Читать онлайн Эпохи Айры. Книга первая бесплатно

Эпиграф

Дорогой друг!

Ты был одним из главных героев событий, послуживших основой для этой книги. Прошло много лет, но все написанное я кропотливо восстановила благодаря воспоминаниям окружающих меня наставников и друзей. Пусть же эта история будет гимном нашей нерушимой дружбы.

Сейчас ты держишь в руках свидетельство событий, напоминающих о далекой весне 1121 года.

Сегодня я ухожу и вверяю эту рукопись тебе. Я верю, что ты позаботишься о ней, как когда-то позаботился обо мне.

Из письма Цефеи к Владыке Тэлира

Пролог

В тот вечер ждали метель.

Над крышами высоких домов завывал ветер, напевая колыбельную кружащим снежинкам и льду, что сковывал мостовые толстой коркой. Снежные и холодные зимы в тех краях редкость, однако, эта зима порадовала ребятню и огорчила старшее поколение, невольно оказавшееся взаперти из-за высоких сугробов и скользких мостовых. Ночи стали темными, непроглядными. Казалось, даже звезды потускнели и теперь были едва различимы в те редкие ночи, когда небо оставалось ясным и безоблачным. Люди на улицах встречались нечасто, и оттого город казался вымершим и безжизненным.

Отважившиеся на короткую прогулку до парка или магазина спешили спрятаться от пронизывающего ветра в стенах своих домов. Все они желали скорее укрыться от протяжного воя, но тихими ночами ветер стонал, пробираясь через дымоход в гостиные и спальни. От этого воя и гула дети боялись спать одни, а чрезмерно пугливые взрослые засыпали при свете ламп.

Той ночью редкое окно горело. Все крепко спали. Одинокая фигура брела меж сугробов, едва прокладывая себе дорогу в глубоком снегу. Сложно представить причины, по которым этот человек отказался от тепла и уюта своего дома. Однако, если бы читатель знал историю этой молодой девушки, плотно укутанной в куртку и шарф, ему стало бы известно, что лечащий врач настоятельно рекомендовал ей как можно больше гулять. Конечно, цель этих прогулок была известна девушке: он желал заставить ее уснуть, забывшись в собственной усталости и изнеможении. Однако, мог ли предположить врач, что после долгих хождений девушка была окончательно обессилена и не находила в себе сил для сна? И даже когда ей удавалось уснуть, кошмары терзали ее рассудок? Ей казалось, что она бредит, и, просыпаясь от собственного крика, не разбирая границ сна и яви, бежала на кухню, где долго сидела у окна, разглядывая темные силуэты домов. Очень скоро болезнь привела ее к одиночеству. Все чаще ее можно было встретить в скудно освещенных улочках городка, бесцельно бродящей меж старых домов.

Постепенно мир вокруг девушки пустел, но в глухом одиночестве она находила свое успокоение. Подолгу разглядывая рисунок на миниатюрных плиточках камина в гостиной, девушка ощущала, как в ней медленно угасает желание жить. Казалось, что пройдет еще несколько недель и она, подобно пламени свечи, оставит после себя лишь жалкий огарок. В безрезультатной борьбе с неизвестным недугом проходили долгие дни и недели. День за днем она ощущала истощение, которое заполняло тягучее безразличие.

В тот вечер она заставила себя победить бессилие. Терзаемая бессонницей, холодом и пронизывающим ветром, скрепя зубами, она молчаливо прокладывала себе путь по заснеженной мостовой. Поскальзываясь, она едва не валилась с ног. Очень скоро, промокнув и окончательно замерзнув, она зашла в бар – единственное заведение во всей округе, которое работало в те морозные дни. Она заняла столик в дальнем углу зала и, повалившись на стул, стянула с себя шарф и скинула капюшон.

Окруженная табачным дымом, девушка некоторое время неподвижно сидела, разглядывая исцарапанную столешницу, на которой некоторые посетители умудрялись оставлять друг другу короткие шутливые послания. От этого занятия ее отвлек звякнувший дверной колокольчик. Девушка вздрогнула, моментально устремив свой взор на нового гостя бара, и тут же застыла. Ей показалось, что впервые за несколько недель она проснулась и ощутила мир вокруг: ощутила горечь аромата табачного дыма, тяжесть усталости, холод промёрзшей от ледяного снега куртки, пропитанной ледяным запахом метели.

Гость был очень приметным. Широкоплечий, невысокий мужчина, которому, на вид, едва исполнилось тридцать лет. У него было красивое лицо с широким лбом и тонкими губами, которое обрамляли длинные, растрепанные волосы. Сперва они могли показаться темно-русыми или темно-рыжими, но позже девушка увидела, что волосы мужчины имеют очень необычный [К1] цвет: красно-черный оттенок, который встречался лишь у роз невероятно дорогих сортов и благородного домашнего вина. Она поймала взгляд его живых, слегка раскосых глаз ярко-зеленого цвета и без стеснения улыбнулась. Будто прося прощение за бестактное изучение его облика, она пожала плечами и принялась искать глазами официанта, но мужчина, ничуть не смутившись, улыбнулся в ответ и решительно направился к ее столику. Его шаг был широк и необыкновенно легок. Он игнорировал свободные столики в центре зала, не обратил внимание и на приветствие бармена. В тот миг он был поглощен незнакомкой, едва нашедшей в себе силы для короткого приветствия и кивка в сторону свободного стула.

Их разговор начался незатейливо, будто бы беседа старых друзей, наметивших встречу в этом месте именно в это время. Сперва поговорили о погоде, детально обсудив и наледи, и сугробы. Принесли теплые напитки, мужчина сделал широкий глоток и, заметив замешательство девушки, проронил: «Дайте себе отдыху, согрейтесь». Девушка кивнула и неловко бросила что-то в ответ. Незнакомец улыбнулся, заметив, как ее тонкие бледные пальцы обвили кружку.

За тот короткий вечер они успели поговорить обо всем: о живописи, музыке, о театре и книгах, об увиденных ею местах. Он слушал, с интересом впитывая каждое ее слово, ловя каждую ее улыбку. Он раскованно признавался ей в своих мечтах и слабостях, так искренне и без единой капли смущения, что она и не могла допустить сомнений в том, что ранее их пути не пересекались. Он по-доброму смеялся над ее ответными откровениями и говорил, что всему свое время, все сбудется. Она верила, не находя причин для сомнений.

При этом каждый осознавал, что эта первая встреча станет для них последней, и более и более никогда они не встретятся. Но, судьба предпочитает распоряжаться людьми иначе.

Позже, уже глубокой ночью, когда двери бара были закрыты, двое стояли посреди улицы, укрытой снегом. Нехотя и осторожно они пожали друг другу руки, неуверенно проронили несколько прощальных слов, благодарили за беседу. Все это действо казалось им обманчивым и нелепым. Они готовы были уже разойтись, подчиняясь заветам приличия, но девушка, вспомнив пустую квартиру, завывание ветра в холодном дымоходе, обернулась. Ее приглашение на чай звучало неловко, но поспешные извинения, принесенные ею вслед приглашения, заставили мужчину заглянуть девушке в глаза. Без капли осуждения он уверенно кивнул и шагнул к ней.

Остаток ночи, проведенный за разговорами и чаем, пролетел незаметно. Далеко на востоке зарождалось утро. Она сидела за столом, слушала его рассказ и засыпала, охваченная миражом сновидений. Уже сквозь сон она ощутила жар пламени камина, услышала, как часы на башне пробили пять раз.

Впервые за несколько недель она крепко спала, не тревожимая лихорадкой ужасных сновидений. Ее лицо разгладилось, на губах застыла улыбка. Сон был безмятежен и прекрасен. Незнакомец глядел на девушку и думал о том, что именно таким должен быть сон хрупкого и слабого существа – человека. Вишневые леса и зеленые поля ткало для нее воображение, купая изумрудную листву сотворенных миров в брильянтовой росе. Самое верное лекарство от недугов и самая могущественная из всех известных магий мира – волшебство сознания.

В тот миг едва ли можно было различить явь от сновидений. Едва ли по прошествии многих лет она будет вспоминать все произошедшее той ночью. Все станет сном, игрой сознания, миражом, которому суждено остаться напоминанием о начале новой жизни. Все это растает в небытии с первыми лучами рассвета, которое ей суждено было встретить в родном для нее мире, имя которому – Айра.

Глава первая

Весна 1121 года началась с удивительно яркого рассвета.

Даже для Айры он был непередаваемо прекрасен. Взбитые белоснежные облака, застывшие на холодном небосводе, заливались алыми и бурыми всполохами, наполняясь ярким свечением изнутри. Мир просыпался, разворачиваясь под пылающими небесами. Цикады взволнованно стрекотали, нетерпеливо взывая к солнцу. Все шумело, предвкушая скорое цветение и благоухание.

Этот мир носил имя Айры и был сердцем всех миров. Сердце это билось, повинуясь заповедям Создателя и желаниям Перворожденных. Редкое явление этих земель можно объяснить, опираясь на знание естественных наук. Потому, позвольте, первые мгновения рассвета, пока Айра стряхивает с себя последние капли сна, посвятим короткой повести о том, как Айра создавалась, и какой путь прошли ее герои.

Для Перворожденных – богов, что были сотворены Создателем, этот край служил домом. Даже бессмертных он поражал красотой безграничных лугов и голубых озер, на поверхности которых покоились нежные нимфеи. Глубокое небо бескрайним полотном раскинулось над залитыми солнечным светом полями, в наполненных пестрыми соцветиями диких цветов. Все до последней капли из самого недоступного озера Аркарии сотворено Создателем. Он, не жалея своей души, рвал ее на лоскуты и придавал каждой своей мысли форму, цвет, вселяя в это жизнь. Создатель даровал каждому предмету Айры смысл, вырывая его из своей души. Лишь только благодаря ему, Айра обрела моря и материки, свет и тьму. Само имя миру было подарено Создателем в начале времен – в тот час он растворился в своем детище без остатка, крикнув имя Айры. Тогда его дыхание родило ветры и голоса – незримые потоки силы, пронизывающие весь мир от звезд в вышине до недр в глубинах.

Как бы прекрасна не была Айра, Перворожденные покинули ее, испугавшись жестокости людей, пожелавших уничтожить богов и захватить власть. Боги были вынуждены скрыться в Горнем мире, путь к которому навечно скрыт от всех, кто живет в Айре. В наказание за жестокость людей, Создатель сотворил Судьбу, выбрав для этой роли одного из Перворожденных. Избранника заточили вдали ото всех в Горнем мире. Там, находясь в заточении, Судьба вышивает путь множества жизней жителей Айры: переплетая нити их бытия между собой, скрепляя на века, разводя по разные края полотна, обрывая в час, известный лишь ей. Тогда Айра познала и смерть – еще один дар Создателя. Во власти Судьбы была возможность оборвать нить, но вместе с тем каждая жизнь приобретала особую ценность. С тех пор Айра разделилась на Горний мир – царство бессмертных, и мир под Горой – Айра, чьи просторы были отведены для тех, чья жизнь могла прерваться, и тех, чьи потомки были наказаны за жестокость и алчность прародителей.

В ночь, предшествующей необычайно яркому рассвету, на полотне Судьбы появилась новая, пестрая нить, вплетенная в общие линии узора так изящно и умело, что, казалось, она была там с начала времен. Пока никто не ведал, кто обладатель этой жизни, даже та, что являлась ее хозяином, но мудрецам из Академии было известно о появлении на ночном небе Айры новой звезды, сияние которой смогло затмить только солнце. В иных мирах тому не предали бы значения, но в мире Айры это являлось вестником избрания Перворожденным нового Хранящего.

Тем временем девушка открыла глаза. Некоторое время она время лежала неподвижно, силясь вспомнить события минувшей ночи. Собравшись с силами, она приподнялась, села и оглядела комнату. Ее взгляд задержался на красноволосом мужчине, который сидел в кресле у кровати. Его лицо показалось ей знакомым. Он молчал, терпеливо выжидая результаты ее попытки вспомнить при каких обстоятельствах она встречала его зеленые глаза прежде.

– Рубин. – Подсказал мужчина.

Она кивнула, уже готова была произнести свое имя, однако осеклась. Редкий читатель способен осознать ужас, который испытывает человек, потерявший память. Позабывший свое имя человек утрачивает частички прежней жизни, теряет священную связь со своим прошлым, вместе с тем – теряет самого себя. Девушка робко попыталась встать, но слабость, охватившая тело, сбила ее с ног. Рубин вовремя подхватил ее и помог ей присесть на кровать.

– Признаюсь, я сам в замешательстве… но сейчас нам с вами нужно хорошенько подумать. – Произнес он. – Выпейте воды. Задачка у нас с вами непростая. Расскажите мне все, что в силах вспомнить. А я уже подумаю, как нам лучше поступить.

Девушка растерянно кивнула, глотнула воды, но запоздало осознала, что совершенно не способна рассказать о доме, о крае, где росла и жила. Как можно рассказать об этом, когда память уничтожала каждый миг ее прошлого, ревностно вычистив даже самые далекие уголки с таящимися там воспоминаниями? Но Рубин был непоколебим. Он терпеливо расспрашивал ее, неоднократно возвращался к одним и тем же вопросом, но раз от раза слышал от незнакомки один и тот же ответ: «Я не помню». С каждым мгновением голос девушки, будто сдавливался под натиском беспомощности и страха, становился тише и робче. Она ощущала нарастающую тревогу Рубина и не могла до конца понять причины его смятения. В конце концов тело ее охватила крупная дрожь, бокал с водой выпал из ее рук и разлетелся на осколки. Девушка закрыла лицо руками.

Рубин замолчал. Присев рядом с девушкой, он тихо заговорил. Сложно сказать, как именно звучали его слова утешения, однако, страх немного отступил.

Утро первого дня весны было началом ее новой жизни, которую ей предстояло рисовать на полотне, выбеленным беспамятством. Было лишь великое и непреодолимое желание жить, затмевающее все страхи и сомнения.

– Стоит признать, что это редкий шанс, – грустно улыбнулся Рубин, – начать жизнь с чистого листа. К тому же начать ее в мире, где о твоем прошлом ничего неизвестно.

– Я не совсем понимаю, о чем вы… – проронила она.

–До сегодняшнего дня вы жили далеко отсюда. Так далеко, что ни один корабль не способен доставить вас до родных мест.

– Но… как…

– Если бы я знал причины, по которым вы пришли в этот мир, –все так же спокойно говорил Рубин, – я не был бы так удивлен вашему появлению. Однако, я не в силах ответить почему вы здесь… Простите, что говорю вам это.

Несомненно, она осознавала тяжесть происходящего и оттого ей было страшно. Но в особо тяжелые минуты жизни, даже много лет спустя, она не уставала повторять: «Это редкий шанс – начать все сначала. Мне нельзя его упускать».

Через окно были видны белоснежные стены, высокие башни и величественные постройки внутреннего двора Алморрского замка. Он был так огромен и нерушим, что могло показаться, будто ее белоснежные башни, увенчанные острыми конусными крышами со шпилями, поддерживают голубые небеса необъятного, дикого, но прекрасного мира – Айры. Зеленые газоны, пестрящие островками ярких клумб, перемежались с аллеями цветущего жасмина, яблонь, вишен, слив, меж ветвей которых мелькали пестрые птички. Со всех сторон доносился запах садов и цветников. Где-то неподалеку косили траву и свист лезвия косы, легко срезающий нежную зелень, вливался в общую симфонию звуков – примешиваясь к пению птиц, далеким голосам людей, журчанию воды, шелесту листвы. Дальше – за пределами высокой стеной замка, раскинулся шумный город, манящий запахами свежего хлеба и многочисленных яств. Сколько же людей брело по улицам Алморры, сколько же горожан спешило укрыться от жары под навесами уличных кофеен! Как же хотелось ей – позабывшей прошлое и открытой для будущего – шагнуть в неизведанный, но прекрасный, полный ароматов и звуков мир, погруженный в очаровательную рутину весенних деньков, которые тянуться удивительно медленно и скучно, но от которых остаются самые теплые, нежные воспоминания, согревающие впоследствии не одну зиму.

Известно ли читателю, как потерявший память человек жаждет вкусить жизнь? Как он распахивает душу новым мирам? Как он – не обладая привычками и предпочтениями, очищенный от прошлых ошибок – восторгается и влюбляется в мир, неизведанный, опасный и, в то же время, завораживающий и огромный?

Должно быть, именно благодаря открытости и желанию познавать Айру, рассказ Рубина о мире, о населяющих его людях и существах – стал основой крепких уз, а вместе с тем – началом новых воспоминаний. Бесценность которых крепла с каждым новым днем, проведенных в объятьях Айры.

Он провел девушку в гостиную и усадил ее на мягкий диван перед распахнутым дверным проемом, ведущей на террасу. В этой просторной комнате, в каждом ее предмете отражалась любовь, с которой Рубин относился к миру, в котором был рожден. Среди пестрых ковров, позолоченных фигурок ротбы1, разложенных на столе карт и фарфоровых вазах, пылящихся на полках невысоких стеллажей, ощущалось трепетная любовь Рубина к Айре. Залитая солнечным светом комната, овеянная звуками и ароматами весны, среди сокровищ, собранных Рубином со всех известных миров – тотемов, картин, оружия, книг, инструментов, моделей, схем, глобусов – была местом знакомства незваной гостьи с Айрой. Сегодня остается лишь жалеть, что никто кроме растерянной девушки не слышал его вкрадчивый, глубокий голос и то, с каким наслаждением он вдавался в подробности описания просторов необъятного мира, войн и подвигов героев древности. Исследования, путешествия и, иногда даже непредсказуемые авантюры, сопровождали его жизнь. И он без колебаний делился своими воспоминаниями с девушкой. Его влюбленность в Айру, заполнившая все его сердце – была самой Айрой. Сомневаться в этом было бы кощунством.

