Читать онлайн Моя любимая заноза бесплатно

ПРОЛОГ

Аля Куликова стояла у дверей ЗАГСа, не зная, о чем говорить с человеком, которого еще вчера могла называть мужем, а сегодня грубая тетка вдруг объявила их брак расторгнутым.

Просто так, без всякой подготовки, ее выдернули из привычной жизни, даже не удостоверившись толком: а готова ли она? Ее будто окунули в ледяную прорубь с головой: холодно, мокро и противно. Отсутствие детей и совместно нажитого имущества назвали смягчающими обстоятельствами, хотя у Али на этот счет имелись совершенно иные мысли.

– Альк, ты, это самое, не реви только. Лады? Я как бы не тот, кто тебе был нужен и все такое. – Она вдруг подумала, что казенная тетка украдкой укусила стоящего перед ней молодого человека. Иначе с чего бы он заговорил такими странными фразами?

Он смотрел на нее: тощий, сутулый, но все такой же родной. Ведь печать в паспорте, перевернув все вверх тормашками ничего, не поменяла в ее голове.

– Леша… – Аля всхлипнула, но больше ничего не смогла выговорить, подготовленные слова камнем упали на дно желудка.

– Не реви, слышишь. – Он пошарил в кармане облегченной дубленки и протянул Але носовой платок. – На вот, утрись.

Дубленку эту она купила ровно год назад, в кредит. Зарплаты на подобную роскошь не хватило бы точно, а в осенней куртке по морозу не разгуляешься.

Аля посмотрела на протянутый платок, перевела взгляд на смущающегося отчего-то Лешку. Слез не было совсем, а поплакать надо. Неудобно как-то, все же развод – повод, да и он вон старается. Она вязала платок, приложила к одному глазу, потом к другому и, подумав немного, на всякий случай высморкалась в него. После чего машинально сунула платок в карман, не заметив протянутой руки, теперь уже бывшего, мужа.

Слово «бывший» казалось Але не то чтобы оскорбительным, но уж точно нецензурным. И примерять его относительно себя ей и в голову никогда не пришло бы. Но ее согласия никто и не спрашивал.

Грубая тетка спрашивала, но ответить ей отрицательно Аля не решилась.

– Я тогда пойду. – Лешка не спрашивал, скорее утверждал, но она все равно кивнула. – На неделе за вещами заеду, сам, или Пашку пришлю. Позвоню предварительно. Договорились?

Аля снова кивнула и потянулась застегнуть верхнюю пуговицу на его дубленке. Лешка дернулся, отступил на шаг. Пуговица осталась у Али в руке, и она мысленно отругала себя за то, что плохо ухаживала за мужем, вон даже пуговицу нормально пришить не смогла.

Может он и правильно поступил, когда решил уйти от нее? Ведь хороших жен мужья не бросают. Хорошим дарят цветы и носят на руках, читают лирические стихи, поют серенады под балконом…

Лешка принес ей цветы всего однажды. Правда, вручить так и не успел, оказавшись в отделении полиции, откуда Але его пришлось выручать.

– Алька, я так рад тебя видеть. – Пьяный Лешка тогда улыбался, протягивая ей чахлый букетик подвядших тюльпанов. – Я мчался к тебе на крыльях любви, а эти меня схватили и посадили в клетку. У, коршуны!

Он щурился, крутил головой, но так и не смог сфокусироваться на обозначенных «коршунах».

– Гражданочка, ваш муж? – Монотонно спрашивал сидевший за столом полицейский. Все его внимание было приковано к монитору компьютера. На Алю он посмотрел лишь дважды и, как ей показалось, с осуждением.

Она быстро закивала, робко поинтересовавшись за какой проступок ее муж здесь оказался.

– Рвал цветы на клумбе возле здания администрации. – Кивок на тюльпаны. – Кроме того, в грубой форме выражался в адрес органов городской власти. В протоколе все зафиксировано. Если хотите оставим его у себя суток на пятнадцать, чтобы в следующий раз неповадно было совершать хулиганские действия.

Аля поняла, что оставить собираются не протокол, а поникшего подобно сорванным тюльпанам, Лешку. Разумеется, она не хотела, о чем сразу сообщила полицейскому и клятвенно пообещала присмотреть за мужем. Вот здесь и был второй взгляд в ее сторону. Тяжелый, колючий, не просто осуждающий, а приговаривающий к исполнению обещания.

Помимо обещания, пришлось заплатить штраф, а цветы вообще изъяли как вещественное доказательство. Зато Лешка с того самого дня бросил пить и даже про пиво по выходным забыл.

Однако и попыток что-то подарить не предпринимал.

Говорят, к хорошему быстро привыкают. Аля привыкнуть не успела, потому согласиться или поспорить с таким утверждением не могла. Она вообще не успела очень много: не успела разлюбить, не успела возненавидеть и самое главное – не успела поймать тот момент, когда из милой и нежной вдруг превратилась в надоевшую вещь, которую можно взять и выбросить. Однажды Лешка вернулся домой позже обычного и сказал, что хочет получить развод. Свое желание он преподнес буднично, даже не потрудившись окрасить эмоционально, будто собирался рассказать, как прошел его день.

Именно тогда прозвучало как приговор: «Ты, Алька, всю жизнь мне испортила»

Они и прожили-то вместе всего два года. Разве два года – это вся жизнь?

Она тогда растерялась и не знала, как реагировать. Робкое блеяние не произвело нужного эффекта, муж так не смог толком разобрать ее контраргументов. Ей бы закричать, разозлиться, разбить пару тарелок. Не смогла. Или просто не умела?

Лешкина мама всегда говорила, что источник бед в самой Але. Возможно, еще и поэтому, придя в себя от первого шока, она не стала скандалить и выяснять отношения, а просто постелила мужу на диване.

Она верила, что утром все окажется лишь дурным сном. А может Лешка скажет, что все было не всерьез и он просто пошутил.

Утром ничего не изменилось.

А теперь он ушел окончательно.

Аля долго смотрела вслед удаляющейся фигуре силясь понять, что происходит у нее внутри. Было немного грустно от того, что придется встречать Новый год в одиночестве. И не будет уже ощущения приближающегося чуда, которое она помнила с раннего детства.

Наверное, она просто перестала в него верить, поэтому и чудо больше не верило в нее.

А еще было очень холодно. Но это не тот холод, о котором пишут в женских романах, мол, душа покрылась льдом, а сердце сковали морозные узоры. Вовсе нет. Она продрогла до самых костей из-за тоненького пальто, которое совсем не согревало. Можно, конечно, купить новое, но тогда снова придется влезать долги.

Еще вспомнилось, что она не покормила кота и тот теперь, наверняка, навел в квартире свои порядки, как поступал всякий раз, когда его кошачьи права жестоко ущемлялись.

Покопавшись в себе, Аля попыталась отыскать плюсы своего дальнейшего существования. Их оказалось немного. Теперь можно сэкономить на новогоднем подарке и даже лечь спать сразу после боя курантов. А еще не придется строгать обожаемый Лешкой оливье, который сама Аля терпеть не могла. И без нового пальто вполне можно обойтись – перед кем ей теперь красоваться? До работы всего пара остановок на автобусе, супермаркет на первом этаже ее дома, да и Лешка вот ушел…

Пришлось признать – круг замкнулся. Плюсы у нее получились совсем нежизнеспособные, сплошные кресты, а не плюсы.

Улица вдруг поплыла у Али перед глазами, в носу защекотало, а щеки залило жаром. Плакала Аля редко, для нее это было почти роскошью. Она даже завидовала другим девушкам, которые могли разрыдаться только для того, чтобы выпросить у любимого новую шмотку или просто лишний раз напомнить о своей слабости и потребности в защите.

Папа беспрестанно твердил, что дочь военного – почти сын, и она не имеет права распускать нюни по пустякам. При этом список пустяков был внушительным и не оставлял ни малейшего шанса на отступление. Папы давно не было в ее жизни, а слова его засели в памяти основательно. Аля честно старалась измениться, но все ее попытки до сих пор оказывались тщетными.

Даже сейчас она почти смогла уйти от навязанных убеждений и расплакаться прямо здесь на глазах у прохожих. У нее и причина имелась веская: развод. Да и вообще на душе гадко.

Как она не старалась, ничего у нее не вышло, только рот кривился как у грустного клоуна. На стеклянной двери отразилась жуткая физиономия.

Поддавшись порыву, Аля показала отражению язык. Отражение в ответ покрутило пальцем у виска.

Аля зажмурилась, а когда открыла глаза, отражение больше не издевалось над ней и не корчило рожи, а смотрело печальными глазами. Она решила, что отражение ее понимает, как никто другой, ведь от него тоже ушло отражение Лешки. Значит, будут теперь грустить вместе.

– Как бы в психушку не загреметь с такими мыслями, – произнесла она вслух. Отражение послушно шевелило губами, повторяя за ней реплику. – И почему я такой уродилась? Была бы хотя бы красивой, не так обидно.

Аля никогда не считала себя привлекательной, а окружающие как-то не спешили переубеждать ее в обратном. Осознание собственной серости пришло к ней очень рано и висело персональной грозовой тучей, которая время от времени швырялась в темечко молниями самобичевания и сожаления.

Тело Али перестало расти и хоть как-то округляться в шестнадцать лет, навсегда оставив ее в образе субтильного подростка. Подходя к зеркалу, она всякий раз видела одно и тоже: тоненькая девчушка с глазами уставшей лошадки, которую кормить уже накладно, а пристрелить все еще жалко. И всю свою сознательную жизнь боялась, что на этакую красотку никто не позарится, а упрямые факты каждый день доказывали, что она не слишком далека от истины.

Справедливости ради стоит заметить, что ухажеры у нее были. И даже несколько. Правда, не один из троих не задержался в ее судьбе надолго, пока не появился Лешка.

Неизвестно какие струны он задел в ее душе, но сердце Али затанцевало румбу, и она поняла, что дождалась своего счастья.

Пародию на принца она рассмотрела в Лешке многим позже, а предательские мысли о том, что страх остаться в старых девах был принят за чистую любовь, нещадно вытеснялись из подсознания. К тому же, Лешка сделал то, чего не смог никто до него, он позвал Алю замуж.

Точнее, был еще один мужчина который повторил Лешкин подвиг, но она и по сей день думала, что он ей просто приснился.

В кошмарном сне.

И вот спустя два года она стояла на пронизывающем до костей ветру, сжимала в озябшей руке пуговицу, понимая, что это все, что осталось от разбитого личного счастья.

Аля укуталась в пальто, надеясь хоть немного согреться, и побрела прочь.

А из-за стеклянной двери вслед ей смотрела удивленная девушка, которой она только-что показывала язык.

ГЛАВА 1

Максим Макаров в спешке докуривал сигарету то и дело косясь на дверь. Курить в собственном кабинете ему никто не запрещал, но ощущение азарта от возможности быть застигнутым врасплох придавало курению хоть какой-то смысл.

Курильщик с большим стажем он до сих пор так и не смог понять какое удовольствие люди получают от процесса, но пагубная привычка, приобретенная еще в юности, укоренилась и избавиться от нее никак не получалось. Когда-то это было баловством, затем, в период подросткового максимализма трансформировалось в показатель «крутости»; к тому же очень хотелось казаться старше, в компании таких же как он сам пацанов, и вкупе подогревалось твердой уверенностью будто сигареты прокачивают скилл привлекательности для девчонок.

Теперь же они стремительно губили его здоровье.

В какой-то момент Максим решил будто бы сможет легко справиться с зависимостью, но спустя пару дней понял сколь велико оказалось его заблуждение. Сила воли не работала совершенно, а растиражированные всевозможными СМИ чудодейственные средства скорее всего базировались на эффекте плацебо. Иначе не объяснить абсолютную бесполезность «чудодейственных» пластырей и спреев, коих он перепробовал великое множество.

Но страшнее всего было другое. Как только Максим в очередной раз вступал в бой с дурным пристрастием, во сне к нему приходила странного вида женщина, больше всего похожая на продавщицу из сельмага в карикатурном представлении. Одетая в синий халат из грубой ткани, поверх которого болтался застиранный фартук, женщина улыбалась, обнажая крупные, желтые зубы, с зажатой в них толстой сигарой, подмигивала Максиму и хриплым басом говорила:

– Напрасно стараешься, милок. Никуда тебе от меня не деться.

Смех, похожий на воронье карканье, звучал в голове даже после пробуждения.

Вскочив с постели, Максим бежал на кухню, попутно включая свет во всей квартире, дрожащими пальцами вынимал заначку и жадно закуривал. Только тогда, колотившееся отбойным молотком сердце, успокаивалось, а ночная гостья не появлялась до следующей попытки избавиться от привычки.

Да и как было не курить, когда дел невпроворот, а еще Лиза затеяла свадьбу, как обычно, не особо считаясь с его мнением. Максим просил перенести все планы на январь, когда схлынет волна праздничного ажиотажа и появится возможность взять отпуск хотя бы на неделю. Неужели она не понимает, что Новый год самая горячая пора для его агентства по организации праздников? И что за средневековье в голове современной девушки?

