Читать онлайн Восточный плен. Князь бесплатно

Пролог

Константинополь1. Османская империя.

1859 год

Женщина гордо восседала на троне из ярких шелковых подушек. Прекрасная и бледная, точно луна на темном небе, одетая по обычаю здешнего народа во все черное. Истинная уроженка суровых кавказских гор, она являла собой яркий пример красоты черкесских дочерей.

«Красавица!» – было первой мыслью того, кто осмелился бы взглянуть на это восхитительное лицо.

Влад мог видеть только лицо, потому как с головы до ног женщина была облачена в чадру. Чуть распахнувшись у самого горла, черная материя неосторожно приоткрывала взору мужчины ослепительно белую, тонкую линию шеи. Влад невольно сравнил женщину с одной из самых великолепных хищных птиц северных гор.

Небольшая трогательная темная птичка, с ослепительно белой грудкой и полосой вокруг шеи и глаз. Но когда приходилось видеть сапсана в деле… Более безжалостного и быстрого охотника и вообразить было невозможно. Выследив свою жертву с возвышенности, планируя, сокол нападал на нее с воздуха. Буквально ныряя с неимоверной высоты, чтобы оглушить, сапсан молниеносно убивал, ломая жертве шею. Добыча обычно погибала с первого же удара столь мощного противника. Каждый раз всякий, кому удавалось наблюдать подобное зрелище, не оставался равнодушен и испытывал противоречивые чувства. И в моменты передышки меж атаками Влад и его дивизион могли наблюдать за величественным полетом соколов, а то и за их охотой. В этом магическом ритуале жизни и смерти торжествовала сама красота природы. И возможно, им, людям, перенесшим столько страданий, в любой момент готовым расстаться с жизнью, озлобленным, изнывающим от ран и зверской усталости, подобная смерть казалась прекрасным избавлением.

И теперь эта роскошная женщина, восседавшая перед Владом, была подобна смертоносной птице, уже наметившей себе добычу. Он даже смог криво усмехнуться этому своему необъяснимому сравнению. Красавица невольно напоминала непримиримого, свободного сокола-сапсана и при этом была женщиной, так щедро одаренной природной красотой.

Влад смотрел спокойно, даже в какой-то мере сурово, стараясь разгадать ее мысли.

А она, точно замерев, в своем преднамеренном безмолвии не поднимала глаз.

Гневный взгляд невольника беспокоил ее.

Все внутри Сетеней переворачивалось от страха и возбуждения. Тот, кто сидел напротив, даже в оковах не казался беззащитным, ослабленным от побоев и голода рабом!

Тем не менее, отыскав в себе мужество, она наконец подняла голову, но, окинув взглядом лишь обнаженные ноги мужчины, ошеломленно остановила взор на его лодыжках. В тех местах, где с кожей соприкасались оковы, все сплошь имело вид открытой раны. Точно кожа с его ног была содрана живьем.

Сетеней содрогнулась всем телом, но, вернув самообладание, она медленно поднялась с подушек и взглянула прямо в лицо своего раба.

Сразу ей стало понятно, что задушевного разговора не получится. Лицо мужчины выражало лишь ненависть и ярость. Напряженная фигура, каждый мускул его лица говорили о том, что он никогда не признает себя рабом и уж тем более никто не заставит его признать эту женщину своей госпожой.

Сетеней уже наблюдала подобный взгляд пару дней назад, на невольничьем рынке, когда этого раба тащили на помост трое крепких мужчин.

Изумленная толпа взвывала от удовольствия и восхищения всякий раз, когда невольник совершал очередную попытку высвободиться, разметав во все стороны обезумевших от страха охранников.

Его разгоряченное тело с напряженными мышцами дрожало от ярости, точно рык дикого зверя, из груди вырывались злостные проклятья на непонятном для окружающих языке.

Сетеней знала язык невольника. Это и стало определяющим в ее выборе.

– Он русский! – с восхищением промолвила она. – Он мне подходит.

Женщина и не надеялась, что ей могло так повезти. Этого невольника, несомненно, уже должны были выкупить. В мужчине угадывались благородство и принадлежность к высшим сословиям русской аристократии.

Больно было смотреть, как этот несчастный буквально терял голову от унижения и несогласия с происходящим с ним.

– Я покупаю его, Кизляр. – Женщина крепко сжала темнокожую руку своего сопровождающего.

Огромный евнух в изумлении широко раскрыл глаза.

Его лицо полностью прикрывала плотная материя. От этого взгляд казался еще выразительней.

Почтительно, практически с нежностью отстранив руку своей госпожи, он нахмурился, что означало его полное несогласие с ее решением.

Только тогда женщина, оторвав свой взгляд от невольника, обратила его на евнуха.

– Что ты хочешь мне сказать, Кизляр? – с нескрываемым раздражением спросила она.

«Госпожа, он не евнух…» – на языке глухонемых жестами начал было изъясняться Кизляр.

– Неважно, – оборвав его на полужесте, резко вымолвила Сетеней. – Ты его выкупишь.

Огромного телосложения и, на первый взгляд, внушающий страх евнух отрицательно покачал головой.

Сетеней поджала губы, пытаясь сдержать приступ отчаяния.

Этот русский был именно тем человеком, которого она искала три последних месяца. Она с совершенной точностью в одно мгновение поняла, кто был перед ней, и не могла позволить себе вновь упустить его. Все остальное не имело ни малейшего значения.

– Разве ты не видишь, Кизляр, – точно умоляя, произнесла она. – Это он…

Нахмурившись, евнух в недоумении уставился на свою хозяйку, а затем перевел растерянный, точно у ребенка, взгляд на помост.

Более трех месяцев назад они уже встречались с этим мужчиной. По ошибке алчных и не слишком сообразительных наемников именно его, связанного, с берегов России доставили в кандалах к Сетеней.

Как выяснилось, эти идиоты-наемники перепутали нужного Сетеней человека с его другом, тоже русским и тоже князем. Видимо, не соизволив исправить свою оплошность и вернуть ошибочно пленённого на родину, наемники просто перепродали бедолагу.

И теперь Кадын непременно желала его.

Евнух вновь взглянул на госпожу.

«Только скопцам разрешено находиться в стенах гарема», – жестами напомнил он.

– Нет! – возразила Сетеней. – Тебе напомнить, в каком положении мы находимся, Кизляр? Пожалей меня и мою маленькую дочь… Об этом никто не узнает.

Евнух в нерешительности покачал головой, но продолжил попытку вразумить свою госпожу:

«Для Гвашемаш-эфенди мы найдем более подходящего защитника».

– У меня больше нет времени, – обреченно и умоляюще произнесла она в ответ. – Не отказывай мне, Кизляр. Прошу тебя…

Евнух поджал губы и, торопливо размахивая большими руками, поспешил последними доводами заставить усомниться госпожу в своем необдуманном решении.

«Плохо, госпожа. Шрамы на его спине. Его жестоко избивали, значит, он неуправляем. В его глазах горят ярость и испепеляющая ненависть. Я не подпущу его к малышке! Он опасен!»

– Кизляр, вспомни себя много лет назад, вспомни свои чувства, когда тебя, связанного, лишали того, что дала тебе природа, вспомни, как тебя уродовали люди Омира-паши. Что ты чувствовал?!

Сетеней понимала, что ступила на опасный путь, пользуясь запрещенным оружием, но она не могла отступить, так как у нее просто не было другого выбора. Ей нужен был этот русский, только он был способен претворить в жизнь ее план.

– Лишь глупец не будет испытывать таких же чувств, – настойчиво продолжала она, – а глупца мне не надо. Его гнев должен сослужить мне хорошую службу.

Но казалось, все усилия Сетеней тщетны. Убедить евнуха было непросто. Сетеней даже не предполагала, что столкнется с подобным затруднением. Кизляр всегда беспрекословно исполнял ее волю. Готов был отдать жизнь за свою госпожу и не раз уже доказывал Кадын безграничную любовь и преданность. Но теперь он неистово упорствовал в своем отказе.

Тогда женщина ласково провела рукой по лицу евнуха, тщательно скрытого за темной тканью.

– Ты уже не в силах защитить меня, мой верный друг, – с нежностью промолвила она. – Позволь доверить жизнь моей дочери этому человеку. Он силен и более всего желает свободы. Посмотри на него, Кизляр… Посмотри!

Она нежно, но с силой повернула голову евнуха, заставляя взглянуть на помост.

– В его глазах горит желание мести и свободы. Этот человек во что бы то ни стало вернется домой. Он вернется домой и спасет мою дочь…

– Умо-о-о-ля-у-у, б-е-е-риии др-у-ууго-го, – безобразно коверкая звуки, сиплым голосом, теряя уверенность, с трудом прохрипел евнух.

– Я выбрала, – решительно промолвила Сетеней.

И вот теперь ее желание было исполнено – русский невольник стал ее рабом. Как же она могла совершить такую оплошность в первую их встречу и упустить его?!.. Сетеней мысленно списала это на гнев, в то время обуревавший ее. Она ждала, что к ней доставят ее возлюбленного, что так бессовестно обманул, позабыв о своем обещании вернуться. Он позабыл о Сетеней и о своих чувствах к ней, и вместе с его предательством – жизнь рухнула.

Тяжело вздохнув, она попыталась мило улыбнуться мужчине, что лежал у ее ног.

Но ни ласковость ее взгляда, ни взмах длинных ресниц ни на мгновение не умерили ярость пленника. Перед Сетеней по-прежнему был человек, который, имея возможность, не задумываясь, переломил бы ее хорошенькую шейку. Она со всей очевидностью осознавала, что этот русский может в любой момент напасть на нее.

Но Сетеней так же понимала, что этот мужчина, вопреки всему здравому смыслу, должен начать доверять ей, и как можно быстрее. Сама же Сетеней намеревалась доверить ему самое ценное, что имела, – жизнь своей единственной дочери.

– Отпустите его и снимите кандалы, – на турецком приказала она.

Стражники, все как один, посмотрели на нее, точно на умалишенную.

Раздраженно вздохнув, она яростно взглянула в сторону Кизляра.

Лицо ее преданного друга скрывала темная мантия, а по непроницаемому взгляду его черных глаз нельзя было прочесть ни одной мысли. Он молчал, как и всегда.

– Он никуда не денется посреди пустыни, Кизляр, – спокойным тоном произнесла Сетеней.

Молчаливый евнух знаком приказал охране снять с пленника кандалы и удалиться.

