Читать онлайн Врата Бога. Книга первая. Под сенью Ашшура бесплатно

Глава первая

Шёл тринадцатый год правления Ашшурбанапала. Великий царь только что отметил своё тридцатилетие. Он был в самом расцвете сил. Империя его находилась по-прежнему на высоте, но тучи над ней сгущались. От Ассирии откололся Египет. Во главе него, объявив себя основателем новой династии фараонов, встал сын Саиского номарха. Хотя то, что так всё обернётся, никто и не мог предвидеть, ведь ливийский князь, владевший Саисом и ещё несколькими близлежащими городами в Дельте, всегда считался верным вассалом. И даже когда в Нижний Египет в очередной раз вторгся кушитский правитель Танутамон, Нехо выступил против него, но был разбит и погиб.

Кушитам поначалу улыбнулась удача…

Танутамон подошёл к крупнейшему городу Нижнего Египта и осадил в нём ассирийский гарнизон, но Мемфис долго защищался и лишь на пятый месяц осады пал. Сын Нехо I бежал в Ассирию и его благосклонно приняли при Ниневийском дворе. Два с половиной года Псамметих находился в эмиграции, он настолько освоился в империи, что даже взял в жёны одну из знатных ассириек и принял ассирийское имя, но то, что его рано или поздно пошлют на отвоевание у кушитов Египта, он предвидел. И вот, после почти трёхлетнего хозяйничанья кушитов в долине Нила, в Египте начались волнения, и Ашшурбанапал счёл удобным момент выступления против южных варваров. Тем более восстания в Тире, Арваде и других городах Финикии были подавлены.

Во главе семидесятитысячной ассирийской армии Великий царь поставил туртана Набушарусура, а его правой рукой назначили Псамметиха, который возглавил несколько тысяч египетских беженцев.

Ассирийцы разбили кушитов в трёх сражениях и выгнали их из дельты Нила.

* * *

Вначале Ашшурбанапал разделил власть над Нижним Египтом между восемью номархами, но столица провинции досталась Псамметиху, а когда через пару лет тот принял самое активное участие в изгнании Танутамона уже и из Верхнего Египта, то Ашшурбанапал объявил сына Саиского номарха наместником над всей страной. И этим совершил ошибку. Великому царю нельзя было полностью доверяться, как он считал своему близкому другу Псамметиху.

Сосредоточив в своих руках всю полноту власти над многомиллионным Египтом, тот вскоре воспользовался затруднениями, которые возникли у империи на её северных границах, и провозгласил себя фараоном.

* * *

Не меньше головной боли создавал и Элам.

Какое-то время у Ашшурбанапала с ним были неплохие отношения. Когда в этой обширной стране, располагавшейся на юге Иранского нагорья, наступила небывалая засуха, по совету своего наставника, учёного Набуахиарибы, Великий царь предоставил из государственных запасов много зерна населению соседнего царства и даже дал кров нескольким десяткам тысяч эламских беженцев, которые покинули свои селения, спасаясь от голодной смерти. Эти эламиты жили в империи до тех пор, пока в их стране не созрел хороший урожай, после чего они вернулись на родину.

Казалось бы, этот благородный жест должен был по достоинству оценить тогдашний правитель Элама.

И он его оценил…

Уртаки вернул Ассирии статуи аккадских богов, вывезенных прежними эламскими царями и которые в течение долгого времени в качестве «пленых» находились у эламитов, но… Потепление в отношениях между двумя вечно враждовавшими государствами не было продолжительным. Уже на четвёртый год правления Ашшурбанапала царь Элама решил поддержать правителя одного из сильнейших арамейских княжеств на юге Вавилонии, Бел-Икеша, и князя халдейского Приморья Набу-шум-эреша, и совместно с ними подошёл к Вавилону, где сидел наместником сводный брат Великого царя.

Ашшурбанапал без промедления двинул в Вавилонию пять отборных корпусов. Узнав об этом, Уртаки и мятежные князья сняли осаду Вавилона и бросились наутёк к границе Элама.

Ассирийцы догнали их у самых пограничных столбов и нанесли этой враждебной коалиции жестокое поражение.

После этого перепуганный Уртаки уже несколько раз присылал послов, чтобы хоть как-то урегулировать свои отношения с Ашшурбанапалом и предотвратить возможное вторжение ассирийцев. И вот Великому царю доложили, что вновь прибыли люди от правителя соседней страны.

– Ну, так и быть, я на этот раз их, наверное, приму… – многозначительно произнёс Ашшурбанапал. – Но послы Уртаки удостоятся особой чести…

* * *

Одной из главных забав у ассирийской знати являлась охота. Однако охота не на кабанов или на диких ослов, а на зверей более внушительных. Я имею ввиду львов. И это отражалось на дворцовых фресках.

Тогда львы водились в Северной Месопотамии и даже попадались в окрестностях ассирийских городов, но больше всего их встречалось в поймах рек и в Сирийской степи. Впрочем, их количество неуклонно сокращалось, и со второй половины VIII века до новой эры их начали разводить в питомниках, которые имелись в окрестностях Ниневии и Кальхи.

Обычно ассирийская знать и сами ассирийские цари охотились на львов, находясь в колесницах или на конях, и расстреливали этих хищников из луков или поражали их из дротиков. Это была не просто забава, а настоящее азартное состязание, и тут было важно с меньшего количества выстрелов убить хищника. Затем шкуры поверженных хищных кошек выставлялись на показ хозяином дома в качестве трофеев. Особенно, судя по ассирийским анналам, прославились в этой опасной забаве такие цари, как Синаххериб и Ашшурнацирапал.

Нынешний Великий царь с некоторого времени тоже увлёкся подобной забавой, и иногда в одном из закрытых дворов Северного дворца для него выпускали из клеток взрослых хищников, и он расстреливал их из лука, находясь, правда, в безопасности. Затем эти подвиги отображались придворными художниками.

Вот эту забаву ассирийской знати Ашшурбанапал и надумал продемонстрировать только что прибывшим от Уртаки послам, но прежде он вызвал к себе некоего Бел-Ибни.

* * *

Ашшурбанапал обратил внимание на него недавно, и произошло это совсем не случайно, так как этот Бел-ибни ему показался малым вёртким и весьма полезным. И вот что необходимо о нём ещё рассказать…

Бел-ибни являлся халдеем, и с виду он был необычным. Прежде всего потому, что он был гигантом. Он одним своим видом вызывал трепет, так как возвышался почти на три головы над самыми высокими мужчинами того времени, и если средний рост тогдашних ассирийцев или тех же эламитов не превышал два с половиной царских локтя (примерно 165 сантиметров), то рост Бел-Ибни был в полтора раза выше (и достигал 245 сантиметров)! А ещё этот халдей обладал неимоверной силищей. До недавнего времени он являлся всего лишь младшим офицером гвардейцев, но на него положила глаз сестра Ашшурбанапала, бедовая и распутная деваха, которую звали Шерруа-этеррит.

Обрадовало ли Бел-ибни внимание со стороны принцессы из семейства Саргонидов?

А вот тут я бы поостирёгся что-либо сказать.

Разумеется, породниться с ассирийским царским домом для любого – это честь, причём огромная, однако о сестре Великого царя распространялась слава, как об одной из самых гулящих девок при дворе. Теперь она надумала угомониться и, позарившись на неимоверную силу гиганта, сделала его своим любовником и уже собиралась выйти за него даже замуж, но для этого Бел-Ибни следовало возвысить. Ашшурбанапал возвёл его в генеральское звание, впрочем, Шерруа-этеррит этого показалось недостаточно, и она потребовала для будущего мужа нечто большего.

Бел-ибни являлся смелым и решительным воином, хотя какой из него выйдет администратор, Ашшурбанапал всё-таки не мог ещё предполагать. Гигант-халдей был всего лишь служакой, и непонятно даже чему он учился и умел ли читать.

***

Гигант появился в приёмном покое, приблизился к трону и преклонил колено перед Великим царём. Даже в таком положении он был не ниже Ашшурбанапала. Один его вид мог вызвать оцепенение и дрожь.

– Вызывал, государь? – спросил раскатистым басом халдей.

Ашшурбанапал кивнул головой.

Гигант поднялся и приложил ладонь к могучей груди.

– Я жду распоряжений! Одно твоё слово!

Ашшурбанапал оценивающе окинул взглядом фигуру гиганта и произнёс:

– Тебе известно, что в Ниневию прибыло четвёртое за полгода посольство от эламитов?

– Да, государь!

– Уртаки меня уже своими посольствами осаждает, но на этот раз я его посольство решил принять. Однако прежде…

– Я слушаю тебя, государь!

Ашшурбанапал продолжил:

– Пре-ежде… я устрою для прибывшего эламского посла забаву – львиную охоту. И ты мне понадобишься на ней… Если ты сделаешь то, что я задумал, то получишь в награду руку моей сестры и в придачу Ур. Получишь его в качестве наместника. Ты понял меня?

– Понял, государь.

– Я позволю тебе жениться на принцессе!

– Я выполню всё, что ты мне прикажешь! – ответил гигант.

Когда Бел-Ибни удалился, Ашшурбанапал соизволил пригласить посла.

* * *

Посольство эламского царя возглавлял племянник Уртаки.

Князь Тахрах был младшим сыном вдовы предыдущего царя Элама. Его матерью являлась Шильках. Она чем-то походила на бабку Ашшурбанапала. Если спросите, чем же она походила на неё, то на это я с ходу отвечу: не только характером, но и внешне. Она была, так же, как и Накия-старшая, в возрасте, но несмотря на это по-прежнему выглядела очень моложаво, и энергии ей было не занимать. А ещё благодаря её хватке ей удалось выторговать для старшего сына Теумана Сузы, а царская ставка располагалась теперь в менее привлекательной и более удалённой Мадакте.

– Как здоровье моего брата? – спросил Ашшурбанапал князя Тахраха, когда тот, склонившись, почтительно поприветствовал Великого царя.

– Хумбан, Иншишунак, Пинекир и прочие боги эламской страны оберегают здоровье моего государя, Великий царь! Я хотел бы от имени своего повелителя преподнести тебе дары. Можно их внесут?

– Успеется! – поднял руку Ашшурбанапал. – Сейчас не официальный приём, так что сделать это можно и позже. А сейчас… я хочу тебе сказать, что завтра устрою в честь эламского посольства охоту… Это будет особенная охота! Я надеюсь, ты любишь эту забаву, князь?

– Как и все эламиты! – подтвердил Тахрах.

Посол приложил руку к сердцу и поклонился Ашшурбанапалу, ну а тот многозначительно продолжил:

– Я покажу тебе, князь, и твоим людям, львиную охоту…В моём дворце!

– О-о! Превосходно! – откликнулся посол.

Ашшурбанапал знал на чём сыграть.

Тахрах, как и его старший брат Теуман, постоянно испытывал давление со стороны волевой и энергичной матери, до сих пор старавшейся руководить каждым их шагом, и поэтому, при первой же возможности он пытался доказать и себе и окружающим, что стал уже взрослым мужчиной и созрел до того, что вполне может проявлять самостоятельность.

Ашшурбанапал был почти уверен, что Тахрах обязательно клюнет на заброшенную для него наживку…

И так оно и случилось.

* * *

Ещё по утру из вольера выпустили в один из закрытых дворов Северного дворца двух молодых львов и взрослую львицу. Эламские послы и придворные расселись в креслах на террасе и смотрели с безопасной высоты на то, как раздражённые львы прогуливались по арене. Ну а эти хищники уже вышли из себя и возбудились. Постоянно рыча, они оскаливали морды и показывали всем свои грозные клыки.

– А где же Великий царь? – спросил Тахрах приставленного к нему ассирийского чиновника. Тот почтительно заулыбался и многозначительно произнёс:

– Великий царь скоро появится.

– Он задерживается?

– Немного наберись терпения, князь, и ты его увидишь.

И действительно, Ашшурбанапал через несколько минут появился. Но появился он не на безопасной трибуне, как этого все в эламском посольстве ожидали, а внизу, во дворе, по которому разгуливали грозные и сейчас изголодавшиеся хищники. Великого царя сопровождали два воина с обнажёнными мечами, и ещё один гвардеец держал на всякий случай щит и пару дротикрв.

Ашшурбанапал посмотрел вверх и поприветствовал зрителей.

Все дружно встали и зааплодировали повелителю империи.

– Это точно Великий царь? – переспросил князь у приставленного к нему ассирийца. – Не двойник его?

– Это он! Не сомневайся, уважаемый! Это и есть Ашшурбанапал!

– Тогда я не верю глазам своим!

– Они тебя не обманывают, – усмехнулся ассирийский чиновник. – В последнее время наш государь пристрастился к львиной охоте. Эта забава, хотя и довольно-таки опасная, но издавна любима ассирийскими владыками. Дед нашего Великого царя, Синаххериб, на таких вот охотах добыл тысячу двести шкур, а однажды он даже был ранен напавшей на него львицей и едва не погиб.

Ашшурбанапалу поднесли лук и стрелы, и он, встав к импровизированному барьеру, подёргал пару раз тетиву, проверяя её, и начал стрелять.

Вначале он метко поразил двух молодых самцов, убив одного со второго выстрела, а другого с третьего, а когда на него напала львица, выхватил из рук гвардейца копьё, оттолкнув воина, который попытался его прикрыть своей грудью, и поразил прыгнувшую на него с грозным рыком львицу. Если бы в этот момент Ашшурбанапал промахнулся или у него дрогнула бы рука, то львица могла бы его растерзать. Но, поражённая копьём, она захрипела, упала на песок и стала обливаться кровью.

Зрители соскочили со своих мест и неистово зааплодировали.

Один из гвардейцев подошёл к смертельно раненной львице и добил её.

– Ваш государь – несомненно, отважный человек! – с восхищением воскликнул князь Тахрах.

Но, как оказалось, это было только началом представления…

Самое интересное ещё всех ожидало впереди.

* * *

Ашшурбанапал переоделся и через некоторое время появился на трибуне.

– Я потрясён до глубины души, Великий царь! – воскликнул эламский посол, когда к нему подошёл повелитель империи. – Я никогда не видел, чтобы цари лично участвовали в поединках с такими грозными хищниками!

– О-о! Это ещё не всё! – усмехнулся немного запыхавшийся Ашшурбанапал. Раб ему поднёс кубок вина, Ашшурбанапал его выпил одним залпом, а затем продолжил – Вот сейчас, после небольшого перерыва, будет вторая часть представления. И она тебя, князь, уж совсем должна удивить.

– Я в предвкушении, Великий государь. И что я увижу?

– Терпение, – Ашшурбанапал с прищуром посмотрел на посла и произнёс – Предлагаю перед этим представлением заключить между нами пари.

– Пари?

– Да, пари!

– Какое?

– Во дворе появится мой человек, и он сразится с двумя львицами. Причём, он будет с ними сражаться безоружным. И его никто не будет прикрывать.

– Я не ослышался? Ты не шутишь, Великий государь?

– Нисколько! Повторяю, мой человек вступит в схватку с львицами и будет с ними биться голыми руками. Один на один! Вернее, один против сразу двух львиц! Которые между прочим будут здоровые и намеренно не накормленные.

У князя расширились глаза и брови поползли вверх.

– Безоружный человек сразится сразу с двумя львицами?! Одновременно?!

– Одновременно!

– О, великий Хумбан и всемогущая богиня Пинекир! Они же его не пощадят! Они его разорвут на части! Такое мне невозможно представить!

– И всё же… Князь, ты готов заключить пари? – переспросил эламского посла Ашшурбанапал, уже начавший терять терпение.

– Какие будут его условия? – наконец сдался посол.

– Если мой человек не справится с львицами, я одарю тебя, князь, золотом. Ты его получишь столько, сколько весишь сам.

– Ну, а если… А е-если я вдруг проиграю? Хотя в это и очень трудно поверить…

– Сейчас я от тебя ничего не потребую. Но когда мне это понадобится… то ты выполнишь любое моё пожелание! Ну, так что? Ты готов, князь, заключить пари?

После достаточно долгой заминки и некоторых колебаний Тахрах, младший сын Шильках и племянник нынешнего эламского правителя Уртаки, кивнул головой.

И вскоре после этого на арене появился великан.

В этом великане зрители узнали Бел-ибни. Он был обнажён, и прикрывала его только набедренная повязка.

* * *

– Кто это?! – переспросил Тахрах у севшего рядом с ним Великого царя.

Тот с улыбкой на лице ответил:

– Это халдей, и он мой слуга.

– А как его зовут?

– Его зовут Бел-ибни. И надеюсь, что это будущий наместник Ура…

Поражённый эламит не удержался и покачал головой. Он ещё не видел таких громадных людей. Это была настоящая глыба, целая гора, состоявшая сплошь из мускулов.

Вскоре на арене появились две крупные львицы, и представление, захватившее всех зрителей, началось.

* * *

Львицы не стали кружиться и медлить, а сразу же набросились на великана-халдея. На его везенье, одна из них опередила напарницу, и халдей страшным ударом отбросил её в сторону, а когда на него накинулась вторая, он отскочил, сделал ловкий захват сбоку и прижав нападавшую хищницу к земле, свернул ей мгновенно шею. Впрочем, эта львица успела перед смертью нанести великану несколько ран.

Великан-халдей поднялся, лицо его было бледное, он пошатывался, но всё же устоял на ногах. Он ждал, когда придёт в себя первая хищница, ненадолго потерявшая от его страшного удара сознание. А трибуны в это время ревели от неописуемого восторга. Но вот эта львица очнулась. Халдей бесстрашно подошёл к ней.

Львица вновь попыталась напасть на великана, и при этом она ему едва не вырвала кусок мяса из груди, глубоко поранив Бел-ибни своими когтями. Однако он склонился над ней и сумел ей разорвать пасть.

Все уже стоя рукоплескали Бел-ибни, и Тахрах, никогда не видевший ничего подобного, выражал восхищение громче всех.

– Ну что, князь? – Ашшурбанапал посмотрел на Тахраха.

– Я проиграл пари, Великий государь, – произнёс младший сын Шильках. – И вынужден исполнить любое твоё желание.

– Придёт час, и я сообщу тебе о нём! – загадочно произнёс Ашшурбанапал.

* * *

Не прошло и трёх месяцев после той памятной львиной охоты, которая была проведена во дворе Северного дворца в Ниневии, как эламский правитель Уртаки и скрывавшиеся при его дворе Бел-Икеш и князь Приморья, халдей Набу-шум-эреш, один за другим занедужили и после этого дружно задумали покинуть этот мир и спустились в царство теней. Все поговаривали, что их смерти как-то странно совпали, а кое-кто начал высказывать и предположения, что их могли отравить.

Но кто бы это мог сделать? Виновного людская молва так и не определила.

Ну а кто им был, об этом знал наверняка тогда всего лишь один человек…Но по этому поводу Ашшурбанапал лишь многозначительно улыбался.

Шильках возвела на трон Элама своего старшего сына, а князь Тахрах, её младший сын, поехал во вторую столицу Элама Мадакту, где и вступил в должность тамошнего наместника.

Глава вторая

У отца нынешнего Великого царя имелись и дочери. Старшей из них являлась Шерруа-этеррит. Я о ней упоминал уже в первой главе. Ну что ещё о ней сказать? О-о! Ну это была ещё та штучка! Это был сущий позор всего рода Саргонидов! Если сказать, что нрав у этой девицы был скверный, то это ничего про него не сказать. Она с малых лет никого не слушала, считалась сорви головой и привыкла получать всё, что ей захочется, но в случае если её желание не исполнялось, то наступала буря.

