Читать онлайн Школа. Никому не говори бесплатно

Глава 1

Лихорадочно роясь добрые минут десять в куче одежды, Люба уже начинала паниковать.

На часах – половина восьмого свежего сентябрьского утра, и минутная стрелка продолжала предательски скользить вперед. Через полчаса – звонок на первый урок, биологии, вроде. Это один из тех уроков, на котором одноклассники садятся, куда желают и с кем хотят. Если она опоздает, её парта будет безвозвратно занята, и тогда придётся искать свободное место, прося разрешения на соседство или, что смерти подобно, переться на галёрку.

Если она сию же минуту не выйдет из дома, то рискует опоздать и ещё с началом уроков испортить себе день.

Если Люба прибежит к кабинету биологии после учителя, то тогда ей придётся стоять у входа, моргая глазами, и виновато стучать в дверь. Несмело, под прицельным вниманием всего класса (сто процентов из ста, что все уставятся на неё, насмешливо скалясь) извиняться и проситься внутрь на урок. А Любе этого очень не хочется – и для этого есть весьма веские причины.

Из-под железной кровати, на прутьях которой давно облезла краска, Люба извлекла мятый, завязанный бечевой пакет, спрятавшийся среди кучи плетёных, тканевых и целлофановых кульков и сумок, покрытых жирным слоем пыли. Вздохнув, девочка вывалила содержимое пакета на мятую после ночи пуховую перину. На скомканный несвежий пододеяльник ворохом из пакета выползают кишки ношеных капроновых колготок. Теперь главное – найти те самые. Люба рылась, надеясь на удачу, но паника от страха опоздать начала постепенно накрывать ее волной и замораживать движения.

Проверялись одни колготки, другие, третьи… На этих – крупная, с обрывками ниток, дырка на коленке, эти со стрелкой, спускающейся ручейком вниз, к самым пяткам, эти тоже в побегах рваных стрелок, которые заметит даже слепой…

Вот! Нашла, что надо! Заштопано только на правой ноге, у самого паха, но это не страшно, под юбкой не видно; на пальцах дырок нет, и это круто. Сегодня физкультура: с дырками на стопах в раздевалке лучше не позориться. Хотя ещё было б лучше, если б физрук заболел. Но это вряд ли. Этот бородатый громила здоров, как конь.

***

– Сколько?..

– Без пяти.

Ответив на вопрос Рашель, Дарья засунула сотовый в карман ветровки, висевшей на спинке стула, и снова повернулась к сидевшему позади неё Тимону.

Одноклассник беспорядочно ковырялся в учебнике биологии, чтобы найти и порассматривать в потрепанной временами книге иллюстрации, изуродованные больной фантазией его предшественников да наплевательским отношением к учебе.

Найдя очередной размалёванный чернилами рисунок, Тимон неопределенно хмыкнул и пихнул локтем в бок своего соседа Илью Жваника. Тот, склонив голову, заглянул в книгу Тимофея и, скорчив гримасу, усмехнулся.

Тимофей развернул учебник к Даше.

– Я вижу. Повезло тебе с биологией! – посмеялась девочка. – Чьей, интересно, книжка была в прошлом году?

Предположив под владельцами измученного учебника пару знакомых лоботрясов постарше, Дашка посмотрела на форзаце библиотечный вкладыш, но ничего информативного не обнаружила.

В помещение быстрым шагом вошла, здороваясь на ходу, Виноградова Камилла – харизматичная и жизнерадостная десятиклассница, уважаемая абсолютно всеми ребятами. Тимона, Илью и Дашу обдало смесью свежего воздуха и сладких цветочных духов.

Повесив на крючок под партой свой вместительный симпатичный рюкзак и сняв длинную нежно-фиолетовую кофту, Камилла с легкой элегантностью поправила свою роскошную, до поясницы, каштановую шевелюру и присела к своей закадычной подружке – самой популярной девочке в классе, Анютке Рашель.

Обменявшись с подружкой приветственными поцелуями в щечки, Камилла вполоборота повернулась к остальным и, кокетливо подёрнув плечом да слегка закинув назад голову, с нарочитым волнением выдохнула:

– Я чуть не проспала! Если б вы знали, как мне не хотелось вставать!

– Ой, я тоже еле встала! – тут же поддержала Рашель.

Тимофей и Дашка понимающе рассмеялись. Сидевшие на соседнем ряду, позади Камиллы и Анечки, три подружки-отличницы, они же актив класса и правая рука классного руководителя – Уварова Ира, Нина Гончаренко и Инна Таран – отвлеклись от светской болтовни с другом Тимона – долговязым и худощавым блондином Сысоевым Матвеем.

– Я смотрю, хорошо ты потанцевала вчера, – с ироничной улыбкой беззлобно подметила Ира Уварова, степенная высокая брюнетка с короткой стрижкой. – Середина сентября, учиться уже пора после лета, а вы до глубокой воскресной ночи колбаситесь на танцполе, чтобы в утро понедельника с мучениями жопу от кровати отрывать!

– Я с невыученными уроками в клуб не хожу! – свысока парировала Виноградова.

– Мы вчера долго, слишком долго шли домой, – поддержала подругу Аня Рашель. – Да, Мотя?

Сысоев усмехнулся:

– А я вам говорил, что те две жестянки были лишние! Кто вам, дурам, виноват, что в каждом темном кусту да закоулке вам маньяки чудились!

– Ой, да ты громче всех ржал, всех собак по пути своим ржанием переполошил!

– Они вчера обкурились? – пихнув Сысоева под руку, тихо, чтобы никто не услышал, спросила миловидная Гончаренко Нина, командир класса.

– Нет. Выпили лишнего. Мы с Ильёй проводили их с «Торнадо» домой, – пояснил блондин. – Всё равно все живём почти рядом друг с другом, а на улицах темно, давно за полночь уже. Бросишь разве девок?..

Нина неопределённо кивнула и стала слушать вместе с остальными сквозь взбалмошный гвалт Рашель и смех Виноградовой рассказ, как девочки пёрлись домой по улицам, на которых не горел ни один фонарь, а Сысоев их заботливо провожал с ещё двумя ребятами до самого дома.

Каждый понедельник, начиная с седьмого класса, дружный коллектив 10 «А» обсуждал дискотеки в самом популярном местном танцевальном клубе – «Торнадо». В этот клуб стекалась вся молодёжь: со всех четырёх школ и даже с соседних населённых пунктов. Он представлял собой двухэтажное здание со двором, огороженным высоким кирпичным забором, и располагался в самой гуще центрального парка.

Дискотеки проходили на выходных. Пока вечера были не слишком холодными, толпа молодняка танцевала на асфальтированной площадке под открытым небом – летнем диско-дворе, в полумраке, оглушённая басами огромных колонок, под всполохами светомузыки. С наступлением холодов открывался первый этаж. Там дополнительно располагался ресторан-бар, в котором так замечательно затаривалась алкоголем пришедшая покуражиться детвора.

«Торнадо», как истинное детище девяностых, был местом вседозволенности, веселья и новых знакомств, случавшихся под хиты групп «Руки Вверх!», «Scooter», «ATB», «Пропаганда» и много кого ещё.

Тимофей посмеивался с Камиллы, куда-то сбежавшей вчера с танцпола от назойливого ухажёра. Оказывается, сообразительная девочка спряталась на втором этаже, в коридоре с гостевыми номерами, которые любили снимать прямо во время дискотеки особо страстные влюблённые парочки.

– Не собиралась я с ним танцевать, а тем более гулять! – игриво возмущалась кареглазая Камилла. Цену себе горячая красавица очень даже знала. – На нём было сто одёжек, у него были потные руки, и ещё воняло!.. Я увидела под свитером аж три футболки!

Тимофею нравилась Камилла. Он периодически с ней заигрывал, она отвечала ему тем же, но до отношений дело не заходило, и, видимо, такой расклад их обоих устраивал.

Маленькая и сутуловатая Лёвочкина Надя, услышав со своей первой парты первого ряда обсуждение вчерашней дискотеки в «Торнадо», рьяно подскочила со своего места и подбежала ближе, чтобы вклиниться в разговор со своим мнением да поучаствовать в и без того активном диалоге. Шустрая и вездесущая, прилипчивая отличница тут же, совершенно без надобности, начала подхихикивать и заискивающе улыбаться с лицом знатока.

Лёвочкину в 10 «А» недолюбливали, но открыто свою неприязнь не выражали. Просто сторонились слегка. Надька любила подхалимничать перед учителями и стукачить Валентине Борисовне, но давала списывать тем, кого уважала и побаивалась. Поэтому заводила и главный закулисный лидер класса Тимофей, его друзья и прихлебатели Надю особо не обижали. Списывать-то нужно. Но, чтобы не понизить свое достоинство в своих же глазах и не потерять авторитет в классе, Тимон и его команда все же, в назидание и для страху другим, за нехорошие Надькины качества прилепили ей кличку «Редиска». На прозвище Лёвочкина реагировала очень болезненно, поэтому, дабы не рассориться с ней и не нарваться на разборки с её вездесущими родителями, обзывались вскользь и нечасто. Чтобы Лёвочкина, имеющая склонность зарываться да заноситься, помнила своё место.

– Близнюк и Тарасова опять вчера в хлам напились, – наклонившись поближе к Тимофею и Илье, прошептала, желая посплетничать, Бутенко. – Видел?..

Школьник отрицательно качнул головой, прибавив, что не обращал внимания на эту девчачью четвёрку, занимавшую сейчас две предпоследние парты в первом ряду. Они держались в классе дружественно по отношению ко всем, но больше особняком. Четыре добрые подруги, завсегдатаи местных дискотек, баров и ресторанов – Света, Юля, Катя и Вика. Вместе пили и курили, вместе гуляли, вместе клеили мальчиков.

– Селиверстова была слегка подшофе. Лыткина – пьянее. Тарасова сидела совсем пьяная и красная. А Близнюк настолько напилась, что сползла со стула под стол, и какой-то парень подошёл и пинал её руку, а она не реагировала! – Даша осуждающе посмотрела на четвёрку, сидевшую через ряд от неё и занятую исключительно собой, хотя накатить спиртное Бутенко и сама была не прочь.

Лёвочкина в этот момент вставила слово, что знает, почему не было на дискаче Исаковой и её парня, хотя об этом никто не спрашивал.

***

Когда раскрасневшаяся Люба, тяжело дыша после пробежки по утреннему осеннему холодку, влетела в кабинет биологии, оставив чуть позади себя Ларису Гаврииловну, задумчиво протиравшую на ходу огромные роговые очки, грянул звонок. Видя степенно идущую к своему месту невысокую сухонькую биологичку, подростки, прекращая свою многоголосую какофонию, рассаживались по местам.

Любино место было не занято. Даша Бутенко, её соседка по парте, официально назначенная классным руководителем, на радость Любы, не пересела к своей закадычной подружке Варе Илютиной и не позвала на Любино место приглянувшегося одноклассника.

– Тебе не повезло сегодня насладиться приятной компанией, приперлась Поспелова, – ехидно и зло заметил Тимофей, произнеся фамилию Любы с ярко выраженным презрением.

Бутенко ничего не ответила. Лишь улыбкой дала понять, что его мнение о стрёмной соседке ей откликается.

На Любу, растрёпанную и красную, с перебивающимся дыханием, напролом спешившую к своей парте, сразу уставились все участники обсуждения дискотечного закулисья. Люба от этих взглядов: отстранённо-насмешливых, а порой и недобрых – предпочла бы при возможности провалиться под пол, но не встречаться с ними.

Стесняясь, девочка сняла тёплую шерстяную кофту, присела и, робко оглядываясь и смущаясь, полезла в ранец за принадлежностями. Она тихо поздоровалась с Бутенко, попутно уловив за спиной соседки брезгливый взгляд Сысоева. Даша приветливо кивнула своей тёмно-русой головой в ответ и, считая болтовню законченной, повернулась к дуэту Тимона и Жваника спиной.

– Да куда ты прёшь?!..

Люба, едва подвинув назад свой стул, получила сильный пинок по перекладине между его железными ножками, заставивший все её тело вздрогнуть от толчка и упереться грудью в стол. Испуганно повернувшись, школьница взглядом зацепила глядящего на неё исподлобья Жваника.

Радость Любы от факта собственного свободного места, не успев обосноваться в её настроении как следует, болезненно потухла. Когда эти двое сидят прямо за твоей спиной, а не, как обычно, на галёрке или на другом ряду, подальше от тебя, занимаясь своими пацанячьими делами, что-то обсуждая или окучивая Камиллу с Анькой, – это нехорошо. Оставалась надежда, что Лариса Гаврииловна, опытный педагог лет пятидесяти, но не особо требовательная и строгая, способна сегодня удержать дисциплину в 10 «А».

Пялясь агрессивно-вызывающе на пугливую одноклассницу из-под своих густых рыжеватых бровей, Жваник прекрасно знал, что Поспелова Люба сдачи не даст. Особенно когда поблизости сам Тимон. Потому что Степанченко Тимофей не переваривал на дух Поспелову Любу. Не просто не переваривал, а не считал за человека. А с Тимофеем, острым на язык и имевшим много друзей, все знали – лучше не связываться.

Начался урок. Поспелова сидела, затравленно сжавшись из-за позади расположившихся недоброжелателей, и потихоньку оглядывала класс.

Повернув голову направо, с тоской посмотрела на свою бывшую подругу Катю, разменявшую их крепкую дружбу с пятого класса на шальную компанию Близнюк и Тарасовой. Катя осторожно, чтобы не поймала учитель, что-то шептала Юле: наверное, рассказывала свежую серию «Беверли Хиллз». Кате, конечно, интересно с ними, она ведь всегда хотела общаться с девочками, которым родители не запрещают гулять поздними вечерами в центре и ходить на дискотеки в «Торнадо».

Окинула взглядом сидящую спереди, чуть правее, пару Рашель-Виноградова. По всей спине Камиллы раскинулась её густая длиннющая грива. Короткие волосы крашенной в блонд Рашель были собраны в весьма скромный куцый хвостик. Люба искренне не понимала, почему на Ане все мальчики помешались, но такой популярности по-девичьи завидовала, не признаваясь себе в этом. Виноградова лихорадочно повторяла тему, потому что всерьёз относилась к биологии с химией и уже планировала учебу в медицинском университете. Люба завидовала их дружбе.

Камилла вдруг обернулась, весело переглянулась с Уваровой и Гончаренко и, поймав на себе взгляд Тимона, игриво подмигнула ему. Он в ответ усмехнулся, довольный таким заигрыванием.

– Повторяем, – сухо бросила Лариса Гаврииловна, недовольно взглянув на перешептывавшийся класс из-под старушечьих огромных очков с роговой оправой, не подходивших ей совершенно по возрасту и делавших её лицо несуразным. Женщина отмечала в журнале отсутствующих.

– Поделишься учебником? – Бутенко, получив в ответ поспешно-одобрительный кивок соседки, подтянула книгу на середину парты и пододвинулась поближе.

Картавцев Игнатий сегодня, впрочем, как и всегда, был занят привлечением внимания большеглазой Юлианы Близнюк. И это хорошо – Юля сегодня сидела через ряд от Любы на последней парте. Туда же унесло и Картавцева.

Игнат бегал за Близнюк преданной собачкой с тех пор, как год назад она перешла из элитной школы №1 в их школу №7 – вторую школу по крутости в станице. Он заведомо уселся впереди своего объекта вожделения и, постоянно поворачиваясь к Юлиане (можно подумать, она вот-вот куда-то исчезнет), заглядывал красавице в лицо с подобострастно-подхалимским выражением.

Люба стала недолюбливать Картавцева, когда он в угоду Степанченко начал доставать её. Можно подумать, в классе после этого к нему стали относиться лучше, чем к ней.

Картавцев приглушённо заржал от шутки, показавшейся смешной только ему. Его некрасивое лицо с вращающимися выпученными глазами, в которых плясали нотки безумия, оскалилось по-звериному. Только оскал этот был зверя затравленного, готового укусить только затем, чтобы доказать народу, что он не травоядное, а плотоядный хищник. Вот только настоящий хищник никогда никому ничего доказывать не будет. И такой хищник в классе был только один – Степанченко Тимофей.

«Следующий русский – значит, можно выдохнуть! Степанченко и Жваник ни за что не сядут там за моей спиной… Илютина, сто процентов, припрётся на русский!» – размышляла Поспелова, вспомнив об ещё одной глубоко не любимой персоне из 10 «А». – «Надо быть самоубийцей, чтобы прогулять урок у собственного классного руководителя! Это не Екатерине Алексеевне наврать с три короба, что тебе плохо или у тебя бабушка заболела».

София и Вера (девочки сидели вместе на первой парте второго ряда) обе сегодня в школе. Жаль. Обычно, если одна из них отсутствовала, Люба подсаживалась к другой на уроках со слабой дисциплиной. Подальше от буйных и зло настроенных по отношению к ней одноклассников. Дружила школьница и с нелюдимой зажиточной отличницей Софией, и с такой же тихоней, как и она, Верочкой.

– Бляснюк здесь?..

– Вы неправильно опять произнесли мою фамилию, Лариса Гавриловна, – с тихим упрёком произнесла Юлиана, моргнув своими огромными, как у коровы, карими глазами.

«Такая примерная!» – грустно улыбнулась Люба. – «Кто бы подумал, что эта примерная хорошистка пьёт, как сапожник, курит, как паровоз, и бесстыже таскается с кем попало!».

– Вы тоже постоянно неправильно произносите моё имя, но я вам за это не выговариваю, – приподняв бровь, в ответку упрекнула педагог.

– А что мы в вашем имени коверкаем? – оживился класс.

– Я понял! – выкрикнул Картавцев, и класс тут же в любопытстве затих. – Мы говорим Вашу фамилию «Перепичай», а надо – «ПерепиВчай»!

Учительница улыбнулась, переждала, когда взрыв хохота утихнет, и ответила:

– Вы постоянно забываете букву И.

– Где забываем?..

– В моём отчестве. Я Лариса Гаврииловна, а не Гавриловна. Где Илютина?..

Никто не знает, где Илютина. И почему её нет. Ребята тут же включаются и спрашивают у Бутенко Даши, где Илютина. Она отпирается, что не знает, где эта попрыгунья, и что Илютина ей не отчитывается. Ну и что, что они подружки?..

Лариса Гаврииловна высказала Бутенко, что пора той взять Илютину под контроль. Даша смутилась. Сколько можно ей высказывать за дружбу с Илютиной?.. В конце концов, Дарья этой шалопайке в наседки не записывалась.

***

Илютина, конечно, припёрлась ко второму уроку. Она пришла под конец урока биологии, но заходить в кабинет не захотела, а встала у одного из огромных окон вестибюля второго этажа. В разноцветных резиновых сапожках – последнем писке моды (надетых совершенно не по погоде, а ради показухи), в джинсах с рваной коленкой, подпоясанных ярко-голубым, с тиснёным узором и вычурной золотой бляшкой, ремнём, Илютина красовалась нарочито в самом проходном месте, чтобы её заметили и подошли почесать языком все самые популярные старшеклассники. На шее Вари небрежно был повязан длинный шарф из тонкой шерсти с бахромой. В руках – джинсовая куртка. В этом году на юге России сентябрьские утренние часы выдались на редкость холодными и свежими, почти морозными.

Моднее и вычурнее Илютиной в классе не одевался никто. Валентина Борисовна каждый Божий день, лицезрея Варьку, что специально для заметности шаркала модной дорогой обувью в быстром семенящем шаге, оглядывала девчонку с ног до головы придирчиво-оценочным взглядом, в котором читалась смесь неодобрения с чисто взрослым ханжеством.

Дело было в том, что Илютина Варя выделялась не только одеждой. Она была крайне избалованной и кичливой особой, не знавшей тормозов. Мама Варвары ни в чём дочери не отказывала. Более того, родительница не только остро чувствовала перемены в обществе, но и шагала с ними в ногу. Не каждый взрослый был в те годы способен в этом маленьком кубанском городке на такое чутьё. И учителя в том числе. Варя соответствовала молодёжным тенденциям, проповедовавшимся с экрана MTV внезапно хлынувшей в постсоветское пространство западной культурой.

Люба могла Варваре только завидовать. Ведь в её семье всё было по-другому.

Двери кабинетов по звонку распахнулись, и толпа орущих радостных подростков хлынула в коридор. Школьный воздух тотчас же наполнился матерной бранью, бесноватыми воплями и многоголосым ржанием.

Илютина увидела Бутенко в толпе. Подпрыгнув на месте от радости и оживлённо помахав поднятой вверх рукой, Илютина поспешила к ней, такая вся яркая, маленькая, шаркая ногами в быстром торопливом шаге и улыбаясь во весь рот. Столкнулись в бурных объятиях две девчонки, две закадычные подружки-одноклассницы, будто не виделись они не со вчерашней воскресной тусовки, а целые долгие трудные годы… Илютина Варя начала тискать и обнимать Бутенко Дашу и обоюдно здороваться звонкими поцелуями в губы.

К подружкам подошли Близнюк, Тарасова, затем троица Гончаренко, Таран и Уваровой. Поцелуйный треск в щёки и в губы зазвучал из этой душистой девчачьей толпы.

– Что было на биологии?.. Что-нибудь интересненькое, пока меня не было?.. Спрашивала про меня училка?.. Ой, да пошла она в жопу!.. А Валя знает, что меня не было? На урок заходила?..

Илютина трещала, как сорока. Это её особенность – получать информацию быстро и на лету, не заботясь о деталях. Самое главное, что интересовало Варьку, – конечно, осведомлённость Валентины Борисовны о её прогуле. У классрука не забалуешь, если попадёшься. Поэтому прогуливать уроки даже у самых лояльных и бесхарактерных учителей осмеливались единицы, в которые и входила безбашенная Илютина.

Гончаренко Нина с тонкой ноткой сарказма полюбопытствовала, почему Илютина пропустила урок. Проспала?

– Ой, Нинель, ну ты что, зайка?!.. Конечно, проспала! Еле встала с дивана от похмелья после дискотеки – так кружилась голова! Я вчера даже до своей кровати не доползла, так и бухнулась в зале… Мы до пяти утра после закрытия «Торнадо» с Вальком и Лёликом курили на тех пеньках… Помнишь, каких?.. Пеньков, а не пацанов!.. Они на углу моей улицы и Красной. Мы с тобой по этим пенькам в шестом классе прыгали… И совсем не поспала…

– Ты ж моя бедная! – присюсюкивая в лицо подружке, сыронизировала Бутенко, и девочки посмеялись по-доброму над Илютиной.

Варя бахвалилась да любовалась собой и этим пересказом своих ночных приключений одновременно. Никто из компании не знал, кто такие эти Валёк и Лёлик. Но зато все знали, что Варвара Илютина – очень общительный и легкий на новые знакомства человек, что ей море по колено, дай поболтать да посплетничать. Благодаря такой невероятной открытости и полному отсутствию комплексов Илютину знала чуть ли не вся станица.

– Короче, вам по секрету расскажу: меня вчера такой офигенской новой дурью угостили! – заговорщически наклонив свою маленькую коротковолосую перегидроленную головку с кучей заколочек, стала шептать Варвара. – Знаете, что за шмаль?..

– Совершенно не хочу знать, что вы там курили да нюхали! – обрезала её Ира Уварова.

Обычные сигареты потребляла большая часть класса. Проще было перечислить, кто не дымил. Курить было стильно и круто. Затягивались музыканты в своих клипах, пуская чудные клубы дыма. Курили в модных зарубежных сериалах актёры, изображавшие молодёжь. Мода на курение пришла в эту южную станицу вместе с телевидением и отголосками веяний из крупных городов. А вот лёгкие и не очень наркотики в скрутках и всякие сомнительные смеси были для школьников пока пугающим и запрещённым удовольствием. Илютина, не знавшая ни в чём себе отказа, ныряла в любую авантюру с головой. Ей в классе эту безбашенность снисходительно прощали, но по её стопам топать ко дну никто не собирался.

Позади одноклассников, шумевших вокруг Илютиной и Бутенко, медленно шла Поспелова Люба и внимательно слушала чужую болтовню. Она старалась не вклиниваться в эту стайку и не обгонять девочек, боясь кого-нибудь ненароком толкнуть да обратить на себя внимание. Попутно ей слышался диалог:

– Может, нам повезёт, и Валентины не будет?..

– Ага, мечтай!..

– Я видела, как её с утра муж к школе привёз.

На русском Валентина Борисовна, конечно, спросила, кого нет вообще и кто не был на первом уроке. Но Илютина только зря тревожилась, потому что тему пропусков первого урока классрук сегодня глубоко копать не стала.

Глава 2

– Папа, я помою голову?..

– Мой, конечно, если надо. Главное, не простудись… Смотри, холодной водой не вздумай помыть! Чайник вскипяти, дверь в котельную прикрой да полотенца взять с собой не забудь, – ответил Любе отец, торча в проёме окна и выдыхая сигаретный дым в маленькую квадратную форточку.

Любин папа, Василий Михайлович, был заядлым курильщиком. Никакие сигареты, кроме «Примы», не признавал, непонятно почему: то ли экономил, то ли привык. Только эти – дешёвые, без фильтра, в квадратной красной упаковке, вонючие и горькие.

Курил он обычно либо сидя на ступеньках дома, либо в открытую форточку окна кухни, стоя на скамье, приставленной к батарее у окна и опираясь одной коленкой на подоконник. Когда папа курил, то полностью погружался в себя, думая свои заветные думы.

Василий Михайлович вообще много думал. Люба не помнила, чтобы он когда-либо оживлённо поддерживал разговор или был многословен.

Кроме сигарет, любимым занятием Любиного отца было чтение местных газет и книг да просмотр по ящику сводок новостей. Отец никогда не пропускал новости на Первом канале, слушал внимательно и раздражался, если эмоциональная мама начинала влазить и бурно высказывать своё мнение, оспаривать ведущего или критиковать. Папа, в отличие от мамы, спокойно воспринимал информацию, и, когда новости заканчивались, выключал телевизор. Больше он сам ничего не смотрел.

Потом, уже поздно вечером, от нечего делать, папа и мама бурно, за чаем с вареньем, обычно обсуждали лидеров страны, по их простому сельскому мнению, продавших иностранцам Россию, пьяницу-президента да какого-нибудь блудливого американского сенатора.

Только этим вечером родители Любы обсуждать ничего не будут. Мама сегодня опять задержалась допоздна на железнодорожной станции, где работала товарным кассиром. Шёл уже десятый час вечера, а калитка до сих пор ещё не издала протяжный ржавый скрип несмазанных петель, переходящий в громкий железный грохот удара двери о столб.

Люба, переживая каждый такой вечер за заработавшуюся маму, все же не стала испытывать судьбу. Надо пользоваться моментом, пока можно прикрыться разрешением папы. Девочка зажгла газ и поставила чайник греться.

Горячей воды в частном доме Поспеловых не было. В котельной – малюсенькой комнатке возле кухни-гостиной – был уродливый, с ржавыми пятнами на месте сколов эмали, рукомойник с ему под стать уродливым краном. Это чудовище держалось на железных прутах, вбитых в стену, а под ним тянулись канализационные трубы, уходившие в дыру в деревянном полу. У этого рукомойника-умывальника, единственного на весь дом, вся семья умывалась, чистила зубы, мыла руки, посуду (если ели в доме, а не в летней кухне), отскребали от грязи уличную обувь и стирали нижнее бельё и носки. Раковину редко кто чистил, и она стояла на своих уродливых подпорках и сверкала своим сальным, грязно-жёлтым налётом и мокро-серым осадком на дне, у слива. Именно в этом рукомойнике, поставив на него сверху таз, Люба собиралась помыть голову, пока мама не имела возможности её за это отругать.

Поспеловы купались по воскресеньям в бане, которая находилась внутри отдельно стоявшей от дома летней кухни. Там для ежедневного купания было слишком холодно, а больше помыться полностью в доме было негде.

Ванна в хозяйстве была. В самом доме, в котельной. Там же, где торчал уродливый рукомойник для всех возможных нужд. Ванна красовалась в котельной как диковинный реквизит, редкого – для ванны тех времён – бирюзового цвета (и где только мама в бывшем СССР её откопала!), не подключённая ни к воде, ни к септику. Бесполезная, бесхозная и ненужная. В ней хранили всякий хлам: мешки с засушенной травой, не пригодившиеся в хозяйстве тазики и рис, полный долгоносиков. По ночам в ванну скатывались несчастные тараканы и, не имея ни единого шанса выбраться по скользким эмалированным бокам, окочуривались на дне лапками кверху. Их сушёные трупики находились добрыми десятками, когда кто-либо из родителей лез в ванну за травой для бани.

Стоя на цыпочках в коряво-изогнутой позе над тазиком в рукомойнике, Люба торопливо промыла свои волосы и, отжав с прядей воду, обернула голову двумя полотенцами. Осталось высушить голову феном, имевшимся в хозяйстве, правда, дувшим очень слабыми потоками горячего воздуха. Если поспешить, то сухой голова будет к маминому возвращению. «И почему», – сокрушалась Люба – «я не сообразила помыться раньше!».

Грохнула, а затем протяжно скрипнула и снова грохнула калитка. Люба поспешно выдернула из розетки вилку фена и спрятала его в трельяж. Она из комнаты слышала, как мама вошла в коридор, разулась и прошла в зал, где начала о чём-то устало говорить с отцом. На часах было без пятнадцати одиннадцать.

Глубоко вздохнув, Люба потопала к маме навстречу.

Мама стояла в дверном проёме, соединявшем зал и кухню-гостиную. Женщина обернулась, услышав позади себя звук открывшейся коридорной двери, и посмотрела на свою дочь суровым взглядом покрасневших от усталости глаз.

Мама еле держалась на ногах. Лицо осунулось за день проверки огромного количества накладных, счетов, квитанций и табелей, а тело выдавало желание упасть незамедлительно в кровать безо всяких подготовительных ко сну процедур.

– Ты что, голову помыла?! – в голосе звучали тяжёлые ноты маминого глубокого неодобрения и неудовольствия.

– Нет, мамочка, что ты!!! Просто мокрыми руками пригладила, чтобы башка не казалась такой грязной! – поспешно выдохнула Люба свою заранее подготовленную оправдательную речь.

– А ну, подойди-ка ко мне!..

Люба повиновалась. Мать попробовала наощупь волосы дочки. Они были чуть влажными и ничем не пахли. Люба сообразила помыться хозяйственным мылом.

– Смотри мне! Голову мыть надо только в бане! В жаре. Иначе простуду подхватишь и менингитом заболеешь! Будешь потом в дурке от боли выть и на стенку лезть. Все, кто моются в ванной, заболеют рано или поздно. А тебе голова умная да здоровая пригодится! Кому ты больная нужна будешь?..

Люба кивала головой, соглашаясь с каждым маминым словом. Сегодня удача была на её стороне, и завтра ей не придётся собирать сальные волосы в ненавистный хвостик. Это была маленькая Любина победа.

***

Шла большая двадцатиминутная перемена. Время питания в школьной столовой и для личных нужд. За это время школьники успевали покурить, сбегать за жвачкой и лимонадом в неподалёку стоящий ларёк, купить жареных семечек у бабулек, плотным рядком усевшихся на табуретках с тазиками товара прямо возле забора, у входа на территорию школы.

Директор, учителя и, в особенности, школьные уборщицы кляли на чём свет стоит и предприимчивых бабок, и их горячие, только со сковороды, солёные семечки. Вся школа – то тут, то там – была заплёвана подсолнечной шелухой. Шелуха была в батареях, на подоконниках, на полу и ступеньках, под партами и даже на полках шкафов в кабинетах. Школьники покупали хрустящие семена подсолнуха – и грызли, грызли. Бабушки, распродав за перемену один таз, шустро тут же бежали жарить другой, чтобы ко следующей перемене быть во всеоружии.

Директор неоднократно гонял бабок от забора – они сначала садились чуть дальше, а потом возвращались. Это были 90-е – каждый выживал, как мог.

Уборщицы в раздевалках проверяли детские карманы и выбрасывали найденные семечки. Щёлкунов, пойманных в школе с поличным, одаривали щедрой бранью, всучивали веник с совком и заставляли подметать место преступления. Всё было без толку. Семечковая война не имела ни конца ни края. И такая война шла во всех четырёх школах южного городка.

Люба, поев в столовой, подошла к столику с выпечкой и купила на собранные чудом гроши свою любимую сдобную булочку с хрустящей посыпкой. Работники столовой невероятно вкусно пекли. И если у Любы удачно гремело в кармане несколько монеток, в ароматных столовских пирожках школьница себе никогда не отказывала.

Урок химии, следовавший сейчас по расписанию, был одним из ненавистных для Любы школьных занятий. Девочку раздражали предметы, которые она не понимала. Для неё такие уроки были временем, потраченным зря. Прогулять, читая книги в библиотеке, такие уроки нельзя, заняться на них своими делами – тоже нельзя. Сидишь, молишься, чтоб тебя не спросили, и моргаешь глазами.

Химия проходила в восточном крыле второго этажа. Небольшой коридор этого крыла – без единого окна, очень плохо освещённый и глухой – слыл местом, где неблагонадёжными школьниками свершались плохие поступки. Темнота коридора, его аппендиксное строение, удалённость от учительской, директорской и проходных светлых зон, малое количество кабинетов притягивали сюда, в самый конец, всех желавших темноты, тайны, закулисных шалостей и сокрытия совершённых грехов.

Люба не любила этот коридор. И было за что. Здесь особенно её обожали задирать дружбаны Степанченко, а двое из его шайки на этом месте её в прошлом году как-то весьма больно, от нечего делать, побили.

Сегодня в этом тёмном коридоре было весьма людно и шумно. Кроме Любиного класса, столпившегося у дверей кабинета химии, у противоположной стены скучковался 10 «Д», шумный, весёлый и очень дружный.

«На прошлых неделях их здесь не было», – подметила Люба и призадумалась.

Главное – не стоять здесь, в коридоре, одной. На этой перемене тут настолько людно и громко, что никто и не заметит, как тебя, тутошнюю грушу для битья, в место потемнее толкает или тащит группа нехорошо настроенных школьников, чтобы всласть поглумиться.

Люба начала осматриваться и столкнулась взглядом с Тимоном. Этот чёрнобровый шатен, как всегда, стоял окружённый своей свитой и другими мальчишками из класса. Большая часть коллектива 10 «А» дружила с Тимофеем, а оставшимся он позволял с собой дружить. Сейчас мальчики – Люба сразу это поняла – обсуждали её. Все парни, как один, продолжая щёлкать семечки, уставились на Любу – кто-то с ехидной усмешкой, кто-то с отвращением, а кто-то, как Крюков и Мережко – с лёгкой иронией.

