Читать онлайн Снова жив бесплатно
© Михаил Тихонов, 2024
ISBN 978-5-0059-7061-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Осознание себя
– А больше я вам ничего не скажу! – процедил Кибальчиш, кое-как двигая разбитыми губами, и сплюнул скопившуюся во рту кровь на начищенный сапог старшего офицера.
Офицер, побледнев от ярости, торопливо расстегнул кобуру и направил вороненный ствол револьвера прямо в лоб несгибаемому пленнику. Стрелять он не собирался, это Кибальчиш понял сразу, попугать хотел. Но не на того напал! Уроки старшего брата и отца не прошли даром.
Дождавшись, когда офицер демонстративно медленно взведет большим пальцем курок и положит указательный на спуск, Кибальчиш рванулся вперед. Отшатнувшись в испуге, штабной пижон (что с него взять) рефлекторно сжал крепче револьвер и грянул выстрел…
Боли Кибальчиш не почувствовал. Яркая вспышка – и все, темнота. Сколько длилось это НИЧТО в НИГДЕ, он сказать не мог. Да и было ли уместно тут вообще понятие времени? Но вот в темноте проступили какие-то серые контуры. То ли стена дома, то ли улица, то ли скалистый обрыв…
Кибальчиш постарался сфокусировать взгляд на деталях окружающего пейзажа и сразу понял, что это какой-то большой сарай, что-то типа пустого амбара. Вон потолочные балки видны, а вон потрескавшиеся старые стены. Из сгустившегося в дальнем конце помещения сумрака появился серый силуэт вроде бы человека. Несколько шагов навстречу и уже можно различить высокого мужчину в сером плаще и надвинутой на глаза серой же шляпе. Наряд явно не рабоче-крестьянский.
– Морда буржуйская, – пробормотал себе под нос Кибальчиш, – и здесь от вас покоя нет…
Но незнакомец доброжелательно улыбнулся и протянул Кибальчишу вполне человеческую руку.
– Привет! Ты Мальчиш-Кибальчиш! Я не ошибся?
– А кто интересуется? – по-взрослому важно ответил Кибальчиш, демонстративно засунув правую руку в карман штанов.
– Это будет сложно объяснить, – незнакомец сдвинул шляпу на затылок, наконец показав свое лицо.
Обычное лицо, только как будто клочки тумана по нему ползают – никак не получается рассмотреть целиком. Но улыбка вполне искренняя, наша, не буржуйский фальшивый оскал.
– Ты, вообще, понял, где находишься? – спросил человек в сером, внимательно разглядывая нахмурившегося Кибальчиша.
Кибальчиш не ответил. Не хотелось признавать, что деревенский поп был, оказывается, прав, а лектор из города, что целый час вещал про опиум для народа, врал как сивый мерин. Выстрел в лоб шансов выжить не оставлял, так что…
– Нет, парень, ты ошибаешься! – незнакомец сочувственно похлопал его по плечу. – Это не «тот свет», а ты не умер. Ты, можно сказать, только что родился. В некотором смысле. Давай присядем, сейчас попробую тебе объяснить.
Человек в шляпе махнул рукой в сторону, и Кибальчиш увидел в двух шагах от себя большую садовую скамейку, которой точно только что там не было.
Рассказ незнакомца оказался еще более невероятным, чем напутствия местного священника Отца Кирилла, который опиум этот самый для народа со слов лектора и поставлял. Кибальчиш был настолько потрясен, что не мог даже спорить. Просто сидел, раскрыв рот, и слушал.
Получается, не было ничего. Точнее было, но где-то совсем в другом месте. В другом мире, как выразился незнакомец. В этом самом мире был царь, помещики и капиталисты, потом была революция и рабоче-крестьянская власть установилась после кровавой схватки с белыми, зелеными и прочими некрасными. Но сгущались на горизонте тучи, пахло неизбежной новой большой войной с буржуйской силой.
И тогда один писатель, сам сражавшийся с буржуями еще мальчишкой, написал сказку для малышей, но не такую, как прежде писали. Чтоб учила не волшебную щуку в проруби ловить, не царевну среди лягушек искать, а готовиться брать своими детскими руками взрослое оружие и идти в бой, если будет больше некому. Потому что отдать буржуинам завоеванное с таким трудом можно, а вот потом назад забрать опять вряд ли получится – редко такой шанс выпадает, да и не всем.
Стала сказка та известна всем и каждому в стране победивших рабочих и крестьян. В школе ее проходили, дети ее знали наизусть, даже кино по ней снимали. Жалели мальчишки и девчонки Мальчиша-Кибальчиша до слез, очень хотели они, чтобы спасли его красные кавалеристы в самый последний момент, чтоб сбежал он из буржуйской темницы, но в сказке, увы, все по-другому говорилось, от этого и слезы в подушку тайком капали.
Поплакав немного, дети соглашались с предложенным финалом, успокоившись тем, что у коварных буржуинов ничего не вышло. Погиб Мальчиш-Кибальчиш геройски, что поделаешь. Салют ему и все такое.
Прошли годы. Выросли те мальчишки, для которых писал бывший красный кавалерист свою сказку. Вынесли они на своих плечах вместе со старшими братьями и отцами страшную войну – кто на заводе работал, а кто и на фронт успел попасть. Выросли и передали сказку своим детям, а те – своим.
Но изменился мир, вползла буржуйская зараза незаметно, поселилась в мозгах, корни пустила. То, что не смогли сделать оружием, сделали ящиками печенья и бочками варенья – хоть и назывались они как-то там по-другому.
Вернулись буржуины и Плохиши, что ждали своего часа, отыгрались по полной программе. Спохватились тогда подросшие детки, что заветы дедов да отцов своих подзабыли, но поздно было. Буржуйская власть крепко встала, кровь недовольным пустила без пощады и только сильнее сделалась от этого.
День за днем буржуины свою власть крепили – где хитростью, где лестью, а где и силой. Свыклись подросшие недоплохиши, освоились. Кто-то очень даже неплохо устроился, кто-то похуже, но тоже терпимо. Вроде и не предавали никого, как-то само вышло, без их участия.
Все бы ничего, но иногда рвет сердце тоска, до крика прям. Хочется, чтоб из небытия вдруг вывалила красная конница, как на картинках в книжках детства ушедшего, да снесла всякое непотребство с глаз долой, из сердца вон. Но не будет этого, не будет. И конница та, говорят, совсем не такая была, как в книжках писали, то сказки, оказывается, все были…
А пусть хоть и сказки! Что с того? Вот пусть Мальчиш-Кибальчиш оживет да по улице пройдет, в глаза посмотрит и скажет: «Что же ты, Ваня, Петя, Саша или как там тебя, щучий сын, до такого жизнь свою довел?» Ну пусть. Хоть во сне. Хоть в бреду. А то противно же, как будто озеро большое, в которое канализация льется – куда не плыви, всюду это самое. И все больше его становится, хотя утверждают, что меньше.
– Мысль то, дружище, материальна! Это наука доказала, между прочим, без всякого опиума для народа, – добавил странный незнакомец. окончательно сбивая Кибальчиша с толку. – Вот ты и воплотился, так сказать. Накликали.
– Так это буржуинский мир? – сурово спросил Кибальчиш.
– Нет, это нечто, называемое пространством идей. Во всяком случае, я так понимаю. В мир, который эти детишки подросшие реальным считают, нам еще надо как-то умудриться просочиться…
– Нам?!
– Ну, да! Я же тоже… Как бы тебе объяснить… Эх, не поймешь же… Виртуальная я личность, короче. Мнимая. Папаша мой, если можно так выразиться, большой фантазер был. Когда приперло его как следует, создал себе двойника, портрет даже нарисовал. Простым карандашом. Вот откуда плащ этот и шляпа серые. В том мире такая картинка называется аватаркой. Вместо фотографии типа. А имя мне дал своего так и не родившегося сына. Для него готовил. Личная трагедия всегда придает творчеству необычную силу…
Они немного помолчали, каждый, видимо, думал о своем.
– Даже документы какие-то сделал, – тяжело вздохнув и как-то странно ухмыльнувшись, продолжил человек в сером плаще. – Вот и жил я вместо него в разных интересных процессах, да веселых приключениях. И телефон у меня был, и адрес, и много что еще, чего ты не поймешь пока. Когда папашке становилось совсем хреново, начинал он со мной разговаривать. Точнее, он говорил, а что я отвечал, папашка не слышал, так что я отвечать перестал. Уж и не знаю теперь, что я такое и есть. Но есть вот. Сам видишь.
– А почему нас тут двое только? – спросил Кибальчиш, немного придя в себя после обрушившихся на него откровений.
– Так встречать тебя пришел специально, – улыбнулся в ответ серый человек. – Папашка снова вышел на связь, велел тебя искать. Видишь, не ошибся он.
