Читать онлайн Маленькие мужчины бесплатно
МАЛЕНЬКИЕ МУЖЧИНЫ
Жизнь в Пламфильде с мальчиками Джо
Фредди и Джонни, маленьким мужчинам, которым она обязана некоторыми из лучших и счастливейших часов ее жизни, с благодарностью посвящает эту книгу их любящая "тетя Уиди"
Глава 1
Нат
— Простите, сэр, это Пламфильд? — спросил маленький оборванец, приближаясь к воротам, у которых его оставил омнибус.
— Да, — кивнул открывший ворота мужчина. — Кто тебя прислал?
— Мистер Лоренс. У меня письмо от него к хозяйке.
— Хорошо. Иди прямо в дом и отдай ей письмо. Она позаботится о тебе, паренек.
Мужчина говорил приветливо, и мальчик прошел за ворота, ободренный его словами. Хотя на пробивающуюся из-под земли молодую травку и деревья с набухшими почками лениво моросил весенний дождик, большой дом со старинным крыльцом, широкими ступенями и светом, сиявшим во многих окнах, показался Нату гостеприимным на вид. Ни шторы, ни ставни не скрывали веселых огней, горевших в комнатах, и, чуть помедлив, прежде чем постучать в дверь, Нат увидел множество маленьких теней танцующих на стенах, услышал приятный гул юных голосов, и почувствовал, что весь этот свет, тепло и уют дома, скорее всего, не для таких бездомных "пареньков", как он.
"Надеюсь, что хозяйка все же выйдет ко мне", — подумал он, робко постучав в дверь большим бронзовым дверным молотком с забавным наконечником в виде головы грифона.
Дверь открыла розовощекая служанка, которая, казалось, привыкла встречать незнакомых мальчиков. Она с улыбкой взяла письмо, которое он молча протянул ей, и, приветливо кивнув, указала ему на скамью в передней:
— Посиди-ка здесь, пусть с тебя немного покапает на коврик; а я сейчас отдам это хозяйке.
Скучать в ожидании ответа Нату не пришлось. Он с любопытством разглядывал все вокруг — разглядывал с удовольствием, но радуясь, что может делать это незамеченным, оставаясь в тускло освещенной нише возле самой двери.
Дом, казалось, был полон мальчиков, посвящавших дождливые сумерки всевозможным развлечениям. Мальчики мелькали везде; можно было подумать, что они "и наверху, и внизу, и в спальне хозяйки", так как в открытые двери были видны привлекательные группки больших мальчиков, маленьких мальчиков и среднего размера мальчиков во всех стадиях вечернего отдыха, чтобы не сказать бурной деятельности. Две большие комнаты справа от входа были, очевидно, классными комнатами — там виднелись парты, классные доски, географические карты и разбросанные повсюду книжки. В открытом камине горел огонь, и несколько праздных мальчиков лежали на ковре перед ним, обсуждая новую площадку для крикета[1] с таким оживлением, что их ботинки так и мелькали в воздухе. В углу высокий юноша упражнялся на флейте, не обращая внимания на весь шум и гам вокруг. Двое или трое других прыгали через парты, изредка останавливаясь, чтобы перевести дух и посмеяться над забавными рисунками маленького проказника, рисовавшего мелом на классной доске карикатуры на всех обитателей дома.
В комнате слева можно было видеть накрытый к ужину стол с большими кувшинами свежего молока, горами черного и белого хлеба и великолепных имбирных пряников, столь дорогих мальчишеским сердцам. В воздухе носился аромат поджаренных хлебцев и печеных яблок, весьма мучительный для носа и живота всякого голодного человека.
Сама передняя, однако, представляла наиболее привлекательное зрелище из всех: на втором этаже шла веселая игра в пятнашки, одна лестничная площадка была отведена игре в шарики, другая в шашки, в то время как саму лестницу занимали мальчик, читавший книжку, девочка, убаюкивавшая куклу, два щенка, котенок и постоянно сменявшие друг друга маленькие мальчики, съезжавшие вниз по перилам, с немалым ущербом для их одежды и большой опасностью для их рук и ног.
Ната так увлекло наблюдение за этой волнующей гонкой, что он отважился выйти из своего угла и подходил все ближе и ближе к лестнице; и когда один очень бойкий мальчуган съехал вниз так быстро, что не смог остановиться и со всего маху слетел на пол, Нат забылся и подбежал к упавшему, ожидая найти его полумертвым — и неудивительно: удар был такой силы, что, несомненно, проломленной оказалась бы любая голова, кроме ставшей почти такой же твердой как пушечное ядро после одиннадцати лет постоянного набивания шишек. Упавший, тем не менее, только стремительно поморгал и, оставшись лежать спокойно, лишь взглянул вверх в незнакомое лицо с удивленным: "Привет!"
— Привет! — ответил Нат, не зная, что еще сказать, и находя эту форму ответа краткой и удобной.
— Ты новенький? — спросил лежащий на спине, не двигаясь с места.
— Еще не знаю.
— Как тебя зовут?
— Нат Блейк.
— Меня — Томми Бэнгз. Пошли наверх, прокатишься. Хочешь? — и Томми вскочил на ноги, как человек, неожиданно вспомнивший о своих обязанностях гостеприимного хозяина.
— Я думаю, не стоит. Ведь я пока еще не знаю, оставят меня здесь или нет, — ответил Нат, чувствуя, что желание остаться растет с каждым мгновением.
— Слышишь, Деми, тут новенький. Иди-ка сюда, займись им, — и бодрый Томас вернулся к занятиям своим спортом с ничуть неохладившейся страстью.
В ответ на его призыв, мальчик, занятый чтением, поднял большие карие глаза и, после короткой паузы, словно немного стесняясь, сунул книжку под мышку и степенно спустился по ступеням, чтобы приветствовать новичка, который нашел что-то очень привлекательное в приятном лице этого стройного незнакомца с мягким взглядом.
— Ты уже был у тети Джо? — спросил мальчик с книжкой, словно посещение тети было чем-то вроде важной церемонии.
— Нет, я еще никого не видел, кроме вас, мальчиков. Мне велели подождать, — отвечал Нат.
— Тебя прислал дядя Лори? — продолжал Деми, вежливо, но серьезно.
— Мистер Лоренс.
— Ну да, это дядя Лори. Он всегда присылает отличных новых мальчиков.
Ната обрадовало это замечание. Он улыбнулся, и выражение его худенького лица стало очень приятным. Он не знал, о чем говорить дальше, так что новые знакомые просто стояли и смотрели друг на друга в приветливом молчании, пока к ним не подошла маленькая девочка, державшая в объятиях куклу. Она была очень похожа на Деми, только не такая высокая, и лицо у нее было покруглее, порозовее, и глаза не карие, а голубые.
— Это моя сестра, Дейзи, — объявил Деми, словно представляя редкое и драгоценное существо.
Дети кивнули друг другу; на щеках девочки появились ямочки удовольствия. Она приветливо произнесла:
— Я надеюсь, ты останешься. Мы тут так хорошо проводим время, правда, Деми?
— Конечно, для этого у тети Джо и есть Пламфильд.
— Да, это, похоже, в самом деле, очень приятное место, — заметил Нат, чувствуя, что он должен ответить своим любезным юным собеседникам.
— Лучшее место на свете, правда, Деми? — сказала Дейзи, которая, очевидно, считала брата непререкаемым авторитетом.
— Нет, я думаю, что Гренландия, где есть айсберги и тюлени, все же интереснее. Но я люблю Пламфильд, и жить здесь очень приятно, — отвечал Деми, который как раз в это время с большим интересом читал книгу о Гренландии. Он уже собирался показать Нату картинки и дать к ним пояснения, когда вернулась служанка и, указав кивком головы на дверь гостиной, сказала:
— Все в порядке; ты остаешься.
— Как я рада! — воскликнула Дейзи. — Теперь пошли к тете Джо. — И она взяла его за руку с очаровательным видом покровительницы, заставившим Ната сразу почувствовать себя как дома.
Деми вернулся к своей любимой книжке, а его сестра повела новичка в заднюю комнату, где какой-то полный господин с двумя маленькими мальчиками предавались веселой возне на большом диване, а худая дама как раз кончала перечитывать какое-то письмо.
— Вот он, тетя! — воскликнула Дейзи.
— Значит, это мой новый мальчик? Рада видеть тебя, дорогой, и надеюсь, ты будешь счастлив здесь, — сказала дама, привлекая его к себе и отводя мягким движением руки волосы с его лба. Ее по-матерински ласковый взгляд заставил одинокое сердце Ната сразу потянуться к ней.
Она не была красива, но у нее было веселое лицо, которое, казалось, так и не забыло прежних детских улыбок и выражений, и такой же веселый голос и манера обращения; и все это, что так трудно описать, но очень легко заметить и почувствовать, делало ее сердечной, приятной особой, с которой легко поладить, и вообще "славной", как выражались мальчики. Она заметила легкую дрожь губ Ната, когда приглаживала его волосы, и выражение ее зорких глаз стало мягче, но она только притянула фигурку в потрепанной курточке ближе и сказала, смеясь:
— Я мама Баэр; это папа Баэр, а это двое маленьких Баэров. Идите сюда, мальчики, и познакомьтесь с Натом.
Три борца мгновенно повиновались. Полный мужчина с пухлым малышом на каждом плече, подошел приветствовать нового мальчика. Роб и Тедди весело улыбнулись ему, а мистер Баэр пожал ему руку и, указывая на низенькое кресло у камина, сказал ласково, от всей души:
— Тут для тебя готово место, сын мой; садись и просуши свои мокрые ноги.
— Мокрые? Ну конечно! Ну-ка, дорогой, снимай сию же минуту туфли, а я живо принесу тебе все сухое, — воскликнула миссис Баэр, берясь за дело так энергично, что Нат не успел и глазом моргнуть, как обнаружил, что сидит в уютном небольшом кресле в сухих носках и теплых домашних тапках. Впрочем, он не стал моргать, а сказал вместо этого: "Спасибо, мэм", — сказал с такой благодарностью, что взгляд миссис Баэр опять стал нежен, и — так уж всегда проявлялась у нее нежность — она заговорила шутливо:
— Это тапки Томми Бэнгза; но он вечно забывает надевать их в доме; так что пусть обходится без них. Они, правда, слишком большие; но тем лучше: ты не сможешь убежать от нас так прытко, как если бы они были как раз.
— Я совсем не хочу убегать, мэм. — И Нат с долгим вздохом удовлетворения протянул иззябшие грязные руки к уютному пламени камина.
— Отлично! Я собираюсь хорошенько прогреть тебя, и мы попытаемся избавиться от этого противного кашля. Давно он у тебя, дорогой? — спросила миссис Баэр, роясь в своей большой рабочей корзинке в поисках куска фланели.
— Всю зиму. Я простудился, и почему-то он не проходит.
— Ничего удивительного, если жить в сыром подвале, не имея почти никакой одежонки! — сказала миссис Баэр вполголоса, обращаясь к мужу, который смотрел на мальчика проницательными глазами, отметившими и худые виски, и запекшиеся губы, и хриплый голос и частые приступы кашля, сотрясавшие сгорбленные плечи под залатанной курточкой.
— Робин, мой мальчик, беги к Нянюшке и скажи ей, чтобы дала тебе микстуру от кашля и мазь, — сказал мистер Баэр, после того как обменялся взглядами-посланиями с женой.
Нат взглянул с некоторой тревогой на эти приготовления, но его опасения быстро сменились сердечным смехом, когда миссис Баэр шепнула ему с веселым взглядом:
— Слышишь? Мой проказник Тедди тоже пытается кашлять! Сироп, который я собираюсь дать тебе, с медом; вот он и хочет тоже получить глоточек.
Маленький Тедди весь раскраснелся от своих усилий к тому времени, когда появилась бутылка, так что ему было позволено облизать ложку, после того как Нат мужественно принял отмеренную ему дозу сиропа и позволил обмотать себе горло куском шерстяной фланели.
Эти первые шаги к излечению едва были завершены, когда зазвонил колокольчик и громкий топот в холле объявил об ужине. Робкий Нат содрогнулся при мысли о встрече с множеством незнакомых мальчиков, но миссис Баэр протянула ему руку, а Роб сказал, покровительственно,
— Не бойся; ты будешь со мной.
Двенадцать мальчиков, по шесть с каждой стороны, стояли у своих стульев, подпрыгивая от нетерпения, в то время как высокий флейтист пытался обуздать их пыл. Но ни один из них не сел за стол, пока миссис Баэр не заняла свое место за чайником, с Тедди по левую руку и Натом по правую.
— Это наш новый мальчик, Нат Блейк. После ужина вы сможете познакомиться поближе. Тише, мальчики, тише.
Пока она говорила, все таращились на Ната, а затем быстро заняли свои стулья, стараясь соблюдать порядок и совершенно не преуспев в этом. Баэры делали все, что могли, чтобы мальчики вели себя хорошо за едой, и обычно это удавалось им довольно неплохо, так как существовавшие в доме правила были немногочисленны и разумны, и мальчики, зная, что мама и папа Баэр хотят, чтобы все чувствовали себя непринужденно и были довольны, старались слушаться. Но бывают времена, когда голодных мальчиков нельзя обуздать без настоящей суровости, и субботний вечер, после весело проведенной половины выходных, был одним из таких моментов.
— Надо давать нашим дорогим хотя бы один день, когда они могли бы вопить и галдеть, и скакать, сколько душе угодно. Выходной не выходной без свободы и веселья; и мои мальчики должны иметь полную свободу раз в неделю, — обычно говорила миссис Баэр, когда какие-нибудь чопорные гости удивлялись, почему под крышей некогда столь пристойного во всех отношениях Пламфильда разрешается съезжать по перилам, драться подушками и играть во всевозможные буйные игры.
Порой казалось, что упомянутой крыше грозит совсем слететь с дома в субботний вечер, но до этого никогда не доходило, так как одно слово папы Баэра могло в любое время обеспечить полную тишину и покой, и мальчики понимали, что свободой не следует злоупотреблять. И так, вопреки многим мрачным предсказаниям, школа процветала, а манеры и моральные принципы прививались исподволь, так что ученики едва ли замечали, как это делается.
Нат нашел, что ему совсем неплохо за высокими кувшинами с Томми Бэнгзом по одну руку и миссис Баэр — чтобы наполнять его тарелку и кружку так быстро, как он мог опустошить их — по другую.
— А кто тот мальчик рядом с девочкой на другом конце? — шепотом спросил Нат у своего юного соседа под прикрытием общего смеха.
— Это Деми Брук. Мистер Баэр — их дядя.
— Деми? Какое странное имя!
— Его настоящее имя Джон, но они зовут его Демиджон[2], потому что его папа тоже Джон. Это шутка, неужели не понимаешь? — сказал Томми, любезно вдаваясь в объяснения. Нат не понимал, но вежливо улыбнулся, и продолжил с интересом:
— Он славный мальчик, правда?
— Еще бы! Знает кучу всего и читает уйму книг.
— А кто тот толстяк рядом с ним?
— О, это Стаффи Коул. Его настоящее имя — Джордж, но мы зовем его Стаффи[3], потому что он ужасно много ест. Тот маленький мальчик рядом с папой Баэром — его сынишка Роб, а следующий, совсем взрослый, — это Франц, его племянник, он тоже ведет уроки и вроде как приглядывает за нами.
— Он играет на флейте, да? — спросил Нат, когда Томми умолк, затолкав в рот целиком большое печеное яблоко.
Томми кивнул и ответил раньше, чем можно было ожидать в подобных обстоятельствах:
— Еще как! Мы иногда танцуем и делаем гимнастику под музыку. Я сам люблю барабанить и собираюсь выучиться как можно скорее.
— Я больше всего люблю скрипку и умею играть, — сказал Нат, пускаясь в откровенности: уж очень привлекательной была для него эта тема.
— Умеешь играть? — Томми уставился на него поверх края своей кружки круглыми, полными интереса глазами. — У мистера Баэра есть старая скрипка, и он позволит тебе поиграть на ней, если ты захочешь.
— Смогу поиграть? О, я очень хотел бы поиграть! Понимаешь, я раньше ходил по разным местам и играл на скрипке вместе с моим отцом и еще одним человеком… пока отец не умер.
— Весело было? — поинтересовался Томми, на которого это сообщение произвело большое впечатление.
— Да нет, ничего хорошего: страшно холодно зимой и ужасно жарко летом. Да еще я уставал, так что они сердились иногда; и никогда не кормили досыта. — Нат сделал паузу, чтобы откусить изрядный кусок имбирного пряника, словно чтобы уверить себя, что тяжелые времена позади, а затем добавил с сожалением: — Но я любил мою маленькую скрипку, и мне ее не хватает. Николо забрал ее, когда отец умер, и больше мне ее не давал, потому что я болел.
— Ты будешь в нашем оркестре, если ты хорошо играешь. Вот увидишь.
— У вас тут есть оркестр? — Глаза Ната зажглись интересом.
— Ну да, отличный оркестр! Все мальчики принимают участие: дают концерты и все такое. Вот увидишь, что будет завтра вечером.
Сделав это приятное волнующее объявление, Томми посвятил все внимание ужину, а Нат погрузился в блаженные мечты над своей полной тарелкой.
Миссис Баэр слышала весь их разговор, хотя, внешне, казалось, была всецело поглощена наполнением кружек и наблюдением за маленьким Тедди, таким сонным, что он совал ложку в глаз, кивал как румяный мак, и наконец крепко уснул, положив щеку на мягкую булочку вместо подушки. Миссис Баэр посадила Ната рядом с Томми, так как этот бойкий мальчуган был искренним и общительным, что делало его очень привлекательным для робких натур. Нат сразу почувствовал расположение к нему и за время ужина сделал несколько маленьких признаний, которые дали миссис Баэр ключ к характеру новичка лучше, чем если бы она сразу взялась побеседовать с ним сама.
В письме, которое прислал с Натом мистер Лоренс, говорилось:
"Дорогая Джо, вот именно тот случай, которого твое сердце желало. Этот бедный паренек — сирота, больной и без друзей. Он был уличным музыкантом; я нашел его в подвале, где он горевал об умершем отце и утраченной скрипке. Я думаю, в нем что-то есть, и мне кажется, что вместе мы могли бы успешно вырастить этого маленького мужчину. Ты излечишь его изнуренное тело, Фриц поможет его неразвитому уму, а когда он будет готов, я посмотрю, гений ли он или просто мальчик с талантом, который поможет ему заработать на жизнь. Возьми его на испытание, ради твоего собственного мальчика, Тедди"
— Конечно, мы возьмем его! — воскликнула миссис Баэр, прочитав письмо, а, увидев Ната, сразу почувствовала, что — гений или нет — это одинокий, больной мальчик, которому нужно именно то, что она рада дать, — дом и материнская забота. И она сама, и мистер Баэр незаметно наблюдали за новичком, и несмотря на его лохмотья, неловкие манеры и грязное лицо, они заметили в Нате много такого, что понравилось им. Он был худеньким, бледным мальчиком лет двенадцати, с голубыми глазами и высоким лбом под спутанными, неухоженными волосами. Порой выражение его лица становилось встревоженным и испуганным, словно он ожидал жестоких слов или ударов. Его выразительные губы дрожали, когда на на его лице останавливался чей-нибудь ласковый взгляд, а приветливая речь вызывала ответный взгляд, полный благодарности, который было очень приятно видеть.
— Благослови Бог бедняжку! Конечно же, он будет играть на скрипке весь день, если захочет, — сказала себе миссис Баэр, увидев оживленное, счастливое выражение на его лице, когда Томми заговорил об оркестре.
И, после ужина, когда мальчики толпой побежали в классную комнату, чтобы предаться шумному веселью, миссис Джо появилась со скрипкой в руке и, что-то сказав мужу, подошла к Нату, сидевшему в уголке и наблюдавшему за этой сценой с напряженным интересом.
— Ну, мой мальчик, поиграй нам немного. Нам нужна скрипка в нашем оркестре, и я думаю, ты нам очень пригодишься.
Она ожидала, что он будет колебаться, но он схватил старую скрипку сразу и обращался с ней с такой любовной заботливостью, что было ясно: музыка — его страсть.
— Я постараюсь, мэм, — вот все что он сказал, а затем провел смычком по струнам, словно горя нетерпением вновь услышать дорогие его сердцу звуки.
В комнате стоял неимоверный шум, но словно глухой ко всем иным звукам, кроме тех, что лились из-под его смычка, Нат негромко играл для себя, забыв в своем восторге обо всем вокруг. Это была всего лишь простая негритянская мелодия, из тех, что играют обычно уличные музыканты, но она сразу захватила слух всех мальчиков, так что они остановились и внимали нежным звукам с удивлением и удовольствием. Постепенно слушатели подходили все ближе и ближе, и мистер Баэр тоже подошел посмотреть на скрипача, так как теперь, словно попав в родную стихию, Нат играл увлеченно и не обращал внимания ни на кого. Глаза его сияли, щеки рдели, а тонкие пальцы словно летали, когда, обняв старую скрипку, он заставлял ее говорить со всеми сердцами языком, который так любил.
Дружные аплодисменты вознаградили его лучше, чем мог бы вознаградить целый ливень медяков, когда он остановился и обвел взглядом окружающих, словно говоря: "Я сделал, что мог; рад, если вам нравится".
— Слушай, да ты здорово играешь! — воскликнул Томми, рассматривавший Ната в качестве своего протеже[4].
— Ты будешь первой скрипкой в моем оркестре, — добавил Франц с одобрительной улыбкой.
Миссис Баэр шепнула мужу:
— Тедди прав: в этом мальчике что-то есть.
И мистер Баэр выразительно кивнул, когда похлопал Ната по плечу, сказав с сердечностью в голосе:
— Ты хорошо играешь, сын мой. Сыграй нам что-нибудь такое, чтобы мы все могли подпевать.
Это была счастливейшая минута в жизни бедного маленького музыканта, когда его подвели к почетному месту у фортепиано, и мальчики собрались вокруг, не обращая внимания на его залатанную одежду, но глядя на него с уважением и горячо ожидая вновь услышать его игру.
Они выбрали песню, которую он знал, и после того, как раз или два начали не совсем удачно, дружно запели, а скрипка, флейта и фортепьяно вели хор мальчишеских голосов, от которого звенело под высокими сводами гостиной старого дома. Это было уже слишком для Ната, более ослабленного болезнью, чем ему самому казалось, и когда последний звук умолк, его лицо исказилось; он опустил скрипку и. отвернувшись к стене, заплакал как маленький.
— Дорогой, в чем дело? — спросила миссис Баэр, которая увлеченно пела во весь голос и при этом старалась удержать маленького Роба, то и дело порывавшегося затопать в такт музыке.
— Вы все так добры, и это так красиво, что я не могу не плакать, — всхлипнул Нат, кашляя и почти задыхаясь.
— Пойдем со мной, дорогой; тебе надо лечь в постель и отдохнуть. Ты совсем измотан, и к тому же здесь слишком шумно для тебя, — шепнула миссис Баэр и увела его в свою гостиную, где позволила ему тихо выплакаться.
Затем она убедила его поведать ей обо всех выпавших на его долю невзгодах и выслушала короткий рассказ со слезами на глазах, хотя его история и не была нова для нее.
— Мальчик мой, теперь у тебя есть отец и мать, и это твой дом. Не думай больше о прежних бедах. Лучше поправляйся поскорее и радуйся. И не сомневайся, ты больше не будешь страдать. Мы сделаем для тебя все, что в наших силах. Наша школа создана для самых разных мальчиков, чтобы им было здесь хорошо и чтобы они узнали, как помочь самим себе и стать, как я надеюсь, полезными мужчинами. Ты будешь заниматься музыкой, сколько захочешь, только сначала тебе надо окрепнуть. А теперь пойди к Нянюшке и выкупайся, а потом ложись в постель. А завтра мы вместе составим славные новые планы на будущее.
Нат крепко сжал ее руку в своей, но не смог произнести ни слова, так что за него говорил только его благодарный взгляд. Миссис Баэр повела его в большую комнату, где они нашли полную немку с лицом таким круглым и веселым, что он выглядело как солнышко с широкой оборкой чепца вместо лучей.
— Это Нянюшка Хаммель. Она поможет тебе искупаться, подстрижет тебя и сделает тебе "уютно", как говорит Роб. Ванна вон там. По субботам мы обычно сначала отмываем всех малышей и отправляем их в постель, прежде чем старшие кончат петь. Ну вот, Роб, давай, полезай в воду.
С этими словами миссис Баэр раздела Роба и посадила его в длинную ванну в маленькой комнате, дверь в которую открывалась из детской.
Ванн было две, не считая множества ванночек для мытья ног, тазиков, душа и всевозможных приспособлений для поддержания чистоты тела. И вскоре Нат уже с наслаждением вытянулся в другой ванне и, греясь в приятной теплой воде, наблюдал за действиями двух женщин, которые намыливали, оттирали, обливали, одевали в чистые ночные рубашки и укладывали в постель четырех или пять маленьких мальчиков, а те выкидывали, разумеется, самые разные коленца во время этой процедуры и поддерживали всех в состоянии веселья, пока не затихли, наконец, в своих постелях.
К тому времени когда Нат был вымыт и, закутанный в одеяло, сидел у огня, терпеливо ожидая, пока Нянюшка подстрижет его волосы, появился новый отряд мальчиков. Они закрылись в ванне, где производили столько же плеска и шума, сколько производит, должно быть, целый косяк игривых молодых китов.
— Нату лучше лечь спать здесь, чтобы, если кашель будет беспокоить его ночью, вы могли бы дать ему попить отвара из льняного семени, — сказала миссис Баэр, которая носилась вокруг, словно озабоченная курица, надзирающая за большим выводком бойких гусят.
Нянюшка одобрила план и кончила тем, что облачила Ната во фланелевую рубашку, дала ему выпить чего-то теплого и сладкого, а затем уложила в одну из трех детских кроватей, стоявших в комнате. Там он и лежал с видом довольной мумии, чувствуя, что большей роскоши и наслаждения невозможно даже представить. Чистота сама по себе оказалась новым и восхитительным ощущением, фланелевые рубашки были доселе неведомым комфортом в его мире, несколько глотков "горяченького" успокоили его кашель так же хорошо, как добрые слова его одинокое сердце, а чувство, что все заботятся о нем, сделало эту простую комнату чем-то вроде рая для того, кто прежде не знал, что такое родной дом. Происходящее казалось восхитительным сном, и он часто закрывал глаза, чтобы убедиться, что все это не исчезнет, когда он откроет их вновь. Было слишком приятно, чтобы сразу уснуть, да он и не смог бы уснуть, если бы даже попытался, так как через несколько минут один из странных обычаев Пламфильда не явил его удивленному, но благосклонному взору необычную картину.
Недолгое затишье в водных процедурах сменилось неожиданным появлением подушек, расшвыриваемых во всех направлениях белыми гоблинами, которые выскочили вдруг из своих постелей. Битва бушевала в нескольких комнатах, по всему второму этажу, и даже докатывалась с промежутками до детской, когда какой-нибудь преследуемый воин спасался сюда бегством. Никто, казалось, ничуть не возражал против этого буйства, никто ничего не запрещал и даже не удивлялся. Нянюшка вышла развесить на просушку полотенца, а миссис Баэр доставала из шкафов чистое белье, так спокойно, словно в доме царил образцовый порядок. Нет, она даже ринулась в погоню за одним дерзким мальчуганом и сама швырнула ему вслед подушку, которую он коварно бросил в нее.
— С ними не случится ничего плохого? — спросил Нат, который лежал и смеялся от души.
— Конечно нет! Мы всегда разрешаем битву подушками в субботу вечером. Все равно наволочки скоро поменяем, а беготня еще и помогает разогреться после ванны, так что мне самой этот обычай, пожалуй, даже нравится, — сказала миссис Баэр, снова занятая дюжиной пар носков.
— Какая хорошая у вас школа! — заметил Нат в порыве восхищения.
— Странная, наверное, — засмеялась миссис Баэр, — но понимаешь, мы против того, чтобы делать детей несчастными слишком большим количеством правил и слишком напряженной учебой. Я сначала запрещала бегать в ночных рубашках, но это было совершенно бесполезно. Я могла удержать этих мальчишек в постелях не лучше, чем дюжину кроликов в ящике. Так что я заключила с ними соглашение: я разрешаю пятнадцатиминутную битву подушками каждый субботний вечер, а они обещают во время и как следует ложиться в постель все другие дни. Я попробовала, и метод оказался действенным. Если они не держат слова, никаких шалостей, если держат, я просто переворачиваю зеркала к стене, убираю лампы в безопасное место и позволяю им бузить, сколько хотят.
— Замечательная идея, — заметил Нат, чувствуя, что хотел бы присоединиться к сражению, но не отваживаясь предложить это в первый же вечер. Так что он остался лежать, наслаждаясь зрелищем, которое действительно было ярким.
Томми Бэнгз возглавлял атакующую сторону, а Деми защищал свою комнату с упорством и храбростью, собирая подушки у себя за спиной с такой же быстротой, с какой их бросали, пока у осаждающих не иссякли снаряды. Тогда они напали на него сразу всем отрядом и отобрали свое оружие. Несколько маленьких неприятностей и недоразумений имело место, но никто не обижался и наносил и принимал звучные удары совершенно добродушно, и подушки летали как громадные снежки, пока миссис Баэр не посмотрела на часы и не позвала:
— Пора, мальчики! Все в постель как один, или платите штраф!
— Какой штраф? — спросил Нат, садясь в постели и горя желанием узнать, что случиться с негодниками, которые посмеют не подчиниться этой очень странной, но движимой заботой об общих интересах школьной руководительнице.
— Не смогут принять участие в игре в следующий раз, — объяснила миссис Баэр. — Я даю им пять минут, чтобы успокоиться, потом выключаю свет и ожидаю порядка. Они честные ребята и держат слово.
Это было очевидно, ибо битва кончилась так же внезапно, как и началась, — последним залпом или двумя, заключительным "ура", когда Деми швырнул седьмую подушку в убегающего врага, и несколькими вызовами на новую дуэль в следующую субботу, а затем возобладал порядок. И ничто кроме редкого смешка или сдавленного шепота не нарушало тишину, последовавшую за суботними шалостями, когда мама Баэр поцеловала своего нового мальчика и оставила его смотреть счастливые сны о жизни в Пламфильде.
Глава 2
Мальчики
Пока Нат крепко спит, я расскажу моим юным читателям кое-что о мальчиках, среди которых он окажется, когда проснется.
