Читать онлайн Питер верит в любовь бесплатно

Я прилетел в Петербург в семь утра. Соизволил, знаете ли, выпить в аэропорту чашечку горького, но бодрящего эспрессо, успел насладиться приветливостью и гостеприимностью, а самое главное – улыбчивостью жителей Северной столицы. После Франции был, мягко скажем, контраст, пылинка в глазу, но если бы я был истинным французом от рождения, то данная пылинка, несомненно, стала бы в глазу целым поленом. Там люди ой как сильно другие, но сейчас не об этом…

Язык родной, земля почти родная, как же я не люблю жаловаться, но после температуры плюс двадцать семь в Ницце, аэропорт Пулково‑2 мне показался огромной темной гардеробной, где можно поменять свои джинсовые шорты на джинсы, а на толстовку надеть теплое пальто. Прошу заметить, именно теплое, а не какое-нибудь легкое весеннее, ведь сегодня, седьмого июля, в Петербурге обещали плюс шесть градусов тепла и проливные дожди. Снега не обещали! И на том спасибо. Ницца, солнечная, улыбчивая, Ницца, неслыханная погода… В июле плюс шесть!

После того как позавтракал в аэропорту и закончил с кофе, я вызвал такси и, сказать честно, пока пробежался с десяток шагов от выхода с терминала до такси, промок до нитки.

– Where are you from? – ухмыльнулся водитель такси и добавил тихо: – Хех, турист хренов. Вам что, не говорили, что в Питер нужно ехать с зонтом? Или, на худой конец, брать дождевик.

Это был мужчина лет тридцати пяти с короткой стрижкой и высоким голосом.

– I’m from Russia, месье.

– О, так ты наш, что ли? – вдруг резко повеселел собеседник. – Так по тебе и не скажешь. Вычурный, вылизанный ты какой-то. Я уже думал тебе тройную цену заломить. Хорошая куртка…

– А теперь какую цену будете заламывать? – улыбнулся я, поддерживая «задушевную» беседу.

– Приемлемую. Не переживай. А ты сам откуда родом?

Я рассказал своему новому знакомому, откуда я родом. По иронии матушки-судьбы оказалось, что у него там троюродный дядя, пятиюродная сестра или кто-то еще из далекой родни. Мужчина в обязательном порядке выложил все, что знал о моем городе, и все, что о нем думает. И, разумеется, все, что у него на душе. Я лишь время от времени кивал. Его жизнь была горька. И все, что я мог, – только качать головой, погрустневшим, поникшим лицом выражая свое безмолвное сочувствие.

Он довез меня от аэропорта до театра Ленсовета чуть меньше, чем за час, но за это время я успел узнать, как долго он работает в таксопарке, в какую больницу ходят его жена с детьми и как зовут их лечащего врача, ну еще – какая у этого мужчины мечта.

Как он выразился:

– Мечта, братишка, это такая штука, которую нельзя осуществить, но можно носить в себе и греть душу, когда плохо. Всем плохо, всему народу, кому сейчас хорошо? Даже Достоевский писал о страданиях русского народа. А Достоевский – это гордость, это святое. Понимаешь? Так что мечта должна быть неосуществима и вселять в человека надежду.

– Странная философия. Выходит, что ваша мечта – это обман.

– Ну-ну, чего так грубо, паренек, чего сразу обман? Говорю же тебе, грелка! Вот нужно послезавтра за ипотеку платить, а денег не хватает, буду две ночи подряд бомбить. Становится на душе совсем зябко, вот возьму и подумаю о том, что когда-нибудь открою СТО, на мне больше не будет ипотеки, и я заживу…

Мне тогда показалось, что в его глазах промелькнула искра, когда он после этих слов посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

– А когда вы планируете открыть СТО?

– Как Бог даст. Это же мечта…

Я заплатил водителю приемлемую сумму, как он и пообещал, но сверху решил оставить на чай, так сказать, бросил крошку к мечте или кирпич к кредиту, тем не менее мне понравился этот человек. Он был простодушным и искренним. Я поблагодарил его и пожелал хорошего дня. Он в ответ пожелал мне дойти до ближайшего магазина и купить зонт.

Замечательное выдалось утро, если честно, прохладное, мокрое, зябкое, но весьма доброе и предвещающее нечто очень знакомое и приятное для меня. Ведь я приехал в театр Ленсовета в это время не просто так, не потому что мне внезапно захотелось прилететь в Петербург и сходить на ранний сеанс в театр. Сегодня был мой день, и я прилетел в такую рань только для того, чтобы не пропустить главную репетицию моей первой поставленной пьесы.

Это для меня чудо! Не иначе.

Глава первая

Как выяснилось, из труппы живущих на сцене меня никто не ждал. Почти никто.

– О, а вы, случайно, не Станислав? – бросил мне через весь зал человек среднего роста, в очках, который руководил актерами, их игрой и время от времени пламенной речью ставил под сомнение их талант.

Он меня заметил только потому, что ему наконец захотелось присесть на стул и посмотреть на спектакль со стороны – он вдруг понял, что в ногах правды меньше, чем в актерской игре, особенно в игре отличившегося на этой репетиции актера, изображавшего главного героя. А кричать «ужасно» и «очень даже неплохо, молодец» можно и с первого ряда пока еще пустого зала.

– Да, это я.

Поднявшись с места, я медленно направился навстречу режиссеру моей первой пьесы. Я знал, что жизнь моего детища в его руках. Так себя, наверное, чувствуешь, когда тебе делают минет. Доверяешься партнеру полностью, отдаешь свой источник вдохновения, свою судьбу в его руки и надеешься, что все будет сделано в лучшем виде. Но есть ведь и риск. А где его нет?

Забавно. Я улыбнулся про себя. Режиссер, наверное, ответил бы на такое сравнение в довольно грубой форме, не исключаю, что еще и с кулаками.

– Рад знакомству, Станислав.

– Взаимно, Петр… отнюдь не Первый.

По всей видимости, с чувством юмора у моего нового знакомого было все в порядке. Зеленоглазый мужчина лет тридцати двух – тридцати пяти. Темные волосы средней длины, челка на бок. Довольно опрятно и просто одет. Обувь чистая.

– А вы почему притаились так, что вас и не слышно даже? Почему сразу не подошли?

– Я человек скромный, Петр. Хотелось понаблюдать со стороны, из середины зала, чтобы меня никто не видел.