Сам же он и не подумал двинуться с места, оставшись стоять, точно безмолвная тень, за спиной своей госпожи.

Четверо стражников исчезли в проеме шатра. Оттуда они могли слышать, что происходит за пологами, но так как они не знали языка, на котором Сетеней собиралась говорить со своим невольником, они не имели возможности понимать услышанное.

Почувствовав облегчение, женщина опустилась на ковер рядом с мужчиной, который, возможно, представлял для нее смертельную опасность.

– Меня зовут Сетеней, – начала она на прекрасном русском. – Как зовут тебя?

Сузив глаза, он смотрел на нее уже без злобы и ненависти, однако не произнес ни слова.

Не спеша, без резких движений, он, пошатываясь, поднялся на ноги, выпрямившись во весь свой внушительный рост.

Сетеней осталась сидеть на прежнем месте. Мужчина уже стоял, а она, казалось, покорно замерла пред ним.

Жестом приказав невольнице поднести воды, Сетеней приняла из ее рук кувшин и только тогда, грациозно поднялась.

Невольник был так высок, что Кадын пришлось привстать на носки, чтобы поднести к его губам воду.

Мужчина склонился и начал жадно глотать.

Сам он не смог бы справиться… Его руки были сплошь покрыты рваными кровавыми ранами.

Он жадно пил, прикрыв глаза, позволяя любопытному взгляду Сетеней разглядывать свое лицо. Гордое, некогда красивое лицо, одна сторона была покрыта грязью и пылью, вторую же полностью искажал уродливый шрам, оставленный сильным ожогом.

Когда мужчина вдоволь напился его взгляд встретился с изучающим взглядом Сетеней.

Женщина молча вглядывалась в глубокие проницательные глаза своего пленника.

«Невероятно, – промелькнула мысль, – как он похож на возлюбленного. На ее Мейвели…»

Воспоминания о том периоде жизни, когда она была безгранично счастлива, причиняли женщине невыносимую боль, и она тут же постаралась прогнать их.

Темные волосы невольника неаккуратными грязными прядями падали ему на лицо и плечи. Поддавшись внезапно возникшему порыву, Сетеней подняла руку и отвела с его лица тяжелые пряди.

Улыбнувшись ему, она пришла к заключению, что лицом этот русский не мог сравниться с ее возлюбленным.

– Вам нечего бояться, – вновь попыталась она начать разговор.

– Бояться? – переспросил Влад. Его низкий раскатистый голос доносился, точно из глубин всей его негодующей сущности. – Это вам стоит меня бояться, Сетеней. Я в два счета сверну вашу хорошенькую шейку, и кастрат не успеет даже охнуть.

Женщина удивленно вскинула идеальные черные брови.

– Ты помнишь меня? – И она в одно движение сняла с головы свою чадру.

Ее темные густые волосы великолепной тяжелой волной упали на плечи и спину.

Некоторое время она наслаждалась смущением, явно выраженным в глазах мужчины, но это продлилось мгновение, затем его лицо снова стало непроницаемым.

– Я так же, как и ты, – тихо произнесла она, – вступила на эту землю рабыней…

– Я в кандалах благодаря тебе, – не дав договорить, перебил невольник. – Именно по твоему приказу меня, полуживого, притащили к берегам Турции.

– Не за тобой, князь, я посылала наемников! – повысила голос женщина.

А затем прибавила, уже мягче:

– Ты же князь Ольденбургский? Я не ошибаюсь?

– Не ошибаешься.

Сетеней вздернула подбородок, и глаза ее вызывающе блеснули:

– Я черкесская княжна из княжеского беснелеевского рода Кануковых.

– Я знаю твоего брата. Черкесского князя Машуку Канукова. Он порядочный и честный человек. Нам не раз приходилось сражаться бок о бок, отбивая нашу землю от проклятого турка. Думаю, он был бы крайне опечален, узнав, что его сестра… Ты наложница какого-нибудь турецкого купца?

Сетеней еще выше вздернула подбородок:

– Я жена младшего брата султана. Я первая Кадын во дворце Топкапы. И если мой муж, не приведи Аллах, станет султаном, я сделаюсь самой могущественной женщиной Стамбула. – Произнесла она все это спокойно с легкой полуулыбкой.

Безусловно, Сетеней была горда тем, что сумела достичь такого положения. Она прошла долгий и сложный путь от рабыни к законной супруге наследника султана. Ее могла ждать горькая участь других женщин – стать просто очередной наложницей в гареме или, еще хуже, продажной женщиной. Но Сетеней была не только неописуема красива, она еще и была непревзойденно умна и хитра. Именно эти качества позволяли ей управлять своим нерадивым супругом.

Младший брат нынешнего правителя Османской империи – Абдул-Азис слыл сущим наказанием. Его умственный уровень был низок, и как человек он был весьма ограничен, что было на руку хитрой Сетеней. Но вместе с тем Абдул-Азис был жесток и имел взрывной характер. Много места в его жизни занимали извращенные наслаждения и распутства. Заняв статус главной Кадын, Сетеней избавила себя от нежелательного разного рода внимания супруга.

Азис имел довольно многочисленный гарем, поэтому Сетеней спокойно существовала и растила дочь, но ровно до тех пор, пока девочка, с возрастом, все более и более не стала походить на белокурого ангела с глазами цвета морской лазури.

Дочь Сетеней как две капли воды была похожа на своего отца, вот только не на Абдул-Азиса. В этом-то и заключалась главная беда Сетеней.

Заметив тень тревоги на лице женщины, Влад нахмурился, медленно окинув ее оценивающим взглядом.

– Что вы хотите? – в более учтивой манере спросил он.

Точно прогнав дурные мысли, женщина тряхнула головой, удивленно взглянув на собеседника:

– У меня есть предложение, которое тебе понравится.

Влад промолчал, ожидая этого самого предложения.

– Если ты примешь его, я дарую тебе то, чего ты желаешь более всего.

Влад продолжил хранить многозначительное молчание.

– Ты хочешь и жаждешь свободы, – улыбнулась Сетеней. – Я помогу тебе.

Ей, безусловно, удалось заинтересовать собеседника, и гнев Влада заметно ослабел.

Но так скоро он не собирался сдаваться.

– Я буду свободен, независимо от того – приму ваше предложение и помощь или же нет.

Опустив голову, Сетеней придвинулась ближе и улыбнулась, тем самым демонстрируя пленнику, что не боится его.

– Если бы ты мог обойтись без моей помощи, то почему же ты до сих пор в невольниках? Почему ты не сбежал? У тебя для этого было, если я не ошибаюсь, где-то месяца три?

Глаза Влада потемнели.

Заметив это, Сетеней протянула руку к его лицу и провела пальцами по уродливому шраму.

Влад вздрогнул под ее нежным прикосновением.

– Откуда у тебя этот шрам? Я не помню, чтобы он был у тебя в нашу первую встречу…

Он оставил ее вопрос без ответа.

На это женщина равнодушно повела плечами и продолжила:

– Я знаю, что ты благородного происхождения, знаю, что стремишься домой, к своей семье… И ты мне очень подходишь.

Если угодно, я прошу тебя о помощи. Какое ужасное стечение обстоятельств привело тебя ко мне, – как бы вслух рассуждала она. – Я не хотела причинить тебе зла, но так уж вышло… И теперь я вынуждена просить тебя о помощи.

Говорят, что у вас – у русских – принято считать долги своих друзей своими долгами. Это так?

Сетеней выжидающе посмотрела в глаза собеседника, неотрывно следящие за ней.

– Так, – был его ответ.

– Я спасла жизнь твоему другу, и чем же он отплатил мне? Оставил меня одну в этой стране… Я слышала, он обвенчался с какой-то русской молодой княжной?

Влад промолчал.

Его прелестная дочь Кити была виновницей всех бед этой непостижимой женщины. Она была разгневана, точно дикая кошка, и очень опасна. Влад мысленно поклялся первым же делом по возвращении домой хорошенько взгреть своего любвеобильного друга. Черт его подери с его смазливой физиономией и с его этим Соловьем.

Князь Щербатский, при всей своей великолепной внешности, имел еще и необычайно богатый и красивый голос, за что и получил прозвище Титулованного Соловья. Буквально все женщины по двум берегам Черного моря сходили по нему с ума. И дочь Влада, Кити, не оказалась исключением.

Разгневанная черкешенка, решив отомстить возлюбленному за предательство, послала по его душу наемников. Вот только вместо нужного ей князя к берегам Константинополя доставили его – Влада.

И немудрено… Именно Влад предложил другу эту идею с переодеванием. В одинаковых костюмах сладкоголосого Соловья мужчин действительно сложно было отличить. Так и произошло… И теперь Владу предстояло вновь выручать своего товарища, ценой собственной свободы и жизни.

– Ты примешь мое предложение, князь? – Ласковый голос черкешенки вывел Влада из размышлений.

Подозрительно прищурившись, он опустился на ковер, вытянув ноги:

– Я хочу знать, в чем будет заключаться моя помощь вам.

Чуть помедлив с ответом, Сетеней что-то произнесла на турецком, и в то же мгновение суетливые невольницы раскинули перед мужчиной скатерть, уставив ее всевозможными яствами.

Пустой желудок Влада тут же громко отозвался на этот добрый жест хозяйки.

– Поешь, – протянув белоснежную руку, как бы приглашая мужчину к столу, произнесла она.

Последние двое суток Владу не давали даже воды, не то чтобы кто-то намеревался его покормить. Его не пришлось долго упрашивать. Он тут же впился зубами в румяный, еще горячий лаваш и, точно оголодавший зверь, оторвав кусок, стал тщательно пережевывать.

Утолив первый животный голод, он смутился и, отряхнув крошки, застрявшие в его бороде, исподлобья взглянул на свою благодетельницу.

– Прошу меня извинить, мои манеры оставляют желать лучшего…

Сетеней понимающе кивнула и придвинулась ближе. Она руками оторвала крыло только что поджаренной голубятины и без аккуратностей и церемоний откусила довольно большой кусок. Светлые струйки мясного сока побежали по ее рукам и подбородку; улыбнувшись, она не стала отирать лицо, а продолжила есть.

Влад тут же последовал ее примеру.

Наконец, наевшись вдоволь, он принял из рук вошедшей невольницы фужер, до краев наполненный красным вином.

Сетеней отказалась, жестом отослав рабыню.

– Итак, – продолжила она разговор, – я предлагаю тебе свободу.

