Читать онлайн Чечня и Кавказ: этюды, заметки из прошлого бесплатно

Также как и в предыдущих публикациях главной целью являлось предоставить возможность вам читателю, жителям Чечни, близлежащих к Чечне регионов и национальностей, архивные записки, публикации в газетах дореволюционного периода. Выявление редких материалов о Чечне трудоемкое занятие, недавно мы уже выпустили библиографических статей «Чечено-Ингушетия – родина моя» (526 страниц), где приводится история литературы чеченцев и ингушей, история театра, история нефтяной промышленности, история советской партийной власти, быт и культура народов, проживающих в ЧИАССР. Как обычно во всех наших публикациях во главе всего стоит человек, и каждое новое имя, обнаруженное в архивной рукописи, в газетной статье, в научной публикации, самым искренним образом меня радует. Самая большая моя находка выявление имен, и дальнейшее выяснение их жизни. Эти люди являются для меня постоянными героями продолжения публикаций, мысленно я с ними дружу и общаюсь. так или иначе какая нибудь примечательная личность из чеченцев через некоторое время в других материалах обязательно появится. Уверяю, что читая внимательно даже самый опытный историк и краевед найдет в строках этого издания полезное, необходимое для себя. Особенно эту книжку нужно читать туристу как историческая экскурсия, чтобы связать сегодня и вчера.

Муслим Мурдалов – этнограф, библиограф, научный сотрудник КНИИ (РАН) им. Х. И. Ибрагимова, главный библиотекарь Национальной библиотеки ЧР, заместитель председателя отделения РВИО по ЧР.

«В лесах и аулах Чечни»

Василий Потто. 1899 год.

(Генералы Лисаневич и Греков). Николай Васильевич Греков был человек обладавший замечательною энергиею и незаурядными военными способностями. Он роде все дышало волей порубежной жизни, и с малолетства сумел воспитать в себе лучшие стороны казачества. Приехав на Кавказ, он поступил на службу в 1805 году в Кабардинский полк, вместе с пятью своими братьями, такими же героями, как сам, и рядом боевых отличий оказанных им в то легендарно-героическом время, скоро успел добиться переводы в гвардию, но остался на Кавказе, и это послужило началом его быстрой военной карьеры. Спустя одиннадцать лет, он был уже полковником и командировал на линии 16-м егерским полком, пользовавшимся громкою славой еще со времен Лихачева. Ермолов, обладавший замечательною способностью выбирать людей, остановил свое внимание на Грекове и, назначив его начальником гарнизона в крепости Грозной, поручил ему важный военный пост начальника левого фланга. На обязанности Грекова лежало делать движения на Сунжу, подробно исследовать местность на всем пространстве лесистой Чечни вплоть до подножие Черных гор, прокладывать на сообщениях между главнейшими пунктами широкие посеки, устраивать дороги, а в случае нужды истреблять аулы, которые будут служить обычным притоном для хищников. Греков принялся за выполнение этой сложной задачи с замечательной настойчивостью и последовательностью. Первые удары русской силы должны были направиться на знаменитое Ханкальское ущелье – ворота в Чечню, видевшие перед собою ряд племен и народов, приходивших померяться там силами с людьми и с природою гор. Ханкальское ущелье тем и было сильно, что, представляя удобный путь из Чечни, оно своими вековыми лесами делало, напротив, путь в Чечню чрезвычайно трудным, если вступавший в страну был враг ее. Весь лес ожидал тогда и, казалось, каждое дерево сыпало смертоносными пулями на дерзкого пришельца. Вырубить этот лес значило сделать путь в чеченскую землю открытым. Но овладеть Ханкальским ущельем открытою силой было бы трудно. Здесь нужна была хитрость, и Греков прекрасно обдумал план своего нападения. Ничего не предпринимая в течение первых месяцев, он исподволь приучил чеченцев к беспечности и к мысли, что слабый гарнизон Грозной не может угрожать им серьезными набегами. И вот, когда в аулах все успокоилось, когда суровые зимние холода разогнали чеченские караулы к очагам их саклей, Греков скрытно притянул войска, стоявшие за Тереком и темною ночью на 29-е января 1819 года, внезапным движением разом захватил в свои руки все Ханкальское ущелье. Еще заря не успела заняться на южном ночном небе, как шестьсот топоров дружно застучали по корням дерев, и с громом и треском стали валиться лесные исполины. В два дня прорублена была широкая просека, и вековой, неприступный оплот грозной Чечни, стоивший столько жертв и крови Булгакову, пал под топорами русских солдат без единого ружейного выстрела. Деревья, сложенные в кучи, запылали огромными чудовищными кострами. И только тогда, когда густой дым гигантскими столбами стал подниматься над лесом, оплошавшие чеченцы бросились смотреть, что такое творится в ущелье… Но там, где некогда были дремучие леса, защищавшие их родину, теперь была широкая просека и, как муравьиные кучки, копошились на ней серые солдатские шинели. Ворота в Чечню стояли отворенными настежь. Непосредственно за Ханкальским ущельем простиралась обширная возделанная равнина; здесь были чеченские поля, засеянные хлебом, здесь паслись стада, вокруг группировались богатейшие селения. Теперь она лежала незащищенною перед русскими войсками, неожиданно без всякого боя, тихо и незаметно овладевшими ключом к ней. Было о че подумать чеченцам. Благоразумие, однакоже, удержало их от неприязненных действий. Бой за Ханкальское ущелье, теперь, когда оно лишилось своей естественной защиты – не приступного леса, не имел более смысла; оставалось хотя бы наружно покориться, потому что другого выбора не было. И с раненого утра со всех сторон потянулись к русскому стану чеченские депутации с хлебом и солью. Греков, принимая эти выражения покорности, понимал, как мало в них искренности; чеченцы старались только удалить на время неожиданно нависшую над ними тучу, чтобы заручиться помощью со стороны дагестанцев, и Греков зорко смотрел за чеченцами. Скоро сделалось известным, что жители селения Куллара вошли в сношения с чеченцами живущими в дальних горах, и не только снабжают их хлебом и принимают у себя из людей, но мало-по-малу сами перевозят свое имущество в горы. Последнее обстоятельство издавна служило признаком, что чеченцы готовятся к неприязненным действиям; за имущество обыкновенно следовал скот, потом отправлялись семейства и мужское население поднимало оружие. Быстрым движением нагрянул Греков на Куллары и разрушил до основания; в то же время соседним деревням было объявлено, что всякая попытка к восстанию будет строго наказана. Жители обложены были новою податью – доставкою бревен для укреплений. Наступила весна 1819 года. Начавшаяся в то время постройка крепости Внезапной чрезвычайно усложнила задачи Грекова. С ничтожными силами он должен был препятствовать засунженским чеченцам подать помощь мичиковцам и качкалыковцам, находившимся тогда в полном восстании, и в то же время заботиться об устройстве безопасных путей сообщения по направлению к новой крепости. По счастью, угрожающее положение, занятое Грековым у входа в Ханкальское ущелье, уже само по себе оказывало ему огромную услугу; чеченцам приходилось думать огромную услугу; чеченцам приходилось думать о собственной защите, и большая часть враждебных аулов постепенно уходила в горы Ермолова однако тревожило положение Грекова, и как только из России стали подходит полки, он приказал одному из них, Куринскому, остановиться на Тереке, чтобы служить резервом для Грозной; вслед за тем туда же прибыл из-под Внезапной отряд генерала Сысоева, которому приказано было сделать поиск за Сунжу. 30-го сентября 1819 года войска ходили двумя колоннами: Сысоев – через Ханкальское ущелье, Греков – вверх по течению Сунжи. Оба отряда, встречая аулы пустыми, толпами посевы и жгли хлеба и сено, покинутые жителями. Все эти действия в совокупности имели результатом то, что они один чеченец из-за Сунжи не явился на поддержку качкалыковцев в те дни, когда Ермолов громил их аулы. Не лишние заметить, что в экспедиции Сысоева в первый раз является на сцене Кавказской войны Куринский полк, и именно в тех самых местах, в которых впоследствии слава была его неразлучною спутницею в течение почти полувека. На этот раз ему пришлось оказать братскую помощь своим артиллеристам, в критический момент, когда молодецкая горсть их, спасая честь и славу своего оружия, уже готовилась лечь в неравной борьбе с врагами. Пока отряд Сысоева двигался вперед, неприятель издали за его движением, ограничивая бой лишь слабою перестрелкой; но когда началось отступление, чеченцы, пропустив мимо себя отряд за Амир-Хан-Кичу, кинулись на него с такою стремительностью, что едва не захватили двух орудий (батарейное и казачье). Личное мужество командовавшего взводом прапорщика Грамотина, впоследствии известного кавказского генерала, увлекло своим примером артиллерийскую прислугу, смело схватившуюся с неприятелем в рукопашную и отстоявшую пушки. Сотник Назаров, находившийся с казачьим орудием и раненный уже перед тем в Салатавских горах, вновь получил тяжелую рану шашкой и, вероятно был ы изрублен совсем, если бы молодцы-артиллеристы не выручили его, отбиваясь банниками. Командир конно-артиллерийской роты, есаул Алпатов, заметив новые густые толпы пеших чеченец, бежавших к батарее, вынеся на встречу к ним с одним конным орудием и почти в упор сделал в них выстрел гранатою. Граната, попавши в передние ряды, пошла рикошетом, разорвалась и разметала чеченцев. Ошеломленные, они остановились, и в это-то мгновение бегом подоспели курицы… Ермолов, сам артиллерист, вполне оценил подвиг своих товарищей по оружию, и урядник Андреев, наводивший орудие, выпустившее гранату получил из его рук Георгиевских крест; Алпатов и Грамотин стали пользоваться с тех пор его особым расположением. Весною 1820 года военные действия возобновились с новою силою. Одним из опаснейших пунктов в Чечне считался в то время богатый аул Герменчуг на Джалке, населенный почти поголовно разбойниками, принимавшими между прочим деятельное участие и в нападении при Амир-Хан-Кичу, вопиявшем об отмщении. Ближайший путь к ним шел в обход Ханкальского ущелья, на селение Топли, охранявшее переправу через Аргун. за топли, охранявшее переправу через Аргун. За Топли тянулся знаменитый сплошной, дремучий лес, служивший преградою для уничтожения герменчугских полей и пастбищ. С этого-то леса Греков и решил начать свои действия, на Герменчуг с ружьем в руке и с топором в другой. Опытный в войне с чеченцами, он опять скрытно сосредоточил в Грозной отряд и, в ночь на 6 марта, осторожно и тихо переправил его за Сунжу. Было темно, туманно и холодно; войска соблюдали глубокую тишину; колеса и цепи у орудий, обмотанные соломой и рогожами, ни разу не брякнули; конь не заржал; горячие фитили, спрятанные под бурками, ни разу не сбросили искры, которая предательски могла бы осветить отряд. Благодаря этим предосторожностям, войска совершенно неожиданно появились перед селением Топли, захватив врасплох даже самые чеченские караулы. Гребенской казачий полк, посланный вперед с майором Ефимовичем, мгновенно и без сопротивления ворвался в аул, погруженный еще в глубокий сон. Не теряя пороху, гребенцы еще в глубокий сон. Не теряя пороху, гребенцы кинулись по саклям с кинжалами. Дикие крики, вопль и стоны внезапно огласили безмолвные дотоле окрестности. На помощь к казакам скоро подоспели три роты егерей. Часть жителей была перерезана прежде, чем успела подняться с постелей, другая просила пощады. Греков остановил кровопролитие, собрал старшин окрестных деревень и приказал им немедленно выслать рабочих с топорами для вырубки леса. Курящиеся развалины деревни, смотревшие угрозой и красноречиво говорившие о судьбе, которая постигнет сопротивляющихся, заставили чеченцев повиноваться. Рабочие явились; в вековых чеченских лесах зазвенели чеченские топоры, и каждый удар их по упругим стволам расчищал путь в страну грозным пришельцам. Войска между тем, выдвинувшись вперед, прикрыли рабочих. Отрывочные выстрелы в цепи свидетельствовали однако, что новый враг стоял перед отрядом, и только пушки, снятые с передков, держали его в почтительном расстоянии. Но топоры звучали от того только быстрее и чаще, чеченцы должны были торопиться окончить работу, чтобы не попасть в перекрест между своими и русскими. Через три дня была готова широкая просека, открывавшая большую поляну, на которой стоял Герменчуг и множество аулов. Но аулы были пусты, и лишь вдали, на задней опушке леса, можно было видеть группы верховьям и слышать оттуда нечастые выстрелы. Войска продвинулись вперед, сожгли Герменчуг и потянулись назад, в Грозную. Все лето 1820 года продолжались работы по обеспечению левого фланга. Едва войска покончили с герменчугскою просекой, как Греков приступил к вырубке леса по Сунже и к постройке на расчищенных полянах двух новых укреплений: Усть-Мартанского редута и Злобного Окопа. Там же поставлены были три укрепления: небольшой Амир-Аджи-Юртовский редут на переправе через Терек, Герзель-Аул на Акташе, в кумыкских владениях и Неотступный Стан при Исти-су, в земле качкалыковских чеченцев. Неотступный стан особенно беспокоил чеченцев. Неотступный Стан особенно беспокоил чеченцев и заставлял их настойчиво препятствовать работам. Они собирались в значительных силах и, изо дня в день, то тревожили русские передовые посты, то угрожали табунам, то нападали передовые посты, то угрожали табунам, то нападали на сенокосы. Нередко происходили при этом и горячие ошибки. Между ними выдается одна, в которой линейные казаки, несравненно меньшие числом, оказали необыкновенную неустрашимость. Русский лагерь стоял тогда на последнем уступе Качкалыковских гор. Перед ним простиралась в необозримую даль, до самого Терека, обширная равнина, вся изрезанная оврагами и балками, которыми чеченцы искусно пользовались для своих засад и внезапных нападений. Командир Гребенского полка, майор Ефимович, каждое утро лично объезжал с разъездами эту опасную местность, и только по возвращении его в лагерь, высылались рабочие, выгонялся скот и выходили фуражиры. Однажды, когда обычный разъезд уже был готов, лошадь, подведенная Ефимовичу, заупрямилась, стала на дыбы, и он, садясь в село, оборвал шашку; нужно было спешить, и Ефимович поехал в разъезд с одним кинжалом на поясе да пистолетами в кобурах. Пропустив вперед казаков и заметив, что они уже спустились в овраги, Ефимович повернул в сторону, поднялся двумя гребенцами на высокий курган и, сойдя с лошади, по обыкновению стал осматривать в бинокль ближайшие окрестности. Вдруг сильная конная партия чеченцев вынеслась из оврага, между ним и его казаками. Не успел Ефимович вскочить на коня, как чеченцы напали на разъезд. Внезапно охваченные с тылу, гребенцы не устояли под ударом пятисот чеченских наездников и, выскочив с противоположного конца оврага, пустились кратчайшею дорогою в лагерь. Ефимович со своими ординарцами был от них отрезан. Горцы заметили трех всадников, скакавших в густо траве, припав на гривы своих лошадей, и понеслись за ними в погоню. Обе стороны напрягли последние силы, – казаки, чтобы уйти от погони, горцы, чтобы настигнуть. Но вот, несколько отчаянных чеченских наездников, сидевших на лучших скакунах, пересекли им путь. Гребенцы круто метнулись в сторону. Но в это время лошадь казака, скакавшего впереди, запуталась в траве и упала вместе с всадником; Ефимович не успевший сдержать своего коня, а также вместе с ним полетел через голову, а в довершение несчастия упал вместе с лошадью и третий казак, споткнувшись на Ефимовича. Чеченцы уже были тут. Оба казака, не успев выбиться из-под лошадей, были изрублены; Ефимович вскочил на ноги, но лошадь его ушла вместе с пистолетами. И вот он, вооруженный только кинжалом, очутился лицом к лицу с целою сотней чеченцев. Положение его было поистине безвыходное; горцы, заметив по одежде, что перед ними не простой казак, окружили его со всех сторон, и жестокий удар прикладом по голове сбил Ефимовича с ног; он упал без чувств. Но в тот момент, когда большинство чеченцев, увлеченное добычею и не обращавшее уже больше ни на что внимания, спешилось, чтобы связать пленника арканами, в толпе их вдруг произошло смятение, все с копыта шарахнулось и понеслось назад, бросив Ефимовича, лежавшего как труп, без всякого движения, посреди чистого поля. Сучилось вот что: увидев полковницкую лошадь, скакавшую по полю без всадника, с растрепанным седлом, уходивший разъезд мигом сообразил в чем дело и, повернув назад, отчаянно кинулся в шашки… Старые гребенцы не могли примириться с мыслью, что они, хотя и невольно, оставили своего командира, и решили искупить его жизнь или тело своими головами. Минутное колебание чеченцев под внезапным и безстрашным натиском людей, обрекших себя почти на верную смерть, спасло Ефимовича. Казаки мигом схватили его на седло и понеслись домой. Восемь человек из них однакоже были изрублены, – это были жертвы честного исполнения долга, святых казачьих обычаев и привязанности к любимому начальнику. Опомнившиеся чеченцы понеслись в погоню. С террасы, на которой раскинут был лагерь, видели всю эту сцену. Две сотни гребенцов, вскочив на коней, пустились на выручку станичников; в полуверсте от лагеря они столкнулись с пятисотенною чеченскою партиею, врезались в нее, и через мгновение чеченцы скакали назад, а гребенцы настигали и рубили бегущих. Из лагеря этот лихой кавалерийский бой виден был, как на ладони.

«Мы насчитали, говорит один участник этого похода: – более 50 чеченцев, сбитых с лошадей ударами шашек. Были ли они убиты или ранены, не знаю; но во всяком случае чеченцы порядочно поплатились за кратковременное торжество свое над казаками».

Наступил 1821 год. Ермолов был тогда в Петербурге; тем не менее войска левого фланга продолжали настойчиво исполнять начертанную им программу. С 4-февраля Греков приступил к разработке путей в глубь чеченской земли со стороны Злобного окопа. Широкие просеки пролегли через вековые леса до самых земель Мичиковцев. Отсюда отряд повернул назад и старыми просеками воротился в Грозную. В продолжении этой экспедиции неприятель нигде не оказал сопротивления. Зная по опыту, что с Грековым шутить невозможно, что всякое нападение на отряд неминуемо повлечет за собою смертную казнь или ссылку в Сибирь аманатов, чеченцы волей-неволей мирились с теми, что падали и исчезали леса – ихъ вековечная защита. Лишь немногие, не желавшие покориться, бежали в горы, где Ахмет-хан собирал толпы для нападения на укрепления, строящиеся в Дагестане; остальныя встречали Грекова с наружной покорностью. Войска оставляли их аулы неприкосновенными, и только близ Гельдигена, хутор знаменитого Бей-Булата, за прежние грехи этого старого разбойника, давно укрывающегося в горы, был разорен до основания. В Грозной, войска простояли неделю, другую. А там Греков снова пошел их разрабатывать дороги в Чечню, уже с противоположной стороны, от гор Качкалыковских. Чтобы разгадать, кто за нас и, кто против нас, от всех чеченских и качкалыковских деревень потребованы были рабочие с топорами. Их набралось до 11 тысяч человек, и все безмолвно исполняли даваемые им приказания. Громадное скопище в самом русском лагере людей, питавших к русским затаенную ненависть и все-таки повиновавшихся, представляло любопытный факт, объясняемый только необычайным нравственным влиянием, которое Греков имел на окружающие племена. Жители сами привозили даже провиант, пригоняли скот и доставляли все нужное для работ. Качкалыковцы высылали людей с топорами и рубили лес; кумыки содержали караулы и разъезды. Совершенно упавшие духом чеченцы не могли не понимать, что меры, принятые Ермоловым, скоро поставят их в полную зависимость от русских, что их разгульной жизни набегов и разбоя близится конец. Экспедиция достигла всех своих целей. Войска, собранные при Амир-Аджи-Юрте, 1-го марта быстро пошли вперед, окружили селение Ойсунгур, лежащее на северном склоне Качкалыковского хребта, и в наказание жителей, бежавших перед их приходом, совершенно его разрушили. В это время чеченцы вырубили лес в одну сторону до Исти-су (Неотступный Стан), в другую до Мичика. Когда войска появились в этой местности, еще ни разу не посещенной русскими, качкалыковцы попробовали остановить их оружием и в лесной перестрелке нанесли русским урон из трех офицеров и 30 человек нижних чинов, выбывших из строя. Но падение не могло повлиять на работы просека была довершена, и войска 6-го марта возвратились на линию. Едва войска расположились на отдых, как Греков стал уже получать тревожные известия. В Чечне что-то затевалось, хотя обстоятельно объяснить, что именно, не мог ни один лазутчик. Ясно было одно, что население глухо волновалось и что причиною этих волновалось и что причиною этих волнений было турецкое правительство, распустившее под рукой слух о близкой войне своей с Россиею. Чеченцы вообразили, что борьба с султаном отвлечет все силы России, не оставив свободных средств для действия против них, и что наступает время опять безнаказанно хозяйничать в станицах и селах по Кавказской линии. Мечта была так привлекательна, а характер впечатлительного народа так необуздан, что катастрофа разразилась даже гораздо ранее, чем можно было ожидать. В апреле месяце те служили Грекову с таким усердием при вырубке просек, теперь в значительных силах бросились на Амир-Аджи-Юртовский редут. Это был слабейший пункт русской позиции; в редуте было только 25 солдат, под командою унтер-офицера. Но то были солдаты старого Кабардинского полка (теперь ширванцы), испытанные в битвах, закаленные в опасностях, и чеченцы потерпели неудачу. К сожалению, геройский подвиг унтер-офицера Махонина, целый день защищавшего ничтожный редут против громадного скопища ничтожный редут против громадного скопища чеченцев, не известен во всех его подробностях, сделавшихся жертвою забвения, подобно многим другим славным делам кавказского корпуса, умевшего делать дело молча и не заботившегося о прославлении и передаче своих подвигов потомству. Известно только, что в бою за обладание редутом, продолжавшемся с утра до позднего вечера, кабардинцы положили на месте до сорока человек чеченцев, потеряв и сами большую половину людей. К вечеру озлобленный неприятель бешено кинулся на вал, ворвался внутрь укрепления и резался в рукопашную; сам Махонин был изрублен в куски. Но чеченцы все-таки не могли удержаться в редуте и были отбиты, а подоспевшая помощь окончательно заставила их рассеяться. Взрыв, всегда возможный в народе, как чеченцы, не имел на этот раз никаких серьезных последствий. Как быстро началось волнение, так быстро оно и упало. Понятно, что теперь, когда русские войска приобрели возможность проходить беспрепятственно по Чечне с одной стороны до рр. Хулхулау и Гудермеса, а с другой до Мичика, подобные вспышки в этих местах и не могли быть особенно опасными. Но между этими двумя рекам, на пространстве в 20 верст, оставался еще мрачный Маюртупский лес, где и сосредоточилось теперь все, что только было враждебного русским. Греков признал необходимым вырубить его и нашел более удобным вести просеку от Мичика, чтобы заодно наказать мятежных качкалыковцев. Но чтобы беспрепятственно пройти дороги чеченские караулы, нарочно и за большую плату нанятые для это этого качкалыковцами. Успех задуманного предприятия зависел, следовательно, от нечаянности и быстроты нападения. И вот, Греков распустил слух, что идет к Внезапной. Действительно, войска от Амир-Аджи-Юрта пошли окружною дорогой на Таш-Кичу и 18-го июля расположились здесь на ночлег со всеми обозами. От обремененного тяжестями отряда чеченцы не могли ожидать никаких энергических, внезапных движений, а между тем Греков в самую полночь тихо поднял отряд, свернул вправо и быстро повел его к Ойсунгуру. Линейные казаки с конными орудиями понеслись вперед напрямик через просеки и кустарники, чтобы отрезать неприятельские посты от Мичика. Главный караул, в 80 человек, был окружен и уничтожен без выстрела. Через день, 20-го июля, Греков столь же удачно снял караул, стоявший при Исти-су, и войска, перевалившись через лесистый Качкалыковский хребет, уже спокойно заняли Мичик. Маюртупский лес был затем вырублен, все находившиеся в нем аулы и хутора уничтожены. Сопротивление неприятеля, захваченного совершенно врасплох, было настолько слабо, что в два дня войска израсходовали только шесть ядер и три картечные заряда. Успех экспедиции Греков приписывал блистательному поведению в бою моздокских и гребенских казаков. «Все казаки без изъятия, – доносил он Ермолову: – заслуживают полнейшей благодарности; никакие преграды и опасности их не останавливают; казачьи орудия не отстают от конных полков, и решительный удар моздокцев и гребенцов под Ойсунгуром и Исти-су достоин величайшей похвалы». Сам Греков, за отличия в этих делах, произведен был в генерал-майоры, на шестнадцатом году своей службы; он остался начальником левого фланга и вместе с тем командовал 2-й бригадой 22-й пехотной дивизии, а 43-й егерский полк принял от него подполковник Сорочан. Несмотря на энергические действия Грекова, волнения в Чечне к началу 1822 года снова приняли довольно серьезные размеры. Турецкие прокламации, призывавшие Кавказ к оружию и имевшие большой успех среди кабардинцев, передавались через них в Чечню. В Герменчуге появился даже проповедник, бывший тамошний кадий, Абдул-Кадыр, под знаменем которого и стали собираться толпы правоверных. Он обещал убитым рай Магомета, предсказывал гибель русских и с клятвой уверял, что через четыре месяца турецкие войска появятся на Сунже. Под влиянием его проповедей и новых известий, что большая часть войск, расположенных по Тереку, ушла в Кабарду, чеченцы простерли до того свою дерзость, что покусились напасть на Неотступный Стан. Их конница, пренебрегая выстрелами крепостного орудия, смело приблизилась к стенам укрепления, но, принятая картечью в перекрест из двух полевых орудий, поспешно повернулась назад и укрылась в балках. Многие аулы стали переселяться в горы; Греков успел, однако принять свои меры и, 4-го февраля сам с небольшим отрядом двинулся к Аргуну, чтобы возобновить старые, уже начавшие зарастать просеки от Топли к Герменчугу и Шали. Чеченцы, под предводительством Абдул-Кадыра, встретили его на Аргуне с оружием. Два часа длился бой за лесную опушку, но наконец наши войска ворвались в лес, и в то же время пушечное ядро оторвало Абдул-Кадыру ногу. Он не пережил этой раны и на третий день умер. Смерть проповедника, так много обещавшего и первого поплатившегося за восстание, образумила чеченцев; волнение опять затихло. Тем не менее Греков двинулся далее, сжег селения Шали и Малые Атаги, расчистил просеки и уже только тогда возвратился в Грозную. Таким образом, к исходу 1822 года передовая линия по Сунже и Кумыкской плоскости до берегов Каспийского моря была окончательно устроена, насколько то было возможно при тогдашних средствах и условиях. 1823 год прошел мирно, но в сентябре 1824 года по всей Чечне за Тереком и Сунжею стали ходить слухи, что появился имам, который избавить чеченцев от власти неверных. Слухи эти распространялись приверженцами знаменитого народного чеченского героя Бей-Булата, одного из искуснейших и храбрейших предводителей чеченских шаек. Бей-Булат знал, что с помощью религии всего легче поднять движение среди горцев, что стоит явиться смелому проповеднику, и тысячи людей пойдут на смерть, думая, что они умирают за свою веру. По наущениям Бей-Булата один маюртупский мулла Махома разыграл роль новоявленного пророка, легковерные чеченцы вполне в него уверовали и стали повиноваться всем его указаниям. Народ толпами валил к Маюртупу. Здесь на мечети развевались знамена, по всей Чечне скакали гонцы, кричавшие: «идите, правоверные, поклонитесь святому пророку!» Шли и конные и пешие, скоро у Бей-Булата собралось весьма значительное войско. Вооруженное скопище двинулось через Шалинскую поляну и заняло аул Атаги, расположенный против Грозной за Ханкальским ущельем. Чеченцы ликовали, потому что нигде не видели русского войска. Мало-по-малу они уверовали даже в истину слов проповедника, что имам Махома во все и не будет драться с русскими, а только скажет слово – и они убегут за Терек. Греков понял, что дела начинают принимать нешуточный оборот; тогда он уведомил чеченцев, что через три дня сам придет к ним за Хан-Кале, приказав объявить об этом по всем аулам, чтобы никто не смел впоследствии сказать, что о движении его не было известно. Он писал при этом, что если 30-го июля вся их сволочь удержит его в Хан-Кале, он позволит всякому верить в святость имама и поклоняться ему. Наступило 30-е число. Ночью Греков стянул свою конницу к Грозной, усилив ее двумя слабыми егерскими ротами. И чуть забрезжился свет, он, верный своему слову, уже вел отряд к Ханкальскому ущелью. День выдался весьма ненастный, гремела гроза, со свистом и воем налетали порывы ветра. Орудия и пехота вязли в грязи, замедляя движение всего отряда. Но Греков не думал оставить предприятия, и, молча, завернувшись в бурку, ехал впереди. Ханкальское ущелье отряд прошел без выстрела. Приблизились к Атаги и увидели толпы мятежников, в страшном беспорядке бегущие за Гойту. Дело в том, что как только всадник прискакал с известием, что Греков идет, Махома, по совету Бей-Булата, вышел к волновавшемуся народу и сказал: «Теперь начинать бой не время! Укройтесь за Гойту, в леса, и ожидайте совершения чуда!» Послушные слову имама, толпы не заставили дважды повторять приказания и пустились бежать с такою поспешностью, что менее, нежели в полчаса, Атагинские поля опустели. Только растерянная провизия, папахи и даже бурки свидетельствовали, что еще недавно здесь стояло значительно скопище. Предусмотрительность Бей-Султана была весьма благоразумна; он понимал, что если на этот раз толпы его будут разбиты Грековым, то все предприятие, устраиваемое с таким трудом, разрушится разом, и самая вера в святость имама исчезнет. Заняв Атаги, Греков между тем остановился. И немедленно из всех деревень, лежавших вокруг атагинской долины, явились к нему депутаты с заявлением, что они верные слуги русского правительства и никогда не пойдут за имамом. Нужно сказать, однако, что многие из депутатов только что от него возвратились. «Если хотите разрушить свое благосостояние испытать нищету и разорение, сказал им Греков, то соединяйтесь с мятежниками. Вам известно, что я всегда и везде бил чеченцев, надеюсь и теперь строго наказать вероломных». Страх близкой опасности несколько охладил многих приверженцев пророка. Качкалыковцы и Ауховцы также прислали уверение в своей непоколебимой преданности. И хотя, конечно, это была только преданность на словах, однако, все эти обстоятельства показывают, что угроза оружие еще могла разрушить очарование, каким старались ослепить народ Бей-Булат и его сообщники. К сожалению, Греков не имел достаточно сил, чтобы действовать с тою быстротою и решимостью, какие требовались важностью минуты. Вся линия по Тереку и Сунже охранялась только лишь слабым 43 егерским полком, разбросанным в нескольких укреплениях, а в самой Грозной между тем болезненность была так велика, что не доставало людей даже для караулов. Греков перед тем убедительно просил прислать к нему с минеральных вод хоть сорок человек при офицере; команда эта была к нему отправлена, а вместе с тем Грекову разрешено было остановить батальон 41 егерского полка, проходивший из Дагестана в Кабарду. Но затем больших подкреплений даже и ожидать было нельзя. Кавказская линия вся переживала чрезвычайно трудное время. Таким образом, достигнув Атаги и полагая, что одного смелого движения его через Ханкальское ущелье в виду главного скопища мятежников достаточно, чтобы образумить чеченцев, Греков в тот же день возвратился в Грозную. Но обычная предусмотрительность на этот раз изменила ему. Бей-Булат именно и воспользовался его отсутствием, разгласив, что русские, не сделав вреда ни одному чеченцу, бежали от одного взгляда святого имама. После торжественных молитв, произнесенных имамом, Благодарившим небо за дарованную ему победу, скопище покинуло Гойтинские леса и стало на Гехинской полян, правее Грозной, как в местности совершенно безопасной от нападения русских. Только тогда понял Греков, насколько было бы лучше, если бы он, не вдаваясь в пустые переговоры, внезапно, ночью, как делывал прежде, напал на атагинское скопище и разбил бы его на голову. Но поправлять ошибку было уже поздно; весь левый фланг, от Аксая и Сулака до Владикавказа, снова был в возмущении. 7-го июля, три роты егерей с двумя орудиями и триста линейных казаков форсированным маршем подошли к Аксаю. Внезапное появление войск наружно усмирило волнение в городе. Греков собрал туда кумыкских старшин и долго уговаривал их не вдаваться в обман и сохранить свою вековую верность русском государству. Кое-кто послушался. Но большинство в тот же день бежало в стан мятежников, расположившийся выше Аксая на полугоре, окруженной лесом. Говорят, что здесь находился сам Бей-Булат. Около полудня неприятель начал спускаться с гор и перестреливаться с жителями. Греков тотчас вышел с отрядом в долину, чтобы завязать бой. Но неприятель поспешно стал отходиться к Качкалыковским горам. К сожалению, преследовать его утомленному форсированным маршем отряду было невозможно, и Греков на время должен был остановиться в Аксае. Мятежники между тем пошли на Амир-Аджи-Юрт, на Тереке, отстоявший от Аксая по прямому пути не более как верст на 25. Это было небольшое укрепленьице, состоявшее из плетневой ограды, окопанной рвом, через который можно было легко перепрыгнуть. Гарнизон его состоял из роты 43 егерского полка, под командою капитана Осипова, человека храброго, но, к сожалению, как говорят предания, черезчур придерживавшегося чарочки. Греков, зная все это и оставаясь сам перед Аксаем для удержания в повиновении кумыков, немедленно послал ему приказание быть осторожным; в сумерках того же дня к Осипову опять прискакал один из аксаевских жителей с запиской, в которой Греков уже положительно извещал его, что сильные толпы чеченцев взяли направление к посту и вероятно ночью его атакуют. Но капитан, получивший в этот день орден св. Анны 3-й степени с бантом, находился в таком расположении духа, что не боялся никаких чеченцев. Когда принесли ему последнюю записку от Грекова, он, лежа на постели, сунул ее под подушку и на вопрос фельдфебеля: на случай тревоги и распустить людей по казармам. Он даже не усилил обыкновенного ночного караула перед воротами. Трагична была развязка истории, завязанной этой беспечностью! Была глухая, мрачная ночь. Ветер гудел по ущельям и под его шум чеченцы тихо и незаметно подошли к укреплению со стороны леса. Едва часовой, стоявший на валу, успел выстрелить, как был уже изрублен, а вслед за тем рухнул плетень и чеченцы с гиком вскочили в укрепление. Только тогда на дежурном посту забили тревогу. Сонные солдаты поодиночке стали выскакивать из казармы и попадали прямо в руки чеченцев, успевших уже захватить часть ружей и осадить казармы. Караул из девяти человек, под командою унтер-офицера, занимавший почт у выходных ворот на противоположной стороне укрепления, стал в ружье. К нему прибежал капитан Осипов с несколькими солдатами. Отсюда открыли по чеченцам ружейным огонь и успели повернуть против них десяти-фунтовой единорог. Грянул картечный выстрел, чеченцы смешались. Но уже некому было воспользоваться этим благоприятным моментом; разрозненный гарнизон потерял единодушие, и поздняя храбрость осталась бесполезною. Чеченцы заняли казармы, офицерские квартиры и прочие строения. Скоро загорелся какой-то сарай; пожар быстро распространился на дощатый навес с камышевою крышей, под которым хранились чугунные пушки, свезенные сюда из уничтоженного укрепления Неотступный Стан. Там же стояло несколько боченков с порохом; последовал взрыв – и все окрестные здания, патронные ящики, лафеты, пушки и толпившиеся здесь чеченцы и солдаты разлетелись на огромном расстоянии по окрестностям. Взрыв был так силен, что несколько изуродованных трупов перекинуло через Терек. Тогда капитан Осипов, в отчаянии и уже раненый ружейною пулею, бросился в реку. Два офицера и уцелевшие солдаты последовали за ним. Некоторым удалось переплыть на русскую сторону, другие, и в числе их сам Осипов, погибли в волнах. Впоследствии, при разборке обрушившихся стен в укреплении, найдено было под мусором 25 тел; но все они были так изуродованы, что нельзя даже было различить, чеченцы ли то или русские. Из гарнизона спаслись 7 унтер-офицеров и 70 рядовых, в том числе 14 раненых, следовательно, большая половина гарнизона погибла. Чеченцы при взрыве понесли также значительные потери; но это утешение было слишком слабым вознаграждением за потерю укрепления и 70 солдат. Мятежники торжествовали. Упоенные успехом, они двинулись по Сунже, атаковали в 10 верстах от Грозной укрепление Злобный Окоп, заставили гарнизон его отступить на Терек и, перейдя к Преградному Стану, выжгли в нем несколько строений, забрали пленных и увезли два единорога. Мятежники уже мечтали добраться до Грозной, но их удержала молва о приближении Грекова. Получив в Аксае известие о падении Амир-Аджи-Юрта, Греков поспешно притянул себе батальон 41 егерского полка и, оставив две роты для усиления гарнизонов к Герзель-Ауле и Внезапной, которым угрожала явная опасность, поспешно возвратился в Грозную, где присутствие его казалось необходимым. Мятежники между тем устремили все свои силы на то, чтоб завладеть Герзель-Аулом, небольшим укреплением, прикрывавшим сообщение между крепостями Внезапной и Грозной и составлявшим постоянную угрозу аксаевцам. Наступило время тяжелой борьбы. Кумыкские земли волновались и помогали восстанию. В аксае жители вышли из всякого повиновения своему старшине Мусе Хасаеву и сговаривались не только не драть с Бей-Булатом, но и не давать никакой помощи русским в укреплении. Напрасно Муса Хасаев уговаривал их опомниться и не навлекать на себя мщения Ермолова, его никто не слушал, и, напротив, ему самому становилось небезопасно оставаться в ауле. Он уже подумывал бежать в Герзель-Аул, как вдруг узнал, что все выходы из города заперты, и его не выпустят. Тогда, с горстью своих сторонников, он заперся в башне, предоставив жителям поступать, как знают. Большая часть из них тотчас же и перешла к Бей-Булату. Измена аксаевцев поставила Герзель-Аул в весьма опасное положение, он очутился в самом центре восстания. Укрепление было, правда, вооружено весьма хорошо и могло с успехом держаться против мятежников, но ему угрожал недостаток воды; и если бы река Аксай была отведена в старое высохшее русло, которое жители легко могли обстреливать из своего аула, то добывание воды для гарнизона каждый раз стоило бы доброй вылазки. Ночью 11 июня имам благословил нападение. Распущен был слух, что русские пули и ядра не будут вредить чеченцам, и чеченцы ринулись потомком. В крепости их ждали; с валов ее грянул пушечный залп, и пророчество имама едва не сбылось с буквальною точностью, потому что рассохшиеся от сильной жары лафеты гарнизонных пушек не выдерживали залпа и разлетелись, пушки попадали на землю. Гарнизон, состоявший всего из 400 егерей, под командою храброго майора Пантелеева не потерял однако присутствие духа, и первое бешенное нападение чеченцев было отражено штыками. Наступивший день открыл гарнизону, что число осаждавших простиралось за шесть тысяч и что к ним пристали аксаевцы и большая часть жителей Андреевского аула. Неприятель, между тем, отрезав гарнизон от воды, прикрылся окопами, в виде траншей, и повел осаду. Наделав огромных тур-мантелетов, чеченцы подкатывали их на колесах туземных арб под самую крепость и, укрываясь за ними, день и ночь вели перестрелку. Одни толпы чеченцев, уходя на отдых, сменялись другими, а гарнизон все время оставался без смены и без отдыха. Люди не только не имели времени заснуть, но даже сварить себе пищу, и изнемогали. Ко всему этому чеченцы зажгли сухой терновник, которым был обложен эскарп укрепления, и засели во рву; солдаты с тех пор уже не смели отходить от вала, ежеминутно ожидая приступа. Действительно, каждый аз после вечернего и утреннего намаза, чеченцы бешено бросались изо рва на вал, но, к счастью, постоянно были сбиваемы штыками; пули крестили укрепление по всем направлениям; показаться на площади значило почти наверное быть раненым или убитым. Иногда офицеры нарочно выставляли на палках свои шапки в виде приманки, и пули тотчас их сбрасывали. Пробовали было выбить чеченцев изо рва ручными гранатами; но гранаты были так плохи, что одна из них, разорвавшись в руках унтер-офицера, положила на месте его самого. «Прощайте, братцы, сказал он людям, бросившимся его поднимать: – я умираю спокойно, зная, что вы будете спасены». Надежды на спасение однако не много. Уже пятые сутки продолжалась осада. В первые три дня силы людей поддерживались еще запасом льда, сохранившегося в ледниках, но запас его скоро истощился и воды не стало. Четвертый день продержались кое-как, но на пятый все страшно мучились жаждою и ослабели до такой степени, что многие падали, моментально засыпая глубоким сном, из которого вывести их было почти невозможно. Напрасно, однакоже, чеченцы, думая поколебать стойкость гарнизона напоминанием о гибели их товарищей, как бы в насмешку выходили в мундирах и портупеях через плечо, захваченных в Амир-Аджи-Юрте, раздраженные солдаты только осыпали их ругательствами. Напрасно чеченцы требовали сдачи, обещая гарнизону пощаду, хлеб из крепости, что у них вдоволь всего, и в доказательство бросали им последние остатки черствых сухарей и куски драгоценного льда. Храбрый Пантелеев и офицеры, не допускали мысли о сдаче, и своим примером поддерживали мужество нижних чинов. Истощая всю силу солдатского красноречия, Пантелеев уговаривал своих егерей держаться до последней капли крови. Ежеминутно ждали помощи, обращая взоры к Тереку; но там пока все было пусто и безмолвно. Пронесется ли по степи сорвавшийся, Бог весть откуда вихрь – и всем представляется, что скачет на выручку конница; зачернеет стадо – и разгоряченное воображение рисует уже колонны идущей пехоты. Но есть предел и силе человеческого духа. Может быть, сохраняя честь русского оружия, солдаты не сдались бы живыми; но еще день – и все они без всякого сомнения были перерезана чеченцами. Но вот наступил темный вечер пятого дня, и осажденные увидели на горизонте яркое зарево костров; то был верный знак, что к ним идут подкрепления. Получив известие о тяжком положении Герзель-аульского гарнизона, генералы Лисаневич и Греков решились не дожидать помощи, а воспользоваться всем тем, что только можно было собрать на линии. Это все – состояло из трех рот пехоты, шести орудий и четырехсот линейных казаков. Отряд, ничтожный по силам, но имевший во главе двух генералов, не признававших никаких опасностей, бодро и весело двинулся на шеститысячное скопище, рассчитывая впереди на неминуемые кровавые битвы. Но успех обошелся гораздо дешевле, чем можно было предполагать. Внезапное появление отряда совершенно смутило чеченцев, и конница их, увидев линию бивачных огней, первая обратилась в бегство. Это обстоятельство произвело невообразимую путаницу в пешем стане мятежников. Рассеяв чеченцев, вновь прибывшие роты расположились вокруг укрепления биваком, а оба генерала, в сопровождении всех офицеров, отправились внутрь укрепления приветствовать храбрый гарнизон. Там их встретили кумыкский пристав Филатов и аксаевский старшина Муса-Хасаев, все время осады просидевший в башне. Они заявили, что жители Аксая просят пощады; но Лисаневич, желая устрашить мятежников примером строгости, потребовал выдачи виновных. На следующий день, 18-го июля, в Герзель-Ауле собрано было 318 кумыков. Тут были наиболее замеченные в сношениях с мятежниками, и старшины, и наконец люди, сохранявшие все время безусловную преданность России. При этом не было принято никаких предосторожностей; аксаевцы не обезоружены; караул же не только не усилен, но даже не вызван в ружье. С утра были разосланы обычные команды за фуражом, за дровами и по другим хозяйственным надобностям, так что солдат в укреплении оставалось меньше, чем кумыков. Говорят, что Греков намерен был обезоружить последних и приказал нарядить 20 солдат, но нетерпеливый Лисаневич вышел из занимаемого им домика, не дождавшись исполнения этого приказания. Его сопровождали генерал-майор Греков, Муса-Хасаев, пристав Филатов, переводчик Соколов и адъютант поручик Трони. Надо заметить, что Лисаневич, проведший большую частью своей жизни на Кавказе, в фаталистической самоуверенности и прежде никогда не обезоруживал перед собою азиятцев, чтобы не дать им повода думать, что их опасаются. Подойдя теперь к кумыкам, он в сильных выражениях стал упрекать их в гнусной измене и вероломстве. Зная отлично татарский язык, он объяснялся свободно, без переводчика, и не щадил угроз. Затем он вынул список и стал вызывать виновных. Первые двое вышли без сопротивления; но третий, мулла Учар-Хаджи, в зеленом бешмете и с большим кинжалом на поясе, стоял в толпе с диким, блуждающим взором и не хотел выходить. Лисаневич повторил вызов. Но едва переводчик подошел к Учару и взял его за руку, как тот одним прыжком очутился успел уклониться, нанес ему кинжалом смертельную рану в грудь. Лисаневич упал на руки своего адъютанта. Пораженный греков бросился к нему на помощь, но в то же мгновение пал от руки Учара, получив две раны, из которых последняя, в грудь, была безусловно смертельна. Опьяненный кровью, убийца бросился на Мусу-Хасаева, который спасся, успевши присесть. Учар споткнулся на него, и кумыкский пристав Филатов, человек уже не молодой, воспользовавшись этим моментом, схватил его за руки. Между ними завязалась борьба грудь на грудь, но злодей был сильнее и уже одолевал Филатова, когда подскочивший Муса-Хасаев ударил его шашкой по голове, а другой кумык в упоре выстрелил в него из ружья. Прочие кумыки, объятые в него из ружья. Прочие кумыки, объятые ужасом, бросились бежать. Лисаневич, держа рукою рану, стоял прислонившись к забору, но сохраняя полное присутствие духа. И только тогда, когда ему сказали о смерти Грекова, у него вырвалось роковое «коли!» Солдаты поспешно заперли ворота, и началось истребление всех, кто был в укреплении. Многие из кумыков, видя беду, схватили из сошек солдатские ружья, другие защищались кинжалами, переранили 18 солдат, однакоже все они полегли на месте. В числе погибших были люди и ни в чем не повинные, отличавшиеся испытанной преданностью русским, и даже несколько андреевских жителей. Озлобленные солдаты не давали пощады никому, кто попадался им на глаза в азиятской одежде. Убиты были даже трое грузин, находившихся при генерале, и несколько гребенских казаков.

