Читать онлайн Белый олень. Часть 3. Одинокий волк под луной бесплатно

Глава 1

На новом гербе Чечни изображен одинокий волк под луной.

Что это: символ, пророчество, судьба?

Хочется спросить народ маленькой мятежной Ичкерии:

зачем вам такое безнадежное одиночество?

Принесет ли оно свободу, мир и счастье?

Воинам России, погибшим и выжившим

в горячих точках, посвящаю!

– Разрешите войти? – Сергей Романов остановился на входе в кабинет.

– Проходите, Сергей Александрович, присаживайтесь, рад вас видеть, – осанисто восседавший в кресле генеральный директор ОАО «Забайкалавиа» Кожухов сделал приглашающий жест. Здороваясь, задержал ладонь гостя чуть дольше, чем это принято.

– Благодарю, – сказал тот, устраиваясь на стуле. В это время зазвонил телефон, и Кожухов снял трубку. Пока он разговаривал, у Сергея появилась возможность осмотреться. В этом помещении ему приходилось бывать довольно редко. Прежний генеральный директор Сазонов своим вельможным вниманием не особо жаловал летный состав, а новоиспеченный руководитель Кожухов и подавно – традиция осталась неизменной. Но зато внешне все переменилось разительно. Исчезли темные плотные портьеры на окнах, тяжелый гигантский стол, массивные дубовые кресла по углам, неуклюжий старомодный шкаф, огромная нелепая люстра, угловатый несгораемый монстр-сейф советского производства.

Вместо всего этого появились легкие полупрозрачные шторы, изящная импортная мебель, несколько веселеньких, карикатурно-бестолковых пастелей на стенах. Под высоким потолком завис ажурный светильник, а за спиной хозяина этого шикарного и одновременно несуразного помещения расположилась длинная полка с большой коллекцией самолетов-копий на ней. У стены стоял роскошный шкаф светлого дерева со встроенным в него баром, рядом еще один шкаф, книжный, плотно забитый солидными фолиантами с яркими корешками. И если в бар господин генеральный директор заглядывал довольно часто, то книги никогда не извлекал на свет божий и уж тем более – отродясь их не читал. Из своего прежнего, достаточно скромно обставленного кабинета Кожухов распорядился перенести лишь огромные напольные часы с боем и теперь они мерно отсчитывали время для нового правителя забайкальской авиации.

… И эти пластмассовые самолетики, и этот зеркальный бар, заставленный элитными алкогольными напитками в нарядных бутылках, и эти роскошные книжные издания – все это довольно нелепо смотрелось в рабочем кабинете и говорило о вопиющей безвкусице его владельца. Но обойтись без этого примитивного купеческого шика в мире «новых хозяев жизни» было категорически нельзя, уж такова дань моде современных нуворишей, дорвавшихся до власти при помощи невероятной наглости, изворотливости ума, мощнейшей пробивной энергии и умения расталкивать окружающих локтями.

С тех пор, как убывший на долгожданное повышение в Москву Сазонов передал бразды правления Кожухову, его довольно редко можно было увидеть в штатском, теперь он предпочитал официальный костюм. Идеально пошитая униформа Владимиру Дементьевичу была весьма к лицу: золотое шитьё дубовых листьев на козырьке фуражки, два ряда гербовых пуговиц на двубортном темно-синем кителе, сдержанно сияющие золоченые галуны на погонах, именуемые на авиасленге – «полтора широких», что означало для их носителя принадлежность к тринадцатой, средневысокой, категории командно-руководящего состава Гражданской авиации. Весь этот ярко блестящий антураж придавал новоиспеченному генеральному директору «Забайкалавиа» действительно генеральский респектабельный вид. Но, судя по всему, останавливаться на достигнутом Кожухов не собирался и делал все для того, чтобы на его крутых плечах засияли «два широких», а то и «два с половиной», что автоматически вводило их владельца уже в самую высшую, четырнадцатую, пятнадцатую, а то и в шестнадцатую, элитарно-кастовую, категорию начальствующего состава ГА.

Имидж Кожухова тоже разительно изменился, теперь он смотрелся этаким матерым шефом-паханом, заметно располнел, стал зримо солиднее, значимее. Безвозвратно исчезли порывистость, горячность, эмоциональность, небывалая скорость разговорной речи, выдававшая стремительность нервных процессов. В его лексиконе появилось много мудреных иностранных терминов и сложных словосочетаний, которые, чаще всего, применялись не к месту. Мимика, жесты и позы стали лениво-вальяжными, барственными, с претензией на аристократическую утонченность. Но, если бы Владимир Дементьевич видел, что от всех этих приобретений он как-то сразу постарел, то, наверное, шибко осерчал на своих имиджмейкеров. А может и не осерчал бы, может быть именно таким и хотел лицезреть себя на этой высоченной должности, которая, впрочем, была для него лишь очередной ступенью в небывало стремительном карьерном росте.

Кожухов, наконец, закончил разговор, опустил трубку на коротко звякнувший телефонный аппарат. Потом взял со стола пачку дорогущих сигарет «Конгресс» и, раскрывая ее, предложил:

– Прошу, Сергей Александрович.

– Спасибо, я давно бросил, – отказался тот.

– Ну и правильно. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет! – улыбчиво и одобрительно произнес Кожухов. – А я вот все никак не могу покончить с этой вредной привычкой.

Он закурил, небрежно кинул зажигалку, откатился на кресле и откинулся на удобно изогнутую спинку. Сергею даже показалось, что сейчас задерет ноги, обутые в шикарные лакированные туфли, и поставит их на стол, так вальяжно развалился директор в кресле… Не поставил, сдержался!

– Давненько мы не общались, Сергей Александрович… – сощурившись и пристально изучая лицо гостя сквозь легкое облачко ароматного дыма, сказал он. – Всё дела, дела, с младшим командным составом пересечься некогда…

В слове «младшим» Сергею послышался некий подтекст. И еще подумалось: все знаковые события в его службе так или иначе происходили после посещения этого кабинета: назначение на должность комэска, первая и вторая волна сокращений, и предстоящий сегодняшний разговор.

– Но сейчас-то вроде пересеклись, господин генеральный директор, – с заметной долей яда произнес он.

– Давай-ка, Сережа, для начала, перейдем, как всегда, на «ты», так проще общаться. Разговор предстоит долгий…

– На «ты» так на «ты», – согласно кивнул Сергей и действительно, ощутил при этом некоторое облегчение.

– Ну что, дружище, отошел от всех своих горестей и бед? – участливо поинтересовался Кожухов.

– Когда отойду, тогда меня в ящик упакуют и четырьмя гвоздями крышку заколотят, – все так же язвительно произнес комэск.

Кожухов в ответ лишь усмехнулся с грустинкой:

– Ты все такой же ершистый, не меняешься.

– И не собираюсь меняться, уж такая у меня планида.

– Да, планида… – проникновенно и задумчиво произнес Кожухов. Глубоко затянувшись сигаретой, продолжил. – Не поверишь, конечно, но я довольно часто думаю о тебе. Примеряю на себя твою судьбу и спрашиваю: «А вот ты, Володя, выдержал бы все то, что пришлось на долю Романова?»

– Ну и каков же ответ? – спросил Сергей с холодной заинтересованностью.

– А его нет, ответа… – Кожухов снова пыхнул дымом. – Поэтому и не могу понять: свались на меня то, что свалилось на моего соратника, как бы я поступил: спился, скурвился, застрелился или еще что-то сотворил? А вот смотрю на тебя и просто по-житейски завидую – выжил, выздоровел, не сломался, восстановился на летной работе, ходит с прямой спиной и не боится людям в глаза смотреть.

– А с чего бы мне ходить с кривой спиной и бояться смотреть людям в глаза? – медленно и угрюмо уточнил Сергей.

– Да знаешь, народец-то всякое болтает… – неопределенно покрутил пальцами левой руки Кожухов. – Все твои женщины почему-то погибают: первая невеста сорвалась со скалы, а позже террористы напали на твой самолет и застрелили при этом вторую невесту… А до этого, они убили твоего бывшего командира самолета Кедрова и твоего же бывшего второго пилота Коробова. А потом и жена исчезла в неизвестном направлении. Согласись, перечень не самый лучший, просто рок какой-то…

– Ничего нового ты не сказал, Володя.

– В общем, да… – согласно кивнул Кожухов, и через паузу спросил. – Я припоминаю, что у бортпроводницы Денисенко был ребенок, это действительно так или что-то путаю?

– Все верно, – подтвердил Сергей. – Только он не был, а есть!

– Прости, не правильно выразился… И с кем он сейчас живет?

– С бабушкой. Это единственный человек, кто у него остался, больше родни нет.

– А отец? Ведь кто-то же произвел мальчишку на свет Божий?

– Этот кадр исчез давным-давно… – невесело пояснил Сергей. – Да и жив ли он вообще, пил же беспросветно и деградировал окончательно.

– Ну а ты-то появляешься иногда в этой семье, помогаешь хоть чем-нибудь? Ведь как ни крути, как ни верти, а то, что ты сейчас жив и здравствуешь, это все благодаря тому, что твоя вторая невеста тебя от верной смерти спасла. А, значит, обязан ты ей до гробовой доски, уж извини за прямоту.

– Я и без твоей прямоты все прекрасно понимаю, – процедил сквозь зубы Сергей. – Именно поэтому и появляюсь, и помогаю по мере возможности. На нищенскую учительскую пенсию и ничтожное пособие по утрате кормильца сейчас не проживешь. А парню в этом году во второй класс идти. Ты, надеюсь, знаешь, что это такое собрать ребенка в школу?

– Да уж как-нибудь представляю, двух своих школяров на учение снарядил, – кивнул генеральный и покровительственно добавил. – Ты вот что, Сережа, напиши-ка на мое имя просьбу о выделении денежного пособия. Мотивацию придумай сам, и я с удовольствием помогу, ведь понимаю, как ты терзаешься, как тебе сложно жить…

– А с каких это пор тебя волнуют мои моральные терзания, Володя?

– Да с тех самых, когда на «Антоне» за спаренные штурвалы держались.

– Вспомнил, тоже, сколько уж лет прошло с тех пор. Да и поздно об этом толковать – моя жизнь кардинально меняется…

– И, тем не менее? – все не отступал Кожухов.

– Ничего мне не надо, – отрицательно мотнул головой Сергей. – Руки-ноги есть, как-нибудь сам справлюсь – моя «копейка» пока на ходу, и на хлеб-соль я еще в состоянии «натаксовать», раз уж твоя контора денег не платит.