Очередной легендой казалась повесть о судьбе Империи Сенторий, которая пробивала свой путь в будущее через войны, бунты и перевороты. Правители упрямо вели Империю к процветанию и благополучию, не оглядываясь на страдания порабощенных народов и разрушения, оставленными сенторийскими войсками. Это было самое большое государство мира, стремительно расширяющее свои границы, лишь недавно остановившее захват земель соседних государств . К его победам Сенторий вели правители – Императоры в том числе и ныне правящий Ио. До смерти любимой супруги Ио был решительным, бесстрашным и нередко неоправданно дерзким мужчиной, но одиночество и боль охладили его сознание. Когда его супруга умерла, Ио остепенился, войны прекратились, он начал вести размеренную жизнь, подготавливая свою дочь – красавицу Фетиду – к вступлению на престол.

С первыми победами в Сентории родилась традиция украшать корону Императора жемчужиной, которая стала символом очередного покоренного государства, сдавшегося под натиском Империи. Таких жемчужин еще двадцать лет насчитывалось восемь, но, после смерти супруги, Ио снял одну из них, отпустив покоренную Арху. То был жест его личной скорби, приведшее к появлению пустого лона на короне Империи.

Сенторий веками творил облик современного мира. Захватив все земли материка Илтан еще в девятисотом году, прадед прежнего Императора обратил свой взор на земли ближайших соседей. Одним из них оказался заснеженный остров Сафир, чьи города уже лежали в руинах благодаря стараниям деда ныне правящего Императора. Сегодня о культуре народа, некогда населявшего стены ныне захваченных городов, перестали петь менестрели. Великие короли Сафира были забыты. В редких легендах отыщется упоминание о былом богатстве и могуществе кланов Сафира.

Под лазурным знаменем, украшенным золотым соцветием тысячелистника, имперские войска преодолели тысячу миль перед тем, как встретить на своем пути бушующие воды Татериса. Тогда они и приняли решение пересечь океан и напасть на Арху – удивительный остров с воздушным золотым храмом. Захватив его и окончательно утвердившись в своей силе, Император Ио внезапно остановил войну, поглощенный тяжелой болезнью своей супруги. Он возвратил войско в Алморру – столицу Империи, что была названа в честь одноименной крепости, расположенной в центре города. Этот город был домом для десятков тысяч людей, временным пристанищем для сотен исследователей и путешественников. Белоснежные стены Алморры, сложенные из отполированных блоков эртарита2, стали нерушимым символом Сентория.

Но какой бы не была битва, особое место в ней отводилось Хранящим – избранникам Перворожденных, которые были наделены божественным даром. Они не были магами, но им была подвластна более могущественная сила. Они обладали даром управления голосами, теми, что были сохранены в недрах Айры еще со времен жизни Создателя. С помощью голосов Хранящие подчиняли стихии, сражались с врагами и несли знание жителям Айры. Во все времена Хранящие славились своим могуществом, но истинное назначение Хранящих заключалось в поддержании справедливости и порядка. Избранникам Перворожденных отводилась роль мудрецов, сохраняющих знание для следующих поколений. Над Хранящими не было воли иных господ, была лишь воля Перворожденного и Создателя.

Но кроме прочего, в Айре можно было встретить путешественников, прибывших издалека. Значительно дальше самых отдаленных островов Айры, неизведанных горных дорог Хильмарии или глубин Татериса. Путешественники, о которых пойдет речь, обладали редким даром. Они рождались только в сердце миров и только среди Хранящих. Они исследовали иные миры, познавали вселенную, сотворенную Создателем и Перворожденными. Эти люди были известны как Странники, и они пользовались всеобщим уважением и почетом.

Одним из Странников оказался Рубин. Он, развернув на столе эскиз из запутанных линий и узелков, пояснил:

– Это карта миров, которые окружают Айру. Мой личный эскиз. Пока такой, но скоро, надеюсь, я восполню пробелы здесь и, думаю, что вот здесь. – Он указал на пустые области. – Айра находится в центре, потому ее называют «Сердце миров». Вокруг Айры разбросаны остальные миры – их великое множество. Я уверен, что еще многие из них остались нам неизвестны. Я Странник и мною были открыты некоторые из миров, нанесенных на эту карту. К примеру, вот эти миры… и этот…

Рубин был одарен живым умом и необузданной любознательностью. Он был общителен, образован и интересен. Его жизнь сложилась непросто – первую ее половину он провел в горах Хильмарии, где был период, когда его воспитывали кочевники. Они позже нашли для него семью – одинокую вдову, у которой он прожил до двенадцати лет. Вдова, едва лишь обнаружив, что мальчик является Хранящим и Странником, приложила все возможные усилия и отправила Рубина в Сенторий, где он мог обучаться мастерству Хранящего у иных избранников Перворожденных. В стенах Имперской Академии он изучал искусство сражений и владения голосами десять лет, по прошествии которых к нему был приставлен наставник – один из мудрецов и советников Императора, которых в Айре принято называть «Отцами» или «Матерью».

– Моим наставником была Атара – Хранящая Наиры. – продолжал Рубин. – Возможно, что она бывает резка и упряма, но она мудрая женщина, к которой я по сей день обращаюсь за советом.

Перворожденный избирал лишь одного Хранящего. До тех пор, пока Хранящий был жив, избрать иного человека для служения было невозможно. Рубин был избран Файро – Перворожденным Огненным Змеем. Благодаря ему, драконы были наделены способностью дышать огнем. Файро называли «пламенем сердца», а значит, Рубин также мог называть себя жаром их тела и души. Он играл с огнем, ловко переливая его между пальцев, собирая в плотный сгусток или же рассеивая по ладоням. Сомневаться в его могуществе и причастности к роду древних драконов не приходилось.

Рассказ Рубина об Айре мог бы продолжаться до глубокой ночи, но в этот миг в двери покоев Рубина постучали. Девушка вздрогнула, но Рубин поспешил ее успокоить, бросив несколько слов перед тем, как распахнуть дверь:

– Прошу, не бойся. Это мой друг.

В гостиную шагнул высокий, темноволосый мужчина, необычайно бледный, но изящный. Он бесспорно был необычайно красив, но, казалось, что излишнее внимание к его внешности раздражало гостя. Незнакомец был гибок, статен и очень спокоен. В каждом его движении ощущалась скрытая мощь, сдерживаемая лишь ледяным сознанием и расчетливым умом. В его тихом, ровном дыхании, широких шагах, чувствовалась грация и сила дикого зверя, скорость стройной лани и мудрость, обычно недоступная для людей его возраста. Упрямым и твердым взглядом он внимательно оглядел девушку, тут же ощутившую, как по ее телу пробежал неприятный холодок. Не смотря на то, что на вид ему было не более тридцати лет, а глубина его мраморно-серых ледяных глаз зачаровывала, девушка невольно подумала о том, что гость был старше своих лет. Никогда более девушке не встретятся собеседники с подобным взглядом. Серебристо-серые сверкающие зрачки, с пляшущими в глубинах разрядами белых молний, магическим образом приковывали и гипнотизировали, но в то же время пугали и отталкивали своей безжизненностью. Остановившись у дивана, он задумчиво провел рукой по угольно-черным волосам, обнажая кончики застроенных ушей. Мужчина улыбнулся, поймав взгляд девушки и осознав, что от нее не укрылась особенность его тела.

– Мое имя Эниф. Я Хранящий Хроноса3.

Гость представился очень коротко, поспешив как можно скорее замолчать. Дар, которым Перворожденный наделил друга Рубина, был поистине уникален. Голоса, подчиненные воле Энифа, рассеивали жизнь в его врагах. Позже девушке предстоит узнать о нелюбви гостя к долгим разговорам и его постоянному стремлению молчаливо размышлять, а также о его привычке принимать решения без обсуждений и отсутствию у него всякого желания отвлекаться на внешние раздражители. Он был единственным ребенком в княжеском роде Долатэрель, единственным наследником земель, которые испокон веков переходят детям этой семьи. Подчиняясь установленным веками законам, он должен был принять титул князя, но нежелание Энифа быть заключённым на материке Лормаль послужило началом его долгого противостояния старшему поколению Долатэрели. Он неоднократно сбегал из дома, искал приют в Империи и даже однажды нашел его, укрывшись от гнета семьи в стенах Академии. Тогда он и открыл в себе дар Хранящего. Вскоре он прошел испытание Хранящего, но среди почтенных советников не нашлось тех, что желали взять его в ученики, ведь все были напуганы возможным конфликтом с княжеским родом Тэлира4, который имел значительный вес на политической арене Айры. Эниф рисковал остаться без наставника, и тогда его путь Хранящего мог оборваться. Эниф решился на отчаянный шаг – он вызвал одного из наставников на дуэль и победил его, едва не убив Хранящего Отца во время сражения. Именно тогда он и стал известен Сенторию как Эниф – Хранящий Отец знания Хроноса. Хранящий, не имевший наставников, но сильнейший среди иных избранников Перворожденных. Порой казалось, что он искал смерть, бездумно бросаясь в битвы, но каждый раз он выходил победителем. Будто сама Судьба отводила от него гибель, приготовив для него иную судьбу. Однако, Хранящий не желал доверять предрешенному пути и упорно продолжал вести борьбу со своим княжеским предназначением, самостоятельно творя свою судьбу.

– Мой старинный друг… – Рубин передал Энифу фарфоровый расписной стаканчик с нектаром. – Я знаком с ним еще со времен обучения в Академии. Уверен, он поможет нам разобраться в причинах, по которым ты оказалась в Айре.

Эниф занял свободное кресло. Некоторое время он не разговаривал и лишь пристально следил за девушкой, неторопливо попивая нектар. Взгляд его серых глаз прожигал насквозь, ничто не могло укрыться от его внимания. Рубин коротко рассказал другу об обстоятельствах появления гостьи в его покоях, но Эниф, будто слушая друга вполуха, без всякого стыда изучал незнакомку.

Рассказ Рубина закончился. Эниф, поставив чашку на стол, очень тихо спросил, впервые проронив слова за несколько часов молчания.

– Вы человек?

Она не знала правильного ответа, но неуверенно кивнула. Как она может сказать о том, кто она, если даже собственное имя остается для нее тайной? Со стыдом она представила, как глупо выглядит в глазах сильного, уверенного в себе собеседника, упрямо продолжавшего разглядывать растерянную девушку.

– Я ничего не чувствую. – признался он. – Как же тогда вы проходите путь бессмертного? Вы не эльф, в отличие от меня. Однако, я ощущаю вашу плотную связь с Айрой. Вы с ней неразрывны. Разрушить этот союз невозможно… Удивительно… – Эниф глубоко вздохнул, будто сдерживая в себе неожиданный порыв. – Никто кроме Странников не может перемещаться между мирами. Вы не Странник. Однако, вы здесь.

В его голосе зазвучали нотки азарта. Совсем легко, едва уловимо, их можно было расслышать в обволакивающем тембре мягкого, но сильного тона. Эмоции Энифа были под ежесекундным контролем, но в эти мгновения он был крайне возбужден. Даже от девушки не укрылся восторг, с которым он размышлял вслух, словно старался навести ее и Рубина на очевидную мысль.

– Тогда скажите мне, как я попала в этот мир. – требовательно произнесла девушка и с удивлением обнаружила, что на лице Энифа появилось подобие торжествующей улыбки.

Рубин сидел в глубоком кресле и в какой-то миг взглянул на своего товарища, затем на девушку и застыл, пораженный или напуганный внезапно пришедшей мыслью.

– Что тебе известно? – поинтересовался красноволосый Хранящий, и Эниф улыбнулся. – …Как бы там ни было, я не думаю, что ты прав – беспамятство уже овладевает ее разумом. Это лишний раз доказывает…

– Безумие ей не грозит. – резко перебил друга эльф. Немного помолчав, он заговорил. – Жаль, что в минувшую ночь вы спали столь крепко, что не увидели на небе звезду. Единственную, явившуюся сегодня над просторами Айры. В самый темный час ночи она возникла над горизонтом. Я склонен думать, что передо мной сидит Хранящая по имени Цефея.

Цефея! Как можно было не помнить свое имя, как можно было забыть о нем, не знать его? Едва Эниф произнес его, как лицо девушки озарилось улыбкой. Утром она была безымянным человеком, но уже несколько часов спустя ей даровали имя, желанное имя. Могла ли она представить, что это имя – начало ее долгого, но тяжелого пути в мире Айры? Нет, она еще не знала об этом, и потому без страха, но с легким смятением, взглянула на Рубина, неподвижно сидевшего рядом. Если Хранящий был удивлен, то не подал вида, оставаясь внешне абсолютно спокойным.

– Тогда ты должен знать имя ее Перворожденного. – невозмутимо заметил он.

– Увы, друг, – Небрежно пожал плечами Эниф, – пока что его имя неизвестно. Эта звезда появляется над Айрой впервые.

Рубин неуверенно предположил, что новость должна обрадовать советников Императора и сообщество Хранящих, однако Эниф покачал головой.

– Не все так просто, мой друг. Астрономы предвидят, что Цефея – звезда, предвещающая гибель Айры. Они боятся ее возвращения. Император не глуп, противостоять воле Создателя он не станет и примет Хранящего. Однако, нам может помешать Вечный Совет. Они боятся ее возвращения. Сегодня было заседание советников в Ратуше, и едва ли не все единодушно согласились с мнением, что Цефею лучше держать под контролем. За нее, живую или мертвую, обещают немалые деньги. Негласно уже объявлена охота на нее. Цефея в опасности.

Сердце девушки колотилось, болезненно ударяясь о ребра. Ей казалось, что все слышат его грохочущий рокот, с которым оно качало кровь. Щеки ее пылали. Не представляя, что ей делать, она неподвижно сидела на диване, вцепившись ногтями в обивку его мягких подушек.

– Почему ты так уверен, что она – Хранящая? – поинтересовался Рубин.

– Не вижу иных неожиданных гостей в Айре. – Сообщил Эниф. – Почему ты упрямишься? Ты сам прекрасно знаешь о том, что перед тобой сидит Хранящая. – Эниф широким жестом указал на светловолосую девушку. – Но ты так упрямо не желаешь принимать этот факт, что готов обманывать сам себя?

Рубин не ответил на колкость друга, и Цефея, пользуясь минутной тишиной, осторожно спросила, не собираются ли они выдавать ее Совету.

– Хранящие не должны противиться воле Создателя. – Сообщил Эниф. – Появление любого Хранящего в Айре предрешено в момент создания мира. Быть может ты – знамение скорой гибели мира, но я верю – есть путь, следуя по которому Айру можно привести к процветанию. По этому пути я проследую за тобой, Хранящая Цефея. Раз такова воля Создателя.

Эниф поклонился, и Рубин, не проронив ни слова, последовал его примеру.

Цефея, только получившая имя, а вместе с ним и новую жизнь в незнакомом мире, удивленно разглядывала лица едва знакомых мужчин. Утро первого дня весны принесло ей неожиданно много даров: имя, новую жизнь, а главное – верных друзей, в руки которых она безропотно вверила свою судьбу.

Эниф покинул покои поздним вечером. Коротко простившись с Цефеей, он обещал вернуться днем, посвятив утро встрече с советниками, которые вновь соберутся в Ратуше. Девушка видела, что Рубин, после разговора с Энифом стал мрачен и неразговорчив.

– Я не хотел, чтобы ты была Хранящей.– нехотя признался он. – Быть Хранящим – это проклятие. Наша жизнь полна одиночества. Мы не создаем семей, мы не любим, а если и любим, то оставляем чувства при себе. Мы контролируем собственные эмоции, не вольны подчиняться желаниям. Хранящие тем и отличны от людей в наших судьбах редко отыщешь счастливую историю любви. И я не хочу, чтобы тебя ждало подобное будущее. Я не желаю тебе зла.

– Однако, ты, как и Эниф, согласился помогать мне. – заметила Цефея.

– Как я могу оставить тебя? – удивился Рубин и тут же затих.

Она не хотела заставлять его отвечать и потому промолчала. Рубин, борясь со своим желанием продолжить беседу, занял место в кресле у камина, тем самым поставив точку в разговоре. Должно быть, позже он вернулся бы к разговору об опасностях, что подстерегают Хранящих на их пути, но ночью Цефея серьезно заболела. Жар был столь силен, что сбил ее с ног у раковины, когда она умывала лицо. Ослепнув от боли, девушка вскрикнула, повалившись на пол. Вовремя подбежавший Рубин подхватил Цефею на руки и уложил ее на кровать. Болезнь развивалась столь стремительно, что Хранящий не успел даже сообщить о недуге Энифу.

Последующие дни слились в один комок. Цефея не обладала собственными воспоминаниями, и Айра использовала миг, наполнив память девушки воспоминаниями минувших эпох. Жар терзал тело Цефеи, выкручивал из суставов кости, тянул жилы. Все эти страдания были лишь жалкой крупицей той боли, которую испытывала Айра во времена смуты. Сознание вырисовывало из бреда боли и снов видения о войнах. Невыносимые муки преследовали Цефею, разделявшую предсмертную агонию с каждым когда-либо павшим солдатом Айры. Цефея видела и ощущала гибель мирных людей, размеренно ведущих жизнь крестьян и торговцев. Бесчисленное количество эпох тянулись долгими часами кошмаров и один сон сменялся другим, приступая к повести следующей сотни лет. Однако, среди раскаленных болью воспоминаний, появлялись согревающие дни спокойствия и безмятежности. Со всех уголков мира – с самых дальних земель Архарии или чащ лесов Мералидиуса. Эти воспоминания бережно сохраняла Айра и лелеяла их, как мать лелеет воспоминания о сокровенной нежности собственного ребенка. Это были мгновения любви, нежности, дружбы. Эти воспоминания разжигали в сердце желание жить. Сильнее него могло быть только единственное чудо. Восхищение чарующей красотой Айры: редкие, блаженные минуты сна, когда над миром расстилался атлас звездного неба. Эти мгновения сознание Айры показывало Цефее с особой яркостью, будто красуясь перед одиноким зрителем итогом таланта Создателя, искусно творившего мир в начале времен. В минуты безмятежности мир дышал прохладой вечерней росы и свежестью утренних ветров Запада. Над миром нависало пять величественных и молчаливых лун, выбеленных вековым путешествием по ледяному небосклону среди блистательной россыпи звезд.