Вздорная, привыкшая к истерикам по любому поводу, а то зачастую и без повода, она всегда вела себя вызывающе и нарушала все рамки приличия. С ней при дворе никто не мог совладать. И никто c ней не хотел связываться.

Но хуже всего было то, что она ещё и рано пристрастилась к разгульному образу жизни.

***

Уже в двенадцать лет она впервые пригубила вино, в пятнадцать начала постоянно выпивать, ну а спустя года полтора и вовсе стала пить в немеряных дозах, и постепенно у неё начали случаться запои, и когда это происходило, то она уже ничего не соображала и пускалась во все тяжкие.

Вначале в её сети попадались некоторые придворные, затем она закрутила шашни кое с кем из гвардейцев, ну а после докатилась даже до черни, до самых низов: до портовых грузчиков и даже до рабов.

Любовников у неё набиралась тьма. Она их меняла постоянно, и дурная слава об этой принцессе разносилась по всей Ниневии. Но её это как-то не слишком смущало.

А несколько раз случалось и так, что Шерруа-этеррит находили в невменяемом состоянии в какой-нибудь таверне, где с ней успевали поразвлечься все, кто на неё положил глаз. Благо мало кто мог даже предполагать, что та, которую имели по кругу, и кому было при этом не лень, не обычная уличная потаскуха, а дочь самого Великого царя! И непонятно, как ещё её, такую оторву, никто не украл и не обратил в рабство, или не продал в какой-нибудь притон.

А могли эту принцессу-нимфоманку запросто и зарезать. Да, да!

Наверное, при таком асоциальном поведении, к которому она с пятнадцати лет пристрастилась и когда всё чаще опускалась на самое дно, век её оказался бы короток и всё закончилось бы тем, что её неизбежно лишили бы насильно жизни, но перед очередным Новогодним праздником ей на глаза попался один гвардейский офицер…

* * *

Происхождение у него было ничтожное, да ещё к тому же он оказался иноземцем, однако благодаря своим выдающимся физическим качествам он получил офицерское звание в корпусе царских телохранителей.

Мимо такого мужа Шерруа-этеррит не могла пройти!

А надо сказать, что корпус гвардейцев, охранявших огромный Северный дворец в Ниневии, состоял из семи полков пехоты, в каждом из которых было две тысячи воинов, и из трёх эскадронов кавалерии, так что всего в нём на царском довольствии состояло 15 тысяч молодых мужчин. И этих мужчин можно было считать самыми отборными.

Возглавлялся полк обычно генералом, в ассирийской армии его называли раби-амуррумом либо рабсаком. В гвардейцы отбирали отличившихся воинов, проявивших себя в деле и показавших незаурядную храбрость, и тут уже не смотрели на происхождение, а в правление предыдущего царя Синаххериба в этот корпус стали вливаться не только ассирийцы, и поэтому отличившегося в египетской кампании Бел-ибни, халдея по происхождению, зачислили в него. А через полгода он получил звание младшего офицера.

Каждый гвардейский полк носил своё название: «Бессмертные», «Бесстрашные», «Неукротимые» и тому подобные, и у каждого были свои значки, знамёна и доспехи.

Великан (или как его за глаза звали ещё "Халдей") служил в полку «Бессмертных».

Это был самый элитный полк. И он охранял самого Великого царя.

* * *

У «Бессмертных» были шлёмы с гребнями, синего цвета плащи и на щитах изображался Ашшур с луком, верховный ассирийский бог.

У каждого полка имелся свой лагерь, располагавшийся внутри дворца.

«Бессмертные» базировались у Приречных ворот и охраняли часть Западной стены и примыкавшие к ней Приречный парк, пристань и ряд других сооружений, включая и храм богини Иштар.

По давно заведённой традиции, доставшейся Ассирии ещё от шумеров (у которых богиня любви называлась Инанной), раз в году каждая женщина обязана была прийти в храм этой небожительницы и предложить себя любому желающему, который готов был заплатить определённую сумму за близость с ней. Потом собранные таким образом средства передавались на содержание храма.

Однако уже почти как век ассирийки из знатных семей откупались от подобной повинности, предоставляя вместо себя какую-нибудь рабыню, но вот старшая сестра Ашшурбанапала в эти дни вдруг превращалась в набожную прихожанку и с необыкновенным рвением лично исполняла то, что предписывалось традицией.

На этот раз к церемонии в храме богини любви она готовилась заранее, и даже для этого разработала план.

* * *

Шерруа-этеррит узнала, в какое именно время храм посещали воины из полка «Бессмертных», и с рассветом пришла в него. Но заявилась она не одна, а со своей служанкой.

Служанка была давно уже не молодой, с мешками под подслеповатыми глазами и морщинистым лицом, а также с длинным крючковатым носом, и от того выглядела ужасно и казалась сущей уродиной. Её держали во дворце только из-за того, что она когда-то была кормилицей вначале Асархаддона, а потом и его старшей дочери, разбитной принцессы.

– Э-эй, бедняжка, а ты на что тут надеешься? Тебя же никто не выберет!

– Красотка, тебе придётся самой кому-то доплачивать за себя! Ну, кто в здравом уме захочет на тебя залезть и с тобой перепихнуться?!

– А может, старая, ты поймаешь какого-нибудь бедолагу, прижмёшь его к стенке, насильно напоишь и… он с тобой совершит по пьяни немыслимый подвиг? – со всех сторон слышались насмешки, щедро ссыпавшиеся на голову этой служанки.

Один из самых злых воинов не сдержался и съехидничал:

– Прикрылась бы ты, старая карга, покрывалом, что ли, а то при твоём виде невольно начинаешь заикаться! Ты же- страхолюдина, каких свет ещё не видывал! Бр-р-р-р…

Уродливая служанка на все эти издевательские реплики стоически молчала и не огрызалась, и ждала лишь только того, на кого ей указала хозяйка.

Служанка уже переживала, что этот офицер не появится. Не все гвардейцы ходили в храм за подобным развлечением, так как обычные девицы лёгкого поведения, которых в Ниневии была тьма тьмущая, обходились им гораздо дешевле. Да и один раз в неделю из царской казны выделялись деньги на оплату их услуг, когда одна куртизанка обслуживала сразу от семи до десяти воинов. Однако не всем гвардейцам такие забавы приходились по нраву.

Впрочем, Бел-ибни в этот раз всё-таки появился.

Он пришёл в храм, чтобы выбрать женщину и заплатить за неё часть своего жалованья.

* * *

Увидев уродливую служанку он, как и остальные «бессмертные», оскалился в ухмылке и тоже захотел отпустить какую-нибудь колкость, но служанка предупредила его:

– Красавчик, выбери меня, и если выберешь… то ты не пожалеешь!

– Что-о-о-о?! Ты что, ты не рехнулась-ли, случайно, старая?! – невольно вырвалось у великана, и он, отшатнувшись от старой образины, расхохотался. – Ты предлагаешь мне следовать за тобой?! За такой, как ты уродиной! Ну, посмотри же на себя! Ты же подобна демону у ворот царства мёртвых Иркаллы! И я за тебя буду платить богини Иштар?! Ты верно сума сошла?! Я тебя совсем не хочу…

– Молчи! И следуй за мной! – вдруг резко и очень решительно произнесла служанка, и, встав с земли, она захромала во внутренний притвор храма богини Иштар.

Бел-ибни заколебался, но, несмотря на усмешки сослуживцев, всё-таки последовал за старой каргой.

Он не знал, почему, но сейчас ей подчинился. Какие-то новые и уже повелительные нотки зазвучали в голосе этой ведьмы и это заставило его послушно, как телку на верёвочке, последовать вслед за ней.

* * *

Бел-ибни даже не предполагал, к кому его повели, однако притвор, к которому они шли, был переделан в закрытое помещение и предназначался для важных особ. Внутри было темно, не зги, и лишь совсем слабый свет падал в него через единственный крохотный оконный проём, устроенный под потолком и походивший скорее на бойницу.

Помещение оказалось на удивление просторным.

Внутри него угадывались несколько скульптур, в том числе богини любви, а также находился алтарь, пол устилали ковры, и его усыпали лепестками цветов, в центре же стояло заранее принесённое широкое ложе с короткими ножками и балдахином, и на нём кто-то возлежал. Этот кто-то был отделён занавесью, и его нельзя было увидеть.

– Я всё исполнила, как ты велела, госпожа! – произнесла служанка.

– Ступай!

Бел-ибни остался у дверей и не знал, что ему сейчас делать. Он пребывал в растерянности.

Служанка поклонилась незнакомке и вышла.

***

Чьей-то рукой занавесь была отдёрнута. Но находившаяся за ней незнакомка всё равно была окутана непроглядной темнотой.

– Ну, что ты замер, как будто не живой, а какой-то истукан? – вновь послышался женский голос. Судя по нему, принадлежал он отнюдь не старой деве. – Не бойся, я тебя не съем!

– А тогда чего ты от меня хочешь? – вопросом на вопрос неуверенно ответил немного растерявшийся великан.

Незнакомка не сдержалась и заливисто в ответ расхохоталась. Хохотала она долго, но затем, немного успокоившись, продолжила:

– О-о-ой, и насмешил!!! Как же ты меня рассмешил!!! Чего я хочу? Ты меня удивляешь. И наивный же ты, оказывается, Бел-ибни! А что, ты ещё мальчик, если не догадываешься, чего я от тебя жду?

– Почему же, я догадываюсь… Но я не знаю, кто ты! – неуверенно пожал плечами великан, окончательно сбитый с толку.

– И это для тебя так уж важно?

– Ну, да-а…Всё же, кто ты? Я тебя же не знаю…

– А-а-ах, ты хочешь узнать меня? И питаешь надежду познакомиться со мной поближе?

– Разумеется!

– Зна-ачит… ты подтверждаешь, что тебя распирает любопытство, кто же та, которая изнывает от желания и тебя жаждет заполучить на ложе? – продолжила чуть-ли не насмехаться над великаном незнакомка. Ну а тот хотел сказать правду, но что-то его остановило, и он лишь только кивнул головой, а затем выдохнул:

– П… п-подтверждаю.

Незнакомка неожиданно не на шутку рассердилась на великана:

– А-а-ах та-ак значит! А когда в дни этого праздника вы все приходите в храмы Иштар и выбираете себе женщин по вкусу, разве вы выпытываете, кто же они?

– …Нет, не выпытываем, – вынужденно признался халдей.

– Вот так-то! Вы даже не спрашиваете у выбранных вами подруг их имён, потому что вам это без разницы, а просто вы ими пользуетесь. По полной. И в своё удовольствие. А затем платите им за их услуги! Ну, так и поступай, согласно этому обычаю, и со мной! Кстати, я тебе отдамся и ничего не попрошу у тебя взамен!

– Спасибо, но я этго не желаю, – заупрямился великан.

– Что-о-о, ты передумал заниматься любовью и не хочешь меня?!

Бел-ибни повторно закивал головой и подтвердил, что не хочет. Всё это его раздражало, и ему происходящее не нравилось уже совершенно.

Незнакомка уточнилась:

– Но постой, я же не требую от тебя ни-че-его! Так что, ты не хочешь меня даже бесплатно?!

Великан не знал, что делать? И как из всего этого двусмысленного положения выпутаться? «А может ему развернуться и прямо сейчас уйти? Уйти молча. И не продолжать препираться с незнакомкой. Разговор их и так сверх меры затянулся. И он ему не нравился.»

Через силу халдей из себя выдавил:

– Ну подумай, ну как у меня будет что-то с тобой, если я даже не представляю, как ты выглядишь! Ты кто? Ну хотя бы мне ненадолго покажись? Не скрывайся, и дай на тебя взглянуть хотя бы глазком…

Бел-ибни стал всё больше и больше упрямиться.

– Пока я этого не могу, – возразила раздражённая незнакомка. – Ну а знаешь, что? А давай-ка поступим иначе. Я лучше опишу себя…Послушай же меня. Я… к твоему сведению… далеко не старая. Я в самом соку. И у меня большие выразительные глаза.

– Они карие?!

– Они очень выразительные и красивые! И я вполне себе ничего. Нет, я могу сказать, что я всё-таки красивая. И, к тому же…я готова признаться… Между прочем, я очень знатного происхождения! Это то и мешает мне сейчас перед тобой полностью раскрыться.

– Ты что, ты дочь придворного, получается? Какой-нибудь важной придворной шишки? – переспросил халдей. – Ниневийского сакну (вельможи, – прим. авт.)?

В ответ послышался смех.

– Или до-о-очь… нет, нет, а может ты даже жена какого-нибудь генерала?

Незнакомка повторно рассмеялась. Уже развязнее.

Бел-ибни был обескуражен и у него вырвалось:

– Н-неужели… ты супруга са-а-амого… туртана (главнокомандующего, – прим. авт.)?!

– Я?! Ха-а-а! Ха-ха! Я – дочь туртана? Ну и скажешь?! Прямо-таки и размечтался! А тебе бы этого очень хотелось? Или если бы это было так, то ты бы не осмелился ко мне даже притронуться пальцем?..

– Ну, я… и не знаю, что на это тебе сказать…

– Я тебя разочарую, красавчик… – заметила незнакомка. – Я всё-таки не супруга и не дочь главнокомандующего! И, между прочим, ты из-за своей растерянности совсем позабыл, что наш туртан всё-таки стар и вдовец, да ещё и бездетный.

– А-ах, да-а! Я действительно об этом позабыл…– спохватился великан. – Тут ты права!

Великан Бел-ибни был по-прежнему растерян и обескуражен.

– Вот то то и оно… – заметила незнакомка.

– Но я всё равно так не могу, – развёл руками Бел-ибни. – Как хочешь, а я не стану восходить на твоё ложе, не видя тебя и не представляя, какая же ты есть на самом деле…Может ты всё придумала? И почему я должен верить твоим словам?

– Ха-ха-ха! Вот оно, настоящее двуличие! – незнакомка резко оборвала смех. – Вам, грубым и неотёсанным мужикам, всегда подавай если не богиню, то какую-нибудь девицу, хотя бы немного похожую на Иштар, – рассерженно произнесла незнакомка. – Что, я не права? Да хватит же препираться со мной! Мне это уже надоело! Почему я тебя уговариваю?! Ну чего ты ломаешься? Я, в конце концов, тебе приказываю! И ещё раз повторяю, что в этот раз ты не заплатишь за любовь ни-че-го! Платить буду за тебя я! И я щедро расплачусь. И с тобой, и с богиней Иштар! Но, конечно, если я останусь довольна от нашей близости, Бел-ибни! Будь же решительней! Не испытывай моего терпения! Его и так осталось уже мало!

Халдей хмыкнул, однако после некоторого колебания всё-таки перестал упираться и надумал действовать.

Он тяжело и обречённо вздохнул, затем скинул с себя всё, что на нём было, вплоть до набедренной повязки, и уже совершенно обнажённый подошёл к ложу. Постоял некоторое время, ещё раз вздохнул и, махнув обречённо рукой, наконец-то, возлёг на него.

И тут же он почувствовал дыхание незнакомки.

***

Она осторожно подобралась к нему и вначале слегка прикоснулась к его плечу, провела пальцами по спине, даже пощекотала немного за лопатками и в области чуть повыше паха, а затем склонилась и заигрывая губами прихватила один его сосок, потом другой, спустилась ниже и нашла пупок.

Ну а дальше…

Незнакомка внезапно проявила необыкновенную прыть. Рука её опустилась и ухватила его за самое болезненное и чувствительное место. Рука у незнакомки оказалась сильной, и она ухватила его крепко. И девица тут же воскликнула:

– У-у-ух, ты! Вот это да-а-а, а я ещё такого не встречала! Я думаю, с такой-то внушительной пикой, ты, Бел-ибни, меня не разочаруешь! Уж постарайся, дружок!

И затем она как пантера пошла в наступление. То есть, она набросилась на него, прижалась к нему всем телом и обвила руками его торс…

* * *

Великан сразу же отметил про себя, что незнакомка была умащена и от неё исходил аромат дорогих благовоний, который кружил ему голову и пьянил его. Тело у неё было очень даже ничего, к тому же, кожа на ощупь нежная, ягодицы выпуклые и что ещё приятнее, упругие, ну а груди… О-о! Груди у неё были в самый раз. Они были не отвислые, а по девичьи высокие, налитые, как и любил "Халдей". И помимо этого незнакомка оказалась опытной и страстной.

Уже вскоре она завела великана.

Бел-ибни настолько разошёлся, что, занимаясь с ней любовью, он совсем потерял счёт времени.

А незнакомка периодически кричала:

– О-о! Да, да, да! Ещё глубже входи, мой Великан!

Чего они только не вытворяли за те несколько часов, что были вместе!

***

Обычно великан быстро доводил любую девицу до полного изнеможения, но на этот раз ему попался равный соперник. Девица оказалась крепким орешком, и она, в конце концов, его переборола. Хотя она и была вдвое меньше его, но она оказалась на любовном ристалище не только опытнее, но и выносливее.

Незнакомка вертелась как заведённая и её стоны переходили в пронзительные крики, а потом всё это у неё сливалось со стонами вошедшего в не шуточный раж великана. Ложе под ними ходило ходуном и казалось, что оно их не выдержит и вот-вот сломается.

Наконец-то их стоны умолкли, и Бел-ибни, и незнакомка, совершенно уже измождённые, угомонились.

После долгого молчания, незнакомка произнесла:

– У ног скульптуры Иштар, стоящей слева, рядом с дверью, находится мешочек, там плата за твои старания. Я довольна тобой! Ты меня не разочаровал, халдей.

Бел-ибни поднялся с ложа, оделся и подошёл к скульптуре.

Судя по весу мешочка, плата незнакомки за свидание, наполненного несколькими часами бурной страсти, оказалась щедрой.

Бел-ибни был уже на пороге, когда незнакомка окликнула его:

– Э-э-эй, халдей, а ну ка постой!

Бел-ибни остановился.

– Завтра в это же время вновь придёшь сюда! – произнесла повелительным тоном незнакомка.

И великан халдей послушно кивнул головой. Почему-то он побоялся этой незнакомке перечить.

* * *

Весь день сослуживцы не давали прохода Бел-ибни. Они донимали его каверзными вопросами, а кое-кто осмеливался издеваться над ним и в открытую, всё спрашивая о его свидании, как оно прошло и чем закончилось. Но Бел-ибни только в ответ хмурился и пыхтел.

Целую неделю Бел-ибни ходил в этот притвор и в кромешной темноте занимался любовью с незнакомкой, о которой толком ничего пока не знал. Ему было известно только то, что она являлась очень знатной особой. И лишь по истечении недели она ему наконец-то открылась и назвалась. И великан халдей чуть не грохнулся на пол, когда узнал, что его новая любовница не кто-нибудь, а сама принцесса из рода Саргонидов.

Это оказалась старшая сестра самого Ашшурбанапала!

И от её признания Бел-ибни едва не хватил удар.

* * *

Итак, великан-халдей превратился в любовника сестры самого Великого царя. Ну а она из-за него потеряла голову и внезапно для всех при дворе стала меняться в лучшую сторону.

Изменения в ней произошли существенные. И как-то почти мгновенно.

Она прекратила пить, уже не пускалась во все тяжкие и вскоре переродилась почти что в идеальную матрону. Теперь на людях она покрывала голову непроницаемой тёмной тканью и не выставляла свои прелести, как раньше, на показ любому. Но она настолько запала на халдея, что иметь его любовником ей было недостаточно, и она решила женить его на себе. Однако для этого он должен был занять достойное положение при Ассирийском дворе, и буквально через месяц, как у Шерруа-этеррит с ним завязались отношения, Великий царь присвоил великану генеральское звание.