– Ну, что ж, была бы, как говорится, честь предложена, – чуть разочарованно произнес Кожухов, гася в пепельнице сигарету. – Тогда перейдем к делу: знаешь, зачем я тебя пригласил, Сережа?

– Догадываюсь. Место для переучивания на «Туполь» пришло из ШВЛП, и ты мне его хочешь предложить – три года назад это обещал. Я угадал?

– Нет, всё мимо. По этому поводу скажу лишь одно: буквально вчера я подписал приказ об отправке на утиль еще двух кораблей Ту-154, их ресурс выработан полностью. А брать в лизинг или приобретать новые самолеты дорого и бесперспективно – объемы работ ничтожны, забайкальский народ из-за безденежья практически перестал летать. Поэтому пятую эскадрилью будем ликвидировать полностью, свое дело она сделала и больше не нужна. Так что о твоем переучивании вопрос больше не стоит, уж извини, у нас на носу банкротство и преобразование в транзитный аэропорт.

– Выходит, «недалекое будущее» о котором ты не раз талдычил – наступило, – мрачно констатировал Сергей. – Что ж, масштабные перспективы ОАО «Забайкалавиа» мне понятны. Значит, речь пойдет о моем рапорте?

– Точно! – подтвердил Кожухов, извлекая из лежавшей перед ним папки стандартный лист бумаги. – Я внимательно ознакомился с ним и решил лично встретиться с тобой. Надеюсь, ты не против, чтобы доверительно пообщаться?

– Ничуть, пообщаться всегда полезно, – поддержал Сергей. – Особенно, если уж доверительно…

– Командир летного отряда отказался подписывать твою зая'ву, принес ее мне, – Кожухов кивнул на лист.

– Что, у Турчанинова авторучки не нашлось? – с легкой издевкой поинтересовался Сергей.

– Да нет, авторучка у него, судя по слухам, имеется, – подыграл ему Кожухов. – А вот с головой не все в порядке – удержать лучшего командира эскадрильи от безрассудного поступка ума не хватает, сбагрил это дело на меня.

– Понятно, давай дальше, Владимир Дементьевич.

– Скажи, Сережа, что тебя не устраивает? Командирам звеньев и эскадрилий мы все же стараемся платить регулярно, вот и лови кайф, балдей от жизни: бабы, кабаки, охоты, рыбалки, курорты и всё прочее… Почему тебе в своем рабочем кабинете спокойно не сидится, а?

– Во-первых, я ненавижу праздную жизнь, во-вторых, в кабинете насиделся до одури, а вот в кабине самолета уже практически забыл, когда сидел – ведь отлетываем половину саннормы, а то и меньше… – неспешно пояснил Сергей. – Поэтому я решил кое-что скорректировать в своей биографии. Летать хочу, Володя, на хлеб зарабатывать, воровать-то не умею, да и негде, честно говоря, все уже давно разворовано.

– Поня-я-ятно… – раздумчиво протянул генеральный. – И куда же ты налопа'тился, комэск-два, ежели не секрет?

– В военную авиацию, с их командованием вопрос решен, дело только за твоей подписью.

– Тебя что, родители впопыхах делали, Романов, раз меняешь шило на мыло, часы на трусы? – изумился Кожухов совершенно искренне. – Не будь наивным, в ВВС сейчас тоже не сахар, деньги и там через раз платят, да и сокращение идет полным ходом – боевая авиация больше не нужна, ведь у России теперь оборонительная доктрина.

– ВВС здесь ни причем, Володя, я в другой системе местечко застолбил, – сказал Сергей. – Ты, надеюсь, в курсе, что еще в конце семидесятых начала создаваться авиация Министерства Внутренних Дел. Сейчас эта работа в самом разгаре – по всей стране спешно формируются отдельные эскадрильи ведомственной транспортной авиации, но возникла острая нехватка летного состава. Ну, я и подсуетился.

– Во-о-от оно что! – еще больше удивился директор, затем поинтересовался. – Напомни, какое у тебя сейчас звание офицера запаса?

– Два года назад, после переподготовки присвоили капитана.

– А какой чин обещают менты?

– Чины были в царской армии, они давно отменены, – никак не реагируя на его издевательскую ухмылку, сказал Сергей. – Так что звание у меня будет – капитан. Здесь командую эскадрильей, тем же самым буду заниматься и там.

– Да вы просто карьерист, батенька! – саркастически перешел на «вы» Кожухов. – Вам всего тридцать семь, а уже капитан! А лет эдак через десять-пятнадцать присвоят очередное звание – майор. До подполковника вам, увы, не дослужиться, а вот я это звание уже давно имею, согласно занимаемой должности – командир запасного военно-транспортного полка, как-никак…

– Ничего, мне и майора хватит, – с не меньшим сарказмом произнес Сергей. – Ведь до твоих недосягаемых высот, Володя, действительно, не дотянуться. Свое место под ты солнцем занял прочно, а, главное, быстро.

– Кто бы спорил! – победно изрек Кожухов. – А тебя и других, небось, жаба давит, что этого вам не видать, как своих ушей… Авиационным начальником такого ранга может стать только избранный!

– А оно так и есть, Володя! – Сергей сделал вид, что искренне согласен с директором. – Ты ведь у нас пример для подражания – прешь ввысь с запредельным углом атаки. Как говорится второй в мире – первый в Сибири! Только смотри, не потеряй скорость, да в плоский штопор не сорвись. Надеюсь, еще помнишь, что выход из него невозможен.

– Ты сильно-то не переживай, Романов, с техникой пилотирования у меня, надеюсь, все нормально. Если придется снова сесть за штурвал – не оплошаю.

– Я в этом и не сомневаюсь, – снова согласился Сергей. – Только об одном предупредить хочу: скоро по моему примеру и, не буду скрывать, совету, за подписью к тебе придут еще человек двадцать. Людям надо на что-то семьи содержать и детей учить. Зарабатываем буквально копейки, да и тех не видим больше полгода, после работы летуны таксуют, воруют, торгуют, грузчиками пашут, сторожами… Короче говоря – выживают, как могут.

– Ах вот даже как! – удивленно и вместе с тем озабоченно пробормотал Кожухов. – Значит, пастух решил сам отвалить и полстада за собой увести… И не стыдно тебе, Романов?

– Уж кому-кому, а не тебе взывать к моей совести, Володя!

– Погоди, дружище, а кто же будет выполнять рейсы твоей эскадрильи? Их, правда, немного, но…

– Папа римский! – с нескрываемым злорадством перебил его Сергей. – Свяжись с Ватиканом – вдруг да поможет.

– Да оставь ты, Романов, свои издевки! – возмутился генеральный. – Ведь это же безнравственно – удирать как крысы с тонущей посудины, дезертировать из родного коллектива.

– Ты заговорил о нравственности? – Сергей так стремительно подался вперед, что Кожухов невольно отпрянул. – А кто полтора года назад приказал мне разогнать «лишнюю шушеру», не ты ли? Сейчас клюнул жареный петух, по-другому запел!

– Не надо раздувать ноздри, Романов, давай обойдемся без воспоминаний и лишней болтовни, – Кожухов смотрел на Сергея злым взглядом, а тот, распаляясь, говорил все громче и ожесточеннее:

– Мы тебе не стадо и не крысы, понял?! Мы пилоты, хотим летать и будем летать! В одном ты прав: посудина действительно тонет, но еще три года назад она вполне уверенно держалась на воде. А когда ты и твой шеф Сазонов спихнули старика Артемова, ее днище стала разъедать коррозия. И вот закономерный результат – ваше ржавое корыто идет ко дну!

– Не спеши торжествовать, Романов, жизнь еще покажет, на чей х.. муха сядет… – с угрозливой многозначительностью произнес Кожухов.

– Будь поучтивее, Володя, – не преминул заметить Сергей. – Сам же говоришь, что ты – авиационный начальник высокого ранга, а ведешь себя как последний лагерный урка.

– Да и ты держись попристойнее, Сергей Александрович, а то ведь разозлишь меня, я сейчас сделаю пару звонков, и ты уйдешь отсюда в никуда!

– Не пугай, ежа голой жопой, я свое давно отбоялся, – обезоруживающе улыбнулся тот. – Лучше о себе подумай: когда аэропорт Горноозерска действительно станет транзитным и утратит свой нынешний статус, придется тебе снять свой нарядный кителёк и взять в руки метлу дворника.

– Ты сейчас пропустил прекрасную возможность помолчать, парень! – мудрёно выразился Кожухов и нервно побарабанил по столу пальцами. – Аллегорию насчет метлы я оценил, но смею заверить, что это, скорее, твоя прерогатива. Что же касается меня, то мое финансовое положение позволяет жить, не считая денег, а вот твои проблемы наступят уже очень скоро. Знаешь ли ты, для чего формируются эти новые эскадрильи? Мне, например, достоверно известно – для продолжения войны в Чечне.

– Я в курсе, – твердо произнес Сергей. – Личный состав Внутренних войск МВД будем доставлять туда и оттуда.

– Довольно странная услада души – возить солдатню и нюхать запах вонючих портянок. Ты же не хрен с бугра, а линейный пилот Гражданской авиации!

– Видишь ли, дорогой, – наигранно-проникновенно сказал Сергей, всеми силами стараясь быть корректным. – Я ведь и сам не так давно был носителем этих самых портянок. Поэтому их аромат меня не смущает… А вот ты, насколько помню, от всеобщей воинской повинности отвертелся.

– Ты все правильно помнишь, я честно закоси'л от армии, – ничуть не смутился Кожухов. – Романтика кирзовых сапог не по мне, с детства приучен работать не ногами и руками, а головой…

– Самое главное в твоем сообщении, что ты закосил – «честно»! – с нескрываемым удовольствием поймал его на этом слове Сергей. – А что касаемо головы, то я тоже ей иногда пользуюсь. И порой даже есть результат…

– Тогда спрашивается в учебнике Пупкина по арифметике: на хрен тебе этот геморрой, дружище? Сшибут тебя чечены каким-нибудь там «Стингером» и дай Бог – сразу убьют. А если не убьют и захватят живым, то будут горло ножом резать. Не боишься, а?

– Волков бояться, знаешь…

– Знаю, знаю, волков бояться – в лесу баб не трахать! – игриво усмехнулся Кожухов.

– Вот видишь, какой ты у нас понятливый, Володя, – одобрительно похвалил Сергей. И, помолчав, закончил. – Подписывай бумагу, да я пойду отрабатывать положенные по КЗоТу1 две недели.

