оперативно-следственной группы и один пожарный, который сразу обратился к подполковнику:

– У нас всё готово, Пётр Михайлович. Можно ехать.

– Да—да, я сейчас… Только переговорю со следователем.

– Пока ничего определённого не скажу, – не дождавшись вопроса, ответил я. – В любом случае придётся найти этого молодого человека и побеседовать с ним. Вдруг он что-то видел или слышал? Я сомневаюсь, что он причастен к преступлению, но как говорится – кто знает, что вылупится из чужого яйца…

– Тогда оставайтесь, а я здесь больше не нужен, – сказал подполковник и подал мне на прощание руку. – Я оставлю прапорщика Стрельчука.

– Того, который первым вошёл в эту квартиру и обнаружил два трупа. Один Щегодубцева, второй его супруги… – догадался я.

– Он сейчас внизу. С ним прокурор беседует. Думаю, этот прапорщик тебе ещё понадобится.

– Разумеется, – коротко ответил я. – Счастливо! Передавай от меня привет Галине Захаровне. У тебя прекрасная жена.

Пока судмедэксперт, маленький, толстый, с залысиной мужчина лет сорока шести, осматривал трупы, я, считая, что у меня появилось несколько свободных минут, вышел на лестничную площадку.

Меня сразу обступили жильцы и громко, наперебой зашумели:

– Ох, батюшки, горе—то, какое!

– Туда, окаянным, и дорога!

– Ребёнка жаль… Им собакам, – собачья смерть!

– Нельзя так, люди всё-таки…

– Разве люди? Житья от них не было.

Я ответил на некоторые вопросы, поднялся на пятый этаж и, подойдя к квартире под номером девятнадцать, нажал на кнопку звонка.

– Иду уже, иду… – почти сразу послышался бойкий женский голос.

Я заранее приготовил удостоверение, но так и не успел им воспользоваться.

– Проходите, товарищ следователь, – одарив меня приветливой улыбкой, сказала уже не молодая степенная дама приятной внешности. Она широко распахнула дверь и пригласила меня в гостиную.

– Извините, не знаю вашего имени, отчества? – деликатно спросила она.

– Ларионов Павел Николаевич! – представился я.

– Очень приятно, а меня – Мария Ивановна Полякова. Я уже на пенсии, хотя по возрасту могла бы и работать. Но пока, честное слово, нет ни малейшего желания. Пенсия у меня хорошая, одной хватает. – И вдруг без всякого перехода заявила: – Я вас ждала, Павел Николаевич.

– Меня? – удивился я.

– Может, не вас лично, уклончиво ответила Полякова, – но я знала, что должен прийти опытный следователь. Был только что лейтенантик. Совсем ещё юнец… Вы проходите, Павел Николаевич.

Я прошёл в гостиную и присел на предложенное мне кресло.

В квартире было уютно, но чувствовалось, что это жильё одинокого человека. Впрочем, когда—то хозяйка могла позволить себе роскошь, приобретая редкую, дорогостоящую по тем временам, мебель.

– Вы, Павел Николаевич, когда позвонили в дверь, были уверены, что одинокая старушенция начнёт рассказывать свои байки, ругая нынешнее время и сожалея о пропавшей молодости?

Я пожал плечами.

– Не отказывайтесь, Павел Николаевич, я уверена, что именно такие мысли вас и посещали. Вы боялись, что вам придётся выслушать кучу всякой чепухи. Согласитесь, ведь я абсолютно права?

– Да нет, что вы, – попытался схитрить я.

– Не буду отнимать у вас драгоценное время, – заявила Полякова, – но вы должны пообещать, что как только освободитесь, непременно заглянете ко мне в гости. Я сварю вам замечательный кофе, и мы с вами немного поболтаем. Я одинокая женщина. Не люблю глупых сплетниц, но поговорить с красивым, умным мужчиной всегда приятно.

– Вы мне льстите, – улыбнувшись, ответил я. – Даю вам слово, что непременно приеду к вам, как только освобожусь.

– Вот и замечательно, – обрадовано воскликнула Полякова. – Теперь давайте приступим к делу.

Она лукаво посмотрела на меня.

– Ведь вас заинтересовал молодой человек, которого я видела на лестничной площадке. Я правильно говорю?

– Да, – коротко ответил я.

