Читать онлайн Реальное воздействие. Как инвестиции помогают построить лучший мир бесплатно

Факты

Давайте начнем с некоторых фактов.

Факт: на протяжении веков мировая экономика в ходе развития промышленности наносила вред экологии.

Факт: существуют проблемы, обусловленные десятилетиями неэффективной деятельности благотворительных организаций, позволявшей замалчивать структурные экономические перекосы, воспроизводящие бедность и неравенство.

Факт: новое направление бизнеса, называемое импакт-инвестициями (практика инвестирования не только ради извлечения прибыли, но и в целях содействия позитивным социальным переменам), обладает колоссальным потенциалом перестройки мировой экономики. Импакт-инвестиции способны повысить уровень ответственности общества за то, как оно распоряжается финансами, и за возможные последствия этих операций в социальной и экологической сферах.

Факт: импакт-инвестиции уже масштабно осуществляются ограниченным кругом людей. Это новый тренд деятельности миллиардеров, о котором большинство людей не слышали.

Факт: импакт-инвестиции не застрахованы от повторения прежних ошибок в сфере борьбы с социальным неравенством, если будут фокусироваться на полумерах, а не на реальных структурных изменениях, и выдвигать в качестве своих лидеров внешних «экспертов», вместо того чтобы активно вовлекать в свою деятельность тех, чей опыт основан на реальной жизни.

Факт: импакт-инвестиции – это возможность, которую мы должны использовать правильно. Мы можем настроить механизм импакт-инвестиций и масштабировать его воздействие таким образом, чтобы фактически создать инструмент долгосрочного, системного, ответственного влияния, подотчетный обществу, которому он призван служить.

На долю каждого поколения приходятся значимые социальные преобразования. Сейчас происходят революционные изменения роли капитала в обществе, когда триллионы долларов направляются на социальные и экологические цели. Для любого ответственного практика импакт-инвестиций было бы трагедией упустить этот момент, не попытавшись максимально развить его потенциал. В этой книге я предлагаю концепцию, которая (я надеюсь) вдохновит читателей и откроет им возможности реального социального воздействия, изменяющего мир. Также поделюсь историями людей и сообществ, которые вдохновили меня.

Социальные изменения – это процесс, в котором люди – весьма несовершенные, такие, как мы с вами, – работают вместе, чтобы добиться перемен к лучшему. Хотя наши усилия часто терпят неудачу, мы по-прежнему несем ответственность за то, чтобы делать все возможное.

Эта книга – моя попытка внести свой вклад в социальные преобразования, представив возможный план действий людям, которые честно и ответственно хотят подойти к импакт-инвестированию, позволяющему эффективно решать проблемы в долгосрочной перспективе.

Последние пятнадцать лет я работала на стыке финансовой и социальной сфер. За это время я приняла участие в создании четырех ведущих организаций в этой области: Responsible Endowments Coalition, Toniic, Pi Investments и Transform Finance, которые стремятся влиять на то, куда и как инвестируется более 150 миллиардов долларов. В 2016 году мы начали оказывать поддержку фонду Libra Foundation, присоединившемуся к практике импакт-инвестиций. Затем мы сменили название на Candide Group и начали консультировать фонд Pi Investments. Мы тесно сотрудничаем с этими фондами, поддерживаем их согласованные ценности и помогаем им в формировании «социально ответственных» портфелей активов в соответствии с принципами Transform Finance.

Этот опыт позволил мне обрести уникальный взгляд на практику импакт-инвестиций, при этом я ни в коем случае не утверждаю, что у меня есть все ответы. Подход, который мы используем в Transform Finance, заключается в следующем: преимущественно сосредоточиться на том, чтобы отрасль импакт-инвестиций задавала правильные вопросы, осознавая при этом, что для получения эффективных ответов требуется привлечение широких общественных слоев и обращение к многолетнему опыту.

На этих страницах я делюсь тем, что узнала, а также затрагиваю вопросы, которыми нам еще предстоит задаваться по мере разработки этого нового инструмента для осуществления социальных перемен, если мы стремимся к тому, чтобы наше воздействие было реальным – преобразующим, а не паллиативным[1].