– Хм… Ну, как душе угодно. Я не против. Может, сразу на «ты», чего комедию ломать?

Его тонкий переход к фамильярному обращению не оставил мне выбора. Но я не возражал.

– Конечно.

– Отлично. Сейчас я тебя познакомлю с нашей командой… Итак. Парень, который блещет чем угодно, но только не своей ролью главного героя – Александр, между нами просто Сашка. Вообще, толковый он, только сегодня что-то у него не задалось. Ну ничего, время есть. Подшлифуем грани алмаза. Наша красавица героиня – это Софья. Соня – если разрешит.

Софью я выделил для себя, едва вошел в зал. Стройная, длинноволосая, с темно-медовыми глазами и красивой вытянутой шеей. Она была прекрасна. Во Франции такую красоту еще поискать нужно. И точно не в театре.

Она улыбнулась мне. А я своей нелепой ответной улыбкой невольно кричал только одно: «Софья, вы созданы для любви не меньше, чем пухлые младенцы для своих матерей». Ох, такую изящную и чудесную Софью можно любить и любить!

Откровенно сказать, остальные имена я бессовестно прослушал, так как смотрел то в глаза Софьи, то на ее чакры, то куда-то поверх ее головы. Она выдерживала достаточно долгий взгляд в свою сторону, поэтому мне приходилось отводить глаза первым. Я даже немного оробел от такой тесноты и бесконтактного сближения.

– Всех запомнил? – улыбнулся мне режиссер.

Я кивнул, и мы с ним присели на стулья в первом ряду.

На сцене находилось пять человек, но, к сожалению, я не видел никого из них, кроме Софьи. Похоже, у меня давно не было девушки, начинаю себя неадекватно вести. Софья. Софья. Раскаленное тело, мои пальцы, нежно играющие на ее спине. Совместные вечера под пледом. Кино. Ее губы. Свадьба… Нет, это уже далеко. Так! Нужно брать себя в руки. Увидел красивую девушку – и все, мир начал трещать по швам? Феромоны, витающие в воздухе, отравили всю труппу. Стрелы амура горько упали у ног своей цели.

– Петр… – Я попробовал переключиться и вернуться в нормальный мир.

– Слушаю.

Режиссер на какое-то короткое мгновение удостоил меня взглядом. Он пристально изучал каждый шаг своей команды и постоянно все комментировал. Я решил подождать.

Еще с полчаса понаблюдав за своим творением, которое вдруг ожило и предстало передо мной на подмостках, режиссер Петр (отнюдь не Первый) объявил двадцатиминутный перерыв, и вся труппа во главе с ним отправилась на улицу травиться сигаретным дымом и выхлопными газами шумного Владимирского проспекта. Это, конечно, не Приморские Альпы… Все ушли курить, кроме Софьи. Она осталась на сцене, присела на свободный стул и надела наушники.

Я смотрел на девушку из первого ряда, находясь менее чем в шести метрах от нее, а она на меня даже не взглянула, увлекшись своим плеером. Я решил тихо к ней подойти, почти незаметно… насколько это возможно, когда человек сидит прямо перед тобой. Только когда я приблизился к ней на расстояние вытянутой руки, она подняла голову и улыбнулась. Невольно улыбнулся и я.

Софья сняла наушники и внимательно на меня посмотрела.

– Я Станислав. Вот эту всю ахинею написал я.

Ее глаза улыбались, нет, они сияли радостью, красивые черные, как смола, глаза. Почему-то из зала казалось, что они светлее, всего лишь немного темнее меда. Интересно, много ли мужчин сравнивали ее глаза с прованским Грасом и его великолепным видом на лазурное море.

– Знаю. Я Софья. Нас уже вроде как познакомили. Но можете называть меня Соней или Сонечкой.

– Сонечка, вы самая очаровательная актриса…

Она меня оборвала:

– Стас, а давай займемся сексом?

Я был, мягко говоря, напуган, взволнован и чуть было не покраснел, как нежная девственная натура мужского пола, но быстро взял себя в руки.

– Давай. Где?

– Можно прямо здесь в зале, на последнем ряду, – с огоньком азарта сказала мне та, которую я уже мысленно раздел и осквернил своей святостью, сжег дотла и вдохнул в себя весь ее пепел…

– Они скоро вернутся, мы не успеем, – быстро произнес я, мое сердце бешено стучало в груди. Интересно, она тоже была настолько взволнована в эту минуту или только я? Судя по ее уверенности, легкости – это было для нее игрой, маленьким спектаклем в антракте большого.

– Есть гримерная. Там сейчас никого нет, и у меня есть ключ. Конечно, не такое сумасшествие, как здесь, но думаю, что тоже запомнится.

Она встала со стула, от нее вкусно пахло духами, Софья была невысокой, совсем малышкой. В моих глазах она прочитала согласие и взяла меня за руку. Затем отвела меня в маленькую гардеробную и закрыла нас изнутри…

Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза, не осмеливаясь сказать ни слова. Ни подойти ближе и вдохнуть чужие выдохи. Ни прикоснуться и улететь в нирвану. Она безмолвно повиновалась мне, смотрела на меня так, словно готова без боя отдаться в плен, будто этот шаг в неизвестность настолько для нее безопасный и понятный, что она согласна слепо пойти за мной в танце.

Наконец я притронулся пальцами к ее лицу. Она содрогнулась так, словно я касался ее поясницы и ниже, закрыла глаза…

Я не стал целовать ее в губы, губы – это больше, чем секс, это святее, это искреннее, это только по любви. Я поцеловал ее в шею и расстегнул свободной рукой ее платье на спине. Ее плечи были оголены, ее груди были оголены. Сонечка оказалась не красивой, нет, а роскошной – каждый сантиметр ее тайного и недоступного для чужих глаз тела был идеальным и женственным. Пьянящим. Ее духи теперь пахли куда меньше, чем ее тело. Я поцеловал ее плечи, затем медленно грудь. Я закрыл глаза и не мог больше в эту сладкую минуту позволить себе совершать такое преступление, как дать Сонечке в моих объятьях замерзнуть.

