Читать онлайн Чемодан бесплатно

Вера с собакой бежит к землянке. До неё остаётся десяток шагов. Огромный чемодан чуть меньше её веса не даёт возможности прибавить скорости, но женщина крепко держит его за ручку. Сил не хватает. Волоком она дотаскивает его до земляной ямы и сбрасывает в неё. Хватается за шкуру собаки и вместе с ней, кувыркаясь, летит следом. Женщина поднимает голову. Немецкий самолёт кружит над деревней, как воющая смерть он проносится над головой. Кажется, что сейчас обрушится на её голову. Взрыв! За ним второй, третий. Вера ладонями закрывает уши и со всей силы прижимается к земле. Хочется втиснуться в земляную щель, а земля сама беззащитно дрожит и стонет, и кажется, что этот ад никогда не закончится.

Раздаётся детский плач. Вера встаёт на валяющиеся доски и высовывает из землянки голову. Девочка лет пяти стоит на крыльце дома.

– Сидеть! – кричит Вера собаке и вылезает из ямы.

Она бежит изо всех сил. Самолёт делает круг и возвращается. Взрыв. Женщина падает.

Амнезия

Вера открывает глаза. Яркий солнечный свет ослепляет её. Она дотрагивается до головы и обнаруживает запёкшуюся кровь на затылке. Оглядывается по сторонам. Разбросанные куски ржавого листового железа, доски, мусор, битое стекло…

Из-за угла полуразваленного дома выбегает собака. Крупный белого окраса пёс с грязными боками и выступающими рёбрами садится рядом с женщиной и лижет ей руки.

– Пошёл! – с испугом отдёргивает руку Вера и пытается встать.

Собака, мотая хвостом, обегает её, садится перед Верой и шершавым длинным языком лижет её лицо от подбородка до лба.

– Тьфу, – сплёвывает, – тьфу. Прям в рот попал. Видно, ты меня знаешь.

Она хмурит брови и пытается понять, как здесь оказалась, но ничего вспомнить не может. Вера облокачивается на засеянную пеплом землю и пытается встать. Тошнота подкатывает к горлу. Женщина встаёт. Чёрные круги расплываются перед глазами и постепенно, как занавес в театре, расходятся, открывая новые декорации.

– Господи-и-и, – с ужасом шепчет Вера, медленно поворачиваясь вокруг себя.

Вокруг разрушенные деревянные дома, только трубы оголённых печей кое-где возвышаются над руинами. Чёрно-серый пепел густым слоем лежит на земле. Перевёрнут обоз. Над телами мёртвых людей кружат с мерзким звуком мухи. Сердце стонет, дыхание учащается, и вот уже тело бьёт мелкой дрожью, от которой стучат зубы.

– Где я? – шепчет женщина, оглядываясь по сторонам. Её мысли спутаны, она хватается за голову и в этот момент слышит плач и голоса людей. Срывается с места и бежит на звуки. Собака бросается вдогонку.

Группа людей, преимущественно женщин, собирает трупы и укладывает в яму. На обочине лежат раненые люди. Около них хлопочут две старушки. Вера подбегает к пострадавшим и начинает их осматривать.

– Мне нужны мединструменты! – уверенно кричит она.

– Дочка, – обращается к ней старушка, – какие такие инстрУменты? Мы лопату в деревне еле нашли.

– Иголки, нитки, нож, ножницы, бинты, тряпки, воду, спички! Несите что есть! – не обращая внимания на слова бабушки, командует женщина.

Прокалив иголку, Вера зашивает рану девочке-подростку. Её руки делают быстрее, чем она успевает подумать. Голова гонится за руками, срабатывает мышечная память. Она не знает, откуда у неё эти навыки, но все её действия – уверенные и профессиональные. Вера ловко управляется с имеющимися подручными средствами, оказывая помощь пострадавшим.

– Ну вот, всё, что могла, сделала. Теперь им в больницу надо, – усаживаясь на землю, говорит женщина. Она кладёт руки на колени и, потупив взгляд в землю, думает.

Доносится запах табачного дыма. Вера поднимает голову и видит курящего старика. «Интересно, я курю?» – размышляет она. Роется в кармане брюк и находит пачку сигарет. Прикуривает. Женщины, тихо переговаривающиеся между собой, замолкают и с осуждением устремляют взгляд на курящую неестественного цвета блондинку.

– Дочка, ты нас опять выручаешь. Вчера внучат накормила, от голодной смерти спасла. Сегодня опять тебя Бог нам послал раненым помочь. Храни господь тебя, – крестится старушка и по-матерински добавляет: – Душа у тебя добрая, но вот курить нехорошо. А чемодан-то твой где?