Что нужно сделать, чтобы импакт-инвестиции действительно обрели преобразующую силу? Одним из наших величайших ресурсов является интеллектуальный капитал народов мира. С одной стороны, у нас есть передовые сообщества и лидеры, у которых имеется как понимание издержек на ведение бизнеса «в обычном режиме», так и видение того, как может выглядеть социальная и экологическая гармония. С другой стороны, в инвестиционном сообществе есть опытные практики, которые знают, как аккумулировать большие объемы капитала и эффективно использовать их для достижения поставленной цели. Если мы объединим эти две силы и создадим новые структуры для обеспечения справедливого распределения ресурсов, у нас появится гораздо больше шансов построить созидательную и справедливую экономику.

Настал переломный момент для импакт-инвестиций. Чтобы убедиться, что мы находимся на правильном пути, потребуется большая работа как активистов, так и инвесторов. Необходимо наладить сотрудничество между этими двумя сообществами, которые редко соприкасаются друг с другом, а также запустить структурные инновации, способствующие эффективности совместных усилий. Инвесторы и активисты нуждаются друг в друге и в практическом, и в философском плане, и как только мы определим общие цели и создадим практические структуры для совместной работы, мы сможем в полной мере оценить эти две «команды».

Не только профессиональные организаторы и инвесторы, но и любой человек может сыграть свою роль в изменении экономического уравнения и создании более справедливого и равноправного мира, поскольку все мы участвуем в мировой экономике. Чтобы помочь читателям сориентироваться в идеях новой экономики социальных изменений, предлагаю краткий обзор содержания книги.

В первой и второй главах я поделюсь своим опытом идеалистического активиста, расскажу о том, как стремилась внести свой вклад в устранение социальной несправедливости и мучительно пыталась найти правильный путь взаимодействия с миром. После непродолжительной работы в области международного развития я начала осознавать ограниченность благотворительности в качестве инструмента долгосрочных структурных изменений. Я обнаружила, что инвестиции – и, в частности, их новый формат, импакт-инвестиции, – являются невероятно мощным, но недостаточно используемым инструментом, чрезвычайно полезным для формирования более созидательного и справедливого мира. В этих главах я также представляю историческую справку по данной сфере, даю некоторые определения и призываю скептиков и сторонников импакт-инвестиций глубоко задуматься о потенциале этого инструмента.

Впрочем, когда я делала первые шаги в мире импакт-инвестиций, я убедилась, что в большинстве других видов инвестиций изначально также декларировались благие намерения способствовать улучшению социальной сферы и экологии. При этом многие институты отрасли были ограничены в своем воздействии – они устраняли симптомы, но не болезнь. Возможно, некоторым проектам удалось ненадолго улучшить положение бедных слоев общества, но при этом не получилось устранить общий дисбаланс сил в мировой экономике.

В главах 3 и 4 я анализирую, почему импакт-инвестициям часто не удается раскрыть свой потенциал целиком. Близкая по духу форма инвестирования, номинированная на Нобелевскую премию, – микрофинансирование – появилась как идея по борьбе с бедностью, но по мере масштабирования она исказилась и растеряла значительный потенциал своего воздействия. Это уроки, которые мы можем извлечь из развития данного инвестиционного сегмента. Импакт-инвестиции находятся на аналогичной развилке: они на пороге быстрого масштабирования, но нуждаются в структурных принципах для обеспечения того, чтобы степень их воздействия усиливалась пропорционально увеличению задействованных средств.

Современные специалисты могут посчитать анализ, предложенный в первых главах этой книги, довольно резким. И они будут совершенно правы. Однако моя цель – осветить в целом недостатки системы, которую мы совместно создали, а не фокусироваться на ее отдельных параметрах. Каждый, кто участвует в развитии импакт-инвестирования, делает это с благими намерениями. Я высказываю свои критические замечания для того, чтобы направить эти намерения в сферу институциональных и процедурных реформ, что, безусловно, расширит круг сообщества специалистов и будет способствовать в итоге большей эффективности инвестиций.

Большая часть этой книги посвящена рассмотрению потенциальных решений описываемых мной проблем, а также оценке возможности масштабирования чего-то действительно преобразующего. Критика – это топливо для огня новых идей и возможностей.

В главе 5 предлагается новая модель импакт-инвестиций и набор принципов, которые могут позволить ей реализовать свой потенциал не только для создания богатства, но и для осуществления системных экономических, политических и социальных изменений. Я рассказываю, как эти принципы – принципы Transform Finance – вырабатывались в процессе диалога между инвесторами и сообществами, и оцениваю, насколько эффективны они для того, чтобы придать импульс изменениям.