– Так как тебя звать? – Кибальчиш снизу вверх внимательно посмотрел в глаза серому человеку. – Ты же сказал, имя у тебя есть.
– Зови как хочешь, – усмехнулся в ответ серый. – А имя есть, да. Михаил. Миша можно. В этих краях, знаешь ли, вопрос возраста смысла не имеет. И с этикетом все проще.
– Миша… Ну, значит Миша. И куда, Миша, мы пойдем теперь?
– В гости к папашке моему. Но не совсем. В тот мир не пройти пока. Выталкивает. Дышать там нечем, как плита каменная наваливается. Мы в сон к нему наведаемся, это нам раз плюнуть. Главное, чтоб папашка в это время романтикой какой не увлекался, а то неудобно получится. Седина в бороду, бес в ребро – сам понимаешь. Вот сегодня он специально нас ждет, можно сказать, мы приглашены.
Из дальнейших объяснений серого человека, который был не против зваться Мишей, Кибальчиш мало что понял. Но общий смыл все-таки уловил. Мише в сон к его виртуально-мнимому отцу пройти было вовсе не так легко, как он говорил. Пространство, где они сейчас находились, имело свои странные и труднообъяснимые законы. Проще говоря, ничего тут просто так не давалось. Вообще.
Чтобы попасть в нужное место, надо было преодолеть НЕЧТО. А как ты его преодолеешь, если не можешь определить, что, собственно, надо преодолевать?
Тут у Миши была своя маленькая хитрость, которую он именовал «визуализация проблемы». В данном случае проблема визуализировалась в виде длиннющей, уходящей в серое марево местного то ли условного неба, то ли условного потолка лестницы, состоящей из весьма хлипких пролетов, скрипящих под собственной тяжестью. Часть ступенек при этом отсутствовала, перил и вовсе не было.
– Вот поднимемся до седьмого пролета, там дверь будет в папашкин сон, – сообщил серый Миша таким уверенным тоном, что Кибальчиш сразу догадался – результат не гарантируется.
И они пошли. Первым бодро шагал Кибальчиш, как бы припечатывая своими решительными босыми ступнями скрипящие и разваливающиеся ступени, от чего они испуганно замирали в положенных по конструкции местах, в миг прекращая безобразничать. Миша старался не отставать и идти след в след.
Прошли они не семь пролетов, а как бы не все сорок семь. Или даже пятьдесят семь. Но, наконец, лестница таки закончилась. Впереди появилась из серого сумрака узенькая площадка и одна единственная дверь с горящей над ней зеленой надписью «вход без выхода».
Тут Миша решительно протиснулся вперед, деликатно постучал в дверь костяшками пальцев и, выждав немного, аккуратно потянул затертую латунную ручку вниз. Щелк! Дверь распахнулась настежь, крепко врезав по стене с той стороны. Вся мистическая конструкция от такой затрещины ощутимо завибрировала, лестница за их спинами начала рушиться с очень реалистичным треском, в спину Кибальчишу больно шмякнула полусгнившая щепка с ржавым гвоздем. Миша быстро шагнул вперед, втягивая в дверной проем замешкавшегося спутника.
– Тут, парень, тормозить нельзя! Ты про это дело забудь раз и навсегда. Тут всегда так – назад дороги нет. В чем-то это даже хорошо, но иногда напрягает.
Они вроде бы заходили в некую комнату, но почему-то оказались на пустой набережной. Дул пронзительный ветер с моря, серые волны бились об наваленные кучей на мелководье бетонные пирамиды, разлетаясь тысячами мелких холодных брызг. По мокрым плитам волнолома неторопливо прогуливался один единственный человек.
– Вот он, – почему-то шепотом проговорил Миша на ухо Кибальчишу. – Ты иди, поговори с ним, а я пока погуляю, морским воздухом подышу.
Но не тут-то было. Человек у воды повернулся и в один миг оказался возле них. Без видимых усилий.
– Ты что это, Миша, меня избегаешь? – притворно суровым голосом прорычал хозяин сна и тут же весело рассмеялся. – Привел все-таки! Здравствуй, Кибальчиш! Добро пожаловать!
Смекнув, что от разговора с родителем не уклониться, серый человек тоже шагнул навстречу. Теперь он стал похож на нахохлившуюся сердитую птицу.
– А потому что у меня от твоих страданий хронический насморк начинается. Сколько раз говорил тебе: я – не он. Я это я. Не надо меня жалеть. Мы, существа потусторонние, очень чуткие, воздушные, твоя жалость как старый пыльный матрас сверху на голову. К земле давит и дышать не дает.
– Дурак ты, Миша, – устало махнул рукой мужчина, названный ранее папашкой. – Реальный или виртуальный, я уж не знаю. Но давайте, ребята, о деле поговорим. А то сейчас сосед сверху табуретку уронит опять на пол, и я проснусь.
Только теперь Кибальчиш рассмотрел собеседника более-менее подробно. Это был пожилой мужчина, почти полностью седой, но без обычных для такого возраста залысин и плешей. Невыразительное какое-то лицо, можно сказать, невзрачное. Вроде как начал художник рисовать, но поленился закончить, наплевав на мелкие штрихи.
Одет хозяин сна был в некое подобие длинного плаща с капюшоном и знакомые до боли солдатские сапоги. В руке он держал черную, неровно выструганную, явно тяжелую палку с металлической окантовкой внизу.
Уловив направление взгляда гостя, мужчина легко прокрутил палку кистевым движением в воздухе и звонко стукнул ей по камню.
– Это железное дерево. Подарок из Африки. Моему отцу когда-то принадлежала. Видишь ли, Кибальчиш, управляемый сон – это целая наука. Надо начинать с малого, например, приучиться всегда контролировать во сне свои руки. Я, когда год почти на трех ногах по комнате прыгал, от нечего делать начал тренироваться. Спать лучше, чем себя жалеть и водку пить. Интересней гораздо и для психики полезно. Палка эта мне как раз помогала. Засыпаешь с ней в кресле, следить надо, чтоб не уронить. Вот и привык.
Кибальчиш важно кивнул, мол понятно, чего уж. Меж тем мужчина пошарил в карманах своего то ли плаща, то ли мантии и вынул большой пергаментный свиток.
– Вот, заготовил вам подробные разъяснения, на случай если не выйдет договорить. Почему-то получился этакий манускрипт из средневековья, ну да ладно. Зато нести удобно.
Манускрипт оказался действительно удобным – Кибальчиш его легко запихал в карман штанов наподобие носового платка, как будто был то не пергамент, а тончайший шелк.
Из дальнейшего рассказа хозяина сна стало ясно, что дела в мире реальном зависли на уровне между «плохо» и «хуже некуда» в некотором неустойчивом равновесии. Надеясь, что «хуже некуда» и в этот раз пройдет стороной, народец с «плохо» уже в душе согласился, а кто не соглашался, того быстренько убедили.
Это вам не при царизме проклятом – жандармы, ссылка в Шушенское, да казачки с нагайками. Другие давно технологии в ходу. Самосвалом бац – и всего делов. Извини, так вышло, но мы тебя никогда не забудем.
И менять тут явно уже что-то поздно. Все наоборот, все не так, как в истории Мальчиша-Кибальчиша. Уйдут отцы, может некоторые братья даже, а мальчиши будут рожи друг другу корчить в тик-токах разных, да рассуждать про какого-то там Даню Милохина, который свалил. И фиолетово им про буржуинов, про китайцев даже фиолетово будет. Разве что инопланетяне вторгнутся и закусывать прохожими начнут – и то не факт.
Вот поэтому и нужен опять Кибальчиш. Никак без него не обойтись. Не для нынешних пропащих, им не помочь уже, для тех, кто пока читать учится, да в игрушки играет.
– Да как же мне туда пролезть, в мир этот? – Кибальчиш прям ростом стал ниже от навалившегося груза. – Сын вот Ваш говорит, что выталкивает та реальность назад все, что не из нее родом.
– Поможем, – усмехнулся мужчина, – не один я твоего прихода ждал. Много нас таких замшелых. Некоторые даже на серьезных должностях. Подтолкнуть только их надо, взбодрить. Вот этим и займетесь. Миша поможет, он молодец вообще-то. В нашем мире его до сих пор вспоминают, вот мол, пропал куда-то Миша, так жаль.
Тут в серых тучах наверху что-то громко стукнуло, затем еще раз, но потише.
– Итить растудыть! – рявкнул седой мужчина, зло глянув в беспокойные небеса. – Три часа ночи же, не спится придурку! Энурез что ли?
Пространство вокруг меж тем пошло какой-то мелкой рябью и у Кибальчиша нехорошо заныли виски в предвкушении больших неприятностей.
– Быстро в воду прыгайте! – голос хозяина сна ударил как кнут пастуха – звонко и вполне ощутимо.
