Читать онлайн Псалом бурь и тишины бесплатно

Roseanne A. Brown

A Psalm of Storms and Silence

Предупреждение автора

Пожалуйста, обратите внимание: в этой книге есть описания самоповреждений, физического и эмоционального насилия, приступов тревоги и паники, мыслей о самоубийстве. Я старалась касаться этих тем со всей возможной деликатностью, но, если они тем не менее вызывают у вас сильную негативную реакцию, будьте осторожны при чтении.

Итак, ты пришел за еще одним рассказом о юноше и девушке, о принцессе и скитальце, о завенджи и улраджи – да, я знаю, что случилось с ними дальше. Я расскажу об этом, когда придет время, обещаю.

Однако вначале позволь мне перенести тебя в ту ночь, которая не имеет к ним никакого отношения, зато прямо связана с другим мальчиком. Той ночью он впервые услышал, как кричит его приемная мать…

Схватки начались у султанши Зирана прямо на заседании Совета. Визири так жарко спорили о том, как сохранить зерно во время предстоящего сезона дождей, что обратили внимание на царицу только тогда, когда она согнулась от боли, а по ее алому одеянию расползлось кровавое пятно.

Прибежали дворцовые повитухи и отвели султаншу в родильную комнату. Вскоре в Ксар-Алахари прибыли все семь Верховных Жриц – каждая со знаками благословения богов: священными травами для воскурения и освященными маслами для помазания новорожденного члена царской семьи.

Во время четвертого приступа схваток султанша начала кричать.

– Неужели матери всегда так кричат при родах? – прошептала старшая дочь царицы, прислушиваясь к доносящемуся из-за двери крику. Восьмилетняя девочка мало чем могла помочь повитухам, поэтому принцессу Ханане оставили сторожить дверь. Это задание она выполняла со всей серьезностью, и воины, которые на самом деле охраняли родильную комнату, ни одним взглядом не давали ей усомниться в том, что она делает нужное дело. Однако теперь, после нескольких часов, проведенных у двери, радостное волнение от того, что у нее скоро появится братик или сестричка, сменилось растерянностью: Ханане не ожидала, что произвести на свет нового человека настолько тяжело.

Принцесса вздрогнула, когда до нее в очередной раз донеслись сквозь дверь низкие протяжные стоны и беспокойные, быстрые перешептывания.

– Кажется, она умирает.

– Умирающие стонут совсем по-другому, – сказал мальчик, стоявший рядом с принцессой все это время. Фарид – сирота на попечении у царицы, который повсюду следовал за Ханане, словно вторая тень, – был склонен к подобным мрачным высказываниям. Он появился в Ксар-Алахари почти год назад, после того как при нападении разбойников были убиты его сановные родители, а он выжил – единственный из всей семьи. И по сей день голос его оставался тихим и невыразительным, а взгляд темным и тусклым – гораздо темнее и тусклее, чем должен быть у десятилетнего ребенка.

Этот взгляд переместился со встревоженного лица Ханане на небо за балконным окном. На горизонте клубились черные тучи, в них вспыхивали белые зигзаги молний – невиданное в это время года зрелище.

– Уж я-то знаю, – добавил он.

Из родильной комнаты снова донесся крик. Ханане прислушалась, широко раскрыв глаза. Прошло еще несколько томительных минут, и дверь наконец открылась, но в проеме стояла не ее среброволосая мать с младенцем на руках – это был царь.

– Баба! – Ханане подбежала к отцу. Фарид, как обычно, не отставал от нее. – Все закончилось? Мой братик родился?

– Еще нет. – Царь вздохнул и потер глаза, вокруг которых наливалась синева. – И мы ведь еще не знаем, кто родится, мальчик или девочка. Возможно, у тебя будет сестричка.

– Нет, братик. Я это точно знаю, – безапелляционно заявила она, и король при виде ее детской непосредственности улыбнулся впервые за несколько дней. Однако улыбка эта сразу угасла – снова раздались крики султанши. Ротик Ханане искривился, взгляд заметался между отцом и дверью в родильную комнату.

– С-с ними же все будет хорошо, да? – спросила она отца. В воздухе между ними, казалось, материализовались и замерцали души не переживших роды младенцев. Если и этот не выживет, то мертворожденных братьев и сестер у Ханане будет уже четверо. Она давала им имена, которые знал только Фарид, – если бы она рассказала об этом родителям, то причинила бы им сильную боль.

– Конечно, – сказал царь – и сказал совершенно искренне, потому что сердце не позволяло ему помыслить о каком-либо ином исходе. Небо расколола пополам ослепительная молния, и после долгого мгновения тишины до дворца докатились низкие раскаты грома. В эту минуту служители Храма Ветра, без сомнения, бросились лихорадочно расшифровывать это послание Сантрофи, Ветром Рожденного, небесного покровителя всех, кто принадлежит к Сизигии Ветра.

Царь бросил взгляд на окно, за которым бушевала буря, сказал что-то так тихо, что ни Ханане, ни Фарид его не расслышали, и присел на корточки, не обращая внимания на взгляды стражников, которые были изумлены его намерением, умалявшим, по их мнению, его царское достоинство. Он распахнул руки для объятия, и хотя Ханане и Фарид уже приближались к тому возрасту, когда такая ласка могла показаться им слишком детской, они с благодарностью прижались к нему.

– Твоей матери доводилось превозмогать тягости и похуже. В этот раз она тоже все преодолеет, и у тебя появится младший братик или сестренка. Ты будешь с ним играть.

– Даже если не появится, у тебя всегда буду я, – сказал Фарид.

Ханане улыбнулась ему.

– Да. У меня всегда будешь ты.

Царю стало не по себе при виде того, как просветлело лицо сироты после слов Ханане, но он не поддался тревоге. Когда Фарид только появился в Ксар-Алахари, он больше походил на призрака, чем на живого мальчика: он был так замкнут в себе, что можно было часами находиться с ним в одной комнате и позабыть, что он там вообще есть. Благодаря Ханане он начал выглядывать из своего панциря, и это дорогого стоило. И кроме того, разве не каждому родителю хочется, чтобы его дети дружили, как Ханане с Фаридом?

Царь собрался было сказать что-то еще, но его прервали крики звавших его повитух. Он вскочил на ноги и бросился в родильную комнату. Прежде чем за ним закрылась дверь, принцесса успела заметить мечущихся по комнате женщин, покрытое потом лицо матери и ворох окровавленных тряпок. Ханане бросило в дрожь, Фарид потянулся, чтобы успокоить ее, но она оттолкнула его и сложила руки в молитве. Она родилась под покровительством Сизигии Солнца и молилась Львице Гьяте о том, чтобы ее братик или сестренка, – конечно, лучше бы братик – родился здоровым и веселым и всегда играл с ней, даже когда ей не хотелось бы делиться с ним игрушками или сладостями.

Жрицы говорили, что боги более охотно вознаграждают просителей, если те предлагают взамен какую-то жертву, поэтому она пообещала:

– Я готова отдать тебе все-все, что ты только захочешь, если они будут жить.

Не успела она договорить, как алебастровые стены дворца сотряслись от оглушительного громового раската. Принцесса открыла глаза и вдруг увидела чудо: на долю мгновения – столько времени занял бы взлет бабочки или последний вздох – все дождевые капли повисли в воздухе, словно тысячи маленьких жемчужин. Ханане воскликнула: «Фарид, смотри», – но, когда он обернулся к балкону, там уже шел обычный дождь.

Пройдут годы, и этот вечер превратится в смутное воспоминание и займет свое место в длинном ряду детских впечатлений принцессы. Но в это мгновение она верила – верой высокой, как гора, и широкой, как море, – что боги услышали ее мольбу и ответили на нее. Не прошло и минуты, как дворец огласился младенческим криком, и Ханане, сразу позабыв о Львице Гьяте и о том, что она дала ей обет, бросилась в родильную комнату, к только что пришедшей в мир сестре.

1. Малик

В сверкающем дворце из алебастра и серебра, на высоком холме в сердце золотой пустыни, лежал мальчик. А в этом мальчике росло дерево.

Из всей рощи это дерево было самым большим и высоким, в его пышной кроне желтели крупные яркие лимоны. Оно было ненастоящим, как и вся роща, где оно росло, но Малика это ничуть не заботило. Долгие годы он считал, что его разум – это пустырь, где не приживается ничего, кроме полученных в детстве травм; но если он может создать нечто прекрасное и полное жизни, то, может быть, он не так уж бесплоден, как ему казалось.

Да, лимонная роща была прекрасна, и она была бы идеальной, если бы не плененный там змей.

– Глупец, мальчишка! – взревел Царь Без Лица, и в его голосе слышались громовые раскаты и грохот разбивающихся о берег волн, темное колдовство и еще более темная одержимость местью. Извиваясь, он старался ослабить веревки, которыми он был привязан к дереву в самом сердце рощи. – Тебе не удастся держать меня здесь вечно.

Малик вздрогнул, ощутив внутри своего существа всю силу гнева обосуме. Давным-давно Царя Без Лица почитали во всей пустыне Оджубай. Его знали как Эве, и он был олицетворением реки Гоньямы – в те времена еще полноводной. На вершине своего могущества он мог сокрушать и строить заново целые царства.

А сейчас его захватил в плен обычный мальчишка, который ничего не смыслит в колдовстве. Унизительность положения приводила Царя Без Лица в еще большую ярость.

Царь Без Лица снова забился в веревках, и это отозвалось нестерпимой болью во всех уголках сознания Малика. Его как будто разрывало надвое изнутри. Он рухнул на колени и стиснул зубы, чтобы не закричать. Все это не по-настоящему. Как только он проснется, все закончится.

Во время сна власть человека над собственным разумом ослабевает, и поэтому Царь Без Лица пытается сбежать, когда Малик спит. На Малика обрушилась волна боли, и он напомнил себе, что случится, если обосуме вдруг вырвется на свободу. Этот злой дух носил еще одно имя: Идир. Когда-то, много веков назад, он был возлюбленным царицы Баии Алахари, а теперь он так сильно ненавидит Зиран, что, даже если хотя бы малая часть его силы прорвется сквозь путы, он без сожаления сотрет весь город с лица земли и убьет всех, кто дорог Малику.

Причиной его ненависти была несправедливая обида, нанесенная ему за тысячу лет до рождения всех, кто жил сейчас в Зиране: Баия Алахари предала Идира ради того, чтобы избавиться от тирании предков Малика – Улраджи Тель-Ра.

Малик не сожалел о том, что пленил духа внутри собственного разума, – но, помоги ему Великая Мать, как же это было больно.

– Как ты смеешь сравнивать себя с прежними улраджи? – сказал Идир, и хотя Малик делил с ним свой разум уже почти пять дней, он все равно вздрогнул от неожиданности, когда тот прочитал его мысли. – Твой слабенький дар – только малая частица их сил, и даже они на пике своего могущества не смогли бы удерживать меня в плену долгое время.

Еще одна волна магической мощи Царя Без Лица ударила изнутри в череп Малика. Она обжигала, словно раскаленное железо. Это должно было его разбудить и хотя бы на время отсрочить изматывающую борьбу с обосуме, но Малик продолжал спать. Любопытно, бьется ли он сейчас в конвульсиях или спокойно лежит в постели и на его лице не дрожит ни один мускул? Если Идир сейчас убьет его и завладеет его телом, кто-нибудь об этом вообще узнает?

– Это был умный ход – поймать меня в ловушку, – прошипел Идир, – но ты не учел одну вещь. – Ты можешь проникнуть в мое сознание, оно открыто перед тобой, – но и у тебя нет никакой защиты против меня. Я знаю о каждом движении, каждом повороте твоих мыслей, я могу добраться до самых темных углов твоего разума, даже туда, куда сам ты не осмеливаешься заглянуть. – Плененный Царь Без Лица вынужден был оставаться в человеческом обличье, но о его настоящем облике напоминали змеиные глаза, сверлившие Малика с древней, тысячелетней ненавистью. – Вот откуда я знаю, что тебе не хватит сил на то, чтобы держать меня здесь вечно.

В животе у Малика зашевелились слишком знакомые ему щупальца паники. В конце концов, разве можно противопоставить его поверхностные познания в улраджийской магии духу, которого когда-то почитали как божество? Да, он умеет плести сказы, но как это может помочь ему в противостоянии обосуме? Эта борьба требует нечеловеческих сил, а он всего лишь человек – маленький, слабый, жалкий. Он не выдержит этой борьбы, он не должен был бросать вызов обосуме, он только оттягивает неизбежное, он…

Нет. Нет.

Малик понимал, что, если крутящийся водоворот паники втянет его, он в конце концов, как последний трус, запросит у Идира пощады. По крайней мере, так поступил бы тот Малик, каким он был в прошлом.

Но тот Малик умер в последний день Солнцестоя, когда вонзил кинжал себе в сердце. А новый Малик, хотя и не обладал силами божества, все же не был таким беспомощным.

– А мне и не обязательно быть сильным, – сказал Малик и заставил себя встать на ноги, хотя каждая частичка его тела взвыла от боли. Он вспомнил всегдашние успокаивающие слова бабушки, и они наполнили его существо, прогнав боль и неуверенность.

Дыши. Будь здесь. Будь сейчас.

Малик поднял голову и решительно встретил пристальный, испытующий взгляд Царя Без Лица.

– Мне достаточно быть просто сильнее тебя.

Дух и раньше был зол, но это не шло ни в какое сравнение с тем взрывом гнева, который вызвали слова Малика. От ярости Царя Без Лица задрожала вся лимонная роща. Чтобы не упасть, Малик схватился за ближайшее дерево, но отдернул руки – кора дерева налилась нестерпимым жаром. Земля под ногами превратилась в пепел, потом провалилась, и Малик стал падать вниз, в такие глубины своего разума, откуда не было пути назад. Он всеми силами старался остановить стремительное падение в разверзшуюся под ним бездну, всеми силами пытался проснуться – и не мог.

А затем сквозь клубящийся хаос пробился луч золотого света: единственная нить нкра, стихии, из которой проистекала вся магия на свете. Не зная, куда ведет эта нить, Малик ухватился за нее – потому что ухватиться было больше не за что. Он ощутил аромат теплой земли после весеннего дождя.

Так пахнет Карина.

Не успел он это подумать, как снова полетел вниз, в скрытую область своего разума, быстро отдаляясь от лимонной рощи и запертого в ней Царя Без Лица.

Вдруг чувство падения исчезло. Малик медленно открыл глаза и увидел, что окружен пышной зеленой растительностью.

Все вокруг было словно затянуто легкой дымкой, указывавшей на то, что он так и не смог проснуться, но это не помешало Малику поразиться богатству флоры зеленого мира: нигде в Оджубае не найти было ничего подобного. В воздухе разносились гортанные крики турако и звенел детский смех. Малик перевел взгляд и увидел несколько приземистых построек из саманного кирпича, украшенных спиралевидными узорами, которые он не мог отнести ни к одной из известных ему культур. Он видел это место впервые, но все же у него возникло странное ощущение, что оно ему не чужое.

Стало ясно, откуда доносится детский смех: мимо Малика пробежали две девочки. Он не мог различить их лиц: они были смазаны, словно краски, смешавшиеся на палитре художника.

– Кхену, быстрее! Старейшины заставят нас колоть дрова, если мы опоздаем! – крикнула девочка постарше. Малика она как будто вовсе не заметила.

– Бегу! – крикнула девочка помладше – Кхену.

Ее быстрые птичьи движения напомнили Малику о его сестре Наде. Не пробежав и десяти шагов, Кхену запнулась о пересекавший тропу корень дерева и шлепнулась прямо в грязь. Она тут же разревелась, и девочка постарше, недовольно вздохнув, вернулась по тропе, чтобы ей помочь.

– Ну что ты за улраджи, если по любому поводу льешь слезы? – шутливо сказала она и посадила Кхену себе на спину. Малик удивленно вскинул брови: неужели эта кроха – улраджи? Тогда, наверное, он сейчас внутри воспоминания о далеком прошлом, потому что только в древние времена можно было свободно говорить о принадлежности к этому племени колдунов. Но чье это было воспоминание – его или Царя Без Лица?

Малик шагнул было к девочкам, но снова почувствовал аромат дождя и замер. Он обернулся, и его бросило в жар, не имевший никакого отношения к магии: рядом с ним стояла Карина.

Ее взор был устремлен на уходящих в джунгли девочек, и это позволило Малику какое-то мгновение просто любоваться ею. Она ничуть не изменилась за те несколько дней, что прошли после ее безумного, сопровождаемого бурей побега из Зирана. В ее янтарных глазах застыла настороженность, серебристые локоны спрятаны под зеленым платком. Только когда девочки исчезли в зеленой листве, она взглянула в его сторону. Ее взгляд скользнул по его лицу, на миг задержался на губах, и, хотя Малик понимал, что это всего лишь сон, огонь, разлившийся по его жилам, стал еще жарче. Он тут же вспомнил тот последний раз, когда они были вдвоем.

Прошло пять дней с тех пор, как они поцеловались на крыше Храма Солнца. Этот поцелуй поверг его душу в смятение.

Пять дней с тех пор, как он попытался убить ее, чтобы спасти свою младшую сестру.

Пять дней с тех пор, как Карина под рев урагана и вспышки молний исчезла из Зирана, а ее старшая сестра восстала из мертвых.

Такой короткий срок, а мир, каким они его знали, перевернулся с ног на голову. Малику столько нужно было ей сказать, извинения и объяснения теснились на языке. Он сделал шаг к ней, а когда увидел, что она не отстранилась, – еще один.

– Карина… – начал он, и тут ее кулак с размаху врезался ему в челюсть.

– Малик? Малик!

Малик распахнул веки. Грудь залила боль – кто-то тряс его за плечо. Мгновенно включились инстинкты, отточенные годами внезапных стычек с отцом. Чернильно-черная татуировка, обыкновенно обхватывавшая его плечо, скользнула в ладонь и превратилась в кинжал с черным клинком и золотой рукоятью. Свободной рукой Малик ухватил нападавшего за рубаху и приставил кинжал ему к горлу. Тот рванулся, но высвободиться ему не удалось.

– Малик, это же я! Убери кинжал! – вскричал он, и Малик одновременно осознал две вещи: что он вцепился мертвой хваткой в свою старшую сестру Лейлу и что к его собственной шее прижато массивное лезвие копья.

– Отпустите ее, – сказал Страж. Сквозь высокий звон в ушах Малик слышал оглушительные удары собственного сердца. Он тут же отпустил Лейлу. Отметина забралась обратно под кожу. Он закрыл лицо ладонями, стараясь отдышаться.

Дыши. Будь здесь. Будь сейчас.

Он явно уже не находился внутри своего разума. Не сражался с Идиром за власть над своим телом. Не был во сне о далеком прошлом, где видел Карину. И не был спрятавшимся в углу мальчишкой, который молится всем богам, чтобы отец его в этот раз не нашел, хоть бы не нашел.

Он, с самого окончания Солнцестоя, лежит в больнице Ксар-Алахари. С его сестрами все хорошо. С ним относительно тоже, хотя это может быстро измениться, если Страж вдруг решит чуть сильнее надавить копьем на его шею.

Лейла взглянула на замершего под копьем Малика и резко сказала Стражу:

– Уберите оружие, вы его пугаете!

Если бы в Обуре, их родном городе, какой-нибудь эшранец позволил бы себе обратиться в подобном тоне к элитному зиранскому воину, его бы в лучшем случае наказали палками, а в худшем – казнили. Как видно, по сравнению с прошлыми временами их положение сильно укрепилось, потому что Страж только пристально посмотрел на Малика, затем кивнул и возвратился на свой пост в углу палаты. Лейла щелкнула языком и тихо произнесла несколько успокоительных слов, но Малик заметил, что она по-прежнему держит руки перед собой, как будто опасается, что он может в любой момент напасть на нее.

– Прости, пожалуйста, – хрипло сказал он.

– Не извиняйся. Не надо было тебя так резко будить. – Она скрестила руки на груди. – Все хорошо. Ничего страшного не произошло.

Но могло произойти. Поэтому в палате и находился Страж: не для того, чтобы защищать Малика от кого бы то ни было, а чтобы защищать кого бы то ни было от Малика. Вряд ли можно было осуждать Фарида и Совет за то, что они желали быть готовыми на случай, если Идир вдруг освободится, но это не означало, что Малику нравилось пребывать под круглосуточным наблюдением.

– Это был Царь Без Лица? – спросила Лейла. – Он пытается вырваться?

Пальцы Стража крепче сжали древко копья – только по этому незаметному движению можно было догадаться, что он их вообще слышал. У него через плечо была красно-серебряная перевязь – наверное, знак отличия либо принадлежности к определенной категории войск.

– Вроде того… – сказал Малик и, заметив обеспокоенный взгляд старшей сестры, тут же добавил: – Но у него ничего не получается, так что беспокоиться не о чем!

Чтобы удостовериться в этом, он обратил взор внутрь себя и попробовал на прочность преграду, отделявшую его от Идира. Стена держала хорошо, боль, мучившая его во сне, исчезла.

В отличие от Малика, Лейла не была улраджи, поэтому она не вполне понимала, что произошло, когда он впустил Царя Без Лица в свое тело. За те дни, что прошли после Солнцестоя, он не раз замечал, что Лейла смотрит на него так, будто ждет, когда злой дух разорвет Малика изнутри, освободится и переубивает всех вокруг.

И это было не так уж невероятно, как показало только что произошедшее.

Но им не придется долго тревожиться о том, что Идир вырвется на свободу, потому что именно сегодня Малик должен был начать обучаться магии улраджи. Под руководством Фарида он научится управлять магическими силами и сделает свой разум крепче, так что Царь Без Лица ни за что не сбежит.

Взгляд Малика упал на Надю: она мирно сопела на кровати подле него. Это хорошо: после возвращения из мира духов она вообще не смыкала глаз. Он первый раз с того момента видел ее спящей. Он подоткнул одеяло ей под подбородок, и она тихонько вздохнула.

Все, через что прошел Малик, все, чем он пожертвовал, – все искупал этот вздох. Вся пережитая им боль была не напрасной, потому что ему удалось вернуть свою сестру.

– Он больше никогда не причинит нам зла, – поклялся Малик, и в голове у него тут же вспыхнула боль.

Это мы еще посмотрим, маленький улраджи, – прошипел Идир. – Даже в наикрепчайшей стене можно найти слабое место.

Малика охватило нестерпимое желание расцарапать ногтями предплечье – старая привычка, появившаяся еще в детстве из-за того, что бурлящая в нем магия не находила выхода.

Но вместо этого он щелкнул плетеным каучуковым браслетом – тем самым, что подарил ему Тунде во время Солнцестоя.

Это все еще его разум. Он по-прежнему сильнее Царя Без Лица.

Наверное, на его лице появилась гримаса боли, потому что Лейла схватила его за запястье одной рукой, а другой дотронулась до кровоподтека, красовавшегося у него чуть ниже губ.

– А это откуда?

Отличный вопрос. Малик не знал, как рассказать Лейле о странном сне, где появилась Карина, не упоминая о том, что незадолго перед тем Царь Без Лица чуть не освободился из заточения.

И кроме того, он не хотел признаваться, что видел Карину во сне, – ведь в тот последний раз, когда они были наедине, он вонзил кинжал ей в сердце. И хотя он не сожалел об этом – на кону была жизнь Нади, – чувство вины, видимо, все же засело в нем, иначе с чего бы ему представлять в сновидении, как принцесса на него нападает.

Однако ее присутствие казалось таким осязаемым. Будто если он протянет руку, то сможет коснуться ее. А что, если… нет, такого не может быть. Он прекрасно умел ткать иллюзии, но никакая магия не может превратить сон в реальность.

– У меня был кошмар, и я прикусил губу, – сказал он. По-другому и быть не могло. Он случайно нанес себе травму во сне, а его измученный ум вообразил, будто Карина его ударила. Так и было, тут и думать нечего.

Чем больше Малик размышлял о Карине, о маленькой девочке-улраджи, о странно знакомом месте, которое он видел во сне, тем сильнее запутывались его мысли. Хотя он знал, что ему следует как можно лучше отдохнуть перед первым днем занятий с Фаридом, он еще долго просто сидел рядом с опять заснувшей Лейлой. Соседство Царя Без Лица было легче переносить в состоянии бодрствования, и Малик то прислушивался к дыханию сестры, то обращал внимание на ароматы трав, развешанных в палате от темного народца, то старался не замечать щекотки от перемещающейся по спине Отметины – все что угодно, лишь бы не думать о предстоящем дне и о том, каких усилий может потребовать от него обучение магическому искусству улраджи.