– Макс, – растягивая гласные, ныла Лиза, сидя недавно в его кабинете, – я дала себе обещание, что выйду замуж до Нового года. По восточному гороскопу следующий год для меня неудачный, одинокие овцы так и не встретят своего барана. Ой, не смотри на меня так будто не знал, что я овца по китайскому календарю. И вообще мне уже двадцать семь лет, я не хочу оставаться в старых девах из-за каких-то там китайцев. Ну, Макс! Ты меня не слушаешь.

Максим в тот самый момент просматривал сценарий корпоратива для модной клиники пластической хирургии и понимал насколько катастрофично его положение: костюмы до сих пор не поступили, хотя и были заказаны почти месяц назад, аниматоры разбежались по ёлкам, а дата празднования наступает уже через три дня. Но разве для Лизы его работа была весомым аргументом хотя бы раз?

– Макс. – Лиза захлопнула крышку ноутбука, едва не ударив Максима по пальцам и уселась на край стола, гневно сверкая глазами. – Кто тебе дороже: я или твоя работа?

Максим не любил дешевой театральщины даже в той самой работе, чего уж говорить о реальной жизни. Но он любил Лизу, и потому приходилось сдерживаться, притворяться, что его все устраивает. Поэтому, вместо того, чтобы вышвырнуть ее за дверь, он встал, обошел стол и приобняв девушку за талию, притянул к себе.

– Осторожно, платье не помни, – кокетливо хихикнула она, особо не сопротивляясь его натиску. – У меня еще куча дел сегодня, а времени на переодевание совершенно нет. Так что скажешь?

– Лиз, мы не успеем расписаться до тридцать первого числа. Это не обсуждается. – Он потянулся губами к мочке ее уха, но девушка его оттолкнула, слезла со стола, поправила задравшееся платье.

– Расписаться? Ты в каком нафталине откопал это слово? У нас будет самая роскошная свадьба в этом городишке. Все бабы обзавидуются какой ты у меня красавчик. Кстати, помнишь платье, которое я тебе показывала? Его могут привести утром тридцатого.

– Лиза, это мы тоже обсуждали. – Максим вернулся за стол, открыл ноутбук. – Платье слишком дорогое. Зачем отдавать огромные деньги за вещь, которую ты наденешь всего один раз? Выбери что-то подешевле, я тебя умоляю.

Девушка раскрыла рот да так и не смогла его закрыть, будто в челюсти заклинило какой-то механизм. Пухлые губы забавно двигались, огромные глаза смотрели, не мигая в одну точку. Когда ей все же удалось справиться с возмущением, Лиза склонилась над столом и приблизив свое лицо вплотную к лицу Максима, зашипела зловещим шепотом:

– Что значит подешевле? Ты может считаешь меня дешевкой? Максим, свадьба бывает один раз в жизни, и я не хочу, чтобы обо мне потом вспоминали как о невесте в нищенском платье.

– Не перегибай палку, дорогая. – На последнем слове он сделал особый акцент. – Ты в любом платье будешь выглядеть великолепно. А это действительно дорогое. Не забывай, что я не олигарх – это первое. И свадьба у тебя уже была – второе.

С лица девушки разом сошли все краски. Она резко выпрямилась и отвернувшись к окну, срывающимся голосом спросила:

– Ты попрекаешь меня прошлым? Мы же договорились не поднимать эту тему. Кто не совершает ошибок в юности? Я была наивной дурочкой, которую проходимец обвел вокруг пальца. Неужели я не заслужила хотя бы капельку сочувствия?

Кадык Максима дернулся: вверх-вниз.

– Лиз, не начинай, умоляю. У меня и без того голова кругом.

Прошипев нечто нечленораздельное девушка пулей вылетела из кабинета.

Телефон на столе завибрировал ровно через минуту. Максим прекрасно знал, что произойдет все именно так, поэтому трубку взял сразу же.

– Да, дорогая, – выдохнул он в трубку, ослабляя узел галстука.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – трубка всхлипнула голосом Лизы.

– Прости. Я тебя люблю.

– Это все?

– Я никогда не попрекну тебя прошлым и не стану к нему ревновать.

– И?

– Уже забыл подробности сегодняшней ссоры.

– И?

– И… все. Я люблю тебя, – добавил уже менее уверенно.

– А платье?

– Лиза, платье слишком дорогое. – Он встал, прошел от стола к окну, раздвинул пальцами ламели жалюзи, с тоской посмотрел на украшенный к празднику город. – Такую сумму можно потратить на путешествие. Подумай над этим.

– Уже подумала. Прощай, Макс! Свадьба отменяется! – градус пафоса зашкалил настолько, что Лиза сама едва не поперхнулась своей репликой. В трубке зашипело, потом зашуршало. Было похоже на то, что она сунула трубку в сумку, не нажав кнопку «отбоя».

– Не горячись, Лиза. – Слова потонули в тишине.

Замолчавший телефон упал на диван. Подобные разговоры, как по скрипту, случались с периодичностью раз в две недели. Настроение Лизы скакало точно давление у гипертоника и предсказать его динамику не представлялось возможным. Сценарий всегда был одинаковым: Максим просил перенести торжество на вторую половину января, Лиза спорила, возмущалась, шантажировала и в итоге сообщала об отмене свадьбы. Вечером он возвращался домой с цветами и ее любимым шампанским, выслушивал претензии, понимающе кивал, раскаивался искренне и на показ, после чего следовало бурное примирение в спальне.

И вот ради этого он готов был терпеть выходки взбалмошной невесты.

За окном тихо падал снег, укрывая землю белым покрывалом, на котором люди тут же протаптывали паутинки тропинок. Паутинки путались, сплетались в причудливые узоры и, наверное, если можно было бы подняться выше, то стало бы возможным увидеть некое тайное послание всему человечеству перед самым ожидаемым праздником в году.

Ведь если никакой тайны нет, зачем все это?

Максим не был романтиком и не понимал почему перед Новым годом люди вдруг срываются с места и начинают носиться в поисках подарков, забивать продуктовые корзины и радостно ждать чуда. Разве не человек создает чудеса своими руками? Вряд ли сожжённая и утопленная в игристом вине бумажка подарит что-то кроме гастрита.

Новый год – страшное время, когда вполне себе современные, образованные люди вдруг превращаются в безумных зомби. Хорошо еще, что апокалипсис, который все с ужасом ожидали несколько лет назад¹, совпавший с предновогодней суетой, минул. Максим еще помнил ту истерию, нарастающую с приближением зловещей даты. Какие-то индейцы в незапамятные времена начали вырезать на камне лишь им понятные символы, после чего по неизвестной причине бросили это дело. Просто надоело или камень закончился, теперь никто не ответит, а люди буквально сходили с ума. Максим решил, что лишился рассудка за компанию со всем миром, когда его заказчик, сорокалетний владелец мясокомбината, у которого день рождения выпадал на злополучную дату, попросил перенести все на день раньше.

– Максим Борисович, эта грудь мне совершенно не идет. – Звонкий девичий голосок довольно беспардонно вырвал его из размышлений.

Он не услышал, как в кабинет вошла костюмер Юля. Кареглазая, стройная брюнетка с задорными косичками. Девушка примеряла на себя безразмерное нечто, больше всего похожее на две гигантские капли. Конструкция крепилась ремнями на плечах, начинаясь от шеи и свисала почти до колен девушки.

«Надо бы поинтересоваться чем занимается моя секретарша, если кабинет больше похож на проходной двор», – подумал Максим. Вслух же сказал другое:

– Юля, что это, позвольте спросить?

– Как что? Грудь для корпоратива клиники пластической хирургии. – Юля смотрела на шефа и не понимала зачем он задает вопросы, не требующие разъяснений.

– Я знаю, как выглядит женская грудь. – Максим обошел девушку по широкой дуге, рассматривая со всех сторон. – Это – не она.

– Максим Борисович, не морочьте мне голову. Я не отвечаю за анатомическое соответствие реквизита. Просто хотела сказать, что под такой вес придется нанимать очень сильного аниматора, у меня уже спина отваливается, а я всего пару минут на себе ее таскаю. И с меня хватит.

Щелкнули пряжки ремней и резиновое нечто шлепнулось на пол. Юля повела угловатыми, совсем как у подростка плечиками, выдохнув с облегчением.

– Оно потянет килограммов на пятнадцать, – продолжала негодовать она. – Если только на Ираиду Сергеевну повесить. Так у нее своя грудь больше.

– Мы не будем ничего вешать на Ираиду Сергеевну, на ней и без того головой отчет уже висит. Ты пока иди, а это – пусть полежит у меня. – Максим недвусмысленно подтолкнул девушку к выходу. – Я подумаю, как быть и сообщу тебе.

– Да я только рада избавиться от монстра. – Юля широко улыбнулась, блеснув пластинкой брекетов. – Спасибо Максим Борисович, вы – душка.

Она послала начальнику воздушный поцелуй и выпорхнула за дверь.

Максиму льстило внимание прекрасной половины его сотрудников, но иногда подобное панибратство напрягало. Все же между руководителем и подчиненными должна сохраняться определенная дистанция, в то время как его почти каждый принимает за «своего парня». При встрече называют по имени отчеству, а за глаза «наш Максик».

Странно, но до появления в его жизни Лизы, он и не думал ни о какой субординации. Неужели она действительно так сильно на него влияет? Разобраться бы еще на пользу это или во вред.

А может не стоит искать подводные камни там, где их быть не может? Если разобраться трезво, с Лизой ему повезло. Ну а капризы врожденный рефлекс каждой девушки. К тому же Лиза нравится его маме и, похоже, чувство взаимно. До Лизы многие девушки пытались пройти строгий отбор родительницы, однако она первая кому удалось попасть в финал.

Мысли вернулись к Юле, которую, по-хорошему, стоило бы отчитать, только Максим не смог найти в себе достаточно злости или хотя бы строгости для этого.

Настроение вопреки всему поползло вверх, как столбик градусника у больного гриппом. Максима охватило нестерпимое и абсолютно иррациональное желание выбежать на улицу, лепить снежки и бросать их в прохожих. Дурачиться на всю катушку позабыв о своем деловом имидже, не подразумевающем подобных выходок. Вот только зима не радовала обилием снега, а спешащие по своим предновогодним делам люди вряд ли оценят душевный порыв какого-то сумасшедшего. То, что его посчитают именно сумасшедшим, Максим не сомневался. Он бы именно так о себе и подумал.

– Я старею, – вслух протянул он, вытаскивая из пачки сигарету, удрученно отметив – последняя. – Самым большим безумством теперь кажется отключить телефон на выходные.

Курить перехотелось. Гулять тоже.

Он прошел к огромному панорамному окну, наглухо забранному жалюзи, которые в тот момент жутко его разозлили, будто они, а не он сам, закрыли Максима Макарова, успешного бизнесмена и без пяти минут счастливого мужа от всего мира. Сорвать бы их к чертовой матери, впустить солнечный свет, пусть заливает пол, стены, стол; утопит заботы и хлопоты, растворит беспросветную серость одинаковых будней. Он классический сапожник без сапог: устроить столько веселых праздников клиентам, совершенно забыв о себе. Лиза права, он закостенел в своем бизнесе, сидит как бобыль в четырех стенах, уверенный, что все делает правильно.

– Вера! – крикнул Максим и не дожидаясь ответа шагнул к двери. – Вера, где вас носит?

Он совсем забыл об оставленном реквизите и, конечно же споткнулся об него, растянувшись на полу.

– Звали, Максим Борисович? – Секретарша не утруждала себя стуком, всегда сначала входила и лишь потом спрашивала разрешения.

– Звал. – Он смотрел на круглые лакированные мысы женских туфель. – Присядьте и послушайте меня.

Поднявшись на ноги, подхватил резинового монстра и изо всех сил прижал к груди, поразившись как хрупкая Юлечка могла таскать такую тяжесть на себе.

– Максим Борисович, что это? – На лице секретарши не дрогнул ни один мускул, будто она каждый день видела нечто подобное, а спрашивала просто из вежливости.

– А это вам, Вера.

– Мне? – удивление ее было скорее формальным. – Зачем?

– А мне зачем? – Максим устал держать реквизит и просунув руки в ремни, повесил себе на плечи. Легче не стало.

– Вам очень идет, – заметила секретарь, старательно пряча улыбку.

– Вера, покиньте мой кабинет, пожалуйста, – устало выговорил он. – И впредь попрошу стучать, прежде чем входить.

Когда за дверью стих цокот каблучков, Максим шумно выдохнул, подумав, что совершенно напрасно обидел девушку. Он даже хотел выйти в приемную и извиниться, но тут же перед внутренним взором встал образ Лизы со сведенными к переносице бровями. Она грозила ему пальцем, как маленькому, провинившемуся мальчику. Выходить и извиняться перехотелось.

Никогда еще Максим так не ждал окончания рабочего дня. До Нового года неделя и обычно в этот период он буквально ночевал в офисе, но только не сегодня. Он заслужил, если не выходной, то по крайней мере пару часов отдыха.

Уже потянувшись к ручке двери, вспомнил про злосчастную грудь. С ней нужно было что-то делать и решение пришло неожиданное и простое, хотя и немного трусливо-хулиганское. Он решил подбросить безобразный реквизит обратную в костюмерную.

Вспомнив о весе изделия, он не придумал ничего лучше, как повесить грудь себе за спину на манер рюкзака. Все равно в это время его уже никто не встретит и не удивится экстравагантному образу.