Люба, зная, что оскорбляет взор Тимона даже своей тенью, старалась всегда, как могла, на глаза ему не попадаться. Но в данный момент ей явно не повезло.

– Убогая, аж глаза кровью обливаются! – намеренно громко говорил Степанченко, язвительно и зло глядя прямо в лицо смотревшей на него и хорошо все слышавшей Любе, прекрасно зная, что доставляет девочке своими словами сейчас неимоверную боль.

– Местное пугало! – поддакнул Илюша Жваник и брезгливо оскалился. – Если б эта чувырла осталась последней бабой на земле, я б предпочёл откинуться!..

– Я б зашился вслед за тобой! – поддержал, скривив с омерзением лицо, Сысоев. – Стопудняк, у Поспеловой дома зеркала нет. Если б она хоть раз себя в нём увидела, больше б наш класс своей рожей позорить не пришла…

Люба от всего услышанного съёжилась. Слова ребят заставили голову девочки втянуться в шею, шею – в плечи, плечи – в позвоночник, а затем и весь корпус тела вжаться в пол коридора в надежде стать невидимкой.

Люба боялась Тимона. Ожидая от него с ужасом каждый день порцию нового хамства, она про себя неистово молилась о пощаде. Тимон не выносил Поспелову, но ему стоило только начать. Остальное цунами негодования выражала его братия.

«Нельзя оставаться одной! – крича, метнулась мысль-истеричка в голове Любы. – Встань куда-нибудь!».

Позади Тимоновой кучи занимали друг друга легкой болтовней, делясь по кругу семечками (наверняка пацаны у них взяли), Лёвочкина, Виноградова, Рашель, Селиверстова и Лыткина. Эти девочки сторонились её, но не отталкивали. Люба робко подошла к собравшейся кружком компании. Они её заметили, но место в своём кружке давать не спешили.

Чуть сбоку в спокойном молчании стояла Лаврентьева София, ещё одна отличница класса. Люба подошла к ней и протянула свою булочку.

– Будешь?

София отрицательно качнула головой. На звук повернулась любопытная Виноградова.

– Будешь булочку? – предложила Люба от нечего делать уже ей. Камилла усмехнулась, оценивающе взглянула на еду и отказалась. Фигуру бережёт.

Благодаря повороту Виноградовой в девчачьем кружке, у самой стены, появился просвет, чтобы встать. Люба аккуратно вклинилась и продолжила предлагать свою булочку остальным по кругу.

– Что ты всем предлагаешь свою несчастную, никому не нужную булочку?! – передразнивая, высмеяла Лёвочкина Надя. – Жуй сама! Никто брать у тебя её не собирается!

– Правильно и делает, что предлагает всем, а не жрёт в одно рыло, да ещё демонстративно, у всех на виду! – одёрнула Надю разозлившаяся Камилла. Лёвочкина, сконфузившись, притихла, покраснев и опустив очи долу, так как отлично поняла, что «жрёт в одно рыло демонстративно» адресовано ей.

Люба, испытав моральное удовлетворение от красной физиономии зарвавшейся Лёвочкиной, мысленно поблагодарила Камиллу.

– …хоть и богатая, а никому не нужная, – донеслись до Поспеловой слова Илютиной. Она развлекала своим трёпом трио Уварова – Гончаренко – Таран и тоже щёлкала семечки, плюя кожуру на пол. Девочки вчетвером смотрели на Любу и улыбались.

«Ну вот, опять! – расстроилась Люба. – Вам что, обсудить больше некого?»

– Что уставилась, Поспелова?! – с вызовом рявкнула Илютина. – Себя узнала?!..

Варя Илютина прекрасно знала, что скажет безответная Люба на этот прямой вопрос.

– Нет…

– Тогда нехер таращиться на приличных людей!.. Это невежливо! – выпалив, Илютина повернулась к посмеивающемуся трио и расхохоталась.

Любина проблема была в том, что она совершенно не умела защищаться: не могла, не знала, боялась, более того, совсем не понимала – как это, защищаться. Как это – не дать себя в обиду, отвесить сдачи. Ей казалось, что если она начнет обороняться, возвращать обидчикам всё то, что они делали и говорили по отношению к ней, то тогда станет ещё хуже и гаже, чем было. Что перетерпеть – это единственный выход для собственного спасения и выживания в средней школе номер семь.

К сожалению, Поспелова Люба не догадывалась, что такая тактика являлась тотальной ошибкой. Что, если терпеть и молчать, травля не прекратится. Но и откуда взять защиту, помощь, Люба тоже не знала.

Лёвочкина (на радость Любе) переместилась от них к другой стенке и стала оживленно трындеть с Исаковой Алесей. От последней разило за весту тяжёлым сигаретным дымом и «ароматами» школьного туалета, смешавшимися с запахом хлорки. Духи, напшиканные сверху всего этого амбре, привязавшегося к одежде одноклассницы, явно выкурившей не одну папироску, ситуацию не спасали.

«Исакова неплохо так опоздала сегодня на первый урок литературы. Вообще страху не знает!» – одновременно восхищаясь и порицая, подумала Люба. Мама Алеси на собрания не особо ходила и язвительно-осуждающие замечания от Валентины Борисовны воспринимала равнодушно.

«Интересно, а родители Лёвочкиной знают о том, что Алеся и Надя снова общаются?» – пронеслась в Любиной златорусой головке мстительная мысль. Мама в прошлом учебном году, придя с последнего собрания, говорила, что круглая отличница Лёвочкина в результате закадычной дружбы с распутной троечницей Исаковой сильно упала в оценках, чем изрядно обеспокоила и Валентину Борисовну, и своих, имевших тщеславные планы на будущее дочери, ушлых родителей. Девочкам было строжайше запрещено общаться. И вот те на!.. Новый учебный год, а эти кумушки снова вместе судачат!

Вообще не разлей-подружки Лёвочкина и Исакова представляли собой очень колоритный дует. Надя – девочка маленькая, щуплая, сутулая, одетая весьма строго и скромно, за пятерки готовая загрызть, для учителей всегда служила эталоном нормальности и правильности. Алеся же носила наряды весьма раскованные: колготки-сеточки, обувь на высокой платформе либо на каблуке, мини-юбка, кожаные штанишки в обтяг на кривоватых ногах, кружевные полупрозрачные кофты с глубоким вырезом; в ушах – куча серёжек, тёмный макияж – и абсолютно попустительское отношение к учёбе и нормам приличия. Черт его поймёт, что их сближало! Но весьма комично было смотреть, как в школьном коридоре простенькая, совсем ещё девочка Лёвочкина Надя стоит и хихикает рядом с Исаковой, целующейся взасос со своим бородатым парнем, старше Алеси лет эдак на десять. И Люба вообще не понимала, что заставляло Надю торчать подле этого показушного разврата, краснея, как сеньор-помидор.

***

Перемена постепенно подходила к концу, и людей в коридоре всё прибывало и прибывало. Одноклассников интересовало, будет ли у них урок химии, так как 10 «Д» припёрся сюда за тем же. Суетливые Виноградова и Рашель уже сбегали к стендам проверить расписание на наличие изменений, но ничего ценного не нашли. Некоторые оптимисты уже размечтались, что класс отпустят, и тогда они пойдут да поклянчатся на физ-ру к обожаемому Александру Анатольевичу, а потом свалят по домам на урок раньше.

«Лучше пусть не будет и химии, и физ-ры!» – в надежде закатила глаза Люба, не выносившая спортивные игры и эстафеты, с которыми весьма плохо справлялась. Ещё школьница видела, как некоторые одноклассницы лелеют ещё и (кроме мечты об отсутствии урока) совместные посиделки с 10 «Д», здесь и сейчас, в одном кабинете. В глазах девочек это выглядело так зажигательно!

10 «Д» класс слыл, с лёгкой руки учителей, не таким замечательным, как Любин «А», потому что в нём собралось немало шалопаев, грубиянов, забияк и тому подобных нарушителей порядка. Но был и солидный, весьма неплохой костяк. Худшим в школе по выходкам гремел 10 «Г», в котором, по слухам, на уроках происходил полный караул.

Поспелова толком ни с кем из 10 «Д» знакома не была. Признавала в лицо из этого класса только Семёна Фарафанцева, закадычного друга Тимона, и то потому, что хата этой белобрысой рожи находилась вместе с Любиным домом на одном переулке.

10 «Д» класс был примечателен в глазах местных школьниц тем, что изобиловал красавчиками. Потенциальными, так сказать, женихами. Женихи эти, конечно, являлись харизматичными, задиристыми стилягами с привлекательной внешностью (само собой, под школьной харизмой подразумевались склонность к эпатажу и публичность). На переменах эти сливки мужского общества тусили либо в вестибюлях первого-второго этажей, либо на лестничных переходах, или на улице, под тополями. Ну и, на крайняк, кучковались у единственного школьного туалета, в самом конце двора, чтобы погалдеть да покурить. Главное, у всех на виду, привлекая девичье внимание своей популярностью и цветущей юностью.

«Наверное, к сортиру убежали сейчас тусоваться и точить лясы Илютина с Бутенко», – оглядываясь по сторонам, размышляла Люба. – «Почему Виноградова с Рашель торчат сейчас здесь, в тёмном коридоре, а не кокетничают где-нибудь на видном месте, остаётся загадкой».

Раздалась трель звонка на урок. Учитель химии открыла дверь и впустила подростков 10 «А» и 10 «Д» в кабинет. У «Д»-шек не было какого-то урока, и химичка подобрала их, дабы они не болтались без дела, мешая своим ором и трёпом образовательному процессу.

– Они будут учиться с нами? – спросил кто-то из Любиных одноклассников. Видимо, надеялся, что ученики из «Д» ошиблись уроком, или же удостоверялся, что сегодня на химии точно будут свежие интересные лица.

Чужаки, стесняясь, поспешно шли на галёрку, смещая «А» к передним партам. Мест, разумеется, не хватало, и старшеклассники садились по трое, а то и четверо, теснясь и прижимаясь друг к другу, оглядывая всех присутствовавших с нервным любопытством. В соседних кабинетах клянчились стулья. Стоял грохот и скрип. Оба класса от этого балагана только выигрывали: не будет ни фронтального опроса, ни лабораторной. Столько человек за раз не проконтролируешь и не проверишь. Проигрывала учитель, взявшая себе в обузу шестьдесят человек разом.

Влетели, пропахшие насквозь сигаретным дымом, ненадежно приглушённым духами и жвачкой, Илютина и Бутенко. Галёрка была уже забита, так что эти две кумушки вынуждены были подсесть к сидевшим на первых партах.

«Так вам обеим и надо!», – злорадствовала про себя Люба.

– Слышь, давай махнёмся! – знакомый голос заставил школьницу обернуться. Позади неё мостились, поменявшись партами с девочками из соседнего класса, Тимофей, Сысоев и Жваник.

«Неужели чтобы унизить меня при посторонних?!» – задергалась Люба. Паника нарастала и смешивалась со злостью и гневом. – «Что делать, если они при всех начнут меня унижать?».

– Поспелова и Федотова, валите на нашу парту, а мы пойдём на вашу, слышите?! – толкнул её в бок Сысоев.

«Ага, понятно! Они хотят быть ближе к Виноградовой и Рашель, усевшихся передо мной. Всего-то?.. Да ради Бога!» – Люба и её соседка начали было подниматься, но тут уже их одернула химичка, которой изрядно надоели шубуршания двух коллективов.

Позади с досадой цыкала невезучая троица. Заигрываниям с Камиллой и Анюткой не бывать, ха-ха! Эти две кумушки как раз вертелись, словно заведённые, перед самым Любиным носом, высматривая потенциальных ухажёров. Обе девочки, возбуждённые фактом совместного урока с другим классом, практически подпрыгивали на своих стульях от радости, что могут поразглядывать понравившихся мальчиков в рабочей обстановке.

Люба не могла разделить их ажиотажа. Мальчики, нравившиеся этим двум смелым кокеткам, по своей натуре походили на Степанченко Тимофея, внушавшего Любе одновременно и страх, и надежду понравиться. Правда, тихоня уже давно поняла, что желание нравиться Тимофею в её случае совершенно безнадёжно. А значит, так же безнадёжно по отношению ко всем подобным популярным красавчикам. Поэтому зажатая девочка позволяла себе лишь аккуратно наблюдать за интересными мальчиками да следить, чтобы они её за этим (сохрани Боже!) не поймали.

– Иииии! – взвизгнула, подпрыгнув, Рашель Аня, вцепившись в руку Камилле от распиравшего восторга. Камилла тут же обернулась к двери, облизав губы. Её узкое, скуластое лицо оживилось. Брови взволнованно взметнулись вверх над широко открытыми накрашенными глазами.

В кабинет с опозданием, распахнув рывком дверь, вошла небольшая компания чужих мальчишек (скорее всего, куривших на перемене за туалетом) и вальяжно пошла по-над стеной к забитой битком галёрке.

Поспелова изумлённо огляделась вокруг: все девочки в кабинете, замерев от удовольствия, не могли оторвать своих глаз от жемчужины этой пацанской компании – сногсшибательно красивого брюнета.

Стройный, с узкими бёдрами, хорошо очерченной мужской талией и широкими, плавными плечами, мальчик был одет в однотонную чёрную футболку и светлые джинсы, немного потрёпанные у передних карманов, в зоне колен и уже изрядно потерявшие цвет, но не опрятность, подпоясанные самым обыкновенным кожаным ремнём. Смуглая кожа аппетитно желтила, но не выглядела грязной, а, наоборот, на фоне большинства белокожих школьников выставляла парня эдаким цветным экзотическим фруктом. На длинной стройной шее покоилась насмешливая голова. Тонкие, можно сказать, даже породистые, черты лица. Средней полноты, изогнутые, словно натянутый лук, губы, кончики которых глумливо подрагивали вместе с бровями, чёрными, густыми и чётко очерченными. Брови изгибались изящными дугами над большими, будто бездонными, чёрными глазами, чьи уголки были загнуты кверху, отдавая чем-то азиатским. Густой пух длинных закрученных чёрных ресниц подымался медленно вверх-вниз, делая умный взгляд юноши бесцеремонно-бесстыжим, с привкусом авантюризма. В левой мочке чуть оттопыренных аккуратных ушей красовались два маленьких серебряных кольца, а в правой – маленькая серьга-гвоздик. С серьгами в ушах парни разгуливали только на экране телевизора, а мальчики этой школы не позволяли себе прокалывать уши, поэтому этот нахал выглядел на фоне других ещё более безбашенным и вызывающим. Запястье правой руки обвивал в несколько обхватов самодельный браслет-цепь, оплетённый толстой чёрной нитью, со слегка свисающими концами шнурков. Пух над верхней губой, щеках и точёном подбородке был сбрит – мальчишка за собой явно следил в отличие от большей части Любиных одноклассников, разгуливавших на глазах у всей школы с этим портящим лицо цыплячьим пушком.

Парнишка, войдя, притормозил на пару секунд и – придирчиво, бесцеремонно, чуть ли не заглядывая каждому посмотревшему на него в глаза – осмотрел всех в кабинете. Юноша явно чувствовал себя в этой неуклюжей сутолоке вольготно и самоуверенно. По-королевски.

Протолкнув широкоплечего красавца слегка вперёд, дабы освободить проход, вошёл его брат-близнец. В чёрных, с отутюженными стрелками, штанах и тонком шерстяном тёмно-синем свитере. Такой же чёрный, смуглый, яркий и красивый.

Братья были похожи внешне, как две капли воды: точёные овалы лица, выразительные пушистые глаза и аккуратные носы с едва заметной горбинкой. И одновременно друг от друга их легко можно было отличить. Близнец тоже казался человеком гордым, только не склонным к авантюрам и вызывающим замашкам. Если в первом брате с ходу читалась гордая наглость, то во этом , наоборот, – гордая степенность. От него веяло спокойствием и сдержанностью.

У второго близнеца не были проколоты уши. Его густой, чёрный, словно смола, волнистый волос был коротко и опрятно подстрижен, безо всяких модных штучек. Тогда как у вошедшего первым брата верхние пряди волос были длиннее коротко остриженной нижней части затылка и висков и выборочно покрашены жёлто-пшеничным цветом – явно кустарно, любителем, решившим поиграть в парикмахера.

Второй брат не стал рассматривать сидящих. Только быстро окинул внимательным взглядом кабинет, поправил рюкзак на левом плече и пошёл к задним партам. Первый – будто по негласной команде, словно очнувшись – пошёл за ним.

Оба брата выделялись среди старшеклассников не только яркой внешностью, но ещё и потому, что были цыганами. Только вот цыганами они являлись весьма нестандартными, чем и приковывали жадное внимание местных ровесников. Парни, во-первых, отличались скульптурно-породистыми чертами лица от приевшихся здешнему населению станичных цыган, попрошайничавших на рынке да у автовокзала: круглолицых, щекастых, безвкусно пёстрых нерях, с выпученными кучерявыми глазами, густыми широкими бровями да кудрявой головой, невежественных и лукавых. Близнецы же были чистоплотны и одеты сдержанно, но современно. Во-вторых, парни ходили в школу, учились -Люба видела обоих мальчиков в коридорах и во дворе постоянно. Цыганские же местные дети в школы и в детские сады не ходили никогда. В-третьих, брюнеты просто были другими. Чужими. И внутренним духом, и манерой поведения – что притягивало и цепляло одновременно.

Аня Рашель, Виноградова Камилла, да и другие девочки в помещении с удовольствием рассматривали близнецов – особенно мелированного, с кольцами в ухе, и провожали их взглядами до конца кабинета. Там сидевшие приглашали их расположиться рядом: братьев явно в «Д» классе уважали и любили. Девочки посмелее суетились, пододвигались и приветливо улыбались, стремясь заинтересовать красавцев собой.

Люба восторгов Камиллы, Ани да других красавиц от опоздавших на урок цыганских парней не разделяла. Их мужская красота была, бесспорно, видна ей, но девочка не позволяла себе заинтересоваться ровесниками или, что ещё хуже, влюбиться. Потому что строго воспитанная Поспелова Любовь сторонилась да опасалась восточных и кавказских людей, в немалом количестве переехавших на юг России в 1990х годах.

С самого раннего детства мама вдалбливала тихоне в голову держаться подальше от цыган, турок, армян, грузин, лезгин, греков и тому подобных. Потому что, по мнению родительницы, такие восточные товарищи ничего доброго и полезного порядочной светлой русской девочке принести не могут. Более того – испортят репутацию, исковеркают жизнь, опозорят! Сама девушка, наслушавшись жутких родительских нотаций, уже и не знала, принадлежит ли эта тревожная неприязнь лично ей, её душе и мыслям, или является собственностью мамы, боявшейся за ещё не случившиеся выборы дочери да стремившейся их удавить в зачатке своим тотальным контролем. Именно благодаря суровой позиции родной матери Люба расценивала вздохи-метания сверстниц по восточным мальчикам (а также общение и дружбу с ними) как свидетельство плохого воспитания, неуважение к девичьей чести, откровенное непотребство да распущенность современных нравов. Лишь только оставаясь наедине с собой, Поспелова с горечью признавала, что, на самом деле, завидует чужой свободе и праву выбора.

Кроме предвзятого отношения к чёрноволосым национальностям, приобретённого от настороженной мамы, Люба ещё чувствовала, что эти двое такие же, как Степанченко Тимофей – хищники. Хищники сильные, агрессивные. А Люба – слабая, не способная за себя постоять. Тимон, эти близнецы-цыгане да им подобные опасны для таких неудачников, как она. От таких людей (жизнь уже Поспелову жестоко научила) ей нужно держаться на достаточно безопасном расстоянии ради сохранения собственного душевного равновесия.

***

Химик и не думала надрываться на два класса. Она попросила учеников достать двойные листочки, открыть учебник на странице 28 и решить задачи под номерами 2,4,7 и 9. Оценки пойдут в журнал. Не успеете – ваши трудности.

Это был хитрый и правильный ход со стороны педагога. Оценок по химии всегда мало, исправить – сложно. Пусть весь урок вместо интриг, хулиганства да болтовни школота пыхтит над формулами и не надеется свалить без оценки.

Началось шубуршание в портфелях, зашелестели страницы учебника. Кабинет нервно, но приглушенно зашумел. Каждый искал, у кого списать, так как детей, талантливых в химии, были единицы даже в «А» классе.

Понимая, что сильных учеников сейчас затуркают и не дадут им совершенно работать, учительница предупредила, что всех пойманных на списывании и нарушении дисциплины ждёт двойка в журнал без возможности исправления. Десятиклассники тут же притихли.

Люба была очень слаба в химии. Ей легко давались русский язык, литература, история, английский язык, но не точные науки. Правда, Поспеловой сегодня повезло: рядом сидела дружелюбная по отношению к Любе Федотова Вера, а впереди – Камилла, настроенная к тихоне более-менее нейтрально. Вера сколько-нибудь могла решать химические задачки, а Виноградова в предмете вообще слыла асом.

Перед Поспеловой замаячил высокий шанс списать хотя бы на тройку. Вот только гордыня не позволяла ей сдирать открыто, когда в кабинете сидит шестьдесят человек, и львиная часть из этих шести десятков озирается, крутится, тыкает соседей да шёпотом пытается дозваться до тех, кто подальше. Уж больно Любе, и так совсем не уважавшей себя, не желалось выглядеть в глазах чужаков ещё одной тупицей и слабачкой. Пусть её способности знали свои, но показывать чужим свою бездарность тихоня не собиралась. Девочка вырвала из тетради черновой лист, на котором, низко склонившись, принялась строчить всякую тарабарщину, напоминавшую химические уравнения только присутствием элементов из таблицы Менделеева. Со стороны можно было подумать, что школьница, корпящая над листком, согнувшись в три погибели, реально соображает. Нет, не просто соображает, а является неоспоримым химическим гением!

– Виноградова! Виноградова! – позвали позади Любы.

Одноклассница не оборачивалась.

– Твою мать!.. Камилла! – снизошёл Тимон.

Брюнетка степенно повернулась.

– Что тебе надо?..

– Охренела?!.. «Что тебе надо»! – передразнил девочку Степанченко. – Списать дай!

– А что мне за это будет? – прищурившись, поинтересовалась красавица.

Илья и Матвей, пригнувшись, заржали.

– В смысле чего тебе за это будет?.. Вконец охренела?!.. Списать дай, говорю, крыса ты!

Камилла бы с удовольствием попререкалась на равных с зарвавшимся одноклассником, если бы ненароком не заметила, как с галёрки за ней наблюдают чужаки из 10 «Д». Степанченко надо было спустить с небес на землю во имя своего же имиджа.

– Да пошёл ты, Кабан!.. Заткнись! – зло кинула Виноградова и стремительно развернулась, колыхнув своей густой каштановой гривой.

Степанченко от возмущения задохнулся и побледнел. Кличку «Кабан» ему прилепил какой-то станичный старшак, которого Тимофей, по слухам, боялся. За какие качества парнишка был награждён такой кликухой, в классе никто не знал. Шатен это погоняло, естественно, не любил и готов был подраться с любым, кто в подражание врагу смел его так обозвать. Поэтому позывной за Тимоном заочно висел, но Кабаном никто мальчика в 10 «А» не величал. Так что Виноградова только что совершила невиданный прецедент.

С галёрки раздался глумливый хохот. Смеялись явно со Степанченко, ядовито и издевательски. Кто-то выходку Камиллы очень даже заценил.

Люба не смогла сдержать любопытства и обернулась.

Закинув руки за голову и вальяжно покачиваясь на стуле, смеялся цыган с мелированными волосами. Сидящие рядом с ним мальчишки – явно его друзья – тоже во весь рот скалили зубы.

Степанченко сжался ещё больше.

«Ооооо!.. Да этот цыган круче Тимона!» – с удовольствием отметила про себя Люба. Впервые она видела своего обидчика столь скукоженным и напуганным. Тихоня, наслаждаясь зрелищем, злорадствовала.

Химичка, услышав ржанье парней, оторвалась от проверки тетрадей и посмотрела на источник шума.

– Сэро, ты сегодня хочешь получить «два» и выйти вон за дверь?!.. Дисциплину решил мне тут нарушить?!

Цыган не стал торопиться с ответом на предъявленную претензию. Он буквально несколько секунд будто пораздумывал над сказанным в свой адрес, потом весело глянул на химичку и размеренно, немного оттягивая каждое слово, вкрадчиво произнёс:

– Никак нет, Марья Игнатьевна!.. Разве я могу?..

– Очень надеюсь, – смягчив тон, быстро ответила слегка покрасневшая и смутившаяся Мария Игнатьевна. Зная, что подростки прекрасно видят неловкость, не подобающую женщине бальзаковского возраста, педагог быстро переключила внимание на другого брата. Тот, лишь слегка отвлекшись на замечание, адресованное Сэро, сосредоточенно продолжил работать над проверочной, тихо советуясь с коротко стриженной белобрысой девочкой-соседкой.

– Имир, ты бы повлиял на своего родственника-повесу, что ли!.. Когда твой брат возьмёт с тебя пример и начнёт, наконец, учиться?!..

Имир медленно поднял голову, задумчиво посмотрел на преподавателя и, неопределённо дёрнув плечами, снова занялся делом.

– Под свою строгую опеку взял бы братца, а?!.. Как пионеры когда-то делали! – не сдавалась химичка, видимо, надеясь, что занятый проверочной близнец включится в разговор.

Имир снова отвлёкся от работы и серьёзно, без тени улыбки на лице, ответил:

– Ну так то ж было «когда-то». Смысла нет поступать так, как давным-давно никому не интересно.

Огорошенная, учительница потеряла дар речи. А Имир добавил:

– А когда Сэро начнёт учиться, мне лично дела нет. У него своя голова на плечах имеется.

Поспелова с такой безапелляционной наглости далась диву.

«Какие эти два цыгана, однако, любопытные!.. Надо же, вот имя у этого крашеного смешное!.. Интересно, как прикалываются с такого чудного имени?.. Сэээроооо!» – протянула школьница про себя, хихикнула, огляделась и поняла, что смешно только ей одной. Когда Мария Игнатьевна обратилась к парню по имени, никто вообще не среагировал. Одноклассники явно Сэро уважали.

Люба тоскливо позавидовала черноглазому мальчишке. Ну как это, с такого странного имени и не смеётся никто! Как же так бывает?!..

***

Время урока неумолимо подходило к концу. А вместе с ним подходил конец хоть каким-то шансам списать.

Сэро надоело бездельничать. Надо было обеспечить себя в журнале любой оценкой повыше «два».

Друг рядом рисовал синей пастой какую-то ересь – явно клал на всю эту суету большую кучу равнодушного дерьма.

Другие два соседа уже списали, но оказалось, что решение неправильное, и теперь они дёргались в поисках лучшего.

Брат содрать не даст. Имир в этом плане вредный и принципиальный по отношению к любому, а к близнецу – в особенности. А если и даст, то Сэро придётся отрабатывать, и немало. Имир выставлял за списывание своему родственнику цену высокую, чем ещё больше отбивал желание обращаться за халявой в учёбе. Сэро клянчил у Имира, только когда совсем прижимало, но старался, чтобы «прижимало» его как можно реже. Впрочем, Сэро всегда находил у кого списать. Наглости и обаяния парню было не занимать, плюс к этому ему никто никогда не отказывал. Цыган своих благотворителей ни под каким предлогом не обижал, даже покровительствовал.

На четвёртой парте первого ряда, примерно в двух метрах от себя, смуглокожий мальчишка заметил школьницу из параллельного класса, яростно корпевшую над проверочной. Сгорбившись от неистового труда над задачами, девчонка не поднимала головы. Золотистые волосы чуть ниже плеч закрывали лицо, локти собраны и почти прижаты к туловищу. Ноги тоже собраны вместе и спрятаны под сиденье стула. Длинная, ниже колен, тёплая юбка, застёгнутая под горло голубая блуза с кружевным старомодным воротником. На ногах – чёрные глухие некрасивые туфли с низким широким каблуком.

«Зубрёжница, стопудово!» – хмыкнул про себя Сэро. – «А строчит-то, как снайпер! Пятёрку, верняк, получит… Вот ты-то мне, дорогуша сейчас и нужна!».

– Девушка! – на полутоне, ласково и заигрывающе, позвал Любу брюнет, наклонившись вперёд, к источнику обращения.

Ноль реакции. Не слышит.

– Девушка! – чуть громче и медленнее выдал юноша. А затем, надеясь не привлечь внимание Марии Игнатьевны, бросил уже быстро, отрывисто.

Начали оборачиваться все десятиклассницы: и рядом сидящие, и даже те, что подальше. Кроме той персоны, к которой непосредственно цыган и обращался. Химичка подняла голову – Сэро затих. Не услышать точно было невозможно!

– Тимон! – тихонько присвистнув, обратился повеса теперь уже к Степанченко. Тимофей обернулся и вопросительно кивнул.

– Девчонка, что сидит впереди тебя, шарит?..

Люба, шокированная, догадалась, что речь идёт о ней. Узнала бархатный низкий голос Сэро.

«Блин, да как можно ему дать ту муть, что я только что на черновике настрочила?!.. Чтоб этот цыган потом меня где-нибудь за углом пришиб?!» – тихоня насторожилась и сгорбилась сильнее.

– Кто?.. Вот эта?! – Тимофею очень не понравилось, что ровесник обратил внимание на Поспелову. Такое в его планы не входило. Ещё не хватало, чтоб у его груши для битья появился покровитель. – Да она конченая, убожество, мля!..

– Мне плевать! – обрезал его на полуслове Сэро. – Какое мне дело до того, какая она, если девка шарит?.. Позови её!

Тимон, сглотнув, подчинился. Он протянул руку к спине Поспеловой и постучал слегка пальцами.

– Эй, Люба, слышишь?.. Обернись, тебя зовут!

Девушка чувствовала, что привлекла к себе слишком много внимания. Она еле дышала – красная, с расширенными от напряжения зрачками. Тело задеревенело. Бессильные руки прилипли к парте. Ноги будто окоченели и приросли к полу. Челюсти, словно склеенные, сжались – вот-вот заскрежещут от боли зубы. Повернуться и посмотреть в лицо смазливому наглому брюнету, тем более улыбнуться девочка попросту не могла. Привыкшее к насмешкам сознание решило, что, если ответить на зов, порция унижений обеспечена.

Мельком обернулась Рашель и кинула насмешливый взгляд на красную Любу. Следом за ней повернулась Камилла. Брюнетка посмотрела оцепеневшей Любе прямо в глаза: зло, смеясь, брезгливо. Камилла презирала трусость Любы: как можно не использовать такой шанс?! Находчивая Виноградова молниеносно схватила со стола свою тетрадь с работой и, улыбнувшись, передала Сэро.

– Держи! Я всё уже решила и проверила!

– Спасибо! Буду должен! – полушёпотом ответил обрадованный мальчик, благодарно подмигнув вдобавок.

– Если что, обращайся! – Камилла излучала высшую степень приветливости и обаяния. И тут же не упустила возможность щегольнуть. – У меня «пять» по химии. Всегда могу помочь!

Сэро усмехнулся – намёк был понят. Многие девчонки старались ему угодить. Кроме высокомерной, глухой овцы с четвёртой парты первого ряда, выставившей его дураком: «Тебе это даром не пройдёт, сучка, вот увидишь!».

***

Ерик протекал через весь городок и был его достопримечательностью. Мама Любе говорила, что река была создана искусственно и служит для спуска воды с рисовых чеков.

На одном из берегов реки почти в центре города расположился песчаный пляж. С зонтиками, парой катамаранов и советским дневным кафе с мороженым. В начале 2000-х это кафе переделают в ночной бар с небольшой танцевальной площадкой.

Летом пляж был забит до отказа: с мостика молодежь прыгала в реку, кто-то брал на прокат катамаран – все плескались, купались и ныряли с открытыми глазами в мутную воду. Кто-то жарил шашлыки.

Забавно, что в метрах пятидесяти от пляжа росли буйно камыши, паслись чьи-то коровы и рассекали воду стаи гусей и уток. Купающихся живность совсем не смущала. Некоторые люди плавали тут же, среди камышей и домашней птицы, не обращая внимания на обилие помёта на берегу.

На пляжном отрезке река была быстрой. Дальше же – вверх и вниз по станице – течение становилось медленным, тягучим. Мутная тёмно-зелёная вода густо покрывалась ряской, к её поверхности со дна тянулись пушистые ветки речных водорослей. Камыш заполонял реку чуть ли не до середины. По всей длине Ерика, где бы Люба ни бывала, росли ивы. Они крючились своими могучими стволами, будто пытаясь дотянуться ими до воды, и свешивали свои ветвистые космы прямо на гладь реки.

Большая часть станичного Ерика пряталась в тени плакучих ив. Цвела ряска, шелестели робко камыши. В тёплые дни, прогревшись вдоволь под солнцем, лягушки своим плодовитым горластым войском запевали свои причудливые лягушачьи серенады.

Комары гудели роем вплоть до середины ноября. А в особо урожайные на своё кусачее племя годы давали жару не только прибрежным жителям, но и всей станице.

Река протекала и вблизи всех четырех школ. От Ерика до Любиной седьмой школы нужно было пройти пару кварталов. Здесь с берегов свешивались в реку деревянные мостки рыбаков. Ближе же к центру, где стояла элитная школа №1, берега реки были укрыты бетонными плитами. К воде спускались цивилизованные каменные ступеньки.

Зимой, в редкие кубанские морозы, река промерзала. На льду местные катались на санях, а кто-то просто бегал без коньков в своё удовольствие. Пару зим в реке гостили два лебедя, и это стало большим событием в станице.

Несмотря на явную заболоченность, местами река была довольно глубокой и опасной. Потонуло в ней немало людей.

Люба подошла к пешеходному железному мостику, брошенному через Ерик, и стала любоваться осенней рекой, наслаждаясь облачной погодой. Торопиться ей было после уроков некуда, поэтому сегодня юная особа решила проложить свой путь вдоль затянутых ряской берегов.

Свежий ветер слегка холодил уставшую голову и разгорячённое тело. Тут, на юге, зима наступала медленно и долго. Да и зимой-то южную зиму назвать сложно; скорее, сквозь все зимние месяцы тянется дождливо-протяжная осень, переходящая сразу в тёплую зелёную весну. И снег здесь не обязательный атрибут зимы, а, скорее, редкая краткосрочная диковинка.

Посмотрев назад, на пройденный участок набережной улицы, Любовь увидела толпу пацанов приблизительно в метрах двухстах от себя и порадовалась, что от них, этих подозрительных личностей, может быть, знавших её, прикрывала речная ива своими густыми ветвями, развевающимися от ветра.