Немногие кумыки успели выскочить из укрепления, но и тех, видя тревогу, переколола команда, возвращавшаяся из лесу ожесточенные солдаты хотели даже идти разорять Аксай, и полковнику Сорочану, принявшему начальство после смерти Грекова, стоило большего труда удержать их ярость. Лисаневич, зажимая левою рукою рану, между тем машинально шел к воротам за кумыками, которых кололи. Поручик Трони и Соколов, опасаясь чрезмерной потери крови, его удерживали. «Что вы? Мне ничего! Сказал им генерал: – он меня только ткнул немного». «Однако надо перевязать рану», возразил Трони и повел его в комнату. На пороге Лисаневич лишился чувств; его отнесли в постель и раздели. Осмотр раны показал, что, пробив два ребра, кинжал прошел насквозь легкое, ниже правого соска. Греков лежал бездыханный. Через несколько дней в Грозной умер и Лисаневич. Так погиб в цветущих летах, когда ему не было и 35 лет, храбрый и даровитый генерал Греков, «гроза чеченцев», которому все предвещало блестящую военную карьеру. К счастью, он не оставил по себе горького плача – он был одинок, и отошел в вечность, сопровождаемый только сожалением товарищей-подчиненных. В лице генерала Дмитрия Тихоновича Лисаневича Кавказская линия и весь Кавказский край понесли также большую и незаменимую утрату. Лисаневич происходил из небогатой дворянской семьи, Воронежской губернии, и его военная карьера была сделана без связей и протекций- взята в боях исключительно личным мужеством и военными дарованиями. Он начал службу в 1793 году на Кавказе, в Кубанском корпусе, рядовым, и первый поход свой сделал с армиею графа Зубова к персидским пределам. Там, под стенами Дербента, Лисаневич, тогда еще 18-ти летний юноша, на глазах главнокомандующего штурмовал крепостные башни, а в кровавом бою под Алпанами заслужил офицерские эполеты. Когда Кубанский корпус был расформирован, Лисаневич поступил в славный 17-й егерский полк и перешел с ним в Грузию. Уже через два года по прибытии в Грузию, он, командуя ротой, обратил на себя особенное внимание в Осетинском походе, и на 24-м году от роду был штаб-офицером. Еще год, и Ганжинский штурм сделал имя Лисаневича известным всему Грузинскому корпусу. Здесь командуя батальоном, он первый вошел на крепостную стену и во главе своих егерей ворвался в укрепленную башню, где защищался и погиб сам Джават-Хан Гаджинскийэ. За этот блестящий подвиг Лисаневич получил Георгия. Во время персидской войны, на долю Лисаневича выпал ряд новых подвигов, между которыми особенно замечателен бой 28-го сентября 1808 при Кара-Бабе, где он выдержал с батальоном пехоты нападение целой персидской армии. И не далее как через месяц, 3-го декабря, ему же обязаны были снова поражением персидской армии, пытавшейся заградить отряду обратный путь у той же Кара-Бабы. В 1810 году он был одним из главных виновников знаменитой победы под Ахалкалаки, и подвиг, совершенный здесь, распространил известность Лисаневича далеко за пределы Кавказа, по всей русской армии, так как Император Александр повелел сообщить о нем в приказе по войскам, «в назидание современникам и потомству, что истинная храбрость заменяет числительность, побеждает природу и торжествует над многочисленностью неприятеля». В этом бою два русские батальона, предводимые Паулуччи и Лисаневичем, буквально истребили десятитысячные персидско-турецкий союзный корпус. В октябре того же года герой Ахалкалак усмиряет Кубинское ханство находившиеся в восстании, благодаря нерешительным действиям генерала Гурьева. С двумя егерскими ротами Лисаневич напал тогда на грозные силы мятежников, державшие в блокаде целый пехотный полк, разбил их наголову, выручил Кубу вместе с запершимися в ней батальонами и, перейдя в Дагестан, преследовал Ших-Али-Хана вплоть до снеговых гор, укрывших, наконец, неприятеля от его ударов. Бдительная охрана русских границ со стороны Бомбака и Шурагеля, дело под Паргитом в Карском пашалыке, набеги в Эриванское ханство и особенно замечательный ночной переход от Мигри до Керчевани по горам, в которых не существовало никаких тропинок, в 1812 году достойно завершили собою славное боевое кавказское поприще Лисаневича. 13-го августа 1815 года Лисаневич простился с Кавказом до сентября 1824 г., когда он назначен был командующим войсками на Кавказской линии. Кавказскую линию Лисаневич застал в смятении. Черкесы, врывавшиеся из-за Кубани, громили русские села; Кабарда была объята восстанием; в Чечне зрел бунт – слухи о появлении пророка собирали чеченцев в буйные шайки. Не успел Лисаневич осмотреться среди этих событий, как взятие чеченцами Амир-Аджи-Юрта и происшествия на Сунже заставали его скакать в Нуар, чтобы на месте измерить степень опасности. От Грекова он узнал здесь, что войск свободных нет, и для действия в поле необходимо ждать прибытия подкреплений. События между тем не ждали. Отчаянное положение осажденного Герзель-Аула заставило генералов принять геройское решение, увенчавшееся блестящим успехом; но, как мы видели, оба они пали жертвой простой неосторожности и несчастного случая. Кончина Лисаневича была трогательна. Когда ему нанесена была смертельная рана, он обратился к полковнику Сорочану и сказал ему: «передайте генералу Ермолову – я человек бедный, служил Государю 30 лет и в продолжение своей службы не нажил ничего; пусть он не оставит сирот – детей моих и жену; тогда умру спокойно». Его перевезли в Грозную. Медики старались поддержать угасавшую жизнь, но нить ее была перервана. Некогда грозный персиянам герой до последних минут своих сохранял присутствие духа; он не хотел лежать и надеялся выздороветь. На шестой день, перед самой кончиной, когда он, сидя в кресле, хотел подняться, и доктор, с трудом поддерживая его, согнулся под тяжестью, Лисаневич шутя сказал ему: «видишь, братец хотя мне остается жить пять, но я все-таки сильнее тебя». О своей семье, о жене и детях вспоминал он часто; но они были далеко, в Ставрополе и не могли поспеть ко времени его кончины. Рассказывают, что малютка, любимый сын его, узнав о смерти отца, плача говорил: «Ну, зачем он поехал?.. Ведь я говорил ему: эй, папа, не езди!» Лисаневич умер на 48 году от роду. Подпись: В. Потто.

Чеченские манускрипты 1828 год

Российский Государственный Военно-Исторический Архив ф. 35, оп. 5, д. 2669. (рукопись).

Стр. 2 …Его Превосходительству П. Г. Дивову. Въ О. П. Б. 14 августа 1828. №1455.

Чеченские князья и старшины представили от имени одноземцов своих два манускрипта на Арабском языке, в коих по показанию их выражены общие чувства их к благосостоянию своему верноподданническое благоговение к Монарху.

Препровождая при сем к Вашему Превосходительству манускрипты сии, покорнейше прошу Вас, М. Г. приказать перевесть оные на Российский язык и по переводе доставить ко мне как подлинники так и засвидетельствованный перевод оных. С совершенным почтением и пред. и ч. б. и пр. Подписал Граф А. Чернышев.

Стр. 5 …Его Сиятельству Графу А. Чернышеву. 4 апреля 1829. №2255.

Милостивый Государь, Граф Александр Иванович. В отсутствие мое из столицы, Ваше Сиятельство изволили доставить 9-му тайному советнику Дивову, при отношении за №7108, две бумаги на арабском языке, представленные чеченскими князьями и старшинами их, от имени своих однородцев. Возвращая сии бумаги и препровождая с одной из оных Российский перевод, честь имею уведомить, что другая есть поэма сочинения Абдул-Керима, кадия города Атги, страны Чеченцов. В сей поэме прославляет он в обыкновенном восточном слоге, могущество и победы Российской Державы и возносит достоинства и величие Его Императорского Величества. Перевести оную буквально выходит совершенная бессмыслица, а потому принужден был переводчик после многих безуспешных стараний сделать хотя маловниматель…

Стр. 20 …Г. Главнокомандующему отдельным Кавказским корпусом. 20 апреля 1829. №924.

В проезд Г. Генерала Емануеля, в прошлом 1828 году по левому флангу Кавказской линии, Чеченские князья и старшины представили ему от имени всех однородцев своих два манускрипта на Арабском языке, заключающие в себе в стихах выражения из чувствований настоящего своего благосостояния и верноподданнейшей преданности к Монарху, прося довести оный до сведения Его Императорского Величества. Один из сих манускриптов сочинен Абдул Керимом-Кадием города Атги, страны Чеченцов; а другой одним из знаменитых улемов Мухаммедов.

Генерал Емануель не будучи в состоянии отказать в таковой народной просьбе, но не зная достоинства означенных бумаг и не имея переводчика, переслал оные нам Г. Генерал-Адъютанта графа Дибича.

По переводе манускриптов сих в Министерстве иностранных дел, я имел счастье представить оные на всемилостивейшее Государя Император воззрение и Его Величество изъявил высочайшую волю, дабы Ваше Сиятельство приказали объявить представившим стихи сии Чеченцам Монаршее благоволение, а сочинителям и другим почтеннейшим из подносивших оные сделали бы, по усмотрению своему приличные подарки, буде изволите счесть нужным. О таковой высочайшей воле, я имею честь уведомить Ваше Сиятельство к зависящему исполнением. Подписал Управляющий Главным Штабом Граф Чернышев.

Стр. 21 …Управляющему Главным Штабом Его Императорского Величества и Военным Министерством Генерал-Адъютанту господину Генералу от кавалерии и кавалеру Графу Чернышеву. Генерал от кавалерии Эмануеля. №4428. 15 июня 1829.

Рапорт. Во исполнение Высочайшей Его Императорского Величества воли объявленной Вашим Сиятельством чрез Главнокомандующего Кавказским отдельным корпусом господина генерала от инфантерии и кавалера графа Паскевича Эриванского и мне в предложение сего последнего от 15 числа минувшего Мая за №2691 изъясненной Чеченцам подносившим два манускрипта на Арабском языке заключающие в стихах выражения их чувствований настоящего своего благосостояния и верноподданнейшей преданности к Монарху, я вместе с сим предписал начальствующему в Чечне Генерал майору Энгельгардту объявить Высокомонаршее благоволение, а сочинителям сих стихов Абдул Кериму Кадию и одному из знаменитых Улемов Мухаммеду отправил согласно означенного предложения Графа Паскевича Эриванского из состоящих в распоряжении моем экстраординарных вещей, 1-му часы золотые с репетициею в 325 руб., а последнему на кафтан 5 арш. Сукна и 10 арш. Шелковой материи и о сем Вашему Сиятельству имею честь донести. Подпись: Эмануель. №938. 23 июня 1829. Горячеводск.

Родословный список князей, узденей и старшин

РГВИА ф. 13454, оп. 5, д. 450. 1834 год.

Родословный список князей, узденей и старшин имеющим чины и неимеющим, пользующимся особенным уважением и отличающегося добрым поведением и нравственностью в Кумыкском и Чеченском владениях с помещением одну только мужскую линию с обозначением узденьских степеней и фамилий князьям и старшинам без означения степеней.

Кумыкского владения. Деревни Андреевской.

Князья: 1. Капитан Чопан Муртазали Аджиев – 40 лет; его брат прапорщик Герей – 30 лет; сыновья: Мурза Чопанов – 5 лет; Муртазали Чопанов – 6 лет; Князь Чопан родился от Мурзы которой произошел от Муртазали-Аджи, а сей от Чопалова, а сей от Чопана, сей от Чопалова, сей от Айдемир-Шамхала, а сей от Султанмута из фамилии Курайш Андия Шамхала прибывшего из турецкого города Шама, что Дамаск.

2. Капитан Резихан Алисултанов – 39 лет; его брат Салимхан – 26 лет; сыновья Алисултан – 13 лет; Чопан-Исамхал – 2 года; племянник Абдул-Хасая Салимханов – 1 год; Сын князя Али-Султана которой произошел от Камбулата, а сей от Казак-Алипа, сей от Чопан Шамхала, сей от Хана, сей от Казак-Алипа, сей от Салтинмута из фамилии Курайш Андия Шамхала прибывшего из турецкого города Шам.

3. Айдемир Бийсултанов – 30 лет; его братья Хасанхан – 27 лет; корнет Таймасханов – 23 года; прапорщик Адильхан – 20 лет; Сын князя Бийсултана, которой произошел от Айдемира, сей отБамата, сей от Айдемира, сей от Амзы, сей от Чопалова, а сей от Айдемир Шамхала.

4. Уцми Темиров – 60 лет; его сын Шавхал – 15 лет; племянники Гебех Исламов – 29 лет; Гусен Хан Исламов – 25 лет; сыновья Гебеха: Ислам – 5 лет; Карамурза – 4 года; Казий – 2 года; сыновья племянника Уцмия прапорщика Султанмута Темирова: Довлетгирей Султанмутов – 6 лет; Шефи Султанмутов – 3 года; Сын князя Темира, которой произошел от Амзы, а сей от Чопалова, а сей от Айдемир Шамхала, а сей от Султанмута, и фамилии Курейш Андия Шамхала коих предок вышел из Шама.

5. Бамат Арслангиреев – 55 лет; сын его Арслангирей Баматов – 18 лет; сын князя Арслангирея, которой произошел от Бамата, сей от Айдемира, сей от Амзы, сей от Чопалова, а сей от Айдемира Шамхала.

6. Девлетука Гиреев – 32 года; Сын князя Гирея, которой произошел от Сокур Адони, сей от Урусхана, сей от Айдемира Шамхала.

7. Чанка Майор Ибрагим Албору-Аджиев – 69 лет; сын Чанка Албор Аджия, которой произошел от Узден (?), от князя Казак-Алипа, которой рожден от Чопан Шамхала сей от Хана, сей от Казакалипа, а сей от Султанмута из фамилии Курайш Андия Шамхала.

Первой степени Узденья. 8. Подпоручик Юсуф-Аджи Беинат-Аджиев; его сыновья: Александр – 22 года, Ильяс – 19 лет, Абдурахман – 10 лет; Юсуф-Аджи сын Узденя Умар-Аджи, которой произошел от Беге из фамилии Сала.

9. Подпоручик Телов Тотушев – 47 лет; его сын Кайтука – 4 года; брат карнет Канамат Тотушев – 26 лет; племянники карнет Абдулла Тотушев – 24 года; прапорщик Алхас Тотушев – 30 лет; Арсланбек Бекмурзаев – 40 лет; Юсуф Бекмурзаев – 34 года; Минтоу Мисоусов – 30 лет; Ягья Мисоусов – 19 лет; Сулейман Мисоусов – 14 лет; Сатибал Мисоусов – 13 лет; сыновья племянников: Закярия Ягьяев – 10 лет; Адильхан Ягьяев – 6 лет; Алисултан Абдулов – 8 лет; Тавсултан Аджиев – 5 Хамза Алхасов (сын прапорщика) – 9 лет; Бекмурза Бекмурзаев – 12 лет; Абдурахман Бекмурзаев 3 года; Емирбулат Юнусов – 10 лет; Мусаус Джанхуватов (сын подпоручика) – 5 лет; Телов Тотушев есть сын Кайтука-Аджи, которой произошел от Аджи, а сей от Муртазали, сей от Башата, сей от Тотуша, сей от Бамата, сей от Тотуша, а сей от Карнана вышедшие из Крыму;

10. Хасан Казиев – 60 лет; его брат Гусен – 60 лет (близнецы); дяди Толева Тотушева и тогож происхождения показан Толев.

11. Сатав исаев – 40 лет; двоюродные его братья: Гебех Сулейманов – 38 лет; Хисух – 19 лет; Башмат Арсланбек-Шавлухов – 13 лет; Шавлух Арсланбек-Шавлухов – 12 лет; Хамзат Арсланбек-Шавлухов – 10 лет; Хандер Ибахов – 15 лет; сыновья двоюродных: Донамав Султанмуратов – 13 лет; Алиахмат Бийсултанов – 8 лет; Сотав Исаев есть сын узденя Исы, которой произошел от Бамата, а сей от Кандаура, сей от Янсуха сей от Солтака сей от Темир Бика, сей от Беге, сей от Султана, сей от Азнаура, из фамилии Сала коих предок вышел из Андийской.

12. Даиб Реджеп Аджиев – 42 года; его братья: Магамат – 38 лет; Муса – 35 лет; – Солтан – 30 лет; сыновья: Абдулат Азис – 16 лет; Азнаур – 13 лет; Абдул Гамад – 12 лет; Надир – 10 лет; Алхан – 8 лет; племянники: Лобан Гебюков – 9 лет; Абдул Муслим Гебюков – 3 года; Муртазали Исмаилов – 12 лет; Махти Исмаилов – 10 лет; Халип Бигатырев – 17 лет;

13. Мутий Али-Аджиев – 76 лет; его брат Абахер – 61 лет; Сыновья: Батырмурза Мутиев – 45 лет; Акмурза Мутиев – 26 лет; Эльмурза Мутиев – 24 года; Джакмурза Мутиев – 15 лет; племянники: Каплан Кубаков – 47 лет; Ягья Ибрагимов – 34 года; Али Ибрагимов – 30 лет; двоюродный брат Джамбулат Аджимусаев – 68 лет; его сыновья: Исмаил – 47 лет; Иса – 36 лет; прапорщик Муса – 32 года; Акай – 28 лет; Мутий сын узденя Али-Аджия которой произошел от Мутыя, а сей от Ахая, сей от Эльмурзы, сей от Ахая из фамилии Борагах вышедшие из Крыма.

14. Болатука Паштакаев – 40 лет; его сын Атох – 13 лет; двоюродные братья: Батырмирза – 38 лет; Тавлу-Аджи – 32 года; Шабазгирей – 25 лет; Бекмурза – 18 лет Аблашовы; Девлетука – 40 лет; Арслан Али – 32 года (сыновья капитана Паштаджи); Баттал – 24 года; Отев – 23 года; Ильяс – 15 лет (Аккобек Аджиевы); Махмут – 17 лет; Пашт – 13 лет; Аскер – 11 лет Гебековы; Хази Довлеткиреев – 14 лет; Адилгирей Арсланбеков – 13 лет; Внуки: Аблаш – 8 лет; Баматмурза – 10 лет; Хамзат – 1 год; Аджи Арслан-Алиев – 4 года (Батармурзаевы). Болатука сын узденя Паштакоя которой произошел от Давута, сей от Хукея, сей от Пашта, сей от Солтака, сей от Канбулата, сей от Теих Бека, сей от Беге, сей от Азнаура, из фамилии Сала вышедшие из андийской деревни Иркука.

15. Хасанбек Казбеков – 50 лет; его брат Халимек – 45 лет; сыновья: Хазири – 12 лет; Ильяс – 10 лет (Хасанбековы); племянники Александир – 42 года Наджай – 39 лет (Ахматхановы); Ачахан – 25 лет; Казибек – 17 лет; Татархан – 15 лет (сыновья капитана Баматхана); Умаш Халинбеков – 15 лет; сыновья племянников: Ахматхан – 18 лет; Иса – 10 лет (Александровы); Баттал Надмаев – 9 лет; сын узденя Казбека которой произошел от Умаша сей от Казибека, сей от Солтана, а сей от Гасан-бека из фамилии Казбек-улу вышедшие из Аварии.

16. Эльжерук Эльмурзаев – 60 лет; его брат Хамза Эльмурзаев – 40 лет; сын Хиду Эльжеруков – 10 лет; Сын узденя Эльжеруко которой произошел от Амира, а сей от Эльжерука сей от Гебека из фамили Эльжерух вышедшие из Гебек-кале.

17. Курман-Али Казикмурзаев – 60 лет; его братья: Султанмурат – 55 лет; Атахай – 40 лет; Чингира – 37 лет; Батырхан – 33 года; Сын Казакмурзы которой произошел от Курманали, а сей от Чингира, а сей от Канберда фамилии Чингире вышедшие из карабулакской деревни Медъ (?).

18. Магамат Ахавов – 36 лет; его племянники: Келемет – 12 лет; Сали – 1 год (Салиевы); Двоюродный брат Асев Алиев – 20 лет; Сын Ахавы которой произошел от Арсланбека сей от Муртазали, сей от Темир Султана, сей от Сеита из фамилии Сеит-Улу коих предок вышел из Шам.

19. Аджибатыр Ачаханов – 25 лет; Сын узденя Ачахана которой произошел от Худайната, а сей от Алчака, сей от Абдуллы, сей от Болата, сей от Беге, сей от Солтана, а сей от Азнаура коих предок вышел из Андреевской деревни Иркуна (?).

20. Ибав Ачаев – 50 лет; его сыновья: Султан – 14 лет; Нурадил – 12 лет; племянник: Абдурахман Асевов – 16 лет; двоюродные братья: Бахав – 24 года; Умар – 22 (Улубиевы); Ибав сын узденя Ачава которой произошел от Улубия, а сей от Бамадали, сей от Улубия, сей отУмара, а сей от Султана, а сей от Багатыра, сей от Бамата из фамилии Ачаевых вышедших из Крыму.

21. Сатав Магамахазиев – 24 года; его брат Шихали – 23; Сын узденя Магама-Хазы которой произошел от Шихам, а сей от Алибека, а сей Дады, сей от Магама Гани коих предок вышел из деревни Бийлер-Чент (?).

22. Магамат Аджимуратов – 39 лет; его сын Сулейман Магаматов – 12 лет; Сын узденя Аджимурата которой произошел от Канбулата а сей от Реджепа, а сей от Бузара из фамилии Бузар Улу.

23. Темрука Алборюев – 25 лет; его брат Ахкобек – 20 лет; племянник Ханмурза Болатуков – 13 лет; двоюр. братья: Шемев – 37; Ханав – 28; Магамат – 20 (Юсуповы); их дети: Дешп – 5; Юсуп – 1 (Исламовы); Сын узденя Алборю которой произошел от Ангув-Аджи, сей от Али, сей от Хан Киши; сей от Султанмута, сей от Гебека, сей от Алисултана из фамилии Албору коих предок вышел из Крыма.

24. Таймасхан Солтанаев – 35 лет; его сыновья Алхас – 11; Солтанай – 8; племянники Сулев Джанмурзаев – 30; Батрай Ханмурзаев – 31; Ибрав Каирбеков – 27; сын узденя Солтаная которой произошел от Чохая, а сей от Эже, сей от Таймахи, сей от Ахая, сей от Таймаза, коих предок вышел из большой Кабарды.

25. Юсуп Мамашев – 53; его двоюродные братья: Юнус – 16; Мусаус – 10 (Темуркаевы); Аджи – 12; Ирбаин – 6 лет (Тулпаровы); троюродные братья: Танай – 36; Келемет – 22 (Алиевы); Болатука Али-Акаев – 36 лет; Бийарслан Магоматов – 30; Харман Казиев – 35 лет; сыновья троюродных: Али Танаев – 6 лет; Алихан Болатукаев – 17 лет; Абдул Хадир Карманов – 2; Юсуф сын узденя Мамаша которой произошел от идриса сей от Акайчика, сей от Мамаша, сей от Алия, а сей от Карлана коих предок вышел Шамхальского владения деревни Эрпелинской.

26. Хасай Хасбулатов – 37 лет; его брат Солтан – 36; Аджи – 30; Салав – 20 (Хасбулатовы); сын Казихан Хасаев – 17 лет; двоюродный брат Тешев Алипхачов – 40 лет; племянник Мамахан Тешевов – 12; Хасай сын Хасбулата которой произошел от Джанболат-Аджи сей от Кокуша, из фамилии Джанбулат-Аджи коих предок вышел из Тарковской деревни.

27. Мамахан Нурамматов – 50 лет; его сыновья: Алмаксут – 27; Нурамат – 1 год; его брат Шавхал – 40; двоюродные братья: Магомат – 40; Бийбулат – 30 (Османовы); двоюродные племянники: Токай Ильясов – 10; ильяс Хидраев – 8; племянники: Закярия – 15; Баттал – 10 лет (Шавхаловы); Мамахан сын узденя Нуромата которой произошел от Абекир Аджи, сей от Шихам, сей от Шихмурзы сей от Нога коих предок вышел из чеченской деревни Чоне или Гоне (?) из фамилии Гуенуев.

28. Ахмат-аджи Умаров – 40 лет; его сын Атай – 30; внуки: Биймурза – 13; Акмурза – 15; Атаевы; Казий-15; Магамат-15 лет; Свлават Улубиев – 4; племянн. Рази- 25; Хасамхан – 16. Иштахаевы. Ахматаджи сын Умара который произошел от Исмаила, а сей от Шитакая, а сей от Исы, сей от Мусы, а сей от Бамат мурзы из фамилии Гуеноевы коих предок вышел из чеченской деревни Гоне.

29. Ибрайдахаев – 33 года; его плем. Лабазан – 33; Шихай – 28. Исалах Аджиевы, двоюр. Племянники Абубакар -33; Ханмирза – 32; Ибрай сын узденя Дакоя, которой произошел от Ахая, сей от Исмаила, сей от Исмаила, сей от Арслана, сей от Бийтува, сей от Сухлапа сей от Кабанчара, сей последний вышел из чеченской деревни Чоне или Гоне (?).

30. Темирча Мурзаев – 45 лет; его сыновья: Али – 16; Мурза – 15; Темрука – 14; племянники: Акай Минатулаев – 25; Умолат Кабиртиев – 30; Абакар – 30; Солтан – 28 (Качалаевы); троюродные братья: Максут-Гирей – 28; Тота – 25; Джамав – 16; Шабаз – 14; Адингирей – 9 (Исмаиловы); Албора Шамандаров – 26; Темерчи сын узденя Мурзы которой произошел от Темирчи сей от Султана, сей от Амира из фамилии Темирчи коих предок вышел из Сальяна (?).

31. Абдул Кадир Булатов – 22 года; его племянник Аблаш Дохшукаев – 30 лет; сын узденя Болата которой произошел от Темирчи, сей от Аджюки, а сей от Курухи из фамилии Куруха коих предок вышел из большой Кабарды.

32. Беге Гебехов – 70 лет; его сыновья: Мустапа – 15; Султанбек – 12 (Гебеховы);

33. Андреевской кади Аликиши Набиев – 61; его сыновья: Кантемир – 31; Ибай – 25; сын персиянина Наби которой произошел от Аджи Шефи, сей от Нур-Магомата, сей от Пир-Магомата, сей от Перили из фамилии Хурчу коих предок вышел из Шама и поселился в Дербенте.

Деревни Костековской. Князья. 1. Актола Хамзин – 63 года; его братья: Умахан – 50; Хасов – 40; сыновья: Хасбулат – 18; Кази – 14; Джанарслан – 12; Алхас – 7; Магамат – 6; племянники: Будайхан – 33; Эльдар – 30 (дети князя майора Устархана); Хамза Муртазалиев – 34 (сын майора); Хасанхан – 23; Шабаз – 17 (Баматмурзины); Чопан – 26; Арсланхан – 23 (Адилеевы); двоюродные братья: Шавхал – 17; Ахматхан – 9; Аскерхан – 4 (Умахановы); Адильгирей – 22; Тархан – 18; Айдемир – 9; Адил – 8; Муцал – 7 (дети поручика князя Копалова); Ираншах – 3 (сын подпоручика Хана Хамзата); Шаавали-Хамзин – 7; Сын капитана Гамзы которой произошел от бригадира и воеводы князя Алипа, а сей от Султанмута из фамилии Курайш Андия Шамхала коих предок вышел из Шама.

Узденья. Первой степени. 2. Шемшедин Арсланбеков – 40; его брат Атак Арсланбеков – 40; сыновья: Арсланбек – 18; Мамаш Ахай – 16; двоюродные братья: Токай Ханакаев – 40; Ханакай – 30; Зурхай – 22; Абдулазис – 16 (Алибековы); Дети двоюродного: Айтех – 18; Аронч – 12 (Тахаевы); Дети родного брата: Амин – 15; Нох Хаджи – 16 (Атаховы); предок вышел из Крыма.

3. Довлетука Батырмурзаев – 50; его брат Арсланука – 48; сын Батырмурза – 10; Довлетука сын Батырмурза, которой произошел от Курманалия, а сей от Чингиря из фамилии Чингиря коих предок вышел из Карабулак.

4. Костековский Кади Магомат Аджиев – 57; его брат Ибрагим – 53; сыновья Умар-Аджи – 20; Исай – 13; Ягня – 6; племянники: Налбий Ибрагимов – 27; Амат Абакеров – 15; Абдул Мадаков – 16; Магамат сын Умар-Аджи которой произошел от Мамая из фамилии Молов коих предок вышел из Мархали (?).

Второй степени. 5. Хидыр Амиров – 70; его братья: Алямат – 60; Минатулла – 50 (Амировы); сыновья: Амар – 25; Аджи – 20; Бамат – 17; племянники: Магамат – 18; Абакер – 7 (Аляматовы); Али – 8; Гебек – 6 (Минатуллаевы); Сын узденя Атава которой произошел от Юнуса, а сей от Хидира, сей от Бамата из фамилий Бамат Улу коих предок вышел Хайдихского владения из деревни Башлы.

Деревни Байрам-аула. 6. Прапорщик Ханакай Атавов – 30. Сын узденя Атава которой произошел от Юнуса из фамилии Барагак коих предок вышел из Крыма.

Деревни Аксаевской. Князья. 1. Полковник Муса Хасаев – 57; его брат Девлетука Хасаев – 33; сыновья: Хасай – 16; Султанмурат – 13; Асанхан – 4; Усенхан – 1 ½; Аскерхан – 1 (Мусыны); племянники: Алибех – 20; Устархан – 18 (Девлетуковы); Темир – 28; Уцми – 1 (Уцмиевы); двоюродные братья: Арсланука Муцаловы – 46; подпоручик Султанмут Батырмурзаев – 39; сыновья двоюродных: Сулейман Арсланукаев – 13; Арсланхан Ханмаматов – 13; Муса сын Хасая которой произошел от Уцмия, сей от Султанмута, сей от Алибека, сей от Айдемира, сей от Султанмута, а сей от Андия Шамхала, а сей от Шах Валия, которой переселился из турецкого города Шама, что Дамаск из фамилии Курайш Шамхальской.

2. Прапорщик Каплан Муртазалиев – 33 года; его сын Абдул Муслим – 11; племянники: прапорщик Алхас – 27; Темир – 25 (Темриханы); Каплан сын князя Муртазали которой произошел от Ахматхана, а сей от Каплана, сей от Ахматхана, сей от Алибека, сей от Айдамира, сей от Султанмута, сей от Андия из фамилии Курайш Шамхальской предок выселился из Шама.

3. Гребенчук Баматгирей Махтиев – 40 лет; его братья Салангирей – 27; Темергерей – 17; Батыргирей – 14 (Мехтиевы); сыновья: Махти – 10; Умалат – 4; Темирбулат – 2 (Баматгиреевы); племянник Шахгирей Салатгиреев – 2; двоюродные братья: Эльдар – 27; Асанхан – 14; Хамутай – 10 (Алиюхаевы); прапорщик Ислангирей – 27; Бори – 22; Сотав – 18; Александр – 15; Солтанхан – 13 (Бийарслановы); Баматгирей сын князя Махтия которой произошел от Эльдара, а сей от Султанмута, сей от Айдемира, сей от Султанмута, сей от Андия Шамхала, а сей от Шавхалия которой переселился из турецкого города Шам из фамилии Курайш Шамхальского.

4. Алибек Адилев – 50 лет; его сыновья Адиль – 22; Герей – 20; Амза – 16; Кайтука – 12 (Алибековы); племянники: Эльмурза – 13; Асев – 12; Шахмут – 9 (Джанбулатовы); Алибек сын князя Адиля, которой произошел от Султанмута, сей от Алибека, сей от Айдемира, сей от Султанмута, сей от Андия Шамхала, сей от Шавхалия из фамилии Курайш.

5. Мурза Хасбулатов – 50 лет; Хасбулат – 4; Бамат – 2; Мурза сын князя Хасбулата которой произошел, от Алибека, сей от Айдемира, а сей от Султанмута из фамилии Курайш Андия Шам.

6. Чанка Ишанмурза Гиреев – 49; его сыновья: Биякай – 20; Таймасхан – 9; Сын Чанка Гирея, которой произошел от Канамата, сей от Чиничубуха, которой родился от узденьки и от князя Сокур Аджи, вышедшего из г. Тарки из фамилии Курайш Шамхальской.

Узденья. 7. Ислам Исмаилов – 32 года; его сын Тохтабий – 1; племянники: Болотуха – 13; Исак – 8 (Магаматовы); Ислам сын узденя Исмаила, которой произошел от Болатуки, сей от Блешуко, сей от Куриха, которой выселился из малой Кабарды, из аула Тавсултан Кабак из фамилии Боташ.