В моих руках она ощущала себя совсем крошечной. Бархатной крошкой, малюткой. Во мне она теряла реальность, и на какое-то мгновение я и сам исчез из этой тесной гардеробной и улетел первым классом на Лазурный Берег к шуму моря, к ласкающему солнцу и освежающему бризу. Но, положа руку на сердце, Софья была слаще любых самых спелых мандаринов, манго и винограда, головокружительнее трех бокалов вина после страстного танго, чудеснее Граса и его феерии самых удивительных на свете парфюмов. Сонечка на какое-то мгновение стала для меня и неизведанным удивительным городом, и шедевральным напитком, и источником самого нежного в моей жизни секса.

Когда все актеры во главе с режиссером вернулись, то, конечно же, не обнаружили нас в зале. Сначала из гардеробной вошла в зал Сонечка, а я полностью обошел здание, немного поблуждав по темным коридорам, а затем явился через центральный вход.

Мы старались не глядеть друг на друга открыто, лишь украдкой, чтобы никто из присутствующих не понял, не раскрыл нашу с ней маленькую тайну.

* * *

После того, что с нами случилось, я не мог больше нормально смотреть на сцену, здраво анализировать игру актеров, их эмоции, понимание моей работы и их роли в ней.

Все плыло как в тумане. Это был мой первый опыт секса с девушкой спустя несколько минут после знакомства с ней, и, признаться честно, это было круто, это было кайфово. Да, некоторые люди и коллеги из моего окружения в Ницце, несомненно, осудили бы меня за такой сленг и простоту передачи своих чувств. Возможно, даже – за невежество. А что такое невежество, дамы и господа? Я считаю, что если человек знает правила и знает, как их дозволено нарушать, то это отнюдь не невежество, а всего лишь выход из собственных рамок. А вот если человек не знаком с правилами, то это, разумеется, невежество.

Правила. Правила. Манеры. Культурность. Особый тон. Я только что трахнул самую красивую девушку Петербурга и готов плевать под ноги тех, кто скажет мне, что это дурной тон.

Франция обязывает не быть невежеством. Среди павлинов – павлин, среди волков – волк.

О чем она думает? Сонечка. Петр уже пятый раз ругает ее за бездарное исполнение, ему кажется, что она невообразимо переигрывает. Я только видел ее красивую тонкую шею, ее темные, как дьявольский мрак, глаза и растерянный взгляд в мою сторону. В самом деле, что-то с ней было не так. Неужели для нее этот опыт тоже был не «очередным»?

– Так, стоп! – Петр глубоко вдохнул и встал со своего места. Несколько секунд он смотрел на меня, а затем снова повернулся к сцене. – Соня, можно тебя на пару слов?

Сонечка скромной девичьей походкой, немного вприпрыжку, подошла ближе.

– Слушайте, друзья! – тихо обратился к нам режиссер. – Я не знаю, что происходит, но мне это совершенно не нравится. Соня, ты что, пытаешься играть для Стаса? Если да, то у тебя это получается отвратительно.

– Нет, Петя. Я как всегда…

– Как всегда, разыгрываешь дешевый театр? Что с тобой сегодня? Влюбилась, что ли, в него, Сонька?

– Что ты говоришь? В своем уме? – сказала она на этот раз уверенным твердым голосом, да еще довольно злобно.

– Слушай, Стас, я понимаю, что это твоя первая пьеса…

– Ты хочешь попросить меня уйти? Я не против, как раз думал сходить в кафе перекусить.

– Не обессудь, друг, можешь вернуться через несколько минут, просто не понимаю, почему главная героиня моей постановки вдруг играет как полная дура.

– Подбирай выражения, Петр! Я тебе не Оксана, которая ушла молча, я если уйду, то громко и только со скандалом. Знаешь, в Питере много талантливых режиссеров…

– Режиссеров много, а таких одаренных и настоящих актрис, как ты, – мало. Поэтому прошу прощения, если чем-то тебя оскорбил, Соня. Ты знаешь, я человек прямой.

– Знаю, проехали. Пусть Станислав остается, если ему хочется, дело не в нем, просто болела голова и я плохо соображала, ну и текст в голове еще не до конца уложился.

– Хорошо. Я тебя понял, скоро сделаем перерыв. Подышишь свежим воздухом, можешь сейчас выпить воды, если недалеко.

Сонечка на этот раз более уверенным шагом ушла обратно на подмостки.

– Петр, я, пожалуй, все-таки прогуляюсь, мне ведь все равно не обязательно находиться сейчас здесь. Ты и так все сделаешь в лучшем виде, я уверен.

– Без проблем, просто ты сам проявил желание присутствовать на генеральной репетиции…

– Да, и ничуть не пожалел. Спасибо. Я еще вернусь.

И я молча покинул зал, напоследок обернувшись перед выходом и взглянув на Софью. Какое красивое сочетание: Софья и Станислав. Так, стоп! Господи, что у меня за фарш в голове. Какая Софья? Какие чувства? У меня жизнь только начинается, главное сейчас – работа. А таких Сонечек будет еще не один десяток. Хватит себя вести как безамбициозный идиот, влюбляясь в первую встречную! Чувства потом. А сейчас карьера, признание, ежедневный труд.

Я решил выпить кофе, дочитать Оруэлла и прийти в себя. Просто секс и ничего больше. Да, красивая, да, ее тело божественной прелести, без малейшего изъяна, да, она идеальная для меня. Но какая бы женщина для меня не была идеальной после года голодовки? Так, наконец-то начал просыпаться здравый смысл.

Оруэлла пришлось отложить – не идет, когда в душе полно эмоций. Новый город, новые ощущения, запахи, улицы. Предвкушение главного события года – моей первой поставленной пьесы. Ощущение чуда, радости, необъятная любовь ко всему человечеству. Всегда, когда я добивался малейшего успеха, меня распирало от счастья и любви к ближнему, к любому существу на планете. В те мгновения, когда глаза мои отражают счастье, я не могу думать ни о чем, кроме любви. И самое забавное, что не к кому-то конкретному. Интересно, у многих людей так?

Я пил горячий густой шоколад, сидя в уютной одноэтажной кофейне в начале Литейного, то есть нет – в его конце. Начало от Невского – это конец Литейного, а начало проспекта – у Литейного моста.

Я хорошо знаю Петербург, а точнее, центральный Петербург, здесь родилась моя мама… Можно сказать, что этот город мне родной по матери.