Разумеется, появление Цефеи в Айре держалось под строжайшей тайной, в которую были посвящены только Рубин и Эниф. Поэтому привлечение целителей к лечению Цефеи исключалось. Путь к выздоровлению пролегал через самостоятельную борьбу с лихорадкой. Рубин делал все, что мог: обращаясь к семейным рецептам, отпаивал ее настоями и отварами, ночами дежурил у ее постели, накрывая простынями, смоченными в ледяной воде. В особо тяжелые минуты Эниф прибегал к кровопусканию, в силу которого сам Рубин верил не до конца. Во время этих процедур красноволосый избранник Файро держал тонкие запястья и проклинал слабость человеческого тела. Ни один из добытых эльфом порошков или снадобий не облегчал страданий девушки. Но помимо лекарств Эниф приносил свежие новости из Совета. Благодаря этому, друзьям было известно, что Цефея находится вне досягаемости для советников, а значит – в относительной безопасности.

Спальня Рубина превратилась в темницу. Душный, затхлый воздух, пропитанный горьким ароматом полынных настоек и едким запахом микстур, доводил до тошноты. Дурман сожженных трав, призванных успокоить больную и подарить ей долгожданный сон, доводил Энифа и Рубина до опьянения.

Цефея не сдавалась и яростно боролась за жизнь. День за днём, ночь за ночью, наблюдая за девушкой, Рубин начал сомневаться в том, что ее рассудок все еще остается ясным. Во время лихорадки она или звала кого-то, или едва слышно разговаривала с кем-то. Однако, несмотря на все сомнения, Рубин почему-то не мог оставить ее. В редкие дни случались незначительные облегчения страданий. Когда же Цефея открывала глаза, то безмолвно глядела через распахнутое окно на одну из пяти лун, неспешно перекатывавшихся по небосклону. В этот миг по ее щекам катились слезы. Что тронуло ее душу – так и осталось тайной для Рубина, но он заставил себя верить, что она видит нечто прекрасное и в эти короткие мгновения боль не тревожит ее.

В один из дней состояние девушки резко ухудшилось. Рубин послал Энифу сообщение, и друг срочно прибыл к больной. Эльф застал Цефею бледной, неподвижно застывшей в постели. Она лежала на спине, закрыв глаза. Ее кожа была почти белоснежной, пальцы сжимали в кулаке одеяло. Закусив губу, она сосредоточенно переживала новый приступ боли. Ничто не напоминало о недавней юности и красоте – Цефея походила на призрак. Под ее большими глазами залегли серые круги, щеки впали. Избранник Хроноса внимательно осмотрел девушку и просил ждать. Дни ожидания были бесконечно долгими. На четвертый день тишины Цефея застонала, едва сдерживая крик, ее тело напряглось, выгнулось дугой. Рубин, едва успев подхватить ее, попытался уложить в кровать, но сила, с которой свело ее мышцы, была невообразимо велика. Когда же девушка вновь лежала в постели, Рубин опустился на колени и беззвучно обратился к Создателю с молитвой оставить ее в живых. Тогда он еще не задался вопросом о причинах, по которым ему было сложно представить свою жизнь без Цефеи, и это не казалось ему достойным внимания.

Сложно сказать, что послужило причиной – кровопускания, настойки и порошки, или молитва Рубина, но в ту ночь Цефея впервые за болезнь крепко спала. Жар спал, миражи не тревожили ее сознание. Рубин, услышав ровное дыхание девушки, позволил себе, впервые за несколько дней, отдохнуть.

Глубокой ночью, после сна, он вошел в спальню к больной и увидел, что постель пуста. На секунду Рубин испугался, что Цефея была лишь видением, но выглянув на балкон, заметил тонкий силуэт. Он тихо позвал ее по имени, и девушка, чуть обернувшись, улыбнулась.

– Здравствуй. – сказала она негромко, вновь устремляя свой взор в небо.

Рубин осторожно приблизился к ней. Даже не начиная разговора, Хранящий заметил в ней изменения. Казалось, будто бы прошла не долгая неделя болезни, а десятки лет жизни. Рубин спросил о ее самочувствии, и девушка, поведя костлявыми плечами, поежилась.

– Нет больше той, которую ты привел в Айру, Рубин. Есть только я. – с этими словами девушка улыбнулась Рубину. – Меня зовут Цефея. Я видела судьбу Айры от начала времен до самого ее конца. Спасибо, что не оставил меня в эти страшные дни.

Глава вторая

Айра принимала в свои объятия новую Хранящую, стремительно познающую мир через книги из библиотеки Рубина и его многочисленные рассказы о странствиях. Вскоре шрамы от кровопускания бесследно исчезли, а болезненная худоба излечилась сытными и вкусными обедами в компании друзей. Постепенно все напоминания пережитой болезни исчезли. Остались лишь воспоминания о снах и видениях, но их невозможно было излечить даже временем. Это тот груз, который принадлежал ей по праву Хранящей.

Рубин был счастлив видеть, как вновь расцветает красота и юность в теле Цефеи. Ко дню выздоровления он преподнес ей в подарок платье, сшитое из лучшего тэлирского шелка лавандового цвета.

В тот вечер она покружилась в гостиной, будто в коротком танце, со смущенной улыбкой приняла комплименты друзей и без сожалений бросила в камин рубашку и узкие штаны, в которых прибыла в Айру. Цефея была счастливой обладательницей острого ума и женского очарования, которые без стеснения использовала в беседах. Она умела привлекать к себе внимание, но еще лучше удерживала заинтересованность собеседника на протяжении всего разговора. Новые темы Цефея безостановочно черпала из книг и рассказов друзей. Ежедневно она стремилась узнать что-то новое и обсудить это с избранником Файро и его эльфийским другом. Ей было интересно все: от истории мира до количества домов в Алморре. Благодаря некоторым шутливым урокам Рубина, Хранящая вскоре научилась держаться статно, так, как и подобает избраннице Перворожденного. Гордо расправленные плечи украшал изгиб тонкой шеи, которую она любила обнажать, забирая длинные волосы светло-пшеничного оттенка в высокий узел. Ее тонких губ редко касалась улыбка, однако, если она улыбалась, в уголках ее аметистовых глаз разжигались искорки пылкого азарта. Ее взгляд обладал хитринкой и легкой грустью. Цефея любила наблюдать за людьми. Голос ее был негромок, тверд. Однако, настоящая сила Хранящей заключалась в искренности, с которой она вела беседу, благодаря чему она никогда не прятала глаз от собеседника. Рубин ценил эти качества и наслаждался обществом Хранящей. Вечерами он замечал, как меняется Хранящая. Цефея застывала у окна и следила за тем, как луны лениво выкатываются на небосвод. В эти мгновения ее взгляд наполнялся тревогой и болью. Однажды, заметив, что Рубин наблюдает за ней, девушка пояснила:

– Как мало я провела здесь времени, но уже всецело влюблена в этот мир. Тебя это не удивляет? Но я помню множество ночей Айры. Во время лихорадки я пережила каждую. В какие-то ночи Айра страдала от боли из-за войн и убийств, но были ночи безмятежные и тихие. Как эта. Прислушайся. Во время таких ночей Айра наслаждалась. Я знаю, что она наслаждается и теперь. Следуя ее примеру, я так же впитываю ее безмятежностью и восхищаюсь ее красотой. Я влюбляюсь в Айру каждый вечер.

Нежная привязанность Цефеи к малознакомому миру будоражили Рубина, и потому он стремился привить ей различные интересы. Он обучал ее языкам, танцам, этикету, литературе, географии, астрономии. Очень скоро Цефея стала неотделимой частью его жизни. Каждый вечер они проводили вместе, находя общее дело. До поздней ночи они говорили или танцевали, и лишь с двенадцатым ударом часов на городской башне Цефея уходила в гостевую спальню, едва слышно говоря Рубину: «Спасибо. Добрых тебе снов». И не было для него ничего более прекрасного, чем слышать эти простые слова от той, что очень скоро заняла все его мысли.

Однако, несмотря на все попытки Рубина занять Цефею множеством наук и привить ей интересы, ее не покидало желание выбраться за пределы покоев. Однажды, во время завтрака, она спросила, не сможет ли Рубин взять ее с собой в город.

– Я ухожу в Академию к ученикам. – заметил Хранящий.

– Но у тебя бывают выходные. – возразила Цефея.

– Ты не боишься себя выдать? – удивленно спросил Рубин.

– Мало ли кого ты встретил в городе. – с улыбкой ответила Цефея. – Ты, насколько я понимаю, волен гулять с любой горожанкой. Или для Хранящих действует запрет на связи с людьми?

Она хитро взглянула на Рубина, и тот, слегка замешкавшись, покачал головой, посмеиваясь над тем, как девушка загнала его в угол.

– Но я не гуляю с горожанками. И об этом знает весь город. Поэтому, если я покину свои покои с тобой, возникнет очень много вопросов. В том числе и о том, кто ты и откуда.

В тот же день Эниф принес вести о том, что за последние две недели Вечный Совет успел предпринять множество шагов для поимки Цефеи. Был разработан специальный указ за подписью советника Императора о том, что городская стража, гильдии, торговцы обязаны были предупредить о любом подозрительном незнакомце, появившимся в городе. Таким образом, за Цефеей оставался последний и главный козырь – никто не знал, как выглядит избранница Перворожденного.

Цефея ждала часа своего освобождения и забывалась в учебе, которой отводила все свободное время. Чуть больше чем за месяц5 Хранящая изучила многие науки и вполне сносно изъяснялась на тэлирском простыми фразами.

Солнечный день начала весны подходил к концу, завершаясь знойным вечером. С горизонта, из-под тяжелых туч, доносились грозные рычания грома. Вот-вот должна была начаться гроза. Цефея, стоя на балконе, погружалась в мечты о далеких землях. Во снах она видела Хильмарию и Тэлир, Звездный Дол и земли дикого Юга, но в книгах она нашла множество историй о том, что видела во время болезни. И далекие странствия манили ее. Хранящая верила, что когда-нибудь она покинет пределы Алморры и отправится в путь – познавать огромный мир Айры. Но в ту минуту она многое отдала бы за короткую прогулку по городу, во время которой непременно заглянет на Плато Далии. Изображение этой площади Цефея подглядела в походном альбоме Рубина и с тех пор желала взглянуть на белоснежную статую целительницы. Хранящая любила разглядывать грубые листы этого альбома, жадно впитывая тусклые краски пастели, запоминая детали эскиза. Предрасположенность Рубина к рисованию позволяла Цефее насладиться пейзажами неизвестных миров и самой Айры, проникая в ее самые далекие и неизведанные уголки. Цефея мечтала сравнить рисунки с оригиналом.

Итак, в тот вечер, отвлекшись от книг, Цефея поприветствовала Энифа, зашедшего поделиться последними новостями о жизни в городе. Он коротко рассказал друзьям о подписании советником приказа, согласно которому за поимку Цефеи назначено вознаграждение.

– Имя Перворожденного остается тайной? – спросил Рубин.

– Астрономы тянут с докладом. Кажется, будто они бояться признать правду.

Цефея, заняв свободное кресло, приняла из рук Рубина бокал вина.

– Раз уж мы говорим о Перворожденных, позвольте спросить… Все Хранящие избираются Перворожденными еще задолго до рождения. И, как я поняла из книг, дар Хранящего не передается в пределах одного рода.

Эниф искоса взглянул на Рубина. Хранящий, будто ожидая, что избранник Хроноса возьмет все объяснения на себя, некоторое время молчал.

– Не обязательно, – наконец произнес Рубин, – некоторые из Хранящих – потомки избранников одного Перворожденного.

– Рода, хранящие знание Перворожденного из поколения в поколение, считаются наиболее сильными. – дополнил Эниф. – Говорят, что причина их силы – могущество предков. Я же считаю, что секрет их силы – это воспитание и тренировки. Методика обучения оттачиваются в таких семьях веками. Обыкновенно, в этих семьях чтят традиции рода, детей не отдают в Имперскую Академию. Обучением Хранящего занимается старейшина рода. Родится в подобной семье – это большая ответственность и, конечно, честь.

– Но почему не все Перворожденные избирают себе в Хранящие детей из одного рода? – спросила Цефея.

– Лишь только Перворожденные, во власти которых была первородная сила, награждены подобной привилегией. Эти Перворожденные были созданы первыми вначале времен. Они старшие. – произнес Рубин. – Таким образом, поддерживается сохранение тайны источника их сил. К тому же, так больше шансов удержать мудрость в одной семье, ведь то, что Хранящие какого-либо Перворожденного избираются в пределах одного рода, указывает не только на их силу, но и на опасность могущества, которую необходимо удерживать под контролем.

– Первородная сила? – переспросила Хранящая. – Я не встречала упоминания об этом в книгах…

– Первородная сила – это то, что таилось в Айре до того, как Создатель сотворил Перворожденных. – пояснил Эниф.

– Пламя, – добавил Рубин, – которым он разжег солнце. Вода, которым он наполнил мир. Земля, которую он поднял из глубин океана. Эфир, которым он напитал богов и сотворенных.

– Четыре стихии. – догадалась Цефея.

– Верно. Четыре стихии. – кивнул Рубин.

Цефея хотела спросить друга о том, относится ли Файро к числу первородных, но неожиданно заметила, как Хранящий прикрывает ладонью глаза. Его лицо внезапно вытянулось от усталости. Он поднялся с кресла и немного постояв у пустого камина просил у друзей прощения за внезапную усталость.

– В последнее время он сам не свой. – неуверенно заметила девушка. – Быть может, ты знаешь причины?

Эниф отвел взгляд от друга и перевел его на Цефею. Стальной холод его глаз вводил в оцепенение. Он улыбнулся, и Цефея, в сотый раз, невольно подметила красоту его лица.

– Вы – люди, даже Хранящие – непонятны мне. – медленно и вкрадчиво произнес он. – Перед тобой только что сидел человек, за которого ты, по-видимому, переживаешь. Однако, о его самочувствии ты спрашиваешь у меня.

Проглотив справедливую насмешку Хранящего, Цефея попыталась перевести тему разговора в русло обсуждения последней прочитанной книги, но Эниф прервал ее рассказ вопросом.

– Расскажи мне о своей жизни. Как тебе живется в покоях Рубина?

Хранящая поднялась из-за стола и прошлась по гостиной. Немного помолчав, она рассказала другу о том, как Рубин балует ее подарками: платьями, книгами, картами. Как он, вопреки своему распорядку дня и ночи, подолгу сидит с ней в библиотеке или гостиной, размышляя об искусстве, истории и помогая разобраться в исписанных тэлирскими рунами свитках.

– Он замечает на моем лице грусть и спешит тут же пригласить на танец или же посадить за рояль для изучения новой симфонии. Он занимает мою жизнь. Жизнь, которую я провожу в четырех стенах. Что в действительности за стенами этих покоев – мне неизвестно. И оттого я чувствую себя канарейкой, которую заперли в золотой клетке. – закончила Цефея. – Справедливо ли его обвинять в моей тоске по неизвестной мне свободе? Думаю, что нет.

– В твоем заточении виноват не только Рубин. – заметил Эниф. – В большей степени причина тому я. А точнее – новости, которые я приношу с собой.

– Я все понимаю, Эниф. Разумом я понимаю каждое ваше с Рубином опасение. Но разве могу я уговорить свои чувства отказаться от мечты покинуть эти стены и посмотреть город? – неожиданно она улыбнулась. – Да и как заглушить свое любопытство? Я столько читала об Айре. А видела лишь то, что возможно было разглядеть с балкона моей спальни.

– Подожди немного. – попросил Эниф. – Очень скоро ты будешь свободна. Поверь мне, Цефея. Сейчас ты свободнее многих Хранящих… – Эниф осекся. Фраза, оброненная им в глубокой задумчивости, удивила Цефею. Не успев ни о чем спросить друга, Хранящая тут же услышала новый вопрос. – Рубин вскользь упоминал о твоих видениях во время болезни. Они все еще беспокоят тебя?

– Если ты о том, вижу ли я их до сих пор – нет, я не вижу их. Однако, я их помню. Каждое мгновение. У меня нет личных воспоминаний о жизни до того, как я появилась в покоях Рубина, но у меня в достатке воспоминаний из жизни Айры. Думаю, я могу рассказать об этом мире больше, чем его старожилы…

– Что ты видела?

Эниф обратился к Цефее столь твердо и властно, что она впервые вспомнила о его княжеском происхождении.

– Войну. Чуму. Голод… – коротко ответила Хранящая, не желая вдаваться в детали. – Но было и счастье, с которым Айра также щедро делилась со мной.

– А что же с грядущими событиями? Ты видела то, что должно случиться? – настойчиво продолжал расспрашивать Эниф.

Цефея ненадолго замешкалась. Она не желала рассказывать о гибели мира, но, в то же время, не желала обманывать друга. Взглянув на эльфа, девушка замерла, и тот, будто прочтя в ее взгляде ответ, задумчиво протянул: «Вот значит, как…».

Часы на башне городской ратуши пробили одиннадцатый час.