– Что я должен буду сделать для этой свободы?

Сетеней глубоко вздохнула и промолвила:

– Когда будешь уходить, ты должен будешь взять с собой мою дочь.

– Это все? – удивился Влад.

Женщина заломила тонкие белые руки:

– Нет. Я хочу твоего слова – что бы ни произошло, ты не оставишь ее.

Глаза Сетеней в один миг наполнились слезами, точно бездонные колодцы.

– Я не могу доверять никому в этом мире. Поэтому я выбрала тебя. Цена твоей свободы – это цена жизни моей дочери. Тебе это кажется довольно непонятным и глупым, но…

Женщина умолкла. Казалось, она в эту самую минуту принимала для себя очень важное решение. Пристально взглянув на Влада, как бы пыталась определить, могла ли позволить себе быть с ним откровенной до конца?..

– Продолжай, – настойчиво произнес Влад. – Твои тайны умрут вместе со мной. Можешь быть в этом уверена. Даю слово.

– Я знаю, что твоему слову можно доверять, князь, – кивнула Сетеней.

Немного помолчав, она продолжила:

– Все не так просто, как кажется… Мой муж уже давно подозревает, что Гвашемаш – не его дочь.

Сетеней взглянула на собеседника, ожидая осуждения или чего-то еще в его взгляде, но, не увидев ровным счетом никакой реакции, продолжила:

– Девочка еще слишком мала, но очень скоро ее внешность станет неопровержимым доказательством того, что Абдул-Азис не ее отец. Полагаю, вам не нужно разъяснять, какая участь в этой стране ожидает незаконнорожденное дитя?

Казалось, произнеся это, женщина испытала почти физическую боль.

– С тех пор, как муж заподозрил неладное, меня отлучили от дочери и я редко вижусь с ней. На малышку уже было совершено два покушения… А теперь меня нет рядом, и я не могу ее защитить. Для одинокого ребенка жизнь в гареме слишком опасна. Тем более для моего ребенка…

– Ты хочешь, чтобы я выкрал ее?

Уголки рта женщины растянулись в горькой усмешке:

– Если бы это было возможно… Ты войдешь в стены Топкапы как евнух…

– Что?! – воскликнул мужчина. – Этому не бывать!

Все это время сидевший тихо молчаливый евнух разразился безобразным смехом.

Если бы его огромная фигура не подрагивала, сотрясаясь, а глаза не блестели, Влад счел бы, что верзила задыхается.

– Если вы считаете, что я в обмен на свою свободу решу походить на него, – Влад кивнул на Кизляра, – то вы глубоко заблуждаетесь. Я отвергаю ваше великодушное предложение. Суждено мне умереть или вернуться домой, в любом случае предпочту остаться мужчиной.

– Ты только сделаешь вид, – поспешила развеять опасения Влада женщина. – Никто, кроме Кизляра и меня, не будет об этом знать. Ты сойдешь в гареме за своего… – Будто это было проще простого, так легко рассуждала черкешенка. – Тебя приставят к моей дочери… Разумеется, прежде ты должен будешь завоевать доверие Абдул-Азиса. А когда настанет время, я устрою все так, что ты сможешь забрать Гвашемаш оттуда.

Вместе вы сможете быстро и безопасно покинуть дворец Топкапы и Стамбул.

– Всего-то?! – едко заметил Влад. – Твой муж примет меня с распростертыми объятиями и как почетного гостя введет меня в свою святая святых?! Даже я знаю, – вдруг нервно рассмеявшись, заметил он, – что до тех пор, пока мужчина остается мужчиной в полном смысле этого слова, его на пушечный выстрел не подпустят к стенам гарема.

– Ты, безусловно, прав, – согласилась Сетеней. – Но об этом не беспокойся, Кизляр самолично проведет оскопление.

Влад вскинул брови.

– Точнее, лжеоскопление, – тут же исправилась черкешенка. – Все будет устроено так, будто тебя сделали евнухом по всем правилам, прям во дворце.

Влад с совершеннейшей серьезностью уставился на евнуха:

– Ему можно доверять?

Даже не взглянув в сторону своего охранника, Сетеней произнесла по-турецки:

– Открой лицо, Кизляр.

Евнух в ту же минуту покорно откинул с лица темную ткань.

То, что увидел Влад, заставило его поежиться, и весь сытный обед, тотчас же запросился наружу.

Лицо темнокожего мужчины походило на один сплошной шрам. Не было видно ни губ, ни носа, точно все сравняла то ли страшная болезнь, то ли беспощадное пламя.

– Бог мой, – выдохнул Влад. – Это кто его так?

– Когда мы с твоим другом пытались бежать с судна Омира-паши, Кизляр помогал нам. Вот так он был наказан. Некоторым удалось избежать подобного наказания. Твой друг прыгнул за борт, вслед за моей сестрой…

Влад тотчас же припомнил историю, что рассказывал о своих скитаниях Щербатский.

Долгое время ему не давала покоя девушка, младшая сестра Сетеней, что сгинула в пучине морских волн. Щербатский так и не смог простить себе ее смерть.

Влад еще раз бросил беглый взгляд на обезображенное лицо евнуха.

«Хорошо, что Щербатский прыгнул за борт», – пронеслось в его голове.

– Как ты можешь убедиться, – надменно произнесла женщина, – мои друзья мне верны, в отличие от твоих.

– А если я откажусь?

Сетеней посмотрела собеседнику прямо в глаза:

– Тогда моя заинтересованность в тебе пропадет, из тебя сделают настоящего кастрата и перепродадут, возможно, в каменоломню – это будет в лучшем случае.

На лице Влада дернулся лишь один мускул, он не позволил всему гневу, бушевавшему в нем, взять верх. Вместо этого мужчина громко и отчаянно рассмеялся.

– Я тебе предлагаю не просто спасти мою дочь, но и спасти доброе имя своего друга. – Как Влад и подозревал, это было последним аргументом, который Сетеней позволила себе сказать в качестве уговоров.

Он молча уставился тяжелым взглядом на черкешенку.

– Я согласен, – просто вымолвил он после длительного молчания.

Лицо Сетеней засияло в улыбке:

– Чудесно! Лишь по окончании этой недели вы с Кизляром последуете за мной в Константинополь. А до этого ты будешь слушать и выполнять все наставления Кизляр-аги. Он расскажет тебе, что означает быть евнухом… Но главное, ты выучишь язык немых – это важно! В стенах сераля мы будем общаться только так, ибо во дворце Топкапы и у стен есть уши.

Она повернулась к евнуху и далее продолжила на турецком:

– Каждую ночь приводи к нему женщину, чтобы он удовлетворил свои мужские потребности.

Кизляр кивнул в знак согласия.

Сетеней обратилась к невольнику:

– Я сказала Кизляру, чтобы он…

– Я слышал, что вы сказали, – перебил ее Влад.

– Ты знаешь язык. Это хорошо, – на самом деле так не думая, произнесла Сетеней. Хотя, скорее, это был большой плюс в их общем деле.

Женщина взглянула на Влада. Он дерзко, не сводя глаз с её лица, улыбался ей. Небольшая толика сомнения все же терзала ей душу. «А что, если он предаст меня?» Но у обеспокоенной матери не было иного выбора, как безоговорочно довериться этому человеку.

Сетеней наклонилась так, чтобы мужчина мог почувствовать ее горячее дыхание на своих губах:

– Если ты предашь меня, Влад Ольденбургский, – предупредила она, – ты перестанешь быть настоящим мужчиной во всех смыслах этого слова.

Улыбка пленника стала еще шире.

– Я не посмею, – вымолвил он в ответ.

Глава 1

Константинополь

1861 год

Непревзойденный своим великолепием дворец Топкапы располагался на возвышении, даря возможность каждому жителю города и всем новоприбывшим, лицезреть себя во всей красе. Само название этого архитектурного шедевра означало «пушечное дуло». Дворец имел по обеим своим сторонам от каждого входа громадные пушки. Каждый раз, когда брат султана покидал Топкапы, раздавался оглушительный выстрел.

Открывая вид на бухту Золотой Рог, пролив Босфор и Мраморное море, дворец Топкапы мог считаться одной из великолепнейших красот города.

Но как же Влад ненавидел это место. В который раз он окинул взглядом квадратные крыши бань и восьмиугольные башни гарема дворца.

Более всего угнетало и тяготило то, что с каждым днем все стремительней Влад терял надежду навсегда покинуть Сераль и распрощаться со здешними обитательницами. Коварные, капризные и беспринципные – они походили на красивые ядовитые цветы сада, скрытого от чужих взоров высокими стенами. Не имея гордости и никакого понятия о самодостаточности, эти женщины буквально пресмыкались перед алчным и безжалостным господином – их мужем. Борьба за внимание главного мужчины была беспощадной, а порой и кровопролитной. И разбираться во всех этих склоках приходилось Владу. Уже как два года он был помощником главного евнуха в гареме Абдул-Азиса.

Непросто ему пришлось в эти времена.

Добиться расположения гнусного и сладострастного Азиса, при этом не уподобиться его низменным привычкам и желаниям, было довольно трудно. Но все решил один случай, когда на Азиса было совершено покушение.

Как позже выяснилось, оно было спланировано Сетеней лишь для того, чтобы ее приверженец смог отличиться в глазах господина.

Абдул-Азис страшно боялся за свою жизнь, поэтому сразу же увидел во Владе пригодного для службы человека. Он доверял ему жизни своих восьми жен, жизни своих десятерых детей и свою собственную. Азис был буквально помешан на своей безопасности. И немудрено.

Абдул-Азис не мог смириться с успехом и величием своего старшего брата и потому постоянно испытывал терпение султана.

Нынешний повелитель был умным и порядочным человеком. Народ любил его и безоговорочно признавал своим правителем, с чем Абдул-Азис был категорически не согласен. Султан как мудрый и образованный человек понимал и мирился с необузданной завистью младшего брата. Отстроив для себя новый дворец – Долмабахче, по другую сторону пролива, Абдул-Меджид оставил Топкапы в полное распоряжение Азиса. Когда же тот не был увлечен развратом и пьянством, он развлекал себя тем, что устраивал бесконечные восстания и заговоры против старшего брата. Но Абдул-Меджид был миролюбивым и милосердным человеком; почитая превыше всего родственные, кровные связи, он смотрел на выпады младшего брата, как на безобидные проделки ребенка, из-за чего Абдул-Азис еще более злился и распалялся.