Впрочем, старшая сестра Ашшурбанапала посчитала, что и этого было недостаточно. Она наседала на брата, и тот, в конце концов, сдался – после памятной львиной охоты, на которой перед зрителями великан предстал во всей красе, Ашшурбанапал направил его на Юг Месопотамии.

Бел-ибни занял должность наместника и стал заправлять в Урской области.

* * *

Ну а сейчас, читатель, пора перейти к такому экзотическому для нас явлению, как гаремы.

И вот что я хочу о них вам рассказать…

Если вы пожелаете узнать, где же впервые этот институт появился, то я вам отвечу: появились они впервые на Древнем Востоке, а ещё точнее, не в Арабском халифате, и не в персидской державе Ахеменидов, как многие думают, а намного-намного раньше. И в классическом и законченном виде они сформировались ещё до нашей эры.

В Ассирийской империи.

***

Но самые первые были зафиксированы ещё у шумеров, в их многочисленных царствах, а также они были уже и в Египте при первых фараонах, однако там они были небольшие и мало чем отличались от обычных женских половин в домах тогдашней верхушки общества, а вот тот вид, который нам теперь известен, они приобрели к XIV веку до новой эры в Ассирийской державе, а затем распространились уже и по другим дворам восточных правителей, во всём подражавших Великим царям.

При Ассирийском царском дворе находился самый большой гарем того времени, в котором содержались не только законные жёны Великого царя, но и до тысячи его наложниц. Эти самые наложницы являлись представительницами различных народов. Все они были юные и у многих из них возраст не перевалил и за пятнадцать лет (потому что те, кому было больше пятнадцати, уже считались старыми, а ещё попадались и такие, которым едва исполнилось десять-одиннадцать лет). Наложницы происходили из Вавилонии, Урарту, Элама, Мидии, с Кипра и из других стран. Однако больше всего ценились финикийки и вавилонянки. Потому что они многое умели и ничего не стеснялись.

Но не всем этим наложницам нравилось их в общем-то бесправное положение, и некоторые из них пытались любым способом возвыситься. Одной из таких честолюбивых девиц оказалась Лурина.

***

Она была филистимлянкой, и родилась в Газе. А ещё про неё говорили, что она необыкновенно красива, но повадки у неё были законченной авантюристки. И, к тому же, про неё судачили, что она была совершенно развратной.

Через какое-то время на эту красотку положила глаз могущественная царица-мать Накия-старшая, тоже ценившая молодость и внешнюю привлекательность, и Лурина стала прислуживать ей в том числе и в опочивальне. Однако эта бесстыдница хотела делить ложе не со стареющей и капризной царицей-матерью, а с ещё достаточно молодым Великим царём, и ей вскоре удалось обратить на себя его внимание, и филистимлянка добилась того, что уже по нескольку раз в неделю она стала приходить к нему в опочивальню и проводить с ним ночи.

Она умела ублажать мужчину. Она делала это превосходно и как никакая другая наложница. И всё, казалось бы, у неё сладилось, но связь её c Великим царём не продлилась долго и уже через три месяца внезапно оборвалась.

И виной тому стала новая фаворитка повелителя империи, появившаяся совершенно неожиданно на горизонте.

На этот раз ею стала золотоволосая лидийка. И вот же ещё какая редкость: эта лидийка оказалась не из царского гарема, а была со стороны.

* * *

Случай этот был неординарный. И как это случилось?

Я не поленюсь и расскажу об этом тоже. И рассказ мой будет обстоятельный.

Лидийка эта была старше Лурины, ей было уже почти двадцать лет. Но не только удивлял окружение Великого царя её возраст. Удивляла ещё и внешность её. Внешность её для тогдашней Ассирии считалась крайне необычной. Она отличалась светлой кожей и была золотоволосой (некоторые её завистницы считали, что волосы у неё даже рыжие, а тогдашними ассирийцами это не признавалось чем-то привлекательным). И замечу, что по началу влечение к ней у Ашшурбанапала не было таким уж серъёзным, как к некоторым прежним наложницам или к той же уроженке Газы. Но за то в общении с лидийкой Великий царь получал ни с чем не сравнимое удовольствие. А причиной этого удовольствия оказалось то, что Аматтея была не по-женски умна. Да-да! И ещё… Она была необыкновенно начитаной и умела поддерживать разговор. И вообще, с ней можно было поговорить на любые темы.

Всё-таки Аматтея была не наложницей в классическом виде, а девушкой свободной, да к тому же приёмной дочерью самого знаменитого ассирийского учёного.

Ну и ещё она оказалась не только образованной, но и обладала редким даром сочинительства. Она писала стихи. И её стихи уже вызывали всеобщее восхищение.

Ну а что же красотка из филистимской Газы?

***

Распутнице филистимке Лурине пришлось возвращаться к прежней хозяйке и на коленях вымаливать прощение у царицы-матери.

Поначалу царица-мать, Накия-старшая, не хотела даже видеть эту девку, променявшую её на внука, но та всё-таки подобрала ключики к Накии и добилась того, чтобы над ней сжалились и не выгоняли её в какой-нибудь злачный притон.

– Пусть это тебе послужит уроком, – ещё сердясь на свою прежнюю любовницу, произнесла Накия-старшая, и уже мягче добавила: – Надеюсь, ты теперь поймёшь, как перечить мне! И в следующий раз, если пойдёшь против моей воли, я тебя не пощажу! И тогда ты уж точно закончишь плохо! Потому что тогда ты вылетишь из дворца! Ты усвоила это?

– Да, госпожа, – потупила взор девица. – Больше я не буду идти наперекор твоей воле! Поверь мне ещё раз…

Царица-мать жестом показала изменщице, чтобы та покинула её покои и вслед ей произнесла:

– Жди, когда я надумаю тебя вызвать. А пока- пошла прочь!

– Я поняла тебя! – откликнулась покорно филистимлянка.

* * *

Ну а Великий царь к тому времени уже окончательно определился со своим предпочтением.

К удивлению обширной семьи Саргонидов и всего двора, он потерял голову от золотоволосой девицы, новой своей фаворитки, и из-за неё позабыл даже дорогу к официальным жёнам, которых у него на тот момент было семь. Теперь он проводил большую часть своего свободного времени не в гареме, а с этой новой своей пассией.

И по большому счёту Ашшурбанапала я понять могу!

Всё-таки эта девица, как никто другая, ему подходила. И прежде всего потому, что Ашшурбанапал был и сам незаурядной творческой личностью. Он знал шесть языков (в том числе и мёртвый шумерский), писал религиозные гимны, молитвы и стихи, и под влиянием своего наставника изучал все известные тогда науки. Ну а приёмная дочь Набуахиарибы Аматтея… это была бесспорно очень талантливая поэтесса (даже больше того скажу: лидийка Аматтея являлась предшественницей знаменитой гречанки Сапфо с острова Лесбос).

Ашшурбанапал познакомился с этой лидийкой в общем-то случайно. Когда посещал в очередной раз дом учителя, там он впервые её и увидел. И увлёкся ею. Как-то незаметно и быстро. Однако для него, наверное, она была прежде всего не женщиной, предназначенной для альковных развлечений, а другом. С ней можно было всегда поговорить. Откровенно и обо всём. Она доставляла ему несравненное удовольствие в общении. Они проводили не один час в разговорах, говорили о природе вещей, о различных науках, о человеческих взаимоотношениях, а ещё они с ней обсуждали произведения друг друга.

И мнение лидийки Ашшурбанапал очень ценил.

При этом Аматтеи от Великого царя ничего и не надо было, а он из-за неё даже начал учить лидийский язык. Однако литература, высокая поэзия и умные разговоры на разные темы- это всё хорошо, но от политики и дел государственных никуда было не деться.

Тем более, если ты восседаешь на троне и правишь такой огромной империей.

* * *

Тут ещё следует заметить, что правление Ашшурбанапала нельзя было назвать спокойным.

Одно восстание вспыхивало за другим, да и внешние угрозы никуда не подевались. Напряжённость на северо-восточной границе вроде бы разрядилась, после того как царство скифов прочно вошло в орбиту влияния Ассирии и стало союзницей благодаря тому, что правитель Ишкузы теперь был женат на Накии-младшей, ещё одной сестре Ашшурбанапала, и у него подрастал наследник – наполовину скиф, а наполовину ассириец, да ещё и Саргонидских кровей.

В Манне была восстановлена в своих правах прежняя династия Иранзидов, и её новый владыка Уалли уже прочно связывал своё будущее с империей.

Мидия, ещё вчера представлявшая определённую угрозу, поверженная скифами, теперь балансировала на краю пропасти, а в Эламе задиристый Уртаки переел жаркого и сошёл в могилу, ну и пришедший ему на смену новый правитель, Теуман, ещё пока что осваивался на троне и никак не успел себя проявить. Хотя отзывы об этом новом царе Элама уже поступали разные, и чаще они были совсем не лестные.

На севере только киммерийцы тревожили границу, а вот их сосед, царь Урарту Руса II, больше не собирался как раньше конфликтовать с империей и повёл себя подчёркнуто дружественно, и всё было бы ничего, но озабоченность у Ашшурбанапала теперь стала всё больше вызывать Вавилония…

Там на троне восседал Шамаш-шум-укин. Это был сводный брат Великого царя.

***

Каких-либо явных свидетельств об его измене пока не поступало от засланных в эту провинцию шпионов, но поведение Шамаша становилось непонятным и где-то может быть подозрительным.

А тут ещё Ашшурбанапалу сообщили, что в Ниневию прибыли родственники внезапно скончавшегося Уртаки, и они слёзно умоляют, чтобы Ассирия предоставила им убежище, так как нынешний повелитель Элама собирался их всех лишить жизни.

Ашшурбанапал принял племянников прежнего владыки соседнего царства и счёл возможным проявить к ним благосклонность.

Глава третья

А теперь пришёл черёд рассказать о Саргонидах…

Они на самом деле ничем не отличались от остальных знатных родов Ассирии. И потому в этой семье кипели нешуточные страсти и никогда не затухали внутрисемейные интриги.

Тем более, после безвременного ухода из жизни Син-надин-апала, у правившего Великого царя Асархаддона теперь оставалось всего два сына, рождённых от законных жён, но ему, Шамаш-шум-укину, казалось, конечно же, что шансов стать преемником у него явно больше.

Во-первых, потому что, хотя и не на много, но всё-таки на полтора года он родился раньше.

И во-вторых, потому что вообще он оказался физически крепче. И это Шамаш-шум-укин постоянно подчёркивал и без стеснения этим пользовался.

Но они были сводными братьями, так как рождены были Великим царём от разных матерей.

* * *

Матерью Шамаша являлась вавилонянка, а Ашшурбанапала – ассирийка. Ассархаддон не обращал на это никакого внимания, и поначалу даже действительно отдавал предпочтение среднему сыну, ставшему теперь после известных событий старшим, полагая, что из него-то как раз и должен выйти толковый наследник.

Я опишу Шамаш-шум-укина, которого в семье часто звали сокращённо Шамашем. Он был подвижен, физически развит и уже с десяти лет сопровождал отца на устраиваемых им в окрестностях Ниневии охотах.

А вот Ашшурбанапал казался полной противоположностью Шамашу. Зажатый, где-то даже откровенно закомплексованный, и, к тому же, рано научившийся читать, он всегда предпочитал книги и любил тишину библиотеки. Ну и презирал на его взгляд чрезмерное тщеславие и бестолковую суету Ниневийского двора.

Ассирия издавна славилась своими астрологами, однако при поздней империи в ней появилась уже целая плеяда и настоящих учёных. И на мой взгляд самым великим среди них по праву почитался Набуахиариба.

О нём у меня будет тоже подробный рассказ…

Набуахиариба происходил из обычной семьи и начинал служить при дворе ещё простым писцом, а выдвинулся после того, как написал несколько десятков трактатов по различным научным дисциплинам и сделал ряд значимых открытий. Набуахиариба был настоящим энциклопедистом. А ещё он являлся хранителем огромного царского архива и книгохранилища, так называемой Ниневийской царской библиотеки. Помимо этого, его приставили к обоим сыновьям Асархаддона в качестве наставника, но он сразу выделил младшего отпрыска, как более способного и склонного к наукам.

Ашшурбанапал стал любимцем у учёного мужа.

Ну а Шамаш-шум-укин к занятиям с учителем относился пренебрежительно. Его намного больше интересовали физические упражнения, скачки, поединки на мечах и стрельба из лука. Ну а как он любил гонки на колесницах, которые устраивались на специально отведённом для этого месте на правом берегу Тигра, к югу от столицы?! Он их обожал! Во время этих гонок делались ставки, и с двенадцати лет этим увлёкся и Шамаш.

К тому же с этого времени он постоянно сопровождал отца на царских торжественных выездах. И не пропускал ни одной царской охоты.

* * *

На царскую охоту выезжали обычно ранним утром, едва только к востоку от Тигра забрезжит рассвет.

В ней участвовало до четырёхсот человек. Помимо придворных и гвардейцев, охранявших Великого царя, обслуживали подобные развлечения и рабы. А ещё привлекались особые слуги, которые ухаживали за специально выведенными охотничьими собаками.

Рабы вместе со сворами отчаянно лаявших псов загоняли зверей.

Впрочем, крупных хищников в окрестностях ассирийских городов становилось всё меньше, и, как я отмечал, тех же львов стали разводить в питомниках, устроенных поблизости от Кальхи. А в полутора фарсахах к югу от древней ассирийской столицы, был огорожен забором с трёх сторон и с четвёртой – Тигром, большущий вольер, что-то вроде заказника, в котором десятки хищных кошек жили на воле.

И вот туда на охоту за этими кошками и наведывались Асархаддон и его придворные, и их почти всегда сопровождал один из наследников Великого царя, Шамаш-шум-укин.

* * *

Шамаш впервые убил львицу в пятнадцать лет.

Тогда он уже самостоятельно управлял своей колесницей. И когда из приречных камышей выскочила хищница, а возраст её был примерно года четыре, средний отпрыск Асархаддона закричал, чтобы из его окружения никто не смел её трогать, и что он сам её застрелит.

Со второго выстрела он её ранил, и только с пятого убил, но сколько гордости после этого было у Шамаша, что у него впервые появился такой серьёзный трофей!

Отец на своей колеснице подъехал немного позже. Он выслушал сбивчивый рассказ наследника и одобрительно потрепал его по голове.

Асархаддон был явно доволен случившимся.

А после уже, Шамаш приказал, чтобы шкуру убитой им львицы повесили над его креслом в гостиной и всем её показывал.

* * *

В детстве он постоянно донимал сына ассирийки Эшархамат и часто действовал исподтишка. Они нередко дрались, и сводный средний брат всегда поколачивал младшего. И вот однажды, после очередной такой «братской» разборки, устав получать тумаки и приходить к себе побитым, сын Эшархамат выхватил из-за ремня припрятанный заранее нож и пырнул им обидчика. После этого при дворе разразился громкий скандал.

Мать Шамаша потребовала примерно наказать «бандита», а также и саму Эшархамат, не сумевшую правильно воспитать сына.

И тут…

Неожиданно вмешалась в эти внутрисемейные разборки Накия-старшая, мать Асархаддона. Вообще-то до этого она занимала равноудалённую позицию, но под влиянием Набуахиарибы, который с ней неоднократно проводил беседы, она поменяла своё мнение и теперь заняла однозначно сторону младшего внука.

В итоге Ашшурбанапал был оправдан, а наказанным оказался его обидчик.

И, пожалуй, вот с этого-то времени могущественная царица-мать и стала во всём опекать Ашшурбанапала. Младшего отпрыска Великого царя она выделила, и все поняли, кто же стал её любимчиком.

А ведь к ней вынужден был прислушиваться даже и глава царствующей семьи, сам Великий царь Асархаддон.

* * *

Силы соперничающих группировок, каждая из которых видела наследником того или иного принца, после этого вроде бы уравнялись.

За Шамаша выступали часть знати, финансовые воротилы и крупные купцы, особенно торговавшие с далёкими странами, с Аравией, Индией и Грецией, а также жречество и почти вся Вавилония, кроме разве что Ура, а за Ашшурбанапала стояли горой Накия-старшая, большая часть военных и наставник, учёный муж, ну а Асархаддон между этими группировками лавировал и выступал неким арбитром, находившимся как бы над схваткой.

Однако бесконечно лавировать Асархаддон не мог, и, в конце концов, ему пришлось делать выбор, и тут решающим оказался голос Накии-старшей.

* * *

Она потребовала от него прояснить ситуацию. Асархаддон не посмел возражать. Они уединились и очень долго разговаривали с глазу на глаз. Разговор шёл нервный и на повышенных тонах. А вскоре дошло до того, что царица-мать заговорила совсем раздражённо, а потом и вовсе стала отчитывать сына, как мальчишку, чего она не делала уже давным-давно.

Она напомнила ему, что только благодаря её стараниям он стал тем, кем сейчас являлся.

После многочасового разговора она вынудила сына изменить ранее принятое им решение, и официально было объявлено, что наследником всё-таки становится не Шамаш-шум-укин, а Ашшурбанапал.

Для Шамаш-шум-укина это стало шоком, ведь он уже свыкся с мыслью, что именно ему достанется трон.

Но в споре с матерью Асархаддон всё-таки выторговал одну немаловажную уступку…

Одновременно с объявлением имени наследника было и заявлено, что Шамаш, на правах пусть и зависимого правителя, получит в управление Вавилон и прилегающие к нему территории.

* * *

С этого момента жизнь Шамаша изменилась. А потому ему пришлось менять поведение. Он отныне по-глупому уже не задирал сводного братца, а, напротив, всеми силами старался наладить с ним отношения и восстановить их с его матерью, ну и, конечно же, ни в чём не раздражать могущественную Накию-старшую.

Постепенно все прежние обиды забылись, и это ему удалось сделать. Только Накия-старшая продолжала не доверять Шамашу и его матери до конца, однако вслух она этого до поры до времени не высказывала.

Асархаддон считал, что добился своей цели, и что распри в царской семье наконец-то прекратились, и можно было больше не волноваться по этому поводу…

* * *

После внезапной смерти Асархаддона, наступившей в полевом лагере, когда Великий царь направлялся с армией в очередной поход, Накия начала энергично заниматься подготовкой к возведению на трон своего любимца.

Значительная часть знати, вся военная верхушка и даже жречество Ашшура, Кальхи и Ниневии дружно последовали за ней. Шамаш и его ближайшее окружение поняли, что им ничего не удастся изменить и смирились со свершившимся фактом…

В общем-то без всяких эксцессов была проведена официальная церемония инаугурации и вступления в царские права Ашшурбанапала, и только в одном из пригородов Вавилона, в Лаббинате, небольшая группка местной знати не смогла удержаться и затеяла никчемную бузу, но этот всплеск неповиновения подавили и главных зачинщиков обезглавили.

По второй части завещания Асархаддона его средний сын, после коронации Ашшурбанапала, должен был заполучить в ленное владение Вавилонию, однако новый Великий царь целый год колебался, пока не принял окончательного решения. В итоге он исполнил и этот пункт отцовского завещания.

Впрочем, Накия-старшая была по-прежнему настроена скептически по этому пункту. Она продолжала считать, что Шамашу не следовало отдавать Вавилонию. Такого же мнения продолжал придерживаться и наставник Великого царя.

Более того, Набуахиариба в открытую и не раз заявлял о том, что этим шагом Ашшурбанапал рано или поздно, но навлечёт на Ассирию не малую беду.