И, возможно, этот путь из школы домой для пятнадцатилетней девочки стал бы одним из приятно-уединённых, расслабляющих душу. Только вот в оценке медленно бредущей по берегу кампании Люба не ошиблась. Выдрессированное чутьё человека, привыкшего предупредительно считывать опасность, Любу не подвело.

Среди этой компанейской кучки были братья-близнецы из 10 «Д». И осмотрительный Сэро, привыкший глазеть по сторонам да подмечать любую мелочь, а не пребывать в душевных раздумьях, сразу заметил среди колыхавшихся ветвей не угодившую ему «зубрёжницу». Эта тихушная стрёмная девка, с русыми, чуть ниже плеч волосами, в пёстрой мохнатой вязаной кофте ниже бёдер а-ля «бабуля носила» и плиссированной шерстяной юбке ниже колен, стояла сейчас у начала моста, возле железных перил, покачиваясь слегка. «Ну и наряд!.. Фу, отстой!.. Ни одна уважающая себя деваха такое бы не напялила!» – презрительно скривился десятиклассник. Парень ещё злился на тот факт, что какая-то серая мышь не дала ему вчера списать. Пусть и не буквально сказала «нет», но притвориться глухой… С чего такая заносчивость?.. Они ведь раньше не пересекались даже невзначай, чтобы так выкобениваться! Ущемлённое достоинство полыхнуло, требуя крови и мести. Злость смешалась с вредностью и чисто мужским азартом, и цыган решил отыграться. Здесь и сейчас.

– Погнали! – скомандовал Сэро и быстрым шагом пошёл к мосту. Мальчишки, до этого лениво передвигавшие ноги в угоду интересной беседе, будто очнулись. Они ещё пока не поняли, что произошло, но дружно пошли за заводилой.

– Что случилось? – спросил кто-то из них. Брюнет не ответил. Цыган шёл впереди всех, не сводя хищного взгляда с по-бабски одетой девицы.

Люба в глубокой задумчивости смотрела на течение реки, не догадываясь о толпе за спиной, спешившей по её душу. Ветер баловался с её волосами, бросая пряди прямо в лицо. Девочка убрала руки с перил, поправила заигравшиеся с ветром волосы да лямку рюкзака на плече, затем медленно пошла по мосту к другому берегу.

– Эй ты!.. А ну стой, сказал!!! – гаркнул Сэро грубо, чисто по-мужицки, видя, что жертва уплывает, и, дабы притормозить девку, залихватски засвистел.

Поспелова, пугливо обернувшись на бесцеремонный окрик, увидела цыгана и его ватагу и обомлела от страха. В порыве надежды, что орали все-таки не ей, школьница осмотрелась и пошла было дальше, но хабалистый свист развеял её надежды избежать диалога, обещавшего быть весьма неприятным.

«Что ему надо?!.. Он на меня злится?!.. Почему?.. Что плохого я ему сделала?!» – лихорадочно перебирала все свои поступки и слова Поспелова, но ничего предосудительного не выявила. Только раздутое чувство вины долбило молотком по дрожащему от страха сердечку, ожидая расплаты от цыгана непонятно за что.

Сэро догнал ровесницу, резко остановился в сантиметрах тридцати, нависнув над ней и сердито дыша. Люба, встретив гневный взгляд чёрных глаз, поняла, что дела «швах!». Скорее всего, её сейчас будут бить. Банда Степанченко девочку уже поколачивала не раз: как слегка, так и по-серьёзному – синяки долго сходили потом с её юного тела. Учёная Поспелова, запомнив назубок, что от кучки агрессивных парней ей не может прилететь ничего хорошего, в ожидании града ударов по груди, рёбрам и голове инстинктивно вжала голову в плечи, а руками плотно обхватила грудь.

Рядом притормозил Имир. Остальные мальчики столпились вокруг Любы и Сэро полукругом.

– Как тебя там зовут?! – грубо спросил Сэро, скорчив брезгливую гримасу, и смерил развязным взглядом «зубрёжницу» с ног до головы. Поспелова ещё больше сжалась и покраснела.

Испуг стрёмной девки мальчишку насмешил и одновременно оставил в непонятках. То, что дура задёргалась на пустом месте, когда хулиган ещё не приступил к развлечению, вызвало отвращение и только больше раздраконило. Пугливых, закомплексованных дев, занудных, строящих из себя праведниц под ханжеским воспитанием благочестивых мамаш, Сэро не переваривал. А тёлка перед ним как раз была примером всех перечисленных качеств, вызывавших у красавчика приступ тошноты. Повеса разозлился и захотел словами унизить ровесницу, да побольнее.

Потерявшаяся со страху школьница тем временем выдавила своё имя.

– Значит, ты типа Люба, – подытожил вслед за ней злившийся Сэро, бесцеремонно наклонился ещё ниже и хищно заглянул отчаявшейся жертве в серые глаза. В них читалась суть девчонки: человека поломанного и уже уставшего, хотя жизнь только начиналась. Сэро дошло, что девка сейчас от него ожидает любую подлую выходку, так как видит в нём редкого морального урода, и цену ему давно уже определила. Хоть в зрачках серых глаз немного всё же сквозила немая мольба на помилование, эта серая мышка не видела смысла сопротивляться.

Сэро мало когда кого жалел и с зарвавшимися девочками церемониться себе не позволял. Но сердце почему-то ёкнуло, отозвалось на молчаливое отчаяние сверстницы, на её внутренние раны. Цыган внезапно понял, что отчего-то он этой девчонке сочувствует, и неожиданно смягчился. Брюнет не знал причину, но осознавал, что в «зубрилке» есть что-то ему знакомое. Парню расхотелось издеваться над внешним видом тихони и её манерой поведения, передразнивать, стращать, загонять в угол и козлить насмешками. Однако, почувствовав, что перегорает, красавчик всё же спохватился и вернул себе прежнюю жёсткость, хотя изначально планированная схема надругательств и стёба теперь показалась ему совершенно лишней.

– Ты шаришь в химии, так? – нашёлся остывший мальчик.

До сообразительной Поспеловой тут же дошла причина атаки. Осознавая весь конфуз ситуации, школьница поняла, что надо сказать правду о своих реальных успехах в предмете. Вокруг – куда бы она не кинула робкий взгляд – стояли высокие, спортивные, хулиганистые мальчишки и бесцеремонно её рассматривали.

– Будешь мне давать списывать, поняла?! – Сэро сделал ударение на первом слове, наклонившись к дрожащему Любиному лицу ещё ниже. Теперь юноша мог хорошенько разглядеть узоры её зрачков. – Домашние, проверочные, лабораторные – да похрен, что!.. Пишешь себе и отдельно катаешь шпору мне. Всегда! Я забираю. И мне наплевать, оглохнешь ли ты в следующий раз или несварение словишь! Не хочешь проблем – не беси меня, усекла?.. Своё я должен получить. Вопросы?..

– Вообще-то я плохо понимаю химию, – решила сознаться Люба, огорошенная требованием цыгана.

– Ты опять стала тугой на ухо?! – рявкнул в ответ десятиклассник. – Тебя встряхнуть, чтобы мозги прочистились?!.. Я сказал: будешь давать мне списывать свои домашние. Вообще все работы, блин!.. Потому что вчера кто-то некстати оглох, догадываешься?.. Отрабатывай свой косяк и больше не нарывайся, коза!.. Вкурила наконец, мать твою?!..

– Да, конечно, очень хорошо! – ровесница в подтверждение своих слов послушно затрясла головой. Потерявшись совсем от наезда, девочка поняла, что налипла, но тем не менее выдохнула. Она всё-таки ожидала от этой стычки гораздо худших последствий.

Грубиян, едва получив утвердительный ответ, пошёл дальше, специально толкнув девушку плечом побольнее. Его компания, ещё немного поглазев на Любу, двинулась следом. Поспелова поймала на себе внимательный, холодный взгляд Имира, съёжилась от стыда и поспешно отвернулась.

Отойдя на десяток шагов, Сэро резко повернулся. Все остальные тоже остановились и развернулись следом за лидером.

– Я скоро к тебе подойду, так что готовься, кукла!.. Будешь с пустыми руками – живьём закопаю! Это ж ты услышала?! – напоследок с вызовом кинул ей цыган и теперь уже пошёл своей дорогой окончательно.

Люба торчала на берегу ещё минут двадцать, не в состоянии пошевелиться от шока, и не отрываясь смотрела вслед ватаге парней, среди которых заметно мелькали две высокие черноволосые фигуры, пока бравая компания не повернула за угол перекрёстка.

***

– Зачем тебе списывать у неё химию? – нарочно спросил Имир у брата, когда они попрощались с последним другом из попутной компании.

Сэро, услышав вопрос, будто проснулся. Погрузившись на мгновение в себя, он припомнил пугливое лицо – очень даже миловидное, белокожее, с пухлыми алыми губами и розовыми щёчками. Девчонка наверняка восприняла его наезд всерьёз в силу своей наивности и будет теперь каждый день ходить с тетрадкой по химии в школу да тратить урочное время на дубляж проверочных. Ха, так ей и надо, дуре! Нефиг было вчера строить из себя инвалида.

– Как зачем? – лукаво усмехнулся парень. – Чтобы стать отличником без лишних усилий. Хочу, чтоб моя прелестная фотка висела на Доске Почёта рядом с твоей!.. Ты ж мне хрен дашь списать, братишка!

– Понятно, – улыбнулся Имир, не скрывая иронии. Близнец знал брата, как облупленного. А ещё знал, что тому плевать на учёбу. Тем более на химию. А вот играть на девичьих нервах – другой вопрос. Тут наглый Сэро церемониться не любил и не стеснялся использовать свою привлекательность на полную катушку.

– Ты в курсе, что это была дочка дяди Васи? – словно невзначай, продолжил разговор брат.

– Кого?! – не понимая, поморщился повеса.

– Василия Михайловича. Он с нашим отцом на станции работает. Ты с ним пару раз летом здоровался, когда разгружать вагоны приходил. А её мать, Александра Григорьевна, там же, на станции, в товарной кассе сидит. Когда мы только переехали и встряли без вещей и денег, она нам огромные коробки пряников и халвы приносила.

Решив добить впечатлённого открытием брата, Имир пошёл до конца.

– Припомнил, да?.. Это мать той самой Любы тогда помогла нашей семье после переезда сюда: оформить документы и вернуть вагон с вещами, украденный в пути. Ещё отца на работу взяли благодаря её рекомендации. А ты, добрая душа, теперь её дочку кошмаришь вшивой химией, нахрен тебе не сдавшейся!

Сэро притормозил и задумался. Переезд на юг с севера России несколько лет назад дался его семье очень тяжело. Ибрагимовы остались без вещей, денег и документов из-за чужой оплошности да плохо сделанной работы. Его родители были очень благодарны в то время всем, кто не отказал им в помощи на чужой земле, – особенно, тем самым Поспеловым.

Теперь перепуганная, дурно одетая девчонка на мосту, над которой он позволил себе слегка поглумиться, предстала перед Сэро в ином свете.

Глава 3

До самого дома Любу преследовала сцена с наглым цыганом и его неприятной братией.

Шагая по заросшему изломанному тротуару, девочка тревожно прокручивала в голове раз за разом весьма агрессивную предъяву ровесника. Взбудораженная, тихоня планировала сейчас избежать столкновений с выходной мамой, закрыться в комнате, залезть в кровать и, прикрывшись чтением книжки, хорошенько подумать. Ей нужно было срочно переварить случившийся сегодня на реке базар, перепугавший её и в перспективе обещавший нехило усложнить жизнь.

В веранде девочка обнаружила несколько пар чужой обуви, а из-за неприкрытой двери в дом её ждало шумное щебетание нежданных гостей. В зале, заняв все кресла и диваны, расположились несколько бабушек. Люба давно привыкла к старшему поколению, часто гостившему в её родном доме, поэтому, войдя, от всей души широко улыбнулась.

– Кто тут у нас пришёл?! – повернувшись на скрип зальной двери, громко воскликнула Зинаида Александровна. Эта седовласая опрятная старушка жила за пару кварталов от Поспеловых в малюсеньком кирпичном домишке с большим ухоженным огородом. – Любушка пришла! Какая ж ты красавица стала! Иди ко мне, я тебя расцелую!

Мама, сидевшая рядом с бабой Зиной, подняла на Любу свой строгий, немного озабоченный взгляд.

– Как твои дела в школе, дочь?..

– Все хорошо.

– Как учёба?..

– Все хорошо, – так же дежурно ответила Люба, а потом, чувствуя, что ей всё-таки нужно что-то добавить, сказала. – Получила пять по литературе и истории.

– Молодец какая!!! – хором похвалили школьницу старушки.

Подросток подошла и позволила себя крепко обнять сначала Зинаиде Александровне, затем ещё двум малознакомым пожилым женщинам. А потом подбежала к широкому креслу, из которого привстала самая обожаемая Любой старушка – бабушка Тася. Девочка буквально нырнула с головой в тёплую кофту бабульки, вдохнув чистый запах шерстяного голубого платка на её голове. Бабушка Тася обняла ребёнка от всей своей открытой души: щедро, нежно и с большой любовью, которой пятнадцатилетней девочке так мало перепадало.

Растаяв в объятьях маленькой да сухонькой старушки, Люба на пару мгновений забылась и позволила царившим в душе тревоге, неразберихе и озабоченности проявиться на своём лице. Баба Тася, заглянув в потемневшее Любино личико своими большими пушистыми чёрными глазами, сразу всё заметила. Она посадила девочку в кресло рядом с собой и тихо, чтоб другие не слышали, спросила:

– Почему моя яхонтовая перепёлочка опечалилась?.. Что тебя тревожит?..

Люба не ответила. Лишь грустно посмотрела и, опустив глаза, наклонила голову.

– Кто-то обидел?.. Ну же, посмотри на меня, ясноглазочка!..

Юная Поспелова, едва осмелившись, подняла слегка голову и тоскливо посмотрела в чёрные глаза бабушки. Люба не привыкла делиться своими переживаниями и всем тем, что копилось у неё на душе. Она всегда все свои невзгоды переживала сама, молча, никому не говоря и даже не намекая. Но в глазах бабули не было ни порицания её хандры, ни осуждения, ни чёрствости и безразличия, прикрытых фальшивым участием и самым что ни на есть обывательским интересом. Бабушка Тася искренне за неё переживала, и Люба, увидев это неравнодушие, чуть не расплакалась. Она крепко прижалась к старушке, спрятав голову у той на плече. Женщина обняла ребёнка, поглаживая девочку по её русой головке.

– Ой, ну ты посмотри-ка!.. Прижалась! Соскучилась!.. Люба, а ну оторвись от Таисии Фёдоровны, совесть имей!.. Мать она тебе родная, что ли? – стыдясь, укорила дочку Александра Григорьевна.

– Не ревнуй, Сашенька, у тебя доченька ещё маленькая, а наши дети давно уже выросли, внуков нарожали да дорогу к нам забыли! А кто-то уже и детей своих похоронил, – ответила маме Акулина Никитишна.

– Верно! Все верно! – поддержали, вздыхая, другие женщины.

– Юная у тебя доченька, уже совсем созрела! Скромница какая! И воспитанная! Старших чтит, – похвалила Любу Анастасия Петровна, давно уже овдовевшая и успевшая похоронить двух своих сыновей. – Одета как степенно… Всё прикрыто. Не то, что современная молодёжь!

– Ой, и не говори! – подхватила горячую тему Зинаида Александровна. – Как суббота или воскресенье, топают на танцы мимо моего дома: девки разукрашенные, юбки едва срам прикрывают, ноги голые, сиськи вывалят, сигареты во рту!.. Ох, бесстыжие!.. Что они нарожают за нацию, такие беспутные?!..

– А матершинницы какие! Да разве мы в своё время себе такое позволяли?!.. Помню, как я, молодицей будучи, мимо старших проходила: голову склоню и глаз не подымаю! Во мне родители уважение воспитывали! Отец (Царствие ему Небесное!) всегда строго мне так говорил: «Смотри, не опозорь нас, дочка! Не посрами честь семьи!». Для меня слова отца да матери Законом Божьим были! А сейчас родители современные-то куда глядят и что воспитывают?!..

Для пожилых, оставивших в далёком прошлом свою молодость женщин поверхностная беседа зашла в натёртое до оскомины, острое русло.

«Хорошо, что гости пришли: мама сегодня как раз выходная после смены, развеется с ними, выговорится, отдохнёт», – согрелась этой мыслью Люба и, выглядывая из-под кофты Таисии Фёдоровны, улыбнулась.

– Распоясалась станица! Льётся к нам, русским, чужая грязь с экрана телевизора, похабщина всякая! Разве было такое во времена Союза?.. Развращают страну, губят молодежь!

– Какая станица?!.. Городские теперь мы, забыла, старая?..

– Ой, точно, совсем забыла! – всплеснула руками говорившая. – Батюшки!..

Станицу около полугода назад обозначили городом, а станичники, ещё не привыкшие быть горожанами, величали новоиспеченный город по-прежнему.

– Вот уж горожане так горожане! Село селом! Как были деревней, так и останемся…

– Да не такая уж мы и деревня, – перебила собеседницу бабушка Тася, – Станица у нас крупная, плодовитая: поля свои, хлебозавод, комбинат, маслосырзавод…

– Был, – закончила за неё с горькой усмешкой Анастасия Петровна. – Всё развалили, обокрали… Всё, что непосильным трудом народ создавал!.. Эээх, чёртовы ворюги, сволочи продажные…

– Ты, Шурочка, молодец, доченьку хорошо воспитываешь! Хорошая жена да хозяйка будет. Вон как она у тебя расцветает! – быстро переменила нежелательную тему Акулина Никитична, малознакомая Любе женщина. Её сын был в составе нового поколения – людей бизнеса и криминала. Присутствующие об этом прекрасно знали.

Анастасия Петровна подмигнула покрасневшей от комплимента Любе. Мама, поджав губы, вздохнула:

– Да уж!.. Главное, чтоб хоть бы кто замуж-то взял…

Люба потускнела и опустила глаза. Рука её непроизвольно потянулась потрогать, потереть шею, спрятанную в волосах.

– Не надо так дочке говорить! – оборвала маму баба Тася. – Что ты?!.. Разве можно?!.. Зачем ты так со своим дитём?.. Чужим такое не говорят, а ты – родной… Конечно, выйдет Люба замуж и будет очень-очень любимой!

На этих словах бабушка Тася прижала девочку к себе крепко-крепко.

– Твои слова да Богу в уши! – вздохнув, ответила мама. – А с меня можно взять только самое главное – воспитание…

Какая тёплая была Таисия Фёдоровна для Любы, как приятно пахла: чистой старостью, искренней добротой и уютом! Именно уют: мягкий и нежный, семейный – чувствовала от бабули Люба. И поэтому тянулась к этой пожилой женщине больше всех остальных своих взрослых знакомых и родственников. Любины бабушки умерли давно, задолго до её рождения. Тихоня была поздним ребёнком в семье, младше на шестнадцать лет своего старшего брата.

Бабушка Тася бывала с незапамятных времён частым гостем в доме Поспеловых. Никогда не оказывалась она источником худого слова, чёрствого отношения или недоброго взгляда. Эта старушка никого не судила; от неё веяло только тёплом и любовью такой силы, что всё семейство Поспеловых тоже начинало улыбаться и лучиться. Мама расслаблялась и отдыхала от бесед с этой женщиной, хмурые тучи с её лица исчезали.

Таисия Фёдоровна была воцерковлённым, глубоко набожным человеком. Церковь была важной частью её жизни. Но ни разу она не зазывала туда Любину семью, и уж тем более не корила. Принести освящённый кулич, пахнущие ладаном просфоры и церковные свечи для поминания усопших или очищения дома – запросто. Укорить в безбожии – нет, не такой совсем была эта всегда покрытая платком бабулечка с длинной седой косой.

Люба за всё своё детство ни разу не была в церкви. А местного батюшку с кадилом видела только на нескольких похоронах, куда его приглашали для отпевания. Тем не менее к церкви Люба относилась тепло благодаря бабе Тасе.

Дочь у Таисии давно умерла. Остался только сын – ровесник Любиных родителей – постоянно лечившийся в доме для душевнобольных. Звали его Павликом. Павлик был блаженным, наивным и очень добрым мужчиной с разумом мальчишки. Он бывал пару раз у Поспеловых в доме, зная, что здесь уважают его замечательную мать и в куске хлеба не откажут.

– Мама тебя очень любит, – шептала тихонечко Любе в ушко Таисия Фёдоровна. – Очень-очень любит! Просто боится за тебя… Такова участь родителя: оберегать и бояться за родное дитя… Мама твоя много всего перенесла, когда старшенькую сестрёнку потеряла…

Едва Люба услышала о Лене, то вновь почувствовала тянущую серую тоску, поднимающуюся где-то из глубины живота и подступающую к горлу. Разговоры о сестре при посторонних в доме №27 на переулке Солнечном никогда не поднимались.

Остальные гости не замечали перешёптываний между подростком и Таисией Фёдоровной. Тема невоспитанной, гулящей, ленивой молодёжи была настолько животрепещущей, что, втянувшись в неё, старушки и Александра Григорьевна не могли остановиться.

– Первостепенная задача матери, – шумела одна из женщин, – чтоб дочь её не скурвилась и родителей не опозорила! А современные матери – что?!.. Куда смотрят?

– Куда смотрят… Какие сами курицы в молодости были, таких и дочек растят: ленивых, бестолковых… Вон, моя соседка тому пример! Сама одна прожила, всё пила для плясала, дочку родила, и та туда же… О будущем не думает, учиться не хочет. Только о гульках и мысли! Таскается с парнями, потом забеременеет, как мамка, от кого попало…

– А мужчинам-то дети не нужны! Дети ведь нужны только нам, матерям, – горько вздохнула Анастасия Петровна. – Мужчины-то что?.. Отлюбился да пошёл своей дорогой… Всё хозяйство да воспитание детей – на женщине!

– Помни, Любонька, деточка! – обратилась Зинаида Александровна к школьнице, свернувшейся калачиком в кресле на коленках бабули Таси. – Женщина должна всё по дому уметь! Хозяйкой быть, здоровьем сильной. Работать, чтоб семью обеспечить: себя да детей, а то и мужа…

– Мужчина будет неработающую жену попрекать куском хлеба, – произнесла Акулина Никитишна. – Я жизнь прожила, и не такое видела!

– Сколько живу, столько дочери обо всём этом говорю, – вставила мама. – Учись, чтобы потом своим куском хлеба себя и внуков обеспечить могла всегда. На мужа надеяться – гиблое дело! Он сегодня с тобой, а завтра с другой. И голову береги, спину закрывай. Ходит сейчас молодежь по холоду: капронки, юбочка… Тряпочка, а не юбочка! Куртка едва почки прикрывает…

– А потом лежат в дурке, молодые, с болями! – поддержала маму Зинаида Александровна. – Половина дурдома с менингитом. Вот, Шурочка, таких хороших, заботливых матерей, как ты – единицы! Воспитываешь дочку всем нам на радость: порядочную, невинную и умненькую!

– А красавица-то какая! – цокнула языком сидящая с мамой старушка, и все остальные тут же стали охать да ахать, проявляя своё восхищение молодостью и внешними данными пятнадцатилетней девочки.

«Эх, если б мнение этих бабушек разделяли мои одноклассники!.. Да и другие ребята», – загрустила десятиклассница. – «А то только знакомые старушки и хвалят! Зачем мне их слова?.. От них легче не становится».

Других гостей, кроме пожилого поколения лет за семьдесят-восемьдесят, годящихся Александре Григорьевне в родители, Люба в своём доме особо не знала. Её семью мало куда приглашали – в основном, родственники на редкие юбилеи. За свои пятнадцать лет Люба была на паре свадеб, на нескольких днях рождения, ну и у дружественной родни в гостях. Всё. У мамы не было друзей или близких с детьми приблизительно Любиного возраста. Даже внуки у родни и у маминых пожилых подруг были старше Любы. Таким образом, девочка оказывалась одинокой внутри круга своей семьи и её окружения по причине своих юных лет.

К слову, с родственниками мама общалась далеко не со всеми. Из соседей Поспеловы дружили только с семьей Чумаков, забегавших на чай посплетничать. Больше гостей не было. Ещё приходила изредка одна железнодорожница – весёлая, заводная, отчаянная женщина себе на уме. Это мамина коллега, с которой у Александры Григорьевны были весьма приятельские, но в то же время странные отношения.

***

Мама повела бабушек в гостиную пить чай с мёдом, а Люба под предлогом невыученных уроков удалилась в свою комнату.

Оставшись, наконец, одна, девочка, закрыв плотно дверь, уселась на кровать поглубже, к самой стене, и стала думать, как ей избавиться, отвертеться от этого опасного и дерзкого Сэро. Мысли вертелись роем в беспокойной русой голове.

«С цыганом нужно постараться разойтись по-хорошему. Мне не нужны новые гонители и насмешники. Он закусил, что я не дала списать, хотя Виноградова подбросила ему свою готовую работу. Наверняка же теперь пятифан получит!.. Зачем тогда отыгрываться на мне, блин?!»

Люба напрочь забыла тот факт, что она вчера окостенела от страха и не нашла в себе сил обернуться. Это было на уровне чувств и эмоций, а не осознанных действий и слов. Поэтому Поспеловой не доходило, что такое трусливое поведение выглядело демонстративно-высокомерным и задело самолюбие звавшего её парня.

Скрипнула калитка. Люба выглянула в окно и увидела удаляющуюся Таисию Федоровну. Только её одну. Богомольная старушка никогда не злоупотребляла временем гостеприимных хозяев.

Ход усталых от дневной суеты мыслей постепенно поплёлся дальше – к размышлениям об отношениях в классе.

«У меня очень дружный класс. Только не в отношении меня», – Люба затосковала. – «Почему я всем не нравлюсь?.. Со мной никто не хочет дружить. А я бы с удовольствием с ними всеми общалась, но ведь ребята не хотят… И не удивительно! Будь я на их месте, я бы тоже держалась от самой себя подальше».

Школьная пора – праздник юных жизней, на котором Поспелова оказалась чужой. Все ученики – её ровесники, одноклассники – наслаждались своей беспечностью и молодостью, вместе весело проводили время, встречались, ругались, знакомились. В общем, кайфовали от жизни и не парились. Все, кроме Любы.

Люба не разделяла интересы сверстников. Не курила, не встречалась с мальчиками и – самое страшное преступление, с точки зрения одноклассников, – не ходила на дискотеки. Проще говоря, слыла трезвенницей и праведницей, что было тогда совершенно не модно. И ей самой это не нравилось.

Она неимоверно много читала: глотала книги одну за другой, как классику, так и других жанров. Кроме неё в классе не зачитывался литературой и не просиживал в библиотеке выходные напролёт никто вообще. Вместо этого ребята тусили на танцах и активно общались.

Девочка будто застряла на межпограничье, между юностью и взрослением, пока её сверстники строили отношения и интересовались, какое место они занимают в этом обществе. Люба же совсем не взрослела и была чужой на этом празднике жизни. С ней лёгким и ветреным ровесникам было скучно разговаривать, и Люба это с горечью понимала. Общаться с ней, по мнению Любы, было как общаться с бревном, вросшим в землю. Его, это бревно, не сдвинешь. Как ни поливай – оно не пустит побеги, не зацветёт. Бревно сухое и не интересное.

Именно сухой и старомодной видела себя на фоне ровесников подросток Люба Поспелова.

***

Когда уже поздно вечером бабушки, напившись чаю, наевшись и вволю позлословив, ушли, хозяйка зашла к дочери в комнату, подсела на кровать и погладила читавшую школьницу по щеке. Люба обняла маму.

– Что у тебя там, в школе, нового?.. Женихи появились?.. Кто-нибудь ухаживает?..

Люба знала, о ком идёт речь. Одна семья из её класса больно уж нравилась маме, и женщина приглядывалась к Мише, Любиному однокласснику, считая его выгодной партией.

Лично подросток сама не знала, как относится к Михаилу Крюкову и нравится ли он ей вообще. Девочка просто молчала и слушала рассуждения мамы на этот счёт, обещая вести себя хорошо, чтобы Миша и его родители не подумали плохо о Любе и её воспитании.

«Да Бог его знает, что у Крюкова вообще в голове! О чем он сам и его мама думают и чего хотят!» – думала про себя школьница, но вслух не произносила. Товарный кассир даже не догадывалась, как выстроены отношения внутри 10 «А» и какое место в иерархии коллектива занимает её дочь. У матери были свои видения на этот счёт – и точка.

У Любы с Александрой Григорьевной были достаточно доверительные отношения. Но сегодня, после посиделок с престарелыми мамиными подругами, Люба твёрдо решила не рассказывать родительнице про стычку с цыганом. Мама (Люба точно знала) не побежит защищать дочь. Более того, этот странный сумбур с хулиганистым красавцем вызвал бы у мамы много вопросов к поведению самой Любы и лишние обвинительные разговоры. А девочка этого очень не хотела, так как знала, что ничего предосудительного не совершала.

А ещё Александра Григорьевна очень не любила нерусских и по возможности сторонилась их. Узнает мать, что тот нахал, подошедший на мосту, – цыган, проблем не оберёшься!

***

Сэро ещё с начала перемены стоял в тени за открытыми дверьми столовой и аккуратно наблюдал за чудаковатой девчонкой из 10 «А».

Вот «зубрилка» взяла свою порцию и уселась на край длинного стола, за несколько мест от своих одноклассниц. Хмурая. Нелюдимая. Лучше подойти к ней, когда она доест и выйдет из столовой по своим делам – иначе дура шуганётся и диалог может не склеиться.

После слов Имира о Поспеловых цыган испытывал легкое чувство вины перед Любой, попавшей под его мстительную горячую руку. Парень вроде бы и не ощущал угрызений совести – стрёмная девка сама напросилась. И в то же время юноша воспринимал себя поганцем, который обидел того, кого обижать не стоило. Налёт на деваху постоянно крутился в мыслях и доставлял не очень приятное послевкусие, вынуждавшее мальчика напрягаться. В голове так и проносилось, как мама, узнав о некрасивой шутке сына над робкой дочерью Поспеловых, отчитывает и укоряет его. Ещё меньше десятиклассник хотел попасться под руку отцу: тот, спокойно, без жалости, скажет всего пару слов, но приятного будет мало. От представленной сцены парнишка вздрогнул и невольно поморщился.

Сэро пытался игнорировать навязчивые мысли, но они совсем обнаглели – лезли в голову и лезли, отравляя всё беспечное и весёлое внутри него.

Мальчик решил извиниться. Очень не хотелось этого делать, ведь «зубрилка» тоже некрасиво повела себя на уроке химии. Но как-нибудь он всё-таки извинится. Или хотя бы сделает вид.

***

Люба мыла руки после еды в одном из школьных умывальников, врезанных в стену коридора перед входом в столовую. Здесь было всегда очень темно и очень шумно. Сзади толкались желающие попасть к крану или просто балующиеся от переизбытка дури.

Ещё один урок, английского языка, – и домой. Только окончившееся черчение оставило пренеприятный осадок и безвозвратно испоганило настроение на весь день.

Предмет вёл бесхарактерный, абсолютно безобидный седой мужчина в очках. Он не держал дисциплину в классе и не пытался её держать.

10 «А» класс единственное, что не делал на черчении, – это не ходил по потолку. И то только потому, что это было физически невозможно. Во время урока обрывались занавески, гремели стулья и парты, многие вставали с мест, пересаживались, ходили и бегали по классу. Летали бумажки и всякий мусор. Виноградова со Степанченко подрались, потому что он бросал зажжённые спички ей в волосы. 10 «А» вертелся, ржал, визжал и вместо черчения страдал откровенной дрянью.

Сбоку от Любы, на соседнем ряду, уселась Близнюк Юлиана с подружкой Светой Тарасовой, и вслед за ней, своей королевой, приполз Картавцев Игнат. Мальчишка весь урок стремился превзойти самого себя, чтобы рассмешить Юльку и Свету. Кричал гадости безответному учителю, травил несмешные анекдоты, напрашивался к Близнюк в гости. Его фантазии попасть в дом к кудрявой красавице-брюнетке, как и проводить её или сходить на прогулку были абсолютно безнадёжными – Юлиана избегала слабаков. Это больно ударяло по самооценке неудачливого ухажёра. Тут кривляка подметил сидевшую в метре от него Поспелову и решил сменить тему.

– Поспелова! А Поспелова!..

Люба посмотрела на Картавцева.

– Что, тебя на свидания никто не зовёт? – скалясь, выкрикнул Игнат и злорадно заржал.

– И никто с тобой встречаться не хочет?..

Люба молча смотрела на него.

– Глянь-ка, не отвечает! – повернулся к хихикающим девочкам Картавцев и начал, демонстративно и гадко кривляясь, передразнивать тихоню.

У Любы на глаза навернулись слёзы. Она отвернулась. Только слышала, как Картавцев громко говорит Юлиане:

– Да кому она нужна, сдохнет старой девой, монашка кривая!..

Слёзы больше не смогли держаться в глазах и потекли по лицу. Люба глубоко вздохнула, пытаясь подавить рыдание, иначе станет ещё хуже.

«Молодец, Картавцев! Ты, как всегда, прыгаешь по мне, чтобы заработать себе очки! Браво! Только Близнюк всё равно с тобой встречаться не будет, когда есть богатые взрослые мальчики на джипах или понторезы с первой школы!» – девочка ещё раз вздохнула и засунула обиду глубоко внутрь себя. Она поплачет дома. Здесь не место. В ушах будто сквозь вату гудел шум распоясавшегося класса.

Поспелова закрыла воду и протяжно выдохнула. Мерзкое воспоминание после черчения не отпускало: поднималось тяжёлым комом к горлу и начинало душить. На этой неделе ей говорили много гнусностей, но эта была последней каплей. Челюсти болезненно сжались, и Люба, чтобы расслабить сдавленную грудную клетку, втянула с шумом воздух через нос. Сердце бешено колотилось.

«Ненавижу тебя, Картавцев! Когда-нибудь ты поплатишься за все свои подлости, мерзкий ты уродец!.. Надо успокоиться, посмотреть на себя в зеркало: вдруг лицо или глаза красные… Никому не покажу, что мне больно. Пусть даже не надеются!» – Люба собралась пойти к выходу из коридора, граничившего с вестибюлем первого этажа. Слава Богу, в её группе по английскому не было ни Игната, ни Юлианы с Тарасовой. Хотя девочки ей ничего плохого не говорили – лишь только хихикали, тихоня ненавидела и них.