В такие дни жестокость и агрессия Азиса доходили до невероятного. Многие увлечения казались настолько экстравагантными, что возникали сомнения в его здравомыслии: он обожал петушиные бои с участием большого количества невольников; поедал огромное количество яиц, приготовленных исключительно руками его матери, так как маниакально страшился покушения на собственную жизнь. Он был настолько поглощен увлечением, своими боевыми петухами, что надевал ордена на птиц-победителей и отправлял в ссылку побежденных. Но в дни особенного расстройства Азис проделывал все то же самое с живыми людьми – невольниками.

Вызвавшись самолично расправляться с теми, кто проигрывал в «потешных боях», Влад, рискуя собственной жизнью, спасал сотни несчастных. Это, конечно, подвергало большому риску их с Сетеней план, но Влад ничего не мог с собой поделать. Он и сам был невольником, невольником своего обещания.

В течение всего времени своей службы Влад тщательно изучил дворец и его потаенные ходы, так что мог в самую темную ночь без труда покинуть Топкапы незамеченным. Приобретя доверие нужных людей, и завоевав обожание своей главной подопечной – дочери Сетеней, Влад без труда в любое время мог вывести малышку за пределы дворца, но ее мать, по неведомым Владу причинам, постоянно откладывала день их побега.

Дворец был устроен по принципу четырех дворов, называющихся авулами, окруженных двойной стеной и разделенных между собой стенами поменьше. Главные – Ворота Приветствия, или Баб-ы Хюмаюн, – вели в первый двор – Двор Янычар, в котором находились подсобные помещения, а также небольшая мечеть. Это был самый обширный двор из четырех. Именно здесь Абдул-Азис устраивал свои петушиные бои и развратные празднества. Только эта часть сераля была открыта для гостей и посетителей. Особо важным гостям Азиса даже позволялось въезжать верхом.

Топкапы полностью соответствовал соображениям безопасности, так как каждый двор становился крепостью. Преодолев одни укрепления, враг натыкался на другие, что и составляло главную сложность. Но в последнем дворе существовал подземный ход. Он был сделан для того, чтобы в случае вражеского прорыва через ворота правитель и его приближенные, а также наложницы могли спокойно уйти к морю, сесть на корабли и покинуть страну. На протяжении всей истории Османской империи в этом не возникало необходимости, поэтому про подземный ход мало кто знал. Никто и никогда не штурмовал дворец Топкапы. Единственное, что могло помешать Владу, – это дозорные на самом высоком сооружении дворца, башне Адалет над зданием Дивана.

С башни открывался хороший обзор на все дворы, а мания преследования Азиса заставляла его выставлять зорких смотровых, которые ежеминутно наблюдали за всем, что происходило на территории дворца. Эту сложность Кизляр обещал взять на себя, но не раньше, чем Сетеней ему бы приказала. А она медлила.

Владу оставалось только ждать.

Второй двор дворца включал в себя канцелярию, здесь же находилась Башня Правосудия. В те времена, когда дворец занимал действующий император, палата с декоративными колоннами, арками, позолоченными решетками и барельефами служила для заседаний Дивана. В прежние времена тут принимали визирей и послов. Но Абдул-Азису это помещение служило для приговоров и наказаний всех тех, кто имел несчастье встать у него на пути или же просто проиграть в им же организованных потехах.

В точности как действующий правитель, Азис следил за судом из Башни Правосудия, и если его приговор был изменен на помилование, что случалось крайне редко, то он закрывал окно.

Здесь же, во втором дворе, располагались строения для прислуги, конюшни, хаммам, дворцовые кухни и мечеть. В этой же части дворца находился и вход в гарем.

При виде торопливо идущего Влада привратники молча распахнули перед ним ворота.

Врата Блаженства являлись проходом в святая святых и оставались всегда запертыми. А несогласованное проникновение через них расценивалось как строжайшее нарушение закона. Врата находились под контролем главного евнуха гарема – Кизляра, а также под контролем его подчиненных.

Войдя во врата Баб-ус-сааде2, Влад оказался в третьей части дворца. Внешне простое здание гарема внутри было убрано со сказочной роскошью. Арочные галереи были огорожены золочеными сетками и дверьми с добавлением барельефов.

Пройдя по облицованным белыми изразцами коридорам вдоль внушительной бело-голубой стены, ограждающей гарем от внешнего мира, мужчина вышел через арочный проход к пестрому, широко раскинувшемуся саду Тулип, в центре которого располагалась Мраморная терраса.

Отсюда открывались великолепные виды на Золотой Рог, Босфор и Мраморное море.

Движение по Босфору к вечеру уменьшалось, а Золотой Рог, оправдывая свое имя, сверкал расплавленным золотом, украшая и без того ослепительное убранство сада Тулип.

Сам гарем состоял из четырех территорий: первая отводилась белым евнухам, вторая – наложницам, третья – матери Абдул-Азиса, а четвертая – самому господину. Гарем имел триста комнат, несколько бань на каждой территории и две мечети.

В самом центре двора находилась библиотека с внушительным собранием книг и рукописей. Это было, пожалуй, единственное место во дворце, где не появлялась ни одна живая душа. Влад проводил там часы в благословенном одиночестве. И только маленькая Гвашемаш могла нарушить его уединение.

Как только Влад распахнул массивные двери библиотечной залы, тут же к нему навстречу выбежала маленькая девочка.

К своим шести годам ребенок был не по возрасту умен и любопытен. Гвашемаш, к огромному горю своей матери, с точностью напоминала светлого ангела, по чудовищной случайности залетевшего в эти края. Белокурая девчушка с проницательными, словно утреннее небо, глазами. Ее внешность с каждым годом все меньше и меньше оставляла сомнений в том, что она не была ребенком Османии.

И словно в подтверждение этих мыслей, кинувшись в раскрытые объятия Влада, Гвашемаш звонко и четко произнесла:

– Я так долго жду тебя, Лев! – на чистом русском.

– Тише, принцесса. Тише… – отстранив малышку от себя, с напускной суровостью ответил Влад. – Сколько раз тебе говорить…

– Да, да, – перебила девочка, повиснув на огромной руке своего друга. – В библиотеке шуметь не позволяется. Но я очень рада тебе.

В ту же секунду, оставив руку мужчины в покое, она вприпрыжку пересекла мрачную залу и уселась за широкий лакированный стол из черного дерева.

– Чем займемся сегодня, Лев?

Девочка задиристо улыбнулась.

Ей не позволялось называть своего учителя этим прозвищем. Влад долгое время пытался бороться с этой её привычкой, но после стал лишь снисходительно улыбаться на это.

Так он поступил и теперь, ступая по мягкому ковру по направлению к проказнице.

– Как я могу научить тебя новому, маленькая госпожа, если ты не можешь запомнить прежние мои наставления? – чуть нахмурившись, спросил он.

– А я тысячу раз объясняла тебе, что не могу звать тебя Левент-агази. Но в крайнем случае Лев-ага.

– Сойдемся и на этом, принцесса. Но запомни, в присутствии других взрослых ты должна обращаться ко мне, как полагается воспитанной девочке.

– Мама называет тебя Лев! – тут же возразила малышка, широко улыбаясь.

Закатив глаза, точно от бессилия, Влад упал в широкое кресло.

Он и в самом деле из-за условий здешней жизни стал походить на огромного лохматого льва. Волосы его сильно отрасли и, выгорев под палящем солнцем, стали походить на светло-рыжую гриву. Кожа приобрела золотистый цвет от загара, и чуть прикрытый глаз, из-за исказившего его шрама, придавал лицу выражение лености и вечной томности.

Поначалу здешние обитательницы, лишенные положенного мужского внимания, точно с ума сходили от появления нового евнуха. На протяжении первого полугода каждую ночь, входя в свою небольшую комнату, Влад обнаруживал там ту или иную наложницу Азиса, а порой и какую-нибудь из жен господина.

Удивительно, хоть Влад и ни разу за время пребывания в гареме не позволил себе даже намека на возможную близость с женщиной, но то ли злые языки, то ли бурные фантазии сотворили из его личности в глазах женского пола невероятного мужчину во всех смыслах этого слова.

Чудом этот слух не докатился до ушей Абдул-Азиса. Гарем жил своей обособленной, бурной жизнью, неведомой его господину, и верно хранил свои тайны.

Влада поселили в одной из комнат, расположенных в помещениях главного евнуха, и Кизляру не составляло большого труда перед сном восстановить порядок в гареме. Дабы избежать ненужных неприятностей, по просьбе Влада Кизляр стал первым входить в его комнату и без лишних слов уводить непрошеных гостей.

Так они действовали и по сей день. Обоим были не нужны лишние неприятности. Только одной Сетеней дозволялось навещать своего подопечного. Каждую вторую ночь недели они встречались с Владом, и женщина обучала его и снабжала необходимой информацией.

За два года, благодаря неотступным наставлениям черкешенки, мало кто мог признать в Левент-агази русского князя. Освоив язык, мужчина мог свободно общаться на местном диалекте. Влад изучил Стамбул и его окрестности вдоль и поперек. Не обременяя его никакими заботами, кроме безопасности своей дочери, Кадын устроила все так, что Влад имел возможность беспрепятственно перемещаться как по дворцу, так и вне его стен.

Когда же Сетеней не появлялась в назначенное время, Влад не мог уснуть всю ночь, не находя себе места от дурных предчувствий и необузданной ненависти по отношению к мужу Сетеней.

Непоявление черкешенки всегда означало лишь одно – Абдул-Азис призвал жену к себе.

После подобных «ночей любви» Сетеней неделями не появлялась на людях. Лишь Кизляру было позволено омывать многочисленные раны и ссадины на ее теле.

Жестокий и извращенный муж не щадил женское тело ради своих садистских развлечений и удовольствий.

И для Влада не было ничего удивительного в том, что такое создание, как маленькая Гвашемаш, просто не могла быть дочерью такого изверга. Привязавшись к малышке всей душой, Влад зорко оберегал её, даже от лжеотца.

– Маленькая госпожа, – обратился к девочке Влад, заметив, что та нетерпеливо ёрзает в кресле. – Что тебе известно об иноземных поэтах?

Глаза Гвашемаш заинтересованно блеснули:

– Ничего! – в предвкушении нового выпалила она.

– Тогда сегодня я познакомлю тебя с некоторыми из них. Самый мною почитаемый…

Не успел Влад продолжить, как двери библиотеки распахнулись, прервав его на полуслове.