Миша и Кибальчиш как две пушинки слетели далеко в сторону от волнолома в самую гущу яростно пенящихся волн. Но встречи с холодной водой так и не случилось. Случилась встреча с пыльным полом в уже знакомом сером амбаре.
– Вот так и живем тут, – сплевывая и чихая, проворчал Миша, – привыкай. Зато не скучно.
Пока Кибальчиш отряхивался от пыли и протирал глаза, его серый спутник вытащил откуда-то деревянный стул и большой барабан. Сам сел на стул, а на барабан положил ноги, скрестив руки на груди. Наверное, старался для гостя, чтоб веселей было. Смех в ситуации, где встречаешься с немыслимым и невозможным, самое то.
– Кто там у нас первым пунктом идет? – Миша кивнул на карман Кибальчиша, куда был весьма своевременно запрятан странный пергамент с инструкциями.
Кибальчиш аккуратно извлек наружу здоровенный свиток, мгновенно принявший прежние размеры и прежнюю же твердость. Развернул. Никаких списков не наблюдалось. Зато имелось что-то вроде комиксов.
Вот большое цветное фото – коротко стриженный мужчина средних лет в парадной форме с волевым лицом, которое немного портил предательски свисавший второй подбородок. Подпись под фотографией гласила: «Полковник А. П. Зорин».
Затем появился смешной паренек с замотанным толстым вязанным шарфом горлом и красным от насморка носом. Он смотрел телевизор, где человек в кожаном пальто и шляпе с револьвером в руке кричал в какой-то темный люк «А теперь Горбатый! Я сказал Горбатый!!!»
Вот тот же паренек в школьном дворе решительно встает между плачущей девчонкой и тремя наглыми гопниками. Вот он же, но чуть постарше у чьей-то могилы. Стоит, сжав кулаки, но не плачет. Рядом рыдает женщина в черном платке.
Вот парень в военной форме с малиновыми погонами и двумя буквами ВВ на них держит побелевшими от напряжения пальцами тяжелый щит, прикрывая им от града камней каких-то испуганных штатских… Много там было еще картинок. Правильных, хороших.
Но разворачивался магический свиток дальше и картинки становились все хуже и хуже. Какие-то полуголые люди в обнимку с хохочущими девицами (сауна это называется, как пояснил Миша), пьяные застолья, пухлые конверты в портфелях льстиво и фальшиво улыбающихся толстячков и очкариков… А дальше и вовсе такое непотребство пошло, что Кибальчиш попытался было свиток обратно закатать, но Миша схватил его за руку своими на удивление крепкими пальцами и ткнул несильно в бок кулаком. Пришлось смотреть дальше, с таким не поспоришь, прям тиски железные, а не руки.
Вот и последняя картинка, точнее серия картинок. Тот же самый полковник, только помятый и растрепанный, что-то пишет на листке. Черкает, опять пишет. Потом достает из сейфа пистолет и приставляет к виску. Палец крупным планом – он жмет на спуск. Щелк! Осечка. Пистолет падает на пол. Полковник обессиленно опускается на стул. Прячет лицо в ладонях. Плачет что ли? Потом рвет на мелкие клочки свою записку и сжигает в пепельнице. Убирает пистолет в сейф, тщательно приводит себя в порядок и открывает дверь.
Все, картинки закончились. Свиток вдруг сам вырвался из рук и свернулся обратно в трубочку. Что там в нем дальше было, Кибальчиш толком рассмотреть не успел.
– Дааа… – протянул Миша, почесывая затылок, от чего его шляпа съехала почти на кончик носа. – Дела! Ну, папашка… Не поскупился. Редкого кадра подобрал. Это, друг Кибальчиш, вымирающая порода. Страдающий от мук совести коррупционер-беспредельщик, жертва обстоятельств и собственной жадной родни. Таких уже в том мире не найти днем с огнем. В смысле коррупционеры есть, только совесть у них отдельно, а бизнес на служебном месте отдельно. И они вполне искренне полагают, что так и надо. Сначала Родине типа, а потом уже себе. Это нормально, вроде как. Зря что ли учился-трудился?
– И что мы ему скажем? – тихо спросил Кибальчиш.
Он вдруг почувствовал себя маленьким и беспомощным. Просто там все в сказке было и понятно. Свои – они свои. Родные и добрые. Враги – они враги. Чужие и жестокие. Один единственный предатель, да и то веры ему никогда особой не было, жалели просто. А тут…
– Это уж тебе виднее, – развел руками Миша. – Ты же у нас герой, на тебя вся надежда. Ты не думай. Не готовь речь заранее. От сердца скажи. Что накипело, то и говори. А там само пойдет. Тут искренность твоя нужна и прямота, а не тонкий расчет. Вставай, пошли! Чего тянуть?
Глава 2. Настоящий полковник
На этот раз обошлось без длинной лестницы в никуда. Они шли через топкое болото, каждый раз вынимая с трудом ноги из отвратительно пахнущей жижи с мерзким чавкающим звуком. Обходили предательские топи, коварно прикинувшиеся красивыми полянками. Проваливались по пояс, по грудь в вонючую эту грязь, помогали друг другу выбраться и упорно пробирались дальше.
– Какая задача… такая и визуализация… уффф… – сопя, как маневровый паровоз со старыми изношенными котлами, пропыхтел Миша, помогая застрявшему Кибальчишу выбраться на сухое место. – Вот, вроде пришли. Где тут этот любитель саун?
Но полковник, похоже, спал без сновидений, заглушив мозг двойной дозой снотворного. Так что в кромешной темноте ничего видно не было, лишь угадывался силуэт двуспальной кровати, на которой почему-то сидел, обхватив колени, грузный мужчина с закрытыми глазами. В пижаме и форменной фуражке, сдвинутой на затылок козырьком назад.
Миша подтолкнул Кибальчиша в спину и изобразил мимикой недовольство так комично, что оба невольно хмыкнули.
Человек на кровати открыл глаза и принял более естественную позу, поставив ноги на пол (или что там было в этом сне) и положив фуражку на одеяло рядом с собой. На лице его обозначилась радостная улыбка.
– Ого, кто к нам пожаловал! Узнаю, узнаю… Действуют значит транквилизаторы, доктор знает свое дело, зря я его так… А то такая муть все снится, хоть спать не ложись. Ну, здорово, Мальчиш-Кибальчиш! Классная у тебя шапка. У меня в бане такая же висит, только не красная, а серая. А это кто там с тобой? Не узнаю… Плащ, шляпа серые… Чекист Исаев?
– Здравствуйте Александр Петрович! – Кибальчиш шагнул вперед. – Я к Вам по делу пришел. Насчет молодого поколения поговорить, плохо там все, помощь нужна!
– Да не гони! – Человек на кровати презрительно поморщился. – В кои-то веки нормальный сон вроде бы приснился и опять пургу всякую мне втирают! Издеваетесь что ли? Все в порядке с децилами этими. Две руки, две ноги, голова одна, задница сзади, причиндалы спереди. Клей даже нюхать перестали, не круто типа. Новые теперь тренды. Что не так?
Кибальчиш сбился и замолчал. В груди разгорался знакомый уже по описанным в книжке событиям гнев. Тот самый, что выплеснулся с криком «Измена!», когда рванули ящики с боеприпасами. Сжав кулаки, он огромным усилием воли заставил набирающий силу огонь слегка притухнуть и лихорадочно стал искать правильные слова.
Но тут из-за его спины выдвинулся Миша, решивший все-таки принять участие в разговоре.
– А ты внучка своего вспомни! Как там его по новой моде родители назвали? Евлампий?
– Елисей. – Человек в кровати почему-то не удивился нагловатому обращению серого незнакомца, приняв как должное.
– Во! Елисей. Королевич будет. Районного масштаба. А то и областного, кто знает. Потом в депутаты, да? Уже задатки видны, хотя только в первый класс пошел. Хозяин жизни будущий, победитель типа. Так вы его воспитываете?
– Родители воспитывают. Я не лезу. – Зорин (а это был он) опустил глаза, злясь на себя за нелепую попытку оправдаться. Но по-другому с этим сказочным мальчишкой и его серым спутником почему-то не получалось говорить. Выработанная годами высокомерная и властная манера общения большого начальника с разной мелочовкой улетучивалась стремительно, как воздух из дырявого баллона.
– А родителя елисейского кто воспитал? Кто отмазывал, когда подрастал он? Кто на участкового ножкой топал «мой сын, понял, сам разберусь», а? Пушкин Александр Сергеевич или все-таки лично тогда еще майор Зорин? – Кибальчиш больше не сдерживал рвущийся наружу гнев, который вполне зримо лился из его голубых глаз холодным огнем, растекающимся по комнате наподобие люминесцентной подсветки.
– Ладно… Мы тебе не судьи и не собственная безопасность, не за этим пришли, – сказал серый человек по имени Миша, прерывая яростно сверкающего глазами Кибальчиша.