Женщину словно подбрасывает.

– Чемодан! – вскрикнув, вскакивает Вера, ещё не осознавая, что вернулась память. – Руди, за мной! – командует она собаке и бежит к месту, где очнулась.

– Да где же ты?! – откидывая в сторону обломки от разрушенного дома, тревожно спрашивает женщина.

Она стоит в растерянности. Память вернулась, но стёрла детали. «Где же я могла оставить чемодан? Я же никогда с ним не расставалась»,  – пытается вспомнить Вера.

Голодная собака стоит около обоза и тянет нос к трупам – принюхивается.

– Фу! – резко прикрикнув, Вера отгоняет собаку. – Ко мне!

Руди радостно подбегает к хозяйке. Она гладит пса и даёт команду «Искать». Собака приводит её к землянке.

– Слава богу, нашёлся! – радуется женщина. Она стоит в яме и пытается вытолкнуть чемодан наружу. Упирается ногами в землю и со всей силы руками и телом прижимает его к земляной стене, подталкивая его коленкой к верху ямы.

– Ну, давай же, ну-у-у-у… – сил не хватает. Чемодан ползёт вниз. «Надо доски подложить под ноги», – думает Вера. Она высовывает голову из ямы и в этот момент вспоминает плачущую девочку на крыльце. Ком подступает к горлу, душит. Слёзы вырываются наружу. Женщина падает на колени и рыдает.

Вера медленно идёт по грунтовой дороге. Тяжёлый чемодан оттягивает руки. Собака бежит впереди. Обоз с ранеными людьми обгоняет её.

– Прррр, – натягивает поводья старик, чтобы остановить лошадь. – Я бы подвёз тебя, да сажать некуда.

Женщина отмечает про себя виноватый тон старика и успокаивает его:

– Ничего. Ничего. Езжайте. Я потихоньку дойду. К станции я правильно иду?

Старик тяжело вздыхает. Он показывает рукой в сторону чёрной от дыма западной части горизонта.

– Иди прямо, а на развилке повернёшь налево. Там немец вчера бомбил. Вряд ли от неё что осталось. Чугунка повреждена. Говорят, санитарный поезд там встал. Вот, может, и наших раненых подберёт? – пожилой мужчина стегнул поводьями лошадь. Повозка со скрипом тронулась.

– Стойте! Стойте! – кричит Вера. – Дедушка, умоляю, подвези чемодан. Я за телегой бежать буду. Мне попасть на этот поезд надо. Очень надо.

Старик смотрит на хрупкую женщину с неподъёмным чемоданом в руке. Его доброе сердце не выдерживает, и он соглашается. Слезает с телеги, грузит на своё место чемодан и идёт рядом с повозкой, держа в руках вожжи.

Раскалённое солнце в зените. Печёт, как в аду. Повозка подъезжает к станции. Зелёный эшелон с красными крестами стоит перед вывернутыми от бомбардировки рельсами. Женщины, дети-подростки, старики, военные и мужчины в штатской одежде ремонтируют пути.

Полевой военно-санитарный поезд

– Да поймите же вы, наконец! – кричит на Веру высокий военный доктор лет шестидесяти пяти в форме. – Мы санитарный поезд! Мы не берём пассажиров! Мы едем в самое пекло за ранеными бойцами! И к тому же Киров в обратной стороне! Вам туда!

Он разворачивается и быстро уходит.

– Я знаю! – пытается догнать доктора женщина с мотающимся из стороны в сторону чемоданом. – Но здесь не останавливаются ваши поезда. Здесь проходят только санитарные летучки. Их конечный пункт в сорока километрах отсюда, а вы обратно идёте до самого Кирова.

Мужчина прибавляет шаг. Вера отстаёт и, отчаявшись, кричит ему вдогонку:

– Я врач! Хирург! Оперировать вам помогу!

Нога доктора зависает в воздухе и медленно опускается. Неожиданно для Веры мужчина оборачивается и смотрит на неё недоверчиво. Только сейчас он обращает внимание на то, что женщина в мужских брюках, а вместо блузки на ней – клетчатая, как у мужчин, рубашка.

– Пойдёмте. Там раненых из деревни привезли. Проверим вас на деле. Девятый вагон – операционная, идите. Я скоро подойду.

Доктор быстро уходит. Вера спешит к девятому вагону. Она заносит чемодан и бежит к машинисту.

Худощавый невысокий мужчина с мазутными пятнами на комбинезоне проверяет состав. Он идёт вдоль поезда, а Вера семенит за ним и слёзно просит его перевезти собаку в своём вагоне.