Точно встревоженная птица, в залу впорхнула Сетеней. Ее тонкие прозрачные одежды, словно пестрые перья, трепетали на легком сквозняке.

– Знала, что найду вас тут, – задрожал ее встревоженный голос.

– Мама! – кинулась к женщине Гвашемаш.

И заключив ее тонкий стан в крепкие объятия, прибавила:

– Ты – сама красота! Правда же, Лев?!

Но, вспомнив недавний разговор, девочка тут же исправилась:

– Почтенный Левент-агази?

Глаза ее при этом хитро блеснули.

Сетеней, отстранив от себя дочь, опустилась перед ней на ковер:

– Оставь нас, мое счастье. Нам с Левентом нужно поговорить.

– О взрослых важностях? – тут же расстроилась девочка.

– Именно о них, – кивнула Сетеней. – Будь умницей и ступай в сад, поиграй. Там тебя ждет Кизляр. А после мы отправимся с тобой ужинать и проведем весь вечер вместе.

– Вместе? – Счастливая улыбка озарила лицо малышки. – Отец разрешил?!

Только Влад смог приметить в глубине взгляда Сетеней блеснувшую ненависть.

– Да, моя жизнь, – растянулись в нежной улыбке губы женщины.

– Я провожу ее, – поднявшись с кресла, вызвался Влад.

– Останься, – остановила его Сетеней, и тревога вновь затуманила ее взор. – Кизляр рядом.

Только тогда Влад согласно кивнул.

Расцеловав дочь в обе щеки, Сетеней отправила ее от себя.

– До завтра, Лев! – успела выкрикнуть малышка напоследок.

Влад заулыбался.

– Никак она не приучится…

– Это не важно, – прервала его женщина. – Я только что узнала, что султану нездоровится. Несколько дней Абдул-Меджид не покидает своих покоев. Весь гарем Долмабахче теряется в догадках… Но я знаю наверняка…

– Откуда? – в суровой задумчивости произнес Влад.

Законным преемником султана Абдул-Меджида по праву наследования считался Абдул-Азис – худшего исхода для всех и представить было невозможно.

Сетеней в который раз заломила тонкие руки.

«Это всегда выдает в ней крайнее беспокойство», – мысленно приметил Влад.

– В Долмабахче, при всей его роскоши, давно ходит страшная хворь. Чахотка не щадит ни евнухов, ни императоров, ни слуг, ни королей… Ни султана.

– Ты считаешь, дело настолько плохо?

Женщина, только теперь перестав в отчаянии метаться по зале, остановилась, опустив руки.

– Это конец, Влад.

Его настоящее имя, с такой легкостью и обреченностью сорвавшееся с ее губ, заставило мужчину всерьез обеспокоиться.

Подойдя к Сетеней, он обхватил своими ладонями ее хрупкие плечи и заглянул в лицо. Удивительные глаза, несчетное количество раз взгляд этих прекрасных глаз воскрешал в нем желание жизни.

– Что с тобой, моя драгоценная? – чуть склонившись над ее лицом, спросил Влад. – Ничто прежде не страшило тебя…

– Ты не понимаешь… Ты даже представить себе не можешь, что будет, если мой супруг станет султаном.

Высвободившись из мужских рук, Сетеней поспешила к столу.

Отыскав бумагу в верхних ящиках и обмакнув перо в чернила, она склонилась над своим письмом.

– Отправляйся в бани Чинили, что на том берегу Босфора. Знаешь, где это.

– Чинили Хаммам, – кивнул Влад.

– Тебе нужен Ариф-паша. Отдай ему это, – дописав, протянула она аккуратно сложенное послание. – Если мое письмо попадет к кому-либо, кроме него, мне не дожить до рассвета.

Чтобы хоть как-то развеять тоску и страх в глазах женщины, Влад попытался улыбнуться одной из своих самых очаровательных улыбок, произнес:

– Не покушение же на Азиса ты задумала?

Взгляд, которым одарила его Сетеней, убедил Влада о серьёзности и важности происходящего. Улыбка тотчас же покинула его лицо.

– В ту же ночь, как наш султан отправится к праотцам, вы с Гвашемаш покинете Стамбул. А теперь ступай. Ариф должен как можно быстрее получить мое предложение.

***

Небольшая лодка Влада, которую он нанял, чуть покосившись, быстро отчалила от бухты Халич. Турок-лодочник, в очередной раз призвав благословение Аллаха на свою старенькую посудину, приналег на весла и вскоре, обогнув острый мыс Сераглио, вышел в залив.

Слева, с высоких холмов, к берегу спускалась самая великолепная часть города.

Опоясанный белоснежными крепостными стенами, со стрелами минаретов, высоко вознесенными в чистое небо, множеством красивейших зданий и великолепных садов, Стамбул не подавался описанию.

Но сейчас, сидя в лодке и глядя на все эти проплывающие перед ним восхитительные красоты, от которых прежде Владу было трудно оторвать глаз, теперь всё увиденное вызывало в его сердце неприязнь и раздражение. Раньше он с восхищением окидывал шесть струн-минаретов Голубой мечети Ахмеда; точно одетые легкой прозрачной дымкой, словно ниспадающей с небес вуалью, они тянулись ввысь и в ней же пропадали. Более всего восторгал и потрясал вид грандиозного Долмабахче.

Если резиденция нынешнего султана Абдул-Меджида вызывала поистине головокружение от ослепительной красоты, столь нескромно сияющей на ярком солнце, то теперь вид её посеял в сердце Влада тревогу и напомнил о возможном крушении всех их планов и надежд.

Но море, как и прежде, так и сейчас поражало его: исчерченное белыми полосками волн, оно простиралось перед ним, насколько хватало глаз. И даже в моменты нестерпимой боли и тоски, всякий раз оно завладевало мыслями и восхищенным взглядом невольника.

Влад и прежде видел казавшиеся бесконечными степи и могучие реки, но не мог представить такого могучего и в то же время спокойного водного простора, раскинувшегося до самого края небес. Морской запах будоражил, жег ноздри, и дразнил, и влек за собой, как влекли новизна и бесконечность. Всякий раз, оказавшись во власти этого соленого дурмана, Влад подставлял лицо ветру и наслаждался его влажным дыханием.

Каждый раз, глядя на это пиршество блеска, Влад переносился мыслями в далекое и желанное Ольденбургское поместье. Все ему вспоминался тенистый парк с его яркой, свободно-бурной растущей зеленью, с его прохладой и поэтичной тишиной. А сдержанная роскошь и точно тайная задумчивость самого дома были под стать его хозяину, не в пример ярко слепящему убранству здешних дворцов.

Высадившись ближе к Мраморному морю, Влад без труда за пару золотых выкупил резвого жеребца у одного зажиточного азиата и направился на юг вдоль берега, оставаясь в плену своих тяжёлых мыслей и переживаний.

Деревья багряника в это время года придавали холмистому пейзажу Ускюдара – азиатской части Стамбула – алый оттенок. Владу тогда пришло сравнение с кровью, пролитой кровью, и это тяжёлое сравнение заставило больно сжаться его сердце. Эта часть города буквально утопала в алом мареве заходящего солнца. Тишина и неспешность здешней жизни показались ему странной и не созвучной его настроению.

Влад продолжил свой путь по довольно оживленной улице. Хоть она и была плохо вымощена, узкая, темная, и выглядела весьма неопрятно, но удивляла своей протяженностью и скопищем народа. Солнце едва начало клониться к горизонту, и в одно мгновение тишина и покой сменились сплошным потоком снующих торговцев-контрабандистов. Гул голосов, отдельные призывные выкрики на различных диалектах и ладах. Слух Влада пару раз смог уловить родную речь из всеобщей какофонии. Через каких-то пару мгновений улица так плотно забилась людьми, что Владу пришлось спешиться. Карлики-акробаты, стоящие на руках, скучающие кучки молодых бездельников, пронзительные завывания уличных певцов и поэтов, желающие отужинать или что-то купить-продать – казалось, все и вся с заходом солнца заполонило улицу.

Благословенная тишина вновь коснулась слуха Влада, лишь когда он оказался за стенами Чинили Хаммам.

Скинув пыльные одежды в комнате для переодеваний – джамекян, Влад облачился в льняную простынь и вошел в предбанник. Он не раз бывал в парильнях Чинили Хаммам и всегда был здесь желанным гостем. Здесь же он успел завести нужные знакомства среди посетителей завсегдатаев, но в этот раз в джамекяне кроме него не было никого.

Влад задержался в предбаннике, недолго посидев в одиночестве, прислушиваясь к тишине. Прежде чем попасть в парную – сердце турецкой бани, не рискуя получить тепловой удар, требовалось согреться в парильне.

По словам Сетеней, встреча должна была состояться в кейфе – последней из пяти комнат, где посетители после всех процедур отдыхали, наслаждаясь беседами во время чайной церемонии. Как гласила легенда, пройдя все пять комнат хаммама, вошедший полностью очищал тело, душу и весь организм.

Войдя в святая святых, где на просторном мраморном «камне живота» трое старцев, растянувшись в блаженной неге, обливались потом в стремлении очистить душу от демонов, Влад, подобно им, улегся на чебек-таши. Проникновенное тепло окутало его тело, невольно заставляя расслабиться каждую мышцу. После длительной верховой поездки это было самое что ни на есть блаженство. Владу даже удалось задремать на каких-то пару мгновений. Открыв глаза, он обнаружил, что вновь остался один. Сквозь небольшие оконца в своде мягко пробивались золотистые лучи заходящего солнца, а мраморные колонны, точно сверкающими слезами, были усыпаны каплями испарин.

«Истинный храм тишины и спокойствия», – впервые за долгий путь улыбнулся Влад своим мыслям.

Задержавшись в комнате омовений, Влад опрокинул на свое пышущее жаром тело пару ковшей прохладной воды и намеревался уже покинуть харарет, но знакомый голос обратился к нему, застав у самого выхода:

– Десять преимуществ дает омовение, – гулко прозвучал хриплый голос. – Ясность ума, свежесть, бодрость, здоровье, силу, красоту, молодость, чистоту, приятный цвет кожи и внимание красивых женщин. В последнем тебе, Белый Лев, конечно же, нет нужды, но ты лишаешь себя других девяти.

В вошедшем мужчине Влад узнал хозяина хаммама и своего хорошего приятеля.