Начнем с наших старых друзей. Франц к этому времени уже превратился в высокого шестнадцатилетнего юношу, типичного немца, крупного, белокурого, а также очень начитанного, любезного, хозяйственного и музыкального. Дядя Фридрих готовил его к поступлению в колледж, а тетя Джо к счастливой домашней жизни, которой ему предстояло зажить, создав в будущем собственную семью. Она заботливо пестовала в нем мягкие манеры, любовь к детям, уважение к женщинам, старым и молодым, готовность и умение помогать по хозяйству. Стойкий, добрый и терпеливый, он был ее правой рукой во всем и любил свою веселую тетушку как мать, каковой она и старалась быть для него.
Эмиль был несколько другим. Вспыльчивый, беспокойный, предприимчивый, он чувствовал неодолимую тягу к морю — кровь древних викингов бурлила в его жилах, и ее было не укротить. Дядя обещал ему, что он сможет стать моряком, когда ему исполнится шестнадцать, и поощрял его занятия теорией навигации, давал читать истории о славных адмиралах и позволял ему, когда все уроки бывали выучены, вести жизнь настоящей лягушки на реке, пруду и ручье. Его комната выглядела как каюта военного моряка, поскольку каждая вещь в ней имела отношение к морю, сражениям и содержалась в образцовом порядке. Капитан Кид[5] был его кумиром, и его любимым развлечением стало наряжаться в этого джентльмена-пирата и во всю глотку распевать бодрые матросские песни. Он не танцевал ничего, кроме хорнпайпа[6], ходил вразвалочку и был моряком в разговоре и манерах настолько, насколько соглашался позволить ему его дядя. Мальчики называли Эмиля "Коммодор"[7] и очень гордились его флотом, украшавшим своими парусами пруд и терпевшим крушения, которые устрашили бы любого, но только не увлеченного морем мальчика.
Деми был одним из тех детей, которые демонстрируют прекрасные результаты разумной родительской любви и заботы, ибо его тело и душа гармонично развивались вместе. Природная утонченность, которую не может обеспечить ничто, кроме домашнего влияния, дала ему приятные и простые манеры. Его мать лелеяла в нем невинное и любящее сердце, его отец заботился о физическом развитии сына и следил за тем, чтобы маленькое тело оставалось стройным и сильным, поддерживаемое здоровой пищей, упражнениями и сном, в то время как дедушка Марч с кроткой мудростью современного Пифагора[8] развивал юный ум, не обременяя его длинными, трудными уроками и бессмысленной зубрежкой, но помогая ему развернуться так же естественно и красиво, как солнце и роса помогают расцвести розам.
Деми отнюдь не был идеальным ребенком, но его недостатки были, так сказать, лучшего свойства, и так как его рано начали учить умению владеть собой, он не оказался в том положении, в каком оказываются некоторые несчастные маленькие смертные, сначала отданные на милость собственных аппетитов и страстей, а затем наказанные за уступку искушениям, от которых они не защищены никакой моральной броней. Тихим, странным мальчиком был Деми, серьезным, но в то же время веселым, совсем не сознающим, что он необыкновенно сообразителен и красив, однако быстро замечающим и способным по достоинству оценить ум и красоту в других детях. Его горячая любовь к книгам и живая фантазия, питаемая буйным воображением и духовностью натуры, заставляли его родителей стремиться к тому, чтобы уравновесить эту сторону его характера, поощряя приобретение полезных практических знаний и обеспечивая ему здоровое общество, чтобы он не стал одним из тех бледных, развитых не по годам детей, которые порой изумляют и восхищают свои семьи, но увядают словно оранжерейные цветы, ибо юная душа цветет слишком рано, не имея опоры в теле, чтобы укорениться в здоровой почве этого мира.
По этой причине Деми был "пересажен" в Пламфильд и так хорошо приспособился к жизни в школе, что и Мег, и Джон, и дедушка с радостью сознавали, что поступили правильно. Общение с другими мальчиками позволило проявиться его практичности, подняло его дух и помогло удалить ту завораживающую паутину воображения, которую он так любил плести в своем, столь склонном к фантазиям, уме. Конечно, приезжая домой, он порой шокировал свою кроткую маму тем, что хлопал дверьми, говорил с чувством "вот те на" и требовал купить ему высокие сапоги из грубой кожи, "чтобы топали как папины". Но Джон не мог нарадоваться на сына, смеялся над его неожиданными замечаниями, покупал сапоги и говорил удовлетворенно:
— Он молодец, так что пусть топает. Я хочу, чтобы мой сын был мужественным, а то, что он пока грубоват, не повредит ему. Мы сможем отполировать его манеры со временем, да он и сам подхватит все, что нужно, как голуби подхватывают зерна. Так что не торопи его, Мег.
Дейзи оставалась такой же безмятежной и очаровательной как всегда, с пробуждающейся в ней и проявляющейся во всем женственностью, поскольку была очень похожа на свою нежную маму и наслаждалась всем, что относилось к домашней жизни. Она образцово растила свое семейство кукол и не могла обойтись без своей маленькой рабочей корзинки. Ее шитье было таким аккуратным, что Деми часто доставал свой носовой платок просто для того, чтобы похвастаться ее ровными стежками, а крошка Джози с гордостью носила фланелевую нижнюю юбочку, сшитую сестрой Дейзи. Любила она и расставлять в буфете фарфор, и готовить соленья, и ровно раскладывать ложечки на столе, и каждый день проходила по гостиной со своей метелкой, обмахивая пыль со стульев и столов. Деми называл ее "Хозяюшка" и был очень рад, что она держит его вещи в порядке, услуживая ему своими ловкими пальчиками во всевозможной тонкой работе, и помогает учить уроки, так как в учебе они были на одном уровне, и не возникало даже мысли о соперничестве.
Их взаимная любовь была сильна и неизменна, и никто не мог никакими насмешками заставить Деми отказаться от любовного обращения с Дейзи. Он всегда был готов постоять за нее и никак не мог понять, почему мальчики должны стыдиться сказать прямо, что любят своих сестер. Дейзи обожала своего брата-близнеца, считая его самым замечательным мальчиком на свете, и каждое утро бежала в своем халатике к его двери, чтобы постучать с по-матерински заботливым: "Вставай, дорогой, скоро завтрак, и вот твой чистый воротничок".
Роб рос очень энергичным мальчуганом, открывшим, как казалось, секрет вечного двигателя: он никогда не оставался в покое. К счастью, он не был ни озорным, ни слишком смелым, так что благополучно избегал неприятностей, и колебался между папой и мамой как любящий маленький маятник с непрерывным веселым тиканьем — Роб любил поговорить.
Тедди был слишком мал, чтобы играть важную роль в делах Пламфильда, однако и у него было свое маленькое поле деятельности, и исполнял он свою роль отлично. Каждый чувствовал порой потребность в любимчике, а малыш был всегда под рукой, и очень любил поцелуи и объятия. Миссис Джо редко трогалась с места без него, так что он участвовал во всем, что происходило вокруг, и все находили, что это на пользу дому, так как в Пламфильде любили малышей.
Дику Брауну и Адолфесу (или Долли) Петтингилу уже исполнилось восемь лет. Долли сильно заикался, но постепенно преодолевал свой недостаток, так как никому не разрешалось дразнить его, а мистер Баэр старался помочь ему, заставляя его говорить медленно. Долли был хорошим пареньком, хотя довольно неинтересным и заурядным, но в школе он буквально расцветал и занимался своими повседневными обязанностями и развлечениями с безмятежным удовлетворением.
Несчастьем Дика Брауна было искривление позвоночника, однако он нес свой крест так радостно, что Деми однажды спросил в своей обычной странной манере: "А что, горб делает людей добродушными? Если это так, то я тоже хотел бы иметь горб". Дик неизменно сохранял веселость и старался быть как другие мальчики, ибо мужественный дух обитал в его слабом теле. Оказавшись в Пламфильде, он на первых порах был очень чувствителен в том, что касалось намеков на его физический недостаток, но вскоре научился забывать о нем, так как никто не осмеливался издеваться над ним, после того как мистер Баэр наказал одного мальчика за насмешки.
— Бог не посмотрит на мой горб! А душа у меня, в отличие от спины, прямая! — всхлипывая, отвечал Дик своему мучителю в тот раз, и, поощряя эту идею, Баэры скоро помогли ему укрепиться во мнении, что люди тоже любят его душу и не обращают внимания на тело, но только жалеют его и стремятся помочь ему в его несчастье.
Однажды, когда они играли в зверинец, кто-то спросил его:
— А ты, Дик, каким животным будешь?
— Ну конечно, верблюдом! Разве ты не видишь, что у меня горб на спине? — со смехом отвечал Дик.
— Так и есть! Ты, мой дорогой маленький верблюд, который не возит грузы, а ходит первый в цирковой процессии рядом со слоном, — сказал Деми, устраивавший представление.
— Я надеюсь, что другие люди тоже будут добры к бедняжке, как научились быть добрыми мои мальчики, — сказала миссис Джо, вполне довольная успехом своего метода воспитания, когда Дик семенил мимо нее и выглядел при этом как очень счастливый, хоть и довольно хилый маленький верблюд рядом с полным Стаффи, который с надлежащей тяжеловесностью изображал слона.
Джек Форд был сообразительным, довольно хитрым пареньком, которого послали в школу Баэров из-за дешевизны обучения в ней. Многие мужчины сочли бы, что он умный мальчуган, но мистеру Баэру не нравилась его манера проявления типичных черт предприимчивого янки, и он считал его немальчишескую жажду наживы и любовь к деньгам таким же несчастьем как заикание Долли или горб Дика.
Нед Баркер был похож на тысячи других четырнадцатилетних мальчишек: быстрые ноги, вечные грубые ошибки и задиристость. В семье его называли Торопыга и всегда ожидали, что он споткнется о стулья, набьет себе шишек о столы и опрокинет любые мелкие предметы, возле которых окажется. Он очень хвастался своими умениями, но редко делал что-либо, чтобы продемонстрировать их, не был храбрым и любил немного приврать. Он был склонен задирать маленьких мальчиков и льстить большим и, хотя его нельзя было назвать совсем уж плохим, был все же их тех, кого легко сбить с пути истинного
Джорджа Коула испортила слишком потакавшая ему мамочка, которая закармливала его сластями до тошноты, а затем находила, что для учебы он слишком слаб здоровьем, так что в двенадцать лет это был бледный, пухлый мальчик, туповатый, раздражительный и ленивый. Друг семьи сумел убедить мамочку послать Джорджа в Пламфильд, и там он скоро пробудился к жизни, ибо сласти присутствовали на столе редко, от учеников требовалось много движения, а учеба стала такой приятной, что Стаффи незаметно манили к новым, прежде неизвестным ему, удовольствиям, пока он совершенно не изумил свою встревоженную мамочку успехами в учебе и не убедил ее, что есть нечто совершенно необыкновенное в воздухе Пламфильда.
Билли Уорд был из тех, кого шотландцы ласково называют "невинные", ибо в свои тринадцать лет он был как шестилетний ребенок. В раннем детстве он отличался необыкновенно живым и восприимчивым умом, но отец слишком торопил его, обучая всевозможным наукам, держа за книжками по шесть часов в день и ожидая, что сын будет поглощать знания, как откармливаемый гусь пищу, которую проталкивают ему в горло. Он считал, что исполняет свой долг, но чуть не убил мальчика: тяжелая лихорадка дала бедному ребенку печальные каникулы, а когда он выздоровел, то перегруженный мозг не выдержал, и с тех пор ум Билли был как грифельная дощечка, по которой провели тряпкой, оставив ее чистой.
Это был ужасный урок для честолюбивого отца, он не мог вынести вида своего многообещающего отпрыска, превратившегося в почти в идиота, и отослал его в Пламфильд, едва ли надеясь, что мальчику можно помочь, но уверенный, что там с ним, по крайней мере, будут хорошо обращаться. Вполне послушным и безобидным существом был Билли, и было грустно видеть, как усердно он старался учиться, словно шаря в потемках в поисках потерянного знания, обошедшегося ему так дорого.
День за днем, он трудился над азбукой, гордо говорил А и Б, и думал, что знает свой урок, но на утро все исчезало, и приходилось начинать сначала. Мистер Баэр был бесконечно терпелив с ним и продолжал трудиться, несмотря на явную безнадежность задачи, не заботясь о книжной премудрости, но стараясь мягко удалить туман, окутавший помраченный ум, и дать ему вновь сообразительность, достаточную хотя бы для того, чтобы сделать мальчика меньшей обузой для окружающих. Миссис Баэр старалась укрепить его здоровье всем, что могла придумать, а другие мальчики жалели его и были добры к нему. Он не любил их подвижных игр, но мог часами сидеть, наблюдая за голубями, копать бесчисленные ямки для Тедди, пока даже этот страстный копатель песка не бывал удовлетворен, или следовать за садовником Сайласом с места на место, наблюдая, как тот работает, ибо достойный Сайбас был очень добр к нему, и хотя Билли быстро забывал буквы, дружеские лица неизменно оставались в его памяти.
Томми Бэнгз был главным шалопаем школы, и более докучливого шалопая свет не производил: проказливый как обезьянка, хоть и такой добродушный, что было невозможно не прощать ему его проделки; такой рассеянный, что слова пролетали мимо него словно ветер, но полный такого глубочайшего раскаяния после каждого проступка, что было невозможно сохранять серьезный вид, когда он приносил обеты исправиться или предлагал всевозможные нелепые наказания для себя. Мистер и миссис Баэр жили в постоянном ожидании любого несчастья — начиная от того, что Томми сломает себе шею, до того, что он взорвет всю семью порохом, — и Нянюшка имела отдельный ящик в комоде, где держала бинты, пластыри и мази специально для него, ибо Томми нередко приносили полумертвого, но он неизменно оставался жив и после каждого падения вскакивал с удвоенной резвостью.
В день своего приезда, он умудрился отрубить себе кончик пальца соломорезкой, а в первую неделю сначала упал с крыши сарая, затем пострадал, спасаясь бегством от преследовавшей его разгневанной курицы, пытавшейся клевать его за то, что он "изучал" ее цыплят, и наконец получил затрещину от кухарки Эйзи, которая застала его, когда он с наслаждением снимал пенки с горшочка со сливками, заедая их половинкой украденного пирога. Тем не менее, несмотря на все неудачи и упреки, этот неукротимый юнец продолжал развлекаться всевозможными проделками, так что никто в доме не чувствовал себя в безопасности. Если он не знал урока, у него всегда была наготове забавная отговорка, и так как он обычно легко усваивал все, что находил в учебниках, и был изобретателен в выдумывании ответов, когда не знал их, то неплохо справлялся с учебой. Но вне школы, о Боже милостивый, какому Томми предавался буйству!
Он примотал толстую Эйзи ее бельевой веревкой к столбу и оставил там кипеть от злости и ругаться на добрые полчаса в самое неподходящее время — утро понедельника, когда столько дел по хозяйству. Он уронил раскаленный цент за шиворот Мэрианн, когда эта хорошенькая горничная прислуживала за столом гостям, в результате чего бедняжка опрокинула суп и выбежала из комнаты в ужасе, оставив семью в полной уверенности, что она сошла с ума. Он укрепил ведро воды на дереве и привязал к ручке длинную яркую ленточку, и, когда Дейзи, привлеченная этим весело развевающимся вымпелом, попыталась стянуть ленточку вниз, на нее обрушился душ, испортивший ее чистенькое платьице и глубоко задевший ее чувства. Он наполнил сахарницу шероховатыми белыми камешками, когда его бабушка пришла к чаю, и бедная старая леди очень удивлялась, отчего это они не тают в ее чашке, но была слишком вежлива, чтобы что-нибудь сказать. Он раздавал приятелям нюхательный табак в церкви, так что пятеро мальчиков принялись чихать с такой силой, что их пришлось выпроводить во время службы. Зимой он расчищал дорожки от снега, а затем тайно поливал их водой, так что люди поскальзывались и падали. Он почти выводил из себя бедного Сайласа тем, что вешал его большие сапоги на видное место, ибо у того были очень большие ступни и он очень стеснялся этого. Он убедил доверчивого Долли привязать нитку к шатающемуся зубу и, ложась спать, оставить нитку висеть изо рта, с тем чтобы Томми мог выдернуть его так, что Долли ничего даже не почувствует. Но зуб не выскочил при первом рывке, так что бедный Долли проснулся от мучительной боли и потерял с того дня всякую веру в Томми.
Последняя проделка заключалась в том, что Томми накормил кур хлебом, намоченным в роме, отчего они сделались пьяны и возмущали своим поведением всю другую домашнюю птицу: почтенные старые куры ходили качаясь, клевали и клохтали самым плаксивым тоном, в то время как вся школа корчилась от смеха, глядя на их ужимки, пока добросердечная Дейзи не сжалилась над несчастными и не заперла их в курятнике, чтобы выспались и протрезвели.
Такими были обитатели Пламфильда, и жили они вместе так счастливо, как только могут двенадцать мальчиков, учась и играя, работая и ссорясь, борясь с недостатками и развивая добродетели старым добрым способом. Мальчики в других школах, возможно, получали больше знаний, но меньше той глубочайшей мудрости, что создает хороших мужчин. Латынь, греческий и математика — все это очень хорошо, но, по мнению профессора Баэра, самопознание, самопомощь и самоконтроль были гораздо более важны, и он старался учить им со всей ответственностью. Люди порой качали головой, слыша о его идеях, далее тогда, когда признавали, что манеры и нравственный облик мальчиков улучшились самым замечательным образом. Но, впрочем, как сказала Нату миссис Джо, это была "странная" школа.
Глава 3
Воскресенье
На следующее утро, как только зазвонил колокольчик, Нат выскочил из постели и с большим удовольствием облачился в костюм, который нашел на стуле. Одежда была далеко не новая и являла собой недоношенное одеяние одного из богатых мальчиков, но миссис Баэр держала наготове все такие поношенные перышки для тех ощипанных малиновок, что залетали в ее гнездо. Едва костюм был надет, как появился Томми в необычном для него состоянии чистого воротничка и сопроводил Ната вниз, к завтраку.
Яркий солнечный свет лился в столовую на накрытый стол и стайку голодных, энергичных пареньков, собравшихся вокруг него. Нат заметил, что порядка было больше чем накануне вечером. Каждый молча стоял у своего стула, пока маленький Роб, стоявший рядом с отцом во главе стола, сложив руки и склонив свою кудрявую головку, читал короткую молитву в любимой мистером Баэром искренне набожной немецкой манере, чтить которую он научил и своего маленького сына. Затем все сели, чтобы насладиться воскресным завтраком, состоявшим из кофе, бифштекса и печеного картофеля, вместо хлеба и молока, которыми они обычно удовлетворяли по утрам свой юный аппетит. Пока ножи и вилки весело позвякивали, велись приятные разговоры: о воскресных уроках, которые предстояло выучить, о воскресной прогулке и о планах на следующую неделю. Слушая все это, Нат думал, что воскресенье, должно быть, очень приятный день, так как он любил тишину, а в этот день все вокруг было пронизано радостным покоем, который очень понравился ему, так как несмотря на суровую жизнь, которую ему приходилось вести, мальчик обладал чувствительными нервами любящей музыку натуры.
— Теперь, мои мальчики, сделайте вашу утреннюю работу, чтобы, когда придет омнибус, вы уже были готовы отправиться в церковь, — сказал папа Баэр и подал пример, направившись в классную, чтобы приготовить задания на следующий день.
Все разошлись по своим делам, так как у каждого была своя маленькая повседневная обязанность, и предполагалось, что он добросовестно исполнит ее. Одни приносили дрова и воду, мели лестницу или бегали с поручениями миссис Баэр. Другие кормили домашних животных и работали на скотном дворе с Францем. Дейзи мыла чашки, а Деми вытирал их, так как близнецы любили работать вместе и в маленьком домике мама давно научила Деми помогать по хозяйству. Даже Малыш Тедди имел свою маленькую работу и топал туда и сюда, убирая салфетки и подвигая стулья на место. Полтора часа мальчики жужжали как пчелиный улей, потом приехал омнибус, папа Баэр и Франц с восемью старшими мальчиками погрузились и отправились за три мили в церковь, расположенную в ближайшем городке.
Из-за надоедного кашля Нат предпочел остаться дома с четырьмя младшими мальчиками и провел счастливое утро в комнате миссис Баэр, слушая рассказы, которые она читала им. и уча псалмы, а затем тихо занявшись вклеиванием картинок в старую амбарную книгу.
— Это мой воскресный кабинет, — сказала она, показывая ему полки, заполненные книжками с картинками, коробками красок, кубиками, маленькими дневниками и письменными принадлежностями. Я хочу, чтобы мои мальчики любили воскресные дни, находили их спокойным, приятным временем, когда они могут отдохнуть от обычной учебы и игр, насладиться тихими радостями и выучить просто и легко уроки, более важные, чем те, которым учат в школе. Ты понимаешь меня? — спросила она, наблюдая за внимательными глазами Ната.
— Вы имеете в виду, что они научатся быть хорошими? — спросил он, после некоторого колебания.
— Да, быть хорошими и любить быть хорошими. Иногда бывает трудно быть хорошим, я это знаю, но мы все помогаем друг другу и так движемся к успеху. Вот один из способов, которыми я пытаюсь помочь моим мальчикам, — и она достала толстую книгу, которая была наполовину исписана, и открыла страницу, где было лишь одно слово на первой строке.
— Но это же мое имя! — воскликнул Нат, с видом одновременно удивленным и заинтересованным.
— Да, у меня есть страница для каждого мальчика. Я веду маленький отчет о его успехах за неделю, а в воскресенье вечером показываю ему записи. Если они плохие, я огорчена и разочарована, если хорошие, я рада и горда, но какими бы эти записи ни были, мальчики знают, что я хочу помочь им, и они стараются из любви ко мне и папе Баэру.
— Я думаю, что это именно так, — сказал Нат, заметив мельком имя Томми на соседней странице и с любопытством задавая себе вопрос, что же может быть написано там.
Миссис Баэр перехватила его взгляд и покачала головой, переворачивая страницу:
— Нет, я не показываю моих записей никому, кроме того, о ком они. Я называю это Книгой Совести, и только ты и я будем знать, что написано на странице под твоим именем. Будешь ли тебе приятно или стыдно, когда ты прочтешь записи о себе в следующее воскресенье, зависит от тебя самого. Я думаю, это будет хорошая запись. Во всяком случае, я постараюсь облегчить тебе жизнь на новом месте и буду вполне удовлетворена, если ты будешь соблюдать наши немногочисленные правила, жить в ладу с мальчиками и научишься чему-нибудь.
— Я постараюсь, мэм, — и худенькое лицо Ната вспыхнуло горячим и серьезным желанием, чтобы миссис Баэр "рада и горда", а не "огорчена и разочарована". — Это, должно быть, очень хлопотно — так много писать, — добавил он, когда она закрыла свою книгу, ободряюще похлопав его по плечу.
— Не для меня, так как я, право, не знаю, что я люблю больше — писать… или мальчиков, — сказала она со смехом, увидев, как удивленно взглянул на нее Нат при этих последних словах. — Да, я знаю, многие думают, что от мальчиков одно беспокойство, но это потому, что они не понимают мальчиков. Я понимаю, и я никогда еще не видела мальчика, с которым не поладила бы, отыскав слабую струнку в его сердце. Да я просто не могла бы жить без моего выводка милых, шумных, озорных, легкомысленных пареньков, ведь не могла бы, мой Тедди? — и миссис Баэр обняла юного проказника как раз во время, чтобы спасти чернильницу от попадания в его карман.
Нат, который никогда не слышал ничего подобного прежде, даже не знал, то ли мама Баэр чуточку сумасшедшая, то ли самая замечательная женщина, какую он встречал. Он, пожалуй, склонялся ко второму мнению, несмотря на ее странные вкусы, поскольку у нее была такая чудесная манера наполнять тарелку человеку, прежде чем он об этом попросит, и смеяться над его шутками, ласково дергая его за ухо или похлопывая по плечу, что Нат нашел очень располагающим.
— А теперь, я думаю, ты хочешь пойти в классную комнату и разучить некоторые из псалмов, которые мы будем петь сегодня вечером, — сказала она, верно угадав, чем именно хочется ему заняться больше всего.
Оставшись в воскресной тишине наедине со своей любимой скрипкой и нотами, поставленными перед ним на солнечном окне, за которым мир наполняла весенняя красота, Нат насладился часом или двумя подлинного счастья, разучивая милые старые мелодии и забывая тяжелое прошлое в радостном настоящем.
Когда старшие мальчики вернулись из церкви и обед кончился, все читали, писали письма домой, повторяли уроки воскресной школы или негромко беседовали, сидя тут и там по всему дому. В три часа вся семья отправилась на прогулку, так как бодрым юным телам нужен моцион, и на этих прогулках бодрые юные умы учили видеть и любить промысел Божий в прекрасных чудесах, которые Природа совершала на их глазах. Мистер Баэр всегда ходил с мальчиками и, беседуя с ними в простой, отеческой манере, находил для своего выводка "проповеди в камнях, книги в бегущих ручьях и добро повсюду".
Миссис Баэр с ее собственными малышами и Дейзи отправились в городок с еженедельным визитом к бабушке, который был для вечно занятой мамы Баэр единственным развлечением недели и величайшим удовольствием. Нат, чувствовавший, что еще не слишком окреп для долгой прогулки, попросил позволения остаться дома с Томми, который любезно вызвался показать ему Пламфильд.
— Ты уже видел дом, так что теперь выйди и посмотри на наш сад, скотный двор и зверинец, — сказал Томми, когда они остались одни с Эйзи, которая должна была присмотреть, чтобы они не натворили бед, ибо хотя Томми всегда был исполнен самых лучших намерений, с ним случались самые ужасные несчастья, и никто не мог точно сказать, как именно до этого доходило.
— Что за зверинец? — спросил Нат, когда они торопливо зашагали по дорожке, огибавшей дом.
— У каждого из нас есть свое животное. Мы держим их в амбаре и называем его зверинцем. Вот и пришли. Ну не красавица ли моя морская свинка? — и Томми гордо продемонстрировал одного из уродливейших представителей этого премилого вида млекопитающих, какого только доводилось видеть Нату.
— Я знал мальчика, у которого их было больше десятка, и он говорил, что даст мне одну, да только мне негде было ее держать, так что я не смог взять. Она была белая с черными пятнами, отличная свинка, и, может быть, я мог бы попросить ее для тебя, если бы ты захотел, — сказал Нат, чувствуя, что это был бы тактичный способ отблагодарить Томми за проявленное к нему внимание.
— Я очень хотел бы, а я мог бы тогда отдать тебе эту, и они смогли бы жить вместе, если бы не стали драться. Те белые мыши — Роба, Франц отдал их ему. Кролики — Неда, а куры-бантамки там, во дворе — Стаффи. В том ящике Деми обычно держит черепах, только он еще их не наловил. А в прошлом году у него было шестьдесят две, некоторые прямо громадины. Он пометил одну — написал на ней свое имя и год — и отпустил. Говорит, что, может быть, потом когда-нибудь найдет ее и узнает. Он читал про черепаху, которую нашли и на ней была метка, говорившая, что ей больше ста лет. Деми — чудной малый.
— А что в этом ящике? — спросил Нат, склоняясь над большим глубоким ящиком до половины заполненным землей.
— О, это червячный магазин Джека Форда. Он накапывает кучи червяков и держит их здесь, и когда нам надо червей, чтобы пойти на рыбалку, мы у него покупаем. Это гораздо проще, чем копать самим, только он ужасно дорого за них дерет. Прошлый раз, когда мы покупали, мне пришлось выложить два цента за дюжину, да и то получил маленьких. Джек иногда страшно жадничает, так что я прямо сказал ему, что сам накопаю себе в следующий раз, если он не снизит цену. А еще у меня две курицы, вон те серые с хохолками — Гребешок и Бабуля — и отличные это куры, скажу я вам! Я продаю миссис Баэр их яйца, но никогда не запрашиваю с нее больше двадцати пяти центов за дюжину, никогда! Мне было бы стыдно заламывать большую цену, — воскликнул Томми, бросив презрительный взгляд на "червячный магазин".
— А собаки чьи? — спросил Нат, очень заинтересованный этими коммерческими сделками, и чувствуя, что Томми Бэнгз — человек, чье покровительство может считаться и привилегией, и удовольствием.
— Большой пес принадлежит Эмилю. Зовут его Христофор Колумб[9]. Миссис Баэр назвала его так, потому что это ее любимая присказка, и никто не против, если она имеет в виду собаку, — отвечал Томми тоном директора зверинца. — Белый щенок — Роба, а желтый — Тедди. Какой-то человек хотел утопить их в нашем пруду, но папа Баэр не позволил и взял их к нам. Они хороши для малышни, но сам я о них не очень высокого мнения. Их зовут Кастор и Поллукс[10].
— Если бы я мог получить кого-нибудь из этих животных, то предпочел бы вот этого ослика. Ездить верхом так приятно, и, вообще, он такой маленький и славный, — сказал Нат, вспоминая о долгих переходах, которые совершил на своих усталых ногах за годы бродяжничества.
— Мистер Лори прислал его миссис Баэр, чтобы ей не приходилось таскать Тедди на спине, когда мы ходим на прогулки. Мы все любим Тоби. Это отличный ослик, скажу я вам! А те голуби принадлежат нам всем. У каждого из нас есть один любимый, и мы делим между собой всех птенцов, когда они появляются. Птенцы это здорово интересно; конечно, сейчас их нет, но ты можешь пойти наверх и взглянуть на взрослых, а я пока погляжу, не снесли ли мои Гребешок и Бабуля по яичку.
Нат поднялся по лестнице, просунул голову в люк и окинул долгим взглядом красивых голубков, воркующих и целующихся клювиками на просторной голубятне. Одни сидели на гнездышках, другие суетливо порхали туда и сюда, некоторые подлетали к окошкам, и еще много других перелетали от солнечной крыши к усеянному соломой двору фермы, где безмятежно жевали жвачку шесть ухоженных коров.
"У всех, кроме меня, есть кто-нибудь. Хорошо бы и у меня был голубь или курица, или хотя бы черепаха, моя собственная", — думал Нат, чувствуя себя очень бедным после того, как посмотрел на интересные сокровища других мальчиков
— Откуда у вас все эти животные? — спросил он, когда снова присоединился к Томми на скотном дворе.
— Нашли или купили, или кто-нибудь дал их нам. Моих кур мне прислал мой папа, но как только накоплю денег с яиц, куплю себе пару уток. Здесь есть отличный маленький пруд для них за скотным двором, и за утиные яйца хорошо платят, а маленькие утята такие хорошенькие, и интересно смотреть, как они плавают, — сказал Томми с видом миллионера.