В кафе на Литейном прямо возле перекрестка с Невским проспектом всегда подают очень вкусный горячий шоколад. Насыщенный, горький, как жизнь, настоящий! Я уже бывал несколько раз в Петербурге или, как называет его молодежь, – Питере, но, честно сказать, я в него совершенно не углублялся, а лишь наслаждался его красотой и аутентичностью. Бездумно блуждал по главным центральным улицам, иногда забредал во дворы, там особая атмосфера… В них бывает очень зелено и по-домашнему уютно, на балконах иногда выставляют цветы, вывешивают мокрое белье, но лишь в солнечные дни. Прямо как на юге Франции, вот только погода на юге более благоприятная. Хотя дождь в Петербурге – это не просто мокрые капли и вода, а символ города. Вы думаете, в шутку таксист сказал про зонт? Нет, приехать в Петербург без зонта – это как приехать на Северный полюс без зимней куртки. Благо, что зонты здесь на каждом углу.

Иногда вот в таких закрытых дворах можно встретить целый кошачий прайд, который кормят с рук пожилые бодренькие женщины. А на балконах в хорошую погоду иногда сидят петербургские старики. Они читают газеты, курят и недовольно бурчат на проходящего по их закрытому двору чужака. Особенно мне нравятся дворы-колодцы, в них своя непередаваемая красота…

Я не углублялся в историю города, я знал лишь, что Петр Великий – отец Петербурга, что он был провозглашен царем в десятилетнем возрасте. Что Петербург построен по подобию Венеции, хотя копия, на мой взгляд, явно превзошла оригинал. Ну и, конечно, как же не знать, кто первым привез на наши земли из Европы картофель. Мне было известно о нем немало, но и не много… Ведь не знать об этом человеке совсем ничего, будучи в культурной столице, – настоящее преступление. Невежество…

В Петербурге своя атмосфера. И я это всегда ощущал. Нигде не попробуешь такие вкусные пышки, как в местных пышечных, и чем проще внутри заведения обстановка, тем вкуснее делают пышки. Особенно любит их молодежь.

Вспоминаю, как однажды кормил хлебом голубей у памятника Маяковскому, там часто собирались в летние дни старики поиграть в домино или нарды – не знаю, собираются ли сейчас.

Крик чаек, затянутое черными тучами небо, моросящий дождь. Запах зернового кофе, аромат ванили с примесью сырого асфальта, запах речки Фонтанки, Мойки или Невы. Коренные жители некогда столицы мне скажут, что каждая из них пахнет по-своему. И они будут правы.

А еще некоторые из них могут сказать, что романтику можно найти, если приехать в Петербург на несколько дней, поселившись в комфортном отеле, имея деньги на посещение культурных оазисов и кафе. Они расскажут, что нет этой романтики в старых коммуналках на двенадцать комнат, как не бывает в определенное время горячей воды. Они могут сказать, что постоянный бешеный ритм города, толпа туристов и загрязненность воздуха не каждому человеку подходят. И они будут по-своему правы…

Так или иначе, в Петербурге многие мечтают жить, мечтают творить и растворяться. Мечтают влюбляться, любить.

И с дождем на глазах расставаться…

Я допил или доел, не знаю, как правильно, свой напиток и теперь смотрел в окно на бесконечный поток автомобилей, думая о том, что сегодня, седьмого июля, возможно, самый необыкновенный и волнительный день в моей жизни. Конечно, впереди еще много недостигнутых вершин, много падений, но этот день я не забуду никогда. Софья, наверное, взяла себя в руки, ей больше не перед кем играть, можно теперь жить своей ролью. Кажется мне, что режиссер больше ее не обвинит в дешевизне игры.

Как у них все сложно: «дешевый театр», «переигрываешь», «недоигрываешь», «верю», «не верю». В моей профессии все намного легче. У меня либо хорошая пьеса, либо ее не поняли. У меня либо замечательная статья, либо мой редактор дурак! И нет ничего на свете проще этого.

Я много лет работал журналистом и, что удивительнее всего, бросил это дело таким же скромным, воспитанным, чувствующим грань между дозволенным и наглостью. Одним словом – я был плохим журналистом для редакции и просто тактичным человеком.

Интересно, многим ли мужчинам Софья отдавалась вот так, в первый день? Я был хорош, или она просто играла, чтобы я в это мгновение жил?

– Ваш счет.

Официантка принесла мне счет и забрала пустую чашку. Воду я попросил оставить.

– Всегда сушит в горле после шоколада.

На часах было всего десять утра. Репетиция у моей труппы до одиннадцати, а выступление в семь вечера.

Хотелось бы провести время с Софьей. Интересно… Снова в голове этот бред! Какая Софья? Я прилетел в Петербург на два дня. Завтра поздним вечером вылет обратно в Ниццу. Нужно успеть насладиться городом, наверстать упущенное. Обязательно нужно поплыть по Неве в Петергоф, посмотреть на знаменитые фонтаны. Наделать фотографий на память. Люблю брать с собой в любое путешествие фотоаппарат. Кстати, свою сумку я оставил в зале. Нужно забрать. Помимо фотоаппарата там моя сменная одежда, наверное, в кармане шортов две или две с половиной сотни евро. Кстати, деньги… И тут до меня дошло, что у меня нет рублей. Надеюсь, официантка возьмет евро, если я позабочусь о том, что ее чай будет сегодня довольно сладким. Да, так и сделаю, можно расслабиться.

Вообще, что за скованность, Стас? Ты прилетел насладиться второй Венецией, расслабляйся, дыши в полную грудь.

Но как дышать в полную грудь, если моя работа может не понравиться зрителю? Здесь избалованы Чеховым, Булгаковым и Грибоедовым. Чем я могу их удивить? А вдруг половина зала или большая часть покинет здание театра после первого антракта? А вдруг… Закрой рот! Все будет хорошо. Боже, какой ты слюнтяй. Эмоционально нестабильная и незрелая личность. Сентиментальный кретин! Сам закрой рот, я тебя ненавижу. А я тебя люблю. Все, закрыли тему… А в сторону Софьи даже не смотри. Ты пообещал мне, что не позволишь себе роман, пока не встанешь твердо на ноги! Это может быть обыкновенной интрижкой, не более того. Еще один секс, сладкая ночь, горькие слезы по неслучившемуся, по идеальной сказке о бессмертной любви… Да, конечно, знаю я тебя. Влюбишься как последний болван. Унизишься, навяжешься и потеряешь всякое достоинство, и что хуже всего для нас обоих – перестанешь стремиться к своим целям, не будешь писать. Нет, друг, будь мужчиной! Ты сможешь!