– Да будет твой чебек вечно горячим, Картюн-эфенди. И пусть Аль-Мухаймин пошлет тебе все десять преимуществ, что дарует омовение.

Мужчины громко рассмеялись, и их лихой смех подхватило и удвоило звонкое эхо.

– Ты куда-то торопишься, мой друг? – накинув на спину Влада сухую простыню, поинтересовался Картюн.

– Твоя парильня так меня разморила, что я совершенно позабыл о своих намерениях.

Мужчина криво усмехнулся в ответ.

– В кейфе тебя ожидают, Лев. Мне сегодня пришлось ограничить посетителей… И я пошел на это, но тревожить и торопить тебя я напрочь отказался. Сюда нужно приходить попариться, чтобы почувствовать легкость и воздушность ангелов, и тогда сон твой будет крепок, как у младенца. Это место не подходит для суеты и сложных серьезных разговоров. Прошу тебя впредь помнить об этом.

– Я с глубоким уважением отношусь к твоим словам, Картюн. И тебе об этом известно.

Мужчина кивнул с самым серьезным выражением лица.

– Ты многому научил и во многом помог мне. Я безгранично уважаю тебя, мой друг.

– Ну, ступай, – с одобрением кивнул Картюн-ага. – Ступай, в кейфе тебя заждались.

Комната отдыха и чайных церемоний целиком и полностью была отделана натуральным камнем. Именно в этой комнате роскошь хаммама напоминала царский дворец, но при этом она не бросалась нарочито в глаза, а сохраняла расслабляющую атмосферу. Фонтаны, колонны, лежаки, скамейки, картины – все было облицовано мраморной плиткой или мозаикой из оникса и иллюстрировало восточные мотивы.

В кейфе царила тишина и мягко падал приглушенный свет, даря атмосферу таинственности.

Оглядевшись вокруг, Влад заметил одного-единственного посетителя, сидевшего в дальнем конце комнаты.

Влад тут же направился к нему.

– Ас-саля́му ‘але́йкум, Ариф-эфенди, – тихо произнес он, тем самым привлекая внимание мужчины, что сидел, устало прикрыв глаза.

– Ва-аляйкму с-салям, – произнес он в ответ и лишь после взглянул на подошедшего Влада. – Присаживайся рядом со мной, Белый Лев-агази. Отведай сладости и чай с жасмином. Говорят, он очень полезен для мужчин.

Ариф многозначительно вскинул чуть седеющую бровь.

Влад пристально взглянул в благородное лицо мужчины. Он был много старше Влада, в нем угадывался в прошлом сильный и красивый человек. Но перед собой в данное мгновение Влад видел склонившегося под тяжестью бед уставшего от жизни старца.

Владу сразу стало понятно, что его собеседник умен и хорошо осведомлен. Его прямолинейный намек на то, что он в курсе его самой сокровенной тайны, дал Владу повод внимательнее взглянуть на мужчину. Память безошибочно подсказала ему, где прежде он встречал этого человека.

– Я тебя помню, – еле сдерживая внезапно нахлынувший гнев, присаживаясь напротив, произнес Влад. – Это ты привез меня сюда. Ты был в моем доме, танцевал с моей женой… Я давно разыскиваю тебя, – криво улыбнувшись, неистово прошептал Влад.

Казалось, ничуть не испугавшись и даже не обратив особого внимания на то, что свирепый Лев-агази буквально рычит от злобы, Ариф тихо произнес:

– Я сожалею о своей ошибке. И в свое оправдание скажу, что все это время оказывал поддержку тебе и твоей госпоже. Я являюсь главным советником султана, и в моей власти многое.

Не показав удивление от услышанного, Влад продолжил:

– Думаешь, это теперь спасет тебя?

– Это спасет тебя, почтенный Лев. – Сурово сжатый рот чуть дрогнул в подобии ухмылке.

Столь громкое заявление ничуть не смягчило Влада, даже наоборот, заставило его злобу буквально клокотать внутри, но он нашёл силы как можно спокойнее ответить:

– Насладись жасминовым чаем – это будет последнее, что ты возьмешь от жизни.

Ариф последовал совету и сделал большой глоток из своей фарфоровой чаши.

Прикрыв глаза от наслаждения, он промолвил:

– Моему султану осталось несколько дней видеть солнце этого мира… Как только Абдул-Меджид сделает свой последний вдох, его младший брат придет к власти. Многие и многие годы я пытался этого не допустить…

Ариф взглянул прямиком в лицо мужчины, что сидел напротив.

– Нам грозит большая беда. Как только Абдул-Азис взойдет на престол, он казнит нас всех. А зная его склонности и увлечения, ты, Белый Лев, понимаешь, что нас будут ждать нечеловеческие мучения.

– И все равно они не сравнятся с тем, что по твоей милости пришлось вынести мне и моей семье, – не мог остановиться в гневе Влад.

На мгновение задумавшись, Ариф помолчал.

– Не стоит жить прошлым, когда твое будущее готово тебя удивить, – изрек он бессмысленную, на взгляд Влада, фразу. – В скором времени гарем Топкапы переедет во дворец Долмабахче, я устрою все так, что ты станешь главным евнухом султанского гарема…

– Я и без твоей помощи на этот раз обойдусь, – перебил Влад.

– Возможно, но…

– Что? – грубо перебил вопросом Влад.

– В тот же вечер именно с моей помощью, – многозначительно уточнил Ариф, – ты, маленькая принцесса и Сетеней покинете Стамбул…

– И что ты хочешь за… свою бесценную помощь?

Ариф неспешно сделал пару глотков обжигающего чая, прежде чем ответить.

Влада буквально пожирали внутренний гнев и ярость, но он сдерживался, покорно ожидая ответа главного советника султана.

– С собой вы возьмете одну женщину, – наконец тихо произнес он. – Она сейчас находится в гареме Абдул-Меджида. Ты, должно быть, слышал о ней?

Откинувшись на мраморный полог, Влад с победной улыбкой кивнул.

– Она дорога тебе?

– Как только ты увидишь ее, ты поймешь меня, – уклончиво ответил Ариф. – Марьям попала в гарем не так давно… Я полагал, что она способна возродить в нашем султане жизнь, но оказалось слишком поздно… Я помогу вам, если ты пообещаешь мне взять Марьям с собой.

– Такими обещаниями я прибуду к берегам России со своим личным гаремом, – с горькой усмешкой заявил Влад. – Сколько ему осталось?

– Пару дней.

– Почему судьба этой женщины так заботит тебя?

– Я дал ей слово, что ее жизнь будет в полной безопасности. Но с новым правителем этому не бывать. Марьям слишком своенравна и горда, она не станет мириться с той участью, что будет ждать ее в гареме Абдул-Азиса. Она предпочтет смерть. Этого я не могу допустить. Как только ты увидишь ее, от меня не потребуется больше никаких объяснений.

Что-то в словах советника насторожило Влада. Он явно чего-то не договаривал, не хотел говорить.

В комнату отдыха вошли трое мужчин, не позволяя Арифу более не произнести ни слова.

– Я выполню твою просьбу, если ты выполнишь все условия нашей общей знакомой, – поднявшись со своего места и протянув собеседнику послание от Сетеней, произнес Влад.

Приняв из его рук письмо, Ариф почтительно кивнул.

Не попрощавшись и не пожелав друг другу ни здоровья, ни дальнейшего процветания, как диктовали здешние правила приличия, мужчины расстались.

Быстро одевшись и покинув хаммам, Влад вышел на свежий воздух. Тяжело и глубоко вздохнув, он прикрыл глаза.

Задача, поставленная ему Сетеней, становилась все сложнее и сложнее. Влад пока не предполагал, насколько, но чутье подсказывало ему, что теперь это становилось практически невыполнимым.

Ему предстояло покинуть Стамбул, прихватив с собой трех самых значимых женщин для Османской империи.

Вновь глубоко вздохнув, Влад направился к конюшням хаммама.

У него не оставалось сомнений в том, что именно Ариф был главным виновником того, что он теперь был невольником в этой стране. Пусть и была допущена чудовищная ошибка. Эта участь была уготовлена не Владу, а его другу – Щербатскому. Но что-то, как обычно в этой жизни, пошло не так, и теперь он – Влад – был вынужден расплачиваться за чужие грехи. И ирония заключалась в том, что он теперь должен был помогать тем людям, по вине которых вся его жизнь превратилась в кошмарный сон.

Влад ничуть не удивился тому, что Ариф был в курсе его самой сокровенной тайны. Эта тайна стоила Владу единственного, что у него оставалось, – его жизни.

С большим трудом ему удавалось все это время подавлять в себе инстинкты. Влад и не предполагал, что притворство – демонстрация качеств, присущих евнухам, – потребует от него таких усилий и выдержки. Конечно, евнухи редко бывали в хорошем расположении духа! И немудрено!.. Но еще реже они способны были бунтовать, проявлять какое-либо несогласие, следовать за своим желанием. Они были покладисты и смиренны во всем и всегда. В этом и состояла главная трудность для вспыльчивого характера свободолюбивого князя. Но он чётко осознавал всегда, что его сдержанность залог жизни его, и тех, за чью жизнь он уже в ответе. И теперь, встретив Арифа, он рисковал перечеркнуть все одним неверным поступком. Одному богу было известно, как Владу удалось совладать с собой и не прикончить главного советника султана.

«Почему Сетеней не предупредила его? Почему не сказала, с кем ему предстояло встретиться в безлюдной комнате? Один на один».

Точно пытаясь стряхнуть тяжёлые мысли, негодуя, Влад передернул плечами.

Эта непостижимая женщина, судя по всему, любила испытывать выдержку своего невольника. Припомнился ещё один такой день, в который, по милости Сетеней, Влад балансировал на краю бездны гнева и отчаяния.

Это был поистине жестокий день. В то утро должно было состояться лжеоскопление Влада. Сетеней все устроила так, что церемония выглядела сверхправдоподобно.

Влад даже стал всерьез сопротивляться, вырывая цепи. Он чуть не придушил ими одного из стражников. Второй верзила так перепугался, что отскочил в сторону, оставив своего товарища один на один с обезумевшим от страха невольником.

А Сетеней молча наблюдала сквозь темную чадру, закрывавшую ее лицо. Лишь единственный жест выдал ее волнение: женщина нервно вытерла взмокшие ладони о край своего черного одеяния.

– Кизляр, – ровным голосом приказала она.

Огромный евнух тут же бросился на буйного невольника и оттащил его от окровавленного стражника.