– Ну вот, видите, не такая уж я полоумная старуха, как меня, наверное, обрисовал ваш лейтенант, – в её глазах блеснули озорные искры. – Это, Павел Николаевич, был элегантный молодой человек, очень симпатичный, холостой…

– Откуда вам известно, что он не женат? – с улыбкой спросил я.

– Женское чутьё, да кое—какие профессиональные навыки.

«Интересно, где она работала? – подумал я. – Уж точно не вахтёром, где-нибудь на проходной. Для этого слишком интеллигентная женщина…»

– Так вот, – не заметив моей задумчивости, продолжила Полякова, – этот молодой человек, по всей вероятности, моряк загранплавания. Несомненно, прописан по флоту, но чаще всего проживает в каюте корабля. Он не тот человек, которого вы ищете…

– Я никого не ищу, – попытался возразить я.

– Ах, Павел Николаевич… Если бы вы обратили внимание не на мою старомодную мебель, а на портрет, который стоит в серванте, то вы не стали бы со мной лукавить.

Я посмотрел на сервант и, увидев фотографию, поспешно встал с кресла и подошёл ближе.

– Это вы? – спросил я, не скрывая изумления.

– А что, разве не могла быть полковником правоохранительных органов?

– Не ожидал, Мария Ивановна, – признался я. – не ожидал, голубушка.

Сказав последние слова, я слегка смутился.

– Вы извините, сам не знаю, с каких пор стал так обращаться к женщинам.

– Ничего страшного, – скокетничала Полякова. – Любой даме приятно, когда ей так говорят.

– Не ожидал, Мария Ивановна. Не ожидал, – повторил я. – Честно, не ожидал.

– Если бы ваш лейтенантик дослушал меня до конца, а не сорвался как угорелый, докладывать об этом молодом человеке, то вам, вообще не понадобилось бы приходить ко мне. Правда, должна заметить, что мне очень приятно вас видеть.

– Я искренне удивлён, Мария Ивановна, – сказал я, поставив портрет на место. – Только, по-моему, я вас ни разу не встречал в управлении.

– Я родилась на Урале. Там и прослужила всю жизнь. Это у меня муж мурманчанин. Замечательный был человек. Я многое бы могла вам рассказать, но прекрасно понимаю, что сейчас неподходящий момент. У вас другие заботы, – она глубоко вздохнула. – Не забудьте, что вы обещали ко мне заглянуть. Мне, действительно, бывает очень одиноко. Знаете, как хочется иной раз поболтать по душам с хорошим умным человеком. Ну, да ладно, пожалуй, достаточно сентиментальности. Вас интересует молодой человек. Поверьте, мне на слово, он не преступник! У него слишком добрые глаза и открытый взгляд.

– Что он мог делать в вашем подъезде? Никто из жильцов его не знает.

– Здесь вы не правы, Павел Николаевич. Есть одна личность, которая знает его слишком хорошо! Неужели вы сами не догадываетесь, что может делать молодой человек в чужом подъезде?

– Как говорят французы: – «Ищите женщину, и вы найдёте истину!»

– Конечно же… Напротив квартиры Щегодубцевых живёт студентка педагогического университета. Её мать работает технологом на хлебозаводе, где-то в Росте. Ну, так вот, – продолжила Мария Ивановна, – сегодня у неё ночное дежурство. Теперь, Павел Николаевич, вам ясно, что делал этот парнишка в нашем подъезде?

– Как вы думаете, – спросил я, – сейчас он может быть у неё?

– Вряд ли, – не задумываясь, ответила Полякова. – Раз в доме начался переполох, то он, ради того, чтобы не попасть в какую-нибудь неприятную историю, уже давно покинул свою возлюбленную даму. Думаю, что и Ниночка, вряд ли захочет быть скомпрометированной в глазах собственной матери.

– Значит, эту девушку зовут Ниной?

– Да. Она мне очень нравится. Никогда не пройдёт мимо, чтобы не поздороваться.

Весь день я не мог освободиться от гнетущего ощущения собственной неудовлетворённости. Чутьё сыщика подсказывало мне, что где-то я допустил непростительную оплошность. Больше всего смущало то обстоятельство, что Щегодубцев весьма мудрёным способом взорвал собственную квартиру. Я отлично понимал, что ни один нормальный человек не стал бы этого делать.