Эниф разглядывал Цефею, задаваясь вопросом о том, станет ли она для Айры спасением или гибелью. Во мраке проглядывался блеск ее аметистовых зрачков. Эльф неподвижно замер в кресле, отчего стал похож на холодную фарфоровую куклу, чье изящное тело и точеное лицо творил умелый мастер. Только твердый, ледяной взгляд пронзительных серых глаз выдавал в нем жизнь. Наконец, он моргнул, слегка нагнувшись, поставил на стол полупустой бокал вина и, отбросив от лица черную прядь волос, поднялся с кресла. В ладони эльфа блеснула россыпь перламутровых капель. Он положил их на стол и коротко сообщил: «Это для тебя». После чего, развернувшись, прошел к двери. На столе поблескивал серебряный гребень, украшенный лунными камнями. Цефея желала поблагодарить друга, но тот, развернувшись, произнес напоследок, поставив тем самым точку в их беседе:

– Каждый Хранящий несет тяжесть своей судьбы. В этом мы мало отличны от простых смертных. Но ты должна помнить о том, что мир ждал тебя как спасителя. Так будь им, как бы тяжек не был твой путь.

К началу второго месяца весны 1121 года Цефея, окончательно привыкнув к укладу жизни в покоях Рубина, стала обращать внимание на то, как формируются ее вкусы и предпочтения. Ежедневные ритуалы перерастали в привычку, и вопрос о любимых сладостях и вине более не вызвал растерянности. Наблюдение за процессом становления собственной индивидуальности оказалось весьма увлекательным занятием. Музыка доставляла Цефее удовольствие, но петь в компании Рубина ей нравилось больше, чем слушать в стороне неизвестных менестрелей. Эниф, неразговорчивый и сдержанный, не принимал участие в домашних концертах, лишь иногда возлагал на себя роль скучающего слушателя. Голоса Рубина и Цефеи были весьма недурны, но однажды Хранящей довелось услышать пение барда в Императорском дворе. Девушка пела перед гостями вечернего променада, аккомпанируя себе игрой на звонкой лютне. Баллада о Сариннаре, сказочном герое Сентория, пелась мягко и нежно, будто бы на одном дыхании. Цефея с наслаждением прислушивалась к трелям голоса и с окончанием последнего куплета печально отметила для себя крайне невысокий уровень собственных вокальных данных.

Цефея обожала танцы и никогда не отказывала в просьбе Рубина потанцевать с ним. Особое удовольствие ей доставляли танцы под музыку, которую крайне редко исполнял для них Эниф. К слову, эльф должен был быть благодарен за свои весьма неплохие успехи в этом деле Рубину. Танцы с Энифом были для Цефеи непосильным испытанием. Единожды ей довелось танцевать с эльфом. Его тело было гибким и ловким, он словно скользил по паркету, уверенно ведя за собой партнера. Цефея, еще не до конца простившись с непоседливостью начинающего танцора, очень скоро утомилась. Рубин, напротив, удивлял мягкостью, с которой он вел партнера в танце. Даже его улыбка, которая была непременным признаком огрех в движениях Цефеи, доставляли девушке радость. Перехватить инициативу управления было практически невозможно. В какой-то миг Хранящая все равно оказывалась во власти красноволосого друга и покорно подчинялась заданным движениям. Возможно, причиной такой уверенности в танце с Рубином были многочасовые уроки, за которыми друзья коротали вечера.

Цефея любила читать. По большей части в руках ее оказывались повести о приключениях. Любимым языком Цефеи стал певучий тэлирский, на котором она могла читать несложные поэмы и пьесы. С каждой неделей она совершенствовала свои знания языка, легко воспринимала на слух его растянутый слог. Все легче ей давался перевод прочитанных Рубином страниц. Дождливый день, выпавший как раз на вторую неделю второго месяца Воды,6 Эниф устроил Цефее экзамен. Он безжалостно принялся указывать на ошибки в произношении и акценте.

– Tirensa, sirra7 Cifea.8 – говорил он раз от раза, чем очень веселил Хранящую. – Elfia illia nen oridia. Tileni arena il salidia.9

– Mien kelida ala veria.10 – напоминала Цефея в ответ.

Эниф застыл, а затем чуть заметно улыбнулся. Он был доволен ответом.

Рубин, наблюдавший за беседой Цефеи и Энифа, тайно гордился своей ученицей. Его веселило присутствие Энифа на их уроках и встречах. Он помнил о десяти годах бесплодной борьбы, в течение которых избранник Файро желал доказать бессмертному эльфу ценность человеческой жизни. Он множество раз пытался вовлечь Энифа в жизнь смертных, но эльф не находил для себя интереса в трате времени на смертных. И вот, наконец, Цефея оказалась человеком, способным его удивить и заинтересовать.

Она любила географию и астрономию, считая эти науки основными в Айре. Благодаря географии она познавала видимый образ мира, создавая в своем воображении необъятную картину окружающих его гор и равнин, рек и океанов. Благодаря астрономии Хранящая приоткрыла мир, невидимый глазу. Наука о звездах и небе позволила узнать ей незримую часть мира Айры: оказалось, что система Татериса, состояла из одной небольшой планеты Аэс, вращающейся вокруг солнца, а также пяти спутников, круживших хороводом вокруг планеты. Центр системы заняло гигантское раскаленное солнце Татерис, в честь которого был назван великий океан, омывающий материки Айры. Яркое светило было окружено поясом из пыльных облаков – единственным напоминанием о сестре Аэс, раздавленной силой Татериса в незапамятные времена. Пять спутников планеты – луны Аэс, двое из которых находились в тени друг друга. Имена темных близнецов – Велия и Наала. В ясную погоду их можно увидеть у самого горизонта. Каждую ночь небо приветствует самую крошечную луну – Наиран, что успевает трижды облететь небосвод. Ее называют «Порхающей душой», и она, согласно легенде, – частичка из глубин Айры. Глубинный Дракон – владыка Океана, выпустил ее из глубин океана для того, чтобы ночью следить за поступками людей. Еще одна луна – красавица Аклио, что поднимается из пламени зари. На востоке она носит имя Солан Ирадиа – «Погасшее Солнце». Она поднимается спустя несколько мгновений после того, как солнечный диск скрывается за горизонтом и кажется, что это солнце сбросило свой пламенный наряд и возвращается на небосвод уже обнаженным. Из сияния заката поднимается лишь бледный, едва заметный, призрачный диск, но приближаясь к зениту, Аклио становится ярче. Под полярной звездой она сливается воедино с Сатарин – «Золотой луной», восходящей из мрака Востока и спешащего на встречу к своей возлюбленной.

Мир Айры невозможно было объяснить законами физики. Однажды, Цефея спросила Рубина о том, как все природные явления связываются с Перворожденными и Создателем. Хранящий взглянул на карту планетарной системы, что висела над его столом в библиотеке и произнес:

– Теории мудрецов о том, что в Айре многие процессы возможно объяснить посредством материальных законов весьма занятны. Однако, нельзя забывать о том, что эти процессы кто-то когда-то создал. Так может, то, что иной раз зовут «законами физики» и есть Создатель?

Возможно, когда-нибудь, в ваших сердцах также зародится сомнение. Легенда о сотворении мира будет казаться сказкой, придуманной древними мудрецами для простого объяснения непростых основ мироздания. Но, будь вы в Айре, то непременно обратили бы свой взор к небу. И тот непродолжительный миг наблюдения за звездной бездной не позволил бы вам обратиться к расчётам и формулам для ответа на терзающий вас вопрос. Стоя под светом великого множества звезд, больших и малых, вы не нашли бы в себе сил оторвать взгляд от пяти лун, среди которых, и вы в это бесспорно поверили бы, будь вы там, есть белоснежная жемчужина, поднятая на небеса из самых темных глубин Татериса. Даже жалкое мгновение, проведенное в Айре, разрушило бы множество ваших сомнений.

Ведь смерть настигает сомнения, когда созерцающий мир оглушен музыкой, слышимой в шелесте ветра и трелях одинокого соловья, ослеплен мерцанием звезд и бликах зарождающегося утра. Бессмертная симфония жизни испепеляет любые вопросы, подвергавшиеся сомнению роль Создателя в сотворении мира. Создатель не поддается расчетам, как и любовь, благодаря которой и была создана Айра.

Глава третья

Утро следующего дня началось с визитов. Ожидая Энифа, Цефея распахнула двери, едва услышав стук. Но на пороге стояла седовласая, хрупкая женщина, облаченная в золотисто-охряные одежды, богато расшитые шелком и розовым жемчугом. Некогда красивое лицо гостьи было покрыто глубокими морщинами, бледная кожа потеряла привлекательность здорового румянца и напоминала лист тонкого пергамента. Волосы женщины были затянуты в тугой узел, из-за которого ее облик приобретал чрезмерную строгость. Перед Цефеей стояла Хранящая Мать. Девушка, будто почуяв это, склонилась, выражая свое почтение гостье. Незнакомка шагнула в гостиную, не обратив на Цефею внимания. Лишь только шумный вздох подсказал девушке, что ее присутствие в покоях Рубина крайне раздражает гостью.

– Позови Рубина. – Приказала она.

Цефея желала заметить, что она не слуга, а гость, но в этот миг из библиотеки вышел Рубин. Вовсе не удивившись внезапному визиту, он слегка поклонился незнакомке и произнес ее имя: «Атара…». Хранящий пригласил гостью присесть, но в ответ женщина упрямо покачала головой.

– Полагаю, наш разговор будет о ней. – Сказала она, брезгливо кивнув в сторону Цефеи. – Глупо было с моей стороны спешить к тебе, чтобы рассказать о появлении Цефеи в мире Айры.

Девушка окинула гостью взглядом. Между Рубином и Атарой пролегала пропасть непонимания. Привычное различие Рубина и Энифа уступало тому, что наблюдала девушка теперь, сравнивая Атару и избранника Файро. В Энифе жило мертвенно-ледяное равнодушие, которое можно было объяснить, вспомнив о его бессмертии. Он был безразличен к человеческой расе и оттого часто казался безжалостным к другим. В противовес холодному рассудку эльфа жил Рубин. Кому как не Цефее была известна природа его взвешенного и справедливого рассудка, которому было не чуждо милосердие и понимание. Невозмутимость красноволосого Хранящего сполна компенсировалась горячим сердцем и нежным отношением к каждому живому существу. Для него были все равны, жизнь каждого была одинаково бесценна. Он жил без оглядки на прошлое, желая наслаждаться мгновением настоящего. Однако, в то утро Цефее открылась новая грань характера Рубина. Перед Атарой стоял сильный и уверенный избранник Файро. Атара, в свою очередь, казалась честолюбивой, гордой и озлобленной. Но все это, как кровь из раны – сочилось из глубин ее искалеченной души. Хранящая поймала себя на мысли, что необычайно чутко ощущает ее эмоции.

– Ты знаешь о вознаграждении за Цефею? Вижу, что знаешь… Вся стража ищет ее. Я надеялась, что ты отправишься на ее поиски и поймаешь для Совета. Но на пороге твоих покоев меня встречает причина моей давней бессонницы. Объект всеобщих слухов. Глупо, но я все еще надеюсь, что эта девочка не имеет отношения к роду Хранящих. Это твоя прислуга? Подруга из города? Скажи мне, что она не Хранящая, Рубин!

Рубин покачал головой.

– Как бы я не желал, – сказал он, – но перед тобой стоит Хранящая по имени Цефея.

Золотистые искры вспыхнули над головами Хранящих. Одна из них едва не достигла Цефеи. Она вздрогнула и отшатнулась, заметив, как между ней и Атарой полыхнула стена алого сияния. Губы Атары сжались в тонкую нить, лицо исказилось от гнева. В наступившей тишине можно было расслышать ее шипение: «Глупый мальчишка…».

–Пожалуйста, Атара, не нужно… – попросил он, собирая остатки голосов в свою ладонь. Живительное волшебство огня – крошечный, тлеющий светлячок погибающего пламени – томился в ладонях своего господина. Голоса, призванные Рубином, преданно обнимали его пальцы своими жаркими языками. От внимания гостьи не ускользнуло то, с какой легкостью избранник Файро дал ей отпор. Потеряв последние капли самообладания, Атара разразилась угрозами и проклятиями.

– …Она человек! – вновь и вновь кричала женщина. – Ты смел привести человека в мир Айры!

– Невозможно провести в Айру человека. – Раз от раза напоминал Рубин.

– Однако же она здесь! Девчонку нужно предать суду, а ты…

– Остановись, Атара. – Потребовал он, теряя терпение. – Цефея здесь. Хочешь ты этого или нет. Осталось лишь решить, как нам быть.

Атара сдалась. Лицо ее вытянулось от усталости, взгляд потух. Она еще раз взглянула на Цефею, но теперь с болью и тревогой во взгляде, словно молила ее бежать из Айры. За окном пели птицы и цвела весна, заливая равнины у подножия Ланглары солнечным светом и сверканием кристальной росы. Ветер наполнил белоснежные шторы, от чего те стали похожи на вздутые паруса. В тишине комнаты послышались шаги – то Рубин приблизился к Атаре и заговорил мягко, едва слышно.

– Бессмысленно искать виновных в том, почему Цефея стоит в этой комнате вместе с нами. Айра призвала ее в тяжелый час и мы, как и следует, должны повиноваться желанию Создателя. Я сделал свой выбор, Атара. Я с Цефеей.

– Нет такого закона, – твердо начала Атара, – по которому я должна посвятить в Хранящие чужестранку из мира людей. К тому же нет ни единого доказательства, позволяющего говорить о том, что она – Цефея.

– К чему этот обман? – не понимал Рубин. – Не ты ли ждала ее появления? Не ты ли желала стать ее наставником? Почему ты не желаешь ее признавать теперь?

Атара покачнулась, словно Хранящий дал ей пощёчину. Вовремя схватившись за подлокотник дивана, она выпрямилась.

– Я знаю, чего ты хочешь, Рубин. – Сказала она, хрипло. – Цефея станет Хранящей и я должна буду взять ее под свою опеку. Будет ли у меня выбор? Только если ее возьмет иной наставник – Отец или Мать, способные обучить Цефею мудрости Хранящего. Не сомневаюсь: кто-то возлагает на нее большие надежды. Но только не я. Тебе ли не знать, что я ждала иного спасителя. Да, не человека, но и не гибель этого мира. Я исполню волю Создателя и помогу ей стать Хранящей. Но для начала я должна буду взять с тебя клятву, девочка. – Атара повернулась к Цефее лицом и они впервые взглянули друг другу в глаза. – Поклянись, что я никогда не буду твоим наставником.

Цефея, не раздумывая, пообещала: «У меня нет и не будет права заставлять вас быть моим наставником. Когда придет время – моим наставником будет иной Хранящий из числа почтенных Отцов и Матерей».

Атара прикрыла глаза рукой и устало вздохнула.

– Сегодня ночью я открою для вас проход через западные ворота. Назовешь мое имя и тебя пропустят без досмотра. Но я смогу договориться лишь на эту ночь, Рубин. Одна ночь. Ты понял? – Будто заклиная Хранящего, она повторила все сказанное еще раз и лишь убедившись, что Хранящий запомнил каждое ее слово, прошла к двери. Замешкавшись на пороге, она взглянула на Цефею. – Знаешь ли ты имя своего Перворожденного?

– Нет, сирра. Но вам известно его имя. Не так ли?

– Это Рагнарек. Смерть Айры.

Дверь закрылась, мягко щелкнув латунным язычком. Хранящая безмолвно стояла, глядя на Рубина. Первое, что вспомнила она в то мгновение – просьба Энифа придерживаться пути спасителя.

– Эниф знал. – Без тени огорчения проронила Цефея.

– Ты ничего не знаешь о Рагнареке… – осторожно начал Рубин, но девушка остановила его. Она безмолвно просила его ничего не говорить и ушла в свою комнату, пробыв там до вечера.

Среди прочитанных книг она отыскала ту, что была посвящена древним предсказаниям и легендам. Раз за разом она перечитывала строки древнего пророчества, до тех пор, пока они не отпечатались в ее памяти. Разглядывая гравюру могучего воина, разрубающего мечом Айру, Цефея вновь и вновь спрашивала: «Зачем я нужна тебе, Рагнарек?», но ответа так и не получила. Порой она металась по комнате, словно раненый зверь, не находя в себе сил поверить в свою судьбу – быть судьей и палачом для мира, который она так страстно полюбила.

Тот вечер был сложным и для Энифа, который предстал перед друзьями крайне рассерженным после общения с Вечным Советом. Несколько часов он потратил на попытки убедить Совет принять избранницу Рагнарека в число Хранящих Айры.

– Вы даже не знаете ее предназначение. – Говорил он. – Вы даже не даете шанса раскрыть в ней дар Хранящего. Мы не можем, – заявлял Эниф, – противиться заповедям, по которым Айра существует уже тысячи лет. Вы идете против воли Создателя.

Но что значит воля Создателя в глазах испуганных старцев, считающих, что изоляция Хранящей от могущества Рагнарека поможет продлить жизнь Айры? Слушатели упрямо не желали принимать слова избранника Хроноса всерьез, подвергая его речь критике и не раз используя ее в качестве тем для насмешек.

– Цефея – порождение Рагнарека. – Говорил один из советников. – Уничтожим Цефею – победим чуму, ожидающую нас с появлением Рагнарека.

– Вы видите в Цефее гибель мира, я же вижу в ней спасение! – воскликнул Эниф. – Айра не призвала бы ее, если бы в Цефее не было нужды! Цефея необходима Айре. Рано или поздно вам придется признать это. Теперь Вечный совет решает за Создателя кого из Перворожденных почитать, а кого – изгонять? Не боитесь ли вы навлечь на себя гнев Создателя?

Но старцы были непреклонны в своем желании изгнать Цефею.

– Корм для червей. – Раздраженно изрек Эниф сквозь зубы, с отвращением вспоминая зазнавшихся стариков, покидая стены Ратуши.