– Подписывать не стану, даю время подумать, Сергей Александрович, – строго и назидательно произнес генеральный. – Ты ведь сейчас дурку'ешь вопреки здравому смыслу, а я как старший товарищ и начальник обязан предостеречь от идиотского поступка. Не надо педалировать ситуацию, лучше еще потерпеть какое-то время, а потом все наладится и начнем работать как прежде. Глядишь, и мы поймаем удачу за хвост.

– Лично мне твои прожекты оптимизма не прибавляют. Слова стоят дешево, говорят старики-пушту'ны, а уж они-то знают, что говорят! – Сергей медленно поднялся и закончил почти официально. – Да и терпилка уже давно иссякла! Так что подписывайте, господин генеральный директор, я своих решений не меняю.

Кожухов долго и многозначительно смотрел ему в глаза, затем достал свой золоченый «Паркер», нарочито медленно развинтил его и, занеся острое перо над листом с рапортом, произнес:

– Будь по-твоему, Романов. Только запомни одно: возврата не будет, даже если на коленях станешь меня умолять… А умолять все равно придется, когда надоест стоять на паперти с протянутой рукой.

– Не дождешься! – с холодной неотвратимостью изрек Сергей. – Я лучше от голода сдохну, чем буду тебя о чем-то просить или у церкви пятаки клянчить.

– Поживем-увидим… – многообещающе произнес Кожухов, затем резким движением подписал рапорт и перетолкнул лист на край стола. Сергей взял бумагу, глянул на подпись «В. Кожух» и, хотя видел ее не впервые, невольно улыбнулся: она вдруг чем-то напомнила тарантула, где он своими четырьмя лапками в виде буквы «К» будто стремился вцепиться в начальную букву «В», а три остальные буквы, выписанные густой вязью словно образовывали округлое тельце ядовитого паука.

И вдруг с беспощадной ясностью Сергей понял, что пути назад нет, что эта паучья подпись ставит точку на очень значимом отрезке жизни. Впереди был ее очередной этап и еще только предстояло узнать, какую роль сыграет в дальнейшем этот витиеватый росчерк Кожухова, разделивший судьбу Сергея на «до» и «после».

– Прощайте, господин генеральный директор! – жестко произнес он, складывая лист вдвое. – Я очень надеюсь, что мы больше не свидимся.

– Не кажи гоп, пока не перескочишь! – процедил тот и презрительно закончил. – Скатертью дорога, бывший командир второй эскадрильи.

Глава 2

На новом месте работы не случилось решительно ничего из того, что представлялось Сергею. Прошедший срочную службу, он думал, что, надев форму военного летчика, станет ходить на утренние и вечерние построения части, на дежурства по гарнизону, слоняться по городу начальником патрульной группы, заниматься с личным составом строевой подготовкой, проводить техническую учебу, дежурить по столовой, выполнять роль начальника караула и еще массу подобных обязанностей, свойственных военному быту… Но ничего этого не было и в помине – бушующая на Северном Кавказе война многое упразднила и диктовала теперь совершенно иные правила жизни офицерского состава Внутренних войск.

Пройдя медицинскую комиссию, для чего ему пришлось провести десять дней в окружном военном госпитале и отлетав положенные проверочные полеты с летчиком-инспектором, Сергей с нетерпением ждал назначения. Вскоре он был вызван на аудиенцию к командиру отдельного авиаформирования, полковнику Кубасову. Столь высокое звание было вполне объяснимо – в недалеком будущем три сводных эскадрильи предполагалось развернуть в полк, возглавить который должен был именно Кубасов. Знакомство Сергея с ним состоялось в кабинете полковника:

– Я только что из командировки, капитан, поэтому с вами еще не пересекался, – тучноватый Кубасов изучал придирчивым взглядом нового офицера. – В нашу «контору» каким ветром занесло?

– Ветром повальных сокращений в Аэрофлоте и полугодовой невыплатой зарплаты. Жить не на что, честно говоря.

– Понятно… – мрачновато изрек полковник, затем поинтересовался. – Характер новой службы как себе представляете, капитан?

– Думаю, что буду заниматься тем же, чем и занимался, – транспортными перевозками.

– Все верно, вам придется усиленно работать по замене личного состава федеральных сил на подразделения МВД и Внутренних войск, – подтвердил Кубасов. А Сергей не преминул поинтересоваться:

– А чем, собственно, вызвана эта замена? Ведь воевала же армия до этого и ничего, справлялась…

– Причин тут много, капитан, но я бы выделил две, основные, – стал объяснять Кубасов. – Первая: это мнение некоторой части высшего генералитета о том, что главная роль регулярной армии – противостояние внешней агрессии, а не ведение боевых действий против своего народа на территории собственного государства. И с этим сложно не согласиться – армия в локальном конфликте – что слон в посудной лавке! Ей нужны территории, размером с Сибирь, фронты по тысяче верст, операции стратегического характера. А силовые акции в отношении боевых террористических формирований обязаны проводить полицейские структуры – так заведено во всем цивилизованном мире. – Полковник придвинул к себе графин, налил в стакан воды, залпом выпил и снова заговорил:

–Причина вторая: вся зарубежная пресса пестрит возмущенными публикациями о России. Главная тема – война в Чечне и нарушение при этом прав человека. Мировая либеральная общественность буквально вопит о том, что вводить в действие по восстановлению конституционного порядка армию, это преступление! Больше всего надрываются американские деятели, чьё государство воюет, где хочет, с кем хочет и когда хочет! Но наше Правительство почему-то идет на поводу у этих, с позволения сказать, партнеров. Хотя вполне можно было отправить их по известному адресу… Вот такая на данный момент военно-политическая ситуация, капитан Романов.

– Понятно… – сосредоточенно пробормотал Сергей, а Кубасов продолжил:

– Но вернемся к нашим проблемам, работа для вас будет знакомая, но действовать придется в несколько непривычной обстановке, поэтому я обязан ввести вас в курс дела, так что слушайте и запоминайте, -полковник взял указку, подошел к висящей на стене карте, Сергей внимательно следил за ним.

–Военное положение на территории Чечни в данное время выглядит так: наземная операция находится в своей активной фазе, федеральные войска заняли треть территории к северу от реки Терек и освободили от боевиков населенные пункты: Гудермес, Ачхой-Мартан, Урус-Мартан, Аргун, Ханкала и Шали, – Кубасов поочередно прикоснулся кончиком указки к соответствующим точкам на карте. – Это позволило взять в окружение довольно крупную группировку противника и блокировать ее. Сейчас возникла оперативная пауза, войска готовятся к дальнейшим действиям по вытеснению боевиков с равнинной Чечни. Согласно разведданным, они концентрируют свои силы для прорыва из кольца, чтобы уйти в Аргунское ущелье и раствориться в горах. Наша задача состоит в том, чтобы блокировать эти действия, запереть боевиков в ущелье и покончить, наконец, с ними. И, казалось бы, все развивается как надо, но опять препона, уж и не знаю, какая по счету, черт бы ее побрал! – чертыхнулся Кубасов и раздраженно бросил указку на стол.

– И в чем она состоит? – поинтересовался Сергей.

– Да в этой самой замене войск! Ведь это время, повышенные затраты ресурсов и новые жертвы! Но деваться некуда, нам приказано перевезти огромное количество личного состава ВВ и прочих подразделений МВД, и мы уже приступили к этой работе. – Кубасов помолчал и снова заговорил, резко сменив тему. – Я краем уха слышал, что вы в Афганистане воевали, отметина оттуда? – он глазами указал на рассеченную бровь и шрам на лбу летчика.

– Нет, поближе место нашлось… – неохотно обронил тот.

– Ясно, – заметив это, не стал вдаваться в расспросы полковник. – А класс пилота и налёт у вас какой?

– Класс первый, общий налет по типам: АН-2, Ан-24, Ан-26 – десять тысяч часов, из них командирский – пять с половиной тысяч.

– О-о-о… – удивленно и уважительно протянул полковник. – Неплохо, весьма неплохо… В нашем ведомстве таких цифр не бывает, тысячи три-четыре к концу службы, это в лучшем случае. Мне доложили, что вы были командиром эскадрильи?

– Так точно.

– Прекрасно, у нас аккурат есть такая вакансия! – обрадовался Кубасов, его озабоченно-мрачноватое лицо чуть просветлело. – Давненько к нам не поступали специалисты такого уровня. А личный метеоминимум2 вам какой присвоен?

– Пятьдесят на семьсот.

– Отлично! Только жаль, что здесь, к великому сожалению, он неприменим. Теперь у вас будет минимум: «двести на тысячу пятьсот», уж такой порядок и ничего тут не поделаешь… Правого летчика, штурмана и борттехника дадим вам опытных, так что помощники будут толковые. Но всё это – потом, а пока вам предстоит выполнить первое задание, капитан. Вы появились у нас как нельзя вовремя, свободных командиров экипажей нет, а нам надо срочно перегнать Ан-двадцать шестой из Владикавказа в Горноозерск. Дело в том, что с экипажем этого самолета произошло ЧП – он остался без командира.

– Что, погиб?! – вскинулся Сергей.

– Да нет, все значительно проще…– досадливо поморщился Кубасов. – Доставили они в Чечню наш местный ОМОН и на следующий день должны были вылетать домой, а тут на тебе – острый приступ аппендицита у командира корабля. Страшного ничего не произошло, прооперировали капитана, сейчас он госпитале Владикавказа лежит, через неделю выпишут. Но когда его врачи до полетов допустят – неизвестно. Короче говоря, командир на излечении, экипаж в гостинице, борт простаивает без дела уже пять дней. А с самолетами у нас полный завал – четыре в строю, два в рембазе, и один вот без командира… Личный состав сюда прибывает и прибывает, все казармы уже им забиты. Да и в Чечне готовы к убытию домой полсотни человек, вместо положенных двух месяцев, распочали третий и ждут замену. Так что вся надежда на вас, капитан. Завтра утром в Ростов-на-Дону летит борт Ту-134 ВВС ЗАБВО, я договорился с их начальством – вас возьмут. А уже из Ростова будете добираться, как говорится, на перекладных, там не далеко, чуть больше шестисот километров. Командировочное удостоверение вам оформим, а как лететь во Владикавказ, сориентируетесь на месте. При'мите самолет, погрузите личный состав, больного капитана Карпухина и срочно домой. Вот таким будет ваше начало службы у нас. И это, кстати, неплохо – познакомитесь с экипажем, понюхаете, что называется, обстановку, пролетите по данной трассе.

– Кто-то из начальства провезет меня по новому маршруту?

–Нет у меня свободного начальства! Да и война внесла кое-какие коррективы в нашу работу, на многое приходится закрывать глаза… – не промедлил с ответом Кубасов. – И потом, вы летчик первого класса, значит имеете право летать без провозного полета по новой для вас трассе.