Вотчина Юлечки находилась на одном этаже с кабинетом Максима, и он прекрасно знал, что помещение не запирается на ночь. Дело в том, что рассеянная Юля постоянно теряла ключи и когда слесарь в пятый раз пришел вскрывать замок то обронил довольно обидную для Юли, однако, вполне справедливую фразу:

– Да кому твое тряпье нужно? Опасаешься нападения юных ТЮЗовцев?

На ощупь отыскав выключатель Максим зажмурился от вспыхнувшего света и прошел в тесную коморку, заставленную вешалками и стеллажами. Чего здесь только не было: диких расцветок платья, пиджаки, шляпы и туфли; на полках довольно инфернально смотрелись отделенные от пластиковых тел головы в разнокалиберных париках. Каждую вещь украшала бирка с непонятными для простого обывателя цифрами и буквами, а в углу притулилась самая настоящая ступа с торчащей из нее метлой.

Мобильный зазвонил в тот самый момент, когда Максим пытался избавится от груза, но запутался в ремнях. Выругавшись сквозь зубы, он кое-как нащупал в кармане надрывающийся телефон и ответил, не посмотрев на определитель номера. В ухо сначала ударила громкая музыка, которая почти сразу стала тише, видимо, звонивший вышел из помещения на улицу.

– Макс, ну сколько можно тебя ждать? – возмущалась трубка голосом его лучшего друга Кирилла.

– Я уже выхожу, – пообещал Максим, пытаясь одной рукой все же стянуть запутавшийся ремень. – Только мы вроде не договаривались о встрече.

– Ну ты даешь, старик. Решил прогулять собственный мальчишник? Не выйдет! Если через двадцать минут не приедешь, мы сами завалимся к тебе.

Максима напрягало упоминание загадочных «мы», но более того напрягало то, что он забыл позвонить и отменить мероприятие. А все Лиза со своими капризами. А еще так не вовремя наступающий Новый год. Теперь перед ним стояла дилемма: отменить встречу и обломать планы друга или пойти, что автоматически обидит Лизу. Их перемирие после последней ссоры по поводу свадьбы пока еще походило на тонкий лед, готовый треснуть от любого неверного шага.

– Кир, погоди минуту, у меня вторая линия. – Прохрипел он, потому как один из ремней непостижимым образом начал затягиваться вокруг шеи, и не дожидаясь ответа, сбросил вызов.

Лиза очень долго не брала трубку, а когда ответила, Максим услышал все ту же громкую музыку. Он даже убрал телефон от уха дабы убедиться, что не набрал второй раз Кирилла.

– Ты уже дома, котик? – его невеста старалась перекричать грохот. – Мы с девочками посидим в баре, дождись меня обязательно, не ложись.

Звонок оборвался счастливым девичьим визгом, не оставив шанса на возражение.

Здраво рассудив, что судьба распорядилась за него, Максим перезвонил Кириллу и пообещал приехать как можно скорее. Если все вокруг решили сегодня устроить себе вечеринку, он тоже имеет право.

А потом произошло то за что Максим всегда ругал сценаристов плохих комедий. Когда он одной рукой снимал с себя резиновую грудь, а второй пытался засунуть телефон обратно в карман брюк, последний вдруг выскользнул из вспотевших пальцев и, упав на пол, отскочил под вешалки. Максим наклонился поднять телефон, не рассчитал вес груза и плашмя растянулся на полу нырнув в ворох пестрого тряпья. Телефона нигде не было, зато была пыль, которая забивалась в рот и нос. Максим чихал и отфыркивался, пока не услышал пронзительный визг, а после… на него упал потолок.

Мир закружился вокруг своей оси и потух, как фонарь подбитый хулиганом из рогатки.

***

– Сухарь! Черствый и безвкусный сухарь! – бормотала себе под нос Юля, роясь в сумочке в поисках кошелька. – Как только ему в голову могло прийти открыть агентство по организации праздников? Такому больше подошло бы похоронное бюро.

– Дамочка! – грубый голос водителя гаркнул в самое ухо заставив ее вздрогнуть. – Ты либо плати, либо топая ножками.

– Да она же пьяная, – хмыкнула тетка в мохнатой шапке, сидевшая в маршрутке напротив Юли. – Вон сама с собой разговаривает.

– Ну в самом деле, сколько можно? – крикнул кто-то с заднего сидения. – Мы из-за вас не можем уехать. Если денег нет, зачем было в маршрутку лезть?

– Да все у меня есть. – Юля вывернула сумку буквально наизнанку, вот только кошелька в ней все же не оказалось.

И тут она вспомнила как доставала его днем, чтобы скинуться на подарок Кате Шмелевой из отдела кадров, а потом привезли ту уродскую грудь и ей стало не до кошелька.

Юле повезло, охранник еще не успел закрыть дверь. Она пулей взлетела на свой этаж, но подходя к костюмерной увидела пробивающуюся из-под двери полоску света. Девушка точно помнила, как выключала свет перед выходом.

Неужели кто-то все-таки решил ее ограбить? Спину обдало холодом, задрожали коленки. Только попадись ей тот слесарь, отказавший в установке замка.

Кабинет шефа, куда она пробралась на цыпочках, оказался заперт. Кроме него в это время на рабочем месте никого было не застать. Юля думала позвонить в полицию, но решила, что пока те приедут, грабители вынесут все имущество. Но еще страшнее было то, что они утащат ее кошелек, в котором лежала почти нетронутая зарплата.

Чувствуя себя Жанной Д`Арк, девушка смело шагнула на встречу опасности.

Если это и были грабители, то вели они себя очень странно. Юля сразу узнала резиновую грудь, которой сегодня было чересчур много. Но на сей раз та сыграла в ее пользу. Девушка не задумывалась о том, как реквизит оказался здесь, когда она лично отнесла его шефу, который в свою очередь пообещал разобраться с недоразумением.

Из всего многообразия костюмов грабитель (к счастью он был один) решил стащить то, что и так должно было оказаться на помойке. По всей видимости, не справившись с весом награбленного, он упал и теперь никак не мог подняться, дергая ногами, обутыми в довольно дорогие и очень знакомые туфли. Преступник издавал странные звуки, которые Юля с садистским каким-то удовольствием приняла за приступ удушья.

Когда волна адреналина схлынула, Юля снова начала мыслить критически.

«Он же сейчас выберется и увидит меня. А свидетелей обычно убирают на месте», – в панике рассуждала девушка, попутно выискивая глазами что-нибудь потяжелее, чем можно огреть мерзавца по голове. Ничего даже близко напоминающего оружие бронебойной силы не оказалось, зато на одном из стеллажей, на самом верху, стояла початая бутылка водки, которой Юля задабривала, приснопамятного слесаря, приходившего чинить замки. Бутылку можно было разбить об темечко злодея, быстро обыскать его, забрать кошелек и сбежать. Такая логическая цепочка выстраивалась в ее голове, пока она лезла по хлипкой конструкции. И когда рука уже потянулась к цели, Юля вдруг почувствовала, как заваливается вместе со стеллажом.

Рухнув на что-то мягкое и пружинящее, она пискнула и потеряла сознание.

***

В тесной коморке висел густой спиртовой аромат. Юля с Максимом сидели за крохотным столиком и пили чай. Молча. Не глядя друг другу в глаза.

– Можно окно открыть? – Он первым нарушил молчание.

Юля вздрогнула и часто закивала.

С открытым настежь окном стало полегче. Запах алкоголя выветрился моментально, а горячий чай приятно согревал.

– Наверное стоит объяснить, что здесь произошло? – осторожно прощупывал почву Максим. Юля сидела от него вполоборота, избегая прямого визуального контакта. Ответа не последовало, и они продолжили пить чай молча.

– Вы меня уволите? – наконец пискнула она, не выдержав повисшего в пространстве напряжения.

Максим закашлялся, поперхнувшись чаем. Юля вскочила на ноги, чтобы похлопать его по спине, но наткнулась на взгляд полный мольбы и замерла с занесенной ладонью.

– Почему вы так решили? – спросил он, когда, наконец, удалось восстановить дыхание. – Вы же не специально уронили на меня эти полки. Ведь не специально же?

– Конечно нет. – На ее лице появилась смущенная улыбка. – Представьте, что я испытала, когда увидела, как кто-то ползает по полу придавленный той дрянью.

– Желание добить страдальца? – мрачно усмехнулся Максим.

– Да что вы такое говорите? – Юля со стуком поставила чашку, расплескав чай на полированную столешницу. – Я помочь хотела.

– Спасибо. Помогли.

– Так вы меня уволите?

– А вы так этого хотите, что спрашиваете уже второй раз?

– Типун вам… Ой! – Юля схватив со стола чашку, принялась жадно пить, лишь бы не сморозить еще какую-то глупость.

– Я вас не уволю при одном условии.

Девушка замерла, боясь пошевелиться. Она была готова на любые условия. Разумеется, в рамках приличий.

– Вы никому не расскажете о произошедшем инциденте и сразу после праздников отправите, прости господи, грудь на утилизацию. Или как вы поступаете с ненужным реквизитом. Вряд ли его согласятся забрать по гарантии. Договорились?

Юля кивнула и улыбнулась.

Она даже отказалась от предложения подвезти ее до дома, чему Максим молчаливо порадовался.

На его телефоне было восемь пропущенных звонков от Кирилла и ни одного от Лизы.

Выезжая с парковки Максим подумал, что все неприятности, которые могли с ним случиться в этом году, уже случились и теперь можно жить спокойно.

Если бы он только знал, что с ним произойдет всего через пару часов, отключил бы телефон и не выходил из дома до середины января.

ГЛАВА 2

– Золотце мое. Рыбка моя пушистая, ты уволена к чертовой матери!

Лысеющий, полноватый мужчина с одышкой, промокнул платком блестящий лоб, одновременно подписывая подсунутые секретаршей документы.

Аля стояла не в силах пошевелиться. Начальника боялись все: от уборщиц до бухгалтерии. Внешне он был вполне милым дядькой, которого встретишь на улице и не заподозришь даже намека на жуткого тирана. А внутри у него бушевали настоящие демонические страсти. Никто не знал, что творится в голове начальника и что в ту самую голову взбредет в следующую минуту.

– Но как ж так, Сергей Петрович? – бестолково мямлила Аля, переминаясь с ноги на ногу. – За что вы меня увольняете?

– Ты опоздала на два часа, – ответил он ровным тоном. – Считаешь недостаточная причина?

Секретарша предпочла ретироваться, прекрасно зная линию поведения своего руководителя. Но скорее всего ее ухо уже прилипло к двери, с другой стороны.

– Всего один раз, – едва слышно возразила Аля.

– Один раз? – лицо директора начало покрываться багровыми пятнами, рука с короткими толстыми пальцами открыла верхний ящик тумбочки, где обычно лежали таблетки от давления. Не глядя высыпав на ладонь горсть пилюль, он закинул их в рот и едва ли не прыжками приблизился к Але. Словно шакал, подкравшийся к остаткам мяса после трапезы более крупного хищника, он пригибался, ходил вокруг вытянувшейся по струнке девушки. Але даже показалось будто она слышит, как тот втягивает носом воздух и щурится в предвкушении пира. – Первый раз на это неделе, Куликова! А сколько было таких разов в месяце? Молчишь? Потому что возразить тебе нечего!

Роста они были одинакового и Аля буквально окаменела от близости разъярённого взгляда начальника.

– Я с мужем вчера разводилась, Сергей Петрович. – Сказала и залилась краской. Ей казалось будто вся она стала алого цвета: от кончиков пальцев до макушки. Она будто бы призналась в преступлении и ждала наказания.

– Куколка ты моя фильдеперсовая, – мужчина наконец-то перестал кружить вокруг нее и вернулся к своему столу, – такое наглое опоздание могут оправдать только похороны. И желательно – твои собственные.

Лысина уже не просто блестела, она – мироточила. В святость начальника Аля не верила и на корню подавила возникшее было желание поцеловать его в лоб.

– Мне нечего добавить в сложившейся ситуации, Куликова. – Сергей Петрович вздохнул, развел руками, будто ему и впрямь было жаль. – Ты неплохой работник, но сегодня, по твоей вине, мы потеряли перспективного клиента. Агентов по недвижимости в городе пруд пруди, так что ищи другое место, куда ты сможешь ходить в свободное от своих личных дел время.

– Так Новый год через неделю, кто меня сейчас на работу возьмет? – Аля качнулась, ухватилась за край начальственного стола, едва устояв на ногах.

– Вот только не надо устраивать сцен, – брезгливо поморщился мужчина. – Я двадцать лет женат и столько же руковожу женским коллективом. Насмотрелся. Приказ об увольнении я уже подписал. Скажи спасибо, что отпускаю без отработки. Добивай дела до вечера и адью.

Дел у нее накопилось не сказать, что много. И после обеденного перерыва, Аля уже шагала в бухгалтерию, как на эшафот.

По пути ее посещали странные мысли о том, что люди не способны жить собственной судьбой и постоянно лезут в чужую. После разговора с начальником, выходя, она ударила дверью подслушивающую секретаршу, которая даже не попыталась хоть как-то оправдаться. Да и что в ее, Алиной, жизни может быть интересного? Она не героиня фильма, для которой сценаристы выписывали красивую и чуточку трагичную историю с янтарными бусинами иронии. Ее жизнь – длинный, но скучный сериал с самоповторами и проходными сценами. Замужество до сих пор остается самым ярким эпизодом в хронометраже ее киноленты, но и оно закончилось, как любое торжество – горьким похмельем.