Нат вздохнул, так как у него не было ни папы, ни денег, ничего на всем белом свете, кроме старой пустой записной книжки и мастерства в кончиках его десяти пальцев. Томми, казалось, понял причину вопроса и последовавший за ответом вздох, так как после непродолжительного, но глубокого размышления неожиданно заявил:
— Слушай, я тебе скажу, что мы сделаем! Если ты будешь искать яйца за меня — я это занятие терпеть не могу — я буду давать тебе одно яйцо из каждой дюжины. Ты веди счет, и как насчитаешь двенадцать, мама Баэр даст тебе за них двадцать пять центов, и тогда ты сможешь купить, кого захочешь, понял?
— Я с удовольствием буду искать яйца! Какой ты добрый парень, Томми! — воскликнул Нат, совершенно ошеломленный таким великолепным предложением.
— Псс! Это пустяки. Начинай прямо сейчас и обыщи амбар, а я буду ждать тебя здесь. Бабуля квохчет, так что ты наверняка найдешь где-нибудь яичко, — и Томми растянулся на соломе с приятным чувством человека, заключившего выгодную сделку и одновременно оказавшего услугу приятелю.
Нат радостно начал поиски и энергично разгребал сено, пока не нашел два отличных яичка, одно спрятанное под балкой, а другое в старой кормушке, которую облюбовала миссис Гребешок.
— Можешь взять одно, а я возьму другое, это будет последнее в моей прошлой дюжине, а завтра начнем сначала. Вот, пиши мелом свой счет рядом с моим, а потом начнем заново, — сказал Томми, показывая ряд таинственных цифр на боку старой веялки.
С восхитительным чувством значительности, гордый обладатель единственного яйца открыл счет рядом со своим другом, который со смехом написал над цифрами впечатляющие слова: "Т. Бэнгз и Компания".
Бедного Ната так восхитила эта надпись, что его с трудом удалось уговорить уйти и оставить свое первое в жизни движимое имущество в кладовой Эйзи. Затем они снова вышли во двор, и, познакомив друга с двумя лошадьми, шестью коровами, тремя свиньями, и одним олдернейским теленком[11], Томми повел Ната к старой иве, нависшей над весело журчащим маленьким ручьем. С забора было очень легко вскарабкаться на широкую развилку, образованную тремя большими сучьями, которые подрезали каждый год, чтобы они давали поросль новых тонких веточек. Над головой шелестел зеленый свод листьев. В развилке были устроены маленькие сиденья, а углубление в центре служило тайничком, достаточно большим для одной-двух книжек, разобранной игрушечной лодки и нескольких недоделанных свистков.
— Это мой и Деми личный кабинет. Мы сделали его сами, и никому не разрешается сюда приходить без нашего разрешения — кроме Дейзи, конечно. Мы не против, чтобы она приходила, — сказал Томми, пока Нат с восторгом переводил взгляд с журчащей темной воды внизу на зеленый свод над головой, где мелодично жужжали пчелы, пируя на длинных желтых соцветиях, наполнявших воздух сладким ароматом.
— Какая красота! — воскликнул Нат. — Ты ведь позволишь мне приходить иногда? В жизни не видел такого чудесного места! Я хотел бы быть птицей и жить здесь всегда.
— Да, тут довольно приятно. Ты можешь приходить, если Деми не будет возражать, а я думаю, он не будет, потому что он сказал мне вчера вечером, что ты ему нравишься.
— Правда? — Нат обрадованно улыбнулся, так как уважение Деми, казалось, ценилось всеми мальчиками, отчасти потому, что он был племянником папы Баэра, а отчасти потому, что он был таким рассудительным и добросовестным маленьким мужчиной.
— Да, Деми нравятся тихие мальчики, и я думаю, вы с ним поладите, особенно если ты, как и он, любишь читать.
Радостный румянец на щеках бедного Ната стал болезненно алым при этих последних словах, и он вымолвил, запинаясь:
— Я не очень хорошо читаю. У меня никогда времени не было, чтобы читать. Я ведь, понимаешь, всегда ходил с места на место и играл на скрипке.
— Да я сам не очень люблю читать, но читаю неплохо, если захочу, — сказал Томми, после того как бросил удивленный взгляд, сказавший яснее слов: "Двенадцать лет мальчишке, а читать не умеет!"
— Зато я могу читать ноты, — добавил Нат, несколько взволнованный тем, что пришлось признаться в своем невежестве.
— Нет, ноты я не могу. — В голосе Томми звучало почтение, что придало Нату смелости, и он сказал с решимостью:
— Я собираюсь учиться хорошо и выучить все, что смогу. Раньше у меня не было такой возможности. А у мистера Баэра трудные уроки?
— Нет, и он совсем не сердитый Он все объясняет и вроде как подталкивает нас вперед в трудных местах. Некоторые учителя так не делают. Мой прежний учитель никогда нам не помогал. Если мы пропускали слово, так просто получали подзатыльник! — И Томми потер собственную макушку, словно она еще звенела от щедрого запаса подзатыльников, воспоминание о которых было единственным, что он вынес из годового общения с "прежним учителем".
— Я думаю, что смог бы прочитать это, — сказал Нат, разглядывая лежавшие в дупле книги.
— Тогда почитай малость, а я тебе помогу, — подхватил Томми с покровительственным видом.
Нат постарался и одолел страницу с множеством дружеских "подталкиваний" со стороны Томми, который заверил его, что скоро он "навострится" не хуже любого другого. Потом они посидели и просто поболтали на самые разные темы, среди которых было и огородничество, так как Нат, глядя вниз со своей жердочки, спросил, что посажено на множестве маленьких грядок внизу по другую сторону ручья.
— Это наши фермы, — пояснил Томми. — У каждого есть свой участок, и мы выращиваем, что хотим, только должны выбирать разные растения и не можем поменять, пока не соберем урожай, и должны держать свои огородики в порядке все лето.
— А что ты собираешься выращивать в этом году?
— Ну, я-а-а ха-ател бы взяться за бобы, их ра-астить — pa-аз плюнуть.
Нат не мог не рассмеяться, так как Томми сдвинул на затылок шляпу, засунул руки в карманы и растягивал слова, неосознанно подражая садовнику Сайласу, который управлял хозяйством Пламфильда.
— Ну-ну, нечего смеяться, бобы гораздо проще растить, чем зерно или картошку. Я пробовал дыни в прошлом году, но жуки замучили, а потом эти противные дыни не дозрели до морозов, так что я ничего не получил, кроме одного хорошего арбуза и двух маленьких дынь, — сказал Томми.
— Зерно, вроде бы, тоже растет неплохо, — сказал Нат любезно, чтобы загладить свой невежливый смех.
— Да, но его без конца надо опалывать мотыгой. А бобы за шесть недель надо только разок прополоть, и зреют они быстро. Я собираюсь попробовать их, так как первый о них заговорил. Стаффи тоже хотел взяться за бобы, но ему придется в этом году заняться горохом. Его надо лущить, вот пусть Стаффи и потрудится, он столько ест!
— Интересно, будет ли у меня свой огородик? — пробормотал Нат, думая, что даже мотыжить зерно, должно быть, приятная работа.
— Конечно будет, — отозвался голос снизу — под деревом стоял мистер Баэр, вернувшийся с прогулки и пришедший отыскать их, так как он старался поговорить немного с каждым из мальчиков за воскресный день и находил, что эти разговоры дают хорошее начало предстоящей неделе.
Сочувствие — прекрасная вещь, и она творила чудеса, так как каждый мальчик знал, что папа Баэр интересуется им, и некоторые были скорее готовы открыть ему свои сердца, чем женщине, особенно старшие, которым хотелось поговорить о своих надеждах и планах, как мужчина с мужчиной. В болезни или горести они инстинктивно тянулись к миссис Джо, в то время как малыши делали ее своей матерью-исповедницей во всех случаях.
Спускаясь из своего "гнездышка", Томми упал в ручей, но, привычный к такого рода досадным происшествиям, спокойно выбрался из воды и отправился в дом сушиться. Благодаря этому мистер Баэр остался наедине с Натом — именно то, чего мистер Баэр желал, — и во время прогулки среди огородиков, сумел завоевать сердце мальчика, отведя ему маленькую "ферму" и обсудив с ним предстоящую посевную кампанию так серьезно, словно пропитание семьи и в самом деле зависело от урожая. От этой приятной темы они перешли к другим, и ум Ната был засеян множеством новых и полезных мыслей и откликнулся на них так же благодарно, как жаждущая земля отвечает на теплый весенний дождь. Весь ужин он размышлял о том, что услышал, часто останавливая на лице мистера Баэра взгляд, казалось, говоривший: "Мне понравилось, поговорите со мной еще, сэр". Трудно сказать, понял ли мистер Баэр эту немую просьбу, но когда все мальчики собрались вместе в гостиной миссис Баэр для воскресной вечерней беседы, он выбрал тему, которую ему могла подсказать прогулка по саду.
Оглядываясь кругом, Нат думал, что это больше похоже на большую семью, чем на школу, так как мальчики сидели широким полукругом вокруг камина, одни на стульях, другие на ковре, Дейзи и Деми на коленях у дяди Фрица, а Роб уютно свернулся в глубине материнского кресла, где мог незаметно задремать, если разговор выйдет за пределы его понимания. Всем, казалось, было удобно, все слушали внимательно, так как долгая прогулка сделала отдых желанным, и так как каждый мальчик, зная, что его попросят высказать свои взгляды, слушал внимательно, чтобы ответить.
— Жил да был однажды, — начал мистер Баэр в приятной и неспешной старомодной манере, — один великий и мудрый садовник, имевший самый большой сад, какой только можно увидеть на свете. Чудесное и прелестное было это место, и ухаживал он за ним с величайшим умением и заботой, выращивая всевозможные замечательные и полезные продукты. Но сорняки появлялись даже в этом прекрасном саду, а земля часто оказывалась неплодородной, так что хорошие семена, посеянные в нее, не прорастали. У великого садовника было много младших садовников, помогавших ему. Одни честно исполняли свой долг и получали от него щедрое жалованье, но другие нерадиво относились к своим участкам и давали им зарастать сорняками, что его глубоко огорчало. Но он был очень терпелив, и тысячи и тысячи лет трудился и ждал своего великого урожая.
— Он, должно быть, был очень старый, — заметил Деми, который смотрел прямо в лицо дяди Фрица, чтобы не пропустить ни слова.
— Тише Деми, это сказка, — шепнула Дейзи.
— Нет, я думаю, это арригория, — сказал Деми.
— Что такое арригория? — спросил Томми, который был пытливого склада.
— Объясни ему, Деми, если сможешь, и не употребляй слов, если не совсем уверен, что понимаешь их значение, — сказал мистер Баэр.
— Я понимаю, мне дедушка говорил! Басня — это арригория, то есть такая история, которая имеет какой-то глубокий смысл. Моя "история без конца" из таких, потому что ребенок в ней — это душа, правда, тетя? — воскликнул Деми, горячо желая подтверждения своей правоты.
— Правильно, дорогой, и дядина история тоже аллегория[12], я уверена. Так что послушаем и узнаем, какой же в ней смысл, — отвечала миссис Джо, которая всегда принимала участие во всем происходящем и наслаждалась не меньше любого присутствующего мальчика.
Деми успокоился, а мистер Баэр продолжил на своем лучшем английском, ибо он значительно усовершенствовал свое знание языка за последние пять лет и утверждал, что в этом ему помогло общение с мальчиками.
— И вот этот великий садовник дал дюжину маленьких участков одному из своих младших садовников и велел ему постараться и посмотреть, что можно на них вырастить. Этот младший садовник не был ни богат, ни мудр, ни очень хорош, но он очень хотел помочь, так как великий садовник был очень добр к нему во многих отношениях. Так что младший садовник с радостью взял маленькие участки и принялся за работу. Огородики эти были самого разного размера и формы, на одних почва была очень хороша, на других довольно камениста, но забот требовал каждый из них, так как в тучной земле быстро росли сорняки, а в бедной почве было много камней.
— А что росло там кроме сорняков? — спросил Нат, так заинтересовавшись, что забыл о своей робости и заговорил в присутствии всех.
— Цветы, — отвечал мистер Баэр, бросив на него ласковый взгляд. — Даже на самой неухоженной, самой заброшенной маленькой клумбе были анютины глазки или резеда. На одной росли розы, душистый горошек и маргаритки, — тут он ласково ущипнул за пухлую щечку девочку, которую держал на коленях. — На другой были самые разные любопытные растения, виноградная лоза, карабкавшаяся вверх по камням и много хороших семян, только начинающих прорастать, так как, понимаете, об этой грядке очень заботился раньше другой хороший старик-садовник, который проработал в таких садах всю жизнь.
В этой части "арригории" Деми склонил голову на бок, как недоумевающая птица, и отстановил вопросительный взгляд ярких глаз на лице дяди, словно что-то заподозрил и был настороже. Но вид у мистера Баэра был вполне невинный, он продолжал смотреть то на одно, то на другое юное лицо, с серьезным, чуть печальным выражением, которое многое сказало его жене, знавшей, как горячо желает он исполнить свой долг по отношению к этим маленьким "огородикам".
— Как я уже сказал вам, за некоторыми из участков было легко ухаживать — как, например, за тем, где росли маргаритки, а за другими очень тяжело. Был один особенно солнечный маленький участок, который мог бы быть полон ягод, овощей и цветов, да вот только он не прилагал никаких усилий, чтобы что-нибудь вырастить, и когда садовник сажал на нем, скажем, дыни, ничего хорошего не выходило, так как маленький участок не заботился о них. Садовник огорчался, но продолжал стараться, хотя каждый раз, когда урожай не удавался, все, что отвечал участок, было: "Я забыл".
За этим последовал общий смех, и все посмотрели на Томми, который навострил уши при слове "дыни" и повесил голову, услышав свою любимую отговорку.
— Я знаю, он говорит о нас! — воскликнул Деми, хлопнув в ладоши. — Ты тот садовник, дядя Фриц, а мы маленькие огородики, да?
— Ты угадал. А теперь пусть каждый из вас скажет мне, что посеять мне в вас этой весной, чтобы следующей осенью я мог собрать хороший урожай с моих двенадцати — нет, тринадцати — участков, — сказал мистер Баэр, кивнув Нату, когда поправил сам себя.
— Вы же не можете сажать в нас зерно, бобы и горошек. Если только вы не хотите сказать, что мы едим очень много и толстеем, — сказал Стаффи, и его круглое, скучное лицо неожиданно просияло, когда ему в голову пришла эта интересная идея.
— Он имел в виду не этого рода семена. Он хочет сказать, что старается сделать нас лучше, а сорняки — это наши недостатки, — воскликнул Деми, который обычно был самым активным участником таких бесед, так как был привычен к ним и очень их любил.
— Да, пусть каждый из вас подумает, в чем он нуждается больше всего, и скажет мне, а я помогу вам вырастить то, что вы хотите. Только вы должны и сами стараться, а то окажетесь, как дыни Томми, — одни листья и никаких плодов. Я начну со старших и спрошу маму, что она хотела бы иметь на своем участке, так как все мы часть прекрасного сада, и можем принести богатый урожай нашему Садовнику, если любим Его, — сказал папа Баэр.
— Я посвящу весь мой участок самому большому урожаю терпения, какого только смогу добиться. В терпении я нуждаюсь больше всего, — сказала миссис Джо так прочувствованно, что мальчики задумались очень серьезно, что скажут они сами, когда настанет их черед, а некоторые из них почувствовали угрызения совести — ведь это они способствовали своим поведением тому, что запас терпения мамы Баэр расходовался так быстро.
Франц пожелал упорства, Томми — постоянства, Нед высказался за добродушие, Дейзи за прилежание, Деми за "такую же мудрость, как у дедушки", а Нат робко сказал, что он хотел бы очень многого и потому позволяет мистеру Баэру выбрать за него. Другие выбрали примерно то же самое, так что терпение, добродушие и щедрость оказались самыми желанными урожаями. Один мальчик захотел полюбить вставать рано, но не знал какое название дать этому семени, а бедный Стаффи выдохнул:
— Я хотел бы любить учебу не меньше, чем обед, но не могу.
— Мы посадим семена самоотверженности, будем окапывать ее, и поливать, и заставлять расти как можно быстрее, так что на следующее Рождество никто не заболеет, объевшись за обедом. Если ты будешь упражнять свой ум, Джордж, он будет испытывать голод, так же как твое тело, и ты полюбишь книги не меньше моего философа, — сказал мистер Баэр и добавил, ласково отводя волосы с высокого лба Деми, — Ты тоже жаден, сын мой, и любишь набивать свой маленький ум сказками и фантазиями, так же как Джордж любит объедаться пирогами и печеньем. И то, и другое плохо, и я хочу, чтобы вы оба нашли для себя занятия получше. Арифметика далеко не так приятна, как "Сказки тысяча и одной ночи", я знаю, но она очень полезная вещь и сейчас время учить ее, а иначе ты раскаешься и со временем очень пожалеешь об этом.
— Но "Гарри и Люси"[13] и "Франк" — это не сказки. Там говорится и о барометрах, и о кирпичах, и о конских подковах, и о всяких других полезных вещах, и я люблю эти книжки, правда Дейзи? — сказал Деми, желая защититься.
— Это так, но я нахожу, что ты читаешь "Роланд и Майберд"[14] гораздо чаще чем "Харри и Люси", и я думаю, что "Франк" нравится тебе далеко не так, как "Синдбад-мореход"[15]. Ну, я заключу маленькую сделку с вами обоими: Джордж будет есть только три раза в день, а ты читать только одну книжку с рассказами в неделю, а я сделаю вам новую площадку для крикета. Но только вы должны пообещать, что будете там играть, — добавил дядя Фриц подчеркнуто, так как Стаффи терпеть не мог бегать, а Деми всегда читал в часы, отведенные для игр.
— Но мы оба не любим крикет, — сказал Деми.
— Может быть, пока и не любите, но полюбите, когда лучше освоите эту игру. Кроме того, вы ведь хотите быть щедрыми, а другие мальчики любят играть, так что вы можете таким образом подарить им новую площадку, если пожелаете.
Это помогло обоим встать на нужную точку зрения, и они согласились на сделку, к большому удовлетворению остальных.
Они еще немного побеседовали о садах, а затем все запели. Оркестр восхитил Ната, так как миссис Баэр играла на фортепьяно, Франц на флейте, мистер Баэр на виолончели, а он сам на скрипке. Очень простой маленький концерт, но все, казалось, наслаждались музыкой, и старая Эйзи, сидя в углу, присоединялась иногда к хору сладчайшим из всех голосом, ибо в этой семье, хозяин и слуга, старый и молодой, черный и белый, принимали участие в воскресной песне, что лилась из каждого сердца к Отцу всего человечества. После этого все пожали руку папе Баэру; мама Баэр перецеловала их всех от шестнадцатилетнего Франца до маленького Роба, оставив как всегда кончик своего носа для его собственных особых поцелуев, а затем все толпой пошли спать.
Свет затененной абажуром лампы, что горела в детской, мягко освещал картинку, висевшую в ногах кровати Ната. На стенах было несколько других картин, но мальчик подумал, что есть что-то необычное именно в этой, заключенной в прелестную рамку из мха и шишек и висящей над маленькой полочкой, на которой стояла ваза со свежими цветами, собранными в весенних лесах. Это была самая красивая картинка из всех, и Нат лежал и смотрел на нее, смутно ощущая ее значение и желая узнать о ней как можно больше.
— Это моя картинка, — послышался чей-то голосок. Нат приподнял голову и увидел Деми в ночной рубашке, приостановившегося на пути в постель из комнаты тети Джо, куда он ходил за напальчником на порезанный палец.
— Кто этот человек на картинке, и что он делает с детьми? — спросил Нат.
— Это Христос, Добрый Человек. Он благословляет детей. Разве ты ничего не знаешь о Нем? — удивился Деми.
— Не очень много, но хотел бы узнать побольше. Он, в самом деле, кажется таким добрым, — отвечал Нат, чье знание о Добром Человеке было почерпнуто в основном из слышанного упоминания Его имени всуе.
— Я знаю всю эту историю, и мне она очень нравится, потому что все в ней правда, — сказал Деми.
— А кто рассказал ее тебе?
— Мой дедушка. Он все знает и рассказывает лучшие истории на свете. Я раньше играл с его большими книгами — строил из них мосты, дороги и дома, когда был маленьким, — начал Деми.
— А сколько тебе лет сейчас? — почтительно спросил Нат.
— Почти десять.
— Ты кучу всего знаешь, да?
— Да. Видишь ли, у меня довольно большая голова, и дедушка говорит, что надо много знаний, чтобы наполнить ее, так что я стараюсь закладывать в нее порции мудрости как можно скорее, — отвечал Деми, как всегда причудливо выражая мысли.
Нат засмеялся, а потом сказал серьезно:
— Рассказывай дальше, пожалуйста.
И Деми охотно продолжил без пауз и знаков препинания.
— Я нашел однажды у дедушки очень красивую книгу и хотел поиграть с ней, но дедушка сказал, что с этой книгой не играют, и показал мне картинки и рассказал все о них, и мне очень понравились эти истории: о Иосифе и его злых братьях и о милом маленьком Моисее в тростниках, и еще очень много интересных историй, но больше всех мне понравилось то, что он рассказал о Добром Человеке, и дедушка рассказывал про него мне столько раз, что я запомнил эту историю наизусть, и он дал мне эту картинку, чтобы я не забывал, и однажды, когда я болел, ее повесили здесь у моей постели, и я оставил ее, чтобы другие больные мальчики тоже на нее смотрели.
— А почему Он благословляет детей? — спросил Нат, нашедший что-то очень привлекательное в главной фигуре на картинке.
— Потому что Он любит их.
— Это были бедные дети? — спросил Нат печально.
— Да, я так думаю, видишь, как плохо многие из них одеты, да и мамы их не похожи на богатых дам. А он любил бедных людей и был очень добр к ним. Он исцелял их, и помогал им, и говорил богачам, что они не должны плохо обращаться с бедными, и бедные любили Его, горячо, горячо, — воскликнул Деми с энтузиазмом.
— Он был богат?
— О нет! Он родился в пещере, в коровьих яслях, и был так беден, что у Него даже не было своего дома, когда Он вырос, и Ему негде было жить, а иногда и нечего есть, кроме того, что Ему подавали люди, и Он ходил повсюду, проповедуя всем, и стараясь сделать всех хорошими, пока дурные люди не убили Его.
— Убили? За что? — и Нат сел в постели, чтобы послушать и посмотреть, так заинтересовал его Тот, кто посвятил себя заботе о бедных.
— Я тебе все об этом расскажу, тетя Джо не будет возражать, — и Деми устроился на соседней кровати, радуясь возможности рассказать свою любимую историю такому благодарному слушателю.
Нянюшка заглянула, посмотреть уснул ли Нат, но увидев, что происходит, снова тихонько выскользнула из комнаты и пошла к миссис Баэр рассказать с по-матерински взволнованным выражением на добром лице:
— Не хотите ли, дорогая хозяйка, пойти и посмотреть на прелестную картину? Нат слушает, слушает всем сердцем, как Деми, словно маленький белый ангел, рассказывает ему о младенце Христе.
Миссис Баэр хотела пойти и немного поговорить с Натом перед сном, так как давно заметила, что серьезное, доброе слово, сказанное в такое время, приносит много пользы. Но когда она тихонько приблизилась к двери детской и увидела Ната, жадно впивающего слова своего маленького друга, и Деми, рассказывающего чудесную и торжественную историю так, как его научили, негромко произнося прочувствованные слова и устремив красивые глаза на ласковое лицо на картинке, ее собственные глаза наполнились слезами, и она тихонько ушла, думая: "Деми, сам о том не подозревая, помогает бедному мальчику лучше, чем могла бы помочь ему я, и я не помешаю им ни единым словом".
Еще долго звучали детские голоса, когда одно невинное сердце читало великую проповедь любви другому, и никто не мешал им. Когда наконец голоса умолкли, и миссис Баэр вошла, чтобы унести лампу, Деми уже не было в комнате, а Нат крепко спал, обратясь лицом к картине, словно он уже полюбил Доброго Человека, который любил маленьких детей и оставался верным другом бедных. Лицо мальчика было безмятежным, и, глядя на него, она чувствовала, что если один-единственный день заботы и доброты сделал так много, то год терпеливого ухода, несомненно, принесет благодарный урожай из этого заброшенного садика, который уже засеял лучшими из семян маленький миссионер в ночной рубашке.
Глава 4
Ступеньки
Входя в класс в понедельник утром, Нат внутренне содрогался, так как предполагал, что ему придется продемонстрировать перед всеми свое невежество. Но мистер Баэр отвел ему спокойное место в нише у окна, где он мог сидеть спиной к остальным и где ему давал задания Франц, так что никто другой не мог слышать его грубых ошибок или видеть какие кляксы ставит он в своей тетради. Нат был искренне благодарен за это и трудился так прилежно, что мистер Баэр сказал с улыбкой, глядя на его раскрасневшееся лицо и испачканные чернилами пальцы:
— Не трудись слишком напряженно, мой мальчик, а то переутомишься. Времени достаточно.
— Но я должен стараться, а иначе не смогу догнать других. Они уже столько всего выучили, а я совсем ничего не знаю, — возразил Нат, который пришел отчаяние, когда услышал, как другие мальчики отвечают грамматику, историю и географию с поразительной, на его взгляд, легкостью.
— Зато ты знаешь немало такого, чего не знают они, — улыбнулся мистер Баэр, присаживаясь рядом с ним, в то время как Франц повел класс маленьких учеников через сложности таблицы умножения.
— Неужели? — В голосе Ната звучало недоверие.
— Конечно. Прежде всего, ты умеешь владеть собой, а вот Джек, который быстро считает в уме, владеть собой не умеет. Владеть собой — отличное умение. Кроме того, ты умеешь играть на скрипке, чего ни один из мальчиков не умеет, хотя им очень хотелось бы научиться. Но, лучше всего, Нат, то, что ты действительно горишь желанием чему-то научиться, и это означает, что сражение уже наполовину выиграно. Поначалу учеба покажется тебе трудным занятием, порой ты будешь чувствовать себя обескураженным, но продолжай стараться, и учеба будет становиться легче и легче по мере того, как ты будешь овладевать новыми знаниями.
Лицо Ната все более прояснялось, пока он слушал. Как бы мал ни был список его умений, его несказанно обрадовало сознание того, что и ему есть чем гордиться. "Да, я умею сдерживаться — научило меня этому вечное отцово битье. И я умею играть на скрипке, хотя и не знаю, где находится Бискайский залив", — подумал он с невыразимым чувством облегчения. Вслух он добавил — да так горячо, что его услышал Деми:
— Я очень хочу учиться и буду стараться. Я никогда не ходил в школу, но это не моя вина. Если ребята не будут смеяться надо мной, я думаю, что я сумею справиться с учебой, тем более что вы и миссис Баэр так добры ко мне.
— Ребята не будут смеяться над тобой, а если будут, я скажу им, чтобы не смеялись! — воскликнул Деми, совсем забыв, где находится.
Класс остановился посреди "семью девять", и все обернулись посмотреть, что происходит.
Полагая, что урок взаимопомощи в данный момент будет полезнее урока арифметики, мистер Баэр рассказал им о Нате, сделав историю маленькой жизни такой интересной и трогательной, что добросердечные мальчики тут же пообещали оказать новичку помощь и почувствовали себя очень польщенными тем, что их призвали поделиться своими запасами мудрости с пареньком, который "так здорово играет". Это обращение к их лучшим чувствам помогло установить дружескую атмосферу, и в результате Нату потребовалось преодолеть не так уж много препятствий на пути к знаниям, так как каждый был рад "пособить".
Пока он еще не окреп, напряженная учеба была ему не по силам, и миссис Джо старалась занять и развлечь его чем-нибудь другим в доме и саду, пока другие сидели над книжками. Его огородик был для него лучшим из лекарств, и он работал на своей маленькой ферме без устали, сажая бобы, заинтересованно наблюдая, как они растут, радуясь каждому зеленому листку и стройному стебельку, который появлялся и быстро тянулся к солнцу в теплую весеннюю погоду. Никогда еще не было огородика, за которым ухаживали бы более усердно; мистер Баэр, право же, боялся, что растения не найдут времени, чтобы вырасти, поскольку Нат постоянно их окучивал, так что пришлось давать ему легкие задания в цветнике или на земляничной плантации, где он работал, напевая так же бодро, как и жужжавшие вокруг него пчелы.
— А вот этот урожай нравится мне больше всего, — говорила миссис Баэр, ущипнув его за прежде запавшую, а теперь становящуюся пухлой и румяной щеку или поглаживая сутулые плечи, медленно распрямлявшиеся благодаря здоровой работе, хорошей пище и исчезновению прежней тяжкой ноши бедности.
Деми был его маленьким другом, Томми — покровителем, а Дейзи — утешительницей во всех его горестях, так как, хотя эти простодушные дети были младше него, он, робкий по натуре, находил удовольствие в их обществе и избегал шумных игр старших мальчиков. Мистер Лоренс не забывал его и посылал одежду и книги, ноты и добрые письма, а иногда приезжал, чтобы посмотреть, как поживает его мальчик, или взять его в город на концерт — в таких случаях Нат чувствовал себя на седьмом небе от счастья, так как поездка в город означала посещение великолепного дома мистера Лоренса, отличный обед, встречу с его красивой женой и маленькой дочерью, похожей на сказочную фею. После каждой такой поездки Нат был в полном восторге и говорил, и мечтал о новом приглашении днями и ночами.
Так мало нужно, чтобы сделать ребенка счастливым, и приходится только удивляться, что в мире, в котором полно солнечного света и самых разных приятностей и удовольствий, встречаются печальные детские лица, пустые маленькие руки или одинокие маленькие сердца. Чувствуя это, Баэры собирали все крошки, какие только могли найти, чтобы накормить свой выводок голодных воробьев, так как сами они были богаты лишь отзывчивостью. Многие из друзей миссис Джо, которые сами были родителями, посылали ей игрушки, которые так быстро надоедали их детям, и их починка стала для Ната любимым занятием. Его изящные пальцы оказались очень аккуратными и ловкими, и он проводил немало дождливых дней в классной со своей бутылочкой клея, коробкой красок и перочинным ножичком, занимаясь починкой игрушечной мебели, плюшевых зверей и настольных игр, в то время как Дейзи усердно обшивала растерзанных, неодетых кукол. Починенные игрушки заботливо убирали в один из ящиков комода, из которого предстояло обеспечить подарки на Рождество всем бедным детям из окрестных поселков — именно так пламфильдские мальчики всегда праздновали день рождения Того, кто любил бедняков и благословлял детей.