Сергей кивнул, чуть помолчал, осмысливая поставленную задачу и спросил:

– Мне еще на выдали личное оружие, как быть с этим?

– Пока обойдетесь без него, воевать не придется, не та у вас задача… Когда вернетесь, организуем для вновь прибывших офицеров курсы, проведем тренировочные стрельбы и решим эту проблему. Еще вопросы есть?

– Никак нет, товарищ полковник.

– В таком случае, я вас больше не задерживаю. Получайте документы, собирайтесь, и в добрый путь.

– Есть, – Сергей привычно взял под козырек и именно в этот миг вдруг окончательно и бесповоротно понял, что его военная служба началась.

***

Дежурный комендант военного аэродрома «Ростов-Центральный», старший лейтенант Заварзин был энергичным, схватывающим все на лету, парнем. Когда Сергей изложил ему свою ситуацию, он без лишних расспросов снял с аппарата телефонную трубку:

– Данилов, здравия желаю! Скажи, у тебя на Чечню или Ингушетию что-то запланировано сегодня, а то я не в курсе, только на дежурство заступил… Ага, улетел три часа назад. Очень жаль… Да тут капитан до Владикавказа добирается, ему приказано Ан-двадцать шестой в ЗАБВО перегнать, надо бы помочь человеку… А еще что-нибудь есть?

В ответ Заварзину что-то долго объясняли, и он время от времени поддакивал:

– Так… Хорошо… Я тебя понял… Еще перезвоню… – он положил трубку и повернулся к терпеливо ожидавшему Сергею. – Значит так, капитан, утром был спецрейс Ан-12 на Чечню, ты на него не успел. Но есть еще вариант – вчера с рембазы Энгельса пришел армейский Ми-8, скоро он полетит во Владикавказ. Чтобы не гнать порожняком, принято решение отправить на нем местную сводную группу СОБРа и контрактников из семнадцати организмов, они вот-вот должны подъехать. Если есть желание, то можно устроить тебя на эту вертушку. Лететь, правда, три часа, но зато без посадки, это ведь лучше, чем здесь сутки торчать, с военной гостиницей у нас туго, набита под завязку.

– А как «восьмерка» может лететь три часа без дозаправки? – поинтересовался Сергей.

– Все очень просто, – объяснил комендант. – Все борты после рембазы оборудуются дополнительными внутренними баками. Правда, из-за этого вместо двадцати восьми пассажиров, берут на борт не более семнадцати, но зато дальность полета увеличивается вдвое. А здесь лететь всего шестьсот сорок верст… Ну так что, капитан, просить у оперативного дежурного «добро» или остаешься до завтра? Только имей ввиду – погода на Кавказе неустойчивая, зарядят дожди и будешь здесь торчать до рождества Христова.

– Разумеется, я лечу! – обрадованно сказал Сергей. – Огромное спасибо тебе, старлей.

– Да брось ты, это же моя работа… – отмахнулся тот и снова снял трубку. – Данилов, это опять я: капитан к вылету готов… Что? Я не понял, повтори! А-а-а, да проверил, проверил, можешь не волноваться: не террорист и не дудаевец – с документами все в порядке. А кроме этого еще и депеша есть из их конторы: просили оказать содействие, поддержать и все такое… Короче, я его отправляю на нашей «дежурке»… Стоянка какая, говоришь? – и, вставая, протянул Сергею руку. – Спускайся вниз, капитан, там стоит наша комендантская развалюха, скажи сержанту Киселеву, чтобы отвез тебя на вертолетную стоянку номер восемь. СОБР уже прибыл, вылет по готовности.

***

Командир группы ростовского СОБРа3 майор Крикунов оправдывал свою фамилию полностью. Нормально разговаривать он почти не умел, его резкий высокий голос с командными интонациями постоянно срывался на крик. Невысокого роста, коренастый, широкоплечий, подвижный как ртуть, он неожиданно возникал то тут, то там и везде слышались его бесконечные указания. Сергей познакомился с ним полчаса назад при погрузке личного состава на борт вертолета Ми-8.

– Майор Крикунов, можно просто – Иван Иванович.

Пожимая ответно его цепкую сильную пятерню, Сергей окинул взглядом офицера: энергичное лицо с неожиданно маленьким, чуть проваленным ртом, светлые бедовые глаза, короткий седоватый ёжик на лобастой голове.

Разгоряченный, потный, он держал защитную кепку-афганку в руке. Крутое плечо майора опоясывал узкий ремешок с автоматическим пистолетом Стечкина в деревянной кобуре-прикладе.

– Ну что, капитан, летим? – разжимая ладонь, громогласно спросил он. И не успел Сергей ничего ответить, как резко повернувшись, Крикунов заорал на кого-то из своих:

– Софронов, горе ты луковое! Ну куда ты тащишь жратву? Я же приказывал сперва боеприпасы грузить… Захотите обедать, где потом искать продукты? – и снова обращаясь к Сергею, наблюдавшему за погрузкой, затараторил как ни в чем не бывало. – Так значит, вместе «духов» давить будем?

– Нет, майор, – невесело усмехнулся тот. – Давить, это по твоей части. Моя задача немного проще: перевозить давителей…

***

Ровно гудят могучие турбины, автопилот управляет вертолетом без участия летчиков, за хвостовым винтом машины осталась половина пути. Семнадцать человек в новенькой камуфлированной экипировке спят безмятежно. Молодежь скрючилась на боковых откидных сиденьях, в обнимку с «калашами», а «старики» вольготно разлеглись на рифленом вибрирующем полу, постелив моторные чехлы и забросив подальше осточертевшее оружие.

Призадумался, глядя на спящих ребят, Сергей. Вспомнилось: вот так же, восемнадцать лет назад он, выпускник десантной учебки, желторотый необстрелок с лычками младшего сержанта на погонах, летел над заснеженным Гиндукушем в грохочущий войной враждебный Афганистан. О чем думалось тогда, припомнить бы? О смерти, пожалуй, меньше всего, это совершенно точно. Не было и большого страха. По-настоящему томила лишь неизвестность. А в основном все виделось в ярких тонах, полутона отсутствовали напрочь. Причин тому было несколько: юношеский максимализм, еще достаточно глупые мозги и бесконечная самоуверенность, основанная лишь на мощных накачанных бицепсах, способных разорвать стропу ШХБ-1254.

Все представлялось примерно так: вот он, Серега Романов, в одиночку отстреливается из автомата от наседающих со всех сторон «духов». Вот к нему на помощь приходят боевые товарищи и душманы в панике отступают. Сергей организует преследование и в бою, коротком и яростном, уничтожает бородатого главаря моджахедов, какого-нибудь там курбаши Мохаммада.

И вот он, тот самый великий миг в жизни настоящего мужчины-воина, ради которого стоит жить: перед парадным строем полка генерал вручает ему орден… Потом будет еще много таких вот героических и обязательно победных операций, и целый ряд новеньких орденов и медалей засияет на груди героя Воздушно-десантных войск. И не стыдно будет вернуться в родное Забайкалье уже гвардии старшему сержанту Сергею Романову…

Он горько усмехнулся про себя. Да, не зря говорят на Ближнем Востоке: «Кто не был глуп, тот не был молод!» Розовые иллюзии рассеялись уже через пару недель после прибытия в провинцию Куна'р, когда из расположения роты исчез друг Сергея по учебке Сашка Поспелов. Его безрезультатно искали несколько дней, прочесали почти всю «зеленку» вокруг расположения части. Наконец, над лесом взлетела условная ракета: три черных звезды – «Нашли!»

Развернувшись, двинулись в нужном направлении. Из-под чахлого куста вдруг прянула вверх огромная кобра, вздулся ее ужасный капюшон, раздалось леденящее душу шипение. Двухметровое, словно набранное из колец темно-коричневое тело с черными опоясками по желтому брюху напряглось перед броском, плоская голова с блестящими глазами угрожающе закачалась. Сергей оцепенел, руки на автомате вдруг стали чужими. Толчок прикладом, жесткий и болезненный, пришелся в левый бок, и он отлетел в сторону. Прогрохотала короткая очередь, кобра переломилась надвое, ее хвост судорожно забился на камнях.

– Только так и никак иначе, понял, салабон!? – подняв Сергея за шиворот, прошипел будто та же кобра сосед по цепи, рядовой Юрка Большаков, здоровенный рыжеволосый детина. – Ты что, ссучара, застыл как памятник? Ждал, когда она тебе в харю вцепится? А если бы это был «дух»? Тоже бы е..лом щелкал? Запомни, пацан: тут середины нет: или – ты, или – тебя! Пошел вперед, да под ноги смотри, а то еще «растяжку» зацепишь, и твои яйца будут болтаться на кустах.

… Сашку нашли висящим вниз головой на горизонтальном суку, высохшего, твердого как камень, карагача. Цепляясь когтистыми мохнатыми лапами, помогая себе редкими взмахами серых с белым подбоем крыльев, огромный остроклювый гриф тянул из распавшегося живота человека внутренности и улетел лишь тогда, когда цепь солдат приблизилась к казненному однополчанину. Многих необстрелков, в том числе и Сергея, стошнило, широким рукавом маскхалата он обтер рот, отошел в сторону. Глядеть на убитого товарища не было сил. Это с его кроткими, как у новорожденного телёнка, синими глазами, он каждое утро встречался взглядом после сигнала: «Рота, подъем!» – их койки в учебном подразделении стояли рядом. Все тот же Большаков, дембель, процедил угрожающе:

– Смотри и запоминай, соплежуй! Да другим салабонам расскажи про этот бакшиш5. То, что ты сейчас видишь, называется «красный тюльпан», усёк?

Сергей судорожно кивнул, но что такое «красный тюльпан» понял значительно позже. Это была одна из самых жутких средневековых смертельных пыток, которую душманы применяли к русским пленникам. Человек, с которого содрали кожу, еще долгое время оставался живым, пока муравьи, мухи и стервятники не завершали начатое моджахедами-изуверами жуткое действо.

… Так началась для Сергея его война. Впервые он увидел смерть на расстоянии вытянутой руки. Это была не какая-то абстрактная и чья-то далекая смерть, о которой узнаёшь понаслышке примерно так: «Ты в курсе, что Ванька Сидоров вчера дуба дал?» Это была смерть друга, которого ты знал целых полгода, с которым сидел рядом в одном учебном классе или на соседних креслах десантного самолета перед выходом в километровую пустоту.