Вот такие диалоги в моей голове изо дня в день. С раннего детства я уже четко осознавал, что во мне не могут ужиться два совершенно разных и чужих человека.

Порой мне бывает тяжело найти консенсус с самим собой… Это правда. Хуже всего, что я точно не знаю, кто именно я из них двоих. Сентиментальный лентяй и кретин или целеустремленный, уверенный в себе циник. Хотя, наверное, все-таки больше первый, если уж не удалось мне стать профессиональным высокооплачиваемым журналистом…

Я старался не думать о маленькой питерской девушке. Нужно поехать в отель и принять душ. Но сначала заберу свою сумку.

– Девушка, прошу прощения, я прилетел из другой страны и не успел еще обменять деньги.

Я увидел, как официантка в ту же секунду замялась, немного нахмурила брови.

– Не подумайте. У меня есть деньги… Такое дело… Вы не против, если я оставлю за свой шоколад пятнадцать евро?

Я немного занервничал, а вдруг и правда я доставлю человеку неудобства. На худой конец отдам ей свой паспорт, схожу к обменнику и вернусь.

– Не против, – улыбнулась зеленоглазая приятная девушка. – Как в Европе, тепло?

– Очень тепло, – улыбнулся в ответ я. – Ниже двадцати трех днем не было с начала мая.

– А откуда вы?

– Франция. Ницца… Вернее – небольшая деревня недалеко от Ниццы. Ницца для меня очень шумная.

Она с явным любопытством смотрела на меня. Симпатичная девушка. Немного утомленная и измученная. Наверное, очень рано встала, возможно, живет далеко от этого кафе. Хотя какое это имеет значение?

Наверное, ее насмешил тот факт, что я из деревни, ведь люди, не бывавшие в деревушках южной Франции, могут подумать, что там живут одни бедняки и отбившиеся от мира люди. Но там с этим дела обстоят несколько иначе. Уверен, что жилье в Ницце можно найти гораздо дешевле, чем в некоторых деревнях.

Ницца не алмаз, «алмазы» не так явны и популярны, они находятся на холмах и вблизи Прованских Альп… Прованс – это чудо. Это цветущая и дышащая скульптура Микеланджело, мягкая и весенняя композиция Чайковского, это бесконечное вдохновение Бунина, пепел Марка Шагала и годы старости Пабло Пикассо. Я скучаю по моему любимому Провансу, хотя наша с ним разлука длиною всего в несколько часов.

– Понятно. А я живу в Питере. Вы надолго здесь?

– Нет, всего на два дня. Завтра обратно. Кстати, очень вкусный шоколад. Я уже бывал в этом кафе раньше. Здесь практически ничего не изменилось.

– Спасибо. Приходите еще. Меня зовут Мария. Можно просто Маша. А вас как? Если вдруг вам нужен гид или собеседник… В общем, я завтра свободна весь день! И да, Питер не хуже Франции, нужно просто знать места. Ну, я побегу, если что, я сегодня работаю до семи.

– Станислав… А у меня в семь пьеса, – как-то немного растерялся я.

Она вопросительно подняла брови.

Так, Стас, спокойно. Помалкивай про пьесу! Если хочешь секс без обязательств, задорную подругу на один день, то Мария – самый лучший для тебя вариант! Она милая, достаточно целеустремленная, сразу видно, что умеет добиваться, чего хочет. А еще у нее хорошая грудь и аппетитные бедра. Не то что тощая Софья, там и подержаться даже не за что. Медитация, а не секс!

Но не спеши сообщать Марии, что тебя ставят в театре, иначе ей легко будет тебя найти, может однажды приклеиться, как пиявка – не отцепишь! Будь темной лошадкой, не сообщай ничего конкретного. Добро?

А эту артистку после вечерней постановки выброси из головы вон. Клянусь тебе, что это опухоль мозга, будущий геморрой и тремор рук. В таких, как она, влюбиться легко! Таинственных и загадочных, неразгаданных и изящных, женственных и талантливых. Обыкновенных красивых дур, которые умеют стрелять глазами и не знают, что у них творится в голове.

Машка – беспроигрышная партия, говорю тебе!

– А я просто купил билет в театр на одну постановку. Какой же Питер без театра? – улыбнулся я, решив держать язык за зубами.

– Что за постановка, если не секрет?

– О, а я и сам не помню. Вот вылетело из головы… Знаете ли, я в театрах не частый гость.

Врать у меня получается чертовски плохо, но, кажется, она мне поверила.

– Понятно. Хорошего дня.

– Спасибо, Мария. И вам.

Она игриво улыбнулась напоследок и красивой походкой ушла.

Слава богу. Я боялся, что она скажет что-то наподобие: «Как давно не была в театре», «Обожаю театр». Нет, ушла очень достойно. Чудесная девушка – в качестве друга женского пола…

Так странно, живешь годами, работаешь, и хоть бы одна девушка спросила, как меня зовут или как дела, хоть бы одна улыбнулась игриво, влюбленно. А может, и улыбались, а я никогда не замечал? Да, очень много работы, и так мало времени на себя. Ничего подобного не случалось годами, а тут в один день в незнакомом городе сразу две девушки увидели во мне целого мужчину, а не какого-то призрака.

Сегодня самый потрясающий день в моей жизни. Ты влюбляешь в себя, Петербург…

* * *

Перед тем, как вернуться в театр Ленсовета, я обменял некоторую часть денег для комфортного времяпрепровождения в городе. Признаться честно, цены в Ницце и ее пригороде не намного выше, чем в Петербурге. Я купил зонт в сувенирной лавке прямо на углу Невского и Литейного, в сотне метров от кафе, в котором сидел. Приобрел несколько символичных открыток для своих знакомых с надписями: «В Питере любить», «Может быть, в Питер? И все образуется», «Рву все нити и уезжаю в Питер». Последнюю открытку я подарю Жану, торговцу фруктами у нас на рынке. Он постоянно жалуется, что за свои сорок лет так ничего в своей жизни и не сделал важного. Может быть, поездка в Питер его немного подбодрит. Глядишь, и девушку всей жизни встретит. Питер влюбляет.

Сегодня на нашей центральной улице должна играть живая музыка, все будут танцевать, смеяться. Пить вино.