Деми никогда не уставал читать и объяснять прочитанное, и двое друзей провели немало приятных часов на старой иве, наслаждаясь "Робинзоном Крузо"[16], "Сказками тысяча и одной ночи" и другими бессмертными произведениями, которые будут восхищать детей еще немало веков. Это открыло Нату новый мир, и горячее желание знать, куда книга поведет героев в очередной главе, помогало ему преодолевать трудности, так что вскоре он смог читать так же хорошо, как остальные, и испытывал такую радость и гордость от этого, что ему грозило стать почти таким же книжным червем, как и сам Деми.
Другая удача пришла к Нату самым неожиданным и приятным образом. Некоторые из мальчиков, по их выражению, были "деловыми людьми" и "занимались бизнесом". Зная, что большинство из них бедны и что им придется самим со временем пробивать себе дорогу в жизни, Баэры поощряли в своих питомцах стремление стать независимыми. Томми продавал яйца своих кур, Джек торговал червяками, Франц помогал в учительской работе и получал за это деньги, Нед имел склонность к плотницким работам, и для него был поставлен токарный станок, на котором он вытачивал всевозможные полезные или красивые вещи и продавал их, в то время как Деми конструировал водяные мельнички, волчки, а также разные неведомые хитроумные и бесполезные приспособления, которые дарил или продавал другим мальчикам.
— Пусть будет механиком, если хочет, — говорил мистер Баэр. — Научите мальчика ремеслу, и он независим. Благотворна любая работа, и какой бы талант не открылся у этих мальчиков, будь то талант поэта или талант земледельца, его нужно культивировать и обращать им на пользу, если это возможно.
Так что, когда Нат прибежал к нему однажды и спросил с взволнованным видом:
— Можно мне пойти и поиграть на скрипке для людей, которые собираются устроить пикник в нашем лесу? Они обещают заплатить мне, а я хотел бы получить немного денег, как другие мальчики, и игра на скрипке — единственный способ заработать, какой я знаю, то мистер Баэр с готовностью ответил:
— Иди, мой мальчик. Это легкий и приятный способ заработать, и я рад, что его предложили тебе.
Нат пошел и вернулся домой с двумя долларами в кармане, которые продемонстрировал с огромным удовлетворением, рассказывая, какое удовольствие доставил ему этот день, как добры были молодые люди, и как они хвалили его игру, танцевали под его музыку и обещали еще не раз позвать его.
— Это гораздо приятнее, чем играть на улице. Тогда все деньги доставались не мне, а теперь все они мои, и к тому же я очень приятно провел время. У меня теперь тоже "бизнес", как у Томми и Джека, и мне это очень нравится, — сказал Нат, гордо поглаживая старый бумажник, и уже чувствуя себя миллионером.
И он, действительно, стал "деловым человеком", так как с приходом лета пикники стали следовать один за другим, и мастерство Ната пользовалось громадным спросом. Ему всегда позволялось пойти, если это не мешало учебе и если участники пикника были порядочными молодыми людьми, так как мистер Баэр объяснил ему, что хорошее образование необходимо каждому и что никакие деньги не должны манить его туда, где он может столкнуться с искушением поступить дурно. Нат вполне согласился с этим, и было приятно видеть, как простодушный, улыбающийся мальчик садится в какой-нибудь нарядный экипаж, который остановился у ворот только для того, чтобы забрать его, и приятно было встречать его после пикника, усталого, но счастливого, с честно заработанными деньгами в одном кармане и "гостинчиком" для Дейзи или маленького Тедди, которого он никогда не забывал.
— Я буду копить, пока не смогу купить для себя скрипку, а уж тогда я смогу сам зарабатывать себе на жизнь, правда? — говорил он не раз, принося свои доллары на хранение мистеру Баэру.
— Надеюсь, что так, Нат, но мы должны сначала сделать тебя сильным и крепким и вложить немного знаний по истории, географии и арифметике в твою музыкальную голову. А потом мистер Лори найдет тебе где-нибудь хорошее место, и через несколько лет мы все будем ходить и слушать, как ты играешь на публике.
Благотворный труд, поощрение окружающих и надежда делали жизнь Ната легче и счастливее с каждым днем, и он добился таких успехов в музыке, что его учитель прощал ему посредственные оценки по другим предметам, зная очень хорошо, что успех там, где сердце и ум работают лучше всего. Самым тяжелым наказанием для мальчика за пренебрежение более важными уроками было требование не прикасаться к скрипке и смычку целый день. Страх совсем потерять своего сердечного друга заставлял его браться за книги со рвением, а, доказав, что ему под силу справиться с любыми уроками, как мог он сказать: "Не могу"?
Дейзи очень любила музыку и испытывала огромное почтение ко всякому, кто умел играть, и часто ее находили сидящей на ступеньках под дверью Ната, пока он практиковался. Это было очень приятно для него, и он старался играть как можно лучше ради своей скромной маленькой слушательницы, которая никогда не соглашалась войти в комнату, где он играл, но предпочитала сидеть и сшивать яркие лоскутки или ухаживать за одной из своих многочисленных кукол с выражением мечтательного удовольствия на лице — выражением, заставлявшим тетю Джо говорить со слезами на глазах: — Она совсем как моя Бесс, — и проходить тихонько мимо, чтобы даже ее привычное присутствие не помешало девочке наслаждаться музыкой.
Нат очень полюбил миссис Баэр, но находил нечто даже еще более привлекательное в добром профессоре, по-отечески заботившемся о нем, робком, слабом мальчике, который едва остался в живых после того, как его маленькую лодочку носило по бурным волнам житейского моря целых двенадцать лет. Какой-то добрый ангел, должно быть, следил за ним, так как хотя его тело страдало, его душа, казалось, совсем не огрубела и вышла на берег такой же невинной и кроткой, как дитя, спасенное после кораблекрушения. Возможно, именно любовь к музыке помогла ему сохранить мягкость характера и чувствительность, несмотря на отсутствие гармонии в той обстановке, что окружала его долгие годы, — так говорил мистер Лори, а уж он-то разбирался в такого рода делах. Как бы то ни было, папа Баэр находил удовольствие в том, чтобы способствовать развитию добродетелей Ната и исцелять его недостатки, находя своего нового ученика послушным и любящим, как девочка. Он часто называл Ната своей "доченькой", когда говорил о нем с миссис Джо, и она обычно смеялась над этой его причудой, так как ей самой больше нравились мужественные мальчики, а Ната она считала милым, но слабым, хотя вы никогда не догадались бы об этом, так как она, как и Дейзи, баловала и ласкала его, и он считал ее совершенно восхитительной женщиной.
Впрочем, один недостаток Ната доставлял Баэрам немалую тревогу, хотя они понимали, что недостаток этот был усилен страхом и невежеством. С сожалением приходится отметить, что Нат порой лгал. Не то чтобы это была совсем уж откровенная ложь, редко она оказывалась явной, а чаще была почти невинной, но это не имело значения: ложь есть ложь, и хотя мы все говорим немало вежливой неправды в этом нашем странном мире, это неправильно, и каждый знает это.
— Осторожность никогда не помешает; следи за своим языком, за глазами и за руками, так как очень легко сказать или выразить взглядом и действием неправду, — заметил мистер Баэр в одной из бесед с Натом о его главном пороке.
— Я понимаю это, и я не хочу лгать, но гораздо легче жить, если ты не очень тревожишься о том, чтобы всегда быть абсолютно правдивым. Раньше мне случалось солгать, так как я боялся отца и Николо, а теперь делаю это иногда, потому что мальчики смеются надо мной. Я знаю, это плохо, но я забываю. — Нат выглядел очень огорченным.
— В детстве я тоже часто лгал! Ох! Какая ужасная ложь это была! И как ты думаешь, каким способом излечила меня от этого моя старая бабушка? Мои родители убеждали, кричали, наказывали, но я все равно забывал, совсем как ты. Тогда моя дорогая бабушка сказала мне: "Я помогу тебе запомнить, что лгать нехорошо, и обуздаю твой непослушный язык". — И с этими словами она вытянула язык у меня изо рта и быстро отхватила ножницами самый-самый кончик, так что пошла кровь. Это было ужасно, поверь мне, но принесло мне немалую пользу, так как язык болел несколько дней и каждое слово, которое я произносил, давалось мне с таким трудом, что у меня было время подумать, что я говорю. После этого я стал осторожнее, и дело пошло лучше, так как я боялся больших ножниц. Однако дорогая бабушка глубоко любила меня и была очень добра ко мне всегда и во всем, и, даже умирая вдали отсюда, в Нюрнберге, она молилась о том, чтобы ее Фриц всегда любил Бога и говорил правду.
— У меня никогда не было бабушки, но если вы думаете, что меня можно исправить таким способом, я готов позволить вам отщипнуть кончик моего языка, — сказал Нат с героической самоотверженностью, так как он страшился боли, однако очень хотел избавиться от привычки лгать.
Мистер Баэр улыбнулся, отрицательно покачав головой.
— Я знаю средство получше; я прибег к нему однажды прежде и добился успеха. Вот послушай. Если тебе случится солгать, я не буду наказывать тебя, но ты накажешь меня.
— Как? — спросил Нат, пораженный этой идеей.
— Старым добрым способом — ударишь меня по рукам указкой; я редко наказываю так моих учеников, но, может быть, наказание запомнится тебе лучше, если ты причинишь боль мне, чем если испытаешь ее сам.
— Ударить вас? Что вы! Я никогда не смог бы! — вскричал Нат.
— Тогда следи за твоим забывчивым языком. Я не хочу, чтобы мне было больно, но охотно перенесу даже самую мучительную боль, лишь бы исправить твой недостаток.
Это странное предложение произвело такое впечатление на Ната, что долгое время он следил за своими речами и был отчаянно правдив, так как мистер Баэр был совершенно прав, полагая, что любовь к нему будет для Ната более сильным побудительным мотивом, чем страх за самого себя. Но, увы! В один злополучный день Нат забыл об осторожности, и когда вспыльчивый Эмиль пригрозил отлупить его, если это он пробежал накануне по его огородику и затоптал посевы пшеницы, Нат заявил, что ничего не знает ни о какой пшенице, а потом ему было стыдно признаться, что он сделал это, когда Джек гнался за ним накануне вечером.
Он думал, что никто ни о чем не узнает, но Томми случайно видел, как все произошло, и когда Эмиль заговорил о случившемся день или два спустя, Томми дал свидетельские показания, и мистер Баэр слышал их разговор. Уроки уже кончились, все мальчики стояли в передней, а мистер Баэр как раз опустился в плетеное кресло, чтобы поиграть с Тедди, но, услышав слова Томми и увидев пылающее, испуганное лицо Ната, снова поставил малыша на пол со словами: — Беги к маме, bbchen[17], я скоро приду, — и, взяв Ната за руку, повел его в классную комнату и закрыл дверь.
С минуту мальчики смотрели друг на друга в молчании, затем Томми выскользнул за дверь и, заглянув в щель между шторами, увидел зрелище, которое привело его в совершенное замешательство. Мистер Баэр как раз взял длинную линейку, висевшую над его столом и так редко использовавшуюся, что она была покрыта пылью.
"Ого! Он собирается разделаться с Натом на этот раз. Уж лучше бы я ничего не говорил", — подумал добродушный Томми, так как оказаться побитым было глубочайшим позором в этой школе.
— Ты помнишь, что я сказал тебе в прошлый раз? — спросил мистер Баэр печально, но не сердито.
— Да, но, пожалуйста, не заставляйте меня, я не вынесу этого, — воскликнул Нат, прижимаясь к двери и спрятав за спину обе руки, с лицом полным страдания.
"Почему он не примет наказание как мужчина? Я на его месте повел бы себя именно так", — подумал Томми, хотя то, что он видел, заставляло его сердце биться с отчаянной быстротой.
— Я сдержу слово, а ты запомнишь, что должен всегда говорить только правду. Слушайся меня, Нат, возьми линейку и ударь меня по рукам шесть раз.
Томми был так ошеломлен этими последними словами, что почти свалился с окна, но в последний момент удержался и повис на узком каменном выступе, тараща глаза, такие же круглые, как у чучела совы на каминной полке.
Нат взял линейку, так как, когда мистер Баэр говорил таким тоном, было невозможно не подчиниться, и с видом, таким испуганным и виноватым, как если бы собирался заколоть своего учителя, два раза слабо ударил по широкой руке, подставленной ему. Затем он остановился и поднял глаза, почти ничего не видя от слез, но мистер Баэр сказал спокойно:
— Продолжай и бей сильнее.
Чувствуя, что выхода нет, и горячо желая покончить поскорее со своей мучительно неприятной задачей, Нат вытер глаза рукавом и нанес еще два более сильных удара, от которых рука покраснела, что причинило ударившему еще большую боль.
— Уже хватит? — спросил он задыхаясь.
— Еще два, — послышалось в ответ, и он нанес эти два удара, почти не видя, куда опускает линейку, затем отшвырнул ее и, обхватив добрую, большую руку обеими руками, уткнулся в нее лицом и рыдая от горя, любви, стыда и раскаяния.
— Я запомню! О! Я буду всегда помнить!
Тогда мистер Баэр обнял его и сказал тоном, настолько же сострадательным, насколько суровым он был лишь несколько мгновений назад.
— Надеюсь, что так и будет. Проси Бога помочь тебе, и постарайся избавить нас обоих от подобных сцен.
Больше Томми ничего не видел, так как пробрался обратно в холл с таким взволнованным и серьезным видом, что мальчики столпились вокруг него, чтобы расспросить, что произошло в классной с Натом.
Наивыразительнейшим шепотом Томми поведал им обо всем, что увидел, и вид у них был такой, словно небо вот-вот свалится на землю. Казалось, все встало с ног на голову, и от этого у всех перехватило дыхание.
— Он сделал то же самое однажды со мной, — сказал Эмиль, словно признаваясь в самом черном преступлении.
— И ты ударил его? Дорогого старого папу Баэра? Гром и молния! Попробовал бы ты сделать это сейчас! — вскричал Нед, хватая Эмиля за воротник в порыве праведного гнева.
— Это было очень давно. Сейчас я скорее согласился бы, чтобы мне оторвали голову, чем пошел бы на такое, — и Эмиль мягко отстранил Неда, хотя в менее серьезных обстоятельствах счел бы своим долгом дать тому пощечину.
— Да как ты смог? — спросил Деми, в ужасе от одной этой мысли.
— Я тогда был ужасно зол и думал, что мне все равно, даже, может быть, понравится побить кого-нибудь. Но когда я, размахнувшись, ударил дядю один раз, мне вдруг вспомнилось все, что он сделал для меня, и я не мог продолжать. Нет, сэр! Если бы он даже повалил меня и топтал ногами, я не возмутился бы — таким подлецом и негодяем чувствовал я себя в тот момент, — и Эмиль с силой ударил себя в грудь, чтобы выразить свое раскаяние.
— Нат был весь в слезах. Я думаю, он страшно расстроен и огорчен, так что давайте не говорить ни слова об этом, хорошо? — сказал мягкосердечный Томми.
— Конечно, мы ничего не скажем, но это так ужасно — лгать! — Деми произнес это с таким видом, словно преступление стало еще ужаснее от того, что наказание постигло не грешника, но любимейшего дядю Фрица.
— Может быть, нам всем лучше уйти, чтобы Нат смог убежать наверх, если захочет, — предложил Франц и повел всех в амбар, их главное убежище в тревожную пору.
Нат не вышел к обеду, но миссис Джо отнесла ему наверх поесть и сказала ласковое слово, от которого ему стало чуть легче, хотя он по-прежнему не имел силы взглянуть на нее. Спустя несколько часов мальчики, игравшие во дворе, услышали звуки скрипки и сказали друг другу: "Кажется, он успокоился".
Нат, в самом деле, несколько успокоился, хотя все еще не решался спуститься вниз и присоединиться к остальным. Но, открыв дверь, чтобы ускользнуть в одиночестве в лес, он неожиданно обнаружил сидящую на ступеньках Дейзи; вместо обычной куклы или рукоделия в руках у нее был только мокрый носовой платок — она горевала о своем уединившемся друге.
— Я иду на прогулку, хочешь пойти со мной? — спросил Нат, стараясь выглядеть так, словно ничего не произошло, но испытывая глубокую благодарность за ее безмолвное сочувствие, так как воображал, что каждый должен смотреть на него как на негодяя.
— О да! — и Дейзи побежала за шляпой, гордясь тем, что ее выбрал в спутники один из больших мальчиков.
Остальные наблюдали, как они удаляются, но никто не последовал за ними, так как у мальчиков гораздо больше деликатности, чем принято считать, и каждый инстинктивно чувствовал, что кроткая маленькая Дейзи самый подходящий друг в тот момент, когда вы опозорены и несчастны.
Прогулка принесла Нату облегчение, и хотя он был молчалив, когда вернулся домой, вид у него опять был бодрый и радостный в гирляндах маргариток, которые сплела и которыми увешала его маленькая подруга, пока он лежал на траве и рассказывал ей разные истории.
Никто не сказал ни слова об утренней сцене, но, возможно, именно по этой причине воздействие ее на Ната оказалось продолжительным. Он изо всех сил старался неизменно быть правдивым во всем, и помогали ему в этом как искренние молитвы, которые он возносил своему Другу на небесах, так и терпеливая забота земного друга, чьей доброй руки он никогда не касался, не вспомнив, что она охотно вынесла боль ради него.
Глава 5
Пирожки-куличики
— В чем дело, Дейзи?
— Мальчики не берут меня играть с ними.
— Почему?
— Они говорят, что девочки в футбол не играют.
— Играют! Я сама играла! — и миссис Баэр засмеялась, вспомнив проказы юности.
— Я умею играть. Мы с Деми раньше часто играли, и было очень весело, а теперь он не хочет взять меня в команду, потому что другие мальчики смеются над ним. — Дейзи явно была глубоко огорчена черствостью брата.
— Вообще говоря, дорогая, я думаю, он прав. Играть в футбол, быть может, совсем неплохо, когда вы вдвоем, но если играет десяток буйных мальчишек, игра окажется слишком грубой и неприятной для тебя, так что на твоем месте я нашла бы для себя какую-нибудь другую хорошую игру.
— Мне надоело играть одной! — сказала Дейзи жалостно.
— Я обещаю, что буду играть с тобой иногда, но сейчас я должна бежать и приготовить все для поездки в город. Ты поедешь со мной и увидишь маму, а, если захочешь, сможешь остаться с ней.
— Конечно, я очень хочу поехать и повидать ее и крошку Джози, но я все-таки хотела бы потом вернуться в школу. Деми будет скучать обо мне, и мне самой тут очень нравится, тетечка.
— Ты не можешь обойтись без своего Деми, да? — и тетя Джо взглянула на нее ласково, вполне понимая любовь маленькой девочки к единственному брату.
— Конечно не могу, ведь мы близнецы, поэтому мы любим друг друга больше, чем других людей, — отвечала Дейзи, оживившись, так как считала положение близнеца одной из высших почестей, какой можно удостоиться на земле.
— Чем же ты займешься, пока я бегаю по делам? — спросила миссис Баэр, с большой поспешностью извлекая из шкафа кипу белья.
— Не знаю, мне надоели куклы и все такое. Я хотела бы, чтобы ты, тетечка Джо, придумала для меня новую игру, — сказала Дейзи, безжизненно повиснув на дверной ручке и слегка покачиваясь.
— Мне придется придумать какую-нибудь совсем новую, и на это потребуется время, так что, полагаю, тебе лучше пока прогуляться в кухню и посмотреть, что Эйзи приготовила тебе на второй завтрак, — предложила миссис Баэр, думая, что это будет хороший способ на время избавиться от помешавшей ей Дейзи.
— Что ж, я не против, если она не сердитая, — и Дейзи медленно побрела в кухню, где единолично правила Эйзи, кухарка-негритянка.
Через пять минут Дейзи вернулась с оживленным лицом, куском теста в руке и испачканным мукой носом.
— О тетечка! Можно мне пойти и испечь имбирный пряник и еще что-нибудь? Эйзи сегодня не сердитая и сказала, что мне можно помогать ей, и это будет так весело, пожалуйста! — вскричала Дейзи, все на одном дыхании.
— Конечно, это именно то, что нужно, иди и делай, что тебе нравится, и можешь оставаться в кухне, сколько хочешь, — отвечала миссис Баэр с большим облегчением, так как иногда труднее развлечь одну маленькую девочку, чем целую дюжину мальчиков.
Дейзи убежала, а тетя Джо, занимаясь своей работой, ломала голову над тем, какую новую игру предложить Дейзи. Вдруг ей, как кажется, пришла в голову интересная идея, так как она улыбнулась себе самой, захлопнула дверцы шкафа и быстро удалилась, со словами:
— Вот это я и сделаю, если только удастся!
Что это была за идея, никто так и не узнал в тот день, но глаза у тети Джо лукаво поблескивали, когда она сообщила Дейзи, что придумала новую игру и собирается купить ее. Дейзи была очень взволнована и задавала вопросы всю дорогу, пока они ехали в город, но не получала ответов, которые хоть что-нибудь прояснили для нее. Затем она осталась дома играть с малюткой и радовать взоры матери, пока тетя Джо отправилась за покупками. Когда она вернулась со всевозможными необычной формы свертками, торчавшими из большой сумки, Дейзи охватило такое любопытство, что она захотела сразу же вернуться в Пламфильд. Но тетя попросила не торопить ее и погрузилась в долгую беседу с мамой в ее комнате, расположившись на ковре с малюткой на коленях и заставляя миссис Брук смеяться над проделками мальчиков и прочими веселыми пустяками.
Как успела тетя рассказать о секрете, Дейзи не могла догадаться, но мама, очевидно, уже знала о нем, так как, завязывая ей ленты капора и целуя румяное личико под оборкой, сказала:
— Будь послушной и хорошей, моя Дейзи, и учись славной новой игре, которую тетя придумала для тебя. Это очень полезная и интересная игра, и очень любезно со стороны тети согласиться играть в нее с тобой, потому что сама она такие игры не очень любит.
Это последнее заявление заставило обеих женщин сердечно рассмеяться и усилило недоумение Дейзи. Когда они отъезжали, в задней части экипажа что-то загремело.
— Что это? — спросила Дейзи, навострив уши.
— Новая игра, — отвечала миссис Джо внушительно.
— Из чего она сделана? — воскликнула Дейзи.
— Из железа, жести, дерева, меди, сахара, соли, угля и сотни других материалов.
— Как странно! А какого она цвета?
— Всех цветов.
— Она большая?
— Часть ее большая, а часть нет.
— Я когда-нибудь такую видела?
— Много раз, но такой отличной, как эта, — никогда.
— О-о! Что же это может быть? Я не могу ждать. Когда я ее увижу? — Дейзи подпрыгивала на месте от нетерпения.
— Завтра утром, после уроков.
— Она и для мальчиков тоже?
— Нет, только для тебя и для Бесс, когда она приедет в гости. Мальчики, конечно, захотят посмотреть на игру и даже поиграть в нее — отчасти. Но все зависит от тебя, захочешь ли ты позволить им присоединиться.
— Я позволю Деми, если он захочет.
— Захотят, наверняка, все, особенно Стаффи, — и в глазах миссис Баэр заиграли необыкновенно веселые искорки, когда она похлопала по странному угловатому свертку, лежавшему у нее на коленях.
— Дай мне пощупать разочек, — взмолилась Дейзи.
— Ни разу не дам, а то ты тут же угадаешь, что это такое, и испортишь всю забаву.
Дейзи застонала, а затем улыбка разлилась по всему ее лицу, так как через маленькую дырочку в бумаге она мельком увидела что-то яркое.
— Как я смогу так долго ждать? Нельзя ли мне увидеть ее сегодня?
— О нет, дорогая! Ее надо приготовить, и так много частей приставить к своим местам. Я обещала дяде Тедди, что ты не увидишь ее, пока она не будет в образцовом порядке.
— Если дядя знает об игре, тогда это, должно быть, что-то великолепное! — воскликнула Дейзи, хлопая в ладоши, так как этот добрый, богатый, веселый дядя был для детей не хуже настоящей сказочной феи-крестной и всегда придумывал веселые сюрпризы, красивые подарки и забавные развлечения.
— Да, Тедди пошел и купил ее со мной, и нам было так весело в магазине выбирать разные ее части. Он стремился купить все самое красивое и большое, и моя маленькая затея стала по-настоящему великолепной, когда он взялся за дело. Ты должна подарить ему свой самый нежный поцелуй, когда он приедет, так как он добрейший дядя! Взял да и купил чудеснейшую маленькую ку… Ах! Чуть не выдала секрет! — и миссис Баэр, не договорив самое интересное слово, начала просматривать свои счета, словно боясь, что выпустит кота из мешка, если продолжит разговор. Дейзи сложила руки с видом покорности судьбе и сидела совсем тихо, стараясь догадаться, какая есть на свете игра, название которой начинается со слога "ку".
Когда они вернулись домой, она внимательно смотрела на каждый вынимаемый сверток, и один из них, большой и тяжелый, который Франц сразу отнес наверх и спрятал в детской, вызвал у нее особенное удивление и любопытство. Что-то очень таинственное происходило наверху в тот день: Франц стучал молотком, Эйзи бегала вверх и вниз по лестнице, тетя Джо порхала по дому, как блуждающий огонек, с разными непонятными предметами под передником, а маленький Тед, который был единственным из детей посвященным в тайну, так как не умел говорить отчетливо, семенил за матерью, смеялся и лепетал, пытаясь объяснить, что же такое "осень холосенькое" есть наверху.
Все это почти сводило Дейзи с ума, и ее возбуждение передалось и мальчикам, которые со всех сторон осаждали маму Баэр предложениями помощи, которые она решительно отклонила, повторив то, что ранее сказала Дейзи:
— Девочки не могут играть с мальчиками. Это игра для Дейзи и Бесс, и для меня, так что вас нам не нужно.
После чего юные джентльмены покорно удалились и пригласили Дейзи поиграть с ними в камешки, лошадки, футбол и во все, во что она только пожелает, с неожиданной теплотой и вежливостью, изумившей ее невинную маленькую душу.
Благодаря этим знакам внимания, день для нее прошел быстро, она рано отправилась в постель, а на следующее утро делала уроки с усердием, заставившим дядю Фрица пожелать, чтобы новая игра изобреталась каждый день. Глубокое волнение охватило всех в классной комнате, когда в одиннадцать часов Дейзи сделала уроки и была отпущена, так как каждый знал, что она собирается начать играть в новую и таинственную игру.
Множество глаз провожало ее, когда она убегала, и это событие так отвлекло Деми от занятий, что на вопрос Франца о том, где находится пустыня Сахара, мрачно отвечал:
— В детской, — и вся школа смеялась над ним.
— Тетя Джо, я сделала все уроки, и я не могу больше ждать ни минуты! — закричала Дейзи, влетая в комнату миссис Баэр.
— Игра готова, пойдем, — и, подхватив Тедди под мышку, а свою рабочую корзинку под другую, тетя Джо немедленно повела девочку наверх.
— Я ничего не вижу, — сказала Дейзи, растерянно обводя взглядом детскую.
— А слышишь что-нибудь? — спросила тетя Джо, хватая Тедди за подол его маленького платьица, когда он прямиком направился к окну.
Дейзи услышала странное потрескивание, а затем мягкий, журчащий звук, как от поющего чайника. Эти шумы шли из-за занавески, которой был задернут глубокий эркер[18]. Дейзи отдернула ее и замерла, произнеся лишь одно радостное "О!" и с восторгом уставившись на… что бы вы думали?
Широкое сиденье тянулось вдоль всех трех сторон эркера. На нем с одной стороны висели и стояли всевозможные маленькие кастрюльки, горшочки, рашперы и сковородки, с другой — маленькие обеденный и чайный сервизы, а посередине располагалась кухонная плита — не жестяная, от которой было бы мало пользы, но настоящая железная печечка, достаточно большая, чтобы готовить на ней обеды для большой семьи очень голодных кукол. Но лучше всего был настоящий огонь, горевший в ней; настоящий пар шел из носика маленького заварного чайника, а крышка маленького кипятильного котелка даже приплясывала, так сильно кипела в нем вода. Одно стекло в оконной раме было заменено жестяной пластиной с отверстием для маленькой трубы, и настоящий дым уплывал через нее на улицу так естественно, что сердце радовалось. Ящик с дровами и ведерко с углем стояли рядом, прямо над ними висел совок для мусора, метелка и щетка. Маленькая корзинка для покупок стояла на низеньком столике, за которым Дейзи обычно играла, а на спинке ее маленького стульчика висел белый передник с грудкой и забавный поварской колпачок. Солнце смотрело в окно на все это великолепие, словно наслаждаясь происходящим, маленькая печечка бодро гудела, чайник выпускал пар, новенькие противни сверкали на стенах, красивый фарфор стоял манящими рядами, и, в целом, это была такая веселая и совершенная кухонька, какую только могла пожелать любая девочка.
После первого радостного "О!" Дейзи стояла совершенно безмолвно, но ее глаза быстро перебегали с одного чудесного предмета на другой и становились все ярче, пока не остановились на веселом лице тети Джо, когда, совершенно счастливая, она обняла ее и воскликнула с благодарностью:
— Ах, тетя, это великолепная новая игра! И я, в самом деле, могу варить на этой миленькой плите и звать гостей, и угощать их, и подметать, и разводить огонь, который горит по-настоящему? Как мне это нравится! И как ты такое придумала?
— На эту мысль навело меня то, что тебе так понравилось печь имбирные пряники вместе с Эйзи, — сказала миссис Баэр, обнимая Дейзи, которая прыгала так, словно была готова взлететь. — Я знала, что Эйзи не позволит тебе часто надоедать ей в ее кухне, да там и небезопасно, когда горит большой огонь, так что я подумала, не удастся ли мне найти маленькую печечку и научить тебя готовить, это будет и весело, и полезно. Так что я пробежала по магазинам игрушек, но все большое стоило так дорого, что я уже собиралась отказаться от своей затеи, когда неожиданно встретила твоего дядю Тедди. Как только он узнал, что я собираюсь сделать, так сразу выразил желание помочь и настоял на покупке самой большой игрушечной плиты, какую мы смогли найти. Я спорила и сердилась, но он только смеялся и дразнил меня, вспоминая мою стряпню в те годы, когда мы были молоды, и говорил, что я должна научить не только тебя, но и Бесс вкусно готовить, и продолжал покупать всевозможные хорошенькие маленькие вещички для моего "кухонного класса", как он это назвал.