Ужасная война, ужасная смерть, и ужасен тот день, когда месяц спустя, Сергей принял участие в боевом выходе, где роте предстояло прочесать «зеленку» в районе уезда Асадаба'д. Новичков инструктировали, что называется, до слез. Растолковали все до мелочей: во время прочесывания держать в цепи визуальный контакт, внимательно контролировать местность на звук, как можно чаще смотреть под ноги, а в случае обнаружения противника, действовать смело и инициативно.

Сергей был настроен решительно и собран как никогда. Богатое воображение молодого человека рисовало радужные картины обязательно победного боя, а в голове уже сложился некий результат этой спецоперации: вот он, Сергей Романов, обнаружил лагерь душманов, а когда они пошли на прорыв, захватил в плен одного из полевых командиров так называемого «Нового джихада»… И конечно же, им оказался известный на весь Афганистан курбаши Рахматулло, а еще лучше, если это будут курбаши Юнус Халес или Мовлан Джабар… Об этих кровавых головорезах, приходилось слышать не раз в учебном подразделении, а еще чаще здесь, в провинции Кунар.

В начавшейся рукопашной схватке победу, конечно же, одерживает младший сержант Романов из 56-й гвардейской десантно-штурмовой бригады. Сергей, не посрамил чести этого прославленного соединения и притащил в качестве «языка» одного из перечисленных бандитов, известного своей беспредельной жестокостью.

С такими мыслями Сергей вместе с однополчанами приступил к прочесыванию указанного района. Шел осторожно, предельно внимательно озирая местность и контролируя обстановку на слух. Но почему-то не заметил, как огибая непроходимые заросли, на какое-то время утратил визуальную связь с товарищами и вырвался вперед. Именно в этот момент произошло неожиданное: из высокой травы вдруг резко вскочил вооруженный человек. Как ни настраивал себя Сергей на первый боевой выход, как ни проникся глубоким инструктажем опытных командиров, а от неожиданности застыл в двадцати шагах от противника с обмершим, сорвавшимся с ритма сердцем. По всему телу сверху-вниз заструилось тепло, ощущение было такое, что выброшенный в кровь адреналин медленно стёк в сапоги.

В жизни всё оказалось значительно проще: впервые увиденный им враг, увы, не был одним из тех курбаши, о которых думалось перед началом операции. Седобородый гигант Арифхан, криворотый Рахматулло и уж тем более толстяк Юнус Халес, фотографии которых разведчики заучивали на память, никак не соответствовали тому человеку, которого лицезрел сейчас растерявшийся Сергей.

Он видел перед собой насмерть перепуганного мальчишку, года на два-три моложе себя. Судя по всему, его назначили в боевое охранение, а он, разморившись на жаре, задремал, позволив тем самым приблизиться к себе вражескому солдату. Зрение Сергея отсекло и зафиксировало его узкое смуглое лицо с горящими на нем пронзительно черными раскосинами заспанных глаз, прыгающие от страха губы, худенькие руки, судорожно сжимающие обшарпанный английский «Бур». Должно быть точно такую же картину являл в эту минуту и сам Сергей, но он не мог видеть себя со стороны, лишь обостренно ощущал, как онемело и оделось льдом все тело, как одеревенели губы. Он не знал, что ему делать, а сознание для чего-то подсказало, что этот мальчишка по национальности – пуштун, ибо на его голове красовался знаменитый головной убор-блин, под названием паку'ль6, или как его еще называли русские солдаты «пуштунка» или «нуристанка». Одет парень был почему-то в черно-белый демаскирующий, плохо подходящий для партизанских действий пуштунский хет парту'г7, обут в ча'бли, некое подобие сандалий.

Кто-то из двух юношей: афганец или русский, должен был выстрелить первым, чтобы убить другого… Кто же? Неизвестно, сколько бы еще длилась эта немая сцена, если бы молодой пуштун не начал поворачивать в направлении русского парня свою неуклюжую винтовку. Наверное, он имел больше прав, чтобы начать первым, потому что стоял на своей родной земле, защищал ее от чужеземца, лучше вооруженного, лучше одетого, сытнее накормленного, пришедшего из далекой загадочной северной страны для того, чтобы рыскать по лесам и горам, вылавливать и расстреливать его соплеменников, братьев, сестер, родителей, друзей…

Так или не так он думал, Сергей не знал, да и не мог знать, а молодой душман уже прищуривал левый глаз, поудобнее прилаживал впалую щеку к прикладу своего допотопного оружия. Если бы он не стал это делать, а бросился наутек, то Сергей точно не выстрелил бы ему в спину, а пальнул бы в воздух, чтобы предупредить товарищей. Отслеживая его движение, Сергей вдруг отчетливо понял, что мальчишка еще никогда и никого не убивал – опытный боец не стал бы в этой ситуации целиться в голову противника, а выстрелил бы навскидку в грудь или в живот, куда промахнуться было просто невозможно на этом расстоянии.

По самоощущениям Сергея, всё происходило как в замедленной киносъемке, но на самом деле действие развивалось стремительно. То, что не успел сделать юный афганец, сделал опомнившийся, наконец, Сергей, за его плечами все же была учебка десантных войск, кузница универсальных воинов, а еще в этот самый миг его мозг пронзила короткая, но яркая вспышка памяти: сухой черный карагач и на его толстой ветке окровавленное тело Сашки Поспелова. Именно это воспоминание помогло сконцентрироваться, чтобы отомстить за смерть друга и спасти самого себя. Стремительно и гибко пригнувшись, как учили, не вскидывая автомата, а прямо от бедра, Сергей надавил на спуск и тут же ощутил, как оружие забилось в его руках.

Он не видел того, что произошло дальше. Пришел в себя лишь тогда, когда автомат перестал дергаться – в магазине закончились патроны. Открыв глаза, понял, что стрелял, зажмурившись от страха, и сперва никого не увидел перед собой. Потом рассмотрел – впереди что-то белело. Сделал несколько тяжелых шагов, словно ступал по вязкому болоту.

Автоматная очередь уронила мальчика навзничь. Он лежал на спине и, казалось, еще живыми глазами смотрел в безрадостное афганское небо. Сбитый с головы пакуль валялся рядом, взгляд выражал боль, а на лице застыла печать величайшего изумления. Винтовку он выронил, ладони были прижаты к изрешеченной пулями груди, словно пытались остановить алую кровь, потоками льющуюся из ран и убегающую в песок.

И вместо того, чтобы в диком ужасе бежать с этого проклятого места, чтобы не видеть того, что он сотворил, чтобы не видеть алой дымящейся крови, залившей одежду мальчишки, и этих, исходящих дикой болью черных глаз, – вместо этого, Сергей вдруг опустился на колени перед убитым им человеком и замер, стискивая автомат за раскаленный ствол и не ощущая того, что он нещадно обжигает пальцы.

А впереди уже грохотал бой. Цепь прочесывания, наткнувшись на расположение противника, прижала его огнем к земле, загибала фланги, охватывая душманов полукольцом. Раздавшийся за спиной треск кустов заставил Сергея оглянуться. Подбежал запыхавшийся вездесущий Большаков, бывалым глазом оценил ситуацию.

– Ну, молодчик, капрал, не сдрейфил! Значит, первый нарвался на «духов»? С-суки, где оказались, а! И не подумаешь, ведь плоскоти'на кругом, обычно они в скалах хоронятся. Ты одного завалил? Строчил-то долго… Чё молчишь, хвастайся! – нагнувшись, он цепко схватил Сергея за плечо и тряс, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Да не психуй, пацан! Так их с-сучар черножопых и надо гасить! Ротный приказал выяснить, кто первый духов обнаружил? Так что сверли дырку на робе – самое малое «За отвагу» отхватишь или на худой конец, «За бэ зэ».

Сергей медленно поднял на него глаза, опираясь на автомат с трудом встал, распрямился, резким движением сбросил руку Большакова с плеча, не оглядываясь, продираясь сквозь колючие кусты, пошел туда, где слышалась дробная разноголосица автоматных и пулеметных очередей вперемешку с резкими хлопками подствольных гранатометов и оглушительными разрывами гранат.

… Медаль «За боевые заслуги», полученную за ту операцию, Сергей долго носил в нагрудном кармане. А когда после замечания, полученного от командира взвода, прикрепил ее на гимнастерку, то вдруг до боли отчетливо ощутил, что является теперь носителем некоего знака, отличающего его, Сергея Романова, от других, не имеющих такого отличия, и не особо страдающих от этого. Потому, что данный знак означал, что на руках его владельца была чужая кровь, чья-то отнятая жизнь, и это угнетало Сергея.

Он долго не мог стереть из памяти тот роковой день. Постоянно ловил себя на мысли, что, стреляя в афганца, стрелял словно бы в самого себя. Было жутко и больно осознавать, что он, Сергей, живет, а тот мальчик уже нет. Умом понимал, не сделай он этого, пуштун безусловно убил бы его. Но не рациональный разум, призванный оправдывать и щадить человеку самого себя, а нечто иное, неуправляемое, запрятанное где-то глубоко внутри его сути, уже не позволяло существовать спокойно и безмятежно, как раньше. Даже месть за казненного друга не умаляла ответственности за убийство.

Но вместе с этими терзаниями, в душе Сергея зарождался и рос некий внутренний протест, не дававший ему покоя. Оказавшись на войне, он, еще не вкусивший всех ее драматичных подробностей, уже понимал, что так, как умер его друг Сашка Поспелов – солдат не должен умирать. А уж если случилось такая неизбежность, то это должна быть «нормальная» солдатская смерть: от пули, от штыка, от осколка гранаты или мины… Но уж никак не от «красного тюльпана»!

Афганский мальчишка, застреленный русским солдатом Сергеем Романовым – умер обычной смертью воина. Когда его тело передадут родителям, им будет кого оплакивать, обряжая в погребальные одежды… А кого будет оплакивать мать Сашки, вырастившая его в одиночку: сына или кусок обезображенной окровавленной плоти? Понятно, что в таком виде Сашку не покажут, истерзанное палачами тело запаяют в цинк, иначе мать просто сойдет с ума из-за того, что увидит.

…Конец душевным терзаниям Сергея положил все тот же рядовой Большаков – как-то раз им пришлось совместно стоять в боевом охранении. Разговор затеял Юрка-дембель:

– Гляжу на тебя, Романов, и думаю: чё ты всё ходишь враскоряку, будто в штаны навалил? Смурной, как с бодуна', не базаришь ни с кем, постоянно один да один… За того «духа» переживаешь, что ли?

– А если и так, то тебе-то какое дело? – угрюмо проронил Сергей.