– ЛюдЯм жрать нечего, а она – собаку перевезите! – кричит машинист, наклоняется и лезет под вагон с огромным гаечным ключом.

Вера хватает его за ногу и тянет со всей силы на себя.

– Ах ты, дрянь! – отбивается другой ногой от Веры мужчина и орёт: – А ну пошла!

– Эту собаку нельзя бросать! Это пёс особенный! Я буду отдавать ей свой паёк! – голос Веры срывается от плача.

– Ладно, – нахмурившись, соглашается машинист. – Видно, и впрямь особенный, коль готова не жрать из-за него. Затаскивай свою псину.

Темнеет. Вера с доктором заканчивают операцию. Она восемнадцать часов на ногах, из них восемь часов стоит на одном месте. Боль в ногах – будто за жилы тянут. Она подгибает одну ногу и растирает под коленом другую. «Ничего. Бывало и похуже», – подбадривает сама себя женщина.

Вера накладывает швы. Доктор внимательно наблюдает за ней и про себя отмечает: «Идеально. Молодец девчонка. Сколько же ей лет?»

Женщина ножницами отрезает нить и осторожно кладёт инструмент на металлический поднос. Он тихо звякает об железо. Доктор замечает эту особенность. Он смотрит на Веру. Его строгий взгляд исчез. В глазах усталость.

– Спасибо, коллега, – говорит доктор.

– Мне не доводилось работать с огнестрелами, – немного оправдываясь, отвечает Вера.

– Ничего. Никому не доводилось. Я у Бурденко обучался и вас обучу. Странно вы как-то перевязываете. Столько бинтов уходит и времени. Что вы заканчивали?

Вера растеряна. Правду сказать не может, а обманывать не хочет. Машет рукой и невпопад просит научить крутить «козью ножку». Они выходят из вагона. Вера садится на железную ступеньку. Доктор достаёт клочок газеты, наматывает на палец и объясняет, как делать самокрутку. Забивает табаком и протягивает Вере.

– Мы же с вами так и не познакомились. Я – Константин Гаврилович.

– А я Вера, – с усталостью отвечает женщина, прикуривая.

Ранение

Поезд пересекает линию фронта. Он мчится на всех парах. Доносятся звуки разрывающихся снарядов. Вера стоит у окна. Она смотрит на чёрный от дыма горизонт и с ужасом думает не о своей смерти, а о том, что не сможет доставить чемодан.

Поезд сбавляет скорость и подходит к станции. Тормозит. Раздаётся грохот и скрежет колёс о рельсы. Паровоз останавливается и делает протяжный «ффффф», будто выдыхает из себя последний воздух.

Медицинский персонал выходит из поезда. Ожидающие, среди которых школьники, женщины, старики и военные люди, устремляются к прибывшим. Константин Гаврилович во весь голос командует:

– Товарищи! Разделитесь на группы по четыре-пять человек. После сортировки раненых вы начнёте их погрузку в вагоны. Бойцов с красной пометкой на лбу или руке грузить в седьмой и восьмой вагоны.

– Вера, ты работаешь с правого крыла вокзала, – быстро говорит доктор и быстрыми шагами уходит к первой группе раненых.

Площадь забита людьми. Врачей не хватает. Вера перебегает от одного бойца к другому. Вот красноармеец, он не жив, но ещё и не мёртв. Взгляд неподвижен, пульс едва прощупывается. Вера кричит:

– В восьмой вагон!

Впопыхах она объясняет, как правильно поднять и уложить на носилки раненого. От нервного перенапряжения трясутся руки, на лбу испарина, рубаха на спине мокрая от ледяного пота. Никогда ей ещё не доводилось работать с таким количеством пострадавших. Носилок не хватает, людей несут на одеялах, рваных простынях, половиках. Вагоны переполнены. В каждом на 50—70 человек больше положенного. Их размещают на полу в проходах.

Погрузка закончена. Люди на перроне с уставшими лицами, в окровавленной одежде отходят от поезда. Вера ждёт Константина Гавриловича. Он бежит вдоль поезда, проверяет его на готовность к отправке. Раздаётся паровозный гудок, означающий воздушную тревогу.

Немцы дождались погрузки раненых в поезд и теперь начали налёт. Над головами кружит низколетящий самолёт. С земли хорошо видны чёрные кресты. Люди в панике разбегаются. Хаос. Вера поднимает голову. От самолёта отделяются чёрные, как зёрна, снаряды и косой цепочкой летят вниз. Вздрагивает земля, а дальше – всё стонет в шипении, грохоте и чёрном дыме. Женщина стоит в оцепенении.

– Вера, беги! – доносится крик Константина Гавриловича.