С шестой по девятую главу я рассказываю о конкретных инвестиционных проектах, которые воплощают эти принципы в жизнь. Некоторые из них приведены в качестве примера, иллюстрирующего, что именно идет не так, когда инвесторы ведут дела, «как обычно». Другие вдохновляют своими историями успеха, демонстрирующими серьезный прогресс, которого можно достичь, и показывающими способы получения прибыли, которые открываются как перед инвесторами, так и перед сообществами, – когда принципы Transform Finance приводятся в действие.

В главе 10 я также обращаюсь к практике и рассказываю о нашей работе с Pi Investments. По поручению одного из членов семьи Притцкер[2] мы создали инвестиционный портфель, нацеленный на качественные изменения. Он сформирован из различных видов активов – от ценных бумаг акционерных компаний до объектов недвижимости. Эта глава должна быть особенно полезна для частных и институциональных инвесторов, таких как различные фонды и семейные офисы[3], которые часто задаются такими вопросами: «Какой эффект мы хотим получить и зачем?» и «Как мы можем структурировать инвестиционный портфель с учетом целевых показателей доходности?»

Наконец, глава 11 адресована читателю, который, возможно, не работает в инвестиционной сфере, но хочет использовать возможности, доступные каждому из нас, чтобы способствовать позитивным изменениям в ходе ежедневного взаимодействия с экономикой. Таких возможностей множество: это и банковские операции, и инвестирование наших пенсионных накоплений, и содействие созданию бизнесов и организаций, а также социальная активность, словом, все, что способствует генерированию дохода и развитию экономики.

Я предлагаю читателям использовать эту книгу как возможность глубоко задуматься над тем, что может означать для вашей работы практика реального социального воздействия. Если вы являетесь влиятельным инвестором или социально ответственным предпринимателем, как вы можете поддержать позитивные структурные социальные изменения? Как вы можете организовать личную и профессиональную деятельность, чтобы оставаться ответственным перед обществом? Как на самом деле выглядит наилучшая практика и чем она отличается от предыдущих неудачных моделей?

Я надеюсь, что постановка таких вопросов позволит вам через тридцать лет оглянуться на свою карьеру с уверенностью в том, что вы действительно способствовали позитивным, устойчивым, системным изменениям в мире, а не просто следовали простейшим решениям, принимая временные меры по аналогии с «лечением» лейкопластырем. Именно подобные ошибки сиюминутных краткосрочных успехов традиционной благотворительности призваны исправить импакт-инвестиции. Воспроизвести прошлые ущербные схемы легко, поскольку существующая финансовая система автоматически предоставляет нам эту возможность и даже побуждает нас принимать заведомо неправильные решения. Формирование более сбалансированной модели в контексте импакт-инвестиций потребует другого подхода к процессам, опыту и партнерским отношениям. В этой книге я описываю новые подходы к этим важнейшим основам, которые, надеюсь, приведут к лучшим результатам во всех сферах, включая захватывающую и значимую профессиональную жизнь всех участников этой системы.

Если вы активист или новатор, то независимо от того, что вас волнует – расовая справедливость, доступ к продовольствию, изменение климата, проблемы жилья, гендерные вопросы, неравенство доходов или все вышеперечисленное, – я уверена, вы понимаете, что экономические факторы оказывают большое влияние на повседневную жизнь людей и планеты в целом. Предлагаю вам рассматривать эту книгу в качестве доступного руководства по взаимодействию с финансовым миром – миром, который принимает решения в ущерб сообществам и экологии, о которых вы ежедневно заботитесь, – и использовать полученные из этой книги знания для социальных преобразований.

Подход Transform Finance не является попыткой «разрушить хозяйский дом его же оружием», как утверждает писательница и активистка Одри Лорд. Скорее этот подход согласуется с утверждением философа Франца Фанона: «Я, “цветной”[4] человек, хочу только одного: чтобы инструмент никогда не использовал человека». Подход Transform Finance – это приглашение по-новому использовать деньги для построения новой экономики, с привлечением традиционных методов коммерции, торговли и инвестиций с целью вернуть мировому сообществу активы, которые похищались у него в ходе всей истории. Возможно, кому-то участие в экономических преобразованиях может показаться занятием неблагодарным и сложным, в том числе из-за опасения вызвать негативную обратную связь от коллег, которые воспринимают такую работу как не очень значимую. Но игнорировать эту возможность – означает отвернуться от сообщества, представители которого повседневно имеют дело с последствиями существующей экономической модели, в поддержании которой мы все косвенно участвуем. У нас есть возможность превратить экономику в инструмент, который работает для всех нас, и в эффективный механизм позитивного изменения жизни людей и сообществ, которых она слишком долго оставляла в стороне.