– Брось ты на хрен эти самокопания! – презрительно сплюнул Большаков. – Меня по первости тоже корёжило, а потом все прошло. Сейчас на моем счету пять «духов», и я об этом не жалею. Доведется еще пятерых завалить – завалю и глазом не моргну.

– А это ничего, что ты живешь, а их нет? – Сергей неотрывно смотрел в Юркины шалые водянистые глаза. – Ведь не они же пришли к тебе домой, а ты к ним припожаловал, чтобы убивать.

– О'паньки! – изумленно воскликнул Большаков. – Ишь куда тебя занесло, капрал! Если будешь так рассуждать, то пришибут тебя скоро или сам себя грохнешь из-за своих переживаний… – и твердо отбивая слова, закончил. – Ты – солдат! И находишься здесь не по своей прихоти, а по приказу! А поэтому, должен выполнять то, что положено.

– Где что-то положено, там часовой стоит, понял? – криворото усмехнулся Сергей.

– А чё это ты «дедушке» дерзишь, салага? – угрозливо набычился Юрка. – На'прочь берега' потерял или расслабо'н словил?

– А не пойти ли вам, «дедушка», на три известные русские буквы? – Сергей недвусмысленно положил ладонь на рукоятку автомата – нравы были военные, психика на пределе.

– Ишь ты – гроза к ночи… – Юрка внимательно отследил это движение, как-то истолковал его, чуть сбавил напор и уже примирительно продолжил. – Я к тому, что нечего распускать сопли, раз нам выпала такая судьба… Тут много думать не надо, за нас думают важные московские дядьки с большими звездами на погонах. А солдатне эта война – до жопы! Как говорится:

«Ху'басти, чету'расти,8 – попал в Афган по дурости!»

– А что, был шанс не попасть? – усомнился Сергей.

–Конечно, был, – уверенно подтвердил Юрка. – Да только ума не хватило им воспользоваться… А в общем-то, я не жалею, что довелось повоевать, теперь хоть знаю, что это такое.

Они долго молчали, Сергей, остекленело глядя себе под ноги, и Юрка, смотревший на прилегающую местность в направлении длинного пулеметного ствола.

– Так что завязывай переживать, Серега, – наконец оторвался он от прицела. – Или оцинкуют тебя после очередного боевыхода, и полетишь ты к мамочке в «черном тюльпане»9 грузом «двести» … А оно тебе надо? Еще и девку, поди, за титьку ни разу не подержал, а собрался на тот свет.

И то ли этот случайный разговор помог, то ли время как-то повлияло, но Сергей, сделав невероятное волевое усилие, приказал самому себе как можно реже вспоминать свой первый бой. А спустя время, убитый афганский мальчишка уже перестал сниться каждую ночь. Очерствело и даже как-то успокоилось в боевых буднях сердце, до этого исходившее ноющей мучительной болью от осознания того, что человек не имеет права отнимать жизнь у другого человека.

… Смотрел на летевших на войну молодых ребят Сергей Романов, тридцатисемилетний ветеран. Смотрел, вспоминал, размышлял. Невеселым и каким-то напряженным был полет вертолета на почти километровой высоте, под десятибалльной слоистой облачностью, над равнинным предгорьем Северного Кавказа. Невеселыми были думы у капитана Романова.

Глава 3

Задумчиво глядя в залитый дождем боковой иллюминатор-блистер, Сергей вдруг заметил на земле яркую огненную вспышку, устремленную ввысь, которую в солнечный день увидеть было бы практически невозможно. Поначалу капитан не придал этому значения – за послевоенные годы память частично стерла реакцию на это жуткое видение. Но в следующий миг сердце болезненно сжалось, а тело оделось холодом, эта вспышка была похожа на работу сварочного аппарата – точно таким же бело-сине-оранжевым пламенем горит электрод. Это видение невозможно перепутать ни с чем – так бьет скорострельный крупнокалиберный ДШК10. Разница лишь в том, что работа электросварщика образует огненный шар, а пулеметное пламя вытягивается в длинный пушистый жгут.

В какую-то неуловимую долю секунды Сергей увидел, что огненный факел исходит из крошечного прямоугольника и понял, что пулемет установлен на автомобиле. Вскочив с сиденья, Сергей хотел броситься в кабину, чтобы предупредить экипаж о том, что с земли ведется огонь, но не успел. Вертолет резко накренился, входя в вираж, стал набирать высоту, выполняя противозенитный маневр и стремясь уйти в облачность, и Сергей понял, что летчики и без него увидели, что атакованы. Скрыться в облаках вертолет не успел, чудовищной силы толчок был похож на удар тяжелой кувалды – в левом борту появилось отверстие размером с кулак. Затем пули пошли выше, вырвали кусок обшивки, искорежив силовые шпангоуты и искромсав радиоотсек. С треском разлетелся плексиглассовый иллюминатор, с десяток пуль угодило в пилотскую кабину. Все пассажиры повскакивали со своих мест – заспанные лица перекошены паническим страхом, в глазах лютый ужас. А удары следовали один за другим, левый борт зиял рваными дырами. И почти каждое попадание сопровождалось дикими вскриками боли – несколько человек были ранены, а двое упали на пол и не подавали признаков жизни.

Затем вертолет затрясло от децентрации несущего винта – очевидно пули зацепили лопасти, а вслед за этим появилась вибрация и сбой в работе двигателей. Ни Сергей, ни экипаж, ни пассажиры еще не знали, да и не могли знать, что несколько пуль пробили редуктор, что масло вылетает из него потоками и что это – смертный приговор летательному аппарату. Перегретый от масляного голодания редуктор мог заклинить через считанные минуты. И очевидно понимая это, опытный командир экипажа, капитан Козырев, повел машину на снижение. Смертельно раненый, он отчетливо понимал, что должен успеть выполнить две задачи: увести поврежденную машину как можно дальше от точки обстрела, чтобы спасти своих людей и дать им возможность приготовиться к неизбежному бою. Вторая задача была куда сложнее: надо было дотянуть до земли и суметь произвести посадку. А пули, хотя и реже, продолжали стучать по вертолету, но теперь уже с правой стороны. Пулеметчик неплохо знал свое дело. Впрочем, пулеметчиков вполне могло быть несколько, и они вели перекрестный огонь.

Живучесть транспортно-боевого вертолета Ми-8 общеизвестна. И сегодня он еще раз наглядно доказал это. Используя данное уникальное качество винтокрылой машины и летное мастерство, капитан Козырев сделал все, что было возможно в сложившейся аварийной ситуации. Истекая кровью и расходуя последние минуты своей жизни, он сумел пролететь со снижением около тридцати километров и посадить машину. Помощников у него не было – правый летчик лейтенант Давыдов был убит одним из первых попаданий, борттехник старший лейтенант Ефимов тяжело ранен и обездвижен.

Последним усилием воли и угасающего сознания капитан подвел машину к земле. Сминая мощным воздушным потоком мокрые кусты ивняка и боярышника, «восьмерка» на миг зависла, затем жестко приземлилась, почти рухнула, и грузно завалилась на левый бок, подломив простреленную стойку шасси. Лопасти, ломаясь и разлетаясь вдребезги, били землю, секли кусты и от этого вертолет содрогался, как конвульсивно содрогается пробитый гарпуном мучительно умирающий кит.

Расталкивая пассажиров и наступая на лежавшие на полу неподвижные тела, Сергей бросился в изуродованную множеством попаданий кабину, перегнулся через окровавленное тело борттехника и, дотянувшись до красных Г-образных рычагов остано'ва двигателей, смонтированных на потолке, рванул их на себя. Вертолет тотчас же затих, в его изрешеченном пулями дюралюминиевом чреве повисла невыносимо-звенящая тишина, даже раненые на миг перестали стонать. Застывшим взглядом Сергей смотрел на погибшего капитана Козырева, спасшего его, Сергея, и тех, кто стался в живых после обстрела. Правая ладонь летчика сжимала ручку управления, левая застыла на ребристой рукоятке «шаг-газа». Сбросив оцепенение, Сергей попытался снять руки летчика с органов управления, но это оказалось невозможным – его пальцы словно прикипели к металлу. Он и мертвый, не мог расстаться со своим боевым товарищем-вертолетом.

Сергей с трудом откатил изуродованную левую дверь, спрыгнул на землю и остолбенел, увидев, как как из левого наружного топливного бака упругой струей хлещет керосин. От ужаса на голове шевельнулись волосы – было непонятно, каким образом вертолет не загорелся еще в воздухе. Скорее всего, в пулеметных лентах боевиков на было ни одного патрона с зажигательной пулей. Да и разрушенные электрокабели вертолета почему-то не воспламенили топливо. Не погибшие от обстрела люди остались живы лишь благодаря какому-то невероятному чуду. Впрочем, этим чудом мог быть холодный проливной дождь.

Чеченские пулеметчики могли праздновать победу, их сегодняшняя работа была весьма результативной. Вертолет Ми-8 уничтожен, а из двадцати человек, находящихся на его борту, в живых осталось пятнадцать. Погиб весь экипаж, последним из которого умер истекший кровью борттехник Ефимов. Потери СОБРа были меньше, двое, но зато одним из них оказался командир группы майор Крикунов. Еще трое были ранены: лейтенант Голубенко, серьезно, в ногу, остальные сравнительно легко: касательные повреждения плеча и бедра. Всем спешно сделали перевязку. Затем старший лейтенант Никитин, который являлся заместителем Крикунова, сказал:

– Значит так, мужики, «духи»11 будут здесь максимум через час, поэтому времени у нас в обрез. Давайте решать, что делать: оставаться и рубиться до последнего патрона, или уходить как можно дальше, а потом прорываться к своим.

Все напряженно молчали, никто не решался высказаться первым. Тогда Никитин повернулся к Сергею:

– Ваше мнение, товарищ капитан?

Тот с полминуты напряженно размышлял, потом заговорил:

– Оставаться нет смысла, экипаж вряд ли успел передать координаты аварийной посадки – радиоотсек на левом борту разворотило первым же попаданием и от коротковолновой рации остались одни обломки, да и УКВ-радиостанция не уцелела. Конечно, наземные локаторы вели вертолет и когда на экранах исчезла его метка, диспетчера засекли место падения. Но это мало что дает – поисковые вертолеты в такую погоду сюда не пошлют, а она продолжает ухудшаться. Поэтому, в ближайшее время помощи ждать не стоит. «Духи» разъезжают по этой местности на машине, стреляют из пулемета и это говорит о том, что мы находимся на подконтрольной им территории. Они видели куда снижался вертолет и найдут нас быстрее, чем федералы-наземники. Думаю, что надо уходить, этот дождь нам как Бог послал и его надо использовать, – Сергей поймал на ладонь несколько капель. – Никакая собака след не возьмет, а уж люди и подавно не заметят.