«Конечно, – думал я, – он мог в пылу гнева ударить топором жену. Было бы понятно, если бы он убил и ребёнка. Мог, в гневе замахнувшись на Татьяну Петровну, непреднамеренно попасть в ребёнка. Такие случаи – не редкость в судебной практике. Но тогда, где мальчик? А если убийство жены было преднамеренным, обдуманным, для чего тогда устраивать взрыв газа, а перед тем предупредить соответствующие службы? Как-то нелогично…

Я продолжал строить версии.

«Мог ли Щегодубцев преднамеренно убить своего ребёнка? – И тут же отвечал на свой вопрос: – Почему бы и нет?! Человек работал на кладбище и каждый день видел покойников… Всё бы сошлось, – прикинул я, – если бы Щегодубцев остался жив и пытался скрыть следы своего преступления. Но он мёртв. Получается… Задача ещё с одним неизвестным? Значит, Загрибин был прав, в квартире был кто-то третий…»

Несмотря на начало октября, уже выпал снег. Лёгким морозцем прихватило жухлую листву. Частники, ещё не думающие о коварстве гололедицы, превышая допустимую скорость, неслись по Кольскому проспекту. Большинство людей, даже не знало, что ночью прогремел взрыв и, совсем рядом от них было совершено преступление, которое, наверняка, местные газетчики окрестят каким-нибудь броским заголовком.

Захватив с собой стажёра, я вновь вернулся к сгоревшей квартире Щегодубцева. Сначала я отдал распоряжение обследовать все подвалы и чердаки. Потом велел тщательно осмотреть все мусорные баки. Я сам, не менее трёх часов, провёл в квартире, изучая каждый её сантиметр, и собственноручно прощупывал каждую вещь.

– Ну, как ваши дела, Алексей Александрович, нашли что-нибудь? – спросил я, вошедшего лейтенанта.

– Ничего нет, товарищ майор. Я обошёл все ближайшие подвалы. Подключили работников жилищно-управляющей компании и своих людей.

– Этого следовало ожидать, – ответил я. – Так и предполагал, что вы ничего не найдёте. А теперь я буду искать…

– Ребёнка? Он жив? – спросил Киселёв.

– Про мальчика пока ничего не знаю, но в том, что здесь был кто-то ещё, кроме Щегодубцевых, теперь уверен на все сто процентов.

– Вы считаете, что сможете найти свидетеля?

– Вполне возможно, что и преступника, – твёрдо заявил я. – Будем искать вместе, Алексей Александрович.

– Но кого? – непонимающе переспросил лейтенант.

– Ещё и сам не знаю, – откровенно признался я.

Заметив ухмылку стажёра, я тут же добавил:

– Зря иронизируете, Алексей Александрович! Зря…

– Мне кажется, что вы пошли по ложному следу, – с иронией ответил Киселёв. – Судмедэксперт подтвердил, что Щегодубцев повесился, а не был повешен.

– В этом даже не сомневался, – спокойно произнёс я.

– Более того, – вызывающе сказал стажёр. – Его лицо исцарапано ногтями жены, Щегодубцевой Татьяны Петровны. На рукоятке топора обнаружены только его отпечатки. Соседи подтвердили, что накануне пожара они здорово повздорили между собой.

– Другими словами… – хотел спросить я.

– Если бы мы знали, где сейчас находится их сын, – перебил меня Киселёв, – то в этом запутанном деле можно было поставить жирную точку. Впрочем, я не сомневаюсь, что не сегодня, так завтра, ребёнок обязательно объявится. Он сейчас у родных или знакомых.

– Вы уверены, что с ним ничего не случилось?

– Разумеется, уверен! – без тени сомнения, ответил лейтенант.

– И всё равно будем искать! – твёрдо заявил я. – Вновь пройду по квартирам и, возможно, отыщу какую-нибудь зацепку.

К исходу дня, я уже имел достаточно информации о пострадавших. Я знал адреса их бывших друзей и знакомых. Однако, я так и не нашёл ни ребёнка, ни людей, которые прошлым вечером могли быть у Щегодубцевых. Все свидетельские показания были не в пользу хозяина сгоревшей квартиры. Я уже не сомневался, что Щегодубцев убил Татьяну Петровну, но с прежним упорством продолжал распутывать ход трагических событий.

Молодого человека, которого видела в подъезде Мария Ивановна, пришлось искать довольно долго.

Ниночка, студентка педагогического университета, сначала округлила и без того большие глаза, а потом ещё долго уверяла, что у неё никого не было, пока я не дал ей слово, что ничего не расскажу её матери о визите ночного гостя.