Явившись к Рубину, Эниф по большей части молчал и с нескрываемым облегчением воспринял новость о том, что Цефее уже известно имя ее Перворожденного.

– Значит, мне придется говорить еще меньше. – Разумно подвел итог он, занимая кресло у камина.

Даже когда в гостиную вошла Цефея со сборником легенд Айры, Эниф не проронил ни слова.

– Вы считаете это справедливым? – наконец спросила Цефея. – Справедливо ли приказывать разрушить то, что я совсем недавно полюбила? Почему нельзя было наделить меня даром созидания? Зло – вот чему я должна буду подчиниться.

– Не называй своего Перворожденного злом. – Предостерег Рубин. – Сперва встретиться с Рагнареком.

– Как же у смертных все просто. – Слегка раздраженно заметил Эниф. – В Айре нет злых или добрых богов. Разве ты не заметила этого, когда читала легенды? У каждого Перворожденного – своя роль. Кому-то отведен удел создавать, но кто-то наделен даром уничтожать. Этот цикл жизни определил Создатель задолго до Перворожденных.

– Наберись терпения, Цефея. – Посоветовал Рубин. – Быть может, ты станешь спасением Айры.

В каждом мире возможно найти людей, награжденных редким даром, ценящийся больше, чем дар избранника Перворожденного или Странника. Эти люди способны вселять в сердца других надежду и пробуждать в них силу, разжигая пламенную страсть к жизни. В темный час пути они пробуждают вас от забвения отчаяния. Но даже для Айры Рубин был уникален, так как сочетал в себе множество благодетелей. Не произнося речей, он заставлял Цефею действовать благоразумно, собирая все свои силы для следующего рывка. Рубин внушал ей уважение к той жизни, что суждено было прожить в Айре. Недолго наблюдая за редкими вспышками гнева или отчаяния, он не переставал повторять Цефее: «Ты тратишь силы, горюя о том, чего исправить уже нельзя. Не лучше ли подумать о том, что возможно изменить?».

В первом часу ночи Хранящую разбудили и попросили надеть удобные штаны и рубашку. Девушка послушно встала, умыла лицо прохладной водой. Забирая волосы, она разглядывала свое отражение и повторяла заученные наизусть строки легенды: «Все было рождено из пустоты. Имя той пустоты – Рагнарек. Создатель спал, в то время как Рагнарек правил Хаосом, который был на месте Айры. Проснулся Создатель и сотворил Айру, но одолеть пустоту не смог. Создатель отвел Рагнареку роль судьи и палача, дав ему наказ быть концом мира». Сквозь легкие шторы пробивался серебристый свет луны. Цефея закрыла лицо руками, желая испепелить воспоминания о разговоре с Атарой и поверить в сказанное друзьями. Когда теплая ладонь легла на ее плечо, девушка вздрогнула.

– Тебя ждет тяжелое испытание, Цефея. – Тихо сказал Рубин. – Но нам нельзя медлить.

Наконец состоялось ее знакомство с Айрой. Лошади, нетерпеливо переминавшиеся у коновязи, возбужденно всхрапывали. Звонкое постукивание их подков о мощеную мостовую, эхом разносилось вдоль высоких белоснежных стен замковой постройки. Цефея подняла взгляд и увидела темнеющие окошки покоев Рубина. Те самые окна, сквозь которые она наблюдала за жизнью Айры. Но лишь оказавшись посреди ночи в цветущем парке, Цефея подумала о том, как неожиданно огромны оказались многие вещи, и как жалки и малы были те, что населяли необъятный мир, сотворенный Создателем.

Мощные стволы вековых дубов придерживали богатую крону, усыпанную зеленеющей листвой. Ровные линии аллей убегали в темноту, теряясь меж розовых кустов и зарослями шиповника. Застенчивые петуньи качали своими разноцветными головками, вторя пестрым бархатцам и колыханиям прохладного ветра, пронизанного росой весенней ночи. Кристальная, чистейшая вода, застыла каплями на каждой травинке и лепестке, отчего казалось, что по парку разбросаны самоцветы. Крупные мотыльки и белесые ночные бабочки порхали в зарослях, красуясь перед путниками искусным рисунком своих нежных крыльев. Несколько сверчков, зарывшись в траве, играли свою мелодию, стараясь задать ритм неутихающим цикадам.

Все это разыгрывалось под высоким небом, от глубин которого кружилась голова. С темной глади бесконечного небесного океана взирали сверкающие звезды, каждая из которых, подчиняясь вечному закону движения, была подвижна. Одни стремительно пересекали небеса, оставляя за собой хвост из сверкающих частичек света и искр. Другие, чинно шествовали по небосводу, лениво перекатываясь по намеченным орбитам. Пять лун, две из которых были скрыты крепостной стеной, смиренно шагали по своему тысячелетнему пути, не смея отклониться от курса.

Цефея шептала признания в любви, надеясь, что Айра слышит ее. Она жадно вдыхала воздух, пропитанный запахом свежескошенной травы. Едва не лишившись дара речи от изумления, девушка с трудом заставляла себя следовать за друзьями, но все равно отстала от них на несколько шагов.

– Взгляни туда. – Шепнул Рубин и указал на сад. Тот самый сад, который был виден из окон спальни Цефеи. Там цвели сливы и вишни.

Среди веток, устало опустившихся от тяжести многочисленных соцветий, мелькали крошечные птички, привлекавшие внимание пестрыми перышками и звонким чириканьем. Они, ловко порхая с ветки на ветку, ловили светлячков, роящихся вокруг деревьев. Сверкающие мошки, словно дразня обидчика, разжигали свои тельца с новой силой, от чего птички лишь громче заливались чириканьем. Звуки этих оживленных сражений разносились по всему парку. С трудом оторвав взгляд от пестрых птиц, Цефея села на коня, заняв место за спиной Рубина.

Город погружался во мрак и его улицы с трудом проглядывались во тьме. Цефея, слегка разочарованная тем, что ее знакомство с Алморрой так и не состоялось, вглядывалась в едва видневшиеся силуэты невысоких домов и палисадников. Однако, большее внимание Хранящей завоевали люди, облаченные в плащи ярко-желтого цвета. Они неспешно брели по улицам, останавливаясь у фонарных столбов и поднимая длинные, металлические жезлы, увенчанные ярким сферическим камнем. Это были люмии – служители улиц, следившие за состоянием фонарей. Они отвечали за освещение улиц города в ночное время. Рубин, в ответ на вопрос Цефеи, пояснил, что большой камень, венчавший их жезл – лава с Хильмарии. Она пластична как глина, но горяча как пламя. Кузнецы работают с ней крайне осторожно – слабого дуновения бывает достаточно для того, чтобы разжечь пламя вокруг камня. Благодаря жезлам люмии разжигают в фонарях огонь. Утром, как только светает, люмии вновь проходят по городу и гасят фонари латунными колпачками.

Наконец, вдали между домами показался свет. Цефея поняла, что они едут к оживленной улице и действительно, спустя несколько минут конь Рубина Мерхар зацокал по освещенному проспекту. На нем было множество людей – в основном торговцев и стражников, закованных в белоснежные доспехи с выкованным на груди тысячелистником. Среди стражников мелькали уставшие лица путников, шагающих по улицам Алморры в поисках ночлега, где-то торговец призывал купить редких прохожих эльфийские отвары для укрепления мужской силы или же коррекции женской красоты. Город жил даже ночью, но ритм этой жизни отличался от представлений Цефеи, привыкшей следить за чинным чествованием дворян по замковому парку.

Сердцем Алморры был белостенный замок, сложенный из эртарита. Внутренние стены замка – граница между Верхним и Нижним городом. Верхний город состоял из замка, примыкающих к нему построек и Имперского парка. За стеной замка начинался Нижний город – город простых людей, ремесленников и мастеров. Спутанные линии улочек пересекались, образуя небольшие площади, на которых были установлены крохотные фонтаны, водой из которых каждый странник мог утолить жажду. Центром Нижнего города считалась площадь Далии, с появлением которой связана интересная история.

Алморра – город десятка национальностей, но когда-то веру и культуру иноземцев уничтожали, прежде чем принять земли в состав Империи. Это была эпоха кровопролития и множества войн. Городские предания гласят, что в то время в городе жила целительница по имени Далия. Она излечивала сотни раненых, помогала не только воинам Империи, но и ее врагам. Для милосердной Далии не существовало границ между воинами Сентория и мужами иных государств. Днем она служила в Храме, излечивая раны сенторийцев, а под покровом ночи отправлялась за стены Нижнего города, где ее ждали жертвы Империи. Но до Императора дошли слухи о том, что Далия помогает врагам излечивать раны и разгневанный правитель бросил целительницу в подземелье. Хрупкая и болезненная женщина, делившая свою еду с больными и нищими, не выдержала сквозняков и холода темницы. Через месяц, когда Император смилостивился над ней, Далия была на грани смерти. Лучшие целители пытались спасти ее, однако Далия умерла.

Войны кончаются, но память о павших остается в сердцах людей надолго. Пройдет чуть менее пяти лет после окончания войны и, к изумлению Императора, горожане установят на центральной площади статую целительницы. Молодая женщина, чья фигура искусно выточена мастером из эртарита, следила за родным городом, покорно склонив голову перед дверьми городской ратуши. Белоснежный облик делал ее похожим на призрака, застывшего с протянутыми руками. Даже спустя сотню лет, глядя в ее умиротворенное лицо, казалось, что она готова заключить каждого страдающего в объятия, даруя любовь и покой. Неизвестный горожанин посадил под ногами Далии несколько кустиков горной ясмины, круглогодично цветущей белоснежными крошечными соцветиями, что пушистыми бородами свисают с островка к водной глади фонтана. Чуть позже в воды фонтана было запущено несколько алых карпов.

Оставались неясным лишь причины, по которым монумент врага Вечного Совета был установлен перед городской Ратушей, в которой три раза в неделю собирались советники Императора. Конечно, у горожан был ответ на этот вопрос, но на этот раз мнения расходились. Одни говорят, что памятник Далии – это памятник милосердию, которое есть в каждом сердце. Так горожане просили советников не забывать о человеколюбии и принимать лишь справедливые решения. Но более злые языки шепчутся, что призрачный образ целительницы – напоминание о многочисленных жертвах, павших из-за алчности Императора и трусливости почтенных Отцов и Матерей.

Облик города складывался веками благодаря усилиями трудолюбивых алморрцев, день которых начинался с уборки дома и приготовления завтрака для семьи. В городе все постройки были в два-три этажа, практически под каждым окном дома висел ящик с цветами. Парки, палисадники, сады – слабость алморрцев. Город утопал в зелени.

Цефея старалась запомнить каждую улочку, следила за каждым поворотом. Как же хотелось ей пройти по улице, не имея ограничений во времени. Как завидовала она спящим в домах людям, которые каждый момент своей жизни могут потратить на прогулку по Алморре и ее окрестностям.

Жилые дома остались позади, все чаще на глаза попадались постоялые дворы, магазины и лавки. В конце улицы показались ворота и стража. Цефея ощутила, как напрягся Рубин и заметила несколько обеспокоенный взгляд Энифа, брошенный на друга. Однако, все переживания Хранящих оказались впустую – едва услышав имя Атары, стража отступила в тень, пропуская путников.

– Наша смена закончится в шесть. – Негромко сообщил Рубину один из стражей. – Через два дня я снова здесь…

Взгляд молодого капитана упал на Цефею. Доли секунды он глядел на нее, широко распахнув глаза, а затем, встрепенувшись, низко поклонился. Лишь когда путники оказались за городскими воротами, Хранящая осмелилась спросить у Рубина о причинах, по которым стражник столь странно отреагировал на ее присутствие.

– Мне показалось, – призналась Цефея, – что я видела страх в его глазах.

– Думаю, Атара сказала доверенным лицам о том, что ты Хранящая Рагнарека. – Предположил Рубин.

– Выходит, подобное отношение будет ждать меня от каждого? – спросила Цефея.

– Отношение каждого – зависит лишь от тебя, Цефея. – Улыбнувшись, заметил Рубин.

– liana delo nolisa ledira roun. Lonori li. – поддержал Эниф, усмехнувшись. – Li oniery en dalissa. Erinidas.11.

Путь лежал к одной из вершин Ланглары – веренице высоких гор, раскинувшихся в Северо-Западной части Центрального Королевства Сентория. Лошади перешли на галоп. Черный конь Рубина сливался с ночью и Цефея с трудом различала его во мраке. Мышцы перекатывались под лоснящейся шкурой могучего зверя, земля содрогалась от удара его широких копыт. Мерхар походил на коня, которого был достоин демон, однако зверь избрал для себя красноволосого Хранящего. Вцепившись в Рубина, Цефея с ужасом представляла свое падение со скакуна, но вскоре Мерхар замедлился, переходя на легкую рысь, а затем и вовсе на шаг. Копыта отбивали звонкую дробь о каменные плиты. Цефея поняла, что они идут по горным тропам. Рубин, щелкнув пальцами, воспламенил вокруг себя полдюжины незримых фитилей. Пламя осветило путь ярче факела и Цефея разглядела под копытами Мерхара острые камни, укрывающие дорогу. Следуя примеру друга, Эниф, взмахнул рукой и выхватил из воздуха сверкающие сгустки молочной дымки, причудливо переливающейся в ладонях своего повелителя. Они зависли над его головой светящимися каплями, разгораясь мертвенно-белым пламенем.

Цефея знала, что ее ждало испытание в Пещере. Это было обязательной процедурой посвящения избранника в ряды Хранящих. После нее, если верить словам Рубина и Энифа, говорить о заточении Цефеи в темницах крепости нельзя. Во время испытания Хранящего в Пещере ждала встреча с потаенным страхом. Однако, для Цефеи оставалось неясным, как может иметь какие-то страхи человек, чей мир ограничен стенами чужого дома? К тому же она была очищена от страха беспамятством. Благодаря могущественным силам Айры, она лишилась прошлого, а где, как не в былом, находить страхи, с которыми можно было бы вести достойные сражения? Но когда у человека отнимают страхи, созданные разумом, в игру вступает инстинкт. Цефея жаждала жизни, боясь забвения. Но разве найдется тот, кто не боится мрака смерти?

Размышляя об этом, Цефея ощутила, что страх перед неизвестностью отступает. Для нее наиболее ужасающим виделось исполнение роли палача Айры. «Лишь только в пещере я отыщу ответы на все свои вопросы. – думала Цефея. – А значит, я пройду это испытание».

– Ты уже немного знаешь о предстоящем испытании, не так ли? – спросил Рубин, натягивая поводья. Мерхар послушно замедлил шаг, пропуская вперед белоснежного коня Энифа. – В большинстве сражений, главное оружие Хранящего – голоса. Знаешь ли ты, что это? Голоса – это потоки могущества, которые творили Айру, подчиняясь воле Создателя. Благодаря последней жертве создателя – имени, которое он крикнул, растворяясь в Айре без остатка – голоса приобрели нескончаемый источник силы. Знаешь ли ты, как звучат голоса?

На каждый вопрос Рубина Цефея качала головой. Он терпеливо говорил и задавал вопросы, на которые не слышал ответа. Тогда он пояснял и рассказывал еще, стараясь дать Цефее как можно более полное представление о том, что ее ждет.

– Голоса – это музыка мира. Сперва ты можешь не слышать ее вовсе, а затем услышать гул. В нем тебе нужно будет отыскать свою мелодию. Это непросто, но, слегка привыкнув к ее звучанию, ты сможешь быстро ориентироваться и призывать голоса для сражений. Однако, главная сила Хранящего заключена в его вере. Ты должна верить в правильность своих поступков. Даже если ты будешь погибать – не пускай в свое сердце сомнения и помни, что ты исполняешь волю Перворожденного. Слышишь, Цефея? Не сомневайся и не жалей о содеянном.

Цефея понимала страхи Рубина. Хранящие использовали свой главный козырь в борьбе с противником в пещере. Они представали перед своими Перворожденными как герои, победившие своих демонов с помощью дарованных им сил. Иное предстояло испытать Цефеи, которая не обладала навыками сражения мечом, или же голосами. На что могла положиться она? Цефее пришлось допустить мысль, что Атара специально отправила Хранящую на испытание в эту ночь. Это был верный путь на смерть. Она не сомневалась – почтенная Мать могла позволить им пройти испытание в иной день, однако, она приложила немалые усилия, освободив путь к пещере лишь в грядущую ночь. Но избранница Рагнарека не сдавалась.

– Я знаю, чего ты боишься, – негромко сказала Цефея, – но вспомни, сколько невозможного я совершила за эти несколько недель. На моей стороне Айра.

Она почувствовала, как раздвигаются ребра Хранящего, впуская в легкие глоток воздуха. Он накрыл ее холодную ладонь своей и, слегка ударив по бокам коня, нагнал Энифа.

Через пару часов отряд вышел на площадку к отвесной скале, посреди которой зияла широкая червоточина. Может, огромный червь проделал это отверстие в скале тысячи лет назад, погружаясь в глубину горы? Как наполняется колодец, так и дыра со временем наполнилась тьмой. Леденящий холод из пещеры распространялся вокруг, пугая все живое. Ничто не нарушало одиночества притаившегося в пещере мрака. Зверь ждал новой жертвы, клубясь и тяжело вздыхая. Пульсирующая тьма, змейками тянулась к Цефее, будто дразня и маня к краю. Недалеко от пещеры, повиснув над пропастью, росла плакучая ива. Она цепко держалась за каменистую землю могучими корнями, безжалостно впиваясь в камень, расщепляя его в песок и гранитную крошку. Ее зеленая листва, широкая крона, могучий ствол – были чудом жизни среди мертвых скал. Ветви ивы были украшены многочисленными цветными лентами. Хранящая знала, что обычно такие ивы растут там, где пало множество воинов и каждая лента на ее ветвях – это чья-то скорбь и память о погибшем.