– Да, не за этим. И не потому что. – Кибальчиш знаком велел серому не мешать, а затем оказался прямо перед лицом Зорина, заглядывая своими голубыми глазищами куда-то в неведомые пространства зоринского подсознания. – Пойми, я не мог прийти, если бы ты сам меня не звал. Тебе же самому противно, никакие пилюли, как они там у вас называются, не помогают ведь. Верно?
– Транквилизаторы они называются, – хотел ответить Зорин, но странный ком в горле не позволил перевести разговор в шутливое русло.
– А что мне теперь, стреляться что ли? – Зорин вдруг первый раз за последние 40 лет ощутил острое желание разрыдаться. – Нашли себе главного негодяя, корень зла нашли… У меня два огнестрела, между прочим! Я выжил чудом! Жизнь такую всем я что ли устроил? Вот это вот все я выстроил?
Он много еще что говорил такого, что было Кибальчишу не понятно. Да и не хотелось понимать. Кибальчиш видел главное – из человека выходит годами копившаяся боль. Чистит человек себя. Через муку душевную чистит. Значит адресом не ошиблись, значит верно все.
Наконец Зорин устало замолчал. Посмотрел немного в потолок, чтобы давно забытые слезы затекли обратно. А потом уже обычным своим голосом сказал:
– Что ты от меня ждешь, Мальчиш-Кибальчиш из детской книжки? Чтоб я пулю в висок себе пустил? Нет проблем, вон в сейфе пистолет наградной. Проснусь сейчас и за дело. Плакать никто особо не будет, думаю. Так для вида, а потом сразу к нотариусу за наследством. Так что я готов. В душу только не лезь больше, без тебя противно.
– Этого не надо, – снова вмешался серый Миша. – Грех это. И ничего, по большому счету, не решает. Уж поверь. Нам, потусторонним жителям, сей факт хорошо известен. К тому же ты уже пытался. Не вышло ведь. Не вышло, потому что рано. Дела остались еще незавершенные.
– Помощь твоя нужна и поддержка важного дела. – Кибальчиш говорил теперь тихо, как-то совсем по-детски. Ребята здешние во что превращаются, ты сам видишь. Нет у них шансов. Затянет ловушка буржуинская, душу выпьет, а вместо нее зашьет эту… как ее… программу, вот! Вырастут вроде люди, а на самом деле не пойми кто.
Рассмеялся полковник Зорин злым и горьким смехом. Так висельник смеется над споткнувшимся на ступеньках эшафота палачом.
– Эх, парень… Вон ты куда метишь… Да если бы я был генералом даже, министром даже если был, ничего тут исправить бы не смог. Наивные вы ребята, даром что потусторонние. Тут такие силы годами все выстраивали, им любого сковырнуть с пути, что букашку раздавить. Не заметят даже.
– А ты с малого начни. – Серый человек улыбался уже вполне дружелюбно, незаметно оказавшись где-то возле правого плеча Зорина. – Помирись с племянником своим, пусть он детский центр откроет. Военно-спортивный. Или просто спортивный, чтоб раньше времени не всполошились. Некоммерческий только! И назовет пусть его «Мальчиш-Кибальчиш». Картинки как в старых книжках советских по всем стенам, буденовки там всякие и прочая атрибутика. Это же классно! Круто это! Просто прочувствовать надо. Он сделает все сам, а ты прикрой его от разных акул бизнеса, чтоб не лезли особо. И пока все на этом. Лады?
Договорить они не успели. Все поплыло перед глазами полковника, а вместо голоса серого в ушах затрендел мелодией «если кто-то кое-где у нас порой» мобильный телефон, вырывая Зорина из странного этого сна обратно в суровую реальность. Три часа тридцать минут, ведьмин час… Что-то нехорошее случилось. Иначе бы не стали среди ночи поднимать.
Полковник рывком поднялся с кровати, схватил телефон и ткнул пальцем в «принять вызов».
– Слушаю, Зорин, – рявкнул он своим обычным «служебным» голосом, как будто не спал только что и не разговаривал в чудесном этом сне с явившимся из далекого детства мальчишкой в чудной красной буденовке с огромной звездой и такими же огромными, совсем недетскими глазами.
– Александр Петрович, простите… Это Шнягин… Вы приказали за племянником Вашим присмотреть, тут такое дело…
– Шнягин, – рявкнул Зорин зло, – три часа ночи! Говори по делу капитан, что ты ноешь, как этот?
– Докладываю, товарищ полковник, – затараторил Шнягин, – племянник Ваш со своими единомышленниками пошли сегодня нелегальное общежитие мигрантов для канала своего снимать, там драка случилась, мы вмешались сразу, но все равно… В больнице он… ЧМТ. Без сознания пока, состояние тяжелое…
Глава 3. Перед Схваткой
– Шнягин, не гони! – рявкнул полковник Зорин, смотря сверху вниз на невзрачного мужичонку лет сорока, виновато прячущего взгляд. – Докладывай по делу, хватит юлить, я не ищу крайних, мне надо знать точно, что произошло и как. Все. Ну?!
Капитан Шнягин был одним из самых опытных сотрудников, ругать его не было смысла – если он не смог предотвратить трагедию, никто бы не смог. Под личиной замученного жизнью служащего какой-то третьесортной конторы скрывался до поры до времени матерый волкодав со звериным чутьем и такой же цепкой хваткой. Шнягин этой маскировкой пользовался виртуозно – на него просто никто не обращал внимания – человек без особых примет, серая посредственность, никому не интересный неудачник в потертом пиджачке.
– Докладываю, товарищ полковник! – капитан, наконец, перестал изображать раскаяние и заговорил короткими рубленными фразами. – В 23.40 они прибыли на адрес – Шнягин ткнул пальцем в схему, лежащую на столе. Автомобиль Шкода Октавия, зарегистрированный на гражданку Волкову И. И., оставили вот тут, в дальнем конце стоянки, где нет освещения – снова палец капитана воткнулся в распечатанный рисунок. В 23. 55 возле общежития встретились с двумя пока неустановленными лицами – скорее всего жители рядом расположенных домов. Говорили примерно полчаса, вели съемку…
Шнягин был еще и мастером казенного эпистолярного жанра. Написанный им отчет сразу обрисовывал всю картину происходившего так наглядно и детально, как будто читающие его побывали на месте событий. Вот и сейчас перед глазами полковника сама собой сложилась картинка. Угрюмый и безлюдный пустырь, окруженный со всех сторон многоэтажками. Прямо по центру бывшего «дикого» футбольного поля, на котором старожилы района в далеком советском детстве гоняли мяч и выходили на пацанские разборки, теперь красовался то ли ангар, то ли барак в два этажа из быстро возводимых конструкций.
С наступлением темноты местность эта превращалась в некое подобие притона с функциями ночлежки, делая жизнь обитателей соседних домов сущим адом. Вот и сейчас из окон льется музыка с восточным колоритом, слышны гортанные крики, громкий смех, тянет характерным дымком запрещенных смесей и жаренного мяса.
Именно вечерний разгул нелегального стойбища во всей красе и во всех деталях намеревался снимать для своего канала племянник полковника с двумя своими друзьями. И с задачей этой самодеятельная съемочная группа вполне справилась – материал получился совершенно убойный. Начальнику местному «на земле» точно будет грустно. А в районной управе и вовсе суицид может случиться.
Впечатляющим завершением репортажа стали одухотворенные лица обитателей ночлежки, требующие убрать камеру в своей неповторимой эмоциональной манере. В принципе, одного этого уже хватило бы для «взрывного» сюжета.
Возникшая потасовка закончилась быстро – племяш сам был не робкого десятка, да и его сподвижники тоже. Все юристы по образованию и спортсмены по увлечениям, рост под два метра, крепкого телосложения. Так что голосистые ребята в резиновых шлепках и спортивных штанах, выбежавшие разбираться с непрошенными гостями, выдав стандартный набор фраз про «твой мама», почли за благо удалиться внутрь своей цитадели, заперев входную дверь.
И тут родственник с командой допустили ошибку. Надо было из района срочно выбираться, а они отошли к своей машине и стали обсуждать результаты мероприятия, приводить в порядок потрепанную одежду и просматривать снятое видео. Сидя в салоне автомобиля.
Примерно в полвторого ночи на стоянку резко зарулил внедорожник без номеров. Мгновенно смекнувший, что дело плохо, Шнягин ударил напарника локтем и тот газанул с места, вклиниваясь между неопознанным джипом и Шкодой с компанией племянника Зорина.
Они опоздали буквально на полсекунды. Внедорожник своим сваренным из металлических труб бампером врезал в бок легковушки со стороны водительской двери. Затем сдал назад, намереваясь развернуться, но тут Шнягин начал стрелять по колесам и сидящие внутри двое бородатых молодцов бросились из машины наутек в разные стороны, весьма профессионально петляя на ходу и укрываясь за припаркованными машинами.