– Я ничего не видел! Вас не касается, что я делал у Ниночки, – возмутился Сергей Круглов, но моё спокойствие и рассудительность вскоре вызвали его на откровенный разговор.

– Вы же сами понимаете, – взволнованно проговорил он, – я стараюсь особенно не рисоваться. Как только Ниночка осталась одна, я сразу вошёл в её квартиру. Да, конечно, я слышал взрыв. Когда поднялся переполох, я, чтобы не скомпрометировать её, вернулся на корабль. Впрочем… – Круглов ненадолго задумался, – где-то в двадцать два тридцать к подъезду подъехали «жигули». Из машины вышел мужчина в белой рубашке и галстуке. Представительный. Он поднялся на четвёртый этаж и вошёл в какую-то квартиру.

– А если точнее?

– Не знаю! Я не хотел, чтобы он меня видел. И так одна бабка из девятнадцатой квартиры сверлила меня своим любознательным взглядом. Думаю, что он вошёл или в ту квартиру, которая сгорела, или в ту, которая рядом.

– Дверь открывал ключом?

– Нет. Он позвонил.

– Может, приходил к Ниночкиным соседям? – поинтересовался я.

– Тогда я бы его заметил, – уверенно ответил Сергей. – Только те две квартиры мне было видно из-за лестницы. Сам я специально не выглядывал.

– Когда он ушёл, вы не знаете?

– Нет. – Круглов наморщил лоб и, немного подумав, сказал: – Когда уходил от Нины, я снова видел этого человека. Он сидел за рулём своей машины.

– Вы уверены?

– Да. Я узнал его. Вообще-то, у меня плохая зрительная память, но этот тип, очень запоминающаяся личность. Он, или закоренелый мошенник, или директор какой-нибудь фирмы.

– Ну и сравнение! – улыбнулся я.

– А что? – невозмутимо произнёс Сергей. – И те, и другие всегда одеты и держатся так, словно весь мир у их ног. У него один костюм по нынешним ценам потянет от десяти до пятнадцати тысяч. Не меньше…

– Его машина стояла на том же самом месте, где он оставил её, перед тем как войти в подъезд?

– Нет. Сначала, когда я его увидел в первый раз, он поставил её во дворе, возле подъезда.

– Далеко от подъезда, или рядом?

– Метрах в двадцати.

– А во второй раз? – спросил я.

– Он уже стоял у другого подъезда. Смотрел на пожар.

– Вы, случайно, не запомнили номер его автомобиля? – взволнованно, но без особой надежды, поинтересовался я.

– Буквы были карельские.

– Вы в этом уверены?

– Да. Но вот, какие именно, не помню. Последние три цифры: 0,0,7.

– Можно не сомневаться? – спросил я.

– Я тогда ещё вспомнил Джеймса Бонда, тайного агента по кинематографу.

Работники Госавтоинспекции в течение нескольких минут установили личность водителя. Я немедленно отправил запрос в Петрозаводск, и уже вскоре получил ответ, в котором говорилось, что хозяин машины Вилюжный Игорь Романович, 1982 года рождения, является заместителем директора крупного коммерческого предприятия, на хорошем счету, не судим и никогда ранее к уголовной ответственности не привлекался. Ведёт вполне нормальный образ жизни. Не женат.

– Вы не имеете права меня задерживать, я здесь по коммерческим делам. Если наша фирма понесёт урон, то вам придётся оплатить штрафные санкции, – возмутился Вилюжный.

Как только ему представили свидетелей, видевших его машину возле подъезда Щегодубцевых, и предъявили показания Сергея Круглова, он сразу сник и стал более разговорчив.

– Я прибыл в Мурманск поздно вечером, – с трудом произнёс Игорь Романович. Помимо профессиональных дел ещё должен был решить важный вопрос с Татьяной Петровной Щегодубцевой. Мы, когда—то учились с ней в одном классе, а потом долго поддерживали дружеские отношения. Разумеется, что перед тем, как прийти к ней, я заезжал к Щегодубцеву на работу, и мы с ним обо всём договорились.

– О чём именно? – спросил я.

– Это сугубо личное дело, и я не считаю, что обязан его раскрывать, – твёрдо заявил инженер.

– Вам всё равно придётся ответить на все вопросы, – предупредил я.

– С удовольствием, если это не повредит моим личным и коммерческим планам, – вызывающе ответил Вилюжный.