Аля ощущала себя щепкой подхваченной бурным потоком горного ручья. И куда принесет ее тот ручей пока не ясно. Возможно ей и вовсе не суждено выплыть в полноводную реку, навсегда прилипнув к осклизлой коряге или поросшему мхом камню.

В царстве чисел ее встретила Татьяна Аристарховна, женщина, во всех смыслах, великая. Большая как гора, такая же неприступная и горделивая; с низким грудным голосом, которому могли бы рукоплескать большие оперные сцены. Вместо этого она, точно так же, как и Аля, прозябала в душном офисе, всю жизнь стараясь свести дебет с кредитом.

– Аленька, присаживайся, – засуетилась несостоявшаяся оперная дива. – Чаю хочешь? Мои уже все разбежались, я вот одна сижу, кукую. Эх, где мои семнадцать лет? – И без всякого перехода продолжила: – где эти паразиты ходят, я уже три раза чуть ногу не сломала. Вон гляди чего намудрили.

На полу валялись спутанные в клубок провода. Наверное, они действительно кому-то могли помешать, вот только Але уже было безразлично.

– Мне бы расчет получить, Татьяна Аристарховна. – Она говорила тихо, стараясь замаскировать слезы в голосе. И что она за человек? Разводилась с мужем так хоть бы слезинку проронила, а теперь готова разреветься как отличница из-а четверки. Видимо, не зря мама называет ее девочка-чумичка. Аля не знала кто такая чумичка, как не знала этого и ее мама Маргарита Афанасьевна, но обе свято верили, что дочке словечко подходит как сшитое у хорошей портнихи платье. Она даже не обижалась, соглашаясь с доводами мамы.

– Успеется с расчетом, куда тебе спешить? На работу все равно теперь не устроиться до января.

Татьяна Аристарховна не была злой или беспардонной. Она любила свою работу и искренне переживала за каждого, кто хоть как-то касался ее лично, либо косвенно. Наверное, именно поэтому она иногда говорила то, что думала, а не то, чего от нее хотели бы услышать.

Чтобы как-то сгладить неловкость главбух принялась хлопотать над чаем. Она отвернулась всего на минуту, бросила в чашки пакетики с фруктовым чаем, залила кипятком и наполнила вазочку шоколадными конфетами. Сама она больше уважала карамельки, но гостей встречала исключительно шоколадом.

Натянув на лицо самую доброжелательную улыбку, обернулась к своей гостье и едва не выронила поднос с чашками из рук. Она сразу поняла, что у бедняжки Али Куликовой случился инсульт на нервной почве. Татьяна Аристарховна помнила такую же скорченную рожу своего мужа: искривленный рот, расширенные глаза и сморщенный, похожий на сухофрукт, нос. И знай она тогда столько же, сколько знает сейчас, глядишь и муж выкарабкался бы быстрее.

И быстрее ушел от нее к другой женщине, едва поднявшись на ноги…

Отставив бесполезный поднос в сторону Татьяна Аристарховна сохраняла ледяное спокойствие. Первым делом она вызвала «скорую», а уже потом начала необходимый комплекс мер.

Где-то в глубине души женщина малодушно порадовалась произошедшему, ведь ей снова было о ком заботиться.

Придвинув стул, она уселась лицом к лицу с Алей наскоро воскресив в памяти комплекс необходимых мер.

– Так, хорошая моя, скажи, как тебя зовут? Сколько тебе годиков?

Самые простые вопросы, но даже на них пострадавшие от недуга не всегда в состоянии ответить, однако это было необходимо сделать до приезда медиков.

Аля от неожиданности передумала плакать. Тем более ей снова не удалось переступить через бетонные блоки, установленные однажды папой. Плакать очень хотелось, тем более теперь, когда она благополучно сошла с ума. В голове что-то щелкнуло и пазл сложился в единую картинку. Не могло столько свалиться на одного человека сразу. Она точно свихнулась и придумала себе все неприятности, окружившие ее острым частоколом. Была лишь одна загвоздка – с ума сходят по одиночке. Почему же Татьяна Аристарховна, женщина великая и мудрая, ведет себя так будто тоже тронулась?

– Не нужна мне «скорая», Татьяна Аристарховна. – Аля оттолкнулась на стуле, увеличивая дистанцию. – Да и не так уж сильно я переживаю. Сейчас поеду домой, выпью валерьянки и спать лягу.

– Какая валерьянка в твоем состоянии? – главбух придвинулась к ней почти вплотную. – А ну, быстро говори, как тебя зовут!

Нет, не Аля сумасшедшая, а все вокруг нее настоящие психи. Вон как у душки Татьяны Аристарховны вздулись вены на висках, того и гляди с кулаками набросится. А много ли Але надо? После первого же удара ее ждет глубокий нокаут. Значит, придется играть по чужим правилам.

– Меня зовут Алевтина Куликова, – послушно выговаривала она, точно первоклашка на линейке.

– Сколько тебе лет, Алевтина? – не унималась главбух. – Покажешь мне на пальчиках?

Аля смотрела на Татьяну Аристарховну и видела перед собой не большую и добрую женщину, а фашиста в черном форменном кителе. Тетка скалилась садистской улыбкой, и Аля едва сдержалась, чтобы не плюнуть ей в лицо, как поступают в героических фильмах загнанные в угол солдаты. Себя она уже почти ощутила партизанкой на допросе и ей никак нельзя было раскрывать планы своего полка. Но фрицы знали секреты ведения переговоров, и бедная девушка сдалась.

– Мне двадцать девять лет. – От страха Аля начала заикаться. – А пальцев всего десять.

– Ой, как все плохо-то, – закудахтала наседкой главбух. – Вон и язык уже заплетается. Где носит эту треклятую «скорую»?

– Татьяна Аристарховна, я домой хочу, – жалобно провыла Аля. – За расчетом завтра приду. Обещаю.

– Вот ведь чего удумала! – женщина всплеснула пухлыми ладошками. – Домой она собралась. Да мы ту скоро все замекаем и забекаем с таким руководством. Ты теперь вообще можешь с него компенсацию вытрясти, как за производственную травму. А давай мы с тобой посмеемся, Алечка? – резко сменив тон с требовательного на дружелюбный, предложила она.

Аля толкнула стул, но тот уперся в стену. Офицера сменила на посту разрисованная физиономия Джокера из фильмов о супергероях. Джокер протянул к Але руки и принялся ее щекотать, приказывая улыбаться.

Аля в полной мере ощутила себя актрисой театра абсурда, в котором она совершенно забыла свою роль и не понимала какая задача у ее персонажа. На ум не пришло ничего умнее, как закричать.

Она визжала пронзительно на одной высокой ноте. Джокер растерялся и прекратил свои пытки, превращаясь обратно в Татьяну Аристарховну.

– Тебе больно, Аленька? – запричитала она, так и норовя ухватить ее за бока. – Где болит: слева или справа?

– Везде. – Але показалось будто из легких вместе со стоном вышел весь воздух, и сама она сдулась как воздушный шар.

– Потерпи милая. Сама знаешь, как у нас «скорая» работает: вызовешь, а они на твои же поминки опоздают. – Видимо на лице Али снова возникли признаки неведомой болезни, потому как Татьяна Аристарховна пообещала молчать и не нервировать «деточку».

– Не могу я больше терпеть! Вчера с мужем развелась, сегодня с работы уволили. Вы вот еще издеваетесь. – Аля выливала все накопившееся в душе, совершенно не думая какое производит впечатление. Она все равно здесь последний день.

– Вот же я бестолковая, – главбух хлопнула себя по бокам, под тонкой блузкой прокатилась мелкая рябь. Садись вон за мой стол, я сейчас.

Аля прислушалась к себе. Внутри у нее боролись страх и жадность. Если она сбежит, то Новый год скорее всего встретит в темной, холодной квартире. Неоплаченная квитанция за последний месяц по услугам ЖКХ сиротливо лежала на тумбочке в прихожей, и злобные служители управляющей компании обязательно нагрянут к Але под бой курантов, чтобы устыдить ее, а заодно обрезать все провода в квартире. И Аля никак не могла решить, что для нее страшнее, стыд или огрызки проводов.

Пока думала, вернулась Татьяна Аристарховна. Не одна. С бутылкой коньяка и крупным лимоном.

– Вот! – торжественно объявила она. – Сейчас будем тебя лечить. «Скорую» сегодня, видимо, не дождемся.

– Я не пью, – попробовала возразить Аля, на что тут же получила жесткую отповедь.

– Снова-здорово! Не пьет она! Да и мы с тобой напиваться не будем. Так по тридцать капель бахнем и по домам.

Аля, пока еще трезвым умом, понимала, что для обозначенного объема не подходят «граненые» стаканы, выставленные на стол вместе с бутылкой. О чем не преминула сообщить.

– Других не было, – отмахнулась от нее Татьяна Аристарховна. – А к врачу все же сходи, что-то у тебя рот перекошенный. Может нерв какой защемило?

– Какой еще нерв? – Аля наблюдала как наполняются стаканы, окрашиваясь в янтарный цвет.

– Ну не знаю… – Главбух пожала плечами, взяла один из стаканов, посмотрела на просвет, прищурив глаз и протянула стакан Але. – Улыбательный, наверное. Есть у тебя такой?

– Есть, скорее всего.

Татьяна Аристарховна придвинула ближе к Але блюдце с нарезанным тонкими кружками лимоном, вазочку с нетронутыми конфетами и произнесла короткий тост:

– За нас, за женщин! – она ударила стеклянным боком стакана о стакан Али и одним махом опрокинула в себя содержимое.

– Ты чего не пьешь? – главбух посмотрела на Алю будто увидела ее впервые. – На самом деле, что ли трезвенница? И как ты такая в нашем гадюшнике столько лет продержалась?

Аля и сама не знала, как. У нее и выбора особо не было. В агентстве платили хорошо, а Лешка постоянно менял работы, часто оставаясь без зарплаты и ей приходилось тянуть их двоих на себе.

Але вдруг сделалось настолько горько, что она зажала нос и залпом выпила свою порцию.

В ту самую секунду, позволяющая себе лишь немного шампанского «по праздникам», Алевтина Куликова на собственной шкуре ощутила всю глубину и пронзительный смысл эвфемизма «огненная вода». Пищевод обожгло до самого желудка и уже в районе груди прогремел небольшой ядерный взрыв. Она вспыхнула как красное знамя, выпучила глаза и открыв рот тяжело задышала, совсем как собака в жаркую погоду. Татьяна Аристарховна не раздумывая закинула в рот дольку лимона.

Аля прикусила язык.

Кислота лимона смешалась с металлическим привкусом крови, рот наполнился вязкой слюной.

Аля бросилась к единственному источнику воды – старенькому кулеру, и, упав на колени принялась жадно пить из маленького краника, припав к нему губами.

– Так я и думал, Куликова, – голос начальника прогремел громом среди ясного неба. – Нужно было сразу признаться в своей пагубной привычке. А я ведь весь день совестью мучился, думал, как бы так помягче с тобой побеседовать, чтобы ты все поняла и одумалась. Даже приказ хотел отменить. Теперь ползай сколько захочешь, назад не приму!

Поднять глаза было стыдно. Аля даже не повернулась на голос Сергея Петровича, с ужасом представляя, как она выглядит со стороны.

– Пьющая женщина – хуже стихийного бедствия, – обронил напоследок мужчина и покинул бухгалтерию.

– Лысый козел, – фыркнула Татьяна Аристарховна, с трудом подняв на ноги качающуюся как лодка в шторм девушку. – Одинокий он, вот и злой такой. – А это уже было сказано совсем другим тоном. Але даже послышалось сочувствие в голосе главбуха.

Алю подвели к подоконнику и помогли вскарабкаться на него. Рядом взгромоздилась сама главбух. Подоконник просел, но выдержал натиск. Они были похожи на двух взъерошенных сов, которых разбудили среди белого дня, и те теперь щурились от яркого света, не понимая, как здесь очутились.

– Хорошая ты баба, Алевтина, – Татьяна Аристарховна обняла ее, прижала к необъятной груди. – Плюнь на эту работу, лучше себе найдешь. Я тебе сейчас знаешь, что сделаю? Премию выпишу, вот что. Ты ее еще в позапрошлом месяце должна была получить. Только гад ползучий Петрович велел тебя наказать. Я ведь не знала какая ты. Теперь вот знаю и мне плевать, что он потом скажет.

Аля безуспешно попыталась выбраться из захвата. Разомлев от алкоголя и тепла, идущего от батареи она начала засыпать.

– Ему плевать, что за три года ты в отпуске была всего раз. – Голос убаюкивал, Але нравилось, что о ней кто-то заботится, пусть и таким вот необычным способом. – Больничный тоже не брала, ходила тут соплями обвешенная. Я ведь все подмечаю. Ты золото, а не человек. И знаешь, мужики таких не ценят. Им подавай профру… фрофру… шалав, короче. Чтобы ноги от самых бровей и сиськи размером с глобус. – Она посмотрела на улыбающуюся в полудреме Алю и неожиданно заключила: – у тебя, зато глаза красивые.