В этот уникальный исторический момент у нас есть возможность совместным трудом создавать структуры, которые восстановят экономику и будут служить реальным людям, а также способствовать оздоровлению планеты. С помощью этой книги я надеюсь вдохновить активистов и общественные организации по-новому взглянуть на силу капитала с точки зрения формирования мощных и позитивных социальных, экономических и экологических изменений. Я хочу призвать инвесторов, стремящихся к серьезным изменениям, взять на себя решение задачи создать лучшую отрасль, охватывающую широкие слои сообщества, которое отказывается соглашаться на что-то меньшее, чем трансформационные изменения. Приглашаю вас отправиться в это путешествие вместе. Будет хаотично, сложно, душераздирающе, напористо и красиво – но это будут наши совместные усилия.

Я родилась и выросла в Соединенных Штатах, в стране, руководствующейся разумным предположением, что свободные рынки являются наиболее эффективным механизмом распределения ресурсов для поддержки общества. Следствием этого предположения является убеждение, что лучший способ исправить рыночные или личные неудачи – это получение государственных субсидий и благотворительных пожертвований. Люди работают, чтобы заработать на жизнь, а затем используют свободное время, чтобы традиционно, по-американски, «помочь менее удачливым». Наша экономика работает точно так же: она генерирует существенную стоимость, затем некоторый процент того, что считается излишним на индивидуальном или корпоративном уровне, распределяется для помощи другим.

Я не уверена в том, что полностью осознавала эту парадигму, будучи подростком. Но направляя свой юношеский гнев на социальную структуру мира, я делала упор на волонтерство, полагая, что именно так поступают люди, когда хотят помочь другим. По окончании средней школы мы с моим другом Джейми Лонгом делили первое место по количеству часов, проведенных на общественных работах. Мы отработали больше часов, чем кто-либо из нашего потока, состоявшего из 274 человек. Я посвящала так много времени волонтерству, потому что мне нравились отношения, которые я выстраивала в процессе работы с семьями иммигрантов в Лос-Анджелесе. Когда я решила заниматься волонтерской работой, мне казалось, что я просто буду тусоваться с друзьями – людьми, которые были важны для меня. Меня искренне огорчало, что люди, о которых я заботилась, не имели полноценного доступа к образованию, жилью, качественным рабочим местам и прочим благам, доступным среднему классу.

Я наблюдала, что рынки снова и снова подводили людей, особенно тех, кто выглядит или говорит определенным образом. Но я не отказалась от идеи о том, что правильное воздействие через некоммерческий сектор или через государственную политику поможет решить проблему и что эти пути могут быть ключом к решению. Мне потребовались десятилетия, чтобы полностью потерять веру в это, прежде чем я осознала, что эти «добрые дела» на самом деле были лишь частью проблемы легитимизации несправедливой экономической системы.

Совсем не новость, что модель «свободный рынок плюс благотворительность» не в состоянии обеспечить глобальное процветание и благосостояние. Это провальная модель – вот почему мы ищем новые решения, такие как импакт-инвестиции. Только недавно я начала понимать, как наши неосознанные культурные установки относительно экономики на самом деле формируют то, что мы считаем возможным. Должен быть другой способ структурировать экономику, чтобы она лучше служила людям, если только наше воображение способно представить этот способ.

Тем из нас, кто проживает на территории Соединенных Штатов, может быть трудно представить альтернативу тому виду капитализма, к которому они привыкли. Также нам сложно понять и оценить такие локальные экономические структуры, как кооперативы, которые распространены и успешны во всем мире, но редко встречаются у нас. На протяжении своей карьеры я посетила порядка сорока семи стран, – в том числе Нидерланды, Бразилию, Кубу и Швецию, – чьи экономические подходы сильно отличаются от наших. Я поднимаю этот вопрос не ради классического спора «капитализм против социализма». Я знаю, насколько трудно всем сторонам отойти от своих мировоззрений и попытаться представить новые правила глобальной экономики. Работая с этой книгой, нам необходимо на время забыть все, что мы изучали раньше. Мы должны открыто принять идею, что мы можем учиться новым стратегиям, которые не соответствуют нашим предвзятым представлениям. Мы должны использовать эти знания для создания совершенно другой экономической системы.