Оправившись от боли и шока, и один, и второй поспешили ему на помощь. Но Влад продолжал неистовствовать, точно бешеный зверь, до тех пор, пока главный евнух, не успокоил его:

– Ты только все портишь, доверься ей.., – на языке жестов предупредил он.

Пока двое стражников держали невольника, Кизляр, зажав ему нос, при первой же попытке Влада сделать вдох, влил в его рот пару капель какой-то горькой жидкости.

В то же мгновение тело Влада обмякло, став точно чужим. Закрыв глаза и сжав зубы, он из последних сил произнес на известном только им с Сетеней языке:

– Ты обманула меня?

– Нет, князь. Спи спокойно. Доверяй мне.

После этого случая Влад безоговорочно стал доверять этой женщине.

В его изуродованном шрамом лице не было спокойствия и безмятежности, присущих скопцам, на нём застыло напряжение и легко читался сдерживаемый гнев. А в глубине глаз появилось какое-то странное выражение, словно он обрёк себя на вечную внутреннюю борьбу.

Вернулся Влад в Сераль далеко за полночь. По дороге он зашел в бани, где двумя огромными ковшами смыл себя дорожную пыль и липкую усталость душного дня.

Когда мужчина бесшумно вошел в свою комнату, он понял, что ему и теперь не удастся отдохнуть. В комнате его поджидала Сетеней.

«Вот и хорошо», – подумалось Владу. Наконец-то он сможет получить ответы на все свои вопросы.

– Ты задержался, – тихо сказала она.

– Почему ты не предупредила меня? – тут же начал с расспросов Влад.

– О чем? – вопросом на вопрос ответила женщина.

– Ариф.

– Что Ариф?

Влад одним рывком приблизился к Сетеней и, склонившись над ней, произнес с еле сдерживаемым гневом:

– Не играй со мной, женщина. Ты знала?

– Конечно, – спокойно, чуть улыбнувшись, ответила та. – Оставь свой гнев в прошлом, Лев. Сейчас другое время и другие цели. Твой вчерашний враг может стать твоим союзником сегодня, а завтра спасти тебя ценой собственной жизни.

– Нет, – выдохнул Влад. – Это не по мне.

– Отчего же? Я была твоим врагом, а теперь…

– Что теперь?

Вместо ответа женщина чуть подалась вперед, и ее мягкие губы встретились с губами Влада. Она целовала его сладко и долго, пока не поддавшись её нежности, мужчина в бессилии не прикрыл глаза, и не ответил на её поцелуй.

Глава 2

В этот день младший брат Султана пребывал в особо хорошем расположении духа. Еще ночью он получил известия о том, что состояние здоровья нынешнего правителя резко ухудшилось. После этой новости Абдул-Азис не мог сомкнуть глаз до самого рассвета. Воображение ярко рисовало ему его дальнейшую судьбу: вот он входит в свой новый дворец Долмабахче, вот восходит на трон в зале советов, и вот наконец он – Султан. Более всего Абдул-Азису нравилось строить планы мести. В бессонно-сладкие ночи, подобные этой, он тщательно продумывал меры и виды наказаний для своих врагов. Несомненно, все его недруги должны будут ответить сполна! И прежде всего первый советник его брата – Ариф.

Ариф-эфенди был злейшим и главным врагом Абдул-Азиса. Ровно насколько этот человек любил и восхищался старшим братом, ровно в той же мере он презирал и считал никчемным существом младшего. Всю свою жизнь Азис терпел сравнения себя с Абдул-Меджидом и всю свою жизнь он проигрывал и не выдерживал критики в глазах Арифа, а следом и всего Стамбула.

Безусловно, старший советник султана считался гласом народа, если не всей Османской империи. Его мнение уважали даже в самых глухих деревнях и пустынях. В народе говорили так: «Хочешь узреть Константинополь – посмотри в глаза Арифа». Этот человек был легендой. И лишь благодаря его усилиям нынешний правитель Абдул-Меджид смог заслужить любовь и преданность своего народа.

Азис пришёл в бешенство, даже мысль об этом страшно злила и раздражала его. Винный бокал лопнул в его напряженной руке, и мелкие хрустальные осколки посыпались на мраморный пол.

Пролетела не одна секунда, прежде чем он отреагировал на это. Вино цвета запекшейся крови растеклось по золотой скатерти. Абдул-Азис поднял голову, встретившись взглядом со своим отражением.

Глаза мужчины вспыхнули черным пламенем, не от ярости, а от более сложного, темного чувства. Его ноздри раздувались, точно у разъяренного животного. Мерцающее пламя свечей, золотое убранство зала и полыхающее гневом лицо Азиса – все это отражалось в зеркалах словно в какой-то сюрреалистической картине.

«Я сделаю так, что ты будешь валяться на улицах своего любимого города в собственной крови и увидишь ненависть в глазах всех тех, кто тобой восхищался» – эта мысль так понравилась Азису, что он тут же хрипло расхохотался, и настроение его вмиг переменилось, став демонически торжественным.

Наконец, измученному собственными мечтами, мужчине все-таки удалось уснуть.

Снился ему расчудесный сон.

Будто разрушенный дворец Долмабахче превратился в курятник, стены которого покрывали темно-бардовые уродливые пятна крови. То тут, то там раздавались оглушительные вопли и стоны, мольбы о пощаде и прощении, и над этим всем возвышался новый правитель. Абдул-Азиса охватывал детский восторг, и его грудь распирало от самоудовлетворения, блаженства и счастья.

Но потом появилась она…

Столь же неприступная, прекрасная и гордая, как и всегда. Лишь ее спокойно-презрительного взгляда Азис никак не мог перенести. Он ненавидел и обожал эту женщину в равных мерах. Был ли он счастлив в этом мире? Был! Был лишь когда-то давно, когда ее взгляд был наполнен любовью. Всеми известными способами и попытками Азис стремился вернуть любовь этой непостижимой женщины, но она посмела предать его. И тогда, переменившись, он стал к ней непомерно жесток. Более всего его раздражало и одновременно восхищало в ней то, с каким достоинством и спокойствием она принимала его жестокость. И за это он любил ее еще больше. Неимоверно тоскуя по ее любви, Азис придумывал для собственной жены все более изощренные пытки. Он понимал, что это только увеличивает ее отвращение к нему, но ничего поделать не мог. Каждый раз, встречаясь со взглядом ярко-голубых глаз своей дочери, Азис смотрел в глаза предательству своей возлюбленной.

Когда малышка только родилась, он был вне себя от счастья, даже, по просьбе супруги, разогнал всех своих боевых петухов… Но время шло, и с каждым годом его маленькая Гвашемаш, его, так называемая дочь, превращалась в светлого белокурого ангела.

Над Абдул-Азисом, казалось, потешался весь свет! Он сделал женщину, что носила под сердцем не его дитя, первой Кадын гарема.

Более всего мужчина не мог примириться с тем, что, по непонятным для себя причинам, не нашел в себе силы расправиться с обманщицей и с ее грешным отпрыском. Он не мог представить себе жизни без Сетеней. Он стал ее вечным рабом, несмотря на то, что имел над ней безграничную власть. Эта власть заключалась в сохранении жизни маленькой Гвашемаш.

Сотню раз Азис горестно жалел, что не утопил обеих. Но он не мог. Не мог во имя той единственной любви, которая, переродившись в ненависть, все же горела во взгляде Сетеней.

И теперь его сладостный сон омрачал этот взгляд.

Абдул-Азис проснулся далеко за полдень. Тяжело дыша, он неловко спустился с высокой кровати и, накинув цветастый халат, крикнул своего слугу.

Ему не терпелось поскорее наказать жену за то, что та посмела своим появлением омрачить его полный предвкушения счастья сон.

Наспех умывшись и одевшись, Абдул-Азис вышел во двор гарема.

В дальнем конце двора изящно изогнутые арки вели в покои гаремных невольниц.

Мужчина скорым широким шагом преодолел расстояние, и его взору открылся еще один двор, обсаженный плакучими ивами, низко опустившими густые зеленые ветви.

Посреди этого дворика звенел прозрачными струйками фонтан с небольшим бассейном, окруженный цветами и мраморными скамейками, на которых сидели молодые, прелестные, ярко одетые девушки. Звонкие голоса и смех вторили журчанию воды.

Как только Абдул-Азис приблизился, неожиданно воцарилась тишина. Женщины, заметив его появление, замерли в благоговейном оцепенении. Его явно не ожидали. Азис коротко кивнул, и все девушки, как одна, торопливо отвели глаза.

Мужчина окинул каждую цепким взглядом и про себя отметил, что желанной среди них не было. Некоторые были ему даже незнакомы, без сомнения, именно те, кто недавно попал в его гарем.

Азис раздраженно оглядел одну из девушек, с трудом припоминая, кто она такая. Подарок какого-то посла! На ней было платье из мягкого зеленого шелка, застегивающееся под высокими острыми грудками, и красные шелковые шаровары, собранные у щиколоток. Девушка была очень хороша и очень молода, с густыми черными волосами и огромными зелеными глазами. Невольница чем-то напомнила Азису молодую Сетеней. Дрожь нетерпения пронзила все его тело, и он широко улыбнулся.

Девушка бросила на него кокетливый взгляд из-под полуопущенных ресниц и улыбнулась в ответ.

– Господин, – прошептала она и, встав на колени, коснулась губами его кожаных туфель.

– Встань, – резко велел он. Улыбка на ее лице тут же померкла, и Азис заметил, что она дрожит: без сомнения, испугавшись, что не угодила ему.

Мужчина глубоко вздохнул и тихо произнес:

– Как твое имя?

– Селена, повелитель.

– Ты красива, Селена.

Он погладил ее по шелковистым волосам.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать, повелитель.

Голос девушки дрогнул.

Меньше всего на свете Азису хотелось бы сегодня видеть в своей постели шестнадцатилетнюю девственницу. И тогда в его голове зародилась замечательная идея.

– Ее и первую Кадын ко мне в залу, – чуть повысив голос, произнес он.

Затем, резко развернувшись, покинул двор наложниц.

***

– Мне раздеться, повелитель?

– Да, – кивнул Абдул-Азис и, желая, чтобы наложница заметила возбужденный блеск его глаз, повернувшись к ней лицом, добавил: – Это доставит мне большое удовольствие.