– И куда мы должны уходить, уж не в горы ли?

– В горах нечего делать, тем более, что мы не знаем где они находятся, видимость минимальная, – размышлял вслух Сергей. – Нам надо отойти от вертолета километров на двадцать в любом направлении. Подыскать господствующую высотку с густым лесом и замаскироваться на ней, а там видно будет.

– Ваша точка зрения понятна, товарищ капитан. – кивнул Никитин и было видно, что он согласен с Сергеем. – Какие еще будут мысли?

– А вот такие! – громко включился в разговор рослый сержант Неёлов. – Это что же получается: мы бросим убитых и отвалим как последние трусы, чтобы «чехи»* им головы поотрезали. Я, например, не согласен на это, предлагаю занять круговую оборону вокруг «вертушки», принять бой и ухайдокать с десяток этих сук. А потом, глядишь, и наши подоспеют.

– Я ведь, кажется, ясно объяснил, что нас быстро не найдут – видимость почти нулевая и обзора никакого. Подходит стационарный холодный фронт, облачность опускается и, судя по всему, это надолго, – пояснил Сергей.

– Точно! – поддержал его один из СОБРовцев. – В прошлом заезде так и было – целую неделю стоял такой же обложня'к и лил дождь. Какие на хрен могут быть поисковые полеты, кто нас тут отыщет?

– А что касается «принять бой», то его вообще может не быть, – продолжил капитан, – душманы приближаться не станут – притащат пару минометов и забросают нас минами или порежут из ДШК с расстояния в триста метров.

– Слушай, летун, – еще злобнее заговорил Неёлов. – А чё это ты тут раскомандовался? Кто ты для нас такой? Иди вон туда командуй, – он ткнул пальцем в истекающее дождем небо, – а в наши дела не суйся! Лично я Генку Рассадина и майора Крикунова не брошу даже мертвых, во вторую командировку с ними летел. Верно говорю, мужики, нет? – он окинул окружающих вопросительным взглядом.

– Соблюдайте-ка субординацию, сержант Неёлов! – гневно сверкнул глазами Никитин. – Не то я буду вынужден напомнить вам кое-что из строевого Устава. А что касается погибших товарищей, то им уже ничем не помочь, нам надо о живых думать – это жестокое, но необходимое правило войны.

К словам офицера присоединился младший сержант Хохлов:

– Капитан правильно толкует, на этой плоскотине мы только зря головы покладем… А нам надо выжить и за наших ребят поквитаться с «духами»!

– Это верное решение! – поддержал еще кто-то.

– Тогда быть посему, уходим! – подытожил Никитин. – Забрать упаковки с продовольствием и все ящики с боеприпасами, тащить их будем за ручки по двое. Раненым груз не брать, нести только личное оружие.

– А зачем переть такую тяжесть? – недовольно спросил один из бойцов. – Разгрузить ящики здесь и рассовать всё по рюкзакам.

– Башкой-то соображай! – прикрикнул Никитин. – Найдут пустую тару на борту, что подумают? Ведь кто-то же унес содержимое, а? Ящики мы опустошим, когда уйдем подальше… – и добавил угрюмо и как-то обреченно. – Мы даже оружие убитых не имеем права забрать…

– Почему?

– Да потому, что «чехи» сразу поймут, что в вертолете летело больше, чем пять человек. Организуют поиски и облаву, а нам это надо? – объяснил Никитин и повернулся к Сергею. – Я вижу, вы без оружия, капитан, возьмите автомат Крикунова, пистолет не трогайте, пусть думают, что он был вооружен только им. Захватите несколько гранат, подберите себе «разгрузник»12 с магазинами, теперь вы в нашей команде, так что воевать будем вместе.

– Есть! – кивнул тот и уточнил. – Списки личного состава, командировочное предписание и прочие документы находится у вас или у майора?

– Черт, я как-то не подумал! – воскликнул Никитин и склонился над погибшим офицером. – Прости, Иваныч, но я должен тебя обыскать…

Проверив карманы, снял с убитого полевую сумку, повесил ее ремешок на свое плечо, глянул на молчаливо столпившихся вокруг него бойцов:

– Уходим, мужики, в этой «вертушке» нас не было. Каждому внимательно осмотреться и замести свои следы, остальное смоет дождь! – Никитин с усилием задвинул искореженную дверь люка до щелчка в замке. – Рядовой Тугов – в головной дозор, сержант Мазур – в тыловой! Ставлю задачу остальным: каждый десятый шаг – взгляд в тыл и в обе стороны, чтобы постоянно контролировать «хвост» и фланги!

Сергей присмотрелся к старшему лейтенанту внимательнее – в его словах была четкая логика и угадывался немалый боевой опыт. Невольно подумалось: «Старлей знает, что делать, командир – каких поискать!»

Через несколько минут возле сбитого вертолета уже никого не было. Группа из пятнадцати человек уходила от него с той максимальной скоростью, на которую была способна, неся груз, одного тяжело раненого бойца и помогая еще двум, получившим менее значимые травмы. Сергей еще раз убедился, что Никитин действительно толковый командир – тот разбил людей на подгруппы из двух-трех бойцов и приказал следовать в параллельных направлениях, чтобы, пройдя с километр, сойтись в одном месте. В противном случае след, оставленный множеством ног, был бы отчетливо заметен на траве. А когда через двадцать минут группа воссоединилась в излучине большого ручья, старший лейтенант скомандовал:

– Дождь дождем, а береженного Бог бережет: всем немедленно в воду и вперед, марш! Руками за ветки не хвататься, чтобы собачня' не взяла след верхним чутьем!

Пройдя по ручью с полкилометра, вышли из воды, поднялись по неглубокому оврагу на возвышенность, поросшую боярышником и шиповником.

– Привал десять минут! – скомандовал Никитин и, достав из чехла бинокль, приник к нему. Долго всматривался, затем подозвал Сергея. – Посмотрите, товарищ капитан, судя по всему, мы успели вовремя унести подошвы.

Сергей взял бинокль, подкрутил окуляры под свое зрение. Сквозь мутную пелену дождя в мощных линзах двадцатикратного «Беркута» виднелся завалившийся на бок, вертолет, возле него стояли два автомобиля «УАЗ» со снятыми тентами. В каждой машине был установлен на треноге пулемет с длинным стволом. Сергей без труда опознал в них ДШК. Рядом с машинами толпилось несколько человек, даже отсюда было заметно их суетливое движение, выдающее всеобщее ликование.

– Празднуют, сволочи… – Сергей презрительно скривился. – Радуются.

– Собак не видите?

– Нет, не заметно.

– Вот и прекрасно, – облегченно изрек Никитин. – Значит, пока нам удалось «околпашить» этих уродов. Как думаете, будут прочесывать местность?

– Вряд ли… По крайней мере, сейчас, – отозвался Сергей. – Людей у них маловато, вот только надолго ли? Дождутся подкрепления и тогда…

– Ничего, ничего, еще и на нашей улице будет пень гореть, хрен кому дадим жопу погреть… – мстительно пробурчал молодой офицер.

Сергей вернул ему бинокль, глянул с нескрываемым одобрением. Этот, гигантского телосложения светловолосый синеглазый красавец-парень нравился ему все больше.

***

– Подведем первые итоги, товарищи, они плачевны… – старший лейтенант Никитин оглядел пристальным взглядом тесно сидящих бойцов, укрывшихся плащнакидками, по которым нудно стучал холодный дождь. – Мы потеряли «двухсотыми»13 пять человек и вертолет, имеем троих «трехсотых»14, слава Богу, что лишь один из них тяжелый, остальных только царапнуло и они не в счет, у нас нет карты чтобы ориентироваться на местности, боеприпасы, правда, имеются, но их хватит на два-три часа интенсивного боя. С продуктами тоже не густо, поэтому придется урезать суточный рацион до минимума… Но всё это – не главное, главное то, что мы не знаем где находимся даже приблизительно… Не зайдешь ведь в какой-нибудь поселок спросить у местных, как он называется, к какому району Чечни относится и есть ли здесь «духи»? Чушь собачья! На нас тут же донесут и на этом все закончится… Вот такая диспозиция, товарищи рядовые, сержанты и офицеры. У меня вопрос: что будем делать? Прошу высказывать свои соображения.

Нависло долгое тягостное молчание. Прервал его Сергей:

– Начну с карты, то, что ее у нас нет – отчасти моя вина, по запарке не подумал, чтобы взять у экипажа. Впрочем, я считал, что карта имеется у майора Крикунова или у вас, старший лейтенант.

– Никакой карты у нас не было, – сказал Никитин. – А то, что не взяли ее у погибших летчиков, это очень правильно – «духи» сразу бы догадались, что она исчезла неспроста… У них и без этого возникнет закономерный вопрос: почему многоместный транспортный вертолет летел всего с двумя пассажирами на борту?

– Думаю, что не возникнет, – убежденно сказал Сергей. – В нем остались документы, подтверждающие, что он был на заводском ремонте и после этого его перегоняли из города Энгельс на аэродром приписки Владикавказ. Так что он вполне мог лететь «пустырём», как говорят в авиации. Но это не должно нас успокаивать – «духи» для полной гарантии, могут прочесать прилегающую местность. Поэтому, я настаиваю на своем мнении: отойти еще дальше, занять удобную оборонительную позицию на какой-нибудь высотке и ждать, имея неподалеку подходящую площадку для посадки вертолета поисково-спасательной службы.

– Это для чего же? – спросил кто-то.

– Для того, что когда эта самая служба обнаружит наш сбитый вертолет, то начнет облет района по расходящейся от этого ориентира спирали. И когда вертолет ПСС окажется вблизи нас, дадим ракету, обозначим себя и нас заберут.

– Кто еще так думает? – Никитин в который уже раз внимательно осмотрел свое немногочисленное войско.

– Я так думаю! – твердо проговорил старший сержант Полуэктов. Сергей уже знал, что товарищи дразнят его «Полуактов» и он не обижается на это. – Капитан прав, ни хрена мы в этих кустах не высидим, рано или поздно нас надыбают и перещелкают как воробьев – укрыться-то особо негде.

Мнения разделились: кто-то советовал продолжать отход, кто-то настаивал остаться здесь и, если случится бой, то как можно дороже отдать свои жизни. Никитин выслушал всех и надолго замолчал, взвешивая в уме все «за» и «против». Его взгляд вдруг скрестился со взглядом контрактника Тугова, самого возрастного бойца в группе:

– Ну, а ты что помалкиваешь, Семен? Как думаешь: уходить еще дальше или остаться и лечь костьми. В последнем я не сомневаюсь: рано или поздно «духи» нас здесь выцепят.