Нужно предусмотреть альтернативные варианты. Это не означает, что благотворительность и служба помощи неэффективны в принципе; очевидно, что они обладают потенциалом для движения к всеобщему благополучию. Но они структурно неэффективны для осуществления системных изменений, поскольку сами являются неотъемлемой частью существующей системы. В конечном счете они ненамеренно укрепляют экономические парадигмы, которые предоставляют людям неравный доступ к ресурсам и возможностям.

Далее мы разберем механизмы макроэкономики. Но сначала я хочу поделиться историей о том, как банка тунца подорвала мое доверие к службам помощи и благотворительности и оградила меня от нескольких напрасных лет работы ради поддержания неисправной системы.

Открыть ящик Пандоры: хорошего понемногу

Это случилось летом 2003 года. Мне было двадцать лет. Я работала в Сьерра-Леоне под эгидой Special Court – организации, спонсируемой ООН, которой было поручено разбираться с последствиями десятилетней гражданской войны, бушевавшей в этой стране. Я изучала экономику и политологию в Swarthmore College и мечтала о возможном назначении от USAID (Агентство США по международному развитию. – Ред.) или даже ООН.

Меня направили в местную некоммерческую организацию Green Scenery, которую возглавлял стипендиат Ашоки Джозеф Рахалл. Моя задача состояла в том, чтобы оценить ситуацию и предложить улучшения спонсируемой правительством программы по озеленению, которая недавно была запущена и по неизвестным причинам потерпела неудачу. Это была нетипичная задача в области обеспечения реализации прав человека. Не во всех странах женщины боятся заготавливать древесину из страха подвергнуться нападению. На волне массовой миграции в «безопасные» города и прибрежные районы, а также из-за чрезмерной нагрузки по сбору урожая в условиях войны заготовка древесины занимала у женщин в среднем по шесть часов в день. Быстрая высадка деревьев была основным приоритетом для правительства Сьерра-Леоне, поскольку подавляющее большинство населения использовало дрова для ежедневного приготовления пищи.

Моя работа подразумевала длительное нахождение в сельских районах, где из-за нищеты люди ели лишь один раз в день: рис с зеленью и немного сушеной рыбы, ежедневно около трех часов дня. Если разнообразие – это приправа жизни, то мне явно было ее маловато. И, определенно, я получала намного меньше калорий, чем привык мой организм.

Однажды днем я проезжала через Бо Таун, столицу провинции Бо в юго-восточной части Сьерра-Леоне. Я остановилась около уличного торговца, чтобы пообедать. Это были рис, зелень и сушеная рыба, стоившие 500 леоне за тарелку, что в то время было эквивалентно 20 центам. Затем я отправилась на местный рынок, чтобы запастись необходимыми продуктами, прежде чем совершить следующую поездку в деревню. Хотя мне было крайне неудобно протаскивать еду к себе в комнату, но я постоянно покупала Weetabix (пшеничный батончик из спрессованных хлопьев) и другие лакомства, чтобы иметь возможность питаться дважды в день, что было огромной роскошью в деревне.

Мой взгляд привлек блестящий предмет на тележке у уличной продавщицы: банка тунца! К сожалению, я слишком увлеклась мечтами о бутерброде с тунцом. Я подняла банку, на ней были четко отпечатаны эти слова:

Всемирная продовольственная программа

Не для продажи

От правительства Японии

Я спросила у продавщицы, сколько она хочет за банку. Оказалось, 2500 леоне, или чуть более 1 доллара. Я указала на этикетку «Не для продажи» и спросила, где она ее взяла. Она улыбнулась в ответ и сказала, что она свободно говорит на трех языках, но не может прочитать надпись на банке. Ее интересовало, куплю я банку или нет, и если нет, то я должна позволить ей продолжить ее работу.

Она была очень убедительна, и я купила эту банку. На эти 2500 леоне, которые я ей отдала, женщина могла купить пять порций еды для себя и своих детей. Говоря рациональным экономическим языком, очевидно, что продажа банки тунца была наилучшим способом ее использования.

К счастью для нее, у меня как у работника социальной помощи, получающего стипендию в долларах США, были свободные средства. На них можно было купить у нее эту банку, поскольку, очевидно, никто другой в округе не собирался платить 2500 леоне за банку тунца, которая должна быть бесплатной.

Благодаря правительству Японии, пожертвовавшему лишнюю банку тунца для Всемирной продовольственной программы, которая провезла ее через весь мир, чтобы накормить нуждающихся, женщина, работающая на улице, смогла понять, что она может съесть примерно в тридцать пять раз больше калорий, чем содержалось в банке, если она продаст ее американскому волонтеру.