8. Прапорщик Минатулла Тавлуев – 35 лет; его братья: Янсух – 30; Ахмат – 27; Амза – 26; Иманмурза – 25; Пейдулла – 24 (Тавлуевы); из горской деревни Ирхуна из фамилии Сала.

9. Юнус Атаев – 60; его сын Абдул – 25; внук Ачахан Абдулов – 5; из горской деревни Ирхуна из фамилии Сала.

10. Бикмурза Аджиев – 80 лет; его сыновья – 47; Кочерука – 40; Сосурука – 30; прапорщик Заур – 46; внуки: Батырбий – 25; Орусбий – 15 (Эсапациевы); Кармиш Зауров – 10; из города Шама из фамилии Сала.

11. Пазирука Ужакаев – 60 лет; его брат Казибек – 35; сын прапорщик Умар – 25; племян. Солтан – 14; Бийсултан – 10 (Казибековы); Худу Довеев – 17; Иманак Атуев – 40; двоюродный брат Хамов Сосранов – 31; его сыновья: Казакбий – 17; Сосуран – 6; Зах – 3; Алипкачь Устарханов – 15; из Кабарды со своими аулами из фамилии Азнаур Улы.

12. Магамат Дибиров – 60 лет; его брат корнет Султан-Али – 36 лет; сын Дибир Магаматов – 6 лет; племянник Юсуп Иманалиев – 12 лет; сын узденя Дибира которой произошел от Султан-Алия, сей от Магомата сей от Шихалия, сей от Сурхая сей от Эмея, сей от Хасана, а сей от Султан Алия вышедшего из китайских границ фамилии Тумек Торе.

13. Прапорщик Ахмат Муса-Аджиев – 44 года; его брат прапорщик Юсуф – 35; сыновья Султанмурза – 14; Ислам – 13; Аджимуса – 2 (Ахматовы); Крымсултан – 6; Муса – 1 (Юсуповы); Ахмат сын Узденя майора Муса-Аджи которой произошел от Крым Султана, сей от Клыча, сей от Камава, сей от Алхана, сей от Иса, сей от Муса вышедшего из аварской деревни Хунзах из фамилии Клычь.

14. Юнкер Ибраин Албориев – 29 лет; сын его Арсланбек – 1; племянник Бори Сатыбалов – 17; сын узденя Албори которой произошел от Сатибала, сей от Албори, сей от Ибраина, сей от Беге, сей от Янсуха, сей от Султана, сей от Теирбека, сей от Беге, сей от Султана, сей от Азнаура из фамилии Сала.

15. Кади Ибрагим Султанбеков – 63 года; сыновья его Аджи Муса – 36; Даут Аджи прапорщик Саит-Аджи – 22 года; внук Султанбек Даут-Аджиев – 1; Ибрагим сын узденя Султанбека Кадия которой произошел от Умара, сей от Султана которой переселился из Тарки.

16. Подпоручик Довлетука Магаматов сын Османов – 22; двоюродный Ягья Бийбулатов – 12; Довлет Мурза сын узденя Магомата которой произошел от Усмана, сей от Абскир-Адоки, сей от Шихали, сей от Ших Мурзы, сей от Умара, сей от Бекмурзы, сей от Ногая, сей от Кабинчара, сей от Наси из фамилий Гуенов коих предок вышел из ичкеринской по преданию Гуни.

17. Корнет Инал Гебехов – 29; брат его Бештаев – 51; сын сего последнего Тохтар – 5; сын узденя Гебеха, которой произошел от Султана, сей от Чечебека, которой выселился из горской деревни Баян из фамилии Баян.

18. Магамат Реджепов – 35; его брат Ханмамат Реджепов – 20; сыновья Акай – 6; Умалат – 3; Бейбулат – 1 (Магоматовы); племянники: Исак – 19; Ибеш – 5 (Аджиевы); Магамат сын узденя Реджепа которой произошел от Ягупа, сей от Ачапда сей от Исака, сей от Ибеш, сей от Паразуки, сей от Иса, сей от Магамата, сей от Ирбаила вышедшего из Гавур-Аух из фамилии Мотлу.

21. Кайтука Батырмурзаев – 37; его брат Аджакай – 14; сын Гирей – 9; сын узденя Батырмурза, которой произошел от Гирея, сей от Чоная, сей от Батыра, сей от Атоя, сей от Чегея вышедшего из Чечни из фамилии Хурике.

22. Юсуп Канбулатов – 80; его сыновья: Гебех – 40; Атав – 35; племянники: Доветей – 33; Аджимурза – 25 (Абдурахмановы); Бейбулат – 10; Темирбулат – 2; Ильяс – 4 (Аджиалиевы); Саракай – 12; Эльмурза – 10; Хамза – 2 (Атавовы); двоюродные братья: Даут – 57; Мустапа – 53; Джанхиши – 50 (Бийбулатовы); Иса – 30; Джанболат – 20; Батырбек – 18 (Генжеевы); Яксат – 20; Ханакай – 18; Ахмат – 12 (Мустапаевы); Темух – 29; Хасбулат – 17; Илат – 12 (Хасбулатовы); Юсуп сын узденя Канбулата которой произошел от Бабака, сей от Гебеха сей от Хасана, сей от Умара, сей от Кабартия, сей от Суюн Алия, сей от Хабартия вышедшая из брагунской деревни из фамилии Баодх Улу (?).

24. Ягья Эшеев – 40; его братья Сармурза – 37; Джанхиши – 23; Эльмурза – 30; Алхан – 25; двоюродные братья: Татай Татаев – 25; Чомар – 30; Ибраин – 25 (Бабиевы); троюродный: Джанмурза Ирбаилов – 60; его сын Агим – 30; Ягья сын узденя Эшея которой произошел от Махтия, сей от Музакая, сей Накая, сей от Шаих Мамата вышедшего из деревни Эрпели из фамилии Тапай.

25. Акбулат Умаханов – 23; его двоюродный дядя: Ака Акаев – 58; сего последнего сын Герей Акаев – 18; Акбулат сын Умахана которой произошел от Мусакая, сей от Бдулла, сей от Ибраша, сей от Балакая, сей от Умара, сей от Султанбека вышедшего из деревни Архуна из фамилии Сала.

27. Бекмурза Абдурахманов – 45 лет; сыновья: Умар – 11, Герей – 3; брат: Чорув – 50; племянник Даип Атаев – 14; Бекмурза сын узденя Абдурахмана, сей от Даута, сей от Накая, сей от Иса вышедшего из Салатавского владения.

28. Даут Ибраинов – 40; двоюродные братья: Таитав Исмаилов – 35; Джанболат – 30; Асев – 28; Салават – 23 (Нуракаевы); Ягья Мусаев – 25; Кади Крымаев – 20; Бамат Асевов – 1; Мамав – 20; Кембулат – 14 (Минатуллаев); Алибек Пейзумаев – 14; Тавлу – 10; Амин – 3 (Атаевы); Даут сын узденя Ибраина которой произошел от Даута, а сей от Бамата, сей от Дервиша, сей от Ибраина, сей от Даут Кадия, сей от Юнуса, сей от Бамата, сей от Казамата, а сей от Даута из деревни Салатов предок вышел из Гумбетовского владения.

29. Арслан Ахматов – 44; его брат Айдемир – 27; племянники Бийарслан – 20; Магамат – 18; Шавлух – 15 (Исмаиловы); Учту – 25; Солтангирей – 15 (Сатиевы); Арслан сын узденя Ахмата, которой произошел от Айдемира, а сей от Махи, а сей от Айдемира, а сей от Бексултана, а сей от Бекмурзы, вышедшего из ичкеринской деревни Билитли из фамилии Билитли.

33. Танбай Даутов – 45; братья: Герейхан – 20; Устархан – 15; Чичан – 25 (Даутовы); Танбий сын узденя Даута которой произошел от Миная, сей от Орусхана, сей от Тотура, сей от Чачала, сей от Хунхия, вышедшего из карабулак из фамилии Варинов.

34. Мутай Али Аджиев – 71; брат его Ахай Али Аджиев – 54; сын: Ибраин Мутаев – 11; двоюродные братья: Исмаил – 30; Исах – 28; Бийарслан – 25; Мутай сын узденя Али Аджия, которой произошел от Кумакая, сей от Кудайната, сей от Исмаила, вышедшего из гор из фамилии Завантор.

35. Имак Аличеев – 59; двоюродный брат Мадак Джанбеков – 45; троюродный: прапорщик Аджумар – 60; Имах сын узденя Аличея, которой произошел от Мурза, сей от Алия, сей от Токтара, сей от Озугея, вышедшего из Кафыр Кумык из фамилии Озекей.

36. Сатибал Алематов – 60; его сыновья: Очав – 33; Хамав – 15 (Сатыбаловы); племянник Ханмурза Сатиев – 25; двоюродные братья: Джанмурза – 35; и Басов – 27 (Аджиевы); Сатыбал сын узденя Алемета, которой произошел от Феория, сей от Зурхая, коих предок вышел из ичкеринской деревни Гоне из фамилии Гуенов.

39. Аджимурат Юсупов – 38; его братья: Бийбулат – 40; Чопалов – 35; сыновья: Минбулат – 10; Юсуп – 5; племянники: Бийарслан – 29; Шавлух – 28 (Таштемиров); двоюродные: Магомат – 30; Хамамат – 25; Ака – 20; Саит – 6 (Баматгиреевы); Иманмурза – 25; Ибраим – 10; Минтай – 8 (Хамзаевы); Идрис Довлеев – 25; Ханай – 18 (Бесматовы); Химангул – 25; Тулпор – 20; Миматгирей – 18 (Джануевы); Сын узденя Юсупа, которой произошел от Алиша, сей от Алия, сей от Алима, а сей от Юсупа, вышедшего из горской деревни Чижнох из фамилии Чийнах.

45. Ягья Исмаилов – 37; брат Ильяс – 27; сын Джавбатыр – 1; Ягья сын узденя Исмаила, которой произошел от Девшухи, а сей от Гелесхана, сей от Гапа, сей от Корика, а сей от Вындака из фамилии Шегоно вышедший из Кабарды.

Деревни Асолтан Нового-Юрта. Второй степени. 1. Мутай Темирбулатов – 35 лет; его сын Акай – 4; Мутай сын Темирбулата, которой произошел от Абдуллы, сей от Бамата, сей от Шамхан Акая, сей от Шамханая из фамилии Кумук коих предок вышел из Кафир Кумык вместе с Шамхалом в Тарки потом в Андрееве.

Деревни Батаюрта. Второй степени. 1. Ильяс Акаев – 27 лет; Ильяс сын узденя Али, которой произошел от Юнуса, сей от Бамата, сей от Орака, сей от Монтуха, сей от Гебеха, сей от Амира из фамилии Монтух коих предок вышел из крепости Кизильяр (?) в 2-х верстах ниже кр. Внезапной когда-либо существовавшей.

Деревни Зубут. 6. Капитан Дещи Таймасханов – 40 лет; его сыновья: Али-Ага – 15; Салимага – 10; Шангирей – 8; Абу – 6; племянники: Юсуп Магамалиев – 20; Пирмагама – 19; Умахан – 18 (Магамалиевы); двоюродный брат Ата Имматов – 30; Сын Таймасхана, которой произошел от Магаммы, сей от Мусы, сей от Исы, сей от Амир Акая, сей от Зурхая, а сей от Казива из фамилии Оракча коих предки есть коренные жители Зубута.

Стр. 14 …7. Аджимагомма Гелегеев – 50 лет; его сыновья Магама Аджимагамаев – 20; племянники Асенбек – 23; Хассим-ехъ (Магаммаалиевы); сын Гелегея, которой произошел от Лабозана, а сей от Рахи Магамма, а сей от Моллачи, сей от Мусы, сей от Османа из фамилии Авлаевых коренной житель Зубута.

Ауховского владения. Старшины. Деревни Ярыксу-аухъ. 1. Бамат Черуев – 58 лет; его брат Мурза – 30; сыновья: Баматхан – 29; Яйси – 27; Яса – 24; Дикка – 15; Бамат сын Черува, которой произошел от Хуцури, а сей от Бамата из фамилии Курчули коих предок вышел из ичкеринской деревни Курчули.

2. Хасар Сатлыхов – 60 лет; его брат Темир – 58; сыновья: Иса – 38; Муса – 34; Хансав – 32; Хасав – 31; Асав – 29; Казабий – 27; племянники Джангойлу – 15; Хангойлу – 12 (Темировы); двоюродный брат Аташ Лаварсланов – 55; его сыновья: Джовбатыр – 30; Явбатыр – 18 (Атамовы); Хасар сын Сатлыха, которой произошел от Исы, а сей от Кяхурсана из фамилии Зандак коих предок вышел из ичкеринской деревни Зандак.

Деревни Акташ-аух. 3. Какя Тавмурзаев – 46; его брат Крым Тавмурзаев – 40; сыновья: Явмурза – 15; Занка – 13; Солтанбий – 11; Алибий – 4; Солжебей – 7; племянник Ханбатыр Крымов – 14; двоюродные братья: Акмурза Джанакаев – 53; Алмасхан – 35; Аскерхан – 14 (Акмурзаевы); Сын Тавмурзы, которой произошел от Джанакая, сей от Орусхана, сей от Шахмана, сей от Амирхана, сей от Орусхана из фамилии Джовай коих предок вышел из Чечни.

Качкалыковского владения. Старшины. Деревни Ханмурза-юрт. 1. Ханмурза Шанмурзаев – 56; племянники: Чанха – 32; Чанбу – 30; Кайтук – 28 (Емиевы); Ислам – 30; Алиюха – 28 (Амзакаевы); внуки: Адиль Чанхаев – 1; Макуш – 2; Дуту – 7 (Чандуевы); Ханмурза сын узденя Шамурзы, которой произошел от Султана, сей от Ия, сей от Алхана, сей от Киха, сей от Амака, сей от Балташа, сей от Шабатуки, сей от Устара, сей от Хан Солтана, коих предок вышел из турецкого города Шама из фамилии Алер.

Деревни Азамат-юрта. 2. Орусбий Арсакаев – 60; его брат Мисо – 40; сыновья: Казакмурза – 30; Арсакая – 15; Арсланбек – 12; Солтанбек – 10; Арзав – 7 (Урусбиевы); племянник Мирзах Мисоев – 20; Орусбий сын старшины Арсакая, которой произошел от Исака, сей от Османа, коих предок вышел из горской деревни Нашаха из фамилии Шаван.

Деревни Даданъ-юртъ. 3. Казакбий Казакмурзаев – 45; его брат Орусбий – 40; сыновья Довлетука – 14; Манта – 6 (Казакбиевы); Казакбий сын узденя Довлетухи, которой произошел от Арсакая из фамилии Харачу, коих предок вышел из горской деревни Харачу.

Деревни Джахвар-юрт. 4. Алхан Бекмурзаев – 40; его брат Алхас – 37; сыновья: Будайхан – 16; Герейхан – 14; Борахан – 10 (Алхановы); племянники: Васалий – 9; Бекмурза – 8; Ильяс – 7; Ботрай – 6; Батыргирей – 5 (Алхасовы); двоюродный брат Теркебий Панцуев – 25; его сын Шабазгирей – 1; Алхан сын Бекмурзы, которой произошел от Ильяса сей от Кеха; сей от Аха, сей от Эта из фамилии Харачу коих предок вышел из горской деревни Харачу.

Чеченского владения. Деревни Кажаховской (?). прапорщик Джанбек Аматов – 37 (детей не имеет); из фамилии Зандыкойской сын чеченца Амата, которой произошел от такого же Сарамурзы фамилии той же.

Деревни Нагай Мурзиной. 2. прапорщик Карчага Гайжуев – 45 (состоящий на службе в горском казачьем полку); сыновья: Алхазур – 6; Кури – 3; братья: Гада Ганжуев – 55; его сын Ельмурза – 8; Митыр Ганжуев – 36; его сын Хадашуха – 5; из фамилии Буртынской сын умершего прапорщика Ганжуя, которой произошел от чеченца Сагата фамилии той же.

Деревни Алхасовой. 3. владелец подпоручик князь Кагерман Алиев – 35; его сыновья: Адиль Султан – 4; Карасай – 1; его брат Дан Алиев – 25; от Чанки Алхаса, рожденного от узденьки и от Андреевского князя Казак-Алипа из фамилии Шамхальской.

4. корнет Ачемаз Байсугуров – 30; из фамилии Пешхой сын чеченца Байсугура, которой произошел от таковогож Гечихай Хажи фамилии той же.

5. юнкер Тепсурха Бейсултанов – 28; его сын Эдых – 8; из фамилии Бильтовской сын чеченца Бейсултана, которой произошел от Бийбулата фамилии той же.

Уважаемые народом оной же деревни. 6. Узу Урусов – 48; его сыновья: Гуцуру – 12; Уздемир – 7; Батал – 4; из фамилии Энгенойской сын чеченца Уруса. Которой произошел от такового же Джамурзы фамилии той же.

7. Тембула Самбиев – 45; его сыновья: Эсамбулат – 10; Кагерман – 8; Умалат – 7; Ульмес – 6; Ельжурка – 2; из фамилии Зандыкской сын чеченца Самбия которой произошел от такового же Цацурика фамилии той же.

Деревни Бенойской. 8. Старшина Енарса Дадаев – 32 года; его сыновья: Яхи – 4; Салатгирей – 2; из фамилии Бинойской сын чеченца Дадая, которой произошел от такого же Махе фамилии той же.

9. Тембулат Байсуев – 37; его сыновья Бийбулат – 10; Шугаип – 5; Цуку – 3; Саид – 2; из фамилии Бинойской сын чеченца Байсуя, которой произошел от такого же Кадия фамилии той же.

Деревни Ельдаровой. 10. Князь капитан Мундар Эльдаров – 60 лет; его сын Албасхан – 10; из фамилии Шамхальской сын князя Алымкажа, которой произошел от такового же Эльдара фамилии той же.

Стр. 16 … 11. юнкер Ежа Муртазалиев – 30; из фамилии Шутайской (Шутой?) сын чеченца Муртазалия, которой произошел от такового же Юсупа фамилии той же.

Уважаемые народом оной же деревни. 12. Байтерек Байсултанов – 60 лет; его сыновья Акай – 30; Цацу – 17; из фамилии Аргунойской сын чеченца Байсултана, которой произошел от такового же Таусултана фамилии той же.

13. Сулейман Чуликов – 23; его сыновья: Улубий – 6; Шахъ Бий – 3; Махмут – 1; из фамилии Гердек Гунойской сын умершего подпоручика Чулика, которой произошел от чеченца Сайкаха фамилии той же.

14. Урус Чанчурин – 35; его сыновья: Дудар – 15; Урусбий – 7; Джами – 5; из фамилии Ангунайской сын умершего поручика Чанчури, которой произошел от чеченцв Бейсултана фамилии той же.

Деревни Старонаурской. 15. Князь прапорщик Кузух Магоматов Турлов – 25 лет (детей не имеет); из фамилии Турловой сын поручика князя Магомата, которой произошел от такового же Арсемака фамилии той же.

Деревни Мусиной. 16. Неимеющий чина князь Айдемир Мусин Турлов – 18 (детей не имеет); из фамилии Турловой сын князя Мусы, которой произошел от такового же Арсемика фамилии той же.

Уважаемые народом оной же деревни. 17. Магомат Анзоров – 59; его сыновья Анал – 26; его сын Альгуха – 5; Анзор – 17; Осман – 12; Актаха – 5 (Магомаевы); из фамилии Нижилойской сын чеченца Анзора, которой произошел от такового же Салгурбека фамилии той же.

Деревни Киовской. 18. Старшина Ельча Темиров – 25; его сын Инал – 1; брат его Альгуха Темиров – 20; из фамилии Пешхойской сын чеченца Темира, которой произошел от такого же Таштемира фамилии той же.

Деревни Старого-юрта. 19. Князь подпоручик Батыргирей Баматов – 35; его сыновья: Давлеткирей – 10; Керейхан – 6; Салам-Герей – 3; Темирбулат – 2; брат его не имеющий чина Муртазали Баматов – 25; сын его Бамбат – 1; из фамилии Бекичевой сын майора князя Бамата, которой произошел от князя Давлетгирея фамилии той же.

Уважаемые народом оной же деревни. 20. Амир Ураков – 55 лет; его сыновья Эльча Амиров – 35; его сыновья: Ельбуздука – 10; Альгука – 8; Дудурка – 6; Боруха – 3; Хаким Амиров – 30; его сыновья: Умар – 2; Умахан – 1. Из фамилии Зандыкойской сын чеченца Урака, которой произошел от такового же Акая фамилии той же.

21. Ельмурза Арсимирзаев – 50 лет; его сыновья: Мирза – 30; его сын Альмирза – 3; Бех – 23; Цехо – 16; Шидо – 12; Шипи – 8; Миско – 5 (Эльмурзаевы); из фамилии Чертойской сын чеченца Арсимирзы, которой произошел от такового ж Загуштука фамилии той же.

22. Цупа Тулуев – 60; его сыновья: Цыцы – 35 (сыновья Цыцы: Тыты – 9; Яшурха – 7; Кайсум – 4; Шахгирей – 3); Дзуру Цупаев – 25 (его сыновья: Алчагор – 5; Бекбий – 1); из фамилии Чижнохойской сын чеченца Туму, которой произошел от такового же Паполаша фамилии той же.

23. Хадух Шахтемиров – 35 лет; его сыновья: Хату – 8; Сатов – 6; братья его: Гайтемир – 25; Абакер – 20; из фамилии Алгийской (?) сын прапорщика Шах Темира, которой произошел от чеченца Таштемира фамилии той же.

24. Джигер Исмаилов – 46; его сыновья: Сотов – 14; Ибав – 10; Дудорука – 8; Хадохмута – 2; племянники: Гайтука – 5; Бийтука – 3 (Адигевы); двоюродный Батука Ханбиев – 26; его сын Эльбуздука – 1; Джигер сын Исмаила, которой произошел от Гулай Бамата вышедшего из Ауховского владения из фамилии той же.

25. Абиси Мустапаев – 35; его сыновья: Исахан – 3; Хамзат – 1; Абиси сын Мустафы к которой произошел от Курман-Али, сей от Минкиши, сей от Эльбузду, сей от Балыка, а сей от Тав-Казак из фамилии Кевай предок вышел из крепости С-го Креста на Сулаке.

26. Магамат Бачаев – 42; его братья: Тата – 40; Уста – 35; Магамат сын Бачая произошедшего от Эрбулата из фамилии Акки предок вышел из Ауховского владения.

Деревни Нового-юрта. 27. Князь прапорщик Шахгирей Баматов – 40 лет (детей не имеет); из фамилии Бековичей сын майора князя Бамата, которой произошел от князя Давлеткирея фамилии той же.

28. мулла Урум-Нур Магоматов – 60; его сыновья: подпоручик Касым Уручиев – 25; Абдулла – 12; из фамилии Курумовой произошел от такового же Курума фамилии той же.

Деревни Брагунской. 29. Старший князь неимеющий чина Улубий Актолов – 40 (детей не имеет); братья его: Джамбулат Актолов – 35; его сын Чопалов – 1; из фамилии Таймазовой сыновья князя майора Актага, которой произошел от князя Гудалата фамилии той же;

троюродные братья: 30. Султанбек – 13; Шайтанбек – 11 (Бийсултановы); из фамилии Таймасовой сыновья брагунского князя Байсултана, которой произошел от майора князя Арсланбека фамилии той же.

Узденья. 31. Сатабий Темирбулатов – 45; его сыновья: Актуган – 26; Темирбулат – 23 (Сатабиевы); из фамилии Актугановой сын кумыка Темир Булата, которой произошел от такового же Актугана фамилии той же.

32. Давмбай Алиев – 17; из фамилии Хилди? (неразб.) сын брагунца Алия, которой прошел от такового же Алкардая фамилии той же.

33. Булатука Ибраилов – 50 лет; Шабаз – 12; из фамилии Карсаковой сын брагунца Ирбая которой произошел от такового же Карсака фамилии той же.

34. Исак Уршуков – 80 лет; его сыновья: Бектемир Исаков – 45; сыновья Бектемира: Атай – 25; Чантемир – 22; Темирхан – 18; Шахъ Темир – 10; Гантемир Исаков – 35; из фамилии Тангатепванской сын брагунца Уршука, которой произошел от такового же Шехели фамилии той же.

35. Укай Казаков – 50 лет; его сыновья: Салимурза – 20; Саралип – 14; Саракай – 12 (Укаевы); из фамилии Батаевой сын брагунца, Хазака которой произошел от такового же Ботая фамилии той же.

36. Ислам Темирсултанов – 40 лет; сыновья: Султанкирей – 14; Шабаз – 7; из фамилии Чиритовой (?) сын брагунца Темирсултана, которой произошел от такового же Алисултана фамилии той же.

40. Джумай Тутаров – 40 лет; его сын Кагерман – 10; его брат Уразай-38; его сыновья Татархан -20; Качу 17; Асау- 10; из фамилии Пшатовой сын брагунца Тутара который произошел от такового же Каллали фамилии той же.

43. Токъ Янхотов – 50 лет; Хамбулат – 20; Бейбулат – 15; Дзулум – 13; Иманмурза – 9; из фамилии Гижи сын брагунца Янтака которой произошел от такового же Тоха фамилии той же.

44. Калимат Янтыхов – 30; его сыновья: качалай – 8; Агамирза – 6; Салов – 3; из фамилии Гижи сын брагунца Янтыха, которой произошел от такового же Тоха фамилии той же.

Деревни Мамакаевой. 45. Темирсултан Ганлебаев – 50; его сын: Байта – 30; из фамилии Чертойской сын чеченца Гайлебая, которой произошел от такового же Сентури фамилии той же.

46. сын умершего подпоручика Мамакая – Ханакай Мамакаев – 7 лет; из фамилии Чертойской сын умершего подпоручика Мамакая, которой произошел от чеченца Сонтура фамилии той же.

Деревни Гуниш. Старшина. 47. Айсу Гайребеков – 43 года; его сыновья: Хахи – 17; Соит – 6; Хаким – 3; Садулла – 1; из фамилии Аллеройской сын чеченца Гайрбека, которой произошел от такового же Мазыгама фамилии той же.

Чеченского владения. За Сунжею. Старшины. Деревни Большого Чечьня. 1. Ильяс Иналов – 25 лет; сын его Алхас – 1; дядя его Темеруха Соитов – 40; племянник его Юнус – 6; старшина Ильяс родился от Инала, а сей от Ильяса переселившегося в Чечень из деревни Нашаго.

Деревни Шалей. 2. Урка Амар-Аджиев – 36; сын его Байсук – 9; старшина Урка родился от Амар Аджи, а сей от Актуму переселившегося из деревни Нашаг.

Деревни Тушки-юрт. 3. Аду Беатаев – 40; старшина Аду родился от Беатая, а сей от Тушика переселившегося из деревни Нашаг.

Деревни Хамбулат-юрт. 4. Кади Хамбулатов – 35; сыновья его: Ази – 5; Узаби – 4; Улубий – 3; Элибий – 2; старшина Кади родился от Хамбулата, а сей от Казигая, а сей от Хажихана, живущих сначала в сей деревне.

Деревни Чертугаевской. 5. Саит Калиматов – 26; Старшина Саит родился от Калимата, а сей от Гельмата, а сей от Габу, а сей от Мусы переселившегося из деревни Нашаг.

Деревни Алды. 6. Тагир Гаргиреев – 40; сыновья его: Гайтука – 17; Махмут – 15; Таусултан – 13; Гаплан – 9; Исламгерей – 4; Эльмурза – 2; Старшина Тагир родился от Гаргирея, а сей от Джабая, а сей от Магомута, а сей от Чирика переселившегося из деревни Нашаг.

Мамука-юрт. 7. Мамука Читаев – 50; сын его: Базарка – 30; внук: Сар Али – 3; Старшина Мамука родился от Читая, а сей от Тунжехана, а сей от Таабура, а сей от Магаза переселившегося из деревни Виденъ.

Деревни Кулеевой. 8. Мулла Мутух Даутов – 40; его сын Ислам – 17; братья его: Мусост – 50; Исмаил – 45; племянники его: Шабаз – 17; Гаплан – 8; Сууму – 6; Умар – 5; Мулла Мутух родился от Даута, а сей от Чопана, а сей от Чопалова, а сей от Ады, а сей от Али переселившегося из деревни Большого Чечьня.

Старшины. 9. Дзага Кулиев – 35; брат его: Сай Кулиев – 25; старшина Дзага родился от Кулия, а сей от Амая, а сей от Даута переселившегося из деревни Гуной.

Деревни Шатай-юрта. 10. Чож Шатаев – 35; братья его: Кужи – 30; Шабаз – 25 (Шатаевы); старшина Чож родился от Шарипа, а сей от Айды, а сей от Абекера переселившегося из деревни Чершной.

Деревни Амерхан кичу. 11. Косур Алиев – 40; сыновья его: Тепсурка – 10; Тепса – 6; Шуаип – 4; Старшина Косур родился от Алия, а сей от Темербулата, а сей от Туры переселившегося от деревни Беной.

О хищнических действиях Черкес и Чеченцев в наших пределах

Газета «Кавказ» №26, 1857 год. Кому из служащих и живущих на Кавказе не приходилось слышать, что такой-то из знакомых, проезжавший по Тереку, убит, а такой-то захвачен в плен; что на третьего, ехавшего по Кубани, сделали нападение несколько хищников и он избавился от смерти или плена только тем, что успел ускакать, а четвертый, хладнокровно защищаясь и будучи ранен, спасен казаками, прискакавшими с ближайшего поста или станицы? Вероятно, не раз случалось слышать тому, кто проживал некоторое время в станицах, расположенных по Кубани или Тереку, ночные ружейные залпы на кордоне, а за тем сигнальные пушечные выстрелы и тревожный колокольный звон в станице, сзывающий казаков по случаю открытия и появления хищников в наших пределах. Случалось, также слышать, что такие хищничества со стороны Кубани производятся Черкесами, а со стороны Терека чеченцами; но может быть не каждому известно, где эти хищники живут и как они производят хищничества в наших пределах? Это-то я и намерен порассказать.

Все обитающее в треугольном пространстве, заключающемся между главным кавказским хребтом, Кубанью и Лабою, за исключением нескольких небольших обществ происхождения Абазинского, принадлежит к черкесскому племени или Адыге, разделяющемуся на несколько мелких обществ, известных нам под разными названиями. Так Абадзех, Шапсуг, Натухаец, Бжедух, Черченей, Темиргой, Егерукай, Махош, Бесленей, составляют ни что иное, как части Черкесского племени. Таким же образом, все живущее на пространстве между главным Кавказским, Андийским и Качкалыковским хребтами принадлежит к чеченскому племени, также разделяющемуся на несколько небольших обществ, носящих разные наименования. Следовательно, как житель Большой и Малой Чечни, так Ауховец, Ичкеринец, Чабирлоец, Шатоец, Шубутовец, Акинец, Цоринец, Карабулак, Галашец и Галгаец одного происхождения – чеченского.

Было время, что оба эти племени жили богатыми и многолюдными аулами, что не только большие стада и многолюдными аулами, что не тольео большие стада рогатого скота и баранов, но и табуны лошадей паслись на их тучных и обильных травой полях, орошаемых частыми реками и речками. Было время, когда тысячи всадников, на прекрасных лошадях, у которых дорогое оружие блестело золотом и серебром, в особенности же из черкесского племени, между которыми были кольчужники и панцырники, пускались за Кубань и Терек за добычей и пленными. Еще не так давно, когда они появлялись партиями в тысячу и более конных, на Черноморской кордонной линии, между Кубанью и Ставрополем, а также на левой стороне Терека. Так еще в сороковых годах настоящего столетия, Черкесы нападали: на Васюринскую, Темнолесскую, Бекешовскую и Сенгилеевскую станицы; а Чеченцы кроме нападения на Моздок, сделанного в 1840 году под предводительством Ахверды-Магомы, грабили: Николаевскую слободку, селение Парбачево и Акбулат-юрт (аул находившийся по правую сторону Терека, напротив станицы Гребенского полка Шелкозаводской). В настоящее же время Черкесы и Чеченцы, о таких своих вторжениях могут разве только вспоминать и мечтать, и разве только изредка появляться партиями в несколько сотен конных, у станиц и укреплений, расположенных на Сунже и Лабе, или выглядывать на Кумыкскую плоскость из-за Качкалыковского хребта. За Кубань же и Терек они могут пускаться только на хищнические и воровские дела, на которые они такие мастера.

Настоящие хищнические предприятия совершаются или пешими партиями, состоящими из 5—10 человек, или конными от 20—30 всадников. – Первые, пробравшись в наши пределы не замеченные кордоном и скрываясь по несколько дней в лесах, растущих по Кубани и Тереку, выжидают удобного случая, чтобы захватить несколько штук скота, или пленить жителя и проезжающего. Конные же партии прокрадываются в наши пределы для совершения хищничеств в нескольких десятках и даже сотне верст от кордона, как например в Ногайских степях. Пешие партии преимущественно появляются за Кубанью и Тереком, начиная с апреля по сентябрь. Конные же партии прокрадываются туда большею частью в сентябре, октябре и даже декабре месяцах, когда вода в этих реках не так высока, а ночи бывают длинные и темные. Но из этого не следует заключать, чтобы хищники не являлись уже в наших пределах в другое время; они являются, но только сравнительно не так часто. Только то время года, когда на Кубани и Тереке начинает идти шереж и лед, или когда эти реки и замерзнут, но не крепко, считается совершенно безопасным и обеспеченным от хищнических нападений. Но за то после сильных морозов, когда Кубань и Терек замерзают столь крепко, что делается сообщение по льду безопасным по всем направлениям, число хищнических партий значительно увеличивается. (Замерзание Терека и Кубани, до той степени, чтобы можно было ездить по льду, случается весьма редко. 1-го января 1847 года значительная конная партия, сделавшая нападение на селение Парбачево, прошла Терек по льду. Значительная конная партия Закубанцев, сделавшая в 1842 году нападение на ст. Васюринскую, тоже прошла Кубань по льду).

Каждое хищническое предприятие, в особенности предполагаемое на дальнее расстояние, как например в Ногайские степи, состоит: из мер приготовительных, перехода чрез Кордонную линию, действий в наших пределах и в обратном проходе чрез кордон. Приготовительные меры состоят:

В приведении лошадей в состояние производить дальние и быстрые движения. Для этого Черкесы своих лошадей сутки или другие перед набегом не поят и не кормят. Чеченцы же, напротив, за несколько дней до предпринимаемого ими набега кормят своих лошадей просом, отчего они делаются также поджарыми, как и в том случае если их вовсе не кормить, а при том не теряют крепости и силы к совершению дальних и быстрых движений.

В приготовлении бурдюков или тулуков. Употребляемые черкесами и чеченцами бурдюки суть преимущественно бараньи и козьи, отличающиеся от прочих бурдюков вообще тем, что шерстью обращаются внутрь и снаружи осмаливаются или обмазываются жиром или другим веществом, не пропускающим воды; сверх того имеют два отверстия: одно для надувания, другое для вкладывания одежды, оружия, чуреков и другой пищи. Конные Черкесы и Чеченцы, отправляющиеся на хищничество, берут с собою по два бурдюка4 пешие же чеченцы имеют всегда по одному; Черкесы же имеют таковых и по одному и по два. Употребление бурдюков у конных Черкес и Чеченцев одинаковое. Уложив в них исподнее платье, чуреки и другую пищу, чрез особо-назначенные для этого отверстия, которые накрепко завязав и надув таковые чрез другие узкие отверстия, привязывают их под передние лопатки своих лошадей. Когда это будет исполнено, то хищники, в полном вооружении, имея ружья на изготовке в правой руке, а боевые патроны заткнутые вокруг папах, надетых на головы, садятся на своих коней и начинают переправу один за другим, не отставая. Пешие Черкесы и Чеченцы, имеющие по одному бурдюку, переплывают Терек и Кубань, привязывая таковые к спинам своим. В бурдюке пешего хищника хранится не только вся одежда, но кинжал, пистолет и патроны; ружье входит в бурдюк только по замок, ствол же остается наруже. Но дабы вода не могла попасть в ствол, то дуло затыкнется и сверх того туго обвязывается. Те же из пеших Черкес, которые имеют по два бурдюка, переплывают Кубань подвязывая таковые у пояса по бокам или под мышки. У таких черкесских хищников ружей не имеется, а оружие состоит только из одного или двух пистолетов и кинжала, находящихся в бурдюках, а также шашки, надетой через плечо.

В заготовлении боевых патронов, в которых черкесы и чеченцы, собирающиеся на хищничество, имеют постоянный недостаток, а потому озабочиваются заготовлением таковых по возможности более.

В выборе вожаков. Партии как пешие, так и конные, собравшиеся на хищничество, совещаются, где иметь переправу чрез Кубань или Терек и куда направиться потом. Для этого прежде всего избираются так называемые вожаки, которые не только обязываются провести партию скрытно чрез нашу кордонную линию, но и быть путеводителями в пределах наших. Эти люди преимущественно суть наши беглые, или абреки тех мест, куда предполагается произвести набег, как хорошо знающие местность и язык. Вожак должен быть впереди, как во время переправы через Кубань или Терек, так и при проходе через наш кордон; а потому, в случае открытия хищников, он первый поражается пулей или шашкой казака. По выходе на берег вожак обязан удостовериться: нет ли где по близости от переправы секрета, заложенного кордонным начальством, вследствие полученного кордонным начальством, вследствие полученного известия о месте переправы хищников, для чего и употребляет разные хитрости. Так, например, покрикивает голосами разных лесных птиц или зверей; бросает вперед, вправо и влево камешки или небольшие комья грязи, и обращаясь в слух, прислушивается не пошевельнется ли или не заговорит ли где-нибудь по близости человек. По этим причинам вожакам дается из добычи больший и лучший пай.

Газета «Кавказ» №27, 1857 год. (Окончание). Партия почти никогда не приступает к переправе тотчас по своем прибытии на Терек или Кубань, но предварительно засевши в скрытных местах, осматривает берега реки и наблюдает за действиями кордонной стражи. Наблюдения эти преимущественно заключаются в высматривании, где крадутся секреты и когда посылаются разъезды, на что употребляется иногда по нескольку суток, в особенности в тех местах, где имеется лес или балки, поросшие кустарником, в которых хищники могут незаметно укрываться.

Переправа партии через Терек или Кубань и проход незамеченным мимо секретов есть дело самое трудное и опасное. Здесь-то и выражается вполне ловкость, смелость и предприимчивость в особенности чеченцев, более искусных в этом, нежели черкес. – С какой тишиной должно все это совершаться! Малейший плеск воды, фырканье лошадей, в особенности при изменении направления, – лишний секрет, выставленный на берегу, не только уничтожают замысел хищников, но им наносится поражение: одни тонут в реке, другие погибают от пуль и шашек казаков. Вот пример поражения, нанесенного еще в 1834 года на Кубани, хищнической партии, состоявшей из 28 человек пеших Закубанцев, намеревавшихся пробраться на воровство в наши пределы, между станицами Невинномыскою и Барсуковскою.