– Вы пришли к Щегодубцеву, и что же там произошло?

– Вы считаете меня убийцей? – напрямую спросил инженер.

– Пока у меня нет таких оснований, – предупредил я. – Но вы, Игорь Романович, были в их квартире и не могли не заметить, что-то важное, что смогло бы прояснить картину случившегося.

Вилюжный некоторое время сидел молча, потом сказал:

– Пожалуй, вы правы, Павел Николаевич, если уж нет смысла отпираться от того, что я там был, то в моих же интересах говорить правду.

– Тоже так считаю, – удовлетворённо заметил я. – Рассказывайте, я вас внимательно слушаю.

– Наше дело касалось финансового вопроса, – не спеша начал Вилюжный. – Как ни странно, но не я, а они не сговорились о цене. Щегодубцев принял мои условия, а Танечка хотела намного больше. Она запросила такую сумму, дать которую я просто не имел возможности. На этой почве у них разразился скандал. Щегодубцев ударил её, а она, пока я пытался его удержать, до крови разодрала ему лицо ногтями. Когда они немного утихомирились, я ушёл.

– Вы договорились о новой встрече?

– Да. Я предупредил, что приду ещё, и мы продолжим нашу сделку. Я надеялся, что смогу переубедить Татьяну. Как вы теперь знаете, утром уже было поздно.

– Во сколько вы ушли от Щегодубцевых? – спросил я.

– Где-то около двенадцати ночи.

– Вы выпивали вместе с Щегодубцевым?

– Я принёс с собой бутылку коньяку и бутылку дорогой водки, но сам не выпил ни грамма, ведь я за рулём автомобиля.

– Где вы были ночью?

– Ездил по городу.

– Коммерческие поездки?

– Нет, просто катался.

– Согласитесь, Игорь Романович, у вас слишком шаткое алиби, – заметил я. – Можно даже сказать, что у вас его вообще нет. Почему вы не остановились в гостинице?

– Я собирался снять номер в гостинице «Арктика», но Щегодубцевы меня отговорили. Если бы они не поссорились, то я, наверное, остался бы ночевать у них.

– Допустим, что вы, действительно, решили покататься по ночному городу. Вы кого-нибудь подсаживали в машину?

– У меня нет привычки, подвозить посторонних.

– Ну, хорошо, – задумчиво сказал я. – А как долго вы кружили по Мурманску?

– Всю ночь. До самого утра.

– Когда вы вновь подъехали к дому Щегодубцевых?

– Не помню.

Я прошёлся по кабинету, а затем, посмотрев на Вилюжного, сказал:

– Но вот свидетель Круглов утверждает, что во время пожара видел вас недалеко от этого дома…

– Он не мог там меня видеть! – запротестовал Вилюжный. – Я не знаком, ни с каким Кругловым.

– Бессмысленно отпираться, Игорь Романович. Если понадобиться, то мы отыщем ещё свидетелей, которые подтвердят, что видели вас во время пожара.

– Может я случайно проезжал мимо.

– Вы не проезжали, – сказал я. – Вы наблюдали за ходом событий. Согласитесь, в этом есть какая-то нелепость. Вы утверждаете, что знали Щегодубцеву с детства?

– Я же говорил, что мы одно время учились вместе, – грубо перебил Вилюжный.

– Тем более, – отмахнулся я. – Вы были хорошо знакомы, но даже не вышли из машины. Любой, мало-мальски нормальный человек растолкал бы пожарных и попытался узнать, что случилось с его друзьями.

– Я не из любопытных, – ответил Вилюжный и тут же вспылил: – Вы в чём меня подозреваете? Вы считаете, что я убил Татьяну и её мужа алкоголика?

Я подошёл к нему вплотную и внимательно посмотрел на него. Стараясь не терять самообладания, сказал:

– А что бы вы подумали на моём месте? Ведь вы были в квартире, за несколько минут перед тем, как возник пожар! То есть, в то время, когда Щегодубцев уже был мёртв.

– Не был! – почти выкрикнул Вилюжный.

– Лжёте! – возразил я. – Вы не только там были, но, вероятно, и устроили пожар.

– Чушь какая-то, – поникшим голосом проговорил Игорь Романович.

– Хотите, я расскажу вам свою версию? – спросил я, не давая Вилюжному обдумать сложившуюся ситуацию. – Я считаю, что это вы подожгли квартиру!