На обратном пути в деревню, произведя очень грубые математические расчеты, я поняла, что банка тунца принесла как минимум в сто раз бо́льшую экономическую выгоду другим людям – включая японских рыбаков, правительственных агентов в Токио и директоров Всемирной продовольственной программы в Риме и Фритауне, – чем предполагаемому бенефициару. Теоретически, бенефициаром оказания помощи является тот, кто получает наибольшую выгоду. В тот момент мне стало совершенно ясно, что, если я продолжу карьеру в качестве работника социальной помощи, баланс в моей жизни будет создавать гораздо большую ценность для тех, кто обладает властью, чем для тех, кому предназначена помощь.

Структурные ограничения оказания помощи

Эта история – просто микрокосм макровызовов системы оказания помощи. Ирония заключается в том, что благотворительные ресурсы используются в качестве корректирующего механизма, дополняющего нашу экономическую систему, а не для прямой помощи людям. Но такой корректирующий механизм на самом деле не является корректирующим: объем товаров, услуг и денежных средств, предоставляемых органами государственной помощи, благотворительными организациями, частными пожертвованиями и через прочие каналы, – это просто капля в море мировой экономики. Эти действия никогда не смогут обеспечить необходимое количество ресурсов достаточному количеству людей, освободить больше энергии, возможностей и знаний для успешной борьбы с укоренившимся порядком вещей и отрегулировать экономику таким образом, чтобы та могла обеспечить лучшую жизнь людям, их детям и детям их детей.

Каждый год фонды США выделяют около 46 миллиардов долларов на благотворительность. Да, это большие деньги. Но давайте сравним: ежедневно в мировой экономике оборачивается около 196 триллионов долларов. Это как если бы произошел разлив нефти, покрывающий 4268 кв. миль океана, и вам предоставили бумажные полотенца общей площадью в одну кв. милю для ликвидации нефтяных пятен. Удачи с этим[5].

Более того, только 12 % пожертвований фонда идет на финансирование работы по обеспечению социальной справедливости[6]. Это означает, что 86 % ваших бумажных полотенец будут переданы в оперу или в балет или для вышивки имени университета, так что теперь у вас осталось ровно 230 кв. ярдов бумажных полотенец, с помощью которых вы надеетесь убрать нефтяное пятно площадью 4268 кв. миль. Я не говорю, что искусство и образование не являются прекрасными и важными сферами, но подавляющее большинство пожертвований направляется в учреждения, которые уже относительно богатые или преимущественно служат обеспеченным людям и которые существуют в самых процветающих странах на планете.

Наконец, по закону американские фонды обязаны отдавать минимум 5 % своих ресурсов каждый год. При этом не обязательно, чтобы их оставшиеся ресурсы, которые, в общем и целом принимая ту или иную форму инвестиций, имели бы какое-либо отношение к их программным заявлениям, помимо создания дохода[7]. По сути, это означает, что фондам разрешается осуществлять 95 % своей финансовой деятельности в противоречии с собственными программными заявлениями и целями. Это невероятная налоговая и управленческая лазейка, которая может сойти с рук очень немногим секторам экономики.

Только представьте на мгновение, что президент нефтяной компании провел 95 % своего времени на поле для гольфа и 5 % своего времени посвятил добыче нефти. Или что вы, несмотря на то что вам платят за работу в офисе с 9:00 до 17:00, просто забегаете в офис на 24 минуты в день. Разве вас не уволят?

По-видимому, в мире благотворительных фондов – нет. Тем не менее медленно, но верно мир осознает этот колоссальный перекос, пытаясь его разоблачить и устранить.

Еще в 2007 году газета моего родного города, Los Angeles Times, опубликовала серию статей о Фонде Гейтса, в которых рассказывала о подводных камнях благотворительности. В этих статьях приводилась аргументация для согласования финансовых и благотворительных инвестиций с четко сформулированным набором ценностей. В первой статье «Темная туча над фондом добрых дел Гейтса» рассматривался совокупный эффект от благотворительной деятельности фонда и его инвестиций в регион дельты Нигера[8].