Тугов сплюнул изрубленную на зубах веточку, значимо помолчал, затем веско изрек:

– Что отсюда надо отваливать, я полностью согласен. Но сначала подежурить бы у дорог, взять «языка», да определиться – где мы вообще находимся? Может, федералы совсем рядом, а мы за каким-то хреном дальше попремся и угодим «духам» в лапы.

– Кто согласен с этим предложением? – уточнил Никитин.

– Да кто может быть согласен с такой дурью!? – яростно взорвался старшина со странной, но запоминающейся фамилией – Чалый. Здоровенный, мордастый, с маленькими бегающими глазками, он всем своим видом вызывал отталкивающее чувство. Совсем недавно Сергей лицезрел самоуверенного, хамоватого и развязно-болтливого типа, будто собравшегося не на войну, а на загородный пикник. То и дело слышались его витиеватые матюжки-присказки, вроде: «Эфиоптвою мать!» Или: «Наше дело не рожать, всунул, вынул и – бежать!» А когда его кто-то спросил: «Как дела?», Чалый тут же ответил: «Еще не родила!» А чуть позже на точно такой же вопрос: «Здорово, Витька! Давненько не виделись, как житуха?» Чалый отреагировал, показывая свою начитанность: «Как всегда – хемингуёво, денег не хватает!» Создавалось невольное впечатление, что Чалый всеми силами стремится быть центром общего внимания. Была понятна и его показная бравада, за которой сквозили плохо прикрытый страх и неуверенность в себе.

И вскоре это подтвердилось: во время аварии вертолета Сергей лицезрел совершенно другого человека: насмерть перепуганные вытаращенные глаза, распяленный в диком вопле толстогубый рот, хаотичные метания – всем своим видом Чалый являл крайнюю степень паники и трусости. Зло подумалось: это, гаденыш, война! Она наглядно и точно выражает истинную человеческую суть… Это тебе не «эфиоптвою мать!», это тебе не «хемингуёво!»

А Чалый тем временем продолжал, со злобным напором апеллируя к Тугову:

– Стратег с пулей в башке! Ишь ты, возле дорог он собрался дежурить, «языков» захватывать… А чё потом делать с теми «языками»? За собой таскать по всей Чечне? Отвечай, вояка хренов!

– Я отвечу, дай срок… – многообещающе произнес Тугов. Был он высок, жилист, подвижен, его сухопарая мускулистая фигура, вся какая-то натянутая и подбористая, демонстрировала агрессивную силу и стремительность. Лицо, с острыми резкими чертами, было приметно той мужественной и брутальной красотой, на которую так падки женщины с романтической натурой. Его короткостриженая голова уже светилась глубокой загорелой пролысиной, на висках серебрилась густая проседь, сединой же отливали и узенькие, татарского типа усы с круто опущенными кончиками. Какими-то необычными были глаза Тугова, черные, пронзительные, словно два пулевых выстрела, они не выражали никаких эмоций, словно их владелец находился не на войне, а нудно торговал на рынке осточертевшей картошкой.

На погонах Тугова не было никаких знаков различия, что указывало на его принадлежность к рядовому составу. Наряду с остальными СОБРовцами, имеющими старшинские и сержантские звания, это смотрелось довольно странно. На вид Тугову было уже хорошо за тридцать, в таком возрасте военнослужащие вполне могут носить на плечах даже подполковничьи звезды.

Еще перед затянувшимся вылетом, Сергей обратил внимание на то, что почти весь личный состав, включая и командиров, относился к Тугову с заметным уважением. Его же поведение было подчеркнуто независимым, свободным, в нем не замечалось абсолютно никакого заискивания и традиционной солдатской робости перед начальством. Даже с командиром группы майором Крикуновым и его заместителем старшим лейтенантом Никитиным он держал себя на равных, но общался с ними не панибратски, а так, как предписывает строевой Устав.

Сергей, по какой-то непонятной случайности, весь этот день оказывался рядом с Туговым: сначала они сидели рядом в вертолете, потом вместе, плечо в плечо, тащили параллельные жерди самодельных носилок с раненым лейтенантом Голубенко, затем шли один за другим в походной колонне.

… А Чалый, тем временем, заводясь и распаляясь, говорил все громче:

– И вообще, мужики, на хрен она сдалась, эта великая коммерческая война? Почему бы нам не договориться с «духами»? Сказать им: давайте, джигиты, разойдемся с миром, мы в вас еще не стреляли, вы в нас тоже… И мы и вы – солдаты, подневольные люди, чё нам между собой делить? – он обвел праведно-возмущенным взглядом присутствующих. – За кого мы здесь должны рвать свои жопы? За Ельцина и его кодлу? Этот алкаш Союз развалил, пол-России пропил и разбазарил со своей гребаной приватизацией, нас с чеченами стравил, чтобы еще больше бабла' за нефть нахапать, свои карманы набить да друганам-ворюгам отстегнуть.

–Ты думай, что несешь-то, Ельцин принял страну уже напрочь разграбленную! Эти грёбаные коммуняки государство до ручки довели, людей по миру пустили, золотой фонд разбазарили по всему миру, вся экономика из-за них схлопнулась! – возмущенно вскричал сержант Неёлов. – А Ельцин этим сукам кислород перекрыл! Ему уже только за это спасибо говорить надо, а не переть на него бу'ром!

– Хорош трепаться, нашлись тоже политики-аналитики… – мрачно заговорил СОБРовец Кравцов. – Лучше скажи, Чалый, за каким хреном ты сюда заявился? Волне мог отказаться.

– Да за таким же хреном, как и ты, Гришка! – резко повернулся к нему Чалый. – Я за бабками приехал, а не для того, чтобы «чехов» гасить. Дома жрать нечего, в карманах, как у латыша – ..й да душа! А у меня жена безработная и два спиногрыза! Вот получу «боевые» и хоть как-то поправлю финансовое положение…

– О каких «боевых» ты базаришь, поганый шакал? – гневно спросил сержант Доманов, коренастый широколицый силач. – За что тебе их платить, если еще и боя не было, а ты уже замиряться с «чехами» собрался!

– Захлопни варежку, колхозан! Твоя трепотня для меня никакой «роя'ли» не играет, зря пыжишься! В отличии от тебя, деревенщина, я хочу жить как нормальный «чел», понял? Так пусть эта вечно пьяная сволочуга-президент и со мной поделится! А ты бесплатно за него жизнь отдавай! Можешь еще повоевать за Березовского, Гусинского, Ходорковского, Фридмана, и прочую картавую свору? Эти суки заставят нас стрелять до тех пор, пока не сойдутся с чеченами в цене на нефть, а сами-то мы им триста лет не всрались!

Багровея лицом, с едва сдерживаемым бешенством Доманов проговорил:

– Я на эту олигархическую шайку-лейку хрен вытаращил! Мне, как таможеннику Верещагину из «Белого солнца», за державу обидно… Ты, ссучара, не можешь понять, что эта война не только с чеченами, она еще и с международным терроризмом. И я хочу, чтобы все эти арабы, негры и прочая наёмная сволочь, помнили, где находятся и меня боялись! Уж шибко надоело, что какие-то пастухи нам морды бьют, кровавую юшку пускают! Вот поэтому я здесь, бабки для меня – дело пятое.

– Да ты бессребреник, Петька! – нарочито-взвинчено хохотнул Чалый. – Тогда ты не из моей песочницы, чувак, уж извини.

– Вот тут ты совершенно прав, – я не из твоей песочницы, тыловая шваль! – Доманов презрительно сплюнул. – Пока ты у своего папаши в яйцах кис, на мне уже мундир вис! Вторую войну воюю.

– Да навалить мне на тебя и на твои подвиги! – не остался в долгу Чалый. – Герой с дырой, отыскался, блин! Понаехала тут кацапня' и права еще качает…

– Всё сказал, нет, житель свинячьего кишечника, глистяра паскудный? – пружинисто вставая, прорычал Тугов и с нескрываемой ненавистью ткнул Чалого в бок носком шнурованного берца.

– Ты совсем приборзе'л, чувак, на старшину бочку катишь! – возмущенно вскочил и Чалый.

– На твое старшинство мне наплевать! – оскалившись в злобной усмешке, прорычал Тугов. – Насобачился, гаденыш, ростовских алкашей шмонать да вытряхивать из них бабки, а потом начальство задабривать, чтобы очередную лычку заработать!

– «Конюшня», солдатик! – оскалился в ехидной усмешке Чалый, имея ввиду слово «конечно». – Жаль, что ты мне ни разу, ко'сенький, не попался, а то бы и тебя обезжирил… – Чалый не договорил, схваченный за грудки железной пятерней Тугова.

– Слушай сюда, говнюк! – голос Семена зазвенел, как перетянутая струна. – Ты находишься на войне, где и «языков» тебе брать придется, и убивать их после допроса тоже придется, и не выстрелом, а ножом, чтобы «духов» не приманить, и воду из гнилого болота пить придется, и древесную кору жрать, и еще много чего делать… А что касаемо этой войны, – указательным пальцем Тугов ткнул в землю, – то лично я воюю за Россию, а не за Ельцина! Три горячие прошел, за это имею четыре боевых награды и два сквозняка' в фигуре… И не тебе, тыловой ушлёпок, на меня хвост поднимать! А то я тебе этот обосранный хвост на раз-два отшибу, невзирая на твои гребаные лычки, понял?

– Да понял я, Семен, понял… – таращась на Тугова, обескураженно произнес Чалый, его лицо вмиг стало бледным и растерянным. – Чё ты завелся-то? Я ж ничего такого… я просто свое предложение внес…

– А теперь послушай, что я тебе скажу, как командир, – сделав упор на слове «я», старший лейтенант Никитин крепко взял Чалого за поясной ремень и так тряхнул, что тот едва удержался на ногах. – Если продолжишь гнуть свою линию и агитировать личный состав на примирение с «духами», то девять граммов в твой тупой лобешник я лично всажу, пускай меня потом судят.

– Что вы, что вы, товарищ старший лейтенант! – забормотал Чалый, словно помешанный, в его глазах метнулся дикий испуг. – Меня неправильно поняли… я ж совсем не это имел ввиду…

– Не знаю, что ты имел ввиду, – Никитин отпустил ремень и брезгливо оттолкнул Чалого. – А вот что я' имею ввиду, запомни: теперь ты у меня на особой заметке! – с этими словами командир повернулся к бойцам. – Выступаем через десять минут, ребята, собирайтесь!

Глава 4