А у меня сегодня спектакль. У меня сегодня тоже праздничный день…

На Невском шумно, как и всегда. Хотя нет, иногда Невский полностью перекрывают, и тогда наступает особая атмосфера в центре. Представьте себе, что от Невского, который на пересечении Владимирского и Литейного проспектов, можно спокойно по проезжей части дойти до Дворцовой. Ни одной машины, ни одного троллейбуса. Только пешие прогулки, в воздухе царят смех, громкие разговоры молодежи о чем-то своем. Тихие беседы пожилых людей, у Гостиного двора продают воздушные шарики, предлагают сфотографироваться с человеком в облике панды или кого-то другого. Уличный кофе, сладкая вата, густой сигаретный дым… Состояние веселья. У здания Зингера смотришь на окна башни и вспоминаешь, как Дуров бросал прохожим пятитысячные купюры, для него это – пыль. А люди еще долго будут об этом помнить.

В эти солнечные праздничные дни нет ничего прекраснее, чем погрузиться в теплоход на Неве и податься в ближнее плаванье. Или сесть у канала Грибоедова, у реки Мойки, Фонтанки и культурно обогатиться. Узнать, где расположена квартира-музей Пушкина, увидеть легендарный крейсер Аврора. Помните эту песню: «Что тебе снится, крейсер “Аврора”, в час, когда утро встает над Невой?» Проплыть под очаровательными подвесными мостиками: Львиным и Банковским. Уверяю, это того стоит.

Кстати, в тот день, когда я попал на перекрытый Невский проспект, были «Алые паруса»…

Я шел по мокрому Владимирскому проспекту, наступая на небольшие лужи. Дождь не в силах был испортить этот день, сильный, пронизывающий ветер тоже. Люди седьмого июля ходят в кожаных куртках, плащах и пальто. Я заметил, что некоторые из прохожих – в резиновых сапогах. Грустные, хмурые, наверное, месяцами не высыпавшиеся люди встречались мне на пути. Я заглядывал иногда в лица, а иногда в лужи, но чаще всего в себя: в глаза Сонечки, в будущий спектакль (я буду сидеть в заполненном зале и смотреть, как оживает мой текст), в последний разговор с одним важным для меня человеком… Я тихо вошел в зал, оставив мокрую куртку и зонт в гардеробной. Я старался передвигаться бесшумно, чтобы меня не заметил режиссер и самое главное – Софья. Хотелось посмотреть, понаблюдать исподтишка, хорошо ли она играет без меня. Сразу вспоминается семнадцатилетняя Сибила Вэйн, которая стала отвратительно играть, когда влюбилась в Дориана. Надеюсь, наша с Софьей история закончится не так трагично… Какая ваша история? Все… Заткнись! Не твое дело.

Она играла прекрасно, восхитительно. По крайней мере, Петр молча наблюдал, глядя на нее с первого ряда. Я занял место на предпоследнем ряду. Да, в этом был особый вкус – смотреть, как люди проживают жизнь, которую создал ты. Так, наверное, чувствует Бог… «Если он есть», – тут же со мной вступил в спор я. Если есть… Не слишком ли раздуто чувство собственной важности? Что, я не могу почувствовать себя великим творцом хотя бы один день за свои двадцать пять лет? Чувствуй, да не зачувствуйся. Меньше эмоций, они мешают работать. Больше трезвости и амбиций. Пора думать о новой пьесе!

– Хорошо, – вдруг пронесся по пустому залу громкий голос режиссера. – Можете отдыхать. Очень даже неплохо. Жду вас всех в семнадцать ноль-ноль. Прошу не опаздывать.

Я тем временем спустился вниз, чтобы забрать свою сумку.

– О, Стас! Ты все это время был здесь? – обратился ко мне с ноткой удивления в голосе Петр.

– Нет, только последние несколько минут, – по-дружески улыбнулся я. – Решил не отвлекать.

Он посмотрел в мои глаза так, словно знал обо мне что-то такое, чего не знают другие. Эта улыбка с хитрецой… Он похлопал меня по плечу.

– Ну, бывай. До вечера.

– До вечера.

Я забрал свою сумку. Вся труппа тем временем, обсуждая какой-то фильм, только вышедший в прокат, покинула зал. Софья осталась на сцене и чистила влажной салфеткой свои туфли. Интересно, она специально задержалась, чтобы мы с ней оказались только вдвоем? Хотя, наверное, нет. Она меня даже не замечает. Хотя какое тебе до этого дело? Взял сумку? Проверяй содержимое и вперед: в полицию или отель! Да ну, что ты за тип такой противный, что ты ищешь во всем подвох?

– Стас…

Она вдруг обратилась ко мне со сцены. И медленно пошла в мою сторону. Я закинул сумку на плечо и двинулся ей навстречу.

– Здравствуйте… Здравствуй, Соня.

Я начал запинаться и нести какую-то чушь, когда мы остановились в двух шагах друг от друга и посмотрели глаза в глаза.

– Сонечка, – тихим и необычайно нежным голосом сказало это бесподобное создание. Такое чудо, как она, хотелось схватить на плечо, увезти в отель. Целовать и любить. Целовать и любить, пока не остановится сердце. Вот такие она во мне вызывала странные чувства. Я все еще немного пах ею.

– Сонечка… – Я постарался сказать нежно, но в силу специфики голоса у меня получилось какое-то змеиное шипение вперемежку с кудахтаньем курицы.

– Ты придешь сегодня вечером?

– Не нужно приходить?

Эй, дружок, ты что, вообще, потерялся между двух берез? Что за контузия? Что за дрожь в коленях? Обычная девка: две руки, две ноги и роза, которую ты, кстати, видел! Помолчи…

– Да нет, почему это еще? – улыбнулась как-то странно она.

– Я просто спросил… Слушайте, ты не хочешь прогуляться под дождем?

– «Слушайте, ты не хочешь?» – такого я еще не слышала, ты забавный. Хотя, когда молчишь, кажешься строгим и странным.

Я тоже улыбнулся, едва понял, какую ересь только что произнес.

– Я хотела сказать, Стас, что сейчас не готова к серьезным отношениям… – Она переменилась в лице. Ее слова были твердыми и громкими.

– Прекрасно. Я тоже сейчас не готов к этому. Хорошо, что мы с тобой обговорили все сразу.

Я обрадовался и поник одновременно.

– Нет, ты серьезно? Ты не обиделся? Просто я…

– Не нужно ничего объяснять, Сонечка, я не обиделся. Мне тоже нужно работать, писать. У меня на это просто нет времени, а к детям я еще немного не готов, – улыбнулся я, хотя сказал как-то неискренне, хоть и чистую правду.