Она резко поворачивает голову в его сторону и видит, как падает доктор. Вера бросается к нему. Её сбивают бегущие навстречу люди с обезумевшими от ужаса глазами. Женщина встаёт и бежит, прижимаясь к составу. Пахнет дымом, который застилает глаза. Ничего не видно, только слышны крики, стоны и пулемётная очередь сверху, настигающая бегущих людей.

Вера подбегает к доктору. Он держится за живот.

– Плохо дело, – пытается говорить мужчина. Осколок разорвал брюшину. – Беги, Вера. Тебе надо выжить, чтобы оперировать солдат.

Ничего не отвечая, женщина достаёт из рюкзака волокуши, перекладывает доктора и тащит по земле. Её корпус сильно наклонён вперёд, ноги от тяжести подкашиваются. Подбегает мальчик-подросток. Он хватается за край брезента и помогает тянуть волокуши к стене вокзала, чтобы укрыться. Вера бросает взгляд на небо. По небольшому, свободному от дыма участку неба проносится самолёт с красной звездой. Доносятся ревущие звуки двигателей и стрельба. Наш пилот сбивает противника. А дальше тяжёлая падающая машина разрезает воздух. По мере приближения самолёта к земле его протяжный рёв усиливается, а перед падением кажется, что звук замедляется и на долю тысячных секунд останавливается вовсе, будто прощается с жизнью. Удар! Взрыв! Пу-ухх… Раскат грохота разносится на тысячи вёрст.

– Т-т-т-ёть, тёть! Возьми меня с собой на фг'онт-, – заикаясь и картавя, дёргает Веру за рукав мальчик. – Я немцев бить буду. Я один остался.

Вера вздрагивает. Она ещё слышит раскат взрыва, но поворачивает голову и тупо смотрит на мальчика. Крепко обхватывает его и прижимает к себе. Потом говорит серьёзным тоном – таким, каким бы она говорила со взрослым человеком:

– Твой фронт здесь. Ты здесь больше нужен. Кто ещё раненых грузить будет? Ты понимаешь? Ты смелый, ты умеешь принимать решения, а это главное качество для врача. Из тебя получится настоящий доктор, только учись.

Мальчик кивает головой. Она снимает со своей шеи крест и вкладывает его в грязную ладонь подростка.

– Он золотой. Может, тебе удастся на хлеб обменять. А сейчас помоги мне скорее доктора дотащить.

Парнишка вешает на шею золотую цепочку с крестом и хватается за край волокуши.

Пожар

Железнодорожные пути повреждены. Горят два последних вагона – гибнут люди. Суматоха. Женщины, дети, старики в панике бегут, наталкиваются друг на друга, кричат. Из пылающих дверей вырывается пламя. Раненых выносят из огня. Все борются с пожаром. Машинист бросается под поезд расцепить вагоны.

– Палыч, куда ты? – орёт кочегар Гришка. – Сюда! Сюда! Воды!

Гришка выхватывает из рук пробегающей мимо женщины ведро с водой и с размаха выливает её под вагон. Пшшшш… Валит густой чёрный дым.

– Воды! – изо всех сил орёт Гришка.

– Воды! Воды! – доносится со всех сторон. Санитарка бежит с вёдрами. Вода прыгает, выплёскивается через края. Гришка бросается ей навстречу. Он подхватывает ведро, поднимает высоко над головой и опрокидывает. За секунду становится мокрый от макушки до пят. Со вторым ведром лезет под вагон к машинисту.

Едкий дым раздирает глотку. Душит.

На машинисте горит одежда, но он продолжает работать. Гришка водой сбивает огонь с его спины.

– Подъёмник не проворачивается! – кричит Палыч.

Гришка бросается к машинисту на помощь. Чёрный дым клубами окутывает мужчин, вызывая удушливый кашель. Со всех сторон вырываются языки пламени и касаются рук, ног, плеч, спины.

Наконец состав расцеплен.

Кочегар вытаскивает обгорелое тело Палыча, взваливает на плечо и бежит к девятому вагону в операционную.

– Врача! Врача! – орёт изо всех сил Гришка с чёрным от копоти лицом и взъерошенными волосами.

Навстречу по перрону бредут, как незрячие, люди. Фрагменты тел валяются под ногами. Стаи ворон, чуя пищу, кружат над местом трагедии.

Операция

Веру с мальчиком встречают санитары. Они перекладывают доктора на носилки и заносят в вагон. В операционной пахнет дымом, будто подгорело молоко.

– Готовьте к операции! – командует Вера и подходит к умывальнику. Моет руки. Медсестра держит наготове халат. Санитарка подбирает волосы врача и собирается повязать ей платок. Вера отклоняется от неё и просит надеть ей колпак.