Это было в апреле месяце; ночь была темная и мрачная от нависших туч и только по временам освещалась блеском молнии. Дождь падал редкими, но большими каплями. Не смотря на ненастье, донские казаки Жировского полка, занимавшие кордон по Кубани, бодрствовали; удвоенные секреты до того были на стороже, что даже ружья имели на изготовке. Эти меры предосторожности были основаны на положительных сведениях лазутчиков, которые определили не только время, но и место переправы хищников. Было за полночь, когда черкесы начали переправу против того места, где находился наш главный секрет, состоящий из 16 казаков, и где Кубань делает изгиб. Как, по быстрому течению и по причине крутых берегов реки, выход хищников на наш берег не мог иначе быть произведен, как несколькими саженями ниже, а потому там находился другой залог, состоящий из 10 казаков. Уже большая половина партии была у нашего берега, когда молния осветила не только хищников, но и ружья наших казаков. Раздались одновременно два враждебных взаимных залпа, а вслед за тем крики ура нижнего залога, бросившегося в Кубань. Передние хищники, поражаемые шашками и кинжалами наших казаков, бросившихся в реку, а задние пулями, все погибли, за исключением 4 успевших возвратиться назад. Но с нашей стороны обошлось не без потери: два казака было убито и три ранено.

Для переправы через Кубань или Терек хищники избирают обыкновенно самые ненастные и бурливые ночи, когда свист ветра и шум волн заглушают все их действия. Переправа совершена успешно; они прошли незамеченные секретами. Нет никаких следов о их переправе; дождь залил их сакму, или путь следования. Если бы не дождь, то бдительный разъезд, посылаемый с каждого поста на рассвете, без сомнения открыл бы сакму, и по сделавшейся тревоге, посланные в погоню казаки, вероятно, настигли бы хищников до совершения злодеяния. Но теперь они, будучи никем не замечены – если пешие, то засевши где-нибудь в лесу и балке, находящейся по близости от дороги, выжидают кого-нибудь из проезжающих; если же конные, то или пробравшись в Темный Лес (находится между Кубанью и Ставрополем, в верстах 12—15 от первой и почти в таком же расстоянии от последнего. Этот лес имеет в длину до 10-ти, а в ширину до трех верст. Ближайшие от него станицы Темнолесская, Татарская, Барсуковская и Сенгилеевская), высматривают оттуда добычу в обширных станицах, или пускаются в обширные ногайские степи. Встречающихся им людей убивают, или захватывают в плен; режут баранов для шашлыка; берут лошадей, на которых сажают пленников и нагружают захваченную добычу.

На Линии все спокойно, а между тем хищники уже несколько суток бродят по степям в наших пределах. Но вот они открыты, кордон извещен жителями. Общая тревога. Секреты по линии удвоены; партии казаков посланы за ними. Уже хищники начинают бросать своих заводных лошадей, которых они захватили в разных местах, лишнюю добычу и даже пленных. Уже некоторые из них падают мертвые, сраженные меткими выстрелами казаков, их преследующих. Уже спереди виднеется пыль скачущих на перерез им резервов. Кажется, гибель и остальных хищников неизбежна. Но вот уже смеркается, а вот в полуверсте Кордонный лес (лес, растущий по Кубани по Кубани и Тереку, казаки называют кордонным, потому что он прилегает к кордону, проходящему по этим рекам. Этот лес в некоторых местах по Тереку и Кубани раскидывается довольно широкою полосой, в особенности же между станицами Щедринскою и Шелкозаводскою, где ширина его достигает верст до трех, и притом необыкновенно густ и част. Кордонный лес, как и всякий другой, находящийся на казачьей земле, называется и войсковым, как составляющий собственность войска). Хотя бы скачущие резервы успели предупредить хищников перед лесом, но нет, они еще далеко. Стемнело; хищники в лесу. Не смотря на удвоенное число секретов и все возможные меры к пресечению им обратного пути, остатки партии пробираются по одиночке пешие по лесу и прокрадываются через кордон.

Но вот хищнические партия, пробравшаяся в наши пределы, открыта по сакме и следится казаками; она настигается ими вовремя и, после отчаянного сопротивления, совершенно истребляется. Такие случаи также нередки. Так была истреблена партия в 12 человек в 1847 году возле Грушевского поста, что между станицами Ново-Марьевской и Сенгилеевской (Ново-Марьевская и Сенгилеевская станицы находятся от г. Ставрополя в 17—18 верстах). Таким же образом были истреблены партии: в мае месяце 1851 года близ станицы Шелкозаводской, состоявшая из 11 человек, а в апреле месяце 1853 года в окрестностях города Кизляра, состоящая из 6-ти хищников.

Оканчивая этим обзор хищнических действий черкес и чеченцев в наших пределах, не могу не сказать, что чем более вникаем во все подробности, способствующие хищникам совершать их предприятия, тем сильнее убеждаешься в не невозможности совершенно прекратить им переход за Кубань и Терек, как бы деятельно ни отправлялась кордонная служба казаками. Кроме ловкости и смелости черкес и чеченцев, разных хитростей, употребляемых ими при переправах и других описанных мною обстоятельств, самая местность, по которой протекают Кубань и Терек, способствуют им в этом. Берега обеих рек, в особенности последней, поросшие лесом и камышом, не только дозволяют хищникам скрытно подходить к месту переправ, но и совершивши таковые, по несколько дней скрываться в чащах, в ожидании добычи. Нужно видеть густоту и непроходимость леса, растущего между Амир-Аджи-Юртом и Каргалинской, а также камышовые заросли возле Кизляра и ниже этого города, чтобы не удивляться, что в них не только могут скрываться по несколько дней хищники, пробравшиеся за Терек незамеченные кордоном, но даже могут находить спасение партии, открытые и следимые нашими казаками, как например это случилось с партией, пробравшиеся в Ногайские степи в октябре 1851 года.

Еще раз повторю, нет деятельности и силы совершенно прекратить хищничества мелких партий в наших пределах. Не умолчу также и о том, что иногда прорывы происходят от ненадлежащей бдительности кордонной стражи, но могу также в защиту этой тяжелой службы утвердительно сказать, что такие случаи бывают редки. Казак, стоящий на посту или высланный в секрет, сам хорошо понимает, что он должен быть бдителен, потому что через его же беспечность его жена, сын или дочь могут сделаться пленниками, или что через его же оплошность он должен лишиться последнего быка, коровы или лошади.

Завтрак в Рошне, 9-го октября 1858 года

Газета «Кавказ». Кавказская летопись. Для всех, незнакомых с местностью Кавказа, прежде всего надо сказать, что такое Рошня, а потом скажу, по какому случаю был там завтрак. Рошня, маленький уколок земли Малой Чечни, замыкаемый вытекающими из гор речками Мартанкою и Рошнею. Местность эта с юга живописно обрамливается лесом, черными горами и ущельями, за которыми виднеются вершины вечно снегового хребта. С севера видна Сунженская плоскость до кр. Грозной, а с востока вся Большая Чечня. В 3-х верстах к востоку от Рошни стоит упраздненное укрепление Урусмартан и тут же раскинутый в разных направлениях чеченский аул тогоже имени. По предварительному распоряжению командующего войсками Левого Крыла, г. генерал-лейтенанта Евдокимова, здесь в Рошне назначена была перепряжка лошадей Путешествующих по Кавказу их императорских высочеств великих князей Николая и Михаила Николаевичей, и по этому случаю поручено было его превосходительством начальнику Чеченского округа, полковнику Белику, устроить в Рошне станцию и приготовить завтрак. 19-го сентября прибыли в Рошню две Кавказские линейные роты и рота Виленского полка, впоследствии смененные сотнею Сунженских казаков. Войска эти заняты были очисткою места под станцию, на котором мастеровые построили павильон длиною 13, а шириною 3 саженя, обнесенный кругом легкою изгородью из очищенного хвороста. Против павильона устроена была триумфальная арка, фронтом к дороге, ведущей из кр. Воздвиженской, откуда ожидался приезд в Рошню Их Высочеств. Арка с фронта украшалась золотыми вензелями Их Высочеств, осененными Российским двуглавым орлом, увенчанный Императорскою короною, а сзади арки прибита надпись золотыми буквами: «Рошня, 7-го октября 1858 года», – день приезда сюда Их Высочеств. На верху арки развевались 4 значка, отбитые чеченскою милициею у Горцев. Сзади павильона, построенного в 2-х саженных, от водопроводной канавы, в которую с шумом извивался горный источник, устроена была русская кухня с буфетом; туда ходили по трем мостикам, перекинутым чрез канаву. Павильон разделялся на приемную комнату и столовую, в которой стояли три большие стола, убранные столовым сервизом. Степы и потолок павильона были обиты белою бязью, а вся драпировка по стенам, потолку и дверям из алого кумача; в приемной комнате, на стене обращенной к югу были два окна, сшитые из кисеи, в которые отсвечивался живописным ландшафтом вид гор, лесов и стоявший за изгородью лагерь наших войск. В комнате этой стоил стол, покрытый цветною скатертью, а от него с обеих сторон тянулись оттоманы покрытые персидскими коврами; пол комнаты и столовой высыпан коврами; под комнаты и столовой персидскими коврами; под комнаты и столовой высыпан истолченным красным кирпичом и устлан коврами. Перед комнатою крыльцо, драпированное бязью и кумачом. Здесь стояли на часах 2 Сунженские казаки, украшенный знаками отличия военного ордена, и отсюда шла широкая дорога, усыпанная красны кирпичом к самой арке, у которой также стояли 2 кавалера из Сунженцев. В цирке, окружающем павильон, насажена была аллея из разных дерев. Устройство это продолжалось с 19-го сентября по 7-е октября. В этот день в Рошню ожидали приезда Их Высочеств. В 10-ть часов утра 7-го октября в Рошне все представляло наступление праздника. Войска, прибывшие сюда на кануне для конвоя Их Высочеств, встроились колоннами по левую сторону дороги от въезда, а по правую сторону дороги от въезда, а по правую сторону стояли члены Чеченского суда; кадий, депутаты и переводчики; за ними офицеры из Чеченцев, наибы, старшины аулов, муллы и недавно покорившиеся жители Малой Чечни. Перед тем начальник Чеченского округа подполковник Белик с 2-мя сотнями чеченской милиции выехал на встречу Их Высочеств к Мартанской переправе, оттуда и сопровождал Их к устроенной станции. В половине 11-го часа Их Высочества подъехали к войскам – и восторженное троекратное ура! Как радостная весть огласило равнину Рошни и отозвалось эхом в отдаленных ущельях неприступных гор! За тем Великие Князья вышли из экипажей и подошли к чеченскому народу, от которого понесены были хлеб-соль; Они благосклонно приняли первую дань народа и благодарила его. Потом Их Высочествам представлялись почетные люди из покорившихся горцев Малой Чечни. Они изъявили свою благодарность за оставление их на жительстве на родных их землях и обещались спокойно жить и верно служить под державою Русского Государя и просили при этом Великих Князей это изъявление благодарности и общение передать Государю Императору. Его Высочество Великий Князь Николай Николаевич изволил отвечал на это предложение народа, что Ему приятию будет представить Государю Императору это благоразумное чувство покорного народ, присовокупив при том, что от народа этого требуется одно доброе поведение и повиновение начальству и что если народ будет изменять этому правилу, то он будет всегда опасаться строгого наказания. Народ понял слово Великого Князя и повторил общение быть неизменным в своей преданность Государю. Вслед за тем Их Высочества пошли под арку по красной дороге и вышли в павильон, сопровождаемые своею свитою, генералом Евдокимовым и полковником Беликом; а весь чеченский народ разместился в цирке, против павильона. Неожиданность встретить в поле, на необитаемой земле вид дачи с удобным помещением и вкусными европейскими блюдам из диких коз, оленей, фазанов и красной рыбы, по видимому всех изумляла, а тем более, что, по предложения пряжку лошадей и завтрак в чеченской сакле из чеченских блюд. Вошедши в это временно —устроенное помещение, Великие Князья весьма довольны и осматривали все с любопытством и самым любезным вниманием и благодарили полковника Белака. За тем Их Высочества приказали подавать завтрак и сели перед середин столом рядом на двух креслах, обитых малиновым атласом и стоявших на большом персидском ковре. В этом месте, над столом фон потолка обтянут был широким флагом из алого кумача, опускались с обеих сторон гардинами над дверьми, так что сидя против восточной двери, Их Высочества видели в цирке ликовавший в присутствии Их, покорный чеченский народ. За столом Их Высочеств сидели: по правую руку генерал-адъютант князь Орбелиани, а по левую генерал Евдокимов, против них рядом 4 генерала из Свиты-Их Высочеств. За двумя другими столами завтраками 20 особ, сопровождавших Их Высочества и путешествии. В промежутке подававшихся блюд шел веселый, тихий разговор и видно было, что все гости были довольны. В это время полковник Белик, испрося соизволение Их Высочества, первый провозгласил тост за здоровье Их Императорских Высочеств от всего покорного чеченского народа и Великие Князья, вместе со всеми присутствовавшими, приподнявшись с кресел, приветствованы были торжественным ура! В ту же минуту Их Высочества с бокалами в руках изволили выйти из-за стола к народу и пили за благоденствие его, оглушаемые продолжительным ура, которое кричали Чеченцы. Между тем, у павильона в двух кружках казаки 2-го Сунженского полка пели кавказские боевые песни, из которых песня про героя Слепцова и повторялась несколько раз. Возвратясь к столу, Их Высочества Изволили откушать еще поданные блюда и наградивши золотом песенников и прислугу, остались весьма довольны приемом и сев в экипажи, отправились благополучно, в сопровождении блестящего в праздничных мундирах конвоя, по дороге в ст. Слепцовскую. Полковник Белик с чеченскою милициею провожал Их Высочества до границы вверенного ему округа, аула Ачхоя, на расстоянии 20 верст от Рошни, и во всю эту дорогу получал изъявление благодарности Их Высочеств за отличный прием В Рошне. И так пустынная Рошня удостоилась почти 2-х часового пребывания дорогих Высоких Гостей и оставила для всех участвовавших в приеме Их самое приятнейшее воспоминание навсегда. 10-октября 1853 г. Подпись: П. К.

Поездка в Ичкерию. И. Огранович

«Кавказ» №20, 1866 год.

Стр. 87 …Неожиданное поручение, возложенное на меня начальством, доставило мне случай совершить поездку в Ичкерию. Из Владикавказа почтовый путь пролегает через кр. Грозную в г. Петровск и Темир-Хан-Шуру, но из Грозной в Ичкерию пока еще нет почтового сообщения. И так, в начале августа прибыв в кр. Грозную, я хотя и имел все средства для свободного переезда в укр. Ведень, как-то подорожную и открытые листы на конвой и подводы, но для этого нужно было ехать или верхом или же на арбе, а 50 слишком верст не очень приятно путешествовать в допотопном скрипучем ящике, т. е. арбе на двух колесах. В беде моей мне помог потомок Израиля, содержатель гостиницы в Грозной, и за ничтожное вознаграждение нанял мне солдатика с пароконной тележкой за 8 руб. до Ведени, что и составило как раз прогоны; с ним то я пустился по неизвестной мне дороге в путь, взяв на всякий случай двух конвойных из милиционеров постоянной Терской милиции, которые занимают посты по всей дороге до укр. Ведень. Из кр. Грозной дорога идет прямо на Юго-Восток по равнине, 12 верст, где у небольшого укр. Бердыкель переезжают по деревянному мосту с 14 пролетами р. Аргун. На другой стороне моста устроена деревянная башня в два яруса с одним орудием и здесь содержится постоянный караул. Мост построен на сваях длиною до ста сажень. Аргун здесь проходит 3-мя рукавами, в полноводие же разливается во всю ширину моста. Обыкновенных проезжих без конвоя не пускают, но это только ночью. Вознища мой оказался старый служака на Кавказе и видевший виды, а потому не утерпел, чтобы не пуститься в рассказы. «Вот, ваше благородие, еще и пяти лет не прошло, как по этой т. е. самой дороге ходили всегда оказии и большие; а от укрепления и на выстрел бывало не смей отойти; а вот теперь мы трясемся на парочке и мало горя! Да хотя бы и тут (указывая на право на гору, на вершине коей и теперь еще остался не большой лесок) прежде был лес густой и высокий, и чего в нем не было! Оленей, кабанов… и дикие козы зачастую попадались; а теперь почитай и следа их нет; одних перестреляли, а многие и поуходили. А фазаны! Как куры ходили».

И точно, по обе стороны дороги широко прошел русский топор и превратил лес в богатые поляны. Спустя еще верст 10, дорога проходит через аул Герменчик, жители которого разводят в значительном количестве кукурузу; далее дорога идет редким кустарником и леском до самого укр. Эрсеной, которое от Грозной находится в 34 верстах: здесь мы сделали небольшой привал, ибо до укр. Ведень оставалось еще 22 версты и дорога дурная.

Укр. Эрсеной расположено перед входом в большое Хулхулауское ущелье, обнесено земляным рвом; по углам стоят орудия и ходят часовые; в середине несколько мазанок, да бунты с хлебом стоят, как скирды сена, покрытые рогожами. За валом же построены два кабачка, неразлучные спутники служивых, где продается денно и ночно веселящее сердце пенное, и, по всей всей вероятности, разведенное в достаточном количестве водицей. Во время моего проезда в Эрсеное кипела работа: куринцы строят новое каменное укр. С башнями на восточном и северном углах; каждая башня на пять орудий, кругом стена с бойницами, внутри казарма на одну роту. Постройка укрепления очень быстро подвигается вперед под надзором самоучки инженера, (бывшего офицера куринского же полка). Мы тронулись далее. Чем дальше, дорога делалась все труднее, и на 10 версте спускается к речке у небольшого поста Арджи-Ах, откуда начинается собственно ичкеринский округ. Ущелье Хулхулауское очень глубокое и покрыто по обе стороны строевым лесом; от речки же направо и налево на полверсты по всему ущелью прорублена просека, и до сих пор громадные деревья кое-где лежат, пока не сгниют совсем. Скоро начали встречаться отдельные лагери: куринского, навагинского и кутаисского батальонов, которые прокладывают новую дорогу или, лучше сказать, чинят и расширяют старую. Дорого стоит эта дорога: сколько трудов и денег! Препятствие представляет грунт земли очень рыхлый, глинистый, а частые проливные дожди в несколько часов уничтожают полугодовую работу. Бывали случаи, что совсем прекращалось на время колесное сообщение Грозной с Ведено. Мы ехали по руслу речки, пробираясь меж камней шагом до самого подъема на возвышенное плато или Веденскую равнину. В 4 часа я был уже на форштате, где уехавший вперед меня, состоявший при мне топограф, нанял довольно чистенькую квартиру. Укр. Ведень (штаб-квартира 79 куринского Его Императорского Высочества Великого Князя Павла Александровича полка) основано в начале 1859 года по взятии старого Ведено 1-го апреля того же года, расположено на ровном возвышенном плато до 10 квадр. Верст, на левой стороне одного из главных притоков, составляющих р. Хулхулау, и обнесено земляным рвом с невысоким валом; южная часть укр. Составляют собственно крепость, где уже проектирована постройка новой крепости с башнями и каменной стеной. Внутри же будут каменные казармы, провиантский магазин, лазареты и церковь. Форштадт разделен одной продольной улицей и несколькими поперечными, в одной из поперечных улиц построено красивое каменное здание – магкаме или народный суд, где также помещается ичкеринское военно-окружное управление. Командир полка есть в тоже время и окружной начальник.

В другой улице построено обширное здание, занимаемое офицерским клубом, с библиотекой, в подле полковая деревянная церковь и при ней небольшой недавно разведенный сад, в котором по вечерам играет полковая музыка. Благодаря содействию окружного начальника, я скоро приготовился к начатию полевых работ и немедленно выехал в горы, совместно с помощником начальника округа.

После покорения Восточного Кавказа в 1859 году, Ичкерия, призванная под управление русского правительства, поступила вместе с Андиею, Технуцалом и Гумбетом в состав вновь образованного тогда Ичкеринского округа. В 1861 году с отделением последних трех участков к Дагестану, (в состав Андийского округа) в Ичкерии было учреждено особое управление, подчиненное управляющему (на правах начальника округа), а с 1-го сентября 1862 года, образовано окружное управление на общих для всех округов области основаниях. Таким образом вновь образовался ичкеринский округ, в состав которого вошла только собственно Ичкерия.

Ичкерию называется часть гористого пространства Терской области между округами: с С. Чеченским, с С. В. Нагорным, с Ю. Андийским, с Ю. З. и З. Аргунским. Естественные границы Ичкерии составляют: с С. Плоскость Чечни (с С. Считается границею хребет Мяих Басса, идущий перпендикулярно к Хулхулаускому ущелью), с В. р. Аксай и часть Андийского хребта, с Ю. Андийский хребет, с З. хребет гор, составляющий левую сторону Басовского ущелья, и гора Пешхой-лам, подходящая к Шаро-Аргуну. Пространство Ичкерии не определено, но приблизительно можно полагать до 1000 кв. вер.

Вся Ичкерия покрыта горами (Черные горы) довольно значительной высоты, с крутыми балками, а горы покрыты сплошными, часто непроходимыми лесами. С юга на север ее прорезывают следующие реки: Басс, Хулхулау, Гудермес и Аксай, – последний составляет уже границу с Нагорным округом. Между притоками, как более значительный, следует назвать правый приток Хулхулау – Арджи-Ахк. Все реки проходят по глубоким и тесным, более или менее, ущельям, – ложе их каменистое, течение быстрое. При незначительности глубины здешних рек, переправы через них производятся обыкновенно в брод, за исключением дождливого времени весною и летом, когда при внезапной прибыли в огромных массах воды, переправы становятся затруднительными, или совершенно прекращаются на некоторое время, вообще непродолжительное.

За исключением колесных дорог, разработанных войсками на сообщениях между укреплениями: Ведень и Эрсеной по Хулхулаускому ущелью, (которая, как я сказал выше, часто портится); между Ведень и Форельным (упразд.) по Хорочоевскому ущелью, (которая теперь совершенно испорчена и обрушилась, особенно в ущелье) и от упраздненного укр. Хаби-Шавдон до возвышенности Кеттиш-Корта (между рр. Гудермесом и Аксаем) через аул Ялхой-Махк (последняя дорога тоже долгое время не поддерживалась, а потому неисправна), в Ичкерии существуют только вьючные дороги, между аулами. Обыкновенный вид сообщения по ним верховая езда. Тяжести и сено с гор перевозятся на санях, запряженных быками; кое-где проходят и арбы; лес вывозят тоже быками, прикрепив к брусу один конец веревки, а к ярму другой, и таким образом бревно, а иногда и два волокутся по земле (солдаты же кладут один конец бревна на передний стан колес, а другой конец волочется по земле). Кладь, в таких случаях, конечно, бывает небольшая (до 6 пуд на пару быков). Кроме того, проложены военные дороги по просекам: а) по Хулхулаускому ущелью; б) по Бассовскому ущелью, и на сообщении от этого ущелья до укр. Ведень; в) от аула Автуры (чеченского округа) до аула Гуни (ичкеринского округа); г) от упразд. укр. Хаби-Шавдон до возвышенности Кеттиш-Корта; и д) от укр. Ведень к аулу Белгатой, до переправы через р. Аксай у аула Беной; но все они теперь значительно попортились.

Жителей в Ичкерии считается до 12 тысяч душ обоего пола, – они распределяются на 37 неравномерно населенных аулов. Все жители, без исключения, занимаются хлебопашеством. Чувствителен недостаток пахатной земли, заставляющий жителей прибегать к вырубке лесов для очищения мест под посевы. Первое время они сеют хлеб следующим образом: вырубив лес, выжигают траву и потом где сохой, а где просто острой палкой делают углубление в земле и кладут туда зерна. Можно судить по этому, какого труда стоит хлебопашество и на сколько вознаграждается труд; еще надо присовокупить, что лучшее хлебопахотное место у хорочоевцев и дешниведенцев поступило в казну, под укр., на пушечный выстрел от него во все стороны. Недостаток места есть главная причина ограниченности размеров, в которых производятся посевы. Но, не смотря на это, с развитием в последнее время в жителях охоты к земледелию, посевы эти не только составляют обеспечение годового продовольствия, но представляют даже некоторые остатки, для продажи в соседние безхлебные места Дагестана. При географическом положении Ичкерии относительно Андийского округа, постоянно нуждающегося в хлебе, чувствуется потребность развития в ней хлебопашества еще в более широких размерах; но при тех обстоятельствах, когда для засева лишней десятины земли нужно сперва очистить ее от растущего на ней векового леса, Чечня надолго еще удержит за собою продовольствие Дагестана. Это равно неудобно и для ичкеринцев, и для андийцев.

Чтобы показать, в каких размерах ичкеринцы могли бы вести торговлю хлебом, достаточно сказать, что за 1863 и 1864 годы провезено в Дагестан хлеба, по одному только Хулхулаусскому ущелью, до 12 тысяч вьюков. Это, впрочем, значительно меньше того, что обыкновенно провозится, так как дорога по Хулхулаускому ущелью стала реже избираться андийцами для прохода в Чечню по случаю поземельных споров с хорочоевцами.

В Ичкерии сеются: кукуруза (преимущественно), пшеница, ячмень, проса очень мало и лен; последний – только для масла, стебель же бросается, ибо горцы еще не знают до сих пор выделки холста из льна.

Грунт земли здесь большею частью глинистый, но при благоприятных обстоятельствах, жатва бывает совершенно удовлетворительная; замечено, что лучший урожай бывает в местах, защищенных от севера. Почти ежедневные дожди, идущие с 15 апреля по 1 августа, имеют значительное влияние на свойства жатвы: чем меньше дождей весною и летом, тем жатва богаче, и наоборот.

Как велика земледельческая производительность и как велико в округе количество удобной пахотной земли, пока еще неопределенно, – количество же получаемого хлеба, как сказано выше, совершенно, даже с избытком, достаточно для удовлетворения собственных потребностей жителей, но он за неудобствами, стоящими на пути развития хлебопашества, не может быть предметом значительной торговли.

Скотоводство в Ичкерии незначительно; здешний рогатый скот малоросл, но достаточно сильный. Лошадей мало и о расплоде их не хлопочут. Овцеводством занимаются почти все ичкеринцы в разной мере, а жители аула Махкеты исключительно. Число скота можно определить приблизительно: все 37 аулов имеют лошадей до полутора тысяч, рогатого скота до тринадцати с половиной тысяч и овец до 60 тысяч; цена баранов от 1 р. 20 коп. до 4 р., лошади от 12 руб. до 70 и 120 руб., коровы от 10 до 35 руб., быка от 15 до 25 руб.; шерсть овечью покупают андийцы для выделки бурок.

При объяснении незначительности развития скотоводства и овцеводства нельзя не остановиться на неохоте к ним жителей; она есть следствие тех же самых обстоятельств, при которых невозможно и развитие земледелия. Недостаток лугов, покосных и пастбищных мест отнимает у жителей возможность заниматься в большой мере этой отраслью сельского хозяйства. Лугов здесь так мало, что снятое с них сено едва хватает на зиму, (особенно тяжела доставка сена с гор), а потому большая часть рогатого скота и овец отправляется для пастьбы на лето на северный склон Андийского хребта. Но с тех пор, как за право владения местами на этом склоне возникли споры между ичкеринцами и андийцами, развитию в Ичкерии скотоводства и овцеводства представилось еще новое затруднение, и до окончания этих споров, ичкеринцы стеснены даже и в содержании имеющегося у них скота.

«Кавказ» №22, 1866 год. Вся Ичкерия покрыта лесами. Здесь растут: чинар (преимущественно), дуб (редко), липа, карагач, кизил, дикая черешня, груша и рябина. Леса в Ичкерии не составляют частной собственности и кроме того, не будучи еще поручены никакому надзору от правительства, расходуются по указанию разных необходимостей. Таким образом леса вырубливались по военным обстоятельствам по военным обстоятельствам для проложения просек и дорог; жителями для открытия мест под посевы, как равно теми и другими для построек и отопления.

При таких обстоятельствах лес не представляет здесь никакой ценности и не вывозится жителями, за некоторыми исключениями (жители некоторых аулов, как например, Ца-Ведень, Гуни, Ачарешки, Гезенчу, и др. занимаются заготовлением досок для поделки бочек и в значительном количестве отправляют их в Кизляр), для продажи за пределы Ичкерии, – это объясняется дурным состоянием сообщений с безлесными местами андийского округа и обилием леса в других соседних местностях. В продаже лес бывает в укреплении как топливо и частью как строительный материал, но в этом случае ценность леса есть собственно ценность провоза.

Других отраслей промышленности в Ичкерии нет. – Изделиями, как например, выделкою сукна, полстей, жители занимаются для удовлетворения своих потребностей и только в малой мере для продажи. Кузнецы, слесаря и оружейники, знакомые с заваркою и нарезкою оружия, посвящавшие свое искусство на его выделку и отделку, поняли запросы настоящего времени и все без исключения занялись прибыльною выделкою земледельческих и других необходимых в хозяйстве орудий. К этому они побуждены значительностью заказов земледельческих орудий и теми льготами, какие им за поделку их предоставляются аулами.

Рассмотревши все условия экономического быта здешних жителей, необходимо прийти к заключению, что эти условия большею частью неблагоприятны для народного развития. Недостаток пахотной земли, восполнение его путем вырубки лесов, представляющее тяжелый многолетний труд, незначительность пастбищных и покосных мест и проч., – все это возводит сделанное заключение на степень непреложного. Между тем, говоря о материальном благосостоянии жителей в настоящее время, нельзя не сказать, что уровень его значительно возвысился. Такое заключение совершенно безошибочно и есть следствие простого сравнения настоящего положения Ичкерии с недавним, минувшим временем Имамата.

Пребывание в Ичкерии Шамиля, при исключительном положении в то время края, разоряемого войною, тяжело ложилось в старые годы на здешних жителей, стесняя их труд и имея влияние на значительное сокращение получаемого за него вознаграждения. Теперь, с началом нового управления, жители не стесненные ни налогами, ни поборами, обратились к хлебопашеству. и труд их не прерывается, как прежде, случайностями военного времени. Таким образом труд, вознаграждаемый с избытком, сделался залогом улучшения материального благосостояния жителей. Улучшение это есть факт несомненный и оно успело уже оказать некоторое благотворное влияние на нравственность народа, что видно из постепенного уменьшения числа преступлений, совершенных в последние годы. Не говоря об улучшении благосостояния жителей в настоящее время, нельзя не повторить с сожалением, что дальнейшее развитие их экономического быта будет еще долго задерживаться указанными выше обстоятельствами.

Ичкерия по управлению разделена на два наибства: веденское и даргинское, подчиненные наибам. Аулы управляются старшинами, назначаемыми по личному выбору начальника округа. Как я сказал в начале, в ичкеринском округе считается 37 деревень (аулов), в которых до 2700 дворов; все деревни построены довольно неправильно, у каждой двор отдельно. Постройки все, без исключения, деревянные, домики с плоскими крышами, выбелены снаружи и внутри, каждый дом имеет две, а иногда и три комнаты; полы вымазаны глиной, смешанной с высевками, от чего чрезвычайно крепки и глянцовиты. Вокруг стен идут лавочки, на которых разложена в порядке вся домашняя утварь: посуда, ковры, одеяла и подушки. В каждой комнате камин с трубой, которая выходит на крыше в виде усеченных двух конусов с перехватом. Для скота построены отдельные помещения. У каждого почти дома свой огород, преимущественно: лобия, бобы, тыквы, изредка: огурцы, лук, чеснок, и маленький клочок земли засевается табаком, кое-где сеют арбузы и дыни, (но преимущественно их привозят с линии). В некоторых аулах разведены небольшие сады, но за то кукурузы засеяно в изобилии. Обыкновенная пища жителей маленькие хлебы из кукурузной муки, (на подобие французских галет), у некоторых же пшеничные тонкие лаваши; белый сыр овечий, копченая баранина и говядина, которая сохраняется всю зиму. Иногда режут баранов, варят мясо в котлах, никогда нелуженых, потом вынимают ее на деревянный лоток, а отвар пьют деревянными и глиняными кружками. Кроме, того варят: фасоль и бобы, изредка картофель, покупаемый у солдат. Вся домашняя работа лежит на женщинах, они же ходят в поле жать хлеб и убирать сено. Наряд мужчин обыкновенная черкеска, ноговицы, папах и чевяки; кроме того оружие: кинжал, пистолет, шашка и винтовка. Женщины одеваются все как обыкновенно татарки на Кавказе: лицо открытое, украшений из серебра очень мало, причина тому бедность; в ушах, вместо серег, носят большие круглые кольца из желтой проволоки; а зажиточные из серебра; размер некоторых доходит до 3 дюймов в диаметре; головы покрывают обыкновенно платком. Между мужчинами встречаются довольно красивые и рослые, женщины же не отличаются красотой. Ичкеринцы все секты сунны, но не особенно набожны; большинство мужчин употребляет горячительные напитки. Все ичкеринцы говорят чеченским наречием; но в соседних округах: нагорном и андийском уже другой язык, совершенно несходный с чеченским; письменный же язык у всех один – арабский.

Окружной суд в Ичкерии занимается разбором словесных и письменных жалоб, которые решаются по адату, маслаату и шариату. За период существования суда разобрано дел по разным преступлениям, как-то: убийству, поранению, грабежу, воровству, превышению власти, присвоению чужой собственности, неуплате долгов, брачным делам, разводам и кровомщению – до 650, которые все решены окончательно. Большинство дел было по воровству. За этот же период выслано из края за разные преступления с небольшим тридцать человек.

В суде преимущественно рассматривались дела о воровстве, которое составляет господствующий порок в народе. Оно возбуждается бедностью, праздностью (замечено, что воровства случаются чаще по окончании посевов и жатв) и преданиями, придающими этому пороку значение удальства. Я много слышал рассказов об удали этих промышленников и видел даже самих действующих лиц, которые в былое ыремя отправлялись небольшими партиями на воровство: в закатальский округ, в нухинский, телавский и сигнахский уезды, откуда часто возвращались с хорошей добычей; но были случаи, что многие из них уже не возвращались. Случаи воровства от времени до времени стали повторяться все реже и реже, это, по счастью, можно заметить и в отношении других преступлений, прямо клонящихся к открытому нарушению общественного спокойствия и принятого порядка; таким образом наблюдается реже повторение случаев убийства, ясно заметно уменьшение числа грабежей и т. д.

В течении этого периода времени не встретилось ни одного дела об убийстве из кровомщения (канлы), – обстоятельство непоследней важности. Останавливаясь на постепенном уменьшении числа преступлений, как на действительном факте, и изыскивая причины такого явления, следует назвать принятую систему управления народом и улучшение материального его благосостояния.

Если благосостояние народа улучшилось, – управление проводит к таким удовлетворительным результатам. Народ должен быть доволен своим настоящим положением. И он, действительно, им доволен. Это не скрыто от самого не пытливого наблюдения и подтверждается тем безучастием, с каким отнеслось население Ичкерии к бывшим событиям в Чечне и Дагестане, вызванным арестованием: Байсангура, Атабая, Умы и Кунты и его приверженцев, а также появлением в Хорочое пастуха Тазу (Акмирзаев): хотя и были у него последователи, но в очень небольшом числе; аул же заплатил значительный штраф, и жители его чистосердечно раскаялись, сознавая вполне свою виновность. Начальник округа неутомимым старанием своим и благими намерениями, вполне современными постепенно достиг благой цели, начала цивилизации народа. Теперь жители всей Ичкерии и даже андийцы каждое воскресенье являются большими массами на праздничный базар в укрепление, где идет всегда оживленная мелочная торговля и все очень дорого, например 8 мер кукурузы 1 руб., масло, фрукты, рыба (форель свежая); тут же и резники, которые баранину продают по мелочи, сюда приезжают горцы с красным товаром на вьюках для мелочной торговли.

Прежде женщины, проходившие на базар, помещались далеко от укрепления с своими домашними продуктами и неиначе продавали, как при посредстве мужчины, тоже татарина; теперь же они приходят прямо к крепостному рву и усаживаются рядышком на земле, ведут, не стесняясь, оживленную торговлю, коверкая кое как русские слова или объявляя цену пальцами, прибавляя: шаур, абаз и монет. Кроме того, в укреплении есть народная школа, куда, также старанием начальника округа, жители начали отдавать своих детей в учение, хотя очень немногие, – но начало положено. Объявление Его Императорским Величеством Наместником Кавказским о введении в Терской Области налогов и податей для ичкеринцев не было неожиданностью, так как они давно уже были подготовлены к этому, и вполне сознают, что должны платить подати, а назначенная цифра для них вовсе необременительна в сравнении с тем, что брал с них Шамиль.

На юго-восточной стороне Ичкерии, на границе с Андийским и Аргунским округом, находится довольно большое озеро Эзель-ам (Кезень-ам), имеющее в длину около трех верст и в ширину одну версту; озеро со всех сторон замкнуто высокими горами, принимает в себя р. Кисичу и еще незначительные ручейки; но из него не вытекает ни одной речки; по всей вероятности, есть проток воды под землею; это доказывают большие ключи около аулу Хой. Глубина озера не исследована; в озере водится в большом изобилии форель, которая, по словам жителей, доходит до 2-х аршин, но такая редко попадается; жители изредка ловят ее около берегов удочкой. Когда здесь были водворены беглые и вышедшие из плена русские солдаты, как поселяне, то они устроили лодку и ловили рыбу сетями. В 1863 году их переселили в Кубанскую область, и вместе с тем озеро опустело.

Во время производства работ, лагерь наш был у озера, и мы слышали ночью подземный удар, с 15 на 16 августа, – который был наблюдаем так в укр. Ведено и занесен в хронику казеты «Кавказ» №76-го. Затем второе землетрясение последовало вскоре за первым, а именно, когда перешли лагерем на север к небольшому озеру Датиль-Ам, у верховья р. Аксая, которая выходит из гумбетовского хребта Ишхой-лам, в расстоянии от укр. Ведено по прямому направлению около 30 верст; на границе нагорного округа удар последовал мгновенно в 10 часов по полудни: колебание земли продолжалось 40 секунд по направлению с северо-запада на юго-восток, при совершенно тихой погоде и звездном небе. Старшины, депутаты и милиционеры все были испуганы и предсказывали несчастье для края. Из Ичкерии в андийский округ пролегает три пути вьючных дорог: 1, из Ведено через Белгатой и даргинский лес, знаменитый экспедицией 1845 г., которую солдатики и до сих пор называют сухарной, и потом мимо озера Датиль-ам подымается на отвесный скалистый хребет Ишхой-лам и выходит на буртунайскую дорогу, которая через андийские ворота проходит в аул-Анди, другой путь тоже через Белгатой прямо в Анди, под именем Воронцовской дороги, и третий путь по Хулхулаускому ущелью, через аул Хорочой, мимо озера Эзель-ам, откуда тоже отделяется дорога на укр. Форельное, к озеру Тандо, и спускается через селение Ботлих к бывшему Преоблаженскому укр. По этой дороге, проложенной в 1859 году, шел фельдмаршал князь Барятинский в Гуниб, где уже находился Шамиль, который после взятия Ведено бросился через Гамардук, Эрсеной, Дарго, в гумбетовское наибство в Ичи-Чали, где и думал было укрепиться, но, видя быстрое охлаждение к себе народа, он пошел через андийские ворота в Гуниб, разоряя на пути своем все селения. Жители разбегались, но при появлении Фельдмаршала в Тандо все снова начали возвращаться; занимали свои прежние жилища и изъявляли покорность русскому правительству.

Поручение, возложенное на меня, потребовало особой поездки еще в Аргунский округ, куда я направился через Ботлих. Поднявшись через Ишхой-лам, мы выехали на буртунайскую дорогу, идущую из Буртуная через Гумбет: в Анди и в Ботлих. Дорога эта местами очень хорошо разработана, так что можно проехать в колесном экипаже; но только местами крутые спуски и подъемы через балки – вот препятствие. У жителей андийского округа нет вовсе арб, и они перевозят сено и хлеб с гор на санях. Миновав несколько деревень, мы поднялись снова на тот же хребет и прошли через так называемые андийские ворота (Берзин-Кау) (Буцур). Это узкий, не более 15 сажен, перевал, на котором еще и до сих пор видны следы бывших завалов; на право и на лево, по хребту гор, тоже были устроены завалы Шамилем, и если бы правильно защищать с хорошим отрядом регулярных войск, то переход почти невозможен; ибо весь хребет, к стороне Андии, отвесный, точно стена. Перейдя через перевал, дорога спускается к аулу Рикуни; на право же остается аул Анди, имеющий до 250 дворов.