– А я пока «много» не готова к детям, – поддержала меня она. – Но прогуляться я не против. Меньше буду нервничать перед выступлением. А то когда остаюсь одна, в голову начинают лезть всякие мысли. Вдруг растеряюсь? Вдруг забуду слова? Захочу в уборную или что-то еще. Поэтому с радостью прогуляюсь с тобой под дождем.

Глава вторая

После того, что с нами случилось этим утром, я не знал, как с ней правильно заговорить. О чем можно спросить, а о чем не следует. Между нами были чувства или просто так? Нам не нужны отношения – и это хорошо. Я не знаю, чего от меня хочет она и что от нее хочу я, а это плохо…

Мы молчали, гуляя по Невскому проспекту в сторону Московского вокзала. Она под своим зонтом, я под своим. У нас не было конкретной цели, куда идти, но по ее спешному и твердому шагу я сделал вывод, что она меня куда-то ведет.

Дождь прекратился, и теперь сквозь серые ватные тучи пробивались первые солнечные лучи. Я сложил свой зонт, спустя несколько шагов она последовала моему примеру.

И тут меня толкнул плечом человек, идущий мне навстречу. Я обернулся, он тоже остановился и посмотрел на меня. Это был высокий худощавый мужчина или, может быть, молодой человек. Мокрые длинные волосы, неряшливая борода и усы, да и одежда не первой свежести. Человек был похож на бездомного, и первое, что мне пришло в голову, что он начнет просить милостыню. Я уже хотел сказать, что денег нет, как вдруг он заговорил первым.

– Слушай, расслабиться не желаешь? Есть все, что захочешь. Вопрос только в цене.

– Что? – в недоумении посмотрел на него я. Не совсем понял, что именно он мне решил предложить: женщин или дурь.

– Слышишь, Вася, иди своей дорогой дальше, если не ищешь проблем, – каким-то резким и неестественным голосом неожиданно сказала этому человеку Сонечка. Я немного обомлел от ее тона.

– Ладно-ладно. Ты чего такая дерзкая? Я подумал, что человеку нужно «порелаксировать».

– Мы не напрягаемся, «петляй» дальше.

И мы молча пошли своей дорогой.

– А что именно он имел в виду под релаксацией? Я не понял.

– Наркотики. Трава. Колеса. Спиды… Балуешься чем-то?

– Нет, только вином, иногда кальяном.

– Это хорошо. Здесь с этим лучше не связываться. Даже если употребляешь! Такие вот чудаки, бывает, специально ищут приезжих, обещают достать расслабиться, а потом под угрозой того, что сдадут ментам, просят круглую сумму. Иногда реально сдают. А иногда просто распространяют эту заразу по городу. Всякие люди бывают! Как много знакомых даже не дожили до тридцати лет из-за этих «дел», многих закрыли… Конечно, это твой выбор, но если употребляешь, то лучше не делай этого здесь, особенно не бери ничего из рук незнакомцев. Если нужно будет, я дам тебе цифры проверенных людей.

– Я серьезно, Соня. Мне это не интересно. У меня другой кайф по жизни, честно! А ты… употребляешь?

– Раньше – спиды, «колеса», пробовала траву. Сейчас ничем не балуюсь. Из тяжелого не пробовала ничего, слава богу.

О, Стас, бывшая «легкая» наркоманка, актриса театра и кино – Сонечка прекрасная. Прошу любить и жаловать! Сам разберусь.

– Компания? Дурное влияние или по доброй воле?

– И то и другое, Стас. Если честно, мне хотелось просто быть крутой в глазах коллектива. Сейчас я жалею, что именно таким образом показывала свою «крутость», а это втягивало… Один раз попробуешь и пропал! Но я исправляюсь, прививаю себе другие ценности. Завожу новые знакомства… Не хочу закончить так, как закончило большинство из нашей тусовки! А ты? Кроме написания сценариев еще чем-то увлекаешься?

– Как тебе сказать… Послушай, а мы ведь идем в какое-то конкретное место, да? А то мы уже почему-то свернули на Марата.

– Ага… Любишь крыши?

– В каком смысле?

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего или на доисторического человека, который явно чего-то в этом мире не понимал.

– А-а, ясно! Ты не в теме. Круто тебе. В первый раз всегда все волшебно, – сказала она как-то многозначительно. А затем, и сама поняв, что пауза сейчас будет особенно неуместна, добавила: – Так ты не договорил. Чем занимаешься в свободное от работы время?

– Я люблю сидеть в одном любимом кафе на высоком холме нашей деревни и смотреть на горы. На бесподобные и неописуемой красоты Альпы. Там воздух иной. Там все другое…

– Так ты во Франции в деревне живешь?

И она туда же. Почему люди не понимают, что жить в деревне на юге Франции более престижно и статусно, чем в легендарном Париже, в Лионе, Ницце и Монпелье. Что лишь самые зажиточные французы могут себе позволить такую роскошь. А она цепляется за слово «деревня».

– Да, я из деревни. Это такое везение в жизни, что даже не стыдно в этом признаться, – с доброй насмешкой сказал я.

– Понятно. Я бы не смогла жить в деревне. В деревнях скучно, туда могут добровольно уехать жить только замкнутые зануды и старики.

– Ну спасибо.

– Ой, нет. Я не то хотела сказать, это просто стереотип такой. В общем, извини. Язык мой – враг мой!

– Язык твой – самая искренняя часть твоего тела. Извинения приняты, – улыбнулся я.

– Я тебя заинтересовала красотой, да? – как-то невзначай проронила она.

Нет, брат, она тебя заинтересовала высокоинтеллектуальными беседами, прелестью души и талантом. Давай скажи ей об этом!

– Да, ты очень похожа на Грас. Немного на Ванс и сильно на Сен-Поль. Одним словом – ты похожа на Прованс, только в тебе невозможно поселиться и жить до конца своих дней.

Язык мой – друг мой.

Я гордился собой в эту минуту, что так красочно и правдиво рассказал о своих наблюдениях.

Лучше бы ты так сценарий писал, как язык проветривал…

Но ее эти слова что-то не очень восхитили. Неужели среди ее ухажеров был поэт или еще хуже – писатель?