– Тетрадь принесла? – вкрадчиво сказал ей на ушко кто-то позади.

От неожиданности Поспелова резко развернулась в сторону говорившего и чуть не столкнулась лбом с нахально улыбавшимся цыганом, что подкрался к ней слишком близко. Старшеклассник незаметно последовал за девочкой с момента выхода из столовой и стоял за её спиной всё то время, что она мыла руки.

– Не принесла! – взбеленилась школьница, не ожидав от самой себя такой ярости. Внутри заклубилось всё, что подросток пыталась подавить после черчения, и на наглого красавца её терпения не хватило. Гнев и чувство, что её подленько поймали в момент душевной слабости, наконец заставили Любу защищаться.

– И не принесу. Не рассчитывай! – жестко чеканила ровесница, шумно дыша носом и смело глядя прямо в насмешливые чёрные глаза.

Сэро растерялся от удивления: из пугливой терпилы на мосту стрёмная девица переобулась в воинствующего ботана. Наблюдательный юноша подметил, что «зубрилка» явно не в духе: глаза болезненно красные, побелевшие губы поджаты, на бледном лице красные пятна. Лицо человека, старающегося не расплакаться изо всех сил.

– Почему? – только и смог выдавить из себя брюнет, озадаченный резким отпором.

– Потому что я ни черта не соображаю и сама списывала на уроке. Так что ты зря требуешь домашку – пользы будет ноль! Я бездарь в химии, понимаешь? – неожиданно для самой себя, девушка созналась грубо и прямо. Поспеловой стало всё равно, что беседа с парнем пошла совсем не по тому плану, что был продуман ею вчера во избежание новых проблем.

– Что-то не верится, – нахмурился Ибрагимов. – А что ты тогда на листке строчила, как невменяемая?..

– Что на листке?.. Ааа!.. На нём я писала свои девичьи секреты, – выкрутилась Люба.

– Какие секреты? – с любопытством прищурился брюнет.

– Не твоё пацанячье дело!!!

– Ммм!.. Ясно… Это секреты твоего девичьего развратного сердца? – пошутил нахал, развеселившись с дурацкого диалога.

– Сам ты развратный! – вспыхнула, оскорбившись, Поспелова. – По себе людей судишь?!..

– Да нет! Просто читал, что самые развратные именно монашки, в число которых ты и входишь, – парировал цыган, придирчиво оглядев тихоню с ног до головы. И тут же увидел, что «зубрилка» его комментарий приняла близко к сердцу. Девушка потемнела, нахмурилась и замолчала. С миловидного лица исчезли все эмоции, кроме горькой, неподдельной обиды.

– Чего надулась? – посерьёзнел парнишка. – Расслабься! Я же просто пошутил!

Школьница резко развернулась и быстрым шагом пошла прочь через вестибюль в зону младших классов. Сэро, недоумевая, посмотрел ей в спину, а потом решил пойти следом, расталкивая по пути толпящихся учеников. Догнал он Любу в конце второго коридора, на повороте у лестничной площадки возле большого и малого спортзалов. Брюнет подрезал ровесницу на ходу и перекрыл дорогу всем телом.

Люба дёрнулась было обойти парня, но тот не позволил. Юноша без обиняков взял тихоню за запястье и указал на маленький пятачок под лестницей, ведущей к актовому залу, прямо возле двери чулана с хозяйственным инвентарём.

– Слушай, ты это… Ну извини, что ли, за неудачный подкол! Пойдём поговорим? – цыган огляделся. -А то стоим прямо на проходе…

Поспелова, не сказав ни слова, послушно отошла следом за мальчиком на площадку под лестницей. Школьники встали напротив друг друга. Ибрагимов изучающе глазел на сверстницу. Та, не выдержав бесцеремонного взгляда, отвернулась.

– Ты не прям монашка, а очень даже симпатичная! – наконец заговорил мальчик. – Одеваешься, правда, не очень… Извини, врать не могу!

Цыган развёл руками. Люба покорно промолчала.

– Вообще-то я не за химией к тебе подошёл, – продолжил диалог Сэро, не дожидаясь приглашения. – Это так, к слову пришлось… Разговор надо ж было как-то начинать!

Поспелова удивилась и заинтересованно подняла брови.

– Не нужна она мне; в моём классе всегда есть, у кого списать. Твои родители на железной дороге работают?

– Да, – удивилась школьница второй раз и тут же с подозрением поинтересовалась. – А ты откуда знаешь?..

–Я знаю всю твою семью, – спокойно объяснил парень. – И мой брат – тоже. В общем, моя семья знает твою.

Люба живо представила, как её категоричная мама общается с цыганским выводком, и недоверчиво поморщилась.

– Мой папа тоже работает на железной дороге, – продолжил пояснять Сэро. – Поезда составляет. Когда мы только переехали, моя мама, Лала, подарила твоей матери бусы из камней. Голубые, с прожилкой.

У тихони перед глазами пробежали родительские украшения: золота и бус было много, но женщина ничего не носила. Любе нравилось ожерелье из мелкого янтаря и ещё одно, из крупной отшлифованной бирюзы. Значит, бирюзовые подарены цыганкой… Вот так дела! И мама ни разу дочери о цыганском подарке не сказала!

– Раз наши семьи формально знакомы, предлагаю нам (то есть тебе и мне) пообщаться в неформальной обстановке, – цыган обаятельно улыбнулся и нахально подмигнул. – Пойдём сегодня вместе домой?.. Я живу почти рядом с тобой, в десяти минутах ходьбы, на соседней улице. Знаешь, где Степанченко живёт?.. Вот!.. А мой дом рядом, через пару дворов от его хибары… Согласна?..

Поспелова краем глаза увидела, как мимо них прошли Виноградова, Рашель, Лёвочкина и Крюков. У Любиной группы английский проводился рядом с лестницей, в малюсеньком кабинете, что расположился возле спортзала и раздевалок. Во время урока десятиклассники всегда слышали перестук мяча, учительский свисток и вопли группы поддержки. Камилла, чуть замедлив шаг, задержала томный взгляд на спине Сэро. Она не приметила одноклассницу, спрятавшуюся за высокой фигурой цыгана.

«Интересно, как бы Виноградова переварила тот факт, что я стою и общаюсь один на один с парнем, на которого она положила глаз?» – Поспелова мстительно улыбнулась, но тут же, опомнившись, стёрла улыбку со своего лица.

Сэро пытливо смотрел на неё, терпеливо ожидая согласия. Люба вспомнила сегодняшнее черчение, Близнюк, Тарасову и других популярных девочек класса. Их беспечные лица хороводом пронеслись перед её внутренним взором. «А почему бы и нет?» – подумала тихоня, а вслух произнесла:

– Согласна. Только пойдём вдоль берега реки, хорошо?..

– Как скажешь! – Сэро, получив желаемый ответ, одарил девочку лучезарной улыбкой, развернулся и скрылся за поворотом.

***

– Дай списать!.. Люба?.. Ау!.. Ты что, не слышишь?!..

Поспелова очнулась от толчка. Бывшая подруга Лыткина Катя и её соседка по парте Селиверстова Вика, сидевшие напротив, смотрели на тихоню преданными щенячьими глазами.

Так было всегда, почти на каждом английском. С пятого класса. Лыткина с Поспеловой тогда ещё дружили.

Обе девочки – Катя и Вика – перешли в «А» класс после окончания начальной школы. Их мамы работали здесь же: Катина – секретарём, а Викина – завхозом. Новенькая Лыткина сразу сдружилась с Поспеловой: обе были тихими и скромными, и это их сближало.

Вика – красивая стройная высокая блондинка, с большими голубыми, как небо, глазами, сразу нашла своё место в классе. Оно было весьма почётным и уважаемым. Рыжей и конопатой Катерине пришлось тяжелее. Неуклюжей толстушке безумно хотелось быть в кругу крутых мальчиков и девочек, с которыми тусила Селиверстова. И, чтобы попасть в этот круг, Кате одного общения с Викой было недостаточно.

Поспелова была для тщеславной Лыткиной подружкой со скамейки запасных. На людях Катерина сторонилась тихони. Чудная Поспелова, дальше библиотеки никуда не ходившая, являлась совсем не той компанией мечты, в которой хотела блистать рыженькая девочка. Поэтому наедине с Любой Катерина была милой и открытой, а в присутствии других уже стремилась изо всех сил показать, что у неё с Поспеловой мало общего.

Когда в «А» класс пришли яркая Юлиана Близнюк и общительная Света Тарасова, дружбу с Любой Катя окончательно прекратила. А вот списывать клянчить не перестала. Училась Лыткина слабо, перебивалась с тройки на тройку, как и её подружка Вика. В их английской группе сильных хорошисток Близнюк и Тарасовой не было – не спишешь у товарок по выпивке и танцполу. Зато была Поспелова с круглой пятеркой по инглишу. И Катерина, напоминая честными щенячьими глазами наивной Любе о былой дружбе, клянчила и домашние, и переводы, и готовые диалоги. А тихоня, всё ещё надеясь, что рыжая одноклассница снова будет дружить с ней, каждый раз велась и давала списывать.

Поспелова, когда позволяла Катюхе скатывать, конечно, понимала, что её используют, но, устав быть в своём классе гонимой одиночкой, всё ещё надеялась, что Лыткина снова будет общаться с ней, как раньше.

– Любонька!.. Миленькая! – шептала Катерина, с опаской озираясь в сторону англичанки, сначала ласково, потом требовательно. – У тебя же есть домашняя, знаю! Поделишься?

Люба, полностью погружённая в думы о Сэро и предстоящей прогулке до дома, не слышала заискиваний бывшей подруги. Поспелова зыркнула невидящим взглядом на лопотавшую Лыткину, неопределённо дёрнула плечами и отвернулась.

Катя недоумённо посмотрела на Вику. Та лишь непонимающе приподняла брови. Тихушница никогда им не отказывала, и ровесницы использовали её всякий раз, когда требовалось. Нельзя позволить распоясаться такой замечательной безотказной кормушке.

– Эй, Люба! – сменила Лыткина заискивающий тон на раздражение. – Я ведь могу и очень сильно обидеться! Ты этого хочешь?..

Ноль реакции в ответ.

– Эй!!! – Катя грубо тыкнула Поспелову ручкой в бок.

– Да что тебе надо?! – довольно громко буркнула Люба, резко повернувшись на неприятный укол.

– Что у вас там происходит?! – учительница, среагировав на шум, посмотрела прямо на пригнувших головы и покрасневших Селиверстову и Лыткину. – Готовы обе?.. Повторили?.. Слушаю.

***

Люба за сорок минут урока успела настолько переволноваться, что пришла к мысли: идти домой с популярным брюнетом у всех на виду – плохая идея. Её стали во всю терзать страхи, ведомые только ей одной. Девочке начало чудиться, что на каждом углу, из каждого двора, её, идущую с цыганом Ибрагимовым, видят мамины знакомые, знакомые их семьи – всевозможные престарелые тётушки и кумушки – и судят, судят! Осуждающе качают головами, возмущённо поджимают губы и с омерзением отворачиваются. А когда она вернётся, наконец, домой, мама уже будет знать все лично ей донесённые возмущения неравнодушных престарелых кумушек и тётушек, возьмёт хлыст и начнёт лупить Любу со всех сторон за принесённый позор да гнать по улице на потеху всем соседям.

За пятнадцать лет своей совсем ещё короткой жизни Поспелова Любовь неоднократно испытывала на своём теле пренеприятнейшие ощущения от побоев свежей крапивой, веником, лозой, черенком лопаты, ну и, конечно, ремнём, как же без него! Маму злить нельзя.

Прогнав в беспокойной голове все возможные нехорошие исходы от прогулок с цыганом – пусть даже красивым и приличным, пусть даже знакомым с родителями – и накрутив себя собственными, въевшимися в тело страхами, Люба решает сбежать. Сбежать от цыгана окольным путём.

Главный вход в здание школы только один. В него заходят все. Все, кто зашёл в школьный двор как с восточной калитки, так и с западной. Люба жила на западе, как и Сэро. Значит, чтобы убежать от цыгана, ей нужно обойти центральный вход и выйти через восточную калитку. Мысли в голове хоть и бегали, как тараканы от включённого света, но так же быстро выстраивались в логический список шагов, которые нужно совершить, чтобы уйти домой одной.

После звонка с английского Люба прошла до конца крошечного коридора и вошла в совершенно пустой большой спортзал. В одной из его стен была дверь на улицу, которая (если Любу не подвела память) обычно открыта в тёплые деньки, чтобы выводить школоту на уличные спортплощадки.

Дверь в кабинку физруков была приоткрыта, но Любу, пробегающую тихонько, словно мышка, через зал, к дверям, ведущим на улицу, никто не заметил. Иначе её бы хорошенько обругали за хождение по крашеному полу в уличной обуви.

Выходная дверь от толчка протяжно скрипнула. Люба обернулась на дверь каморки, где как раз раздалось ржание физруков – они не слышали. Поспелова тихонько вынырнула во двор и, озираясь, побежала к восточной калитке. Эта калитка вела в противоположную сторону станицы и для Любы была совершенно чужой: через второй вход она никогда не ходила. Но сейчас, чтобы избавиться от Сэро, пройти стоит только тут.

Выйдя с территории школы, старшеклассница пошла обходным путём: улочками и проулками, весьма малознакомыми. Главное – выйти к речке. Она сделала огромный крюк и увеличила время пути домой минут эдак на сорок. Но все это было для Поспеловой мелочью по сравнению с избавлением от весьма неприятных объяснений с мамой.

Вдруг к Любе в голову закралась весьма отрезвляющая мысль: «А если Сэро вообще не ждал меня?.. Наверняка он забыл, пока травил байки с приятелем или ухлёстывал за какой-нибудь смазливой девицей?.. Может, он поприкалывался с меня опять, как с домашними по химии, и совсем не собирался провожать?.. И ждать меня в вестибюле первого этажа, у главных дверей, даже не думал?.. Зачем настолько клёвому парню такая беспонтовая мочалка, как я?».

Поспелова, шокированная столь откровенной реальностью, остановилась.

«А я, лохушка наивная, уши развесила и сделала такой огромный крюк, лишь бы на глаза ему не попасться!.. Господи, какая ж я всё-таки наивная курица!.. Ему же, по факту, просто похрен!.. Дура я, дура!» – школьница, огорчённо замотав головой, едва не расплакалась.

Подросток тяжело призналась себе в том, что, на самом деле, была всё это время счастлива от одной только мысли, что у главной двери ждёт её – именно её – один из самых популярных и желанных парней в школе. И это счастье, несмотря на побег от брюнета, подсвечивало изнутри и грело, грело… Трезвая мысль обнулила это состояние до полного серого уныния. И вернуть это блаженство уже было никак нельзя.

В конце узкой извилистой улицы сквозь ветви деревьев виднелся просвет с водной гладью. Река! Как хорошо! Люба вздохнула: делать нечего, да и менять что-то тоже поздно – и вышла к воде.

Школьница прошла один малоизвестный квартал вдоль берега, пока не заметила родной перекрёсток реки со знакомой до оскомины улицей, по которой девочка постоянно ходила в школу. Впереди, почти весь укрытый ветками ив, маячил давно уже облюбованный Поспеловой пеший железный мост. Ещё минут тридцать пешком – и она будет дома.

Позади послышался бег и шелест мелких дорожных камней.

Люба повернулась и потеряла дар речи. Сердце упало в пятки. Догнавший тихоню Ибрагимов немного запыхался от бега, смолистые волосы растрепались. Мальчик остановился, отдышался, пригладил ладонью свою шевелюру, поправил на плече рюкзак и с претензией посмотрел на смущённую ровесницу.

«Чёрт! Откуда он вылез?!» – истерично подумала не ожидавшая такого расклада Люба.

К подросткам, не торопясь, приближались ещё двое: Имир и какой-то низкорослый кудрявый блондин в красной толстовке.

Все четверо встали в глубоком молчании. Люба опустила голову и искоса поглядывала на мальчиков. Сэро, недовольно приподняв бровь, глазел на тихоню, как на шкодливого котёнка.

– Почему ты пошла окольной дорогой через восточный выход? – требовательно спросил цыган.

Поспелова не знала, что ответить, и чувствовала себя крайне глупо. Понимала, что сбежать без объяснений – некрасивый поступок. Как комментировать свой побег? Сказать, что не поверила на слово, и выставить себя ещё большей идиоткой?.. Стоит ли вообще честно объясняться?.. Голова, как назло, ничего умного придумать не могла.

Видя немой, пристыженный взгляд девочки, Сэро заговорил:

– Если ты так не хотела со мной идти, могла бы просто отказать. Сказала бы мне «нет». Я бы понял и не навязывался. Второй раз меня лохом выставляешь!

Люба смутилась. Такая простая мысль ей и близко в голову не пришла.

– Мы долго ждали тебя у входа. Потом заглянули в кабинет английского, потом – в твой классный. Решили, что просто тебя прошляпили. А ты через спортзал свалила.

– Почему это через спортзал? – сгорая от стыда, выдавила из себя девочка, решив оправдаться.

– Ты только что появилась с другой стороны Ерика. Мы шли по главной улице и засекли это, – ответил ей вместо брата Имир, указав рукой назад. – На той стороне реки есть проулок. На него можно выйти только через восточный обход. Знаю, потому что не раз так ходил. Раз ты не прошла мимо нас у главного входа – значит, вышла через спортзал. Я прав?..

Люба окончательно почувствовала себя последней дурой. На английском ей казалось, что план побега, придуманный ею, никто разгадать не сумеет. Однако выяснилось, что некоторые территорию вокруг школы знают получше и просчитать путь тихони тоже запросто могут.

«Надо как-то объясниться… Но если я вякну, что в свои годы боюсь мамы, они примут меня за лохушку. И оскорбятся уж точно, если сказать, что мне не хочется появляться средь бела дня с цыганами», – паниковала юная особа, видя, что от неё ждут комментарии. Сэро явно злился и не понимал, зачем ровесница устроила балаган. Для него, привыкшего разговаривать четко, прямо и по делу, её побег был поступком нелогичным, странным и попахивающим откровенным сумасбродством.

Девушка виновато просмотрела на Имира, и ей показалось, что парень читает её мысли – настолько проницательным был его взгляд. Близнец догадливо усмехнулся, иронично глянул на Сэро и с улыбкой произнёс:

– Я бы тоже в отместку смылся от тебя тридевятыми дорогами после вчерашнего прессинга из-за химии, на которую тебе, вообще-то, плевать!

Сэро возмущённо уставился на Имира. Тот прыснул со смеху:

– Тебе просто отомстили, братан! Прими этот факт и расслабься!.. Нравится тебе это, или нет, но теперь вы квиты!.. Меня, кстати, Имир зовут, – обратился близнец уже к девочке. – Приятно познакомиться!

– Взаимно! – обрадовавшись, спешно ответила Поспелова. – Я Люба!

– Я в курсе. Знаком с Василием Михайловичем и твоей мамой. Александра Григорьевна работает в товарной кассе, а отец твой – на строительном кране водителем. Наш папа (может, знаешь его – Алмаз зовут) поезда составляет. Наши предки часто обедают вместе.

– Такой высокий, чёрный, с небольшой бородой, чуть-чуть седой?..

– Да! Раз ты знаешь нашего батяню в лицо, то можно считать нас знакомыми, согласна? – приветливо улыбнулся школьник.

– Согласна! – послушно закивала головой сверстница.

Имир повернулся к кудрявому коротышке-блондину, моргавшему белёсыми ресницами больших голубых глаз.

– А это наш с братом друг и просто клёвый мужик Паша! Знакомьтесь!

– Привет, Люба! – улыбнулся тонкими губами Паша, показав мелкие кривые клычки, и поспешно кивнул. – Я из четвёртой школы, к пацанам пришёл – проведать, типа…

– Вы меня втроём ждали? – сообразила Люба.

– Ну да. Прикольно получилось, как ты удрала! – рассмеялся Павел.

– Мне так неудобно! – сконфузилась девочка. – Я больше не буду, извините…

Имир насмешливо фыркнул:

– Да ладно тебе!.. Моему брату это пойдёт на пользу! Хоть кто-то от него убежал…

Сэро скорчил недовольную гримасу, но все же улыбнулся с подкола близнеца. Имир и Паша переглянулись и рассмеялись. Люба тоже смущенно улыбнулась. Напряжение её постепенно отпускало, уступая место робкой надежде на приятную компанию.

***

– Ты всегда на выходных в библиотеке сидишь?..

Поспелова вопросительно посмотрела на Имира. Ребята медленно шагали вдоль реки по направлению к дому. Всю дорогу тихоня общалась только с близнецом и Пашей. Сэро, в основном, молчал, изредка вставляя слова в чужой непрерывный диалог.

Паша оказался весьма подвижным, суетливым пацаном с очень быстрой речью. Простой, открытый, он весело шутил и разговаривал с Любой, будто с хорошей давней знакомой. Это и радовало её, и немного пугало. Девочка привыкла искать везде какой-то подвох.

Имир же был учтив, корректен в выражениях и соблюдал рамки приличия. Люба чувствовала от парня уважение и некоторую дистанцию, которую Имир держал в отношении девочек. Такого поведения от мальчиков-ровесников в адрес прекрасного пола, и уж тем более себя Поспелова не видела никогда. Перепалки, шутки, задирания, даже драки были нормой среди девчонок и пацанов в её классе, да и в попутно встречаемых ей смешанных компаниях – тоже.

Близнец был каким-то другим. Не таким, как все. Очень умным. Эрудированным. С чувством собственного достоинства. И хладнокровным, что ли… Люба ощущала в Имире сталь и крепкий стержень очень сильного характера, как и в Сэро. Но у Сэро на лице читались интрига и азарт, а у брата – жёсткость и холодная расчётливость.

– Я отношу на выходных в отдел абонемента старую литературу, беру свежую и постоянно замечаю тебя в читальном зале за кучей книг, – пояснил Имир. – Когда бы ни пришёл. В любое время. Я зал посещаю только в будни, после уроков – мне нравится работать в тишине.

– Не думала, что меня кто-то в библиотеке может заметить, – смутилась Люба. – Я из нашей школы в читалке крайне редко кого вижу. В основном, совершенно незнакомые ребята… Просто… Просто мне нравится читать. В зале энциклопедии и журналы, которые на вынос не дают. Вот и сижу, листаю… А на неделю беру в абонементе.

– Понятно, – удовлетворительно хмыкнул брюнет. – Что предпочитаешь читать?.. Любимые книги, авторы?..

– Нуу… Я много что читаю… Сейчас перечитываю в который раз сборник Гоголя «Вечера на хуторе…». Очень мне нравятся истории оттуда. Ещё гоголевского «Вия» люблю очень и «Страшную месть» – её вообще до дыр затёрла! Прочитала много у Кира Булычёва. Нравится серия детективов про Настю Каменскую от Марининой…

– Ни фига себе! – воскликнул восхищённо Паша, – У нас с тобой вкусы совпадают! Я тоже «Вечера» Гоголя люблю, «Повести Белкина» перечитывал. Детективы – святое! Ты с Агатой Кристи и Конан Дойлем знакома?

– Да, пару книг одолела.

– Мне Стивен Кинг нравится: ужасы пишет. Читала что-нибудь у него? – поинтересовался Имир.

– Да, Кинга люблю! Летом «Оно» в руки попало… Так впечатлилась, что с наступлением сумерек боялась во двор выходить…

Мальчики прыснули со смеху.

– «Оно» я тоже переварил. С какими ещё из его творений перезнакомилась?..

– А Донцову знаешь? – вклинился, не утерпев, Паша. – Хоть что-нибудь?.. Она прикольная вообще-то…

Имир добродушно фыркнул.

– Да ладно тебе! Ты тоже Донцову летом читал! Брал у меня книжки! – пожурил цыгана блондин.

– Мы с тобой много чем меняемся, что ж в этом такого?..

– Ну Донцову-то ты читал?..

– Читал, – согласился Имир, – Ничего так!.. Но есть шедевры и покруче!

– Ещё Лавкрафт жуткий! – вставила своё слово Люба и подняла кулак с оттопыренным большим пальцем. – Рекомендую!

На углу двух крупных улиц – Шевченко и Таманской – дети попрощались и разошлись.

Мальчики пошли дальше, по Шевченко, к дому Ибрагимовых. А Люба свернула на Таманскую и, пройдя метров пятьдесят, повернула с асфальтированной главной улицы на свой петляющий, посыпанный щебёнкой небольшой переулок, именованный Солнечным. Тут под номером 27 прятался в обилии густых деревьев Любин родной двухэтажный дом. Огромный, из белого кирпича, с большими окнами в нарядных занавесках.

Поспелова впервые имела удовольствие общаться с ровесниками, которые читали взапой так же, как и она. То же, что и она. Девочка чувствовала себя будто заново рождённой, с нуля открывшей новый неизведанный мир, где ей было уготовано место среди равных. Нашла, возможно, друзей! Настоящих!.. И это одухотворяло школьницу жить, зажгло огонь внутри, согрело душу и заставило светиться от счастья. Такой воодушевлённой Люба ещё себя ни разу не чувствовала. Только бы судьба не обманула вновь её надежды на преданную истинную дружбу!

Парни, попрощавшись с тихоней, некоторое время смотрели ей вслед, а потом молча пошли к дому близнецов.

Первым тишину нарушил Сэро.

– Кажется, будто всю дорогу говорила твоя копия, – подметил он, обращаясь к брату.

– Диво-то какое! – съехидничал в ответ тот. – Впервые в жизни ты встретил не любительницу пьяных танцев и потискаться в кустах, а фанатку детективов и ужастиков. Или ты по её манере держать себя подумал, что Поспелова сутки напролёт на горохе в углу молится?

– Признаюсь, такая мысль меня посещала, – улыбнулся повеса.

– Здорово она от тебя смылась! – не удержал язык за зубами Паша. – Впервые такую отчаянную девку вижу! Причём смылась не чтоб внимание привлечь, а потому что идти с тобой не захотела…

– Отвали, Пахан! – недовольно отмахнулся Сэро.

– Ну тебе ж не всё равно: мог бы и не догонять её…

– Я сказал – отвали!

– Да ладно, чего злишься?!.. Я ж пошутил!

– В жопу иди со своими шутками!

– Люба очень порядочная, как и её отец, – задумчиво вполголоса сказал Имир, – Лично мне дядя Вася очень нравится. Он тоже много читает. Дадо и дядь Вася, как чай пьют в перерыв, много о чём говорят… Не знаю, но лично мне кажется, её есть за что уважать.

– Мне она тоже понравилась. Простая такая! И пугливая почему-то. Стесняется, дёргается, – встрял опять в разговор Паша, шагавший вприпрыжку впереди братьев. Затем блондин обернулся к Сэро и, глядя на друга снизу вверх, предложил. – Приводи её в нашу компанию! Туда, к моей школе. Она пацанам понравится, вот увидишь! Весело будет!..

Глава 4

Ресторан-бар «Торнадо» работал без выходных, а его танцполы – по пятницам, субботам и воскресеньям. Самой многолюдной дискотека всегда была в субботу: на площадке – не протолкнуться, возле бара не было ни одного свободного стула, а в ресторане столики, смотрящие прямо на танцпол, бронировались ещё с будней.

Молодежь со всей округи приходила сюда потанцевать, познакомиться, себя показать.

Ранние осенние вечера на юге очень тёплые. Ещё жужжали комары; их, кровососов, конечно, мало осталось, по сравнению с летом, но сентябрьское присутствие этих назойливых пискунов раздражало всё так же. Пока не наступали холода, в «Торнадо» работала летняя танцплощадка – широкий асфальтированный двор под открытым небом, огороженный высоким забором из красного кирпича, с массивными коваными воротами. Во дворе, по углам небольшой сцены-подиума, стояли мощные, в человеческий рост, колонки. Под небольшими навесами, наверху, по периметру всего двора – множество маленьких, чтобы музыка равномерно звучала по всему пространству. Музыка настолько равномерно и громко звучала, что в период работы летнего танцпола – поздняя весна, лето и ранняя осень – танцевальный репертуар «Торнадо» было слышно за десятки километров от источника.

На сцене, рядом с большими колонками, располагался пульт диджея. Диджеем человека, ставившего музыку, можно было, конечно, назвать только условно, чисто по провинциальным меркам. Всё его диджейство заключалось в том, что парнишка просто включал с кассет и компакт-дисков популярные танцевальные хиты и медлячки, как по программе, так и на заказ (оплачиваемый, само собой).

Сегодня была последняя сентябрьская суббота, и Сэро не собирался пропускать возможность потусить в центре на дискотеке. Пока летний двор «Торнадо» открыт. Зимний танцпол в разы меньше, толкотня, сутолока. Хотя и в летний всегда набивалось неумеренное количество молодёжи – не развернёшься. Лимита на пропускное количество желающих потанцевать в диско-клубе не было.

Уже почти стемнело. Станичный парк, примыкавший к территории дискотеки, плохо освещался. Пьяная молодёжь постоянно била фонари, и местная администрация не спешила менять в них лампочки. То тут, то там видны были группки весело ржущих молодых людей: где-то курили, кто-то передавал по кругу бутылку с пойлом, кто-то бравадно орал какую-то похабную чушь. Слова поставленной диджеем песни от «Руки вверх» рокотали на весь парк. Чем ближе к грохоту музыки, тем больше жужжавших людских кучек.

Сэро внимательно осмотрелся, стараясь разглядеть в темноте знакомые лица. Имир не захотел никуда идти. Он не был завсегдатаем «Торнадо» и приходил сюда нечасто, лишь когда желал побыть в танцевальной сутолоке. Обещали подойти Паша и Денис со своей девушкой. Если парочка вдруг опять не поссорится из-за ревности или по какой другой ерунде.

Из ночной тени дерева навстречу Ибрагимову вынырнул Паша.

– Салют! Давно ждёшь?.. Ден где?..

Кудрявый коротыш пожал цыгану руку и махнул в сторону кованых овальных ворот, из которых постоянно сновала уйма разгорячённого народу.

– Внутри. Лена очень хотела танцевать. Истерить уже начала. Вот он и повёл её.

– Вот как!.. Пойдём, пошукаем контрамарки.

Ворота как раз открылись, и из-за двери вышли парень с девушкой.

– Привет! Уходите? – обратился к паре цыган. У него было редкое чутьё на нужных людей.

– Да, уходим, а что? – сдержанно ответил парень, а девушка покосилась на Сэро и слегка ему улыбнулась.

– Контрамаркой не поделишься, брат?.. Я деньги потерял: видимо, из кармана выпали, пока за сигаретами лазил, – ни капли не стесняясь своего вранья, Сэро уверенно посмотрел в лицо парню. Потом – на девушку, заигрывающе. Лишь уголки губ лукаво чуть дёрнулись вверх.

Ребята отдали свои контрамарки.

– Благодарствую, родные! Спасибо! От всей души! Всех благ! -цыган и блондин раскланялись и нырнули за дверь.

В глаза ударили цветные лучи мельтешащей цветомузыки, поверхностно освещавшие душный полумрак и выхватывавшие из него фигуры танцевавших. Проход перегородил громила на контроле: Сэро и Паша сунули ему под нос выпрошенные контрамарки и растворились в дёргающейся толпе.

Из колонок гремела «Крошка моя». Сэро почувствовал дискотечный экстаз и будто опьянел. Всё его стройное, мускулистое, юное тело запело, задвигалось вслед музыке, волнами, вместе с танцующими мальчиками и девочками. Эмоции драйва, танца наполняли и отпускали. Плясавшие ритмично прыгали, переминались с ноги на ногу, покачивали задранными вверх руками, трясли головами – словно в гипнотическом пульсе сливались люди, разноцветные всполохи, полумрак, осенний опьянявший воздух и гремевшая музыка. Пахло сигаретным дымом, вспотевшими подмышками, алкоголем и сонмищем без меры вылитых на одежду парфюмерных ароматов, смешавшихся в хаотический клубок, который невозможно было уже разобрать на отдельные композиции.

В большинстве своём танцевали девочки. Парни стояли вдоль стен и глазели на барышень: кто-то любовался танцующей подругой, кто-то присматривал себе вариант на вечер, а некоторые просто бесцеремонно глазели на юные свежие девичьи формы, подчеркнутые вызывающими, довольно откровенными нарядами.

Многие мальчишки стеснялись, считая танцы чисто женским занятием. Из парней танцевали десятки, если не единицы. И эти танцующие парни были, конечно, лучшими: они двигались динамично, в чувстве ритма, плавно, наполненные сексуальной энергией молодых тел и силой уверенности в собственном обаянии. Сэро был одним из таких. Он отдавался с головой танцу, песне, музыке. Его дико красивая внешность притягивала к себе внимание, уверенность и обаяние очаровывали девочек, и они, словно мотыльки, стремились составить ему пару в подтанцовке, улыбались, кокетничали, мечтая заполучить себе притягательного черноглазого юношу.

Кто-то дёрнул цыгана за плечо. Сэро, будто вырванный из гипнотического транса в реальность, очнулся и повернулся назад, по направлению к источнику раздражения.

Позади зелёный луч осветил Ленку, девушку Дениса. Девочка, призывно улыбнувшись Сэро, тут же повисла на нём. Её губы в приветственном поцелуе коснулись его губ, задержавшись на них пару неприличных для дружбы секунд.

Сэро аккуратно отстранил Лену. Огляделся.

– Где Ден?..

Лена повертела головой, нарочито поправляя на стоящих торчком грудях очень глубокий вырез своей синтетической кофты.

– Только тут был! Мы ходили курить, зашли, увидели у стенки Пашку, потом тебя! Я пошла звать тебя, а Денис остался потрындеть с Пашей! Куда они делись?! Может, на улицу попёрлись?! – она почти что орала Сэро в ухо, пытаясь перекричать рёв колонок.

– Тогда пошли проверим!

Лавируя между телами, Сэро и Лена вынырнули с танцпола в парк. Сквозняк тут же обдал вспотевшее тело мальчишки. Неподалёку наводила подозрительную суету разгорячённая толпа. К ней постепенно подтекали любопытствующие. Доносились выкрики, брань.

– И чё ты хлебало своё прижал, а?!..

– Сам ты прижал своё рыло, чмо!!!

– Чё ты вякнул, тварь?!.. Чё ты на меня пялишься?!.. Зенки свои вытаращил и ржал там!.. Предъявы есть, а?!.. Чё ты пялился на меня, спрашиваю?!..