– Одними глазами сыт не будешь, – Аля приоткрыла один из них. – Я два года его кормила, обстирывала и всячески ублажала. Будто домработница какая. Дубленку ему купила и ноутбук. В кредит, правда. Но разве в этом суть? И чего получила взамен? Да ничего. Пшик!

– Мужики и есть один сплошной пшик. – Татьяна Аристарховна протяжно вздохнула. – Ноутбук зря подарила. Он ведь, наверняка, сразу по сайтам знакомств принялся шариться. Ну полез же, сознавайся?

– Не знаю. – Аля пожала плечами. – Может и так. Я же ему верила, понимаете? Верила.

– Наивная ты дурында, – выдала экспертное заключение главбух. – Жалко мне таких, как ты, дурочек. А поедем кутить?

– Куда? – Аля икнула, прикрыв рот ладошкой.

– В бар поедем, я тыщу лет никуда не выбиралась.

– Мы летом с Лешкой в парк ходили, на аттракционы. А еще… – Аля принялась загибать пальцы, но остановилась уже на мизинце. – Больше никуда.

– Аттракционы, – передразнила ее главбух. – Тебе скоро тридцатник стукнет. Какие аттракционы? Карусель уходящей молодости?

Аля словно прозрела. Ведь Лешка ее действительно никуда не водил. Только она его. К стоматологу. Три раза.

По всей видимости алкоголь расшевелил извилины в мозге и она, пожалуй, впервые задумалась о своей жизни с бывшим мужем. Да, не все у них было гладко. Да и у кого оно так? Везде бывают шероховатости в виде ссор и взаимных упреков, мелких и не очень, обид. Само слово – семья Але казалось нерушимой каменной стеной, за которую не стоит выносить сор.

Она два года будто ждала, чего-то, толком не зная – чего именно. Может быть оно даже было это что-то, но разве теперь поймешь.

Почему же она чувствует себя обманутой? Ведь никто не тащил ее под венец насильно и верить вовсе не требовал.

– Эй, а ну не спать! – Аля осоловело уставилась на главбуха. – За нами приехали.

– Такси?

– Лучше. Карета!

– Карета – это хорошо, – пьяненько улыбнулась Аля. – Карета была у Золушки и она познакомилась с принцем. Значит и мы будем как настоящие принцессы. А они принцы?

Татьяна Аристарховна сползла с подоконника и помогла спуститься ей.

– На принцев не тянут, – рассуждала она, не обращая внимания на удивленные лица двоих мужчин, стоящих прямо перед ней. Скорее за пажей сойдут. Только морды у них уж больно краснючие. И халаты какие-то застиранные. Не пажи, а помидоры в кулечках.

Два дюжих молодца смотрели недружелюбно. Лица у них действительно были румяными с мороза, глаза блестели, совсем как стекляшки на солнце.

– Они мне не нравятся, – добродушно призналась Аля. – Пусть приедут другие.

Павел Мельников работал на «скорой» всего полгода, но успел повидать всякого. Встречались и полубезумные бабульки, сообщающие о собственном предсмертном состоянии, но орущие на бригаду таким отборным матом, что фельдшеров самих впору было укладывать на носилки. Бывали и скучающие дамы постбальзаковского возраста, которым просто не с кем поговорить. Но все это цветочки в сравнении с настоящим бичом – алкоголиками. Эти деклассированные элементы вызывали «скорую» со слезами в голосе: «моему другу плохо, скорее приезжайте!»

Проигнорировать вызов нельзя и вот уже ближайшая свободна машина мчится на выручку, где медков встречает виновато улыбающаяся щербатым ртом физиономия с лиловым носом. Погибающий друг обычно где-то неподалеку пожимает плечами и машет рукой точно генсек с трибуны президиума.

На этот раз было то, что он для себя прозвал «комбо»: две пьяные тетки, одна из которых похожа на огромного мамонта, попробуй встань у такой на пути – растопчет, вторая же – замарашка из старшей группы детского дома. Зашуганная серая мышка с блеклыми волосиками, тонкими дрожащими губами и полным отсутствием сексуальности. Единственное что могло привлечь внимание – огромные серые глазищи, влажно поблескивающие в электрическом свете.

От ее взгляда наивного ребенка улетучилась вскипевшая было злость. Девицу хотелось прижать к груди и погладить по голове. Наверняка одинокая раз напивается на работе.

Однако, гонора замарашке не занимать, претензию она высказала гордо, выпятив грудь, даже зная, что выпячивать особо нечего.

– Ну вы и отчебучили, мадамы, проревел напарник Павла Валерий Терентьевич, дядька со стажем работы в двадцать лет. – Ладно мужики, а вы чего? Того самого. – Павел почти научился понимать форму его витиеватых изречений, хотя и по сей день случались осечки.

– Мадмуазели, между прочим, – кокетливо поправила «мамонтиха». – Вызывали вас по срочному делу, а вы пока ехали у моей подруги случился инфаркт миокарда и инсульт миосульта. Я, пожалуй, жаловаться на вас буду.

– Но мы все равно очень рады, что вы приехали. – Добавила вторая. Улыбка удивительно шла замарашке.

– Ну, мадмуазели, так бы вас через этак. Да ну вас! – Напарник махнул рукой. – Пойдем, Пашка, ясно тут все, это самое.

– Куда вы собрались? – «мамонтиха» встала в дверном проеме, заткнув его подобно гигантской винной пробке. По крайней мере воняло от нее соответствующе. – Немедленно везите нас куда-нибудь.

– Если только в вытрезвитель, – усмехнулся Павел.

– Туда нам не надо. Поедем кутить.

– Зачем нам брать их с собой? – удивилась замарашка. – Поедемте вдвоем. – и Тихонько добавила: – Пожалуйста.

– А никто их с собой и не зовет, – «мамонтиха» развела руками. – Алька, подойди-ка сюда.

Когда к ней подошла замарашка, «мамонтиха» жестом попросила мужчин отойти в сторону и припав губами к уху девушки, заговорила громким шепотом:

– К больнице ведет всего одна дорога. На такси по пробкам доберемся через час, никак не раньше. С мигалкой же в два счета домчим. Как тебе мой план?

– Безупречный, – вклинился Павел, который разумеется все слышал. – Только никуда мы вас не повезем. Еще и штраф оплатите за ложный вызов.

– Черт с вами! – «мамонтиха» потрясла в воздухе кулаком. – Стойте здесь, никуда не уходите.

Вернулась она с запечатанной бутылкой конька, которую показала неразговорчивому Валерию Терентьевичу и тут же спрятала за спиной.

Лицо мужчины озарила счастливая улыбка.

– Мадмуазели, чего же вы раньше, того самого, не сказали? Мы бы и без звука. Смена все равно закончилась. А, Пашка? – напарник молча кивнул, хотя ему идея совсем не понравилась. В отличии от Терентьевича он почти не пил. – Поехали, это самое. – Он согнул руку кренделем в приглашающем жесте.

Мадмуазели сдержанно кивнули и от предложенной руки отказались, велев подождать их снаружи. Бутылку «мамонтиха» предусмотрительно придержала, пообещав вынести вместе с собой, назвав ее своей гарантией.

Мороз крепчал, поднявшийся ветер нагонял метель. Снежинки танцевали в круге света единственного фонаря. Голова Али начала проясняться, но она все равно не запомнила, как оказалась в обещанной «карете».

– Татьяна Аристарховна, – у самой машины опомнилась она, – вы ведь так и не выдали мне расчет. На что же я буду кутить?

– Куликова, не суетись, – успокоила ее главбух. – Придешь завтра и получишь свои деньги.

– С премией? – Аля удивлялась разгулявшейся наглости, отметив все же, что ей это нравится.

– С ней. Вручу торжественно и с помпой. Залезай давай, а то мне уже глаза снегом залепило.

«Карета» разочаровала Алю. В своих мечтах она летела навстречу приключениям в комфортном микроавтобусе с «мигалкой», а оказалась внутри проржавевшего корыта. Зато в машине было тепло и, хотя бы не нужно было опасаться за свое пальтишко.

Места оказалось совсем немного. Татьяна Аристарховна уселась на жесткую лавку, заняв почти все пространство, Але пришлось примоститься в уголочке, прижавшись к горячему боку главбуха.

– Девушки, оплачиваем проезд! – водитель просунул голову в окошко, радостно улыбаясь. – На холостом ходу не поедем.

Татьяна Аристарховна разворошила объемную сумку, которую все время прижимала к груди как сокровище, извлекла из ее недр бутылку. Прежде чем передать «оплату» подышала на стеклянный бок и протерла рукавом.

Фыркнув, «карета» довольно резво сорвалась с места, Але пришлось ухватиться за матерчатую петлю, висевшую под низким «потолком», чтобы не свалиться на грязный пол.

Время превратилось в тягучую жвачку, остатки алкоголя, о которых Аля уже не беспокоилась, в тепле расцвели буйным цветом. И вот она уже прикрыв глаза перенеслась из провинциального декабря на белоснежный мальдивский пляж. Босые ступни девушки обволакивал бархатный песок, лазурное море шептало нечто успокаивающее и манящее, будто в самой пучине затаилась сладкоголосая сирена, затянувшая свою колдовскую песню. Аля побежала к морю, нос уже щекотало от мелких, соленых брызг, когда на горизонте появился пароход и изо всех сил загудел, плюясь черными клубами дыма.

Она распахнула глаза, не сразу сообразив где находится. Из кабины водителя летел отборный мат, в потоках которого можно было различить вкрапления цензурной речи.

– На дороге раскорячилась, идиотка! У меня резина лысая, куда ты лезешь, коза драная!

Машина стояла на месте, холод пробирал до самых костей. А все потому что задние створки дверей оказались распахнуты настежь. В густой темноте возились еще более темные фигуры. Аля вздрогнула, испугавшись, что осталась одна. К счастью, Татьяна Аристарховна никуда не делась, молча сидела рядом, вытянув шею. Именно ее молчание напугало Алю больше всего.

– Что происходит? – Аля тоже наклонилась вперед, выглядывая на улицу. – Почему мы стоим?

– Сбили кого-то. – Главбух заключила Алину ладошку в большие, теплые руки. – Надеюсь, не насмерть.

Аля больше ничего не спрашивала, просто ждала развития событий. Они не заставили себя долго ждать, буквально через минуту в машину забрался один из мужчин, тот что помладше и подал руку девушке. Ярко накрашенная, в короткой кожаной куртке, она плюхнулась напротив, обхватив себя руками. Зубы девушки отстукивали бравурную мелодию, совсем не подходящую случаю.

Аля бросила взгляд на ноги бедняжки, похожие н куриные окорочка в авоськах: синие и в пупырышках.

Фельдшер, тот, что постарше забрался следом, закрыл, наконец дверь и тепло постепенно начало заполнять салон старенького автомобиля.

– Ты это самое, на вот. – Мужчина, тот, что постарше, протянул новой пассажирке пластиковый стаканчик с янтарным содержимым.

– Какие-то у нашей медицины странные способы лечения. – Татьяна Аристарховна набрала в легкие воздух и шумно выдохнула. – А если у нее аллергия? Или может она алкоголичка закодированная?

– Я нормальная. – Девушка глотнула коньяк, слегка поморщившись. – Я не специально к вам под колеса попала. На работу спешила, а там скользко.

– Все ясно, – фыркнула Татьяна Аристарховна.

Никто не понял ее намека или сделали вид, что не поняли, а вот девушка постаралась натянуть короткую юбку как можно ниже.

– Давайте я вас осмотрю. – Проявил активность молодой человек, отодвинув в сторону старшего товарища, и не дожидаясь ответа, встал перед девушкой на колени. – Я аккуратно, не бойтесь.

Разминая и поглаживая обледеневшую лодыжку, на боль в которой пожаловалась девушка, мужчина не отрываясь смотрел в глаза пациентке. Аля не понимала почему ее так раздражают его манипуляции, но на всякий случай отвернулась к окошку, сделав вид, что рассматривает что-то в темноте кабины.

– Облизни ее еще. – Татьяна Аристарховна хлопнула себя по коленям. – Поехали уже, время не тяните.

– И правда, Пашка, того самого, закругляй осмотр. В приемку ее завезем, там разберутся.

– Не надо в приемку. – Зеленые глаза пострадавшей вспыхнули холодным огнем. – Мне на работу нужно, я же сказала.

– Так выходи, чего расселась? – не смогла промолчать Татьяна Аристарховна.

– Женщина, да что я вам такого сделала, что вы на меня кричите? Мы с вами даже не знакомы.

– И как же тебя зовут, прекрасная незнакомка? – Она выбросила вперед руку. Девушка вздрогнула, чуть заикаясь, ответила:

– Лариса.

– Выметайся, Лариса! – последовало без паузы. – Знаю я таких матрешек размалеванных. Наглые, верткие, глазками хлопают, а потом мужем не досчитаешься. То-то я смотрю ты к мужикам в машину мигом забралась, знаешь куда давить надо. Эй, – постучала она в окошко к водителю, – чего стоим? Трогай, давай.

– Что вы раскомандовались, дорогуша? – в открывшееся окошко заглянула лысая голова. – Я вам в извозчики не нанимался, между прочим.

– Бунт? – главбух попыталась подняться на ноги, но размеры салона не позволили завершить маневр, пришлось сесть на место. – Возвращай коньяк живо!