Андийцы народ воинственный и считается одним из храбрых в Дагестане. Они мало занимаются хлебопашеством, но часто содержат большие стада овец; при всем этом шерсти им не хватает для выделки бурок, так что большую часть ее прикупают. Выделка бурок их главная торговля и промышленность. В Андии выделывают до 8 т. бурок и более, которых цена на месте от 3 до 8 и даже до 12 рублей. Здесь большую часть торговцы скупают гуртом и везут на линию, а особенно в Тифлис. Кроме того жители на бурки ведут меновую торговлю, а именно: выменивают красный товар, железо, оружие, соль и кукурузу. Андийские бурки добротою уступают абхазским и кабардинским. Андийцы начали подражать в выделке бурок кабардинцам; – достоинство хорошей бурки состоит в том, чтобы она была хорошо, ровно свалена и на верху имела короткую шерсть, а главное достоинство – легкость веса бурки и непромокаемость.

В Андии уже совсем нет лесу и местность чрезвычайно скалиста. Аулы построены из камня на глине, а другие сакли просто сложены из камня без глины; нечистота преобладает повсюду. Мужчины одеваются довольно опрятно и все имеют преимущественно хорошее оружие. Женщины по большинству грязны, в лохмотьях, и, к довершению всего, – головной убор состоит из круга, довольно толстого, покрытого чрезвычайно сального вида материей. Здесь положительно все тяжелые работы исполняются женщинами. Около аулов расположены кладбища с памятниками, состоящими из высоких, каменных плит с надписями; плиты поставлены перпендикулярно на каждой могиле, по краям же кладбища поставлены высокие деревянные шесты с шаром на верху, в который вставлен деревянный с ручкой меч, символ храбрости, означающий, что все умершие с мечом, шашкой, были непобедимы и появлением своим наводили страх и ужас на врагов, неверных.

«Кавказ» №23, 1866 год. Аул Ботлих по новому распределению управлений есть резиденция начальника западного Дагестана, которому подчинены два округа: Андийский и Аварский с присоединением части бывшего Бежитского округа, с которым в зимнее время, почти на 6 месяцев, прекращается всякое сообщение.

Ботлих большой аул; расположен в глубоком ущельи. Постройка домов такая же, как и в Андии. Здесь много садов, в которых встречаем: виноград (из него жители делают бузу), персики, абрикосы, сливы, черешни, грецкие орехи, инджир, миндаль, яблоки и груши. Климат здесь убийственный, лихорадки неизлечимы. В 1 ½ верстах ниже протекает Андийское-Койсу, где было прежде Преображенское укр. Оно теперь упразднено, а в замен его заложено повыше Мостовое укрепление; здесь предполагается чугунный мост, для сообщения с Гунибом, до которого от Ботлиха считают 60 верст. В Ботлихе стоит рота солдат и есть один маркитант, у которого только можно достать хлеб, мясо, спирт и плохое вино; за всем же другим необходимо посылать или в Темир-Хан-Шуру, или в Ведено. Все постройки в аулах и сады, огороженные низенькой стенкой, смежны; а поэтому у жителей Ботлиха есть обычай, что никто не имеет права собрать виноград в своем саду ранее уставленного времени, когда собираются почетные жители всего аула, осматривают сады и потом разрешают сбор винограда; если же найдется виновник в нарушении обычая, то его тотчас находят, осмотрев тщательно известные места, где след преступления обнаруживается косточтами; в таком случае виновный подвергается денежному штрафу.

Понятия народа чрезвычайно дики: всякий, вступая с вами в разговор, непременно начнет о Турции; расспросам нет конца, и хотя получаются верные известия о тяжком положении ушедших, но никогда этого не высказывают; значительное же число жителей, ежегодно идущих в Мекку на поклонение, по возвращении на родину стараются распространять небылицы о Турции ее богатствах. Мне приходилось слышать такого рода рассказы: Стамбул так велик, что нужно 8 дней, чтобы объехать его кругом; а места, которые отводит султан для кавказских переселенцев, настоящий рай и т. д. Из этой братии есть люди ученые, например: один из них, именно, кадии, бывший дебором при Шамиле, уверял меня: что когда греки строили церковь во имя св. Софии, то никак не могли свести купол, почему обратились к Магомету с просьбой помочь им, и тот взял камень – черную плиту, поплевал на нее и велел отвести в Константинополь; там она была поднята на вершину купола, увенчала самый центр его, о чем подробно и написано в их книгах».

Этот же кадий страстный охотник до чаю; он постоянно бывает у русских чинов управления и выпивает бесчисленное множество стаканов чаю, за что часто получал упреки и замечания от своих единоверцев; на это он им мудро отвечал: «в книгах пророка сказано, что на обязанности каждого правоверного лежит долг наносить сколь возможно более вреда неверным, гяурам и я исполняю этот закон, ибо выпиваю сколько можно больше чаю и накладываю сахару по несколько кусков в стакан и тем приношу ущерб хозяину, который меня поит, думая этим сделать меня своим другом».

Из Ботлиха до места, предназначенного к съемке (в Аргунском округе), около шестидесяти верст; дорога идет на юг, местами очень хороша, но большею частью пролегает над кручами и пропастями, где от непривычки может голова закружиться; потом подъезжаешь к верховьям Аргуна, который с неимоверной быстротой несет свой воды, а при малейшем дожде вырывает деревья и сворачивает камни, – тогда уже и думать нечего о переезде в брод. Спускаясь все ниже и ниже, дорога вдруг поворачивает на восток и вступает в мрачный скалистый проход; скалы, точно стены, стоят по обе стороны, вышиною до 40 сажен, покрытые сосновым лесом; на речке же вначале попадается русская береза и во множестве лица. Вскоре мы добрались до самой крайней дер. Чадыры (пограничной с аргунским округом). Здесь принял нас старшина, юнкер (имеет серебряную медаль на Георгиевской ленте и получает пожизненной пенсии 300 руб. в год, как кажется – за то, что первый заявил покорность правительству, чем у последовала и вся деревушка). Этот дикарь имеет претензию на европейскую жизнь. Войдя в его приемную комнату, я был поражен собранием развешанных по стене тарелок, и блюдечек (с проверченными на середине дырочками и насаженных гвоздиках); тут же стояли миски, подносы, бутылки, штофы, одеколоновые флакончики и помадные банки, кувшины, самовар на двух ножках; битые и склеенные сургучем стаканы; на перекладине потолка висели стенные часы, которые показывали одно, а били другое; по углам стояли две скрипучие, полусломанные кровати и едва держащиеся на ножках столик, но за то покрытый цветной клеенкой; две стены были оклеены кусками разноцветных обоев, которые хозяин, верно, где-нибудь собрал, как редкость; два же окошка заклеены бумагой. Хозяин показывал радушный вид и явно был растерян, извиняясь, что не ожидал дорогих гостей, иначе угостил бы на славу; но теперь он приготовил только яичницу, за неимением сковороды, на крыше нашей походной кастрюли. Вся деревня собралась смотреть на нас, точно на чудо какое-нибудь. От деревни в 15 верстах за перевалом начинается Аргунский округ. Мы спустились в глубокое ущелье и у одного из притоков Аргуна разбили палатку. Здесь много лесу и преимущественно березы, но она далеко не так стройна и высока, как в России; много липы, клена, дуба и вяза; но особенно я удивился, найдя здесь дикую черную смородину и малину, которые по всей речке растут в изобилии. Вершины гор уже были покрыты снегом; с полудня, почти ежедневно густой туман застилает их. Аргунский округ граничит с Тушетией, и поэтому многие жители его говорят по-грузински, по-чеченски и по-аварски. На отроге хребта Арац-бик-хулеб-меер, именно на южном его склоне к селению Гонотль, в ущельи есть рудники свинцово-серебряные. Я осмотрел только вверху лощины одно место, где начали рыть и разбивать камни, но тут я ничего не нашел; между тем как жители сами принесли мне два куска руды довольно богатой, но боясь стариков, отказались показать место, где ее добывают; по рассказам, они достают здесь много свинцу. – Отсюда же, через перевал, на восток идет тропинка в неприступный Ункратль. По ночам в лагере раскладывали по несколько костров, которые поддерживались до утра; тут же варилась и пища. Горцы народ не прихотливый; посуда нелуженая; обыкновенно вешают котел на треножник и варят в нем баранину; потом, выложив ее на лоток, садятся в круговую, и начинается трапеза руками, а из кружек запивают бульоном; потом рассядутся вокруг костра и слушают с увлечением народные песни, которые обыкновенно поют двое. Сюжет общий всем восточным песням: постоянно воспевается с разными вариантами любовь и красота женщины. Напев андийцев начинается всегда с высоких грудных нот и довольно дик; некоторые песни имеют голос очень унылый; рассказчиков же между ними чрезвычайно мало. Окончив работы, мы пустились обратно через Чеберлоевское наибство. Когда-то оно было очень густо населено, но теперь многие деревни в развалинах; причину этого мне объясняли так: когда Шамиль требовал подати и продовольствия, то жители, надеясь на свою силу, отказали во всем; тогда Шамиль пришел с мюридами, привез с собою с большим трудом два орудия, опустошил почти все деревни и побил много народу. Чеберлоевцы Аргунского округа занимаются в больших размерах хлебопашеством; особенно пшеница, ячмень, овес и лен приносят большой урожай; лен сеют для масла, стебель же бросают; – очень жаль, что они не знают выделки полотен: предприимчивый торговец мог бы легко нажить здесь большие деньги, закупая лен и вывозя на линию. Я, сколько хватало знания, старался объяснить жителям пользу обработки льна и как это делать, чему они очень удивлялись, и пожалели о своем незнании; – даже пошли далее, изъявив желание поучиться у русских, но увы! – это было одно лишь желание, не более. …Я остановился на ночлег у чеберлоевского наиба, прапорщика Дубы. Вечером явился музыкант импровизатор с инструментом, в роде балалайки, состоящим из тонкого деревянного круга в роде миски с деревянной же ручкой, натянутым сверху пузырем и тремя шелковыми струнами, по которым он водит волосяным смычком. Старик много играл народных песен и наконец лезгинку или что-то в этом роде, чрезвычайно быстрый и живой танец; сыновья же хозяина по очереди плясали. В заключение музыкант сыграл несколько русских военных сигналов и, наконец, подъем, пояснив с самодовольствием, что все это он заучил, когда ходил с Шамилем в качестве его трубадура и по этому часто слышал, как русские музыканты играли в лагерях. На другой день я воротился, наконец, с трудом окончив свои полевые работы, в укр. Ведено. Нельзя не отдать справедливости туземцам, их неутомимому старанию, способности и готовности служить (многие из них служат в постоянной милиции). Я убедился собственными глазами, как быстро, охотно и добросовестно они исполняют все поручения и приказания начальства, при чем никогда не заметишь на лице ни малейшего оттенка неудовольствия или отказа; малейшее же поощрение служит особым побуждением к соревнованию между остальными. Кроме милиционеров в Ичкерии образована из чинов куринского полка так называемая партизанская команда охотников из 70 человек. Все они одеты как туземцы; цель их формирования – постоянное наблюдение и строгие караулы по Хулхулаускому ущелью, где они расположены. С учреждением партизанской команды проезд по ущелью сделался совершенно безопасным. Подпись. И. Огранович.

В заключение не могу не принести моей искренней признательности и благодарности старшему адъютанту ичкеринского окружного управления, Е. Е. Чернявскому, которому я вполне обязан большею частью сообщенных здесь статистических сведений об Ичкерии. Подпись. И. Огранович.

Из Нагорного округа. П. Петухов. 1866 год

Газета «Кавказ» №53, 1866 год.

Корреспонденция «Кавказа». Из Нагорного округа. Нагорный округ, входя в состав Терской области, ограничивается от Дагестана рекою Сулак и андийским хребтом (собственно не по водораздельной линии этого хребта, а отступя к пастбищным, безлесным горам, известным под именем Тамух); от Ичкерии и Чечни – речкою Аксай и от кумыкской плоскости, ломанною линиею, которая, начинаясь у Герзель-Аула, проходит Тамерлановским валом (Аксак-Темир) до речки Яраксу, далее идет выше Андреевой деревни и достигает реки Сулака несколькими верстами выше Чир-Нерта. Границы с Дагестаном и Чечнею – определенные и бесспорные; что же касается до кумыкской, то поземельная комиссия составляет проект ее.

Все пространство округа заключается в черте Черных гор, когда-то сплошь покрытых лесами, исключая пограничные пастбищные горы Тамух. Леса преимущественно состоят из крупного чинара и только по мере приближения к устьям ущелий разнообразятся другими породами, между прочим дубом и грецким орехом.

В последнее пятилетие очищены жителями значительные участки для пашен, и проведены войсками широкие просеки в трех направлениях: 1-я от укр. Кишень до аула Беной, по хребту между Яраксу и Ямансу; 2-я от Беноя вниз, направляясь на кумыкский аул Аксай, по хребту между Ямансу и р. Аксаем, 3-я от аула Дылым на аул новый Буртунай.

Почва видимо осадочного происхождения и состоит из глины с небольшим слоем чернозема. Еще в недалеком прошлом все впадины и котловины изобиловали мочажинами, и почва в разных местах оседала или сползала, меняя физиономию поверхности: были случаи, что часть горы или целый аул сползали со своего места, оставляя после себя желтую глинистую осыпь. При больших дождях со склонов сползает густая масса в виде селей, унося весь слой чернозема вместе с посеянным зерном, и там, где была пашня остается ни к чему не пригодная глинистая осыпь. В настоящее время почва значительно осушается, благодаря очистке мест из под лесу и просекам.

Со стороны андийского хребта ниспадают по направлению к кумыкской плоскости речки: Аксай, Ямансу, Яраксу и Акташ, имеющий несколько притоков. Речки эти небольшие, хотя при водополии трудно переходимые, впрочем достаточные для того, чтобы приводить в движение множество небольших туземных мельниц.

Нагорный округ населяют два главных племени: дагестанское, под именем салатавцев и чеченское, под именем ауховцев, зандаковцев и беноевцев.

Салатавцы, занимая пространство между речкою Акташ и Сулаком, составляют 12 аулов и 1006 домов населения. Говоря наречием аварского языка, салатавцы во всех отношениях сохранили особенности дагестанцев; нравы и адаты у них дагестанские, а в общежитии заметно влияние дагестанской цивилизации, если можно так назвать некоторые условия приличий, отчасти мягкость нравов и общественную дисциплину, которые отличают их от чеченского племени, считаемого ими значительно низшим по развитию. Как и в Дагестане, у них много грамотных и начитанных, имеющих особенное влияние на народ. Вообще, салатавцы народ пришлым из Дагестана и имеет с ним родовую связь.

Три названные выше вида чеченского племени, составляя в сущности одно племя, рознятся между собою как по характеру, так и по степени развития; этому способствовали топографические условия населяемых ими мест и занятия. Кроме того, как народ молодой, они считаются между собою родами по родоначальникам, вышедшим из горского участка Ингушевского округа, именно из Цори, Ако и Галгая.

Ауховцы, живя большими аулами недалеко от устьев ущелий Яраксу и Акташ, имея постоянные сношения с торговыми рынками кумыкской плоскости (Аксай, Андрей, Хасав-юрт), значительно развитее остальных двух видов. Они составляют 6 аулов и 1232 дома населения. Многие из ауховцев знают русский язык и не чужды переимчивости, так напр. они заимствовали у нас огородничество, питье чая, окна со стеклами, водовозные бочки, отчасти стулья и столы, вообще – те мелочи, которые показывают зачатки цивилизующего влияния господствующего племени. Они умнее и трудолюбивее своих соплеменников и особенно склонны к торговле.

Зандаковцы занимают места между ауховцами и р. аксаем. Они составляют 13 аулов и 859 домов населения; обитая в лесах и имея менее сношений с плоскостью, они значительно беднее и грубее ауховцев.

Беноевское племя приютилось на лесистых высотах, у верховьев правого притока речки Аксай. Оно состоит из 5 аулов и 443 домов населения. Природа и топографические условия Беноя, или «вороньего гнезда» (Беной – в переводе), представляя все данные, способствующие доведению народа до полной дикости, задержали развитие умственных способностей его, доведя этих людей почти до идиотизма. Войдя, или лучше – неуклюже ввалившись к вам в комнату, беноевец, оборванный и грязный, озирается как дикая кошка, а начиная излагать что-нибудь, с большим трудом связывает мысли, причем, в видах выигрыша времени для подбора слов, беспрестанно отплевывается.

Занятие салатавцев составляют земледелие, садоводство и скотоводство. Сеют пшеницу, ячмень и кукурузу все аулы; садоводством же занимаются собственно аулы, расположенные по берегу Сулака, именно, Зубут, Миатлы, Иха и Зурамакент.

В Зубуте и Миатлы выделывается вино в количестве более 200 бочек. Оно трех цветов и лучше кизлярского; это приписывают тому, что сады их не поливные и закрыты от ветров горами. Хотя вина эти продаются дешево, от 20 до 40 руб. за бочку, но торговля идет далеко не успешно по той причине, что жители, по обычаю сами не развозят вин, а ждут покупщиков; армяне же торговцы, имея свои сады в Кизляре и избегая соперничества, не содействуют им.

Ауховцы преимущественно земледельцы; прежде они сеяли одну только кукурузу, в последние же годы, по примеру некоторых, стали сеять пшеницу и ячмень. Торговля лесом составляет один из главных источников их благосостояния, но этот источник значительно оскудевает по причине истребления их лесов жителями плоскости и войсками.

В настоящее время все склоны у устьев ущелий совершенно лишены лесу. Впрочем вопрос о порядке пользования здешними лесами рассматривается и вскоре определятся условия, которые должны будут предупредить окончательное истребление лесов.

Зандаковцы и беноевцы сеют только кукурузу и содержат в незначительном количестве овец. Впрочем, беноевцы воспитывают еще пчел, дающих им превосходнейший мед и воск.

Чеченское племя нагорного округа не имеет грамотных; муллы у них пришельцы; за то народ этот, склонный к мистицизму, охотно вступает в религиозное братство суфи (зикр) и расположен приветствовать каждого искателя приключений имамом, хоть бы он не умел отличить а от б. Впрочем все это, отчасти только, относится и к ауховцам.

Салатавцы и ауховцы управляются наибами из русских офицеров; зандаковцы же и беноевцы – наибами из туземцев.

Сословий в округе нет, точно также как и холопства; народ равноправен и называет себя узденями, в смысле людей свободных относительно личных прав. Земли делятся на общественные и частные; к первым относятся пастбищные горы, выгоны и леса участки, переходящие наследственно, и участки, очищенные в последнее время, по умиротворении края. 4 февраля 1866 г., Кишень. Подпись: П. Петухов.

Чеченцы (Нахче). Дубровин Н. Ф. 1871 год

«История войны и владычества русских на Кавказе». Том I. Кн. I. Очерк Кавказа и народов его населяющих. СПб. 1871.

«Чеченцы». (Нахче). Глава I. Стр. 367 …По соседству с осетинами и на восток от них поселилось чеченское племя, ограниченное: на севере Малою Кабардою, р. Сунжею и кумыкским владением; на востоке тем же владением, до креп. Внезапной, и рекою Акташ, отделяющею Чечню от дагестанского общества Салатау; на юге – Сулако-Терский Водораздельный хребет гор отделяет Чечню от нагорного Дагестана, а далее Тушино-пшаво-хевсурский округ и осетинские общества до укрепления Дарьяла. Западную границу Чечни составляла некогда река Терек.

Тридцать лет тому назад, т. е. до восстания в 1840 году, чеченцы жили по правому берегу Терека и обоим берегам реки Сунжи, так что тогда под именем Чечни разумелось все пространство, заключенное в границах, которые обозначались: «на Западе рекой Фортангой до Ачхоевского укрепления, а отсюда прямою чертою до Казах-кичу, и далее на ст. Стодеревскую; с севера Тереком до впадения в него Сунжи; с востока Качкалыковским хребтом, прямою чертою от Герзель-аула на Внезапную и верховьями реки Акташа; с юга Андийским хребтом (Сулако-Терским) до Шаро-Аргуна, этой рекой до соединения с Шаро-Аргуном и Черными горами до начала р. Фортанги.

С началом восстания, большая часть чеченцев, живших между Тереком и Сунжею, бежали за эту последнюю реку. На правом берегу реки Терека и на левом Сунжи осталось только несколько небольших аулов. Опустелая земля их начала заселяться казачьими станицами, а чеченцы замкнулись в выше приведенных границах.

Пространство земли, ограниченное рекою Сунжею, между рр. Аргуном, Гудермесом и Ассою, занято сунженскими чеченцами, которые рекою Гойтой разделяются на две части: пространство, лежащее по левую ее сторону, носит название Малой Чечни, а по правую Большой Чечни. В состав последней входят мичиковцы, живущие по обеим сторонам реки Мичик и племя известное до 1840 года под именем качкалыковцев, обитавшее по северо-восточному склону Качкалыковского хребта. Поколение это впоследствии смешалось с мичиковцами и ичкеринцами и бывшие его аулы Шавдон, Наим-берды, Адыр и Наур-су в настоящее время не существуют. Ичкеринцы живут между верхними частями рек Акташ, Хулхулау и Сулако-Терским Водораздельным хребтом, а в верховьях рр. Ярык-су, Яман-су и Акташа поселились ауховцы.

Между ауховцами и рекою Аксаем, в местности лесистой, живут зандаковцы, а на лесистых высотах, у верховьев правого притока речки Аксай, приютилось беноевское племя, что в переводе означает воронье гнездо.

Кроме этих обществ, чеченское племя вообще разделяется на множество поколений, которым названия даны русскими по именам аулов, или гор, или рек, по направлению которых были расположены их селения. Так непосредственно к осетинам прилегают кисты, живущие по ущельям реки Макалдона, притока реки Терека, и по ущельям реки Аргуна; первые носили название ближних, а последние дальних. Восточнее кистов, по верховьям реки Ассы и по берегам реки Таба-чочь, живут лалгаевцы. На севере от этих двух обществ поселилось несколько поколений чеченского племени: назрановцы или ингуши, занимающие низменные места, орошаемые реками Камбилеевкой, верхнею частию Сунжи и Назрановкою и по течению этих рек до впадения реки Яндырки в Сунжу и по Тарской долине (Долина эта находится в верховьях р. Камбилеевки и верстах в 12 от Владикавказа. Название свое она получила от Тарской станицы, принадлежавшей второму Владикавказскому казачьему полку.); карабулаки, на равнине орошаемой реками Ассою, Сунжею и Фортангою; галашевцы, поселившиеся по рр. Ассе и Сунже, и джерахи живущие по обоим берегам реки Макалдона.

Стр. 369 …Верховья восточного истока реки Ассы занято аулами цоринцев, а по обоим берегам реки Ассы и по реке Сунже, между галгаевцами и дальними кистами, в верховьях реки Гехи, притока Сунжи, расположены аулы Ако или Акинцев. За акинцами следуют: мередженцы, расселившиеся по ущельям р. Фортанги; пшехой или шопоти, живущие около истоков реки Мартан; шубузы и шатой – по реке Аргуну; шаро или киалал, по верховью Шаро-Аргуна; джан-бутри и чаберлой или тадбутри, по реке Аргуну. Наконец, следует упомянуть о терекских и брагунских чеченцах, живущих на правом берегу реки Терека при впадении в него Сунжи.

Все эти наименования и разделение чеченского племени на множество отдельных поколений, как я сказал, сделаны русскими и, в строгом смысле, как неизвестные совершенно туземцам, не имеют никакого значения. Чеченцы сами себя называют нахче, т. е. народ, и название это относится, одинаково, до всех племен и поколений, говорящих на чеченском языке и его наречиях.

Под именем нахче чеченцы известны и кабардинцам. Все остальные народы называют их, также как и мы, чеченцами, производя это слово, по указанию самих туземцев, от несуществующего в настоящее время аула Большой Чечен, находившегося на берегу Аргуна у подошвы Сюйри-Корта-Чачани, одной из двух гор, возвышающихся на плоскости Большой Чечни и образующих между крепостями Грозной и Воздвиженской так называемое Ханкальское ущелье.

По народному преданию, богатая плоскость, простирающаяся от реки Сунжи до северного склона Дагестанских гор, лет двести тому назад, представляла вид дремучего непроходимого леса, где рыскали одни дикие звери, не встречавшие нигде человеческого присутствия. Пространство это было дико и необитаемо до такой степени, что, по тому же преданию, когда появились на нем первые поселенцы, то «зайцы и олени сбегались взглянуть на никогда невиданного ими человека».

Не так давно старики-туземцы рассказывали, что чеченский народ вышел из Ичкеринских гор, века два с четвертью тому назад, и занял сначала долины, орошаемые рр. Сунжею, Шавдоном и Аргуном, а потом, мало по малу, занял и всю плоскость Большой и Малой Чечни. Тогдашние выходцы были люди мирные, занимавшиеся преимущественно пастьбою скота, у которых адат (обычай) заменял законы, а старший в роде был начальником, судьею и первосвященником. Земля, как воздух и вода, составляла тогда достояние общее, принадлежавшее в равной степени каждому и тот владел ею, кто принял на себя труд ее обрабатывать. Земля, которую заняли чеченцы, представляла в то время все удобства необходимые для жизни и с избытком вознаграждала легкий труд человека.

Первое время кабардинцы, кумыки и аварцы не подозревали о существовании переселенцев, и чеченцы, будучи отделены от своих соседей вековыми лесами и быстрыми реками, жили в довольстве и множились. Но скоро обстоятельства и историческая судьба произвела в них перемену. Из пастушеского племени они стали самым суровым воинственным народом из всех племен, населяющих Кавказ. Переход этот образовался сам собою. Хищные кумыки, распространившиеся от Каспийского моря, по рекам Сулаку и Аксаю, прежде других встретились с чеченцами. Столкновение это произошло на реке Мичике, отчего кумыки и прозвали вновь появившееся племя мичикиш, именем, которым кумыки называют чеченцев и до настоящего времени.

Кроме кумыков, ногайцы и кабардинцы, искони воинственные, стали теснить со всех сторон чеченцев, грабили и убивали их. Мирным пастухам надо было подумать о защите. Не находя среди своего парода достаточно силы, чтобы противостоять грабежам и насилиям всякого рода, чеченцы искали посторонней помощи и начали с того, что добровольно подчинились своим соседям. Так, урус-мартанцы, жившие по близости с кабардинцами, подчинились им, а качкалыковцы и мичиковцы – кумыкам. Отдавшись добровольно под покровительство кабардинских и кумыкских князей, чеченцы платили им дань, хотя незначительную, и стали их приверженцами. Кумыки выработали для них даже особое название смотрящего народа. Князья не вмешивались в их управление и заступались за чеченцев, когда они прибегали к их защите.

По мере того как благосостояние чеченцев стало увеличиваться, такого морального подчинения оказалось недостаточным. Едва на плодородных чеченских полях показались многочисленные стада и возникли богатые селения, как появились неукротимые хищники в лице их соседей. «Набег в Чечню был пир для удалых наездников: добыча богатая и почти всегда верная; опасности мало, потому что в Чечне народ, еще не многочисленный, жил не зная ни единства, ни порядка, Когда отгоняли скот одной деревни, жители соседних деревень редко подавали помощь первым, потому что каждая из них составляла совершенно отдельное общество, без родства и почти без связей с другими.

В таких тяжелых обстоятельствах, чеченцы решились призвать к себе, из Гумбета, славную семью князей Турловых, которой поручили водворить у них порядок и защитить от врагов. Турловы явились с многочисленною дружиною, грозною для соседей, и с хорошим оплотом от всякого неповиновения, могущего возникнуть в самой Чечне. Турловы сплотили Чечню в одно целое и дали ей народное единство. По их требованию, все чеченцы поголовно следовали, в случае нападения, за своим князем, выезжавшим на тревогу; жители не ограничивались уже защитою одних своих интересов, или только собственной деревни, а спешили на помощь и к другим селениям своих единоплеменников. Скоро чеченцы, неся все одинаковую службу, одинаковые обязанности, перестали чуждаться друг друга и, составив одно целое, сделались грозным племенем для своих соседей. Вместе с сознанием собственной силы, развился их воинственный дух и явились толпы смельчаков, которые, для грабежа и хищничества, стали пускаться сами в земли кабардинцев и на Кумыкскую плоскость. Кумыки и кабардинцы скоро перестали презирать чеченцев, а калмыки и ногайцы стали их бояться.

У чеченцев явилось оружие, явились храбрые предводители и еще храбрейшие защитники своей родины. Мало по малу сложился настоящий характер чеченца, с именем которого соединяется понятие как о человеке грубой суровости, грязной бедности и храбрости, имеющей что-то зверское.

Своею воинственностию и устройством хотя незатейливого гражданского быта чеченцы обязаны были князьям Турловым, вся власть которых основывалась, однако же, на добровольном подчинении и уважении к ним народа. Едва только чеченцы сознали свою силу, как у них тотчас же проявилась прежняя любовь к необузданной личной свободе – и они отплатили Турловым полною неблагодарностию.

Быстро возрастающее народонаселение, благосостояние Чечни и упадок воинственности у соседей дали чеченцам превосходство над ними. Распри между княжескими фамилиями у кабардинцев и у кумыков, изнеженность и порча нравов, успехи русского оружия, потеря лучших наездников в битвах с русскими и, наконец, переход многих уважаемых стариков на нашу сторону, значительно ослабили кабардинцев и кумыков. Чеченцы, не страшась более соседей, а вместе с тем не нуждаясь в предводительстве князей Турловых, перестали им повиноваться и не оказывали им уважения. Турловы переселились в Надсунженские и Теречные чеченские деревни, среди которых долгое еще время пользовались уважением и своими правами. С их уходом, чеченцы возвратились к старому порядку вещей и к прежнему образу управления, так что размер общества изменился, т. е. увеличилось народонаселение, но не изменилась форма его общественного управления. «Правление Турловых, никогда почти не касавшихся внутреннего устройства, мало изменило чеченцев в их гражданском быту; по выходе или, скорее, по изгнании их (Турловых) он представился в том же самом положении, в котором был в первые времена населения края. Вся разница состояла в том, что там, где прежде лепился в лесу одинокий хуторок, раскидывался теперь огромный аул, в несколько сот домов, большею частию одного родства». Круг связей общественных хотя, по прежнему, не переступал границ родственных связей, но за то стал обширнее, потому что роды расширились значительно в своей численности.

Чеченцы, поселившиеся в Надсунженских и Теречных деревнях, во многом отличались от остального населения Чечни. Земля, заключенная между левым берегом Сунжи и правым Терека, издавна была собственностию кабардинцев, имевших там свои луга и покосы. Чеченцы, селившиеся на земле имевшей своих хозяев, должны были заключать разные условия, подчиняться известным правилам относительно вознаграждения за пользование чужою землею. Кабардинские князья пользовались первое время незначительною данью, но, заметив, что чеченцы, поселившиеся на их земле, богатеют, оставили свои отцовские жилища и переселились к ним на постоянное жительство и, вместе с тем, перенесли туда и феодальное устройство, существовавшее в Кабарде. Таким образом смесь феодализма с простым и односложным элементом Чеченского общества породила в Надсунженских и Теречных деревнях гражданский быт, почти одинаковый и во всем сходный с общественным порядком, существовавшим у кабардинцев и у кумык.

Аулы, поселенные на Тереке, составляют более цивилизованную часть Чечни. Находясь вблизи русских, они привыкли к гражданственности, управлялись князьями, волю которых исполняли во всем. Это-то поселение и носило название мирных чеченцев. Другой род, также мирных чеченцев, занимал плоскость по обеим сторонам р. Сунжи и ее притоков – это качкалыковцы, ауховцы, частию карабулахи и собственно чеченцы. Отдаленные от русских поселений, чеченцы этих племен хотя и находились в управлении князей, но мало им повиновались. Поселившись вблизи своих непокорных нам соотечественников, они, при каждом удобном случае, готовы были на измену, грабеж и на помощь своим мятежным товарищам. Далее от нашей границы, по горам, покрытым дремучим лесом, между скалами и глубокими оврагами, поселились немирные чеченцы, отличавшиеся своею враждою и ненавистью к русским.

Все общества чеченского племени имеют одинаковые нравы и говорят одним языком, причем ичкеринцы сохранили самое чистое произношение чеченского языка. Ичкерия считается колыбелью чеченского народа, которую туземцы называют Нахче-Мохк (место народа), но из этого еще не следует, чтобы все чеченцы были выходцами из Ичкерии. Общество чаберлой, например, хотя и говорит чеченским языком, но это не родной его язык. В народе существует предание о русском происхождении чаберлоевцев, что отчасти подтверждается характером этого поколения и даже чертами их лица.

Что племена населяющие Чечню одни и те же, говорит Ипполитов, «это бесспорно, но совершенно ошибочно мнение, приписывающее всему народу чеченскому и племенам этим единство, общность происхождения, между тем как каждое племя (тайпа) на самом деле считает себя происхождения по большей части различного». Так, например, фамилия Зумсой считает себя происхождения грузинского; Келой – тушинского; Ахшипатой – фиренческого, т. е. европейского; родоначальники фамилии Варандинской – выходцы из Хевсуретии. Многие фамилии считают себя происхождения греческого и т. д. Тем не менее, каково бы происхождение их ни. было, почти все общества чеченского народа имеют один язык, одни нравы и обычаи.

Местность, на которой поселились чеченцы, в физическом отношении не может быть рассматриваема как одно целое, потому что одна часть ее безлесна, безводна и почти необитаема, между тем как другая покрыта лесом, изобилует водою и усеяна жилищами. К первой принадлежит часть Большой Чечни, часть лежащая между Тереком и Сунжею и восточною границею Малой Кабарды, а ко второй все остальное пространство. К первой части, по своему безводию и недостатку леса, следовало бы отнести и северную часть Назрановского общества, если бы она не была одинаково заселена с Засунженским пространством. На всем протяжении между Тереком и Сунжею нет почти никаких источников кроме Горячеводского, известного у чеченцев под именем речки Мельчихи – на которой находится Горячеводское укрепление и аул Старый Юрт – и речки Нефтянки, берущей свое начало из нефтяных источников и перерезывающей большую дорогу в шести верстах от крепости Грозной. Несколько минеральных и теплых ключей, составляют всю водную систему этой местности. Такой важный недостаток был причиною того, что все население этой местности сосредоточилось по ее окраинам: по правому берегу р. Терека и левому Сунжи.

До 1840 года берега этих рек были усеяны большими чеченскими аулами, которые, по всей вероятности, не были бы оставлены жителями и по настоящее время, если бы они, из страха наказания за измену нашему правительству, не вынуждены были оставить свои дома, открытые и доступные нашим войскам, и искать спасения в вековых своих лесах за р. Сунжею. С удалением жителей Надтеречных и Надсунженских аулов, на всем этом пространстве осталось только три аула: Старый Юрт, Новый Юрт и Брагуны, сохранившие покорность и преданность русскому правительству.

Пространство это вообще гористо, пересечено оврагами и частью покрыто лесом. Два горных кряжа, незначительной впрочем высоты, тянутся на довольно большое протяжение. Один из них, пролегающий между р. Урухом и Ардоном, называется хребтом Кабардинским и прорезывается р. Тереком. Приближаясь к левому берегу р. Сунжи, он принимает название Сунженского и оканчивается крутым мысом у креп. Грозной. Другой хребет носит название Терекского или Надсунженского, и следуя вдоль правого берега р. Терека, при устье Сунжи, представляется как бы отрезанным от оконечности лесистого Качкалыковского хребта, составляющего крайний отрог Андийских гор.

Оба эти хребта не отличаются друг от друга ни по внешнему очертанию, ни по геологическому устройству, ни растительностью, ни, наконец, доступностью сообщения. «Высота их, равно как и крутизна их отлогостей, одинаковы: южный склон обоих хребтов круче и короче, а северные склоны, хотя также круты, но длиннее». Растительность также одинакова; сообщение чрез оба хребта одинаково затруднительно для следования повозок, по причине крутых подъемов и спусков, и наконец почва их, по глинистому свойству грунта и производительности, одинакова с почвою долин и отлогостей.

Все пространство, лежащее по ту сторону Сунжи, между этою рекою и подошвою Черных гор, составляет совершенную и обширную равнину (за исключением немногих возвышенностей), перерезанную множеством параллельных рек и речек, с шумом стремящихся преимущественно с юга на север и изрезывающих Чечню по разным направлениям. Две трети этой равнины покрыты строевым лесом или частым кустарником, в которых укрывалось почти все население Чечни. Исключив из всего засунженского пространства две трети пространства покрытого лесом, остальная треть составляет более или менее обширные поляны, на которых чеченцы имеют свои богатые обработанные поля и тучные луга, снабжающие жителей не только сеном, для прокормления их стад зимою, но и служащие изобильными пастбищными местами, для стад их горных соседей.

Все реки и речки, орошающие эту местность, вытекают по большей части из второстепенного, и только немногие из Главного снегового хребта, и вливают свои воды в р. Сунжу, составляя таким образом ее притоки с правой стороны.

К рекам, берущим свое начало из Главного снегового и Сулако-Терского водораздельных хребтов, принадлежат: Терек, Сунжа, Асса, Фортанга, Гехи, Мартанка, Аргун, Хулхулау, Гудермес или Гумс. Из всех этих рек, конечно, первое место занимает Терек, протекающий по Чечне около ста верст расстояния. Воды его стремятся с такою быстротою, что уносят деревья и ворочают огромные камни. Шум от волн его слышен за несколько верст. Переправа через эту реку если не окончательно невозможна, то сопряжена с большим затруднением, так как дно его изрыто быстрым течением. Все же остальные речки, орошающие Чечню, как, например: Ачхой, Валерик, Гойта, с ее притоками, и другие берут свое начало в Черных горах.

Реки, вытекающие из Главного и Сулако-Терского водораздельного хребтов, имеют тот общий характер, что протекают, за исключением своих верховьев, в довольно отлогих и одинаковой высоты берегах, текут быстро, по каменистому ложу, и образуют множество островов, а при устьях своих разделаются на несколько рукавов. Исключение из этого общего характера составляют только Сунжа и Асса, в особенности в своих верховьях. Берега этих двух рек по большей части круты, текут они одним руслом и почти не образуют островов; хороших бродов имеют мало и только в известных местах.

Глубина всех рек первой категории, при обыкновенной высоте воды, самая незначительная, и оне почти во всех местах, где только дозволяют берега, проходимы в брод; но при таянии снега, на тех горах, с которых они берут свое начало, а в особенности при сильных и продолжительных дождях, вода в них мгновенно и значительно возвышается, и самая мелководная речка в несколько часов получает значительную глубину, а на плоскости выступает из берегов и разливается. Бывают случаи, что в Сунже вода возвышается на полторы и две сажена против обыкновенного своего уровня. Тогда переправа через такие реки, как для пеших, так и для конных, делается затруднительною, если не по глубине, то по быстроте течения и ширине разлития. Быстрота течения причиною того, что вода почти всегда бывает мутною, но, не смотря на то, приятна на вкус и здорова. При полноводии и самое русло многих рек изменяется, чему причиною сильный напор воды и наносы ила и деревьев; с переменою русла изменяются, конечно, и броды, так что после каждого полноводия необходимо осматривать прежние броды и отыскивать новые. Устройство мостов через эти реки, при обыкновенной в них высоте воды, не составляет особенного труда, и самыми лучшими для того мостами признавались мосты на козлах, тогда как в полноводие устройство обыкновенных мостов и с устоями есть совершенно бесполезный. труд.