— Как я рада, что ты встретила его! — сказала Дейзи, когда миссис Джо перестала смеяться над воспоминаниями о веселом времени, проведенном с дядей Тедди.
— Ты должна стараться и научиться готовить самые разные блюда, так как он говорит, что будет часто приходить к чаю и ожидает чего-нибудь необыкновенно вкусного.
— Это самая милая, хорошая кухонька на свете, и я охотнее буду учиться в ней, чем играть в любые другие игры. Нельзя ли мне научиться печь пироги и торты, и миндальное пирожное и все такое? — выкрикивала Дейзи, танцуя по комнате с новой сковородой в одной руке и крошечной кочергой в другой.
— Всему свое время. Это будет полезная игра, и я собираюсь помочь тебе. Ты будешь моей кухаркой, так что я буду говорить тебе, что нужно делать, и показывать, как это делать. Так у нас с тобой получится что-то съедобное, и ты будешь учиться готовить по-настоящему, пусть пока только в маленьком масштабе. Я буду называть тебя Салли и играть в то, что ты новая кухарка, которая только что приехала в дом, — добавила миссис Джо, устраиваясь в кресле со своим шитьем, в то время как Тедди сидел на полу, посасывая большой палец и таращась на печечку, словно она была живой, — внешний вид этого предмета вызывал у него глубокий интерес.
— Как это будет прелестно! С чего же я начну? — спросила Салли, с такой готовностью и таким счастливым лицом, что тете Джо захотелось, чтобы все новые кухарки были хотя бы отчасти так же красивы и веселы.
— Прежде всего, надень этот чистый колпачок и передник. Я довольно старомодная и строгая хозяйка и хочу, чтобы моя кухарка была очень аккуратна.
Салли подоткнула кудрявые волосы под круглую шапочку и безропотно надела передник, хотя обычно протестовала против всякого рода передников и нагрудников.
— Теперь, ты можешь прибрать в кухне и вымыть новый фарфор. Старый сервиз тоже надо вымыть, так как моя последняя служанка оказалась такой нерадивой, что оставила его в весьма печальном состоянии после приема гостей.
Тетя Джо говорила совершенно серьезно, но Салли рассмеялась, так как знала, кто была неаккуратная "служанка", оставившая чашки немытыми и липкими. Затем она засучила рукава и со вздохом удовлетворения начала порхать по своей кухоньке, то и дело останавливаясь, чтобы шумно выразить свой восторг по поводу "миленькой скалочки", "прелестного тазика" для мытья посуды, или "очаровательной перечницы".
— Теперь, Салли, возьми корзинку и сходи на рынок; вот список всего, что мне нужно для обеда, — сказала миссис Джо, вручая ей листок бумаги, когда посуда была приведена в порядок.
— А где рынок? — спросила Дейзи, находя, что новая игра становится все интереснее с каждой минутой.
— В кухне у Эйзи.
И Салли ушла, вызвав новое волнение в классной, когда проследовала мимо двери в своем новом костюме и с восторженным выражением лица шепнула Деми: "Это совершенно великолепная игра!"
Старая Эйзи радовалась игре не меньше Дейзи и весело рассмеялась, когда взволнованная маленькая кухарка влетела к ней в сбившемся на бок колпачке, стуча крышкой корзинки словно кастаньетами.
— Миссис тетя Джо требует вот это, и я должна получить все прямо сейчас, — заявила Дейзи с важностью.
— Посмотрим, душенька. Так, что тут? Ага, два фунта мяса, картофель, тыква, яблоки, хлеб и масло. Мясо еще не принесли, когда принесут, я пришлю его наверх. Остальное можешь получить сразу.
Эйзи запаковала в корзинку одну картофелину, одно яблоко, кусочек тыквы, комочек масла и булочку, а затем посоветовала Салли быть настороже, когда явится мальчишка-посыльный от мясника, так как проказник способен на разные проделки.
— Кто он? — Дейзи надеялась, что посыльным окажется Деми.
— Увидишь, — только и сказала Эйзи в ответ, и Салли утла в приподнятом настроении, напевая песенку из прелестной истории Мэри Хауитт[19]:
- И в маленькой корзинке,
- Довольная собой,
- Муку, изюм и масло
- Несла она домой.
— Пока разложи все, кроме яблока, в шкафчике для провизии, — сказала миссис Джо, когда кухарка вернулась домой.
Под средней полкой находилась кладовая, и, когда Салли открыла дверцу, перед ней предстали новые чудеса. Половина явно представляла собой подвал для дров, угля и растопки, которые были аккуратно сложены там. Другая половина оказалась заполнена маленькими баночками, ящичками и всевозможными забавными приспособлениями для хранения маленьких количеств муки, отрубей, сахара, соли и других домашних припасов. Там же была маленькая баночка варенья, маленькая жестяная коробочка с имбирными пряниками, бутылочка из-под одеколона с черносмородинной настойкой и крошечная банка для чая. Но верхом очарования были два кукольных ведерка свежего молока, с поднимающимися на них сливками и крошечная шумовка, чтобы эти сливки снимать. Дейзи захлопала в ладоши, увидев это восхитительное зрелище, и захотела сразу же снять сливки. Но тетя Джо сказала:
— Пока еще рано, сливки понадобятся тебе для твоего яблочного пирога за обедом, и не следует снимать их раньше времени.
— Я буду печь пирог? — вскрикнула Дейзи, едва решаясь поверить, что ей предстоит такое блаженство.
— Да, если твоя печка будет печь хорошо, у нас далее будет два пирога: один — яблочный, а другой — земляничный, — сказала миссис Джо, которая к этому времени почти также сильно заинтересовалась новой игрой как сама Дейзи.
— Что же дальше? — спросила Салли, горя нетерпением поскорее начать.
— Закрой нижнюю заглушку печи, чтобы духовка могла согреться. Потом вымой руки и достань муку, сахар, соль, масло и корицу. Посмотри, чиста ли доска для разделки теста и очисти яблоко от шкурки, чтобы оно было готово и можно было положить его в пирог.
Дейзи собрала все необходимое, произведя так мало шума и рассыпав так мало продуктов, как можно ожидать от столь юной кухарки.
— Я, право, не знаю, как отмерять все для такого крошечного пирога, придется действовать наугад, — сказала миссис Джо с довольно растерянной улыбкой, — а, если получится плохо, нам придется начать все заново. — Отмерь муку этой маленькой кастрюлькой, положи щепотку соли, а затем вотри в муку столько масла, сколько помещается на этой тарелке. Всегда помни, что сначала вместе кладут все сухое, а потом мокрое. Тогда лучше размешивается.
— Я знаю! Я видела, как это делает Эйзи! Разве не надо намазать маслом и противни тоже? Она так всегда делает с самого начала, — сказала Дейзи, рассыпая муку вокруг себя в большом количестве.
— Совершенно верно! Я думаю, что у тебя талант кухарки, ты берешься за дело с умом, — заметила тетя Джо одобрительно. — Теперь добавь чуточку холодной воды — ровно столько, сколько нужно, чтобы смочить муку, затем посыпь мукой доску, замеси тесто и раскатай его скалкой, вот так. Теперь смажь все маслом и снова раскатай. Мы не хотим, чтобы тесто оказалось слишком сдобным, а то у наших кукол будет несварение.
Эта мысль рассмешила Дейзи. Щедрой рукой она смазала противни маслом, а потом раскатывала и раскатывала тесто своей очаровательной маленькой скалочкой. Затем яблоко было нарезано ломтиками, уложено на тесто, щедро посыпано сахаром и корицей, после чего затаившая дыхание кухарка с невероятной аккуратностью покрыла подготовленный пирог новым слоем теста, которому предстояло стать румяной верхней корочкой.
— Я всегда хотела испечь круглый пирожок, но Эйзи мне не позволяла. Как это хорошо делать все совсем-совсем по-своему! — воскликнула Дейзи, проводя маленьким ножичком вокруг кукольной тарелочки, лежащей на ладони.
Любую, даже самую опытную, кухарку подстерегают порой неудачи, и Салли столкнулась со своей первой неудачей именно в этот момент, так как нож дернулся, тарелка выскользнула из рук, совершила курбет в воздухе, и милый маленький пирожок в мгновение ока оказался на полу. Салли взвизгнула, миссис Джо рассмеялась, Тедди заковылял к пирожку, чтобы поднять его, и на мгновение в новенькой кухоньке воцарились смятение и беспорядок.
— Начинка не выскочила из него, и он даже не сломался, так как я очень хорошо защипала края. Так что, пожалуй, он совсем не пострадал, и я могу наколоть тесто вилкой и поставить печься, правда? — сказала Салли, поднимая упавшее сокровище и приводя его в порядок, не обращая внимания, как это всегда бывает с детьми, на пыль, которая могла прилипнуть к тесту. пока оно лежало на полу.
— У моей новой кухарки, как я вижу, хороший характер, и это большое утешение, — заметила миссис Джо. — Теперь открой баночку с земляничным джемом, заполни второй пирог, который будет у нас открытым, и положи сверху несколько полосок теста, как это делает Эйзи.
— Я выложу посередине букву Д, а вокруг нее еще и завитушки, так будет интереснее, когда я буду есть его, — сказала Салли, украшая пирог громадными полосками теста, которые привели бы в ужас настоящую пекаршу. — Теперь я поставлю их в духовку! — воскликнула она, когда последний завиток был заботливо посажен на красное поле варенья, и с триумфальным видом закрыла пироги в маленькой духовке.
— Теперь прибери все. Хорошая кухарка никогда не позволяет накапливаться в ее кухне грязной посуде. Затем очисти тыкву и картофель.
— Здесь только одна картофелина, — хихикнула Салли.
— Разрежь ее на четыре части, чтобы она поместилась в маленький котелок, и положи четвертинки в холодную воду, пока не придет время варить их.
— Тыкву тоже замочить?
— Нет, разумеется нет! Просто очисти ее и нарежь, и положи в паровую крышку на котелок. Тогда она получится суше, хотя готовиться будет немного дольше.
Послышалось царапанье в дверь, заставившее Салли подбежать и открыть ее. Из-за двери появился пес Кит с закрытой корзинкой в зубах.
— Вот он! Мальчишка мясника! — воскликнула Дейзи с восторгом. Когда она освободила пса от его ноши, он облизал морду и встал на задние лапы, очевидно, в полной уверенности, что в корзинке находится его собственный обед, так как он часто носил его в комнату к своему хозяину таким образом. Выведенный из заблуждения, пес удалился в большом негодовании и, спускаясь по лестнице, не переставал лаять, давая выход своим оскорбленным чувствам.
В корзинке лежали два кусочка мяса (кукольные фунты), печеная груша, маленький пирожок и бумажка, на которой Эйзи нацарапала: "На завтрак маленькой мисс, если ее стряпня не удастся".
— Не нужны мне ее дурацкие груши, моя стряпня удастся, и обед у меня будет отличный, она еще увидит! — вскричала Дейзи с негодованием.
— Они могут понадобиться нам, если вдруг придут гости. Всегда хорошо иметь что-нибудь в запасе в кладовой, — заметила тетя Джо, сама усвоившая эту истину только после целого ряда случаев, когда в доме царила паника в связи с неожиданным визитом кого-нибудь из знакомых.
— Я голодный, — объявил Тедди, сочтя, что после таких продолжительных приготовлений самое время для кого-нибудь хоть что-нибудь съесть. Мать дала ему пошарить в ее рабочей корзинке, надеясь успокоить и отвлечь его, пока обед не будет готов, и вернулась к управлению хозяйством.
— Выложи овощи, накрой стол и потом достань угольную растопку — будем готовить мясо.
До чего интересно было смотреть, как варится в маленьком котелке картофелина, заглядывать под крышку, где тыква так быстро становится мягкой в крошечной пароварке, быстро распахивать дверцу духовки каждые пять минут, чтобы посмотреть, как пекутся пироги, и, наконец, когда угли стали красными и пылающими, положить два настоящих бифштекса на решетку длиной в палец и гордо переворачивать их вилкой. Картофель сварился первым, и неудивительно, так как кипел он все это время на отчаянно большом огне. Его размяли маленьким пестиком, положили много масла и совсем не положили соли (в волнении кухарка совсем забыла об этом), затем его положили горкой на веселом красном блюде, разгладили ножом, капнули молочка и поставили в духовку подрумяниться.
Салли была так увлечена этими последними занятиями, что совсем забыла о своих пирогах, пока не открыла дверцу, чтобы поставить в духовку картофель, и тогда раздался рев, так как — увы! увы! — маленькие пироги сгорели дочерна!
— О, мои пирожки! Мои миленькие пирожки! Совсем испорчены! — плакала бедная Салли, заламывая грязные маленькие руки и взирая на загубленные плоды своих трудов. Открытый пирог имел особенно жалкий вид, так как завитушки и зигзаги торчали во всех направлениях из почерневшего варенья, как стены и трубы дома после пожара.
— Ай-ай, я забыла напомнить тебе, что пора их вынуть! Не везет нам! — сказала тетя Джо с раскаянием. — Не плачь, дорогая, это была моя вина, мы попробуем испечь еще что-нибудь после обеда, — добавила она, когда две громадные слезы упали из глаз Салли и зашипели на раскаленных руинах ее пирога.
Слез было бы пролито гораздо больше, если бы вспыхнувшее в этот момент мясо не отвлекло внимание кухарки настолько, что она тут же забыла об утраченных пирогах.
— Поставь блюдо для мяса и твои собственные тарелки подогреться, пока разомнешь тыкву с маслом, солью и чуточкой перца, — сказала миссис Джо, горячо надеясь, что приготовление обеда завершится без новых катастроф.
Вид "миленькой перечницы" успокоил чувства Салли, и она размяла тыкву как нельзя лучше. Стол был благополучно накрыт, шесть кукол усажены по три с каждой стороны, Тедди расположился в конце стола, а Салли во главе. Когда все расселись, зрелище оказалось весьма впечатляющим, так как одна кукла была в бальном костюме, другая в ночной рубашке, Джерри, шерстяной мальчик, в красном зимнем костюме, а Аннабелла, безносая милочка, в воздушном одеянии, состоявшем лишь из собственной лайковой кожи. Тедди, как отец семейства, показывал пример соблюдения правил хорошего тона и с улыбкой поедал все, что ему предлагали, и не находил ни в чем ни единого недостатка. Дейзи сияла, глядя на своих гостей, как усталая, разгоряченная, но гостеприимная хозяйка, какую так часто можно видеть за столами, куда большими, чем этот, и исполняла свои маленькие обязанности с видом чарующего удовлетворения, какой нам не часто доводится увидеть в других местах.
Мясо было таким жестким, что маленький ножичек не мог разрезать его, картофеля не хватило на всех, тыквенное пюре оказалось очень комковатым, но гости, казалось, вежливо не замечали этих досадных мелочей, и хозяин и хозяйка дома очистили свои тарелки с аппетитом, которому мог бы позавидовать любой. Радость от возможности поставить на стол целый кувшинчик сливок, снятых с молока, мешалась с болью от потери пирогов, и презираемые печеные груши и пирожок Эйзи оказались сокровищем, обеспечившим десерт.
— Никогда не ела обеда вкуснее, чем этот. Можно мне готовить себе обед каждый день? — спросила Дейзи, когда отскребла и съела остатки во всех тарелках и кастрюльках.
— Ты можешь готовить каждый день после уроков, но я предпочитаю, чтобы ты ела как обычно в положенные часы и только немного имбирного печенья на второй завтрак. Сегодня, так как это первый раз, я не возражаю, но в дальнейшем мы должны придерживаться наших правил. Сегодня после обеда можешь приготовить что-нибудь к чаю, если хочешь, — сказала миссис Джо, которая также насладилась этим обедом в полной мере, хотя никто и не пригласил ее разделить трапезу.
— Можно мне сделать оладьи для Деми, он их так любит, и это так весело скручивать их в трубочку и класть внутрь сахар? — воскликнула Дейзи, нежно вытирая желтое пятно с отбитого носа Аннабеллы, так как та отказалась есть тыквенное пюре, которое ей настойчиво предлагали как очень полезное при "левоматизме", заболевание, которым она страдала, что, впрочем, неудивительно при необыкновенной воздушности ее одеяния.
— Но если ты накормишь Деми чем-нибудь вкусным, остальные мальчики тоже будут ожидать угощения, и тогда у тебя будет хлопот полон рот.
— Но нельзя ли мне на этот раз позвать к чаю одного только Деми? А потом я смогу приготовить оладьи и для других, если они будут хорошо себя вести! — предложила Дейзи, осененная вдохновенной мыслью.
— Отличная идея, Маргаритка! Мы сделаем твои кушанья наградой для хороших мальчиков, и я не знаю ни одного среди них, который отказался бы от чего-нибудь вкусненького. Если маленькие мужчины похожи на больших, то можно не сомневаться, что хорошая стряпня позволит нам найти путь к их сердцам и благотворно повлиять на их характеры, — добавила тетя Джо, весело кивнув на дверь, где стоял папа Баэр, обозревая происходящее с довольной улыбкой.
— Это камешек в мой огород, проницательная женщина! Я признаю твою правоту, но если бы я женился на тебе только ради твоей стряпни, любовь моя, боюсь, мне пришлось бы нелегко все эти годы, — отвечал профессор, смеясь и подкидывая Тедди, который совсем раскраснелся в своих попытках описать пиршество, которым только что насладился.
Дейзи гордо показала дяде Фрицу свою кухоньку и опрометчиво пообещала ему столько оладий, сколько он сможет съесть. Она как раз рассказывала ему о том, какие новые вкусные награды ожидают мальчиков, когда все они, во главе с Деми, ввалились толпой в детскую, жадно нюхая воздух, словно стая голодных гончих, так как уроки кончились, обед еще не был готов, а аромат бифштексов Дейзи привел их прямо к цели.
Свет не видывал более гордой маленькой кухарки, чем Салли, показывающей свои сокровища и объявляющей мальчикам о том, что ожидает их в будущем. Некоторые из них отнеслись к новой идее несколько пренебрежительно и насмешливо, сомневаясь, что Дейзи может приготовить что-нибудь съедобное, но сердце Стаффи было завоевано мгновенно. Нат и Деми твердо верили в ее мастерство, а другие сказали, что подождут и посмотрят. Однако все до одного выразили свое восхищение кухонькой и с глубоким интересом обследовали печь. Деми тут же предложил купить у нее кипятильный котелок, чтобы использовать его в паровой машине, которую как раз в это время конструировал, а Нед объявил, что лучшая и самая большая сковорода — как раз то что нужно, чтобы плавить свинец, когда он будет делать пули, топорики и прочие пустячки в этом роде.
Дейзи так встревожилась, услышав эти предложения, что миссис Джо тут же приняла и провозгласила закон, по которому отныне ни одному мальчику не позволялось трогать, использовать и даже приближаться к кухне без специального разрешения владелицы. Это невероятно увеличило ценность плиты в глазах джентльменов, особенно после того, как было объявлено, что любое нарушение закона будет караться лишением всех прав на деликатесы, обещанные законопослушным.
В этот момент зазвенел колокольчик, и все население Пламфильда пошло вниз обедать. Трапеза была очень оживленной, так как каждый из мальчиков постарался поскорее сообщить Дейзи список тех кушаний, которые он хотел бы получить от нее, как только их заслужит. Дейзи, чья вера в ее печечку была безгранична, обещала каждому любое блюдо, если тетя Джо скажет ей, как его готовить. Это предложение несколько встревожило миссис Джо, так как приготовление некоторых из блюд явно выходило за пределы ее кулинарного мастерства — например, щи с селедкой и вишнями, которые мистер Баэр объявил своими любимыми, чем привел жену в отчаяние, так как немецкая кухня была для нее чем-то непостижимым.
Дейзи хотела начать снова в ту же минуту, как обед закончился, но ей было позволено только убрать в кухоньке, наполнить чайник водой и выстирать ее передничек, который выглядел так, словно она уже приготовила целый рождественский пир. Затем ее послали играть до пяти часов, так как дядя Фриц сказал, что слишком много уроков, даже у кухонной плиты, плохо для маленьких умов и тел, а тетя Джо знала по собственному долгому опыту, как скоро новые игрушки теряют свое очарование, если использовать их неосмотрительно.
Каждый был очень добр к Дейзи в тот день. Томми пообещал ей первые бобы со своего огородика, хотя единственным видимым урожаем на тот момент были только сорняки. Нат предложил безвозмездно снабжать ее дровами, Стаффи просто преклонялся перед ней, Нед тут же принялся за изготовление маленького холодильного шкафчика из жести для ее продуктов, а Деми с пунктуальностью, которую приятно видеть в таком молодом человеке, проводил ее обратно в ее кухоньку, как только часы пробили пять. Было еще не время для гостей, но он так умолял позволить ему войти и помочь, что получил привилегии, какими редко пользуются гости. Он развел огонь, бегал с поручениями и наблюдал за приготовлениями к своему ужину с напряженным интересом. Миссис Джо руководила делом, входя и выходя, так как была занята развешиванием по всему дому чистых занавесок.
— Попроси у Эйзи чашку сметаны, тогда твои оладьи будут легкими, но без излишка соды, которую я не люблю, — таков был первый приказ.
Деми помчался вниз и вскоре вернулся со сметаной и скривленным ртом, так как успел по пути попробовать содержимое чашки и, найдя его нестерпимо кислым, предрек, что оладьи окажутся несъедобными. Миссис Джо воспользовалась этим случаем, чтобы прочитать со стремянки краткую лекцию о химических свойствах соды, которую озабоченная Дейзи пропустила мимо ушей, но Деми внимательно выслушал и понял, что доказал коротким, но глубокомысленным ответом:
— Да, я понял. Сода делает кислое сладким и пузырится, чтобы тесто было легким. Давай посмотрим, Дейзи, как ты это сделаешь.
— Наполни ту чашку мукой и добавь немного соли, — продолжила миссис Джо.
— Ох, похоже, что абсолютно во все нужно класть соль, — покачала головой Салли. Она уже устала открывать коробочку из-под пилюль, в которой держала соль.
— Соль как добродушие, почти все становится лучше, если добавить щепотку, Маргаритка, — заметил дядя Фриц, появляясь в дверях с молотком в руке, чтобы забить два-три гвоздя, на которые Салли могла бы вешать свои маленькие сковородки.
— Вы не приглашены к чаю, но я дам вам оладьев и не буду сердиться, — сказала Дейзи, подставляя свое напудренное мукой личико, чтобы поблагодарить его поцелуем.
— Фриц, ты не должен вмешиваться в занятия кулинарией, которые веду я, а то я приду и буду морализировать, когда ты учишь латыни. Как бы тебе такое понравилось? — сказала миссис Джо, бросая большую занавеску из мебельного ситца прямо ему на голову.
— Очень хорошо, попробуй, и мы посмотрим, — и любезный папа Баэр пошел дальше, напевая и стуча своим молотком в разных местах дома, как огромный дятел.
— Положи соду в сметану, и когда она начнет "пузырится", как выражается Деми, смешай с мукой, потом взбей смесь, как можно лучше. Хорошенько разогрей сковородку, намасли как следует и тогда жарь оладьи, пока я не вернусь, — и тетя Джо тоже исчезла.
От такого стука, какой производила маленькая ложка, и такого энергичного взбивания, которому подверглось жидкое тесто, оно, уверяю вас, "запузырилось" великолепно, и, когда Дейзи налила пару ложек на сковородку, они тут же превратились в пухлую оладью, и рот Деми наполнился слюной. Конечно, первый блин пристал и пригорел, так как она забыла смазать сковороду, но после первой неудачи, все пошло как по маслу, и вскоре шесть отличных маленьких оладий благополучно лежали на блюде.
— Я, пожалуй, больше хочу кленового сиропа, чем сахара, — сказал Деми из глубин кресла, в которое опустился, после того, как накрыл на стол новым и довольно необычным способом.
— Тогда пойди и попроси немного сиропа у Эйзи, — отвечала Дейзи, выходя в ванную, чтобы вымыть руки.
Пока детская была пуста, произошло нечто ужасное. Понимаете, Кит весь день чувствовал себя обиженным, так как он благополучно донес мясо, а ему никто не заплатил. Кит не был плохим псом, но у него были, как у всех нас, свои маленькие недостатки, и он не всегда мог противиться искушению. Случайно зайдя в детскую в этот момент, он почувствовал запах оладий, увидел их неохраняемые на низеньком столе и, не остановившись, чтобы подумать о последствиях, проглотил все шесть сразу. Мне приятно сообщить, что они были очень горячими и обожгли его так сильно, что разбойник не смог подавить удивленный визг. Дейзи услышала, вбежала, увидела пустое блюдо и конец желтого хвоста, исчезающий под кроватью. Не говоря ни слова, она ухватилась за хвост, вытянула из-под кровати презренного вора и встряхнула его так, что уши бедняги отчаянно захлопали, а затем оттащила его вниз в сарай, где он провел вечер в одиночестве в ларе с углем.
Ободренная сочувствием Деми, Дейзи замесила еще одну чашку теста и приготовила новую дюжину оладий, которые были даже лучше прежних. В самом деле, дядя Фриц, съев две из них, прислал наверх сказать, что не пробовал ничего вкуснее, и каждый мальчик, сидевший за ужином в столовой завидовал Деми, которого в это время угощали оладьями наверху.
Это был поистине восхитительный ужин вдвоем, так как крышка с заварного чайника упала только трижды, а кувшин с молоком опрокинулся только один раз, оладьи плавали в сиропе, а жареный хлебец имел восхитительный аромат бифштекса, благодаря тому, что кухарка приготовила его на рашпере. Деми забыл о философии и объедался как самый обыкновенный плотский мальчик, в то время как Дейзи планировала новые пышные банкеты, а куклы взирали на происходящее, приветливо улыбаясь.
— Ну и как, дорогие, хорошо провели время? — спросила миссис Джо, входя с Тедди на плече.
— Очень хорошо. Я скоро приду опять, — отвечал Деми подчеркнуто.
— Боюсь, ты съел слишком много, судя по виду стола.
— Нет-нет, совсем немного, всего пятнадцать штук, и они были очень маленькие, — возразил Деми, чью тарелку сестре приходилось наполнять снова и снова, почти непрерывно.
— Они ему не повредят, они такие вкусные, — заверила Дейзи, с такой забавной смесью материнской нежности и хозяйской гордости, что тетя Джо только улыбнулась в ответ и сказала:
— Ну, так значит, в общем и целом, наша новая игра пользуется успехом?
— Мне она нравится, — заявил Деми, словно его одобрение было единственным, что требовалось.
— Это самая чудесная игра на свете! — воскликнула Дейзи, обнимая обеими руками свой маленький тазик для мытья посуды и предлагая вымыть чашки. — Хотела бы я, чтобы у каждого была такая милая кухонная плита, как у меня, — добавила она, глядя на свою маленькую плиту с большой любовью.
— Этой игре нужно название, — заметил Деми серьезно, удаляя сироп со своей физиономии языком.
— Оно уже есть.
— Какое? — спросили оба с жаром.
— Я думаю, мы будем называть ее Пирожки-куличики, — и тетя Джо удалилась, довольная тем, что сумела поймать своих жизнерадостных солнечных зайчиков в веселую ловушку новой игры.
Глава 6
Смутьян
— Можно мне поговорить с вами, мэм? У меня очень важное дело, — сказал Нат, просовывая голову в приоткрытую дверь комнаты миссис Баэр.
Это была уже пятая голова, которая просунулась в дверь за последние полчаса, но миссис Джо привыкла к этому, так что просто подняла взгляд от шитья и сказала весело:
— Что такое, мой мальчик?
Нат вошел, заботливо закрыл за собой дверь и сказал взволнованно и озабоченно:
— Дэн пришел.
— Кто такой Дэн?
— Это мальчик, с которым я был знаком, когда играл на скрипке на улицах. Он продавал газеты и очень хорошо ко мне относился, так что, когда я увидел его на днях в городе, я сказал ему, как здесь хорошо, и вот он пришел.
— Но, мой милый мальчик, кто же приходит в гости так неожиданно!
— О нет, не в гости, он хочет остаться, если вы ему позволите! — сказал Нат простодушно.
— Ну, насчет этого… не знаю… — начала миссис Баэр, пораженная хладнокровием с каким было сделано это предложение.
— Но я думал, что вам нравится, когда бедные мальчики приходят и живут у вас, и вам приятно быть доброй к ним, как вы были добры ко мне, — сказал Нат с удивленным и встревоженным видом.
— Да это так, но я хотела бы сначала что-нибудь узнать о них. Я выбираю лишь некоторых из них, потому что их так много. У меня нет места для всех, хотя я и сожалею об этом.
— Я велел ему прийти, потому что подумал, что вам это понравится, но если у вас нет места для неге, он может опять уйти, — сказал Нат печально.
Вера мальчика в ее гостеприимство тронула миссис Баэр, и у нее не хватило духу убить его надежду и испортить маленький, продиктованный сочувствием и добротой, план, так что она сказала:
— Расскажи мне об этом Дэне.
— Я почти ничего о нем не знаю. Знаю только, что у него нет родни, что он беден и что был добр ко мне, так что мне хотелось бы быть добрым к нему, если смогу.
— Отличные причины все до одной, но, право, Нат, дом полон, и я даже не знаю, где я могла бы поместить его, — сказала миссис Баэр, все более склонная показать себя утешительницей и прибежищем одиноких сердец, каким он, очевидно, представлял ее.
— Он мог бы спать на моей кровати, а я сам могу спать в амбаре. Сейчас совсем не холодно, и мне все равно, я привык спать везде, когда жил с отцом, — сказал Нат горячо.
Что-то в его словах и выражении лица заставило миссис Джо положить руку ему на плечо и сказать самым ласковым тоном:
— Приведи своего друга, Нат, я думаю, мы должны найти место для него, не отдавая ему твоего.
Нат радостно убежал и вскоре возвратился. За ним следовал не слишком симпатичный мальчик, который вошел тяжелой походкой и стоял, озираясь, с полу-дерзким, полу-мрачным выражением, заставившим миссис Баэр сказать себе, после первого же беглого взгляда, брошенного на его лицо: "Боюсь, мы имеем дело с дурным субъектом".
— Это Дэн, — сказал Нат, представляя приятеля так, словно был уверен, что тому обеспечен теплый прием.