– Да почему вы на меня смотрите? – зеленые, ничего не понимающие, глаза теперь были полны неподдельного ужаса. – Я не просила мне наливать, они сами. Я может вообще не пью.

– Вот же дурные бабы, – голова втянулась обратно, окошко захлопнулось. – Ну ей богу куры.

– Поговори у меня там! – мощный удар кулаком едва не вынес хлипкое стекло.

От неожиданности водитель вдавил педаль газа в пол. В салоне образовалась куча-мала.

Отыскав в переплетении тел Алю, Татьяна Аристарховна отряхнула на ней пальтишко и усадила на прежнее место, с нескрываемым удовольствием наблюдая как корчится незваная пассажирка, держась все за ту же лодыжку. Во время давки она оказалась в самом эпицентре.

– Теперь у меня точно перелом! – вопила зеленоглазая. – Кто за меня на работу пойдет? Меня же уволят к чертовой матери!

Але стало жаль Ларису, неожиданно осознав, что они с ней оказывается друзья, по несчастью. Видимо, что-то такое отразилось на Алином лице, потому как в ее сторону ткнули пальчиком с длинным красным ногтем и сладкий голос протянул:

– Девушка, спасай, миленькая. Только на тебя надежда.

Дружно уставившись на Алю, никто не понимал к чему все идет, но искорки интереса уже потрескивали в наэлектризованном воздухе. Даже водитель, который старательно делал вид, что ему не интересно, высунулся из окошка и теперь торчал из него как огромная лысая кукушка из часов.

– Я не умею лечить переломы, – тихонько ответила Аля, попытавшись спрятаться за Татьяной Аристарховной, откуда была предательски выдворена.

– При чем здесь перелом? Мне через час нужно быть в клубе, из торта выпрыгивать на мальчишнике какого-то бизнесмена. Работа не пыльная, а деньги хорошие. Выскочишь за меня, выручку пополам. Там все пьяные будут, никто и не поймет ничего.

Але сразу захотелось выскочить. Выскочить из машины и бежать. По сугробам, в темноте, ее уже ничего не пугало. Лишь бы вынырнуть наконец из непрекращающегося кошмара.

– Ну чего башкой трясешь, как лошадь Пржевальского? – голос главбуха добирался до нее как через пуховое одеяло, перед глазами кружилась цветная карусель. – Сама ведь жаловалась, что Новый год уже по макушке стучит, а у тебя денег ни копейки. – Татьяна Аристарховна кажется переметнулась на сторону врага.

– Вы же мне премию обещали. – Напомнила Аля.

– Сколько ее там премии-то? – хмыкнули в ответ. – А здесь реальные деньги. Хоть узнай для начала сколько дадут, а потом уже отказывайся.

– Но я не такая. – Аля втянула голову в плечи.

– Какая не такая? – вспыхнула Лариса. – Ты думаешь я проститутка что ли? Вы все так подумали? – зеленые глазищи ощупали каждого из присутствующих.

– Ничего мы не подумали, – раздался в ответ нестройный хор. Одна лишь Татьяна Аристарховна ничего не ответила.

– Я танцовщица, а не какая-то шалава. Перед клиентами не раздеваюсь. – Лариса начала слегка заикаться. – Почти не раздеваюсь.

Бурное Алино воображение тут же подкинуло ей картинку где она сама в одном нижнем белье выходит к клиенту своего родного агентства недвижимости. Клиент алчно облизывает губы, тянет к ней руки и требует раздеться полностью. Она даже пальто распахнула от нахлынувшего вдруг жара. К счастью, никто не обратил внимания на этот ее фривольный жест, поглощённые рассказом Ларисы.

– Меня, между прочим, ребенок дома ждет. За ним бабушка присматривает. В конце концов я не виновата, что в нашей стране труд бухгалтера не ценится. Государству плевать, что мой сын каждый день кушать хочет и в игрушки играть. Да ну вас! – Лариса придвинулась к двери, дернула за ручку, но та не поддалась.

– Почему же муж не помогает? – в наступившей тишине голос Татьяны Аристарховны прогремел иерихонской трубой. Лариса в ответ лишь отмахнулась.

– Говори адрес клуба. – Главбух наклонилась вперед, положила руки на плечи Ларисы. – Аля согласна тебя подменить. Только я с ней поеду, она мне совсем как дочь.

Лариса просияла лицом. Аля же сравнялась по цвету со своим бирюзовым пальто на рыбьем меху.

– Только в чем она выступать станет? – заволновалась главбух. – Вряд ли же перед работой в кружева нарядилась.

– У меня все с собой, – заверила ее радостная Лариса. – Один звонок и вас встретят, а там уже разберетесь. Ничего сложного. И спасибо вам огромное! – Лариса смотрела исключительно на Татьяну Аристарховну, будто она, а не дрожащая осиновым листом Аля будет выскакивать откуда-то там на каком-то сомнительном мероприятии.

– Какая-то неказистая замена. – Вездесущая голова водителя бесцеремонно влезла в разговор.

– Зато ты очень казистый. – Татьяна Аристарховна звонко хлопнута его по высокому лбу ладошкой. – Аж целый козел!

Обиженная голова притихла.

– Я отказываюсь. – Произнесенная в уме громким голосом, фраза высыпалась изо рта Али сухим песком, больно оцарапав горло. – Не полезу я ни в какой торт.

– Что ж, – горестно выдохнула Лариса, – заставить я тебя не могу. – Она постучала в кабину водителя и попросила: – отвезите меня к зданию социальной защиты. Займу очередь, утром буду первой.

– Зачем к социальному зданию? – слова путались, но Аля не тратила их напрасно.

– Буду требовать забрать моего сына в интернат. Прокормить его я не смогу, бабушкиной пенсии не хватит. Пожалуй, ее я сдам в дом престарелых, а сама сяду где-нибудь на автобусной остановке и стану просить милостыню.

На Алю уставились три пары глаз как на злодейку из индийского кино.

– Сломанная нога только в плюс. – Лариса всхлипывала, глотая слезы. –Инвалидам подают охотнее. Сын обязательно поймет меня, он будет уже взрослым мужчиной, когда снова увидит горемыку-мать. Бабушка вряд ли переживет тяготы нахождения в казенном доме. И я даже не узнаю где ее могилка…

– Я отрекаюсь от своей дочери! – пафосно воскликнула Татьяна Аристарховна в ответ на пламенную речь. – Не могла я родить такую черствую поганку.

– Татьяна Аристарховна, вы перегибаете палку. – возмутилась Аля. – Я не ваша дочь и уж точно вы не можете распоряжаться мною будто я ваша собственность.

– Конечно, ты не моя дочь! – парировала главбух. – Я воспитала бы тебя совершенно иначе и мне не пришлось бы сейчас за тебя краснеть, Алевтина.

Не избалованная излишним вниманием к собственной персоне, Аля мечтала слиться с салоном машины. Но, судя по осуждающим взглядам, способностей к мимикрии в ней не открылось.

Ей очень хотелось топнуть ногой, закричать, еще как-то постоять за себя, но она не смогла. Привыкшая, что в ее жизни все решалось за нее и, как говорил папа – для нее, Аля просто не знала, как нужно правильно поступать. Даже робкая попытка возразить теперь казалась какой-то неправильной, будто она совершает нечто непристойное, за что потом придется расплачиваться.

– Ладно, я согласна, – внутри у нее будто что-то оборвалось. – Терять мне все равно нечего.

– Доченька, ты вернулась! – Алю заключили в железные тиски, из которых она выбралась с большим трудом.

– Не делайте так больше. – Сплевывая мех, попавший в рот с воротника главбуха, попросила Аля. – Я едва не задохнулась. И с вас причитается, Татьяна Аристарховна.

Окрылённая своей очередной маленькой наглостью, она не хотела думать о той авантюре, которую ввязалась.

Как оказалось в последствии – зря.

***

Але не приходилось ранее бывать в таких роскошных заведениях. Раскрыв рот, она рассматривала дорогую мебель, картины в массивных рамах, вдыхала ароматы еды и дорогой жизни.

Ее не смущало даже то, что в клуб их провели с заднего входа. Если уж такая красота в кулуарах, страшно подумать, что творится в основных помещениях.

Ушей едва касалась приглушенная музыка, она будто пленница стучала в стены и перекрытия, просила впустить, но для нее здесь не находилось места.

Молодые парни и девушки – официанты, пробегали мимо с подносами, нагруженными бокалами и тарелками с едой. Аля с интересом наблюдала как меняются выражения на их лицах: от устало-отрешенных до лучезарно-одухотворенных, едва они переступали некую невидимую черту, за которой музыка на мгновение становилась громче и снова помещалась в своеобразный вакуум.

Когда к ним с Татьяной Аристарховной подбежал вертлявый мужчинка с четко-очерченной лысиной, аккуратно обрамленной идеально подстриженными волосиками, Аля сравнила его с собачонкой, трущейся у ног. Естественно, мысленно. Он был одет в расшитый блестящими пайетками пиджак и ядовито-зеленые джинсы, обтягивающие тонкие ножки как вторая кожа, но оставляющие оголенными лодыжки. Мягкие мокасины спокойного бежевого цвета даже на чужой ноге казались безумно удобными. Обувка выглядела несуразно в попугайском ансамбле тряпья, но Аля решила промолчать, разумно решив, что она совершенно не разбирается в современной моде.

Голос у мужчинки был подстать владельцу: тонкий и гнусавый, как у мыши больной гайморитом.

– Сладкая моя, кем ты Лариске приходишься? – Он сверлил Алю колючим взглядом из-под роговой оправы очков с дымчатыми стеклами.

Она растерялась, не сразу сообразив о ком ее спрашивают. Чувствуя себя нерадивой ученицей на экзамене, Аля опасалась сболтнуть лишнего, за что ее могли запросто выставить вон. А уходить не хотелось. Когда еще она сможет попасть в подобное место? И хотя Аля была здесь скорее дворовым воробьем среди павлинов, общая атмосфера праздника передалась и ей. Настроение наконец-то начало улучшаться. Даже страх теперь ощущался не острым колом в горле, а легкими покалываниями внизу живота.

– Родственница она, дальняя, – вмешалась молчавшая до сих пор Татьяна Аристарховна, которая, как казалось Але совершенно не ощущала никакого дискомфорта. Она говорила коротко и деловито, задавала правильные вопросы. – Где можно переодеться? – Женщина потрясла в воздухе спортивной сумкой, полученной от Ларисы.

– А вы, простите, кто? – мужчинка поперхнулся слюной. – Боюсь, на двоих места не хватит.

– Я ее продюсер, – гордо выпятила грудь Татьяна Аристарховна. – Документ показать?

– Н-не надо. – Он отступил на два шага. – Верю на слово. Следуйте за мной, пожалуйста.

Помпезность быстро сменилась серыми стенами, утыканными голыми лампами, разливающими скупой электрический свет. На бетонном полу ртутно поблескивали кляксы луж, воздух сделался густым и влажным. Пахло прокисшим пивом и потом.

Шли они довольно долго, пока их провожатый не остановился возле простой деревянной двери, сколоченной из нестроганых досок. Мужчина толкнул дверь, юркнул в темноту помещения и щелкнул выключателем.

– Вот ваша гримерная, – учтиво кивнул он. – Я вернусь через двадцать минут. Переодевайтесь. – Постоял еще несколько секунд и вышел. Шаги за дверью еще долго напоминали о себе гулким эхо, пока, наконец, не стихли.

Помещение оказалось просторным, но похожим скорее на склад, нежели на гримерную. Стол с тремя ножками, два стула в темных сальных пятнах по обивке и высоченные стеллажи вдоль необработанных кирпичных стен.

– Вот тебе и богачи, Алька. – Татьяна Аристарховна важно прошлась по помещению, заглянув за шторку в дальнем углу, где обнаружился маленький умывальник и треснувший унитаз.

– Надеюсь здесь нет крыс? – Аля осмотрелась по сторонам, на тот случай, если придется забраться куда-то повыше. – Я их до смерти боюсь. – Она хотела поскорее расквитаться с возложенной на нее миссией, потому как страх, как оказалось, никуда не пропал. Лишь притаился.

– Мы дали обещание, Алевтина. – Главбух будто бы прочитала ее мысли. – Нарушить его мы не можем. Это как отдавать долг родине, никто не хочет, но сделать обязан каждый. Давай, переодевайся и не дрейфь.

Зеркала в комнате не оказалось, но Татьяна Аристарховна пообещала его заменить и описать все, что увидит.

Одеждой, то безобразие, которое вскоре красовалось на Але назвать можно было с большой натяжкой. Все содержимое спортивной сумки могло запросто поместиться в клатч. Все, кроме туфель. Сплетение бесконечных ремешков, узелков и бусин, каким-то невероятным способом прикрепленных к толстой подметке на высоченной шпильке. Орудие пыток, а не туфли.

– Иди в сапогах, Алька, – разрешила Татьяна Аристарховна. – Кто тебя в торте увидит? А платьишко ничего такое, тебе идет.

Позже, когда их выводили по запутанным коридорам обратно, Аля все же увидела свое отражение и ужаснулась. Она была похожа на пиявку в лоскуте черного латекса, который обтянул ее фигуру как напальчник. Юбка едва прикрывала тощий зад, грудь сдавило с такой силой, что размер ее стал минусовым. Замшевые сапоги в солевых разводах, отороченные искусственным мехом подходили к платью как валенки к балетной пачке.