– Зачем мне это нужно?

– Я не знаю, что вы хотели от Щегодубцевых, но не исключаю такую возможность, что у них была какая-нибудь дорогостоящая вещь, которую вы и пытались приобрести. Когда Татьяна Петровна не дала своего согласия, то вы сначала споили Щегодубцева, потом ударом топора убили его жену. После этого вы вложили топор ему в руку и, растолкав, внушили, что это он совершил преступление. Вероятно, вы его здорово припугнули. В общем, каким-то образом вы сумели убедить его, что лучшим выходом для него будет свести счёты с жизнью. Возможно, вы довели его до такого состояния, что он и впрямь принял решение влезть в петлю. Я даже допускаю, что в последний момент он одумался, и вы, чтобы ваш план не сорвался, подтолкнули его табуретку. Совсем легонечко…

Вилюжный молчал. За всё время, пока я говорил, он не проронил ни слова.

– Тогда, – продолжил я, – вы и решили устроить поджог квартиры. Теперь в моей версии есть одно тёмное пятно…

– Что вы имеете в виду? – отрешённо спросил Вилюжный. – Каким образом я изодрал лицо Щегодубцева ногтями Татьяны?

– Нет! Своё преступление вы совершили после того, как они поскандалили. Меня интересует другое… Ребёнок Щегодубцевых бесследно исчез. Я вправе подозревать, что вы убили мальчика. Возможно, он проснулся и заплакал. Вам было нужно, чтобы он замолчал.

– Я никого не убивал! – выкрикнул Вилюжный.

– Тогда помогите мне оправдать вас! – сказал я. – Все факты говорят не в вашу пользу.

– А если я действительно катался по городу, потом, совершенно случайно проезжая мимо дома Щегодубцевых, увидел пожар?

– Тогда почему вы даже не вышли из машины?

– Я приезжал к ним по важному делу и испугался, что меня обвинят.

– По какому делу?

– На этот вопрос я не могу ответить.

– Ребёнок уже спал или ещё нет? – неожиданно для него, поинтересовался я.

– Когда? – растерялся Вилюжный.

– До того, как вы ушли от Щегодубцевых. Если верить вам, то около полуночи.

– Он спал в кроватке.

– Вы уверены?

– Конечно. Во время скандала мальчик проснулся, но Татьяна вскоре вновь его уложила.

– Куда вы дели ребёнка? – строго спросил я.

– Разве он не сгорел во время пожара? – с дрожью в голосе переспросил Вилюжный.

– Вы сами прекрасно знаете, что во время взрыва его в квартире не было! – повысив голос, сказал я. – Что вы сделали с ребёнком? Вы убили его?

– Я никого не убивал! Сколько раз вам повторять одно и то же? – отчуждённо произнёс Вилюжный. – Я понимаю, что все обстоятельства против меня, но я, на самом деле никого не убивал!

– Где ребёнок? – настойчиво спросил я.

– Но ведь, я, правда, больше не заходил к ним в квартиру.

– Лжёте! – почти выкрикнул я. – Подумайте, как следует, Игорь Романович! Мне кажется, что вы влипли в очень неприятную историю.

– Разрешите стакан воды, – охрипшим голосом, попросил Вилюжный. – В горле пересохло.

Я налил из графина воды и подал ему.

Отпив несколько глотков, Вилюжный спросил:

– Если не секрет, то, как вы сумели выйти на меня? Ведь насколько правильно информирован, то на деле Щегодубцевых уже почти была поставлена точка.

– Хорошие у вас информаторы, – заметил я.

– Стоит несколько минут потолкаться в толпе и можно узнать обо всём на свете.

– Меня смутила одна деталь, – сказал я откровенно. – Сразу обратил на неё внимание, но потом как-то так получилось, что совсем упустил из вида. Когда я повторно обследовал квартиру, то вспомнил о простыне…

– Какой простыне? – недоумённо переспросил Вилюжный.

– Самой обыкновенной, на которой мы все спим. В шкафу Щегодубцевых их была целая стопа, но именно эта простыня выделялась тем, что была втиснута в середину. Ни одна хозяйка не позволила бы себе такой беспорядок. Когда я стал рассматривать более внимательно, то убедился, что она сложена не так, как прежде. Это обстоятельство и навело меня на мысль, что у Щегодубцевых кто-то был. Я стал искать их гостя и вот, вышел на вас, Игорь Романович.