– Он же мужской, – говорит санитарка с удивлёнными глазами.

– На мне и брюки мужские. Ну, что застыла? Шевелись, – отвечает Вера. На глазах у персонала невысокая, хрупкого телосложения женщина превращается в уверенного и строгого доктора.

Медсестра, не имея навыков анестезиолога, накладывает примитивную маску Эсмарха на лицо пациента и через марлевый фитиль капает эфир. Вера подходит к операционному столу, берёт инструмент и застывает. Она слышит знакомый лай собаки. «Руди!» – молниеносно проносится в голове. Она обдумывает. Лай собаки приближается. Пёс ищет хозяйку. Вера ногой упирается в пятку другой ноги и стягивает ботинок. Она обращается к санитару:

– Аким, там собака белая. Зовут Руди. Приведи его сюда в тамбур и привяжи. Возьми мой ботинок, по запаху он будет за тобой бежать. Мой паёк отдашь собаке, – Вера наклоняется над пациентом и приступает к работе. Санитар хватает ботинок и, выбегая, сталкивается с Гришкой, на плече у которого висит машинист.

Обман

Пять суток без перерывов люди восстанавливают железнодорожные пути. Пять суток бригада медиков на ногах. Пять суток за операционным столом стоит Вера. Между операциями она выходит в тамбур к собаке и засыпает, сидя. Спит по 15—20 минут.

Стемнело. Вера стоит у открытой двери из вагона. Она надышалась парами эфира и её качает, как пьяную.

– Сейчас будем есть. Уже скоро принесут еду. Потерпи, – говорит она собаке.

Женщина глубоко вдыхает свежий воздух и падает. Аким с тарелкой в руке, присвистывая, подходит к вагону. Он смотрит на лежащую женщину и думает: «Опять в тамбуре спит». Санитар оглядывается по сторонам и запрыгивает в вагон. Он оттаскивает женщину с прохода и быстро начинает есть кашу. Руди сидит около хозяйки и, не моргая, молча наблюдает за каждым движением мужчины. Собака облизывается, длинная тягучая слюна ползёт до пола. Пёс не выдерживает и начинает лаять.

– Тихо ты. Ну! – резко вполголоса говорит санитар и замахивается на собаку. – Заткнись.

Доедает кашу, быстро кладёт пустую тарелку около женщины и уходит, оглядываясь по сторонам.

Вера приходит в себя. Пёс с жадностью вылизывает тарелку, которая с грохотом бьётся об стену. Впалые бока собаки поражают хозяйку. Лапы не держат Руди, подкашиваются. Из-за голодного спазма желудка он неестественно горбит спину, втягивает живот и скулит.

– Поел? Вот и хорошо, – гладит пса женщина. Она встаёт и шатаясь уходит в соседний вагон переодеться. На пути нос к носу сталкивается с санитаром.

– Аким, ты собаку кормил? – спрашивает Вера и пристально на него смотрит. Не моргая, молодой мужчина кивает головой.

Глубокая ночь. Наконец, сложные операции закончены. Медперсонал, шаркая ногами от усталости, убирается в операционной. Из тамбура раздаётся женский крик. Вера с коллегами вылетают в тамбур. Молоденькая санитарочка стоит ни жива ни мертва, прижавшись к стене. Её руки широко расставлены, а пальцы впились в железные створки дверей. Неподалёку от неё стоит собака с раздутыми боками, в зубах остаток человеческой плоти. Кисть руки валяется посередине тамбура.

Вера переводит на санитара полные ужаса глаза.

– Ты куда ампутированные конечности отнёс? – нахмурив брови, спрашивает Вера Акима.

– Да как и всегда, в мешках унёс! – отбивается санитар, невинно тараща глаза. – Может, с перрона пёс подобрал?

– Собака привязана! – кричит Вера.

Аким делает шаг вперёд и, выпячивая грудь, тараном прёт на Веру. Он злобно щерится и орёт:

– Ты солдат еды лишаешь, чтобы накормить чёртову псину!

– Я сама не ем, еду свою собаке отдаю! И эта чёртова псина 500 бойцов раненых с поля боя вытащила! – кричит разгоряченно женщина. Она уверенно делает шаг навстречу санитару. – Как теперь она будет работать, после того как ты её накормил?!

– Да пошла ты! Это всего лишь собака! – со злостью Аким расталкивает людей и выпрыгивает из вагона.

Обед. Медперсонал подходит к железной собачьей миске и делится своим пайком с животным. Кто ложку, кто две, кто половину перекладывает из своей тарелки. Аким улавливает косые, недобрые взгляды коллег и скрепя сердце кидает Руди кусочек хлеба.