Замешкавшись на несколько мгновений, чтобы оценить состояние пострадавших, Шнягин решил преследование не вести, а срочно доставить двух «тяжелых» в больницу, памятуя о своем неофициальном статусе в рамках данной миссии. Машина нападавших все равно осталась, можно будет потом от нее клубок размотать. Убедившись, что пострадавшие живы (третий герой и вовсе отделался легким испугом) и получив информацию о состоянии их здоровья, капитан, не откладывая до утра, позвонил Зорину прямо ночью.
– Все правильно сделал, нет вопросов, – Зорин через силу заставил себя говорить спокойно. – Спасибо. Буду должен, капитан. Не забуду. Свободен.
Полковника буквально трясло и он не понимал, в чем дело. С племянником они особо никогда не дружили, вообще не разговаривали уже полгода. Негласное наблюдение за ним он выставил исключительно по слезной просьбе своей сестры – потасовки с героями репортажей новоявленного блогера-борца за все хорошее происходили регулярно, что не могло, разумеется, мать не тревожить. После случайно подслушанного разговора сына с друзьями, в ходе которого озвучивалось намерение всерьез взяться за тему нелегальной миграции, женщина решила обратиться за помощью к брату, чего обычно никогда не делала – принципы не позволяли.
Так что состояние свое Зорину никак списать на последствия ночного происшествия не удавалось. Что мог, он сделал, не сделал бы этого, могло еще хуже получиться. Тут дело в чем-то другом. Не в странном ли сегодняшнем сне, который так резко прервал звонок Шнягина?
Сны полковник обычно не помнил – они оставались по ту сторону реальности сразу после звонка будильника или телефона – насыщенная всякими неприятностями жизнь не оставляла места для рефлексий по поводу ночных видений. Но этот никак не желал уходить в глубины подсознания. Яростные и просящие одновременно огромные светящиеся глазищи Кибальчиша и его чудная красная шапка-буденовка появлялись перед мысленным взором снова и снова.
– Да чтоб тебя! – выругался в полголоса Зорин. – Помогли доктора… Выписали таблеточки… Теперь вот глюки начинаются!
Принять проверенное средство для снятие душевных волнений и устранения колебаний тоже было нельзя – не сочеталось содержимое подарочных бутылок из заветного шкафчика с выписанными неврологом препаратами радикально. Лучше даже не пытаться, могут и не откачать потом.
Зорин неожиданно для себя вдруг подумал, что просто надо сделать то, о чем просил ночной гость. И это было бы наилучшим выходом. Вопрос явно намеревался решиться сам собой – вот и здание под детский центр есть, только дезинфекция понадобиться основательная и ремонт. Тогда и племяш будет доволен, когда очухается, и сестра спасибо наконец скажет, и совесть оставит в покое. И Кибальчиш будет доволен.
– Все, приехали! – Зорин мрачно рассмеялся. – пора на пенсию, пока в дурку не попал.
Последняя мысль про Кибальчиша его откровенно испугала. Зорин привык считать себя безупречной машиной, чьи функции полностью контролируются волей и разумом, а тут такая чертовщина.
– Чертовщина это твоя жизнь! – в голове явственно прозвучал голос серого спутника Кибальчиша.
– Я что, с ума схожу? – Зорин мысленно задал невидимому собеседнику волнующий его вопрос.
– А ты думал? – тут же откликнулся серый. – Как по-твоему мы к тебе зашли? Крыша сдвинулась, щель появилась. Постоянный стресс, когнитивный диссонанс, муки совести, злоупотребление алкоголем… Сам виноват. Но ты не бойся, это не глюки. Сделай, что Кибальчиш просит, и мы уйдем. Слово даю.
– Нет, оставайтесь, с вами веселее. А то и поговорить не с кем по душам. Только без звонка не приходи больше. Стремно это как-то.
– Лады! – Серый снова откликнулся незамедлительно. – Главное доктору не говори. Упекут, сам знаешь куда, укольчик сделают, будешь улыбаться и сопли пускать. Такой звонок устроит? В голове полковника еле слышно заиграла мелодия из кинофильма «17 мгновений весны».
– Вполне! А тебя как звать-то? Не Фреди часом? А фамилия не Крюгер?
– Мишей зови, – ответил серый. – Только не вслух, если в Кащенко не планируешь заехать месяца на три. Все, пока! К тебе пришли, кажется.
Вечером Зорин встретился с неким хмурым господином в дорогом черном костюме и в черной же застегнутой наглухо рубашке без галстука.
Они разговаривали в парке, сопровождающие лица с обеих сторон деликатно маячили на двух противоположных концах аллеи, не мешая беседе уважаемых людей.
– Мстить будешь? – хмурый сразу перешел к делу, не тратя время на формальные приветствия и прочие выкрутасы.
– Придется… – Зорин тяжело вздохнул и развел руками, показывая жестом как он этого не хочет. – Родственник же… Люди не поймут иначе, уважать не будут.
– Мы лечение оплатим, компенсацию, машину новую, то-се…
– Денег не возьму! – решительно пресек Зорин начавшийся торг.
– А что тогда? – хмурый внимательно взглянул в глаза полковнику, уловив скрытый намек.
– Скажи своим, чтоб всех убрали с того пустыря. Прямо завтра. Весь мусор с собой. Барак не жечь, не ломать. Куда угодно пусть вывозят, но за пределы района. С местными я все сам улажу, с Управой тоже.
– И все?
– Да, будем квиты. ДТП, случайность. Пришли там, кого не жалко, оформим на него. Пострадавшие претензий не имеют.
– Ээээ! – хмурый вдруг изобразил улыбку, больше напоминающую оскал – хорошо говорить с мудрым человеком, знающим жизнь! Договорились!
…Через час после встречи с хмурым господином в черном Зорин набрал номер Главы районной Управы.
– Николай Дмитриевич? Добрый день, простите, вечер! Зорин беспокоит. Помните такого? Да, да, сестра моя тут проживает, кандидат наук, все верно. Извините за поздний звонок! Забегался совсем, столько всего интересного сегодня, столько важного… Я Вам сейчас человечка пришлю с флешкой, Вы изучите внимательно и верните назад. Крайне интересные материалы! Крайне! Эксклюзив, можно сказать. Нет, завтра никак нельзя. Надо сейчас. На какую тему? А вот тут у нас с коллегами идея возникла по профилактике правонарушений среди несовершеннолетних и заодно по патриотическому воспитанию. Решили центр такой открыть. Некоммерческий, само собой. Где? А вот на пустыре возле автобусного парка. Там как раз ангар простаивает. Не знали? Да, пустует. Вот на эту тему как раз видео. Презентация, так сказать. Как изучите, звоните! Я ложусь поздно. Всего доброго!
Дела у Зорина явно налаживались. Глава Управы позвонил ближе к ночи и долго рассказывал, как увлекся идеей создания детского патриотического клуба, как благодарен полковнику за помощь и ценный совет, как прямо завтра даст необходимые указания и всего лишь осталось решить один маленький вопрос – кто будет руководителем клуба, ответственным, так сказать, лицом.
– Есть такой человек, – разом подрезал полковник далеко идущие планы районного владыки. – Он сейчас, правда, болен, но скоро поправится и будет полностью в Вашем распоряжении. Образование высшее юридическое, молодой, динамичный, есть опыт самостоятельного создания и ведения проектов, как говорится, идет в ногу со временем. На этот счет не беспокойтесь.
Глава Управы сразу сник и, сославшись на усталость, быстренько дал отбой.
Племянник и правда выздоравливал как-то слишком быстро. Еще вчера врачи отводили глаза и аккуратно намекали на возможность длительного нахождения в состоянии комы, а уже сегодня родственник пришел в сознание и даже разговаривать начал.
На этот счет у Зорина возникли определенные подозрения и в ближайший же выходной день, категорически запретив будить себя без самой крайней необходимости кому бы то ни было, полковник опять употребил двойную дозу снотворного, успев перед сном сказать куда-то в пространство «Мишаня, выходи, побазарить надо».
Сон навалился как сброшенный с елки отцовской рукой снег в далеком детстве. Снежный шатер, сплошная белая пелена и море восторга.
Михаил ждал его именно в заснеженном лесу, среди превратившихся в белые пирамиды елей.
– Ты выражения все-таки выбирай, ладно? – серый человек изобразил неудовольствие на своем неуловимо меняющемся лице. – Я тебе не друг детства и не поднадзорный контингент или как там у вас это называется.
– Это я от смущения, – попытался оправдаться Зорин. – Непривычно и странно все, неудобно даже как-то, вот и куражусь. Прости.
– Да ладно, проехали. Что хотел? Проблемы какие? – серый Миша вынул откуда-то из-за спины большой чемодан с надписью «Добрый доктор Айболит» и наклейкой в виде зверской рожи в белом колпаке.