– Я вернусь. – Решила Цефея. – Не нужно повязывать ленту.

Девушка сделала шаг на встречу тьме и темные змейки голодно лизнули носки ее сапог. Она приняла из рук Рубина меч и неумело закрепила ножны на поясе. Друг взглянул на нее и улыбнулся.

– Я буду ждать тебя здесь. – обещал он.

В столь волшебные ночи Айры сердца неподвластны страху. Кажется, что каждый житель Под горой способен на подвиг.

Звездные небеса укачивали мир в темных ладонях, напевая колыбельную ветрами и шепотом жестких стеблей осоки, колышущихся на диких полях Айры. Цефея оглядела безмятежно спящий мир, кивнула на прощание Энифу.

– Еще одна прекрасная ночь, Айра… – промолвила Хранящая, бросая прощальный взор на торопливую луну.

И даже провалившись во мрак она помнила, что с ней Айра.

Глава четвертая

Далекий стрекот цикад, пение вечерних птиц, тревожные всхрапы коней оборвались. Цефея коснулась ушей, на секунду подумав, что лишилась слуха. В этот миг из глубины мрака донёсся звон колокольчика. Девушка застыла, завороженная чарующим звуком. Колокольчик звенел, с каждой секундой становясь громче и обрастая новыми вибрациями. Тяжелые удары древнего сердца, разгоняющего по многокилометровым жилам тягучую, не податливую кровь, сотрясали тьму. Его биение заставляло внутренности Хранящей болезненно вибрировать. Ритм густых, редких ударов, поддержали тонкие струны незримой арфы. Великое множество голосов придерживались единого мотива, наигрывая знакомую Цефее мелодию. Эхо, играя со звуком, вторило симфонии, растворяя его в бесконечных лабиринтах каменных залов.

«Эту мелодию я слышала раньше… – подумала Хранящая, шагая во тьме. – Эта музыка была моим лекарством во время лихорадки. Да, нет сомнений, именно она звучала в те страшные ночи! Благословен тот, чьи пальцы касаются струн невидимой арфы». Шагая во мраке, Цефея ощущала, как смелость заполняет ее душу. Дирижёром несмолкаемой мелодии была Айра и Хранящая, бредя во тьме, ощутила мягкое прикосновение теплых потоков к кончикам своих пальцев. То были голоса. Избранница Рагнарека, познала их в густом мраке мира. Оставшись наедине с собой, она училась управлять могуществом, отведенным для нее. Долгие мгновения ее попыток дали первые успехи и девушка очень скоро научилась удерживать потоки в своих ладонях. Сколько времени ушло на тренировки – сказать сложно. Были ли это часы, дни, недели или месяцы – неизвестно. Но Хранящая крепла в своем ремесле и наслаждалась своим даром. Однако, как бы ни было сильно желание управлять голосами, навыки Цефеи были несовершенны. Избранница Рагнарека стремилась подчинить голоса своей воле и тогда музыка стала стихать. Вскоре прекратилась вовсе.

Беспомощность охватила сердце девушки. Оказавшись во тьме и тишине, она осознала, как может быть жалок Хранящий, лишившийся своего дара. Сполна осознав свою несдержанность, она сравнивала себя со вспыльчивой Атарой, невольно завидовала равнодушию Энифа и спокойствию Рубина. Но даже после признания ошибки, Цефея не услышала музыку во тьме. Мрак плотно обступил избранницу Рагнарека. Он тяжело вздыхал и утробно рычал, словно зверь, пробуждающийся ото сна. Его тело вздымалось, клубилось, набрасывало на Хранящую петли, силясь задушить девушку в смертельных тисках. Глубины пещеры сотряс раскат рычащего грома и девушка ощутила, как по ее спине пробегает холодок животного ужаса.

Древний монстр, рыча и скалясь на недоступного его взору врага, ступал по полу пещеры, скрежеща стальными когтями. Глазницы зверя были лишены глаз и пустые провалы зияли на их месте. Жестокость была создателем этого демона, ведь ничто иное не могло породить столь отвратительное существо. Худая шакалья морда, покрытая грубой пепельной шерстью, сморщилась, обнажая ряд острых зубов. Эти стальные клинки разрывали когда-то плоть древних воинов. Каждый житель Айры знал имя этого зверя, и Цефея знала его не хуже остальных.

В древние времена, когда Перворожденные жили среди смертных, люди развязали войну, пожелав занять место богов, отнять у них могущество и силу. Но боги были бессмертны, уничтоженное тело Перворожденного не означало его смерть – они всегда возрождались. Победить Перворожденных оказалось невозможно и люди пошли на хитрость. Они создали сосуд, из которого не могли вырваться бессмертные души Перворожденных. Этот сосуд они поместили в чрево зверя, собранного из множеств частей – зверей, людей, глины и грязи. Ему дали имя «Пожиратель богов», а чуть позже, с подачи хильмарийцев, имя зверя стало звучать как «Оташу». Химера была рождена человеческой жестокостью и стала причиной, по которой Айра потеряла единство Перворожденных и тех, что были созданы ими. Боги вынуждены были укрыться от людей, спрятавшись в Горнем мире и затеряв дорогу во мраке забвения. Вскоре дикий зверь, созданный людьми, вырвался на свободу и сбежал, оставив след лишь в одной легенде, вечный страх в сердцах жителей Айры и заняв место в детских кошмарах и пугающих преданий древности. Но коварная Судьба, вышивающая судьбы каждого существа на полотне жизни, решила свести нить Цефеи и Оташу.

У ног Хранящей, словно хлыст, звонко щелкнул длинный крысиный хвост. Отступив на полшага, девушка вытащила из ножен меч и с горечью признала, что ее навыков владения им недостаточно для сражения с монстром. Цефея терпеливо ожидала нападения зверя, но Оташу настойчиво дразнил жертву оглушающими ударами хвоста. Во время очередного выпада хвоста девушка схватила его за кончик и со всех сил дернула, будто желала вырвать его из монстра. Зверь, огрызнувшись, сделал рывок к Хранящей, щелкнув у ее бока стальными зубами. В эту секунду, увернувшись от врага, Хранящая занесла клинок и перерубила зверю хвост. Демон взвыл, метнулся в сторону. Половина хвоста, словно змея, ухватилась за ногу Цефеи. Девушка брезгливо скинула с себя отрубленную часть монстра, но отвлекшись она не заметила как враг преодолел расстояние в несколько шагов. Сбив Цефею с ног, Оташу прижал ее к земле могучими лапами, выпустив ледяные когти. Плечи пронзила нестерпимая боль и Цефея, в ярости схватив демона за шею, попыталась остановить его, повалив на бок. Тело била крупная дрожь, горячая струя крови скользнула по леденеющей коже и пятном расползлась по рубашке. Навалившись своим весом, зверь переломил Цефее ребра. Дыхание перехватило, Хранящая хрипло выдохнула, сдерживая крик. Холодная ярость захватила ее разум и дрожью отдавалась в ослабших руках. Собрав остаток своих сил, Хранящая нанесла удар по морде Оташу, но зверь, поведя носом из стороны в сторону, оскалился вновь, не ослабляя хватки. Сомкнув когти, он наслаждался криками своей жертвы, чья жизнь стремительно угасала под его тяжелыми лапами.

В эту секунду избранница Рагнарека расслышала далекий звон колокольчика. Слабая надежда затеплилась в душе и девушка жадно прислушалась к тишине. Там, глубоко в недрах мира, была слышна симфония Айры. Музыка возвращалась, вновь наполняя пещеру, а вместе с тем побеждая боль в теле Хранящей. Кончики пальцев покалывало, пробуждая каждую клеточку тела от смертельного сна. Темно-аметистовые потоки, сгустки и вспышки, едва заметно искрились во мраке пещеры, ожидая приказов своего повелителя. Будто дикий зверь, прирученный терпеливым охотником, голоса сами скользнули в ладони Цефеи. Только тогда, забыв о боли, она совершила последний рывок. Стоило ей коснуться Оташу, как молнии десятков гроз пронзили его тело. Враг выгнулся и оглушающе завыл. Выбравшись из-под монстра, Цефея нашла на ощупь меч и с его помощью поднялась на ноги. Она ощущала движение голосов, будто те были оголенными нервами ее сознания. Они скользили во тьме, беспрекословно подчиняясь воле Цефеи. Сверкающие путы обжигали, шипели, искрились. Они разъедали плоть монстра, в воздухе ощущался запах паленой шерсти и горелого мяса. Этот аромат, в купе с металлическим привкусом крови во рту Хранящей, вызывал тошноту. Девушка попыталась вздохнуть, но тут же застонала от боли. Ее тело было изорвано стальными когтями зверя. Цефея взглянула на монстра, опутанного голосами и прижатого ими к земле. Сейчас враг напоминал слепую дворнягу: он визжал, словно раненый пес и скалился в темноту, силясь стряхнуть с себя дьявольские силки. Одна из петель, обвив шею зверя, прижала его морду к каменному полу. Монстр жадно хватал воздух ртом, будто хотел перегрызть путы, конвульсивно дергался и, в конце концов, перевернулся на спину. В этот миг обрубленный хвост ударил Цефею по лицу. Едва устояв после удара, девушка отсекла хлыст у основания, лишив Оташу последнего оружия. Зверь пытался вывернуться из голосов, но те надежно прижимали его, окончательно обездвижив.

Хранящая оглядела зверя. Его ребра вздымались, шумно втягивая воздух. Цефея провела рукой по грубой шерсти его живота и непослушными пальцами ощупала его тело. Наконец, пальцы ощутили холод стеклянного сосуда, стенка которого чуть торчала из чрева зверя.

Долю секунды избранница Рагнарека осматривала едва заметный кусочек стекла. Невзирая на визг зверя и его конвульсии, она взрезала его плоть и ухватилась за сосуд обеими руками. Извиваясь, Оташу рвался из сверкающих пут. Нити, напряженные до предела, гудели, словно перетянутые струны музыкального инструмента. Сосуд никак не поддавался и Хранящая, упершись ногой в тело монстра, дергала его из последних сил, не жалея монстра. Мечась в агонии, демон завыл. Цефея зажмурилась и протолкнула руки еще глубже в плоть, обхватывая сосуд и дергая его с новой силой. Скользкие от крови стенки с трудом удавалось удерживать. Зверь дернулся с неистовой силой, вырывая лапы из пут и опуская их на плечи Цефеи. Прижав ее к земле, он пытался раздавить ее в своих объятиях, но Хранящая вцепилась в сосуд, обвила его руками, уперлась ногами в живот зверя и дернула, повиснув на нем всем своим весом. Зверь неистово взвыл и сосуд поддался. Хранящая свернулась вокруг артефакта, принимая на себя последний удар зверя. Затем Оташу упал на живот и, тяжело вздохов несколько раз, обмяк.

Древний монстр, ставший причиной разделения Айры на Горний мир и земли смертных, был побежден. Победитель лежал в темноте, ощущая судороги собственного тела. Запах сырой земли, крови наполнял легкие. Веки тяжелели. Холод сковал тело, приветствуя гибель. Цефея прощалась с Айрой. Она вспомнила красоту звездных ночей, прелесть рассветов и даже ощутила, свежий ветер, пропитанный ледяной моросью утреннего дождя. Ей даже показалось, что дождь касается ее лица.

Цефея распахнула глаза. Глоток свежего воздуха исцелил боль. Веточка вереска у самых ее глаз послушно гнулась, повинуясь пляшущим потокам пронизывающего ветра. Некоторое время Хранящая неподвижно лежала на зеленой мокрой траве и следила за тем, как с лепестков скатываются искры крохотных капель росы. Осторожно поднявшись на ноги, она огляделась.

Сумерки седым туманом окутали бескрайнее поле, в зарослях травы которого виднелись редкие островки вереска. Вдали едва различимыми горбами виднелись горы. Тяжелое, свинцовое небо готовилось обрушиться на поле грозой. Царство туманов и дождей было надежно защищено даже от жалкого лучика света плотными сгустками сизых туч. Цефея обернулась, привлеченная шелестом осоки. К ней неспешно приближался старец, облаченный в серые одежды. Он не был похож на могучего война с гравюры книги, но Цефея не сомневалась в том, что это Рагнарек.

Страхи и сомнения отступили. Должно быть, нечто подобное испытывает дитя, оказавшееся рядом с могучим родителем-защитником. Седые волосы старца прядями падали на бледное лицо, исчерченное глубокими линиями морщин. Глаза Перворожденного были прикрыты лоскутом ткани, словно тот был незрячим. Застыв в шаге от Цефеи, Рагнарек шумно вдохнул. Цефея, чуть замешкавшись, поклонилась. Он вытянул руку и прикоснулся ледяными пальцами к лицу девушки, изучая его.

– Я ждал, Цефея. – С нескрываемой теплотой, произнес Рагнарек. – А ты… Даже вопреки наставлениям избранников Хроноса и Файро ты продолжала считать меня воплощением зла.

Хранящая предприняла попытку возразить, но осеклась и стыдливо опустила взгляд. Рагнарек поманил ее рукой и они двинулись вместе по полю, глубоко вдыхая аромат горьких трав и свободного ветра. Тяжелые сизые небеса грозили раздавить единственных двух его обитателей – сухого старика и покорно следовавшую за ним девушку. Цефея ощущала гнет этого мира, но почему-то была спокойна.

– Слушай. – Приказал он едва слышно. – Запоминай каждое мое слово.

Я вернусь на последнем рассвете,

Возвещая приход вечной ночи.

И в тот час три слуги меня встретят:

Извещая иных о приходе.

Слуга первый: внесет покрывало,

Он окутает ими все Луны.

И второй слуга ступит за первым,

Уж шагая по темным дорогам.

Облачен он в кровавые робы.

Тот слуга всех страшней и безумней –

Сеет страх, разрушает мечтанья.

Имя ему – есть проклятье –

Вы зовете его тихо Мором.

Но последний, сильнейший из братьев –

Пред самым моим возвращением,

Входит в мир, осыпая просторы

Серым пеплом, молчаньем и скорбью.

Понесет пред собой слуга знамя –

Темный стяг, опаленный страданьем.

С ним вернутся молитвы и страхи,

Возвратиться и боль, и стенанья.

Он молчит, но он ждет воскрешенья.

Облачен слуга в алые платья –

То есть кровь, пролитая братом.

Заберет слуга реки и море,

Он наполнит их благодатью:

Вином алым, что пьет лишь безумец,

Он опоит вином тем полмира.

И ступлю я на горы уж зрячим,

Принося за собой напоследок,

Луч янтарной небесной монеты.

Стоило строкам слететь с уст Рагнарека, как они прочно отпечатались в памяти Цефеи навечно. Перворожденный остановился и прислушался.

– Теперь же позволь я тебя предостерегу. Если ты и дальше будешь считать меня злом, то очень скоро ты окажешься слепее меня. – Негромко произнес он. – Твое отношение ко мне – не более чем чувство, а эмоции ослепляют, Цефея. Сегодня ты познала силу голосов и значит, что совсем скоро тебе станут известны слабые стороны дарованного могущества. Тебя ждет новое, еще более тяжелое испытание. – Рагнарек на секунду замолчал. – Признаюсь тебе, что я медлил до последнего часа. Я так долго сопротивлялся всякой необходимости возвращать тебя. Мне было известно, что ты пробудишь воспоминания обо мне. Я заставлял себя верить, что Создатель не мог ошибиться и что ошибки, допущенные жителями Под Горой, будут со временем исправлены… но нет. Сенторий не пожелал подчиниться воле Создателя и совершил преступление, он был глух к требованиям Перворожденных. Прошли годы… И вот ты здесь. Возмездие самой Айры. Со дня твоего возвращения началась расплата Айры за ошибки тех, кто ее населяет. Мир постепенно погружается во мрак. Таков закон, установленный Создателем в начале времен.

Цефея безмолвно опустилась на колени. Казалось, что Рагнарек видит это, потому что он замолчал, ожидая от Цефеи пояснений.

– Желаешь ли ты, чтобы я умоляла тебя оставить Айру? Я предполагала, что меня ждут подобные известия, но не думала, что ты решил наделить меня даром разрушения. Прошу, дай мне шанс и позволь стать спасением для Айры.

Рагнарек нахмурился.

– Возмездие – не всегда разрушение… – заметил Рагнарек. – Твою роль я определил еще задолго до того, как было совершено преступление. Я полагал, что ты можешь мне пригодиться. Очевидно, что я не ошибся. Поднимись с колен.

Цефея послушно встала. Они вновь двинулись по полю, шурша осокой и мхом. Рагнарек шагал уверенно и твердо, так, словно и не был слепым, или же так, как шагает по камере узник, всю жизнь проведший в тесной темнице.

– Перед тем, как миру было дано имя, я сам заточил себя вдали от других Перворожденных, опасаясь, что мое присутствие в только что сотворенном мире может быть опасным. Создатель наделил меня властью над пустотой и едва получив ее, я создал для себя этот мир, где и нахожусь по сей день. Создатель творил мир из пустоты, а значит, что мое присутствие на землях Айры способно пробудить эту пустоту. Я не готов был уничтожать мир, который меня восхищал также, как и тебя. Да, Цефея, в этом мы похожи – в ненасытности любви к Айре. Ты можешь понять как непросто мне принимать мысль о возможной гибели этого мира.

Пустота подчинилась порядку, который указал Создатель в начале времен. Так создавался этот мир: упорядочился, приобрел смысл и форму. В конце концов, он приобрел и голоса. Создатель просил меня позаботиться о выборе Хранящего, ведь я, как и прочие Перворожденные, должен был сохранить семя своей мудрости. Я избрал тебя, однако я сделал все, чтобы ты росла за пределами Айры. Жители мира Под Горой бояться тебя, считая, что ты несешь разрушение. Я знал, что ты будешь в безопасности лишь оказавшись вдалеке от Айры и твой час должен был настать лишь в случае острой необходимости, когда иных вариантов для спасения не оставалось бы.