В ней говорилось, что Фонд Гейтса вложил 218 миллионов долларов в иммунизацию против полиомиелита и кори во всем мире, в том числе в дельте реки Нигер. По данным The Times, «в то время, как фонд финансировал прививки для охраны здоровья, он также инвестировал 423 миллиона долларов в компании Eni, Royal Dutch Shell, Exxon Mobil Corp., Chevron Corp. и Total of France – компании, ответственные за загрязнение дельты Нигера, чьи действия выходят за пределы дозволенного в Соединенных Штатах или Европе»[9].

С точки зрения бизнеса, это похоже на то, как если бы Фонд Гейтса основал автомобильную компанию, а затем отправил два бульдозера, чтобы уничтожить каждую машину, сошедшую с конвейера. По сути, именно этим и занимается благотворительность каждый день. Фонд зарабатывает деньги на инвестициях в промышленность, не соответствующую экологическим стандартам, а затем отдает 5 %, чтобы попытаться исправить ошибки, вызванные вложением остальных 95 %.

Учитывая его огромный вклад и влияние, Фонд Гейтса оказался легкой мишенью, однако десятилетие спустя он стал очень активным импакт-инвестором. Но во времена публикации критической статьи он, как и многие другие благотворительные учреждения, практически ничего не делал для общества, как, впрочем, и многие организации сегодня. И, осмелюсь сказать, их действия ничем не отличаются от того, что делаем мы все как обычные граждане, когда вкладываем наши деньги в финансовые институты, блаженно пребывая в неведении относительно последствий и влияния нашего выбора на людей и планету.

Так какой же выбор у нас есть? Что же делать меценату, если благотворительная система превращает нас в Давида в его битве с Голиафом?

Вот как Джеймс Карвилл ответил Биллу Клинтону: «Это экономика, тупица»[10].

Банка тунца помогла мне осознать пределы помощи в рамках благотворительности, в итоге направив меня на новый путь – к импакт-инвестициям. Я начала размышлять о том, как более эффективно решать вопросы, которые меня волновали. В чем корень всех проблем? И есть ли у меня сравнительные преимущества в мировом сообществе активистов в условиях той мировой экономики, где доминируют интересы США?

Как и многих моих коллег по колледжу, меня всю жизнь учили верить в то, что я способна решить любую проблему. В некотором роде такое высокомерие сослужило мне хорошую службу: действительно, ощущение, что я никогда не потерплю большую неудачу, является движущей силой моей деятельности. Но иногда мне приходилось проверять реальность ограничений индивидуальной эффективности на двух уровнях:

1. Главное правило, которому учат поборников социальной справедливости (особенно белых, принадлежащих привилегированному слою общества), состоит в том, чтобы взять на себя инициативу в обделенном сообществе, которому вы хотите помочь, – и не только для блага других, но и для собственного освобождения. Ваш опыт может внести важный вклад, но он должен быть соответствующим образом вписан в контекст. Согласитесь, вы не можете определять приоритеты другого человека и, следовательно, никогда не сможете действовать в одиночку для решения коллективной проблемы.

2. Независимо от полномочий, в соответствии с которыми вы работаете, существуют пределы эффективности отдельных действий в рамках поврежденных систем. Иногда вам просто нужно изменить саму систему. Чтобы сделать это, вы должны выяснить, в чем суть проблемы, и сразу же приступить к ее решению.

Учитывая мою относительную неопытность, я все же осознала всю тщетность тех усилий, которые я и другие молодые люди из элитных колледжей предпринимали, чтобы служить людям в развивающихся странах или в сообществах США, не определив, где мы больше всего необходимы и где мы можем быть наиболее эффективными. Мы попали в ловушку, сосредоточившись больше на том, что интересно нам, а не на том, что может быть действительно полезно другим.

Я также начала осознавать, что насущные проблемы, которые я надеялась решить в ходе работы в области развития, – нехватка продовольствия, чистой воды, жилья, образования и антисанитария – в значительной степени были обусловлены глобальными экономическими силами – моделями, политикой, компаниями, созданными в США. Если бы я захотела помочь коренным жителям Эквадора, окружающая среда и здоровье которых пострадали от деятельности нефтяных компаний США, работающих в их регионе, и полетела бы к ним ближайшим рейсом, чтобы бороться вместе с ними – как будто я каким-то образом лучше них знала, чем им можно помочь, – вряд ли я реально изменила бы ситуацию. Самое эффективное, что я могла сделать, будучи американской студенткой колледжа в пригороде Пенсильвании, – это заставить американские компании привести свои дела в порядок.