– Вопрос имею насчет племянника, – Зорин говорил улыбаясь, едва сдерживая веселый и озорной детский смех, который навсегда вроде бы остался по ту сторону кладбищенской ограды в тот страшный день, когда хоронили убитого хулиганами отца. Давно остался. Много лет назад. Вместе с резко закончившимся счастливым детством.
– Каюсь, моя работа, – серый Миша поставил чемодан прямо в снег и, открыв замки, вынул оттуда вполне современный ноутбук. – Вот, смотри. От друзей секретов нет.
На экране замелькали какие-то черточки и полосы, но Зорин сразу уловил ответ на свой вопрос – Кибальчиш и Миша буквально вытолкали племянника из комы в реальный мир, используя при этом такие залихватские идиоматические выражения, что даже повидавший многое полковник был заметно удивлен.
– Не хотел возвращаться, понимаешь. – Миша комично сдвинул брови и изобразил суровую гримасу. – Глюконавт какой-то! Картинки смотреть собрался, пока врачам не надоест с его тушкой забавляться. По ту сторону, знаешь ли, все иначе ощущается. Пришлось слегка его взбодрить.
Они еще немного побродили по снежному лесу, но внезапно налетевший холодный и пронзительный ветер стер все очарование детской новогодней сказки, оставив лишь тревожное ощущение близкой опасности и неизбежной схватки.
– Держись, полковник! – Голос Миши с трудом прорывался сквозь вой ветра. – Они скоро тебя найдут! Гамлета читал? Розенкранц и Гильденстерн! Запомни… – больше ничего разобрать было нельзя.
Проснулся Зорин легко. После снотворного, да еще в двойной дозе, пробуждение всегда требовало волевого усилия и долгих водных процедур, но сегодня он просто открыл глаза и мгновенно включился в «служебный» режим, фиксируя каждый шорох и незаметно осматриваясь вокруг.
Нет, пока тревога ложная. В квартире никого кроме него нет, за дверью тоже никто не притаился – Зорин давно научился чувствовать такие сюрпризы, поэтому и продолжал свой путь в мире живых, несмотря на периодические попытки недоброжелателей его оттуда спровадить в гости к предкам.
Ощущение близкой и серьезной угрозы меж тем не проходило. Наоборот, усиливалось. Из чего полковник сделал вывод, что возможные неприятности ожидают его по пути на службу или даже в собственном кабинете. И принял необходимые меры.
Перво-наперво Зорин позвонил своему заместителю и сказал, что задерживается из-за сильной головной боли.
– Глаза, Валера, прям не могу открыть, представляешь? Ты там прикрой меня пока, я сейчас обезболивающее какое-нибудь жахну и приеду на такси, боюсь за руль садиться. Нет, не надо никого присылать. Витю отправь куда-нибудь, типа со мной поехал, чтоб не маячил там.
Затем полковник действительно вызвал такси, но на час позже. Нетвердой походкой вышел в коридор с мусорным ведром, долго лязгал крышкой мусоропровода, незаметно оглядываясь по сторонам, затем аккуратно приоткрыл дверь пожарного шкафа, вынул оттуда с самого низа из темной пыльной ниши под свернутым рукавом тугой сверток в черном пакете и, громко шаркая ногами в домашних тапочках, вышел на лестницу, где находилось неофициальное «место для курения».
Там Зорин быстро разорвал упаковку из скотча и на подоконник возле банки с окурками легли старые кеды, неопределенного цвета треники со следами краски, куртка с логотипом обслуживающей организации, такая же кепка и респиратор.
В таком наряде полковник вышел на улицу, медленно прошел через двор до мусоросборника и вернулся назад в подъезд, так ничего подозрительного и не обнаружив.
Карнавальный костюм гастарбайтера вернулся обратно в пакет, а Зорин в свою квартиру. Вся разведка заняла не более десяти минут. Теперь надо быстро переодеться и бегом на улицу. Еще пять минут на все про все, и Зорин вылетел из подъезда вслед за гогочущей толпой молодняка (в школе вроде должны быть), спринтерским рывком догнал автобус, впрыгнув в переднюю дверь в последний момент. Служебный мобильник одиноко надрывался в пустой квартире, информируя окрестности, что «если кто-то кое-где у нас порой».
Впрочем, все эти выкрутасы с переодеванием и пересадками оказались лишними. Неприятности спокойно дожидались полковника прямо на службе, причем не где-нибудь, а в кабинете начальника.
Зорина вызвали к генералу самым жестким образом – за ним лично пришли и стояли над душой, пока он не поднялся со стула и не пошел следом. Такая манера общения однозначно предсказывала резкое ухудшение отношения генерала к своему подчиненному и скорую расправу из серии «чтоб другим неповадно было».
В генеральском кабинете ждал еще один сюрприз – за столом для совещаний восседали две протокольные физиономии в характерных строгих одинаковых костюмах, так любимых сотрудниками службы собственной безопасности.
– Что, Зорин, доигрался?! – Генерал грозно сдвинул брови и стукнул кулаком по столу. – Вот товарищи пришли к тебе. Догадываешься откуда? Поговорить пока неофициально хотят, в глаза, так сказать, посмотреть. Утверждают, что помнят тебя по совместной учебе. А я с тобой потом поговорю, как положено, уже не по-дружески. Ну, беседуйте.
Генерал еще раз сурово сверкнул глазами, на секунду задержав взгляд на переносице Зорина, словно пытаясь что-то ему внушить, и важно прошествовал к выходу.
– Спасибо, Николай Геннадьевич! – так же взглядом ответил Зорин.
Он все сразу понял. Генеральская манера общения с подчиненными исключала какую-либо фамильярность, грубость и обращение «на ты». Такой чести удостаивались только самые проверенные и доверенные сотрудники, в которых генерал был полностью уверен и которых всегда был готов прикрыть. Столь непривычный официальный вызов «на ковер» являлся предупреждением – «Зорин, приготовься!». А эта вот имитация начальственного гнева показывала, что генерал на его стороне и в беде не бросит.
Полковник сел без приглашения на стул у стены и внимательно посмотрел на двух безопасников. Лица точно незнакомые. Значит про совместную учебу враки.
– Слушаю вас, товарищи! Представьтесь, пожалуйста.
– Подполковник Розарин, служба собственной безопасности. А это майор Звездарев.
– Розенкранц и Гильденстерн!!! – Заорал в голове Зорина Миша, но тут же осекся, как будто кто-то выключил звук.
– Не имею чести быть с вами знакомым, товарищи! Зачем же вы товарища генерал-майора в заблуждение вводите?
– Вот что, Зорин, – Розарин, скорчив брезгливую гримасу, смотрел куда-то в потолок и цедил слова почти не размыкая губ, – давайте по-хорошему! Зачем нам всем лишние сложности? Время тяжелое, стране герои нужны, а не оборотни в погонах, Вы много сделали полезного на службе, здоровье подорвали…
– По собственному не буду писать! – отрезал Зорин.
Дальнейшее было просто за гранью всех возможных ожиданий и представлений. Даже такой человек как Зорин был не готов к этому.
Звездарев вдруг громко и вульгарно заржал и хлопнул старшего по званию коллегу по плечу.
– Гони пятихатку, Розарин, проспорил!
– На, подавись! – Розарин вытащил из кармана новенькую хрустящую купюру и сунул в руку Звездареву.
– Подвели Вы меня, Александр Петрович, на деньги вот попал из-за Вас! – Розарин неодобрительно покачал головой и погрозил Зорину пальцем.
Совершенно дикое и неожиданное преображение величественных и холодных как айсберги представителей собственной безопасности в двух валяющих дурака раздолбаев не то чтоб выбило полковника из колеи, но на миг заставило выйти из состояния готовности, в котором Зорин привычно оказывался в минуту опасности уже давно без волевых усилий – автоматически.
– Что это, – лихорадочно размышлял Зорин, – психологический тест? Попытка вывести из себя? Провокация? Скрытая съемка?
– Для ответа на вопросы, которые, очевидно, Вас сейчас волнуют, товарищ полковник, надо будет одну бумагу подписать, – вкрадчиво и одновременно ехидно сообщил Звездарев.
– По ДОПам значит работаем, да, товарищи? – Зорин окончательно решил для себя, что таких кадров в собственной безопасности просто не может быть, не их это стиль.
Теперь победно захохотал уже Розарин.
– Денюжки попрошу сюда, товарищ майор!
– Проиграл, получите! – Звездарев вернул купюру обратно бывшему владельцу. – Умный значит? Проницательный? Ну-ну.
– Мы, Зорин, не цирк тут с конями разыгрываем, как Вы почему-то решили, – строго заговорил тот, кто назвался Розариным, – а готовим Вас к восприятию информации, раздвигаем, так сказать, рамки привычного.