Речки, берущие свое начало с Черных гор, имея вид канав, по своим свойствам совершенно противоположны тем, которые вытекают из Главного хребта гор. Летом, в сухое время, когда первые значительно мелеют, последние, напротив того, получают наибольшую [376] прибыль воды от таяния в горах снега. Второстепенные речки текут довольно медленно в берегах, большею частию топких и по такому же топкому ложу, а потому имеют весьма мало бродов, но за то почти на всех дорогах переброшены через них мосты. Последние, по незначительной ширине речек, не требуют особенных усилий при постройке; устройство их несложно, тем более, что вода в таких речках не возвышается быстро ни от дождей, ни от таяния снега.

Леса этой местности, состоящие из крепких лиственных пород: дуба, бука, чинара, вяза, груши, вишни, черешни, лычи (дикая слива) и в особенности орешника, перемешанные с виноградником, боярышником и кизилем, покрывают почти всю Чечню и представляют летом непроходимую чащу. Местами попадаются обширные поляны, кое-где поросшие кустарником, на которых зреет хлеб и пасутся стада. Лес преимущественно растет на Черных горах и у подножия их, а также у устьев рек и речек, орошающих Чечню, в особенности же между рр. Мичиком и Шавдоном, Гойтой и Гехи. Средняя часть Чечни, по которой пролегает так называемая чеченцами русская дорога, от Куринского до Нестеровского укрепления, по большей части открыта, и только леса: Гехинский, Гойтинский, Шалинский, Автурский, Маюртупский и Качкалыковский, изрезывают эту часть Чечни узкими полосами, от 400 до 700 сажен.

Средняя часть, как более открытая, представляла более удобств для жизни, а потому здесь-то и было скучено почти все население; здесь находились известные по величине и богатству аулы: Бата-Юрт, Акаюрт, Маюртуп, Гельдиген, Автур, Герменчук, Шали, Большая и Малая Атага, Урус-Мартан и другие. По мере того, как наши войска стали двигаться по русской дороге, аулы эти стали пустеть, а жители переселялись в близ лежащие леса. До 1840 года, аулы все-таки сохраняли свой наружный вид и свою многолюдность. С возмущением же Чечни, все жители этих аулов расселились по лесам, растущим по Сунже и у подножия Черных гор, и огромные богатейшие аулы их совершенно исчезли. В настоящее время о существовании их говорят только остатки их садов. Самое густое народонаселение укрывалось в лесах, растущих у устьев рек и речек, протекающих по Чечне, в особенности же между рр. Гойтой и Гехи (куда переселилась в 1840 году большая часть надтеречных чеченцев) и между Джалкой и Качкалыковским хребтом, составляющим крайний отрог Сулако-Терского водораздельного хребта. Непрерывное движение наших войск в глубь страны и постройка на занятых местах укреплений заставляли чеченцев удаляться от нашей линии укреплений. Постепенно приближаясь к Черным горам, они расселились по различным их ущельям и по верховьям рек и речек.

На пространстве между речками Фортангой и Гехи Малая Чечня отделяется от обществ Галгаевского, Цоринского и Акинского двумя ветвями гор, составляющими продолжение главной отрасли северного склона. Та ветвь, которая имеет северо-западное направление и оканчивается горою Нох-Корт, придает гористый характер всему пространству, заключенному между рр. Фортангой и Нетхой, до бывших аулов Аршты и Ачхой. Другая ветвь имеет северное направление, пролегает между рр. Нетхой и Гехи и проникает внутрь Чечни своими отрогами также далеко, как и первая ветвь. Между рр. Гехи и Аргуном, отроги Главного снегового хребта вдаются в Чечню полукругом и отдаляются из нее в том месте, где р. Мартан прорезывает их. Сулако-Терский водораздельный хребет, отойдя от Главного Кавказского хребта, у горы Борбало, пускает на север длинные отроги гор, которые, своими ветвями и уступами, наполняют восточную часть Большой Чечни; вся же западная часть Чечни наполнена отрогами Главного Кавказского хребта. С северной стороны обоих хребтов и параллельно им пролегает второстепенный кряж, образующий как бы предгория или уступы главных хребтов и обозначающийся весьма резко крутым и почти обрывистым скатом к стороне последних. К северу же он пускает длинные, более доступные, отроги, изрезанные глубокими оврагами.

Из отрогов Сулако-Терского хребта, пролегающих по Ичкерии и Ауху и составляющих, так сказать, правый берег р. Аргуна, наиболее замечательны: Качкалыковский, замыкающий с запада Кумыкскую плоскость, и хребет, отделяющийся от горы Чабирли, разветвляющийся между Аргуном и Хулхулау и доходящий до кр. Воздвиженской. Горы, наполняющие всю местность между Хулхулау, Гудермесом и Аксаем, делают ее весьма гористою. Отделяющаяся от этой отрасли ветвь против Ведено и пролегающая по левому берегу Аксая до Герзель-аула, образует далее хребет, известный под именем Качалыковского. Между Аксаем и Акташем пролегают отрасли гор, отделяющиеся от хребта Джалдари-Меэр и доходящие до Хасав-Юрта. Эти-то отрасли и делают местность Ичкерии и Ауха покрытою горами довольно значительной высоты, с крутыми балками, так что сообщение между селениями производилось только по долинам рек, а поперечных сообщений через горы почти не существовало. Туземное население знало только о существовании вьючных дорог между аулами, и обыкновенный вид сообщения по ним была верховая езда. В настоящее время, трудами войск, покоривших Кавказ, прокладываются многие дороги для колесного сообщения.

Все горы, наполняющие Чечню, Ичкерию и Аух, покрыты строевым лиственным лесом, отчего, по наружному виду, и называются Черными, в отличие от снеговых, одетых постоянно в белую пелену снега. Северная часть Большой Чечни отделяется от Терека Умахан-юртовским хребтом, а в семи верстах от кр. Грозной, между Гойтой и Аргуном, стоят две отдельные горы, образующие собою знаменитое в истории Ханкальское ущелье. Горы эти были прежде покрыты густым лесом и служили лучшим притоном для хищников, нападавших на пограничные наши селения. Эти нападения и заставили Ермолова расчистить Ханкальское ущелье и, для устрашения хищников, поставить против него крепость Грозную.

В Чечне нет особенно низменных мест, хотя Большая и Малая Чечня и изобилует болотами. «Но образование этих болот скорее должно приписать постоянно влажной почве густых непроходимых лесов, нежели низменности тех пунктов, на которых они находятся».

Что касается до климата Чечни, то он сходен с климатом средней полосы России: здоров, летом бывают сильные жары, а зима довольно суровая, снежная, с морозами, доходящими до 20⁰, так что большая часть рек замерзает, в том числе и Сунжа, за исключением только некоторых ее мест, отличающихся быстротою течения. В июне, июле и августе дни бывают весьма жарки, а ночи, напротив того, прохладны. Эти быстрые и ощутительные переходы порождают лихорадки и другие болезни. В Ичкерии и Аухе климат суровее, чем в остальных местностях, населенных чеченцами, и зима продолжительнее.

Климатические условия и производительность Чеченской плоскости вполне способствуют развитию хлебопашества в самых широких размерах, но в горных пространствах чувствуется значительный недостаток в удобной пахотной земле, так что жителям часто приходится прибегать к вырубке лесов для очищения мест под посевы.

Земли жителей гор состоят преимущественно из крутых покатостей, зачастую не дающих ровно никакой растительности, так что жители принуждены прибегать к приспособлению ее искусственным образом к тому, чтобы сделать ее способною к произрастанию хлеба, необходимого для их существования. «Вблизи жилищ, пишет г. Грабовский, встречаются искусственно устроенные террасы для посева хлебов. Нужно видеть эти террасы, чтобы судить о громадности труда, потребовавшегося на устройство их; оне находятся обыкновенно в таких местах, где сама природа отказала дать что-либо. Чтобы устроить площадку в 10—12 аршин длины и в 5 ширины, необходимо было горцу расчистить и сравнять выбранную для этого местность; но так как и после этого площадка кроме камня ничего другого не представляла, то понадобилось натаскать туда земли и вообще удобрить ее на столько, чтобы она могла приносить желаемую пользу. Конечно, все это удобно было сделать тому, у кого оказался на этот раз рабочий скот».

На этих небольших площадках туземцы засевают: ячмень, овес и отчасти пшеницу, но в таком количестве, что они далеко не обеспечивают продовольствием семейств на круглый год. Недостаток хлеба заставляет одних нанимать поля на плоскости, других вырабатывать насущный кусок поденным трудом, преимущественно во время уборки посевов, и, наконец, третьих, обращаться с просьбою о подаянии к родственникам, живущим на плоскости. Но все эти заработки и изыскания средств к приобретению насущного хлеба не дают многого, и туземцу, по недостатку земли, приходится перебиваться кое-как. Недостаток удобной земли так ощутителен, что многие общества и аулы не имеют вовсе кладбищ, а «складывают, или, вернее, сваливают трупы умерших в нарочно устроенные из земли склепы. Подобный обычай погребения, как говорят сами жители, сложился единственно вследствие недостатка земли. Это показание подтверждается самым наглядным образом: склепы обыкновенно находятся на таких местах, где, действительно, сделать что-нибудь другое нельзя было».

В прежнее время, в Чечне, на плоскости, земледелие было в довольно хорошем состоянии, но с переселением жителей, в 1840 году, за Сунжу, народонаселение там значительно скучилось и почувствовался большой недостаток в земле. Расселившись по лесам отдельными хуторами или небольшими аулами, чеченцы, по недостатку земли, должны были засевать большею частию столько хлеба, сколько доставало, и то с трудом, для годичного пропитания семейства. Все хлебопашество ограничивалось посевом кукурузы, пшеницы в малом количестве и еще менее проса. Количество накашиваемого чеченцами сена было едва достаточно для прокормления, во время зимы, скота, которым жители были вообще очень бедны. Огороды и сады их были весьма не велики. Чеченцы садили лук, чеснок, огурцы, тыкву и редко арбузы и дыни. Фруктовых деревьев было у них весьма немного, а виноград в Чечне растет только в диком состоянии.

Не смотря на все это, жители плоскости снабжали хлебом верхне-аргунских чеченцев, которые мало занимались хлебопашеством и не имели хлеба для собственного пропитания. Необыкновенная умеренность в пище делала возможным такое снабжение. Не имея сами много хлеба, чеченцы, живущие на плоскости, кормили множество нищих, спускавшихся к ним с гор за подаянием. «Ежегодно, через Осман-Юрт, от сентября до апреля и позже, говорить г. Клингер, проходило до четырех сот человек нищих, полунагих тавлинцев, старых и молодых, мужчин, женщин и детей. Собравшись артелями от девяти до десяти человек, они обходили аулы, испрашивая подаяния ударами в бубен, с припевом текста из Корана. Некоторые нанимались работать, без платы, за кусок хлеба, за дневное пропитание, или собирали черемшу, различные ягоды, которые выменивали на муку. В особенности жалки были толпы этих несчастных зимою, в сильный холод, когда они, лишенные всякой одежды, скитались из аула в аул. В каждом чеченском селении были установлены особые дни в году, когда жители приносили к мечети пищу для раздачи ее бедным».

Чеченцы, сами чувствовавшие недостаток в пропитании, смотрели неприязненно на партии тавлинцев, будучи обязаны их продовольствовать. Неловкость тавлинцев, их трусость и нахальство, часто выражаемое явными шуточными насмешками, возбуждали в чеченцах презрение к этим бродягам, и в особенности зимою народ считал присутствие их для себя обременительным и тяжелым.

При всех этих условиях, если у обитателей плоскости и оставался излишек хлеба, то в обмен на него они получали мед, воск, шерсть, сукно грубого изделия, плохие ковры домашнего изделия, звериные шкуры, бурки, сафьян и тому подобные материалы, которые они, в свою очередь, сбывали, через мирных чеченцев, кизлярским купцам и получали от них холст, грубые бумажные материи, ситцы, шелковые материи низшего достоинства, железо, соль и медную посуду.

Ичкеринцы также занимались хлебопашеством и, можно сказать, даже все без исключения, но размеры возделанной земли были весьма незначительны. Для расширения своих полей, они принуждены были рубить лес и выжигать траву. Самая пахота производилась или сохою, или же просто острой палкой делали легкую борозду и клали туда зерна.

Недостаток места – главная причина ограниченности размеров, в которых производились посевы, состоявшие главнейшим образом из кукурузы, пшеницы, ячменя, незначительного количества проса и льна. Последний сеялся только для масла, так как туземцы, не знакомые с выделкою из льна холста, бросают его стебель.

Не смотря на глинистый грунт, урожаи бывают довольно удовлетворительные и лучшие на тех местах, которые защищены с севера горами. Дожди, падающие почти ежедневно, начиная с 15-го апреля и до 1-го августа, оказывают большое влияние на урожаи: чем лето суше, тем жатва обильнее, и на оборот.

Почва горных пространств, будучи осадочного происхождения, состоит из глины с небольшим слоем чернозема. Во многих местах котловины и впадины изобилуют мочежинами, и почва оседает или сползает, меняя наружную поверхность. Бывали случаи, что целый аул или часть горы сползал с своего места, оставляя после себя желтую глинистую осыпь. При больших дождях, со склонов гор, сползает густая масса в виде селей и уносит с собою весь чернозем, вместе с засеянным зерном, а на месте его остается ни к чему не годная глинистая осыпь.

Скотоводство, как в Ичкерии, так и у жителей Ингушевского округа (до 1866 года в состав Ингушевского округа входили: джераховцы, кистины, галгаевцы, цоринцы, акинцы и мереджинцы. В 1866 году последние два общества присоединены к Аргунскому округу), было незначительно; скот хотя и силен, но мал ростом. Лошадей мало, и о размножении их жители не хлопотали. Несколько в лучшем виде находилось овцеводство, которым занимались почти все ичкеринцы; шерсть овечья сбывалась в Андию, где из нее выделывали бурки. Причиною неудовлетворительного состояния скотоводства, были недостаток лугов, сенокосных и пастбищных мест. Сена было так мало, что его с трудом хватало на зиму, и при том доставка его с гор была крайне затруднительна.

«Приготовить покосное место в горах и потом собрать с него сено так же трудно, как и приспособление полей для посевов. Прежде всего нужно было крутые покатости гор очистить от камня; но так как величина многих из этих камней не позволила людской силе сдвинуть их, то покосные места должны были оставаться между ними. Здесь-то, под палящими лучами солнца, горец работает косою и сгребает в небольшие копна накошенную траву. Непривычный человек едва ли бы сумел свободно ходить по этим покосным местам. Только доставка сена вниз горцу не трудна: копна обыкновенно туго переплетается древесными гибкими прутьями и в таком виде сталкивается под гору; нередко, впрочем, случается, что копна, ударившись о камень, разрывает связывающие его прутья, и сено, всегда легкое и без бурьяна, разлетается по воздуху; горцу же остается смотреть, как исчезает быстро его труд, да снова взяться за другую копну».

Недостаток сенокосов заставляет жителей гор ограничиваться содержанием самого ограниченного числа скота, да и для прокормления его пасти часто на чужих землях. Так, галгаевцы, для прокормления своего скота, нанимали у казаков гору Ушхот, а большая часть ичкеринского скота паслась летом на северном склоне Сулако-Терского хребта.

Чеченцы, живущие на плоскости, также не могли похвастаться обилием скота, но здесь недостаток его произошел совершенно от других причин. Чеченцы в прежнее время были богаты скотом, но двухлетнее истребление нами сена, в 1840 и в 1841 годах совершенно расстроило их скотоводство. Домашнюю птицу их, составляли одни только куры. Кроме того, чеченцы занимались немного пчеловодством и разведением в самых ограниченных размерах, шелковичных червей, что исключительно лежало на обязанности женщин.

Промышленность чеченцев ограничивалась выделкою дурного пороха, довольно плохого сукна на зипун, сыромятной кожи, овчины, войлока, бурок и грубого холста, приготовляемого женщинами. Все это продавалось или обменивалось на чугунные котлы, холст, крашенину, пестрядь, калмыцкий чай, небольшое количество стали и железа. Все эти вещи добывались через армян и других промышленников, или мирных чеченцев, иногда из третьих или четвертых рук. Сами чеченцы торговлей занимались мало и считали это занятие постыдным. В краю, где война была не что иное как разбой, а торговля – воровство, разбойник, в мнении общества, был гораздо почтеннее купца, потому что добыча первого покупалась удальством, трудами и опасностями, а второго – одною ловкостию в обмане. Если чеченцу и случалось что-нибудь продавать, то он продавал без уступки. Многие из племен, соседних к нашим пределам, имели своих родственников среди мирных чеченцев. Пробираясь по ночам в их аулы, они приобретали, при их посредстве, все необходимое в замен доставленного сыру, луку, масла или чего-нибудь краденого. Прожив тайно день или два в доме мирного своего кунака, промышленники такого рода возвращались по ночам, с приобретенным товаром, в свои горы. Свой своего не выдавал, а прекратить такую промышленность не было возможности. Аулы мирных были разбросаны на значительное расстояние, не обносились ни забором, ни канавою, и потому имели во все стороны бесчисленное число выходов, доставляющих возможность легко ускользнуть от внимания других. Часто однакоже подобные лица, с нагруженными товаром арбами, попадались в руки наших козаков.

Чеченцы над-теречные и сунженские, до 1840 года, вели довольно значительную торговлю лесом. Они приготовляли в течение зимы плоты строевого и дровяного леса, и, в половодие, сплавляли их по Сунже и далее по Тереку, до Кизляра, где их собиралось ежегодно довольно значительное количество (до 600 плотов). Другой вид промышленности были обручи, бочарные доски и таркалы (колья, к которым привязывают виноградные лозы), доставляемые также в Кизляр, богатый своими виноградными садами. Жители горных пространств не пользовались и этим видом промышленности.

Лес в Чечне не составлял частной собственности: каждый, кому он был нужен, мог рубить где угодно и сколько угодно, а при обилии его кругом, покупать не было никакой надобности, так что, собственно говоря, лес не представлял собою никакой другой ценности, кроме той, во что обходилась его доставка, стоившая, впрочем, по отсутствию дорог, довольно дорого. Жители Ичкерии, и вообще горные, снабжали чеченцев, живущих на плоскости порохом, частию оружием, медною посудою, яблоками, грушами, виноградом и орехами. Вся эта торговля была, по преимуществу, меновая и редко велась на деньги. Мерою длины служил локоть, а для сыпучих тел высшая мера, известная чеченцам, была равна восьми нашим гарнцам и содержала в себе пять сага или чашек; две такие меры назывались мозоль. Для определения веса употребляли пуд (пунт) и фунт (герке); вешали безменом. По малому обращению золота, чеченцы имели скудное о нем понятие, не придавали ему особенной цены, а предпочитали всему серебряные деньги, в особенности новую блестящую мелочь. Монетная система их была также не разнообразна: десять рублей они называли одним общим именем тюмень, один рубль сом, двадцать копеек серебром – эпиз, пять копеек – шаги; других названий деньгам не имели.

Глава II. Господствующая религия чеченцев магометанская, суннитской секты. Нагорные чеченцы никогда не были христианами и весьма строго придерживаются магометанства. Напротив того, жители Большой и Малой Чечни, как свидетельствуют предания и развалины древних храмов, встречающиеся и до сих пор в стране исповедовали некогда христианскую религию.

Следы христианства видны из того, что по чеченски неделя называется точно также, как и у грузин – квирэ, а воскресенье – квиренд, т. е. недельный день; пятница же называется у них пирескэ, от грузинского параскеви. Ко всему этому можно прибавить то, что при входе в Аргунское ущелье, близ аулов Атага и Чахкери, на том самом месте, где построена была Воздвиженская крепость, был найден большой каменный крест с вырезом для образа; от этого креста и крепость получила настоящее свое название.

Трудно определить, когда именно чеченцы приняли мусульманскую религию, но с достоверностию можно сказать, что различные племена этого народа принимали эту религию разновременно и, во всяком случае, ислам водворился у них не ранее начала прошлого столетия. Один из значительнейших тохумов или фамилий чеченских принял последний мусульманскую веру около ста лет тому назад. Этот тохум известен под именем Гуной, и предпоследнее поколение его, как известно, придерживалось еще некоторых христианских обычаев не далее как за 60 лет.

– Не скрою от тебя, говорил чеченец Заур маиору Властову, что я знаю, наверное, что седьмой отец мой (предок в седьмом поколении) ел свинину. Я не помню крестов, но слыхал, что мы исповедовали какую-то другую веру, но какую именно, не знаю…

Назрановцы или ингуши, кистины, галгаевцы, цори и джерахи принадлежат к смешанной религии. Большая часть из этих народов исповедуют, по наружности, православную веру, другие магометанскую и, наконец, третья часть совершенные язычники. Христианство исповедует преимущественно простой народ, а фамилии старшин придерживаются магометанства, как допускающего многоженство.

Галгаевцы хотя и называют себя магометанами и имеют мулл, но следуют особому и весьма оригинальному богослужению. Они молятся только по ночам у четырехугольных столбов, устроенных в рост человека, на возвышенных местах или близь кладбищ. Весь процесс моления их заключается в том, что молящийся становится на колени и кладет свою голову в маленькую нишу, устроенную у подножия столба, с восточной стороны.

Исполняя некоторые христианские обряды, они в то же время поклоняются идолам. У ингуш идол Гушмале пользуется уважением многих аулов и даже соседних племен. Ингуши почитали прежде нечто в роде человеческих скелетов. В двадцати верстах ниже крепости Назрана, по Сунже, выстроена каменная будочка, в которой находятся эти скелеты. Теперь верование в них почти совершенно оставлено, но ингуши и в настоящее время прикрывают их полотном, в знак того, что и до сих пор сохраняют некоторое уважение к их остовам. Предание утверждает, что скелеты эти принадлежат народу нарт, некогда жившему около Назрана, и что они оставались нетленными в течение 2,000 лет, но, с приходом русских, стали портиться.

Ингуши признают единство Бога и, называя его Дайле, содержат два поста: один весною, другой осенью. Главный жрец их, называемый святым человеком, жил прежде при старинной каменной церкви, на высокой горе, неподалеку от Ингушевского аула. Церковь эта и до сих пор в большом уважении между ингушами. Они приносят ей в жертву скот, никто не смеет взойти в ее внутренность и, при приближении, каждый падает ниц, в знак высокого уважения. Имя церкви употребляется в клятвах, а стены ее служат убежищем больным и несчастным, которые поселяются около нее в особо построенных для того хижинах. Подобно ингушам, и кистины соблюдают пост в феврале и марте месяцах, и во все продолжение его употребляют растительную, но не животную пищу.

Следуя некоторым христианским уставам, ингуши, кистины и галгаевцы празднуют однако же новый год тремя днями ранее нашего. Год свой они считают в 365 дней, но разделения его на месяцы не знают. Ингуши знают о существовании луны (бут); имеют название дней в неделе, но счет дней ведут с понедельника.

Накануне нового года производится гадание: святоши, или одаренные даром предсказаний, отправляются в ближайшее капище, ложатся животом на землю и остаются в таком положении целую ночь. На следующее утро, в самый день нового года, они выходят из капища и объявляют суеверным то, что они, будто бы, слышали, лежа и прислушиваясь к земле.

Народ всех трех поколений, в день нового года, отправляется в горы, где и приносит жертву Гальерду, почитаемому ими за святого. Гальерд – это дух, в честь которого посвящены многие церкви и часовни, оставшиеся от бывшего некогда в этих землях христианства, или в честь которого построены новые капища и жертвенники. Жертвоприношения их этому святому состоят из произведений незатейливого их хозяйства, и преимущественно из вновь отлитых пуль, которые и складываются в капище. Перед жертвоприношением зажигаются восковые свечи, а после того пируют и веселятся.

Кистины, 5-го июля, собираются на гору Матхох, на вершине которой находится три памятника, обращенные фасадом на восток и называемые туземцами церквами. В одном из них они совершают празднества в честь св. Георгия, в другом Божией Матери, а в третьем – св. Марине. Внутри строений нет ничего, кроме навешанных по стенам и наваленных на полу, в куче и беспорядке, турьих, бараньих и оленьих рогов, нескольких значков и стаканов, принесенных в жертву. Места эти глубоко уважаются окрестными жителями, собирающимися на праздник из отдаленных селений. Празднество сопровождается жертвоприношениями, играми, песнями, плясками и продолжается часто несколько дней.

В деревне Хули, кистинского племени, существует пещера, около которой в скале вделан железный крест. Пещера эта, точно также как и находящаяся в том же ауле древняя церковь, посвящены памяти св. Ерды. Пещера известна туземцам под именем Тамычь-Ерды, а церковь – Зодцох-Ерды; в последней и до сих пор совершаются поклонения и жертвоприношения.

По преданию, лет четыреста тому назад, Ерда Дударов, предок ныне существующей значительной фамилии в Тагаурском ущелье, построил церковь и назвал ее по кистински Зодцох-Ерды, т. е. во имя св. Ерды, пользующегося особым уважением между кистинами. Каждый из жителей, предпринимая какое-нибудь дело и желая окончить его с успехом, обращается с просьбою к этому святому; больные просят его исцеления. В честь этого святого совершаются празднества: по указанию одних, в половине июня, а по словам других в августе, перед началом жатвы, и в октябре.

В день праздника все кистины, кто только почитает св. Ерды, не различая ни пола, ни возраста, собираются в хулинскую церковь. Мужчины молятся днем, женщины же приходят в храм только ночью. Празднество начинается обыкновенно молитвою, произносимою каждым молящимся.

– Дай Господи милость свою, произносят он, и ты, св. Ерды, окажи оную, вместе с Матциала (св. Матвей, по преданию кистин, был первый почитатель церкви и установитель обряда жертвоприношения), чтобы в хлебе было плодородие, в скоте изобилие, а в детях счастие. Избави их от вражды и всякого несчастия и несогласия, но ежели кто из них будет иметь вражду, то чтобы мог преодолеть оную на всегда и во всякое время.

Окончив молитву, пришедшие совершают жертвоприношения, которые состоят из разного рода животных, при заклании которых всегда обращаются на восток. Затем начинается праздник, продолжающийся целые сутки и состоящий в песнях, пляске, пьянстве и обжорстве.

В половине июня месяца джерахи вместе с кистинами совершают ежегодно праздник в честь Мацели (Божией Матери), во имя которой посвящена церковь, или лучше, часовня, находящаяся на так называемой Столовой горе, видимой из Владикавказа.

Отправляясь на праздник, жители берут с собою скот, предназначенный на жертву, и, кроме того, каждый обязан сделать приношение: стакан, колокольчик, значок и проч. Подобные священные места всегда завалены этими приношениями и костями жертв, и никто не трогает их из опасения Божьего гнева. Для отправления праздника, выбирается один из жрецов, которому поручается управлять церемониею. Накануне праздника, он отдает приказание, чтобы все взрослые девушки, имеющиеся на лицо, собрались по утру в назначенном месте. Туда же приходят и мужчины, желающие принять участие в празднике. «По сборе всех на место, жрец-церемониймейстер выбирает самую красивую девушку и предлагает ей идти вперед, а сам следует за нею, держась за ее платье; примеру жреца следуют и другие. Таким образом составляются пары, которые одна за другою подымаются на гору к священному месту». Принеся на горе жертву, туземцы пируют.

У галгаевцев, близ аула Хейры, есть старинная церковь, называемая туземцами Каба-Ерды, основанная, по мнению некоторых, в XII веке. Церковь эта в большом уважении у жителей. Два раза в год, на пасху и в троицын день, галгаевцы собираются к церкви, «делают жертвоприношения, бьют быков и баранов, спрыскивая их кровью стены и помост и прибивая головы жертв к стенам церкви, после чего бывает джигитовка и пиршество».

Точно таким же почетом пользуются у этого племени часовня Дзорах-деэль, и преимущественно церковь Тхабяй-Ерды (названия Каба-Ерды и Тхабяй-Ерды не принадлежат ли одной и той же церкви? Я не мог отыскать необходимых для этого разъяснений, но полагаю, что вся разница состоит в произношении названия туземцами. Желательно бы было, чтобы лица, близко знакомые с местностию и с жизнию туземцев, разъяснили это), близ которой жители оставляют без всякого присмотра хлеб, сено, дрова и прочее, вполне уверенные, что никто не осмелится похитить отданное под защиту церкви. Об этой церкви между галгаевцами ходит точно такой же рассказ о человеческих костях, какой существует у осетин и приведен нами выше. «По рассказу стариков, пишет г. Грабовский, в одной из полуразрушенных келий, окружающих церковь, есть отверстие (заложенное), ведущее в подземелье, в котором хранится человеческая кость, бедро, имеющее в длину слишком два аршина. Когда в горах бывает засуха (редкое явление), жители окрестных аулов собираются к церкви, и поручают одному из почтенных стариков отправиться в названное подземелье достать оттуда кость; с нею, сопутствуемый народом, выборный идет к реке Ассе, погружает ее несколько раз в воду и затем опять относит в место хранилища ее. Туземцы уверяют, что всегда, как они прибегнут к этой церемонии, дождь льет ливмя. Кроме этого, некоторые туземцы по секрету рассказывают, что там же, в другом подземелье, хранятся книги и церковная утварь, но никто не вызывается указать это место, как и то, где хранится благодетельная кость».

Подобно осетинам, племена ингуш, кистин и галгаев считают в году три главных праздника: новый год, день пророка Илии и день св. Троицы. Имея очень много сходства в образе жизни и обычаях с осетинами, племена эти не отличаются от последних и по обычаям, совершаемым во время праздников, точно также как и самые праздники бывают одновременно с осетинскими.

Остальное население Чечни исповедует, как выше сказано, ислам. По правилам этой религии, женщины, кроме самых престарелых старух, не допускаются в мечеть. Причиною тому служит обязанность женщины молиться с открытыми лицами, что допускается только в присутствии самых близких родственников. К тому же, перед молитвою, каждая женщина обязана снять с себя шальвары, чтобы тем устранить всякое сомнение в своей телесной нечистоте.

Хотя Магомет лично отвергал монашество и сказал, что нет монашества в исламизме (ля рагбанияти фи-ль ислам), но, не смотря на то, впоследствии образовались многие монашеские ордена, основанные с весьма разнообразными целями и видами. В числе их появился и муридизм, проповедующий тарыкат, или истинный путь к спасению. Учение ислама состоит собственно из трех проявлений духовной деятельности ророка: шариата, муридизма и хакикята.

Шариат есть исключительно наставление или живое слово Магомета, и заключает в себе правила, которыми следует руководствоваться в жизни каждому правоверному. Исполнители шариата есть лица духовные, которые носят название: улемов, кадиев, муфтиев и мулл. Они обязаны проповедовать добродетель, примирять враждующих, решать возникающие споры, судить за проступки и определять за них наказания. Эти же лица обязаны следить за чистотою религии, заботиться о ее распространении и, в отношении богослужения и исполнения религиозных постановлений, отправлять по пятницам, или в праздничные дни, установленные молебствия и совершать различного рода обряды.

В истории развития магометанского учения и в ряду религиозных революций между мусульманами играет весьма важную роль муридизм, основанный собственно на трех началах, которые называются: да'ват, джигад и тарыкат. Да'ват означает собственно приглашение людей к восстанию против ненавистной власти и к защите законных или религиозных прав мусульман.

С появлением ислама и с приобретением Магометом силы и власти, пророк посылал своих доверенных лиц к разным соседственным владетелям, с приглашением принять ислам добровольно, по собственному желанию. В случае отказа, Магомет предпринимал джигад, что, в техническом переводе, означает «война за веру» и принуждал отказавшихся силою к тому, чего они не хотели принять добровольно. Впоследствии многие из его преемников, и даже, более того, «всякий самозванец, устроивши начало своего политического или духовного поприща, посылал из числа своих друзей и сподвижников агентов и миссионеров, с приглашением (с да'ватом) жителей разных стран последовать его учению или под его знамя». Отказ приглашаемых к исламизму вызывал, со стороны приглашавших, распространение своего учения мечем, т. е. при помощи джигада. Таким образом последний есть результатом отказа на да'ват.

Джигад в руках халифов служил долгое время лучшим орудием для завоевания различных стран и объяснялся мусульманами, как дело священное и совершенно законное. «О пророк! говорит Аллах словами корана Магомету; ратуй против неверных и богоотступников и будь жесток к ним: их жилищем будет ад, и скверная дорога предстоит им туда… Бог обетовал правоверным обоего пола сады в раю, в которых протекают вечные ручейки, и блаженные жилища в садах аднских… По истине, те, которые веруют и которые оставляют свое отечество и воюют на пути Божием – по истине те ищут с надеждою милости Аллаха». Такое положение, лежащее в основании религии, естественным образом становилось непременным заветом для каждого мусульманина вести войну за веру, тем более, что, кроме загробной награды, обещанной каждому павшему в джигаде и даже участвовавшему в нем без лишения живота, предоставлялись существенные и материальные выгоды в настоящей жизни. По установлению Магомета, добыча, головы и имущество побежденных, их жены и дети, становились собственностию победителей. «Голодным, подданным имама, пишет Казем-Бек, джигад, конечно, должен быть милее и усладительнее, чем охота для страстного охотника».

Совершенно противным джигаду является учение тарыката. Тарыкат, или путь к Богу, служит как бы указанием нравственного пути, по которому должен следовать каждый правоверный, чтобы достигнуть блаженства. Последователей этого учения называют по-персидски иманами (имамами) и пирами, а по-арабски шейхами, софиями, муршидами и проч. Истинные исполнители этого учения должны искать уединения, день и ночь молиться Богу, отличаться восторженною любовью к Творцу, не заботиться о суете мирской, не вмешиваться в светские дела, отказаться от власти и ни в каком случае не употреблять оружия.

Хакикят, есть видение, или верование пророка. Из всех трех учений: шариата, муридизма и хакикята, только один шариат обязателен для всех без исключения мусульман. Тот, кто не повинуется шариату и его уставам, тот не имеет права носить названия правоверного, и такого человека ожидают не блаженство в будущем, не гурии, а страшные муки в адском огне. Тарыкату же могут следовать только желающие и избранные, такие лица, которые не довольствуются обещаниями райских наслаждений, а проникнуты глубоким сознанием и верою в величие Бога и убеждением в ничтожестве земной жизни. Еще при жизни Магомета встречались благочестивые люди, которые, по внутреннему влечению или по призванию, совершенно удалялись от света и предавались молитве и самоизнурению. Проводя дни и ночи в пустынях и пещерах, они питались кореньями трав и, своими поступками, возбуждали любопытство, удивление, а в некоторых даже и уважение к подобному подвижничеству. Эти боголюбивые люди впоследствии составили братство, очень похожее на христианское монашество.

Сам Магомет не был против того учения, которое ныне известно под именем тарыката; он даже присваивал его себе, говоря: «тарыкат – это мои деяния». Но пророк не любил христианского монашества, и оттого только, что оно требовало безбрачия, а потому приведенные нами слова его: что нет монашества в исламизме, следует понимать в смысле того, что в исламизме нет монашества с правилами христианскими. Таким образом тарыкат не есть новое учение, но оно явилось почти одновременно с магометанством или, по крайней мере, застало в живых главу исламизма – самого пророка Магомета. Желающий следовать учению тарыката должен отречься от мира и предаться созерцанию истинного Бога. Для достижения этой цели, он должен обратиться к опытному наставнику, который мог бы сообщить ему все таинства и условия, для достижения самой высшей степени нравственного совершенства.

Тот, кто учит тарыкату, называется муршид (указующий путь желающим), а тот кто учится или следует учению муршида – называется муридом (ищущим, желающим истины). Основание этого учения, приведенное в систему, и составляет часть того, что называют муридизмом.

Каждый желающий отречься от мира приготовляет себя к тому молитвою, потом приходит к муршиду и просит принять его в ученики. Они отправляются оба в особую комнату, и преклоняют колена на ковре, не запятнанном прикосновением ничего нечистого. Муршид читает молитву, основою которой служат определенные телодвижения и произношение некоторых слов корана; затем, посадив пришедшего перед собой, муршид берет его за руки и предлагает отречься от прежних грехов и воздержаться от будущих. Муршид называет при этом имена всех угодников и святых, которые после Магомета устно передавали откровение и созерцание, и этим духовно связав своего ученика с мединским пророком, просит его углубиться в себя так, чтобы в мыслях его ничего не оставалось, кроме мысли о Боге, а в памяти и воображении постоянно произносилось слово Алла! – это первая степень учения, так сказать нравственного духовного воспитания и очищения, в котором оба лица, учитель и ученик, просиживают несколько времени. Ученик получает довольно странное название Адамиюль Машряб (походящий нравом на Адама), которое и возлагает на него обязанность, в продолжение 120 дней, ежедневно приходить к своему учителю, для созерцаний. Затем ученик проходит еще четыре степени очищения, употребляя для каждой по 40 дней, и тогда он походит нравом, постепенно, на пророков-законодателей: Адама, Авраама, Моисея, Иисуса и Магомета.

По мнению мусульман, не все пророки в равной степени содействовали образованию человечества. Только пять из них, имена которых мы только что привели, могут быть названы истинными представителями различных степеней развития человечества: первые четверо прошедших и современных им, а последний прошедшего и будущего. По этому для нравственного воспитания мурида и необходимо пройти все эти пять степеней.

Когда все это пройдено, тогда следуют приемы созерцаний. «Муршид приказывает муриду затаить дыхание в нижней части желудка и, произнося там мысленно слово ля, возводить постепенно дыхание, с удержанием окончательного звука я произнесенного слова, до вершины головы, откуда, направив дыхание в правое плечо, произнести там илляхи, и оттуда, сосредоточив его в сердце, произнести этим органом окончательные два слова символа иль-Алла. Процесс этот повторяется до 21 раза. Непосредственно после перевода дыхания он произносит языком славословие: Мухаммед пророк Бога, да будет над нимб и над потомками его милость всевышнего Бога и поклонение, и присовокупляет слова: о Боже! ты желание мое и довольство мое». Затем опять приступает к затаиванию дыхания и должен, в течение суток, повторить это действие до 500 раз. В этом-то собственно и заключается посвящение в таинство тарыката,

Название муршида и мурида впервые явилось среди отшельников и последователей тарыката. На мусульманском востоке имена муридов носило первоначально только монашеское сословие, но впоследствии явились и частные муриды, число которых постепенно увеличивалось. Люди, достигнув более или менее высокого знания тарыката и не принадлежа ни к какому монашескому ордену, имели своих последователей или учеников, называвшихся также муридами и не имевших никакой другой цели, кроме преданности своему духовному воспитателю.

С таким миролюбивым направлением, тарыкат, и вообще муридизм, появился и в Дагестане. Существуя здесь номинально, он не имел никакого политического характера, до тех пор, пока не явились люди, соединившие в себе духовную власть по шариату и тарыкат, решившиеся действовать при помощи фанатизма на своих учеников или муридов и посылавшие к ним да’ват или приглашение на джигад.

Положив в основание своей проповеди исключительно политическую цель, войну за веру, предводители горцев, поднявшие знамя восстания, для большего успеха старались действовать на народ при посредстве религиозного суеверия. Сохранив название муридизма и продолжая называть последователей своего учения муридами, они стали проповедовать, что для чистоты религии необходим газават (священная война) против поработителей веры, что за потери и лишения, испытанные в здешней конечной жизни (дунья), правоверных ожидают наслаждения и блаженство в будущей (ахират).