И учёный муж как всегда оказался прав.

* * *

Что же последовало после этого шага?

А последовало вот что…

Даже получив в управление только одну провинцию, на первых порах Шамаш-шум-укин и этому несказанно обрадовался. Он подчёркнуто лояльно относился к более везучему брату, ставшему Великим царём, и во всех своих речах и действиях показывал, что безоговорочно признаёт его первенство.

В храмах Вавилонии возносили молитвы в честь обоих братьев, причём всегда на первое место ставилось имя Великого царя, то есть Ашшурбанапала. Из Вавилонии в Ниневию регулярно отправлялась значительная часть собранных налогов, и важные вопросы, касавшиеся автономного царства, решались при согласовании с Великим царём и его представителем, находившимся неотлучно при Шамаш-шум-укине.

Этот чиновник вроде бы держался в тени, но ни для кого не являлось секретом, кто был хозяином положения.

Шамаш стоически терпел унижение и не показывал вида, что это его хоть как-то задевает. Напротив, он сам постоянно отсылал на все праздники подарки в Ниневию и заявлял, что между ним и младшим братом царит полная гармония и взаимопонимание.

* * *

У Шамаш-шум-укина вначале его правления не было даже армии, а имелся лишь только небольшой отряд телохранителей, да ещё стражники следили за порядком в самой столице автономного царства и в соседних городах.

И только на третий год Ашшурбанапал разрешил Шамашу набрать из вавилонян корпус, в котором, впрочем, распоряжались исключительно присланные из столицы проверенные ассирийские офицеры.

Ашшурбанапал понимал, что на пятимиллионную страну (а в состав Вавилонии не входили Ур, выделенный в отдельное наместничество, а ещё на половину самостоятельные Приморье и несколько халдейских и арамейских владений) пятнадцать тысяч воинов было совершенно недостаточно. Они могли поддерживать относительный порядок в мирное время, но в случае какой-либо серьёзной заварушки этими силами ничего нельзя было сделать.

И вскоре это предположение полностью подтвердилось…

Так как в Вавилонии едва не рухнула власть Великого царя.

* * *

Я уже упоминал, как в пределы этого автономного образования неожиданно вторгся Уртаки, и эламcкого сумасбродного правителя поддержали арамеи и часть халдеев, населявших Приморье. Союзники подошли к Вавилону и предприняли его осаду.

Ашшурбанапалу пришлось незамедлительно реагировать. Он отправил на помощь брату армию, которую снял с северной границы, несмотря на то, что там ожидалось нападение киммерийцев. В последнюю минуту эта армия успела подойти к городу и отогнала от него Уртаки и его разношёрстных и не очень надёжных союзников.

И только после этого Шамаш сумел уговорить Ашшурбанапала, чтобы тот позволил ему набрать ещё два корпуса. И в одном из этих корпусов Шамаш поставил командирами уже вавилонян.

Глава четвёртая

Наверное, многие из нас хотя бы раз слышали выражение: «кому-то несказанно везёт, потому что выпадает счастье родиться с золотой ложкой во рту»! Так вот, это на самом деле древнее выражение, и оно относилось в полной мере и к Ашшурбанапалу. Но в его детстве ни он, никто другой не мог и помыслить, что именно младшему сыну Асархаддона достанется трон Великих царей.

Поначалу его считали в какой-то степени излишне стеснительным. И уж тем более его нельзя было причислить к спесивым личностям. Но сам того не замечая, Ашшурбанапал, став неожиданно даже для себя Великим царём, постоянно задевал самолюбие сводного брата. И не то, чтобы это делалось им преднамеренно, а просто он не придавал этому какого-то значения.

Ну а Шамаш спотыкался о преграды буквально на каждом шагу и ему при любом удобном случае указывалось на его место, причём зачастую это исходило даже не от самого везунчика-брата, а от его приближённых.

Шамаш, как мог, сдерживал себя и шаг за шагом укреплял свою по началу совсем призрачную власть.

Но делал это Шамаш-шум-укин очень осторожно. И начинал он с самого малого…

* * *

На первых порах где только мог, Шамаш-шум-укин стал находить и расставлять преданных ему вавилонян. Вначале их было совсем немного, но постепенно круг тех, кому он более-менее доверял, расширялся.

Это были и недовольные политикой Ашшурбанапала некоторые вельможи, и наиболее состоятельные купцы, торговавшие с Египтом, Индией и Аравией, и страдавшие от постепенно повышавшихся налогов и таможенных сборов. В этот круг стали попадать и военные из местных, раздражённые своим приниженным по сравнению с ассирийцами положением, а также халдеи, оседавшие в столице автономного царства и переселявшиеся массово с Юга.

Но главной опорой Шамаша стал один из его ближайших родственников…

* * *

Имеется ввиду тесть Шамаш-шум-укина.

И ему необходимо уделить особое внимание (так как тот сыграет в дальнейшем моём повествование едва ли не ключевую роль).

Это был с виду дородный мужчина, с немного косящим левым глазом и с заметным брюшком, а также с окладистой и тщательно ухоженной бородой, которую он отращивал чуть-ли не до пояса. Но кичился он не только ею, а и своей родословной. А она у него была действительно непростая и в некотором роде замечательная.

Тесть Шамаша всех убеждал, и даже в подтверждение своих слов показывал таблички, из коих следовало, что его род восходил к Каштилиашу IV, правившему в Вавилонии 600 лет тому назад, и что через этого царя он принадлежал к Касситской династии. Вообще, тесть сводного брата Великого царя считался одним из самых родовитых вавилонских аристократов, и поэтому Шамаш, взяв в жёны одну из его дочерей, сразу приобрёл связи и завёл множество сторонников среди местной знати.

Набу-ката-цабат стал перетягивать на сторону Шамаша своих знакомых и друзей, и вскоре при дворе вавилонского царя они заняли особое положение, а сам тесть при этом удостоился важнейшей должности первого министра, то есть стал визирем.

* * *

Разумеется, Набу-ката-цабат когда-то мечтал о гораздо большем. По молодости он видел себя в своих фантазиях на вавилонском троне, но у него оказалась на это кишка тонка, и он со временем поумерил амбиции. В итоге он так и не решился претендовать на царские инсигнии, понимая, сколь это опасная для него лично будет затея.

Набу-ката-цабат задумал пойти к намеченной цели извилистым путём…

Он сумел породниться с ассирийской правящей династией в расчёте на то, что через одного из Саргонидов приобретёт то же самое, чего так всегда жаждал. А жаждал он власти, и только её. Пусть и урезанной, и не царской теперь.

Ну и, конечно же, выбор у него пал на Шамаша, так как тот был по старше Ашшурбанапала, да и по матери являлся наполовину вавилонянином.

* * *

Свадьба Шамаш-шум-укина с дочерью Набу-ката-цабата состоялась ещё до того, как сводный брат Ашшурбанапала по завещанию получил во владение Вавилонию. Затем хитрый тесть сделался для Шамаша не только родственником, но и своим в доску парнем и начал исподволь внушать зятю, что тому было бы неплохо по-настоящему стать царём, а не оставаться всю жизнь безвольной куклой в руках везунчика.

Речи эти оказались не пустым сотрясением воздуха. Они падали на благодатную и уже вполне взрыхленную почву…

И вскоре родственники ударили по рукам и вступили в сговор.

* * *

План у Шамаш-шум-укина и его тестя созрел быстро и был он в общем-то довольно-таки логичным и простым: действовать следовало осторожно и постепенно, привлекать на свою сторону как можно больше людей и выдавливать из Вавилонии всех тех, кто сохранял безусловную лояльность к Ашшурбанапалу. А ещё параллельно они начали усиливать вавилонскую армию и стали расставлять в ней на командных должностях преданных вавилонян.

Не последним пунктом плана было и налаживание отношений со жречеством, с банкирами и купцами, которые могли профинансировать в будущем все действия Шамаша.

Особую роль в этих планах играли вавилонские олигархи, и прежде всего две самых влиятельных среди них семьи- Нагибу и Мурашу (об этих могущественных семьях в дальнейшем ещё будет сказано более подробно).

Необходимо было так же установить дружбу и с вождями арамейских и халдейских княжеств, находившихся под боком.

* * *

Набу-ката-цабат иногда был резок и совершенно бесцеремонен. Появился он в покоях царственного родственника бесшумно. Шамаш только что встал и ещё даже не привёл себя в порядок и не приступил к утренней трапезе.

– Ну как дела, зятёк? – спросил Шамаша Набу-ката-цабат. – Как спалось тебе сегодня?

Шамаш-шум-укин выглядел не важно. Под глазами у него проступили круги. Он приложился смоченным в холодной воде платком к голове, но влажный платок мало чем помогал. Шамаш тяжело вздохнул и скривился в страдальческой гримасе:

– Бо-о-олит…

– Что, голова? Сильно?

– Ещё такого не было!

– Э-э-э, это ты, наверное, много выпил вчера? – делано посочувствовал тесть.

– Да, вроде, как всегда выпивал…

– Что, будешь утверждать, что совсем немного? Не поверю!

– Вот клянусь, выпил немного! Только один неполный кувшин. Но очень поздно заснул. Впрочем, и сон долго не приходил. Я ворочался с боку на бок. Ну а потом…Привиделся всё-таки какой-то сон. Но как бы это сказать тебе? Какой-то уж очень странный это был сон…Я бы даже сказал, необычный…

– А ну-ка расскажи, зятёк? И что же тебе такого приснилось? – заинтересовался визирь.

– Э-эх, хех, хех, хех…а приснилось мне, что я поджигаю своими руками один большущий пребольшущий дворец…

– Хм… Прямо и дворец? – визирь насторожился, и поспешил уточниться с вопросом: – Ну и какой? Чей это был дворец? – его неспокойный и постоянно бегающий и немного косящий левый глаз замер и остановился на зяте.

– Хочешь знать, чей дворец я поджигал своими руками?

– Ну, да.

– По правде сказать, я что-то так и не разобрал. Ниневийский… и-или… или же вавилонский… Ну не помню я! И к чему этот сон, а? Я вот теперь всё не успокоюсь и думаю об этом. Думаю постоянно. И от раздумий этих у меня аж голова уже раскалывается.

Набу-ката-цабат встревожился, но внешне деланно спокойно пожал плечами:

– Позвать может астролога? Что бы он нам всё прояснил с твоим сном…Только астролог нам может разъяснить его. Что за этим сном стоит…

– Я об этом уже подумал…– ответил тестю Шамаш.

– И что?

– И я его уже вызвал, – заметил визирю Шамаш.

Вскоре в покоях Шамаш-шум-укина появился придворный астролог. Это был очень тучный вавилонянин с рябым лицом и тройным подбородком.

***

Шамаш-шум-укин во всех подробностях пересказал ему свой сон, и астролог, поразмыслив немного, заметил:

– Могу сказать на это только то, что вскоре всё изменится. Но чтобы дать более обстоятельный ответ, мне необходимо провести гадание… как и положено. И желательно это сделать непосредственно в храме.

– Тогда, действуй! – Шамаш указал жестом, чтобы астролог покинул его покои.

– А я к тебе с известием, – вкрадчиво заговорил Набу-ката-цабат, и подал зятю сандали и верхнюю одежду.

Шамаш не стал дожидаться рабынь и сам кряхтя оделся и обулся.

– Надеюсь, вести у тебя хорошие и меня они не расстроят? – переспросил царь Вавилона.

– Думаю, что не расстроят, – ответил зятю визирь.

– Ну, говори тогда…Я весь во внимании, и готов тебя выслушать.

– Я тут случайно узнал, что в Вавилоне проездом оказался человек…Ты я думаю его знаешь. Потому что у него прозвище… особенное. Я бы даже сказал, запоминающееся.

– Назови его?

– Тебе что-то говорит прозвище Красавчик?

– Хм, а кто это? По-о-остой ка, постой… Как ты сказал? Ещё раз повтори!

– Кра-а-асавчик… Это прозвище разве ни о чём тебе не говорит?

– Кра-а-асавчик… Не-ет, я что-то не припоминаю. А ты кого имеешь ввиду, проясни?

– Да знаешь ты его! И виделся ты с ним. Причём виделся не раз.

– Где?

– При Ниневийском дворе…

– Когда? Напомни мне.

– Напомнить?

Шамаш-шум-укин закивал головой.

– В Северном дворце мы видели его. Ну-у, вспоминай?! Так же прозвали одного молодого халдейского князя. Он ещё родом с Юга, из Приморья…

– А не Набуэля ли ты сейчас имеешь ввиду?

– Его, его.

– А-а-а! А ведь я… Я его тоже действительно знаю, хотя и не так чтобы близко с ним знаком. Ну и что?

Тут мне следует сказать, что Набуэль был не таким уж и простым халдеем. Ему едва перевалило за двадцать лет, но он уже прослыл отъявленным гулякой и знаменитым сердцеедом.

После того, как прежний правитель халдейской области Приморья поддержал вторгшихся в пределы империи эламитов, а потом сбежал с ними, Ашшурбанапал решил преобразовать Приморье в обычную провинцию и назначить в неё уже своего ставленника.

Выбор был долгий и достаточно сложный, и, в конце концов, пал на представителя того рода, который скептически был настроен к прежнему князю Приморья и находился даже некоторое время у него в опале.

И вот возможно новый уже губернатор направлялся в Ниневию, чтобы окончательно получить утверждение в этой должности.

Тесть и по совместительству визирь Шамаша произнёс:

– Я бы с этим князем вёл себя конечно же поосторожней, но с ним необходимо всё равно встретиться, пока он в Вавилоне. И завязать с этим князем более тесные отношения.

– Ну и зачем это нам? – удивился Шамаш. – Что это даст?

– Не перебивай, зятёк! – оборвал царя его тесть. – Если думать нам о будущем, то это надо обязательно сделать! И даже более того… – продолжил визирь. – Надо бы в честь этого гостя нам устроить пир. Этот пир будет в данном случае совсем не лишним.

Шамаш-шум-укин недолго поразмышлял и дал на это своё согласие.

* * *

Настала теперь пора несколько слов посвятить этому самому Красавчику, то есть Набуэлю. И я это сделаю с охотой.

И вот почему…

В последние года полтора он обретался в основном уже не у себя на родине, а в столице империи, и вернулся в Приморье ненадолго. Чтобы только проводить в последний путь своего отца, ушедшего вслед за матерью Красавчика.

Хотя Набуэль был и молод, но он успел в Ниневии за полтора года прославиться… Этот юноша в столице империи приобрёл известность. Потому что для своего времени этот князь был неординарной личностью. Те, кто знал этого юношу, считали его щёголем, ну а мы сейчас дали бы ему другое определение и назвали бы его франтом. Причём самым первым не только в Ниневии, но и во всей Ассирии.

Набуэль умудрился много чего ввести в тогдашний повседневный обиход. Так именно он стал первым носить не сандалии, а подобно северным варварам кочевникам предпочитал одевать сшитые из кожи сапоги, но только на высокой платформе (такие прежде носили некоторые легкомысленные женщины), он так же начал облачаться и в одежду необычного покроя, и после него стало особым шиком одевать на пирах парики. У него этих париков скопилось очень много, и они были самых разных расцветок.

А ещё он первым стал сбривать бороду. Это было вообще революционное новшество! И стал оставлять только аккуратные усики на лице. Во всём он был необычен, изыскан и утончён, и многие юноши из так называемой «золотой молодёжи» намерено ему теперь подражали, потому что он стал в некотором роде их кумиром.

Но этим не ограничивались его достоинства в глазах окружающих. Ещё этот князь был не только хорошим наездником и храбрым воином, но умел складно говорить и играть на различных музыкальных инструментах. И этот князь ещё превосходно пел. Голос у него был чистым, сильным. К тому же, этот юноша обладал идеальным слухом.

Пел Набуэль не хуже лучших профессиональных певцов той эпохи. Причём, он не стеснялся петь и на пирах. Его часто просили, чтобы он спел хотя бы две-три песни на празднествах.

Пир по случаю гостя был устроен в тот же вечер. На нём присутствовало немного человек.

Сейчас Набуэль, сидя рядом с Шамашем, по просьбе хозяев исполнил несколько песен, но затем спел ещё одну, совсем новую, которую в Вавилоне ещё никто не слышал.

Когда Красавчик закончил её исполнять, наступила тишина, казалось, все оцепенели, и вдруг присутствующие опомнились и громко и восторженно захлопали в ладоши.

Шамаш-шум-укин обратился к гостю:

– Какая замечательная песня! Я ничего подобного ещё не слышал. А как она называется?

– «Соловей на ветке», государь, – ответил князь.

– Д-да-а-а… Эта песня превосходна!

– А знаешь кто её написал? – переспросил князь. И сам же на этот вопрос и ответил: – Её написала новая подруга Великого царя, лидийка Аматтея. Согласитесь, что она очень талантливая поэтесса. И её песни становятся всё более популярными.

Визирь встал со своего места и поднял кубок:

– Предлагаю выпить за здоровье брата нашего государя, за величайшего правителя Вселенной, за Великого царя Ассирийской державы Ашшурбанапала! Долгие-долгие ему лета! И пусть Мардук и все прочие боги неустанно заботятся о нём!

Все единодушно поддержали тост визиря.

Пир продолжался до полуночи, а на следующий день Красавчик засобирался продолжить свой путь на север, в Ниневию. Ведь там его ждали важные дела, и прежде всего встреча с самим Великим царём.

* * *

Шамаш-шум-укин и его тесть вышли проводить халдейского князя. Они обнялись и расцеловались уже как старые и закадычные друзья.

Шамаш велел снабдить караван знатного гостя продуктами и лично довёл Набуэля до его колесницы.

Когда же караван Красавчика покинул царский двор, визирь вслед ему заметил:

– О-о-ох уж этот князь! Сразу видно, что он неплохой малый! И хотя этот парень умеет как никто другой нравиться окружающим, однако он всё-таки сам себе на уме. Впрочем, он всё равно окажется с нами в одной лодке…

– Ты в этом уверен? – покосился Шамаш на тестя.

– А у нас другого выхода нет, зятёк… И потом, у меня есть предчувствие… Я так скажу тебе: в том, что Красавчик переметнётся на нашу сторону, я даже и не сомневаюсь. Только надо набраться терпения. Ну а по-о-ока… А пока что мы будем с ним осторожны.

Шамаш не стал спорить со своим тестем.

Правитель Вавилонии всецело полагался на чутьё своего первого министра и ближайшего родственника.

Глава пятая

Солнце раскалилось. Лучи его были безжалостны и сейчас просто испепеляли. Мощённая брусчаткой аллея была не очень широкая, и не сворачивая вела к храму.

Представительная женщина с царской осанкой неторопливой походкой вошла в храм. Сопровождавшие её лица остались вне его стен.

Под высокими сводами храма голос звучал как-то по-особенному. Может эту особенность ему придавало местное эхо?

– О, великая Пинекир, родительница всех богов, прими от меня, матери Теумана, госпожи Шильках, дары, и помоги моему старшему сыну, только что занявшему трон, упрочить своё положение на нём! А ещё я прошу тебя, посодействуй ему сокрушить всех явных и скрытых его врагов! Я приношу тебе в жертву пять годовалых бычков, два таланта золота и восемь талантов серебра! И пусть мой старший сын станет для Элама самым лучшим из царей! А ещё будь благосклонна не только к нему, прояви благосклонность и ко мне, и ко всей моей семье!

Сделав строгое лицо и сложив ладони вместе, как предписывал обряд, Шильках трижды поклонилась золотой скульптуре богини и попятилась назад.