В таком положении и застал его Фарид, когда, чуть рассвело, вошел в больничную палату.

– Я не думал, что ты уже проснулся, – сказал наставник Малика. Выглядел он, как всегда, безупречно: волосы зачесаны в сторону волосок к волоску, фигуру облекал наичистейший, без единой складки кафтан, на лице нет и следа усталости, несмотря на то смятение, которое ему и всему Зирану пришлось пережить за те дни, что прошли с окончания Солнцестоя. Приблизившись к кровати, он даже не взглянул на замершего на своем посту Стража. «Интересно, каково это – всю жизнь не ведать страха перед вооруженными людьми?» – подумал Малик.

– Тебе хорошо спалось?

– Да, – соврал Малик. Лейла проснулась и мгновенно села на кровати. Как только она увидела Фарида, сонное выражение на ее лице сменилось настороженностью.

– Сегодня вы наконец перестанете держать его под замком? – резко спросила она, и Малик почувствовал, как краска приливает к лицу.

Он любил сестру всем сердцем, но сейчас ему стало стыдно за нее. Разве можно так грубо говорить с тем, кто к ним добр?

– Этот человек в один и тот же день воскресил мертвую девушку и устроил государственный переворот, – зло сказала она, когда Малик заявил, что собирается стать учеником Фарида. – Мы не знаем, на что он способен.

Но они также не знали, на что способен сам Малик, и именно поэтому ему необходимо пройти обучение у Фарида.

Бывший дворцовый камергер ответил на ледяной взгляд Лейлы кроткой улыбкой.

– Именно так. Я подготовил для вас троих новые покои, уверен, вы найдете их более предпочтительными, чем больничная палата. Если сегодня все пройдет хорошо, к вечеру мы вас в них переселим.

Малик не мог поверить своим ушам: личные комнаты для него и его сестер здесь, во дворце! Они и мечтать о таком не смели… погодите-ка.

– Что значит «если сегодня все пройдет хорошо»? – Малик, совершив над собой усилие, отстранился от сестер – он хотел выглядеть перед своим новым учителем сильным и уверенным в себе.

– Я объясню, когда придет время. Пойдем со мной – пока один. Сестры смогут присоединиться к тебе позже, – сказал Фарид. Оглянувшись на Лейлу, которая нахмурила брови, Малик последовал за ним. Недосып тут же дал о себе знать, но Малик справился с волной слабости и постарался не отстать от шедшего быстрым шагом учителя. – Но сперва еще кое-то, – добавил Фарид. – Тебе нужна другая одежда. Принцесса желает тебя видеть.

2. Карина

Почему из всех вероломных, сладкоречивых мальчишек в мире ей должен был присниться именно он?

– Гляньте-ка, принцесса наконец проснулась! – поддразнила девушку Деделе, когда Карина утром вышла на свет. Краешек солнца только показался из-за горизонта в сияющих волнах розового и голубого, – получается, Карина не так уж и проспала, но ее спутницы так бодро вышагивали по песчаной барже, что можно было предположить, что они на ногах уже несколько часов. Деделе остановилась на нижней палубе и проверила запасы провизии. Завязав сетку с тыквами-горлянками, она кивком указала на разбитые костяшки пальцев на левой руке Карины.

– Ты что, с гориллой не поладила?

– Плохой сон приснился, – проворчала Карина. И это уже стало обычным для нее – с того дня, как они сбежали из Зирана, ей только кошмары и снились. Только Карина смыкала веки, как оказывалась на возвышении, возведенном для третьего испытания, легкие наполнялись едким дымом, и Фарид – почти родной ей человек – предавал ее и, поправ Древние законы, воскрешал из мертвых ее сестру. Затем взгляд Карины встречался со взглядом Ханане – ненастоящей, неправильной Ханане, – и она с криком просыпалась. Поэтому за последние пять дней она в общей сложности не проспала и четырех часов.

Но сон в эту ночь отличался от предыдущих. События в нем не были связаны с воскрешением Ханане, и он казался более реальным – был похож на забытое воспоминание, хотя Карина не узнала ни девочек, присутствовавших в нем, ни деревни, где все происходило. Там был только один знакомый ей человек, и сейчас, вспоминая выражение лица Малика – как будто он хотел дотронуться до нее, – она жалела, что успела нанести только один удар.

– Я видела Малика, – выпалила Карина и тут же пожалела, что упомянула о нем вслух. Это подразумевало, что он ей небезразличен, – но ей до него абсолютно точно нет дела, особенно после того, как он попытался ее убить. Даже его имя ложилось на язык как-то не так, ведь во время Солнцестоя он назвался Адилем. Кто знает, может, его зовут и не Малик?

Однако на спутницу Карины ее признание, похоже, не произвело никакого впечатления. Деделе рассеянно присвистнула и бросила Карине веточку для чистки зубов.

– Этот сон точно можно обсуждать в присутствии ребенка? – спросила она, кивнув в сторону третьей участницы их путешествия. Афуа презрительно фыркнула. Она сидела, скрестив ноги, на верхней палубе; из ее ладоней струился фиолетовый свет, который впитывался в старое дерево баржи.

– Я не ребенок! – обиженно заявила она, хотя тембр ее голоса свидетельствовал об обратном. – Я все знаю о поцелуях и всяком таком.

– Это был не такой сон! – огрызнулась Карина и вцепилась зубами в веточку, решив ничего больше не рассказывать.

Обычно она спокойно воспринимала добродушное подтрунивание – да и, что греха таить, сама любила кого-нибудь поддеть, – но обычно она просыпалась во дворце, где толпа слуг готова была исполнить любое ее пожелание, а не под куском рогожи, от которой воняло так, будто ей укрывали дохлую свинью. Обычно она не была самым разыскиваемым беглецом в Сонанде и ей не приходилось ежеминутно ожидать, что ее таки настигнет какая-либо из многочисленных опасностей пустыни Оджубай.

Благодарить за такое положение вещей следовало Малика. Точнее его, Фарида и всех прочих изменников, из-за которых ей пришлось бежать из города – из дома, – поджав хвост, словно побитой собаке.

Карина рассеянно провела пальцем по тонкой линии посветлевшей кожи прямо над сердцем. Хотя Малик, нанеся эту рану, не причинил ей никакой физической боли, ее трясло от злости всякий раз, когда она вспоминала, как он заманил ее на крышу Храма Солнца с помощью образа ее погибшей сестры. Там он поцеловал ее, а в следующую секунду попытался убить.

И Фарид. Ее правая рука, брат по всему, кроме крови. Он хотел лишить ее жизни из мести за совершенное по неосторожности убийство, о котором она даже не помнила. И сейчас она отчетливо ощущала холод кандалов, защелкнувшихся на ее запястьях, и обжигающий жар пламени, из которого вышло чудовище с лицом ее сестры. Сердце Карины сжалось, когда она вспомнила тот момент, когда ее мертвая сестра сделала первый вдох. В тот момент мир, каким она его знала, перестал существовать.

Вдруг мощный шквал ударил в борт баржи, и она сильно накренилась. Три спутницы покатились по палубе.

– Карина! – воскликнула Деделе, а Афуа прижала ладони к палубе, стараясь с помощью магии выровнять корабль.

– Простите, я не нарочно! – крикнула Карина в ответ. Сжав зубы, она обратила взор внутрь себя, дотянулась до нити нкра, связывавшей ее с воздухом, и приказала ветру утихнуть. Баржа качнулась еще раз-другой под его порывами, а потом все затихло. Деделе пробормотала благодарственную молитву Эзебе-леопарду, ее покровителю, а затем налетела на Карину.

– Если ты не научишься управлять своими силами, то скоро здесь соберутся все Стражи, оказавшиеся в радиусе ста миль, – сказала она. – Для песчаных бурь еще слишком рано, так что они сразу поймут причину внезапного изменения погоды. Ты не должна использовать магию, пока мы не доберемся до Арквази.

– Я прекрасно это понимаю, – проворчала Карина. Деделе легко говорить, ей не приходится постоянно укрощать бурю, бушующую под кожей. Одна неверная мысль, одна неосторожная эмоция – и Карина могла заморозить их до смерти или сжечь молнией, как это произошло много лет назад с ее отцом и сестрой.

– Тебе надо больше заниматься дыхательными упражнениями, которые я тебе показала, – сказала Афуа. В ее голосе Карина уловила намек на утомление: Афуе пришлось за короткое время использовать слишком много магических сил. – Контроль эмоций – краеугольный камень магии завенджи, и он начинается с умения управлять дыханием.

Карина много лет занималась музыкой и умела управлять дыханием – умела очень хорошо, но сейчас они живы только благодаря этой девочке, так что ее слова следовало воспринимать всерьез. Карина послушно отошла на корму корабля, чтобы ее спутниц не сбил с ног случайный порыв ветра, если она вдруг потеряет концентрацию. Там она уселась, скрестив ноги и сложив руки на коленях. В начале медитации Афуа всегда обращалась к покровительствующему божеству. Карина решила последовать ее примеру.

– Слава тебе, Сантрофи, Ветром Рожденный, господь небес и всех, кто родился под твоей защитой. Слава тебе за воздух, наполняющий мои легкие, и за ветер, несущий к дому заблудшие в пустыне корабли. Помоги мне лететь по этому миру, подобно весенней грозе, и пусть твоя мудрость ведет меня через жизнь от первого до последнего вздоха.

Предполагалось, что в это мгновение на Карину должно было снизойти религиозное чувство, она должна была ощутить единство с живущей внутри нее магией и с даровавшим ее божеством и понять, почему люди верят в богов-покровителей до такой степени, что готовы отдать за них жизнь.

Но ничего не произошло и на этот раз. Почувствовав вместо связи с божественным знакомый укол разочарования, она открыла глаза.

Корабль преодолевал золотые дюны пустыни Оджубай, как он мог бы идти по настоящим морским волнам, – по крайней мере, так казалось Карине, которая никогда не видела моря. Как и все Алахари со времен Баии, она не могла проникнуть за магическую Преграду, защищавшую Зиран. Разрушение Преграды – это, наверное, единственное счастливое из всех последних событий. За тысячу лет никто из ее семьи, включая ее славную мать, не видел мира, лежащего за Преградой.

К сожалению, Карина не могла в полной мере насладиться свободой, поскольку бежала, спасая свою жизнь.

Позабыв о медитации, Карина провела большим пальцем по линии, где небо встречалось с землей. Где-то за этой линией остался Зиран. Интересно, сколько воинов Фарид отправил, чтобы поймать ее? Или у них приказ убить ее на месте? Принимает ли какое-либо участие в обсуждении его злодейских планов то чудовище, которое он сотворил из мертвого тела Ханане?

Налетел новый порыв ветра, и Карина, спохватившись, попыталась подавить воспоминание о рождении этой твари. «Мертвые – мертвы», – гласит Древний закон. Истинная Ханане умерла десять лет назад, что бы там ни воображал Фарид. То существо, которое выползло из огня, было ее сестрой настолько же, насколько Малик – другом.

Карина нуждалась в армии – и сопоставимой по силам с имевшейся в распоряжении Фарида. А единственным государством в Сонанде, которое могло по своей военной мощи сравниться с Зираном, было Арквази. И Карина переживала сейчас суровые дни и адские ночи путешествия по пустыне, чтобы добраться до Арквази: она надеялась на помощь его верховного властителя и Конгрегации, тайного сообщества завенджи, где Афуа научилась всему, что она знает.

Когда принцесса заручится поддержкой Арквази, она сможет потребовать обратно то, что по праву принадлежит ей.

Но ей не удастся заполучить армию, если она похоронит баржу в песке и даже не доберется до Арквази, так ведь?

Эта мысль заставила Карину с удвоенным усердием возобновить дыхательные упражнения. Однако на третьей неудачной попытке она сдалась и принялась просто смотреть на убегающую вдаль пустыню. Они находились уже значительно севернее Зирана, пустыня здесь была безжизненной. Все, что видела кругом Карина, – песок, камни, пересохшая потрескавшаяся глина, труп, снова песок… погодите-ка.

Карина протерла глаза. Но очертания лежащего тела не исчезли, и они не расплывались и не дрожали, как это бывает при мираже.

– Деделе! Афуа! – воскликнула она, почувствовав, как часто забилось ее сердце. – Мне кажется, я вижу человека!

В мгновение ока Деделе и Афуа оказались рядом с ней. Деделе сняла с пояса подзорную трубу и всмотрелась в даль.

– Пятна Эзебе, там что, мертвец?

Карина выхватила у Деделе подзорную трубу и приставила к глазу. Они были уже слишком далеко, чтобы можно было разглядеть детали, но она увидела, что тело на песке подбросило в конвульсиях.

– Он еще жив! Мы должны как-то ему помочь!

Деделе скривила рот и отобрала у нее трубу.

– Возможно, это ловушка. Какой-нибудь разбойник притворяется путником, попавшим в беду, чтобы заманить и ограбить доверчивых путешественников.

Карина и сама это понимала, но все же… в ее голове возник образ матери, падающей на землю.

– Надо, по крайней мере, проверить. Афуа, скорее!

Маленькая завенджи послушно сменила курс баржи. Как только корабль остановился, Карина спустилась по борту на песок и подбежала к лежащему человеку. Это оказалась пожилая женщина, годившаяся ей в бабушки. На ее морщинистой коже цвета умбры проступали темно-фиолетовые синяки. По песку за ней тянулись широкие борозды, говорившие о том, что она долго ползла, прежде чем совсем не обессилела.

– Вы меня слышите, атти? – спросила Карина, использовав ласковое обращение к пожилым женщинам, какое было принято в Зиране. Афуа поднесла к губам старухи мех с водой. Несколько пугающих мгновений она никак не реагировала, затем жадно стала глотать воду, но тут же закашлялась.

– Моя дочка, – прохрипела она, когда кашель наконец утих. – Пожалуйста, помогите, они забрали мою дочку!

– Кто забрал, атти? Что произошло? – спросила Деделе.

– Они пришли прошлой ночью и у-увели всех. Тех, кто сопротивлялся, они убили. Я притворилась мертвой, и они меня не тронули. – Она цеплялась за подол Карининого платья, но ее руки так ослабели, что он выскальзывал из них. – Дочка! Единственная моя! Они ее забрали. Я ее больше не увижу.

Старуха взвыла, как раненый зверь. Она упала бы на песок, если бы Карина ее не поддержала. Она не сказала, кто напал на их селение, но этого и не требовалось: всем в Зиране было известно, что в Оджубае действуют банды работорговцев. Эта пожилая женщина пережила их набег только благодаря помощи богов – или удаче, кому что по вкусу.

Оторвав взгляд от всхлипывающей старухи, Карина посмотрела на Деделе и Афуу. На их лицах было написано то, что чувствовала и она сама: сострадание и беспомощность.

– Мы должны что-нибудь сделать, – сказала она.

– Что именно? – спросила Деделе. – Отыскать работорговцев и вежливо попросить их вернуть ей дочь? В лучшем случае нас просто убьют. А в худшем – они тебя узнают, и тогда… – Деделе умолкла и бросила на старуху настороженный взгляд, но та, похоже, ничего не понимала от горя и истощения. Лишь благодаря изумрудного цвета платку, скрывавшему серебристые волосы Карины, старуха не узнала ее с первого взгляда. Но вообще-то такая маскировка никуда не годилась.

В словах Деделе был здравый смысл. И сама Деделе, и Афуа рисковали жизнью, чтобы вытащить Карину из Зирана, и снова рискуют ради того, чтобы доставить ее в Арквази. Какое право имеет она подвергать их еще большей опасности ради старухи, о которой ей ничего не известно – даже как ее зовут? Теперь Карине казалось, что лучше бы они просто проехали мимо нее, оставив умирать. А так они дали ей надежду только для того, чтобы тут же ее отобрать.

Но не только сострадание заставляло Карину размышлять о помощи старухе. Из головы у нее не выходили слова, которые сказал ей Малик в некрополе под Зираном.

А ты не думаешь о тех людях, которые каждый день погибают в пустыне, или о тех, которых убивают в Эшре по приказу властей Зирана?

Эти его слова вызывали в ней жгучий стыд – что тогда, что сейчас. Да, он предатель, он пытался ее убить – но он прав. Она никогда не думала ни об умирающих от жажды беженцах, ни о жертвах резни. Ей не приходилось этого делать, она просто не знала о них, обитая в своем алебастровом дворце. Бедствия простого народа были от нее так же далеки, как страдания героев сказок.

Даже сейчас она не испытала на себе самых тяжких последствий учиненного Фаридом государственного переворота. Когда ее подданные нуждались в ней больше, чем когда-либо, она просто сбежала. Несмотря на всю ее магию и высокое положение, она оказалась совершенно беспомощной, когда разрушился мир, каким она его знала.

Такой же беспомощной, как в тот день, когда погибли баба и Ханане.

И как в тот день, когда убили ее мать.

Рядом с баржей вновь загулял ветер. Что из нее за царица такая, если она не может спасти даже одну-единственную старуху?

– Если работорговцы не вернутся и не добьют ее, то ее сожжет сама пустыня, – тихо сказала она, и даже Деделе опустила глаза, представив, как разлагается в песке тело старухи. – Но если мы доставим ее в ближайшее селение, у нее появится шанс выжить.

Карина посмотрела на Деделе тем пронзительным взглядом, которым Пустельга пригвождала к полу самых упрямых оппонентов.

Наконец бывшая Избранница от знака Огня вздохнула.

– Примерно в часе езды отсюда есть маленькая деревушка под названием Тиру, – с неохотой сказала она. – Я сомневаюсь, что дотуда уже добрались вести о твоем побеге, так что там, я надеюсь, нас не ждут неприятности. Но после этого никаких остановок до самого Арквази.

Карина кивнула и помогла старухе встать на ноги. Скоро они продолжат путь к Карининому отмщению.

Но сначала заедут в Тиру.

3. Малик

«Принцесса желает тебя видеть», – сказал Фарид, как будто предлагал за рыбой на базар сходить. Как будто эта принцесса не была всего неделю назад высохшей мумией, завернутой в белый погребальный саван.

Ни сам Малик, ни его сестры Обряда Воскрешения не видели, но вокруг все только о нем и говорили. Вот и сейчас, приготавливая Малика к аудиенции у принцессы, слуги обсуждали это невиданное событие.

«Я слышал, Мвале Фарид держит принцессу в самой высокой башне, куда можно попасть только через дверь, которая отпирается хрустальным ключом. А ключ он носит на шее на цепи и никогда не снимает», – шептал один прислужник другому, пока они терли Малика мочалками в хаммаме.

«Под волосами у нее маленькие рожки, а кончики ушей острые, как у козы, – клялся второй, пока они облачали Малика в черный, расшитый золотом кафтан, стараясь не задевать его еще не зажившие раны. – А если слишком долго смотреть ей в глаза, то она заберет твою душу!»

Это, конечно, были все сказки и детские страшилки – Зиран полнился ими с самого начала Солнцестоя, а сейчас, по причине последних событий, их стало еще больше. Но если учесть, что со дня Воскрешения принцессу еще никто не видел и сказки эти успели упрочиться в умах, люди, наверное, даже разочаруются, если у нее не окажется копыт на ногах или еще какого-нибудь чудовищного изъяна.

Так размышлял Малик, пока Фарид вел его, запинающегося, куда-то в глубь дворца. Из-за сохраняющейся угрозы нападения – со стороны как внешних противников, так и тех, что были в самом Зиране, – местонахождение принцессы Ханане держалось в тайне даже от тех, кто жил во дворце, поэтому на глазах Малика была повязка, а сопровождали его только Фарид и Страж из больничной палаты.

Он быстро потерялся в череде поворотов и уже совершенно не представлял, в какой части дворца они находятся. Страж за спиной Малика тоже заставлял юношу нервничать. Каждый шаг Малика, отдающийся эхом от стен, напоминал ему о том, сколько мирных эшранцев убили зиранские воины.

Как будто ты сейчас не можешь сделать с ними то же самое, стоит тебе только захотеть.

– Замолчи! – едва слышно прошипел Малик, и тут же пальцы Фарида крепче ухватили его за плечо.

– Что-то не так?

– Н-нет, все хорошо! – Мысленно выругав себя за то, что попался на удочку Царя Без Лица, Малик щелкал браслетом до тех пор, пока на внутренней стороне его запястья не образовалась саднящая полоса.

Его утешало в этой ситуации только то, что нигде не было видно темного народца – и теней в том числе. Еще во время Солнцестоя, когда Малик впервые попал во дворец, он заметил, что что-то не дает потусторонним существам проникнуть в Ксар-Алахари. «Надо будет спросить Фарида, почему, после приема у принцессы», – подумал Малик.

Налево, направо, снова направо, затем вверх по лестнице, опять налево – и здесь наконец Фарид велел ему остановиться. В желудке у Малика взыграла желчь, когда кто-то объявил:

– Адиль Асфур, избранный от знака Жизни состязатель Солнцестоя, прибыл, ваше высочество.

Фарид снял с лица Малика повязку, и в неярком свете факелов юноша увидел перед собой обширный каменный зал, который, наверное, был древним уже тогда, когда крепость Ксар-Алахари только строилась. Одна стена зала полностью была занята развешанным по ней оружием: мечами, копьями и щитами. В центре зала располагалась неглубокая овальная арена, ее каменные стенки были испещрены выбоинами, некоторые из них сильно напоминали следы от гигантских когтей. Воздух пронзал резкий запах – будто здесь недавно затушили костер.

Больше Малик не успел ничего рассмотреть, потому что его взгляд упал на принцессу Ханане. Старшая сестра Карины сидела на возвышении в дальнем конце древнего зала, устроенном для наблюдения за происходящим на арене. Она посмотрела на него взглядом госпожи, оценивающей нового слугу, и Малика охватил страх. Он хотел подойти ближе и поклониться, но весь будто одеревенел, а его ноги будто приросли к полу.

Все слухи о ней оказались враньем: не было у нее никаких трупных пятен на коже и когтей на руках. Принцесса обладала неземной красотой, была примерно его возраста, и ее кожа светилась, словно обсидиан. Разрез глаз такой же, как у Карины, – косой, такая же мягкая линия подбородка и волосы с таким же серебряным отливом. Но на этом их внешнее сходство заканчивалось: где Карина была округлой и мягкой, Ханане была сухой и тонкой. Несмотря на разделявшее их расстояние, Малик заметил, что нос у нее усыпан очаровательными веснушками. Ее волосы падали вниз тяжелыми волнами, а не завивались в кудри, как у Карины. Даже неяркий пастельно-красный цвет ее платья отличался от чистых ярких тонов и простых орнаментов, предпочитаемых ее младшей сестрой.

И она была босая и без малейших следов копыт. По какой-то причине это поразило Малика больше всего – ведь Ханане восстала из мертвых, должна же быть какая-то отметина, свидетельствующая об этом. Но Малик видел перед собой лишь принцессу c царственной осанкой.

Полукругом по обе стороны от принцессы Ханане расположились члены Совета – но под ее пристальным взглядом Малику казалось, что кроме них двоих в зале никого нет. Принцесса подняла палец и сделала ему знак приблизиться.

– Значит, это ты одолел Царя Без Лица. – В голосе Ханане отсутствовала хрипотца, свойственная речи ее сестры, но слышались повелительные нотки, отбивавшие у человека, к которому она обращалась, всякое желание ей перечить. Малик задался вопросом, не тяготили ли Карину постоянные сравнения со старшей сестрой, но потом вспомнил, что ему это, вообще-то, должно быть безразлично.

Внутри его разума беспокойно заворочался Царь Без Лица.

Беги от этой нежити. Чем дальше, тем лучше.

В кои-то веки Малик был с ним согласен, но у него хватило самообладания не сбежать с аудиенции, данной ему особой царской крови.

– Да, ваше высочество, – ответил он.

– Фарид хорошо о тебе отзывался. Ты, вероятно, очень силен, если можешь удерживать в плену своего разума такое могущественное существо.

Малик решил не упоминать о том, что нынешней ночью дух чуть не вырвался на свободу.

– Я очень польщен вашим мнением обо мне, ваше высочество.

Принцесса Ханане окинула его взглядом, и у него душа ушла в пятки, хотя он постарался не показать этого.

– Мне говорили, ты способен ткать иллюзии?

Малик кивнул.

– Я могу создать зримый образ всего, что представлю у себя в голове.

– Создай что-нибудь для меня. Прямо сейчас.

Несколько мгновений Малик находился в замешательстве, а потом вспомнил, что покойная царица любила цветы. Может быть, ее дочь тоже к ним неравнодушна?