Сэро узнал голос Дениса и нырнул в самое ядро собравшейся разборки. В круге из нервно суетившихся пацанов, схватив друг друга за грудки, топтались, крича оскорбления друг другу в лицо, Денис – друг цыгана, одноклассник Паши – и какой-то неизвестный тип, приблизительно их ровесник. Рядом с Денисом мельтешил Павел. Увидев брюнета, он обрадовался и подскочил с докладом.

– Я и Ден общались у стены, а Ленка пошла к тебе. Тут Ден увидел этого, – Паша раздражённо кивнул в сторону оппонента. – Тот что-то говорил своим и ржал. А Ден подумал, что про него, и быканул! Хрен их расцепишь!

Сэро усмехнулся.

Драки возле «Торнадо» были таким же непременным последствием дискотек, как пьянство и случайные половые связи.

В основном, танцевать приходили несовершеннолетние. Более взрослая молодежь: студенты и старше – сидела в ресторане и глазела на вертевших задами девчат. Разгорячённые же школьники, опьянённые беспрепятственно продаваемым в баре и ларьках алкоголем, куражом и собственным максимализмом, очень любили сбросить напряжение, устраивая выяснения отношений по любой причине, даже самой ерундовой. Разборки, крики, оскорбления, драки давали ощущения власти, удовольствия, адреналина. И крайне редко сцепившиеся расходились миром.

Чаще всего стычки заканчивались избиением, нередко толпой на одного, нанесением повреждений разной степени тяжести. Кто-то после таких налётов оказывался калекой. Был, говорили, случай, когда парня с девушкой забили в парке до полусмерти. На танцплощадке дежурили наряды милиции из нескольких сотрудников. Но что могли сделать пять-десять милиционеров на несколько сотен взгорячённых, распоясавшихся подростков?

Денис Коробкин, высокий плотный русый парнишка, очень любил быть в центре разборок и зачастую становился их зачинщиком. Сейчас, нависнув над противником своими мощными плечами, он свирепо сверлил его серо-зелёными глазами, стремясь, наконец, развязать желанный мордобой. Дрался Коробкин очумело, не зная пощады, но выбирал себе грушу для битья с умом – он предпочитал боевые ранения, но не проигрыш.

Сэро натуру своего дружбана давным-давно распознал и прекрасно сейчас понимал суть сыр-бора. Денис пристал к пацану от нечего делать, лишь бы покуражиться. И Сэро в этом балагане сегодня участвовать не собирался.

– Эй, Ден, браток, остынь! – цыган взял крепкой хваткой за плечи обоих парней и расцепил их. Чужак тут же отлетел к своим в окружение. Денис было дёрнулся в его сторону, но Ибрагимов, надёжно держа руку приятеля около локтя, остановил его.

– Товарищ просто отдыхает. Как и ты. Зачем портить такой прекрасный вечер друг другу?

– Я не позволю какому-то хлебососу с меня ржать!

– Никто с тебя не ржал, урод! Мы вообще своей компанией стояли, никого не трогали, когда этот козёл к нам подскочил! – пояснил пострадавший явно для Сэро, увидев в том дипломата-решалу.

– Слова подбирай, а то я тебе тоже зубы посчитаю! – остудил того Ибрагимов. – Пожмите друг другу руки и разойдитесь с миром.

– Пошёл ты, обрыган! Я тебе щас нахрен руку сломаю! – бросил Коробкин протянувшему было руку парнишке и, похлопав по плечу Сэро, шумно вдохнул грудью прохладный осенний воздух да пошёл прочь.

– Ты нормальный?! Какого лешего ты на рожон полез?! – кинулась к своему парню Ленка.

Денис отпихнул Ленку в сторону, сделал ещё пару шагов и остановился. Потом повернулся к шедшему чуть позади цыгану и по-дружески обнял его, похлопав по спине.

Лена вдруг восторженно завизжала и побежала здороваться к стайке дымевших девиц в мини-юбках.

– Вечер только начался и обещает быть весьма приятным. А ты уже с каким-то лохом свару устроил. Не поздоровавшись со мной. Вот как тебя, Ден, после этого называть?

– Ай, да брось, братан! Забудь! Пошли покурим, – Денис прикурил и смачно затянулся табачным дымом. – Ты уже накатил?

– Не собирался даже.

– А ты, Пахан?

– Неа.

– Трезвенники чёртовы! – Коробкин докурил и щелчком отправил непотушенный окурок в траву. – Пошли вовнутрь!

Внутри гремела и плескалась энергия танца и соблазна. Девчонки, на каблуках-шпильках, в обуви на высокой платформе, в мини-юбках, шортах под самые ягодицы, в коротких обтягивающих платьях, с оголенным упругим декольте, извивались в такт попсе, демонстрируя стоявшим у стен парням свои прелести.

Весь танцпол выглядел как товарная лавка: девки красовались, выставляя, так сказать, товар лицом; парни глазели и выбирали. Юноши постарше и молодые мужчины, сидящие за ресторанными столиками и барной стойкой, тоже приглядывали себе товар. Девочки-подростки это прекрасно знали и стремились изгибаться и вилять телом ещё больше. Там, за ресторанными столиками, можно было подцепить кавалера посолиднее: при машине и деньгах. Чтобы потом, смело глядя подружкам в лицо, хвастаться подарками или джипом, подъехавшим к воротам школы встречать тебя после уроков.

– Смотри, – толкнул локтем цыгана Денис. – Видишь вон ту, с красными волосами, в кофте с кошкой?.. Ничего так, да?.. Я б её трахнул!

На сцене, возле диджея, танцевало несколько девочек, желавших привлечь к себе максимум внимания. Туда, на возвышение, лезли самые уверенные: тебе видно весь зал, и тебя весь зал тоже видит.

Песня группы «Иванушки International» закончилась, и девчонка, с покрашенными в рубиновый цвет волосами, в белой футболке с изображением кошки и обтягивающих джинсах, спрыгнула со сцены и пошла к уборным – воды попить, скорее всего. Денис метнулся, распихивая толпу, к ней наперехват. Сэро наблюдал, как отвязный Коробкин встал у девчонки на пути, что-то сказал, а затем взял за шею и страстно, взасос, поцеловал.

Девчонка не сопротивлялась. Коробкин развернулся и пошёл назад, к Сэро.

– Говорит, у неё парень есть.

– Ты тоже встречаешься, не забыл?

– Ну и что? Я верным быть никому не обещал.

– Против такого весомого аргумента не попрёшь! – Ибрагимов, расхохотавшись, хлопнул Коробкина по плечу и пошёл в самую гущу толпы.

Диджей поставил песню Отпетых Мошенников «Люби меня, люби», и мальчики вдоль стен зашевелились. Все понравившиеся девочки тут же были разобраны на пары, невыбранным же пришлось уйти в сторону и, сложив крестом руки на груди, смотреть на прилепившихся друг к другу ребят. Кто-то, чтобы не чувствовать себя неловко, выскочил на время медляка покурить. Некоторые весельчаки – девушки и парни – ради смеха объединились для танца в однополые пары. К Сэро метнулись несколько девушек, но он им учтиво отказал, показав головой, что идёт в сторону туалета.

И так плотная толпа на танцполе увеличилась чуть ли не втрое. Люди в парах буквально тёрлись как друг об друга, так и о своих соседей по площадке. Это создавало некоторые неудобства. Хотя разгульную натуру Сэро это мало смущало: он во время танцевального угара специально заходил в самую гущу теснившейся, ошалелой от ора музыки разгорячённой толпы и аккуратно вытаскивал из карманов и сумок деньги и сигареты (последние он потом поштучно толкал за пару рублей в школьном туалете нуждавшимся в куреве).

Сэро медленно и незаметно протискивался через девушек и парней, погружённых в нежный мотив песни и в объятия, ловко и осторожно обчищая карманы и сумочки. Ему нравился этот криминальный экстрим: на красивом лице его не мелькало даже тени от заинтересованности кражей или суеты – взгляд был направлен в сторону туалета, а если жертва дёргалась, то цыган тут же изображал на обаятельном лице извинения и по-детски наивно, обезоруживающе улыбался. Чем снимал с себя абсолютно все подозрения.

Когда Ибрагимов, по окончании своего крестового похода, закрыл за собой дверь туалетной кабинки, то сразу начал оценивать награбленное: ненужная ерунда, типа помад и ключей, летела в унитаз или мусорку, а ценное пряталось в потайные карманы джинсов, подшитые изнутри. Он ещё ни разу не попадался, хотя парнишке уже очень хотелось оказаться в подобном переплёте: проверить себя и свои возможности – как он выкрутится из щекотливой ситуации. Шальная натура, уставшая от лёгких побед, просила больше драйва, больше экстрима, ещё больше всплесков адреналина.

Улов был весьма неплохой: в руках оказалась целая зарплата, презервативы, жвачка, немного конфет, пара золотых колец и несколько начатых пачек сигарет. Сэро предусмотрительно засунул все сигареты в одну – наиболее дешёвую пачку, и вышел вон.

Песня почти завершилась. Коробкин сладострастно тёрся о девку с рубиновыми волосами, которая пять минут назад заявляла, что несвободна. У стены стоял Паша – он редко кого приглашал на медляк. У Сэро было ощущение, что Павел ходил в «Торнадо» только потому, что он его с собой звал. Паша любил музыку, но к пьяно-угорелой толкотне относился с недоумением и лёгкой ноткой отвращения. Прям как Имир. Отшибленные книголюбы, блин! Сэро подхватил Пашу, и они оба нырнули в свежую осеннюю ночь.

Тут, на воздухе, было почти пусто. Щас грянет быстрый музон, и часть гостей бара выползет наружу. Мальчишки закурили от нечего делать, задумчиво глядя по сторонам. Их молчание нарушил вспотевший, разгорячённый Коробкин, державший за талию красноволосую партнёршу.

– Пацаны, знакомьтесь: это Наташа!

Наташа поздоровалась и без грамма стеснения уставилась сначала на Пашу, а затем на Сэро. Цыган задержал наглый взгляд на ней. Они будто друг друга прочитали: казалось, будто их роднило некое внутреннее бесстыдство.

– Мы с Наташей пойдём покурим, там, в тишине. Так сказать, познакомимся поближе! Вы, если что, нас не видели, – Коробкин подмигнул друзьям и потащил в полумрак, за угол забора, хихикавшую и оборачивавшуюся в сторону Сэро девушку.

– Чувствую, опять ругань будет, – вздохнул Паша. Цыган кивком согласился.

Не прошло и десяти минут, как к ним подлетела Ленка в сопровождении нескольких девушек. Она явно была вне себя: девчонку трясло, глаза выпучены, грудь от частого шумного дыхания вздымалась, не в силах успокоить свою хозяйку.

– Где этот козёл?!.. Ну?!.. Чего вы молчите?!.. Говорите же!!!.. Это так подло! Девочки видели, как он сосался с какой-то шмарой!!! Тискал эту тварь!!! Где?!

«Опять двадцать пять!» – пронеслось в Пашиных мыслях. Он смотрел на свою одноклассницу не мигая. Ему было стыдно и неудобно, как будто проступок Дениса совершил он, Павел Овчинников.

Ленка и Денис учились в одном классе с Пашей и встречались уже около года. Одноклассники называли их страстной парой, и эта самая несчастная страстность заключалась в постоянных стычках между Коробкиным и его девушкой. Они могли целоваться взасос посреди школы, у всех на виду, а через пять минут так же, у всех на виду, крыть друг друга отборным матом, а то и драться. А потом, на следующей перемене или через пару дней, опять пошло тереться друг об друга, изображая невиданную любовную любовь. Во время ссор Лена пыталась несколько раз использовать Пашу в качестве группы поддержки, и тому стоило немалых сил сохранить нейтралитет.

Сэро же разборки Дениса и Ленки развлекали. Ему нравилось наблюдать, как выкручивался Денис, и для этого повеса нередко специально выдавал Коробкина со всеми потрохами, себе на потеху. Цыган обставлял всё таким образом, что выглядел всегда совершенно не при чём, хоть Денис, почёсывая поцарапанную щёку или укушенное плечо, чувствовал, что без посторонних козней тут не обошлось.

– Слушай, мы действительно не знаем, где он, – уверенно отвечал Ибрагимов, и тут же, как ненароком, воровато дёрнул голову в сторону угла, за который убежали его легкомысленный друг с девицей.

Лена инстинктивно посмотрела в ту же сторону, затем с подозрением покосилась на брюнета. Ему этого было и надо – крючок она заглотила. Тогда, для пущей убедительности, он изобразил на лице мимолётный испуг и ещё раз опасливо кинул взгляд вбок.

Школьница побежала к повороту кирпичного забора, заглянула за угол – и исчезла из виду. Девки-приятельницы бросились по пятам.

Визг и маты не заставили себя долго ждать. Сэро растянулся в коварной ухмылке и быстрее пошёл к источнику шума, чтобы насладиться цирком самолично.

В полумраке, возле росших у забора деревьев, Ленка и Наталья, пыхтя и лягаясь ногами, таскали друг друга за волосы. Коробкин поднимался с земли и, обнаружив свои ладони и джинсы в чём-то мерзком, стал поспешно вытираться о кирпичи и стволы. На грызню уже сбегались отдыхавшие.

– Тыыыы!.. Ты – конченая, вонючая потаскуха! Шлюха! Мерзавка! Дешевая стерва! Что, уродина гнилая, никому ты нахрен не сдалась, да?! К чужим парням свою стрёмное сопло подбиваешь?! – задыхалась от ярости Ленка.

– Да пошла ты! – на голове красноволосой от укладки не осталось и следа, с губы текла кровь; девушка разъярённо крикнула обтирающему руки об забор Денису. – Кто эта корова?!

– Блин, я, кажется, в чьё-то гавно влез…

Ленка кинулась на шатена:

– Урод ты! Променять меня на эту мочалку?! Я тебе щас глаза выцарапаю!!!

Коробкин схватил испачканными руками запястья девушки и швырнул её вбок.

– Отвали, тварь! Я из-за тебя весь в дерьме!

Лена истерически расхохоталась.

– Так тебе, кобелю, и надо!.. Сволочь ты, поганая сволочь!!! Ненавижу! Всю жизнь мне испортил! Почему она с ногами висела на тебе?! Какого хрена ты сосался сейчас с ней и лапал её за сиськи?!.. Радуйся, курва! – обратилась она уже к сопернице. – Теперь этот кусок дерьма – твоя проблема!

Девушка развернулась и побежала в слезах вон из толпы.

Примчавшиеся на шум зеваки пытливо переговаривались, желая посмаковать подробности. Наталья отряхнулась от мусора (видимо, от внезапного налёта Ленки она упала в траву) и поправляла когда-то накрепко уложенные лаком волосы. Денис подошёл к ней и протянул руку, чтобы вытянуть из её волос сор. Наталья отстранилась и ударила наотмашь его по лицу.

– Катись, говноед! Мог бы предупредить, что припёрся со своей мартышкой! Не хочу тебя знать!

– Ну и проваливай, шлюха крашеная! Ты сама не лучше! Вали! Мне насрать! – орал обиженный Коробкин вслед ушедшей девушке.

– Жив? – вволю насмеявшийся про себя Сэро вышел из тени, чтобы изобразить заботливого друга. Денис поднял глаза и с недоверием уставился на цыгана и Пашу.

– Как Лена меня нашла?..

– Понятия не имею, – рассеянно дёрнул плечами цыган. – Мы с Паханом были могилой… Мля, Денисыч, от тебя воняет!..

***

Ибрагимов неторопливо шёл по дороге к себе домой со стороны школы №4. Она была не меньше его седьмой школы, но находилась не рядом с центром, а на одной из окраин станицы, прямо возле кладбища. Паша говорил, что во многих кабинетах окна с видом на могилы, и он иногда вечером видел зеленоватое свечение прямо над свежими захоронениями. Наврал, как пить дать…

Цыган после любовных разборок не стал оставаться в «Торнадо», а проводил вместе с Пашей испачканного Коробкина домой – Денис жил за школой. Коробкин был злой, как чёрт: проклинал обеих девушек на чём свет стоит.

– С Наташкой был такой шанс потрахаться! Она б и отсосала, отвечаю! – сетовал Денис. – А Ленка, курва, всё испортила! И ладно б сама безотказно давала, так нет же! Выпендривается вечно, миньет выпрашивать надо! За неделю пару раз мне подрочила, и на этом всё! Шлюхи чёртовы!

Сэро и Паша молчали. Такие грязные речи были не в духе Дениса – он просто очень злился, и мальчики это понимали, хоть их и не впечатляло слушать этот поток словесных помоев.

Когда оба приятеля уже попали к себе домой, Сэро выдохнул. Наконец-то остался один! Ему было не стыдно за свои козни. Денис Ленку не любил, а Ленка не любила Дениса. Чего их жалеть?

До улицы Шевченко было топать от четвёртой школы очень далеко. Но цыган не напрягался, ему нравилась эта ночная прогулка. Было уже за полночь. Светила полная луна. Станица спала. Ленивый ветерок освежал усталую голову.

– Сэро! Подожди! – девичий голос вдруг позвал цыгана.

Из ворот тёмного, спавшего дома к нему быстрым шагом шла укутанная в халат Ленка.

– Я сидела на лавочке за забором, думала о сегодняшнем… Тут вы втроём прошли… Решила подождать, когда ты назад пойдёшь, домой…

– Зачем? – цыган прекрасно знал ответ на вопрос, но всё же его задал.

– Знаешь, Сэро, Денис как бы классный… Он весёлый, симпатичный, бешеный… Но я не особо его люблю, наверно…

– Тоже мне открытие! Ты думаешь, это никому не видно?

Девушка смутилась.

– Да ладно, не заморачивайся, всем всё равно. Скоро помиритесь. Пока!

– Ой, стой, не уходи!…

«Да я и не собирался. Ну давай уже, доигрывай до конца», – цыган давно догадывался, чего девчонке от него надо, но решил не помогать ей. Пусть говорит и делает всё сама. И тут же состроил непонимающее лицо.

– Это звучит не очень, но я стала с ним встречаться, потому что хотела быть ближе к тебе… Ты мне очень нравишься, – Лена обвила руками шею мальчика и потянулась за поцелуем.

«Во врёт! Ты, зайка, клеилась к Имиру, но он с тобой даже разговаривать не стал – мой братец очень разборчивый. А Ден понял, что с тобой можно быстро договориться, и ты это прекрасно знала. Ты думала, что можешь управлять Коробкиным, а он думал, что ты от него без ума. А сейчас ты врёшь себе», – рассудив про девушкины мотивы, брюнет отстранился.

– Лена, ты сейчас зла на Дениса, но я использовать себя для мести не дам. Спокойной ночи.

Сэро, прислушиваясь, быстрым шагом пошёл прочь; сзади раздались шлепки тапок об асфальт – Лена побежала следом. Ибрагимов на это и рассчитывал. Он повернулся, якобы нехотя дал повиснуть на себе.

Ленка начала его целовать, говоря, что ей от него ничего не нужно, и она не ждёт от него отношений. Она его уже давно безответно любит. Хочет побыть с ним хотя бы раз. Только здесь и сейчас.

Они ушли с дороги в темную, высокую траву. Сэро, уворачиваясь от поцелуев, упал на спину, Ленка села сверху, захлебываясь желанием, задрала свитер, бешено стала целовать его грудь. Цыган расстегнул пряжку ремня и ширинку, а затем принудительно толкнул голову Лены к своему паху. Девушка повиновалась. Сдёрнула его трусы и приласкала ртом.

«Учись, Коробкин, девушек уговаривать», – усмехнулся Сэро и застонал от удовольствия.

***

Солнечный переулок, где был Любин дом, брал своё начало от широкой улицы Таманской – одной из центральных улиц станицы, покрытой асфальтом. Въезд в переулок с Таманской был совершенно незаметным: с асфальта, в густоту деревьев резко шёл вбок завиток гравийной узкой дороги, спускавшейся в низину.

Извилистая дорога переулка была сплошь в мелких впадинах и крупных выбоинах. После дождя проезжая часть представляла собой сборище луж, втекавших друг в друга и вытекавших обратно, с крошечными сухими островками между собой. По этим безводным кочкам житель переулка или его гость, петляя, наивно старался сохранить незаляпанными одежду и обувь. Переулок вился так, что пешеход мог узреть только близлежащие дома, но с каждым изгибом дороги ему открывался новый вид.

По обеим сторонам переулка высились добротные дома то из красного, то из белого кирпича. Впереди каждого жилища – приусадебный участок, организованный хозяевами под личные нужды: там пестрели и благоухали огромные клумбы, у других – лужайки со склонившимися от тяжести плодовыми деревьями, кто-то вырастил тополя, а некоторые засаживали участок сезонными корнеплодами или зеленью. Но и, разумеется, были, по меркам переулочников, нерачительные хозяева, у которых перед домом просто росла трава. А самые нерадивые вообще её не косили, чем оскорбляли взор культурных соседей – любителей побелённых деревьев и разноцветных клумб.

На весь переулок было три двухэтажных дома. Один принадлежал состоятельным пасечникам. Другой – красный, слишком простоватый и некрасивый, с требовавшим покраски забором, – семье мотоболистов. Третий двухэтажный дом, тоже простой и некрасивый, только белый, был в самом конце переулка, в его тупике, и будто прятался за маленькой ржавой калиткой и обвисшим проволочным забором. Там жил странный худощавый лысый мужик с тяжёлым взглядом на суровом лице. Люба всего пару раз видела этого мужика , въезжавшего и выезжавшего из вечно открытых ворот дома на своём бежевом, повидавшем жизнь, жигули. Потом мужик пропал, и дом пугающе опустел.

Остальные дома были просторными одноэтажными строениями квадратов в сто – сто пятьдесят, с треугольными низкими крышами и прятавшимися под самыми их коньками крошечными чердачными окнами. Крыши украшали жестяные водосточные системы с резными узорами.

В больших соседских окнах можно было разглядеть кружевной тюль и расшитые портьеры, на подоконниках – помпезные статуэтки и живые разросшиеся цветы в горшках. Окна – лицо дома. И лица соседских домов не изволили смотреть на прохожих грязными кружевами, измятой и перекрученной портьерной тканью – примета нерях и раздолбаев. Каждая складка занавески была разглажена, и хозяйки выходили из дома намеренно, дабы посмотреть – не виднеется в убранстве окон какой-нибудь неопрятный подвох, незаметный изнутри.

Любин дом красовался почти при въезде в переулок, вслед за угловым крошечным домиком бабы Клары и её огромным огородом. Любино жилье будто выныривало из-за угла чужой огородной сетки. Дом бабы Клары по нумерации относился к Таманской, но её земля выходила в переулок.

Придомовой участок Поспеловых был самым большим в переулке. На нем родители задолго до рождения дочери посадили двенадцать деревьев, их стволы и ветви зимой и летом прятали дом от взглядов посторонних и одновременно притягивали их.

Дело в том, что дом номер 27 (нумерация шла от тупика, всего строений было 28) полностью отличался от остальных зданий переулка. Он больше всех утопал в зелени и деревьях за счёт мини-сада перед фасадом. Крыша дома была не треугольная, как у всех остальных соседей без исключения, а трапециевидная. Выдаваясь в ширину и в высоту, в глазах прохожих №27 выглядел целым замком на два этажа. На самом деле, второго этажа не было. Там, под массивной крышей с большими проёмами, скрывался необъятный чердак. Окна чердака были замаскированы тюлевыми занавесками под жилые, и прохожие, не догадываясь об обмане, изумлялись, почему на втором этаже никогда не горит свет.

Солнечный переулок был маленьким, зелёным, цветущим, петляющим и невероятно уютным. Особенно когда распускались плодовые деревья. Вся улица тогда покрывалась благоухающими бело-розовыми лепестками.

К концу сентября вся густая зелень переулка только начинала желтеть, признавая приход осени.

***

Никто не любит понедельники, и Люба не была исключением.

Выпив стакан молока на скорую руку, она с любовью расчесала блестевшие после вчерашнего купания в бане волосы, оделась-обулась и выскочила в прохладное утро последнего сентябрьского денька.

До окончания четверти ещё три недели. Три недели потерпеть, и целых семь прекрасных дней она не увидит противные рожи своих одноклассников. В библиотеку, слава Богу, ребята не ходят, а она не бывает там, где тусуются они.

Времени этим утром у девочки было с запасом. Можно не торопиться, шагать в школу и погрязнуть в собственных думах. Утренний туман скоро начнёт потихоньку оседать – очень жаль. Потом выползет оранжевое солнце. Туман всегда был приметой ясной солнечной погоды, жаркого сухого дня. Солнце Люба уже давно не любила. Ей нравился дождь и снег. Последнего на Кубани вжизнь не дождёшься!

Тихоня постаралась закрыть калитку без шума, но эта железная гадость всегда скрипела так, будто с момента своего создания специально, из вредности, записалась в ряды стукачей. Хотя именно благодаря этому натужному скрипу Поспеловы всегда знали, что кто-то зашёл во двор.

«Когда я вырасту, я сбегу отсюда. Я обязательно отсюда уеду. Буду жить там, где много дождя и снега. Одна буду жить – никого к себе в дом не пущу! У меня будет маленький домик на горе, с широкими подоконниками – как в сказочных фильмах про эльфов и гномов. Я буду сидеть на этих подоконниках под вязаным одеялом, с кружкой чая, и читать, или смотреть в окно. И никто не будет меня трогать… Здорово-то как!»

– С добреньким утречком, сестрёнка!

Из покрытых туманной ватой садовых зарослей выплыл цыган. Парень уже около получаса ждал выхода Любы, прислонившись к стволу огромной, тенистой алычи и уже стал подозревать, что Имир специально подшутил над ним, дав описания не того дома.

Люба, обомлев, уставилась на мальчишку выпученными от ужаса глазами. Она инстинктивно обернулась посмотреть на окна – вдруг кто-то из родителей сейчас наблюдает за занавеской. А может, соседи смотрят?

– Твою мать!!! – выругалась десятиклассница, напрочь забыв о культуре поведения. – Ты что, ненормальный?!.. Ты специально меня подкарауливаешь в который уже раз?!..

– В смысле?! – шокировался от такого приёма обескураженный Сэро. – Я тебя ещё ни разу не караулил! Просто ждал. Мне скучно одному в школу топать, вот и решил: раз ты неподалёку живёшь, компанию тебе составить. Ну мы же вроде как с пятницы официально знакомы-то, нет?.. Эй, ты чего такая злая?

Люба проигнорировала его шутливый тон и опять пугливо уставилась на окна – надо быстрее уходить.

– Валим!!!.. Быстро!..

Сэро повиновался, удивившись поведению этой девчонки уже в который раз. Теперь перепуганная на мосту «зубрилка» превратилась в неотёсанную командиршу. Юноша попытался дать себе внятный отчёт в том, что его сюда, на Солнечный 27, занесло, но не смог. Лишь только поправил высокую горловину своего свитера на быстром ходу, чтобы стыдливо прикрыть синяки на шее.

Брюнет этой ночью не ночевал дома. Пришёл только на рассвете, чтобы переодеться и взять рюкзак. Вторую ночь подряд парню было не до сна. На выходных, встав в четыре часа утра, мальчик ходил на рынок, где помогал маме с тяжёлыми сумками, ставил палатки, развешивал да раскладывал товар. Руслана не могла подменить маму. Сестра уже подрабатывала, практиковалась в кафешке соседнего городка, готовила торты и выпечку. С субботы на воскресенье Сэро проспал всего час.

Когда рынок зашевелился, мама дала ему денег на конфеты для всей семьи. Особенно для младших брата и сестёр – Розочки, Соны и Яноша. В кондитерском ряду красавчик столкнулся с Натальей – несостоявшейся интрижкой Коробкина. Её рубиновые волосы были собраны в хвост, лицо без косметики выглядело милым и детским. Кокетка подошла к цыгану поздороваться и спросила, помнит ли он её.

– Что за тупой вопрос! Это вчера ведь было: такое не забудешь! Как тебе с Деном обломалось, – съехидничал брюнет.

– Грубиян! – девушка оскорбилась и отвернулась.

– Ну да! Тебя побили ни за что, а грубиян я!

Сэро знал, за что зацепить и как подкатить. Вот они уже сидят на лавочке в парке, щёлкают семечки. Через час – во всю целуются. Он обещал ей прийти вечером, взял адрес и пошёл назад, на рынок, помочь маме убрать палатки и товар.

Наташа училась в одиннадцатом классе школы №1 и жила в малюсеньком покосившемся домишке вместе с сестрой и одинокой матерью. Сестра ушла с каким-то парнем, мама – в гости к новому хахалю с ночёвкой. Всю ночь Сэро и Наталья резвились на её старенькой односпальной кровати, потом смотрели телек и снова занимались сексом. Им было жарко, горячо и хорошо. Наташа любила без стеснения, от всей души, да и Сэро в постели совсем не церемонился.

Около пяти утра парнишка перелез через родной забор и осторожно постучался в окно своей комнаты: рядом была комната младших, а он очень не хотел разбудить чутко спавшую детвору.

Из-за занавески вынырнул сонный Имир.

– Открой! – шёпотом попросил Сэро.

– Что ты говоришь? – изобразил на своём лице непонимание решивший подшутить близнец. – Я не слышу!

– Всё ты слышишь, брехун! Впусти меня!

Имир сощурившись, рассмотрел брата и показал на свою шею:

– Что у тебя здесь?..

– Что у меня здесь? – испугался Сэро и начал ощупывать шею и лицо.

– Фууу! – Имир притворно скривился. – Знаешь что, топай-ка через дверь! Вдруг ты заразный!

И резко закрыл занавеску, довольно усмехнувшись.

– Блин, какого хрена?! – психанув, Сэро пошёл ко входу, молясь про себя, чтобы отец не запер на ночь дверь. Объясняться с родителями повесе не хотелось, но ему повезло – дверь была открыта. Дадо уже встал и кормил животину да птиц в пристройках.

Мальчик сразу нырнул в ванную, смыть с себя чужие запахи и пот ночи. В зеркале на его шее красовались желто-синие, с фиолетовым отливом засосы.

«Чёртова Наташа!.. Когда она успела?!.. Почему я не заметил? Как так попался?.. Ну уж ты мне за это ещё ответишь, лохудра!».

Когда Сэро, помывшись, вышел, Имир уже подтягивался на штанге, врезанной отцом в стены под потолком. Из дверей своей комнаты вынырнула Руслана, поцеловала по очереди братьев и посмеялась с синяков на шее последнего:

– Как тебя замечательно комары покусали, родной! Сладко-то было?..

Красавец состроил удручённую гримасу. Выбора не было: придётся добрую неделю ходить в водолазке или свитере под горло да злиться, что позволил себе так опростоволоситься.

Подростки уже выходили из переулка. Сэро хотел было поравняться с Любой, но заметил, что тихушница тут же отстраняется на несколько шагов вперёд. Ровесника это поначалу задело. Цыган, злясь, придирчиво оглядел со спины спешившую Любу и понял, что странная деваха своим поведением опять его забавляет.

– Куда ты так летишь, грубая?.. Где твоё «доброе утро»? – подколол молчаливую девочку Ибрагимов, не желая играть по её правилам. – Тебе не нравится приятная мужская компания с утра пораньше?.. Ааа, понял!.. Ты поела чеснока и боишься меня своим дыханием убить, нет?.. Я люблю чеснок, если что.

– Помолчи, пожалуйста! – коротко буркнула Поспелова, не оценив иронии мальчика.

– Ну уж знаешь, это как-то невежливо, – с досадой отозвался тот.

– Сэро, прошу, пожалуйста! – пискнула школьница на ходу дрожащим, срывающимся голосом. – Я объясню позже, обещаю!.. И иди, будь добр, подальше от меня… Пожалуйста!!!

Старшеклассники молча вышли из переулка, пересекли Таманскую и повернули за угол. Поспелова резко остановилась.

– За тобой, что, следит ревнивый жених? – недоверчиво предположил мальчик.

– Нет, что ты!.. Фууу!!!

– Ну да, на тебя не похоже, – насмешливо согласился цыган. – Хотя всё может быть…

Люба боязливо осмотрелась по сторонам, потом, выдохнув, стыдливо посмотрела в глаза Сэро, ждавшему объяснений.

– Прости, пожалуйста, мне очень неудобно, – девочка, робко поджав губы, ещё раз заглянула в лицо красавцу, решая, стоит ли ему доверять. – Я тебе скажу, но ты не смейся! Ты же не станешь смеяться?.. Тебе, кстати, не будет жарко в такой закрытой тёплой кофте?.. Погодка сегодня обещает быть весьма солнечной…

– Вот уж нет, не будет! Переживу как-нибудь! – оборвал тихоню Сэро и ещё глубже попытался зарыть свою шею в стоячий ворот зимнего свитера: чёртова Наташа! – Ты мне хотела объяснить своё некрасивое поведение с утра пораньше. Я, между прочим, оскорбился!

– Не надо на меня обижаться, пожалуйста! – начала оправдываться Люба, восприняв всерьёз ироничный тон собеседника. – Просто больше ко мне домой не приходи.

– Это ещё почему?!.. Вот сейчас я уже конкретно оскорбился, знаешь ли! – опять попутал от неожиданности Ибрагимов.

Десятиклассница обречённо вздохнула.

– У меня очень строгие родители. Очень, понимаешь?.. Мне запрещено ходить в гости к ровесникам без разрешения, меня не пускают на дискотеки, в том числе школьные, мой круг общения строго контролируется мамой. А если меня, не дай Бог, увидят с мальчиком…

– Так я ж знакомый мальчик! Твои родители знают моих!

– Ну и что! Меня накажут, понимаешь?! – выкрикнула Люба, отчаявшись донести до понимания яркому, заметному пацану всю катастрофу своего положения. Сказать в лицо популярному школьному красавцу, что он нерусский и это главное его преступление, тихоня не решилась бы даже под дулом пистолета. – Я не хочу быть наказанной! Нет-нет, совсем не хочу. Тебе можно доверять?

Ибрагимов изумлённо слушал объятую страхом Любу и давался диву: он не мог и представить себе, чтобы в его семье или в круге общения, даже просто среди знакомых были такие жёсткие рамки. Сэро, Руслана и Имир ходили, куда хотели, общались с теми, к кому душа лежала, и со своими ошибками разбирались сами. Родители практически ни в чём их не ограничивали. И так же было у всех его друзей. А тут хрень какая-то… Цыган решил, что «зубрилка» нагло привирает, чтобы от него избавиться, и тут же закусил удила.

– Ты не хочешь со мной общаться?..