За её спиной толпились Главный жрец и его помощники.

Когда-то Пинекир была ведущей в эламском пантеоне богов, но сейчас она опустилась на третье место, а первых два, обойдя её, заняли мужские божества – Хумбан и Иншишунак. Это символизировало выдвижение на первый план мужского начала.

Все обряды, которые исполняли в честь Пинекир, не менялись уже несколько тысячелетий. Но совершали теперь их не женщины, а только мужчины.

Жрецы и прислужники перед обрядом тщательно брили головы и совершали очистительное омовение, а потом наносили на лица краску. Различного цвета полосы украшали их лбы и грудь. Также они подводили глаза и рисовали у себя разнообразные узоры. Каждый из этих узоров нёс особую смысловую нагрузку. Некоторые из жрецов утверждали, что это были символы очень древнего происхождения, которые эламиты использовали ещё до изобретения своей письменности. Тогда, когда в эламском обществе ещё господствовал безраздельно матриархат. Впрочем, сейчас никто уже по большому счёту не мог эти знаки расшифровать. И даже старшие жрецы и сам Главный жрец не могли этого сделать.

Весь обряд задабривания матери богов проводился в храме, находившемся неподалёку от Суз, в Дур-Унташе. Храм этот представлял из себя целый комплекс различных сооружений, главным из которых являлся четырёхступенчатый зиккурат высотою в 60 царских локтей (42 метра), выстроенный из кирпича и облицованный плитами из известняка (зиккурат этот сохранился до наших дней почти в первозданном виде и находится он на юго-западе Ирана).

Атлетического сложения прислужники уже закололи бычков и стали вносить на огромных бронзовых блюдах куски ещё дымящегося красного мяса.

Затем они внесли кувшины со свежей кровью и только после этого начали складывать у основания алтаря золотые слитки.

Слитков было много. Их сложили несколько сотен. Пожертвования оказались необычно щедрыми.

У Главного жреца от алчности загорелись глаза, и как он ни старался, но так и не смог скрыть охватившего его ликования.

* * *

Шильках чем-то походила на ассирийскую царицу-мать Накию-старшую. Она была миниатюрной. И тоже была в достаточно почтенном возрасте, но прекрасно сохранилась. Я бы даже сказал, что выглядела она совершенно потрясающе. У неё была по-прежнему девичья фигурка с почти осиной талией и не было ни одной морщинки даже вокруг её очень редких для эламиток зелёных глаз. А ещё она была властной и энергичной.

Сейчас она терпеливо ждала заключения Главного жреца, ну а тот не торопился.

Наступил наконец-то его звёздный час.

Вот прислужники воскурили на алтаре аравийские благовония, вскоре от которых закружилась голова, заиграла музыка храмового оркестра, заиграла она по нарастающей, и началось долгожданное гадание.

***

Главный жрец что-то выпил из ритуального кубка, потом склонился над внутренностями заколотых бычков и что-то зашептал, а затем закружился и начал размахивать руками. Размахивал он ими в разные стороны и хаотично. Вскоре он и вовсе завертелся так, что зарябило в глазах, и войдя в транс неожиданно рухнул обессилено на пол.

Некоторое время он лежал неподвижно, как будто потерял сознание, однако затем очнулся, приподнял вначале голову, потом поднялся весь, подобрал валявшийся рядом посох и, опираясь на него, повернулся к царице-матери лицом. Глаза у него были уже потухшие, а вид опустошённый. Собравшись с последними силами, он стукнул посохом о каменные плиты и возгласил:

– Великая богиня Пинекир откликнулась, госпожа! И она приняла твои жертвы! Она поможет тебе и твоим сыновьям!

Шильках ответ этот Главного жреца не показался достаточным:

– А Теуман? Что с ним будет? – пребывая в тревоге, не могла не переспросить она. – Меня это волнует! Царствование моего старшего сына будет спокойным?

– Удача пока что на его стороне!

– И сколь долго она не оставит его?

– Пинекир ему покровительствует! – неопределённо ответил ей Главный жрец. – Но всё же он может лишиться со временем удачи… И Пинекир окончательно тогда может отвернуться от него!

– Почему?

– Он слишком самоуверен! Вспыльчив, и не прислушивается ни к чьим советам…

– Я ещё кое о чём хочу спросить тебя? – задала ещё один вопрос эламская царица-мать.

– Спрашивай, госпожа!

– А есть надежда, что он хотя бы немного изменится?

– Об этом ничего не могу сказать. Но будь по отношению к старшему сыну осторожна, госпожа…– ответил Главный жрец.

– Ты советуешь мне по отношению к нему быть осторожной?! От него может исходить какая-та угроза и мне?!

– Да! Ещё раз тебе скажу: он не постоянен. В том числе в проявлении своих чувств. От него всего можно ожидать. Всего! За-апомни, госпожа!

Шильках несколько рассеяно дослушала Главного жреца и кивнула головой.

В общем-то теперь уже хотя бы отчасти удовлетворённая результатами обряда и стараясь не заострять внимание на молодых прислужниках, Шильках вышла из храма и проследовала к колеснице. Возничий помог ей подняться в неё.

Дур-Унташ находился в четверти фарсаха от Суз и, по сути, являлся восточным пригородом эламской столицы.

Через три часа Шильках вернулась к себе во дворец.

* * *

Об Эламе можно долго говорить. Он имел давние традиции и считался одним из древнейших государств.

Цивилизация в этой стране зародилась одновременно с шумерской и может быть чуть позже, чем в Египте. Однако объединился он намного позднее.

Впервые централизованное государство образовалось в нём при аванском правителе Пепе в XXV веке до новой эры, и почти два века основанная им династия заправляла в этой стране. Потом в Месопотамии образовалось Аккадское царство, Элам не выдержал конкуренции с ним, и аккадцы его покорили.

У него ещё были взлёты и падения. Случалось и так, что Элам далеко раздвигал границы на север и восток, и иногда захватывал часть Месопотамии.

А в 1180 году до новой эры царь Шутрук-Наххунте I, самый выдающийся правитель за всю трёх тысячелетнюю историю Элама, изгнал вавилонян с территории страны, совершил победоносный поход на запад, где разграбил города Сиппар и Киш, и саму столицу Вавилонии, и вывез в Сузы колоссальную добычу, включая статуи вавилонских богов и стелу с законами царя Хаммурапи, которую впоследствии раскопали археологи. В 1155 году до новой эры этот же правитель совершил новый поход на запад и подчинил себе всю Месопотамию. При нём Элам простёрся от Вавилона и до границ Индии, а на севере его влияние доходило до окрестностей нынешнего Эльбруса, и однажды эламиты даже омыли ноги свои в водах Каспийского моря.

Элам вошёл в зенит своего могущества.

В то время Элам считался главенствующей силой на Ближнем Востоке. Однако могущество его продлилось недолго и закончилось внезапно.

* * *

В 1151 году до новой эры вавилоняне, возглавляемые Навуходоносором I, восстали и нанесли сокрушительное поражение сыну Шутрук-Наххунте I при крепости Дер. Поражение это оказалось настолько серьёзным, что Элам рассыпался на отдельные владения и три века не упоминался. И лишь только в середине VIII века до новой эры он вновь объединился и начал опять набирать силу.

Очередными его объединителями на этот раз выступили правители Аншана. Это были цари из династии Тахридов. А в 721 году до новой эры вновь при пограничном Дере сошлись две армии. Эламскую возглавлял Хумбан-Никаш, а ассирийскую в этот раз уже Саргон II, основатель самой последней династии Великих царей.

И доселе непобедимые ассирийцы оказались разгромлены.

Так Элам вернул себе статус великой державы, и отныне с ним приходилось считаться даже Ассирийской империи.

* * *

Дворец правителей в Сузах, конечно же, уступал аналогичным дворцам в Ниневии или Вавилоне, но тоже был примечателен.

Занимал он внушительную территорию и по своим размерам входил в пятёрку крупнейших на Ближнем Востоке. Вообще в Сузах, население которых тогда превышало двести тысяч жителей, имелось с три десятка храмов и чуть поменьше дворцов, и этот город в древности признавался одним из самых благоустроенных.

Особый шик ему придавали обширные поля вокруг него, на которых произрастали миллионы лилий. В период их цветения окрестности эламской столицы преображались и становились настолько красивыми, что неслучайно Сузы в древности прозвали городом лилий (Шуша – с эламского, собственно говоря, переводилась как лилия).

* * *

Царица-мать занимала в царском дворце целое крыло, которое формально не входило в женскую половину, и сюда к Шильках приходили на поклоны и для разрешения каких-то животрепещущих вопросов различного рода просители.

Она, как и Накия-старшая в Ниневии, была очень влиятельной и многое решала. Между прочим, эламские женщины были смелее вавилонянок и тем более ассириек. Они не прятали лица под покрывалами, могли выходить на улицу без сопровождающих и имели такие же права, как и мужчины (то есть, они выступали свидетельницами в суде и претендовали наравне с отпрысками мужского пола на долю в наследстве).

В многовековой истории Элама случалось нередко, когда женщины становились правительницами, и был зафиксирован даже такой прецедент, правда, это произошло очень и очень давно, когда Верховным жрецом всего пантеона эламских богов выбрали женщину. Беспрецедентный для Востока случай.

Хотя справедливости ради скажу, что в последние два-три века, под влиянием соседних Вавилонии и Ассирии, права женщин в Эламе постепенно урезались, однако эламиток по-прежнему никак нельзя было назвать забитыми.

* * *

Не побоюсь для кого-то выглядеть тривиальным, но хочу высказать ещё такую мысль…

Понятно, что женщин никогда не причесать под одну гребёнку, они не похожи друг на друга. Они все совершенно разные. И по социальному положению, и по характеру, и по привычкам, и по каким-то пристрастиям, и по многим другим моментам. Есть такие, которым роль матери и спутницы своего избранника кажется недостаточной или и вовсе малопривлекательной. Их переполняет энергия, и они постоянно готовы действовать. Из таких амбициозных особ зачастую выходят умелые интриганки и даже великие правительницы. Вот к такому типу женщин и можно было отнести с виду миниатюрную Шильках.

А ещё она прославилась любвеобильностью.

И не все её дети были от мужа.

Муж её, царь Элама Хумбан-Халташ II, правивший до Уртаки, был намного старше Шильках, и он кажется догадывался, что она постоянно изменяла ему. Но Шильках умела им управлять, и все её измены сходили ей в общем-то с рук.

Одно время она даже была любовницей пришедшего к власти после смерти её мужа Уртаки, и благодаря этой связи ей удалось спасти всех своих детей.

Уртаки очень нравилась Шильках, когда она была моложе, он даже долго добивался её благосклонности, но их связь продлилась только пять лет, и потом, когда он охладел к ней, он всё равно был признателен бывшей любовнице, и вдовствующей Шильках удалось вывести из-под удара домочадцев.

За Теуманом, её старшим сыном, Уртаки согласился даже оставить Сузы. Другой же её сын, Тахрах, получил хорошую должность при дворе, и Уртаки после своей неудачной авантюры в Вавилонии поручил именно ему восстановить отношения с Ассирийской империей.

Тахрах возглавил посольство, посетившее Ниневию, и после проигранного Ашшурбанапалу пари выполнил пожелание Великого царя…

Строптивый Уртаки, поев чего-то несвежего, внезапно занедужил, и через неделю после случившегося скончался.

Таким образом путь к эламскому трону оказался расчищен, и Шильках не упустила представившейся ей возможности.

* * *

На этот трон стали засматриваться, как на лакомую добычу со всех сторон. На него хватало претендентов, однако Шильках опередила их всех.

Она действовала энергично и целеустремлённо, и ей удалось заручиться поддержкой нескольких влиятельных при дворе вельмож, а также её поддержало жречество, и в итоге она добилась своего и одела на голову старшего сына тиару, ну а младший Тахрах получил Мадакту, которая при Уртаки являлась царской резиденцией. И всё бы ничего, но Теуман, который уговорил её отдать ему царскую власть и позволить именно ему утвердиться на троне, стал вскоре огорчать её. Он как-то сразу стал меняться.

И менялся он явно в худшую сторону.

***

Теуман и раньше-то не являлся паинькой и имел множество существенных недостатков, однако власть, которую он заполучил с её разрешения, его окончательно испортила.

Теуман становился всё более несдержанным, взрывным, и иногда превращался уж совсем в какое-то кровожадное чудовище, в настоящего зверя. Даже в ту жестокую эпоху он поражал нередко своими выходками. Он мог за малейшую провинность посадить на кол слугу или забить до смерти плетями молодого помощника повара, небрежно приготовившего ему жаркое.

По два-три раза в неделю он спускался в казематы и лично пытал там узников, и своими руками лишил жизни с особой жестокостью десятки несчастных. При этом он хвастливо утверждал, что из него вышел бы лучший палач.

Шильках была уже не рада, что возвела его на трон.

Поступки старшего сына не могли не шокировать, в том числе и её.

Царица-мать пыталась воздействовать на Теумана и хоть как-то старалась смягчить его нрав, однако ей это всё реже удавалось. Так, не слушая её возражений, он захотел казнить всех трёх сыновей Уртаки. Их собирались заковать в кандалы, а затем обезглавить, однако Шильках предупредила их о готовившейся над ними расправе, и они сбежали в Ассирию.

Царские отпрыски, включая шестьдесят их жён и детей, а также несколько десятков вельмож, в том числе и бывший главнокомандующий эламской армии, нашли убежище на ассирийской территории.

* * *

Беспричинная свирепость Теумана не шла на пользу царству. Шильках это осознавала. И, наверное, она это понимала лучше всех.

С каким трудом ей удалось примирить старшего сына с восставшими персами, а ведь он едва не казнил наследника их князя.

Кира I, возглавлявшего посольство персов, она взяла под свою опеку, и только после неимоверных усилий ей удалось сохранить ему жизнь. Она в буквальном смысле в самую последнюю минуту успела снять его с дыбы, когда палач уже начал готовить его к истязаниям, а Теуман собственаручно исхлестал Кира плетью.

Тогда Шильках, как вихрь, ворвалась в казематы и по серьёзному разругалась с Теуманом. Он её вывел из себя. И после этого она с ним не разговаривала три недели.

Ну а скольких сил ей потом стоило убедить сына всё-таки пойти на уступки восставшим персам и признать за ними Аншан.

За это Теисп и его люди сложили оружие и пообещали в возможном предстоящем конфликте с Ассирийской империей поддержать эламитов. Она радовалась своей трудной победе и, как девчонка, влюбилась после этого в спасённого ею Кира. И вскоре они стали с ним близки. Но это было не обычное её увлечение, каких прежде у неё насчитывалось очень много, может быть не один десяток, а она к Киру испытывала настоящее чувство, хотя разница в возрасте между ними и составляла больше тридцати лет.

И с какой же мукой она расставалась с ним, когда Киру настала пора возвращаться к своим.

Да, зрелая женщина всегда тяжелее переживает расставание с близким ей человеком. Ну а на что она могла рассчитывать? Не становиться же ей женой этого юноши, сына вассала эламского царя – она как-никак являлась царицей-матерью, и никто бы ей не позволил совершить подобное безрассудство.

Так что Кир теперь вдали от неё и вряд ли уже вспоминает о ней.

Однако горечь от разлуки с ним вскоре заслонили новые проблемы.

И опять эти проблемы породил её старший сыночек…

Неоправданные репрессии, проводившиеся по его распоряжению, теперь уже в отношении эламских горцев, подтолкнули и тех к восстанию.

* * *

Луллубеи обитали на стыке границ Ассирии, Манны, Мидии и Элама, и занимали южную часть Загроского хребта. В горных долинах у них находились небольшие поселения и замки. Они делились на несколько племенных княжеств. В периоды ослабления центральной власти они приобретали независимость, однако, когда Элам набирал силу, то горцы признавали его власть над собой и вновь начинали выплачивать дань.

И надо же такому случиться, что один из луллубейских князьков, напившись, поколотил мытаря, присланного за ежегодной данью, и напоследок выбил ему глаз, а тот, едва унеся ноги от горца, пожаловался царю.

Теуман вскипел и велел послать против возмутителя спокойствия карательную экспедицию. Царские воины, прибывшие на место, не слишком усердно разбирались в произошедшем инциденте и казнили князька и всю его семью, а затем подпустили огненного петуха к его замку. Эта расправа вызвала негодование у других горцев, и они подняли восстание.

Узнав о случившемся, Теуман засобирался отправить против горцев-луллубеев уже целый корпус, но Шильках приостановила эту новую карательную экспедицию и вызвала из Мадакты младшего сына.

Тахрах прибыл в Сузы через пять дней.

Шильках приняла его в своих покоях и с ходу ему заявила:

– Ты мне нужен, дорогой. Необходимо срочно исправлять ошибки твоего старшего брата. А то, я чувствую, он наделает делов, да таких, что мы ещё долго не сможем разгрести их!

– Я слушаю тебя, матушка!

– Когда ты в последний раз общался с тестем?

– Во-от, буквально месяц тому назад он приезжал в Мадакту, после того, как его дочь родила мне второго сына, – ответил Тахрах.

– Он остался доволен устроенным в честь него приёмом?

– Вроде бы да.

– Значит так, твой тесть – один из самых влиятельных князей среди горцев, направляйся к нему и проси его, чтобы он употребил всё своё влияние и уговорил бы других луллубейских князей поумерить пыл и пойти на переговоры. Нам совершенно ни к чему сейчас будоражить луллубеев.

– Когда выезжать? – спросил Тахрах.

– Сегодня отдохни, ты же только что с дороги, ну а завтра с утра отправляйся! Медлить нельзя! – ответила ему Шильках.

Глава шестая

Читатель, я тебе признаюсь, что не было, наверное, среди древних народов более воинственного, чем ассирийцы, однако помимо этого они любили и развлекаться. В их календаре было праздников немало, но главным у них почитался Новый год.

В их первой столице, Ашшуре, основанной ещё субареями, когда на среднем Тигре об ассирийцах никто ничего и не слышал, у Ниневийских ворот возвели Новогодний храм. Он был скромный, глинобитный и, скорее, походил на обычную хижину, только может быть больших размеров.

Спустя полторы тысячи лет из Аравии сюда начали проникать семитского происхождения кочевники. Они позже стали себя называть ассирийцами. Эти кочевники оказались не просто неспокойными, а чрезвычайно воинственными. После нескольких развязанных ими войн они прогнали субареев и, захватив город, на месте прежнего, разрушенного глинобитного храма, построили свой.

В последующем он не раз перестраивался, и к XIV веку до новой эры, когда Ассирия резко возвысилась и стала превращаться в грозную империю, этот храм принял законченные формы.

Теперь это было красивое, культовое сооружение, бронзовые ворота которого украшались фигурой Верховного бога Ашшура, идущего на битву против богини зла Тиамат.

Каждый из ассирийских царей считал своим долгом украсить этот храм новыми фресками. Территория вокруг него тоже была ухожена и своеобразно озеленена: по приказу Синаххериба, деда нынешнего Великого царя, в каменистом грунте на площади размером в одну сто пятидесятую фарсаха (это примерно чуть больше полутора гектаров) вырубили ямы и соединили их подземными каналами. Затем всю эту территорию засыпали плодородной землёй и в ямы высадили ровными рядами тысячу саженцев. Причём, были высажены не только тополя, дубы и прочие виды деревьев, произраставших в Ассирии, но и теплолюбивые пальмы, которые росли на Юге Месопотамии, в Вавилонии, и к этим деревьям вода доставлялась по подземным каналам.