– Мы пришли, – вдруг сказала она, когда мы добрались почти до конца Марата и остановились у одного ничем не примечательного дома.

Соня достала из сумочки связку ключей и открыла дверь парадной.

– Только тс-с… – сказала она шепотом. – Я здесь не живу. Нам лишний шум ни к чему. Поднимайся тихо за мной.

И молча, осторожно ступая на каждую ступеньку, мы поднялись на четвертый этаж. Там Сонечка подошла к кованой двери, ведущей, по всей видимости, на самый последний этаж, и почти не дыша тихонько открыла замок.

Пропустила меня внутрь. Там, на несколько ступенек выше, была еще одна дверь. Но уже без замка! Соня пошла вперед, открыла эту дверь и впустила меня на чердак.

Большое помещение, заваленное разным барахлом, начиная со старинных деревянных шкафов и заканчивая утюгами, алюминиевыми чайниками и маленькими телевизорами. Чего там только не было… В воздухе парила пыль, стоял стойкий запах гнилых досок, сырости и ушедшей эпохи, в которой пользовались всеми этими вещами. Я чуть было не чихнул от пыли.

– Тс-с… Стас, это лестница, ведущая на крыши. Мы не будем с тобой туда подниматься, после дождя на крышах очень опасно. Много молодых парней погибло из-за самонадеянности. Ты даже не представляешь сколько. В любой другой день – пожалуйста. А сегодня я тебе только покажу Владимирский собор и вид на крыши Питера.

– Спасибо.

– Поднимайся наверх один, вдвоем мы, к сожалению, там не поместимся. Но оставайся на лестнице. Не выходи на крышу.

– Хорошо.

И я осторожно поднялся наверх. Передо мной открылся поистине изумительный вид…

– Прямо перед тобой желтое величественное здание с черными куполами – это Владимирский собор. Красиво, правда?

Я видел уже Владимирский собор много раз. Кстати, театр Ленсовета всего в двух шагах от него, но с высоты птичьего полета – это совершенно другая картина…

Золото собора сливалось с солнцем, над головой кричали чайки, а шум автомобилей доносился как будто бы из-под земли. Все дома смотрелись настолько величественно, что меня охватило чувство, словно я могу пальцем притронуться к фасадам домов и сдвинуть их с места. Я почувствовал себя самым главным зрителем Петербурга, которому выпала честь увидеть то, что, блуждая по улицам, не узреть никогда. Было ощущение, что я отдалился от города, покинул его, но в то же время стал к нему близок, как никогда. Странное чувство. Солнце припекало лицо, холодный ветер сдувал волосы с лица, а над головой летали белые чайки. Большие голосистые птицы…

– Красиво – не то слово, Соня. Такое чувство, что я все это время спал, а сейчас только проснулся…

– А я вот не помню, что чувствовала впервые, когда увидела Питер с крыш домов. Честно не помню, меня уже так не цепляет.

Я сделал еще пару глубоких вдохов, посмотрел на небо, а затем медленно спустился по лестнице.

– А откуда у тебя ключи, если ты здесь не живешь? Особенно от этой решетки, ведущей на чердак.

– О, это длинная история. Может быть, как-нибудь расскажу.

Иногда я смотрел на Сонечку и видел ее голой. Видел ее налитую грудь, соски, пупок и ниже. Видел все, хотя не видел ее насквозь. Она для меня осталась загадкой. Выпитой, но не допитой до дна загадкой. Я ее не распробовал совсем…

– У тебя есть парень? – внезапно задал я совершенно нетактичный вопрос. Просто сгорал внутри от любопытства, как такое сокровище можно оставить на целый день без присмотра. Сокровищу, наверное, либо доверяли, либо на него плевали. Либо сокровище принадлежит всему миру и не принадлежит никому.

– А какое отношение это имеет к нам? – Она пристально посмотрела на меня.

– Тебе понравилось во мне, что я написал пьесу, в которой ты играешь главную роль?

Нет, Стас, ей понравилась твоя божественная красота, обаяние, шарм. Ты у нас красавец тот еще…

– Да. До этого я играла в постановках давно умерших классиков. Ты первый современник в моей карьере, и мне вдруг захотелось, чтобы ты меня трахнул.

– Спасибо за честность.

– Да не за что.

– Слушай, мне нужно в отель. Зарегистрироваться и оставить вещи. Принять душ и все дела. Может быть…

– Нет, в отель я не поеду, извини.

Ох какая штучка, отдалась в первые десять минут после того, как ты открыл рот, в тесной подсобке-гримерной, и вы оба пахли, наверное, не фиалками, а в отель, в горячий душ и на чистые простыни не желает.

– Слушай, это не то, что ты подумала. Ты просто не дала мне договорить. Я хотел предложить подождать меня, например, в каком-то кафе или на ресепшен. Можешь заказать все, что захочешь, я угощаю.

– Я могу и сама за себя заплатить, но спасибо за предложение.

Черт, не желал ее обидеть! Еще как желал…

– Прощу прощения, если как-то затронул твои чувства и свободу, я этого не хотел.

– Все нормально. А где твой отель? Я могу подождать на Невском, как раз собиралась зайти в книжный.

– Возле Гостиного двора мой отель. А какую литературу ты предпочитаешь, если не секрет?

– Разную. У меня нет распределения на классическую и современную, на художественную или историческую, на зарубежную или отечественную. Читаю то, что цепляет. Люблю Айн Рэнд, Артура Конан Дойля, Петрановскую, Толстую. Достоевского тоже люблю. В этот раз иду за книгой Праха «Нежность», она о Питере, и как сказал один мой знакомый – тиха и нежна, как белая ночь перед «Алыми парусами». А ты? Любишь читать?

– Конечно. Но я больше предпочитаю класси… Хотя нет. Скорее, я решил для себя, что не возьму в руки современника, пока не прочту классические мировые шедевры. Достоевского не люблю, простите меня, петербуржцы, да, я такая дрянь! Вот не люблю, когда все настолько плохо, что аж повеситься хочется. В книгах, как по мне, должно быть нечто очень полезное, либо нечто безумно красивое, такое, что редко случается в настоящей жизни. Уайльд, Булгаков, Кинг, Хемингуэй, Патрик Зюскинд. Кинг, если что – уже давно классика. Люблю…

– Понятно. Пора уже уходить, а то могут быть неприятности. Некоторые жильцы вызывают полицию. Нам сейчас это ни к чему.