— Нат говорит, что ты хотел бы поселиться у нас, — начала миссис Джо дружеским тоном.
— Да, — последовал грубоватый ответ.
— У тебя нет друзей, которые могли бы позаботиться о тебе?
— Нет.
— Говори: "Нет, мэм", — прошептал Нат.
— Еще чего! — пробормотал Дэн.
— Сколько тебе лет?
— Почти четырнадцать.
— Ты выглядишь старше. Что ты умеешь делать?
— Почти все.
— Если ты останешься здесь, мы захотим, чтобы ты делал то же, что и другие, работал и учился, а не только играл. Ты согласен на это?
— Попробовать можно.
— Ну что ж, ты можешь остаться на несколько дней, и мы посмотрим, как нам удастся поладить. Уведи его, Нат, и покажи наше имение, пока мистер Баэр не придет домой, а тогда мы вместе решим этот вопрос, — сказала миссис Джо, чувствуя, что будет довольно трудно поладить с этим неприветливым молодым человеком, который остановил на ней свои большие черные глаза с тяжелым подозрительным, совсем не мальчишеским, выражением.
— Пошли, Нат, — бросил он через плечо и вышел тяжелой походкой.
— Спасибо, мэм, — добавил Нат, последовав за ним и чувствуя, хоть и не совсем понимая разницу между приемом, оказанным ему, и тем, что был оказан его невежливому другу.
— Ребята играют в цирк на скотном дворе, хочешь пойти посмотреть? — спросил он, когда они спустились по широким ступеням на лужайку перед домом.
— Это большие ребята? — спросил Дэн.
— Нет, старшие ушли ловить рыбу.
— Тогда пошли, — кивнул Дэн.
Нат повел его к большому амбару и представил своим товарищам, которые забавлялись среди полупустых сеновалов. Большой круг был отмечен сеном на широком дворе, и посередине стоял Деми с длинным хлыстом, в то время как Томми, оседлав многострадального Тоби, выделывал курбеты на кругу, изображая обезьянку.
— Представление платное: по булавке с каждого, — сказал Стаффи, стоявший возле старой тачки, в которой сидел оркестр, состоявший из карманной расчески, в которую дул Нед, и игрушечного барабана, в который судорожно бил Роб.
— Он гость, так что я заплачу за обоих, — сказал Нат, проявляя благородную щедрость и втыкая две согнутые булавки в сухой гриб, служивший кассой.
Кивнув компании, они сели на лежавшие в углу доски, и представление началось. После выступления обезьянки, продемонстрировал свое проворство Нед, прыгая через старый стул и взбегая и сбегая по лесенкам сеновала, как заправский матрос на мачты. Затем Деми исполнил джигу с серьезностью, которую было приятно видеть. Нат был вызван на борьбу со Стаффи и быстро уложил этого толстого молодого человека на землю. После этого Томми гордо исполнил колесо, умение, которое он приобрел благодаря отчаянному упорству, практикуясь в одиночестве до тех пор, пока каждый член его тела не оказался в синяках или шишках. Его подвиги были встречены бурными аплодисментами, и он уже собирался отступить со сцены, раскрасневшись от гордости и прилива крови к голове, когда среди зрителей послышался презрительный голос:
— Эка невидаль!
— Скажи это еще раз, ну-ка? — и Томми надулся, как сердитый индюк.
— Хочешь подраться? — спросил Дэн, проворно спускаясь с бочки и деловито сжимая кулаки.
— Нет, не хочу, — и простодушный Томми отступил на шаг, ошеломленный таким предложением.
— Драться не разрешается, — закричали остальные, очень взволнованные.
— Хороши же вы, — ухмыльнулся Дэн.
— Ну-ну, если ты не будешь вести себя хорошо, тебе не позволят остаться, — сказал Нат, вспыхивая при этом оскорблении, нанесенном его друзьям.
— Хотел бы я посмотреть, что он сам умеет, — вот все, что я скажу, — заметил Томми чванливо.
— Тогда освободите место, — и без малейших приготовлений Дэн прокрутил три сальто одно за другим и уверенно остановился, расставив ноги.
— Ты не можешь так, Том, ты всегда стукаешься головой и падаешь плашмя, — сказал Нат, довольный успехом своего друга.
Прежде чем он добавил что-либо, публика была наэлектризована тремя новыми сальто в обратном направлении и короткой прогулкой на руках, головой вниз и ступнями вверх. Последовал гром аплодисментов, и даже Томми присоединился к восхищенным крикам, которые приветствовали умелого гимнаста, когда он выпрямился и взглянул на них с видом спокойного превосходства.
— Ты думаешь, я мог бы научиться этому, не очень часто разбиваясь? — кротко спросил Том, потирая локти, еще нывшие после последней попытки.
— Что ты мне дашь, если я скажу тебе, как научиться? — спросил Дэн.
— Мой новый перочинный ножик, у него пять лезвий, и только одно сломано.
— Тогда давай.
Томми вручил ему ножик, бросив последний любовный взгляд на гладкую ручку. Дэн внимательно осмотрел нож, затем сунул его в карман и отошел, подмигнув и сказав:
— Продолжай, пока не научишься, вот и все.
За гневным воплем Томми последовал всеобщий гам, который не утихал, пока Дэн, видя, что никто не поддерживает его, не предложил сыграть в ножички, пообещав отдать сокровище тому, кто выиграет. Томми согласился. И на всех взволнованных лицах появилось выражение удовлетворения, когда Томми выиграл и снова положил нож в глубины своего самого надежного кармана.
— Пойдем со мной, я покажу тебе окрестности, — сказал Нат, чувствуя, что должен серьезно поговорить со своим другом наедине.
Что произошло между ними во время прогулки, никто не знал, но когда они снова появились, Дэн вел себя более уважительно по отношению ко всем, хотя по-прежнему был грубоват в речах и манерах, но чего же еще можно ожидать от бедного паренька, которому за его короткую жизнь пришлось столько бродить по свету и нигде не нашлось никого, кто научил бы его чему-нибудь получше?
Мальчики решили, что новенький им не нравится и оставили его на попечение Ната, который скоро почувствовал себя весьма угнетенным этой обязанностью, хотя был слишком добросердечен, чтобы покинуть своего старого друга.
Впрочем, Томми, который, несмотря на сделку с ножиком, испытывал некоторую симпатию к задиристому новичку, захотел вернуться к интересному предмету сальто. И вскоре представился случай сделать это, так как Дэн, видя, что им восхищаются, стал более любезен, и уже к концу первой недели был довольно близок с бойким Томом.
Выслушав всю историю и посмотрев на Дэна, мистер Баэр покачал головой, но сказал спокойно:
— Эксперимент может обойтись нам дорого, но попробуем.
Если Дэн и чувствовал какую-то благодарность за его покровительство, он не показывал этого и брал без всякого выражения благодарности все, что давалось ему. Он был невежествен, но очень быстро учился, когда хотел, у него были проницательные, все замечавшие глаза, острый язык, грубые манеры и неприятный характер с чередовавшимися приступами ярости и угрюмости. Он играл хорошо почти во все игры и в каждую вкладывал все свои силы. Молчаливый и неприветливый со взрослыми, он и с мальчиками только изредка становился вполне общителен и откровенен. Мало кому из них он действительно нравился, но немногие не могли не восхищаться его смелостью и силой, поскольку ничто не устрашало его, и однажды он одним ударом уложил высокого Франца на пол с легкостью, заставившей всех остальных держаться на почтительном расстоянии от его кулаков. Мистер Баэр наблюдал за ним молча и делал все. что мог, чтобы укротить "Дикаря", как они называли его, но наедине с женой этот достойный человек часто качал головой и говорил серьезно: "Надеюсь, что эксперимент удастся, но немного боюсь, что стоить он будет слишком дорого".
Миссис Баэр теряла терпение с Дэном по десять раз на дню, однако никогда не отрекалась от него и всегда настаивала, что в мальчике есть все же что-то хорошее, так как он добрее к животным, чем к людям, любит бродить по лесам, а лучше всего то, что маленький Тедди любит его. В чем был секрет, никто не мог понять, но Малыш сразу потянулся к Дэну, радостно лепетал и ворковал, когда видел его, предпочитал для поездок верхом его сильную спину спине любого другого мальчика и сам назвал его "Мой Дэнни". Тедди был единственным существом, которому Дэн выказывал любовь и делал это лишь тогда, когда думал, что никто другой не видит их, но материнские глаза зорки и материнское сердце инстинктивно угадывает, кто любит ее малышей. Так что миссис Джо скоро увидела и почувствовала, что есть слабая струнка далее в сердце грубоватого Дэна и выжидала благоприятного случая, чтобы тронуть эту струнку и завоевать его привязанность.
Однако неожиданное и пугающее событие расстроило все планы и привело к изгнанию Дэна из Пламфильда.
Томми, Нат и Деми начали покровительствовать Дэну, так как другие мальчики несколько пренебрегали им, но скоро каждый из этих троих почувствовал, что есть некое очарование в "смутьяне", и вместо того, чтобы смотреть на него сверху вниз, они начали смотреть снизу вверх, каждый по своей причине. Томми восхищался его умениями и храбростью, Нат был благодарен за доброту в прошлом, а Деми смотрел на него как на ожившую книжку, так как узнал, что Дэн может очень интересно рассказывать о своих приключениях. Дэну нравилось иметь трех преданных фаворитов, и он старался быть любезным с ними, что и было секретом его успеха.
Баэры были удивлены, но надеялись, что мальчики окажут хорошее влияние на Дэна, и ждали последствий с некоторой тревогой, полагая, что вреда не будет.
Дэн чувствовал, что они не совсем доверяют ему, и никогда не показывал им свою лучшую сторону, но находил злое удовольствие в том, что испытывал их терпение и, насколько у него хватало решимости, препятствовал исполнению их надежд на перемены к лучшему в его манерах и характере.
Мистер Баэр не одобрял драк и не считал, что если два мальчика тузят друг друга на потеху остальным, это является свидетельством их мужественности или храбрости. Всевозможные вырабатывающие выносливость игры и упражнения поощрялись, и от мальчиков ожидали, что они будут встречать удары и падения, не плача и не хныча, но подбитые для потехи глаза и расквашенные носы запрещались как глупая и жестокая забава.
Дэн смеялся над этим правилом и рассказывал такие волнующие истории о своей собственной доблести и множестве схваток, в которых участвовал, что некоторые из мальчиков загорелись желанием узнать, что такое настоящий "кулачный бой".
— Не болтайте, и я покажу вам, как надо драться, — сказал Дэн и, собрав полдюжины ребят за скотным двором, дал им урок бокса, вполне удовлетворивший интерес большинства из них. Эмиль, однако, не мог смириться с тем, что был побит мальчиком моложе него. Эмилю уже исполнилось четырнадцать, и он был храбрым парнем, так что он решил снова вызвать Дэна на бой. Дэн сразу согласился, а остальные столпились вокруг и смотрели на драку с напряженным интересом.
Какая маленькая птичка отнесла весть о происходящем в штаб-квартиру, никто так и не узнал, но в самый разгар схватки, когда Дэн и Эмиль дрались как пара молодых бульдогов, а другие с яростными, взволнованными лицами подбадривали их, в круг вошел мистер Баэр. Он растащил противников сильной рукой и сказал голосом, какой они редко слышали:
— Я не могу позволить этого, мальчики! Сейчас же прекратите, и чтобы я никогда больше этого не видел. Я держу школу для мальчиков, а не для диких зверей. Посмотрите друг на друга, и пусть вам будет стыдно за себя.
— Пустите, и я опять свалю его с ног, — кричал Дэн, продолжая махать кулаками, несмотря на то, что его держали за воротник.
— Давай, давай, я еще не отлупил тебя! — кричал Эмиль, который побывал на полу пять раз, но не считал себя побежденным.
— Они играют в гладидаторов, дядя Фриц… или как там они назывались у римлян, — выкрикнул Деми, чьи глаза были круглее обычного от возбуждения, вызванного этим новым развлечением.
— Эти римляне были грубыми и жестокими людьми, но, надеюсь, мы научились кое-чему с тех времен, и я не могу позволить вам превращать мой скотный двор в Колизей[20]. Кто предложил эту дикую забаву? — спросил мистер Баэр.
— Дэн, — отозвалось несколько голосов.
— Разве ты не знал, что это запрещено?
— Знал, — проворчал Дэн угрюмо.
— Тогда почему ты нарушил правила?
— Они все будут неженками, если не научатся драться.
— Ты находишь Эмиля неженкой? Пожалуй, он не очень похож на неженку, — и мистер Баэр повернул противников лицом к лицу. У Дэна был синяк под глазом, и его куртка разорвана в клочья; лицо Эмиля было испачкано кровью, которая текла из разбитой губы и носа, а шишка на лбу уже стала фиолетовой, как слива. Но, несмотря на эти раны, он продолжал свирепо смотреть на своего врага и явно горел желанием возобновить бой.
— Из него вышел бы отличный боец, если бы его кое-чему научили, — сказал Дэн, не в силах отказать в похвале мальчику, который заставил его драться в полную силу.
— Когда придет время, его научат фехтовать и боксировать, а до тех пор, я думаю, он прекрасно обойдется без обучения тому, как калечить других. Идите и умойтесь, и помни, Дэн, если опять нарушишь какое-нибудь из правил, тебе придется уйти. Таков уговор, исполняй свою часть его, а мы исполним нашу.
Мальчики ушли, и, сказав еще несколько слов зрителям, мистер Баэр последовал за юными гладиаторами, чтобы перевязать их раны. Эмиля мутило, и он пошел в постель, а на Дэна было неприятно смотреть в течение недели.
Но непокорный подросток и не думал исправляться и вскоре опять нарушил правила.
Однажды в субботу после обеда, когда компания мальчиков вышла поиграть на лужайке, Томми сказал:
— Пошли к реке, нарежем новых удилищ.
— Возьмем Тоби, чтобы везти их на обратном пути, а один из нас сможет сразу сесть на него и прокатиться на нем к реке, — предложил Стаффи, который терпеть не мог ходить пешком.
— "Один из нас", как я полагаю, означает ты сам. Ну да ладно, потарапливайся, лентяй, — сказал Дэн.
Они отправились к реке и, нарезав палок, были готовы вернуться домой, когда Деми, к несчастью, сказал Томми, сидевшему верхом на Тоби с длинной палкой в руке.
— Ты выглядишь как на картинке, где изображен бой быков, только у тебя нет красной тряпки и красивой одежды.
— Хотел бы я посмотреть на такой бой, а вон и старая Ромашка на большом лугу. Наскочи-ка на нее, Том, и поглядим, как она побежит, — предложил склонный к озорству Дэн.
— Нет, нельзя, — начал Деми, который постепенно учился не доверять предложениям Дэна.
— Почему нельзя, маленький ты надоеда? — спросил Дэн.
— Я думаю, дяде Фрицу такое не понравилось бы.
— Разве он когда-нибудь говорил, что нам нельзя играть в бой быков?
— Нет, никогда не говорил, — признал Деми.
— Тогда придержи язык. Поезжай, Том, а вот тебе красная тряпка — похлопать старушку по носу. Я помогу тебе расшевелить ее, — и Дэн перелез через стену, увлекшись новой игрой, а остальные последовали за ним как стадо овец, и даже Деми, сидя на заборе, с интересом наблюдал за забавой.
Бедная Ромашка была не в лучшем расположении Духа, так как у нее недавно отняли теленка, и она ужасно горевала о нем. Как раз в это время она смотрела на все человечество как на своих врагов (и трудно винить ее за это), так что когда новоявленный матадор подскочил и запрыгал перед ней, размахивая красным носовым платком, привязанным к концу длинного копья, она вытянула шею и издала весьма недовольное "М-му!" Томми храбро бросился на нее, да и Тоби, узнав старую подругу, был не прочь приблизиться, но когда "копье" со звучным ударом опустилось ей на спину, и корова и ослик были неприятно удивлены. Тоби попятился с блеянием протеста, а Ромашка сердито опустила рога.
— Давай еще, Том, она здорово разозлилась и будет отлично драться! — кричал Дэн, подбегая сзади с другой палкой, в то время как Джек и Нед последовали его примеру и тоже схватились за палки.
Увидев, что ее осаждают со всех сторон и угрожают бесчестьем, Ромашка рысцой побежала по лугу, с каждым мгновением все более ошеломленная и возбужденная, так как куда бы она ни сворачивала, ее встречал ужасный мальчишка, вопящий и размахивающий новым, очень неприятного типа кнутом. Это была большая забава для них, но настоящее несчастье для нее, пока она не потеряла терпение и не поменялась с ними ролями самым неожиданным образом. Круто развернувшись, она атаковал своего старого друга Тоби, чье поведение задело ее за живое. Бедный медлительный Тоби повернулся спиной так стремительно, что споткнулся о камень, и скакун, матадор и красная тряпка свалились на землю одной бесславной кучей, в то время как обезумевшая Ромашка совершила поразительный скачок через ограду, бешеным галопом помчалась по дороге и исчезла из вида.
— Держи ее, останови ее, отрезай ей путь! Бегите, ребята, бегите! — кричал Дэн, мчась за ней во всю прыть, так как она была любимой олдернейской коровой мистера Баэра, и Дэн боялся, что, если с ней что-то случится, с его пребыванием в Пламфильде будет покончено. Какой это был бег и вопли, и пыхтение, прежде чем корову удалось поймать! Удилища были брошены позади, Тоби почти оттоптал все копытца в этой погоне, каждый из мальчиков был красным, запыхавшимся и испуганным. Они догнали бедную Ромашку в цветнике, где она нашла убежище, измученная долгим бегом. Употребив веревку вместо узды, Дэн повел ее домой, за ним следовала компания очень серьезных молодых джентльменов, так как корова была в ужасном состоянии: она растянула лопатку при прыжке и теперь сильно хромала, в ее глазах был безумный блеск, а ее гладкая шкура на боках была вся мокрая и грязная.
— Достанется тебе изрядно на этот раз, Дэн, — сказал Томми, ведя тяжело дышащего ослика за изувеченной коровой.
— Да и тебе, ведь ты помогал.
— Мы все помогали, кроме Деми, — добавил Джек.
— Он и подал эту мысль, — сказал Нед.
— Я вам говорил, чтобы вы этого не делали, — вскричал Деми, глубоко расстроенный состоянием бедной Ромашки.
— Думаю, старый Баэр выгонит меня. Впрочем, мне плевать, если и выгонит, — пробормотал Дэн, хотя и выглядел обеспокоенным, несмотря на свои слова.
— Мы попросим его не выгонять, все попросим, — сказал Деми, и другие согласились, за исключением Стаффи, который лелеял надежду, что все наказание может пасть на одну виновную голову. Дэн только сказал в ответ: "Не волнуйтесь за меня", но он не забыл о сочувствии приятелей, хотя и сбил их снова с пути истинного, как только явилось искушение.
Когда мистер Баэр увидел несчастное животное и услышал всю историю, он сказал очень мало, очевидно из опасения сказать лишнее в первый момент раздражения и досады. Ромашку устроили поудобнее в ее стойле, а мальчикам велели разойтись по комнатам до ужина. Эта короткая отсрочка давала им время обдумать произошедшее, предположить, каким будет наказание, и попытаться вообразить, куда отправят Дэна. Он бодро свистел в своей комнате, так что никто не предполагал, что его это хоть сколько-нибудь заботит, но в ожидании решения своей участи, он все больше думал об уюте и доброте, которые узнал здесь, о трудностях и заброшенности, которые испытал во всех других местах, и все сильнее чувствовал желание остаться. Он знал, что Баэры старались помочь ему, и в глубине души был благодарен, но тяжелая жизнь сделала его черствым и беспечным, подозрительным и упрямым. Он ненавидел ограничения любого рода и боролся против них как неукрощенное существо, даже когда знал, что они вводятся из самых добрых побуждений, и смутно чувствовал, что они принесли бы ему пользу. Он решил, что его опять отправят скитаться, "болтаться в городе", как он делал почти всю жизнь, — перспектива, заставившая его сдвинуть черные брови и окинуть взглядом уютную маленькую комнатку с печальным выражением лица, которое тронуло бы и гораздо более суровое сердце, чем у мистера Баэра, если бы он видел это. Выражение, впрочем, мгновенно исчезло, когда этот добрый человек вошел и сказал, как всегда, серьезно
— Я все знаю о случившемся, Дэн, и хотя ты нарушил правила опять, я все же намерен дать тебе еще одну попытку; благодари за это маму Баэр.
Лицо Дэна вспыхнуло до самого лба при этом известии о неожиданной отсрочке приговора, но сказал он как всегда грубовато:
— Я не знал, что есть правила насчет боя быков.
— Так как я никогда не ожидал такого в Пламфильде, я никогда не устанавливал такого правила, — отвечал мистер Баэр, слыша эту забавную попытку оправдаться и улыбаясь помимо воли. Затем он добавил серьезно:
— Но одно из первых и самых важных среди наших немногочисленных правил — это закон доброты к каждому бессловесному существу в нашем имении. Я хочу, чтобы все и вся были счастливы здесь, любили нас, доверяли и служили нам, как мы стараемся любить их и доверять и служить им верно и с готовностью. Я часто говорил, что ты добрее к животным, чем любой из наших мальчиков, и эта твоя черта очень нравилась миссис Баэр, так как она думала, что это свидетельствует о сердечной доброте. Но ты разочаровал нас в этом, и нам очень жаль, так как мы надеялись, что скоро ты навсегда станешь одним из нас. Попробуем еще раз?
Дэн смотрел в пол, а в руках нервно вертел кусочек дерева, который строгал ножом, когда вошел мистер Баэр, но, услышав добрый голос, задавший этот вопрос, он быстро поднял глаза и сказал более почтительно, чем когда-либо прежде.
— Да, пожалуйста, позвольте мне остаться и попробовать.
— Очень хорошо, тогда мы не будем больше говорить об этом, только ты останешься дома вместо прогулки завтра, как и другие мальчики, и все вы будете ухаживать за бедной Ромашкой, пока она не поправится.
— Хорошо.
— Теперь иди ужинать, и постарайся, мой мальчик, больше ради себя самого, чем ради нас.
Затем мистер Баэр пожал ему руку, и Дэн спустился к ужину, укрощенный добротой гораздо лучше, чем самой хорошей поркой, которую настоятельно рекомендовала Эйзи.
Дэн действительно старался день или два, но, непривычный к подобного рода усилиям, скоро устал и возвратился к прежнему своевольству. Как-то раз мистер Баэр отлучился из дома по делам, и в тот день у мальчиков не было уроков. Им понравился этот неожиданный выходной, и они играли до самого вечера. Затем большинство из них улеглись в постели и спали как сурки, после шумного, веселого дня. Дэн же имел свой план и, когда они с Натом остались наедине, посвятил его в подробности.
— Слушай! — сказал он, вынимая из-под своей кровати бутылку, сигару и колоду карт. — Я собираюсь развлечься, как мы всегда развлекались с ребятами в городе. Тут вот пиво — я раздобыл бутылку у старика на станции, а вот сигара, ты можешь заплатить мне или Томми заплатит, у него куча денег, а у меня ни цента. Я собираюсь пригласить его; нет, лучше ты сходи и пригласи, на тебя никто не обратит внимания.
— Взрослым это не понравится, — начал Нат.
— Они ничего не узнают. Папаша Баэр уехал, а миссис Баэр занята с Тедом, у него круп или что-то в этом роде, и она не может его оставить. Да мы ведь не будем сидеть всю ночь или шуметь, так кому от этого вред?
— Эйзи узнает, что мы долго жгли лампу, она всегда все знает.
— Не узнает, я взял нарочно фонарь с задвижкой, он не дает много света, и мы быстро сможем его потушить, если услышим, что кто-то идет, — сказал Дэн.
Идея показалась Нату привлекательной и придающей ночи атмосферу романтичности. Он отправился звать Томми, но тут же просунул голову назад в дверь, чтобы уточнить:
— И Деми тоже позвать?
— Нет, не надо, этот маленький дьякон закатит глаза и начнет читать проповедь, если ты ему что-нибудь скажешь. Он, должно быть, уже спит, так что просто мигни Тому и живо возвращайся.
Нат повиновался и вернулся через минуту с Томми, полуодетым, довольно всклокоченным и очень сонным, но вполне готовым к развлечениям, как всегда.
— А теперь, тихо, и я покажу вам, как играют в шикарную игру под названием покер, — сказал Дэн, когда три кутилы собрались вокруг стола, на котором были выставлены бутылка, сигара и карты. — Сначала мы все выпьем, потом попробуем травки, а уж тогда поиграем. Так всегда делают мужчины, и это очень весело.
Кружка пива обошла всех по кругу, и все трое выпили и причмокнули, хотя Нату и Томми горькое питье не понравилось. Сигара была еще хуже, но они не осмелились сказать это, и каждый подымил, пока не почувствовал, что кружится голова и першит в горле, после чего передал травку соседу. Дэну все это нравилось, так как напоминало прежние времена, когда он порой имел возможность следовать примеру низких людей, окружавших его. Он пил и курил, и чванился, подражая им, как только мог, и, войдя в принятую на себя роль, скоро начал ругаться, правда, только шепотом, из опасения, что кто-нибудь услышит его.
— Нельзя говорить "черт"! Это нехорошо, ты не должен ругаться! — осуждающе воскликнул Томми, до сих пор во всем следовавший примеру Дэна.
— Тьфу, черт! Ты не проповедуй, а играй, и пойми, что ругаться — это часть забавы.
— Я лучше бы сказал "Тыща черепах", — объявил Томми, который придумал это интересное восклицание и очень им гордился.
— А я скажу "Гром и молния", это хорошо звучит, — добавил Нат, на которого произвели большое впечатление мужские манеры Дэна.
Дэн фыркнул, назвав их выражения "чушью" и продолжал ругаться все время, пока пытался научить их новой игре. Но Томми очень хотел спать, а у Ната от пива и дыма начала болеть голова, так что оба не очень воспринимали науку и игра тянулась мучительно медленно. В комнате было почти темно, так как фонарь горел плохо, они не могли смеяться или двигаться, так как боялись разбудить Сайласа, спавшего поблизости в пристройке, и в целом вечеринка вышла скучная. Посреди сдачи карт, Дэн вдруг остановился и испуганно окликнул: "Кто там?" и в тот же момент закрыл задвижку фонаря. Дрожащий голосок в темноте произнес: "Я не могу найти Томми", а затем раздался быстрый топот босых ног, убегающих по коридору, который вел к комнате миссис Баэр.
— Это Деми! Он убежал позвать кого-нибудь! Живо в кровать, Том, и помалкивай! — крикнул Дэн, молниеносно убирая все, что оставалось на столе после пирушки, и начиная срывать с себя одежду, пока Нат делал то же самое.
Томми бросился в свою комнату и нырнул в кровать, где лежал, смеясь, пока что-то не обожгло его руку, после чего он обнаружил, что все еще сжимает окурок сигары, которой ему случилось затянуться как раз в тот момент, когда пирушка прервалась. Окурок почти догорел, и он уже собирался осторожно погасить маленький огонек, когда послышался голос Нянюшки, и, боясь, что дым выдаст его, если он спрячет окурок в кровати, он сунул его под кровать, предварительно стиснув горячий кончик пальцами, чтобы потушить пламя.
Нянюшка вошла вместе с Деми, который имел весьма изумленный вид, когда увидел красное лицо Томми, мирно покоящееся на подушке.
— Его там только что не было, я знаю, потому что я проснулся и не мог нигде его найти, — сказал Деми, напрыгивая на приятеля.
— Что за проделку ты затеял, скверный мальчишка? — спросила Нянюшка, добродушно встряхивая спящего, что заставило его открыть глаза и сказать кротко:
— Я только сбегал в комнату Ната, повидать его насчет кой-чего. Уходите и оставьте меня в покое, я страшно хочу спать.
Нянюшка уложила Деми и ушла на разведку в комнату Дэна, но обнаружила там двух мальчиков, мирно спящих в своих постелях. — Какая-то маленькая шалость, — подумала она, и так как ничего дурного не произошло, она не стала беспокоить миссис Баэр, которая была занята и встревожена недомоганием маленького Тедди.
Томми был сонным и, велев Деми не лезть не в свое дело и не задавать вопросов, через десять минут крепко спал, не подозревая о том, что происходит под его кроватью. Сигара не погасла, но тлела на соломенном коврике, пока не разгорелась, и жадное маленькое пламя кралось все дальше, пока не загорелось канифасовое покрывало, затем простыни, а затем и сама кровать. После выпитого пива сон Томми был тяжелым, а дым одурманил Деми, так что оба продолжали спать, пока огонь не начал подпаливать их, и им угрожало сгореть заживо.
Франц в тот вечер засиделся над уроками. Покидая классную, он неожиданно почувствовал запах гари, бросился наверх и увидел облако дыма в левом крыле дома. Не останавливаясь, чтобы кого-нибудь позвать, он вбежал в комнату, вытащил мальчиков из пылающей кровати, и выплеснул на пламя всю воду, какую только нашел под рукой. Она приостановила, но не загасила огонь, и дети проснувшиеся от того, что их вытолкнули чуть ли не вверх тормашками в холодный коридор, заревели во весь голос. Тут же появилась миссис Баэр, а минуту спустя из своей комнаты выскочил Сайлас с таким отчаянным "Горим!", что поднял на ноги весь дом. Стайка белых гоблинов с испуганными лицами столпилась в зале, и на минуту все были охвачены паникой.
Затем миссис Баэр опомнилась, велела Нянюшке заняться обожженными мальчиками, и послала Франца и Сайласа вниз за корытами с замоченным бельем, которое затем накидала на кровать, ковер и занавески, уже горевшие и грозившие зажечь стены.
Большинство мальчиков стояли онемев и растерянно смотрели на происходящее, но Дэн и Эмиль трудились усердно, бегая туда и обратно за водой из ванной и помогая срывать горящие занавески.
Опасность вскоре миновала, и, отправив всех мальчиков назад в постели и оставив Сайласа проследить, чтобы огонь не вспыхнул снова, миссис Баэр и Франц пошли посмотреть, как чувствуют себя пострадавшие. Деми отделался одним ожогом и большим испугом, но Томми не только спалил все волосы на голове, но имел и обширный ожог на руке и почти сходил с ума от боли. Деми скоро оказали помощь, и Франц унес его в свою собственную постель, где добрый юноша успокоил его страхи и убаюкал так ласково, как женщина. Нянюшка ухаживала всю ночь за бедным Томми, стараясь облегчить его страдания, а миссис Баэр сновала между ним и маленьким Тедди с маслом и ватой, болеутолителем и морским луком, говоря себе, время от времени, словно находила какое-то облегчение в этой мысли: "Я всегда знала, что Томми Бэнгз подожжет дом, вот он это и сделал!"