Таким же способом озеленили и двор храма, окружённый со всех сторон внушительной колоннадой.

Близ храмового колодца для церемониальных омовений ещё субареями был устроен бассейн. На его наружных стенках изображались боги, окружённые жрецами в необычных рыбьих масках, которые давным-давно никто не использовал. Тела этих жрецов также покрывались рыбьей чешуёй, и это являлось отголосками древнейших субарейских мифов о рыбьем происхождении бога воды Эа, который до прихода в Северную Месопотамию ассирийцев считался в этих краях Верховным богом.

От Эа эстафету принял ассирийский Верховный бог Ашшур, но постепенно он стал отвечать не за живительную влагу, а за войну. Такой уж воинственный характер оказался у ассирийцев.

* * *

Новогодний праздник царь Ассирии был обязан встречать в Ашшуре, в который он приезжал за несколько дней до торжественной церемонии. Я уже упоминал, что святилище этого бога стало тем ядром, из которого и выросла первая ассирийская столица на месте субарейского протогородка.

Отправной точкой этого процесса стал XXIV век до новой эры.

Ашшур располагался на скале, нависавшей над Тигром на западном его берегу. Широкая монументальная лестница с достаточно крутыми ступенями вела на вершину скалы, где разместились несколько дворцов, четыре храма и самая главная святыня Ассирии – храм Верховного бога войны, который изображался в виде бородатого мужа с крыльями за спиной и стрелявшего из лука. Впрочем, когда-то, ещё в V тысячелетии до новой эры, на его месте находилось скромное святилище богини Иштар, которую в те уже отдалённейшие времена называли на субарейско-шумерский лад Инанной.

Наиболее высоким сооружением в Ашшуре являлась башня-зиккурат, главная часть храма, посвящённого Верховному божеству. Поднималась эта башня на семьдесят пять локтей в высоту (почти на 50 метров). К ней примыкала обширная пристройка, протянувшаяся до самого Тигра. Здесь хранились двенадцать священных барок. На них в праздник Нового года переносили статуи ассирийских богов из различных храмов, и затем на украшенных цветами барках боги покидали город и отправлялись на север к Кальхе, Ниневии и к другим местам, где их восторженно встречали и подносили им щедрые дары.

И только к концу праздника эти статуи возвращались в свои святилища.

Двенадцать дней ассирийцы отмечали Новый год. И в эти дни никто из них не работал, а все подданные Великого царя только пировали, приносили жертвы богам, дарили друг другу подарки и ходили в гости.

Повсюду играла музыка, и ассирийцы от мала до велика пели и танцевали. А надо заметить, что они очень любили это делать, и талантливые певцы и музыканты имели у них почёт, ну а лучшие и вовсе сравнивались если не с богами, то с героями, и их чрезвычайно щедро вознаграждали и в буквальном смысле носили на руках.

* * *

Ашшурбанапал находился в городе второй день, когда у него в ашшурской резиденции появилась царица-мать. Она, не считая ступеней, взлетела на второй этаж, где находился Великий царь. Он в этот момент кормил с руки Лилит, свою любимицу, чёрную пантеру, выхоженную им ещё с трёхмесячного возраста, и тут перед ним предстала взволнованная Накия-старшая.

– Что-то случилось? – спросил её Великий царь и подал ремешок стоявшему рядом рабу, чтобы тот отвёл Лилит в другую комнату.

– Ашшур-шаррат плохо… – выпалила Накия-старшая.

Первая супруга Ашшурбанапала одновременно являлась дочерью сестры царицы-матери. Когда-то Синаххериб заполучил Накию-старшую и её младшую сестру в качестве дани в свой гарем, это случилось, когда он осаждал один из взбунтовавшихся в Сирии городов. Более бойкая Накия-старшая сумела из обычной наложницы возвыситься до царицы, а её сестра так и затерялась в толпе одалисок, услаждавших в минуты отдыха Синаххериба.

Сестра Накии-старшей рано ушла из жизни, и после этого её единственная дочь для царицы-матери стала самым родным человеком. Она её опекала и выдала тринадцатилетней девочкой за тогда ещё семнадцатилетнего Ашшурбанапала замуж. Сейчас Великий царь находился в Ашшуре без супруги, он оставил её в Ниневии, так как она была на девятом месяце беременности, и дорога ей была противопоказана, хотя от Ниневии до Ашшура всего-то день пути.

Ашшурбанапал не успел ещё отреагировать на слова царицы-матери, как тут же заявился ещё и главный евнух гарема. Он был тоже взволнован.

– Государь, – главный евнух был необьятен и походил на облако. Он даже был не с двойным, а с тройным подбородком и с по-женски писклявым голосом. Евнух раскраснелся от бега в неудобной длиннополой одежде и, держась за сердце, едва перевёл дух, – ца… ца-а-ари… о-о-о… о-о-ох… о-она…

– Ну, что?! Что она?!

– Она разрешилась… – вымучил из себя всего два слова евнух.

– Ду-урень, да не тяни же ты! – сорвалась на него царица-мать, потерявшая самообладание. Она стояла рядом и от волнения стала необычно бледной. – Что с Ашшур-шаррат, с моей племянницей? У неё всё благополучно?

– С ней всё хорошо, – главный евнух вытер платком, проступивший на лбу пот.

– Кто родился? – задал вопрос уже Ашшурбанапал.

– Сын!

– О-о, боги, о-о, Ашшур Величайший и Иштар, я благодарю вас! Благодарю и тебя Син! И тебя Нинурта! Благодарю всех богов! – воздел к небу руки радостный царь. – Вы милостивы ко мне!

– Поздравляю тебя, дорогой! – обратилась уже к Ашшурбанапалу царица-мать. – У тебя родился от Ашшур-шаррат ещё один сын! Это уже второй твой наследник…

* * *

Ну а теперь я раскрою ещё некоторые подробности об Ашшурбанапале. Ведь в моём повествовании он будет самой главной, и по сути ключевой фигурой.

Так вот, хотя он и жил давно, почти две тысячи семьсот лет назад, но между прочим о нём нам известно на удивление много.

Я сразу скажу, что для того времени он считался неординарной личностью, и по праву его причисляли к самым образованным правителям древности. Рядом с ним навряд-ли тогда кого-то можно было поставить. Но так получилось, разумеется, не само-собой.

Всё дело заключалось в его учителях.

А вернее, в одном из его учителей…

***

Для Ашшурбанапала старшим товарищем и непререкаемым авторитетом считался его главный наставник. Я бы даже это так сформулировал: если для нынешнего Великого царя Асархаддон являлся отцом физическим, то ассирийский учёный Набуахиариба стал отцом духовным.

Он очень многое дал своему самому любимому ученику. И следует помнить, что именно с посыла учителя началось восхождение на трон прежде зажатого и до нельзя застенчивого Ашшурбанапала, которого в детстве при дворе и в самой царской семье никто не воспринимал всеръёз.

Ну всем казалось, что Ашшурбанапал какой-то странный, не от мира сего. И только учитель Набуахиариба разглядел в юном Ашшурбанапале недюженные дарования.

Ещё с десяти лет этот юноша стал прилежно записывать многие изречения учёного. Его мудрые мысли. И не столько для потомков, сколько прежде всего для себя. И вот одно из них: «Если будешь топтаться на месте и ничего не захочешь предпринимать, то тогда обречёшь себя на неминуемую погибель».

И эти слова Ашшурбанапал помнил даже тогда, когда вышел из юношеской поры и уже одел на голову царскую тиару. И, разумеется, он сделал соответствующие выводы.

С первых же дней своего правления он задумал провести реформы, чтобы устранить накопившиеся недостатки и улучшить управление обширным государством, однако приступить к преобразованиям он сразу не смог.

И я чуть ниже обясню почему.

* * *

Было очевидно, что Ашшурбанапал эти реформы давно обдумывал, и разговоры с учителем только подкрепляли его решимость, однако первые несколько лет его правления были под завязку заполнены военными кампаниями.

Вначале пришлось подавлять восстание в Египте, вспыхнувшее ещё при отце Ашшурбанапала. Именно на пути в Египет, в Северной Сирии, оборвалась жизнь его отца от сердечного приступа, и он не успел вернуть эту страну в лоно империи. А восстали египтяне потому, что в долине Нила объявился кушит Тахарка, провозгласивший себя фараоном. Его эмиссары подговорили выступить против Ассирии подчинявшиеся ей финикийские и филистимские города, а также Иудею, Эдом, Моав и Амон, и спустя некоторое время к ним присоединились греки на Кипре.

Не успел Ашшурбанапал восстановить порядок на Западе, как запахло жареным на восточных рубежах, и вскоре в Южную Месопотамию вторглись эламиты, поддержанные арамейскими и халдейскими князьками, а ещё и кочевавшими поблизости арабами.

Затем, после умиротворения Юга и Востока, начались столкновения на Северной границе, где пришла в движение орда кочевников киммерийцев. Не успели войска империи их отогнать от ассирийской границы, как заполыхало вновь на Ниле. И опять там разожгли пламя кушиты. На этот раз возмутителем спокойствия оказался племянник Тахарки, утвердившийся в Напате.

Танутамон собрал серьёзные силы и вторгся из Нубии в Египет и, пройдя с боями до самой дельты и захватив Мемфис, он провозгласил себя очередным египетским фараоном. Его опять поддержали Тир, Арвад и некоторые другие финикийские и филистимские города, но иудеи не рискнули на этот раз взбунтоваться. И вновь пришлось замирять Запад и прогонять из Египта очередного дерзкого кушита.

Танутамон был разбит и бежал сломя голову за Нильские пороги.

Затем стала нарастать угроза со стороны Мидии и Манны. Они заключили между собой антиассирийский союз. Впрочем, что-либо серьёзного эта враждебная коалиция не успела совершить. Ашшурбанапал натравил на Мидию скифов, у которых в тот момент правил уже не старый одноглазый Ишпакай, а лояльный к ассирийцам его сын Партатуа, женатый на младшей сестре Ашшурбанапала.

Скифы нанесли мидийцам жестокое поражение при Кох и-Руде, ну а в Манне произошёл переворот, её законного царя Ахсери из династии Иранзидов свергли и убили, и власть в ней захватил узурпатор. Ашшурбанапал выиграл войну у Манны и навёл в ней порядок. А затем помог сыну Ахсери вернуть трон. Манна перестала поддерживать Мидию и превратилась в верную союзницу Ассирии.

Так все первые годы своего царствования Ашшурбанапал был вынужден беспрерывно воевать и подавлять восстания в своей обширной державе, и только к 658 году до новой эры, то есть на одиннадцатый год своего правления, он, наконец-то, приступил к давно задуманным реформам.

* * *

Следует полагать, что любые реформы- это дело хлопотное. Но особенно эти реформы хлопотные если они не хаотичные, как иногда бывает, а выверенные. И если загодя их тщательно продумали.

Прежде всего, по совету Набуахиарибы, Ашшурбанапал окончательно централизовал и усилил царскую власть. Он довёл её до абсолютной формы. Далее он сменил самых одиозных и нечистых на руку наместников, набравших слишком большую силу, и поставил вместо них таких же, как и великан Бел-Ибни, инородцев или незнатных по происхождению коренных ассирийцев, талантливых и всецело преданных ему, и которые уже проявили себя на государственной службе.

И ещё важно сказать, что отныне наместники находились на своих постах не больше двух-трёх лет, и потом их переводили в другую провинцию, а сами провинции, за редким исключением, Ашшурбанапал разукрупнил и вывел из их подчинения некоторые важнейшие приграничные крепости.

Подвергся значительной реформе и так называемый Тайный Царский совет, и все службы, подчинявшиеся напрямую ему. Эти структуры были значительно обновлены, и в них главными теперь являлись не люди Асархаддона, а наиболее преданные соратники нынешнего Великого царя. Ну и замечу, что многие из новых назначенцев являлись выходцами из низших слоёв общества и прежде не занимали каких-либо значимых должностей.

Среди этих выдвиженцев оказалось немало и тех, кто вместе с Ашшурбанапалом занимались у учителя и посещали его лекции или проходили обучение в университете Шадипадума. Все они были горячими сторонниками преобразований, а некоторые ещё и ненавидели зажравшуюся ассирийскую знать, и иной раз заявляли об этом открыто.

Ашшурбанапал во многом был согласен с мнением этих своих выдвиженцев, и тему с ними эту не раз обсуждал, но он отодвигал родовую знать от рычагов управления постепенно, и делал это крайне осторожно, так как следовало опасаться заговоров с её стороны.

Одновременно с этим реформировалась громоздкая налоговая система. Преобразованиям подверглись и разросшийся при первых Саргонидах двор, и управления на местах, начиная от отдельных городов и заканчивая провинциями. Стали назначаться чиновники с полномочиями контролёров, а также всемерно поощрялись торговля и ремесленное производство, для чего был впервые за несколько десятилетий значительно снижен для купцов и низших слоёв населения налоговый пресс.

* * *

Но особое значение Ашшурбанапал придавал реформе армии. А всё потому, что именно она являлась гарантом существования Ассирии. Без боеспособной армии империя не продержалась бы и дня. Армия была становым хребтом Ассирийской державы.

При Ашшурбанапале ассирийскую армию окончательно перевооружили, и все без исключения её воины получили наступательное оружие из железа, а бронзовыми остались лишь только защитные доспехи.

В колесничих отрядах преобладающими стали тяжёлые повозки. И усилилось значение конницы. Она теперь задействовалась не только для разведки и конвоирования пленных. Появились конные полки, и они иногда состояли полностью из наёмников (из скифов и киммерийцев, лучших наездников того времени).

Помимо этого, реорганизовали разведку и усилена была служба «Глаза и уши царя», которую по-прежнему возглавлял Главный глашатай, однако им уже стал новый человек, энергичный сподвижник Ашшурбанапала. Его звали Ишмидаганом, и он был родом хотя и из знатной семьи, но не из Ниневии, а из провинции.

Этот Ишмидаган быстро вошёл в курс дела и развил бурную деятельность. И уже вскоре ему удалось как паутиной накрыть своими людьми не только всю империю, но и сопредельные с ней земли.

А ещё Ишмидаган получил право посещать по необходимости Великого царя в любое время суток и сейчас, воспользовавшись этим правом, он заявился с очередным докладом.

***

– Я тебя слушаю, – кивнул головой Ашшурбанапал на приветствие Главного глашатая.

Ашшурбанапал сидел на троне, а у его ног примостилась его любимица. При виде Главного глашатая чёрная пантера приподняла морду.

Ишмидаган покосился на грозную хищницу, откашлялся и заговорил:

– Государь, спешу доложить… Важные новости! Они пришли с Юго-Востока, из Элама.

– И что там?

– Только сравнительно недавно на крайнем Востоке этого царства, благодаря разумным действиям матери нынешнего царя, были умиротворены персы… Они поднялись все разом. Ну то есть, их главное племя Пасаргадов, которое возглавляет некий Теисп, восстало, и его поддержали другие персидские племена. Они попытались ни много ни мало, а скинуть с себя тяготившую их власть эламитов и создать своё собственное независимое государство, и вот… Элам потрясла новая серьёзная смута. На этот раз в Эламе восстали уже горцы.

– Касситы?..

– Нет-нет. Эту смуту затеяли те горцы, которые обитают южнее… Её начали луллубеи…

– В этом восстании задействованы все луллубейские княжества?

– Практически все…

Ашшурбанапал немного задумался, и произнёс:

– Э-э-это хорошо… – Ашшурбанапал погладил по холке пантеру. Та от удовольствия зажмурилась и как обычная домашняя кошка замурлыкала. – Как ты думаешь, Ишмидаган, надолго-ли эта смута отвлечёт от наших границ Теумана? – уточнился Великий царь.

– Я так думаю, государь, если опять не вмешается Шильках, мать нынешнего эламского царя, то восстание разрастётся до нешуточных размеров и накрепко свяжет руки эламитам.

– Значит, надо помешать Шильках. Я жду от тебя предложений.

– Я уже продумал что нам сделать.

– Ну, и-и-и…И что?

– Следует заслать к луллубеям наших людей, и не лишним будет уже сейчас поставлять им оружие. А ещё не мешало бы намекнуть кое-кому, что Ассирия на их стороне и поддержит это возмущение…

– Всё верно, продолжай так же действовать! – согласился с предложениями Ишмидагана Ашшурбанапал.

Ещё кое-что обсудив Главный глашатай уже собрался покинуть покои Великого царя, как Ашшурбанапал его задержал.

– Э-э-э, постой-ка!

Ишмидаган развернулся.

– Я слушаю, государь! Что-то ещё? Мы по Эламу не договорили?

– Нет, это уже не касается Элама. Теперь я хочу поговорить о другом… Новый предполагаемый наместник Приморья прибыл в Ниневию?

– Князь Набуэль?

– О-о-он!

– Этот князь уже появился в столице. Но только вчера. И приехал он под самый вечер. Насколько мне известно, он уезжал в Приморье на пару месяцев, чтобы поддержать семью и возможно проститься с заболевшим отцом.

– Не знал, что у него отец плох… Мда-а-а…А что же с ним?

– По моим сведеньям, он мучился коликами в животе уже второй год и кажется недавно боги его всё-таки прибрали. И князю Набуэлю его пришлось хоронить.

– А ты сам-то виделся с князем после его возвращения?

Ишмидаган кивнул головой.

– И пообщался?

– Не пришлось, государь. Я видел его только на расстоянии. Но мне доложили, что, когда он был проездом в Вавилоне, его там очень тепло привечали.

– Мой брат привечал?

– Твой сводный брат, государь! В честь него он даже устроил у себя во дворце пир.

– Ну, на-а-адо же! – удивился Ашшурбанапал, и тут же он нахмурился. – Хм, а что-то крамольное на этой пирушке происходило?

– Ничего по этому поводу не скажу. Впро-о-очем… тосты поднимались за тебя, государь. Крамолы в их разговорах не установлено. Это я могу утверждать, потому что несколько моих людей там находились неотлучно…

– Что-то ещё ты хочешь сказать?

– Да!

– Говори.

– Слишком уж обхаживали этого князя твой сводный брат и его визирь, государь…И на мой взгляд это весьма подозрительно.

Ашшурбанапал кое-что вспомнил.

– Слу-у-ушай, Ишмидаган, а ведь ты его и до этого же назначения знал? Помню, об этом ты мне как-то проговорился…

Ишмидаган промолчал.

– И что? –продолжил свой допрос Ашшурбанапал. – Что молчишь? Отвечай!

– Да, я с этим князем прежде встречался… – Ишмидаган не стал вдаваться в подробности и рассказывать царю о том, что же его рассорило с Красавчиком. А повод был, и что ни на есть серьёзнейший. Да такой, что одно время Ишмидаган даже подумывал нанять наёмных убийц и расправиться с этим юным халдейским выскочкой, но его остановило то, что на тот момент Набуэль уже попал под покровительство Накии-старшей и стал её любимчиком. Ну а идти наперекор царице-матери было себе дороже.

Ашшурбанапал же был настойчив:

– Ну ла-а-адно, а как ты оцениваешь этого князя? – спросил прямо Главного глашатая Великий царь, и ещё пристальнее посмотрел на Ишмидагана, кажется что-то почувствовав.

Ишмидаган немного замялся, но, наконец-то, решился и выдавил из себя:

– Государь, а я могу дать тебе совет?

И после того, как Ашшурбанапал кивнул головой, Главный глашатай уже более уверенно продолжил:

– Я бы предложил тебе не торопиться с назначением этого князя наместником, тем более такой удалённой области, какой является Приморье.

– Ты так считаешь?