Железнодорожные пути восстановлены. Поезд трогается и, набирая скорость, покидает станцию.

В тыл

Вера идёт по вагонам, осматривает раненых. Она медленно продвигается между вплотную лежащих бойцов и останавливается возле совсем юного парнишки. Неожиданно парень подмигивает ей. Вера не реагирует, шатаясь, выходит из вагона в тамбур. Всё! Это последний вагон. Обессиленная, она прислоняется к стене и сползает на корточки. Женщина закрывает глаза и сильно прижимает кулак к груди. Хочется завыть, но вместо этого она тихо запевает:

Звуки вырываются из самого сердца и усиливаются под стук колёс. И вот она уже совсем не замечает, как поёт слишком громко. Слова песни доносятся до солдат. Чья-то рука приоткрывает дверь в тамбур. Они слушают Веру и чувствуют боль, накопившуюся в душе этой маленькой и бесстрашной женщины. Песня заканчивается, стоит тишина, нет даже стонов, только монотонный стук колес: ту-ду-туду-ту-ду-туду-ту-ду-туду… Поезд несёт красноармейцев в тыл.

В дороге

Вера на обходе.

– Да никуда вы не пойдёте. И вовсе не врач вы сейчас, а упрямый пациент, которого постоянно надо усмирять, – ругается Вера на Константина Гавриловича и осторожно удерживает в постели мужчину, который пытается встать.

– Вер, да я не буду ходить. В перевязочной буду осматривать тех, кто сам приходит. Да ты гля-я-нь, там девчушки с бантиками до сих пор. Они только после школы, с двухмесячными курсами, бинтовать даже не умеют, а я тут валяюсь. Вер! Пусти, – требует мужчина, отстраняя Верины руки.

– Хорошо. Завтра посмотрим, – она накрывает одеялом доктора и спешит в следующий вагон. Константин Гаврилович тянет в проход голову и окликает женщину:

– Как там Палыч наш? Кто вместо него поезд ведёт?

Вера возвращается, подходит к доктору и пытается сдержать слёзы – не выходит. Она говорит прерывающимся, надрывающим душу голосом:

– Пло-хо. Мучается. Ожоги слишком об-ширные. Он горел, но… продолжал расцеплять вагоны. Послезавтра прооперирую. Мне понадобится ваша помощь, поэтому вам и надо набраться сил. А машиниста нового нашли – шустрый дедок, – нервы женщины окончательно сдают. Она зубами вонзается в нижнюю губу и торопится к выходу из вагона.

Константин Гаврилович встаёт и медленно направляется в противоположную сторону. Он идёт в перевязочную.

Поезд сбавляет скорость, приближается к станции и тормозит. Медицинский персонал выходит из вагонов. Яркое жаркое солнце слепит глаза. Толпы детей бегут по перрону им навстречу. Они облепляют Веру, тянут к ней худые ручонки и просят хлеба. Она смотрит на истощённых детей, видит их глаза, в которых отчаяние сменяется надеждой получить хотя бы хлебные крошки. Навстречу женщине бежит военный комендант станции.

– У нас раненых 136 человек, – говорит мужчина, протягивая руку Вере поверх детских голов.

– Нам грузить их некуда. У нас люди в проходах лежат. В вагоне не продохнуть.

– Я знаю. Мы подготовили несколько порожних платформ с матрасами и сейчас организуем сцепку. Потом начнём погрузку.

– Хорошо! – кричит Вера убегающему начальнику станции.

Вера оборачивается. Через окна на детей смотрят раненые.

– Ребята, дайте пройти! Я сейчас принесу вам еды, – говорит она, но дети не расступаются и гурьбой идут вместе с ней к вагону.

Вера запрыгивает в поезд и бежит к укромному местечку, где прячет чемодан. Скидывает с него тряпки и открывает.

Она в нерешительности подносит руки к чемодану и на несколько секунд застывает.

– Господи! – шепчет женщина. По лицу бегут слёзы. Из чемодана, набитого продуктами, она выбирает печенье, сухари, конфеты, халву и укладывает всё в пакет. Из внутреннего кармашка вываливаются оловянные солдатики. Вера перекладывает их в свой карман, закрывает чемодан и заваливает тряпками.

Раненые бойцы передают из рук в руки миску. Они кладут свой паёк в общую тарелку – кто хлеб, кто кусочек сахара, кто картошку варёную. Набрав полную миску еды, солдат просит Акима отнести её детям. Санитар проходит в тамбур и закрывает дверь. Он в спешке выбирает сахар, хлеб и рассовывает по широким карманам. Руди сидит около входа. Он внимательно наблюдает за человеком.