– Потому что времени разъяснять каждому супермену, что он типа заблуждается в оценке реальности у нас нет. И желания тоже. Вот, ознакомьтесь и распишитесь. Это подписка о неразглашении, – заявил хамоватый Звездарев, вынув из папки какой-то листок, помахал многозначительно им в воздухе, а затем положил на середину стола.
Зорин неторопливо подошел к столу, взял лист с мелким печатным текстом, пробежал быстро по строчкам взглядом, задержался, перечитал еще раз… Что за бред? И швырнул небрежно обратно.
– Я не буду подписывать такую дичь. Если это не дурацкая шутка, то готовый состав преступления для авторов текста.
– Не будете? Ну и не надо. Главное прочитали же? Все запомнили? Не обижайтесь потом. Это мы напечатали, чтоб вслух такие вещи не говорить. Слова, знаете ли, они бывают не просто слова. Вылетит слово и заживет своей жизнью. А бумажка что? Раз – и нет ее!
Проговорив весь этот монолог, Розарин заговорщицки подмигнул Зорину, смял лист в кулаке, затем распрямил пальцы и бумажный комок рассыпался в прах, осев серой кучкой на открытой ладони. Все также подмигивая, Розарин дунул, комично сложив губы трубочкой, и кучка дисциплинировано вылетела в вентиляционное отверстие, превратившись в полете в правильный треугольник.
– Ну, в таком случае, как говорится, пройдемте с нами. Будьте любезны. Ненадолго. Не будем занимать кабинет уважаемого товарища генерала, он ему для работы необходим. А мы побеседуем на свежем воздухе. Прямо на бульваре. Не возражаете, Зорин? – тот, кто назвался подполковником Розариным, встал из-за стола и изобразил жест регулировщика уличного движения.
Зорин пожал плечами и молча вышел из кабинета.
В коридоре его догнал некультурный и наглый майор Звездарев.
– Вот, Зорин, цените мою доброту! Это то, что будет на записи у генерала. – Майор, совершенно игнорируя суровый зоринский взгляд, совал ему под нос экран смартфона.
Там происходила уже знакомая сцена, только после слов «по собственному писать не буду» сразу шла финальная реплика Розарина. Вся занимательная клоунада, разыгранная только что перед его глазами, в записи отсутствовала.
– Так что не волнуйтесь, Ваша репутация не пострадала, генерал пошел звонить своим однокашникам и Вас отмазывать, все Вас, Александр Петрович, любят и уважают, никто не знает, кроме нас, конечно, что Вы псих опасный и голоса слышите.
Снова Зорин почти попался в хитрую ловушку. Стараясь отстраниться от неприятного и вызывающе наглого Звездарева, он ускорил шаг, но тот продолжал семенить рядом, откровенно дурачась, для чего подобрал соответствующий издевательский тон. Зорин автоматически отодвинул его в своем восприятии в дальний угол, просто фиксируя движения и не обращая внимания на поток сознания, изливавшийся из уст майора. И тут вдруг такое.
Внешне Зорин никак не среагировал на сказанное, но коварный Звездарев явно его секундное смятение зафиксировал и все в той же дурашливой манере сопроводил целой пантомимой, адресованной поравнявшемуся с ними Розарину.
Выйдя на бульвар, они присели на пустую скамейку. Странно, в это время дня и года пустых скамеек тут днем с огнем не сыщешь. Зорин расположился первым с краю, хам Звездарев пытался его подвинуть к середине, но получив легкий тычок локтем в живот сразу стих.
– Не наглейте, Зорин! – голос Розарина на этот раз прозвучал холодно и серьезно. Обойдемся без демонстраций возможностей. Вам же лучше будет. Оставь его, Звездарев! Пусть с краю сидит.
Убедившись, что конфликт исчерпан, безопасник продолжил свой монолог.
– Слушайте Зорин молча, не перебивайте. Все вопросы потом. Ровно 10 минут, больше моя лекция не займет. Иначе мы встанем и уйдем, а следующий наш разговор будет в психушке, в присутствии очень сердитых и грубых санитаров, причем на Вас будет смирительная рубаха.
Зорин решил последовать совету и послушать. Это всегда полезно. Хотя бы поймешь, где тебя планируют кинуть и на чем подставить. Тем более, стращали его целенаправленно психбольницей, что было даже как-то ново и свежо. До этого разными казнями обычно грозились.
– Смотрите, Зорин, видите, вон там? – Розарин указал пальцем на бегущего по бульвару мужчину в наушниках и дорогом спортивном костюме. – Теперь представьте, что у него на пути, прямо напротив нашей скамейки, лежит большая куча продуктов жизнедеятельности крупного рогатого скота. В деталях, подробно. И я тоже самое сделаю. Смотрите внимательно, сейчас фокус будет.
Поравнявшись с их скамейкой, спортсмен вдруг сбился с шага, а затем изобразил какой-то нелепый прыжок.
– Видите? – продолжил Розарин. – Гражданин в своем, как говорится, пространстве, все ему по и на, а ум открыт для внушения. Он не то чтобы увидел эту самую коровью лепешку буквально, просто почувствовал, что сюда нельзя наступать, вот и задергался. Сам не понял почему.
Это первое, что я хотел Вам сказать и показать. Ведь подавляющее большинство наших сограждан и граждан прочих государств дергаются именно так. Вот приспичило и прыгнул. А потом подбирают для себя красивые и возвышенные основания и причины, никогда не видя причин истинных. И в этом их счастье, хочу Вас заверить. Можете верить, можете нет, но подумайте на эту тему. Трюк, который я Вам показал, в состоянии исполнить через пару месяцев тренировок практический любой, способный сосредоточиться и не зевать по сторонам минут хотя бы двадцать. Это не гипноз. Вы просто индуцируете в пространство определенный образ, концентрируясь на его деталях и привязке к хорошо видимым ориентирам. А дальше жертва розыгрыша ловит его сама. Элементарно, Ватсон.
Зорин соблюдал условия перемирия и молча слушал. Его собеседник, удовлетворенно кивнув, продолжил свою необычную лекцию.
– Теперь подумайте, что будет, если такую вот кучу начнет себе воображать сразу сто человек. Или тысяча. Или сто тысяч… Что будет, а? Звездарев, подключайся. Тебе вопрос, полковник у нас по условиям сделки молчит еще пять минут.
– Ничего не будет, – лениво отозвался майор, – индуцируемые образы с разными подробностями и взаимоисключающими деталями будут наслаиваться и друг друга компенсируют. Зыбь. Информационный шум.
– Вот именно! – Розарин профессорским жестом поднял указательный палец вверх. – Но если детали образа согласованы заранее, если они многократно закреплены в различных визуальных конструкциях, например в кино, в иллюстрациях к книгам и так далее, то могут наблюдаться весьма интересные феномены. Второй постулат, на котором хотелось бы Ваше внимание заострить.
– Резонанс называется! Зорин, слышал такое слово? Солдатам по мосту в ногу из-за этого ходить не разрешают. – Снова встрял в разговор Звездарев.
– Так вот, – Розарин на выходку напарника не обратил никакого внимания и выдержав смысловую паузу продолжил рассказ, – при определенных условиях такой феномен становится неким самостоятельным энергетическим сгустком, носителем базовой программы – истории, легенды, сюжета – и, одновременно, может даже обладать подобием самосознания. Тут и кроется его погибель. Вселенной такие воплощения не нужны, они законы бытия нарушают. Феномен пытается совместить базовую программу с собственными ощущениями и, как правило, на этой фазе конфликта просто распадается.
– Неустойчивая система! Мираж, короче. – Снова вставил реплику Звездарев. – Мы как раз такими вот фенОменами и занимаемся. – Майор специально сделал неверное ударение, сопроводив его комичной гримасой.
– Да, – утвердительно кивнул Розарин, – в том числе. Нашего отдела официально не существует. Мы, так сказать, распределенная система. В разных ведомствах, в разных структурах. Собственная безопасность очень удобное для работы направление, так что нас вот с Звездаревым сюда определили совершенно официально, никаких ДОПов, как Вы изволили выразиться. Но по сути угадали верно. Поэтому мы и разговариваем с Вами, Зорин. Вы очень неординарная личность, Александр Петрович. Неограненный алмаз, можно сказать. Самородок. Но крыша у Вас, уж извините, реально поехала. И именно поэтому нестабильная энергетическая субстанция, отождествляющая себя с персонажем сказки Аркадия Гайдара, зацепилась за Ваш мозг и теперь пытается управлять Вашими поступками. Это сродни вирусу, товарищ полковник. Вы и других можете заразить. Все, десять минут прошло, благодарю за внимание, можете задавать вопросы.
– И что теперь? Что вы от меня хотите? – Сразу перешел к делу Зорин.