Когда мистер Баэр вернулся домой на следующий день, его ожидало премилое положение дел в Пламфильде: страдающий Томми в постели, Тедди, дышащий с трудом, как маленький кит, миссис Джо, совершенно обессиленная, а весь выводок мальчиков в таком возбуждении, что все говорили хором и почти тащили его силой взглянуть на разрушения. Под его спокойным руководством дело пошло на лад, и каждый чувствовал, что ему по плечу и десяток пожаров, и работал с готовностью, какую бы работу ему ни поручили.
Занятий в то утро не было, но после обеда комната, в которой произошел пожар, была приведена в порядок, больные почувствовали себя лучше, и настало время спокойно выслушать и судить маленьких преступников. Нат и Томми рассказали о своей роли в случившемся и искренне сожалели об опасности, которую навлекли на милый старый дом и на всех, кто был в нем. Но Дэн принял презрительный вид и не желал признать, что причинил много вреда.
Поскольку мистер Баэр ненавидел пьянство, азартные игры и привычку ругаться, его глубоко огорчило и рассердило то, что мальчик, к которому он старался быть снисходителен, воспользовался его отсутствием, чтобы попытаться внушить его невинным маленьким воспитанникам, что предаваться пороку приятно и что это может считаться проявлением мужественности. Он долго и серьезно говорил с собравшимися мальчиками и под конец сказал твердо, хотя и не без сожаления:
— Я думаю, что Томми уже достаточно наказан, и этот рубец на руке долго будет напоминать ему, что лучше отказаться от таких развлечений. Для Ната хватит в качестве наказания страха, который он пережил, так как он действительно раскаивается и старается слушаться меня. Но ты, Дэн, был прощен много раз, и это не принесло пользы. Я не хочу, чтобы ты вредил моим мальчикам своим дурным примером. Не хочу я и тратить свое время зря на того, кто не хочет слышать, так что попрощайся со всеми, и скажи Нянюшке, чтобы она упаковала твои вещи в мой маленький черный саквояж.
— О, сэр, куда он пойдет? — воскликнул Нат.
— Он поедет в приятное место, в деревню, куда я иногда посылаю мальчиков, если они не приживаются здесь. Мистер Пейдж добрый человек, и Дэну будет хорошо там, если он захочет и постарается.
— Он когда-нибудь вернется? — спросил Деми.
— Все будет зависеть от него самого. Я очень на это надеюсь.
И с этими словами, мистер Баэр покинул комнату, чтобы написать письмо мистеру Пейджу, а мальчики столпились вокруг Дэна, как люди вокруг человека, собирающегося в долгое и опасное путешествие в неведомые края.
— Интересно, понравится ли тебе там, — начал Джек.
— Не понравится — не останусь, — сказал Дэн хладнокровно.
— Куда же ты денешься? — спросил Нат.
— Может быть, уйду в море или подамся на запад, а то взгляну на Калифорнию, — отвечал Дэн с беспечным видом, от которого у маленьких мальчиков захватило дух.
— Не надо! Оставайся у мистера Пейджа на время, а потом возвращайся сюда, пожалуйста, Дэн, — просил Нат, очень взволнованный всем произошедшим.
— Мне все равно, куда ехать и как долго оставаться, но провалиться мне на этом месте, если я когда-нибудь вернусь сюда, — с этими гневными словами Дэн вышел, чтобы собрать вещи, каждая из которых была дана ему мистером Баэром.
Это было единственные прощальные слова, с какими он обратился к мальчикам, так как, когда он снова спустился из своей комнаты, все они все обсуждали случившееся на скотном дворе, и он велел Нату не звать их. Повозка стояла у двери, и миссис Баэр вышла поговорить с Дэном, такая печальная, что совесть упрекнула его, и он сказал тихо:
— Можно мне попрощаться с Тедди?
— Да, дорогой, войди и поцелуй его, ему очень будет не хватать его Дэнни.
Никто не видел выражения в глазах Дэна, когда он наклонился над детской кроваткой и смотрел на маленькое лицо, озарившееся улыбкой при взгляде на него, но сам он слышал, как миссис Баэр сказала просительно:
— Не можем ли мы дать бедняге еще один шанс, Фриц? — и неторопливый ответ мистера Баэра:
— Дорогая моя, лучше от этого не будет, дай ему уйти туда, где он не причинит вреда тому, кто старается делать ему добро, и со временем он вернется, я обещаю тебе,
— Он единственный мальчик, с которым мы потерпели неудачу, и я так горюю, так как надеялась сделать из него прекрасного человека, несмотря на все его недостатки.
Дэн слышал вздох миссис Баэр и захотел попросить, чтобы ему дали еще один шанс, но гордость не позволила, и он вышел с холодным выражением лица, молча пожал всем руку и уехал с мистером Баэром, оставив Ната и миссис Джо смотреть ему вслед со слезами на глазах.
Несколько дней спустя они получили письмо от мистера Пейджа, в котором говорилось, что у Дэна все хорошо, чему они все порадовались. Но три недели спустя пришло еще одно письмо, сообщавшее, что Дэн убежал и больше о нем не слышали, после чего все переглянулись с серьезными лицами, а мистер Баэр сказал:
— Возможно, мне следовало дать ему еще один шанс.
Однако миссис Баэр только покачала головой с проницательным видом и уверенно ответила, — Не тревожься, Фриц, мальчик вернется к нам, я в этом уверена.
Но время шло, а Дэн не возвращался.
Глава 7
Сумасбродка Нэн
— Фриц, у меня новая идея, — воскликнула миссис Баэр, встретив мужа однажды после школьных занятий.
— Что за идея, моя дорогая? — и он охотно приготовился выслушать новый план, так как некоторые из идей миссис Джо оказывались такими забавными, что было невозможно не посмеяться над ними, хотя обычно они являлись вполне разумными, и он был рад претворить их в жизнь.
— Дейзи нужна компания, да и мальчикам было бы лучше, если бы среди них появилась еще одна девочка. Ты же знаешь, мы всегда верили в преимущества совместного воспитания маленьких мужчин и маленьких женщин, и давно пора действовать в соответствии с нашими убеждениями. Мальчики то ласкают, то тиранят Дейзи, и она портится от этого. Кроме того, они должны научиться вести себя более вежливо и любезно и усовершенствовать свои манеры, а присутствие девочек в школе будет лучше всего способствовать достижению этой цели.
— Ты права, как всегда. Ну, так кого же мы возьмем? — спросил мистер Баэр, видя по выражению глаз миссис Джо, что у нее есть готовая кандидатура.
— Маленькую Энни Хардинг.
— Что! Сумасбродку Нэн, как зовут ее все мальчики? — воскликнул мистер Баэр так, словно его очень позабавила эта новость.
— Да, с тех пор как умерла ее мать, девочка бегает дома без присмотра, а она слишком способный ребенок, чтобы позволить ей остаться без всякого воспитания и оказаться испорченной слугами. Я наблюдала за ней некоторое время, и когда встретила ее отца в городе на днях, спросила, почему он не пошлет ее учиться. Он сказал, что охотно сделал бы это, если бы мог найти такую же хорошую школу для девочек, как наша для мальчиков. Я знаю, он был бы рад прислать ее сюда, так что полагаю, мы съездим к нему после обеда и решим этот вопрос.
— Разве у тебя и так не достаточно хлопот, моя Джо, что ты хочешь взвалить на себя еще и заботу об этой маленькой разбойнице? — спросил мистер Баэр, поглаживая руку жены, лежавшую на его плече.
— О нет, дорогой, нет, — сказала мама Баэр, бодро. — Мне нравится то, чем я занимаюсь, и я никогда не была счастливее, чем с тех пор, как у меня появилась моя "куча мальчиков". Понимаешь, Фриц, я очень сочувствую Нэн и понимаю ее, так как в детстве была такой же буйной, как она. Девочка полна энергии, и ее только нужно научить, что с этой энергией делать, чтобы быть такой же милой и привлекательной, как Дейзи. При ее сообразительности она вполне могла бы извлечь пользу из преподанных ей уроков поведения и даже получить от них удовольствие, если бы они были преподаны правильно, и маленькая разбойница скоро стала бы занятым, счастливым ребенком. Я знаю, как воспитывать ее, так как помню, как воспитывала меня моя дорогая мама, и…
— И если ты преуспеешь хотя бы вполовину так хорошо, как она, то результат будет великолепным, — перебил мистер Баэр, живший под властью жестокого заблуждения, что миссис Баэр — лучшая и наиочаровательнейшая женщина на свете.
— Итак, если вы, сэр, будете смеяться над моими планами, то я посажу вас на целую неделю на плохой кофе! И что тогда с вами будет? — вскричала миссис Джо, шутливо дергая его за ухо, так словно он был одним из ее мальчиков.
— Но разве дикие проделки Нэн не приведут к тому, что у Дейзи волосы встанут дыбом от ужаса? — спросил мистер Баэр, когда Тедди, уцепившись за его жилет, вскарабкался ему на грудь, а Роб на спину, так как маленькие сыновья всегда завладевали отцом, как только кончались школьные занятия.
— В первое время, возможно, так и будет, но даже это принесет Маргаритке пользу. Она становится чопорной и чрезмерно озабоченной хозяйством, и ее надо немного расшевелить. Они всегда хорошо играли вдвоем, когда Нэн приезжала в гости, и, я уверена, девочки благотворно повлияют друг на друга, сами о том не подозревая. Ах, половина секрета воспитания — понимать, как много дети делают друг для друга и когда следует сводить их вместе!
— Я только надеюсь, что мы не получим просто еще одного трудного ребенка в нашей школе.
— Мой бедный Дэн! Я никак не могу до конца простить себе, что позволила ему уйти, — вздохнула миссис Баэр.
При звуке знакомого имени маленький Тедди, так и не забывший своего друга, высвободился из объятий отца и просеменил на пухлых ножках к двери, выглянул с печальным лицом на солнечную лужайку, а затем просеменил обратно, сказав огорченно, как он это всегда делал, когда не находил нигде того, кого горячо хотел увидеть:
— Мой Дэнни скоро придет.
— Я думаю, что нам следовало оставить Дэна здесь, хотя бы ради Тедди. Он так его любил, и, возможно, любовь малыша сделала бы для него то, чего не сумели мы.
— Я иногда сам чувствую то же самое, но после того как он пытался подбить мальчиков на дурные поступки и чуть не спалил дом дотла, я счел, что будет безопаснее убрать смутьяна, по крайней мере, на время, — сказал мистер Баэр.
— Обед готов, дай мне позвонить в колокольчик, — и Роб начал соло на этом инструменте, так что никто уже не мог слышать собственных слов.
— Так могу я взять Нэн, да? — спросила миссис Джо после обеда.
— Десяток Нэн, если хочешь, моя дорогая, — отвечал мистер Баэр, в отцовском сердце которого было место для всех озорных и заброшенных детей на свете.
Вернувшись в тот день из поездки, миссис Баэр еще не успела распаковать свой веселый груз маленьких мальчиков, без которых редко отправлялась в путь, когда через заднюю дверь экипажа на лужайку перед домом выскочила девочка лет десяти.
— Эй, привет, Дейзи! Где ты?
Дейзи вышла на крыльцо. Судя по ее виду, ей было приятно видеть гостью, но вместе с тем она явно слегка встревожилась, когда Нэн сказала, по-прежнему прыгая на месте, словно было невозможно стоять смирно:
— Я тут останусь навсегда, папа разрешил, а мой сундук привезут только завтра, так как все мои вещи надо выстирать и зачинить, а твоя тетя приехала и забрала меня сразу с собой. Здорово, правда?
— Ну конечно. А ты привезла свою большую куклу? — спросила Дейзи, вспомнив, что во время своего последнего визита, Нэн разорила весь свой кукольный домик и настояла на том, чтобы вымыть гипсовое лицо красавицы Бланш-Матильды с мылом, чем навсегда испортила цвет лица бедняжки.
— Да, она где-то тут, — отвечала Нэн, с самой нематеринской беспечностью. — Я сделала для тебя колечко — выдрала для этого волосы из хвоста Доббина. Хочешь? — и Нэн достала кольцо из конского волоса и протянула Дейзи в знак примирения, так как при последнем расставании обе они клялись, что никогда не будут больше разговаривать друг с другом.
Красота подношения смягчила Дейзи, она стала более сердечной и предложила пройти в детскую, но Нэн сказала:
— Нет, я хочу увидеть мальчиков и зверинец, — и убежала, крутя свою шляпу на одной завязке. Завязка оборвалась, и хозяйка оставила шляпу на произвол судьбы в траве.
— Привет, Нэн! — закричали мальчики, когда она вприпрыжку подбежала к ним и объявила:
— Я остаюсь у вас.
— Ура! — завопил Томми со стены, на которой сидел, так как Нэн была родственной душой, и он предвкушал немало совместных удовольствий в будущем.
— Я умею подавать, дайте мне тоже поиграть в крикет, — сказала Нэн, которая охотно бралась за все на свете, не страшась ни шишек, ни синяков.
— Мы сейчас не играем, и, вообще, наша команда подает без тебя.
— Зато я могу перегнать любого из вас, — заявила Нэн, прибегая к своему самому сильному аргументу.
— Это правда? — спросил Нат у Джека.
— Она бегает очень хорошо для девочки, — отвечал Джек, смотревший на Нэн со снисходительным одобрением.
— Попробуем? — сказала Нэн, горячо желая продемонстрировать свои силы.
— Слишком жарко, — и Томми вяло сполз со стены, словно совершенно измученный жарой.
— А что стряслось со Стаффи? — спросила Нэн, чьи быстрые глаза перебегали с лица на лицо.
— Ему повредило мячом руку, а он из-за любой чепухи ревет, — отвечал Джек презрительно.
— Я — нет, я никогда не плачу, даже если очень больно, это только маленькие ревут, — сказала Нэн высокомерно.
— Я мог бы заставить тебя зареветь в две минуты, — отвечал рассерженный Стаффи.
— Попробуй!
— Тогда пойди и сорви крапиву, — и Стаффи указал на жилистый образчик этого кусачего растения возле стены.
Нэн мгновенно схватила крапиву, вырвала ее и протянула Стаффи вызывающим жестом, несмотря на почти невыносимое жжение.
— Молодец! — закричали мальчики, готовые признать храбрость даже в представительнице слабого пола.
Обожженный стыдом куда сильнее, чем Нэн крапивой, Стаффи решил одолеть ее другим способом и сказал язвительно:
— Привыкла совать руки, куда попало, вот тебе и не больно. А вот пойди-ка и стукнись головой как следует о сарай, и спорим, что тогда ты заорешь.
— Не делай этого, — сказал Нат, который ненавидел жестокость.
Но Нэн побежала прямо к сараю и стукнулась головой так, что распростерлась плашмя, а звук при этом был как от стенобитного орудия. С кружащейся головой, но не потеряв самообладания, она встала, слегка пошатываясь, и сказала энергично, хотя лицо ее исказилось от боли:
— Мне больно, но я не плачу.
— Давай еще раз, — сказал Стаффи сердито, и Нэн сделала бы это, но Нат удержал ее, а Томми, забыв о том, что измучен жарой, налетел на Стаффи как бойцовый петушок, крича:
— Кончай это дело, а не то полетишь у меня сейчас через амбар вверх тормашками! — и так тряс и дергал бедного Стаффи, что через минуту тот уже не знал, стоит ли он на ногах или на голове.
— Она сама мне велела, — вот все, что он сказал, когда Томми оставил его в покое.
— Ну и что, если сказала, это ужасно подло обижать маленьких девочек, — заметил Деми с упреком.
— Хо! Мне все равно. Я не маленькая девочка, я старше тебя и Дейзи, вот так-то! — вскричала Нэн неблагодарно.
— Тебе ли проповедовать, Дьякон, ты сам задираешь Маргаритку каждый день! — выкрикнул Коммодор, который только что появился во дворе.
— Я не обижаю ее! Разве я тебя обижаю, Дейзи? — и Деми повернулся к сестре, ласково поглаживавшей обожженные руки Нэн и настоятельно рекомендовавшей приложить мокрый платок на быстро растущую на лбу фиолетовую шишку.
— Ты лучший мальчик на свете, — быстро отвечала Дейзи, добавляя, как принуждало ее к тому желание быть правдивой: — Ты делаешь мне больно иногда, но нечаянно.
— Уберите биты и все остальное, и думайте о том, что делаете. На борту этого корабля драки запрещены, — сказал Эмиль, который, в известной степени, командовал остальными.
— Как поживаешь, Мадж Уайлдфаер[21]? — спросил мистер Баэр, когда Нэн пришла с остальными к ужину. — Подавать следует правую руку, доченька, последи за своими манерами, — добавил он, когда Нэн предложила ему левую.
— Правая болит.
— Бедная маленькая ручка! Чем она занималась, что появились эти пузыри? — спросил он, потянув ее правую кисть из-за спины, куда она спрятала руку с видом, заставившим его предположить, что она что-то натворила.
Прежде чем Нэн успела заговорить, Дэйзи на едином дыхании выложила всю историю, в то время как Стаффи пытался спрятать покрасневшее лицо в чашке с хлебом и молоком. Когда рассказ был окончен, мистер Баэр бросил взгляд на жену, сидевшую на другом конце длинного стола, и сказал с искрящимися смехом глазами:
— Это скорее по твоей части, так что я не буду вмешиваться, моя дорогая.
Миссис Джо знала, что он имеет в виду, но прониклась еще большим расположением к своей черной овечке за ее мужество, хотя сказала лишь, и при том самым серьезным тоном:
— Вы знаете, зачем я пригласила Нэн приехать сюда?
— Чтобы изводить меня, — пробурчал Стаффи, с набитым ртом.
— Чтобы помочь сделать из вас маленьких джентльменов, и я думаю, вы показали, что некоторые из вас нуждаются в этом.
Тут Стаффи снова уткнулся в свою чашку и не появлялся оттуда, пока Деми не рассмешил всех, сказав как всегда медленно и задумчиво:
— Как она может помочь нам, когда она сама как мальчишка?
— Именно поэтому! Помощь нужна ей не меньше, чем вам, и я ожидаю, что вы подадите ей пример хороших манер.
— Она тоже будет маленьким джентльменом? — спросил Роб.
— Ей это понравилось бы, правда, Нэн? — добавил Томми.
— Нет, не хочу, ненавижу мальчишек! — яростно выкрикнула Нэн, так как рука у нее еще саднила, и она начала думать, что могла бы показать свою храбрость более разумным способом.
— Мне жаль, что ты ненавидишь моих мальчиков, так как они могут продемонстрировать хорошие манеры и быть очень приятными в общении, когда захотят. Доброта во взглядах, словах и действиях — вот настоящая вежливость, и любой может проявлять ее, если только постарается обращаться с другими людьми так, как хотел бы, чтобы эти люди обращались с ним самим.
Миссис Баэр обращалась к Нэн, но мальчики подтолкнули друг друга локтем и, похоже, поняли намек и приняли его во внимание, по меньшей мере, на время. Они передавали масло и говорили "пожалуйста" и "спасибо", "да, сэр" и "нет, мэм" с необычной любезностью и уважением. Нэн не говорила ничего, но сидела тихо и воздержалась от того, чтобы пощекотать Деми, хотя испытывала громадное искушение сделать это по причине сверхдостойного вида, какой он напустил на себя. Она также, казалось, забыла о своей ненависти к мальчикам и после ужина играла с ними в прятки до темноты. Стаффи, как было замечено, часто предлагал ей пососать его леденец во время игры, что, очевидно, "подсластило" ее характер, так как последними ее словами, перед тем как отправиться в постель, были:
— Когда придет чемодан с моими ракеткой и воланом, я дам вам всем поиграть.
Утром, едва проснувшись, она тут же спросила: "Пришел мой чемодан?" и, когда ей сказали, что он прибудет позднее в течение дня, она сделалась сердитой и раздраженной, кипела от злости и порола свою куклу так, что Дейзи была шокирована. Она умудрилась, однако, как-то просуществовать до пяти, когда вдруг куда-то исчезла. Впрочем, ее не хватились до ужина, так как в доме полагали, что она ушла на холм с Томми и Деми.
— Я видела, как она мчалась по аллее одна, во всю прыть, — сказала Мэрианн, входя в столовую с заварным пудингом и обнаружив, что каждый спрашивает: "Где Нэн?"
— Она убежала домой, маленькая разбойница! — воскликнула миссис Баэр с встревоженным видом.
— Может быть, она пошла на станцию, посмотреть, не пришел ли ее багаж, — предположил Франц.
— Это невозможно, она не знает дороги! И даже если бы нашла свой багаж, не смогла бы тащить тяжелый сундук целую милю, — сказала миссис Баэр, начиная думать, что ее новая идея о совместном воспитании мальчиков и девочек, возможно, окажется довольно трудной для осуществления.
— Это было бы на нее похоже, — и мистер Баэр схватил шляпу, чтобы пойти искать девочку, когда возглас стоявшего у окна Джека заставил всех поспешить к двери.
За окном можно было видеть мисс Нэн, которая тянула следом за собой очень большую картонку, завязанную в бельевой мешок. Выглядела она очень разгоряченной, запыленной и усталой, но маршировала энергично, а, подойдя с пыхтением к ступенькам, уронила свой груз, облегченно вздохнула и заметила, садясь на него и скрещивая на коленях натруженные руки:
— Я больше не могла ждать, так что просто пошла и забрала его.
— Но ты же не знала дороги, — сказал Томми, в то время как остальные стояли вокруг, явно считая произошедшее отличной шуткой.
— О, я нашла дорогу запросто, я никогда не заблужусь.
— Но до станции целая миля, как ты смогла уйти так далеко?
— Ну да, далековато, конечно, но я часто отдыхала.
— Разве не была коробка слишком тяжелой для тебя?
— Она такая круглая. Было страшно неудобно ее тащить, я думала, у меня прямо руки отвалятся.
— Не представляю, как начальник станции позволил тебе забрать ее, — сказал Томми.
— Я ему ничего не сказала. Он сидел в кассе и не видел меня, так что я просто взяла свою коробку с платформы.
— Сбегай и скажи ему, что все в порядке, Франц, а то старый Додд будет думать, что ее украли, — сказал мистер Баэр, присоединяясь к взрыву смеха, который вызвало у присутствующих дерзкое хладнокровие Нэн. — Я сказал тебе, что мы пошлем за твоим багажом, если его не привезут. В следующий раз ты должна ждать, а то попадешь в какую-нибудь беду, если убежишь. Обещай мне это, а то я не осмелюсь выпустить тебя из вида ни на минуту, — сказала миссис Баэр, вытирая пыль с разгоряченного лица Нэн.
— Ладно, не буду, только папа говорит мне всегда, что не следует ничего откладывать на потом, вот я и не откладываю.
— Это трудный вопрос, так что я думаю, нам лучше дать ей теперь ужин со всеми остальными, а позднее — полезный урок наедине, — сказал мистер Баэр, слишком развеселившийся, чтобы сердиться на юную леди за ее необычный подвиг.
Мальчики нашли, что это "здорово забавно", и Нэн развлекала их весь ужин отчетом о своих приключениях: большая собака залаяла на нее, а мужчина засмеялся над ней, а женщина дала ей пончик, а ее шляпа упала в ручей, когда она остановилась попить, измученная жарой и напряжением.
— Я думаю, у тебя теперь будет хлопот полон рот, моя дорогая. Томми и Нэн — этого вполне достаточно для одной женщины, — сказал мистер Баэр полчаса спустя.
— Я знаю, потребуется какое-то время, чтобы укротить этого ребенка, но она такая щедрая девочка с горячим сердцем, что я любила бы ее, даже если бы она была гораздо более озорной, — отвечала миссис Джо, указывая на веселую группу, в центре которой стояла Нэн, раздавая свои вещи направо и налево, так щедро, словно большая картонка была бездонной.
Именно эти хорошие черты скоро сделали маленькую Сумасбродку, как они называли ее, всеобщей любимицей. Дейзи больше никогда не жаловалась на скуку, так как Нэн изобретала восхитительнейшие игры и забавляла всю школу своими проделками, которые были ничуть не менее забавны, чем проделки Томми. Она похоронила свою большую куклу и забыла о ней на неделю, а потом, когда откопала, обнаружилось, что кукла совсем испорчена плесенью. Дейзи была в отчаянии, но Нэн отнесла куклу к маляру, работавшему в доме, и тот покрасил ее в кирпично-красный цвет и снабдил вытаращенными черными глазами, после чего Нэн обрядила ее в красную фланель, украсила перьями, вручила ей один из свинцовых топориков Неда, и в виде индейского вождя покойная Поппидилла била томагавком всех других кукол, так что воображаемая кровь текла по детской ручьями. Она отдала свои новые туфли нищему ребенку, надеясь, что ей позволят ходить босиком, но обнаружила, что не всегда возможно сочетать благотворительность и комфорт, и ей было приказано впредь просить разрешения, прежде чем раздавать свою одежду. Она восхитила мальчиков, устроив огненный корабль из кровельной доски с двумя большими парусами, пропитанными скипидаром, которые она подожгла, прежде чем пустить его в плавание по ручью в сумерки. Она запрягала старого индюка в плетеную тележку и заставляла носиться вокруг дома на безумной скорости. Она отдала свои коралловые бусики за четырех несчастных котят, которых мучили какие-то бессердечные мальчишки, и ухаживала за мохнатыми крошками несколько дней нежнее матери, смазывая их раны кольдкремом и кормя их с кукольной ложечки, а потом, когда они все-таки умерли, горевала о них, пока не утешилась одной из лучших черепах Деми. Она заставила Сайласа вытатуировать якорь у нее на плече, такой же, как у него, и умоляла еще и изобразить голубую звезду на каждой щеке, но он не осмелился, хотя она уговаривала и настаивала так, что мягкосердечному человеку было нелегко противиться ее желанию. Она пыталась прокатиться верхом на каждом из животных в имении, от большой лошади Энди до сердитой свиньи, от которой была спасена с большим трудом. На что бы ни вызывали ее мальчики, она тут же пыталась это сделать, каким бы опасным ни было задание, а они никогда не уставали испытывать ее храбрость.
Мистер Баэр предложил им заменить всякое другое соперничество соревнованием в учебе, и Нэн находила не меньшее удовлетворение от использования своего живого ума и прекрасной памяти, чем резвых ног и веселого языка, в то время как мальчикам пришлось стараться изо всех сил, чтобы не отстать, так как Нэн показала им, что девочки могут делать почти все так же хорошо, как мальчики, а кое-что и получше. В школе не было наград, но одобрительное "Молодец!" мистера Баэра и хорошая запись в Книге Совести миссис Баэр, учили их любить долг ради самого долга и стараться исполнять его в уверенности, что рано или поздно вознаграждение придет само. Маленькая Нэн быстро почувствовала преимущества новой атмосферы, наслаждалась ею, и было очевидно, что это именно то, что в чем она нуждается: маленький заброшенный садик был полон душистых цветов, увидеть которые мешали сорняки, но когда добрые руки начали ухаживать за ним, появились всевозможные новые зеленые ростки, обещая расцвести пышным цветом в теплом климате любви и заботы — лучшем климате для молодых сердец и душ по всему миру.
Глава 8
Шалости и игры
Так как у этой истории нет особого плана и иной цели, кроме как описать несколько сцен из жизни Пламфильда, чтобы доставить удовольствие некоторому количеству маленьких читателей, мы неторопливо побродим в этой главе по имению и расскажем о разнообразных развлечениях мальчиков мамы Джо. Я заверяю моих досточтимых читателей, что большая часть происшествий взята из реальной жизни и что самые странные из них являются и самыми правдивыми, так как никто, каким бы живым воображением ни обладал, не может выдумать ничего даже вполовину такого смешного, как выходки и фантазии, которые зарождаются в живых умах маленьких людей.
— Ох, это прямо как история с горохом, — сказала тетя Джо, снова разражаясь смехом.
— Расскажи, — попросила Дейзи, чтобы переменить тему.
— Жила-была одна бедная женщина, у которой было трое или четверо детей, и она обычно запирала их на замок в своей комнате, когда уходила на работу, чтобы с ними ничего не случилось. Однажды, уходя, она сказала: "Ну мои дорогие, смотрите, чтобы малыш не выпал из окна, не играйте со спичками и не суйте горох себе в нос". Так вот, дети и не думали совать горох себе в нос, но она сама заронила эту идею им в головы. Едва она ушла, как они бросились к буфету и набили свои любопытные маленькие носы горохом, просто чтобы посмотреть, как это будет, и, вернувшись домой, она нашла их всех плачущими.
— Им было больно? — спросил Роб с таким напряженным интересом, что мать поспешила добавить предостерегающее заключение, чтобы эта история в новом варианте не повторилась в ее собственной семье.
— Очень больно, насколько я мне известно, так как когда моя мама рассказала мне эту историю, я была так глупа, что пошла и попробовала сама. У меня не было гороха, так что я взяла несколько маленьких камешков и засунула себе в нос. Это было совсем неинтересно и неприятно, и я очень скоро захотела их вытащить, но один никак не вылезал, а мне было так стыдно признаться, как глупа я была, что я несколько часов ходила с камешком, причинявшим мне ужасную боль. Наконец боль стала невыносимой, и мне пришлось все рассказать маме, и после того как ей тоже не удалось вытащить его, пришел доктор. Тогда меня посадили в кресло и крепко держали, Роб, пока он действовал своими противными маленькими щипчиками, извлекая камешек. Ах! Как болел после этого мой несчастный маленький нос, и как все смеялись надо мной! — и миссис Джо покачала головой с ужасом, словно воспоминания о пережитых страданиях были слишком тяжелы для нее.
Любимым развлечением Ната было работать на своем огородике или сидеть на иве со скрипкой, так как это уютное зеленое "гнездышко" превращалось для него в сказочный мир, когда он сидел там, создавая свою собственную музыку, как счастливая птица. Мальчики называли его "Друг Чирикалка", так как он всегда напевал, насвистывал или играл на скрипке, и они часто приостанавливались на минуту во время работы или игры послушать нежный голос его инструмента, который, казалось, вел весь оркестр летних звуков. Птицы, без сомнения, принимали его за одного из себе подобных и бесстрашно опускались на ветки совсем рядом с ним, чтобы взглянуть на него быстрыми блестящими глазками. Малиновки, свившие гнездо на ближайшей яблоне, явно считали его другом, так как папа-малиновка охотился на насекомых совсем рядом с ним, а маленькая мама высиживала свои голубые яички так спокойно, словно мальчик был всего лишь представителем новой разновидности дроздов, развлекавшим ее своей песней в долгие часы ее терпеливого бдения. Темный ручей журчал и сверкал у корней ивы, пчелы жужжали на клеверовых лугах по обе стороны от нее, знакомые дружеские лица проходящих мимо мальчиков улыбались ему, старый дом гостеприимно простирал к нему свои широкие крылья, и с блаженным ощущением покоя, любви и счастья, Нат часами мечтал в этом укромном уголке, не сознавая, какие благие чудеса творит все это вместе в его душе.