– Опять ты. Пошёл! – отгоняет пса Аким.

Скрипит дверь. Аким вздрагивает и смотрит испуганными глазами на входящую в тамбур Веру. Руди рычит, косо посматривая на санитара.

– Я вот детям еду несу, а твой пёс не пускает, – говорит Аким.

Вера отгоняет собаку с прохода и выходит с санитаром на улицу, где их ждут дети. Среди толпы женщина находит мальчика постарше, отдаёт пакет и строго говорит:

– Это всё вы разделите между собой пополам. Даёшь слово?

Мальчик открытым взглядом смотрит на женщину и отвечает:

– Даю слово.

Аким отдаёт тарелку с едой подростку.

Дети уходят, а Вера бежит на погрузку раненых. Руди сопровождает хозяйку.

Восьмой вагон расформирован. Часть раненых из него переводят на открытую платформу. Вновь поступивших, нуждающихся в операции, размещают в восьмом вагоне. Состав к отправке готов. Люди спрыгивают с платформы и собираются в группу. Аким стоит в нескольких шагах от них. Руди стоит напротив него и, оскалив зубы, рычит. Его верхняя губа дёргается, того гляди, бросится. Вера молча наблюдает.

– Успокой свою нервную собаку, – с волнением просит Аким женщину.

– Руди! Нельзя! – командует Вера.

Собака продолжает скалиться.

– Пошёл, я сказал! – замахивается санитар на пса.

Руди начинает лаять, на холке поднимается шерсть. Аким отступает и машет рукой. Пёс бросается на санитара. Вера с криком срывается с места и не успевает схватить собаку. Огромная чёрная пасть впивается в карман брюк санитара. Испуганный Аким, отбиваясь от собаки, спотыкается и падает. Руди мощным рывком раздирает карман. Из него вываливается хлеб, сыплются куски сахара. Вера тянет пса к себе, успокаивает и наклоняется за сахаром.

– Ах ты гнида! У детей украл! – она широко замахивается, чтобы запустить кусок сахара в Акима, но сдерживается, понимая ценность продукта. – Я отказываюсь с тобой работать.

– А это решать не тебе! Здесь начальник поезда не ты! Здесь всё ещё принимает решения Константин Гаврилович! – орёт санитар.

– Так иди и пожалуйся на меня! – с отвращением бросает Вера.

Женщина уходит. Бойцы на платформе, кто ещё может приподняться на локоть, молча смотрят на происходящее. Стоит тишина. Коллеги с презрением смотрят на мужчину, разворачиваются и, не проронив ни слова, уходят за Верой.

Три бойца стоят около вагона. Курят. Солдат с перевязанным плечом глубоко затягивается, гасит сигарету и двумя пальцами откидывает окурок. Аким быстро шагает вдоль поезда. Мужчины преграждают ему дорогу. Их взгляды исподлобья наводят ужас на санитара. Он, как трясущаяся гиена, отступает назад. Солдат замахивается на Акима и со всей силы наносит удар. Мощный кулак бойца приходится в переносицу санитара. Он катится по склону. Солдат сплёвывает в его сторону и поднимается в вагон.

Прорыв

С вокзала бежит немолодой служащий. Он отводит начальника станции в сторону и, запыхавшись, говорит:

– Плохая весть, Леонид Егорыч. На следующей станции немцы, – мужчина пытается отдышаться, держится за сердце. Снимает фуражку и вытирает вспотевшую лысину и конопатое лицо. – Передали только что. Говорят, фрица отбили, но эти, видать, засланные, человек семь—восемь. Знают, что поезд идёт.

Комендант хмурится и становится чернее тучи. Он сообщает Вере и бригаде паровозного состава плохую новость.

– Будем пробиваться, – твёрдо заявляет старый машинист. – Закачайте воду в котёл под завязку, а ты, Гришка, раскочегаришь топку так, чтобы было жарче, чем в аду, чтобы черти вспотели.

– Хорошо, дядь Вась, – живо отвечает мускулистый парень.

Поезд трогается, набирает скорость. Вера с Константином Гавриловичем в девятом вагоне готовятся к операции. Красноармейца кладут на операционный стол. Доктора приступают к работе.

Состав несётся по рельсам, обгоняя ветер. Бойцы всё чаще и чаще посматривают в окна. Паренёк лет восемнадцати припал к окну, расплющивая нос о стекло.

– Гриб! Гриб! Во-о-от такой подосиновик проехали, – разведя в сторону руки, показывает парень.

Бойцы смеются.

– Разгляде-е-ел, – протягивает мужчина с ампутированной ногой. – Несёмся так, что сисястую бабу-то не разглядишь.

По вагону разносится смех.