Люба вместо ответа на несколько секунд засмотрелась на пацанские черты лица. Смуглолицый: вороные густые волосы с редкими бело-желтыми крашеными прядями, аккуратные, чуть оттопыренные уши, угольно-черные брови и лукавые, чуть прищуренные, чёрные, будто смола, глаза с длинными закрученными ресницами, небольшой правильный нос и фигурный насмешливый рот с белыми ровными зубами. Красив до неприличия, гад!.. А ещё не требовалось особых умственных способностей, чтобы понять, что Сэро хитер и опасен. Если она ему сейчас скажет «нет», где гарантия, что цыган не будет ей мстить?

– Хочу. Конечно, хочу! – поспешила доказать обратное девочка, но тут же прибавила. – Только вот отлупленной быть тоже не хочу.

Брюнет хмыкнул.

– Я тебя понял. Так и быть, договорились – я могила! Больше к тебе домой не приду. Ты довольна?..

Люба облегчённо улыбнулась. Ибрагимов плутовато улыбнулся ей в ответ. Ровесник протянул тихоне свою руку в знак примирения, а та, сначала запутавшись в выборе нужной для пожатия руки и насмешив цыгана, ответила взаимностью.

Большую часть дороги подростки молчали. Им, таким разным, не о чем было толком говорить. Сэро вспомнил, как легко Люба болтала с Имиром, и позавидовал брату. Поспелова совсем не задавала вопросов, только приветливо отвечала на его. А школьнику практически не о чем было спросить: ни общих интересов, ни общих знакомых. Ибрагимов ощущал себя на редкость некомфортно и недоумевал, какого лешего ему вообще сдалась эта стрёмная девка, хотя сам для себя уже давно всё решил.

Дома мальчик выяснил, что, оказывается, не раз слышал об отце Любы от своих родителей. Алмаз уважал коллегу по работе, часто упоминал его имя, приносил с работы взятые у Поспелова газеты и книги – литературу дяди Васи потом читала вся цыганская семья. Несколько лет назад предки Любы через свои связи помогли Алмазу устроиться на железную дорогу, и это было для Ибрагимовых колоссальным подспорьем. Больше цыганского мужчину с высшим образованием и приличной трудовой книжкой никуда в 90-е годы, к сожалению, не брали. Чуть позже Лала стала ездить в Турцию за товаром и привозить его на продажу, но сначала цыганской семье, переехавшей из холодной суровой Сибири на тёплый юг, пришлось очень тяжело. Поспеловы помогли Ибрагимовым продуктами и вещами, чем немало облегчили жизнь. И Сэро, слушая уважительные слова о Василии и Александре во время общих семейных посиделок, даже не догадывался, что вот эта зажатая сутулая стрёмная девка – их дочь.

Парнишка понимал, что чувствует к Любе такую же благодарность, как его родители – ко всей семье Поспеловых. А ещё сумасбродная дурёха веселила ровесника своим умением сбить с толку и поставить в тупик. Объевшийся девичьим вниманием, Ибрагимов от души забавлялся и неосознанно тянулся к ученице 10 «А» за новой порцией чудачеств, списывая своё праздное любопытство на зачатки спортивного интереса. «Зубрёжница» показала себя крепким орешком, и проницательный Сэро, чуткий на мотивы поступков других людей, так и не перестал удивляться с её прошлых выходок по отношению к себе.

На повороте дороги, шедшей прямиком к школе, Люба неожиданно остановилась, замолчала и опять начала пугливо озираться по сторонам. Сэро заинтересованно стал ждать. Скептично приняв объяснения тихони насчёт строгих родителей, цыган подозревал, что, возможно, Поспелова – любитель блефа и очковтирательства, специально вводит его в заблуждение, чтобы он плясал по её правилам. Мальчик решил дождаться, когда школьница расслабится и станет играть свою роль хуже.

– Сэро, можно попросить тебя пойти мне ещё раз навстречу и выполнить несколько моих просьб? – робко молвила старшеклассница и покраснела, как варёный рак.

– Смотря какие просьбы… Сначала озвучь, а я уже решу, как мне поступить, – резонно ответил брюнет.

– Хорошо. Ты сказал, что собираешься ходить со мной в школу…

– Когда получится, то да.

– Тогда, когда мы будем ходить вместе… Когда я вдруг подам знак, – Любе тяжело было подобрать нужные слова, потому что она понимала, насколько бредово её просьба будет выглядеть в глазах общительного, уверенного в себе мальчишки. – Ты от меня отходишь и держишься подальше. Нууу, типа мы раздельно идём.

– Зачем?!! – возмутился старшеклассник, ожидавший чего угодно, только не этого. – Бред какой!

– Просто у папы и мамы много знакомых, они могут увидеть, – промямлила Поспелова, сгорая от стыда пуще прежнего.

– И что?! Ты просто идёшь с человеком, приятно беседуешь. Что в этом криминального?!

– Ты же мальчик…

– Я в курсе. С рождения им являюсь.

– А меня дома будут ждать расспросы и неприятный разговор!

– И какой же разговор?!.. Дочь, тебя видели идущей с парнем, значит, ты шла в кусты, гаражи, в чужой дом заниматься странными делишками?.. Колешься, куришь, бухаешь, подрабатываешь проституцией? – высмеял ровесницу Ибрагимов. – Ересь полная! Знаешь, ты уже перебарщиваешь!.. Выставляешь родаков своих совсем отмороженными! Зачем тебе это надо?.. Выдумай что-нибудь попроще и правдивее!

Расстроенная Люба с горечью посмотрела на красавчика и, чувствуя подступающие слёзы, опустила голову.

– Знаешь, Сэро, я подозревала, что ты будешь смеяться… И попробую объяснить. В позапрошлом году выпало много снега, помнишь?.. Он не таял где-то недели две, может, больше. Мороз, сугробы огромные, тротуары завалены, дороги можно было узнать только благодаря бороздам от колес машин. Я едва вышла из дома, греблась по Таманской, проваливаясь в снег. Рядом остановился близкий друг брата, взрослый мужик. Он меня пожалел и подвёз до школы. А когда я вернулась вечером, меня ждала взбучка от родителей на целый вечер. Тогда от стыда и подозрений я не знала куда деться…

Люба с ужасом осознавала, что опрометчиво доверяет одно из неприятнейших воспоминаний едва знакомому человеку, причём парню, да ещё и школьному заводиле с кучей друзей, но глупый рот не слушался её и совсем не хотел закрываться.

– Дома подумали, что друг брата тебя трахнул? – договорил за растерявшуюся сверстницу Ибрагимов. – Типа ты сама напросилась, потому что в машину села?..

Люба не моргая смотрела в строгие чёрные глаза юноши, не в состоянии произнести позорное «Да». Если Сэро расскажет эту историю шутки ради кому-нибудь из приятелей, в школе её просто загноят. Позволив себе так разоткровенничаться, девочка теперь готова была разбить голову о бетонные плиты под ногами, только б всё изменить и забрать сказанное назад. Но было уже поздно.

Насмешливое лицо брюнета, ранее смотревшего на школьницу с недоверием, вытянулось и стало серьёзным. В чёрных пушистых глазах исчезли смешинки.

– Извини, – хмуро произнёс Ибрагимов, пытаясь избавиться от мерзкого послевкусия чужой личной истории. – Я, конечно, пойду тебе навстречу. Не хотел тебя обидеть.

– Я не обиделась! Всё хорошо, – поспешила заверить парня обрадовавшаяся Люба. – Мои родители не злые, ты не подумай! За пять лет до моего рождения у мамы на руках от опухоли умерла в мучениях моя старшая сестра. Мама очень тяжело это пережила, и теперь боится меня потерять, потому что я последний ребёнок в семье. Я понимаю их и стараюсь не расстраивать. Всё, что мама делает, – для моего же блага.

– Я тебя услышал. Хорошо. Будет так, как ты хочешь, – мягко поддержал тихоню парень. – Пошли уже дальше?

– Ещё кое-что…

– Что ещё?! – снова насторожился цыган, не успев расслабиться, и принялся мысленно бранить себя за праздную любознательность и страсть к авантюрам.

– Возле школы мы расходимся и в школе не общаемся.

– А там-то почему?!..

Девочка по-щенячьи умоляюще на него воззрилась.

– Божечка укуренный!.. Ладно! В школе притворяемся незнакомыми! Хорошо-хорошо! – без боя сдался цыган и закатил к небу очи. – Чума, блин, на мою пустую черепушку…

Азартная натура Ибрагимова, наконец, проснулась и взяла своё. «Чем дальше в лес, тем больше забавы, однако!» – усмехнулся красавец про себя, предчувствуя, что взбалмошная «зубрилка» в будущем его интересно и необычно развлечёт.

За квартал до школы Сэро заметил одноклассников и присоединился к ним, оставив Поспелову. Парень вёл непринужденную беседу, но не забывал невзначай кидать взгляд назад на отставшую Любу. Тихоня всё так же брела одна, о чем-то глубоко задумавшись.

«Даже не смотрит, глянь-ка! Идёт себе мечтает!» – насмешливо прыснул десятиклассник. – «Любопытная особа, однако… И всё-таки что-то здесь нечисто! Запрещено общаться с пацанами до такой степени, что и к воротам на пушечный выстрел не подойдёшь?.. Пещерный домострой! Впервые такое вижу! Либо дешёвая брехня, либо вся семейка чокнутая! А если всё-таки коза решила меня надурить, чтобы я поблизости не мельтешил? Ей это почти удалось, блин… Но нафига?.. Или не обманула?.. Нет, не верю, чтобы папин товарищ был так жесток с дочерью!»

Сэро решил, что время расставит всё на свои места. Старшеклассник уже вовсю раздавал приветствия направо и налево, затем примкнул к галдевшим приятелям, собравшимся в кучку под школьными тополями. Обернувшись ещё раз, юноша напоследок проводил взглядом стройную девичью фигурку, скрывшуюся за массивной входной дверью с потоком других школьников, и непременно решил поболтать с ровесниками из 11 «А» да разузнать у них, что за птица такая эта Люба Поспелова.

Глава 5

Илютина Варвара невзлюбила свою одноклассницу Поспелову Любу ещё с начальной школы.

Блондинка жила вместе с мамой, бабушкой и старшим братом неподалёку от железнодорожной станции и автовокзала в маленьком домике, который будто выстроили в яме – так резко земля уходила вниз от тротуара Варькиной улицы. Домик был настолько низенький, что человек среднего роста, стоя у стены, оказывался выше верхних краёв окошек этого жилища. Некрашеный, небеленый, без декоративной растительности, тусклый и бесцветный, дом совершенно не привлекал никакого внимания. Если б не чисто подметённый двор, можно было подумать, что тут скромно живут крайне бедные люди. Хоть и низенький, домик тянулся в длину, поэтому всем четырём членам семейства Илютиных в нём хватало места – у каждого была своя, пусть и небольшая, комната.

Отца своего девочка никогда не знала, как и её старший брат – дети родились от разных мужчин. Мама Вари – полная живая женщина – работала бухгалтером и в своей работе слыла асом. Особенно в отмывании денег и финансовых махинациях. Стараясь замаскировать свою причастность в подобных преступных делишках, женщина одевалась крайне скромно и однотипно. Чего не скажешь о дочери: у девочки шкафы ломились от дорогих, модных нарядов, в коридоре и чулане обувь занимала все полочки, количество сумочек, заколочек и украшений не поддавалось счёту. Дочку женщина любила и ни в чём ей не отказывала.

Дом Илютиных постоянно был полон гостей: бабушкиных, маминых, брата и друзей самой Вари. Общительные, открытые, лёгкие на подъём, Илютины легко находили общий язык со всеми, с кем только желали общаться.

Маминой лучшей подругой была тётя Тоня – напарница Александры Григорьевны Поспеловой по товарной кассе. Тётя Тоня, весёлая хохотушка, постоянно жаловалась на Александру Григорьевну, на её нетерпимость, грубость, вспыльчивость и пренебрежительное отношение, хоть и уважала ту как профессионала. Илютины мать и бабушка поддерживали расстроенную тётю Тоню, ругая на чём свет стоит вредную и требовательную коллегу.

Варя, научившаяся от старших членов семьи никогда не стоять в стороне, когда обижают своих, слушала и запоминала, а в школе пристально наблюдала за Любой. И конечно, одноклассница ей не нравилась: в начальных классах Варю одевали скромно, а у Поспеловой были самые красивые в классе платья, кофточки, туфельки. Люба была одета вплоть до восьмого класса с иголочки, как маленькая принцесса. Варина семья же до середины 1990-х жила скромно.

А ещё тетя Тоня говорила, что Поспеловы выстроили огромный дом на переулке, где все строения стоят один краше другого. Женщины охали да причитали, как Любе повезло: такую богатенькую, хоть и с физическим недостатком, всегда замуж возьмут (и тётя Тоня, и мама Вари замужем никогда не были). Варя вспоминала эти слова, когда некоторые ребята, приходя в гости к ней, подсмеивались над её скромным жилищем. Особо грубые называли её дом спичечной коробкой. Девочка, сильная духом, никогда не показывала обиды и шутила вместе с насмешниками. А после каждый раз задавала вопрос родительнице:

– Мама, почему мы не купим дом побольше? У нас же много денег. Почему мы живём здесь?

– Ты что, доченька!.. Дом – это моё прикрытие. Вот приедут проверяющие из органов, посмотрят на дом, зайдут внутрь и сразу поймут, что мы живём на одну зарплату. Лишних денег нет, тем более незаконных. Тебе, что, вещи какой не хватает или на расходы добавить?

– Причём здесь это? Мы выглядим как нищие! Некоторые ребята живут в домах больших, приходят ко мне, видят нашу хибару и смеются. Надоело!

– Пусть смеются! Когда ты поступишь в один из лучших университетов страны, они захлебнутся от зависти! Я дам тебе, милая, всё, что захочешь, и квартиру в Краснодаре куплю! А может, и в Москве. Нужно только потерпеть!

– Зачем терпеть?

– Чтобы срок давности документов истёк.

– Пока этот грёбаный срок истечёт, меня из-за нашего курятника замуж крутой жених из порядочной семьи не возьмёт!

«Сколько ни ходи на дискотеки, сколько ни общайся, всем нужны жёны побогаче. Не хочу остаться одна, как моя мама! А Поспелову возьмут. Вот чёртова мышь! Хотя кому эта помалкивающая целка-кривошея нужна?».

Физический недостаток Любы и её замкнутость – единственное, что успокаивало Варю. Ей было отрадно, что Поспелова в классе не нравилась многим, и Илютина старалась при любой возможности ухудшить положение и без того пугливой девушки. Она поддерживала с руками и ногами любую выходку Тимофея и его свиты в адрес Любы. И сейчас, ожидая начала урока физики, Варвара не переминула перевести разговор в сторону ненавистной одноклассницы, болтающей в стороне с глубоко не интересными тихушницами Верой и Софией.

– Тим, смотри, какая Поспелова сегодня довольная! – язвительно запела Варвара. – Стоит, лыбится, на кофте пуговку верхнюю расстегнула: влюбилась, наверное!

– Да кому она нужна?! – недовольно обрезал Варвару Тимофей и с досадой уставился на предмет своих насмешек.

– Нужна она вам обоим?!.. Забудьте про неё, смешные вы! – попыталась отвлечь внимание двух главных затейников 10 «А» от ничего не подозревающей Любы Даша Бутенко. – Илютина, блин, сколько раз я тебе говорила?!.. Ну какие у Поспеловой могут быть парни?!.. Как можно познакомиться с парнем, не посещая дискотеки, сидя дома, а?..

– Ну не знаю, Дашунь! А чего тогда она такая довольная?.. Наверно, какому-то лоху подзаборному сгодилась. Что думаешь, Тимон? – с издёвкой продолжила Варя, не желая отказывать себе в развлечении.

Привыкшая к травле, Люба, учуяв надвигающуюся неприятность, внезапно посмотрела на компанию одноклассников с Илютиной и Степанченко. Её румяное личико стало тут же серьёзным, улыбка потухла.

Варя и Тимон, поймав на себе затравленный Любин взгляд, ехидно переглянулись и тут же зло и громко, напоказ, прыснули от смеха. Тихоня потемнела и отвернулась, будто ничего не видела.

– Варя, ты что?!.. Прекрати, говорю тебе! – прошипев, толкнула подругу Даша.

– Да я и не начинала!.. Ой, смотри, Поспелова расстроилась, хоть и притворяется! Богатые тоже плачут! Всё же хорошо, что эта мышь в «Торнадо» не ходит, а то б меня при её виде вечно блевать тянуло! – выкобенивалась на публику разнузданная блондинка.

– У неё очень строгая мать, – решила вмешаться за бывшую подругу Лыткина Катя. – Её просто никуда не пускают.

– Ну это не мои трудности! – отмахнулась Варя. – Зато нашей классной мыши есть чем заняться в четырёх стенах.

– В потолок пялиться? – схохмил Тимофей.

– Или шарахаться в своей махине из угла в угол, пугать барабашку. Так и дни пройдут, пенсия наступит…

Степанченко с Варей опять весело переглянулись и издевательски расхохотались.

– Примерно так и есть, – чуть улыбнувшись, решила согласиться Катя, мельком взглянув в сторону тихони.

– Чё, эта колымага реально из угла в угол сутками болтается?! – заинтересовался тут же Тимон.

– Не совсем. Она пашет по дому, как папа Карло. Особенно летом.

– Да, я свидетель! – вклинилась со своим словом Камилла. – Там летом целый консервный завод!

– А ты откуда знаешь? – подпрыгнула Варя.

– Я ж раньше не раз бывала у неё в гостях, как и Катя. Летом сколько приходила – Любка вечно сидит перебирает несколько тазов чего-нибудь (без разницы, чего): яблоки или вишню, огурцы, например. Потом сама это в банки закручивает.

– Ой, какая трудяжка, надо же! Пара тазиков, – Варя, хмыкнув, изобразила руками диаметр крупного салатника.

– Неее, Варюнчик, ты не поняла: ТАЗОВ! Вооот таких!!! Огромных! Железных!

– От работы кони дохнут, – Илютина нахмурилась, не желая мириться с трудолюбием ненавистной ровесницы.

– Ну вот Поспелова и выглядит, как моль полудохлая, – заметил Тимофей, а потом прыснул. – Ни хрена ж семейка прожорливая!

Компания оценила хохму и залпом заржала.

Поспелова слышала всё-всё, до единого слова, и не понимала, что плохого в домашнем труде и зачем Камилла подлила масла в огонь. Хоть высмеивала Любу не Виноградова, девочке всё равно было обидно. Ведь когда тихоня приходила в прошлые годы в гости к Камилле, то нередко попадала на Камиллиных родителей, консервировавших дары лета. Да, Виноградову в отчем доме никто пыхтеть над тазами не заставлял, но это же не значило, что нужно докладывать Илютиной и Степанченко, как проходит каждое Любино лето.

«Им смешно, потому что они тунеядцы. Бездельники, не способные себя обеспечить хорошей домашней едой на зиму. Ни на что не способны, ничего не умеют. А потом зимой тратят лишние деньги на некачественную заводскую еду и дорогущие, пропитанные насквозь химией заграничные овощи да фрукты», – пронёсся ветром в мыслях подбадривающий мамин голос.

Ученики 10 «А» с лёгкой руки Илютиной, Лыткиной и Степанченко считали Поспелову девочкой богатой только потому, что на переулке Солнечном под номером 27 красовался огромный белый дом.

Не каждая семья в советское время, канувшее в прошлое, могла позволить себе построить больше, дороже, лучше, чем у соседей. Этот огромный дом – детская мечта мамы, которая когда-то хотела, чтобы вся её семья, её дети жили вместе, рядом. В свои молодые годы женщина занимала высокую, весьма почетную должность на железной дороге и получала хорошую зарплату. Александра Григорьевна могла при помощи своих связей достать дефицитные качественные материалы, оплатить работу строителям. Дом вырос быстро. Любиному брату, Саше, было тридцать лет, и дом был его ровесником. А потом… Потом наступили девяностые годы. СССР распался. Прежний мир рухнул. И жизнь семейства Поспеловых навсегда изменилась вместе со всей страной.

«Получается, конкретно эта кучка меня ненавидит за большой двухэтажный дом?» – недоумевала Люба. – «Можно подумать, они живут хуже, или у них денег меньше! Мне, что, теперь ненавидеть Илютину за её сто одёжек, а Лыткину за то, что её мама – секретарь в нашей школе?.. Я должна мечтать нагадить в душу Степанченко, потому что у него есть два старших брата?»

Тихоня искренне не понимала ребят. Она, конечно, гордилась про себя своим домом. Тем, что хотя бы в этом она преуспела в классе. Но разве это богатство? Разве это счастье?.. У Варвары – куча друзей, её многие знают и уважают. У Тимофея – дружная весёлая семья (хоть Александре Григорьевне семейство Степанченко глубоко не нравилось). А у Кати такой чудный опрятный маленький домик, чистенький, побелённый и весь цветущий!

Как Любе нравился Катин дом! Как она им восхищалась и сколько раз говорила об этом бывшей подруге! Ведь иметь всё то, что было у этих ребят – очень большое счастье. Разве в этом счастье Люба оказалась богаче их?.. Нет, ни капельки – и от осознания этого факта Поспелова расстраивалась ещё больше.

***

Прогремел звонок. 10 «А» лениво вывалился из кабинета физики, громыхая стульями, и поплёлся, влившись в ревущий гомон тел, в другой край второго этажа школы, на урок русского языка, к своему классному руководителю – Бортник Валентине Борисовне.

Между собой 10 «А» называл Бортник Валентину Борисовну Валей или Валентиной. Никаких прозвищ и кличек. К классному руководителю, а также учителю русского языка и литературы, все школьники относились с почтительным уважением, смешанным со страхом и выдержанной дистанцией.

Бортник никогда никого из учеников напрямую не оскорбляла, но тех, кто ей по какой-либо причине не нравился, могла периодически жестоко, больно кусать и высмеивать, не выходя за рамки литературного языка и норм педагогической этики. Остальным при этом сразу становилось понятно, что ученик или ученица попали в опалу, но поймать педагога за язык и предьявить прямую претензию по факту было весьма сложно.

Причин, по которым ребёнок мог не понравиться строгой и авторитетной, всеми уважаемой учительнице, было немало. Каждый мог попасть из угодных в неугодные в любой момент. Чаще всего Бортник не переносила ленивых, бедных и слабых людей. Сама она была хозяйкой в приличной состоятельной семье, с приличным состоятельным мужем и приличными воспитанными детьми. Поэтому бедняков она свысока считала лентяями, лентяев – неудачниками, а слабаков не переносила на дух. Своё глубокое презрение Валентина Борисовна выражала мимикой или жестами: брезгливо морщила нос, презрительно поджимала губы и оглядывала предмет своего раздражения холодным, злым взглядом.

В железных рукавицах учительница держала не только классы, но и родителей. Никто из пап и мам не рисковал даже взглядом показывать свои претензии, дабы не оказаться униженным при всех на собрании. Валентина могла отчитать любого родителя за его чадо так, что взрослому человеку хотелось потом, как минимум, исчезнуть подальше от этого позора.

Педагог очень любила дорогие подарки и другие материальные знаки уважения и внимания (кстати, именно таким способом можно было выползти из отверженных). В завершение описания этой суровой матроны можно только добавить, что Бортник Валентина Борисовна была одним из сильнейших учителей школы, и к ней, как мухи на мёд, стремились попасть все тщеславные и целеустремленные классы, рассчитывающие на высокое качество знаний и строгую дисциплину.

10 «А» почти дотянулся до своего классного кабинета русского языка №19 в полном составе. Перемена между физикой и русским была короткой, а на уроки Валентины Борисовны опаздывать было вредно для собственного душевного здоровья. Это знал каждый ученик, имевший удовольствие учиться русскому языку и литературе у классрука 10 «А».

Старшеклассникам пришлось толпиться под дверью и выжидать, так как класс, находившийся в кабинете, ещё не окончил урок.

Дверь, громыхнув, резко отлетела в сторону, чуть не прибив Жваника с Картавцевым, умудрившихся встать на свою же голову не с той стороны. Из проёма хлынули школьники.

– Какой класс там был щас? – суетился кто-то у Любы за спиной.

– 10 «Д»!.. Что, сама не видишь?! – буркнули в ответ.

У Поспеловой от упоминания о 10 «Д» ёкнуло в груди. Тот, о ком она подумала, не заставил себя долго ждать.

Сэро вышел из кабинета почти сразу за первыми, спешившими на перемену раздолбаями. Он немного затормозил на проходе, занятый болтовней с белобрысой одноклассницей. Та играючи хлопнула его ладонью по груди, а он ей ответил лёгким шутливым щелчком по носу. Девчонка зажмурилась и показала ему язык.

Камилла уверенно вышла из стоящей ватаги вперёд, навстречу цыгану, и приветливо поздоровалась.

– О, привет! Как делишки? – дружелюбно ответил Сэро и начал озираться, узнав Любин коллектив.

Тихоня замерла и забыла дышать, потому что хотела, чтобы чёрноглазый красавчик её увидел.

Брюнет аккуратно вертел головой, не привлекая внимания и не забывая улыбаться Камилле. Едва Ибрагимов нашёл Любу, встретился с ней глазами – тут же отвернулся. Будто совсем её не знает, не видит и знать не собирается. Как они и договаривались. Поспелова удовлетворённо выдохнула и слегка улыбнулась. Теперь у неё есть пунктик, в котором Камилла может ей завидовать. Хотя, зная Виноградову и её целеустремлённость, а ещё уверенность и обаяние… Люба помрачнела.

Одноклассники начали постепенно заходить в почти освобождённый кабинет.

Валентина Борисовна сидела за своим учительским столом и с кем-то спорила, возле стояло несколько подростков из «Д» класса. Ученики 10 «А», проходя рядом с классным руководителем, чтобы поздороваться, почему-то вдруг тормозили возле неё, явно из интереса. Вокруг Бортник уже собралась дюжина ротозеев, в число которых вошли Лыткина, Камилла, Рашель, Жваник с Сысоевым и Илютина с Бутенко.

Люба хотела было пройти на свой третий ряд готовиться к уроку, но тут заметила в просвете тел знакомую фигуру, сидевшую прямо напротив её классного руководителя.

– Ибрагимов, я тебе последний раз повторяю: оценку за сочинение исправлять не буду.

– То есть Вы, Валентина Борисовна, отрицаете, что неверно исправили два слова?

– Что значит «неверно исправили»?!.. Ты себе придумал, что эти два существительных пишутся так, как ты и написал, а теперь пытаешься меня оспорить?!

– Это не существительные, а наречия. В разговорном стиле используются редко.

– Ну так кто тебе виноват, что ты засунул в свою работу редкие наречия?..

– Я их (повторю Ваши же слова) засунул, чтобы избежать речевых повторов. И проверил написание. Они, кстати, довольно активно используются в художественной литературе. Ведь Вы нас учили брать синонимы, подходящие по смыслу, чтобы избегать бедности письменной речи, не так ли?.. Или я опять намеренно ввожу Вас в заблуждение? – последнюю фразу Имир произнёс с лёгким сарказмом; насмешка мелькнула едва уловимым блеском в его чёрных глазах и тут же исчезла.

Поспелова, забыв обо все на свете, метнулась в гущу спора.

– Во даёт! – услышала подскочившая Люба восхищённые слова Матвея Сысоева.

– Да! И не говори! – поддакнул шёпотом Жваник Илья, вылупившийся на брюнета, словно околдованный.

Защищавший свою работу цыган сидел напротив Валентины Борисовны – за первой партой, в спокойной, расслабленной позе, и никуда не торопился. Возле него малодушно топтались Крюков Миша и Лёвочкина Надя, боясь потревожить оккупанта, совершенно не обращавшего на них своё внимание. Имиру явно было наплевать, что он занял чужое место, что кому-то надо приготовиться к уроку. Миша и Надя робко смотрели на Ибрагимова в надежде, что он вдруг заметит их и посторонится. Но у Имира на лице было написано, что он не встанет, пока не добьётся своего.

Парень наклонился к рюкзаку и достал невзрачную толстую потрёпанную тетрадку. Пролистав её до нужной страницы, он передал работу Валентине Борисовне.

– Это черновик сочинения. Вот это – те самые наречия с выпиской из толкового словаря. Здесь, – мальчик перевернул страницу тетради и ткнул пальцем, – данные словаря, которым я пользовался: его авторы, номера страниц, год издательства. А это словарные статьи к наречиям. Как видите, пометки «устаревшее» нет. То есть за это Вы оценку, как в прошлый раз, снизить мне уже не сможете.

– Ни хрена себе, педант! – шокированно шепнула Бутенко Илютиной.

– Тем не менее я глубоко сомневаюсь в правдивости твоих слов, Ибрагимов. Мне нужно свериться с коллегами. Если я не уверена в их написании, то как ты можешь знать?

– Значит, Вы всё-таки не знаете написания этих наречий и не знали, когда проверяли мою работу? Соответственно, исправили Вы их наобум?

– Всё, хватит! – рявкнула, разозлившись, педагог, попавшаяся в собственный капкан. – У меня уже следующий урок начался! Ты зря тратишь моё время! И освободи место – дети сесть хотят!

От приказного, грубого, повышенного тона Люба и её одноклассники съёжились. 10 «А» боялся своего классрука: с Валентиной Борисовной шутки были плохи, а последствия этих шуток – тем более.

Ибрагимов проигнорировал агрессивно-вызывающий выпад учительницы в свой адрес и остался совершенно хладнокровным. Лишь чутка усмехнулся и иронично прищурился. Подобные споры с учителями (особенно с Валентиной Борисовной) явно были для мальчика не в диковинку. Видимо, уже не в первый раз Имир сталкивался с предвзятым отношением к себе, в том числе и через оценки.

– Подождут. Вы не хотите признать вторую оценку заниженной, верно?.. Если Вам неудобен, Валентина Борисовна, этот разговор, я могу, чтобы не тратить Ваше рабочее время, спуститься вниз, в кабинет завуча, и посоветоваться там. Разумеется, я покажу ей также выписки из словаря. Если будет нужно, я и сам словарь из районной библиотеки сегодня принесу. Такое решение нашего спора Вас устроит?..

Учительница, недовольно нахмурившись, угрюмо уставилась на Имира. Такой расклад ей явно не нравился.

«Надо же, он как бетонная стена! В обиду себя точно не даст», – поразилась Люба.

– Хорошо, исправлю на пять/пять. Если ты сказал, что эти слова пишутся так, Ибрагимов, значит, это правда. Что поделать, поверю тебе на слово! – с каменным лицом снисходительно выдала матрона.

Тихоня заметила, как после этих слов Камилла и Аня Рашель недоумевающе скривились: если классрук знала, что цыган прав, зачем было устраивать этот сыр-бор?

– Имир меня зовут. Напоминаю Вам, на всякий случай, – спокойно, мягко, не моргнув и глазом, ответил русоведу десятиклассник. – Вы постоянно забываете моё имя, Валентина Борисовна.

Люба вздрогнула. Бортник очень «любила» забывать не только его имя.

– Хорошо, Имир, на днях я согласую с завучем и исправлю оценку в журнале, когда найду время для этого, – вне себя от злости, педагог еле сдерживалась и явно была готова удушить нахала.

– Завтра, Валентина Борисовна. Завтра перед уроками я подойду в учительскую и попрошу завуча показать мне исправленную оценку с вашей подписью и печатью директора. Вы же можете, как обычно, забыть и не вспомнить. Особенно к концу четверти, перед выставлением итоговых.

Такой диалог с Валентиной Борисовной, бесспорно, был верхом наглости для всех присутствовавших школьников. Но это была наглость, не выходящая ни на миллиметр за рамки культурного диалога и полностью в границах подчинения ученика учителю. Проще говоря, Имир вёл бой с Валентиной Борисовной её же методами.

«Где он так говорить научился?» – оторопело изумлялась про себя Люба. Сейчас в её глазах Имир был не то что примером для подражания, а чуть ли не революционером. Представить, что она отстаивает себя перед учителем так же, как Имир, девочка просто не могла. Для неё это было невозможным. От этого близнец становился для Любы ещё более страшным, пугающим и недосягаемым сразу.

Ибрагимов встал с места, взял свой черновик и пошёл к выходу. Ребята из 10 «Д» – видимо, его товарищи – двинулись следом. Любины одноклассники не сводили с цыгана ошарашенных, восхищённых глаз, неуклюже освобождали ему путь к выходу.

Имир поравнялся с Поспеловой, замершей в немом зачарованном ужасе. Его чёрные пушистые глаза приветливо, чуть лукаво, на секунду тепло заискрились, а уголок рта легонько, едва заметно дрогнул. Девочка не отвела глаз. Их взгляды пересеклись, и спустя пару мгновений мальчик отвернулся.

Школьник остановился у двери и повернулся к учительскому столу.

– До свидания, Валентина Борисовна. Всего хорошего! – и вышел вон, не рассчитывая на ответ.

Валентина Борисовна скованно дёрнула головой в сторону выхода и нехотя процедила: «До свидания».

10 «А» всё ещё топтался возле учительского стола, будто побитый или сонный.

– В чём дело, 10 «А»?!.. Звонок уже был?!.. Чего тогда ждём?!.. Тетради открыли, записываем число и тему урока! – Бортник резко встала и, поджав губы, зло оглядела подопечный класс. Ученики тихонько распаковались и начали писать, побаиваясь поднять голову на взбешённого классного руководителя – слишком высок был шанс после разборок с цыганом оказаться козлом отпущения.

***

– Я хочу испечь песочный тортик по рецепту из журнала: он на фотке такой аппетитный! – Анюта Рашель, до сих пор не прикоснувшись к макаронам с котлетой, размахивала молодёжным глянцем перед носом у всех, кто сел с ней за один столик.

«Почему она не ест?.. Котлета такая вкусная!.. У моей мамы они совсем не такие мягкие и сочные», – Поспелова покосилась в тарелку Рашель, затем осмотрела блюда других девчонок. По правде говоря, Александра Григорьевна вообще не пекла котлет, а Люба уж очень это мясное блюдо любила.

Пустая посуда была только у неё, Селиверстовой Вики, Светы Тарасовой и Гончаренко Нины. Остальные же девочки за столом едва притронулись к школьной еде. Будто считали выше своего достоинства доедать макароны и котлету. Или делали вид, что не голодные, потому что боялись фигуру испортить. Кто-то эту несчастную котлету лишь надкусил и бросил. Для Любы это было сущим святотатством, издевательством над едой. Ведь в школьной столовой готовили очень вкусно, а порции были ничтожно маленькими.

– Принесу тортик в школу и всех угощу. Так что завтра приходите пораньше!.. Ау, Любонька, ты меня слышишь?..

Люба подняла глаза на Рашель.

– Придёшь пораньше?..

Поспелова, застеснявшись, неопределённо пожала плечами.