Среди его слушателей был один, который никогда не уставал от его мелодий и к которому он испытывал нечто большее, чем просто приязнь к товарищу по школе. Главной радостью бедного Билли было лежать у ручья, следя за листьями и клочками пены, танцующими на воде, и мечтательно слушать музыку, льющуюся с ивы. Он, казалось, принимал Ната за ангела, который сидит в вышине и поет — вероятно, некоторые младенческие воспоминания сохранились в его уме и становились ярче в эти моменты. Видя интерес, который Билли проявлял к Нату, мистер Баэр попросил юного скрипача помочь своим пленительным искусством рассеять туман, окутывающий слабый ум. Радуясь возможности сделать что-то для тех, кому был так благодарен, Нат охотно откликнулся на просьбу. Он всегда улыбался Билли, когда тот следовал за ним повсюду, и позволял ему спокойно слушать музыку, говорившую, казалось, именно тем языком, который тот понимал. "Помогайте друг другу" — таков был девиз Пламфильда, и Нат узнал, сколько радости привносит он в нашу жизнь, если стараться всегда следовать ему.
Любимым развлечением Джека Форда была коммерция, и он обещал пойти по стопам своего дяди, деревенского лавочника, который продавал всего понемногу и быстро наживал капитал. В его магазине Джек видел, что в сахар подсыпается песок, патока разбавляется водой, масло смешивается с бараньим жиром и прочее в том же роде, и пребывал в заблуждении, что все это необходимая часть бизнеса. Его собственный товар был иного рода, но он старался получить как можно больше прибыли с каждого червяка, которого продавал, и всегда умудрялся заключить наивыгоднейшую сделку, продавая и обменивая шнурки, ножики, рыболовные крючки и всякие прочие предметы. Мальчики, которые все имели прозвища, прозвали его "Скрягой", но Джека это не волновало, и старый табачный кисет, в котором он держал свои деньги, становился все тяжелее и тяжелее.
Он устроил нечто вроде аукционного зала и иногда распродавал там всякий хлам, который насобирал, или помогал мальчикам обмениваться вещами друг с другом. Он покупал биты, мячи, хоккейные клюшки и прочее за бесценок у одних мальчиков, приводил вещи в порядок и продавал другим на несколько центов дороже, часто распространяя свой бизнес за ворота Пламфильда, вопреки установленным правилам. Мистер Баэр положил конец некоторым из его спекуляций и старался объяснить ему, что талант делового человека — это нечто иное, чем простая способность перехитрить соседей. Иногда Джеку случалось прогадать на какой-нибудь сделке, и тогда он страдал от этого больше, чем от любой неудачи в учебе или поведении и стремился отыграться на следующем простодушном клиенте, который подворачивался ему. На его аккуратную книжку счетов стоило взглянуть, а быстрота, с которой он производил любые подсчеты, поражала воображение. Мистер Баэр хвалил его за это и старался развить в нем в той же степени чувство чести и стремление неизменно оставаться честным, и, постепенно, поняв, что не сможет обойтись без этих добродетелей, Джек признал, что его учитель был прав.
В крикет и футбол мальчики, конечно, играли, но после волнующего описания этих великолепных игр на страницах бессмертного "Тома Брауна в Регби"*, ни одно слабое женское перо никогда не решится ни на что большее, чем почтительное упоминание о них.
Эмиль проводил свои каникулы на реке или пруду, где готовил старших мальчиков к гребным гонкам, в которых им предстояло соревноваться с юными горожанами, иногда вторгавшимися на своих лодках в их владения. Эти гонки состоялись в то лето, но так как кончились общим кораблекрушением, о них не упоминали на публике, а сам Коммодор некоторое время серьезно подумывал о том, чтобы удалиться на необитаемый остров, такое отвращение он испытывал ко всему роду человеческому. Никакого необитаемого острова ему не подвернулось, и он был вынужден остаться среди друзей и нашел утешение в строительстве нового причала на берегу.
Девочки предавались обычным играм своего возраста, внося в них усовершенствования, подсказанные живой фантазией. Главная и весьма увлекательная игра называлась "Миссис Шекспир Смит". Название было предложено тетей Джо, и испытания, выпадавшие на долю этой миссис Смит, были довольно оригинальны. Дейзи была самой миссис Смит, а Нэн, по очереди, ее дочерью или соседкой, миссис Прыг-Скок.
Никакое перо не способно описать приключения этих дам, так как за один короткий день их семья становилась сценой рождений, свадеб, смертей, чаепитий, переживала потопы, землетрясения, предпринимала дальние путешествия и полеты на воздушном шаре. Миллионы миль преодолевали эти, одетые в доселе невиданные наряды, энергичные женщины, когда, усевшись на кровати, правили столбиками для полога, как горячими скакунами, и подпрыгивали, пока у них не начинали кружиться головы. Обмороки и пожары были любимыми огорчениями, с предлагаемой иногда, для разнообразия, всеобщей резней. Нэн никогда не уставала изобретать свежие комбинации ужасов, а Дейзи подражала ей со слепым восхищением. Жертвой часто оказывался бедный Тедди и не раз бывал спасен от реальной опасности, так как возбужденные дамы были способны забыть, что он не из того же материала, что их многострадальные куклы. Как-то раз он был заперт стенной шкаф, объявленный на время "тюрьмой", и забыт там девочками, которые убежали играть во двор. В другой раз он чуть не утонул в ванне, когда был назначен "миленьким маленьким китом". И — самое ужасное — однажды он был срезан с веревки как раз во время, после того как был повешен за кражу.
Но наибольшим успехом пользовался заведенный в имении Клуб. У этой институции не было другого названия, да она в нем и не нуждалась, будучи единственным клубом в округе. Старшие мальчики руководили его деятельностью, и младшие иногда допускались на собрания, если хорошо себя вели. Томми и Деми были почетными членами, но всегда были обязаны удаляться с вечерних заседаний неприятно рано, в связи с обстоятельствами, которые были им неподвластны. Процедуры этого клуба были несколько необычны, так как он собирался во всевозможных местах и в самое разное время, имел всевозможные странные церемонии, а иногда прекращал свое существование после каких-нибудь бурных событий, но, впрочем, с тем лишь, чтобы быть восстановленным спустя некоторое время на более прочных основах.
В дождливые вечера члены встречались в классной и проводили время за играми: шахматы, камешки, трик-трак, фехтование, декламация, дебаты, или театральные представления мрачного трагического свойства. Летом местом встреч был скотный двор и о том, что происходило там, не знал ни один непосвященный смертный. В знойные душные вечера Клуб переносил заседания к ручью для того, чтобы разнообразить их водными упражнениями, и члены сидели вокруг в небрежных позах, как лягушки, и прохлаждались. В таких случаях речи были необыкновенно красноречивы и довольно текучи, как можно было бы сказать, а если замечания какого-либо выступающего не нравились аудитории, в него плескали холодной водой, чем удавалось успешно угасить его ораторский пыл. Франц был президентом, и, если учитывать буйную натуру членов, можно сказать, что порядок он поддерживал восхитительно. Мистер Баэр никогда не вмешивался в их дела и был вознагражден за эту мудрую снисходительность тем, что его иногда приглашали посмотреть, как раскрываются тайны Клуба, что, казалось, доставляло ему большое удовольствие.
Когда в Пламфильде появилась Нэн, она пожелала вступить в Клуб, чем вызвала большое волнение и раскол среди джентльменов. Она представляла им бесконечные петиции, как письменные так и устные, нарушала торжественность их собраний, оскорбляя их через замочную скважину, исполняла энергичные соло на двери как на барабане и писала язвительные замечания на стенах и заборах, так как принадлежала к породе "неукротимых". Найдя, что все эти призывы тщетны, девочки, по совету миссис Джо, создали свое собственное заведение, которое назвали Уютный Клуб. В него они великодушно пригласили джентльменов, которым их молодость не позволяла присоединиться к другому клубу, и так успешно развлекали этих привилегированных членов новыми играми, изобретенными Нэн, маленькими ужинами и другими приятными празднествами, что, один за другим, старшие мальчики признались в желании принять участие в этих изысканных развлечениях и после продолжительных консультаций наконец решили предложить обмен любезностями.
Члены Уютного Клуба были приглашены украсить своим присутствием собрания соперничающей организации в определенные вечера, и, к удивлению джентльменов, их присутствие не стало помехой для разговоров и развлечений постоянных членов, чего нельзя, я думаю, сказать обо всех клубах. Леди ответили любезно и гостеприимно на эти мирные подходы, и обе институции процветали долго и счастливо.
Глава 9
Снова дома
Наступил июль, и начался сенокос. На маленьких огородиках все росло отлично. Долгие летние дни были полны приятных часов работы и отдыха. Дом стоял с распахнутыми дверями с утра до вечера, и мальчики проводили почти все время на открытом воздухе, если не считать ежедневных непродолжительных школьных занятий. Баэры придавали большое значение правильному физическому развитию детей, а наше короткое лето лучше всего использовать, работая на свежем воздухе. Какими румяными, загорелыми, крепкими стали мальчики, какие у них были аппетиты, какие крепкие руки и ноги, как выросли они из своих курточек и брючек, какой был смех и беготня по всему имению, какие проделки в доме и на скотном дворе, какие приключения в окрестных лесах, на холмах и в долинах, и какое удовлетворение в сердцах достойных Баэров, наблюдавших, как процветают души и тела их питомцев, я не берусь даже описать. Только одного не хватало для полноты их счастья… и то, чего они так желали, произошло, когда они меньше всего этого ожидали.
В один благоуханный вечер, когда малыши были в постели, старшие купались в ручье, а миссис Баэр раздевала Тедди в своей гостиной, он вдруг крикнул:
— Мой Дэнни! — и указал на окно, за которым ярко сияла луна.
— Нет, милый, его там нет, это только красивая луна, — сказала его мама.
— Нет, нет, Дэнни у окна, Тедди его видел, — упорствовал малыш, очень взволнованный.
— Может быть… — и миссис Баэр поспешила к окну, в надежде, что это окажется правдой. Но нигде не было и признака присутствия мальчика, она окликнула его по имени, побежала к парадной двери, держа на руках Тедди в одной ночной рубашке, и заставила его тоже окликнуть, думая, что голос малыша произведет больше впечатления, чем ее собственный. Никто не ответил, никто не появился, и они вернулись очень разочарованные. Тедди не желал утешиться видом луны и, уже лежа в кроватке, продолжал поднимать голову и спрашивать, скоро ли придет Дэнни.
Потом он уснул, старшие мальчики толпой прошли спать, дом затих, и ничто кроме стрекота сверчков не нарушало тишину летней ночи. Миссис Баэр сидела за шитьем, так как большая рабочая корзинка всегда была верхом полна носков с огромными дырами, и думала о пропавшем мальчике. Она решила, что малыш ошибся, и даже не стала беспокоить мистера Баэра рассказом об этих детских фантазиях, так как у бедного профессора и так оставалось мало времени для себя днем, пока мальчики не лягут в постели, и обычно он использовал вечернее время, чтобы написать самые необходимые письма. Было уже за десять, когда она поднялась, чтобы закрыть дом. Когда она задержалась на минуту, чтобы полюбоваться со ступенек прелестным пейзажем, что-то белое на одном из стогов сена на лужайке привлекло ее взгляд. Дети играли там весь день, и, подумав, что Нэн как обычно забыла на сене свою шляпу, миссис Баэр подошла забрать ее. Но, приблизившись, она увидела, что это не шляпа и не носовой платок, а рукав рубашки, с торчащей из него смуглой рукой. Она торопливо обошла стог, и увидела крепко спящего Дэна.
Был он оборванным, грязным, худым и очень усталым на вид; одна нога была босой, другая обмотана старым клетчатым жакетом, который он, очевидно, снял с себя, чтобы перевязать пораненную ступню. Он, похоже, спрятался за стогом, но во сне откинул в сторону одну руку, и она выдала его. Он вздохнул и пробормотал что-то, словно сны его были тревожными, и, сделав один раз движение ногой, застонал, словно от боли, но по-прежнему продолжал спать, совершенно измученный усталостью.
— Он не должен лежать здесь, надо забрать его в дом, — сказала миссис Баэр и, наклонившись над ним, нежно позвала его по имени. Он открыл глаза и посмотрел на нее. Вероятно, он решил, что видит ее во сне, так как, улыбнувшись, сказал сонно:
— Мама Баэр! Я вернулся домой!
Взгляд и слова очень тронули ее; она положила руку ему под голову и слегка приподняла ее, сказав сердечно, как всегда:
— Я знала, что ты придешь, и рада видеть тебя, Дэн.
Тогда он, казалось, окончательно проснулся и, вздрогнув, приподнялся, словно вдруг вспомнил, где находится, и усомнился в ее доброте и гостеприимстве. Его лицо изменилось, и он сказал грубовато, как прежде:
— Я собирался уйти утром. Я только задержался на пути, чтобы заглянуть в дом.
— Но почему ты не захотел зайти к нам, Дэн? Разве ты не слышал, что мы звали тебя? Тедди увидел тебя и звал.
— Я думал, что вы меня не впустите, — сказал он, пошарив в маленьком узелке, который поднял, словно собираясь уйти немедленно.
— Зайди и увидишь, что мы тебе рады, — вот все что ответила миссис Баэр, широким жестом указывая на дверь, где гостеприимно горел свет.
С долгим вздохом, словно тяжесть упала с его души, Дэн взял толстую палку и захромал к дому, но вдруг остановился и сказал с сомнением в голосе:
— Мистеру Баэру это не понравится. Я ведь убежал от Пейджа.
— Он знает об этом и очень жалел, что так случилось, но это ничего не меняет. Что у тебя со ступней? — спросила миссис Джо, когда он захромал дальше.
— Камень упал мне на ногу, когда я перелезал через стену. Пустяки, — и он постарался скрыть боль, которую причинял ему каждый шаг.
Миссис Баэр помогла ему пройти в ее комнату, и, оказавшись там, он упал в кресло и откинул голову на спинку, бледный и слабый от усталости и страдания.
— Мой бедный Дэн! Выпей вот это и поешь немного, ты теперь дома, и мама Баэр позаботится о тебе.
Он только поднял на нее глаза, полные благодарности, когда выпил немного вина, которое она поднесла к его губам, а затем медленно начал есть то, что она принесла ему. Каждый глоток, казалось, возвращал ему энергию, и вскоре он начал говорить, словно желая, чтобы она поскорее узнала все о нем.
— Где ты был, Дэн? — спросила она, доставая все необходимое для перевязки.
— Я убежал больше месяца назад. Пейдж был неплохим человеком, но слишком строгим. Мне это не понравилось, так что я сбежал вниз по реке с человеком, который плыл на своей лодке. Вот почему они не могли сказать вам, куда я ушел. Потом я расстался с этим человеком и пару недель работал у одного фермера, но я отлупил его мальчишку, и тогда старик отлупил меня, и я опять убежал и добрался сюда.
— Всю дорогу шел пешком?
— Да, тот фермер мне не заплатил, а я не хотел просить. Взял плату, тем, что отлупил его мальчишку, — и Дэн засмеялся, однако выглядел пристыженным, когда бросил взгляд на свою оборванную одежду и грязные руки.
— Как же ты жил? Мальчику трудно так долго бродяжничать.
— О, жил неплохо, пока не повредил ногу. Люди давали мне поесть, а спал я в амбарах и шел днем. Я заблудился, когда хотел сократить путь, а то был бы здесь раньше.
— Но если ты не собирался зайти и остаться у нас, куда же ты шел?
— Я хотел снова повидать Тедди и вас, а потом собирался вернуться к прежней работе в городе, только я так устал, что уснул на сене. Я ушел бы утром, если бы вы меня не нашли.
— Тебе жаль, что я нашла тебя? — и миссис Джо взглянула на него с веселым упреком, опускаясь на колени, чтобы осмотреть его пораненную ногу.
Краска бросилась в лицо Дэну, и, продолжая пристально смотреть в свою тарелку, он сказал очень тихо: — Нет, мэм, я рад, я хотел остаться, но боялся, что вы…
Он не кончил, так как миссис Баэр перебила его восклицанием жалости, когда увидела серьезно поврежденную ступню.
— Когда ты поранился?
— Три дня назад.
— И ты продолжал идти в таком состоянии?
— У меня была палка, и я промывал рану в каждом ручье, мимо которого проходил, а одна женщина дала мне чистую тряпку, обернуть ногу.
— Надо немедленно позвать мистера Баэра, чтобы он помог сделать перевязку, — и миссис Джо поспешила в соседнюю комнату, оставив дверь приоткрытой, так что Дэн мог слышать все, что там происходило.
— Фриц, мальчик вернулся.
— Кто? Дэн?
— Да, Тедди видел его из окна и звал его, но он убежал и спрятался за стогом на лужайке. Я только что нашла его там спящего и полумертвого от усталости и боли. Он убежал от Пейджа месяц назад и с тех пор пробирался к нам. Он делает вид, что не хотел, чтобы мы заметили его, и говорит, что хотел вернуться в город к старой работе, после того как взглянет на нас. Однако, очевидно, надежда на то, что его возьмут обратно, вела его сюда через все препятствия, и вот он сейчас в моей комнате, хочет узнать, простишь ли ты его и возьмешь ли снова к себе.
— Он это сказал?
— Сказали его глаза, и когда я разбудила его, он сказал, как потерявшийся ребенок: "Мама Баэр, я вернулся домой". У меня не хватило духу ругать его, и я только взяла его как бедную черную овечку, вернувшуюся в загон. Можно мне оставить его у нас, Фриц?
— Конечно! Его возвращение говорит о том, что мы нашли путь к его сердцу, и я не мог бы отослать его теперь, как не мог бы отослать моего собственного Роба.
Дэн услышал негромкий мягкий звук, словно миссис Джо благодарила мужа без слов, и во время последовавшей за этим паузы две большие слезы медленно навернулись на глаза мальчика, переполнили их и скатились по запыленным щекам. Никто не видел этого, так как он торопливо смахнул слезы рукой, но в тот момент, как мне кажется, прежнее недоверие Дэна к этим добрым людям исчезло навсегда. Заветная струнка в его сердце была затронута, и он внезапно почувствовал желание показать себя достойным любви и жалости тех, что проявили такое терпение и готовность простить. Он не сказал ничего, но желание это завладело всей его душой, и он решил, по-мальчишески безоглядно, попробовать осуществить его, и скрепил свое решение, как печатью, слезами, которые прежде не могли выжать из его глаз ни боль, ни усталость, ни одиночество.
— Пойди и взгляни на его ногу. Боюсь, рана в плохом состоянии, так как он шел три дня по жаре и пыли, и у него не было ничего кроме воды и старого жакета, чтобы перевязать ее. Говорю тебе, Фриц, Дэн — храбрый паренек, и из него еще выйдет прекрасный мужчина!
— Надеюсь, что так и будет. Ты так полна энтузиазма, что заслуживаешь успеха. Теперь, я пойду и взгляну на твоего маленького спартанца. Где он?
— В моей комнате, но, дорогой, ты ведь будешь очень добр к нему, каким бы грубым он ни казался? Я уверена, что только так можно завоевать его дружбу. Он не вынесет ни суровости, ни слишком больших ограничений, но мягкое слово и бесконечное терпение выведут его на правильную дорогу, как прежде вывели меня.
— Как будто ты когда-то была такой же, как этот маленький негодник! — воскликнул мистер Баэр со смехом, однако одновременно несколько рассерженный такой мыслью.
— Да, была, хотя проявлялось это иначе. Я, похоже, инстинктивно знаю, что он чувствует, понимаю, что привлечет и тронет его, и сочувствую его искушениям и недостаткам. Я рада, что это так, это поможет мне помочь ему, и если мне удастся вырастить хорошего мужчину из этого буйного мальчика, это будет лучшим делом моей жизни.
— Да благословит Бог этот труд и да поможет работнику!
Мистер Баэр говорил теперь так же серьезно, как она, и оба вошли вместе в ее комнату, где нашли Дэна с головой, упавшей на руку — мальчика сморил сон. Впрочем, он тут же поднял голову и попытался встать, когда мистер Баэр сказал приветливо:
— Значит, Пламфильд понравился тебе больше чем ферма Пейджа? Что ж, посмотрим, не удастся ли нам на этот раз поладить лучше, чем прежде.
— Спасибо, сэр, — сказал Дэн, стараясь говорить так, чтобы его слова не прозвучали грубо, и находя, что сделать это легче, чем он ожидал.
— Теперь посмотрим на твою ногу! Ох! Дело плохо. Надо позвать завтра доктора Ферта. Принеси теплой воды, Джо, и чистых старых тряпок.
Мистер Баэр обмыл и перевязал раненную ногу, пока миссис Джо готовила единственную свободную постель в доме. Постель эта находилась в маленькой спаленке для гостей, примыкавшей к гостиной, там иногда укладывали кого-нибудь из заболевших мальчиков, что избавляло миссис Джо от необходимости бегать вверх и вниз по лестнице, и позволяло больному видеть все, что происходит в доме. Когда постель была готова, мистер Баэр поднял мальчика на руки, перенес его туда, помог ему раздеться, положил на белые простыни и оставил одного, еще раз пожав ему руку с отцовским "Доброй ночи, сын мой".
Дэн сразу уснул и спал тяжелым сном несколько часов, но затем его разбудила пульсирующая боль в ноге. Он беспокойно метался в постели, стараясь не стонать, чтобы никто не услышал его, так как он был мужественным мальчиком и переносил боль стойко, тем самым оправдывая данное ему мистером Баэром название "маленького спартанца".
Миссис Джо часто проходила по дому ночью, чтобы закрыть окна, если поднимался холодный ветер, или задернуть полог от комаров у кроватки Тедди, или взглянуть, хорошо ли спит Томми, которому случалось ходить во сне. Малейший шум будил ее, и так как ей часто мерещились грабители, кошки или пожары, она предпочитала держать все двери в комнаты открытыми, так что ее чуткое ухо уловило чуть слышные стоны Дэна, и она тут же встала. Как раз в этот момент он в отчаянии ударил кулаком по своей горячей подушке и вдруг увидел, как через холл приближается дрожащий огонек. В комнату тихонько вошла миссис Джо, похожая на забавное привидение, с волосами, стянутыми в большой узел на макушке, и в длинном сером халате, волочащемся по полу.
— Тебе плохо, Дэн?
— Довольно плохо, но я не хотел разбудить вас.
— Я как сова, всегда летаю по ночам… Да, нога у тебя как огонь, надо снова намочить бинты, — и мама-сова упорхнула, чтобы принести новые бинты и большую кружку ледяной воды.
— Как хорошо! — вздохнул Дэн, когда на его ноге снова появилась холодная влажная повязка, а большой глоток воды охладил его спекшиеся губы и смочил пересохшее горло.
— Ну вот, постарайся уснуть и не пугайся, если снова увидишь меня, так как я буду потихоньку заходить и снова смачивать твои бинты.
Говоря это, миссис Джо склонилась, чтобы подсунуть ему под голову выскочившую подушку и расправить простыни. В этот момент, к ее огромному удивлению, Дэн обнял ее за шею, притянул к себе и поцеловал с прерывающимся "Спасибо, мэм", сказавшим ей больше, чем могла бы сказать самая выразительная многословная речь, так как этот торопливый поцелуй и произнесенные сдавленным голосом слова значили: "Я виноват, я буду стараться". Она поняла это, приняла невысказанное признание и не испортила его никаким проявлением удивления. Она только помнила, что у него нет матери, поцеловала его загорелую щеку, почти совсем скрытую в подушках, словно он стыдился проявленной нежности, и оставила его со словами, которые он надолго запомнил: "Теперь ты — мой мальчик, и если только захочешь, то сможешь сделать так, чтобы я всегда говорила это с гордостью и радостью".
На рассвете, пробравшись потихоньку в комнату, она нашла его так крепко уснувшим, что он даже не проснулся, пока она обмывала его ногу, только складки боли расправились на его лице сами собой, и оно стало совсем спокойным.
Был воскресный день, и в доме стояла такая тишина, что он проспал почти до полудня, а, проснувшись и оглянувшись вокруг, увидел оживленное маленькое личико, заглядывающее в дверь. Она раскрыл объятия, и Тедди рванулся через комнату, чтобы вскарабкаться на постель, и закричал, обнимая своего друга и вертясь от восторга: "Мой Дэнни пришел!" Вслед за этим появилась миссис Баэр с завтраком и, казалось, не замечала, как пристыжен Дэн воспоминаниями о нежной маленькой сцене, что произошла прошлой ночью. Тедди настоял на том, чтобы "колмить" его и, действительно, принялся кормить его с ложечки, что очень понравилось Дэну, который не был особенно голоден.
Затем пришел доктор, и бедному спартанцу пришлось нелегко, так как некоторые из мелких костей в ступне были сломаны и вправление их оказалось болезненным, так что во время этой процедуры губы Дэна побелели, а на лбу выступили капли холодного пота, хотя он не вскрикивал, а только держал руку миссис Джо так крепко, что рука долго еще потом была красной.
— Вы должны держать мальчика в постели, по меньшей мере, неделю и не позволять ему вставать на эту ногу. К тому времени, я буду знать, можно ли позволить ему ковылять немного по дому с костылем или лучше остаться еще на неделю в постели, — сказал доктор Ферт, укладывая в чемоданчик свои блестящие инструменты, которые Дэну было неприятно видеть.
— Но ведь я в конце концов поправлюсь, правда? — спросил он, встревожившись при слове "костыли".
— Надеюсь, — и с этим доктор удалился, оставив Дэна очень подавленным, так как потеря ступни — ужасное бедствие для бойкого, энергичного мальчика.
— Не тревожься, я знаменитая сиделка, и уже через месяц ты у нас будешь отлично ходить, — сказала миссис Джо, стараясь оптимистично смотреть на дело.
Но страх остаться хромым преследовал Дэна, и даже ласки Тедди не радовали его, так что миссис Джо предложила, чтобы один или два мальчика пришли и повидали его, и спросила, кого он хотел бы увидеть.
— Ната и Деми, и я хотел бы получить обратно мою шляпу. Там к подкладке приколото кое-что, и, я думаю, им интересно будет посмотреть. Вы, наверное, выкинули мой узелок с "добычей"? — спросил Дэн с несколько обеспокоенным видом.
— Нет, я оставила его, так как подумала, что там, должно быть, какое-то сокровище; ты так заботился о нем, — и миссис Джо принесла ему его старую соломенную шляпу, полную приколотых к подкладке бабочек и жуков, и носовой платок, содержавший целую коллекцию странных вещиц, подобранных им по пути: там были и птичьи яйца, заботливо завернутых в мох, и необычные ракушки, и камешки, и кусочки древесных грибов, и даже несколько живых маленьких крабов, пребывавших в великом негодовании по поводу тюремного заключения, которому их подвергли.
— Не дадите ли вы мне какую-нибудь коробку, чтобы посадить в нее этих ребят? Мы нашли их с мистером Хайдом. Отличные крабики! Я хотел бы оставить их у себя, чтобы наблюдать за ними. Можно? — спросил Дэн, забыв о своей ноге и со смехом наблюдая, как крабы расхаживают бочком и пятятся на его кровати.
— Конечно можно, старая клетка попугая как раз подойдет для этой цели. Только не давай им щипать Тедди за пальцы, пока я пойду за клеткой, — и миссис Джо вышла, оставив Дэна сияющим от радости, что его сокровища не сочли мусором и не выкинули.
Нат, Деми и клетка прибыли одновременно, и крабы были водворены в свое новое жилище, к великому удовольствию мальчиков. Зрители были так захвачены происходящим, что встреча с вернувшимся беглецом прошла без какой-либо неловкости, которой можно было ожидать в других обстоятельствах. Своим восхищенным слушателям Дэн изложил свои приключения более полно, чем прежде Баэрам. Затем он показал свою "добычу" и описал каждый предмет так хорошо, что миссис Джо, которая удалилась в соседнюю комнату, чтобы не мешать им, слушала мальчишескую беседу с удивлением и интересом.
"Как много мальчик знает о природе! Как увлечен он всем тем, что нашел и увидел в лесу и полях! И как это облегчит его жизнь именно сейчас, ведь он так мало интересуется книгами, что было бы трудно найти способ развлечь его, пока он прикован к постели, но мальчики смогут в изобилии снабжать его жуками и камнями. Я рада, что знаю теперь все о его интересах, и это хорошие интересы, и, возможно, именно они помогут сделать его человеком. Если Дэн окажется великим натуралистом, а Нат — великим музыкантом, у меня будет причина гордиться моими трудами, начавшимися в этом году", — и миссис Джо сидела, улыбаясь, над своей книгой, и строила воздушные замки, так же как она делала это, когда была девочкой, но только тогда все они предназначались для нее самой, а теперь для других, и, возможно, именно по этой причине, некоторые из этих ее мечтаний осуществились, так как благотворительность — отличный фундамент для постройки чего бы то ни было.
Ната больше заинтересовали приключения Дэна, но Деми с наслаждением внимал рассказам о полной превращений жизни жуков и бабочек, словно это были новые чудесные сказки, так как, даже несмотря на довольно примитивный язык, Дэн рассказывал увлекательно, и мысль о том, что по крайней мере один маленький философ может поучиться у него, приносила ему большое удовлетворение. Они так заинтересовались повествованием о поимке мускусной крысы, чья шкурка была среди сокровищ Дэна, что мистер Баэр был вынужден сам прийти и сказать Нату и Деми, что пора на прогулку. Дэн так печально смотрел им вслед, когда они убегали, что папа Баэр предложил перенести его на диван в гостиную для перемены воздуха и обстановки.
Когда мальчика устроили на диване, а в доме стало тихо, миссис Джо, которая сидела рядом, показывая Тедди картинки в книжке, спросила с интересом, кивнув на сокровища, которые Дэн все еще держал в руках:
— Откуда ты так много узнал обо всем этом?
— Мне всегда нравились такие вещи, но я м