Такие проповеди и последующие события совершенно извратили учение о муридизме в Дагестане, и оно явилось там в новом своеобразном виде. Предоставляя себе право изложить в историческом труде постепенное развитие тех начал, на которых существовал дагестанский муридизм, я остановлюсь здесь только на характере и особенностях его последователей и на их деятельности, вызываемой борьбою с русскими.

Истинные фанатики Чечни и Дагестана, или так называемые муриды, никогда не расстаются с религиозными атрибутами, сохранение которых на себе считают делом праведным и угодным Богу. Такими принадлежностями у мусульман считаются: чалма на голове или тюрбан (амамед), зубочистка (сивак), род нашей бритвенной кисти, с лошадиными волосами, оправленными в ручку или из дерева арак, растущего в Аравии, или в косточку от гусиной ножки, и наконец серебряное или медное кольцо, носимое на мизинце правой руки. По понятиям таких лиц, совершение одного намаза (молитвы) в чалме равняется 25 намазам без нее, а с употреблением в дело зубочистки и кольца шестидесяти намазам.

Приобретение кольцом столь большого почета основано на легенде, существующей у мусульман. Однажды в Египте (Миссири) во время молитвы Магомета в поле, приползла к нему змея, преследуемая кошкою, и стала умолять пророка спасти ее за пазухою от угрожавшей опасности. Пророк исполнил ее просьбу, но змея, не считая себя безопасною за пазухою Магомета, просила его снова скрыть ее в своих внутренностях, на самое короткое время.

Пророк открыл свой рот и змея исчезла. Преследовавшая змею кошка, увидев себя лишенною добычи, удалилась в кусты; тогда пророк предложил змее выйти из данного ей убежища. Змея за гостеприимство отплатила изменою и соглашалась выйти на свет только тогда, когда великий человек даст ей полакомиться одним из любимейших членов своего тела. Магомет подал ей на съедение мизинец правой руки. Змея, высунув свою голову и половину туловища изо рта пророка, впилась в его мизинец, как вдруг из-за куста бросилась кошка, ухватила змею своими лапами и, вытащив ее на землю, уничтожила. В изъявление благодарности пророк погладил своею рукою кошку, отчего та получила способность никогда не падать с высоты на спину, а всегда на ноги, а израненный свой палец украсил колечком, которое и не снимал до самой своей смерти. Оттого и мусульмане ношение подобного колечка считают делом священным.

Отличительные качества дагестанского мурида есть ханжество, хитрость, притворство и шарлатанство. Мурида легко отличить от прочих мусульман по следующим признакам: мурид не пропустит ни одного намаза и сделает их больше, чем положено; носит карманные часы, преимущественно медные; никогда не расстается с четками, зубочисткою и колечком; если не находится в присутствии христианина, то надевает для молитвы чалму; в присутствии гяура всегда шепчет молитву; боится табачного дыма; избегает присутствия и встречи с христианскими женщинами, а своих жен держит взаперти и под покрывалом; не пьет чаю с сахаром, не носит золотых вещей, не надевает европейского платья; красит бороду только тогда, когда предстоит случай бить христиан. В установленное время для намазов, своим криком призывает правоверных к молитве и проч.

«Мурида, приходящего к учителю, говорит Ханыков, спрашивают только о знании закона и о решимости его отречься от грехов, а далее он возвышается единственно по мере его развития нравственных совершенств: следовательно, ни ум, в светском значении этого слова, ни богатство, ни рождение, не имеют никакого значения у последователей тарыката, так что простолюдин, очистивший сердце свое постом и молитвою и достигший последних степеней нравственного образования, стоит несравненно выше одаренного всеми благами вельможи, который, признав их ничтожество, прибегает к муршиду с просьбою о наставлении в тарыкате… Гораздо важнее, по последствиям своим, другое коренное правило муридизма – это привязанность учеников к учителю, которая должна быть так сильна, что они обязаны не только исполнять волю муршида, но даже стараться предупреждать его желания, прежде чем он выскажет их, понимая потаенные помыслы его искренно любящим сердцем».

Таким образом, в основании муридизма лежат два важные условия: одно чисто демократическое, дозволяющее людям хитрым, ловким и весьма часто руководимым единственно лишь своекорыстными видами, возвышаться до важных степеней силы и значения; другое же дает средство умным и властолюбивым муршидам руководить массою своих учеников-муридов и направлять их действия к достижению своих личных целей и стремлений.

Последнего тем легче достигнуть, что в основании муридизма лежит неразрывная духовная связь между муршидом (учителем) и муридом (учеником). Связь эта на столько сильна, что воля первого составляет закон для второго. В этом-то отношении распространение муридизма на Кавказе и было опасно для нас, потому что муршид соединял всех муридов в одно общество, возбуждал их на разные подвиги для чистоты религии, и преимущественно на войну против врагов исламизма.

Истинный мурид должен быть грамотный, знать и другие священные книги, но у Шамиля большая часть муридов были неграмотны. Все муриды имели особую чалму, не курили, не пили водки и вина, но, воюя с русскими, они не имели времени строго соблюдать учение, а оттого являлись не монашествующим орденом или сектою, а толпою вольницы, действовавшей по указанию предводителя. Таким образом муридизм, со времени восстания в Дагестане, получил исключительно политическое направление, согласное с видами предводителей этого восстания. Явилось два сорта последователей муридизма, совершенно противоположных по духу и деятельности, из которых одних можно назвать муридами по тарыкату, а других – наибскими муридами. Первые посвящали свою жизнь исключительно изучению тарыката, разрывали все свои связи с внешним миром, удалялись от всего, что могло им напоминать житейскую суету, и в особенности избегали всяких неприязненных действий, а следовательно и войны.

Вторые же, или наибские муриды, были слепыми исполнителями воли начальства. Звание наибского мурида мог получить только тот, кто был лично известен наибу или тому обществу, к которому принадлежал мурид. От такого мурида не требовалось ни особенной религиозности, ни глубокого познания книжной мудрости; достаточно было того, если они плохо разбирали коран; но за то требовалось твердое убеждение в необходимости священной войны, или газавата, отсутствие физических пороков и недостатков, которые бы могли ему препятствовать владеть оружием, и более всего строгое повиновение своему наибу, «как бы ни были бесчеловечны и нелепы его приказания».

Все, что необходимо было для существования и участия в войне, как-то: лошадь, оружие, одежду, если он в ней нуждался, мурид получал от наиба; часто и все его семейство находилось на наибском содержании. «Такие условия, пишет А. Руновский со слов Шамиля, служили верною приманкой для людей, которым нечего было есть или нечего было терять. Впрочем и богатые люди шли в муриды, и чуть ли еще не с большею охотой, увлекаемые честолюбием: служба муридов считалась самою почетною в крае, и муриды, особенно состоявшие лично при Шамиле, если не пользовались особенною любовью, то одним видом своим внушали страх всякому».

Имея во главе политическую цель, Шамиль успел достигнуть того, что муриды присягали на коране: забыть узы родства, не щадить своих близких, родственников, а свято и беспрекословно исполнять волю повелителя. Муриды были единственною поддержкою Шамиля; через них он уничтожал вредных для себя людей тем более легко и удобно, что мурид, убивший кого-либо, не имел канлы (кровомщения). Оп был под защитою Шамиля и в полной его зависимости, а следовательно в такой же зависимости было и все его семейство. В лице своих муридов, Шамиль имел под рукою у себя и у ближайших своих помощников людей совершенно преданных, всегда готовых к безотлагательному исполнению мер, требуемых тогдашним исключительным положением страны и разнообразием ее населения.

Из всего сказанного видно, что учение муридизма в Дагестане приняло совершенно противоположное направление, чем в остальном мусульманском мире. Там последователь муридизма избегал войны и заявлял свое отвращение от всякого сорта бранных тревог, а в Дагестане, напротив, война была священным долгом каждого наибского мурида и исключительным его занятием.

Оттого-то истинные последователи тарыката не пользовались в Дагестане особою популярностию. Правда, их уважали как людей, ведущих богоугодную жизнь, как ученых, постигших сферу религиозных истин, но считали их людьми совершенно бесполезными, лентяями и отчасти трусами. Истинное учение тарыката прямо противоречило воинственным наклонностям независимого дагестанского народа, и в особенности его предводителей, а потому последние смотрели недоброжелательно на проповедников тарыката, как на личных своих врагов и людей, отвлекающих от их воинственных знамен целые сотни способных людей. Отсутствие грамотности и знаний делало народ слепым орудием проповедников религии, которые успели развить в муридах религиозный фанатизм, появляющийся всегда там, где люди не имеют точного и определенного понятия о своей религии.

Чтобы поднять еще более муридизм в глазах народа, Шамиль установил особые правила, по которым весь народ носил чалмы, как символ муридизма: муллы носили зеленые чалмы; наибы, управлявшие обществами – желтые; сотенные начальники – пестрые; чауши (глашатаи) – красные; гаджи, или лица, бывшие в Мекке – коричневые; палачи и фискалы – черные, а все остальные жители – белые.

С покорением Чечни и Дагестана, русское правительство разрешило носить чалмы только тем, кто был в Мекке. Эти наружные признаки, служившие, так сказать, вывескою степени религиозности каждого из подвластных Шамиля, не делали их, по убеждению, истинными мусульманами. Как чеченцы, так и жители Дагестана, о которых сказано ниже, учение пророка и слова корана далеко не соблюдали во всей точности. Только самые ярые Муриды строго держались внешней и обрядовой стороны учения; остальное население даже и в этом не следовало их примеру. Само чеченское духовенство готово было толковать коран и вкривь, и вкось. Если мулла видел легкий способ поживиться на счет суеверия его духовного сына, то он считал возможным такие вещи, которые вчера признавал святотатственными, или, по крайней мере, противными действию истинного мусульманина. Мусульманскому духовенству, по смыслу самого корана, предоставлено не только высокое значение и почетное место в обществе, но даже и власть гражданская, дающая им средство иметь большое значение в общественном управлении.

Верховный правитель многих мусульманских народов, есть вместе с тем и глава духовенства. По завещанию Магомета, суд и расправа между правоверными должны производиться по шариату, т. е. согласно тех правил и постановлений, которые изложены в коране, на всевозможные случаи преступлений. Толкователем этих постановлений было духовенство, производившее это разбирательство и постановлявшее приговор. Отсюда и происходило то значение и важность, которым пользовалось и пользуется везде магометанское духовенство, стоящее, по своему образованию, выше всех классов народа. Это последнее преимущество дает ему могущественное средство управлять произвольно умами легкомысленных мусульман, привыкших во всех случаях жизни покоряться умственному превосходству. Такое значение духовенство приобрело в Турции, Персии, в наших закавказских ханствах и даже в Дагестане. Из всех мусульманских земель, в одной Чечне духовенство никогда не пользовалось таким высоким значением.

В Чечне же, где жители были всегда плохими мусульманами, где не существовало никакого единства, ни порядка, и где, в особенности до Шамиля, ружье й шашка решали почти все дела, духовенство не имело особенного значения. Суд по шариату, как слишком строгий по нравам чеченцев, употреблялся ими только в редких случаях. В подобном обществе власть духовенства, не основанная на уважении к религии и на некотором гражданском порядке, не могла найти способной почвы для своего укоренения, а не поддержанное, к тому же, чувством собственного достоинства, оно пришло в упадок и бессилие. Оттого, до появления Шамиля, духовенство в Чечне было бедно и невежественно до такой степени, что во всей Чечне не было ни одного ученого, и молодые люди, желавшие приобрести какое-либо знание или даже только изучить арабский язык, на столько, чтобы уметь прочесть коран, должны были отправляться с этою целию в Чиркей, Акушу или в Казикумух. Все преимущество чеченского духовенства над прихожанами заключалось в посредственном знании грамоты, которая делала их необходимыми для других нуждавшихся в составлении разных письменных актов. Эта необходимость и давала им еще некоторое значение в народе. При поступлении в духовное звание не требовалось никакого обряда, а требовалось только одно знание грамоты. Церковное богослужение магометанской религии не требует никакой подготовки; оно состоит в дневных молитвах, известных почти каждому.

Недостаток и в этом скудном образовании был причиною том, что у многих племен нагорных чеченцев почти все муллы были пришельцы. Каждый аул выбирал себе кого-нибудь из грамотных и признавал его своим муллою. Из среды нескольких мулл выбирались кадии. «Звание это, говорит Ад. П. Берже, не совмещало в себе какой-либо высшей степени в духовной иерархии, и не предоставляло ему никакой власти над прочими муллами. Кадий был ни что иное, как доверенное духовное лицо, которому предоставлялось, перед прочими муллами, исключительное право разбирательства по шариату, случающихся в его околотке тяжеб, составление письменных актов и вообще все гражданские дела, в которых допускалось вмешательство духовенства. Впрочем, кадиев в Чечне было немного, потому что избрание их требовало от жителей единства, которое трудно было установить между ними».

Из этого видно, что круг деятельности чеченского духовенства был крайне ограничен. Не получая никаких особенных доходов с прихожан, а имея за то большой запас свободного времена, духовенство посвящало его торговле и хлебопашеству. В Чечне каждый мулла получал, по примеру своих прихожан, определенный участок земли, которым и кормился. С водворением в Чечне власти Шамиля, последний, хотя и значительно поднял духовенство в глазах народа, но все-таки не на столько, чтобы поставить его первенствующим.

Муллы в Чечне по прежнему уважались весьма мало. Они сами не столько заботились о распространении истин магометанского учения и чистоты религии, сколько хлопотали о поддержании суеверия в народе. К ним прибегали за помощью, чаще тогда, когда нужно было написать какой-нибудь талисман, приворожить к себе возлюбленную или возлюбленного.

Спросите в ауле: кто приворожил девушку Ану к Хойде?

– Мулла Есенмурза, ответит вам чеченец.

Про муллу этого говорят, что он хотя не алим – не ученый, но большой кудесник, делает чудеса и не даром абдал – юродивый.

Про него ходят в ауле слухи, что он научил отвергнутого жениха отмстить сопернику так, что из свадьбы пути не вышло, и что он одарен даром предсказаний, за которыми к нему часто обращаются все нуждающиеся и желающие узнать свое будущее. Получая за это приношение или подарок, из нескольких баранов, муллы не отказывались от исполнения таких просьб и вообще старались поддержать религиозное суеверие в народе, уверяя его, что коран открывает им все темное и скрытное.

Случалась ли засуха, жители спешили к мулле, и просили его отыскать в книге такой день, в который может быть назначена церемония для добывания дождя. Действительно, давно уже стоят жаркие дни; сухая мгла скрывает от глаз плоскость и горы, трава выгорела, а над землею колеблется раскаленный воздух. Листья кукурузы завяли и опустились; множество мышей, вызванных засухою, точат ее корни; скот начал болеть и падать. «В аулах по дорогам не было видно ни души; даже собаки забились под изгороди, в тень, и валялись как трупы». Все ждало дождя – но он не шел. В жарком климате засуха есть величайшее зло, особенно если она явится весеннею порою. Она лишает тогда все живущее настоящего и будущего пропитания. В краю, где доставка хлеба или вовсе невозможна, или очень затруднительна, голод есть неминуемый наследник неурожая. Такой народ, как чеченцы, искони живут от дня до вечера, не вспоминают, что было третьего дня, и мало думают, что будет завтра; живут спустя рукава, потому что беспечность лучшее их наслаждение. Но когда бедствие, которое народ считал за тридевять земель, вдруг является перед его глазами, тогда он начинает плакаться, шумит и бросается из стороны в сторону. Так было и теперь.

Жители аула несколько раз ходили к мулле и просили его вымолить у неба воды. Мулла порылся перед пришедшими в книгах и глубокомысленно заметил, что следует подождать еще немного, пока он не отыщет для того соответствующий день. Народ оставил муллу, довольный и тем, что он, хотя не скоро, но отыщет такой день и даст им дождя. С своей стороны мулла, от времени до времени, внимательно присматривался к направлению ветров и взглядывал на плоскость горы, особенно с юго-западной стороны. В один из четвергов он с удовольствием подметил, «что на плоскости, над мглою, образовываются небольшие темные ядра: из-за гор, с восточной стороны, показываются и исчезают белые облака, а главное из-за гор, с юго-западной стороны, от времени до времени, прорывается свежий ветерок; это яльчимох – дождевой ветер».

Вечером, после молитвы, по обыкновению, кучка хозяев сидела подле мечети; среди их был и мулла, глубокомысленно водивший палкою по песку. Разговор шел о необходимости дождя. Мулла говорил, что засуха есть следствие гнева Божия; что народ опоганился: курит табак, пьет вино и не следует правилам истинного мусульманства.

– Проклятие на таких, говорил мулла, они навлекают гнев Божий… Сегодня же ночью нужно возвестить проклятие, иначе нет пользы. Собравшиеся только того и ждали.

«Разойдясь по домам, они приготовили ружья и, когда стемнело, подняли стрельбу, громко крича проклятие тем, кто свертывает папиросы из кукурузного листа, пьет водку и принимает ложную присягу. Сотни выстрелов раздавались в течение получаса. Казалось, в ауле идет самый одушевленный бой. Наконец все успокоилось, и аул заснул».

Мулла посмотрел на небо, обвел его кругом глазами, обратил особое внимание на юго-запад и, совершенно довольный, отправился в свою саклю. На следующий день он пригласил народ на испрошение дождя. Мужчины, женщины и дети, большие и малые толпами спешили к реке. Женщины несли хлеб, мужчины котлы и посуду, а некоторые гнали быков, предназначенных на жертву. Мулла, собрав возле себя кружок грамотных, напевал с ними молитву, а молодые собирали камни, которые складывали в кучу подле поющих. Последние брали вместе с муллою камешки, читали над ними таинственные слова и, поплевав немного на каждый из них, откладывали в сторону. Несколько человек из собравшейся толпы отсчитывали оплеванные камни и передавали молодежи, которая бросала их в реку или зарывала в землю. Такое занятие продолжалось несколько часов и кончилось только тогда, когда было насчитано 70 тысяч таких камней – роковое число, без которого нельзя вымолить дождя.

В это же самое время мальчики бросались в воду не раздетые и получали за то подарки. Набросав в реку 70 тысяч камней, зарезав быков, собравшиеся наварили мяса, наелись, напились и отправились в аул.

На следующее утро, в субботу, многие из хозяев уверяли, что ночью шел дождь, впрочем небольшой. «Как бы то не было, но с юго-запада надвинулись черные тучи и стали слышны глухие раскаты грома; к вечеру заволокло все небо, а в ночь с субботы на воскресенье хлынул проливной дождь. Зелень сделалась ярче, кукуруза выпрямилась и находчивый аульный мулла торжествовал… Сам Шамиль прибегал нередко к подобному шарлатанству, распространяя в народе слух о том, что имеет непосредственное сношение с Магометом, будто бы являющимся к нему в виде голубя и других различных видах.

Для приобретения себе большей силы и популярности, он старался действовать на суеверие и фанатизм народа, старался показать, что он избранник Божий и, так сказать, наследник пророка. Магомет начал свое поприще бегством из Мекки в Медину; это бегство называется гиджрет или гиджра, и от него начинается летоисчисление мусульман. Шамиль назвал также гиджрет свое переселение из Гимрэ в Ашильту и считает с этого времени начало своего имамства, не смотря на то, что, после смерти Казимулы, был до Шамиля еще имам Гамзат-бек. Магомет всех спутников его бегства назвал мугаджирет; Шамиль точно также назвал этим именем всех бежавших с ним из Гимрэ в Ашильту, и, кроме того, всех тех мусульман, которые, бежав от неверных, искали его защиты и покровительства. Жителей Медины, у которых скрылся Магомет и которые его приняли, пророк назвал почетным именем ансар (помощники, сподвижники). Шамиль точно также назвал этим именем жителей селения Ашильты, приютивших его.

«Все эти и подобные тонкости, говорит Казем-бек, придавали Шамилю высокое значение в глазах его подданных; в особенности он пользовался уважением различных легковерных обществ Дагестана, которые смотрели на него как на наместника пророка. Мохаммед диктовал свой коран отрывками, которые писались на лоскутках кожи и коры древесной. Шамиль передавал свою волю муридам и наибам, на самых маленьких лоскутках бумаги. Я никогда не видел, чтобы его письма имели более трех вершков длины и двух вершков ширины. Это также была одна из утонченностей в подражание пророку, которым Шамиль привлекал к себе народ».

В важных случаях, когда необходима была крутая иди решительная мера, Шамиль прибегал к так называемому хальвату. Уединившись на продолжительный срок, он постился, по видимому до совершенного истощения, и потом, собрав к себе отовсюду мулл и кадиев, сообщал им торжественно, что к нему явился сам пророк, в каком-нибудь приличном обстоятельству виде, объявил важное откровение, и благословил на такое-то предприятие. Затем имам выходил к толпе народа, с нетерпением ожидавшей разъяснения загадочного его поведения, и уже ей на прямик объявлял волю Магомета. Случалось также и то, что, для большего убеждения народа в непогрешимости своих действий, он подсылал какого-нибудь отшельника, известного своею строгою жизнию, который с его слов проповедовал народу о суете мирской, о наслаждениях ожидающих правоверных в рае Магомета, о прелестных гуриях, и такими проповедями склонявшего толпу на предприятия и поступки, согласные с видами Шамиля. Подготовляя таким образом своих подвластных, имам объявлял им свои намерения, будто бы внушенные ему самим Богом, и почти всегда достигал своей цели.

Суеверный народ, при старании духовенства, верил этим россказням и считал Шамиля едва ли не святым, так что между жителями Ведено был даже обычай, в важных случаях, клясться именем имама. На сколько сильно было развито религиозное суеверие и легковерие между чеченцами, и до какой степени они верили в святость Шамиля, видно из следующего поступка имама.

В 1843 году, жители Большой и Малой Чечни, сильно теснимые русскими войсками, пришли в крайнее разорение. Сознавая свое безысходное положение и бессилие в сопротивлении с неприятелем и не видя подкрепления со стороны аварских (лезгинских) обществ, чеченцы решились заявить Шамилю свою просьбу о помощи и просить его прислать им такое число войск, пеших и конных, с которыми бы они могли не только отразить неприятеля, но и выгнать русских из Чечни; или же, в противном случае, дозволить им покориться русскому правительству, бороться с которым они чувствуют себя не в силах.

Долго, конечно, не было охотников отправиться к Шамилю с подобным поручением народа. Вызваться на столь опасное предприятие значило рисковать если не головою, то, по крайней мере, носом, ушами, глазами или явиться среди семейства с зашитым ртом. Общее благо требовало однако же частной жертвы, и чеченцы решили избрать и отправить депутатов по жребию, который пал на четырех человек из деревни Гуной. Всякая выказанная трусость в глазах чеченца есть такое действие, которое достойно преследования и общего презрения. Для труса нет жизни среди его соплеменников. Эта черта народного характера и была единственным побуждением к сохранению наружного спокойствия депутатами, не высказавшими по видимому страха к неизбежной опасности и отправившимися в Дарго с челобитною от имени чеченского народа. Дорогою, сообразив свое положение и зная, что перед Шамилем никто не может не только произнести слово, но и подумать о покорности гяурам, депутаты придумывали способ, как бы избегнуть от гнева и преследований имама. Старший из депутатов, чеченец Тепи, предложил остальным своим товарищам обратиться прежде всего к Ханум – матери Шамиля, и просить ее ходатайства у сына. Не принимая ни чьих советов, Шамиль исполнял все желания и просьбы матери, как завет священного корана. По ее просьбам, сын часто прощал приговоренных к смерти, возвращал имения ограбленным, и каждый день толпа народа окружала саклю старушки, славившейся своею добродетелью и покровительством обиженным и угнетенным.

Товарищи с радостию приняли предложение Тепи, тем более, что в Дарго у него был кунак – Хасим-мулла, через которого и положено было действовать на добрую Ханум. Зная, что в Дагестане ни одна просьба не обходится без подарков тем лицам, которые имеют влияние на ее исполнение, чеченцы снабдили своих депутатов значительною суммою.

Приехав в Дарго и захватив с собою 300 рублей блестящею монетою, Тепи отправился к Хасим-мулле. После обычных приветствий, пришедший приступил к делу и рассказал о цели своего прихода. Мулла нахмурил брови и объявил на отрез, что мать Шамиля хотя и женщина, по отлично понимает, как велико преступление и грех, затеваемый чеченцами, которые, вопреки божественных слов корана, решаются искать покровительства гяуров (неверных).

– Нет! кричал запальчивый мулла, ваши чеченцы недостойны называться поклонниками великого пророка, если они решаются променять вечное блаженство на временное успокоение. Нет Бога, кроме единого Бога, и Магомет пророк его; их только должны бояться правоверные и на них одних возлагать свои надежды.

– Понимаете ли вы, продолжал ученый мулла, что неверие ваше и сомнение в милосердие Аллаха и Магомета суть важнейшие причины, по которым Бог допускает русских издеваться над правоверными? Вы страшитесь смерти от руки гяура, тогда как она пролагает нам самый примой путь в бесконечное блаженство, украшенное прелестными гуриями. Предложение, с каким вы приехали к великому законоучителю, могло бы быть простительно только одним женщинам; но вы не произнесете его безнаказанно перед лицом Шамиля. Вы не возвратитесь более к вашим преступным чеченцам, и весть о позорной смерти вашей внесется в чеченские пределы, вместе с заслуженным наказанием. Едва мулла кончил свою грозную речь, как из расстегнутого бешмета Тепи, как бы нечаянно, посыпались на ковер, к ногам Хасими блестящие монеты.

– Мои соотечественники – сказал при этом хитрый Тепи с приветливою улыбкою – уважают достоинства мудрого Хасима и, в знак истинного уважения и преданности, присылают тебе в подарок эти деньги.

Глаза муллы заблистали, из угрюмого он стал веселым, из злого необыкновенно добрым. Из-под седых усов его мелькнула улыбка, а левая рука, увы! невольно опустилась на кучу золота.

– Итак, нам ничего нельзя надеяться? спрашивал вкрадчиво Тепи. Из твоих слов я мог только извлечь полезный для себя совет: возвратиться обратно в Чечню, взяв с собою 230 тюменей (тюмень составляет около 10 руб.) серебра и золота, привезенные в подарок матери Шамиля, на помощь которой мы полагали всю нашу надежду.

– Не будь так поспешен, прервал его Хасим, с самою приветливою улыбкою.

Такая почтенная цифра, как 230 тюменей, окончательно вскружила голову муллы, ярого поклонника Магомета. Он забыл и о гяурах, и о коране, и о знаменитых словах пророка, употребляемых так часто магометанами кстати и не кстати: у него мерещились перед глазами только одни деньги, голова трудилась над выгодной поживой. Он уже говорил: что мать Шамиля, действительно, пользуется уважением сына; что 200 тюменей и его влияние заставят ее хлопотать в пользу чеченцев; что 30 тюменей он оставляет в свою пользу.

– Так ли я понял, говорил Хасим, боясь пасть в глазах чеченца, рассказ твой о настоящем положении чеченского народа, Не слишком ли увлекся я, по долгу муллы, в суждениях моих об обязанности правоверных к священному корану? Пожалуйста, расскажи еще раз цель твоего приезда.

Тепи повторил все прежде сказанное, прибавив к тому, что русские, не стесняя свободы вероисповедания, заботятся только о благосостоянии своих подданных.

– Понимаю, понимаю! сказал как будто обрадованный Хасим. Чеченцы, живущие на плоскости, окруженные со всех сторон неприятелем, похожи на птичку в клетке; но ведь птичка побьется, побьется в западне своей и, убедившись в невозможности разрушить преграду, примиряется, наконец, с своею неволею и даже начинает жить припеваючи, если встретит заботливость о ее пропитании. По моему, сам великий пророк не осудит за покорность гяурам чеченцев, если они принесут покорность не по доброй воле, а по неизбежной необходимости.

Хасим согласился на посредничество и обещал уговорить старуху принять на себя ходатайство у сына. На следующий день, часа за два до заката солнца, депутаты были представлены матери Шамиля, которая, получив 200 тюменей, обещала похлопотать за чеченцев. Депутаты остались в Дарго в ожидании своей участи. В тот же вечер Ханум отправилась к Шамилю. Мать и сын беседовали наедине далеко за полночь и старуха возвратилась с заплаканными глазами.

– Я взялась не за свое дело, говорила Ханум, даже и сын мой не смеет решить вопроса о покорности чеченцев гяурам.

Шамиль, действительно, получив сведение о намерении чеченцев, сообразил, что казнь и истязания четырех депутатов не приведет его к цели, что он не удержит тем решимости чеченцев, а восстановит только против себя колеблющееся в верности ему воинственное племя. Надо было придумать средство более действительное, надо было хитростию достигнуть того, чего нельзя достигнуть силою. Пользуясь суеверием своих подвластных, он сыграл комедию и разыграл ее вполне мастерски. Имам объявил, что, для решения просьбы чеченцев, он отправится в мечеть, где будет поститься и молиться до тех пор, пока не удостоится слышать святую волю из уст самого великого пророка.

Шамиль заперся в мечети. По предварительному распоряжению, все жители Дарго были также собраны вокруг храма, и приказано им оставаться так, в постоянной молитве, до тех пор, пока имам не выйдет из своего заключения.

Прошло трое суток, а Шамиль не появлялся и дверь мечети была постоянно запертою. Измученные и ослабевшие от бессонницы, даргинцы не могли объяснить себе причины такого небывалого явления и невольно ожидали чего-то особенного. Едва только глухой ропот появился в толпе, как дверь растворилась и на пороге ее показался Шамиль, бледный и измученный; глаза его были налиты кровью, «как бы от продолжительных слез». В сопровождении двух муридов, имам молча взошел на плоскую кровлю мечети. По его приказанию, привели туда же и мать его, закутанную в белую чадру. Она шла медленно, неровными шагами. Двое мулл внесли ее на крышу и поставили лицом к лицу с ее сыном. Шамиль, смотря на мать несколько минут, хранил глубокое молчание.

– Великий пророк Магомет! произнес он наконец, подняв глаза к небу. Святы и неизменны веления твои, да исполнится правый суд твой, в пример всем последователям священного корана!

Затем он, обратясь к народу, объявил ему, что чеченцы, забыв клятву, решились покориться гяурам и прислали своих депутатов, которые, не смея явиться к нему, обратились к его матери, прося ее исходатайствовать на то согласие у сына.

– Ее настойчивость, говорил Шамиль, и безотчетная моя к ней преданность, внушили мне смелость узнать волю любимца Божия Магомета. И вот, в присутствии вашем, при содействии ваших молитв, я, в продолжение трех суток, постом и молитвами вызвал на правый суд пророка и он удостоил меня ответом на мои дерзновенные вопросы. Но этот ответ как громом поразил меня! По воле Аллаха, повелено дать сто жестоких ударов тому, кто первый высказал мне постыдное намерение чеченского народа, и этот первый была мать моя!..

По приказанию грозного имама, муриды сорвали чадру с несчастной, ухватили ее за руки, но за пятым ударом плетью бедная женщина лишилась чувств. Как бы пораженный этим убийственным зрелищем, Шамиль опускает наказывающую руку и бросается к ногам матери. То, чего добивался Шамиль – он достиг: толпа поражена. Смотря на всю эту сцену, народ рыдал и молил о пощаде старушки. Какой-то трепет охватывал каждого, смотря на несчастную и грозного имама, распростершегося перед нею…

Без всякой тени прежнего отчаяния, Шамиль подымается на ноги и глаза его горят каким-то торжеством.

– Нет Бога, кроме единого Бога, и Магомет пророк Его! восклицает он, подняв глаза к небу. Жители небес! вы услышали мои усердные молитвы, вы позволили мне принять на себя остальные удары, для которых была обречена бедная мать моя. Эти удары я приму с радостию, как неоцененный дар вашего милосердия.

С улыбкою на устах, он скинул с себя красную чуху, снял бешмет, вооружил двух муридов толстыми ногайскими плетьми и, подтвердив им, что, кто осмелится слабо выполнить волю пророка, того он поразит кинжалом из собственной руки, принял девяносто пять ударов. Во время наказания, Шамиль не обнаружил ни малейших признаков страдания – вполне выдержал характер и одержал победу над толпою. Поражение толпы было безусловное; сцена разыграна превосходно… Спокойно надев на себя лежавшую у ног одежду, быстро сойдя с кровли мечети и остановившись посреди народа, Шамиль казался совершенно спокойным.

– Где эти злодеи, за которых потерпела мать моя позорное наказание? спросил он с торжествующим видом; где чеченцы?

Несчастные жертвы в одно мгновение были приведены и брошены к ногам повелителя. Они не сомневались в своей погибели, точно также, как и не сомневалась толпа, но Шамиль готовил для собравшихся, для чеченцев и для всех своих подвластных новое поражение. В то время, как они читали отходные молитвы, ожидая своей кончины, Шамиль приподнял их собственными руками и поставил на ноги.

– Возвратитесь к народу вашему, сказал он им, и, в ответ на безрассудное его требование, перескажите все то, что вы здесь видели и слышали.

Случай этот хорошо рисует перед нами и корыстолюбие муллы, его готовность за деньги толковать слова пророка по усмотрению; он доказывает и маловерие в истинное учение религии, и суеверие, существующее в народе.

Вообще Шамиль старался действовать на религиозное чувство народа внешнею обрядностию религии и выказывал себя чрезвычайно религиозным и чистосердечно преданным муридизму. Но одно слепое исполнение обрядов религии, без внутреннего знания ее сущности, есть лучший путь к суеверному фанатизму и легковерию. Такое настроение замечается у всех племен, бывших под властию Шамиля. Чеченец чрезвычайно суеверен: он не бросит яичной скорлупы в огонь, боясь, что куры не станут нести яиц или вовсе переведутся; он никогда не выбрасывает костей, а старается сжечь их, веря, что выбрасывание их неприятно Богу. В день нового года, он непременно пересыплет хлеб из чашки в чашку, иначе в нем не будет изобилия и не хватит на прокормление семейства. Склонный к мистицизму, чеченец охотно вступает в религиозное братство суфии (зикр), и расположен приветствовать каждого искателя приключений имамом, хотя бы он не умел отличить А от Б и не мог объяснить самых простых вещей.

Чеченцы верят, что можно сглазить человека, и, в противодействие тому, имеют амулеты, в которые зашиваются, обыкновенно, или молитвы, или изречения из корана. По уверению народа, есть на свете приворотная трава, которая, в руках знающего человека, имеет двоякое действие: она или привязывает двух лиц чувством неразрывной любви, или же поселяет между ними ничем непобедимые ненависть и отвращение.

Специалистами по части уменья хорошего или дурного употребления этой травы были муллы. Чеченцы верят в возможность порчи и говорят, что злой женщине стоит только бросить заговоренную и ей известную траву в камин дома того человека, которого она хочет испортить, и тогда следствием такого поступка бывает обыкновенно болезнь. Излечение испорченного может быть произведено только тою особою, которая его испортила. Вообще, в случае болезни, чеченцы прежде всего прибегают к ворожее, которую и просят узнать: не произошла ли болезнь от влияния дурного глаза или от каких других причин. Взяв в руки большой платок и завязав на одном из его концов узел, ворожея начинает отмеривать локтем от этого угла до противоположного. Остающиеся между этими двумя точками расстояния служат обыкновенно предсказанием причины болезни.

По искреннему убеждению и верованию парода, существует трава джалиенга-леттен-буц (трава, заставляющая лаять), которая, будучи высушена и дана в пище, питье или просто брошена в огонь камина, производит болезненные припадки, судороги и крик, похожий на лай собаки. Такое вредное действие чеченцы называют порчею посредством отравы, и таких лиц, которых мы называем кликушами, чеченцы считают испорченными этою травою. Болезнь эта проявляется исключительно между женщинами, из которых, по медицинскому исследованию, некоторые действительно страдают расстройством нервов, а большая часть страдает притворством, из-за личных видов, но уверяет, что причиною тому порча от травы. Последняя доступна только одним колдуньям, которые собирают ее в известное время. Обыкновенно ночью, лучше если в полнолуние, колдунья или колдун выходят из дома, стараются ни с кем не встречаться на пути и, не доходя до высмотренной травы, останавливаются. Скинув с себя платье и совершенно обнаженная, искательница травы идет к ней задом, стараясь сорвать ее между ступнями ног, и в то же время произносит заклинания, отрекаясь от веры и от Бога.

– Я не признаю Бога, говорит она, я не его создание, я равна ему и также могуща как он. Я на всегда отрекаюсь от него.

Злой дух, по понятию чеченцев, в этом случае не имеет никакого значения и туземные колдуньи не обращаются к нему с просьбою о помощи.

Умопомешательство и идиотизм чеченцы приписывают знакомству с джинышами. Джиныши – духи, которые, по понятию народа, составляют средину между ангелами и духами зла, но связь с которыми человека не приводит к доброму и кончается почти всегда умопомешательством. Джиныши, пользуясь свободным доступом на небо, похищают иногда обманом, иногда подслушиванием сокровенные тайны о будущности и передают их своим земным друзьям. Когда же ангелы заметят, что джиныш подслушивает их, то, раздраженные этим, схватывают первую попавшуюся им под руку звезду и бросают их в непрошенных посетителей своих небесных чертогов. И вот отчего происходит, по объяснению чеченцев, то явление природы, которое мы называем падающими звездами, или метеорами.

Имея веру в гадания и гадальщиков, чеченцы весьма часто прибегают к гаданию, при помощи зеркал (кюсгехажиу), камней (пальтасар), платка (дольдустер) и, главнейшим образом, по кости барана, книге Седиэн-джайнэ, принадлежащей перу Абдурзукка и Абдурахмана, и по книге Пайхомар-Сулейман-джайнэ, написанной неким Сулейманом.

Последняя книга и способ гадания по ней совершенно сходны и тождественны с теми книгами вещего Царя Соломона, которые так распространены в массе простого населения русского народа.

Более других доступный, и потому более распространенный, способ гадания пхенер или пхенер-хажер – гадание по кости барана. Он употреблялся каждый раз, когда предпринимались военные действия, выступление в поход хищнических партий, желавших узнать, будущий свой успех или неудачу. Сам Шамиль не пренебрегал гаданьем этого рода и иногда, прежде выступления в поход, совещался с хажером, или прорицателем посредством кости.

Желающий гадать или узнать свою судьбу приводит к хажеру непременно собственного и годовалого барана, так как, иначе, все предсказание будет относиться к действительному хозяину барана. Последний может быть произвольной шерсти, но лучше если белой. Собственным бараном гадающий может назвать такого, который взят из принадлежащего ему стада или, после покупки, пробыл у нового владельца не менее одного года, или наконец такой, которому купивший успел дать три раза соли. При таких условиях баран, сделавшись окончательно собственностию нового хозяина, принимает на своих костях отпечаток всей его личности и всей его будущности.

Хажер режет барана и, сварив его, берет одну из лопаток передней ноги животного. Лопатка должна быть совершенно целая, не разрубленная, не треснувшая и отделенная от мяса свежего и сваренного, а не от сырого и соленого. По такой лопатке знахарь узнает всю подноготную, не только каждого смертного, но и самой природы. Темные и светлые пятна, видные на кости, если смотреть сквозь нее на свет, кровавые пятна и разные узоры жилок, видные на лопатке, все эти признаки служат основанием и темою для предсказаний; кровавые пятна считаются особенно дурным предзнаменованием.

Лучшими гадальщиками считаются чаберлоевцы (татбутри) и про них рассказывают удивительные вещи. Гази Мухаммед, сын Шамиля, рассказывал, что в 1859 г., отступая от преследования русских войск и проходя из Ведено в Гуниб, один из чаберлоевских знахарей предсказал им весьма дурные последствия и даже затруднился назвать их по имени.