– Да, государь.

– Ну и объясни, почему? Хотя мне вот, кажется, он достоин должности, которой я намерен его наделить…Он, конечно же, молод. Даже слишком. Ему всего-то двадцать! И он прежде ничем не руководил. Однако не стану скрывать, а за него попросили.

Ишмидагану было известно, кто же старался продвигать Красавчика, однако он всё-таки пересилил свои опасения и осмелился возразить:

– Государь, князь этот, на мой взгляд… не будет надёжен.

– Ты в его преданности сомневаешься?..

– Сомневаюсь. И… потом…я считаю… я вот думаю, что он слишком уж… я прямо скажу: он скользкий.

Ишмидаган заколебался, продолжать ли ему в том же духе. Явно идти наперекор Накии он тоже не горел желанием, и потому на полуслове осёкся. Вообще, продолжать эту тему, как я уже отмечал, было опасно. Это было равносильно поссориться с царицей-матерью. То есть, это тоже самое, что насмелится и подёргать за усы льва… Нрав Накии-старшей был известен. Её при Ниневийском дворе все без исключения панически боялись.

– Ско-о-ользок, говоришь? Сам себе на уме и хи-и-итёр? – переспросил задумчиво и как-то неопределённо Ашшурбанапал.

Ишмидаган согласно поддакнул.

– Э-э, а ну-ка, ну-ка, поясни мне свои последние слова! – потребовал разъяснений неудовлетворённый ответом Ишмидагана Ашшурбанапал. – Что ты имел ввиду?

– Не спорю, – тщательно подбирая дальнейшие свои доводы, продолжил Главный над всеми шпионами, – он, конечно же, весельчак, его… при дворе любят… и, прежде всего, обожают женщины. Да, признаюсь, они поголовно сходят по нему с ума и, причём, не только за его привлекательный облик, но и за его нрав, однако он… Он, при этом, сам себе на уме, и на самом-то деле никто не знает до конца, чего от этого юнца можно ожидать. И потом… я больше чем уверен, что он не такой уж и покладистый, и сговорчивый, каким кажется…Я считаю, что с ним обязательно следует держать ухо востро… Ну то есть, быть с ним осторожным!

Ашшурбанапал хмыкнул, но не стал продолжать эту тему и отпустил Главного глашатая.

Впрочем, некоторый осадок после этого разговора у Ашшурбанапала всё-таки остался.

***

Лишь только удалился Главный глашатай, как появилась новая фаворитка Великого царя.

Ашшурбанапал тут же вызвал раба и тот увёл Лилит, которую лидийка откровенно побаивалась.

Царь в последнее время редко виделся с новой своей фавориткой и потому чувствовал некоторую вину перед ней. Ведь она могла подумать, что он к ней охладел.

Он искренне обрадовался, увидев её.

Ашшурбанапал встал с трона и сделал несколько шагов навстречу златокудрой лидийке. Она склонилась перед ним почтительно на одно колено. «Какая же она милая! – подумал про себя Ашшурбанапал. – И глаз от неё не оторвёшь!» Он тут же поднял её за плечи и, не удержавшись, поцеловал вначале в лоб, затем и в губы, ну а потом нежно провёл рукой по её подбородку и погладил по щеке.

– А я по тебе соскучился! Но что это у тебя такой усталый вид? И глаза покраснели? Плохо спалось? – спросил с неподдельным участием Ашшурбанапал.

– Ты угадал, государь, я мало спала, – подтвердила лидийка.

– А что так? Что-то тебя встревожило? – попытался заглянуть Аматтеи в её большие и необычно зеленоватого оттенка глаза Великий царь.

– Да нет, ничего. Я увлеклась чтением, государь, – ответила лидийка.

– Ты долго так читала? Что, почти до самого утра?

– Почти что, государь.

– И что же ты читала?

– Одну очень старую престарую книгу, которая имеется в библиотеке моего отчима. Эта книга про царство хеттов. Тебе, наверное, государь, известно про этот древний народ? И про созданное ими царство!

– Ну, на-адо же! А я и не знал, что тебя заинтересуют эти хетты? О них сейчас мало кто помнит. Хетов же уже давно нет. Но я, конечно, про них тоже достаточно много читал. Я знаю, что когда-то этот народ был могущественным.

– Согласна! Хетты давным-давно жили по соседству с нами, лидийцами, – стала пояснять Аматтея. – У них было обширное царство. Пожалуй, самое сильное когда-то! Я не раз посещала их заброшенные ныне города, в том числе и их столицу Хатуссу. А также посещала города Канес и Тиану, которые хоть и в упадке, но до сих пор существуют. Я даже несколько своих стихов посвятила этому уже исчезнувшему народу и их царству. Со временем любая слава превращается в ничто… В тлен!

– Я помню эти стихи. Ну и что ты про хеттов на этот раз вычитала?

– Про то, как один из хеттских царей, который жил более девяти веков назад и которого звали Мурсили, ну тот ещё, которого обуяла безмерная гордыня, захватил великий город Вавилон и не оставил от него камня на камне. И тем этот царь прославился. Но эта слава была для него плохой. И он был проклят. За то, что погубил самый прославленный город, который уже тогда называли столицей Мира. А потом я отложила книгу и надумала кое-что сама написать. Я дописывала одно своё неоконченное стихотворение. Но последние строчки его мне долго не удавались. Я никак не могла подобрать удачную рифму. И только к утру я это стихотворение сумела закончить.

– Покажешь его?

– Конечно! А-а! Да что я всё о своём? Мы с тобой не виделись неделю, государь, – Аматтея грустно улыбнулась, – ты был занят очень важными государственными делами, и я получается никак не могла с тобой повидаться и тебя поздравить… Вот и захотела это сделать. Может, я не вовремя? Если так, то ты только скажи…

– Нет-нет!

– Ну тогда я хочу тебя, мой господин, от всей души… поздравить…

– С чем?

– Ну как же?! – искренне удивилась златокудрая лидийка. – У тебя же родился ещё один сын! Поздравляю тебя с его рождением! У тебя теперь ещё один наследник!

– А-а-а… Ты про это? Спасибо.

Особой радости в голосе Аматтеи Ашшурбанапал не заметил и переспросил:

– Тебя всё-таки что-то печалит? Или это сказывается усталость? От бессонной ночи…

– Не обращай внимания на меня, государь, – ответила Аматтея.

Лидийка рассеянно улыбнулась. Она явно была не в настроении.

Появился секретарь Великого царя долговязый Азимильк. Он был не только высок, но ещё и отличался чрезмерной и почти что болезненной худобой. Он был прямо как какой-то ходячий скелет. И уже седьмой год он исполнял обязанности царского секретаря.

Азимильк прокрался тенью и деликатно откашлялся:

– Государь, извини… Встречи с тобой дожидается халдей Набуэль. Он только что прибыл в Северный дворец.

Ашшурбанапал хотел сказать, чтобы князь подождал, но лидийка засобиралась к себе, и Великий царь её попридержал:

– Подожди-ка, не уходи! – Ашшурбанапал кое-что задумал.

– Я не хочу тебе мешать, – ответила Ашшурбанапалу Аматтея. – У тебя же государственные дела…

– Ты мне не можешь помешать сейчас. Кстати, мне кажется, что тебе будет любопытно посмотреть на этого князя. И знаешь, почему?

– Поясни, государь? – Аматтея ещё не поняла того, что же задумал Ашшурбанапал.

– Да потому, что он не обычный князь! Ты знаешь, что этот юноша ещё и поёт. Он это часто делает, и делает это превосходно, – ответил ей Великий царь, – и, как мне передают, он обожает исполнять песни, написанные именно на твои стихи. Представляешь, он знает их. Знает почти все! И даже на некоторые уже пробовал сочинять свои мелодии! Ты ведь слышала?

– Да, я кое-что слышала об этом юноше. Только вот не скажу, что со всеми сочинёнными им песнями знакома.

– Ну и как его песни тебе?

– Те что я слышала… Они мне понравились.

Ашшурбанапал распорядился, чтобы предполагаемого нового наместника Приморья пропустили.

***

Вскоре Красавчик появился перед Великим царём.

Халдей учтиво поприветствовал Ашшурбанапала и только искоса взглянул на лидийку, которая скромно отошла в сторону и встала за спинку трона и сейчас находилась в его тени. К тому же, Аматтея частично прикрыла лицо.

Ашшурбанапал благосклонно принял приветствие предполагаемого нового назначенца и произнёс:

– Князь, я узнал кое-что про твоего родителя… Я соболезную. Оказывается, он у тебя недавно скончался… А скажи-ка мне, что случилось с ним? Отчего он ушёл в царство Иркаллы?

– Спасибо, государь, за соболезнование, – лицо Набуэля, с правильными и тонкими чертами, сейчас стало опечаленным. – Отец сильно хворал. У него было не всё в порядке с желудком. И не только с ним. У него были колики… и он не мог в последние дни принимать пищу. Врачи ничем не смогли ему помочь. И-и… – князь с горечью вздохнул и развёл руками. – Произошло неизбежное…Боги его забрали. Да, он уже отправился в Иркаллу. И мне пришлось его хоронить.

– Не печалься, все мы во власти высших сил. Боги всесильны! И они, по своему усмотрению, распоряжаются нашими судьбами, – произнёс Ашшурбанапал, и чтобы порадовать свою фаворитку, он задал князю совершенно неожиданный в данном случае вопрос:

– Князь, ну а знаешь что, говорят, что ты обладаешь разнообразными способностями?

Юноша по прозвищу Красавчик учтиво приложил ладонь к груди:

– Ты о чём, государь? Я не понял.

– Да-а, ла-а-адно, ты не скромничай! Я спрашиваю о тех самых твоих способностях, про которые не только я наслышан. А вся Ниневия о них говорит!

– Ну, что ж, об этом люди, наверное, действительно говорят, – Набуэль так ещё до конца и не понял, к чему клонил Ашшурбанапал.

– И ты не будешь мои слова оспаривать?

– Не собираюсь, государь.

– Ну, да, а вот ещё в Ниневии говорят, – продолжил Ашшурбанапал, – что ты с самой юности поёшь. И увлекаешься поэзией. А ещё знаешь эту самую поэзию, как никто другой при дворе…

– Не буду отнекиваться, но я это тоже могу подтвердить! Многие стихи я декламирую теперь наизусть! У меня цепкая память, и особенно на хорошие стихи, – ответил князь.

– А любопытно, от чего у тебя склонность к поэзии? Она от отца к тебе перешла?!

– Да! Мой отец по молодости увлекался музыкой. Он любил играть на арфе и сиринге (ассирийской свирели). А ещё он тоже пробовал себя в стихосложении. Ну и я от него этим заразился. Я тоже пробую писать…

– Во-о-от как?! Получается, тебя приучили к поэзии не где-нибудь, а в твоей семье? И с самого раннего возраста. Похвально… очень даже похвально…

– У отца ещё было много книг. Он собрал из них целую библиотеку, – произнёс Красавчик.

– Что же, получается, он у тебя был не только человеком на царской службе? И одно время даже наместником, назначенным в одну из провинций при моём отце…

– Вот именно, он ещё был и книгочеем. Причём, заядлым! Мой отец собирал книги всю жизнь. И, в итоге, он собрал внушительную коллекцию. В полторы тысячи табличек и папирусов! Написанных и на аккадском, и на арамейском. И даже на почти позабытом ныне шумерском! А на шумерском он тоже умел читать. И на нём он писал. Ни у кого больше нет такой библиотеки в Приморье, да и на всём Юге Месопотамии.

– О-о! Конечно, это очень похвально! Я люблю людей такого склада. Редкого в наши дни… Я и сам такой! – произнёс одобрительно Великий царь. – А тогда скажи-ка мне, ты должен знать: кто на сегодняшний день лучший из поэтов в Ассирии?

– Я бы выделил одно имя, но это, государь, всё же не ассириец! – И халдей вновь приложил ладонь к груди и повторно поклонился.

Красавчик был обходителен и чрезвычайно учтив. И надо отдать ему должное, не смотря на свои юные годы он был не только не по возрасту рассудителен, но умел преподнести себя. Да, он нравился, причём не только матронам в годах или незамужним молодкам, усиленно искавших себе женихов. Он просто весь излучал обаяние.

Ашшурбанапал намеренно повторил свой вопрос:

– Так всё же скажи, кого ты сейчас выделяешь среди нынешних поэтов, князь? Известно же, что ты прекрасно поёшь и являешься ценителем поэзии. Твоими способностями уже многие восторгаются. И признают твой утончёный вкус! Об этом буквально на днях мне говорила не кто-нибудь, а сама Накия, царица-мать. Вот и я бы хотел выслушать твоё мнение в этом вопросе!

– Государь, если это тебя заинтересовало…

–Да, я хотел бы узнать твоё мнение! – подтвердил Ашшурбанапал.

–То тогда я скажу, что совсем недавно для себя открыл новое имя… а точнее познакомился с творчеством одного поэта. Очень хорошего. Но это… э-это, государь, не мужчина. А поэтесса.

– Ну, на-адо же?! И кто же это? – деланно удивился Ашшурбанапал.

– Она не ассирийка, и не халдейка, но её стихи совершенны! И они очень созвучны с моей душой! О-о, они выше тысячи похвал! Гораздо выше!

– Так как же её звать? Если это не ассирийка, то может быть гречанка? Известно же, что представители именно этого народа, обитающего где-то далеко на Западе, где заходит солнце, более всего склонны к сочинительству стихов. Говорят, что поэтов больше всего рождается у этих греков. И-или это ещё кто-то? Ну… говори же, как её зовут?! – проявил нетерпение Ашшурбанапал.

– Зо-овут её… Её зовут Аматтеей, государь, – выдохнул наконец-то юноша. – Это приёмная дочь учёного мужа и твоего учителя Набуахиарибы.

Ашшурбанапал лукаво и одновременно торжествующе покосился на лидийку, которая уже более пристально взглянула на смазливого халдея, услышав из его уст своё имя.

Ашшурбанапалу удалось отвлечь любимую от печальных мыслей по поводу его второго сына, родившегося от законной старшей супруги, и Великий царь намеренно продолжил начатую им тему:

– А не хочешь ли ты, князь, увидеть ту, кем ты так в последнее время восхищаешься?

– А что, это возможно? – удивился халдей. – Не скрою, я очень бы этого хотел, государь. О знакомстве с ней я мечтаю! Ведь я, повторюсь, безмерно восхищаюсь этой поэтессой! Я считаю, что она лучше всех сейчас пишет! У меня не хватит слов, чтобы выразить свой восторг… Восторг от её стихов! А её «Соловей на ветке» – так я вообще считаю, что это что-то… недосягаемое! Это- шедевр! Самый настоящий! Я преклоняюсь перед её творчеством! Оно такое… искреннее… тонкое… душевное! О-оно… Да что я говорю? Разве я могу все свои впечатления передать словами? У меня не хватит на это никаких слов! – взволнованно сбился на длиннющий монолог юноша.

– Tы можешь прямо сейчас выразить ей всё своё восхищение, – перебил разговорившегося Красавчика Великий царь и кивнул головой на лидийку, стоявшую скромно за троном. – Выйди к нам, Аматтея! Не стесняйся! Покажись…

Лидийка вышла из тени и открыла своё лицо.

– Во-от, перед тобой стоит она…– произнёс Ашшурбанапал.

– О-о-она?! Это та самая… та самая… Это – А-а-аматтея?! Это… о-она, значит?! – округлил глаза юный халдейский князь.

– Да, это она! Дорогая, познакомься…– продолжил Ашшурбанапал, – Вот один из твоих восторженных почитателей. Впрочем, ты уже всё слышала, что он говорил о тебе, и о твоём творчестве.

Аматтея немного застеснялась и промолчала.

Ну а Набуэль…

Юный князь несколько неуклюже обернулся к Аматтеи и… И их глаза встретились.

Взгляд больших зеленоватых глаз златокудрой лидийки буквально обжог Набуэля. Князю показалось, что у него закружилась голова. Ему стало трудно дышать. У него сейчас даже перехватило дыхание.

Он тут же не упал, нет, нет, а скорее рухнул перед девушкой, рухнул на колени. И не на одно, а на оба. И тут же он воздел руки к зеленоглазой красавице лидийке, как к какой-то небожительнице.

– О-о! Если мне позволит, государь… Государь, извини, но я не могу удержаться на ногах. Я же… потрясён! Я ослеплён! Я… этой девушкой…я ею сражён! Наповал! Я готов всю жизнь стоять перед ней вот так, как сейчас! Ты – величайший государь, кто с этим вздумает в здравом уме спорить, ну а рядом… рядом с тобой – прекраснейшая из дев! И, к тому же, она не просто прекраснейшая обликом, а она… богиня! А богиня потому, что… самая талантливая и самая великая из всех поэтов нашего времени! Её песни теперь исполняются на пирах и праздниках по всей твоей державе! И, наконец-то, я её смог лицезреть. Я увидел её! Воочию! И признаюсь, государь, это была моя мечта!

Хотя то, что сейчас происходило, и выглядело быть может со стороны несколько театрально, но в проявлении своих чувств юный халдейский князь по прозвищу Красавчик на самом деле был более чем искренен. Просто он иногда чрезмерно эмоционально выражал свои чувства.

Особенно тогда, когда они его уж совсем переполняли.

А это как раз и был тот самый случай.

Глава седьмая

А теперь, читатель, вновь перенесёмся за пределы Ассирии…

Хотя народ этот соседи часто и называли «чужаками», но он не считался пришлым. Луллубеи являлись скотоводами и отчасти земледельцами. Впрочем, для их хозяйства всё-таки важнейшее значение имело разведение мелкого рогатого скота, и прежде всего овец и коз.

Обитали луллубеи на южных отрогах Загроского хребта и в верховьях крупнейшего левого притока Тигра Диялы. На их территории также начинались такие крупные реки, как Керхе и Карун.

Они подразделялись на дюжину племён и были родственны эламитам, однако языки у этих народов в древности сильно различались. Но, после того, как луллубеи дважды, в эпоху расцвета Эламского государства, на продолжительное время попадали в зависимость от своих южных соседей, они многое переняли у них, и это касалось не только каких-то бытовых или культурных моментов, но и затронуло наречие горцев. И немалая часть их теперь вообще предпочла перейти на более развитый эламский язык, тем более тот уже как три тысячелетия имел свою письменность.

У луллубеев образовалось четырнадцать княжеств, и самыми влиятельными являлись два, в одном из которых правил тесть младшего сына Шильках. Именно к нему, к князю Куригальзе, сейчас и направлялся Тахрах.

* * *

Младшего сына царицы-матери сопровождали четыре десятка всадников. Вначале они двигались вдоль правого берега Керхе, но когда начались предгорья, то поселений стало попадаться меньше, и дорога резко запетляла, а затем и вовсе сузилась, и стала напоминать горную тропу.

Вскоре в одном из селений Тахраху из-за этого пришлось оставить свою колесницу и пересесть на коня. А ещё через некоторое время начались владения князя Куригальзу. И хотя тесть Тахраха пока что не выступал в открытую против властей, но по его территории уже было опасно передвигаться, и Тахрах велел своим людям быть постоянно начеку.

Когда до замка тестя оставалось примерно полтора фарсаха, навстречу Тахраху и его людям выехали из-за скалы всадники. По их облику сразу стало понятно, что это были уже горцы.

Луллубеи отличались от эламитов. У них была более светлая кожа и они носили своеобразные остроконечные головные уборы, чем-то напоминавшие киммерийские войлочные колпаки, и кони у них были низкорослые, больше приспособленные передвигаться по отвесным кручам.