– Чего задумалась? – полюбопытствовала Камилла.

– Вспоминаю, как ты на первой перемене мою семью голодающей с Поволжья выставила, – тихо буркнула Люба в ответ и недовольно уставилась на одноклассницу.

– Ой, да брось!!!.. Все закатывают банки! Мы же в деревне живём!.. Просто Илютина – белоручка, – ловко отмахнулась Виноградова.

Тихоня, промолчав, обиженно отвернулась.

– Ну ладно тебе, я не специально! – заюлила брюнетка. – Думала, ты не слышишь… Я же не смеялась: это всё Тимон и Варя! Ты же их знаешь…

– Оставь. Мне всё равно, – задетая Люба дулась на Камиллу, но решила перевести разговор в нужное русло. – Я просто пребываю в шоке от этого отличника с 10 «Д».

Их столик тут же оживился.

– Ещё бы, такое забудешь! – фыркнула долговязая Ира Уварова.

– Наглый такой! Я ещё на химии с него попутала!.. Помните, как он на химичку наехал? – затараторила умница Нина.

– Блин, ну она тоже хороша!.. Приплела и пионеров, и ещё… Что она там приплела?..

– Сказала приглядывать за братом, – ответила Ире хорошенькая Рашель.

– Ну вот!.. Брат, блин, тоже бешеный!

– А прикиньте, если б они у нас учились?! – насмешливо вставила белокурая красавица Вика.

– Уууууу!!! – сплетницы хором загомонили, выражая каждая своё: кто-то удовольствие и восхищение, а кто-то – испуг и шок.

– Вы чего, матрёшки?!.. Окститесь!!!.. Бедная Валя! – решила вернуть всех с небес на землю заместитель командира, степенная Инна Таран.

– Да ну ладно тебе!.. Это было бы весело!.. Кто б кого! – озорно расхохоталась Камилла. – Эти двое дадут фору Илютиной, Степанченко и Исаковой!

– А Исакова-то причём?! – усомнилась Гончаренко Нина, круглая отличница и командир класса.

– Я имею в виду, что тот, который наглее, прогуливал бы уроки и клал на Валентину почище Алеси!

– А с чего ты решила, Камилла, что тот, который крашеный, прогуливает уроки? – аккуратно ввернула Люба, надеясь получить о близнецах побольше информации.

– Пару девочек из его класса знаю, – заносчиво задрала подбородок Виноградова. – Говорят, он иногда удирает, а ещё опаздывать любит. Учителя, типа, ворчат, но с Ибрагимова спроса, как с козла – молока!

– Но иногда – этот ведь не часто… Так что он не злостный прогульщик. Просто шалопай, – осторожно вступилась тихоня.

– Ну да, – Камилла призадумалась. – На уроках тихо сидит, вроде, говорили…

– Эти братья-близнецы – цыгане же? – поинтересовалась кудрявая брюнетка Юлиана Близнюк, до этого хранившая важное молчание. – Разве цыгане ходят в школу?.. Впервые вижу!..

– Не ходят вообще! – поспешила с докладом рыженькая Катя Лыткина, дочка школьного секретаря. – Мама знает личные дела практически всех школьников. У нас учится много цыган! Точнее числятся… Но на уроки не ходят! У всех цыганят – справки либо по инвалидности, либо по умственной отсталости. Типа тупые, больные, обучаться не способны. Мама говорила, цыгане специально ещё перед школой своим детям такие справки берут. Те школу прогуливают, получают после девятого класса бумажку вместо аттестата. И всё.

– Офигеть! – огорошилась Света Тарасова, правая рука Юльки Близнюк, некрасивая высокая грубая шатенка с квадратным лицом.

– Я и не знала! – озадачилась миловидная Аня Рашель. – Хитрые какие!.. Вот же ума палата!.. Мне бы так!

– Анюта, только не говори, – ехидно подстрекнула соседку скептичная Ира Уварова, второй заместитель командира, – что тоже хотела бы получить в конце прошлого года вместо нормального аттестата дурко-справку?..

Весь столик захихикал.

– Нет, конечно!!!.. Ира, что за глупости?!.. Как ты могла такое подумать?! – покраснела обиженная Анютка. – Я просто в шоке с того, как местные цыгане выкручиваться умеют!

– Ну так у этих «выкручиваний» и последствия есть, – спокойно ответила Ане низкорослая толстушка Инна Таран. – Нет аттестата – нет дальнейшей учёбе в техникуме или институте, нет квалификации…

– И нет нормальной работы, – сухо подвела итог командир Нина.

– Ибрагимовы – тоже цыгане, – продолжила Катя. – Только приезжие. Не наши. Откуда-то с Севера… У братьев справок никаких нет, они не прогуливают и успешно учатся. Младшие из их семьи – тоже. Некоторые учителя в секретарской близнецов часто обсуждают: кто-то хвалит, кто-то жалуется, кто-то охает от скуки. Особенно любят помыть кости тому, что сегодня перед русским наехал на Валю.

– Значит, тот, который пререкался с Валентиной Борисовной – отличник, а второй, с мелированием и серьгами в ухе, – двоечник? – Люба опять попыталась вернуть разговор в нужное ей русло.

– Да, который спокойный – круглый отличник. На Доске почёта висит – можешь пойти посмотреть!.. Говорят, очень умный, начитанный, что пипец!.. А ещё невозмутимый, как удав, в отличие от брата. Базарит только по делу. Ну и ещё слушок ходит, что этот умник весьма противный на характер, – стала жонглировать своей осведомлённостью Виноградова. – А крашеный (его Сэро зовут) просто учиться не хочет. Вообще ребята болтают, что Сэро – пацан умный, как и его брат, много в чём шарит и дофига знает!.. Когда хочет, типа учится. Когда ленится – кладёт на всё. Но он не двоечник, нет…

– Камилла, а зачем ты столько всего про Ибрагимовых насобирала? – не переминула опять съехидничать долговязая Уварова.

– Я много про кого и чего наслышана! – отбила намёк, смутившись, Камилла. – Близнецы со многими в школе общаются. Тайны никакой нет.

– Короче, хамы оба!.. Что одному хоть в глаза плюй, что второму! – подвела странный итог Близнюк, толком не участвовавшая в разговоре.

– Разве Имир – хам?! – не сдержалась внимательно следившая за обсуждением Люба. – Он просто отстаивал своё по праву!.. Культурно и уважительно. Не оскорблял никого и не орал…

– Ну да, логично! – поддержали её другие девочки. – Всем бы нам его таланты!

– А ты откуда имя его знаешь? – с подозрением на Любу тут же уставилась напрягшаяся Камилла.

Поспелова, покраснев, быстро отвела взгляд и тут же изобразила полное непонимание.

– Так на химии по имени училка его же позвала, когда про пионеров втюхивала…

– Ааа, точно!.. И ты запомнила?..

– Ну я же вроде ещё не бабка, – картинно насупилась тихоня для отвода глаз. – С памятью всё в порядке.

– Ой, Камилла ревнует! – высмеяла Виноградову Ира. – Люба, теперь держись!.. Теперь она обязательно ещё какую-нибудь хрень Степанченко и Илютиной «случайно» расскажет!

– Неправда!!! – вспылив, рявкнула кареглазая красавица. – Блин, Уварова, что ты несёшь?!.. Задолбала уже!!!.. За собой следи!..

Глава 6

Чайник вскипел. Люба подхватила его сложенным вчетверо кухонным полотенцем и стала заливать кипяток в старенький заварник с треснутым носиком.

Александра Григорьевна сидела возле обеденного стола и жадно читала местную газету. Весьма скучную, по меркам дочери. В районной газете ничего не писали, кроме занудных отчётов местной администрации перед населением, описаний событий вроде посева полей да платных поздравлений какого-нибудь станичника от любящих сослуживцев и родственников.

Люба достала литровую банку мёда и домашнее клубничное варенье, порезала свежий хлеб, только что купленный в маленьком ларьке, который содержала армянская семья, переехавшая в Россию в начале 90-х. Мама и папа ругали эту предприимчивую армянскую семью на чём свет стоял, обзывали спекулянтами, ворюгами и подленькими дельцами. И отправляли всякий раз дочь покупать в этом треклятом ими ларьке провизию по мере необходимости. Армянский ларёк бранили и другие соседи, совершенно не замечавшие, что с появлением этой крошечной железной торговой точки нескольким жилым кварталам больше не нужно было за каждой мелочью бежать несколько километров в центр – на рынок или в бывшие кооперативные магазины.

Мама, дочитав заметку в газете, вздохнула и отложила макулатуру в сторону.

– Что интересного нашла? – поинтересовалась Люба, разливая густой чёрный чай в высокие белые кружки с потускневшим золотым ободком.

Александра Григорьевна подняла своё пасмурное лицо и задумчиво уставилась на дочь.

– Что пишут?.. Да всё то же… Как наш бездельник-глава на краевом совещании сидел. Ворюга! Всю станицу распродал!.. Кругом одни ворюги… И не стыдно им ни на грош перед простыми людьми!

Люба, потупив взгляд, промолчала. Подросток тяжело переносила такие мрачные монологи матери и отца.

Когда-то, лет за десять до начала девяностых годов, мама работала на ЖД ревизором одной из железнодорожных веток и получала очень большую зарплату. Проверяющей женщина была принципиальной и очень строгой, наказывала жестко, однако и о справедливости да сострадании не забывала. Потом, после рождения младшей дочери, она решила уйти на низкую должность товарного кассира, чтобы больше не ездить в командировки и чаще бывать с семьей. Но ничего не изменилось: семья видела Александру Поспелову всё так же редко, всё такой же замученной и усталой – не умела хозяйка работать мало, всегда отдавалась любому труду вся, без остатка. Да и зарплата меньше предыдущей раза в три дала быстро о себе знать. Тем более что Василий Михайлович никогда много не зарабатывал.

А потом пришли лихие 1990-е годы и распад СССР. Зарплату многим не платили месяцами. Поспеловы исключением не стали. Не сумев адаптироваться к новой жизни, мысля по старым советским меркам, родители Любы вдоль и поперёк кляли сообразительных торговцев, новоявленных нуворишей и других предприимчивых людей. Мир менялся. Кто-то выживал, кто-то жил, а кто-то наживался. Поспеловы смотрели на богатевших и с отвращением их осуждали. А Люба молчала и переживала за родителей, всё больше погружавшихся в злобное негодование.

– Мам, знаешь, в классе считают меня богатой, – робко решила начать разговор подросток на давно мучившую её тему.

– Конечно, считают! – гордо встрепенулась мать. – У нас такой красавец-дом! Не зря я его построила! Как будто развал нашей могучей страны предчувствовала… Зато тебе перед людьми не стыдно, доченька!.. Таких домов, как наш, в твоём классе нет ни у кого. Ох, сколько анонимок да кляуз на меня за него в своё время злые люди понаписали!.. Проверяли постоянно меня в органах – всё сходилось по зарплате. Порядочность превыше всего! Не то, что сейчас…

– Просто, мам, меня попрекают иногда… Домом… Что я богатая, – девочка замолкла, собираясь с силами, чтобы произнести болезненные для себя слова, – а никому не нужная. Что я замуж не выйду. Буду старой девой.

– Это кто так говорит?..

– Илютина…

– Ой, мерзавка завистливая!.. С её-то сараем так не говорить!..

– Она на дискотеки ходит, а я – нет. Там ведь мальчики…

– Ну и что, что мальчики?!.. Не ходила и ходить не будешь! Нечего тебе там делать! Зачем туда такой приличной девочке, как ты, таскаться, всем соседям на смех?.. А если тебя там изнасилуют?.. Или забеременеешь от какого-то проходимца?.. Что люди порядочные скажут?.. Ты о нас с отцом подумала?!..

– Весь класс ходит, – еле слышно прошептала робкая девочка. – И никто не забеременел…

– Тю, глупенькая!.. Ну это пока… Пусть шляются, пусть родители потом за своих бесстыжих шалав-дочерей краснеют!.. А на Илютину не обращай внимания: мать у неё ни разу замужем не была, что Варьку, что старшего олуха в подоле принесла! Мне по секрету Тоня рассказала…

– Это твоя та самая пакостливая напарница по товарной кассе, на которую ты жалуешься постоянно?

– Да, она. Подстилка начальская… Тоже ещё та шлюшка!… Тонька мне разболтала, что Варьку мать зачала от настолько убогого мужика, тьфу! С таким гавном ни одна приличная женщина рядом бы на один гектар не присела! Понимаешь, доченька?.. А ты ещё из-за её слов переживаешь!

– Конечно, переживаю! Мне неприятно, что Варя постоянно ко мне лезет! У неё много друзей и в нашей школе, и в других. Я не хочу быть её врагом. Я ведь её не трогала и ничего ей не сделала!

– Ну что ты страдаешь на пустом месте?!.. Не обращай внимания, и всё! Пусть эта прошмандовка Илютина следит за своими короткими кривыми ногами! Одна культяпка короче другой, ха!.. Или эта вошь говнистая забыла, что хромает, как битая шавка?!.. Почешет языком да забудет!

«Нет, не забудет!» – подумала про себя школьница – «Как ты не понимаешь, мама!».

– Но в классе мы не самые богатые. Самая состоятельная – Лаврентьева Софья. Коренная хохлушка! Потомственная казачка в пятом поколении, так сказать!.. Родители её из порядочных кубанских семей, знаю обоих. С отцом её хорошо знакома – он меня уважает! – Александра Григорьевна гордо приподняла подбородок. – И бабку Соньки да деда знаю. Закоренелые, домовитые хохлы! Хитрые, злые…

– Соня не злая совсем и не хитрая – я с ней часто на уроках сижу. Правда, не общительная она почти…

Мама пренебрежительно хмыкнула:

– Она не малообщительная, а высокомерная. Это натура казачья такая! Уж я-то знаю… Когда после войны мы с мамой (бабушкой твоей), пять малых детей, переехали из-под Костромы сюда, на Кубань, ох уж такие, как мы, нищая кацапня, от этих хохлов коренных хлебнули!..

– Смеётся надо мной не только Илютина. Другие тоже, я же вижу…Почему ребята на меня злятся?..

– Потому что хохлы. У тебя больше половины класса – хохлы.

– Кто такие хохлы?

– Коренные кубанцы. Казачьё поганое… Они могут балакать. На украинский речь похожа… Сколько себя помню, злобные эти гуцулы простых русских кацапами называли. Особенно бедных… Приезжих с других краев страны не любят очень!

– То есть Илютина – хохол?

– Да ну что ты!!!.. Тьфу!.. Кацапня вшивая!.. У хохлов фамилии на «-ко» заканчиваются. Гончаренко – хохлушка. Таран – тоже. Классный руководитель твоя – ещё та хохлушка гнилая!

– А Степанченко?..

– Да чёрт его поймёт!.. Фамилия хохлячья, а выходки у семейки – кацапские… Помню, как его мамашка ко мне в подружки постоянно в начальных классах мылилась… Просила, чтобы ты вместе с её сынком в школу ходила. Я тогда ей наотрез отказала… Стыд и позор, а не семья! Мать с отцом постоянно дерутся… Моя сослуживица – их соседка – такое рассказывает!… Пьянки, драки, матерщина стоит! Орут, говорит, клянут друг друга, как напьются, – вся округа слышит!.. Держись от него подальше! Не нужен нам этот Тимофей… Тоже мне, жених!

– Да он ко мне любви и не питает…

– Ну и Слава Богу! Можно только радоваться!

«Ага, мам, можно! Жених, блин… Мне только мечтать… Если б он ещё меня ненавидеть перестал… Я единственная девочка в классе, которую Степанченко удушить голыми руками за «просто так» готов!»

– Виноградова тоже хохлушка ещё та!..

– Так у неё ж фамилия не на «-ко» заканчивается…

– Ну и что?!.. Подумаешь, фамилия русская обыкновенная!.. Хохлушка она, говорю тебе, Фома ты неверующая!.. Знаю её родителей и деда с бабкой – хохлы матёрые!

Люба не стала спорить, лишь растерянно замолчала, обескураженная противоречащими друг другу мамиными умозаключениями.

– Выйдешь ты замуж! У тебя репутация приличная. И Софья выйдет, потому что, как ты, с приданым большим. А на свиристелках вроде Илютиной и Рашель этой… С такими гуляют, но никто на них не женится.

– Почему это?

– Потому что все парни будут знать, что они таскались.

– Но Аня не таскается ни с кем!

– Ага! Рассказывай мне! Прям там не таскается… А кто с армянскими пацанами гуляет всё время?.. Забыла?!

– Мам, у нас в школе много армян. Девочек и мальчиков, – Люба замолкла на секунду, – И цыган – тоже. И все русские с ними дружат и гуляют!

– И ты тоже?! – лицо матери мгновенно сделалось злым, подозрительным, брови угрожающе сдвинулись к переносице, челюсть презрительно сжалась.

– Нет-нет, что ты!!! – поспешила разуверить опасно напрягшуюся маму не на шутку перепугавшаяся Люба. Маму злить нельзя.

Женщина выдохнула.

– Ты у меня красивая, хоть и голову вбок держишь… Что поделать! Все мы неидеальные, конечно. Но в твоём изъяне врачи виноваты!

Люба интуитивно вжала шею в плечи и руками загребла волосы вперёд, на лицо, пытаясь спрятать свой физический недостаток.

Мама глубоко вздохнула и замолкла на несколько минут. Глаза женщины заволокло тоской и болью.

– Вот Леночка была вообще красавица! Идеальная моя!.. Представляешь, Люба, у Леночки уже в годик была изумительная чётко очерченная талия! А личико-то какое кукольное было!.. Все, кто к нам в гости приходил, изумлялись: «До чего же прекрасная девочка! Ангел Божий!».

Десятиклассница знала о жизни и смерти старшей сестрёнки практически всё. С самого детства Александра Поспелова постоянно рассказывала младшей дочери об усопшей Лене. Сестра родилась на семь лет раньше Любы, а через два года умерла от злокачественной опухоли, изуродовавшей несчастному ребёнку, измученному адскими болями, всё личико. Не было и недели, чтобы о почившей крохе не вспоминала до сих пор скорбящая мать.

Школьница с грустью слушала родительницу. Она полностью разделяла материнские страдания, испытывала те же скорбь и тоску по почившей, а то и, бывало, скорбела, что сестру Бог забрал к себе. Ведь теперь тихоня совсем одна. Нет у Любы родственной души на всем белом свете. И поддержать её некому. Иногда девочку даже посещала невольная мысль, что лучше бы она не родилась, а вот старшая сестра, наоборот, осталась бы жить! Тогда мама была бы счастлива. Мама бы тогда никогда не грустила.

– Сестрёнка-то твоя не по годам развивалась: умная была, смышлёная! Жива бы была, моя куколка, если б её врачи не уронили… Как она мучалась, как болела! Сколько (если б ты, Люба, знала!) я её по врачам повозила!.. И в Краснодар, и в Москву… Всё без толку!..

Мама печально, едва сдерживая слёзы, покачала головой и, прикрыв ладонью подёрнувшиеся влагой глаза, отвернулась.

В гробовой тишине Александра Григорьевна и её младшая дочь просидели около двадцати минут. Чай уже остыл. Бутерброды, намазанные сливочным маслом и домашним клубничным вареньем, которое Люба так старательно варила прошлым летом, тоскливо лежали на щербатых тарелках, нетронутые и одинокие.

Мать очнулась, убрала ладонь с глаз и повернулась к дочери.

– Самое страшное для человека – похоронить своё дитя. Не должны дети умирать раньше родителей. Не положено так!

– Мама, ты сделала всё, что могла…

Александра Григорьевна несогласно затрясла головой и шумно, прерывисто втянула воздух.

– Как я пыталась её спасти, ты бы знала!.. Мы с отцом твоим всё, что могли, продали в доме, всё вывезли врачам. Голые стены остались в хате нашей… И не спасли! Я на похоронах от горя и плакать не могла… Все слёзы выплакала, пока Леночка жива была…

Люба тоскливо сжалась. Каждый раз, когда поднималась тема смерти старшей сестрёнки, мир будто тускнел, краски природы меркли и превращались в сплошной серо-чёрный оттенок. За всю Любину жизнь этот оттенок скорби и горя так и не исчез из её родного дома. Везде, в каждом родовом закоулке, были его следы.

– Я долго горевала. Каждый день всё ходила на кладбище и ходила, сидела у могилки, – женщина покачала головой и прикрыла рукой скорбящий рот. – А потом после страшного сна горевать перестала. Мне тогда приснилось, что, притворившись моей доченькой, злой дух пришел и захотел меня с собой на тот свет забрать обманом. Тогда я поняла, что пора жить дальше и нужно снова родить. Я страдала по Леночке пять лет, а потом решилась забеременеть снова. Меня все отговаривали, осуждали! Одна из коллег на работе всё высмеивала возраст мой, приводила в пример невестку. Мол, она молодая, всё детям даст, а ты?!.. А я что?.. Родила тебя, а невестка та на машине разбилась. Двое деток её сиротами остались. Вот так иногда, Люба, жизнь распоряжается!..

– Ты говорила, что врачи пророчили тебе вместо меня кусок мяса родить. Потому что у тебя выкидышей и прерываний много было. Да и возраст за сорок… Ты такая сильная, мама! – Люба в порыве нежности и сочувствия рванула к той и прижалась со всей своей детской пылкостью.

Александра Григорьевна приобняла расчувствовавшегося подростка.

– А папа твой в это время повадился ходить к моей подруге. Та тоже хороша: видя меня на сносях, не выкисающую с сохранения, постоянно клеилась к отцу – то крышу ей почини, то забор… Дочерей своих к нам домой посылала. Они сюда приходили, сидели, Василия с работы ждали, чтоб к себе помогать позвать… Отец твой всегда всё в нашей семье поперёк делал! Всю молодость, пока твой брат ребёнком был, пропил! Это сейчас он капли в рот не возьмёт! А в то время – постоянно пьяного вусмерть в канавах люди находили… Я всё помню!

– А потом я появилась?

– Да, доченька! Я тебя очень ждала… Нет моей Лены, зато хоть ты, Люба, у меня есть. Спасибо Господу Богу и за это…

***

Уже прошло больше двух недель с тех пор, как Люба и Сэро вместе первый раз шли в школу.

Ибрагимов сдержал своё обещание Любе не общаться с ней в школьных коридорах: он, не здороваясь, отворачивался, едва замечал её поблизости.

Сначала Любе нравилось, что парнишка так внимательно отнёсся к её просьбе. Она радовалась шансу пообщаться с одним из самых красивых мальчиков в школе, что выпал ей последним сентябрьским утром. Гордилась, что брюнет спонтанно пришёл тогда к её дому, хоть это и могло для неё закончиться весьма плачевно. Любе нравилось само чувство тайны, которую она хранила, и насмешки Тимона первые октябрьские дни пролетали мимо её счастливых ушей.

Раньше Поспелова просто знала о существовании красивых близнецов, мельком видела их в окружении приятелей и подруг, но не придавала этому никакого значения. Мальчики были ей безразличны, так как тихоня понимала, что не смогла бы заинтересовать их абсолютно ничем. Теперь же, после знакомства и общения с Ибрагимовыми, после сцены с Валентиной Борисовной, Люба видела братьев буквально везде. Оба будто вышли из тени и попадались теперь на глаза настолько часто, что школьнице оставалось только поражаться, как она не замечала их раньше.

Вот Имир идёт с каким-то пацаном и спорит о чём-то. А вот Сэро – стоит у одного из огромных коридорных окон, присев на подоконник, смеётся да перешучивается с окружившими его ровесниками. Выходишь с урока, заходишь за поворот и вновь видишь Сэро, который, приобняв незнакомую Любе девочку за плечи, что-то полушёпотом говорит ей на ушко. А у огромного коридорного окна теперь торчит Имир и ещё несколько парней – склонились над тетрадью и совещаются.

Каждый раз, когда Любе попадались на глаза братья, она чувствовала прилив жара к своему лицу, испытывала удушающее чувство неловкости и стыдилась саму себя. Что не такая интересная и яркая, как другие девчонки, что не носит джинсы и короткие юбки, что не может танцевать в «Торнадо» на выходных, как её вольные ровесники.

Эйфория от удовольствия утреннего общения с Сэро за прожитую следом неделю постепенно сошла на нет. Цыган больше к ней не подходил и в сторону её не смотрел.

Люба, глядя на школьниц, отирающихся около брюнета, всё сильнее испытывала чувство собственной никчемности, ущербности и серости. Насмешки Тимона вновь стали резать слух и больно ранить. Девочка начала подозревать, что красавчик из 10 «Д» подурачился и на самом деле дружить с ней не собирался, что, узнав мнение других ребят о ней, решил вообще держаться от Любы подальше, дабы свой имидж в глазах окружения не портить.

Простая мысль, что все свои тревоги разом можно решить, если подойти к Сэро первой и задать вопросы, в голову к тихоне, привыкшей никому не доверять, постоянно бояться и не ждать от жизни ничего хорошего, даже и близко не закрадывалась.

***

Люба, конечно, не догадывалась, насколько она ошибалась в своих суждениях о цыгане.

Сэро великолепно умел владеть собой. Он практически всегда подмечал Поспелову первой, притворялся занятым, а сам украдкой наблюдал за реакцией девочки. Люба была не первая и не последняя, с кем хитрый Ибрагимов разыгрывал партию. Внимательный юноша подмечал всё: как ровесница поджимает губы, когда он проходит мимо, как смущается, если его окружают друзья, как становится холодной и отстранённой, ловя его флиртующим с другими школьницами, – и лукаво усмехался. Заигрываниями с другими «зубрилку» было не пробить – она явно не ревновала. Скорее, стыдилась и стеснялась. Зато девочка заметно нервничала, когда вокруг Сэро сгущалась шумная компания, – значит, тихая Поспелова пугается сверстников. Чего именно она пугалась, мальчику пока было непонятно, но это и не важно. Рано или поздно всё прояснится.

Во время одной из больших перемен цыган, тусуясь с приятелями по солнечному школьному двору, увидел курившую за поворотом здания, в тени нависших кленовых ветвей, Любину одноклассницу – Исакову Алесю. Та стояла в гордом одиночестве, пускала струйкой изо рта дым и оглядывалась аккуратно по сторонам на случай непредвиденного столкновения с учителями.

Алесю Сэро очень хорошо знал. Брюнет не раз сидел вечерами прошлого года с ней, её старшим братом и их друзьями в тёплом гараже за самодельным столом, слушал рок-песни под гитару и пил водку, закусывая лимоном с солью. Старшие ребята из Алесиной компании уважали Ибрагимова, его лёгкую, компанейскую натуру и с удовольствием зазывали вновь посидеть с ними или потусить среди других рокеров и местных байкеров. Парень несколько раз соглашался из любопытства посмотреть, что из себя представляет круг неформалов. Поняв, что эта культура и подобный образ жизни его не прельщают, повеса дипломатично свёл общение к минимуму, успев завязать немало полезных связей. Да и хлебать каждый раз водку с солёным лимоном цыган конкретно устал.

Исакову же Сэро признавал как человека, что не разбрасывается словами.

Ибрагимов подошёл к курившей школьнице, достал из кармана зажигалку и кивнул девочке:

– Привет, сигаретка будет?

Неформалка улыбнулась и протянула ему пачку. У Сэро были в кармане свои сигареты, но зачем их использовать, когда рядом есть расположенный к общению щедрый человек?

– Задворки туалета, я смотрю, не для тебя, – начал диалог мальчишка, посмотрев смеющимися чёрными глазами на Исакову.

– Да ты что, приятель, с ума сошёл?!.. Не хочу я там курить только со страху, что меня какая-нибудь училка спалит! За сортиром воняет дерьмом, в самом сортире вообще от ссанья глаза слезятся… Да ну нахер! Пусть там шмалят те, у кого кишка тонка, а я здесь, под деревом, постою, воздухом свежим подышу! – выпалила Алеся и затянулась.

– Не спорю, ты права, – едва пожал плечами Сэро.

Рокерша выкинула бычок в траву, поправила ворот джинсовой куртки, собрала тёмно-фиолетовые волосы в хвост и достала новую сигарету.

– Давно ты у нас не был…

– Прости, сестрёнка, работы много!

– Матери помогаешь на рынке?.. Я видела. И отцу на ЖД?

– Нет, редко, – Сэро выпустил струю дыма из ноздрей. – Бате Имир чаще ходит помогать.

Цыган уже приготовился перейти к той теме, ради которой он к Исаковой и подошёл, как увидел, что предмет его интереса прошагал мимо них – от туалета в сторону главного входа. Люба тоже заметила курившего Ибрагимова и рядом стоящую Алесю. Тихоня пугливо сжалась, ещё больше ссутулилась и опустила голову в плечи, быстро убрав взгляд.

Сэро усмехнулся. Алеся смотрела в ту же сторону, что и он. Повезло.

Следом за Поспеловой шли три девочки-восьмиклассницы. Одна, знакомая с цыганом, помахала ему рукой. Красавец эффектно подмигнул в ответ.

– Кого-то закадрил?.. Впрочем, как всегда! – улыбнулась Алеся.

– Да, бывает такое дело…

– Ой, скромник!.. Бабник ты редкостный! – рассмеялась собеседница.

Сэро назидательно посмотрел на Исакову и насмешливо произнёс:

– Преступно быть равнодушным к красивым дамам. Порядочный парень никогда не оставит без внимания девушку, желающую пообщаться с ним поближе.

– Ой-ой, джентельмен! – Алеся поощрительно расхохоталась.

– Это из твоего класса же пошла?.. С волосами по плечи которая?.. Впереди вон тех троих куриц с косичками идёт!

Сэро настолько резко сменил тему, что Алеся растерялась. Она не сразу сообразила, о ком идёт речь, пока не нашла глазами свою одноклассницу.

– Кто, не поняла?.. Аааа, эта!.. Поспелова.

– Что скажешь о ней?

– Ничего особенного. Тебе зачем?

– Приятель интересуется.

– Что, понравилась?

– Вроде как.

– Ну у него и вкусы!..

– Его вкусы – не наши заботы. Он стеснительный в плане девочек.

– Ну тогда понятно, что он в ней нашёл!

– А что так?.. Что можешь о ней сказать?.. Поспелова, говоришь?..

– Да, Люба. В классе ни с кем не общается. Хотя нет: болтает иногда с двумя такими же буками, как сама. С неё многие стебутся, правда, она никак не реагирует на это. Ей похрен, за что уважаю!.. Кустарь-одиночка, короче. Постоянно сидит дома. Кто с ней дружил раньше, базарят, что скучная и занудная. Вроде, в большой поляне живёт, и некоторых в классе это бесит. Больше ничего не знаю… А учится ничего так: четыре-пять… Хорошистка, короче, но особо не высовывается.

– Всё?.. Скромно!

– Я с Поспеловой не общаюсь, мне нечего сказать. Она нелюдимая очень, рожа кирпичом… И я не замечала, чтобы эта бабайка хоть с кем-то у нас стремилась найти общий язык! Больше мне добавить нечего. Спроси лучше кого-нибудь другого из моего класса.

– Спрашивали уже.

– И?

– Всё то же самое говорят… Ладно, счастливо тебе. И спасибо за сигаретку! – Сэро, узнав желаемое, быстро зашагал ко главному входу.

Ибрагимов солгал. Каждый Любин одноклассник, опрошенный им, описывал «зубрилку» совершенно по-своему.

Жваник, Сысоев и Картавцев за пару сигарет в сортире вывалили на Поспелову оскорбительную кучу помоев, сдав с потрохами сам источник этих помоев – Тимофея, на которого школьники для подкрепления своих слов важно ссылались. Подростки обзывали девку тормозом, грязью из-под ногтей, кладбищенской страшилой и ущербной овцой, приводя в пример слова и поступки авторитета Степанченко как показательные и логичные. Но ни Жваник, ни Сысоев, ни Картавцев, захлёбываясь злыми словами, не заметили нехороший ехидный огонёк в глазах наблюдательного Сэро, который, в отличие от этих лоботрясов, сразу о многом догадался

Потом была Камилла, Илютина и Даша Бутенко.

Варю Ибрагимов подманил сигаретой в курящую компанию парней и не прогадал: девочка очень любила привлекать внимание, особенно мужское. Окружённая ровесниками, Илютина вертелась как уж на сковороде и кокетничала направо и налево.

Сэро от души веселился, наблюдая за вычурно одетой коротышкой, острой на язычок, когда после невинного вопроса о Любе жизнерадостная обаятельная блондинка почернела в лице, взвилась и понеслась, не контролируя себя, городить насмешки и обзывать Поспелову богатенькой целкой и серой конченой амёбой. Дарья в этот момент шикала на подругу и пыталась закрыть той рот, но безуспешно. Варвара, правда, взяла быстро себя в руки и окончательно успокоилась, когда с её хохм и колкостей посмеялись все парни, что стояли рядом. Сэро захотелось добавить перцу и снова понаблюдать, как Илютина выйдет из себя, но решил, что услышал достаточно. Особенно от Дарьи, несмело разбавлявшей дерзости подруги своими нейтрально-положительными оценками «зубрилкиного» поведения и внешности. «Ишь ты какая: и компанейскую удобную подружку потерять не хочешь, и дерьмом других тебе поливать всё-таки совестно», – подумал про себя цыган и презрительно усмехнулся.

Камилла выставила Поспелову как редкостную зануду, скучную, неприятную, зажатую и неинтересную, обосновав свою позицию опытом канувших в прошлое приятельских отношений. У Сэро сложилось впечатление, что Виноградова недолюбливает Любу, но стремится скрыть это по каким-то только ей понятным причинам.

Оценка Алеси была самой нейтральной. И именно этой оценке цыган доверился больше всего.

Ибрагимов сделал выводы и решил, что пора игру «Я тебя не вижу и не знаю» прекращать. Чего хотел юноша несколькими неделями игнорирования, того добился: девица явно уже расстроилась и начала переживать. Пора познакомиться поближе.

***

Расталкивая локтями плотный поток учащихся в переполненном коридоре, десятиклассник догнал удаляющуюся девичью фигурку, чья русая голова то появлялась, то исчезала в бурлящей толпе подростков, наклонился вперёд, ближе к уху, и громко произнёс:

– Привет!

Люба резко повернулась, увидела Ибрагимова и жутко смутилась:

– Доброе утро…

– Давно тебя не видел!

Люба помрачнела. Сэро на такую реакцию и рассчитывал.

– Как поживаешь? – как между прочим, продолжил опрос парень.

– Да ничего так… А ты?

– Тоже ничего. Сходим погуляем? – расчётливый мальчик вопросы задавал быстро, чтобы обрадованная его неожиданным вниманием Люба отвечала, не задумываясь.