Так и случилось. Сколько прошло лет с того часа, как я ощутил твою душу как родную и отдал приказ своему слуге забрать тебя? Мне сложно сказать – мои мир лишен времени. Вот и какое-то время назад я ощутил, как пустота, наполняющая Айру, всколыхнулась, взбудоражилась, словно гладь черного озера, в которое бросили камень. Сенторий стал эпицентром, в котором пустота, словно червь, стала прогрызать незримую для прочих дыру к самому основанию мира. Я осознал, что Сенторий совершил преступление и пошел против воли Создателя. Однако, что конкретно он сделал мне, незрячему старцу, заточенному в собственноручно возведенной темнице, неизвестно.

Однако, я заставлял себя верить в благоразумие Сентория. Как оказалось, зря. Пустота разрасталась. Все громче она призывала меня выйти за пределы сотворенного мной мира и уничтожить Айру. Тогда я вспомнил о тебе. Я передаю в твои ладони этот мир, дитя мое. Мне радостно слышать, что Айра дорога тебе и ты готова сражаться за ее новые рассветы. Выходит, что судьба Айры небезразлична тебе… Но, как бы не было велико твое восхищение этим миром, помни, что твоя цель – восстановить справедливость в Айре. Иначе остановить гибель этого мира невозможно.

– С чего мне начать? – спросила Цефея.

– Обратись к моему слуге. О троих моих слугах ты знаешь из легенды, но четвертый слуга был нужен мне не для возвещения жителей Айры о моем возвращении. Он служил посыльным, был моими глазами и ушами. Найди Пифию в глубинах Сафира и… – Рагнарек на секунду задумался, – будь с ней построже. Она, возможно, уже давно ни с кем не общалась и это вряд ли пошло ей на пользу. Помни, что мой слуга – это и твой слуга. Он подчиняется тебе также, как и мне. Пифия обязана чтить тебя. Тем более, что ты сильнейшая из всех Хранящих.

Цефея с непониманием взглянула на Рагнарека.

– Что ты хочешь сказать?

Цефее показалось, что на губах Рагнарека появилась легкая улыбка.

– Среди Перворожденных я всегда поступал не так, как все. Вот и теперь, вопреки существующим правилам, я дарую тебе не жалкую крупицу своей мощи, а поровну делю свою силу между нами. Теперь ты также сильна как и я. С таким даром ты станешь сильнейшей из Хранящих. Признаюсь, что я надеюсь и на то, что вскоре ты станешь известна как мудрейшая из правящих.

– О чем ты?

– О Вечном Совете. Если ошибку совершил Сенторий, то о ней ты не узнаешь до тех пор, пока не заслужишь место рядом с ним. Советники не дадут тебе занять это место, если ты будешь просто Хранящей. Времени не так уж и много, поэтому действовать ты должна настойчиво и решительно. Займи место в Совете, завоюй внимание и доверие Сентория. Тогда ты сможешь понять причины, по которым была возвращена в Айру.

Цефея устремила свой взгляд на горизонт и задумалась.

– Я знаю, Цефея, ты ожидала услышать от меня большее. Но мне известно едва ли больше, чем тебе. Но это тяжелое испытание, дорогая Цефея, только твое. Верни прежнее течение жизни в Айре до моего возвращения на ее земли, до того, как все три слуги войдут в Айру. Иначе мне придется исполнить предреченную Создателем волю и вернуть Айру в пустоту. Создатель считал это справедливым приговором для мира, решившего нарушить его заповеди.

Ветер болезненно стонал, обнимая вересковое поле прозрачными крыльями. От этого звука сердце Цефеи сжалось.

– Научи меня владеть голосами, Рагнарек. Призывать и ощущать их так, как это доступно Перворожденным.

Рагнарек положил руку на плечо Хранящей и улыбнулся:

– Приступим, Цефея.

Перворожденный оттачивал движения Хранящей, ощущая движение потоков голосов, он наблюдал за плавностью каждого паса и выпада. Рагнарек, как поняла Цефея, видел благодаря голосам яснее любого зрячего. Не зная усталости и голода, забыв о сне и жажде, девушка обучалась мастерству Хранящего, внемля каждому слову Рагнарека. Сильные руки Перворожденного сдавливали ее запястья в минуты, когда, подчиняясь воле Цефеи, сотни потоков вырывалось из глубины Айры, устремляясь к ней. Потоки были непросты в управлении, норовили выскользнуть из-под влияния Цефеи. Чем больше сверкающих нитей окружало Цефею, тем тяжелее ей давалось искусство управления ими. Но с каждым новым призывом голосов, силы Хранящей возрастали. Вскоре сотни, тысячи струн, могла призвать она, не ощущая тяжести их могущества. Ее сознание дробилось на бесконечное число потоков, управляя множеством сгустков, лезвий и нитей. После очередной демонстрации сил, Цефея повернулась к Рагнареку и заметила, как тот подзывает ее к себе.

– В мире Под Горой все будет иначе. Голосов там меньше и все они менее послушны, так как и ты в том мире имеешь множество лишних мыслей. Не кори себя за них, не принимай эти мысли как слабости. Это часть человеческой сущности, от этого невозможно избавиться. У тебя есть учителя? Есть ли те, кто смогут помочь тебе отточить искусство владения голосами?

– Есть друзья. – уверенно заявила Цефея. – Они не дадут мне отдыха.

– Что же… тогда я могу отпустить тебя. Хоть мне, как и всякому Перворожденному, тревожно отпускать юного Хранящего, едва освоившего азы владения голосами в Айру…

– Я сделаю все, как ты и приказал, Рагнарек. – произнесла Цефея, склоняя голову перед Перворожденным. – Приложу все усилия…

Рагнарек остановил ее жестом. Где-то вдали прозвенел колокол и Цефея вспомнила Ратушу, покои Рубина и свою комнату. Это все мелькнуло в ее сознании подобно полузабытому сну.

– Тебя ждут в мире Под Горой. Помни, что я горд тем, что ты моя избранница, Цефея. – Он взял Хранящую за руку и сжал ее ладонь. Цефея, встрепенувшись, вспомнила, что хотела задать Перворожденному вопрос.

– Рагнарек, могу ли я спросить тебя… – торопливо проронила Хранящая, но отвлеклась на отзвук далекого эха, который принес ветер. В нем она слышала голос Рубина.

– Береги себя, Цефея. – Только и успел сказать Рагнарек перед тем, как едва ощутимые разряды тока пронзили жилы Хранящей и голова налилась забытой тяжестью. Зеленое поле и серое небо слились в единый круговорот тусклых мазков, мелькнувших и рассеявшихся во мраке. Свет погас, поглощенный разрастающийся тьмой. В груди и плечах вновь ломило от нарастающей боли. Застонав, Цефея сжала кулаки и почувствовала, как в ладони скользнуло стеклянное горлышко сосуда, вырванного из чрева Оташу. Мир живых приветствовал Хранящую болью кровоточащих ран.

Цефея ползком приблизилась к полоске света, прорезавшей тьму тонкой линией. Этот долгий путь до выхода из пещеры показался самой тяжелой частью испытания. Раздробленные кости ребер упирались в легкие, мешая каждому вздоху. Тьма закончилась. Яркое солнце ослепило Цефею. Девушка широко улыбнулась небу и блаженно перевернулась на спину, закрыв глаза.

Вдали порхали птицы, встречая рассвет звонкими переливами радостных песен. Утро пахло фруктовыми садами, раскинувшимися у подножья горы и вином, которое фермеры пили во время отдыха от работы в поле. Айра жила как и прежде, забыв о мраке глубокой пещеры и близости смерти. Голубое небо разгоралось заревом восхода, украшая облака золотистой пудрой, брошенной из-за горизонта. Теплый, живой мир был особо прекрасен в тот день и Хранящая наслаждалась им, лежа у входа в пещеру. Она то и дело поглядывала в бездонное небо, пронизанное острыми клинками ярких солнечных лучей. Цефея была настолько поглощена наслаждением утром, что не сразу расслышала голос Рубина. Лишь когда сильные руки подняли ее тело и уложили на сложенное одеяло, Хранящая подняла глаза и увидела уставшее, серое лицо друга. Она еще не знала, что в течение месяца Рубин приезжал к Пещере каждый день, исполняя обещание, данное Цефее перед тем, как она шагнула во мрак. Вопреки убеждением Энифа и наставлениям Атары он ждал возвращения Хранящей.

Девушка едва слышно позвала Рубина и тот, сжав ее руку, заглянул в ее глаза.

– Твои зрачки…. Они стали ярче. Значит, ты научилась управлять голосами?

Цефея улыбнулась, чуть заметно кивнув. Движение отозвалось острой болью в теле и закашлявшись, Хранящая поежилась.

– Потерпи. Я полагал, что раны могут быть серьезные.

Цефея послушно лежала в корнях плакучей ивы. Изнеможенная, израненная и обессиленная, она все же была счастлива. А как могло быть иначе, если ее роль отнюдь не уничтожение Айры, а ее спасение? Рубин осматривал ее раны и обрабатывал их пахучими мазями и растворами. Едва взглянув на сосуд, горлышко которого Цефея все еще крепко сжимала, Хранящий догадался о противнике, который поджидал избранницу Рагнарека в Пещере. Он не проронил ни слова, но настойчиво отодвинул сосуд, освободив руку девушки. Он поднес ей маковый отвар и боль, вытесненная отрешением, отступила.

– Как долго меня не было? – тихо спросила Цефея, разглядывая ленты в ветвях ивы.

– Месяц.

– Да, долго… Но все равно спасибо.

– Пожалуйста. Мазей хватит, я взял достаточно….

Борясь с наркотическим сном, девушка вздохнула так глубоко, что повязки на груди натужно хрустнули.

– Я не об этом, Рубин… Ты сдержал слово и не повязал ленту.

Хранящая закрыла глаза, но в последнее мгновение заметила улыбку на лице друга. От этого ей стало спокойно и радостно. Перед тем как уснуть, она подумала, что больше никогда не будет прощаться с ним так, словно уходит навсегда. Почему-то она знала, что несмотря на все невзгоды они обязательно встретятся вновь.

Глава пятая

История Айры ранее не знала Хранящих, проводивших во мраке пещеры более десяти дней. Выждав неделю, Атара сообщила советникам Императора весть о смерти избранницы Рагнарека и поздравила членов Вечного совета с легкой победой.

– Я не буду называть имена тех, у кого скрывалась Цефея. – Говорила Атара. – Эти люди позднее помогли мне убрать Цефею с нашего пути. Полагаю, что они доказали свою верность Империи делом.

Благодаря этому Рубин и Эниф были в безопасности, а Цефея обрела время безоблачной жизни, лишенной сражений и интриг. Размеренности этой короткой передышки посодействовала не только убежденность Атары в победе над Цефеей, но и очередной отъезд Хранящего Хроноса, который отложил выяснение всех деталей испытания до своего возвращения из Тэлира. В письме Рубину он писал о срочных делах, которые вынудили его вернуться к семье.

Последний месяц весны завершался ранним наступлением лета. Ночи стали коротки, но теплы, а дни казались бесконечно долгими и жаркими. Во всех концах Алморры звучала музыка многочисленных артистов и бардов, прибывших в город на традиционный двухнедельный фестиваль, приуроченный к подготовке сбора урожая. Неторопливая жизнь в Айре шла своим чередом.

Хранящая Рагнарека проснулась около полудня, с удовольствием подумав о легкости в исцеленном и отдохнувшем теле. Крепкий сон разрушили пьянящие запахи цветущих садов и звонкие переливы птиц за окном. В комнате стоял аромат винограда и нежно-розовых, кремовых и желтоватых пионов, трепещущих от мягких касаний жаркого ветра. Этот букет ранним утром принес в ее спальню Рубин. В то позднее утро она особенно долго уговаривала себя подняться с мягких перин и освободиться от сонных уз лени. Однако, лишь умывшись ледяной водой, облачившись в новое платье цвета сочной зелени, девушка с наслаждением думала о предстоящей прогулке по солнечной Алморре. Заколов длинные волосы серебряным гребнем, Цефея накинула на голову и плечи прозрачную шаль из дымчатого шелка, защищая бледную кожу от жарких лучей яркого солнца. Ее приготовления к первой самостоятельной прогулке были окончены и она, взглянув на свое отражение, робко улыбнулась. Она испытывала легкое волнение. Накануне она спросила у Рубина разрешения покинуть его покои и Хранящий, немного подумав, согласился. Он назначил ей встречу на Плато Далии и раскрыл легкий способ ориентации в городе.

– На каждой улице Алморры, – говорил он, – есть узкие желоба с водой. Эти каналы предназначены для хозяйственных нужд горожан и тушения пожаров. Вода в каналы поступает из фонтана, с центральной площади города. Поэтому, если ты вдруг потеряешься – иди против течения воды в каналах. Не более чем через час окажешься на центральной площади.

Улицы города тонули в летнем зное. Дурманящий аромат цветения, меда, вина, яств, смешивался в единый поток благоуханий. Закрыв глаза, Цефея глубоко вдохнула, заполняя каждую клеточку тела живительными запахами большого, шумного города. Она быстро пересекла парк Верхнего города, свернула к воротам и, затаив дыхание, прошла по узким улицам Алморры, жадно впитывая речь, прислушиваясь к голосам и смеху горожан. Дети играли в моряков, пуская по пожарным каналам маленькие суда из ореховых скорлупок и спичек. Торговец выпечкой, уставший от сумрака магазина, вынес прилавок на улицу и зычным басом зазывал прохожих, заманивая их цветной глазурью пирожных и пухлыми от начинки пирогами.

– Красавица, возьми печенья! – Кричал он вслед Цефее. – Сладкое печенье! Только что из печи! Я тебе кофе налью, сиропа в него добавлю…

После таких обещаний отказать добродушному пекарю было невозможно и уже через мгновения Хранящая сидела у его прилавка, лакомясь сладким печеньем и потягивая кэх-ке с сиропом тагесски – национальным достоянием Сентория.

Тагесска была любимой сладостью жителей Империи. Высокие деревья тагесса росли на склонах гор, образуя обширные, непроходимые леса. Отдаленно напоминающие клены, эти деревья два раза в год приносили плоды – небольшие зеленые шишечки, которые, при вываривании, давали сладкий, тягучий сироп, отдаленно напоминающий мед. Из этого сиропа имперцы научились делать множество десертных блюд – нектары, вина, крема. В Айре существовало даже пиво из плодов тагесса и оно пользовалось популярностью не только у жителей Империи, но и на других континентах Айры.

Пока Цефея с аппетитом поглощала завтрак, пекарь веселил ее рассказами о своей бравой молодости. Зрелый, широкоплечий мужчина, на чьих висках уже проступала седина, охотно делился впечатлениями о жизни в Алморре и яркими описаниями земель Хильмарии, где он служил еще юнцом. Цефея слушала его, затаив дыхание, и когда пришло время идти дальше, Хранящая неуверенно отсчитала полдесятка серебряных монет. Рубин, потративший вечернее время на объяснение местной валюты, выделил Цефее горсть денег, которыми девушка могла распоряжаться на свое усмотрение.

Денежная система в Айре была едина для всех государств. Существовало три монеты: эрт, шелт и ильт. Самой крупной монетой был белоснежный эрт. На одной из ее сторон была изображена миниатюрная карта с изображением материков Айры. Хранящая готова была поручиться, что монета сделана из ослепительного, белоснежного мрамора. Однако, Рубин пояснил, что Цефея держит в руках кусочек материала, известного как эртарит – металл, сочетающий в себе свойства камня. Сенторийцы считали этот материал своим символом, так как большая часть мировых запасов таилась в глубинах Имперских земель. Из блоков каменного эртарита был сложен замок Алморры и стены Верхнего города. Тонкими пластинами эртарита, обработанного в кузнях, покрывались доспехи имперских стражей, от чего те приобретали белоснежный оттенок и небывалую прочность. Следующей по достоинству был золотой шелт. Чуть уступающий в размерах белоснежному эрту, шелт был «монетой королей». Это было связано с изображениями, нанесенными на его стороны: герб страны и профиль правителя государства, выпустившего шелт. Самой маленькой монетой был серебряный ильт. На нем была изображена планета Аэс и пять ее спутников. Появление этого изображения на ильте связано с любопытным приданием.

В давние времена, когда на месте Алморры было небольшое поселение имперцев, серебряная монета не имела отличительных рисунков и даже собственного названия. Бедняки, боясь потерять свои сбережения, проделывали в монете отверстия, продевали шнур и носили как ожерелье, пряча деньги за пазуху. Изобретательные Хильмарийцы называли монету «ильтан»12, позднее, благодаря искажениям чужих наречий, монета стала «ильтом». Однако, серебряный кругляш с отверстием печатался не только монетными дворами государств, но и фальшивомонетчиками. Тогда, главы государств решили нанести на одну из сторон монеты изображение, усложнив процесс создания подделки. Первые эпохи правления Сентория славятся открытиями. Сенторийцы покоряли новые земли, рисовали карты. Гномы, зарывшись вглубь пещер, изобретали новые сплавы. Хильмарийцы сражались с чумой и холерой, применяя в лечении специально выращенные травы. Тэлирцы писали летописи мира, а их скрытные братья – темные эльфы Звездного дола, как и полагается бессмертным детям Перворожденного ночи, устремляли свой взгляд на звездное покрывало неба. Благодаря их предложению ильт стал чеканиться с изображением схемы Аэс и пяти лун, окружающих планету. «Так, – сказал король Звездного дола, – мы развеем мнение невежд о том, что мир – это щит, установленный посреди бесконечного океана Татериса». Таким образом ильт, являвшейся самой распространенной монетой мира, стала методом разрушения наиболее масштабного заблуждения простолюдин и просветления крестьян.