По жилам Малика разлилось живительное тепло – так согревает жар очага после многих часов, проведенных на холоде. Можно прожить тысячу жизней и не узнать этого ощущения. Оно возникало тогда, когда окружавшие его невидимые нити нкра превращались в чистую магию.

– Какие цветы вам больше нравятся? Красные? Голубые? Желтые с розовой серединой? – Взгляд Ханане смягчился, когда в воздухе перед ней возник цветок. Его лепестки поменяли цвет с насыщенного темно-красного на небесно-голубой, потом на солнечный желтый. Малику нравилось, что он может показать кому-то свое искусство, что кто-то может его оценить по достоинству. Он почувствовал себя увереннее.

– Это необязательно должны быть растения или неодушевленные предметы. Я могу соткать и животное, например…

– Сделай гориллу! – сказала Ханане. Малик хотел создать что-нибудь поменьше, – скажем, котенка, – но он выполнил просьбу принцессы. Она вскрикнула от восторга, когда горилла враскачку обошла трон и понюхала ее волосы, однако ее улыбка увяла, когда она попыталась погладить зверя, но ее рука, не встречая сопротивления, прошла через его голову.

– Твои иллюзии нельзя потрогать?

Краска прилила к лицу Малика.

– Пока нет.

Фарид, который уже некоторое время стоял рядом с троном принцессы, одобрительно кивнул своему протеже и сказал:

– Говорят, в старые времена жили ткачи сказов, которые могли создавать настолько сложные иллюзии, что человек мог целыми неделями голодать и в конце концов умереть с голода, думая, что все это время он вкушает изысканные яства. За все годы изучения тайных наук я никогда не слышал о том, чтобы кто-либо сохранил власть над своим телом после того, как в него вселилось потустороннее существо. Возможно, ты еще не освоил осязаемые иллюзии, но причину этого следует искать скорее в отсутствии надлежащего обучения, нежели в недостатке таланта.

Их слова были приятными на самом деле, но не объясняли, почему они собрались в зале, явно предназначенном для поединков. И Малик никак не мог отделаться от жути, накатывавшей на него рядом с нежитью. Сам факт, что принцесса Ханане сидела тут, ощущался так же, как если бы кто-то решил, что огонь больше не жжется, а север стал югом. В этом чувствовалась такая противоестественность, что у Малика волосы на затылке встали дыбом.

Но Фарид не казался встревоженным. Во взгляде, которым он смотрел на принцессу, светилась лишь ровная нежность, и Малик подумал, что, раз его ментора не беспокоит ее присутствие, ему тоже не следует так остро на него реагировать.

– Возможно, ты хочешь узнать, зачем мы вызвали тебя сюда, – сказала принцесса Ханане. – Сегодня первый День знака Воды в новой Эре Воды, и, согласно обычаю, в Храме Воды пройдет праздничная церемония для рожденных под Сизигией правящего в новой эпохе божества. Обязанности помощника Верховной Жрицы на этой церемонии должен исполнять Победитель Солнцестоя, но, поскольку местонахождение Избранного от знака Воды Адетунде по-прежнему неизвестно, они переходят тебе как к состязателю, прошедшему все испытания и занявшему второе место.

– Тунде пропал? – вырвалось у Малика. Что еще он пропустил за те пять дней, что валялся в больничной палате?

Впервые с момента его прихода в каменный зал заговорила Великая визирша Дженеба:

– Адетунде никто не видел с завершающего дня Солнцестоя. Мы считаем, что он мог покинуть город вместе с Кариной.

Это известие глубоко уязвило Малика, хотя он и не понимал почему. Ведь он знал, что у Карины с Тунде были отношения до того, как Малик пришел в Зиран. Тунде любил ее, и она, наверное, отвечала взаимностью, раз подстроила все так, чтобы Малику не достался главный приз Солнцестоя – ее рука.

И все же мысль о том, что они вместе сбежали из города, пробуждала в Малике какую-то темную, уродливую часть души, о существовании которой он до этого даже не знал.

Лоб Фарида пересекли морщины, лицо его выразило глубокое сожаление.

– Также возможно, что бедный Адетунде стал одной из многочисленных жертв вызванной Кариной бури. Но, как бы то ни было, пока его местонахождение остается неизвестным, ты единственный, кто имеет право исполнять его обязанности. Мы должны удостовериться, что ты справишься с этой задачей.

Малик проследил за взглядом Фарида и увидел, что в центре арены стоят три Стража: тот, что надзирал над ним в больничной палате, и плечом к плечу с ним еще двое. Ему все стало ясно.

– Так это проверка, – сказал он.

– Совершенно верно, – ответила принцесса Ханане. – Сегодняшняя Церемония Очищения – первое официальное событие, когда соберется весь двор, с тех пор, как меня… как я вернулась. Несмотря на то, что лично я не буду на ней присутствовать, очень важно, чтобы люди видели, что власти контролируют ситуацию в городе. А они увидят нечто обратное, если Царь Без Лица вырвется на свободу.

– А как же наши занятия? – спросил Малик Фарида, ненавидя себя за то, как предательски задрожал от страха его голос. – Разве вы не собирались научить меня именно тому, как избежать такого исхода?

– Малик, контроль – это основа всех методов обучения магии, – спокойно сказал Фарид. – Сегодняшняя проверка – это и есть твой первый урок. Выполни его, и твое учение продолжится. Но если ты потерпишь неудачу…

Намек был понятен: если они заподозрят, что Малик не в силах сдерживать Царя Без Лица, они убьют его. Все лишения, что он пережил, окажутся напрасными, если он не сможет убедить собравшихся здесь людей, что целиком и полностью контролирует свои магические силы.

Этого он не умел даже до того, как в его тело вселился злой дух.

– Царь Без Лица – чуть ли не самая серьезная опасность из всех, что угрожали Зирану с самого его основания, – сказала Великая визирша. – Поэтому Баия Алахари и закрыла ему доступ в город. Мы должны сделать все для того, чтобы этот злой дух не смог навредить нашему народу. Таким образом мы почтим ее память.

Малика пронзила острая игла ярости.

«Почтим ее память? – взревел Идир. – Знали бы они, чью память они собираются почтить! Из нас двоих чудовищем был не я…»

Малик представил, что запирает обосуме в каком-то далеком и темном месте, откуда его не видно, не слышно. Ярость утихла, но он чувствовал, что она затаилась где-то под кожей.

Наверное, на его лице отразился ужас, потому что Фарид выступил вперед и положил руки ему на плечи.

– Я понимаю твой страх, но не забывай, что однажды ты уже укротил Царя Без Лица. Я уверен, тебе достанет сил сделать это снова.

Раз Малик сам не верил в себя, ему оставалось только принять веру Фарида. В желудке у него тяжелым комом застыл страх, но он кивнул.

Фарид ободряюще сжал ему плечо, затем вывел на арену и возвратился к трону Ханане. Дождавшись, пока он займет свое место, принцесса сказала:

– Когда я отдам приказ, Стражи атакуют тебя. Ты не должен во время всего поединка применять магию, одновременно ты обязан держать в узде Царя Без Лица. – Карина указала наверх, и Малик заметил, что на выступе, опоясывающем зал для поединков на высоте двух человеческих ростов, изготовились к стрельбе не меньше полудюжины лучников. И целились они все в него. – Если ты выкажешь даже мельчайшие признаки потери контроля, то умрешь. Все понятно?

Земля будто ушла у Малика из-под ног, ведь то, о чем принцесса умолчала, пугало больше, чем то, что она сказала. После того, как умертвят его, убьют и его сестер. Им не позволят жить – они слишком много знают. Их жизнь тоже зависит от исхода этого испытания.

– Понятно, – прошептал Малик, и ему показалось, будто это сказал не он, а кто-то другой.

Принцесса кивнула.

– В таком случае, командир Стражи, начинайте.

Ее слова еще звенели в воздухе, а Страж с красно-серебристой перевязью уже летел на Малика. Тот едва успел подумать, что, оказывается, за ним надзирал сам командир всех Стражей Зирана, как на его ребра обрушился первый удар.

По телу Малика разлилась боль. Ему удалось увернуться от следующих двух ударов, но тем временем второй Страж оказался позади него. Его стопа врезалась Малику в спину. Он отлетел к каменным ступеням на краю арены и остался лежать. В глазах у него потемнело, поясница взорвалась болью – а вместе с болью вспыхнула и магия.

Неужели, Малик? Четыре удара, и ты уже на земле?

Малик глухо застонал. Магия бурлила у него в груди, он готов был соткать самые страшные ужасы, какие только можно было представить.

Но если он это сделает, то подпишет смертный приговор себе и своим сестрам. Малик успокоил поднявшуюся волну магии – от того, что могло превратиться в цунами, остался лишь ручеек. Он будет сдерживать магию до конца испытания.

Не успел Малик подняться на ноги, как командир отдал отрывистую команду двум другим Стражам. Те отступили, а командир, не спуская глаз с Малика, вытянул руку вперед, ладонью вверх. В центре ладони вспыхнули яркие оранжевые искры. Вращаясь, они слились в огненный шар, который он швырнул прямо в голову Малика. Тот едва успел увернуться от плотного пламени. Его разум отказывался верить в то, что только что произошло.

Стражи умели обуздывать нкра, подобно ему самому и Карине. Гвардейцы Зирана владели магией.

Но времени обдумать это у него не было – по всей арене начали вспыхивать языки пламени, и Малику надо было пошевеливаться, если он не хотел сгореть заживо. Он запетлял среди огненных столбов и вдруг всей грудью налетел на валун, появившийся там, где мгновение назад была ровная земля.

Командир вызвал огненный дождь, а второй Страж вздыбил землю у Малика под ногами, так что ему некуда было ступить. Он запрыгал через ямы, одновременно уклоняясь от летящих сверху огненных капель. При этом он по-прежнему уделял часть своего сознания для контроля за путами, удерживающими от побега Царя Без Лица. И тут его сбила с ног мощная струя ледяной воды – это вступил в схватку третий Страж.

«Почему ты это все терпишь? – спокойный тихий голос Царя Без Лица пробился сквозь бушующий вокруг Малика хаос. – Перестань убегать. Сражайся».

Магические узы, удерживающие обосуме, натянулись до предела. Сейчас Малик не мог укрыться в лимонной роще и восстановить душевные силы – он должен был противостоять непрекращающемуся натиску земли, воды и огня. А средство, способное остановить этот натиск, было так легко использовать. Одна иллюзия, настоящая иллюзия, – и все закончится.

Давление магии внутри него стало нарастать, и мысленным взором он увидел, как Царь Без Лица рвет ослабевшие путы: да, вот так, еще немного…

– Нет! – с отчаянием, словно загнанный в угол зверь, вскричал Малик и укусил себя за руку. Рот наполнился металлическим вкусом крови, и вместе с болью к нему вернулась ясность мысли. Он вновь полностью контролировал собственный разум. Обосуме взревел от ярости, но узы его держали. Перед мысленным взором Малика предстали лица сестер.

Он справится – ради них, он это сделает.

Время превратилось в вихрь огня, воды и земли. Оно медленно, по-черепашьи двигалось вперед, а Малик прилагал все усилия, чтобы магия горела лишь в самой глубине его существа. Все мысли покинули его, в голове осталась лишь стальная решимость пройти через все ради спасения сестер.

И наконец, спустя, кажется, вечность – хотя вряд ли испытание длилось больше часа – принцесса Ханане крикнула:

– Достаточно.

Стражи вмиг встали навытяжку, словно марионетки, подчиняющиеся руке кукловода. Стихии улеглись, после боя осталась только неровная, залитая водой и обожженная арена. Малик упал на колени, обратил взор внутрь себя и проверил узы.

Они выдержали. Он прошел испытание.

Стражи подняли его с земли и отвели к возвышению, откуда принцесса Ханане наблюдала за поединком. В ее взгляде читалось большее уважение, чем при его появлении перед испытанием.

– Твоя выдержка производит впечатление. Очевидно, что…

Принцесса замолчала, лицо ее вдруг выразило замешательство. Она вскочила на ноги и схватила Малика за руку – левую, именно за нее Малик укусил себя во время схватки. Малик вздрогнул, но она этого даже не заметила.

– Этот браслет, – сказала она в растерянности, – откуда он у тебя?

– От Тунде. Он подарил мне его во время Солнцестоя, – ответил Малик.

Взгляд принцессы затуманился, она схватилась за грудь той рукой, что не сжимала запястье Малика мертвой хваткой.

– Тунде… пропавший Избранный. Да, Тунде… Этот браслет… Отчего-то он показался мне знакомым.

Принцесса Ханане застыла на месте, и Малику показалось, что в ее глазах промелькнуло такое выражение, будто она что-то почти вспомнила. Фарид положил руку ей на плечо, и она отпустила Малика.

– Не беспокойтесь об Адетунде, ваше высочество. Мы расследуем его исчезновение, – сказал Фарид, и напряжение понемногу ушло из тела принцессы. Обратившись к Малику, он сказал: – Ты великолепно показал себя сегодня. Я бы не смог выбрать лучшего ученика. Стражи отведут тебя в больницу, чтобы ты мог забрать сестер. Оттуда вас препроводят в отведенные вам комнаты. Потом я сам приду за тобой, и мы отправимся на церемонию.

В голосе Фарида сквозила спокойная доброжелательность, но Малик почувствовал укол досады оттого, что его так быстро отослали прочь после всего, через что ему пришлось пройти. Он доказал, что даже в самых сложных условиях может смирять могущественного духа. Разве это не достойно восхищения?

Но внимание его наставника целиком принадлежало принцессе, он шептал ей на ухо что-то успокаивающее. Малику ничего не оставалось, кроме как последовать за стражами прочь из зала для поединков. Он бросил последний взгляд на Фарида. Тот продолжал что-то тихо говорить Ханане, и лицо его выражало такую нежность, что у Малика защемило сердце.

Никто никогда не смотрел на него так: как будто одно твое существование делает мир лучше.

И, скорее всего, никогда не посмотрит.

4. Карина

В деревне Тиру было что-то странное. Карина почувствовала это в ту минуту, когда силуэты сонных домиков появились на горизонте. Во второй раз это ощущение возникло у нее тогда, когда они вошли в деревню.

Слишком уж она была опрятной. Чересчур чистые грунтовые улочки, пересекавшиеся под прямым углом, чересчур свежая краска орнаментов на стенах, чересчур новые каменные дома – как-то это все не вязалось с обликом крохотной деревушки на караванном пути. Но, возможно, она несправедлива к крохотным деревушкам; только потому, что остальной мир – не Ксар-Алахари, ему не обязательно быть неприглядным. Но все же Карине казалось странным, что селение, состоявшее из караван-сарая, пыльного рынка и дюжины домов, могло поддерживаться в таком прекрасном состоянии.

Однако эту загадку можно отложить на потом. Вначале им нужно найти кого-то, кто мог бы позаботиться о Фатиме.

– Да благословит вас обеих Великая Мать, – простонала старуха. Они медленно шли по главной улице Тиру – быстро не получалось, потому что Карина и Деделе вели старуху под руки. Благодаря магии Афуы баржа двигалась быстро, и они прибыли в деревушку раньше, чем досюда добрались вести о Каринином побеге. Отряды воинов, отправленных на поиски принцессы, еще не заполнили улицы. Некоторые дома тут еще даже были украшены к Солнцестою. При взгляде на них у Карины защемило сердце.

– Это самое малое, что мы можем для вас сделать, атти, – ответила она и перехватила руку женщины, чтобы взять на себя больший вес и идти хоть немного быстрее. Хотя волосы ее были заплетены в аккуратные косички и спрятаны под платок, а эмблема Сизигии Ветра скрыта намотанным вокруг кисти куском ткани, она не чувствовала себя в безопасности. Со дня переворота она впервые вышла из пустыни и, медленно бредя по улице, невольно искала в лицах прохожих признаки предательства. Кто этот пастух, доящий овец, – друг или враг? А торговец пряностями – останется ли он верен ей или переметнется к Фариду? Кто здесь придет ей на помощь, а кто отправит на верную смерть, как только представится такая возможность?

Как бы Карине ни было не по себе в этой деревне, она не могла бросить Фатиму посреди улицы. Надо было хотя бы найти ей ночлег. Карина нужна была целому народу – и покинула его. Но хотя бы эту старуху не оставит.

Когда они наконец доплелись до караван-сарая, Деделе сказала Карине:

– Ты оставайся здесь, а я пойду попробую устроить ее на ночь. И ради любви Великой Матери, ни с кем не заговаривай.

Деделе исчезла за деревянными воротами постоялого двора, а Карина и Фатима остались стоять в тени чахлой пальмы. Еще на корабле они решили, что Афуа в деревню не пойдет, будет сторожить их средство передвижения. Солнце неуклонно ползло к зениту, и Карина, как могла, стирала пот со лба старухи. Если бы она лучше умела управлять своими магическими силами, то, наверное, могла бы сделать воздух чуть прохладнее. Но с таким контролем, как у нее сейчас, лучше даже не пробовать.

– Еще немного потерпите. Скоро мы найдем место, где вы сможете отдохнуть, – сказала она. Фатима, превозмогая слабость, посмотрела на нее.

– Ты… так мне его напоминаешь…

– Кого, атти?

Старуха снова застонала.

– Но его больше нет. А теперь и мою дочь забрали эти чудовища. Лучше бы они забрали меня! Да зачем я им нужна. Котоко, дочка!

Фатима принялась плакать, и Карина обняла ее – больше для того, чтобы заглушить всхлипывания, чем для утешения. Он хотела приободрить ее, но вдруг услышала:

– Я тебе верно говорю! Бурю, которая разразилась в последний день Солнцестоя, вызвала ведьма!

У Карины кровь застыла в жилах.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоить колотящееся сердце, она быстро огляделась и увидела, что сказал это одетый в лохмотья старик с бородой. От него так несло пальмовым вином, что запах долетал до Карины. Язык его заплетался. Сопроводив свои слова резким жестом, он случайно смахнул несколько фигур со стоявшей перед ним игровой доски.

– Откуда такой сильной буре взяться в это время года? Ведьма это была, тут и думать нечего.

Карина закусила губу. Если люди уже стали подозревать, что буря над Зираном не природного происхождения, то ей грозит бо́льшая опасность, чем она думала. Деделе была права – зря они завернули в Тиру. Надо немедленно убираться отсюда, пока «ведьму» не раскрыли. Если так пойдет и дальше, ее грандиозные планы отмщения могут не воплотиться в жизнь.

Однако в ответ на речи старика его собеседник, крепко сбитый, похожий на наймита мужчина, только громко рассмеялся. Кажется, лет ему было не больше, чем Фариду, но руки его были испещрены многочисленными шрамами, а лицо обветрено: условия его жизни были явно не как у зиранских придворных.

– Конечно, это была ведьма, повелевающая небесами, кто же еще? А еще, ты знаешь, принцесса Карина – моя двоюродная бабка! – просипел он.

– Не слишком ли ты глубоко залез в бутылку с пальмовым вином, если начал верить в детские сказки?

– Насмехаться над сверхъестественными силами – готовить себе погибель, Каракал, – сказал пьяница.

– Я не питаю к сверхъестественным силам ничего, кроме искреннего уважения – уважения, которое может неизмеримо вырасти, если они избавят меня от необходимости лицезреть твое бородатое лицо. – Мужчина, названный Каракалом, поставил упавшие фигуры на место и постучал пальцем по доске. – Твой ход, старик.

Карина облегченно вздохнула. Не похоже, что старик был шпионом, подосланным Фаридом: ведь он не смог убедить собеседника – не блистающего умом, судя по его виду, – в своей правоте. Он даже не знал, что тех, кто использует магию, называют вовсе не ведьмами, а завенджи и улраджи. Но в конце концов вести о том, что на самом деле случилось на Церемонии Закрытия, доберутся и до этого не самого шумного уголка пустыни.

Пьяница оказался гораздо более искусен в игре, чем в споре, и вскоре его фигуры полностью окружили фигуры Каракала. Они играли в «Четырех друзей». Названием своим эта требующая сообразительности игра была обязана сказке о том, как четыре волшебных существа вызвали гнев Великой Матери. Карина рассеянно отогнала муху и думала уже о том, не пойти ли в караван-сарай проверить, как там Деделе, когда в бородатого пьяницу врезался какой-то паренек.

– Ой, дяденька, извините! – воскликнул он и бросился поднимать старика. В возникшей суете никто, кроме Карины, не заметил, как Каракал сделал быстрое движение пальцем. Миг – и две фигуры на доске поднялись в воздух и поменялись местами.

Спустя три хода игра закончилась победой Каракала. Старик выругался про себя, отсчитал Каракалу несколько монет и ушел восвояси. Карина не могла прийти в себя от изумления. Что этот наймит только что сделал? Он что…

– Карина!

Карина резко обернулась. Ее ладонь уже лежала на рукояти короткого кинжала, одолженного ей Деделе, – но это была Афуа. Путаясь в джеллабе и поддерживая рукой сползающий на лицо капюшон, она со всех ног бежала к Карине.

– Я же говорила тебе, чтобы ты не называла меня на людях настоящим именем… – прошипела Карина, но Афуа ее перебила:

– Сюда направляется отряд зиранских воинов. Я заметила их с баржи и прибежала. Они с минуты на минуту будут здесь!

Обычно невозмутимая Афуа дрожала с головы до пят. Глядя на нее, Карина невольно представила, как в голове девочки вьются воспоминания о том времени, что она провела в темнице Зирана. На язык Карине просилось множество бранных слов, но она молча махнула Афуе и Фатиме, чтобы они шли вместе с ней в караван-сарай.

Во дворе караван-сарая было людно. Торговцы предлагали товары путешественникам со всех концов Сонанде. Деделе стояла у одного из торговых лотков и торговалась за мешочек папайи. Карина, стараясь ничем не выдать своего волнения, подошла к ней сбоку.

– Афуа заметила рядом с селением зиранских воинов. Нам надо уходить, прямо сейчас, – проговорила она сквозь сжатые зубы.

Надо было отдать Деделе должное: не подав и виду, что что-то случилось, бывшая Избранница от знака Огня расплатилась за фрукты, и они с Кариной отошли от прилавка. Только тогда она дала волю злости:

– Я тебе говорила, что не надо сюда ехать…

– Знаю, знаю. Ты оказалась права, а я нет. Может быть, попробуем избежать поимки, чтобы ты и завтра смогла напомнить мне о своей правоте?

– А как поступим с Фатимой?

Карина взглянула на старуху, и сердце ее сжалось.

– Мы ничего больше не можем сделать, атти. Простите, нам надо идти.

Старуха слабо кивнула. Карине стало худо от собственной трусости. Она и ее спутницы направились к выходу, но выйти со двора караван-сарая не успели: в воротах замелькали красный и серебряный цвета.

Цвета царского войска Зирана.

Они быстро спрятались за пустующим прилавком. Во двор зашли несколько дюжин зиранских воинов. Что-то в этом было не так – Карине ничего не было известно о каком-либо значимом скоплении войск возле Тиру. Неужели так быстро добрался сюда один из поисковых отрядов, посланных Фаридом за ней?

Но еще более странным, чем присутствие здесь этих воинов, было то, что они привели с собой большую группу людей, в основном женщин и детей. Почти все они были одеты в лохмотья. Фатима сдавленно вскрикнула.

– Это они! – воскликнула она. Белки ее глаз, блестевшие от страха, резко выделялись на фоне темной кожи. – Это они забрали у меня дочь!

Деделе зажала рот старухи ладонью – не хватало еще привлечь внимание вояк. Карина перестала что-либо понимать. У нее голова шла кругом. Зиранские воины не могут заниматься работорговлей! Ее мать этого бы не потерпела. Деделе с жалостью посмотрела на нее.

– На самом деле это не такое уж редкое явление. Скорее всего, именно таким способом и разбогатело это селение. Работорговля – единственный способ для маленького городка заработать хорошие деньги, если он находится вдали от крупных торговых путей. Тут меньше любопытных глаз, и никто не может помешать царским войскам заниматься такой «деятельностью».

Воздух над ними наэлектризовался – Карина начала злиться, и вместе с гневом в ней пробуждалась магия.

– Мы должны вмешаться!

– Их в пять раз больше, чем нас! В лучшем случае они нас просто прирежут за то, что помешали им вести дела. В худшем – они поймут, кто мы, и приволокут прямо к Фариду. – Деделе смотрела на происходящее с не меньшим отвращением, чем Карина, но предъявлять претензии работорговцам не собиралась. – Если хочешь выбраться отсюда живой, лучше притворись, что ничего не видела.

Притвориться, что ничего не видела? Как такое возможно, если все ее предки вели непримиримую борьбу с работорговлей?

Бездействие перед лицом такого явного зла противоречило всем жизненным установкам Карины. Но с другой стороны… Деделе права. Если они погибнут в схватке с этими воинами, кто поднимет восстание против Фарида? Придет день, и у нее в руках окажется достаточно власти, чтобы остановить подобное насилие над человеком раз и навсегда.

Но все же Баия Алахари что-нибудь предприняла бы в ее ситуации. И ее мать не стала бы отсиживаться за деревянной перегородкой.

Но Карина не была ни знаменитой прародительницей рода Алахари, ни собственной почитаемой подданными матерью. Она была всего лишь принцессой без царства, без власти и без способности помочь кому-либо, кроме себя самой. И несмотря на то, что чувство вины, словно нож, кололо ей грудь, она успокоила магию и сделала единственное, что могла.

Стала ждать.

5. Малик

– Поверить не могу, что они такое с тобой проделали! – Резкость интонаций Лейлы контрастировала с той нежностью, с какой ее пальцы перебирали волосы Нади. – Ты ведь мог погибнуть!

Возможно, Малик и ответил бы, если бы в этот момент он мужественно не терпел боль. Попробуй не дернуться, когда портниха больно колет тебя острыми иголками, прямо на тебе сшивая части праздничного наряда для церемонии Дня Воды. Тяжелая, гладкая, похожая на шелк синяя ткань с орнаментом лежала на его груди и плечах, подчеркивая их ширину. Да, в таком кафтане особо не посутулишься. Малик вынужден был признать, что раз-другой потерпеть укол иголкой – небольшая цена за этот наряд, учитывая, что он стоил столько, что, если его продать, можно было бы на целый год обеспечить едой все население Обура.

И все это принадлежало им: украшенная драгоценными камнями одежда, просторные богатые комнаты, слуги, выполнявшие каждую их прихоть еще до того, как она будет озвучена. Малику казалось, что он никогда к такому не привыкнет, даже проживи он во дворце всю оставшуюся жизнь.

Когда портниха наконец заменила иглы настоящим швом и, в качестве последнего штриха, перепоясала Малика жемчужным поясом с ярким золотым подвесом, она отступила на шаг назад, скромно сложила руки и сказала:

– Избранник Адиль, все готово. Если вам что-то не по нраву, я прошу вас, укажите мне на изъяны, и я мигом все переделаю.

Малик никак не мог свыкнуться и с этим – с каким почтением теперь обращались к нему люди. Никто бы не опускал глаза при беседе с ним, если бы они знали, что он всего лишь нищий паренек из Эшры.

– Наряд чудесен, благодарю вас, – ответил он. На лице у Лейлы было написано, что она многое еще хотела бы сказать, но сдерживает себя при посторонних. – Не могли бы вы теперь оставить нас, пожалуйста?

Портниха растерянно моргнула. Малику потребовалась целая секунда на то, чтобы вспомнить, что знать никогда не просит – она всегда приказывает. Но, быстро сообразив, чего от нее хотят, женщина попрощалась зиранским жестом уважения – приложила три пальца сначала к губам, затем к сердцу – и поспешила из комнаты. Стараясь не испортить наряда, Малик осторожно опустился на диван напротив другого, где Лейла заплетала Наде косы, и поморщился: полученные утром травмы давали о себе знать.

– Я не думаю, что мне грозила настоящая опасность. Если бы меня хотели убить, было бы логичнее просто перерезать мне горло, пока я без сознания валялся в больнице, – сказал он.

Лейла нахмурилась еще больше, расчесывая гребнем с каменьями особенно упрямую прядь Надиных волос.

– Что это за учитель такой, который бросает ученика в львиное логово, еще ничему его не научив? Кроме того, Фарид однажды уже воспрепятствовал тебе в использовании магии. Если они так озабочены, чтобы ты мог собой управлять, почему бы ему при необходимости не делать этого снова – до тех пор, пока не завершится твое обучение?

В словах Лейлы был смысл: насколько знал Малик, Фарид мог в любой момент отсечь его от нкра, как он сделал это во время первого испытания, когда Малик пытался убить Карину на Пальцах Вдовы. В этом случае у Малика сейчас было бы чуть больше ребер, которые бы не ломило от боли.

– Твои способности, Малик, – это дар – и даже не просто дар, а наследие, – сказал ему Фарид. Он нагнал его и стражей у самой больницы, когда те уже сняли с глаз Малика повязку. После избиения Малику было так худо, что дворцовый камергер практически внес его в его палату. – От богов и царей через твоих предков они перешли к тебе. После обучения под моим руководством ты станешь несравненным улраджи.

Малику никто никогда не говорил, что он может достигнуть в жизни чего-то значительного. Раз он собирается стать учеником этого человека, то должен принять за аксиому, что все, что делает его наставник, он делает ради его блага, даже если с первого взгляда это не очевидно.

– Смысл испытания состоял в том, чтобы убедиться, что я способен самостоятельно сдерживать Царя Без Лица. Какой в нем был бы прок, если бы Фарид делал это за меня. И кроме того, не может же он каждый день тратить на меня магическую энергию. У него других дел полно.

Взгляд Лейлы упал на повязку, скрывавшую следы зубов самого Малика.

– И все равно это ужасно жестоко. Могли бы хотя бы заранее предупредить, что ли. Им-то себя за руку кусать не пришлось.

Малик не мог не оценить то, как его сестра старалась понять, что с ним происходит. После Солнцестоя их разговоры больше не заканчивались, как раньше, тем, что она говорила ему, что он все сделал не так. Само по себе это было неплохо, но он не знал, как объяснить ей, что боль – это иногда единственное средство, что позволяет ему держать себя в руках.

– Что было, то прошло. Главное, что Совет мне теперь доверяет и нашему положению здесь ничто не угрожает.

Лейла взглянула на него так, будто хотела еще что-то сказать, но лишь покачала головой и, помолчав, спросила:

– А ты рассмотрел принцессу? Как она выглядела?

Малик подумал о девушке, сидевшей на троне перед ареной, о том, как все ее непроницаемое самообладание вдруг улетучилось – и из-за чего? Из-за каучукового браслета.

– Ничего необычного в ней не было, – сказал он. – С виду и не скажешь, что она вернулась с того света.

Лейла вздохнула.

– Ну, помолимся Патуо, чтобы пути наши больше никогда не пересеклись. Как будто нам не хватает магических иллюзий и злых духов. Ожившая мертвая принцесса – это для нас слишком. – Она воткнула последнюю шпильку с рубином в сложный узор из кос, который она создала на голове Нади. – Готово! Нравится?

Надя посмотрела на себя в зеркало, но ничего не сказала. Ее брат и старшая сестра обменялись встревоженными взглядами. Возвратившись из мира духов, их сестренка никак не могла прийти в себя. Никаких физических отметин на ней не осталось, но она что-то видела по ту сторону – она не могла или не хотела сказать, что именно, – и это изменило ее изнутри.

Проследив за тем, чтобы его лицо не выражало испытываемой им тревоги, Малик присел перед ней на корточки.

– Знаешь, что мне напомнил цвет твоего платья? Нашу курицу Маргаритку.

Перед Надиными глазами появилась белая, чуть рябая курица, которую создал Малик. С тихим кудахтаньем она прошлась по комнате туда-сюда. В былые времена Надя запищала бы от восторга, увидев такое зрелище. А сейчас она просто смотрела на переваливающуюся с ноги на ногу курицу без всякого выражения на лице.

– Я хочу домой, – сказала она. Малик распустил иллюзию, и курица исчезла. Малик прижал Надю к груди, не в первый раз удивляясь, какая же она маленькая. Лейла опустилась на колени, чтобы быть к ним поближе. – Хочу к маме и нане.

Лицо Лейлы скривилось – она никогда не плакала при Наде, но сейчас была очень к этому близка. Хотя на ней было небесно-голубое платье – ничуть не хуже, чем белое Надино, – она надела выцветший темно-синий шарф, который был с ней на протяжении всех их скитаний. Лейла никуда без него не выходила, несмотря на то, что могла сейчас купить сколько угодно более красивых шарфов. Малик понимал желание Лейлы сохранить хотя бы частичку прошлой жизни, пусть жизнь их и была не сахар.

Со всеми своими нарядами и украшениями Зиран никогда не станет для них домом, свой дом они потеряли. И Малик не мог позволить себе слишком много думать о прошлом – ведь тогда они никогда не выберутся из-под его обломков. У них нет иного выхода, кроме как идти вперед, а делать они могли это только под покровительством Фарида.

– Ничего, все наладится, – пообещал он. Кому он это сказал: Наде, Лейле или самому себе – он не знал. Он понимал только, что эту клятву нельзя нарушить.

Какая бы жизнь их ни ждала, она будет лучше, чем то, через что они прошли.

Не отрываясь от его груди, Надя слабо кивнула. Она по-прежнему как будто смотрела на что-то видимое только ей. Лейла первой отстранилась от них и спросила:

– Ну что, ты готов к церемонии?

– Наверное.

В конце концов, это же просто обряд. Его не может ждать что-то плохое.

* * *

Оказалось, что может. Еще как.

– Ваше участие в сегодняшней церемонии – большая честь для нас, Избранник Адиль. – Жрица Воды вела Малика по украшенным ракушками переходам ее храма. – Я уверена, Сусоно и другие боги приветствуют вас.

Малик молча кивнул – боялся, что, если откроет рот, его вырвет. Он понял Фарида так, что это будет не слишком важное мероприятие, на которое придут, ну, может быть, пятьдесят человек. Но на нижнем этаже Храма Воды собрались уже сотни, и каждую секунду народу прибавлялось. Тысяча глаз будут следить за каждым движением Малика и сравнивать его с Тунде.

Жрица Воды стала объяснять, в чем конкретно заключаются его обязанности на церемонии, но с таким же успехом она могла обращаться к пальмовому пню: он не запомнил ровным счетом ничего. Он ответил какими-то подобающими случаю словами – что-то вроде «я приложу все усилия к тому, чтобы достойно возвестить о новой эре». После этого жрица оставила его, и он почувствовал себя так, будто ждал, что с минуты на минуту будет погребен под обрушившимися на него стенами храма.

«Я не понимаю, как функционирует твой разум, – сказал Идир, когда перед глазами у Малика появились черные пятна. – На прошлой неделе ты противостоял чудовищам и богам, а тут внезапно развалился из-за необходимости выступить перед горсткой людей».

Малик и сам не знал, почему в его мозгу вполне безобидные, не несущие угрозы для жизни вещи разрастались таким образом, что вызывали вселенскую тоску. Ему… ему надо выйти отсюда. Это все какая-то ошибка.

Фарид предупредил его, что использовать магию следует только в случаях крайней необходимости, но это и была крайняя необходимость. Он быстро соткал две иллюзии: собственный пустой образ, чтобы он ждал возвращения Жрицы Воды, и покрывало невидимости, которое он накинул на себя. Покончив с этим, он выскользнул из комнаты и тихо прокрался мимо приставленных к нему караульных. Его уход заметили только несколько странного вида жуков, сиротливо пристроившихся на перилах лестницы.

От запахов, витающих в Храме Воды, у Малика кружилась голова. Слишком сильные ароматы курений, кувшинок, морской соли – и все это одновременно. Он как будто погрузился на дно океана. Надо вдохнуть свежего воздуха. Выйти наружу.

Но чтобы выйти из храма, нужно было пробраться через толпу прихожан, и хотя они не могли его видеть, желудок Малика скручивался узлом из-за их многочисленности. Они толпились вокруг небольших фонтанов и совершали предмолитвенное омовение. В воздухе висело напряжение, люди, бросая по сторонам настороженные взгляды поверх поднятых рук, перешептывались о состоянии дел в Зиране после Солнцестоя.

«Говорят, Адетунде сбежал с принцессой Кариной».

«Сегодня здесь будет Избранник от знака Жизни. Как он выжил, ударив себя кинжалом в сердце? Может быть, он тоже колдун?»

«К сожалению, Фарид больше времени и внимания уделяет принцессе, чем управлению городом».

Каждая фраза была для Малика как укол иголкой. Если бы Фарид был здесь, вряд ли такие разговоры происходили бы. И, может быть, он бы подсказал, где здесь можно остаться одному на пять минут. Но Фарид действительно находился во дворце вместе с Ханане, решив пока ограничить свои появления на публике.

Вдруг Малик оказался в огромном зале, где располагались несколько неглубоких длинных бассейнов. Он сел на пол, опершись спиной о борт одного из них, и попробовал снова начать дышать. В отличие от Ксар-Алахари, Храм Воды не был защищен охранными заклинаниями от темного народца, поэтому его окружили тени, глядя на него белесыми глазами.

– Уйдите, – простонал он. – Пожалуйста, хоть на один день оставьте меня в покое.

Как и всегда, тени оставили без внимания его мольбы и подступили еще ближе. Малик сосчитал до ста, затем от ста до одного, затем опять до ста. Попытался припомнить все, что с ним когда-либо происходило хорошего: проведенные в полях дни, когда он пас овец в Обуре; тихие вечера, когда он помогал нане готовить ужин; танец с Кариной, когда на протяжении целой песни ему казалось, что они с ней на одной стороне.

Паника медленно рассеялась, оставив после себя тупую головную боль. Малик вздохнул.

Вон та девушка уже довольно долго на тебя смотрит.

Голос Идира вывел Малика из задумчивости. Идир не обманул: девушка примерно его возраста стояла в дверях зала с бассейнами и глядела на него. Она обернулась через плечо, и то, что она увидела, заставило ее подбежать к Малику и усесться рядом с ним.

– Я прошу прощения за навязчивость, – задыхаясь, сказала она, – но не могли бы вы притвориться, что вы полностью и безвозвратно очарованы мной?

Малик удивился, но кивнул. В дверях появилась немолодая женщина, и девушка поджала губы.

– Боги на небесах, пришла-таки. Быстрее, засмейтесь, как будто я сказала что-то уморительно смешное.

Малик послушался. Когда женщина нашла их взглядом, девушка положила руку на локоть Малика и наклонилась к нему, так что он смог рассмотреть красные нити, вплетенные в ее уложенные волосы.

– А теперь сделайте вид, будто мы поглощены увлекательной беседой. Она не осмелится ее прервать. – Девушка пахла кожей и чернилами – приятный запах, напомнивший Малику о тех нескольких книгах, которые были у них в семье. – Если мать увидит, что я нахожусь в обществе симпатичного мужчины, она наверняка до самого вечера не будет мне докучать.

Краска прилила к лицу Малика – его еще никогда не называли симпатичным. Мать девушки посмотрела на них с одобрительной улыбкой и вышла из зала. Как только она скрылась из виду, девушка отстранилась от Малика.

– На всякого рода собраниях мать ведет себя как учуявшая кровь акула. Если бы я от нее не сбежала, она всучила бы меня первому попавшемуся ей на глаза кавалеру. Ей лишь бы жениха мне найти.

– Рад, что смог помочь.

– Благодарность моя не знает границ. Ух ты… это что, Глаз Ахмена?

Девушка схватила Малика за руку и принялась разглядывать Отметину, которую он забыл спрятать под рукавом.

– А это жезл Торбека! Я еще никогда не видела, чтобы кто-либо из наших современников так точно воспроизвел кеннуанские иероглифы. Где вы сделали себе эту татуировку?

Малик так растерялся, что девушка, взглянув ему в лицо, испуганно отпустила его руку.

– Простите меня, пожалуйста… Я просто увлекаюсь историей кеннуанской империи. Так удивительно встретить вне стен университета человека, который тоже ее изучает. Сейчас мало кто интересуется древностями.

Малик не стал бы утверждать, что с империей Кеннуа его связывает именно «интерес», но и не собирался пускаться в объяснения о своей принадлежности к Улраджи Тель-Ра.

– Не извиняйтесь. Кажется, я не расслышал вашего имени…

– О, простите меня за грубость! Меня зовут Яема Аним. Я студентка, изучаю историю и культуру древних народов Сонанде. А вы?..

Фальшивая личность Малика внезапно стала сильно давить ему на плечи.

– Мое имя Адиль Асфур. Власти прислали меня сюда на замену Избраннику Воды.

Яема глядела на него во все глаза.

– Так это вы… Это вы почти выиграли Солнцестой… Это были вы.

– Да, это был я. – Интересно, не так ли люди всегда разговаривали с Кариной, – как будто обращаясь к созданному им образу, а не к настоящему человеку? – Но, пожалуйста, давайте обойдемся без церемоний. Я простой парень.

Яема в смущении заломила руки.

– Вы Избранник от знака Жизни, а я… Просто я всегда нервничаю, когда вокруг столько народу… И я просто хотела, чтобы мать оставила меня в покое хоть ненадолго, но если бы я знала, кто вы, я никогда бы не осмелилась…

– Все хорошо, не о чем беспокоиться, – заверил девушку Малик. Подумать только, у нее совершенно такая же проблема, что и у него. – Я знаю, что, когда вокруг столько незнакомых людей, это может совершенно…

– …выбивать из колеи, – закончила за него Яема, и Малик кивнул. Девушка, у которой, как успел заметить Малик, на ладони был знак Жизни, улыбнулась. На левой щеке у нее появилась ямочка. – Как бы то ни было, я у вас в долгу за помощь сегодня. Если устанете от дворцового распорядка, добро пожаловать ко мне в университет. Приходите в любое время.

– С удовольствием.

А говорил, не знаешь, как обольстить женщину.

Малик вздрогнул.

– Не знаю!

– Не знаете чего?

– Я… – Малик вдруг осознал, насколько близко она от него, но ведь он не обольщал ее, он просто проявлял вежливость. О боги, неужели это она любезничала с ним? Если и так, он все испортил тем, что разговаривал сам с собой, как полоумный. Но она продолжает смотреть на него, что же ему говорить…

– Простите, мне кажется, меня уже ищет Жрица Воды, – сказал он и рванул из зала с бассейнами с такой скоростью, что ему мог позавидовать даже леопард. Оказавшись в комнате, где его оставили ждать церемонии, он распустил собственный образ. Да уж, повел он себя как дурак. Царь Без Лица молчал, но и так было понятно, что злого духа позабавил тот факт, что красивая девушка попыталась поговорить с Маликом, а он в буквальном смысле сбежал от нее.

Но долго ему упиваться собственным унижением не пришлось. Меньше чем через минуту в дверь заглянула Жрица Воды и позвала его.

Пора было начинать обряд.

Церемония проходила в дальней части храма. Там стояла купель, вода в ней была освящена елеем и травами, и в ее центре возвышалась статуя Сусоно-бегемотицы. Малик занял место рядом со Жрицей Воды, и она обратилась к толпе с речью:

– Братья и сестры, мы собрались здесь сегодня по прошествии самого бурного Солнцестоя из всех, что знала наша держава. Но даже в период потрясений неизменной остается милость богов. Только благодаря им мы существуем, и для меня величайшей честью – самой большой честью, выпавшей мне в моей скромной жизни, – будет провести обряд встречи новой эпохи, в которой будет править Сусоно, наше божество-покровитель.

Толпа возликовала, а у Малика почему-то защемило в груди.

Тебе обидно, потому что эти радостные крики предназначены Тунде, хотя в действительности это ты выиграл Солнцестой. Тебе обидно, потому что они должны славить тебя, а не его.

Малик сжал зубы и еще больше упрочил стену, отделявшую его от духа. Конечно, дело не в этом. Не мог же он испытывать зависть к своему исчезнувшему другу.

К счастью, его роль в Церемонии Очищения оказалась простой. Рожденные в Сизигии Воды жители Зирана подходили к купели по одному, и Малик помазывал их миром, а потом Жрица Воды с молитвой помогала им спуститься в воду и окунуться с головой:

– Из воды мы приходим и в воду уйдем – святые и грешники, пророки и глупцы. – Стены обширного зала усиливали голос жрицы в тысячу раз. – Пусть вода объемлет, очистит и исцелит тебя, чтобы стал ты таким, каким пришел на этот свет.

Показавшись из воды, первый мужчина судорожно вздохнул. Вид у него был слегка ошалелый, как будто и правда под водой он встретился с чем-то божественным. Его приветствовали радостные крики. Прогудели бамбуковые рожки, и вперед выступила стоявшая следующей женщина. Настал ее черед окунаться в купель.

Малик и Жрица Воды быстро вошли в ритм проведения ритуала. Именно этого Малику всегда не хватало в жизни до того, как он открыл в себе магические силы, – полной и безоговорочной веры в то, что в мире существует нечто более высокое, чем может постигнуть человек. Даже просто участие в церемонии вызывало такое чувство, будто он прикоснулся к чему-то важному, значительному. Он понимал, почему улраджи презирали зиранских богов, но на самом деле что в них плохого, если они приносят людям радость и спокойствие?

Наконец настал черед последнего моленника совершить обряд. Взгляд Малика упал на знакомую красно-черную кожаную суму, перекинутую через худое плечо мальчишки.

Его суму, которую вот этот самый мальчишка украл у него перед Солнцестоем.

Мальчик явно тоже его узнал, потому что затрясся от страха. В груди Малика полыхнула злость: если бы этот малец не украл у него сумы, Царь Без Лица не похитил бы Надю и многие люди были бы до сих пор живы.

Но если бы он не украл этой сумы, то Малик никогда не сдружился бы с Тунде и не стал бы учеником Фарида. Он никогда по-настоящему не открыл бы в себе магии. С того дня случилось много плохого, но много и хорошего – поэтому Малик тепло улыбнулся мальчику, когда тот, запинаясь от страха, подошел к купели.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Мальчик судорожно вцепился в лямку сумы, как и сам Малик делал бесчисленное количество раз.

– Ха… Хассан.

– Вот что я тебе скажу, Хассан. – Малик заговорщически наклонился к мальчишке. – Эта сума идет тебе значительно больше, чем мне.

Мальчишка удивленно хмыкнул, и напряжение покинуло его. Малик помазал миром его щеки и лоб и молча попросил богов даровать Хассану долголетия и процветания. Жрица Воды жестом подозвала его к купели, но Хассан замешкался в явном смущении.

– Боишься? – спросил Малик, и Хассан кивнул. Малик повернулся к Жрице Воды. – Я бы хотел сам помочь ему окунуться, если мне это будет позволено.

Наверняка это было нарушением традиции, но жрица кивнула. Малик поднял Хассана на руки и осторожно опустил мальчика в воду, поддерживая ему голову, как младенцу. Он увидел собственное отражение в больших карих глазах мальчика, почувствовал, как застыли все его мускулы, когда вода сомкнулась над его худеньким телом.

– Все хорошо. Ничего с тобой не случится, я обещаю, – сказал он. Жрица стала читать последнюю на этой церемонии молитву.

– …Пусть вода объемлет, очистит и исцелит тебя, чтобы стал ты таким, каким пришел на этот свет.

На последнем слове молитвы тело Хассана содрогнулось, он забил руками и ногами, и Малик быстро вытащил его из воды и опустил на выложенный узорчатой плиткой пол. В горле мальчика как будто клокотала вода, но сколько Малик ни стучал по его спине, изо рта его ничего не выливалось. Он корчился и кричал, а потом из его раскрытого рта раздался голос, который не мог принадлежать ему.

– Не может быть воскресения без обновления, улраджи, – этот голос доносился как бы с неизмеримой морской глубины, слова грохотали, словно все волны на свете встретились в одном месте. – Наша мать гневается. Где правило милосердие, туда придут саранча и чума. Где была благость, пребудут там лишь бури и чудовища. Такова цена воскресения без обновления. Правитель воскрес, правитель должен быть обновлен. Только тогда ее гнев будет утолен.

– Сусоно! – вскричала Жрица Воды, но Малик не в силах был оценить тот факт, что с ним говорит настоящее божество, – в это время Хассан умирал у него на руках. Магия поднялась к горлу, но никакая иллюзия не могла предотвратить того, что происходило перед ним. Глаза мальчика закатились, он снова и снова повторял слова божества:

– Правитель воскрес, правитель должен быть обновлен. Правитель воскрес, правитель должен быть обновлен. Правитель воскрес, правитель должен быть обновлен.

Малик беспомощно сидел на полу с мальчиком на руках – сидел, пока тот не умер, захлебнувшись водой, которой не было в его легких.

6. Карина

Карина подумала, что вряд ли сможет выдержать еще хотя бы секунду этого торга.

Сто пятьдесят дайров за чьего-то дедушку. Три сотни за чью-то дочь. По четыреста пятьдесят за каждую из двух девочек, восемьсот, если взять сразу пару. Воины быстро выводили невольников на показ, деловито объявляли цену потенциальным покупателям. Сделки заключались быстро и с азартом, как на скотном базаре. Карина молилась, чтобы кто-нибудь вмешался и остановил этот чудовищный торг, но, естественно, ее молитвы пропали втуне – остановить его могли лишь те, кто вместо этого его проводил.

Но отряд воинов не мог оставаться в Тиру вечно. Как только они завершат свое жуткое дело, то отправятся дальше, и тогда то же самое сделает и Карина со спутницами. Скоро это все закончится, убеждала она себя, хотя горькое чувство беспомощности жгло ее изнутри.

Великая Мать в вышних, пусть все закончится поскорее.

Один из воинов отрывисто приказал следующей женщине выйти вперед. Послышался шорох нерешительных шагов по песку. И вдруг лицо Фатимы приняло изумленное выражение, и она вскрикнула:

– Девочка моя! О, пожалуйста, только не ее!

Деделе быстро зажала ей рот ладонью, но было уже поздно. Карина услышала тяжелые шаги – насколько можно было судить, двоих воинов. Они приближались к ларьку, за которым они прятались. Она беззвучно выругалась и едва успела вскочить на ноги и растянуть губы в самой любезной улыбке, какую могла изобразить.

– Что здесь происходит? – спросил тот из двоих, что был повыше. Широкий и длинный наконечник его копья вспыхивал на солнце. Карина подавила желание плюнуть ему в лицо.

– Я ценю вашу заботу, славный воин, но со мной и моей семьей все хорошо. Вы слышали возглас моей бабушки. Она сейчас слегка не в себе, но ей нужно просто немного отдохнуть и поесть, и ее силы сразу же восстановятся.

Воин прищурился, переводя взгляд с Карины на Фатиму и обратно. От его внимания, без сомнения, не ускользнул тот факт, что они совсем друг на друга не похожи.

– Откуда вы родом?

– Из небольшой деревни неподалеку от Кисси-Мокоу. Мы направляемся домой после Солнцестоя и остановились здесь, чтобы пополнить наши запасы.

У Карины взмокла спина. Она всеми силами старалась сдерживать магию, и от этого у нее ломило виски. Однако она продолжала улыбаться, хотя глаза ее из-за боли наполнились слезами. Она чувствовала, как рядом с ней дрожит Афуа: девочка не могла забыть о том, как такие вот воины бросили ее в темницу.

Высокий воин негромко сказал что-то, обращаясь к напарнику, – Карина не услышала, что именно. Рука его крепче сжала древко копья.

– Вы все четверо пойдете с нами, – приказал он, и Карина сделала первое, что пришло ей на ум: схватила мешок с папайей и швырнула воину в лицо. Тот с криком отшатнулся. Фрукты и брызги крови полетели во все стороны.

– Бегите! – крикнула Карина.

Ее спутники пустились наутек, а Карина сцепилась со вторым воином. Хотя эффект неожиданности сыграл ей на руку, воин был больше и сильнее ее, и вскоре он зажал ей руки в замок и поднял ее в воздух. Карина забилась в его хватке, а магия плескалась в голове, прося выхода.

– Значит, просто заключение под стражу эту девицу не устраивает, она захотела более сурового наказания. – Воин, которому Карина разбила нос, ухмыльнулся. Кровь обильно текла по его лицу и капала на землю. – Ты пожалеешь, что подняла на меня руку, отроковица.

Кулак воина со всей силы врезался ей в живот. Ее тело взорвалось болью, и она потеряла контроль над магией. С ее губ сорвался гортанный крик, и тут же поднявшийся ветер закрутился вихрем. Воин выпучил глаза.

– Ведьма! – взревел он. Вихрь поднял обоих мужчин и Карину в воздух. Тело воина с разбитым носом содрогнулось, лицо потеряло всякое выражение, изо рта послышался низкий голос.

– Наша мать гневается. Где правило милосердие, туда придут саранча и чума. Где была благость, пребудут там лишь бури и чудовища. Такова цена воскресения без обновления.

Стук сердца отдавался у Карины в ушах – она уже слышала этот голос, она узнала его: он исходил от Афуы, когда она вопрошала богов об Обряде Воскрешения.

Это был голос Сантрофи, Ветром Рожденного. Ее бога-покровителя.

Но как? И почему?

Голос божества исчез так же внезапно, как появился. Вихрь ослабел, и оба воина камнем рухнули на землю. Послышался хруст – это переломилась шея воина со сломанным носом, который упал вниз головой. Второй приземлился более удачно, но все равно от удара потерял сознание. Карина же медленно опустилась на песок. Ослабевшие от волнения ноги ее не удержали, и она упала.

Сантрофи завладел телом высокого воина, чтобы донести до нее весть, и теперь воин мертв.

И она тоже отправится на тот свет, если сейчас же не сбежит отсюда.

Она с трудом поднялась на ноги, и тут воздух вокруг наполнился предчувствием напасти – как будто в мелодию вдруг вплелась диссонирующая нота. Солнце закрыла густая черная туча, и свет над Тиру померк.

Нет, это была не туча – туча не могла бы так шуршать, стрекотать и шелестеть. Люди в деревне, шедшие по своим делам, застыли, раскрыв рот, даже забыв испугаться от такого удивительного зрелища.

Но полчище саранчи опустилось на Тиру, и начался настоящий ад.

Саранча напала на деревню с яростью льва, набрасывающегося на свою жертву. Это были не отдельные насекомые, каких всегда полно в этой местности, а сотни тысяч, сбившихся в рой настолько плотный, что день превратился в ночь. Скрыться от него было невозможно, саранча со скрежетанием облепляла все поверхности, впивалась в одежду и даже в плоть.

Совсем как в послании Сантрофи.

– Деделе! Афуа! – закричала Карина. Она бросилась на землю, закрывая голову руками, чтобы насекомые не попали в рот. Зиранские воины рассыпались во все стороны. Их копья были бесполезны против такого маленького, но такого могущественного врага. Жителям пришлось еще хуже – в отличие от воинов, на них не было шлемов и доспехов, способных хоть немного защитить от челюстей саранчи. Карина в ужасе смотрела на то, как, облепленные насекомыми, они один за другим падали на землю.

Забудь о воинах-работорговцах. Забудь даже о Фатиме. Им надо как можно скорее вернуться на песчаную баржу и угнать отсюда на всех парусах. Исполнившись отчаянной решимости, Карина вскочила на ноги и выхватила меч из ножен свернувшего шею воина. Она натянула на рот ворот платья и бешено замахала мечом в попытке пробиться к воротам караван-сарая.

Она почти добралась до них, когда увидела, что, несмотря на хаос и рискуя собственными жизнями, несколько воинов пытаются загнать невольниц обратно в крытую повозку, в которой их привезли. Фатима вцепилась в свою дочь и кричала на воина, пытавшегося оттащить ее.

Карина поглядела на открытые ворота караван-сарая: на путь к свободе и мщению, которое она начнет готовить, как только доберется до Арквази.

А затем развернулась и бросилась прямо на воинов.

– Отпустите их!

Ни о чем не думая, она выбросила вперед правую руку. Магия ожила. Сильнейший порыв ветра отбросил воинов к каменной стене постоялого двора. Один воин остался стоять на ногах, он с легкостью увернулся от неуклюжего взмаха меча, но не успел закрыться от пригоршни песка, брошенного ему в лицо. Он с криком отшатнулся и попытался протереть глаза, но Карина не дала ему опомниться и, мгновенно подскочив к нему, вонзила меч ему прямо в живот. Он с глухим стуком упал на землю и скорчился в предсмертной агонии. Карина схватилась за голову.

Она в первый раз в жизни намеренно убила человека. Это оказалось так… легко.

Однако размышлять над этим обстоятельством было некогда, потому что ярость роя только усиливалась. Карина подбежала к замершим в ужасе невольницам.

– Вы свободны! – закричала она. Не думать о запачканных в крови руках, просто не думать. – Бегите!

Женщины в страхе отпрянули от нее, и Карина в ярости заскрежетала зубами: зачем она рискует своей жизнью, чтобы дать этим женщинам возможность спастись, если они не хотят этой возможностью воспользоваться?

Но тут раздался громкий треск. Вихрь, созданный Кариной, за это время набрал силу и стал видимым, поскольку втягивал в себя саранчу. Он сломал пальму у самой земли и бросил ее в сторону рынка, где еще были люди, пытающиеся спастись от саранчи.

– Нет! – крикнула Карина, тут же сплела порыв ветра и сбила дерево с курса. Оно с грохотом врезалось в стену. Вихрь продолжал бушевать.

– Бегите отсюда как можно дальше! – крикнула она невольницам, и тут ей пришло в голову, что они могут не понимать зиранского.

Дочь Фатимы – женщина средних лет, не девочка – стояла чуть впереди старухи, инстинктивно стараясь ее защитить. Что-то в ней было смутно знакомое, но Карина не могла сообразить, что именно. Она посмотрела на Карину и кивнула. Повернувшись к остальным невольницам, она резко сказала что-то на языке, похожем на дараджатский. Невольницы разбежались, оставив Карину разбираться с разрушительной смесью гнева богов и ее собственной магии.

Карина попыталась успокоить ветер, но чем больше она тянула за нити нкра, тем сильнее становилась буря. Сжав зубы, она решила сменить тактику: возможно, если она вызовет второй вихрь, вращающийся в другом направлении, и столкнет его с первым, они друг друга уничтожат.

Стрекот саранчи оглушал. Карина в спешке вызвала второй вихрь, но вместо чистого ветра он налился тяжелым электричеством, и в его вращающейся массе засверкали молнии. Сердце Карины замерло, когда одна такая молния вырвалась из вихря и ударила в ларек, за которым они прятались всего несколько минут назад.

Мгновение – и ларек охватило пламя. Карина покрылась холодным потом, глядя на то, как созданный ею пожар – уже во второй раз в жизни – грозит поглотить все вокруг.

Она попыталась смирить учиненный ею хаос, но она повелевала только воздухом, а не огнем. Выбора не оставалось – она бросилась бежать, слепо прорываясь сквозь саранчу, дым и огонь, туда, где осталась их песчаная баржа. Вокруг нее раздавались крики ужаса и боли, и она могла только надеяться, что Деделе и Афуа каким-то образом избежали светопреставления, которое случилось не только по воле богов, но и по ее милости.

Впереди – спасение. Сквозь темный рой саранчи Карина различила вдалеке силуэт песчаной баржи, и ей показалось, что Афуа и Деделе отчаянно машут ей с палубы. В ее груди зажегся огонек надежды.

Из последних сил Карина рванулась к кораблю. На бегу она махала руками, стряхивая с себя саранчу. Наконец она схватилась за веревочную лестницу, спущенную с борта корабля, – но тут чья-то сильная рука потащила ее вниз. Чтобы отогнать нападавшего, она призвала ветер, но он не подчинялся ее приказам, как будто кто-то вырвал нити нкра из ее рук.

Нападавший оторвал ее от лестницы и развернул к себе. Она увидела Каракала – наемника, игравшего в «Четырех друзей» рядом с караван-сараем. Ее горла коснулась сталь кинжала.

– Гляньте-ка. Кажется, я поймал завенджи.

7. Малик

О нашествии саранчи Малику потом рассказывали как о превратившемся в реальность кошмаре: вот над головой ясное небо – а в следующую секунду гигантская туча насекомых, от которых на улицах Зирана не найти спасения. Саранча облепляла все поверхности, сжирала всю пищу и ткани, вгрызалась в людскую плоть. Ее стрекот и скрежет был похож на нескончаемый вопль.

К счастью для Малика, к началу нашествия он уже возвратился во дворец. Саранча не могла проникнуть сквозь толстые каменные стены, дубовые двери и сделанные на совесть стеклянные витражи Ксар-Алахари и не представляла непосредственной угрозы для находящихся в крепости людей. Но Малик знал – так как Эшра нередко страдала от нападений саранчи, и он не единожды пережил вызванный ими голод, – что это только начало. Знать укроется за каменными стенами и крепкими оконными ставнями, с ней ничего не случится. Но простому народу надо возделывать землю и кормить семьи. Он пострадает больше всего.

Однако, как бы ни была страшна саранча, она не шла ни в какое сравнение с ужасной смертью Хассана.

Малик до изнеможения вспоминал последние мгновения церемонии, отчаянно искал, что он мог бы сделать для спасения несчастного мальчика. Если бы его держал не он, а Жрица Воды, завладела бы Сусоно его телом для передачи послания или нет? Был бы он сейчас жив, если бы на церемонии присутствовал Тунде, а не Малик?

Но никакие вопросы не могли изменить того факта, что Хассан мертв и виноват в этом Малик, потому что именно ему предназначалось послание Сусоно. Мальчишка был такой маленький – разве что чуть старше Нади, – и последнее, что он видел в своей недолгой жизни, было испуганное лицо Малика. Он даже не смог его хоть как-то утешить в последние мгновения жизни. Это грызло Малика гораздо сильнее саранчи. Вот и теперь он проживал заново ту минуту, когда Хассан испустил последний вздох. Вдруг кто-то громко позвал его по имени.

Малик вздрогнул, и в поле его зрения вплыло лицо Фарида.

– С тобой все хорошо? Я уже некоторое время пытаюсь с тобой заговорить, – сказал наставник. Во всех языках Сонанде не нашлось бы подходящих слов, чтобы выразить, насколько с Маликом все не было хорошо.

– Простите, я… Я все никак не могу перестать о нем думать. О Хассане. – Непрестанное стрекотание за закрытым тяжелым ставнем окном действовало на нервы. – Я должен был что-то предпринять…

– Ты ничего не смог бы сделать. – Фарид провел рукой по волосам. Лицо его было серьезно. – Можешь еще раз в точности повторить те слова, которые мальчик произнес перед смертью?

Малик содрогнулся, опять увидев мысленным взором лицо охваченного ужасом Хассана, но послушно воспроизвел послание Сусоно:

– Наша мать гневается. Где правило милосердие, туда придут саранча и чума. Где была благость, пребудут там лишь бури и чудовища. Такова цена воскресения без обновления. Правитель воскрес, правитель должен быть обновлен. Только тогда ее гнев будет утолен.

Фарид принялся расхаживать туда-сюда, хотя размеры комнаты не позволяли делать это с размахом. Они находились в личном рабочем кабинете бывшего камергера, и здесь был куда бо́льший беспорядок, чем можно было ожидать от человека, под руководством которого крепость Ксар-Алахари многие годы функционировала как часы. Каждая горизонтальная поверхность была занята пергаментами и свитками. Малик, как птенец на ветке, устроился на крохотном стульчике между выглядящей довольно шатко стопкой книг и статуэткой шакала на высокой узкой подставке.

– Почему о саранче сказала Сусоно? Она повелевает водой, а не насекомыми. Зачем предупреждать о бедствии, которое насылает не она?

– Она произнесла слова «воскресение» и «обновление». Может быть, она имела в виду воскрешение Ханане?

Малик просто размышлял вслух, но по тому, как вытянулось лицо Фарида, ему стало ясно, что он сказал что-то не то.

– Ханане здесь ни при чем, – резко сказал наставник. – Хотя ее мать и сестра – обе завенджи, Ханане никогда не проявляла магических способностей. И даже если бы Ханане могла вызвать нашествие саранчи, она слишком добра и не способна причинить ущерб собственному народу.

Малик, как в детстве, когда он сталкивался с внезапной отцовской яростью, попытался сделать шаг назад:

– Вы правы, извините. Я сморозил глупость, – поспешно сказал он.

Фарид, нахмурившись, взялся перелистывать одну из лежащих на его столе книг.

– Ханане вызвала нашествие… Абсурд. Но если не она, то кто? Может быть, Котоко? В книгах ни о чем подобном не говорится. Я не понимаю!

Фарид в ярости замахнулся книгой и отшвырнул ее. Она врезалась в стену недалеко от головы Малика. Принадлежащий Луне улраджи тяжело дышал, но его гнев быстро сменился сожалением.

– О, Малик, прости. Я не хотел тебя пугать. Убери кинжал, все хорошо.

Малик опустил взгляд. Он бессознательно вызвал призрачный клинок и теперь держал его перед собой. Он смущенно вернул его обратно в татуировку. Не надо так резко реагировать. Фарид – не его отец. Да, он расстроен, но это не значит, что он опасен.

– Извините, я просто… Извините.

Фарид опустился перед ним на колено, взял его за руку – Малик постарался не отпрянуть от его прикосновения.

– Дыши, Малик. Ничего не случилось.

Смерть Хассана и смерть Дрисса сплелись в голове Малика воедино, и теперь Хассан падал через парапет в Лазурном саду, а Дрисс тонул у него на руках.

Он уже дважды убийца.

– Малик, посмотри на меня.

Он посмотрел. Взгляд Фарида выражал искреннее сочувствие. По щекам Малика катились слезы.

– На твою долю сегодня слишком много всего выпало. Силы человека не бесконечны. Но в том, что произошло, нет твоей вины. Во всем виноваты злобные существа, смиренно называющие себя богами: Сусоно, Великая Мать и остальные. Это они решили убить невинного мальчика ради какой-то своей игры. Я пока не знаю, что это за игра, но мы с тобой, мой маленький брат, это выясним.

Малика, конечно, называла так Лейла, но Фарид произнес это по-другому. Это подчеркивало их связь как людей, воочию видевших чудеса и ужасы магии.

– Давай подойдем к вопросу логически. «Правитель воскрес, правитель должен быть обновлен». Если первая часть высказывания относится к Обряду Воскрешения, то вторая часть должна относиться к другому обряду – Обряду Обновления.

Фарид стал рыться в горе пергаментов на столе. В воздух поднялось целое облако пыли.

– Обряд Обновления, Обряд Обновления… Никогда не слышал о нем. Может быть, если бы Карина не утратила «Книгу об усопших», мы могли бы поискать сведения о нем там. – Фарид повернулся к Малику. – Больше с тобой сегодня ничего странного не происходило?

Малик уже хотел ответить отрицательно, но тут вспомнил про сон. Он в двух словах рассказал о нем наставнику, умолчав о присутствии в нем Карины. Все и так довольно непросто, не следует еще усложнять ситуацию глупыми грезами о принцессе.

Когда он закончил рассказ, в глазах Фарида сверкнуло воодушевление.

– Почему ты раньше об этом не сказал? Такое видение может означать только одно: ты заглянул в воспоминания Царя Без Лица.

Фарид размышлял. Он явно понимал, как извлечь пользу из этих новых сведений.

– Царь Без Лица существует с начала времен. Если кто-то в Сонанде и знает об Обряде Воскрешения, это он. Как ты думаешь, сможешь ли ты еще раз добраться до его воспоминаний?

Идир все это время молчал, но тут не стерпел:

«Лучше даже не пробуй, – предупредил он и подкрепил свои слова болевым спазмом, скрутившим Малика. – Это будет последним, что ты сделаешь».

– Но я думал, Совет не хочет, чтобы я использовал силы Царя Без Лица. – В конце концов, только сегодня утром Стражи вышибали из него дух ради того, чтобы убедиться, что он не сделает именно того, о чем его сейчас просил Фарид.

– Это было до нашествия саранчи на город и до того, как бог убил ребенка у тебя на руках. Обстоятельства меняются, Малик. Это, конечно, не идеальное решение, но, если у нас есть шанс получить сведения, которые помогут нам справиться с бедствиями, необходимо им воспользоваться.

Довод Фарида звучал разумно, но Малик по-прежнему колебался. Наставник снова присел перед ним, так что их глаза оказались на одном уровне.

– Ты же знаешь, я бы не стал просить тебя об этом, если бы у нас были другие варианты. Я понимаю, это может оказаться вообще невозможно, но не забывай, чем мы рискуем. Если мы хотя бы не попытаемся, это будет преступлением.

Фарид прав. Малик не знал, можно ли проникнуть в воспоминания Царя Без Лица, не ослабив удерживающие его узы, но он должен хотя бы попробовать.

Рана от укуса, которую Малик нанес себе во время проверки его способности контролировать магию, снова заболела.

– Я попытаюсь, – кивнул он.

Фарид одарил его сияющей улыбкой.

– О, спасибо тебе большое. И не волнуйся, я все время буду рядом с тобой…

В дверь кабинета постучали, и она тут же распахнулась.

– Фарид, мне нужно с тобой поговорить, – требовательно сказала Ханане. Официальный наряд, который был на ней сегодня утром, сменили простое платье и наброшенная на плечи плотная шаль с оранжево-синим орнаментом.

Из-за ее прихода что-то в Фариде сразу поменялось. Даже по голосу он будто стал моложе, когда сказал:

– Я ведь просил тебя оставаться в твоих комнатах.

– Я не хочу оставаться в комнатах, я должна выйти в город! – воскликнула она. Малик прижался к стене, изо всех сил стараясь не смотреть на девушку, которой не должно было здесь быть. – Мой народ страдает, а я трусливо прячусь во дворце.

– Вы собираете информацию и оцениваете обстановку, прежде чем действовать, – так и следует поступать здравомыслящей царице. Ваша мать тоже не спешила действовать, вначале она досконально изучала противника, с которым ей пришлось столкнуться.

Принцесса Ханане задрожала. В воздухе появился кислый запах, а у Малика возникло такое чувство, будто ему скребут ногтями прямо по костям.

– Ты не понимаешь… Быть здесь снова… Я не могу здесь оставаться. Я этого не выдержу.

Принцесса погибла во время пожара, который бушевал здесь, на этих этажах, десять лет назад. Малик не хотел представлять себе, каково это – ходить по тем самым залам и коридорам, где ты умерла. Неудивительно, что она так страдает.

Фарид положил руки ей на плечи и прижался лбом к ее лбу.

– Вы мне доверяете? – едва слышно сказал он.

Темнота, туманившая глаза принцессы Ханане, исчезла. Она сделала глубокий прерывистый вдох.

– Больше, чем кому-либо на свете.

– Тогда вы должны понимать, что все, что я делаю, – и буду делать, – я делаю только ради вас и в ваших интересах. Против нас действуют могущественные силы, и мы пока не понимаем их целей. Лучшее, что вы сейчас можете сделать – и для себя, и для народа Зирана, – это оставаться в безопасности до тех пор, пока мы не разберемся, что вокруг происходит. – Фарид дотронулся до щеки Ханане. – Я всегда на вашей стороне. За последние десять лет изменилось многое, но это всегда будет так.

У Малика стеснило грудь. Кажется, он сейчас явился свидетелем сцены, которую не должен был наблюдать. Фарид взглянул на него, и он понял, что ему надо уйти. Прилагая все усилия к тому, чтобы не шуметь и не привлекать к себе внимания, он выскользнул из кабинета. Всю дорогу к своим комнатам он пытался стряхнуть с себя тягостное ощущение, которое оставил после себя взгляд не живых и не мертвых глаз Ханане.

8. Карина

Когда Карине было четыре года, а Ханане двенадцать, одним прекрасным летним днем Пустельга усадила их на траву в ее личном саду и рассказала, что они должны делать, если их похитят.

– На свете есть люди, которые хотят причинить вам зло из-за того, к какой семье вы принадлежите, и из-за того, кто вы есть, – сказала их мать. – Чем бы они ни грозили вам, каким бы мучениям ни подвергали, всегда помните, что на кону стоит нечто большее, чем жизнь. В наших руках судьба каждого жителя Зирана. Это означает, что мы должны быть готовы умереть, но не выдать сведения, которые могли бы навлечь на них беду.

Карина не понимала тогда, что значит «мучения», в отличие от Ханане. Та шепотом спросила мать:

– А тебя когда-нибудь похищали?

Взгляд султанши упал на тонкий шрам, бегущий по ее руке от запястья до локтя.

– Только один раз.

– И что произошло?

Царица подняла голову, и Карина в первый раз в жизни увидела не вскормившую ее мать, а прославленную во всех пределах Сонанде Пустельгу, которая завоевала свой трон на полях сражений, прошла через лишения и кровь.

– Я заставила их об этом пожалеть.

Именно это воспоминание промелькнуло в голове Карины, когда ее похититель заткнул ей рот кляпом, натянул на голову мешок, а на запястья надел кандалы из слоновой кости. Последнее пугало больше всего, потому что как только они защелкнулись, магия внутри нее исчезла. Как бы она ни старалась задействовать магические силы, ничего не получалось.

За годы, прошедшие с того первого разговора про похищение, Карина прошла полный курс тренировок по противодействию пыткам. Они могут делать все, что им заблагорассудится, она им ничего не скажет. А когда она освободится, этот Каракал пожалеет, что поднял на нее руку.

Некоторое – недолгое – время они шли, потом наемник велел ей сесть на землю. Она повиновалась, и второй человек примотал ее толстой веревкой к какой-то вертикальной палке. Перед ее внутренним взором замелькали ужасные картины жестоких допросов. Но тут с ее головы сняли мешок, и она смогла осмотреться.

Она находилась в невзрачной комнате, вся обстановка которой состояла из двух соломенных тюфяков, двух табуреток и деревянного стола, к которому она в настоящий момент была привязана. Каракал сидел на одной из табуреток, далеко откинувшись назад, но каким-то чудом не падая. Он подкидывал в воздух короткий кинжал и ловил его то за рукоять, то за клинок.

– Добрый вечер, ваше высочество. Ну и бурю вы сегодня устроили, – доброжелательно сказал он, и на Карину обрушилась волна паники.

Этот человек знал, кто она такая.

Первой ее мыслью было позвать на помощь, но, несмотря на ужас, она вспомнила мамин совет: «Не паникуй. Внимательно осмотрись вокруг. Действуй только тогда, когда продумаешь план».

Карина затолкала страх в самый дальний угол сознания и попробовала поразмышлять над ситуацией. Каракал знает, кто она, – это крайне плохо. Но Афуы и Деделе тут нет – вполне возможно, что с ними все хорошо. Если бы наемник хотел просто ее убить, он бы уже это сделал. А пока она жива, у нее есть шанс вывернуться из этой ситуации.

Она попыталась еще раз вызвать магию – ничего. Карина выпрямилась, насколько ей позволяли веревки, и сказала:

– Отпустите меня.

– После представления, что ты устроила, тебя мог бы отпустить только дурак с овечьей шерстью вместо мозгов.

Позади нее раздался мелодичный голос:

– Я видел, как твой смерч унес козу. Это было кошмарное зрелище. Вижу его, как только закрываю глаза.

Говоривший оказался стройным пареньком – тем самым, что врезался в противника Каракала, когда они играли в «Четырех друзей». Хотя, впрочем, не совсем пареньком. Тонкий косой шрам на его правой щеке и два небольших круглых шрама под ним определяли его как дулио. Этот оберегаемый богами пол, не мужской и не женский, встречался у людей из народа саванны Восточной Воды. Скрестив ноги, он сидел на полу, запустив пальцы в свои длинные волосы. Перед ним двумя аккуратными столбиками были разложены монеты – их с Каракалом заработок за день. В голове Карины сразу все встало на свои места.

– В сегодняшней игре возле караван-сарая… ты жульничал! Вы вдвоем обманули старика.

– «Жульничал». Какое мерзкое слово, – протянул Каракал. – Я предпочитаю думать об этом так: Ифе использовал свое обаяние, чтобы предоставить мне преимущество в игре.

Паренек помахал Карине:

– Я Ифе.

Насколько Карина могла судить, она попала в руки к парочке мелких плутов, а не к безжалостным палачам. Если не делать резких движений, может быть, ей удастся уйти от них в целости и сохранности и возобновить путь в Арквази.

– Очевидно, что вы знаете, кто я такая, поэтому я не буду обижать вас ложью, – сказала Карина чарующим голосом, которому она научилась за годы подковерных дворцовых игр. – Меня зовут Карина Зейнаб Алахари, и я очень рада с вами познакомиться.

Карина знала о ворах, что за деньги они мать родную продадут. Может быть, ей удастся купить свою свободу и их молчание. В конце концов, вряд ли они были в курсе, что в настоящий момент она имела такую же нулевую возможность воспользоваться богатствами семьи Алахари, как и любой зиранский оборванец, ночующий на улице.

Она продолжила:

– Если ваш план состоит в том, чтобы за выкуп передать меня властям, я боюсь вас разочаровать: как только власти узнают о том, что вы сделали, вы будете сурово наказаны. Однако если вы отпустите меня прямо сейчас, я могу гарантировать, что вам будет выплачена достойная компенсация за беспокойство. Ведь наверняка пяти сотен дайров хватит на то, чтобы изменить вашу жизнь к лучшему?

Каракал выпятил нижнюю губу.

– Как будто жалкие пятьсот дайров можно сравнить с тысячами, что назначены за твою голову. Понятия не имею, чем ты умудрилась так расстроить Совет, но на те деньги, что они предлагают за твое возвращение, мы с Ифе будем безбедно существовать до самой старости.

Естественно, Фарид назначил награду за ее поимку. Наверное, на его месте Карина сделала бы то же самое. Однако мысль о том, что человек, которого она знала всю жизнь, оценил ее в определенную сумму, тяжелым камнем легла на душу.

– Откуда вы об этом знаете? – спросила она, потому что если бы она перестала говорить, то могла просто заплакать – а она скорее умрет, чем станет лить слезы перед этими негодяями. – Новости не могли так быстро добраться до Тиру.

– Мы видели, как ты вызвала бурю в завершающий день Солнцестоя. У меня есть способы передвигаться быстро, когда мне это нужно. Когда здесь началась такая же история, оказалось нетрудно сопоставить факты. – Каракал поставил кинжал острием на палец. – Я бы прямо сейчас передал тебя воинам – они укрылись от саранчи на первом этаже, – если бы не опасался, что они заберут награду себе. Нет, чуть рассветет – и мы с тобой отправимся в Ксар-Алахари, принцесса.

Надежда ускользнула от Карины, словно желток из скорлупы разбитого яйца. Ладно, соврать не получилось, значит, остался последний вариант: рассказать правду.

– В Совете полно предателей. Они убили собственную царицу и завладели властью в Зиране, – зло сказала она. Наконец-то она могла дать волю своему гневу. – Поэтому они и преследуют меня: хотят избавиться от законного правителя. Но в Арквази у меня есть союзники, они помогут мне вернуть трон. Если вы отпустите меня, чтобы я могла продолжить свой путь, я щедро награжу вас, как только возвращу то, что принадлежит мне по праву.

– А как быть с принцессой Ханане? – спросил Ифе. – После смерти царицы престол переходит к старшей дочери, и только затем к младшей. Законная правительница – она, а не ты.

Ифе сказал это без всякой злобы, однако от его слов щеки Карины вспыхнули, словно от пощечины. Потому что он был прав: по законам Зирана Ханане была первой в очередности наследования. В этом ни у кого не возникало сомнений до того, как…

До того, как она умерла. До того, как Карина сожгла ее заживо в устроенном ей огненном аду. Когда разбирали руины, оставшиеся после пожара, она видела ее обгоревшее тело. Поэтому тут не может быть никаких вопросов. Та тварь, которую создал Фарид, – не ее сестра.

– Мертвые – мертвы, – тихо сказала Карина. – Чудовище, с помощью магии вызванное откуда-то дворцовым камергером, имеет не больше прав на трон Зирана, чем любой из вас. Царствующая семья Арквази – многолетний союзник Алахари. Я знаю, что они поддержат меня, потому что за мной правда. Поддержите меня и вы тоже. Если вы поможете мне вернуть трон, который принадлежит мне по праву рождения, вы приобретете значительно больше, чем просто награду. Царица Зирана будет у вас в долгу.

Долгое время единственным звуком в комнате был только шорох саранчи, бьющейся в тонкую дверь. Судя по шуму, ее стало меньше с того времени, когда она только опустилась на деревню, но Карина не сомневалась, что она еще не раз вернется – и будет нападать до тех пор, пока гнев богов не будет утолен.

Неожиданно Каракал бросил кинжал в направлении Карины. Он вонзился в пол перед ней.

– Если ты правда веришь, что арквазийцы дадут тебе войско, как только ты ступишь на их землю, то ты просто дура. Откуда ты знаешь, что они не успели заключить союз с твоими врагами? У тебя больше шансов отыскать затерянный город завенджи, чем найти поддержку в Арквази.

Карина поглядела на еще подрагивающий кинжал, затем на Каракала, затем опять на кинжал. Она вспомнила о фигурах, которые переставились сами собой во время игры в «Четырех друзей».

– Откуда вы знаете это слово… завенджи? – тихо спросила она. Она вдруг поняла, каким образом этот человек смог схватить ее с такой легкостью и почему он вовсе не был удивлен тем, что она владеет магией. – Вы его знаете, потому что вы один из них, – сказала она. – Вы принадлежите Сизигии Ветра, как и я сама. Но все завенджи Зирана становятся Стражами… вы тоже когда-то были Стражем, верно?

На лице Каракала промелькнуло страдание, и Карина поняла, что угадала. Несмотря на ее положение пленницы, ей стало любопытно, как воин зиранской гвардии превратился в авантюриста с большой дороги. Она не встречала других завенджи, кроме Афуы и Старшины Хамиду… ну, справедливости ради, ее мать тоже была завенджи, но Карина узнала об этом только после ее смерти.

Кроме любопытства, она ощутила и тень сочувствия. Полк Стражей существовал только потому, что Алахари в течение многих поколений забирали детей-завенджи из их семей, обучали их и накладывали сильное заклятие, обязывающее их выполнять любой, даже самый жестокий приказ зиранских властей. Она сама видела, как сложно было Старшине Хамиду преодолеть это заклятие. Карина вспомнила о мудрой воительнице, и печаль о ней нахлынула на нее с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

Однако сочувствие не помешало ей использовать новые сведения в своих целях.

– Наказание за дезертирство из Гвардии Стражей – смертная казнь, – сказала она, и на этот раз в ее голосе слышался не мед лжеца, а сталь правителя. – Если вы доставите меня в Зиран, я не стану скрывать ваше происхождение. Вас казнят в тот же день, и все ваши старания окажутся напрасными. Но если вы сохраните мою тайну… вы могли бы научить меня управлять магией Ветра, чтобы то, что произошло сегодня, больше никогда не повторилось.

Карина была готова к резкому отказу, к взрыву гнева в ответ на ее предложение. Но Каракал вдруг расхохотался, да так, что никак не мог остановиться.

– Я! Научить тебя пользоваться магией! – давясь от смеха, сказал он. – Я с серьезным видом показываю разные идиотские штуки, а ты послушно и тоже с серьезным видом их повторяешь. Ифе, скажи ей, насколько смехотворно это звучит!

– Каракал лишен основных качеств хорошего учителя: сострадания, терпения и спокойствия, – сказал Ифе.

– Абсолютно верно. – Каракал смахнул выступившую в уголке глаза слезу. – Поверь мне, принцесса, ты не хотела бы, чтобы я учил тебя задницу вытирать, не то что повелевать ветром.

Карина постаралась особенно не вникать в этот грубый образ и резко сказала:

– Тогда убейте меня прямо сейчас, потому что в Зиране меня все равно ждет смерть – да и вас тоже, как только я расскажу всем, что вы дезертир.

Каракал с яростью посмотрел на нее, но Карина не отвела взгляда. У нее не было никаких сомнений в том, что этот человек может убить ее с такой же легкостью, с какой он сломил бы ветку с дерева, – возможно даже, к ветке он испытал бы больше жалости. Но она также знала, что он не станет так сильно рисковать собственной шкурой, пусть даже и ради значительной прибыли.

Ифе, наморщив лоб, смотрел на беззвучную схватку между Каракалом и Кариной.

– Что происходит? – растерянно спросил он. – Что-то ведь происходит, так? Я ничего не понимаю.

Каракал отвел взгляд первым.

– А, гнилая короста на заднице у гиены. Происходит то, что мы с тобой сейчас ложимся спать. Что делать с нашей гостьей, решим утром. – Он залез в карман рубахи и достал оттуда трубку. – Вся эта завенджийская чушь так усложняет жизнь. Я был бы счастлив, если бы не владел никакой магией.

Он набил трубку какими-то ярко-красными листьями и раскурил ее. Комната наполнилась клубами хмельного сладкого дыма. Ифе собрал волосы в хвост, замотал голову шелковым платком и улегся на тюфяк. Поняв, что на сегодня переговоры окончены, Карина, насколько позволяли веревки, поудобнее устроилась на полу. Все затихло, только саранча шуршала и стрекотала снаружи. Хорошо бы, чтобы до Афуы и Деделе, где бы они ни находились, саранча не добралась.

И хорошо бы, чтобы она заживо сожрала Фарида и всех его прихлебателей, разрушивших ее жизнь.

Мысль о саранче заставила ее вспомнить и о послании, полученном ею за несколько секунд до того, как на Тиру опустился рой. «Где правило милосердие, туда придут саранча и чума. Где была благость, пребудут там лишь бури и чудовища. Такова цена воскресения без обновления. Правитель воскрес, правитель должен быть обновлен». Сантрофи предупредил ее о надвигающемся нашествии саранчи. Но зачем? И что означала вторая часть этого послания?

Раздраженно вздохнув, Карина прижалась затылком к ножке стола. Хватит ей богов и загадок на сегодня. Надо сначала сбежать от Каракала и Ифе, а потом уж и раздумывать над тем, что хотел сказать ее бог-покровитель.

Надо пережить еще одну ночь. Пока она жива, она будет бороться. И ближайшая цель – пережить эту ночь.

Еще одно правило поведения при похищении: ни в коем случае не спать в присутствии похитителей. Так можно проснуться с ножом между ребер или еще где.

Но Карина так устала за прошедший день, который начался с обнаружения Фатимы в пустыне, произошло столько всего, что это было просто невозможно.

Где-то после полуночи, но до рассвета, тихое попыхивание трубки Каракала слилось с неожиданно громким храпом Ифе, и Карина провалилась в блаженный сон.

Поначалу не было ничего. Затем она увидела деревья.

Она стояла посреди лимонного сада. Тяжелые от лимонов ветви тихонько покачивались над ее головой. Она не сразу поняла, что это сон. Ее похитители исчезли без следа, как и стягивавшие ее локти веревки. Но все вокруг представлялось таким реальным, что, казалось, можно было сорвать лимон и ощутить на языке его кислый вкус.

Тишину нарушали два голоса. Первый был низким, самоуверенным, в нем звучали презрительные нотки. Он навел Карину на мысль о крокодиле, который притворяется, будто спит в грязи, хотя сам выбирает момент для смертельного рывка.

– Занимайся этим сколько угодно, мальчик. Ты ведь не можешь не понимать, что устанешь значительно раньше меня.

Второй голос был значительно тише, но от него по спине Карины побежали мурашки.

– Наверное, так оно и есть, но ты останешься здесь, даже когда я устану.

Малик.

Карина быстро спряталась за дерево. Ей очень хотелось выяснить, что тут происходит, и одновременно она злилась из-за того, что вторую ночь подряд видит Малика во сне. По крайней мере, в этот раз тут нет девочек.

Любопытство победило, и она выглянула из-за дерева. Перед ней была небольшая поляна, в центре которой росло большое дерево. К нему был привязан гигантский черный змей – с туловищем толщиной почти со ствол дерева, – а перед деревом стоял Малик. В животе у Карины образовалась пустота: она поняла, что этот змей – Царь Без Лица.

– Я уже не единожды это говорил, но скажу еще раз: я не дам тебе никаких сведений об Обряде Обновления, – сказал змей. Карина поверить не могла, что этот черный извивающийся ужас когда-то был мужем Баии Алахари. В последний день Солнцестоя она узнала много невероятных вещей, но осознать эту оказалось тяжелее всего. Она всегда думала, что она человек. Но если вот это – ее предок, то как ее тогда можно назвать?

– Это от тебя Фарид узнал об Обряде Воскрешения, – отозвался Малик. – Я точно знаю, что тебе известно и об Обряде Обновления. Говори.

В последний раз, когда Карина видела Малика в реальности, он воткнул кинжал себе в сердце, после того как впустил в свое тело вот это самое существо, с которым сейчас беседует. А во вчерашнем сне она сразу двинула ему в челюсть, так что не успела его хорошенько рассмотреть.

Но теперь у нее такая возможность появилась, и она различила и вертикальную морщину между решительно сдвинутыми бровями, и золотой оттенок его темной кожи. Кажется, он изменился, этот мальчик, который сначала вызвал у нее симпатию и доверие, а потом предал и то, и другое. Теперь он как будто избавился от всего лишнего, так что стала яснее видна суть. Хотя руки его дрожали, он мужественно бросал вызов Царю Без Лица, и при виде этого в груди у Карины потеплело.

Но ведь это все сон. Ее рассудок просто подсовывает ей то, что она хочет видеть, и больше ничего.

Царь Без Лица посмотрел на Малика сверху вниз и ухмыльнулся, показав несколько плотных рядов острых как бритва зубов.

– Оставь свои жалкие попытки, они ни к чему не приведут. Ты не можешь поместить меня в ад более страшный, чем тот, в котором я провел целые столетия. И я никуда не спешу. Благодаря тебе, маленький улраджи, и сотворенным тобой узам у меня теперь много свободного времени.

9. Малик

После своего ухода из кабинета Фарида Малик несколько часов провел в полусне, лежа на диване у себя комнате и пытаясь попасть в лимонную рощу, где он держал Царя Без Лица. Он уже хотел бросить это занятие, как вдруг, открыв глаза, оказался среди желто-зеленых деревьев и увидел, как сверху на него глядит гигантский черный змей.

Он должен был понять, что у него ничего не получится: Царь Без Лица смог сменить человеческий облик на змеиный. Это говорило о том, что к нему медленно возвращается сила. Малик боялся потерять контроль над своим разумом, но ему все же удалось дотянуться до эмоций Идира. Только до эмоций – не до мыслей и уж тем более не до магии, – но благодаря этой непрочной связи он понимал, что Царь Без Лица лжет, когда говорит, что ему ничего не известно об Обряде Обновления.

Однако и сам Идир прекрасно знал, что Малик не может вытащить из него эти сведения, не разрушив удерживающие его узы. Так что Малик оказался в тупике: он не мог надавить на злого духа, а тот не собирался по доброй воле идти ему навстречу.

Малик предпочел бы оставить переговоры с Царем Без Лица на самый крайний случай, но Фарид был непреклонен, когда давал ему это задание – его первое задание в качестве ученика улраджи. Он не мог подвести учителя, ведь не исключено, что Обряд Обновления – единственный способ избежать дальнейших чудовищных бедствий.

– Может быть, я могу что-либо тебе предложить в обмен на сведения о ритуале? – спросил Малик.

– Неужели ты, зная о том, какой катастрофой для всех участников обернулась наша предыдущая сделка, желаешь предложить мне еще одну? – Идир фыркнул. – Хорошо, есть одна вещь, в которой я нуждаюсь: свобода. Выпусти меня из этой мерзкой темницы, чтобы никогда больше мне не пришлось слушать твои глупые мыслишки, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать об Обряде Обновления.

– Если я тебя выпущу, ты обещаешь больше не вредить людям?

– Думаю, ты не захочешь узнать цену, которую я попрошу за то, чтобы выполнить твою просьбу.

– В таком случае нет.

Царь Без Лица, выражаясь фигурально, пожал плечами – в той мере, в какой это может сделать гигантский, привязанный к дереву змей.

– Тогда сиди и смотри, как всех, кого ты когда-либо любил, постигает ужасная кончина, которую ты мог бы предотвратить.

Малик глубоко вздохнул и напомнил себе, что в старых сказках именно так происходило общение с темным народцем. Злые духи по своей природе не желают помогать людям, они всегда извращают слова беседующего с ними человека до такой степени, что он уже не понимает, чего изначально от них хотел. Глаза Идира всматривались в деревья за спиной Малика, но он был не настолько глуп, чтобы повернуться к Царю Без Лица спиной. Очевидно же, что змей просто пытается его отвлечь.

– Пока ты не ушел, выслушай следующее: у меня к тебе есть несколько требований, выполнив которые ты сделаешь обитание в этом теле чуть более сносным для нас обоих, – сказал Идир. – Во-первых, тебе надо больше спать. Я все время чувствую себя смертельно уставшим, а я терпеть этого не могу. Во-вторых, ты должен чаще мыться. Не могу понять, отчего ты все время потеешь. Мне кажется, это нездорово для человека в таком юном возрасте…

– Я не хочу выбивать из тебя сведения силой, но, если понадобится, я это сделаю, – предупредил Малик, и на секунду ему показалось, что Царь Без Лица сейчас набросится на него, невзирая ни на какие узы. Но затем его змеиная морда приобрела пугающе спокойное выражение.

– Ты этим желаешь поразить самодовольного идиота, которого ты называешь учителем? Так вот скажи: ты сам-то веришь в то, что твоя эмоциональная связь с ним подлинна? Или она просто худо-бедно утоляет жажду любви, которую не смог дать тебе отец?

Идир попал в очень болезненную точку, и Малик заколебался. Но Идир не собирался на этом останавливаться:

– Или, возможно, тобой движет чувство вины? Тебе правда не все равно, что случится с Зираном, или просто ты таким образом успокаиваешь совесть, растревоженную твоим участием в гибели Дрисса?

Перед мысленным взором Малика промелькнуло безжизненное тело Дрисса.

– Это была трагическая случайность, – сказал он, и эти слова прозвучали неубедительно даже для его собственных ушей.

– Возможно, своими руками ты его и не толкал. Но ты и не спас его, хотя мог бы. Это, по-твоему, тоже случайность?

Воспоминание Малика о моменте смерти Дрисса потеряло четкость. В тот день в Лазурном саду он протянул Дриссу руку, но тот намеренно отказался от его помощи. Малик ничего больше не мог сделать, чтобы спасти его. Ведь так?

С лимонных деревьев начали облетать листья – это стала слабеть власть Малика над узами, удерживающими Идира. Он не убивал Дрисса. Намеренно – нет. Это совершенно точно. Потому что в ином случае…

Ухмылка Царя Без Лица стала еще шире. Малик понимал, что змею только и надо, чтобы он впал в панику. Магические путы ускользали из его рук, но в глубине нахлынувшей на него волны страха и гнева проявилась одна вещь, способная, как он думал, обезоружить злого духа.

– Ты обвиняешь меня в том, что я действую из чувства вины. Но твоя вина тяжелее моей в тысячу раз, – сказал Малик. – Это ведь не я сотни лет подряд пытался отомстить за смерть сына и в итоге так и не смог этого сделать.

Не успел Малик высказать это соображение, как подумал, что он проявляет чрезмерную жестокость: пусть Идир был чудовищем, но никакое чудовище не заслуживает того, чтобы ему бросили в лицо смерть собственного сына.

Но ему надоело, что все вокруг играют его чувствами, как хотят. Пускай теперь обосуме ощутит ту беспомощность, в которой Малик барахтается каждый день.

Он продолжил:

– Как ты считаешь, твой сын смотрит сейчас на тебя? Должен смотреть, ведь его душа где-то обитает. Как думаешь, он видит, во что ты превратился? Да, печально, что отец не только не защитил его при жизни, но и покинул после смерти.

Рев Царя Без Лица сотряс лимонную рощу. Разум обосуме застлал гнев, а к Малику вернулся контроль над магическими узами. Воспоминания злого духа всплыли на поверхность его сознания, и Малик, не думая о том, что он делает и чем это может закончиться, схватился за их край и потянул.

Ручеек река поток ручеек река поток половодье паводок межень рыба водоросли камни берег ручеек река поток ручеек река поток половодье паводок межень ручеек река поток течь течь течь течь наполняться и спадать бежать катиться струиться без остановки без конца.

Он был единственной дождевой каплей, летящей к горе Мираззат. Он был горным ручьем, торопливо бегущим в узком ущелье. Он был ревущей в предгорьях Гоньямой-рекой, он был широко разлившейся по равнине Гоньямой-рекой, текущей вперед в бесконечном цикле полноводья и засухи. Его мысли не были мыслями, потому что мысли свойственны простым существам вроде людей. Что за нужда ему была в мыслях, если он существовал целые эпохи, вздуваясь и опадая, меняя русло и прогрызая себе дорогу в камне? Он был чистым движением и мощью, он был бесконечностью, он был течением…

Нет. Нет. Малик не был ничем из этого. Эти воспоминания принадлежали не ему, но существу, так глубоко связанному с рекой Гоньямой, что он и река были единым целым. Малик еще оставался самим собой, но неизвестно, как долго этому быть, потому что граница, отделявшая его разум от разума Царя Без Лица, разрушалась.

Ручеек река поток ручеек река поток быстрина разлив рассвет закат рассвет закат – нет, надо выбираться из этого – ручеек река поток ручеек река поток излучина плес перекат рыба и лодки и сети и пойма и ручеек река поток – и сквозь это мелькание начали пробиваться образы, они всплывали и лопались, как пузыри на мелководье.

Темница без стен, без тока времени под расколотыми небесами. Человек с темными глазами и еще более темной печалью.

«Поведай мне, как оживить мертвых», – сказал Фарид, и тут пузырь лопнул.

Возник дворец – нет, не просто дворец. Серебряные колонны Ксар-Алахари, но в другое время, при другой царице. Ребенок, вырванный из этого мира рукой матери, – крик, вырвавшийся из его горла, – нет, не его, это закричал Идир, когда был убит его единственный сын. Закончилась война, возникла держава, возросла тысячелетняя ненависть.

Другой пузырь, другое воспоминание. Царица среди высоких каменных стен, перед статуей, покрытой белыми крылатыми существами, воздух дрожит от божественной силы. Снова сменилось видение, и вот он лежит на дне своей реки, вокруг него мерно колышутся водоросли. Он тянет голову вверх, к миру людей, к тому, чего никогда не может произойти. Сквозь поверхность реки на него смотрит лицо – та же царица, что и в предыдущем воспоминании, но более молодая и менее истерзанная физически и душевно.

Чего ты хочешь? – спросил Малик, но не на языке слов, а на языке омутов, порогов и набегающих на берег волн – языке магии. Глаза Баии искрятся смехом, а его сердце набухает желанием и тоской – он растерян, потому что чего можно желать, если он уже беспределен? – Ты хочешь увидеть, как падет империя Кеннуа?

Я не хочу видеть, как падет Кеннуа, – пропела она в ответ, и чего только не отдал бы он, чтобы возлечь с ней под солнцем пустыни, чтобы ощутить кожей прикосновение ее щеки. – Я хочу видеть, как Кеннуа горит.

Но он уже знал об обреченной на трагедию любви между Идиром и Баией. Можно ли как-нибудь направить течение памяти в сторону Обряда Обновления?

Но ни один рассудок не потерпит вторжения чужака, а Идир уже почувствовал непрошеное присутствие Малика. Как будто тысячи игл вонзились в его кожу, и Малик начал терять контроль над своим телом. Он сражался с разумом Идира, пытаясь ухватиться за любую мысль, которая позволила бы этот контроль вернуть.

Он подумал о сестрах, и контроль окреп. Он подумал о Фариде, о том, что этот человек – единственный, кто по-настоящему в него верит. Но этого оказалось недостаточно. Он перебрал миллион обрывочных мыслей, которые никуда не вели.

А затем – о Карине.

Воспоминания о ней стали золотым якорем, за который схватился Малик, спасаясь от бешеного натиска Царя Без Лица. Ее спокойный голос, когда она выручила его во время облавы в Зиране. Прикосновение ее тела – в первый раз, когда они танцевали зафуо, потом в некрополе, потом на крыше Храма Солнца. Тот миг, когда он попытался убить ее и их магия соприкоснулась на самом глубоком, сокровенном уровне.

Воспоминаний о Карине было немного, но их яркость, а также смутное осознание того, что, что бы ни происходило между ними, – оно еще не закончено, позволили Малику обрести полную власть над своими мыслями. И когда это произошло, он увидел ее ясный образ: она как будто встала рядом с ним, чтобы помочь ему противостоять атаке Идира. Не задумываясь, он протянул к ней руку. Их ладони соединились, и на него обрушились новые воспоминания Царя Без Лица.

Для проведения Обряда Воскрешения требуются четыре элемента…

Они были Гоньямой-рекой, и река смотрела на людей в одеяниях с капюшонами, стоявших вокруг мертвого тела. Малик не узнавал их лиц, но узнал ползущие по их коже татуировки – Улраджи Тель-Ра. Карина замерла рядом с ним.

…Лепестки цветка кровавой луны, истолченные недавно…

Воздух наполнился низким монотонным пением, и улраджи бросили в огонь темно-красный порошок – совсем как Фарид в завершающий день Солнцестоя.

…Сердце царя, извлеченное недавно…

Пение усилилось, и один из улраджи бросил в пламя красное от крови, еще бьющееся человеческое сердце.

…Тело усопшего…

Вместе они подняли труп и опустили его в огонь.

…Безраздельное владение нкра.

Пламя взметнулось вверх, стало ослепительно-белым, и из него навстречу радостным крикам вышла массивная фигура. Воспоминание изменилось. Теперь Малик и Карина видели город в осаде. Небо закрывали тучи саранчи, пожирающей все на своем пути. В воздухе висел моровой запах, столь тяжелый, что даже спустя столетия Малику показалось, что он сейчас задохнется. Вдалеке раздавался рев настолько оглушительный, что невозможно было представить размеры издающего его существа.

Четыре элемента для воскрешения. Четыре элемента для обновления.

Улраджи Тель-Ра шли вперед, силой ведя за собой сопротивляющегося пленника.

…Скипетр для сотворения алтаря, освященного касанием богов…

Старший из Улраджи Тель-Ра поднял вверх зеленый скипетр, увенчанный шакальей головой. Им он начертал на земле несколько символов, из них выросли ребра кристаллической пирамиды, которая светилась, несмотря на темное, багровое небо над головой.

…Полузабытая песнь, исполненная на флейте, утраченной в прошлом…

В воздухе зазвучала тоскливая мелодия – это другой улраджи заиграл на инкрустированной золотом флейте. В груди Малика защемило, когда он увидел, как улраджи поволокли пленника к высокому берегу широкого озера.

…Псалом, произнесенный у воды, что соединяет этот мир и загробный…

Снова послышался рык невидимого зверя. Улраджи прочли псалом, и по озерной воде поплыли цветы, какие не встретишь в нашем мире.

…И душа царицы, связующая все это вместе…

Они сняли мешок с головы пленника. Это оказалась старуха с татуировками на лице и изящной, украшенной драгоценными камнями тиарой на голове. Она даже вскрикнуть не успела, как улраджи подняли ее высоко в воздух и швырнули в воду. Она пошла ко дну словно камень, не всплеснув воду ни рукой, ни ногой. Подземные толчки усилились, саранча закрыла небо, выл ветер, чудовище опять заревело, приближаясь к озеру…

И все закончилось.

Природные бедствия утихли, небо очистилось от саранчи, чудовище исчезло, как будто его и не было. Улраджи возрадовались, в самый последний момент предотвратив неминуемое уничтожение их мира. Но сердце Малика радость не посетила: он в полной мере осознал виденное и осмыслил предупреждение Сусоно.

Чтобы успешно провести Обряд Обновления, они должны будут принести в жертву царицу.

Если они этого не сделают, мир, каким они его знают, исчезнет навсегда.

10. Карина

Карина знала, что это всего лишь сон. Она это знала. Но после нашествия саранчи, после того, как она устроила два смерча и подожгла торговый ларек во дворе караван-сарая, после похищения ее Каракалом смотреть на то, как Улраджи Тель-Ра – те самые, что поработили ее предков, – приносят в жертву невинного человека, было выше ее сил. С ее губ сорвался крик, она покачнулась и стала падать на землю. Малик, хоть и сам был напуган не меньше, подхватил ее за плечи.

«Отойди от меня! – крикнула она и вырвалась из его мягких объятий. – Отойди от меня!» И вот она распахнула глаза и снова оказалась в караван-сарае. Ее похитители смотрели на нее осоловелыми со сна глазами. Кроме лихорадочного дыхания Карины был слышен только шорох саранчи за окном.

– Что с тобой такое? – раздраженно сказал Каракал.

– Ничего, просто… плохой сон приснился, – выдавила она. Каракал пробормотал что-то о клятых принцессах, мешающих ему спать, и опять завалился на тюфяк. Ифе вскоре тоже заснул, оставив Карину размышлять о том, что она только что увидела.

Она помнила, что отчаянно боролась со сном здесь, в караван-сарае. Но она все же заснула и увидела во сне, как Малик разговаривает с Царем Без Лица, а потом… словно попала в сон внутри сна. Она оказалась в древней Кеннуа, видела Обряд Воскрешения и…

…И конец света.

Это звучало чересчур пафосно, но у нее не было других слов, чтобы описать те хаос и разрушения, которым она стала свидетелем.

Теперь разберемся в том, что мне точно известно. Во-первых, Обряд Воскрешения оказался всего лишь частью целого, он должен проводиться вместе с Обрядом Обновления.

Во-вторых, когда Улраджи Тель-Ра провели Обряд Воскрешения, на континент Сонанде обрушились бедствия, и первым было нашествие саранчи, – такое же, как она видела сегодня здесь, в Тиру. Все успокоилось только после того, как они провели Обряд Обновления.

В-третьих, для Обряда Обновления нужна душа царицы.

И последнее: она была единственной царицей в радиусе тысячи миль.

В груди Карины заворочался тяжелый и холодный ужас. Ей захотелось к маме и папе, чтобы они успокоили ее после дурного сна. Но у нее нет ни мамы, ни папы, ни сестры. Есть только леденящее осознание того, что ее смерть, возможно, единственное, что может спасти мир от уничтожения.

Она вспомнила слова Ифе: «А как же принцесса Ханане? Законная правительница – она, а не ты».

Как бы Карине ни было неприятно это признать, похоже, ожившее чудовище вполне может претендовать на трон Зирана. Если Карина передаст нежити титул султанши, то, вероятно, ее можно было бы принести в жертву… Если бы не Фарид. После всего, на что он пошел, чтобы совершить Обряд Воскрешения, ясно, что он скорее убьет всех обитателей Сонанде, чем даст хоть волосу упасть с головы нежити. У эшранцев верховного правителя не было, а царица-мать в государстве Арквази, арквази-хема, находилась далеко в джунглях, и ее хорошо охраняли. Никто до нее не доберется.

Это означало, что единственной царицей, которую можно было бы принести в жертву ради осуществления Обряда Обновления, была сама Карина.

Затылок Карины онемел, перед глазами поплыли пятна, мысли спутались – это были первые признаки надвигающейся мигрени. В голове возник голос, похожий на голос матери, и холодно сказал: «Тунде отдал жизнь для совершения первого ритуала. Будет только справедливо, если ты отдашь свою для второго».

Эти слова повторялись все громче и громче. На глазах Карины выступили слезы. Должен быть способ избавить Сонанде от бедствий, не жертвуя ее жизнью. Только бы цоканье прекратилось – она бы привела мысли в порядок и что-нибудь придумала.

Цок. Цок. Цок.

Сначала Карина подумала, что этот звук издает саранча за окном, но его громкость быстро усилилась, и стало ясно, что это что-то другое. Девушке показалось, что за окном, между толстыми досками, набитыми Каракалом для защиты от насекомых, что-то промелькнуло, и тут кто-то внизу закричал:

– Лошади! Кто-то выпустил лошадей из конюшни!

До Карины донеслось лошадиное ржание и растерянные возгласы просыпающихся постояльцев. Она представила, какой хаос сейчас творится внизу: десятки лошадей, верблюдов и других верховых и вьючных животных носятся взад-вперед в поисках выхода со двора.

Очевидно, военная подготовка Каракала не прошла даром – уже через секунду он был на ногах и в полной боевой готовности. Он громко выругался, крикнул Ифе, чтобы тот глаз не спускал с Карины, и побежал проверить лошадей. Карина и Ифе посмотрели друг на друга.

– Ты, случайно, никаких смешных историй не знаешь? – спросил Ифе, но Карина не успела ответить: кто-то ввалился в окно, проломив ставни и установленные Каракалом доски, и приставил кинжал к горлу Ифе.

– Только пикни – я тебе глотку перережу, – предупредила Деделе.

Ифе пожал свободным плечом – второе Деделе хорошенько прижала – и сказал:

– Да я, в принципе, ждал, что кто-то за ней придет. Похищенных принцесс всегда кто-то освобождает.

– Карина! Мы тут! – Афуа пролезла в окно, продемонстрировав куда меньшую скорость, чем Деделе, и подбежала к Карине. По телу Карины разлилось тепло – это Афуа с помощью магии развязала веревки, притягивавшие ее к столу. Карина поднялась на ноги – с трудом после часов, проведенных в одном и том же положении. Ифе наблюдал за всем происходящим с видимым воодушевлением.

– Если будете меня связывать, не забудьте и ноги, – сказал он. – Ах да, и повязку на глаза обязательно наденьте, чтобы я не мог никому рассказать, в какую сторону вы направились. – Афуа и Деделе обменялись растерянными взглядами, и тогда Ифе пояснил: – В каждой интересной истории в какой-то момент героя связывают и оставляют помирать. Неизвестно, когда со мной еще раз это случится, надо пользоваться возможностью.

Карина и ее спутницы сделали все в точности так, как советовал Ифе. Оставив его лежать на полу, Карина накинула на плечи принесенный подругами плащ, и они выбежали во двор караван-сарая.

Во дворе царил полный хаос, потому что Деделе и Афуа не только открыли конюшни и отвязали всех животных, но и залезли за прилавки – Афуа наверняка постаралась – и разбросали повсюду товар. И теперь торговцы ругались с другими торговцами, воины – с другими воинами, а какой-то перевозбужденный осел носился галопом по периметру двора. В общем, если учитывать и ущерб, нанесенный Тиру еще днем, все там находилось в таком беспорядке, что никто не заметил, как три девушки выскользнули из деревни и направились к кораблю Деделе.

– Я уже три раза спасла твою задницу, принцесса! – раздраженно сказала Деделе, когда они наконец поднялись на палубу.

– К счастью, моя задница заслуживает спасения! – ответила Карина.

Они быстро проверили готовность корабля к отплытию и начали поднимать парус.

– Курс на Осодэ? – спросила Карина.

А вот над этим следовало поразмыслить в свете новых сведений, полученных Кариной. Как ни неприятно было это признавать, но суждение Каракала о том, что арквазийцы не станут ей помогать, было здравым. Даже если не принимать во внимание факт, что Фарид мог уже с ними связаться, неизвестно, как они поведут себя, когда узнают об Обряде Обновления. Они ведь могут и передать ее Фариду для принесения в жертву, чтобы защитить собственную царицу-мать. Карина не знала, как она сама поступила бы на месте арквазийцев.

– Нет, не на Осодэ, – сказала она.

Деделе опешила.

– Я думала, план был доставить тебя в Осодэ для встречи с арквази-хене и завенджи, о которых говорила Афуа. Если мы едем не туда, то куда же?

– Дайте мне подумать! – Карина села на палубу и зажала гудящую голову коленями.

Плыть в Арквази рискованно, возвращаться в Зиран – значит подписать себе смертный приговор. Эшранцы ничем ей помочь не смогут, да и не захотят, а связи ее семьи с различными племенами саванны Восточной Воды можно было назвать в лучшем случае непрочными. Весь Сонанде представлялся Карине змеиным логовом, а она сама – как попавший в него злосчастный заяц.

Их континент ждут страшные бедствия. В конце концов в Сонанде не останется ни одного уголка, не подвергшегося разрушениям. Даже если она и найдет себе союзника в борьбе с Фаридом, победа потеряет смысл, если наступит конец света.

Должен быть способ решить обе задачи: отомстить Фариду и успокоить гнев богов, не принося при этом себя в жертву. Карина принялась восстанавливать в памяти сегодняшний сон и добралась до той части видения, где Баия Алахари стояла в пещере, окруженная всеми семью божествами-покровителями.

Она резко подняла голову и спросила Афуу:

– Ты когда-нибудь слышала о затерянном городе завенджи?

Афуа закусила губу.

– Слышала. Мои наставники называли его Доро-Лекке – Святилище. Они говорили, что в древние времена он был средоточием магии завенджи – до того, как его почти полностью уничтожили в Фараоновой войне.

– Где он находится?

– Никто не знает. Обитатели Доро-Лекке наложили на него заклятие, поэтому он все время перемещается. Знание о местонахождении города и ключ к нему вверены одному-единственному бессмертному хранителю.

Деделе глядела на Афуу и Карину как на сумасшедших.

– Затерянный город? Бессмертный хранитель? У нас нет на это времени, нам надо убираться отсюда!

Карина уже хотела было объяснить ситуацию, но остановилась и обдумала, стоит ли делиться со своими спутницами тем, что она сегодня узнала. Если правда об Обряде Обновления попадет не в те руки, это может привести к ее смерти. Однако кому еще она может доверять, как не этим двум девушкам, которые пожертвовали всем ради ее спасения? Без них она бы никогда не уехала так далеко, и ей нужна их помощь, если она желает воплотить в жизнь только что зародившийся у нее в голове план.

Волнуясь и не сразу находя точные слова, Карина описала апокалипсис, виденный ею во сне, и рассказала про Обряд Обновления – единственное, что может остановить светопреставление, – и про необходимость принести в жертву царицу.

– Помните рассказ о том, как боги даровали Баие Алахари силу, которая позволила ей одержать окончательную победу над фараоном? В караван-сарае, во сне, я видела тот миг, когда она получила все семь видов магии завенджи. Это произошло в Доро-Лекке. Если мы найдем город, то тоже сможем овладеть этой силой и сокрушить Фарида, не дав ему осуществить Обряд Обновления.

Когда она закончила, девушки некоторое время молча смотрели на нее.

– Значит, если Обряд Обновления не проведут до последнего знамения, Великая Мать уничтожит Сонанде? – пропищала Афуа – по-детски, но кем она была, если не ребенком? – И… И все умрут?

– Поэтому нам и надо изменить курс, – твердо сказала Карина. – Я знаю Фарида, и у меня нет никаких сомнений в том, что, услышав о ритуале, он лишь удвоит усилия по моей поимке. Но если мы первыми доберемся до Святилища и обретем там силу, то остановим его. И, возможно, тогда нам удастся умилостивить богов, и они прекратят разрушение Сонанде.

Еще оставался шанс, что Фарид не узнает об Обряде Обновления, но он был невелик. Что же до Малика… неужели это действительно был он во сне? Карина понятия не имела, кто он такой на самом деле и на чьей он стороне. Она даже не понимала, как именно работает его странная магия. Поэтому в любом случае ему нельзя доверять.

Афуа нерешительно кивнула, Деделе же только нахмурилась.

– Убийство Фарида не изменит того, что, чтобы прекратить бедствия, которые будут разрывать Сонанде, нужно принести в жертву царицу, – сказала она.

В ее глазах появился холодный отблеск, и Карина забеспокоилась. Она бессознательно отступила на шаг от своей спутницы.

– Главное – обрести магию семи божеств, а там мы найдем лазейку. Ведь это же огромная сила, мы что-нибудь придумаем.

– В Обряде Воскрешения не было никакой лазейки, – сказала Деделе, и сердце Карины сжалось при воспоминании об оскверненном теле Тунде. – Если этот ритуал тоже требует жертвы царской крови, я не вижу способа ее избежать.

Деделе всегда была довольно резкой в своих суждениях, но такого Карина от нее не ожидала. Она сделала шаг назад и уперлась спиной в фальшборт. Дальше отступать некуда.

– И что ты хочешь, чтобы я сделала? Вернулась в Зиран и сдалась на милость Фарида?

– Ты сама сказала, что нашествие саранчи – только первое знамение, и дальше будет только хуже. Если то, что случилось в Тиру, происходит по всему Сонанде, то ты спасешь миллионы людей, если… – Деделе замолчала. «Сколько еще людей повернутся ко мне спиной как раз в тот момент, когда я буду нуждаться в них сильнее всего?» – подумала Карина.

– Договаривай, – сказала она.

– Я понимаю, что ты не хочешь приносить себя в жертву, – заламывая пальцы, сказала Деделе. – И мне бы тоже не хотелось, чтобы тебе пришлось это сделать. Но если стоит выбор между тем, чтобы отдать одну жизнь, и тем, чтобы потерять миллионы жизней… он ведь очевиден, верно?

Ну, если так ставить вопрос, то, конечно, выбор очевиден. Ни одна жизнь не может стоить больше, чем жизнь миллионов. Но если эта жизнь твоя… «Возможно, я на самом деле эгоистичное чудовище, как все вокруг, похоже, считают, но одно я знаю точно: умирать я не хочу, даже если это означает, что все остальные люди в Сонанде будут спасены», – подумала Карина.

Похоже, эта мысль ясно отразилась на ее лице, потому что Деделе внезапно превратилась в яростного бойца, каким она представала на вакаме. Она выхватила висевший на поясе кинжал и направила его на Карину. Сделала прямой выпад, целясь Карине в плечо, и та только по счастливой случайности отскочила в сторону.

– Ты обещала, что будешь меня защищать! – крикнула Карина. Порывы ветра трепали ее плащ, передавая испытываемое ею отчаяние.

– Это было до того, как я узнала о гневе богов! – крикнула Деделе в ответ, и слышимое в ее голосе искреннее страдание ранило Карину почти так же, как и ее предательство. – Я не собираюсь сидеть и смотреть, как мир разваливается на части, когда его можно спасти всего одной жертвой!

Карина уже перекинула ногу через фальшборт, когда Деделе обхватила ее сзади за шею и потащила назад. Бывшая Избранница от знака Огня не желала ее травмировать – ей нужно было только захватить Карину, – но удары она наносила всерьез. Взгляд Афуы метался между ними, пока они катались по палубе, – девочка никак не могла решить, кому из них она должна помочь.

Карина значительно уступала Деделе в физической силе. Она отчаянно и без особого успеха боролась с более крупной, чем она, девушкой, и перед глазами у нее уже поплыли яркие пятна. Проклятье Великой Матери, неужели она убежала так далеко только для того, чтобы ее отвезли обратно Фариду, – и кто, ее подруга, которой она полностью доверяла!

Нет. Нет.

Сдавленно вскрикнув, она направила магическую нить в тело Деделе и потянула за нее. Воздух со свистом покинул легкие Деделе. Глаза ее вылезли из орбит. Она отпустила Карину и стала хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Руки бывшей Избранницы от знака Огня заскребли по шее – она как бы старалась открыть доступ воздуху, который не проходил в ее легкие. Посмотрев на Карину уничижительным взглядом, она рухнула на палубу и замерла. Только тогда Карина оборвала магическую нить.

Карина с трудом поднялась на ноги. Ее шатало из стороны в сторону, в голове гудело, как будто там звонил огромный колокол. Афуа подбежала к их подруге – даже после предательства Деделе Карина не могла думать о ней как о враге – и прижала к ее шее два пальца.

– Дышит, – сказала Афуа, и Карина облегченно вздохнула. Она все же ее не убила.

Но могла. И что беспокоило Карину больше всего – это было бы пугающе легко для нее.

– Что… Что мы теперь будем делать? – спросила Афуа. В ее голосе слышался страх. Карина задумалась, перебирая немногие возможные варианты. В принципе, корабль Деделе мог двигаться даже без парусов, с помощью одной только магии Афуы, но только Деделе по-настоящему хорошо ориентировалась в пустыне и знала, как избежать в пути многочисленных опасностей. Отправиться без нее на поиски Доро-Лекке было сродни самоубийству.

Им нужен проводник: кто-то, кто провел в пустыне много времени; кто мог бы извлечь пользу из успешного завершения их миссии; кто уже не понаслышке знаком с магией.

Кто-то вроде Каракала.

Карина повернулась к Афуе, посмотрела в ее расширенные от страха зрачки, на ее блестящий от пота лоб. Она выглядела изможденной, потому что расходовала слишком много магических сил. Афуе следовало бы спокойно расти и беззаботно предаваться играм, как и положено детям, а не пускаться в опасный путь в неизвестном направлении.

– Мне кажется, я знаю, кто поможет нам отыскать Доро-Лекке. – Вообще-то, с такой же вероятностью Каракал мог проткнуть ей кишки кинжалом, но Карине риск показался приемлемым – по сравнению с неминуемой смертью. – Я знаю, что это не то, о чем мы договаривались, покидая Зиран. Если ты хочешь вернуться к родственникам – я пойму.

Отпустить девочку, которая знала о планах Карины, – это противоречило всем правилам безопасности, которым обучила ее мать. Но для Карины это не имело значения. Как бы туго ни пришлось, в какие бы безнадежные обстоятельства она ни попала, она никогда не причинит вред Афуе.

Никогда.

Рожденная под знаком Жизни девочка-завенджи долгое время молча смотрела на лежащую без сознания Деделе. Когда она подняла голову, в глазах ее светилась решимость.

– Я обещала, что помогу тебе добраться до безопасного места, и я не собираюсь отказываться от своего обещания, – заявила она. – Кроме того, нам, завенджи, надо держаться вместе. Мои родственники есть друг у друга, а у тебя есть я.

К горлу Карины подкатил комок благодарности, и она неловко кашлянула. Она посмотрела в последний раз на Деделе и ощутила только печаль там, где следовало бы быть гневу.

– Пойдем, – сказала она Афуе и стала спускаться с корабля по веревочной лестнице.

Как бы там ни было, им надо оказаться подальше от Деделе, когда та очнется.

– Ты в курсе, что нормальные люди, если уж они сбежали от похитителей, к ним не возвращаются?

Карина прикусила губу, чтобы не сказать чего-нибудь язвительного в ответ. Помочь им может только он, так что неумно его злить. Пробраться в караван-сарай оказалось легче, чем сбежать из него, и теперь они с Афуой стояли перед дверью, а Каракал изумленно смотрел на них. Карина даже забеспокоилась, как бы он опять ее не связал – просто из-за того, что они его потревожили.

– У меня для вас есть предложение. Оно получше, чем предыдущее, – поспешно сказала она. За спиной Каракала показался Ифе и помахал им рукой – хорошо, он не в обиде, что они его связали. Хотя, в принципе, он сам об этом попросил.

Каракал вскинул бровь. Он не посторонился, чтобы дать им войти, но и за кинжалом тоже не потянулся.

– К счастью для вас, лошади сбили мне сон. Так что готов послушать.

– Помните, вы упомянули затерянный город завенджи? Он на самом деле существует. Я его видела, и я думаю, если мы объединим усилия, то сможем его найти. Как только мы туда попадем, я пройду путем моей праматери Баии Алахари, обрету благословение богов и верну Зиран.

Каракал вскинул бровь еще выше, и она поспешила добавить:

– Подумайте, что вы приобретете, если мы доберемся до Доро-Лекке. Вы сказали, что хотели бы избавиться от магии. У вас появится такая возможность. Мощи Доро-Лекке хватит на то, чтобы избавить от магического бремени даже очень сильного завенджи. Вы выйдете оттуда другим человеком – человеком, разорвавшим все связи с прежней жизнью в роли воина Гвардии Стражей.

Карина не верила в судьбу. Не полагалась на удачу. Но она видела шанс, когда он появлялся перед ней, – и сейчас ровно такой стоял напротив – с кинжалами на поясе и боевыми шрамами на руках. В конце концов, Баия Алахари прошла этот путь и изменила мир. Если это получилось у прародительницы Карины, значит, она тоже может преуспеть.

Затаив дыхание, Карина смотрела, как Каракал сопоставляет возможности избавиться от магических сил и быть пойманным, оказывая помощь самой разыскиваемой беглянке Сонанде.

– Нам понадобятся припасы, – медленно сказал Каракал, и Карина довольно нецарственно взвизгнула от радости. – Но если мы найдем этот тайный город, я оставляю за собой право передать тебя властям и заработать на этом.

– Хорошо. Но когда мы найдем этот тайный город и я вновь стану султаншей, я выполню обещание, которое дала вам раньше. Я прощу вам дезертирство из Стражей, и вы освободитесь – и от магии, и от прошлого.

В глазах Каракала вспыхнуло пламя, и Карина поняла: никакая магия, никакое божество не остановят этого человека, если он увидит перед собой то, что желает больше всего на свете, – свободу. Ради свободы он предаст ее без всякого сожаления.

Карина ничего не имела против безжалостности. Тебя не может предать тот, кому ты не доверяешь.

Она протянула руку.

– Мы договорились?

Он пожал ее. Карине могло это показаться, но она почувствовала, как воздух вокруг них пришел в движение, реагируя на заключение союза между двумя завенджи одной и той же Сизигии.

Каракал ухмыльнулся, став похожим на дикого кота, чье имя он носил.

– Мы договорились, ваше высочество.

11. Малик

Фарид принял известие о том, что всем им суждено умереть, с куда большим спокойствием, чем ожидал Малик.

– Конечно. Сердце царя для воскрешения. Душа царицы для обновления. Два обряда. Две жертвы.

Малик рассеянно кивал в такт словам учителя. Он не мог по-настоящему разделить воодушевление Фарида, потому что у него сильно болела рука. После погружения в воспоминания Идира ему удалось восстановить контроль над собственным телом, только порезав внутреннюю сторону правого предплечья. Как и на испытании со Стражами, распустившаяся боль помогла делу, но теперь у него кровоточили и болели обе руки.

Фарид не заметил второй повязки, как не замечал и первой. Он оживленно ходил взад-вперед по кабинету.

– Когда я много лет назад проник во владения Царя Без Лица и беседовал с ним, он не сказал, что Обряд Воскрешения – только первый из двух ритуалов.

Эта говорящая мартышка не сообразила, что надо спросить.

Малик решил не делиться с учителем этим замечанием обосуме. И не надо расстраиваться, что Фарид не заметил его новой раны. У дворцового камергера было множество гораздо более важных забот, чем самоповреждения Малика.

– Все это кажется таким знакомым, – задумчиво сказал Малик. – Нашествие саранчи, потом землетрясения, потом мор, потом чудовища. Где-то я об этом уже слышал.

Фарид некоторое время обдумывал его слова, затем его глаза загорелись. Он бросился к столу и принялся рыться в груде свитков на нем. Откуда-то снизу он выудил кипу распадающихся листов пергамента, сшитых вместе ветхой нитью. На первом листе был нарисован гриот, сидящий на бревне у костра, а перед ним – расположившиеся полукругом дети. Книга детских сказок.

– «Сказка о четырех друзьях», – с ликованием объявил он и, найдя нужную страницу, стал читать вслух.

Давным-давно, во времена странствий и страданий, четыре друга – правитель, пророк, глупец и зверь – собрались за одним столом. Сначала они мирно беседовали и угощались яствами, но тут правитель изрек, что во всем Сонанде один он равен по силе Великой Матери.

«Иначе отчего у меня столько земель, на которых произрастает столько сладких и сытных фруктов?» – произнес он.

В то время боги были ближе к нашему миру, чем сейчас. Услышав похвальбу правителя, Великая Мать цыкнула в недовольстве и сказала: «Раз ты мыслишь так, я пошлю саранчу, которая пожрет все твои сладкие фрукты, – твои земли опустеют, а дети будут голодны. Тогда ты узнаешь, что нет никого, равного мне.

– Разве это не напоминает вчерашнее нашествие саранчи? – Фарид указал на картинку, на которой были изображены опускающаяся на поле туча саранчи и разбегающиеся в разные стороны испуганные люди.

Но хотя саранча поела все фрукты и хлеб и поля стали пусты, четыре друга не вняли предостережению Великой Матери. На следующий день они вновь встретились для беседы, и в этот раз уже пророк изрек: «Во всем Сонанде один я равен по силе Великой Матери, иначе отчего небеса всегда очищаются от облаков, когда я произношу речи?»

Услышав похвальбу пророка, Великая Мать цыкнула в недовольстве и сказала: «Раз ты мыслишь так, я сотрясу землю, и люди перестанут собираться тебя слушать, потому что не найдут опоры для своих ног. Тогда ты узнаешь, что нет никого, равного мне».

Следующая картинка показывала, как землетрясение разрушает небольшое селение. Дальше в сказке оставшиеся два друга, глупец и зверь, тоже вызвали недовольство Великой Матери, и она, чтобы усмирить их самохвальство, наслала на Сонанде вначале мор, а затем гигантское чудовище.

Малик долго смотрел на картинку с чудовищем. В сказке не говорилось, как оно выглядело, и художник изобразил какую-то кошмарную смесь из разных существ, с рогами, клыками, длинными когтями и чешуей. Это чудовище было в тысячу раз страшнее, чем бродящие в кустах, которыми его пугала нана, и он содрогнулся, представив, что может увидеть такую тварь вживую.

Только одно существо понимало, что мир рушится, – это была серая пустельга Осанса. Оплакивая кичливость, что привела к концу света, она взяла скипетр и сотворила алтарь у воды, и сыграла на флейте мелодию столь прекрасную, что Великая Мать обратила на нее свой взор. Затем пустельга, открыв сердце богине всех богов, сотворила молитву, и, видя ее красоту, ее чистоту и искренность, Великая Мать взяла жизнь Осансы в обмен на милость к Сонанде. И все стало по-прежнему.

Малик не мог отвести глаз от изображения, где Осанса истекала кровью на алтаре, а народы Сонанде радовались спасению от гнева Великой Матери. Это была печальная сказка, но ведь все хорошие сказки печальны.

– Это действительно произошло? – спросил он, и Фарид покачал головой.

– В каждой сказке есть доля правды, именно благодаря ей сказки живут в поколениях. Вряд ли все происходило именно так, но, как мне кажется, тут речь идет именно об Обряде Обновления. Когда-то давным-давно кто-то провел Обряд Воскрешения без Обряда Обновления, и боги разгневались. Затем действительно имевшие место события были изложены в форме детской сказки, чтобы сохранить в веках предупреждение: эти ритуалы нельзя разделять.

Фарид бросил книгу обратно на стол и тепло улыбнулся Малику.

– Теперь, когда у нас есть план, я расскажу о нем Совету. Мы должны задействовать все силы и как можно скорее схватить Карину.

– Вы хотите убить Карину? – Малик и сам не понимал, почему он так удивился. Естественно, Карина – первая претендентка на роль жертвы. Царицу ведь на каждом углу не встретишь, чтобы ее похитить и умертвить в Обряде Обновления.

Но Малика задело, что Фарид говорил об убийстве принцессы таким обыденным тоном. Они ведь вместе выросли. У них даже разница в возрасте была примерно такая же, как у Малика с Надей. Это значит, он принимал участие в ее воспитании. И тем не менее Фарид с легкостью говорил о ее смерти.

Фарид внимательно посмотрел на него.

– Тебя беспокоит, что она будет принесена в жертву?

– Я просто… я просто видел ее, недавно. Во сне. Нет, не в таком сне! – поспешил он добавить, когда Фарид вскинул бровь. – В них как будто она видит то же самое, что и я. Сначала я думал, что это происходит только у меня в голове, но сегодня ночью, когда я видел воспоминания Царя Без Лица, она тоже была там. Не знаю, как это возможно, но если это так, то она тоже знает об Обряде Обновления.

Губы Фарида сжались в тонкую линию.

– Почему ты раньше об этом не упомянул?

– Я… Сначала я не думал, что она там присутствует. Я понятия не имею, как такое может происходить.

Его учитель провел ладонью по лицу и медленно выговорил:

– Преграда вокруг Зирана была разрушена, когда твои магические силы и ее соединились. Не исключено, что в тот миг количество разделяемого вами нкра оказалось так велико, что в тебе осталась малая толика ее силы, а в ней – твоей. Ее недостаточно для того, чтобы ты мог применять ее магию или она твою, но, возможно, эта толика дает ей доступ в твой разум тогда, когда ты наиболее уязвим, – например, во сне.

– Получается, мы с Кариной теперь связаны? – Сердце Малика упало, и он начал лихорадочно вспоминать, не могла ли она подсмотреть чего-нибудь порочащего, когда была в его сне. – И она может залезть мне в голову, когда только захочет?

– Если моя гипотеза верна, то да, хотя степень такого проникновения, вероятно, будет невелика. Однако это означает, что и ты можешь проникнуть к ней в голову.

Бессмыслица какая-то. Что-то многовато обитателей для одной его головы. Было бы неплохо выдворить их всех оттуда.

Фарид продолжал:

– Ты должен приложить все усилия к тому, чтобы оградить свой разум от Карины. Мы не можем допустить, чтобы она через тебя узнала наши планы. Если она снова возникнет перед тобой, немедленно дай мне знать.

Малик прикусил губу и опустил глаза.

– Неужели ее обязательно необходимо убить, чтобы совершить обряд? – Он сам не понимал, почему задал этот вопрос. Было время, когда Карина должна была умереть, чтобы Надя продолжала жить, но сейчас судьба принцессы – не его забота. И все же ему тяжело было смириться с мыслью, что она будет лежать на алтаре с разбитой головой, как пустельга в сказке. – Не лучше ли схватить арквази-хему или царицу какого-нибудь небольшого народа…

– Малик, уж не влюблен ли ты в Карину? – спросил Фарид. Малик готов был сквозь землю провалиться.

– Нет! – Конечно, он не был влюблен в нее. Он и знал-то ее не очень хорошо. И кроме того, она четко дала понять, что она о нем думает, когда после третьего испытания предпочла ему Тунде.

И все же были мгновения, когда она смотрела на него… Тогда в нем невольно загоралась надежда на то, что, возможно…

– Эх, Малик. – Фарид вздохнул, словно отец, которому приходится говорить ребенку неудобную правду, к которой тот пока не готов. – Любой бы увидел, что за время Солнцестоя вы с Кариной сблизились. Я и сам хорошо знаю, насколько опьяняет даже небольшая возможность того, что твоя избранница может ответить тебе взаимностью. Но это все ложь. Я видел, как Карина проделывала то же самое с другими – обещала им целый мир и забирала их сердце – а чуть заскучав, бросала их, как надоевшую игрушку.

Да и что ты можешь ей предложить? С самого детства к Карине съезжались женихи со всего Сонанде. Царевичи, благороднейшие мужи, обладатели гигантских состояний. В сравнении с ними, чем мог привлечь ее ты, крестьянский сын из Эшры? Сын народа, с которым ее семья боролась целые столетия? В лучшем случае для Карины ты враг, против которого в свое время будут приняты надлежащие меры. А в худшем? Пустое место.

Фарид взял Малика за подбородок, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Но, когда я смотрю на тебя, Малик, я вижу мальчика, способного стать одним из могущественнейших людей этого мира. Но тебе не представится шанса им стать, если мы не проведем Обряд Обновления. А чтобы это сделать, мы должны принести в жертву Карину.

Фарид не сказал ничего нового для Малика. Конечно, он представитель дна общества, она – его верхушки. Конечно, в сравнении с другими ее женихами, в сравнении с Тунде он пустое место. Но услышать это от другого человека, осознать, что все его недостатки, о которых он так много думал, очевидны для всех, кто его окружает, было особенно унизительно. Если бы кто-нибудь в этот момент вскрыл ему грудь, то наверняка увидел бы на месте его сердца только пустоту.

– Больше не трать на Карину время, достаточно того, что ты уже ей отдал, – сказал Фарид. – Я сам ее найду. Ты сосредоточься на поиске скипетра и флейты для обряда. Естественно, я тебя пойму, если ты не готов взяться за эту задачу. Мне бы не хотелось заставлять тебя делать что-либо против твоей воли.

Малик испытывал противоречивые эмоции, но из них ярко выделилась одна: первобытная, жгучая потребность доказать, что он не просто глупый крестьянский сын из глухого угла мира. Не просто игрушка принцессы, которую можно, наигравшись, забросить подальше.

Он хотел стать кем-то значимым, и Фарид предлагал ему такую возможность – если у него хватит смелости воспользоваться ею.

– Можете на меня рассчитывать, – негромко сказал он. – Я помогу вам провести обряд.

* * *

Малик согласился с планом Фарида, но последнее слово было не за ним.

А за принцессой Ханане.

Поэтому несколько часов спустя он стоял рядом с наставником в тронном зале, а тот рассказывал принцессе, Совету и высшим придворным, что Малик узнал об Обряде Обновления. Саранча снаружи продолжала неистовствовать, но сюда, в глубину дворца, не добралось ни одно насекомое.

Всего в зале собралось около пятидесяти человек. Кроме высшей знати здесь присутствовали именитые ученые, купцы и другие представители элиты Зирана, которые были заинтересованы в перевороте. Если сложить все их богатства, можно было бы купить город Обур не один раз. Рядом с ними Малик чувствовал себя маленьким ребенком, напялившим отцовский халат, – ему было забавно, но явно тут не место.

Но больше присутствовавших в тронном зале удивляло отсутствие некоторых вельмож. Например, семьи Дрисса – никто не видел их со дня его безвременной кончины перед третьим испытанием. А ведь Розалисы были из числа наиболее влиятельных людей в Зиране.

«Ты – виновник его смерти. Из-за тебя его сейчас здесь нет, и ты это знаешь», – прошептал Царь Без Лица, и Малик отогнал от себя воспоминание о том, как Дрисс с переломанными костями умирал у подножия лестницы в Лазурном саду.

Еще бросалось в глаза отсутствие Тунде. В последнюю их встречу Малик поссорился с ним, и в эту минуту ему было больно оттого, что они расстались на такой напряженной ноте. Он желал бы, чтобы слух о том, что он сбежал вместе с Кариной, не подтвердился, но из-за того, что он не хотел видеть Избранника от знака Воды своим врагом, или из-за того, что ему была бы тяжела мысль о том, что они сейчас вдвоем, – он не понимал.

Но хотя Тунде не было в зале, его семья пришла на прием. Они сидели тесной группой, и чувствовалось, что они очень напряжены, поэтому другие придворные к ним не подходили. И глаза всех присутствующих были направлены на принцессу Ханане. Фарид как раз рассказывал, что единственным способом предотвратить ожидающую всех катастрофу является поимка ее сестры, и все следили за реакцией принцессы. Как и Малик, они не знали, как к ней относиться, и внимательно отмечали каждый ее жест и малейшее изменение мимики. Все старались уловить какие-то признаки того, что она неживая.

Лицо принцессы оставалось спокойным. Она выслушала Фарида не перебивая и, только когда он замолчал, спросила:

– Вы уверены в том, что умиротворить гнев Великой Матери можно, только выполнив этот ритуал?

Фарид кивнул.

– Все в мире стремится к равновесию, и магия не исключение. Когда равновесие нарушается, в мире бушует хаос. И мы видим его в нашествии саранчи.

По залу прокатилась волна беспокойства. Во время Солнцестоя Фарид продемонстрировал людям существование магии, но до сих пор еще не все в нее верили.

– И насколько все это связано с моим… возвращением?

– Магические силы, задействованные мной для вашего воскрешения, сыграли роль в нарушении равновесия. – Фарид еще до приема предупредил Малика, что он не станет рассказывать перед двором всей правды, потому что он многим из них не доверял. – Но не магия в вас самих, ваше высочество.

Принцесса Ханане посмотрела на Малика, и он словно одеревенел под тяжестью ее взора.

– Что насчет него? Откуда мы знаем, что это не его рук дело или не рук Царя Без Лица через него?

Пятьдесят пар глаз впились в Малика. Чтобы справиться с охватившим его страхом, он щелкнул браслетом Тунде.

– Когда он стал Избранником от знака Жизни, я попыталась собрать сведения о нем, – вмешалась Великая визирша Дженеба. Она стояла позади трона среди остальных членов Совета. – Записи об Адиле Асфуре в архивах отсутствуют. Не подозрительно ли то, что приезд этого мальчика в наш город совпал с такими потрясениями для трона и народа Зирана?

Малику показалось, он физически ощутил, как по залу пробежала волна подозрения. Незаконный въезд в Зиран наказывался плетьми, но какое наказание положено за введение целого двора в заблуждение ради участия в наиболее чтимом в этом городе действе? Раз они так отреагировали уже на то, что Малик назвался вымышленным именем, то как же они обозлятся, когда узнают, что он – улраджи? Что они с ним сделают? А с Лейлой и Надей?

Ответ прост: ничего. Потому что он им не позволит. Он сильнее всех их вместе взятых. Он может одной иллюзией свести их всех с ума, они и думать забудут о нем и его сестрах. Они будут полностью в его власти…

Нет! Малик со всей силы ущипнул себя за бедро. Резкая боль привела его в чувство. Зачем он вообще об этом думает? Пусть он улраджи, но он не станет использовать магию для того, чтобы подчинять окружающих людей. Это не его мысли, а Царя Без Лица.

Но – хвала Великой Матери – Малику не пришлось защищаться, потому что вмешался Фарид:

– Вы правы, этот мальчик на самом деле не Адиль Асфур. Его настоящее имя Малик, и у него с самого начала были подозрения насчет Карины. Когда он поделился ими со мной, я велел ему скрыть его личность и вести тайное наблюдение за Кариной. Он истинный герой, и к нему следует относиться как к таковому.

Фарид повернулся к Малику.

– Спасибо за все, что ты сделал для Зирана, Малик, – сказал он.

Малику странно было наконец слышать свое истинное имя в стенах тронного зала – странно и приятно.

Возможно, ткачом сказов был Малик, но Фарид поистине магически сплетал слова. Одна простая ложь – и подозрительность придворных обернулась признательностью. Только принцесса Ханане смотрела на него так же холодно, как и раньше, и хотя Малику хотелось спрятаться от этого взгляда в самом темном углу, он поднял голову и решительно встретил его своим. Может, ему здесь и не место, но и ей тоже, и было несправедливо позволять ей запугивать себя так.

– Малик вам не враг, Ханане, – тихо сказал Фарид. – В отличие от Карины.

Голос его смягчился, как будто это был разговор только между ними двумя.

– Последнее слово за вами, ваше высочество. Но прежде чем вы вынесете решение, позвольте напомнить вам, что девочки, которую вы знали, больше нет. Та, что заняла ее место, представляет угрозу и для вас, и для вашего народа. Не позволяйте милым сердцу воспоминаниям о прошлом влиять на вашу оценку настоящего.

Ханане не шевелилась – Малик только заметил, что она чуть сильнее обхватила ладонями подлокотники трона. Фарид просил ее санкционировать поимку и последующую казнь ее собственной сестры. Человек не может согласиться на такое и сохранить душу.

Но, по всей видимости, принцесса потеряла душу в мире мертвых, потому что она слегка наклонила голову и сказала:

– Делайте то, что следует сделать ради защиты Зирана.

Вскоре висевшее в тронном зале напряжение сошло на нет, Совет начал обсуждать детали подготовки зиранского войска к поисковой операции и способы избавиться от саранчи, осаждавшей город. Великая визирша уже собиралась объявить прием оконченным, когда со своего места встал Тунде.

Погодите-ка – нет, это не Тунде. Какой-то мальчик, очень похожий на него. Скорее всего, его младший брат.

– Мы благодарим вас за то, что вы прояснили ситуацию, сложившуюся в городе после Солнцестоя. – Тон его был вежлив, но в глазах горел злой огонек. – Однако у меня есть вопрос: где мой брат?

Члены Совета обменялись неловкими взглядами, а Фарид внимательно посмотрел на мальчика.

– Как тебя зовут? – спокойно спросил он.

– Адевале. Адетунде – мой старший брат, победитель Солнцестоя.

Схватившись обеими руками за грудь, Ханане вскочила с трона.

– Брат Адетунде, – прошептала она. – Ты брат Адетунде… мой…

– Оставьте этот вопрос мне, ваше высочество, – резко сказал Фарид. Ханане моргнула и нерешительно опустилась обратно в кресло. Казалось, она немного пришла в себя, но неотрывно смотрела на мальчика, как будто боялась, что он исчезнет, как только она отведет взгляд.

Фарид повернулся к Адевале. Заученная улыбка вернулась на его лицо.

– Адевале, я буду рад обсудить этот вопрос в более приватной обстановке…

– Я не видел моего брата со дня вознесения молитв в Храме Солнца и не имел от него никаких вестей, – сказал мальчик, и на лице Фарида промелькнуло раздражение. – Он никогда бы не покинул город, не известив нас. Так где он? Я хочу его видеть сейчас же.

Придворные беспокойно зашевелились. Фарид прищурил глаза. Его губы медленно сложились в печальную улыбку.

– Я хотел дождаться окончания приема и обратиться к твоей семье лично, но если ты действительно хочешь видеть его прямо сейчас… – Он обратился к ближайшему Стражу: – Пожалуйста, принесите Адетунде.

Страж удалился и отсутствовал, казалось, очень долго. Он вернулся, неся в руках большой белый сверток. Малик стоял в тупом онемении. Это же не может быть…

– Мы предполагаем, что после молитв в Храме Солнца Адетунде как-то узнал, что именно Карина стояла во главе заговора против покойной царицы, и решился на личное противостояние с ней, – тихо сказал Фарид. – И тогда она совершила вот это.

Страж снял покров с тела Тунде. Малик до конца своих дней будет помнить крик матери Тунде при виде зияющей окровавленной раны на том месте, где было его сердце.

Поле зрения Малика сжалось до булавочной головки. Он был знаком со смертью. Он видел, как она годами нависает над человеком, медленно, неотвратимо разрушает его, пока он не становится ходячим трупом. Видел, как смерть забирает младенца прямо из рук матери и как маршем, в государственных цветах, проходит по деревне и бьет невинных людей.

Но Тунде был на другом полюсе от смерти. Он был теплый, полный жизни, правильный. Он не мог умереть, и уж точно не от руки девушки, которую любил, которая между ним и Маликом выбрала его.

И тем не менее это случилось – доказательство было прямо перед Маликом. Крик затих – мать Тунде упала в обморок, и остальные члены семьи старались привести ее в чувство. Адевале упал на колени рядом с братом. Во рту Малика появилась желчная горечь. Кого-то из придворных стошнило. Принцесса Ханане застыла как изваяние. Ее рот был открыт, как будто она хотела что-то сказать, но не раздавалось ни звука.

Продолжить чтение