– Да, давай! – расцвела тихоня. – А когда?

– Сегодня, после уроков.

– Домой вместе пойдём?

– Нет. Встретимся после занятий и уйдём гулять до самого вечера, – прощупал почву юноша.

– Я так не могу.

– Почему? – парень знал ответ на вопрос, но хотел услышать собеседницу.

– Мама дома сегодня. Мне надо зайти домой и объяснить, куда я иду и до скольки.

– Скажи ей, что со мной пойдёшь, – хитрый цыган опять закинул провокационную удочку.

– Нет, ты что!!! – перепугалась Люба и, чтобы не потерять выпавшую ей, наконец, возможность пообщаться с брюнетом, тут же поспешно добавила. – Я что-нибудь придумаю!

– Окей! Я тебя жду около трёх дня на мосту, по Таманской, где речка. Знаешь это место?

– Конечно, знаю! Это недалеко же совсем от меня! – обрадовалась ровесница.

– Вот и договорились! До встречи тогда, – красавец обворожительно улыбнулся и прошёл вперёд, сразу потерявшись в плотной шумевшей толпе, чтобы не испортить эффект от своего появления.

Не поверившая сама себе и своему счастью, Поспелова, глубоко дыша и сжимая веки широко распахнутых глаз, всю перемену пыталась вернуться в чувства. А ведь она уже начала убеждать себя даже не надеяться.

***

Девушка громыхнула калиткой и шикнула на залаявшего Туза. Тот, попрыгав перед молодой хозяйкой и повиляв в приветствии хвостом, заскулил, а затем, брякая цепью, заполз в свою будку.

Мама на огороде рвала пожелтевший, высохший бурьян, очищая землю перед вскапыванием на зиму. Копала огород мама всегда сама: быстро, грубо, по-мужицки. Отец обычно очищал землю и делал это так, что на поверхности после него невозможно было найти даже былинки. А дальше нетерпеливая Александра Григорьевна брала всю работу на себя: она вскапывала две сотки земли за пару-тройку дней, а потом от боли в мышцах не могла подняться с кровати. И, страдая, ругала на чём свет стоит мужа, делавшего всегда тяжёлую работу небольшими порциями, постепенно, но качественно, да дочку-лентяйку, которая, по словам женщины, пошла вся в своего нерасторопного медлительного тунеядца-отца.

Люба подбежала к матери со спины, поздоровалась и приступила к делу.

– Мамулечка, я сейчас поем, и мне нужно будет быстренько уйти! В библиотеку. Надо доклад по биологии написать на оценку дополнительную. Ты не обидишься, что я не помогу тебе сегодня?

Десятиклассница говорила быстро и неуверенно, чувствуя стыд за собственное враньё и вину перед согнутой пополам матерью.

Женщина отбросила вырванный куст помидоров в сторону и медленно начала распрямляться, тут же закряхтев от боли в застоявшейся пояснице.

– Я завтра прополю другой участок, хорошо?..

– Ну что поделать… А о чём ты на выходных думала вместо доклада? О большой и чистой любви? – сурово попрекнула товарный кассир.

Люба покраснела.

– Я просто забыла…

– Забыла ты просто… Эх ты, дурья голова! Иди пиши; учёба – прежде всего.

***

Ещё издалека, подходя к мосту, школьница увидела пацанячий силуэт, небрежно облокотившийся о перила, и расстроилась из-за тщетной надежды на большой запас времени и свой ранний приход.

– Салют! – Сэро улыбнулся подошедшей девушке и кинул взгляд на тяжёлую тряпичную хозяйственную сумку у неё в руке. – Это что?.. Кого-то из домашней живности утопить решила?..

– Нет, – насупилась Люба, – И как тебе в голову такое пришло?!.. Ты рано пришёл, между прочим! А мне нужно кое-куда смотаться по маминому поручению. Подождёшь, пока я схожу?.. Это в паре кварталов от моста. Я быстро вернусь, обещаю!

Ибрагимов оглядел тихоню с ног до головы. Девочка нарядилась так, словно не с парнем гулять собралась, а бегать круги по лужам стадиона: ношеные, видавшие виды, дешёвые кроссовки, застиранный спортивный костюм, уродливая шерстяная водолазка с глухим воротом, волосы завязаны в скромный простой хвостик, чтобы на ветру не мешались. На лице – ни грамма косметики. Хотя Сэро давно заметил, что Люба вообще не красилась. Видимо, фраза «гулять с парнем» у ровесницы ассоциировалась совсем не с тем, что привык представлять себе мальчик.

– Не собираюсь я тебя ждать! – отрезал юноша. – Прогуляемся вместе. Показывай, куда топать! А что у тебя, кстати, там?..

– Замороженная птица. Мы недавно рубили. Курица и пара уток. Мама попросила отнести своей подруге.

– Аааа, ясно!.. Что ты сказала матери своей?

– В смысле?

– Ну, куда идёшь и с кем?

– Ни с кем. В библиотеку, доклад писать.

– Ахахаха! Ловко!.. И она даже не заметила, что ты не взяла ни ручку, ни тетрадь?

Люба замерла на мгновение и удивлённо оглядела себя.

– Ой!.. Нет, не заметила…

– У тебя очень «внимательная» мама! – фыркнул цыган. – Так что в следующий раз не трудись сочинять отмазки.

Десятикласснице нечего было на это ответить.

– А мы с тобой куда пойдём? – стесняясь, поинтересовалась она.

– Ну уж точно не в библиотеку! Прогуляемся в район четвёртой школы. Пашу помнишь: со мной и Имиром шёл тогда?.. Вот будем с ним кайфовать. И ещё я тебя с другими ребятами перезнакомлю.

***

Люба не смогла отказать матери отнести гостинцев Таисии Фёдоровне – отказ мог вызвать вопросы, а школьнице придумывать ответы на них очень не хотелось. Лучше уж краснеть перед красавчиком, чем оправдываться перед мамой.

Подростки подошли к небольшому домику – старенькому, но опрятному, утонувшему в деревьях и зелени. Дом от тротуара будто падал в травяную яму вместе со двором и растительностью. Поспелова попросила цыгана встать подальше и подождать, а сама, просунув руку в щель калитки и нащупав щеколду, прошла вовнутрь и позвала старушку.

Таисия Фёдоровна вышла на зов из приземистой побелённой пристройки и бросилась обнимать девочку.

– Вот, бабулечка, вам мама передала…

– Ох уж Сашенька меня балует! Спасибо ей! Помолюсь за неё завтра в церкви! Хорошая у тебя мама, добрая очень… И ты вся в неё.

Старшеклассница, улыбнувшись, потупила глаза.

– Пойдём, доченька, я тебя пирожком угощу!

Таисия Фёдоровна завела Любу в пристройку – крошечную летнюю кухню, с побелёнными, без единого пятна, стенами, с газовой старенькой печкой и маленьким столиком под низким потолком. Пахло чистотой и старостью. Женщина положила в пакет несколько жареных пирожков из большого, покрытого вафельным полотенцем блюда на столе. Пирожки были румяные, пышные и аппетитно пахли домашним сдобным тестом и капустой.

– Пойдём-ка в дом, я ещё кое-что маме передам!

Дом состоял из нескольких маленьких чистеньких комнаток с низким потолком и белёными стенами. Старушка провела девочку в зал.

Люба, уже бывавшая в гостях у Таисии Фёдоровны, в который раз зачарованно огляделась. Ни у кого больше в жилье Поспелова не видела такого убранства.

Все стены гостевой комнаты были увешаны заводными часами и черно-белыми портретами, потускневшими от времени, в рамах из потемневшего от старости дерева. Железная кровать со взбитой пуховой периной стояла у стены явно для красоты – на ней точно никто не спал. На перине, у высокого кованого изголовья, теснилась гора пышных пуховых подушек, расшитых цветами вручную да накрытых белоснежным кружевом. Над кроватью висел ковёр, а на нём – всё те же потускневшие портреты в потемневших рамах. Пахло чистотой, стариной, почтенным возрастом. То там, то здесь тикали часы, подрагивали ходики и гири на цепочках – это многоголосое тиканье в полной тишине завораживало и пугало.

Три стены зала делили четыре миниатюрных окошка с деревянными рамами и крошечными форточками, крашенными светло-голубой краской. Кружевные, сверкающие белизной занавески спадали с карнизов на пол, пряча от посторонних глаз цветочные горшки. Таисия Фёдоровна подошла к одному из окон и взяла с подоконника толстую стопку церковных свечек, завёрнутых в беленький носовой платочек.

– Вот, держи, золотце! Маме дашь, чтобы она дом освятила: она просила меня…

Подросток оглядела свои маленькие карманы.

– Простите, бабушка Тася, я не могу сейчас это взять. Мне некуда положить.

– А я тебе пакетик дам!

– Нет, не надо… Я просто по делам иду, боюсь потерять…

Люба извиняющимся взглядом посмотрела на женщину. Если она притащится к друзьям Сэро с пакетом свечей, неизвестно, как они это воспримут. А если умудрится потерять свечи, то придётся тогда оправдываться перед матерью. И библиотекой прикрыться не удастся – мама погонит её туда, да и (не дай Бог!) сама пойдет ругаться. Тогда и выяснится, что Люба наврала.

Деревья, беспокойные из-за разыгравшегося южного ветерка, шуршали за окном и трогали многочисленными ветками деревянную обшивку дома, били по стеклу.

– Хорошо, девочка моя, я скоро к вам в гости зайду и тогда занесу… А это кто ещё под деревом стоит, за забором? – насторожившаяся Таисия Фёдоровна отодвинула занавеску и выглянула в окно. – Что этому лоботрясу надо, интересно?..

Поспелова тоже высунулась в окно и увидела задумавшегося Сэро, опёршегося телом о ствол тополя, что рос у самого забора.

– Это со мной, мой знакомый, – решилась защитить мальчика школьница.

– Аааа, вот оно что!.. Гулять с ним, значит, идёшь!.. А я уж думала, не воры ли? – пожилая женщина во все глаза бесцеремонно разглядывала в окно ничего не подозревавшего парнишку. – Красивый-то какой!.. Как бес! Чистый бес!.. Чернявый, смуглый… Стройный, как кипарис… Турок, что ли?.. Может, таджик?.. Или цыган местный?.. Да нет, не цыган – лицо уж больно умное да смышлёное! Воспитание в нём чувствуется!.. Порода налицо!.. Точно, турок! А может, грек…

Люба, красная, как рак, во всю глазела на открыто восхищавшуюся Таисию Федоровну и оторопело молчала.

– Сашенька знает, что ты с ним гуляешь? – старушка подняла проницательные глаза на девочку.

– Нет, не знает… Это просто знакомый, из параллельного класса… Мы общаемся… Просто… Всего лишь… Не рассказывайте, пожалуйста, маме!!!

Таисия Фёдоровна понимающе взглянула на Любу.

– Я и не думала ничего говорить, девочка моя!.. Придёт время, сама расскажешь.

– Нечего рассказывать! Мы иногда общаемся…

– Общайтесь, милая… Молодые!.. Общаться хорошо. Только осторожна будь с парнями-то… А так живи, пока живётся… Когда ещё жить-то?

Бабушка опять выглянула в окно, чтобы рассмотреть Сэро ещё раз.

– Надо же, какой красивый чертяка!.. Не погулять, будучи молодицей, с таким равно как согрешить!.. Ты не бойся, я маме не скажу… Жизнь-то, Любонька, у тебя одна! Живи давай, да беречь себя не забывай… Вот же смазливый! И где ты его откопала?!..

– Да нигде не откапывала я его, бабушка! Это мой друг. Приятель! Мы просто общаемся.

Люба благодарно улыбнулась этой старушке, всегда с полуслова понимавшей её, и наклонилась, чтобы поцеловать низенькую женщину в её старческую смуглую щёку.

– Ой, ну ладно тебе, беги давай!.. А то, смотри, красавчик-то заждался!..

***

Дом Паши был раза в три меньше и ниже, чем жилище Таисии Фёдоровны. Любе даже показалось, что многолетние деревья, окружившие домик, вот-вот поглотят его или разорвут – таким микроскопическим он казался.

Паша Овчинников, Коробкин Денис, его девушка Ленка (после разборок за стенами клуба они вскоре помирились, как и предполагал Сэро) и ещё двое мальчиков торчали на просторной лужайке возле ворот. Ленка, в коротких джинсовых шортах, надетых на капронки, в тонкой куртке по пояс, в ботинках на высоких каблуках, лениво щёлкала семечки. Парни увлечённо ковырялись в мощном мотоцикле, передавали друг другу инструменты и спорили.

Когда Сэро и Люба подошли, Паша невероятно обрадовался.

– Наконец-то привёл!.. Я тебя уже и просить задолбался! – высказал кудрявый блондин цыгану, а затем повернулся к ровеснице. – Ну привет!

Девочка, смутившись, поздоровалась. Паша защебетал и начал торопливо представлять новую знакомую остальным.

Поспелова сразу поняла, что глубоко не впечатлила Ленку. Та оглядела Любу с ног до головы взглядом, полным недоумения и презрения. Девочка, привыкшая к такому отношению ровесниц, съёжилась, но особо не расстроилась: рядом были весёлый, остроумный Ибрагимов и приветливый Овчинников.

Коробкин не понравился Любе с первого взгляда и даже оттолкнул: высокий, плотный, симпатичный шатен уж слишком бесстыже рассматривал новенькую. Здороваясь, он плотоядно заглянул ей в лицо своими мутно-зелёными глазами, и девочка прочитала в них намерения самые что ни есть похабные. Поспелова, не удержавшись, вздрогнула и интуитивно отошла подальше.

Двух других мальчиков звали Конохин Саша и Оглы Илья.

Александр (невысокий, как и Овчинников) был парнишкой дёрганым, резким и взбалмошным, с большими зелёными глазами и рыжеватой шевелюрой, прикрытой бейсбольной кепкой. Он, как и Денис с Леной, учился с Павлом в одном классе.

Второй, Илья, оказался тоже цыганом, только из соседнего городка. Волосы и глаза Оглы не были угольно-чёрными, как у Сэро, скорее, светло-каштановыми. Кожа смуглая, но без оттенка тёплой желтизны, как у близнецов Ибрагимовых, чуть сероватая – показатель то ли нечистоплотности, то ли болезни.

Илья был степенным хитрым мальчишкой себе на уме. Взгляд его выдавал человека прозорливого, бывалого, в нём не читалось ничего детского и наивного. Мальчик явно знал себе цену, а так же легко определял цену и другим людям. Он, скорее, был больше другом Ибрагимову, чем всем остальным на лужайке.

Паша вынес Любе воды. «Эти двое явно нашли общий язык!» – удивлялся стоявший поодаль Сэро, видя, как легко и непринуждённо болтают тихоня и коротыш. Цыгану пока так хорошо разговорить пугливую девочку не удавалось.

Ден и Сашка, заинтересовавшись, вклинились со своими комментариями в громкую, эмоциональную трескотню Овчинникова и Поспеловой: обсуждали нашумевший фильм «Титаник». Люба фильм не смотрела, зато хорошо оперировала фактами, прочитанными ею в библиотечных энциклопедиях. Парни слушали, удивлялись, поддакивали. Ленка не выдержала и тоже влезла в обсуждение, но отвлечь пацанов от эрудированной Поспеловой не смогла, поэтому угомонилась, замолчала и стала злиться на наивно щебетавшую сверстницу, даже не старавшуюся, в отличие от самой Ленки, удержать на себе внимание компании.

Оба цыгана встали в стороне. Сэро угостил Илью сигаретой. Мальчики внимательно наблюдали за болтливой оравой, сновавшей возле мотоцикла Дениса.

– Это что-то новенькое, – произнес Илья, кивнув в сторону Любы. – Где ты её откопал?

– В соседнем классе, – Сэро лениво выпустил струю табачного дыма.

– Не твой вкус.

– Ну да.

Оба замолчали.

– Ленка смешно смотрится. Бесится-то как, смотри! – ехидно заметил Илья.

– Пусть злится. Ей полезно, – Сэро на секунду замолчал, прищёлкнув языком. – Неудобно ощущать себя хоть и при всём параде, но дурой.

– Зачем эта девка тебе?..

– Да так, для разнообразия, чтобы скучно не было.

– Тебе не светит, – сухо констатировал Илья. – Ну или возиться чересчур долго придётся.

Сэро внимательно посмотрел на приятеля.

– Она целка. По натуре и понятиям. Зачем тебе геморрой?..

Не услышав ничего в ответ, Илья добавил:

– Мамка её, небось, на дочкины прелести замок повесила и ключ при себе держит! Ты ещё на наличие замка меж ног её не прощупал?

Брюнет, развеселившись от услышанной пошлости, вполголоса рассмеялся.

– Говорю же тебе, девка чисто от скуки! Тупо чтобы возле уха что-то жужжало.

Оба опять замолчали. Оглы докурил сигарету и взялся за вторую.

– Она зажатая, как окоченевший труп. Женщиной вообще не пахнет. Я тебя на этом бревне сверху даже не представляю… В такую засунешь – и без хрена останешься!

Молодые люди переглянулись и прыснули со смеху.

Люба, услышав шум, обернулась посмотреть на куривших в тени парней. Оба цыгана, не сдерживая улыбок, молча пялились на неё. Не заметив ничего подозрительного, школьница отвернулась и продолжила болтать.

– Имир от неё, вроде, в восторге.

– Имир – в восторге?!.. Да ну, ты гонишь!!!.. Имир и восторг – слова несочетаемые.

– Ладно, не в восторге! Она ему понравилась… Как человек.

– Ааа, ну если только как человек, тогда понятно! Понравиться Имиру хотя бы чисто по-человечески – задача не из лёгких… А ему эта мокрица зачем сдалась?.. Оценками меряться?

– Нет, просто уважает.

– Уважает?!.. Одна новость краше другой!.. Чего-то я не припомню, чтобы ты уважением к девкам страдал!

Ибрагимов усмехнулся. Илья, как всегда, был меток на суждения и сейчас опять попал в точку.

– Может, ты на неё пари с кем-то держишь, а я не в курсе? – задорно подмигнул приятель. – Если что, ставь в известность, могу подыграть.

Сэро, усмехнувшись, плутовато покосился на друга и отрицательно мотнул головой.

– Твоё дело, брат! Развлекайся. Хотя я бы от этого чуда избавился. Чтобы проблем не было. Правда, я начинаю бояться за тебя…

– Почему? – удивился десятиклассник.

– Вкус на баб испортишь.

– А вот это навряд ли! – прыснул повеса.

Илья по-дружески похлопал закадычного приятеля по плечу и кивнул на Поспелову.

– Солнце начинает садиться. Кобылку там, дома, с лозиной, случаем, не сторожат?..

– Эй, Люба! – послушавшись совета, крикнул цыган. – Иди сюда! Одна.

Девушка несмело подошла к ним.

– Библиотека во сколько закрывается?

– Что?..

– Ты же вроде как сейчас в библиотеке сидишь.

– Ой, точно! В семь.

– Пора идти. Прощаемся, – Сэро выбросил окурок и пошёл вместе с Любой к ребятам.

***

Небо постепенно серело. Ветер к вечеру совсем утих, лишь слегка шевелил на деревьях ещё не собравшиеся опадать листья. Солнце, опускаясь к горизонту, прощалось со станицей, оставляя кубанскую землю в распоряжении ночи.

Сэро шёл по тротуару чуть впереди Любы, задумчиво рассматривая улицу, дома и мелькавших иногда велосипедистов с пешеходами. Он почти не разговаривал, отвечал односложно на вопросы собеседницы, оставляя между репликами длинные молчаливые паузы.

Люба не понимала перемены в поведении мальчика. Когда они шли к Паше, то Ибрагимов задавал вопросы – Люба отвечала, то наоборот, но с горем пополам они старались обозначить общие темы. Школьница не пыталась нарушить гнетущее молчание, но в душе переживала и чувствовала себя в чём-то виноватой: вдруг она умудрилась разочаровать друга, только появившегося в её скучной жизни, и новых приглашений погулять больше не получит?

Повеса был остроумен, наблюдателен, любил пошутить над людьми, много кого знал; тихоня же мало с кем была знакома, но зато чертовски начитанна.

Наивность Поспеловой разбивалась о трезвость взглядов Сэро, и это цыгана весьма забавляло. Он чувствовал себя на коне, когда обозначал свой широкий круг знакомств, пока шли от дома бабы Таси. Но, едва подростки оказались в компании у двора Овчинникова, ему нечего было добавить, как и всем остальным, о трагедии в Атлантическом океане. Да, Люба не смотрела фильм на радость Паши, Дениса, Сани и Ленки (у них был шанс вставить хоть какое-то своё слово), зато тихоня весьма эмоционально и образно пересказала все мистические ситуации, связанные с постройкой корабля и спуском его на воду, вплоть до крушения – чем немало впечатлила ребят. Знала историю разбирательств после трагедии и дальнейшую судьбу многих выживших.

Цыгану на всё это некуда было вставить слово, да он и не пытался. Парню было интересно посмотреть, как Люба поведёт себя среди незнакомых сверстников, и, к его удовлетворению, девочка не ударила в грязь лицом. Значит, «зубрилка» такая нелюдимая была лишь в стенах школы.

«Вот Имиру было бы сейчас очень комфортно с этой принцессой!» – недовольно подумал юноша и, вспомнив, как легко тогда его брат вывел несуразную ситуацию с Любой в успешное знакомство, почувствовал завистливый укол.

С чего вдруг Сэро ощутил себя не в своей тарелке?.. Неужели ему сейчас вдруг стало неприятно оттого, что стеснительная, нелюдимая домоседка оказалась натурой намного сложнее, чем он сам и все те девушки, с которыми раньше ему доводилось иметь близкие отношения?.. Красавец почувствовал раздражение, растущее тяжёлым комом внутри груди, непроизвольно сжал кулаки, опустил голову и состроил злую гримасу.

– Сэро, мы скоро выйдем хотя бы к центру? – подала тихо голос Поспелова, устав пребывать в тяжёлом, недружелюбном молчании.

– Что? – очнулся от своих дум ровесник.

– Я не понимаю, где мы… В этом районе я никогда раньше не была…

– Да ну?! – изумился цыган. Раздражение тут же улетучилось. – Мы почти подошли к первой школе. А там до твоего дома два квартала! Не сильно уж далеко мы бродили с тобой, подруга!

– Не ожидала, что мы так близко, – покраснела школьница, попав впросак. – Прости, я плохо знаю станицу. Знакома только с теми местами, где хожу. Например, центр немного, рынок… Река от Таманской до центра… Дорога к школе и ещё пара путей к ней… Как на ЖД пройти: там ведь мама работает… И папа тоже.

– Скромно, однако! –улыбнулся старшеклассник, не скрывая доброй иронии. – В районе шестой школы была хоть раз?

– Нет.

– А возле старого кладбища гуляла?

– Нет, ты что, ужас какой!!!

– Что ужасного?.. Могилы и деревья.

– Мама говорила, там часто алкаши и нехорошие люди собираются. Людей убивают!

– Я там с Имиром и Русланой, ну и ещё с Пашей и Деном (ты с ним только что познакомилась) ночью в прятки играл… Круто было!.. Жутковато, правда, но только чуть-чуть, – будничным тоном поведал девушке собеседник.

Поспелова впала в шок от услышанного.

– Мертвых нельзя тревожить, – суеверно прошептала она.

– Так мы и не тревожили, – непонимающе скривился цыган. – Играли, а не могилы ворошили… На спор – кто больше продержится!

– И кто выиграл?

– Денисыч: он почти до рассвета за памятником просидел!

– Кошмар!!! – охнула школьница.

– Да нет, ничего кошмарного. Коробкин и не такое может! – Сэро, припомнив что-то ещё, расхохотался.

– Неправильно это как-то: на кладбище в прятки играть, – осуждающе покачала головой тихоня. – Кладбище не место для игр.

Мальчик покосился на Любу, почувствовав, что сейчас собеседница раскроется с очень личной стороны.

– На кладбище усопшие покоятся, а мы, живые, приходим туда их навестить, поговорить, вспомнить, поплакать… Ведь когда уходят навсегда те, кого мы любим, кладбище остаётся единственным местом, где души живых и мертвых могут пересечься… Ты вот приходишь к родным могилкам, и уже не так грустно: проведал того, кто теперь никогда не вернётся – только пыль да воспоминания остались – и легче на душе становится. Поэтому на кладбищах всегда так умиротворённо. Вечный покой… Замечал хоть раз эту кладбищенскую тишину?

– Да, замечал, – мирно ответил цыган, посерьёзнев от Любиного монолога.

– Тогда какого лешего ты со своими друзьями мёртвых тревожишь?! – «зубрилка» вдруг рявкнула так, что ровесник чуть не подпрыгнул. – Скачешь ночью по спящим могилам, покой усопших нарушаешь, вандал ты чокнутый!..

– Ты чего обзываешься, женщина?! – взбеленился брюнет. – За помелом следи, пока я тебе его не открутил!..

– Себе открути, варвар!!!.. И сам ты женщина!!! – не уступила Поспелова и тут же замолкла, удивившись своему поведению.

Старшеклассники остановились, в немом изумлении пялясь друг на друга, а потом последовал взрыв хохота. Люба, покраснев от неловкости и зажав смеющийся рот руками, отвернулась к дереву. Сэро, насмеявшись вволю, выпрямился, потянулся, закинув руки за голову, вдохнул-выдохнул. На ржанье подростков откликнулись все дворовые собаки, дремавшие на своих цепях. Многоголосый визгливый лай убил вечернюю уличную тишину, и школьники, переглянувшись, поняли, что пора бы ускориться, чтобы оказаться подальше от этой псиной какофонии.

У Ибрагимова от раздражения не осталось и следа. Более-менее удалившись от собачьей брехни, пара продолжила разговор, в котором уже не было места для прежних неуютных пауз, неловкости и напряжения.

– Если ты так любишь всё загадочное и… Как это там?.. А, потустороннее!.. В нашем городке есть немало мест, которые могут тебя заинтересовать. Я много где бывал, могу показать, – поощрительно предложил юноша.

– Ты вот так запросто по станице разгуливаешь?! – насторожилась попутчица.

– Ну да, что в этом такого?.. Стрёмно как-то жить и ни черта не знать о месте, где живёшь. Тебе так не кажется, любительница библиотечных посиделок?..

Поспелова сконфузилась.

– Расскажи тогда сейчас про эти места, раз такой умный!

– Да не вопрос! – фыркнул ровесник, пропустив обиженный выпад девочки мимо ушей. – Очень прикольная зона реки возле шестой школы: там много зелени, деревья все скрюченные, водяные крысы плещутся, вода стоит и цветёт, водятся цапли, змеиных гнезд тьма! Слышал, местные видали там утопленников и болотных чертяк.

– Ого! – оживилась Люба. – Мой дом по территории относится к шестой школе. И Степанченко Тимофея – тоже. Валентина Борисовна, когда ругается на него, всегда в шестую школу угрожает перевести. Маме не нравится эта школа: говорит, что там возле неё пустырь большой, заросший камышами. На нём, мол, людей грабят и убивают, особенно женщин…

– Не слышал такого… Пустырь, и правда, имеется. Есть ещё кирпичный завод заброшенный…

– Да ну?!.. Не знала, что у нас здесь кирпичи производили!

– По железнодорожным путям если гулять, можно встретить немало заброшенных ангаров и свалок… Мы там с Деном металлолом на сдачу таскали. Водонапорная старая башня за ЖД вокзалом – тоже крутое место!

– Мама говорила, что на заброшенных зонах железной дороги блатняк привозит людей мучать и убивают…

– Да у тебя куда ни плюнь, я смотрю, везде людей убивают! – высмеял тихоню юноша. – Не деревня, блин, а криминальная хроника!

– Но ведь людей убивают действительно, – насупившись, поспорила с ним школьница.

– Где?!.. Тут у соседа пару кочанов капусты с огорода ночью потырят – станичники месяц обсуждать будут, подробности мусолить на каждом перекрёстке! А вдруг мокруха… Да ты что, это же событие века будет!.. Если б реально мочили людей пачками в каждой канаве нашего колхоза, хрен бы кто из своей хибары после заката шнобель за калитку высунул! Местные б, как минимум, с двумя стволами в каждом кармане по городку разгуливали. В «Торнадо», бывает, пьяные обезьяны подерутся да кобылы хахаля не поделят – вот и весь криминал. Что, хочешь сказать, я не прав?

– Да прав, вроде бы…

– Вроде бы?.. То есть постоянно бояться и страсти на пустом месте сочинять тебе всё же удобнее?

– Хорошо, я согласна – ты прав, никто у нас здесь никого не убивает! Это всё в другом месте…

– Да твою ж мать-размать! – выругался Ибрагимов.

– Сэро, ну нельзя же быть таким неосторожным!!!

– Неосторожным быть нельзя, – одобрил повеса. – Но и с хаты бояться нос высунуть – как-то, знаешь, тоже, по мне, не очень!

Люба неожиданно резко затормозила и влюблённо уставилась на дерево за чьим-то хозяйским забором.

– Ух ты!!!…

– Что там?..

– Яблоки!

– Тоже мне, диво!

– Я таких ещё не видела вживую! Только в американских фильмах! Смотри, какие!!!… Огромные, красные! Вкусные, наверно…

Поспелова не успела моргнуть и глазом, как Сэро ловко перепрыгнул через забор, подскочил к дереву, подтянулся на ветке одной рукой, а другой сорвал несколько яблок и бросил на траву.

Девочка не на шутку перепугалась. Видано ли, лазить в чужой огород и яблоки воровать?

– Ты что?!.. Что ты делаешь?!.. Нельзя так!!! Вылазь оттуда немедленно!.. Слышишь меня?!..

На Любино громкое шиканье отозвалась хозяйская собака. Привязи у животного не было. Зверь забежал на шум в огород, недовольно зарычав, увидел мальчишку, спрыгнувшего с дерева, и с лаем разъяренного сторожилы рванулся к нарушителю, чтобы как следует вцепиться острыми зубами в вора.

Собака была крупной, злой да очень быстрой. Но и брюнет был не лыком шит. Юноша молниеносно перебросил сорванные яблоки через ограду в траву, шустро подтянулся на заборе и махом его перепрыгнул. Собака, подлетев к решётке, клацнула челюстями в пустоту, и, поняв, что нарушитель ушёл, разразилась отрывистой остервенелой собачьей бранью.

Ибрагимов подошёл к краю тротуара, и, не обращая внимания на визжащего дурным голосом пса, поднял из травы два крупных блестящих наливных красных яблока.

На лай пса зажёгся свет во дворе, прямо перед огородом. Низкий мужской голос позвал собаку.

– Побежали! – хулиган дёрнул за руку пребывавшую в ступоре школьницу.

Ребята рванули с места и бежали, не оглядываясь, пока не минули территорию первой школы и центральную улицу. Сообразив, что вокруг – знакомые места, Люба остановилась, чтобы отдышаться. Тело трясло от испуга и шока.

Сэро, посмеиваясь, подошёл к ней и протянул огромное аппетитное яблоко.

– Держи!

– Слушай, – задыхалась девочка. – Это было опасно! Оно ворованное же, так нельзя!..

– Не хочешь его? – лукаво поинтересовался цыган.

Поспелова молча покосилась на яблоко и взяла плод.

– Красивое какое, надо же… Не знала, что здесь такие растут!

– Ну да, растут. У нас дома два дерева этим сортом плодоносят. За ними отец ухаживает.

– А у меня дома не растут. Есть три яблони, но плоды у них бледные, мелкие и невкусные. И варенье с компотом из них безвкусные, даже не пахнут. А вот мама этот сорт очень любит почему-то… Кроме неё, эти яблоки никто и не ест.

Тихоня посмотрела на яблоко в руках и подняла укоризненный взгляд на мальчишку.

– Воровать, знаешь ли, нехорошо.

– Да, нехорошо, – плутовато согласился тот. – У меня был выбор: смотреть, как ты восхищаешься этими яблоками и исходишь слюной, или перелезть через забор и угостить тебя ими. Я выбрал второе. Чего смотришь на меня?.. Пробуй давай!

Люба укусила плод и поразилась, насколько фрукт сочен и вкусен. Яблоко захрустело во рту и брызнуло сладким сахарным соком.

– А Имир тоже с тобой вот так воровать может?

– Ты что, нет! – посерьёзнел повеса. – И не вздумай рассказать брату, что я лазаю в чужие дворы, слышишь?!..

– А что тогда это сейчас было? – поинтересовалась Люба.

– Это я захотел тебя яблочком угостить. А ещё то собачье брехло потренировать, чтобы скотина зря хозяйские харчи не проедала. Как ты видела, псина отработала вечернюю похлёбку сполна!

Девочка улыбнулась.

– А твои родители тоже так делают?

– Собак тренируют? – пошутил брюнет.

– Воруют.

– Нет, ты что с ума сошла?! – разозлился цыган. – Не вздумай рассказать это дома! Если твои отец или мать скажут на работе моему отцу, что я в чужой огород залез, мне хана! Зачем ты вообще такое спрашиваешь?!

– Извини, пожалуйста, – девочка поняла, что перегнула палку.

Ибрагимов недовольно поглядел на Любу, а затем протянул ей второе яблоко.

– Вот тебе ещё! У меня дома таких полно, объелся уже.

– Спасибо! Извини ещё раз за глупые вопросы.

– Извинил уже, – небрежно ответил мальчик. – Ты дома сидишь постоянно и многое упускаешь.

– Я говорила уже тебе, что мне нельзя на дискотеки и в гости к кому попало…

– Да причём здесь это?!.. На «Торнадо» свет клином не сошёлся. Хочешь, свожу тебя как-нибудь в мои любимые места?

Поспелова изумлённо подняла брови, не поверив родным ушам.

– Хочу, конечно!!!

– Супер! А ты мне в благодарность какие-нибудь истории перескажешь… Только надевай удобную обувь, чтобы, если что, убежать легко было.

Услышав последнюю фразу, школьница, насторожившись, нахмурилась.

– Сэро, я не хочу попасть в какую-нибудь нехорошую переделку…

Мимо ребят, громыхнув, пронёсся старый велосипед. Девочка узнала в наезднике мамину приятельницу, жившую на соседней улице.

Реальность обрушилась на Любу холодным отрезвляющим водопадом, и школьница тут же не на шутку перепугалась.

Цыган, наблюдая за переменившимся лицом приятельницы, напрягся.

– В чём дело?

– Нас видела мамина знакомая…

– Та, что на велике щас проехала?

– Да!

– Так она в сумраке ни черта не разглядела!

– Думаешь?.. Я боюсь чего-то…