Алморра, подготавливаясь к летнему фестивалю, была украшена силами служителей улиц и горожан белыми, зелеными, желтыми и красными лентами. На ветках деревьев появились стеклянные фонарики с кристаллами фосфорита, обладающего естественной флуоресценцией. Улицы, площади, дворы города превратились в подмостки для многочисленных артистов, фокусников, жонглеров и, конечно, музыкантов. Везде, где раздавалась музыка, собирались толпы людей. Они танцевали, подпевали, хлопали в ладоши и веселили Перворожденных, отвечающий за плодородие и погоду, тем самым прося у них богатого урожая и благодаря за дары текущего лета. Прохожий, чей путь пролегал мимо танцующих, мог запросто попасть в руки какого-нибудь одинокого танцора, не нашедшего для себя партнера и на время стать его парой. И даже если прохожий был не весел, он не возвращался к своим делам, не окончив танец. Всеобщее веселье заразило и Хранящую. Ей пришлось сознаться самой себе, что она также желала присоединиться к их пляскам, но, слегка смущаясь зрительского внимания, Цефея держалась в стороне от танцующих, боясь попасть в их руки. Особое внимание девушки привлекли молчаливые фокусники, изучившие основы стихийной магии. Они, выращивая в ладонях пламя, лепили из его языков птиц и ланей. Огненные звери, подчиняясь беззвучным приказам фокусников, облаченных в черно-белые одежды, скакали по улицам города, рассыпаясь на миллион искр со звонким хлопком ладоней своего творца. Их искусство завораживало и наблюдать за сотворением грациозных ланей и изящных птиц было необычайно интересно.

Город гудел в эти дни. И этот гул был блаженным звуком для ушей Цефеи, уставшей от тишины Верхнего города. Флейты, барабаны, лютни и бубны поддерживали марш тысяч ног танцоров, выбивающих ритм по мощеным мостовым Алморры. Хор голосов подпевающих сливался в единую песнь, от которой Цефея ощущала себя опьяневшей счастьем.

В четвертом часу, Цефея, ориентируясь по пожарным каналам вдоль домов, направилась к центральной площади и, как предсказывал ее друг, к пяти часам она была у эртаритовой статуи целительницы Далии. В прозрачных водах фонтана переливалось мозаичное дно фонтана, собранное из множеств полированных камешков. Красные карпы, лениво кружа под поверхностью воды, подплыли к Цефее. Журчание потока, выбивавшегося из-под ног статуи, навевал мечты о диких горных вершинах Хильмарии, изображение которых Цефея подглядела в альбоме Рубина. Белоснежные нимфеи, мерно покачиваясь на дрожащей поверхности фонтана, источали едва уловимый сладковатый аромат.

– С трудом узнал тебя в этом платье. – признался Рубин. Хранящая, вздрогнув от неожиданности, улыбнулась другу. – Ты прекрасно выглядишь, Цефея.

Благоухание цветочных клумб, окружавших Плато Далии, журчание воды фонтана, нежные касание жаркого ветра, ударяли в голову не хуже крепленого вина. Должно быть, летний полуденный сон уставшего странника был так же безмятежен как тот день, еще долго согревающий Хранящих воспоминаниями о прогулках и незатейливых беседах. Рубин протянул руку Цефее и склонил голову, лукаво поглядывая на девушку.

– Не отказывай мне. – Попросил он, едва слышно, и Цефея без колебаний приняла его приглашение, подав ему руку в ответ.

Алморра, наконец, стала свидетелем ее танца. Подобрав полы длинного платья, Цефея, смеясь и радуясь светлому дню, подчинилась ритму, ловко меняя руки и гордо расправляя плечи. Она, подобно большинству влюбленных в жизнь, самозабвенно подчинялась музыке и биению сердца, разгоняющего по жилам горячую, молодую кровь. Что позволило им быть столь храбрыми друг с другом? Было ли в том виновато вино, выпитое перед танцем, или же Цефея, непривычная к свободе, жадно принимала все ее блага?

Аккорды грянули с новой силой и Хранящая, опустив руки на плечи Рубина, заговорчески шепнула «Не останавливайся. Танцуй!». Друг подхватил хрупкое тело девушки на руки и закружил ее по площади. Ему вдруг представилось, как он вновь танцует с избранницей Рагнарека в собственных покоях и только пламя камина свидетель их движений. Зрители восторженно закричали, подбадривая танцоров и Цефея, выскользнув из объятий друга, затерялась в толпе, приняв общество другого партнера. Лишь только кокетливая улыбка и искры аметистовых глаз заискрились перед тем, как незнакомая темноволосая девушка заняла место Цефеи в паре Рубина. Круг, в течение которого музыка становилась лишь громче и быстрее, был нескончаемо долог. Рубин с нетерпением высматривал Хранящую и, наконец, она вновь впорхнула в его объятия. Теперь она снова была в паре с Рубином. Почувствовав холод ее тонких ладоней, он улыбнулся: «Больше не уходи» – прошептал он, наклоняясь к ее уху. Цефея изумленно взглянула на Рубина, словно видела его впервые.

Влюбленность, взращенная на глубоком уважении, дружбе, понимании, должна была увлечь обоих, однако, для каждого это чувство оставалось неведомо. Рубин боялся испытать его, называя его причиной слабости Хранящих. Для Цефеи, ведомой эмоциями, которым она не стремилась присваивать имена, влюбленность была неизвестна. Она ощущала жгучее желание быть с этим молодым мужчиной, не задавая себе вопросов в том, как можно назвать это чувство. Но когда-нибудь Судьба заставила бы задуматься Хранящих о том, что они испытывают друг к другу и, так случилось, что в тот день их одновременно посетила одна мысль. Едва осознав ее, оба Хранящих застыли. Рубин, не выпуская ее из объятий, со смятением глядел в ее глаза. Сила и гордость исчезли перед лицом страсти. Сложно сказать, кто первым подался вперед. Спустя мгновение их губы соприкоснулись, тела обоих пронзила дрожь сладостного испуга. Каждая клеточка организма взорвалась, голова закружилась. Это чувство было сродни гибели, но, если бы смерть была столь приятна в исполнении, ее бы так не боялись! Ощутив возрастающую слабость в теле девушки, Рубин прижал ее к себе. Эти мгновения общего единства казались бесконечно долгими, но, увы, не бесконечными. Первым совместным радостям влюбленных, всегда что-то мешает. Погожий день был омрачен вечерним ливнем. Крупные капли сорвались с небес, и через мгновение по улицам города текли реки воды. Хранящие, неожиданно проснувшись, отпрянули в стороны.

– Бежим под крышу. – крикнул Рубин, хватая Цефею за руку и увлекая ее за собой.

Стыдясь собственных слабостей, они прятались от дождя под навесом цветочного магазина, в молчании разглядывая струящуюся меж камнями воду. Эти минуты приобретут ценность много лет спустя. Когда любовь принимаешь как благо, дарованное свыше, страсть – перестает быть причиной жаркого смущения. Это происходит, когда горячие сердца влюбленных, еще недавно воевавшие с желанием владеть объектом своего безумия без остатка, остывают, оставляя за собой уважение и нежность. Тем и хороша молодость: мгновения собственных слабостей кажутся непростительным грехом, но ты готов быть грешником ради общего ощущения беспричинного счастья. Со снисхождением такие грехи вспоминают на склоне лет, улыбаясь безмолвному подчинению собственной страсти. Эти мгновения зовут «воспоминаниями юности». Их бережно хранят в памяти, пересказывая шепотом священному избраннику своего сердца. Имя ему Любовь.

Это чувство могущественно, иначе его не опасались бы Хранящие. Это чувство – источник жизни во всех мирах. Его воспевали и будут воспевать поэты, ему посвящали и будут посвящать оды и письма, к нему будут обращены молитвы. Однако, лишь редкий избранник Судьбы может испытать любовь, не искаженную болью и страданиями. Испытавшие любовь бывают несчастны, а те, кому неведомо это чувство – обменивали у Перворожденных половину своей жизни на короткий миг обмана, состоящий из мимолетной влюбленности или страсти.

Любовь так многолика, непредсказуема, игрива и ранима. Быть может, потому так бесценна и желанна.

Глава шестая

Началось лето. Размеренный образ жизни айранцев перетек к сонной дреме неспешного быта. Спокойствие, внезапно окружившее Рубина и Цефею, казалось нерушимым. Друзья посвящали утренние часы прогулкам. Днем, устроившись на газоне под раскидистым вековым дубом, они читали вслух поэму «Дети Тэлира», а когда самый жаркий час дня проходил, Хранящие возвращались на городские улицы и бесцельно бродили по ним, вспоминая о доме лишь к полуночи. На небе загорались последние звезды и небесный механизм, подчиняясь древним процессам течения звезд на небосводе, приходил в движение. Меж сверкающими лучинами Вселенной, разрезая мрак космоса, мчались хвостатые кометы. Луны, чинно пересекая темное покрывало над землями Империи, освещали дорогу для затерявшихся путников. Наиран, окунаясь в дымки перистых облаков, молчаливо следила за жителями Айры.

Рубину и Цефее было подарено время покоя. Хранящие, не задумываясь о мимолетности этих мгновений, наслаждались каждой минутой, разделяя их друг с другом. Отношения между ними крепли. Разговора о случившемся на фестивале ожидать не приходилось. Произошедшее называлось «случайностью», для которой отводилась участь вынужденного забвения. Однако, в один из дней между Рубином и Цефеей все же состоялась откровенная беседа.

В тот день очередь читать главу из «Детей Тэлира» выпала Цефее. Она, устроившись на газоне и вытянув ноги, разложила на коленях тяжелый томик Ен. Ле Деролля и, стараясь вложить в певучие строки как можно больше выражения, перетекала от одного слова к другому. Поэма была восхитительной. Признанный писатель древности повествовал о первых эльфах, пересекавших Татерис в поисках новых земель. Исследователи встречали на своем пути множество врагов, испытаний, но дружба, верность, смелость и долг не позволяли им опускать руки. Внезапно чтение Цефеи прервал Рубин.

– Цефея, позволь я буду говорить с тобой откровенно. – Начал он и девушка, заложив книгу веточкой незабудки, взглянула на друга. – Ты в Айре четвертый месяц. Для увлеченного и столь любознательного человека как ты это крошечный срок. Но для моего отношения к тебе этих четырех месяцев оказалось достаточно. – Слова давались не просто, их приходилось умело подбирать. Рубин, выдохнув, собрался с силами. – Не стану отрицать: ты… дорога мне. Ты позволяешь мне наслаждаться жизнью. Знакомя тебя с Айрой, я словно сам заново познаю ее. Вместе с тобой я учусь чувствовать счастье в мгновениях обыденной жизни. До знакомства с тобой я стремился в иные миры, находя в странствиях свое счастье. Однако, с твоим появлением в Айре, я с нетерпением жду своего возвращения домой. Мои странствия происходят все реже и становятся короче. Я не могу позволить себе отлучиться даже на день. Я замечаю, что во мне не осталось прежнего желания бежать, прятаться в чужих мирах. Здесь мой дом. Рядом с тобой.

Щеки Цефеи вспыхнули. Она желала поделиться с ним своими мыслями, но, едва с ее губ слетели первые слова, Хранящий жестом попросил дослушать его.

– Однако, – с трудом продолжил он, – я вынужден просить тебя запомнить, что я не смогу дать тебе большего. Все что ты испытываешь сейчас – это единственное, что я смогу дать. Нет ничего за гранью этих эмоций.

Девушка, отстранившись от Рубина, взглянула на него с нескрываемым раздражением:

– Могу я узнать причины, по которым ты так решительно отказываешься от… от…

Не сумев договорить, Цефея замолчала, передавая слово Рубину.

– Хранящие, отравленные кровью Перворожденных, испытывают эмоции в сотни раз сильнее, чем простые люди. Вероятно, поэтому ты так остро испытываешь привязанность ко мне. Ты знаешь, как губительна бывает любовь для людей. Представь, Цефея, что будет с нами, в случае, если мы пойдем на поводу у этих чувств.

Он замолчал.

– Как ты глуп! – в ярости думала Цефея, сжимая в руках потрепанный томик тэлирского поэта, – Разве можно примерять на себя чужие судьбы? Разве можно так легкомысленно отстраняться от человека, жизни без которого нельзя помыслить?.

Хранящая готова была излить весь гнев на Рубина, но неожиданная мысль пронзила ее разум. Это было холодное лезвие клинка здравого смысла, разрубившее пламенеющее негодование девушки: «Рубин прав. Кровь Перворожденного губит разумное начало человеческого существа. Взять, к примеру, это мгновение. Я так зла, что готова уничтожить его».

– Это твой выбор. – Холодно сказала она. – Однако, раз ты излил мне свою душу, тебе придется выслушать и меня. – Девушка подняла взгляд на Хранящего. Ее глаза, налитые молчаливой яростью, искрились в свете солнечных лучей. Пепельные волосы, разметавшись по плечам, обрамляли точеное личико избранницы Рагнарека. Она, не желая скрывать своих мыслей, рассказала Рубину обо всех переживаниях. – С первого моего дня в Айре ты рядом. Я безгранично благодарна тебе за заботу. В час моей слабости ты приходил на помощь, в минуты моего страха – заставлял меня найти силы преодолеть его. За эти четыре месяца я испытала больше, чем испытывает большинство за десятилетия. Но, наперекор тебе, я считаю благословением то чувство, что живет во мне. Нет, ты не должен убеждать меня оставить все как есть, однако я, не желая принуждать тебя к выбору, подчинюсь твоему решению. Я стану твоим верным другом жизни, буду твоим советником в тяжелый час. Но вырвать из моего сердца это чувство тебе не под силу. Ты сам решил нашу судьбу, Рубин, и я принимаю это.

С этими словами Цефея, раскрыв книгу, продолжила читать:

–…Liderisa ne til olidase ane redenilo13…

Слезы сдавили ее горло, но Хранящая стойко терпела боль. Раскрыв тайну своих чувств друг другу, Цефея и Рубин исключили недомолвки. Все стало прозрачно и понятно – отношений между ними не могло быть в силу их предназначения. Судьбы Хранящих были пронизаны историями семейного горя. Союзы между Хранящими заключались редко, но едва ли не каждая включалась в число историй любви с печальным концом. Хранящие не верили в счастье влюбленных. Для избранников Перворожденных любовь оставалась запретным чувством. Но, стоит признать, что даже после разговора в глубине душ Хранящих жил тлеющий уголек сомнений, яростно сопротивляющийся убеждениям разума. А в это время подсознание обоих лукаво шептало каждому из них: «Возможно ли? Всему свое время…».

На пятнадцатый день первого месяца Огня14 в порт Алморры прибыл белоснежный фрегат под голубыми парусами. В брызгах солнца и дробленых волн тэлирские руны из позолоты складывались в слово «Отважный». Лениво переваливаясь по волнам, судно причалило к пристани и натужно вздохнуло, скрипнув многочисленными узлами тросов. Спустя секунду фрегат наполнился шумом и криками команды. «Отдать швартовы!» – донесся крик, и множество голосов подхватывало его, поддерживая движениями сильных рук. В Алморру возвратился князь Долатэреля.

Прибытие Энифа в Сенторий ознаменовало наступление перемен. Едва сойдя на берег, он отправился к Рубину. К счастью, друзья недавно возвратились с прогулки и накрывали на стол. Близилось время обеда. Эниф без лишних разговоров перешел к теме испытания в пещере, но ответы на интересующие его вопросы он получил лишь когда на столе появилась еда и тарелки друзей наполнились фасолью, овощами и кусочками мяса.

– Дай мне немного времени собраться с силами. – попросила девушка, обратив внимание на то, с каким нетерпением эльф задавал ей вопросы. Эниф, охладив свой пыл, приступил к обеду.

Хранящая, не вспоминавшая об испытании с момента возвращения из пещеры, неоднократно благодарила друзей за подаренную паузу. Отдых позволил забыть о страхе и боли. Девушка, собравшись с силами, твердо произнесла: «Я помню каждое слово, произнесенное Рагнареком. Но, если вы готовы слушать, я начну рассказ с самого начала». Она начала повесть с первых шагов в пещере. Память Цефеи восстановила сражение с Оташу; управление голосами, что подчинились ее воле; Рагнарека, открывшего тайну ее предназначения. Цефея дословно пересказала друзьям предсказание Перворожденного. Без единой запинки она проговаривала его строки и, замолчав, дала себе несколько мгновений отдыха.

– Рагнарек рассказал мне, что в Айре я уже была и именно по его воле я оказалась в другом мире. Вероятно, именно поэтому не возникло сложности с возвращением меня в Айру. Какие шаги сейчас нужно предпринять? Во-первых, отправиться на Сафир и переговорить с Пифией. А во-вторых, занять место в Совете. По словам Рагнарека это должно увеличить шансы на спасение Айры.

– Осталось убедить в этом Вечный Совет.

Мрачное замечание эльфа напомнило Цефее о закостенелых устоях почтенных Отцов и Матерей. Покачав головой, Хранящая произнесла:

– Понимаю твое отношение. Но я не стану их убеждать. Рагнарек не зря просил стать одной из советников. Я тоже считаю, что для меня нет лучшего пути, чем битва за право быть в числе приближенных к Императору…

– Особенно, если учесть, что Император замешан в преступлении, о котором упоминал Рагнарек. – Добавил Рубин. – Рагнарек прав. Цефее нужно быть одной из Совета.

Эниф, устало улыбнувшись, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Некоторое время он молчал, словно прислушиваясь к чему-то далекому. Затем, с тенью легкой улыбки, он произнес: