Читать онлайн Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки бесплатно

Глава первая. Новенький

POV САЛАМАНДРА

Начало последнего учебного года. Ещё первая неделя не закончилась, а я уже мечтаю об выпускных экзаменах. Нет, ладно, экзамены не надо, я пока к ним не готова морально, а вот чтобы поскорее начались промежуточные каникулы можно. Сил нет каждый день лицезреть пафосных напыщенных павлинов, чьё самомнение настолько зашкаливает, что счёсывает затылком побелку с потолка.

Ненавижу это место и одноклассников, но папа верно говорит ― аттестат о завершении самого элитного в городе учебного заведения откроет любые двери. Вот и приходится терпеть. Ну и потому что оплата уже внесена.

Частная школа в главном курортном месте России. Огромная территория с видом из окон на Чёрное море. Изменённая "прогрессивная" модульная система обучения. Углублённое изучение иностранных языков. Тщательно отобранный преподавательский состав. Евроремонт, два спортивных зала (открытый и крытый), два бассейна (так же открытый и крытый), самое современное оборудование, комната "отдыха" для перемен и прочие бла-бла-бла.

Разумеется, циферка за то, чтобы твоё чадо сюда попало немаленькая, поэтому перенаселения нет. А раз учеников, как младшего корпуса (6-8 классы), так и старшего (9-11) не так много, каждого знают поимённо и перед каждым бегают на цыпочках. Иначе велик риск впасть в немилость у влиятельных родителей избалованных деток.

"Золотая молодёжь" ― вот кто здесь учится. Те, для кого не существует границ и которым плевать на правила. Им можно всё. Чем они охотно пользуются, зная, что наказания всё равно не последует. Даже прямо сейчас.

Звонок прозвенел, но учительница английского запаздывает, поэтому в кабинете стоит гул. Пятнадцать человек в группе, а по децибелам складывается впечатление, что пятьдесят. Кто-то врубил на портативной колонке клубную долбёжку. Другие, пытаясь её заглушить, пытаются её перекричать, рассказывая об эпично проведённых на очередных тусовках выходных. Третьи парят вонючие вэйпы, залипая в айфонах.

Альбина, местная королева, фривольно сидит на Лёше, если проводить ту же аналогию ― местным королём, который велит всех величать его не иначе чем Алекс. Короткая женская форменная юбка в красную клетку задралась чуть ли не до трусов, но сильно этого никого не заботит. Зато беспроблемно позволяет клешне "Алекса" лапать женские бедра, пока язык, страстно причавкивая, блуждает в чужом рту.

Не хочу ни смотреть на этот цирк, ни слушать его, поэтому затыкаю уши беспроводными наушниками, пряча их за распущенными волосами. Несмотря на открытое окно в классе душно. Снимаю пиджак, сбросив его на соседнее пустующее место, и закатываю рукава белой блузки по самые локти.

Форма с нашивкой геральдики школы ― обязательный к ношению атрибут, казалось бы, создавался с целью всех уравнять, однако в формуле затесался просчёт. Потому что каждый носит её как захочет. Девчонки целенаправленно укорачивают юбки, а блузки вяжут узлом на талии, выставляя на обозрение результат стараний в фитнес-залах. Парни же… Спасибо, что хотя бы просто надевают что велят. И неважно уж, как.

– Потапова, урок начался. Слезай с Маркова. Панфилов, музыку убавь, будь любезен, ― Валентина Павловна входит в класс, но всем на это до лампочки. Просьбу приходится повторить трижды, прежде чем воцаряется хоть какое-то подобие тишины. Но на этом всё и ограничивается. ― Альбина, тебе особое приглашение нужно?

Увы. Эффектная брюнетка с нарощенными волосами до поясницы и подкаченными губами, может, и согласна слезть с благоверного, да только тот не даёт. Удерживает её на себе насильно.

– Мы вроде никому не мешаем, ― с вызовом ухмыляется Лёша. В жизнь не назову его "Алексом". Даже мысленно. Много чести. ― А мне получать знания так гораздо приятнее.

– Марков, прояви если не уважение, его от тебя не дождёшься, то хотя бы подобие.

– Я пришёл. Достаточно и этого.

Стандартные разборки. Обычно на этом всё заканчивается, после чего сынка крупного бизнесмена оставляют в покое, но Валентина Павловна одна из тех немногих здесь, кто даёт отпор зарвавшимся ученикам, а не смиренно терпит их наглость. За что я глубоко её уважаю, а другие открыто ненавидят. Но ничего не могут сделать ― несмотря на жалобы, увольнять её не спешат. Видимо, понимают, что лучшего специалиста по профилю им не найти.

– Вот как пришёл, так и уйди. И вещи не забудь, ― спокойно декларирует она. Не требует, но это и не вежливая просьба. Факт.

– Чё? ― лицо Лёши хищно вытягивается.

– Что слышал. Выйди из кабинета. Для тебя на сегодня урок закончен.

Ой-ей. Сейчас начнётся.

– Дамочка, вы ничего не попутали?

– Попутал ты. Школу с борделем.

– А ну-ка, кыш, ― стряхивая с себя оскорблённую куклу с закосом на барби, Марков грузно поднимается с места. ― У вас последний шанс пересмотреть своё решение, "уважаемая" Валентина Павловна, ― не на ту напал. Англичанка, скрестив руки на груди, спокойно выдерживает натиск его взгляда, но даже она оказывается не готова к дальнейшему повороту. ― А у меня идея! А давайте выйдете вы? А то вы нам только мешаете, ― под всеобщее довольное улюлюканье достаточно массивная по комплекции из-за спортивных тренировок дылда бесцеремонно начинает выталкивать хрупкую женщину к выходу. Та отчаянно сопротивляется, угрожая, но против лома нет приёма: слишком неравноценные габариты.

Дурдом. И это ещё цветочки, порой случаются инциденты похлеще, но в данном случае я не могу оставаться в стороне. Не с этим учителем. Других, заискивающих и боящихся потерять своё место, мне не жалко, а вот Валентину Павловну в обиду не дам!

Вскакиваю из-за парты. Единственная из всех. Остальные лишь глумятся, ржут и снимают всё на телефоны. Сброд. Ненавижу.

– Марков, ты совсем обалдел!? Угомонись! ― пытаясь оттянуть Лёшу, чуть ли не ору. Куда там. Всё равно что статую пытаться сдвинуть.

– Отцепись, Саламандра. Не мешай развлекаться.

– Отличное развлечение! Достойное тебя. Только ты можешь переть на тех, кто слабее, ― не прекращаю попыток, за что просто-напросто получаю с разворота по лицу. Хорошо так, до искр в глазах. Стоит заметить: не специально. Меня лишь хотели оттолкнуть, но не рассчитали сил.

– Сказал же, не лезь. Сныкайся в уголке и сиди, пока ещё раз не получила, ― без каких-либо угрызений совести шикают на меня, удерживая дверь, с обратной стороны которой сердито барабанят, но быстро перестают. ― Ну всё. Урок закончен, ребята, ― самодовольно лыбится мерзкая рожа. ― Чем займёмся?

– Так и будете сидеть, бестолочи? ― облизывая разбитую губу, свирепо оборачиваюсь к гогочущему классу. ― Хоть у кого-то есть яйца или здесь все кастрированные?!

Оскорбление отвешиваю больше от досады, даже не ожидая помощи, но с последнего ряда неторопливо поднимается Виктор Сорокин ― немногословный новенький. Тёмная лошадка, о которой никому ничего неизвестно: кто такой, откуда взялся, кто его родители. И спрашивать бесполезно, потому что не ответит. Он с нашими вообще не общается.

Что странно. Потому что по внешке мог бы спокойно соревноваться с местными красавчиками за корону нарцисса. Высокий, крепкий, умеренно смазливый и с непослушным тёмным вихром, забывшим, что такое расчёска. Мятая рубашка пренебрежительно не заправлена в брюки, галстук висит на шее дохлой удавкой, а пуговицы расстёгнуты едва ли не до половины, давая мельком заметить на шее блеск цепочки.

Будто гуляя по парку, Сорокин, засунув руки в карманы, лениво подходит к нам и молча оттаскивает Маркова от двери за шиворот. По весовой категории они вроде бы и равны, но Лёша рядом с ним выглядит мелкой визгливой собачонкой, повиснувшей на поводке хозяина.

– Я не понял, пацан: тебе проблемы нужны? ― вырываясь, рычит он.

Сорокин равнодушно шмыгает носом.

– Выбирай: в окно или в дверь?

– Чего?

– Тебя выйти попросили. Я предоставляю выбор: окно или дверь.

– Только попробуй.

– Пробую.

Не успевает. С опозданием понимаю, что Валентина Павловна не сидела смиренно в коридоре, а успела сбегать за директором: грузным дядькой с благородной сединой. Только его единственного хоть сколько-то боятся, и только благодаря ему удаётся сейчас предотвратить неминуемую драку.

– Марков! Ко мне в кабинет! ― зычно рявкает он, быстренько наводя порядок. ― Немедленно! Остальные угомонились и сели на свои места. Урок давно начался.

Вот это я понимаю ― страх. Телефоны поспешно прячутся, с парт торопливо спрыгивают, а в кабинете воцаряется почти гробовое молчание. Слышно как гудит включённый монитор за учительским столом.

– Алиса, ты как? ― приподнимая моё лицо за подбородок, грустно, но с благодарностью всматривается в разбитую губу англичанка. ― Сходи в медпункт.

– Не надо. Всё хорошо, ― ухожу к себе за первую парту, сталкиваясь в проходе между рядами с Сорокиным. ― Спасибо, ― коротко киваю ему.

– За что?

– За помощь.

– А я не тебе помогал. Ещё остались вопросы, касаемые моих яиц?

– Э…!?

– Нет. Ну вот и славно. Значит, раздеваться и наглядно показывать не придётся, ― легонько отталкивая меня плечом, чтоб не отсвечивала, как ни в чём не бывало уходит он обратно к последним партам, падая на благоговейно скрипнувший под ним стул.

Вот вам и новенький.

* * *

"ЭДС индукции, возникающая в замкнутом контуре, равна по модулю скорости изменения магнитного потока через поверхность, которую ограничивает этот контур…"

Боже, какая чушь.

Ei = |∆Ф/∆t |

И как я должна это выучить? Нет. Мой мозг ― чистый гуманитарий. Хоть стреляйте в упор, но он не способен усваивать физику, химию и высшую математику. Мне бы что попроще: литературу там, историю.

Отчаявшись что-то понять, тупо пытаюсь зазубрить как попугайчик-говорун определения и формулы по электродинамике, сидя в перерыве между занятиями в школьном кафетерии. Мысленно повторяю абзацы, фиксируя основные моменты, попутно делая несколько глотков фраппе…

И именно в этот момент мне в спину что-то со всей дури врезается. Сама не улетаю, но рука дёргается и весь напиток оказывается на блузке, расплываясь мутным пятном.

Раздражённо оборачиваюсь, собираясь сказать ядовитое "спасибо" неуклюжей бестолочи, но от удивления так и зависаю с открытым ртом. Даже наушник вытаскиваю, в котором всё это время играла музыка, сквозь которую было не слышно, что прямо за мной развернулась… драка. С участием…

Ой, да ладно? Снова новенький отличился? Двух дней не прошло, как он с Марковым после ещё того случая довыяснял отношения за школой. Весь поток судачил, как тогда Лёшу отпесочили. Ходил потом ловелас недоделанный красный от стыда, аки девица невинная. Очень сомневаюсь, что на том всё и закончится. Не тот это человек, что будет спускать подобные унижения.

А теперь вот в ход снова кулаки пошли. Правда на этот раз не с Марковым, а с другим, вообще левым парнем. Кажется, из десятого. Он и в лучшее своё время не блистал Брэд Питовской харизмой, а сейчас, когда его моська не очень аппетитно украшена соусом и ошмётками плавленого сыра, вовсе выглядит прискорбно. Его что, физиономией прямо в тарелку приложили? Прикольно.

Суть конфликта по понятным причинам упускаю, но стычка выходит… шумной. Стулья летят в разные стороны, народ как всегда оперативно всё снимает для отчётности, подзуживая примитивными кричалками, а вокруг драчунов суетливо носится тётя Нора, наша повариха, пытающаяся отодрать Сорокина от соперника, который уже даже не сопротивляется. Просто закрывает голову от прилетающих тумаков.

Мда. Кажется, кто-то страдает неконтролируемой агрессией. Любопытный экземпляр, но не настолько, чтоб уподобляться стаду баранов, жаждущих хлеба и зрелищ. Собираю тетради с учебниками и, закинув лямку рюкзака на плечо, пробравшись вдоль стеночки, выскальзываю из кафетерия, направляясь в уборную. Отмываться.

Бесполезно. Влажные салфетки оставшийся след не берут. Только ещё сильнее пачкают и мочат ткань. Ну, прекрасно. А мне ещё физику и русский в таком виде отсиживать. Раздосадовано швыряю использованные салфетки в урну, когда дверь с ноги открывается и в уборную заходит…

Сорокин???

– Подвинься, ― отталкивая меня бедром от раковины, сухо бурчат, включая кран.

Эм.

– Это женский туалет, ― замечаю я.

– И? Я толчки и не трогаю. Мне нужна только вода.

– А мужской что, закрыт на ремонт?

– Какой ближайший был, туда и зашёл.

Офигенно. Отличный подход, очень удобный. Правил нет, контроля нет, манер нет. Про опрятность вовсе молчу. Снова мятая не заправленная рубашка, снова галстук висит не пойми как, снова вихр на голове и… кроссовки.

А вот кроссовки занятные. Дешёвые, сразу видно, не фирменные, и… неслабо затасканные. Судя по вылезающей на швах бахроме. Но при этом идеально чистенькие. Видно, что за ними ухаживают. Белая кромка, которая пачкается в первую очередь при ходьбе, чуть ли не блестит, хоть и обтёрта от носки.

Новенькая форма, которой будто полы мыли и древние, но вылизанные кроссы? Диссонанс. Нет. Что-то в его образе не вяжется. И это даже не покрасневшие счёсанные костяшки, которые он споласкивает от соуса.

– Нашатырём попробуй, ― мои разглядывания не остаются незамеченными, а вот я настолько отвлекаюсь на собственные размышления, что вздрагиваю от его голоса.

– Что?

– Нашатырь. И кровь, и кофе берёт, ― кивок на мою блузку.

– Знаешь не понаслышке?

– Типа того, ― стряхивая капли, тянутся за бумажными полотенцами в настенном держателе, на несколько секунд непреднамеренно оказываясь рядом. У него ещё и шрамы: на подбородке и виске. Издалека их не видно, маленькие, а вот вблизи не заметить сложно. И переносица чуть искривлена.

– Тебе нос ломали когда-нибудь? ― зачем-то спрашиваю.

– Трижды.

– Заметно. Часто ввязываешься в драки?

– Кто-то же должен учить людей вежливости, ― ха! Кто бы его самого поучил, потому что взгляд Сорокина без малейшего стеснения соскакивает с моего лица туда, где из-под мокрой ткани проглядывает контур лифчика. ― Надо же. У тебя там даже что-то есть.

От такой наглости едва икотой не давлюсь.

– Есть. План-капкан на миллион, ― дерзко парирую, сердито скрещивая руки на груди. ― Готов попасть в ловушку или трусишь?

Как мне кажется, весьма эффектный выпад остаётся неоценённым.

– Не, я пас. Но ты пуговичку всё равно расстегни. Глядишь, желающие подтянутся, ― точным броском отправляя смятый комок в мусорку, криво усмехаются. ― Ладно, белобрысая. Бывай. Ещё увидимся, ― салютуют мне небрежной отмашкой и уходят.

Волшебно. Просто волшебно.

* * *

Домой возвращаюсь в не самом лучшем расположении духа. И, как всегда, пешком. Очень удобно жить на той же береговой линии, буквально в шаговой доступности от школы. Не приходится, как остальным, ожидать машину с водителем, чтоб ехать в элитный частный район. Там, конечно, коттеджные посёлки и зелёный оазис уединения, но здесь… Какая же красотища и оживлённость здесь!

А вид на море? Его свежий солёный запах, оседающий на губах. Тёплый песок, по которому грешно не пройтись босиком. Аниматорская музыка, доносящаяся с территорий отелей. Беззаботность отдыхающих, томно возлегающих на шезлонге с прохладительными напитками. Резвящиеся в лягушатнике дети. Передвижные ларьки со сладкой ватой, горячей кукурузой и мороженным. Палатки с сувениркой, возле которых кучкуются нескончаемые толпы. Сочность красок, запахов и колорита просто зашкаливающая.

Порой я, конечно, жалею, что мы с родителями переехали сюда, но это бывает о-оочень редко. И в основном зимой, когда курортный город заметно вымирает. Не совсем, конечно, но с окончанием купального сезона уровень перенасыщения туристами сильно падает. Но всё равно: это настоящее блаженство ― вставать утром, выходить на балкон и любоваться морем.

Вот и сейчас я им любуюсь, идя вдоль облагороженной клумбами и подстриженными кустами набережной. Только успевай уворачиваться от велосипедистов, скейтеров, роллеров и самокатчиков. По одну сторону переполненный шумный пляж, по другую ― вереница гостиничных комплексов самых разных мастей и стилей. Мне прямиком в один из них.

Территория под наш отель отведена колоссальная, потому что сами здания невысокие, зато растягиваются паровозиком не на одну сотню метров вдоль берега. В панорамных окнах бликует солнечный свет, а от высаженной по периметру зелени рябит в глазах.

На ресепшене уже Анна, сменившая с утра Кирилла. Приветливая девушка лет на десять старше меня. Работает тут достаточно давно, и мы с ней в целом общаемся вполне на дружелюбной ноте. Вот и сейчас здороваемся, обмениваемся парочкой фраз, включая искреннее сочувствие от моего внешнего вида, после чего поднимаюсь на верхний этаж, отведённый под жилую зону руководства: родительские апартаменты, мини-кухню и мою спальню с индивидуальной ванной комнатой.

Мой папа ― владелец сети отелей в городе, и несмотря на то, что у него нет острой необходимости находиться в одном из своих филиалов круглосуточно, на семейном собрании несколько лет назад было единогласно решено перебраться из области сюда. На постоянку.

По началу, конечно, было непривычно от излишней многолюдности, но в конечном итоге обвыкнуться оказалось куда проще, чем я думала. Можно считать, что отпуск у меня теперь круглый год. Захотела ― пошла в бассик. Захотела ― на пляж. Салоны красоты на территории, СПА-центры, ночные клубы, развлекательные вечерние программы, напитки в лобби, шведский стол ― all inclusive. Включая приставания подвыпивших отдыхающих.

Опять же, убираться нет необходимости. Бросил впопыхах с утра постель, придёшь ― а Марта, уборщица из Узбекистана, уже всё приберёт и вычистит до блеска. Ещё и свежих цветочков в вазочку поставит для уюта. И шоколадками снабдит. Знает, что я сладкоежка.

– Эй, ты меня сейчас с ног собьёшь, ― ласково взлохмачиваю кинувшуюся ко мне Чару: добродушного пса, в холке доходящего до пояса. Такая снесёт и не заметит. ― Привет, привет. Фу, не слюнявься, ― стандартный ритуал: уходишь ты на пять минут или на весь день ― встречают тебя так, будто не видели целую вечность. Не то, что некоторые. ― Учись, Бегемот, ― укоряюще взираю на вальяжно растянувшегося на моей кровати дымчатого окраса кота. Не кота, котищи. Котяры. Толстого, вечно недовольного и взирающего на всех как на, прошу прощения, какашку.

Обычная дворняга и уличный угрюмый кот. Их появление ― отдельная эпопея. Несколько дней пришлось скакать вокруг папы милым зайчиком, умоляя разрешить их оставить. Животные ведь в отелях не приветствуются, не всякий оценит. Не сразу, с боем, но родитель сдался. Правда наказал ― дальше моей комнаты те не выходят и сами по себе не слоняются по коридорам без дела.

Тю! Да ради бога. У меня спальня размером со стандартную однокомнатную квартиру, им обоим тут раздолье. Кормят, поят, играют, и даже почти не получают за подранные тапки ― рай для тех, кто до того мёрз и голодал на улице. А последняя зима выдалась прям примеркой, непривычно холодной для здешних мест.

Закончив с объятиями, с облегчением снимаю с себя пиджак, который приходилось носить остаток уроков. Не сильно он помог, конечно, но хоть частично спрятал испорченную одежду. Интересно, Марта сможет вымыть пятно? Она в этом деле мастерица, и не с таким справляется.

Почти уже снимаю с себя блузку, когда на телефон приходит очередное уведомление о новых комментариях, реакция на свеже залитое в сеть видео с потасовкой в кафетерии. У нас для таких сенсаций даже есть свой "неофициальный" школьный канал. Я туда пока не залезала, но надо тоже хоть глянуть приличия ради: что всё-таки творилось за моей спиной.

Заваливаюсь на кровать рядом с недовольно сощурившимся Бегемотом, включая запись. Она начинается не с самого начала, но несложно уловить суть. Если вкратце: тот пацан из десятого нагрубил тёте Норе. Даже не нагрубил, а брезгливо швырнул ей поднос с запеканкой, пожелав самой давиться этой "дрянью". После чего Сорокин и подключился, требуя извинений.

Странно.

Помочь англичанке он сподобился лишь после того как его эго кольнули, а тут сам подорвался. С чего такая прыть? Но не могу не отрицать: зачинщика окунули в несчастную запеканку эпично.

Ой, там даже я засветилась на заднем плане.

Ужас.

Это что, моя спина правда такой сгорбленной смотрится со стороны!? А вот волосы ничего. Но пора уже постричь кончики и подкрасить тёмные корни. Всё-таки блондинка ― это не от рождения. Блондинка ― это призвание. Плюс, объективно, мне идёт. Хотя "белобрысая", как меня столь нелюбезно обласкали, всё же режет слух. Джентльмен вшивый. Откуда он вообще взялся?

Попробуем проверить. Открываю всем известную соцсеть, вбивая его имя в поисковике. Нет. Ничего. "Виктор Сорокин" не ищется. Вернее, ищется, да не тот. Видно по аватаркам. Тогда пробую просто забить одну фамилию, ограничив параметры: по приблизительному возрасту и месту рождения. Тоже ни о чём.

Блин.

Кто ж ты такой, "Виктор Сорокин"?

Глава вторая. Арена на “Промышленном” и полотенчико

POV СОРОКА

Даже если клоповник залить дорогими духами он всё равно останется клоповником. Только в придачу ещё и смердеть будет. А от местной "богемы" пасёт так, что блевать тянет. Каждому второму охота рожу разукрасить, а каждого первого в унитаз башкой окунуть. Чтоб спеси поубавили.

Но напрягает это, судя по всему, только меня, из чего делается очевидный вывод ― мне здесь не место. Впрочем, я знал это с самого начала. Ирония в том, что даже те, кто здесь вроде как на "своих правах", всё равно оказываются "лишними".

Закон бетонных джунглей: где есть слабый, всегда будет и лидер. Только вот лидеры разные бывают. Одним не требуется ничего доказывать, они просто есть. Другие же обязаны свой статус поддерживать, чтоб его не перехватили. И лучший для этого способ: самоутверждаться за счёт других.

А слабаков видно сразу. Походка, сутулость, взгляд: всё выдаёт в них неуверенность в себе. Один такой подобрался сегодня с утра в коридоре. Стоит, голову в плечи вжал, и терпеливо сносит насмешки от столпившейся кучки деградантов.

Пытается огрызаться, но так жалко, что его потуги лишь сильнее раззадоривают тупое стадо. Выбиваются книжонки из рук, отвешиваются словесные оплеухи, а этот дрыщ телится и ловит саечки на испуг. Жалкое зрелище.

Ну всеки ты им разок, дятел, не позволяй себя в стену впечатывать. Дай отпор. Да, прилетит ответка. Да, возможно придётся харкать кровью. Да, будет больно, но иначе никак. Ну а если ты на самом деле трус, боящийся боли ― тогда сноси тумаки и не жди, что кто-то тебе поможет. Не поможет, чувак. В этой жизни работает лишь один принцип: каждый сам за себя.

И я помогать не собирался. И не помогал. Чисто мимо проходил, когда один из заводил меня признал: тот самый, которого я на днях мордой в жрачку приложил. Узнал, занервничал и, отдав приказ шавкам, ссыкливо драпанул. Испугался, что заступиться надумаю.

Что и следовало доказать. Один раз всего стоило прижать, а авторитет вскочил до небес. Вот как надо знакомства заводить. Двойное свидание в кабинете директора и соответствующие выговоры с угрозой исключения ― не самая большая плата за такой результат в рекордно кратчайшие сроки. Огонь.

Правда где-то в космической системе всё же происходит сбой. Не все ещё меня боятся. Понимаю это, когда на обеденном перерыве в кафетерии ко мне подсаживается тот самый поц из коридора. Которого кошмарили.

– Привет. Ты Витя же, да? Я Миша, ― протягивают мне дружелюбно тощую ладонь. Такую же тощую, как он сам. Невысокий, нескладный, худой. Такого уложить можно с одного щелчка.

– Я что-то пропустил? ― озадаченно смотрю на его клешню. ― Мы когда корешами стали?

– Можем стать. Я тут подумал и решил, что нам выгодно с тобой сотрудничать.

– С чего вдруг?

– Потому что тебе нужен гид, а мне защитник.

– Гид?

– По здешнему контингенту. Ты ведь не из их компашки.

Это так заметно?

– А что тут знать. Зажравшиеся, эгоистичные богачи, помешанные на бабле, тусовках и сексе. Последнее, так и быть, одобряю, но остальное мимо.

– Ну вот. А я помогу. Я здесь знаю каждого: кто, откуда, что из себя представляет.

Кто и что из себя представляет и мне очевидно. Для этого даже не надо вводного экскурса.

– Свободен, ― отбриваю прилипалу.

– Ты всё же подумай. Ты здесь всего ничего, но уже нажил врагов. А с такими лучше не связываться. Особенно тем, кто не имеет выгодного родства и полезных связей.

Опять он меня носом в лужу тычет? Ищет, за что можно поддеть?

– Тебя пинком сбить, ломая кости, или отвалишь по мирному?

Наконец-то, угроза доходит.

– Ну ладно, ладно… ― тот уже собирается отчаливать, но теперь уже я хватаю его за ремень и резко тяну, заставляя плюхнуться обратно на стул.

– Стой, Гид. Даю испытательный срок. Вещай. Это кто? ― киваю на вошедшую в кафетерий блондинку.

– Где? ― оживает Миха, ища цель. ― А, Чижова Алиса. Дочурка Чижова, владельца отелей на набережной. Слыхал о таком? Алиска хорошая девчонка. Одна из немногих адекватных здесь.

Это я уже и сам заметил. Америку не открыл.

– И почему её называют Саламандрой?

Слышал уже это погоняло не один раз. Думал, какое-то производное от фамилии, но, очевидно, что нет.

– Не знаю. Само как-то приклеилось. Все и привыкли.

Не знает? Юлит. Знает.

А девчонка сама вроде ничего. С характером, но без гонора. Миниатюрная, симпотная. Не выпячивает всё своё добро как большинство, оставляя раздолье воображению и вроде как не страдает силиконовой зависимостью. А то раздуют из губёшек пельмени, брови понарисуют, сиськи вставят и ходят, восхищаются своей "эксклюзивностью". А по факту одну от другой отличить невозможно: двое из ларца, одинаковы с лица.

Короче, ничё такая, эта Саламандра. Любопытная. Крутится возле тёти Норы, страдая чисто девчачьей неопределённостью: что взять к капучино? Чизкейк или медовик?

– Даже не пытайся. Без шансов, ― слышу ехидное жужжание под ухом.

Бл, он меня бесит.

– Чего так? Парень есть?

– Вроде нет. По крайней мере, точно не из наших. Хотя многие по первой подкатывали, но интерес быстро сошёл на нет, когда поняли, что без вариантов.

– Что так? Недотрога бережёт себя для единственного?

– Не знаю.

Врёт. Вижу, что врёт.

– А что знаешь? А ещё в гиды набиваешься. Кыш давай отсюда. Испытательный срок провален, ― отмахиваюсь от него и иду к буфетной стойке, забирая из-под самого носа блондинки медовик.

– Эй, ― сердито надувают губы, высовывая из уха беспроводной наушник. ― Он мой!

– Теперь мой. Нечего клювом щёлкать.

– Грубиян!

– Лучше спасибо скажи: избавил тебя от мук выбора. А то топчешься тут, отсвечиваешь, ― насмешливо подмигиваю ей и иду обратно, на уже освободившееся место. Компаньон слинял. И слава богу, толку-то от него.

Не успеваю воткнуть вилку в десерт, когда блюдце, со звоном, заменяется сунутым мне чизкейком.

– Вот теперь я выбрала, ― дерзко зыркают на меня голубыми кукольными глазищами и пожелав "наиприятнейшего аппетита" уходят с медовиком.

Хе. Я уже говорил, что она забавная?

* * *

Если кто думает, что жить в южном курортном крае ― сплошное очарование, советую заглянуть в спальные районы. Будьте уверены, весь городской бюджет спущен исключительно на дорогу от аэропорта до туристического побережья. А дальше всё как везде: стандартные человейники, дыры в асфальте, заборы и серость, которую не перебивает цветущая зелень. Зимой же и вовсе будто всё сдохло.

Спецом возвращаюсь как можно позже: в надежде, что все в отрубе. Нихрена. Мать с бухает на старой разваливающейся кухне с "другом" семьи. Настолько разваливающейся, что дверцы полочных шкафов давно висят перекособоченные, а обои отходят пластами.

В узком коридоре их нет вовсе ― только голый бетон. Попытка сделать ремонт, которая не увенчалась успехом. Лет пять уж как прошло, а вдохновения на повторный подвиг ни у кого и не появилось. Наркопритон, натурально.

Игнорирую невнятный оклик матери и сразу иду к себе, где давно врезан замок. Чтоб никто не шарился в поисках заначки на опохмел. Гарант хлипкий, пару раз дверь всё равно выламывали по синьке. Так что всё ценное ношу с собой: наличку, телефон и цепочку с крестом ― подарок от тётки на шестнадцать лет. Да и здесь не сказать, чтоб живу. Ночую. Периодически.

Квартира с дебильнейшей планировкой: для того, чтобы попасть в одну комнату нужно пройти насквозь спальню родителей, где сейчас храпит успевший ужраться в хлам батя. Перегарище стоит адовое. Ещё и густая табачная вонь в спёртом закрытом помещении бонусом добавляется.

Открываю окно нараспашку, чтоб хоть немного проветрить, и, вытащив тлеющий бычок из зажатых пальцев, тушу его в пепельнице. Засыпать с зажженной сигаретой ― явление у предков едва ли не ежедневное. Как мы всё ещё не погорели к чёртовой матери я хз. Тупо везёт, не иначе.

Состояние задолбанное, охота вырубиться без задних ног, но сон не идёт. Битый час залипаю в новостную ленту от скуки, а когда, наконец, начинаю уходить в дрёму ― из приятной расслабленности меня вырывает ритмичный стук подлокотника и скрип разваливающегося дивана аккурат через стену, за которой осталась кухня. Надрывающиеся женские стоны не заставляют себя ждать.

Опять.

Достало.

Минута, две, три. Больше не выдерживаю. Одеваюсь обратно и вылетаю из квартиры. Подобные звуковые представления давно стоят поперёк глотки. А если батя сподобится проснуться, то всё закончится ещё и матерным скандалом, помноженным на мордобой. Каждый раз надеюсь, что кто-нибудь кого-нибудь в итоге прирежет и эти пьянки закончатся, да всё никак.

Выхожу на улицу, освещённую фонарями. Первый час ночи, а оживление хоть куда. Во дворе, под самодельным навесом, местные мужики эмоционально играют в домино. Чуть дальше на лавочке компания помоложе сидит с бутылками, пока мелочь без присмотра носится где придётся, рискуя переломать конечности. Да. Помним такое, проходили.

Идти недалеко, буквально через пару домов, к соседней девятиэтажке. Набираю код домофона и поднимаюсь пешком на шестой. В такое время суток, конечно, не очень прилично заявляться без спроса, но в данном случае можно. Это сценарий давно отработан.

Дверная трель с противным подхрипыванием глухо разносится в недрах. Не услышать сложно. Поворачиваются ключи в замках и на пороге появляется Яна. Слегка сонная, со сбившимся пучком и в домашней растянутой футболке-размахайке. Всё. Штанов нет. Только трусы.

– Дома есть кто? ― деловито уточняю вместо привета.

– Мама лишь утром придёт.

– Отлично, ― без разрешения прохожу внутрь, закрывая за нами дверь. Вот и решилась проблема с ночлежкой.

* * *

– Вить, прошу, постарайся не нарываться. Ничем хорошим это не закончится.

– И что, надо просто молчать?

– Ты их всё равно не изменишь. А проблем наживёшь.

– Не изменю, так заставлю фильтроваться.

– Эти дети неисправимы. Им с пелёнок внушали, что они стоят во главе эволюционной цепочки, что, по сути, верно.

– Они стоят выше, потому что их родители чего-то добились. Сами же они ничего из себя не представляют.

– Но считают иначе. И остальные считают так же. Сам подумай: кто большая помеха? Бизнесменский сынок, за которого руководство школы вздёрнут и перетрясут, или безымянный ученик, за которого никто не вступится?

Будто я сам не знаю, что Нора права. Только от этого стоять в стороне если её обижают не собираюсь. Нора единственный дорогой мне человек. Единственная, кому когда-либо я был небезразличен. Пока её сестра, бухая, валялась на улице, так и не дойдя до детского садика, именно она забирала меня, везла к себе, кормила, поила, одевала и занималась.

По сути ― Нора меня и воспитывала. Пыталась забрать окончательно, но продуплявшиеся предки просыхали через недельку и устраивали ей скандалы с погромом: кто-то ведь должен был таскать им бухло из ближайшего круглосуточного. А кто это сделает лучше шестилетки, верно? Так что Норе приходилось возвращать меня, однако по факту всё равно большую часть времени я тусил с ней.

Пока та не родила долгожданную дочь. Там уже я сам понял, что не хочу быть лишним и отвалил в родной притон. И всё равно родная тётка остаётся на подхвате. Даже пристроила меня сюда, чтоб приличный старт обеспечить. Заверяет, что ей сделали большую скидку как работнику, но я знаю, что она врёт и из своего кармана оплатила всю сумму. Будто у неё других забот нет и не на кого спускать не такую уж солидную зарплату поварихи-буфетчицы.

Так что хрена лысого. Любую мразь, что посмеет ей что-то вякнуть ― размажу по стенке. Какие бы ни были последствия.

– Плесни мне кофе, будь добра, ― протягиваю ей опустевшую чашку, давая понять, что тема закрыта и возвращаться к ней мы не будем.

Нора лишь вздыхает, уходя к кофемашине.

– Заберёшь сегодня Мию после продлёнки? Я опять не успеваю. Надо провести инвентаризацию.

– Заберу.

Заберу. Отведу домой, покормлю, сделаю с ней уроки. Хоть какую-то пользу я ведь должен приносить.

– Если у тебя были другие планы, я попрошу Серёжку закрыться пораньше.

Серёжа ― её муж, работающий в автомастерской. Хороший мужик.

– Нет планов. Сказал заберу, значит заберу.

– Спасибо, ― мне подносят свежесваренный Американо. ― Пей и беги. Занятия скоро начнутся.

– Подождут.

Там всё равно каждый раз после звонка творится вакханалия. От полноценного часа на урок отводится хорошо если половина времени. Остальное же ― маразм на маразме, маразмом подгоняемый.

Что я и говорил. Когда захожу в кабинет препода ещё нет, зато остальные на ушах стоят: в дёсна долбятся, электронными испарителями накачиваются, сэлфятся… Ай, задолбаешься перечислять. Много чести.

Прохожу мимо Саламандры, краем глаза замечая раздражённые черкания в толстой тетради на пружине. Кто-то не сделал домашку, ай-яй-яй. Уверен, как и большинство, но она, по-моему, единственная, кого это напрягает.

– Умножь числитель и знаменатель в полученной дроби на Х в квадрате, ― советую.

Не слышит. Но замечает.

– Что? ― вытаскивая из уха наушник, переспрашивает Алиска. Она с затычками постоянно ходит?

– Умножь числитель и знаменатель в полученной дроби на Х в квадрате.

– Так? ― неуверенно и в глубочайшей бессмысленности рисуют по клеткам.

– Так. А теперь раскрой скобку в знаменателе и возведи в квадрат в числителе, ― вот это ступор. Бегущей строки на лбу не хватает: что за дичь ты тут втираешь? Молча забираю у неё ручку, дописывая раскрытую формулу для заданной функции. На которую смотрят как на препарированную крысу.

– Какая бредятина, ― брезгливо морщат курносую носопырку.

– Всего лишь задачка за десятый класс.

– В алгебре я понимаю лишь таблицу умножения. Дальше лучше не соваться, чтобы не сломать мозг.

– Странно. А мне казалось, ты, типа, умная.

По крайней мере, насколько успел заметить: хорошистка по всем предметам и любимица всего преподавательского состава. Последнее очевидно по какой причине: потому что ведёт себя адекватно и уважения к старшим не лишена.

– Я просто отлично притворяюсь.

– Что ещё взять с блондинки, ― с усмешкой возвращаю ей ручку и ухожу в конец ряда. С последних парт открывается отличный наблюдательный пункт. Опять же, тыл прикрыт, обеспечивающий отсутствие шушуканий за спиной. Ну и вздремнуть можно спокойно, когда становится совсем тоскливо. В общем, сплошные плюсы.

А сегодня как раз один из тех аморфных дней, так как ночка выдалась насыщенной. Яна умеет скрасить одиночество, но с ней почти невозможно выспаться. Как лет в пятнадцать вкусила всю прелесть секса, так и отрывается на полную катушку. Ну и мне перепадает за компанию. Бонусы, так сказать, многолетнего знакомства.

Короче, теперь меня вырубает. Прям конкретно, даже финального звонка не слышу. Если бы мою парту случайно не толкнули, так бы и дрых. А ведь под завязку залился кофеином, но тот, видимо, уже настолько всосался в кровь, что не воспринимается.

Зевая, плетусь в мужскую раздевалку: если и парная физра не встормошит, то уже ничего не поможет. Хотя нет, очень даже поможет… Коротенькие спортивные шорты на Чижовой, например.

А девочка-то хоть куда: всё при ней. Попец, ножки, фигурка. И даже, ха, пирсинг в пупке из-под маечки выглядывает. Миленько. Эдакий безмолвный протест хорошей девочки, которая очень хочет стать плохой, но стесняется.

Хм. Почему я не обратил на болтающуюся висюльку внимания на прошлой неделе? А, точно. На предыдущем занятии она скромно сидела на лавочке. Это что же, в бассик она тоже пойдёт в четверг? Не, ну ради возможности посмотреть на неё в купальнике я прям даже сам туда дойду.

Пробежка на свежем воздухе, разминка, волейбол ― прогретые мышцы благодарны, спору нет, а вот общее состояние не очень. Охота уже поскорее закончить и завалиться куда угодно, лишь бы в горизонтальной плоскости. Что светит нескоро, мне ещё в няньку играть.

Нет. Сон откладывается до лучших времен. После душа обнаруживаю в оставленном в шкафчике раздевалки телефоне пропущенные от Костяна. Сразу перезваниваю, правда приходится выйти в общий и на удачу почти пустой коридор. Замираю у панорамного окна, уставленного горшочными пальмами и фикусами.

– Я уже думал, отбой. Чего трубу не берёшь? ― сквозь механическое тарахтение раздаётся на том конце. Кто-то, судя по всему, в метро или подземном переходе.

– Не слышал.

– Ты не слышал, а я не нагрешившая девственница у монастыря, чтоб ждать ответа. Просто скажи, ты в деле?

– Само собой. Когда, где и во сколько.

– Сегодня. В десять. Арена на Промышленном.

– Сколько?

– Ставка полтораха. Дальше сам знаешь: как повезёт.

Знаю. Иногда так везло, особенно по началу и неопытности, что Нора забирала меня из больнички переломанным и почти заново собранным.

– Принял. Десять. Арена на "Промышленном", ― закрепляю результат, надеясь, что всё правильно расслышал, потому что слышимость в динамиках на редкость паршивая, и отключаюсь, собираясь вернуться в раздевалку, но нос к носу сталкиваюсь с Чижовой, вынырнувшей из-за декоративной колонны. И давно она там ныкается? ― Да я тебе понравился, смотрю. Аж по пятам ходишь.

– Вот уж точно. Где мне ещё найти эксгибициониста, шныряющего по школе голышом, ― снисходительно кивают на мой внешний вид. ― Полотенчико поправь, а то свалится.

– Какое полотенчико? А, ты про это, ― как бы невзначай задеваю заправленный хвостик и, обмотанное на поясе, оно распускается окончательно. Ловлю с ленцой, давая возможность хорошенько всего себя осмотреть. ― Упс. Извиняйте.

– Извиняю.

Сама невозмутимость. Думал, скромная девочка запунцовеет от смущения, а она стоит с античным спокойствием. Ни один мускул на миниатюрном личике не дрогнул. Каждый день что ли члены мужские разглядывает?

– Теперь твоя очередь, иначе нечестно, ― запахиваюсь обратно, так и не дождавшись оваций. Что за неуважение? Я оскорблён.

– Неубедительный довод, ― Алиса подходит ближе, вытягивая вперёд серебряный крест, который я всегда ношу, перекинутым за спину. ― Попробуй как-нибудь снова, но чтоб поэффектнее вышло. А то не воодушевляет, ― сочувствующе похлопывая меня по ещё влажной после душа груди, отвешивают вербальную оплеуху и уходят, довольные собой.

Ля. А у кое-кого, оказывается, колючий язычок. Вот вам и Саламандра. Не за него ли прозвище своё получила?

* * *

Система проведения любительских подпольных боев предельно проста: оставляешь нужному человеку заявку при наборе и ждёшь вердикта. Рано или поздно позовут: хилых как пушечное мясо; тех, кто помощнее ― для зрелищности. Если участвуешь не первый раз и наработал некий рейтинг среди публики ещё и лично будут приглашать, чтобы повысить коэффициент интереса.

Ставки – двигатель боев. Зритель может попасть сюда только за оплату входа. Это один из способов отбить подобное мероприятие. Спонсоров в теневом спорте не существует, а на прямых трансляциях заработать не представляется возможным. Тотализатор так же приветствуется – это ещё один источник доход, и немаленький.

Орги, конечно, забирают себе небольшой процент от общего банка за хлопоты, но остальной гонорар достается бойцам по договоренности. Хотя и тут есть свои исключения. Добровольно сдаться, если понимаешь, что тебе кранты – можно, правда тогда уйдёшь пустым. Зато на своих двоих. Я пока ни разу не сдавался и за без малого месяца смог полностью вернуть долг Норе по оплате учебного года.

Из-за незаконности, организаторы работают дотошно. Часто меняют места сходок и тщательно проверяют не только каждого участника, но и зрителей. Оно им надо, чтоб среди толпы затесался мент? Я сам попал сюда случайно, через систему шести рукопожатий: улица воспитывает, она же и даёт нужные знакомства. Пришёл. Зассал, увидев потенциальных соперников, но попробовал. В первом же спарринге получил по роже, сломал два ребра, выплюнул зубы и отлёживался месяц. А как встал на ноги… вернулся.

Шальные деньги слишком заманчивы, чтобы упускать возможность. Настолько заманчивы, что не пугает даже перспектива оказаться в морге. На моей практике летальных исходов пока не было, но пацаны рассказывали, что случаи бывали. Хотя даже это не убавляет пыла у участников. Большинству всё равно нечего терять, так же как и мне.

Нелегальные бои без правил прелестны тем, что правил в них нет. Дерутся без защитных приспособлений, голыми по пояс. Бьёшь куда хочешь и чем хочешь. Главное, без использования подручных предметов. Допинг-контроля нет. Вес не имеет значения. Неспортивные приёмы в духе оскорблений мамки и выдавливаний глаз приветствуются. Причём этим не чураются ни боксёры, ни самбисты, ни рукопашники. Деньги-то не пахнут. Да и в запале быстро забываешь о морали.

Негласное правило, конечно, есть: не рекомендуется добивать противника, если тот находится в глубоком нокауте, но это остаётся на усмотрение бойца. Покалечат – претензий быть не должно. «Скорую», конечно, вызовут, но в протоколе напишут, что подобрали избитого на улице. Начнёшь болтать – хорошим для тебя не закончится. Это мы, шпана без рода и племени, а вот основатели таких сборищ, коренастые молодчики с восточным колоритом, дядьки солидные. С такими лучше не ссориться. В конце концов, они платят нам за молчание.

Как правило, места для таких мероприятий снимают в небольших ПТУ, школах или сданных под аренду подвальных помещений. Обязательно подальше от центра. Вот и сегодня я еду в спортивный зал на цокольном этаже недавно закрытого фитнес-центра. На входе стоит кто-то вроде нанятого секьюрити, обязанного следить за тем, чтобы на горизонте не маячило подозрительных личностей и полицейских мигалок.

Здороваюсь с ним, называю "позывной", который пробивается по списку и прохожу внутрь. К моему приезду народу уже битком, с трудом протиснешься к Костяну, возле которого собрались все сегодняшние бойцы для жеребьёвки. Он тут кто-то вроде менеджера и букмекера.

– Дарова, – пожимаем друг другу руки и в перевёрнутую бейсболку бросается ещё одна маленькая бумажка с моей боевой кличкой: "Сорока".

Согласен, рядом с "Коброй", "Пропеллером" и "Мясорубкой" моя звучит достаточно уныло, но когда надо было себя как-то обозвать я не стал выпендриваться. Ну назовусь "Терминатором", а потом что? Меня уделает под орех "Маленький Гном", и "Терминатору" останется лишь сгорать от стыда? Нет. Лучше уж показать в деле, чего ты стоишь, чем кичиться богатым воображением. Им здесь как раз никого не удивишь.

Тянем жребий. Я в третьей паре, в соперники выпадает "Чингисхан". Колоритный персонаж с татарскими генами. На несколько лет меня старше, бывший дзюдоист. Зовут Вася, но это не точно. Паспорта здесь никто не спрашивает, поэтому можно назваться любым именем.

Пока первая группа "гладиаторов" выходит на условный "ринг", из обозначений у которого лишь натянутые канаты, мы с ним обмениваемся вежливой беседой. Скажу, нормальный так-то парень. И собеседник ничего. Вопреки расхожим мнениям, лютой ненависти между участниками нет. В обычное время ничто не мешаем нам чисто по-дружески сходить, скажем, в бар. Даже если накануне кто-то кому-то выломал челюсть.

Пока стою с "Ханом" подходит Яна, которой я отдаю на сохранение рюкзак и снятую цепочку. Давно уже отработанная схема, потому что добро своё лучше без присмотра здесь на оставлять. Умыкнут. Даже в общей раздевалке. Как удачно, кстати, что сегодня была физра – спортивные вещи при себе, не пришлось за ними заезжать.

Вместе наблюдаем за тем, как юркий и долговязый "Пропеллер" под улюлюканье толпы выколачивает пыль из грузной "Мясорубки". Хотя, казалось бы, всё должно быть строго наоборот, но тут не угадаешь. Порой мелкий и хилый так прытко работает конечностями, что даже у профессионального боксёра не остаётся шансов.

Бои проходят по олимпийской системе – на выбывание. "Пропеллер" побеждает и если захочет, его ждёт сегодня ещё один бой. С тем, кто также пройдёт в следующий этап. Возможно даже со мной. Если повезёт.

Адреналин стремительно закипает, отгоняя и усталость, и сомнения. Поэтому, когда по сигналу выходим с "Чингисханом" на ринг, от сонливости, что преследовала меня весь день, не остаётся ни следа. Мозг лихорадочно включается в процесс, вырабатывая стратегию.

Куда бить, с какого ракурса? Где наиболее уязвимое место соперника? Что-то можно сразу предугадать, но по большей части прощупываешь нюансы именно в процессе.

Рефери отдаёт приказ начинать и именно в эту секунду замечаю знакомые светлые волосы среди толпы…

Саламандра!?

Она что тут забыла?

Пробралась вперёд, растолкав спины и смотрит.

На меня.

Настолько опешиваю, что на доли секунд забываю: где нахожусь. "Чингисхану" только того и надо. Меня без жалости подлавливают ударом в голову. С такой силой, что улетаю на тонкие маты, долбанувшись со всей дури затылком.

Глава третья. Ты меня не потянешь

POV САЛАМАНДРА

Сорокин меня видел. Так что то, что расспросов не миновать было вполне ожидаемо. Но чего точно я не предусматривала так это того, что он подойдёт к делу радикально.

На следующий же день, за пару минут до начала первого урока, моя сумка, лежащая на соседнем стуле, с пинка улетает на пол, а сам он, с треском бросив на парту учебник, падает на освободившееся место.

– Алисе не понравилась кроличья нора и она сбежала с чаепития? Безумный Шляпник огорчён, ― едко замечают.

Не сбежала, а ушла. Потому что находиться там было мерзко, противно и невыносимо. Сборище больных придурков.

– Вещи мои подними, будь любезен, ― равнодушно откликаюсь, листая тетрадь с конспектами по биологии.

"Сходства и различия в строении конечностей у разных позвоночных". А так ли это важно, если некоторым позвоночным настолько всё равно на эти свои конечности, что они с охотой их ломают себе и другим? А другие позвоночные с азартом делают ставки на это. Мне когда предложили участвовать в тотализаторе, я чуть в осадок не выпала. Деградация человеческого вида неизбежна.

– Сама поднимешь. Ты мне скажи: у тебя инстинкт самосохранения присутствует? Какого хера ты полезла туда, куда хорошим девочкам соваться не следует?

– Не твоё дело.

– Моё. Раз ты, оказывается, любишь подслушивать чужие разговоры.

Не правда. Не подслушивала, а случайно услышала. Это разные вещи. Но ему об этом не сообщаю, продолжая меланхолично перелистывать странички.

Тетрадь раздражённо вырывают у меня из рук и, не глядя, швыряют в магнитную доску на стене.

– У, по косой пошла, ― глумливо замечают сзади и запускают следом учебник. Идиоты.

– Тебе как, в больничку провериться не надо? ― сердито оборачиваюсь к Вите. ― Я не медик, но сотряс ты вчера, очевидно, словил.

Потому что видок у него плачевный. Лицо разбито и местами посинело, а костяшки словно тёркой с особым садизмом шлифовали. Что там под рубашкой прячется даже представить страшно, потому что лупили соперники друг друга без жалости.

Чем закончилось не знаю, до конца я не досмотрела. Стало дурно от вони перемешавшегося в закрытом помещении пота, вида брызжущей крови и потерявших всякий человеческий облик толпы. Не люди, а голодные гиены. Пока протискивалась сквозь плотное кольцо обратно к выходу, столько вслед сальных шуточек словила, что потом не меньше часа дома отмывалась с мочалкой.

– Я чувствую себя прекрасно, ― саркастично салютуют мне кистью. ― Спасибо, что беспокоишься. Могу оказать ответную услугу и дать совет. Забудь всё, что ты вчера видела.

– С удовольствием. Хорошо, что ничего запоминающегося там не было. Кроме безмозглого сброда, которого надо массово сводить к психиатру.

– За них не переживай. Лучше за себя переживай. Ты же не хочешь проблем?

– Это угроза?

– Ты чем слушаешь, белобрысая? Сказал же, совет, ― Сорокин понижает голос, чтоб нас не услышали остальные. Хотя они не больно-то и слушают. Заняты тем, что вырывают из рабочих тетрадей листы и запускают самолётики. Первый класс, ясельная группа. ― Потому что если начнёшь чесать языком, пожалеешь.

– Что-то на совет совсем не похоже.

– Тебя когда-нибудь пускали по кругу? ― брезгливо морщусь. ― Нет? Ну так попробуешь. И ещё радоваться будешь, если только этим ограничится. Потому что, поверь, им глубоко наплевать, кто там твой папочка и какие у него связи. Болтливых у нас не любят.

– У вас? У вас ― это у кого?

– Ты меня услышала? ― перекрывают вопросом на вопрос.

Обидно так-то. Кем он меня считает? Сплетницей? Я никому ничего и не собиралась говорить. Не вижу смысла. Хотят выколачивать из себя последние мозги, на здоровье. Мне-то до этого что? Я поехала туда лишь ради того, чтобы понять: что из себя представляет эта "Сорока".

Не сказать, что на все вопросы были получены ответы, но откуда растут ноги у его агрессии и мании распускать кулаки вполне очевидно. И достаточно, чтобы сделать понять очевидное: от человека с подобным "хобби" стоит держаться подальше.

Кто знает, как часто и как сильно его уже били по голове? Может, ему плевать, кого мутузить? А если в следующий раз не тетрадь в стену полетит, а что-нибудь поувесистей?

Но и подобным тоном с собой разговаривать я ему не позволю. Если пытается запугать, пусть идёт к чёрту.

– А чего это ты так за меня переживаешь? ― с вызовом интересуюсь. ― Боишься, что и тебе заодно прилетит? За то, что слил пароли и явки. Интересно, а тебя тоже тогда по кругу пустят? Вот на это я бы глянула.

– Дура.

– Может быть. Но я когда-нибудь обязательно поумнею, а тебе с твоими развлечениями скоро предстоит лежать овощем и кушать кашку через трубочку, ― демонстративно достаю из футляра наушники и втыкиваю в уши. Музыку пока не включаю, поэтому слышу как, сопроводив всё нецензурной лексикой, со стула подрываются, вылетая из класса.

Кажется, я его выбесила.

* * *

Вечерняя прогулка с Чарой ― стандартный променад. Правда сегодня он слегка припозднился по срокам, но так даже лучше. К одиннадцати набережная уже практически пустует, а побережье и вовсе свободно. Зато негромко играет музыка с открытых площадок и по всему периметру горит подсветка, окрашивая тропинку и пальмы переливающейся радужной палитрой.

Пользуясь безлюдностью, спускаю Чару с поводка и та, окрылённая свободой, уносится вперёд. В дневное время так сделать не рискнёшь, слишком много выслушаешь потом о себе и своём "питомце", хотя она у меня ярая пацифистка. Укусить никогда не укусит. Максимум, залижет до щекотки, но тоже выборочно. К кому-попало не пойдёт. Детей вот обожает, а взрослых, по большей части, сторонится. Если не сказать, что боится.

Думаю, это психологическая собачья травма. Когда водила её в ветеринарку после того как нашла, на рентгене обнаружились старые зажившие переломы. Носиться как угорелой сейчас ей это не мешает, но я с ужасом представляю насколько же бедняжке больно было тогда.

Минута, две, три. Чара испарилась. На зов не реагирует, в поле зрения не промелькивает. Умчалась куда-то в ответвление, где уже не так освещено, а музыка едва слышна. Собственный голос в образовавшейся тишине звучит пугающе громко. Хорошо, что ночи не такие тёмные.

Улавливаю тихое гавканье и спешу туда, обнаруживая питомца возле лавочки, на которой одиноко сидит человек в чёрном балахоне. Разглядеть его сложно из-за натянутого капюшона, понятно только по комплекции, что не девушка. И что он кормит мою собаку чем-то прямо с рук!

– Чара, ко мне! Сколько раз говорила, не бери ничего у незнакомцев, ― раздосадовано подхожу к любимице, пытаясь оттащить за ошейник. Какой там. Она так-то особа крупногабаритная. А когда упрямится и вовсе словно в землю врастает.

– Не отравлено. Это обычная ветчина, ― для подтверждения машут мне надкусанным сэндвичем. Такие продаются в круглосуточных магазинах. Я ещё удивлялась всегда, кто такое есть может? Это же дрянь полнейшая. От набуханного соуса слишком жирно, ингредиенты сомнительного качества, не говоря о том, что неизвестно сколько такой вот бутерброд валяется на прилавке, прежде чем его купят. Может день, а может, неделю.

– Не надо ей таких деликатесов. Потом лечиться замучаемся.

– Ты ж не утрируй, Чижова. Сколько ем, пока живой.

Чижова? Откуда он знает мою фамилию? Хотя да, голос знакомый. Недоверчиво всматриваюсь в черты, но из-под капюшона выглядывает только упрямый подбородок. Заметив, что я его не узнаю, парень делает одолжение и выпрямляется, вскидывая на меня глаза.

От удивления выпускаю ошейник.

Офигеть.

Сорокин.

– Ты-то что здесь забыл?

– Ужинаю под звёздами. Не видно?

Видно. Сэндвич, вскрытая жестяная банка сэвэнапа и пачка сигарет ― ужин богов.

– И давно ошиваешься в этих краях? Я тебя здесь прежде не видела.

– Так и я тебя тоже. Может, мы просто друг друга не замечали? Но ты, конечно, девица отчаянная. Так и ищешь неприятностей на задницу.

– Сейчас-то что не так?

– Шляешься одна по подворотням.

Ну, этот закоулок сложно назвать подворотней, но всё же толика правды в его словах есть ― местечко не самое удачное. В таких обычно тайком курит персонал из ближайших гостиниц. Чтоб не светиться перед начальством.

– Я не одна,― резонно замечаю.

– А, ну да. С тобой же грозный сторож, ― насмешливо чешут Чару, а та только и рада. Льнёт к нему, выпрашивая ещё непонятную мясную продукцию. Предательница. За кусок ветчины продалась. ― Чихуа-хуа всех разобрали? Я думал, богатые девочки предпочитают карманных собачонок.

– На рынке обманули. Обещали, что не вырастет.

Витя усмехается. Оценил шутку.

– Всегда хотел собаку, ― говорит он как-то непривычно задумчиво.

– И почему не завёл?

– Предки были против. Да и не прижилась бы. Либо голодом уморили, либо запинали бы до смерти.

Становится как-то не по себе от таких откровений. Прикалывается? Непохоже.

– Сочувствую, ― только и могу ответить. ― Я её тоже не планировала. А так у меня кого только не было. И морские свинки, и хомяки, и рыбки, и волнистый попугайчик. Последнего очень любила, вытащила из клетки и к окну открытому понесла. Показать что-то. А он улетел. Несколько дней с сачком по двору бегала, но так и не поймала.

– История тебя ничему не учит, смотрю, ― иронично кивают на поводок в моей руке.

– Наверное, ― пристегиваю его к шлейке. ― Чара, домой, ― игнор. Положила морду на колено Сорокину и сидит. На мои танцы с бубнами не реагирует. ― Чара, ау! Домой. Бегемот ждёт.

Нулевая реакция. Нет, ну это же уже конкретная подстава.

– Она у тебя вообще команды знает? ― насмешливо интересуются.

– Знает. Мы занимаемся.

О том, что в большинстве случаев они игнорируются, благоразумно не распространяюсь. Тяжело дрессировать уже взрослого пса с выработанными привычками.

– Заметно.

Стыдливо пунцовею.

– Чара, ну пошли уже, ― только что не скулю. ― Долго я тут топтаться буду?

Витя одним размашистым глотком допивает сэвэнап, швыряет банку в мусорку и встаёт с лавочки, засовывая сигареты в карман. Чара реагирует моментально, недовольно щурясь: мол, куда собрался? Я тебя не отпускала.

– Пошли, ― кивают мне.

– Куда?

– Провожу.

– Да я и сама дорогу знаю.

– Скажи это ей, ― с усмешкой кивают на крутящегося вокруг него и виляющего хвостиком пёселя. Капец просто. Это что, любовь с первого взгляда?

– А ты ей понравился, ― озадачено присвистываю. ― Честно говоря, такое впервые на моей памяти. К чужим она обычно недоверчива.

– Неудивительно. Я девчонкам в принципе нравлюсь.

– Ну разумеется. Они, видимо, ведутся на твою наглость и грубость.

– Не поверишь, но так и есть. Романтичные соплежуи быстро приедаются. С ними скучно и не хватает огонька.

– Естественно. А плохие мальчики всегда в тренде, верно?

Сорокин подходит ближе, склоняясь к моему уху.

– Смотря какие, ― одаривают меня тёплым дыханием с привкусом содовой. ― Ты вот меня не потянешь. Твоя хрупкая экосистема не рассчитана на такие нагрузки, малая.

Малая? Очередное оскорбление с намёком? Нормального я роста, среднестатистического. А то, что я ему макушкой достаю только до плеча ― это его, а не моя проблема. Нечего было столько "Растишки" есть.

Приманиваю его пальцем, вынуждая снова склониться. Думает, я тоже страстно нашёптывать буду, но вместо этого отвешиваю ему несильный щелбан. От чего тот в изумлении моргает.

Не ожидал? То то же.

– Моя экосистема в норме. Просто ты не в моём вкусе, ― парирую, с горем пополам уводя за собой Чару. Ура, сподобилась. ― Нам с вами предстоит очень серьёзный разговор, барышня…

* * *

Что я тут делаю? А вот не знаю. Вообще понятия не имею. Пришла чисто чтоб не сидеть дома в субботу вечером. Хотя в итоге всё равно сижу, только не в уютной кроватке, а на заднем дворе, на уличном столе. В окружении смятых банок из-под пива и обгрызанных кусков пиццы.

Сижу и залипаю в телефон, переписываясь с Кариной. Подруга требует фотоотчёт, но я решаю вопрос глобальнее: закидываю её видео с балагана, который принято называть вечеринкой. Хотя по факту это самая заурядная попойка у кого-то дома. В данном случае ― в родительском коттедже Потаповой. В их отсутствие, само собой.

"Не тухни, детка. Скоро буду и наведём в гнезде шороха ❤️", приходит мне ответ на замечание о том, что здесь абсолютно нечего делать.

Трезвым и адекватным так точно.

Фиг знает: то ли я просто не умею развлекаться в одиночку, то ли у меня понятие "веселиться" какое-то устаревшее. Неправильное. Я не бухаю до рвоты, по углам ни с кем не зажимаюсь, голой посреди газона не танцую под кайфом, как некоторые ― и чего тогда остаётся? Вот была бы Каринка здесь, мы бы хоть вдвоём поугорали над этим цирком. В одиночку же желания нет.

Скорей бы она приехала из своей Швеции, куда на всё лето укатила с матерью-художницей. Ещё и задержалась почти на месяц. Что-то там с выставкой, которая так хорошо зашла публике, что затянулась на неопределённый срок. Нам только и остаётся, что переписываться, а я соскучилась. Очень. Без неё в школе невыносимо.

Настолько глубоко ухожу в переписку, что с опозданием понимаю, что мне почему-то темно. В смысле, на улице горят гирлянды, развешенные по открытой террасе, плюс наземные споты отлично освещают территорию, но в какой-то момент будто всё тухнет.

Растерянно поднимаю голову и вижу… его.

– Ммм? ― озадаченно вытаскиваю наушник из уха, потому что Сорокин явно что-то спрашивает. И не первый раз.

– Ты всегда в затычках?

– Почти. А что?

– И нафига тогда сюда припёрлась?

Хороший вопрос. А главное, своевременный. Сама им задаюсь.

– Понаблюдать за поведением приматов в брачный период, ― киваю на девчонку в одном белье, танцующую с каким-то пацаном возле бассейна племенные ритуальные танцы. Обоих в первый раз вижу. Как и большинство гостей.

Витя тоже заценивает "в мире животных".

– Как она старается.

– Странно, что с такой силой трения они ещё не вырабатывают статическое электричество.

Сорокин смотрит на меня. На танцующих. Снова на меня. На деревянный стол для барбекю, на котором я сижу. На меня. Прям жду уже какого-нибудь пошлого предложения в духе: не хочешь так же?, но нет. Вместо этого получаю весьма вежливое:

– Присоединиться можно?

Ого.

– Да падай на здоровье.

Падает. Только не он, а всё, что кучкой мусора свалено по-соседству со мной. Банки и пицца безжалостно летят на газон, а сам он с ногами забирается рядышком.

Так и сидим на жердочке: Сорокин и Чижова.

Сорока и Чиж.

Иронично. Прям название для басни.

Хочу вставить наушник обратно, но его без спроса забирают и втыкивают себе. И почти сразу морщатся.

– Что это?

– Саунды из мюзикла.

– Из чего?

– Мюзикла. В данном случае, соло Феба из "Нотр-Дама".

Чего он так смотрит?

– Ты странная, тебе говорили?

– Нет.

– Ну вот говорю. Ты странная. Что ты забыла в этом притоне? Тебе не тут торчать надо, а в театре Оперетты сидеть с биноклем.

– Спасибо, конечно, за комплимент, но оперу я как раз не люблю.

– Что так?

– Слишком связки надрывают.

– Будто тут не надрывают, ― саркастично усмехаясь, возвращают мой наушник.

– Со мной-то понятно, а сам чего притащился? Это ж явно не твоя песочница.

– От скуки. Другие планы накрылись, а дома торчать неохота.

Боюсь предположить, что там у него за другие планы. После прошлых моська ещё не зажила.

Молча кладу раскрытую пачку чипсов между нами, как бы приглашая присоединиться к трапезе, и возвращаюсь к переписке с Кариной. Казалось бы, чудная и невероятно познавательная беседа завершена, однако не тут-то было.

– У тебя кетчуп есть? ― хрустя, спрашивают через пару минут.

Эээ…

– Ща в носках поищу, обычно там валяется.

– Поищи. Хотя он тебя и без соуса сожрёт.

– Кто?

– Поц в зелёном. Слева. Ещё левее, ― упорно не вижу, на что меня за подбородок направляют куда следует. ― Спорим, мысленно он тебя уже раздел и поимел трижды.

– Судишь по собственному опыту?

– Вроде того.

Очаровательно. Не знаю "про раздел и поимел", но таращится тот парень и в самом деле в наглую. Ещё, кажется, пытается попутно флиртовать мимикой, заметив, что я его заметила, но это не точно. Возможно, это всего лишь играет с воображением освещение.

В любом случае, привычек рассматривать кого-то столь же бесцеремонно у меня нет. Поэтому переключаюсь с "недоухажёра" на других. Там куда интереснее.

– О, ― замечаю хозяйку "поместья". ― Интересно: скандал будет или пронесёт?

– По поводу?

– Да Марков минут десять назад ушёл с какой-то девчонкой в дом и до сих пор не вернулся.

Тот ещё недалёкий имбецил, думающий единственно работающим у него местом. Кто ж клеит левых девиц мало того, что в непосредственной близости своей "девушки", так ещё и в её собственном доме?

– А она об этом знает? ― Сорокин кивает на Альбину, задумчиво оглядывающуюся по сторонам. Словно ищущую кого-то. И мы прекрасно догадываемся: кого.

– Полагаю, пока нет.

– Как там фамилия у этой куклы?

– Потапова.

– Эй, Потапова, ― зычно зовёт он Альбину, вопросительно обернувшуюся к нам. ― Загляни в одну из спален. Сто пудов, будешь приятно удивлена. Не благодари.

Мда. Радикально.

– Ну и зачем? ― невесело спрашиваю, когда та, стуча каблучками, умчалась внутрь.

– Безвозмездная помощь. Не видишь: страдает человечек, скучает. А так на тройничок ещё успеет.

– Сделал гадость ― сердцу радость, да?

– Какая гадость? Говорю ж, из лучших побуждений.

– Ну-ну. Да ты просто мать Тереза.

– Ты куда? ― озадачивается Витя, когда я спрыгиваю со стола. ― Подслушивать?

– В туалет и домой. Этот вечер точно не станет интереснее, так что лучше почитаю что-нибудь. Пользы будет куда больше, чем торчать здесь.

– Не могу не согласиться. Тут ловить нечего.

Надо же, наши мнения в первый раз сошлись? Думаю, на том и стоит закончить. А то ещё подружимся ненароком.

Оставляю Сорокина доедать мои чипсы, которые на самом деле не совсем мои, а нагло утащенные у кого-то и, лавируя мимо уже изрядно подвыпившего народа, ныряю через распахнутые двери в нутро коттеджа.

Искать уборную приходится полагаясь исключительно на интуицию, потому что планировки я не знаю, а прежде тут не бывала. И если бы не дошедшая до мочевого пузыря содовая, не пришлось.

Основное скопление осталось на заднем дворе, но тут тоже хватает "веселящихся". Белые дорожки на кофейном столике в гостиной очень недвусмысленно дают понять ― как именно. Да и громкие стоны, доносящиеся с закрытой кухни, тоже.

– Сорян. Присоединишься? ― салютует мне кто-то, когда мячик от пинг-понга пролетает мимо одноразового стакана с пивом, ударяясь о поверхность и отскакивая в меня. В чём смысл игры? Кто промазал ― пьёт? Судя по тому, как вся компашка пошатывается ― они там поголовно косоглазые.

– Не, спасибо, ― возвращаю мячик и иду к лестнице. На первом этаже туалет обнаруживается, но такой загаженный, что моя брезгливость не позволит переступить его порог. Бедная домработница, которой придётся утром всё это вымывать.

На втором этаже менее людно, но не менее шумно. А вот и скандал. Альбина орёт на Лёшу, пока другая девчонка поспешно натягивает на себя легинсы. Ссора ради ссоры, которая всё равно ничего не изменит. Будто это первая измена Маркова.

Проскакиваю мимо открытой спальни, в которой кипят страсти, и дохожу до конца коридора. Ура. Вторая уборная, к счастью, в более пристойном состоянии. Делаю свои дела и возвращаюсь тем же путём, но на лестнице мне преграждает дорогу тот самый парень в зелёном.

По сути, это единственная его запоминающаяся черта. Парень как парень. Ещё и под градусом. Как и все.

– Привет.

– Взаимно. И всего хорошего, ― хочу его обойти, но тот специально наперерез встревает, преграждая путь. ― Тебе что-то нужно или тоже просто скучно?

– Познакомиться хочу. Сразу присмотрел тебя.

– Что ж так долго мялся? Я уже ухожу.

А даже если бы не уходила, шансов у него всё равно было бы немного.

– Храбрости набирался.

– Затянул. Как-нибудь в следующий раз, окей? ― предпринимаю ещё одну попытку проскочить мимо, но меня удерживают за локоть.

– Да погоди. Тебя как зовут, красавица? Меня Паша.

– Очень приятно, Паша, но мне правда пора.

– Оставь хоть номерок, пересечёмся на буднях.

– Ммм. Нет, это вряд ли.

– Почему?

– Мои будни весьма плотно расписаны. Да и не интересует.

– Ты из тех, кто любит поломаться, да?

Так, ну всё. Он начинает меня раздражать.

– Ну сказала же уже: нет, ― вырываю локоть. ― Отвали.

– Нет ― это как "да"?

Громкий хлопок заставляет нас обоих вздрогнуть. Пустой пакет чипсов, надутый и громко лопнувший над ухом Паши, осыпает нас остатками крошек.

– Нет ― это как "нет", ― откуда Сорокин-то взялся? Вырастает рядом, вручая ему скомканную упаковку. ― Занято, чел. Ищи другую блондинку. Советую попробовать вон ту, что хихикает у окна. Обдолбанная, но пока умеренно. Если поторопишься, без секса не останешься. Только предохраняйся, такие не должны размножаться.

– О, сорри, друг, ― миролюбиво вскидывает ладони тот. ― Я думал, она свободна.

– Ты ещё здесь? ― мрачно взирают на него исподлобья, и зелёного парня ветром сдувает. Тю. И это всё? Вот такие нынче рыцари? Картинкой дракона пригрозили и в кусты?

Ладно. С этим фруктом всё понятно.

– Не. Ну, спасибо, конечно… Но… Какого чёрта, а? ― вопросительно развожу руками, всем видом давая понять, что прикола не поняла.

– А чё? ― кривится Сорокин. ― Не надо было? Или это ты, типа, с ним заигрывала так? Ну могу вернуть. Эй, Паштет…

Поспешно затыкаю ему рот ладонью, пресекая свист.

– Не надо.

– Во бабы. Вас не поймёшь, ― изворачиваются, смахивая с себя меня. ― Ладно. Ты там сделала всё, что хотела? Потопали.

– Куда?

– Провожу.

– Зачем?

– Ты ж сама сказала: здесь бесперспективняк. А мне скучно. Вот и совместим приятное с полезным.

– Тебе скучно и…? Я что, должна тебя развлекать?

– Ай, белобрысая, только не засоряй уши. Я ж не трахаться предлагаю. Мне тупо надо убить время до утра.

Офигеть. Знаете, что меня напрягает в Вите? Я его не понимаю. И как с ним стоит общаться ― тоже не понимаю. В начале недели он мне угрожает, в тот же день мы вроде как вполне мирно беседуем, потом друг друга максимально игнорируем, а теперь меня проводить вызываются? И как на это реагировать? Подвох где?

Собираюсь просто-напросто послать его куда подальше, но меня перебивает топот ног. Взбешённый Марков спускается.

– Брысь, чего встали! ― злобно распихивая нас, пролетает он мимо.

– Ещё раз толкнёшь, пересчитаешь зубами каждую ступеньку, ― холодно бросает ему вслед Сорокин.

Лёша, он же "Алекс" от удивления тормозит. Оборачивается… И, по ходу, впервые замечает его. Меня. В принципе кого-либо.

– Чего сказал? Ты здесь что забыл? Проваливай, пока я не закончил начатое.

– Так ты вроде в прошлый раз уже закончил. Пока харкал кровью, целуя асфальт.

Ой, ей, ей. Опять дракой запахло. И сейчас, в отличие от прошлого раза, не прибежит директор, чтобы разнять боевых петухов, уже распушивших хвосты и угрожающе сближающихся.

– Не надо, ― вклиниваюсь между ними, переключая внимание Вити на себя. ― Ты хотел меня проводить? Так пошли.

– Ля, вы поглядите, ― глумливо ржёт Марков за моей спиной. ― У Саламандры парень, наконец, появился. Лучше никого не могла найти? Или на нищих потянуло?

Нищих?

– Ща, ― недобро щурясь, Сорокин отодвигает меня в сторону. Чтоб не мешалась. ― Челюсть поправлю модельному личику и пойдём.

Я, видимо, совсем ку-ку, но снова влезаю между ними.

– Я ухожу, ― упираясь ладонями в твёрдую как камень грудь, выразительно округляю глаза. ― Повторного предложения не будет. Выбирай, ― бросаю ему так, словно он дофига чего потеряет, если откажется. И реально ухожу.

А пока иду к воротам размышляю над тем, что я, кажется, и правда в каждой бочке затычка, как любит шутить Карина. Она ведь права. Вот зачем сейчас вмешиваюсь не в своё дело, кто скажет? Мне лично какая разница: что они будут делать? Да пусть хоть попереубивают друг дружку: ни одного, ни другого не жалко.

Но нет, сунуться под горячую руку непременно надо. Хорошо, не огребла. Зато от мутного компаньона отвязалась, так что вроде как Маркова ещё и благодарить надо…

Нет. Не отвязалась. Уже за территорией меня нагоняют тяжёлые шаги Сорокина.

Блин.

Идёт.

Провожать.

Глава четвёртая. "Любовь это… следы от её губной помады"

POV СОРОКА

– Так ты пацифистка? Тараканов тоже жалеешь?

Неторопливо идём вдоль дороги в сторону береговой линии, прикупив в уличном ларьке хот-доги.

– Не всегда всё решается кулаками.

– А как ещё?

– Диалогом не пробовал?

– Ты такая интересная. А если нормальных слов не понимают? Что прикажешь делать? Лучше уж втащить разок. Как показывает практика: так материал усваивается гораздо быстрее.

– Ты для того в том подвале и выколачивал душу из этого "Чингисхана". Материал закреплял?

Так. Не туда сворачиваем.

– Мне казалось, мы определились: ты там не была и ничего не видела.

– Но я была и видела.

Не, Саламандрик. Это залёт. Оно тебе надо?

– Я полагал, ты куда понятливей. Но, видимо, тебе всё-таки очень хочется проблем.

– Что, тоже меня побьёшь?

Замираю с поднесённой ко рту сосиской, слишком сильно сжимая булку.

– Не понял, ― облизывая пальцы, вымазанные соусом, хмуро впериваюсь взглядом. ― По-твоему, я девчонок бью?

– Откуда мне знать. Ты так старательно угрожаешь, что выводы напрашиваются сами собой.

– Дура. Я не угрожаю, а предупреждаю. Угрожать тебе будут другие, ― доедаю хот-дог, комкая салфетку. ― И будет тебе известно, я в жизнь руку на бабу не поднимал. Хотя порой очень хотелось. Даже не представляешь: насколько хотелось.

Мать по синьке частенько так и нарывается, но внутренние стопы ещё работают. Считаю до десяти и ухожу, чтоб не сорваться. Пусть её батя лупит за пьяный дебош и раздвинутые перед другими ноги.

– Что ж… ― разглядывая свою, толком так и не тронутую "горячую собаку", задумчиво пожимает плечами Чижова. ― Это радует. Значит ли это, что рядом с тобой я могу не опасаться за свою безопасность?

– А что, страшно? Боишься меня?

– Нет. Не боюсь. Я же вроде не даю повода провоцировать тебя на агрессию.

– Тут ты права. Больше скажу, ты меня даже почти не бесишь. В отличие от других.

Выходим с из-под цветущей аллеи на центральную набережную, огороженную бетонным, но косящим под мрамор заборчиком. Вокруг ни души: так, пройдёт мимо редкий прохожий, но общее скопление ночных компаний слышно лишь далеко впереди. Там, где начинается зона кафешек и баров.

– Не пробовал быть проще? Смотреть на мир под другим углом?

– Это как? Раком встав? Не, не приходилось. Я как-то больше других обычно нагибаю. Ни одна, кстати, ещё не жаловалась.

Скабрезная шутейка остаётся неоценённой.

– Я не об этом. Что ты видишь?

– Где?

– Вокруг.

– Человеческое свинство, ― для наглядности пинаю обёртку от мороженного, валяющуюся на земле. Чтоб тоже заценила.

– А ещё?

Вот прикопалась.

– Окурки, плевки и выщербленную плитку.

– И всё?

– Бл, это допрос?

– Нет. Это диалог. А хочешь знать, что вижу я?

– Ну.

– Пальмы. Пляж. Загорающиеся звезды. Убывающую луну, отражающуюся в море. Накатывающие волны. Пирс.

Хрена завернула. Поэтесса.

– Ты под ноги посмотри. Бычков-то, бычков неужто не видишь?

– А я туда не смотрю. Зачем, когда можно любоваться чем-то более приятным?

– Удивительно трогательная философия. Пробрало до глубины души, честно-честно. А мораль-то какая?

Чижова сердито надувает щеки. Смешная. Пожамкать за них, что ль?

– Хочешь быть циником, твоё право. Я лишь пытаюсь сказать, что мы можем выбирать: что нам видеть. Но ты сам выбираешь смотреть именно на окурки.

– Слушай, золотая девочка! ― учить она меня ещё будет. ― Легко говорить, когда твои окна выходят на ромашковое поле, да? А знаешь, куда выходят мои? На вонючие мусорные контейнеры, в которых копается местный бомж, Славик.

– А рядом с контейнерами разве больше ничего нет?

– А я тебя свожу, покажу. Устрою экскурсию вдоль одного зассаного забора до другого, заплёванного и десять раз перекрашенного, потому что юные дарования считают своим долгом поматериться на нём. Давай, готова?

Саламандра встречает выпад удивительно спокойно.

– За это ты нас и ненавидишь, да? За то, что у кого-то вид на море, а у кого-то на заборы? Не знаю, как у других, а мой отец положил годы ради этой возможности. Обложился бесчисленными кредитами, когда отель приносил убыток, но из кожи вон лез ради мечты. Не поверишь, всего несколько лет назад из моей комнаты открывался такой же непрезентабельный обзор, как и у тебя. Но квартиру, в которой я родилась и выросла было решено продать, а деньги вложить в бизнес. Рисковый шаг, который себя, к счастью, оправдал. Но мы ведь не знаем, что будет через несколько лет и где окажемся тогда, согласись?

Надо же. Сколько подробностей.

– Теперь всё ясно.

– Что ясно?

– Почему ты такая умеренно адекватная, ― на, казалось бы, комплимент обидчиво воротят носиком. Что не так? Вроде ж приятное сказать пытался. ― Твоя позиция мне понятна. И всё же знаешь, в чём между нами действительно значительная разница? ― сокращаю дистанцию, оказываясь к ней так близко, что кое-кто начинает волноваться. Такая маленькая, миниатюрная и при этом удивительно боевая. В обиду себя не даст, уже готова защищаться. Расслабься, девочка. Никто тебя не трогает. А вот её недоеденный хот-дог забираю, целиком запихивая его в рот и без предупреждения перепрыгивая через ограждение на зашуршавшую гальку. ― У тебя есть возможности, но ты предпочитаешь только смотреть. У меня возможностей нет, но я люблю делать, ― жестом подзываю Алису к себе, медленно сдавая задним ходом к берегу.

На меня смотрят как на полоумного идиота, демонстративно проходя ещё метров пять дальше и преспокойненько спускаясь по лестнице. Ну да, согласен ― это для меня высота незначительна, а для неё идеальная возможность свернуть себе шею.

Да и неважно, окольными путями или напрямик ― важно, что она идёт следом. Да, с подозрением, даже, наверное, с опаской, но идёт. Потому что ей любопытно. Однако в какой-то момент всё же озадаченно замирает.

Когда я начинаю раздеваться.

– И что ты делаешь? ― подозрительно интересуются, когда моя толстовка улетает на гальку.

– А на что похоже? Собираюсь освежиться. Какой смысл любоваться на море, если не можешь в нём поплавать, верно? ― насмешливо откликаюсь, скидывая следом кроссовки и стягивая носки. ― Ты со мной?

– Здесь вроде купаться нельзя.

– Правда? Не вижу запрещающих знаков. А ты? ― небрежно скомканные джинсы бросаются сверху на остальные шмотки. Остаюсь в одних боксерах, вопросительно разводя руками. ― Ну так что, малая? Присоединишься? Или леди слишком скромна для таких авантюр?

– Пытаешься взять меня на слабо, серьёзно? Нам что, по пять лет?

– Пытаюсь тебя раззадорить, ― отступаю назад, заходя по щиколотку в накатившую волну, лизнувшую пятки. Уу, бодрит. ― Прохладная, но терпимо, ― играем в кто кого переглядит, но это не варик. Чижова тоже знает правила. ― Что же получается: меня не боишься, а воды боишься? Или плавать не умеешь? Я подстрахую.

– Нет нужды. Я прекрасно плаваю.

– Так давай это проверим, ― ей хочется. Вижу, что хочется, но вредность зудит у уха, не желая поддаваться на провокацию. ― Могу отвернуться, пока раздеваешься. Если тебя это смущает.

Не смущает. Или же старательно пытается это скрыть, потому что, продолжая смотреть мне в глаза, опускает рюкзачок на землю и неторопливо стягивает с себя лёгкую ветровку. А следом и короткую маечку, оголяясь до лифчика.

Ого. Вот это, признаться, уже заводит. Я-то был уверен, что она очканёт и до женского стриптиза не дойдёт, но так даже лучше. Недавняя мотивационная агитация: "любоваться на то, что хочется" только что заиграла новыми красками. Там ведь в самом деле есть на что посмотреть.

Кеды и чёрные брюки падают рядом с моими вещами и, осторожно ступая, раздетая до белья Алиса заходит следом за мной в море. Да, фигурка у неё что надо. А натуральная двоечка в кружевах и вовсе выше всяких похвал.

Медленно отходим от берега, погружаясь по пояс в воду. Я пячусь спиной, прощупывая неровное дно первым, Чижова доверительно следует за мной. Не скажу, что люблю моржевать, но особого холода не чувствую. Адреналин, закипающий в крови, греет лучше кипятильника.

Такая прогулка под луной однозначно мне нравится. Нисколько не жалею, что ради неё удержался от соблазна начистить рыльник Маркову. Проблема лишь в том, что теперь меня накрывает совсем другой соблазн. Конкретно так накрывает…

* * *

Стоим, чилим. Покачиваемся на волнах. Ниже пояса ласкает водичка, выше пояса ― ночной уже не летний, но ещё не осенний ветер. Романтика. Хотелось бы сказать, что это такая прелюдия, но куда там. Так что я, пользуясь ночным полумраком, всего лишь безнаказанно палю её сиськи, пока Алиса отгоняет от себя водоросли.

– И что дальше? ― интересуются у меня так буднично, что даже обидно. А где стеснение, неловкость? ― Устроим соревнование? Кто первый доплывёт до того отростка?

Отросток ― это, в смысле, искусственная песочная насыпь метрах в двухстах от нас.

– Да не. Зачем? Вроде ж неплохо тусим, зачем портить момент?

– Какой момент? Таращиться на мою грудь?

А чё, это так заметно? Упс.

– Не таращусь, а оцениваю, ― поправляю, невольно задумываясь над тем, что мы бы сработались. Интересно, она ещё девственница? Не, это не принципиально, просто любопытно. Девчонка-то не из робких. Такие обычно обет целомудрия не дают. Но с характером. Значит, кому попало тоже не даёт.

– И каков вердикт?

– Без лифчика было бы ещё лучше. Вопрос с подвохом можно? У тебя когда-нибудь был секс в море?

– А тебя когда-нибудь топили в море? ― строго щурятся.

– Нет. Не доводилось.

– Ну, значит, попробуешь новые впечатления, ― без предупреждения окатывают меня брызгами. В долгу не остаюсь, от чего завязывается игривая водная потасовка. С последующим громким плюхом и парным нырянием. Чижова в азарте теряет равновесие, и пока ловлю её ― подскальзываюсь на иле сам.

Итог ― вода теперь во всех дырках. Зато согреваемся на раз-два. Правда едва оказываемся на воздухе, мокрую спину и башку отдаёт отрезвляющим покалыванием. Всё, урегулировали температуру. Теперь на суше холоднее, чем в море. Хоть вовсе не вылазь.

– Ау, ― стирая с лица капли, Алиска хватается за веко.

– Соль попала?

– Линзу сбила.

– Ты ходишь в линзах? Стой, ― перехватываю её запястья. ― Не три. Хуже будет.

– Чешется же. В угол куда-то влезла.

– Попробуй проморгаться, ― запрокидываю ей голову, всматриваясь в нереально синие глаза. Эффект линз? ― Не, не получается? Давай языком попробую поправить.

– Ты придурок?

– Нет. Но язык распустить не прочь. В любое место на твой выбор. Он прокаченный, тебе понравится.

– Слишком самоуверенное заявление.

– Подкреплённое статистикой опрошенной фокус-группы.

– Ты хоть рот чистишь в промежутке? Чтоб инфекцию не подхватить.

– Не, ну ты не гони. Не настолько эта сеть обширна. И вообще, ты не за мой рот беспокойся, а за глаз свой. Повязка тебе не пойдёт.

– Сможешь вытащить?

Ох уж эти пошлые мысли. Им даже перепады температуры не мешают.

– Уточни, на всякий случай. А то могу подумать не о том.

– Линзу. Вытащи, пожалуйста.

Блин. Всего-то.

– Не вертись, ― придвигаюсь вплотную, пытаясь хоть что-то разглядеть. ― Фонарика с собой, случайно, нет? ― мои сардельки тоже, конечно в воде, но кое-как подцепляю кончиками пальцев прозрачную плёнку.

– Какая гадость, ― скатывая упругий шарик, усмехаюсь самодовольно. ― Вторую снимаем?

– Чтобы я в мышь слепую превратилась?

– Настолько всё хреново?

– Нет, но если отойдешь шагов на пять, станешь смазанным, ― подтирая скупую слезу, недовольно ерзают на месте. Из-за моего тесного присутствия, да? ― Так ты отойдешь?

– Зачем?

– Потому что в меня твой пойманный в трусы карась утыкается.

Ахах. Аж на ржач пробирает.

– Карась. Однако. Так мой член ещё не называли.

– Мне глубоко безразлично, как его называют. Просто держи его при себе.

– Каким образом? Ты вроде большая девочка, должна знать, что это не контролируется. Лучше гордись собой.

– С чего вдруг?

– Эрекция в подобных условиях ― задачка для самых упёртых, ― убираю мокрые волосы с её прилипшего плеча, покрытого мурашками. Реакция на ветер или на меня? ― Замёрзла?

– Замёрзла.

Врёт. Просто хочет дистанцию обратно выставить, а то нервничать уже начинает.

– Тогда пошли на берег.

Идёт. Летит, я бы сказал. Немного неуклюже выползает на колючую гальку и торопливо нацепляет одежду прямо поверх белья. От чего, разумеется, маечка моментально становится мокрой. Чёрт, да она издевается. Не. Оденусь-ка и я от греха подальше. А то мало ли.

– Опа, ― из вытряхнутой толстовки выпадает что-то мелкое. На поверку оказывающееся жвачкой "Love is". Нежданчик. ― Будешь? ― протягиваю находку Чижовой.

– Какая милота, ― умиляются не на шутку. ― И часто у тебя такое в закромах откапывается?

– Да не. Это, наверное, подкинула сегодня одна малявка.

Мия постоянно что-то подбрасывает. То чупа-чупсы, то заколки свои с бантиками, то конфеты шоколадные. Иногда без обёртки. Сунешься в карман, а потом вся рука как в говне. Но это мило. Она же из лучших побуждений. Угощает.

Вот и я теперь угощаю. Только жвачку не принимают. Да и пожалуйста, сам съем.

–"Любовь это… следы от её губной помады". Иронично, не находишь? ― хмыкаю я, протягивая Алиске вкладыш. ― Как думаешь, это работает по принципу печенек с предсказаниями?

– Я откуда знаю? Спроси у той, что тебя снабжает этими предсказаниями.

Фу. Что за скабрезные намёки? Мие восемь и она моя, типа, сестра. Двоюродная… Стоп. Чижова-то об этом не знает. Видимо, решила, что презентик от девочек постарше.

Заканчиваем одеваться и выходим обратно на тропинку. Правда на этот раз босиком. В таком виде и доходим до одного из многочисленных помпезных гостиниц, у декоративных ворот которых, завешанных цветущим вьюном, Алиса в какой-то момент тормозит.

Озадачено озираюсь. Жилым районом что-то не пахнет. Шкериться, чтоб точного адреса не узнал? Хотя… Миха же говорил, что её батя владелец сети отелей. И сама Чижова совсем недавно упомянула, что они продали квартиру, вложив бабки в бизнес. А раз хаты нет, а бизнес есть…

– Ты чё, прям тут живёшь? ― киваю в сторону комплекса, на что получаю кивок. Хрена себе. ― Круто. Дай угадаю, на чай не позовёшь?

– Увы. У меня по планам прокапывание опухшего глаза и поиск запасных линз, которых, скорее всего, нет. Так что извини, мне как-то не до чаепития.

Жаль. А то домой тащиться неохота. Но окуляры её действительно покраснели. Будто ревела. Прикол. Девица уходит от меня зарёванная ― это что-то новое.

– Тогда передавай привет собакену.

– Обязательно.

– Целоваться на прощание будем? ― уу, вот это взгляд, словно свёрлами хотят выковырять душу. Ладно, я его и ждал. Специально на него провоцировал. ― Ну тогда покеда, ― разворачиваюсь и отчаливаю, запоздало понимания, что карман ничего не оттопыривает. Блин, телефон, кажись, на берегу оставил. А там в чехле и карточки, и наличка. Надеюсь, никто ещё не свистнул. Много ли таких же долбоящеров ещё найдётся, решивших перед сном жопу себе поморозить?

* * *

Телефон находится, как и место для ночлежки. В гараже, на диване у Никитоса. Чувствую себя бомжом. Чуть повыше уровнем, чем Славик, но всё равно не кайфово. Пора, наверное, уже на съём перебираться или хотя бы комнатушку в общаге заиметь, но каждый раз оттягиваю с этим делом. Чтобы оплачивать жильё нужны бабки, но прибыль с боев нестабильна: то густо, то пусто. Про подработку вовсе молчу, она копеечная.

Опять же, занятия отнимают полдня, потом ещё несколько часов с Мией сижу ― кто и куда возьмёт меня на такой ненормированный график? Вот когда аттестат получу, тогда ешё можно ещё на полный день к тому же Нориному мужу в автомастерскую устроиться, а не как сейчас. На час-два раз в несколько дней побыть посыльным: подай-принеси.

Так что кантуюсь пока, где придётся. В основном у Янки, но на эти выхи она свалила к бабке с дедом куда-то в деревню, обломав меня по всем фронтам. А теперь вон ещё эта характерная блондиночка завела и слилась. И чё? Прикажете в гордом одиночестве передёргивать? Мне ж её мокрая маечка теперь снится. В смысле, натурально. Приснилась на кой-то хрен. Брр.

Всё воскресение зависаю у друга, лишь к вечеру объявляясь дома. Дебильная форма и сумка с учебниками там, а так бы не пошёл. У предков запои затяжные, с редкими просветами. К тому же они дома безвылазно сидят. Живут на отцовскую пенсию по инвалидности. На неё же и бухают, игнорируя счета за коммуналку.

К нам тут судебные приставы наведывались, такую циферку с задолженностью показали, что челюсть отвисла. Чую, скоро все дружно останемся без крыши над головой. Тогда точно в будку к гастерам пойду проситься.

Понедельник ― день тяжёлый и всякое такое, но уж лучше тащиться в элитный гадюшник, чем торчать в провонявшей спиртом и блевотиной холупе. Правда и в школе этой не шибко лучше, но хоть польза есть. И какая-никакая перспектива. Здешняя образовательная система, конечно, нацелена на перспективу, но это для тех, у кого есть денежная подушка. Мне же подойдёт любое захудалое ПТУ, лишь бы на бюджет пробиться. Если нет, тогда армейка только остаётся. А чё? Там и койку предоставят, и трехразовое питание. Хороший вариант, я считаю.

Главный коридор. До начала занятий ещё минут пятнадцать. Не успеваю прийти, а уже попадаю в гущу событий. Недалеко от гардеробной назревает очередная стычка, грушей для биться которой становится, вот же неожиданность, знакомый местный тюфячок.

Эх, Миша, Миша, Мишутка.

Когда ж ты подтвердишь свою половую принадлежность, прописанную в паспорте?

Скотиной буду, но не жалко его. И не надо заливать про неравные силы, комплекцию и слабую физподготовку. Подготовку можно подкачать, тогда и комплекция станет не обузой, а дополнительным преимуществом. Но если ты качаешь исключительно пальцы и исключительно на компьютерной клаве, не желая что-либо менять ― стой и терпи, чё могу ещё сказать.

Короче, снова собираюсь пройти мимо, забив болт на чужие проблемы, но невольно торможу, краем уха улавливая знакомый звонкий голосок. Сдаю назад, выныривая из-за угла, и замечаю знакомые светлые волосы, убранные в высокий хвост.

– Да что за детский сад? Самойлов, тебе самоутверждаться больше негде? Запишись в спортивную секцию и выплёскивай там свою дурь. Вас это всех касается. Только и можете бесцельно расходовать кислород, доставая других.

Во даёт! Одна девчонка, а сразу на пятерых наступает нахохлившимся воробушком. Пихает их в грудь, отпинывая от стоящего столбом Михи. Мужик, ничего не скажешь.

– Отвали. Ты чего влезла, идиотка? Тоже хочет отхватить?

Так, оскорбления в ход пошли. И как теперь мимо пройти?

– Просто орём или крайнего ищем? ― лениво подгребаю к ним, потирая чешущийся нос. Как я и думал, знакомые все лица. Та же компашка, только в профиль. ― Я тоже хочу отхватить, можно? Или у вас только на девчонок бычить смелости хватает?

Моментом гасятся. Не линяют, потому что свидетелей хватает и потом не оберёшься насмешек, но прыти убавляют.

– Ну а чего она лезет?

– И то верно. А ну брысь, мамзель. Не отсвечивай, ― оттягиваю Алису за блузку, отгоняя в сторонку. ― Теперь лезу я. Как поступим? ― как, как. За штанишки держаться будем, чтоб в них не наложить ненароком. ― Никак? Я так и думал.

– Тебя вообще никто не трогал, чего вмешиваешься? ― огрызается, как там его? Самойлов. Значит, будем знать ― в столовке я тогда приложил Самойлова. Приятно познакомиться.

– Да скучно просто. Охота кому-нибудь черепушку проломить, а желающих не находится. Может, вы согласитесь? Первому добровольцу скидка: пощажу зубы. Стоматология нынче дорогое удовольствие.

– Больной. Иди лечись.

– Зачем? Если я вас со справкой отмудохаю, думаете, будет менее болезненно?

– Да пошёл ты! ― шикают, крутя пальцем у виска и с гордо вскинутой головой "тактично отступают". Синоним к "позорному бегству", в общем. Ну-ну.

– Ну чё, сыкунишка? Очко жим-жим? ― удручённо оборачиваюсь к Михе, саркастично кивая на Чижову. ― Не стыдно прятаться за женской юбкой?

– Ой, ну ты только не начинай, ― отпихивает та меня раздражённо, понимая с пола тетрадь, на которую я случайно наступил.

– Так я и не начинаю. Я заканчиваю. Причём не первый раз, если помнишь.

– Закончил? ― вручают тетрадь Михе и поправляют сползшую с себя лямку сумки. ― Молодец. Иди, куда шёл.

– Это такое "спасибо"? ― сдувая со лба выпавшие пряди, в меня впериваются долгим, испытывающим взглядом… хех, из-под стеклышков очков. Прямоугольных, в чёрной оправе. Обновочка. ― Запасных линз не нашлось, судя по всему?

– Не нашлось. Жду, когда приедут.

– Подожди подольше, тебе идёт. Ты похожа на секси-училку. А я как раз домашку не сделал, накажешь меня?

Я не знаю, почему, но меня дико забавляет, когда она сердится и надувает щеки. Не удерживаюсь и со звуком сдувающегося шарика: "пфф" тыкаю пальцем в одну из них. В правую.

– Ты нормальный, нет? ― скептически вздёргивают бровь и, закатив глазки, уходят.

– Да вот уже подозреваю, что не особо, ― усмехаюсь, оборачиваясь к Михе, чтобы тот же посмеялся, но быстро редактирую фейс. Забылся, с кем нахожусь. ― Слушай, дружище. Мне вот интересно: тебя башкой в унитаз макали когда-нибудь?

– Нет, ― оскорблённо бурчит тот.

– Очень странно. У тебя пропорции прям идеальные для толчка. Войдёт как по маслу. Если и дальше будешь тряпкой.

– Моё оружие ― мозги, а не кулаки. Ничего. Мы ещё посмотрим: кто чего добьётся в жизни и где будут… эти.

– Боюсь, эти будут жить припеваючи. А вот тебя, если жопу свою не стиснешь покрепче, так и продолжат иметь все, кому не лень. По инерции, ― сочувствующе похлопываю его по плечу, задумчиво смотря туда, где уже и след простыл темпераментной Саламандры.

Саламандра.

Почему Саламандра? Кто такой догадливый? Я так и не удосужился спросить об этом у Алисы.

Надо исправить.

Прямо сейчас.

Собственно, иду. Правда по пути заскакиваю в кафетерий. Ещё официально не открытого, а потому пустого.

– Доброе утро, ― клюю в висок ковыряющуюся возле холодильника Нору, взглядом рыская по полкам под стойкой. Где они были? А, вот. ― Я возьму? ― не дождавшись согласия, умыкаю с паллета два киндера.

Обычные детские киндеры. Тётка их каждый день таскает на халяву дочери. Да и другие вкусняшки, где внешний брак обнаружился: упаковка нарушена или помято. Один фиг, пойдут на списание, потому что контингент тут зажравшийся. Тут же носом крутят.

– Вить, ты кушать хочешь? Давай блинчиков положу?

– Некогда, ― бросаю ей, прямым рейсом направляясь к кабинету английского. Чижова уже на месте. И сумка на соседнем стуле тоже. Скидываю её на пол, падая на освободившееся место, и молча кладу перед ней сладости. Девчонки же вроде любят шоколад, да?

– Что это?

А, может, и нет.

– Не видно?

– Видно.

– И?

– И, что? Сорокин, как это понимать?

А хрен его знает. Импровизирую.

– По-моему, очевидно: яйца подкатываю. Шоколадные. Хотя тебе и своих хватает. Что, признаться, восхищает.

– Зачем?

Зачем, что? Зачем подкатываю? А комплимент она опять мимо ушей опять пропустила?

– Сама догадаешься? ― какая непонятливая. Ещё и вскипать начинает. Вот-вот из носика пар пойдёт. ― Короче: на свидание, говорю, пойдёшь со мной?

Глава пятая. "Солёная лакрица" по имени Карина

POV САЛАМАНДРА

Это стёб, да? Или он решил, что раз мы искупались разок в неглиже, то теперь будет несложно раздеть меня окончательно? Я, конечно, согласна, что ситуация вышла достаточно двусмысленной, но не до такой же степени!

Открываю рот, чтобы решительно отказаться… Но язык не поворачивается сказать "нет". Более того, так и подмывает согласиться. Хотя бы для того, чтобы посмотреть: что из этого выйдет.

– Что ж, удивил, ― подковыриваю ногтем упаковку одного из киндеров. Додумался же. ― Это тоже тебе твои девочки подбросили? Чередуют с жвачками?

– Не а. Это сто процентное спешл фо ю.

Оборачиваюсь к Сорокину, поправляя сползшие на переносице очки. Не люблю в них ходить, но пока так. Глаз только-только перестал воспаляться. Вчера уже думала, что реально повязку придётся ляпать.

– И чего ждёшь от меня? Восторгов?

– Брови у тебя, конечно, презанятные, ― вообще мимо кассы отвечают мне. ― Ты знала, что они живут отдельной жизнью?

Ну приехали. С бровями-то моими что не так!?

– Ля, вы видели этих голубков? ― от проходящего мимо Лёши, только что зашедшего в кабинет, тоже не укрывается "нестандартный" подкат. ― Игрушечками балуетесь?

– Отвянь, Марков, ― отмахиваюсь, но знаю, что это бесполезно. Если прицепится, уже потом не отдерёшь этот репейник.

– Чего отвянь? Саламандра, не знал, что ты настолько дешёво продаёшься. Впрочем, что взять с нищего? Ты, наверное, и на эти шоколадки неделю собирал на паперти, ― ехидно косится он на напрягшегося Витю.

Вцепляюсь ему в одеревеневшую руку.

– Не надо. Только не заводись, ― прошу негромко. ― Он того не стоит.

– Послушай подружку, она плохого не посоветует, ― продолжают глумиться, не чувствуя безнаказанности. ― Но подход одобряю, не пропадёшь. Богатые неразборчивые невесты на дороге не валяются. Охомутаешь такую и из пешки сразу в короля прыгнешь.

– Ты заткнёшься или нет!? ― самой уже охота влепить оплеуху по этой мерзкой физиономии, но приходится удерживать Сорокина, уже буквально повиснув у него на локте. ― Витя, пожалуйста. На ограниченных не злятся. Их и так природа обидела.

– Слушайся хозяйку, верный пёсик. Гав-гав, ― да когда ж ты язык-то откусишь, кусок дебила! ― Саламандрик, слушай, а ты ему татушку свою уже показывала, а? Или вы пока так далеко не заходили? И то верно, пускай помоется сначала. Ты знаешь, кто его родаки? Я тут порылся в его увлекательной биографии, и советую без справки из наркологички его к себе не подпускать…

Всё. Перебор.

Витя без особого труда отрывает меня от себя и медленно поднимается с места. Спокойно так, без резких движений. Сколько за ним наблюдаю, замечаю, что он по натуре такой несуетливый. Всё делает неторопливо, взвешенно и молча. Без дешёвых выкриков с галёрки. Даже в мимике не меняется, обходясь без театральных гримас.

– Марков, ты идиот, ― вздыхаю обречённо, уже догадываясь, что будет дальше.

Ну вот и зачем? Зачем целенаправленно доводить? Зачем подзуживать? Неужели это такое удовольствие, по роже получать? Мало было одного раза, не терпится добавки выпросить? Или задетое самомнение покоя не даёт? Его унизили физически, так он пытается морально отыгрываться. Слово-то ранит не меньше боли.

– Ну давай, ― Лёша с издёвкой смотрит на замершего напротив соперника. И хоть внешне Марков привычно расхлябан, но я прекрасно вижу его стиснутые кулаки, готовые в любой момент пойти в ход. ― Только тронь. Свидетелей навалом, так что быстро поедешь в места не столь отдалённые. Хотя тебе там наверняка понравится. Будет как дом родной.

Свидетелей и права навалом. И большая часть уже старательно снимает всё на видео. Долбанные папарацци. Хоть бы кто вступился. Даже Потапова не чешется, сидит и меланхолично ноготки пилит.

– Не надо, ― последний раз, без особой надежды, прошу я. ― Будь умнее.

– Да не сцы, Саламандра. Он же не настолько туп… ― Марков не договаривает, влетая лицом в мою парту. Как из рогатки стрельнули, никто и сообразить ничего не успел. Даже я, как самая близ находящаяся, упустила момент, когда Витя его за шею схватил и приложил. Но этот хруст сломанного носа, наверное, никогда не забуду. И сухарики есть больше не смогу, слишком уж звук схожий.

Брезгливо отпрянываю от крови на столешнице. Несколько капель даже на учебник попали. Гадость.

– Да ты покойник! ― хватаясь за переносицу, истошно орёт Лёша, насилуя барабанные перепонки присутствующих. Сквозь пальцы текут алые дорожки, сам краснее рака ― противное зрелище.

Сорокин равнодушно оборачивается ко мне.

– Салфетки есть? ― трясущими руками лезу в рюкзак, доставая пачку. Тот спокойно вытаскивает парочку бумажных платочков и протягивает изрыгающему проклятия покалеченному. ― Заткни шнобель, а то загадишь всё, ― криво усмехается он и переводит взгляд на замершую в дверном проеме Валентину Павловну. Осоловевшую и пытающуюся понять, что произошло. ― Да знаю, знаю. К директору, ― не тратя время отмахивается Витя и, минуя её, выходит без разрешения.

Немая сцена.

Все в шоке.

Англичанка в шоке.

Я в шоке.

Один Марков клокочет от ярости и охает, задрав голову. Только он и вырывает нас из оцепенения.

– Алексей, ну и чего ты тут прыгаешь? ― безучастно интересуется Валентина Павловна, проходя мимо со стопкой рабочих тетрадей. ― Чеши в медпункт. Алиса, а ты куда? ― тормозят меня озадаченным окриком.

– Простите, срочно надо, ― хватая свою сумку, едва закрывающуюся от закинутых туда как попало вещей, и попутно подцепив оставленную сумку Вити, вылетаю из кабинета, нагоняя его лишь на лестнице. Вот шустрый.

– А тебе чего? ― удивлённо оборачиваются на стук каблуков.

– Ты куда?

– Сказал же вроде: к директору. Один фиг, явиться заставят, чтоб нотации читать, ― безразлично замечает тот, забирая своё. ― Так лучше сразу. Быстрее отделаюсь.

– Нотациями? Думаешь, только ими обойдётся? За неполный месяц обучения это у тебя уже какая драка? Третья, четвёртая?

– А есть разница?

– Есть. За такое вообще-то исключают.

– Да похрен.

– А на что тебе, позвольте спросить, не похрен? ― без предупреждения получаю по губам. Несильно, но обидно. ― Ай! За что?

– Леди не сквернословят.

– Да я же тебя цитирую!

– Нашла кого цитировать, ― сворачиваем за угол, минуя учебку, где на кожаных диванчиках обычно заливаются корвалолом уставшие от нас преподы, и входим в двойные стеклянные двери.

Они всегда открыты, как бы давая понять, что руководство готово выслушать и принять учеников в любое время, но на деле гостеприимством здесь не пахнет. Потому что все знают: сюда ходят не хвалебные оды школе петь, а выяснять отношения. Ученики, их родители, униженные учителя, спонсоры, налоговая.

Как результат ― за длинным столом, почему-то всегда заваленном, сидит замученная секретарша Катерина: тощая селёдка с выпирающими ключицами, которая никогда никому не рада. И себе, наверное, тоже не рада.

– Что хотели, ребята? ― ковыряясь в раздражающе пиликающем принтере, спрашивает она с нескрываемой досадой.

– Богданович на месте? ― Сорокин кивает на табличку, висящую на второй дальней двери, уже более приватной и закрытой ― за которой притаился личный кабинет директора.

– Он занят. И я тоже.

– Дайте сюда, ― отодвинув Катерину, Витя что-то нажал на сенсорном экране, где-то дёрнул и до хлопка закрыл крышку, заставив принтер замолчать. А следом и удовлетворённо зажужжать, включаясь в работу.

– Как ты это сделал?! ― облегчённо выдыхает секретарша.

– Перезагрузил.

– Да я раз десять его перезагружала! Стой, ты куда? Нельзя! ― облегчение сменяется возмущением, когда, стащив ещё не успевший затянуться валиком чистый лист, Сорокин бесцеремонно врывается к директору. Без стука, зато с чистосердечным: "Я с повинной. Дайте угадаю, снова объяснительную писать?".

Что остаётся делать? Прошмыгиваю следом со смущённым: "А я свидетель", виновато кивая Катерине.

Опуская недовольное ворчание о нашей невежливости и мои извинения сразу за двоих, директор благосклонно прерывает телефонный разговор, соглашаясь нас выслушать.

На самом деле, по большей части меня. Витя ограничивается сухим: "Я втащил Маркову. Опять. Скоро придёт к вам со сломанным хрюнделем жаловаться". И всё. Ни малейшей попытки себя оправдать.

Поэтому я и беру слово, разъясняя ситуацию. Мол, так и так, Алексей целенаправленно выводил его из себя, отпуская оскорбления в его и мой адрес. Не забываю добавить, что самолично прибила бы того, будь у меня поставлен удар.

Сорокин на это никак не реагирует. Молча строчит от руки объяснительную, но по поджатым губам заметно, что он не очень доволен тому, что я встреваю. Да и пожалуйста. Зато мои аргументы звучат явно убедительнее, чем его "да потому что достал". И давайте не будем забывать: по статусу я имею некие привилегии, от которых нельзя так просто отмахнуться. Тем более что пользуюсь ими достаточно редко.

А в данном случае моему папе точно вряд ли понравится, если он узнает, что его любимую дочурку прилюдно травят в стенах заведения, которое за немаленькие деньги обязано учить и обучать, но никак не гнобить ребёнка. О чём, как бы между прочим, тактично и напоминаю. Культурно и вежливо, без повышенных тонов.

Наверное, поэтому, а, может, потому что прежде за мной почти не водилось грешков, директор идёт нам на встречу. Выслушивает, забирает объяснительную, грозит Вите очередным последним-припоследним предупреждением и попросту отпускает, обещая поговорить с Марковым. Как и о чём ― это уже другой вопрос.

Но на повышенных тонах точно, потому что когда мы выходим из кабинета ― туда, игнорируя уставшую чувствовать себя невидимкой Катерину, как раз влетает Лёша: умытый, но с посиневшей переносицей. Злобно смотрит на меня, с ещё большей ненавистью на Витю, но ничего не говорит. Зато хлопает дверью кабинета так, что дрожит матовое стекло в раме.

Ор и угрозы расправы слышны даже из общего коридора. Подслушиваем вынужденно, замирая в нерешительности. Куда идти-то? На английский вроде как уже бессмысленно. Не придумав ничего лучше, тупо стоим возле подножия лестницы, размышляя. То ли наверх подняться, то ли в кафетерий сходить, кофе попить.

Но это я. У Сорокина в другом направлении мысль скользит.

– Могу я тебя попросить? ― первым нарушает он молчание.

– О чём?

– Никогда больше не вмешивайся в то, что тебя не касается.

– В смысле, не касается? Меня как раз-таки это и касается.

– НИКОГДА больше не вмешивайся. Не надо меня ни выгораживать, ни защищать.

– Не ори.

– Ты пока ещё не слышала, как я ору. И лучше тебе не слышать.

Резкий холодный тон режет по ушам, заставляя вжимать голову в плечи. Не очень приятно, хоть и понимаю, чем это обосновано. Гордость-то мужская задета. Он же сам буквально недавно отчитывал Мишу, "прячущегося за женской юбкой", а тут получается, что невольно прикрылся моей.

– Я просто хотела помочь.

– А тебя просили о помощи? Что за маниакальная одержимость во всё вмешиваться? Самоутверждаешься за счёт ущемлённых? Или просто дура?

Не, ну это уже перебор!

– Да пошёл ты, ― вспылив, огрызаюсь. ― В следующий раз слова не скажу, и пускай тебя отчисляют. Может, хоть тогда научишься себя контролировать. Псих! ― перепрыгивая через ступеньки уношусь вперёд, но на втором пролёте меня нагоняет его окрик.

– Малая! По поводу свидания.

Блин. Нашёл время!

– И что с ним? ― перегибаюсь через перила, всем видом давая понять, что теперь ему точно ничего не светит. Пусть сначала помощь принимать без агрессии научиться.

– Ничего. Я передумал. Никакого свидания. Ни тебе, ни мне это не нужно, ― бросают сухо, разворачиваются и идут в противоположную от меня сторону ― к выходу.

А я, опешившая, так и застываю в нелепой позе, рискуя свалиться вниз.

Эээ… !?

* * *

Лайфхак для парней: как стать незабываемым? Просто бортани девушку со свиданием и наслаждайся результатом. Весь спектр негодования к своей персоне тебе обеспечен. Потому что я негодую!

Не нужно ему.

Не хочет он свидания.

Передумал.

ПЕРЕДУМАЛ!!!

Не, ну нормально? Передумал, потому что ему не понравилось моё самоуправство! Да и пошёл тогда он лесом, ишь какой горделивый баран выискался.

Мысленно ругаю Сорокина, применяя самые незавидные эпитеты, а вот на деле… Не обидно, нет. Скорее тоскливо. Вечно мне какие-то придурки попадаются. Видимо, сама дурная и таких же магнитом притягиваю. А некоторых и отталкиваю…

Сижу в лобби отеля, на открытой веранде, вертя между пальцев маленькие фигурки фламинго и жирафа, попавшиеся в киндере. Шоколадные половинки давно съедены, а вот фигурки остались. Сперва хотела выкинуть, сгоряча, но потом передумала и полезла обратно в мусорку: они-то в чём виноваты?

А вообще, это было мило. Если опустить то, что случилось дальше. По крайней мере, так ко мне ещё никто не подкатывал. Только вот подкат ли это был? Что двигало Витей?

Ногти царапают пластик, когда кто-то сзади накрывает ладонями мои глаза.

– Кошелёк или жизнь, Чижик, ― мелодично поют возле уха, и я на радостях вскакиваю с места, повиснув на шее подруги.

Обе прыгаем, скачем и визжим как чокнутые, ставя на уши всех остальных. А таких здесь в любое время немало. Лобби отеля одно из самых популярных мест. Даже популярней шезлонгов возле бассейна. Там в большинстве лишь полотенца валяются, пока народ накачивается разведённым алкоголем здесь.

– Почему не предупредила?! ― надорвав голосовые связки и лишь тогда слегка угомонившись, отклеиваемся друг от дружки, усаживаясь обратно за плетёный столик. ― Давно приехала?

– Да часа полтора назад. Вещи домой забросила и сразу к тебе.

– Сказала бы. Я бы тебя в аэропорту встретила.

– А как же сюрприз? Я тебе, кстати, подарочек привезла, ― Карина протягивает бумажный фирменный пакет с наклеенным бантиком, внутри оказывающийся забитым всевозможными сладостями. Всех цветов, вкусов и форм. ― В Швеции безумно популярна солёная лакрица. Хотя она, конечно, на любителя. Но я тебе разные виды взяла.

Вкусняшки ― это, конечно, замечательно, но то, что подруга, наконец, вернулась лучше в сто крат! Я прям чувствую, как в лопатках зудит ― это крылышки рвутся наружу. Я люблю быть одной, мне нравится уединение, и я спокойно могу сутками напролёт валяться в кровати с книгой, но всё же общения, нормального живого общения, мне безумно не хватало все эти месяцы.

Как-то так сложилось, что Карина ― единственная близкая мне подруга. С которой можно и подурачиться, и побеситься, и посплетничать, и поплакаться. Но главное, быть уверенной, что все секреты останутся между нами, а не станут всеобщим достоянием. А то и такое бывало. Особенно когда дела папы пошли в гору.

Я тогда ещё училась в обычной школе, но мы уже переехали сюда и могли позволить себе чуть больше, чем другие. Одежду покупать получше, гаджеты круче, карманных, опять же, выделялось на порядок солиднее. Но пиком стало моё пятнадцатилетие, когда торжество устроили прямо здесь, на территории. Можно сказать, с размахом.

Тогда и начало всё меняться. Отношение ко мне. Мальчики стали обращать на меня больше внимания, заваливая ухаживаниями, а девочки всячески набивались в подружки, подлизываясь и заискивая. По первой такая внезапная популярная была, конечно, приятна, но слишком быстро вскрылось, что кроме меркантильности ничего настоящего за этим не стоит.

Пришлось пресечь нахлебничество, что повлекло за собой самый настоящий буллинг. В мою сторону отпускали насмешки, тыкали пальцем в спину, обзывая выскочкой, шушукались, цедя ядом, открыто подставляли. Отвратительное чувство ― быть изгоем, скажу вам. Долго я так не продержалась. Пришлось менять школу, но получилось, что из одного лицемерного коллектива меня занесло в другой ― причём неясно, какой из них оказался хуже в конечном итоге. Тот-то был просто завистливый, этот же вдобавок ещё и ограниченный, жестокий и расчётливый.

Думала уже всё, контакта ни с кем не наладить, но именно тогда и познакомилась с Кариной: слегка "блаженной" недомажорки с постоянно разноцветными волосами, броским макияжем, многочисленным пирсингом и способностью уходить в астрал, плавая на своей собственной волне.

Эта девчонка буквально чуть-чуть не от мира сего, кладущая с пробором на условности. Ей ничего не стоит потеряться в днях недели или заявиться на вечеринку в обляпанной краской майке и с воткнутой в пучок кисточкой ― талант матери к рисованию передался и ей. Как и равнодушное отношение к брендовым шмоткам, украшениям и дешёвым понтам. Вы когда-нибудь видели разукрашенные акрилом "Лабутены"? Я видела. Да мы их вместе красили от скуки.

В общем, "нетипичные" для здешнего окружения души нашли друг друга. Чижова и Скворцова. Мы с этого тоже посмеялись в своё время. А теперь вот к нам в скворечник ещё и Сорока подселилась.

Прям птичник настоящий.

– В зоопарк играешь? ― хихикает Карина, замечая фигурки из киндера. ― Ты, конечно, говорила, что тебе скучно, но я не думала, что на-а-астолько.

– А? Да это так… На подумать.

– О чём?

– О ком.

– Ооо… Многовато я пропустила.

– Не особо. Я тебе про него говорила. Новенький с неуравновешенной психикой.

– С которым ты банные процедуры принимала под луной? ― коварно уточняют. Язва. Теперь постоянно подкалывает по этому поводу. ― И что он?

– Да если б я знала. Ничего.

– А что ты?

– А что я? И я ничего.

Третий день пошёл как моё существование попросту игнорируется. Мы даже не здороваемся. Витя тупо проходит мимо, я в ответ делаю вид, что мне всё равно. На том и закончили то, что и начаться толком не успело. Наверное, оно и к лучшему. Я уже говорила и повторюсь: от таких людей стоит держаться подальше.

Подруга, скрестив руки на столешнице, склоняется ближе, щуря ярко выделенными синими тенями глаза. Под цвет помады и… волос. Зелёные были, красные были. Теперь вот синие.

– Детка, а ты часом не того, не?

– Не того ― это чего?

– Ну того самого, ― выразительно играют бровями. И это у меня ещё они живут отдельной жизнью? А её тогда что? На независимых солнечных батарейках работают?

– Девушка, вы на что намекаете?

– Да кто ж намекает?! Да я ж прямым текстом отмигиваю. Азбукой морзе отстукиваю: точка ― точке ― тире ― запятая. Непонятно?

Да понятно всё. Только я решительно не согласна с тем, что так незатейливо пытаются мне втолковать.

– Я на него не запала!

– Конечно, нет. Ты ж с каждым вторым до трусов раздеваешься. Стандартная процедура, ― на нас с интересом оборачивается несколько человек. Один особенно рьяно подключается, изворачиваясь так, что коленками задевает стол, заставляя зазвенеть стоящие на нём стаканы. ― Вам ничего не светит, мужчина, ― невозмутимо отмахивается от него Скворцова. ― Хлебайте свою пина-коладу дальше. Закусывать не забывайте только.

– Точно? ― не столько разочаровано, сколько чисто ради развлечения уточняет он.

– Верняк.

– А с тобой?

– Дядя, я, конечно, привезла с собой Стокгольмский синдром как сувенир и мечтаю сдаться в плен, но не тем, кто мне в отцы годится. Вы свободны. Не вынуждайте звать охрану и жаловаться на домогательства, ― осаждают его предельно равнодушно, переключаясь обратно на меня. ― Ну так что, бабочки в животе, все дела?

– Нет никаких бабочек!

– Значит, куколки ещё в коконе томятся. Подождём, пока вылупятся.

– Слушай, завязывай, ― начинаю злиться. ― Он мне даже не нравится. Грубый, резкий, вспыльчивый, нестабильный, вечно себе на уме ― ты бы с таким связалась?

– Ещё как. Вот ты сейчас говоришь и прям слюнки текут. А фотка есть? Я тебя сколько просила, ты так и не скинула.

– И где бы я её взяла? Попросила бы попозировать? "Улыбнись как разок без оскала, мне тебя подружке показать надо", да? Завтра сама и увидишь. Познакомишься.

– О, непременно! Познакомимся, ещё как!

Сколько азарта, сколько азарта-то у человека. Её бы энергию, да в полезное русло.

* * *

– Увидела.

– Чё? ― озадаченно моргает Сорокин, когда Скворцова перекрывает ему проход в кабинет, разглядывая как диковинного зверька.

– Увидела, говорю.

– Поздравляю. Брысь с дороги.

– А познакомиться? ― протягивают ему руку, брякающую от многочисленных браслетов. ― Карина.

– Веришь ― нет, вообще насрать. Брысь, говорю, ― раздраженно отпихивают её, проносясь мимо меня и, как уже стало обычным, не соизволяя даже мельком взглянуть.

– Фу таким невежливым быть, ― оскорблённо потирая плечо, подруга плюхается рядышком. Для неё место и бронировалось всё это время. Не нужно мне левых соседей.

– Ну что, познакомилась? ― усмехаюсь. ― Слюнки всё ещё текут?

– Не. Слюнки засосались обратно, а вот мозжечок активизировался. Слушай, не знаю ― почему, но мне его лицо ужасно знакомым.

– В ментовке бывала когда-нибудь? Не удивлюсь, если его анфас давно красуется на доске: их разыскивают.

– Нет. Но всё равно, что-то в его чертах мне смутно напоминает. Витя, Витя, Витя… Виктор… ― стуча ногтями по зубам, Скворцова уходит в анабиоз, пытаясь подмести в своей голове и нащупать ниточку. ― Вспомнила! ― подпрыгиваю от неожиданности. ― Это ж друган моего бывшего!!! Ну помнишь того, что тачку свою больше девушек любит?

Честно? Я в её мимолётных романах давно запуталась. Причём там редко когда заходило до чего-то серьёзного. Обычно одной-двумя встречами дело и ограничивалось, так что запоминать не имело смысла. Но про машину я что-то такое смутно припоминаю…

– Это который на Волге своей доисторической катался?

Стоит отдать должное, раритет советского автопрома у него был как с иголочки. Наворочен, оттюнингован и только что не слепил от блеска.

– Он самый! Помню я твоего Витька на одной из ночных движух на пустыре. Он ещё тогда с какой-то девчонкой приходил. Так, ― Карина торопливо лезет в телефон, листая ленту сообщений в ВК. ― Где-то у меня оставался контакт Никитоса в переписке…

– Что ты делаешь?

– В смысле, что? На свидание хочу его позвать.

– Ты ж сама его бросила.

– Не бросила, а слилась по весаой причине: потому что улетала. А сейчас вернулась, соскучилась и безумно хочу встретиться.

– Зачем?

– Как зачем? Не тупи, детка. Справки наведём про твоего хмурёныша.

О… Ну всё. Шерлок Холмс вышел на охоту. Теперь у Сорокина нет шансов, потому что подруга об стену расшибётся, подняв на уши весь город, но выяснит всё до мельчайших деталей: вплоть до того, как зовут его двоюродную бабушку четвероюродного дяди по линии матери. Если такие имеются. Не у одного Маркова, сидящего по диагонали с фиолетовой рожей, есть знакомства и связи в городе.

– Может, не стоит? ― осторожно замечаю, но этот танк уже не остановить. ― Личное должно оставаться личным.

– Хочешь сказать, тебе нисколечко не интересно?

Интересно… Но нужно ли мне знать то, что рассказывать не хотят? А если правда не понравится? Или что хуже, если Витя об этом узнает?

Ух, тогда точно ора не оберёшься.

Глава шестая. Закон всемирного тяготения

POV СОРОКА

– Я заберу тебя в четыре.

– Хорошо, ― детские объятия, кстати, клёвая тема. Они такие крепкие и такие искренние, что умилится даже самый чёрствый сухарь.

– Давай, чеши. Точно всё взяла?

– Точно.

– Сочинение переписала на чистовик?

– Переписала, переписала! Не будь таким же дотошным, как мама, ― хулиганисто высовывают мне розовый от конфеты язык и, придерживая лямки капец какого тяжелого для восьмилетки ранца, вприпрыжку бегут к главному входу, куда ленивой вереницей стекается мелкотня.

Дожидаюсь пока две белокурые трубочки Мийкиных хвостиков скроются в стенах младшей школы и пешком иду до собственного каземата. На первую пару точно опоздаю, но у Норы сегодня с утра запись ко врачу, а Серёга уехал в мастерскую когда ещё и пяти не было ― пришлось заехать за малявкой, чтобы сопроводить до цитадели знаний и социального адаптирования.

Торопиться уже некуда, так что по пути заскакиваю в Мак позавтракать. И кофейку заодно купить. Взбодриться, а то ночка снова выдалась бессонной. Но приятной. Спасибо Янычу за старания.

К тому моменту, когда подгребаю к вензельным узорам на главных воротах элитной шарашкиной конторки можно сразу заворачивать в сторону раздевалок. И обратно чесать на улицу, на спортивную площадку. Физкульт, привет.

Там и сижу на трибунах, наблюдая за заканчивающими заниматься классами помладше. Правда почти сразу стадион пустеет. Закуриваю в ожидании народа, лениво подтягивающегося лишь четверть часа спустя.

Издалека примечаю Чижову с новенькой. Той, что вроде как старенькая. Я хз, если честно, но деваха сверхэнергичная. И громкая, её слишком много. Болтает, хохочет как ненормальная, мельтешит везде до ряби в глазах. Зачем синие волосы? К чему они? А малюется зачем так ядрёно? Комплексы прикрывает за вызывающей внешностью?

Странная девица. Но Алиса рядом с ней совсем другая становится. Будто из панциря вылезает. Ожила. Улыбаться стала больше. Смеяться. Затычки из ушей вынула. Они, вон, и сейчас идут, да трещат о чём-то активно. На меня если и обращается внимание, то вскользь, без особого интереса. Несильно, смотрю, её и парит моё динамо. Ну и славно. Так даже лучше.

Докуриваю, бросая третий по счёту бычок в траву и задавливая подошвой. Поднимаю голову и натыкаюсь на Потапову. Как её там зовут? Алина? Алевтина? У меня хронический склероз на имена и людей, которые мне до лампочки.

– Привет, ― обворожительно улыбаются. Ммм? Это меня что, завести должно?

– Чего надо?

– Тебя, ― мальца охреневаю, когда её локоть закидывается на моё плечо.

– Родная, ты вешалку, случаем, не перепутала? Твоя левее, с баскетбольным мячом развлекается.

– Да ну его, ― отмахиваются пренебрежительно. ― Мы расстались.

– Что так?

– Надоел.

– Ты ему? Или он тебе?

– Это так важно?

– Честно? По барабану. Но зря разбежались. Отличная пара была. Конченый и пустоголовая.

– Так и быть, сделаю вид, что не слышала оскорбления, ― острые коготки с такой длиной, что могут запросто работать ковшом экскаватора, тянутся к моим волосам. Предупредительно отдёргиваюсь, остужая её пыл. И локоток стряхиваю.

– Костыль подбери и вали, куда шла.

– Так я к тебе и шла. Спросить хотела: какие планы на эти выходные? Может, сходим куда-нибудь?

О. Это что-то новое. Она что, со мной заигрывает? Судя по вываливающимся из спортивного топа сиськам и активному накручиванию кудря на палец, да.

– Ты ничего не попутала, дорогуша?

– Не думаю. А в чём проблема? Ты симпатичный. Крепкий. И не нытик, как некоторые.

А, ну тогда понятно, чего разбежались. Бабская психика не выдержала мужских нюней.

– Свободна.

– Это да или…

– Я что, похож на того, кого подбирает с помоек? Поюзанный товар не интересует. Поищи удачу в другом месте.

Накаченные пельмени вместо губ оскорблено вздуваются. Ща как лопнут от перенапряга.

– Поюзанный товар, говоришь, не интересует? Тогда что ты забыл рядом с нашей Саламандрой, а? Хотя, нет. Вроде ж больше не забыл? Неужели уже получил, что хотел? Надо же. Я полагала, залезть к ней в трусы будет теперь чуть тяжелее, памятуя-то прошлый опыт. Рассказать кое-какие подробности? Ты удивишься.

– Уже удивляюсь.

– То то же.

– Тебе.

– Что?

– Ты кто, бабка на базаре? Сплетничаешь как старая, завистливая клуша. Лучше бы за своими трусами следила. Там такое проветривание, что только брезгливый не пристроится, ― вот это куклу накрыло. Зеньки вылупила и рот закрывает/открывает, не найдя, что возразить. ― Ты ещё здесь? Проваливай и не порть воздух своей гнилью.

Уходит. Не забывая напоследок меня обиженно толкнуть. Да и пусть валит. Ненавижу трепачей. Самый подлый вид. Раз с радостью ябедничает на других, значит и на тебя охотно доложит в любой момент. Только повод дай. Если что и цепляет в замечании этой курицы, так это завуалированные намёки.

Что ж получается, местный сброд благополучно решил, что я уже трахнул Чижову и эпично слился? А я ведь так в тему всю неделю за километр её обхожу. Идеальней повода изрыгаться желчью и не придумаешь.

Мда. Здесь тупанул, каюсь, но уже поздняк метаться. Раньше надо было думать. До того, как в открытую клеиться. Мне-то на чужое мнение похрен, а вот Алиска и без моего вмешательства на ножах со всеми. И как теперь лучше? Оставить как есть или…

Размышляю об этом, а сам следующие полчаса исподтишка наблюдаю за тем, как она соблазнительно выгибается во время разминки. Шикарная задница, обтянутая шортиками, то и дело задирающаяся маечка и вишенка на торте ― блестящая серёжка на плоском напрягающемся от нагрузки животе.

Не могу отделаться от мысли, что не прочь посмотреть на безделушку поближе. При условии, что кроме пирсинга на малой больше ничего не будет надето… Чёрт. Кажется, я возбуждаюсь. Вот так, буквально на ровном месте. Без повода. Находясь на расстоянии. Играя, мать вашу, в любительский волейбол: команда на команду.

Пздц. Это что-то новое. А откатившийся к моим ногам баскетбольный мяч, отскочивший от бортика, словно сам дарит повод. Ловлю его мыском кроссовка и несколько секунд тупо сверлю взглядом, пропуская собственный пас.

– Эй, ты куда пошёл? А играть кто будет!?

Игнорируя недовольный окрик, подкидываю и перехватываю в воздухе мяч, направляясь к Чижовой. Последние минут пять она безуспешно пытается попасть в подвешенное на столбе кольцо, но с её ростом это та ещё задачка. Синеволосая подружка прыгает рядом, угорая над ней, но и сама не сильно отличается прицельностью. Такая же мазила.

Алиса меня замечает. Вынуждено, но пусть так.

– Согни ноги в коленях посильнее, ― даю ей пас. ― И локоть опусти. Держи его под мячом, а не уводи в сторону.

– О, да мы снова разговариваем?

– Мы и не прекращали.

– Заметно.

Гордячка. Отворачивается, игнорируя советы. И, разумеется, снова мажет. А я снова перехватываю врезавшийся в щиток инвентарь, подходя к ней вплотную.

– Развернись, ― прижимаюсь грудью к её спине, направляя расположение рук, вцепившихся мёртвой хваткой в шершавую поверхность. ― Расслабь кисти.

Там не только кисти. Она вся как пружина сжалась. Да и меня её запах тоже дезориентирует. Естественный, чуть сладковатый. Приятный.

Крышу сносит окончательно.

– Не дыши мне в затылок, ― ворчат тихо.

– Неприятно?

– Горячо.

– Сорри. Я бы дышал в шею, будь ты повыше.

– Не надо грязи. Я нормального среднего роста.

– А кто упрекает-то? Маленькая, да удаленькая.

– Да иди ты, ― раздражённо дёргают плечиком.

Ля, обижается ещё. Я что ль виноват, что она гномик? Но это не упрёк. Наоборот, отличный козырь. Подобных малышек любят холить, лелеять и оберегать от каждой пушинки.

– Не ёрзай. Одну ногу чуть вперёд. Колени согни. Ещё. Локоть. Помни о локте, ― ладонью касаюсь тёплой кожи, стараясь не думать о том, что мой стояк теперь упирается ей в зад. И она отлично это чувствует. Однако это не мешает нам, прицелившись, вместе отправить мяч точно в корзину. ― Несложно, верно?

– Конечно, несложно. Когда руки как у обезьяны, ― бурчат, вырываясь.

– Хочешь, попробуешь ещё раз. Сама. Ну или могу помочь.

– Не утруждайся. Сама как-нибудь справлюсь.

Не сомневаюсь.

– Куплю билет и назло кондуктору пойду пешком.

– Это сейчас к чему?

– Да так, это я о себе.

– Сочувствую. С биполярочкой непросто.

Язва.

– Мы можем поговорить? Наедине? ― киваю на подруженцию, следящую за каждым моим движением как натасканный цербер. Интересно, в ляжку вцепится, если в башку дурь стукнет?

– Не можем, ― холодно отзывается Алиса.

– Почему?

– Не хочу. Ни тебе, ни мне это не нужно, ― бросают мне едко и демонстративно уходят к другому кольцу.

Шах и мат, Сорокин. Шах и мат. Стой со своим стояком как последний дебил и обтекай.

* * *

Мне не нравится её подруженция. Беспардонная, бесцеремонная и назойливая. Вечно мельтешит поблизости, и что бесит особенно ― от Чижовой ни на шаг не отходит. Будто приклеилась. Пытаешься попробовать подловить ту где-то одну, так хрена лысого. В кафетерии, в коридоре на заднем дворике. Даже в туалет эти кумушки ходят вместе.

Понятно, что её телохранительница не настолько "сила и мощь", что прям вообще не подберёшься ближе, но бл. Верните те славные времена, когда Алиса была одна. Потому что в противном случае мне остаётся лишь идти на крайние меры.

В пятницу, перед обедом, ловлю проходящую мимо кабинета физики блондинку и затаскиваю внутрь, бросив офигевшему Скворечнику, уже готовой раззявить варежку для возмущения: "Не ори. Нам надо поговорить".

Реально ведь надо.

И именно для этого, а вовсе не для того, чтобы поиметь малую на столе в окружении пробирки, отрезаю нас сейчас от всех посторонних захлопнувшейся дверью. Ну и для надёжности опускаю жалюзи на матовом стекле. Мог бы, и на ключ запер, но ключа, увы, нет.

– Нельзя как-то поаккуратнее? Вежливо там попросить, ― заправляя вылезший из юбки край рубашки, недовольно замечает Алиса.

Даже не орёт. Какая умная девочка.

– А ты бы пошла, вежливо-то?

– Как знать. Уже не проверим. Чего надо?

– Не злись.

– Не злюсь. Так чего надо?

– Сказать же: надо, чтоб ты не злилась.

На меня скептически вскидывают глаза. Она снова в линзах. Жаль.

– Это шутка?

– Я похож на шутника?

– Не очень.

– Ну вот. Значит, не шучу.

– Эм… Ну окей. Не злюсь. Я свободна?

Подпираю дверь ногой, не давая ей выйти. А то уже за ручку взялась.

– Не совсем.

– Что ещё?

– Ты как?

– Лучше всех. Не видно?

Видно. Даже очень. Она по определению тут лучше всех. И симпатичнее всех, но не в том суть.

– Ты это… ― чёрт, почему мне всегда с таким трудом даются адекватные объяснения? Полная ахинея получается. ― Короче, если кто что вякать будет, мне скажи. Разберёмся.

Скептицизм плавно перетекает в недоумение.

– И кто же, что и о чём должен вякать?

– Кто знает. Тут у каждого второго вместо мозгов сено. За ними не станется.

Слабая улыбка понимания, наконец, мелькает на миниатюрном личике.

– Какое очаровательное зрелище: Виктор Сорокин смущён. Можно сфоткать на память?

– Да никто не смущается, ― растерянно чешу репу. ― Просто я ж наверняка не знаю. При мне не базарят, очкуют.

– По поводу чего? А. Ты, наверное, про свой стремительно остудившийся пыл и недельный игнор?

– То есть, сплетни всё-таки ходят?

– Сплетни ходят всегда. Они были до тебя и будут после. Это единственное развлечение здесь: обмусоливать тех, кто не вписывается в ограниченный мирок зажравшихся идиотов. Ты ещё этого не понял?

– Понял. Потому и кулаки постоянно чешутся.

– У меня не чешутся. Знаешь, почему? Потому что я не страдаю манией вбивать в других свою правоту. Достаточно того, что я её знаю.

– Так тебе и не надо ничего делать. Я сделаю всё сам. Ты только пальцем ткни.

– Ты что, в защитники ко мне набиваешься? А куда девалось: "ни тебе, ни мне это не нужно"?

– Это другое. Речь ведь не о свидании больше.

Неправильная формулировка. Ой, неправильная. Вижу по стёршейся улыбке. Словно тряпкой мокрой прошлись.

– Верно. Больше не о свидании. Мы закончили?

– Да погоди, ― ловлю её за запястье. ― Ты на это тоже не злись. Я действую в твоих же интересах.

– Отличный довод. Очень внушительный. Всё?

Твою ж мать! Как сложно разговаривать с бабами. Оттягиваю её от двери, закрывая собой единственный путь отступления. Теперь только через мой труп. Или окно, но не думаю, что она решится сигать со второго этажа. Хотя кто знает эту птичку.

– Сильно обиделась, да? ― вопрос не вопрос. То ли утверждение, то ли закрепление понимания.

– Конечно, нет, ― ехидно кривятся. ― Меня ж каждый день опрокидывают. Привычное дело.

Понятно. Сильно. А со стороны и не скажешь.

– Сорри. Я не хотел. На эмоциях был.

Марков тогда конкретно вывел из себя. А что самое мерзкое: несмотря на ублюдскую подачу он был в чём-то прав. Нехрен нам с ней даже пытаться что-то мутить. Ни ей, ни мне пользы это не принесёт. Слишком разные социальные статусы. И её заклюют, и я ничего дать ей всё равно не смогу.

– Бывает, ― понимающе кивают. ― Значит, предлагаю и дальше делать вид, что мы не знакомы. У тебя это отлично получается.

Не соглашусь. Паршиво у меня это получается. Неправдоподобно.

– Может, мне тебя связать? ― в очередной раз ловлю её при попытке бегства. Теперь уже за плечи. ― Ты способна хоть минуту спокойно постоять? ― с тяжёлым вздохом, Чижова скрещивает руки на груди и переключается на разглядывание потолка. Задрала нос, пожёвывает губу и тихонько отстукивает туфлей по паркету в такт тикающей секундной стрелке настенных часов. ― Что ты делаешь?

– Ты же велел стоять. Вот и стою. Скажешь, когда закончим.

У меня, кажется, глаз начинает дёргаться. Понятия не имею, почему всё ещё нахожусь здесь, вместо того, чтобы, в сердцах послав её, свалить первым. Может, потому что она именно этого и добивается, желая поскорее отделаться от меня. А, может, потому что я… сам этого не хочу. А чего тогда хочу?

А хз.

Не знаю.

Поэтому пока она старательно избегает зрительного контакта, я, наоборот, пристально всматриваюсь в неё, очерчивая невидимый контур частично отвернувшегося от меня лица. Начиная от упрямого лба с собравшимися на нём складками и заканчивая горделиво вздёрнутым подбородком.

На порозовевших влажных губах, которые Алиса не перестаёт грызть, задерживаюсь особенно долго. Садистка, терзает их нещадно. Нервничает? Нервничает. Пульсирующая венка на виске и рвано вздымающаяся грудная клетка выдают скрытый нервоз. Но держится стойко, я бы даже сказал ― с вызовом.

По инерции, мало отдавая себе отчёта, тянусь к распушившейся косичке. Несколько прядей уже вылезло, падая на щеки. Смахиваю их, за что получаю вопросительно округлённые глаза, всем видом спрашивающие: и что ты делаешь?

А что я делаю?

Ответ тот же: не знаю.

Действую по наитию, видимо. И на инстинктах. Именно они заставляют меня, подчиняясь порыву, поцеловать её.

Отвечаю, это самый невиннейший поцелуй из всех невиннейших поцелуев, которые у меня были. Включая самый первый. А мой первый поцелуй, насколько помню, случился ещё в детском саду ― кривой, косой и неумелый. Но даже тогда та девчуха отвечала мне с куда большой охотой, нежели малая сейчас.

Натыкаюсь на баррикаду. В прямом смысле. Стиснутые зубы незамысловато дают понять, что дальше меня не пустят. Что ж, обойдёмся и этим. Пусть Чижова не отвечает, но ведь и не отталкивает. Да, страстью и не пахнет, но для первого раза сгодится.

Стоп, что? Первого? А я уже что, планирую следующий? Интересный поворот.

– Зачем? ― тихо спрашивают с закрытыми глазами, когда я неохотно отрываюсь от неё, выпрямляясь и облизывая собственные губы, сохранившие вкус её блеска.

Чёрт, мне понравилось.

И даже очень.

– Не знаю, ― честно признаюсь. ― Захотелось.

– Захотелось, ― эхом вторят. Мне нравится её не истеричность и спокойствие, с которым она всё принимает. ― Забирать обратно будешь?

– Кого?

– Не знаю. Свидание ты забрал. Поцелуй тоже?

Отлично. Меня теперь этим будут без конца попрекать?

– Нет. Поцелуй я благосклонно оставлю тебе.

– Как великодушно.

– Можем, если есть желание, закрепить повторно. Если не умеешь по-взрослому, я научу.

– Заманчиво, но вынуждена отказаться.

– Что так?

– Не вдохновляешь.

Ауч. Умница, укусила больно.

– "Саламандра" подходит тебе как нельзя лучше, ― не могу не заметить. ― Такая же маленькая, а жалишь ядом без пощады.

Снова что-то не туда вякнул.

– Не называй меня так, ― мрачнеет Алиса, резко распахивая глаза. ― Ненавижу это прозвище.

– Почему?

– Потому что тот, кто придумал его ― козёл и моральный урод.

Звучит не очень.

– И кто это был?

– Это неважно.

– Не Марков?

– Неважно.

– И это никак не имеет отношения к тату, о котором он в курсе, а я почему-то нет, хотя видел тебя практически без одежды?

Этот моментик тоже не обошёл меня мимо, но возможности всё не предоставлялось поинтересоваться. Он и сейчас не ахти какой, но попытка ― не пытка.

– Мы закончили?

Понятно. Меня вежливо затыкают.

– Да.

– И я могу идти?

Хочется сказать "нет".

Ужасно хочется сказать "нет".

– Да.

– Позволишь? ― кивают на дверь. Без особого воодушевления отхожу в сторону. ― Благодарю, ― из кабинета выскакивают метеором, оставляя меня наедине с расставленными на лабораторных столах колбами, которые так и не увидели спонтанного жаркого перепиха, и развешенными по стенам плакатами.

"Два любых тела притягиваются друг к другу с силой, прямо пропорциональной массе каждого из них и обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними", гласит закон всемирного тяготения, сопровождая всё формулой и математическими расчетами.

Хех. Притяжение есть. Два тела тоже. Образовавшееся расстояние между ними прилагается.

Символично? Символично.

* * *

Всё тело надсадно ноет. А рёбрам особенно сильно досталось от "Штопора". По ощущениям вроде обошлось без трещин, но органы он мне точно хорошенько промял. И челюсть поскуливает после неудачного приветствования с его затылком, хотя в целом отделался я лайтово. В отличие от соперника.

Цепкая хватка и длинные ноги, в конечном итоге, не особо ему помогли. Обошлось без носилок, однако местные санитары без диплома уводили рослого парнишку под ручки. Пыльная, но вполне себе красивая победа. Я собой доволен.

– Хороший заход, ― Костян тоже доволен. ― Не зря на тебя поставил.

– А букмекерам разве можно делать ставки?

– А кто запретит?

И то верно.

– Я б поставил, но бабок нет, ― хмыкает Никитос, тоже решивший сегодня скоротать ночку с огоньком. Говорит, стрелку здесь назначил с девушкой. Романтик хренов, нашёл куда на свиданку девиц водить. Хотя как знать: может его тащится не от аромата роз, а от убийственной помести перегара, пота и крови? Прибабахнутых ведь хватает.

Взять хоть Янку. Она здесь со мной, наверное, с первого моего боя. Давно уже поимённо знает завсегдатаев и стабильно держит наготове аптечку. Которая выручает меня даже чаще, чем того бы хотелось.

– Живой? ― протягивают мне воду. После хорошей драки дико сушит горло. О чём ей тоже, естественно, прекрасно известно.

– Куда денусь.

– Ну и молодец. Но в середине запорол. Он так удачно открылся, а ты так глупо просрал вспышку.

– Сорян, дамочка, ― в несколько размашистых глотков осушаю полуторалитровую бутыль почти на половину, вторую же нещадно выливаю себе на лицо, чтобы освежиться. Трясу башкой, смахивая капли, и чувствую, как слегка поплыл горизонт. Ууу.

– А сейчас как?

– Ты не двоишься, уже хороший знак.

– Бубенчики целы? По ним прилетело вроде неслабо.

– Не, промахнулся. Но был рядышком.

– Точно? ― шаловливая ручка скользит вниз по вспотевшему торсу, замирая на паховой области и по-хозяйски проверяя, всё ли функционирует. ― Вроде ничего. И правда на месте.

– На месте, на месте.

– Проверим на работоспособность? ― льнут ко мне, обнимая за шею. Не забывая при этом как бы ненароком блуждать пальчиками по члену.

– Эй, ребята, ― возмущённо давится табачным дымом Никитос, стряхивая пепел под ноги. ― Имейте совесть. Идите уединитесь. Зачем дразнить тех, у кого с сексом уже третью неделю обламывается?

– Может, сегодня перепадёт.

– Да хрен её знает. Она из тех, кто ломается долго. В прошлый раз так и не нагнул. А она ещё и с подругой вроде собиралась прийти.

– О, да дело пахнет тройничком, ― смеётся Яна, кусая мои и без того разбитые губы.

– Он не потянет, ― как удержаться и не подколоть? Хотя давайте будем честны: не факт, что и я бы потянул сразу двоих. А, может, и потянул. Не знаю. Как-то не подворачивалось возможности проверить.

– Слышь, попрошу без оскорблений, ― негодует друг, но негодует без особого рвения. Слишком занят высматриванием кого-то в набившейся в подвальном помещении толпе. И, кажется, находит то, что ищет. ― О, легка на помине. А подружка ничё, кстати. Блондиночка.

Уворачиваюсь от Янкиного поцелуя, с любопытством прослеживая заданное направление и цепенею в полном ахере. Эти синие волосы сложно с чем-то спутать. Как и её подружку блондинку.

Какого…

Глава седьмая. Помеха по имени "Яна"

POV САЛАМАНДРА

– Видела его перекосившуюся рожу? ― усмехается Карина.

– Видела, ― негромко откликаюсь, очень надеясь, что в здешнем полумраке она не видит МОЕЙ рожи. Я ведь пока так и не рассказала ей о поцелуе.

Не знаю, почему. Наверное, потому что сама ещё перевариваю то, что произошло в кабинете физики буквально вчера. И, наверное, только из-за этого согласилась прийти сюда сегодня, а тут, пожалуйста, получите и распишитесь: в рот Сорокина лезет другой язык, причём с большим энтузиазмом.

Не думала я, что найдётся что-то противнее, чем вопли озверевшей публики и лупящие себя до состояния комы соперники на ринге…

– Как она в него вцепилась-то. Кстати, это та же самая.

– Что?

– Деваха. Та же самая, которую я в тот раз с ним видела. Надо же, больше полугода прошло, а он её не сменил. Постоянная что ль?

Постоянная. Вообще прекрасно. То есть, у него есть постоянная девушка. Наличие которой нисколько не мешает ему обмениваться слюнями с другими.

– Дарова, мальчики, ― насмешливо машет парням Скворцова, когда мы подходим достаточно близко для того, что видеть всё: включая женскую руку, облюбовавшую мужской пах. Перехватив мой взгляд, Витя торопливо стряхивает её. Да и саму девчонку с шеи отцепляет, чем та оказывается не очень довольна.

– Никитос, тебе совсем от недотраха мозги вынесло? Нашёл, кого клеить, ― осуждающе шипит он.

– А в чём проблема? ― озадачивается тот.

– Да, Витюш! В чём проблема? ― обворожительно скалится ему Карина. ― Или ты нам не рад?

– Подожди. Вы что, знакомы? ― подозрительно щурится его пассия: брюнетка с высоким конским хвостом в спортивном замшевом костюме. Не сказать, что королева красоты, но и страшненькой её не назвать. Обычная. Нормальная. Симпатичная.

– Знакомы, ― не отрываясь от меня, сухо кивает Витя.

"Знакомы". Отличное определение уровня нашего общения.

– Учимся в одной школе, ― охотно делится прямо-таки жизненно важной информацией Скворцова, протягивая руку девушке. ― Карина.

– Яна.

– Яна. Чудесно. И что же получается, Яна. Вы с Витей, типа, вместе?

Как тонко, подружка. Как тонко.

– Типа, вместе.

Типа, вместе.

– А ты… кто? ― впериваются в меня янтарные глаза. Ох, не понравилась я этой Яне. Возможно, потому что Сорокин всё ещё пытается взглядом стереть меня из фокуса. Настолько усердно, что не моргает даже.

– Алиса, ― выдавливая вежливую улыбку, переключаюсь на его пассию. Пусть Витя сколько угодно мысленно копает мне могилу и устанавливает сверху гробовую плитку, фиолетово.

Уже фиолетово.

– Алиса, как в Стране Чудес? ― гыкает бритоголовый парень с таким размахом плеч, что в дверные проёмы он, скорее всего, проходит только боком.

– Алиса, как в Стране Дураков.

– Зачёт, ― оценивающе просканировав меня с ног до головы, одобряют юмор. ― Парень есть?

– Нет.

– Значит, будет, ― обогнув всех, пристраивается он рядышком. ― Константин. Можно просто Костик.

– Костик, остынь и отлепись, ― осуждает его глухой рык.

Оба вопросительно поворачиваемся к Сорокину.

– Почему это? ― холодно спрашиваю. Константин, он же просто Костик, конечно, не в моём вкусе, но кто Витя такой, чтобы решать за остальных?

– Да. Почему? ― подключается, насупившись, его друг.

– Не проходишь по параметрам. Саламандра ― леди из высшего общества. Такие босяки как мы ей не партия.

Вот зараза. Просила же не называть меня так.

– Умозаключение, основанное на фактах? ― интересуюсь у него.

– Личные наблюдения.

– Фиговые у тебя личные наблюдения.

– А что, разве не так?

– Нашёлся бы смельчак это проверить, узнали бы наверняка. Но пока таких не попадалось. Одни только трусы кругом. Чуть что ― сразу в кусты.

Задело. О, как его задело моё замечание. Желвак на скуле прям заходил ходуном.

– Саламандра? ― заинтересовывается Костик. ― Мне нравится.

– Алиса, ― мягко, но настойчиво поправляю.

– Алиса так Алиса. Какие планы на эту ночь, Алиса? Может, в клуб махнём?

– У тебя тотализатор стынет, ― замечает без особого воодушевления Сорокин.

– А? Да и хер с ним. Гоша закончит. Чего я тут топтаться буду, когда такие барышни почтили нас своим присутствием? ― барышня ― это в смысле я? Было бы лестно, если бы при этом меня так активно не раздевали в своём воображении. Так и хочется проверить: все ли пуговки застёгнуты, но вот беда ― их у меня нет.

– Огонь идея, ― оживает Никита, долговязый патлатый парень в очках, с грязными от машинного масла ногтями. Что он тут забыл? Он же абсолютно не вписывается в атмосферу этого дурдома. Его место… не знаю, за компом. В Доту там рубиться. ― Давай тоже махнём? Затусим, ― точно павлин, распушивший хвост, принимается он накручивать круги вокруг Карины.

Однако та мешкает, вопросительно переглядываясь со мной. Она так-то совершенно не планировала свидания, забив стрелку на сегодня исключительно ради того, чтобы я "случайно" пересеклась с Сорокиным.

У которого желвак уже едва не отплясывает джигу, а разбитые губы шевелятся безмолвно, но легко определимо выцеживая в мой адрес: "только попробуй". А вот возьму и попробую! Я ему не собственность. Хочет командовать, пусть муштрует свою благоверную.

Поэтому едва заметно киваю подруге. Ну а что? Здесь всё равно делать больше нечего. Не отрицаю: я приехала сюда ради Вити. Позлить его, вывести на хоть какой-то диалог или же просто увидеть ― тут под вопросом. Откровенно говоря, это уже и не имеет значения. Все варианты стали автоматически не актуальны и споткнулись об очевидное препятствие. То, которое Яной зовут.

Но о чём теперь разговаривать, если всё и без того кристально прозрачно? Так что теперь я просто-напросто ощущаю себя круглой идиоткой. И мечтаю провалиться сквозь землю от собственной самонадеянности. Думала, может…

Ай, да неважно.

– Ну, ― разводит руками Скворцова, подводя итог. ― Собственно, чего и бы нет, когда да? Клуб, значит клуб.

– Пушка! ― наши "спутники" не на шутку загораются азартом. ― Тут неподалёку есть как раз один. Пешочком можно прошвырнуться. Или девочки предпочитают железных коней?

– В хорошей компании не грех и прошвырнуться, ― томно мурлыча, подруга берёт под локоть раздухарившегося Никиту. Рано он ликует. Зная подругу, ему вряд ли что-то перепадёт. Каринка в этом деле не промах, умеет тикать по-английски. Так, чтоб потом ещё и в накладе не остаться. А я…

А мне вообще эта затея с каждой секундой нравится всё меньше и меньше. Чувствую, дойдёт до того, что мы обе под шумок слиняем при первой возможности и на том всё закончится. Если керосином запахнет.

– Не, ну раз такая движуха пошла, мы с вами, ― отрезвляет всех голос Вити.

Уже запахло.

Эй! Ну нет. Вот на это я точно не подписывалась!

– У тебя вроде второй раунд через полчаса, ― замечает Костя.

– Да похрен. Я его всё равно могу не вытянуть.

Нет, нет и ещё раз нет!

Не хочу я смотреть, как он всю ночь будет зажимать где-нибудь свою "девушку"! Но кто бы меня спрашивал. Сорокин решил, Сорокин делает. И класть он хотел, что кого-то такой расклад может не устраивать.

– Ждите на улице. Переоденусь и приду, ― толкая вперёд замешкавшуюся Яну, мнение которой даже не удосужился спросить, подгоняет он всех на выход.

Выход ― это хорошо. Это отлично. Это свежий воздух и хоть какое-то свободное пространство, потому что тут находиться просто невозможно. Я не социопат, но это место и эта атмосфера словно сдавливают в невидимые тиски. Меня так точно.

Протискиваюсь к заветной двери, только вот выскользнуть не успеваю. Оказываюсь бесцеремонно грубо выдернутой из толкучки.

– Малая, ты совсем крейзи?! ― оттащив меня за ближайший угол, Витя нависает сверху разъярённым коршуном.

– В чём суть претензии?

– Что за провокации уровня школоло? Решила меня выбесить?

– Не опровергаю, но и не подтверждаю этот факт. Однако не могу не заметить: если это действительно провокация ― ты на неё ведёшься.

– Да я ведь тебя защищаю, дура! Ты Костяна знаешь? А я знаю. Он церемониться не будет: захочет трахнуть ― пикнуть не успеешь. Если тебе так не терпится под кого-то лечь, меня попроси. Охотно помогу.

Какое заманчивое предложение. А главное, какое романтичное.

– Извини. Вакантное место под тобой уже занято. Вот я и подумала: зачем мне быть третьей лишней, верно?

– Нихрена ты не подумала! ― больно впиваются в локоть, тормоша. Ай. Теперь останутся синяки. ― И из меня тупицу сделать пытаешься. Будто я не понимаю, для чего ты всё это устраиваешь.

– Да как я могу что-то сделать, если всё давно сделано за меня! ― вырывается сгоряча.

Блин. Грубить в мои планы не входило, честно. Просто, видимо, обиде нужен выплеск. А тут только два варианта: или огрызаться, или пойти пореветь.

Витя перестаёт клокотать от злости. И локоть мой оставляет в покое.

– Языкастая, да? С Костянским членом за щекой, сидя на карачках в общественном сортире, тоже будешь острить?

Фу. Зачем так опошлять-то всё?

– У тебя какие-то больные эротические фантазии. Надеюсь, ты их не озвучивал своей девушке?

– Ты нормальная, нет? ― стучат мне по лбу костяшками. Ай! ― Ты слышишь, что я пытаюсь до тебя донести или всё мимо? Значит, так: сейчас выходишь к ним и говоришь, что передумала. Мне плевать, какую отмазку придумаешь: хоть мигрень, хоть недержание, но берёшь такси и просто едешь домой, ясно?

Честно? С удовольствием! Вот сама хочу именно так и поступить, но теперь не могу из принципа ― иначе это означает пойти у него на поводу. Да и Карину я не могу вот так бросить. Вместе свалим. Как только представится возможность.

– Иди умойся, ты весь в крови. В таком виде тебя точно ни в какой клуб не пустят, ― подтираю уже подтёк на его подбородке. Ссадины, синяки ― просто мальчик с обложки. ― А лучше душем воспользуйся. Или корытом, если здесь с водопроводом напряжёнка. Потом воняешь, аж ноздри чешутся.

Сорокин медленно и с присвистом втягивает воздух ноздрями. Будет орать или нет?

Нет. Не будет.

– Я тебя предупредил, ― наоборот, понижает он голос, одаривая меня горячим дыханием с железистым привкусом крови. ― Потом не плачься.

– Не беспокойся. Тебе точно не стану.

* * *

Второй час уж пошёл, как мы торчим в низкосортном клубе с дешёвой выпивкой и ещё более дешёвыми декорациями. Фейс-контроля на входе нет, охраны, как таковой, тоже нет. В итоге: контингент соответствующий, а вседозволенность зашкаливающая.

Некоторые в таком состоянии, что с ними находиться рядом страшно: кто просто пьяный, кто укуренный, кто сам по себе неадекват, в любом состоянии. У папы в отеле такого нет, там с этим строже. Дебоширов давно бы вывели под ручки из зала, оставив на лавочке просыхать. Здесь же такими заботами себя не обременяют.

В общем, танцевать я здесь не рискую. Правда особо и не подо что: миксованная долбёжка только заставляет ныть виски, умоляющие о тишине и таблетке аспирина, и уж точно не мотивирует поймать ритм. В итоге почти всё время сижу за столиком, давясь низкосортным кофе. Судя по вкусу и остающимся на зубах крупинкам, обычным растворимым, а не обещанным свеже сваренным.

Но в остальном всё более-менее спокойно проходит. Общаемся, пару раз даже интересные темы попадаются, которые хочется поддержать. Плюс мальчики настольные игры где-то откапывают, но ими мы развлекаемся лишь первые полчаса. Дальше с каждой выпитой кружкой пива мужская половина всё сильнее начинает терять координацию: карты из "Уно" сыпятся из рук, башня "Дженга" заваливается ещё на моменте постройки, а эти хихикают как дауны.

Не люблю пьяных. В таком состоянии люди теряют всякий человеческий облик. И, кажется, Витя тоже так считает, потому что сам он ни глотка спиртного не сделал, а на "друзей" поглядывает с нескрываемым презрением. Карина навела "справки" о его неблагополучной семье, так что нетрудно догадаться: по какой именно причине.

Трезвый, адекватный и, к счастью, не пытающийся меня целенаправленно подзуживать. Зато Яна как только не изгаляется. Всячески крутится вокруг Сорокина, строит глазки, собственнически стряхивает невидимые миру ниточки с его плеча, пытается накормить гренками и предпринимает неоднократные попытки запрыгнуть ему на коленки. Правда оказывается каждый раз скинута с шиком: "рёбра, ну ёмаё".

Понимаю, что это странная и совершенно неуместная мысль, но всё же: интересно, окажись вдруг на её месте я, меня он тоже так отбривал бы или…

Бррр. Не туда, совсем не туда! Это так алкогольные испарения действуют на мозг? Потому что чем больше пустой тары громоздится на столе, тем отчётливее понимаю, что лавочку задушевных посиделок пора сворачивать. Финальным штрихом становится Яна, с попытки десятой, наверное, умудрившаяся затащить только вернувшегося из курилки Витю на танцпол.

Отворачиваюсь, чтобы не смотреть как она активно трётся об него, а он стоит истуканом с недовольным лицом. И глупо, и смешно, и грустно…

– Я пойду, вызову машину, ― пытаясь перекричать музыку, сообщаю Карине, которая с любезнейшей улыбочкой снабжает Никиту уже, кажется, пятым "Ершом". Чтоб нахрючился посильнее.

Женская коварность не знает границ: споить парня, чтобы избежать приставаний ― идеальное преступление. А она остаётся при этом как бы и ни причём: не она ж вливает ему всё в глотку. Человек спаивается добровольно, ещё и добавку просит с криками: "эй, народ, а что не пьём?"

Чтобы дозвониться до Олега, личного водителя родителей, который по умолчанию закреплён и за мной, приходится уйти подальше в закоулки лабиринтной конструкции заведения. Здесь тише, но ловит плохо: шаг вперёд ― сигнала вообще нет, шаг назад ― худо-бедно полоска вырисовывается.

Давно за полночь, а Олег не только не спит, но и ждёт меня уже за углом. Видимо, приехал сразу же как я скинула ему адрес, едва мы пришли сюда. На всякий случай. Готова поспорить, сейчас сидит и в телефон играется, в свои любимые танчики.

Отлично. Осталось Карину забрать и можно сбегать из этой дыры.

– Вот куда ты подевалась. Пошли танцевать, красотка, ― в разветвлении узких переходов ловит меня Костя. Хорошенько так набравшийся, но, несмотря на запугивания Вити, ведущий себя более чем прилично. Во всяком случае, ко мне никто не приставал и сальных шуток не отпускал.

– Нет, прости. Красотке пора.

– Как пора? Куда пора?

– Баиньки. Детское время давно закончилось.

– Правильно. Детское закончилось. Зато началось взрослое. Ты же уже взрослая девочка? ― меня намереваются притянуть за талию, на что приходится предупредительно выставить руки, выскальзывая.

– Не настолько. Спасибо за компанию, но мне правда пора.

– Эй, ну я не понял. Что за финты? Ты правил не знаешь? За всё приходится платить.

Эм. Поспешила я с выводами, кажется…

– Так. Ну начнём с того, что платила я за себя сама, ― осторожно пячусь, чтобы побыстрее добраться до хоть какой-то людности, но меня цепко хватают за запястье.

– А время? Я на тебя полночи просто так угрохал? Э, нет. Не пойдёт. Тоже мне, принцесса. Трогать её, видите ли, нельзя. Это почему тебя трогать нельзя, а? Сорока тебя для себя застолбил, что ли? Так у него есть, к кому пристроиться, пусть делится.

* * *

– Напомни мне десять раз подумать в следующий раз, прежде чем соглашаться на твои гениальные авантюры, договорились?

– Ой, да ладно. Было познавательно, ― миролюбиво отмахивается Карина, а-ки царица возлегая на шезлонге в бикини-купальнике с принтом из арбузиков.

Дело происходит на территории отеля, возле одного из бассейнов. Солнышко всё ещё греет, но уже не жарит, позволяя туристам и командировочным серьёзным дядям, задержавшимся в городе на выходные, вдоволь наслаждаться погодой. И нами.

Молоденькие девочки в купальниках ― кто ж удержится, чтобы лишний раз не обернуться вслед? А короночка ― угостить и без того бесплатным коктейлем из уличного бара? Бюджетно и настолько примитивно, что давно не забавляет. Они бы хоть колечко с безымянного пальца снимали, а то ведь вообще не заморачиваются.

– Само собой, ― не могу не съязвить. ― Оказаться едва не изнасилованной ― очень познавательно.

– Ты слегка утрируешь. По факту, тебя и пальцем не тронули.

Не тронули. Потому что я дала дёру. Буквально. Вырвалась от Кости, на адреналине расцарапав ему лицо, и драпанула со всех ног на улицу, к Олегу.

– Всё равно приятного мало.

– Согласна ― ситуация вышла неприятная. Но многое расставила на свои места.

– Например?

– Например: твой Витя ― не совсем уж конченая сволочь. Как бы я ему не нравилась, а я ему жутко не нравлюсь, чего он не скрывает, ― до дома он меня проводил. Джентльмен, ёлы-палы!

Ага. Проводил. Вместе с Яной. А потом и Яну пошёл провожать. А перед этим товарища своего посадил в такси, упитого в хлам после "Ершей". А другого на скорой отправил в травмпункт.

Я пропустила слишком много, сбежав домой. Зато Карина осталась до конца. Примчалась сперва, конечно, вырванная моими истеричными сообщениями, что я настрочила на эмоциях в машине, но потом, сложив ладошки, слёзно отпросилась обратно. Посмотреть, чем дело кончится.

Спойлер: очередным мордобоем.

Подруга даже умудрилась частично записать видео, как Сорокин лупил Костю. И лупил нещадно. Правда назвать драку нечестной язык не поворачивается, Константин сдачу давал бодро. И вполне уверено держался на ногах. Первых секунд пятнадцать.

Когда запись была отправлена мне, я уже лежала в постели, окружённая Бегемотом и Чарой. Ещё и под одеялом, но мороз по коже от этих коротких секунд пробежал такой, словно в ледяную воду окунулась без акваланга.

Возможно мне только так показалось или же, возможно, подсознательно я просто хочу так думать, но Витя в тот момент был… другим. И бил по-другому. Обычно его агрессия более точечная, сдержанная, стратегически продуманная что ли, а тут… как если бы вентили с мясом сорвало.

Скворцова говорит, ей даже не пришлось объяснять моё исчезновение. Он, едва увидев царапины на Костиных щеках, всё сам понял. "Я же, кажется, ясно дал понять", ― дословная цитата за секунду до того, как в висок другу полетел кулак.

Ясно дал понять? Что дал понять? Что меня нельзя трогать? Это имел в виду Костя? Так Сорокин для этого поехал с нами? Не меня третировать своим присутствием, а приятеля своего контролировать? Предупреждал же ведь, что тот с придурью, а я… Короче, я и правда дура.

И теперь стою по грудь в бассейне, облокотившись на прохладный бортик, удручённо размышляя над тем, стоит ли мне извиниться. Если с Марковым там ещё фифти-фифти, слишком уж много из него лилось грязи в обе стороны, то здесь причиной потасовки стала конкретно я.

– Узнаю замороченность, ― приподняв солнцезащитные очки, внимательно следит за мной Карина. ― Самоедство проснулось? Не стоит. Ты повода не давала, а если чел думал не башкой, а другим местом ― это не твоя проблема.

– Вот только я всё равно получаюсь провокаторшей. Согласилась же поехать.

– Тогда и меня виноватой делай, чё уж. Я ж не стала тебя отговаривать. Только я виноватой себя не считаю, так что завязывай с самобичеванием, это изначально тупиковая затея. Что сделано, то сделано. Тем более, говорю, показательный вечерок вышел.

– Чем показательный? Тем, что я упёртая кукушка?

– Ууу… Детка, хорош кваситься. Кто из нас оптимист? Вот и смотри на всё оптимистично. Думай не о том, что получилось, а о том: почему так получилось. За тебя часто парни заступаются? При наличии-то живой девушки? Хотя я уже сомневаюсь, что она его девушка. Там страсть, как между Титаником и айсбергом ― в зоне очень низких температур. Зато тебя Витёк палил всю ночь. Не отрывался.

– Я не заметила.

– Конечно, не заметила. Потому что избегала его всю дорогу. А другим вот было отлично всё видно. Думаешь, чего его краля так дурила? Любыми способами внимание на себя переключала.

– И зачем?

– Зачем переключала?

– Зачем смотрел.

– Спроси у него сама.

– Обязательно! Подойду послезавтра перед первой парой и непременно поинтересуюсь.

– Зачем послезавтра? Прямо сейчас и спроси, ― кивая куда-то поверх моего плеча, подружка укладывается обратно на шезлонг, возвращая очки на нос. ― Приветики-пистолетики психопатам-неврастеникам, ― салютует она вскинутой пяткой нарисовавшемуся Сорокину.

Он здесь что забыл!?

– Тебе шевелюру не опасно держать под солнцем? ― кривится тот. ― Выгоришь.

– Ничего. Заново покрашу. Я как раз думала сменить цвет. Как считаешь, мне пойдёт бордовый?

– Идеально. Под цвет лица.

Карина ухмыляется и не думая обижаться. Видно, что их пикировки её забавляют.

– Ты само очарование.

– Не могу сказать о тебе того же, ― теряя к ней интерес, Сорокин переключается на меня. ― Ну что, бунтарка? Как твоё "ничего"?

Сколько снисходительности в тоне.

– "Ничего" поживает отлично, ― отплывая от бортика, зачёрпываю воду руками. ― Спасибо, что спросил.

– Сдаваться будем?

– Как именно?

– Ну, мы можем опустить моё "я же говорил" и сразу перейти к твоим благодарностям. Полагаю, ты уже в курсе событий, ― кивок на Скворцову.

– В курсе, ― меланхолично откликается та, ловя задранной носопыркой ультрафиолетовые лучи. ― Экспресс "Каринэ" не Почта России, всё доставляет точно в срок.

– Нисколько не сомневался. Так что, где раскаяние? В ноги можно не падать. Достаточно: "ты был прав, а я лохушка".

Блин! Вот и как после этого извиняться?! Да перебьётся!

– Как-нибудь в следующий раз. По субботам не посыпаю голову пеплом.

– Что так? Выходной?

– Вроде того, ― невольно вглядываюсь в его лицо, выискивая новые следы. Нет. Вроде нет. Только те ссадины и синяки, которые я уже видела. ― Как друг? В реанимации?

– Чего он там забыл? Я ж не изверг. Так, лишь мальца попинал для лучшего усвоения материала. Пару швов наложили и отправили домой, очухиваться.

Ничего себе, мальца. Мальца он Макарова об парту приложил, а в клубе танцевал лезгинку на костях Кости. Кости у Кости… Оксюморон.

– Вот это я понимаю: крепкая мужская дружба.

– Да какая дружба? Нам по пути, пока есть общие интересы. Дальше дорожки разбегутся и имени друг друга не вспомним. Но он уже мне звонил, если тебе интересно. Извинялся за своё мудачество. Перед тобой тоже хочет, но я сразу предупредил: только в моём присутствии.

– Прям хочет? ― с сомнением уточняю.

– Жаждет. Ему же не нужны дополнительные шрамы.

– Ясно… ― разговаривать вот так: пока я барахтаюсь в воде, а Витя навис сверху, тормознув у края, не очень удобно, но вылазить не хочется. Я всё-таки в купальнике и хоть он меня видел и более раздетой, но после вчерашнего светиться в таком виде как-то неуместно. ― И ты пришёл, чтобы лично мне это сообщить?

– Нет. Чтоб твои шкодливые глазёнки заценить.

– Заценил?

– Ага.

– Доволен?

– Более чем.

– И теперь уходишь?

– С чего бы? А потрещать тет-а-тет за жили-были? Вылазь, золотая рыбка. Кот тебя не съест.

– Он на диете?

– Не, перекусил с утра.

Боюсь предположить, чем. Или кем. Уж не Яной ли?

– Лучше присоединяйся, ― то ли в шутку, то ли всерьёз предлагаю, кивая на переливающуюся от бликов кристально бирюзовую воду в бассейне.

– С удовольствием, но наслаждаться прелюдией предпочитаю без свидетелей.

– Какая скромняжка, ― усмехается Карина, которая без труда поняла намёк. ― Она ж всё равно мне всё расскажет. А так сэкономите время.

– Расскажет, ― Сорокин и не спорит. ― Но зато в процессе ты влезать не будешь.

– Извиняйте. Мне ж любопытно!

– А тебе не любопытно как себя чувствует Никитос? Ты его что, на убой накачивала? Чтоб кони двинул? Он всё такси заблевал.

– А ко мне какие вопросы? Я только до бара бегала.

– Я заметил. В следующий раз, когда захочешь откосить от секса, достаточно просто сказать парню "нет".

– Сам-то веришь, что это работает? ― фыркает подруга, но фыркает без особой уверенности. Пристыдилась, что её спалили.

– Знаю. Никитос нормальный пацан. Он никогда не полезет на бабу, если она против. Потому и без секса сидит.

– А ты?

– У меня с сексом всё прекрасно.

– Добровольным или принудительным?

– Это принципиально важно?

– Я ж говорю ― я любопытная. Вдруг в душе ты доминант, фанатеющий от связываний и плёток?

Тьфу, блин. Что она несёт? Пересмотрела "Пятьдесят оттенков серого"?

– А если да, то что? Тоже хочешь попробовать?

– С тобой? Боже упаси. Я такой грех на душу не возьму. И вообще, мне чужого не надо ― мне своих неадекватов хватает.

– Какая сама, таких и притягиваешь.

– Хам.

– Гадюка.

– Вам бы, ребята, встречаться, ― не могу не заметить. ― Славная пара получилась бы.

Карина в ответ суёт пальцы в рот, имитируя рвоту. Мило. И весьма красноречиво.

– Очень славная. До первой новостной хроники о бытовом убийстве, ― морщится Витя, тоже не оценивший иронии. ― А я бы её прирезал. Без обид.

– Да какие обиды, ― благосклонно отмахивается та. ― Так что, Чижик, забирай. Он весь твой. Вот вы точно друг другу подходите: твоя разумность хоть как-то уравновесит градус его невменяемости. Кстати, ― подставив ладошку к губам, Скворцова понижает голос в лучших традициях секретных шпионов. ― В средней школе она занималась гимнастикой. На шпагат только так раскладывается. Ну ты понял, да?

Карина-а-а. Ну что ты несёшь? Чувствую как заливаюсь краской. Это же уже даже не подколы, а откровенное сватовство!

– Ммм… ― новость Сорокину заходит. Замечаю непривычный для него смеющийся блеск во взгляде. ― Вот можешь же быть полезной, когда постараешься. Колись, Скворечник. Какой компромат ещё есть в загашнике?

– Э, не, дорогой, ― предупреждающе цыкают. ― Это так не работает. Я выдаю информацию строго дозировано. Согласно разрешённым нормам женского братства.

– Никогда не понимал этих ваших бабских заморочек. Ладно, ― протягивают мне руку. ― Пошли.

– Куда?

– Обсудим твою растяжку. Если будешь хорошей девочкой, ещё и опробуем её.

Задумчиво смотрю на Витину ладонь.

На него.

Снова на ладонь.

Опробовать он собрался. Пусть на Яне своей опробывает. И скабрезные шутки тоже пусть ей отпускает.

– Не буду хорошей девочкой. Буду плохой, ― бурчу я и со всей силой дёргаю его на себя. Плечо, офигев от такой неожиданности, простреливает, но желаемого добиваюсь ― Сорокин с плеском летит в воду. В чём был: футболке, джинсах и кроссовках.

– Твою мать! Чижова, ты больная? ― отплёвываясь, выныривает он. ― У меня телефон в кармане. И он вообще-то, не водонепроницаемый!

Ой. Об этом я как-то не подумала.

Глава восьмая. Незапланированное знакомство

POV СОРОКА

Зашибись. Вытаскиваю телефон из переднего кармана, уже ни на что особо не рассчитывая. Естественно, не включается. Банковские карты намокли, но это ладно, им ничего не будет, а вот наличка. Благо, её немного. И что теперь, на батарее купюры сушить?

– Отмыла баблишко, да? ― стряхивая воду с волос, безрадостно салютую результатом её "шалости". ― Молоток, ― жду хоть каких-то угрызений совести, но вместо этого Алиса давится воздухом и, не выдержав, начинает хохотать в голос. ― Смешно? Тебе смешно? Сейчас будет мне смешно, ― бросаю телефон на влажную плитку, рывком накидываясь на неё. В мокрой одежде не очень удобно, стопорит движения, поэтому Чижова успевает выскользнуть. ― А ну стой, белобрысая! ― ничего. Далеко не уплывёт. Бассик не море, тут габариты скромнее. Несколько секунд, одна предотвращенная авария с булькающимся мужичком, но в конечном итоге накидываюсь на неё сверху, ловя в капкан. ― Попалась. Ну и как расплачиваться будешь, шмакодявка? Натурой или рабством?

– Крепостное право давно отменили.

– Значит, натурой, ― вынуждаю её задом вжаться в себя, крепче обхватывая: под грудью и ниже, гораздо ниже резко окаменевшего живота. Кое-кто заволновался. Интересно, а если вот прямо сейчас "чисто случайно" скользнуть под резинку нижней части купальника, какая будет реакция? Даст пощёчину или…

– Ты меня с кем-то путаешь, ― слышу тихое. Жаль с такого ракурса не могу разглядеть Алискиного лица. Зато могу беспрепятственно водить кончиком носа по покрывшейся мурашками шее. Высокий пучок собранных волос удачно открывает её. ― Не знаю, как другие твои знакомые, а я долги телом не раздаю.

– Именно поэтому твоё тело и особенно ценно. Оно такое невинное, такое неприкосновенное. Хоть ты и не девственница. Не девственница же, да?

Догадываюсь, что нет, но всё равно хочу подтверждений. Любопытно же.

– Какой ответ нужно дать, чтобы твой дружок не упирался в меня?

– Ты про карася? ― усмехаюсь. Только теперь так и буду звать свой член. ― Он всего лишь здоровается. Рад встрече.

– Странный он у тебя, непостоянный. Сегодня ― рад, вчера ― не рад.

– Вчера ему было не до того.

– Ну да. Другой был занят.

– Ммм… Улавливаю нотки ревности.

– Непонимания. Зачем пристраиваться ко мне, если у тебя есть девушка?

– Кто? Яна? Она не моя девушка.

– А чья?

– Пока ничья вроде.

– И поэтому ты пользуешься случаем?

– Это взаимное пользование. Давно обговоренное и согласованное.

С Янкой мы знакомы с песочницы. Росли в одном дворе, отматывали срок в одном детском саду, в младших классах тоже учились вместе. Потом пошли параллелью, но всё так же тусили в общих компашках. Я был для неё, типа, старшим братом. Защищал, когда требовалось, хотя она и сама способна за себя постоять, но если требовалась физсила ― там, естественно, подключался я.

В её доме всегда был желанным гостем, опять же. Помогал что-то починить, поставить, перетащить, поэтому её мать давно меня приняла. И, наверное, тоже уверена, что мы встречаемся, однако лет до пятнадцати у меня к Яне и в мыслях не возникало поползновений. Просто друзья. Просто дружим.

А потом детки выросли. У неё понеслись любовные страдания после неудачных отношений, ну а я, как и полагается, ей слёзки подтирал, работая бесплатной жилеткой. В один из таких разов сами не поняли, как переспали. После чего понеслось-поехало. Однако парой, в том понимании, в котором положено считать, всё равно никогда друг друга не объявляли. Это даже не свободные отношения, а…

Не знаю. Замещение. У нас никого нет ― значит, оздоровительный секс приветствуется. Кто-то появился ― лавочка халявного перепихона прикрывается. С учётом того, что тяги к кабальной системе отношений у меня никогда не было, всё в основном за ней держалось, но последние полгода и Янка одна. Так и живём.

Жилось. Пока нежданно-негаданно нарисовалась некая блондинка. И, не могу не заметить, это весьма приятно ― иметь возможность вот так к ней прикасаться. И нюхать. Пздц. Чувствую себя токсикоманом.

– То есть, у вас полная идиллия? ― спрашивает Алиса вроде бы и спокойно, но я слышу, как стучит её сердце. Сдаёт со всеми потрохами.

– Вроде того.

– Тогда что делаешь здесь?

Отличный вопрос в копилку других отличных вопросов, что уже по-тихоньку складируются в моей башке. И ответ пока тот же, что и прежде.

– Не знаю, ― слышу легко узнаваемый щелчок. Ещё один, и ещё. Недовольно оборачиваюсь к Скворечнику. ― Твой телефон тоже помыться хочет?

– Вы никого и ничего не видели. Меня здесь нет, я тише мышки под дихлофосом, ― изображая застёгнутую молнию на губах, отмахивается та, вытянувшись на шезлонге и снимая нас на камеру. Малая, пользуясь тем, что я отвлёкся, выскальзывает из моих объятий, отплывая к лестнице. Ну вот. Хорошо ж стояли.

– Тише мышки, а всё равно мешаешься, ― хмуро замечаю.

– Ну извиняйте, ― болтая задранными пятками, закатывает глаза Карина. ― Самовыпилиться мне теперь что ль ради твоего ментального спокойствия?

– А можешь?

– А не жирно будет? За это ты должен мне предложить что-то действительно стоящее.

Дабы избежать дальнейших пререканий благоразумно решаю не уточнять, что валяющимся в гробу обычно уже ничего не нужно. Очевидно, что она трындит ради того, чтобы трындеть, не всегда понимая, какую чушь порет. Там главный принцип, чтоб последнее слово за ней оставалось, а не за кем-то другим.

Вместо этого наблюдаю за точёными ножками и симпатичной задницей в раздельном купальнике, обладательница которых проворно вылезает из воды и накидывает на себя пляжную тунику. По факту прозрачную из-за крупной машинной вязки.

Ммм, мне нравится. А слабо так в школу прийти?

Запрыгнув в шлёпки, Алиса поднимает с плитки утопленника, убеждаясь, что тот реально суициднулся, а не притворяется.

– Пошли, ― с тяжёлым вздохом кивают мне.

Наверное, надо бы спросить: куда? Но мне как-то глубоко пофиг. Куда скажет, туда и пойдём.

– Пошли, ― резво выпрыгиваю на берег, обтекая. Джинсы отяжелели, кроссовки оставляют лужи. Раздеться бы, но ограничиваюсь лишь тем, что снимаю футболку, выжимая и закидывая ту на плечо.

Идём. Мимо загорающих тюленей прямиком к засаженной кустами тропинке, ведущей к главному входу. Чижова машет парню на ресепшене, давая знак, что я с ней, и проходит в фешенебельный холл с высоченными потолками и десятком диванно-релаксирующих зон, между которыми как-то уж совсем невзрачно приютился лифт.

Поднимаемся на последний этаж. Пока Алиса бездумно разглядывает узоры на своём наряде, я наблюдаю за ней через зеркальные стенки. Красивая она, ёмаё. Чертовски.

Выходим в коридор, застеленный коврами. Чувствую себя свиньёй, оставляя пятна на ворсе.

Ковры. Зелёные пылесборники в горшках. Картины на стенах. Много дополнительного освещения и двери, под номерками. Гостиничный комплекс на самой распиаренной береговой туристической линии ― чего ещё от него ждать?

Доходим до самого конца. Ключ-карта вроде как предусмотрена создателями, но очередная дверь открывается без неё. Кухня. Даже можно сказать, мини-кухня, каких полно в любых квартирах. Видно, что приватная по брошенному недоеденную яблоку и грязным кружкам в мойке. Частица обыденности среди богемных условий? Очаровательно.

Чижова, привстав на цыпочки, лезет на верхнюю полку, царапая ногтями стеклянную банку с рисом. Маленький гном. Крайне милое зрелище, но всё же помогаю ей не мучиться и подаю, что надо.

– Спасибо, ― теперь уже лезут в нижние ящики, за контейнером. Снимают с моего телефона чехол, кладут аппарат в тару и засыпают рисом. Даже крышкой накрывают, протягивая мне.

– Это что? ― усмехаюсь. ― Обед для бедных? Могла бы уж сварить ради приличия.

– Рис хорошо впитывает влагу. Только крышку потом сними, чтоб не прело.

– И что, прикажешь мне через полгорода с этим тащиться? Фигней не страдай.

– Что, не очень мужественно? Хорошо. Оставляй, я посушу. Если не поможет, с меня новый телефон.

Только этого не хватало.

– Не надо мне новых телефонов. Я не настолько нищий, чтоб подачки принимать.

– Это не подачки. Мой косяк, мне его исправлять.

– А вариант натурой отдать, не? Не варик? Если не хочешь тело юзать, можешь ртом поработаешь, ― изнутри оттопыриваю языком щеку. ― По-моему, максимально выгодная сделка. И никто не в накладе.

В ответ брезгливо морщат носик.

– Сорокин, ты идиот.

– Что, прежде не делала минет? Огонь. Тогда хоть тут стану первым, раз в другом опередили. Опередили же, да? ― проигорировав, мимо меня молча проходят обратно в общий коридор. ― Да не стесняйся. Тебе пойдёт стоять на коленях.

Ноль реакции. Алиса направляется к другой двери, по-соседству. Вот теперь ключ-карта требуется.

– Жди здесь, ― меня тормозят вытянутой рукой, не давая переступить порог, за которым несложно уловить приветственный лай.

Ага. Щаз. В последний момент подставляю в щель ногу и захожу следом.

– О, дарова, любительница ветчины, ― собакен переключается на меня, принюхиваясь. Улавливает знакомый запах, но пока не решила: ругаться или позволить себя погладить. Милая псинка, вся в хозяйку.

– Я ведь просила, ― мрачно замечает малая.

– Ну и что? Я тоже много чего прошу, а ты отказываешься, ― убедить собаку быть нежной проще, чем Чижову. Даю поосновательней к себе принюхаться и тогда уже беспрепятственно начёсываю загривок.

Ну и попутно оцениваю девчачью спальню. То, что это именно она ― угадывается без труда, несмотря на безликую стилистику стандартного люксового отеля с ванной-комнатой через стеклянную перегородку. И балконом, выходящим на море. Однако обжитость и преобладание личных вещей добавляют тот самый колорит, что с ходу рассказывает о той, что здесь обосновалась.

Женские цацки на комоде, удивительно немногочисленные мягкие игрушки, раскрытый ноут на постели, шмотки, выглядывающие из зеркального шкафа-купе и книги. Овердохрена книг. Некоторые громоздятся стопками прямо на полу, потому что места в стеллажной нише во всю стену им не хватило. От такого количества макулатуры даже кошак в шоке.

Во блин! Реально кошак! Я сначала его за плюшевого принял, но нет. Кот настоящий. Совершенно невразумительный по окрасу: то ли серый, то ли в серую полоску, то ли нихрена не серый вообще.

Зато потасканный: одно ухо подрано, на морде давно заживший шрам. Чисто дворовый "я у мамки хулиган". Молодость у него, по всей видимости, была бурная. Зато теперь это ухоженный, холёный и знатно отъевшийся комок шерсти.

Реально толстопуз. По объемам такой, что грыжа вывалится к чертям, если попробуешь поднять. Мутантище, недовольное моим появлением. Развалился в кресле и таращит немигающими глазёнками, только что не спрашивая: ты кто, и на кой хер припёрся?

Зрительный контакт, вполне способный зафиналиться моей расцарапанной рожей, прерывается вставшей между нами Алисой. Протягивающей мне полотенце.

– Предлагаешь принять душ? Только если с тобой.

– Дома примешь. Вытирайся и проваливай.

– Какое негостеприимство, ― мне вот чисто любопытно: кто у кого научился этому взгляду? Она у кота или тот у неё? ― Да ладно тебе, малая, ― заканчиваю вытирать руки об пса, вставая с корточек. ― Чего такая кислая? Мне больше нравилось, какая податливая ты была в бассике.

– Тебе показалось.

– Не-е. Не показалось. Ты тушуешься при контакте, уже не первый раз замечаю.

– Очень рада твоей наблюдательности. А теперь свободен. Полотенце, так и быть, дарю.

Свободен? Она шутит? Я только пришёл.

– Может лучше проверим теорию?

– Какую теорию?

Делаю шаг к ней. Алиса отступает. Ещё шаг ― снова пятится. Третий шаг и вот тут она в пролёте: натыкается на рабочий стол с громоздящимися на них учебниками. Какой знакомый чехол с наушниками и…

Тянусь вперёд, вынуждая её выгнуться назад, но совсем не для того, для чего она успела подумать.

– Это попалось? ― зажимаю между большим и указательным фигурку жирафа. Кивает. ― Не выбросила.

– Зачем выкидывать? Мелким отдам. Тут постоянно носится ребятня.

– Но ведь до сих пор не отдала, ― снова в рот воды набрала. Стоит, стискивает край столешницы. ― Так ты меня боишься или не боишься?

– Не боюсь.

– А чего боишься? Того, что чувствуешь в моём присутствии?

– Откуда тебе знать, что я чувствую?

– Вижу. Я тебя волную.

– Не льсти себе.

– А иначе зачем вчера приходила? Знала ведь: куда идёшь и кого увидишь. Брось. Ты хотела меня увидеть. Соскучилась?

Я прав. Вижу, что прав, но что мне нравится в ней ― Чижова девчонка с норовом. За словом в карман не полезет, но при этом уши от её болтовни не вянут. Всего в меру.

– А зачем пришёл ты? Сейчас? И не надо заливать про "не знаю" и "шкодливые глазёнки". Ими бы ты и в понедельник мог наслаждаться. Скучно стало? Решил скоротать время? Или тоже соскучился?

Стреляет прямо в лоб, заставляя задуматься. Потому что я как-то не размышлял по этому поводу: пришёл и пришёл. Захотел потому что. А почему захотел? Да хз.

– Подозреваю, что ты отчасти права, ― бросаю игрушку обратно на стол, а следом и Алису усаживаю туда же, вынуждая её ойкнуть и уронить шлёпок. ― Позволите, Золушка местного разлива? Недопринц нашёл ваш тапок, ― склоняюсь, надевая его обратно, после чего без предупреждения раздвигаю сжатые коленки, удобно пристраиваясь между ними. Чтобы оказаться ближе.

– Этого в сказке не было, ― замечают с вызовом, хотя это нисколько не мешает ей разглядывать меня. Вернее, оголённую часть меня. Преимущественно ту, что находится выше пояса. И этот её взгляд: вдумчивый, сосредоточенный… нехило так возбуждает. Снова. А я ведь только подостыл.

– Было. Началось сразу после титров. Под маркировкой "18+", ― едва уловимо пробегаюсь пальцами по загорелой ножке, моментально вызывая у неё очередные мурашки. Как же это просто. ― Могу наглядно показать: что и как они делали.

– А ты откуда знаешь? Свечку держал?

– Порнушку с ролевыми играми смотрел, ― дохожу до края туники, чуть оттягивая ткань, от чего не завязанная, та распахивается на груди, давая рассмотреть при солнечном свете всё, что я не успел рассмотреть при лунном. ― Настаиваю: я упорно не вижу тату.

– Тебя это огорчает?

– Очень!

– Сочувствую. Но придётся смириться.

– Так она есть или её нет?

– Есть.

– И чтобы узнать это, нужно раздеть тебя до конца?

– Не тебе.

– Совсем нет шансов?

– Нет.

– А у кого есть? У того, кто тебя Саламандрой обласкал?

Голову резко вскидывают, гневно щурясь. Сколько экспрессии и дерзости в сузившихся зрачках. Так и воспламенить ненароком можно. Именно это меня в ней и привлекло. Ну, в смысле, когда я впервые с Марковым тогда вцепился. Тогда был тот же самый взгляд. И столько решительность, помноженной на сумасбродное безрассудство, что не вступиться было невозможно.

– Это не твоё дело.

Сказала как отрезала. Вроде как точку жирную поставила, но я делаю ход конём и добавлю к точке хвостик, превратив в запятую. Придвигаюсь ещё ближе, оставляя между нами миллиметры миллиметров.

– А если хочу, чтоб было моё? ― снова молчит. Только губы дует. Чёрт. На эту тему у меня точно скоро фетиш разовьётся. Невозможно же на них смотреть и не попытаться сдуть. Любыми способами: ущипнуть там, куснуть… или поцеловать.

Последнее предпочтительнее всего, но попытка проваливается. В последний момент от меня отворачиваются, подставляя щеку, которую я лишь легонько успеваю мазнуть. Нет? Не прокатит?

– Разберись со своими внутренними демонами, Вить: выясни у них, что конкретно тебе от меня нужно. А как выяснишь, не поленись ― сообщи. Тогда вместе и подумаем: могу я тебе это дать или нет.

Это что ж получается: мою запятую только что закрасили, снова превратив в точку? И вдобавок натыкали рядом ещё две кляксы, окончательно всё запутав.

– Во завернула. Долго формулировала?

– Ты меня услышал.

Услышал. И даже, признаться, подрастерялся.

– Если бы с этими "демонами" можно было так просто договориться, не сомневайся, я бы давно забил стрелку и всё порешал. Только вот эти падлы не особо сговор… ― не договариваю, перебитый раздавшимся посторонним голосом.

– Дочь, сколько раз просил: не выпускай своё лохматое-чудо юдо! Не все посетители любят, когда животные бродят по отелю. Это ведь не только вопрос блажи, но и… ― дверь, которую я не удосужился закрыть, оставив щель, почти бесшумно открывается на петлях, являя нашему взору официального вида мужчину, ведущего за ошейник выскочившего в коридор любопытного собакена. ― Гигиены… ― замирает он на пороге, разглядывая нас. ― Хм. И что это у нас здесь происходит?

Упс.

Чижова торопливо кутается в накидку, отпихивая меня и спрыгивая со стола. Ну а я не придумываю ничего лучше, кроме как подойти к её бате, протягивая ладонь для рукопожатия.

– Витя.

Не, ну а чё? Он же нас не в койке застал. Хотя и там, в целом, особых вариантов не осталось бы: либо сигать в окно, либо, зассав, клятвенно обещать жениться, либо… знакомиться.

– Григорий Васильевич, ― неохотно, но мою пятерню пожимают. С нажимом, как бы сразу давая понять: кто тут босс. Да босс, босс. Кто б спорил. Всем боссам босс: выглаженная рубашечка, брюки, тщательно зачёсанная назад густая шевелюра. Солидный су-у-урьезный тип.

– Кхм… ― зато Алиска смущена и похожа на рака. По цвету лица, не по позе. ― Мы учимся вместе…

– Очень интересно. И чем занимаетесь? Домашнее задание делаете?

Ага. Лабораторную по анатомии. Интересно, сильно взбеленится, если я так брякну? Хотя, думаю, не стоит рисковать попцом малой. Ещё поймает ремня.

– Да не. Я тут так… за полотенчиком зашёл, ― киваю на свой вид, для наглядности тряся мокрыми кроссами. ― Искупался случайно.

– Вижу, ― ох, не зашёл я ему. Прям вообще никак. ― Взяли полотенчико?

– Вроде того.

– Ещё что-то нужно?

Это меня так вежливо выпроваживают? Оборачиваюсь на всякий случай к Алисе. Мало ли. Вдруг моральная поддержка не лишняя, а я возьму и свалю. Но вроде нет. Получаю в ответ едва уловимый кивок, дающий понять, что Добби может быть свободен.

– Рис забери, ― напоследок напоминают.

– Да не попрусь я с ним! Но симку прихвачу, ― под пристальным сверлением затылка буравчиками кое-как выковыриваю из контейнера телефон, вытаскивая сим-карту. ― Вы только это, не серчайте, ― не могу всё же не вставить пять копеек на прощание. ― Алискин не виноват. Я, типа, сам к ней подкатывал, а он отчаянно сопротивлялась.

– Мы с ней сами разберёмся, не переживайте. Виктор, ― какая ударная доза официоза на моё имя. Да ему никакого веника не надо, чтоб вымести мусор. Собственно, это и делаю ― выметаюсь, на прощание почесав Чару. Правда за дверью, отойдя, чтоб меня было не видно, мешкаю, вслушиваясь. Не подслушиваю, а страхую. Правда и подслушивать особо нечего. Тишину если только. ― Алис, следи за псом. Я его на лестнице опять поймал.

– Прости. Я отвлеклась.

– Да уж понял.

Заминка.

– Мы просто разговаривали. Честно.

– Верю. Ты девочка разумная, но всё же будь осмотрительней. И избирательней. Чтобы не получилось, как в прошлый раз.

"Чтобы не получилось, как в прошлый раз?"

А что получилось в прошлый раз? Любопытней этого разве что удивительно мирный семейный диалог. Я с предками даже в периоды их просыхания общаюсь исключительно на повышенных, а тут идиллия и покой.

Ну. Значит, точно париться нет смысла, так что уже без опаски чешу к лифту. Которых, целых два, но оба едут раздражающе медленно, тормозя вечно мимо и скача туда-сюда. Там по приколу покататься решили, я не пойму?

Уже собираюсь плюнуть на всё и воспользоваться ранее упомянутой лестницей, когда один всё же соизволяет до меня доехать. Захожу в кабину, вжимаю кнопку первого, но в последний момент торможу закрытие створок, потому что ― парам-пам-пам ― батя Чижовой мелькает на горизонте, размашистыми шагами направляясь ко мне. Не ко мне, в смысле, а в мою сторону. Ему тоже вниз приспичило.

– Спасибо, ― благодарят меня.

– Да не жалко.

Едем в тишине. Григорий Васильевич сверяется с наручными часами, я тихонько присвистываю, пялясь в потолок. Вежливые беседы о погоде ― не мой конёк.

– Вы кто будете, Виктор? ― первым нарушает рекламную паузу попутчик.

– Можно просто Витя.

– Витя так Витя. Там кем будете? Я знаю ваших родителей?

– Это вряд ли. Таких лучше не знать.

– И давно знакомы с моей дочерью?

– Так, чтоб тесно? Последние пару недель.

Неправильная формулировка.

– Насколько тесно?

– Настолько, чтоб пересекаться вне стен школы. Но пока недостаточно тесно, чтобы дойти до того, что вы так недвусмысленно пытаетесь выведать.

– "Пока"? То есть, планируете?

– Как знать, ― чувствую физическое жжение от его косого взгляда. ― Разделяю ваше негодование, но не вижу смысла увиливать. Гормоны в нашем возрасте не подчиняются здравому смыслу.

– Буду крайне признателен, если вы всё же придержите свои гормоны, молодой человек.

– Так вот держу. Насколько получается.

– Рад это слышать. Возраст возрастом, но вы оба ещё слишком юны и можете пожалеть об опрометчивых поступках.

– Не переживайте, ранних залётов не будет. Я пока не готов становиться отцом.

Делаем ставки: убьёт он меня или нет?

Не убьёт.

Спасает шумная туристическая семья с мелким отростком, подселившаяся к нам на втором. Приходится вдавливаться в зеркальную стенку, чтоб не оказаться нанизанным на рог надувного круга с башкой единорога.

До первого едем молча. А там лоб в лоб сталкиваемся со Скворечником.

– О, вот ты где. А Алиску куда дел, съел? На десерт что оставил или… Ооо, ― виновато прикусывают длинный язычок, запоздало заметив вышедшего за мной. ― Драсте, дядь Гриш.

– Алиса у себя. Не съедена.

– Мерси-и, ― юрко ныряя в опустевший лифт, Карина с виноватым видом ныкается там, на прощание прошептав мне одними губами: "удачи".

А зачем мне удача? Я ж не собираюсь и дальше с ним базарить. Коротко бросаю: "Всего хорошего, ещё увидимся" и иду на выход. Мокрый, неудовлетворённый и озадаченный. Слова малой таки нашли свою нишу в черепной коробке.

Что я хочу от неё?

Для чего все эти заигрывания?

Для чего подзуживание её бати?

Почему не могу отпустить и забить, возвращаясь к ней снова и снова?

Чтобы трахнуть?

Ну такое. Это, конечно, был бы приятный бонус, но надрываться ради перепихона? Какой резон? Если свербит, мне есть куда пойти, а главное: терять время на окучивание отпадает необходимость. Так что этот вариант мимо.

Тогда что? Запал?

Чёрт. Такая вероятность имеет место быть и если это реально так, тогда… Бл, ну тогда попадос. Не надо мне такого дерьма. А ей тем более. Перспектив это не несёт никаких, только нервов всем сожрёт.

Всю дорогу до дома размышляю об этой хрени, отвлекаясь только поднявшись в квартиру. К превеликому облегчению вонючее от не выветрившегося табака нутро откликается тишиной. На кухне помойка и гора немытой посуды, в холодильнике шаром покати. Батя дрыхнет в комнате под включённый телек. Матери нет. Сто пудово либо у соседа бухает, либо под соседом стонет. Либо бухает и одновременно стонет.

Прохожу мимо родительской койки, туша очередной тлеющий окурок. Спасибо, что хоть в пепельнице валяется, а не на ковре. Попутно тырю у него пачку сигарет и сваливаю к себе: не обеднеет, а мне западло тащиться до магаза. Свои-то, как вспомнилось с опозданием, я благополучно постирал с хлоркой.

Суббота, разгар дня, солнце слепит через задёрнутую штору, а меня вырубает. Только и успеваю раздеться. Видимо, сказывается прошлая бессонная ночка. Мы окончательно разошлись лишь под утро, а там я успел всего пару часов покемарить, прежде чем в мастерскую к Серёге подъехал. Теперь весь заработанный налик, как бы это не было комично, реально сушится на батарее. И похрен, что те не топят, но лучше места банально не нашлось.

Проваливаюсь так конкретно, что практически ничего не слышу и ни на что не реагирую. Не просыпаюсь даже когда в запертую на замок дверь барабанят и что-то требуют. Что ― так и не понял, во сне всё сливалось в единый белый шум.

Очухиваюсь глубоко в ночь. Прям очень глубоко. Полвторого, мать твою. И всё, ни в одном глазу. На автомате тянусь за телефоном, который обычно запихиваю под подушку и заторможено вспоминаю, что ему как бы каюк. Вот блин. Ладно. Где-то в коробках с проводами старый сенсорный валялся.

Не без труда откапываю его и вот же удивительно ― ещё дышит. После подкормки на зарядке включается как миленький. Экран правда треснут, а сам глюкает, потому, собственно, и был заменен, но ничего. На пока хватит, а там новым обзаведусь.

Главное, в интернет залезть можно: ватсап, ютуб, телега ― всё на месте. Там и зависаю, шерстя новостные ленты. Два ночи, полтретьего утра, три. Валяться уже нет сил. Не выдерживаю, одеваюсь и выскальзываю обратно на как никогда безлюдную улицу и следующие полчаса вишу на турнике.

Чего не отнять, не так давно бригада рабочих и до нашего двора добралась, установив подобие нормальной детской площадки и спортивного комплекса. Отличная альтернатива спортзалу, и что особенно приятно ― абсолютно бесплатно.

Вот я бесплатно и подтягиваюсь, забивая мышцы. Нещадно забивая, я бы сказал. Так, чтоб руки до колен отвисли, а обратно до подъезда сил дойти уже не осталось. Чтоб усталость помогла снова отключиться, иначе, как показывает практика, к полудню придётся сильно пожалеть о недосыпе. А продрыхнуть всё воскресение мне не удастся. Мелкую в зоопарк отвезти надо. Обещал.

Приятная усталость физической нагрузки даёт о себе знать, но не сильно помогает. Оставив тщетные попытки решаю устроить перекур. Хорошо как: свежо, тепло, тихо. Редко когда к подъезду подъедет залётная тачка или редкий прохожий сквозным путём через наш двор просеменит.

От нечего делать снова лезу в телефон, обнаруживая несколько новых сообщений от Яны.

"Увидела тебя онлайн. Ты чего не спишь?"

"А ты?"

"Сериал смотрела. Звонила тебе вечером, а ты абонент не абонент"

"Я спал. Телефон был выключен"

"А сейчас что делаешь?"

"Сижу на лавке, херней страдаю"

"Ну так приходи. Вместе пострадаем. А если ещё и принесёшь пивка, отблагодарю массажем. И, быть может, кое-чем ещё… ;)"

Знаю я: чем ещё. Только сегодня подтрунивал над Алисой по поводу оральных ласк, но вот странное дело ― заманчивое предложение не вызывает заядлого энтузиазма. Вот если бы мне сейчас написала Чижова с тем же предложением. Тогда бы я уже нёсся галопом обратно к береговой ли…

Тьфу, твою мать!

Ну вот и куда, куда опять несёт мою буйную фантазию?! Нельзя, не стоит и не нужно. Лучшее, что можно сделать для нас обоих ― это забыть, забить и переключиться. ПЕРЕКЛЮЧИТЬСЯ! Тем более, когда есть на что: вон вопросительное "ау" высвечивает.

"Иду. Пиво возьму. Сосисок с макаронами поставь, я голодный", быстро набираю и отправляю.

Ля, ну дела. Совсем крыша поехала. Сижу, херней какой-то страдаю. Размышляю, видите ли, над тем: соглашаться или нет.

Чего тут думать-то?

Глава девятая. "Баклажан", "Предложение" и пополнение коллекции

POV САЛАМАНДРА

"Что такое чудо? То, чего мы не понимаем. Что всего желаннее? То, что недосягаемо".

Роман "Граф Монте-Кристо" можно растаскивать на цитаты до бесконечности, причём это не зависит от количества перечитываний. А я перечитываю его уже в четвёртый раз, снова и снова находя что-то созвучное настроению. За что и нещадно мараю страницы жёлтым выделителем, превращая типографскую бумагу в разноцветный фейерверк.

Мой маленький секрет ― я безумно люблю книги, но при этом я безбожно безжалостна к ним: спокойно загибаю углы, с особым садистким удовольствием отмечаю маркером понравившиеся абзацы и люблю записывать собственные мысли карандашом на полях. Или же просто отмечать дату чтения и то, что происходило со мной в этот день.

Получается что-то вроде: "семнадцатое января, сходила с Кариной в кафе, симпатичный официант пригласил на свидание. Ответила, что подумаю, но номер свой оставила на салфетке. Перезвонит или нет?" или "сдавала экзамены по истории и литературе. Жду результатов, но сочинение, скорее всего, завалила". Или даже что-то вроде такого: "Боже, Каренина, какая же ты душная! Если бы ты не шагнула под рельсы, чесслово, я бы сама тебя туда спихнула!".

Таким образом книги превращаются в некое подобие личного дневника, который я пыталась когда-то начать вести, но постоянно забывала заполнять и быстро забросила затею. Зато карандаш всегда под рукой.

Не знаю, откуда повелась эта привычка, но она со мной уже о-оочень давно и, если порыться по полкам, наверное, каждый второй томик окажется таким разукрашенным. А вот если где-то записулек печально мало ― очевидно, что книга мне совсем не зашла и лишь напрасно занимает место в стеллаже.

Вот и сейчас я, закончив главу, листаю странички, натыкаясь взглядом на уже отмеченные ранее радужные строки.

"– Только смерть может разлучить их.

– Вы рассуждаете, как устрица, друг мой".

Боже, почему так смешно? Не знаю, для чего я выделила эту цитату, но не могла пройти мимо. Может, такая техника запоминания? Раз наткнёшься взглядом, два, три, а на четвёртый запомнишь колкую фразочку и когда-нибудь с изящностью воспользуешься ей в жизни. Правда пока не приходилось.

"Может быть, мои слова покажутся вам странными, господа социалисты, прогрессисты, гуманисты, но я никогда не забочусь о ближних, никогда не пытаюсь защищать общество, которое меня не защищает и вообще занимается мною только тогда, когда может повредить мне".

А вот это уже из свежего. В предыдущие разы я как-то проходило мимо хлёсткого выпада Эдмонда Дантеса, но сейчас не могла не зацепиться. Слишком уж знакомым показался цинизм. Кое-кто, судя по всему, придерживается схожего правила.

Не отдавая себе отчёта дописываю на полях короткое: "Витя" и знак вопроса рядом. Только с вопросом этот человек у меня и ассоциируется…

– Алиса, ты не опоздаешь? ― стучится в дверь мама, прерывается раздумья.

– Нет. За мной Карина подъедет.

На своей новенькой машине, только забранной из мастерской – её осуществившаяся давняя мечта. Подруга тайком водит, наверное, вообще лет с четырнадцати, в шестнадцать получила права на вождение мотоциклов, а буквально в начале лета, как только ей исполнилось восемнадцать, на четырёхколёсного товарища.

Права дались легко, практически с первого раза, а вот с приобретением собственной машины было немного посложнее. Однако обещанный подарок на предстоящие Новый Год, Восьмое марта, а заодно и следующий День Рождения не заставил себя ждать. Её мама сдалась под натиском неустанного капанья на мозги, хоть и не очень одобряет затею. Опасно ведь, а Карина ещё и любит полихачить. Но водит, кстати, не хуже любого мужика.

– К тебе можно? ― согласно киваю и мама, у которой всегда при себе запасные "ключи" от наших "апартаментов", просовывает в комнату тёмную макушку, щедро политую лаком, чтобы накрученные локоны не так быстро распрямлялись. ― У тебя планы на четверг есть?

– А что?

– В театр хотим сходить. По Чехову ставят пьесу.

– Я с вами.

– Хочешь, и своего молодого человека пригласи.

– У меня нет молодого человека.

– Точно? ― хитро щурятся. Естественно, папа ей всё рассказал, так что теперь без подколов не обойдётся.

– Я бы такое запомнила.

– Ну тогда можешь позвать за компанию не своего молодого человека.

Так, я не поняла: затея с театром не просто так? Это они хотят выудить Сорокина для более близкого знакомства? Ну-ну. Прям предвкушаю, как он обрадуется, заикнись я ему об этом.

– Не хочу.

– Почему? Уже поругались?

– Мам, ― просяще округляю глаза. ― Не надо выпытывать.

– Да я же так, для поддержания беседы. Не хочешь и не хочешь… ― виновато поджимают губы и тут же как бы невзначай уточняют. ― Но он хоть симпатичный? А то от папы никакой конкретики не добьёшься. Полуголый и невоспитанный ― всё определение. А насколько полуголый? Насколько невоспитанный?

– Ма-а-ам, ― захлопнув книгу, с силой стучу форзацем себе по лбу. ― Ну не надо, пожалуйста.

– Ладно, ладно. Не пристаю. Ничего у них не выцыганишь, никаких подробностей, ― обижено вздыхают, жалуясь подскочившей к ней Чаре. Несмотря на то, что питомцы считаются как бы моими, родители тоже успели к ним привыкнуть. Как и некоторая часть персонала. ― Ты её уже выгуляла?

– Конечно.

Выгуляла, помыла лапы, покормила. Бегемота тоже не обделила завтраком: так что, натрескавшись, он снова ушёл в сиесту ― занял мою подушку, развалившись пушистым трупиком. Хоть стреляй из пушки ― приоткрыть глаз и то не посчитает нужным.

– Хорошо. Тогда мы берём на тебя билет. Не опоздай в школу, солнышко, ― бросает мама напоследок и уходит, огорчённая тем, что ничего интересного не вынюхала.

Да не опоздаю я никуда. Кто не знал, подъём в шесть утра по собачьему настойчивому требованию работает лучше любого будильника. Зато с оставшимся запасом после столько всего успеваешь: и в душе ополоснуться, и одеться, и перекусить печеньками, и домашку доделать, и вон, просто почитать. Для себя.

Поэтому когда Скворцова скидывает смс, что уже на месте ― мне остаётся лишь проследить, что балконная панорамная створка закрыта и бежать к лифту. Начало девятого, а отель вовсю бодрствует. Вот, казалось бы, чего вам не спится, вы же в отпуске? Но нет, в лобби уже активно заливаются пивом, из ресторана на первом этаже доносятся умопомрачительные запахи шведского стола, на улице под танцевальную музыку резво скачут аниматоры, а в бассейне плещутся ранние жаворонки.

Такой зашкаливающий релакс и расслабленное ничегонеделанье, что немножко завидно. Хочется бросить всё и присоединиться к веселью, так нет же ― тащись, дорогуша, туда, где бесцельно проходят лучшие годы твоей молодости. Бе.

Карина ждёт недалеко от входа: там, где обычно паркуются аэропортные трансферы, привозящие и увозящие нескончаемые конвейеры туристов. Среди белых автобусов, замерший с включёнными фарами тёмно-фиолетовый БМВ, аж вызывает резь в глазах.

– Ты где такого баклажана нашла? ― усаживаюсь на переднее, боясь случайно черкануть подошвой в идеально вымытом и ещё пахнущем кожей салоне. Прибьют же.

– На заказ обновили. Так что ай да в выхи в салон красоты? Пора перекрашиваться в сирень. И маник заодно обновлю, ― встречают меня с улыбкой до ушей. Вся сияет. Даже помаду под цвет автомобиля уже где-то нашла, во даёт.

Импровизированный девичник? Звучит неплохо. Тем более мне правда пора подкрасить отросшие корни. Или вовсе вернуть натуральный, хотя, давайте будем честны, блонд смотрится эффектно. С натуральным русым же я сразу потеряюсь.

– Только не гони, знаю я тебя.

– Не очкуй, детка. Всё будет тип-топ. Как в прошлый раз из седла точно не вылетишь, ― заверяют меня, резким кивком скидывая с головы на нос солнечные очки, а я… тянусь к ремню безопасности. Из седла не вылечу, не мопед же, а вот лобовое собой могу поприветствовать.

Как и предполагала, "тип-топ" оказывается "галоп". Хорошо, что я не поела толком, а то бы всё обратно наружу попросилось на виражах. Сбавлять скорость на повороте? Зачем? Это для лохов. Лучше виртуозно дрифтануть, что, стоит отдать должное, Карина умеет. Скорость ― это прям её тема.

И габариты она прям интуитивно чувствует, несмотря на первый день за рулём. В свободное место на парковке у школы бэха вписывается феерично красиво: точечно и грациозно. Не задев ни Бентли слева, ни Ламборджини справа, ни даже бордюр. Ювелирная работа.

– Напомни купить бумажные пакеты тебе в бардачок, ― на подкошенных ногах с трудом выбираюсь наружу.

– Зачем?

– Если вдруг вытошнит. Будет хотя бы куда.

– Ай, не драматизируй, ― выпархивая, полюбовно целует та ладонью крышу машины. ― Пока, свёколка, скоро увидимся. Не скучай без мамочки, ― печально вздыхая, прихватывают с заднего сидения сумку и ставят блокировку. ― Почапали. Давай за кофе зайдём?

Кофе… Сейчас он вряд ли в меня полезет, но если в кафетерии случайно окажется Витя, это будет очень кстати. Сразу закрою гештальт, потому что его утопленный телефон решил пасть смертью храбрых. Больше суток пролежал в рисе и ничего. Остаётся, конечно, вероятность, что через недельку-другую контакты просохнут сами, но это маловероятно.

Надежда не оправдывается. Сорокина в кафетерии не обнаруживается. Как и на первой паре в принципе. И на второй. После обеда становится очевидно, что сегодня он вообще не объявится, а потому испытываю… огорчение?

Блин. Действительно огорчение. Можно, конечно, пытаться убедить себя, что я просто раздосадована тем, что не выполнила намеченное, но нет. Чувствую огорчение конкретно за его отсутствие. Ужас. Просто ужас. Бестолковая дурочка, вот чего ты ждёшь!? Внезапного ветра перемен?

Удручённость за собственную глупость достигает пика во вторник, когда Витя и не думает появляться. Но одновременно нарастает и беспокойство: прежде он не пропускал занятия настолько глобально. Заболел? Занят? Уехал? А если что-то случилось?

Ответ даётся в среду, когда последняя парта, наконец, перестаёт пустовать. Новые гематомы на лице и заметно прихрамывающая походка ― кого-то хорошо приложило. Снова дрался? Видимо, этого я не узнаю наверняка, потому что в мою сторону, когда мы мимолётно пересекаемся в коридоре, не следует ни банального "привет", ни "доброго утра". Очередной игнор?!

С трудом перебарываю желание с горяча швырнуть в него новым смартфоном, который я, как полная дура, таскаю с собой. Блин! Что за прикол такой: сначала тереться, отпуская пошлые шутки, а потом делать вид, что знать друг друга не знаем!? Ну ёлки-палки, сколько можно качаться на этих эмоциональных качелях?!

Всё, что хоть сколько-то оттаяло по отношению к нему после того, как он заступился за меня в клубе, снова покрывается толстой корочкой льда. Пора, видимо, смириться с тем, что глобального потепления в наших отношениях не предвидится. А раз так, то и нечего голову себе задуривать. Закончили и разбежались.

Осталось улучить момент, чтоб "закончить". Не хочу делать этого у всех на виду, поэтому подкарауливаю Витю на улице, когда он отходит подальше, чтобы покурить, и молча вручаю ему коробку.

– Это что? ― смотрят на меня озадаченно.

– Возвращаю долг.

– Чижова, ты совсем долбанутая?

– Просто возьми и разойдёмся. Если нужен твой сдохший ветеран, его принесу завтра.

– Чижова, ау! Приём, ― стучат меня по лбу сбитыми костяшками. Раздражённо отмахиваюсь, отступая. ― Какой нахрен долг? Это вроде бабы сосут за айфон, я разве похож на бабу?

– Это не айфон. Твоя же марка, только модель поновее, так что можешь расслабиться. Мужская честь не скомпрометирована.

Аргумент мало его успокаивает.

– Алиса, не беси и спрячь подачку. Пока я не засунул её тебе куда-нибудь очень далеко.

Ни грубость, ни испепеляющий взор меня не пронимают. Зато начинают злить.

– Подачку? Знаешь, что? Иди ты в задницу, Сорокин! ― ай! Получаю по губам! Опять!

– Я же говорил, леди не сквернословят.

– Пошёл нахрен, праведник вшивый! Яну учи хорошим манерам! И вообще, пусть она разбирается с твоим комплексом неполноценности, а у меня ты уже в печёнках си… ― меня хватают за шкирман, затаскивая за угол и придавливая к бетонной стене.

– Птица-говорун отличается умом и сообразительностью, да? ― стискивая мощной ручищей обе мои щеки, с мрачным видом жуют фильтр зажатой в углу рта сигареты. ― Что за комплекс неполноценности, не расскажешь?

– Опу-ф-ти. Бо-ф-но, ― не могу нормально ответить. Челюсть стиснута и сложно что-то членораздельно выдавить.

– Что-что, прости? ― ещё насмехается. ― А. Тебе, наверное, неудобно, да?

– П-фи-ду-рок.

– Слушай, ну я тебе точно рот с мылом помою.

– Се-фе по-фо-й, ― сердито пытаюсь его пнуть, а вместо этого получаю концентрированный табачный дым, выдохнутый через ноздри. Фу. Теперь у самой нос чешется.

– Будь здорова, ― смеются, когда не сдерживаюсь и чихаю. Только тогда окурок бросают на землю, затаптывая, а пальцы-капканы расслабляют хватку. Правда прежде меня коротко целуют в сложенные уточкой губы. Демонстративно вытираю их, вызывая у него лишь очередную усмешку. ― Знаешь, в чём проблема, Чижова? Я вот у тебя просто в печёнках сижу, а ты застряла куда глубже. И никак оттуда не выковыриваешься.

– Попробуй слабительное.

– Болтушка. Ты прям сегодня в ударе.

– Зато ты ни на грамм не пытаешься быть вежливее. И меня это уже достало, поэтому забирай дурацкий телефон и оставь меня в покое. Если очень гордый, сбагри кому-нибудь. Выкинь в мусорку на худой конец, но моя совесть чиста! ― грубо всучиваю ему коробку, мало заботясь, поймает её он или уронит, и просто ухожу.

Надоел! Достал! Всё! С меня довольно!

* * *

Шикарная Чеховская постановка "Предложение" и тихий культурный вечер с родителями ― люблю подобное проведение досуга. И живую игру люблю гораздо больше "отфотошопленного" кино. Да, пусть артисты порой переигрывают или же, наоборот, недодают, но всё это можно легко простить за одно то, сколько души, труда и сил вкладывается в каждое такое выступление.

Когда возвращаемся, уже заметно темнеет и по периметру отеля включается уличное освещение, окрашивая всё в тёплый оранжевый оттенок. Олег тормозит у главного входа, дожидаясь пока мы выгрузимся. Ух, поскорее снять бы с себя неудобную танкетку и нырнуть в горячую ванну, но надо ещё с Чарой прогуляться перед сном. Суровая реальность собачников: взвалила на себя бремя ― будь добра, исполняй обязательства.

– Предлагаю на следующей неделе ещё так куда-нибудь выбраться, ― папа первым выходит из машины, галантно придерживая дверцу нам с мамой. ― С такими-то роскошными женщинами ― это ведь сплошное удовольствие, ― многозначительно поглядывает он на супругу.

– Какой же ты хитрец и льстец, ― лишь кокетливо пожимает плечиком та, принимая руку, которую тот ей подал.

Люблю это в родителях. Вроде уже больше двадцати лет в браке, а всё ещё похожи на влюблённых подростков. Завтраки в постель, цветы по поводу и без, ухаживания, комплименты. В данном случае как никогда обоснованные: мама в чёрном коктейльном платье действительно хороша. Настоящая элегантная дама.

Я оделась попроще, в летний сарафан, но, думаю, тоже выгляжу вполне ничего. По крайне мере несколько заинтересованных взглядов молодых людей, обращённых совсем не на сцену, за этот вечер успела насобирать. Правда подойти никто так и не рискнул. Папулю, вероятно, испугались. Трусишки.

– Чистая правда. Ни капли лести, ― оправдывает он, следующей на очереди подавая руку мне. ― Стану разве я лукавить в таком… О… Алис. Это, кажется, к тебе.

Непонимание хмурюсь, прослеживая за его кивком и, обернувшись, натыкаюсь на… Сорокина.

Сидит на спинке скамейки, забравшись на неё с ногами. На голову натянут капюшон, между пальцев тлеет сигарета. И смотрит на меня, не отрываясь. Ещё и место для засады выбрал как нельзя удачное, прямо возле входа. Мимо никак не пройдёшь, сделав вид, что не заметила.

Блин. Ну вот и чего он пришёл? Как мне-то реагировать? Демонстративно нос задрать, показав всю свою степень безразличия? Тогда вопросов от родителей точно не миновать.

Да и вообще, папа работает на опережение. Не оставляя выбора.

– Добрый вечер, Витя. У нас здесь не курят, дети ходят.

Сорокин вопросительно оглядывается по сторонам, захватывая пустоту.

– Я детей не вижу.

– Специально отведённое место для курения расположено буквально в пяти метрах левее, ― настаивают.

– Буду знать, ― папа с нажимом хмурит брови, на что Витя, сделав одолженческое "пфф", послушно встаёт, идёт к мусорке и тушит об неё бычок. После чего возвращается на место. ― Лучше?

– И с ногами на скамейке у нас тоже не сидят.

Едва сдерживаю смешок, когда тот всем весом медленно, но с вызовом стекает со спинки, приглушённо падая на сидение.

– То нельзя, это нельзя, ― бурчат при этом. ― А дышать можно?

– Дышать можно, ― щедро разрешают ему. ― Свежий воздух полезен для здоровья. В отличие от никотина. Тебя ждать? ― это уже спрашивают у меня.

Так и подмывает сказать "да" и посмотреть, как Сорокин будет выкручиваться, но всё же… Но всё же я точно дура. Не зря он меня так обзывает.

– Нет, идите. Я скоро поднимусь.

– Не задерживайся. Всего хорошего, Витя, ― папе в ответ салютуют раскрытой пятерней, и тот, без особой охоты, уводит под локоть маму. Которая тоже с удовольствием бы понаблюдала за процессом. Только не из-за открытой неприязни и недоверия, а обычного праздного любопытства.

Остаёмся вдвоём. Нервозно жую губы, скрестив руки на груди и переминаясь с ноги на ногу. Мне кажется, или атмосфера вокруг как-то резко сгустилась от повисшего напряжения? Не кисель, но что-то очень неприятное: вязкое и тягучее. От чего становится сложнее дышать.

– Клёво выглядишь, ― дёргают подбородком, намекая на мой сарафан. Сомнительный комплимент, не менее сомнительно поданный.

– Зачем пришёл? Снова скучно стало?

– Не. На этот раз нет. Хотел тебя увидеть, но админша сказала, что ты в отъезде. Вот и решил подождать.

– Отъезд мог оказаться затяжной.

– А мне торопиться некуда.

– Заметно, ― даже не пытаюсь быть мягче и идти на диалог. Не хочу.

– Может, подойдёшь? ― Витя прекрасно улавливает моё настроение. ― Если помнишь, я не кусаюсь.

– Не кусаешься. Но силищу не соизмеряешь.

– Ой, да брось. Будто было больно.

– Не больно. Но неприятно. Не знаю, какой там формат общения у тебя с твоими девушками ― возможно, их и вставляет моральное унижение, но меня нет. Я себя слишком уважаю, чтобы со мной обращались как с вещью. И не надо на меня так смотреть.

– Как?

– Вот так. Ты не удав. А я не кролик.

– Знаю, ― хмыкая, Сорокин сам встаёт, в пару шагов сокращая между нами дистанцию. ― Ты ― леди с характером. Правильная девочка с бунтарскими наклонностями. Это мне в тебе и нравится, ― жестом фокусника, творящего магию из пустоты, мне протягивают не пойми откуда взявшийся… "киндер".

Тихонько сглатываю, на ходу теряя всю напускную храбрость. Реакция не на детскую сладость, конечно же, а лишь на накрывший меня запах. Такой: чисто мужской, немного резкий, с уже почти выветрившимся шлейфом дезодоранта. Витя стоит слишком близко. Непозволительно близко. Это дезориентирует.

– Всего один? ― только и могу из себя выдавить, на что моментально получаю… второе шоколадное яйцо. ― А ты подготовился. Даже серия та же.

– Ну так. Собираем коллекцию.

– Было бы очень трогательно, не проходи мы это прежде. А по второму кругу начинать, увы, нет никакого стимула. Спасибо, ― забираю подарки. ― Предлагаю на такой мирной ноте и закончить. Доброй ночи, ― разворачиваюсь с очевидной целью, но меня перехватывают, удерживая за талию.

– Что за привычка: давать стрекоча, как только жареным запахло?

Жареного не чувствую. Разве что запашок палёной кожи, потому что его ладони словно прожигают насквозь тонкую ткань, оставляя на теле клейма.

– А есть что обсуждать?

– Есть. Я, вообще-то, извиниться пришёл.

– Оо… Это что-то новенькое, ― жду. Как такое и не подождать? Правда он не сильно торопится. Открывает и закрывает рот, пробуя слова на вкус и находя их на редкость противными. ― Не привык просить прощения, да?

– Не помню, когда последний раз это делал.

– Ну так и не утруждайся. Я не настаиваю, ― меня всё ещё держат, поэтому могу лишь предпринять тщетную попытку выскользнуть из объятий. Не более. ― Слушай, правда не настаиваю. Твой склад характера мне давно очевиден и ломать его я не собираюсь. Но и ты меня, пожалуйста, не ломай. Не заставляй проходить через униж…

– Прости, ― слышу рванное, с трудом выдавленное. От чего поджилки начинают потряхивать. Сказал. СКАЗАЛ. Представляю, чего стоит это его гордости. ― За вчерашнюю грубость. Я слегка перегнул палку.

– Извинения приняты. Спасибо.

– За телефон тоже спасибо, но ты должна забрать его.

– Не заберу. А вернёшь ― точно обижусь.

– Я не хочу его принимать.

– А я не хочу его забирать. Точка. Это всё? Мне ещё собаку выгуливать.

– Да стой же ты! ― Витя бросает мимолётный взгляд на стеклянные двери, через которых из холла отеля нас видно словно рыбок в аквариуме, и раздражённо утягивает в тень растущей пальмы, сбрасывая с головы капюшон. Гематомы у него, конечно, просто трындец. ― Я буду тебя связывать, отвечаю.

– А чего переливать из пустого в порожнее? Не вижу смысла продолжать. Ни тебе, ни мне это ведь не нужно, помнишь?

– Не нужно. Только если не получается это контролировать, что прикажешь делать?

– Что не получается контролировать? Свербение в штанах? Я устала в эту игру в ромашки, честно. Здороваемся ― не здороваемся, орёшь ― не орёшь, пристаёшь ― динамишь. Ты видел, видел? Уже сыпь на перепады твоего настроения высту… ― наглядно показать не получается. Как и договорить, потому что меня затыкают поцелуем.

Но это мы тоже уже проходили…

– Ответь, ― сжав мою голову ладонями, настойчиво сминают мне губы, пытаясь прорваться дальше, но я держусь, предупреждающе сжимая зубы. Пытаюсь держаться…

– Зачем?

– Просто ответь, ― с приглушённым рыком выдыхают в рот горячо и терпко. До мурашек. ― Хотя бы раз. Это важно.

Важно для кого?

Для него?

А для меня?

Не спорю, искушение велико, но стоит ли оно того и не придётся ли после пожалеть? Уверена, что придётся, а потому из вредности отказываюсь подчиняться, однако Сорокин идёт на хитрость, стискивая мои волосы на затылке в кулак, вынуждая не только вскинуть подбородок, но и невольно выдохнуть.

Секундной заминки хватает, чтобы в прямом смысле взять меня на абордаж и прорваться сквозь брешь. Едва его язык встречается с моим, чувствую, как стремительно тает контроль над ситуацией, а мир уплывает под ногами…

Сопротивляться? Отпихнуть? Влепить пощечину? Не хочу. Не могу… Зато могу прикрыть глаза, чтобы избежать накрывшего головокружения. Тело, решив провернуть рокировку, непроизвольно тянется ближе к Вите, чтобы и без того достаточно жёсткий, но до безумия распаляющий своей жадностью поцелуй стал ещё ненасытнее. Ещё требовательней. Ещё напористей.

Белый шум в ушах, полная потеря координации и налившаяся в коленях ватность ― если бы мы были в мультике, вокруг меня сейчас заплясали бы звёздочки. Но мы в реальности и вместо них у меня лишь под опущенными веками плывут в хороводе разноцветные круги.

Чтобы не осесть мешком, обхватываю шею Сорокина. Ногти впиваются в шоколад, зажатый в кулаках, превращая его в месиво. Дальней частью сознания запоздало вспоминаю, что по территории отеля натыканы камеры видеонаблюдения, но здравый смысл одерживает сокрушительный крах над подскочившим уровнем эндорфинов и дофаминов…

Бли-и-ин. Витя нереально круто целуется. Лучше любой, даже самой дикой потаённой фантазии. Пусть у меня в таком деле опыт и не самый богатый, но вряд ли кто-то способен теперь такое переплюнуть. Потому что это тот самый поцелуй, после которого "пуговицы сами расстёгиваются, а нижнее бельё само снимается".

И нет, нифига это не образное выражение! Если бы он сейчас полез ко мне под одежду, крупиц силы воли не хватило бы сопротивляться, но, к счастью, пальцы Сорокина всё ещё на моём затылке. Держат так крепко, что и без того сбитое дыхание начисто перехватывает. Если мы сейчас же не прекратим это безумие, у меня разовьётся анемия…

Прекращаем. К сожалению, Витя первым отрывается от меня, прислонившись лбом к моему. Оба рвано и часто дышим, пытаясь вернуть подачу кислорода в закупорившийся адреналином мозг. В грудной клетке лопаются невидимые пузырьки, заставляя всё нутро ёкать, а ошалевшее сердце молоточком отстукивает по вискам. Анемия плюс аритмия ― комбо. Вааау…

– Чижова, твою мать… ― слышу тихое шипение. ― Вот откуда, откуда ты взялась?

– Тебе точные координаты нужны? ― в горле словно песка насыпали. Ещё и алфавит весь в пляс пустился, отказываясь складываться в адекватную речь. ― Краснодарский край. Станица Динская, местный роддом.

– Вот и сидела бы там. Меньше б геморроя было.

– Где сидела? В роддоме? Не получалось, там долго не держат. Пинком отправляют домой.

Господи, что за бред я несу? Не только речевой аппарат поломался, но ещё и фильтр. Такой провал, что стыдно глаза поднимать. А ведь я мало того, что до сих пор обнимаю его, так ещё и не отпускаю, окончательно закапывая себя…

Но блин, это невероятно приятно: тактильно пропускать его через себя, ощущая сильные плечи, об которые кирпичи можно ломать, и слыша пульсирующую венку на шее. Стояла бы и стояла так, для рассвета…

Только вот у Вити на этот счёт другие планы, потому что он резко отрывается от меня, руша момент.

– Ладно, ― шмыгая носом, достают из кармана пачку сигарет. ― Спокойной ночи, малая.

Спокойной н…!? Да ладно? Он что, реально вот так просто уйдёт? Нет. Не уходит. Проходит метров пять, тормозит, возвращается, снова меня целует, на этот раз коротко, но не менее пылко, а вот потом действительно уходит, прихрамывая. Я же остаюсь одна, окончательно сбитая с толку.

С координацией беда, и чтобы хоть как-то удержать себя в вертикальном положении, облокачиваюсь спиной на шершавый ствол пальмы, сминая растаявшие шоколадные крошки в фольге. Испачканные жёлтые капсулы с игрушками ― всё, что осталось от подаренных киндеров.

Кто бы объяснил: зачем и для чего они?

* * *

– И ты говоришь мне об этом только сейчас!? А ещё подруга называется!

– Сорри. Мне надо было переварить всё.

– Переварить или тщательно запомнить? Переварила? Теперь рассказывай, подробностей жажду! ― Карина с горящими от любопытства глазами подтягивается ближе, подпирая подбородок руками.

– Что именно?

– Всё! Как оно было?!

– Как-как, нормально, ― бросаю неопределённо, смущённо ковыряя вилкой дырки в вишнёвом пироге. ― Так нормально, что от одного воспоминания внутри всё сжимается, а ноги подкашиваются.

Хорошо, что мы сидим. В кафетерии. Есть куда опереться пятой точке.

– Ууу. Мальчик оказался настолько горяч? А точно был всего-навсего поцелуй? А то ты так румянцем залилась… ― хитро щурится Скворцова.

– Не веришь?

– Верю, верю! Хех. Но боюсь представить, что с тобой будет, когда вы того-этого, "законнектитесь".

– Серьёзно думаешь, что до этого может дойти?

– А почему нет?

Иронично киваю в сторону буфета, где Витя разговаривает о чём-то с Норой. Я потому и не удержалась, выложив всё Карине. Не похвастаться, но пожаловаться. Потому что ничего не изменилось после вчерашнего: сегодня со мной по-прежнему не посчитали должным хотя бы поздороваться…

– Да ну его. Сам не знает, чего хочет.

– А ты знаешь, чего хочешь? Или кого? ― хитро уточняют, на что лишь неопределённо дёргаю плечом. Злюсь на себя, мысленно ругаю и продолжаю упорно таращиться в сторону буфетной зоны, не в силах оторваться. Правильно: топить себя в луже позора, так до конца. ― Хочешь, пендаля ему отвешу?

– Зачем?

– Для ускорения.

– Ты его физиономию видела? Ему уже достаточно отвесили.

Будто почувствовав, что речь идёт о нём, Сорокин оборачивается в нашу сторону, безошибочно встречаясь со мной взглядом. Напускаю как можно больше безразличия и играю с ним в "гляделки" до тех пор, пока, усмехнувшись краем губ, он первым не отворачивается.

Только тогда отворачиваюсь и я, а через несколько секунд, отодвинув тарелку с пирогом, передо мной кладут телефон. Страшно убитый и покоцанный. Точно не тот, что я подарила.

– Номер телефона забей, ― он приказывает или требует? В любом случае, явно не просит.

– Нет.

– В смысле, нет?

– Нет, в смысле ― нет. Ты волшебное слово забыл.

– Прикалываешься? ― кривится Сорокин, но я из принципа не реагирую. Соизволил-таки подойти, вы посмотрите на него! Оказал честь! ― Она прикалывается? ― спрашивают уже у Карины, на что та отрицательно мотает кудрями, подтверждая, что я более чем серьёзна. ― Ладно. Тогда ты, ― треснутая развалюшка перекочевывает к ней.

– Чего я? Свой номер тебе дать?

– Да нахрен мне твой? Её забей.

Подруга ловит моё предостерегающеё дерганье подбородком.

– Не, не могу. Бабский кодекс братана, забыл?

– Задрали, ― сердито хватая телефон, сваливают. Правда недалеко. Почти сразу возвращаются, резко склоняясь к моему уху. Невольно вздрагиваю. ― Сегодня. В восемь. На том же месте, где мы купались голышом, ― бросают сухо, будто доклад зачитывают, и теперь уже окончательно вылетают из кафетерия.

– Совсем даже не голышом, зачем преувеличивать? ― ворчливо бросаю ему вслед, запоздало понимая, что меня, кажется, только что вызвали на… свидание. Не пригласили, не позвали. Вызвали. В ультимативной форме.

Скворцова едва сдерживает смех, булькая в чашку с какао. Вот это она, конечно, развлекается с нас. Хоть кому-то радость.

– Ну и как, пойдёшь на стрелку?

– Нет.

– Взбесится.

– Не моя проблема. Я ему не собачонка. И как Чара, виляя хвостиком, не побегу по первому зову.

Глава десятая. Ку-ку. Не ждала?

POV СОРОКА

– Ку-ку. Не ждала?

Этот взгляд стоил всех затраченных усилий. У Алиски только что глаза на лоб не полезли при виде меня на пороге своей комнаты.

– Ты как здесь оказался?!

– По пожарной лестнице забрался.

– У нас нет пожарной лестницы.

– Как нет? И куда смотрит проверяющая инспекция? Взятками прикармливаете?

Первый испуг проходит, сменяясь раздражением.

– Вить, что ты здесь делаешь?

– В смысле, что? Ты не пришла.

– Не пришла.

– А я прождал два долбанных часа, бросая камешки в водичку.

– Бедняжка. Мне очень стыдно. Честно-честно.

Брешет. Не стыдно. Ни грамма.

– Если хочешь загладить вину, могу накинуть несколько вариантов: как лучше это сделать. В трёх из пяти ты даже остаёшься в одежде. Если это можно назвать одеждой, ― многозначительно киваю на её внешний вид, на что малая поспешно закутывается в атласную рубашку, пряча кружевной полупрозрачный топик. Две косички, розовая пижама в детских облачках, пушистые тапки на ногах с зайцами и… какая-то засохшая чёрная хрень на лице. Очаровательнейшее зрелище. ― Вопрос можно? Ты не в Детском мире случайно закупаешься? ― вовремя подставляю кроссовок, чтобы перед моим носом не захлопнули дверь. ― Чего злиться-то сразу? Это не упрёк. Тебе идёт.

– Вить, что тебе нужно?

Сколько драматичности, но смешная фигня на моське портит всю серьёзность момента.

– Увидеть тебя хотел. И, как можешь заметить, увидел.

Правда для этого пришлось перетряхнуть всю заначку, оплатив свободную койку-место в отеле до следующего полудня. То есть, по факту всего лишь на ночь, зато по стоимости полных суток и здешние ценники, я вам скажу, ― в соответствии с количеством звёзд на вывеске.

Хотя вообще-то на эти бабки планировалось купить новый телефон, причём не хуже того, что всучила мне Алиса. Ещё бы и на цветочки хватило. Если бы я имел склонность заявляться к девушкам с дохлыми вениками, но теперь в кармане осталось ровно столько, чтобы официально считать себя бомжом. Зато лежит ключ-карта от выданного номера ― плата за возможность оказаться здесь.

Сперва, конечно, я попытался бюджетно и тайком прошмыгнуть к лифту, но охрана в холле не дремлет. Сразу тормознула, вежливо попросив. Так что ничего не оставалось кроме как проделать финт ушами: то-то чувак озадачился, когда повторно меня поймал, а сделать уже ничего не мог. Клиент же.

В общем, спать сегодня буду как барин на мягкой перине, что тоже приятный бонус. Обычно выше дешёвых хостелов с двухъярусной кроватью моя планка не задиралась, а тут приятный бонус в придачу к заданной цели. Всё ведь ради чего затевалось? Ради того самого, ради того самого.

– Чара, не путайся под ногами, ― отталкивая коленом любознательную псинку, норовящую выскочить, строго бурчит Алиса. ― Иди на место… У тебя всё? ― это уже ко мне обращено. ― А то мне неохота бегать по коридорам и опять ловить её.

– Да. Думаю, это было бы излишним. Зачем пугать постояльцев? Ещё подумают, что к ним белочка, уснувшая в мазуте прискакала, ― прикол не догоняют. Приходится жестом очертить ореол трагедии, на что Чижова повторно округляет глазища. Теперь уже от стыда.

– Блин! ― спохватывается она, торопливо отдирая с себя клейкую плёнку, отрывающуюся от кожи достаточно жутко ― заставляя её натягиваться.

– Стой, можно я? Тоже хочу, ― подлезаю, помогая. Капец. Чем ещё заняться в одиннадцать вечера, правда? ― Что это за дрянь?

– Угольная маска от чёрных точек.

– Так вот он какой, успех женской привлекательности? ― с носа отрывается сложнее всего. Приходится резким движением срывать полоску. ― Ля, смотри: как мелкие опарыши, ― усмехаюсь, разглядывая на клейкой стороне торчащие жировики.

– Фу, гадость, ― отбирая и комкая маску, Алиса сконфуженно потирает покрасневшую переносицу.

– Расслабься. Я не брезгливый. Но после такого, видимо, обязан на тебе жениться. Хотя нет, чтобы точно вариантов не оставалось ― мне ещё надо помочь тебе с эпиляцией, ― вот морщиться так не надо. Обидно вообще-то. ― Шутка! Всего лишь хотел разрядить обстановку, а то ты слишком напряжена.

– С чего бы вдруг, а?

– Вот и я думаю: с чего?

Малая собирается дальше ехидничать, видно, как желание дерзить из неё буквально рвётся, но переключается на шорохи в коридоре и, схватив меня за толстовку, без предупреждения затаскивает в комнату, оставляя крошечную щель для подглядывания.

– Горничная, ― облегчённо замечают с полминуты спустя.

– А ты думала, кто? Батя?

– Согласись, было бы неловко, столкнись вы снова.

– Почему? В этот раз я вроде одетый, ― почти. Скидываю кроссы, заваливаясь на её постель размера ХХL. Хороший размах. Вчетвером можно поместиться. ― Траходром что надо. Уже испытывала на прочность?

И вальяжно растянувшийся поверх покрывала пушистый котяра, и его хозяйка смеряют меня одинаковым взором вселенского пренебрежения. Ууу, коллективный заговор.

– Это что, интервенция? ― вопросительно разводит руками Алиса. ― Я тебя не приглашала.

– Мне показалось иначе.

– Сорокин, проваливай откуда пришёл.

– Не могу. Меня не пускают, ― одна псинка мне искренне рада. Запрыгивает сверху, сдавливая и без того покалеченную грудную клетку мощными лапами и тычется мордой в лоб с очевидным намерением зализать до смерти. ― Фу, дорогуша, у тебя из пасти воняет, ― отплёвываясь, спасаюсь от мокрого шершавого языка. ― Лучше бы меня так твоя хозяйка засасывала. Научи её проявлять инициативу… Хватит дуться, иначе я за себя не ручаюсь, ― это уже, понятное дело, обращено не пёселю, а сурово взирающей на всё Чижовой. Нет, ну точно когда-нибудь затискаю её за щеки. ― Я так-то с миром пришёл.

– И где белый флаг?

– С миром. А не с актом о капитуляции, ― четвероногая любвеобильная барышня, наконец, утихомиривает пыл, оставляя меня в покое. Почти. В ногах усаживается, позволяя оценить обстановку. Судя по раскрытой книженции, брошенной на постели и чаю на тумбочке я помешал мечте интроверта. ― Напомни на досуге показать, как стоит развлекаться в вечер пятницы. А то с такими замашками у тебя скоро будет не один кот, а сорок. О, да ты книжная садис… Эй, эй! ― прыжком, достойным сайгака, у меня сердито вырывают изрисованный томик Дюмы, приложив попутно локтем. Чёрт, треснутым рёбрам точно будет хана такими темпами. ― Никакой возможности для самообразования. Жадина.

– Ты сам уйдёшь или мне охрану позвать?

– Зови. Только ты не позовёшь. Иначе придётся папочке объяснять, что я забыл в твоей постели, ― хитро добавляю, а то уже к стационарному телефону потянулись. Такие вообще ещё существуют? Я думал, вымерли как мамонты.

Трубка ложится обратно в паз, а протяжный вздох смешивается со скрипом просевших пружин матраса, на краешек которого обречённо усаживаются. Не вижу её лица, только сгорбленную спину, неровный пробор и тонкую шею.

– Что тебе от меня нужно? ― тихо спрашивают. ― Только честно.

– Честно? Сам долго понять не мог, но, кажется, мне нужна ты.

Открытие, которое меня самого поставило в тупик. До этого как-то не планировалось доводить. Ни до чего не планировалось. Но получилось, как получилось.

– Это не ответ.

– А какой ответ тебя устроит? Вляпался я в тебя, не очевидно?

– Что должно быть очевидно?

– Ну, типа, мои подкаты.

– Подкаты?! Так называются скачки твоего настроения и приказной тон?

– Ну сорян, как умею. У меня опыт обращения с "принцессами" небольшой, а остальные прежде не жаловались.

– Значит, у тебя подход такой ублюдский со всеми? Не только со мной?

Опять ругается? Ей это совершенно не идёт.

– Какой ублюдский?

– Хочу игнорю ― хочу язык в рот всем подряд сую.

– Так, попрошу не утрировать. В плане "суваний" я избирательный. И где это я тебя игнорю? Продинамила меня как раз ты. Сегодня.

– А почему, вопросом не задавался?

– Эм, не особо. И почему?

– Может, потому что просить надо было нормально?

– Как? На коленях?

– По-человечески. И, наверное, это будет для тебя неожиданностью, но после того, как целуешь девушку принято хотя бы говорить ей "привет", если вы случайно сталкиваетесь в коридоре.

– Мы по десять раз за день сталкиваемся в коридоре. И что, надо каждый раз приветкать? Зачем? Здоровались уже когда знакомились, чего кислород напрасно переводить? ― по её спине проходит мелкая дрожь, а затем слышу тихий смех. Смеётся. Смешно ей. Охренеть. ― И вообще, радуйся. Меньше сплетен ходит в вашем гадюшнике. Или тебе охота слушать тупые издёвки того же Маркова? А я не всегда могу быть рядом, чтобы прописать ему в табло.

Смех затихает. Вместо этого Алиса резко оборачивается.

– Что ж получается, это ты меня так… оберегаешь?

– Ага. От себя. Поэтому если ты умная девочка ― беги.

– Я у себя дома! Куда я побегу?

– Вот именно, что никуда. Птичка в клетке, ― рывком подаюсь вперёд, хватая её и заставляя упасть на себя. ― Не дрыгайся, ― настоятельно советую. Какая же она худенькая: спокойно можно одной рукой за талию целиком обхватить, но двумя надёжней. А то вырывается. Бедному котяре, который никому не мешал, пушистой заячьей пяткой бессовестно заряжают по носу, на что тот, вздыбив хвост, недовольно шикает и уязвлённо удаляется на кресло.

Зато Чара отчаянная и вообще не боится попасть под раздачу. Вскакивает на шорохи, лая и опасно подсовываясь. Пытается понять: а чё это мы там такого интересного делаем?

Чё, чё. Фигней страдаем, чё мы делаем. Я бы лучше другим занялся, а не..

– Ай! Давно подзатыльник получала? ― ворчливо шиплю, когда, извернувшись, острые женские зубы впиваются мне в плечо. Если бы не толстовка, укус вышел бы приличным.

Брыкается, кусается. Пора остудить её пыл. Ныряю под маечку и малая, опешив, цепенеет. То то же. То, что её будут жамкать за сиську она явно не рассчитывала.

– Убери, ― сглатывая громче положенного, требуют.

– Уберу, если обещаешь вести себя послушно.

Или не уберу. Зря я, наверное, так сделал. Ой, зря…

– Убери.

– Сначала пообещай. А иначе… ― сдавливаю покрепче, кайфуя от возможности. Глазомер не обманул: там действительно есть за что подержаться.

– Обещаю, ― еле слышно выдыхают.

– Что-что? Я не расслышал.

– ОБЕЩАЮ!

– Кричать не обязательно, ― с собственными хотелками приходится договориться, чтобы заставить себя выполнить уговор и спустить ладонь ниже. Случайно задеваю холодную серёжку в пупке, да на ней и остаюсь. Следующие пару минут играя побрякушкой в воцарившейся тишине.

– И что теперь? ― первой подаёт голос Чижова, которая обещание, стоит заметить, выполняет ― лежит и не шевелится.

– Не знаю. Полежим, поговорим. Не приставать не обещаю. Мне понравилось.

* * *

"Полежать, поговорить" ― это я, конечно, загнул. Полежать-то не проблема, а вот разговаривать о чём? Чесать языком без дела ― последнее, что я умею. С Яной в этом плане комфортно, она много не трындит. Да и вообще, её рот по большей части либо едой занят, либо моим членом, а все эти: "о чём ты сейчас думаешь" и "как прошёл твой день"… Тьфу, сразу блевать тянет.

Но, сдаётся, малая тоже не из тех, кто любит болтать без умолку. Эту нишу по праву занимает её подружка, телефон от сообщений которой разрывается. Алиса так и лежит враскорячку: частично на мне, частично на подушке, меланхолично чирикаясь с ней в личке.

Можно было бы сказать: будто так и надо. Будто никого левого в комнате не находится и не палит всю переписку, но нихрена. Моя рука всё ещё на ней и прекрасно улавливает нервную вибрацию. Ей неуютно, однако как может, она сохраняет невозмутимость. Тем забавнее дразняще скользить ногтями по покрытой мурашками коже, заставляя её каждый раз вздрагивать.

"Зря не пошла. Мартишка что надо", высвечивает на весь экран фото обряжённой в браслеты кисти, держащей коктейльный фужер с утопленной в нём оливкой.

"Современное искусство ― не моя тема. Я больше по классицизму", набирают быстро.

"Так я эти кляксы на полотнах тоже не особо принимаю, но это лучше чем торчать взаперти и буковки собирать в абзацы. Спорим, ты даже на улицу не выбиралась?"

"Ты слишком хорошо меня знаешь"

"Ну и зря. Сходила бы на стрелку. Послушала бы, что будет вещать твой сказочный олень. Он хоть объявлялся?"

Сказочный олень? Честное слово, я когда-нибудь шею сверну этой девице.

"Объявлялся", ― игнорируя моё недовольное мычание, отправляют в ответ.

"Да ладно? И чё?"

"Потом расскажу"

"Ууу, интриганка! Давай приеду как закончу?! Я ж теперь не усну!"

Пальцы Алисы нерешительно замирают над электронной клавиатурой. Думает.

"Не надо. Встретимся завтра. Я уже ложусь"

"Ладысь. Тогда я пошла искать парня на растерзание. Тут такие мальчики ходят, ммм, объедение"

Не понял, а Никитос что, в пролёте? А он в курсе хоть? Шустрая, однако, деваха. Не пропадёт.

"Мне казалось, ты туда не ради мальчиков пошла"

"Не ради, но кто мешает совмещать приятное с полезным? Тем более, всё на мази. Этой тётке понравилось моё портфолио. Если не завалю вступительные, место на худкафедре моё"

"Поздравляю. Буду курировать твои выставки, когда станешь великой художницей. Но теперь точно разъедемся по разным городам"

"Не сцы, детка. Несколько часов езды не остановят меня от возможности подоставать тебя ♡ Просто так что ль у меня теперь есть крошка под задом?"

– Далеко собралась? ― не могу не влезть с расспросами. Жду чего-то в духе: "это не твоё дело", но получаю совсем другое.

– Если получится, планирую поступить в Краснодарский институт культуры.

– На кого?

– Искусствоведа, конечно.

– Ну ясен перец. Куда ещё может податься столь утончённая натура? Только в искусство.

– Сарказм?

– Нет. Выражаю почтение. Ты знаешь, чего хочешь ― это круто.

– А ты не знаешь, чего хочешь?

– Хе. Я много чего хочу, но не всё досягаемо.

– Но задумки есть?

– Все мои задумки разбиваются об скалы реальности. Такие тупицы даром никому не сдались.

– Ты далеко не тупица, Вить. Тупицы не шарят в математике. Плюс физическая форма у тебя хорошая. На одном этом можно выплыть.

Однако. Такими комплиментами меня ещё не закидывали.

– Можно, если есть связи и бабки.

– У меня нет ни денег, ни связей. Всё это есть у моего отца, но поступать не ему, а мне. И я хочу попытаться сперва самой. Не получится пробиться на бюджетку, тогда да, придётся идти на платное.

– О чём и говорю.

– А что мешает тебе попробовать?

– Хлипкая мотивация.

– Могу попрыгать с помпонами и поскандировать кричалки. Поможет?

– Что, правда можешь?

– Да. Почему нет. Поддержка всем нужна. Что ты делаешь? Вшей ищешь?

– Нет, ― тщательно изучаю её макушку, поворачивая ей голову и так, и эдак. ― Нимб ищу. Потерялся где-то. В стирке остался?

– Нет. В ремонт сдала, батарейки сели.

– Смешно.

– Взаимно, ― закрывая вкладку с сообщениями, Алиса лезет в электронный файл какой-то очередной книжонки, которую усердно читала до этого.

– Бросай фигней маяться, ― забираю у неё смартфон, убирая так, чтобы не дотянулась. ― Ты этот кусок уже раза четыре читала. Наизусть заучиваешь?

– Нет. Ищу повод с тобой не разговаривать.

О, как.

– Честность ― залог успеха?

– Нет. Но вдруг тебе надоест валяться без дела, и ты вспомнишь о других, более важных делах.

– Зачем? Мне и так неплохо. С тобой, кстати, приятно валяться. А будет ещё лучше если ты расслабишься.

– Перестань меня лапать, и я тут же расслаблюсь.

Так её только это напрягает? Неохотно вытаскиваю пригревшуюся ладонь из-под её майки, примирительно вскидывая.

– Добро, ― жду, что она убежит, но нет. Просто переворачивается на бок и для удобства подкладывает под голову подушку, в конечном итоге оказываясь немногим дальше, чем была. Но теперь ещё и с возможностью прямого взгляда. Особенно притягательного в мягком полумраке толком не освещённой комнаты. ― Даже так? Тикать не собираешься?

– Я у себя дома. Это моя постель. Что я должна делать, в ванной от тебя запереться?

С сомнением кошусь на стеклянную перегородку без замков, за которой превосходно видно и сортир, и ванную.

– В данном случае, это тупейшая затея. Кто гений-проектировщик? У него внутренние комплексы? А если номер для супружеской пары, которая в ссоре, и мужику подрочить на сон грядущий приспичило? Куда податься? Никакого уединения.

Меня награждают долгим, протяжным вздохом.

– Почему ты такой…

– Озабоченный? Пошлый? Кретин?

– Грубый. Защитная реакция?

– Бери выше: натура дерьмовая.

– Не настолько, насколько пытаешься её таковой выставить.

– Ты разочаруешься, малая, но на деле я ещё хуже. Однако памятуя, что общаюсь с леди, как могу стараюсь быть душкой. Получается?

– Получается.

– Сарказм?

– Факт.

Скептически вздёргиваю бровь.

– Хреново ты людей знаешь.

– Я ― возможно. А вот у неё чуйка в разы лучше, ― кивают на собакена, мирно дрыхнущего последние четверть часа на моих ногах. Буквально. Улеглась сверху, свесив морду. ― Тебе ведь неудобно, но ты её не сгоняешь. А мог бы не терпеть.

– Я правильно понял: твой веский аргумент ― любвеобильная собака?

– Избирательно любвеобильная. Она побаивается людей. Ты бы видел, какой затравленной она была, когда я её подобрала. Тряслась, стоило руку протянуть. Будто ждала, что не гладить будут, а лупить.

Знакомая тема. Теперь понятно, чего она во мне нашла. Родственную душу учуяла. У меня тоже нервный тик с отрочества на агрессию ― бухой батя постарался на славу, взращивая рефлексы.

– Её просто кот твой достал. Сразу видно, кто главный в доме. Такой затерроризирует кого угодно одними зеньками.

Он и сейчас вроде дремлет, но нет-нет, да приоткроет глаз, смерив меня уничтожающим зырком. Всё жду, когда в любой момент прилетят острые когти. Отвечаю, такое чувство, что он спецом тянет, поджидая наиболее подходящего момента для атаки.

– А вот и нет. Бегемот её защитник, ― расплывается в улыбке Алиса. Бегемот. Охренеть, конечно, кликуха. Хотя этой жирной тушке подходит как нельзя лучше. ― Когда я их нашла по зиме, они лежали в обнимку. Грелись друг другом у мусорного контейнера: истощённые и замёрзшие. Жуткое зрелище, но невероятно трогательное.

– Так ты их обоих подобрала с улицы?

– С трудом. Бегемот шипел и ни в какую не подпускал, всю расцарапал, пока я его в пуховик заворачивала, но не оставлять же помирать буку. И разделять их было нельзя. Это они сейчас по отдельности, из-за тебя, а так всегда вместе спят.

Клёво. И почему я нисколько не сомневался в её стремлении помогать убогим? Видимо, сам по той же причине к ней тянусь: как бездомная шавка за спасительным куском мяса. Только со мной не прокатит вариант: приютить, обогреть и приголубить. Ни на одной лежанке не помещусь.

– Тебе скоро отчаливать в самостоятельную жизнь. Куда их приткнёшь?

– С собой заберу.

– В общагу животных не пускают.

– Тайком, значит, протащу. Выпрут, квартиру сниму. На улице спать будем, в конце концов, но вместе. Я их никому не смогу отдать, это ж предательство. Они ко мне привыкли.

"Забери меня с собой. Обещаю не грызть тапочки" хочется брякнуть, но вместо этого лишь грустно прицыкиваю.

– Мда, Чижова. Ничего у нас с тобой не получится. Помнится, я говорил, что ты меня не потянешь. Я ошибся. Это я тебя не потяну. Только утяну. На дно, а тебе туда не надо. Там нет ничего интересного, уж поверь.

– Тогда уходи, ― равнодушно пожимают плечами. ― Чего лежишь? Вставай и уходи.

– Не могу.

– Не можешь или не хочешь?

– Не могу. Даже если сейчас уйду, всё равно опять приду. Не завтра, так послезавтра.

– Тогда не уходи, ― к великому изумлению, Алиса придвигается ближе, свернувшись практически клубочком под моей подмышкой. ― Выключишь торшер, ладно? Спокойной ночи. Вкусно пахнешь, кстати.

Охренеть. Просто охренеть.

– Ты меня сейчас слышала, не?

– Слышала. Но мне в шесть утра вставать с Чарой на прогулку, так что я спать.

Охренеть дважды. Как стремительно мы перешли от "тебя не приглашали" к "ты вкусно пахнешь, оставайся".

– Ты где храбрости успела набраться, смелая девочка?

– А мне разве есть чего опасаться? ― бормочут приглушённо.

Охренеть трижды. Дать ей поджопник что ли? Тем более её попец так заманчиво отсвечивает. Буквально зовёт оставить на нём следы своего пребывания…

Но вместо этого лишь грустно отгоняю разбушевавшуюся фантазию и прижимаю малую поближе, утыкаясь носом ей в волосы.

– Для справки: у меня от тебя крыша скоро поедет, ― пахну я вкусно, значит. Да уж. А она в курсе, как пахнет сама? Пьянящей весенней свежестью, от которой кроет не по-детски… ― Пздц. Поздно. Уже тронулась.

В ответ тишина, но тут и говорить что-то излишне. Поэтому просто лежим. В полусидячем положении, прикрыв глаза, слушаю как Алиса долго ёрзает, стаскивает с себя тапки и нашаривает вязанный плед, укрываясь. У меня тоже сон не идёт, но не хочу рушить момент словесными пикировками. В тишине приятней.

Чижова засыпает первой: рваное дыхание постепенно становится тихим и размеренным. А вот у меня ни в одном глазу. Переизбыток мыслей в башке, неудобная поза и онемевшие конечности, которые в самом деле не очень благодарны тридцатикилограммовой тушке, навалившейся на покалеченное колено, не очень благотворно влияют на попытки расслабиться.

Второй час ночи пошёл, а я всё страдаю хернёй, оставив тщетные попытки отключиться и вместо этого разглядываю танцующие тени в полумраке так и не выключенного ночника. Играю светлой косичкой, пропуская её сквозь пальцы и никак не могу решить: уйти или не уйти? У меня ведь собственный номер стынет, но туда я хочу меньше всего. Никуда не хочу. Тут нравится.

Чувствую под боком шевеление и на мою грудь ложится тонкое запястье. Взгляд сам скользит от рукава с розовыми облачками к умиротворённо расслабленному личику, а оттуда на пухлые губки. Влажные, чуть приоткрытые и, теперь я это точно знаю, умеющие быть невероятно покорными. Искушение вновь помучить их, терзая и кусая, просто на грани фола…

Тпрууу.

Так, тормозим.

Высвобождаюсь из объятий, виновато тормошу пса, отбуксовывая его поближе к хозяйке, и иду на балкон ― прочистить мозги никотином и морским воздухом. Долго сижу в плетёном кресле, под звук накатывающих волн мусоля в зубах тлеющую сигарету и держа на беззвучном входящий от Яны. Уже третий, как оказалось, по счёту. Догадываюсь, для чего она звонит, но сомневаюсь, что есть смысл отвечать. Всё равно сегодня я к ней не пойду.

Когда возвращаюсь в комнату, застаю настоящую идиллию: Алису в окружении живности. Не обманула: кошак с псом спят рядышком, занимая ту часть кровати, что совсем недавно была занята мной. Не Бегемот, а хитро выделанный комок шерсти: только и ждал, когда я свалю, чтоб перебежать.

Ну правильно: жопу поднял ― место потерял, закон. Можно, конечно, пристроиться с другой стороны, но боюсь моей выдержки не хватит упираться в женский зад, не имея шансов на продолжение. Так что, тихонько свистнув с тумбочки томик Дюмы, усаживаюсь в освободившееся кресло, убивая время до рассвета листанием разноцветных страничек.

Листаю и почёсываюсь от угрызений совести, смутно понимая, что это что-то сугубо личное, не предназначенное для чужих глаз. Хотя казалось бы ― книга и книга. Успокаивает, что прям сильно интимного там ничего нет, не запись же от "23 марта", когда "сходила к стоматологу, разодрали зуб до мяса, вычищая нерв". Вроде пустяковая ерунда, но есть в этом что-то… Не знаю, цепляющее.

Но куда больше меня привлекает другая надпись, выделенная целым набором восклицательных знаков: "май, !!Саламандра!! Обалдеть как оригинально!! Ненавижу!!". А вот это уже позначительнее. Короткое предложение, но как сильно фонит от него. Знать бы ещё причину, но таких подробностей "Граф Монте Кристо" мне не раскрывает.

Зато охотно делится циничным юмором и житейской мудростью бедолаги Эдмонда Дантеса. Не читал его прежде, но смотрел кинцо, так что в сюжет худо-бедно вникаю. Даже заинтересовываюсь в каких-то местах, выхватывая помимо отмеченных цитат куски текста. Получается чтение по диагонали: монотонное и убаюкивающее. Сам не замечаю, как задрёмываю уже под утро.

Ненадолго.

Почти сразу меня вырывает из недосна требовательный лай.

– Сейчас встану. Одну минуту, ― бурчит сонно Чижова, отталкивая мокрый нос Чары, который та с настойчивым упорством тычет ей в лицо. ― Да, да. Гулять, вста-а-аю, ― зевая обещают, но не встают. Пробуждение даётся ей непросто. Неудивительно. Начало седьмого.

Тихо подзываю собакена.

– Ищи поводок, пойдём проветриваться, ― велю ей, зевая. У самой голова чугунная, но такую ночку я бы повторил с удовольствием.

Умная псинка. Пулей летит к комоду и тащит в пасти обмундирование, счастливо виляя хвостом.

Снаряжаемся и тихо выскальзываем в общий коридор, спускаясь по лестнице. Не знаю привычного маршрута Алисы, но в холле народу немного, так что проскакиваю на улицу почти без свидетелей. Не считая пацана, сменившего "Анну" на ресепшене. Заметив знакомого пса с незнакомым типом он, конечно, напрягается, так что приходится оправдываться. А то ещё решит, что это похищение.

Ухожу от береговой линии подальше, спуская довольную девочку с поводка. Вот это я понимаю ― щенячья радость. Носится как угорелая, катаясь на траве и обнюхивая каждый куст. Тусим так с час, наверное: я с сигаретой и стаканчиком кофе из ближайшей кофейни, она ― с палкой.

– Чего не спится? ― возвращаясь, обнаруживаю уже проснувшуюся, но ещё лениво валяющуюся под одеялом малую. Несильно, смотрю, испугались недочёту четвероногих любимцев.

– Утренняя кормёжка строго по расписанию, ― сладко потягиваются и растирают глаза под звонкий хруст возле миски.

– Жри, жри, толстопуз. Не претендую, ― успокаиваю с подозрительной неприветливостью вскинувшего на меня моську кошака, когда прохожу мимо, чтобы скинуть на подголовник кресла толстовку. Погорячился, напялив её. Солнце так шпарит, что пропотел насквозь. ― Пошли лапы мыть, чудище косматое, ― отцепляя шлейку, уходим с Чарой в ванную.

– Её ― зелёное полотенце, на крючке слева, ― бросают вслед.

– Охренеть. У псины есть своё полотенце. В натуре, можно я с тобой поменяюсь на денёк? ― тихо ворчу, разбираясь с душевой лейкой. Наделают сто-пятьсот режимов с кучей кнопочек, мозги сломаешь над инженерным чудом техники.

Не успеваю толком закончить, когда собакен шлёт меня к чёрту и, оставляя следы на ламинате, летит к хозяйке помиловаться. Соскучился, бл. Сто лет ведь не видел.

– Ты не ушёл, ― замечает Алиса, ловя мой взгляд.

Изрядно мокрый после войны с лейкой, замираю рядом, разглядывая её: уже полусидящую, встрёпанную и румянощекую. Начёсывающую готового впасть в нирвану от переизбытка нежности пса.

Слишком лампово. Слишком. Как тут уйти?

– Не ушёл.

– И что дальше?

– Не знаю.

– А кто знает? Пора определяться, тебе не кажется?

– Да. Наверное, пора, ― сбрасывая кроссовки, забираюсь к ним. ― Сдвигайся, моя очередь, ― вынуждаю Чару освободить место, замирая напротив малой. Сокращаю между нами расстояние нарочно медленно, но с очевидным намерением. Давая возможность пресечь. Тормознуть. Отказаться.

Но возможностью не пользуются.

– Я не совсем это имела в виду, ― затаив дыхание, стискивают одеяло, следя за каждым моим движением.

– Но и не против.

Не против.

Не против, когда её пижамная рубашка нараспах спадает вниз, обнажая плечи. Не против, когда кончики моих пальцев, пробежавшись по её коже, замирают у тонкой лямки маечки, подцепляя ту и стягивая вниз. Не против, когда я, получая невербальное разрешение, замираю в сантиметре от её губ. Тех самых, что так хотелось вновь попробовать всего несколько часов назад. Но, самое главное, она не против того, что будет дальше…

Роняю Чижову обратно на подушку, ловя ртом вырвавшийся из неё выдох: обжигающий и отключающий самоконтроль. А следом ещё один, едва моя ладонь ложится на её горячее бедро, забираясь под шорты.

Я не планировал.

Приходя сюда вчера ― этого не было в планах, но сдержаться, встречая нулевое сопротивление, выше сил. Выше правильного и неправильного. Оно просто есть. И это что-то ― неконтролируемое, необузданное и не поддающееся логике влечение…

Перебиваемое требовательным стуком в дверь за миллисекунды до того, как наши губы должны соприкоснуться.

– Дочь, ты там?

Твою мать! Какой знакомый голос. У него что, чуйка на такие дела?

Вижу, как зрачки Алисы в панике расширяются.

Не отвечай, малая. Только не отвечай. Пусть решит, что никого нет. Я так хочу закончить то, что мы начали…

– Д-да…

Чёрт!

– Откроешь?

– С-сейчас…

Ну супер. Вообще огонь.

– Попадос, ― тихо усмехаюсь, но позы не меняю. ― Какую отмазку на этот раз придумаем?

– Никакую. Лезь под кровать.

Изумлённо моргаю.

– Не понял.

– Прячься, что непонятного? Ты будешь объяснять: откуда утренний стояк у того, кого вообще здесь не должно быть?

– А то он не знает, как это работает.

– Сорокин, имей совесть! Сдрысни под кровать! Или в шкаф. Или в окно сигай. Хоть куда-нибудь.

Глава одиннадцатая. Я свой ход сделала. Ты следующий

POV САЛАМАНДРА

Засунуть Витю под кровать ― ага, конечно. Человеку, который сумеет это сделать стоит поставить памятник. Посмертно правда.

– Чижова, я на кого похож? На любовника дамочки бальзаковского возраста? Открывай давай. Будем разбираться.

Разбираться? Он будет разбираться или я?!

– Сорокин, как же ты мне дорог, ― разочарованно цедя, стаскиваю его с кровати, заставляя встать у стеночки возле двери. Так, чтобы если её открыть, не сразу можно было спалиться. Вдруг папа и заходить не станет. ― Стой тут и молчи! ― строго грожу ему пальцем.

– Ни кипишуй. Ты вроде большая девочка. Неужели никогда не приводила тайком мальчиков? ― ехидно усмехаются.

– Заткнись! Просто заткнись! ― торопливо оглядываю комнату и, спохватившись, подбираю с пола одинокий кроссовок, а с кресла толстовку, всучивая всё Вите. Чего-то не хватает. Второй, где второй кросс? Блин, ладно. На видном месте не валяется и на том спасибо. ― Ни звука! ― напоминаю и, набрав в грудь побольше воздуха, открываю с невинной улыбочкой. ― Привет, папуль. Что хотел в такую рань?

– Спросить, как дела у моей дочери, ― в отличие от меня, тот уже полностью собранный и одетый с иголочки. Всегда белоснежная рубашка, всегда идеально отглаженные брюки и начищенные до блеска летние ботинки. Другим его редко когда кто видит: даже в самый жаркий сезон. Первое лицо обязано соответствовать статусу заведения. Что это за отель такой, если его владельцы в растянутых майках ходят?

– И давно тебя это интересует в… ― бросаю быстрый взгляд на электронные часы, стоящие на тумбочке. ― В семь утра?

– Не очень давно. Мне тут просто распечатку заселенцев за последние сутки выдали, вот и возникли кое-какие вопросы, ― шелестят принтеровской бумагой с компьютерными табличками. ― Сорокин Виктор **** года рождения, не знаешь такого? Снял вчера номер на сутки.

Ой, блин. А я-то думаю, как он пробрался сюда! Территория-то закрытая, его без разрешения дальше холла никто бы не пустил.

– А должна?

– Вдруг. Не твой товарищ со школы, случаем? По возрасту и имени совпадает.

Краем глаза вижу, как едва сдерживает смех Сорокин, которого от отца отгорождает лишь тонкая перегородка двери. Здорово. Ему смешно, а у меня коленки трясутся.

– Да кто его знает. Мне ж не докладываются. Может, совпадение? Много ли Викторов по городу шастает.

– Значит, не твой?

– Витя так и так не мой, па. Он свой собственный.

– Ну-ну. Уже завтракала?

– Нет пока.

– Мы спускаемся в ресторан. Ты с нами или другие планы?

– Ммм… Да нет. Планов нет. Я к вам спущусь. Попозже. Только переоденусь.

– Отлично, ― папа разворачивается, собираясь уходить, но, будто бы что-то вспомнив, снова оборачивается. По его лицу рябью пробегает едва уловимая усмешка. ― И друга своего тоже прихвати. Только у Чары игрушку забери, а то босиком парню придётся идти, ― красноречиво кивают туда, где пёсик, не утруждая себя вопросами солидарности, тихонько жуёт подошву кроссовка. Размера эдак сорок четвёртого. Кхм… Вот и пропажа нашлась. ― Доброе утро, Витя, ― бросает он в пустоту комнаты. ― Как вам обслуживание нашего заведения? Всем довольны?

– Всё на высшем уровне, не придерёшься, ― отзывается Сорокин, которого уже просто разрывает от беззвучного смеха. И за ситуацию, и за моё красное от стыда лицо.

– Очень рад. Надеюсь, вы не против познакомиться поближе, раз уж стали частым гостем в спальне моей дочери?

– Познакомимся. Чего б не познакомиться.

– Вот и чудесно. Ждём вас обоих внизу.

Можно провалиться сквозь пол? Согласна нырнуть к кому-нибудь в номер этажом ниже, лишь бы не видеть многозначительного папиного взгляда, брошенного напоследок, в котором так и читается: "молодёжь, вы правда думаете, что умнее нас?"

– Это. Было. Крайне. Неловко… ― присвистываю, баррикадируясь и для надёжности подпирая дверь спиной.

– Норм. Могло быть и хуже. Прикинь, если бы он пришёл минут на двадцать попозже и обломал ещё большую малину, ― хмыкает Витя, вступая в неравный поединок с Чарой за собственную шмотку. ― Отдай. Отдай, кому говорю, а то чесать больше не буду! Ля, рычит! Она ещё и рычит на меня. Я тебе щас как порычу, слюнявая морда. А ну быстро отдала, пока не отхватила! ― одержав громогласную победу, Сорокин гордо вскидывает отвоёванный трофей. На котором появились несколько новых дырочек от зубов. ― Да и вообще, чего очковать? ― подходя ко мне, подмигивает он ободряюще. ― Твои предки вроде ничего, адекватные.

– Ну так а почему они адекватные? Может, потому что я повода прежде не давала?

– А сейчас что? Твоя совесть чиста, согрешить ты не успела, ― замирают рядом, облокачиваясь на косяк. ― Но можем по быренькому доделать, что не успели.

Колкий ответ запутывается в недрах голосовых связок, едва меня накрывает табачный шлейф, смешанный с потом, впитавшимся в его футболку. Наверное, я токсикоманка, но это прям нереально балдёжный коктейль. Настолько, что вдыхаю его поглубже, пропуская через себя.

Что не остаётся незамеченным. Довольный моей реакцией, Витя склоняется, проводя кончиком носа по моим щекам, рисуя только ему известные узоры. И меня снова начинает штормит. Качает из стороны в сторону, затягивая в воронку. Почему его присутствие действует так на меня? Неужели это… оно? То, о чём я думаю?

– Нас ждут, ― тихо шепчу.

Кому я об этом напоминаю? Себе или ему?

– Я помню.

– И?

– Мне сложно от тебя оторваться.

– Ага. Именно так и скажем моим родителям, ― вижу, как дёрнулась лиловая от синяка скула. Удивительно, но ни ссадины, ни гематомы не портят Сорокина. И не вызывают отторжения. Я бы коснулась их, чтобы тактильно прощупать, но, наверное, это будет излишне. Он и без того уверен, что я уже в его полной власти. ― Что, не прельщает перспектива знакомства?

– Сама как думаешь?

– Думаю, не прельщает.

– Восторгов не вызывает, это факт.

– Тогда линяй под шумок. Я прикрою.

Моё предложение встречается ироничным смешком.

– Мы вроде ещё ночью определились, что я никуда не ухожу. А я от своих слов редко когда отказываюсь.

Чувствую… облегчение. Я ждала иного ответа, но рада именно этому, хоть он ничего и не значит. Спонтанный семейный завтрак ― не заявка на серьёзность намерений. Как и брошенные им вчера слова ― далеко ещё не признание, пусть и звучали те… если не убедительно, то, по крайней мере, искренне.

– Тогда, будь добр, подожди в коридоре.

– Почему?

– Потому что мне нужно переодеться.

– И?

– И ты мне мешаешь.

– Да ладно. Я не буду подсматривать.

– Что, в самом деле? ― сомнительно уточняю.

– Ну… Разве что самую малость. На что-то же надо будет передёрнуть перед отбоем, коли меня бортанули, ― Сорокин со смехом уворачивается от пинка. ― И сразу драться. Нет, чтобы принять это как комплимент.

– Сомнительный комплимент какой-то, не находишь?

– Почему? Вполне нормальный. Не каждая девушка оказывается объектом для сексуальных фантазий, уж поверь.

– Для того, чтобы фантазировать у тебя есть Яна. Так что обойдёшься без меня.

– Снова Яна. Она тебя смущает, да? Не первый раз ею отмахиваешься.

–Меня смущает!? А тебя что, ничего не смущает?

– Ты не ответила.

– Ты тоже.

– Ты первая.

Блин. И что я ему должна ответить?

– Я не согласна быть запасным вариантом, Вить.

– Тебе это не грозит. Только отбитый задвинет тебя на запас.

– Но именно это ты и делаешь. Я не понимаю, что происходит между нами, но чего точно не хочу: снова стать разменной монетой. Сегодня ты со мной, завтра с ней… Нет. Прости, но меня так не устраивает.

Сказала та, что всего несколько минут назад едва не поддалась порыву, готовая совершить, возможно, фатальнейшую ошибку…

– Снова?

– Что, снова?

– Ты сказала: не хочу снова стать разменной монетой.

Я правда это сказала? Чёрт.

– Не придирайся к словам. Суть ты уловил.

– Уловил. Я тебя услышал, Чижова. Решим вопрос.

"Решим вопрос". Звучит не очень обнадёживающе, но лучше, чем ничего.

– Буду признательна. А теперь услышь, пожалуйста, повторную просьбу: мне нужно переодеться.

– Да переодевайся, переодевайся. Кто ж запрещает, ― с видом, будто делает мне одолжение, Витя выходит их комнаты, тормознув на пороге. ― Слышь, малая. На заметку: тебе не идёт сердиться. Ты выглядишь больше забавной, чем грозной.

– Никто и не сердится.

– Конечно, нет. Только губы сдуй и руки в бока не упирай, а то никто не поверит.

Ой. А я ведь и правда так стою. Сама не заметила, как перешла в боевую позицию. В нелепой пижаме. С гнездом на голове. Да уж, прям воистину устрашающий вид. Трепещите в ужасе, что называется.

* * *

Спускаемся в шумный ресторан, где возле шведского стола царит анархия. То ещё зрелище. Туристы будто специально несколько месяцев сидят на жесточайшей диете, чтобы побольше в себя впихнуть за дни отпуска. Мол, мы за это заплатили, так что ни крошки не отставим. Давиться будем, но запихнём.

Обострившийся аппетит на почве климата это или обычная жадность ― не знаю, но когда один человек, достаточно хрупкая с виду дама, набирает четыре тарелки с горкой ТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ… Ну, это жутковато. А если она с мужем и детьми приехала, то ещё и страшно. Вот так проспит завтрак и сожрёт с голодухи кого-нибудь из сородичей. Приехали вчетвером ― уедут втроём.

Ок. Набирать объёмы, которые бы довели до обжорства слона ― это ещё куда ни шло. Противнее смотрится, когда половина всего того, что было понакидано в тарелки так и остаётся нетронутым. И всё, куча еды летит в помойку. У нас с этим строго ― перекладывание обратно в общий котёл строго запрещено, за такое ловят и увольняют с громким скандалом.

В итоге в течение дня расход продуктов получается колоссальный, грузовая машина только успевает приезжать, поставляя новую партию. И ты вот так сидишь, смотришь на всё это и тихо офигеваешь от человеческого жлобства. А ещё скотства, наглости и свинства.

Мало того, что подобная "интеллигенция", пьющая кофе с оттопыренным пальчиком, оставляет после себя дичайший срач в номерах, так ещё и тырит при выселении всё, что плохо лежит, от чего каждую инвентаризацию накапывает поистине баснословная сумма. Которую, хочешь или не хочешь, но по правилам должен выплачивать обслуживающий персонал. Потому что не уследил.

А как уследить за всем? Просто… Одноразовые тапочки, "фирменные" наборы для умывания, пепельницы, пивные кружки ― это ладно, это не удивительно, все давно привыкли, но когда к ним в придачу идут халаты, полотенца, подушки и даже, внимание, вазы для фруктов!! ВАЗЫ! Неужели народ реально думает, что это такой индивидуальный "комплимент" от отеля, который можно забрать с собой как сувенир?

Почему вспоминаю об этом? Да потому что с порога окунаюсь в стадную вакханалию: когда меня локтями отпихивают от выставленных паллетов и орут: "Моё! Я первый!", сгребая остатки картошки-фри. Не знаю, что за магия такая, но она почему-то улетает стремительней всего. В любое время суток.

Обычно я завтракаю отдельно на нашей кухне или же спускаясь сюда ближе к полудню, когда основной поток наестся и идёт сжигать калории в море, но если даже попадаю в "час-пик" скандалов не устраиваю. Его картошка и его, ради бога. Всё равно не планировала, так что приятного аппетита.

Вот только на этот раз я не одна. И вместо того, чтобы спокойно накладывать себе яичницу, мне приходится тормозить Витю, который на полном серьёзе и в привычной ему манере уже нацелился объяснить фри-фанату, что дамам положено уступать, а без зубов жевать становится по определению проблематично. С трудом утихомириваю бунтаря.

Вспыльчивость Сорокина и его неумение выстраивать диалог без рукоприкладства ― наверное, самое тяжёлое для меня качество. Оно ни плохое и ни хорошее ― оно просто есть. Это часть уже сформировавшейся натуры, но мне пока сложно её принять. Я всё же привыкла решать проблемы иначе. Хотя согласна с ним: некоторые порой только таким образом и усваивают информацию.

На этот раз прокатило уладить вопрос мирно, и дальше, слава богу, без проблем мы собираем себе завтрак. Не могу сдержать улыбки при виде тарелки Вити: мясо. Одно мясо. Прожаренная отбивная и говяжий гуляш. Чисто мужской набор жиров, белков и углеводов. И я рядом: с яичницей, свежими овощами и долькой арбуза. Отличный контраст.

Он берёт тарелки, я ― горячий кофе в белых чашечках, которые тоже, кстати, любят прикарманивать отдыхающие, после чего идём к дальнему столику возле открытого нараспашку панорамного окна, где сидят мама с папой.

Не знаю, как Сорокину, а мне волнительно. Будто это я иду знакомиться с его семьёй, боясь им не понравиться. Правда если слухи, которые нарыла Карина о его родне правдивы, там и пытаться нечего. В любом случае не понравлюсь.

– Зря не дал замазать фингал, ― замечаю я.

– Ага, ― фыркают, не скрывая презрения. ― Тоналочку, реснички наклеить, платьице твоё на меня нацепить и вот уже я не озабоченный козёл, а лучшая подружка. Нет уж, спасибо. Давай обойдёмся без извращений. Я люблю ролевые игры, но не такие.

Мда. Если он и за завтраком будет разбрасываться такими живописными речевыми оборотами, то переживаю я не напрасно и моих родителей ждёт просто незабываемое "знакомство".

* * *

– Ещё раз доброе утро, Витя, ― здоровается папа, когда мы усаживаемся напротив. Откладывает столовые приборы, вытирает рот салфеткой и переключает всё своё внимание на гостя. ― Хорошо спалось?

– Не особо, ― усмехается Сорокин, сбрасывая толстовку на спинку стула.

– Что так?

– Да разве в такой компании уснёшь?

Ёлки-палки. Вот обязательно прям сразу в лоб!? Сложно хоть первые пять минут вести себя прилично и обойтись без пошлых подтекстов?!

– И чем я тебе мешала? Я лично спала просто отлично, ― обороняю как бы невзначай, сглаживая обстановку. А то папа напрягается. ― А вот чем ты занимался в это время, понятия не имею.

– Как чем? Окультуривался. Классику читал. Одолжишь "Монте-Кристо" своего на недельку? Меня прям зацепило.

Наколотые на вилку брокколи до рта не добираются. Замирают на середине пути.

ЧИТАЛ?!!?

– Я же просила: не трогать.

– Не просила. Просто отобрала.

– Ну! Разве это не подразумевает, что чужое трогать не стоит?

– Ммм… Вообще-то нет.

Капец…

– Да ладно тебе, Алис, ― дружелюбно отмахивается мама. Одна единственная среди нас всех тянет пальму "расслабленности", потому что даже Витя в режиме повышенной боевой готовности. Как бы не пытался всё скрыть за маской пофигизма. ― Это же просто книга.

– Вот именно. Просто книга, ― охотно поддакивает Сорокин, принимаясь за гуляш. Ухмыляется, но мышцы словно камень, от чего вены яркими линиями выступили на руках. Дико красиво и безумно хочется коснуться… Так, стопушки. Я вообще-то рассержена. Просто, видите ли, книга.

– Витя, что у вас с лицом? ― переключает тему отец. Правильно. Он же всю эту светскую беседу затеял не ради того, чтобы литературу обсуждать. Его цель более чем очевидна.

– Ммм… На кулак случайного прохожего упал.

– И часто вы так "падаете"?

– Бывает периодически. Я неуклюжий.

– А Алисе безопасно находиться рядом с вами?

– Папа, ― предупреждающе торможу.

– Что? Всего лишь уточняю.

– Безопасно, ― заверяет Сорокин.

– Вы так в этом уверены?

– Абсолютно. И можно смело переходить на "ты".

– Это обычная вежливость.

– От этой "обычной вежливости" у меня в лопатках зудит.

– Мыться не пробовал? ― не могу удержаться от подкола. Ну а что? Только ему можно глумиться? Да и вообще, я пытаюсь как-то смягчить накалившийся вокруг нас воздух.

– Пробовал, ― ехидно отзывается Витя. ― Не достаю. Вот если бы нашёлся бы тот, кто потёр спинку.

Очень хочется снова съязвить про Яну, но лучше промолчу. Я и правда слишком часто стала её упоминать, превращаясь в ревнивую истеричку. Да и не место для таких пикировок.

– Витя, вы сами откуда? ― нет. Папа конкретно нацелен на допрос. Как тему не уводи в сторону, всё равно вернёмся к ней. И чует моё сердце, хорошим всё не закончится.

– Отсюда.

– А родители чем занимаются?

Опасно.

– О, они профессиональные дегустаторы.

Очень опасно.

– Дегустаторы чего?

– Всего, что принимает вид жидкой тары и имеет градус.

Очень-очень опасно.

– Они ценители крепкого алкоголя?

– Да какие там ценители. Им похрен, что лакать. Главное залить за воротник до состояния дауна.

Всё. Приплыли.

Мама озадаченно замирает с кружкой кофе. Папа вопросительно изгибает бровь. Я снова мечтаю провалиться сквозь землю. Один Витя и глазом не моргнул, правда вилка в его руке вот-вот согнется пополам от концентрированно направленной силы.

– Хм… Надеюсь, я неправильно вас понял, ― тактично выруливает отец.

– Там сложно не понять.

Да уж.

– А что насчёт вас? Есть планы… на будущее?

– Папа, ― снова пытаюсь подать голос. ― Вот зачем это анкетирование?

– А что такого? Я лишь хочу знать, с кем ты общаешься. Какие у человека цели и перспективы.

– Перспективы? ― кажется, Сорокин уже понял, что пролетает со "знакомством" так же эпично, как фанера над Парижем. ― Перспективы грандиозные. Не спиться вместе с предками. Если получится, и на том рад буду.

– Витя отлично разбирается в математике, ― почти обречённо напоминаю я. Довод хлипкий, но хоть что-то.

– Да сдалась тебе это математика, ― с досадой отмахивается тот. ― Будто она автоматически перекрывает всё остальное дерьмецо. Засекай время: мне вот-вот тонко намекнут, что я не самая удачна для тебя партия и мне стоит сработать на опережение, тактично слившись.

– Раз уж вы сами об этом упомянули… ― начинает было папа, но мама строго одёргивает его за рукав.

– Гриша, не надо. Они молодые, у них всё впереди.

– Всё впереди, это если есть стремление что-то делать.

– Ну вот я и делаю, ― Витя откидывается на спинку стула, отодвигая тарелку. Гуляшу сегодня не судьба быть съеденным. Ещё одна порция на помойку. ― Что могу. Но увы, не всё всегда преподносится на блюдечке с бантиком. И вместо того, чтобы жить ― учишься выживать. Любыми способами.

– В таком случае хочется понять, для чего вам Алиса?

– Папа! ― восклицаю я, слишком эмоционально бросая вилку. Какая к чёрту яичница! Тут и без неё жаренным пахнет.

– Что? Я хочу знать, насколько серьёзны его намерения по отношению к моей дочери. По-моему, это право любого родителя. Ты уже пролила немало слёз из-за одного дурака, думаешь, мы желаем тебе повторения?

– То было совсем другое.

– Откуда такая уверенность? Откуда знаешь, что в этот раз иначе?

Хочется сказать: "просто знаю", но язык не поворачивается. Нет, я точно знаю, что Витя ― не Даня Спиридонов. Сорокин другой. Во всём: в мыслях, поступках, словах, темпераменте.

Но!

Для чего я нужна ему, и сильно ли нужна вообще ― вот этого я действительно не знаю. Мне кажется, он и сам ещё не понял.

– Если мерить всех по одному засранцу, то лучше сразу отправить меня в монастырь. Проще будет.

– Глупости не говори, ― возмущается мама.

– Ну так а чего вы нагнетаете. Мы знакомы пару месяцев. А общаемся и того меньше ― ну какие могут быть намерения?

– Какие-то, ― резонно отзывается папа. ― Раз второй раз за неделю я обнаруживаю в твоей комнате постороннего.

– Напоминаю: оба раза ― моя инициатива, ― напоминая о себе небрежно вскинутыми пальцами, замечает Сорокин. ― Если что.

– Именно. А потому мы автоматически возвращаемся к вопросу выше.

– Папа. Хватит, пожалуйста, ― чувствую, как уже сама начинаю заводиться.

– Ты закончила перебивать или я могу сам ответить? ― с мамонтовским спокойствием осаждает меня Витя.

Класс. Двое против одного? Да и пожалуйста!

– Ой, ради бога! ― милостиво разрешаю, оскорблённо скрещивая руки на груди. ― Слова больше не скажу.

– Сомневаюсь. Тебе только дай возможность за кого-то вступиться, ― Сорокин оборачивается к отцу. ― Мне нравится Алиса. Это всё, что я могу сказать. Остальное покажет время.

Замираю, переставая дышать. Нравится, в смысле прям… нравится?

Лично меня такой ответ более чем устраивает, но отцу этого недостаточно.

– Не очень информативно.

– Зато честно. И да, несложно догадаться, что не такого как я вы бы хотели видеть рядом со своей дочерью, но это решать уже не вам.

– А кому? Вам?

– Нам. С ней. Вдвоём.

– Я от вас не в восторге, Витя. Признаюсь честно.

– Я в курсе. Я от себя тоже, раз уж на то пошло, не пищу от радости, но куда деваться.

– Вариант всегда есть. Можно найти себе кого-то более подходящего… по положению и финансовым средствам.

Тихо выдыхаю, правда в образовавшейся паузе и это звучит слишком громко.

– Гриша, ― снова осторожно подаёт голос мама.

– А ты разве не согласна со мной?

– Да все согласны, ― охотно соглашаются Витя. ― Это ни для кого не новость.

– Рад, что мы понимаем друг друга.

– Предлагаю на этой ноте и разойтись. А то вдруг испортим сложившуюся идиллию.

– Замечательная идея.

– В таком случае, всего хорошего, ― скрипят ножки стула. ― Встретимся в школе, ― схватив толстовку и мимолётно касаясь моего плеча, Сорокин выходит из-за стола. А следом и из столовой.

– Зря ты так, ― грустно качает головой мама, снимая с рукава блузки невидимую пушинку. ― Очень даже приятный мальчик.

– Не могу сказать того же, ― качает головой папа. ― Слишком много высокомерия.

– А ты разве был другим в его возрасте?

– Сравниваешь меня с ним? Я с разноцветным лицом не ходил по улицам. И старшим не грубил.

– Времена меняются. Современное поколение тоже.

– Вот пусть понимает и не тешит иллюзий: он Алисе неровня. Мальчик из неблагополучной семьи с воспитанием уличной шпаны ― чего он добьётся? Они с ней совершенно разные социальные ступени.

– А он выбирал эту ступень? Я её выбирала? ― хмуро интересуюсь. ― Дети вроде не решают: в какой семье им рождаться. Так зачем тыкать носом в то, что от него никак не зависело?

– Я не тыкаю носом, а озвучиваю факты. Я не имею ничего против него, но он тебе не подходит. Что ты с ним делать будешь? Тянуть за собой как балласт?

– Да почему балласт? Ты же ему и шанса не даёшь.

– Алис. Это реальность, а не твои книжки, где принцессы выходят замуж за конюхов и живут с ними долго и счастливо. Нужно быть умнее и просчитывать варианты наперёд. И не распыляться на всякую шушеру. А у этого твоего Вити на лице всё предельно красочно описано: кто он, что он и чего от него стоит ждать.

Резко встаю, стискивая зубы, чтобы не бросить в сердцах что-нибудь, о чём после пожалею. Я не привыкла грубить родителям, но сейчас в корне с ними не согласна.

– У "этого моего Вити" совести, чести и самоуважения больше, чем у всех моих одноклассников вместе взятых, мозговая активность которых давно перестала подавать признаки жизни от передозировки травкой. Но зато они "равны мне по положению". Что же получается, надо выбирать окружение из таких вот обкурышей? Главное, чтоб были с деньгами? ― выпаливаю и ухожу, не слушая брошенных вслед слов. Вместо этого спешу в холл, нагонять Витю. ― Погоди. Да стой же! ― окрикаю его прихрамывающую фигуру на улице. Сорокин озадаченно тормозит. Оборачивается. Идёт обратно. ― Ты прости… за это…

– За что? Я его понимаю. Будь у меня дочь, я бы такого "ухажёра" с ружьём встречал. Всю обойму соли в задницу бы ему выпустил. Так что твой ещё вменяемый. И мирный.

– Всё равно. По-дурацки получилось.

– На другое сложно было рассчитывать. Ты ― птичка высокого полёта. Куда мне за тобой угнаться.

Как же меня раздражают эти постоянно вылезающие намёки о кастовых разделениях. Я не чувствую себя ни выше, ни ниже кого бы то ни было. И не вижу пропасти в том, что мне выдаётся карманных больше, чем кому-то ещё. Так почему остальных это так заботит? Что за пунктик?

– Не так уж в нас много отличий.

– Ошибаешься, ― меня ободряюще чиркают ногтем по носу. ― Держи хвост пистолетом, малая. Чего приуныла? Нарушать запреты ― это же так возбуждает, ― подмигивают мне и, ласково поцеловав в макушку, уходят окончательно.

* * *

– Тьфу ты. Кажись, забыла конспекты по биологии.

– Сочувствую. Перепиши у меня, пока есть время.

– Да ну. Неохота. Может, прокатит.

– Может.

– И кого это ты там всё высматриваешь? ― хитро интересуются, заставляя меня оторваться от бессмысленного разглядывания главных ворот, через которые стекаются ученики. Другая вереница шумными группками идёт от парковки, сливаясь с первой, а мы с Кариной стоим на открытой веранде у основного входа, откуда открывается отличный обзорный пункт на всю территорию разом.

– Сама догадаешься?

– Вот это тебя плющит.

Не то слово. Всегда любимые выходные в этот раз превратились в мученическую пытку. Никогда. Никогда ещё в жизни своей я не была так рада понедельнику. И никогда ещё в жизни своей я не летела в школу с таким нетерпением…

Спасибо Скворцовой, которая не ехидничает и послушно топчется за компанию, от скуки сгрызая стразы с новенького маникюра. Фиолетовые ногти под свеже покрашенные фиолетовые локоны.

– Я чувствую себя такой дурой, ты бы только знала.

– Меня не переплюнешь, так что расслабься.

Это точно. Я никогда не караулила парней у их собственного дома, притворяясь, что "заблудилась" в геолокации. Хитрая многоходовочка заключалась в том, что следом ей вдруг резко приспичивало в туалет. Естественно, никто не отказывал пустить "зассыху", что неизбежно приводило к "кофейку на дорожку". Ну а там и до официально назначенного свидания было уже рукой подать.

И это только один из вариантов "обольщения". Схем со "случайными" встречами, полными невинного флирта у подруги имеется превеликое множество, однако всё несёт исключительно развлекательный характер. Парни вроде Маркова и его тупых дружков, делают зарубки по количеству девушек, которых смогли уложить в койку. Она же играет на минималках: никогда не переходя черту, даже не доводя до поцелуев, но с удовольствием проставляя галочки в мысленном блокноте: клюнет или не клюнет на приманку.

Самое смешное, что пока не было ни одной осечки. Даже те, кто якобы был в отношениях печально быстро забывал о своих "половинках", стоило ей пустить в ход своё очарование.

– Занятия начнутся через пару минут, ― сверяясь с наручными часами, замечает Карина. ― Я, конечно, не против профилонить, но тухнуть на крыльце как-то тупо.

Да. Она права. Тупо и нелепо. Оставляем попытки дождаться Сорокина и идём в кабинет. Не судьба. Даже не знаю: радоваться или нет, потому что чёткого плана у меня всё равно нет. Ну встретились бы мы, и что? О чём говорить? Да и стал бы он со мной говорить?

– Объект на два часа, ― когда уже располагаемся за партой, лениво предвкушая два часа нудных лекций, даёт команду Скворцова.

До меня не сразу доходит, а когда доходит ― Витя уже проскальзывает мимо нашего ряда к себе на задние ряды. Ну вот, что и следовало ожидать.

– Привет, ― вздрагиваю от раздавшегося возле уха низкого голоса. ― Так лучше? Или нужно письменно здороваться? Заверяясь у нотариуса?

Замираю с открытым ртом, потому что отвечать всё равно нет смысла. Некому. Возле меня не стали задерживаться, но… поздоровался ведь! ПОЗДОРОВАЛСЯ! Да, вот так тихо и тайком, чтоб другие, видимо, не услышали, если он всерьёз говорил о том, что не светится ради меня, но…

Подруга услужливо помогает мне вернуть в исходную позицию отъехавшую челюсть, потому что сама я на это не способна. Слишком эмоции переполняют.

– Детка, у меня для тебя плохая новость, ― прицыкивает Карина.

– Какая?

– Ты влюбилась.

– В кого?

– Ууу… Как всё запущено-то, ― прыскает от смеха та, привлекая к себе внимание щелчком пальцев. Иначе полированная столешница с выщербленными царапинами, которую я прожигаю взглядом, рискует вот-вот вспыхнуть. ― Шкипер, что делаем дальше? Улыбаемся и машем?

Оглядываюсь через плечо на Сорокина, которого загораживают спины впереди сидящих. Вокруг стоит привычный обезьяний гвалд и приторный кумар вейпов, мешающих разглядеть его лицо.

Не отдавая себе отчёта, оставляю всё и иду к нему, обтекая восседающую на парте Потапову, разговаривающую с другой такой фарфоровой куклой. Туфля на шпильке, которой она болтает в воздухе, задевает меня на излёте, но почти не замечаю этого, потому что весь фокус внимания занимает исключительно последняя парта.

Витя, отвлекаясь от разбитого телефона, успевает лишь вопросительно вскинуть голову, прежде чем… сажусь к нему на колени и, обняв его лицо ладонями, целую.

Не вижу, зато прекрасно слышу, как в кабинете воцаряется тишина. Словно невидимый выключатель срабатывает. Неуютно целоваться у всех на виду, но оторваться сложно. Однако приходится.

– Теперь можно здороваться и не шёпотом, ― тихо говорю ему, на что получаю максимально Сорокинское и когда-то успевшее перестать быть оскорбительным:

– Чижова, ну ты и дура. Понимаешь, на что себя подписываешь?

– Понимаю. Но я свой ход сделала. Твоя очередь.

Глава двенадцатая. Давай построим песочный замок

POV СОРОКА

Глупая.

Наивная.

Недальновидная.

Порой раздражающе правильная.

И слишком хорошая. Для меня.

Мы не подходим друг другу вообще никак и ни с какого ракурса, но при этом я всё сильнее слетаю с катушек от одной только мысли о ней. Успокаивает лишь то, что Алиса не невинный ангелок. Её острый язычок стреляет на поражение, а внутреннему стержню позавидует каждый второй. Наверное, только он и помог ей дожить до своих лет, не осучившись. С таким-то окружением.

Или же потому что она прежде благополучно избегала мудачья вроде меня. Ну а теперь что? Я ж её испорчу. Морально задавлю и уведу совсем не туда, причём против воли. Не преднамеренно. Так что её батя прав: не по пути нам. Совершенно.

Сам всё это понимаю, но несмотря на это сижу напротив, наблюдая за тем как она беззаботно облизывает ложку после шоколадного пудинга.

– Ребятки, я прям чё-то чувствую себя не комильфо, ― с причавкиванием допивая через трубочку молочный коктейль, подаёт голос примостившийся между нами Скворечник. Хотя, конечно, сложно быть "между", если обеденные столы в кафетерии круглые.

– Ну так сгинь, ― равнодушно предлагаю.

– Чтобы вы устроили вакханалию? Ага, щаз. И так собрали вокруг себя всё внимание. Так что жри её глазами в моём присутствии, а то мало ли. Не удержишься.

Тоже верно. И на счёт внимания, и на счёт того, что после утреннего поцелуя, бодрящего лучше любого кофеина, у меня только одно желание ― повалить Чижову на металлическую столешницу и…

Ну там дальше понятно, озвучивать не буду. Слишком пошло. Так что приходится контролировать себя и свои фантазии. Что сложно, если продолжать смотреть на неё.

Прикол в том, что ничего не происходит. Ко мне не лезут тискаться, обниматься, сюсюкаться. Да чего там, за прошедшие несколько часов мне сказали-то всего два предложения. И оба буквально вот только-только: "С нами сядешь или, как всегда, отдельно?" и "Подай салфетку, пожалуйста".

– Расскажешь, чего добилась своим дерзким выпадом? ― интересуюсь, подпирая для удобства голову кулаком и рисуя зубочисткой в грязной после подливы тарелке.

– Колоссальных успехов, ― закончив с ложкой, переходят на испачканные кончики пальцев. Бл. Она издевается. Если хочет что-то пооблизывать ― готов предложить альтернативу.

– Каких?

– Мы разговариваем. На людях.

Не поспоришь. После того, что она устроила, было бы верхом идиотизма обходить друг друга и дальше за километр.

– А ты этого добивалась?

– Вроде того.

– Вроде того… ― вот смотрю на неё и в полной мере постигаю сакральный смысл изречения: в тихом омуте черти водятся. Да такие, что посоревнуются с моими за пальму первенства. И, честно говоря, тихо тащусь от этого. ― Играешь с огнём, малая. Ты ведь понимаешь, что развязала мне руки?

А другим языки. Эта скромного вида блондиночка сегодня открыла ящик Пандоры, подарив безмозглому стаду смысл существования. Нескольких особо ретивых уже пришлось припечатать мордой, чтоб утихомирили пыл, и это ведь только начало.

Ну вот не дура ли, а?

Отставив всё в сторону, чтобы не мешалось, Алиса придвигается ближе, практически ложась грудью на прохладную поверхность.

– Я всё понимаю, ― заговорщицки шепчет она. ― И хочу посмотреть, что ты будешь делать с этой дозволенностью.

Она. Хочет. Посмотреть.

Охренеть.

Зеркалю её позу, тоже подаваясь вперёд.

– Ты не смотреть будешь. А чувствовать. Каждой, мать его, клеточкой.

– Звучит заманчиво.

Заманч…

– Ты такая смелая, потому что свидетелей много? ― говорю, и сам понимаю, что противоречу себе. Нет. Она и наедине была такой же: умеренно дерзкой. Да, опаска, конечно, в ней присутствовала, особенно когда я только заявился к ней, но робости не было и в помине.

Однако сейчас эта выдерга настолько вошла в раж, дразнясь в открытую, что я с неё просто в ахере. А улыбается… Так улыбается, кусая губы, что я сейчас забью на всех и сам их искусаю. В кровь. Прямо здесь и сию минуту…

– Зайки, ― в нашу приватную беседу вклинивается третья носопырка. В итоге мы теперь смотрится как три болвана, плетущие теорию заговора над остывшей чашкой какао. ― Может вам уединиться в подсобке? Я посторожу, чтоб никто не зашёл.

У кого-нибудь есть кляп? Или мне носок снять и затолкать ей в варежку?

– Слушай, родная, ты вот прям мешаешься, ― сердито рычу. ― Отвечаю, так хорошо было, пока ты не приехала… откуда-то там.

– Сорянчик, Витюш. Я без парня и застолбила её раньше, так что составляй график расписаний для рандеву. Например, на сегодня место забито: мы идём в кино. Тебя не приглашаем. Сомневаюсь, что ты оценишь по достоинству сопливые бабские мелодрамки о большой и чистой любви.

Не оценю, сто пудово, но настырность и постоянное присутствие Скворечника меня всё равно подбешивает. Как же славно было вначале, когда Алиса ходила везде в одиночку и единственной проблемой было докричаться до неё через втыкнутые наушники.

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты назойливей мухи?

Оскорбиться? Полагаю, она этого попросту не умеет.

– Нет, не говорили. Зато частенько давали понять, что я чертовски сексуальна, очаровательна и у меня клёвый юмор.

– Огорчу: тебе нагло врали. Но на что не пойдёшь ради того, чтобы трахнуть хоть кого-нибудь.

– Думаешь? ― не на шутку призадумываются. ― Значит, правильно я никому не давала.

– Ну так иди уже, дай. Хоть кому-то. И затеряйся там подольше, только не мельтеши перед глазами. У меня от тебя голова болит.

– А я тут причём? Это же твоя голова. Но спасибо, что беспокоишься за мою личную жизнь. Мне лестно.

Рычание переходит в усталое мычание, но стоит отдать должное ― разряжать обстановку Скворечник умеет. Во всяком случае, желание наброситься на Алису подотпускает. Но чтобы не вернулось обратно, даю себе передышку, уходя к буфету.

А тут меня только и ждут.

– Не надо так смотреть, ― строго грожу Норе.

– Как?

– Вот так.

– Да я что? Я ничего… Но я рада за тебя, Вить. Она чудесная девочка, ― с воодушевлением кивают в сторону малой.

– Не форсируй.

– Ни в коем случае. Однако тебе давно пора было кого-то найти. Может, хоть у неё получится сдерживать твою… импульсивность.

– Сомневаюсь.

– А я очень надеюсь. Ещё рано приглашать вас обоих к нам на ужин, да?

Скептически кривлюсь. Ну да, только этого ведь и не хватало для полного счастья. А чё мелочиться, давайте жахнем сразу комбо? Знакомство за завтраком с одними родственниками, знакомство за ужином с другими. А на обед моих алконавтов поставим, а? Ну а что. Если вмазываться, так по полной.

Всё это стёб, разумеется.

– Рано, Нора. Рано, ― сразу пресекаю энтузиазм.

– Жаль. Ну а завтра всё в силе?

– Конечно. Как всегда: заберу, приведу.

– Вы там что-то на выходные планировали? Я толком не поняла, хоть Мия и все уши прожужжала.

– Она давно на гидроцикле покататься рвалась, так что на пляж в субботу рванём.

– О, это она будет рада. А сегодня тебя ждать вечером? Будет твоё любимое жаркое.

– Звучит вкусно, но сегодня не могу. Другие планы.

– Другие планы?

– Нет, не эти, ― снова ловлю многозначительный косой перескок на Чижову. ― Надо порешать кое-что.

– Надеюсь, после этого твоего "порешать" у тебя не появится новых отметин на лице?

– Да не должно вроде.

– Вить…

– Не надо. Даже не начинай, ок? Лучше сделай ещё кофейку, будь добра.

Печально поджав губы, Нора лишь согласно кивает. Я не рассказывал ей о подпольных боях, но за столько месяцев и несколько срочных приездов в больничку по дежурному звонку, несложно догадаться, что коленная чашечка у меня оказалась выбита совсем не потому что кто-то лошара и "неудачно оступился". Как официально значится в медкарте.

Однако уговор есть уговор: никаких вопросов ― никаких объяснений. И Нора согласилась на это, когда я попросил её стать моим "доверенным" контактом, подписывая соглашение в клубе. Документы с собой на такие мероприятия берут только отбитые, а оказаться безымянным пациентом, которого "подобрали на улице без сознания" как-то не улыбается. Поэтому, если вдруг не фартит и меня отправляют в отключку, звонят ей.

И всё же подробностей она не знает. Нет необходимости ещё сильнее нервировать. Это дело, касающееся исключительно меня одного.

Задумчиво оборачиваюсь на столик девчонок, разглядывая светлые кудри, рассыпанные по худой спине.

Ладно. Возможно, теперь не только меня.

Что как раз-таки и хреново.

* * *

До чего же мерзкая дверная трель, будто кто-то задыхается в конвульсиях. Сто раз предлагал сменить, но отказывались. А теперь приходится выслушивать её повторно, потому что открывают не сразу.

– О, привет, ― клюя меня в щеку стандартным приветствием удивляется Яна. ― Вот уж не ждала. На все выхи уйти в офлайн и даже не отвечать на сообщения ― если честно, я начала подумывать, что ты сдох.

– Не дождёшься. Но пованивает от меня реально не ахти, ― принюхиваясь к подмышкам, добавляю. Хотя ведь с утра ходил в душ.

– Есть такое, ― усмехаются, пропуская меня внутрь стандартной двухкомнатной малогабаритки с стареньким, но аккуратным ремонтом. Чего-чего, а ободранных до бетона стен тут точно не найдёшь. ― Где ванна знаешь, полотенце принесу. Могу даже составить компанию.

– Не. Обойдёмся без этого. И вообще я вроде как по делу.

– По делу? Это что-то новенькое. Давай тогда хоть сначала покормлю. Ты ж, как всегда, голодный.

Усмехаюсь. Ей ли меня не знать как облупленного.

– Ой, Витюш! ― выныривает с кухни её мать с полотенцем на плече. Такая чисто домохозяйка: халат в цветочек, на голове гулька, лишние килограммы собрались складками на отсутствующей талии. Разница с Алискиной родительницей, что с раннего утра ходит с укладкой и при полном параде колоссальная, но здесь всё же привычнее. Уютнее. Без пафоса. ― Как хорошо, что ты пришёл. У нас кран на кухне начал подтекать, ты не мог бы глянуть?

Понятно. Пожрать сдвигается.

– Глянем.

– И там ещё дверца в ящике разболталась, теперь до конца не закрывается…

– Всё сделаем, тёть Рай. Не переживайте, ― разуваюсь и шлёпаю на кухню. Правда минут через десять снова обуваюсь и чешу в ближайший хозтоварный, за прокладкой и аэратором.

Проблем особых нет, так что кран быстро перестаёт сопливиться, дверца оказывается на месте, теперь уже намертво приколоченная, а я получаю двойную порцию разогретого в микроволновке плова. В качестве поощрения.

– Как же хорошо, когда мужчина в доме! ― всё рассыпается в любезностях Янкина мать, разворачивая бурную деятельность. Помимо горячего в ход идут домашние заготовки с консервированным лечо и овощной салат. Даже упаковку селёдки ради меня вскрыли, щедро укутав нарезанные филейные части колечками лука.

– Хорош. Не усердствуйте.

– Ешь, ешь. А то я не знаю твой волчий аппетит, ― накладывая всего да побольше лишь приговаривает та. Давно заметил: что у неё, что у Норы лютый пунктик меня откормить. Неужели я настолько тощим смотрюсь?

– Спасибо, ― озадаченно разглядываю выстроившиеся вокруг меня плошки, почёсывая затылок. Не за этим я, конечно, пришёл, ну да ладно. Жрать и правда охота.

– Не за что… ― суетливо мечется хозяйка. Всё раздала и озадаченно встала посередине кухни. Не знает куда себя приткнуть. ― Ох, молодёжь. С вами весело, но пойду я к себе. У меня там всё равно сериал скоро начнётся… Яночка, чайник закипит ― сделай, пожалуйста, чаю. И мне заодно. Чтоб не мешалась тут вам.

– Угум, ― откликается та.

– А ты кушай, кушай, Витюш. Мужскому организму нужно много подзарядки!

– Ку-ф-аю, ку-ф-аю, ― поддакиваю, жуя.

Пока с аппетитом наворачиваю, Яна сидит рядышком на табурете, прижав колено к груди и покусывая заусенцы. Толком не разговариваем, но мельком у меня всё же интересуются: что по чём и как обстановка. Дома, в школе, в принципе.

Коротко отвечаю, не сильно вдаваясь в подробности, которые ей и не шибко интересы. Сжатый отчёт нужен обоим скорее для галочки, нежели по существу. Просто чтоб быть в курсе событий. Но в том и прелесть. Я уже говорил: я ценю в Яне в первую очередь не болтливость.

Пока напичкиваю желудок, мельком поглядываю на небрежно завязанные на затылке волосы и свисающую с плеча растянутую футболку, местами испачканную бытовыми пятнами. Никаких шёлковых пижам с розовыми облачками ― Янка бы скорее блевать радугой начала, чем надела подобное. Да и я сам бы долго ржал, увидев вдруг на ней тапочки с плюшевыми зайцами.

Зато от других плюшевых зайчиков ссу кипятком. Вот ведь ирония.

Закипает чайник, заваривается заварка. К тому моменту превращаюсь в кабанчика и на остатки лечо смотрю уже с отвращением.

– Расстегни ширинку и расслабься, ― юркие пальчики насмешливо пробегаются по мне, спускаясь вниз, к молнии на брюках. ― Могу помочь. И с тем, и с другим.

Звучит заманчиво, и всё же торможу её.

– Вот как раз по этому вопросу я и пришёл. Сообщить, что секс ставим на паузу.

– Что так? ― смеётся Яна. ― Переел? Надо, чтоб всё улеглось?

– Да не. Я не про сейчас, а вообще.

Улыбка стирается с её лица.

– Надолго?

– Не знаю. Дальше будет видно.

– Ты себе кого-то нашёл?

– Вроде того.

Пауза.

– Ясно… Но наша договорённость ведь в силе? Братана на девушку не меняем?

– Разумеется. С чего бы иначе?

– А ты вспомни последний раз.

Тьфу, такое лучше не вспоминать. Тогда мне попалась та ещё неврастеничка, решившая, что раз мы знакомы две недели, то можно указывать: с кем мне общаться и куда ходить.

Нет. Я догадываюсь, что присутствие возле меня Яны может вызывать соответствующие сомнения, но у меня нет привычки распыляться. Если сказано, что между нами ничего нет и быть не может пока не даётся обратной установки ― значит, нет и не будет. Но это и не означает, что я вычеркну её из своей жизни.

Яныч мой друг. Моя братуха с сиськами. Та, кого я знаю столько же сколько себя, и та, которая поддерживала меня тогда, когда все другие отворачивались. Или же когда других ещё не было даже в проекте. Поэтому я не собираюсь открещиваться от её существования только из-за того, что у кого-то взыграла беспочвенная ревность.

И да, если Яна позвонит среди ночи и попросит о помощи ― я сорвусь и поеду. Тут не обсуждается.

– Не о чем беспокоится, ― заверяю.

– Что ж, это радует.

Я, конечно, не особо внимательный в том, что касается перепадов женского настроения, но даже мне видно, что она чутка заморочилась. Жалеет, что халявный перепихон накрывается?

Ну блин, что поделать. Мне тоже было не прикольно, когда у неё там на горизонте кто-то нарисовывался, но ничего. Справился. Правая рука и порнушка в помощь.

– Всё норм? ― и всё же уточняю. Мало ли.

– Да. Конечно, ― пожимают плечами, соскакивая с табурета и переключаясь на уборку грязной посуды. ― И кто она? Я её знаю?

– Знаешь.

– Хм… Только не говори, что та девчонка, из-за которой ты дрался с Костяном?

– Она самая, ― услужливо протягиваю ей тарелку.

– А. Ну тогда это точно ненадолго.

– Почему?

– Да ну сам подумай: на кой чёрт ты сдался этой аристократичной недотроге? Не она тебя бортанёт, так ты её, но не сойдетёсь вы темпераментами ― это как пить дать. Я же знаю, какой ты и что любишь.

– Звучит так, будто я конченый извращенец.

– Нет, конечно. Но ты предпочитаешь инициативность. А эта принцесса член-то мужской врядли видела вживую. Так что наскучит тебе быстро.

Хех. Ну член-то она видела. Мой так точно.

– Может, да. А может, нет, ― уклончиво отзываюсь. ― Вот мы и посмотрим: стоит игра свеч или нет.

– Так у вас ещё ничего не было?

– Нет.

– Ооо. Да ты прям издалека решил зайти. Серьёзная заявка. А она что? Крутит носом и держит на расстоянии, пока ты не превратишься в послушного котика, носящего тапочки в зубах?

Такого же послушного и пушистого, как Алискин толстопуз?

– Ты уверена, что мы говорим об одном человеке?

– Более чем. Твоя блондиночка привыкла, что мир лежит у её ног. А где мир, там и ты должен приютиться рядышком. По умолчанию.

– Ты её не знаешь. Она мыслит иначе.

– Да-да. Они всегда мыслят иначе. По началу. И всегда по началу всё красиво и романтично. Это потом начинаются претензии.

– Не понял, ты меня отговариваешь или что?

– Да нет, зачем? Сам всё увидишь, ― побросав всё в раковину, Яна снова оказывается рядом, присаживаясь на цыпочки так, чтобы мы оказались на одном уровне. ― Но раз она пока тебя динамит, может, мы всё-таки напоследок… того? Ммм? ― мягко и непозволительно соблазнительно, что-что, это она умеет, острые ноготки снова царапают ткань брюк. Ненавязчиво, но для конкретной цели. Для той же, что и её губы тянутся к моим. ― А завтра с чистого листа: свободный и готовый покорять сердце своей избалованной принцессы. Ну и другие части тела тоже…

* * *

– Эй, малявка! Можно я тебя уже сброшу?

– Сам малявка! Обзываешься, вот и вози!

– А у самой ног нет? Ничё, что ты давно не пушинка? Тебя случаем жирненькой не дразнят в школе?

– Нет.

– Точно? А то только пальцем ткни: пропесочу и рот на узелок завяжу.

– Не дразнят меня. Только разве что за косички один мальчик дёргает.

– Что за бессмертный поц? Ему инвалидом стать охота?

– Мама говорит, это он так показывает, что я ему нравлюсь.

– А по-другому показывать он не умеет?

– Не знаю. Мальчишки ― они же трусливые. Боятся, что их высмеют, вот и ведут себя глупо, ― мелкие ручонки обнимают меня за голову, цепляясь покрепче. Уселась на шею и ноги свесила ― это у неё называется: погулять. Правда по факту гуляю я. А она пони оседлала и балдеет.

Идём по главной набережной Сочи вдоль бесконечных бутиков, ресторанов и битков забитых туристами магазинов с сувениркой. Особого маршрута нет, чисто блуждаем от пирса к пирсу, накачиваясь мороженым.

Народу дохрена. Особенно на бесплатных пляжах. Там только успевай лавировать между валяющимися на полотенцах тюленями. Зато на закрытых зонах почти пусто. Правильно, зачем переплачивать? Вода ведь одна и та же. Хотя в море уже мало кто купается, только самые отчаянные. В основном народ лишь ноги мочит на берегу.

Но туда мы пока не спускаемся, бредя по широкой дороге мимо аниматоров в плюшевых костюмах, пританцовывающих под долетающую с уличных кафе музыку. Бедолаги, вот кому стоит посочувствовать. Пока одни прячутся от солнца в теньке на лавочках, другие обливаются потом в своей экипировке.

Набережная по протяжённости не самая большая. От главной площади с эмблемой города и до стеклянного забора, за которым начинаются границы частных отелей, можно пройти минут за двадцать. Вот мы и ходим, пока не находим то, что искали: прокат гидроциклов.

Охренеть, конечно, у них счётчик за каких-то жалких десять минут катания, но Мия давно просила, а мечта ребёнка ― дело святое. Так что оплачиваем сразу по двойному тарифу и почти полчаса рассекаем по волнам, освежаясь солёными брызгами. Забавно, чё. Восьмилетняя малявка верещит сначала от испуга, потом от восторга, затем от того, что дважды едва не слетает с сидения на резком вираже.

Но в итоге остаётся довольной. Правда слегка подмоченной, так что вот теперь уже чешем на ближайший открытый пляж обсыхать и… пам-пам-пам, лепить песочный замок. Охрененное развлечение, блин. Только об этом и мечтал. И, видимо, дико умилительное, потому что девицы стекаются на это зрелище как пчелы на мёд.

Ребёнок рядом с парнем ― это что, какой-то отдельный вид феромона? Не первый раз замечаю эту тему. Прям проверенный лайфхак: хочешь кого быстро и без особых напрягов склеить ― возьми киндера в аренду. Потому что мы вот гуляем от силы пару-тройку часов, а за это время уже несколько таких клуш нарисоваться успело.

"Ути боже мой, какая славная маленькая девочка"

"Вы тут одни? А где её мама?"

"Можно к вам присоединиться?"

Последняя вообще добила своей тупостью:

"Девочка, а это твой папа?"

Что, бл? Серьёзно? Очки купи, курица слепая, если проблемы со зрением. И калькулятор, раз на пальцах считать не научилась. Я во сколько отцом, по её мнению, тогда был должен стать? В десять лет?

"Славная маленькая девочка" в сомнительных знакомствах тоже не сильно заинтересована, а потому на каждый такой кривой подкат колоритно шмыгает носопыркой и сердито зыркает на офигевших девиц: "Мы заняты, уходи!". Открыто ржу каждый раз с этой юной церберши, любящей тотальное внимание к своей персоне. Далеко пойдёт.

Наблюдать за ней удовольствие точно куда приятнее, чем ковыряться в обоссаном песке, нашпигованном окурками и битым стеклом. Тем более что лепить я не умею. Даже с ведёрком и лопатой, позаимствованным у диатезного пацанёнка.

– Малявка, тебе сколько лет? Может, ещё погремушку поискать? ― подзуживаю Мию, пока она круче любого экскаватора выгребает руками яму. Чтоб туда стекали накатывающие волны, не задевая общую конструкцию, напоминающую горячку набуханного архитектора.

– Я тебе песок в ноздри засыплю, если будешь обзываться.

– Ну-ну. А потом я тебя по эти самые ноздри закопаю. Тут же. Растрёпыш, сиди смирно, ― придвигаюсь ближе, расплетая бесчисленные цветные резиночки, которые от души затянула Нора, превратив дочь в китаёзу.

По логике они должны были помогать не лохматиться кудряшкам, но что-то пошло не так. После поездки на скорости все коротыши повылезали, превращая её в пушистый одуван.

– Ай, больно!

– Потому что нефиг ёрзать. У тебя сахарная вата даже в волосах, ты как её ела, чукча? ― огрызаюсь, зажимая в зубах заколки с бантиками. Чтобы учиться завязывать хвостики ― сперва надо пройти специальные курсы. И то, на практике выходит лажа. С попытки третьей только кое-как получается повторить хитровыделанную Норину "сетку".

Последняя резинка вылетает из пальцев, теряясь на песке, когда в локоть врезается что-то мокрое. Собачий нос. Чара. Радостно гавкает, виляет хвостом и лезет облизываться. Приветствует.

Всё это просто прекрасно, и я не против с ней миловаться, вот только она на поводке, поэтому прекрасно догадываюсь, кого увижу, если подниму глаза выше.

– Какая милота, ― умиляется Скворечник, но я смотрю только на Алису. Вся в белом, она стоит со стороны солнца и получается, будто вся подсвечивается. ― Так трогательно, что я сейчас разрыдаюсь.

– Не утруждайся. Твоим слезам всё равно никто не поверит. Что вы здесь делаете?

– Ну… я как бы тут живу неподалёку, ― замечает Чижова.

– А, да. Точно.

"А, да. Точно". Закос под имбецила настолько дешёвый, что на него не поведётся и младенец. Конечно, не забыл. Не только не забыл, но и надеялся, что у нас получится столкнуться. Для того и выбрал эту сторону набережной. Что поближе к ней.

– Я не хотела подходить. Это она, ― кивают на добродушного пса, что попал в поле зрения воодушевившейся Мии, перебивая охоту достраивать перекособоченный замок.

Тихонько усмехаюсь. "Я не хотела подходить". Не я один паршиво вру. Хотела. Специально подошла.

– Почему? ― и всё же подыгрываю, вопросительно щурясь. Слепит по-страшному: то ли от миловидности малой, то ли от переизбытка ультрафиолета, режущего сетчатку.

– А зачем, если не звали?

– И как бы я тебя позвал, если ты номер телефона своего не даёшь?

Не даёт ведь. В четверг просил, понимая, что в пятницу до школы могу не дойти, так как Костян вписал меня в очередной список на бои, но в ответ получил категоричное:

"Нет"

"В смысле, нет?"

"В том смысле, что нет. Ты свой дай. Посчитаю нужным ― напишу"

Поворот, которого я ва-аще не понял. Однако свои контакты послушно забил, и… Ничего. Тишина. Ни сообщения, ни звонка. Не посчитала нужным?

– У тебя для этого было миллион возможностей, сладкий. Но ты ими не воспользовался, ― саркастично закатывает глаза Скворечник.

Смотрятся они, конечно, сюр: одна утончённая и воздушная; другая ― грубая, резкая и, видимо, пытающаяся доказать всем, что ей плевать на чужое мнение. Только так я могу объяснить тяжёлые ботинки на шнуровке, колготки в сетку под гиперкороткие шорты и причесон вырви-глаз.

А вот Чижовой ничего никому не нужно доказывать. Она для этого слишком цельная, с чёткими границами и собственной моралью. Что не может не цеплять. И меня, и, по всей видимости, Скворечника. Потому что факт их дружбы ― загадка на загадке. Слишком уж разные они не только внешне, но и внутри.

Противоположности притягиваются, так вроде говорят? Если это правда, тогда понятно, почему меня самого так сумасшедше тянет к этой блондинке.

– Каких возможностей? Откуда взялся миллион?

– Это оборот речи. Но возможностей была тьма тьмущая.

– Карин, не надо, ― тормозит её малая.

– Если не я, кто ему об этом скажет?

– О чём? ― начинаю выходить из себя. ― Слушайте. Я этого вашего бабского шифра не понимаю и понимать не хочу. Есть что сказать: говорите напрямую.

– Если напрямую: дурилка ты, Витюш, ― Скворечник назидательно вскидывает перст с увесистым бижутерным колечком-бабочкой. ― Причём не картонная даже, обычная. Если девушка тебя целует ― она ждёт ответной реакции. По меньшей мере, больше инициативы. В идеале: приглашения на свидание. Не нужно тебе это? Ну так катись колбаской. Не хватало прыгать вокруг тебя с бубнами.

– Как тяжело было это сформулировать самой, ― как-то совсем невесело поджимает губы Алиса. ― Спасибо.

– Именно для этого у тебя есть я, детка. Обращайся.

Озадаченно выплёвываю заколку, про которую едва не забыл. Чуть нахрен не проглотил.

– Мда, девчата, ― соскабливая блёстки с языка, удручённо приговариваю. ― Любите вы усложнять и додумывать там, где усложнять и додумывать не стоит. Мозги включайте, а не обижалку. Не посчитайте меня старомодным, но прежде чем приглашать кого-то на свидание ― нужно, чтоб было на что приглашать.

У меня же в кармане дырка. Была. Вот подзаработал на неделе: в мастерской и с частично удачным спаррингом позавчера ― теперь хоть нищим себя не чувствую. И мелкую вывести смог, и даже что-то осталось. Дорогой ресторан не потянуть, но и косить под тупого романтика, за неимением альтернатив дарящего звёзды с неба, не придётся.

– И почём нынче килограмм песка? ― усмехается малая.

Ммм?

– Чего?

– А воздух продаётся как: консервированный или герметично запакованный?

Сначала не понимаю. А потом доходит.

– Стебёшься, да?

– Интересуюсь. Просто я всегда наивно полагала, что улица бесплатная и пройтись вечерком по городу вполне вписывается в любой бюджет. Но если ты так и не понял, что мне действительно важно получить от тебя ― разговаривать и дальше не имеет смысла, ― бросают с нескрываемой досадой, подзывая Чару.

Собакен сильно не сопротивляется. Той хоть и любопытно внимание Мии, но принюхивается она к ней с опаской. Мало ли, что на уме у чудаковатого дитя: вроде тискают и чешут, но кто знает? Ещё как тыкнут в глаз в целях познания мира.

Подрываюсь с земли, хватая Алису за запястье. Мелкая тут как тут. Когда отобрали живую игрушку, резко вспомнила, что в её обязанности входит бдительно пасти меня.

– Это кто? ― насупившись, требовательно складывают ручонки на груди. С учётом того, что последний из дюжины хвостиков я ей доделал не до конца, видок смешной.

– Я Алиса, привет, ― дружелюбно, но грустно улыбаются ей, распутывая поводок, обмотавшийся вокруг ног. ― А это Чара.

– Это она тебе телефон подарила, ― добавляю, зная, что волшебное слово сработает без осечек.

О чём и речь. Лёд моментально тает.

– О, да? ― радостно хлопают в ладоши, только что не припрыгивая. ― Спаси-и-ибо! Он такой классный!

– Телефон? ― не поняла Чижова.

– Сама ведь сказала: делай с ним, что хочешь, ― напоминаю.

– Сказала.

– Не против?

– Нет. Почему должна быть против? Всё лучше, чем если бы выбросил. Пусть им пользуется тот, кому это действительно нужно.

– Вот и я так подумал.

Малая вопросительно кивает на запястье, которое я всё ещё сжимаю.

– Отпустить не хочешь?

– Не очень.

Странная ситуация. Странные ощущения. Странные мы.

– Тссс, эй, красотка, ― Скворечник присаживается на корточки перед Мией. ― Пойдём, чё покажу.

Та переключается на неё, будто впервые видит. Или правда впервые видит.

– У тебя прикольные волосы, ― выдают оценку. Вполне лестную, если вспомнить, что она не любит посторонних. ― Я тоже такие хочу.

– Только через мой труп, ― предупреждающе цыкаю.

– Да и пожалуйста. Ты старый и всё равно умрёшь раньше.

– Ща кто-то ремнем по заднице получит.

– Мы оба знаем, что не получу.

Знаем. Именно поэтому эта егоза такая наглая. Чувствует вседозволенность.

– Мой косяк, но воспитательные беседы начать проводить никогда не поздно.

– Поздно, ― показывают мне язык.

– Брейк, брейк, заводилы, ― хихикает Скворечник. ― Пока не началась поножовщина, где тебя, Витюш, разделают под орех, предлагаю нам, ― пальцами изображая жест "я слежу за тобой" в сторону мелкой. ― Устроить маленький девичник и пойти запустить воздушного змея. Пускай эти двое тугодумных пеликанов поговорят наедине. Я Карина, кстати. А тебя как зовут, дерзкая девочка, которая почему-то виртуозно манипулирует плохим дядей и не боится отхватить за это люлей? ― протягивают ей руку.

– Мия, ― важничает та, сжимая её ладонь. Такая довольная, что с ней общаются как с взрослой. А не сюсюкают. ― И он совсем не плохой.

– Стокгольмский синдром, да? ― понимающе кивает Скворечник. ― Знаем такое. Мия, если он тебя похитил и требует выкуп моргни два раза. Мы тебя спасём.

– Не. Это мой брат.

– Двоюродный, ― поправляю её.

– Но брат же.

– Если ты так настаиваешь, ― благосклонно принимаю поражение. Посмотрим, что она скажет ещё лет через десять и захочет ли такого "брата" дальше иметь. Я ж всех её потенциальных поклонников за кишки подвешу у подъезда.

– Ну так что, братик Витя? ― всё подначивает Карина, вызывая дикий зуд в костяшках. ― Отпустишь сестру на чисто женское пати? Даю слово, алкоголем пичкать не буду. Всё в себя.

Отпустить с этой прибахнутой? Никогда бы добровольно не согласился, но если сейчас откажусь, Алиса просто уйдёт. А я этого не хочу.

– Пусть сама решает, ― выбираю нейтральное и заранее жалею о решении, потому что Мия затею встречает с воодушевлением. Яркая живая кукла с необычной внешностью ей понравилась.

– Гуд. Развлекайтесь, голубки, ― удовлетворённо кивает Скворечник, забирая у подруги поводок. ― Мия, ты переводные татухи когда-нибудь делала?

– КАРИНА!

– Шучу, ― смеются, уводя мелкую в неизвестном направлении. ― А, может, и нет…

– Ей можно доверить ребёнка? ― с сомнением смотрю им вслед.

– Да. Более чем, ― тихо откликается малая. ― Максимум, мы найдём их в баре, танцующими на стойке. У Мии уши проколоты, кстати? А пирсинг она никогда не просила? Я вот не просила, но на мне решили поэкспериментировать, ― смотрю на неё с плохо скрываемыми эмоциями, отчего ту пробирает на смех. ― Шутка, шутка. Совсем юмора не понимаешь? Нормально всё будет, не переживай.

Говорит "не переживай", а сама… Не нервничает, но растеряна. Собиралась-то обиду кидать, а теперь дуться вроде бы и неуместно. Хочешь ― не хочешь, придётся выстраивать диалог. Раз дали такую возможность.

– Каталась на гидроциклах? ― спустя, наверное, минуту молчания, спрашиваю.

– Пару раз. Давно.

– Ещё хочешь?

– А вариант посидеть на берегу не рассматривается?

– Здесь слишком людно. В море меньше посторонних.

– Они тебе так мешают?

– Да.

– Что ж… Тогда пошли. Я, конечно, не привыкла навязывать себя, но раз это всё равно не свидание, а случайное стечение обстоятельств, то вроде как норм…

– Это свидание.

Глава тринадцатая. Я на тебе сломался, Чижова

POV САЛАМАНДРА

Свидание.

Незапланированное и чуть ли не вынужденное, но…

Свидание.

Это, конечно, не совсем то, что я мечтала получить, но мы уже возле проката гидроциклов. Оставляем вещи в хлипкого вида камере хранения и надеваем выданные спасательные жилеты. Оба плавать, конечно, умеем, но технику безопасности никто не отменял.

Как и краткий инструктаж, от которого Витя раздражённо отмахивается. Говорит, с первого раза всё прекрасно понял и ещё не успел забыть, так что нечего насиловать уши. Как понимаю, они с девочкой этой уже тоже покатались. А теперь на очереди я. Мило.

Залезаем на покачивающийся на волнах транспорт. Усаживаю позади Сорокина и сразу обхватываю его за пояс. Смысл играть в скромность? По прошлому опыту помню, что держаться за сидушку не только непрактично, но и несподручно. Так что лучше так, чем с позором грохнуться на первых же секундах.

– Можешь запустить руки под футболку, ― предлагают мне благосклонно.

– Зачем?

– Чтоб удобнее было.

– Да мне и так нормально. Есть за что ухватиться, ― для наглядности стискиваю его покрепче. Жилеты мешаются, создавая между нами дополнительное препятствие, но это даже хорошо. Меня высоковольтным разрядом пробивает от одного его присутствия, а если я ещё и к его спине прижмусь…

– Тогда держись крепче, ― предупредительно напоминают и вжимают по газам. Ну вот, говорила же: отдача при рывке такая, что цепляйся я за что-то другое, точно чертыхнулась бы. А так лишь стараюсь не превращаться в помеху.

Принцип катания на гидроцикле такой же, как и на мотоцикле: когда один на повороте наклоняется, допустим, влево, другой должен создавать противовес и уйти вправо, чтобы не получился перевес. Этому стандартному приёму и следуем, рассекая по волнам.

Ветер хлещет по щекам и залезает за шиворот, брызги окатывают солёной прохладной, босые ноги, так как мы предусмотрительно разулись, уже по щиколотку мокрые, убранные в хвост волосы быстро растрёпываются, заползая в рот, но классно.

Адреналин от скорости, бесконечно синий горизонт и широкие плечи передо мной ― это… волнительно. Уровень эндорфинов подскакивает до предела, но опаски за свою безопасность нет. Витя водит плавно, выверено и со знанием дела. Без резких скачков, нервных выкручиваний руля и попыток покрасоваться.

Я однажды каталась с одним знакомым, и там товарищ был ну вообще ненадёжным. Выпендривался как мог, показывая какой он крутой и ловкий. Всё выписывал крутые виражи, беря на испуг, пока в конечном итоге не увлёкся позёрством настолько, что окончательно потерял контроль над управлением, уронив нас.

Хорошо, что дело в море происходило, только наглотаешься воды, но не расшибёшься, а если б на дороге? Он же точно так же и на трассе себя вёл. Короче, после того случая я с ним никогда и ни на чём больше не ездила. Урок усвоила.

Здесь же мне комфортно и спокойно. Мне кажется, я бы так могла до самых сумерек кататься, но Сорокин считает иначе, в какой-то момент замедляя ход и тормозя посреди… бескрайней синевы. За километры от берега.

– Приехали?

– Приехали, ― выдёргивая страховочную пластину зажигания, прикрепленную на проводке к его запястью, с места приподнимаются, опасно расшатывая и без того шаткую конструкцию, пересаживаясь так, что мы оказываемся лицом к лицу. И…

Ничего. Просто смотрим друг на друга и молчим.

– Хорошо сидим, ― не выдерживаю первой, нервно барабаня ногтями по пластиковому сидению. ― Душевненько.

– Мы закончили, ― огорошивают меня.

– Э, что?

Когда успели? Мы же ещё не начали даже.

– С Яной. Мы закончили.

Ааа…

Странно. Вот вроде я должна чувствовать облегчение, но его почему-то нет. Интуиция чует подвох.

– Ммм… Мне тебя поздравить или посочувствовать?

– Себя поздравь. Она ведь была твоим препятствием.

– Моим? ― язвительно переспрашиваю. ― Только моим, да? Тогда не стоило утруждаться. Оставил бы всё как есть. Тебя ж это устраивало.

– Если бы меня всё устраивало, у нас был бы с тобой сейчас другой разговор.

– Какого рода?

– А не всё ли равно? Я здесь и говорю, что вопрос улажен ― этого недостаточно? Однако, чтобы избежать дальнейших непоняток, сразу хочу предупредить: полностью обрывать с ней общение я не собираюсь.

О, а вот и подвох. Интуиция не подвела.

– И в чём тогда разница?

– Разница в том, что трахать я её больше не буду. Улавливаешь нюанс?

– А кого будешь?

– Тебя. Планировал, по крайней мере, ― совсем не к месту, но давлюсь истеричным смешком. Что Вите совершенно не нравится. ― Над чем смеёмся? Давай вместе поржём.

– Давай. Только поехали сперва обратно на сушу.

– Зачем?

– Чтобы у меня была возможность гордо развернуться и уйти.

Из Сорокина вырывается долгое, протяжное и очень усталое "пф".

– И что же тебя теперь не устраивает?

– Что не устраивает? Подача информации. Нет, я вроде понимаю, что ты пытаешься до меня донести, но это получается так… криво, что впору чувствовать себя заранее использованной и извалявшейся в помоях.

– Ну так давай сполосну. Скинуть освежиться?

– Только после тебя.

А. Это была ирония? Не оценила.

– Алис, ― обречённо взлохмачивают затылок. ― В чём проблема? Яна ― мой друг. Человек, которого я знаю с рождения. Буквально. Просто так, чтобы только тебе было спокойнее, я не выкину её из жизни. Не хочу и не могу.

– Понимаю.

Правда понимаю.

– Тогда что не так?

– "Понимаю" не означает "принимаю". И дело даже не в том, что ваш статус "друзей" сильно смахивает на кое-что другое, однако я в это не лезу и лезть не собираюсь. Это не моё дело, пока не касается меня лично.

– Но?

– Но в ответ прошу не впутывать меня в любовный треугольник, который по определению никогда не заканчивается ничем хорошим.

– Какой нахрен любовный треугольник? О чём ты вообще?

– Неужели правда не понимаешь? Это ведь очевидно.

– Что очевидно?

– То, что твой "друг" по тебе сохнет. И совсем не как по "другу".

Не могу понять по реакции Вити: удивлён он или нет. Лицо непроницаемое, ни один мускул не дрогнул. Но, по крайней мере, не встаёт в позу, с пеной у рта доказывая, что я не права.

– Даже если так, это ничего не меняет. Она ― друг. И только. Это было решено и обозначено давным-давно.

Друг, с которым периодически спят. Ну да. Отличная дружба. Очень удобная. Нестерпимо хочется по этому поводу поехидничать, но решаю быть умнее. Не стоит оно того. Да и не мне судить: чужая душа потёмки, а тут их целых две.

– Тебе виднее.

– Именно: мне виднее. Поэтому если я даю слово, ты должна ему доверять, не ставя под сомнение. Иначе у нас с тобой точно ничего не получится. Хотя, на самом деле, я больше чем уверен, что у нас так и так ничего не выйдет.

– Как оптимистично! А ты умеешь вдохновлять.

– Я не договорил.

– Ах, простите. Слушаю внимательно.

– Да нечего там слушать. Ты и без меня всё сама знаешь, но отвечаю, у меня уже не осталось никаких сил держать и дальше между нами эту грёбаную дистанцию.

– Так зачем держишь?

– Жду. Вдруг до тебя это тоже дойдёт, и ты первой остановишь то, к чему мы идём. Потому что я этого сделать не могу. Больше не могу.

Однако, лихо. Спихнуть всю ответственность на девушку ― настоящий мужской подход. Но нет, фигушки, не прокатит.

– А если я тоже не могу? Об этом ты не подумал, гений?

– Тогда мы с тобой крупно влипли, малая. Что ещё могу сказать.

– Насколько крупно?

– Настолько, что я на тебе сломался. Вся, бл, голова только тобой и забита. Клинит просто по-чёрному и меня это медленно сводит с ума.

Во рту пересыхает, а сердце, сделав кувырок, застревает поперёк горла, замирая.

– Это пройдёт, ― что моим с голосом? Почему он резко сел и подхрипывает?

– Думаешь?

– Не знаю.

– И я не знаю. Да и не уверен, что хочу, чтоб проходило. Мне вроде как нравится… ― растерянно наблюдаю, как он расстёгивает свой спасательный жилет, снимает, вешает его за рукав на ручку гидроцикла и придвигается ближе, тоже самое проделывая с моим. Щёлкают пластиковые трезубцы, и его рука скользит под короткий топик, прижимая меня к нему, практически усаживая на себя сверху. ― Если бы ты только знала, что я всю неделю делал с тобой во снах…

Догадываюсь, потому что я тоже… В смысле, эротические сны мне не снились, но я неоднократно представляла себе: как бы всё было, дойди до… Того самого. И мысли эти были настолько неприличные и совершенно мне несвойственные, что от одного воспоминания о них начинают гореть щеки.

– Не тупил бы, и сон давно мог стать явью, ― медленно скольжу пальцами по его груди, кайфуя от скульптурных линий и с азартом представляя, что именно скрывается под футболкой. Слишком живой осталась картинка в голове после физры в четверг. Когда Витя отжимался с пацанами. Без верха.

Я тогда пропустила момент, когда он оголился по пояс. Многие после подтягиваний на турнике решили "проветриться", вспотев на жаре, не учтя, что после этого резко вспотеть придётся всем девчонкам в классе. Да здравствует расцвет пубертата.

У нас много ребят с хорошей спортивной формой, даже тот же Марков, но… Меня словно перемкнуло. Так и стояла, подобно озабоченной идиотке, жадно поедая взглядом распирающую от мощи спину и напряжённую задницу в спортивках.

Потом, естественно, наслушалась в раздевалке желчных подзуживаний от Потаповой и её прилипал, но так как давно научилась фильтровать то, что вылетает из чужого рта, задеть у них меня не получилось.

Почти.

Не настолько я самоуверенна, какой хотела бы себя считать. Особенно когда ждёшь от парня хоть каких-то действий, а их не происходит. Что не пропускается мимо остальных. Поэтому часть оскорблений с насмешками, пусть и самая малая, всё равно невольно оседает на подкорке, заставляя засомневаться. В себе в первую очередь.

Нет, не: "Ля, видали? Леди и бродяга ― парочка века. Так и вижу их светлое будущее на паперти" или "Саламандра, ты не просто упала в моих глазах, а провалилась под самое дно. Не знал, что тебе настолько непринципиально, кому давать". Это вызывает лишь снисходительную грусть и огорчение за человеческую деградацию.

А вот что-то вроде подслушанного случайно в туалетной кабинке: "Гляньте-ка на эту наивную влюблённую пташку. Она правда не видит, что нужна ему только ради одного? Ничему опыт глупышку не учит", за неимением доказательств, действительно способно пошатнуть самооценку. Хотя бы потому что зерно правды в этих словах есть: печальный опыт меня действительно, кажется, ничему не учит, потому что я… правда влюбилась.

Так и чего удивляться, что сейчас из меня лезет то, что в обычное время даже не пришло бы в голову? Это не я. Это сумасшедшая кадриль бушующих гормонов серотонина, вырабатывающихся от тихого, вкрадчивого баритона Вити. И запаха. И тепла.

– Не мог. Хорошие девочки на такое не соглашаются.

– Ты недооцениваешь нас. Хорошие девочки на многое могут согласиться. Главное, правильно попросить, ― подушечки пальцев пробегают по мужским плечам и замирают на его шее, считывая участившийся пульс. Нервно кусаю губы и, словно получив сигнал, губы Сорокина смещаются, оказываясь рядом.

– Я просить не умею, ― прикусывают мою нижнюю и чуть оттягивают, оставляя пульсирующий след от зубов. ― Но всё же попрошу…

– О чём?

– Если согласна быть со мной, наберись терпения. Я поддаюсь дрессировке, но не сразу.

* * *

У системы "проката гидроциклов" есть один большой недостаток ― ограниченное время. И наше тоже подходит к концу, хоть и возвращаться на землю обетованную не хочется. Но приходится. А куда деваться? Нас как бы ждут. Наверное. Правда сначала Карину с Мией ещё надо найти.

Обратную дорогу спасательными жилетами себя уже не обременяем, а это значит, что на несколько минут я всё-таки прилипаю пиявочкой к Вите. На самых что ни на есть законных основаниях. И как же это приятно ― просто прижаться к нему. Ох… Слава богу он не видит моей глупой улыбки, пока я облизываю пульсирующие после жадных поцелуев губы.

Швартуемся.

Парень, занимающийся посадкой-высадкой пассажиров не особо доволен пренебрежением техники безопасности, но у меня такой приятный белый шум стоит в ушах, что я практически не слышу возмущений по поводу снятого "снаряжения". Сорокин не пытается слушать их в принципе: отмахивается от него небрежно, первым спрыгивая на сушу, и протягивает ладонь мне.

Как берёт меня за руку в тот момент… так больше и не отпускает. И я даже передать не могу, насколько странное это ощущение: делать это у всех на виду. Словно мы совершаем что-то запретное и ужасно пошлое. Это называется ― неэмоциональный Витя "нежность" решил проявить, а меня к этому не подготовил. А если он вдруг меня поцелует посреди площади? Ой, это ж тогда вообще…

Идём вдоль оживлённой набережной, оглядываясь в поисках девчонок, но не сказать, чтоб очень активно. Стратегия с подвывертом: вроде и повод для прогулки, но при этом возможность ещё немного побыть вдвоём. Знаете, как это легко понять? Потому что можно было давным-давно сделать прозвон и узнать точные координаты, однако Сорокин этого не делает. И меня не просит. А я и не рвусь.

Но точка пересечения всё равно находится. Когда проходим мимо одного из пирсов. Так бы даже не обратили туда внимание, потому что за людским потоком сильно ничего не разглядишь, зато Чару услышишь далеко за километр.

Гулёны обнаруживаются за пластмассовым столиком, где делается детский аквагрим. Причём девушка, которая непосредственно должна этим заниматься, мирно сидит в сторонке, попивая чай с булочкой, в то время, как Скворцова колдует над Мией, вырисовывая на ней морду лисицы.

Витя, первым их заприметив, быстро затаптывает едва закуренную сигарету. Чтобы не светиться перед ребёнком. Плетение хвостиков, ограждение от "вредных привычек", столь непривычная мягкость в разговоре с сестрой… Открытие века какое-то. Я и представить не могла, что он способен быть… Таким.

– Уже всё? ― замечает нас подруга, когда мы подходим. ― Витёк, а ты скорострел.

– Я тебе рот зашью, тигрица, ― раздражённо щурятся в ответ.

– Совсем слепошарый? Я леопард, ― оскорблённо тыкают оборотной стороной кисточки себе в лоб.

Ну да. Всем леопардам леопард: чёрный нос, усы, подведенные толстые чёрные стрелки, пятнистая окраска ― дикая киса как есть. Об которую близ стоящие мужчины уже все глаза сломали, получая подзатыльники от спутниц. И есть за что: смотрят-то те далеко не на художественную роспись, а на едва прикрытую джинсовой тканью задницу. Карина словно специально сидит так, что обзор открывается… сногсшибательный.

– А вам тут, смотрю, весело, ― отвязывая от перил Чару, замечаю я.

– Ещё как. Ща, осталось прям чуть-чуть и мне ещё вот этих двух кренделей надо быстренько подрихтовать, ― Скворцова кивает на двух пацанов лет десяти. ― Один Человека-Паука запросил, а второй кого-там, я забыла?

– Железного человека, ― поддакивают ей.

– Да. Его.

– Эм… ― вопросительно киваю в сторону девушки-гримёра, что расположилась на раскладном стуле и бровью не ведёт. Будто случайно тут оказалась.

– Не, ну а чё? ― миролюбиво пожимает плечами подруга. ― Пускай почилит, весь день в мыле, перекусить челу некогда. А мне несложно.

– У меня для тебя хорошая новость, ― хмыкаю, оценивая результат стараний на довольной Мие, разглядывающей себя в зеркало. ― Без работы ты точно не останешься.

– Ага. Я ведь именно об этом и грезила, чёрт знает сколько лет убив на художку. Нет уж, сорри, мои планы несколько грандиозней. Без обид, ― отмахиваются девушке.

– Да ради бога. Я сама тут только на сезон, ― охотно соглашается та.

– А учишься на кого?

– Банковское дело.

– Ооо… ― усмехается Карина, оборачиваясь обратно к нам. ― А вы что, уже закончили? Подождите меня где-нибудь в кафешке. Минут за двадцать управлюсь, ― с сомнением поглядывает она на топчущуюся рядом малышню, которая всё стекается и стекается в любопытстве к ней. ― Ну или чуть больше…

Мда. С ней всё ясно, там процесс надолго затянется. Некоторые папаши прям уговаривают своих деток встать в очередь, чтобы иметь возможность и дальше любоваться точёной женской фигуркой.

Уходим вчетвером к ближайшему свободному уличному столику. Внутрь с собакой всё равно не пустят, а вид на пляж с этих ракурсов открывается волшебный. Оставляем разглядывающую нового воздушного змея Мию под присмотром Чары, а сами идём к ларьку с хот-догами, где я понимаю очевидное: с Витей и его пунктиками будет непросто.

Осознаю это в полной мере, намереваясь заплатить хотя бы за себя и Карину. Какой там. Всю очередь повеселили своими попытками друг дружку оттащить от терминала оплаты. А потом напрягли и озадачили, когда Сорокин, психанув, практически гаркнул: "не успокоишься, руку сломаю". Не знаю, способен или нет, но проверять не рискую, оставляя ему право поджентельменствовать.

А в остальном всё отлично. Вот честно. Сидим, обмазываемся кетчупом, дважды бегаем за добавкой, пробуя разные варианты: рулле, датский, французский. Разбавляем всё сладкой газировкой из соседнего бистро. Мия беспечна и счастлива: болтает ножкой в воздухе, потому что не дотягивается до земли, посасывает колу через трубочку и активно прессует меня.

Настаёт моя очередь попадать на "анкетирование". Правда более щадящее: восьмилетка ― не папа, вопросы у неё куда благосклонней. Отвечаю охотно, но с осторожностью. Ещё забракуют. Это Карина её покорила за считанные минуты, забаловав подарками, а у меня единственная фишка ― собака.

Хотя не, вру, информация о идущей в комплект ленивой котяре и о том, что я живу в "вау, целом отеле!" тоже работают в мою пользу. Так что вроде ничего. Если не прям чтоб сдружились ― то хотя бы общий язык нашли. К тому моменту и Скворцова возвращается, заглатывает с одного укуса свой хот-дог и тащит всех дальше развлекаться. Неугомонное создание с шилом в одном месте.

Несколько следующих часов гуляем большой компанией: запускаем воздушного змея, уходим от набережной вдоль шумной дороги в парк, где отправляем Мию кататься на мини-аттракционах, рисуем на асфальте мелками. После берём в аренду самокаты и устраиваем девчачьи соревнования, пока Витя, тайком покуривая, отдыхает от переизбытка женского общества.

Устал. Да мы все изрядно вымотались, потому что день выходит насыщенным. К закату ноги гудят просто по-страшному и все хотелки крутятся лишь о мягкой постельке, в которую можно с ухом плюхнуться и не шевелиться. Вообще. До утра.

Правда идея кажется заманчивой ровно до того момента, пока не наступает момент расходиться. Сорокин уходит в одну сторону, неся на плече задремавшую Мию, мы с Кариной ― в противоположную, а на душе скребёт тоска. Наверное, потому что прощание получается комканным: "пока" и "пока", вот и всё.

Хотя, конечно, в щеку меня напоследок всё же целуют, что уже немало, но ощущения всё равно двоякие: нет чувства конкретики. Да, мы поговорили, но что дальше? Вместе или не вместе? Да или нет? Что между нами? Что будет завтра? А в понедельник? Дальше вообще как?

Просто… Несмотря на очевидное взаимное притяжение, у меня перед глазами пустая страница там, где должно быть хоть какое-то представление наших "отношений". Есть ли у них перспектива, если у одной нулевой опыт в таких делах, а другой настолько сложный и невыносимый, что порой хочется его стукнуть?

Наверное, не стоит и загадывать. Идёт как идёт, а там видно будет.

* * *

Видно. Невооруженным, блин, глазом видно: в присутствии Вити мой здравый смысл уходит на долгосрочный перерыв, не оставив записки. Не знаю, как это работает, но из головы начисто вылетает буквально всё, в том числе и логика, стоит нам оказаться рядом.

Надеюсь, это лечится. А если нет, то в целом нестрашно. Нет, страшно, конечно, но приятно. Но делать с этим что-то точно нужно. Или нет…

Ну! А я о чём! Мысли скачут резиновыми попрыгунчиками и всё это ― реакция лишь на то, что он меня приобнял. Перед всем классом на спортивном поле, куда нас сослали, так как бассейн накрылся из-за санитарной обработки. Давать слишком много свободы старшеклассникам было бы чревато разносом школы, а потому преподы решили отправить всех спускать пар в максимально безопасное место. Всё равно форма практически всегда под рукой, лежит в личных шкафчиках.

Но некоторые, воспользовавшись возможностью, отмазались её отсутствием. Мол, забрали домой постирать, так что извиняйте. По большей части, конечно, девчонки срулили и теперь сидят на скамейках, включив музыку, щебеча и наблюдая за играющими в футбол парнями. Уж последним только дай волю мячик попинать, никогда не откажутся.

Я от футбола далека, но раз уж пошло такое дело ― филонить не стала. Хотя, признаться честно, занимаюсь спустя рукава. Разминку кое-как сделала и пошла с Кариной к кольцам, но баскетбол не заладился. Невозможно сконцентрироваться, когда чужие ладони, как бы случайно, но на деле совсем неслучайно, то и дело заползают тебе под маечку, а в затылок горячо дышат.

Кажется, я правда открыла врата ада, потому что Сорокин отключил все режимы, что отвечали у него за "сдержанность", возвращая ту обезоруживающую наглость, что люто раздражала меня в первые дни нашего знакомства: когда он без стеснения красовался в неглиже, ошивался в женском туалете и отпускал скабрезные шуточки, не заморачиваясь свидетелями.

Тогда всё это раздражало, а теперь… А теперь на самое невинное его: "так бы тебя и съел, здесь и сейчас" ― мой язык заплетается, из рук всё сыпется, а тело наливается ватой. Скворцова тихо ржёт над нами, а о чём думают другие даже знать не хочу. Плевать.

Зато теперь точно никто больше не скажет, что это я "вешаюсь" на него. Понедельник и вторник я как раз первой к нему почти не подхожу, а вот Витя… А вот Витя усаживает меня к себе на колени, ловит в коридорах и, влетая в кабинет посреди лекции, каждый раз мимоходом целует, проскакивая на заднюю парту.

А сейчас вот обнимает. Так долго и так недвусмысленно, что получает предупредительный свисток и замечание от физрука.

– Потом помилуетесь! Сорокин, кто нападающий? Почему с места ушёл?

– Да я вроде на месте, ― ещё крепче прижимая меня, усмехается тот.

– Сорокин! Никуда не денется твоя ненаглядная! Марш на позицию!

– Да иду я, иду, ― сердито бурчат, оставляя контрольный поцелуй на моём виске и неохотно отпуская. А у меня бегущей строчкой только и проносится в сознании: ненаглядная, ненаглядная, ненаглядная…

С этим же словом, что подобно назойливому мотивчику попсовой песенки приклеилось к мозгу, ухожу после отмашки в раздевалку, а оттуда в душ. Так глупо, но подобной эйфории я давно не испытывала: улыбаюсь как полоумная под струями стекающей воды и ничего с этим сделать не могу.

– Ты там уснула? ― призывно стучит по матовой кабинке Карина, выводя из прострации.

Не уснула, но подвисла.

– Выхожу.

– Я пока за кофе тогда сгонцаю. Тебе взять?

Если вы никогда не видели кофеманского торчка ― вот вам Скворцова. Она пьёт его всегда, везде и в таких количествах, что когда-нибудь схлопочет кофеиновую передозировку.

– Да.

Уходит, давая мне ещё немного возможности побыть наедине с собой, после чего я, наконец, вылезаю, заворачиваясь в полотенце. Последняя пара, никуда не опоздаешь, так что можно не торопиться. Ещё и в раздевалке благодатная тишина ― редкое явление, но неудивительное, так как большая часть и не занималась. А кто занимался, тот давно уже убежал.

Как раз достаю из шкафчика вешалку с формой, собираясь переодеться, когда дверь не просто открывается, а с пинка распахивается, впечатавшись ручкой в стену. В раздевалку заходят трое: Марков и его послушные мальчики на побегушках, Пташук и Горкович.

– Ля, я ж сказал, что она одна. Видел, как её подружка ускакала, ― гадко ухмыляется Лёша.

– Пошли вон, ― по позвоночнику пробегает липкий холодок, но голос стараюсь сохранять жёстким. Чтобы не думали, что могут меня испугать.

– Командовать будешь своей бродяжкой, ― словно выковыривая языком из зубов остатки еды, огрызаются в ответ. ― Дэнчик, дверь прикрой. Нам с Саламандрой надо серьёзно поговорить. Правда, блондиночка?

– Ты обкуренный или пьяный? Проваливайте!

Не обкуренный и не пьяный. Сам только после душа, волосы видно, что ещё мокрые. И в вполне трезвом рассудке. Насколько это возможно, когда речь заходит об умственных способностях Маркова.

– А иначе, что? Будешь звать на помощь? Кусаться? Брыкаться? ― медленно и угрожающее подходят ко мне, заставляя вжаться в металлическую дверцу и покрепче стиснуть повязанное на груди полотенце. ― А, может, договоримся? Я тут просто чё подумал: несправедливо как-то выходит. Дэнчику ты, значит, даёшь, этой свой дворовой шавке тоже, а я чем хуже? Я ведь не забыл, как ты бортанула меня. Не угодил, видите ли, крале, ― ехидно кривясь, подцепляют край махровой ткани и с силой дергают его. Если бы заблаговременно не вцепилась в неё, уже стояла бы голая.

– Марков, пошёл к чёрту.

– Слыхали? Не, ну обидно же! Ты расскажи, девица-красавица, чем я тебе не мил? Неужели я хуже этого твоего… Да я даже не знаю, как его назвать. Тебе самой-то не противно об него тереться? Вшами не заразишься?

– Если от кого чем и можно заразиться, так это от тебя. Давно проверялся? А то вдруг твои многочисленные интрижки не прошли мимо.

– Ша, ― Лёша раздражённо хватает меня за горло. ― Поменьше болтай, а то я ведь знаю, куда пристроить твой грязный ротик. Ты ведь только прикидываешься невинной овечкой, но я-то знаю, что ты умеешь. Все знают. Дэн в таких красках всё рассказывал, что, признаюсь, у меня тогда встал.

Я бы ответила, что большая часть из того, что Спиридонов в своё время всем растрепал ― чистейшее вранье и больные фантазии, но не стану. Да и пальцы настолько впиваются мне в глотку, что заставляют хрипло дышать. Поэтому просто молчу, сверля Маркова взглядом, полным презрения.

Главное, не показывать страха. Он не посмеет мне что-то сделать. Испугается. Отец Дениса тоже был не из низов, однако это не спасло его от позорного исключения. Так что запугивание ― единственный инструмент Лёши. Надеюсь…

Тот словно мысли мои читает.

– Не боишься, да? Смелая. И зря, ― вторая его рука с вызовом ныряет под полотенце, поднимаясь по бедру. Лягаюсь в отвращении, сбрасывая с себя шершавую клешню. ― Что, не нравится? Интересно, а своему… ― он не договаривает, реагируя на скрип петель.

– Детка, ты ещё… ― Карина осекается на полуслове, замирая с двумя картонными стаканчиками. Ей хватает пары секунд, чтобы понять: что к чему и без предупреждения сорваться с места, бросив ношу под ноги.

– Чего стоите? Держите её! ― гаркает Марков своим псам и те с топотом вылетают из раздевалки следом за подругой, подскальзываясь на разлитом содержимом. ― А то ещё позовёт кого-нибудь. Нам же этого не надо?

Не надо. Но он меня достал. С силой наступаю ему на ногу: наугад, но попадаю удачно. Тиски на горле слабеют, позволяя выскользнуть, правда всего на мгновение. Которого недостаточно, чтобы сбежать обратно к душевой кабинке. Меня снова ловят, впечатывая обратно в шкафчик. На этот раз лицом.

– Только попробуй, ― шиплю, пока мою руку заламывают назад до рези в глазах.

– Что попробовать? Трахнуть тебя? Это, конечно, можно, но лучше я использую тебя иначе. Вопрос на миллион, Саламандра: готова ли ты стать моей личной рабыней?

– Ты совсем кретин?

– Погоди отнекиваться, ― нависают над ухом, вдавливая всем весом. ― Выгодную сделку ведь предлагаю. Смотри, я хочу, чтоб ты выполняла мои желания. Любые. Скажу: реферат написать ― напишешь. Скажу отсосать ― отсосёшь. Ну или там за пивком сгонцаешь, когда велю. Скажи, круто?

– Офигенно круто. Заманчивей предложения не встречала, но вынуждена отказаться.

– Да погоди, ты ж самого интересного ещё не слышала. Поублажаешь меня так до конца года, а я взамен не буду трогать твоего оборванца. И даже благосклонно прощу ему все его прежние грешки. А? Ну как, веский аргумент?

–Ты не будешь его трогать? ― меня едва не пробивает на смех. Крайне неуместный с моим-то положением. ― Да ты огребёшь от него, не успев пикнуть.

– Это при условии, что буду один. А если нет? Стрелку в тёмном переулке несложно ведь устроить, а он далеко не Рембо, чтоб с толпой тягаться, ― цепенею, что не ускользает от Лёши. ― Ага. Заинтересовалась, чувствую. Даже интересно: ты всё так же будешь слюни на него пускать, когда ему через трубочку питаться придётся, прикованному к инвалидке, а? Или сразу отпустит весь амур?

– Марков, кончай из себя мафиози недоделанного строить. Тебе не идёт. Выглядишь нелепо.

– Ха. Это говоришь мне ты, серьёзно? Себя-то со стороны представляешь? Ну так что, Саламандра? Как предложение? Готова обсудить детали?

– Готова, но у меня есть замечания. Лови первое, ― резко боднув головой, заряжаю ему затылком по физиономии. Недостаточно сильно, как того бы хотелось, но хватает, чтобы взбесить.

– Сука! Ну вот сама же нарываешься! ― хватаясь за и без того перекошенную после встречи с партой переносицу, вслепую впиваются в моё плечо с такой силой, что вынужденно выгибаюсь от боли. ― Закончила страдать херней? Или тебя надо раком нагнуть, чтоб паинькой стала?

– А тебя самого как согнуть надо, чтобы ты стал паинькой? ― огорошивает нас обоих тяжёлый голос застывшего в проёме Вити, за спиной которого замечаю с трудом дышащую после забега Карину.

– Бл, ты откуда взялся? Ты ж свалил, ― Марков заметно тушуется. Такого подкрепления он не ждал. Да ещё и один остался. Его дружки, видимо, предусмотрительно слиняли, когда просекли, что стало слишком жарко.

Вырываюсь, отскакивая от Лёши и поспешно запахиваясь в треклятое полотенце, которое уже практически сползло с меня, оголяя всё что можно и нельзя.

– Алиса, выйди, ― тихо требует Сорокин.

Ох. Догадываюсь, для чего. Там всё чёрным по белому по одному его взгляду читается.

– Вить, не надо. Не делай того, о чём пожалеешь.

– Карина! ― рявкая, окликают Скворцову. ― Уведи её. И вещи её возьми.

Удивительно послушно прошмыгивая в раздевалку, та торопливо хватает мои шмотки и утягивает меня за собой.

– Вить, пожалуйста… ― успокаивающе касаюсь его, но на меня даже не смотрят. Только на Маркова, успевшего взять себя в руки. Что-что, а трусом он никогда не был. Гордость не позволила бы.

– Карина!

– Пошли, пошли, ― подруга настойчиво отпинывает меня в так некстати безлюдный общий коридор. ― Оденешься хоть. Этот прикид тебе совершенно не идёт.

Едва оказываемся за порогом, дверь за нами со скрипом закрывается.

Капец.

Интуиция подсказывает, что будут проблемы.

Большие проблемы.

Глава четырнадцатая. Баб Зина и эффект полного погружения

POV СОРОКА

– Уже?

Девчонки караулят за дверью, наматывая круги, молниеносно реагируя на шорох шагов.

– Да там делов, чего ковыряться-то, ― отмахиваюсь, потирая ноющие костяшки.

– Он хоть живой? ― с ужасом выдыхает Алиса, тоже замечая покраснения.

– Не знаю. Оклемается ― значит, повезло. Нет ― ну, судьба такая, ― перехватываю Скворечника, нацелившуюся сунуть нос в раздевалку. ― Не надо туда заходить.

– Почему?

– А нахрена? Прикорнул чувачок немножко, устал. Пускай полежит. Кто-нибудь, да подберёт, ― протягиваю Чижовой сумку, про которую все благополучно забыли. ― Чего стоим? Топаем, топаем, ― настойчиво увожу обеих, держа под локти. Девочки на нервяке, но не сопротивляются. Огибаем аппендикс узкого коридора, выходя к главной лестнице: уже более оживлённой. ― Идите на улицу, я догоню, ― подталкиваю их к выходу.

– А ты куда? ― напрягается малая.

– Как куда? Кто ж покидает место ДТП без явки с повинной. Пойду доложу, что там без пяти минут жмурик валяется. Пусть за нашатырём в медпункт бегут.

– Стой, ― повисают на мне испуганно, мешая свернуть к кабинету всея школы. К директору, короче. ― Ты хоть представляешь, что начнётся?

– Догадываюсь. Много ора и истерики.

– Именно! Поэтому я пойду с тобой.

Ну да. Только это не хватало.

– Обязательно. У меня ж фетиш такой ― прятаться за бабой. Не, малая, давай я как-нибудь сам.

– Нет! Либо со мной, либо никак.

– Чижова, харе, ― с досадой отцепляю её с себя. ― Мы это уже обсуждали, помнишь?

Не тут-то было. Прыткая юла выскакивает наперерез, сердито скрещивая руки на груди и расставляя ноги на ширине плеч с конкретным намерением: не пущать.

– Сорокин, ты достал! Неужели не понимаешь: это касается не только тебя и как потерпевшая сторона я тоже имею право голоса.

Такая забавная она, когда негодует. Ну точно маленький нахохливший воробей. Краснеющий почему-то всегда пятнами и так очаровательно надувающий щечки.

– Пуговицы пересчитай, потерпевшая, ― советую с улыбкой. ― Парочку пропустила.

Взгляд озадачено опускают, разглядывая криво застёгнутую рубашку, которую даже не заправили в юбку. Нонсенс, потому что малая всегда выглядит как с картинки.

Сейчас же ей, судя по всему, не до этого.

– Да к чёрту! ― с досадой дёргают подбородком. ― Не меняй тему.

– Не меняю. И мне крайне интересно узнать, что же в таком случае предлагаешь ты: вдвоём идти объяснительную катать? А её, что, ― киваю на Скворечника. ― Понятой возьмём?

– А чего нет? Возьмёте, ― охотно кивает Карина.

– Когда позовут, ― уточняет Алиса.

– А когда позовут? ― ехидно интересуюсь.

– Когда Марков наябедничает. Если наябедничает.

– Ты настолько высокого о нём мнения, что правда веришь в то, что он промолчит?

– Не особо. Но если откроет рот, мне тоже найдётся что сказать. Так что невинной жертвой не прикинется.

Кстати, об этом.

– Он ведь ничего тебе не сделал? Ну, в смысле… ― формулировка даётся непросто. Но меня и так понимают.

– Не сделал. Только угрожал. Тебе.

Мне? Через неё? Не напрямик, а через хрупкую девушку? Вот гнида трусливая. Мало я его отмудохал. Надо вернуться и добить мразь.

– Его на меня, смотрю, прям знатно триггерит.

– Больше, чем ты думаешь. И я очень надеюсь, что дальше трёпа не дойдёт. Но всё же будь с ним осторожнее, ладно?

Бл. Она серьёзно? Она щас реально беспокоится за меня, а не за себя? Это вроде её, а не меня несколько минут назад прижимали к стенке. И хрен его знает, чем бы всё закончилось, если бы я не задержался помочь Норе в кафетерии и если бы туда не влетела, держась за печень, запыхавшаяся Скворечник. Как она ноги свои на каблуках не переломала я хз, но отвечаю: сам так быстро ещё никогда не бегал.

– И что, ― вопросительно развожу вскинутые ладони. ― Просто свалим? Я так-то не привык сбегать. За поступки, какими бы они не были правыми, надо отвечать.

– Ответишь. Вместе ответим. Но не сейчас, ― Алиса берёт меня за руки. Осторожно так, мягко. Будто боится, что я её оттолкну. Чего, разумеется, уже никогда не сделаю.

Зато позволяю утянуть себя за собой. Мда. Неправильно она меня действует. Наоборот вроде надо: чтоб мужик направлял, а не вёлся на женские причуды. Успокаиваю себя тем, что ей на сегодня реально предостаточно впечатлений, так что разбор полётов можно смело перенести и на потом: на завтра там или послезавтра. Уж не знаю, когда Марков очухается от сотряса, который ему точно обеспечен.

Небо с самого утра затягивает тучами, обещая дождь, но тот пока проходит мимо, громыхая вдалеке. На спортивной площадке тишина, парковка почти пустая. Ни души. Территория словно вымерла. Лишь в сторонке курят два пацана с нашего потока, которых первой примечает Скворечник.

– Перекур, мальчики? Правильно-правильно, отдохните, а то ж умотались. А как закончите, чешите за своим гавриком. И носилки не забудьте, ― бросает она им саркастично. Среагировав на голос, те одновременно оборачиваются, но заприметив меня, торопливо ныкаются за угол. ― Смельчаки, да и только.

– Им что, тоже надо рыло начистить? ― озадачиваюсь. Этих поцов я чё-то пропустил.

– Не надо! ― Чижова с укором таращится на подругу, и я понимаю, что всё-таки надо. Знать бы только за что: просто так кого попало тоже метелить не будешь. Вот только посвящать меня в детали не торопятся: молчат, партизанки.

– Вас подвезти? ― торопливо меняет тему Карина, когда мы тормозим возле фиолетовой тачки. Расцветка треш, зато сто процентное попадание в хозяйку.

– Нет. Мы пешком пройдёмся, ― сжимая мою ладонь как можно крепче, отказывается малая, беря на себя роль штурмана. Мне лишь остаётся следовать за ней: через зелёную аллею к главным воротам, а оттуда к пешеходному переходу, ведущему в шумный город.

Углубляемся в жилые кварталы, уходя подальше от набережной. Торговые центры, магазины, скверы и многочисленные детские площадки, полные детей с мамашами. Мимо парочки таких проходим мимо, а вот на третьей, максимально свободной, задерживаемся.

Игнорируя скамейки, Алиса выбирает качели. Рядом болтаются вторые, но, боюсь, моя жопа туда не влезет. Поэтому не ломаю государственный инвентарь, а просто замираю сбоку, облокотившись на металлическую балку.

Чижова тихонько качается, отталкиваясь мысками от земли, я наблюдаю за карапузом, беззаботно скачущим по горке и стучащем лопатой по пластиковому козырьку игрового комплекса. Оба молчим, думая каждый о своём.

– Прости, ― первым нарушаю тишину.

– За что?

– Знал же, что будут проблемы, и всё равно поддался.

– Не льсти себе. Думаешь, у них только на тебя зуб? Я давно в опале, а сейчас просто повод подвернулся лишний раз позлорадствовать.

– Два изгоя нашли друг дружку, а?

– Вроде того.

– Хе. Не, ну со мной-то хотя бы всё ясно. А ты за что в немилости?

– За то же, за что и ты: потому что осталась чужой для них. Глупой новенькой, что по неопытности повелась на ухаживания "по приколу", с самого начала испортив себе репутацию.

– Ухаживания "по приколу"? Одного из этих долбоящеров? Я считал тебя умнее.

– Я тоже, но не зря говорят, что на ошибках учатся. В свою защиту могу лишь сказать, что он отлично притворялся. Был таким обходительным, внимательным. А как ухаживал.

– Дай угадаю: поспорил, что завалит тебя?

– Да нет. Насколько мне известно, спора не было. Исключительно спортивный интерес: сможет или не сможет.

– И что, смог?

– Если пять минут усердного пыхтения и ещё десять самоудовлетворения, потому что у него без конца падал, можно назвать сексом, тогда да.

– Импотент?

– Не знаю, не вдавалась в подробности. Было просто смешно от нелепости всей ситуации, поэтому, естественно, продолжить я уже не позволила и свалила. За что на меня кинули обиду. Как итог, на следующий день вся школа была в курсе того, что "новенькую" удалось уложить на лопатки.

Эээ.

– Не понял. То есть, обиженная импотентная девочка облажалась, но всё равно пошла трезвонить обо всём?

– Ну… Он преподнёс информацию немного иначе.

– Насколько иначе?

– Настолько, что в его рассказах он профессионально "распаковал" девственницу, взял от неё всё, что хотел и эпично бросил.

– Чё?

– Товарищи требовали подробного отчёта, а в грязь падать лицом было нельзя. Вот он и сработал на опережение, сочинив свою версию. А заодно и попутно отомстил мне за своё "унижение", как потом заявил.

– И все, разумеется, проглотили вранье.

– Естественно, почему нет? Это меня никто не знал, а он-то давно варился в той компашке. Так что даже если бы я рассказала правду, мне бы всё равно никто не поверил. Но я не стала и пытаться.

Чё-то у меня кулаки опять зачесались. Но что меня больше всего озадачивает: как спокойно малая обо всём говорит. Смущается, конечно, потому что дело сугубо личное и я вряд ли тот человек, с которым ей хотелось бы делиться такими подробностями, но… всё равно делится.

– Как его зовут, где он живёт и видел ли я его прежде?

– Не видел. Его исключили.

– За клевету и мудачество?

– Скорее последнее. Он заигрался в свою правду настолько, что перегнул палку, объявив травлю в мой адрес. Ещё и тупое прозвище придумал, которое быстро приклеилось, но и оно, и плоские шуточки остальных из разряда: "насколько у тебя плотный график и нет ли окошка принять ещё кого-нибудь на ночь" были терпимы, пока всё не заходило дальше слов. Последней каплей стало, когда я в школьном бассейне едва голову не разбила на мокром полу после подножки особо одарённой. Теперь обхожу его за километр, обзаведясь фобией, но после того случая не выдержала и обо всём рассказала родителям. С учётом того, что на тот момент мы оба были ещё несовершеннолетними, представь какой скандал устроил папа. Всем: и зачинщику, и его предкам, и директору.

– И этого козла выперли?

Теперь понятно, почему она никогда не занимается в школьном бассике. Я так-то тоже на него клал с пробором, но это я. А её прогулы были нелогичны и беспричинны, отличница же.

– Вежливо попросили поискать другое учебное заведение. Одноклассники обозвали меня стукачкой, объявили масштабный игнор, но заткнулись. Боялись, что я и по ним пройдусь с чёрным списком.

– Но ты не стала?

– Нет. Зачем? Просто сделала выводы. На самом деле, та ситуация помогла в ускоренном режиме отделить зёрна от плевел и показала истинные лица. Тогда меня поддержала только Карина. После этого и сдружились с ней, собственно.

Помнится, я говорил, что мне не нравится чрезмерное присутствие Скворечника рядом с Алисой. Я передумал. Но фиолетоволосой знать об этом необязательно. Чтоб не загордилась. У неё и без того корона от задранного носа вечно слетает.

– И никто тебя не трогал, пока не появился я.

– Вроде того.

– Класс. Что-что, а подгадить я умею.

– Зря ты так, ― подпирая толстую цепь качелей лбом, грустно улыбаются мне. ― Я вот рада тому, что ты появился. И ничего бы не меняла.

– А я бы изменил, ― заставляю малую затормозить, присаживаясь перед ней, чтобы мы оказались на одном уровне. ― Жаль, не появился раньше, чтоб ты девственность свою на кого попало не разбазаривала. И челюсть секс-фантазёру в обратную сторону бы проломил, заставив сожрать гнилой язык. Всё равно пользоваться им не умеет.

– Это верно. Целовался он отвратительно. С кучей слюней, фу, ― корча забавную моську, смеётся она.

– Давай без подробностей. Я не хочу блевать.

– Молчу.

– Нет, молчать не нужно. Мне нужно только имя. И имя той, что подножку подставила.

– Не скажу.

– Я ведь всё равно узнаю. Рано или поздно.

– Возможно, но не от меня.

– Ля, вы гляньте: ещё защищает. Мать Тереза, бл. Никогда не понимал этого гребаного всепрощения.

– Дело не в прощении, а в безразличии. Если у людей нет других более интересных занятий в жизни, чем портить её другим ― могу только посочувствовать. Но уподобляться им не собираюсь.

– Мда, малая. Могу поздравить ― ты вымирающий вид, ― беру её за руки, большими пальцами глядя тыльную сторону ладошек. Такие крохотные, в моих лапищах просто утопают. ― Таких как ты, наверное, больше не штампуют.

– Это плохо или хорошо?

– Кто знает. Время покажет, ― сидим уютненько, едва ли не зефирно-романтично, с взглядом тет-а-тет и тому подобное, но всю малину обрубает завибрировавший карман. Приходится лезть, доставать, замечая на дисплее высветившееся имя входящего: "Нора". ― Оу. Ща сто пудово что-то будет, ― с плохим предчувствием нажимаю принятие вызова. ― Прежде чем ударишься в панику, спешу заверить: я в порядке.

– Вить, ваша соседка звонила, ― разносится на том конце тихое. ― Твою мать на скорой увезли, а отца в отделение забрали.

Ого. Какой насыщенный на события денёк. Сюрпризы прям не заканчиваются.

– Обрадуй и скажи, что он её, наконец, грохнул!

– Витя!!

А, да. Мать же её сестра. Какая-никакая, но родная кровь. Хотя, сдаётся, бухло давно там вымыло всё ДНК, оставив один лишь перегар.

– Согласен. Ляпнул, не подумав, ― тяжело вздыхаю, с трудом заставляя себя выказать хоть какое-то подобие интереса. Чего нет. Мне настолько плевать, что даже страшно. Вместо беспокойства только одна мысль теперь крутится: надеюсь, мусора не трогали входную дверь, пока принимали алкашню. А то я уже задолбался замки новые врезать. ― Что стряслось-то? Бытовая ссора? Не поделили последнюю бутылку?

– Я не знаю подробностей. Сейчас поеду в больницу к ней. А ты можешь…

– Не-не-не, ― категорично пресекаю, зная, что последует дальше. ― Я за этой рожей бухой в обезьянник не попрусь. Дарю его ментам. Могу даже бантиком перевязать. Я ещё в прошлый раз им говорил: забирайте и не возвращайте.

– Вить…

– Что, Вить? Нет, не проси. Не моя забота… ― встречаюсь с Алисиным взглядом. Динамики на полной громкости, и она прекрасно слышит разговор, от чего оказываюсь в двойном капкане: с одной стороны выразительно брови изгибают, с другой ― осуждающе дышат в трубку. Блин. Да чтоб вас, праведные вы мои женщины! ― Ладно, ладно. Ща съезжу. Наше отделение, как обычно?

– Да.

– Добро. Потом отзвонюсь.

– Стой, Вить. И ещё по поводу парня, которого нашли без сознания в женской раздевалке. Пожалуйста, скажи, что это не твоих рук дело.

– Хех. Не моих. Поверила?

– Витя… ― сколько обречённости.

– Я всё потом объясню, окей? Главное, таблетосы свои от давления прими и не нервничай. Всё. На созвоне, ― скидываю звонок, чувствую горький привкус вины. Чего-чего, а тётку расстраивать хочется меньше всего. ― Ну что? ― разочаровано прицыкиваю, вставая сам и помогая спрыгнуть с качелей Чижовой. ― Минутка лирики закончилась. Убогая реальность ждёт. Пойдём, домой тебя провожу.

– Зачем домой? Я домой не пойду.

– А куда пойдёшь?

– С тобой!

– Ну да. Тебе ж только по отделениям полиции со мной осталось таскаться. Прям свидание мечты.

– Витя, я иду с тобой.

Вот упрямая ослица.

– Нет, не идёшь.

– Тогда придётся применить силу и заставить меня переубедить.

– Алис, что за детский сад, а?

– Кому детский сад, а я хочу быть причастна к твоей жизни. Ты же меня совершенно в неё не пускаешь. Не думаешь, что пора? Хоть немного.

– Может и пора, но ты, блин, выбрала самый неподходящий из всех моментов.

– Кому как. Поэтому Сорокин, смирись: я иду с тобой. Точка.

Ага. Супер. С ментами ― со мной. В помойку, которая зовётся отчим домом, тоже, вероятно, со мной. Потрясающе. Это уже называется не: "впустить в свою жизнь немного", это уже, бл, полное погружение с 3D спецэффектами.

* * *

Краткое содержание протокола с переводом на русский и опусканием всех формальностей: один, по синьке, на почве ревности, набросился на другую с кухонным ножом. Огонь, но дальше ещё веселее: пока другая, не менее синяя, удирала от него с орами на весь подъезд, умудрилась грохнуться на лестнице и сломать себе ногу. Причём жёстко так сломать, кости-то уже трухлявые от нездорового образа жизни.

Вишенкой на торте этой полной маразма драмы стал третий персонаж, из-за которого всё и началось. Однако чел вообще не запаривался и, тупо забив болт на "семейные разборки", преспокойно почесал к себе, отсыпаться. До него еле достучались доблестные органы правопорядка. Эпичная вакханалия абсурда, бл.

В которой, однако, есть и свои плюсы:

1. Мать на какое-то время остаётся в больнице, до операции так точно;

2. Папашку тоже закрыли на ночку-другую и ещё будут разбираться, оформлять ли его по статье. Но до этого не дойдёт. Я мать знаю, она отказную напишет;

3. Хата не сгорела и не разгромлена. Дверной замок тоже цел.

Выясняем это несколько часов спустя, когда обнаруживается, что Алиса отлично ориентируется по местности без МЕНЯ, зная не только адрес МОЕГО дома, но и номер МОЕГО подъезда. Деловито озирается по сторонам, вычитывая таблички, сворачивает к нужному и лишь после замечает мой недоумённый взгляд, пока я иду чуть позади, кратко обрисовывая Норе ситуацию по телефону.

Малая тушуется, запоздало включая дурочку, но поздняк метаться. Спалилась.

– Что, шерстила моё досье? ― хмуро интересуюсь, открывая набранным кодом домофонную дверь и пропуская её вперёд. Ну а чего. Знает же куда идти, так пусть ведёт.

– Не я.

– Скворечник? ― молчит. ― Понятно. Значит, Скворечник.

Кабздец. А я-то ещё думал: чего это блондиночка нисколько не удивилась, когда чисто случайно узнала, что Нора ― моя тётка? Да и за "завтраком" с её родителями она так невозмутимо реагировала на всё, что мастера блефа бы позавидовали. А тут вон оно как, оказывается.

– Прости.

– Прости, бл, ― присвистываю, обгоняя и перегоняя её на лестничном пролёте между первым и вторым. ― Как всё просто. Это должно работать, да? Потому что, по-моему, нихрена.

– Не злись. Я всего лишь хотела понять: кто ты.

– И как, поняла? Может тебе ещё выписку о том, что на мне не висит судимости предоставить? Ну чтоб наверняка.

Опять молчит. Ещё и надулась. Обиделась, видите ли.

Поднимается на нужный этаж, где всё по классике: стандартно измалёванные каракулями стены, засыпанные пеплом от сигарет ступени и пованивающий кислятиной мусоропровод. Это вам не пятизвёздочные отели.

– Ну и давно ты в курсе? ― тормозим у старой, перетянутой леской двери. Дёргаю ручку и вуаля ― заходи, кто хочет. Не заперто. Хоть прикрыто, и на том спасибо. Выносить, конечно, оттуда всё равно нечего, но в проходной двор превращать родные трущебы тоже неохота.

– В курсе чего?

– Всего. Ты же хотела узнать: кто я. Узнала?

– Не начинай. Ты и сам особой тайны из этого никогда не делал.

– Не делал. Но одно дело ― если я сам рассказываю то, что считаю нужным, и совсем другое, когда суют свой нос куда не следует хорошенькие, но слишком любопытные девочки. Личные границы, слышала про такие?

– Слышала. Мне вот только непонятно: ты злишься, потому что просто злишься? Или потому что стыдно за правду?

Рука соскакивает с металлической поверхности и язычок замка лязгает об металлическую пластину громче положенного.

– И за какую-такую правду мне должно быть стыдно, изволь узнать?

– Тебе виднее. Она же не даёт покоя тебе. Потому что, если ты не успел заметить, меня всё устраивает.

– А, ну тогда ладно. Разрешите отныне не чувствовать себя ущербным?

– Сорокин, блин. Ну чего ты завёлся? Если хочется от меня избавиться, я сама могу уйти. Только поп… ― нашу недоссору пресекает скрежет ключа, после чего в образовавшуюся щель соседней приоткрывшейся двери просовывает седую голову баб Зина.

Та ещё раритетная рухлять: тощая, сморщенная и гремящая костями. По возрасту и виду ей давно пора на покой, но мы вряд ли дождёмся такой радости: эта старушенция нас всех переживёт. Здоровье у неё поистине богатырское.

И исключительный дар к осведомлённости, потому что данная мадам буквально всё видит, всё слышит, всё про всех знает и, естественно, охотно делится новостями с такими же доисторическими кумушками, полоща чужое грязное бельишко в луже сплетен. Не забывая после вывесить его на всеобщее обозрение. Чтоб другие тоже полюбовались.

Больше всего, разумеется, не везёт тем, кто находится от неё в радиусе поражения. Ну, а так как мы обитаем на общей лестничной клетке, несложно догадаться, что попадаем под раздачу чаще остальных. Тем более, что поживиться всегда есть чем. Мои предки просто находка для сплетников. Да и я хорош, чего скрывать. Баб Зина застала всё самое лучшее из эпохи моего полового созревания и переходного становления.

– Ой, эт ты, Витюш, ― кряхча, словно пересыпая мелочь в кармане, словно бы "узнает" меня. ― А я слыхаю, что кто-то шныряет. Дай, думаю, проверю. Мало ли, чужие. А чужих нам ведь не нать.

Ага. "Слыхает она". На пятихатку готов поспорить, что она у дверного глазка торчала с момента, как мы в подъезд зашли. Не удивлюсь, если ещё с улицы заприметила, пока в окне торчала.

– Я, я, баб Зин. Отбой ложной тревоге, ― отмахиваюсь, но знаю, что так просто та не отстанет.

– Как мама?

– Нормально. Жить будет.

– Ну слава богу! А то тут такое творилось, жуть. Крики, вопли, грохотало всё. Выглядываю осторожно, и нате: ваша дверь нараспашку, а твой отец за матерью вниз несётся. Сначала не поняла, а потом как увидела, так за сердце схватилась ― с ножом! Представляешь? Она от него, он на неё: матом трехэтажным кроет и угрожает, что зарежет. Думала, правда убьёт. Кошмар!

Тьфу, чтоб эту трещётку разорвало и подбросило. Чижова вообще-то не знала подробностей. И я не особо хотел, чтоб узнала.

– Дай угадаю, это вы ментов вызвали?

– Конечно! А если бы, не дай бог, Петю перемкнуло, и он на других пошёл кидаться? Он, конечно, всегда отличался буйством, но в этот раз совсем до горячки допился. Я такого страха натерпелась! Восемьдесят капель корвалола вместо шестидесяти пришлось накапать. Ой, здравствуйте, милая девушка, ― улыбаются неполным комплектом зубов Алисе, изображая удивление. Ага. Вот она её только сейчас заметила, как же. Оскар в студию, будьте любезны.

– Здрасте, ― вежливо откликаются.

– Я тут страсти такие рассказываю, вы только не пугайтесь. Витюша-то он хороший. А вы учитесь вместе, да? Форма одинаковая.

– Вроде того.

– Как замечательно. Витюш, а Яночка, Яночка как? Давно её не видела. У неё всё хорошо?

Бл. Она заткнётся, нет?

– У Яны всё прекрасно. Давай, баб Зин, некогда лясы точить. Дел по горло, ― пресекаю задушевную беседу, втаскивая малую за плечи в квартиру. Не планировал, но хотя бы так отделаемся от этой назойливой мухи. ― Вот же старушенция говорливая. Когда у неё язык отсохнет.

– Ничего удивительного. Пожилые люди все любят потрепаться.

– А эта особенно. Не поняла ещё, чего она так распиналась? Хотела посмотреть, как ты пятками сверкать будешь, убегая.

– Почему? Из-за упоминания Яны или потому что твой отец с матерью в догонялки играл?

– Полагаю, последнее звучит более солидным аргументом, чтобы испугаться.

– Ну не знаю. Всего-то с ножом. Вот если бы с бензопилой… ― мечтательно добавляют, приставив пальчик к губам. Ля, ещё одна актриса. Правда, здесь я могу лишь благодарно моргнуть, задерживая опущенные веки дольше положенного. За удивительно спокойную реакцию.

Смотрю на неё и понимаю, что злость улетает в форточку, сменяясь… облегчением. Ситуация ведь реально паршивая. Любому здравомыслящему человеку не грешно после такого призадуматься: стоит ли рисковать, если в наличии есть такие родственнички. Кто знает, может уехавшая кукушка передаётся генетически.

– Да, Чижова. Ты либо бесстрашная, либо с напрочь сломанным инстинктом самосохранения.

– А мне есть чего опасаться?

– Разве что меня.

– Ой, брось. Угроза давно не актуальна. Это ты меня бойся. Ты ведь уже понял, что я умею быть назойливой… О! У меня у бабули с дедулей тоже до сих пор такая висит, ― с коридора замечают люстру на кухне: сссровский дутый плафон, какие раньше можно было найти буквально в каждой квартире. ― И трельяж почти такой же есть. Чуть-чуть отличается, ― кивают на тумбу с зеркалами в коридоре. ― Предлагаем ремонт нормальный сделать, а они отказываются. Старики ведь не любят перемен. Купили им ноутбук, чтоб те хоть немного были в теме, так они из него подставку под цветы сделали.

– Ага. Мои тоже не любят новшества. Потому и живут как свиньи.

– Зря ты так. У тебя вполне… миленько.

– Врать не умеешь, малая. Вот от слова совсем.

– Да не, правда. Вполне ничего. Хотя пыль погонять не помешает, ― замечают, рисуя сердечко поверх осевшего слоя. ― Ну и проветрить, а то пахнет тяжело.

Неудивительно: мебель и ковры настолько впитали в себя табачку, что хоть оконные рамы выкорчёвывай с мясом ― никакой сквозняк не поможет.

– То есть бетонные стены тебя не парят?

– А чего бы и нет. Закос под лофт.

– Ага, а сортир тогда что? Гранж?

– Не знаю. Я ж ещё там не была. Главное, чтоб полчища тараканов не шныряли.

– К счастью, нет. Для того, чтобы они тут захотели остаться на ПМЖ, нужен хавчик в доме. А такого у нас не водится. В холодильнике вечно шаром покати.

– Ну, а я что говорю! Тараканов нет ― уже не всё так плохо. Поверь, мне есть с чем сравнить: мы как-то с Кариной ездили в общагу к знакомому на днюху, а там тараканий оазис. Натурально. Я после четвёртого десятка сбилась на счёте. Свет включишь, а им хоть бы что, и не думают разбегаться. Ещё под ногами так мерзко хрустят, брр. Вот это действительно было гадко.

– Какие хорошие у вас знакомые.

– Да не, ребята-то сами нормальные. Это за общагой не следили: пропшикаешь все углы, а вся мерзость через неделю опять прёт табуном. А приезжим студентам деваться куда? Приходится жить в тех условиях, что есть. Но сами ночевать мы там, конечно, не рискнули. Побрезговали.

Тут не поспоришь. Когда особого выбора нет, сгодится даже такая ночлежка. Всё лучше, чем на улице.

– Тогда не будем травмировать твою утончённую натуру вновь, ― проверяю в глазок, свалила ли соседка. ― Чисто. Наверняка, пасёт, но главное, чтоб не доставала. Пошли.

– Куда?

– Куда-нибудь. Здесь нам делать нечего.

– Думаешь?

– Ещё скажи, что хочешь остаться?

– А почему нет? ― женская сумка с учебниками глухо ставится на тумбочку трельяжа. ― Или сюда разрешено входить только Яне?

Блин. Вот спасибо, баб Зина, удружила.

– Я бы не сказал, что она прям часто сюда захаживает. Но бывало, не отрицаю.

– Значит, ей можно, а мне нельзя?

Вот выдерга. Подловила. Чтобы не ответил ― везде в проигрыше останусь.

– Как скажешь, ― равнодушно отмахиваюсь. ― Можешь не разуваться. Полы тут мылись, и даже в этом году, но побереги носочки. Испачкаешь, ― выгибаю бровь, наблюдая за тем, как Чижова демонстративно игнорирует предложение и стаскивает с себя туфли, босыми пятками встречая старенький паркет.

– Я без них, если не заметил.

– Заметил. Бунтарский дух взыграл?

– Не понимаю, о чём ты. Можно? ― кивают в сторону гостиной-тире-спальни предков. Снова даю отмашку, разрешая. Чего уж. ― Знакомая стенка. И кресло. И торшер. И обои. Надо же! Не, я прям будто реально к бабуле с дедом приехала. Правда в слегка запущенный вариант, конечно… Расслабься, Витюш.

Эм, это она мне?

– Да я и не напряжён.

– Заметно. Что, неуютно моё присутствие?

– Мне неуютно здесь даже своё присутствие, так что догадайся сама.

– Сочувствую. Плохо, когда нет своего угла. Понимаю, что сравнение неуместное, но я в отеле тоже не чувствую себя как дома. Да, там классно, но… всё же это проходной двор, полный чужих. На двадцатиоднолетие папа вроде как обещает подарить мне квартиру. Тогда, наконец, можно будет спокойно выходить завтракать в пижаме, не боясь наткнуться на какого-нибудь левого мужика в коридоре.

– Нехило. Мои на двадцать один год могут подарить мне разве что заоблачные долги и неизлечимый геморрой, ― открываю оконные створки нараспашку, впуская свежий воздух и иду в дальнюю часть к запертой двери собственной комнаты. Стоит отдать должное, там всё же попрезентабельней, хоть я и никогда не отличался особым рвением убираться. Зато и попоек не устраивал.

Алиса следует за мной с таким видом, будто прогуливается на увлекательной экскурсии. Так внимательно всё рассматривает: будь то обычный календарь на стене или же старый бесполезный хлам на полках.

– Это не очень тактичный вопрос, но… они всегда такими были?

– Кто? Родаки? Всегда. Но пока был мелкий дело ограничивалось компаниями и частыми пьяными посиделками во дворе. Потом компании самоликвидировались, градус повысился, а запои стали продолжительнее.

– Грустно, ― осторожно снимают с верхней полки игрушечный военный вертолёт на радиоуправлении, сдувая с пропеллера пыль. Подарок Норы лет на десять. Рука не поднялась выкинуть. Тем более он вроде как рабочий. Если джойстик найти и батарейки новые вставить.

– Грустно, что я, по сути, результат хреново сработавшего презерватива, ― усмехаюсь, расчищая с компьютерного стула наваленные шмотки, чтобы можно было посадить зад. ― Мать бы сделала аборт, но узнала слишком поздно. Пришлось меня оставить. А вот моей потенциальной сестричке или братишке, уж не знаю, кто бы был, повезло больше ― ему не пришлось рождаться в придурошной семейке, ― пропускаю момент, когда вертолёт ставится на место, а Алиса, обогнув выпирающий угол рабочего стола, подходит ко мне… И молча обнимает, привстав на цыпочки. ― Что, настолько жалко выгляжу? ― вместо ответа ногти зарываются в мои волосы, ласково почёсывая. ― Видимо, да. Но ты продолжай. Это приятно, ― откровенно говоря, само её присутствие приятно и действует умиротворяюще. Хоть и максимально странно. Девушки, подобно ей, смотрятся слишком сюрреалистично в таких декорациях.

– Я ведь так и не поблагодарила тебя, ― тихий голос греет тёплым дыханием щеку и ухо.

– За что?

– За то, что ты сделал.

– А что я сделал? ― малая чуть отстраняется, выразительно округляя кукольные глаза. ― А, ты про Маркова? ― делаю вид, что вспомнил. ― Нашла за что благодарить. Ничего бы не было, не… ― мягкие губы касаются моих, обрывая предложение. Мягкие и как никогда смелые. ― Ммм, ― выдыхаю ей в рот. ― Мне нравится, когда ты первая целуешь. Это заводит. Оу… ― замираю, когда её пальцы спускаются ниже, развязывая болтающийся на шее галстук. Медленно стягивают его и вешают на спинку только расчищенного стула. Всё интереснее и интереснее. ― И что дальше? ― а дальше пуговицы на моей рубашке расстёгиваются. Одна за одной. Ууу, горячо. В смысле, от её ладоней, скользящих по коже, адски горячо. ― Позволь уточнить: это так, чисто побаловаться или всё-таки пойдём до конца?

– А как хочешь ты?

– А ты сантиметров на пять ниже ручку опусти и узнаешь, ― бл, опускает! Вынуждая протяжно заскулить, стискивая её за задницу. ― Значит, идём до конца. Понял. Ещё одно уточнение: как понимаю, после того мудака у тебя больше никого не было? ― отрицательное покачивание возбуждает даже сильнее, чем попытки соблазнения.

Кабздец. Либо меня так таращит от неё, либо недельные воздержания решили напомнить о себе, потому что не передать как сильно хочется просто нагнуть её и, не тратя время на прелюдию, оттрахать от души! Только, блин, нельзя. У неё и так негативный опыт остался после прошлого раза, а если ещё и я включу скотину, то это вообще финиш будет.

Нет. Здесь надо как-то иначе, но проблема как раз в том, что прежде "невинные цветочки" мне не попадались. Что с ними делать? Осторожничать? Быть аккуратнее? Бережнее? Неторопливей? Сахарная ванильность не моя тема, а тут ещё и башка едва соображает от её дразнящих поцелуев. А когда она сжимает свои пальчики покрепче на моём члене…

Всё. Окончательно вылетаю в астрал.

Бл. Ну его, нахрен эту осторожность!

Подхватываю Чижову, усаживая на столешницу и впиваюсь в обжигающие жаром губы. Нихрена не бережно и уж точно нихрена не аккуратно, но по-другому просто невозможно. Она такая сладкая и покорная, что силе воле приходит тотальный пздц.

Слишком сильно хочу. Её.

Глава пятнадцатая. Саламандра

POV САЛАМАНДРА

– Я. Не умею. Быть. Нежным, ― стискивая мои плечи, цедят неразборчиво, не разрывая поцелуя. Долгого, голодного и всепоглощающего.

– А кто-то разве об этом просит? ― выдыхаю в ответ, стягивая с Вити рубашку окончательно. Чтоб иметь возможность трогать его. Везде. Трогать, изучать и делать всё то, что позволяла себе лишь в фривольных фантазиях.

Мамочки, что же я творю…

Все происходящее как в тумане. Словно не я. Я ведь так не делаю. Не умею. Мой навык сексуальной практики слишком жалок, чтобы кого-то соблазнять, но сейчас я именно этим и занимаюсь. Накинулась на него, будто способна чем-то удивить. И остановиться не могу. Но, может, и не надо? В конце концов, я делаю это для себя. Потому что хочу… Именно с ним. Почему нет? Кто запретит?

Кто-то. Судя по дверной трели, разнесшейся по всей квартире. Да такой настырной: словно кнопку звонка вжимают и держат, не отпуская. Раздражающий звон тяжело игнорировать и, как бы мы не старались, он портит момент. Страстный поцелуй сбивается, а после и вовсе прекращается.

Блиин…

– Вот же… Убил бы гада, ― раздосадовано бурчит Сорокин, прижимаясь лбом к моему. ― Засунуть бы ему эту кнопку в задницу.

– Открывать пойдёшь?

– Ждём. Вдруг сам свалит, ― не свалит. Звонок сменяется барабанящей дробью по косяку. А следом снова трезвонит. Кто-то очень хочет достучаться. ― Бл, задолбал! ― не выдержав, Витя отрывается от меня и идёт открывать.

На цыпочках семеню следом. Замираю так, чтоб из коридора меня не было видно и прислушиваюсь.

– Ой, Витюш. Я помешала? Прости. Думала, может звонок сломался, а то звоню, звоню и никто не открывает, ― разносится знакомый лебезивый голосок престарелой соседки.

Сломался? Да ну конечно. Будто ей было самой не слышно, как он трезвонил в недрах!

– Если не открывают, значит, заняты. Не думали об этом?

– Хех. Да теперь уж вижу-вижу.

Едва сдерживаю смешок. Догадываюсь, что она видит: полуголого парня, брюки которого оттопыриваются в самом "интересном" месте. Меня так и подмывает аккуратно высунуться, чтобы посмотреть на её реакцию, но сдерживаюсь.

– Баб Зин, чего надо?

– Ась? А, да. Я ж угостить вас хотела. Вы ж наверняка голодные. А где твоя подруга? Здесь вам обоим хва… ― слышу сухое: "спасибо, посуду вернём" и хлопок закрывшейся двери. ― Поздравляю, ― Витя нарисовывается передо мной с полной тарелкой домашних пирожков. ― Отныне твоя репутация в этом дворе подмочена. Вечером все бабки на лавке будут обсуждать, какая ты легкомысленная особа, раз путаешься с таким как я.

– Пфф. Будто привыкать, ― равнодушно пожимаю плечами, намереваясь стащить один из пирожков, весьма аппетитно выглядящих, но выпечку предупредительно отводят в сторону.

– Не советую.

– Почему? Думаешь, отравлено?

– Вряд ли, но я бы из её рук даже спичку не взял.

– Прям монстра из неё чеканутого делаешь.

– Просто знаю её дольше тебя. Она ушлая бабка.

– Как скажешь, ― покорно соглашаюсь. ― Тебе виднее.

– А ты голодная? Можем пиццу зака… Да твою мать! ― снова звонок. На этот раз телефонный. Сегодня прям всё работает против нас. То ли намёк такой, то ли закон подлости.

Витя, небрежно бросив тарелку на первую попавшуюся поверхность, возвращается в коридор, но на этот раз за аппаратом и следующие несколько минут разговаривает с Норой. К тому времени возвращаемся в его комнату. Там не идеально, "по-мужски" беспорядочно, но всё же поприятней, чем в остальной части квартиры.

Каюсь, я слегка приукрасила, когда сказала, что "здесь миленько". Выцветшие пожелтевшие обои, которых в некоторых местах вообще нет, посеревший потресканный потолок, жирные отпечатки на полированных дверцах, давно переставший быть прозрачным от пыли хрусталь и старая мебель ― это ладно, мелочи, которые несложно решить лёгким косметическим ремонтом и уборкой, но вот сама атмосфера…

Холодная, сырая и будто бы удушающая ― вот от этого действительно мороз по коже. Казалось бы, здесь столько лет проживает целая семья, вырастила ребёнка, но этого не выдаёт ни единая мелочь. Квадратные метры лишены жизни. Нет ни домашнего уюта, ни цветов, ни фотографий. Незначительных мелочей вроде банальных бытовых безделушек, которые и создают уют ― и того нет. Лишь давно забытые и натыканные как попало томики классиков в нише под стеклом. Но хотя бы телек есть, причём весьма современный.

Да, здесь не очень комфортно. Да, запах застоявшегося табака и полная пепельница на подлокотнике разобранного дивана, криво застеленного затасканным бельём ― мало привлекает. Да, по этому месту плачет генеральная уборка, но я ведь не скажу Сорокину об этом. Тем более что он и сам всё знает. Знает и стесняется, пусть не признаётся.

К тому же, повторюсь, его комната отличается. И пахнет свежестью благодаря открытой форточке. Да и обжитости в ней больше. Постельное бельё и то выглядит прям новеньким. Хотя пыль протереть и тут не помешало бы.

– Что и следовало ожидать, ― упав на узкую постель, рассчитанную на полтора человека, причём явно не его роста, невесело прицыкивает Витя, отключая вызов. ― Мать ― дура. Заявление писать не будет. И почему я не удивлён?

– Наверное, потому что слишком хорошо её знаешь.

– Наверное. Так что на счёт пиццы?

– Хочешь есть?

– Я хочу съесть тебя.

Внутри приятно ёкает, разливая тепло по телу. Как резко мы, однако, переходим с темы на тему.

– Так и в чём проблема?

– А ты ещё не передумала?

– А должна?

– Не знаю. Сидишь с таким видом, будто размышляешь, как бы потактичнее загаситься.

– Большой опыт обломов?

– Если честно, нет.

– Тогда откуда уверенность?

– Возможно потому, что ты не торопишься подходить?

В общем-то он прав. Я сижу на стуле, практически в противоположной части комнаты, но далеко не из-за этого.

– Ты был занят.

– Так я уже освободился, ― для наглядности машут раздолбанным смартфоном, откидывая его куда-то в складки скомканного одеяла. ― Но если ты сомневаешься и не готова, не очкуй. Ничего не будет.

Сомневаюсь? Да у меня до сих пор покалывают губы после его поцелуев, требуя ещё. И внутри всё подрагивает в предвкушающем волнении от одной только мысли о том, что может случится дальше…

С Денисом такого не было. С ним вообще всё вышло по-идиотски. И я бы не сказала, что по большой любви. Симпатии ― да, но не более. Если уж говорить откровенно, тогда мной двигали далеко не чувства, а заурядное любопытство. Хотелось на собственном опыте понять: что же это такое ― секс? Почему от него так все прутся и восславляют едва ли не как культ.

Не поняла и не оценила. Но тут винить некого ― это целиком моя ошибка. Поспешила, выбрав "не того" и "не тогда". Вероятно, именно поэтому вместо обещанного "тебе понравится, верняк" мне не то, что не понравилось, а вообще… На самом деле, это было ужасно. Больно, неловко и до истерики смешно. Это ведь правда так нелепо: лежать голой, раздвинув ноги, и ждать… чего-то!

Так мне казалось тогда. Сейчас же внутри сердце клокочет, всё призывно пульсирует, а ватные ноги сами ведут к постели, на которой вальяжно валяется нереально красивый парень с просто обалденным телом. От которого невозможно оторваться. От которого не хочется отрываться…

Зато хочется снова и снова изучающе блуждать по крепкому торсу, подсчитывая кубики. А плечи? Спина? Вены на его руках. Такие твёрдые сильные мышцы… Это же, это же…

Ёлки! Почему я не умею рисовать как Карина? Иначе давно бы зарисовала каждую часть его тела. По отдельности, а после составила из них большой портрет в полный рост, повесив у себя на стене и пуская на него слюни с утра до вечера.

Кошмар. Хорошо, что Сорокин не слышит моих мыслей. Зато он заинтересованно приподнимается на локтях, наблюдая за тем, как я забираюсь на него… верхом. Наездница, блин, выискалась.

– Я заинтригован, малая. Ты не перестаёшь удивляешь. Оу… ― замирают в предвкушении, когда я тянусь к пуговицам своей школьной блузки.

– Попытка номер два? ― занимаю воцарившуюся паузу достаточно глупым вопросом, но расчёт был именно на то, чтоб прикрыть моё собственное волнение. ― Или мне прекратить?

– Нет, нет. Кхм, продолжай. Я настаиваю, ― подсипывают, откашливаясь. ― А лучше дай помогу, ― тянутся перехватить инициативу, за что предупредительно получают по рукам. ― Понял. Лежу и получаю удовольствие.

Если бы он только мог знать, какое удовольствие получаю я, видя, как он смотрит на меня. Это невозможно описать, это можно только прочувствовать каждым нервным окончанием. Как и пропустить через себя его отяжелевшее дыхание.

Блузка соскальзывает с покрывшейся мурашками кожи, открывая на обозрение самый обычный белый лифчик. Созданный для практичности, а не для того, чтобы возбуждать. Однако прямо под собой, я ведь так удачно сижу, ощущаю отчётливое шевеление, вгоняющее меня саму в краску.

– Не, ну это пытка: смотреть и не трогать! ― рывком принимая сидячую позу, даря долгожданное продолжение поцелуев.

Целуют, целуют и целуют, пока мужские руки скользят ниже: по шее к ключице, а оттуда замирают на тонких лямках. Подцепляют, смахивают их с плеч, ныряя за спину, чтобы нащупать крючки. Перестаю чувствовать давление натянутой ткани лифчика, зато ощущаю нечто куда более приятное ― грубоватые, но осторожные ладони, сжимающие мою, ставшую вдруг особенно восприимчивой к физическому контакту грудь.

К уже давно привычным в Витином присутствии мурашкам прибавляется до слабости в конечностях предательская дрожь, едва его губы отпускают мои и проделывают знакомый путь, прочерчивая пылающую дорожку коротких поцелуев… Туда же, где с хозяйской деловитостью резвятся его руки.

Лёд и пламя в одном флаконе: вроде и прохладно от влажных следов языка, рисующего на мне узоры, но при этом одновременно дико жарко от дразнящих покусываний соска. Настолько жарко, что внизу живота наливается приятная тянущаяся тяжесть. Глаза сами прикрываются, а голова запрокидывается…

– Я знал! Я так и знал! ― в какой-то момент торжествующе восклицают, вырывая меня из накрывшей нирваны.

Что знал? О чём знал?

А, он об этом.

Не могу сдержать смеха.

– Тайна раскрыта?

– Почти, ― хмыкают, очерчивая контур маленькой чёрной ящерки с жёлтыми пятнами на рёбрах, под левой грудью. Вот и весь секрет выданного мне прозвища ― тату саламандры. Оно расположено так, что даже если я в купальнике ― его никто не увидит, потому что эта зона всегда прикрыта. Что стало отличным доказательством того, что Дениса я под лифчик к себе-таки пустила. ― И почему именно саламандра?

– Навеяло стихотворением Бальмонта, ― какой взгляд. ― Ну согласись, всякие цветочки ― это так тривиально, а о саламандре с давних времён ходит множество легенд. Это достаточно распространённый символ, часто использовавшийся на гербах, фресках и монетах.

– Ты ботаничка, знаешь?

– Если только не каноничная.

– Точно нет. И чертовски сексуальная, ― Витя говорит, но при этом не забывает продолжать деловито исследовать моё тело, замирая возле серёжки в пупке. ― Тату, пирсинг. Есть ещё сюрпризы или на этом всё?

– Как знать, ― туманно отзываюсь, хотя на деле точно знаю, что нет. На большее я пока не решилась, хотя мысли о ещё парочке татуировок были.

– Сейчас и узнаем, ― ахаю, когда, оттянув пояс клетчаткой юбки, его горячие пальцы ныряют под ткань. От неожиданности приподнимаюсь, но меня ловят за зад. ― Ччч, тише-тише, девочка, ― склоняясь к уху, шепчут успокаивающе. ― Тебе понравится.

– Ох, ― вцепляюсь в плечи Сорокина, затягивая воздух ноздрями. Мне уже нрави-и-ится. Нравится, что он делает, как делает и чем делает…

– Ты такая мокрая, ― прикусывая и легонько потягивая за мочку, выдыхают сбивчиво.

– Это плохо? ― голос не слушается, напоминая писк.

– Это охеренно. Как бы самому раньше времени не кончить, ― чувствую, как его пальцы "там" становятся активнее, безошибочно улавливая вибрацию моего изнывающего тела, с охотой откликающегося на ласки.

Он словно играет на пианино, перебирая клавиши в поисках лучшей мелодии и выстраивая такой порядок нот, что сдерживаться нет сил. Первый стон вырывается через стиснутые зубы, на что получаю поощрение в виде поцелуев в шею и довольное: "Не сдерживайся. Не представляешь, как тебе это идёт".

Слишком пошло, слишком грязно, слишком аморально и слишком восхитительно, чтобы прекращать! Между ног разгорается бесконтрольный всепоглощающий пожар, растекающийся по венам убийственной дозой эндорфинов. Понимая, что ещё немного и мои ногти пробьют ему кожу до крови, торопливо обхватываю Витю за голову. Так крепко, как только могу…

Учащённые выдохи смешиваются с новыми стонами. Всё более смелыми, громкими и продолжительными.

Обалдеть.

С ума сойти.

Я…

Ааах…

Я даже не осознавала, насколько до предела была напряжена последние минуты, пока после финального огненного импульса не наступило блаженное расслабление, точечными электронными зарядами прошедшее через каждое нервное окончание.

Обмякаю в крепких руках, понимая, что получила свой первый в жизни полноценный оргазм. Это же ведь он разливается сейчас по венам пульсирующей слабостью? Потому что если не он, то что, мать вашу, это только что было?!

Божечки, уже и ругаться начала как Сорокин.

– Умничка, ― тем временем довольно целуют меня в пересохшие губы. ― Как ощущения?

– Когда сформулирую мысль, сообщу.

– Тогда отложи на потом. Мы ещё не закончили, ― придерживая, меня роняют на подушку, оказываясь сверху и нашаривая молнию на юбке, оставляя меня без одежды вовсе. ― Готова продолжить по-взрослому?

Офигеть.

А до этого, что?! Было не по-взрослому?

Но готова.

На всё что угодно, кажется, готова…

* * *

― Меж брегов есть брег Скамандра,

Что живет в умах века.

Меж зверей есть саламандра,

Что к бессмертию близка.

Дивной силой мусикийской

Вброшен в жизнь который год,

Этот зверь в стране Индийской

Ярким пламенем живет.

Разожги костер златистый,

Саламандру брось в него, —

Меркнет вдруг восторг огнистый,

Зверь живет, в костре – мертво.

Так и ты, коль Дьявол черный

В блеск любви введет свой лик,

Вспыхнешь весь во лжи узорной,

А любовь – погаснет вмиг, ― зачитываю по памяти, с особой бережностью перебирая пальцами Витины волосы: жёсткие и ещё мокрые после душа.

Я сижу на постели в его футболке, вернее ― исключительно в его футболке, пока голова Сорокина умиротворённо лежит на моих коленях. Внутри шпарит адреналин, а поскуливающие мышцы напоминают о том, что происходило на этих простынях совсем-совсем недавно.

"По-взрослому".

И всё было действительно по-взрослому. Так по-взрослому, что до сих пор бросает в пот, а щеки смущённо пунцовеют…

______________

― Кхм… А он в меня влезет?

Ой, я ляпнула это вслух? Ужас. Вот позорище!

В своё оправдание замечу, что в первую очередь я озабочена собственной безопасностью. Мне хватило прошлого раза, после которого долго ещё ничего не хотелось.

Кто обеспокоен, а кто смеётся.

― Не переживай, малая. Думаешь, для чего мы тебя подготавливали? ― ладонь Вити вновь скользит между моих ног. Туда, где всё до сих пор мокро, жарко и настолько чувствительно, что пробивает током от малейшего касания. ― Тише, тише, ― подтянув меня ближе, успокаивающе целуют в вздрагивающий живот. ― Расслабься. Я постараюсь мягче. Насколько могу, ― офигеть как успокаивает и мотивирует. Хотя… в том и проблема, что мотивирует. ― Поздороваться со старым знакомым не хочешь? Смотри, как он тебе рад, ― многозначительно подмигивают, ведь я продолжаю, как зачарованная, смотреть на его вставший, эрегированный…

Ну на него самого, в общем. Без купюр. Ведь мы оба сейчас раздеты. От чего снова заливаюсь краской.

― Да ты и сам неплохо с ним справляешься.

― Стесняешься? Брось, это всего лишь член. Тем более ты его уже видела.

Не поспоришь, видела. Вот только в тот раз он не был приведён в боевую готовность. Да и детально я его тогда не разглядывала. И уж тем более не думала, что нам придётся настолько тесно познакомиться ближе.

Однако, подчиняясь порыву, тянусь ближе, сжимая пальцы на пульсирующем…

______________

– Наизусть, ― усмехается Сорокин, не открывая глаз.

– Что?

– Ты помнишь стих наизусть.

– У меня хорошая память.

– Да ты вообще способная ученица, ― открывая глаза, встречаются со мной взглядом. ― Схватываешь на лету.

– Сегодня ещё будут допзанятия?

– Нет. На сегодня с тебя достаточно. А вот завтра я бы продолжил. Прямо с утра. Но ты ведь не останешься на ночь, да?

– Это такое завуалированное приглашение?

– Скорее, озвучивание данности. У хороших девочек обычно введён комендантский час.

Вот чего-чего, а комендантского часа у меня никогда не было. Наверное, потому не было и поводов не возвращаться домой. Мой максимум ― слегка затянувшиеся после полуночи вечеринки и редкие ночёвки у Карины.

– Если хочешь, чтобы я осталась ― так и скажи. Без завуалированных намёков.

– Хочу.

Хочет.

Молча тянусь к своему телефону, принесённому недавно из коридора и быстро набираю маме сообщение…

_____________

Я прежде не трогала мужских членов. И хоть в теории знаю, что с ним делать, но вот на практике… На практике выходит засада.

― Сожми посильнее, не бойся, ― кладя поверх моей руки собственную, направляют и помогают совершать поступательные движения. ― Вот так. Можешь немного ускориться. Ооо… ― стискивают зубы, похрипывая и теперь уже целиком отдавая мне бразды правления. ― А ты быстро учишься… Ооо, чёрт! ― вздрагивают, вцепляясь в мои бёдра.

Испуганно замираю.

― Что-то не так?

― Сли-ишком так. И если ты не готова одним днём освоить за компанию и экспресс-курсы по минету, от чего бы я не отказался, не станем затягивать, ― озадачено подзависнув, будто вспоминая, торопливо лезут в выдвижные ящики компьютерного стола, шерудя содержимое. ― Да где? Заначка ж где-то тут валялась… Нашёл, ― победоносно салютуют серебристым пакетиком.

― Презервативы рядом с канцелярией? Отличное место для хранения, ― не могу не заметить.

― А чем плохо? Нычка на то и нычка, ― усмехаются, разрывая упаковку зубами и ловко надевая защиту. Вот это я понимаю, "скил прокачен". Заканчивают, оглядывают меня сверху вниз и хитро щурятся. ― Отличный ракурс. Можно щёлкнуть? Чтоб было на что вечерком, в случае чего, передёрнуть, ― скептически кривлюсь. ― Не к месту вякнул, да?

― Вообще мимо.

― Согласен. Это я могу. Поэтому лучше занять рот другим, ― снова оказываются рядом, коленом раздвигая мои стыдливо сведённые ноги и пристраиваясь между ними. ― Ещё не поздно загаситься, ― медленно и с удовольствием оставляют пылающие жаром следы поцелуев на моём теле, заставляя ёрзать от восторга, сбивая простынь. ― Хотя, не. Сорян, поздно. Я тебя уже не отпущу. Раньше надо было тикать, ― прежде, чем успеваю ответить, в меня входят. Плавно и едва ли наполовину, но постороннее вмешательство сразу даёт о себе знать. ― Больно? ― обеспокоенно замирают, видя как изменилось моё лицо.

― Нормально, ― сглатываю, прислушиваясь к ощущениям. Не прям очень уж больно, но…

― Потерпи, малая. По первой будет неприятно, зато потом тебя за уши не оттащишь, ― отвлекая поцелуями, осторожным толчком входят теперь уже до конца. А вот теперь больно. До жжения. Больно и одновременно приятно от греющего шею мужского дыхания. ― Охрене-е-еть, ты узкая, но это такой кайф, ― тихо шепчут, впиваясь в мои губы очередным жадным поцелуем и начиная неторопливо двигаться, заставляя меня стонать то ли от дискомфорта, то ли от переизбытка новых эмоций…

____________

"Мамуль. Я сегодня не приду. Остаюсь с Витей. Покорми, пожалуйста, Бегемота. И выгуляй Чару ♡", высвечивает диалоговое окно только что прочитанное смс.

Ответ на заставляет себя ждать.

"Уверена, что стоит?"

Полагаю, это она не о вечерней прогулке с собакой.

"Да"

"Хорошо"

"Только папе пока не говори. Я сама. Потом"

"Не скажу. Будь осторожнее =*"

Так. Ну, это было даже легче, чем я думала. Потом, конечно, не миновать родительского допроса с пристрастием, но это будет потом.

– Что ж. Раз я остаюсь, то надо бы чего-то перекусить, ― откладывая телефон, замечаю. ― Вот теперь я проголодалась. И понимаю, что это немного не в кассу, но ты сделал домашку по алгебре? А если не сделал, садись и делай. А я у тебя спишу.

Не знаю, как часто эти стены слышали ребяческий и такой искренний смех Вити Сорокина, утыкающегося носом в мои коленки, но я услышала.

Впервые…

___________

С каждой минутой становится легче. Ритмичные толчки уже почти не вызывают болезненных спазмов, но и не могу сказать, чтоб доставляли огромного удовольствия. Однако… мне нравится. Не столько сам процесс, сколько наша эмоциональная и физическая близость.

Чувствовать его буквально "внутри себя", ловить горячее сбитое дыхание, объединяя со своим, обнимать, впиваться ногтями в вспотевшую спину, удерживая цепочку с крестиком, стучащую по носу в самый неподходящий момент, и позволять делать с собой всё, что ему заблагорассудится… Вот это действительно непередаваемо.

Поправка: почти, всё что заблагорассудится.

Кто бы сказал мне несколько недель назад, что в поверхностно грубом эгоисте Сорокине спрятано нежности и заботы в десятки раз больше, чем в "обходительном" Спиридонове, который вообще не заморачивался тем, что чувствовала я . И уж тем более не пытался доставить удовольствие мне… В ущерб себе.

А Витя старается. Хочет быстрее, сильнее, грубее. Забывается, наращивая темп, но спохватываясь, снова замедляется. Вновь разгоняется и вновь тормозит себя, слыша как я со скулением втягиваю ноздрями воздух. Бедный. Догадываюсь, какой выдержки ему это стоит.

― Не надо. Не сдерживайся, ― едва дыша, прошу в какой-то момент.

― Тогда тебе будет пздц.

― Я справлюсь.

― Нет. Ты ещё не готова. Но закончить обоюдным удовлетворением мы обяза… ― чувствую грустное опустошение, когда он из меня выходит. А следом озадачиваюсь. ― Хм, вопросик нескромный можно? У тебя месячных не планировалось на эти дни?

― Нет. Были уже.

― Тогда поздравляю. Теперь ты точно больше не девочка, ― показывают мне пальцы, испачканные кровью.

Ого…

― А так можно? В прошлый раз она тоже… была.

― Я хз, как у вас там устроено. Но то ли ты вечная девственница, либо тот козёл не знал, куда тыкать. Он вообще правильно совал или как слепой котенок, наугад?

― Туда, ― почему так смешно? ― Но, видимо, не до конца.

― Это как, на полшишки? Что ж получается: природа обделила его не только серой жидкостью, но ещё и рабочим инструментом? Мда. Не умеешь ты выбирать парней, Чижова.

― И тебя тоже?

― Меня в первую очередь. Перевертон, малая, ― звонким хлопком по заднице меня подгоняют, заставляя перевернуться на живот. ― Мы с тобой ещё не закончили, но я уже в шаге от того, чтобы кончить.

― Так кончай.

― Нет. Только вместе.

___________

– Используя схему Горнера, выполните деление многочлена f(x) на член x… Да вы издеваетесь! ― раздражённо отбрасываю шариковую ручку на открытый учебник, заканчивая попытки хоть что-то понять.

– Согласен. Зачем делить многочлены? Им же больно. Себя пусть поделят, изверги, ― лихо заполняя таблицу, ухмыляется Витя. У него-то проблем никаких нет, лихо строчит что-то в тетради. Только успевай списывать.

– О, да ты пошутить решил, ― облизываю испачканные сыром пальцы, откусывая привезённую курьером пиццу. Ещё горячую. ― У кого-то проснулось чувство юмора?

– Всего лишь обстановку пытаюсь остудить.

– Да она вроде и не напряжена.

– Кому как, ― многозначительно поглядывают на меня. Я лежу на животе, болтая ногами, и футболка задралась дальше некуда. Как славно, что я догадалась всё же, наконец, надеть нижнее белье. ― Беседы про члены и многочлены, когда рядом такой вид. Как думаешь, можно расслабиться?

– Ты первый, кого возбуждает алгебра.

– Да плевать я хотел на алгебру, ― без предупреждения оказываюсь снова на лопатках, но, баловства ради, торможу его вскинутыми пятками. ― Не понял, это забастовка?

– Обед по расписанию, ― машу пиццей.

– Да на здоровье, я и не покушаюсь. Только давно не обед, а ужин, ― насильно раздвигают мои ноги, заинтересованно склонив голову. ― Ооо, не больно? ― слегка придавливают внутренние стороны бёдер, доводя размах до полноценного шпагата. Одобрительно присвистывают. ― А Скворечник-то не обманула. Растяжка что надо.

– Пять лет художественной гимнастики, как-никак.

– Почему забросила?

– Стало травмоопасно. Мне позвоночник нужен ещё целым.

– И то верно. Лучше используем твой навык в более приятном и безопасном деле. Ох, Чижова. Крепись. Ты не представляешь, сколько всего интересного с тобой можно сделать…

_____________

Боже, почему всё так пошло? Соприкосновения вспотевших тел, отзывающихся шлепками, Витины стоны, мои стоны, запах секса, пропитавшего комнату. Его рука, сжимающая мою грудь. Вторая ― обхватившая шею и развернувшая лицо, так чтобы впиться в опухшие за сегодня губы. Я давно потеряла счёт сегодняшним поцелуям. За всю жизнь столько не целовалась, сколько за этот вечер.

И не только целовалась. Каждая мышца изнывает от переизбытка ласк, но по доброй воле ни за что не остановлюсь. Хочу снова и снова быть в его власти. Хочу снова и снова чувствовать внутри наполненность. Хочу снова и снова покорно выгибаться, ощущая спиной его каменную грудь и гулкое сердцебиение. Хочу снова и снова, чтобы он сипел сквозь сцеженные зубы о том, что я потрясающая…

Мне даже нет нужды "кончать". Я кайфую просто от того, что это вот-вот сделает он, но Витя считает иначе, отпуская мою шею. Вместо этого он вслепую ловит мои пальцы и, переплетя со своими, плавно спускается с ними туда, где всё и без того давно пылает.

― Не забыла впечатления? Предлагаю повторить, раз обычного оргазма тебе сегодня не светит. Только давай на этот раз ты попробуешь сама? ― отрезвляет меня от сладкой неги его голос.

― Сама?

― Сама. Или хочешь сказать, никогда не занималась самоудовлетворением? ― в очередной раз стыдливо пунцовею. Что не остаётся незамеченным. ― Давай, малая, ― скользя от губ к уху, страстно шепчут. ― Не время для стеснения. Я тащусь от твоего тела, и ты тоже должна его любить. И баловать.

― Может, лучше ты?

― И я. Обязательно. Но сперва ты… ― он правда это делает: хочет смотреть на меня, пока я буду… сама себя… Точно так же, как недавно делал он…

Это чудовищно аморально.

Ужасно неловко.

Слишком интимно.

Но, чёрт, дико возбуждает! Не знаю, какой у Сорокина план: сделать из меня нимфоманку в суперсжатые сроки или же всего лишь раскрепостить, заставив выйти из зоны комфорта, но я ведусь на всё, съедаемая любопытством и кипящим в крови адреналином.

Сперва робко, затем всё смелее…

Ритмичные точки тоже ускоряются, в такт тому, как нарастает предвкушение от повторной разрядки. Там всё давно настолько чувствительно, что накатившие судороги удовольствия приходят раньше срока, но убрать руку с пульсирующего места мне не позволяют до тех пор, пока Витя, с тихим рыком, не кончает следом.

Уткнувшись в моё плечо, прижав меня к себе как можно крепче, и ещё пару следующих минут просто сидя вот так. Не отпуская…

* * *

– И ТЫ ГОВОРИШЬ МНЕ ОБ ЭТОМ ТОЛЬКО СЕЙЧАС!??

– Ччч. Не ори, ― успокаиваю подругу, потому что она порой та ещё горлопанка, а в школьном коридоре слишком много свидетелей. ― Когда ещё было говорить? Я как бы была немножко занята.

Домашкой, долгими разговорами в темноте ― обо всём и ни о чём, неиссякаемыми поцелуями… Ну и, в конце концов тем, что спала. Весьма крепко и сладко. Не считая только момента, когда в четвёртом часу проснулась от скрипа старых половиц. Чего-чего, а за отжимающимся телом мне ещё прежде не доводилось наблюдать, свесившись с постели.

– Что ты делаешь?

– Мышцы забиваю, чтобы побороть желание трахнуть тебя во сне.

Вот даже не знаю: оскорбилась бы я на такое вторжение без предупреждения или… В любом случае, пробовать мы не рискнули. Я и так с трудом передвигаюсь после такой физической разрядки. Поэтому утренний сексуальный забег пришлось отложить. Пока не перестану хотя бы присаживаться без старческого кряхтения.

– Ну и? Как, как это было? ― Карине только дай подробностей. Глаза светятся, будто это её вчера… Ну того, самого.

– Это… было. Просто было.

– Угум, угум. Просто было. А улыбочка как у полоумной, ― подцепляют меня под локоть, уводя в кабинет. ― Я хочу знать всё, ты же понимаешь?

– Ммм… ― заминаюсь.

– Не поняла, ― обиженно дуются. ― Я ведь тебе всё рассказываю.

– И я тоже… Но сейчас ведь речь идёт не только обо мне. Сомневаюсь, что Вите понравится, если я буду обсуждать то, что должно оставаться строго между нами, ― осторожно замечаю, видя как насупливается испачканное краской личико. Кто-то всю ночь рисовал. Причём вплоть до будильника, судя по всему, потому что в зеркало посмотреться не успели. ― Обиделась?

– Нет. Ну так, на пару минуточек если только, ― призадумавшись, понижают голос до таинственного полушепота. ― Но хоть с размерчиком-то повезло? Если по десятибалльной шкале. При условии, что один ― это "не поняла, а где?", а десять: "эта дубинка меня чуть не убила, но я в экстазе".

Со смехом обнимаю подругу. В этом вся Скворцова.

– Девять. Твёрдая девятка.

Меня ж не убили. Так, разве что слегонца помяли, но претензий не имею.

– Ого-о-о. А бука не промах. Ясно, чего в него так Янка вцепилась. А где он сам-то? Фейерверки запускает от радости на заднем дворе?

– Сказал, что к тётке заскочить надо.

– Так пошли, подберём его. А то ещё украдут такое сокровище.

Уже украли. В кафетерии Вити не оказалось. Вообще почти никого нет, кроме парочки девчонок с параллели, пришедших за утренним кофеиновым допингом, и Норы. Стоящей к нам спиной и ковыряющейся у кофемашины.

– Здравствуйте, девочки. Что-то хотите?

– Мы Витю ищем.

Темплер для прессования кофе выпадет из женских рук и только сейчас, по тихому всхлипу, до меня доходит, что она… плачет.

– Он… он у директора. Мне запретил идти с ним. А там Марков-старший. За сына пришёл разбираться.

Чёрт! Меня настолько накрыла эйфория от того, как закончился вчерашний день, что я начисто забыла о том, как он начинался. И какими последствиями грозит Сорокину его вспыльчивость…

Глава шестнадцатая. Своих не бросаем

POV СОРОКА

– Вопиющий инцидент в стенах ВАШЕЙ школы! Мой сын лежит в больнице со сломанной челюстью и сотрясением! Вы понимаете, что это скандал?

Сижу на уродски низком диване, отчего расставленные ноги согнуты как у кузнечика. Для кого он придуман? Для лилипута? Кабздец. Один полоумный кретин спроектировал парашу, другой её купил.

– Я глубоко сожалею о случившемся, но прошу: давайте не будем накалять обстановку. Школа не способна контролировать каждый поступок того или иного ученика.

Сижу и бездумно играю связкой ключей, пока директор оправдывается перед лощеным щеголем в пошитом на заказ костюмчике.

– А кто способен? За что я плачу такие деньги? Где была в этот момент охрана? Куда смотрели камеры наблюдения?

– В раздевалках камер не стоит. Как и в общественных туалетах. Это нарушение личных границ учащихся.

Обнаруживаю волос на брюках. Светлый, длинный. Как он сюда попал? Аккуратно снимаю его, накручивая на палец, с трудом сдерживая подступающую зевоту.

– Ваша моралистика будет стоить вам испорченной репутации. Вам и вашему заведению.

– Прошу обойтись без угроз, Лев Валентинович. Я, как и вы, совершенно согласен с тем, что подобное поведение недопустимо. Поэтому соответствующие меры наказания будут, разумеется, приняты.

– И какими будут эти меры?

– Перво-наперво, мы выслушаем обе стороны, чтобы понять: что произошло и что спровоцировало конфликт, ― жестом указывают на меня.

Да ладно? Они вспомнили, что в кабинете есть третий? За то время, что я здесь сижу мне и слова проронить никто не дал. Правда я не особо-то и тороплюсь оправдываться. Очевидно же, что дело заведомо гиблое.

– А чего тут слушать? Мне плевать, какая была причина. Мой сын избит! Учеником ВАШЕЙ школы. И это произошло в стенах ВАШЕЙ школы. И если вы не хотите, чтобы я натравил на вас соответствующие службы, я требую немедленного отчисления этого сопляка, ― тыкают в меня пальцем.

Бл, заткните уже кто-нибудь этого "Лёву". Пускай пойдёт лучше новый костюмчик себе сошьёт, а то в этом только в гроб. Слишком мрачный. И гарнитуру в ухо поглубже бы запихнул. А то выронит ненароком, пока башкой трясёт.

Надо отдать должное, дирик наш имеет куда больше выдержки. Дядьку с его опытом так просто не запугать, но мы оба понимаем, что удача не на моей стороне. Слишком неравные условия.

– Ты кого сопляком назвал? ― холодно интересуюсь.

Лев, который Валентинович, опешивает.

– Что ты сказал?

Он ещё и глухой?

– Я спросил: ты кого назвал сопляком?

– Виктор! ― ужалено подскакивает со своего королевского кресла дирик. ― Немедленно замолчите! Вы хоть понимаете, с кем разговариваете? Марков Лев Валентинович ― основатель частной инвестиционной компании и председатель совета директоров крупного холдинга.

Как страшно. Я весь дрожу.

– И чё? Я ему от этого жопу целовать должен?

– Это вот такие ученики у вас учатся? ― презрительно кривится "основатель и председатель". Ну и бородка у него. Такая же мерзкая, как и рожа. ― Невоспитанные отбросы общества? Я думал, ваше заведение имеет статус "элитного", а вы пускаете на порог кого попало.

– Может и отбросы, зато они не запугивают и не домогаются хорошеньких девочек, ― резонно замечаю.

– Виктор, это обвинение основано на фактах или всего лишь ваши домыслы? ― озадачивается директор.

– А есть разница? Мои слова же всё равно ничего не значат.

– Да вы посмотрите на него. Разумеется, он врёт! ― не унимается папаша Маркова.

– Лев Валентинович, вас я уже услышал. А теперь хочу послушать Виктора.

– Так я уже всё сказал, ― отмахиваюсь деланно безразлично, хотя, конечно, ситуация говняная. И пахнет соответствующе. ― Его отпрыск получил то, что заслужил. И получит снова, если я ещё раз увижу его рядом с Чижовой.

– Вы слышали? ― театрально всплёскивает конечностями Марков-старший. ― Ни грамма раскаянья. И как часто он вот так распоясывается, а вы смотрите на его выходки сквозь пальцы? Не поверю, что это первый раз!

О. Это уже интереснее. Получается, сынуля ему не рассказывал о наших прошлых стычках? Тогда понятно, чего батя раньше не прискакал: да хоть на тот же сломанный нос. Можно было бы, конечно, подумать, что Лёха вдруг откопал в башке серую жидкость, но я всё же склоняюсь к тому, что он тупо зассал.

Марков же альфа-самец школы, круче варенного яйца парнишка, а тут на те ― папуля "самцу" сопли подтирает по первому зову. За такое и зачмырить недолго, так что молчание вполне обосновано.

– Чижова, которая Алиса? ― уточняет у меня дирик.

– Она самая.

– Снова она, ― тяжело вздыхают. ― В последнее время её имя слишком часто мелькает в нарицательном тоне.

Есть такое. И, полагаю, благодарить за это надо меня. Моё появление активировало бомбу замедленного действия, впутывая малую туда, куда, конечно, совсем не хотелось её впутывать.

– Что ещё за девица? ― кривится Марков-старший.

– У своего сына спросите. Он точно знает.

– Ты ещё поогрызайся, малец. Тебе задали вопрос. Вот и отвечай.

– Какой тон вопроса, такой и ответ.

Жду очередного ушата дерьма, но вместо этого дверь выносят без стука и к нам влетают… Охренеть, блин. Как по заказу.

– Чижова, Скворцова! Это что такое!? Почему вламываетесь без разрешения? ― надо валерьянки у Норы взять. Директору накапать, а то чувака скоро кондратий хватит.

– Ради правосудия! ― сколько энтузиазма у Алиски.

– А я свидетельница! ― поддакивает подружка. Блондиночка взяла с собой тяжёлую артиллерию? Ну всё, тушите свет.

– Свидетельница чего, Скворцова? ― удручённо вздыхает дирик.

– Того, как Марков… ― Скворечник заминается, салютуя кистью в адрес "Лёвы". ― Не вы, второй который, зажимал мою подругу в раздевалке.

– Зажимал… и? ― выразительно округляет глаза "основатель и председатель". ― Что-то ещё?

– А этого мало?

– А вы у подруги своей спросили: была ли она против?

– Вы на что-то намекаете? ― скрещивая руки на груди, вперивается в него ледяным взглядом Чижова.

– Спрашиваю. Напрямую. Знаю я таких как вы: сначала виляют хвостом и вешаются на шею, а потом изображают из себя жертву. Давно сбился со счёта, вышвыривая подобных нахалок из своего дома. Мой сын не очень разборчив в выборе девушек.

– Так бывает, когда не с кого брать пример. Умственные способности Лёши в целом оставляют желать лучшего, так что я этому не удивлена. А что касается меня, могу заверить: ваш сын уже много лет вызывает у меня исключительно рвотный рефлекс и будьте уверены, я не испытывала никакого удовольствия, пока он лапал меня, удерживая силой.

Как она его ушатала словесно, у того аж скулы заходили ходуном. И даже не на грубила при этом. Моя девочка. Горжусь.

– Так, Алиса, ― видя, что обстановка накаляется, привлекает к себе внимание директор. ― Давай по порядку. Что произошло?

– Алексей вломился в раздевалку со своими дружками, дождавшись, когда там никого не было.

– Никого, кроме вас? ― едко уточняет догадайтесь, кто.

– Никого, кроме меня.

– А что делали там вы?

– Переодевалась. Представляете? Так делают после того, как заканчивается физкультура.

– Вломился, ― снова напоминает о себе дирик. ― С какой целью?

– Шантажа.

– И в чём он заключался?

Малая заминается, с опаской поглядывая на меня и жуя губы. Так. Чё-то я напрягаюсь.

– Алексей угрожал избить Витю, если я не соглашусь ему подчиняться. Дословно не скажу, но смысл в том, что я обязана до конца учебного года делать за него рефераты, гонять за пивом и… отсасывать ему по требованию.

– Чего? ― вскакиваю с места. ― Ты, бл, прикалываешься? А сразу сказать нельзя было!?

– Чтобы ты его уже наверняка убил? Только не горячись, я тебя очень прошу, ― Чижова успокаивающе хватает меня за запястья, но какой там. Если бы рожа этого ушлёпка сейчас влезла в дверной проём, я бы его точно грохнул. И похрен, что при свидетелях.

– То есть, что же у нас получается, ― тем временем невозмутимо подытоживает Марков-старший, проходясь по кабинету. ― Девчонку лишь слегка шуганули, а она тут же побежала жаловаться своему психически нестабильному дружку? Это, по-вашему, веский повод для применения физического насилия?

И его ушатать можно? Он меня прям бесит.

– Девчонка никуда не бежала, ― парирует Скворечник. ― Потому что в этот момент с девчонки срывали полотенце, заламывая руки. Бежала как раз я. Чтобы мою подругу случайно не изнасиловали в порыве "зашугивания", ― кавычки для наглядности показывают жестом. Чтоб все по достоинству оценили её иронию. ― Или что, нужно было постоять в уголке и подождать продолжения? Заснять на телефон, да? Ну чтоб улики были прям сто пудовые. В следующий раз именно так и поступлю, обещаю.

Ля. Скворечник, а ты хороша. Мой поклон. Красиво вывернула. Даже дирик засомневался.

– Спасибо, девочки, ― кивает он ей. ― Я вас услышал. Подождите, пожалуйста, снаружи. И вы, Виктор, тоже. Я вас позову.

Оставить взрослых дядек для вынесения приговора? Ну-ну. Заранее знаю, каким он будет, но пускай хранят интригу. Не жалко. Мне тоже есть о чём побеседовать. С одной блондинкой.

– Надеюсь, это была ложь для нагнетания эффекта? ― едва оказываемся за порогом, хмуро оборачиваюсь к Алисе.

Нихрена. По глазёнкам виноватым вижу.

– Я говорила, что он тебя угрожал, ― мучая маникюр, бормочут смущённо.

– Но ты не говорила, ЧЕМ он угрожал ТЕБЕ!

– Ребята, ччч, ― шикает на нас Катерина, отрываясь от клацанья по клавиатуре. ― Не галдите, умоляю. У меня и так мигрень.

– Сто грамм коньячка в кофе не пробовали? ― советует Скворечник.

– Какой коньяк, я на работе! Хотя… ― задумчиво берут стоящую рядом кружку, вглядываясь в пустоту. ― Не, не самая лучшая затея. Я тогда вообще работать не смогу. Но кофе ― идея хорошая, ― встают и направляются к кофемашине.

– Ой, а мне можно? ― подключается та, резво отпрыгивая к ней, даря нам подобие уединения.

– Я ведь просил тебя не вмешиваться, помнишь? ― тяжело вздыхаю.

– Это касается и меня, помнишь?

Помню. Сложно забыть.

– Вы, девчата, та ещё затычка в каждой бочке, ― склоняясь, соприкасаюсь с её лбом.

– Знаю, но своих не бросаем.

– Давно ли я стал своим?

– Не нравится статус?

– Нравится. Даже больше, чем нужно.

Всё, что происходит между нами; всё, что я чувствую к ней ― всего этого больше, чем нужно, но процесс запущен и он необратимый. Понял это сегодня ночью, пока подобно грёбанному сталкеру, битый час таращился на спящую в моей кровати малую и думал лишь о том, что утром она уйдет. И уже вряд ли в ближайшее время снова там окажется. Не водить же её к себе при неадекватном отце.

Мысль об отдельном жилье с каждым часом, с каждой минутой крепнет всё сильнее. И всё ради того, чтобы быть к ней ближе. Быть с ней как можно чаще. Чувствовать её рядом, слышать её голос и дышать ею, что, будем откровенны, сильно тянет на одержимость. Пздц, просто полный пздц. Вляпался ты по уши, Сорокин. Влюбился, как сопливый пятиклашка.

Сука. Как же сильно хочется поцеловать её. Прямо сейчас. С той же нетерпимостью, с какой целовал весь вчерашний вечер и всё сегодняшнее утро…

Но вместо этого тренирую силу воли и, замерев в неудобной позе, лишь бы не терять тактильного контакта, слушаю доносящиеся за дверью голоса.

И Алиса стоит, не шелохнувшись. Тоже вслушивается, но когда дверь кабинета распахивается всё равно оказываемся не готовы, вздрагивая.

– Уже прощаетесь? Правильно делаете, ― хмыкая, проходит мимо нас Марков-старший, поправляя запонки на манжетах. ― А с тобой… ― всем видом давая понять, что это адресовано мне. ― Мы ещё не закончили. Я так просто не оставлю твою выходку.

Снисходительный и не лишенный ядовитой желчи порыв пожелать ему удачи пресекается зычным голосом дирика.

– Сорокин, зайди ко мне.

О, судья зовёт. Зачитывать приговор будет.

Иду, а чё ещё делать. Правда даже сейчас в сопровождении.

– Чижова, мать твою. Я тебя к батарее привяжу, ― качаю головой, но возмущаться уже сил нет. Один хрен бесполезно.

– Я позвал одного Виктора, ― зато это делают за меня.

– Я с ним.

– А я с ней, ― и фиолетовая надоеда тут как тут. Ещё и на релаксе: с двумя чашками кофе. Одна для себя, любимой, другая ― как подкуп.

Поразительно, но особого негодования за присутствие посторонних не наблюдается.

– Вы меня когда-нибудь в могилу сведёте, дамы и господа, ― принимая горячую "взятку" и отпивая грустно замечает директор. ― За тридцать лет своей практики мне впервые попадаются настолько проблемные ученики.

– Которых скоро станет на одного меньше, да? ― сразу перехожу к сути. ― Мне писать заявление по собственному или это как-то по-другому работает?

– Нет, ― напрягается малая. ― Вы его не отчислите!

– Отчислит, ― по взгляду вижу.

– Увы, ― подтверждая, пожимает плечом тот. ― У меня нет выбора. Предупреждения Виктору были и неоднократные, а этот раз, вы и сами понимаете, переход всех границ.

– Это бред. За что его выгонять? За то, что он заступился за меня?!

– Алиса, посиди и помолчи, ― одёргиваю её. ― Пожалуйста.

– Не буду я молчать! Тогда и меня отчисляйте. Если кто и виноват, так это я. Я ― спусковой механизм, пустивший цепную реакцию.

– Я понимаю, ― кивает дирик. ― И тебя, и Виктора. Желание защитить другого ― это, несомненно, достойно похвалы, но, согласись, нельзя переступать черту и доводить человека до больницы. Тем более такого.

– Ну понятно. Всё упирается в папочку Маркова, ― фыркает Скворечник. ― Вот если бы на его месте был какой-нибудь безымянный Вася Пупкин, тогда бы все сделали вид, что ничего не было. Это дискриминация по социальному статусу, знаете?

– Да, знаю. А ты думаешь, у меня есть выбор? Школе не нужны отражающиеся на его репутации разбирательства. И уж тем более судебные иски.

– Конечно, не нужны. Тогда получается и Лёше ничего не будет, верно? ― сухо уточняет Чижова. ― И он спокойно сможет дальше третировать кого пожелает, зная, что наказания за это не последует? А теперь ещё и отпора никто ему не даст, ведь единственный, кто его не боится ― будет исключён.

– Алексей всего лишь подросток. Такой же как вы трое. Не создавайте из него вселенского злодея.

– Но этот подросток вырастет. А осознание вседозволенности останется.

– Оно и так останется. Вы хоть представляете, сколько таких я вижу ежегодно? Все они мнят себя богами, а почему? Потому что их родители им это внушили.

– А вы, стало быть, будете потакать их капризам?

– Если выгонять каждого высокомерного паршивца, классы очень быстро опустеют, а учебное заведение попросту закроется. Вы это понимаете? Конечно, нет. Вы мыслите пока ещё слишком шаблонно, согласно возрасту, но порой приходится выбрать: между тем, что правильно и тем, что нужно.

Повисает молчание. Не сказал бы, что неловкое, но не особо приятное.

– Вы правы, ― Чижова, обогнув стол, склоняется над принтером. ― Позвольте? ― заимствуя лист бумаги и ручку с директорского стола, она, склонившись, что-то начинает писать. Ставит внизу размашистую роспись и красноречиво кладёт перед носом дирика. ― Так сойдёт? Если что-то неправильно, я перепишу.

– Это такой протест? ― прочитав, хмуро уточняют. ― Что это?

– Там ведь всё предельно чётко написано: "Прошу исключить меня по-собственному желанию в связи с тем, что в стенах данного учебного заведения я не чувствую себя в безопасности".

– О, класс. Я бы лучше не сформулировала, ― Скворечник следует примеру подруги и очень скоро на столе лежат уже два заявления. Чем окончательно добивают бедолагу.

– Я их не приму, уберите немедленно!

– Придётся, ― с непрошибаемым покерфейсом отвечает Алиса. ― Уйдёт Витя, уйду и я. Потому что Марков меня в покое точно уже не оставит.

– А я за компанию свалю, ― добавляет Скворечник. ― Мне в этом притоне без Алисыча делать нечего.

Ошалевше смотрю на дурёх, потеряв дар речи. Чего уж говорить о дирике. Потерять сразу двух платёжеспособных учениц, которые не сильно уступают Маркову по статусу ― к этому он не оказался готов. И вряд ли окажется готов в ближайшее время выслушивать очередные родительские истерии. А без них не обойдётся.

Я батю малой знаю пусть и весьма поверхностно, но в одном мы с ним схожи ― за эту внешне невинную блондинку, на деле у которой яйца железнее моих, мы оба кому угодно глотку порвём. Так что разборки назревают грандиозные. Особенно когда вскроются "причины" и открытое "покрывание" виновника.

Реально не завидую чуваку. Я-то свалю, ок, базара нет. Даже сильного расстройства не выскажу, а вот он оказался меж двух огней: поддаться опаске перед угрозами Маркова-старшего или накликать на себя ещё двух рассерженных "спонсоров"?

* * *

Пауза затягивается.

Дирик драматизм разводит или прострацию словил?

Ладно. Не словил. И я почему-то даже почти не удивлён, когда оба заявления нещадно рвутся.

– Проваливайте отсюда, ― отмахиваются от нас, как от назойливых мух.

– Что? ― не поняла Алиса.

– Чешите на занятия, говорю! И так половину урока пропустили.

– Это значит, что…

– Это значит, что ― бегом на занятия! Все трое. Сорокин, с тобой позже разберёмся. Когда я придумаю, какое наказание тебе назначить. Учти, одними исправительными работами не отделаешься.

Ммм? Я или неправильно понял, или меня пока всё-таки не собираются выгонять?

– Исправительные работы? Это, типа, такая обязательная отработка для отчисленных?

– Иди уже! ― скулят, устало потирая переносицу. ― Я попробую всё уладить, но знай: ты и твоя вспыльчивость уже в печёнках у меня сидите. Нора образцовый работник, но если она ещё раз попытается подсунуть мне такой геморрой, я её уволю. Слово даю.

Хрена себе заява.

– Уверен, что не придётся. Я у неё один такой отбитый, ― заверяю его, выходя вслед за девочками, довольно скачущими в секретарской и раздающими себе верхнюю "пятюню". ― Девы, вы совсем ошалели? Я, конечно, понимаю, блеф хороший, а если бы не выгорел?

– А кто блефовал? ― подмигивает Скворечник. ― Всё по серьёзке.

– Поздравляю. Тогда вы дуры.

– И это благодарность?

– Благодарность за что? Вы ж понимаете, что так всё не закончится? Вы этот манекен с козлиной бородкой видели? Думаете, его такой расклад устроит?

– Ничего. Разберёмся с ним. Будет артачиться, я тоже папулю припрягу, ― отмахивается Алиса.

Ещё лучше.

– Нет! НЕТ, ты поняла!? Никакого папули! Только не хватало, чтоб кто-то левый мои проблемы разгребал.

–Наши, ― поправляют меня мягко. ― Это наши проблемы. Учи местоимения и используй их правильно.

– Ща за щеку укушу, если будешь много умничать.

– Правую или левую?

– Принципиально?

– Разумеется. Моя рабочая сторона справа. Не хотелось бы её портить.

– А левая чем не угодила? Она вроде тоже ничего.

На лице малой промелькивает хитрая улыбка. Вот хитрюга, перевела стрелки, срулив с опасной темы. Ещё и на комплимент развела.

– Вы такие душки, я чисто умиляюсь, ― хихикает Скворечник, ставя пустую чашку на поднос и пальцами изображая объектив, в окошке которого зыркает подведенный кислотными тенями глаз. ― Можно вас запечатлеть на память? ― мой взгляд говорит красноречивее слов. ― Всё, всё. Поняла. Не мешаюсь. Догоняйте.

Реально уходит, вихляя бёдрами. Задерживаемся не больше её, так как Катерина уже начинает бурчать о "проходном дворе", но едва ныряем за ближайший угол, ловлю Чижову, припечатывая к стенке и делая то, что так хотел. Ну её нахрен, эту силу воли, когда коридоры так удачно пусты, а её поцелуи будят первобытные инстинкты.

Обнимаю ладонями миниатюрное личико и жадно набрасываюсь на с охотой откликающиеся губы. Чёрт. Это круче любого существующего допинга. Вштыривает так, словно засасывает в бешенную воронку. Выбираться из которой по своей воле стал бы только полный идиот.

Бл. Почему, ну почему она такая…

Вот такая.

Кайфую от её отдачи, но что странно: несмотря на то, что случилось между нами и на то, с какой силой тонкие пальчики сжимают сейчас ворот моей рубашки, притягивая ближе, я всё равно не чувствую, что она ― моя. Будто происходящее чья-то злая шутка, а возможность быть с ней взята у кого-то взаймы. Того, кто более достоин. Кто подходит ей больше. Кто, в конце концов, может дать ей больше.

– Принято, ― тихо выдыхает малая, когда я с неохотой отрываюсь от неё. Потому что если не прерваться, дальше за себя не ручаюсь. Вчерашнего мне не хватило. Я ей не то, что не насытился, а так, лишь слегка попробовал на зубок, оставшись в итоге полуголодным.

– Что?

– Ну это ведь такое "спасибо". Я его принимаю.

Да какое там "спасибо". Это называется иначе. Это называется: пора лечиться, потому что кукуха напрочь съехала. Кое-кто вчера вырвал с мясом и без того дышащий на ладан стоп-кран, поэтому пускай терпит.

И она терпит, послушно разрешая себя зацеловывать. Куда придётся: в бровь, нос, глаз, другой глаз. Был бы третий и в третий засосал.

– Я. Тебя. Хочу. С ума сойти как хочу.

– Можешь попробовать вечером.

Бл.

– Не могу.

– Планы?

– Овердохрена. Сначала в обезьянник сгонять, узнать, когда пропитую гориллу выпускают, потом мелкую со школы забрать. Плюс по делам надо отъехать. А это до вечера.

– По делам.

Размытая трактовка Алисе не нравится.

– Помогаю дяде в мастерской пару раз в неделю. Никакого криминала.

– Значит, подпольные сходки ― не единственное твоё развлечение?

– Вы же со Скворечником шерстили моё досье, должна вроде сама всё знать.

– Не настолько глубоко мы копали… ― Чижова заминается, и эта заминка мне совсем не нравится. Не сулит ничего приятного. ― Можно спросить?

– Спрашивай. Куда деваться.

– Когда у тебя следующий бой?

– В четверг.

– Я хочу с тобой.

– Нет.

– Я хочу с тобой.

– Нет. Я, помнится, давным-давно уже сказал: тебе там делать нечего.

– Мне было там нечего делать раньше.

– И сейчас нечего. Ничего не поменялось.

– Вообще ничего? Правда так считаешь?

– Моё мнение по этому поводу ― нет. Не поменялось.

– Ну, разумеется. Куда мне. Не заслужила.

– Причём здесь это? Алиса, пойми, это гнилое место. Полное таких же гнилых людей. Я не хочу, чтобы ты даже дышала с ними одним воздухом. Не говоря о том, чтоб была каким-либо образом связана с тем миром.

– Спасибо за заботу, ― поджав губы, отталкивают меня, одёргивая смявшуюся блузку. ― Я тронута. В таком случае передавай привет Яне. Она ведь там будет. У неё всё же доступ к твоей жизни уровнем повыше моего.

– Бл, Чижова! Ну какого хрена, а? ― раздосадовано бросаю ей вдогонку, но куда там. Игнор.

* * *

Без четверти одиннадцатого. Мой бой начался пять минут назад. Вот только я не на ринге в назначенной точке, а стою перед знакомой дверью, понимая, что в просто рекордные сроки скатился до подкаблучника. Жалкое зрелище.

Стучу.

Открывает.

В своей пижаме с облачками, правда на этот раз на ней нет верхней рубашки. Только кружевной топик, через тонкую ткань которого отлично видно, что она без лифчика. Бля-я-я…

– Ты хитрая маленькая стерва, знаешь об этом?

– Совершенно и абсолютно не понимаю о чём ты, ― откусывая покрытую шоколадной глазурью соломку, меланхолично пожимают плечиком.

Не понимает она. Ну как же.

– Тогда что это? ― свечу перед ней открытым на весь экран сообщением. ПЕРВЫМ СООБЩЕНИЕМ, которое она прислала мне меньше часа назад. ПЕРВОЕ СООБЩЕНИЕ за всё время.

"Пропуск на твоё имя лежит на ресепшене. Бессрочный. Родители уехали на деловую встречу. Вернутся поздно. Ложусь спать. Жаль, одна".

– А что не так? Нужно было добавить "Спокойной ночи", да?

– Спокойной ночи? Какая, нахрен, спокойная ночь, Чижова? ― без разрешения влетаю в её комнату, захлопывая за собой дверь. ― Ты хотела, чтобы я пришёл? Я пришёл. Раздевайся.

– Позволь-ка на секундочку, ― быстро пробегают взглядом по и без того отлично знакомым ей строкам. ― Слушай, ну нет же.

– Что, нет?

– Не вижу, чтобы я тебя звала.

– Харе под дурочку косить, блондинка недоделанная, ― отмахиваясь от лезущей здороваться Чары, стягиваю с себя толстовку и скидываю кроссы. ― Я уже оценил твои задатки юной манипуляторши. Раздевайся, кому говорю.

– Сорокин, иди остудись. Ты слишком взвинчен.

Остудись? Я ОСТУДИСЬ?

Эта мелкая пигалица два дня держала меня на расстоянии вытянутой руки, потому что, видите ли, была обижена, а в день, когда я еду туда, куда она не хочет, чтобы я ехал ― отправляет мне ТАКОЕ сообщение? Совершенно случайно совпало, да?

– Остужусь. Непременно остужусь. Вместе с тобой, ― сгребая её в охапку, роняю на постель, точечным ударом отправляя в дальний угол смятую футболку. А следом и сдёрнутые с неё шортики. За компанию.

– Эй. Понежнее можно?

– Понежнее? ― хищно склоняюсь над ней, одаривая не успевшим выветриться запахом табака. Полпачки скурил, пока шёл к ней. ― Даже не рассчитывай, малая. Завела, так получай результат.

– Вообще-то я ничего не делала. Ты сам сорвался.

Аааа!

– Бл, ну, разумеется, сорвался! Да я к тебе среди ночи примчусь, пальцем только помани. А ты ведь именно это и хотела услышать, да?

– Так чего психуешь, если сам не против?

– На себя психую, не ясно? ― усмехается. Смеётся надо мной. Смешно ей. Ничего. Сейчас смешно будет мне. Запускаю руку между её ног, заставляя ойкнуть и сжать колени. Сжимать-то сжимает, но непроизвольно подается поближе. Моя ж ты стесняшка. И хочется, и колется. Я тебе помогу. За лодыжки спускаю её с подушек, жестом заставляя расслабиться. ― Не делай так больше, ладно? Не вынуждай выбирать, ― придвинувшись ближе, ловлю её сладкий выдох, чувствуя как вся злость улетучивается, трансформируясь в не заставившую себя ждать эрекцию. ― Если ещё не поняла: я выберу тебя. Но это не значит, что у тебя получится вить из меня верёвки.

– Если бы ты взял меня с собой, выбирать не пришлось.

Аааа! Снова она об этом!

– Малая, мы это уже обсуждали, ― шумно втягивая ноздрями фруктовый аромат женского геля для душа, скольжу носом от её щеки к впадине на ключице, считывая губами участившийся пульс. ― Тема закрыта.

– Это ты решил, что она закрыта.

– Алиса, заткнись, ― сердито рычу. ― Умоляю.

Не хочу об этом разговаривать. Не сейчас.

Спускаю мешающийся топ вниз, открывая доступ к покрывшейся мурашками груди. Слегка прикусываю торчащий сосок, нажимая кончиком языка на кнопку и легонько оттягиваю его, получая первый робкий стон.

Проделываю тот же трюк со второй грудью, одновременно ныряя под уже насквозь мокрую ткань белья и касаясь сверхчувствительно набухшего места, зарабатывая комбо: запрокинутую голову, закатанные глазки и протяжный полувыдох-полухрип.

Это просто охренеть.

Охренеть как просто доставить ей удовольствие и охренеть как жёстко улетаю сам, наслаждаясь тем, как она поддаётся навстречу моим пальцам. Буквально насаживается на них, кусая в кровь губы и тихо постанывая.

Красивая. Страстная. Сумасшедше сексуальная.

Нечто. Она нечто. Просто отвал башки.

Каменный стояк печёт адским пеклом от нетерпения, жахая по вискам.

Хочу её. До одури хочу её. Всю. Везде.

Плавно спускаюсь ниже, покрывая тяжело вздымающийся животик поцелуями и озорства ради подцепляя зубами металлическую серёжку в пупке. Бл. Так давно мечтал это сделал! Казалось бы, глупость, но какой же ка-а-айф. Она вся ― чистый кайф и моя личная нирвана.

Стаскиваю с неё остатки белья, оставляя полностью нагой, с разметавшимися по простыни светлыми волосами и, закинув её ножки себе на плечи, поудобнее устраиваю голову между ними.

– Не закрывайся, ― успокаивающе целую внутреннюю сторону окаменевших в нерешительности бёдер. ― Никакого стеснения, помнишь?

– Что ты делаешь?

– А ты как думаешь? Продолжаю изучать твои пороги, ― скольжу губами всё дальше, ловя исходящий от неё жар. ― И тебя, ― твою мать, какая же она горячая и мокрая. ― Расслабься. Тебе понравится… Да не тебе, ― отмахиваюсь от настырного носа, так некстати полезшего проверить: чем же это мы там таким занимаемся. ― Чара, блин! Вот вообще не до тебя, родная. Иди, отдохни, ― кое-как отпихиваю от нас любопытную фыркающую морду, вызывая у Алисы приступ смеха. Мимолётного и звонкого, ласкающего слух не меньше страстных стонов.

– Ого-о… ― почти без перехода протяжно вырывается из неё. ― О-го-о-о… ― малая даже привстаёт на локтях, встречаясь со мной взглядом. Открывает рот, чтобы что-то ещё сказать, но вместо этого жадно втягивает воздух, сладостно мыча что-то совсем уже не членораздельное. ― А-о… ― терпит, сдерживается. И тогда я добавляю к языку пальцы…

Давай, малая. Порадуй меня.

О, да. Чувствую как по её телу проходит разряд и, наконец, слышу в награду долгожданный протяжный вскрик. А затем ещё один, и ещё, ещё. Чёрт, я бы записал секс с ней на диктофон и поставил себе на звонок. Снял бы видео и пересматривал его перед сном. Я бы…

– Витя-я-я…

Тихий голосок, зовущий меня по имени выжигает из лёгких кислород. Заставляет зависнуть в невесомости. Накрывает передозом. Пздц. А я думал, что круче того, как она кончает ничего нет…

– Бл… Я… Так… Тебя… Хочу… ― ей осталось совсем немного, она извивается подо мной и дрожит, находясь буквально на грани, но ещё пара секунд промедления и у меня самого член попросту взорвётся. Больше не могу ждать.

Отрываюсь от неё снизу лишь для того, чтобы впиться сверху в пересохшие губы поцелуем, давая распробовать саму себя на вкус.

– Я ещё не…

– Знаю, малая. Знаю. Но я сдохну, если сейчас же не трахну тебя, ― благослови мою запасливость и припрятанный в заднем кармане презик. Сегодня он в прямом смысле моё спасение.

Сознание как вата. На автопилоте разрываю упаковку и надеваю защиту. Вспышка возвращения в реальность проносится лишь когда вхожу в Алису: как горячий нож в масло, с единого толчка и на всю глубину. Бл. Надо было мягче и плавнее. Всего второй раз, как-никак.

Чижова замирает, расширив глаза, и я жду искривлённого гримасой лица, но меня лишь обхватывают крепче ногами за пояс, а руками цепляются за шею.

– Прости, если больно… ― с горечью в глотке выдыхаю, примеряя её на себя. ― Но я пздц… тебя… хочу…

– Не больно. Ещё. Быстрее…

Аааа. Она смерти моей хочет? Нельзя давать мне столько вседозволенности.

Быстрее. Глубже. Резче. Чаще. Сильнее.

Поздно. Уже послал. Потому что дорвался. Больше никакого "в полсилы". Только в полную. На полную катушку, хоть она всё ещё узкая и тугая, но двигаться в ней без опаски, заставляя вновь и вновь стонать ― это просто бомба замедленного действия.

Видеть, как с каждым нашим новым разом, с каждой минутой она раскрепощается, постигая все прелести секса СО МНОЙ ― блаженное безумие, доводящее до исступления. Чувствовать, как она выгибается в моих руках, задыхаясь от нарастающих толчков… Не придумано слов, чтоб дать этому определение.

Я тупо улетаю. С неё. От неё. С ней.

Улетаю от возможности заполнять её пробелы и рисовать на чистом листе всё, что пожелаю, превращая неискушенную девочку в лучшее, что можно пожелать для себя. Она восхитительна. Горячая, дерзкая, своенравная… и с недавних пор слегка испорченная моим влиянием.

В собственное оправдание стоит отметить: по мне это блондинистое чудо тоже прошлось катком. Нехило так прошлось. Алиса забралась не только под кожу, растекаясь по венам ядовитым жаром, но и глубоко засела в душу. Настолько глубоко, что не выковырять. Так что всё по-честному: я её "подпортил", она стала моей зависимостью. Квиты.

Воздух в комнате раскаляется до максимума. Переизбыток эмоций разрывает в хлам. Пошлые и такие восхитительные звуки секса вводят в состояние транса. Адреналин воспламеняет каждую, мать его, клеточку наших тесно сплетенных тел, а на остальное плевать.

На неудачно развалившуюся рядом Чару, пушистый бок которой щекочет мне пятки. На недовольного кота, демонстративно отвернувшего, но не забывающего периодически укоряюще мявкнуть. На стучащее об стену изголовье постели. На разрывающийся от входящего звонка телефон, затерявший где-то в одеяле. На то, что моя неявка плохо скажется на репутации.

Плевать. Плевать на всё.

Всё, чего я хочу ― быть в ней. Быть с ней.

– Витя-я-я… ― контрольным выстрелом в лоб доносится надрывный голосок. Глаза в глаза всего на мгновение, а следом финал. Почти одновременный: она первая, судорожно выгибаясь, я с небольшим промедлением следом.

Ох-ре-не-ть…

Выхожу из неё не сразу, разглядывая сверху вниз запыханное разрумянившееся личико и надёжно отпечатывая его в памяти. Лишь уверенный, что каждая деталь подробно зафиксирована, падаю рядом, подминая вспотевшую малую под бок и утыкаюсь в неё лбом.

Гелем для душа она больше не пахнет. Зато пахнет собой: настоящей, естественной, без лишних примесей. Крышесносный аромат. Лучший. Готов лежать так целую вечность и, подобно токсикоману, занюхивать её.

Снова и снова.

– Вить, для чего тебе бои? ― спустя несколько минут блаженной тишины слышу осторожное. ― Это лишь средство заработка или всё же ради удовольствия?

– И то, и другое.

– Нравится ходить побитым и рисковать здоровьем?

– Об этом быстро перестаёшь думать. Просто подсаживаешься на адреналин, как на иглу.

– Но в профессиональный спорт идти не хочешь? Там хотя бы медицинский присмотр есть. Какая-никакая, но подстраховка.

– Ты знаешь, сколько надо жопу рвать, чтобы пробиться туда? И не факт, что получится. А деньги нужны сейчас.

– А если нужда в деньгах отпадёт, ты всё равно будешь продолжать? Для удовольствия?

Не нравится мне, к чему ведёт этот разговор.

– К чему ты это спрашиваешь?

– Хочу понять тебя. И понять себя. Что думаю по этому поводу.

– И как, получается?

– Нет, ― не сразу отзываются, играя серебряным крестиком, висящим на цепочке. ― Не получится, пока я не начну присутствовать на твоих… "вечеринках".

Ясно, к чему. Вернулись к тому, с чего начинали.

– Ну нет. Ну пожалуйста. Только не сейчас…

– Мне это действительно нужно. Правда.

Нужно. Ей это нужно. Чёрт, а мне нужна она. Но если я не дам ей того, что она просит, вероятно, рано или поздно могу попросту её потерять…

– Ладно, ― сдаюсь, скользя от её плеча к запястью, переплетая наши пальцы. Моё. Всё моё. ― Пусть будет по-твоему. Только без самоуправства. И от меня ни шаг, ясно?

Глава семнадцатая. Хлеба и зрелищ

POV САЛАМАНДРА

Я соврала Вите.

Ну, точнее, как… Не прям чтоб соврала, однако сказала не всё. Во всяком случае не назвала настоящей причины: почему для меня важно быть здесь. Сейчас. Сегодня.

А она есть. Обнимает своего "друга", клюя в щеку. С таким энтузиазмом, словно пытается заклеймить. И обнимает так "по-дружески", что я невольно чувствую себя третьей лишней, несмотря на переполненное людьми помещение.

Знаете вытянутые технические коридоры, расположенные на первых этажах жилых домов? В них ещё почему-то никогда надолго не задерживается и вечно что-то демонтируется. Вчерашний мебельный магазин на следующий день становится круглосуточным продуктовым, а через пару месяцев превращается в пункт выдачи или второсортную парикмахерскую с громким названием "Люкс".

Не знаю, чем это место планирует стать в ближайшее время, но пока оно просто ограждено строительной сеткой и закрыто на ремонт. Официально. С запасного же выхода желающих пускают в пахнущий побелкой и пылью подвальный зал.

Контроль на уровне: если ты есть в заранее проплаченном списке, здоровенный лысый детина под два метра ростом слова тебе не скажет, лишь хмуро зыркнет. Если же нет… Что ж, наличка крупного номинала решит эту проблему.

У меня, во всяком случае, такая схема срабатывала дважды. Хотя, быть может, это из-за того, что я девушка и не выгляжу особо подозрительной. Правда в первый раз, помнится, похожий по габаритам "секьюрити" весьма удивился моему рвению проникнуть на "закрытое пати" и искренне посоветовал "хорошеньким ножкам пойти в другую сторону". От греха подальше.

Совет и по сей день актуальный. На подобные мероприятия собирается та каста людей, что сильно не заморачивается моралью и этикой. Да и преобладание мужского, далеко не джентльменского начала, не может не напрягать. Даже несмотря на то, что в этот раз я не одна.

– Зажрался ты, Сорокин. Корни свои забываешь, ― панибратски закидывая локоть на плечо Вити, усмехается Яна, косо поглядывая на меня. Я ей не в радость ― это очевидно. Как и она мне. ― Роскошь светского мира глаза запеленила? Мы уже не катим?

– Чушь не пори, ― к величайшему облегчению её конечность с себя смахивают, подгоняя меня, чтобы не отставала.

– Чушь? Неделю пытаюсь тебя вытащить затусить в сквере, а ты вечно занят.

Конечно, занят. Потому что он был со мной. Всю прошлую неделю и всю эту. Если не нужно было ехать в автомастерскую или подрабатывать нянькой после занятий, каждую свободную минуту Сорокин проводил со мной. И каждую ночь. Со мной. В моей постели.

Официально ― в тайне от родителей. Неофициально ― все обо всём прекрасно осведомлены, но тактично избрали политику "не вмешивания" после последнего семейного разговора, когда выяснилось, что дочка выросла и по уши влюбилась. А раз всё настолько запущено, что остаётся делать? Только принять. Не палки же в колёса вставлять.

Влюбилась.

Да. Влюбилась. По уши. До пресловутых бабочек в животе, не сходящей с лица глупой улыбки и солнечной весны, поселившейся в душе в самый разгар осени. И да, это удивительное ощущение: окрыляющее, волнующее и переполняющее изнутри, если бы не… вылезающая без разрешения ревность. Съедающая и отравляющая.

Я единственный ребенок в семье. Любимый, желанный, обласканный. Соответственно, всё внимание всегда доставалось мне. С отношениями ещё проще: их никогда у меня не было, следовательно, и поводов делить кого-то с другими не возникало.

Честно говоря, до недавних пор я была твердо убеждена, что ревнуют лишь те, что страдают низкой самооценкой. Но, к сожалению, на деле оказывается всё сложнее. Ревность ― она как снежная лавина: непредсказуемая и накатывающая исподтишка. Ты можешь быть сколько угодно уверенным в себе и своём партнёре, но…

Но лежать у него под боком и смотреть, как он переписывается с той, что называет своим "другом" оказывается в прямом смысле физически больно. И пусть в тех сообщениях нет ничего криминального, их вряд ли даже можно назвать особо эмоциональными, боль и обида не отпускают.

Да, у всех есть прошлое, это нормально. Я понимаю это и принимаю. Только вот Витино прошлое бесцеремонно вторгается в настоящее. В моё настоящее, заставляя сомневаться меня: в себе, в нём, в том, что между нами, в том, сколько это продлится и если у этого вообще хоть какое-то будущее…

Не знаю. Я не знаю.

Я держусь, стараюсь не закатывать сцен, пытаюсь смотреть на ситуацию объективно, но… Притупленные от его ласк и внимания сомнения моментально выныривают из дрёмы, едва только имя Яны отражается на дисплее.

А сейчас ещё хуже. Сейчас она здесь. Крутится вокруг него: и так, и эдак, вытягивая на диалог под любым предлогом. Лишь бы сместить фокус его внимания с меня на себя.

И Сорокин отвечает. Отвечает так, привык отвечать тем, кто его хоть сколько-то не раздражает. Коротко, спокойно, умеренно равнодушно. Вот только это выводит из себя ещё больше, хотя, блин, блин, блин, ничего ведь такого в этом нет! Но нет же, я накручиваю и накручиваю себя, не в силах прогнать мерзкие картинки из головы. Те, в которых они совсем недавно были вместе…

Блин! Лучше бы я ничего о них не знала. Лучше бы он никогда не говорил, что спал с ней. Тогда, быть может, в их "дружбу" было бы проще поверить. А так, простите, нет. Не могу. Это сильнее меня.

– Малая, иди сюда. Тут чел извинение зажал, помнишь? ― за руку уводят меня вглубь тесно кучкующейся толпы, протиснуться через которую не так-то просто. Если, конечно, у тебя нет широкоплечего тарана, сбивающего всех как кегли.

Чем глубже идём, тем сильнее хочется зажать нос. Пыльная затхлость плохо проветриваемого места, которую накачали убийственной дозой пота, одеколона, дыма и алкогольных паров щекочет ноздри, провоцируя чих. Причём на прошлых местах был точно тот же самый вонючий коктейль. Видимо, утончённые ароматы переезжают вместе с организаторами, не желая оставаться в одиночестве.

Вот и тот, кого мы ищём. Стоит в толпе, в окружении нескольких парней. Тот самый Костя, с которым у нас так некрасиво вышло в ночном клубе.

– О, к нам пожаловали неприкосновенные принцессы, ― замечают сперва Витю, затем меня, а следом и наши сцепленные руки. ― Ну теперь хоть понятно, за что отхватил. Не по понятиям это, Сорока. Не по-пацански. Сказал бы сразу, что сам на неё виды имеешь, я бы так не подставился.

Неловко. Ужасно неловко от того, что после его замечания все теперь таращится на меня. Тем более что видок у ребят… пугающий. Да, они в теле, отличной форме, но такие побитые, что за вспухшими гематомами у некоторых даже черты лица смазаны. И шрамы. Много шрамов на теле.

У Вити их тоже хватает. В основном всё старые, давно зажившие. Свежих немного. И я их все знаю. Каждый тщательно изучила, как изучают небесный атлас с созвездиями. На спине, на руках, на груди, даже когда-то сломанные пальцы не обошли стороной, оставив заметную кривизну.

И это лишь внешние дефекты, а что внутри?! Какие последствия его "увлечение" оставляет в организме? Даже думать не хочу. Иначе дурно станет.

– Я бы сказал, куда тебе стоит засунуть свои понятия, но тут, типа, дамы, ― щерятся Косте в ответ, но, как могу заметить, предельно мирно. Без агрессии. ― Которой, если мне не изменяет память, ты кое-что задолжал.

– Да никто мне ничего не задолжал, ― бурчу с досадой. Не хватало только силой выжимать то, что и искренности за собой никакой не несёт.

Но Сорокин не унимается.

– Малая, не гунди. Это уже дело принципа.

– Чьего? Твоего? И не надо на меня так зыркать. Это давно не работает.

– Эм, ладно, ― давая остальным знак подождать, Костя откалывается от общей массы, выходя к нам. Подмышкой зажат планшет, в руке перевёрнутая бейсболка, которую он держит за козырёк, вторая озадачено почёсывает затылок. Мысли умные собирает по закоулкам. ― Сорока прав. Мне пить нельзя, быстро выносит. Так что ты это, прости за тот случай. Девка ты видная, вот меня и попёрло.

Ого. Шикарное извинение: "прости за тот случай". Интересно, а если бы он меня всё-таки изнасиловал, тоже бы всё в конечном счёте свелось к скромному: "прости за тот случай". И правда, а чего такого? Было и было. Кто старое помянет…

– Слабовато. Огонька не хватает, ― неудовлетворенно цыкает Витя, тоже не оценив "размаха". ― Добавь артистизма и стойку.

– Какую нахер стойку? Не, чувак, сорри, но я уже говорил: на колени вставать не буду! Лучше морду опять набей, но гордость дороже, ― кивок на толпу. ― Ползать в ногах перед бабой? Мне потом как отмываться за позор перед этими?

Господи, помилуй. Только этого не хватало.

– Не надо ни перед кем ползать, ― миролюбиво вскидываю ладони. ― Прощаю! Только давайте уже просто забудем обо всём.

– Во! ― охотно поддерживает затею Костик. ― Принцесса твоя дело говорит. Зароем топор войны и лучше пойдём тяпнем эля за перемирие!

– Какой эль, дебил? ― хмыкают саркастично. ― Ты только что сам подтвердил, что тебе бухать нельзя.

Офигеть. Знаете, что меня действительно поражает? То, как они спокойно общаются между собой. Просто… один другого совсем недавно отметелил, причём последствия этого до сих пор несложно увидеть на его физиономии, и… И ничего? Никакой ненависти? Никакой жажды мести? Обиды? Вообще ничего?

– Чё это нельзя? Можно. Только осторожно. Ля, ― хлопают себя смачно по лбу. ― Чё ты мне голову вообще морочишь? Пришёл? Тяни фант счастья и иди бабло отрабатывать, ― протягивают ему бейсболку, на что Витя, с ленцой, едва ли заглядывая внутрь, вытягивает оттуда сложенный клочок бумажки. ― Ууу, "Острый Коготь", ― заглядывая ему через плечо, присвистывает Костя, мигом принимая деловой вид и делая пометку в планшете. ― Жёстко для разогрева. Береги бубенчики, они ей ещё пригодятся, ― смущённо розовею, когда на последних словах кивают в мою сторону. ― Так, все жеребьевку тянули? ― окликает он парней. ― Тогда я пошёл, тотализатор сам себя не организует. Первая пара выходит через пять минут, так что никакого перекура. Потом тяжкой затянетесь… Если зубы на месте останутся и на ногах сможете стоять, ― добавляют с маньячной улыбочкой и, подмигнув мне, уходят, быстро смешиваясь с массой.

Ставки на чужую жизнь.

Недвусмысленные шуточки, которые сложно назвать смешными, когда понимаешь, что велика вероятность их реализации.

Атмосфера гладиаторской арены, где когда-то точно так же стравливались люди, чтобы устроить кровавое побоище на потеху остальным. Panem et circenses, panem et circenses [1]. Увы. Века проходят, ничего не меняется.

– Это… омерзительно, ― кривлюсь я. ― Всё это.

– Именно поэтому я и не хочу, чтобы ты принимала в этом участие. Тебе здесь не место

– А тебе?

– Ммм?

– Думаешь, тебе здесь место? Я вот точно знаю: ты достоин большего.

– Спасибо, конечно, за оказанную честь, но имеем то, что имеем. И пользуемся теми условиями, которыми располагаем. На данный момент.

Имеем то, что имеем. На данный момент. Верно.

– Условия имеют свойство меняться. Если мы сами того пожелаем, ― подхожу к нему, прижимаясь лбом к слабо вздымающейся груди. Сердцебиение спокойное, ровное. Он даже не нервничает. Я с лихвой делаю это за двоих. ― Просто будь осторожен, ладно?

Меня сгребают ближе, заключая в объятия и целуя в макушку.

– Как и всегда.

– Ути божечки, ну до чего ж мило, ― остужает романтичное мгновение ехидный голосок. Приходится оторваться друг от друга, а Яна только этого и ждёт ― перебрасывают Вите пакет. Пузатый, но легкий, судя по звуку. ― Иди переодевайся, Сорокин. Всё постирано и поглажено. Дырку между ног я тоже заштопала. Чтоб не проветривалось хозяйство.

Чувствую, как кровь отливает от мозга. Она стирает его вещи? Гладит? Штопает ему вещи? Это вроде должна делать его девушка, то есть я! Хотя, постойте-ка… А могу ли я называться его девушкой? Мне ведь ни разу не озвучили нашего статуса.

Справедливости ради стоит заметить, что я и не просила этого, но всё же… кто я ему? И нет, аргумент, что мы много времени проводим вместе и спим вместе не считается. С ней он делал всё ровно тоже самое. И девушкой своей не называл.

– Пасиб, ― достают из пакета спортивные штаны и борцовку, отдавая мне скомканный целлофан. Какая честь. Хоть для чего-то гожусь. ― Присмотришь за ней? ― кивают на меня, и я прям слышу, как начинаю закипать. Не за грубую подачу, к его манере общения я уже привыкла. За то, КОГО он об этом просит. И кто в ответ салютует ребром ладони, едва сдерживая ухмылку.

– Естесна. Неужели две девочки не найдут, о чём потрепаться?

– Вот этого тоже не надо. Лишнего не болтай, ― лишнего? Например? ― От Яныча чтоб не отходила. Нехрен тебе здесь одной шнырять, поняла? ― это уже ко мне обращаются. И снова, в любой другой момент я бы даже не заострила внимания на ультимативной подаче. Но не сейчас. Не при ней.

Поздравьте меня. Кажется, у меня появился свой личный триггер.

– Гав-гав, ― откликаюсь, вызывая общее недоумение.

– Что?

– Это с перевода на собачий: слушаюсь и повинуюсь. Поводок к перилам привяжешь?

Вот теперь до Вити дошло.

– Не сердись, ― приобняв меня за лицо, успокаивающе целуют в губы. ― Я несу за тебя ответственность и не прощу в первую очередь себя, если с тобой что-то случится.

Ладно. Кипятиться вроде бы перестаю, но газ под конфоркой не выключаю окончательно. Лишь убавляю, потому что осадочек остаётся. Как и страшное, едва ли не катастрофическое нежелание хоть минуту пробыть с его "Янычем" наедине.

Вот только приходится.

– Эй, подружка, ― теперь и меня постигла участь стать подставкой. Она что, на всех подряд локти закидывает? ― Ну что, посплетничаем о том, о сём? Колись, как тебе Витюша? Горяч? Мне спасибо скажи: спецом для таких как ты подготавливала. Приходящих на всё готовенькое.

Спокойствие, Чижова. Только спокойствие. Соберись с духом и будь мудрее.

Потому, собственно, молчу. Не потому что нечего ответить, а потому что всё, чтобы я не сказала будет выглядеть как оправдание.

Правда и молчание не вариант. Оно, судя по всему, воспринимается как слабость, разжигая в Яне ещё больше энтузиазма.

– Да расслабься, ― так старательно изображают липовую дружелюбность, что Станиславский бы в гробу перевернулся, не поверив паршивой актёрской игре. ― Развлекайся, пока есть возможность. Всё равно это ненадолго.

– Крайне оптимистично, ― откликаюсь неохотно, вежливо снимая с себя её руку.

– А что поделать: не ты первая, не ты последняя. Хоть и не самая худшая, поверь. А я их всех застала.

– Составляла личный рейтинг?

– Вроде того.

– И какая была самая худшая?

– Хм… ― всерьёз призадумываются. ― Кажется, её звали Лера. Или Лена? Нет, Лена была другая, а эта последняя. Перед тобой. Та ещё истеричка: и то ей не так, и это не то. "Почему веников вонючих не даришь", "почему так мало удаляешь времени", "да тебе твои друзья важнее" и прочие бла-бла-бла. Так что, как ты понимаешь, девчуля лесом быстро пошла.

"Веники вонючие" ― полагаю, она имеет в виду цветы? Вряд ли хозинвентарь из каморки дворника. Хотя с последним я Сорокина ещё худо-бедно представить могу, а вот с первым воображение заклинивает. Какие букеты, шутите? Вся романтическая банальщина, что так нравится девушкам ― это не про Витю.

Красивые ухаживания, сладкие речи, прогулки под луной ― мимо, мимо и мимо. Не о нём и не для него. Этот факт просто надо принять как данность и не ждать у моря погоды. И уж тем более не предъявлять претензий в последующем.

– А с другими чего не сложилось? ― не хочу, но всё равно спрашиваю. Яна, конечно, не тот человек, слова которого стоит принимать на веру, но ведь сам Сорокин точно никогда ничего не расскажет.

– Да приблизительно тоже самое, ― снисходительно, даже чрезмерно снисходительно фыркают, разглядывая свои ногти. Которым не помешал бы качественный маникюр вместо любительского. Блёстки-конфети давно не в тренде. ― Не задерживались надолго и всё. Витькин рекорд ― пара месяцев с кем-то, а потом: аривидерчи, малышка. Так что сильных надежд не возлагай. Пока-то понятно: ему любопытно. Да и кому не захочется опробовать прилежную скромную девочку, а? ― многозначительно играют бровями. ― Но эта забава, как показывает практика, имеет свойство быстро наскучивать. Тихони-аристократки, конечно, хороши, но мужики ― они как мотыльки, их всегда к огоньку тянет. Без обид.

Да какие уж обиды. Отчасти она права. Часами сидеть на берегу и слушать, как я читаю вслух ― мало тянет на безудержное веселье и страстную страсть. У меня и самой вызывает искреннее недоумение очевидный для многих вопрос: почему? Почему, каким образом и по какой такой нелепости мы сейчас… вместе?

Ведь если объективно: я абсолютно не его типаж. Так же как он ― не мой. Вообще никак и ни разу. Такие как Витя всегда вызывали у меня лишь опаску, но вот она я. Здесь. С ним.

Противоположности притягиваются? Ну… Возможно. Однако, притянувшись, им всё равно нужна точка соприкосновения. Хотя бы одна. Иначе сцепления не получится.

Яна тоже это понимает. Вижу это в подведённых чёрными стрелками взгляде, тщательно оценивающем меня с ног до головы. Снова и снова. Интересно, что она видит? Полноправную сопернику или же досадную мимолётную помеху?

– И ты, разумеется, обеспечишь ему этот огонёк, да? ― не знаю, зачем спрашиваю. Наверное, чтобы оповестить её о том, что всё знаю.

Если Яна и удивлена, то вида не подаёт.

– Разумеется. В этом деле я лучшая.

Не сомневаюсь. И не только в этом, вероятно.

– Знаешь, у меня есть одна теория.

– Какая же?

– А не потому ли никто не задерживался, что ты саботировала все попытки Вити устроить свою личную жизнь?

– Саботировала? ― снова фыркают. Правда на этот раз не так уверено. ― Зачем мне это, дорогуша?

– Ну а как иначе? Скажи, давно поняла, что любишь его?

Замечание попадает точно в яблочко, заставляя хорошенькое личико исказиться… страхом?

– Кого люблю? Ты бредишь. Мы лишь друзья.

– Оно и видно.

– Что тебе видно? Пришла не пойми откуда и думаешь, что умнее всех?

– Нет, на это звание я не претендую. Однако понимаю, почему ты не можешь признаться ему. Знаешь, что взаимности не получишь и тогда всей вашей липовой дружбе придётся конец. Но молчать и отваживать всех от Вити ― это же тоже не решение проблемы. На что ты рассчитываешь? На то, что однажды наступит тот день, когда он поймёт, что лучше тебя ему не найти? А почему нет, верно? Всегда рядом, всегда доступна, ещё и знаешь его как никто. Удобно же. Только вот быть "удобной" не означает быть любимой. На этом счастье не построишь.

"Правда глаза колет" ― в данном случае крылатое выражение актуально как никогда. Никому не понравится, когда ему тыкают в те больные точки, которые он знает и без посторонних. Но раз уж Яна первой завела откровенные беседы, почему я не могу их продолжить?

– Не тебе судить о чужом счастье, ― если бы взглядом можно было сжечь, вместо меня на голом бетоне уже лежала бы кучка пепла. ― У нас всё было прекрасно. Пока не появилась ты.

– Увы. Если бы у вас всё было прекрасно ― я бы не появилась.

– Это ненадолго, ― в защитном жесте скрещивая руки на груди, отворачиваются от меня, переключаясь на оживление в центре импровизированного ринга, ограждённого металлическими барьерами наподобие тех, что бывают на концертах. ― Как ты могла заметить, блондиночка: я всё ещё здесь. А вот все другие… Сама догадываешься, где они.

– Вероятно, ловят удачу в другом месте.

– Именно. Так, может, и тебе пора туда же? Чтобы время зря не терять.

О, ну всё. Дальше можно не пытаться, иначе культурная беседа перерастёт в заурядный переход на личности. Главное, что мне нужно было понять ― я и так поняла. Добровольно она не отойдёт в сторону. А вот какие последствия это за собой влечёт… Что ж, скоро узнаем.

– Не налезла? ― несколько томительных минут спустя с облегчением замечаю возвращающего к нам Сорокина. Верхом себя решили не обременять, выставляя все достоинства на всеобщее обозрение. Только вот я не хочу, чтобы это было "всеобщим". Хочу, чтобы это было только моим!

– А? Да не, налезла. Но не нужно. Будет лишь мешать, ― стоящей с видом незаслуженно оскорблённой Яне отдают на сохранение одежду, включая так и не надетую борцовку. Мне ― ключи, крестик на цепочке и телефон. Всё распределил. И смотрит поочерёдно: на неё, на меня, снова на неё. Чует подвох и озадаченно выгибает бровь. ― Всё норм?

– Лучше не бывает, ― раздражённо огрызаются. Усмехаюсь, ловя его взгляд, и лишь неопределённо пожимаю плечами. А что мне ещё сказать?

– Бабы, вас на пять минут нельзя оставить или как? ― притягивают меня к себе и прижимают спиной к обнажённой груди. ― Что не поделили?

"Тебя" ― можно было бы попытаться отшутиться, только вот шутка вышла бы на редкость хлипкая. Потому что не шутка ни черта, а, увы, печальная реальность.

– Не задавай вопросов, ответов на которые не хочешь знать, ― вместо этого туманно отзываюсь, переплетая свои пальцы с его, мирно покоящимися на моём животе.

– Вот вообще нихрена понятней не стало.

– Так и задумано, ― пресекая расспросы, прижимаюсь к нему покрепче, утопая в мужском запахе. Странное смешанное чувство: покоя и тревоги одновременно. Почему так? Зачем нужно это состояние неопределённости? Почему нельзя проще?

– Малая, есть претензия, ― блуждая носом по моей макушке, понижают голос, хотя вокруг такой гвалд, перемешанный с техно-музыкой, что нас и так сложно услышать. ― Нельзя было вырядиться поскромнее? Знала же, куда идёшь.

Поскромнее, это как? В балахон, как Яна?

– Не подумала, ― честно признаюсь, хотя и не скажу, что сильно уж "вырядилась". Правда кофту реально можно было и другую выбрать: моя, вязанная тонким узором, сидит настолько свободно, что постоянно приходится поправлять сползающий вырез. Плюс низ задирается.

– Не подумала она, ― лишь вздыхают, одаривая меня терпким дыханием, ласкающим кожу.

Да, сентиментальные жесты ― это не про Витю. Но они ему и без необходимости. Он берёт другим: сиюминутными порывами, стоящими намного дороже любых "вонючих веников" и тем чувством защищённости, что дарит одно его присутствие.

Тихо млею в его объятиях, пока на ринге наводится шухер. Фоновая музыка затихает, шоу начинается, а "ведущий", он же вероятно и рефери, зазывает всех, веля стекаться поближе. Давка в и без того ограниченном пространстве не заставляет себя ждать, но мы стоим удачно: сбоку. Обзор не первых рядов, зато никто не стремится оттоптать пятки.

Краем глаза слежу за Яной, которая словно потеряла к нам всякий интерес. Стоит, поигрывает телефоном и думает о чём-то своём. Я же должна, наверное, злиться на неё? Ненавидеть? Презирать?

А вот нет. Не получается. Всё, что ощущаю по отношению к ней ― это сочувствие. Такое, чисто женское. Ведь ситуация действительно ужасная. Не хотела бы я оказаться на её месте.

Пылкая речь, которая, вероятно, должна разжигать побольше азарта в зрителях, заканчивается. Следом называются нелепые клички первой пары и на ринг выходят двое парней. В целом, почти одинаковых по комплекции, однако один из них заметно грузнее. Его ноги словно врастают в пол, а шаги медленные и тяжёлые. Второй же наоборот: прыткий и вёрткий. И так же прытко он начинает по сигналу.

Жмурюсь, когда прилетает первый удар. Ох, это прозвучало больно. После такого хруста, по идее, всё должно автоматически закончиться, но нет. Приоткрываю один глаз, убеждаясь, что борьба продолжается и лишь накручивает обороты по агрессивности.

Один мазнул по касательной. Другой вовремя уклонился. Дальше везёт уже меньше и через пару минут сыпятся первые выбитые зубы. Кулаки летают со скоростью сверхновой, разрезая сгустившийся воздух. Того, что "юркий" подсечкой роняют, приложив затылком об постеленные маты, окрасившиеся брызгами крови. Если бы не защитный настил, разбитая черепушка сто процентов стала бы финишем. Причём для одного летальным, а так…

– Чего все верещат? ― прочищая ухо от излишнего шума, брезгливо кривлюсь. Толпа орёт просто по-страшному, стремительно скатываясь из человека разумного в пещерного дикаря, открывшего для себя матерный словарь. ― Тот его апперкотом так приложил, что без шансов. Осталось только хуком по печени… ― меня накрывает тень. Это Витя изогнулся, чтобы приофигевши округлить глаза. ― Да я просто с папой пару раз бокс смотрела, ― застенчиво туплю взор. ― Этот в синих штанах же боксёр. Их повадки сразу узнаются.

Самое смешное, что я угадываю. Хуком всё и заканчивается. Ужасно грязным и неспортивным, конечно, но это ведь подпольный мордобой, а не профессиональный чемпионат. За честностью и техникой исполнения никто не следит. Здесь на неё всем, по меньшей мере, наплевать.

Проигравшего без чувств затаскивают на носилки и выносят. Мерзость. Абсолютно не несущее никакой смысловой ценности побоище. И становится ещё хуже, окатывая ледяным душем подступающей паники, едва рядом с нами появляется Костя, предупреждая, что Витин выход через одного.

Только тогда меня неохотно выпускают из объятий, вспомнив о том, что неплохо бы размяться. На всё про всё едва ли четверть часа, и вот он уже оказывается там…

– Чего побледнела, блондинка? ― саркастично замечает Яна, заметно повеселевшая после того, как ненадолго отходила. Приняла антизверина? ― Боишься, что твоему "парню" подпортят его величественный фейс?

У меня даже достойного ответа не находится. В горле встаёт горький ком, мешающий дышать.

– Неужели ты не переживаешь? ― только и могу из себя выдавить.

– А чё переживать? Облажается ― его косяк. Значит, не подготовился. А он не подготовился. Это, знаешь ли, сложно сделать, если тратишь время на тисканья.

Просто потрясающе циничное умозаключение. Достойное "настоящих друзей", не иначе. Очень надеюсь, что это лишь попытка подначить меня и на самом деле она думает совсем иначе.

– Брось, Яныч, ― примирительно похлопывает ту по плечу Костя, подзависнувший с нами. ― Будто Сорока и раньше сильно заморачивался.

– Но подходил ответственней.

– Чем? Тем что сигу за сигой на нервяке тянул? А так-то всё поприятнее помять женское тельце, нежели лобызаться с никотиновой палкой, ― подмигивают мне. ― Не обращай внимания, ― тихо добавляет он, склонившись надо мной. ― Она просто бесится, что ты перетянула всё мужское внимание на себя.

– Всё ― это чьё? Витино и твоё?

– Ага. А ещё его, его и его, ― кивают в толпу, где оказывается и правда нет-нет, да в мою сторону систематично поглядывают. ― У нас нечасто такие красотки в гости захаживают, так что уж не обессудь.

Отлично. Мне, наверняка, стало бы противно, если бы в данный момент меня не накрывал мандраж от происходящего на ринге. С замершим сердцем смотрю, как Сорокин встаёт в стойку, ожидая сигнала: выставляет левую ногу чуть вперёд, распределяя вес тела и, прижав локти к корпусу, закрывает руками лицо.

Каждая его мышца вздулась и напряжена до предела. Лицо непривычно ожесточенно, а глаза, сощурившись, внимательно следят за оппонентом. Который вызывает настоящий мороз по коже, хотя внешне не выглядит прям уж грозным. Бородатый, плечистый, имеющий явные восточные корни ― внешне умеренно массивный, которому Витя не сильно уступает, однако что-то всё равно заставляет внутри всё сжиматься.

И это что-то ― поразительная для таких габаритов прыть. Молниеносная, подобно жалящей змее в стадии атаки. Глаз практически не успевает уследить за его стремительными передвижениями и штопорными выпадами. Едва бой объявляется открытым, всё происходящее на матах превращается в сплошное мельтешащее пятно.

В первую же минуту Сорокин получает от "Острого Когтя" ногой по уху. Бьют его, а отдает ультразвуковым писком у меня. Витя же и вида не подаёт. С досадой трясёт головой, словно отгоняя звёздочки, и идёт в наступление. Кружит в нелепом танце, не даваясь снова подставиться, наносит отвлекающий удар, вынуждая открыться, и следом добавляет ещё один: всем корпусом с разворота.

Противник не остаётся в долгу…

Чувствую, как лёгкие сдавливает в тиски, а на лбу выступает липкая испарина.

Удар. Защита. Нападение. Атака. Попытка уронить противника превращает происходящее в сумбур без логики и жалости. Всё смешалось в такую кучу-малу тесно сплетённых тел, что пропускаю первую кровь на разбитом лице Вити, от вида которой спазм сжимает горло.

– Девушка не хочет выйти на свежий воздух?

– Эй, братиш. Свободен.

– Но у неё такой нездоровый вид. Ей бы кислорода глотнуть. Или чего-нибудь горячительного.

– Чувак, не вкурил? Проваливай, пока охрану не позвал.

– Понял, понял.

Сквозь заложенные уши слышу приглушённый разговор Кости с кем-то. Слышу и одновременно не слышу. Не оборачиваюсь. Не принимаю участия. Вся концентрация только на крутящейся в сознании мысли: "Боже, какая нелепость!".

Зачем? Зачем всё это? Зачем столько жестокости? Не из необходимости, по прихоти! Это же лютый бред, на который просто невозможно смотреть. Но и не смотреть не получается. Броситься бы туда, перевалившись через ограждение, и влезть между ними, чтобы разнять. Только я этого не делаю. Ничего не делаю. Просто стою. Забыв, как дышать и моргать.

Сколько уже продолжается бой? Минуту, две, пять? Когда закончится? Отведённые минуты складываются в мучительную вечность, измываясь надо мной. А крови пускается всё больше. Обоюдной. Физиономия Витиного соперника теперь напоминает бифштекс, однако тот упорно стоит на своих двоих, не намереваясь сдаваться. Хотя оба начинают выдыхаться и по-тихоньку сдавать позиции. Это заметно.

– Да врежь ты ему по яйцам! ― когда Сорокин пропускает один удар за другим, слышу чей-то сердитый вопль и уже было радуюсь дельной идеи, пока с опозданием не понимаю, что кричала… я. Точнее как понимаю: замечаю, как на меня ошарашенно таращится Костя.

Видимо, Витя меня услышал. Потому что, намеренно открывшись, улучает момент и со всей силы заезжает "Острому Когтю" между ног. Тот складывается пополам, после чего остается лишь отправить его в отключку не менее "грязным" приёмом из разряда "добить лежачего".

Бой заканчивается, и Сорокина, объявив победителем, под свист и довольное улюлюканье отпускают с ринга.

– Я, конечно, не привык настолько топорно работать, но признаю эффективность такого метода, ― усмехается он мне окровавленным ртом, переводя дух и влезая в кроссовки, которые пришлось снять перед поединком. ― А ты оказывается та ещё кровожадная мелочь.

Вспотевший, изрядно помятый, с новыми ссадинами и разрастающейся на теле гематомой, которая завтра станет фиолетовым материком, но целый и в сознании. Господи, спасибо.

Саму сразу как-то отпускает. И сердце перестаёт колоть, и говорить снова получается. Да просто жить резко снова появляется желание. Впервые за последние десять минут делаю полноценный глубокий вдох.

– Раз бои проходят без правил, значит, и понятия морали в них тоже не существует, ― логично замечаю я. Особенно если вспомнить, что несколько минут щуплый парнишка победил здоровенноно "кабана" исключительно потому, что, запрыгнув на соперника, едва не выдавив ему глазные яблоки.

– Как бы да, но я всё же стараюсь не доводить до откровенной жести. Но этот меня достал, ― подтирая бордовые подтёки с губ, шипит Витя, трогая запястье. ― Фак. Ну только руку об него сломать не хватало.

– Дай глянуть, ― Яна тут как тут. Ощупывает покрасневшее место с умным видом. ― Не прибедняйся. Всего лишь растяжение.

– Да уж чувствую.

– Ща перебинтуем и будешь как новенький.

Она не только швея, но и ходячая аптечка? Судя по объёмной косметичке с медикаментами, которую достаёт из рюкзака, лежащего на длинной деревянной скамье, каких всегда полно в спортзалах.

Меня снова накрывает волной удушающей ревности, когда та, усадив его на эту самую скамью, обрабатывает перекисью кровоточащие ссадины. Как собственнически прикасается к нему, не видя запретов. Как склоняется так близко, что…

Отворачиваюсь, чтобы не видеть, впиваясь ногтями в собственную кожу. Не могу.

Сорокин, видимо, замечает это, потому что, мягко отстранив Яну, подходит ко мне, чуть прихрамывая.

– Поможешь? ― протягивают мне бинт. Благодарно киваю, но внутри трясучка не проходит. ― Всё хорошо?

– Нет.

– Слишком трешово?

– И это тоже, ― признаюсь, не очень умело наматывая эластичную ткань на его кисть. ― Но не в том дело.

– А в чём?

В том, что он не понимает, насколько это неприятно: видеть, когда до него дотрагивается другая. Неважно, под каким поводом. Важно, что у неё по определению больше привилегий, чем у меня. И я… ничего не могу с этим сделать.

– Помнишь, я говорила, что не согласна быть на втором месте?

– Помню.

– Не забывай об этом, пожалуйста.

Витя не отвечает. Просто наблюдает за мной. Внимательно и беззвучно.

– Ну чё, записывать тебя во второй тур? ― подходит к нам деловитый Костя, тыкаясь в планшете и даже не понимая, насколько он не вовремя.

Второй?!

Прикажете мне снова проходить через это?!

– Алис, ― тихо зовёт меня Сорокин, потому что я не поднимаю головы, на нервяке дожидаясь ответа. ― Тебе пора домой.

Не такого.

– Ты издеваешься? ― сердито вскидываю на него глаза. ― Мы вроде вот только что…

– Нет, Алис, ― смотря куда-то "за меня", мягко перебивает он, меняясь в лице. ― Тебе действительно лучше поехать домой.

Вопросительно оборачиваюсь, не понимая, что так зацепило его внимание и… коленки наливаются слабостью, вынуждая осесть.

Папа?!

_________

[1] Хлеба и зрелищ (лат.)

Глава восемнадцатая. Я тебя не люблю

POV СОРОКА

– Папа! Что ты здесь делаешь?

Алиска ловит лютую панику. Да и не она одна. Меня присутствие её бати в подобном заведении тоже не сильно радует. И вопрос на языке вертится схожий. Правда в немного другой формулировке: какого, нахрен, хера?

Естественно, объясняться, вдаваясь в подробности, ни с дочерью, ни тем более со мной не собираются. Там по одному только взгляду видно, что дело дрянь.

– На выход, ― коротко кивают на лестницу, ведущую с подвала на первый этаж.

Адресовано это, конечно, не мне, но с плохим предчувствием я всё равно иду следом за Чижовой, покидая жужжащий улей. После гула, насиловавшего барабанные перепонки, тишина пустынной улицы спального района, освещенного холодным фонарным бликом, едва ли не оглушает.

В нескольких шагах от технического выхода, аккурат на углу безлюдного пустыря хозяина дожидается чёрный мерс с не выключенными фарами и скучающим за рулём водителем.

Григорий Васильевич красноречиво распахивает перед дочерью заднюю тонированную дверцу.

– Садись.

Не требует, но и не просит. Скажем так, вежливо констатирует данность, всем видом давая понять, что торговаться не намерен.

Малая растеряна. Нерешительно смотрит в нутро светлого кожаного салона, переводит взгляд на отца и отрицательно качает головой.

– Я останусь.

Ответ неверный. Батя недоволен.

– Не останешься. Ты едешь домой. Там поговорим.

Попахивает большим скандалом.

– Слушайте, ― открываю было рот, но меня затыкают пренебрежительно вскинутой дланью.

– Тебя никто не спрашивает. Это семейный разговор. Алиса, сядь в машину.

– Нет.

– Алиса. Сядь. В. Машину.

– Нет.

Чижову разрывает на части. Ей и меня не хочется оставлять, чтобы это не смотрелось… не знаю, предательством, видимо, но при этом и папане перечить она не привыкла.

Приходится помочь определиться.

– Иди, ― подталкиваю её в спину.

– Нет. Я останусь с тобой.

– Бл. Да что ж ты такая упрямая? Иди, тебе говорят! Иначе я тебя самолично затолкаю в тачку.

– Вить…

– Езжай домой. Всё нормально.

– А ты?

– И я тоже поеду. Обещаю, ― последнее выделяю нажимом, видя, что мне не особо верят. ― Давай, давай. Так правильно.

– Я позвоню, ― наконец, сдаются, протягивая мне мою мелочевку, что я давал на передержку: трубу, пачку сигарет, ключи. Последней вкладывают ладонь прохладную цепочку, мягко сжимая мои пальцы. Тактильное прощание вместо поцелуя. Которому вряд ли бы обрадовались.

– Не ругайте её, ― окликаю Григория Васильевича, наблюдая как с излишне громким хлопком тот захлопывает за ней глянцевую дверцу. ― Она не виновата. Если хотите сорваться, вымещайте агрессию на мне.

Замешкавшись, ко мне оборачиваются и медленной поступью подходят ближе, разглядывая с… брезгливостью? Что-то похожее. Точно клопа на подушке. Спасибо, нос не зажимают. Представляю, как от меня разит потом и кровью.

– Я разочарован в тебе, Виктор.

А, да. Вот. Не брезгливость. Разочарование.

– Это не новость.

Не сосчитать, сколько раз я слышал нечто похожее от собственных предков. Иногда намного хлеще: порой заслуженно, не спорю, но чаще это были оскорбления ради оскорблений. Выплюнутые с горяча за то, что я не дал денег на опохмел. Или сам не сгонял им за бутылкой. Или за то, что не сдох в младенчестве. По разному бывало.

Накормившись унижениями под завязку за восемнадцать лет, признаться, был уверен, что нарастил такую шкуру, которую уже ничто не пробьёт, но сейчас мне… чё-то как-то стыдно.

– Именно. А ты и не пытаешься ничего делать, чтобы изменить к себе отношение. Я принял выбор дочери, хоть он меня и не устраивает, но это! ― тычут пальцем в охранника на входе, от скуки подслушивающего нас. ― Во что ты пытаешься её впутать? Своё будущее гробишь и её решил растоптать? ― оба оборачиваемся на скрип давно несмазанных петель, замечая вышедшую Яну. Молча закуривающую и протягивающую мне толстовку. Типа, оденься, замёрзнешь. З-забота. ― Оставь Алису, ― скальпельной интонацией Васильевича можно колоть лёд. ― Найди себе кого-нибудь своего уровня и дай моей дочери прожить ту жизнь, которую она заслужила, ― бросают мне напоследок как оплеуху и, усевшись в мерс, машина срывается с места, оглушая ближайшую округу рёвом. Глушителем бы что ль обзавелись.

– Он прав, ― замечает Яна, когда свет задних фар, напоследок выхватив из полумрака перекосившийся металлический забор, полностью теряется за поворотом. ― Вспомни, я говорила тебе о том же самом.

– Заткнись, ― огрызаюсь, стискивая крестик всё ещё зажатый в кулаке.

– Сорокин, очнись! Сними свои розовые очки и увидь, наконец, тоже, что видят другие.

– Думаешь, я такой тупица? Думаешь, сам не понимаю?

– Так если понимаешь, какого дьявола? Чего вцепился в неё так, будто других девиц не осталось?

– Потому что люблю её, понимаешь? Люблю! ― вырывается в сердцах.

Надо же. Вот сказал и сразу полегчало. Несложные, но непривычные слова, конечно, царапают слух, однако на вкус оказываются… приятными.

Люблю.

Бл. В натуре ж люблю. Во попал.

– Пфф, было б за что, ― фыркают с таким пренебрежением, что охота дать Янке подзатыльник. Я не каждый день разбрасываюсь подобными признаниями. Могла бы и поддержать. Независимо от того, нравится ей малая или нет.

– Что, прости?

– Говорю: мне твой вкус не понять, ― стряхивая пепел, делают очередную тяжку, утопая в облаке дыма.

– Так и не пытайся. Я никогда не лез обмусоливать твоих ухажёров. Не вмешивайся и ты, ― забираю у неё полуистлевшую сигарету, в пару затяжек докуривая до фильтра. При Чижовой стараюсь в последнее время не курить. Она ничего не говорит, но знаю, что ей это не особо нравится. Подумывал о том, чтобы попытаться бросить, но бл. Какой тут нахрен бросить, когда вокруг творится чёрти что?! ― Я чего вдуплить не могу: как он пронюхал? У него что, маячок на дочь стоит? Приложение "контроль ребёнка" установлено?

– Запросто. Домашних девочек стерегут как антиквариат. Только что на сигнализацию не ставят.

– Нет, ― бычок летит в ближайшие кусты. ― У неё с предками другие отношения.

– Значит, сама растрепала подружкам. Что с блондинки взять?

Подружкам? Только если одной единственной, но Скворечник не трепло. Да и подругу так бы не подставила.

– Сомневаюсь. Её кто-то сдал. Целенаправленно.

Только вот кто?

Может, кто-то среди сегодняшних "гостей" узнал дочурку местного бизнесмена и решил выслужиться в надежде на награду? Хотя сильно сомневаюсь, что в нашем гадюшнике найдётся такой уникум. Слишком разные эволюционные ступени, чтобы интересы элиты и плебеев могли пересечься.

Да и чревато чесать языком. Если подпольному бизнесу будет грозить хоть малейшая огласка, орги из-под земли достанут стукача и селезёнку ему через глотку вытащат.

Хм… А если Костян решил отомстить за отбитую печень? Не, эта версия тоже отмечается сразу. Он не до такой степени подлый, чтоб гадить исподтишка. И опять же, зассыт подставляться. В случае чего, в первую очередь пострадает как раз его тотализатор, а он на этом рубит нехилые бабки.

Так. Ну всё. Больше вариантов нет.

И это напрягает.

– Да какая разница? ― равнодушно отмахивается Яна. ― Рано или поздно это всё равно случилось бы. Так что пускай твоя ненаглядная сидит в своём пятизвездочном отеле, где спокойно и безопасно. Охраняемая бдительным оком сурового папули-дракона.

Ага. Именно. И теперь, чую, этот дракон и на пушечный выстрел не подпустит меня к своему замку. Не говоря об "опочивальне юной принцессы".

Бл. Карма, конечно, та ещё сука. Вот прям надо было подложить такую свинью именно сейчас, когда у нас только-только всё на…

Так. Стопэшечки.

– Что ты сказала? ― переспрашиваю с плохим предчувствием.

– Ммм? С какого момента повторить?

– Откуда ты знаешь, что она живёт в отеле?

– Ээ… ― мнётся. Мнётся, бл! ― Ты вроде и говорил.

– Точно не я. Я вообще ничего не говорил тебе об Алисе.

– Ну, значит, кто-то другой говорил.

Мнётся и нервничает. А я Яну слишком хорошо знаю, чтобы сразу распознавать ложь и увиливания.

– Например?

– Это так важно? Не помню я.

Убираю вещи в карманы, протягивая перебинтованную руку. Надеюсь, я ошибаюсь.

– Дай свой телефон.

– З-зачем?

– Дай.

Неохотно, но даёт. Выбора нет. Знает, что всё равно заберу.

Забиваю на высветившемся экране пароль и открываю вкладку исходящих. Последний номер не обозначен, но по первым цифрам уже видно, что он не от стандартных сотовых операторов. Жму вызов, включая громкую связь.

–Отель "Жемчужина Юга". Меня зовут Анна. Чем я могу вам помочь? ― разносится бодрый и легко узнаваемый голос девчонки со стойки администрации. Той самой, что выдавала мне бессрочный пропуск на территорию.

Не отрывая мрачного взгляда от побледневшей Яны, молча сбрасываю звонок. Полагаю, дополнительных доказательств нет смысла искать. Всё и так понятно.

– И как это понимать? ― тишина. ― Ещё раз спрашиваю, КАК ЭТО ПОНИМАТЬ, Мирзоева? ― срываюсь на взбешённый рык, заставляя её сжаться, виновато хлопая глазёнками.

– Прости.

– ПРОСТИ?

– Ребят, звук убавьте, ― шипит амбал на входе, грозно набычиваясь. Так, что водолазка в обтяжку грозит вот-вот треснут по швам от переизбытка тестостерона. ― Второй раз просить не буду.

Догадываюсь. С непонятливыми у службы охраны короткий диалог. Проходящий обычно в закрытом помещении. Наедине. Чтоб свидетелей не нашлось.

Со свистом втягиваю ноздрями прохладный воздух, заставляя клокочущую ярость утихнуть и уже более спокойно, насколько способен, продолжаю:

– Ты ведь понимаешь, что я не втащил тебе до сих пор только из-за того, что ты баба. Но исключений из правил никто не отменяет, поэтому я спрашиваю последний раз и если не услышу железобетонных доводов… ну, ты поняла. Итак, Яныч: зачем?

Думает. Нервно сглатывает, тяжело дышит, а главное ― избегает смотреть мне в глаза. Что обычно за ней не водится.

– А сам не догадываешься?

– Я ещё что, и в угадайку с тобой играть должен? Ответ. Мне нужен чёткий ответ.

Янкино оцепенение сменяется истеричностью.

– Что тебе ответить, Сорокин? Сделала потому, что сделала! Потому что задолбалась ждать!

– Чего ждать?

– Когда до тебя уже, наконец, допрёт, что мне недостаточно быть промежуточной станцией. Неужели не очевидно, что я давным-давно по тебе сохну? Или что, ты реально верил, что просто друг такой охрененный, поэтому весь мой мир сузился до одного тебя? Так я тебя огорчу: друг ты дерьмовый. А как человек ещё хуже, но это не отменяет того факта, что я… тебя люблю.

– Бл…дь, ― вырывается из меня тихо. Сотряс вроде не ловил, но горизонт поплыл.

– И это всё? ― усмехаются горько. ― Всё, что скажешь? Да брось, ты можешь лучше.

Не могу. Хотел бы, но к такому повороту точно не был подготовлен. Хоть и да, некие сомнения порой закрадывались, чего уж отрицать, но…

– Ян. Мы это обсуждали, помнишь?

– Обсуждали. Помню. И помню, как в своё время ты чётко дал понять, что никогда не видел во мне девушку. Кореша, сестру, лучшего друга и ещё хз кого. Кого угодно, но не девушку. И я смирилась. А потом мы переспали…

– И ты решила, что что-то изменилось?

– На короткое мгновение обрадовалась, но увы. Быстро стало понятно, что для тебя это ничего не значило.

– Ну и какого тогда хера ты согласилась продолжать!?

– Не знаю. Шаг отчаяния. На что-то надеялась. Думала, рано или поздно ты посмотришь на меня иначе. Но иначе ты смотришь только на свою блондинку.

Заеб… То есть, оказывается, это не мы трахались "без обязательств" всё это время, а только я?! Охренеть, блин. Просто охренеть.

– А рот тебе на что, бестолочь? Почему сразу нельзя было сказать всё?

– Не очевидно? Боялась, что между нами всё изменится. Что ты отстранишься, выставишь между нами барьер и тогда уже не будет больше вообще ничего.

Мда. Не ожидал я, что день может закончиться настолько ублюдски.

– Пздц, Ян. Полный пздц, ― потирая занывшую переносицу, подвожу неутешительный итог. ― Чё ещё могу сказать. И как давно ты… Как давно у тебя эта…

– Лет с шестнадцати.

– Зашибись. Но с парнями крутить всё равно не забывала.

– Пыталась абстрагироваться, переключиться. Невозможно же без перерыва слёзы лить. Решила, что ладно ― пусть хотя бы секс по дружбе. Всё лучше, чем ничего. И тут появляется она. И портит абсолютно всё. Меня и вынесло. Прости.

Яна тянется ко мне, оставляя робкий поцелуй на губах, но я лишь отстраняю её, отрицательно качая головой.

Она права. Она во всём права. Скотом себя за это чувствую, но это, бл, действительно так. Было, есть и будет. Даже несмотря на то, что между нами было. Но искры. Нет её. Не торкает меня рядом с ней. Не разрывает изнутри от переизбытка эмоций. Не выбивает почву под ногами, как выбивает от одного взгляда кукольных невинных глаз.

А главное: Яна не будит во мне мотивацию. Делать что-то. Бежать куда-то. Стремиться к чему-то. Быть… кем-то. С ней я ― это просто я: тот, кого всегда сам же ненавидел и презирал. Малая же, единственная, наверное, в этом мире, кроме разве что Норы, видит во мне нечто большее.

Да, они обе крупно заблуждаются на этот счёт, и ещё сами поймут это, но пока Алиса не поняла ― мой стимул стараться горит очень ярко. Ради неё и ради себя.

– Костяну скажи, что я завтра заеду за своими процентами. И оставшиеся шмотки мои прихвати, будь добра. На днях заскочу, заберу. И это, Ян, ― вот тут говорить становится по-настоящему трудно. По факту за какие-то жалкие пару минут мы только что похерили восемнадцать лет знакомства. ― Чтобы тобой не двигало, это не отменяет факта предательства. Которое, ты знаешь, я не прощаю.

– Но Вить…

– Ты неправильно начала. С самого начала. Нужно было не играть в молчанку, а говорить. Всё на чистоту, без утайки. Так поступают друзья. Чтобы не сложилось в итоге ― неважно. Но точно было бы лучше, нежели чем получилось сейчас.

Закинув толстовку на плечо, разворачиваюсь и ухожу в сторону ближайшей станции электрички, закуривая на ходу. А в башке калейдоскоп сумбурных обрывков.

Яна.

Алиса.

Её батя.

Судебный иск, что впаял мне папаша Маркова, обрадовав на днях.

Что делать с собственной жизнью, которая добралась до самого днища и передаёт оттуда привет. И как не утянуть следом малую…

Надо обмозговать. Надо много чего обмозговать.

* * *

Яна

Ну. Тут всё очевидно. Её отпустит. При условии, что я окажусь вне зоны доступа. В конце концов, на мне свет клином не сошёлся, а она деваха видная. Найдёт себе того, кто сможет перебить "болезненные чувства". Какими бы они не были: настоящими или же самой себе внушёнными, что тоже немаловероятно.

Да, жаль. Да, обидно, но я не садист, чтобы мучить её своим присутствием, давя на нарывающую мозоль. А пока я вмешиваюсь в её жизнь ― она так и будет буксовать. Следовательно, нужно исчезнуть. Дать ей свободы.

Сможем ли мы когда-нибудь вернуться к тому формату, что имели? Нет. Враньё и крысятничество не прощается, какими бы мотивами оно не оправдывалось. Это моё правило и изменять ему я не собираюсь.

Сможем ли мы просто общаться? Не как друзья, но как давние знакомые? Здесь время покажет.

При любом раскладе, как бы не звучало банально, я желаю ей счастья. И если понадобится помощь, буду рядом и помогу. По возможности. О чём и сообщил ей, когда заходил за вещами в субботу.

Судебный иск

С ним сложнее, но, встретившись с Марковым-старшим на выходных, мы вроде пришли если не к общему знаменателю, то к выгодной договорённости. Грубо выражаясь, заключили сделку.

Для этого потребовалась долгая приватная беседа на повышенных тонах с переходом на личности и взаимными угрозами, но что поделать. Как я и говорил Алисе: работаем в тех условиях, которые имеем и теми способами, которые нам представлены.

В конце концов, упоминание имени собственного сына в бумажках по судебным разбирательствам личности его уровня не нужны. Ведь, кроме имени, будут обнародованы и причины, что может навредить репутации тупого отпрыска в будущем.

Марков-старший сам это понимает, о чём дал мне понять ещё в тот день, когда подкараулил у школы, вручив письмо счастья, которое по факту было лишь средством запугивания. Ради достижения конкретной цели.

Да, можно было бодаться и пойти на принцип, обеспечив себя не самыми приятными последствиями, но по стечению обстоятельств вышло так, что его желание совпало с моим.

Хорошо ли это? Плохо ли? Хрен знает.

Как бы комично не звучало: время и здесь всё расставит по местам. Другое дело, что я не представляю: как отреагирует на моё решение Алиса. Сомневаюсь, что одобрит. Нет, даже не так ― больше чем уверен, что не одобрит. И если так, то… всё.

Откровенно говоря, Чижова ― единственное, что заставляет пошатнуть всю уверенность в правильности того, что я собираюсь делать. Потерять её… я не представляю. Не могу. Не хочу. И, видимо, по этой самой причине, как последний мудак, прямо сейчас сбрасываю от неё входящий.

Прости, малая. Мы поговорим чуть позже. Как только я доделаю намеченное. Твой голосок прекрасен и подобен музыке, но сейчас он может всё усугубить. Меня и так лихорадит на эмоциональной карусели.

Рука, выставленная в открытое окно, вздрагивает от мощного пинка в дверь. Успевшая вытлеть часть пепла срывается с сигареты, коротким росчерком летя вниз.

– Бл, харе долбиться! ― с злобой бросаю через плечо.

– Долго штаны просиживать собираешься, лодырь? Мать лежит, пошевелиться не может, быстро метнись за едой. Жрать хочу, ― орёт по ту сторону отец.

Задрал. Мать лежит, потому что благодаря тебе, гамадрил, она теперь гипсованная, со штырями и окончательно бесполезная для общества. От неё и раньше-то толку было немного, а теперь и вовсе в обузу превратилась.

– А самому слабо? Или жопа треснет от перенапряга?

– Ты как разговариваешь, щенок? Борзый слишком? Выйди и скажи лично. Или только тявкать способен, спрятавшись за замками? Понавесил, будто здесь есть что-то твоё!

Бл, как же достал. Трезвый он ещё хуже, чем пьяный. Бухим хоть либо блюёт, либо дрыхнет, сильно не раздражая. В редкие же моменты прозрения резко вспоминает, что он, типа, глава семьи и все ему обязаны.

Отстреливаю окурок в растущую под окнами зелень и, на пятках развернувшись, отпираю засовы, резко распахивая дверь.

– Говорю лично. Хочешь жрать, иди сам, ― раздражённо бросаю обросшей роже. Его морда уже настолько оплыла от постоянных пьянок, что водянистых глаз не видно. Одни щёлки.

– А ты тогда на что? Воздух переводить? Будет от тебя толк когда-нибудь или нет?

– А от тебя? От тебя какой толк?

– Поговори ещё. Шагом марш в магазин, дармоед. Живёшь тут, так делай, что велено.

– Жил.

– Что?

– Что слышал. Надеюсь, когда в следующий раз свидимся, мне придётся нести цветы на твою могилу.

Хватаю с постели заранее собранную спортивную сумку и иду на выход. Печально, но туда свободно уместилось всё барахло, накопленное за восемнадцать лет. Даже место осталось.

– Чё ты там лопочешь? Мать, ты слышала? У хорька зубы лишние, ― переграждая дорогу, хватают меня за рукав, оттягивая свитер. ― Стой, куда собрался? Я с тобой не закончил.

– А я закончил, ― отпихиваю отца, но агрессии в этом внешне неказистом существе не меньше, чем дерьма. Завязывается даже не потасовка, а жалкое подобие стычки, в которой тот совершает глобальную ошибку ― задевает цепочку на шее, едва не сорвав её.

Обычно я стараюсь хоть сколько-то держаться. В идеале, вообще не находиться дома в это время. Но ванна терпения, кажется, перелилась через край.

Слишком много всего навалилось разом.

Слишком много.

Я просто не вывожу.

Не отдавая себе отчёта, с разворота врезаю ему по виску. Тело мешком оседает на пол, очумело тряся башкой. Мать верещит как ошпаренная, лёжа в постели и вслепую нашаривая костыль. Фонит телек, включённый на новостях. На улице гудит газонокосилка. В залитой солнцем комнате кружит пыль. Воняет табачным дымом. Скачут солнечные зайчики по рванным обоям. Тупой сюр какой-то. Но именно такой я запомню помойку, в которой родился и рос.

Брезгливо бросаю частично оглушённому отцу уже не нужный ключ от своей комнаты и, игнорируя женские визги о том, чтоб я не смел уходить, иначе они вызовут полицию, ухожу. Надеюсь, что навсегда.

* * *

– Чего так долго? ― нетерпеливо осаждаю Мишу, едва замечаю его на горизонте. Того самого тюфяка Мишу, что набивался мне в гиды.

– Так пробки же.

– Пробки у бутылок. Пошли, ― первым ныряю в прохладное нутро спортзала и, минуя лабиринты коридоров, направляясь в дальнюю часть. По пыхтению за спиной очевидно, что следом послушно, пусть и без особого рвения плетутся. Ещё б не плёлся, иначе пендаля дам для ускорения.

Особенность здешнего местечка ― здесь всегда кто-нибудь занимается. Утро, день, вечер, выходной, будний день, праздники ― по барабану. В здоровом теле ― здоровый дух, так что тренажёрки вечно заняты. Порой приходится ещё и очереди ждать.

– Дарова, ― обмениваюсь рукопожатием с Егором, другом друга Никитоса, который приходится мужем то ли его тётке, то ли кузине. Я, честно говоря, не особо вникал во всю эту сложную ветку, но Егор ― дядька классный. Бывший профессиональный спортсмен, ныне тренер в не очень крупной, но известной в городе сети спорт-центров. Именно случайная встреча с ним дала мне в своё время хорошую базу ― как в прокачке физформы, так и в закалке характера. ― Привёл шпендика, ― киваю на Миху, приохреневшего от переизбытка вокруг себя потных качков. Как бы не обмочился от страха. ― Не сломается?

Того окидывают профессионально оценивающим взглядом.

– Не сломается. И не таких выхаживали.

– Выхаживали? Зачем меня выхаживать? ― напрягается дрыщ.

– А, да. Ты ж ещё не знаешь, ― подталкиваю его между лопаток, заставляя подойти ближе. ― Знакомься, Мишутка. Твой тренер ― Егор… Эээ, как тебя там по отчеству?

– Да неважно, ― отмахиваются благосклонно.

И то верно, если тебе под полтинник ― это ещё повод заклеймить себя унылыми правилами вежливости.

– Значит, просто Егор, ― киваю, закрепляя результат. ― Отныне он твой отец родной, мать и брат в одном флаконе. А то его личный раб два часа в сутки, три раза в неделю. Делай всё, что он скажет и, глядишь, станешь настоящим мужиком.

Наконец-то, до Михи начинает доходить.

– А кто-нибудь меня спросил: я в этом нуждаюсь?

Медленно и даже почти без угрозы разворачиваюсь к нему, а тот уже жмурится, шарахаясь. Во зашуганный.

– Нуждаешься, ― заботливо поправляя ему школьный галстук, заверяю. ― Если не займёшься прокачкой своих яиц, очень скоро они отсохнут. А девочки евнухов не любят. Так что два часа, три раза в неделю ― запомнил?

– З-запомнил, ― подхрипывают в ответ. ― Только не души.

А, да. Удавку слишком сильно затянул. Случайно. Наверное.

– Вот и умница. С тебя оплата за полгода вперёд и можешь приступать хоть прямо сейчас. Ты ж взял переодёвку, как я велел? ― получаю неуверенный кивок, но и этого достаточно. ― Чудесно. Касса в кармане Егора. Наличные приветствуются. Для тебя всё равно копейки, а человеку приятно. Считай это скромной инвестицией в нового себя. Учти, ― грозно нависаю сверху. ― Будешь филонить: я узнаю, найду тебя и отмудохаю. Это понятно?

– Д-да.

– Вот и славно. Ну. Удачи, ― напутственно похлопываю по худому плечу. Кожа и кости, как ещё не гремит при ходьбе. ― Поверь, друг: ты мне потом спасибо скажешь. Я знаю. Через тоже самое проходил.

Когда-то и меня сюда вот так же привели. Я, конечно, изначально был в лучшей форме, чем он, да и постоять за себя умел, но несколько лет постоянных еженедельных тренировок не прошли даром. Чтобы махать кулаками много ума не надо, а вот чтобы просчитывать наперёд собственные возможности и уметь оценить силы противника ― здесь-таки надо попотеть.

Для Мишки это всё пока слишком сложно, и в большинстве не нужно. На начальных этапах ему достаточно просто набрать массу и обрасти шкуркой внутренней уверенности, чтобы, наконец, научиться давать отпор. Так что с чистой совестью оставляю Егору на попечение шестьдесят килограмм неюзанного пластилина. Лепи ― не хочу.

Понятия не имею, зачем это делаю и за ким чёртом подвязываюсь под помощь тому, кто её не просил. Видимо, закрываю личный гештальт. Типа, чтоб моё краткосрочное пребывание в школе пошло на пользу хоть кому-то.

Ну а дальше всё зависит от Михи. Соскочит ― сам олень, просрал шанс. Не соскочит ― что ж, тогда ещё не один раз вспомнит меня добрым словом. Или не очень добрым. Хз. Похрен.

График плотный, поэтому не задерживаюсь и иду дальше по намеченному списку, попутно сбрасывая очередной звонок Алисы.

Скоро, малая. Скоро. Я дико соскучился. Три дня тебя не видел.

С того вечера пятницы мы ведь больше не виделись. Созванивались, списывались, но не виделись. И знаете, что?

Это мучение. Натуральное мучение.

Три дня. Всего три грёбаных дня, а меня ломает как торчка в активной фазе, до хруста в позвоночнике. И хотелось бы убедить самого себя, что от недотраха, но хрен бы там. Ломает от самой невозможности видеть её. Прикоснуться. Поцеловать. Каких-то три дня…

А если больше? Это ж свихнуться можно.

Пара пересадок и вот уже я быстрыми шагами пересекаю оживлённую набережную, направляясь к знакомому пафосному зданию. Обтекаю народ и тихо усмехаюсь себе под нос, наблюдая за происходящим.

Туристы такие клоуны. Так эмоционально на всё реагируют, словно на другую планету прилетели. Выряжаются в нелепые сувенирные шляпки и футболки с эмблемой города. Скупают полотенца с той же эмблемой. Фоткают береговую линию по стопятьсот раз, а следом снимают ещё и себя на том же фоне, чтобы после отпуска остались воспоминания. Море же, море же увидели!

А я… Я ведь всю жизнь живу здесь, буквально в шаговой доступности, и не помню, чтоб вообще прежде замечал все прелести курортного города. Морской запах, шум волн, переливающийся солнечный блик на воде – всё это всегда воспринималось лишь белым шумом. Привычным и скучным. Но ведь на самом деле всё не так плохо....

"Мы можем выбирать, что нам видеть: звёзды на небе или окурки под ногами" вроде так недавно, а словно целую вечность назад как-то сказала Чижова. Не дословно, но смысл тот.

И, чёрт возьми, она права. Жаль, что осознание этого приходит слишком поздно. Жаль, что она появилась так поздно. Только с её появлением моё серое существование среди серой унылости окрасилось яркими красками.

А вот и знакомый парадный вход.

– Добрый день. Я оповещу Алису Григорьевну, ― уже привыкшая ко мне "Анна" с ресепшена тянется к стационарному отельному телефону. Приходится придержать прыть, перегибаясь через стойку и нажимая кнопку сброса.

Малая здесь. Отлично, это просто отлично. До безумия хочу её увидеть, но прежде закончу то, ради чего пришёл.

– Хозяин на месте?

На меня растеряно поднимают глаза.

– Григорий Васильевич? На месте.

Отлично. Я боялся, что он где-нибудь в отъезде.

– Сообщи, что Виктор Сорокин хочет с ним поговорить. Можно кину пока сюда? ― не дожидаясь согласия, спортивная сумка глухо шлёпается на кафель и отпинывается в угол.

Так. Предпоследний пункт в моём списке. Порешаем этот вопрос и я, наконец, затискаю маленькое блондинистое создание. А потом сообщу последние новости, после которых меня пошлют. Далеко и надолго.

Глава девятнадцатая. Год ― это всего лишь триста шестьдесят пять дней

POV САЛАМАНДРА

"Ну как?"

"Никак. Трижды сбросил звонок"

"Зря я уехала. Давай вернусь?"

"Нет, не надо ♡ "

"Точно?"

"Ага"

"Выше нос, детка! Всё будет пучком. Я с тобой, только маякни. Пригоню с одноразовыми платочками и винишком =*"

Отправив стикер с обнимашками, сворачиваю диалоговое окно с Кариной, подвисая, зацепив взглядом заставку рабочего экрана. На которой запечатлены мы: я и Витя в бассейне. То самое фото, что успела сделать Скворцова. Ракурс сбоку и, по большей части, видно одну широкую спину Сорокина, но потому я её на фон и поставила. Слишком уж хорош вид.

На душе даже не кошки скребутся, а загнанные в угол дикобразы беснуются. Мы не виделись все выходные, ограничиваясь короткими разговорами и ещё более короткими сообщениями, и я так ждала понедельника, чтобы обнять его… Но Витя в школе не объявился. А теперь ещё и на звонки не отвечает.

Не хочу, но снова себя накручиваю. А если что-то случилось? А если он не сдержал слово и, едва я уехала, опять дрался? И теперь лежит с осложнениями, пока в него втыкают трубки, но сознаваться мне в этом не хочет, вот и молчит? А если Яна, улучив момент, решила его "приободрить" и он теперь не знает, как мне об этом сообщи…

Так, тпруу.

Куда тебя понесло, Чижова? Забыла? Доверие. Доверие, доверие и ещё раз доверие. Необоснованными подозрениями я унижаю не только Витю, который пока не давал повода в себе усомниться, но и саму себя. Это не дело. Это априори тропинка, ведущая в никуда, а, значит, будем умнее и не станем на неё ступать.

И всё равно виски надсадно сдавливает. Под настроение как нельзя подошёл бы дождь и пасмурная хмурость, но куда там. Сквозь кристально чистое стекло слепит от солнца, а от громкой танцевальной музыки у бассейна даже тройной стеклопакет не спасает.

Сквозь тонкие прутья балкона несложно разглядеть отдыхающих и даже чей-то надувной круг в виде пончика, забытый на газоне. Аниматоры отплясывают на тропинках, уговаривая разлёгшихся в шезлонгах станцевать "макарену", а возле бара "на воде" не иссякает очередь к прохладительным напиткам.

Движение и шумиха у нас здесь всегда, буквально двадцать четыре часа на семь, вплоть до наступления холодов, так как главный бассик с подогревом. И обычно беззаботная атмосфера нисколько не напрягает. Наоборот, по утрам отлично бодрит.

Однако не сегодня. Сегодня всё только раздражает.

Обняв себя руками, стою у окна, смотря на множество ярких точек внизу, а внутри всё сдавливает. Чара, словно чувствуя мой раздрай, ободряюще толкается мокрым носом в ногу, гавкая. Мол, выше нос, хозяйка. Прорвёмся.

– Прорвёмся, ― благодарно улыбаюсь ей, почёсывая загривок. ― Правда, Бегемот?

Пушистое, вылизывающее себя чудо, неохотно вскидывает голову и, потеряв равновесие, неуклюже падает с задранной лапой на покрывало. Неповоротливый тюленёнок.

– Мяв, ― недовольно прилетает мне за то, что отвлекла.

– Прости, ― в нерешительности стискиваю телефон. ― Как думаете, позвонить снова или будет слишком навязчиво?

Возможности подумать не даёт стук в дверь. На секунду сердце недоверчиво ёкает, вырисовывая образ того, кто может оказаться за дверью, но нет. Это всего лишь папа.

– Можно? ― интересуются деликатно.

После пятницы между нами что-то неуловимо изменилось. Не могу сказать, что выстроилась стена, но напряжение в общении возникло однозначно. И это при том, что мы не ругались. Не было ни ссоры, ни скандала, даже отчитываний с ультиматумами ― и тех не было.

Папа сроду не повышал на меня голос. Не повысил его и после того, как увёз с боёв. Лишь уже по приезду, наедине, объяснил свою позицию: вежливо и предельно доходчиво. Обрисовав не самую радужную перспективу для подобного рода отношений. Даже примеры привёл из собственного опыта и наблюдений.

После этого мы толком больше не пересекались. И тем более не разговаривали. Я даже не спускалась, чтобы присоединиться к родителям на обедах и ужинах, но не потому что устроила бойкот, а потому что кусок в горло не лез и не лезет по сей момент.

А теперь вот он пришёл. Лично.

– Конечно, ― даю ему войти, удерживая за ошейник Чару, чтоб та не умчалась на волю.

Неловкость ― вот, что я сейчас чувствую. Не зная, что говорить ― замираю посреди комнаты и накручиваю на палец подол сарафана.

– Отвлёк от чтения? ― кивают на раскрытую книгу, лежащую корешком вверх в кресле.

Отрицательно мотаю головой.

– Пыталась. Не могу сконцентрироваться.

Глаза цепляются за знакомые буквы и даже складывают их в слова, а те в предложения, но маломальский смысл упорно ускальзывает, оставляя в голове кашу.

Папа, осторожно отложив книгу на кофейный столик, присаживается в кресло, сцепив руки в замок. Напряжён, взгляд прячет. С удивлением осознаю, что неловко не мне одной.

– Вероятно, сейчас ты зла, обижена или вовсе меня ненавидишь.

– Это не так.

– Надеюсь. И да, я допускаю, что могу быть местами неправ или излишне резок, но прошу благосклонности. У меня не так много дочерей-подростков, чтобы спокойно наблюдать, как они губят свою жизнь.

– А губят ли?

– Сама как думаешь?

– Думаю, что каждый имеет право учиться на своих ошибках.

– Отчасти, да. Но зачем наступать на грабли, если можно этого избежать?

– Ради роста личности? Опыта?

Мой ответ вызывает тихую усмешку.

– В этом возрасте все считают себя очень самостоятельными. Сам таким был. Но ведь вы оба: и Виктор, и ты ― ещё дети.

– И как же повзрослеть, если не давать нам шанса?

– Видимо, в какой-то момент родителям всё же стоит уступить и ослабить поводья, надеясь на лучшее.

Непонимающе хмурюсь.

– Значит ли это, что…

– Я не стану мешать, если ты об этом. Но и не в восторге от твоего выбора, как ты можешь догадаться.

Чувствую… облегчение, да? Не камень с души, но увесистый булыжник точно сейчас перестал сдавливать плечи. Подчиняясь мимолётной эйфории, делаю то, что делала всегда, вне зависимости от возраста: залезаю к папе на коленки, обнимая его.

– Ты видишь только одну сторону медали. Она неказиста, верно, но есть ведь и обратная. Витя тебе не нравится. Я понимаю: почему. По тем же самым причинам изначально он не понравился и мне, однако… Он другой. Со мной ― он другой. Гораздо лучше, чем хочет казаться.

– Надеюсь на это, дочка. Я надеюсь, ― поглаживая меня по спине, удручённо откликаются. ― Пока ты была маленькой, всё было куда легче.

– Девочка выросла, ― прижимаюсь к нему покрепче, вдыхая горький запах одеколона. ― И влюбилась. Сильно влюбилась.

– Вижу. Поэтому и понимаю, что удерживать тебя силой не получится. Хотим мы того с мамой или нет, но мы уже ничего не решаем. Остаётся только принять, ― перед моим носом промелькивает киндер. Киндер!? Вопросительно отстраняюсь. ― Он ждёт тебя внизу, ― вручают мне сладость, а я от его слов забываю, как дышать. ― Хочет кое-что сказать.

От накрывшей радости, смешанного с недоверием, впадаю в ступор.

А затем срываюсь с места.

Несусь к двери, и снова зависаю. Возвращаюсь к папе, быстро целую его в щеку, забираю киндер и лишь потом уже лечу к лифту. Окрылённая и счастливая.

Какой же медленный старый скрипун! Не видишь, я спешу? Остервенело вдавливаю бедную кнопку, хоть и понимаю, что от этого тот быстрее не приедет, но ведь нетерпение грызёт под ложечкой. Как тут стоять спокойно?

Наконец, загорается зелёный треугольник, вот только четыре этажа ― это так долго! Ещё и кабина останавливается на каждом, подбирая народ, который смотрит меня как на чокнутую, когда, растолкав их локтями, я первой вылетаю в холл.

Но там пусто. В смысле, нет, разумеется, тут редко бывает безлюдно, вечно кто-то отдыхает на диванчиках, но тот, кто нужен ― его нет. Интуитивно выхожу на улицу и… нахожу того, кого искала.

Витя курит в сторонке, возле того самого дерева, под которым мы целовались. Замечает меня, выбрасывает едва зажжённую сигарету и идёт навстречу.

На секунду включается паника, возвращая все сомнения, что я успела выстроить шаткими баррикадами в своей голове. Только это заставляет меня затормозить, ожидая первого шага от него. И Сорокин делает его, хватая меня за плечи и привлекая к себе для поцелуя.

Долгого, пылкого, пусть и с никотиновым привкусом, но такого прекрасного, что всё вокруг растворяется. Смотрят на нас или нет, какая разница, если тебя так целуют. С удовольствием бы растянула эту секунду в бесконечность, однако Витя отрывается первым.

– Я скучал.

Я тоже. Очень. Он даже не представляет, как. Вот только отвечаю очень по-женски.

– Мог прийти раньше.

– Не мог. Были дела.

Блин. Меня настолько окрылило его появление, что только сейчас замечаю, что он мрачнее тучи.

– Есть проблемы? ― с плохим предчувствием царапаю ногтями ткань его свитера. Белый. Белый свитер. Я так привыкла к одной и той же чёрной толстовке, что белое, вне стен школы, просто не могу на нём воспринимать.

– Надо поговорить, малая.

"Надо поговорить" ― звучит как занесённая над осуждённым сталь, за секунду до обезглавливания. С этой фразы обычно либо всё заканчивается, либо начинается не очень хорошее. И всё же я послушно позволяю увести себя по деревянному настилу, что ведёт вглубь территории.

Люди, занимающиеся ландшафтным дизайном нашего отеля ― настоящие профессионалы, потому что такой цветущий оазис ещё не везде в этом месяце встретишь. Сейчас, конечно, бутоны садовых роз уже тихонько осыпаются, но зато другие вовсю цветут. Как та же Канна, веточку которого по пути срывают и протягивают мне.

Ммм… можно ли считать, что Витя Сорокин подарил мне "вонючий веник"?

Уходим по "декоративному" навесному мостику к берегу, мимо закреплённых за номерами личных соломенных бунгало. На пляже уже менее людно, чем у бассейнов, хотя находятся те, что не боятся закалки прохладными температурами.

Мы не рискуем и, отойдя в сторонку, усаживаемся на гальку. Плечом к плечу. Так, чтобы всё постороннее осталось за спинами, а перед нами накатывали пенные волны, доходя практически до кончиков пальцев моих вытянутых ног. Снимаю шлёпки, роя среди мелких камушков углубления. Приятно, романтично и… волнительно.

– Это Яна, ― первым нарушает молчание Витя, разглядывая рассекающий вдалеке воду катер, пока я, заправив Канну за ухо, шуршу обёрткой от помятого киндера. Скрыть нервяк ведь как-то надо. ― Яна позвонила твоему отцу.

– Знаю.

– Он сказал?

– Нет, ― разламываю шоколад, угощая Сорокина и облизывая сладкие пальцы. ― Догадалась.

Несложная задачка, уровня начальных классов.

– Ну вот. Теперь можешь не беспокоиться о ней. Она больше не станет проблемой.

– Почему?

– Потому что я таких подлянок не спускаю.

Хм…

Нет, я рада, конечно, что на один головняк станет меньше, но всё же… не слишком ли жестоко?

– Она тебя любит, ― грустно замечаю, соединяя половинки выпавшей из капсулы игрушки. Не повторка, надо же. Жираф, фламинго, крокодил и кенгуру уже есть. А теперь вот ещё забавный пингвин в комплект попался.

– Да, она сказала.

Ого.

– И что ты?

– А что я? ― усмехаются, оборачиваясь ко мне. ― Я люблю другую, ― ну вот, снова заливаюсь краской. Он же это обо мне, да? А то мало ли… ― Но, видимо, не судьба нам быть вместе, ― продолжают и сердце с треском разбитых осколков ухает вниз.

– На это есть веская причина?

– Более чем. Через пару дней я уезжаю.

– Куда?

– На сборы, ― из кармана достают смятый лист и протягивают мне. Беру, а у самой руки ходуном ходят. Едва не рву тонкую бумагу, сглатывая ком при виде всего одного только слова.

– Повестка? Ты же учишься, у тебя отсрочка.

– Уже не учусь, ― в раскрытый от недоумения рот задувает ветер, и мне его услужливо прикрывают. ― Папаша Маркова весьма оперативно всё делает. Да и вообще, оказался почти вменяемым, по сравнению-то с сыном. Даже, вон, ― кивок на повестку. ― Подсобил, а то ещё ждать бы пришлось неизвестно сколько.

– Подсобил? ― скептически морщусь.

– Именно. Это моё решение. Уйти из школы и пойти в армию. Только моё. По-хорошему, мне, конечно, сперва нужно было посоветоваться с тобой, но…

– Но ты слишком привык быть самостоятельным, чтобы спрашивать чужое мнение.

– Отчасти, да, но по большей части просто зассал. Боялся, что передумаю, если увижу тебя раньше, чем мы всё подготовим.

Мы. Мы ― это он и Марков-старший? Тандем, который мне не приснился бы и в страшном сне.

– А точно ли нужно это делать, раз есть сомнения?

– Моё единственное сомнение ― ты. Остальное ― костяшки домино, сами сложившиеся в нужном порядке. Ты сама прекрасно видишь, что эта школа ― не моё. Она душит меня, а не имея возможности двигаться дальше, я буксую и загниваю.

– И армия тебе в этом поможет?

– Даст время подумать. Всё равно ведь пришлось бы туда идти, так что лучше сейчас.

– Понимаю, ― не верит. Только снисходительно хмыкает. ― Правда понимаю. Хоть принять и сложно.

– Догадываюсь, но чтобы был толчок ― нужен разгон. А менять что-то давно пора. Город, место, направление…

– Девушку, ― подсказываю, за что получаю по губам. Ай!

– Не говори так. Никогда.

– То есть, ты меня не бросаешь?

– Полагаю, это сделаешь ты.

– С чего бы?

– А есть альтернатива? Ты мне ничего не должна. Глупо ждать год того, с кем знакома всего-ничего, поэтому просить я не буду.

– Да и не надо просить, ― кладу голову ему на плечо, прижимаясь поближе. В глазах стоят слёзы, но не пускаю их в ход. Держусь. ― Ты ведь будешь мне звонить, писать? По возможности. Там же можно брать с собой телефон?

Пауза.

– Ты серьёзно?

– Ну, ждать было бы гораздо легче, будь ты хоть иногда на связи.

– Я не об этом. Год, понимаешь? Год ― это долго.

Очень долго. Безумно долго и, если честно, я в смятении от новости. Поэтому пока что не могу рационально мыслить. Знаю лишь одно: я не готова его терять. Точно не вот так.

– Да всего-то триста шестьдесят пять дней. Хотя, не спорю, это будут очень непростые триста шестьдесят пять дней. Придётся шваброй как-то отбиваться от поклонников. Видишь, там целая очередь уже выстроилась, ― насмешливо киваю в пустоту.

Юмора не оценили.

– Тупая шутка. Не надо так. Я ж, когда вернусь, всех нахрен выпотрошу. Слово даю.

– Ччч, ― успокаивающе глажу его по руке, а то прям завёлся. ― Расслабься. Ну какие поклонники? Сорокин, я ждала восемнадцать лет тебя. Если нужно, подожду ещё немного. И никого другого мне не надо. Неужели ты так до сих пор и не понял, что не в моих привычках распыляться? Я свой выбор сделала. Дальше зависит только от тебя, ― Витя просто смотрит на меня и молчит. Даже не моргает. И меня это напрягает. ― Ты только скажи: хочешь ли этого сам? А то вдруг это такая аккуратная попытка загаситься от отношений, которых тебе, если что, уже точно не избежать по возвращении.

Снова ойкаю, но на этот раз от того, что меня сгребают в охапку и усаживают верхом на себя. Так, чтобы мы оказались лицом к лицу.

Мамочки. Я уже говорила, что он обалденно целуется? Я это просто обожаю. Так же сильно, как и его несдержанность, с которой он обхватывает меня ладонями за голову, покрывая пылкими поцелуями каждый миллиметр кожи.

Вот только даже его необузданная, местами немного корявая, но такая обезоруживающая нежность меркнет рядом с тем, что вырывается из него с придыхом в следующую секунду:

– Я люблю тебя, знаешь?

– Теперь знаю, ― голос дрожит и первые слёзы всё-таки прорываются на свободу.

– И чего ревём, дурочка? ― стирая большими пальцами мокрые дорожки, вздыхают тоскливо.

– Эмоции.

– Это ты ещё моих не знаешь. Но так надо. Сложно объяснить, я просто это чувствую.

– Надо так надо, ― шмыгая, накрываю его руки своими.

– И ты даже не злишься?

Почему сегодня все меня об этом спрашивают?

– Я немного расстроена, но это ничего. Год пройдёт быстро.

– Думаешь?

– Я умею себя развлекать. К тому же впереди выпуск и экзамены на поступление. Нужно усердно готовиться. Так что это даже отлично, что ты со своим шикарным телом не будешь маячить в поле зрения, отвлекая.

Снова неудачная попытка пошутить, но своей цели она достигает ― разряжает обстановку.

– Отлично. Рад, что мой отъезд принесёт тебе пользу.

– Нам обоим. А к тому моменту как ты вернёшься, я уже, надеюсь, подыщу съёмную квартиру. И если захочешь, мы сможем…

Звучит так красиво и неправдоподобно, что язык не поворачивается договорить. Но Витя делает это за меня.

– Жить вместе?

– Попробовать. Если захочешь.

Широкая искренняя улыбка Сорокина ― отдельный вид прекрасного. Зачем он её прячет? Впрочем, нет. Пускай прячет. Пусть она будет принадлежать и адресовываться только мне.

– Обсудим это попозже, ― блуждая кончиком носа по моим скулам, негромко отвечают. ― Где-нибудь через годик. А то как знать, может ты к тому моменту всё-таки найдёшь себе кого-нибудь получше.

– Эй, а как же обещание всех выпотрошить? Противоречишь сам себе. Нет уж, не рассчитывай. Ты так просто не соскочишь.

– Как там твой покойный любимый француз вещал? "И только смерть может разлучить их"?

Несмотря на ситуацию, меня пробирает на смех. Запомнил! Запомнил ведь! Я была уверена, что он толком и не слушал всё то, что я ему зачитывала вечерами, разбирая диалоги Эдмона Дантеса на составляющие, а он слушал!

–Вы рассуждаете, как устрица, друг мой, ― салютую ему с умным видом, воплощая маленькую мечту и используя, наконец, одну из любимых цитат в жизни.

К сожалению, вся дурашливость быстро улетучивается. Слишком уж горчит осадок от понимания скорого прощания.

Всё изменится.

Не успев толком завязаться, скоро всё изменится.

Поёрзав на Сорокине, устраиваюсь поудобнее на глухо отстукивающей груди, обхватив его за пояс.

– Теперь не осталось никакого стимула ходить в школу. Раз тебя там не будет, ― с грустью замечаю.

– Да, ― поглаживая меня по спине, соглашаются. ― Меня тоже беспокоит, что я не смогу присматривать за тобой.

– Вот как раз это заботит меня в последнюю очередь. Справлялась ведь как-то до тебя.

– Именно. "До" меня. Но, по крайней мере, Марков точно теперь заткнётся.

– Что так? Дал обет молчания?

– Да не. Всего лишь переводится в другую закрытую школу. Куда уж, не в курсе.

– Ого. Неужели его отец согласился?

– Выбора не было. Это уже решение дирика. Челу надоело выслушивать в свой адрес угрозы и, вытащив из архива жалобы, что катали на его сынишку учителя последние пару лет, он решил проблему радикально. Теперь никто не прикопается: два ученика затеяли драку ― оба вылетели. В назидание другим. Так что шакалы присмиреют. Но если что, и Алис ― я серьёзно, сообщай мне. Обо всём.

– И тогда ты дезертируешь, примчавшись разбираться?

– Сомневаюсь, что получится. Но с батей твоим я договорился: он побудет на подстраховке.

Офигеть. С "батей" он моим, видите ли, договорился. Обо всём позаботился, чтоб спуску мне не давать и контролировать ситуацию на расстоянии. Нет. Как бы папа скептически к Вите не относился, но в одном они точно споются: в общем желании окружить меня гиперопекой.

– Нора знает?

– Знает.

– Как отреагировала?

– Лучше, чем я думал. До отъезда на сборный пункт у неё перекантуюсь. Она там уже вовсю планирует "прощальный" ужин. Ну чтоб как положено: с соплями в салате и рыданиями в кастрюлю. Ты тоже, кстати, приглашена.

– Отлично. Краситься тогда не стану. Чтоб тушь не поплыла.

И сейчас не стоило, потому что слёзы опять текут ручьём, оставляя кляксы на его свитере. И Витя это прекрасно чувствует.

– Эй, ну хорош. Чего нюни распустила? Прям в последний путь провожаешь. Хотя согласен, кое-что особенно обидно, ― горячие пальцы мягко соскальзывают со спины и красноречиво ныряют под юбку сарафана, с хозяйской деловитостью сжав моё бедро. ― Мы не всё ещё с тобой попробовали из того, что я запланировал. Но ничего, у нас ещё есть немного времени. Как думаешь, успеем наверстать?

Улыбаюсь в пустоту, хлюпая носом и стискивая его ещё крепче. Настолько, насколько могу. Настолько, насколько хватает сил.

– Успеем. Ночи длинные. Если не спать. Так что планы на то, где "перекантоваться", тебе придётся пересмотреть.

– Хм. Мне определённо нравится ход твоих мыслей, ― как же приятно. Просто сидеть и обниматься. Дышать в унисон. Чувствовать в унисон. Растворяться в ком-то. ― Малая…

– Ммм?

– Запомни: ты моя Саламандра. Только моя.

Уму не постижимо, но впервые дурацкое прозвище вызывает у меня не отторжение, а восторженный трепет.

– Твоя.

Только его. А он ― мой. Теперь уж точно.

Эпилог

POV СОРОКА

За окном проплывают смазанные очертания бесконечных российских лесов и полузаброшенные деревни. Иногда выскакивают пожухлые луга, с пасущимися на них коровами и козами. Ещё реже ― станции, часто находящиеся в такой глухомани, что непонятно, как и оттуда появляются новые попутчики, деловито загружающиеся на поезд с тюками наперевес.

Чем дальше уезжаем от севера на юг, тем сочнее становятся краски. Будто кто-то прибавляет контрастности в настройках. В Новосибирске всё уже жёлтое, а деревья торчат из земли голыми палками, зато на подъезде к Краснодару кругом зелено.

За трое суток какую погоду только не застаём: и дождь с пасмурностью последних дней октября, и ветер, тушащий торопливо выкуренную на короткой остановке сигарету, и пробивающееся сквозь тучи слепящее солнце. А теперь мы снова в вагоне, слушаем умиротворённое "тыгыдык-тыгыдык" по рельсам и провожаем взглядом машущие нам вслед оборванными листовками столбы электропередач.

Несмотря на постоянный конвейер выходящих-входящих, плацкарт забит битком. Поезда новые, так что, к счастью, кондеи пашут исправно, иначе бы мы тут все давно задохнулись от переизбытка ароматов. И не всегда гастрономических. Ещё бы звук кто приглушил, но чего нет, то нет. Всем охота потрещать с соседями, а кому-то и музыку послушать. Без наушников.

Три с половиной дня в таком режиме. Естественно, по большей части народ между собой успел перезнакомиться и едва ли не сродниться. Серый и вовсе умудрился склеить какую-то девчонку, пару раз трахнуть её в общем сортире, после чего преспокойно помог спустить чемоданы, высадив под Волгоградом.

А я… А я как одержимый сверлю взглядом экран треснутого смартфона, который так и не успел заменить, снова и снова включая гаснущую подсветку.

– Ля, слюни подотри, ― ехидно толкает меня в бок Муха, щедро отматывая от рулона туалетку и услужливо протягивая мне. Глумится, собака. ― Скоро уже, скоро свою куколку увидишь. Надеюсь, она после этого выживет, а то ж год воздержания. У тебя там ещё не скрючилось за ненадобностью?

– Заткнись, ― огрызаюсь, но умеренно миролюбиво. Подколы-то дружеские. Без желчи.

– Отвали от него, Муха. Будь у меня такая красотка, я б тоже её фотку под матрасом прятал, ― вытянув ноги на верхней полке, блаженно кемарит Блок. ― Но меня дома ждёт только Анфи.

Анфи ― это морская свинка, если чё.

– Не гони, ― не могу не возразить ради вселенской справедливости. ― Под матрасом я ничего не прятал.

– Нет, конечно. Только в наволочке, ― ржут в ответ и вот тут уже затыкаюсь. Уели.

Ох, как пацаны ржали, когда из подушки высыпалось сокровище на матовой бумаге, размером девять на двенадцать, присланное по моей просьбе с одной из многочисленных посылок. Тогда в казарме все и заценили "мою девушку", заочно одобрив, так как эта хитрюшка не скупилась, отправляя сигаретные блоки и "вкусняшки" поистине в грандиозных масштабах.

Это я ей как-то случайно обмолвился, что старшие любят потрошить почту, зажимая часть сладостей себе, а бодаться новобранцам с ними невыгодно, можно не только вляпаться в дополнительный наряд и лишиться увольнительного, но и оказаться на губе. А это, скажу, совсем не кайф. Вот малая и перестраховывалась весь оставшийся год, затариваясь на всю роту. Чтоб всем хватило.

Моя девушка.

Статус, который я так и не переварил. Можно ли считать кого-то своей девушкой, если последний раз видел её на присяге? Подарок со вкусом солёных от слёз поцелуев, на который я не рассчитывал, потому что путь до учебки выходил не ближний и я, признаться, никого не ждал. Тем более знал заранее, что Нора отпроситься с работы не сможет.

А малая приехала. Снарядила подругу, несколько часов тряслась с ней в машине и всё ради возможности побыть со мной наедине каких-то жалких несколько минут. Ну хорошо, не жалких. Погорячился. Это были бесценные минуты. Такие же бесценные, как и её прощальный подарок.

Алиса восхитительно покладистая и способная ученица, охотно идущая на эксперименты, однако один предел мы так и не осилили до моего отъезда. То ли робость, то ли женская гордость не позволила, но я в любом случае не настаивал. За это, видимо, и получил награду после присяги, когда мы смогли ненадолго уединиться.

Отвечаю: тот минет стал моей любимой фантазией на все последующие месяцы. Возбуждающая картинка стоящего передо мной на коленях ангела: такого невинного, безбожно сексуального и крышесносно развратного… Просто отвал башки. Лишь мельком цепляю в памяти это видение, а в штанах уже жмёт.

Ааа! Томительное ожидание хуже пытки. Но ничего, терпим. Ещё немного я, наконец, дорвусь до своей леди. И не в эротических снах, а по-настоящему. Так что Муха верно подметил: надеюсь, она выживет после моего татарского нашествия. Потому шашка не то, что дымит ― она полыхает, никакое самоудовлетворение не спасает.

Чтобы отвлечься от пошлых мыслей, лезу в ватсап. "Скоро увидимся ♡", висит последним прочитанным сообщением от Алисы, а выше… Монолог из размашистых текстов.

В истории переписки моего телефона сейчас хранится буквально каждый её шаг. Каждый её день. Где она была, что делала, как прошёл выпускной, как сдавались вступительные, куда они ездили с Мией и Скворечником. Фотки, войсы, подробные отчёты. Всё. Абсолютно всё.

Мы об этом не договаривались. Чижова лишь вскользь поинтересовалась: хочу ли я, чтобы она рассказывала, что происходит у неё. Разумеется, я хотел, но не рассчитывал получить в личное пользование в прямом смысле женский дневник. Который в редкие минуты, когда удавалось втихушку достать перед сном телефон, зачитывался до дыр.

Триста шестьдесят пять дней полного отчёта.

Без единого пропуска.

Первый месяц было забавно и непривычно. По истечении второго возникали сомнения: сколько ещё она вот так продержится? К концу четвёртого я уже конкретно охеревал, потому что у самого бы точно не хватило терпения ваять простыни, считай, что в пустоту. Ведь отвечать удавалось не всегда. У нас на "доске почёта" столько смартфонов гвоздями был прибито в назидание, что лишний раз не рисковали светиться.

Я сутками молчал, а послания приходили и приходили. Спокойные, без истерик и упрёков, зато полные нежности. И каждое "письмо" всегда заканчивалось одинаково: "люблю, жду ♡".

Всегда.

Короче, моему тормознутому мозгу потребовалось полгода где-то, чтобы осознать очевидное: если я на ком и женюсь когда-нибудь, то только на ней.

– Скоро увидимся, малая, ― эхом откликаюсь, бездумно листая переписку.

– Чегось? ― мычит Серый, присасываясь к горлышку пивной бутылки. Чувак отдыхает по полной, наслаждаясь гражданкой. Бухлишко, секс, полная свобода и больше никакого плаца ― что ещё нужно для счастья?

Плюс, мы ещё и в форме, что по какой-то неведомой причине значительно повышает внимание противоположного пола. До такой степени, что я, признаться, слегка в осадок выпал, когда мне помимо девочек-первокурсниц ещё и проводница пыталась глазки построить ― так на секундочку, тучного вида дамочка далеко за "дцать".

– Ничего.

– Хех. Гляньте только на него. На низком старте поц. Уже готов мчаться во весь опор к своей блондиночке. Когда познакомишь?

– Никогда. Перебьётесь.

– Что? Боишься, уведу?

С сомнением поглядываю на сослуживца. Обычный дворовый пацан, задира, манерами не блещет. Да и морда у него на любителя. Так и хочется вякнуть, что такая утонченная особа как Алиса на подобного замухрёныша сроду не глянет, но вовремя прикусываю язык. На меня же почему-то глянула, а я немногим лучше его. Из той же породы.

– Попробуй. И тогда ты труп, ― не угрожаю. Всего лишь предупреждаю.

– Ля, не кипишуй. Я ж пошутил. Братан у братана девушек не уводит, ты чё. Но познакомиться всё равно хочется. У неё подружки симпатичной нет, случаем?

– Есть. Только та подружка тебя сожрёт, а костями в зубах поковыряется.

– Вау, ― Серый даже подаётся вперёд в предвкушении. ― Она мне уже нравится.

Усмехаюсь, но ничего не отвечаю. Завёл себе дружбанов, блин. Серый ― это позывной, ясное дело. А по паспорту он скромный Серёга. Муха ― Тоха Мухин, Блок ― потому что тот ещё поэт-романтик. Томный, блаженный очкарик.

Как его в армию взяли ― тайна покрытая мраком, потому что от его "минуса" все окулисты в ахере. Но в военкомате решили иначе, да и в роте сильно не трогали: писарем посадили. Так весь год он бумажки и заполнял, со скотчем ковыряясь вместо автомата.

Нам в целом повезло, в хороший взвод попали. Без дедовщины и под адекватным командованием. Хотя, конечно, всякое бывало, без междусобойчиков не обходилось, но между собой большинство скорешилось. Временно. Всем ведь очевидно, что расстояние оборвёт связь. Нас уже разбросало по необъятной, только, вон, вчетвером и остались. И то, я выйду вот-вот, остальные до конечной и на автобусах в разные стороны.

Но сейчас меня это заботит меньше всего. Четверть часа до остановки и нетерпение кусает пятки. Я реально на низком старте: постельное белье сложено, матрас свёрнут, сумка упакована. Сижу и нервно отстукиваю берцем по полу, ища по карте маршрут до Алискиного универа. Она знает, что я еду, но не знает, когда именно прибуду. Не стал говорить, чтоб нежданчиком заявиться. У неё как раз пары должны к тому моменту закончиться.

За окном сменяются декорации. Появляются сначала городские виды, а следом и очертания вокзала. Поезд медленно замедляет ход, пока по громкоговорителю объявляют остановку. Составы только-только начинают тормозить, а большая часть пассажиров уже ломится в тамбур, создавая давку. Вот и нахрена? Боитесь, что дверями прихлопнет?

Я тоже тороплюсь, но всё же дожидаюсь, когда основной поток схлынет и только тогда, попрощавшись с ребятами, спрыгиваю на перрон.

Так, где там выход в город?

– Эй, Сорока в камуфляже! Ходь сюды! ― слышу окрик и не верю своим глазам. Нора, Мия и… Скворечник. Стоят аккурат под номерным табло.

Мия первой срывается ко мне, едва не налетев на проезжающий мимо чемодан, и с визгом виснет на шее, заставляя выронить сумку.

Вот же вымахала! Я, конечно, видел фотки и короткие видео, так как малявка стала частым гостем в отеле Алискиных предков, резвясь там на славу, но они не передают и одной трети.

– Кому-то пора заканчивать со шведскими столами. Если и дальше будешь отъедаться, ни один жених не поднимет.

– Не поднимет ― значит, мелкий и хилый. А нам таких не надо, сам говорил, ― отбирая у меня форменную кепку и нахлобучивая на себя, фыркает та, гордо вздёрнув носопырку. Которую только и видно теперь. Размерчик-то малость великоват.

Ёпт. И не поспоришь.

Удерживая на себе цепкую обезьянку, вперевалочку погребаю к остальным.

– Вы что тут делаете? ― всё ещё охреневаю, когда наступает черёд приветствий с тёткой. До чего же эмоциональная дама ― опять рыдает, крепко стискивая меня в самых настоящих материнских объятиях.

– Как что? Тебя встречаем.

– Я не говорил, во сколько приеду.

– Конспиратор из тебя хреновый, а ещё разведчик, ― хихикает Карина, безжалостно стискивая Бегемота, по ходу, смирившегося с участью плюшевой игрушки. ― Совет на будущее: ты когда сюрприз хочешь сделать, не пали контору. На заднем фоне во время разговора отлично было слышно, когда посадка и во сколько отправление. Остальное уже несложно вычислить… ― освобождаюсь от бабской нежности, но Скворечник уже на очереди. Вопросительно вскидывает ладонь, как бы спрашивая: "а меня?"

Ай, я настолько рад вернуться, что и её обниму. Правда толстопуз не особо этому рад. Его царские габариты и без того сдавливает шлейка напополам с дьявольскими женскими силками, так ещё и я сверху наложился.

– Не шикай на меня, кусок сала, ― грозно чиркаю ногтем по мокрому носу, но вовремя спасаюсь от зубов. ― Неужто не признал?

– Да как тебя узнать? Возмужал-то, возмущал, ― теребят мне щеку с такой бессмертной смелостью, что впадаю в ступор. Скворечник, кажется, окончательно берега попутала. ― Тебе идёт стрижечка. И форма.

– Ага, ― первая растерянность сходит, сменяясь озадаченностью. Звонил-то я не Норе. И явно не Карине, но сколько не оглядываюсь по сторонам, главного лица не вижу. Того самого, что сейчас желанней всего. ― А где…

– А что, соскучился? ― ехидно ухмыляются. ― Я вместо неё сгожусь? ― смеряю фиолетоволосую болтушку мрачным высверливающим взором, заставляя стушеваться. ― Эй, только не агрись. Я ж любя. Вон, чешет твоя ненаглядная, ― кивают в плотный поток людских спин, разглядеть через который что-то почти невозможно. Зато среди фырканья поезда и механического шума, которым переполнен вокзал, безошибочно улавливается собачий лай.

Сначала замечаю спешащую ко мне навстречу Чару и лишь после ту, кого радостная псинка тащит за собой на поводке.

А дальше как в долбанной замедленной съёмке…

Всё вокруг замирает. Все звуки и голоса уходят на дальний план. Очертания смазываются и в центре фокуса остаётся только она: такая красивая, миниатюрная и женственная в этом своём летнем платьице, юбкой которого играет ветер.

Бл… Я боялся, что чувства притупились за такой срок. И, наверное, они действительно притупились. Всё же человек та ещё сволочь и способен привыкнуть к чему угодно, но видя её сейчас, в эту самую секунду… Внутри с треском лопается натянутая пружина.

Можно ли влюбиться заново в того, в кого и так беспамяти влюблён?

Нет? А я могу.

Чара подскакивает ко мне, требуя внимания. Едва не сшибает передними лапами с ног, которые и так не ахти держат, налившись слабостью. Наглаживаю пса по холке, позволяя вылизывать руку, а сам не могу оторвать глаз от малой. До чего же она хороша, это просто пздц. Не знаю, за что мне так повезло, но в этой игре в русскую рулетку я сорвал джек-пот.

– Привет, ― улыбаются мне, смущённо кусая губы.

– Привет, ― хрипло отзываюсь, будто словил удар под дых.

"Привет". Привет, бл! Это, наверное, самое тупое, что можно было сказать в подобный момент, но проблема в том, что я не хочу ничего говорить. Я хочу просто смотреть на неё. Смотреть и не отрыват… Алиса протягивает стиснутый кулак, разжимая пальчики. Узнаю на маленькой ладошке жвачку. "Love is". И меня выносит.

Рывком притягиваю её за запястье, впиваясь в её губы. С такой силой, что, кажется, челюсть хрустит. Похрен вообще. Её язык откликается на моё вторжение, ногти зарываются в короткий ёжик волос, а всё остальное по боку.

– Не смотри. Ты ещё маленькая, ― слышу сквозь отстукивающее в ушах учащённое сердцебиение голос Скворечника.

– Отстань, интересно же! ― бурчит малявка, которой, судя по всему, насильно закрывают обзор.

– Да мне тоже, если честно, ― вспышка. Нас сфотографировали. И лишь после этого догадались забрать поводок, отбуксовывая расстроенного пёселя. Ура! Теперь ничто не мешает мне подхватить Чижову, закинув на себя и стискивая в железной хватке. Чтоб не убежала.

Но она и не убегает. Обнимает меня, пылко целуя в ответ и прижимаясь так крепко, словно хочет слиться в одно целое. Моя. А я… А я давно уже принадлежу ей: душой, телом, мыслями. Всем, что имею и буду иметь. Только ей одной в этом мире и можно вить из меня верёвки.

Знает ли она об этой привилегии?

Если да, то мне писец.

– Тили-тили тесто, жених и невеста, ― улюлюкают высунувшие головы из тамбура пацаны. ― А говорил, не познакомишь!

Не отрываясь от малой, отвешиваю им средний палец.

– Эй, краля! Это ты та подружка, что костями любит в зубах ковыряться? ― фонит голос Серого.

– Чё? ― озадачивается Скворечник. ― Ну, твоими могу поковыряться. Я, конечно, на диете, но так и быть, сделаю исключение.

Алиса тихо смеётся мне в рот. Да и меня пробивает на улыбку. Приходится свернуть лавочку страстных поцелуев, но с рук её не спускаю. Лишь чуть разворачиваюсь, чтобы понаблюдать за самым нелепым в моей практике подкатом.

– Так давай забьёмся на стрелку.

– Ну а чё нет, ― с пофигистичной благосклонностью кивает Карина. ― В следующие выхи свободен? А то в эти у меня по плану обед другим самоуверенным засранцем.

– Телефончик подгонишь?

– Сам меня найдёшь. Тебя ж в гугле не забанили? Забей в поисковике: "творческий салон мадам Ка.", вылезу первой ссылкой.

"Мадам Ка."? Она серьёзно?!

– По рукам.

– По ногам. Только, чур, наряд не меняй.

– Что? Заводит форма?

– А то.

– Запрос принял, ― подмигивают ей и вздрагивают от предупреждающего шипения. Поезд заканчивает посадку и готов двигаться до конечной. ― Всё, Сорока. На созвоне, ― изображая жестом "трубку" салютуют мне и три физиономии скрываются из вида, позволяя вновь целиком переключиться на Алису.

Что нужно говорить в таких случаях? О чём разговаривать? Делиться последними новостями? Но ведь, благодаря ей, я и так в курсе всего.

Знаю, что она знает через Костю, что в клубе меня не досчитались и первое время искали, чтоб выразить свое "фи". Что было ожидаемо, так как это не то место, что спокойно отпускает своих "мальчиков".

Знаю через того же Костю, что Яна, которая ни разу за всё это время мне не написала, начала с кем-то встречаться.

Знаю, что малая заменила меня для Мии. Забирала её из школы, отводила, делала с ней уроки, забирала гулять и частенько оставляла на ночь к себе.

Знаю, что она осуществила задуманное и сепарировалась от родителей, сняв квартиру недалеко от универа. На их же средства, конечно, но это временно. Теперь есть я, и это моя обязанность.

Знаю и то, что мои пока живы и условно здоровы. К счастью или несчастью, не знаю. Да это больше и не моё дело. К ним я всё равно не вернусь. Теперь я сам по себе. Но только при условии, чтобы рядом с Алисой.

– Я скучал, ― заправляя светлые волосы ей за ухо, тихо шепчу, замечая на её шее блеск цепочки, отданной ей на сохранение ровно год назад. ― Хотел цветов по дороге купить, а ты обломала весь романтический план.

– Ничего страшного. Ещё наверстаешь, ― ласково гладят меня, смаргивая подступающие слёзы. Ну вот. Ещё одна потоп решила устроить. ― Теперь ты дома.

Дома.

А есть ли где он, мой дом?

Свой дом мне ещё только предстоит построить. Как и поднять себя. Со дна.

Чем полезна армия, она действительно даёт возможность подумать. Что несложно, когда всё остальное время, практически двадцать четыре на семь, это великодушно делают за тебя, оставляя за тобой лишь право послушно выполнять приказы.

И в этом таится главная ирония. Ведь несмотря на то, что я лишний раз удостоверился в том, что подчинение ― не моя стезя, направление для себя наметил именно с этим уклоном.

Прожив столько лет в пустом и бессмысленном существовании, сейчас хочется чего-то большего. Быть полезным если не для общества, то хотя бы для какой-то её части. Так что, надеюсь, малую тоже заводит форма. Потому что я пока не собираюсь с ней расставаться. Разве что немного сменю формат.

Но это всё потом. Позже. Успеется. Важнее другое.

– Теперь я с тобой.