– Все это, действительно, так и случилось, заметил Гази Мухаммед, рассказывая г. Руновскому о чаберлоевских знахарях, мы могли ожидать всевозможных несчастий: могли ожидать смерти во всех ее видах, но того, что с нами случилось, никому и в голову не приходило. Известно, что на Гунибе, в 1859 г., Шамиль был взят в плен со всем семейством.

Книга Седиэн-джайнэ пользуется огромным значением между чеченцами и не раз служила средством для многих предводителей Чечни и Дагестана направлять волю народа по тому пути, который вел их к достижению личных целей. Гадание по ней производится при помощи математических выкладок.

«Седиэн-джайнэ, говорит г. Ипполитов, в переводе значит книга заезды (седи по чеченски – звезда). Мусульмане принимают двенадцать созвездий, по числу главных их пророков или святых. Каждый из этих последних родился под известным созвездием, а потому вся книга Седиэн-джайнэ разделена на двенадцать отделов, из которых каждый соответствует известному созвездию и тому пророку, который под ним родился. На первой странице книги излагается арабская азбука, с соответствующими каждой букве известными числами: элип – один, би – два, ти – четыре, си – восемь, джим – три, хи – восемь, хие – нуль, дал – четыре, дзал – четыре, ри – восемь, дзи – семь, сен – нуль, шен – нуль, сат – шесть и т. д. Гадающий или гадающая, прежде всего, говорят свое имя и имя матери своей. И то, и другое разбирается по буквам, и величины, соответствующие каждой из них, складываются; потом от суммы, получаемой от сложения величин, выраженных буквами имен гадающего и его матери, откидывается по двенадцати единиц до тех пор, пока не останется числа менее двенадцати. Согласно величины оставшегося числа, отыскивается отдел одного из созвездий, под тем же числом, в котором и заключается прорицание для мужчин и женщин отдельно. Начинается оно обыкновенно описанием наружности: „у него красивое лицо, высокий рост, тонкий стан, блестящий взор…“; потом уже следует описание его жизни настоящей, а потом и будущности».

Суеверие, существующее в народе, частию перешло и в дурную сторону характера туземца. Чеченец не затруднится дать несправедливое показание или ложную присягу. Он не считает это преступлением и верит чистосердечно, что присягнуть ложно не составляет греха, если только присягающий, во время обряда, не положит пальца на коран или перевернет газырь на груди своей черкески. Присягнуть ложно ничего, а курить табак, по понятию чеченца, грех тяжкий, потому что табак – дело нечистое.

«До пророка Адама, говорят чеченцы, был создан из огня Эблис. Когда Бог создал Адама, то подчинил ему всех животных. Эблис обиделся таким предпочтением, сделанным Адаму.»

– Я, говорил Эблис, создан из огня, а Адам из земли: значит я чище; зачем же Адаму предпочтение.

Он возмутился против Бога; в наказание за то его так прижали, что он не выдержал – испустил мочу. И вот на том самом месте, где упала моча Эблиса, и вырос табак.

– Кури, брат, советую тебе! добавляет чеченец, рассказывая историю происхождения табака.

Запрещение курить табак принадлежит к числу установлений, изобретенных Шамилем, который вообще преследовал роскошь, пляски, музыку и пение, стараясь заменить его одним постоянным напевом: ля-илляхи-иль-Алла! (Нет Бога кроме единого Бога). Но ему не совсем удалось это: чеченцы увеселяли себя пандуром (балалайкою) и скрипкой особого устройства (кистин играет на трехструнной балалайке формою похожей на треугольник). Скрипка их состоит из чашки, с квадратным вырезом на дне, обтянутой сырой кожей, с двумя круглыми прорезами: к ней приделан гриф; вместо струн натянуто три шелковинки, по которым водят смычком из конских волос. Правда, чеченцы почти не имеют никаких исторических песен, в которых бы излагались целые события, и даже очень редко касаются частных фактов.

«Хотя иногда, говорит Ипполитов, смелые разбойничьи подвиги, отчаянная защита и смерть какого-нибудь известного наездника и сохраняются в песнях: тем не менее, большая часть их – вызванная минутой импровизация: ею восхищаются, она воспламеняет известные чувства, но в весьма редких случаях заучивается и становится популярною. Исключение составляют разве только те из песен, которые складываются иногда на происшествия заинтересовывающие целый народ, или же на известные действия лица, на которое народ смотрит как на действия постыдные – эти песни непременно уже заучиваются: их знают не только взрослые, но даже и дети». Такова песня о Шамиле, сложенная после изъявления им покорности русскому правительству. Из других народных сказаний у чеченцев существуют сказки и басни, заслуживающие полного внимания по своему своеобразному характеру, разнообразию содержания, и в которых можно встретить римских кесарей, Змея Горыныча и Сивку-Бурку. Оборотни и красавицы замужем за медведями занимают одно из видных мест в чеченских сказках. Народные сказания их много терпели от преследований Шамиля и его муридов. Оставив песни, чеченцы не могли обойтись без музыки. Ни одно пиршество и семейный праздник не обходились у них без пандура, главное без бойкой лезгинки, причем, в знак высшего одобрения, ловким танцорам стреляют под ноги из пистолетов.

Танцы были в большом употреблении и во время праздников, которых, впрочем, у чеченцев было немного. К числу праздников относятся и установленные Магометом дни. Еженедельный праздник пятница начинается обыкновенно в четверг, с закатом солнца; он обыкновенно сопровождается известными молитвами и не имеет никаких характеристичных особенностей. В пятницу не работают, не выгребают из очагов золы и раздают накануне милостыню бедным, которых в Чечне было всегда много. Милостыня состоит из молока, муки, соли, у кого что найдется. Когда Шамиль жил в Ведено, то каждую пятницу делал церемониальный и торжественный выход в мечеть. В назначенный час отряд вооруженных муридов, при пении священного гимна: ля-илляхи-иль-алла, подходил к дому имама и, став в две линии по обеим сторонам дороги в мечеть, ожидал его выхода. Одетый с некоторою изысканностию во все белое, зеленое или синее, за исключением чалмы, которая была всегда из дорогой белой шали, Шамиль шел в мечеть, окруженный приближенными лицами, старшинами и муридами, предшествовавшими и замыкавшими торжественное шествие. При входе в мечеть, парод вставал со своих мест, и молча приветствовал своего имама. Один из мулл или сам Шамиль совершал богослужение. «По окончании же всех церемоний, отличающихся большими странностями, чуждыми церковных уставов настоящего исламизма, почетные из присутствующих лиц подходили к Шамилю с поздравлениями с праздником, причем целовали ему руки или лицо, смотря по званию поздравляющих, на что имам отвечал ласковою улыбкою пли пожатием руки. Наконец Шамиль подавал знак к выходу из мечети, который совершался точно в таком же порядке, как и шествие в мечеть».

Один раз в году чеченцы соблюдают пост (марх), который, по времени, принадлежит к числу передвижных постов и не каждый год бывает в одно и то же время. Обыкновенно временем поста бывает июль или август месяцы, от начала и до конца новолуния, и продолжается целый месяц. Во все время поста чеченцы днем, до заката солнца, не употребляют пищи и питья, но за то ночью едят по два и по три раза. Многие из туземцев не придерживались строго устава религии и пост соблюдали не со всею точностию. Молятся обыкновенно утром, в полдень, раз до заката солнца и два после заката; в пост же молятся еще один раз в полночь, после предварительного омовения членов.

Пост оканчивается праздником Байрам, который сопровождается всеобщим пиршеством, значительными пожертвованиями в пользу бедных, взаимными поздравлениями и посещениями, скачками и другими народными увеселениями. Накануне праздника многие жертвуют скот в пользу бедных, и тогда он режется у мечети и тут же раздается неимущим; часть из него уделялась прежде и пленным. Утром, в день Байрама, жена приносит к мужу и отцу семейства мешок с хлебными зернами и деревянную или глиняную чашу. Насыпав в чашу зерен, хозяин подзывает к себе поочередно детей и ближайших родственников взяв в руки чашу полную зерна, поздравляет их с праздником и с окончанием поста.

– Жертвуешь ли эту чашу для бедных? спрашивает обыкновенно хозяин у каждого подошедшего к нему и, получив, конечно, согласие, высыпает зерна в другую посуду.

Потом все отсыпанное отдается бедным. Мужчины отправляются с визитами, а женщины остаются дома для угощения приходящих и до полудня, забрав с собою пищу, отправляются на кладбище для поминовения умерших родственников. Туда же приходят мужчины и дети. Одни едят, вспоминая умерших, другие устраивают скачку. Отличившийся на ней получал какую-нибудь ничтожную награду от доброхотного-дателя или от наиба, если он присутствовал при этом. В этот же день наибы отправлялись в резиденцию имама, с поздравлением Шамиля и его приближенных.

В Ведено, в день Байрама, имам, при огромном стечении народа, лично совершал установленные обряды и собственноручно закалывал барана, предназначенного в раздачу бедным. За этим бараном закалывалось множество других баранов, приведенных и предназначенных на жертву, и на дворе жилища Шамиля в этот день кровь лилась рекою.

Кроме Байрама, у чеченцев есть еще другой праздник, Курбан-Байрам, в день которого также режут баранов, после прочтения муллою над каждым особой молитвы. Этот праздник имел ту особенность, что мясо зарезанных, таким образом, баранов не давалось христианам, а для них резались особые бараны, и без молитвы. Самый способ закалывания жертвы в этот день также отличный от обыкновенного. Скотину и кур режут только мужчины, кладя голову жертвы на восток, ногами к полудню, и прорезывая шею от полудня.

Глава III. Чеченские аулы или селения были вообще растянуты на значительное расстояние; сакля от сакли отделялась садом, огородом, двором, а иногда и пашнею. Селения строились неправильно, каждый двор отдельно, и раскидывались по предгорьям, в лесу, вдали от дорог и удобных путей сообщения. Чеченцы, обитавшие в долине, жили большими аулами; но в горах, напротив того, селения их были незначительны и часто состояли из нескольких дворов. В предупреждение от нападений, некоторые из аулов, подобно тому как наши казачьи станицы, были окружены валом и плетнем с частоколом.

Жилища джерахов, кистин, галгаев, цоринцев и мереджинцев, составляющих Ингушевский округ, состоят преимущественно из старых каменных башен, сложенных из камня, без цемента и имеющих несколько ярусов. Башни эти построены преимущественно на выступах скал или на оконечностях гребней, словом на таких местах, которые ни для чего другого не годны. В одной такой башне живет почти всегда несколько семейств, занимающих верхние этажи, а нижние предназначается для помещения скота. Живя совокупно в одной башне и в таком близком соседстве, семейства разделены между собою капитальными стенами, и помещение каждого выходит в общий коридор, составляющий принадлежность каждой башни. Кроме жилых башен в горском ауле встречаются нередко башни оборонительные со множеством амбразур, имеющих форму треугольников, крестов, звезд и других изображений. «До сих пор на некоторых из них, в верхних больших амбразурах под крышею, виднеются груды покрытых мхом камней, которые, по всей вероятности, предназначались служить боевыми снарядами при обороне. Кроме того, башни эти попадаются всегда на самых неприступных возвышенностях, командующих над окружающею местностью, и рекомендуют не лишенными основания стратегические соображения бывших строителей их».

Две или три жилых башни, вмещающие в себе несколько семейств, составляют аул, группирующийся, как мы сказали, или у оконечностей гребней, или на выступах скал, и преимущественно в местах наиболее живописных. Чеченское селение, напротив того, часто тянется в длину версты на три или на четыре, хотя весь аул состоит не более как из ста домов. Все строения деревянные, в один, редко в два этажа, и с плоскими крышами. Дом чеченца деревянный, бревенчатый или турлучный, обмазан с обеих сторон глиною и выбелен: внутри его относительно чисто, опрятно и светло. В стенах сделаны окна без рам, но со ставнями для защиты от ветра, преимущественно северного, оттого и двери обращены всегда на юг или восток. Сторона дома, в которой проделана дверь, обнесена навесом, для того, чтобы дождь не проникал в саклю и чтобы под ним можно бы было скрыться во время летнего зноя.

Дом Шамиля, например, в Ведено имел следующее устройство. Обширное пространство, до ста сажен ширины и до 200 саж. длины, было обнесено частоколом – это внешний двор шамилева сераля. В самой средине этого двора помещался еще внутренний двор или самый сераль, где расположены были разные хозяйственные строения и жилые помещения для семейства, прислуги и гостей. На внешнем дворе стояло помещение для 200 человек конвоя Шамиля. Самый дом имама был построен четырехугольником, с крытою внутри по всему протяжению галереею, выходящею на внутренний двор, посреди которого возвышался двухэтажный флигель Шамиля, обнесенный также крытою галереею. Сообщение этого флигеля с домом, где жили его жены, производилось по доскам, настланным на земле. Каждая из жен Шамиля имела особое помещение из нескольких комнат.

Дверь свою чеченец почти никогда не запирает, и потому сильный сквозной ветер свободно гуляет по комнатам, которых бывает по две или по три в каждом доме. Пол залит глиной, смешанной с высевками, плотно убит, от чего чрезвычайно крепок, глянцевит и не дает большой пыли. Сакля нагревается камином, чаще очагом, над которым сделана труба, проходящая сквозь крышу и оканчивающаяся двумя конусами, соединенными вместе своими узкими основаниями, так что по средине трубы образуется род перехвата; для печения хлеба устроены на дворе особые печи. Вдоль внутренних стен сакли идут лавочки, на которых разложены в порядке: посуда, ковры, одеяла, подушки и прочая домашняя рухлядь. В одном углу комнаты стоит корзина с зерновым хлебом, а в другом кадка с водою, составляющие почти единственную мебель сакли. Одна из комнат сакли предназначается для приема гостей и носит название кунахской. На убранство и чистоту этого помещения каждый хозяин обращает особенное внимание. В кунахской можно встретить: две-три скамейки, лучшие из всех какие только есть в доме, широкий сундук, покрытый ковром, и пол комнаты, устланный белыми войлоками. Здесь, вместо очага, устраивается непременно камин, а сбоку его, у маленького окошечка, на почетном месте, стоит кровать туземного изделия. В разных местах, но преимущественно около дверей, висит несколько бычачьих шкур, на которые правоверные становятся при совершении молитвы или намаза. Стены кунахской утыканы деревянными колышками и на них в одном месте развешано оружие, в другом бутылки, привязанные веревочками за горлышко, в третьем глиняные и деревянные тарелки и чашки, «также схваченные шнурком в просверленные около краев дырки». «Все это – нужно заметить, говорит г. Грабовский, почти всегда служит не более как украшением, и чем больше развешано таких украшений, тем почтеннее хозяин, тем гостеприимнее считается кунахская». Каждый дом имеет почти всегда двор, огороженный плетнем. Часто чеченцы живут вместе целыми фамилиями, и тогда на одном дворе устраиваются сакли для каждого семейства и располагаются таким образом, что сакля самого младшего брата ставится между саклями среднего и старшего.

Близ дома строятся помещения для скота, а если недалеко от аула протекает речка, то многие хозяева имеют своп мельницы, или на самой речке, или на проведенной из нее канаве. Крошечный бревенчатый сруб с соломенной крышей, смазанной глиною, или четыре каменных стенки, сложенные без цемента, на которые набросана земляная крыша – вот и вся мельница, в которую ведет такая крошечная дверь, что в нее можно только влезть, а не войти. Под срубом вертится вертикальный вал с лопастями, по которым бьет струя воды и приводит вал в движение. Так как горцам неизвестно употребление шлюзов, то жерновое колесо, находясь в непрерывном вращении, производит постоянный шум и тем обращает внимание на эти крошечные груды камней, только верхом своим похожие на строения.

Почти у каждого дома есть свой огород, в котором засевается преимущественно: лобия, бобы, тыква, редко огурцы, чеснок и лук; подле огорода есть небольшой клочок земли, засеваемый ныне табаком, иногда арбузами и дынями. В некоторых аулах разведены небольшие сады, но за то во всех аулах кукуруза засевается в изобилии. Из всего своего помещения чеченец больше всего любит кунахскую, в которой он проводит большую часть дня среди знакомых и гостей.

Гостеприимство – первобытная добродетель всех народов – установило свои обычаи, которые придают полудикому населению некоторый вид благородства. Гостеприимство было развито в значительной степени и между чеченцами, которые вообще весьма общежительны и, не смотря на дикость нравов, являются утонченно вежливыми хозяевами и гостями. Никто, даже и из маленьких, не войдет в дом нечаянно или врасплох. Человек, приезжающий или приходящий на двор, останавливается, и если приезда его не заметили, то вызывает хозяина. Последний, в большинстве случаев, предупреждает гостя и сам выходит к нему на встречу, здоровается, пожимает руку, принимает коня и привязывает его к столбу. Пригласив гостя в кунахскую, хозяин, в дверях ее, принимает, по обычаю, передаваемое ему гостем оружие. После этого горский этикет возлагает уже на хозяина ответственность в безопасности гостя и, вместе с тем, обязанность самого изысканного гостеприимства. Не смотря на жалкую обстановку жилищ, нищету и бедность, чеченцы отличаются самым радушным гостеприимством. Каждый старается окружить гостя тем материальным довольством, какого сам не имеет ни в годовые праздники, ни в торжественные минуты для своего семейства. Хозяин сажает своего гостя на почетном месте, отказывается сесть с ним рядом и ежеминутно удаляется как бы для того, чтобы не стеснять гостя своим присутствием и предоставить кунахскую в полное его распоряжение. Приезд гостя всегда составляет исключительное явление в обыденной жизни горца, и потому жители не пропускают случая потолковать с ним, запастись новостями или просто поглазеть на него. Толпа полунагих ребятишек с криком и писком встречают гостя при въезде в аул, и провожают его потом при выезде из того же аула. Праздные зеваки, которых весьма много, в каждом селении, даже и из людей взрослых, целою толпою вваливаются в кунакскую, без всякого приглашения и спроса. Небольшая гостиная комната весьма быстро наполняется народом, теснящимся от дверей до камина и чуть не взбираясь друг на друга. Если гостю удастся уговорить хозяина сесть с ним, «то он, посидев немного и поговорив вскользь о разных пустяках, снова удалялся из кунахской» распорядиться чем-нибудь, хоть бы, положим, угощением.

Хозяйка приготовляет угощение, но сама не присутствует в обществе мужчин; если чеченец беден и не имеет особой кунахской, то женщины выходят на двор и остаются там до тех пор, пока гость не уедет. Если странник, хотя бы и не знакомый, остановился проездом у чеченца на ночлег, то хозяин не пожалеет зарезать в честь его барана, а если при том гость принадлежит к числу лиц почетных и приехал с большою свитою, конвоем или окруженный товарищами, то хозяин режет и штуку рогатого скота, из мяса которого старается приготовить самые разнообразные кушанья.

Обыкновенную пищу чеченца составляют: просяная лепешка и сыскиль, кукурузный хлеб, который едят часто с биремом. Бирем, давнишнее квашеное и соленое молоко, беспрестанно разводимое то водой, то молоком, с приправою соли. Прочие блюда составляют: ажиг – вареная кукуруза, лапша, молоко свежее (шир) и кислое (шар), творог, масло, пшеничные лепешки, у которых верхняя корка покрывается толстым слоем сала; блины, употребляемые преимущественно на свадьбах и похоронах, и джижик – мясо в различных видах, и преимущественно баранина, из которой приготовляют довольно вкусный бульон, весьма часто приправляемый сметаною и чесноком. Суп подается в деревянных чашках, а говядина, всегда нарезанная на куски, и состоит преимущественно из двух видов: вареной и сушеной. Чеченцы не едят горячего и, сварив бульон, разводят его холодною водою, если не желают ждать, пока он остынет. Кроме того варят фасоль, бобы, а теперь входит в употребление картофель. Для гостя чеченец подает шашлык, калт-детты – сыр, перемешанный с топленым маслом, и калмыцкий чай. Если приезжий посетит его летом, то он подает арбузы, дыни, яблоки, сливы и дикий виноград. Из последнего выжимается чапа – сок для питья, и, кроме того, чеченцы употребляют во время пиршеств бузу – питье из проса, и максу (сладкая буза). Собирая дикую грушу, они сушат ее и, смолов в жерновах, разводят в воде и употребляют после жирных кушаний.

Капуста заменялась у чеченцев солеными листьями черемши. Зимою корень ее потреблялся вместо хрена, а весной молодую черемшу варили в воде и тогда она имела вкус спаржи, или жарили в масле и сале. Молодая крапива, перетираемая с солью, также употребляется в пищу. Собирать черемшу весною составляло одно из удовольствий чеченских девушек, часто отправлявшихся в лес и горы, в сопровождении молодых людей, а иногда и суженых.

Чеченцы очень умеренны в пище, точно также как в сне. Не смотря на то, что весьма сильны и ловки, они едят очень мало и часто довольствуются чуреком с куском бараньего сала или сыра. Дома чеченцы едят раза два или три, но понемногу. Муж ест всегда отдельно от жены, которая не осмелится сесть вместе с ним, без особого приглашения. Пищу приготовляют тогда, когда приходит время есть, и при том в таком количестве, чтобы не было остатков. Приличие требует, по окончании еды, оставлять всегда что-нибудь на блюде. Перед едою и после умывают руки и полощут рот.

Когда кушанье готово, то, спустя час или два после приезда гостя, в кунахскую входит кто-нибудь из прислуживающих, обыкновенно мальчик с тазом, рукомойником (кумганом) и полотенцем, перекинутым через плечо. Умовение рук начинается с гостя, и если он лицо почетное, то только один вытирает руки полотенцем, а прочим полотенце не подается и руки присутствующих обсыхают сами собою. Едва только мальчик обойдет присутствующих и даст им умыть руки, как в двери кунахской вносят небольшие кругленькие столики о трех ножках, установленные кусками шашлыка, сыром и чуреками. В большинстве случаев гость ест один, и если он лицо значительное, то весьма трудно бывает уговорить кого-нибудь сесть рядом с гостем за один стол. С началом угощения в кунахской «раздается, пишет г. Грабовский, звучное причмокивание, как нужно полагать, очень возбуждающее аппетит присутствующих, которые все время молча, прислонясь к стене, созерцают, как куски шашлыка и сыра экстренно отправляются во рты закусывающих. Это первое блюдо, попадающее обыкновенно на голодные зубы, представляет в конце лишь скудное напоминание, что оно существовало. На внимании к этому блюду голодных желудков разбиваются надежды присутствующих получить с него что-нибудь и на свою долю; но, тем не менее, столик, даже когда на нем остаются одни кости от шашлыка да крошки сыра, все-таки переходит к стоящим у дверей, Зачем они усаживаются за подобный столик и ради чего также чмокают губами, как будто вкушая невесть какое лакомое блюдо, объясняется обычаем, требующим из приличия, сесть даже за пустой стол, чтобы только не компрометировать хозяина».

Во время обеда, если гость отрежет кусок мяса и передаст его кому-либо из присутствующих, то это считается большим вниманием со стороны гостя и честью для принимающего. Поданного барана, по обычаю, начинают есть с курдюка, а голова принадлежит самому почетному из гостей, который может, впрочем, предоставить ее кому пожелает.

Кистины отличаются более строгим соблюдением гостеприимства. Угощая приезжего, кистин ни за что не сядет за стол вместе с гостем – он всегда прислуживает ему. Подавая часто воду, он снимает шапку, желает пить на здоровье, и стоит с непокрытою головою до тех пор, пока не возвратят ему поданного кувшина. Хозяин садится за стол только тогда, когда гость встанет из-за него. Предлагая приезжему отдохнуть, хозяин-кистин все время стоит, пока гость раздевается, а после подходит к нему и, погладив его по спине своею шапкою, приговаривает: дикин буис (доброй ночи). Выходящему гостю хозяин выносит ружье, подает лошадь, придерживает ее за узду и стремя, когда тот садится. Приняв от хозяина оружие, надев его на себя, гость прощается и после того, взяв из рук хозяина ружье, отправляется в путь.

Каждый чеченец обязан проводить гостя до безопасного места, или передать с рук на руки другому чеченцу, своему знакомому, и вообще заботиться безопасности и неприкосновенности гостя. Оскорбление, ограбление или убийство гостя, происшедшее от нерадения или невнимания хозяина, подвергает последнего презрению всего общества, и даже остракизму, который будет тяготеть над ним до тех пор, пока он не загладит своего проступка отмщением тому лицу, которым было нанесено оскорбление гостю. «Остракизм, говорит А. П. Берже, выражается следующим оригинальным образом: на дворе виноватого насыпается бугор, который он, разумеется, сносит днем, но в следующую ночь делается то же самое, и это до тех пор, пока он не смоет с себя пятна за оскорбление гостеприимства».

Шамиль, стараясь развить в народе систему взаимного наблюдения и доносов, значительно поколебал, в подвластных ему племенах, строгое наблюдение обычая гостеприимства. В народе явилось недоверие к приезжим незнакомцам, а оттого скрытность и осторожность. Хотя нарушение правил этого обычая считается и до наших дней преступлением, по гостеприимство у чеченцев не то, что у черкесов. Последние не нарушают его из принципа и убеждения, тогда как чеченец соблюдает его в точности, боясь остракизма.

Гостеприимство чеченца, говорит Пассек, далеко ниже того, как привыкли воображать: без расчета чеченец не испечет теперь гостю чурека (хлеба), не зарежет барана, и было несколько примеров, что гости обкрадывали хозяина, хозяин обирал своих гостей. В тех же обществах, которые не были под властью Шамиля, гостеприимство и до сих пор осталось на высокой степени своего развития. В таких племенах, хозяин считает великим для себя стыдом, позволить обидеть и даже арестовать человека, переступившего порог его сакли, хотя бы он был преступник. Случалось, что хозяева брались в таких случаях за оружие и умирали, защищая своего гостя.

Гостеприимство существует и между чеченскими женщинами. Оне посещают друг друга, преимущественно во время отсутствия мужей, или вообще во время отсутствия мужчин, но если к хозяйке дома приходит молодая, замужняя женщина, и хозяин, встретившись с нею, пожелает познакомиться, то, по обычаю, большею частию просит ее подать ему напиться воды. Получив от нее просимое, хозяин должен чем-нибудь отдарить пришедшую в гости, и с тех пор новая знакомая не убегает от него; до того же времени, она старается не встречаться с хозяином, а встретившись, закрывается и отворачивается. В обращении между собою чеченцы услужливы и охотно помогают друг другу.

Когда наступает время полевых работ, например запашки полей, сенокосов или осенних работ, которые исполняются мужчинами, то чеченцы устраивают род русской помочи. По недостатку быков и плугов, жители уговариваются запахивать поле сообща, составляя артели из нескольких хозяев, имеющих по две или по одной скотине. Кому работают, тот обязан накормить всех два раза в день, но с окончанием дневной работы каждый ужинает у себя дома. Подобные работы сопровождаются часто песнями, плясками и общим весельем.

Наружная деликатность и вежливость есть отличительная черта характера чеченцев. Мужчины, часто незнакомые между собою, при встрече приветствуют друг друга или отдают «селям»; знакомые же приветствуются пожатием руки, и всегда правой. В языке их не существует, подобно другим пародам, ни изысканных ругательств, ни крепких слов. В минуты гнева, самою употребительною у них бранью считается какое-нибудь пожелание, в роде того: чтоб тебе голову сняли! чтоб тебя пушкой убило, и только в редких случаях, в припадке сильного гнева, чеченец произносит: джалий корне (собачий сын), что считается большим оскорблением. Если в настоящее время чеченский лексикон увеличился новыми ругательствами, то они большею частию заимствуются от соседей-иноземцев.

Взаимные отношения молодых людей и девушек отличаются полным уважением к женской стыдливости, составляющей достоинство девушки. Чеченец считает недостойным себя не только оскорбить чем-нибудь девушку, но даже дотронуться до нее рукою; нарушивший этот обычай подвергается всеобщему презрению, и, как увидим ниже, за подобным поступком следует весьма серьезная разделка. Вообще в характере народа много гордого и щепетильного.

Если чеченец имеет надобность в соседе, то никогда не обращается к нему с просьбою прямо, а обыкновенно подсылает к нему сначала людей посторонних и таких, которые связаны с ним дружбою; он просит их выведать мысли соседа. Потом, имея уже некоторое ручательство за успех просьбы, отправляется сам к соседу, и также не заводить речи прямо о своей просьбе, а начинает издалека, намеками, как будто о предметах совершенно посторонних, и затем уже приступает к делу. С другой стороны, отказать просителю в просьбе считается делом неприличным и может оскорбить просителя. Получив просимое, проситель, иногда, по окончании дела, делает за услугу подарок, состоящий в оружии, баране и т. п. Вообще чеченец не любит ничего просить у другого, и в Чечне никогда не видно, чтобы коренные ее жители скитались по домам и просили милостыню. Христовым именем и подаянием живут только одни тавлинцы, и потому чеченцы сознают свое моральное превосходство над ними. Желая приобрести покупкою понравившуюся лошадь или другую какую-либо вещь, которых у соседа две или более, чеченец собирает несколько человек своих знакомых, берет барана и отправляется вместе с ними к соседу. Все пришедшие уговаривают, для дружбы, уступить коня или другую вещь покупщику. Отказать, в этом случае, считается постыдным. Заплатив условленную цену, режут барана, хозяйка готовит из него кушанья, собравшиеся поедят и расходятся, взяв в собою купленное.

Отказать в чем-либо просящему грешно и стыдно; но лицемерить перед ним – нет. Вероломство и сребролюбие отличительные черты испорченного чеченского характера. Не смотря на то, что туземцы вышли из первобытного состояния, что ведут оседлую жизнь, нравы их находятся до сих пор в полудиком состоянии и глубоко испорчены. Запрещение, наложенное на песни, музыку, пляску, табак, водку и сношение с мирными, как поступки неприличные с настоящим положением народа, ведущего газават (священную войну), – всё это способствовало к образованию суровости нравов. С другой стороны, редкий чеченец не играет, не курит, тайком разъезжает к мирным, но делает это так скрытно, чтобы никто из соседей не знал о его похождениях. Из всего этого вышло то, что скрытность, жестокость и мщение составляют преобладающий элемент в характере чеченца. Грязные душою и телом, чуждые благородства, незнакомые с великодушием, в том смысле, как мы его понимаем, корыстолюбивые, вероломные и в высшей степени исполненные самолюбия и гордости – таковы были чеченцы, по отзыву одного из лучших знатоков их характера.

Подобно черкесам, чеченцы горды, тщеславились своею независимостью и верили в широкую будущность своего народа и своей родины. Покидая с трудом свое отечество, чеченец спешит как можно скорее вернуться под свое родное одеяло – так называют они свои леса. Даже отправляясь на богомолье, туземец сохраняет присутствие духа только до тех пор, пока его провожают родные. Чеченцы считают себя народом избранным самим Богом, но для какой именно цели они предназначены и избраны, объяснить не могут. Вследствие такой самоуверенности, они полагают, что ни во взгляде на жизнь, ни в своих мнениях и приговорах, ошибиться не могут. От этого у них часто проявляется недоверие ко всему сказанному нами, ко всем действиям нашим, клонящимся прямо в их пользу. Мнительность и подозрительность, а вследствие того большая осторожность и предусмотрительность, видна во всем том, что исходит прямо от самого народа. Они ласковы, по собственному их выражению, только потому, чтобы не подать подозрения о склонности к воровству и грабежу. На слово чеченца положиться нет возможности. Он вас любит как брата, но горсть серебра – и он готов отдать вас в самые адские руки. «Как прежде он делил с вами вашу тоску, сам плакал, смотря на вас, считая вас выше себя, целовал даже ваши руки – так после засмеется на ваши слезы и захохочет, как над ребенком, при вашем грустном взгляде при прощании с ним. Серебро тогда изменяет в нем все. Как красив он и строен, так точно и гнусен порой. Склонность ко всему прекрасному и скорый переход ко всему дурному поразительны».

Причину такой испорченности характера надо искать в кровавых переворотах, которым подвергались чеченцы от нашествия и разорений иноплеменников и в борьбе с лишениями всякого рода. Добрая нравственность народа только и поддерживается еще прежними преданиями старины, сказаниями о патриархальных временах, когда понятия их были девственны и чисты. В позднейшее же время, тирания Шамиля окружила чеченцев системою доносов друг на друга и, еще более, упрочила испорченность характера, развив в народе фискальство и ябедничество.

Как все полудикие народы, и чеченцы отличаются вспыльчивым и неукротимым нравом и весьма склонны к мстительности, коварству и низки систематически. Находясь на самой низкой степени развития, чеченец легковерен, впечатлителен, быстр на знакомство и всегда весел. Одно впечатление быстро сменяется другим. Под веселостию у него часто скрывается чувство мести за обиду. В минуты увлечений, во время споров или ссор, они тотчас же бросаются друг на друга с оружием, а это неизбежно влечет за собою кровопролития и убийства, вызывающие бесконечную вражду и мщение. Самая храбрость их была кровожадность или рассвирепелость дикого зверя. Фанатизм несколько возвышал их душу и они готовы были гибнуть за веру. Худо одетый, под дождем, босой, по грязи, без теплой пищи – чеченец, во имя веры, переносил терпеливо и усталость, и болезнь.

Умственное развитие чеченцев далеко опередило нравственное: они очень искусные дипломаты, как между собою, так и с русским правительством. Они чрезвычайно тонки, осторожны, дальновидны в своих действиях, чему способствует их врожденная недоверчивость, а главное беспрерывные насилия и вечная война. Чеченец богато одарен умственными способностями, но, к сожалению, и они получили фальшивое направление, при той обстановке, при которой он развивался. Суровая природа, окружающая некоторые племена, и искаженный магометанский деспотизм Шамиля, препятствовавший развитию в народе понятия об изящном, дали такое направление умственным способностям его подвластных. Так, природа и топографические условия беноя или, в переводе, вороньего гнезда, поселившегося в верховьях правого притока р. Аксай, представляет все данные, способствующие к доведению народа до полной дикости. Оттого беноевцы совершенно не развиты и не далеки от идиотизма. «Войдя или, лучше, неуклюже ввалившись к вам в комнату, беноевец, оборванный и грязный, озирается как дикая кошка, а начиная излагать что-нибудь, с большим трудом связывает мысли, при чем, в видах выигрыша времени, для подбора слов, беспрестанно отплевывается».

Жители лесов значительно грубее поселившихся на долине, но как те, так и другие, не чужды переимчивости и развития. Многие из ауховцев, например, знают русский язык, заимствовали огородничество, питье чая, окна с рамами и стеклами, водовозные бочки, меблировку комнат и другие мелочи.

Такое скорое заимствование совершенно в характере чеченца, как человека живого, гибкого, подвижного и отличающегося проворством, ловкостию и силою. Наружность его благообразна; он стройно сложен, большею частию сухощав, бледнолиц, с быстрым и умным взглядом, отличающимся резкими чертами лица и орлиным носом. Чеченец одевается без всяких затей, все по мерке, все к месту и ничего лишнего. Сшитый из желтого или серого сукна собственного изделия чекмень или чуа плотно и в обтяжку охватывает его гибкую талию; бешмет или архалук его бывает разных цветов, но летом преимущественно из белой материи. Чеченец носит суконные шаровары, суживающиеся к низу, а чевяки или мачи, приготовленные из сыромятной лошадиной кожи, составляют его обувь. Чевяки плотно охватывают ногу так, чтобы обрисовать ее – это шик и щегольство. Желающие блеснуть чевяками надевают их, подобно черкесам, не прежде как достаточно размочив в воде. Некоторые носят кожаные чирики – род башмаков, иногда без подошвы, а иногда под них подшивается подошва из буйволовой кожи. Зимою туземец облекается в полстяные теплые чевяки, похожие на валенки. На голове чеченец носит папах, представляющий род конусообразного мешка из овчины, обращенной шерстью во внутрь, с завороченными на верх краями, образующими меховой околыш, или курпей. Нарядное платье свое чеченцы обшивают узким галуном, приготовленным дома, довольно прочно и красиво.

Кистины носят также черкески с патронами на груди. Белая рубашка их сшита на подобие нашей, с воротником завязываемым спереди тесемкой. На ногах носят род чевяков, у которых, вместо подошвы, тонко сплетенные ремешки; шапка круглая, черкеская. На туго стянутом ременном поясе, хорошо обрисовывающем тонкую талию кистина, висит длинный кинжал и пистолет, а за плечами винтовка в войлочном чехле. Шашку кистины употребляют редко, и то только люди зажиточные. Не богатые лошадьми, кистины отличные ходоки-пешеходы, и по большей части превосходные стрелки.

Одежда чеченских женщин довольно живописна, хотя мало отличается от обыкновенного татарского женского костюма. Они носят одноцветные, красного или синего цвета, длинные рубашки, доходящие до колен, с длинными же рукавами и цветными надплечиями. Поверх рубашки надевают бешмет, или архалук, широкие шальвары, подвязанные у чевяк, и на ногах чевяки. Зимою женщины носят шубы, но надевать их девушкам у некоторых племен чеченского народа считается большим срамом. Костюм женщин отличается большею чистотою и опрятностию. На голове оне носят небольшие шапочки, разукрашенные монетами и другими блестящими безделушками; большинство же повязывает голову длинными белыми платками, но покрывал в горах по большей части не носят вовсе, лица своего не скрывают и не прячутся от мужчин. В пригорных же местах, чеченки носили покрывало, хотя откидное, но которое, при встрече с мужчиной, должны были тотчас же опускать. Наружных украшений из серебра в костюме женщины, особенно горной Чечни, очень мало; вместо серег в ушах они носят проволочные или серебряные круглые кольца, смотря по достатку, и иногда кольца эти бывают значительных размеров и доходят до трех дюймов в диаметре. В богатых семействах, одежда женщин отличается своею роскошью и изысканностию. Малиновый шелковый бешмет, стянутый на тонкой талии серебряным поясом, такого же цвета шальвары, спускающиеся к лодыжке, у которой пристегиваются серебряным галуном, и на ногах пунцовые, сафьянные туфли, шитые золотом, составляют костюм женщины зажиточного чеченца. С другой стороны, красная рубашка и ситцевые шальвары, обрисовывающие едва развивающиеся молодые формы, составляют весь наряд бедной чеченки, рано теряющей свою красоту и внешнюю прелесть, благодаря тем кувшинам с водою и мешкам с мукою, которые ей приходится таскать, и которые гнетут женщину чуть ли не со дня ее рождения.

«Напрасно многие прельщаются красотой этих дикарок, говорить С. Беляев: очаровательного я не нашел в этих куклах. Правда, оне красивы как картинки, но дикий взгляд, бездушие в чертах, с одною чувственностию, и коварство в улыбке не могут назваться идеалом. Нет того взгляда, как в лице скромной европеянки, хотя не красавицы».

Вообще прекрасный пол в Чечне не так красив как мужчины. По закону Магомета, женщина – рабыня, лишенная прав, дарованных мужчине, существо вполне зависящее от мужа: она не видит другого исхода подышать свободой, как посредством исполнения всех прихотей своего супруга – и вот с детства, с молоком матери, закрадывается в них лисья хитрость, в следствие которой чеченец не верит в прочность и постоянство чувств женщины; он считает их изменчивыми и скоро проходящими. Никогда муж не подарит свою жену ласковой улыбкой, и, сознавая свое положение, жена, как раба, покорна его взгляду, в котором ищет себе приказания и ловит его малейшее движение. Чеченская женщина составляет эхо мужчины. На ней в полной степени отражается и хорошее, и дурное ее мужа, отца или брата. Появление мужчины среди женского общества заставляет последнее прекратить начатый разговор; женщины обязаны встать перед ним, каким бы делом ни занимались, и не садиться до тех пор, пока пришедший сам не сядет, не выйдет или не пригласит их садиться.