В паровозе кочегар Гришка лопатой закидывает уголь в топку. Горячий воздух из печи обжигает тело. Он работает не останавливаясь. Полосатая майка на его теле мокрая, будто её держали в воде. Капли пота брызгами летят в стороны. Со лба стекают солёные струйки и попадают в глаза. Их разъедает, но времени вытереть пот с лица нет. Поезд приближается к станции. На перроне машинист замечает группу гитлеровцев.

– Давай, Гришка! Давай! – орёт он кочегару. – Проскочим! Не на того напали! Вы ещё дядю Васю не знаете! Петька!

Помощник машиниста кидает ведро с углём и бросается к главному.

– Открывай продувочный кран! – со всей силы орёт дядя Вася помощнику.

Навстречу поезду бегут фашисты. Из крана вырывается адская водопаровая смесь и окатывает немецких солдат. Они хватаются за лица и поочерёдно падают. От боли они катаются по земле, сучат ногами и издают дикие вопли.

– Прорвались! Прорвались! – бросает лопату Гришка и кидается обнимать машиниста. Хрупкие кости старика трещат.

– Ну ты, дядя Вась, Горыныч! Фрица спалил паром. Ну ты гений! – не может от радости успокоиться кочегар и продолжает сжимать в объятиях машиниста.

– Да будя тебе! Будя! – успокаивает его дядя Вася.

Поезд мчит дальше, а паренёк со сплющенным о стекло носом смотрит, как падают на землю фашисты. Он глядит и не может понять, почему они падают, ведь стрельбы не было.

С тех пор за дядей Васей так и закрепится прозвище Горыныч, а поезд будут называть – Русский Дракон. После войны жена дяди Васи однажды спросит: «Почему тебя так прозвали?» «Да было дело», – ответит старик.

Смерть

Вера бережно меняет накладку с лекарством на обожжённой спине машиниста.

– Потерпи, родной. Сейчас сделаю укол, тебе полегче станет.

– Вер, присядь, – еле слышно говорит Палыч.

Мужчина лежит на животе. Вера опускается перед ним на корточки, их глаза встречаются.

– Не надо, – шепчет Палыч. – Не трать на меня лекарства. Мне недолго осталось. Ты это, не серчай на меня.

– Да ты что, Палыч, – Вера кладёт ладонь на руку машиниста. Гладит. Невольно глаза становятся влажными. – За что же на тебя сердиться?

– Да, знакомство наше не по-людски получилось. А оно во как вышло, вишь. Ты говорила, собака особена. Расскажи, – просит умирающий.

Вера пытается улыбнуться, но её лицо искажается в гримасе страдания. Она смотрит в измученные глаза Палыча и предаётся воспоминаниям:

– Подо Ржевом это было. В самую мясорубку меня занесло. Лежу в лесу. Пули свистят над головой, сбоку, сзади. Всё, думаю, сейчас шальная дура настигнет меня. Неожиданно всё стихло, но я не поднимаюсь. Проходит время, и вдруг кто-то так часто дышит, прям в ухо. Глянула, собака возле меня стоит, а вокруг всё кровью залито. Трупов на земле больше, чем деревьев. Встаю, иду, собака за мной. Вдруг пёс резко останавливается и возвращается. Я за ним. Приводит он меня к тяжелораненому бойцу. Бросаюсь ему помощь оказать, а он говорит: «Сбереги собаку. Прошу тебя. Этот пёс особенный – пятьсот человек спас. Все собаки раненым бойцам полевую аптечку только доставляют, а этот зимой на санях-волокушах один притаскивал раненых в блиндаж. Белый, со снегом сливается, его и не видно. Пули свистят, а он ползти продолжает. И ничего его не берёт. Руди зовут». Я дала слово, что сберегу собаку, а к вечеру боец умер.

В теле Палыча настолько мало жизни, что Вера не слышит его дыхания, а потому не замечает и пропускает его последний выдох. Измученные глаза Палыча неподвижно смотрят куда-то вдаль. Вера видит застывший взгляд, но продолжает что-то невнятно бормотать, пытаясь понять, в какую секунду её рассказа оборвалась его жизнь. Она касается рукой его лица и закрывает мужчине глаза. Как врач Вера должна констатировать время смерти, но вместо этого она продолжает что-то лепетать и дрожащими пальцами сжимать его худую безжизненную руку.

Вера

Ночь. Вера заходит в свой закуток, огороженный простынёй с разноцветными заплатками. На полу стоят коробки с высушенным мхом сфагнума, который используют в качестве ваты. Лежат сложенные стопкой одеяла, а под узким спальным местом стоит чемодан, заваленный тряпками.