Привлечь к ответственности нефтяные компании в Эквадоре, вероятно, ненамного проще, чем эффективно доставлять продовольственную помощь в Сьерра-Леоне. Но как граждане Соединенных Штатов, как и любой другой нации, мы имеем некоторую власть над политиками и корпорациями, рожденными на нашей земле. Мы просто склонны слишком легко отказываться от своей силы, вместо того чтобы использовать эту власть в нашей собственной игре.

Нация неизвестных миллиардеров

Когда активисты организуют кампанию, они часто начинают с «анализа власти», определяя, кто имеет полномочия изменить ситуацию, а затем рассматривают, кто или что может реально повлиять на эти центры силы. (В идеале хорошо бы также изменить эти институты таким образом, чтобы власть не находилась в столь тесной связи с компаниями, но обычно речь идет о серии небольших политических побед, способных в итоге привести к общим структурным изменениям.)

Власть неизбежно связана с деньгами. Кому выгодны определенный статус-кво или деструктивное поведение и какие изменения необходимы для того, чтобы такой порядок вещей стало невыгодно поддерживать? Как модифицировать факторы принятия решений, чтобы получать результаты, отличные от традиционно получаемых?

Обычно предполагается, что те, кто хочет изменить несправедливую систему, имеют ограниченный доступ к ресурсам, а те из нас, кто не является белым и не имеет высшего образования или высокого происхождения, имеют еще меньший доступ. Мы воспринимаем институты и сверхбогатые компании как носителей колоссального благосостояния, которыми при этом управляет крошечная группа индивидуумов – так называемые 10 % против одного[11]. Поскольку эта реальность болезненна для тех из нас, кто не входит в финансовую элиту, мы можем избегать вопроса об инвестициях и их влияния на экономические системы. Это кажется совершенно недостижимым, чтобы быть эффективным.

Но когда вы задумываетесь о том, кто на самом деле финансирует наши богатые институты, кому они служат с точки зрения закона и, следовательно, кто может оказывать на них влияние, вырисовывается другая картина. Будучи студенткой в Swarthmore College, я обнаружила, что можно обладать властью миллиардера, даже не подозревая об этом.

Swarthmore, как и многие другие элитные колледжи, имеет фонд почти в два миллиарда долларов[12]. Как некоммерческое учреждение, колледж по закону обязан вкладывать эти деньги в поддержку своей образовательной миссии и в служение своим студентам. В этом отношении колледж ничем не отличается, к примеру, от пенсионной системы государственных служащих штата Калифорния (CalPERS), которая с целью получения прибыли инвестирует в пенсионные фонды средства калифорнийских учителей, контролируя таким образом инвестиции в размере около 300 миллиардов долларов, или от пенсионной системы работников города Нью-Йорка (NYCERS), на которую возложена обязанность по сохранению пенсионных накоплений в размере 47 миллиардов долларов США[13].

Подобно мне, или воспитателю детского сада в Окленде, или санитарному работнику в Бронксе, или работнику с минимальной заработной платой, имеющему банковский счет в крупном учреждении, почти каждый в Соединенных Штатах имеет какое-то отношение к учреждению, инвестирующему не менее одного миллиарда долларов. На определенном уровне мы все миллиардеры, когда речь заходит о влиянии на то, куда идут наши деньги в экономике. Вопрос заключается в том, как мы используем свои возможности.

В 2007 году я провела семинар по вопросам импакт-инвестиций на самом первом Социальном форуме США (USSF), проходившем в Атланте. USSF – это собрание общественных активистов, выходцев со Всемирного социального форума (WSF).

У семинара, который проводился буквально в подвале, была минимальная реклама, и я понятия не имела, кто там будет присутствовать (если вообще кто-то придет). Когда я вошла в комнату, пять белых представителей Resource Generation, прогрессивной организации, которая помогает молодым богатым благотворителям эффективно действовать в целях социальной справедливости, уже сидели в первом ряду с ноутбуками на коленях.

«Отлично, – подумала я, – хорошая небольшая группа со схожими целями. Здесь мы сможем реально поговорить». А примерно через десять минут в помещение вошла делегация из тридцати (или около того) чернокожих женщин в ярко-фиолетовых рубашках Международной службы SEIU. Они приехали на конференцию в Атланту из Техаса на автобусе. В ходе знакомства эти женщины сказали, что, хотя они и не ожидали, что когда-либо станут миллионерами, им известно, что их пенсионный фонд является ресурсом власти, и им было бы любопытно узнать, как они могут более активно использовать свою коллективную власть в качестве инвесторов.