Один из луллубеев поднял руку и зычно прокричал:

– Э-эй, вы! Вы кто такие? Что вам надо у нас?

Тахрах выехал вперёд и крикнул в ответ:

– Я зять Куригальзу! Направляюсь к его замку!

Один из горцев подъехал поближе к эламитам. Узнав младшего сына Шильках, он повернулся к своим и махнул рукой, подтверждая, что это действительно так.

У Куригальзу была своеобразная биография, необычная для его положения. Когда-то он являлся простым горцем, затем стал воином-наёмником в эламской армии, но когда вернулся в горы, то в него влюбилась дочка князя. Её отец не обрадовался их связи и даже несколько раз подсылал к нему наёмных убийц, а после думал схватить и распять дерзкого воина, прятавшегося от него в труднодоступном месте. Однако от дочери князя у строптивца родился ребёнок, и луллубейскому владетелю пришлось смириться с её выбором. А вскоре Куригальзу наследовал княжество тестя и набрал постепенно в горах силу и авторитет.

Куригальзу был вдовцом уже двенадцать лет. И самое дорогое, что у него было, это его единственная Лаэ. К семнадцати годам она расцвела, и её уже считали наиболее желанной невестой все луллубеи. Её стали добиваться многие знатные горцы, однако Куригальзу предпочёл её выдать замуж за младшего сына Шильках. И царица-мать к этому предложению отнеслась более чем благосклонно.

Шильках всё-таки была очень дальновидной, и хотела установить более тесные отношения с самым влиятельным владетелем среди луллубеев.

Теперь настала пора этой связью в интересах Элама воспользоваться…

* * *

Замок Куригальзу был совершенно неприступен. Он оседлал вершину, поднявшуюся к облакам, и у подножия которой протекал ручей, впадавший в Керхе. К замку можно было подступиться только с одной стороны – да и то подняться по очень узкой тропе можно было лишь спешившись. Ворота его всегда были закрыты. В остальном он являлся типичным варварским убежищем, которое только с натяжкой можно назвать замком.

У основания он был выложен из массивных глыб, а сверху над ними возвышалась деревянная надстройка, устроенная из толстых претолстых брёвен. Внутри имелся дворик и находилось несколько хозяйственных построек.

Куригальзу принял Тахраха у себя:

– Что случилось, зять? – кряхтя поднялся со своего лежака грузный луллубейский князь.

Ему было под шестьдесят, и у него был уже совершенно лысый череп. Однако Куригальзу ещё был крепок и моложав. И он гордился своей бородой. Она у него на вавилонский манер была роскошная, курчавая и очень длинная, и доходила ему едва ли не до пояса. Ни у кого из луллубеев больше не было такой выдающейся бороды! Некоторые луллубеи вообще за глаза звали этого князя не по имени, а «Бородой», и все знали чья эта кличка.

– Приветствую тебя! И пусть Хумбан, Пинекир и прочие наши боги хранят твой дом! – поприветствовал хозяина замка Тахрах. – Не просто к тебе добраться, князь. Мог три раза шею свернуть! Но вот пришлось взбираться на коня… А привели к тебе дела, точнее беспокойство тем положением, которое сложилось в ваших горах…

– А-ах, вот оно что, – слегка усмехнулся луллубейский князь. – Ну, пока что не беспокойся, зять. У меня всё спокойно. Сам видишь! Тебя никто по дороге не тронул. И мы как признавали над собой власть Суз, так и признаём её. Ни один эламит не был убит в моём княжестве, так что же Шильках и её старший сын беспокоятся? Мы, как и прежде, выплачиваем побо… тьфу, налоги, хотя их размер значительно увеличился, и совершенно непонятно почему. Но я не позволяю своим людям роптать на это! Они у меня вот где… – и Куригальзу сжал кулак. – И никто из них не поддерживает бунтовщиков! Все меня пока слушаются!

– Зато в других местах луллубеи вышли из повиновения и прогоняют мытарей и эламских чиновников, – заметил Тахрах. – Это не дело…

– За других я не в ответе!

Тахрах промолчал.

Царица-мать предупреждала его, что разговор с тестем будет у него непростой, однако другого выбора не было. Сейчас в луллубейских горах можно было опереться только на Куригальзу.

– Давай-ка с дороги поешь, – предложил тесть Тахраху, – ну а после о серьёзных вещах с тобой потолкуем.

Тахрах не стал возражать.

Луллубейский князь распорядился, чтобы накрыли стол и накормили людей, прибывших с младшим сыном Шильках.

* * *

Когда Тахрах поел и передохнул, луллубейский князь вновь его принял. На этот раз он был настроен более дружелюбно.

– Как там моя доча и внуки?

– У них всё хорошо! Мадакта им нравится. Всё-таки эта вторая столица и расположена она в живописных предгорьях, где никогда нет зноя. Старший твой внук, Куригальзу, уже учится стрелять из лука, и скоро я начну его приучать к верховой езде, ну а малыш ещё в колыбели, но у него прорезываются зубки. Вот, это твоя дочь просила тебе передать…

И Тахрах подал Куригальзу мешочек.

– Что в нём? – спросил луллубей.

– Волосы твоего младшего внука. Которого мы, кстати, назвали не эламским именем, а в честь тебя Куригальзой.

Куригальзу достал прядь детских волосёнок и понюхал их. После этого он зажмурился и расплылся в счастливой улыбке. Затем этот пучок волос вновь положил в мешочек и спрятал его у себя под ремнём. Стало видно, что луллубейский князь тут же обмяк. Он окончательно смягчился и спросил Тахраха:

– Ты прибыл от Шильках или от своего старшего брата?

– От царицы-матери.

– Выходит, с миром, – заключил луллубейский князь.

– Да, я прибыл с миром, – ответил Тахрах.

– Ну что ж, я этому очень рад. Я ведь слышал, что Теуман собрался преподнести нам урок и выжечь всю нашу землю.

– Пока Шильках в Сузах, она этого не допустит!

– Я только на неё и надеюсь… – промолвил луллубей. – Но я также наслышан, что старший сынок Шильках всё больше отбивается от рук, он уже совсем позабыл, кому обязан своим положением. Кто же подарил ему царскую власть и надел на его голову тиару. Разве не так?

Тахрах на это высказывание тестя никак не отреагировал. Сейчас важно было выяснить у него настроение других князей и племенных старейшин горцев, что думают они. Как бы прочитав этот вопрос на лице зятя, луллубей произнёс:

– К восстанию примкнула пока что половина наших племён, но кое-кто мутит воду в горах, и я вот этого как раз и боюсь.

Тахрах нахмурился:

– Ты уверен в том, что сказал?

Куригальзу кивнул головой и вызвал одного из своих воинов.

– Кардуш, приведи человека, которого мы на днях поймали в одном из дальних селений! – распорядился князь горцев.

Воин приложил руку к груди и вскоре вновь появился, но уже не один, а с ним в помещение проковылял человек c непокрытой головой и со связанными кистями рук.

***

– Во-о-от, – указал на него Куригальзу, – это ассирийский лазутчик, хотя себя он называет касситом. Но что я не отличу кассита от ассирийца?! Его схватили мои люди. В одном из наших высокогорных и отдалённых селений он призывал не слушаться меня и поддержать восстание других луллубейских племён. И таких ассирийских лазутчиков в наших горах заслано не один-два, а несколько десятков. Мало того, я уже знаю, что они не только призывают горцев к неповиновению, но обещают им помощь со стороны Ассирии и успели даже направить кое-кому несколько караванов с оружием. Мои люди перехватили один из таких. Кардуш, покажи ещё кое-что, – обратился к своему воину луллубейский князь.

Вскоре Кардуш и ещё два луллубейских воина внесли несколько луков и мечей и сложили всё это перед Куригальзу и его зятем. Тахрах наклонился и поднял один меч, повертел его в руках, посмотрел клеймо мастера и сделал мечом замах.

– Мда-а-а, это не бронза. Меч же-елезный.

– Вот-вот, – поддакнул Куригальзу.

– И клинок обоюдоострый. Отменный. И рукоятка его, как посмотрю… Это, бесспорно, ассирийский меч. Только ассирийцы умеют такие мечи делать…Из высококачественного железа. Закалка у него – ого-го!

Тахрах обернулся к пленнику:

– Ты кто? Как тебя звать?

– Я кассит, уважаемый. И меня с кем-то спутали. Я уверяю, что случайно забрёл на луллубейскую территорию.

Куригальзу указал Кардушу на лазутчика.

– Поджарь ему пятки, может, тогда он скажет нам правду!

Когда кричавшего лазутчика увели, Куригальзу спросил Тахраха:

– Ну, что ты по этому поводу думаешь?

Тахрах не сразу ответил. Он сопоставлял всё сказанное и увиденное и, наконец, сделал собственный вывод:

– Скорее всего, здесь на самом деле просматривается рука ассирийцев. Похоже, они пытаются разжечь в горах пламя восстания, а мой старший брат по гордыне своей или лучше сказать по недальновидности подыгрывает им и намеревается сюда отправить целый корпус карателей. Я представляю, что после этого случится! Мы до конца не оправились от восстания персов на востоке нашего царства, понеся большие потери, в том числе и людские, и если тут начнётся ещё одна совсем нешуточная заварушка…то тогда… Д-да-а-а… Всё закончится для Элама плохо!

– Правильно говоришь! – поддержал зятя Куригальзу. – Эта заварушка никому не пойдёт на пользу. И только обрадует наших общих врагов. И прежде всего обрадует наших главных врагов – ассирийцев.

Младший сын эламской царицы-матери продолжил:

– Пока не поздно, надо разрушить планы ассирийского царя. Тут явно проглядывает его рука. У тебя есть смышлёные люди, которые бы объяснили сложившееся положение вожакам бунтовщиков?

Куригальзу немного подумал и ответил:

– Найдутся!

– Отправляй их к ним. Ну и собери где-нибудь в одном месте, кого сможешь. С этими людьми буду говорить уже я.

Куригальзу вновь задумался, и затем заметил:

– Я так думаю, что лучше всего луллубейских старейшин и князей собрать не в моём замке…

– А где предлагаешь?

– Я предлагаю у Буштэ.

– У Буштэ?

– У него второе по значимости княжество, и он сейчас колеблется, хотя вышедшие из повиновения луллубеи считают, что он уже примкнул к ним.

– Хорошо, пусть будет так! Соберёмся у него, – заключил Тахрах.

* * *

Князь Буштэ был не только, после тестя Тахраха, вторым по значению владетелем в луллубейских горах, но ещё являлся отцом семнадцати дочерей, и поэтому поводу он страшно сокрушался. У него до сих пор так и не родился наследник.

Обычно луллубеи имели одну жену, но Буштэ завёл себе семь, и все они регулярно рожали ему только девочек. Буштэ негодовал, кричал на жён, даже бил их плетью и таскал за волосы, но поделать ничего не мог, а все горцы за его спиной смеялись над ним и зубоскалили по этому поводу. При встрече у них уже чуть ли не приветствием был вопрос: «Ну что, у князя Буштэ опять родилась дочь?»

Замок Буштэ находился в трёх фарсахах от укрепления тестя Тахраха, но продвигаться пришлось по труднодоступным горам, и путь до Буштэ занял почти четыре дня.

* * *

Когда Куригальзу и Тахрах въезжали в замок этого луллубейского князя, тот был красным, топал ногами и на кого-то гневно кричал. Это всё происходило во дворе.

Увидев гостей, Буштэ немного остыл и приветствовал их.

– Что-то случилось? – спросил Куригальзу.

– А-а-а! – обречённо махнул рукой Буштэ. – Сегодня седьмая, моя самая младшая жена, преподнесла мне подарочек – родила ещё одну дочку…

Куригальзу при этих словах едва не прыснул со смеху и с большим трудом сдержал на своём лице улыбку, а Буштэ, не замечая его выражения лица, сокрушённо заключил:

– Ну, совсем разучились бабы у нас в горах рожать! Хоть восьмую жену теперь заводи! У меня уже две не наши, одна – эламитка, а другая – касситка. И тоже только девок мне приносят… Куда же я их всех дену?!

– Значит тоже неумехи? – уточнился тесть Тахраха.

– Ну а как ты думаешь?..

– Ну, конечно! И у них ничего не получается?

– Э-эх, не получается! И что же я так не делаю, а?..Вот скажи?

– Остаётся только одно… Тогда уж самому придётся рожать… – в бороду хмыкнул Куригальзу, и громче произнёс: – Мы к тебе, Буштэ, прибыли с моим зятем, как и договаривались. Много уже собралось у тебя старейшин и князей?

– Да почти все! Только троих нет, но их я думаю можно и не ждать – они непримиримые и вряд ли приедут, – отреагировал уже более спокойно Буштэ.

* * *

Все собрались в главном зале замка Буштэ. Он был прямоугольный и в нём было достаточно сумрачно и темно. Стены в этом зале были не отштукатуренные и сильно закопчённые, почти что чёрные, и освещался он только пятью факелами и разведённым в центре очагом.

Тахрах заранее готовился к этому разговору. Он знал, что ему нужно будет сказать.

Перед ним сейчас сидели с три десятка луллубейских князей и старейшин разного возраста. Здесь были и уже в годах седые старейшины, и совсем молодые князья. Почти все они были хмурые и многие из них ничего хорошего не ждали от этой встречи. Кое кто из них вообще сомневался в необходимости её. В луллубейских горах уже вовсю обсуждалась новость, что вскоре здесь появится эламский корпус, который пока что сосредотачивался к югу от Суз. Кто-то говорил, что эламиты появятся в горах через неделю, а кто-то утверждал, что их следует ждать через месяц, но все были уверены, что они появятся обязательно, и тогда…Горы захлебнуться кровью.

Тахрах ещё раз огляделся, и после продолжительного молчания встал, выступил вперёд и заговорил:

– Вы все встревожены. И я вас понимаю. Но я прибыл к вам с миром! Никаких карателей в луллубейских горах не будет! Я вам это обещаю!

– Ты от себя сейчас говоришь?! – выкрикнул кто-то дерзко из горцев.

– Нет, не только от себя! И от царицы-матери Шильках! А также и от её старшего сына!

– Мы тебе не верим, эламит! – раздались возгласы горцев с разных сторон.

– Мои слова может подтвердить мой тесть! – в ответ выкрикнул Тахрах.

Грузный Куригальзу кряхтя поднялся и вышел на середину зала, на его лице заиграл ещё сильнее румянец. Он окинул собравшихся взглядом и поднял руку с развёрнутой вперёд ладонью:

– Ти-ихо, уважаемые! Да угомонитесь же!

Затем луллубейский князь погладил своей пятернёй лысый череп, потом уже пышную бороду и, подождав, когда собравшиеся немного успокоятся, не понижая голос по-прежнему громко продолжил:

– Всё, что вам сейчас сказал мой зять – сущая правда! Его сюда прислала сама царица-мать. Я это подтверждаю! Ну а госпожа Шильках слова на ветер никогда не бросает! Все знают, какое она занимает положение и как влияет на все дела в Эламе… Раз она сказала, что эламские воины не придут к нам с огнём и мечом, если мы вступим в переговоры, то так и будет! Разве не ясно сказано моим зятем?! Я всё им сказанное подтверждаю!

Ещё долго Тахрах разговаривал со встревоженными луллубеями, он приводил им множество доводов, и только под вечер многие из горцев окончательно согласились пойти на переговоры. И это было важное достижение. Тахрах успешно выполнил трудное поручение матери и в приподнятом настроении вернулся в Сузы.

А вскоре в эламскую столицу прибыли представители горцев. Через несколько дней между ними и правящими кругами Элама было заключено перемирие и восстание пошло постепенно на убыль.

И только три самых северных и небольших племени, живших на границе с Ассирийской империей, не сложили оружие и продолжали бунтовать. Однако Шильках добилась того, чтобы Теуман и их не трогал, и на какое-то время и этих луллубеев тоже оставили в покое.

Глава восьмая

Я убеждён, что рассуждать о некоторых вещах, которые были свойственны далёкому прошлому, с высоты XXI века не очень-то будет и разумно. Ну, к примеру…

Это касается не только традиций, досуга или того же быта. В ту отдалённую от нас эпоху многое было по-другому. Так, во времена расцвета Ассирийской империи, то есть в VIII и VII веках до новой эры, женщины гораздо быстрее созревали – и нередко в двенадцать лет, а иногда и раньше, – их выдавали замуж, и они по многу раз после этого рожали, а к тридцати пяти-сорока годам почти всегда превращались в старух.

Однако это касалось прежде всего женщин из низших слоёв общества, ну а те, кому посчастливилось родиться в аристократической семье или тем более в царской, замуж выдавались лишь в шестнадцать-семнадцать лет, и жизнь их была совершенно иной: их не изнуряли голод и тяжёлые работы, они не обязаны были рожать по многу, а ещё они могли высыпаться и тщательно следить за собой.

Но даже век таких счастливиц оказывался короток, и, когда им переваливало за сорок, то они тоже относились уже к пожилым особам. Если же кто-нибудь из них умудрялся доживать до шестидесяти лет, то их вообще начинали считать глубокими старухами (и к ним относились, наверное, так же, как сейчас мы относимся к долгожительницам, возраст у которых перевалил за столетний рубеж).

Однако и в то время встречались исключения.

К такому из ряда вон выходящему можно было с полным правом отнести Накию-старшую. Эта была могущественная царица-мать и бабка Ашшурбанапала.

Накия-старшая была удивительной женщиной.

С возрастом она совсем не менялась, и казалось, что над ней время совершенно было не властно.

* * *

Ну что ещё можно, читатель, тебе рассказать об этой неординарной личности, о Накии-старшей?

Она давно уже разменяла шестой десяток, однако всё ещё производила потрясающее впечатление на окружающих. В это может быть и трудно поверить, но царица-мать по-прежнему выглядела свежо и молодо, и казалось, что ей не больше тридцати.

Этот дар Накия-старшая получила от природы, или, как тогда утверждали, им её одарили высшие силы, то есть всесильные боги. А ещё она за собой, конечно же, следила. Она ежедневно принимала ванны из козьего молока, ей делали увлажняющие маски и массажи, она использовала самую экзотическую косметику и за ней постоянно приглядывали лучшие врачи (а тогда ими считались прежде всего египтяне).

Ну и ещё от неё не отходили рабы, которые всегда прикрывали её от солнечных лучей зонтами и махали над ней опахалами.

Впрочем, помимо этого у неё был ещё один секрет, о котором я расскажу, но наберитесь терпения, так как я сделаю это не сейчас, а несколько позже…

Ну а пока же…

А пока я скажу в двух словах, что у неё был друг и одновременно её любовник, очень знаменитый маг и по совместительству врач…И у этого египтянина, имя которого я ещё не буду раскрывать, имелось одно особое снадобье, секрет приготовления которого он никому не открывал…

Это был эликсир вечной молодости, эликсир чуть-ли не бессмертия.

Да, да, я не оговорился. Это был эликсир почти что бессмертия.

* * *

Ну что ещё, читатель, добавить к моему повествованию об этой неординарной личности?

Она до сих пор не переставала быть женщиной, потому что одновременно при себе держала фаворитов, которых называла "моими молодцами", и причём некоторые из них годились ей едва ли не в правнуки. А помимо этих юношей у неё находились постоянно под рукой ещё и девицы, которых она лично подбирала и которые не только её обслуживали, но и с которыми она тоже периодически вступала в интимную связь. Однако эту сторону её жизни никто не смел обсуждать, и на эту тему был наложен строжайший запрет.