– Ничего особенного. Принимать выписанные нашими специалистами препараты. Возможно, пройти обследование – негласно, разумеется. И всего-то! Все то, что Вы успели сделать, можете оставить без изменений – нам это не интересно. Пусть будет патриотический военно-спортивный клуб «Мальчиш Кибальчиш». Без проблем! Никаких сделок с совестью, как видите. Ничего недостойного мы Вам не предлагаем. Племянника, увы, тоже придется проверить, но это проще, им уже занимаются в стационаре.
– А Кибальчиш?
– Кибальчиш это сказка, Зорин. И пусть сказкой остается. Нам тут еще только невменяемых борцов с буржуинами для полного счастья не хватало. Остальное все есть. Решить Вам нужно сейчас. Можете подумать пару минут. Ответ принимается двух типов – да, согласен, нет, не согласен. Все, как Вы любите, решительно, четко и бескомпромиссно.
– Отвечая на незаданный пока вопрос, свойственный людям Вашего психотипа «А то что?» – на этот раз каким-то казенно-бесцветным голосом проговорил Звездарев, – сообщаем: если Вы откажетесь, мы Вас уютно устроим в специализированном лечебном учреждении закрытого типа после ряда острых и опасных для окружающих проявлений помутнения рассудка. Жертвы могут быть, Зорин. И Вы оттуда уже не выйдете. Или выйдете полным дурачком с блуждающей улыбкой и соплями до подбородка.
Зорин встал со скамейки, поправил пиджак, пристально посмотрел Розарину в глаза и демонстративно четко ответил:
– Нет, не согласен! Жертвы будут среди вас двоих, если не оставите в покое мою родню. Пули взглядом отбивать вас там еще не обучили в ваших суперсекретных застенках? Нет? А как же вы к психам то опасным без броников суетесь? Упущение! Спасибо за интересную беседу. Я пошел.
Глава 4. Схватка
Вчерашний разговор с Розариным и Звездаревым оставил тягостное ощущение. Зорин не испугался, нет. Не в первый раз с ним вели такие беседы. Да и начальство не оставит в беде – генерал своих не бросал никогда и нигде, другое дело, что своими он считал очень мало кого, такую честь еще надо было заслужить.
Виртуозно удерживаясь на мутных волнах служебных течений, ни разу не погрузившись, так сказать, с головой и отделавшись неприятными брызгами и грязными разводами на в целом чистом мундире, полковник Зорин был как раз одним из таких немногих.
Четко очертив себе границы допустимого неизбежного зла, полковник никогда за них не заступал, хотя порой вынужден был быть «как все». Размышляя над этим парадоксом, Зорин все время вспоминал киношного Штирлица и по-хорошему ему завидовал. Персонаж актера Тихонова был действительно железным. У него была цель и эта цель определяла все.
А Зорин, хоть и чувствовал себя регулярно в роли Штирлица, играющего в смертельные прятки с Системой, но никак не мог определить для себя смысл происходящего. Ради чего все?
Ради власти? Нет. Относительно высокий статус давно стал для него тяжким бременем. Ради достатка семьи? Тоже нет. С женой они развелись давно, взрослый сын воспринимал его лишь как возможную страховку от житейских неприятностей и потенциальный источник наследства. Сестра не разговаривала с ним вообще годами, ограничиваясь сухими поздравлениями с днем рождения – она считала Зорина бесчестным коррупционером и вульгарным алкоголиком, прожигающим жизнь в ритуальных оргиях по саунам и дачам.
Долг? Да, наверное… Но перед кем? На жизненный выбор будущего полковника радикально повлияла трагическая гибель отца. Тогда он просто хотел наказать его убийц. И вообще всех похожих. Наказать, будучи уполномоченным на это Государством, а не по законам кровной мести. Этот импульс вел его долгие годы, постепенно затухая и превращаясь в едва заметную искорку. Именно эту искорку и раздул опять Кибальчиш, явившись в сон Зорина из какого-то непостижимого пространства в компании с серым парнем по имени Миша.
Только Зорину теперь не 14 лет. Он слишком много знает и понимает такого, что лучше бы не знать и не понимать. Огонь, разгоревшийся из старой искорки, жжет, делает больно, но не дает ответа на главный вопрос – ЗАЧЕМ? Дерусь, потому что дерусь… Опять кино. Старый добрый советский фильм про мушкетеров.
– А что еще делать? – сам себя вслух спросил Зорин. – Лапки кверху или опять стреляться? Не дождетесь. Упрямство тоже сила. Когда больше ничего не остается, упрямство становится упорством.
– Ты это… Ты того! – Прозвучал в его голове голос серого Миши. – Ты завязывай сам с собой говорить! Так тебя Розарин мигом в дурку пристроит!
– А! Живой! – Совершенно искренне обрадовался Зорин. – А я думал, тебя эти экстрасенсы в погонах пиф-паф… Развоплотили. Или как там у вас на той стороне такие дела называют?
– Нет, куда им… – Миша был явно не в духе, голос его неприятно скрипел и вибрировал, доставляя Зорину почти физическую боль. – Они меня вообще не видят. Долбанули по следу Кибальчиша. У них что-то типа генератора какого-то есть. Сканеры всякие, на такие вот «феномены» настроенные. Но слабенькое все, так, пустячки… Навредить не могут, но блокируют путь. Это если в понятных для тебя терминах объяснять.
– Ладно, да бог с ними, неважно пока, – торопливо заговорил Зорин, стараясь не произносить слова вслух, – башка что-то от тебя сегодня болит страшно, я тебе рад очень, но давай самое главное скажу побыстрее и закончим на сегодня. Надо мне с Кибальчишем встретиться. Он знать должен.
Морщась от боли, которая уже накатывалась почти нестерпимыми волнами, так что мутнело в глазах, Зорин как мог коротко, рассказал Мише про печальную перспективу Кибальчиша со слов Розарина.
В том, что подполковник из собственной безопасности не врал тогда, сомнений почему-то не было, хотя очень хотелось их ощутить. Но интуиция, которая выручала не раз, упрямо твердила Зорину: Розарин не пытался в этом вопросе слукавить и не сгущал краски. Кибальчишу оставалось совсем не долго бродить по чужим снам. Начнет задумываться и сопоставлять свое нынешнее состояние с заложенной старой сказкой программой – и все. Нестабильная структура, как выразился Звездарев.
Под конец беседы с невидимым Мишей боль стала совершенно запредельной. Зорин даже на несколько секунд погрузился в забытье, сильно ударившись при падении о край стола. Пришлось заклеивать ссадину на лбу пластырем. Как только Миша исчез, начала уходить и боль.
«Блокируют путь» – сказал Миша. А путь тот между прочим в его, Зорина, голове, которая всего одна, и запасной не выдадут ни за какие деньги. Надо голову поберечь, пригодится еще. Может во сне будет полегче разговаривать?
Зорин вызвал зама и изобразил на лице жестокие страдания.
– Слушаю, Александр Петрович! – Заместитель возник на пороге кабинета, как будто ждал за дверью. – Что-то Вы неважно выглядите… Заболели?
– Да зубы, кажись или нерв этот, как там его… Есть что срочное? Если нет, я к экспертам поехал. Потом на встречу. Сам разберись пока, ладно?
– Нет проблем, Александр Петрович, все нормально будет, не волнуйтесь! – Заместитель изобразил на лице понимание и позволил себе легкую улыбку, мол знаем мы, какие такие зубы, в шкафчике у Вас эти зубы стоят пустые почти. Вот от этого и голова болит.
Через час Зорин, зайдя для виду в аптеку, плотно задернул шторы в спальне, отключил все телефоны и, выпив снотворное, рухнул на кровать.
– Кибальчиш, Миша, давайте шустрее, разговор важный! – успел проговорить Зорин скороговоркой и провалился в сон.
…Он стоял на бесконечном, уходящем в обе стороны за горизонт, широком каменном мосту. Внизу плескались волны, ветер приносил соленые брызги и характерный запах моря. На небе одновременно горела желтым фонарем здоровенная луна с нарисованной улыбкой и где-то вдалеке подсвечивал небо в бордовые тона закат.
Зорин огляделся, продолжая стоять ровно посередине моста. Что-то ему подсказывало – к краю лучше не подходить. Пока ничего не происходило, лишь ухмылка на желтом лике луны стала какой-то откровенно издевательской.
– Ты, Зорин, в следующий раз стрелку забивай где-нибудь в приличном месте. Где двери есть. – Мишин голос раздался из-за спины, хотя только что там было пусто. – Да не крутись, стой смирно! Знаешь, как тут тяжело появляться на твоем шизоидном мосту? Мы ведь не можем просто из воздуха материализоваться, надо откуда-то выйти. Все, поворачивайся, мы готовы.
– Извините ребята, я нечаянно, – Зорин смущенно улыбнулся, чувствуя себя нашкодившим мальчишкой. – Так себе из меня творец пространств, не ведаю я, что творю, короче.