Мужчина растянулся на шелковом покрывале постели, заложив руки под голову, и стал наблюдать. Лишь заслышав шум приближающихся шагов, он отвёл свой хищный взор от девушки. Она медленно разоблачалась – каждое движение сопровождалось неловкостью, и казалось, было сковано страхом. Это безумно забавляло и веселило Азиса, но не возбуждало и как мужчину оставляло равнодушным. Даже вид ее обнаженного тела не вызывал его интереса, но как только он уловил звук приближающихся шагов, в нем все превратилось в одно сплошное возбуждение. Одна лишь мысль о том, как его неверная жена отреагирует на его задумку, приводила Азиса в неописуемый восторг, он буквально трепетал от предвкушения.

Невольница резко выпрямилась, когда двери в спальню хозяина решительно распахнулись, ее юное тело задрожало, а глаза лихорадочно заблестели в сиянии свечей.

Первая Кадын неспешно вошла в комнату, и ее недоуменный взгляд остановился на застывшей в растерянности девушке.

Что-то сродни жалости промелькнуло во взгляде Сетеней.

«Как отвратительно, что этот ребенок совсем не знал детства, а ее обучение тайнам обольщения началось едва ли не с колыбели», – подумалось ей. Как же она ненавидела эту страну с ее варварскими обычаями. Но более всего Сетеней презирала того, кто сейчас с восторженным любопытством и сладострастием глядел на нее.

Усмирив гнев и отчаяние, женщина сделала глубокий вдох. Она не предоставит своему ненавистному мужу удовольствия шокировать и испугать ее своими извращенными желаниями.

– Ты звал меня? – только и произнесла она.

– Подойди сюда, – велел Азис.

Сетеней, как никто другой, знала, что более всего возбуждало и радовало, а что раздражало и злило ее супруга.

Она грациозно направилась к нему, зазывно покачивая бедрами, по ходу скидывая с себя всю одежду.

Сетеней плавно опустилась на колени, и ее губы растянула призывная улыбка. Женщина распустила свои великолепные волосы и бросила быстрый взгляд на дрожащую в углу девушку.

Девчонка оказалась не столь глупа, как вначале подумалось Сетеней. Быстро смекнув, что к чему, она в точности, как ее негласная наставница, расправила плечи и направилась к кровати своего хозяина с манкой улыбкой блудницы.

Абдул-Азис гневно поджал губы, но поднялся и позволил им раздеть себя. Оставшись обнаженным, он, к своей досаде, понял, что в нем нет желания. И уже ничто не способно его вернуть!

– Ах ты дрянь! – вскрикнул он, отмахнув звонкую пощечину Сетеней.

Упав на мягкий ковер, женщина глубоко рассмеялась.

Молодая наложница вскрикнула и, прижав руки к груди, поспешно отпрянула от разгневанного хозяина.

– Если ты еще хоть раз пискнешь, – тихо и угрожающе точно прошипела ей Сетеней, – он нас замучает до смерти!

Девушка поспешно кивнула и, преодолев свой страх, помогла Сетеней подняться.

– Ты нарочно это делаешь, тварь? – продолжал неистово орать Азис.

Сорвав с постели покрывало, он обернулся в прохладный шелк. Это хоть как-то должно было остудить его гнев. В эту секунду он был способен убить непокорную Кадын, но он не мог себе этого позволить; его любовь к ней была столь же сильна, как и его ненависть.

Решительным шагом обогнув кровать, Азис сорвал со стены кожаный кнут.

– Сейчас ты увидишь, малолетняя дрянь, что бывает с теми, кто мне перечит.

В одно мгновение девушка отползла от Сетеней в дальний угол и, всхлипывая, залилась слезами.

Не медля, Азис замахнулся над замершей Сетеней. Казалось, ужас сковал ее тело, но она успела поднять на него полный ненависти взгляд. Это заставило мужчину замедлить свою расправу. Еще какое-то мгновение он смотрел в глаза любимой и ненавистной женщины, а затем, сам того не желая, услышал над своим ухом рассекающий свист кнута.

Сетеней вскрикнула, точно раненая птица, и в это мгновение двери в спальню вновь распахнулись и глаза женщины встретились с потемневшим от гнева взглядом Льва.

Влад стоял молча, изо всех сил сжимая позолоченные створки дверей. Он смотрел в глаза Сетеней и видел в них мольбу. Но женщина безмолвно молила его не о своем спасении – ее взгляд призывал Влада держать себя в руках. И он помнил о том, что превыше всего было для этой женщины. Он помнил о своем обещании ей. Его необдуманный порыв мог стоить им их жизней, а главное, он мог поставить крест на судьбе и благополучии маленькой дочери Сетеней.

– Как ты посмел?! – в ту же секунду взревел Абдул-Азис.

Сделав глубокий вдох, Влад сжал зубы и, склонившись в почтении, произнес:

– Срочные известия из дворца Долмабахче, мой повелитель. Тридцать первый султан Османской империи, ваш старший брат – Абдул-Меджид, да примет Аллах его в своих чертогах, скончался пару часов назад.

Звенящая тишина накрыла каждого, кто пребывал в комнате, где прозвучали эти слова: тихие слезы катились по прекрасному лицу Сетеней; молодая наложница прекратила свои всхлипы и опустилась на колени перед новым повелителем империи, а он сам – новоиспеченный султан – замер, стараясь не дышать. Неистовая, лучезарная, точно у ребенка, улыбка озарила его лицо.

Абдул-Азис на негнущихся ногах подошел к своему главному евнуху, и с чувством благодарности за преданность и хорошую весть, заключил Влада в крепкие объятия.

Глава 3

Сказочная красота дворца Долмабахче и мастерство художников, создавших такое чудо, вызывали восхищение. Вдоль высоких стен гарема были расставлены стражники; двойные ворота охраняли евнухи. Завидев нового главного евнуха, они низко поклонились и распахнули перед ним створки резного дерева.

Влад прошел через огромный центральный двор, отделявший гарем от основных зданий дворца.

День выдался на редкость хлопотливым, но опустившийся на город вечер радовал прохладой. Ветви деревьев покачивались на легком ветерке, тонкий серп луны, медленно поднимался на горизонте, и первые звезды освещали небо неярким желтоватым светом.

Изысканный фонтан, мраморные скамьи и множество пылающих яркими цветами клумбы – это место, казалось, было создано для успокоения уставших глаз и хаотичных мыслей.

Мужчине хотелось отдохнуть, а еще больше где-нибудь присесть и услышать тишину: нервы были на пределе.

Это был поистине беспощадный день. Опустившись на мраморную скамью, Влад обхватил свою голову обеими руками, и из его груди вырвался протяжный стон.

«Возможно ли все то, что с ним происходит?»

Этот день начался с их прибытия во дворец Долмабахче.

Во главе с братом покойного султана они проследовали в приемный зал советов, где все их уже поджидали! Все члены совета старейшин, все поместные правители, министры и старшие должностные лица страны. Все те, чье мнение имело важность при назначении нового султана.

Влад еще в начале этого проклятого дня ощущал, как его охватывает злость и еще какое-то чувство, очень похожее на страх.

На границах уже начинались волнения; новость о том, что младший брат покойного султана на следующий же день собирается принять власть, многих заставила взбунтоваться. Абдул-Меджида любили и уважали, а Абдул-Азиса боялись и проклинали.

По толпе собравшихся то и дело проносились возгласы недовольств и неодобрений, но никто ничего не мог поделать. Власть к Абдул-Азису переходила совершенно законным путём.

Сетеней заперлась в своих комнатах, отведенных ей в серале, безволием отвечая на все, что ей ни предлагалось. Неотступно и неустанно Кизляр-ага был подле своей хозяйки. В восхождении к власти Абдул-Азиса Сетеней видела свою гибель и гибель всей империи.

Влад не понимал, почему она медлила и теперь?! Почему и теперь не решалась на их побег?! И он устал от бесконечного ожидания. От долгих переговоров с контрабандистами, единомышленниками и выжившими из ума стариками, которых давно следовало отправить на заслуженный покой.

Но теперь, после сегодняшней встречи, уже ничто не имело для него значения.

Его прошлое предстало перед ним во всей своей силе и красоте…

За радостную весть о кончине брата Абдул-Азис назначил Влада главным евнухом султанского гарема. И, как главному, ему предстояла непосильная задача: решить судьбу осиротевших обитательниц гарема умершего султана.

Решив разобраться с этим поскорей, сразу же после заседания высшего совета Влад отправился в гаремную часть дворца. Он знал, каковы будут его действия. Всем женщинам и их детям предстояло отправиться в дом слез, где до конца дней они должны будут оплакивать своего усопшего мужа и отца.

Главный советник Абдул-Меджида, с коим Влад уже имел неудовольствие встречаться на днях в банях, перехватил Влада в саду сераля. Ариф знал наверняка, какая участь была уготовлена ему новоиспеченным султаном. Ариф вновь напомнил Владу о некой иноземной обитательнице гарема. Он уверял, что когда Влад увидит эту женщину, он сам все поймет. Также Ариф предупредил, что Абдул-Азис случайно встретил эту женщину сегодня в саду и теперь питает к ней страшный интерес. Ариф просил уберечь её от повышенного внимания и любыми способами остановить жестокого правителя.

Влад успел подумать, что верный советник имел неосторожность и несчастье влюбиться в невольницу своего султана. Но встреча с этой самой женщиной ответила на все его вопросы сполна, породив массу новых…

Грозный Левент-ага, казалось, забыл, как дышать, когда его глаза встретились с ее взглядом. Когда он увидел невольницу, о которой велась речь, мир вокруг него перевернулся трижды, прежде чем он смог вымолвить хоть слово.

Она бросилось к нему на шею, заключив в крепкие объятия. Опешив, добрую минуту он не понимал, что происходит, пока женщина не скинула с головы легкую вуаль. И тогда его глаза увидели то, что сердце почувствовало прежде.

Мари.

«Мари, Мари, Мари…» – безжалостно стучало в висках, и отдавало болью во всем теле, и разбивалось на сотни острых осколков в душе.

Перед ним стояла законная супруга князя Влада Ольденбургского, любовь всей его жизни… Но Левент-агази более не имел прав ни на прошлую жизнь, ни на эту женщину, что стояла перед ним.

Заметив в его взгляде отрешенность, ее прекрасное лицо побледнело, а когда ему пришлось отстранить ее от себя, стало и вовсе безжизненным. Но он продолжал смотреть на нее сквозь маску бездушного спокойствия. Так было нужно. Это было необходимо.