– Матка боска! – заверещал вернувшийся мужчинка и увидев готовую к выступлению Алю. – Лариска сволочь! Вернется, удавлю собственными руками!

– Не блажи, болезный, – ласково попросила Татьяна Аристарховна, похлопав его по плечу, отчего мужчину перекосило на одну сторону. – Сейчас мы ее причешем, глазки подкрасим и будет лучше твоей Лариски. Кстати, она не вернется.

Марио Лановски, в миру Михаил Ланской, арт-директор клуба «Пестрая Орхидея» пребывал в шоковом состоянии. Его лучшая танцовщица сломала ногу накануне очень значимого мероприятия и прислала вместо себя какое-то чудо в перьях.

Как выпускать это на сцену он не представлял. Мужики любят нимфеток, но у нее же не сисек ни жопы, тощая как вобла и постоянно дрожит.

Ну разве такая нужна на мальчишнике?

Морда, правда, симпатичная, уж он разбирался в женской красоте, даже если та запрятана глубоко внутри. «Подрисовать где надо и сойдет»: успокаивал себя Марио, пока вел недоразумение к стилисту. Тамарка и не из таких принцесс делает.

Пытку макияжем Аля вытерпела стоически. А вот конечный результат ее совсем не порадовал. Напугал даже.

На белоснежном лице пылала алым помада, темные тени превратили глаза в две черные дыры. Сама себе она напомнила панду с накрашенными губами: нелепо и немного жаль несчастное животное.

Стилист, странного вида тетка с наполовину выбритым черепом, равнодушно пожала костлявыми плечами и, собрав чемоданчик с косметикой, вышла прочь.

– Так надо, – заверил Алю Марио, – в зале другое освещение, будешь выглядеть натурально и естественно. Иначе сольешься с окружением. И запомни: к гостям не пристаем, даже близко не подходим. Ты танцовщица, а не… не знаю, что там тебе могла наговорить Лариска, но все не так. Короче, не увлекайся. Выскочила, поздравила, спела песню и быстро шмыгнула в дверь. Она будет у тебя за спиной.

– А как же? – Аля хотела сказать, что никакой песни петь не собиралась. Ее об этом никто не предупредил, но Марио расценил ее попытку по-своему.

– Если кто из гостей понравится, можешь его потом у входа подкараулить.

Ее накрыла новая волна паники. Хотелось сбежать подальше от Татьяны Аристарховны, клуба и мыслей о Лешке. Вот куда она без него вляпалась? Аля ведь совсем не такая, она домашняя и уютная. Так называл ее Лешка, когда они еще были вместе.

В следующий момент она представила, как караулит кого-то возле выхода и на душе заскребли противные кошки.

– О чем мечтаем, милочка? – Марио нетерпеливо постучал пальчиком с блестящим ногтем по наручным часам. – Минуту пытаюсь до тебя докричаться. Уже пора быть на месте.

Аля беспомощно уставилась на Татьяну Аристарховну.

– Подругу твою посадим в зале, – поспешил успокоить ее Марио. – Как закончишь, катитесь на все четыре стороны. А теперь дуй за мной, красавица.

Главбух обняла Алю и перекрестила, будто на фронт провожала, а не в торт.

Аля семенила следом за мужчиной, радуясь, что не нацепила те ужасные туфли на шпильке, попутно восхищаясь девушкой Ларисой, которая, наверняка, прогуливалась в них без всяких проблем.

Марио резко остановился, она едва не врезалась в его блестящую спину. Мужчина указала на огромное кремовое чудо, занявшее почти весь проход. Торт громоздился на платформе с колесиками.

– Он бутафорский, – Марио поправил сползшую розочку. – Стремянку видишь? Давай, забирайся внутрь и жди команды. Как только услышишь, что я крикну «подарок», сразу выскакивай и пой. Поняла?

Аля уж смирилась со своей участью. Что именно спеть, она решит на месте. Сейчас главное успокоить бешено колотящееся сердце и уговорить ватные ноги не подкоситься в самый ответственный момент.

– Поняла, – кивнула она и смело шагнула на первую ступеньку стремянки.

– Постой! – окликнул Марио. – На вот, прими для храбрости.

Он протянул ей блестящую плоскую фляжку и посмотрел с сочувствием. Во всяком случае именно так показалось Але.

Не раздумывая долго, она сделала два глотка.

Коньяк она узнала сразу.

Только теперь он не обжигал внутренности, а мягкой волной прокатился по горлу вниз, разливаясь приятным теплом по всему телу.

«Я превращаюсь в алкоголичку» – печально констатировала про себя Аля и с грацией молодого лебедя впорхнула в торт, захлопнув над головой крышку.

На самом деле грация и плавность существовали лишь в Алиных фантазиях. Реальность оказалась куда более прозаичной. В торт она забралась лишь с четвертой попытки и то благодаря официанту, который подтолкнул ее под пятую точку, устав ждать, когда освободят проход.

Марио краснел, бледнел и зеленел с упорством больного хамелеона, молился всем известным ему богам, только бы этот фарс поскорее закончился.

Внутри торта было тесно и душно. К тому же темно. Але казалось будто она сейчас одна в открытом космосе и рядом, на тысячи километров, нет ни одной живой души.

Ее сильно тряхнуло. Еле удержавшись, она неудачно упала, ударилась копчиком о деревянную платформу, зашипев от боли.

– Тихо там! – гаркнул незнакомый голос.

Странным образом именно окрик подействовал на нее успокаивающе. Кроме Марио и Татьяны Аристарховны она никого в этом месте не знала, боялась, что ее оставят одну и все равно придется как-то выкручиваться. Теперь вот можно будет спросить совета или просто поговорить по пути. Хотя, нет, разговаривать ей запретили.

Платформа тряслась и скрипела, пока ее везли в неизвестном направлении. Алю едва не затошнило, благо, длилось все недолго, все пару минут. Потом был толчок, который на сей раз она приняла во всеоружии, расставив руки в стороны, уперлась в стенки торта. Картонные.

Громкая музыка ворвалась в уши резко и неожиданно. Будто до сих пор Аля находилась в подводной лодке на большой глубине и вдруг поднялась на поверхность, где звуки окружающего мира все разом набросились на нее.

– Разве можно отдыхать в таком грохоте? – спросила Аля у того, кто привез ее сюда. Но даже собственного голоса не смогла различить. Конечно же ей никто не ответил.

Оставалось ждать команды. А пока можно было сесть поудобнее и подумать, как жить дальше.

Она пропустила тот момент, когда выпитый алкоголь коварно начал смыкать ей веки. Проблемы и заботы уплывали на розовых облаках равнодушия ко всему происходящему. Даже грохочущая музыка в определенный момент стала затихать. Она бы точно заснула, чего никак нельзя было допустить, и чтобы немного взбодриться, решила посмотреть, что происходит снаружи.

Вылезать до команды ей запретили, но никто не запрещал осторожно подсмотреть.

Картон оказался не слишком плотным, к тому же в некоторых местах он намок, и Аля без особого труда проковыряла сначала одну, а затем и вторую дырочку, потому как одним глазом смотреть оказалось неудобно.

Обзор был так себе: темно и накурено. К тому же мешали бешено носящиеся по залу разноцветные огни.

Аля рассмотрела барную стойку, вдоль которой огромными птицами сидели мужчины с хмурыми лицами. Они потягивали разноцветные напитки и скованно двигались в такт музыке.

Из своего импровизированного пункта наблюдения она увидела компанию молодых людей, расположившуюся на длинном диване, глянцево поблескивающем кожаными боками. Дальше обзора не было, а занять себя чем-то нужно. Судя по активной жестикуляции компания что-то бурно обсуждала. Время от времени мужчины начинали хохотать, запрокинув головы. Лидером в компании, по всей видимости, выступал длинный тощий брюнет, слегка сутулившийся, будто стесняющийся собственного роста. Брюнет сжимал в одной руке бутылку шампанского и никак не мог усидеть на месте. Он хаотично перемещался от одного человека к другому, хватал людей по очереди за руки, стараясь поднять с дивана, но всякий раз терпел поражение и переходил к следующему.

Среди веселой компании оказался один объект, который быстро завладел вниманием Али. Угрюмый блондин в строгом костюме и галстуке. Галстук, правда, был ослаблен и болтался петлей на флюоресцирующей в темноте белоснежной рубашке. Если бы не костюм, мужчина ничем не отличался бы от остальных. По мнению Али такая одежда больше бы подошла для похода в театр, на какую-нибудь модную выставку или на крайний случай – для работы в офисе. Одеваться подобным образом для клуба ей показалось странным. Но что она вообще знает о дресс-коде подобных мест? На аттракционы можно сходить и в футболке.

Аля загрустила. Призрак Лешки замаячил совсем близко. В носу защипало, глазам стало горячо и мокро.

«Поскорее бы попасть домой, где можно будет от души поплакать» – подумала она и плотнее припала к дырочкам в картоне. В тот же самый момент блондин в упор посмотрел на нее. Аля отпрянула от стенки торта и немедленно вернулась на исходную. Любопытство оказалось сильнее. Конечно, он смотрел не на нее. Как бы он ее увидел с такого расстояния, да еще сквозь торт?

«Небось размышляет какая красотка прячется внутри. Интересно, он сильно расстроится, когда выскочу я?» – Аля множила одну мысль за другой не хуже лазерного ксерокса. Теперь она не столько боялась вылезти из торта, сколько реакции на ее появление треклятого блондина. Сама не понимая своих ощущений, она очень не хотела знать, что мальчишник именно у него. Мальчишник ведь бывает перед свадьбой. С другой стороны – какое ей дело до чужого мужчины? Женится и молодец, но заказывать танцовщицу на свой праздник, по мнению Али приравнивалось едва ли не к измене.

Ей вдруг стало неприятно наблюдать за ним и она, как смогла, законопатила дырки в торте.

Нечего пялится куда тебя не просят.

Неожиданно музыка стихла. Аля не видела Марио, но хорошо слышала его голос, который поздравлял некоего Максима Макарова с предстоящей женитьбой, желал семейного счастья и благополучия.

– В этот прекрасный день, прошу принять от нашего заведения скромный подарок! – последнее слово утонуло в шквале аплодисментов.

Аля развернулась и проковыряла дырочки в новом месте, чтобы увидеть Марио и обещанный подарок. Она сидела и улыбалась, ей передалось общее настроение веселья и праздника.

«Интересно, а блондин улыбается?» – застучало в голове Али серебряным молоточком.

– Видимо, я не очень громко крикнул, – голос Марио стал выше с нотками истерии. – Давайте все вместе, как в детстве, крикнем: по-да-рок!

Мужчины никогда не взрослеют. Эту простую истину Аля уяснила давно, но теперь, когда те самые мужчины хлопали в ладоши и по третьему кругу выкрикивали: «по-да-рок!» – она утвердилась в ней окончательно. Не удержавшись, она подхватила скандирование.

Музыка прервалась неожиданно. Наступила тишина и лишь Алин голос продолжал звучать из торта. Поняв, что осталась без поддержки, она притихла, уставившись на Марио. Тот улыбался и вытирал со лба пот, тыльной стороной ладони. Микрофон в его руке дрожал, будто через него проходил электрический ток.

Алю точно уколол кто-то с низу, когда она, наконец, поняла, что пропустила условный сигнал. С жизнеутверждающим криком: «а вот и я!», – девушка выскочила из торта.

Дальнейшее происходило как во сне. Марио, закатив глаза, упал точно подстреленный. Долговязый брюнет обрушил на голову одного из мужчин бутылку из-под шампанского.

Помещение заполнилось едким дымом, криками и топотом множества ног.

ГЛАВА 3

– У меня рубашка плохо поглажена, – Максим отмахнулся от попытки Кирилла стянуть с него пиджак, который друг назвал саркофагом на пуговицах.

Кирилл: длинный и тощий как жердь, – улыбался своей ослепительной улыбкой обольстителя, на блеск которой, словно мотыльки на пламя свечи, слетались барышни. Ни одна из них не задержалась в жизни закоренелого холостяка надолго, что абсолютно устраивало самого Кирилла и категорически не нравилось его девушкам. Кирилл называл это природой, временные возлюбленные – кобелизмом. Возможно, правы были обе стороны.

Иногда Максим завидовал беззаботности друга, даже пытался стать похожим на него, ни разу не продержавшись в таком ритме и пары месяцев. Бесконечные гулянки, вечеринки и прочие увеселительные мероприятия оказались ему больше в тягость, нежели в радость.

Вот и теперь он понимал, что «саркофаг» давал чувство защищенности. Достоверно не известно от кого или от чего защищался Максим, но меры принимал заранее, так сказать, на всякий случай.

Его давно уже не напрягало собственное положение. Смирившись со своей скучной и предопределенной жизнью, Максим поддавался приступам сожаления крайне редко. И все же, время от времени, червячок сомнений начинал грызть его особенно яростно. В такие моменты в голове вспыхивали мысли вроде: «когда он успел превратиться в сноба?» Неужели к этому были хоть какие-то предпосылки? Деньги никогда не являлись для Максима целью, оставаясь на всем пути развития средством и не более. Все эти игры в «высшее общество» скорее присущи Лизе. И, положа руку на сердце, у Кирилла всегда было куда больше шансов занять данную нишу. Максим и сейчас удивлялся как друг умудрялся оставаться тем, кем является, при его-то возможностях.

Если поставить их с Кириллом рядом, вряд ли хоть кто-то сможет уверенно назвать их друзьями, провести параллели между совершенно разными людьми.

Кирилл просто живет и радуется тому, что получает от жизни в любую минуту. Максим превратил каждый новый день своего существования в борьбу, уверенный, что все делает правильно. Идеально подобранный костюм, галстук всегда гармонирует с рубашкой, а рубашка с пиджаком. Безупречная канцелярщина. Это не костюм – броня. Панцирь древней черепахи. Он отгородился от всех и вся, и держится за свое положение едва ли не зубами. С каких пор он стал настолько ценить внешнее, пренебрегая внутренним? В какой момент произошел перелом?

Да, теперь у него есть многое из того, о чем другие могут лишь мечтать: хорошая квартира в историческом центре города, дорогая машина, одежда из мировых коллекций. И все он получил благодаря своему упорному труду. Можно позволить себе походы в дорогие рестораны, в которых Максим так и не научился чувствовать себя раскрепощенно, предпочитая изысканной кухне обычные домашние обеды. В подобных заведениях приходится бывать с партнерами и клиентами. Ну или с Лизой.

Лиза тоже была его достижением. Наверное, самым важным из всех. Лиза красивая, умная и он действительно ее любит.

На нелюбимых ведь не женятся?

Кирилл совсем другой. Потертые джинсы, пуловеры крупной вязки, длинные волосы, собранные в хвост на манер самурайской прически. Несмываемая улыбка и озорные искры в карих глазах. Кирилл еще помнил каково быть настоящим. Ему такое давалось легко, естественно как-то.

Профессию Кирилл выбрал себе под стать. Со стороны он казался неисправимым бездельником, проводящим свои дни в беззаботном ничегонеделании. Но время от времени на почту Максима приходили файлы с картинками, подписанными именем друга. Названия шедевров будоражили и скручивали в канат фантазию.

Так, например, бомжиха под кружевным зонтиком, поеденным молью и временем, стоящая по пояс в бочке с надписью «Нефть» и обнимающая жирного фиолетового тюленя с человеческими глазами, звалась «Несбывшаяся любовь русалки».

Удивительно, что картины молодого художника раскупались как горячие пирожки, а самого Кирилла модные критики называли весьма перспективным.

– О чем задумался, дружище?

Макс дернулся, словно выныривая из сна, посмотрел на Кирилла, который подсел к нему и обнял свободной рукой, а во второй держал бутылку шампанского и время от времени прикладывался к ней.

– Кирыч, как можно хлестать шампанское из горла?

– А ты попробуй! – он сунул бутылку Максиму под нос. – Да так даже вкуснее. Ну не хочешь, было бы предложено. – Кир рассмеялся и, вскочив с места, бросился к остальным парням, подсовывая каждому бутылку ко рту.

– Все отказались, – обиженно выдал он, вернувшись на место. – Вообще они какие–то странные. Кстати, кто это вообще? Может, познакомишь нас? Сидят, молчат, шампунь за мой счет хлещут. Не, мне не жалко, но все же.

– Вообще–то, я рассчитывал получить объяснения от тебя. Ты позвонил и сказал, что вы меня ждете.

Максим дернул узел галстука.

– Вот ты даешь, братан! – заржал Кир. – Ты же сам мне говорил про этот клуб, и день я помню точно. Я приехал, спросил у администратора где тут мальчишник, и меня проводили на диван. Эти уже здесь сидели. – Он сощурил один глаз и покивал головой в сторону. – Я так понял, ты своих офисных пригласил. Я поздоровался со всеми, потом тебе позвонил. Они сказали, что жених на работе задержался. Все сходится, братишка. Или ты меня разыграть решил?! Ну ты шутник! Не зря агентство приколов держишь. Кстати, я тебе подарок принес свадебный, в машине лежит.

– Только не говори, что это одна из твоих картин. – Максим умоляюще посмотрел на друга, пропустив мимо ушей почти оскорбительное «агентство приколов».

– Именно так! – Польщенный художник расплылся в улыбке. – Мне за нее вообще-то бешеные бабки предлагают, но я для тебя сберег.

– А кто предлагал?! Может еще не поздно? Вдруг ему нужнее? – Максим цеплялся за соломинку.

– Да странный какой–то дядька. У него своя клиника психиатрическая, вот он в одном из кабинетов повесить хотел. Но я выдал свое категоричное "нет". Ты же мой лучший друг, Максимка, я для тебя хоть сотню картин нарисую.

Макс, как мог, успокоил друга, в запале пообещавшего начать ваять здесь и сейчас, и предложил уехать.

– Поедем, посидим у меня. Через пару часов Лиза вернется. – Максим бросил взгляд на часы. – Дома у меня вискарь есть отличный. Все равно, Кирыч, за руль тебе уже нельзя. И вообще, ты, когда успел так налакаться?

– Ты прав, дружище, – кивнул Кирилл. – Но я никуда не уеду, пока не получу свою порцию веселья. Приехал на мальчишник, значит должен быть мальчишник. Сейчас я растормошу твоих друзей.

– Они не мои друзья, – напомнил Максим.

– А! – Кирилл махнул рукой, расплескав шампанское. – Уже не важно. Это мальчишник, а они …мальчишки. Как–то так.

– Кир, поехали, – Максим решительно встал, но друг дернул его за рукав и усадил обратно. В этот самый момент в зал ввезли большой торт.

Торт был не просто большой – огромный. Максим без труда распознал в нем реквизит. У него использовался почти такой же, только розочек поменьше. Этот же был похож на клумбу безумного садовника.

Он отвлекся от Кирилла, который активно налаживал контакт с новыми товарищами. А стоит заметить, что делал он это странно: по очереди подходил к каждому, называл свое имя и предлагал распить с ним "бутылку мира". Встретив отказ, не расстраивался, а переходил к следующему. Все бы ничего, но Кир видимо выпил слишком много, потому как делал уже третий круг. И всякий раз улыбался, словно видел каждого из парней впервые. Странно, что ему еще никто не попытался набить морду. Вареные какие–то собрались на мальчишник. Только один постоянно ерзает и по сторонам смотрит, словно думает, как сбежать от навязчивого внимания.

Максим и сам не понимал, чем его увлекло появившееся в зале убожество, но он смотрел на торт не отрываясь, пока торт …не начал смотреть на него. Картонное безобразие бесстыдно изучало его глазурованными вишенками, и Максиму вдруг показалось, что бутафорский ужас осуждает его за то, что он пришел сюда, вместо того, чтобы дожидаться дома любимую невесту. В свое оправдание Максим сразу же подумал, что заводной вечеринкой посиделки на кожаном диване в компании незнакомых людей и набравшегося друга было назвать сложно. Хотя, Киру, похоже, все нравилось. Вот только факт грехопадения на лицо. Он с самого начала считал эту идею глупой и не ошибся.

Максим на секунду зажмурил глаза, а когда открыл их, то понял, что торт за ним больше не наблюдает. Еще галлюцинаций ему не хватало! Надо больше отдыхать. Если так пойдет и дальше, то скоро с ним заговорит бифштекс, а бутерброд за завтраком предложит партию в шахматы.

Надо срочно забирать Кирилла и уходить из этого места. Тем более что торт, похоже, снова занял наблюдательную позицию. Максим так и чувствовал липкий взгляд на себе. Словно его сканировали с ног до головы.

В зале резко стихла музыка и события вдруг понеслись с бешенной скоростью. Максим подумал, что оказался в странном фильме, который снял не режиссер, а тот самый "странный дядька", что хотел купить картину у Кирыча для своей «психушки».

***

Володя Карпов пришел в клуб, чтобы забрать свое. Некогда они со школьным другом Костиком Фриманом открывали это заведение вместе, но потом Володя попал в переплет и на пару лет оказался в местах не столь отдаленных. А когда вернулся, то узнал, что ему больше не принадлежит ничего в этом клубе. Он пытался договориться с товарищем, но тот гнул свою линию, мол, Володи не было два года, за это время многое поменялось. Появились новые партнеры, которые не захотят иметь дело с уголовником. А уж когда узнают, что отсидел он за махинации с ценными бумагами, то и вовсе станут обходить заведение десятой дорогой. Терять инвестиции, единственное, что еще держит клуб на плаву, Костя не хотел, поэтому предложил просто делиться с Володькой "по–братски".

Карпов согласился, он доверял своему другу. А волшебные слова "по–братски" после тюрьмы обрели особый смысл. И не важно, что сидел он в колонии-поселении, почти в комфортабельных условиях, о чем позаботился адвокат. В глубине души Карпов гордился тем, что имеет за плечами такой опыт. Так он чувствовал себя настоящим олигархом, каждый из которых был гонимым и ненавидимым.

Но очень скоро Володя узнал, что школьный дружок его надувает и водит вокруг пальца. Если он едва собрал денег, чтобы купить себе подержанную "Хонду", то Фриман, не стесняясь, рассекал по городу на новеньком "БМВ" самой последней модификации.

– Володя, – выговаривал Костя с характерным одесским акцентом, – шо ты на меня наговариваешь? Эта тачка даже не на меня оформлена. Она принадлежит одному из наших партнеров. Я тебя умоляю.

Слушая его картавый монолог, Володя успокаивался, потому как снова слышал "наше". Но червячок сомнения прочно поселился в его душе и каждый день все увеличивал дыру недоверия. И вот, не выдержав, Володя поднял все свои связи (для чего пришлось продать многострадальную "Хонду") и выяснил, что никаких партнеров нет. "БМВ" действительно оформлен не на Фримана, а на его тещу Фиру Адамовну. Впрочем, как и другое имущество. Квартира принадлежала племяннику, и получена была по льготной программе поддержки инвалидов. Сам инвалид, наверное, в тот момент мутузил очередного противника на боксерском ринге и получал очередную медаль, на что социальные службы закрыли глаза. Клуб по документам вообще проходил, как детский развлекательный центр. Карпов был ошарашен и взбудоражен открывшейся правдой. Пока он сам перебивался на копейки, Фриман жировал за его счет.

И вот его терпение не выдержало, он решил устроить рейдерский захват территории "детского центра", в котором в этот самый момент готовилась вылезти из торта стриптизерша, а на сцене кривлялся лысый сморчок в, ядовитого цвета, пиджаке.

Все шло по плану. Володя Карпов с друзьями явился в клуб под видом гостя и уселся на диван. Фриман еще не приехал, что было на руку захватчикам, оставалось время на подготовку и усыпление бдительности персонала. Но в какой-то момент все пошло не так. Видимо этот жук Костик как–то пронюхал о готовившейся атаке и подослал своих людей. Сначала одного, а потом и другого.

Наверняка, в засаде ждал целый взвод.

Володя сидел, как говорится, никого не трогал, когда на диван рядом с ним плюхнулся долговязый тип с прической самурая и с наглым видом объявил, что он пришел на мальчишник. Карпов намекнул, что тот ошибся, и у них тут свой мальчишник. Только "самурай" не унимался, говорил, что знать ничего не хочет, и ошибки быть не может. Володя вежливо объяснил все еще раз, для достоверности уточнив, что их жених еще не приехал, задержался в дороге. На что "самурай" белозубо улыбнулся и уверил, что они ждут одного и того же человека.

Встать и уйти означало бы сдаться. А Володя устал быть в аутсайдерах. И этого дня он ждал слишком долго, чтобы вот так запросто все бросить на полпути. Но, как ни крути, а операцию нужно было отменять. Только он никак не мог найти подходящий момент, чтобы сказать об этом своим подельникам. Или скорее не хотел ничего говорить, надеясь на всепобеждающий «авось».

Через какое–то время к "самураю" присоединился второй тип. Этот был одет в строгий костюм, что сразу же выдало в нем полицейского. Ну кто еще пойдет в клуб в подобном виде? Чему их там вообще учат?! Видимо, первый – внештатный сотрудник, поэтому одет просто в свитер и джинсы. "Самурай" обрадовался ему как родному, и дальше началось нечто невообразимое. Он подходил к каждому из его ребят и спрашивал имена, хотя до этого уже знакомился со всеми. Этот прием давления Володя усвоил еще на допросах и до сих пор у него сжимались кулаки и скрипели челюсти от воспоминаний. Но пацаны дело свое знали и молчали как рыбы в школьном аквариуме. Тогда патлатый решил сменить тактику и принялся предлагать выпить с ним из початой бутылки шампанского. Фриман держит его за дурака? В бутыли же наверняка снотворное. Или слабительное. При любом исходе они не уйдут из клуба далеко после такого угощения.

Володя Карпов нервничал, елозил на диване словно уж, который решил прямо сейчас сбросить кожу.

Он не ждал коварства от Костика, но все же и на этот случай в его плане имелась лазейка.

О намечающемся торжестве было известно заранее, какой–то бизнесмен должен был справлять здесь то ли день рождения, то ли еще чего. Торт был для него. И как только его ввезут в зал, на несколько секунд потушат свет, и тогда парни должны пробраться в кабинет Фримана. Но теперь все изменилось, и по особой команде они просто встанут и уйдут. Чего делать, конечно, не хотелось.